Паранормальное рядом бесплатное чтение

От автора

Существует множество вещей и явлений, которые существуют вне зависимости от нас и не зависимо от того, верим мы в них или не верим. Они просто существуют.

С благодарностью моим родителям, верящим во все мои начинания.

Часть 1

Подземка

Как часто любил говорить один знакомый еврей: «мне таки есть что вспомнить, только вспоминать не хочется». Не сразу я его понял. Случались в моей жизни яркие, интересные случаи, которые до сих пор стоят перед глазами во всех подробностях, такие, что вспоминай – не хочу. Не хочу, но помню, – это, как раз, про меня.

Дело было в моей яркой студенческой молодости. Покинув свой город, сразу по окончании школы, я решил перебраться в столицу, для чего подал документы в несколько московских институтов и не без труда поступил в один из них. Комната на шесть человек в многолюдном институтском общежитии мне сразу не понравилась, слишком уж шумно и суетно там было.

И я решил перебраться в отдельную съемную квартиру. Сразу возникал вопрос о дополнительных доходах, так как на студенческую стипендию особо не шиканешь. Вы не поверите, но приглашение на свою будущую работу я увидел, натурально, на стене. Как-то раз, спустившись в подземку, которая, по пришествию нескольких месяцев проживания в Москве, так и не перестала удивлять и радовать меня, стоя на платформе в ожидании поезда, я увидел на стене крупную трафаретную надпись, информирующую всех желающих о том, что московскому метрополитену на постоянную работу требуются рабочие. Под этой надписью буквами помельче было приписано, что образование и особые навыки не требуются и гарантируется полный соц. – пакет.

Не обратив, в тот момент, на это объявление особого внимания, я сел в подошедший вагон и поехал по своим делам. Вернувшись вечером домой, я обнаружил записку от доброй старушки, у которой снимал маленькую двухкомнатную квартирку в старой пятиэтажке. В записке говорилось о некоем хорошем человеке, который согласен занять одну из двух комнат и разделить со мной ежемесячную арендную плату. В записке старушка упоминала, что человек он хороший и компанейский.

Этим хорошим компанейским человеком оказался Вячеслав Борисов, в последствии просто Славик. По иронии судьбы, Славка поступил в тот же институт, что и я, только на другой факультет. Хотя, если вдуматься, то странного в этом не было ничего. Мы с ним оба приезжие провинциалы в поисках новой жизни и таких приезжих в Москве, хоть отбавляй, и институты выбирали не те, где хотели учиться, а те, куда проще поступить.

Славик, действительно, оказался компанейским соседом. Он никогда не лез в чужие дела, не доставал своими советами и правилами. Правил, к слову, у него было немного. Вернее сказать, если они у него и были, то я о них ничего не знал. Посидеть допоздна в баре или пол ночи смотреть фильм перед экзаменом, мешать водку с пивом, мыть посуду только тогда, когда она совсем закончится, все это для него было делом вполне привычным, впрочем, как и для меня, в то время. Единственный телевизор, стоявший на общей кухне, мы делили по-дружески и, если один из нас шел спать в свою комнату, пока второй оставался досматривать фильм, что, к слову, случалось довольно редко, звук у телевизора убавлялся до разумных пределов. Минусы у моего соседа тоже был. Самым большим его минусом, для меня, был богатырский храп, который каждую ночь неуклонно сопровождал сон моего друга.

Другим, не менее важным минусом, была его любовь к свежему воздуху, которая в особенной мере проявлялась после выпитого накануне. Нередко, в студеную зимнюю пору, я просыпался от того, что переставал чувствовать пальцы на ногах. Тогда мне приходилось, собрав в кулак всю силу воли, выпрыгивать из-под одеяла, бежать бегом в крохотную прихожую, надевать пуховик и ботинки и только тогда можно было идти в комнату Славки, который храпел, как медведь, чтобы закрыть окно, оставленное с вечера открытым. Не знаю, как он спал, но в его комнате для меня всегда было реально холодно. И часто, проснувшись не до конца, по дороге в прихожую, я со всего маха натыкался на табурет, черт знает зачем, оставленный Славкой посреди коридора, в те моменты мне очень хотелось прихватить этот табурет с собой и от души навернуть им по спящему Славику…

Кстати, внешне Слава тоже походил на медведя. На панду. Он был невысок, пузат и широк в кости. При своих 175 он весил почти 120 килограмм, и я постоянно интересовался у него, – как же он завязывает шнурки. К шуткам Вячеслав Борисов относился спокойно, мог и сам пошутить, и на чужие шутки не обижался, поэтому, как-то раз в институте, среди общих знакомых, я сказал, что фамилия Славке не подходит, какой же он Борисов? – он Борик. С тех пор это погоняло Славик – Борик приклеилось к нему, как репей.

К граниту науки мы со Славкой особого рвения не проявляли, а вот к посиделкам в барах и гулянкам по городу ниши натуры были весьма себе расположены. А на это требовались деньги. Как, собственно, и на оплату нашей совместно-снимаемой двухкомнатной квартирки. Задумавшись в очередной раз над извечным вопросом о пополнении финансов, я вспомнил об увиденном в метро объявлении и поделился со Славиком своими мыслями. Ему очень понравилось словосочетание «полный соц. пакет», так как на тот момент, мы не раз пробовали свои силы в роли ночных грузчиков на разных оптовых базах. Грузчики получались из нас так себе. Ну грузить-то мы оба умели, а вот разгружать у нас выходило плохо, особенно на следующее утро.

И вот, как раз, в одно утро, из тех, которые случались после ночных погрузочных работ, собираясь в институт мы со Славкой решили, что хватит с нас этой «грузовской» романтики, нужно было попробовать себя в роли работников метро. Возвращаясь после занятий, я специально сделал крюк и подошел к платформе, где недавно видел объявление о приеме на работу в метрополитен. За неделю, или чуть более, крупные трафаретные буквы со стены никуда не пропали и, записав номер телефона, я пошел домой. Набрав номер, указанный в объявлении, пока шли гудки, я был уверен, что это чья-то шутка или одно из тех объявлений, которые в то время часто маскировали мошенники, с целью привлечения доверчивых балбесов на разовую противозаконную деятельность. Но мне ответил хорошо поставленный, грубый женский голос, который подтвердил, что я звоню в отдел кадров одного из государственных предприятий, работающих по обслуживанию устройств инфраструктуры московского метрополитена, и, что им, действительно, требуются работники на постоянную работу. Я немного поколебался, – говорить или нет, что мы студенты, так как предыдущий опыт показывал, что работодатель не очень приветствовал постоянные отвлечения своих работников на нужды учебы. Но потом, все-таки, решил сказать сразу, что мы учащиеся, дабы не тратить время попусту на бесполезное собеседование. К моему удивлению, девушка с грубоватым голосом, на том конце провода, обрадовалась тому, что мы со Славкой учащиеся института и заверила, что наши отвлечения по учебе, в виде официальных сессий и прочего, ни в коей мере не станут проблемой, а, даже наоборот, предприятие заинтересовано в образовании своих работников и всячески это приветствует.

Уже на следующее утро мы со Славиком взяли документы и поехали оформляться на нашу будущую работу…

Работа в подземке нам сразу понравилась. Во-первых, наша работа была, как правило, в ночное время, а это нас уже радовало. Во-вторых, была в ней своя, ни с чем не сравнимая романтика, которую было сложно понять непосвященному. Мало того, что ты работаешь по ночам, когда все спят, да еще и работаешь глубоко под землей, где кроме тебя и еще нескольких человек, никого нет. Ну и погодные условия под землей не могли не радовать, снаружи мог идти дождь или снег, ветер или мороз, а под землей всегда была одна и та же погода. График работы для нас был очень удобным, учитывая то, что мы еще и учились. Как было прописано в наших трудовых соглашениях, работая под землей в ночные смены, мы подвержены враждебным факторам, которые наш работодатель учитывал в виде дополнительных денежных поощрений. Да и сам график работ выглядел очень даже не плохо. Мы работали два – три дня в неделю, а получали в месяц столько же, сколько получали ежедневщики, работающие на поверхности.

В нашей бригаде, в которой мы теперь работали, кроме нас со Славкой, было еще трое монтеров пути, как мы теперь назывались, и бригадир. Бригадиром был грузный мужик неопределенного возраста, именуемый Василий Ильич. Естественно, что вся бригада звала его Ильичем. Идя вечером на работу, мы садились на своей, уже почти родной Савеловской, доезжали до Петровского парка, далее переходили на Динамо и ехали до Аэропорта. Где, среди множества комнат для обслуживающего персонала, располагалась наша бригадная бытовка, в которой Ильич вел свои журналы с инструктажами по охране труда и еще черт знает с чем. Пока мы переодевались в рабочую спецодежду, бригадир вписывал нас в журналы, бубнил на словах какие-то инструктажи, после чего мы расписывались и приступали к работе.

Наша работа заключалась в ремонте и профилактическом обслуживании устройств, находящихся на станциях зеленой ветки, или вблизи этих станций. Иногда мы работали на самих станциях и возились со светофорами, иногда ехали дальше и находясь между станциями, на перегоне, чинили там стрелочную гарнитуру, или перебирали изолирующие стыки на путях. Собственно говоря, мы со Славкой ничего не чинили, мы носили объемистые сумки с инструментами, а также таскали тяжелую кувалду и лом. Наша с ним работа заключалась в конкретных поручениях из серии «подай – принеси, иди сюда, отойди отсюда, стой там и не мешайся», а все остальное делал бригадир с остальными членами бригады.

Начав работать в подземке, я понял, что многое из моего представления о работе метрополитена было неверным. Например, я был уверен, что на ночь метро закрывается и кроме сторожей, более там никого нет. На деле же оказалось, что ночь под землей – это самое основное рабочее время. После дневных перевозок все поезда следовали на мойки, которыми оборудованы многие тупиковые станции метро. Там мощные струи воды смывали с вагонов всю грязь и пыль, накопленную за день, а внутри вагонов, в это время, во всю орудовали уборщики, подметая полы, наспех протирая стекла и поручни.

На станциях, другие уборщики, перебрасываясь шутками друг с другом, подметали и мыли пустынные коридоры и вестибюли метро, протирали лавки и плиты на стенах. Мрачные электрики, в темно-синей робе, меняли сгоревшие лампы в светильниках. В общем, ночной метрополитен жил своей жизнью, скрытой от посторонних глаз.

В дополнение к удобному для нас рабочему графику, был в нашей работе и еще один жирный плюс в виде бесплатного проезда в метро. Нам со Славиком выдали удостоверения работников метрополитена, по которым мы имели право на бесплатный проезд. Мы больше не стояли в очередях за жетонами и не проходили по ним на эскалатор, мы козыряли своими новыми удостоверениями работникам, дежурившим у турникетов, и шли в обход вертушек, чувствуя себя в такие моменты, ну очень крутыми.

Так мы проработали почти полгода, до того страшного случая, произошедшего в конце ноября 1998 года. Ночь опускалась на улицы Москвы, запоздавшие прохожие спешили по своим домам. А для нашей бригады рабочий день, а вернее рабочая ночь, была еще впереди. Отоспавшись днем после занятий в институте, мы встали и плотно пообедали. Хотя, такие понятия, как обед или ужин, для нас уже перестали быть актуальными. Когда у тебя ночной график работы, а утром приходится ездить в институт, ужин вполне может оказаться завтраком.

После ужина мы подкинули монету, – кому мыть посуду. Как случалось чаще всего, выиграл я, а Славик проиграл. Поэтому, он разлегся на кухонной кушетке и включил новости, а я включил воду в кране и принялся за мытье посуды. Диктор в новостях пугал ростом преступности на улицах Нью-Йорка, военным переворотом в какой-то африканской стране и валютными аферистами в столичных обменниках, в общем, ничего нового из новостей мы не узнали.

Одевшись, мы вышли на улицу и направились к станции метро. Обычно, наш путь до Савеловской занимал около получаса ходьбы, но в этот промозглый ноябрьский вечер мы добрались туда минут за двадцать. Ветер нес на себе холодные капли дождя, от которых поднятые до ушей воротники курток и надвинутые на глаза меховые кепки никак не защищали. Попадая на лицо, вода собиралась в крупные капли, которые, то и дело, противно стекали за пазуху. Дойдя до дома метро, как Славик окрестил вход в Савеловскую, мы не стали обходить вокруг, чтобы проверить открыт ли центральный вход, а сразу направились к ближайшим дверям с надписью «служебный проход». Я нажал на кнопку звонка и дверь тут же открыл пожилой говорливый охранник, которого Славка всегда называл Гиви, естественно за глаза.

Мы поздоровались и Гиви, настоящего его имени я не знал, с кавказским гостеприимством пригласил нас внутрь:

– Что там, дождь, да? – спросил он, лениво отодвигаясь с прохода.

– Ага, – подтвердит Славик, – на улицу сегодня лучше не выходить, придется тебе в туалете курить.

– У меня окно есть, – невозмутимо сказал Гиви, – куда пошли, слушай, ноги вытирай! Посмотри, как следите, тут уже полы помыли.

Мне ненужно было это говорить, входя на работу через боковой служебный проход, я всегда тщательно вытирал ноги. И все равно, каждый раз, когда я вежливо здороваясь проходил мимо, на меня пристально и недобро смотрели уборщицы. А вот Славик вытиранием ног о входной коврик утруждал себя крайне редко, а уж тем более, лишний раз поздороваться с уборщиками… Он невозмутимо топал вперед, оставляя на свежевымытом полу жирные отпечатки уличной грязи, поэт и потому уборщики на него внимания не обращали, и замечаний не делали. Но для такой наглости нужно было родиться Славиком, у меня такие номера не проходили…

Пока я старательно оттирал подошвы ботинок о ворсистый коврик, Слава, оставляя мокрые следы, крейсерским шагом успел преодолеть половину вестибюля и уже подходил к турникету. Я поспешил за ним. Там сегодня дежурила строгая дама, которую я здесь видел нечасто. Встретившись с ней глазами, я остановился и полез во внутренний карман куртки за удостоверением, подтверждающим мое право на бесплатный проезд. Славик же, нисколько не смутился под ее строгим взглядом, не сбавляя ходу, и не обращая никакого внимания на вертушку, преграждающую проход вниз, выставив перед собой авторитетный живот, неотвратимо приближался к проходу на эскалатор. В итоге, я догнал его лишь внизу, так как мое удостоверение строгая тетка разглядывала по полной программе.

Людей в столь поздний час, в коридорах метро было уже немного. Спустившись вниз, мы сели в ближайший вагон подошедшего поезда, который довез нас до Петровского парка, дальше был привычный переход на Динамо, откуда мы доехали до Аэропорта. Посмотрев на часы, Слава направился к эскалатору, – давай, что ли, поднимемся наверх, перекурим? – предложил он, не дав мне времени на ответ, – у нас еще пол часа до работы.

Мы поднялись наверх, вышли через центральный вход, и отошли немного в сторону, подальше от холодного ветра и капель дождя. Мимо нас прошел патруль милиции, как минимум, двое из четверых милиционеров с интересом посмотрели на нас. Милиция к вечеру у метро была особенно активна, они отлавливали подвыпивших граждан и сопровождали их в ближайший опорный пункт. Славик курил, и оживленно жестикулируя, не скупясь на выражения, обсуждал минувшие новости про улицы ночного Нью-Йорка и тамошние отношения населения чернокожих кварталов с местной полицией. Он не обращал никакого внимания на подозрительные взгляды проходящих мимо нас милиционеров, не сбавлял голос и не стеснялся на эпитеты, в общем, он вел себя, как всегда. Вероятно, поэтому, никто из четверки милиционеров не стал подходить к нам и интересоваться что мы делаем возле метро в столь поздний час.

Перекурив, мы нырнули обратно в теплый вестибюлю метро и пошли к эскалатору. В этот вечер тут дежурил пожилой мужчина с кавказскими корнями, отдаленно напоминающий Гиви у входа на Савеловскую. Он не стал проверять мое удостоверение, поздоровавшись со мной кивком головы, открыл турникет, и мы спустились обратно в подземку. Там Вячеслав уверенно отыскал, среди прочих, нужный проход, выводивший нас к бригадной бытовке.

Мы зашли за десять минут до начала рабочего времени. Вся бригада была уже в сборе. Ильич, сидя в своем углу, между висящими на стенах стендами с надписью Охрана труда и Красный уголок, что-то писал в журналах. Мы поздоровались и, подойдя к своим металлическим шкафчикам, принялись переодеваться в рабочую спецодежду.

Обстановка сегодня в бригаде была неспокойной. Ильич молча кивнул нам в знак приветствия, на секунду оторвавшись от бумажной работы, удивительно, но он не стал отчитывать нас за то, что пришли впритык к началу рабочего времени. Щербаков Андрей Васильевич, старший монтер бригады и исполняющий обязанности бригадира в его отсутствие, вполголоса давал наставления Сашке с Женькой – двум монтерам со стажем работы чуть больше года, те внимательно слушали и молча кивали.

Не дождавшись, пока бригадир допишет записи в свои рабочие журналы и проведет устный инструктаж, они втроем подошли к нему, молча расписались в журналах и направились к выходу.

– Андрей, ну ты все уяснил? – крикнул ему вдогонку Василий Ильич.

– Да понял я все, не в первой, Ильич! – послышался уже из-за двери голос Щербакова.

Он был вторым по возрасту и статусу в бригаде, разумеется, после бригадира, поэтому такая фамильярность Андрею Васильевичу, которого все члены бригады с уважением звали Васильич, дозволялась. Грустно посмотрев на пустой проем двери, через который недавно вышли остальные члены бригады, Ильич отбросил ручку в сторону и сказал, обращаясь к нам, – расписывайтесь!

Он не стал бубнить нам ежесменные слова о правилах нахождения на межстанционных перегонах, а также в тоннелях метро, об опасности прикосновения к контактному рельсу, о том, что передвигаться следует только по служебным мостикам, об обнаружении незнакомых предметов и прочему, прочему, прочему… Записи в журналах были оформлены, дежурный диспетчер был предупрежден о всем маршруте нашего следования, а значит контактный рельс был давно отключен, движение поездов – остановлено.

– Смотри под ноги, не спеши, не валяй дурака и не отключай уши, – как правило, Щербаков, в отсутствие бригадира, ограничивался этими наставлениями. Правило «не отключать уши» было внесено Васильичем в наши подземные будни на вторую или третью смену нашего со Славкой выхода на работу. После одного случая, когда Славик, шедший впереди бригады, надел наушники и слушая музыку, продолжал бодро вышагивать по шпалам, в то время, когда вся остальная бригада свернула в боковой тоннель. Минут через пять, после того, как громогласный Щербаков, ростом и габаритами превосходящий самого бригадира, а в том было около 190 сантиметров росту, не смог докричаться до Славика, он послал меня догнать его, и передать Вячеславу Павловичу, – заместитель бригадира, по такому случаю, вспомнил, даже, отчество своего вновь прибывшего монтера, – где, а вернее, в каком месте у того окажутся наушники, если он вздумает еще раз их одеть на рабочем месте.

Мы со Славкой поставили автографы напротив своих фамилий в журнале у бригадира и ждали дальнейших указаний. Ильич полез в шкаф и стал готовить инструменты, которые должны были понадобиться для работы. Приготовив короткий лом и молоток, приваренный к длинной металлической ручке, он накидал в сумку прочие инструменты. Последним он вынул вольтметр, покрутил его в руках и досадливо выдохнул:

– Ах ты ж! Ну Васильич, все-то он знает! Нужно ж было этот брать, тем-то он ни черта не померит.

– Что, напряжометор не тот взяли? – влез в размышления бригадира Славик.

Я мысленно приготовился. Была у Славки такая черта характера, – влезать со своими глупыми вопросами, мягко говоря, не вовремя. И Щербаков, и бригадир реагировали на эти вопросы одинаково – они долго и красочно, словами и жестами, крыли нашу с Вячеславом тупость. Именно нашу, нас с ним, почему-то, воспринимали, как единое целое, хотя нравилось мне это, прямо скажу, далеко не всегда. Но сегодня Ильич, лишь, грустно посмотрел на Славика поверх очков и подтвердил:

– Да, не тот. Этот нужно было брать, этот точнее, а они сломанный взяли, он через раз мерит. Ладно, чего теперь сделаешь-то, уехали уже, небось, теперь то уж что, – досадливо повторил бригадир. Ну ладно, берите сумку и инструменты, – кивнул Ильич в сторону длинного молотка с ломом, – и пойдемте.

– Что-то я постоянно таскаю этот лом с кувалдой, – посетовал Славик, хватаясь за сумку с инструментами, – давай, Макс, ты сегодня бери лом с кувалдометром, а я инструменты понесу.

С этими словами Славка закинул на плечо лямки объемистой матерчатой сумки и вышел в дверь, следом за бригадиром. Мне оставалось только взять лом с молотком и догонять их.

В подземке много своих правил и инструкций, писанных и неписанных. Например, под землей запрещается курить, – по технике безопасности. И в нашей бытовке это правило выполнялось неукоснительно, за исключением тех случаев, когда вся бригада, после авральной работы, отмечает окончание выполнение работ распитием крепких спиртных напитков. Мы со Славкой за свои неполных полгода работы, уже два раза участвовали в таких мероприятиях. Последний раз случился пару месяцев назад. Тогда одна из смежный служб, ответственная за перевозку крупногабаритных грузов, при транспортировке каких-то труб, задела мачту светофора и повалила его на пути. Движение между Щелковской и Измайловской было перекрыто, почти, на двенадцать часов. Это чужая ветка и находится она в зоне обслуживания другой линейной бригады пути, но тогда нужно было быстро устранить последствия аварии и начальство смело туда всех. В числе прочих, привлекалась и наша бригада. Дело было под конец смены, мы со Славкой уже мысленно собирались домой, когда рация бригадира ожила и оттуда послышался отборный мат, суть которого заключалась в следующем: нам нужно быстро собраться и ехать на помощь. И не возвращаться, пока все не доделаем. И мы, после своей смены, почти двенадцать часов провели там. После чего, Андрей Васильевич прозрачно намекнул бригадиру, что это дело нужно обмыть. И мы обмыли. Когда уже ближе к обеду, мы со Славиком, нетвердой походкой, шли к выходу на поверхность, с нами был, лишь, Женька – молодой монтер, работавший в бригаде на год дольше нас. Остальные члены бригады продолжали храпеть в бытовке. И туман там стоял такой, хоть топор вешай. Во всех остальных случаях курения в бытовке Ильич с Васильевичем пресекали резко, вплоть до подзатыльников.

Но это правило действует только на платформе. Как только наша бригада заходила за входной сигнал и удалялась в тоннель, бригадир с замом закуривали первыми, а следом за ними и все остальные. Для нас со Славкой, это превратилось в своеобразную традицию.

Вот и сегодня, шедший впереди Ильич, машинально сунул в зубы цибарку, но прикурить ее бригадир забыл, так и шел с ней в зубах. Славик догнал старшого, сунул тому в руку зажигалку и воспользовавшись моментом спросил:

– А мы туда что, пешком пойдем?

Обычно наша бригада, как, наверное, и все прочие обслуживающие метро бригады, перемещалась по подземке на небольшом одновагонном поезде, которым управлял Василий Ильич или Андрей Васильевич. Это был, даже, не вагон, а прямоугольник на колесах, размером с четверть стандартного вагона метро, в котором, помимо нашей бригады с рабочим инструментом, умещалась еще крошечная кабина управления. Щербаков такой вагон называл с уважением – буханкой, как он пояснял для молодых салаг, ну то есть для нас со Славиком, – а по тому, что он по форме и содержимому похож на буханку. Когда Славка спрашивал его про содержимое, помощник бригадира посмеивался в усы и отвечал, что работали б мы тут лет двадцать назад, то знали бы что делают в буханке, – бухают да в карты режутся, пока едут.

– Ты чему молодых учишь, Васильич?! – пресекал такую откровенность бригадир, но то же посмеиваясь.

– А где буханка-то? – Ильич шел в своих мыслях, поэтому Славику пришлось повторить свой вопрос.

Он шел и вертел головой из стороны в сторону, как будто наш полувагон мог появиться из ниоткуда.

– Мы пешком пойдем, Слав, – ответил Василий Ильич, – нам сегодня на Сокол нужно, за полчаса дойдем. А ребята на Маяковскую поехали, туда пешком далековато.

– А чего случилось-то? – снова полюбопытствовал Славик.

– Я сегодня за Соколом планировал работать, – ответил Ильич, – там секция на перегоне моргает на пульте, диспетчер уже какую смену жалуется. Нужно будет несколько изостыков проверить, где-то коротит. А Щербакова пришлось на Маяковскую отправить, там стрелка после прохода поезда контроль теряет. Или изоляция просела, или напряжение на контактах занижено. Мне уже перед выходом заявил другой диспетчер. А Андрюха прибор не тот взял, ни черта он там не померит толком, как я не проверил что он берет?! Знает он все, видите ли, – вновь посетовал бригадир.

Я шел молча позади них, мы, как раз спускались с платформы станции в туннель метро. На ночь освещение на станциях метро, в целях экономии, убавляли. Какие-то светильники были совсем выключены, другие работали в пол силы и все равно, после яркого света станции, освещение в туннеле оставляло желать лучшего. Уже на лестнице, ведущей с платформы вниз на железнодорожные пути, мне приходилось держаться за перила лестницы и светить фонарем себе под ноги, а впереди, в полукруглой трубе тоннеля, света было еще меньше. На равном расстоянии один от другого, на потолке располагались светильники, которые в большинстве своем, честно горели. Но их тусклого света, лично для меня, было недостаточно. Из-за нехватки освещенности стены и потолок начинали давить на психику, а я-то думал, что за полгода работы в метро смог адаптироваться под землей.

Бригадир со Славиком продолжали бодро вышагивать впереди меня, причем последний начал понемногу отставать. Славка перекидывал лямки объемистой сумки с плеча на плечо, видимо, пытаясь найти удобное положение, что, как я думал, было задачей не решаемой. Я видел, как Ильич перед выходом спешно накидал туда гаечные ключи, пассатижи, несколько небольших молотков, зубило и прочее.

– Что, Борик, небось уже не раз пожалел, что заставил меня взять кувалду и лом, а сам схватил сумку? – ехидно подумал я, и еле удержался, чтобы не выкрикнуть эту мысль в сутулую Славкину спину.

Кстати, кувалда и лом удобно расположилась на моих плечах, ручки инструмента я зажал в кулаках, а другие концы инструмента положил на плечи и теперь шел легко, как лыжник с горы. Несмотря на свою легкую походку, на душе у меня скреблись кошки. Как сказал бригадир, работать нам предстояло недалеко от станции Сокол, которую я сильно недолюбливал. Да и не только я один.

Уже на второй неделе своей работы в московской подземке я понял, что есть тут нехорошие станции. Вот, например, работаем мы возле Балтийской или Речного вокзала и все нормально, да взять, ту же Маяковскую, куда сегодня наши ребята поехали, – сколько раз наша бригада работала на самих станциях и в туннелях между ними, и никогда проблем не возникало. Работали с шутками, прибаутками, а уж когда Щербаков с нами, то его смех и поучения слышны даже на поверхности, как ему не раз бригадир замечал, – Ну оглушил, Андрей, учи молодых тише, уже в ушах от тебя звенит.

А вот на Соколе – дело другое. Когда мы там работали, все почему-то, сбавляли голос и переходили на шепот. Не был исключением и бригадир. Даже, громогласный Щербаков, работая там, переставал кричать и хохотать, говорил вполголоса, тише говорить он, наверное, не умел. И во всей бригаде чувствовалась какая-то нервозность все старались побыстрее закончить работу и убраться отсюда. Что-то похожее, я испытывал и на Тверской, хотя справедливости ради, стоит заметить, что на Тверской мы работали не часто. А когда мы, закончив работу, наконец уезжали с этих станций, то чувствовал я себя не важно, а иногда и совсем худо. Головные боли, боль в глазах, вата в ушах, какие-то непонятные, черт знает откуда взявшиеся запахи, которые потом преследовали меня часами, – все это я замечал после работы возле станции Сокол. И остальные члены бригады, возвращаясь в бытовку, выглядели уставшими и разбитыми. Даже неунывающий Славик, попадая на Сокол, становился мрачным и хмурым. Как-то раз он пожаловался мне, что после Соловья, как он в шутку называл нелюбимую станцию, у него часто голова болит и, даже, мутит, как при давлении. Впрочем, Славка принимал меры. Он всегда носил с собой термос, к которому временами прикладывался, и я давно подозревал, что у него там не чай был, так как после пары глотков щеки Борика розовели и к нему возвращалась привычная говорливость.

Все это я заметил сам, без посторонних подсказок, газетных статей и желтых страниц интернета. Уже после своих наблюдений, я начал интересоваться вопросом – что не так с этой станцией. И обнаружил кучу газет и сайтов рунета, посвященных данной станции, в них говорилось о том, что после революции, большевики расстреливали белогвардейцев, а еще где-то там было захоронение времен первой мировой войны. Еще говорилось, что многие на путях этой станции видели жуткие белые фигуры с дырками от пуль и сочащейся оттуда крови. Я бросил читать эти байки после первых же страниц, мне было неинтересно и противно. Попутно, попадались статьи с рассказами о том, что в метро видели стаи огромных крыс, каждая размером с собаку и прочее, прочее, прочее. Не знаю кто и зачем выдумывает все эти россказни, лично я ничего такого не видел, ни белых фигур на путях, ни огромных крыс, да и не слышал, чтобы кто-то из работников метро рассказывал о них. Но вот плохое самочувствие после ночного посещения станции Сокол было для меня неоспоримым фактом. Как-то раз, я специально сделал крюк, и вышел на этой станции, возвращаясь домой после института. Я постоял на платформе, походил взад – вперед, прислушался к ощущениям. Но среди толпы народа, я ничего не почувствовал, совсем ничего. Видимо, такой эффект станция давала только при ночном пребывании на ней…

Затерявшись в своих мыслях, я еле успел заметить, как ушедшие далеко вперед бригадир со Славиком, свернули в боковой туннель, видимо Ильич решил срезать путь, и я поспешил сократить дистанцию. Я нагнал их сразу за поворотом, Славка стоял, уперев ладони в бока и шумно дышал, Василий Ильич, намочив ветошь чем-то вонючим, оттирал со стены сложное граффити. Меня всегда удивляло – кто и как мог сюда попасть, но время от времени, в самых неожиданных местах московской подземки, появлялись новые настенные рисунки.

Пока бригадир орудовал тряпкой, мы со Славкой молча курили. Правильнее было бы поручить нам оттирать эту ерунду со стен, но Ильич так никогда не поступал, а сами мы не напрашивались.

– Ты что такой хмурый? – поинтересовался я у молчаливого Славика.

– А что, есть повод для веселья? – попытался пошутить он.

Постояли мы не долго, кое-как размазав рисунок по стене, бригадир убрал ветошь в сумку и зашагал вперед, махнув нам рукой двигаться за ним. Еще минут через двадцать, в полном молчании, мы пришли на станцию Сокол.

Уже на подходе к ней я начал замечать в своем теле странные изменения. Сперва что-то случилось с ногами, я, вдруг, перестал чувствовать мышцы на ногах. У меня такое бывало, если долго сидеть в неудобной позе, согнув ноги в коленях и поджав их под себя. Как-то раз в институте, я просидел так целую пару и, когда прозвенел звонок, я быстро закинул тетради и ручку в наплечную сумку, встал и пошел. Вернее, я планировал встать и пойти, но ноги отказались слушаться, мышцы затекли и перестали мне подчиняться, и, вместо того, чтобы сделать шаг вперед, я полетел лицом на пол, еле успев выставить перед собой руки. В общем, хохма была еще та, тем более, что Славик, как всегда, вставил свои пять копеек, крикнув мне, – куда ж ты без парашюта, Макс?

Вот и сейчас мои ноги стали вести себя также. Они шагали вперед, сперва одна, потом другая и снова, и снова, но мышцы на ногах я не чувствовал, ноги, как будто, шли сами собой. Вдобавок к этому, во мне начало подниматься раздражение. Его причин я понять не мог, но меня, вдруг, все разом стало раздражать: громко сопящий справа от меня Славик, бригадир, идущий впереди и задающий темп, эти светильники на потолке, каждый из которых светил по-разному, проклятая щебенка под ногами, мне казалось, что каждый камень, оказавшийся под ногами, попал туда не случайно. Я с трудом подавлял в себе желание пнуть новый камень в спину бригадира, маячившего впереди. Славка начал что-то насвистывать, но быстро бросил это занятие, как будто почувствовав мое настроение.

Проходя мимо станционных светофоров, мы со Славкой достали тряпки и принялись протирать пыль с сигнальных линз. Когда мы только устроились в бригаду, помощник бригадира каждый раз делал нам замечания, когда мы просто так проходили мимо светофоров:

– А пыль протирать будет Пушкин?! – кричал громкоголосый Щербаков, – или вы думаете, что тут эльфы работают?!

Вот и теперь, несмотря на паршивое состояние, инстинкт сработал, все-таки, работа – есть работа. Мы со Славкой остановились, достали по чистой ветоши и стали протирать осветительные элементы конструкции, но бригадир обернулся и скомандовал нам бросить это дело, – не сегодня, – буркнул Ильич. Пройдя вперед еще метров двести, бригадир остановился.

– Кажется, где-то здесь… Вячеслав, доставай приборы и инструмент. Максим, зачисти пока желоба на рельсах, чтобы напряжение померить.

Сам бригадир достал рацию и отойдя в сторону попытался вызывать Щербакова.

– Да черт бы его побрал! – наконец сказал он, когда заместитель ему так и не ответил.

– Да, работают они, наверное, а сумки с рацией на платформе оставили, – успокоил бригадира Славик.

Василий Ильич вернулся к нам и под его руководством мы быстро нашли и заменили неисправную перемычку. Когда уже мы со Славкой начали складывать инструмент, рация бригадира ожила и из нее послышался голос Щербакова, который сообщил старшому, что они по два раза замерили напряжение на всех контактах, но так ничего не нашли.

– Все в норме, – подытожил Андрей Васильевич.

– Да где ж в норме, когда дежурный жалуется, что контроль теряется?! – вспылил Ильич. Андрей, ты не спеши, еще раз осмотри контакты. Ты схему же взял? – ну так проверь все по схеме! Да не ори ты, а схему смотри.

Убирая инструмент обратно в сумку, мы со Славкой переглянулись. Судя по этому разговору, ночь у нас обещала быть длинной.

– И как мы на Маяковскую попадем? – задал наш общий вопрос Славик.

Ильич посмотрел на нас долгим взглядом, потом, видимо, принял решение:

– Да вы то там зачем? Там бы и Щербакова было достаточно, если бы он на схему смотрел внимательно. Смотрел и думал, – добавил Ильич. Я на станцию пойду к дежурному. У них машина дежурная должна быть, попрошу, чтобы меня на Маяковскую подбросили. А вы инструмент собирайте и обратно идите. Максим, вы ж тут без меня не заблудитесь? – спросил бригадир, обращаясь ко мне.

Я мысленно прокрутил в голове обратный путь, прикидывая, стоит ли срезать боковыми служебными туннелями, или идти вдоль путей. Но Славик, как всегда, влез в разговор и ответил вместо меня:

– Конечно дойдем! Что ж мы, первый день, что ли?!

Василий Ильич окинул нас долгим взглядом, потом вздохнул и не прощаясь повернулся, быстро зашагав обратно на станцию.

– Ух, повезло, – сказал Славик, глядя бригадиру в спину, – я уж думал, что сейчас на Маяковскую поедем, а там и без нас хорошо.

– Дежурная машина у них для других целей, – ответил я, – одного Ильича, скорей всего, довезут, а вот вместе с нами, уже не факт.

Мы запихнули весь инструмент в сумку, проверили, что ничего не забыли и сев, прямо посреди путей, закурили. По инструкции сидеть на путях запрещалось и будь тут Ильич, он принялся бы ругать нас, как нарушителей – рецидивистов, но его тут не было, и мы расслабились. Славка дотянулся до своей сумки и вынул оттуда объемистый, блестящий. Вообще, в его малогабаритную наплечную сумку влезало многое, непонятно как, он умудрялся запихнуть туда, помимо мобильника, кошелька и сигарет, еще термос и всякую ерунду. Красный пузатый термос закрывала маленькая зеленая крышка, отвинтив которую, Славик налил в нее же холодную прозрачную жидкость. Как я и догадывался раньше, в термосе у него был не чай.

– Ну что, Максимка, по глоточку?

Меня всегда жутко злило, когда меня называли Максимкой, но мы с Бориком давно научились пропускать мимо ушей подколы друг друга. Я взял у него из рук зеленый колпачок с содержимым и осушил его одним глотком. Холодная жидкость, отдававшая мятой, обожгла горло. Терзавшее меня чувство тревоги тут же прошло, даже внутренний дискомфорт стал ощущаться, как нечто естественное.

– Я давно знал, что у тебя там не чай, в этом термосе, – сказал я Славке.

– Одно дело знать, а другое, видеть, – ответил он. Еще будешь?

С полчаса мы сидели и курили, пока не выпили все содержимое термоса. Из закуски у Славика было две шоколадки, которые, как ни странно, очень подошли к холодной водке со вкусом мяты. Конечно, на рабочем месте это строжайше каралось, но мы были в стороне от станции, поэтому нас навряд ли мог кто-то увидеть. Сперва мы молчали, прислушиваясь к звукам подземки. Я когда-то читал одну статью в газете, где автор описывал сложные условия работников метрополитена. Дескать, им приходиться работать в кромешной темноте и полной тишине и как это плохо влияет на психику. Еще, по-моему, там было сказано про огромных крыс, размером с таксу, стаи которых бегают по лабиринтам подземки и нападают на людей. В последнем я и тогда сомневался, а вот по поводу первых двух, теперь тоже могу сказать, – это полное вранье! Собственно, враньем в той статье было все – от первого, до последнего слова. Никаких такс в метро никто не встречал, освещение на стенах, в большинстве своем, работало исправно и давало, пусть тусклый, но свет. И полной тишины в подземке никогда не было. То где-то щебень просядет, то со стены, или с потолка, кусок штукатурки отвалится, где мыши пробегут. Естественно, это все не так громко, как днем, но, когда ты один в полумраке подземки, да еще и ночью, все эти звуки воспринимаются по-другому. Работы под землей в одно лицо запрещены по технике безопасности, возможно, этот запрет продиктован особенностями человеческой психики. Когда я только начинал работать в метро, даже в присутствии коллег по бригаде, пугался всех этих непонятных звуков и шорохов под землей, мне часто казалось, что за мной что-то крадется в полумраке тоннелей. Но потом понял причины этих звуков, или просто привык к ним. А еще, в самом начале моей трудовой деятельности под землей, я часто любил немного отстать от остальной бригады и шагать одному по туннелям метро, пытаясь представить, что ощущает космонавт, находящийся в полном одиночестве на борту космической станции, удаленном от остальных людей сотнями километров. Из этих размышлений меня вывел Славик.

– Что-то мне всегда не по себе на этой станции. Нет, не то, чтобы мне под землей некомфортно… Я себя нормально чувствую на других станциях, вот, например, когда мы работаем у себя на Аэропорту, или, скажем, на Речном вокзале, то все нормально. Но, стоит мне только подойти к Соколу, со мной начинает твориться что-то неладное. Глаза слезятся, не могу вдохнуть полной грудью, а если нахожусь тут более часа, то вообще, мутить начинает и в голове шумит. Мне про эту станцию кто-то в институте рассказывал, что тут какие-то секты были и ритуалы проводили с жертвоприношениями, ты про это не слышал, Макс?

В отличии от Славки, я не поленился почитать про станции метро, на которых работал. В числе прочих, мне попадались статьи и про станцию Сокол, которая пользовалась плохой репутацией среди экстрасенсов, которых, в последнее время, было, хоть отбавляй. Было там и захоронение времен первой мировой войны, и расстрелы попов с белогвардейцами в процессе революции. Но сейчас, находясь в душном туннеле глубоко под землей, мне об этом вспоминать совсем не хотелось. Поэтому, я ответил, не вдаваясь в подробности:

– Читал когда-то, что тут после революции расстрелы были. А про секты это все байки, ты сам подумай, ну откуда тут сектантам то взяться? Днем тут народу полно, на ночь все закрывают и охрана, поди, не для мебели поставлена, – вспомнил я говорливого охранника на Савеловской, которого Славка окрестил Гиви.

– Ну почему байки, – у Славы после выпитого была большая охота поговорить, – они могут сюда днем спускаться, когда метро открыто, а потом прятаться где-нибудь под землей, пока не закроют, вон сколько тут ходов разных, – махнул рукой Славка в ту сторону, откуда мы пришли. А уже ночью выходить и проводить свои обряды сатанинские.

– Ты сам-то во все это веришь? – спросил я, начиная злиться. Не вовремя и не к месту Борик затронул эту тему.

– Не очень-то, – признался Славик. Живя со мной полгода по соседству, он хорошо научился понимать мое настроение, поэтому я так и не понял, то ли он и правда во все это не верил, то ли сказал так просто, чтобы не злить меня.

– Ну, раз не веришь, пойдем обратно? – вставая сказал я, – сегодня у нас полное право свалить с работы пораньше.

Славка тоже встал и с тоской посмотрел на объемистую сумку с инструментом, из которой бригадир забрал только тестер, остальное, за ненадобностью, оставил нам. Меня, после выпитого, начало терзать чувство справедливости, я схватил сумку и повесил ее себе на плечо, оставив на Славу лом с молотком. Еще, меня терзало чувство вины, что мы бросили бригадира одного, в то время, как остальные члены бригады продолжали работать. А ведь вполне могло быть, что там, на Маяковской, могла пригодиться наша помощь в виде дополнительных рук. Но уже через несколько шагов, лямки сумки с инструментами начали больно врезаться мне в шею, а это было более реальным, чем голос совести, поэтому, я отбросил лишние мысли и быстро зашагал рядом со Славиком, который, слегка пошатываясь, бодро шагал по направлению к Аэропорту.

Я уже подыскивал слова, которыми хотел убедить упрямого Борика, в которого Славка обычно превращался после выпитого спиртного, не срезать боковыми тоннелями, а продолжать идти по главному. Пусть мы нарежем лишний крюк, длинной минут в двадцать, зато точно не заплутаем и выйдем к нужной станции, где находится наша бригадная бытовка. Но Славик сам предложил мне идти напрямую. Сумку теперь тащил я, а он шел, относительно меня, налегке, видимо поэтому он предложил мне прогуляться по поездному тоннелю.

– Давай, что ли, прогуляемся, Макс? Давненько я тут не ходил, посмотрим, что там изменилось, – весело спросил Славка.

Я сильно сомневался, что за пару недель нашего отсутствия в туннелях могло что-то измениться, но вслух этого говорить не стал, только попросил Славика сбавить шаг, спешить-то нам было некуда. Мы шли рядом и разговаривали о тех станциях метро, на которых хотели работать. Одно дело побывать на станции в качестве пассажира подземки и совершенно другое дело побывать там ночью, когда кроме нашей бригады, вокруг ни души, когда кругом тишина и покой, можно заметить такие вещи, которые ускользают от глаз обычного человека. Оказалось, что Славке давно запала в душу Театральная с ее лепниной на потолке и Маяковская.

– С лепниной? – переспросил я, – Да ты романтик! А на Маяковскую что ж сейчас с бригадиром не поехал? – он, небось, был бы рад.

– Ну знаешь, – ехидно ответил Борик, – одно дело хотеть, а другое – работать, это ж, если вдуматься, разные вещи.

Шуршание щебня где-то впереди тоннеля прервало мой смех. Была в моем друге, эдакая, незамысловатая рабочее – крестьянская смекалка, о которой глядя на пузатого, краснолицего Славика, я часто забывал. Шум осыпающегося щебня впереди туннеля снова повторился, на этот раз громче. Такое иногда случалось само по себе, что-то где-то просело и щебень зашуршал, но чаще такой звук сопровождал шаги человека. Скорей всего, если бы не распитое содержимое Слаквиного термоса, мы бы остановились и стали прислушиваться, но спиртное сделало нас смелее, а едкий запах мяты, непонятно как попавший в термос, упорно преследовал меня, заглушая все остальное.

– Слышал? – спросил Славка, не сбавляя шагу.

– Слышал, – лениво подтвердил я, не придавая случившемуся особого значения.

Мы продолжали шагать дальше. Фонари висели в наплечных карманах, мы шли не спеша, настенного освещения нам вполне хватало. В чем-то Славик оказался прав, на стенах то и дело на глаза попадались крупные граффити замысловатого содержания, большинство из которых выглядело очень даже свежими. Иногда, на стене, в человеческий рост, была размалевана какая-то буква, иногда, неизвестный художник своей сюрреалистичной картиной пытался донести до нас какой-то смысл, но как я ни вглядывался, большинство этих рисунков оставались для меня просто мазней. И не жалко ж на это деньги и время тратить, – подумалось мне. Но среди всей этой хаотичной мазни, мне запомнилось пара рисунков, которые было бы не стыдно и в музее выставить. На одном была нарисована высокая, красивая девушка в синем сарафане, несущая на плече желтый кувшин. Второй рисунок изображал двух гопников, один из которых, казалось бы, смотрел мне прямо в глаза, а второй, практически, вылез из картины. Славик, даже, остановился напротив, разглядывая это граффити. Цвет лица и глаз был подобран очень хорошо, а части тела были настолько пропорциональны и добавляли объема.

– Интересно, сколько бы такая картина в Европе стоила, если бы ее вместе со штукатуркой туда вывести? – спросил Слава.

– Таможня не пропустит, – пошутил я.

Мы уже собирались идти дальше, когда Славка увидел боковой тоннель, уходящий от основного, по которому мы сейчас шли, в бок по крутой дуге. Тоннель не был пешеходным, по его центру бежали рельсы, теряясь там, где оканчивалось действие света, но располагались они слишком близко один к другому, да и стены тоннеля были гораздо уже, чем в уже привычных нам тоннелях метро.

– Странный тоннель, я раньше не замечал его, – задумчиво произнес Славик.

Откровенно говоря, я этот тоннель тоже не припоминал, хотя мы уже бывали тут не единожды. Но одно дело идти вместе со всей бригадой, как всегда, спеша в бытовку, чтобы переодеться и ехать домой на заслуженный отдых, и совсем другое дело не спеша прогуливаться тут вдвоем.

– Ну что, зайдем посмотрим, куда он ведет? – спросил Славка, и тут же, прочитав сомнения на моем лице добавил, – да не боись, мы только с краю заглянем и все, а если он длинный, вернемся назад и пойдем дальше.

– Ну ладно, пошли посмотрим, – я постарался не отвечать на поддевку Борика «не боись» и добавил с ехидством, – а куда ты с ломом-то поперся, или думаешь, что его здесь украдет кто-то?

Свою сумку я бросил у поворота в тоннель, постаравшись поставить ее, как можно ближе к стене. Было мало вероятно, что кроме нас двоих в эту ночь тут пройдут еще чьи-то ноги, но, в отличии от Славки, который кинул молоток с ломом, прямо посреди прохода, я был осторожный человек и всегда думал о последствиях, вернее старался о них думать. Сняв с плеч казенные фонари и включив их, мы осторожно зашагали вперед по узкому тоннелю.

Лампы потолочного освещения горели только в главном тоннеле и никакого источника света, кроме наших фонарей, в этом кротовом проходе, как его тут же окрестил Славик, не было. Пройдя метров тридцать вдоль тоннеля, наш путь преградил грубо сколоченный деревянный шит, с наклеенным поверх него полиграфическим плакатом, красочно сообщавшем о том, что прохода нет. Но пытливый, нетрезвомыслящий ум Борика такими фокусами не проведешь, поводив фонарем позади этого щита, он высветил из темноты второй щит, расположенный метрах в пяти за первым, который сообщал, что проход запрещен.

– Интересно, так прохода нет, или он запрещен, вещи-то разные, – весело и вслух размышлял Славка. Пошли, Макс, проверим, который из них врет, – сказал он и зашагал в темноту узкого тоннеля.

Тоннель был скучным и однообразным: серые, необработанные шершавее стены, высеченные, судя по всему, в скальной породе и не облагороженные бетоном, унылая, местами проржавевшая узкоколейка, шпалы которой были, в большинстве своем, деревянные, лампочки, свисающие с потолка на длинных проводах и непонятно где включавшиеся – все это навевало на меня тоску и сонливость. Я шел вслед за Славиком, уже, наверное, с несколько сотен метров, но единственное разнообразие тоннеля заключалось в том, что кое-где на стенах попадались красные стрелки, указывавшие направление вперед, ничего другого, за что мог уцепиться глаз, в этом заброшенном проходе не было.

В том, что этот тоннель заброшен, сомневаться не приходилось. Узкая колея между рельсами, на которую бы вряд ли встал современный поезд или наша бригадная «буханка», да и сам тоннель с трудом бы смог уместить внутри себя современный вагон метро, не говоря уже о том, что, колея рельс, естественно, вместе с самим тоннелем, продолжала по крутой дуге загибать направо. Может когда-то этот тоннель использовался при строительстве метрополитена и существовал для каких-нибудь хозяйственных нужд и, наверняка, он никогда не знал поездов, эти рельсы годились, разве что, для тачек на колесиках. Вдобавок ко всему, в воздухе висела пыль, пахло затхлостью и тленом. К запаху плесени примешивался запах гниющей древесины и сырости, тут было холодней, чем в основном тоннеле метро, о котором я теперь вспоминал, как о чем-то очень желанном и радостном. Я несколько раз споткнулся о выступы на шпалах, видимо древесина прогнила и вспучилась из-за влаги, которая, казалось, висела в воздухе этого темного прохода и до боли зашиб большой палец, несмотря на плотную подошву кирзового сапога, под которым усердно потели мои ноги.

Борик шел впереди и вполголоса фальшиво напевал песню, в которой он обещал убить лодочника, я шагал за ним, стараясь не терять из виду его объемистую спину и одновременно внимательно разглядывая путь под ногами. Мы прошли так еще метров двести, к неприятным запахам, сопровождавшим нас ранее, прибавился едкий запах мочи, да к тому же, стены тоннеля начинали сужаться. Я уже хотел было крикнуть это пухлой спине, прыгающей впереди меня со шпалы на шпалу, о том, где я видал этот тоннель и что нам нужно возвращаться обратно, когда Славка впереди меня резко остановился.

– Не тормози, Борик! – я в очередной раз зацепился носком сапога за деревянную выпуклую шпалу и едва устоял на ногах, а тут еще Славка впереди меня встал, как вкопанный.

– Гляди, Макс, похоже мы на станцию вышли.

Большой палец на моей правой ноге от многократного столкновения со шпалами пульсировал болью, во рту стоял привкус кислятины, он материализовался из воздуха и забил, даже, едкий привкус мяты. В общем, настроение у меня было так себе, а тут Славка со станцией, мало, что ли, мы их видели?

Но, станция и правда была очень своеобразной. Высота потолка навряд ли превышала два метра и местами из него капала вода, создавая на полу причудливые черные лужицы. Ширина станции составляла, примерно, двадцать метров, а вот длину я определить не смог. Луч фонаря не добивал до противоположной стены.

Славик сделал еще несколько шагов вперед, вышел из колеи и поднялся на небольшое возвышение, по-видимому, бывшее когда-то платформой. Наш мощный фонарь, именуемый в бригаде «наутилус» остался лежать в холщовой сумке, которую я оставил у входа в тоннель, а света от наплечных фонариков едва хватало для освещения дороги, поэтому исследование получалось так себе. Потолок на станции подпирали несколько чахлых колонн, которые было больше похожи на растолстевшие фонарные столбы, чем на виденные мною ранее колонны метро.

Боковые стены, до которых с трудом доставал луч моего фонаря, были облицованы маленькими квадратами плитки, цвет которой определить было невозможно, а пол был завален мусором, пылью и комьями засохшей грязи. Пытаясь очистить от мусора небольшой кусок пола, я едва не наткнулся на какой-то шалаш, упирающийся одним концом в грязную колонну. Высотой он доходил мне до пояса, его стены были собраны из всякого хлама, разбросанного по полу: куски арматур были кое-как скреплены толстой проволокой и продеты в сгнившие картонные коробки. В качестве крыши, сверху шалаша находился дырявый жестяной лист, из которого выпирали наружу острые металлические штыри.

Осмотревшись, я обнаружил еще несколько таких шалашей, стоявших чуть поодаль от первого. Выглядели все они, примерно, одинаково: редкие ржавые трубы вместо стен, которые ни от чего не защищали, сверху увенчивали дырявые листы металла и все это было переплетено стержнями толстой проволоки, которая когда-то, судя по всему, являлась жилами кабеля. Рядом с некоторыми такими конструкциями стояли маленькие металлические столбики, имевшие форму буквы Т. На верхушках таких столбиков сушилось гнилое тряпье, которое на вряд ли могло кому-то понадобиться. Выглядело все это странным, до ужаса.

Я пытался, но так и не смог вообразить кому и для каких нужд понадобилось плести такие странные жилища, в таком темном месте. Детям тут неоткуда было взяться, и вся эта фантасмагория была слишком, даже для разовых рабочих метро, которые привлекались в качестве ломовой силы при капитальном ремонте путей, который происходил время от времени.

Пока я стоял и размышлял об увиденном, продолжая водить фонариком по сторонам станции, Славка прошел мимо меня, громко и нецензурно комментируя попадавшиеся на глаза вещи. Там, где он остановился, я заметил третий шалаш, рядом с которым стояла пара высоченных резиновых сапог.

– Забирай, Максик, твой размер, – весело пошутил Борик, пнув один из них. Ух ты! А это что? Тьфу ты, я-то думал это вобла …

Говоря это Славик нагнулся и ухватив длинный шнур, на котором висело несколько сушеных тушек, судя по виду, некогда бывших грызунами, и потянул его вверх. Я лишь краем глаза успел это заметить, все мое внимание было приковано к большим резиновым сапогам. Они стояли в полушаге от славки, он теперь повернулся к ним спиной, заинтересовавшись сушеными мышами. А вот сапоги – напротив, – они повернулись и их носы теперь смотрели в Славкину спину. Я отчетливо видел, как сапоги, сперва один, потом второй, медленно изменили свое положение, также отчетливо я видел, что поверх сапог никого нет. Я только хотел крикнуть Славке, чтобы он отпустил этот чертов шнур, за который тянул и убрался оттуда, когда Славка, наконец, порвал его и мыши, или что там на нем висело, попадали на грязный пол. Он повернулся ко мне лицом, оказавшись боком к этим чертовым сапогам, и открыл рот, чтобы сказать мне какую-то шутку. В этот момент один сапог оторвался от пола и с огромной силой приложился о Славкино бедро, чуть повыше колена.

Я увидел изумление в глазах моего друга, когда он, охнув от боли, опускался на корточки, затем его глаза округлились и расширились, страх, буквально, полился оттуда. Славка разогнулся пружиной и с места рванул в мою сторону, в сторону выхода с этой станции. Как я уже упоминал раньше, Славик был невысок и упитан сверх всякой меры, я сомневаюсь, что он и в школе-то стометровку выдерживал, но в эту минуту Борик был чемпионом. Он разогнулся и пулей метнулся вперед, но, даже этого оказалось недостаточно. Когда его первая нога оттолкнулась от пола и полетела вперед, его спина и голова резко завалились назад, как будто чья-то сильная рука ухватила его за шиворот. И, не успев сделать второго шага, Славка резко взмыл в воздух и со всего маха приземлился на спину. От удара по станции прокатилось внушительное эхо, а его фонарь упав, откатился и вывалился на рельсы, чудом продолжая светить. Мои колени машинально подогнулись, для лучшего старта, а мой корпус наклонился в противоположную от Славки сторону. Я уже был готов рвануть к выходу, когда увидел растерянные и испуганные глаза моего друга. Собрав всю силу воли в кулак, я устоял на месте, продолжая светить в сторону Славика. Бросив быстрый взгляд на пол, я увидел в нескольких шагах от себя толстый, полусгнившей кусок кабеля, длинной сантиметров в сорок. Это, конечно, был не лом, но все равно, этим можно было сломать кому-нибудь ребра. В два прыжка я подскочил к нему и схватил жгут с пола, он оказался плотным и увесистым, но, когда я оборачивался обратно в сторону лежащего на полу Славки, того уже не было видно. Понимая, что этого делать не стоит, я, все же, сделал несколько шагов по направлению к тому месту, где последний раз его видел. Один Славкин ботинок соскочил с него и теперь лежал на полу, но самого хозяина нигде видно не было. Зато узкое помещение станции стало наполняться шаркающими шагами и приглушенным бормотанием, которое мне совершенно не понравилось. Звуки раздавались спереди и с лева от меня, в той стороне, куда при падении, отлетел Славкин фонарь. Я понимал, что, когда услышу шаги позади себя, там, где должен быть выход, бежать уже будет поздно, но все равно, несколько раз громко крикнул имя своего друга. Я боялся услышать ответный крик, по тому, что тогда бы просто не смог бросить его тут одного, чего бы мне это не стоило. Но ответом на мои крики была тишина. Тишина, нарушаемая лишь шаркающими шагами и бормотанием. И я побежал….

Спрыгнув на железнодорожные пути, я бежал, что было сил, по узкому тоннелю, который, по моим прикидкам, через триста – четыреста метров должен был вывести меня в главный тоннель между Соколом и Аэропортом. Добежать туда – значит жить дальше, эта мысль пульсировала в моей голове, каждый раз, когда мои сапоги касались деревянных шпал и снова отталкивались от них. Сапоги были мне велики, как минимум, на размер, портянки под ними размотались и обувь теперь свободно болталась на ногах, рискуя соскочить с каждым шагом. Не обращая внимание на эти мелочи и хватая ртом кислый воздух, я продолжал бежать вперед. Когда до деревянных щитов, пытавшихся оградить нас от этой станции, оставалось с десяток шагов, что-то пронеслось вперед, обогнав меня и чуть не сбив с ног. От столкновения, я до хруста врезался плечом в стену тоннеля, но все-таки, устоял на ногах. В добавок, пробегавший выхватил у меня из руки, вместе с кожей, кусок провода, который я продолжал сжимать в кулаке.

Тупую боль в плече терпеть было можно, но ладонь горела до слез. Я терпел и продолжал бежать, обогнув один щит, затем второй, я выскочил в главный тоннель и в этот момент, палец моей правой ноги, тот самый, который за сегодня уже не раз сталкивался с неровными шпалами, на полном ходу врезался во что-то твердое. За новой вспышкой боли, я не сразу понял, что споткнулся и потерял равновесие. Зажмурившись, я полетел головой вперед, ожидая что мой лоб вот-вот налетит на что-нибудь твердое, но все закончилось, относительно, благополучно. Открыв глаза, я увидел, что до ближайшего рельса я не долетел сантиметров двадцать. Мне опять повезло. Я посветил фонарем себе за спину, так как пробегая по туннелю, мне казалось, что чьи-то шаги раздаются позади меня, но туннель, на сколько хватало света от фонаря, был пуст. Посмотрев вниз, я увидел сумку с инструментами, которая продолжала аккуратно стоять возле стены, там, где я ее оставил, а споткнулся я о длинную ручку проклятого молотка, который беспечный Борик бросил прямо на проходе.

Позади меня послышался шум осыпавшегося щебня. Звук эхом отразился от стен тоннеля, заставив меня вздрогнуть. Рывком поднявшись на ноги, я снова бросился бежать и только через несколько минут сообразил, что бегу не в том направлении. Мне следовало двигаться направо в сторону Аэропорта, но я снова приближался к Соколу. Осознав это, я свернул в боковой пешеходный тоннель, вроде бы тот, по которому нас недавно вел бригадир. Прихрамывая на правую ногу, я бежал по узкому слабоосвещенному коридору, который, словно кротовые норы, под разными углами пересекали другие проходы, неотличимые друг от друга. Каждое ответвление коридора начиналось табличкой с номером, впрочем, эти номера ничего мне не говорили.

Добежав до прохода № 114 я запыхался и перешел на шаг. Коридора с таким номером я не припоминал. В общем-то, я вообще раньше не обращал внимание на номера коридоров, ну есть он – и есть, какая разница какой номер, если впереди всегда шел кто-то знающий, когда и куда нужно свернуть. И все равно, уверенность, что я проскочил нужный поворот, нарастала с каждым шагом. Следующий проход, ведущий направо имел уже номер 119. Выругавшись вслух на тех умников, которые придумали это безобразие, я свернул на него и похромал в сторону железнодорожных путей главного тоннеля. Минут через двадцать я понял, что ранее здесь никогда не был. Обычно, эти узкие пешеходные проходы то и дело пересекались с другими тоннелями или в скором времени выводили на станции. Этот же коридор шел прямо, без разветвлений и был длинным, как сегодняшняя смена.

Наконец, коридор вывел меня в основной железнодорожный тоннель, который сразу же показался мне знакомым. Аэропорт, все-таки, остался позади и я приближался к станции Динамо. Решив сразу по приходу на станцию связаться через дежурного по рации с бригадиром и доложить ему о происшествии в закрытом тоннеле, я ускорил шаг. Страх и пережитое напряжение стали понемногу отпускать меня, навалилась усталость. Я, буквально, засыпал на ходу и несколько раз споткнувшись, чудом сохранял равновесие. Тоннель стал круто уходить вправо, а это означало, что до Динамо было уже рукой подать и тут я почувствовал в воздухе запах сигаретного дыма. Причем, это была не вонь каких-нибудь дешевых сигарет, которые обычно курили работники метро, это был аромат дорого заграничного табака. В нескольких шагах впереди я увидел в воздухе облако табачного дыма, а на путях лежал тлеющий окурок с золотым ободком. Значит, передо мной тут прошли люди, причем, времени с их ухода прошло совсем немного. Я поискал глазами удаляющиеся силуэты, но тоннель впереди казался пустым. Зато я сумел разглядеть узкую полоску света в боковой стене, слева от себя. Там был небольшой тупик непонятного назначения, таких тупиков в тоннелях я уже видел немало и проходил их не задумываясь, и не приглядываясь. Я бы и теперь мог запросто пройти мимо, и ничего не заметить, если бы не сигаретный дым и приоткрытая дверь, через которую ярко пробивал свет от мощной электрической лампочки.

Я медленно подошел к светящемуся проему в стене, пытаясь нащупать в темноте дверную ручку, за которую можно потянуть дверь на себя. Но ручки не было, дверь не была предназначена для того, чтобы ее открывали снаружи. Да и никакой двери, по сути, со стороны тоннеля тут не было, мы довольно часто ходили в этом направлении, если бы дверь была – я бы запомнил ее.

Не нащупав ручки, я просунул ладонь в приоткрытую щель и потянул на себя за край двери. Она с трудом подалась в мою сторону, при этом отлично смазанные петли не издали ни единого звука. За дверью оказался узенький коридор, начинавшийся со ступенек, ведущих наверх. Свет здесь был мягкий, но приглушенный, аккуратный ряд узких ступеней заканчивался, примерно, на уровне глаз, поэтому то, что находится дальше, за лестницей, ведущей вверх, я не мог разглядеть.

Осторожно отпустив дверь, я убедился, что она не захлопнется за моей спиной, больше приключений на сегодня мне не требовалось. Дверь не шелохнулась, она осталась в том же состоянии, в котором я оставил ее, успокоившись, я начал подниматься по ступеням.

За ступенями оказался еще один коридор, прямой, как стрела, слабоосвещенный и не похожий на все остальные тоннели и коридоры, виденные мной за всю жизнь. Сразу по окончании лестницы, слева и справа, по стенам коридора пошли широкие двери из красного дерева. На верху дверей располагались позолоченные таблички, по видимому, с именами владельцев дверей: Маршал М.В. Гран., Генерал Майор В.С. Саф. И прочие. Двери были одинаковые, только имена на табличках отличали одну дверь от другой. Увлекшись изучением фамилий, я не сразу заметил, что эхо от моих шагов, хоть я и старался производить как можно меньше шума, пропало совсем, а ноги ступают по чему-то мягкому. Посмотрев под ноги, я увидел длинный, красный ковер, идущий от ступеней, по которым я только что поднялся, и до конца коридора, который заканчивался, к слову, шагах в десяти от меня. Заканчивался коридор запертой металлической дверью, справа от которой за большим дубовым столом, увенчанном красивым раритетным светильником под стать столу, сидел молодой, холеный солдат. На голове бойца красовались наушники, а сам он, покачиваясь на задних ножках высокого стула с резной спинкой, с улыбкой рассматривал большой цветастый плеер, судя по виду, дорогой и заграничный.

По всей видимости, солдат никого не ждал, а по тому расслабился до неприличия. Отвлекшись на дорогой интерьер коридора, я увидел его только тогда, когда нас разделяло менее пяти шагов. Он же, по-прежнему, смотрел вниз и мое присутствие не замечал. Из его наушников до меня долетали обрывки модной веселой мелодии в исполнении популярной зарубежной рок группы. Сама песня была мне знакомой, но вот название группы, исполнявшей ее, я никак не мог вспомнить.

Когда я, почти, уже решил так же тихо повернуть обратно, боец, наконец, оторвал глаза от плеера и посмотрел вверх. Наши взгляды встретились. Сколько же эмоций могут промелькнуть на человеческом лице за несколько мгновений. Сначала он побледнел, затем привстал, потом снова с грохотом опустился на стул, затем его глаза округлились от ужаса, он прыжком поднялся на ноги и тут же выпрямился по стойке смирно, успев в полете надеть фуражку. Когда пятки его сапог с грохотом коснулись пола, он уже отдавал мне честь и только расстегнутая верхняя пуговица на его гимнастерке выдавало в нем недавнее разгильдяйство.

С минуту мы молча изучали друг друга. За эту минуту, ладонь его правой руки размякла и начала опускаться, спина ссутулилась, левая рука потянулась к винтовке, которая так и осталась стоять, прислоненной к столу стволом вверх, а в глазах появилась досада.

– Стой, кто идет!?! – выпалил боец на едином выдохе.

– Рядовой монтер пути московского метрополитена Максим, – отрапортовал я. Слова как то, вдруг, сами пришли мне на язык, как, впрочем, со мной случалось не редко в моменты сильного эмоционального подъема.

Он продолжал молча рассматривать меня, при этом, ствол ружья был нацелен мне в живот. До той поры мне не приходилось служить в армии, а уроки военрука, проходившие у нас в школе раз в неделю, я посещал редко, поэтому, мое умение разбираться в оружии было близко к нулю. Я не знал, как назывался нацеленный в меня карабин, да и был ли это карабин или что-то иное, я также не знал. Но я умел разбираться в людях и видел глаза того парня, который держал в руках карабин, направленный в мою сторону. Он был чуть помладше меня, но не значительно, ростом он был выше, а вот телосложением немного уступал мне. В нем не было ни злости, ни агрессивности, его глаза выражали досаду и полное непонимание сложившейся ситуации.

– А фамилия у тебя есть, рядовой монтер? – передразнил он меня.

Я умышленно не назвал свою фамилию, зачем она ему?

– Рядовой московского метрополитена Максим, – прикинувшись дураком, повторил я.

– Откуда ты тут взялся-то? – спросил паренек, опуская винтовку.

Ее вид меня не сильно-то пугал, я вообще сомневался, чтобы он снял оружие с предохранителя, но тем не менее, опущенное ружье, если так можно выразиться, сильно разрядило обстановку. Парнишка был слегка лопоух и с веснушками, он с опаской бросал быстрые взгляды мне за спину и по-прежнему казался напряженным.

– Я один, – ответил я на незаданный вопрос. Из тоннеля метро. Увидел свет в дверном проеме, вошел в дверь, поднялся по ступеням, пришел сюда.

– Какую дверь? – досадливо спросил боец, – как ты ее нашел-то?

– Да говорю ж тебе, она приоткрыта была, за дверью свет горел, так я ее и увидел.

Паренек с чувством выругался. По его реакции я сообразил, что оставить дверь незапертой совсем не входило в его планы.

– Что ж мне теперь с тобой делать, рядовой Максим? – спросил он с плохо скрываемым сарказмом.

– Ты ж меня не застрелишь? – попытался я отшутиться, – может я выйду также, как вошел?

Солдат задумался. В его глазах зажегся радостный огонек, а губы начали растягиваться в улыбке. Но огонь тут же погас, а улыбка превратилась в кислую гримасу разочарования.

– Да нет, не выйдет. Узнают… – с горечью произнес боец. Придется действовать по инструкции. А по инструкции я дежурный наряд должен вызвать. Они приедут, оформят тебя и отвезут в комендатуру или в опорный пункт до выяснений. Там ты пол ночи проторчишь, а потом домой отпустят. Тебе-то что, мне хуже будет, – грустно закончил солдат. Но отпустить не могу, узнают – будет плохо, – тут же добавил он. Садись, чего ты, – кивнул он мне в сторону пола напротив себя, – тут чисто, а ждать придется долго…

Солдата звали Димкой, за время ожидания мы успели немного познакомиться и поговорить. Я, не вдаваясь в подробности, кратко рассказал ему что случилось этой ночью, про заградительные таблички и заброшенный тоннель.

– Старый заброшенный тоннель, говоришь? – переспросил он, – а ты на той ветке где Сокольники не работал, нет? Вот где есть, действительно, старые заброшенные тоннели. Знаешь, как там по ночам бродить жутко? У нас там два бойца пропало, просто пошли прогуляться и не вернулись. Понимаешь? Оба вооруженные были, но не вернулись. Командиры все списали на дезертирство, дескать, сбежали они с дежурства, прихватив с собой оружие. Но слух прошел, что останки одного из них позже нашли в одном из брошенных тоннелей. Автомат рядом с ним лежал, говорят, что он, даже, выстрелить успел. А вот голову не нашли. Ну я сам не видел, а так, рассказывали. После этого нам отцы-командиры запретили из бункеров выходить, мы раньше с той стороны, – кивнул он в сторону двери, ведущей на пути метрополитена, – территорию патрулировали. Потом перестали, – закончил Димка.

– Так у вас бункеров много? Не только этот? – не смог удержаться я от вопроса.

– Не только этот, – по тону бойца я понял, что вопросов на эту тему более задавать не нужно…

Он ошибся, ждали мы не более двадцати минут, после чего за мной пришли два офицера и трое солдат. Они расписались в журнале, который Дмитрий достал из ящика стола и увели меня через другую дверь, предварительно надев мне на голову мешок из плотной ткани. Меня не били, мне не угрожали. Я шел с «закрытыми глазами», двое солдат по бокам аккуратно вели меня, направляя и поддерживая за локти. Шагов через сто, нас ждала машина с работающим двигателем. Судя по высоте кузова, это был армейский уазик, хотя, возможно это было что-то совсем другое. Далее я сидел в кабине автомобиля, два солдата плотно прижимались ко мне плечами с обоих сторон. Езда на автомобиле продолжалась с четверть часа. Солдаты сидели по обе стороны от меня и тесно прижимались ко мне плечами, поездка происходила в полнейшем молчании. Не работала магнитола, молчал водитель, молчал конвой. Было слышно лишь шуршание шин по асфальту, да редкие автомобили, проезжающие мимо нас. Я почувствовал, как наш автомобиль два раза пересек трамвайные пути.

Потом мы остановились, дверь машины открылась, солдаты аккуратно вывели меня наружу и повели в какое-то здание. Иногда меня останавливали, придерживая сзади, передо мной открывали двери, потом меня вели дальше. Закончилось все в тесной комнате с длинным металлическим столом. Под потолком висела лампа без абажура, на маленьких оконцах торчали решетки. Солдаты сняли колпак с моей головы и молча вышли, закрыв за собой дверь.

Я сидел в тишине и думал о Славке. Пошарив по карманам, я обнаружил, что сигареты и зажигалка остались на месте, из кармана пропало только мое служебное удостоверение, по которому я проходил в метро, причем, пропало так, что я, даже, не заметил в какой момент это случилось. На дальнем конце стола виднелась пепельница. Я не стал тянуться за ней, а аккуратно стряхивал пепел на край стола.

Я сидел и курил в полнейшей тишине, размышляя что случилось со Славиком и жив ли он сейчас. Я не знал, что за чертовщина была в том тоннеле, но не мог забыть вида пустых сапог, носы которых сами собой повернулись в сторону моего друга. Машинально пригладив волосы на голове, я ощутил сильное жжение в правой руке, посмотрев на нее увидел, что кожа на ладони содрана до мяса. Я вспомнил в какой момент это случилось, – когда я, почти, добежал до деревянных щитов, ограждающих вход в тоннель. Возможно это было Борик, который каким-то чудом ухитрился вывернуться и сбежать, во всяком случае, я очень на это надеялся.

Через время, счет которому я потерял, в комнату вошел мужчина в обычной милицейской форме. Он молча пододвинул ко мне пепельницу, осмотрел мою окровавленную ладонь и вышел. Через несколько минут он вернулся вместе с другим милиционером. На врача он не был похож, но вполне грамотно обработал зеленкой рану на моей руке и туго забинтовал. А следом за ними в комнату вошел усталый и грустный Василий Ильич.

Бригадир посмотрел на меня, вздохнул и сел на предложенный милиционером стул, рядом со мной. И только тогда молчаливый милиционер начал говорить…

Его фамилию я не запомнил, но он был старший следователь какого-то района, чего-то там. Я устал и мой мозг слабо воспринимал информацию. Следователь сообщил мне, что я находился в неположенном месте, причем по графику работ и записям в производственном журнале, оформленным бригадиром, находиться там я не должен был. Затем мне прозрачно намекнули что бывает за разглашение секретной информации и далее, далее, далее. Я слушал и кивал, механически соглашаясь со всем сказанным.

Потом слово дали мне. Мне велели подробно изложить о том, что происходило сегодня ночью после ухода бригадира, вплоть до того момента, как я оказался «в помещении категории СКЦ». Я не стал спрашивать у следователя что означает эта аббревиатура и начал рассказывать о том, как мы аккуратно сложили инструменты, умолчав, разумеется, о распитии содержимого Славкиного термоса, о том, как шли по длинному пути к рабочему помещению с целью переодеться и сложить инструмент. И подробно л рассказал о том, как мы со Славиком свернули в заброшенный тоннель метро. Когда я только начал об этом рассказывать, бригадир, который до этого сидел неподвижно, уперев свой взор в край стола, вскинул голову и затараторил скороговоркой:

– Вы заградительные щиты видели? Видели?!! О том, что проход запрещен? Там щиты есть, товарищ капитан, – обратился он уже к следователю из милиции.

Тот молча посмотрел на бригадира, потом кивнул мне, видимо, давая добро на продолжение. И я продолжил… Я рассказал о том, как мы обогнули запрещающие надписи и углубились в заброшенный тоннель. Я помнил, что при поступлении на работу проходил множество инструктажей и расписывался в каких-то инструкциях, которые теперь мы со Славкой грубо нарушили, понимал, что за такое могут быть последствия, но сейчас нужно было рассказывать обо всем без утайки и я рассказал. Рассказал о пустых сапогах, один из которых ударом сбил с ног моего друга, рассказал о таинственных шалашах, собранных из всякого хлама, разбросанного по полу.

– На сколько отчетливо ты видел сапоги? – спросил у меня следователь.

Я ответил, что видел их в нескольких шагах от себя и видел также ясно, как вижу сейчас его. В сапогах никого не было и тем не менее они двигались.

– А что, все-таки, случилось с монтером пути Борисовым? – задал мне вопрос следователь, откладывая ручку в сторону.

– Я увидел палку, валявшуюся на полу и нагнулся для того, чтобы поднять ее, а когда я снова посмотрел в то место, где стоял Борик, то есть, Борисов, его там уже не оказалось. Я позвал его несколько раз, но ответа не было.

– Значит, в том помещении, кстати, что там за помещение? – обратился следователь к моему бригадиру и не дожидаясь ответа продолжил свой вопрос, – в том помещении кроме Борисова, вы никого не видели, но слышали чьи-то шаги и подняли палку для самообороны, так что ли? А это случилось на выходе из тоннеля, когда кто-то, кого вы, также, не рассмотрели, пробегал мимо вас и выхватил у вас из руки ту палку? – указал он на мою забинтованную ладонь.

Я подтвердил, что все было именно так. Я никого не видел. Что-то слышал, но что именно пояснить не могу. Могло ли мне показаться то, что Вячеслав получил удар по ноге именно пустым сапогом, а не иным предметом, брошенным из темноты неизвестным лицом? – Наверное, могло. Чего можно разглядеть в свете двух фонарей…

Далее мне дали расписаться в протоколе, заканчивающимся «с моих слов написано верно». Я пробежал по нему глазами. Подчерк был корявым и неразборчивым, но в целом, то, что мне удалось прочитать, действительно было записано с моих слов и да, – записано верно. Я расписался. Затем следователь дал мне для ознакомления и росписи еще какие-то бумаги, пояснив на словах ответственность и те неприятности, которые могут последовать о разглашении случившегося. Я кивал и уверял его, что понимаю и осознаю всю ответственность и ничего разглашать не собираюсь. Капитан, в свою очередь, уже с легкой улыбкой, сказал мне, что никакого нарушения с точки зрения закона, лично он, в моих действиях не видит. Но сделал особое ударение на том, что оказаться там, где не следует не есть преступление, преступление разглашать это третьим лицам. Я понял, что он имел ввиду, о чем убедительно заверил сотрудника милиции. Затем капитан задал всего один вопрос бригадиру:

– Что будем делать с монтером Борисовым? Есть ли информация о том, где он находится или может находиться в настоящее время и будет ли официальное заявление на расследование случившегося?

Меня сильно удивила реакция бригадира. Василий Ильич вскочил со стула и бегая по кабинету взад и вперед тараторил, что никакого происшествия не было, а поисками Борисова Вячеслава Павловича он займется сам, при необходимости, сам доложит своему диспетчеру о случившемся, все согласно инструкции, – добавил бригадир. А на данный момент никаких оснований считать данный случай опасным он не видит.

После этого нас отпустили, пожелав нам хорошего окончания смены. Мы вышли на улицу под моросящий ноябрьский дождь. Я все еще слабо ориентировался в столице, но посмотрев по сторонам, понял, что мы находимся недалеко от станции метро Динамо. Ильич сунул мне в нагрудный карман мое служебное удостоверение, и сказал, глядя мне в глаза:

– Ты пойми, Максим, в то, что ты рассказываешь поверить невозможно. А если бы ты написал там, кивнул он в сторону двери ведущей в милицию, через которую мы только что вышли, заявление о пропаже сотрудника метро, началась бы служебная проверка. Сразу куча проверяющих из разных инстанций появятся, мне за случившееся объявят выговор, со всей бригады снимут премию, а могут снять еще и квартальные, а тебя с Борисовым могут уволить за грубое нарушение инструкции. А со Славкой твоим ничего не случится, добавил он, никуда он не денется, найдем мы его. Туда сейчас должен Щербаков подъехать, и мы вдвоем поищем монтера Борисова. А ты иди поспи, выглядишь уж больно паршиво, – на этот раз в голосе бригадира я услышал неподдельное сочувствие.

Идея была стоящей, тем более, что я от усталости и стресса с трудом держался на ногах. Я сдержанно поблагодарил за все Ильича и пошел в сторону входа на станцию метро Динамо.

Вернувшись домой, я нашел в холодильнике три яйца и заветренный кусок докторской колбасы. Соорудив омлет на скорую руку и запив его чаем, я отправился спать, сквозь сон слыша, хлопанье дверей, шум лифта и топот на лестничной клетке. За моей дверью во всю наступало утро, и соседи собирались на работу. Я заснул. Сны в то утро мне не снились…

Следующие два дня я провел дома, лишь раз выйдя в магазин за продуктами. Идти в институт мне совершенно не хотелось, и предстоящая сессия показалась мне чем-то весьма несущественным, лишь в среду вечером я отправился на работу. Как всегда, я дошел пешком до Савеловской, правда, на это раз, я шел один, Славка дома так и не объявился. Я проделал уже привычный путь под землей и добрался до служебной бытовки, почти за час до начала работы.

Бригадир с Щербаковым уже были на месте, остальные еще не подошли. Ильич вежливо поздоровался со мной, а Васильич что-то буркнул, внимательно разглядывая мое лицо. Про Славика они ничего не сказали. Я не стал ходить вокруг да около и спросил напрямую, пытаясь заглянуть в глаза бригадиру, который уже сел за заполнение своих журналов.

– Вы искали Борисова?

– Конечно искали, – ответил бригадир, смотря на меня поверх своих очков, сползших на кончик носа. Искали, но никого не нашли. Фонарь его, который, как ты рассказывал, откатился в сторону и вывалился на пути, мы, тоже, не нашли. И шалашей твоих мы там не обнаружили. И вообще никаких следов не увидели. Вы точно там были? – ответил он вопросом на вопрос.

– Были и именно там, – подтвердил я.

– Ну, в таком случае, Борисова там нет. Или ушел уже, или не было его там, я уж не знаю. Но сейчас там его нет, – с раздражением попытался поставить точку в разговоре бригадир.

– А вы там все отсмотрели?

– Все?! – как всегда, громко и не к месту вступил в разговор Щербаков. А ты знаешь сколько там тоннелей со станции ведут? В некоторые я бы вообще соваться не стал, завалиться могут, некоторые уже завалились. А в некоторые, даже, крысы не суются. Везде крысы есть, по всему метро бегают травить – не перетравить, а там нету их. Целые лабиринты там, еще при царе Горохе построенные. Там и схем-то нет, после войны потерялись. А может и не было этих схем никогда. Тот тоннель, в который вы, дураки, сунулись называется «большевистский тупик», а знаешь почему? Тупик – это шутка такая, чтобы всякие тупИки, вроде вас со Славкой, туда не совались, а то не сыщешь потом. Ты что думаешь, он первый кто там пропал? Да там два года назад при капстроительстве на перегоне несколько человек из наемных рабочих пропало. Отлить, понимаешь, ушли туда и не вернулись, а до них еще знаешь сколько таких было?

– Ну все, хватит, Андрей! Байки тут рассказывать! – Бригадир бросил на стол ручку и окрысился на помощника. Чего ты тут такое рассказываешь? Никто там не пропадал, – продолжил он, обращаясь уже ко мне, – так, травят басни всякие, – указал он кивком головы на Щербакова. Еще раз тебе объясняю, Максим, никуда твой Борисов не пропадал. Тут Москва, понимаешь? Столица! И не каждый может к здешней жизни приспособиться, а чего уж говорить про подземную работу, да еще и ночами. Люди уходят, увольняются, уезжают. Некоторые находят что-то лучше и молча сбегают. Вот и Борик, кстати, что ты его так называешь? Объявится Слава потом, за вещами придет, как одумается.

После этих слов я понял, что Славку искать никто не собирается. Да и есть ли уже смысл искать его? А вместе с этим пониманием ушла и романтика подземной работы. Подтянулись остальные члены бригады. Все здоровались со мной, по долгу заглядывая в глаза, видимо, все уже были в курсе о случившемся. Но расспрашивать меня никто не стал. Если об этом постарался бригадир, то за это я был ему благодарен…

Отработав ночную смену, мы вернулись в бытовку. Я переоделся и молча поехал домой. На выходе из Савеловской ко мне подбежал говорливый Гиви и стал расспрашивать о том, что случилось в ночь на понедельник. Работая в смену, я совсем потерял счет времени, оказывается, то был понедельник. Он напрямую спрашивал, что там за таинственный секретный бункер, который мы нашли и за что арестовали Славика. Вот тебе и подписка о неразглашении, усмехнулся я. Оказывается, все уже знают о случившемся не хуже меня. Кое-как отвертевшись от его вопросов, я пошел домой.

Завтракать мне не хотелось, аппетит в то утро исчез напрочь. Также, как и сон. Войдя домой и приняв душ, усталость сняло, как рукой. Включив телевизор, я попытался смотреть новости. Не услышав ничего интересного, я начал просто переключать каналы. Наконец, оторвавшись от телевизора, я включил Славкину магнитолу и покрутил колесо настройки, то, что он слушал для меня было полнейшей безвкусицей. Найдя на волне радио чего-то тихого и мелодичного, я сел за лэптоп.

В отличии от новостей, интернет кишел сплетнями. Со всех сторон обсуждался какой-то скандал, связанный с королевской семьей из Англии. Другие интернет-газеты обещали фотографии молодой звезды эстрады, которая напившись танцевала голой на столе какого-то московского ресторана. Над Москвой опять видели огни НЛО, а также местные диггеры нашли вход в Метро-2 и провели туда журналистов, последние красочно описывали увиденное. Мы со Славкой не раз спрашивали бригадира и его зама про это секретно метро. Андрей Васильевич врать, в принципе, не умел и ответил, как всегда, громко и убедительно. Что он сам о таком метро ничего не знает и лично не знаком ни с кем, кто о нем хоть что-то бы знал. А работает он тут уже, почти, двадцать лет и знаком со многими, уж в этом я точно не сомневался, и, если бы оно было – кто-нибудь об этом бы знал, а раз так, знал бы и Щербаков.

Пощелкав по ссылкам, пестревшим фотографиями и рассказами о Метро-2, я понял, что журналисты ничего о нем не знают. Большинство фотографий были непонятно откуда притянуты за уши, а из статей я понял, что многие журналисты под землей никогда не ступали дальше пассажирской платформы. И я переключился на статьи про НЛО. В некоторых были приведены неопровержимые доказательства, подтвержденные многочисленными фотографиями, того, что в каком-то районе Москвы жители массово наблюдали шарообразные предметы в ночном небе, другие статьи утверждали, что это был обычный метеорологический шар.

Наконец, я бросил это занятие и пошел к холодильнику, было уже время обеда. В морозильнике лежал обледеневший кусок мяса, который некогда был курицей. Готовить мне было лень, пришлось одеваться и топать в ближайший продуктовый за колбасой и яйцами. Когда я вернулся с покупками, было уже время ужина, день пролетел быстро и незаметно. Соорудив омлет с ветчиной, я немного постоял под душем. Голова была чугунной, состояние разбитым. Сказывались последствия бессонной ночи. Усталость окутала меня своим одеялом, но спать, почему-то, не хотелось. Неизвестно откуда, налетело чувство тревоги. Включив телевизор, я ходил по квартире из угла в угол, пытаясь понять, что со мной происходит. В новостях рассказывали про улетевший метеорологический шар, который позже приняли за НЛО, в общем все то, что мне успел рассказать интернет. Выключив телевизор, я пошел спать.

Лежа в постели, я ворочался с бока на бок, сон ходил кругами, но подходить ко мне не спешил. Мысли в голове всплывали, как рекламные баннеры. Я думал про слова Гиви, – правда ли что Борик где-то задержан? Потом я услышал слова бригадира, – это Москва, люди тут исчезают и появляются, увольняются и сбегают. Могло ли так быть? Мне снова вспомнилась темная заброшенная станция, где произошло что-то такое, чего я до сих пор не мог осознать, было чувство, что я чего-то не сделал, но чего именно, я не понимал. Вспомнились слова Щербакова: «пролетарский тупик», так, кажется, он назвал это место, что там и раньше пропадали люди. У каждого из них была своя убедительная правда. Правда была, только Славки не было. Наконец, я уснул.

Сон был неглубокий и тревожный. Мне снилась какая-то ерунда. Вроде бы, я уехал отдыхать на море и снял там комнату в гостевом доме. Потом начался ливень и ураган. В моей комнате разбилось окно, а общая крыша начала протекать. Мы с соседями стояли, слушали вой ветра и думали, что делать с крышей. Я лет пять, как не был на море, да и не планировал поехать туда в ближайшем будущем, поэтому, к чему мне приснилась такая ерунда, понять не мог. Проснувшись я лежал и смотрел в потолок, по которому, временами, пробегали неясные тени от мигания неоновой рекламы, расположенной прямо у меня за окном.

В комнате было тихо, темно и холодно. Пальцев на ногах, высунувшихся во сне из-под одеяла, я не чувствовал совсем, зубы стучали. Небось, опять эта скотина-Борик выжрала бутылку на ночь и теперь ему жарко. Нужно было собрать волю в кулак, выпрыгнуть из-под одеяла и быстро, по-солдатски, натянуть на себя свитер и брюки, висящие на соседнем стуле, после чего идти в комнату храпящей скотины, чтобы закрыть форточку, которая, как уже бывало не раз, с вечера открыта настежь, а на улице уже совсем не май месяц.

Сперва, я натянул на себя свитер и, только натягивая брюки, в голове молнией мелькнула мысль, – а Славки-то нету… Мозг моментально проснулся и заработал на полную мощность, я вспомнил все события минувших дней. И вспомнив, застыл, пытаясь застегнуть ремень брюк.

В комнате было тихо, но полной тишины в старой пятиэтажке, расположенной возле проезжей дороги, да к томуже, с деревянными полами, не было никогда. Я стоял и вслушивался в ночные шорохи. За окном внизу зашуршали шины автомобиля, что-то щелкнуло на рекламной вывеске и тень за шторой из синей превратилась в сиреневую. Где-то у соседей скрипнула половица и зашуршала вода. Снова зашуршали шины автомобиля и новый скрип половицы, только теперь мне показалось, что скрипела она не у соседей. Мне показалось, что за дверью в мою комнату кто-то дышит и волосы у меня на загривке встали дыбом. Вернулся Борик? А если вернулся, то в каком виде? Это было глупо, но нужно было срочно закрыть или подпереть дверь. Двери мы никогда не закрывали и ключ от моей комнаты, который мне когда-то дала хозяйка, теперь мог валяться где угодно.

Застегнув, наконец, ремень на брюках, я оглянулся по сторонам. В небольшой комнате, помимо кровати, на которой я спал, располагался стол, пара стульев, кресло и шкаф с антресолью. Вся мебель, как и квартира, была сделана еще при коммунизме, а потому, все в комнате было тяжелым и добротным. Остановившись на кресле, я стараясь двигаться как можно тише, на цыпочках подбежал к нему и попробовал приподнять. Кресло оказалось громоздким и неудобным, к тому же, очень тяжелым. Кое-как переместив центр тяжести себе на живот, я доковылял до двери, где, как мог аккуратно поставил его на пол, подперев входную дверь. Теперь ее просто так не откроешь.

Босые ноги онемели на холодном, деревянном полу, но я стоял, не в силах сдвинуться с места и не сводя глаз с ручки входной двери. Мне показалось, что она несколько раз попыталась повернуться, но уверен я в этом не был. Где-то снова полилась вода, затем раздался несильный хлопок, который бывает, когда на кухне в газовой колонке автоматически зажигается газ. Снова скрип половиц и тихие шаги, где-то тихо звякнуло стекло. Правильней всего сейчас было бы выкинуть из головы дурные мысли, отодвинуть кресло, открыть дверь и выйти в коридор. Включить там свет, чтобы не налететь в темноте на табурет, как уже не раз случалось, зайти в Славкину комнату и закрыть окно, которое, наверняка, было уже открыто несколько дней подряд. Затем вернуться в свою комнату, залезть под одеяло и уснуть. И я почти уже решился на это, как дверь с той стороны несильно толкнули. Я скорей ощутил это, чем почувствовал. Наверняка, это был сквозняк, но в тот момент этого оказалось достаточно, чтобы страх полностью овладел мной.

В два прыжка я оказался возле окна. Рывком отдернул штору и выглянул в окно. Мы жили на четвертом этаже старого пятиэтажного дома, бежать было некуда. Но вид освещенной ночной улицы, по которой проезжали редкие автомобили, а также вид рекламного щита за окном, мигающего вспышками неоновых ламп, немного успокоил меня. Я взял с кровати одеяло и перетащил его на стол, стоявший возле окна, затем перенес туда подушку, приоткрыл форточку и закурил. Мысленно я снова оказался в коридоре с дубовыми дверьми и красным ковром на полу. Интересно, что стало с тем солдатом, кажется его звали Дима, он говорил, что его неприятности будут посерьезней моих. Я смотрел в окно и думал. Ведь я заселился в эту квартиру первым. Хозяйка, Маргарита Андреевна, показа мне на эту комнату и эту кровать. А потом появился Славик. Окно в его комнате выходило во внутренний тихий дворик, где ночью не проезжали автомобили, а за окном не было мигающей рекламной вывески, которая так часто будила меня по ночам. Почему ж я, когда узнал про соседа, не перенес вещи ту комнату?

Так я и просидел до утра, смотря на ночную улицу в свете рекламных огней, куря и думая. Временами я начинал проваливаться в сон, но, чтобы уснуть тут было холодно и неудобно. Под утро машины замелькали чаще. Снизу послышался звук работающего телевизора, а где-то на лестничной клетке громко хлопнула дверь. Соседи собирались на работу. Я вылез из-под одеяла, размял затекшую спину и натянул носки.

Кресло, казалось, за ночь потяжелело в два раза, я еле отодвинул его в сторону, освободив проход. Отрыл дверь и вышел в коридор. На кухне мерно и гулко тарахтел старенький холодильник, в прихожей громко тикали часы, а дверь в Славкину комнату была приоткрыта. Вероятно, это был все тот же сквозняк, но полумрак коридора вновь разбудил во мне ночные страхи. Стараясь не смотреть по сторонам, я быстрым шагом добежал до прихожей, сунул ноги в ботинки, накинул куртку, схватил ключи от квартиры и не завязав шнурков выскочил на лестничную площадку. И только когда в двери щелкнул замок, я смог перевести дух. Сильно хотелось пить, но, чтобы вернуться обратно в квартиру не могло быть и речи. Сев на ступеньки, я зашнуровал ботинки, потом поднялся и поехал в институт.

Мыслей про учебу в тот день у меня не было, я все думал – что делать дальше. До аванса оставалась еще неделя, но, когда я снова представлял себя спускающимся в пустые тоннели метро, мне становилось жутко. О том, чтобы еще, хотя бы, одну ночь переночевать в квартире, которая, к слову, была оплачена на две недели вперед, я не мог, даже, думать. Сейчас, сидя на лекции, среди двух десятков лоботрясов, мое ночное поведение казалось смешным, но вот ночью я был уверен, что несколько раз слышал щелканье замка в комнате Славика, а после этого шаги под своей дверью. И готов был поклясться, как кто-то толкает мою дверь снаружи. Еще одну такую ночь я мог не выдержать. В общем, как я ни ломал голову, но так и не смог решить, как поступить дальше. Решение пришло неожиданно. Сидя на лекции, я подумывал о том, чтобы вернуться домой вместе с каким-нибудь одногрупником, чтобы по-быстрому перекинуть свои вещи в сумки. Но повода для подобного рода просьбы я так и не придумал. Конечно, было бы лучше прийти домой с одногрупницей, тогда можно было и переночевать в квартире, а возможно и жить там вместе как ни в чем не бывало. На нашем мужском факультете училось всего четыре девушки, две из которых были уже заняты, а бегать после уроков по институту в поисках пары мне показалось смешным.

Возвращался домой я в одиночестве и чем ближе подходил к дому, тем все неохотнее шли мои ноги. Я решил не закрывать входную дверь, а подперев ее табуреткой быстро собрать сумки и… куда идти потом, я пока не решил. Я уже зашел во двор и смотрел на окна нашего дома. Из всех окон мне всегда нравилось одно на втором этаже. То, в котором была видна старая, пожелтевшая от времени газовая плита, а рядом такие же пожелтевшие, стояли шкаф и маленький холодильник. Вся видимая поверхность шкафа и холодильника была изрисована и заклеена переводными картинками, которые я так любил клеить в детстве. Я тогда жил в похожем доме, только то была однокомнатная хрущевка и на нашей кухне стояли такие же: шкаф, плита и холодильник, заклеенные похожими переводными наклейками. Возвращаясь домой после ночной смены в метро, я всегда любил смотреть в это маленькое кухонное оконце, если там горел свет. Я вспоминал детство и на душе сразу становилось тепло и уютно. Вот и сейчас, зацепившись взглядом за это окно, решение о том, что мне делать дальше пришло внезапно, само собой.

Я ломал голову вопросом «как мне справиться со сложившейся ситуацией»? – когда жить в привычной квартире больше не мог, только сейчас я признался себе, что спускаться на работу в тоннели метро мне было до ужаса страшно, учеба в институте не давала, совершенно, никакого смысла. И что со всем этим делать, я понял только сейчас, – ничего!

Я отчетливо понял, что в Москве меня более ничего не удерживает. Институт был для галочки, оплаченная квартира на две недели вперед? – да не обеднею, неделя до аванса, – это целых две смены, а нервы мне гораздо дороже. Легко поднявшись по ступенькам до пятого этажа, я позвонил в боковую квартиру, там жила Валентина Федоровна – подруга нашей хозяйки, с которой она меня сразу же познакомила и велела обращаться в экстренных ситуациях, та знает, как ее найти. Я два раза позвонил в дверь и немного подождал. За дверью раздались шаркающие шаги, после чего входная дверь приоткрылась, на сколько хватало длины цепочки, в приоткрытый проем выглянуло озабоченное лицо пожилой дамы, которое с минуту разглядывало меня не узнавая. Я сообразил снять шапку и поздороваться, после чего Валентина Федоровна тут же признала во мне квартиранта своей подруги. – А, это ты, Максим? – сказала женщина, улыбаясь.

Свою речь я отрепетировал, когда поднимался по лестнице, прыгая со ступеньки на ступеньку. На всякий случай, я напомнил, что снимаю квартиру этажом ниже у Маргариты Андреевны, а та просила в случае чего обращаться к вам. Вот я и обратился.

– Мы сейчас снимаем квартиру вдвоем с Вячеславом. Он в командировке и вернется не раньше, чем через неделю, а мне нужно срочно уехать по делам, некоторое время я буду не в Москве. Я бы хотел сдать вам ключ, ну и показать квартиру, что там все в порядке. Вы не могли бы со мной спуститься и посмотреть, пока я буду собирать вещи?

Валентина Федоровна немного смутилась и сказала, что и она, и Маргарита Андреевна полностью доверяют молодым людям, снимающим квартиру и платящим за нее вовремя. Значит про Славика хозяйка ей сообщила, мысленно отметил я. Мы спустились вниз и, пока Валентина Федоровна осматривала наш привычный беспорядок, я быстро упаковал свои вещи, которых оказалось до удивления мало, в две дорожные сумки, при этом чуть не забыл забрать с кухни ноутбук. И уже осматривал свою комнату напоследок, – не хотелось мне чего-то тут забыть, как из коридора раздался голос пожилой женщины:

– Максим, а вы же мне сказали, что Слава в командировке? – в ее вопросе было удивление, упрек и испуг. Упрек человека, очутившегося в неловкой ситуации, краем глаза я заметил, что она крестится.

– Ну да, уехал, до следующей недели его не будет, – подтвердил я и с сумками на плечах направился к выходу.

Только стоя на остановке под порывами холодного ноябрьского ветра, я задумался над вопросом Валентины Федоровны. Она стояла в коридоре, между нашими со Славкой комнатами, причем дверь в последнюю оказалась открыта.

А я ехал на вокзал, где уже сегодня ночью планировал сесть в поезд до Санкт-Петербурга и уверенность в том, что я все делаю правильно, крепла во мне с каждой минутой. Как мне сказал бригадир, – это Москва, люди тут исчезают и появляются! Славка пропал, теперь я это окончательно понял, а что появилось в его комнате я знать не хотел.

Часть 2

Бункер

Часть 3

Темнота за дверью

Часть 4

Я вызвал ЭТО

Стояло жаркое лето две тысячи второго года. Столбик термометра в центре Воронежа показывал тридцать восемь градусов днем и двадцать девять ночью. Под ногами прохожих, переходящих улицы, плавился асфальт. Камера снимает панораму улицы в центре города, возле пешеходного перехода. Загорается зеленый свет пешеходам, и группа людей спешно перебегает дорогу. Среди них идет девушка в красном платье и туфлях на высоком каблуке. Камера ловит ее в объектив и показывает крупным планом, как раз в тот момент, когда ее правый каблук впивается в асфальт и ломается. Девушка неловко падает, но успевает выставить перед собой руки. Мягкий асфальт тут же хватает ее ладони. Пытаясь освободить руки из липкой массы, девушка упирается в асфальт коленом и в этот момент она поднимает лицо, и смотрит прямо в камеру. В ее глазах букет из боли, досады, раздражения. Нет, это не была постановочная съемка, как утверждали многие мои знакомые, это была мастерская работа молодого, талантливого видео-оператора. Оказаться в нужном месте и в нужное время, выбрать правильный ракурс съемки, а главное, уметь предвидеть события до того, как они случатся – вот главный секрет успеха человека, стоящего с той стороны видеокамеры. А с той стороны камеры стоял я.

Все это, как и многие другие сюжеты, снятые мной, блеснуло и кануло в лету, вместе с одним из довольно успешных каналов центрального телевидения Воронежской области. В начале лета, когда ничего не предвещало беды, в студию, где наша немногочисленная съемочная группа готовилась к выезду на место событий, зашел наш директор. Директор студии, главный продюсер, владелец канала – все это умещалось в высоком молодом человеке, лет тридцати на вид.

В студии было прохладно, на небольшую комнату работало целых два кондиционера, наша съемочная группа, состоявшая, к слову, из четырех человек, допивала дежурный кофе и проверяла оборудование перед выездом. Безукоризненный черный кофе, как всегда, был сварен на небольшой кухне, располагавшейся в соседней комнате, нашей бессменной ведущей – черноокой Анжелой. Наш канал, для которого мы старались, на тот момент продержался на плаву два года с хвостиком и последние полгода, исключительно стараниями Анжелы, ну и моими, разумеется.

Помимо красоты и умения варить черный кофе, у Анжелы было еще много талантов, незаменимых для телевидения. Мимика ее лица всегда гармонично менялась вместе с сюжетом, развивающимся на ее фоне. Также, как я, находясь за камерой, умел предчувствовать развитие событий, попадающих в объектив и выхватить главное из них крупным планом, Анжела умела предвидеть ответы собеседников. При взятии интервью у случайных прохожих, она всегда могла с легкостью уместиться в кадр, микрофон держала так, чтобы любой собеседник перед камерой чувствовал себя легко и непринужденно, а мимика ее лица реагировала на ответы собеседника, подчеркивая ключевые фразы и интонации еще до того, как они были сказаны.

Ну, раз так, то грех будет не выделить и двух оставшихся участников съемочной группы. Высоченный Кирюха – наш звукорежиссер, на выезде отвечавший за общий фон, шум улиц и прочее. Во время работы он всегда находился рядом со мной, вернее, рядом со съемочной камерой, его микрофон, как и он сам, кружили вокруг меня, при этом, никогда не попадая в объектив. А это, я вам скажу, своего рода, тоже талант, да еще какой! Не верите? А зря не верите! С Кириллом, к слову, мы провели в студии не одну ночь, спешно монтируя отснятые за ночь сюжеты к выходу утренних новостей на нашем канале. Во время таких ночных авралов, кофе, как правило, варил Кирилл. Тот же кофе, в той же турке, но он ни разу не получился таким же ароматным и насыщенным, как у Анжелы.

Ну и Вадим, водитель нашего «новостного мобиля», как мы называли хендай сонату, возившую нашу немногочисленную съемочную группу. Вадим, помимо баранки автомобиля, отвечал за пучки шнуров, неминуемо преследующие любую операторскую деятельность. Несколько раз во время съемок динамичных сюжетов, я буквально влезал в объектив камеры и лишь в последний момент успевал заметить какое-то препятствие под своими ногами. Но ни разу не споткнулся и не упал, за что часто мысленно благодарил Вадима. Помимо этого, он часто отгораживал прохожих от нашей съемочной группы, которые норовили пройти вплотную к нам, стоявшим в людном месте в час-пик. Уж не знаю, как он это делал, но делал и точка. Так что, скажу, забегая вперед, что мне было грустно расставаться со всеми участниками нашего тесного съемочного коллектива.

Итак, в студию, где вышеупомянутые герои готовились покинуть уют кондиционеров и выйти под палящее солнце в поисках новых сюжетов, зашел наш директор Игорь Вячеславович. Несмотря на летнюю жару, он, как и всегда, был одет в строгий деловой костюм с галстуком, а на лице сияла привычная улыбка. Директор не часто баловал нас своими визитами, но, время от времени заходил к нам перед выездом, чтобы внести важные коррективы в предстоящий сюжет. Его нынешний визит, казалось бы, ничем не отличался от остальных визитов, но мой наметанный глаз оператора тут же выхватил сжатые кулаки, которые никак не сочетались с образом успешного, не обремененного проблемами директора канала. А также, я обратил внимание на лицо Анжелы, оно, в отличии от лица директора, выражало тревогу и злость.

– Анжела, да ты просто зеркало зрительских эмоций! – вспомнилась мне реплика Игоря Вячеславовича, после первого же сюжета с участием Анжелы.

И сейчас это зеркало отражало правду, в отличии от маски, надетой на лицо продюсера… Игорь Вячеславович, не вдаваясь в подробности, известил нас о том, что наш канал прекращает свою деятельность на телевидении, в силу непреодолимых препятствий. В связи с этим, он благодарит нас за все отснятые и не отснятые сюжеты. Все это было так неожиданно, что мы стали, как вкопанные. Помнится, Кирюха еще спросил у директора:

– Так мы готовы уже к выезду на съемки, нам выезжать или нет?

Игорь Вячеславович, немного озадаченный вопросом Кирилла, да и, по всей видимости, ситуацией в целом, помявшись ответил:

– Можете выезжать, если хотите. Но в эфир это уже не выйдет. Да и оплаты, вероятней всего, за это уже тоже не будет.

Директор ушел, а мы стояли и смотрели друг на друга. За эти несколько минут, в которые и уложился весь разговор, мне показалось, что температура в студии поднялась до уличной жары и я машинально бросил взгляд наверх, убедиться, что кондиционеры работают. Два новеньких кондиционера LG продолжали работать, в отличии от нас…

Через две недели начался июль, в тот момент я уже работал на новом месте. Новым местом работы была одна из пожарных частей Воронежа, но пожарным я не был. В силу опыта и навыков, полученных на предыдущей работе, я, по-прежнему, работал видео-оператором и инженером по видеомонтажу, но уже на новом месте.

Новое служебное помещение, отведенное мне под студию в пожарной части, оказалось гораздо больше и светлей той студии, в которой еще недавно помещалась наша съемочная группа, но вот с кондиционерами тут было плохо. Вернее сказать, кондиционеров на всю пожарную часть не было от слова совсем. И все равно, жаловаться мне было грех. Я получил огромную комнату целиком под свои нужды, дорогую видеокамеру в свое полное распоряжение, а также дорогое оборудование для видеомонтажа. Одна видеомонтажная панель длинной в несколько метров, могла накладывать звук, оцифровывать изображение, наносить титры и спецэффекты, и еще имела до чертиков разных кнопок и тумблеров, назначение которых мне так и не понадобилось.

Зарплата была так себе, ощутимо ниже, чем в среднем по городу, но имея дорогую видеокамеру и круглосуточный доступ на рабочее место, у меня всегда были заказы на съемки банкетов, свадеб, юбилеев и прочего. Так, что, в итоге я оказался в заметном плюсе, только по своему старому коллективу я сильно скучал.

В мои новые обязанности входило создание видеороликов с пропагандой противопожарного режима, будь то лес, или салон автомобиля, а также пробуждения в сознании граждан техники противопожарной безопасности в жилых помещениях. Ну и выезд с дежурным пожарным расчетом на непосредственное место тушения пожара, время от времени, в мои обязанности, тоже, входило. Вот, только пожаров в то лето в городе не было. Не смотря на жару в городе, сухие леса вокруг него и прочие климатические условия, работы у нашей пожарной части не было совсем.

А мой начальник, краснолицый капитан Евгений Афанасьевич, из кожи вон лез, все кричал:

– Ты мне дурака не включай, ты репортаж гони! Ты же, говоришь, что раньше в новостях работал, на каком-то канале, так? А раз так, то сделай мне видеорепортаж о самоотверженном тушении пожара средствами нашей пожарной части, понимаешь, или нет?! – армейской скороговоркой, чеканя каждое слово и постепенно повышая интонацию, кричал мне в лицо капитан.

– Ну, если нет пожаров, Евгений Афанасьевич, ну нету их! Так, где ж я вам сюжет возьму, ну не самому же мне пожары устраивать?

Такой разговор на повышенных тонах состоялся у меня с начальником в середине июля. Было жарко и я не сдержался, ответил тон – в тон начальнику. Но, в ответ на мою грубость, товарищ капитан, как-то вдруг, неожиданно сбавил тон и сказал доверительным голосом:

– Понимаешь, Максим, да если бы оно мне нужно было – проблем бы не было, а это, ведь, не мне нужно, это с меня «на верху» требуют, им «вынь – да положъ»! Ты же теперь не кто-то там, а пожарный, без пяти минут офицер пожарной части, так прояви смекалку и достань мне репортаж до конца месяца! – добавил начальник, возвращаясь к своему обычному тону.

– При слове офицер, Макс, у тебя глаза загораются! – как-то раз сказал мне командир одного из пожарных расчетов, с которым я часто выезжал в рейды.

Славка всегда говорил прямо. Он был здоровым мужиком, под сто девяносто сантиметров росту и, несмотря на свой авторитетный живот, который, по-видимому, приходил в гости за долго перед Вячеславом Ивановичем, был прямым, как струна, под стать своему прямолинейному характеру. Иногда, мне казалось, что у Славки раздвоение личности. Он резко пресекал все мои изначальные попытки узаконить в нем начальника, которые выражались в обращении к нему по имени-отчеству и на ВЫ в курилке, как называли мои теперешние коллеги общую комнату на втором этаже пожарной части.

– У тебя в глазах, что ли двоится? Да и ни каких Вячеславов Ивановичей тут нет! – в который раз отчитывал меня начальник расчета Никитин за мои попытки фамильярничать не к месту.

Но стоило к нему обратиться без регалий во время выезда, получишь обратный нагоняй. А, поскольку, все эти воспитательные разглагольствования были задействованы при свидетелях, под дружный хохот «коллег по цеху», я быстро понял, что к чему.

Как раз, во время очередного дневного дежурства бригады Никитина в пожарную часть поступил сигнал от жильцов старой пятиэтажки, расположенной, к слову, по соседству с нами, о том, что из подвала их дома валит дым.

Пожарный расчет на стареньком, повидавшем всякое, пожарном автомобиле выехал на вызов. Я в последний момент успел схватить камеру и втиснуться на переднее сиденье автомобиля, умудрившись потеснить Вячеслава Ивановича ближе к водителю.

Когда мы приехали на место вызова, оказалось, что никакой нужды в нас тут не было. В общем-то, тут вообще не было необходимости что-либо тушить. Возгорание произошло в подвале одного из подъездов старенькой, пожелтевшей «хрущевки» вследствие того, что местные пионеры, из числа жильцов этого дома, пытались своими силами испечь картошку, непосредственно – в подвале этого дома. Не знаю, доводилось ли Вам бывать в подвалах таких пятиэтажек, а если нет, то попробую описать. При входе в подъезд, на верхние этажи ведет лестница, с маленькими, до смешного частыми ступеньками, а слева от этой лестницы расположена дверь, сразу за которой начинаются ступени, ведущие в подвал. Подвал не глубокий, с десяток таких же мелких ступенек, как и в подъезде, приводят в узкие, пыльные коридоры, с множеством ответвлений. Стены коридоров хвастаются настоящим кирпичом, кое-где сохранившим еще гравировку номера госта, по которому он был изготовлен во времена Советской власти и более свежими надписями, сделанными краской, что называется, от руки. В этих лабиринтах времен эпохи СССР мне запомнилась лампочки Ильича, одиноко висевшая у спуска с лестницы и надпись на противоположной стене, сделанной, очевидно, местным разнорабочим, прогуливавшим в свое время уроки русского языка: «сволачь, убери свой мусар!». Вероятно, что тот «рукописец», который потрудился нанести эту надпись на стену, а также незатейливый любитель мусора, которому было адресовано сие послание, уже давно не жили в доме, но надпись осталась.

К слову, всякого хлама, сваленного вдоль стен аккуратными кучами, в подвале хватало, ну а как иначе, он же отдан под нужды жильцам дома. На всем протяжении стен подвала, хаотично расставлены деревянные двери с номерами квартир, огораживающие, по всей видимости, имущество граждан от своих же соседей. Возле одной из таких деревянных дверей и произошло возгорание, вследствие которого, наш пожарный расчет и оказался здесь.

Дверь выгорела не слабо: в нижней части двери древесина обуглилась и практически рассыпалась в пыль, а верхняя часть почернела, но осталась целой. Судя по мокрым следам на двери, можно было догадаться, что ее совсем недавно кто-то тушил своими силами. Принимая во внимание скверный запах, исходящий от двери, выходило, что тушили ее подручными средствами, а именно – какими-то древними соленьями, употреблять которые в пищу уже давно не стоило.

К дому мы подъезжали в спешке, проезжая по двору, наш водитель Андрюха, который в свободное время любил послушать рассказы моей былой операторской работы на канале новостей, непрерывно сигналил, безуспешно пытаясь отогнать любопытных детей, желавших ухватиться за машину и прокатиться на ней. Но, уже подъезжая к нужному подъезду, которым оказался последний подъезд с дальнего конца дома, стало ясно, что нас тут никто не ждет. Возле того окна, ведущего в подвал, из которого еще курился небольшой дымок, крутились местные подвыпившие зеваки, но тушить было нечего.

В общем-то, кроме Никитина, который первым проследовал в подвал на место возгорания и меня, старающегося не отставать от него и отснять хоть что-то полезное для нарезки предстоящего видеоролика, который с меня так жадно тряс мой начальник, больше в подвал никто не проследовал.

Следом за нами, в подвал дома спустился бодрый дедок, оказавшийся старшим по подъезду и, непосредственно, хозяйка подвала с испорченной дверью, – неопрятная, говорливая женщина средних лет. Она бодро жестикулировала, обвиняя в случившемся всех в округе, начиная с Селеверстова, по-видимому, ее соседа с какой-то там квартиры и заканчивая всей местной школой, расположенной рядом с домом. От нее сильно пахло алкоголем и сквернословила она через слово, поэтому, Вячеслав Иванович не стал заострять внимание на ее словах. Он, по-быстрому, достал лист бумаги и, не отходя от двери со следами возгорания, набросал протокол, в котором, помимо него самого, неохотно расписалась хозяйка подвала и старший по подъезду. На этом наш выезд можно было считать завершенным. Ничего интересного не случилось, и снимать, решительно, было нечего. И тут мне в голову неожиданно пришла шальная идея о том, как сделать репортаж из ничего, – не зря же я полгода проработал видео-оператором, делая из обычных вещей, яркие, запоминающиеся новости.

Решившись, я повесил камеру на шею и быстро подбежал к обугленной двери. Поелозив по ней руками, рискуя подхватить занозу, я на совесть измазал обе ладони сажей, после чего мухой кинулся к начальнику расчета и, став на носочки, так как он был мужик здоровый, провел своими ладонями по потным щекам Вячеслава Ивановича. Получилось отлично – он, как главный герой американских боевиков, которые в те времена крутили по всем приличным видеосалонам нашего города, выглядел брутальным: крутым и чумазым. Пока Слава двигал свою челюсть взад-вперед, пытаясь понять, что я делаю, я ухитрился нахлобучить каску ему на голову и повернувшись дал деру.

Я быстро бежал к выходу из подвала, так как попасться в большие Славкины лапы раньше времени, никак не входило в мои грандиозные планы. Мне в спину летели оскорбительные слова, каждое из которых заканчивалось одним и тем же вопросом:

– Смешно тебе, да?! Посмеяться решил?!

А также, звучали предупреждения того, а вернее, – куда он мне засунет свою каску, когда догонит. Самого описания процесса не было, просто констатация факта и я за это был ему благодарен.

Выбежав из подвала, я схватил старую, пожелтевшую газету, которая была свернута в трубочку и сунута за батарею, расположенную в подъезде дома. Я боялся, что газета окажется мокрой и из моей затеи ничего не выйдет, но газета оказалась сухой. Пару раз чиркнув зажигалкой, пламя схватило ее и больше не отпускало. С горящей газетой в руках я вернулся к двери, ведущей в подвал. Судя по топанью, раздававшемуся за ней, Вячеслав Иванович уже достиг подножия лестницы, ведущей наверх и вскоре выберется на поверхность. Открыв дверь в подвал, я бросил туда горящую газету и захлопнул дверь обратно, фактически перед Славкиным носом.

Самый лучший вид на выход из подвала, на мой взгляд, находился слева от крыльца подъезда, но времени занимать позицию у меня уже не было. Отработанным движением включив камеру и опустившись на одно колено, так, чтобы большая голова Никитина, которая вот-вот должна была показаться из-за двери, оказалась выше уровня объектива, я нацелил камеру на дверь и стал ждать. За дверью раздалось топанье сапог, видимо, начальник пожарного расчета тушил газету, потом дверь распахнулась, чудом не задев меня и чумазый, в клубах дыма, но с каской на голове, из-за двери в два прыжка выпрыгнул Вячеслав Иванович. Его глаза смотрели прямо в мои, которые располагались с обратной стороны видеокамеры, из ноздрей шел пар, из глаз летели искры. Если бы из головы Никитина в тот момент полезли рога, а он сам бы превратился в минотавра, – я бы не удивился…

Под дружный хохот пожарной дружины, Вячеслав Иванович еще долго гонял меня вокруг машины, пытаясь выяснить:

– На кой черт ты все это проделал и за каким лешим еще и на камеру снял?

А потом, видимо, до него дошло. Нет, довольным он не выглядел, но помог мне организовать ребят, по моей задумке, – для более правдоподобного сюжета, нужно было заснять, как именно возле того подъезда, из которого только что выбежал самоотверженный пожарный, остальная команда складывает гидрант и убирает его на место – в пожарную машину. Никакого энтузиазма в раскладывании гидранта, а потом в обратном процессе, у команды не было, поэтому, материли меня с душой и на совесть. А я тем временем, вернулся в подвал, подошел к маленькому, зарешеченному оконцу, которое выходило рядом с подъездом и еще раз зажег газету. После того, как съемка клубов дыма, вываливающихся из подвала дома была окончена, ролик был фактически готов. Дело оставалось за немногим – нужно было вернуться на свое рабочее место и заняться монтажом.

И уже текущей ночью видеоролик, где самоотверженный пожарный Никитин, весь чумазый и с каской на боку вылетел из подвала дома, окруженный клубами дыма, да с решимостью в глазах, был смонтирован. Потом камера переключилась на маленькое оконце, ведущее в подвал, из которого тонкой струйкой шел дымок и на остальную пожарную команду, сматывающую объемистый гидрант. Правда, звук мне пришлось убрать, так как приличных слов на пленку попало мало, но музыка Вагнера вполне подошла поверх титров. А в конце ролика, я наложил бегущие титры, где значилось, что наша героическая пожарная часть всегда быстро и с удовольствием придет на помощь.

Евгений Афанасьевич оказался более чем доволен результатом, в общем-то, мне показалось, что через какое-то время и Никитин перестал на меня дуться. Мой видеоролик несколько раз показали по региональному телевидению, как репортаж с места событий. Яростное, запачканное сажей лицо Вячеслава Ивановича стало лицом всего пожарного коллектива нашего города, – так выразился Евгений Афанасьевич. Нашу пожарную часть посетила администрация города, с дружественным визитом. Мое начальство получило солидную премию, Никитину крепко пожали руку и наказали: «не терять лица», а про меня никто и не вспомнил.

На счет того, что обо мне забыли, я загнул. После моего удачного дебюта, в качестве видео-оператора нашей заслуженной и удостоенной чего-то там пожарной части, работы у меня прибавилось. Я, вместе с камерой, выезжал на каждое праздничное народное мероприятие, проводимое в нашей области. Мало кто замечает, что во время проведения народных гуляний, когда веселая и безликая волна людей, вдохновленная праздником и алкоголем, заполняет собой все центральные улицы города, по ее периметру, безмолвные и неприметные, подобные теням, несут дежурство спецслужбы города: скорая помощь и пожарные бригады, МЧС и полиция. И основной целью моей съемочной деятельности, как раз, и было – пролить свет на этих безликих героев, охранявших жизнь и покой граждан, всецело отдающих себя очередному празднованию.

В статусе штатного репортера я имел возможность занимать со совей видеокамерой лучшие места и был очень популярен среди своих многочисленных друзей и знакомых. Те, кто попадал в объектив, становились популярным, их показывали по телевидению, их узнавали. Естественно, росла и моя популярность. Мне звонили, мне писали, махали руками, и я старался не отказать никому.

Как-то раз, после очередного удачного сюжета, ко мне подошел мой начальник Евгений Афанасьевич и поведал мне о моем будущем задании. Задание оказалось очень интересным, и чего там скрывать, – неожиданным. В нашей области, а именно – в Нижнедевицком районе стали происходить странные вещи. Там начали пропадать люди, как мне сообщил мой капитан, – на настоящий момент есть заявления уже о пятерых пропавших, и это только за два месяца.

– Но самое главное, Максим, во всяком случае, для тебя, там в областном поселке, на кладбище, местные подростки по ночам какие-то ритуалы проводят, на это нам тамошний участковый жаловался, – пояснил Евгений Афанасьевич, – как раз, это-то ты и должен заснять – факты вандализма, чтобы был повод привлечь их, – уклончиво махнул рукой начальник.

Рассказывая мне об этом, его глаза выражали радость за меня и за мое будущее времяпрепровождение, что меня несколько озадачивало. Не видел я в предстоящей поездке никакой радости, а главное, решительно не понимал, как связан районный участковый, приписанный черт знает куда, с нашей образцово-показательной пожарной частью. Видимо, все эти вопросы прозрачно отразились на моем лице, и капитан поставил точку в нашем разговоре:

– Это нужно сделать, Максим. Нужно! Ты должен поехать туда, на место событий и отснять материал для протокола, так сказать, добыть видео-доказательства для дела.

Спорить с начальством и задавать лишних вопросов я не привык, а по тому, я просто кивнул в знак согласия, в очередной раз поймав себя на том, что правая рука тянется к неприкрытой голове, чтобы отдать начальнику честь. Все-таки, прав был Никитин, – стать офицером было моей мечтой с детства.

Пара джинсов, пара футболок, спортивный костюм и сланцы, все это без труда уместилось в дорожную сумку. Мой автобус до станции Нижнедевицк отправлялся в восемь-тридцать с центрального автовокзала. Ворчливый водитель с трясущимися руками принял мой билет, недовольно покосившись на объемистый чехол с видеокамерой и дыхнув на меня перегаром мотнул головой в сторону салона, – мол располагайся. Вопреки моим ожиданиям, автобус был практически пуст. Помимо меня, этим жарким июльским утром в Нижнедевицк ехало всего шестеро пассажиров, так что разместился я, можно сказать, с комфортом. Но вот дальше начинались два часа ада. Мотор автобуса ревел, как дикий медведь, с трудом набирая скорость не более шестидесяти километров в час, в открытых окнах гудел поток раскаленного воздуха, временами заглушая рев двигателя. Пот лился с меня ведрами, уже через четверть часа моя футболка намертво прилипла к спине, а уши перестали что-либо слышать, кроме гула мотора и гудения ветра. Мне было не чем дышать, и я уже всерьез подумывал о том, чтобы попросить водителя остановить эту адскую душегубку и вернуться в город пешком, когда мой взгляд случайно упал на пожилую женщину, сидевшую в двух местах впереди меня. Не смотря на изрядную полноту, она выглядела бодрой и довольной жизнью. Рядом с ней стояли две здоровенные авоськи, на ее голове был повязан цветастый платок, со стороны показалось, что она просто наслаждалась поездкой. Глядя не нее, я собрал в кулак всю силу воли, которую ухитрился найти и терпел. Уж не знаю, каким чудом, но через полтора часа я прибыл в пункт назначения. Живым.

Кое-как выбравшись из автобуса, я успел сделать не более десяти шагов, как мое плечо сзади сжала крепкая рука. Обернувшись, я увидел незнакомого парня, чуть повыше меня ростом и лет на пять постарше. Он был одет в милицейскую форму с закатанными рукавами и красную бейсболку с логотипом «Красные крылья. Детройт», которая никак не сочеталась с милицейской формой, что, по-видимому, нисколько не смущало носившего ее молодого человека.

– Антон, – представился он, протягивая мне руку.

– Максим, – сказал я, ответив на его рукопожатие.

– Знаю, – оборвал он наше знакомство, – иди за мной, машина там.

Где там, Антон не уточнил и быстро зашагал вперед, не обернувшись и не предложив мне помощи с вещами. Стараясь приноровиться к его быстрому шагу, я дошел до красной «девятки», стоявшей прямо под знаком «остановка запрещена». Метрах в двадцати от его машины, двое сотрудников ГИБДД отлавливали испуганных водителей, на красную девятку они не обращали внимания.

– Пить хочешь? – спросил Антон, открывая машину.

Я молча кивнул. После автобусного ада пить я хотел, да еще как.

– Тогда терпи. По дороге киоск будет с нормальным квасом. Там остановимся.

– А тут чего? – я с завистью посмотрел на небольшую очередь, окружившую бойкую девушку, стоявшую на раздаче возле бочки с надписью «Квас».

– А тут лучше не пить, – не стал вдаваться в подробности участковый.

Сидеть на переднем сиденье с камерой в руках было неудобно, но за время операторской деятельности я привык ко всякому. Кондиционера в машине не было, ручка, опускающая окно, на моей двери отсутствовала, но все равно ехать на машине было лучше, чем сидеть в автобусе. Минут через десять Антон остановился возле киоска, продающего напитки. В отличии от разливной бочки на автовокзале, у этого киоска стояла солидная очередь, человек в пятнадцать. Открыв багажник, Антон достал оттуда две пузатые кружки и уже с ними направился к киоску, минуя очередь. К тому моменту у меня на столько пересохло в горле, что вкуса я, практически, не почувствовал, но холодный квас вернул меня к жизни.

Мы снова тряслись в машине. Дорога и у автовокзала-то была, мягко говоря, так себе, а чем дальше мы от него отъезжали, тем хуже она становилась. Но наличие кочек и ям нисколько не смущало водителя. Красная девятка, подпрыгивая на ухабах, летела вперед, не сбавляя скорость. Ремня безопасности на моем сиденье не оказалось, мне оставалось упереться ногами в пол и ухватиться рукой за дверную ручку, другой рукой я крепко прижимал к себе камеру, мысленно похвалив себя за то, что не поддался соблазну положить ее на заднее сиденье. Из дребезжащих колонок хрипел «Сектор Газа», хрустело под капотом, из-под правого колеса временами раздавался скрежет. Дорога вконец запаршивела, иногда Антону приходилось съезжать на обочину, чтобы объехать очередную яму глубиной покалено. Мы миновали редкие домишки и теперь мчались по узкоколейке, слева и справа от которой, на сколько хватало глаз, тянулись поля вперемешку с редкой лесополосой.

– Ну рассказывай, – обратился ко мне Антон.

– Чего рассказывать-то? Я думал, что это ты мне расскажешь, для начала, какого черта я сюда вообще приехал?

– А я уже думал, что ты не спросишь, – усмехнулся он.

– А я думал, ты сам расскажешь, так сказать, введешь в курс дела.

– Да рассказывать-то особо и нечего, – вздохнул участковый, при этом его бодрое, молодое лицо сразу постарело и посерьезнело, вокруг глаз залегли морщины, лоб нахмурился. Полгода назад у нас в селе девушка пропала. Возвращалась она вечером от своего парня из города, обычно наоборот бывает, парни из города к деревенским девчонкам в гости ездят, а у нее обратное случилось, так вот, возвращалась она под вечер уже. До автовокзала она доехала, значит, а дальше… Дальше деревенские автобусы ходят нехотя, как дети в школу. В общем, своего автобуса она не дождалась, доехала до Синих Липягов, а дальше на попутках. Там на остановке ее последний раз местные ребятишки видели. Высокая, рыжеволосая, в желтой юбке и с большим синим платком на шее, ее ни с кем не перепутаешь. Домой в тот вечер она не доехала, а на следующий день ее мать к нам в милицию заявление о пропаже дочери принесла. Через неделю розысков двое граждан объявились, которые в день пропажи Зои видели, как машина, по всем приметам похожая на ту, в которой девушку в последний раз видели, стояла на обочине дороги, а возле нее стояли и ругались мужчина и высокая, рыжеволосая девушка, наверное, Зоя. Больше ее никто не видел. Случилось это в начале весны, у нас до сих пор идет розыск. А в начале лета люди пропадать стали. На данный момент, насчитываем уже пятерых пропавших и это только за три месяца. Все они молодые мужчины. В основном, либо пешком идут, либо в автобусах их последний раз видят, один, правда, на своей машине ехал. Свидетели утверждают, что всех мужчин видели в обществе высокой, рыжеволосой девушки с синим платком на шее, но и это еще не все. Уже месяц, как наши местные жители, живущие ближе остальных к кладбищу, жалуются на ночные дебоши, устраиваемые ночью на кладбище. По их словам, какие-то подростки там ночью устраивают шабаши, с разжиганием огня и кровопусканием. А, иногда, и с жертвоприношениями – местные потом по утрам на кладбище тушки зарезанных животных находят.

– Вы не знаете кто это и хотите, чтобы я эти шабаши на камеру снял, чтобы потом опознать их по пленке? – не удержался я от вопроса.

– Да знаем мы все, тут тебе не город, – обиделся Антон. Тут людей-то всего знаешь сколько живет? А подростков еще меньше. Меня другое волнует. Главное – кто эти подростки, которые ночные ритуалы устраивают. Был бы то сын председателя, или племянник гаишника старшего Мицюка, ты его у автовокзала видел, я бы не удивился. Но вот про тех ребят, про которых я знаю, что это они – никогда б не подумал. И да, я хочу, чтобы ты все снял на камеру, чтобы было потом что предъявить им, да и чем перед начальством отчитаться, – добавил он уже более спокойным тоном.

Машина свернула с основной дороги на грунтовку и дальше мы поехали через поля. Через открытое водительское окно в машину задувало пыль и мелких насекомых, странно, но грунтовая дорога оказалась гораздо ровней, чем асфальт, с которого мы недавно свернули. Поля сменила березовая роща, которая неожиданно перешла в кладбище, за которым начинался совхоз Першино, как гласил покосившийся щит на въезде.

– Ну, вот мы и приехали, – невесело выдохнул Антон.

При въезде в совхоз снова начался асфальт, вместе с ямами. Мы проезжали мимо сдвоенных, покосившихся домов, мимо ворот и сараев. Изредка, вдоль дороги попадались хмурые небритые мужики, которые, нехотя, кивком головы приветствовали Антона, тот отвечал им с таким же радушием. Всюду, куда я не поворачивал голову, царила разруха и запустение. Наша девятка подъехала к небольшому одноэтажному кирпичному зданию, окрашенному в бледно-желтый цвет, никаких вывесок над зданием не было. Антон заглушил двигатель и вышел, сильно хлопнув дверью:

– Ну, вот мы и на месте, – сказал он.

Я вышел из машины, пытаясь размять мышцы спины, затекшие во время поездки. Участковый с хрустом открыл дверь, каким-то хитрым Т-образным кличем.

– Заходи, располагайся.

Я вошел внутрь. Внутри оказалась всего одна маленькая квадратная комната с двумя зарешеченными окнами. Снаружи я не заметил решеток, давно немытые окна с трудом пропускали внутрь солнечные лучи. Возле одного окна стоял стол с двумя стульями, возле другого был короткий топчан с подушкой и одеялом, рядом с ним ютилась покосившаяся тумба с чумазым чайником и пыльным графином.

– Дом, милый дом, – хохоча и глядя на меня, как сумасшедший, выдавил Антон. Кстати, ты к нам надолго приехал? – не унимался он.

– Пока не сниму твое видео, – ответил я. А что это? Похоже на казарму.

– Это милиция. Вернее, сам милицейский участок у нас в Нижнедевицке расположен, а это просто опорный пункт. Которым мы время от времени пользуемся, – пояснил Антон.

– И ты предлагаешь мне здесь жить неделю?

– Да не неделю. Антон, наконец-то, справился с приступом хохота и снова превратился в скучного, неразговорчивого районного участкового. Не бойся, я думаю, дня за два, ну максимум три, мы управимся. Да и не так плохо здесь, как ты думаешь, поверь на слово, остальные места похуже будут, где тебе еще переночевать предложат. А тут свой дом под ключ, – снова не выдержал и хохотнул участковый, – на топчане спать неудобно, наши ребята, когда дежурить тут приходится, спят в камерах. Там, – показал он головой в дальний конец комнаты, – уборная и душ, а рядом с ним две раздельные камеры. Там койки удобнее, да и прохладнее там. Матрац с подушкой перенеси только, а то там нет.

– А если сюда ночью кто-то из «ваших» приедет? Или привезут кого?

– Да какой там! На кой сюда кто ночью-то поедет? Здесь и днем-то кроме меня никого. А про привезут, так ты, вообще забудь, тут тебе не город. Тут все свои. Когда сюда кого-то сажали, в общем, такие случаи можно по пальцам пересчитать. Магазин за углом, я бы на твоем месте поспешил, – сказал Антон, глядя на часы, – сейчас двенадцать, а после двух его уже закрыть могут. Только будешь уходить, дверь за собой закрой, ключ на столе оставлю. Просто так она не закроется, нужно на нее плечом надавить, тогда только ключ в замке повернется. Ну, в общем, осваивайся, а мне по делам нужно. Я в Нижнедевицк поеду, а вечером вернусь. Часов в восемь. Бывай.

Я положил чехол с камерой на топчан, вынул кошелек из дорожной сумки и заскочил в туалет. Я спешил, чтобы потренироваться в открывании замка, пока не уехал Антон, но опоздал. Когда я выбежал на улицу, красная девятка, поскрипывая и громыхая, уносилась прочь. Чертыхаясь, я стал закрывать дверь. С первого раза у меня не получилось, дверь не доходила до дверного проема сантиметров на десять. Я попробовал навалиться на нее всем весом, но этого оказалось мало. Что-то в двери «бомкнуло», но в дверной проем она не стала. Тогда я с размаху приложился по ней плечом, получилось уже лучше, но все равно, дверь не закрылась. Со второго раза мне удалось, – что-то в двери хрустнуло, плечо прострелило болью, но ключ провернулся в замке. Когда боль в плече утихла, я похлопал руками по карманам джинсов, холодея от страха, но кошелек оказался в кармане. Прежде чем в следующий раз выйти на улицу, я сто раз подумаю.

Я стоял, озираясь по сторонам, вспоминая, в какую сторону указал Антон, когда говорил про магазин. Мимо меня прошли два подвыпивших мужика, разглядывая меня с ног до головы. Несмотря на то, что вывески на здании не было, все местные, наверняка, знали, что это за здание и какие люди из него выходят. Справа от себя я увидел чумазого пацаненка лет пяти, в одной руке он держал пакет молока, в другой нес надкусанную буханку горячего черного хлеба. Стало быть, магазин в той стороне, и я зашагал в его сторону.

Магазином оказался ржавый железный гараж, в покосившуюся дверь которого вело несколько полусгнивших деревянных ступеней. Внутри горела одинокая лампочка, с трудом освещавшая скудный ассортимент и полную продавщицу, сидевшую вплотную к дрожащему вентилятору. Как она выживала в духоте этих металлических стен, я не представлял. Поначалу, мне показалась, что она спит, она никак не отреагировала на мое появление, лишь зрачки ее глаз нехотя взяли меня на прицел.

– Здравствуйте, – поздоровался я, – мне б чего поесть и попить.

Но предложений не последовало. Что ж, придется подбирать необходимое самому.

– Что у вас из еды есть? – снова попробовал я.

Продавщица молча обвела глазами полки с товарами, – мол, выбирай сам. Да я бы и выбрал, было бы из чего выбирать.

– Макароны есть, которые можно кипятком заварить?

Полная дама отодвинулась от вентилятора и с интересом уставилась на меня, как смотрят на человека, только что сморозившего полную чушь. Видимо, в этом совхозе лапшу быстрого приготовления еще не изобрели. На прилавках лежали спички, крупы, обычные макароны, консервы и туалетная бумага. В небольшом холодильнике свет не горел, но сквозь стекло я заметил две бутылки с минеральной водой. В итоге, через несколько минут я вышел из магазина с несколькими банками консервов, буханкой черного хлеба, который, вопреки моим ожиданиям, оказался далеко не сегодняшним, и двумя бутылками минеральной воды из холодильника. Стоит ли говорить, что минералка оказалась теплой?

Я вернулся в свое скромное жилище, не без труда открыв дверь. Хотелось холодного кваса и спать, аппетита по такой жаре у меня не было. Попробовав кое-как примоститься на топчане, я, все-таки, прибег к совету Антона и перетащил толстый матрац, вместе с подушкой и одеялом, на койку в одной из камер для задержанных. В камере оказалась койка со скрипучей панцирной сеткой, но, в отличии от соседней комнаты, тут было прохладно. Кое-как устроившись, я попробовал задремать. На полноценный сон рассчитывать не приходилось, я всегда плохо сплю на новом месте, за исключением поездов, поэтому, открыв глаза и увидев, что мои наручные часы показывают половину шестого, я несколько удивился. Мне снилось что-то тревожное, как будто за мной кто-то наблюдал из темноты, но деталей сна я вспомнить не мог.

Я встал, умылся и принялся сооружать ужин. Все купленные мной консервные банки оказались без открывалки, а про консервный ключ я не подумал. Обругав последними словами ленивую продавщицу, я принялся исследовать ящики стола. В первом ящике я обнаружил потрепанную газету за 1979 год, с выцветшей черно-белой обложки мне заразительно улыбалась молодая девушка в бикини, под фотографией была фамилия и инициалы, которые мне ни о чем не говорили. Рядом с газетой лежала толстая связка с ключами. В соседнем ящике валялся серый фонарь с разбитым стеклом и ручкой-генератором, два пыльных стакана, металлическая кружка, в тон ей такая же металлическая миска с кое-где облупившейся краской и советский нож с гравировкой «Титан», имевший множество лезвий, в число которых входил и консервный нож.

Кое-как открыв первую попавшуюся консервную банку, которой оказалась килька в томатном соусе, я отрезал несколько ломтей хлеба и принялся за еду. Томата в кильке я не почувствовал, но сама рыба там была. Когда я запивал свой нехитрый обед минералкой, в дверь постучали.

Я прислушался, возможно показалось, но стук повторился. Немного подумав, я все-таки решил открыть дверь. На пороге оказалась обычная деревенская гражданка средних лет, она застенчиво улыбалась и нервно пыталась заглянуть мне за спину.

– А где Антон или Олег Андреевич? – спросила она.

– На счет Олега Андреевича не знаю, но Антон обещал приехать после восьми.

– А вы тоже с ними работаете? Незнакомая гражданка немного запнулась, пытаясь произнести какое-то слово, но видимо, она решила все же заменить его пространственным «с ними». Очевидно, слово милиция или милиционер в этих местах предпочитали не употреблять.

– Не совсем, – уклонился я от прямого ответа, – вы что-то хотели?

– Хотела, можно мне войти?

Гражданка ловко протиснулась в дверной проем мимо меня, прошла в комнату, отодвинула от стола один стул и села на него. Я не стал закрывать дверь на ключ, все-таки, кто станет нападать на милицейское здание, и вернулся к столу, где незнакомка рассматривала остатки моего ужина. От воды она отказалась и перешла к цели своего визита.

– Я на счет того дела, с которым все не может разобраться Антон.

– Я не из милиции, если вы хотели поговорить о каком-то деле, то вам, наверное, лучше дождаться участкового, – прервал я ее.

– Я знаю, что вы не из милиции, но ведь вы работаете с ними по делу Зои? Вы экстрасенс? – задав этот вопрос, гражданка принялась сверлить меня взглядом, видимо, ожидая, какой-то реакции на ее слова.

– Нет, я не экстрасенс, – я постарался ответить без усмешки. Работая видео-оператором, меня принимали за многих экзотических личностей, но экстрасенсом я был назван впервые. Я оператор, – я указал кивком головы в сторону видеокамеры, лежавшей на топчане, пока аккумуляторы стояли на зарядке.

– Вы журналист? – глаза женщины полезли на лоб.

– Нет, я оператор, – снова повторил я. Я здесь для того, чтобы кое-что снять для вашего участкового и не более чем.

– Я знаю для чего вы здесь, – заявила женщина. Вы работаете с Антоном по делу о пропавших людях.

– Возможно, меня еще полностью не ввели в курс дела.

– Так вот что я вам скажу, молодой человек, – тон женщины стал набирать обороты. Уезжайте отсюда. Сегодня же! Вы здесь ничего не добьетесь. И Антону передайте, что это опасно. Будут еще пропадать люди, будут! И он с этим ничего поделать не может. До тех пор, пока знахарки не соберутся и не отговорят призрак Зои, она так и будет красть людей. Это она мстит так. Ее ж весной задушили и в воду бросили. Веруньке сон приснился, она Антону рассказывала, да только он и слушать ее не желает. Не верит он и все тут. А зря не верит! Веруньке никогда просто так ничего не снится! Она ж еще до пропажи Зои сны видела. Не хорошие сны были. Она предупреждала ее, что ту беда ждет, предупреждала, чтобы осторожной была. Не блукатила одна в город. Да только кто ж теперь стариков-то слушает?! А потом ей другой сон приснился, что уже нет ее, что лежит она под толщей воды, Зоя-то. Да только Антон и слышать ничего не желает, – снова повторила она. Ну хоть вы то его отговорите от этой затеи. Верунька уже договорилась со всеми, скоро знахарки к нам приедут и отвадят ее от людей-то. Верунька говорит, что это все дьявольская книга сотворила, кто-то по ее неуспокоенной душе стал дьявольские строки читать. Тот, кто читал, не ведал, что делает, только вот само оно не пройдет теперь. Бойтесь той книги, пагубная вещь это. Кому она в руки попадет, тот уже не сможет жить спокойно.

Женщина говорила скороговоркой, не давая мне вставить слово, а потом она просто встала и ушла. А я остался сидеть, пытаясь стряхнуть с себя ошеломление. Не то, чтобы я верил во все эти россказни, но говорила эта гражданка, уж очень убедительно, – куда только подевалась та робость и стеснение, с которым я ее на пороге встретил.

Антон появился в половине девятого, когда солнце уже перестало палить и в воздухе появились первые признаки надвигающейся ночной прохлады.

– Ну что, соскучился, оголодал тут? – начал он с порога.

На пороге стоял жилистый паренек в спортивном костюме и кроссовках, наверное, я бы не узнал в нем того самого угрюмого деревенского участкового, с которым мы распрощались еще до обеда, если бы не красная бейсболка Детройт. Антон приехал не с пустыми руками, из матерчатой сумки он достал промасленную бумагу, в которую был аккуратно завернут кусок свежеиспеченной жирной деревенской курятины. Вслед за ней он достал фольгу, в которой ароматно пахла зажаренная картошка на сале, два сваренных яйца и термос с чаем.

– Вот, я так и знал, что хлеб ты сам купишь, – указал Антон на буханку черного хлеба, которую я так и не успел убрать со стола. Садись, поешь, мама наготовила, когда я ей про тебя рассказал, – смеясь, продолжил говорить Антон, расставляя еду передо мной на столе. А это что? – хохотнул он, отрезая ломоть хлеба от буханки. Ты его что, неделю назад, что ли купил, да все не съешь никак? Или Любочка в тебе своего не признала? – улыбка участкового стала, практически, до ушей. Ни за что не поверил бы утром, что он так улыбаться умеет.

– Если Любочка это та, – я запнулся, подыскивая слова, которыми смог бы, не рискуя никого обидеть, описать ту злобную, неряшливую, неопрятную особу в магазине, которая, в числе прочего, подсунула мне две банки консервов с просроченным сроком годности, теплую минералку, черствый хлеб, да при этом обманула меня не меньше, чем на сторублевку, – то да, это она.

Видимо, выражения моего лица, пока я основательно подбирал слова, красноречиво говорило за меня, так что, Антон не выдержал и расхохотался:

– Ага, Любаша может.

Я вспомнил магазин, этот нелепый металлический сарай с тусклой лампочкой и скрежещущем вентилятором, представил каково там сидеть несколько часов к ряду. Я не злой, а если и злой, то не на столько, я простил ей просроченные консервы, сторублевку и черствый хлеб, – да ладно, не обеднею.

– Ну чего смотришь? Ешь, да поехали!

Антон, продолжая улыбаться, смотрел на меня, а я принялся за еду, тощая консервированная килька и черствый хлеб никак не помешали моему аппетиту.

– Автограф у тебя взять, что ли? – продолжал подшучивать Антон, – ты ж, вроде, знаменитость, в новостях работал.

– Ага, работал, – подтвердил я, – только у тебя извращенное представление о знаменитостях. Тебе сказать сколько мне там платили?

– Не будем о грустном, – снова рассмеялся Антон, – нас ждет сегодня чудесная ночь на кладбище, полная комаров и романтики.

С последними словами он посерьезнел, и я воспользовался моментом, чтобы сменить тему, и кое-что разузнать:

– Слушай, я не успел тебе рассказать, ты с порога такой веселый зашел, а тут… В общем, пока тебя днем не было, ко мне сюда зашла одна интересная дама средних лет, слухи рассказывала и все тебя от этой затеи отговорить пыталась. Она сказала, что уже разговаривала с тобой на эту тему. И она и Верунька, но ты их слушать не стал, вот теперь через меня к тебе достучаться пыталась. Ты, вообще, в курсе про слухи? Что Зои нет больше, она теперь призрак, который людей ворует, про книгу какую-то, про знахарок, которые здесь у вас в скором времени собраться должны? Что ты мне про это дело не договариваешь, и кто такая эта Верунька?

С Антона разом слетело веселье, его глаза посерьезнели. Только что передо мной сидел молодой, веселый парень, а теперь я видел в нем человека, измученного нерешенными проблемами. Немигающим взглядом участковый уставился в стол и превратился в старика, которому без малого тридцать лет.

– Слухи, говоришь? Слухи-то я слышал. Я тебе больше скажу, вот где они у меня уже, эти слухи, – Антон неожиданно посмотрел мне в глаза и показал ладонью поперек горла, – ты веришь, что во сне можно человека найти? – вот и я не верю, – не дал он мне даже задуматься над вопросом. А Верунька кто? – да бабка-целитель местная. У нас тут в каждой деревне таких по одной на улицу, а вместе они, так вообще – сила, во всяком случае, так они про себя думают. Учат друг – друга, мастерство передают от бабки – к внучке, от внучки – к Жучке, – не весло пошутил Антон, – а мне-то что с этих знаний? Мне человека найти нужно, а если нет его, то мне доказательства нужны. Доказательства и виновные, которые должны за это ответить. И про темную книгу мне они все уши прожужжали, что ее нужно найти и сжечь в лесу. Их послушать, так целая схема получается, преступный заговор. Темный человек заманил невинную деву на берег озера и утопил ее там, – неумело попытался сымитировать Антон чей-то скрипучий старческий голос, – а потом тот темный человек дал в руки друзьям погубленной девы черную книгу и научил, как воззвать ее в наш мир обратно. И что мне с разговоров с этих? Мне так и записать в протокол? А тело где? Ищи следы на берегу пруда, – снова проскрипел Антон, – а ты знаешь ли, Макс, сколько у нас тут прудов в округе? Ты хоть представляешь сколько их тут? А человек этот темный, мне, блин, кого искать? Вот про подростков с книгой, это уже ближе к истине. Про книгу не знаю, но подростки присутствуют. В общем-то, за этим тебя сюда и пригласили, они на кладбище по ночам собираются и хулиганят там. Я догадываюсь наверняка кто это, а как ты всех их на камеру снимешь, мне сразу будет что предъявить им. Поговорю, попугаю, а там, глядишь, может быть, эта ниточка и к Зои выведет, или к ее убийце, если этим знахаркам верить.

Я слушал и ел. В словах участкового была обыкновенная житейская истина, с которой не поспоришь.

В десять часов вечера мы выехали по направлению к кладбищу, до которого могли бы и пешком дойти, для городского человека эти расстояния казались смешными. Антон остановил машину в стороне от дороги, забрав из девятки кобуру с пистолетом, и вполголоса пригласил меня следовать за ним. Мы спустились с дороги вниз и шли по узкой, извилистой канаве. Несколько раз, пока я стоял внизу, Антон вскарабкивался наверх, оглядывался по сторонам и вел меня дальше. Наконец, мы вышли к небольшой березовой роще, расположенной с другой стороны кладбища. Усевшись за деревьями, мы принялись наблюдать. Я достал камеру, включил ее и попробовал посмотреть через объектив на окрестности, чтобы оценить качество съемки. Качество было так себе, уже стемнело и стоячие объекты: столбы и деревья хорошо подсвечивались дорогой импортной телекамерой, но с движущимися объектами, это я знал по опыту, все совсем иначе. Объект, находящийся в движении, объектив не успеет высветлить, все человеческие силуэты будут не четкими и расплывчатыми, даже с близкого расстояния. А уж о расстоянии в сто метров, которое отделяло нас от предполагаемых объектов для съемки, и говорить нечего. Глаз человека устроен хитро: зрачок постоянно расширяется и сужается, чтобы сфокусироваться на определенных деталях в темноте. Мы этого не замечаем, но это так. Объектив телекамеры, пусть даже дорогой и импортной, наверное, будет почувствительней, чем человеческий глаз, но все равно, чудес от такой съемки ждать не приходилось. Все это я кратко изложил участковому.

– Ну а что делать? Ты постарайся, конечно, но как получится – так получится, – отмахнулся Антон.

Мы прождали еще чуть больше получаса. Наконец, Антон заговорил:

– Не думаю, что сегодня они объявятся. Я уже наблюдал за ними несколько раз, не каждую ночь эти ребята тут собираются, но на днях – уж точно должны. Ты сегодня окрестности посмотри, так сказать, чтобы местность знать. Мы сюда еще вернемся. Вон тот дом видишь? – Антон указал пальцем на покосившуюся хибару, стоявшую между кладбищем и дорогой. Вот туда они после ритуалов, или чего оно там, ходят. Мы с тобой завтра тут будем, а там за домом будут еще четверо милиционеров дежурить, как только ты все снимешь, мы их и возьмем. Всех вместе. А там, пусть попробуют объяснить, что они ночью на кладбище делают. Пошли, – сказал Антон, поднимаясь, – отвезу тебя и сам домой поеду, сегодня уже точно ничего интересного не случится.

Говоря это, Антон ошибался. Интересное случилось. Я, наверное, уже говорил, что плохо сплю на новом месте, все ворочаюсь с боку на бок, а ночь в камере на скрипучей панцирной койке обещала быть совсем бессонной. Но я уснул. Причем, не просто лежа на койке, я уснул сразу, как лег на нее, – это когда со мной такое случалось? И мне тут же начали сниться сны, которые, к слову, я тоже, вижу не часто. Сначала, мне снились бескрайние поля, похожие на те, которые я видел вдоль дороги, когда Антон вез меня сюда от автовокзала. Но, в отличии от реальных полей, в моем сне на них росли подсолнухи. И среди всей этой желтизны, я увидел высокую, симпатичную девушку, которая смотрела прямо на меня. Меня во сне мучила жажда, а девушка стояла с ведром воды, держа его на вытянутой руке и улыбалась мне. На девушке был ярко-синий платок, из под которого выбивались рыжие кудри волос. Я пошел к ней, мне, почему-то, казалось, что в ее ведре налита чистая, прохладная родниковая вода.

– Не ходи, погубит! – Услышал я голос у себя за спиной.

Я обернулся. Позади меня, в черном жилете, расшитым красными нитками в полоску, стояла незнакомая старуха.

– Не ходи, погубит! – Снова повторила она.

Я посмотрел вперед. Молодая девушка уже не улыбалась мне, ее теплая, приветливая улыбка, которая так заворожила меня, теперь напоминала звериный оскал, в глазах искрилась ненависть.

– Интересно, что я такого кому-то сделал, чтобы меня так ненавидели? – подумалось мне во сне.

И девушка стояла уже не одна. За ее спиной возвышался темный силуэт, который не могли осветить лучи яркого летнего солнца, заливавшие своим светом бескрайнее поле подсолнухов. Последним, что я услышал перед пробуждением, был шепот, который звал меня по имени:

– Максииим!

Я проснулся и сразу открыл глаза. Свет на ночь я погасил, но лампочку в туалете предусмотрительно оставил включенной, спать она мне не мешала. Я по-прежнему лежал в камере на скрипучей койке. Шепот повторился:

– Максиииииииим!

Кто-то звал меня из темноты. Я рывком сел на кровати и оглянулся через плечо в соседнюю камеру. Там стояла такая же койка, на которой спал я, только без матраца. Камера была пустой. Я неуверенно встал и стараясь не впадать в панику направился к выключателю. Раздался щелчок, и пыльная лампочка под потолком брызнула светом. Дверь была заперта, окна закрыты и зарешечены. Мебели в помещении, практически, не было. Спрятаться было негде. Кроме меня, в комнате больше никого не было.

Я посмотрел на часы, они показывали половину пятого. Где-то хрипло орал петух и, вторя ему, брехали собаки. Деревня просыпалась. Больше в ту ночь я не заснул, хотя, должен признать, что за этот короткий промежуток времени мне удалось выспаться и отдохнуть.

Я не стал гасить свет. Налил воду в электрический чайник, бросил в жестяную кружку два куска сахара и пакет цейлонского чая со слонами, – спасибо Антону. Пока чай заваривался, я достал походную книгу, – детектив в мягкой обложке и попытался отвлечься. Выходило у меня не очень. Злодеи в книге казались неубедительными и ускользали от моего восприятия, в то время, как старая женщина из моего сна была очень даже реальной. И девушка до сих пор казалась мне реальной, как и темный человек, стоявший за ней, черты которого я не разобрал. «Темный человек и черная книга» – вспомнились мне слова незнакомой женщины, которая приходила ко мне, ее имя Антон так и не назвал. Это было похоже на смешную детскую страшилку, вот только смешно мне сейчас не было.

Хваленый цейлонский чай не пожелал завариться, вода в кружке приняла буроватый оттенок, но ни цвета, ни запаха в ней не чувствовалось. Я не стал его пить, отодвинув кружку в сторону. Все утро я боролся со скукой, глядя в окно, а после обеда раздались удары в дверь. На пороге стоял здоровенный улыбающийся парень в милицейской форме.

– Здорово, ты Макс? – спросил он, отодвигая меня в сторону и проходя внутрь, – я Леха, а это Андрюха, – указал он в сторону от входа, где рядом с желтым милицейским уазиком курил второй милиционер.

Андрей помахал мне рукой в знак приветствия, я помахал в ответ.

– Ну что, готов поснимать? – снова обратился ко мне Алексей, – Антоха сказал, что сегодня вечером нам предстоит работа. Выезд после шести. У тебя пожрать есть что? – а то проезжали мимо, но киоск у автовокзала почему-то закрыт.

Посмотрев на черствый хлеб на столе и несколько оставшихся банок с консервами, Леха скривился и ушел, проронив, – Я сейчас.

Вернулся он минут через двадцать и выложил на стол полбуханки круглого деревенского хлеба и миску с дымящейся отварной картошкой в мундире.

– Ну, чем богаты, – объявил Леха, приглашая за стол.

– А чего огурцов там, помидоров не взял? Ну, или лука, хотя бы? – с упреком спросил Андрей.

– Вот умный такой, значит, следующий раз будешь сам бегать, – огрызнулся Алексей.

– Ну ладно, чего ты? – примирительно поднял руки Андрей, – запить-то есть чем?

Леха сходил в уазик, вернулся оттуда с трехлитровой банкой желтого кваса и початой бутылкой водки. Милиционеры нерешительно посмотрели на меня.

– Не, я пас, а вы давайте, на меня не смотрите, – ответил я на незаданный вопрос.

После обеда милиция повеселела. Да и мне стало жить легче.

– Не боись, – обратился ко мне раздобревший Леха, – ночью на кладбище не так страшно, как в байках рассказывают. Да и Антоха с Макаркой будут рядом, если что. А с другой стороны, за домом, мы будем. И тоже не пустые. Чего случись – только крикни!

Я уже был прошлой ночью на кладбище с Антоном, и стоит заметить, про страх, даже не вспомнил. Чего бояться-то, когда рядом участковый с пистолетом?

– А Макарка кто? – спросил я, уже догадываясь об ответе.

– Макар Макарыч, – засмеялся курящий в дверях Андрей, похлопав себя по висевшей на поясе кобуре с пистолетом.

– У нас тут случай-то был, – продолжил разговор Алексей, – короче, прежде, чем в милицию обратиться, ну о том, что ночью кто-то на кладбище хулиганит, местные жители экстрасенса пригласили из Митинки, может, слыхал что?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну село там, аж под Смоленском где-то, там, в общем, целитель живет, – продолжил Леха, – вся округа к нему едет, он им воду заряжает, а они ее потом пьют неделями. Его и пригласили тут все уладить. Он, как приехал… как же он выразился то? – задумался Алексей.

– Конфликт, говорит, у вас тут с нечистой силой, – смеясь, продолжил за него Андрюха, – и ночью на кладбище сторожить остался, чтобы решить этот конфликт.

– Ага, – подхватил Леха, – а утром его там так и нашли: волосы дыбом, руки трясутся, бормочет что-то.

– И что с ним стало? – поинтересовался я.

– Да черт его знает, – задумался Алексей, – Антон протокол составил и неотложку вызвал. Та его увезла куда-то.

– В психическую, наверное, – добавил Андрей.

– В общем, ты ничего не бойся, – подытожил Леха, – если что – прикроем, как родного.

Я и до этого разговора-то не сильно волновался, а после таких слов совсем расслабился. Вечером появился Антон на своей девятке, а с ним приехали еще два милиционера.

– Ну что, готов? – эти слова с порога адресовались мне.

Я был готов. Вернее, в тот момент думал, что был готов. О том, что случилось потом, мне еще долго снились кошмары.

Мы выехали в половине седьмого, как и было намечено. Милицейский уазик по дороге свернул, а мы с Антоном в точности повторили маршрут предыдущей ночи, только теперь я шел более уверено. Мы заняли туже позицию, что и накануне. Сумерки еще не сгустились, мы сели за деревьями и не выглядывали оттуда.

– У меня предчувствие, что сегодня ночью все и случится, – поделился со мной своими мыслями Антон.

Я промолчал, но у меня тоже было предчувствие, что сегодня ночью что-то случится, только, в отличие от участкового, это предчувствие меня не радовало. Когда мы с Антоном ехали за милицейским уазиком к кладбищу, на том повороте, где он свернул, я увидел пожилую женщину, стоявшую чуть в стороне от дороги. На мгновенье я встретился с ней глазами, она смотрела на меня с упреком. На старушке был потертый черный свитер, расшитый в полоску красными нитками.

Время шло медленно, Антон молчал. Единственным развлечением для меня было хлопать комаров, которые атаковали со всех сторон. Я начинал злиться. А между тем, со спины подул свежий ветерок, он принес с собой прохладу и запах мяты. Небо прояснилось. На горизонте показались первые тусклые звезды и блеклый шар полной луны.

– Начинается, – шепнул мне Антон.

Прижимаясь щекой к стволу березы, я осторожно выглянул из-за нее. Метрах в ста впереди нас начиналось редкое деревенское кладбище без всяких признаков забора, или чего-то подобного. К одинокому постаменту подошли пятеро подростков. Они испуганно переглянулись. Все это я отчетливо видел в объектив видеокамеры, ночь для съемки была подходящей.

Трое подростков расположились кругом вокруг постамента, а двое сели на колени. Мне показалось, что они сооружают внизу некое подобие костра, и действительно, через несколько минут их силуэты ярко высветило невысокое пламя. Самый высокий и худой мальчишка достал книгу или блокнот, с такого расстояния в темноте я не ясно видел очертания предметов, и начал что-то читать вслух, остальные ребята замерли вокруг него.

В этот момент пламя костра повело себя как-то уж очень странно и неестественно. Оно поднялось вверх до уровня груди мальчика, державшего книгу, затем огонь резко опустился вниз, как будто кто-то перекрыл газ на плите, а дальше языки пламени расстроились. Я не сразу поверил своим глазам, но вместо одного языка пламени их стало три, причем, огонь в точности напоминал форму трезубца. Я продолжал снимать, стараясь не обращать внимания на комариный писк и укусы, некоторые из которых были весьма ощутимыми.

Потом бледный, худой мальчишка, читавший книгу, передал ее своему товарищу, а от него получил небольшой самодельный нож. Он обвел взглядом оставшихся четверых ребят, и выставил перед собой руку, ладонью вверх. Парень весь дрожал. Его вытянутая рука тряслась из стороны в сторону, дрожали плотно сжатые губы, из глаза скатилась одинокая слеза. Я понял, что он задумал, но смотря на этого парня, был уверен, что он не решится, этим все и закончится. Но мальчишка быстро взмахнул другой рукой, сжимавшей что-то острое и полоснул по своей открытой ладони. Из его глаз брызнули слезы, я не слышал, но мне показалось, что он вскрикнул, а из пореза на руке на землю закапала кровь.

Он перевернул раненую руку ладонью вниз, стараясь, чтобы капли крови падали в огонь. Ему снова вернули книгу, и он продолжил читать, держа над костром кровоточащую руку.

Пламя огня взвилось вверх на высоту его роста, в небо полетели плотные клубы дыма. На какой-то момент, я потерял его из поля зрения, но потом столб дыма рассеялся, а его клубы поползли по земле в разные стороны, подобно щупальцам гигантского осьминога.

Антон чертыхнулся и было от чего. Рядом с худым, бледным пареньком стояла высокая рыжеволосая девушка в синем платке. Она, улыбаясь, взяла в свои руки его окровавленную ладонь, погладила ее, и гримаса боли исчезла с лица парня. Остальные ребята оживились. Держа высокого мальчишку за руку, рыжеволосая девушка повела его за собой в сторону покосившегося одноэтажного домика с выбитыми стеклами, о котором прошлой ночью предупредил меня Антон. Ребята удалялись от нас. И, когда я уже решил закончить съемку и убрать в футляр дорогую казенную телекамеру, девушка, идущая впереди группы ребят и, по-прежнему, держащая высокого паренька за руку, обернулась и посмотрела прямо на нас с Антоном. Мне показалось, что наши глаза встретились внутри объектива видеокамеры. Она улыбалась, но от ее улыбки волосы у меня на голове встали дыбом, а дыхание замерло.

Она отвернулась и зашагала дальше, наваждение прошло. Я нажал кнопку «стоп» и повернулся в сторону Антона. Участковый мял в руках свою красную хоккейную бейсболку и бормотал в полголоса:

– Это она! Не может быть! Это она!

– Антон? – я постарался вывести его из ступора.

– Я в порядке, – пришел в себя участковый, – я здесь. Подожди, пусть они войдут внутрь, тогда брать будем. Там два окна, оба выходят на сторону наших ребят, а с нашей стороны дверь. Не сбегут, – добавил он.

Пока мы добирались до дома, меся жирный чернозем, то и дело, попадавшийся под ногами, четверка дежуривших у дома милиционеров уже провела задержание. Двое остались караулить окна, а двое вошли в дом. Сбежать у подростков не было ни единого шанса.

Мы с Антоном вошли в дом последними. Пятеро ребятишек не старше четырнадцати – пятнадцати лет стояли посредине комнаты и тесно жались друг к другу под строгими взглядами двух милиционеров, одним из которых был Леха, возвышавшийся на две головы, над самым высоким среди подростков.

Девушки в доме не было. Сбежать она не могла. Спрятаться в доме было негде. Маленький предбанник, бывший когда-то, по всей видимости, кухней имел маленький тесный погреб, которого с трудом хватало на два мешка с картошкой, сам же предбанник выводил в единственную комнату с двумя пустыми окнами, за которыми стояли два милиционера. В ярком свете луны входная дверь была хорошо видна нам с Антоном. Я не сводил с нее глаз, да уверен, что и участковый тоже. Как оказалось, небольшая лесенка у дальней стены комнаты выводила на маленький пыльный чердак, но он был пуст и спрятаться на нем было невозможно. По всем законам физики и нашего мира, девушка должна была находиться в доме, вот только ее там не было. На короткий вопрос Антона, – был ли тут кто-то еще? – милиционеры решительно покачали головами. И Антон обратился к высокому подростку с пораненной рукой:

– Где она?

Парень молчал.

– Я тебя еще раз спрашиваю, – говорил участковый, чеканя каждое слово, – где она?

Мальчишка потупил глаза в пол и продолжал молчать. В таких же позах стояли и остальные ребята. Они были сильно напуганы, но ничего говорить нам не собирались. Видимо, ту рыжую девушку видели только мы с Антоном, остальные милиционеры не разглядели ее со своего места, поэтому, они стали перешептываться, по всей видимости, не понимая вопросов старшего участкового. Я видел, как Антон начинал закипать, но в какой-то момент, он взял себя в руки и лишь бросил милиционерам:

– Ладно, не хотят говорить тут, поехали в участок, будем оформлять их по протоколу. Каждого, – добавил он, – переводя взгляд на дрожащих ребятишек.

Послышалось несколько сдавленных всхлипываний и слабых оправданий из серии «Мы ничего не сделали», но участковый остался непоколебим. И остальные милиционеры принялись по одному запихивать ребят в заднюю часть уазика. Нужно отдать мальчишкам должное, всхлипывания и мольба быстро прекратились, не смотря на бледный вид, подростки смогли взять себя в руки.

Я снова трясся в красной девятке, ехавшей вслед за милицейским уазиком. Антон молча вцепился в руль, игнорируя все неровности дороги. Иногда, колеса машины попадали в глубокие ямы, при этом что-то металлическое под капотом машины противно издавало жалобные стоны, при этом машину начинало заносить в сторону обочины, но участковый резко дергал руль, и красная девятка, не сбавляя скорости, продолжала нестись вслед за милицейским уазиком.

– Ты видел ее? – неожиданно прервал тишину хриплый голос Антона. Ты видел ее, Макс? Ту рыжую девушку в синем платке, она же была среди них?

Ему не нужно было пояснять, кого он имеет ввиду, я прекрасно знал о ком он спрашивает. Я встретился глазами с этой девицей, хотя, как она могла видеть меня в темноте? И до сих пор помню тот липкий, противный взгляд голубых глаз и ее улыбку. Об этом я не стал рассказывать участковому, как не стал ему рассказывать о старой женщине в черной вязаной жилетке с красными нитками, в точности, как из моего сна. Да чего там, она же смотрела на меня точно также, как смотрела в моем сне. Я лишь подтвердил, что понял, о ком он говорит и видел, что по направлению к дому вместе с подростками шла высокая рыжая девушка, которая первой зашла в дом.

– Значит, она была там, мне не показалось! – зло выдохнул Антон, – на кладбище с ними была Зоя.

Я не знал, кто такая Зоя и как она выглядела, но еще раз подтвердил, что высокая рыжеволосая девушка этой ночью заходила в дом. В тот самый дом, из которого она не могла выйти незамеченной и в котором, впоследствии, ее не оказалось.

Я не спрашивал Антона куда мы едем, и без того было понятно, что двигались мы не в сторону опорного пункта, на столе, в котором, по-прежнему лежали мои просроченные консервы и пол буханки черствого хлеба, нас везли в милицейский участок, расположенный в Нижнедевицке.

Пятерых подросток запихнули в пыльную комнату, Леха при этом, поморщившись, пробурчал:

– Да может их не обязательно в обезьянник-то?

Но Антон был настроен решительно. Он согнал со стула развалившегося там дежурного милиционера и отправил того «покурить», а сам придвинул стул к каркасному металлическому столу и занял на нем угрожающую позу, поставив другой стул, пониже, напротив стола и направив на него свет от настольной лампы.

– Не отходи далеко, Макс, доставай камеру, будешь снимать процедуру допроса, – это было сказано приказным тоном, не терпящим возражений.

Я кивнул и расчехлил инструмент. Мимо меня по направлению к столу провели первого подростка, того самого высокого парнишку, который держал окровавленную руку над костром. Вблизи он показался мне еще более худым и веснушчатым.

– Дай руку посмотреть, – обратился я к пареньку, как можно мягче, я только теперь вспомнил, что бледный подросток всю дорогу ехал с окровавленной рукой.

Он с интересом посмотрел мне в глаза и молча протянул худую ладонь. На его ладони и запястьях было несколько зарубцевавшихся ран, свежего пореза я не увидел. Я взял у него другую руку и принялся изучать вторую ладонь, паренек не сопротивлялся. На второй ладони, также было множество зарубцевавшихся шрамов, но ни один из них не выглядел свежим. Не веря своим глазам, я отошел в сторону и паренек, подойдя к столу, сел на неудобный низенький табурет, морщась и отводя глаза от яркого света нацеленной на него лампы. Напротив него на своем стуле возвышался Антон. Не дожидаясь вопросов, парнишка начал говорить, на удивление ровным и спокойным голосом:

– Это я все затеял. Я один во всем виноват. Остальные здесь совершенно не при делах. Они просто рядом со мной были, чтобы поддержать меня, по-дружески, понимаете? Отпустите их, а я во всем признаюсь и подпишу все, что скажете.

Антон, как бульдог, вцепился в него своим натренированным милицейским взглядом:

– Где та рыжая девушка, которая сегодня ночью с вами была? Зоя где? – повысив голос, выкрикнул Антон в лицо худому мальчишке.

Услышав имя Зои, Леха и Андрей, стоявшие в стороне и с интересом следившие за разговором, переглянулись.

– На что уставились, мать вашу?! – крикнул участковый, обращаясь к ним, – а ну живо освободили комнату для допросов.

Алексей с Андреем снова переглянулись, видимо, эти двое давно знали друг друга и старшего участкового, поэтому, они молча вышли. Андрей напоследок сильно хлопнул дверью, как бы огораживая комнату для допросов от остального милицейского персонала. Антон продолжал буравить паренька глазами, не обратив никакого внимания на реакцию своих подчиненных. Наверняка, этот строгий милицейский взгляд снимал спесь с гораздо более крупных, более решительных и опасных собеседников, чем этот веснушчатый парнишка. Но, вопреки моим ожиданиям, тот не растаял под пристальным взглядом участкового, наоборот – он выпрямился на стуле, расправив худые плечи с выступающими ключицами и спокойно произнес:

– Я все расскажу. Честно. Только остальных отпустите. За все, что случилось, один я в ответе.

Антон продолжал пристально смотреть на подростка, теребя пальцами торчащий из носа волос, но теперь в его глазах ярость сменилась любопытством. Видимо, что-то решив, он резко выдернул волос и встал, направившись к двери. Через пару минут участковый вернулся.

– Встань! – сказал он, обращаясь к подростку, – встань и подойди к окну.

Паренек, легко поднявшись с низкого табурета, в два шага подошел к окну. Он хмурился, всматриваясь в темноту за стеклом, затем заулыбавшись, помахал кому-то рукой и вернувшись, сел на свое место. Антон снова закрыл дверь в кабинет, на этот раз на ключ. Он снова смотрел на паренька, но теперь уже не так угрожающе и обратился к нему нормальным человеческим тоном.

– Итак, мы с тобой заключили джентльменское соглашение. И видишь, я сдержал свое слово. Итак, ты, – он запнулся, видимо, вспоминая имя парнишки.

– Егор, – не стал темнить тот, – Егор Шестерин. А куда их повезут? – спросил паренек.

– Точно, Егор! – щелкнув пальцами, вспомнил Антон. Точно! Куда отвезут? Да откуда взяли туда и повезут. Не на кладбище, разумеется, а в нормальном месте твоих друзей высадят. Так, чтобы домой смогли без приключений дойти.

– Лучше, чтобы их родители не видели, что они из милицейской машины выходят, – с испугом произнес паренек.

– Да не учи ученого! – буркнул Антон, – их Леха повез, он все и сам понимает. Он, только ростом вымахал побольше вашего, а сам, как был пацаном, так им и остался. Ну, да ладно, что ты нам хотел рассказать?

Паренек на секунду задумался, а потом просто ответил:

– Да, в общем-то, все расскажу. Теперь-то чего, – добавил он с тоской.

И Егор начал рассказывать. Как я и догадался, глядя на этого неказистого, высокого паренька, он был влюблен в Зою. Несмотря на то, что она на несколько лет была старше него, несмотря на то, что ее в селе все бабы называли «блудницей». Любовь зла. Его не смущали прошлые и настоящие ухажеры девушки, ее случайные попутчики, которые подбирали ее, бредущую по трассе и подвозили до дома, с которыми ее потом видели обнимающейся. Для Егора ничего не стоил, даже, тот факт, что Зоя отшила его, когда он признался ей в любви. Засмеялась мне в лицо и сказала: «отстань»! – грустно улыбнулся Егор. А потом Зои не стало. Он сразу не поверил в то, что она осталась жить у своего очередного ухажера в городе, как по началу думали все в деревне. Он почувствовал, что с ней приключилась беда. И стал искать ее собственными силами. Сначала, он один на своем мотоцикле, а после к нему присоединились друзья. Он не уточнил кто именно, но вероятно остальные четверо ребят, которых теперь вез по домам дружелюбный здоровяк Леха.

Антон бросил быстрый взгляд в мою сторону. Но, как я уже говорил ранее, я был опытным оператором со стажем, мне не нужно было говорить в какой момент включать камеру, как только Егор начал говорить, объектив был уже нацелен на него, крупным планом.

– И где же вы ее искали? – спросил он у Егора.

– Да там, где вас не было, – уклончиво и с упреком ответил паренек.

– А поконкретнее? – Антон не стал обращать внимание на колкости мальчишки.

– Да то там, то сям, – махнул руками Егор в разные стороны, – у прудов и водоемов, в основном, искали.

– Почему именно там? – оживился Антон.

– Бабка Вера сказала, что ей давеча сон приснился, а ее сны никогда не врут. Помните Витьку Ватрухина? Вы его сегодня отпустили.

Сказав это, парень прикусил язык, понимая, что сболтнул лишнего. Но Антон быстро вмешался, не дав тому повод для угрызений совести:

– Я тебе слово дал, а я держу свое слово. Нету остальных, поэтому все имена останутся между нами.

И паренек продолжил:

– Так вот, когда Витьку десять лет было, бабка Вера его родителям сказала, чтобы в город ехали. Срочно. К сестре там, или еще к кому. «Да, хоть квартиру снимайте и там живите», – сказала она, но раньше, чем через неделю из города не возвращайтесь. Мне сон про вашего Виктора приснился. Несчастье с ним произойти может, если тут останетесь.

– Да слышал я эти басни, скривился участковый, – что в тот же вечер из города, да в городскую больницу Витька неотложка забрала с приступом аппендицита, а его отец, как там его? Петруня? Потом на неделю пить бросил. Вот ты ж, поди в школу ходишь, а потом в институт поступать намерен, а веришь в разные сказки, все, что тебе эта бабка Вера скажет, – он бросил на стол карандаш, который с начала разговора вертел в руках.

К протоколу участковый так и не прикоснулся.

– Верю, – просто ответил Егор, – и многие верят. А вот вы зря не верите.

– Ну и что, нашли ее в итоге? – я не выдержал и вмешался в разговор.

– Нет, ее не нашли, – Егор перевел взгляд на меня, – ее не нашли, но я встретил странного мужчину, когда объезжал пруды за Рыканью.

– Рыкань, – это река поблизости, – пояснил для меня Антон, он взял в руки карандаш и спросил, обращаясь к Егору, – как выглядел этот мужчина и почему ты назвал его странным?

– В том-то и дело, что я видел его всего два раза. Причем, оба раза я его хорошо рассмотрел, в первый раз он показался мне молодым, не старше сорока лет, а во второй раз я его совершенно не узнал, он выглядел, как глубокий старик с бородой и усталыми глазами. Между первой и второй встречей прошло меньше недели, и я уверен, что оба раза видел одного и того же человека.

Антон снова бросил карандаш на бумагу, записывать ему было нечего.

– Да ты издеваешься! Что за мужчина? Как он выглядел? На чем приехал, во что был одет?

Егор попробовал сменить позу на неудобном табурете:

– В том-то и дело, что описать его я не могу. Нечего мне сказать про него. В первый раз за Рыканью он выглядел лет на тридцать: молодой, чисто выбритый с темными глазами и светлыми волосами, – мальчишка задумался, вспоминая детали, – на нем костюм был черный. Такой строгий деловой костюм, в таких костюмах, обычно, Петросян на телевидении выступает. Я еще подумал тогда, как же он не вспотел в своем костюме, мне и в майке-то жарко было… а главное, – продолжал Егор, – я не понял откуда он появился. Пруд расположен в стороне от дороги и до ближайшего леса там с полкилометра, не меньше. Я огляделся вокруг, стоит в стороне мой мотоцикл, а больше ничего нет.

До этого момента, Егор сидел спокойно, рассказывая бесцветным голосом и разглядывая свои колени, но когда он дошел до описания мужчины, одетого в деловой костюм, в его интонации появились ноты лихорадочного возбуждения, и он постоянно пытался заглянуть в глаза то мне, то участковому. Я бросил взгляд на Антона, тот сидел, уставившись в окно, на Егора он не смотрел. Видимо, с этого момента он перестал верить в рассказ подростка, действительно, – что мог делать мужчина в дорогом деловом костюме на заброшенном деревенском пруду? Но я, почему-то, верил в то, что рассказывал паренек. А Егор продолжал:

– Он сам подошел ко мне и спросил – кого я здесь ищу. Не что я здесь делаю, а именно – кого я тут ищу. Я попытался проигнорировать его вопрос, мало ли ненормальных в округе? Но мужчина не отставал, он понес какую-то чушь, про то, что вода удержит, вода упрячет. Он как-то странно говорил, почти, как поп в церкви, вот только попом он не был, – усмехнулся Егор, – он знал, он все знал. Знал кто я, и кого пытаюсь найти. «То, что во тьме найти нельзя, но позвать можно», – кажется, так он сказал. Я не понял тогда, что он имеет ввиду, но молчал. А он спросил – насколько сильно я хочу ее найти? Я ответил, что очень сильно. «Очень»? – переспросил он, тогда подумай, мы встретимся, когда решишь. Сказав это, он отвернулся от меня и стал молча разглядывать пруд, меня он больше не замечал, как будто мы и не разговаривали только что. А я сел на мотоцикл и уехал от него подальше, чем-то он мне сильно не понравился.

– Больше ты его не видел? – нехотя спросил участковый.

– Видел. Еще один раз мы с ним встречались.

– Опять на пруду?

– Нет, я на следующей неделе в церковь заехал, ну знаете, что возле въезда недавно построили?

– Знаю, – буркнул Антон.

– Когда я оттуда обратно ехал, на повороте дед стоял. Старый дед, с бородой, одетый в длинный черный плащ с заплатками. Он мне рукой махнул, ну я с дороги съехал и остановился. «Не помогло»? – махнул он рукой в сторону церкви. И тут я узнал в нем того мужчину с пруда, хотя, они и не похожи совершенно, но я уверен, что это он. Я не знал, что ответить и просто покачал головой, а дед, продолжая улыбаться, другой рукой достал книгу из-за пазухи и протянул мне – «а это поможет, держи, раз решил»! Я взял книгу, хоть и не хотел этого делать, а он развернулся и зашагал прочь, бросив мне напоследок, – «там все есть, что тебе нужно».

– И что в книге было? – я снова не выдержал и влез в разговор.

– Да много чего, – уклончиво ответил Егор. В основном, там все не по-нашему, не по-русски написано, но те две страницы были переписаны от руки. Почерк корявый, но разобрать было можно. Нужно было взять вещь пропавшей и используя ее определенным образом произнести над ней слова из книги.

– Определенным образом – это на костре спалить? – спросил Антон, продолжая смотреть в окно.

– Типа того, – сказал паренек.

– А зачем ты над костром руку резал? – снова не выдержал я.

– Зоя вернулась, вот только, другой. С виду она была точно такая, какой я ее запомнил: высокая, рыжие волосы, синий платок и улыбка. Только внутри это была уже не она, я это сразу понял. Понял, и больше не читал эту книгу. Вот только, тогда уже поздно было. Когда пошли слухи, что в округе стали бесследно исчезать люди, я, сперва, не придал значения, а потом ко мне бабка Вера пришла. Она рассказала, что теперь тому существу, что я вызвал, кровь нужна и, если я свою кровь проливать не буду, прольется чужая кровь. А дальше мне уже друзья помогать стали, я поначалу им ничего не рассказывал, все сам делал. Это сделал Я, – закончил Егор, глядя на Антона.

Их глаза всматривалась друг в друга.

– И куда вы книгу спрятали? Или скажешь, что пропала она? – участковый в ожидании ответа откинулся на спинку стула.

– Она здесь, – Егор вновь говорил спокойно, глядя себе под ноги. Вернее, не здесь, а в камере, там на нарах снизу доска отодвигается.

– Знаю.

Антон, не дослушав его, соскочил со стула и побежал в сторону двери, врезался в нее плечом и отлетел назад. Дверь была, по-прежнему, заперта на ключ. Чертыхаясь и путаясь в толстой связке ключей, участковый, наконец, нашел нужный ключ и распахнул дверь. Через несколько минут, неспешной походкой, он вернулся назад. Антон старался не выражать эмоций, но его губы растягивались в улыбке, глаза блестели. Наверное, так и выглядят счастливые люди, – подумал я и тут же поправил, – сумасшедшие счастливые люди.

Получив в руки книгу, участковый потерял всякий интерес к подростку. Сделав вывод, что снимать больше ничего не нужно, я выключил камеру и спрятал в футляр.

– Дай посмотреть, – я указал на мятую книгу в черном кожаном переплете, зажатую в руке Антона.

– Нельзя, Макс, это вещ-док, – участковый продолжал улыбаться. Да, кстати, и кассету отдай, это, тоже, можно использовать как вещественное доказательство. У тебя же на одной кассете ночное задержание и этот допрос, да?

Я молча вынул из камеры дорогую TDK и протянул участковому. Отвечать не хотелось, в тот момент мне, почему-то, стало очень обидно.

Этой же ночью Антон отвез подростка домой и больше не приезжал. Мне никаких указаний не давали, и я понял, что тут больше не нужен. Утром, первым же автобусом, я уехал обратно в город. Перед отправлением я все ждал, что вот-вот напротив остановится красная девятка и я увижу красную бейсболку «Детройт», но этого не случилось. Что ж, обойдусь без благодарности, не в первой. На следующий день я приступил к своим, уже ставшим привычными, обязанностям и проработал так недели две, или чуть дольше. Иногда, смотря в объектив камеры во время очередной съемки, на мгновенье мне казалось, что я вижу улыбающуюся рыжую девушку в ярко-синем платке, в эти моменты я вздрагивал, едва не роняя дорогую видеокамеру. От глаз Анжелы такое бы точно не ускользнуло, и она бы выпытала из меня все, это она умела. Да и Вадим бы, заметил мое состояние. Но моих старых друзей больше не было рядом, мы разлетелись, как бабочки на лугу и поделиться своими мыслями мне было не с кем.

В конце месяца я уже стал забывать о своей минувшей поездке, но меня неожиданно вызвал к себе в кабинет Евгений Афанасьевич.

Я вбежал в кабинет к начальнику, так как его тон по телефону требовал моего немедленного появления. И я явился. Я не сразу увидел товарища капитана, он сидел не на своем привычном месте – в потертом кожаном кресле, стоявшем во главе длинного стола для совещаний, начальник сидел на диване, стоявшем у него в кабинете на случай ночных дежурств. Его рубаха была по пояс расстегнута, в кабинете пахло коньяком и потом.

– Садись, – бросил мне начальник, указывая на одно из двух кресел, стоящих напротив дивана.

Я сел. За все свое недолгое время работы, я первый раз видел его в таком виде.

– Будешь? – Евгений Афанасьевич постучал пальцем по полупустой бутылке с коньяком, я отказался.

– Ты ж Антона знал, да? Это племянник мой. Был, – икнув, продолжил капитан. Утром тело нашли, мне час назад сестра позвонила. Застрелился он, значит. На озере застрелился. Его мальчишки местные видели, как он по озеру плыл с пистолетом в руке, как Чапаев, – горько усмехнулся капитан, а на середине озера он ствол приставил к голове и застрелился. Представляешь?

Я такого не представлял. Странно, глупо и нелогично. Начальник, как будто прочитал мои мысли:

– Думаешь глупо, да? Вот и я тоже думаю глупо. Им, сначала, не поверили, мало ли, чего пацаны навыдумывают, а потом машину его нашли. Возле озера. Водолазов вызвали. Ну и его самого наши, – рассказывая это, капитан налил себе пол стакана и залпом выпил, – все как они говорили, выходит. В общем, я тебя, что спросить-то хотел, ты же к нему в прошлый раз ездил и что-то там снимал для него, верно? Расскажешь? А то сестра какую-то чушь несла, про книгу какую-то, гадалок местных и про девушку, которую он любил и за которую все отомстить пытался. Она-то понятно, не в себе сейчас. Так расскажешь?

Что я мог рассказать? Про девушку, снятую на камеру, но которую так и не нашли? Про молодого-старого мужчину, одетого, то в деловой костюм, то в залатанный плащ? Про то, что до сих пор вижу ту девушку с улыбкой на лице в объектив своей камеры? Посторонним людям про такие вещи не рассказывают, тем более, своему начальству. Я рассказал все, что мог и вышел, оставив капитана наедине с бутылкой и воспоминаниями. А вскоре, я ушел и с работы, я, наконец, нашел то, чем по-настоящему хотел заниматься, свое призвание.

Часть 5

Полночь разбитых надежд

Если вдуматься, то все началось сразу после ухода жены или гражданской супруги, называйте, как хотите, просто Николай не сразу это осознал. Догладывался, но мыслил он, на тот момент, как человек разумный и рациональный, а рациональные люди во сверхъестественное не верят, – поправьте меня, если ошибаюсь.

С Татьяной он прожил вместе, без малого, четыре года – и именно, что «без малого», ведь в ее возрасте уже во всю задумываются о детях, да и Николай с каждым годом уже не молодел. Тридцать восемь лет – это, знаете ли, уже не шутки, да и Татьяна всего на пять лет моложе. Говорят, что со вторым дитем уже проще, но для первого ребенка время-то уже поджимает.

Коля все это прекрасно знал, его рациональная часть души все это видела и понимала, но шагов на встречу не делал. И нельзя сказать, чтобы он был трусом – вовсе нет, как человек взрослый и взвешенный, Николай задавался вопросом – «а готов ли я к началу семьи?» и не решался с ответом. Сказать по совести, он давно был готов, просто выжидал удобного момента, который так и не настал.

Драмы в семье Сазоновых водились не часто и уж тем более – без кулаков, но на этот раз все зашло куда-как дальше линии, той самой линии – за которую выходить не нужно «ни в коем случае», – я вам скажу.

Слово – за слово и вот уже Коля – недееспособный импотент, заменивший футболом все прелести любви и брака, а это, ребята, уже не шутки. Ну и Николай, будучи человеком сдержанным, на этот раз в долгу не остался: «толстая и нехозяйственная», – да разве можно так на жену говорить?

Татьяна ушла, покидав за пол часа все вещи в несколько сумок, а Коля так и остался сидеть на диване, – он же мужик, а настоящий мужик за свои слова ни перед кем не извиняется. До него только потом дошло, как бы поступил на его месте настоящий мужчина, но прошлого уже не воротишь, хотя он на это надеялся, да надеялся еще как!

Все происходящее начало твориться уже на следующее утро, но опять-таки, если отбросить все здравомыслие, которое мешает видеть вещи под нормальным углом. Сперва его не заметила соседка – тщедушная старушка преклонного возраста зашла в лифт, где уже стоял Коля и, затаскивая вслед себе свою сумку на колесиках, пребольно стукнула Николая своим, простите, – задом, опять-таки прошу прощения, – в перед. В тщетной попытке избежать столкновения, Коля вжался спиной в кабину лифта и до слез зашиб копчик о задний поручень лифтовой кабины.

– Ой! – неловко обернулась Зинаида Ивановна, – Коленька… а я тебя не заметила, – после этих слов старушка сплюнула и перекрестилась, в стеклянной кабине нового лифта все было прекрасно заметно.

Николай большим ростом не мог похвастаться, но метр восемьдесят три в нем было и все это наряду со ста двадцатью килограммами веса, Зинаида Ивановна вселила, как минимум, вдвое меньше, да и ростом она доставала Николаю до плеча еле-еле, а кабы не каблуки… В общем, если бы Коля не заметил старушку – ничего удивительного бы не было, но вот наоборот получилось забавно.

Не придав особенного значения утренней встрече в лифте, Николай вышел из подъезда и пошел в сторону припаркованной машины. Двигатель взревел, чихая на холостых оборотах едкими парами отработанного газа, хорошо прогреть машину времени не оставалось, утренние пробки уже во всю начинали образовываться на дорогах, и Николай медленно двинулся по двору в сторону выезда. Справа промелькнула «девятка-жигуленок» и не сбавляя скорости, понеслась наперерез черному внедорожнику, резко затормозив, Коля надавил на клаксон. В девятке оказался адекватный водитель, в его глазах читался удивленный испуг, в голосе сквозило откровенное извинение:

– Извини, друг! Не понимаю, как случилось, что я тебя не заметил!

Пожелав друг-другу хорошего дня, водители выехали со стоянки. И снова где-то в глубине сознания у Коли тонко-тонко прозвучал колокольчик, но тут же смолк под натиском «разумной составляющей». Машина у Николая была уже далека от идеала, да и год выпуска говорить не хотелось, но все равно – как можно не заметить черный внедорожник, Коля не понимал. К тому, что его присутствие приняли за отсутствие на работе, он уже удивления не проявил, – день сложился в чужую пользу.

Вечером Татьяна не появилась, что немного расстроило одинокого мужчину, хозяйничавшего в опустевшей квартире, но для звонка с извинениями – время, по Колиным меркам, еще не настало. Так прошел вечер и наступила ночь. Утро принесло новые сюрпризы…

– «Тюлюлю-тюлюлю-тюлюлю-лю, тюлюлю-тюлюлю-тюлюлю», – пропел будильник на телефоне, и Николай нехотя просыпался.

Будильник был поставлен «заранее» – за пятнадцать минут до начала подъема, что давало немного времени на то, чтобы окончательно проснуться. Но телефона на прикроватной тумбочке в это утро Коля не обнаружил, а ведь он всегда складывал вещи туда, где их место. И вот, первый раз за четыре года проживания в новой квартире, будильник на телефоне пиликал где-то на кухне. На удивление времени уже не оставалось, пора было садиться за завтрак, приготовленный собственноручно, умываться и одеваться на работу. С тем, что многие сограждане перестали его замечать, пока не столкнутся, Коля уже смирился.

День прошел быстро и снова наступил вечер, а за ним последовало сонное, хмурое утро. Телефон снова разрывался в прихожей, хоть на этот раз, Николай, практически был уверен, что положил его на прикроватную тумбу. Татьяна и на второй день дома не появилось. Коля волновался, но опять-таки, не на столько, чтобы бросить все дела и позвонить-извиниться.

Перед тем, как лечь спать, он убедился, что телефон лежит на тумбочке, возле кровати, а рядом с ним лежит авторучка – если утром чего-то одного из двух на месте не окажется, значит…, впрочем, так далеко в будущее Коля не заглядывал.

Утром телефон снова пиликал, на этот раз из микроволновки на кухне. Уж туда-то он его точно не мог засунуть, выходит, в дом вернулась Татьяна. Но вопреки ожиданиям, входная дверь оказалась закрытой на нижний замок, закрывающийся только изнутри квартиры. Тревожные мысли пронеслись в голове Николая, одна за себя, вторая – за Татьяну. Что-то было не так и это еще очень мягко сказано.

Взвесив все «за» и «против» того, что Татьяна каким-то образом смогла открыть внутренний механизм дверного замка, Коля сделал вывод, – «что это очень мало вероятно», выходит, что дело именно в нем. И что тогда, – лунатизм, паранойя? Какие болезни заставляют человека вставать ночью с постели и перекладывать вещи с места – на место, да так, что утром он этого и не помнит? Утешительных ответов на эти вопросы Николай не предвидел. По-хорошему, нужно было немедленно обратиться к врачу, а еще лучше – явиться на прием к узкопрофильному специалисту, но как вы себе это представляете? Как человек здравомыслящий, Сазонов прекрасно понимал все последствия такого визита, которые не пройдут мимо, можно не сомневаться! Из подобных организаций или учреждений, а хрен – редьки не слаще, незамедлительно ляжет бумага на стол в отдел кадров – по месту работы, а в последствии и по месту жительства, отберут право на вождение легкового автомобиля – за ненадобностью, да и вообще – это же клеймо на всю жизнь. Такие последствия Николая очень страшили.

Оставалось одно – «жить по средствам народной медицины». Вероятно, это две разных фразы, но тут уж – как хотите. И Коля жил, вернее – попробовал.

Снотворное в аптеке выдали без рецепта, но помогало оно… если вообще помогало. Антидепрессанты, опять-таки, без рецепта – из серии «негрустин», вот и все, чем сумел разжиться горемыка-Николай.

И снова вечер. Телефон лег на тумбочку возле кровати – это Сазонов запомнил твердо, перед тем, как провалиться в сон. Уснул он быстро и без снотворных, в сновидения не углублялся, но проснулся до неузнаваемости разбитым. То, что телефон снова пиликал на кухне его уже больше не удивляло.

Кризис наступил на пятую ночь к ряду – когда здравая мысль, залетевшая в голову Николая, посоветовала ему купить веб-камеру: включается по датчику движения, а утром можно будет посмотреть, кто гуляет у него по квартире. На этот раз, Сазонов твердо решил довести дело до конца и, если того потребуют обстоятельства, – незамедлительно начать лечение, промедление в таких делах подобно самоубийству. Вот тут-то все и началось.

Он проснулся ночью, за долго до работы будильника, телефон лежал на тумбочке, возле кровати. Вроде бы, все шло, как должно было идти, вот только, что-то не давало Коле покоя, шестое чувство, если вы в него верите. Коля не верил. Он лежал молча, уставившись в потолок и слушая тиканье настенных часов в коридоре. Закрыл глаза, но сон не шел. Предчувствие надвигающейся беды томило душу Николая, не давало несчастному погрузиться в сон.

– Трррр-Тррррр-Тррррр, – пропел навороченный смартфон голосом сталинского аппарата, Коля остолбенел.

Наручные часы показывали половину второго ночи, – какой же идиот беспокоит его в столь поздний (или ранний) час? Трясущейся рукой Николай нажал кнопку ответа и приложил к уху динамик телефона.

– Оно на кухне, – прохрипел старческий голос и в трубке повисла тишина.

Кто на кухне? Что на кухне? – Николай не знал ответа!

«Она на кухне»? – может быть Татьяна вернулась? – эта мысль принесла ему облегчение и тут же виброзвонок телефона известил его о новом входящем сообщении.

– «не ходи туда», – гласило оно.

Коля окончательно проснулся и принялся изучать журнал вызовов в телефоне, чтобы увидеть – кто шутит с ним подобные шутки, но телефон показывал, что последний звонивший беспокоил Сазонова несколько дней назад, входящих сообщений не было вовсе. Коля замер, пытаясь собраться с мыслями. Если на кухне кто-то непрошенный, что делать в этом случае? Оружия в доме Николай не держал, а в спальне-то и подавно – опаснее авторучки ничего не имелось. Проверять кухню ему не хотелось, но вместе с ним проснулся и мочевой пузырь, так что – в туалет сходить было нужно.

Коля нехотя встал с дивана, пытаясь попасть ногами в тапочки и тут позади него раздался протяжный скрип дверных петель. Стоит ли говорить о том, что ранее двери в квартире Сазоновых никогда не скрипели? Николай присел и резко обернулся, пытаясь вглядеться в темный провал дверного проема, и! Уже через секунду он в себе сомневался, но ранее на мгновенье, Коле показалось, что на уровне груди он увидел в двери два желтых, блестящих зрачка. Что-то теплое и уютное укутало ноги, погладило колени, – «твою налево, обмочился!» – сквозь тихий истерический смех подумалось Коле.

Страх понемногу отпускал Николая, и, наконец, он решился, – громко шаркая подошвами тапок, он направился к коридору. Самый страшный зверь в квартире – это ее хозяин, попробуй попадись ему на глаза!

На глаза Коле никто не попался, но нос уловил зловоние посторонних духов. Что-то хорошо и до боли знакомое, из серии тройных одеколонов, во всяком случае, из тех же годов. Раньше такого запаха в своей квартире Сазонов не замечал.

И Шепот. Шёпот доносился из кухни, оттуда же слышалось приглушенное позвякивание ложек. «Ну на этот раз, это точно Татьяна! А иначе – как объяснить все вот ЭТО», – машинально подумал Коля, направляясь к выключателю, расположенному в коридоре, возле входной двери.

Свет зажегся и погас, но моргнувшая лампочка успела высветить могучий силуэт дородной дамы, загородивший собой весь дверной проем между кухней и коридором. В этот момент Коля успел подумать о двух вещах, – «эта женщина совсем не Татьяна» и, – «да у нее же шея, длинной с мою руку». Женщина фыркнула, не по-женски, как дикобраз и коля побежал, стремительными рывками понес свои сто двадцать килограмм бесполезного мяса обратно в спальню.

– Что дальше? Хватать вещи и выбегать по-быстрому? Но куда можно отправиться в два часа ночи? На вокзал? – Можно и на вокзал, – немедленно кивнул себе Коля, главное – не оставаться больше в квартире.

Кажется, незнакомка его не преследовала, во всяком случае, звуков из-за двери больше не раздавалось, но последнее еще больше напугало хозяина. Застегивая непослушными пальцами пуговицы на рубашке, Коля снова услышал звонок сотового телефона, когда его рука потянулась к трубке, из глаз уже катились крупные слезы.

– Она тебя видела! Она теперь не отпустит! – без угроз, без эмоций, констатировал хриплый голос по телефону.

И Коля побежал. Так и не заправив в рубашку в брюки, не натянув второй носок, он выбежал и остановился в прихожей, готовый в любой момент упасть и заорать.

Если бы кто-нибудь находился в этот момент на лестничной клетке, он бы наверняка услышал, как дерганье назад-вперед замка в дверном проеме сменяется плачем и мольбой из-за двери. Но на лестничной клетке было пусто. Дверь не открылась, замок заклинил, и Николай пополз к себе в спальню, понимая где-то глубоко внутри, что его спасение – это теперь не лестничная клетка, а семь этажей пустоты.

Дверная ручка, открывающая дверь в спальную комнату, не имела ни замка, ни защелки и единственным способом отгородить себя от незваного гостя, Николаю виделось – подпереть дверь собственным весом, сто двадцать килограмм живого веса, это вам не шутки, знаете ли.

В комнате было тихо и неуютно, по углам шевелились черные пятна полночной темноты. Временами Коле мерещилось, что чернильные кляксы движутся и из темного, шевелящегося месива, к нему тянутся щупальца и руки. Не в силах больше выносить темноту и неизвестность, Николай кинулся к окну, в надежде отдернуть штору и впустить в комнату немного света. Перемахнув через кровать, мужчина одним рывком отдернул плотную ткань занавески и комнату заполнил серебристый свет луны. Под потолком что-то хрустнуло, – наверное отскочил кронштейн, удерживающий на весу тяжелую багету, но сейчас это было меньшее из бед, нужно было возвращаться обратно, чтобы подпереть своим весом дубовую дверь, ограждающую тесную спальню от ночного кошмара. При свете луны дышать стало легче, барабанная дробь в висках понемногу утихала, Коле даже почудилось, что все случившееся всего лишь плод разыгравшегося воображения, чего он раньше в себе не замечал.

Один нерешительный шаг к двери, за ним второй, третий, – «конечно же, там нет ничего страшного, он посидит до утра под дверью, возможно, даже уснет, а утром жизнь наладится», – от этих мыслей Николая отвлек скрип открываемой двери…

– Ииииии, – пропели петли.

И дверь медленно распахнулась, обнажая за собой плотную черноту темного коридора. В темноте шевелилось что-то огромное, издавая звуки трущейся резины. С таким звуком штопор извлекает пробку из бутылки «Бордо», с таким звуком надевается противогаз, но сейчас этот скрип вызывал в Коле животное омерзение. Существо, издававшее эти звуки, в комнату не вошло, замерев на пороге.

– «Не посмеет! Тут свет и оно меня не тронет»! – пронеслось в голове Николая и в этот момент мерзкая, дурно пахнущая масса сделала шаг вперёд.

Позади несчастного манило оконное стекло, раскрашенное серебрящимся лунным светом, а впереди, за темным коридором, находилась спасительная дверь на лестничную площадку.

– «Не прыгну, черт побери, не прыгну! Буду бороться!» – решил Николай, но и в этом он ошибся.

Существо нерешительно постояло на пороге, затем сделала два быстрых шага по направлению к Николаю, уронило голову на бесформенное плечо и снова замерло, не сводя водянистых, крупных глаз от лица своей жертвы. Его гротескная, бесформенная туша, постоянно менялась, что-то склизкое и мерзкое копошилось в жидких, слипшихся патлах, по животу и груди пробегали крупные волны складок. Одной рукой существо оперлось о ближайшую стену, издав при этом отвратительный скрип и оставив на обоях полосу мокрой слизи. Распухший до безобразия безымянный палец отделился от руки и извиваясь пополз вверх к потолку по английским обоям, зеленое, студенистое существо не обратило на это никакого внимания, его слезящиеся большие глаза, по-прежнему не отрывались от лица Николая. И снова два быстрых, стремительных шага сократили расстояние между существом и человеком, «с таким проворством двигаются тараканы», – было последней осознанной мыслью несчастного мужчины.

Звон стекла, глухой удар и вой автомобильной сигнализации, с трудом перекрывающий пронзительный женский крик – это все, что осталось от ночи.

Меня выдернул из сна дверной звонок – раз, другой, третий. Долгие и протяжные ночные трели, раздавшиеся у моей двери в три часа ночи, не предвещали в последствии ничего хорошего. «Не открывать! Кто бы там ни был, он попросту не имеет права требовать меня посреди ночи», – но звонок трещал снова и снова, громко шаркая тапками, чтобы разбудить еще и соседей, я нехотя поплелся в сторону двери. На лестничной площадке слышались громкие, взволнованные голоса, судя по ним, за моей дверью стояло сразу несколько человек и среди них было, как минимум две гражданки, пытавшихся перекричать одна – другую.

Трое полицейских хранили молчание, ругалась моя соседка из квартиры напротив, отвечая в тон какой-то блондинке. Татьяну я узнал сразу, всех остальных видел впервые.

– Старший участковый Пономарев, – обратился ко мне один из полицейских, блеснув перед глазами своим красным удостоверением, – вы являетесь хозяином квартиры?

– Да, – честно признался я, не понимая к чему он клонит.

– Тогда попрошу вас проследовать в соседнюю квартиру для составления протокола!

Деваться мне было не куда, хотя я совершенно не понимал сути сложившейся ситуации. Лег я сегодня рано, за пол часа до одиннадцати, да и до этого навряд ли кто-то мог пожаловаться, на то, что у меня громко говорит телевизор, и тем не менее, я проследовал.

В соседской квартире воняло одеколоном, да так, что у меня уже через несколько минут начала кружиться голова – сказывалось последствие недавнего сна. Блондинка умолкла, а у Татьяны в глазах появились слезы. Но она не заплачет, это я знал за три года знакомства с соседями. В ее жилах текла южная кровь, а это уже кое-что значит. Высокая, смуглая, в меру красивая, она привлекала внимание не меньше, а может и больше, чем размалеванная блондинка с вырезом на груди и длинными ногами, в короткой юбке. Раньше я думал, что Татьяна родом из солнечного Кавказа – высокая, смуглая, с широко-поставленными раскосыми глазами, правильными чертами лица и высокими, волевыми скулами. Теперь же, увидев ее в несколько ином свете, я начинал склоняться, что в ней течет цыганская кровь.

Участковый, представившийся Пономаревым, продолжал строчить страницу за страницей, остальные молчали, бесцельно слоняясь из угла – в угол. В квартире царил образцовый порядок, если не считать жирных следов на полу, оставленных по всей видимости, босыми ногами, – «круглыми босыми ногами, не иначе – слонами», от этих мыслей меня отвлек старший участковый.

– Максим Александрович, а как же так получилось, что этой ночью вы ничего не слышали?

– Спал, – однозначно пояснил я.

– Допустим, и все же… – не унимался Пономарев, – допустим вы спали, но звон бьющегося стекла вы ведь должны были услышать?

– У нас с Ник…, – я вовремя прикусил язык, бросив взгляд на Татьяну, мне так никто и не удосужился объяснить причину ночного собрания, но кое-что из всеобщих разговоров я уже понял, – у нас с соседями стена общая, но она же несущая. И это в монолитном доме, тут стены такие, что стрелять буду – никто не услышит. Я турник вешал, промучился три часа к ряду, два алмазных сверла ухайдакал, – пояснил я, Татьяна кивала.

– Допустим, – снова согласился участковый, – но звук с улицы и вой автомобильной сигнализации вы же должны были услышать?

– У нас окна выходят на разные стороны дома, это только с виду квартирные двери рядом расположены, а внутри расположение комнат совершенно разное, можете ко мне зайти и убедиться.

Заходить Пономарев не стал, милиционеры откровенно зевали, да и сам он хотел, как можно быстрее закончить ночь. Мы расписались в протоколе, и полиция отбыла восвояси, прихватив с собой размалеванную блондинку, у которой пострадала дорогая иномарка в следствии падения, не к ночи упомянутого, соседа-Николая.

Перед отъездом, полиция еще раз обыскала квартиру, но никого постороннего в ней не обнаружили, хотя ситуация выходила странная. Инна, – так звали пострадавшую автовладелицу, утверждала, что после падения мужчины она посмотрела вверх и увидела, как из разбитого окна выглядывает какая-то лохматая старуха. Но дверь изнутри была заперта на внутренний дверной замок, который никак не открывался снаружи и полиция, вызвав жену Николая, теперь уже бывшую, вместе с ней взломала дверь соседской квартиры. Меня снова удивил тот факт, что меня не разбудила процедура взлома соседской двери.

Я остался наедине с Татьяной в опустевшей квартире. Хотелось спать, но и ее одну мне оставлять не хотелось, что-то подсказывало, что вся драма еще впереди.

– Не хотите ли чаю? – спросил я у хозяйки квартиры.

– Спасибо, Максим, – выдавила она улыбку, – но это я должна предложить вам чаю.

– Не откажусь, – улыбнулся я в ответ.

Пока женщина кипятила воду, мы молчали, да и о чем, в виду с лучившегося, можно было говорить?

– Сахар будете?

– Если можно.

Она отворила дверцу настенного шкафа и извлекла оттуда пузатую сахарницу, очень претендующую на дорогой раритетный фарфор.

– Бабушка дарила. На свадьбу. На удачу, – пояснила Татьяна, перехватив мой взгляд, – только вот Коля о свадьбе не думал, хотя сахарница-то была подарена именно ему, я не пью чай с сахаром, а он без сладкого не мог…

Открыв крышку сахарницы, девушка замерла, – «нет, не может быть!», – подумал я, уже догадываясь о том, что лежит внутри. Замерев на полуслове, девушка вздрогнула и выронила на пол дорогую посудину. Тихий хлопок, щелчок и сахарница разлетелась на мелкие осколки, разбрасывая по полу свое содержимое. Среди груды осколков и сахара я увидел маленькую шкатулку, не больше спичечного коробка. Шкатулку покрывал красный бархат, поверх которого на большой неопрятный узел был повязан грубый, аляповатый бант. На конце банта черными нитками была привязана записка, – на мое счастье, девушка ее не открыла.

Она согнулась пополам, хватая ртом затвердевший воздух и со стоном отчаянья рухнула на колени, не обращая внимания, как фарфоровые осколки впиваются в ее загорелые колени. На белый сахар скатились крупные капли крови.

Две-три секунды стояла полная тишина, я уже хотел бежать к телефону, в поисках неотложки, но женщина взяла себя в руки, если вы понимаете, что я имею ввиду. Конечно, в руки она себя не взяла, но сделала вдох, потом еще один и взревела, как раненый медведь, – «Ничего, пусть, так даже лучше, главное – что б не молчала!».

Она и не молчала. Слова полились из нее, как пули из пулемета. Она строчила долгими скороговорками, останавливалась, пытаясь отдышаться, потом снова заливалась словами, сквозь слезы.

Я многое пропускал мимо ушей, во всяком случае, старался пропускать – уж до того заразительной была ее истерика, но кое-что все-таки понял:

Николай не решался сделать ей предложения, а она так сильно этого хотела, а она так долго ждала. Она цыганка только по крови, в душе она обычная городская женщина, мечтавшая создать свою семью, мечтавшая стать счастьем для кого-то, завести детей. Она любила Николая. Она действительно его любила и от того, его слова ее так глубоко задели за живое.

– РАЗЪХАССА! Если вызвал, оно уже не остановится! Я не знала про кольца, я думала у него другая! – рыдала Татьяна, обрывая свои длинные, темные волосы – прядь за прядью.

Я не решался остановить ее, такую женщину – лучше не трогать! Домой я попал за пол часа до работы будильника, время спать уже не оставалось. Да и сна у меня не было ни в одном глазу, – «Разъхасса!», – что же она созвала, чему учили ее давние предки.

В конце недели у меня уже был новый сосед. Нет, Татьяна не завела себе никого на замену Николая, безутешная женщина покинула квартиру, продав ее первому встречному, даже не за половину цены. Когда сосед, не без доли гордости, озвучил мне сумму, отданную за квартиру, я расстроился и обиделся на Татьяну, – за такие деньги и никого искать не нужно, я бы сам стал собственником соседской квартиры. Но, уже через несколько дней, Иван, – так звали нового соседа, поинтересовался у меня, понизив голос:

– Макс, слушай, тут такое дело… в общем, ты по ночам ничего не слышишь?

– Я сплю по ночам, во всяком случае – по большей части, а что?

И вот это «ЧТО» в тоне Ивана мне совсем не понравилось. Он слышал шорохи и стоны в своей квартире, особенно явственно он слышал это по ночам. И запах дешевого одеколона, который он так и не смог вывести хлоркой.

Татьяна уехала в неизвестном направлении, я о ней больше не слышал. А жаль. Мне бы очень хотелось спросить у нее, – существует ли Разъхасса в нашем мире после того, как убьет свою жертву. И, если существует, – будет ли он убивать дальше. Того – кто живет в его квартире? А если будет, – то остановится ли он на новом владельце, или начнет беспокоить соседей?

Может быть это слова Ивана, а вероятно – плод моих расшалившихся нервов, я в последнее время слышал такое, чего навряд ли кто-то услышит, но с этого момента мне стало казаться, что из той самой капитальной стены, разделяющей мою комнату с квартирой соседа, мне слышится приглушенный старческий шепот.

Шепот, который в темноте кого-то зовет…

Часть 6

Рука Дьявола

Самое удивительное в этой истории то, что случилась она с человеком, совершенно не верящим в подобные ситуации. Иван Гвоздин – человек простой и понятный, не несущий в себе, ни загадки, ни скрытого смысла, – «простой, как червонец», – как в шутку называли его друзья. Сам же Иван мистические истории рассказывать любил, особенно – друзьям по пьянке. Будучи в прошлом мужиком деревенским, он знал много баек и предрассудков, знал – и рассказывал, хотя сам в свои россказни совершенно не верил.

Простой Иван жил незатейливой жизнью: жена – работа, работа – жена, ну и друзья с бутылкой, ну а как же без этого? Для бывшего деревенского человека, обустроился в городе он неплохо, звезд с неба не хватал, но молярам на стройке платили прилично: скромная, но двухкомнатная квартира, не престижный, но все-таки – внедорожник. Да чего там говорить, собственно, многие из его новых городских друзей такой жизни откровенно завидовали. Но случилось то, что случилось, – произошла с простым Иваном непростая история.

Дело было в начале июля, когда летняя жара уже с раннего утра начинала плавить городские асфальты на бульварах и улицах. Работа на стройке начиналась в восемь утра, а строительная площадка располагалась на другом конце города. Ровно в семь красный внедорожник Гвоздина, весело поблескивая вымытыми окнами в ярких лучах утреннего солнца, въехал на городскую заправочную станцию, полупустую в это раннее время. Крикнув подошедшему работнику станции, – «девяносто пятый, до полного», – Иван пошел в сторону кассы. Лучшее время недели, а именно – выходные, сгинули во вчерашнем дне и впереди невесело маячила новая трудовая неделя. Расплатившись с кассиршей, Гвоздин вышел на улицу, там с ним и произошел этот сомнительный, неприятный инцидент, изменивший все дальнейшее существование незатейливого Ивана.

– Мужчина, вы деньги обронили! – в двух шагах от красного внедорожника, его догнала опрятная цыганка.

– Женщина, вы ошиблись, это не мои деньги! – в красных, не выспавшихся глазах мужчины появился лихой блеск былой славы, – «такого не проведёшь – сам, кого хочешь обману», – говорил этот взгляд.

– Ваши – ваши, берите! – настаивала высокая цыганка.

Иван повнимательней вгляделся в смуглое, не испорченное косметикой лицо молодой женщины, протягивающей ему бумажную денежную купюру. Если бы она предложила – погадать или в долг спросила, Гвоздин бы не удивился, но, чтобы цыганка сама предлагала деньги, – да где ж это видано?! Было ясно, что перед ним стоит аферистка и внутренний голос подсказывал Ивану, что действует она не одна. Как только он возьмет предложенные деньги, к нему подойдет здоровенный тип, возможно с компанией и заявит, что эти средства принадлежат ему, придётся еще и свои деньги доплачивать. Мужчина внимательно посмотрел по сторонам: на соседней колонке с трудом залезал в машину какой-то толстяк, нещадно потея в солидном деловом костюме, возле выезда с заправочной станции, на специально-отведенной платформе, небритый юнец подкачивал шины дешёвой развалюхи, более на заправке никого не было.

– «Ну и кто же из вас это будет?», – подумал Иван и в этот момент неопрятный юнец в замызганной безрукавке злобно посмотрел в его сторону, – «значит ты?!», – ухмыльнулся Гвоздин.

Все могло бы сложиться иначе, если бы не вязкий и скользкий взгляд этого нахального, малолетнего хулигана.

– «Меня, да? Как лоха развести хотите?!», – злобно размышлял Иван, – «да я вас таких столько повидал!», – в нем вспыхнул азарт борьбы, азарт утренней рабочей недели и, вместо того, чтобы благоразумно отказаться от предложенной банкноты, Иван, нагло ухмыляясь, обратился к цыганке:

– Ну, давай мои деньги!

Смуглянка просияла и обольстив Ивана яркой улыбкой, протянула ему денежную банкноту, – дело было сделано. Он сразу понял, что деньги не его, – не было у Вани в кошельке двухтысячной бумажки: была пятерка и несколько тысячных, это укрепило его в мысли о шайке аферистов.

Юнец, тем временем, закончив подкачку, взвизгнув покрышками рванул с места, в воздухе повис едкий запах дешевого бензина, – «очень интересно, неужели толстяк в костюме», – подумал Иван, но уже и тот отчаливал с заправки. Пока мужчина подозрительно смотрел по сторонам, с территории АЗС исчезла и злосчастная цыганка, оставив Гвоздина в серьезных раздумьях. И только теперь, отмотав назад свою память, он вспомнил, что почувствовал в тот момент, когда принимал купюру из рук цыганки. Ледяной холод и покалывание иголок, и все это от локтя – до запястья, ладонь обожгло чем-то влажным и горячим. Больно не было, скорее было приятно, да и описываемые ощущения, вполне возможно, были иными – просто сравнить Ивану на тот момент было не с чем, ничего подобного за тридцать пять лет своей жизни этот мужчина еще не испытывал.

На работе было шумно и многолюдно, не смотря на самый разгар лета, все строители работали на местах. Наскоро переодевшись и покурив с мужиками, Гвоздин направился в сторону своей малярной люльки, – план на стройке никто не отменял. И в этот момент с Иваном приключилась вторая странность этого недоброго июльского утра.

По пути к рабочему месту Ваня обошел лужу, состоящую из песка и грязи, на половине пути его остановил пронзительный крик, долетевший с нижних этажей строящейся многоэтажки:

– Берегись!!!!!

Гвоздин взглянул вверх и увидел, что прямо на него, с высоты в несколько десятков метров, летит небольшой, но тяжелый предмет, размером с ведро. Тяжесть предмета его безошибочно-наметанный глаз строителя определил по той скорости, с которой он приближается к замершему Ивану.

– «Зашибет!», – подумал Иван и рванул с места в сторону, но поскользнулся в грязи и растянулся на мокрой луже, предмет, тем временем, стремительно приближался к его голове.

Съежившийся, несчастный мужчина ждал своей кары, но события сегодня благоприятствовали ему – правая рука, та самая, в которой он недавно почувствовал холод и иголки, сама собой взметнулась вверх и с силой и проворством ударила ведро ладонью, сжатой в кулак. Такому бы удару позавидовали боксеры, благо, что в то утро, на стройке их просто не оказалось. Удар получился такой силы, что тяжелое ведро изменило траекторию, практически на прямой угол и угодило в строительный нужник.

Ваня замер и сморщился, ожидая, что боль нахлынет с минуты на минуту, такие удары запросто не проходят, но боли не было. Более того, правый кулак, отбивший ведро в сторону на добрых тридцать метров, не чувствовал совершенно ничего, – «как же это я так?», – удивился Иван.

– Вань, ты живой? – донеслось откуда-то с верху.

– Ты как, Иван? – подбежал к нему запыхавшийся прораб.

– Я нормально, мужики, нормально! – Иван поднимался.

Когда товарищи его осмотрели и заключили, что худого с Иваном ничего не случилось, Серега – первый затейник и собутыльник на стройке, громогласно возгласил:

– Напомните мне, ребята, чтобы я с Ванькой больше не спорил, – с этими словами он поднял с земли и показал на всеобщее обозрение тяжелое, испорченное цементом, строительное ведро, с глубокой вмятиной на боковине.

Более в то утро с Иваном ничего интересного не случилось.

Относительное спокойствие продолжалось не долго, следующий этап этой непредвиденной и ужасной истории случился, не далее, как в конце недели и начался он с гастронома, как и многие другие истории, пережитые Иваном Гвоздиным на своем недолгом, но продолжительном веку.

После работы в пятницу Ваня заехал в магазин, чтобы основательно закупиться, перед грядущими выходными – лето, футбол и, может быть, дача. Набрав напитков, разной «степени тяжести», Иван покатил груженую тележку в сторону кассы, чтобы окончательно утвердить права на свою прелесть, но у кассы его ждало первое разочарование пятничного уикенда.

– Молодой человек, карты сегодня не читаются, – с монотонным злорадством пробубнила кассирша, увидев, что покупатель держит в руках блестящую пластиковую карту.

– «Ишь, как ехидничает! Не нравится ей моя водка с пивом, наверняка, у самой такой же муж дома сидит!», – подумал Иван, исподлобья поглядывая на зловредную кассиршу и, в свою очередь, задал вопрос, – И что же мне теперь, вынимать все это?

Сзади столпились недовольные покупатели, поглядывая на загорелого мужчину с полной тележкой «дачного счастья».

– Можете здесь оставить, я сама потом выложу, – вредная кассирша уже не скрывала в голосе усмешки.

Гвоздин с тоской заглянул в кошелек и перевел полный печали взгляд в сторону тележки, – «делать нечего, придется оставить», и в этот момент он вспомнил про две тысячи рублей, подаренные ему неизвестной цыганкой. Деньги лежали не в кошельке, а в специальной сумке, отведенной под документы, пока Иван извлекал ее из наплечной сумки, в очереди неодобрительно перешептывались. Если бы денег в сумке не оказалось, Гвоздин удивился, но не сильно, – ну в самом-то деле, кто в здравом уме будет в наши дни чужому человеку деньги давать? Две тысячи рублей лежали на месте – между документами на машину и ламинированными водительскими правами. Чуя, что подвох где-то рядом, Иван протянул деньги кассирше, ожидая, что женщина закричит на всю улицу, что только что ей подсунули поддельные купюры. Но и этого не случилось, женщина, сидящая за кассовым аппаратом, отсчитала Ивану сто сорок рублей сдачи, выдала чек и сквозь зубы пожелала, – «приятного вечера», а последний теперь и вправду обещал быть очень приятным. Все еще не верящий в свое счастье Иван, с довольной улыбкой вышел из магазина, – если он еще мог что-то исправить, то исключительно до этого момента…

Дома Ваню ждала жена, – красавица Ольга, высокая и ладная. Он замечал, как мужики всей округи засматриваются на его Олю, и это приводило его в возбуждение, – эх, знали бы они, что она еще и в постели вытворяет!

Постель долго ждать себя не заставила, это случилось прямо после ужина, между горячительными напитками и футболом по телевизору. Оля овладела Иваном в своей излюбленной женской позе – оседлала сверху лежащего мужчину и понеслась вперед не спеша, но настойчиво. Большая, затвердевшая грудь супруги колыхалась в стороны под вздохи и оханье, глаза жены блаженно затерялись под веками, испустив последний вздох удовольствия, она с неохотой слезла с затвердевшего мужского достоинства и с похабной улыбкой, облизывая языком пересохшие губы, поползла к нему, чтобы отблагодарить за такую устойчивость. Ваня, выучивший наизусть правила этой нехитрой игры, поудобней откинул голову на подушке, готовясь получить свое удовольствие. В этой момент произошел один единственный маленький инцидент, поставивший крест на хорошем вечере, а заодно и перечеркнувший всю дальнейшую жизнь семейного Ивана.

– Ой, – вскрикнула Ольга, зажимая ладонью окровавленные губы, по ее точеному подбородку сбегала тонкая струйка крови.

Иван, поднявший голову от этого крика, не сразу понял причину случившегося, – жена смотрела на него зло и испуганно. Он только хотел задать вопрос, – «что, собственно, происходит?», но не успел этого сделать. Ладонь его правой руки ударила Ольгу по лицу и с размаху, женщина сдавленно ахнула и упала с кровати, судя по звуку, основательно приложившись головой о паркетную плитку пола.

– «Это что же я делаю», – успел подумать испуганный Иван, – «что же я делаю?!».

– Опять напился, скотина? – кричала с пола разъяренная жена, – до чертиков уже допился!

– Да не пил я, – оправдывался растерянный Иван, но что он мог еще сказать в свое оправдание?

Причину случившегося он объяснить так и не смог, во всяком случае, в тот вечер, а утром Ольга уже уехала. В соседний город, к своей тетке, – это недалеко, конечно, но с таким же успехом она могла улететь в Майями за океан, – запихивала вещи в такси и ни разу не обернулась. Мольба и уговоры Ивану не помогли.

Оставшись один, мужчина основательно напился, – раньше его останавливала жена, но теперь супруги рядом не было, да и повод был – напиться с горя, залить его прозрачной жидкостью, с резким запахом городских суеверий.

Уж что-что, а пить Гвоздин умел, да и напиваться Ваня любил, за правду-то никто не осудит, поэтому, проснувшись утром у себя в постели: одетый в брюки и обутый в туфли, Ваня Гвоздин совершенно не удивился, – чего уж там, не в первой. Удивило его другое – окровавленный мясницкий нож, стальной хваткой зажатый в правую руку и целая простыня, вся в следах крови. Где и как кончился предыдущий вечер, Ваня, ну-совершенно и решительно, не помнил. На негнущихся, трясущихся ногах, понурив голову Гвоздин поплелся исследовать квартиру, – если на руках лежит нож, запятнанный алой кровью, то и труп где-то поблизости.

Входная дверь заперта на замок, – уже хорошо; свет в ванной включен, но тела не обнаружилось; дверь в туалет оставлена на потом, – не открывается, а двинуть сильнее у Гвоздина не хватило духу. На кухне чистенько, балконные окна стояли распахнутыми, но следов крови на балконе не обнаружилось, как не обнаружилось и самого тела на асфальте – под окнами. Откупорив теплую минералку, Ваня побрел в сторону туалета, – если тело где-то и есть в квартире, то лежать ему именно там. Но и туалет оказался нетронутым, ни следов крови, ни спрятанного трупа, «странно», – подумал Иван и попытался выкинуть случай из головы.

Последнее это ему практически удалось! Приняв ванную и выпив чашечку кофе, Иван забывал о всех ужасах и вопросах, оставленных ему после прошедшей ночи. Впереди ждал новый и радостный выходной день, несколько омраченный отсутствием дома супруги, но и открывающий перед Ваней солидные горизонты, – жены-то нет, пей – сколько влезет! Подумано – сделано и Гвоздин нетвердой походкой зашагал в сторону гастронома. Его радостное и приподнятое настроение испортил первый же встречный товарищ.

– Слыхал, Вань, вчера ночью на остановке киоск ограбили? Денег с кассы, вроде бы, не взяли, но продавщицу, со множественными ножевыми, в больницу увезли, практически при смерти! – похвалился познаниями Колька-сосед.

Жена у Кольки, не на столько красивая, как у Ивана, разрешала мужчинам в постели проделывать с ней решительно все, и уж кому-кому, а Гвоздину это было прекрасно известно, – кувыркался с ней и не раз! Пока Николай рассказывал Ивану про все тайны и ужасы минувшей ночи, та соблазнительно поглядывала на Ваню, ее глаза обещали сразу все и без лишних вопросов, что мало кого из мужчин могло оставить в отстраненном равнодушии, но только не сегодня горемычного Ивана…

Слушая красочный рассказ Николая, он мысленно возвращался назад, вплоть до той самой минуты, когда пробудился в постели от пьяного сна, сегодняшним поздним утром, – «нападение ночью на соседний киоск и окровавленный нож, лежащий с ним рядом! Могло ли это быть совпадением?», – сам Иван в это не верил – в совпадение.

– Полиция, вроде как, фоторобот составила, – закончил рассказ оживленный сосед.

– Так она жива, что ли… ну продавщица-то эта? – стараясь не обращать внимание на соблазнительное покачивание бедрами грудастой соседки, спросил Иван, – «чует, «потаскушка», что Ольга уехала… они все и всегда чувствуют», – прошептал незнакомый голос в голове у Ивана.

– Да ну! – возмутился Николай, – там на полу столько крови врачи обнаружили, после такого никто б не выжил! Это полиция записи с камеры наблюдения посмотрела, ну что на углу, у банка установлена.

«На углу, возле банка», – как раз следующий дом, между многоэтажкой Ивана и ограбленным киоском… От размышлений Гвоздина отогнал настойчиво-визгливый голос соседа:

– Ты чего, это, Вань? А, Вань, ты чего это с моей женой сейчас делаешь?!

Гвоздин посмотрел вправо, в сторону застывшей Елизаветы, и вытаращив от удивления глаза, заметил, что пока они спокойно разговаривали с соседом, кто-то напал на его гулящую жену, и в этот момент нещадно душит последнюю. Еще больше удивления на лице Гвоздина вызвал тот факт, что рука, душившая проказницу-Елизавету, принадлежала ему, Ивану-дураку. Если бы его рука самопроизвольно легла на внушительную Лизкину грудь, такую мягкую и до боли знакомую, удивляться б не приходилось, но душить невинную женщину, – это уже через чур! Впрочем, невинная женщина сама-то молчала, за нее голосил возмущенный супруг, Елизаветины глаза говорили отчетливо, – «за это ты мне будешь должен и не один раз, разумеется!». С этим долгом Иван согласился.

В магазин он тем утром пойти не решился, да и стоит ли удивляться такому решению? – после всего случившегося, да в купе с соседскою…Но все же выйти из дома Ивану пришлось.

Дело было уже под вечер, когда встревоженный Иван, в кои-то веки, решился не пить – не идти на поводу у собственной прихоти. Такие-вот волевые решения с Ваней в прошлом уже случалось, но честно скажем, – что случались не часто. И вот, когда никто ему не препятствовал выпить, Гвоздин решил этого не делать!

Где жена хранит дома пакетики с чаем он не помнил, что, опять-таки, не удивительно, но порывшись по тумбам – нашел их и успокоился. Электрический чайник вскипел и выключился, гремя внутри горячей водой. Ваня поставил перед собой кружку и поднес к ней горячий чайник, а вот потом случилось неладное. Чашка стояла на столе, стол, в свою очередь, стоял прямо перед Иваном, как случилось то, что вместо кружки, он полил кипятком себя прямо на тапки, Ваня впоследствии объяснить не смог. Да если бы он просто лил, – поливал и не просто поливал, а закричав, как ошпаренный, бедолага отпрыгнул в сторону, но от руки-то не убежишь, а та продолжала поливать измученные, покрывшиеся волдырями несчастные ноги, обутые в мокрые тапки. Продолжая орать, Иван выбил левой рукой чайник и снова обжегся, на этот раз, правда, не очень-то сильно и кое-как дохромал до дивана. Там он и просидел продолжительное время, подвывая и вполголоса матерясь, но сетовать не к кому – рука, излившая кипяток на ноги, принадлежала непосредственно Ивану! Или нет? – после случившегося, он в этом сильно сомневался.

Через полчаса из глаз пострадавшего перестали капать непрошенные слезы, а еще через час Гвоздин почувствовал, что в его силах доковылять до ближайшей аптеки, – если в доме и были обезболивающие таблетки и специальные мази, то где все это могло находиться, Иван не имел ни малейшего представления.

На улице мужчина почувствовал себя несколько лучше, жара спадала и на город опускалась долгожданная прохлада летнего вечера. Идти оказалось не долго, даже его обожженные ноги не измучались и не устали в пути, – есть в городе свои преимущества. Молодая, симпатичная девушка с перламутровым маникюром, который выгодно гармонировал с накрахмаленным белым халатом, оказалась знающим фармацевтом, и Иван разжился целым пакетом лекарственных препаратов, в коей вошли болеутоляющие средства на все случаи жизни, несколько пузырьков снотворного и успокоительных таблеток, спрей от ожогов и две фиксирующих повязки, предназначенных для фиксации поврежденной руки. Нет, руку Иван еще не повредил, скорее наоборот, – он боялся того, что рука может повредить его и, нужно сказать, что опасался не без основания.

Расположившись на любимом кухонном диване, Ваня принялся за лечение ног и нервной системы. Спрей от ожогов приятно стягивал и холодил кожу, но на запах его было лучше не нюхать, – не на много приятней потных носков, – отметила рациональная часть Ивана. После охлаждающего спрея в ход пошли болеутоляющие таблетки, и пострадавший мужчина вновь почувствовал себя полноценным человеком, но успокоительные таблетки, все же принял – просто так, на всякий случай. Если от таблеток и был какой-либо толк, то Иван его совершенно не почувствовал, а по сему, после таблеток он принял нужное успокаивающее, так сказать, проверенное народное средство, которое не продавалось на аптечных прилавках, но помогало всем и всегда, без исключения.

Вот теперь можно было рассудить трезво, чем Гвоздин и воспользовался незамедлительно. Сам-по себе случай с пролитым кипятком на собственные ноги мог, в общем-то, и не означать ничего выходящего за рамки понимания обыкновенного человека – а к числу последних Иван относил себя неукоснительно, но добавьте к этому неприятный инцидент, произошедший на лестничной площадке с любовницей и соседкой, да на глазах у ее-то мужа… последнее к ряду нормальный вещей, даже Иван причислить не мог. Стоит ли присовокуплять к случившемуся, внезапное и необъяснимое избиение собственной супруги и погнутое ведро, оставленное на стройке? Но и это все пустяки, по сравнению с тем – с чего, собственно, и началась череда волнительных и тревожных событий, а именно тот факт, когда на следующее утро, после спешного ухода жены, Гвоздин проснулся на окровавленной простыне с перепачканным кровью мясницким ножом и тот рассказ, про случившееся с продавщицей. Нет – это вовсе не были пустяки, да и между собой эти события хорошо и тесно переплетались. Приняв все факты во внимание, Иван решил действовать на упреждение…

Орудовать левой рукой было несколько непривычно, коряво и неудобно, но потратив на это час времени, удовлетворенный Ваня с гордостью посмотрел в зеркало на творение своей руки – правая рука была надежно зафиксирована наплечной повязкой, а вторая повязка – перекинутая через поясной ремень, не давала руке свободно двигаться. Пальцы, конечно, могли что-нибудь сделать: схватить за одежду или ущипнуть первого встречного, но о том, что его рука начнет снова душить, можно было больше не беспокоиться. Измотанный и изнуренный Иван, после долгого и напряженного дня готовился отойти ко сну, а, чтобы сон был крепче – пришлось выпить еще успокоительного.

Уснул он сразу, как только небритая щека коснулась подушки, Ваня захрапел и погрузился в первый сон этой летней и душной ночи. Во сне он очутился в старинном Викторианском Лондоне. «Почему он решил, что это Лондон», – спросите вы, – «и как догадался, что он Викторианский», – Иван бы не ответил, наяву он никогда не бывал нигде дальше Питера, да и про Викторианскую эпоху» слыхом – не слыхивал, но во сне было все просто и ясно. Редкие встречные джентльмены имели при себе трость и шляпу, а дамы выглядели смешно и кокетливо, оголяя грудь и путаясь в многочисленных нижних юбках. Одна из дам ему пригнулась и подставив ей согнутую в локте руку, он грациозно повел ее в ближайшую подворотню. Дама звонко смеялась и заискивающе виляла бедрами, последнее ввело Ивана в состояние немыслимого возбуждения. Но во сне он, почему-то, вместо того, чтобы заняться с девицей приятным делом, выхватил из-за пояса нож и несколько раз ударил несчастную в область живота, – «Нет!», – хотел выкрикнуть растерянный Иван, – «Джек-убийца!», – прошептала окровавленная девица…

Но проснулся Иван не от этого сна, его разбудило внезапное чувство нехватки воздуха, – «как будто душил кто-то», – подумал Иван, слыша, как в знакомых стенах темной комнаты стихает и растворяется собственный хрип. И только набрав полную грудь воздуха, не до конца проснувшийся мужчина, ощутил вдруг резкую и острую боль, которая, как он тут же понял, его и разбудила.

От боли с губ снова сорвался хрип, ибо сил на крик уже не хватило, из глаз ручейками побежали слезы. Болело не горло, изнурительная, сверлящая боль шла снизу, из области паха, – «грыжа! Вот оно, что, врачи же предупреждали!», – успел подумать Иван и потянулся к прикроватной тумбочке за телефоном. Скорая помощь ответила незамедлительно, и откинувшийся на пропотевшей подушке Иван, принялся отсчитывать минуты, в ожидании приезда врачей.

То, что это не грыжа он понял еще до того, как в его дверь позвонили вызванные специалисты, достаточно было просто откинуть мокрую от пота простыню, чтобы убедиться, что его правая рука, освободившаяся во сне от жгутов и наплечных повязок, ухватила хозяина за мужское естество и сжимала его стальной хваткой, с немыслимой силой.

– А у вас, скажите, провалов в памяти ранее не случалось? – спрашивал Ивана немолодой, но внимательный доктор, с веселыми глазами, – видите ли, я на своем веку повидал всякого, но, чтобы мужчина сам себе сжимал во сне мужское достоинство, я вижу впервые! Вон, как у вас яички посинели, хоть сейчас на праздник! – закончил доктор уже со смешком.

Отвечать было решительно нечего, и сконфуженный Иван закрыл за доктором дверь квартиры, о том, чтобы попытаться выспаться в остаток ночи, конечно же, никакой речи и быть не могло.

– Итак, что же мне известно…, – рассуждал сам с собой Иван, оставшись один в пустой квартире.

В эту ночь, находясь пока еще в здравом рассудке, Гвоздин смог собрать все факты воедино. Все, как на первый взгляд, показалось ему странным и неуместным. Но на свою беду, Иван не умел, что называется – смотреть на вещи по-новому и повторно, а посему, странное происшествие с неизвестной цыганкой, осталось где-то за пределами его памяти и мысленного процесса. Будучи, повторюсь, человеком простым и здравомыслящим, Иван Гвоздин видел лишь то, что находилось прямо перед его носом, а перед его носом находилась рука. Рука, которая совершенно не слушалась Ивана, рука, которая вредила своему хозяину и представляла угрозу для окружающего общества, и с этой рукой нужно было незамедлительно что-то делать. Окончательное решение о принятых действиях Гвоздин решил отложить на время после раннего завтрака, или позднего ужина, – это уж кто – как привык.

Нет ничего полезней на завтрак, чем старая-добрая яичница из трех яиц, щедро приправленная колбасой и сыром. Поискав и выудив сковородку из нижнего ящика навесного шкафа, Иван полез в холодильник в поисках яиц, колбасы и сыра. Когда мужчина нарезал колбасу маленькими квадратными кубиками, масло на сковороде уже весело потрескивало, по кухне разливался аромат первого завтрака и доброго утра. И тут с Ваней приключилась следующая часть из отведенных на его долю ненужных и непредвиденных событий.

Коряво и неумело он орудовал ножом, держа его в левой руке, помня о неприятностях с чайником, случившихся с ним утром накануне. Колбаса была успешно высыпана на сковородку, где она немедленно зашипела и принялась поджариваться, образуя по бокам аппетитную, румяную корочку. Правой рукой он пошарил по столу в поисках куриного яйца и огляделся по сторонам, в поисках кухонного ножа, которым можно было извлечь содержимое яиц на шипящую сковородку. Ножа поблизости видно не было, что несколько удивляло, учитывая тот факт, что им только что нарезали ломти от докторской колбасы, и тут левую руку обожгло и ударило. Из глаз снова брызнули слезы, а за ними послышался душераздирающий, нечеловеческий вопль, разбудивший уличных котов и жильцов из соседней квартиры.

– Ааааааа! – не переставая и не сбавляя тембра, орал Иван, глядя на то, как из стороны – в сторону качается ручка хорошо отточенного кухонного ножа, лезвие которого глубоко вошло в запястье левой руки. Поверх ножа и разделочной доски, на пол побежала полная струйка крови. Лихорадочно, но быстро оценив ситуацию, а именно – то, что своими силами с этой проблемой не справиться, Иван потянулся за трубкой домашнего радиотелефона. И это движение заставило несчастного снова взвыть от невыносимой боли, – ладонь левой руки оказалась накрепко приколочена ножом к поверхности кухонной столешницы, причем, удар был нанесен с такой немыслимой, нечеловеческой силой, что обычный кухонный нож пробил и руку, и разделочную доску, а пройдя сквозь поверхность последней, он глубоко впился в столешницу, ограничив тем самым радиус передвижения мужчины.

Стеная и плача от боли и безысходности, несчастный Иван вытянул на всю длину правую руку, чтобы ухватить за скользкую блестящую трубку. Он ожидал, что рука вот-вот посмеется над ним, отбросив в сторону последнее средство спасенья, но к счастью, этого не случилось. Радиотелефон был добыт и находился перед глазами. Набрав короткий номер скорой помощи, мужчина принялся отсчитывать короткие гудки в трубке, пока не услышал голос на том конце телефонного провода:

– Полиция слушает, дежурный Ерохин! Что у вас случилось?

Иван сквозь зубы извинился и повесил трубку, попытавшись снова набрать простой заветный номер. Следующим звонком он попал в пожарную часть, где, услышав о том, что пожарный наряд для тушения высылать не требуется, дежурный обматерил его и обещал пожаловаться в полицию. Рука, как хотела, издевалась над Иваном, но хуже всего было то, что теперь мужчина располагал только единственной верхней конечностью, а именно – своей непослушной правой рукой. И справиться с ней теперь попросту не представлялось возможным. В самом-то деле, попробуйте победить свою собственную правую руку, тем более теми средствами, которые останутся в вашем распоряжении, после серьезного ранения левой руки!

И снова, в третий раз, Иван услышал сонный голос дежурного Ерохина.

– Друг, не клади трубку, друг! – рыдая умолял Иван, уже наплевав на то, что о нем подумает дежурный полиции, – друг, помоги, умоляю! Мне нужна скорая помощь! Я ранен и истекаю кровью! Я сейчас вот-вот упаду в обморок, – последнее было недалеко от правды, – у меня повреждены обе руки, и я не могу вызвать скорую помощь! Друг, если ты меня слышишь, позвони, пожалуйста, в скорую помощь, – Иван продиктовал домашний адрес молчащему дежурному, в надежде на то, что тот поступит по-человечески.

Хвала и дифирамбы неизвестному дежурному, неизвестного полицейского участка, тому самому молодому Ерохину! Навряд ли он узнал о том, что в ту ночь оказался героем… Но скорая помощь приехала и быстро, не знаю, что там наплел Ерохин диспетчеру скорой помощи, но уже через десять минут под дверью Ивана раздались три длинных, тревожных звонка. Стоит ли удивляться, что на пороге Гвоздин увидел уже знакомого улыбающегося врача. На этот раз пожилой врач не улыбался, он внимательно посмотрел Ивану в глаза, затем перевел взгляд дешевых очков в роговой оправе на левую руку Ивана и сказал в волнении:

– Эко вас угораздило!

Ваня кое-как, морщась и причитая, сумел отодрать воткнутый нож от кухонной столешницы, но дальнейшие действия оставил врачам, те так и застали его с окровавленной рукой, пригвожденной кухонным ножом к разделочной доске, с надписью на боку – «привет из Сочи!». На этот раз, врачей уже было двое, старичка сопровождал второй человек в белом халате, несколько моложе и гораздо молчаливей.

– Ну, знаете ли, голубчик! Это уже выходит за все рамки слыханного и неслыханного! – после оказания первой помощи обратился к Ивану старший из врачей, – я бы рекомендовал вам немедленно проехать с нами до дежурного травматологического пункта, где вам смогут сделать рентген, а возможно – и операцию на левую руку. И настоятельно рекомендую обратиться к участковому психиатру по месту жительства, вам же таблетки нужны и уход, раз вы сами о себе не в состоянии позаботиться!

Но Ваня молчал. Левая рука нещадно болела и это было меньшее из бед, – как объяснить взволнованному врачу, что оперировать, как раз, нужно не левую, а правую руку? Да и каких неописуемых бед могла натворить его правая рука теперь, в отсутствии единственной защиты? В голове Ивана немедленно сложился план действий, как мозаика – быстро и четко, что случалось с ним, лишь в непредвиденных и опасных ситуациях.

Выпроводив за порог обоих врачей, которые на этот раз без Ивана уходить никак не желали, последний стал вспоминать название деревни и имя старой женщины, которая в прошлом лечила его от запоя и алкоголизма какими-то травами и заговорами. Скажи ему кто-нибудь неделю назад, что вот такая мысль сама придет к нему в голову, Ваня бы посмеялся и послал всех к чертовой бабушке, но теперь ему было вовсе не до смеха.

Замысловатое название деревни вот-вот крутилось на задворках сознания, но вспомнить его четко и ясно битый час у Ивана не получалось. Толи Репьевка, толи Ужевка – поди ж, разбери такие названия. И только под утро в голову измученного человека, на той грани, разделяющей сон с явью, залетела мысль, принесшая облегчение – Борщевка, как он мог забыть про такое название?

Выехать в деревню с раннего утра у Ивана не получилось. Мало того, что он проспал до полудня, да еще и подходя к собственному автомобилю, мужчина осознал особенно ясно, что самостоятельно управлять транспортным средством ему теперь не представлялось возможным. Изувеченная левая рука, перевязанная наспех заботами и стараниями врачей скорой помощи, теперь решительно ни на что не годилась, а про то, чтобы вести автомобиль одной только правой рукой, конечно же, не могло быть и речи. Если вдуматься, то на правую руку, нынешний Иван, мог рассчитывать еще меньше, чем на левую – помощи от нее нет никакой, главное – чтоб не навредила! Оставалось одно – обратиться за помощью к соседу Николаю.

Николай проживал в том же доме, что и Иван, но на два этажа ниже. Мужиком он слыл скверным, завистливым и много пьющим. Последнее, правда, Ивана устраивало – если в забегаловке, расположенной по соседству с домом, друзей видно не было, можно было всегда и смело идти с бутылкой в квартиру Николая, уж он-то всегда был готов поддержать разговор и составить компанию. Конечно, в таких разговорах удовольствия было мало, так как надлежало помнить неукоснительно – любое слово, произнесенное в чей-либо адрес, даже с самыми благими намерениями, в последствии могло быть искажено основательно злым и язвительным языком Николая. Такому человеку и секрета-то не доверишь, не то, что свой возлюбленный внедорожник, но выбирать Ивану было не из чего.

Коля мялся, сетуя на дорогу, на то, что поездка займет много времени, а дела в доме останутся нетронутыми. Но мялся он вяло и нерешительно, при одном только взгляде на новехонький брелок с ключом от машины, глаза его загорелись. Как бы не хотел Иван отделаться малой кровью, пришлось обещать Николаю объемистый магарыч и собственный автомобиль в недельное пользование, – пока не восстановится левая рука. Договорившись, мужчины уселись в машину.

Дорога в Борщевку не заняла много времени, но Ивану показалось, что прошла уже целая вечность и тянуться она еще будет столько же. Ухмыляющийся Николай сигналил всем пешеходам, обгоняя другие автомобили по встречной полосе, а местами и по обочине. К самой деревне навигатор их вывел легко и уверенно, а дальше… дальше предстояло отыскать дом той самой старухи – и как прикажете это сделать? В последний раз Иван здесь был в позапрошлом году, да и то – пьяным сном, храпящий на заднем сиденье какой-то газели, непонятно где и каким образом, нанятой его женой. Ни саму деревню, ни дом лекарихи он, естественно, не запомнил. Но то обстоятельство, что после поездки он не пил ровно месяц, Ваня помнил и удивлялся, – Акимовна, кажется так звали старушку.

Николай молча сидел за баранкой автомобиля, помощи от него не было никакой, приходилось решать проблему самостоятельно. Увидев чумазого мальчугана, гоняющего мяч у обочины грунтовки, Иван спешился и обратился к мальчишке.

– Дружок, ты, случайно, не знаешь, где живет старуха-Акимовна, что заговорами лечит?

– Я не Дружок, я – Сережа, – серьезным тоном ответил малолетний сорванец, но с места не сдвинулся.

Через пять минут споров и пререканий, мальчуган согласился проводить Ивана к Зинаиде Акимовне, но не за просто так, разумеется. Дом знахарки за два года не изменился: высокий, зеленовато-синий забор, подпираемый снаружи деревянными балками, дальним концом проваливался в овраг, а за забором высилась двухэтажная мазанка, поблескивая новыми панорамными окнами, – именно так и запомнил Иван этот дом в свой первый визит.

На звук подъезжающего автомобиля, из калитки вышли два здоровенных бородача в одинаковых клетчатых безрукавках.

– Я к Зинаиде Акимовне, – ответил Иван на их удивленно-вопросительные взгляды.

– По телефону записывался? – спросил самый здоровый из них.

– Нет, но мне очень надо!

Мужики переглянулись.

– Я заплачу, – быстро вставил Иван, вынимая правой рукой портмоне из наружного кармана.

Кошелек упал в пыль, перед ногами растерянного мужчины, что несколько изумило бородачей, но реакция от них последовала не такой, как ожидалась.

– Ну пошли, раз надо! – бросил Ивану тот, что поменьше.

Гвоздин, пытаясь не отставать от своих провожатых, боковым зрением заметил большой черный внедорожник, припаркованный у дальнего конца забора, упирающегося в глубокий овраг.

– «Дорогая машина! Простому смертному такое не по карману!», – успел мысленно отметить Иван, и тут же его взор уперся в лица двух людей, понуро стоявших возле черного автомобиля. Один из них уже почти-что старик, – «да не почти, а именно – старик, сними с него дорогой костюм и шляпу, и увидишь древнего старца», – пронеслось в голове у Ивана. Второй мужчина был на много лет моложе своего компаньона, но в таком же деловом костюме, не скрывающем, однако, бугры мышц, распирающие костюм во все стороны.

– «Ишь ты, и не жарко же им в такое-то пекло», – подумал Иван, с уважением глядя в сторону черного внедорожника с одинаковыми буквами на номерном знаке. Судя по номеру, хозяева автомобиля прибыли в Борщовку из самой Москвы. Накаченный верзила посмотрел на Ивана ничего не выражающими пустыми глазницами, в то время, как невысокий, хорошо-одетый старик, проводил Ваню долгим и оценивающим взглядом, да не просто так, а скорее – завистливо.

– «Чему завидуешь то?», – подумал Иван, снова переводя взгляд на внушительный черный джип.

В доме целительницы было жарко. Кондиционеры тут – либо не работали, или отсутствовали вообще и люди как-то обходились без них. Интерьер хибары был более, чем скромный: покосившийся трехногий стол, одним концом упирающийся в стену, с дрянными, выцветшими обоями, плетеная люстра под потолком, да проржавевшая койка с дырявым матрацем, – на нем-то и сидела великовозрастная целительница, устремив цепкий взор не куда-нибудь, а на правую руку Ивана.

– Ну-ка стой! Ближе не подходи! – глаза у женщины сузились, в голосе звенели стальные ноты, заставившие Гвоздина замереть на месте.

– Рука, – нерешительно глядя на целительницу, попытался сформулировать Иван, не подготовивший свою речь и теперь заметно растерявшийся.

– Знаю! – оборвала Акимовна, – знаю, сам виноват!

Ваня, не ожидавший от хозяйки подобного приема, вконец расстроился и растерялся, а перед ним, как два истукана, выросли бородачи, отделявшие несчастного от суровой женщины.

– Сам виноват! – повторила целительница, – чего ты взял у нее, а? – ее вопрос прозвучал строго и гневно, как будто бы Иван сам был повинен в случившейся неприятности.

– Деньги взял. Но я не хотел… она мне их насильно впихнула, – «эге, да у того паренька – Сереги, голос-то был не в пример тверже», – послышался у Ивана в голове совершенно чужой, неприятный голос.

– «Души ее! Бей ее!», – Иван спохватился, но, к счастью, и эти слова прозвучали только лишь к его голове.

Суровые бородачи не могли этого слышать и тем не менее, они угрожающе придвинулись вплотную к Ивану.

– Что взял – то и верни! – продолжала напирать со своей койки старая женщина, – хочешь вернуть все, как прежде – верни Ей то, что забрал!

С этими словами бородатые здоровяки вытолкали Ваню на порог и, продолжая подталкивать, довели его до маленького красного внедорожника, уныло смотрящегося на фоне огромного черного джипа. И поделать тут Иван более ничего не мог, оставалось одно – возвращаться в город ни с чем и пропадать!

– «Где же я найду-то теперь, ту странную цыганку с заправочной станции?», – думал приунывший Иван, помогая себе левой рукой с трудом забраться на сиденье автомобиля, – «да и черт с ней, с цыганкой-то, а деньги-то ее теперь как найти?», – одолеваемого никчемными и унылыми мыслями, громыхая подвеской по ямкам и ухабам, ничего не спросивший Николай, повез Ивана обратно в город.

– «Интересно, что с ним?», – подумал Николай, но вслух вопрос задавать не стал, – ему были до лампочки все тяготы и переживания Ивана.

Обратная дорога, вопреки ожиданиям, заняла вдвое меньше времени, чем показывал навигатор. Коля ехал легко и бездумно, не обращая внимания на дорожные ямы и камеры сканирования скорости автомобиля, – «если Ванька молчит, то мне-то какое дело!». А Иван молчал, ибо о том, как же ему теперь жить дальше, никакого ответа в голове не было. Да и кто мог сказать, посоветовать, если уж и Акимовна прогнала, – «выставила за порог, как какого-то прокаженного!».

Дома Иван решительно напился, осознавая все мыслимые и немыслимые последствия предстоящего беспамятства. Выбор был невелик: либо пострадает он сам, или от его руки пострадают ни в чем невиновные люди, – простой ответ для человека обычного, но нынешний Иван уже давно перестал быть героем. «Будь, что будет!», – с этими мыслями, пьяный и безвольный, он откинулся на подушку дивана, – дело было сделано…

На этот раз сон от яви отличался не сильно. Нет, сознание спящего Ивана понимало, что все, что ему грезится, происходит с ним не в нынешнюю ночь и, даже не в ночь, минувшую – события сновидения, если последнее можно назвать именно – сновидением, перенесли Ваню в старый Лондон, на хорошо знакомую и родную улицу со звучным названием Бакс-Роу. Откуда он это знал, спящий Иван не имел представления, но улица эта была ему хорошо известна, более того, на этой улице он знал каждый тупик, исследовал каждую подворотню. На левой стороне дома стояли солидные: высокие, резные заборы с заостренными пиками чугунных наконечников, обвитые плющом и терновником, последние бросали на булыжную мостовую искаженные, причудливые тени, движущиеся и ползущие при малейшем движении ночного ветра. В такой тени можно было легко затаиться, оставаясь невидимым до последнего момента, перед ошалевшими глазами очередной жертвы. По левую руку располагались домики скромнее, их заборы не представляли надежного, темного убежища, зато, через них можно было легко перемахнуть, весело и отчаянно удаляясь, петляя по темным улочкам, от лихого и звонкого полицейского свиста.

– «Идет! Одна идет!», – пронеслась мысль в голове у Ивана и по его жилам побежал адреналин, скапливаясь и аккумулируясь в правую руку, – «сейчас!».

Пьяно бредущая, накрашенная девица, как всегда, заметила его слишком поздно, – ни убежать, ни крикнуть о помощи. Последнее, правда, она сделать успела, да и то – лишь потому, что Иван сам разрешил ей сделать это, а иначе – какой интерес?!

– Джек! Риппер! – услышал Иван два странных слова, перед тем, как зажатая бритва в правой руке, окрасила сон в ядовито-багровый оттенок.

Опомнился Иван на скомканной, пропотевшей простыне и плача, и всхлипывая, уставился в потолок непослушными ото сна, шальными глазами. На правую руку он боялся смотреть, но чувствовал, как стальной кулак зажимает своей хваткой нечто твердое, а сама рука от локтя – до запястья вымазана чем-то знакомым, теплым и липким. В руке снова блестел окровавленный мясницкий нож, а рядом с ним расплывалось багровое, алое зарево. О том, что на молодую девушку было совершено нападение, случившееся в непосредственной близости от его многоэтажки, Иван узнал из утренних новостей…

День потянулся медленно и мучительно и дело тут было не только лишь в похмелье – Гвоздин понимал, что ему нельзя больше пить до беспамятства, но и на трезвую голову переживать подобное ему не под силу.

– «Повеситься?!», – шепнул в голове уже знакомы насмешливый голос, – от этой мысли Иван содрогнулся и пролил кофе на израненную здоровую руку, – незабинтованная, но больная рука Ивана, насмешливо щелкала костяшками пальцев. В затемненной гардинами, пустой и душной квартире раздался тревожный звонок сотового телефона.

– «Нашли! Обнаружили! Что делать-то, боги мои! Что мне делать-то!», – плача и всхлипывая, непослушными пальцами чужой и далекой правой руки, Ваня нажал на кнопку – «ответить».

– Иван?! – толи вопрос, толи утверждение, а видимо – и то и другое, но этот голос он узнал, хотя ожидал услышать его меньше всего в это мрачное утро, – это Зинаида из Борщевки, ты все еще хочешь исцелиться?

Ну что за вопрос? – Исцелиться Иван жаждал невыносимо! Услышав, что женщина ожидает его в самое ближайшее время, Гвоздин уже натягивал джинсы и футболку, – возможно еще не поздно и жизнь снова вернет исцелившегося и былого Ивана в свое надежное и привычное русло!

Николай… Зараза-Николай ехать в деревню не хотел ни в какую, даже будучи за рулем на машине Ивана.

– Вань, мы с тобой как вчера договорились? – Я свожу тебя и машина моя, на месяц! – хитрые глазки впились в Ивана.

Не было такого уговора, Ваня это отчетливо помнил, – речь шла о нескольких днях, возможно, неделе, но какое хамство, – на целый месяц! Но Иван не обиделся на такие вот пустяки, не до того ему сейчас было. Вызвав такси, он принялся ждать обещанную «десятку». Молодой водитель, услыхав, что Иван собирается поехать не по названному адресу, а черт-знает куда, да еще и в деревню, отказался наотрез, но десять тысяч решили вопрос в пользу Ивана, – поехали, – махнул рукой повеселевший водитель.

Шофер гнал напрямки, объезжая все пробки у выезда из города, одному ему известными, пустыми дорогами. Шансон в магнитоле переливался ухабистыми голосами, попеременно срывающимися на бас, то переходящими на нежный девичий щебет. Настроение у Ивана было – отличное!

У дома Акимовны его уже ждали двое здоровяков-бородачей, но на этот раз их суровые лица пытались выразить тепло и радушие, что, по правде сказать, им совершенно выразить не удавалось. Вдалеке, на том же месте, маячил виденный накануне громадный джип знакомого цвета, сквозь затемненное лобовое стекло на Ивана смотрели две пары внимательных и хищных глаз. Взгляд плечистого телохранителя, занявший все мыслимые габариты водительского сиденья, как и днем ранее, смотрел на Гвоздина, как на пустое место, но глаза богатого старикана вцепились в Ваню оценивающе и жадно.

– «Ишь, как уставился!», – глянул Иван в ответ старикану, – «как будто корову на рынке выбирает!».

В доме было жарко и пахло ромашкой, в панорамные окна стучали огромные, жирные мухи.

– Приехал?! – опять, толи вопрос, толи утверждение от Акимовны, сидящей на прежнем месте.

– Явился! – пошутил приободренный Иван.

– Ну, раз явился – заходи! – молвила та и бородачи, повинуясь невысказанному вслух приказу, подпихнули Ивана к плохенькому табурету.

Ощутив на правой руке что-то теплое и липкое, Ваня охнул, но это была всего лишь тряпица, наброшенная наспех на его руку. Материя была грязной, как будто ей протирали пыль в доме, а из-под самой тряпки сочилось что-то бледно-розовое, омерзительно-теплое, напоминающее кровь.

– Это для того, чтоб она не озорничала! – пояснила Ивану участливая старушка.

– Ага, усыпили мы ее, эдак! Значится! – подтвердил Ване старший из бородачей.

Нынешний Иван уже ничему не удивлялся и ни от какой помощи глаза не отводил.

– На, пей, вот! – старуха пододвинула по столу в сторону Гвоздина граненый стакан с мутноватой жидкостью.

Внутри стакана угадывались лепестки тысячелистника, крапивы и цветки ромашки, а также что-то иное, мерзкое и липкое, похожее на репейник, дальше Иван вглядываться не стал. Ком тут же вскочил у горла, в животе замутило, – после вчерашнего похмелья, да такое?! Вдобавок, от жидкости дурно пахло.

– Не лезет? – участливо спросила целительница, – тогда на, вон, это выпей!

С этими словами один из бородачей поставил перед Иваном граненый стакан, а другой тут же наполнил стакан ровно до половины мутноватой, но привычной жидкостью.

– Первач! – одобрительно крякнул наливающий богатырь.

От самогона пахло ненамного лучше, но это запах Ивану был не в диковинку. Выпив содержимое предложенного стакана, Гвоздин вздрогнул и с удовольствием выдохнул, – полегчало! В голове перестал бить колокол, боль в глазах понемногу утихла и, даже жирные мухи, монотонно жужжащие и стучащие по большому окну, перестали раздражать не выспавшегося Ивана. Но стакан со целебными травами вновь вызвал тошноту и сомнение.

– Не лезет? – участливо спросил второй бородач, – тогда на, второй выпей.

Пристыженный Иван посмотрел в сторону Зинаиды Акимовны, – а можно ли? – но старушка благосклонно кивнула, – пей, раз дают. Иван-то и выпил. Жить стало легче. Жить стало проще. Жить стало веселей. Можно было снова дышать полной грудью, не опасаясь страхов и подвохов. Теперь Ваня чувствовал, что в его силах выпить и снадобье. С простотой и грацией, легко, по-гусарски, он ухватил края стакана забинтованной левой рукой и одним махом осушил содержимое. Содержимое застряло в горле, стало комом, не желая падать в желудок.

– Держи, братюня! – пододвинул к нему полный стакан самогона один из бородачей.

И снова Зинаида Акимовна снисходительно кивнула, – пей, коли надо!

– Водителя своего домой отпущай, тебя же мы на ночь тут оставим, в хате отоспишьси! – скомандовала Акимовна разомлевшему Ивану, – у ну как, не так что-то пойдет, как тебя в город-то отпущать?

Ивана это устраивало! Что-угодно, лишь бы закончился этот кошмар, лишь бы не просыпаться с кровью и не слышать во сне голос, хрипящий ему: «Джек-Риппер!».

Уложили приезжего наверху в тесной комнате – ни ванны, ни туалета не предоставили, лишь умывальник на стене, да ведро под ним, – под всякие ночные нужды. Но Иван не сетовал. Он устал, да и выпил порядком, в таком состоянии – до утра проспит, как пить дать!

Но ночью Гвоздина снова мучали кошмары. Нет, Джеком его в ту ночь никто не называл, да и по улицам Лондона с ножом во сне Ваня не бегал, но снился ему странный сон. Что он во сне метается по кровати, а в соседней комнате, на такой же тахте, спит старик, который во сне повторяет в точности все движения, сделанные Иваном.

– «Старик получит твое тело, но не нашу грешную душу!», – услышал Иван голос под утро. Голос этот не выходил за пределы его сознания, в таких вещах нынешний Иван уже поневоле начинал разбираться.

Утром Ваню мучало похмелье, но, если вдуматься, то не только оно. Все тело ломало, крутило, сдавливало, – «вот тебе и натур-продукт», – подивился Иван вчерашнему самогону. Но только ли в нем одном было дело? Иван чувствовал себя глубоким стариком лет на сто, никак не меньше и на непослушных, негнущихся ногах, с предательски подгибающимися коленями, Ваня Гвоздин пошел к умывальнику.

Зачерпнув полную пригоршню воды из-под закрепленного на стене древнего аппарата, он с удовольствием растер лицо, глаза и веки. Под чужими пальцами проступали рубцы морщин и шрамов. Удивленный Иван поднял глаза и подслеповато посмотрел на себя в зеркало. Из зеркала на него смотрело чужое, морщинистое лицо старика. Того самого старика, которого он видел у черного джипа, только теперь, без косметики и грима, оно выглядело гораздо старше, чем показалось Ивану на первый взгляд.

Не понимая, что происходит, больной и обманутый Иван зашаркал по полу в сторону двери. Деревянная дверь оказалась заперта, на стук старческих рук, с той стороны Ивану никто не ответил. Он двинул по двери ногами и тут же до боли зашиб большой палец правой ноги. Из старческих глаз брызнули слезы и в этот момент дверь со скрипом отворилась, показывая Ивану, что на пороге, закрыв собой весь дверной проем полностью, стоит ухмыляющийся верзила-телохранитель.

– Доброе утро, Исаак Альбертович, – поприветствовал накаченный удалец постаревшего Ивана, – как спалось вам на новом месте?

Что было делать в такой ситуации? Кричать милицию? Звать на помощь? Иван слабо кивнул нагловатому детине и попросил того проводить его к Зинаиде Акимовне, что-то из ее заговоров пошло явно не тем образом.

– А ее нет, Альберт Исаакович! Вы же ей вчера десять миллионов зеленью заплатили! Она к племяннику в Польшу уехала. Еще ночью с сыновьями выехала. Теперь уже там, должно-быть, панами будут, – ухмылка детины сделалась от уха – до уха.

– «Вот те раз!», подумал Иван, но вслух попросил телохранителя проводить его к своей машине.

Игнат, как звали гиганта, посматривал на Гвоздина, если конечно, теперь можно было так назвать изменившегося за ночь Ивана, по-новому и с интересом, но на просьбы хозяина откликался легко и словоохотно. Видя, что босс исследует выдвижные ящики в поисках содержимого, здоровяк нажал какую-то кнопку и из-под заднего сиденья выдвинулся ящик в кожаной обивке. В ящике, подсвеченном яркой перламутровой лампою, весело искрилась желтая бутылка дорогого марочного джина, хрустальные рюмки располагались в специальных отверстиях. Иван выпил рюмку, затем и еще одну, после чего обратился к своему телохранителю, ведущему дорогой черный джип.

– Ей, дружище, как тебя-там? Игнат, дай закурить!

– Вы ж не курите, Альберт Исаакович! – нагловато ухмыльнулся здоровяк, ехидно посматривая на Ивана в зеркало заднего вида.

– Я не спрашиваю тебя, что мне делать, я тебе говорю – ты повинуешься!

Глаза Игната стали стальными, скулы выпрямились и заиграли, – «не перегнул ли я палку?», – испугался Иван, но тут лицо телохранителя засияло в улыбке.

– Я знаю, кто ты есть! – засмеялся громила.

– В смысле – знаешь? – Иван пытался принять строгий голос, – я твой начальник, Альберт Исаакович!

– Не! – покрутил головой водитель на переднем сиденье, – ты не он! Альберт Исаакович сегодня утром в Москву отбыли, в твоем новом теле, а ты сукин сын из местных, как-бишь тебя там, Иван – да?

Гвоздин остолбенело смотрел на водителя, а тот продолжал вовсю издеваться над тщедушным телом бывшего начальника.

– Значит так, Иван, на счет тебя инструкция у меня предельно простая – Альберт Исаакович должен умереть. Я запланировал дорожную аварию с той стороны этого оврага, – водитель кивнул в сторону широкой и отвесной ямы, – внизу машина взорвется и загорится, в ней и обнаружат, впоследствии, твое искорёженное и мертвое тело. Но ты не бойся, – засмеялся телохранитель, – твоя душа вылетит раньше, чем случится все, что я рассказывал, ведь ты ж мне, вроде бы, как начальник, – засмеялся он уже не стесняясь.

– У меня деньги есть, я могу заплатить тебе, – пропищал старый Иван.

– Деньги, – хохотал здоровяк, – да откуда у тебя деньги-то? Мне Альберт Исаакович сто тысяч долларов за молчание заплатил, у тебя есть сто тысяч долларов?

Ста тысяч долларов у Ивана не имелось, и он лихорадочно соображал, как бы ему выкрутиться из этой ситуации. Ничего подходящего на ум не пришло.

– Ну, вот и приехали, – Весело сообщил громила, выпрыгивая из своего водительского сиденья.

Иван хотел было дать деру, но, как только он кое-как открыл свою дверцу, в спине что-то хрустнуло и понял Ваня, что бегун из него – барахло! Мускулистый гигант, тем временем, снял свой дорогой хрустящий пиджак и закатал рукава дорогой, безукоризненно-голубой сорочки, из его правого увесистого кулака выглядывал острый край большого булыжника.

– «Убьет», – понял Иван, – «этому не в первой, он уже для Альберта убивал не раз, ранее!», – громило, неспешно обойдя вокруг машины, медленно и вальяжно подошел к испуганному Ивану.

– Ну вот, что, дядя, – начал он, избегая встречи с глазами Ивана, видимо, привык выполнять команды и подчиняться, – будешь сидеть смирно, обещаю – больно не будет! Убью тебя быстро, не первым – так вторым ударом, ты, даже, почувствовать ничего не успеешь.

– Стоять, – заорал Иван каким-то чужим, старческим голосом, – ты что это делаешь, я за что тебе деньги плачу?

Это сработало, но лишь на мгновенье, телохранитель замер на месте, переводя взгляд с острого булыжника на суровое лицо бывшего босса. И этим мгновением Иван и воспользовался, – что есть силы, он ударил огромного телохранителя в область паха, но в колене хрустнуло и удар вышел, мягко говоря, – не очень, хоть и достиг своей цели.

– Оххх, – выдохнул здоровяк, выронив булыжник и согнулся напополам, при этом его бесстрастное лицо совершенно не изменилось, глаза оставались такими же жесткими, – за это, я тебя, гнида, медленно душить буду.

С этими словами, накаченные, мускулистые руки легли на дряблую шею Ивана, указательные пальцы сомкнулись на адамовом яблоке несчастного, процесс удушения начался. Дикая боль обожгла кадык и шею бывшего Гвоздина, в горле вырос неприятный, сдавленный ком. Ваня, конечно, пытался отбиваться, вот только, где ему было? Не могу утверждать с особой уверенностью, что у прежнего Ивана это бы получилось, но новый-дряблый Иван смешно засучил ручками и ножками, не в силах нанести своему душителю, хоть какой-то ощутимый урон, все тщетные попытки ударов разбивались о стальные мускулы накаченного телохранителя.

– «Как дурно мне, дурно, боги мои!», – успел подумать новый Иван и, опустив руки, стал ждать своей неизбежной, мучительной участи. Единственным членом организма, не желающим умирать в тот день, была чужая и новая рука Ивана.

Он отстраненно наблюдал, как ладонь правой руки превратилась в кулак и из этого внушительного кулака, не уступающего габаритами кулакам душителя, вверх выпрыгнул большой палец. С размаху ноготь большого пальца врезался, с чавкающим хлюпом, в глаз телохранителя. Игнат заскулил, но хватки не ослабил, лишь задрал голову вверх, изворачиваясь от последующего вероятного попадания, при этом шея и кадык душителя оставались открытыми. Следующий удар был нанесен с немыслимой силой и завистной быстротой, даже этот бывалый громила не ожидал такой прыти от престарелого Ивана, – Аххххх, – захрипел он, и убрал от Ивана левую руку, пытаясь защитить горло и шею. Третий удар попал мучителю точно в висок, Игнат охнул и вывалился из салона автомобиля, хватая ртом затвердевший воздух.

Иван не понял, как и в какой момент в его правой руке появился тот самый булыжник, с острыми краями, которым Игнат грозился проломить ему голову. Один удар, второй, третий, – рука наносила их с удивительной легкостью, до тех пор, пока от красивой головы самодовольного телохранителя не осталось ничего стоящего, кроме неузнаваемого, кровавого месива.

Канистра с бензином обнаружилась с краю багажника, а рядом с ней Иван разглядел новехонькую спортивную сумку, набитую до верха. Игнат не соврал, в сумке, действительно, лежали новенькие пачки стодолларовых купюр, бывший Иван не стал пересчитывать, он, почему-то, нисколько не сомневался, что означенная сумма копейка-в копейку, а вернее, доллар – к доллару, лежала целенькой и нетронутой.

С такой суммой денег можно было позволить себе все, что угодно. Мужчин, женщин, – все, чего пожелает его новая рука! Через два часа с этого инцидента, сгорбленного старика, с большой и черной спортивной сумкой, видели на обочине, бредущего вдоль дороги. Кто-нибудь подберет, кто-нибудь пожалеет!

И если вы думаете, что это и есть окончание нашего правдивого повествования, то буду вынужден вас предостеречь, – осмотритесь по сторонам, дорогие читатели! Не крутится ли где-нибудь поблизости от вас респектабельный старичок в солидной шляпе и с дорогой тростью? Если заметите такого, то не теряйте внимания, – возможно, этот тип совсем не тот, кем кажется вам, на первый взгляд…

П.С. Один мой знакомый, из тех, что не врет, рассказывал мне как-то за ужином, что видел в Санкт-Петербурге престранного старичка, держащего в руках утреннюю газету, раскрытую на странице с уголовной хроникой. Всем прохожим он указывал пальцем на статью, где в каком-то уездном городе, название которого мой друг не запомнил, полиция задержала подозреваемого в разбойничьих нападениях. Вы не поверите, но его звали Иван!

Часть 7

Поворот сквозь время

Эта история произошла с моим другом недавно. Уж кто-кто, а Андрей совершенно точно относится к тем глубоким, закоренелым материалистам, которые ничего не воспринимают на веру. На работе он Андрей Вадимович, руководит средним предприятием, в котором трудятся не покладая рук, более двух десятков бухгалтеров и, без малого, столько же программистов.

Андрея я знаю с детства. Он человек не бедный, но уж слишком рациональный. Зачем переплачивать, если можно сэкономить? – это его ежедневный девиз. Не является исключением и отпуск, который он проводит с семьей. Он живет и работает в Воронеже, но два раза в год, как правило, в одно и то же время, летает со своим семейством в Грецию. В Воронеже тоже есть аэропорт, и даже международного класса, во всяком случае, если верить написанному. А, как раз, написанному Андрей верит. Верит он и ценам на билеты за авиаперелет, а цены диктуют свое. По непонятной причине, вылеты из Ростова, или из Москвы на Крит стоят значительно дешевле, чем те же вылеты из местного аэропорта. И с семейного тарифа экономия получается примерно в тридцать тысяч рублей. Ну а зачем переплачивать, если можно сэкономить?

И каждый год Андрей Вадимович с семейством, в котором, кроме жены, насчитываются двое детей дошкольного возраста, через одно и тоже турагентство, оплачивает номер в греческом отеле с вылетом из Ростова. Все-таки, в сторону Москвы бывают пробки, да и аэропорты там значительно оживлённый, по сравнению с Ростовом.

Этот год не стал исключением. Вообще, у Андрюхи исключения случаются крайне редко, так сказать, – в исключительных случаях. Вылет назначен на двенадцать часов дня, а дорога от Воронежа до Ростова без пробок составляет, примерно, девять часов езды. Но тут лето, а значит могут быть пробки. Многие знают трассу М-4 «Дон» и знают дивное местечко на этой трассе, под названием Лосево. Собственно, Лосево, это даже не город, это село, поэтому причину возникновения в этом районе ежегодных летних пробок не могут объяснить ученые всего мира. Но пробки там есть, да такие, что мама – не горюй.

Учитывая возможное время, которое придется постоять в пробках, Андрей всегда выезжает из Воронежа заранее, с запасом. Не легко преодолеть за рулем двенадцать – четырнадцать часов к ряду, затем отстоять очередь в аэропорту на регистрацию и на сам рейс, пролететь в кресле эконом-класса три часа, после чего тащиться на автобусе по побережью острова Крит до своей гостиницы. Не удивительно, что день перелета можно считать потерянным для отдыха. Поэтому, мой приятель придумал для себя такую схему: он выезжает в Ростов за два дня до вылета. Первый день уходит на дорогу от Воронежа до Ростова, после чего он бронирует гостиницу и место под стоянку автомобиля. В гостинице он спокойно отсыпается ночь, а утром вызывает такси и едет в аэропорт.

В этом году он решил не отходить от плана. После обеда он загрузил семью вместе с вещами в машину и выехал в сторону Ростова. Пробки начались уже на выезде из Воронежа. Он даже не успел отъехать от дома на каких-нибудь десять километров, как впереди уже все стояло. Яндекс-навигатор на телефоне показывал «отсюда и часа на полтора» затрудненное движение, но тут же предложил, – «хочешь, покажу как объехать!»

Стоял жаркий июльский день, температура за окнами машины приближалась к отметке в тридцать шесть градусов Цельсия. Кондиционер в салоне работал на всю, но без особых успехов. Жена с трудом находила развлечения для детей, скучавших на заднем сиденье и Андрей согласился с навигатором, – «давай объедем, показывай!»

Навигатор начертил новый маршрут, линии которого были окрашены в заманчивый зеленый цвет. Руководствуясь проложенным маршрутом, Андрей свернул направо с основной трассы и поехал окольными путями, которые вели через левобережный район города в сторону выезда на свободу. Проехав Нововоронежскую АЭС, Андрей засомневался, по его мнению, она находилась в стороне от намеченного маршрута, но навигатор вел уверенно, заранее показывая повороты и глава семьи решил целиком довериться ему.

До выезда за черту города, дорога виляла по пустынным промзонам, машины на ней встречались редко, в отличии от ям и колдобин, которых было, хоть отбавляй. После выезда из города ситуация изменилась в худшую сторону. Иногда стали попадаться машины, чаще едущие на встречу, чем обгоняющие хендай Андрея. И ямы тоже стали встречаться чаще и гораздо глубже, чем в городе. В общем, времени смотреть по сторонам было не много.

Надежда на то, что вот-вот, объехав пробку, навигатор выведет их обратно на основную трассу М-4, не оправдалась. Маршрут продолжал петлять по неизвестным дорогам, через малочисленные населенные пункты.

Дело шло к вечеру, супруга Андрея, начинала нервничать, как и сам водитель. От полного бака осталась чуть больше половины, а судя по данным навигатора, расстояние до точки финиша практически не убавилось. Поворачивать обратно было поздно, оставалось только ехать вперед.

В очередной раз сделав техническую стоянку на запыленной обочине, ни одной заправки с момента съезда с основной трассы им так и не попалось, Андрей принялся изучать схему дорог в навигаторе. Получалось не весело, Яндекс-навигатор не планировал выводить их на основную магистраль в ближайшие триста километров, проложенный маршрут продолжал петлять мимо малочисленных деревень, названия которых ранее на глаза не попадались. Внимательно изучив окрестности и дороги, Андрюха заметил, что по ходу движения, километрах в сорока от того места, где он остановился, должна быть речка, а через нее мост. Если свернуть налево и пересечь речушку по этому мосту, можно будет выскочить на основную магистраль. Всего-то, нужно будет, после того, как пересечь мост, ехать все время прямо и никуда не сворачивать. Дорога на схеме обозначалась узкой полоской, но навигатор, почему-то, не захотел проложить маршрут этим путем.

Приняв решение, Андрей повеселел. Все-таки, ехать по трассе М-4, это вам не оленьими тропами петлять. Там и дорога ровней, и заправки есть с нормальными человеческими туалетами, и кофе купить можно. Нужно было не пропустить поворот.

Сев в машину, семья тронулась в путь. Они проехали около сорока километров, потратив на это почти полтора часа. Так-как, помимо уже привычных ям и колдобин, местами дорога становилась совсем непригодной для проезда, приходилось съезжать на обочину и объезжать такие участки по ней. Но вскоре показалась река, Андрей мысленно похвалил разработчиков Яндекс-схем, все было точно, далее кусок дороги вел вдоль реки.

Речушка казалась узкой, метров двадцать, никак не шире. Но мост, на поверке, оказался не обычным мостом, а чем-то вроде понтонной переправы. Какие-то непонятные приспособления, по-другому Андрей не знал, как их назвать, были переброшены по воде от одного берега реки до другого. Стыки крепления частей, из которых состояла переправа, были выполнены в форме «лежачих полицейских», только высоту имели, примерно, как обычный городской бордюр. В общем, та еще была переправа.

Андрей остановился у съезда на нее, поставил машину на ручной тормоз и вышел посмотреть. Конструкция выглядела вполне надежно, наверняка местные жители частенько проезжали по ней. Но черт их знает, на чем ездили местные жители, а проехать такую переправу на обычном седане казалось весьма затруднительно. К тому же, начинало вечереть. Часы показывали десять часов вечера. По представлению Андрея, к этому времени они должны были уже приехать в гостиницу, в худшем случае, подъезжать к Ростову. Но навигатор показывал, что еще не пройдена и половина пути и это очень настораживало.

Нужно было решаться – переезжать через мост или ехать дальше, по схеме, проложенной Яндексом.

– Как думаешь, – проедем? – жена Андрея вышла из машины и остановилась рядом с ним, ежась под прохладным воздухом с реки и недовольно осматривая мост.

– Должны проехать, – уклончиво ответил Андрей, – садись, попробуем, – добавил он.

Тянуть с решением смысла не было, темнело прямо на глазах. К тому же, другой берег реки находился в низине и оттуда наползал туман. Андрей сел в машину, убавил магнитолу и медленно поехал по плитам моста. Первый же стык противно поскреб по днищу машины, но вроде бы, без особых последствий. Андрей крепче сжал руль и внимательно следил за дорогой. Второй стык он проехал уже легче.

Ближе к середине моста туман сделался плотным. Видимость составляла, от силы, два метра. От противотуманных фар и дальнего света толку не было никакого. Доехав, приблизительно, до середины моста, берегов реки видно не было, поэтому невозможно было определить точное расстояние до конца переправы, Андрей остановил машину. Ехать вперед было страшно. Посмотрев в зеркало заднего вида, он понял, что путь один – только вперед. Заднее стекло выглядело совершенно белым и запотевшим изнутри.

Края моста, вернее понтонных плит, огорожены не были и с водительского сиденья угадывались с трудом. Нужно было скорректировать положение машины, относительно середины моста. Андрюха открыл водительскую дверь и попытался выйти из машины, чтобы оценить дорогу с высоты своего роста, но как только его нога покинула салон автомобиля и высунулась наружу, кожу пронзила острая боль. На секунду он испугался, подумав, что слишком близко подъехал к краю моста и его нога угодила в воду, но туфля на ноге оказалась сухой, как и носок под ней. Пальцы ломило от холода. По ощущениям было похоже на то, что вместо воды, в реке лежит сухой лед.

Отогнав ненужные мысли, Андрей снял машину с ручника и медленно надавил на педаль газа. Машина ползла вперед со скоростью, не превышающей пять километров в час. Спина водителя покрылась холодным потом. И нарастало чувство, непреодолимо клонившее в сон. Андрей удивился реакции жены, а вернее полному отсутствию этой реакции. Не было слышно криков испуга, ругани и просьб повернуть обратно. В машине стояла полная тишина. Обернувшись назад, Андрюха увидел, что вся семья крепко спит на заднем сиденье, включая жену. А ведь она еще несколько минут назад стояла рядом с ним на берегу реки и волновалась по поводу проезда моста. Теперь же она спала…

Фары по-прежнему выхватывали из тумана не больше двух – трех метров дороги, конца моста видно не было. В добавок ко всему, перед лобовым стеклом начали появляться непонятные предметы, очертания которых терялись в тумане. Иногда Андрею казалось, что перед лобовым стеклом пролетела простыня, иногда, вместо простыни пролетали большие целлофановые пакеты. Все это невозможно было рассмотреть детально, поэтому мозг строил лишь предположения. Один предмет, пролетевший перед самым лобовым стеклом, по форме напоминавшим все ту же простыню, до жути напугал Андрея. На несколько секунд он был уверен, что видит глаза на этой простыне и эти глаза смотрят прямо на него. Это мгновенно взбодрило водителя и вывело из состояния полудремы.

Когда уже начало казаться, что мост никогда не кончится, туман понемногу рассеялся и впереди показался противоположный берег реки. Дав себе слово больше никогда не пытаться проезжать такие переправы, Андрей вывел машину на берег. Дальше дорога резко уходила вверх. Наверху снова сгущался туман.

Проехав еще метров десять, Андрей остановил машину и заглушил двигатель. Подъем тут заканчивался и дальше начиналась неровная грунтовая дорога, которая тянулась вперед и исчезала в тумане. Нужно было скинуть минувшее напряжение и хоть немного размять мышцы спины.

Бодрствовал, по-прежнему, один водитель, остальные члены семьи продолжала спать, расположившись на заднем сиденье автомобиля. Натянув на себя толстовку, Андрей вышел из машины на свежий воздух, тихо прикрыв за собой водительскую дверь. На улице было тихо и прохладно. Здесь не было того леденящего холода, который он почувствовал, остановившись в конце понтонной переправы, но все равно, температура воздуха не превышала пятнадцати – шестнадцати градусов, что было странным, для середины лета.

В тишине слышался стрекот кузнечиков и цоканье копыт, доносившиеся, откуда-то спереди. На другой стороне моста, когда Андрей, вместе с женой, рассматривали сомнительную понтонную переправу, сумерки только начинали подкрадываться к реке, теперь ночь полностью вступила в свои права. На небе ярко сияли звезды, причем выглядели они значительно крупнее, чем те, которые он привык видеть в ночном небе.

Но все это было мелочью по сравнению с луной. При взгляде на нее замирало дыхание. Луна казалась круглой и огромной, на ее поверхности был отчетливо виден рельеф с горами и кратерами. Такую луну Андрей видел только в кино.

Снова послышался цокот копыт и из тумана появилась лошадь, запряженная в телегу. На телеге, рядом со стогом сена, сидел бородатый мужик в старинной рубахе и штанах-шароварах, рядом с ним сидел мальчонка лет семи. Оба проезжавших рассматривали хендай Андрея, открыв рты. Вспомнив о том, что двери в машине не заблокированы, а вся семья мирно спит, Андрюха поспешил обратно. Однако мужик с мальчишкой никакой агрессивности не проявляли, их телега, поскрипывая колесом, миновала машину и растворилась в тумане.

Андрей вернулся в машину, завел двигатель и включил фары. Из магнитолы раздалось тихое шипение, – на этом берегу привычное в дороге «радио семь» не ловилось. Машина медленно поползла вперед по неровной грунтовой дороге, оставив позади скрытую в тумане понтонную переправу. Андрюха не спешил, так как дорога была незнакомой и ухабистой, да еще где-то впереди ехала телега с мальчиком и бородатым мужиком. Какое-то шестое чувство подсказывало Андрею, что тут лучше ни с кем не встречаться, но причин этого чувства он понять не мог.

Машина проехала вперед метров двести, лучи фар выхватывали из темноты поля и кустарники, расположенные по сторонам от дороги, но телега, как сквозь землю провалилась. Вместо нее, в лучах фар показались стволы деревьев. Не сами деревья, а только их стволы, кроны же исчезали где-то наверху, куда не доставали фары автомобиля. Стволы деревьев замелькали чаще, по всей видимости, дорога впереди шла через лес.

Андрей остановил машину, не глуша двигатель. Проезжать ночью через лес не входило в его планы, тем более, по грунтовой дороге. Взяв в руки сотовый телефон, он стал внимательно изучать навигационную карту. Однако, карты, как таковой, не было. Навигатор показывал треугольник машины и пустоту вокруг него. Впрочем, пустоту показывал не только навигатор, на индикаторе уровня сигнала сотовой сети, также, отсутствовали полоски, – сотовая сеть здесь отсутствовала.

Перезагрузка телефона ничего не изменила, телефон, по-прежнему, не видел ни сети, ни интернета, ни спутников, по которым можно было определить свое точное местоположение. Возможно, причина заключалась в том, что они въехали в низину, куда не доставало ни радио, ни сотовая связь, так что Андрей не придал этому особого значения. Да и вариантов было не много. Поскольку, других дорог ему на глаза не попалось, оставалось только ехать вперед, через лес, так как возвращаться обратно и пересекать понтонную переправу в темноте ему совершенно не хотелось.

Машина медленно въехала в лес. С близи деревья выглядели еще выше, с толстыми белыми стволами. Что это за деревья, Андрей определить не мог. Подпрыгивая на кочках и ухабах, его машина все дальше углублялась в лес. В свете фар изредка мелькали непонятные ночные птицы, по виду напоминающие летучих мышей, но слишком крупных для них. Создавалось впечатление, что в этом лесу все было крупное: и сами деревья, из которых состоял лес, и обитатели леса. Из-за этого машина казалась маленькой и незначительной, чего уж говорить о пассажирах, которые могли оказаться в любую минуту поглощенные окружающим лесом.

К слову, пассажиры продолжали спать на заднем сиденье, и Андрей уже начинал волноваться. Что-то было не так. С одной стороны, все это были мелочи в виде отсутствующей связи и спутников, отсутствующих дорог и людей, но с другой стороны, впереди росли крупные деревья с необычными, гладкими, белесыми стволами и огромная луна. Последнее уж совершенно точно было трудно отнести к мелочам. Стараясь по возможности объезжать кочки, Андрюха пригнулся к рулю и попытался отыскать луну, но та оказалась по левую сторону от машины. Чтобы лучше ее разглядеть, водитель опустил боковое стекло. В лицо тут же ударил теплый воздух, глаза защипало. Вопреки ожиданиям, ветер не принес с собой лесных ароматов, запахи, как таковые, в воздухе отсутствовали напрочь, зато мошкара и комары тут же наполнили салон автомобиля. Комариный писк, буквально разъедал барабанные перепонки, а комариные жала, казалось, доставали до самых костей. Стекло в салоне автомобиля снова закрылось, оставив после себя крупных насекомых и резь в глазах, которая пока не спешила проходить.

Лесная дорога заняла около четверти часа при неспешной езде, дальше лес заканчивался и снова начались поля. Грунтовка пошла ровнее, и Андрей нажал на педаль газа, набрав более – менее приличную скорость. Через несколько минут поля остались позади и впереди показались невысокие деревенские дома, огороженные грубо сколоченными деревянными заборами.

– Ну, хоть какая-то цивилизация, – подумал Андрей.

Однако, кроме самих домов, никаких иных признаков цивилизации видно не было. На въезде в деревню, на глаза так и не попался дорожный знак с названием населенного пункта, который водитель так рассчитывал увидеть, чтобы хоть как-то понять, где он сейчас находится, поскольку навигатор по-прежнему не видел спутников. Оставалось только одно – спросить название деревни у ближайшего местного жителя, и, если повезет, узнать у него как выехать на основную трассу М-4.

Только вот, никого живого видно не было. Домики вдоль дороги выглядели пустыми, свет в окнах не горел, не лаяли собаки, не мычали коровы, в целом, никаких признаков того, что дома жилые, видно не было. Вдоль дороги отсутствовали столбы с электричеством, вдоль домов не тянулись трубы газопровода, деревня казалось пустой. Андрей переключил фары на дальний свет и успел заметить, как несколько человек, метрах в трехстах дальше по дороге, спешно разбежались в разные стороны. Люди были далеко, деталей Андрюха рассмотреть не смог, но ему показалось, что эти люди, прежде чем разбежаться с дороги в россыпную, перекрестились.

Сразу вспомнились просмотренные когда-то телепередачи про сектантов, которые отказывались от всего мирского и уходили жить в леса без телефонов и электричества. Рациональный ум Андрея Вадимовича тут же сделал поправку на ближайшее время: двигатель не глушить, далеко от машины не отходить. Но как бы не хотелось этого делать, обстоятельства вынуждали остановиться и спросить дорогу у местных жителей.

Доехав до того места, где он предположительно видел людей, стоявших на дороге, Андрей остановился и не глуша двигатель вышел из машины. Недалеко от обочины дороги, которая казалась по-прежнему без намека на асфальт, стояли стога свежескошенного сена, но опять, никакого аромата воздуху они не придавали, глаза вне салона автомобиля снова начало щипать, вдобавок ко всему, он начал чихать.

Андрей уже думал вернуться в машину за носовым платком, когда издали послышался лай собак. Набрав полную грудь воздуха, он, на сколько смог, задержал дыхание, так как чихание не прекращалось и стал вслушиваться в ночную тишину. Через пару минут к лаю собак присоединились голоса людей. Слов было не разобрать, но в многоголосом людском гомоне слышалось раздражение и злость. За голосами из ночной темноты появились неровные, беспорядочные пятна света. Еще через несколько минут глаза Андрея начали различать фигуры мужчин и женщин, окруженные бледным, мерцающим светом, исходящим из палок, которые несколько человек держали высоко над головой.

Всего их было около десяти человек, возможно чуть больше, Андрей не стал пересчитывать. Ему сразу бросилось в глаза то, что приближающиеся человеческие фигуры были странно одеты. На мужчинах болтались клетчатые рубахи, прихваченные веревками снизу, на женщинах балахонистые блузы на выпуск и длинные юбки. Люди приближались к машине нервно, почти бегом. Два мужика держали собак на длинных веревках, животные до хрипоты натягивали свои ошейники и рвались вперед, несколько человек на бегу размахивали топорами, чуть приотстав от остальных бежал здоровенный бородач с вилами наперевес.

На лицах приближающихся мужчин и женщин застыли маски ненависти и ужаса. Дальше Андрей ждать не стал, он развернулся и кинулся к машине, машинально нажав на кнопку блокировки дверей. Двигатель работал, фары горели, магнитола продолжала выдавать тихое шипение, включив заднюю передачу, Андрюха резко тронул машину с места, развернувшись через правое плечо и стараясь хоть как-то разглядеть дорогу, освещенную задними фонарями автомобиля.

Бросив взгляд вперед, он увидел, что преследователи уже выбежали на дорогу в том месте, где еще недавно стоял его автомобиль и продолжали погоню. Андрей продолжал гнать машину назад на максимальной скорости, стараясь не обращать внимания на попадавшиеся ямы и ухабы. Так продолжалось несколько напряженных минут, после чего, посмотрев вперед, водитель увидел, как фигуры бегущих людей пропадают из света фар. Проехав еще немного, Андрюха развернул автомобиль и уже не спеша поехал обратно по направлению к лесной дороге.

На ходу он постоянно бросал долгие взгляды в зеркало заднего вида, пытаясь заметить признаки погони. Но позади автомобиля никого живого не было, видимо преследователи давно отстали. Расслабившись, он чуть не налетел на одинокую фигуру, стоявшую посередине дороги.

Фары осветили высокого мужчину, одетого в темно-серый плащ, доходящий до пят. Незнакомец был обут в черные, начищенные до блеска сапоги на высоком каблуке с остроконечными носами. На его шее болтались крупные бусы, нанизанные на веревку, из-под широких рукавов плаща выглядывали ладони рук с длинными, тонкими пальцами. Одну руку мужчина положил себе на грудь, другая плетью свисала вдоль туловища, при этом он широко улыбался и несколько раз поклонился, щурясь от яркого света фар.

В отличии от мужчин и женщин, которых Андрей встретил ранее, в облике этого незнакомства не было ничего враждебного, наоборот, всем своим видом мужчина показывал готовность к общению. Приняв решение все-таки узнать дорогу, ведущую на основную магистраль, а также выяснить название населенного пункта, Андрей съехал на обочину и остановил машину. Он выключил фары, оставив только габаритные огни автомобиля, но двигатель, как и ранее, глушить не стал. Незнакомец тоже сошел с дороги на обочину, но попыток подойти к автомобилю не предпринял. Мужчина стоял в нескольких шагах от машины, одной рукой перебирая бусы и продолжал широко улыбаться.

У Андрея промелькнула мысль, что незнакомец боится напугать его. Он покинул салон автомобиля и подошел к незнакомцу. С минуту они молча разглядывали друг – друга. Вблизи плащ незнакомца более походил на рясу или сутану, Андрюха слабо разбирался в церковных одеждах и санах, но было очень похоже, что мужчина, стоявший напротив него, имел прямое отношение к церкви. Незнакомец на полголовы был выше него, имел широкие запястья и жилистую шею, все остальное скрывал широкий балахон.

– Добрый вечер, – поздоровался с ним Андрей.

– Добрый вечер, – тут же ответил мужчина и улыбка на его лице стала еще шире, – только тут у нас уже ночь, – быстро добавил он.

Незнакомец говорил мягко, растягивая слова и внимательно смотря на Андрея своими большими, карими глазами. Его фразы строились немного иначе, чем привык слышать Андрей. Вдобавок, Андрюху немного смутило то, что незнакомец добавил к своей фразе «тут у нас». Это не было похоже на издевательство или шутку, просто уточнение. Да и сам собеседник, несмотря на широкую улыбку, сохранял вид серьезный и сосредоточенный. Заметив, раздумья на лице Андрея, незнакомец продолжил.

– Вы не тутошние, как я погляжу, сие не есть хорошо. Сие есть неправильно.

– Мы здесь проездом, – начал Андрей, – можно сказать, что заблудились. Интернет в ваших краях не ловится, да и телефон тоже не ловит сигнал. Тут, наверное, низина или вышки далеко? Нам бы обратно на трассу выехать, на Ростовскую. М-4 Дон?

Андрей стал перечислять названия дороги, на которую ему нужно выехать. Но на лице собеседника было полное непонимание услышанных слов. Более того, по его глазам Андрей увидел, что многие из слов, сказанных им, незнакомец ранее никогда не слышал и не представлял, что они означают. Лицо незнакомого мужчины помрачнело, улыбка пропала.

– Вам нужно ехать обратно, – сказал он.

Но Андрюха-то понимал, что на обратном пути ему снова предстоит пересечь ту непутевую понтонную переправу, без ограждений по краям, да еще и в темноте. Когда он пересек лесную дорогу и выехал с этой стороны леса, туман более на глаза не попадался, но вполне могло быть, что там в низине, у реки, туман по-прежнему был. А это означало, что теперь к туману добавится еще и ночная темнота.

– Нам бы на дорогу выехать. На основную. До Ростова, – вновь повторил Андрей, – если мы вперед проедем мимо вашей деревушки, мы куда дальше выйдем?

На слове деревушка, Андрей запнулся. Он вспомнил лица мужчин и женщин, которые держа в руках топоры и вилы бежали к машине. Вспомнил их странные одежды и злобные возгласы. Встречаться с ними снова ему не хотелось, ровно, как и поворачивать обратно в сторону понтонной переправы. Возможно, есть еще одна дорога, ведущая не через лес, как он сюда приехал, а через поля, не въезжая в эту странную деревню. Андрей попытался кратко сформулировать этот вопрос и задал его стоящему напротив мужчине.

– Вы меня совсем не понимаете, – со вздохом ответил тот, – вам нужно уезжать отсюда. Уезжать к себе обратно. Понимаете, обратно – к себе!

Мужчина сделал ударения на этих словах и продолжил:

– Вы здесь не дома, а вам нужно домой. Возвращайтесь обратно!

Его тон не был враждебным, а в словах не слышалось угроз. Тем не менее, сказано все это было вполне серьезно. Увидев, что собеседник не понимает его, мужчина наморщил лоб, подыскивая слова:

– Вы не дома здесь, не у себя дома. Понимаете? Мы тут дома, – сказал мужчина, обводя рукой местность от себя и до деревни, оставшейся вдалеке, – а вы здесь чужие. Уезжайте отсюда, возвращайтесь к себе. Вы же сюда как попали, через реку? Вот и возвращайтесь обратно к себе через реку.

Из дальнейших объяснений Андрей понял, что мужчина, стоявший напротив него, священник местной церквушки, которая находилась в селе Михневке. Сложнее всего для понимания было то, что сама Михневка находилась в 1929 году, то есть, на расстоянии в сто восемьдесят лет, от основной трассы М-4 Дон, на которую так хотел вернуться Андрей. Деревенские жители не грамотны и суеверны, в силу своих страхов и предрассудков, к приезжим настроены крайне враждебно и с ними лучше не встречаться.

Отец Филипп, – так звали священнослужителя, рассказал Андрею о том, что он далеко не первый человек из будущего, который попал в эту деревню. Местные жители всех приезжих встречают вилами и топорами, бывали и совсем нехорошие случае, – уклончиво пояснил отец Филипп. Узнать иных, то есть вас – приезжих, не сложно, продолжал он. У всех непонятные чуждые нашему времени повозки без лошадей, светящие ярким, ни с чем несравнимым светом, которые вы называете автомобилями. Церквушка священнослужителя располагается, как раз, у въезда в деревню, немного в стороне от дороги. И он, заметив яркий свет в лесу меж деревьев, сразу выбегал на дорогу, чтобы не дать приезжим въехать в деревню. Местные жители, несмотря на все уговоры отца Филиппа, каждый раз, при виде странных людей, снова хватаются за топоры и остановить их нет никакой возможности.

Случаи появления гостей из будущего происходят не редко, – рассказывал священник, как правило, это случается в каждую седьмую полную луну. Никто из них не понимает где он и как сюда попал. Но все рассказывают, что оказались здесь, пересекая реку по мосту. Только вот описание реки, да и моста через нее, у всех разное. Некоторые описывают узкую, бурно бегущую реку и каменный мост через нее, у некоторых река широкая с бревенчатым мостом, но суть всегда одна – все пересекают воду.

Рассказывая это, отец Филипп извлек чернильницу и пергамент, свернутый в рулон, – время у нас еще есть, сказал он, если вы не имеете возражений, я желал бы занести вас в свой архив. Поведайте мне, прошу вас, кто вы и откуда сюда попали.

Андрей указал год и дату, а также изложил в деталях подробный маршрут, который привел его сюда. Записи отца Филиппа он разобрать не смог. Писал тот, как курица лапой, к слову, писал он длинным пером, постоянно макая его в чернильницу. В свою очередь, священник зачитал ему истории людей, таких же как Андрей, попадавших сюда ранее.

Из записей выходило, что только за этот год Андрей с семьей были уже четвертыми, кто оказался в другом времени. Все люди попадали сюда из разных мест, в основном, это была Московская область, но название одного города, который был указан в качестве места жительства попавшего сюда мужчины по имени Рубен, сильно озадачил Андрюху.

– Фрунзинск-19, – в третий раз повторил отец Филипп, смотря в свои записи, – я запомнил этого молодого человека с именем Рубен очень сильно, – так выразился священнослужитель, – он прибыл сюда на воздушном каре, – как Рубен назвал свою машину, передвигающуюся по воздуху. Она не ездила по земле, как все остальные машины, на которых вы, обычно, сюда приезжаете, – пояснил отец Филипп, – или как наши телеги, нет, она действительно не касалась земли при передвижении. А теперь, я бы попросил вас дать мне на память какую-нибудь книгу из вашего времени, – попросил священник.

Порывшись в бардачке, Андрей достал дорожный атлас двухлетней давности, решив, что этого будет вполне достаточно. Отец Филипп, в свою очередь, снял с шеи бусы и протянул их Андрею.

– Возьми это на память, сказал он, и возвращайся обратно. Тебе нужно проехать через лес и выехать снова на берег реки. Отыщи мост и переезжай через него на другую сторону, а здесь ты чужой. Я сожалею, но не могу проводить вас, я часто бывал за лесом, но там поля по обе стороны дороги, а за полями снова начинается лес. Та река, покрытая белым туманом, о которой вы все рассказываете, в общем, ее видите только вы. Мы, – он снова махнул рукой в сторону деревни, – не видели ее никогда, и я сильно сомневаюсь, что когда-либо увидим. А теперь езжайте и счастливого пути, – сказав это отец Филипп снова положил ладонь на грудь и с доброй улыбкой поклонился Андрею.

– А что с ними, ведь я тут не один? – задал Андрюха вопрос, который его сильно тревожил. Вся его семья, продолжала спать на заднем сиденье автомобиля.

– Это нормально, – сказал священнослужитель, – у всех так. Я помню всего лишь несколько случаев, когда попадая сюда, бодрствовали более одного человека. Я думаю, что за рекой они проснутся, – подумав, добавил он.

Андрюха машинально повторил жест отца Филиппа, он приложил правую ладонь на сердце и с улыбкой поклонился священнику, после чего сел в машину и поехал в сторону леса. Лесная дорога кишела светлячками, попадая в свет фар они описывали в воздухе круги и узоры, зрелище было красивым, но от него снова начало клонить в сон. Андрей старался не смотреть на них и сосредоточил все внимание на дороге. Ехал он быстро, не обращая внимание на кочки и ветви деревьев, царапающие крышу машины, его сильно насторожили слова отца Филиппа, сказанные на прощанье: «мы не видим эту реку, ее видите только вы!». То-есть, только те, кто приезжают с другого берега реки. А что будет, если, вернувшись обратно он обнаружит только поля, а за полями снова начнется лес? эта мысль заставляла спешить.

Дорога снова круто свернула и за поворотом деревья кончились, начались поля, над которыми высоко в небе сияла круглая, огромная луна. Только сейчас, она не была такой яркой, как показалось вначале. Пропали силуэты гор, исчезли тени. В небе висел круглый, яркий шар с размытыми очертаниями. Шестое чувство подсказывало Андрею, что он должен спешить.

И он спешил. Подпрыгивая на неровной дороге, машина быстро неслась вперед. В свете фар дорога пошла вниз и снова появился туман. Река оказалась на месте, но радости это не прибавило, моста через реку уже видно не было. Спустившись ближе к реке, Андрей остановил машину и выскочил на дорогу. Ноги снова обожгло холодом, значит вода была совсем близко. Он напряг зрение, пытаясь отыскать понтонную переправу.

Понтонный мост стоял на месте, но нашел его Андрюха не сразу. Вдобавок к сгустившемуся туману, настил моста заливала вода. Река поднялась и вода, местами, была выше чем уровень досок моста. Тут6же в голове мелькнула мысль, – «а доски ли это? Из чего вообще сделан мост?» Было очень странно, что осторожный Андрей Вадимович не подумал об этом раньше, когда стоял и смотрел на мост с той стороны реки. Но теперь деваться было некуда, тревога в голове нарастала. Все тоже шестое чувство подсказывало, если он хочет вернуться обратно, нельзя терять ни минуты.

Андрей вернулся в машину и вцепившись в руль обеими руками включил первую передачу. Он знал, что настил моста находится прямо напротив машины, но в таком тумане смог разглядеть его, когда до колес автомобиля оставалось не более двух метров. И все же, он въехал на мост. Туман сделался еще плотнее, Андрюха чувствовал, как его хендай, двигаясь вперед, преодолевает сопротивление воздуха, тумана, черт знает, чего, но машина ехала так, как будто к заднему бамперу кто-то прицепил крепкую веревку и теперь изо всех сил тянул ее на себя. Течение реки, или что-то еще, не сильно, но ощутимо раскачивало настил моста, а его края скрывала вода и туман.

Понимая, что может случиться, если колесо съедет с края моста, у Андрея началась паника. Побелевшие пальцы вцепились в руль, лоб уперся в лобовое стекло и все равно края моста были не различимы. Дальний свет фар прибавлял к видимости какие-то сантиметры и водитель щелкнул кнопкой включения аварийных огней. Как ни странно, это помогло. В мерцающем свете желтых ламп по бокам машины стали видны края моста, скрытые ранее водой и туманом.

Андрей еще немного усилил нажатие на педаль газа и все равно в мерцающем свете боковых габаритных огней, не имея более никаких ориентиров, понять продвигается машина вперед или стоит на месте было трудно. Андрюха пытался вспомнить как он пересек мост в прошлый раз. По часам он не засек время, но по его собственным прикидкам, по времени он на это затратил не более десяти минут, даже с учетом того, что на мосту он останавливался и пытался покинуть салон автомобиля. Сколько времени прошло сейчас, на обратной дороге через мост он тоже не засек. Обругав за это себя последними словами, Андрей посмотрел на циферблат наручных часов. Часы показывали, что еще двадцать минут назад он стоял на противоположном берегу реки вместе с женой и пытался оценить надежность этой понтонной переправы, по которой сейчас медленно возвращался обратно.

Его размышления прервало видение, которое на несколько секунд возникло в свете мигающих аварийных огней по левую руку от него. Белая фигура, которая казалась еще белее и плотнее тумана. Фигура, висевшая в воздухе, имела человеческие очертания и, совершенно точно, у нее были глаза. Когда аварийные огни зажглись снова, Андрюха увидел, что фигура в воздухе уже не одна, фигур было много. И все смотрели на него. Лампы аварийных огней мигнули и погасли, а от фар толку не было совсем. Снова начало клонить в сон, да так сильно, что мозг Андрея начал отключаться. Он попытался на чем-то сосредоточиться. На времени.

Двадцать минут, – мысленно повторил Андрей, – прошло двадцать минут с того момента, как я впервые въехал на этот мост, но этого никак не могло быть. Он остановился, переехав на другой берег, постоял, давая отдых глазам и спине. По лесной дороге он полз на первой передаче, потом эти люди, кем бы они не были, потом разговор с отцом Филиппом и все это за двадцать минут?! При воспоминании о священнике, его руки сами собой нащупали на шее бусы, подаренные им. От прикосновения к грубой древесине, из которой были сделаны круглые костяшки бус, Андрею стало легче. Его отпустило сонное оцепенение, голова снова начала думать.

Машину, по-прежнему, сильно тянуло назад, Андрюха проверил, что она снята с ручника, но все равно, этот мост должен был когда-нибудь закончится. Он все еще иногда видел в воздухе белые фигуры, но теперь они стали едва различимы и больше не пугали водителя. К слабому шипению магнитолы, которая все это время оставалась включенной, добавились еле-различимые обрывки фраз и фрагменты музыки. Было непонятно – слышит ли он речь диктора или слова из песни, но все равно, посторонние звуки принесли с собой надежду и чувство радости.

Нащупав бусы, Андрей стал нервно перебирать деревянные кругляши, не решаясь выпустить их из руки, машину он вел левой рукой. Он не знал молитв, но поймал себя на том, что что-то шепчет. И вот туман стал рассеиваться, на другом берегу реки появились деревья и дорога, извивающаяся вдоль реки. За окном была уже не ночь, вечер только вступал в свои права. Когда, наконец, задние колеса, подпрыгнув на неровном краю моста, выехали на берег, Андрей вздохнул с облегчением. Он проехал еще немного вперед, выехал на дорогу, повернул налево, как ранее советовал навигатор и только тогда позволил себе остановить машину и выйти на улицу.

На улице было тепло. Теплый летний ветерок принес с собой такой привычный и родной запах пыли, луна на небе превратилась в полумесяц, который еще только начинал вырисовываться. С неба спускался мелкий дождь, мокрая взвесь приятно холодило лицо, где-то далеко в небе тускло мерцали звезды. Все выглядело привычно и так знакомо.

Андрей обернулся и посмотрел на реку, но так и не смог разглядеть мост, по которому только что проехал. Туман растаял, а вместе с ним исчезла и понтонная переправа, во всяком случае, он не стал подходить ближе, чтобы убедиться в обратном. Нужно было ехать дальше.

Вернувшись в машину, Андрюха увидел, что жена проснулась и теперь смотрит в окно, а дети, по-прежнему, спят, привалившись к ней. «Радио семь» в магнитоле тихо пело голосом Джо Дассена, а навигатор в телефоне, закрепленном на передней панели, вновь поймал спутники и выстроил маршрут. – Странно, мне показалось, что ты решил переехать на другую сторону, не рискнул? – спросила Светлана.

– Не рискнул, – подтвердил Андрей.

Он уехал, оставив прошлое в прошлом, вместе с рекой, туманом и мостом. Там, в прошлом, осталась его карта, подаренная отцу Филиппу, а в настоящем у Андрюхи появились деревянные резные четки, которые он, до сих пор, повсюду носит с собой. Этой историей мой друг, кроме меня, почти ни с кем не делился, даже со своей жженой, которая учувствовала в ней, так сказать, непосредственно. Как я уже говорил ранее, Андрей Вадимович серьезный человек, помимо того, что еще и начальник. Ко всему прочему, у него появилась боязнь узких мостов.

– Макс, ты не знаешь, есть в природе такая фобия – боязнь маленьких мостов? – спросил меня как-то Андрей, в очередной раз уступая мне водительское место, перед небольшим мостом через реку, в нашем автомобильном пробеге Воронеж – Санкт-Петербург.

– Не знаю, во всяком случае, ни разу о ней не слышал, – ответил я.

После чего, Андрей поделился со мной этой историей.

Часть 8

Язык мой, чей ты?

На каждого орущего начальника

Есть свой дед Куалык

Нахрапов Василий Адамович, сын израилев, слыл человеком вспыльчивым и недалеким, что, в общем-то, не мешало ему, вот уже десять лет к ряду, занимать должность начальника участка в крупном строительном тресте. И никакого секрета рядом тут не было, просто этот невысокий, но пузатый мужчина, владел золотым законом мелкого управленца, – «к начальству подлижись, с подчиненным – наори», таких заместителей начальники любят, таких начальничков вышестоящие уважают.

Орал он всегда и сразу, по поводу и без оного, тут тоже крылось золотое правило, – «чем чаще орешь, тем меньше пристают с вопросами», да и по вопросу повышения премии лишний раз не заикнуться, что в целом, также устраивало вышестоящее руководство, – «повышать зарплату любой дурак может, а ты попробуй грамотных специалистов за просто так работать заставить».

В это утро июльского четверга Василий Адамович на работу пришел рано, собственно, в этом плане раннее утро от других дней недели ничуточки не отличалось, и сразу же наорал на подчиненного. Какой-то морщинистый, загорелый старик подметал двор у открытых ворот, ведущих на стройку.

– Тебя подметать обезьяна научила? – набросился он на несчастного дворника, – ты как метлу держишь, паскуда?

– Зачем шумишь, начальника, посмотри, какой двор чистый?

– Чистый, как твоя задница? – не сбавлял голоса взмокший начальник, – так ты тогда, либо ее прочисть, либо уши свои вымой, сказано тебе – грязно, значит засунь язык себе в зад и, давай, лучше мети!

– Эй, слушай, зачем у тебя такой поганый язык? – укоризненно спросил старый дворник.

Василий Адамович хотел выкрикнуть какое-то оскорбление, но с языка сорвалось, – «иди, учи географию!», – впрочем шутка получилась смешная. Вся начальственная свита, которая повсеместно сопровождала Нахрапова, неподдельно смеялась, поглядывая на пожилого оплёванного дворника, старик укоризненно качал головой, говоря что-то неразборчивое.

Работать в кабинете было комфортно, целых два кондиционера охлаждали настрой пылкого руководителя, впрочем, без особенного успеха. Нет, Вася в детстве был славным мальчуганом, но руководящая должность, таки, сотворила с ним неповторимые перемены, Василий Адамович стал «лицом, недовольным по жизни». В дверь застенчиво постучали и недожавшись ответа, на пороге появилось испуганное лицо секретарши Софьи Ивановны:

– Василий Адамович, уделите мне минутку? – краснея и заикаясь пролепетала молоденькая секретарша.

Нахрапов не удостоил девушку ответом. В общем-то, если зреть в корень, Василий Адамович мыслил рационально, – «в рабочее время здесь нет ни мужчин, ни женщин, на рабочем месте находятся подчиненные», а на подчиненных нужно орать, иначе они работать не будут, последнее всегда всплывало перед глазами товарища Нахрапова, подобно пресловутой красной материи. Только вот, орать на Софью Ивановну пока было не за что, и Вася решил повременить с этим делом.

– Василий Адамович, у меня к вам просьба, – видя, что руководитель, как всегда, к беседе не расположен, секретарша попыталась выдохнуть свою просьбу, – Василий Адамович, ну пожалуйста, я же вам служебную записку писала, отпустите меня на две недели в счет отпуска! Видите ли, муж достал путевку, и мы с детьми очень хотели бы съездить на море, а у меня отпуск, как всегда, в ноябре… Ну Василий Адамович, ну войдите в положение…

Нахрапов мысленно похвалил себя за терпение, теперь повод наорать у него был и находился он сейчас прямо перед разъяренным начальником.

– Тебе что, дорогуша, заняться нечем? Ну ничего, я сейчас найду тебе работу! А не хочешь работать, так проваливай отсюда на все четыре стороны, поняла – нет? Ворота открыты, и я здесь никого держать не стану! – Нахрапов попытался вспомнить имя – отчество секретарши, хотя бы первое, но решил ограничиться банальной «дорогуша», по его глубочайшему убеждению, подкрепленному многолетней руководящей должностью, большего его секретарша, как и все прочие работники данного аппарата, не заслуживала.

– Ну Василий Адамович, ну пожалуйста, у нас же путевки, – роняя с ресниц крупные капли, пролепетала бледная секретарша.

– Я вам не отец родной, ты меня поняла, ДОРОГУША? График отпусков уже давно составлен и утвержден, и я из-за каких-то там плаксивых девок ничего в графике менять не собираюсь!

Видя, что секретарша вот-вот разревется, Василий Адамович впал в экстаз, слезы подчиненных вводили его в неистовое блаженство, нужно было как-то добить несчастную и руководитель подбирал нужные слова. Нужного эффекта он все-таки добился, но таких слов говорить не планировал. Были, были в его жаргоне и «почище» словечки, да чего-там, этот начальник легко и непринужденно мог часами изъясняться, используя целый язык из нелитературных слов и выражений, но слова, слетевшие с его языка, на секунду озадачили и его самого:

– Хочешь денег – обмусоль!

Рыдающая Софья, он, наконец, вспомнил как зовут секретаршу, размазывая по лицу помаду и тушь, убралась восвояси, – «что это со мной сейчас приключилось? Видимо, это все последствия жары», – успел подумать Василий Адамович, но тут же выкинул мысль из головы. В общем и целом, ничего страшного сейчас не случилось, – не в первой ему оскорблять подчиненных, а уж если не орать на них – за что тогда ему такие деньги платят? И Вася, откинув лишние сомненья, углубился в сметы и отчеты, в таких делах пролетел день, почти до обеда.

Перед обедом к нему заглянула главный бухгалтер Галина Геннадьевна, по совместительству, гражданская жена товарища Наобина – первого заместителя начальника Треста.

– Василий Адамович, тут вводную руководство прислало, ознакомьтесь и поставьте автограф!

Бегло пробежав глазами предлагаемый документ, Нахрапов сделал вывод, что вышестоящему руководству снова понадобилась очередная пачка денег, – «ну а чему удивляться, на носу сезон отпусков! Не все же в санаторий едут, как эта… как ее… ДОРОГУША, кое-кто и на Бали слетать хочет, а там знаете, какие цены?». В накладной стояла сумма о шести нулях, значит строительный участок Василия Адамовича должен «закупить нужные» материалы, но на чем-нибудь сэкономить, чтобы уложиться в выделенный бюджет. «Не в первой», – подумал Нахрапов, – «наору на подчиненных, обвиню в разбазаривании средств Треста – еще раз на Дорогушу наору. Вот вам и причина, пожалуйста, – пишут заявления в счет отпуска, а к этому заявлению полагаются отпускные. А несвоевременная выплата отпускных – нарушение заложенного бюджета! Сами допустили – сами и компенсируйте! Пишите заявления не целую неделю – без сохранения заработной платы, а в это время – работайте! Производство само себя не наладит!» И вот, когда дорогая позолоченная авторучка коснулась бумаги, Василий Адамович хотел сделать комплимент главному бухгалтеру в лице несравненной Галины Геннадьевны, но с его языка опять сорвались ненужные слова:

– Хочешь денег – обмусоль!

Галина Геннадьевна пристально и с интересом посмотрела в оправу дорогих очков товарища Нахрапова, а сердце Васи пропустило сразу несколько ударов. Да и как же тут не испугаться, можно сказать, что этими словами он плюнул на честь товарища Наобина, а Михаил Иванович подобного не простит.

– Гуленька Геннадьевна, матушка, не взыщите – бес попутал! – Василий Адамович сделал тщетную попытку выпасть с кресла, да прямо на колени, но уперся животом в край стола, да так и застыл в такой позе.

– Ну знаете ли, Василий Адамович! – конец фразы грудастая бухгалтер закончить не успела, но в Васиных глазах зияла такая тоска и безысходность, что женщина уступила и сжалилась, – ну, знаете ли! – повторила она и громко хлопнула дверью, не забыв захватить перед выходом подписанный документ.

– «Не должна рассказать. Надеюсь, что не расскажет»! – впервые в жизни Нахрапова обуял страх за то, что он оскорбил порядочную женщину, тем более – гражданскую жену своего начальника.

Случившийся инцидент не давал ему покоя до вечера, в этот день товарищ Нахрапов избегал встреч с подчиненными, но ночью спал без кошмаров.

Утро следующего дня окончательно испортил телефонный звонок, он принес начальнику тоску и страдание. Тоску по комфортабельному салону служебной иномарки, благоухающему в такую жару прохладой кондиционера и дорогими духами Галины Геннадьевны, которая не редко использовала служебный автомобиль в личных целях и деловых поездках. Удобно развалившись на заднем сиденье дорогой иномарки, отделяющем Василия Адамовича от неудачников, бегущих по улице в сторону остановки, можно было громко и с матерком, не опасаясь, что его слова кто-нибудь услышит сквозь толстые тонированные стекла автомобиля, комментировать все и каждого, за сделанное и не сделанное, – «ну куда ты прешь, баран хромоногий, не видишь, что ли, что машина едет? Научились, понимаешь ли, по переходам дороги переходить!» или «куда ж ты грудастая, в автобус полезла? Тебя сперва подоить нужно, там на твой бампер места уже не осталось». Водитель всегда и во всем соглашался с Василием Адамовичем, впрочем, как и все прочие, сопутствующие ему подчиненные. И вот теперь Вадим заболел, – «горло у него и температура, как же! Небось, вчера девок лапал, да пиво с ними холодное пил, бандит небритый!» – в пустые стены выругался товарищ Нахрапов, но деваться было некуда, пришлось вызывать такси.

Сладкоголосая девушка на том конце телефона, ответила Василию Адамовичу, что все машины заняты, но, если он не спешит, она обязательно найдет для него машину с кондиционером в течении двадцати минут. Но Вася спешил, о чем известил «нагловатую дорогушу» в своей изысканно-начальственной манере, не стесняясь в выражениях и не скупясь на эпитеты, – «тебе б твоим ртом удовольствия делать, а не обещания обещать, понимаешь ли?» – самое вежливое, что услышала юная дева. Пришлось брать дорогой портфель в руки и идти пешком в сторону остановки, – этим было вызвано утреннее страдание.

Народу на остановке было прилично, не смотря на жару и начало июля, – «да что ж они все на курорты-то не поехали? Все жмутся, жмутся, как свиньи к кормушке! Небось, начальство не отпускает, как я вчера эту, как ее… Дорогушу! Ну а как вы хотели? Денег нет – сидите дома! А еще лучше – денег нет – пешком ходите», – последнее показалось Василию Адамовичу весьма умным и уместным в то утро, и действительно, – разве можно лицо начальственное с простым смертным в один автобус запихивать?

Запихиваться в автобус ему, все-же, пришлось. На правах простых смертных. Места никто не уступит, пролезть без очереди народ не позволит, в последнем Вася наглядно убедился. Не помогли матюки и начальственный бас, дорогой портфель и дизайнерский галстук, также в расчёт не брались.

– «Куды, барбос-эдакий, без очереди полез? Щас тебе рога поотшыбаю!» – ругалась на Васю дородная пенсионерка.

Василий обернулся, чтобы сказать старушке пару ласковых, но в этот момент его глаза встретились со взглядами иных простолюдинов, стоящих в очереди, и Вася понял, – «могут и рога обломать, ума и сил у них хватит!» Не справедливо, но ничего не попишешь, пришлось в то утро стоять в очереди.

В душном автобусе дышать было нечем, да еще и народ облепил Васю со всех сторон, – «ах вы ж бараны бестолковые, не иначе, как, нарочно жметесь, норовите своими грязными рубахами мой костюм испачкать, да лаптями мне туфли оттоптать. Ничего, я возьмусь за вас, что б вам пусто было!» – эти мысли легко читались у Василия Адамовича в глазах, его счастье, что вежливые и интеллигентные пассажиры в чужие глаза не заглядывали.

На перекрестке застыла пробка, Вадим-водитель, объехал бы ее по обочине, разогнав сигналом клаксона «обозревших прохожих», бредущих по тротуару, но водитель автобуса ехал по светофору. Посмотрев на часы, Вася понял, что на совещание опоздать – риск увеличился, он хотел крикнуть водителю-пенсионеру, что ему только кобыл водить, но вместо этого, Вася запел:

– Вечерний звон, бом-бом, Вечерний звон, бом-бом! Как много дум, твою же мать, – успел вставить Вася в свое песнопение, поняв, что поет вслух, да не просто так, а в голос – на весь автобус и закончил мотив, – приносит он, бом-бом!

Сдавленные смешки и косые взгляды укутали Васеньку со всех сторон, потом автобус просто разорвался от хохота, смеялся даже водитель, пересекая злосчастный перекресток, в веренице автобусов.

– «Конфуз! Какой конфуз!», – краснея до ушей подумал Нахрапов, но на этот раз, исключительно – про себя.

– Ты сделал мой день, дядя! – с наглой ухмылкой и рассматривая Васин портфель, сказал на выходе какой-то юнец, лет пятнадцати, с белыми волосами.

На этом конфуз был окончен.

На работе Василий Адамович вновь почувствовал себя человеком – с ним здоровались, кланялись и заискивающе улыбались, а глаза «дорогуши» до сих пор не высохли от слез, – «так тебе, будешь знать, как просить в счет отпуска!», – злорадно подумал Нахрапов и решительно отбросил все тяготы и неудобства, оставленные этим утром. Но первый заместитель начальника Треста покосился на него, мягко говоря, – не добро, – «или за опоздание злится, или эта грудастая про разговор ему рассказала», – подумал Василий Адамович и впал в беспокойство.

Нужно, во что бы то ни стало, как-то приструнить свой язык, как раньше, – «на подчиненных – ори, с начальством – подлижись!» и Нахрапов решил вечером обо всем случившимся трезво пораздумать, а тут еще и этот дворник – Куалык уволился, возле въездных ворот валялся мусор.

Чтобы трезво рассудить – нужно сперва здорово выпить, так здраво рассудил Василий Адамович, и свернул на перекрестке в сторону ближайшего супермаркета. За рулем сидел он, захватив из гаража служебную иномарку. «Хорошо, не жарко, по ногам никто не топчется», – думал Нахрапов, с удовольствием сигналя зазевавшимся пешеходам, – «куда прешь, животное? Не видишь, что ли, я еду!».

В супермаркете народу было не мало и в очереди на кассе пришлось постоять. Для трезвых раздумий Нахрапов решил взять сразу две бутылки, а заодно и закуску из крабов и огурцов. «Медленно, как медленно ползет очередь!», – размышлял Василий Адамович, прикидывая, что такими темпами стоять ему еще минут двадцать. От нечего делать он стал смотреть по сторонам. Слева от него две юных девицы в коротеньких платьях выбирали колу и прочие напитки, – «молодежь!», – подумал Нахрапов, проводя маслянистыми глазками по загорелым коленкам вчерашних школьниц, – «молодежь, понимаешь! Жизни не знают! Мужиков не видали! Эх мне б сейчас их…», – одна из школьниц поймала взгляд на своих ягодицах и скорчила Нахрапову ехидную рожицу, – «молодёжь, понимаешь!». Позади него стоял здоровенный детина в куртке байкера, открывающей цветные наколки на загорелых бицепсах, внушительного размера. Росту в байкере было метра под два, как показалось товарищу Нахрапову, а такими ручищами можно запросто поменять без домкрата колесо на его внедорожнике. Байкер встретился с ним глазами, но без злобы, посмотрел – как на пустое место. И в тот момент, когда вежливость и простой здравый смысл требовали от Нахрапова перестать пялиться на здоровяка в мотоциклетной куртке, язык опять подвел его. Мужчины на секунду встретились глазами, дальнейшие события удивили обоих джентльменов.

– Ух и здоров же ты, скотина! Да я ж тебя сзади имел! – сказал Адамыч и мысленно охнул.

– Чего-чего? – насупился байкер.

Хвала проведению, наделившему Нахрапова умом и смекалкой, – «не зря же он десять лет в начальниках прожил?» – пока здоровяк водил взад-вперед квадратным подбородком, Вася, оставив на кассе неоплаченные товары, вместе с достоинством и авторитетом, что есть мочи припустил бежать к выходу, приподняв руками солидный живот, чтобы на ходу не бил по коленкам.

– А ну стой, гнида, повтори еще раз! – смысл сказанного до здоровяка дошел лишь тогда, когда за Васей закрывались автоматические стеклянные двери супермаркета.

За спиной послышалось тяжелое топанье башмаков, подбитых набойками, на ходу байкер пыхтел как паровоз, – «догонит – сомнет!», – понял Нахрапов и припустил в сторону пункта полиции, расположенного в непосредственной близости от торгового супермаркета.

Петляя между многочисленных рядов припаркованных машин, Василий Адамович выжимал из себя последние силы, бежать было нужно, бежать было жизненно необходимо. Стоит ли удивляться, что, открывая дверь милицейской будки, товарищ Нахрапов весь взмок и запыхался. Он хотел изъясниться с полицией жестами, потребовав от двух дежуривших полицейских немедленно угомонить наглого здоровяка, но и тут его язык говорил и действовал по собственному усмотрению.

– Стволы на пол, это ограбление! – изрек Василий и последние волосы на его лысине встали дыбом, – «позвольте, что же я творю, что делаю?».

Ситуацию еще можно было взять под контроль, если бы не поганый язык Василия Адамовича, который действовал быстрее хозяина:

– Руки в гору, завалю обоих! По лицам дежуривших полицейских было видно, что подобное обращение для них, несколько необычно, но что такое ограбление, видимо, они уже знали. Патрульные нерешительно переглянулись и замерли в удивлении, увидев, что в руках у Василия ничего нет.

Уж как он хотел извиниться, у Васи из глаз брызнули слезы, – «как Дорогуша, ни дать – ни взять», – но что же бедняга в тот момент мог поделать?

– Граната в кармане! Взорву сейчас обоих! К такой-то матери! – Говорил Нахрапов и плакал.

В полицейском участке его заверили, что синяк под глазом и два выбитых зуба, – меньшее из бед при попытке нападения на блюстителей порядка, но прибывший на место адвокат в строгом деловом костюме утверждал обратное, – вы, Василий Адамович, персона важная и значительная, а посему, и обращаться к вам нужно соответственно – с уважением и по чину! Услышав привычное обожание в чужом голосе, касаемо собственной персоны, Нахрапов воспарил и взбодрился, – теперь-то дела наладятся, при таком адвокате. Главное дело – приструнить свой язык, чтобы дров не наломать, виданное ли это дело, чтобы угрожать полиции?

Но приструнить своя язык у Васи не вышло, его языком теперь можно было, разве что, дрова колоть, – держите себя в руках, уважаемый, все отрицайте и ничего не подписывайте, во всяком разе – без моего ведома, – стращал Василия Адамовича дородный адвокат с хитрыми глазками, – ничего, и не такие дела выигрывали! И Нахрапов старался, старался, что есть мочи, но одними стараниями проблемы-то не решаются…

«Увидел вас и все былое», – заиграл в голове у Василия разухабистый мотив, и он уже догадывался, что беда не подоплёку.

– Примите, пожалуйста, ваш комплект документов, – молодая, стройная девушка, приветливо улыбаясь, протянула товарищу Нахрапову копию документов, – «видимо тут изложено то, в чем, собственно, меня обвиняют», – подумал Адамыч и, вопреки его воле, глаза опустились на пышный бюст секретарши.

– «Бывает же такое – сама стройная, а грудь ого-го!», – подумал Василий Адамович и услышал голос собственного языка, обращавшегося, по всей видимости, все к той-же секретарше, – обнажи сиськи, животное!

Суд кончился еще, не начавшись…, – «в какой стране мы живем», – размышлял Нахрапов, трясущийся в перевозке, – «пять лет за оскорбление личности»! но все слова были сказаны, после чего, как гром, среди ясного неба, по столешницы громыхнул деревянный молоток и с этого молотка, Василий Адамович пошел по этапу.

Новая одежда казалась несколько тесноватой и пропахла клопами, этот приторно-кислый запах заползал в ноздри, путаясь в мыслях, такое даже нафталин не исправит, – «не к добру это, ох не к добру», – размышлял испуганный Вася, когда его вели коридором в общую камеру под номером тринадцать, – «я только поздороваюсь, и стану молчать!», – да не тут-то было…

Два десятка любопытных глаз уставились на вошедшего сразу и не стесняясь, – «ждут чего-то», – подумал Нахрапов, – «а чего они ждут? Точно – поздороваться нужно!». Его наметанный глаз начальника отыскал среди заключенных самого значимого и солидного, судя по многочисленным наколкам, сидел он давно и надежно, – «своего рода, тоже руководитель!», – подумал Адамыч и поприветствовал нового соседа.

Беда в том, что язык более Васеньке уже не принадлежал и, вместо задуманного: «здравствуйте уважаемый», Нахрапов выдал, – «у тебя и на заднице наколки имеются?». О том, что в ту ночь приключилось с Василием, бывший начальник старался не вспоминать.

Но не все плохо, что кажется – Василия Адамовича полюбили и приняли, да не просто так, а таким – коков есть. Не обошлось, конечно, даже тут без нюансов – о занимаемой в прошлом должности, товарищ Нахрапов более не памятовал, как забыл он и имя с отчеством, – Поганый Язык, – стал его позывным. Вася ежеминутно говорил соседям разные гадости, но тут же кланялся и начинал хлестать себя ладонями по щекам, – «злой, злой, поганый!», – причитал Васенька, – вымаливая у надзирателей одиночную камеру.

– Может тебя в бронированную заключить? – хохотал над Нахраповым начальник караула.

– В бронированную не нужно, мне б в одиночную, вашу мать – извините, – отвечал Васенька на одном дыхании.

Но в любой заразе есть свой талант, – как говаривал в прошлом, начальник треста. И, как ни странно, прав оказался Наобин – открыл и Вася свой талант.

– Поганый Язык, запусти анекдот! – просили его соседи по нарам.

Нахрапов сперва-то стеснялся, ну а после втянулся, – правду говорят, не всякому дано анекдоты рассказывать. А над его историями начинали смеяться уже заранее…

– Собрал как-то царь зверей вес лес, ну и говорит, – «сегодня мы съедим самого трусливого»! Тут заяц из кустов выскакивает и орет, – «падлы, кабана в обиду не дам!».

Так проходили месяц за неделей, и Вася втянулся. Тут он был дома, а до чего его язык может довести с другой стороны забора, Василий Адамыч и думать боялся…

Полтергейст

Я мыслю – значит существую! Это стало моим гимном, мои гербом и девизом на протяжении уже… не помню скольких лет. Вообще-то, я теперь много чего не помню. Мысли несут в мою голову много слов и понятий, все они кажутся мне родными и значимыми, но я не помню, что они означают, ибо никаких вещей и образов, связанных с ними, более для меня не существует. Теперь для меня это просто слова. Пустые слова. Порой мне кажется, что слова это все, чем я располагаю. Сперва было слово! – откуда это? – не помню. Беспамятство и пустые слова наполняют свинцом мое тело, сковывают мои руки, чугунными гирями оседают в ногах.

Иногда мне кажется, что я должен сбросить с себя груз этих мыслей, скованность пустых слов, расправить плечи и поднять голову. Мне хочется подняться во весь рост, почувствовать, как упругие мышцы на ногах с легкостью преодолевают силу гравитации, вытянуть перед собой руки и сжать кулаки, – почувствовать себя снова живым, готовым к действию. Но есть проблема. У меня нет рук. И у меня нет ног. Если на-то пошло, то у меня нет, даже, тела и отсутствует голова. Правда, у меня есть лицо. Какая нелепость! Есть лицо, но нет головы. Я – полтергейст.

Это я знаю, хотя не помню откуда. Все-таки, не все слова для меня пустые. Я упомянул гравитацию? – Да-да, я знаю, что такое гравитация, ведь я ее чувствую. Это нечто большее, чем сила притяжения. Гравитация – это часть сознания вселенной. Да кого я обманываю? – Вселенная это и есть сознание. Теперь я это знаю. Я чувствую и понимаю такие вещи, о которых не подозревают величайшие умы человечества. Я знаю, что сокрыто за черными дырами, чувствую, как наша галактика на немыслимой скорости мчится сквозь время и пространство в бесконечность бытия.

Но я не знаю, Что Я. На эту тайну, я бы, не задумываясь, променял все остальные знания. Иногда, мне кажется, что раньше я был человеком. Впрочем, в этом я не уверен. Я не знаю, как стал тем, чем являюсь и кем или чем был до этого. Знаю, лишь то, что теперь моя вселенная – этот дом.

Небольшой деревянный дом из свежего сруба стоит на опушке, подобно острову в море, омываемый волнами бескрайнего леса. Лес подступает со всех сторон, но близко к дому не подходит. В доме тихо и уютно: русская печка, деревянный стол, два табурета и в два яруса нары. Я слежу за порядком. Дом – это часть меня, или я – это часть дома? – Еще один вопрос, на который у меня нет ответа. Где я? Что я? Зачем я? Почему именно в этом доме? Ответов нет. Дом стал моей вселенной и моей тюрьмой, я не могу покинуть его стены. Вне дома я стану ничем.

Дом не все время пустует. Не редко в него заходят люди. Они разжигают печь, накрывают стол, спят на нарах. Так продолжается несколько дней, потом люди уходят. Конечно, если я им позволю уйти. И дом снова стоит пустой и безмолвный, окруженный Тайгой, ветром и снегом. Тайга – это слово я услышал несколько снов назад от одного из людей, гостивших в доме. Это еще один вопрос, на который я мучительно желаю получить ответ: – «где я?». Трое бородатых мужиков забрели ко мне в начале зимы. Как давно это случилось? Не помню, кажется, несколько снов назад. Мой сон длится годы и случается он раз в четырнадцать лет. Впрочем, что такое «год» я забыл. Когда-то я знал это, но каждый сон забирает от меня все больше воспоминаний прежней жизни, если, конечно, она у меня была. А я в этом почти уверен, что была. Возможно, когда-то я ее даже помнил. Всего в голове не удержишь и тем труднее, когда у тебя нет головы. Да и так ли мне важно знать, что такое год? Это мерило времени, но в моем измерении времени нет, есть лишь четыре стены и крыша над головой. Дом. Проклятый старый дом. Я люблю его также сильно, как ненавижу.

Итак, я в Тайге. Это мне говорит о многом и ни о чем. Когда-то я слышал это название. Но где и когда? Как давно это было. Видимо, в прошлой жизни. Один из трех охотников, из тех – самых бородатых мужиков упомянул это выражение. И я взбесился. Я хотел спросить у них – что такое Тайга, но вместо этого я потерял над собой контроль. Они увидели мое лицо. Двое успели выбежать за дверь, туда, где я не мог их достать. С ними разобрались волки. А тот из них, который остался в доме… что ж, теперь он полностью осознал, что такое прежняя жизнь. Когда-то я слышал, что полтергейст не может причинить вред людям, подобно призраку он может только пугать. Забавно. Теперь в лесу живут два призрака. Я могу смотреть на лес глазами ворон, я видел сколько душ они загубили. Первый призрак появился еще до меня, и я не несу ответственности за его действия, но второй, которого создал я, он оказался гораздо кровожадней. Я погубил его, а он загубил в разы больше меня. Так кто же из нас плохой? Иногда на меня находят подобные мысли. Стыд мне неведом, мной движет любопытство.

Когда дом пустой, а такое случается не редко, мне остаётся лишь думать. И я отключаюсь, как холодильник, до появления новой жизни. Холодильник, – вот еще одно слово, значение которого мне не ведомо. В моем доме его нет, видимо, я знал о нем в прошлой жизни…

В лесу я не один. Среди бесчисленных деревьев бродят звери. Я чувствую их присутствие, могу наблюдать их глазами. Волки умны, управлять ими сложно. Я могу брать под контроль, только отбившуюся от стаи особь, но медведи совсем другое дело. Однажды, изучая лес глазами медведя, я увидел нечто темное, громадное, подобно тени величественно скользящее среди деревьев. Это был хозяин тайги. Дух на столько могучий и древний, коей мог существовать здесь с начала времен. Вот уж у кого точно не было прошлой жизни. К счастью, он ко всему безразличен. Так же, как я, он следит за порядком в доме, только его дом гораздо больше. Он увидел меня за глазами медведя, но ему я не интересен.

В доме я полноправный и единственный хозяин, моя сила в нем, практически, безгранична. Все мыслящие и пустые предметы, пересекая порог, попадают в мою власть. На мою милость. Или не милость. Последнее случается чаще. Когда за окнами потрескивал первый настоящий мороз – предвестник зимы, в дом заселились два человека. По их словам, прожить в нем они собирались не более трех дней. Но для меня их желания не имеют значения. Один из них плюнул на пол. Они сидели за столом, много пили, разговаривали и хохотали. Два хозяина мира, – так пахли их мысли, так читалось каждое сказанное ими слово. На подъездной дороге стоял большой, красивый автомобиль. Этим меня не удивить, подобного я уже насмотрелся. На людях была добротная одежда и большие, сверкающие часы. Часы громко и размеренно тикали. Часы уже сами по себе являются нежелательным предметом для существа, вроде меня. Но на них я уже давно научился не обращать внимания. Но плюнуть на пол? В моем доме! Этого я им не простил. Продолжая смеяться, они выпили всю бутыль светлой жидкости, выпили все содержимое термосов. Съели все мясо, вместе с костями. И даже после этого, поедая ложками соль из банки, они продолжали глупо улыбаться, все еще не понимая, что происходит. Вслед за солью они принялись жевать дубленку.

– Добрая одежа!

– На заказ шита!

Все это было сказано смеясь, в ауре самодовольства и лени, я заблокировал часть их сознания. Тем приятнее было смотреть, как меняются их лица, когда я перестал их контролировать. Удивление, боль, страдание, страх – итак по кругу. Ползком, стеная и плача два бывших хозяина жизни ползли к машине.

– Врача, врача, врача! – подобно тиканью часов, слышал я их мысли.

Нет. Никакого врача здесь нет, но есть вечно голодные санитары леса. Машина не завелась, двери не открылись. Пусть я не могу покинуть дом, но это не значит, что за его стенами я бессилен. Через несколько часов мучительного ожидания, стонов и мольбы о помощи, я привел к ним стаю волков. Я запретил серой братии убивать их быстро, но волкам неведомы мои эмоции, они милосердны. Прежде, чем добраться до внутренностей, набитых потрохами, звери быстро растерзали им глотки. Оба хозяина жизни перед смертью обмочились, я хохотал.

Но даже я не являюсь полным и безоговорочным хозяином жизни. У меня нет врагов и мне известна лишь одна сущность, которая меня пугает. И это не хозяин Тайги. Нечто бесформенное и неминуемое проходит сквозь лес, иногда, в полнолуние. Я не знаю, что это. Оно не является частью этого мира, этой вселенной. Это что-то иное. Возможно, так выглядит само время, пришедшее из тех темных и пустых глубин вселенной, где не существует ничего, кроме времени и, даже последнее там существует в такой форме, которую никогда не сможет представить и осознать мыслящее существо из нашей галактики.

Эта субстанция лишена эмоций, ей неведомы боль, страх и ненависть. Подобно санитарам леса, она собирает то, чему не место в этом мире. Когда оно проходит мимо, расстояние не имеет значения. Оно забирает сознание, существующее вне материи и делает его частью себя. Прошлый раз этот гигантский бесформенный слизень вобрал в себя призрака, сотворенного мной. Призраки, тоже, чувствуют страх, но этот не испугался. Я слышал его мысли, для него это была дверь. Но дверь, ведущая куда? Слизень прошел сквозь него, вобрав в себя все, что когда-то было человеком. Я чувствовал, как забился его разум, как он пытался пробиться наружу и вытолкнуть себя из липкой пустоты, которая забрала его. Когда он понял бессмысленность своих попыток, призрак попытался навсегда погасить свое сознание и умереть.

– Дурак! – хотелось мне закричать ему. Ведь ты же уже мертв!

Но я молчал, – о да! Я боялся, что это что-то услышит меня, узнает обо мне. И тогда уже мне от него не скрыться. Я молчал, жалея о том, что сотворил с тем человеком. Мне было жаль его, но страх за себя заглушил все прочие чувства.

– Душа ушла в пятки! – вспомнилось мне.

Я это слышал. И говорил. Я точно в этом уверен! Но вот когда и при каких обстоятельствах? Теперь-то что? В какие пятки? – у меня и ног-то нет. А душа? Есть ли у меня душа? Это стало очередным вопросом, который не дает мне покоя.

Что я? Где я? Зачем я здесь? – возможно, что грядущий сон, а я чувствую, что он уже близится, сотрет из моих мыслей все эти ненужные вопросы, вместе с навевающими их воспоминаниями былой жизни. Но вместе с этими воспоминаниями я могу потерять часть себя. Хотя, что я есть и что есть часть меня? – это мне неведомо.

Перед тем, как уйти в сон, на меня всегда ложатся воспоминания прошлого. Я не могу знать, мои ли это воспоминания, или я просто их вижу. Но я вижу дом. Не этот, тот дом совсем другой. Он стоит на берегу реки. Я никогда не видел реку, или видел? Я быстро бегу от дома в сторону реки, по дороге с разбегу перепрыгнув через забор. Забор высокий, гораздо выше меня. В стороне мычат коровы. Я не знаю, что это, но во сне все было просто и понятно. Подбегаю к реке и бегу вдоль нее, до небольшого деревянного мостка на другой берег. Но мосту я останавливаюсь и шарю рукой вдоль перил, пока мои пальцы не натыкаются на толстую леску. Я тяну ее и вот из воды показывается самодельный веревочный садок. В него иногда попадают речные рыбы. На этот раз, рыба в нем всего одна, но я продолжаю смотреть в воду. В воде я вижу отражение маленького, веснушчатого мальчишки со смешными ушами. Мальчишка смеется, он счастлив поймать рыбу. Неужели этот мальчишка и есть я, только в прошлой жизни?

Я гляжу в воду глазами мальчишки: он что-то замечает в воде, его глаза, сначала удивленные, потом испуганные широко распахиваются, рот открывается, и мальчишка кричит:

– Мама, мама! Я видел водяного! Правда, я не вру!

Выронив свой садок с добычей, он без оглядки бежит к дому. Мы возвращаемся по своим домам. И я понимаю, что тот мальчишка, наверное, и был я. Выходит, что? – когда-то я видел водяного? И следующая мысль заставляет меня выть так, что волки испуганно озираются, поджав хвосты.

Я видел себя глазами того мальчишки! После таких воспоминаний мне долго не удается унять свои чувства, вернуть свой разум. Иногда, я понимаю, что смогу сосредоточиться и снова воплотиться в том мальчишке у дома, возле реки. Я хочу его еще раз увидеть! Я бы за это отдал все! Даже свою душу, если, конечно, душа у меня все-таки есть. Но я боюсь напугать его.

После этого сна я почувствовал волнения волков. Стая почуяла добычу…

Ворон летел над самыми верхушками сосен. Внизу, по окровавленным следам бежала стая волков. Впереди, тяжело дыша и вывалив язык бежал человек. Морщась от боли при каждом шаге, правой рукой он сильно сжимал левое плечо, пытаясь остановить кровь, которая стекала и капала на снег с его ладони. Волки почуяли добычу. Их лапы легко и свободно скользили по снегу, в то время, как человек на каждом шагу глубоко проваливался в сугробы. Все было кончено, да и какое мне дело? Но я услышал его мысли. Покидающий разум показывал перед ним яркую картину: высокий, широкоплечий мужик согнулся пополам и широко расставив руки ждет, когда маленький, курносый мальчуган сиганет к нему в объятья.

– Расти, Митяй, пусть я тебя больше не увижу, но ты расти! – выдыхал человек с каждым словом последние минуты жизни.

Я не сразу понял, что падаю. Сознание ворона полностью заменил мой разум, а крыльями нужно махать. Спикировав вниз, я принялся отбивать волчью стаю, успевшую уже нанести несколько глубоких ран на ноги человека. Волки меня узнали. В вороне я был не страшен им, но все-таки они меня боялись. Нехотя, стая отступила. Мыслями и уговорами, я заставил человека ползти. Я промучился с ним до глубокой ночи, хотя до дома было уже не далеко.

В доме он улегся на нары и сразу потерял сознание. К лучшему, – подумал я. От мужчины пахло страхом и убийством. Это был беглый заключенный, чья свобода стоила жизни другим людям. Ну да кто я такой, чтобы судить его? Не сразу, но мне удалось его выходить. Я не имею докторской степени, да и познания в медицине мне подчерпнуть было неоткуда. Я, как умел, извлек две пули из плеча человека п наложив травы, перебинтовал рану. С ногами было сложнее, трудно орудовать ниткой и иголкой над дергающимися ногами. Человек вскрикивал и стонал, я не сразу догадался его обездвижить. Когда все было окончено, я посмотрел на свою работу и, честно говоря, навряд ли бы какой-нибудь врач сделал лучше. Я варил ему похлёбку, мужчина ел и набирался сил. Я думаю, он понимал куда попал, и кто за ним ухаживает. Но он не жаловался и не задавал вопросов.

Когда он впадал в сон или находился в беспамятстве, я бессовестно использовал его разум, чтобы снова очутиться возле дома на берегу реки, чтобы еще раз увидеть маленького, весноватого мальчишку.

Пацаненок бежал по полю, высокая трава доставала ему до подбородка. В руках он держал сачок и во все глаза смотрел на пеструю бабочку, присевшую на цветок в шагах десяти от мальчишки. На цепочках он стало пробираться вперед, стараясь не шелестеть высокими стеблями. Но бабочка улетела, легко и свободно она вспорхнула и скрылась на фоне синего неба, а босой мальчуган до крови напоролся на торчащую из земли ветку. На глаза мальчишке навернулись горькие слезы досады и разочарования и в этот момент он увидел меня, стоящего в стороне, возле проселочной дороги. Я испугался, готовый покинуть тот мир, при малейшем страхе в глазах ребенка. Но испугался только я. Слезы так и не успели брызнуть из глаз мальчишки, он смотрел на меня. Сперва удивленно, но потом заулыбался и помахал мне рукой. Не веря в своре счастье, я смотрел на мальчугана и махал ему в ответ. Он видел не меня, он смотрел на бородатого мужика, лежавшего у печи на нарах.

В другой разя увидел пацана на берегу реки, он удил рыбу и находился полностью во власти этого занятия. Он не сразу увидел меня, но увидев заулыбался и помахал рукой. Его лошадь, жующая траву возле дороги, подошла ко мне и обнюхала, громко фыркнув мне в лицо. Кони могут увидеть меня настоящего и, чтобы этого не случилось, я зажмурил глаза. Но животное снова вернулась к траве, а мальчишка, увидев мои зажмуренные глаза, громко и от души расхохотался.

– Не бойся, он не укусит.

Голос у пацана был смешной и писклявый. Я попробовал спросить, – как его зовут, но язык мужчины не повиновался мне и из моей глотки вырвались, лишь обрывки звуков. Мальчишку это не смутило.

– Ты немой, что ли? Хочешь посмотреть сколько рыбы я наловил? Не бойся меня, иди, загляни в ведро.

– Андрей, пора обедать! – послышался далекий женский голос.

И паренек, бросив удочку и ведро кинулся домой. Теперь я знал имя…

Недели через две, когда мужчина снова смог стоять на ногах, он оделся, покряхтел, натягивая валенки и обернулся в дверях:

– Спасибо тебе, хозяин дома, кабы не ты! – мужик обреченно махнул рукой. Кабы я знал, как благодарить тебя?

Он повернулся, надел шапку и скрылся в лесу, а я молчал. Мне хотелось крикнуть ему вдогонку:

– Помоги мне! – но как он мог мне помочь?

На самом деле, что я для него сделал? Просто спас ему жизнь, он совершил для меня гораздо большее.

Андрей!

Больше я не видел этого мальчишку, но помнил о нем каждую мелочь, каждую деталь. Я так и не понял, – зачем я здесь оказался, но теперь понимал, что являюсь частью чего-то большого и значимого. Я здесь не просто так. А потом пришел сон. Я боялся. Боялся, что он сотрет из моей памяти воспоминания о мальчишке, что я позабуду его и дом у реки. К счастью, этого не случилось. Я после сна в доме появился человек.

Высокий, смуглый мужчина, шагнул за порог, уверенно распахнув дверь. Я не смог прочитать его мысли и ауру, лишь спокойная уверенность окружала незнакомца. Войдя в дом, он по-хозяйски снял сапоги и поставил их возле печи. Мужчина не удивился, что в ней горит огонь, казалось, что ничего в этом мире его не могло удивить. Сняв меховую парку, незнакомец лег на нары и повернулся ко мне лицом. Я не стал прятаться, и он смотрел, прямо на меня. Но страха в нем не было. Мы долго смотрели в глаза друг другу. Ни одно человеческое существо не смогло бы вынести мой взгляд. Смуглый незнакомец достал из-за пояса длинный кинжал и бросил его на сто. Клинок впился ровно по середине стола и завибрировал. Мужчина закрыл глаза и уснул. В растерянности я просидел возле него всю ночь. Мне хотелось схватить со стола его нож и воткнуть его спящему в сердце, но что-то мне подсказывало, что это очень плохая затея. Утром незнакомец проснулся и не обращая на меня ни малейшего внимания оделся и вышел в дверь. За порогом он остановился и обронил всего два слова:

– Ты свободен.

Вероятно, после этих слов должна была сверкнуть молния и грянуть гром, этого я в лесу насмотрелся. Но ничего не изменилось.

Дом, по-прежнему стоит в одиночестве, со всех сторон окруженный Тайгой. За долгие годы дерево не потемнело, время не властно надо мной и над домом. Многие люди, вошедшие в дом, чувствуют в нем мое присутствие, ощущают мой разум. Они боятся меня. А я вижу лес, состоящий из бесконечных величественных исполинов. Сколько веков этим деревьям? Что видели они на протяжении своего существования? Они пугают меня, ибо их разум безразличен ко всему, даже к собственной участи. Вот кого на самом деле стоит бояться.

Где я? Кто я? Зачем я здесь? И что такое свобода?

Иногда мне кажется, что я смогу получить ответы, если покину дом. Но чем я стану снаружи? И где-то на краю сознания я все чаще слышу нелепую мысль, чей-то голос:

– Чтобы двигаться дальше я должен покинуть дом и освободить место следующему.

Но что это будет означать для меня? Что-ж, у меня впереди много времени, чтобы как следует обдумать все это. Меня нет у времени, но время – это все, что есть у меня.