Что ты любишь чтобы быть любимой бесплатное чтение

Часть 1: Случайности и закономерности

Осень в Санкт-Петербурге – это не время года, а состояние души. Воздух, густой и влажный, пахнет пожухлой листвой, мокрым камнем и далеким, уже почти забытым за лето, запахом Балтики. Небо, затянутое в сплошную серую вату, висело так низко, что, казалось, его можно задеть макушкой, если подпрыгнуть на одной из многочисленных мостовых арок. Фонари зажигались рано, отбрасывая на брусчатку и черную воду каналов неяркие, размытые ореолы.

Марк, закутавшись в потрепанный шерстяной шарф, шел по тропинке Аптекарского острова, старательно избегая взглядом лужи, больше похожие на миниатюрные озера. Он опаздывал. Снова. На встречу с бывшими однокурсниками, которую сам же и предложил месяц назад, а теперь отчаянно жалел об этом. Его тянуло домой, к разложенным на столе чертежам старого особняка на Фонтанке, к тишине, нарушаемой лишь скрипом паркета и воркованием голубей на подоконнике. Но слово было дано, и отступать он не умел.

Мысленно он уже был там, в своей мастерской. Прокручивал в голове проблемный участок лепнины на потолке. Как восстановить тот самый завиток, от которого осталась лишь тень, отпечаток на штукатурке? Он шел, почти не глядя под ноги, полностью погруженный в свой внутренний, упорядоченный и логичный мир линий и пропорций.

Анна шла навстречу ему, уткнувшись в книгу. Не в электронную, а в самую настоящую, пахнущую типографской краской и старыми страницами. Это был сборник стихов Бродского, и строчки о беге времени и пространства как-то удивительно резонировали с ритмом ее шагов и шуршанием подошв по мокрому асфальту. Она возвращалась из маленького музея, где работала хранительницей фонда, и вечер сулил тишину, чай и продолжение чтения. Она улыбалась про себя, ловя взглядом оброненные поэтом слова.

Их столкновение было неизбежным, как столкновение двух атомов в ускорителе – случайным и в то же время предопределенным всеми законами физики и судьбы.

Марк, на мгновение оторвавшись от своих грез, увидел перед собой темно-зеленое пальто и мелькнувшие страницы. Он попытался отпрыгнуть, но было поздно. Его кожаный портфель, набитый бумагами, со звонким шлепком угодил в самую середину лужи. Из его раскрытой пасти тут же выплеснулась стопка чертежей, которые ветер, словно злобный дух, тут же принялся раскидывать по мокрой земле.

Книга Анны описала в воздухе изящную дугу и приземлилась корешком вниз в ту же лужу, с жалким хлюпом превратившись из объекта эстетического наслаждения в мокрую, бесформенную массу.

– Ой! – вырвалось у них одновременно.

Марк замер, с ужасом глядя то на свою расползающуюся в воде работу, то на девушку. Она смотрела на свою книгу с таким выражением лица, будто увидела раненого котенка.

– Простите! Я… я не посмотрел… – залепетал Марк, чувствуя, как горит все лицо. Он был архитектором, человеком, который должен был видеть все детали, а тут не смог разглядеть целого человека.

– Ничего страшного, – сказала Анна, но по ее голосу было слышно, что страшно как раз. Она подняла книгу. Вода с нее текла ручьями. – Просто Бродский не любил воду. Особенно в таких количествах.

Марк не нашелся что ответить. Он лихорадочно начал собирать свои чертежи, пытаясь стряхнуть с них влажные листья и песок. Бумага промокла насквозь, линии поплыли. «Это фиаско», – пронеслось у него в голове.

Анна, тем временем, пыталась привести в порядок книгу, аккуратно промакивая страницы краем шарфа. Она посмотрела на него. Он был высоким, чуть сутулым, с умными, но сейчас абсолютно растерянными серыми глазами. Из-под развязавшегося шарфа выбивалась непослушная прядь темно-русых волос. Выглядел он так несчастно, что у нее даже сердце дрогнуло.

– Ваши чертежи… – тихо сказала она. – Кажется, им досталось больше.

– Пустяки, – отмахнулся Марк, хотя это была наглая ложь. Чертежи были чистовыми, на них ушел не один день. – А ваша книга… Я куплю вам новую. Такую же. Сразу же.

Он говорил искренне, но Анна покачала головой.

– Не стоит. Она была… с историей.

Марк вдруг выпрямился. Идея, пришедшая ему в голову, была столь же спонтанной, сколь и абсурдной.

– Тогда я отдам вам свою, – сказал он с горящими глазами. – Самую любимую. В компенсацию. «Мастер и Маргарита». Первое издание, которое мне отец подарил. Ну, не первое в мире, а первое в моей жизни, вы понимаете?

Анна смотрела на него с легким недоумением, но в уголках ее губ заплясали смешинки. Его наивная, почти детская искренность была обезоруживающей.

– Вы предлагаете мне променять Бродского на Булгакова? Это сомнительная сделка с точки зрения литературной биржи, – она не удержалась и улыбнулась.

И вот эта улыбка – теплая, чуть насмешливая, но беззлобная – добила Марка окончательно. Он понял, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее.

– Тогда… тогда хотя бы позвольте мне как-то иначе загладить вину, – пробормотал он. – Кофе? Пирожное? Пожизненную подписку на журнал «Всемирный реставратор»?

Анна рассмеялась. Звонко, по-девичьи.

– С журналом вы, пожалуйста, погодите. А кофе… кофе можно.

Она посмотрела на него внимательнее. Да, он неуклюж. Да, он только что утопил ее любимую книгу и полмесяца своей работы. Но в его глазах была такая неподдельная честность и такое смущение, что ей вдруг безумно захотелось продолжить этот нелепый разговор.

– Меня Анна зовут, – сказала она, протягивая ему сухую руку, в то время как вторая все еще сжимала мокрый комок бумаги, бывший книгой.

– Марк, – ответил он, пожимая ее ладонь и чувствуя, как снова краснеет. – Марк.

Они стояли посреди тропинки на Аптекарском острове, вокруг них плавали в лужах чертежи и строки Бродского, а осенний ветер трепал их волосы. И где-то там, в параллельной реальности, встречи с друзьями не состоялось. И это было правильно. Потому что здесь и сейчас началось что-то гораздо более важное.

Два дня Марк ходил как в воду опущенный. Вернее, как в ту самую осеннюю лужу. Он отменил все встречи, сославшись на аврал на работе, но вместо чертежей перед ним лежал один-единственный листок. На нем были выведены корявым почерком, достойным средневекового скриптория, варианты смс-сообщения.

«Анна, здравствуйте, это Марк. Тот самый, книгоубийца. Насчет кофе…» – Слишком панибратски.
«Анна, добрый день. Напоминаю о своем обещании компенсировать причиненный ущерб чашкой кофе. Готов исполнить его в любое удобное для вас время.» – Звучало как официальная претензия от страховой компании.
«Привет. Это Марк. Помните? Когда кофе?» – Слишком коротко и нагло.

В итоге он просто нашел ее в социальной сети. Оказалось, у них был один общий знакомый – девочка с их курса, с которой Марк однажды делал групповой проект. Он с замиранием сердца изучил ее профиль. Фотографий было немного: Анна в зале музея на фоне какой-то старинной вазы, Анна с чашкой чая в уютном кафе, Анна на набережной, улыбающаяся ветру. Никаких селфи в купальниках, никаких пафосных цитат. Скромно, интеллигентно. И он с удивлением обнаружил, что они учились в одном институте: он на архитектурном, она на искусствоведческом. Возможно, они сотни раз проходили друг мимо друга в коридорах, не подозревая, что их пути когда-нибудь пересекутся столь драматичным образом.

Набравшись смелости, он отправил сообщение: «Анна, здравствуйте. Это Марк, с Аптекарского острова. Надеюсь, Бродский хоть немного просох. Я по-прежнему в неоплатном долгу и был бы счастлив его погасить чашкой кофе в том кафе, что на вашей фотографии с набережной Мойки. Если, конечно, предложение еще в силе. С уважением, Марк.»

Ответ пришел через час. Целый час Марк просидел, уставившись в экран телефона, как в оракула.

«Здравствуйте, Марк. Бродский, к сожалению, отправился в лучший из миров. Но я готова дать шанс кофе. Завтра в шесть?»

И вот он сидит в том самом кафе. Маленькое, с аутентичной петербургской теснотой, столиками у самого окна, из которого открывался вид на темные воды Мойки и гранитные набережные. Пахло свежемолотым кофе, корицей и старым деревом. Марк пришел на полчаса раньше, чтобы занять лучший столик и десять раз сбегать в туалет проверить, все ли в порядке у него с лицом.

Когда дверь открылась и впустила внутрь порцию холодного воздуха и Анну, его сердце екнуло. Она была в том же темно-зеленом пальто, с щеками, порозовевшими от ветра. Она огляделась, увидела его и улыбнулась.

– Вы уже здесь, – сказала она, подходя.

– Я… да, – блестяще ответил Марк, вставая и задевая коленом стол. Чашки звякнули. – Я просто живу недалеко.

Она повесила пальто на вешалку и села напротив. На ней была простая коричневая водолазка, подчеркивающая стройность шеи. Марк вдруг осознал, что не знает, с чего начать. Все заученные фразы вылетели из головы.

– Ну так как? – спросила Анна, спасая ситуацию. – Вы так и не сказали, что это был за проект такой катастрофический?

– А? Ах, да! – Марк оживился. – Реставрация особняка Берга. На Фонтанке. Я там потолочную розетку восстанавливаю. Очень капризная дама, между прочим. Целый день с ней бился, из-за чего и… ну, вы знаете.

– Знаю, – кивнула Анна. – Я там однажды на выставке была. У них прекрасная чугунная лестница.

– Литая, да! – воскликнул Марк. – С растительным орнаментом. Один из немногих элементов, который дошел почти без повреждений.

Разговор пошел сам собой. Они говорили о питерской архитектуре, о скрытых от глаз туристов дворах-колодцах, о том, как менялся город и что безвозвратно утеряно. Марк рассказывал о тонкостях реставрации, а Анна – о том, как в их музее пытаются сохранить коллекцию фарфора при вечно капризничающей системе отопления. Они обнаружили, что оба обожают тихие, пустынные залы Эрмитажа зимой и запах старых книг в Публичке.

Марк не заметил, как пролетели два часа. Он забыл о своей обычной застенчивости, забыл о том, что это, по сути, первое свидание. Он просто говорил с интересным человеком, который понимал его с полуслова.

– Знаете, – сказала Анна, помешивая ложечкой остатки кофе в чашке, – когда вы говорите о своей работе, вы совсем не похожи на того растерянного человека с Аптекарского.

Марк смущенно улыбнулся.

– Архитектура – это понятно. Там все по правилам. А вот люди… люди – это сложный проект. Без чертежа.

– Согласна, – задумчиво сказала Анна. – Но иногда самые красивые здания получаются именно тогда, когда отступаешь от канонов.

Они вышли из кафе вместе. Вечер окончательно вступил в свои права, и фонари зажглись по всему городу, отражаясь в черной воде каналов длинными золотыми змейками. Они шли молча, но молчание это не было неловким. Оно было наполненным, как ночной воздух, влажным и прохладным.

Марк провожал ее до самого дома, старого, с высоким подъездом и массивной дверью. Они остановились у входа.

– Спасибо за кофе и за компанию, – сказала Анна.
– Это вам спасибо, что согласились, – ответил Марк.

Он посмотрел на ее руку, лежавшую на ремешке сумки. Красивую, с длинными пальцами. И прежде чем успел испугаться собственной наглости, он взял ее и, склонившись, легонько прикоснулся губами к тыльной стороне.

Это был не пафосный жест кавалера, а что-то трепетное, почти робкое. Кожа пахла холодным воздухом и едва уловимыми духами с запахом фиалки.

Они оба покраснели. Анна быстро отдернула руку, но не со злостью, а с смущением.

– До свидания, Марк.
– До свидания, Анна.

Она скрылась в подъезде. Марк еще несколько минут простоял на месте, ощущая на губах призрачное тепло ее руки. А потом, не в силах сдержать улыбку, побрел к себе, не замечая ни ветра, ни сырости. В голове у него звучал только один вопрос: «Что делать дальше?»

Ответ на этот вопрос, как он наивно полагал, знал его друг Сергей.

Мастерская в реставрационном центре напоминала одновременно операционную и алхимическую лабораторию. На длинных столах лежали фрагменты лепнины, куски расписных потолков, резные детали от мебели. В воздухе висели запахи гипса, скипидара, старого дерева и крепкого кофе, который Сергей, коллега Марка, заваривал в огромной эмалированной кружке, доставшейся ему еще от деда.

– Ну так что, Казанова? – громко спросил Сергей, заходя в кабинет с дымящейся кружкой в руках. – Где отчет о вчерашнем завоевании? Я жду с подробностями. Очень подробностями.

Марк сидел над своим «пациентом» – гипсовой розеткой, аккуратно заполняя мельчайшие трещинки специальным раствором. Он пытался сохранять деловой вид, но глупая улыбка то и дело прорывалась наружу.

– Все прошло нормально, – буркнул он, не отрываясь от работы.
– «Нормально»? – Сергей фыркнул. – Это не отчет, это оскорбление моего профессионального интереса! Ты вчера вернулся с таким видом, будто тебе не книжку девушке, а Эрмитаж подарили. Кофе? Прогулка? Поцелуй? Ну, давай, выкладывай!

Марк вздохнул и отложил шпатель. Сопротивляться было бесполезно. Сергей был не только первоклассным реставратором по металлу, но и, по его собственному убеждению, гуру в отношениях. Высокий, широкоплечий, с густыми волосами и постоянной уверенной ухмылкой, он выглядел так, будто только что сошел с обложки журнала для настоящих мужчин.

– Кофе. Потом я ее провожал. И… поцеловал руку, – сдавленно признался Марк.
– Ручку? – Сергей изобразил на лице комичный ужас. – Марк, в каком веке мы живем? Поцелуй руки – это жест для бабушки на день рождения. Надо было действовать смелее!

– Я не хотел ее спугнуть, – оправдывался Марк.
– Чтобы не спугнуть, нужно создавать интригу, брат! – Сергей пододвинул табурет и сел рядом, принимая менторский вид. – Девушки, особенно умные, любят загадки. Ты не должен быть как открытая книга. Ты должен быть как старинный манускрипт – с застежками, потертостями и тайными знаками на полях. Слушай мудрость Сергея. Правило первое: пропади на три дня.

– Как пропади? – не понял Марк.
– Ну не звони, не пиши. Создай вакуум. Пусть задумается: «А где мой архитектор? Может, он нашел другую, более интересную розетку для реставрации?» Пусть заскучает.

– Это же глупо, – поморщился Марк. – Что она подумает…
– Она подумает, что ты занятой и интересный мужчина, у которого своя жизнь! – парировал Сергей. – Правило второе: следующее свидание должно быть в самом модном и дорогом месте. Каком-нибудь пафосном баре на крыше. Покажи класс!