Рассказы Кота поэта Басё. Кисё, Васё и это всё бесплатное чтение
© Кисё Кот поэта Басё, 2025
ISBN 978-5-0068-5169-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Кисё возвращается из Новогодней Сибири
У подножия священной Фудзи, в скромной хижине, где снег едва касался крыши, а внутри пылал очаг, поэт Басё и его верный кот Кисё устроили маленький праздник. На низком столике дымилось саке, а за окном мерцали звёзды – такие же далёкие, как сибирские просторы, откуда только что вернулся кот.
Кисё, мурлыча от удовольствия, пригубил саке из крошечной чашечки (которую Басё предусмотрительно для него припас) и начал свой рассказ:
– О, Басё-сан, вы не представляете, что я видел! В Сибири зима – это не просто зима. Это… это… эпическая зима! Там снег не падает – он властвует!
Басё улыбнулся, взял кисть и быстро набросал:
Снег в Сибири – царь,
даже ветер склонил голову.
Кисё щурит глаза.
– А ёлки там, – продолжал Кисё, – не такие изящные, как у нас. Они огромные, как самурайские доспехи! И все в снегу, будто в серебряных накидках. Я подумал: «Вот бы мне такую – в качестве личного зимнего укрытия!»
Басё хмыкнул и записал:
Ёлка – броня,
под ней кот мечтает о тепле.
Сибирь не шутит.
– Но самое удивительное, – Кисё понизил голос, – там люди… они радуются холоду! Представляете? Они бегают по снегу в одних рубахах, потом прыгают в прорубь, а после смеются и пьют что-то горячее. Я спросил одного: «Вы что, бессмертные?» А он мне: «Это же Новый год!»
Басё, не сдерживая смеха, вывел:
Холод – их веселье,
кот дрожит, не понимая:
«Люди – странные».
– А ещё, – Кисё зажмурился от воспоминаний, – там есть такое блюдо… «пельмени». Их лепят целыми семьями, как мы – хокку! Только вместо чернил – фарш, а вместо бумаги – тесто. Я попробовал один… и чуть не потерял дар речи. Это было… космически вкусно!
Басё задумчиво покрутил кисть:
Пельмени – стихи,
кот облизывает лапы.
Сибирь щедра к гостям.
– И знаете что самое странное, Басё-сан? – Кисё сделал паузу. – Они украшают дома не икебаной, а… солёными огурцами! Вешают их на верёвочки, как бусы. Я сначала подумал: «Это ловушка!» Но нет, это просто… традиция.
Басё уже не мог удержаться от смеха:
Огурцы на нитке —
новогодний оберег.
Кот в недоумении.
– В общем, – подытожил Кисё, допивая саке, – Сибирь – это место, где холод становится праздником, а пельмени – поэзией. Я вернулся с новыми впечатлениями… и лёгким ознобом.
Басё положил кисть, обнял кота и сказал:
– Кисё, ты принёс не только воспоминания. Ты принёс новую главу в нашу зимнюю историю. Теперь у нас есть хокку о сибирских чудесах.
За окном Фудзи сияла в лунном свете, а в хижине пахло саке, пельменями (которые Басё успел заказать на ужин) и новогодним чудом.
«Как мы учили сибирских мышей японскому этикету»
(из «Рассказов Кота поэта Басё»)
– Аригато, почтенная мышь! – промурлыкал я, изящно склонив голову. – Позвольте предложить вам кусочек сыра по древнему японскому обычаю.
Мышиная делегация замерла. Их крошечные усики дрожали, словно антенны в шторм. Перед ними на листе лопуха лежал идеальный ломтик пармезана, аккуратно нарезанный Васькой (он утверждал, что «для церемонии годится только то, что можно утащить за один присест»).
– Сначала кланяемся, – терпеливо объяснял я, демонстрируя плавный кошачий поклон. – Затем говорим «аригато» и лишь потом…
– БЕЖИМ!!! – визгнул вдруг самый маленький мышонок.
И тут началось.
Хвост торчком, усы трубочкой – мыши ринулись врассыпную, будто их сдуло тайфуном. Одна, не рассчитав траекторию, влетела прямо в чашку с саке, которую я предусмотрительно поставил для создания атмосферы. Вынырнув, она отряхнулась и с удвоенной скоростью скрылась под плинтусом, оставляя за собой алкогольный шлейф.
– Видно, не все культуры совместимы, – философски протянул Васька, невозмутимо дожёвывая тот самый «церемониальный» пармезан. – У нас в Сибири правило одно: увидел сыр – хватай, пока сосед не отнял.
Я задумчиво поглядел на опустевший лопух.
– Но ведь красота ритуала… гармония жеста…
– Гармония, – перебил Васька, облизывая лапы, – это когда сыр в желудке, а не на листе. А твои поклоны только пугают народ.
Тут из-под шкафа донеслось робкое писклявое «аригато»… и тут же сменилось топотом сотен лапок.
Я вздохнул. Похоже, искусство чайной церемонии придётся отложить до тех времён, когда мыши эволюционируют до уровня, способного оценить изящество поклона. А пока…
– Васька, – сказал я, придвигаясь к кувшинчику саке, – может, просто съедим весь сыр без церемоний?
– Наконец-то разумные речи! – осклабился сибирский кот.
И мы подняли чашки в немом «банзае» – за простоту, за сыр и за то, что хоть кто-то в этом мире готов слушать мои хокку (пусть даже это всего лишь Васька, наполовину пьяный, наполовину сытый и полностью равнодушный к тонкостям восточной эстетики).
Поэт Басё допил саке и, прищурившись, произнёс:
Мыши в панике —
не поняли этикет…
Сыр ушёл даром.
Он слегка склонил голову, довольный лаконичностью: в семнадцати слогах – вся суть приключения. Три строки, как три кошачьих прыжка: смятение мышей, крах церемониала и неизбежный финал – сыр, увы, не дождался благодарственного «аригато».
– Вот, – сказал Басё, – хокку как след от когтя: коротко, но метко.
Кот, слушавший с полузакрытыми глазами, потянулся и пробормотал:
– А по-моему, главная мораль: если хочешь сыр – хватай сразу. Этикет потом.
Поэт лишь улыбнулся. В этом и была прелесть хокку: каждый находил в нём свой смысл – кто-то философию, а кто-то просто повод поскорее добраться до закуски.
«Снежные скульптуры: кот против кота»
(из «Рассказов Кота поэта Басё»)
– Сегодня, Васька, мы сотворим искусство! – торжественно объявил я, потирая лапки о морозный воздух. – Я слеплю хризантему из снега – символ утончённости и вечности.
Васька, развалившийся на сугробе, приоткрыл один глаз:
– А я слеплю снежного барса. Чтобы все знали: тут хозяин – я.
И мы приступили.
Я работал с деликатностью каллиграфа. Каждый лепесток – как взмах кисти. Я прищипывал снег, разглаживал его языком, шептал хокку для вдохновения: «Белый цветок / рождается из холода / дыхание зимы…»
Васька же действовал как бульдозер. Он с рёвом врывался в сугроб, выкапывал комья размером с арбуз и швырял их друг на друга с криком: «Так! Сюда лапу! Сюда хвост! А теперь – грозный оскал!»
Через час мы стояли перед результатами.
Моя хризантема – почти шедевр. Нежный, ажурный цветок с лепестками, переливающимися в закатном свете. Я гордо выпрямился:
– Вот оно, истинное искусство.
Васька отряхнул лапы от снега:
– А вот мой барс! Смотри, какой мощный!
Его «барс» напоминал гору с ушами. Хвост торчал под углом 45°, одна лапа была заметно больше другой, а морда выражала не столько грозность, сколько недоумение: «Кто меня таким слепил?»
– Ну… – протянул я. – Он… харизматичный.
– Харизматичный?! – возмутился Васька. – Это же царь зверей!
– Скорее царь сугробов, – не удержался я.
Мы уставились на свои творения. Моя хризантема выглядела так, будто её вот-вот сдует ветер. Васькин барс – так, будто сам готов обрушиться в любой момент.
И тут случилось неизбежное.
Порыв ветра, толчок Васькиного любопытства («А если пнуть?»), мой неосторожный шаг назад – и вот уже два шедевра слипаются в одно.
Снежный ком, хризантема и барс превратились в нечто невообразимое: тело барса, голова с лепестками вместо гривы, одно ухо торчит, другое утонуло в снегу.