Барышня-попаданка бесплатное чтение

1. Попытка № 5

С красивым однокурсником Максом мы скорешились во

время практики на сталелитейном заводе. После этого немного потравили байки, сидя на парах, и вот решили курсач вместе делать. Совместить, так сказать, полезное с приятным, потому что и мне и ему было понятно, что совместная работа над курсачом вполне себе может вылиться во что-то более интересное, чем просто проведение опытов и решение задачек.

Перекусили после пар в студенческой столовой, и поехали к Максу. Ну а что? Нужно же обсудить курсач в деталях — определить, кто какую лабораторку делать будет, что будем писать в текстовой части. Столовка для таких важных бесед совсем не подходит!

Разглядывая красивый профиль однокурсника, зависшего на поручне вагона метро, я думала о том, что кажется, наконец нашла то, что искала. Того, кого искала. Ну а что? Макс соответствовал всем моим высоким стандартам — он был высоким, он был блондином, а ещё он не был тупым и у него было чувство юмора. До того, как мы с ним начали общаться, я ещё никогда не встречала парня, настолько мне подходящего!

Хотя мои попытки его встретить начались ещё в одиннадцатом классе.

Моей первой попыткой найти родственную душу стал весёлый одноклассник-футболист, который сбежал от меня после того, как я «сделала» его на уроке алгебры. Математичка любила вызывать к доске сразу двоих учеников, давать им одно и то же задание, а потом разворачивать доску и сравнивать результат.

«Настоящая девушка поддалась бы», — сказала моя несбывшаяся пассия после своего математического фиаско. Ну да, конечно! Откуда ж мне было знать, что и как он там решал со своей стороны доски? Мир его тройбану по алгебре, после расставания я перестала давать ему списывать.

Моя второй попыткой найти свою любовь стал парнишка с факультета информатики. Он был умным и серьёзным, а ещё у него были очень подробные и детально расписанные планы на жизнь. Во время нашего первого свидания в парке он без конца рассказывал, что дама его сердца должна будет воспитывать в загородном доме парочку детишек, пока он в поте лица (и живя в московской квартире) будет заниматься развитием своей фирмы, которую когда-нибудь обязательно откроет.

Правда, пока ему не до этого, сейчас он очень нужен своей маме — в театр выгулять, в походах по магазинам компанию составить. Ах да, его мама тоже будет жить в загородном доме вместе с невесткой и внуками, она очень любит свежий воздух.

Я поинтересовалась, зачем ему отношения, если он и так уже с мамой встречается, он почему-то обиделся и бросил меня прямо в том же парке. Хорошее место, кстати, мороженое там вкусное продают.

Во время свидания с третьей попыткой я была в чудесном настроении и без умолку травила анекдоты — какие-то об инженерах, какие-то о поручике Ржевском. Судя по всему, мои анекдоты не зашли, потому что он (третья попытка, а не поручик Ржевский) сказал, что ему срочно нужно домой, и больше на связь не выходил.

С четвёртой попыткой мы не на жизнь, а на смерть сцепились по поводу того, были ли американцы на Луне — конечно же этот олух утверждал, что полёт был инсценировкой! Я доказала ему, что он абсолютно не прав, вот только вместо того чтобы порадоваться рождению в нашем споре истины, он почему-то тоже от меня сбежал.

Я долго не переживала — туда ему дорога. Мало того, что неуч, так ещё и ошибки свои признавать не умеет! Благо, студентки инженерных вузов от недостатка парней не страдают, в нашей группе их целых девятнадцать человек, одиннадцать из которых до сих пор свободны.

Так что Макс стал моей пятой попыткой не умереть в компании сорока кошек (или как там говорят о девушках, не нашедших нормального парня в ворохе маменькиных сынков, тупиц, и мальчиков ниже ста восьмидесяти см).

— Даш, возвращайся в мир живых, наша станция, — щёлкает у меня перед носом Макс, и мы покидаем душный вагон. Выход через турникеты, десять минут по аллее, только-только начинающей разбавлять зелёные оттенки жёлтыми и золотистыми, и вот мы наконец добираемся до дома, в котором Макс живёт с родителями и старшим братом. Вовремя, а то так пить захотелось.

— Раздевайся, я пока чайник поставляю, — как только мы заходим в квартиру, однокурсник указывает рукой на вешалку, и, не разуваясь, убегает куда-то вглубь розовато-бежевого коридора. Пока Макс тусит на кухне с чайником, я снимаю кроссовки, вешаю на крючок джинсовую куртку и начинаю разглядывать висящие на стенах гравюры в позолоченных деревянных рамах. Старинная Москва, парадные залы, полные мужчин во фраках и дам в длинных платьях, всадники, сцены сражений…

— Это старший брат собирает, он у меня историей увлекается, — кивает вернувшийся Макс, швыряя в угол правый ботинок и стягивая левый. — Если хочешь, можешь тапки надеть, вон те синие у нас для гостей.

— Странное увлечение, — протягиваю я, засовывая ноги в тапки и вспоминая занудные уроки истории, преследовавшие меня вплоть до второго курса универа.

— Да уж. Не поверишь, он ещё в музее историческом работает. Младший научный сотрудник! — с гордостью сообщает однокурсник, и снисходительно добавляет, швыряя в угол второй ботинок: «Должен же кто-то в семье быть гуманитарием. Пойдём, покажу тебе квартиру, пока чайник греется».

Как любой нормальный человек, попавший после учебного дня в свою комнату, первым делом Максим включает комп. Надо же в соцсети зайти, ютубчик посмотреть, или пострадать ещё какой-нибудь далёкой от учёбы фигнёй.

— Какая мощность? — спрашиваю я, примостившись на край компьютерного стола и поглаживая стильный деревянный корпус навороченных колонок.

— Сто двадцать ватт, — Макс тоже проводит рукой по гладкой поверхности, и как бы случайно его рука оказывается поверх моей, отчего я покрываюсь мурашками, знакомлюсь с бабочками и в голову лезет разная романтическая фигня.

— Фига се, — я встряхиваю волосами и пододвигаюсь ближе к сидящему в компьютерном кресле Максу. — Домашние дискотеки устраиваешь?

— Ага, знала бы ты, как брат бесится, — довольно ухмыляется Макс, поглаживая мою руку. — Хочешь что-нибудь послушать?

— Давай, — охотно соглашаюсь я. Пришла пора заценить твои музыкальные вкусы, «кандидат в депутаты».

— Ты тоже слушаешь «Раммов»! — восторженно сжимаю я руку Макса, лишь только заслышав первые обманчиво-умиротворяющие нотки, предшествующие зловещему голосу Тилля Линдеманна. — Здорово!

— Да, люблю «Раммштайн», — Макс переплетает свои пальцы с моими. — И вообще тащусь по металлу, слушаешь «Слипкнот», «Металлику», «Буллетов»?

Боже, этот парень идеален, у нас с ним даже музыкальные вкусы совпадают! Даже мой любимый братишка, с которым у нас так много общего, какую-то попсово-клубную фигню слушает.

— Давай пока чай пьём покажу тебе комнату брата, у него там иногда такие странные штуки лежат, что я офигеваю, — заговорщицки предлагает Макс, как бы невзначай касаясь второй рукой моего колена. — Этот зануда не любит, когда я у него шарюсь, но сейчас он в своём музее, так что почему бы нет? Я у него один раз старинный меч видел, а в другой раз — пепельницу из настоящего человеческого черепа!

— Крутяк, давай посмотрим, — соглашаюсь я и спрыгиваю со стола. Пару секунд мы с сидящим на кресле Максом не отрываясь смотрим друг на друга, мне кажется, он чувствует то же, что и я. Ещё доля секунды — и…

— Чайник, наверное, уже вскипел, — не вовремя вспоминает Макс, и я неохотно отвожу взгляд от его невероятных, потрясающих, умопомрачительных голубых глаз. Мы проходим на большую светлую кухню, Макс разливает чай, и с кружками наперевес вторгается в комнату младшего научного сотрудника.

По сравнению с коридором, кухней и комнатой Макса комната его брата оказывается на редкость душной и тёмной. Только когда однокурсник щёлкает выключателем я наконец вижу наглухо задвинутые тёмные шторы, старинный шкаф с книгами, деревянный рабочий стол, заваленный диковинными историческими штуковинами.

— Ему на работе по башке не настучат, за то, что он всё это домой тащит? — отхлебнув из кружки горячий чай, ставлю её на стол, и на этот же стол усаживаю себя, подвинув какой-то грязный глиняный горшок. Кажется, я сегодня на всех столах в этом доме посидеть успею.

— Не, не настучат, папин друг зам директора музея, так что братану там всё с рук спускают, — смеётся Макс. — Поэтому он безнаказанно притаскивает домой разное барахло из запасников и типа «изучает» его.

— О, я бы вот эту штуку изучила, — выцепляю взглядом и достаю из кучи исторического барахла серебристый шлем, заострённый на макушке. — Хочешь примерить?

— Конечно, для полного счастья мне не хватает только этого шлема, — угорает Макс, и я водружаю ему на голову громоздкий головной убор, оказавшийся более тяжёлым, чем я предполагала.

— Давай и тебе что-нибудь подберём, — Макс достаёт из кучи на столе наручные часы. — Как тебе?

— Да ну, на них ни ремешка, ни цепочки, — отмахиваюсь я. — Интересно, они вообще ходят? Дай-ка посмотреть!

Беру у Макса часы и пытаюсь вскрыть заднюю часть корпуса, но тут нужно явно что-то получше моих накрашенных под цвет топика красных ногтей. Поэтому отбрасываю идею поковыряться во внутренностях и начинаю крутить заводную головку, заставляя часовую стрелку неторопливо ползти, а секундную вприпрыжку бежать по золотым римским цифрам на белом фоне.

— Брат насчёт этих часов все уши нам прожужжал, когда их притащил. Типа их пожаловал император за какие-то особые заслуги, а мужик, которому он их пожаловал, то ли магом был, то ли волшебником, и наделил эти часы какой-то особенной силой. Короче, с фантазией у моего братца всё очень хорошо.

— Вот же антинаучная пурга, — смеюсь я. Сверяюсь с телефоном, выставляю нужное время, и — о чудо, часы начинают идти!

— Как же меня заводят девушки-инженеры, — вполголоса говорит Макс, снимая шлем. Кладёт его на стол, наклоняется ко мне и глядя в глаза проводит рукой по моей щеке, отчего я уже во второй за день покрываюсь мурашками, а мой телефон и глухо тикающие часы летят на пол. Не обращая внимания на эти досадные мелочи, обхватываю Макса за шею, наши губы почти соприкасаются, вот-вот должен случиться поцелуй…

Меня бросает то в жар, то в холод, кажется, будто я оказалась на американских горках — швыряет то вверх, то вниз, сердце как неприкаянное болтается в грудной клетке, а непроглядная темнота чередуется ослепительными вспышками света, устраивая глазам полный треш.

К сожалению, это сейчас не художественное описание поцелуя, а что-то совсем другое. Я заболела? Потеряла сознание? Но как я тогда думаю? Что это вообще со мной? Где я? Эх, по-видимому, пятая попытка не умереть в копании сорока кошек тоже провалилась. На этот раз точно не по вине «кандидата в депутаты», Макс может собой гордиться.

Или не может — наверняка это он мне в чай что-то подмешал! Я так хорошо о нём думала, а он оказался… Маньяком? Насильником? Это самое логичное объяснение того, что ещё пару секунд назад я находилась в комнате старшего брата Макса, а теперь валяюсь на где-то на полянке, ощущая прилипшие к разбитым локтям листву и сухие травинки. Хорошо хоть колени под плотными джинсами не пострадали от падения.

Встряхиваю головой, пытаясь отогнать наваждение. Какие ещё разбитые локти? Наверняка у меня просто глюки после того, что подмешал оказавшийся маньяком Макс, поэтому мне и кажется, что я нахожусь непонятно где! Деревья зеленеют, птички поют, какое-то животное ломится на меня из чащи…

— Платон, иди сюда, я её нашёл! — раздаётся из-за деревьев радостный мужской голос, я чертыхаюсь, вскакиваю с земли и бегу в противоположную сторону леса. Галлюцинация это или нет — потом разберусь, а пока надо сваливать. Спасибо, братишка, что познакомил меня со страйкболом, умение бегать и прятаться в ближайшее время мне ой как пригодится.

2. Отбитые реконструкторы

В нашей семье я умная, а брат красивый. Поэтому даже не пытаясь поступать в универ Санёк сходил в армию и пошёл работать инструктором в страйкбольный клуб. Благодаря своему зверскому обаянию братишка с подростковых лет зависал на страйкбольных площадках (по-хорошему детей туда пускать не должны), и не рассматривал других вариантов применения своих талантов.

Конечно же моя мама (ответственная и педантичная училка физики) до сих пор пытается воззвать к его совести! Но все её призывы разбиваются о «Нафига?» моего старшего брата и гогот бати, тренера детской футбольной команды. Насколько знаю, батя тоже учиться не любил, и в девяностые, в конце своей спортивной карьеры, просто прикупил диплом. Кстати, такой же, как у мамы — о педагогическом образовании.

Забегая в тёмный еловый лес, я немного представляла, что меня ожидает — на страйкбольной площадке, где работал Санёк, была лесная зона. А вот о том, что бегать в тапках настолько неудобно, я как-то не подумала. Да и вообще заметила, что на мне нет привычных кроссовок только когда укололась о пару сучков и напоролась на первую корягу. Чёрт, больно-то как! И это только тропинка, что же будет с моими ногами, если я с неё сверну? Но думать об этом некогда — за спиной раздаётся хруст веток и тяжёлый топот моих преследователей.

— Лука, я её вижу! — воодушевляюще кричит один из них, заставляя меня забыть об ушибленной ноге и со всей мочи рвануть вперёд по тропинке. Чёрт бы побрал мою любовь к ярким цветам — я сейчас в своём топике как красная тряпка для быка! Двух быков. Которые вот-вот меня догонят.

Что ж, неутомимые мои, попробуем другую тактику. Из последних сил припускаю вперёд, оставляя на угрожающе торчащих со всех сторон сучьях клочки джинсов, топика, и клочья волос, как можно сильнее отрываюсь от своих преследователей, вглядываюсь в чащу и выцепляю взглядом поваленную ель с развороченной корневой системой — отлично, то что нужно.

Отрываю от того, что некогда было моим любимым топом ещё несколько красных обрывков, пробегаю вперёд, оставляю клочья одежды на сучках и еловых лапах, и возвращаюсь обратно. Сворачиваю с тропинки, поудобнее устраиваюсь за поваленной ёлкой и только тогда перевожу дух. Отлично, меня моим преследователям будет не видно, зато из моего убежища обзор сквозь просветы в еловых ветках отличный.

Эх, винтовку бы сюда. Не то чтобы я не любила людей, просто эти ребята явно не относятся к лучшим представителям человечества — я их ещё даже не увидела, а они уже здорово меня пугают!

С нетерпением смотрю на тропинку, на которой, не томя меня слишком долгим ожиданием, появляются мои преследователи. Первым бежит бородатый мужик лет тридцати, за ним парень помоложе — мой ровесник или чуть старше. Оба здоровые, крепкие, светловолосые, у обоих причёска, которую моя бабушка называла «под горшок».

Наверное, эти отбитые — исторические реконструкторы. Это единственное логичное объяснение того, что они одеты как крестьяне из ненавистного мной учебника истории, а ведут себя как буйнопомешанные сталкеры. Выглядят, кстати, вполне настоящими — теория о том, что Макс мне что-то подсыпал и я нахожусь в галлюцинации начинает казаться всё мене реалистичной.

Мои потенциальные похитители пробежали мимо, значит, пора выбираться. Вот только куда мне податься? Я даже не понимаю, где нахожусь! Так что логичнее всего вернуться на опушку, с которой начались мои лесные забавы, и попытаться найти дорогу. Осторожно выбираюсь из своего укрытия, и, стараясь двигаться как можно тише, иду туда, откуда прибежала.

Выхожу на опушку, осматриваюсь — ни единого намёка на высотки или линии электропередач! Только высокие деревья и бескрайнее вечернее небо. Куда же меня занесло? Усаживаюсь на травку под раскидистым дубом, вытягиваю ноги, и внезапно чувствую, что я здесь не одна. Поднимаю голову — и вижу ещё одного отбитого реконструктора! Тоже в старинной рубашке и с причёской под горшок, только помоложе тех, что меня по лесу гоняли, наверное, даже немного младше меня. Так их, оказывается, было трое!

— Платон, Лука, она здесь! — кричит реконструктор, а я подрываюсь как угорелая и бегу в сторону леса. Хватаю покрытую мхом толстую ветку, заезжаю не отстающему от меня детине по загребущим ручищам, которым он пытается меня схватить, по плечу, по голове…

Но силы оказываются неравными. Третий реконструктор оказывается ещё более отбитым, чем его старшие товарищи, поэтому последнее что я помню — это тяжёлая оплеуха, которой награждает меня проворный детина, не обращающий ни малейшего внимания на моё отчаянное сопротивление. Ноги подкашиваются, макушки зелёных деревьев плывут перед глазами, и я погружаюсь во тьму. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем сквозь полузабытьё до меня начинают доноситься обрывки разговора:

— Митька, олух ты неотёсанный, кто ж так с барышнями-то обращается? Ты же мог весь дух из неё вышибить! Хорошо хоть жива осталась… Да и крови вроде нет, это хорошо. Хотя, что это у неё с руками? Ногти красные…

— Но она первая начала, — оправдывается детина, — так меня дрыном огрела, что согнуться до сих пор не могу… Ну вот я и я выдал ей леща, чтобы немного остепенить…

— Не понимаешь ты ничего, Митька, барышня в горячке, с ней надо поласковее, пообходительней. Что с нами сделает барыня, если узнает, что мы её дочь чуть со света не сжили? А так можно надеяться на особые милости за поимку беглянки. А ну-ка помоги, свяжем её от греха подальше, пока в чувство не пришла.

Мои руки заламывают за спину, а запястья и щиколотки умело стягивают грубой верёвкой, от чего я наконец прихожу в себя. Голова гудит, болят разбитые чуть ранее от падения на полянку локти, и вдобавок бородатый верзила Платон тащит меня куда-то вниз головой, бесцеремонно закинув на плечо. Голова от такого положения раскалывается с неимоверной силой, и я выдаю все самые изощрённые ругательства, которые только мне известны.

— Не волнуйтесь, барышня, телега совсем близко, сейчас уложим вас, и доставим к маменьке в целости и сохранности, — не сбавляя шаг безмятежно реагирует на мою отборную брань Платон.

Какая маменька, какая телега? О чём он вообще? Поворачиваю голову и вижу, что рядом шагают детина, который меня вырубил, и парень, который гонялся за мной по лесу вместе с Платоном. Если бы отправляясь в гости в Максу я знала, что мне сегодня предстоит чудесная прогулка по лесной опушке в прекрасной компании неадекватного бородача, сумасшедшего бегуна и любителя раздавать девушкам лещей, подготовилась бы получше!

Интересно, это глюки, или я слышу, как невдалеке ржёт… Лошадь? Выходит, эти отбитые ещё и несчастное животное сюда притащили! Да ещё и впрягли в уродливую деревянную телегу с деревянными колёсами. Да уж, насчёт способа передвижения Платон не соврал.

— Ох, намаялись мы с вами, барышня, — вытирает пот со лба парень, бегавший за мной по лесу, усаживаясь на передок телеги и берясь за вожжи. Кажется, его зовут Лука. — И где вы так по чащобам укрываться научились? Уж на что мы с братом хорошо леса знаем, а даже от нас укрыться сумели! Не иначе как от горячки звериные способности в вас раскрылись.

— Ребята, вы вообще знаете о существовании дезодоранта? — интересуюсь я, когда взмокший Платон наконец спускает меня с плеча и аккуратно укладывает в телегу. Кажется, задавать этим олухам более сложные вопросы бесполезно, у них в головах какие-то барыни и горячка. Хорошо хоть в телегу нормально уложил, подложив что-то под голову. После знакомства с тяжёлой рукой того, кого бородатый назвал Митькой, у меня явно сотрясение мозга.

— Барышня изволит говорить по-французски? Мы люди неучёные, языков не понимаем, — пожимает плечами Платон. Фу, что это за солома на дне телеги! Колется, в нос лезет! Возмущённо чихаю и укладываюсь поудобнее, насколько это возможно, когда ты связана по рукам и ногам.

— Извините, барышня, если бы знали, что встретим вас нынче в лесу, подготовили бы транспорт, соответствующий вашему положению, — издевается нетерпеливо подёргивающий вожжи Лука. — Садись Платон, пора трогаться, и так уже в господский дом засветло не успеваем. А ты Митька рядом с телегой побежишь, чтобы неповадно было барышень калечить.

Самонадеянные болваны! Им и трогаться не нужно, и так уже тронутые на всю голову! Может, я оказалась на месте реконструкции исторических событий? Тогда просто нужно подождать, пока эти поехавшие отвезут меня к своим «господам», которые, надеюсь, ещё не совсем потеряли связь с реальностью и дадут мне позвонить родным.

Громоздкий Платон неловко забирается в телегу, Лука дёргает за вожжи, прикрикивает на понурую серую лошадку, и мы отправляемся в «господский дом». Интересно, что это такое? Может так они называют базу отбитых историков-реконструкторов? В очередной раз убедившись, что связана я крепко, интересуюсь:

— Ребята, а вы вообще кто такие?

— Я Платон, а это мои младшие братья Лука и Митька, — дружелюбно представляется бородатый. Говорит неторопливо, с расстановкой, как будто незадолго до этого не гонял меня по лесу как дикую зверушку. — Крестьяне господ Елецких, ваших батюшки и матушки. А вы барышня Дарья Алексеевна, на случай, если от горячки запамятовали.

— Какая я вам к чёрту барышня! Хватит уже меня так называть! — возмущаюсь я. Какая ещё к чёрту горячка? Эти отбитые на меня что, свои собственные проблемы с кукухой проецируют?

— Барышня изволит гневаться, — ехидно вздыхает бегущий рядом с телегой Митька. — Платон, проверь узлы, а то ещё сбежит в обратно в лес, бедняжка совсем умом тронулась. Бедная барыня, как же она переживёт помешательство любимой дочери?

Бородатый Платон протягивает ко мне свои огромные ручищи, проверяет, качественно ли я связана, и удовлетворённо хмыкнув наконец оставляет меня в покое. Всё бы хорошо, вот только этот идиот меня передвинул. А я только-только нащупала на дне телеги что-то твёрдое, обо что можно было бы перетереть верёвку, которой связаны мои руки! Теперь снова придётся барахтаться в мерзкой соломе в поисках этого предмета.

— Барышня-то всё в горячке мечется, никак в себя не придёт, — вполголоса ворчит Платон, но на этот раз мне уже лень объяснять, что никакая я не барышня и что у меня нет горячки — беготня по лесу и драка с отбитым Митькой порядком меня измотали.

Над головой тёмно-синее вечернее небо и макушки наклонённых вдоль дороги деревьев, скрипучая телега покачивается, как корабль на волнах, лошадка всхрапывает, и я сама не замечаю, как вместо того, чтобы пытаться освободиться снова проваливаюсь в тёмную бессмысленную муть. И как я умудрилась потерять сознание в такой опасной ситуации?

Просыпаюсь оттого, что мне светят в лицо. Телефон? Фонарик? Не-е, всё куда более в духе сегодняшнего вечера — это толстая восковая свечка, которую держит в руках наклонившая ко мне пожилая дамочка в странном головном уборе, похожем на детский чепчик-переросток. Поднимаю голову и вижу в темноте смутные очертания трёхэтажного коттеджа с колоннами — по-видимому, тот самый «господский дом», в который везли меня похитители.

— Митька, подержи, — приказывает дамочка любителю раздавать лещей, передаёт свечку в его услужливые руки и подносит к глазам очки с единственной дужкой. Вроде одета нормально (если не считать чепчика), на плечах шаль кружевная, а очки сломаны. Пока я размышляю над тем, как их можно починить, обладательница чепчика одаривает меня строгим взглядом выцветших голубых глаз и возмущённо восклицает:

— Но это не моя дочь!

3. Распутная барышня Дарья Алексеевна

— Как не ваша? Похожа ведь на нашу барышню — красотою лепа, как ягода румяна … Вот только простоволосая, растрёпанная и одеяние неподобающие её положению — подрастеряла-то поди одёжки, пока по чащобам укрывалась, — пытается убедить дамочку мой бородатый похититель.

— Платон, я что, свою дочь не узнаю? Эта девица не моя Дашенька! Где вы вообще её нашли? Вы её похитили? Она дворянского рода? Почему вы её связали? — встревоженно щебечет странная особа. — Я не позволю моим крестьянам вести себя неподобающе! Да вас за такое нужно выпороть! В солдаты забрить!

— Ну так убегала же, — задумчиво чешет голову Платон. — Вестимо, что дворянского, на ненашенском что-то кумекала. Вот мы и подумали, что это наша барышня, видели её пару раз на господском дворе, подумали, что похожа…

— Что за зверство — похищать и связывать молодую девушку! Развяжите её скорее, охальники! — сердито приказывает пожилая дамочка, и мои похитители без промедления бросаются выполнять её указание. Интересно, она что, и правда может их выпороть? — Дитя моё, — обращается она ко мне в уже куда более миролюбивом тоне, — кто вы? Где ваши родители?

— Не помню, — отвечаю я, усаживаясь в телеге и с наслаждением разминая затёкшие от верёвки конечности. Реальность вокруг меня настолько неадекватная, что я лучше сначала разберусь, куда попала, а потом уже подумаю, стоит ли мне возвращать память.

— В горячке она, — вставляет своё словечко Лука. — Видели бы вы, барыня, как она по лесу от нас с Платоном улепётывала!

— Сгиньте с глаз моих, ротозеи, видеть вас не хочу, — сердито машет рукой дамочка. — Митька, ты куда, отдай сначала свечу Ваське, и чтобы я вас больше здесь не видела! Неудивительно что от такого потрясения бедное дитя потеряло память! Маринка, пойди сюда, помоги бедной девушке поднятья и отведи её в комнату моей Дашеньки. Приведи в порядок, накорми и дай отдохнуть, надеюсь, тогда воспоминания к ней вернутся.

Молодая девушка в светлом белом платье и с убранными наверх волосами помогает мне выбраться из телеги, Митька передаёт свечу светловолосому парню в старинном пиджаке, мои погрустневшие похитители низко кланяются строгой дамочке, и странное средство передвижения, на котором меня привезли, трогается прочь от коттеджа.

— Прикройтесь, дятя моё, ваша одежда вся изорвана, — дамочка снимает со своих плеч шаль и протягивает её мне, оставшись в длинной белой ночнушке.

— Спасибо, — я укутываюсь в шаль, только сейчас понимая, что от моих топа и того, что было под ним после лесных развлечений в компании Митьки, Луки и Платона практически ничего не осталось, и я стою возле дома этой странной особы практически топлес.

— Как вас зовут, дитя моё? — спрашивает дамочка, когда я в сопровождении неё, Маринки, и идущего впереди парня со свечой, по-видимому, Васьки, ступаю на деревянное крыльцо.

— Даша, — отвечаю я, постукивая костяшками пальцев по одной из колонн. М-м, деревянная? Интересно, они тут что, все помешаны на эко материалах? Никогда раньше не видела трёхэтажных деревянных коттеджей, да ещё и с колоннами!

— Соименинница моей дочери Дашеньки! — печально вздыхает дамочка. — А меня зовут Марья Ильинична Елецкая, добро пожаловать в наше с супругом Алексеем Петровичем подмосковное имение.

— Приятно познакомиться, — устало говорю я, Васька открывает дверь, и мы попадаем в дом. Ух как тут темно и пыльно, прямо как в комнате старшего брата Макса! Намного темнее, чем на улице, у них что, электричество отрубили?

Замечаю невдалеке тусклый свет ещё одной свечи, которую держит старичок в белом колпаке и длинной белой… Ночнушке? Вот те на, ещё один пациент Кащенко нарисовался. Сколько же их всего тут таких болезных? Марья Ильинична, Васька, Маринка, теперь ещё этот загадочный дедуля…

— Алексей Петрович, душа моя, — обращается к старичку Марья Ильинична, — крестьяне нашли в лесу девицу, потерявшую память. Думаю, стоит приютить её у нас на время, тем более комната Дашеньки всё равно пустует. Как вы на это смотрите?

— Поступайте как знаете, любовь моя, в вашем разуме и прекрасном сердце я никогда не сомневался, — сонно кивает Алексей Петрович, по-видимому, тот самый муж, о котором Марья Ильинична говорила на пороге дома. — Дайте горничной распоряжения насчёт несчастной девицы, и идите почивать, из-за вашей несказанной доброты вы совсем лишаете себя сна.

— Какой уж тут сон, когда я денно и нощно молюсь о том, чтобы нашлась моя Дашенька, — вздыхает Марья Ильинична, поправляя чепчик на голове. — Маринка, ты знаешь, что делать, приведи Дарью в порядок, выдай ей одежду и накорми.

— Будет сделано, — кланяется Маринка. У них тут что, у всех постоянная тяга к упражнениям на гибкость позвоночника? До этого мои похитители спины гнули, теперь вот ещё Маринка.

— Познакомимся с вами ближе за завтраком, — улыбается мне Марья Ильинична, и отправляется со своим странным дедулей вверх по скрипучей деревянной лестнице. Мы с Маринкой в сопровождении Васьки со свечой отправляемся вслед за ними, только престарелая парочка ограничивается вторым этажом, а мы поднимаемся выше. Проводив нас до нужной комнаты, Васька дожидается, когда Маринка зажжёт в комнате свечу, и только после этого уходит.

Насколько я сумела разглядеть в темноте, он вроде бы ничего такой, симпатичный. «Чёрт, Даша, что за ерунда тебе в голову лезет, думай лучше о том, куда попала, и как отсюда выбраться», — говорю я самой себе, нехотя откладываю оценку внешности Васьки по десятибалльной шкале в долгий ящик, и осматриваюсь.

Комната, в которую завела меня Маринка, выглядит довольно непривычно — странный балдахин над кроватью, большое старинное зеркало… Заперев дверь, Маринка выдвигает из глубины комнаты тазик с водой, наклонившись над которым я наконец-то смываю с себя грязь и прилипшие к коже еловые иголки.

— А какой сейчас год? — интересуюсь я у Маринки, умело поливающей меня водой из ковшика. Всё настолько странно, что от варианта с сумасшедшими реконструкторами я перехожу к всё более и более невероятным теориям.

— Тысяча восемьсот одиннадцатый, вы чего, барышня? Знать и правда голову повредили, — подтвердив мою теорию, Маринка принимается ещё более нещадно поливать мою бедовую головушку. Так, либо у жителей дома коллективное помешательство, либо мне стоит пересмотреть свои взгляды на возможность путешествий во времени.

— А ты точно ничего не путаешь? — уточняю я, сквозь мокрые волосы пытаясь разглядеть мебель в комнате и длинное Маринкино платье. Но ничего, что хотя бы отдалённо намекало на современность, я так и не нахожу.

— Как можно напутать, я ведь даже грамоте обучена, при господском дворе выросла, — возмущённо выдаёт Маринка, отодвигает тазик, укутывает меня большим полотенцем, и усаживает на кровать. — Когда я подросла, барыня сразу меня к себе в горничные взяла. Я всегда при ней — одеть, раздеть, пятки почесать. Благодаря этому даже в Москве довелось побывать, а не просто всю жизнь безвылазно сидеть в нашей деревушке. Как я с такими знаниями и опытом могу год-то не знать!

Пока я вытираюсь, недовольная моим предположением Маринка ныряет куда-то в глубь комнаты и выдаёт взамен сиротливо валяющихся на полу рваных остатков моей одежды длиннющую ночнушку.

— Что, есть такие, кто никогда не выезжал из вашей деревни? — офигеваю я, переодеваясь в местный наряд. Нафига такую длинную одежду шить? Радует только то, что ночнушка мне досталась более красивая, чем те, что я видела на Марье Ильиничне и её супруге.

— Ну конечно! Большинство баб и девок вообще никогда дальше господского именья не выходили! Дом, работа в поле, в лес по ягоды — вот и всё. Это мужики иногда ездят в город — что-то продать, что-то купить, — Маринка вооружается старинным подобием расчёски и её острыми зубчиками начинает соскребать с моих ногтей остатки красного лака. — И чем это вы так испачкаться умудрились, еле оттирается! А это у вас откуда? — Маринка замечает у меня на левой руке старый шрам.

— Порезалась о разбившийся бокал, — выдумываю я на ходу. Не могу же я сказать этой девке, которая вполне может оказаться какой-нибудь моей пра-пра-бабкой, что бегала по заброшенному дому со страйкбольной винтовкой и напоролась на грёбаный штырь? Чтобы сменить тему, интересуюсь:

— А что там такое с дочкой Марьи Ильиничны? Где она? Почему все её ищут?

— О, это длинная история. Вы пока садитесь за стол, Васька скоро ужин принесёт, — закончившая с моими ногтями Маринка выдвигает один из задвинутых под стол деревянных стульев, которые я поначалу даже не заметила. — А насчёт дочки барыни… Поклянитесь именем Господа нашего, что никто не узнает о нашем разговоре, тогда расскажу.

— Клянусь именем Господа нашего, — киваю я, усаживаясь за стол. И почему она думает, что эта странная фразочка как-то может помешать мне проболтаться?

— Барышня с детских лет была обещан старшему сыну князя Орлова, — начинает рассказывать Маринка, выдвигая второй стул. — Господа считали, что это вопрос решённый, поэтому были неприятно удивлены, когда в начале лета барышня заявила, что хочет выйти замуж за безродного драгунского офицера, с которым случайно познакомилась во время прогулки.

Раздаётся стук, так и не успевшая присесть Маринка бежит к двери, и возвращается к столу с подносом, на котором стоят парочка тарелок, чашка и металлический чайник.

— Окрошка с сегодняшнего ужина, угощайтесь, — Маринка опускает на стол поднос, ловко ставит передо мной тарелку, и я за обе щеки начинаю уминать холодный суп. А Маринка тем временем садится возле меня и продолжает свой рассказ:

— Чтобы заставить барышню забыть о низкородном возлюбленном, Марья Ильинична и Алексей Петрович покинули Москву, и перевезли неразумную дочь в своё подмосковное имение. Но очевидно распутная барышня успела сговориться со своим низкородным кавалером, потому что не прошло и дня, как Дарья Алексеевна исчезла в неизвестном направлении, прихватив парочку платьев и горничную Марфушку. Эх не поздоровится Марфушке, если её найдут — одной поркой не отделается, продадут хозяину посуровее, чтобы мало не показалось.

— В смысле «продадут»? — от удивления я аж чуть не подавилась. — Как можно кого-то продать?

— Как-как, как все господа продают своих крестьян, — удивляется моему непониманию Маринка. — Я вот ежели чего натворю, барыня мне завсегда грозится, что продаст с молотка ироду какому-нибудь. Но конечно она это несерьёзно конечно, так-то она у нас добрая.

Да уж, специфические тут понимания доброты. Надеюсь, меня никто не примет за крестьянку — не хочется, чтобы кто-то попытался меня продать!

— А чего вообще такого в том, что барышня сбежала со своим парнем? — недоумеваю я. — Ну захотела выйти за другого, зачем запрещать-то надо было?

— Как вы можете такое говорить, знать и правда головой повредились! — смотрит на меня как на душевнобольную Маринка. — Променять жизнь княгини на жизнь жены бедного офицеришки (и это ещё в лучшем случае, вдруг он вообще на ней не женится?) в высшей степени неразумно! Да даже если он на барышне и женится — никакого счастья ей с ним не будет без родительского благословения! А уж родителям-то какой позор, не углядели за младшей дочерью! Какие теперь слухи в свете пойдут, какие толки!

— О как, — озадаченно выдаю я, усиленно работая ложкой. Странные, однако, нравы в девятнадцатом веке, очень странные.

— Марья Ильинична и Алексей Петрович всполошились, ведь жених Дарьи Алексеевны совсем скоро из Турции вернётся. Он там воюет под руководством генерала Кутузова, и отпросился исключительно ради того, чтобы сочетаться законным браком, — продолжает Маринка. — Барыня понадеялась успеть вернуть барышню к приезду жениха, потому не стала предавать побег огласке. Собрала мужиков, заставила поклясться на священном писании, что кроме них ни единая душа не узнает о пропаже молодой барышни, и отправила на поиски.

— Спасибо, — отодвигаю я от себя пустую тарелку, и передо мной как по волшебству появляются чашка чая и блюдо с пирожками. Ловкость рук — сверхспособность местных горничных? М-м-м, вкуснотища-то какая, с вишней. Кстати, что у них тут за традиции такие? Маринка меня просила клясться именем Господа, мужики клялись на священном писании… Странные люди, очень странные. Не озвучивая своих мыслей, продолжаю уминать пирожки и слушать историю о «распутной барышне».

— Но кроме вас мужики так никого не нашли, вероятно, далеко Дарья Алексеевна сбежала со своим офицериком. Эх, не избежать теперь господам позора! Особенно Марья Ильинична боится, что бесстыдное поведение неразумной барышни скажется на старшей дочери — она ведь одна из фрейлин самой Елизаветы Алексеевны, — выразительные глаза Маринки пугающе поблёскивают в темноте.

— Елизавета Алексеевна? А это ещё кто такая?

— Как можно не помнить имя супруги нашего императора? Сильно же вас, наверное, по голове приложили, — вздыхает Маринка. — Вы хоть имя нашего императора-то помните?

— Э-м-м, Александр? — тыкаю пальцем в небо. Хоть убей, не помню, кто из царей в тысяча восемьсот одиннадцатом правил. Но, кажется, Александров несколько было, так что шансы угадать куда более высоки, чем с каким-нибудь Павлом.

— Слава богу, хоть имя самодержца нашего не забыли, — облегчённо вздыхает Маринка, — значит, скоро поправитесь. А то я уж грешным делом подумала, что совсем у вас дела плохи.

«Чёрт, за что мне весь этот бред», — устало думаю я, когда Маринка сопровождает моё побитое и объевшееся тело в постельку под балахончиком.

— Ночной горшок под кроватью, — говорит на прощанье горничная, подтыкает мне одеяло, забирает со стола поднос, с пола мои рваные шмотки, тушит свечу и уходит.

Мало того, что ни света, ни водопровода, так ещё и санузла нет! Какая прелесть! Кажется, я готова всерьёз поверить, что это не дурацкая шутка, не случайная встреча с сумасшедшими любителями истории, а настоящее путешествие в тоскливое малообразованное прошлое. И впереди у меня целая ночь, чтобы подумать о том, как такое возможно, и решить, что делать дальше, если это действительно так.

Всё равно уснуть не получится — голова трещит сильнее, чем после студенческой гулянки, вдобавок ещё настенные часы омерзительно тикают, по башке себе потикайте… Итак, приступим к генерированию гениальных идей, распутная барышня Дарья Алексеевна. По забавной случайности у меня с дочуркой местной «барыни» не только имя, но и отчество совпадает.

4. Я буду вместо, вместо неё

Из-за последствий чёртовой оплеухи нормально поспать мне так и не удалось. Голова трещала нестерпимо, в лучшем случае часок успела вздремнуть, прежде чем пришедшая с утра пораньше Маринка объявила, что пора собираться к завтраку.

Бессонницу я использовала с умом — всю ночь вспоминала, что отличало так называемых «барышень» от простолюдинок. То, что меня приняли за барышню, вселяло определённые надежды — после беседы с Маринкой я поняла, что разуверять Марию Ильиничну нельзя ни в коем случае. А-то продаст ещё кому-нибудь! Не хотела бы я получить незабываемый рабский опыт.

Так что я поднапрягла память, припомнила уроки истории и литературы, и вот какой список необходимых компетенций у меня получился: говорить по-французски, играть на музыкальных инструментах и танцевать. Короче, три-ноль не в мою пользу. Ну, танцевать и музицировать мне в ближайшее время надеюсь не придётся, а вот с французским придётся как-то выкручиваться.

— Позор-то какой, — причитает Маринка, умывая меня всё над тем же тазиком. — Князь Владимир не сегодня-завтра будет в нашем имении, чтобы сопроводить Дарью Алексеевну в Москву, а Дарьи Алексеевны-то и нет!

— Князь Владимир — это жених? — интересуюсь я, умывая свою опухшую от недосыпа мордашку.

— Нет, младший брат жениха, — просвещает меня словоохотливая Маринка. — С женихом барышня должна была только в Москве увидеться, он должен был приехать за благословением старого князя на брак, жениться, и после медового месяца вернуться обратно на службу. А Владимир птица вольная, возвращается с учёбы за границей и благосклонно согласился сопроводить невесту брата и её родителей в этом небольшом путешествии.

— Эх, не повезло Владимиру. Не судьба свидеться со старой знакомой, — ухмыляюсь я, умывая шею под струёй воды из ковшика. Мне определённо начинает нравиться эта Дарья Алексеевна, обломавшая столько чужих планов за раз.

— С какой такой знакомой? Князь Владимир и наша барышня не знакомы, — удивлённо приподнимает брови Маринка.

— Как незнакомы? Она что, родного брата жениха не знает?

— Нет конечно, князь Владимир всё детство и юность провёл за границей, постигал заграничные премудрости.

— А жениха она хотя бы знает? — ехидно интересуюсь я, вытирая лицо и шею услужливо поданным Маринкой полотенцем.

— Да, с Андреем Сергеевичем Дарья Алексеевна знакомы, — с достоинством отвечает Маринка. — Когда барышне шёл девятый год, родители договорились со старым князем о браке, вот тогда она и видела князя Андрея Сергеевича. А еще у неё был его портрет, оставила, когда из дома сбежала — девушка берёт со столика медальон, раскрывает его и показывает мне маленькую акварель, на которой изображён бравый усатый мужчина.

У него что, бритвы нет? Зачем ему эти дурацкие усы? Да уж, понимаю я эту Дарью Алексеевну. От жизни с малознакомым усачом я бы тоже сбежала!

Одной только помощью с умыванием не обходится, кажется Маринка принимает меня за полностью недееспособную гражданку. Отложив медальон, она собственноручно наряжает меня в длинное белое платье с рукавами-фонариками, очень похожее на наряд, в котором я спала, творит какую-то фигню с моими волосами, и только после этого ведёт на первый этаж, откуда уже доносится потрясающий аромат кофе и запах чего-то съестного.

При свете дня я ещё отчётливее вижу, насколько тут всё старинное — скрипучая деревянная лестница, висящие вдоль неё портреты граждан и гражданочек в париках, закреплённые в некоторых частях стен закоптелые подсвечники с расплывшимися остатками воска вместо свечей. Будто в музей попала!

Маринка проводит меня в гостиную или столовую, где Марья Ильинична и Алексей Петрович (как ни странно, без любимых в этом доме длинных белых ночнушек) уже сидят за покрытым светлой скатертью большим столом. Возле стола навытяжку стоит знакомый мне Васька, одетый весьма экстравагантно — в длинный красный пиджак, белые чулочки и красные бриджи. Наверное, всё самое яркое досталось Ваське, потому что наряды Марьи Ильиничны и Алексея Петровича в глаза так сильно не бросаются.

— Доброе утро, — я неловко приседаю, изображая нечто похоже на то, что делали актрисы в фильмах, снятых по классике. — Простите мне мою неловкость, я ещё не совсем здорова.

Если я капитально напортачила с «приседанием», лучше сразу подготовить пути отхода.

— Доброе утро, дитя моё, — Марья Ильинична с дружелюбной улыбкой привстаёт со своего места, и доброжелательно мне кивает. — Как вам спалось?

Облегчённо вздыхаю, значит с «приседанием» всё в порядке.

— Спасибо, всё прекрасно, — усаживаю свою пятую точку на старинный деревянный стул с мягкой обивкой, который оперативно выдвигает для меня Маринка, и присоединяюсь к завтраку. М-м, а еда тут судя по всему ничего так, и кофеёк такой ароматный …

— Как ваша память? — интересуется Алексей Петрович, едва я только успеваю отпить из изящной фарфоровой чашечки. Эх, судя по всему вместо завтрака придётся трындеть о моём мнимом беспамятстве.

— Всё так же, — печально вздыхаю я, уминая булочку с корицей. — Только имя своё и помню, больше ничего. Даже французский язык из головы выветрился, так сильно вчера головой ударилась. Ещё ваши крестьяне меня так сильно напугали…

— Не волнуйтесь, эти охальники обязательно будут наказаны, — сурово утешает меня Алексей Петрович. Надеюсь, он не хочет их выпороть или ещё что-то в этом роде? Припоминаю, вчера Марья Ильинична говорила что-то о порке. Надо как-то оправдать этих придурков, не хочу, чтобы из-за меня им досталось!

— Что вы, я очень благодарна вашим людям, за то, что они меня нашли, не нужно их наказывать! Если я была одна в лесу, то наверняка попала в какую-то беду. Может, меня ограбили по дороге? Есть тут по близости дорога?

— Да, на Москву, — кивает Марья Ильинична. — Нужно будет поспрашивать у соседей, не было ли какого происшествия в последние дни, может, удастся выйти на след ваших родных. Не могли же вы в столь юном возрасте путешествовать в одиночку!

— Спасибо за помощь, — благодарно вздыхаю я, и делаю испуганные глаза. — Если бы не вы и не ваши крестьяне, страшно представить, что бы могло со мной случиться!

— Что вы, дитя моё, не нужно благодарности, помогать ближним — долг каждого христианина. Мы с супругом не можем оставить вас в таком плачевном состоянии, — слышу в голосе Марьи Ильиничны коварные нотки, и навостряю ушки. У неё есть ко мне какое-то интересное предложение? Если всё именно так, как описала мне Маринка, и живущие в девятнадцатом веке действительно так сильно зависят от общественного мнения, это может сыграть мне на руку.

— Предлагаем на время занять место нашей дочери, — Марья Ильинична завершает фразу именно так, как я и предполагала. — Вы на неё похожи, да и возраст тот же, восемнадцатый год шёл нашей Дашеньке… То, что мы с вами встретились, несомненно, знак Божий. Господь внял нашим молитвам, и послал нам вас, дабы мы могли доказать, что несмотря на все испытания сохранили в своём сердце любовь!

— Благодарю вас! Если бы не вы, мне совсем некуда было бы идти, — отодвигаю от себя пустую чашечку из-под кофе и восторженно прижимаю руки к груди. То, что мне двадцать один, а не семнадцать, предпочитаю разумно умолчать.

— Хорошо, что учитель танцев и француженка ещё не успели покинуть наше имение, — Марья Ильинична сразу берёт быка за рога. — Маринка, сбегай к ним, скажи, чтобы вещи не паковали, у них в ближайшие дни будет много работы. Пусть спустятся в гостиную и вспомнят с Дарьей азы, чтобы брат князя ничего не заподозрил. А дальше посмотрим, найдутся ли родные Дарьи, и решим, что делать дальше.

После завтрака Пётр Алексеевич уходит, Марья Ильинична дожидается, пока Маринка и Васька убирают со стола, и устраивает «смотрины» моих скудных умений. Грассирующая француженка мадемуазель Дюбуа и старенький учитель танцев Павел Аркадьевич приходят в ужас от моих «талантов».

— Ни единой гаммы порядочно сыграть не можете, ни одного предложения по-французски повторить без ошибок не в состоянии! — всплёскивает руками по уши напудренная гувернантка, когда я с чувством выполненного долга встаю из-за пианино. — И с пением совсем беда! Ни единого романса не знает!

— Ни единого «па» чисто не выходит! — хватается за голову учитель танцев, после того, как мы с ним проделываем по паркету гостиной несколько вальсовых троек. Это ему ещё повезло, что мы с вальса начали, вальс я хотя бы три года назад на выпускном танцевала. А вот если бы дедуля попытался вытащить из меня неведомые мне менуэт или полонез, без оттоптанных ног явно бы не обошлось.

— Всё в порядке, до приезда князя ещё не меньше суток, — изучающая меня сквозь очки с одной дужкой Марья Ильинична не теряет присутствия духа. — Мадемуазель Дюбуа, ваша задача — вспомнить с Дарьей с десяток самых распространённых фраз и уделить внимание манерам, Павел Аркадьевич, поработайте с Дарьей над осанкой, этого пока, пожалуй, хватит. Дарья, сегодня вы весь день посвятите занятиям, надеюсь на ваше усердие.

— Буду стараться, — киваю я, с ужасом представляя, какой приятный денёк меня ждёт. Манеры, французский — я вам что, гуманитарий какой-то? Я бы лучше физикой или математикой занялась! Жаль, что выбора мне не предоставили.

Когда вечером Маринка переодевает меня в ночнушку, и я без задних ног заваливаюсь в кроватку под балдахином, ко мне заглядывает Марья Ильинична.

— Мадемуазель Дюбуа и Павел Аркадьевич довольны вашим усердием, всё намного лучше, чем было с утра, — дамочка усаживается на край моей кровати. — Как ваше здоровье? Может, всё же стоит перестраховаться? Доктор Бельский отличный врач, использует только лучшие современные методы — мышьяк, ртуть, кровопускания, медицинских пиявок…

— Нет, нет, что вы, мерси, я совершенно здорова, — уверяю я неадекватную дамочку, явно желающую моей скорейшей смерти. Не хочу я окочуриться в этом дурацком безграмотном веке от какого-нибудь яда или потери крови, я хочу вернуться домой и жить долго и счастливо! Поэтому забываю о головной боли, головокружении, шуме в ушах и прочих симптомах сотрясения мозга, усугубившихся после экзекуций по работе над осанкой и изучением французского, и бодренько выдаю:

— Память моя по-прежнему слаба, но благодаря вашей заботе и сегодняшним занятиям чувствую я себя прекрасно! Единственное что мне сейчас нужно — это здоровый сон.

— Как знаете, дитя моё, — сокрушённо вздыхает Марья Ильинична. — И да, с этого дня можете называть меня «маменькой», думаю, так будет намного удобнее. А если всё же надумаете, мы с супругом с радостью вызовем доктора Бельского. Уж он обязательно позаботится, чтобы к приезду князя Орлова вы были в добром здравии. Спокойной ночи.

— Хороших снов, маменька.

Да уж, повезло мне. Моя новоявленная маменька, как бы помягче выразиться… Полный гуманитарий. Как в русском переводе моего любимого фильма «Семейка Аддамс»: «Основная специальность заклинания и порча? Так и запишем, гуманитарные науки».

Как только чокнутая дамочка выходит из моей комнаты, я мигом убираю с лица радостное выражение и начинаю спокойно страдать от головной боли. У-у, тупой Платон, не придумал ничего лучше, чем таскать меня по лесу вниз головой после сотряса, а мне теперь последствия расхлёбывать. Ни но-шпы, не пенталгина в этом дурацком веке наверняка ещё нет!

Интересно, что там за князь такой на днях приедет? Тоже поди гуманитарий…

5. Особенности женского гардероба

Из-за вчерашних дурацких занятий я не успела толком изучить ни дом, ни то, что вокруг него, поэтому встаю пораньше, умываюсь, меняю ночнушку на какое-то светлое платье, найденное в шкафу, и отправляюсь на разведку. Помимо моей комнаты на третьем этаже есть ещё парочка закрытых дверей, замки которых я пока решаю не вскрывать, (а то подумают ещё, что я вор-медвежатник) и выход на балкончик, расположенный на фасаде дома. На него я и выхожу, чтобы хорошенько рассмотреть окрестности.

Свесившись за резные деревянные перильца, вижу возле крыльца несколько цветочных клумб и аккуратные дорожки, одна из которых, более широкая, ведёт к большим воротам, а несколько более узеньких — то ли в сад, то ли в парк с затерявшейся между деревьев беседкой. Слева от дома располагается небольшая пристройка и парочка деревянных сооружений, больше похожих на сараи, чем на жилые дома — наверное, какие-то хозяйственные постройки.

Вокруг них суетятся несколько крестьян, затаскивают внутрь какие-то тюки, кажется, с сеном. Может, одно из сооружений — конюшня? Надо пойти проверить. А то пока меня везли из леса я даже лошадку толком не разглядела! Тихонько спускаюсь по лестнице на первый этаж, осторожно приоткрываю тяжёлую дверь, выхожу на крыльцо, и поскорее бегу в сторону хозяйственных построек.

— Доброе утро! Вы будете лошадей этим кормить? — киваю на тюк соломы в руках у мрачного бородатого мужика, а потом на сарай, из которого доносится топот копыт, — это же конюшня?

Мужик ошарашенно на меня смотрит, изображает нечто вроде поклона, но ничего мне не отвечает. На моё счастье из конюшни выходит обладатель бороды с более доброжелательным лицом, тоже на пару секунд зависает, но потом всё же отвечает на моё приветствие, и объясняет мрачному:

— Матвей, это гостья нашей барыни, поздоровайся с ней как следует, — и уже обращаясь ко мне, — да, барышня, это конюшня. Изволите взглянуть?

— Да, конечно, — с радостью соглашаюсь я, и направляясь вслед за смущённо буркнувшим нечто приветственное Матвеем.

— Вы на него не серчайте, он второй день всего на господском дворе, взамен проштрафившегося Платона, ещё не пообтесался как следует, — объясняет мне приветливый странное поведение неразговорчивого. — Меня Демьян зовут, я здешний конюх, а коней — Амур, Голиаф, Алкид и Арес.

Немного привыкнув к полутьме конюшни, я разглядываю фыркающих в стойлах животных. Двое чёрные, третий коричневый, четвёртый белый. Красивые, лошадка, на которой меня привезли, была помельче и выглядела попроще. Да и с именами этим длинногривым красавчикам явно повезло больше, чем крестьянам. Кажется, господа увлекаются греческой мифологией, раз такие пафосные клички лошадям дали.

— Барышня, вы бы того, поостереглись по грязи-то ходить! Лучше в яблоневый сад идите прогуляться, там и почище, и покрасивее, — советует Демьян, после того как я уже минут десять брожу между стойлами, пялясь на жующих коней. — Не барское это дело в конюшне пачкаться.

— Говоришь, яблоневый? Наверное, яблоки уже поспели, и правда стоит до него прогуляться. Хорошего дня, — киваю я конюхам, и под ответные пожелания Демьяна и неловкий поклон чистящего стойла Матвея покидаю конюшню.

Яблоки и правда оказываются неплохими, поэтому набрав штук пять в подол я устраиваюсь на деревянной скамеечке в беседке, вгрызаюсь в самое симпатичное из набранных яблок и строю планы по возвращению домой.

Последнее, к чему я прикасалась, прежде чем телепортировалась в этой ужасное время и дурацкое место — часы, подаренные императором какому-то странному парню. Как сказал Макс, «то ли магу, то ли волшебнику». Тогда я решила, что это просто антинаучный бред и фантазии его больного на голову брата-историка, но теперь эта фраза приобретает совсем другой смысл.

Насколько я помню из уроков истории, полезные для государства парни обитают или в Москве, или в Питере. Так что поездка в столицу для бракосочетания будет мне на руку. Главное, чтобы в ближайшие дни не нашлась настоящая Дарья Алексеевна, желаю ей убежать как можно дальше и спрятаться как можно лучше.

Ума не приложу, что я буду делать и как буду искать незнакомого мужика с часами, главное добраться до Москвы. А для этого мне нужно будет как минимум не сильно испортить впечатление о себе у брата жениха, чтобы после знакомства со мной он не побежал рассказывать всем своим родственникам, что Дарья Алексеевна на всю голову больная и лучше её к себе близко не подпускать.

От мыслей о возвращении меня отвлекает машущая из-за деревьев Маринка:

— Барышня, скорее сюда! Еле нашла вас, хорошо, что мужики сказали, в какой стороне искать! Князь Владимир приехал раньше урочного срока, и вас уже давно ждут за завтраком, чтобы ему представить! Проходите скорее в гостиную, а я пока на кухню сбегаю, князь любит яичницу с ветчиной на аглицкий манер, распоряжусь, чтобы Прасковья сделала.

— Ой, пусть мне тоже сделает, — кричу я вслед убегающей Маринке, роняю несъеденные яблоки на пол беседки и спешу в дом. А вкус на еду у Владимира ничего так, белки с утреца это хорошо, а то вчера мне за завтраком ничего сытнее булочек не перепало. Хорошо хоть за обедом было повеселее — и щи, и мясо, и рыба, и пирог со странным названием «кулебяка».

Возле конюшни замечаю сине-золотистую карету, из которой Матвей, Демьян и какой-то парень одетый более цивильно выпрягают взбрыкивающего тёмно-серого коня. А транспорт у князя ничего такой, модненький. Надо будет потом хорошенько рассмотреть карету, а то я даже не в курсе, на чём здесь принято ездить. А ещё найти карету Елецких, они ведь тоже на чём-то ездят. Но всё это после завтрака.

За большим столом в гостиной уже все в сборе — Марья Ильинична в нарядном сиреневом платье, Алексей Петрович в коричневом камзоле, кажется, это так называется, напудренная мадемуазель Дюбуа, сосредоточенный учитель танцев Павел Аркадьевич, возле стола навытяжку стоит Васька, готовый предугадывать каждое желание своих хозяев.

Темноволосый молодой человек в тёмно-синем фраке с серебристыми пуговицами поправляет пижонский галстук, завязанный пышным бантом, и поднимает на меня глаза. Синие. Только не тёмные, а как море в хорошую погоду, когда самые короткие лучи солнечного спектра рассеиваются во всех его направлениях, придавая воде яркий насыщенный оттенок.

Ну и бред мне в голову лезет, наверное, в свете последних событий разум помутился! Иначе я не заглядывалась бы на парней, сочиняя про себя оды цвету их глаз, вместо того, чтобы думать, как поскорее отсюда выбраться. Кстати, в отличие от брата, чей портрет я видел в медальоне, у синеглазого нет дурацких усов, ещё один плюсик к карме…

К счастью, синие глаза князя одаривают меня таким презрительным и надменным взглядом, что из моей головы мигом вылетают все фривольные мыслишки. Эх, Володька, не бывать тебе моим крашем, больно уж ты пафосный.

Заглядевшись на князя Владимира, я не сразу замечаю отчаянные знаки, которые подаёт мне Марья Ильинична и испуганный взгляд мадемуазель Дюбуа. А когда замечаю, всё равно не понимаю, в чём дело. У меня что-то на лице? Или на платье пятно поставила?

— Извините, милый Вольдемар, моя дочь плохо спала, поэтому и допустила такую непозволительную оплошность, вынуждены ненадолго вас покинуть, — Марья Ильинична с удивительной бодростью вскакивает из-за стола, хватает офигевшую меня за руку и утаскивает из гостиной, гувернантка выбегает за нами следом.

— Что это такое? Почему вы спустились на завтрак в пеньюаре? Мадемуазель Дюбуа, куда вы смотрели? Куда Маринка смотрела? Где были ваши глаза? — сердито шепчет разъярённая дамочка. — Какой позор, скорее идите переодевайтесь! И куда эта нахалка запропастилась, надо будет всыпать ей как следует за то, что не доглядела! И с вами, мадемуазель Дюбуа мы ещё поговорим!

— Простите, никто не виноват, это я спросонья перепутала, — пытаюсь я оправдать себя, француженку и горничную. Тьфу ты! Так значит платье, которое я достала с утреца из шкафа, оказалось ночнушкой! Дурацкие времена, дурацкие наряды!

В компании перепуганной мадемуазель бегу в комнату, нахожу в шкафу платье, в котором ходила вчера, переодеваюсь, и возвращаюсь вниз. Пока меня не было, Маринка уже принесла яичницу, и теперь непонимающе стоит рядом с Васькой, не догоняя, почему барыня кидает на неё такие сердитые взгляды.

Вооружённый ножом и вилкой Владимир отвлекается от своей тарелки, и радует меня сочувственным взглядом по типу «что взять с этой умалишённой». Марья Ильинична представляет нас друг другу, и я наконец добираюсь до яичницы, а то одними яблочками из сада сыта не будешь.

Ненадолго подняв глаза от тарелки, в очередной раз ловлю на себе презрительный взгляд Владимира. Теперь-то что не так?

— У нашей Дашеньки всегда был хороший аппетит, — от Марьи Ильиничны тоже не укрывается внимание этого сноба к моему приёму пищи. — Если у девицы хороший аппетит, значит и наследников мужу здоровых подарит, наверное, уже хотите понянчиться с племянниками?

Тьфу ты, от таких комментариев мне аж не по себе становится, что она несёт? Какие ещё наследники? Я просто хочу потусить в Москве, найти хозяина часов и свалить домой!

— Не думал об этом, — дипломатично отвечает князь. Кажется, «маменька» вызывает у него ненамного больше восторга, чем «Дашенька».

— Каким наукам обучались за границей? Слышал, вы долгое время жили в Германии? — благоразумно меняет тему Алексей Петрович.

— Да, Дрезден — чудесный город, — кивает Владимир. — Обучался философии и гуманитарным наукам, потом полгода путешествовал по Европе — Италия, Швейцария, Франция, когда ещё обстановка там была поспокойнее.

Так-так, да Володька у нас мажор. Насколько я понимаю, опираясь на опыт полученный во время прочтения комедии «Недоросль», не все дворяне за границей обучались и по полгода путешествовали.

— Франция, чудесная страна! Возможно, вам довелось видеть самого Наполеона Бонапарта? — восторженно интересуется Алексей Петрович.

— Лично Наполеона не видел, но много о нём наслышан, — отвечает Владимир, и оставшуюся часть завтрака рассказывает то, что я когда-то давно заколебалась слушать на уроках истории. Один есть плюс в его болтовне — никто больше не обращает внимания на меня и мой аппетит, поэтому покончив с яичницей я спокойно принимаюсь за кофеёк и булочки.

После завтрака Алексей Петрович и Владимир отправляются прогуляться по имению, а я в компании Маринки, Марьи Ильиничны и мадемуазель Дюбуа иду паковать вещи — князь не собирается долго задерживаться, поэтому уже завтра утром мы должны отправиться в Москву.

Весь день мы пакуем вещи, а Марья Ильинична и француженка просвещают меня на тему того, чем платье отличается от ночнушки, и того, как благовоспитанная девица должна вести себя за столом. Например, не демонстрировать излишнего аппетита.

Дурацкие времена, дурацкие нравы! Теперь вся надежда на хозяина часов и то, что мои предположения, основанные на фильмах и сериалах, окажутся верными. Иначе я вообще ума не приложу, как существовать в этом бредовом мире!

Только после ужина у меня удаётся улизнуть и смыться в беседку. Как же меня всё задолбало! Хорошо, что хотя бы здесь мня никто не видит, можно хотя бы немного побыть собой. Задираю платье, усаживаюсь с ногами на лавочку, и сквозь малочисленные просветы между усыпанными яблоками деревьями любуюсь сиренево-оранжевым закатом.

Ещё одна ночь — и меня ждёт путешествие в транспортном средстве под названием «карета», освоение в московском особняке, поход на парочку балов… Марья Ильинична обещала, что танцевать мне там не придётся, просто в сторонке постою, но с учётом того, что с нами едет учитель танцев, я сильно в этом сомневаюсь. Так что сейчас самое время перевести дух и морально подготовиться к новым трудностям.

— Сочувствую своему брату. Такую невоспитанную девицу придётся в жёны взять. И как отец на это согласился?

Поспешно опускаю ноги вниз, но от внезапно появившегося из-за яблонь Владимира моя удобная, но такая неподходящая невинной девице поза, судя по всему, не укрывается.

— Не мог устоять перед моим детским очарованием. Как увидел восьмилетнюю меня, так сразу понял, что я его будущая сноха, — ухмыляюсь я. Чего уж теперь строить из себя благовоспитанную барышню, в ночнушке он меня уже видел, с задранными на лавку ногами тоже.

— Жаль, что очаровательный ребёнок не вырос в очаровательную барышню, — парирует надменный князёк.

Уфф, какие мы токсичные! И как он вообще мог показаться мне симпатичным? Вспомни, Даша, тебе нравятся высокие блондины, а не пафосные коротышки во фраках. А в этом дремучем веке тебе вообще никто не нравится, ведь все твои мысли направлены на то, как отсюда выбраться. Ну, или почти все — нельзя просто так упустить шанс подколоть пафосного Володьку, пока никто нас не видит.

— Понимаю, почему вы ставите под сомнение моё очарование. Боитесь влюбиться в невесту брата? — выхожу из беседки, и невинно хлопая глазками, в упор пялюсь на князя. Синие. Какие же синие у него глаза.

— Вы забываетесь, — даже в сумерках я замечаю, как Владимир краснеет и на долю секунды опускает взгляд. — До встречи в Москве. Надеюсь не увидеть вас во время путешествия, хорошо, что у нас разные кареты.

— Если ваша вдруг сломается, мы с родителями с удовольствием пригласим вас в нашу. Учитель танцев может посадить вас к себе на коленки, — смеюсь я вслед уходящему в сторону дома княжичу. Блин, и почему мне так хочется говорить ему гадости? 

6. Путешествие из деревни в Москву

Выезжаем засветло. Марья Ильинична, я, Маринка и мадемуазель Дюбуа усаживаемся в тёмную громоздкую карету Елецких, а Алексея Петровича и учителя танцев Владимир приглашает в свою понторезную золотисто-синюю. Как и мечтал заносчивый княжич, мы с ним практически не пересекаемся — только сухо киваем друг другу издалека и расходимся по экипажам.

Пока усаживаемся, успеваю рассмотреть, как деревянная остеклённая коробка кареты крепится к четырём деревянным колёсам с железными шинами, и увиденное особого восторга во мне не вызывает. Надеюсь, по дороге не развалится, не хотелось бы бесславно погибнуть в этой допотопной конструкции.

Васька в очередном ярком костюмчике уже сидит на облучке кареты, задорно пощёлкивая хлыстом, из-за чего запряжённые в карету вороные Алкид и Голиаф вздрагивают и поводят ушами. На все руки мастер этот Васька — и у стола красиво постоять во время обеда может, и каретой ещё оказывается управлять умеет.

Для поездки Маринка нарядила меня в закрытое серое платье с длинными рукавами. Наконец хоть что-то нормального цвета, не надо переживать о том, как бы не посадить пятно или не перепутать с ночнушкой. Удобно разваливаюсь на мягком бордовом сиденье, такого же цвета, как внутренняя обивка кареты, отодвигаю от окна тёмно-зелёную занавеску и тут же получаю тычок от мадемуазель Дюбуа:

— Сидеть полагается прямо, ноги вместе, где ваши манеры!

Думаю о том, что хорошо бы этой дамочке любителей менспрендинга из московского метро на перевоспитание отдать, и неохотно принимаю менее удобную позу. Даже посидеть нормально не дают! Я-то надеялась хотя бы минимальное удовольствие от тряски в этом сомнительном транспортном средстве получить.

— Отличное замечание, мадемуазель Дюбуа, как чудесно, что мы остались в чисто женской компании, — улыбается Марья Ильинична, когда карета трогается. — Сможем спокойно подготовить Дарью к знакомству с отцом жениха и выходу в свет. С большими балами в ближайшие дни рисковать не будем, а вот на пару небольших камерных вечеров выберемся.

Всю долгую и на редкость муторную дорогу Марья Ильинична болтает о том, что мне нужно сделать, чтобы произвести на наивных граждан впечатление благопристойной барышни из высшего света.

Несмотря на то, что моя названная маменька отправила бойких деревенских мальчишек с письмами ко всем своим соседкам по имению, спрашивая, не произошло ли что поблизости в последние дни, что-то разузнать и найти моих родственников ей, конечно же, не удалось. Поэтому она с ещё большим рвением пытается вылепить из меня подобие своей сбежавшей дочери.

Неужели и правда собирается меня вместо неё замуж выдать? Ну уж нет! Разберусь, что к чему, найду злосчастные часы, и поминай как звали, женихи с усами определённо не мой профиль!

Если убрать из болтовни Марья Ильиничны всю воду, от меня требуется: не возникать (а в идеале вообще пореже открывать рот), приветливо улыбаться (но не слишком этим злоупотреблять, чтобы не прослыть дурочкой), держать осанку (но не казаться при этом слишком гордой и заносчивой), периодически вставлять в речь французские словечки (но не слишком часто, чтобы не выдать незнание языка), когда со мной говорят по-французски, делать вид, что понимаю (главное, не рассказывать никому, что я там «поняла»).

Пока Марья Ильинична вдохновенно читает мне лекцию, я тихонько отодвигаю занавеску и с любопытством наблюдаю сменяющиеся за окном кареты пейзажаи. В синеватой утренней дымке передо мной проплывают леса, поля, небольшие деревеньки, состоящие из одноэтажных домиков — в общем, ничего особо интересного для столичной девушки из двадцать первого века.

Чтобы хоть как-то себя занять, начинаю вспоминать Макса и наш несостоявшийся поцелуй. Вот Макс проводит рукой по моей щеке, вот я обхватываю его за шею…Чёрт, это же не Макс, а Владимир! Опять этот пафосный княжич мне всё портит, даже в голову ко мне уже забрался! Такое приятное воспоминание запорол… Возмущённо встряхиваю головой, открываю глаза, и продолжаю «наслаждаться» болтовнёй Марьи Ильиничны.

— То, что вы, скорее всего, даже не дворянка, я уже догадалась. Либо девушка, выросшая при господском доме, либо из очень захудалого рода, практически не получившая образования. Вот мы нашей Дашеньке каких только учителей не нанимали… Правда, это не помогло ей сделать правильный выбор. Одно радует — у вас живой ум и вы быстро всё схватываете, — задумчиво, как будто сама себе, говорит моя «маменька», и вдруг оживляется, — Надеюсь, вы хотя бы невинны?

— К сожалению, да, — грустно вздыхаю я. Ещё бы, дожила до двадцать одного года, а отношений ни разу не было. Только-только появился Макс, как меня в этот дурацкий век закинуло. Тут хочешь не хочешь, а невинность сохранишь.

Маринка тихонько прыскает в кулак, мадемуазель Дюбуа осуждающе заводит глаза, а Марья Ильинична хватается за голову и награждает меня ошалелым взглядом, и с ещё большим энтузиазмом принимается за нравоучения:

— Дитя моё, вам нужно яснее формулировать свои мысли! Воспитанная барышня сказала бы, что мечтает о семье, ведь в её годы уже давно пора иметь мужа и детей, поэтому сожалеет, что до сих пор ходит в девицах! Но не в коем случае не сожалеет, что до сих пор невинна! Никому больше такое не говорите! Невинность — это дар Божий, ею нужно гордиться!

— Хорошо, — киваю я. Ну что ж, хоть какие-то мои особенности ценятся в этом веке. Я бы конечно предпочла, чтобы меня ценили за мой ум и навыки, но как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят.

— Моя дочь навсегда потеряна для высшего общества, поэтому цените данный вам шанс, — Марья Ильинична подносит к глазам белый кружевной платок, и аккуратно их промакивает. — Возвращать нашу Дашеньку поздно, теперь главное, чтобы слухи не разошлись.

— Так вы знаете, где она? — удивляюсь я. Нормально, при живой-то дочери не только выдавать меня за неё, но ещё и собираться выдать замуж за её жениха!

— К сожалению, да, — сокрушённо кивает Марья Ильинична. — Вчера пришла весточка, что обвенчалась со своим офицеришкой в маленькой деревенской церквушке и зная, что мы не примем её выбор, отправилась с мужем в какое-то захолустье. И это при том, что она отлично знала, в каком плачевном материальном положении мы с Петром Алексеевичем находимся после того, как он проиграл в карты большую часть нашего состояния! Чем я так провинилась перед Господом, что он наградил меня настолько неблагодарной дочерью! Мы, конечно, поступили как любящие родители, тысячу рублей отправили, даже Марфушку ей позволили оставить…

А дедуля-то оказывается тот ещё тусовщик, никогда бы не подумала, что этот милый старичок способен проиграть столько бабок! Что ж, внешность бывает обманчивой. Раз такое дело, надо будет как-нибудь с ним в картишки перекинуться. Хороши они, однако, с Марьей Ильиничной — оставили дочке Марфушку, целый косарь отправили (чего уж тогда не сто рубасов, раз такие жмоты), и считают себя после этого любящими родителями!

— Знала ведь Дашенька, что в случае её брака старый князь по-родственному оплатил бы часть долгов нашего Петра Алексеевича, похлопотал бы за мужа нашей старшенькой, который в столице служит… Одним словом — неблагодарную дочь мы с Алексеем Петровичем вырастили, — Марья Ильинична печально вдыхает и в очередной раз промакивает глаза. — Эх, были времена, жили мы, как и подобает жить русским дворянам. А теперь даже кучера пришлось в поле отправить, Васька и за него, и за лакея, и за камердинера! После того, как продали часть крестьян, не считая детей около сотни душ всего осталось, совсем рук в поле не хватает.

Когда через пару часов леса, поля и деревеньки за окном кареты сменяются каменными домами, и мы наконец останавливаемся возле двухэтажного светло-бирюзового особняка, мой бедный мозг уже вскипает от жалоб Мари Ильиничны на неблагодарную дочь. Ещё совсем чуть-чуть — и взорвётся, перепачкав всю внутреннюю обивку кареты. Как же долго мы ехали!

Васька распахивает перед нами обитые изнутри бархатом двери, и мы выходим на тротуар. По брусчатке мостовой мимо нас снуют кареты, повозки, ржут кони, спешат куда-то пешие мужички. Соседние дома по меркам этого времени выглядят весьма неплохо — тоже с лепниной и большими окнами. Судя по всему, мы находимся близко к центру города, видать не всё ещё Пётр Алексеевич успел проиграть, раз в таком хорошем месте домик имеет.

Марья Ильинична берёт меня под руку и ведёт к каменному крыльцу, на котором нас уже дожидается её транжира-супруг в компании учителя танцев. К моей большой радости Владимир высадил их чуть раньше, чем мы приехали, и отправился на поклон к своему отцу, чей особняк находился неподалёку от жилища Елецких. Вот и отлично, надеюсь, никогда больше не увидеть его пафосное личико.

— А как же мои вещи? — я рвусь было помочь Маринке и Ваське, разбирающим сундуки и саквояжи с нашими пожитками, но Марья Ильинична меня строго осаживает:

— Дитя моё, не делайте за слуг их работу!

— Но почему? Я ведь просто хочу помочь!

— Я понимаю, что вы по доброте душевной хотите облегчить участь тех, чья Богом данная обязанность — верой и правдой служить своим господам. Но всё же не забывайте, что вы невеста князя Орлова, а семья, в которую вам предстоит войти, одна из самых влиятельных не только в Москве, но даже в самой столице. Нужно заранее привыкать к своему положению, поэтому забудьте о деревенских вольностях, и впредь будьте осмотрительнее.

— Да, маменька, — нехотя бурчу я, и лениво плетусь вслед за Марьей Ильиничной, подгоняемая тычками торопливо семенящей за мной мадмуазели Дюбуа. Даже тяжести потаскать не дают! Если так и дальше пойдёт, я в этом дурацком веке точно в кисейную барышню превращусь — ни вещи свои занести, ни одеться самостоятельно не смогу.

Комната, в которую меня заселяют, оказывается просторнее и светлее, чем в подмосковной усадьбе, а в большое окно открывается неплохой вид на внутренний дворик. Жаль конечно, что не на весёлую шумную улицу, но в этом тоже есть свои плюсы — если выбраться на широкий карниз, то при должном умении можно пройти по нему и, держась за лепнину, как за выступы на скалодроме, спуститься со второго этажа. Кто знает, как сложится моя московская жизнь? Может, и правда придётся проделывать такие кульбиты.

Маринка уже укладывает мои вещи в деревянный платяной шкаф, и на этот раз Марья Ильинична не мешает мне ей с этим помочь.

— Благодарствую, барышня, — соглашается Маринка после недолгого сопротивления. — Вот не сидится же вам спокойно, я бы и сама справилась!

— Да ничего, мне не сложно, — я наряжаю тяжёлую латунную вешалку в бежевое платье и препровождаю в шкаф. — А сколько тебе лет, Маринка?

— Девятнадцатый год пошёл, — невесело отвечает девушка.

— А парень у тебя есть? — беспардонно интересуюсь я. Уже несколько дней знакома с Маринкой, а почти ничего о ней не знаю!

— Парень? — в серых глазах Маринки сквозит удивление. — Вы хотели сказать ухажёр? Какие уж тут ухажёры, я ж на весь дом одна после побега Марфушки. Поспать бы успеть, да поесть, работы очень много.

— Вот как, — удивляюсь я. Как-то сразу не подумала о том, кто убирает весь дом, гладит и стирает.

— Давайте вас переоденем, а то чего это вы до сих пор в дорожном, барыня разозлится, что я плохо за вами слежу, — Маринка достаёт из сундука очередное светлое платье. Вовремя я переодеваюсь — в комнату заглядывает радостная Марья Ильинична.

— Дитя моё, у меня для вас приятная новость, завтра вы попадёте на первый для вас вечер в высшем обществе! Не бойтесь, танцев не будет, — «утешает» Марья Ильинична, поймав мой ошарашенный взгляд. — Графиня Прасковья, моя хорошая подруга, только что прислала посыльного. Приглашены только самые близкие друзья, поэтому к вашему незнанию обычаев высшего света отнесутся с пониманием.

— Надеюсь, — я, нервно поправляю рукава-фонарики. — А кто там будет?

— Княгиня Салтыкова с дочерьми, барон и баронесса Албышевы, супруга генерала… Ах да, совсем забыла, Прасковья Никифоровна — крёстная мать князя Владимира, может, и он заглянет, ведь графиня ему почти как мать.

Вежливо улыбаюсь Марье Ильиничне, а про себя чертыхаюсь как сапожник. Неужели мои надежды никогда больше не видеть несносного Владимира не осуществятся?

7. Пиковая дама

— Нужно тебя приодеть как следует, — сразу же после завтрака Марья Ильинична заходит в мою комнату и критично оценивает содержимое платяного шкафа. — На бал в домашнем платье не пойдёшь, так что собирайся, поедем к модистке, а на обратном пути уже заглянем к Прасковье Никифоровне.

— Хорошо, — киваю я, не сдерживая своей бурной радости. Может в гостях у графини получится наконец узнать что-то о подаренных императором часах? Тогда я смогу отправиться домой, и забыть девятнадцатый век и его граждан как страшный сон.

Маринка одевает меня в платье нежно-персикового цвета, красиво сочетающееся с рыжеватым оттенком моих русых волос, прибирает мои растрёпанные патлы в замысловатую причёску, выдаёт пару коричневых туфель на невысоком каблуке, и я несусь вслед за Марьей Ильиничной на первый этаж, чтобы Маринка не успела меня напудрить. Вот ещё, этого мне только не хватало! Буду как мадемуазель Дюбуа осыпаться от каждого чиха.

— Князь Сергей Михайлович по доброте душевной прислал к нам свою вторую повариху, — хвастается Марья Ильинична, когда мы усаживаемся в карету. — Будет нам французские да аглицкие блюда готовить!

— А когда мы увидимся со старым князем? — интересуюсь я, отодвигая шторку от окна. Не то чтобы я очень хотела познакомиться с батей жениха, но лучше заранее узнать, когда придётся поднапрячься и пытаться выглядеть воспитанной барышней с большим энтузиазмом, нежели обычно.

— Через неделю мы отправимся на первый для тебя бал, там ему тебя и представим, — Марья Ильинична кокетливо поправляет шляпку. — Не хочу торопиться, тебя ещё столькому нужно научить… Будет неловко, если произойдёт какой-то конфуз. Мадемуазель Дюбуа и Павлу Аркадьевичу придётся хорошо поработать, чтобы ты не опозорила нашу семью.

Я вполуха слушаю мою названую маменьку, не отлипая от окна кареты, ведь там, за окном — старинная Москва! Невысокие каменные дома с полукруглыми окнами и декоративными колоннами на фасадах, загадочные арки между некоторыми зданиями, кареты и повозки, которые я так вчера толком и не рассмотрела.

Кажется, я начинаю проникаться местной атмосферой, хотя будь моя воля, конечно же сразу же вернулась бы в родной и любимый двадцать первый век.

Модистка, как и мадемуазель Дюбуа, оказывается француженкой. Маленькая, сухонькая, юркая, она не меньше часа измеряет мои пропорции сантиметровой лентой, лопочет что-то по-своему, прикладывает ко мне куски ткани разных цветов, цокает, снова что-то лопочет… Моя голова начинает раскалываться, напоминая о лесном знакомстве с мужиками Елецких, и я жду-не дождусь, когда же всё это закончится.

— Всё верно, восемь платьев для моей дочери и пять для меня, уточняет Марья Ильинична, когда модистка наконец оставляет меня в покое. — Чем раньше будут готовы, тем лучше. Да, мой будущий свёкр князь Орлов доплатит за срочность.

Когда мы выходим от модистки, я надеюсь, что на этом мои муки закончатся, но не тут-то было! Дальше мы идём заказывать обувь, выбирать шляпки, зонтик…Чёрт бы побрал этот грёбаный шопинг! Даже в своём времени не особо его любила, а здесь и подавно — столько времени уходит на измерение бюста, талии и длины стопы! Нельзя было заранее пошить платья и сделать обувь на стандартные размеры и продавать сразу готовое?

Когда мы наконец возвращаемся в карету, порадовав скучающего на козлах Ваську, я уже воспринимаю поездку к графине как избавление от мук во имя моды. Но мои надежды на спокойное времяпрепровождение не оправдываются.

После того, как наша карета останавливается возле роскошного белого особняка, и серьёзный лакей в тёмно-зелёной ливрее проводит нас в довольно многолюдную по моим меркам залу, о покое и тишине приходится только мечтать. Если это камерный вечер, страшно представить, сколько народу приглашают на обычные!

Даже тут, по моим меркам, довольно многолюдно — четыре девицы в светлых платьях возле пианино, компашка из трёх дам постарше и одного господина за большим столом, сонный старичок на диванчике.

— Мари, как долго я тебя не видела! — радостно всплёскивает руками полненькая жизнерадостная женщина лет сорока, по-видимому, та самая Прасковья Никифоровна. — А Дашенька-то как выросла, совсем не узнать!

Ещё бы она узнала Дашеньку, когда Дашеньку поменяли. Интересно, в каком возрасте она её видела, что совсем не заподозрила подмены? Всё же они с Марьей Ильиничной подруги, наверное, близко общались.

— Моя дорогая, как же мне не хватало бесед с тобой! — Марья Ильинична заключает хозяйку в объятья, и в моей голове несмотря на мою небольшую любовь к литературе возникает ассоциация с рассказом Чехова «Толстый и тонкий».

— Дашеньке, наверное, будет интереснее с девицами, чем с нами, старухами. Давайте я вас им представлю, — освободившись из объятий моей названой маменьки, Прасковья Никифоровна берёт меня под руку и ведёт к пианино, которое отчаянно мучает молоденькая девчушка лет шестнадцати.

— Лизонька, вы так порадовали меня своей игрой! Не могли бы вы уступить место своей старшей сестре Аннет, чтобы она спела нам романс, после того, как я представлю вам ещё одну мою гостью? — дипломатично интересуется графиня.

— Хорошо, — нехотя соглашается и девица и морща хорошенький носик, встаёт из-за инструмента.

— Знакомьтесь, это Дашенька, дочь моей доброй подруги Марьи Ильиничны, — представляет меня графиня. — А это дочери княгини Салтыковой — Анна, Наталья и Елизавета, — графиня кивает на девицу, вставшую из-за пианино, и двух девиц чуть постарше, ожидающих своей очереди возле инструмента. — А вот Александра, дочь баронессы, — графиня улыбается темноволосой девушке, вставшей при нашем появлении с диванчика возле окна.

Представив нас другу, графиня удаляется, оставив бедную меня на съедение любопытных девиц, сразу же засыпавших меня кучей вопросов:

— Говорят, у вас уже есть жених? Какой он?

— Вы знаете его младшего брата Владимира?

— Он и правда так хорош собой, как все говорят?

— А правда ли, что он может сегодня к нам заглянуть?

Эх, кажется, мои муки закончатся нескоро, и их новый виток еще хуже предыдущих. Собираюсь с мыслями, и начинаю поочерёдно отвечать на вопросы княжон и дочки баронессы:

— Да, у меня есть жених, но я его пока не видела, он ещё не вернулся из Турции. Зато я знаю его младшего брата, и не могу сказать, что он особенно хорош. Впрочем, вы и сами в этом сегодня убедитесь.

— Так значит Владимир приедет! — радостно восклицает средняя из княжон, Наталья.

— Ещё вчера ты любила гусаров, — подкалывает её старшая, Аннет, усаживаясь за пианино. — Неужели перешла на штатских? Как же ты не постоянна, любезная сестрица!

— И ничего я не переходила, — дуется Наталья. — Сыграй лучше тот романс, который вчера разучивала, поёшь ты намного лучше, чем ведёшь светские беседы.

Аннет начинает играть и петь заунывный романс о несчастной любви, а остальные девицы усаживаются кто на диванчик, кто на стоящие рядом с инструментом стулья, и начинают трещать о разных пустяках.

— Сашенька, у какой модистки ты заказывала это платье? Такой потрясающий фасон! — щебечет младшая дочь княгини, разглядывая нежно-сиреневый наряд Александры. — Тоже хочу такое!

— Мы с маменькой всегда заказываем платья у модистки, которая шьёт для мадам Монпасье, — жеманно отвечает Александра.

— А вы знали, что сейчас в моде почти не использовать пудру? — спрашивает сидящая по соседству от меня Наталья. — Посмотрите, на Дарье её почти нет, не правда ли, это новое веяние моды?

От ответа меня избавляет появившийся на пороге лакей, объявивший, что прибыл князь Владимир. Все девицы кроме допевающей романс Аннет мигом вскакивают со своих мест, и устремляются вслед за спешащей встретить дорогого гостя графиней. А я поудобнее размещаюсь на диванчике, беря пример с удобно развалившегося и дремлющего на соседнем старичка, кажется, мужа Прасковьи Никифоровны. Наконец-то отдохну от общения!

Порывисто вошедший в комнату Владимир первым делом приветствует спешащую к нему навстречу графиню:

— Крёстная, как я рад вас видеть!

— Володенька, а уж как я рада! Сколько лет тебя не видела! Как ты вырос, как возмужал! Дай-ка, я тебя хорошенько разгляжу, — Прасковья Никифоровна немного отстраняется от крестника, любуясь им как чем-то донельзя прекрасным. Было бы на что любоваться, я-то знаю, какой он вредный и противный!

— Знакомьтесь, это мой крестник Владимир, недавно из-за границы, — налюбовавшись как следует «Володенькой» графиня вспоминает о своих обязанностях хозяйки. — Володенька, давай я представлю тебе наше приятное общество — барон и баронесса Албышевы с дочерью Александрой, княгиня Салтыкова с дочерьми Анной — дивный талант, слышите, как она чудесно поёт? Натальей и Елизаветой, супруга генерала Щербатова… С моей хорошей подругой Марьей Ильиничной и её дочерью Дарьей я слышала, ты уже знаком, — графиня представляет Владимиру всех присутствующих в гостиной и ведёт к столу.

— А не сыграть ли нам в карты? — предлагает барон, щеголеватый темноволосый мужчина в асфальтово-сером фраке. — Направленность разговоров дам и кавалеров несколько рознится, а карточная игра сможет объединить всех присутствующих и позволит провести время с удовольствием. Так как здесь собрался узкий круг друзей, не отложить ли нам приличия, и не сыграть ли в дурачка?

— Право, барон, не лучше ли выбрать игру, более подходящую для салонов, такую, например, как штосс, — брезгливо морщится княгиня. — Игра в дурака ведь такая мужицкая!

— А я бы сыграла, — вскакиваю с диванчика и мгновенно оказываюсь возле стола. Наконец-то назревает что-то интересное!

— Дарья, молодым девицам не подобает играть в такие игры, — шипит на меня Марья Ильинична, но меня неожиданно поддерживает Владимир:

— А почему бы ей не сыграть? Если бы мы были на балу, это действительно было бы неприлично, но мы в тесном, почти семейном кругу, — на долю секунды мне кажется, что на лице Владимира появляется ухмылка, но нет, выражение его лицо всё такое же приветливое и серьёзное.

— Не могу отказать своему дорогому гостю, — улыбается графиня, приказывает лакею пододвинуть для меня стул и принести несколько карточных колод.

В детстве мы с братом часто резались в дурака, так что я покажу этим господам, где раки зимуют! Лакей приносит карточные колоды, две из которых барон тасует и раздаёт игрокам. Не одобряющая подобных развлечений княгиня отправляется следить за благонравием своих дочурок, поэтому нас остаётся семь человек — барон, баронесса, генеральша, графиня, её внезапно взбодрившийся, вставший с дивана и присоединившийся к нам супруг, Марья Ильинична, Владимир и я.

Барон раздаёт карты, игра начинается.

— Новичкам везёт, — снисходительно улыбается барон, когда я выигрываю первую игру.

А я только ухмыляюсь про себя. Ну да, конечно. Везёт тому, кто везёт, а я умею считать карты. Так что мне редко когда не везёт.

Когда я выигрываю следующую игру, барон удивлённо приподнимает брови, а сидящий напротив меня Владимир еле заметно улыбается. Что это было? Мне кажется, или в его синих глазах вспыхивает еле заметный интерес к моей скромной персоне? Неужели я заслужила одобрение самого пафосного княжича этой гостиной?

Третья игра тоже складывается не худшим для меня образом. Почти все старшие карты уже вышли, у меня на руках пиковая дама и ещё какая-то мелочь. Если оставшийся в игре туз не у Владимира и не у барона, я могу выиграть даже со своими не сами лучшими картами, дамы оказались не такими матёрыми картёжницами, как я, а некоторые, откровенно говоря, попросту тупящими.

— Как-то невесело стало, давайте прервём нашу партию, — делано-скучающим голосом протягивает графиня, и не раскрывая карт, убирает их в колоду. — Аннет так чудесно поёт, давайте лучше послушаем это прекрасное дитя, и насладимся приятной светской беседой. Правду говорят, карточные игры от лукавого, и так уже немного согрешили.

Все, включая Владимира, с радостью поддерживают предложение Прасковьи Никифоровны свернуться, и только баронесса выражает слабое недовольство. По-видимому, она и была счастливой обладательницей туза. Значит, у меня был шанс её переиграть и выиграть третью партию подряд.

Спорить с хозяйкой баронесса не решается, поэтому вернув карты в колоду дамы, Владимир и барон отправляются к пианино, за которым старшая из дочерей княгини Салтыковой вдохновенно поёт слащавый романс.

— Моя Аннет невероятно талантлива, не правда ли? — интересуется у Владимира княгиня, и он отвечает ей какой-то сдержанной любезностью. Меня забавляет наблюдать, как он пытается отвязаться от матушки «невероятного таланта», и я еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть от смеха.

За окнами гостиной темнеет, наверное, скоро гости будут разъезжаться по домам, поэтому я ищу глазами названую маменьку.

— Пиковая дама? — вполголоса интересуется внезапно оказавшийся рядом Владимир.

— Откуда вы узнали? Вы тоже умеете считать карты? — удивляюсь я.

— Мой брат картёжник, — усмехается Владимир, и едва заметно хмурится, поняв, что сболтнул лишнего. — Ваш жених научил меня ещё в детские годы, — переиначивает он, пытаясь придать фразе «мой брат картёжник» более невинное звучание, и быстро меняет тему, — а вы где такое непривычное для девицы умение приобрели? Да ещё и рисковать не боитесь.

— Мой батюшка Алексей Петрович любит картишки, — подмигиваю я, и в моём ответе нет ни грамма лжи. Ну, разве что немного о том, что Алексей Петрович мой батюшка, а всё остальное — чистая правда.

— Ах да, припоминаю, слышал что-то об этом, — брезгливо морщится Владимир.

Судя по всему, о картёжных подвигах моего «батюшки» многие наслышаны, если даже недавно вернувшийся из-за границы Владимир нос воротит. Но Дарья Алексеевна — преданная дочь, и не позволит какому-то напыщенному княжичу насмехаться над своей роднёй!

— Ходит слух, что многие девицы мечтают заполучить в супруги мужчину, похожего на их отца. Я рада узнать, что ваш брат обладает теми же достоинствами, что и мой любезный батюшка. Не нужно будет опасаться, что проигранные деньги уйдут из семьи, ведь они смогут играть друг с другом, — насмешливо говорю я, желая подколоть Владимира.

И попадаю в цель. Судя по реакции княжича, его братец и правда недалеко от моего «батюшки» ушёл в увлечении азартными играми.

— Вижу, у вас прекрасный вкус на мужчин. Позвольте откланяться, — усмехается князь и отправляется в противоположный конец залы, по-видимому, чтобы попрощаться с графиней.

— Так рано? Владимир, неужели вы нас покидаете? — слышу я разочарованный голос Прасковьи Никифоровны, и довольно про себя ухмыляюсь. Беги-беги, глаза бы мои тебя не видели. Только мне показалось, что мы начали нормально общаться, как этот пафосный индюк снова показал своё пренебрежение!

— Мы же увидим вас на балу? — кокетливо интересуется Лизонька.

— Да, я планирую прийти, — сухо отвечает Владимир.

— И будете танцевать? Пообещайте, что будете! — весело тараторит Наталья.

— Ничего не обещаю, но и не исключаю такого развития событий, — отвечает Владимир, и загадочно удаляется. Умеет же дыму на пустом месте напустить! Теперь эти бедные девушки будут по нему страдать и сохнуть, не понимая, что он обыкновенный придурок с лишними понтами. Хорошо, что я это понимаю…

— Правда же Владимир душка? — интересуется у меня старшая княжна, наконец оставившая в покое инструмент. — Видела, вы с ним говорили, наверное, он сказал что-то очень остроумное?

— Открою вам страшный секрет, князь говорил, что вы прекрасно играете, — улыбаюсь я. Почему бы не порадовать человека? Старалась ведь.

— Правда? Так и сказал? — расцветает Аннет. — Пойду, расскажу маменьке!

Окинув взглядом её удаляющую в другой конец залы фигурку, нахожу взглядом свою «маменьку», и следуя примеру княжны, тоже отправляюсь к ней.

По возвращению домой я желаю хороших снов названой маменьке, у которой разболелась голова, и подхожу по очень важному делу к своему названому батюшке, сидящему у камина.

— Алексей Петрович, научите меня играть в штосс?

— Штосс? Разве пристало девице играть в азартные игры? — хмурится Алексей Петрович, но я вижу разгорающийся в его глазах азартный огонёк, и понимаю, что ему совсем не хочется мне отказывать. — Сейчас возьму колоду, только супруге моей не говорите, что я снова в карты играю, — сдаётся мой названный родитель.

— Да без «б», — обещаю я, и поднимающийся за картами в комнату Алексей Петрович окидывает меня недоумённым взглядом.

Вечерок обещает быть занятным. Надо будет хотя бы у моего названого родителя попытаться узнать, кому император часы дарил, а то у графини я так в карты заигралась, что совсем забыла о своей главной цели.

8. Первый бал

— Мне точно нужна надевать такое длинное платье? Даже туфли из-под него не видно будет!

— Вот и хорошо, не пристало девице ножки показывать, — хмурится Марья Ильинична. — В наши времена девиц вообще в корсеты так затягивали, что дышать нечем было, и ничего, не жаловались. Так что не возмущайся и позволь уже Маринке себя одеть.

— Ну, как знаете, — нехотя соглашаюсь я. Маринка наряжает меня в длинное кремовое платье с высокой талией и рюшами на подоле, вешает в уши жемчужные серьги, на шею — жемчужное ожерелье, помогает натянуть пару изысканных длинных перчаток. После всех этих стараний из зеркала на меня недовольно смотрит сероглазая барышня с высокой причёской, длинными серьгами, подчёркивающими лебединую шею, и ожерельем, красиво оттеняющим матовую кожу цвета слоновой кости.

— Красавица, — моя названая маменька с одобрением смотрит на то унылое безобразие, в которое меня превратили. — В таком виде не стыдно в свет выйти!

Накинув на меня тёплую шаль, горничная провожает меня до кареты, в которой нас с Марьей Ильиничной уже ждёт Алексей Петрович, и желает хорошо провести этот вечер.

— Спасибо, Маринка, — искренне благодарю я. По сравнению с наставлениями мадемуазель Дюбуа о том, как вести себя на балу, и Павла Аркадьевича о том, как танцевать эти ужасные нудные бальные танцы пожелания Маринки звучат для меня как музыка.

За эту ужасную неделю, на протяжении которой меня усиленно готовили к выходу в свет, я успела основательно возненавидеть французский язык, полонез, вальс и ещё парочку танцев, названия которых не припомню. Зато помню все те ужасные па, из которых они состоят. Разбуди меня посреди ночи и заиграй подходящую музыку — тут же пойду в пляс! Ну, в смысле танцевать, на балах же всё чинно и пристойно.

Пока мы едем в карете, в моей голове строится план действий на сегодняшний вечер. Когда названый батюшка объяснял мне особенности игры в преферанс, то обмолвился, что слышал о вышедшем в отставку старом сановнике, которому кто-то из императоров пожаловал часы. Поэтому моя главная задача на этом балу — выяснить, кто этот счастливчик, и узнать, где он хранит царский подарок.

— Добрый вечер, — приветствую я роскошного седовласого лакея в золотисто-вишнёвой ливрее, встретившего нас у входа в особняк графини, и протягиваю ему руку.

Он смотрит на протянутую мной руку в кремовой перчатке с большим недоумением, а Марья Ильинична краснеет почти до самых корней волос.

— Дарья, что вы делаете, — сердито шипит моя названая маменька. — Нельзя так здороваться со слугами! Надеюсь, никто не заметил вашей оплошности, иначе пересудов не избежать!

— А до скольки продлится бал? — интересуюсь я у лакея, чтобы как-то скрасить неловкую ситуацию.

— Некоторые господа до утра задерживаются, — дипломатично отвечает слуга графини, и провожает нас и ещё нескольких дам и господ в большую залу, на входе в которую нас радушно приветствует хозяйка. Мы обмениваемся с ней незначительными светскими любезностями и проходим внутрь, туда, где играет музыка, и множество восковых свечей в хрустальных люстрах и медных подсвечниках, прикреплённых к стенам, освещают открывающееся нашим взглядам великолепие.

— О, я вижу баронессу Албышеву с дочерью, — радостно восклицает Марья Ильинична. — Пойдём поздороваемся!

Пока Марья Ильинична тащит меня и Алексея Петровича через строй платьев и фраков, я с любопытством оглядываюсь по сторонам. На возвышающихся площадках по обеим сторонам залы стоят столы, похожие на тот, за которым на прошлой неделе играли в «дурака», на столах лежат колоды нераспечатанных карт. Вокруг толпятся мужчины в нарядных фраках, явно интересующиеся игрой куда больше, чем танцами с молодыми девицами, размещающимися в окружении своих маменек ближе к центру залы.

— Пойду поздороваюсь с бароном, — говорит мой названый батюшка, протискиваясь в сторону игровых столов. Марья Ильинична одаривает его таким суровым взглядом, что даже если у Алексея Петрович и было желание перекинуться в картишки, оно наверняка мгновенно улетучивается.

Лица и наряды с непривычки сливаются для меня в одно большое яркое полотно, из которого только с помощью Марьи Ильиничны я вычленяю баронессу и её дочь Александру.

— Дорогие мои, как я рада вас видеть, — жеманно отвечает на наше приветствие баронесса. — Дашенька, вас совсем не узнать в этом наряде, выглядите чудесно!

— Спасибо, — благодарю я, и сразу же перехожу к делу. — Баронесса, в этом зале столько уважаемых персон, а нет ли здесь человека, которого император наградил часами? Батюшка недавно рассказывал мне историю о том, как один сановник оказал неоценимую услугу нашему государству, за что император пожаловал ему часы, а позже ещё и орденом наградил.

— Кажется, князь Измайлов получал в подарок часы, — пожимает плечами баронесса. — Странные вопросы тревожат вашу прелестную головку, вам бы лучше думать о том, кто пригласит вас на первый танец, а не престарелым сановникам косточки перемалывать.

Так, значит этот князь Измайлов старый. Где у нас в зале кучкуются пожилые господа? Кажется, где-то на креслах возле игорных столов…

— Маменька, можно я немного осмотрю залу? — спрашиваю я у своей названой родительницы, заболтавшейся с баронессой о том, какие наряды модно носить в этом сезоне.

— Хорошо, только вместе с Сашенькой, — кивает маменька. — Для неё это тоже первый бал, так что до того, как вас пригласят на танец, держитесь вместе.

Бойкая темноволосая Сашенька, которая я уже видела на вечере у графини, берёт меня под руку, и мы отправляемся в плаванье между дамами и господами, ожидающими первого танца. Надеюсь, танцевать начнут не раньше, чем я успею обделать все свои делишки.

— Извините, не подскажете, где я могу найти князя Измайлова? — интересуюсь я у стоящего возле игорного стола господина, показавшегося мне достаточно старым, чтобы это знать.

— Сидит на креслах под портретом государя, — удивлённо отвечает господин. — А зачем…

Бодро прошмыгнув мимо парочки офицеров в красны мундирах я и немного упирающаяся Сашенька оказываемся возле роскошного кресла, на котором возлежит грузный старик в синем фраке со звёздами на груди. Брат Макса что-то говорил об увлечении хозяина часов магией, но на мага этот дедуля явно непохож.

— Здравствуйте! Извините, а правда ли, что император настолько ценил вашу службу, что подарил вам часы? — нахально интересуюсь я.

— Да, императорской лаской не был обделён, — сонно кивает старик. Интересно, он вообще услышал, что именно я спросила? Чёрт бы побрал эту дурацкую музыку, которая так громко играет, что мешает дедуле нормально расслышать мои вопросы!

— Какой позор! На что только не идут молодые девицы, чтобы заполучить богатого мужа, — вполголоса бурчит себе под нос проходящая мимо дородная пожилая дама, но мне сейчас не до неё. Возможно я совсем близко к возвращению домой!

А вот несчастная Сашенька не знает, куда деть глаза, настолько ей неловко от всего происходящего. Крепись, Сашенька, скоро я отправлюсь обратно в двадцать первый век, и не буду тебя позорить.

— Папенька, хорошо ли вы себя чувствуете? — помощь приходит ко мне в виде худощавого русоволосого молодого человека в небесно-голубом фраке, по-видимому, сына старика. У него-то я всё и разузнаю!

— Извините, не могли бы вы меня просветить насчёт вашего батюшки, — спрашиваю я, сделав самое милое выражение лица, на которое только способна.

Молодой человек пару секунд смотрит на меня с большим удивлением, но быстро приходит в себя, и расплывается в приветливой улыбке:

— Мы не были представлены друг другу, поэтому представлюсь сам — Юрий Измайлов, к вашим услугам. А вас как зовут?

— Даша Елецкая, а это моя подруга Сашенька Албышева, — киваю я на бедную девушку, которая не подписывалась на общение с дедулями и случайные знакомства с их сыновьями, поэтому выглядит не очень довольной.

— Значит, Дарья и Александра, — подытоживает Юрий. — Так что вы хотели узнать о моём батюшке?

— Говорят, что ваш батюшка был настолько полезен государству, что удостоился царского подарка. Правда ли это?

— Да, вы совершено правы. Этот подарок с честью хранится у него в кабинете, батюшка настолько его ценит, что даже слугам запрещает к нему прикасаться во время уборки.

— Вот это да! А…

— Позвольте сопроводить вас к маменьке, пока вы как-нибудь ещё себя не опозорили, — шепчет мне на ухо возникший как чёрт из табакерки Владимир. Его мне только сейчас не хватало! У меня тут расследование идёт!

— У меня всё под контролем, не стоит себя утруждать, — пытаюсь увильнуть я, но пафосный княжич непреклонен.

— Пока мой старший брат не прибыл в Москву, вы под моей ответственностью. Поэтому извольте оставить незнакомых людей в покое, — Владимир разворачивается к Юрию, представляется ему, извиняется за прерванную беседу и сообщает, что вынужден похитить меня для танца. На лице Юрия отражается разочарование, кажется, беседа о царских подарках его забавляла.

Точно, сейчас же первый танец будет, музыка сменилась на одну из тех, под которую Павел Аркадьевич бессердечно истязал меня на этой неделе. Припоминаю танцы, которым он меня учил, какой же из них сейчас будет? Вальс? Мазурка? Котильон? Точняк, бал должен начаться со странного танца под названием «полонез», усилия несчастного учителя, сутки напролёт пытавшего меня разными «па», не прошли даром.

— Позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на танец, — поняв, что просто так отвести меня к маменьке не получится, Владимир идёт на крайние и, наверное, не очень приятные для себя меры.

— Чем обязана такой чести? — ехидно интересуюсь я, подавая Владимиру левую руку. Искоса вижу, что Юрий приглашает на танец Сашеньку, она соглашается, и её хмурое выражение лица сменяется самой очаровательной улыбкой.

— Беспокоюсь, что, танцуя с кем-то другим, вы наступите ему на ногу, и позорите нашу семью. Ведь к моему величайшему сожалению, совсем скоро вы станете её частью, — парирует надменный княжич, закладывая левую руку за спину, как и полагается кавалеру, танцующему полонез.

— Ах, вон оно что, — насмешливо вздыхаю я. — А я-то думала, что вы и правда планировали получить удовольствие от танца со мной.

— Никак не дождусь момента, когда нужно будет обмениваться партнёрами, — Владимир ловко встраивает нас в строй открывающих бал пар следом за Юрием и Сашенькой. — Вот тогда у меня точно появится шанс насладиться полонезом.

— У меня тоже, — довольно ухмыляюсь я.

— Дарья, вы, право, как будто совсем недавно узнали о существовании танцев, — морщится Владимир, когда я случайно наступаю ему на ногу.

— Так и есть, чуть больше недели назад узнала, — честно признаюсь я. — Лучше бы конечно, вообще не узнавала, такое себе удовольствие, — я чинно вышагиваю следом за Сашенькой, стараясь не сильно косячить, и больше не наступать Владимиру на ногу — хватит с него и одного раза.

По завершению первого танца Сашеньку сразу же приглашают на второй, а меня Владимир сдаёт из рук в руки названой маменьке, увлечённо обсуждающей что-то с бароном, баронессой и Алексеем Петровичем.

— Дашенька, а вот и ты, да ещё и в такой прекрасной компании, — радушно улыбается Марья Ильинична. — Пойдём, представим тебя батюшке Владимира.

Я нехотя плетусь за названой маменькой, названым папенькой, бароном и баронессой, с завистью поглядывая в сторону столов, за которыми господа играют в штосс и преферанс. Эх, не судьба мне составить им компанию — незадолго до поездки на бал маменька взяла с меня клятвенное обещание не притрагиваться к картам и никому не говорить, что я вообще умею в них играть. С моего названого папеньки, кстати, тоже было взято обещание не играть, поэтому бедняга, как и я, изредка бросает грустные взгляды в сторону картёжников.

— Князь, позвольте представить вам мою дочь Дарью Алексеевну, — восторженно восклицает маменька, когда мы подходим к креслам, на которых в компании нескольких господ помоложе восседает грозного вида седовласый старец, по-видимому, то самый отец Владимира и моего спешащего из Турции жениха.

Я приседаю в почтительном реверансе, старый князь одаривает меня лёгкой полуулыбкой и тут же забывает о моём существовании, завязав с папенькой и бароном беседу о политике, по-видимому, уже начатую когда-то ранее. Господа, сидевшие на соседних креслах, поднимаются, уступая места нам с маменькой и баронессой, и отправляются к игорным столам. Мы усаживаем свои пятые точки на мягкие подушки и прислушиваемся к разговору — я с любопытством, а маменька и баронесса с нескрываемой скукой.

— Военный гений Наполеона не поддаётся пониманию простого человеческого ума, — разгорячённо выдаёт мой папенька. Немудрено, что он проигрался в карты, с таким-то энтузиазмом в ведении обычных светских бесед! Не замечала за ним дома такого, наверное, нужных собеседников поблизости не находилось.

— Позвольте, Алексей Петрович, неужели наши скромные умы совсем не способны внять его величию? — подкалывает папеньку барон.

Так, если папенька восторгается Наполеоном, значит война ещё нескоро. Во всяком случае, до московского пожара я точно успею добыть часы и свинтить отсюда подобру-поздорову.

— Ваш скромный ум способен только на колкости, — парирует папенька, и обращается к отцу Владимира, — согласитесь, князь, Наполеон Бонапарт — величайший полководец, достойный стоять в одном ряду с Юлием Цезарем и Александром Македонским!

— А как же Австрия, Пруссия, Польша? Алексей Петрович, неужели вам совсем не жаль наших соседей, павших под пятой этого нового Македонского? — вмешавшийся в разговор Владимир к моему удивлению, оказывается пацифистом. Странно, с его любовью говорить гадости я думала, что он с радостью поддержит любое проявление жестокости.

— Господа, давайте отложим дебаты и поприветствуем моего нового знакомого Уильяма, — князь кивает в сторону подошедшего к нам молодого человека в тёмно-зелёном фраке. — Уильям англичанин, посетивший наш северный край с целью побольше узнать о наших нравах и обычаях, давайте я вас представлю.

Наконец хоть какие-то мои навыки оказываются полезными! После того, как князь представляет меня Уильяму, я приветствую его по-английски, и интересуюсь, как ему наша Москва. Уильям с радостью отвечает мне, и приглашает на следующий танец.

— Предчувствуя грядущие события, мы с супругой предпочли выучить дочь английскому, — комментирует мои умения Алексей Петрович. — Негоже девице слишком много внимания уделять языку, на котором говорит человек, развязавший столько войн.

Ай да папенька, как ловко переобулся!

Старый князь, до этого не обращавший на меня особого внимания, начинает смотреть в мою сторону с большим интересом, и даже в синих глазах Владимира я вижу любопытство по отношению к моей скромной персоне.

После того, как потанцевав с англичанином я собираюсь вернуться в кресло возле маменьки, пафосный княжич перехватывает меня приглашением на вальс.

— Отказ не принимается, вы же помните правила этикета, — в глазах Владимира прыгают насмешливые искорки. Подловить меня решил?

— Правила этикета гласят, что если девица пропускает танец, она может и отказать, — вежливо напоминаю я. Недельные труды мадемуазель Дюбуа не прошли даром!

— Дашенька, почему бы тебе не потанцевать с Владимиром, — Марья Ильинична отвлекается от болтовни с баронессой. — Он, как и ты, недавно в Москве, мало кого знает…

Ох уж эта маменька, не даёт мне отдохнуть спокойно! Принимаю приглашение княжича, и он довольно улыбается, когда я кладу руку на его плечо. А он классно танцует! И почему я сразу этого не заметила?

— Вы танцуете лучше, чем мне показалось в первый раз, — озвучиваю я свои мысли, кружась в вихре старинного вальса.

— А вы не так глупы, как мне показалось при первой встрече, — одаривает меня Владимир ответным «комплиментом».

Оставшаяся часть бала проходит без происшествий.

— Хорошей вам ночи, уважаемый, — говорю я на прощанье лакею графини, и слегка хлопаю его по плечу. Моя названая маменька морщится как от зубной боли, но делать замечание ей уже лень — время позднее, и к счастью, кроме нас и лакея никто не замечает несоблюдения мной субординации.

Эх, снова я забыла, что здесь не принято относиться к слугам как к равноправным гражданам. Лакей еле заметно улыбается, отвешивая мне прощальный поклон, и мне становится приятно от допущенной мной оплошности.

9. Вызов

Информацию о следующем балу, который нужно посетить, я воспринимаю не то что с радостью, а просто с бурным восторгом — ведь это новый шанс найти счастливого обладателя часов, которые отправят меня домой! Ко мне того гляди жених приедет, а я в этом дремучем веке замужество совершенно не планирую.

— Алый вам к лицу, — восторгается моя названая маменька, когда Маринка наряжает меня в следующее по списку бальное платье. Оказывается, ходить на балы в одном и том же — дурной тон.

Мадемуазель Дюбуа сетует, что мой французский всё так же ужасен, учитель танцев с гордостью заявляет, что я делаю успехи, и я отправляюсь на второй в своей жизни бал. На этот раз он проходит не у графини, а у какого-то сановника екатерининских времён, возле чьего роскошного особняка и высаживает нас Васька после получасовой тряски в карете.

Лакей забирает нашу верхнюю одежду и проводит нас в залу, на входе в которую мы приветствуем умудрённого сединами хозяина и его сына, красивого темноволосого юношу в офицерском мундире.

— Алексей, неужели это ты? — вошедший за нами следом Владимир с удивлением приветствует офицера. — Помню тебя совсем другим!

— Владимир, сколько лет, сколько зим! Так сколько времени прошло с тех пор, как мы играли детьми, — улыбается сын хозяина, — я в полк поступил, получил офицерское звание, а ты чем занимался? Слышал, учился за границей?

Владимир и сын хозяина увлекаются беседой, чему я несказанно рада — Владимир наверняка пригласил бы меня танцевать, пришлось бы снова наступать ему на ногу, а я девица эмпатичная, мне было бы больно видеть его страдания.

К сожалению, некоторые молодые люди заприметили меня на прошлом балу у графини, поэтому спокойно отсидеться подле маменьки не получается — и без Владимира находятся желающие меня пригласить. Особенно усердствуют в этом Юрий, сын князя, с ограблением которого у меня не сложилось, и его друг, поручик Никита Вишневский, симпатичный голубоглазый блондин, чем-то напоминающий моего однокурсника Макса.

Когда после канкана Никита делает комплимент моим грации и чувству такта, я вспоминаю, что именно его голос слышала в кабинете Измайлова. Что ж, пару вещей я о Никите знаю точно — актрисам он предпочитает барышень, и женихи для него не помеха. Короче, тот ещё аморальный тип, под стать любителю гулянок Юрию.

Да уж, Даша, умеешь ты привлекать внимание местных тусовщиков.

А вот и Юрий, лёгок на помине, приглашает меня на вальс. Эх, а я себе такое уютное креслице подле маменьки присмотрела.

Во время вальса Юрий бесперебойно лопочет что-то по-французски, и мне остаётся лишь изредка кивать, делая вид, что я его понимаю — на такой бешеной скорости, да ещё и во время танца новый для меня язык восприятию совершенно не поддаётся. Вдоволь наслушавшись про «лямуры» и «тужуры», я вежливо прощаюсь с Юрием, и отправляюсь на заслуженный отдых подле маменьки.

— О чём говорили? — любопытствует Марья Ильинична, когда я, обмахиваясь веером, наконец плюхаюсь в креслице.

— Что-то по-французски, — отмахиваюсь я. — Сделала вид, что понимаю.

— Надо уделять больше внимание языку, — сокрушённо покачивает головой моя названая маменька. — Так и до конфуза недалеко, хорошо, что сейчас обошлось.

«Конфуз» подкрадывается ко мне в лице барона, спрашивающего что-то на ненашенском, что я даже приблизительно не могу понять. Поймав мой умоляющий взгляд, направленный на Марью Ильиничну и Алексея Петровича, барон удивлённо приподнимает брови:

— Правильно ли я понимаю, что ваша дочь не говорит по-французски?

— Да, мы запретили нашей дочери говорить на языке узурпатора, — небрежно заявляет Алексей Петрович, а Марья Ильинична одобрительно кивает. — Мы предпочитаем смотреть в сторону Англии, ведь именно там находятся наши лучшие друзья и союзники.

— Позвольте, но не вы ли ещё на прошлой неделе были главным фанатом Наполеона? — насмешливо интересуется барон.

— Это было временное увлечение, — и глазом не моргнув врёт мой названый папенька.

— В нашей семье все англоманы, даже за обедом на аглицкий манер едим ростбиф, — поддакивает маменька. И она говорит чистую правду — уже неделю как повариха, присланная князем Орловым, подаёт нам на обед печёную говядину.

Излишне любопытный барон теряет интерес к моему незнанию французского и отправляется к карточным столам, а я отправляюсь танцевать польку с Никитой, потом вальс с молодым человеком по имени Анатолий, а потом решаю наконец передохнуть (с ударением на последнем слоге).

Выхожу на балкон, чтобы отдышаться, и ко мне в очередной раз за бал подходит Юрий. И снова лопочет что-то по-французски! Неужели по-русски нельзя поговорить? Устало киваю ему, Юрий улыбается, пододвигается ко мне поближе, но его останавливает внезапно раздавшийся из темноты возмущённый голос Владимира:

— Юрий, оставьте мою будущую невестку в покое!

— С чего бы? — Юрий наконец-то переходит на русский. — Дарья не только не была против моих ухаживаний, но даже поощряла их!

— Вы так быстро говорили, что я ничего не разобрала, — не придумываю лучшего способа объяснить, что совсем ничего не поняла из сказанного мне Юрием. Какие ещё ухаживания? Я на это не подписывалась! За актрисами пусть ухаживает, развратник! Конечно, если актрисам его ухаживания приятны, и они готовы их принять.

— А мне кажется, что вы отлично всё разобрали, — ухмыляется Юрий.

Вот негодяй! Владимир полностью разделяет моё мнение по поводу человеческих качеств Юрия, поэтому следующие его слова звучат как музыка для моих ушей:

— Вы лжец и клеветник! Я вызываю вас на дуэль, — как в старом кинофильме Владимир пафосно стягивает с руки перчатку и бросает её Юрию в лицо. Та-ак, а вот это уже лишнее. Какая ещё дуэль? Он это что, всерьёз?

— Что ж, дуэль так дуэль, — пожимает плечами Юрий, и демонстративно отворачивается от Владимира в сторону дверного проёма, где на удивление вовремя появляется высокая фигура Никиты. — Вишневский, будете моим секундантом?

— Хорошо, — кивает блондин. — Пистолеты?

— Думаю да. Владимир, стрельба на пистолетах вас удовлетворит?

— Вполне. Завтра утром пришлю к вам своего секунданта Алексея для решения организационных вопросов. Встретимся у барьера, — так и не подняв перчатки Владимир подаёт мне руку, и, оттеснив плечом опешившего Никиту, заводит меня обратно в залу.

— Что это вообще было? Почему вы вызвали Юрия на дуэль? Какой ещё барьер? — засыпаю я Владимира вопросами, но он оставляет их без ответа.

— Идите к своей маменьке, пора домой собираться. Только о дуэли ничего не говорите.

— Нет уж нет, так легко вы от меня не отвертитесь, ответьте уже наконец на мои вопросы! — даю я волю своему недовольству.

— Вы вообще хотя бы поняли, какие мерзости говорил вам Юрий? — синие глаза Владимира смотрят на меня с сочувствием и печалью. — Скорее всего, по своей неопытности не поняли, иначе бы не возмущались тому, что я решил вступиться за вашу честь.

— Я сама бы с ним разобралась! — делаю голос тише, чтобы нас никто не услышал, а то некоторые дамы, мимо которых мы проходим, начинают с интересом поглядывать в нашу сторону.

— Ну да, конечно, — покровительственно хмыкает Владимир. — Я принял единственное правильное решение, и вы должны быть мне за это благодарны.

— Благодарна? Вот ещё чего! Я не настолько беззащитна, как вы там себе напридумывали! Отмените дуэль! И не уезжаем мы никуда с маменькой и папенькой, бал ещё не скоро закончится!

— А вот и уезжаете. Батюшка приглашает всё ваше семейство погостить в нашем особняке, а слишком долго задерживаться на балах не в его правилах, — «радует» меня Владимир. — Так что поспешите к родителям, они уже, наверное, обыскались вас, пока я тут с молодым Измайловым препирался.

— Дашенька, душа моя, мы едем в гости к князю Орлову! — радостно восклицает Марья Ильинична, как только я попадаю в поле её зрения. — Пока ты танцевала, Сергей Михайлович оказал нам честь и пригласил пару дней у него погостить! Я уже отправила Ваську домой с наказом Маринке собрать все нужные вещи, скоро вернётся со всем необходимым, и поедем!

— Какая прекрасная новость, — мрачно отвечаю я. Придётся теперь Владимира на протяжении ближайших пары дней лицезреть, счастье-то какое. Впрочем, это если он выживет на дуэли с Измайловым…

— Ещё Владимир пригласил в гости сына хозяина, Алексея, у нас будет такая приятная компания! — продолжает восторгаться моя названая маменька. А я думаю о том, как заблаговременно Владимир пригласил в гости своего секунданта. Как в воду глядел.

Минут через десять мы прощаемся с хозяином, и отправляемся в подогнанную Васькой карету. Владимир, его друг и по совместительству секундант Алексей со старым князем Орловым тоже завершают свои бальные развлечения, и экипажи везут нас в особняк Орловых.

По приезду Сергей Михайлович зовёт всех ужинать, и мы усаживаемся в гостиной за длинный стол, покрытый белой скатертью, вышитой по краям. Какое счастье, наконец-то ужин! А то я знатно проголодалась. Лакеи Орловых разливают всем супец — судя по всему, у старого князя всё по-простому, без лишних изысков.

С энтузиазмом берусь за ложку, и в очередной раз ловлю на себе насмешливый взгляд Владимира. Ой, смейся, сколько душе угодно, твои насмешки не испортят мне аппетит и не помешают насладиться потрясающими ароматными щами.

После ужина мы с названой маменькой со всеми прощаемся, и отправляемся заселяться в выделенную нам комнату. В неё уже принесли наш сундучок с вещами, поэтому ближайший час проходит в разборе шмоток и обсуждении прошедшего бала.

Когда Марья Ильинична наконец надевает ночнушку и укладывается, я тоже делаю вид, что отхожу ко сну, минут пятнадцать лежу в кровати, тихонько окликаю названую родительницу, и не услышав ответа тихонько встаю. Надеваю домашнее платье и отправляюсь обратно в гостиную.

Как я и предполагала, не все ложатся спать так рано.

— Не спится? — сидящий в кресле у камина Владимир удивлённо оборачивается, и на этот раз в его синих глазах нет ни насмешки, ни осуждения.

— Есть такое, — я усаживаюсь в соседнее кресло. — Владимир, расскажите мне, как проходят дуэли?

— Зачем девице это знать, — хмурится доморощенный сексист Владимир, но, конечно же, в итоге сдаётся, и рассказывает мне основные правила стрельбы на пистолетах.

Я узнаю, что секунданты вбирают место проведения дуэли и расстояние между противниками — от пятнадцати до тридцати шагов. Пистолеты должны быть одноствольными, заряжающимися с дула, и заряжаются они непосредственно перед самой дуэлью. Стоящие друг напротив друга противники после команды на протяжении одной минуты могут обменяться двумя выстрелами. Дуэль прерывается, когда один из противников ранит или убивает другого.

— И часто происходят убийства на дуэлях? — я внезапно осознаю, что могу ни за что, ни про что лишиться вредного княжича, с которым так забавно обмениваться колкостями, и мне становится не по себе. До этого я воспринимала вызов Владимиром Измайлова просто как игру, как дурацкую шутку.

— Иногда случаются, — пожимает плечами Владимир, и в его глазах появляются насмешливые искорки. — Будете оплакивать меня в случае безвременной кончины?

— Ещё чего! Слишком много чести, обойдётесь как-нибудь без моих слёз, — сердито бурчу я. Вот же придурок! Надеюсь, с прицельностью местного оружия всё плохо, я не хочу из-за удачного сочетания моего незнания французского и наглости Юрия потерять эту синеглазую бестолочь!

— Дарья, не ожидал вас здесь увидеть, — нашу «приятную» беседу прерывает вышедший из полумрака Алексей. — Я хотел обсудить с Владимиром детали дуэли, но, наверное, лучше в другой раз.

Я замечаю в руках Алексея пару пистолетов, которые он при виде меня проворно прячет за спину, и моё любопытство разгорается со страшной силой:

— Алексей! Покажете мне пистолеты! А чем из них стреляют? Пули тоже хочу посмотреть! Вы сами их делаете?

— Эм-м-м…

Алексей вопросительно смотрит на Владимира, и после его кивка всё же показывает мне два старинных пистолета с деревянными рукоятками, и набор пуль и пороха к ним. Что я могу сказать — ужасное было оружие в начале девятнадцатого века!

И Владимир всерьёз из такого стреляться собрался? Д уж, наш девиз — слабоумие и отвага. Такое ощущение, что пистолеты делал кто-то криворукий, вдобавок калибр пуль подогнан к стволу пистолета отвратительно, а уж дымный порох — вообще рисковое дело. Если не разгорится — выстрелить вообще не получится.

Надо придумать, как усовершенствовать порох и пули для этого допотопного недоразумения, не пущу я Владимира на дуэль с тем, что сейчас имеется. Главное, Владимира в мои грандиозные планы не посвящать. Поэтому мимоходом узнав, где находятся комнаты Владимира и Алексея, я… Предлагаю сыграть в карты на деньги, разумеется.

Офигевший Алексей соглашается, ухмыляющийся Владимир приносит колоду. Я ставлю на кон свои жемчужные серьги, в первую же игру я выигрываю у дуэлянтов небольшую сумму, и вешаю серьги туда, где им и полагается быть. Отлично, надеюсь, на осуществление моей задумки денег хватит.

Желаю Владимиру и Алексею хорошей ночи и отправляюсь «спать». Надеюсь, долго они в гостиной не засидятся.

Через часок, когда по моим расчётам господа-дуэлянты должны уже смотреть сны о благовоспитанных барышнях и радужных пони, чертыхаясь и проклиная Владимира я в очередной раз тихонько выхожу из комнаты.

Тупой придурок! И чего я вообще за него переживаю? Одним братом жениха больше, одним меньше — мне-то какое дело? Я вообще надеюсь свинтить отсюда как можно скорее! Нафига мне ему помогать? Главное найти часы — и тогда станет для меня просто чуваком, который лет двести назад погиб на дуэли из-за косячности местного оружия и собственной упёртости.

Может, я просто испытываю к нему… Благодарность? Пфф, какая к чёрту благодарность — ну не прибежал бы он меня «спасать», и что бы со мной случилось? Что это за честь такая, за которую стреляться нужно? Одним словом — придурок.

Зачем же я тогда посреди ночи крадусь в комнату Алексея, в которой хранятся дуэльные пистолеты, и пули, чтобы немного их доработать? Наверное, по доброте душевной. Что поделать, хороший я всё-таки человек.

А может у меня страсть пробираться в чужие комнаты — в кабинете Измайлова побывала, на очереди гостевая, в которой остановился Алексей. К счастью, сон у друг Владимира крепкий, поэтому взяв со стола всё необходимое я на цыпочках выхожу в коридор и крадусь на первый этаж — теперь мне нужна помощь Васьки.

Да здравствует наука! Благодаря ней меня ждёт интересная и ночь.

10. Выстрел

Весь последующий день проходит для меня в тщетных попытках улизнуть из-под контроля Марьи Ильиничны и заняться научными изысканиями — с утра Васька сначала сбегал на рынок, потом заглянул к аптекарю, и принёс необходимые мне ингредиенты для бездымного пороха, более качественного, чем обычный.

Плюс ночью я заставила Ваську отвезти меня в безлюдное место, развела там костёрчик и отлила из пуль, позаимствованных у Алексея, пули более крупного калибра. Заряженный такой пулей пистолет в комплексе с моим чудесным бездымным порохом будет стрелять точно в яблочко! В смысле, прямо в развратника Юрия.

Если при этом зарядить пистолет Измайлова местным безобразием, исход дуэли точно будет предрешён. Конечно, если Владимир хотя бы немного умеет стрелять. Но тут уж вся надежда на него, надеюсь, он хотя бы чему-то полезному научился за свои двадцать (или сколько там лет жизни, не знаю его точный возраст), а не только ехидничать и подкалывать беззащитных барышень умеет.

С утра Алексей съездил переговорить с секундантом Юрия, назначили время и место дуэли, которое мне, разумеется, никто сообщать не собирался. Ничего, господа дуэлянты, я и сама всё разузнаю! Ведь у меня в помощниках проворный лакей и мои собственные ушки на макушке. Услышу с утра в доме какой-то шум — сразу же стукну в дверь комнаты, где ночует Васька, и мы отправимся следом за Владимиром и его секундантом.

— Даже удивительно, что Дарья не пытается разузнать подробности поединка, — подмечает Алексей, когда после обеда мы ненадолго остаёмся в гостиной втроём.

— Может, на неё снизошло озарение, и она поняла, как полагает вести себя воспитанной барышне? — ехидно интересуется Владимир.

Вот же придурок, я тут заморачиваюсь над тем, как ему жизнь спасти, а он издевается! Ну ничего, пафосный княжич, после дуэли ты поменяешь мнение о барышне Дарье Алексеевне и её человеческих качествах.

Ближе к вечеру мне всё же удаётся изготовить порох из хлопковой ткани и содержимого пузырьков, принесённых Васькой от аптекаря, остаётся лишь рассказать о своём новаторском для этого времени подходе к стрельбе секунданту Алексею.

— Вы? Сделали порох? — с недоверием смотрит на меня Алексей, когда после ужина мне удаётся перехватить его по пути в комнату. — Откуда барышне вроде вас вообще знать, что такое порох, не то что его изготавливать?

— Не задавайте лишних вопросов, просто возьмите его, — я протягиваю Алексею кулёк, содержимое которого может разнести небольшую комнату в этом доме, — и проверьте в деле. Вы же перед дуэлью поедете куда-то пострелять?

— Да, как раз сейчас собираемся, — Алексей смотрит на меня всё та же ошарашенно.

— Вот и увидите, что с моим порохом пуля будет вылетать с большей скоростью, иметь более прямую траекторию, а ещё такой порох практически не дымит, что тоже плюс. И да, ваши пули увеличились в диаметре, что тоже повлияет на меткость стрельбы, проследите, чтобы пистолет Владимира на дуэли был заряжен именно ими.

— Я офицер, и не буду жульничать на дуэли, — с достоинством отвечает на мою тираду Алексей.

— А вы и не будете жульничать. Пистолет ведь тот же самый будет, никаких модификаций. А порох и пуля — это так, мелочи. Вы же не хотите, чтобы ваш друг детства погиб на дуэли?

Алексей забирает у меня кулёк с порохом и с прифигевшим выражением лица скрывается у себя в комнате. А я бегу в свою — названая маменька ждёт меня для нравоучительной беседы о том, чего не стоит делать за столом. Кажется, сегодня у меня снова был слишком хороший аппетит.

Когда ближе к полуночи я с назваными родителями, старый князь и вернувшиеся с «прогулки» Владимир и Алексей собираемся в гостиной для картишек и приятных бесед, секундант Владимира смотрит на меня настолько ошалевшими глазами, что я сразу понимаю — у меня всё получилось, порох и пули в порядке.

Ранним утром, когда рассвет ещё не разгорелся над старинными улочками, Алексей и Владимир садятся в экипаж и отправляются в путь. Я усаживаюсь в карету, и Васька везёт меня за ними следом, стараясь не слишком приближаться, но и не терять из виду наших дуэлянтов, направляющихся куда-то за город.

Вскоре роскошные особняки сменяются домишками попроще, потом вообще сменяются редкими деревцами, и мы оказываемся неподалёку от берега реки. Москва-река что ли? Владимир и Алексей выходят из экипажа, и не замечая маячащий вдали следивший за ними всю дорогу кареты, идут навстречу приехавшим чуть раньше Юрию и его секунданту Никите, ожидающим их на осенней полянке.

— Доброе утро, господа, — сдержанно приветствует Владимир Измайлова и Вишневского. — Надеюсь, вы в добром здравии, и готовы поплатиться за своё поведение?

— Доброе утро, — усмехается Юрий. — А даму с собой вы для храбрости взяли? Чтобы она заменила вас у барьера, когда вы в страхе побежите домой?

— Какую ещё даму? — Владимир оборачивается, и только сейчас замечает вовремя подбежавшую меня. Молодец Даша, плюс один к умению выслеживать дуэлянтов.

— Откуда… — начинает было Владимир, но осекается, по-видимому, догадавшись, «откуда». Например, из той кареты, что стоит немного поодаль от его собственного экипажа и экипажа Измайлова.

— Господа, я на минуту отойду, — мрачно заявляет Владимир, быстрым шагом подходит ко мне, и схватив за руку, практически тащит за собой к карете.

— Владимир! Вы чего творите! — изо всех сил упираюсь я.

— Отправляю вас домой. Дуэль — не место для юных девиц. Вас же тут случайно ранить могут! — в голосе Владимира я слышу тревогу.

— Но ведь эта дуэль из-за меня! Я должна на ней присутствовать! — вырываю наконец свою руку и сердито смотрю в синие глаза Владимира. — Я не могу просто так взять и уехать, я должна знать, чем всё закончится!

— Неужели вы не понимаете, что выставляете меня в дурном свете пред противником! — Владимир пытается сопротивляться, но я уже вижу, что он готов к капитуляции.

— Обещаю, что не буду лезть под пули, четно-честно, — заверяю я Владимира, он неохотно соглашается не отправлять меня домой, и отправляется к своему секунданту. А я сухо киваю Юрию и Вишневскому, и начинаю наблюдать за приготовлениями к поединку.

Алексей и Никита отмеряют двадцать шагов, на расстоянии пяти от каждого из дуэлянтов кладут в качестве барьеров трости. Разобравшись с расстоянием между дуэлянтами, начинают заряжать пистолеты.

К моему удивлению это не те пистолеты, которые Алексей показывал мне в особняке Орловых, и к которым я отлила пули необходимого размера.

— Алексей, а почему Владимир и Юрий будут стреляться на пистолетах Измайлова? — интересуюсь я у заряжающего пистолет секунданта.

— Тот, кого вызвали, имеет право выбрать оружие, и Юрий выбрал своё, — просвещает меня друг Владимира. — Главное, чтоб оно не было нарезным, впрочем, вы, наверное, не понимаете, что это такое.

Очень даже понимаю. Вот только от этого понимания мне не легче, ведь все мои ночные труды идут на смарку. Вот же облом! Откуда мне было знать, что на дуэли используют пистолеты того, кого вызвали, а не того, кто был инициатором!

Нужно срочно что-то придумывать. Думай Даша, думай!

Внезапно мне на помощь приходит тот, кто явно не собирался. Я обращаю внимание на то, как долго и с каким трудом Вишневский заряжает пистолет Юрия, и меня посещает счастливая догадка.

— Господа, а этот так задумано, что пистолеты различаются? — невинным тоном интересуюсь я у Алексея и дуэлянтов. Они смотрят на меня с недоумением, и я продолжаю «топить» наших соперников:

— Спорим, что пистолет, который поручик Вишневский заряжает для Юрия, нарезной, тогда как пистолет, предназначенный Владимиру, гладкоствольный?

— Да что девица может понимать в пистолетах, — смеётся Измайлов. — Смотрите, Владимир, как бы после её слов вам ещё раз за неё стреляться не пришлось! Язычок-то у Дарьи Алексеевны острый!

— А я всё же проверил бы её предположение, — соглашается со мной Алексей, уже убедившийся вчера в моих инженерных способностях. Вежливо отнимает у сердито глядящего на меня Никиты пистолет, и через полминуты выносит свой вердикт:

— Господа! Несмотря на то, что с виду пистолеты совершенно одинаковые, в устроении своём они рознятся. Пистолет, предназначавшийся Юрию, имеет нарезной ствол. Так как мы договаривались на гладкоствольные пистолеты, я делаю вывод, что имеет место жульничество, и у меня есть веская причина заменить пистолеты Юрия нашими.

Юрий и Никита нехотя соглашаются, (ещё бы они хотели), и всё складывается так, как я хотела — Алексей ловко заряжает пистолет Владимира одной из моих пуль и моим порохом, недовольный Никита заряжает пистолет, предназначающийся Юрию, обычными для этого времени порохом и пулями, дуэль начинается.

Юрий и Владимир тянут жребий, кому стрелять первым, и удача оказывается на стороне Юрия. Что ж, надеюсь он плохо стреляет, я не планирую потерять Владимира так рано, с кем же мне тогда ссориться и препираться?

Владимир спокойно стоит со своей стороны барьера и хладнокровно наблюдает за тем, как Юрий старательно готовится к выстрелу.

А неплохо пафосный княжич выглядит в этом тёмном фраке — я привыкла видеть его в чём-то синем, под цвет глаз, но чёрный ему тоже к лицу. Оттеняет белую кожу и красиво сочетается с тёмно-каштановыми волосами.

Пока я любуюсь дуэльным прикидом Владимира, совсем забываю о его противнике. А ведь этот придурок Владимиру в голову целится! Оружие в этом век конечно ужасное, прицел никакущий, пуля непонятно куда летит, но вдруг он всё же попадёт? Я не могу позволить Владимиру так по-дурацки из-за меня погибнуть!

— Ах, мне так дурно! — восклицаю я, и валюсь на землю в притворном обмороке. Одновременно с моим падением раздаётся выстрел — испуганный моим «обмороком» Юрий с дуру нажимает на курок. И конечно же стреляет мимо.

Секунданты поднимают меня под руки, и я быстренько «прихожу в себя».

— Может всё-таки отведём вас в карету? — с надеждой в голосе спрашивает отошедший от барьера Владимир, но я уверяю, что со мной всё в порядке, и он может продолжить дуэль.

Владимир возвращается на отведённое ему место, чтобы воспользоваться своим правом на выстрел.

— Не нужно было девицу на дуэль допускать, одни хлопоты с ними, — сердито выговаривает недовольный своим промахом Юрий. — Если бы не этот обморок, я бы непременно попал, ведь я отличный стрелок!

Его пафосную тираду прерывает выстрел Владимира, Юрий вскрикивает и приседает, прижимая к груди левую руку. Никита подбегает к своему раненому другу, смотрит, в чём дело, и помогает подняться.

— Всё в порядке, просто лёгкое ранение, — успокаивает нас секундант Измайлова.

— Есть желание продолжить дуэль, или вы чувствуете себя удовлетворённым? — интересуется Владимир, насмешливо глядя на страдальческое выражение лица Юрия. Хорош, однако, пацифист! Человек ранен, а он ещё и издевается!

Измайлов отрицательно мотает головой, Владимир уведомляет, что удовлетворён результатом дуэли, и считает, что Юрий в достаточной мере наказан за свой проступок.

Алексей собирает с пожелтевшей осенней травы трости, служившие барьерами, и мы направляемся к каретам. Измайлов поддерживаемый Вишневским, а я под руку с Владимиром.

— А вы случайно не родственник графа Андрея Вишневского? — спрашивает на прощанье Алексей у Никиты.

— Да, я его внучатый племянник, — кивает красавчик с таким видом, как будто только и ждал этого вопроса. — Прощайте, ещё увидимся, — и скрывается в экипаже вслед за раненым Юрием.

— Надеюсь никогда больше не видеть этого жулика, — вполголоса говорю я, и Владимир еле заметно улыбается.

11. Часики тик-так

— Её лови! Меня не надо!

— Ха-ха, не поймал!

— Куда вы убегаете, я вас слышу!

— Осторожно, не задень вазу, она дорогая!

Пока мои названые родители приятно проводят время у графини, я сказалась больной, чтобы приятно провести время со слугами. Игра в жмурки куда веселее пустой болтовни с девицами или вечных подколов Владимира!

Завязав Ваське глаза широкой лентой, мы с Маринкой по всей гостиной убегаем от ничего не видящего, но на редкость проворного лакея. И как он угадывает, где мы от него прячемся? Опять чуть не поймал!

— Васька, почему ты всё время за мной бегаешь, нет бы пытаться барышню поймать! — возмущается Маринка, когда лакей чуть не хватает её за косу.

— А может ты мне больше нравишься? — смеётся Васька, и сразу же начинает передо мной оправдываться, — не подумайте ничего, Дарья Алексеевна, вы названая дочь господ моих, и к вам я тоже отношусь прекрасно!

— Я в этом не сомневаюсь, — успокаиваю я лакея, и отбегаю к противоположной стене. — Чтобы доказать свои слова, попробуй догони!

— Легко, я же вас слышал! — Васька проворно бежит за мной следом, но мне удаётся увернуться и закатиться под стол. Там меня Васька точно не найдёт!

— Ой, больно же! — слышу я крик Маринки, выкатываюсь из-под стола, и вижу, что моя горничная поймана.

Васька снимает со своих глаз повязку, надевает её на Маринку, и игра продолжается. И если Васька всё время пытался поймать Маринку, то Маринка, конечно же, тоже чаще пытается поймать именно Ваську. Мне кажется, или эти двое друг к друг неравнодушны?

— Разбегаемся, господа вернулись! — Васька первым слышит дверной звонок. — Пойду помогу им раздеться, а ты, Маринка, проверь, всё ли в порядке в гостиной!

Васька убегает, Маринка начинает поправлять на столе скатерть, а я быстренько сваливаю в свою комнату — я же так серьёзно больна.

— Ну как ты, Дашенька? — Марья Ильинична присаживается на краешек моей кровати. — Стало полегче?

— Да, маменька, благодаря постельному режиму я совершенно здорова! Могу даже к ужину спуститься, — бодренько отвечаю я.

— Нет, ты определённо не совсем здорова, вот как раскраснелась от жара, — названая маменька мне совершенно не верит. — На ужин не спускайся, прикажу Маринке принести тебе бульон.

— Маменька, ну какой ещё бульон, а как же нормальная еда?

— Больным положен бульон, сейчас распоряжусь, чтобы кухарка тебе сварила, — говорит бессердечная Марья Ильинична, и выходит из моей комнаты.

Ох уж эти игры в жмурки! Теперь сиди из-за них в постели без любимых супчика и кулебяки!

Поздно вечером, когда Маринка приходит за чашкой из-под бульона, я не сразу её отпускаю. Пришло время попросить у неё кое-что очень для меня важное.

— Маринка, а ты можешь… — я излагаю горничной свою странную просьбу, и с нетерпением жду ответа.

— Барышня, зачем вам адрес князя Измайлова? — даже в темноте я вижу, как Маринка удивлённо приподнимает брови.

— Просто узнай, ты же не первый год в Москве, наверняка знаешь кого-нибудь, кто может подсказать! — я повыше натягиваю одеяло, под которым лежу, готовясь отойти ко сну.

— Ну да, знаю несколько горничных из других домов, могу попробовать у них узнать, но ума не приложу, зачем вам это понадобилось!

— Поклянёшься, что никому не расскажешь? — я ещё выше натягиваю одеяло и усаживаюсь в кровати.

— Хорошо, клянусь, — сидящая на краю моей кровати Маринка серьёзно хмурит брови.

— Я хочу ограбить князя Измайлова. И мне нужна твоя помощь.

— Что?! — горничная округляет и без того круглые глаза и отшатывается от меня как от заразной больной. — Ограбить? Барышня, вы в своём уме?

— Ты обещала никому не рассказывать, — напоминаю я ошалевшей от моего признания Маринке, и «добиваю» её новым откровением:

— Мне нужны часы, подаренные князю императором, с их помощью я смогу вернуться домой. Ты веришь в магию?

Не меньше получаса мне приходится потратить на то, чтобы рассказать, на моё счастье, верящей в волшебство Маринке, о том, что со мной приключилось, и уверить её в том, что в последние дни я не падала в обморок, не ударялась головой, и что вообще всё со мной прекрасно — я в здравом уме, твёрдой памяти и никогда её не теряла.

— Каких только чудес на свете не бывает, — удивлённо покачивает головой Маринка, когда мне всё же удаётся убедить её в том, что сказанное мной — чистая правда. — И эти часы точно помогут вам вернуться?

— Надеюсь, что да, — самоуверенно заявляю я, потеплее укутываясь в одеяло.

— А как же ваши названые папенька с маменькой? О них вы подумали? — верная Маринка аж с кровати вскакивает от возмущения моим бессердечным отношением к проблемам Елецких.

— Ну, придётся им как-то выкручиваться. К счастью, у них это отлично получается, — пожимаю плечами я, и укладываюсь спать.

Уже на утро проворная Маринка добывает необходимый мне адрес, достаёт одежду, более удобную для ночных похождений, чем длинное платье, и дело остаётся за малым — скорешиться с лакеем Васькой, ведь мне нужен ещё один сообщник.

Васька спокойно выслушивает моё странное предложение, и ничем не выказав своего удивления, как будто барышни каждый день предлагают ему стать участником ограбления, отвечает:

— Я согласен, только в ответ мне нужна услуга.

— Какая?

— Когда настанет момент, вы попросите за меня у господ.

— Хорошо, — пожимаю плечами я. Не знаю, о чём Васька хочет, чтобы я за него попросила, но это явно будет куда более невинно чем то, чего прошу у него я.

Особняк князя Измайлова находится не так далеко от жилища Елецких, Маринка сказала, минут за двадцать дойдём, так что с извозчиком (услугами которого я пока ещё ни разу не пользовалась) решили не палиться, добраться будем своим ходом. Ближе к часу ночи, когда Марья Ильинична и Алексей Петрович уже точно спят, мы с Маринкой переодеваемся в одежду мальчишек-простолюдинов, убираем волосы под картузы, и выходим на улицу, где нас уже дожидается Васька.

До дома Измайлова добираемся без происшествий, извозчики и редкие прохожие не обращают внимания на трёх парнишек, спешащих куда-то посреди ночи. Маринка говорит, если бы мы были в женской одежде, наш выход имел бы совсем иной успех, но убеждаться в этом в мои планы не входит.

На первом этаже особняка Измайлова вовсю горит свет, и, осторожно заглянув в одно из окон, я вижу знакомого мне с бала сына князя, Юрия, в компании нескольких молодых людей и трёх дам, играющих в карты и распивающих что-то из бокалов. Судя по разболтанной походке молодого Измайлова, с хозяйским видом прохаживающегося вдоль стола, выпивают они отнюдь не сок.

Вот и отлично, мне их гулянка на руку — не будут прислушиваться к тому, что творится в кабинете старого князя на втором этаже. Не знаю, дома ли сам князь, но скорее нет, чем да, если сынок до ночи кутит. Да начнётся вторжение!

— Так, Маринка, ты на шухере постоишь, чтобы никто нас не увидел, а ты, Васька, подсадишь меня, чтобы я залезла на карниз и добралась до нужного окна, — раздаю я команды своим верным падаванам.

— Что такое «шухер»? — приподнимает брови Маринка.

— А вы точно уверены, что вам нужно лезть на карниз? — испуганно округляет глаза Васька.

Как выяснилось, мои верные падаваны не очень-то в меня и верят.

— Не бойтесь, я знаю, что делаю, — уверенно заявляю я. — Маринка, проследи, чтобы на улочке никого не было, если кто-то появится — дай знак.

Маринка встаёт на углу здания, выходящего фасадом на большую улицу, я взбираюсь Ваське на плечи, и залезаю на карниз, по которому доползаю до нужного окна. Надеюсь, горничная Измайловых, у которой Маринка узнала расположение комнат, ничего не перепутала.

Аккуратно выбиваю стекло, просовываю руку в появившееся отверстие, открываю задвижку и залезаю в тёмную неосвещённую комнату. Вскоре ко мне присоединяется Васька, зажигает принесённую с собой свечу, и мы начинаем обыск кабинета князя Измайлова.

— Где же могут быть эти чёртовы часы, — вполголоса ругаюсь я, обыскав все полки шкафа и все ящики стола. Один из ящиков стола для этого даже взломать приходится, благо, у барышень нет недостачи в шпильках, а девушки-инженеры отлично справляются с замками. Но даже в этом ящике нужных мне часов не оказывается, только какие-то бумаги.

— Да вот же они, — шепчет Васька, указывая на висящие на стене большие часы с кукушкой. — Только как вы их тащить-то собрались, поди не меньше пуда весят, да и спускать из окна несподручно…

— Это не те часы, — отмахиваюсь я, и внезапно осекаюсь, привлечённая висящей над часами табличкой. Я подношу к ней свечу и медленно офигеваю.

«От её величества императрицы Екатерины II князю Измайлову за верную службу и внимание к каждому часу, на ней проведённому».

Вот же попадалово! Князь оказался счастливым обладателем часов с кукушкой! И почему я сразу не уточнила, что за часы были ему пожалованы, и кем именно! Это всё Владимир виноват, отвлёк меня от расследования своим приглашением на танец, чёрт бы его побрал! Надо поскорее выбираться, пока хозяева не спалили!

— Ку-ку, ку-ку, — пугающе выдаёт вылетевшая из часов птичка. Два часа ночи. А я тусуюсь в чужом доме в компании лакея моих названых родителей, и, как выяснилось, делаю это совершенно напрасно. И как я докатилась до жизни такой?

— Мне показалось, я что-то услышал, — раздаётся невдалеке мужской голос, я задуваю свечу, и мы с Васькой не сговариваюсь прячемся по обеим сторонам тяжёлой оконной портьеры. Ещё не хватало, чтобы после всех разочарований сегодняшней ночи нас поймали с поличным!

— Ты точно уверен, что здесь кто-то есть? — спрашивает второй мужской голос. Если мой слух меня не обманывает, голос принадлежит Юрию Измайлову, сыну князя, которого я дотошно допрашивала на балу, и который еще минут десять назад тусил с друзьями на первом этаже.

— Да, шум послышался именно отсюда, — отвечает собеседник Юрия.

Скрип двери, звук шагов, Юрий и второй, неизвестный мне, но очень любопытный и дотошный гражданин вразвалочку входят в кабинет. Надеюсь, они достаточно разгорячены содержимым бокалов, чтобы не почувствовать холод, идущий из разбитого окна. Если решат проверить, откуда дует — нам с Васькой не поздоровится.

— Да это же просто часы с кукушкой два часа ночи пробили! Ты, Никита, наверное, просто не привык к таким, — Юрий выбирает самое простое предположение, чем несказанно меня радует. — Кстати, царский подарок, батюшке их сама императрица пожаловала. С юмором была женщина, и история с этими часами была занятная, хочешь, как-нибудь расскажу тебе?

— С удовольствием послушаю, — соглашается тот, кого Юрий назвал Никитой.

— Как-нибудь обязательно расскажу. А сейчас пойдём вниз, пока вино без нас не выпили и актрисы не разъехались.

— Опять ты, Юрий, об актрисах, а как же та барышня, которая приглянулась тебе на балу? — подзадоривает Юрия невидимый мной Никита.

— Да на что мне барышни, с ними больше мороки, чем толку, — ворчит Юрий. — С актрисами куда веселее, к тому же говорят, жених у неё есть.

— Так жених не стенка, подвинется, — смеётся Никита. — Попытаешь с ней счастья?

Ответ молодого Измайлова я уже не слышу, потому что дверь закрывается и две пары шагов неспешно удаляются. Мы с Васькой быстренько вылезаем в окно и присоединяемся к заждавшейся нас на углу дома Маринке.

— Ну? Чего там? Нашли часы? — допрашивает нас одновременно умирающая от страха и от любопытства горничная.

— Часы с кукушкой оказались слишком тяжёлыми, пришлось их оставить, — серьёзно отвечает Васька, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться на всю улицу.

Домой доходим без происшествий, после того, как я переодеваюсь в ночнушку, а Маринка в своё платье, она хорошенько прячет наши мальчишеские наряды, и заходит ко мне — пожелать спокойной ночи.

— Спокойно ночи, — отвечаю я Маринке, она гасит свечу и уходит спать, а я ворочаюсь, и всё никак не могу уснуть.

Вот где мне теперь прикажете нужные часы искать? Судя по всему, моё пребывание в прошлом затягивается на неопределённый срок. Как бы теперь и правда не пришлось замуж за незнакомца с усами выходить! Ума не приложу, как буду выкручиваться, когда он из своей Турции вернётся…

12. Знакомство с женихом

Ранение Юрия и его предполагаемая дуэль наделали много шума в свете.

— Он стрелялся из-за любви? Это романтическая история? — шёпотом переспрашивали друг у друга девицы, а Юрий довольно улыбался — его популярность у женского пола достигла невиданных вершин. Ещё бы, страдающий герой, романтичнее не придумаешь, так сразу и хочется утешить!

Немного девичьего внимания досталось и секунданту Юрия Никите — хотя высокий голубоглазый блондин и так не жаловался на его недостаток, восхищённых женских взглядов в его сторону стало ещё больше.

— Почему вы не хотите рассказать всё как есть? — возмущённо спрашивала я у Владимира, а он только неопределённо плечами пожимал. Что поделать, младший Орлов остался таким же пафосным придурком, каким и был до дуэли.

Хотя в нашу первую беседу сразу после происшествия он даже почти поблагодарил меня. На свой ехидный манер.

— Стоит отдать должное нежным девицам, так вовремя падающим в обморок, — саркастично заметил Владимир, когда мы вышли из своих карет возле особняка его батюшки. — Если бы не эти возвышенные создания, кто знает, каков был бы исход дуэли. Кстати, Алексей, не знаешь, почему во время моего выстрела совсем не было дыма? И пуля как-то особенно хорошо летела в цель…

— За это тебе следует благодарить не меня, — Алексей решил, что настало время признаний. — Дарья поработала над пулями и порохом, из-за чего выстрел получился более точным.

— Дарья? Да ты, наверное, шутишь, откуда девице разбираться в таких вещах? — снисходительно улыбнулся Владимир, открывая передо мной дверь дома.

— Действительно, мы же только в туфельках и шляпках разбираемся, — вздохнула я, заходя в ещё спящий особняк. И не стала настаивать на своём содействии, чтобы не вызывать лишнего интереса. Хватит с меня того, что у Алексея ко мне много вопросов, на которые я стараюсь не отвечать.

После дуэли Алексей стал относиться ко мне куда более серьёзно. Ещё бы, ведь у нас с ним одна маленькая тайна на двоих — после того, как он зарядил дуэльный пистолет Владимира отлитыми мною пулями, я поделилась с ним кое-каким рецептом. Надеюсь, не нарушив этим ход истории — бездымный порох ещё не скоро изобретут.

Ещё денёк погостив в особняке Орловых, мы с маменькой и папенькой отправились домой, но всё равно продолжаем частенько заезжать в гости в дом моего жениха — то на обед, то на ужин. И в один из таких «заездов» меня ждёт приятный сюрприз в виде вернувшегося из Турции Анатолия.

Я конечно предполагала, что у несносного Владимира не мене несносный брат, но Анатолий превосходит все мои скромные ожидания. Более высокий чем у Владимира рост и офицерский мундир я, пожалуй, запишу в плюсы, а вот всё остальное…

Чёрт! Почему мне не сказали, что выдадут жениха с усами? Я ни за что бы на это долбаное замужество не согласилась!

Вдобавок забежав первой в гостиную, за большим столом которой уже сидят Владимир и его старший брат, я становлюсь свидетельницей «приятного» для меня разговора.

— Пока я тут приятно провожу время в салонах, Кутузов без меня турок бьёт. И чего это батюшке срочно меня женить вздумалось? Видать совсем плох старик, раз задумался о таких вещах, — разглагольствует мой усатый женишок. — Надо поскорее исполнить его волю, приятно провести время с молодой женой и обратно, в Дунайскую армию. Я не позволю батюшкиному капризу лишить меня победы над проклятыми османами!

К чести Владимира, он смотрит на это безобразие (в смысле, на своего брата) куда более презрительно, чем на меня, когда я вышла на завтрак в ночнушке. Правда, его самодовольный братец, полностью поглощённый собой, кажется этого даже не замечет.

— Добрый день, Дарья, — громко приветствует меня Владимир, чтобы дать понять своему братцу, что пора бы уже заткнуться. Тот замолкает, окидывает меня оценивающим взглядом, приветственно поднимается со стула и расплывается в доброжелательной улыбке. Но я-то уже в курсе, какая он равнодушная бессердечная сволочь!

— Добрый день, — киваю я Владимиру, игнорируя приветствие женишка. — Ваш батюшка скоро спустится к обеду?

— С минуты на минуту, — улыбается Владимир. Кажется, он даже доволен тому, что я застала их за столь «приятной» беседой. Вот же вреднюга, всегда рад испортить мне настроение!

— Дашенька, Владимир уже представил тебе жениха? — восторженно лепечет Марья Ильинична, поднявшаяся в гостиную вслед за мной. — Анатолий так ждал встречи с тобой!

— Не сомневаюсь, — отвечаю я, усаживаясь за столом прямо напротив усатого вояки. Надо же получше изучить это историческое ископаемое.

Вслед за моей названой маменькой в гостиную проходит мой папенька, за ним оживлённо обсуждающие что-то старый князь и Алексей. Друг Владимира, как и мой жених, в офицерском мундире, не обед, а праздник милитаризма какой-то. Марья Ильинична садится от меня по левую руку, Алексей по правую, поближе к старому князю, как обычно севшему во главе стола. Лакеи приносят кушанья, мы начинаем обедать.

Конечно, я видела портрет Анатолия в медальоне, но надеялась, что с тех пор он образумился и побрился. Ничего подобного! Сидит напротив меня за столом, пялится меня как на свою собственность, и нагло крутит свой рыжеватый ус, чёрт бы его побрал. И ус, и самого Анатолия, и этот семейный обед.

— Алексей, что вы думаете о Наполеоне? Пойдёт он на Россию? — интересуюсь я у благожелательно настроенного ко мне Алексея, чтобы не сидеть столбом и хоть с кем-то завязать беседу.

— Я в этом не сомневаюсь, — отвечает молодой человек. — Политика Наполеона в отношении европейских государств, в частности, континентальная блокада Великобритании, не учитывает интересы России. Ходит слух, что российский посол в Париже князь Куракин намедни докладывал императору о том, что войны не избежать.

— И вы тоже будете воевать? — спрашиваю я, уже предполагая ответ. Учась в школе и универе, я была абсолютно равнодушна к урокам истории и безликим историческим героям из учебника. А тут рядом со мной сидит человек, который может погибнуть в войне двенадцатого года, отстаивая независимость нашей страны. Жаль, что я не помню, в каком именно месте Наполеон нападёт на Россию, могла бы предупредить его.

— Да, как офицер я не рассматриваю других вариантов, — спокойно и просто отвечает мой собеседник. — И чтобы помочь Российской империи подойти к войне с Наполеоном наиболее подготовленной, в ближайшие дни отбываю в расположение своей дивизии, буду воевать с турками.

— Удачи вам, — искренне желаю я, и воодушевлённо похлопываю по плечу сидящего рядом Алексея.

— Дашенька у нас барышня новомодных взглядов, — Марья Ильинична как будто оправдывается перед Анатолием за мой энтузиазм. Не понимаю, к чему такой виноватый тон? Иметь свои взгляды и быть энтузиасткой — это же прекрасно!

— С молодыми девицами такое бывает. Ничего, замужество избавит мою дорогую Дарью Алексеевну от излишней живости, и научит придерживаться взглядов супруга, — надменно выдаёт мой жених. А я ещё Владимира пафосным княжичем прозвала! Всё, почётное звание переходит к его старшему брату, Владимир ещё ничего такой, хоть и вредный.

— Каким же образом замужество научит меня придерживаться взглядов супруга, если супруг как и Алексей отбывает в Турцию? — невинным тоном интересуюсь я. — Или у замужних дам просыпаются телепатические способности?

Сидящий возле меня Алексей и Владимир, сидящий возле брата, еле удерживаются, чтобы не рассмеяться, а старый князь удивлённо приподнимает седые брови — кажется, не о такой невесте для своего сына он мечтал. Что ж, жизнь имеет свойство приятно удивлять.

Чтобы как-то скрасить неловкость ситуации, моя названая маменька начинает лопотать что-то о предстоящем бале, спрашивать, приглашён ли Анатолий, и время от времени кидать в мою сторону мрачные взгляды, намекающие, что лучше бы мне помолчать.

Судя по всему, моё знакомство с женихом переплюнуло все самые страшные ожидания Марьи Ильиничны.

— Не устану удивляться, как моему брату повезло с невестой, — мимоходом бросает Владимир, когда мы с назваными родителями собираемся домой.

Я вспоминаю, когда впервые услышала от него фразу про «везучесть» брата — это было в беседке загородного дома Елецких, и носило куда более негативный окрас. Даже не думала, что со временем мы с Владимиром начнём относиться друг к другу намного лучше. Хоть и не перестанем друг друга подкалывать.

А сегодня я даже пожалела, что Анатолий совершенно не похож на своего младшего брата. Ни внешне, ни манерой речи, ни интеллектуальными способностями.

— Наконец-то Дашенькин жених прибыл в Москву, можно заняться планированием свадьбы, — мечтательно заводит глаза Марья Ильинична, когда сидя в карете Елецких мы направляемся домой. — А ещё новые наряды нужны для бала-маскарада, тоже неплохо бы посодействовать…

— А ещё можно попросить Сергея Михайловича похлопотать в столице за супруга нашей старшенькой, у него там хорошие связи, — поддакивает Алексей Петрович.

— Да, а ещё твой долг выплатить, — сурово напоминает супруга, и мой названый папенька стыдливо прячет глазки.

Вот же пройдохи! Делят шкуру неубитого медведя! Не собираюсь я замуж за этого Анатолия, вот только как избегнуть брака пока ещё не придумала. Ничего, у меня ещё целых полторы недели, за которые мне нужно либо найти часы, либо избавиться от жениха. Бедняжка Анатолий, ты даже представить себе не можешь, как ты попал.

13. Маскарад

Первый бал, на который я отправляюсь после знакомства с женихом, проходит в прекрасном особняке с большим садом. Насчёт бала я не совсем точна — не просто бал, а бал-маскарад. С роскошными костюмами, таинственными масками и интригующей атмосферой непонимания того, с кем сейчас танцуешь или ведёшь лёгкую светскую беседу.

Если честно, я даже рада, что не увижу надменного личика своего будущего супруга. Чем меньше его вижу — тем лучше настроение. Поэтому даже не предприняв попыток узнать Анатолия среди вереницы ряженых господ, я отправляюсь наслаждаться танцами, в которых делаю заметные успехи. Хоть что-то у меня здесь хорошо получается, кроме изготовления пороха и залезания в чужие окна.

Впрочем, Владимира я даже не стараясь узнаю сразу, как только он ко мне подходит. Его прекрасную осанку и немного горделивый поворот головы ни под какой маской не спрячешь. А ещё Владимир даже в маскарадном костюме остался верен любимым холодным оттенкам, правда, сменив синий на небесно-голубой.

— Позвольте пригласить вас на танец, прекрасная маска? — голос Владимира ещё один маркер, по которому я узнала бы его с вероятностью ста процентов. У кого ещё в этой зале может быть такой приятный бархатный тембр с лёгкими нотками сарказма?

— Сочту за честь, — жеманно обмахиваюсь веером и делаю я вид, что не узнала. Чем дольше пафосный княжич будет обнадёживать себя тем, что сумел меня провести, тем веселее будет потом над ним подшутить. Как именно, ещё не придумала, но с фантазией у меня никогда не было проблем, так что Владимира ждёт нечто незабываемое.

— Довольны ли вы сегодняшним вечером, прекрасная маска? — Владимир протягивает мне руку в белой перчатке, и мы присоединяемся к вальсирующим парам.

— К сожалению, вечера наступают слишком быстро, если бы не этот нюанс, моя прекрасная маска с удовольствием прогулялась бы по саду, тут такая духота. Но увы — там темень непроглядная.

— А если взять свечу?

— Откуда же я её возьму, не со стены же снимать, — киваю на привинченный к стене бронзовый подсвечник, мимо которого мы двигаемся в ритме трёх четвертей.

— Есть более законные методы, — даже сквозь прорези маски я вижу, как смеются его глаза. — Если вы немного подождёте, я схожу к лакею, и попрошу его дать мне свечу.

— Было бы неплохо, — улыбаюсь я под своей гламурно-розовой маской. — Благодарю вас за танец. Пожалуй, я пропущу следующий, и подожду вас возле двери в сад.

Голубой костюм Владимира растворяется в толпе танцующих, пробираясь к выходу из залы, а я, конечно же, не дожидаюсь, пока он придёт со свечой, и выхожу в тёмный вечерний сад. Ух, свежо-то как, открытые руки и плечи мёрзнут, как-никак, на дворе начало октября.

Иду по тропинке вглубь сада, любуясь тем, как причудливо свет из окон бальной залы падает на стволы деревьев, и пропускаю момент, когда кто-то подходит ко мне со спины. Владимир так быстро пришёл со свечкой? Хочу обернуться, но так и не успеваю — кто-то хватает меня со спины, зажимает не прикрытый маской рот, и тащит вглубь сада!

Это что, похищение? Я на такое не подписывалась! Мало того, что закинуло в прошлое, в котором сначала пришлось убегать по лесу от мужиков, а потом строить из себя благовоспитанную барышню и невесту несносного князя Орлова, так теперь ещё и приходится быть жертвой двух типов в маскарадных масках, один из которых зажимает мне рот и держит за плечи, а второй подхватывает за ноги!

Надеюсь, когда Владимир придёт и не найдёт меня, догадается, что что-то не так. Чёрт, не такую шутку я планировала, когда не признавалась Владимиру, что не узнала его! Впрочем, зачем мне Владимир? Я — девушка самостоятельная, поэтому со всей силы кусаю сквозь перчатку руку того, кто зажимает мне рот, пинаю второго, короче, всеми силами пытаюсь освободиться.

— Помо… — успеваю крикнуть я, когда укушенный отдёргивает руку, но мерзавец быстро зажимает мне рот второй, ещё неукушенной рукой, и я вновь начинаю причинять урон своим похитителям — пинаюсь, брыкаюсь, кажется, отрываю пуговицу у того, которого укусила, ему от меня достаётся больше всего.

Несмотря на моё сопротивление наша троица всё же достигает стены сада, через которую самоуверенные похитители планируют меня перетащить. Ну да, конечно, позволю я им это! Я же не мешок картошки какой-то, чтобы меня было так просто перетащить!

С неба начинают медленно падать первые робкие снежинки, тающие, так и не достигнув земли, но мне некогда любоваться их хрупкой красотой. Я со всей дури бью по рукам того, кто держит за ноги, слышу его сдавленный крик и ругань, вырываюсь из рук второго, роняя по дороге свою маскарадную маску, и со всей мочи бегу между деревьями в сторону дома.

Совершенно забыв, что я не в удобных джинсах, а в омерзительном длинном платье, путающимся под ногами.

Спотыкаюсь, чертыхаюсь, всё же удерживаю равновесие и не падаю, но из-за моей заминки два гражданина в маскарадных костюмах с разноцветными перьями на шляпах хватают меня под белы рученьки и снова волокут к злосчастной стене. Чёрт бы побрал женскую моду! Неудивительно, что женщин обозвали «слабым полом»! Обрядили чёрт знает во что, и как прикажете в таких неудобных нарядах быть сильными?

В очередной раз кусаю любителя зажимать рот невинным девицам и пинаю его дружбана — в общем, категорически не соглашаюсь, чтобы меня тащили через стену. Возможно, мы бы ещё долго возились с неудачливыми похитителями, если бы не Владимир с взятой у лакея свечкой. Не найдя меня в зале, он догадывается пойти поискать в саду, не ленится заглянуть вглубь, и становится свидетелем приятного э-м-м… Похищения.

— Руки прочь от Дарьи Алексеевны!

Батюшки, даже не думала, что пафосный княжич может быть таким грозным! Едва заслышав его голос, похитители оставляют меня в покое, и в страхе сигают через каменную стену, ту, через которую безуспешно пытались перетащить меня. Владимир швыряет мне свою маску, голубую с позолотой, бросает свечку и ловко перелезает за ними следом.

— Трогай! — слышу я из-за стены истошный вопль кого-то из похитителей и стук колёс отъезжающего экипажа. Встаю на цыпочки, выглядываю в узорчатые прорези стены, вижу удаляющиеся карету и спину Владимира. Поднимаю потухшую свечку, нахожу в траве свою маску, и только сейчас понимаю, что продрогла до костей. Когда боролась с похитителями, было как-то теплее, а теперь от тающего в процессе падения снега нехило-таки мёрзнут плечи и руки.

Поднимаю с земли пуговицу, которую оторвала во время борьбы. Красивенькая, с финтифлюшками. Сжимаю пуговицу в руке и не дожидаясь Владимира возвращаюсь в бальную залу. Отдаю лакею свечку, и под его удивлённым и саркастичным взглядом (представляю, чего он там себе понапридумывал, глядя на две маски в моей руке и мой потрёпанный вид), разыскиваю свою названую маменьку.

— Дашенька, что случилось? — Марья Ильинична вскакивает со стула, и я даже сквозь прорези её маски вижу, с каким ужасом она смотрит на мой наряд. — Где ты была? Почему ты так растрёпана? Чья маска у тебя в руках?

— Не пугайтесь, маменька, но меня хотели похитить. Это маска Владимира, он сейчас преследует моих похитителей.

— Кто? Зачем? Как они посмели? — Марья Ильинична снимает свою золотистую, под цвет платья, маску, и я вижу на лице своей названой родительницы неподдельный испуг. — Нужно срочно рассказать об этом баронессе, хозяйке бала! Это же уму не постижимо! Возмутительно! Как такое могли допустить!

— Маменька, всё же в порядке, зачем шумиху поднимать, — я разжимаю кулак, в котором до сих пор зажимаю оторванную у одного из похитителей пуговицу. — А вот попросить содействия в поиске хозяина пуговицы можно. Вдруг кто-то видел его на балу, и имеет догадки, кто скрывался за его маской?

— Какой кошмар! Не могу поверить, что кто-то из гостей мог позволить себе такое неподобающее поведение, — баронесса Албышева, хозяйка бала, притворно хватается за сердце и оседает в уютное креслице в своей комнате, куда пригласила нас, узнав, что разговор будет конфиденциальным. — Конечно же мы постараемся выяснить, кто это был, но только не могли бы вы не поднимать историю огласке? Я впервые принимаю у себя бал, и такой конфуз настроит против меня общественность, а у меня Сашенька на выданье!

— Конечно же мы согласны не придавать дело огласке, нам ведь тоже о репутации Дашеньки надо беспокоиться, — моя названая маменька наконец приходит в себя после потрясения и поудобнее усаживается рядом со мной на диванчике. — Главное, узнать, кто эти лиходеи, и заставить их поплатиться. Моя Дашенька такого страху натерпелась! Еле в чувство её привела!

Моя названая маменька в своём репертуаре. Представляю, как она приводит меня в чувство, и еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Баронесса звонит в колокольчик, и в комнату входит один из лакеев, прислуживающих в бальной зале.

— Митька, — даёт указания баронесса, — держи пуговицу, и когда будешь разносить шампанское, ненароком интересуйся, не видел ли кто, с чьего она костюма, говори, только что подобрал. Посмотрим, вдруг кто-то что-то вспомнит.

— Ещё у него на шляпе перья были разноцветные, — вспоминаю я. — Можешь сказать, что видел, как эту пуговицу потерял господин с разноцветными перьями на шляпе, и хочешь её ему вернуть.

— И передай Алексею Петровичу Елецкому, что мы собираемся домой, — Марья Ильинична привстаёт с диванчика. — Знаю я его, наверняка без моего пригляда в карты играть начнёт, шельмец.

Лакей церемонно кланяется и отправляется обратно в залу, и вместо него в будуар влетает запыхавшийся Владимир, следом за которым более неспешно идут мой названый папенька и Анатолий.

— Как вы? Всё ли в порядке? — взволнованно спрашивает Владимир.

— Как видите, я жива и здорова, — верчусь на диванчике, чтобы он получше меня рассмотрел.

— Хорошо, что я успел вовремя, — Владимир вытирает испарину со лба.

— Вот ещё, я бы и сама справилась, может, чуть-чуть попозже, но вырвалась бы, и добежала до дверей в бальную залу, — фыркаю я. — Что там с моими похитителями? Вы их догнали?

— К сожалению, не успел. Пока добежал до своей кареты, потерял время, и они сбежали. Баронесса, скажите мне, присутствует ли на балу Юрий Измайлов?

— Изначально Юрий должен был быть среди гостей, но отклонил приглашение из-за болезни, — отвечает баронесса. — Вы его подозреваете? Почему?

— На это есть причины, — неохотно отвечает Владимир.

— Какие такие причины? Володя, ты намекаешь на то, что моя невеста спуталась с Измайловым? — Анатолий брезгливо кривит рот. — Давай-ка поподробнее об этих причинах, я хочу знать, чем Дарья Алексеевна занималась в моё отсутствие!

— Хочешь знать? — Владимир хватает Анатолия за грудки и прижимает к стене будуара. — Я тоже много чего хочу знать! Например, где ты был, когда твою невесту чуть не похитили? Чем ты в это время занимался? Почему я должен её спасать, пока ты веселишься?

— Убери от меня руки, — Анатолий освобождается, оставив в руках Владимира кусок кружева. — Я не обязан перед тобой отчитываться о том, как провожу время на балу.

— Анатолий, ты, кажется, не понимаешь, что скоро станешь женатым человеком, и безопасность Дарьи Алексеевны — твоя прямая обязанность! — щёки Владимира пылают от гнева, а в синих глазах бушует ярость.

— Давайте спросим лакея, не удалось ли ему что разузнать, — баронесса дипломатично меняет тему, не осмелившись вмешаться в ссору двух разгневанных братьев. — Всё ведь закончилось хорошо, к чему эти препирательства?

Она звонит в колокольчик, и через минуту приходит лакей.

— Ну? — вопросительно смотрит на него баронесса, а он только отрицательно качает головой.

— Никто не припоминает господина с перьями на шляпе, у которого были бы такие пуговицы. Гости веселы, некоторые пьяны, бесполезно у них что-то спрашивать.

— Не можем же мы просто так это всё оставить, — раскрасневшийся от шампанского Алексей Петрович решает наконец вмешаться в беседу. — А что если нашу дочь захотят похитить снова? Например, во время похода по магазинам?

— Не волнуйтесь, я это так не оставлю, и обязательно найду хозяина пуговицы, — успокаивает нас баронесса. — Спрошу всех знакомых модисток, и обязательно выйду на след похитителей!

— А пока похитители не найдены, мы с братом, — Владимир красноречиво смотрит на Анатолия, — ни на шаг не отойдём от Дарьи Алексеевны. Марья Ильинична, у вас есть гостевые комнаты?

— Конечно, буду рада принять вас у себя, — моя названая маменька оживляется, и я вижу по её глазам, что она уже раздумывает, кого куда спать положить.

Попрощавшись с баронессой и заглянувшим к нам из бальной залы бароном, мы расходимся по каретам, без происшествий доезжаем до нашего дома, и быстро расходимся по комнатам — вечерок выдался волнительный.

Перед сном, лёжа в кровати, я снова прокручиваю события сегодняшнего вечера. Представляю, как отбиваюсь от похитителей, как Владимир хватает Анатолия за грудки, прижимает к стене… Вроде бы он ниже своего брата, а такой сильный! И его синие глаза пылали в тот миг таким праведным гневом, что он казался мне просто нереальным красавчиком.

Я что, влюбилась во Владимира, в этого пафосного княжича? Да быть такого не может! Мне нравятся высокие голубоглазые блондины, а не карапузы меньше метра восьмидесяти. Надо почаще повторять эту мантру, каждый раз, когда Владимир кажется мне симпатичным.

Мне нравятся высокие голубоглазые блондины, мне нравятся низкорослые… Тьфу ты! Высокие! Высокие мне нравятся!

14. Светские развлечения

К сожалению, не всегда на вечерах у графини играют в дурака, но оказывается, в высшем обществе девятнадцатого века достаточно других не менее занятных игр. Например, игра в декламацию, которой сегодня развлекает себя молодёжь, пока «старички» ведут светские беседы сидя за большим столом.

— Никита, вы будете читать стихотворение, а я буду вас смешить, — распоряжается Сашенька, дочка баронессы Албышевой, хозяйки бала-маскарада, с которого меня чуть не похитили.

— С превеликим удовольствием, — Никита Вишневский, секундант молодого Измайлова галантно раскланивается перед своей парой на эту игру.

— А вас, Дашенька, пусть смешит Владимир, — дочка баронессы как будто специально решила свести меня с пафосным княжичем, от которого я стараюсь держаться подальше. Вот ещё нашёлся охранник на мою голову! Я — девица самостоятельная, сама могу о себе позаботиться. Пускай лучше берёт пример с моего жениха, который за неделю до свадьбы шляется невесть где и не докучает мне своим вниманием.

Никита усаживается напротив Сашеньки, и начинает читать стихотворение: «Октябрь уж наступил — уж роща отряхает последние листы…»

Сашенька старается изо всех сил рассмешить чтеца: кривляется, корчит рожи, и, в конце концов, Никита сдаётся — перестаёт читать, и сгибается пополам в приступе хохота.

Владимир не решается идти по стопам живой непоседливой Сашеньки, и выбирает другую тактику — не мигая смотрит на меня в упор, и почему-то это кажется мне очень смешным. Тем не менее, стараясь не обращать внимания на пристально смотрящего на меня Владимира, я сурово читаю, как в школе возле доски: «Мороз и солнце, день чудесный…»

— Какое красиво! — восторгается Лизонька после того, как не смотря на упорные гляделки комически серьёзного Владимира, мне всё же удаётся не запнувшись дочитать стихотворение до конца. — А кто автор?

— Это же Пушкин, как можно не знать нашего классика? — удивляюсь я.

— Какой такой Пушкин? Не знаем мы никакого Пушкина! Классик — это Державин. А Пушкин, наверное, какой-то начинающий поэт, — обескураживает меня Сашенька.

— Но… — начинаю было я, но вспоминаю уроки литературы, и понимаю, что Пушкин сейчас, наверное, ещё под стол пешком ходит.

Лизоньке довольно быстро удаётся рассмешить свою старшую сестру Аннет, а вот к молодому человеку по имени Василий судьба оказывается менее благосклонна — как он не старается, рассмешить среднюю княжну, Наталью, ничего у него не выходит.

— Наша Наташенька сама серьёзность, — хохочет Лизонька. — А давайте лучше сыграем в фанты!

— Что это за игра такая? — шёпотом спрашиваю я у Владимира, чтобы не показывать перед всеми свою неосведомлённость.

— В шляпу складывают бумажки с заданиями, достают не глядя, и выполняют разные глупые вещи, — морщится пафосный княжич. — Дурацкая игра, никакой пользы для ума.

— А я бы сыграла! Лизонька, снимите с Василия шляпу, будем туда фанты класть!

Владимир заводит глаза, но всё же поддаётся моим уговорам и соглашается сыграть. Лизонька экспроприирует шляпу у бесцветного молодого человека по имени Василий, просит у графини бумагу и чернила, и ближайшие минут десять мы придумываем максимально дурацкие задания из серии «прокукарекать» или «попрыгать на одной ножке».

Первому выпадает тянуть Владимиру, он с печальной миной вытягивает из шляпы свою бумажку, и конечно же ему достаётся один из самых дурацких фантов — «попрыгать на одной ножке». Так ему и надо, чего он везде за мной как надсмотрщик ходит?

Владимир скорбно прыгает на одной ножке, Лизонька звонко хохочет, и приходит очередь Вишневского. Никита разворачивает свою бумажку, и читает вслух задание: «Рассказать о своём самом опрометчивом поступке».

— Скорее же рассказывайте, не томите! — Лизонька в восторге хлопает в ладоши. — Наверняка это что-то романтическое!

— Да, отчасти вы правы, — улыбается Никита. — Моим самым опрометчивым поступком было отправиться вслед за девицей, которая, как мне казалось, попала в беду. Я хотел помочь ей чужими руками, но эта девица оказалась сильнее, чем я предполагал. У меня даже складывается ощущение, что она вовсе не нуждается в моей или чьей-то помощи…

— И что вы планируете делать дальше? — интересуется Аннет. — Будете пытаться помочь чужими руками, или всё же спросите напрямую, нужна ли ей ваша помощь?

— Я склоняюсь ко второму варианту. К тому же я понял, что она тоже может мне кое с чем помочь.

— Как интересно! А с чем?

— А это уже секрет, — Никита откидывает со лба свои светлые волосы. — Но возможно, когда-нибудь вы об этом услышите.

Вот же любитель навести интриги на пустом месте. Терпеть таких не могу! Такое простительно только пафосному княжичу Владимиру, да и то только исключительно от моей большой доброты.

Сашеньке достаётся задание тоже достаётся не менее дурацкое, чем Владимиру, но насладиться её кукареканьем мне так и не приходится — Марья Ильинична забирает меня на примерку подвенечного платья.

— Ну хоть платье я могу примерить без вашей приятной компании? — уныло вопрошаю я, когда Владимир усаживается с нами в карету.

— Не беспокойтесь, я не буду подглядывать, — «утешает» меня мой бессменный страж. — Только проконтролирую, чтобы с вами ничего не случилось.

— Почему бы вам не взять пример с вашего брата? Вот он мне совсем не докучает излишним вниманием!

— Анатолий в этом плане отнюдь не образец для подражания. Если бы у меня была невеста, я никогда не оставил бы её одну в трудную минуту! И если мой брат не желает брать на себя ответственность, то я считаю своим долгом взять эту заботу на себя. Марья Ильинична, баронессе удалось узнать что-то о хозяине пуговицы?

— Узнать-то удалось, но как-то всё это странно. Модистка признала в этой пуговице одну из тех, что пришивала на маскарадный костюм молодого князя Друбецкого в прошлом году. Друбецкой полгода как умер от горячки, а все его вещи, в том числе маскарадный костюм, продолжают храниться в доме родителей. Горничная баронессы подговорила лакея Друбецких проверить, в порядке ли костюм, и тот божится, что все пуговицы на месте.

— Неужели эти пуговицы были пришиты только на один костюм? Наверняка есть куча других костюмов с такими пуговицами! — недоумеваю я.

— Нет, Друбецкой был большим модником, эти пуговицы ему из самой Франции привезли. Модистка божится, что ни у кого во всей Москве больше таких не было, — благодаря Марье Ильиничне я всё больше узнаю о местных нравах и странной местной моде. Пуговицы из Франции, одни такие во всей Москве — вот же покойный князь заморачивался!

— И как мы будем искать моих похитителей? — как обычно, меня больше волнуют насущные вопросы, которые можно разрешить, если немного пораскинуть мозгами, а не необъяснимые тайны мадридского двора. Или покойного князя Друбецкого.

— Баронесса составила список всех присутствующих на балу господ с яркими перьями на шляпах, и не один из них не исчез после нападения в саду. Кажется, мы зашли в тупик, — разводит руками моя названая маменька. — Поэтому я очень благодарна Владимиру за то, что он так о тебе печётся. Будем надеяться, то была просто нелепая случайность, и эти господа искали совсем не тебя. Ты же была в маске, верно?

— Ну да, — киваю я.

— Значит, высока вероятность, что похитители просто перепутали. Правда же логично?

Соглашаюсь со своей названой маменькой, чтобы её утешить, но в моей голове уже появляется одна догадка, которую я собираюсь проверить в ближайшие дни. Потому что я не верю в то, что моё похищение было случайностью.

Пошив подвенечного платья — та ещё забота. Вот почему нельзя шить их по усреднённым параметрам и продавать готовыми? Приехавшая к нам на дом модистка что-то вымеряет, трещит по-французски с Марьей Ильиничной, показывает ей эскизы, снова трещит… Неужели в мой первый заезд к ней померить меня не успела? Зачем ещё что-то мерить? Как же это всё утомляет.

Надеюсь, мне никогда не придётся надеть это платье, потому что я всегда представляла, что на свою свадьбу надену что-то короткое и облегающее, а не то безобразие с длинным шлейфом, которое выходит из-под иглы модистки. Это платье вообще предполагает, что в нём будут ходить? Я такие представляю только на манекенах в исторических музеях!

Владимир во время примерки, проходящей за ширмой, сидит в нашей гостиной и чаи распивает. Я бы тоже от чая не отказалась, поэтому, как только вырываюсь из цепких лапок модистки, присоединяюсь к пафосному княжичу.

— Всем приглашения на свадьбу разослали? — интересуется Владимир, отодвигая для меня стул.

— Всем, кроме твоего брата, — с достоинством истинной леди сажусь на стул и наливаю себе чай в аккуратную маленькую чашечку. — Так что, если он забудет прийти на свадебную церемонию, сильно печалиться не буду.

— Дашенька, разве можно так о своём женихе, — Марья Ильинична отвлекается от модистки, выкроек, эскизов и кусков ткани. — Знамо дело, молодой человек хочет погулять перед свадьбой, с кем не бывает.

— Я может тоже хочу погулять перед свадьбой, — ухмыляюсь я. — Только вот кто бы меня пустил? Как-то несправедливо получается — Анатолий гуляет, а я платья мерю, приглашения подписываю, и с двойным усердием изучаю манеры и французский с мадемуазель Дюбуа!

— Испокон веков пошло, что положение мужчин и женщин в обществе рознится, так что в этом ничего удивительного, — вздыхает Марья Ильинична. — Когда-то и я задавалась подобными вопросами, но вышла замуж и обрела своё счастье в браке и воспитании детей.

— Как своих, так и приёмных, — ехидно бурчу я себе под нос, и отпиваю чаёк.

До свадьбы остаётся совсем немного времени, но я не вешаю нос. Ведь у меня, как обычно, есть план.

15. Смена образа

Благодаря окончанию жатвы Марья Ильинична выписывает себе из деревни вторую горничную, и Маринка переходит в моё единоличное владение, как когда-то Марфушка у настоящей Дарьи Алексеевны. Но свободного времени у неё от этого больше не становится, ведь я нахожу ей интересное и увлекательное занятие — следить за моим любезным женихом.

День-деньской то Маринка, то Васька отслеживают, куда ходит Анатолий, с кем общается Анатолий, сколько тратит денег Анатолий, и не замечен ли Анатолий в каких порочащих связях. Насчёт последнего Маринке и Ваське даже стараться не приходится — Анатолий только и делает, что играет в карты, кутит с цыганами и весело проводит время с молодой черноглазой особой по имени Лала.

Я полностью доверяю донесениям своих людей, но, чтобы убедиться во всём на сто процентов, сегодня прослежу за женишком сама. Как? А очень просто. Маринка сохранила мальчишеские костюмы, в которых мы ходили за часами Измайлова, и сегодня я использую один из них по назначению.

Когда Марья Ильинична и Алексей Петрович, француженка и учитель танцев ложатся спать, я немного жду, пока они уснут, надеваю штаны, рубаху, какое-то подобие старинной куртки, то ли кафтан, то ли армяк, прячу волосы под картуз, немного пачкаю лицо сажей и тихонько выбираюсь из дома.

Васька с толком и расстановкой описывает, как добраться до ресторана, в котором по ночам зависает Анатолий, даёт мне взаймы немного денег, помогает поймать извозчика, и я отправляюсь в своё первое московское приключение.

— Ой, в плохое место идёшь, пострелёнок, — покачивает головой старенький извозчик, когда я выхожу возле ресторана и оплачиваю проезд. — Попадёшь в дурную компанию, пристрастишься к алкоголю и девицам, вся жизнь коню под хвост.

— Не беспокойтесь, я сюда по делу, — успокаиваю я старичка. — Да и девицы — это совсем не моё…

— Такой молодой, а уже решил посвятить жизнь Господу? Богоугодное дело, — одобрительно качает головой старичок. — Удачи тебе в твоём предприятии, пострелёнок, не попадай в беду.

— Спасибо, — благодарю я дедушку, и быстренько прошмыгиваю в ресторан, в котором со слов Васьки и Маринки, частенько кутит Анатолий.

Ресторан полон народу — офицеры в ярких мундирах, господа во фраках, темноволосые парни и девушки в ярких нарядах, кажется, цыгане. Шум, гвалт, разудалые пьяные голоса, как среди всей этой суеты найти беспутного жениха? Заныкавшись в уголок, оглядываюсь в поиске Анатолия, и тут мне на помощь вовремя приходит громкий голос одного из гуляк:

— Анатолий, а расскажите о своей невесте? А то свадьба уже через неделю, а мы о вашей избраннице совсем ничего не знаем!

Оглядываюсь на голос, и вижу за одним из столов своего жениха, которого хлопает по плечу подвыпивший детина в зелёном фраке.

— Да что о ней рассказывать, — пожимает плечами Анатолий. — Худая как жердь, ухватиться совсем не за что, да ещё злоречивая вдобавок! Ни за что бы такую в жёны не взял, если батюшке не пришло бы в голову пригрозить лишить меня наследства, коль не брошу вольную жизнь и не женюсь на этом бледном подобии настоящей женщины. Мне нравятся такие, чтобы кровь с молоком, такие как ты Лала, — Анатолий треплет за щеку сидящую у него на коленях черноглазую цыганку в красном платье.

— Зачем же ему женить тебя, свет мой, — лукаво спрашивает Лала. — Ты ведь ещё так молод, молодой сокол должен волей наслаждаться!

— Видите ли, папаша внуков хочет понянчить. Так пускай брата женит, тот как уж вокруг моей невестушки вьётся! Нет же, «Анатолий, ты старший сын, тебе и первому жениться». А я гулять хочу! Вольной жизни хочу! Выпьем же за волю вольную! — Анатолий поднимает бокал, и подвыпившая компания с радостью вторит его тосту. Да уж, ну и жених мне достался — не только бабник, но ещё и алкаш вдобавок.

Выхожу из своего укромного уголка и подхожу к столу, за которым пять усатых личностей и одна дама рассеянно смотрят на полупустые бутылки и раскиданные по столу игральные карты. Это я-то худая как жердь? Вообще-то я стройная! И не злоречивая, а остроумная! Эх. женишок, поплатишься ты у меня за такие слова…

— Ты кто такой? Выпить хочешь? Господин Орлов угощает, — меня хватает за плечо усатый гражданин из компании Анатолия. Может усы — часть дресс-кода в их разнузданной компашке?

— Не откажусь, — понимаю, что лучше притвориться любителем спиртного — может так даже получится с женишком парой-тройкой фраз перекинуться и разузнать чего интересного.

Усатый наливает мне в стакан какую-то отвратительную жидкость, от которой за километр несёт спиртом, кивает на пустой стул, я сажусь, и я делаю вид, что пью. Не понимаю, как этим можно наслаждаться? Меня от одного запаха уже мутит!

К продолжающей сидеть на коленях Анатолия цыганке подбегает мальчуган лет пяти, кажется, сын, но она быстро говорит ему что-то на своём языке, и расстроенный малыш убегает. Во сколько же лет Лала успела ребёнком обзавестись? Выглядит совсем молоденькой.

— Лала, а спой нам ту песню, что давеча пела, протяжную такую, — Анатолий отхлёбывает из стакана. — Что-то грустно мне, музыки душа просит.

Лала ловко спрыгивает с колен моего жениха, достаёт откуда-то гитару, и начинает петь заунывную цыганскую песню. Хорошо поёт, с надрывом, прямо за душу берёт. После того, как песня заканчивается, Анатолий вытирает рукавом скупую слезу, и начинает жаловаться на жизнь.

— Больно мне терять свою свободу, друзья мои, вы представить себе не можете, насколько больно.

— А почему бы вам тогда не отменить свадьбу? — делаю голос как можно ниже, чтобы он походил на мужской. — Вы ведь совсем не любите свою невесту, зачем же на ней жениться? Женитесь на Лале! Так и свободу сохраните, и будете жить с любимой женой…

Моя речь завершается дружным хохотом всей честной компании, как будто я сказала что-то очень весёлое.

— Ну малец отчебучил, смешно-то как, — сгибается пополам темноглазый офицер, сидящий по правую руку от Анатолия.

— Видно ты совсем зелёный юнец, раз думаешь, что наследнику князя позволительно жениться на цыганке, да ещё и с ребёнком, — грустно вздыхает Анатолий. — Да меня за одно такое желание батюшка мигом наследства лишит! Это же весь род опозорит, в свете пересуды начнутся, мне мигом во всех домах откажут. Лишусь всего — друзей, денег, семьи.

— Ничего себе, — удивляюсь я. Не так уж оказывается хорошо быть княжеским сыном. Только и думаешь, что скажут о тебе в свете, да как бы наследства не лишиться.

— Так что моя доля — жениться на нелюбимой, — завершает свою печальную тираду мой женишок. Спасибо хоть не расплакался от жалости к себе любимому, эгоист махровый. Только и думает, что о собственной персоне! Хотя бы раз представил бы, какого благовоспитанной барышне Дарье Алексеевне выходить за такого распутника и пьянчугу.

— А давайте в карты перекинемся, — предлагаю я. — Уверен, от игры вам станет намного веселее! Сыграем в штосс?

— Отличная идея, — поддерживает меня усач в зелёном фраке. — Половой, неси ещё одну колоду! Господа изволят в картишки перекинуться!

Официант приносит нам ещё одну колоду, Лала тасует карты, раскладывает их по левую и правую стороны стола. Моя задача — назвать одну из карт. Если она окажется слева, я выигрываю. Если справа, моя ставка достаётся Лале.

Не люблю игры, основанные на случайности. Даже в той же игре в дурака можно было проявить свой интеллект и просчитать карты соперников! А тут приходится полагаться на случай, что я делать очень не люблю. Но вариантов нет, сама предложила.

Благо, приёмный папенька-картёжник рассказал мне о некоторых секретах, которые могут мне помочь. Но не факт, что помогут. А если проиграю — будет не на что ехать домой. Не успею домой засветло — втыка от Марьи Ильиничны не избежать. Что ж, рискнём. Барышне Дарье Алексеевне очень нужны деньжата.

— Назовите вашу карту, — говорит мне Лала, и я наобум называю первую, пришедшую на ум. Надеюсь, господин случай будет на моей стороне.

Остальные игроки тоже называют свои карты, игра начинается. Я то выигрываю, то снова проигрываю, но всё же нахожусь в плюсе. А вот Анатолию не везёт не только с вынужденной женитьбой на злоречивой барышне — он не выигрывает ни разу.

Внезапно я угадываю пять раз подряд, и у меня на руках оказывается целая тысяча рублей! Как я недавно узнала, по местному курсу довольно неплохая сумма.

— Он жульничал! — кричит Анатолий, и пытается ухватиться меня за рукав, но я ловко изворачиваюсь, выбегаю из залы и чуть не налетаю на… Владимира? А он тут что забыл? Опуская голову и быстро прохожу мимо, но любопытство оказывается сильнее, и я остаюсь на пороге, чтобы подслушать разговор.

— Здравствуй, братец, — Владимир брезгливо морщится, глядя на бутылки, которыми заставлен стол. — Надеялся, что в такой поздний час ты давно в своей постели, а ты здесь. Значит слухи, ходящие о твоих кутежах — правда?

— Здравствуй, — Анатолий, пошатываясь, приподнимается навстречу Владимиру, и протягивает стакан. — Давай выпьем, раз заглянул!

— Ты же знаешь, я не пью, — сухо отвечает Владимир. — Мне нужно с тобой поговорить, можем мы куда-то отойти?

— У меня от друзей секретов нет, — Анатолий с размаху ставит стакан на стол. — Выкладывай что хотел сказать.

— Ну что ж, тогда скажу при друзьях. Мне больно видеть, как ты растрачиваешь свою жизнь по кабакам. И мне очень обидно за твою невесту, которая не заслуживает к себе такого пренебрежительного отношения.

— Посмотрите какой защитник у моей невестушки нашёлся, — Анатолий залпом выпивает содержимое своего стакана. — Вот и женись на ней сам, раз так хорошо к ней относишься! А я этого брака не просил, и в своём законном отпуске буду вести себя так, как посчитаю нужным. Плевал я на эту свадьбу, она ничего в моей жизни не изменит. Правда, Лала?

Анатолий уже настолько пьян, что даже игривая Лала сторонится его объятий, и норовит улизнуть.

— Посмотрю, как там Богданчик, — цыганка внезапно вспоминает о своих материнских обязанностях, и прихватив со стола проигранные игроками в штосс деньги, лёгкой походкой направляется к выходу. Вот только направляется почему-то не к Богданчику, а к другой шумной компании, сидящей почти на входе.

— Слышь, Курбатов, соколик-то мой Анатолий в армию уезжает, скоро сердце Лалы снова станет свободным. Не упусти момент! — игриво говорит цыганка молодому человеку в пижонском фраке с золотыми пуговицами. — Говорят, батюшка твой совсем плох? Здоровья старичку!

Ай да Лала, ай да плутовка! Анатолий ещё не женился и не уехал в армию, а она уже новому ухажёру намёки подаёт! Значит любит деньги больше, чем Анатолия. И это мне на руку.

— Постой, Лала, — забыв о разборках между моим распутным женишком и Владимиром я бегу вслед за цыганкой. — Хочешь получить выигранные мной деньги?

— Отчего ж не хотеть, — улыбается цыганка. — Только ты ведь просто так их мне не отдашь, правильно я понимаю?

— Верно. Нужно будет сказать, что у вас с господином Орловым всё серьёзно, он страстно хочет на тебе жениться, и даже совместный ребёнок у вас имеется.

— Но ведь это не ребёнок господина Орлова, — цыганка лукаво приподнимает смоляную бровь.

— А не важно. Главное, чтобы в нужное время вы с ребёнком оказались в нужном месте.

— Я вас поняла, — лукаво улыбается цыганка, и подзывает к себе смуглого мальчугана, — Богданчик, иди-ка сюда, что скажу… И в каком месте нам нужно будет оказаться?

— Сейчас всё расскажу, давай найдём какое-нибудь укромное место.

— А ты ведь не парнишка, — после того, как я рассказываю о предлагаемой мной работе, в глазах Лалы появляется лукавый огонёк. — И правда не повезло господину Анатолию с невестой, не видела я раньше, чтобы переодетые барышни в здешних местах появлялись.

— В жизни и не такое увидишь, — вздыхаю я, даю Лале задаток и не дожидаясь, чем там всё закончится у Владимира с Анатолием, отправляюсь ловить извозчика.

Что-то в этой предсвадебной суматохе совсем я забыла о часах, а мне ведь нужно думать о том, как вернуться домой. Ничего, вот разберусь с женихом — продолжу поиски.

16. Смена жениха

За день до бала в особняке старого князя Владимир пытается со мной серьёзно поговорить.

— Понимаете ли, мой брат — не тот человек, с которым стоит связывать судьбу. Знаете, Анатолий… Как бы лучше сказать… Имеет порочащие связи, — изворачивается наконец Владимир, оставаясь в рамках приличий.

— А что такое порочащие связи? — я невинно хлопаю ресницами, как будто сегодня ночью не стала свидетельницей кутежа своего гулящего женишка.

Владимир явно не ожидает от меня уточняющих вопросов, поэтому краснеет, бледнеет и пытается собраться с мыслями.

— Понимаете, у него есть ещё одна невеста, которая не планирует стать его женой.

— Вот как. А почему не планирует? Я совершенно не против, чтобы вторая невеста Анатолия меня заменила.

— Дарья Алексеевна, ну сколько можно шутки шутить! Я же с вами серьёзно разговариваю, — Владимир совершенно не разделяет моего веселья. — Вы ведь можете отказаться от этого брака? Сказать родителям, что не любите своего жениха? Ведь у вас ещё есть время! Конечно, будет скандал, пойдут пересуды, но это лучше, чем брак с человеком, который вас не любит!

— Что вы мне такое предлагаете? Конечно же я не могу отказаться от этого брака! Ведь Анатолий — мечта любой девицы на выданье: любезный, внимательный, ни на шаг от меня не отходит… К тому же у меня уже платье готово, поздно идти на попятную.

Забыла упомянуть — «серьёзный» разговор с Владимиром происходит во время окончательной примерки свадебного платья. Так что я вся в белом и с волочащемся по полу шлейфом. До свадьбы остаётся всего-навсего пять дней, и это белое недоразумение наконец-то полностью готово.

Не понимаю восторгов Марьи Ильиничны и восхищённых взглядов Владимира — как по мне, восхищаться особо нечем. Зато этот наряд навевает приятные воспоминания о наших с братом детских играх, когда я делал себе «шлейф» из простыни, чтобы быть похожей на принцессу, а брат спасал меня со шкафа, изображавшего неприступную башню.

Может, это всё дело в белом платье, и это оно вызывает у Владимира такое рьяное желание меня спасать? Ну а что, видит девушку в белом платье — включается режим спасателя. Откуда я знаю, может, у местных княжичей традиция такая.

— Дашенька, снимай платье, негоже показывать его до свадьбы, — прерывает нашу приятную беседу Марья Ильинична. — Мы и так делали исключения для Владимира, как для члена семьи, так что хватит с него на сегодня красоты, остальное увидит на самой церемонии.

Я отправляюсь за ширму, переодеваюсь в повседневный наряд, и думаю о том, как бы мне завтра улизнуть от постоянного присмотра названой маменьки и Владимира — нужно будет кое с кем встретиться. Хорошо, что ещё с времён дуэли я знаю, где в особняке находится чёрный ход…

В доме Орловых мы почти свои, поэтому в день бала мне удаётся понаблюдать за тем, как лакеи готовят бальную залу — освобождают огромную гостиную от лишней мебели, меняют свечи в люстрах и подсвечниках, расставляют вдоль стен стулья для пожилых или слишком утомлённых танцами. После того, как из гостиной выносят всё лишнее, я замечаю, что остаётся только два цвета — белый и золотой. Даже деревянные части изящных высоких стульев позолочены. Красиво!

Дожидаюсь, пока лакеи уходят на крыльцо — встречать гостей, ежели таковые изволят приехать раньше срока, а старый князь, Владимир и Анатолий ещё не приходят из своих комнат, и проворачиваю то, что планировала с той ночи, когда застукала Анатолия за непотребным поведением.

Всё получается, как задумано, и я быстренько убегаю из бальной залы, чтобы вернувшись туда в компании названый родителей, старого князя и его сыновей, притвориться, что ни сном, ни духом ничего не знаю о разворачивающемся на наших глазах шоу.

— Пора идти в залу, Сергей Михайлович, наверное, уже направляется туда для встречи гостей, — Марья Ильинична критично оглядывает мою причёску, поправляет пару складок на моём золотистом платье, и, наконец, позволяет мне выпорхнуть из гостевой комнаты и полететь вслед за фраками Владимира, папеньки, старого князя и мундиром Анатолия.

— Моя дорогая невеста, — Анатолий одаривает меня лёгким поклоном и подаёт мне руку. Кладу свою руку в изящной золотистой перчатке поверх его, и с трудом сдерживаюсь, чтобы не ускорить шаг. Что-то сейчас будет!

Старый князь первым входит в пустую бальную залу, и понимает, что она не совсем пуста. Ведь навстречу ему кидается темноволосая девушка в ярком цветастом платье, держащая за руку такого же тёмненького мальчонку.

— Сергей Михайлович! Сколько лет, сколько зим! Анатолий так много мне о вас рассказывал! Анатолий, ты почему застыл как столп, и не знакомишь меня со своим отцом? — задорно щебечет Лала. — Князь обязательно должен познакомиться со мной и своим внуком, представьте же нас!

— Господа, я не знаю ни эту женщину, ни её ребёнка, — мрачно шипит Анатолий, вырвав свою руку из моей. — Понятия не имею, откуда они тут взялись!

— Но разве не с этой женщиной я видел тебя вчера в ресторане? — ехидно интересуется Владимир. — Не знал, что ты стал отцом, поздравляю! Всегда мечтал о таком бойком симпатичном племяннике!

— Анатолий, объясни мне, что здесь происходит, и как ты посмел опорочить мой дом присутствием той женщины! — лицо старого князя полыхает, седые брови сурово сдвинуты. Не позавидую я сейчас Анатолию! А тот стоит, белый как лист, и совершенно не представляет, как ему выкручиваться. Совершенно ему не сочувствую, не нужно было обо мне гадости друзьям в кабаке рассказывать.

— Папенька, ещё раз повторю — я не знаю эту женщину, и совершенно не представляю, как она сюда попала, — Анатолий пытается поймать взгляд старого князя, но тот даже не смотрит на проштрафившегося сына.

— Владимир, это ты привёл сюда эту женщину? — строго спрашивает Сергей Михайлович.

— Конечно же нет, отец, вы же меня знаете, — отрицательно качает головой Владимир. — Мне бы в голову не пришло так опозорить нашу семью!

— Владимир её сюда не приводил, я тоже. Остаёшься только ты, Анатолий, — старый князь смотрит на старшего сына с таким гневом, что даже мне страшно становится.

— Папенька…

— Забирай своё низкородное семейство, и вон из моего дома! Чтобы духа твоего здесь не было! Завтра же отправляешься обратно в армию! Не хватало ещё того, чтобы ты на балу меня осрамил! Хорошо ещё, что никто из посторонних этого не увидел, не представляю, как пришлось бы за тебя краснеть!

— Ах! Неужели это то, о чём я думаю! Неужели Анатолий всё это время мне изменял? — вношу я свою лепту в сложившийся беспорядок и аккуратненько падаю в обморок прямо на руки вовремя подоспевшего Владимира.

— Принесите воды! Куда все лакеи подевались! — кричит Марья Ильинична, на её крик из коридора прибегает испуганный молодой человек в зелёной ливрее, подаёт моей названой маменьке стакан, и она брызгает водой мне в лицо.

Я «прихожу в себя» и вижу, как лакей поспешно уводит подмигивающую мне Лалу и задорно смеющегося Богданчика, а Анатолий как снов валится на колени перед старым князем.

— Богом клянусь, не знаю, кто эта женщина!

— Вон с глаз моих! Чтобы не видел тебя сегодня на балу! — сурово прикрикивает на него Сергей Михайлович, Анатолий обречённо поднимается с паркета и бредёт прочь из залы. Мой концерт удался на славу!

— Вы пришли в себя? — заботливо интересуется Владимир. — Представляю, какое это для вас потрясение!

— Ума не приложу, как смогу это пережить, — печально вздыхаю я, вытирая перчаткой мокрое лицо. Марья Ильинична на славу постаралась, приводя меня в чувство!

— Дарья Алексеевна, я прошу у вас прощенья за то, что воспитал такого недостойного сына. Очевидно, что он не сможет стать вашим мужем. Жаль, а я ведь так хотел, чтобы наши семьи породнились, — старый князь смотрит на меня с грустью и сочувствием. Собираюсь с мыслями, чтобы что-то ответить, но меня опережает Владимир:

— Отец, но ведь наши семьи могут породниться и без участия моего брата! Я с радостью предложил бы Дарье Алексеевне свою руку и сердце, будь на это ваша воля. Думаю, в свете будет меньше толков, если Дарья Алексеевна выйдет замуж за младшего брата жениха, нежели если помолвка будет совсем расторгнута.

— Хотя бы младший сын меня радует, — лицо старого князя приобретает менее разгневанное выражение. — После бала обсудим этот вопрос, я рад, что ты всегда на моей стороне.

Та-ак, я чего-то не понимаю. Только избавилась от одного жениха, как второй на горизонте нарисовывается? Владимир, пафосный княжич, ты чего творишь! Я-то надеялась спокойно заняться поисками часов, а получается, сменила шило на мыло! Неплохое такое мыло, конечно, но…

— Почему вы решили предложить мне руку и сердце? — шёпотом интересуюсь я у Владимира, пока старый князь приветствует первых гостей. — Мы же с вами друг друга терпеть не можем!

— От любви до ненависти один шаг, — усмехается пафосный княжич. — Вот увидите, вы обязательно меня полюбите.

— Размечтался, — бурчу я себе под нос, и уже собираюсь уйти к своей любезной названой маменьке, но Владимир снова меня огорчает.

— За мной первый танец. Вы ведь не откажете своему жениху?

— Приму за честь, — сердито отвечаю я. Что за напасть, и на этом балу тоже танцевать придётся! А я так хотела посидеть на классных позолоченных стульях…

После бала нужно будет не забыть отправить Лале с Маринкой или Васькой оставшуюся часть обещанной суммы. Хоть Лала и надеется на смерть отца молодого Курбатова, денежки на жизнь ей нужны сегодня. И как можно скорее.

17. Новый жених

Мои дорогие маменька и папенька воспринимают новость о смене жениха как нечто само собой разумеющееся.

— Моё сердце чувствовало, что вы с Владимиром предназначены друг для друга, — воркует Марья Ильинична. — Ещё при первой вашей встрече я заметила промелькнувшую между вами искру!

— Хорошо, что не расторгли помолвку, князь ведь ещё мои долги по-родственному не оплатил, — вторит ей Алексей Петрович. — Да и супругу нашей старшенькой повышение по службе не помешает…

Вот же старые пройдохи! Им что один жених, что другой — лишь бы выгоду с моего брака поиметь! Но с «промелькнувшей искрой» Марья Ильинична конечно лишку махнула — с нашей первой встречи с Владимиром не припомню ничего искристого. Хотя может под «искрой» Марья Ильинична имела виду его осуждающие взгляды? Тогда да, искры у него из глаз так и сыпались!

Наш первый разговор с женихом после официальной помолвки напоминает мне отрывок из фильма или сериала, снятого по классике, настолько у нас всё чинно и воспитанно.

Застав меня наедине в гостиной, Владимир встаёт на одно колено, и надевает на мою руку кольцо с бриллиантом. Дорогое наверное колечко, камень так и сверкает, так и переливается!

— Владимир, вы ведь понимаете, что я была обещана другому, и не смогу стать вашей женой в ближайшее время? — говорю я, томно опустив взор.

— Конечно, душа моя. Я понимаю, что ваше сердце разбито моим безнравственным братом, и понадобится время, чтобы залечить раны. Будьте уверены — я готов ждать столько, сколько потребуется, — с готовностью отвечает Владимир.

Боже, да этот парень просто читает мои мысли! Отличная была идея скомпрометировать Анатолия, которому нужно было жениться на мне поскорее, чтобы укатить обратно в армию. Всё складывается так, что лучше и придумать нельзя!

Как же прекрасно, что я повстречала Лалу! Похожу ещё какое-то время в невестах, пойму, как вернуться домой, и не будет больше никакой Дарьи Алексеевны. А Даша Скворцова наконец-то вернётся в любимый двадцать первый век — к маме, папе, Саньку и Максу.

Анатолий не смеет ослушаться батюшку, и быстренько укатывает в армию Кутузова, а я снова начинаю наслаждаться положением невесты — хожу на балы и вечера, учусь манерам и ненавистному французскому. Учитель танцев и мадмуазель Дюбуа узнав о разрыве помолвки с Анатолием радостно распаковывают свои чемоданы, и удвоенной силой принимаются лепить из меня благовоспитанную барышню девятнадцатого века.

— Как хорошо, что свадьба отложена! — восторгается мадмуазель Дюбуа. — Разве можно вступать в брак с таким плохим французским?

— Рад, что у нас больше времени для изучения танцев! — радуется Павел Аркадьевич. — Вальс, менуэт и полонез требуют куда более долгого погружения!

Владимир не меняет ко мне отношения — всё так же ехидничает и подкалывает, и я делаю вывод, что он сделал мне предложение чисто ради того, чтобы в свете не было большого скандала. А так — ну сменила Дарья Алексеевна одного брата на другого, эка невидаль. Подумаешь, небольшая рокировка произошла. Некоторые дамы и раньше думали, что мой жених Владимир, настолько часто мы появлялись с ним на балах и вечерах.

В свете мы говорим, что бракосочетание планируется весной, и счастливые обладатели приглашений на нашу несостоявшуюся церемонию с Анатолием печально вздыхают — не скоро на свадьбе погулять придётся.

Но что я всё о высшем свете, дома я тоже замечаю кое-что интересное. Маринка, и Васька во время слежки за Анатолей неплохо сдружились, и это похоже на нечто большее, чем просто дружба. Но когда я делюсь своими наблюдениями с Маринкой, она, конечно же, всё отрицает.

— Полно вам, барышня, какая между нами может быть любовь? Так, вместе помогали вам вывести на чистую воду жениха-изменщика, вот и всё. Мы люди подневольные, и наша судьба — верно служить своим господам, а не шашни мутить, — отнекивается горничная.

— Но тебе ведь нравится Васька? — не унимаюсь я.

— Он хороший парень, умный, серьёзный, обстоятельный, — краснеет Маринка. — Как такой может не нравиться? Но будьте уверены, это совсем не то, о чём вы подумали!

— Почему ты так упорно отрицаешь то, что между вами есть взаимная симпатия? — недоумеваю я. — Это ведь так здорово, найти человека, который тебе подходит!

— Легко вам говорить, вы барышня, — печально вздыхает Маринка. — За кого хотите, за того и выходите, вон, и жениха сменили на того, что посимпатичнее. А мы — крепостные. Как господа скажут, так и будет. За кого захотят выдать замуж, за того и пойду.

Так и не добившись ничего от Маринки, почему-то думающей, что господа выходят замуж за того, кого хотят, я отправилась допрашивать Ваську.

— Васька, тебе нравится Маринка?

— Есть такое дело, — в отличие от Маринки Васька даже не пытается отпираться.

— И ты хотел бы с ней в будущем серьёзных отношений?

— Вы имеете ввиду законный брак? — уточняет лакей.

— Ну да, можно и так сказать, — киваю я.

— Хотел бы, если Маринка согласится. Помните о данном мне обещании?

— Помню, ты говорил, что однажды о чём-то меня попросишь. Уже придумал, о чём хочешь попросить?

— Да, у меня есть большая просьба. Я хотел бы получить вольную себе и Маринке. Пожалуйста, попросите господ подарить нас вам в качестве свадебного подарка. Я понимаю, что вы не настоящая дочь Елецких, но, думаю, они не откажут вашей просьбе, ведь вы так выручили их, заменив сбежавшую Дарью Алексеевну.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Обещаю, что когда будет подходящий момент, озвучу Марье Ильиничне твоё пожелание.

— Значит, договорились, — лицо Васьки расплывается в широкой улыбке. — А пока мы с вами, будьте уверены — поддержим в любом вашем начинании. Залезть в чужой дом, проследить за женихом — мы всегда готовы, тем более, жених у вас теперь новый, можно по-новому начинать слежку.

— Нет, спасибо, за этим пока не нужно следить, — смеюсь я. — Но благодарю за отзывчивость, приятно, что всегда готов помочь.

С поисками часов дела обстоят всё так же — никак. И я вспоминаю, что как-то совсем позабыла о человеке, который любит заговоры и сплетни больше, чем кто-либо другой, и наверняка может знать что-то полезное.

— Марья Ильинична, а вы не знаете случайно человека, которому император пожаловал часы? — спрашиваю я за утренним кофе.

— Часы? Разве что князь Измайлов, довольно смешная шуточная история… — словоохотливая Марья Ильинична отхлёбывает из своей чашки кофеёк, выражая готовность долго и с удовольствием пересказывать уже известные мне вкратце события.

— Знаю-знаю, — перебиваю я, — но мне нужны не часы с кукушкой, а обычные наручные часы.

— Не слыхала о таком, — морщит лоб моя названая маменька. — Думаю, такого человека нужно искать не в старушке-Москве, а в Санкт-Петербурге, поближе к императору. Уверена, там найдётся с десяток человек, обласканных нашим самодержцем.

— Вы не шутите? Десяток таких людей? — моему восторгу нет предела. Так и представляю, как поочерёдно влезаю в окна десяти домов!

— Ну да, Александр известен своей лаской и добротой, — кивает Марья Ильинична. — Почему бы ему не подарить кому-то из своих верных подданных часы?

После завтрака я собираю не до конца проснувшийся мозг в кучку, и рассчитываю вероятность моего путешествия из Москвы в Петербург.

Так, что я знаю о Питере девятнадцатого века? Пока только то, что там живёт дочь Елецких, фрейлина императрицы. Так что думаю лёгкая на подъём Марья Ильинична и картёжник Алесей Петрович будут не против поездки к ней в гости. Дело остаётся лишь за Владимиром.

Ближе к обеду мой новый жених заявляется засвидетельствовать своё почтение моим названым родителям и пригласить меня на прогулку по Нескучному саду.

— Владимир, не хотели бы вы как-нибудь посетить нашу Северную столицу? — ненароком интересуюсь я у своего жениха во время тряски в карете. — Никогда там не была!

— И вы туда же, потянуло на пышные петербургские балы, — морщится самодовольный интеллектуал Владимир.

— Что вы, мой интерес исключительно научно-познавательный, — уверяю я. — Хочу сравнить московский климат с климатом Северной столицы. Ну и от сравнения балов конечно тоже не откажусь.

— Почему нет, у батюшки там дом есть, — сдаётся пафосный княжич. — Самые красивые балы — зимние, поэтому к концу ноября можем отправиться в путешествие.

— Вы знаете, что вы — самый лучший? — в восторге спрашиваю я своего новоиспечённого жениха.

— Конечно, — отвечает Владимир. — Ведь я — ваш жених, и не могу не быть для вас таковым.

— Вот же задавака, — бурчу я себе под нос.

— Что вы сказали? Что моим достоинствам нет числа? Согласен, я хорош во многом, — серьёзно говорит Владимир, но его синие глаза смеются, и я тоже не могу сдержать улыбку.

Вот скажите, как не влюбиться в этого заносчивого засранца? Жаль, что я не могу себе этого позволить, ведь меня ждёт возвращение домой и симпатичный однокурсник по имени Макс.

Да и Владимир наверняка видит во мне не даму своего сердца, а лишь досадную случайность, подвернувшуюся на пути из-за излишней любви старшего брата к кутежам. И по осеннему Нескучному саду едет со мной гулять исключительно из чувства долга.

Так что, Даша, не засматриваемся на синеглазых парнишек, а дожидаемся поездки в Питер и продолжаем искать часы, ведь наша главная цель — вернуться в двадцать первый век.

Какие же классные золотые листья в этом парке, тьфу ты, саду! Засыплю ими пафосного княжича, пока он, ничего не подозревая с достоинством прогуливается по дорожке! А часы пока подождут.

1. Выводим на чистую воду

В суматохе последних дней я совсем забываю о подозрительном Никите Вишневском, который вызывает у меня так много вопросов. Что-то совсем не понравилась мне его история о барышне, которую нужно спасать.

Поэтому, когда я прибываю в сопровождении Марьи Ильиничны и Владимира на вечер к баронессе, у меня аж на душе теплее становится от созерцания в толпе гостей высокого голубоглазого блондина.

Быстренько здороваюсь с хозяйкой, обмениваюсь парой любезностей с её дочуркой и княжнами Салтыковыми, и покидаю заболтавшуюся с баронессой Марью Ильиничну и крайне удивлённого моим поведением Владимира. Но не могу же я лишить себя удовольствия побеседовать с белобрысым прохвостом Никитой из-за каких-то там приличий в голове моего излишне замороченного жениха?

— Чудесный сегодня вечер, не правда ли? — начинаю я непринуждённую светскую беседу, почти вплотную подойдя к объекту своего преследования, в смысле, расследования.

— Согласен, — ничуть не удивлённый моим появлением красавчик откидывает со лба прядь белокурых волос. — Чем обязан такому пристальному вниманию к моей скромной персоне?

— Во время нашей последней встречи вы собирались напрямую поговорить с барышней, которой хотите помочь. Поговорили? — отбрасываю светские приличия, которым учила меня мадмуазель Дюбуа, и начинаю беседу с места в карьер.

— Ещё нет, — хитро улыбается Никита. — А почему спрашиваете?

— Есть у меня некоторые догадки по поводу этой барышни, — неспешно обмахиваюсь веером, стараясь не замечать удивлённых взглядов, которые бросает на меня мой новоиспечённый жених.

— И какие же? — любопытствует Никита.

— Дайте свой номерок, вечером напишу, — отвечаю я, неспешно обмахиваясь веером.

— У меня нет телефо… — начинает было Никита, и зависает на половине слова, поняв, что я его подловила — в начале девятнадцатого века телефонов не было.

— Так ты тоже из будущего? — я отбрасываю ненужные манеры, и сразу же начинаю «тыкать». — Ты брат Макса? Так это из-за тебя я попала в эти дремучие времена? А ну-ка отправляй меня обратно!

— Как много вопросов, — лениво заводит глаза Никита. — Да, я брат Макса, и да, я из будущего. Объясни на милость, с чего бы мне тебя куда-то отправлять?

— С того, что это по твоей милости я здесь очутилась!

— По моей милости? Так это я, оказывается, заставил тебя взять в руки и запустить тот артефакт. Интересно, — издевается надо мной этот белобрысый придурок.

— Если сейчас же не отправишь меня в моё время, тогда я… Расскажу всем, кто ты такой! — я повышаю голос, на нас начинают оглядываться. Стоящий чуть поодаль Владимир скрещивает руки на груди и хмурит брови, но к нам не подходит.

— Ну и что ты расскажешь? — насмешливо интересуется Никита. — Что я из будущего? Никто не поверит тебе, глупышка. Ещё примут за умалишённую. Я вообще удивлён, как долго ты тут продержалась, с твоим-то не подходящим к этому времени характером!

— Мой характер отлично подходит к любому времени, — начинаю быстрее обмахиваюсь веером, настолько мне жарко от переполняющего меня бешенства. Этот придурок всё время знал, что я тоже из будущего, и вообще никак не пытался мне помочь!

— Если бы ты хотя бы немного походила на благовоспитанную барышню, давно была бы дома. Но нет, нужно было сопротивляться, а потом вообще позвать на помощь своего ухажёра, — предвосхищает мои мысли Никита.

— Так это ты хотел меня похитить? Почему нельзя было просто по-человечески предложить отправиться домой? — моему возмущению нет предела, настолько меня бесят абсолютно все поступки этого Вишневского-Алексеева!

— В мои планы не входило показывать тебе своё лицо, — невозмутимо отвечает Никита.

— Что же изменилось? Почему тогда сейчас не отрицаешь, что из моего времени? И почему ты пытался убить на дуэли Владимира, ведь я уверена, это ты подменил пистолет Измайлова!

— Какие сложные вопросы будоражат такую прелестную головку, — уходит от ответа Никита. — У меня есть к тебе предложение. Поможешь убить одного человека, и я помогу тебе вернуться домой.

— Ты ненормальный! Не буду я тебе помогать!

Я уже готова прибить этого мерзавца веером, (жаль, что в руках нет ничего более подходящего) настолько он меня бесит!

— Как знаешь, — Никита разводит руками. — Тогда я не стану отвечать на твои вопросы, и уж тем более не расскажу, у кого находится нужный тебе артефакт.

— Ты негодяй!

— Я человек науки. И твоё безрассудное поведение не помешает мне в проведении некоторых экспериментов. Впрочем, моё предложение всё ещё в силе. Как надумаешь помочь, дай знать.

— Я ни за что не стану тебе помогать, — возмущённо выдаю я, и агрессивно обмахиваясь веером отправляюсь к своему жениху. Вот ещё чего! Я, знаете ли, по его милости попала в это дурацкое время, а он ещё припахать меня решил! Нанять в качестве киллера! Ненормальный!

— Всё в порядке? — сухо интересуется у меня Владимир, я улыбаюсь и киваю. Посвящать его в свои меж-временные проблемы я совершенно не намерена.

Но Владимир не унимается.

— О чём беседовали с секундантом Измайлова?

— Да так, обо всём понемногу. О природе, о погоде, — отмахиваюсь я. И совершенно зря.

— Собирайтесь, мы едем домой, — заявляет мне мой жених, только-только я успеваю завязать со старшей княжной Салтыковой, Аннет, благопристойную беседу о модных в этом сезоне фасонах платьев.

— Домой? Но мы ведь только приехали! — удивляюсь я.

— Вашу матушку я уже предупредил, — безапелляционно заявляет мне жених, синие глаза которого смотрят ой как сурово. — Сказал, что у вас голова разболелась. Поедем в моей карете, нам с вами нужно кое-что обсудить.

— Ну ладно, — непонимающе соглашаюсь я. Интересно, что ему такое важное и срочно со мной обсудить понадобилось, что пришлось врать моей названой маменьке?

Я прощаюсь с хозяйкой и гостями, баронесса сетует, что мы уезжаем так рано, и Владимир уводит меня одеваться. Старший брат Макса ехидно смотрит мне вслед, и я очень сильно жалею, что не могу вмазать по его наглой самодовольной роже. Ничего, не всё сразу. Будет и на моей улице праздник.

— Что это было? — ничего не объясняя возмущённо спрашивает Владимир, как только карета трогается.

— Вы это о чем? — я поудобнее усаживаюсь на мягком сиденье. Эх, жаль благовоспитанные девицы не кладут ногу на ногу, в такой позе я чувствовала бы себя куда увереннее.

— Не притворяйтесь что не поняли, что меня так возмутило! О чём вы на самом деле так увлечённо беседовали с Вишневским?

— Я ведь уже ответила, — завожу глава в потолок кареты. Что ему от меня нужно, ума не приложу!

— Вы с ним флиртовали! — наконец перестаёт играть в намёки мой разгневанный жених. — Не отпирайтесь, я всё видел! Как вы могли забыть, что у вас есть жених!

Так он меня ревнует? Фух, аж от сердца отлегло! А я-то подумала…

— Почему вы смеётесь? Я сказал что-то смешное? — продолжает наезжать на меня Владимир. — Жених её во флирте с молодыми людьми обвиняет, а ей смешно! Дарья Алексеевна, я в вас разочарован!

— Ну, не значит надо было очаровываться, — сквозь смех отвечаю я на это нелепое обвинение. Надо же! Пафосный княжич меня приревновал! В самом нелепом сне не представляла себя в такой странной ситуации!

— Да прекратите уже наконец смеяться! — Владимир с размаха ударяет по обивке кареты, оставив на ней хорошо заметную вмятину. Мне становится жаль карету, и я признаюсь, что ни за что не стала бы флиртовать с таким самодовольным болваном как Вишневский.

— Хотите сказать, вы с ним не флиртовали, и я ошибся в своих предположениях? — сурово уточняет Владимир.

— Хочу сказать, что всей душой презираю этого господина. Глаза б мои его не видели! Неужели вы думаете я стала бы флиртовать с человеком, из-за которого вы могли погибнуть на дуэли?

— Приношу свои извинения. Значит, я ошибся. Мы можем вернуться на вечер к баронессе, если вы пообещаете мне, что никогда больше не заговорите с этим молодым человеком, — черты лица Владимира разглаживаются, и он становится тем Владимиром, которого я привыкла знать — сдержанным и немного самодовольным.

— И вы так просто мне поверите, если я это пообещаю? — лукаво спрашиваю я. Посмотрим, насколько ты доверяешь своей невесте, дорогой женишок.

— У меня нет причин усомниться в вашей честности, — радует меня Владимир. — Если конечно вы не хотите вновь насладиться беседой с Вишневским…

— Да больно нужно мне с ним разговаривать, — усмехаюсь я. — К тому же беседы с ним не приносят мне ни малейшего удовольствия. С радостью выполню ваше пожелание, дорогой жених!

— С того и нужно было начинать, — успокаивается Владимир. — Извините, что я погорячился.

— Да без «б», — отвечаю я, и Владимир вновь смотрит на меня крайне подозрительно. Привыкай к сленгу двадцать первого века, пафосный княжич, теперь тебе частенько придётся его слышать.

Владимир приказывает кучеру повернуть обратно, и мы возвращаемся на вечер к баронессе. Я говорю, что моя голова чудесным образом прошла, как только мы вышли на свежий воздух, и все радуются моему чудесному исцелению.

А Марья Ильинична говорит, что в её года девицы были куда здоровее и выносливее даже несмотря на ношение корсетов, которого моим современницам удалось счастливо избежать.

Когда я удобненько устраиваюсь на диванчике возле пианино, чтобы насладиться отвратительным пением Лизоньки Салтыковой, Никита вновь пытается завязать со мной разговор, но теперь у меня есть козырь, который ему нечем крыть.

— Жених запретил мне с вами общаться, — скромно опустив ресницы заявляю я, и завожу непринуждённую беседу с сидящей по соседству Сашенькой. Пусть побесится, самодовольный болван! Посмотрю я теперь, как он будет пытаться заставить примерную невесту Дарью Алексеевну стать соучастницей убийства неизвестного гражданина!

А вот поведение Владимира меня очень удивило. Это же надо настолько скрупулёзно относиться к своим обязанностям жениха! Ни за что бы не подумала, что он может так эмоционально реагировать на мою болтовню с другими молодыми людьми! Он что, в меня влюблён? Да ну, быть такого не может…

2. Воссоединение с любящим «братом»

— Дашенька, ты ещё не вспомнила, что с тобой случилось в тот день, когда наши мужики нашли тебя в лесу? — заговорщицки интересуется Марья Ильинична, заглянув в мою комнату после завтрака.

— Нет, маменька, — с честным выражением лица отвечаю я. К чему бы такой вопрос?

— Тогда у меня для тебя приятный сюрприз, скорее иди в гостиную, кое-кто тебя там ожидает, — ошарашивает меня названая маменька.

Что ещё за сюрприз? После того, как я «сюрпризом» очутилась в девятнадцатом веке, не люблю я непрошенные подарки!

Спускаюсь вслед за маменькой на первый этаж, и вижу там… Вишневского, который Алексеев. Этому-то что от меня нужно? Вроде бы я уже сказал, что не планирую помогать ему с убийством, а потом вообще заявила, что жених запрещает с ним общаться. И надеялась, что это избавит меня от его назойливого внимания.

— Присядь, Дашенька, молодой человек хочет кое-что нам рассказать, — Марья Ильинична усаживается на диванчик, я усаживаюсь рядом с ней, и сидящей в кресле напротив гражданин Вишневский, он же Алексеев, начинает рассказывать свою невероятную и удивительную историю.

— Пару месяцев назад до меня дошла весть, что мои несчастные родители скончались от горячки по дороге в имение князей Загряжских, знаете таких?

— Да, наслышана, — кивает моя названая маменька.

— Когда я вернулся в наше родовое имение, чтобы разделить горе с моей единственной сестрой, выяснилось, что Дашенька отправилась в путешествие вместе с родителями. Горе от потери любимых родителей было столь велико для юной девицы, что она лишилась разума и покинув остывающие тела батюшки и матушки, кинулась куда глаза глядят. Наведя справки, я узнал, что наши родители скончались в пути в тех краях, где находится ваше подмосковное имение. Тогда картина печальных скитаний моей сестрицы окончательно сложилась в моей голове…

— Но как вы могли сразу не признать собственную сестрицу, поручик Вишневский? — удивлённо приподнимает брови матушка. — Ведь вы столько раз видели её прежде!

— За несколько лет моей службы в полку сестрица распустилась как майская роза, поэтому впервые увидев её на балу, я не признал в ней любезную моему сердцу Дашеньку, которую когда-то качал на руках, — Никита в притворной грусти опускает чистые голубые глаза.

Ну да, конечно, на руках он меня качал. Врёт и не краснеет!

— Но данные Господом родственные узы не позволили мне вернуться на войну с турками, не воссоединившись с сестрой, — продолжает своё враньё поручик или кто он там вообще такой. — В один прекрасный миг сердце подсказало, что эта очаровательная юная барышня, дочь почтенных родителей и невеста достойного молодого человека — моя сестра. Сыграло свою роль и знание Дашенькой английского языка — моя родители были большими англоманами, и сестрица с детства воспитывалась в английской культуре.

Марья Ильинична хмурится, но пока ничего не отвечает. И Никита сам понимает, что ему нужно сказать:

— Я искренне рад за счастье моей сестрицы, и ни в коем случае ничем ему не помешаю, — быстро ориентируется этот пройдоха, заметив недовольство, промелькнувшее в глазах моей названной маменьки. — Поэтому просто позвольте страдающему от потери родителей брату хотя бы изредка видеть свою несравненную сестрицу, единственное, что осталось от его некогда большой и счастливой семьи!

— Ах, мой милый, история вашей семьи тронула меня до слёз, — вздыхает Марья Ильинична, промакивая глаза неведомо откуда взявшимся ажурным платком. — Вы, такой блистательный молодой человек, служащий нашему государю, и ваша сестра, такая нежная и трепетная девица — вы достойны только самого лучшего! Поэтому я конечно же не буду препятствовать вашему воссоединению, но знаете, поручик, я так привязалась к нашей прекрасной Дашеньке, так привыкла считать её своей дочерью, да и её жених…

— Конечно, Марья Ильинична, я уже сказал, и повторю это снова — счастье сестрицы для меня превыше всего. Я совершенно не против того, что в свете она так и останется вашей дочерью, а в будущем станет княгиней Орловой!

— Маменька, но я не знаю этого человека! Он никак не может быть моим братом! — вставляю я наконец свои пять копеек в соловьиные песни этих двух интриганов. Хороши же у меня «маменька» и «братец» — одна не хочет потерять лицо, лишившись покровительства старого князя, а второй вообще хочет сделать меня соучастницей убийства!

— Дитя моё, но ты ведь совсем ничего не помнишь, — разумно замечает названная маменька. — А твой брат представил многочисленные доказательства вашего родства, даже твоё незнание французского и владение английским объяснил! Ах, как же хорошо, что Господь нам тебя послал! Такое богоугодное дело — помочь бедной сиротке, лишившейся родных!

Началось в колхозе утро. И как мне теперь от этого чёртова «братца» отделаться? Пронзаю его ненавидящим взглядом и выдавливаю из себя нечто радостное и приветливое. А сама думаю, зачем ему так изгаляться пришлось. Неужели сам не может убить кого-то, кого там ему нужно? Я-то ему для этого зачем понадобилась?

— Оставлю вас наедине, наверное, вам нужно столько всего обсудить, — Марья Ильинична оставляет нас в гостиной и уходит в свою комнату.

Как только затихают её шаги, я накидываюсь на Никиту чуть ли не с кулаками.

— Что тебе от меня нужно, придурок? Зачем устроил весь этот цирк?

— Сестрица, да ты у меня с характером, — смеётся этот прохвост. — Знаю, ты искала часы, и даже на дом нашего общего знакомого Юрия совершила дерзкий ночной налёт. Представляю, как бы ты эти часы с кукушкой через окно вытаскивала, окажись они тем, что тебе нужно…

— Издеваешься? Я тут вообще-то по твоей милости! Нафига нужно было всякую историческую муть дома держать! — негодую я.

— А нафига было шариться по чужим комнатам, — парирует Вишневский-Алексеев. — Я же тебя силой не заставлял эти часы заводить. Кажется, любовь к чужим комнатам — твоя постоянная черта, понравилось в кабинете батюшки Измайлова? Хорошо обставлен, не правда ли? Такая чудесная старинная мебель, забрал бы себе, если бы мог перенести в наше время…

— Негодяй, да ещё и ворюга вдобавок!

— Лучше зови меня негодником, мне так больше нравится, — самодовольно ухмыляется мой новоиспечённый братец. — Теперь мы будем видеться чаще, так что будет вдвойне обидно отправиться в двадцать первый век, оставив тебя здесь, ведь мы познакомимся поближе, можно сказать сроднимся… Ты подумай над моим вчерашним предложением, может, надумаешь чего.

— Придурок! Не буду я тебе помогать!

— Это мы ещё посмотрим, я ведь знаю, что ты до сих пор не оставляешь попыток найти свой артефакт. Поищешь-поищешь, а свадьба будет всё ближе и ближе, вот и задумаешься над тем, не помочь ли любимому братцу.

— Да я лучше выйду замуж за Владимира, чем буду тебе помогать!

— Капля камень точит. Устанешь видеть каждый день мою прелестную физиономию и наслаждаться отсутствием нормального санузла и любимого интернета, и не то что согласишься помочь — вприпрыжку помогать побежишь!

— После завтрака обычно приезжает мой жених — засвидетельствовать своё почтение, так что лучше тебе бы убраться отсюда подобру-поздорову, дорогой братец, — пытаюсь я выпроводить историка-интригана из гостиной Елецких.

— Отчего же я должен уйти? Ну уж нет, дорогая сестрёнка, я хочу поближе познакомиться со своим будущим родственником! — Никита ещё более нагло разваливается в кресле и явно не собирается из него подниматься.

— Кто тут кому родственник? — в гостиную влетает разгневанный Владимир. — Дарья Алексеевна, потрудитесь объяснить мне, что делает здесь этот господин!

Лёгок на помине! И как он так вовремя прийти умудрился? Наверное, у пафосного княжича вставлен где-то радар, срабатывающий на упоминание его мною в разговорах.

— Да, объясни ему, — нагло подмигивает мне Никита.

И мне больше ничего не остаётся, как рассказать Владимиру «чудесную» историю моей встречи с любимым старшим братом, правда, Владимиру я говорю, что брат двоюродный. Иначе было бы слишком сложно объяснить, как Марья Ильинична и Алексей Петрович не признали в Никите сына.

— Это правда? — спрашивает Владимир, подозрительно глядя то на меня, то на моего «братца».

— Чистая правда, — разводит руками Никита. — А вот и Марья Ильинична возвращается, сейчас она вам всё подтвердит.

— Володенька, вы уже познакомились с будущим шурином? — моя названая маменька входит в гостиную с подносом, на котором стоит чайник и несколько чашек. — Мы только сегодня узнали в Никите Дашиного кузена!

— К несчастью мы давно знакомы с Дашиным кузеном, — мрачно отвечает Владимир.

— Ой, какая забавная оговорка! Вы, наверное, хотели сказать «к счастью»? — Марья Ильинична ставит поднос на столик и разливает чай по чашкам.

— Несомненно, Владимир, как и я, счастлив узнать, что скоро мы породнимся, — ехидно улыбается Никита. — Не правда ли, Владимир?

— Без сомнения, — Владимир мрачно усаживает воле меня на диванчик. — Спасибо за чай, Марья Ильинична, так приятно, что вы его сами принесли.

— Не каждый день объявляются потерянные родственники, — Марья Ильинична тоже усаживается на диванчик, по правую руку от Владимира. — Никита, а какие у вас дальнейшие планы? Вернётесь на службу, или в Москве останетесь, а может, в столицу направитесь?

— Моё счастье — находиться подле моей драгоценной сестрице, поэтому я выхожу в отставку, чтобы иметь возможность всегда быть с нею рядом, — Никита, отставив мизинчик, берёт чайную чашку. Даже чашку держит с понтом, барчук недоделанный!

— А у кого вы остановились? — спрашивает моя названая маменька.

— У товарища, Юрия Измайлова, — вздыхает Никита. — У нас с семьёй не было московского дома, а снимать достойное жилище финансы сейчас не позволяют.

Интересно, когда Никита успел втесаться в доверие к беспутному Юрию, чтобы тот пригласил его к себе жить? На какой-то пьяной гулянке с актрисами? Я-то чисто случайно заняла место дочери Елецких, а вот Никита явно продумал своё путешествие в прошлое. И сдаётся мне, что оно у него не первое.

Наверняка заранее оделся соответствующим образом, придумал легенду о том, что он поручик в отпуске и родственник какого-то там Вишневского, разузнал о злачных местах, где можно подружиться с каким-нибудь богатеньким лоботрясом. В общем, хорошо подготовился, историк недоделанный. Даже карнавальный костюм скорее всего, взял из каких-то исторических запасников — поэтому мы и недоумевали, откуда у меня пуговица покойного модника Друбецкого, хотя на его костюме все пуговицы на месте.

— А переезжайте к нам! — радостно предлагает Никите Марья Ильинична.

Если бы мы сидели за нормальным большим столом я бы, наверное, Никите ногу отдавила, чтобы намекнуть, что буду этому не очень рада. Но так как столик был не стол, а одно название, мне оставалось только бросать мрачные взгляды, которые, конечно же, не помогли.

— С превеликим удовольствием, благодарю за вашу доброту, — Никита расплывается в широкой улыбке. — Если бы вы знали, как я счастлив буду находиться подле моей любимой сестрицы!

— Дашенька, наверное, от радости до сих прийти в себя не может, — моя названая маменька треплет меня за щёчку. — Ничего, скоро сможешь по достоинству оценить мою доброту и щедрость.

— Не волнуйтесь, моя сестрица умеет быть благодарной, — издевается надо мной Никита.

Ну Марья Ильинична, удружила, так удружила! Мало того, что мня занесло в эти дремучие времена, так ещё плюс одна проблема на мою голову! Судьба и названая маменька решили, что для полного счастья мне под боком только братца-самозванца не хватало!

Теперь весь комплект в наборе — родители, жених, брат… Что мне со всеми ними делать — ума не приложу!

3. Я к вам пишу…

Молодой Измайлов после моего похищения совсем редко выходит в свет — говорят, сильно рука болит. Не оттого ли, что я качественно его по ней пнула?

А пройдоха Никита сразу же после своего «откровения» Марье Ильиничне благополучно съезжает от своего пострадавшего в неравном бою с благовоспитанной барышней товарища, и поселяется у Елецких.

Прошла уже неделя с тех пор, как Никита заявил о наших родственных связях. И ровно с тех самых пор этот новоявленный «братец» день-деньской пьёт мою кровь — я вижу его за завтраком, обедом и ужином, а ещё он ходит на все вечера, на которые приглашены мы с Марьей Ильиничной, и все его там знают и любят. Ума не приложу, как этот Никита приобрёл доверие высшего общества Москвы девятнадцатого века!

Помимо того, что мне треплет нервы Никита, этим решил заняться ещё и Владимир. Кажется, у этих двоих негласное соревнование «кто быстрее вынесет Дашин мозг».

На днях во время прощания после вечера у какого-то влиятельного пожилого гражданина Владимир протягивает мне конверт, и говорит открыть, когда я останусь одна. Ну, прячу я конверт в декольте, приезжаю домой, раздеваюсь, умываюсь, переодеваюсь, залезаю в кроватку и вскрываю послание от Владимира.

Читаю раз, читаю второй, и почти ничего не понимаю. Так, где перо и чернила? Надо подчеркнуть все непонятные слова…

На следующий день, как только мы остаёмся одни, я достаю письмо, и сую его под нос жениху.

— Так, Владимир, у меня к вам очень много вопросов. Что такое перси? А ланиты? Ещё мне интересно, кто такой «слуга любви»? Это в вашем времени так садо-мазохистов называют? А что значит «сердце полонила»?

— Дарья Алексеевна, что это за допрос? И кто такие садо-мазохисты? — ошарашенно спрашивает Владимир.

— Ну, это такие люди, которые любят, когда их наказывают, плётками там порют, — провожу я Владимиру экскурс в ролевые игры.

— Что значит плётками порют? — возмущённо спрашивает меня жених. — Значит я открыл вам душу, а вы сравниваете меня с крепостным, которого наказывают плетью?

— Да нет, что вы, я…

— Так вот вы какого обо мне мнения! Прощайте! — Владимир хватает со стула шляпу и выбегает из гостиной.

Вот же странный! Я-то надеялась, что он проведёт мне экскурс в филологию начала девятнадцатого века, а он почему-то сбежал. Ну ничего, не просто так у меня братец-историк под боком, обращусь к нему. Должны же быть хоть какие-то плюсы от моего соседства с Никитой.

Прихватываю письмо, и стучусь в дверь гостевой комнаты. Когда из неё высовывается патлатая голова безнравственного историка, показываю ему письмо.

— Так, Никита, у меня к тебе просьба, только, чур, не ржать. Объясни, пожалуйста, что значит это послание, особенно мне интересен смысл подчёркнутых слов.

Никита берёт у меня из рук листок, скользит глазами по изящным аккуратным строчкам, и разражается гомерическим хохотом.

— Ну Дашка, ну ты даёшь! Это же любовное стихотворение! Надеюсь, ты не начала требовать со своего княжича дотошного объяснения каждого слова?

— Ну, вообще-то начала, он ещё обиделся почему-то, — признаюсь я.

— Ты же его смертельно оскорбила! Он теперь тебя никогда не простит! Не надумала ещё помочь мне с моим предприятием, а? — с надеждой в голосе интересуется «братец»

— И не мечтай, — захлопываю дверь Никитиной комнаты у него перед носом и отправляюсь к себе. Так значит это было признание любви, а я…

Блин, Даша, ни капли романтики в тебе нет, одни мысли о возвращении домой на уме! Вот что мне теперь нужно сделать, чтобы пафосный княжич меня простил? Я ведь не хотела его обидеть!

На следующий день, когда Владимир не приезжает после завтрака, я понимаю, что он обиделся не на шутку, и что пришло время браться за исправление своих косяков. Приказываю Ваське заложить карету, говорю Марье Ильиничне, что мы с Владимиром договорились прогулять по Нескучному саду, а его карета сломалась, поэтому я захвачу его по дороге, и отправляюсь в путь.

Всю дорогу я нервничаю и в буквальном смысле не нахожу себе места, пересаживаясь с одного места на другое. А что если Владимир меня не простит? А что если его вообще не окажется дома, он уехал куда-нибудь кутить, как его старший брат Анатолий? Играет в карты, посадив на колени какую-нибудь хорошенькую цыганочку…

Блин, Даша, что это за мысли, Владимир совсем не такой! А вдруг такой? Вдруг его так огорчила моя реакция, что он решил пуститься во все тяжкие?

Когда карета останавливается возле дома Орловых, я быстрым шагом взбегаю по каменным ступеням и дёргаю звонок.

— Я к Владимиру, мы с ним договорились, — отвечаю я на недоумённый взгляд лакея, бросаю ему на руки плащ, и почти бегом поднимаюсь на второй этаж, где располагается комната Владимира. Подхожу к тяжёлой дубовой двери, дёргаю за ручку и открываю её. Сидящий в кресле с книгой Владимир поднимает на меня свои синие глаза, и я застываю на пороге.

— Дарья Алексеевна? — удивлённо спрашивает мой жених, откладывая книгу. — Что привело вас сюда в столь ранний час?

— Я привезла вам подарок, — у меня наконец проходит ступор, я подхожу к креслу, в котором сидит ошарашенный Владимир, и протягиваю ему свой скромный презент.

— Что это? — Владимир берёт из моих рук самолично сделанное мною сегодня с утра оригами.

— Это котик.

— Почему вы мне его дарите?

— Моя реакция на ваше стихотворение… Я не хотела вас обидеть, просто сказала, не подумав. Поэтому прошу меня простить и в знак примирения дарю этого бумажного котёнка.

— Хотите сказать, я похож на котёнка?

— Нет, я… — начинаю было пытаться объяснить, что не хотела обидеть таким сравнением, но вижу, как смеются его синие глаза, и замолкаю.

А потом Владимир делает то, чего я совершенно не ожидаю.

Встаёт из кресла, роняя свою книгу и моё оригами, берёт меня за талию и поднимает.

Вот это да, у него такие сильные руки. И плечи. Он такой сильный, намного сильнее меня. И мне это нравится. Нравится, как он смотрит на меня снизу вверх — с таким напором, с такой уверенностью во взгляде синих глаз, будто я всегда принадлежала ему и только ему. Нравится ощущать себя в его руках лёгкой, хрупкой, почти невесомой.

Впервые за последние месяцы меня покидают мысли о том, как вернуться домой, я просто живу моментом и чувствами, которые наконец берут надо мной верх.

Сквозь тонкую ткань его простой льняной рубашки ощущаю мускулистую грудь, угадываю кубики пресса, чувствую, как учащённо бьётся его сердце. Не хочу, чтобы он меня отпускал, хочу, чтобы долго-долго прижимал меня к себе, хочу гладить его мощные плечи, касаться лица с еле заметной родинкой на левой щеке, смотреть в его синие глаза, хочу…

И он понимает меня без слов. Чуть приотпускает, но вместо того, чтобы поставить на пол, ещё сильнее прижимает к себе, и осторожно, будто боясь спугнуть, касается моих полуоткрытых губ своими горячими жаждущими губами. Вначале нежно, а потом всё более уверенно и настойчиво.

Я теряю голову, и как в омут бросаюсь в этот поцелуй, вкладывая в него все противоречивые чувства, которые вызывает у меня этот вредный, самодовольный и безумно обаятельный парень.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем наш поцелуй заканчивается. Моё сердце бьётся так, что кажется, вот-вот вырвется из груди, а Владимир как ни в чём не бывало ставит меня на пол, улыбается, поднимает с пола книгу и моего бумажного котёнка, и спрашивает, пойду ли я сегодня с ним на прогулку.

— Хорошо, — машинально соглашаюсь я. Вот это пафосный княжич даёт! И где он так целоваться научился? Видать насыщенная жизнь была у него за границей!

— Надеюсь, вы позволите мне переодеться? — интересуется у меня Владимир, я киваю и пулей вылетаю из его комнаты. Блин, он это таким тоном спросил, как будто намекал, что я собираюсь подглядывать! Чёрт, почему же я чувствую себя настолько неловко?

Даша, прекращай паниковать, ничего особенного не случилось! Ну поцеловалась ты с пафосным княжичем, но он ведь твой жених, это же считается нормальным между женихом и невестой? Или нет? Откуда мне знать, как тут всё устроено!

Когда Владимир выходит из комнаты в своём любимом синем фраке я уже прихожу в себя, и, кажется, даже не краснею. Ну, или совсем чуть-чуть.

— Простите, если заставил вас ждать, — вежливо говорит Владимир и подаёт мне руку.

Кладу свою руку поверх его, и мы спускаемся вниз, где Владимир отнимает у лакея мою верхнюю одежду и самолично помогает мне одеться. Чёрт, какой галантный жених мне достался! Пускай ниже ста восьмидесяти см, и не блондин вовсе, я готова простить эти мелкие несоответствия идеалу в моей голове только за то, с каким обожанием смотрят на меня его синие глаза.

Владимир раскрывает передо мной дверцы своей понторезной золотисто-синей кареты, мы усаживаемся и едем в Нескучный сад, наше любимое место прогулок. Последние листья опадают с почти оголившихся деревьев, а мы идём по дорожке, говорим обо всём на свете, и никак не можем наговориться.

Кажется, я никогда ещё не видела Владимира настолько открытым, совершенно не пытающимся спрятать свои настоящие мысли и эмоции под маской сарказма.

А потом Владимир читает стихотворение. Да, то самое, на которое я так неадекватно отреагировала. И оно оказывается самым лучшим из всего, что я слышала у школьной доски от одноклассников (больше мне сравнить не с чем). Бархатный голос пафосного княжича ласкает мой слух, и погружает в мир, в котором мне не нужно что-то искать, пытаться куда-то вернуться, в мир, в котором я могу просто быть счастливой.

— Все ли слова были вам понятны, моя дорогая невеста? — ехидно интересуется жених, когда стихотворение заканчивается.

— Каждое, — отвечаю я, Владимир подхватывает меня на руки, и кружит, кружит, кружит…

И я чувствую себя самой счастливой на свете, ведь со мной мой вредный самодовольный пафосный княжич.

Которого я настолько ненавижу, что кажется начинаю любить.

4. Предательство

После ужина мадмуазель Дюбуа в который раз предпринимает попытки научить меня играть на пианино, но успеху они так и не приводят — моя пальцы совершенно не хотят играть простенькие французские мелодии, и даже гаммы не могут осилить.

В очередной раз посетовав на тему того, насколько трудно меня чему-то научить, мадмуазель Дюбуа удаляется в свою комнату, предоставив меня самой себе. Зря она про мою плохую обучаемость — по-французски я уже более-менее понимаю, и не за что бы уже не оконфузилась как в тот раз с Измайловым, так что Владимиру не пришлось бы драться из-за меня на дуэли.

Остаюсь в гостиной, чтобы в одиночестве посидеть у камина и, глядя на языки пламени, подумать о жизни. В темноте за окном идёт осенний дождь вперемешку со снегом, а я думаю о том, что хорошо бы сейчас кинчик посмотреть. Жаль, что кино ещё не изобрели. Но оно хотя бы через сто лет появится, а вот поиграть в комп я вообще около двухсот лет ещё не смогу!

Усаживаюсь в кресло, удобненько подогнув под себя ноги, и предаюсь самым разным мыслям. Начиная с того, чем бы я сейчас занималась дома в двадцать первом веке, и заканчивая воспоминаниями о поцелуе с Владимиром.

Это было так неожиданно, и так до мурашек классно! Ни один мой поцелуй с моими пятью попытками завести отношения в двадцать первом веке не сравнится с этим! Никогда не думала, что себе в этом признаюсь, но кажется я никогда не встречу никого лучше этого самодовольного пафосного…

— Фантазируешь о своём любимом женихе, дорогая сестрица? — Никита появляется настолько неожиданно, что я вздрагиваю и по привычке опускаю вниз ноги, принимая позу, более подходящую благовоспитанной девице.

— А можно не подкрадываться так, пугаешь! — возмущённо бурчу я.

Такие приятные воспоминания испортил своим появлением!

— Как хорошо тебя здесь вышколили, — Никита усаживается в кресло напротив меня. — Вижу, тебе здесь нравится. Уже придумала, какое имя дашь своему первенцу?

— Иди к чёрту, какой ещё первенец! — возмущаюсь я. — Не планирую я никаких первенцев!

— Ну как, станешь ты княгиней Орловой, проведёшь с супругом первую брачную ночь, а там и детки пойдут, — мечтательно заводит глаза Никита.

— Фу, Никита, завязывай с этим, хватит меня бесить, — меня аж передёргивает от мысли, что всё будет именно так, как он описал, у меня появится ребёнок, и я уже никогда не смогу вернуться домой.

— Какая сердитая у меня сестрица, — вздыхает Никита. — Ну как знаешь, я надеялся на твоё благоразумие, но по-видимому ошибся, у тебя его нет, ведь ты хочешь остаться в девятнадцатом веке и стать многодетной матерью… Наверняка знаешь, что в былые времена было принято иметь много детей. У некоторых даже было по восемь-по десять. Как у тебя со здоровьем всё в порядке? Сможешь восемь детишек осилить?

— Мерзавец! — я вскакиваю с кресла, и под хохот Никиты убегаю из гостиной. Забегаю в свою комнату, залезаю под одеяло и накрываю голову подушкой. Но в ней всё равно продолжают звучать слова Никиты о детях. Как хорошо, что Владимир не торопится со свадьбой! Надо дождаться конца ноября, поехать в Питер, найти свои часы и поскорее отсюда свалить.

А вдруг я их не найду? Получится ли у меня протянуть со свадьбой до начала войны двенадцатого года? Вдруг Владимир не захочет ждать так долго? А вдруг он вообще на войну не собирается? Всё же Никите удалось поселить в моей душе червячок сомнения.

На следующий день мы с Марьей Ильиничной, Никитой и Владимиром отправляемся на традиционный вечер у графини, и у меня складывается ощущение, что Никита и на моё удивление, не мучающие инструмент княжны Салтыковы поймали одну волну.

— Аннет, как бы ты назвала своего первенца? — спрашивает Лизонька, и Аннет начинает перебирать самые благозвучные, на её взгляд, мужские имена. А я ловлю насмешливый взгляд Никиты и думаю о том, куда бы мне отсюда сбежать. Но не успеваю придумать.

— Дашенька, а вы кого бы хотели первым — девочку или мальчика? — интересуется у меня княжна Наталья, и я вижу, как Никита беззвучно хохочет, глядя на мои страдания. — Вы у вас есть жених, наверняка вы уже думали о малышах!

— Нет, ещё не думала, — отвечаю я Наталье, нахожу в толпе фраков Владимира, и быстрее сбегаю к нему. Хватит с меня разговоров о детях!

— А вот и моя дорогая невеста, — улыбается Владимир. — Я тут подумал, что после свадьбы неплохо было бы отправиться в путешествие за границу. Какие страны вы хотели бы посетить? Потом, когда появятся дети, путешествовать будет сложнее…

Чёрт побери! Они что, сговорились все? Я вообще-то хочу вернуться домой, закончить институт, найти работу, и только тогда думать о детях! Вот Никита, вот мерзавец! Наверняка это он Владимира как-то навёл на мысль о том, что нужно поехать в путешествие до появления детей! А то как-то странно выходит, что именно сегодня все со мной о детях хотят поговорить!

— Время Наполеоновских войн не лучшее для путешествий, что с детьми, что без, — недовольно отвечаю я Владимиру.

Что творится в голове у этого княжича, что он о путешествиях мечтает! В июне война двенадцатого года начнётся, Наполеон пойдёт на Москву, а он… А, точно, он же ещё не в курсе. Грустно осознавать, что я знаю столько важных вещей, но не могу ими поделиться, чтобы меня не приняли за сумасшедшую.

Никита одаривает меня очередным ехидным взглядом, и я понимаю, что начинаю всерьёз задумываться о его предложении. Помочь ему? А почему нет, если это поможет мне вернуться? Может, лучше сейчас поступиться своими принципами, чем чуть позже понять, что Владимир нравится мне слишком сильно, и я хочу остаться?

Весь день я провожу в раздумьях, а вечером после ужина подхожу к вальяжно сидящему возле камина Никите.

— Говори, кого я там должна помочь тебе убить? — мрачно интересуюсь я у своего «братца».

— Владимира, твоего жениха, — Никита отвечает мне с таким спокойным видом, будто мы с ним погоду обсуждает. Вот же маньяк!

— Владимира? Но зачем? Что он тебе сделал? Он ведь хороший человек!

— Может быть, — равнодушно пожимает плечами Никита.

— Тогда почему он? — возмущённо спрашиваю я.

— Единственный след Владимира в истории в том, что он остался запечатлённым на одном из портретов Третьяковки, — Никита самодовольно откидывает со лба белокурую прядь. — Всё. Больше никакой пользы. Ни детей, ни героических свершений, ни научных изысканий. Поэтому я и выбрал его своим подопытным кроликом. Что будет, если убить его до того, как он будет позировать для портрета? Портрет исчезнет? Владимир исчезнет с портрета? Хотелось бы это проверить. С твоей помощью, разумеется.

— Ты ненормальный! Я не стану помогать тебе убить моего жениха! — я в гневе пинаю кресло, на котором сидит Никита.

— Открою тебе небольшой секрет — я живу с тобой в одном доме, а Владимир частенько сюда заглядывает. Иногда на чай остаётся. Мне не составит труда что-нибудь ему подлить или подсыпать, — хохочет Никита. Мой гнев его, видите ли, веселит!

— Так почему тогда тебе не попробовать сделать это самому? Зачем тебе я?

— Ну, что поделать, есть у меня такая маленькая прихоть. Да ладно тебе, я же знаю, что ты его не любишь! Просто сменила предыдущего жениха на этого чтобы замуж подольше не выходить. Скажи честно, хочешь вернуться домой? — как змей-обольститель интересуется у меня Никита.

— Конечно хочу! — с жаром отвечаю я.

— Вот и помоги мне. А я окажу ответную услугу — скажу, как найти часы, с помощью которых ты вернёшься в двадцать первый век.

— Я и без тебя справлюсь! — я снова в гневе пинаю Никитино кресло, и он вновь хохочет. Ненормальный!

— До этого же не справилась. Тогда почему сейчас так уверена, что у тебя получится найти часы без моей помощи?

Мысль дельная, хоть и принадлежит Никите. И я решаю всё же пораскинуть мозгами в эту сторону.

— Ну хорошо, допустим, помогу я тебе. Где гарантия того, что ты поможешь мне вернуться, а не бросишь меня здесь в качестве очередного дурацкого опыта?

— У меня нет гарантий. А у тебя нет другого выбора. Так что соглашайся, или я вернусь домой без тебя. Я-то знаю, где находится мой артефакт, так что мне не составит труда вернуться хоть сегодня, хоть завтра.

— Хорошо, — скрепя сердце соглашаюсь я. — И как ты предлагаешь мне убить жениха? Застрелить? Зарубить саблей? Какие ещё виды убийства распространены в девятнадцатом веке?

— Дорогая моя Дашенька, ты такая кровожадная! К чему пистолеты и сабли, когда есть старый добрый яд? Подольёшь его Владимиру в утренний кофе, князь скончается, и мы с тобой отправимся домой, проверять, остался ли в Третьяковке тот портрет.

— Давай свой яд.

— Что, вот так сразу? Ну хорошо, — Никита достаёт из кармана, судя по всему, заранее подготовленный пузырёк, и вручает его мне. — Инструкцию написать, или так запомнишь?

— С памятью проблем нет, но для верности всё же напиши.

— Ишь, хитрая какая. Знаю я тебя — я по доброте душевной напишу инструкцию, а ты потом будешь её кому-нибудь как улику показывать. Нет уж, так запоминай.

— Хватит время попусту тратить, рассказывай.

Мне кажется, это происходит не со мной. Наверное, мне просто снится, что холодный пузырёк из зелёного стекла лежит в моей руке, а я внимательно слушаю распоряжения Никиты о том, как убить парня, который посвятил мне стихотворение, а потом поцеловал. Мне кажется, сейчас я раскрою глаза — и дурной сон прекратится.

Я закрываю и вновь открываю глаза. Никита по-прежнему вальяжно сидит в кресле у камина, а я всё так же собираюсь убить своего жениха, чтобы вернуться домой.

В голове крутится одна только мысль — хорошо, что Владимир не признавался мне в любви. Ведь тогда мне было бы ещё труднее сделать то, что так спокойно и равнодушно расписывает мне старший брат моего однокурсника Макса.

5. Прощание

Совсем скоро друг Владимира, Алексей, должен отправиться обратно в армию Кутузова, поэтому друзья стараются проводить как можно больше времени вместе. Вот и сегодня заявились на кофе вдвоём. Знали бы они, что я собираюсь сделать…

— Доброе утро, — весело улыбающийся Владимир целует мою руку, и даже несмотря на дождь за окном и не самое лучшее настроение я не могу сдержать ответной улыбки. Когда вижу его синие глаза, все мои тревоги отходят на задний план!

— Как только жених входит в комнату, наша Дашенька сразу становится такой счастливой, — ехидничает Никита. — Сразу видно настоящую любовь!

Этот мерзавец подговорил меня на преступление, а теперь ещё и издевается? Пнула бы этого недоумка, жаль, что ещё за стол не сели!

— Дарья Алексеевна, вы сегодня какая-то встревоженная, — моё настроение не укрывается от проницательного Алексея. — Что-то случилось?

— Ничего страшного, просто спала не очень хорошо, — я усаживаюсь за стол по левую руку от Владимира и по правую от маменьки. — Уверена, после кофе буду в порядке, просто взбодриться нужно.

Прекрасная у нас сегодня за кофе компания собралась — поддельные маменька и папенька, поддельный братец, настоящий жених с настоящим другом и настоящие учитель танцев с француженкой. Жаль, что один из нас скоро вынужден будет покинуть…

— Дашенька, ты бы поухаживала за своим женихом, — настоятельно советует мне Марья Ильинична. — Наверняка Владимиру будет приятнее пить кофе, если он будет налит твоей рукой.

— Хорошо, маменька, — я беру кофейник и смотрю, как напиток медленно заполняет чашку моего жениха. Ещё немного…

— Дарья Алексеевна, вы сегодня необычайно щедры! — смеётся Владимир. А я наконец прихожу в себя и понимаю, что налила слишком много — ещё чуть-чуть и кофе полился бы через край чашки. Наливаю кофеёк себе и ставлю кофейник на место. Побыла хозяюшкой и хватит, остальные сами справятся.

— Дашенька всегда отличалась необычайной щедростью, — мой названый папенька решает поделиться воспоминаниями о моём детстве. — Помнится, было ей года три, и попросил я её поделиться со мной цукатами…

Вот папенька, вот прохвост! Интересно, выдумал он эту историю, или взял из жизни реальной дочери? Но узнать это мне так и не приходится, ведь в гостиную с дикими воплями вбегает моя горничная Маринка:

— Барышня! Скорее бегите сюда! Мне нужно вам кое-что показать!

Все вскакивают со своих мест, и вслед за мной и Маринкой бегут в комнату моего «братца» Никиты, где на кровати лежит маскарадный костюм — яркий камзол и шляпа с разноцветными перьями.

— Барышня, помните, вы мне показывали пуговицу, что оторвали у душегубца, который пытался вас похитить? Я наводила порядок в комнате вашего кузена, и нашла костюм, у которого как раз одной пуговицы не хватает! — взахлёб тараторит Маринка.

— Вот это да! Этот костюм похож на тот, что был на моём похитителе! — вскрикиваю я, и хватаюсь за голову.

— Какой ещё костюм? Я же его… А, чёрт тебя дери, Дашка, — судя по всему, Никита понимает, что костюм, который Маринка нашла в его комнате — это костюм из прошлого, а не тот костюм, который Никита привёз с собой в прошлое из будущего, (и, скорее всего, уже уничтожил как улику).

— Сейчас сравним пуговицы! — кричу я, бегу в свою комнату, достаю из шкатулки пуговицу, которую оторвала у похитителя, и несусь с нею в комнату «братца» Никиты.

— Смотрите, идеально подходит! — я прикладываю пуговицу к костюму. — А вот и то место, с которого я её оторвала, видите, одной не достаёт? — восторженно показываю я на блестящую ткань, из которой торчат нитки.

Ещё бы, недаром мы вчера с Маринкой «с мясом» отодрали одну из пуговиц маскарадного костюма покойного модника Друбецкого, который получили через подкупленную горничную.

— Вот это да! — охает Марья Ильинична. — Никита, объясните нам, в чём дело!

— Да, мы хотим знать, что здесь происходит! — поддакивает ей Алексей Петрович.

— Я сам не понимаю, что происходит, — разводит руками Никита. — Не пытался я никого похитить, честное слово!

— Так я тебе и поверила, — я кидаюсь с кулаками на Никиту, но пацифист Владимир успевает меня вовремя перехватить.

— Я знаю, что это был ты! — кричу я, пытаясь вырваться из крепких объятий своего жениха.

— Дарья Алексеевна, а точно ли этот молодой человек — ваш брат? — резонно интересуется не прекращающий сдерживающих меня объятий Владимир. — В свете последних событий становится непонятным, зачем брату нужно было бы вас похищать!

— Маменька, я ведь говорила вам, что Никита не мой брат, а вы мне не верили! Послушайте Владимира, он дельные вещи говорит! — мне всё же удаётся вырываться из объятий жениха и угрожающе встать напротив «братца».

— Никита, неужели это всё — правда? Неужели вы хотели похитить нашу Дашеньку? — встревоженно спрашивает Марья Ильинична.

— Ну конечно же нет, всё это ложь и провокация, — оправдывается «братец». — Этот костюм мне подбросили!

— И кто же, по-вашему, мог его подбросить? — мрачно интересуется Владимир. — Моя невеста? Её родители?

— Я не хотел бы обвинять сестрицу и тётушку с дядюшкой, но слуги…

— Позвольте поинтересоваться, откуда у слуг такой дорогой маскарадный костюм? — вежливо спрашивает Алексей. — Возможно, кто-то здесь лжёт, чтобы оправдаться за совершённое ранее преступление?

— Вы называете меня лжецом? — вскипает Никита. — Я говорю чистую правду — это не мой костюм, и я не знаю, откуда он взялся в моей комнате!

— Я скажу один раз, и не буду повторять, — негромко, но угрожающе говорит Владимир. — Сейчас же вы собираете свои вещи, и сегодня же уезжаете из города, поручик Вишневский. И вы сделаете так, чтобы ни я, ни моя невеста, ни её родители больше никогда вас не видели. Вы меня поняли?

Боже, он такой красивый, когда злится!

— Хорошо, я уезжаю, — Никита бросает на кровать тяжёлый чемодан и начинает кидать в него свои пожитки. — Но вы ещё пожалеете о том, что оклеветали меня!

— Предупреждаю на случай, если вы меня не услышали. Сегодня все в свете узнают, что вы выдавали себе за родственника моей невесты ради наживы. Ни в одном уважающем себя доме Москвы вас больше не примут. Так убирайтесь подобру-поздорову, пока у вас ещё есть такой шанс.

— А что если я расскажу, что меня оболгали? Что если расскажу, что костюм мне подбросили? — пытается угрожать Никита.

— Вы серьёзно думаете, что слово поручика что-то значит против слова князя? Не смешите меня и убирайтесь поскорее из города, — презрительно кидает Владимир. — У вас десять минут на сборы, поручик. Вернёмся в гостиную, господа, наш кофе, наверное, уже остыл.

Несмотря на то, что Владимир дал Никите десять минут на сборы, тот собирается за пять. Действительно, к чему собираться тщательно, если собираешься вернуться в будущее, и пара забытых вещей не сделают тебе погоды?

— Вы пожалеете, что подставили меня, дорогая сестрица, — прежде чем навсегда покинуть дом Елецких, Никита, заглядывает в гостиную.

— Васька, а ну-ка покажи Никите, где у нас выход, — сурово приказывает Марья Ильинична подоспевшему на шум лакею. — А то этот прохвост всё никак дойти до двери не может!

— Провожу моего «братца», — отвечаю я на недоумённые взгляды, которыми одаривают меня все сидящие за столом, когда я вскакиваю и бегу вслед за Васькой и Никитой.

— Не видать тебе твоего артефакта, как собственных ушей! — кидает мне на прощанье Никита, выходя из дома с чемоданом. — Останешься до конца жизни в этом богом забытом времени! А я уже через час буду дома! Счастливо оставаться! Побольше вам с женихом деток и долгих лет жизни!

— Спасибо, отличное пожелание, — смеюсь я с крыльца. — Катись к чёрту, и больше никогда не возвращайся! Путешествия во времени это определённо не твоё! А я лучше останусь в прошлом, чем пойду против своей совести!

— Извозчик! — кричит Никита, запрыгивает в подъехавшую открытую повозку и уезжает. От дома Елецких, и, надеюсь, навсегда из моей жизни.

А я возвращаюсь в гостиную, где взахлёб обсуждают безнравственность моего «братца».

— Не могу поверить, что пустила его в свой дом! — Марья Ильинична залпом выпивает целую чашку кофе. — Этот проходимец мог убить и ограбить нас во сне!

— Как хорошо, что горничная оказалась такой внимательной! — вторит моей названой маменьке Алексей Петрович. — Надо будет обязательно поощрить её каким-нибудь подарком!

— Дарья Алексеевна, как вы? — встревоженно спрашивает мой жених. — Что вы ему сказали?

— Разумеется, пожелала хорошей дороги, — я усаживаюсь на своё место возле Владимира и скромно потупляю взор. — Я ведь барышня вежливая и хорошо воспитанная!

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкает Владимир. — Отчего-то мне с трудом в это верится.

После кофе мы довольно быстро прощаемся — уже завтра Алексей уезжает, и Владимир хочет помочь ему со сборами в дорогу.

В суматохе последних событий я как-то забываю о том поцелуе, который случился у нас с Владимиром, но когда во время прощанья он берёт меня за руку и с нежностью смотрит на меня своими потрясающими синими глазами, я как будто возвращаюсь в тот потрясающий миг.

— Я никогда не позволю никому вас обидеть, — говорит мне Владимир. — Клянусь, вы никогда не пожалеете, что стали моей женой.

— Надеюсь, что желающих меня обидеть будет предостаточно, мне очень понравилось, как вы поставили на место этого прохвоста Никиту, — кажется, я отвечаю совершенно не то, на что надеялся мой воспитанный жених.

— Вы в своём репертуаре, — смеётся Владимир, и, как и при встрече, целует мне руку.

Боже, он такой галантный! Кажется, мне достался самый лучший жених на свете! И если поездка в Петербург не одарит меня часами, не так уж и плохо будет провести с ним всю свою жизнь…

— Прощайте, Дарья Алексеевна, — говорит мне Алексей. — Надеюсь, получится поприсутствовать на вашей свадьбе.

— Тоже на это надеюсь, — отвечаю я Алексею, а про себя думаю: надеюсь, что свадьбы всё же не будет, и я благополучно свалю домой.

Как ни хорош Владимир, меня ждёт моё время, мой любимый двадцать первый век. И впереди много приключений, которые (я в это верю) обязательно приведут меня домой.

6. Из Москвы в Петербург

Прежде чем отправиться в Санкт-Петербург, мы с назваными родителями наносим прощальные визиты графине Прасковье Никифоровне и барону с баронессой Албышевым, с которыми Марья Ильинична особенно дружна. А ещё отцу Владимира, потому что желания ехать с нами в Питер старый князь не изъявляет.

— Что я там не видел, в вашей столице, мне милее старушка-Москва, — говорит Сергей Михайлович, поэтому в Петербург мы отправляемся в составе восьми человек: я, Марья Ильинична, Алексей Петрович, Маринка, Васька, Владимир, его камердинер и кухарка, умеющая готовить аглицкие блюда. Диву даюсь, как мы умещаемся в две кареты! Точно, Васька и камердинер Владимира же на козлах сидят.

Учителю танцев и француженке Марья Ильинична выплачивает последнее жалованье, пишет рекомендательные письма, и мы с ними прощаемся.

— Никогда больше не путайте платье с пеньюаром, — говорит мне на прощанье мадмуазель Дюбуа.

— Аккуратнее во время танцев, следите за тем, чтобы не наступать на ногу партнёру, — говорит Павел Аркадьевич.

Долгое путешествие — отличный повод предаться размышлениям, поэтому первый день дороги я посвящаю созерцанию унылых осенних пейзажей и мыслям о нас с Владимиром. Я ему нравлюсь? Или тот поцелуй был просто случайностью? Почему он так остро отреагировал на моё непонимание его литературного творчества? Потому что высоко ценит свой талант, или потому что надеялся на какое-то ответное признание? Так много вопросов, и так мало ответов.

В тот день, когда я подарила Владимиру бумажного котёнка мне как-то в голову не пришло это спросить, а потом не нашлось подходящего момента. И кажется, в ближайшую неделю тоже не найдётся.

— Сергей Михайлович дал денег, закажем новые платья по петербургской моде, — радуется моя названая маменька. — Как же мне повезло, что родители мои были дружны с его, а мне не только удалось сохранить дружбу с таким прекрасным человеком, но и договориться о браке наших детей! Когда-то мне самой не удалось выйти за него замуж, но верю, что твой брак с Владимиром исправит это недоразумение, и я всё же буду в родстве с князем…

Кажется, Марья Ильинична совсем позабыла, что я не её родная дочь. Вот же плутовка, лишь бы с князем породниться! А кого выдать за его сына, и за которого из сыновей — абсолютно всё равно.

— Опять меня будут по сто раз измерять, — невольно бурчу я, и Марья Ильинична закатывает глаза, ужасаясь моей невоспитанности. Ничего, зато я теперь по-французски неплохо понимаю, и вальсирую лихо. Готова к столичным балам на все сто процентов!

Путешествие из Москвы в Петербург должно занять у нас больше недели. Владимир говорит, что можно было бы добраться быстрее, дней за пять, но тогда нужно было бы менять лошадей, а мы предпочитаем ехать на своих.

Зачем нам чужие, когда у нас есть красавчики Алкид и Голиаф?

Поэтому днём едем, а ночью останавливаемся на почтовых станциях, чтобы дать отдохнуть лошадям и выспаться самим.

Первый день путешествия проходит без приключений, второй тоже, а на третий у нашей кареты лопается рессора. К счастью, происходит это неподалёку от почтовой станции, и Владимир быстренько организовывает мужиков, чтоб починить наше, как я всегда подозревала, не очень надёжное средство передвижения.

Я пытаюсь присоединиться к починке, но мне этого не позволяют.

— Моя дорогая невеста, вы меня пугаете, — Владимир берёт меня под руку и заботливо отводит подальше от сломанной кареты. — Вы серьёзно собрались помогать нам её чинить? Вставайте-ка лучше подле своей маменьки, и предоставьте замену рессоры мужчинам!

Недовольно отхожу от сломанной кареты и встаю возле остальных участников нашего путешествия, наблюдая, как Владимир скидывает фрак, и присоединяется к нашим бородатым спасителям. А княжич-то работящий оказывается, не стыдится физического труда!

Когда Владимир остаётся в одной рубашке, в мою голову сразу начинают лезть разные игривые мысли. Я представляю, как провожу ладонью по тонкой, почти прозрачной ткани, ощущая под ней его мускулы, представляю, как таю в его объятьях, как его губы касаются моих… И в смущении отворачиваюсь.

Но от Марьи Ильиничной моё состояние не укрывается.

— Дашенька так раскраснелась, наверное, утомилась в дороге! И поломка кареты, это же такой стресс для юной девицы!

— Да, что-то устала немного и переволновалась, — согласно киваю я. Блин, чуть не спалилась, что пялюсь на своего жениха и фантазирую о нём всякое разное!

Прежде чем мы садимся в починенную карету, Владимир ехидно улыбается в мою сторону, и в мою голову снова лезут воспоминания о том поцелуе. Блин, вот и что мне делать? Кажется, я по уши влюбляюсь в своего жениха!

На четвёртый день путешествия идёт снег. Уже не первый, и даже не второй, а тот, что явно останется на «постоянку». Мы с Владимиром выскакиваем из карет, ловим руками большие пушистые снежинки, а Марья Ильинична пускается в монолог о том, как прекрасна юность, и как молода она была когда-то.

На пятый день путешествия я начинаю с тоской вспоминать свою поездку в Питер на «Сапсане». Три-четыре часа — и ты в месте назначения, гуляешь по музеям и любуешься Александровской колонной. Занесло же меня во времена, когда даже железной дороги ещё нет!

После пятого дня я уже даже дни перестаю считать, настолько мне надоедает трястись в карете по покрытой лёгким снежком дороге. Скорее бы доехать уже наконец до Петербурга!

В Петербург мы приезжаем ближе к вечеру, поэтому хорошо разглядеть город в окна кареты мне не удаётся. Ну ничего, на это у меня будет ещё предостаточно времени.

Мы планируем остановиться в доме Орловых, поэтому туда сразу и едем, когда наконец добираемся до точки своего назначения. Небольшой серый особнячок с лепниной радушно встречает нас полутьмой и некоторой запыленностью — Орловы явно давненько в нём не бывали.

Камердинер Владимира зажигает свечу, и Владимир проводит нам небольшую экскурсию, сопровождающуюся размещением по комнатам.

— Помню, когда я был ребёнком, бегал по этой лестнице, — предаётся он детским воспоминаниям, поднимаясь вместе с нами на второй этаж. — Один раз чуть шею не сломал, кубарем скатившись вниз! Нянюшка думала, голову повредил, но обошлось. Напугал я тогда эту славную женщину знатно!

— А вы, оказывается, проказником были, дорогой жених, — подмигиваю я, скрываясь в одной из комнат, которую Владимир предоставил в наше распоряжение.

— Я и сейчас не промах, — ухмыляется Владимир. — Ваш человек уже пошёл за провизией, так что через час жду вас за ужином. Надеюсь, кухарка успеет что-то приготовить.

Владимир тоже уходит в свою комнату, и я наконец-то могу привести себя в порядок. Знали бы вы, как сильно за долгие дни дороги я соскучилась по ванне и мочалке!

После того, как наше общение с мочалкой завершается, Маринка наряжает меня в скромное, но элегантное бежевое платье, и мы с Марьей Ильиничной спускаемся на ужин в гостиную, в которой нас уже дожидаются Владимир и Алексей Петрович.

— Прекрасно выглядите, дорогая невеста, — галантный Владимир встаёт при нашем появлении. — Как разместились?

— Спасибо, всё просто чудесно, — моя бойкая названая маменька с радостью отвечает за нас обеих. — У вас такой чудесный дом! У князя Сергея Михайловича отличный вкус, ваш батюшка ведь сам руководил постройкой?

— Да, в моём раннем детстве батюшка сам создавал проект этого здания, — Владимир отодвигает для нас стулья, и мы усаживаемся за, как мне кажется, даже меркам этого времени старинный дубовый стол с резными ножками.

— А когда мы поедем гулять по городу? — интересуюсь я, разглядывая пейзажи, висящие на стенах гостиной.

— Так, завтра мы едем к нашей старшенькой, Катеньке, потом к модистке, нужны новые платья, а потом и прогуляться можно, — у Марья Ильиничны уже всё распланировано. — Владимир, вы хорошо знаете город?

— Не совсем, я уехал за границу будучи ребёнком. Но с удовольствием изучу его вместе с вами, — мой жених оживляется, ведь на пороге появляется Маринка с подносами.

— Маменька, но с вашими планами мы разве не ближе к ночи освободимся? — недовольно спрашиваю я. — Не хочу к модистке, давайте сразу гулять пойдём!

— Несмышлёная ты совсем, Дашенька, в столице важно выглядеть достойно, — Марья Ильинична бойко берётся за ложку. — Пахнет отлично, кажется, что-то вкусное!

После ужина вооружившись свечками мы расходимся по комнатам — отдохнуть после долгой дороги и неспешно отойти ко сну. Но спать мне не хочется, поэтому, когда Марья Ильинична засыпает, я тихонько выбираюсь из комнаты. Накидываю плед, или как там это называлось в прошлом, и осторожно выхожу на балкончик. На каменных перилах лежит снег, и я смахиваю его пледом, когда облокачиваюсь.

Подняв голову, я только-только нахожу на звёздном небе ковш Большой медведицы, как вдруг почти у меня под ухом раздаётся голос Владимира:

— Тоже не спится?

От неожиданности я чуть не падаю за перила, но Владимир заботливо приобнимает меня за талию, не позволяя в первый же день пребывания в Санкт-Петербурге вывалиться со второго этажа.

— Не спится, — отвечаю я, потеплее укутываясь в плед. На улице холодно, как-никак, через пару дней зима.

— Я тоже люблю смотреть на звёзды, — Владимир укрывает меня своим пледом так, что мы оказываемся под ним вдвоём. — Вы знаете какие-либо созвездия?

— Владимир, а давайте на «ты»? — спрашиваю я. Столько времени хотела предложить, и всё никак не находилось подходящего момента! А то целоваться целовались, а «ты» так и не перешли.

— Вы уверены? — даже в темноте я вижу, как Владимир удивлённо приподнимает бровь.

— Совершенно уверена, — киваю я, задевая щекой его плечо.

— Ты… Хорошо, пусть будет «ты», — Владимир потеплее укутывает меня в мой плед, а нас вместе — в свой. — Так что насчёт созвездий?

И мы начинаем оживлённо разглядывать ночное небо в поиске большой медведицы, и остальных известных нам звёздных «персонажей». Рука Владимира всё так же лежит на моей талии, и его прикосновение согревает меня лучше, чем оба пледа вместе взятые. Я хочу, чтобы этот миг, когда мы стоим обнявшись, и смотрим на звёзды, длился целую вечность…

Но мой жених меня совсем в этом не поддерживает.

— Не хочу, чтобы ты заболела, поэтому пойдём-ка мы домой, — Владимир подхватывает меня на руки и заносит в дом.

Аккуратно ставит на ноги, стряхивает с моих волос одному ему заметные снежинки и желает спокойной ночи.

— Сладких снов, — отвечаю я, недовольно наблюдая за тем, как Владимир разворачивается и собирается идти спать.

А поцеловать свою невесту? Пафосный княжич, ты меня разочаровываешь! Как можно быть настолько бессердечным! Я тебе это ещё припомню!

7. Знакомство с «сестрицей»

Заснеженный Петербург прекрасен. В этом я убеждаюсь, когда следующим утром сразу после завтрака мы садимся в карету и отправляемся с визитом к старшей дочери Елецких, фрейлине императрицы.

Дочь Елецких с мужем живут в пятнадцати минутах езды от особняка Орловых, и все эти пятнадцать минут я не отлипаю от окна нашей кареты.

— Это ты ещё в императорском дворце не была, вот там — настоящая красота, — моя страсть к зимнему городскому пейзажу не укрывается от моей названой маменьки. — Замечательно, что твой жених согласился посетить с нами столицу!

Когда карета останавливается, и мы выходим, то оказываемся напротив симпатичного нежно-розового особнячка. Марья Ильинична бодро поднимается на крыльцо, нетерпеливо звонит в дверной звонок, и нам открывает средних лет темноволосый лакей. Нас уже ждут, поэтому лакей быстренько помогает нам снять верхнюю одежду и проводит в гостиную, на пороге которой нас встречает хозяйка.

— Маменька, папенька, как же я по вам соскучилась! — красивая молодая дама в простом домашнем платье распахивает объятья. — Почти целый год не виделись!

— Катенька, а мы-то как скучали! — Марья Ильинична с радостью обнимает свою старшую дочь. — Как же ты похорошела, замужество тебе определённо к лицу!

— Проходите скорее, — дама заводит нас в уютную светлую гостиную, где мы усаживаемся вокруг круглого стола. Когда первая радость от встречи проходит, дочь Елецких наконец замечает что-то неладное.

— А кто эта девица? А где Дашенька? Вы не взяли её с собой в Петербург?

— Знакомься, это и есть Дашенька, твоя новая младшая сестра, — как ни в чём ни бывала представляет меня Марья Ильинична. — Наша дочь опозорила свой род, сбежав с офицером, поэтому чтобы не было толков в свете мы заменили её безродной сиротой, нуждавшейся в нашей помощи и поддержке.

— Знакомься Дашенька, это Катерина, наша старшая дочь, — представляет мне даму Алексей Петрович.

— Но что с Дашенькой? — встревоженно спрашивает Катерина. — Вы знаете, где она?

— Для всеобщего блага мы решили забыть о настоящей Дашеньке, — в руках Марьи Ильиничны внезапно оказывается кружевной платок, которым она промакивает глаза. — Теперь у тебя новая сестра, с которой, мы надеемся, вы подружитесь так же, как с настоящей!

— Но почему? — спрашивает недоумённо разглядывающая меня Катерина. — Неужели только ради того, чтобы в свете не было толков?

— У батюшки твоего было много долгов, — «раскалывается» наконец Марья Ильинична. — А князь Сергей Михайлович так добр, что уже начал их оплачивать…

— Неужели из-за каких-то долгов вы решились на подлог? — продолжает недоумевать старшая дочь Елецких. — Не могу поверить, что вы отказались от родной дочери из-за каких-то денег!

— Ну, не из-за каких-то, Алексей Петрович большую часть наших имений проиграл, — признаётся Марья Ильинична. — А ещё Сергей Михайлович за супруга твоего может похлопотать, чай не так много чиновники получают, повышение нашему Сашеньке не помешает.

— Маменька, ну зачем нужно было так рисковать ради карьерного роста моего мужа? Вы же знаете, я была фрейлиной самой императрицы, если что, могу попросить её величество о содействии! — возмущается Катерина.

— Все мы знаем, что императрица не в ладах со своим супругом, так что вернее через князя Орлова попросить, — Марья Ильинична откладывает кружевной платок до следующего раза, когда понадобится пустить слезу. — Да, чуть не забыла, мы прибыли сюда не одни, а с женихом нашей новой Дашеньки. Не стали его сегодня с собой брать, чтобы ты не показала перед ним удивления от знакомства с новой сестрицей.

— Вы не только выдаёте эту девицу за нашу Дашеньку, но ещё и хотите её выдать за Дашиного жениха? — всё больше удивляется Катерина. Да уж, представляю, как ей сейчас не по себе, я бы на её месте тоже сильно удивлялась!

— Нет, не за Дашенькиного, за его младшего брата, — с энтузиазмом отвечает Марья Ильинична. — Сейчас расскажу, такая скандальная история…

Моя названая маменька с восторгом начинает рассказывать о том, как мы встретили в бальной зале в доме Орловых любовницу Анатолия, и старый князь в гневе услал старшего сына прочь из Москвы, а я начинаю уплетать пирожное за пирожным — зря они что ли на столе лежат.

— Дашенька, смотри, сильно со сладким не переусердствуй, нам ещё к модистке ехать, Катенька нам сейчас по-родственному даст адресок своей, — Марья Ильинична отодвигает блюдо с пирожными подальше от моих загребущих ручонок. — В столице туалеты несколько иные, нужно не ударить в грязь лицом! Уже через неделю бал во дворце, на который Катенька достанет нам приглашения, правда же, Катенька?

На лице Катеньки отражается ужас и нежелание приглашать на бал своего папеньку-игрока, маменьку-авантюристку и ненастоящую младшую сестру, но в конце концов она всё же соглашается.

— Да, маменька, достану, — тяжко вздыхает старшая дочь Елецких.

Интересно, как она в этой авантюрной семейке получилась такой адекватной? Надо будет спросить, если подружимся. А пока Марья Ильинична отвернулась, наверну-ка я ещё пирожных, день обещает быть длинным.

Кажется, моя прожорливость не укрывается от моей новой сестрицы, и она так же, как когда-то Владимир, смеряет меня презрительным взглядом. И почему в этом времени всем так не нравится мой хороший аппетит?

— Кажется, муж пораньше со службы вернулся, — Катенька прислушивается к шуму из коридора. — Пойду встречать!

Марья Ильинична с Алексеем Петровичем тоже направляются встречать супруга своей старшей дочери, и я тоже плетусь за ними следом. Интересно, муж Катерины тоже будет возмущаться подменой Дашеньки, или даже не заметит? Не думаю, что они хорошо знакомы, Дашенька жила в Москве и подмосковном имении, далеко до Петербурга.

— Маменька, папенька, как добрались? — изящный русоволосый молодой человек бросает лакею пальто, обнимет жену, целует ручки Марья Ильиничны и раскланивается с Алексеем Петровичем.

— Сашенька, как мы по тебе скучали! Дорога утомляет, но мы не жалуемся, — Марья Ильинична радостно улыбается своему галантному зятю.

— Дашенька, вы стали ещё более очаровательной, говорят, выходите замуж? — как я и предполагала, муж Катерины оказывается не так хорошо знаком с младшей дочерью Елецких.

— Благодарю вас, да, этой весной выхожу, — скромно отвечаю я, и Катерина бросает на меня недовольный взгляд. Не может старшая дочь Елецких смириться с тем, что у её мужа даже подозрений никаких не возникает — настолько талантливо я играю роль Дашеньки!

— Дорогая, наши гости не хотят со мной пообедать? — муж Катерины подаёт правую руку своей супруге, левую Марье Ильиничне, и нам с Алексеем Петровичем ничего не остаётся, как отправиться следом за ними в гостиную.

— Мы совершенно не против, — оживляется Алексей Петрович, в отличие от меня, не поживившийся пирожными.

— Манька, прикажи подать в гостиную обед на пять персон, — командует муж Катерины, и скромная русоволосая девушка в простом сером платье убегает куда-то выполнять его приказ.

— Но как же, нам с Дашенькой после вас к модистке ехать… — слабо сопротивляется Марья Ильинична, но обаятельная улыбка зятя заставляет её забыть о том, что она собиралась морить меня голодом, и заставляет вернуться за стол в гостиной.

— Маменька, папенька, вы же ещё не видели мой новый кабинет! — вспоминает Сашенька, и уводит моих названых родителей из гостиной.

А я остаюсь наедине со своей названой сестрицей.

— Я конечно понимаю, что тебе удалось обвести вокруг пальца моих добрых наивных родителей, но меня ты не проведёшь, — сидящая напротив меня за столом «сестрица» сразу берёт быка за рога. — Рассказывай, что задумала, плутовка!

— Да ничего я не задумывала, — я скромно опускаю под стол руку, потянувшуюся было к пирожному.

— Так я тебе и поверила! — серые глаза Катерины пышут яростью. — Не удивлюсь, если это ты подстроила грехопадение моей чистой и невинной младшей сестрицы!

— Какое ещё такое падение? — переспрашиваю я.

— Не притворяйся, что не понимаешь меня! Я тебе это так просто с рук не спущу! Буду следить за тобой день и ночь, и когда ты совершишь хоть одну ошибку, отправишься туда, откуда пришла! Где это слыхано, чтобы какая-то плутовка заняла место моей любимой сестры!

— Да я как бы и не особо хотела, мне Марья Ильинична сама предложила, — пытаюсь я хоть как-то оправдаться перед грозной Катенькой, но конечно же, у меня не прокатывает.

— С чего бы моей маменьке самой тебе такое предлагать! Не могла она такого придумать, наверняка это ты её надоумила! — Катенька показывает полное незнание авантюрного характера Марьи Ильиничны. — Моя маменька — кристальная душа! Попала под твоё пагубное влияние, поэтому и согласилась променять свою дочь на какую-то аферистку! Самой ей это никогда бы в голову не пришло!

— Ну да, конечно, — угораю я. — И папенька твой не проиграл большую часть имений, и маменька не хочет породниться с князем Орловым, чтобы финансовую выгоду поиметь. Во всём одна я виновата.

— Кстати, кто ты такая, и откуда? — Катенька пропускает мимо ушей мою тираду, и решает заняться выяснением более важных вопросов.

— Не помню, крестьяне ваших родителей нашли меня в лесу, — честно хлопаю я ресницами. Ну а что, не рассказывать же мне о том, что меня из будущего занесло.

— Значит, девица из леса, которая не помнит, кто она такая, заняла место моей сестрицы, — вздыхает Катенька, и опускает голову на стол. Кажется, это четвёртая стадия принятия неизбежного — депрессия.

— Не переживайте так, я уверена, ваша сестрица счастлива со своим мужем, — пока Катенька не видит, я быстренько беру с блюда пирожное. — Ну и что, что её место занимаю я? Сестра ваша ведь от этого никуда не делась. Спросите у родителей её адрес, напишите ей…

— Точно, я обязана ей написать! — Катенька бодро поднимает голову со стола. — Маменька, папенька, где вы, мне нужно кое-что у вас узнать!

После сытного обеда и продолжительного отдыха после этого самого обеда мы прощаемся с Катенькой и её супругом, и отправляемся к модистке.

На прощанье Катенька одаривает меня суровым взглядом, и шепчет на ухо:

— Спасибо за совет, но помни — я за тобой слежу!

Я еле заметно улыбаюсь и киваю. Вот же ещё проблема на мою голову! Как будто у меня их без следящей за мной старшей дочери Елецких не хватает!

8. Бал в Зимнем дворце

— Так оказывается, Катенька — не фрейлина, — удивлённо протягиваю я.

— Уже не фрейлина, но приглашения на балы в Большом зале Зимнего дворца до сих пор получает, — Марья Ильинична гордо поправляет свои локоны, глядя в большое зеркало отведённой нам комнаты в доме Орловых. — Поэтому и насчёт приглашений для нас смогла договориться.

Названая маменька только что рассказала мне, что при выходе замуж девушка теряет статус фрейлины, так что моя картина здешнего мира немного меняется. Я-то думала, что старшая дочь Елецких только и делает, что общается с императрицей, а оказывается, что уже нет.

Заглянувший в нашу комнату Владимир говорит, что карета подана, я бросаю прощальный взгляд в зеркало, подмигиваю нагло смотрящей из него на меня девице в изысканном розовом платье, и отправляюсь на первый в своей жизни бал в Зимнем дворце.

Зимний дворец светится многочисленными огнями, к нему подъезжают экипажи, и отъезжают, высадив мужчин в мундирах или фраках и дам в горностае. Когда мы тоже выходим из своей кареты, я сразу понимаю, что чего-то не хватает.

— Маменька, а где Александровская колонна? — почти возмущённо спрашиваю я, не заметив напротив Зимнего дворца знакомого архитектурного сооружения.

— Какая такая колонна? — удивляется Марья Ильинична, и я только сейчас вспоминаю, что колонна воздвигнута в честь победы над Наполеоном, а значит в тысяча восемьсот одиннадцатом году её быть никак не может. Вот же я балда!

— Да так, ничего, перепутала, — быстренько оправдываюсь я.

— Действительно, откуда же тебе знать, что в Петербурге есть, ты же вышла из леса, и ничего не помнишь, — подкалывает меня вышедшая из своего экипажа в сопровождении супруга Катенька. Вот же злыдня! Ещё не поздоровалась, а уже издевается!

— Из какого такого леса? — интересуется её супруг, в честь бала одетый особенно щеголевато — чего стоят одни его белые чулки!

— Ой, Сашенька, не обращай внимания, это наши детские шутки, правда же? — Катенька берёт своего щеголеватого супруга под руку.

— Угу, они самые, — мрачно киваю я. — Ну что, пойдёмте во дворец?

Сняв верхнюю одежду мы с вереницей других гостей поднимаемся по роскошной мраморной лестнице, и оказывается в ярко освещённом свечами Большом зале. Пока есть время, Катенька начинает вполголоса рассказывать, кем являются те или иные господа в парадных мундирах, Марья Ильинична восторженно охает, а я пропускаю рассказы мимо ушей, и просто любуюсь на позолоченный барельеф на потоке и могучие белые колонны по обеим сторонам залы.

— А карточные столы здесь есть? — спрашивает Алексей Петрович, но его голос тонет в дружном вздохе толпы: «Государь идёт!»

Толпа раздвигается по обе стороны залы, оркестр играет бравую жизнеутверждающую мелодию, и быстрым шагом, кланяясь направо и налево входит Александр Первый со своей супругой. Следом за императрицей идут несколько девушек, по-видимому, фрейлин, а следом за императором с десяток господ, кто в военных мундирах, кто в штатском.

— Смотрите, этот сам Сперанский! — шёпотом говорит нам Катенька, указывая на быстро шагающего человека средних лет в тёмном элегантном фраке.

— А кто это такой — Сперанский? — недоумеваю я. Вроде бы помню что-то с уроков истории, но точно не уверена…

— Он близок к императору, и известен своими реформами, — просвещает меня Катенька.

— Реформы Сперанского… Помню что-то такое, — я напрягаю память. — Кажется, он потом в опалу попадёт…

— Какую ещё опалу, думайте, что говорите о правой руке нашего самодержца, — шикает на меня старшая дочь Елецких. — Это же надо такое придумать! Да уж, маменька, нашли вы кем мою сестрицу заменить!

— Дашенька хорошая девочка, просто с фантазией, — отмахивается Марья Ильинична, уже привыкшая к моему своеобразному поведению. — Ничего, Катенька, ты к ней привыкнешь, и даже полюбишь её.

— С чего бы, — фыркает недовольная Катенька, и отворачивается.

Что, ж я её понимаю.

— А вот граф Воронцов, — с придыханием говорит бывшая фрейлина, указывая на бледного темноволосого молодого человека. Недолго же она обижалась!

— А чем он занимается, этот граф? — спрашиваю я.

— Граф Воронцов тоже довольно близок к императору, — уклончиво отвечает Катенька. — Наш император склонен к вере во всё мистическое, а граф помогает ему подмечать тайные знаки.

— Какие ещё такие знаки? — недоумеваю я. Я-то думала, что в этом дремучем времени хотя бы император грамотный человек, а он какой-то ерундой увлекается!

— Для того, чтобы считывать и понимать подобные знаки, человек должен работать над собой, — я даже не заметила, когда бледный темноволосый граф успевает подойти к нам почти вплотную. — По мере нравственного очищения происходит приобщение ко все более высокой мудрости, и на самой верхней ступени этой мудрости вера переходит в очевидность.

— Чего-чего? Какая ещё очевидность? — удивлённо спрашиваю я. Ни одного слова ни поняла из того, что он сказал!

— Когда-нибудь вы всё поймёте, — улыбается мне граф, и скрывается в толпе.

— Что это вообще было? — недоумённо спрашиваю я, но кажется Катенька тоже не в курсе.

— Интересный молодой человек, я бы с удовольствием побеседовал с ним о философии, — говорит Владимир, глядя ему вслед.

— Неплохая такая работа — тусить с императрицей, — я с интересом гляжу вслед этим изысканно одетым девушек с прикреплёнными к груди голубыми бантами, на каждом из которых висит украшенный драгоценными камнями маленький портрет Елизавет Алексеевны. Почти как портрет Анатолия, который я видела на столе в комнате Дашеньки Елецкой, только чуть крупнее.

— Ты так говоришь, будто легко быть фрейлиной! — Катенька задирает свой хорошенький носик. — Ничего подобного! Нужно было быть полностью в курсе дел Двора, знать дни рождения важных особ, дни именин, титулы, ранги, уметь ответить на тысячу вопросов, которые государыня могла задать… А ещё во время дежурства фрейлина не может никуда отлучаться и в любую минуту должна была быть готова явиться по вызову императрицы.

— Почти тоже что горничная, только в красивом платье, — я вспоминаю, как Маринка рассказывала мне о том, что у неё совсем не свободного времени, и нахожу в этом некое сходство.

— Дашенька у нас ещё не утратила своей прекрасной сельской наивности, — оправдывает меня Марья Ильинична, поймав недоумённый взгляд супруга своей старшей дочери. — Ничего, поживёт пару недель в столице, обретёт столичный лоск, и больше не будет так конфузиться.

— Надеюсь она сделает это до того, как успеет опозорить всё наше семейство, — недовольно бурчит Катенька и подаёт руку своему супругу — до мига, когда оркестр заиграет вальс, остаётся совсем немного времени.

Ожидаемо, что с первыми звуками музыки меня приглашает на танец Владимир, и мы начинаем кружиться вслед за другими парами, куда более высокопоставленными, чем пара, состоящая из пафосного княжича и вечно недовольной окружающей действительностью попаданки, мечтающей вернуться в своё время.

— О чём задумалась, дорогая невеста? — интересуется Владимир, и я напрягаю мозг, чтобы придумать нечто правдоподобное. Не рассказывать же ему, что как обычно, думаю о том, как бы от него свалить!

— Конечно же о предстоящем браке, дорогой жених, — скромно потупив взор отвечаю я. — Ведь возможно после бракосочетания вы хотя бы разок меня поцелуете.

— Что-что? — переспрашивает Владимир, и по его лицу вижу, что он не может определиться — краснеть ему нужно или смеяться. Всё же он выбирает второй вариант, и мы чуть не сбиваемся с такта оттого, что он с трудом сдерживается, чтобы не начать складываться пополам от приступа хохота.

Чтобы не оконфузиться мы вальсируем подальше от танцующих и поближе к колоннам, останавливаемся неподалёку от Марьи Ильиничны и Алексея Петровича, и внезапно сбывается мечта Владимира о философской беседе с графом Воронцовым. Ума не приложу, как и зачем столько влиятельная со слов Катеньки персона посещает наш уголок, но почему-то это происходит.

Воронцов подходит зачем-то к вернувшейся после танца Катеньке, она, пользуясь случаем, представляет его всему нашему семейству, и Владимир не упускает случая завести с ним разговор.

Ни мистикой, ни философией я не увлекаюсь, поэтому встаю возле Марьи Ильиничны и Катеньки, и начинаю слушать, каких ещё известных персон моя названая сестрица заметила в толпе.

Долго послушать не удаётся, потому что симпатичный щеголеватый молодой человек представляется мне Михаилом Алябьевым, и приглашает меня на следующий танец. Я не отказываюсь — зря что ли на бал пришла, время надо проводить с удовольствием.

Потом меня приглашает на танец кузен Михаила, потом их общий друг, так что я не скучаю. Когда в перерыве между танцами возвращаюсь к названой маменьке отдышатся, замечаю, что философская беседа подходит к концу, и загадочный собеседник Владимира собирается нас покинуть.

— Хорошего вечера, Дарья Алексеевна, — желает граф Воронцов, проникновенно глядя мне в глаза, и целует мою руку.

— И вам, — недоумённо отвечаю я. Ума не приложу, что во мне нашла эта высокопоставленная персона! Или он со всеми такой вежливый?

— Рад был встрече. Она дала мне понять, что всё, чем я занимаюсь — не зря, и обязательно приведёт к результату, — граф кивает Владимиру, одаривает меня ещё одним внимательным взглядом и скрывается в толпе.

— О чём говорили? — спрашиваю я у Владимира. Интересно же узнать, на что он променял танцы со своей умопомрачительно обаятельной невестой!

— Граф Воронцов рассказывал о знаках, — рассеянно отвечает Владимир. — Говорил, что в начале осени звёзды показали ему пришествие двух важных для истории нашего государства персон,

— Но почему он рассказывал это именно тебе? — недоумеваю я. — В зале полно народу, не мог кого-нибудь посимпатичнее выбрать?

— Граф сказал, что на днях ему был знак, говорящий, что в его окружении появится новый человек, и он думает, что это я, — Владимир пропускает мою колкость мимо ушей.

— И зачем ты ему нужен?

— Этого граф не сказал, — пожимает плечами Владимир. — Мы говорили не только об этом, но не думаю, что остальная часть разговора не может быть тебе интересна. Потанцуем?

И оставшуюся часть бала мы проводим в вальсах, менуэтах, и полонезах.

По возвращению домой Маринка снимает с меня бальное платье, пошитое Катенькиной модисткой, я переодеваюсь в ночной пеньюар, который уже научилась отличать от платья, и уже готовлюсь ко сну, как вдруг слышу стук в дверь.

Выхожу из комнаты, и вижу своего драгоценного жениха.

— Хороших снов, дорогая невеста, — ехидно желает мне Владимир, я собираюсь что-то ответить, но не успеваю — он плотно прижимает меня к стене и накрывает мои губы своими. Я тону в этом неожиданном страстном поцелуе и хочу, чтобы он длился целую вечность. Но Владимир прерывает поцелуй так же неожиданно, как и начинает.

— Остальное после свадьбы, — ухмыляется пафосный княжич, и не дожидаясь моего ответа, сбегает в свою комнату.

Это что, шантаж? Не собираюсь я за него замуж выходить! Но, чёрт, как же сложно устоять от замужества, когда тебя так страстно уговаривают!

9. Портрет

— Дорогая невеста, у меня для тебя сюрприз, — после завтрака Владимир заглядывает в мою комнату, заговорщицки улыбаясь, и я начинаю гадать, что бы это такое могло быть.

— Сюрприз? А где он? — спрашиваю я, надеясь получить от жениха хотя бы одну подсказку.

— Он ждёт нас в гостиной, — Владимир подаёт мне руку, и мы спускаемся вниз.

Ума не приложу, что это такое может быть! Но как только мы входим в гостиную, сразу же догадываюсь — ведь где за мольбертом уже раскладывает кисти бородатый мужчина лет тридцати, очевидно, художник.

— Вот это да! — восторженно вскрикиваю я. — Ты заказал наш портрет!

— Вообще я хотел заказать только твой портрет, дорогая невеста, но, если ты говоришь «наш», пусть будет наш. Николай Сергеевич, можете вы написать парный портрет? — спрашивает Владимир у озадаченного моим восклицанием художника.

— Парный так парный, — после недолгих раздумий соглашается Николай Сергеевич. — Тогда нужно будет взять холст побольше, и продумать композицию. Давайте вы сядете на стул — художник указывает Владимиру на один из стульев, — а ваша невеста встанет возле вас.

— Не хочу стоять, хочу на стул, — не соглашаюсь я. Откуда мне знать, сколько художник будет писать портрет, вдруг мне неделю так стоять придётся?

— Хорошо, я согласен постоять, — смеётся Владимир, и мы с ним начинаем принимаем позы, необходимые для портрета.

Мы договариваемся, что будем позировать каждый день с утра по часу. Николай Сергеевич говорит, что утром из окон гостиной на нас падает самый подходящий свет, так что нам не остаётся никаких других вариантов.

— Набирайся терпения, дорогой жених, — подкалываю я Владимира, — мне-то на стульчике сидеть удобно, а тебе стоять придётся!

— Ничего страшного, постою, — Владимир откидывает со лба тёмно-каштановую прядь. — Так хорошо?

— Отлично, — кивает художник, я роскошно разваливаюсь на мягком стуле, и работа над портретом начинается.

Так вот оказывается, когда был написан портрет, который отбитый на всю голову Никита увидит в музее! Не думала, что на нём ещё и я буду. Когда вернусь в своё время, нужно будет обязательно сходить в музей, посмотреть, хорошо ли портрет сохранился. Вот это да! В настоящем смотреть на себя, нарисованную в далёком прошлом! Здорово-то как!

— Барышня, не могли бы вы не вертеть головой? — вежливо интересуется художник, и я послушно замираю. Как же нудно сидеть в одной и той же позе! Вот Владимир стоит, и ничего ему. И как у него так хорошо получается? Он что, у статуй уроки брал?

Короче, этот час я провожу в невероятных муках и тоске по фотоаппарату. Насколько же удобнее всё в двадцать первом веке устроено — один щелчок, и изображение готово! Не нужно по целому часу просиживать пятую точку, глядя как художник чертит что-то куском угля на повёрнутом к нам тыльной стороной холсте, натянутом на деревянный подрамник. Когда же всё это закончится…

— На сегодня всё, — Николай Сергеевич накрывает стоящий на мольберте холст зелёным полотном, и начинает собираться.

А я наконец-то вытягиваю ноги и потягиваюсь — в общем, как обычно, веду себя крайне неподобающе для воспитанной барышни. Владимир краснеет и с опаской косится на художника — не заметил ли тот чего, но тот занят сборами, так что не видит моего ненадлежащего поведения.

Во время беседы на балу граф Воронцов успел пригласить Владимира посетить английский клуб, поэтому проводив художника, Владимир начинает собираться.

— Дорогой жених, а нельзя ли мне пойти с тобой? — интересуюсь я. На балу как-то совсем забыла поинтересоваться у Воронцова, не дарил ли ему император часы, а шанс увидеть такую важную персону у меня явно ещё не скоро появится, поэтому нужно пользоваться моментом.

— Дорогая невеста, неужели ты не знаешь, что доступ в подобные заведения открыт только мужчинам? — Владимир удивлённо приподнимает брови, а его синие глаза смотрят на меня как на малыша-несмышлёныша. — Девицам не подобает ходить в подобные заведения!

— Но почему? — возмущённо спрашиваю я. Вот же сексисты! Не пускают девушек развлечься!

— В подобных заведениях играют в карты и обсуждают политику — эти занятия явно не подходят для дам. Хоть ты у меня и картёжница, но я всё равно никак не могу взять тебя с собой.

— Тогда у меня есть к тебе просьба, — я делаю максимально милое выражение лица и обворожительно хлопаю ресницами.

— Какая же у тебя просьба, моя дорогая невеста? — Владимир подходит ко мне почти вплотную, и меня бросает в жар от его близости.

— Не мог бы ты узнать у графа Воронцова, не дарил ли ему император часы? Мне очень нужно это знать!

— Довольно странная просьба, — Владимир поправляет выбившийся из моей причёски локон. — Но я с удовольствием её выполню, если получу кое-что взамен.

— И что же ты хочешь получить взамен? — шёпотом спрашиваю я. Наши губы находятся так близко, что почти соприкасаются, но я не решаюсь начать поцелуй первой, а Владимир почему-то не спешит поцеловать свою невесту.

— Догадайся, — лукаво отвечает жених, и проводит рукой по моей щеке. Я закрываю глаза и нахожу его губы своими.

— Такой платы будет достаточно? — спрашиваю я, когда через минуту, или даже две наш долгий поцелуй наконец заканчивается.

— Не думаю, что это вся плата, остальную часть возьму по возвращению. Ну всё, мне пора идти, — Владимир нехотя выпускает меня из объятий. — Увидимся вечером, не скучай!

— Обязательно буду, — улыбаюсь я, и проводив взглядом удаляющегося в сторону дверей жениха, отправляюсь в свою комнату.

Насчёт того, что буду скучать, я была не совсем честна — мне есть чем себя занять. Настенные часы в комнате остановились, и я собираюсь их починить. Зря что ли в инженерном вузе училась?

Снимаю часы со стены, и только-только укладываю их на стол, как внезапно слышу шум с первого этажа — звук закрывающейся двери и радостные возгласы Марьи Ильиничны. Владимир так долго уйти не может, или кто-то в гости пришёл?

Оставляю часы в покое, спускаюсь в низ, и вижу радостную Катеньку, держащую в руках небольшой коричневый саквояж.

— Здравствуй, Дашенька, а я к тебе, — мило улыбается моя названая сестрица. — Сейчас пообедаем, и займёмся нашими женскими делами. Любишь вышивать?

— Что-что? Вышивать? — я удивлённо приподнимаю брови. Мадмуазель Дюбуа издевалась надо мной разными способами, но до вышивки мы с ней к счастью пока не добрались.

— Да-да, вышивать, — продолжает шокировать меня сестрица. — Будем вышивать алые розы, любишь эти цветы?

— Эм-м, — я недоумённо смотрю на Марью Ильиничну. Это она что ли задумала эти сестринские посиделки?

— Я даже не знала, что вы решили заняться вышивкой, это так прелестно! — восторгается моя названая маменька. — В Москве Дашенька не нашла близких подруг, как хорошо, что здесь моя старшая доченька решила взять её под своё крыло!

За обедом Катенька не сводит с меня пристального взгляда своих серых глаз, как будто хочет поймать младшую «сестрицу» на какой-нибудь оплошности. И у неё получается — её взгляд так меня нервирует, что я поочерёдно роняю то ложку, то вилку, а потом чуть не сшибаю локтем чайную чашку.

— Наша Дашенька сегодня такая взволнованная, — Марья Ильинична с улыбкой смотрит, как Маринка поднимает то, что я уронила. — Наверное не терпится посплетничать с замужней петербургской дамой! Ведь наша Катенька столько интересного может рассказать о столичной жизни!

Да уж, сплю и вижу, как бы посплетничать с этой вредной особой, зачем-то приехавшей сегодня по мою душу.

Вышивка с Катенькой напоминает мне занятия с мадмуазель Дюбуа — Катенька пытается добиться хотя бы какого-то толка от моих непослушных пальцев, но они совершенно не хотят вышивать! Вместо этого они норовят то уколоться, то вообще уронить пяльцы. Помучившись со мной с полчасика Катенька понимает, что вышивальщица из меня никудышная, и предлагает мне помузицировать за пианино в гостиной. Это что, какой-то экзамен?

— Может, лучше не надо? — интересуюсь я у своей названой сестрицы, но она явно хочет познакомиться со всеми моими слабыми сторонами за один подход, поэтому мы покидаем мою комнату и садимся за инструмент.

— О чём думали мои родители, когда решили выдать тебя за мою прекрасно музицирующую и тонко чувствующую сестрицу! — Катенька быстро понимает, что музыкантша из меня такая же, как и вышивальщица — никакущая.

— О том, как бы не оконфузиться, разумеется. Поэтому подтянули меня в танцах и французском. Теперь я точно знаю, что такое «лямур»!

— И эти твои шуточки… Откуда ты вообще такая свалилась на нашу голову! — хватается за голову Катенька.

— Зато я умею вещи чинить, — успокаиваю я страдающую петербургскую даму. — Хочешь покажу, как починить часы?

— Ты что, у часовщика воспитывалась? — вздыхает моя названая сестрица. — Ладно, показывай.

Мы возвращаемся в мою комнату, и остаток дня я провожу в занятии приятным делом — починке настенных часов.

— Ты, главное, жениху о своих талантах не рассказывай, — советует Катенька, глядя на то, как я со знанием дела обхожусь с часовым механизмом. — А то подумает ещё, что ему вместо невесты часового мастера подсунули!

Ближе к вечеру, когда Катенька наконец оставляет меня в покое и уезжает домой, Владимир возвращается из клуба. Я с нетерпением бегу к нему на встречу — вдруг он узнал что-то, что приблизит меня к возвращению в родной двадцать первый век?

— Граф Воронцов был крайне удивлён моему бестактному вопросу, — в синих глазах моего жениха пляшут смешливые огоньки. — Ещё долго у меня потом выспрашивал, почему мне пришло в голову, что государь сделал ему именно такой подарок. Я даже не знал, что ему ответить! Так что тебе придётся хорошенько расплатиться со мной за этот конфуз, дорогая невеста…

Владимир смотрит на меня таким прожигающим взглядом, как будто мы с ним совсем одни, рядом нет его камердинера и любопытной Марьи Ильиничны, и я краснею, представляя, как буду расплачиваться с ним за свою сегодняшнюю просьбу.

— Сестрица Катенька сегодня Дашеньку вышивать учила, — «сдаёт» меня Владимиру Марья Ильинична. — Дашеньке было так неловко за свою нерасторопность, что до сих пор краснеет, бедняжка!

— Вот как, — ехидно улыбающийся Владимир направляется в свою комнату, чтобы переодеться. А я убегаю в свою — продолжать чинить часы. Ну Марья Ильинична, ну затейница! Придумает же такое…

10. Ревность

Через неделю после бала, на котором Владимир познакомился со странным графом Воронцовым, (которому император, к моему большому сожалению, часов не дарил), мы всей честной компанией отправляемся на вечер к вельможе екатерининских времён, хорошему другу отца Владимира.

Я настраиваюсь быть максимально общительной — часики сами себя не найдут. Уже пару недель в Петербурге, а в поиске своего артефакта так до сих пор и не продвинулась! Марья Ильинична говорила, что в Северной столице человек десять с пожалованными императором часами, а я с ними до сих пор ещё не знакома. С часами, разумеется, их хозяева меня особо не интересуют.

Каково же моё удивление, когда, войдя в залу, где проходит вечер, я вижу графа Воронцова! Чуть не забываю поздороваться с хозяином, по-быстренькому делаю реверанс, и тихой сапой, пока никто не перехватил мою жертву для светской беседы, направляюсь к загадочному графу.

Ну а что? Граф не последнее лицо в Петербурге, наверное, много кого знает. И если уж ему часов не дарили, то может знает кого-то, к кому император был благосклоннее.

— Дорогая невеста, кажется, я вижу своего давнего знакомого, — Владимир предлагает мне свою руку. — Пойдём поздороваемся?

Мысленно проклинаю общительность своего жениха, и послушно плетусь с ним к группе из трёх господ, активно обсуждающих какие-то политические вопросы.

— Не понимаю, почему государь не удовлетворил просьбу Сперанского об отставке! — с жаром говорит темноволосый господин в ладно сидящем коричневом фраке. — После того как Сперанский в Эрфурте с тираном-Наполеоном наслаждался охотами и театральными представлениями, его из столицы выслать мало!

— Ну зачем рубить с плеча, уверен, нашему государю лучше знать, кто полезен для нашего отечества. А в Эрфурте Сперанский был не один, а с самим Александром, мне кажется, или вы пытаетесь очернить не только Сперанского, но и нашего самодержца? — возмущённо спрашивает темноволосого упитанный розовощёкий блондин.

— Как вы могли такое подумать! Я предан нашему государю! — возмущается темноволосый.

— Господа, давайте отложим наши споры, я вижу, что к нам подходит мой добрый знакомый Владимир с невестой, позвольте вам их представить, — курносый шатен в зелёном фраке, по-видимому, тот самый знакомый, замечает нашего появление и приветливо улыбается.

Он говорит мне своё имя, представляет своих друзей, но я даже имён их не запоминаю, ведь мне нужно срочно улизнуть для беседы с графом! Улучив момент, когда Владимир особенно увлечён беседой я тихонько отпускаю его руку, и отправляюсь к окну, в которое Воронцов задумчиво созерцает вечерний Петербург.

— Добрый вечер, граф, — приветствую я одиноко стоящего молодого человека.

— Добрый вечер, если не ошибаюсь, Дарья Алексеевна? — напрягает память Воронцов.

— Не ошибаетесь, она самая, — киваю я. — Не ожидала вас здесь встретить! Как вам сегодняшний приём?

— Мне всё нравится, — лаконично отвечает Воронцов.

— У меня к вам вопрос, — я как обычно, не хожу долго вокруг да около. — Не знаете ли вы людей, которым император дарил часы? Наверняка в столице таких много!

— Часы? Не самый распространённый царский подарок, — Воронцов смотрит на меня с нескрываемым интересом. — Но я действительно помню одного такого человека, это тайный советник Голицын.

— Тайный советник Голицын? А он присутствует на сегодняшнем вечере?

— Не думаю, — Воронцов окидывает взглядом залу с расставленными вокруг пары столов стульями и несколькими компаниями, как и мы, стоящими возле окон. — Позволю себе полюбопытствовать, а зачем вам Голицын?

— Мне очень нужно, — я накручиваю на палец висящий вдоль лица локон. — Знаете, очень люблю нашего императора, и просто невероятно обожаю слушать истории о его доброте!

— Дорогой граф, позвольте украсть у вас мою невесту, — подошедший со спины Владимир кланяется Воронцову, берёт под руку меня, и мы отходим от оставшегося загадочно стоять возле окна молодого человека.

— Дарья Алексеевна, что такое интересное вы обсуждали с графом Воронцовым? Кажется, вы уже в курсе, что часов ему император не дарил, решили поинтересоваться, не дарил ли ему император кольцо? Карету? Поместье? — возмущённо спрашивает у меня Владимир.

— А когда мы успели обратно на «вы» перейти? — недоумённо спрашиваю я у своего жениха. Чего это он стал таким официальным?

— Вероятно тогда, когда вы решили оказать излишнее внимание привлекательному и обаятельному графу, — синие глаза моего жениха смотрят на меня холодно и презрительно. — Не думал, что вы так падки на успех в свете!

— Владимир, это совершенно не то, о чём ты думаешь, — шёпотом оправдываюсь я. — Ну да, люблю я узнавать разные интересные истории, но это не значит, что я увлеклась графом!

— А по-моему именно это и значит! Собирайтесь, мы едем домой!

— Ну ладно, как хочешь, могу и домой поехать, — соглашаюсь я. Ведь всё что мне нужно, я всё равно уже узнала.

Однако, какой ревнивый жених мне попался! То ли дело его старший брат Анатолий — не ревновал, мозг не выносил, и вообще возле меня почти не появлялся. Правда, изменял, но в моём случае это не такой уж большой грех — замуж-то я выходить не собираюсь.

Мы прощаемся с хозяином вечера, с тремя господами, чьих имён я не запомнила, собираемся и выходим из дома. Владимир мрачно открывает передо мной дверцу кареты, ждёт пока сяду я, садится сам, и мы отправляемся домой. Всю дорогу Владимир сурово молчит, и я тоже молчу — не просить же мне у него прощения за то, в чём я не виновата?

Приезжаем во время ужина, так что я попадаю с корабля на бал, а если быть более точной, из мира светских сплетен в мир сплетен Марьи Ильиничны.

— Васька-то наш к нашей Маринке неровно дышит, — от моей названой маменьки тоже не укрылась симпатия нашего симпатичного лакея к обворожительной горничной. — Но я не собираюсь лишаться двух пар рук, так что придётся ему забыть о своих чувствах.

— Но почему? — удивляюсь я. — Разве их брак может как-то помешать работе?

— Ну конечно же помешает, — Марья Ильинична смотрит на меня как на несмышлёныша. — Пойдут дети, какая уж тут работа по дому! Так что теперь глаз да глаз за ними, чтобы лишние мысли в голову не лезли!

Прислуживающие за столом Васька и Маринка краснеют до самых ушей, и я бы тоже на их месте покраснела. Ну маменька, ну даёт — беспардонно обсуждает ни в чём не провинившихся слуг в их же присутствии!

— Маменька, нельзя же такие гадости людям говорить! — с набитым ртом возмущаюсь я. — Это же невоспитанно!

— А что я не так сказала? Я же не господину и даме такое говорю, а крепостным своим! Им на роду написано терпеть от своих хозяев, — как ни в чём не бывало отвечает Марья Ильинична. — Ты уже взрослая, Дашенька, пора бы понимать такие вещи!

Эх, хотела заступиться, а только сама отгребла от названой маменьки. Ну ничего, зато внимание с Васьки и Маринки на меня переключилось, что не так уж плохо.

После ужина слуги убирают со стола, Марья Ильинична и Алексей Петрович расходятся по комнатам, а Владимир мрачно уведомляет меня, что ему нужно со мной поговорить.

— И что же вы мне хотите сказать, дорогой жених? — не менее мрачно интересуюсь я. Если он снова начнёт ревновать к Воронцову — такую взбучку ему устрою, что мало не покажется! Вокруг больше нет дам и господ, перед которыми нельзя конфузиться, так что я не поскуплюсь на оскорбительные красочные эпитеты, которую уже прокручиваю в своей голове.

— Я хотел сказать, что мы должны ценить время, которое нам даровано провести вместе, — стоящий напротив меня Владимир смотрит в мои глаза своими небесно-синими, и я понимаю, что не могу продолжать на него злиться. Но всё равно делаю вид, что не собираюсь его прощать — меня нельзя ревновать без причины!

— И с чего в вашу голову пришла такая светлая мысль? — сухо интересуюсь я.

— С того, что у многих людей нет возможности быть рядом с тем, кто дорог сердцу. А у нас есть. И было бы глупо тратить это время на обиды и недомолвки.

— Думаете, я так быстро вас прощу, дорогой жених?

— Думаю, что ты уже улыбаешься, дорогая невеста, а значит давно меня простила, — усмехается мой пафосный княжич. Сколько же самодовольства в этом паршивце! Никого я не прощала!

— Дорогой жених, у меня к тебе один очень важный вопрос, — я одариваю Владимира своим самым суровым взглядом. Ну а что? Если уж у нас дошло до ревности, пора спросить кое-что, давно меня интересующее!

— И какой же у тебя вопрос?

— Где ты так хорошо целоваться научился?

— Это природный дар, — и глазом не моргнув отвечает мой самоуверенный жених.

Вот же прохвост! Как лихо ушёл от ответа! И кажется, собирается меня поцеловать, чтобы продемонстрировать свой дар! Ну уж нет, я ещё зла на него, поэтому никаких поцелуев! Поэтому уворачиваюсь и убегаю в свою комнату. Пусть пострадает, ревнивец недоделанный!

Когда Маринка раздевает меня для отхода ко сну, я вспоминаю сегодняшний неловкий ужин, и обещание, данное мне Ваське — попросить их с Маринкой в качестве свадебного подарка. Интересно, можно уже просить свадебные подарки, или лучше ближе к свадьбе этим заняться? Наверное, всё же стоит ещё немного подождать.

— Как у тебя дела, Маринка? — спрашиваю я, переодевшись в пеньюар и потеплее укрывшись одеяльцем.

— Хорошо, — улыбается моему неожиданному вопросу Маринка. — А у вас?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — честно признаюсь я. — Но не жалуюсь, знаешь, мне даже начинает нравиться.

— Ещё бы вам не нравилось — красавец-жених, балы, вечера, — мечтательно заводит глаза Маринка. — О такой жизни можно только мечтать!

— Возможно, — я поудобнее укладываю голову на подушке. — Хороших тебе снов!

— И вам, барышня, спасибо, что заступились за нас за ужином, — Маринка тушит ночник и оставляет меня в одиночестве.

Прежде чем уснуть я думаю о том, что будет, если мне не удастся вернуться домой. Может права Маринка, и мне действительно не на что жаловаться? Забуду о существовании нормального санузла и интернета, стану женой князя, буду жить относительно неплохо по сравнению с большей частью жителей Российской империи…

Ну уж нет, Даша, бросай эти упаднические настроения, говорю я сама себе. Ты обязательно вернёшься домой! У тебя даже появилась новая жертва — тайный советник Голицын. Разузнаешь о нём побольше, доберёшься до часиков, и поминай как звали!

А как же Владимир? Ведь он мне так нравится… Но если на одной чаше весов Владимир, а на другой — нормальная жизнь в цивилизованном обществе, я всё же выберу второе. Прости, жених, но я планирую получить высшее образование и работать по профессии, а не дома сидеть.

С этой мыслью я засыпаю, и мне снится сессия. Я делаю лабораторные, сдаю устные экзамены… Эх, как бы здорово было всё это вернуть!

11. Добыть часики любой ценой

До Голицына мне удаётся добраться только через пару недель, на новогоднем балу, на который Владимир удостаивается приглашения из-за знакомства с Воронцовым. Насколько я знаю от Воронцова, Голицын носит звание тайного советника, и руководит каким-то департаментом — короче, скука смертная. И даже часы ему император пожаловал за что-то скучное, связанное с какими-то бюрократическими вопросами.

Ума не приложу, о чём с этим Голицыным буду разговаривать, но поговорить явно придётся. К сожалению, я уже в курсе, что нельзя подходить к людям просто так и говорить: «Здравствуйте, я Даша, поясните мне за часики», поэтому целых полчаса ищу того, кто мог бы меня ему представить. Этим кем-то оказывается хозяйка бала, полная величавая дама, похожая на Екатерину вторую.

— Анна Ивановна! Говорят, Голицын обласкан нашим императором, а вы знаете, я ведь самая преданная его фанатка! Пожалуйста, представьте меня человеку, который удостоился чести говорить с нашим самодержцем и даже получил от него подарок! — умоляю я хозяйку, и она сдаётся под моим натиском.

— Хорошо, дитя моё, я вас представлю, — соглашается она, и знакомит меня с тайным советником Евгением Голицыным, тщедушным рыжеволосым человеком лет тридцати.

— Чем заслужил интерес столь юной особы? — недоумевает Голицын, и я вновь завожу шарманку о том, как сильно восторгаюсь нашим императором.

— Вы не представляете, какой восторг я испытала, когда на балу в Зимнем дворце впервые увидела его вживую! — увлечённо рассказываю я. — А правда ли, что император пожаловал вам часы? Они, случайно, не с вами?

— Нет, я храню их на парчовой подушечке в своём кабинете, — отвечает мне Евгений. — Но если вам так интересно, вы можете как-нибудь ко мне заглянуть, и я вам их покажу…

— Вы такой прекрасный человек! — радостно восклицаю я. — Диктуйте адрес, обязательно загляну к вам в гости!

— Вы ведь понимаете, что ваш приезд должен быть конфиденциальным? — вкрадчиво интересуется Голицын.

— Конечно, возьму извозчика, и ни одна живая душа не узнает, что я у вас побывала, — обещаю я. — Можно завтра приехать?

— Конечно, буду ждать, — Голицын улыбается мне во все тридцать два зуба, мы мило прощаемся, и я возвращаюсь к своему ревнивому жениху.

— Что на этот раз? — устало интересуется у меня Владимир. — Узнавала, не подарил ли ему император дворец?

— Нет, всего лишь насчёт часиков спрашивала, — скромно отвечаю я.

— Дарья Алексеевна, мне тебе что, часы подарить, чтобы ты наконец успокоилась? — недовольно спрашивает Владимир. — В свете скоро слухи пойдут о твоей страсти к царским подаркам, сама не боишься опозориться, хотя бы меня не позорь!

— А насчёт подарка ты неплохо придумал, не придётся больше ни у кого время спрашивать! — радуюсь я. — Обязательно подари мне часы!

— Вот же хитрюга, — сокрушённо качает головой Владимир. — Хорошо, подарю тебе как-нибудь часы. Потанцуем?

И остаток бала я провожу, как и полагается юной барышне — в вихре вальса по паркету бальной залы.

На следующий день я говорю Марье Ильиничне и Владимиру, что у меня разболелась голова, останусь в комнате, укладываю вместо себя под одеяло свёрнутый наподобие человеческой фигуры плед, и с помощью Маринки и Васьки тихонько выбираюсь из дома. Нанимаю извозчика, и еду к дому тайного советника Голицына.

Меня уже ожидают — лакей без лишних вопросов забирает мою верхнюю одежду и проводит в спальню Евгения. Так, тут какая-то ошибка — Евгений говорил, что часики у него в кабинете хранятся! Оглядываюсь вокруг в поиске хозяина, и вижу, что он… Лежит на кровати! Что-то невиданное для здешних строгих нравов!

Впрочем, при моём появлении он приветливо поднимается, и я вижу, что он совсем по-домашнему — в роскошном красном халате, а ещё бокал винишка в руках держит. Он что, не может определиться, спать ему или бухать? Да и о моём появлении забыл, наверное, иначе надел бы что-то более официальное, чем халат.

Хотя… Что там Макс говорил об увлечении хозяина часов магией? Может халат — рабочая одежда настоящего волшебника?

— Добрый день, — учтиво здороваюсь я. Реверанс не делаю, обстановочка как-никак, неформальная.

— Добрый день, с трудом дождался вашего приезда в мою скромную обитель! — Голицын хватает меня за руку и подносит её к губам.

Я быстренько отдёргиваю руку — одно дело, когда её целует симпатичный Владимир, и совсем другое — когда какой-то длинноносый хмырь в красном халате. Но Голицына моё поведение совсем не смущает, в его руках как по мановению волшебной палочки оказывается ещё один наполненный бокал, который он любезно предлагает мне.

— Что вы, я не пью! — возмущённо отказываюсь я. — А вот от чая бы не отказалась! Есть у вас чаёк?

— Чаёк? — разочарованно переспрашивает Голицын. — Да, конечно, сейчас прикажу заварить.

Голицын звонит в звонок, вызывает лакея, и приказывает ему принести мне чай. Выражение лица у Голицына при этом такое недовольное, как будто что-то пошло не по его плану. Но мне некогда думать о несбывшихся планах длинноносого тайного советника, мне часики нужно искать!

— Когда мы говорили с вами на вечере, вы обещали мне показать часы, подаренные самим императором, — напоминаю я. — Пойдёмте посмотрим на них, пока чай заваривается?

— Куда нам торопиться, — Голицын отпивает из своего бокала, кладёт его на прикроватный столик и хлопает ладонью на покрывало возле себя. — Присаживайтесь, познакомимся с вами поближе…

— Эм-м, ну ладно, — я аккуратно подбираю своё длинное голубое платье, и присаживаюсь на краешек кровати возле тайного советника. — Что вы хотите обо мне узнать?

— Мне безумно приятно, что такое прекрасное создание решило посетить моё скромное жилище, и я хотел бы узнать, как природе удалось создать нечто такое совершенное, как вы, Дарья Алексеевна, — выдаёт Голицын.

— Ну, у мамы с папой как-то получилось, — недоумённо отвечаю я. Какой странный мужик! Если бы не часики, ни за что бы ни пошла к нему в гости!

— А вы шутница, — Голицын вновь хватает меня за руку, и пытается её поцеловать. Вот же наглец! Выдёргиваю руку, и раздражённо вскакиваю с кровати.

— Евгений, я хотела бы посмотреть ваш кабинет. Проводите меня? Я уже минут десять у вас в гостях, а вы так и не показали мне дом!

— Ну хорошо, — печально вздыхает Голицын, запахивает полы своего халата, поднимается с кровати, подаёт мне руку, и мы наконец-то покидаем его спальню. Столько времени зазря потратили!

Проходим по коридору, останавливаемся напротив одно из дверей, Голицын достаёт из кармана халата ключ, открывает замок… Наконец-то я близка к своим часикам!

— Э нет, не так быстро, — тайный советник преграждает мне дорогу и пошленько улыбаясь начинает медленно распахивать полы своего красного халата. — Давайте сначала всё же познакомимся с вами поближе…

— Так вы, оказывается, извращенец! Эксгибиционист! Знаете, такие ещё вокруг детских площадок любят прогуляться! Эх, знала бы заранее, залезла бы лучше к вам в окно, — возмущённо выдаю я, заезжаю Голицыну коленкой между ног, и пока он ошарашенный моим внезапным нападением корчится от боли, забегаю в кабинет.

Что тут у нас имеется? Стол стул, книжные полки, и она, заветная стоечка с золотистой парчовой подушечкой, на которой наверняка лежат мои часики. Подхожу поближе, приглядываюсь, и вижу, что часики-то не мои! Похожи, но в отличие от моих инкрустированы маленькими бриллиантами. Такие роскошные часики ни один музей не позволил бы своим сотрудникам домой забирать!

Всё это очень занятно, но мне нужно как-то выбираться. Поэтому не дожидаясь, пока Голицын придёт в себя после моего пинка, выбегаю в коридор, бегу к лестнице, спускаюсь на первый этаж и со всей дури несусь по направлению к входной двери.

— Где вы, Дарья Алексеевна? Значит сначала раздаёте мне авансы, а потом бессердечно покидаете, да ещё и рукоприкладствуете? Ну уж нет, этот номер у вас не пройдет! Быстро вернитесь в мой будуар! — кричит мне вслед Голицын.

— Вы меня со своим работодателем спутали, не давала я вам никаких авансов, — кричу я в ответ. Вот ещё выдумал, авансы я ему раздавала!

— Куда бежите? А ну-ка остановитесь! Нехорошо после того, как вы выражали мне явные знаки симпатии и даже приехали в мой дом, вот так убегать! Негодяйка! — продолжает злопыхательствовать Голицын. Вот же наглец!

Я почти успеваю добежать до дверей, но внезапно на моём пути встаёт двухметровый лакей, готовый исполнить любой самый бесчеловечный приказ своего хозяина. Я понимаю, что с помощью одной грубой силы мне дом тайного советника не покинуть, значит, пора подключать угрозы.

— Только попробуйте попытаться меня остановить! — грозно кричу я спускающемуся по лестнице Голицыну. — Если хоть один волос с моей головы упадёт — все узнают, что тайный советник и глава департамента завлекает в свои сети наивных юных девиц, чтобы пристращать их к распитию алкогольных напитков и снимать перед ними халат!

— Только попробуйте покинуть мой дом, не расплатившись за моё гостеприимство! — Голицын подбегает ко мне и хватает меня за руку. — Тогда ваш жених узнает о вашем компрометирующем поведении! Что, думали я не в курсе, что у вас жених есть? Я даже адрес его знаю!

— Хотите рассказать моему жениху? Вперёд, — смеюсь я. — Нашли чем пугать!

Кажется, такого ответа Голицын от меня не ожидает, поэтому недоумённо зависает, думая, что же ему делать дальше — продолжать меня запугивать или всё же отпустить.

— Чай заварился, вам куда принести? — вклинивается в нашу интересную беседу лакей, и я сгибаюсь пополам от хохота от абсурдности всей этой ситуации. Так и представляю, как мы с Голицыным попиваем чаёк, и размышляем на тему, стоит ли мне ему платить за какие-то неведомые мне «авансы»!

— Дуралей, неужели непонятно, что чай отменяется, — прикрикивает на своего ничем не провинившегося слугу Голицын. — Скажи мне лучше, что теперь прикажешь делать со всей этой дурацкой ситуацией!

Лакей смотрит на своего хозяина непонимающе, и явно не собирается ничего подсказывать, так что я беру ситуацию в свои руки.

— Так, милейший тайный советник, очевидно, что мы с вами друг друга не поняли. Я не давала вам никаких «авансов», а даже если бы и давала, вы всё равно не имеете права удерживать меня здесь силой. Так что давайте представим, что всей этой ситуации попросту не было — я не приезжала к вам в гости, вы не пытались меня напоить и устроить передо мной, невинной девицей, акт нудизма. Идёт?

— Хорошо, — после недолгих размышлений соглашается Голицын. — И никто не узнает о нашем маленьком недопонимании?

— Зуб даю, — клятвенно заверяю его я. — Так что, выпустите меня из дома?

Голицын кивает лакею, тот даёт мне пройти, заботливо помогает одеться и отпускает восвояси. Какое облегчение! Я думала, меня тут как минимум побьют, после того, как я тайному советнику промеж ног зарядила!

— Извозчик! Отвезите-ка меня до дому до хаты! — взбудоражено кричу я, усевшись в экипаж. — У меня сейчас такое энергозатратное приключение было, что мне срочно нужно поесть!

Извозчик смотрит на меня с крайней степенью осуждения, как будто вместо слова «приключение» я сказала что-то по типу «я обижала маленьких котиков и мне за это совершенно не стыдно».

Ну и чёрт с ним, буду я ещё обращать внимание на недовольство незнакомого бородатого мужчины! Я лучше подумаю о том, как бы мне теперь пробраться домой незамеченной — не думаю, что Марья Ильинична будет в восторге от моей одинокой прогулки в неизвестном направлении, да и ревнивцу Владимиру лучше о ней тоже не знать.

Поэтому выйдя возле дома, я тихонько пробираюсь мимо предупреждённого о моём путешествии Васьки, закрываюсь в комнате, быстро раздеваюсь и ложусь в постель. Всё! Приключение удалось на славу. И пусть оно не сделало меня ближе к возвращению домой, отрицательный результат — тоже результат.

Впереди ждут новые поиски и новые владельцы часов, и надеюсь, они окажутся более симпатичными и воспитанными, чем тайный советник Голицын.

12. Признание

Благодаря расторопности Васьки и Маринки моё путешествие в дом Голицына остаётся незамеченным, и моя репутация благовоспитанной барышни остаётся при мне. За ужином Марья Ильинична сетует, что здоровье у молодых девушек стало совсем никудышным, то ли дело в её времена…

Я согласно киваю, поедая бифштекс — болезненным барышням, проводящим почти весь день в своей комнате с больной головой нужно восстанавливать силы. Кто знает, сколько ещё часиков успел раздарить император?

— Дорогая невеста, в каком месяце у тебя именины? — интересуется у меня Владимир после ужина.

— В декабре, — не подумав, машинально отвечаю я. Надеюсь, настоящая Дарья Алексеевна тоже зимой родилась, а то неловко получится.

— А какого числа? Я ведь должен поздравить свою невесту!

Отвечаю Владимиру, какого числа у меня днюха, и понимаю, что до неё осталось всего ничего. Совсем скоро мне исполнится двадцать лет! Надеюсь, Владимир не догадается, что я не так молода, как рассказывает Марья Ильинична — ведь её сбежавшей дочери сейчас лишь восемнадцатый год идёт. Или даже семнадцатый, не помню точно, сколько ей лет, помню только, что она младше меня.

День рождения — отличный повод для выпрашивания подарков, поэтому за день до столь знаменательного события я объявляю Марье Ильиничне и Алексею Петровичу, что хочу Маринку и Ваську в своё единоличное владение.

— Нет-нет, я не хочу сказать, что займу их чем-то неподобающим, они так же продолжат прислуживать нам по дому, — видя шокированный взгляд Марьи Ильиничны, поясняю я. — Просто ближе к свадьбе я хотела бы забрать их себе. Вы же не оставите свою дочь без свадебного подарка?

— Хорошо, мы подумаем, — поджимает губы Марья Ильинична, явно нежелающая прощаться с умелой горничной и лакеем, камердинером и кучером в одном лице.

— Кстати, завтра у меня день рождения. Не хотите одарить меня обещанием Васьки и Маринки, подкреплённым дарственными бумагами? Мы ведь с вами почти сроднились, а для собственного ребёнка чего только не пожалеешь! — продолжаю наглеть я.

— Ты же говорила, что ничего не помнишь? — ехидно интересуется Марья Ильинична. — Откуда тогда знаешь, что завтра твои именины?

— Всё так, ничегошеньки не помню, — подтверждаю я. — Но свой день рождения забыть никак не смогла — слишком сильно люблю его праздновать!

— Хорошо, будут тебе Васька с Маринкой, — сдаётся Марья Ильинична. — Но не раньше, чем вы с Владимиром заключите брак! А иначе кто будет тёмными вечерами мне пятки чесать, если не Маринка? Она в этом очень хороша!

Бедная Маринка, не завидую я её участи. Так ведь и всю жизнь можно провести, почёсывая пятки своей хозяйки!

— Поддерживаю свою супругу, — Алексей Петрович тоже наконец решает ввязаться в наше оживлённое обсуждение участи своих слуг. — Вот как батюшка Владимира долги мои оплатит до конца, так можешь забирать!

— Благодарю вас, любезные папенька и маменька, век не забуду вашей доброты, — целую ручки своих приёмных родителей, и сбегаю в комнату — чинить музыкальную шкатулку, которую обнаружила в закромах дома Орловых. Не пропадать же моим инженерным способностям в этом дремучем веке!

День моего рождения начинается с букета прекрасных алых роз, преподнесённых Владимиром. И где он взял их зимой? Наверное, в какой-нибудь оранжерее.

Но на розах подарки моего жениха не заканчиваются, а только начинаются.

— Дорогая невеста, задержитесь после завтрака в гостиной, у меня для вас есть кое-что ещё, — хитро улыбается мне Владимир за кофе.

Когда Маринка убирает со стола, а мои названые родители, по-видимому, заранее предупреждённые, расходятся по комнатам, Владимир неторопливо открывает крышку пианино, ставит ноты на пюпитр, и начинает играть. Гостиная заполняется тревожной величественной мелодией, и я погружаюсь в мысли о вечном — о жизни, о смерти и о любви, и о своём женихе. Боже, этот пафосный княжич ещё и на пианино отлично играет! Как же это романтично!

— Как тебе композиция, дорогая невеста? Она немного грустная, но отлично подходит к нынешнему времени года! Так как ты родилась в декабре, я сыграл тебе мелодию под названием «Декабрь». Понравилось?

— Очень, ты отлично играешь! — искренне отвечаю я. — А кто автор этой музыки?

— Антонио Вивальди, — Владимир самодовольно задирает нос. — Популярный композитор!

— Хорошо пишет твой Вивальди, я бы даже в плей-лист себе добавила, — я с тоской вспоминаю свои наушники, которые позволяли слушать музыку везде, где угодно — на улице, в метро, и даже на парах.

— Плей-лист? Что это? — Владимир недоумённо приподнимает брови.

— Не бери в голову, оговорилась, — отмахиваюсь я. — Спасибо за подарки!

— Это ещё не всё, — хитро улыбается мой жених. — Ещё я хочу кое-что тебе сказать.

— И что же?

— Я хочу рассказать о моих чувствах к тебе, — Владимир поднимается со стула и опускается передо мной на колено. Боже, как же это романтично!

— Я долго отказывал признаваться в этом даже самому себе, но наконец понял, что не имею права молчать, — Владимир берёт меня за руку, и смотрит мне в глаза. — Дарья Алексеевна, я люблю вас! Люблю с того самого момента, когда впервые увидел вас в имении ваших родителей. Ваша непосредственность, ваш живой ум не могли не растопить моё сердце. Но светские манеры и чувства приличия помешали мне признать это сразу — я знал, что вы невеста моего брата, и противился этому чувству.

— А когда я стала вашей невестой? — высокопарная речь Владимира заставляет и меня снова перейти на «вы».

— Даже когда вы стали моей невестой, я делал вид, что предложил вам свои руку и сердце лишь для того, чтобы спасти от осуждения света. Не знаю, почему я притворялся, ведь это было совсем не так. Признаюсь, что глубине души я даже был рад позору своего старшего брата, ведь даже одна мысль о том, что вы станете моей женой, заставляло моё сердце трепетать, а когда я узнал, что так оно и будет, моему счастью не было предела! И ещё, чуть не забыл, — Владимир лукаво улыбается, — за границей я учился, а не крутил романы, как вы как-то предположили…

— Я не думаю, что ты крутил романы. А ещё я не знаю, что сказать в ответ, я не умею так красиво говорить, — я наклоняюсь к Владимиру, убираю каштановую прядь с его лба, смотрю в его синие глаза, и никак не могу собраться с мыслями. Мне просто хочется его поцеловать, но, наверное, он ждёт от меня какой-то ответной речи?

— Тебе не нужно говорить много. Всего три слова — и я буду самым счастливым мужчиной на свете, — успокаивает меня Владимир.

— Я тоже люблю тебя, — шепчу ему я, он порывисто поднимается с колен, прижимает меня к себе, осыпает поцелуями моё лицо, губы, шею, и я отвечаю ему с не меньшим энтузиазмом…

Мне кажется, что промелькнувшая между нами искра разгорается в сильное пламя, которое не способны потушить ни время, ни жизненные невзгоды. А ещё мне нравится осознавать, что я никогда не буду ни с кем другим, ведь то, сейчас между нами я пронесу через всю свою жизнь, если нужно, через века.

Но именно из-за этого я должна сказать ему правду. И я отодвигаюсь, ловя на себе недоумевающий взгляд моего жениха.

— Послушай, Володя, то, что я сейчас тебе скажу может показаться тебе невероятным, ты даже можешь подумать, что я сошла с ума, но, поверь, это не так, — начинаю я свою долгую речь. — Если ты беседовал с графом Воронцовым, думаю, ты склонен верить в разные мистические вещи. И сможешь поверить в существование путешествий во времени…

— В прошлое или в будущее? — улыбается Владимир. Кажется, он принимает мои слова за какую-то шутку.

— В моём случае в прошлое.

— Хочешь сказать, ты не дочь Елецких, а девушка из далёкого будущего? — подыгрывает мне жених. Но я вижу, что он мне совершенно не верит.

— Да, именно это я и хочу сказать. И прежде чем я признаюсь тебе в том, откуда я, я должна подтвердить твою догадку — я и правда не настоящая дочь Елецких. Да, Марья Ильинична и Алексей Петрович выдавали меня за свою дочь, но до этой осени мы даже не были с ними знакомы.

— Но кто ты тогда, если не дочь Елецких? — синие глаза Владимира смотрят на меня с недоверием.

— Я попала в ваше время из будущего.

— Из будущего? — недоверчиво переспрашивает Владимир. — И из какого же ты будущего?

— Из двадцать первого века, — я смотрю в его глаза и понимаю, что максимум, что он думает, это то, что я умом тронулась, а предположение о том, что я правда из будущего кажется ему совершенно абсурдным.

Это не Маринка, которая почти сразу же мне поверила! Придётся хорошенько постараться, чтобы убедить Владимира в том, что я из двадцать первого века!

— И чем же ты это докажешь? — Владимир подходит к проблеме с точки зрения логики.

— В марте Сперанский попадёт в опалу, и будет выслан из столицы, а в мае будет подписан мирный договор с турками, — я выдаю на-гора всё, что получилось вспомнить с нелюбимых мной уроков истории. — В конце июня начнётся война между Российской империей и Францией, которая продлится полгода, и завершится победой России. До марта осталось пару месяцев, ты сам убедишься в том, что я из будущего, когда Сперанского вышлют в Новгород!

— Предположим, я не готов ждать до марта. Расскажи, как ты попала в моё время, если предположить, что это действительно так? — хмурится Владимир.

— С помощью старинных часов. Я взяла их в руки и внезапно переместилась на два столетия назад. Оказалась в поместье Елецких в тот момент, когда их дочь сбежала с офицером, и вот-вот должна была разрушиться её помолвка с твоим братом. Елецкие всеми правдами и неправдами хотели породниться с княжеским родом Орловых, поэтому решили выдать меня за свою дочь, — скороговоркой выпаливаю я.

— Предположим, я тебе поверил. У тебя ведь в прошлом остались родные, неужели ты не пыталась вернуться назад?

— Пыталась, и до сих пор пытаюсь! У меня есть теория — если я найду те часы в твоём времени, я смогу вернуться. Я знаю, что они были пожалованы императором, поэтому ищу этого счастливого обладателя царского подарка.

— Так об этих часах ты расспрашивала графа Воронцова? — вспоминает Владимир.

— Да, о них, — киваю я.

— И как? Узнала, кому император дарил часы?

— Узнала. Но это оказались не те часы, с помощью которых я сюда попала.

— Если принять то, что ты рассказываешь о путешествиях во времени за правду, то неприятная картина вырисовывается. То есть когда я признавался тебе в любви, и ты отвечала на моё признание, ты знала, что планируешь вернуться? — Владимир начинает складывать два плюс два

— Да. Знала, — честно признаюсь ему я.

— И тебе не было жаль меня? Не жаль моих чувств к тебе? Ты не думала о том, как будешь покидать меня, возвращаясь домой? — возмущённо спрашивает Владимир.

— Думала, но…

— То есть ты заранее знала, что покинешь меня, но позволила мне в тебя влюбиться, позволила мне поверить в то, что я проведу с тобой всю свою последующую жизнь?

— Получается, что так, — я опускаю голову. — Но послушай, я ведь точно не уверена в том, что найду часы и смогу вернуться домой, я ни в чём не уверена!

— А я вот бы уверен в своих чувствах к тебе. А теперь уже нет. Может, у тебя и жених в прошлом имеется? — Владимир рывком встаёт со стула, и угрожающе возвышается надо мной.

— Нет у меня там никого жениха! — я тоже вскакиваю со своего стула, и теперь мы стоит друг напротив друга.

— А тебе точно можно верить? — Владимир буравит меня взглядом своих синих глаз.

— С чего бы тебе мне не верить? Я никогда тебе не врала!

— Если всё так, как ты мне рассказываешь, я в этом уже не уверен. Наверное, поездка в Санкт-Петербург часть твоего плана по возвращению домой?

— Да, но…

— Этим всё сказано. Прощайте, Дарья Алексеевна, или как вас там на самом деле зовут, я, пожалуй, пойду прогуляюсь, — Владимир разгневанно выбегает гостиной, и я слышу, как он бежит по лестнице, а чуть позже слышу, как хлопает входная дверь.

Я хватаю букет роз, стоящий в вазе на столе и швыряю его о стену. В моих глазах стоят слёзы. Владимир так мне дорог! Я так его люблю! И я бы так хотела вернуться в то время, когда он не знал, что я хочу его покинуть! Но я не могла ему не сказать. Просто не имела права.

Хватаю со стола вазу, швыряю её о стену вслед за букетом. Ваза разбивается на сотни осколков, рассыпавшихся по паркету, и это приводит меня в чувство. Надо позвать Маринку, попросить помочь с уборкой. И подумать, что делать дальше — ведь я не думаю, что Владимир меня простит.

Что я буду делать, когда перестану быть его невестой?

13. Сумасшедшая Дашенька, медицинские пиявки и кровопускание

Вернувшись в тот день домой Владимир ничего мне не говорит, но смотрит на меня с тех пор то ли задумчиво, то ли подозрительно. Может, переваривает информацию о том, что я ненастоящая дочь Елецких? Или размышляет о возможности путешествий во времени?

Мои страхи о том, что Владимир разорвёт помолвку, не оправдываются — я так же продолжаю быть его невестой, мы всё так же продолжаем выходить вместе в свет и встречаться за завтраками, обедами и ужинами. Вот только той близости, которая была у нас до моего признания между нами больше нет.

А ещё Владимир начинает очень подозрительно смотреть на моих названых родителей и на то, как мы с ними общаемся — наверное пытается найти доказательства отсутствия между нами родства.

К моему большому удивлению, наступление нового тысяча восемьсот двенадцатого года мы празднуем не особенно торжественно, а вот Рождество отмечаем куда более пышно и празднично.

Ближе к седьмому января бородатые мужики приносят в дом большую пушистую ель, и мы украшаем её яблоками, грушами, свечками, и ёлочными игрушками — стеклянными колокольчиками и собственноручно вырезанными из бумаги ангелами. На верх ёлки Васька водружает большую звезду, а саму ёлку мы опутываем ёлочными гирляндами. Не смотря на отсутствие привычного для меня большого количества стеклянных игрушек получается красиво!

— Отлично получилось, — руководившая процессом Катенька с чувством удовлетворения разглядывает нашу колючую зелёную красотку. — Я с детства люблю наряжать ёлку — вырезать из бумаги ангелов, животных, делать бумажные шары… Хорошо, что в этот раз есть кому с этим помочь!

Да уж, до приезда в дом Орловых Катеньки с супругом я сама была не в курсе, что так ловко умею вырезать фигурки из бумаги. Девятнадцатый век раскрывает во мне новые таланты!

В ночь с шестого на седьмое января мы едем на всенощную службу в близлежащую церковь. Ми бедные ноги! Никогда я ещё столько не стояла! Марья Ильинична сердито шикает на меня, когда я слишком активно облокачиваюсь на расписанную узорами и ликами святых стеночку, и мне приходится вновь вставать прямо.

К концу службы мне уже кажется, что меня придётся нести до дома — настолько уставшей чувствую себя с непривычки, но зимний воздух быстро приводит меня в чувство, и я становлюсь бодрячком, готовым с большим энтузиазмом глядеть в тёмные окна кареты, а по приезду домой поедать украшающие ёлку фрукты.

Съев пару яблок и штуки три груши, я решаю, что пора бы уже наконец серьёзно поговорить с Владимиром. За пару недель игры в «молчанку» я успеваю соскучиться по общению со своим женихом, и так как помолвку он не расторгает, есть шанс того, что он мне всё же поверил.

— Дорогой жених! У тебя было достаточно времени подумать над моими словами, — говорю я, поправляя на ёлке одного из бумажных ангелов. — Скажи уже наконец, что ты обо всём этом думаешь?

— То, что я скажу, тебе очень не понравится. Я обдумал твои слова, и понимаю, что как твой жених и просто адекватный человек вынужден рассказать обо всём твоей маменьке, — огорошает меня Владимир.

— Моей маменьке? Но зачем? — удивляюсь я.

Что ещё этот пафосный княжич себе напридумывал? Зачем ему о моих путешествиях во времени Марье Ильиничне рассказывать?

— Если бы это была просто шутка, конечно я не стал выносить бы её за пределы нашего общения, но ты ведь серьёзно во всё это веришь! Тебе нужна помощь докторов, пока не стало слишком поздно! — с печалью в голосе говорит Владимир.

— Слишком поздно? Поздно для чего? — ошарашенно интересуюсь я.

— Для твоего душевного здоровья, моя дорогая невеста. Не поверишь, но я всерьёз за него беспокоюсь! — Владимир заботливо поправляет один из висящий вдоль моего лица локонов.

Ну пафосный княжич, ну даёт! Он что, считает меня сумасшедшей? Диву даюсь, как он мне ещё на Рождество смирительную рубашку не подарил!

— С мим здоровьем всё в полном порядке, — я раздражённо убираю его руку. — Не выдумывай глупостей!

— Я не думаю, что с твоим здоровьем всё в порядке. Поэтому как бы мне не хотелось этого делать, вынужден буду посвятить твою маменьку в детали твоего помешательства, — Владимир смотрит на меня с сочувствием, как на душевнобольную.

— Не смей этого делать! — я срываю с ёлки яблочко и впиваюсь в него зубами. — Не нужно моей маменьке ничего об этом знать!

— Мне придётся ей рассказать. Но поверь, это исключительно для твоего же блага!

— Тебе говорили, что ты мерзавец? — я с гневом смотрю в синие глаза своего жениха.

— Обзывай меня как хочешь, но я просто обязан оказать тебе помощь! Не волнуйся, я вызову лучших докторов столицы, они обязательно тебя вылечат!

— Сомневаюсь, — ухмыляюсь я, и быстренько отправляюсь к сидящей за праздничным столом с бокалом в руках Марье Ильиничне.

— Дорогая маменька, мне нужно вам кое-что рассказать, — шёпотом говорю я.

— Что? Ты хочешь мне что-то рассказать? Маринка! Наложи моей младшей дочери салатика, она проголодалась! — приказывает Марья Ильинична горничной. — Какие разговоры без салатика!

— Не хочу я салатик, мне серьёзно нужно с вами поговорить! — пытаюсь я перевести разговор в серьёзное русло, но Марья Ильинична явно не настроена на серьёзные разговоры, поэтому мне приходится есть злополучный салатик и слушать очередную историю из её молодости.

На следующий день пройдоха Владимир умудряется проснуться раньше меня, не привыкшей к посещению всенощной и последующему празднованию Рождества, и выложить моей маменьке свою точку зрения на моё душевное здоровье. Марья Ильинична как женщина с фантазией воспринимает его предложение показать меня докторам с огромным энтузиазмом.

— Как хорошо, что Володенька пригласит к нам лучших докторов! Я смогу рассказать им о своей мигрени, — восторженно вещает она за завтраком.

Кажется, причину вызова докторов моя подзагулявшая названая маменька пропускает мимо ушей, чему я несказанно рада.

Первого доктора, посетившего после зимних праздников наш дом, зовут Фёдор Антонович. Это дородному седовласому мужчине с густой бородой и кустистыми бровями кажется, что все мои проблемы от того, что я не состою в браке.

— Девице давно пора замуж, — изрекает доктор, прослушав меня и заглянув мне в рот. — Выйдет замуж, дети пойдут, некогда будет фантазировать. Со здоровьем всё прекрасно, просто слишком много лишнего свободного времени. Балы и вечера ещё никого до добра не довели!

— Владимир, ты заплатил Фёдору Антоновичу, чтобы он мне это сказал? — ехидно интересуюсь я, а Владимир только недовольно от меня отмахивается — кажется, он тоже ожидал от доктора чего-то более обстоятельного.

Второй доктор, господин Шмидт, оказывается фанатом медицинских пиявок. Мне сразу вспоминается Дуремар из книжки про Буратино — и из-за любви господина Шмидта к жительницам озёр и болот, а ещё из-за высокого роста и худобы.

— У девицы дурная кровь, — заключает доктор, едва меня увидев. — Все её беды именно от этого, но мои пиявочки исцелят барышню от всех болезней!

— Эм-м, а может как-нибудь без пиявочек? — с опаской интересуюсь я, глядя на большую банку, в которой извиваются длинные тонкие существа, похожие на упитанных червей. — У вас же есть ещё какие-то методы лечения?

— Я опробовал все методы лечения, известные современной науке, но не нашёл ничего лучше пиявок, — безапелляционно заявляет доктор Шмидт. — Готовы? Сейчас я поставлю вам штучек пять, и вы сразу же почувствуете себя лучше!

— Да мне и так неплохо, — слабо сопротивляюсь я, но доктор совершенно меня не слушает, и начинает открывать свою зловещую банку…

— А от мигрени пиявки помогают? — спрашивает у доктора Марья Ильинична, и пользуясь моментом, я тихонько убегаю из гостиной и прячусь в своей комнате. Пусть мою названую маменьку своими пиявками лечит!

К счастью для меня, моя названая маменька оказывается не только фанаткой пиявок, но ещё сторонницей кровопусканий, поэтому следующий доктор, невысокий господин в очочках, тоже приходится ей по душе.

— Спасибо, дорогой жених, что развлёк мою маменьку, — подмигиваю я Владимиру, когда доктор начинает делать Марье Ильиничне кровопускание. — Где бы она без тебя встретилась со всеми этими странными господами!

— Смеёшься, а я всерьёз беспокоюсь за твоё душевное здоровье, — сердится на меня Владимир. — Вот почему ты им не рассказала то, что рассказывала мне? Они могли бы подобрать тебе более подходящее лечение!

— Володя, я не сумасшедшая, — я кладу руки на плечи своему жениху и заглядываю ему в глаза. — Подожди до марта. Вот сбудется моё предсказание насчёт высылки Сперанского, посмотрим, как ты тогда заговоришь!

— Не новость, что наше дворянство недовольно Сперанским, и его отставка — лишь дело времени, — парирует Владимир. — Вот только откуда девице так хорошо разбираться в политике двора? Точно, совсем запамятовал, ведь твоя сестрица была фрейлиной…

— Не сестрица она мне! — возмущённо шепчу я, так, чтобы меня не услышала Марья Ильинична. — Я почти с ней не общаюсь! Кроме совместного вырезания ангелов для украшения ёлки нас с ней ничего не объединяет!

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкает Владимир. — Так я тебе и поверил! Спорим, что даже если случится отставка Сперанского, это произойдёт не в марте?

— Да запросто. На что спорим?

— На то, что ты согласишься подлечить свою слишком бурную фантазию, дорогая невеста. А что с меня взамен?

— Если проиграешь, поверишь в то, что я прибыла в твоё время из будущего, и слёзно раскаешься в своём недоверии, — недовольно шепчу я, и Владимир согласно кивает.

Не верит он мне видите ли! Я ему выложили всё как есть, а он меня пытается пиявками и кровопусканием лечить! Изверг, а не жених!

— Володенька, доктор сделал мне кровопускание, и мне сразу так полегчало! — Марья Ильинична во время нашего разговора зря времени не теряла. — Спасибо, что пригласил ко мне таких замечательных докторов!

— Хм, я вообще их для моей невесты приглашал, — напоминает Владимир, но его замечание тонет в восторженных дифирамбах, которые Марья Ильинична поёт доктору-кровопускателю.

Владимир тяжко вздыхает, и принимается ждать марта месяца.

14. Шрёдингер

В холодный мартовский день, когда становится известно, что Сперанский попал в опалу, Владимир весь обед смотрит на меня с большим удивлением, а потом уходит прогуляться. Я уже успела заметить, что он всегда так делает, когда ему хочется подумать, поэтому жду его возвращения с нетерпением и тревогой. Что он скажет мне, когда вернётся? Что верит в то, что я из будущего, или обвинит в излишней фантазии или вообще в увлечении спиритизмом и чёрной магией?

— У меня для тебя кое-что есть, — вернувшийся с прогулки Владимир без стука заходит в мою комнату, в которой я позе лотоса сижу медитирую на кровати. Мне вспоминается одна из наших первых встреч в яблоневом саду Елецких, и я улыбаюсь, вспомнив, как сидела в беседке задрав ноги на скамейку, а Владимир меня «спалил».

Торопливо вскакиваю, поправляю платье, откидываю волосы с лица, и вижу, что мой пару месяцев как обиженный жених пришёл не один.

— Кто это? — удивлённо спрашиваю я, глядя на маленькое существо, которое Владимир прижимает к груди.

— Это котёнок, нашёл его, когда вышел прогуляться. Подумал, что он может тебе понравиться. Хочешь, чтобы он жил с нами?

С любопытством разглядываю лохматое чёрное существо с испуганными жёлтыми глазами, и на моём лице расплывается улыбка.

— Конечно же хочу! Ты уже покормил его? Нет? Давай нальём ему молока, — я подрываюсь и бодро несусь на кухню, так, что подуставший за прогулку Владимир еле за мной поспевает.

— Ты уже придумал ему имя? — спрашиваю я своего жениха, когда маленькое сердитое животное начинает лакать молоко из железной миски.

— Ещё нет, улыбается мне Владимир. — Есть идеи?

— Давай назовём его Шрёдингер, всегда хотела назвать так своего кота!

— Шрёдингер? Почему ты хочешь назвать нашего кота Шрёдингером?

— Сейчас расскажу. Представь, что есть ящик и кот. В ящике имеется механизм… — и я максимально понятным языком рассказываю Владимиру о мысленном эксперименте нобелевского лауреата Эрвина Шрёдингера.

— Любопытно, — Владимир смотрит на меня с большим удивлением. — Откуда ты всё это знаешь?

— Говорю ж тебе, я из будущего! — я впервые за последние месяцы возвращаюсь к неприятному разговору, после которого мы сначала поссорились, а потом Владимир решил меня вылечить.

— Знаешь, кажется, я начинаю тебе верить.

— Ещё бы ты мне не поверил! Помнишь наш спор? Если отставка Сперанского случится в марте, ты мне поверишь, а если нет, я соглашусь на лечение? Я выиграла! Никаких пиявок и кровопусканий!

— Верю я тебе, верю. И не только потому что твоё предсказание сбылось. Даже если убрать из этого уравнения отставку Сперанского, ты не похожа на других барышень и знаешь слишком много странных вещей. Так что теперь меня смущает только тот факт, что ты не дочь Елецких. Марья Ильинична и Алексей Петрович — такие уважаемые на вид люди, а провели меня, как мальчишку!

— Ни одного тебя, — ехидно улыбаюсь я. — Ещё весь высший свет Москвы и Санкт-Петербурга!

— Точно, совсем забыл. А ещё моего старшего брата, — Владимир протягивает руку к котёнку, гладит его лохматую чёрную шёрстку, и котёнок начинает урчать, как будто у него внутри спрятан маленький моторчик.

— Мне тоже нужно кое-что тебе сказать, — я беру наевшегося котёнка на ручки, и тоже поглаживаю, чтобы «моторчик» работал бесперебойно.

— И что же? — Владимир берёт меня под руку, и мы направляемся из кухни в гостиную.

— Прости за то, что недоговаривала тебе, но я правда не верила в то, что ты мне поверишь!

— Я и не собирался, — ехидно ухмыляется Владимир. — Поэтому ждал, когда сбудется хотя бы одно из твоих предсказаний, о которых ты якобы знаешь, потому что из будущего.

— Но теперь-то ты мне веришь?

— Теперь верю. Прости, что считал сумасшедшей, и пытался вылечить, — в голосе Владимира и правда сквозит раскаяние.

— Никогда не прощу тебе тех пиявок, которых пытался поставить мне доктор Шмидт! Как же мне повезло, что любящая лечиться Марья Ильинична приняла огонь на себя, — я отвешиваю своему жениху щелбан.

— Ты чего, мне же больно! — Владимир возмущённо трёт лоб.

— Это тебе за все мои страдания! — злорадствую я. — Только попробуй ещё раз попытаться пустить мне кровь или поставить пиявок!

— Обещаю, что больше никогда так с тобой не поступлю! — Владимир осторожно поглаживает уснувшего на моих руках котёнка. — Но теперь у меня к тебе очень много вопросов! Правда, что Наполеон нападёт на нашу страну?

— Правда! Москва будет сожжена, но мы победим!

— Хорошо, что победим! А обо мне знаешь что-нибудь? — в синих глазах моего жениха сквозит любопытство.

— К сожалению, нет, — я отрицательно качаю головой. — Может ты и станешь известен, но я не очень хорошо знаю историю, так что ничего не могу рассказать.

— Жаль, — Владимир усаживается на один из стульев в гостиной, и мы со Шрёдингером следуем его примеру. — И ты правда хочешь меня покинуть? Уйти в своё время?

— Да, там вся моя жизнь, я там в институте учусь, собираюсь стать хорошим специалистом. устроиться на работу…

— В твоём времени женщины получают высшее образование? — удивляется Владимир.

— Да! В том числе поэтому я и хочу вернуться!

— А как же я? Ты ведь говорила, что любишь меня! — грустно напоминает мой жених.

— Ты мне очень дорог, но это время… Мне очень тяжело жить без кучи вещей к которым я привыкла! — жалуюсь я. — В моём времени есть аналог волшебного блюдца из сказки, по которому можно смотреть всё, что заблагорассудится, ковры-самолёты, доставка еды на дом…

— Хорошо, если тебе там так нравится, я не буду мешать тебе отправиться домой, — после недолгих раздумий говорит Владимир. — Тогда стоит перенести свадьбу на более поздний срок, чтобы ты успела вернуться, не связавшись со мной узами брака.

— А как же Марья Ильинична, Алексей Петрович, твой отец? Что ты им скажешь, когда я исчезну?

— Не волнуйся, я придумаю, как объяснить им твоё исчезновение, не запятнав репутацию твоей приёмной семьи, — Владимир вновь поглаживает дремлющего на моих руках котёнка.

— Пообещаешь мне кое-что? — я кладу свою руку поверх его.

— Чо же? — Владимир смотрит мне в глаза, я чувствую, как мои начинают наливаться слезами, но сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

— Если я вернусь в своё время, дашь вольную горничной и лакею Елецких? Они переписаны на моё имя, так что проблем не возникнет. И дай им, пожалуйста, денег на жизнь — ты же богатый княжич, верно?

— Хорошо, — кивает Владимир. — Если выйдет так, что ты уйдёшь, обещаю устроить их жизнь.

— Спасибо, — я утыкаюсь головой Владимиру в грудь и уже не сдерживаю рыданий.

Я так бы хотела остаться с ним! Но вся эта жизнь… Даже представлять не хочу, что мне придётся день за днём просыпаться в этом времени, думая о том, что у меня могла бы быть другая, куда более яркая и насыщенная жизнь в любимом двадцать первом веке.

Ближе к вечеру в гости приезжает Катенька, Елецкие говорят Владимиру, что им нужно обсудить семейные дела, и удаляются в комнату Марьи Ильиничны. Я тоже иду за ними следом — зря что ли полгода как играю роль Дашеньки?

— Проходи, у нас радостная новость — Катенька получила письмо от нашей младшей дочери! — улыбается Марья Ильинична, прикрывая за мной дверь. — Сейчас читать будем!

— Вы конечно не заслужили, но так и быть, прочитаю вам, — недовольно говорит Катенька, и разворачивает письмо.

Настоящая Дашенька пишет, что после венчания со своим мужем она отправилась в далёкое именье его родителей, людей простых, но хороших. Они приняли её как свою дочь, и, несмотря на то, что супруг её отбыл на службу, живётся ей неплохо.

— Вот видите, обвенчались, в законный брак вступили! А вы вместо того, чтобы порадоваться за свою дочь, благословить и принять под своё крыло заменили её девицей из леса! — возмущается Катенька.

— Кто ж знал, что у нашей Дашеньки так хорошо всё выйдет, перестраховались, — оправдывается Алексей Петрович, а Марья Ильинична достаёт кружевной платок, и утирает им глаза.

Я рада за эту незнакомую мне Дашеньку, которая устроила свою жизнь так, как велело ей сердце, и поздравляю Катеньку с веточкой от младшей сестры. На радостях Катенька говорит мне то, чего я от неё совсем никак не ожидаю:

— Пусть по крови мы с тобой и не родные, но за это время ты стала мне как сестра. Так что я подумала, и решила — будешь моей второй младшей сестрой.

Мы обнимаемся, к нам присоединяются Марья Алексеева и Алексей Петрович, так что чтение письма завершается всеобщими объятьями и взаимной любовью всех настоящих и приёмных членов семьи Елецких.

За ужином я думаю о том, что теперь я точно не стану мучиться оттого, что бросаю Елецких, ведь в случае моего исчезновения они просто смогут сказать, что я разорвала помолвку с Владимиром и тихо-скромно вышла замуж за своего офицера.

Да, батюшка Владимира не оплатит их долги, но, надеюсь, мой жених не бросит моих плутоватых приёмных родителей на произвол судьбы, и поможет им с этим делом. Будет жалко, если их подмосковное имение и крестьяне будут проданы с молотка.

— Катенька, хочешь посмотреть моего котёнка? — спрашиваю я после ужина у своей названой старшей сестры, мы идём в мою комнату, и Катенька знакомится с Шрёдингером.

Мы находим в моём шкафу красивую голубую ленту, и повязываем на шею Шрёдингера пышный голубой бант, но котёнок мгновенно его срывает. Котик то у меня с характером оказывается! Своенравного питомца подарил мне Владимир!

На прощанье мы вновь обнимаемся с Катенькой, и я в очередной раз за вечер удивляюсь тому, что между нами всё наладилось. Да и вообще тому, что у меня всё хорошо. Помирилась с Катенькой, помирилась с Владимиром, получила в подарок нового питомца — не может же всё быть настолько прекрасно!

Интересно, что ждёт меня в ближайшем будущем? Какие проблемы, какие испытания?

15. Хочу остаться

Мы позируем для портрета примерно раз в неделю, и наконец-то работа над ним подходит к концу. Николай Сергеевич наносит последние штрихи маленькой кистью, ставит в правом нижнем углу роспись, пишет год создания картины — и все мы собираемся в гостиной, чтобы оценить труд художника.

— Как настоящие! — говорит Алексей Петрович, впервые увидев законченный портрет.

— Сколько деталей! Серёжки нарисованы точь-в-точь, а на локонах у Дашеньки каждый волосок прописан! — восторгается Марья Ильинична.

— Характер Дарья Алексеевны передан изумительно, — выносит свой вердикт Владимир.

— Жаль, что когда писали портрет, у нас ещё не было Шрёдингера, — печально вздыхаю я. — С котиком на коленях я смотрелась бы ещё лучше! Хотя, он у меня такой вредный, что вряд ли согласился бы позировать, поэтому может и лучше, что картина написана без него. Зато мы на ней очень симпатичные!

Расплатившись с Николаем Сергеевичем и поблагодарив его за портрет, Владимир провожает художника до дверей, потом мы снова любуемся свеженаписанной картиной, и начинаем собираться на бал.

— Это новое платье так тебе к лицу! — Марья Ильинична с восторгом оглядывает меня после того, как Маринка наряжает меня в новый сиреневый наряд, на прошлой неделе сшитый модисткой. — Идеальный выбор для бала в императорском дворце!

Маринка делает мне замысловатую причёску, помогает собраться Марье Ильиничне, и мы спускаемся в гостиную, где нас уже ожидают нарядные Алексей Петрович и Владимир. Мой жених как обычно остаётся верен себе и своему тёмно-синему фраку, а Алексей Петрович выбрал для своего неброский чёрный цвет.

В этот раз я уже знаю, чего мне ожидать от бала в Большой зале Зимнего дворца, но жизнь всё равно преподносит свои сюрпризы. После первого танца, когда мы с Владимиром отходим к колоннам, чтобы немного отдохнуть, мы внезапно встречаем на его друга Алексея, с перевязанной рукой и орденом на груди.

— Алексей! Вот это встреча! Не ожидал тебя здесь сегодня увидеть! — радостно восклицает Владимир. — Какими судьбами?

— После ранения вернулся в Россию, в числе наиболее отличившихся офицеров удостоился приёма у самого императора, — отвечает Алексей. — Собираюсь ещё пару дней провести в Санкт-Петербурге и вернуться обратно в Москву, к отцу.

— Поздравляю! Рад за тебя! Где остановился? — Владимир приобнимает своего друга, и начинает с ним задушевный разговор о всяком разном.

Так, значит Алексей был на приёме у самого императора… Я была бы не собой, а воспитанной барышней девятнадцатого века, если бы не поинтересовалась у него о самой важной для меня в этом времени вещи!

— Алексей, а император вам случайно часы не подарил? — беспардонно спрашиваю я, глядя то на здоровую руку Алексея, то разглядывая его мундир в поиске карманов — как я уже успела заметить, некоторые господа носят часы на цепочке в кармане.

— Нет, не подарил, — удивлённо отвечает Алексей. — А почему вы спрашиваете?

— Да так, почему-то подумала, что он всем часы дарит, — пожимаю плечами я. Дурацким вопросам — не менее дурацкие объяснения.

— Просто моя невеста хочет себе часы, вот и спрашивает о них у всех, — «прикрывает» меня Владимир. — Думает, какие часики попросить у своего любимого жениха!

— Вот как, — расслабляется Алексей. — Рад за вас, когда свадьба?

— Дарья Алексеевна ещё слишком молода, поэтому мы решили перенести свадьбу на лето, — отвечает Владимир. — Поживём в столице, поездим по балам, а вступить в брак ещё успеем. Кстати, когда поедешь в Москву, не захватишь письмо для моего батюшки?

— Конечно, с радостью, — кивает Алексей.

— И переезжай ко мне, меня совесть замучает, если я не приглашу лучшего друга детства к себе!

— Хорошо, — улыбается Алексей. — Посмотрю, как ты обустроился в столице.

— Смотрите, граф Воронцов! — я вижу в толпе знакомое лицо загадочного господина, который отлично подходит бы под описание «маг» или «волшебник», но которому, к моему большому сожалению, император не дарил часов.

— Знаешь графа Воронцова? Давай я тебя ему представлю! — предлагает Владимир Алексею, мы подходим к графу, мой жених представляет ему своего друга, и у нас завязывается приятная светская беседа.

— Недавно звёзды сказали мне, что в мае месяце нашу страну ждёт шестнадцатилетний мир на юго-западе, — загадочно говорит граф. — Когда я сказал это нашему императору, он был несказанно рад.

— Так это же Бухарестский мирный договор с Турцией! — догадываюсь я. Выясняется, что не одна я тут умею предсказывать будущее!

— Какой такой договор? — переспрашивает Алексей.

— Ой, никакой, оговорилась, — поспешно исправляюсь я, а граф Воронцов загадочно улыбается. Вот всем он подходит под описание хозяина часов! Жаль только, что часов у него нет.

Владимир берёт с Алексея обещание, что сразу же после бала он переедет к нам, Воронцов раскланивается и покидает нас, и мы наконец вспоминаем, что на балу принято танцевать.

— Дорогая невеста, позвольте вас пригласить, — Владимир подаёт мне руку, я протягиваю ему свою, и оставшееся время бала мы проводим, как и полагается молодым людям, не знающим, что буквально через пару месяцев нашу страну ждёт война с Наполеоном — в вихре старинного вальса.

Думаю, во время войны моему названому батюшке Алексею Петровичу будет очень неловко, потому что познакомившись с какими-то господами почтенного возраста он в очередной раз затирает что-то о военном гении Бонапарта. Ну а что? Дашенька с горем пополам выучила французский, можно пускаться во все тяжкие, больше не оправдываясь тем, что является фанатом Англии.

Эх, Алексей Петрович, знали бы вы, что ждёт Россию в конце июня, попридержали бы язык! Но не могу же я всем вокруг рассказывать, что случится в ближайшем будущем? А то ещё примут за умалишённую, как принял когда-то Владимир. Ещё одной попытки меня вылечить пиявками и кровопусканием я не переживу!

По возвращению домой Владимир заселяет Алексея в одну из пустующих комнат, и начинает писать письмо своему батюшке. После того, как Владимир поверил в то, что я из будущего, это не первое его письмо, в котором он пытается убедить Сергея Михайловича в том, что ему нужно срочно переехать в Петербург.

«Что я не видел в вашем Петербурге, мне и в Москве неплохо», отвечает Сергей Михайлович на первое письмо моего жениха.

«В столице только суета и разврат, не поеду», — сурово отвечает батюшка Владимиру на второе письмо.

А третье письмо Владимир пишет сейчас, пытаясь придумать то, что образумит его своенравного батюшку и заставит переехать из Москвы, которая будет сожжена Наполеоном, в более безопасный Санкт-Петербург.

— Если он не согласится и после третьего письма — поеду в Москву и самолично его уговорю! — мой жених в гневе ударяет кулаком по столу. — Я тут о его жизни и здоровье пекусь, а он ехать не хочет!

— Не волнуйся, до войны ещё целых два месяца, — успокаиваю я своего жениха. — Если что, поедем вместе в Москву, и уговорим твоего батюшку на переезд.

— Хорошо, так и сделаем, — соглашается Владимир, запечатывает конверт, отдаёт его Алексею, и начинает описывать другу прелести петербургской жизни, агитируя перевезти родителей в столицу.

Поздно вечером, когда все уже спят, я потеплее закутываюсь в плед и выхожу на балкон. На воздухе прохладно и по-весеннему сыро, поэтому надолго меня не хватает — быстренько замёрзнув я направляюсь обратно в комнату. Но дойти до неё так и не успеваю, потому что сталкиваюсь с женихом, по-видимому, тоже вышедшим погулять.

— Какая приятная встреча, — закутанный в плед Владимир церемонно раскланивается, и я еле сдерживаюсь от смеха.

Представляю, как будет рада Марья Ильинична, если её разбудит мой гомерический хохот! Пожалеет, наверное, что не привезла с нами в столицу мадмуазель Дюбуа, которая следила бы за моими манерами.

— Взаимно, — отвечаю я Владимиру, изображая нечто, отдалённо напоминающее реверанс.

— Пригласил бы вас в свою спальню, но, боюсь, от этого пострадает ваша репутация, поэтому приглашаю вас составить мне компанию у камина, — ехидный жених подаёт мне руку, и мы отправляемся в гостиную.

— Кстати, Владимир, а сколько тебе лет? — спрашиваю я, усаживаясь в кресло. Пора бы уже в конце концов узнать, сколько лет моему жениху!

— Двадцать, — отвечает Владимир, усаживаясь в кресло напротив меня. — Так что я старше тебя, дорогая невеста!

— А вот и нет, — смеюсь я. — В декабре мне, как и тебе, пошёл двадцать первый год! Просто тогда ты ещё считал меня семнадцатилетней дочерью Елецких, поэтому я тебе этого не сказала. Получается, мы с тобой одногодки! Кстати, можно называть тебя Володей? А то с «вы» на «ты» мы перешли, но по каким-то неведомым мне причинам ты до сих пор остался пафосным княжичем Владимиром!

— Хорошо, — смеётся мой жених. — Я совершенно не против быть Володей, дорогая Дашенька!

— Какая ещё «Дашенька», я Даша! — возмущаюсь я, но Володя только хохочет над моим недовольством.

Вот же негодник!

Вскакиваю с кресла и пытаюсь выдать своему саркастичному Володе оплеуху, но он неожиданное дёргает меня за руку, и я оказываюсь сидящей у него на коленях. Плед падает на пол, я остаюсь в одной ночной рубашке, и по моему телу пробегает целая волна мурашек от неожиданной близости с моим женихом.

Володя прижимает меня к себе ещё ближе, его горячие губы скользят по моей шее, находят мои, полуоткрытые от внезапного желания, и мы сливаемся в горячем страстном поцелуе, заставляющем моё сердце биться быстрее, а мои лёгкие забыть, как нужно дышать.

Мои руки нежно гладят его плечи и накачанную грудь (и когда успел, не замечала у него дома штанги), а его ласково скользят по моим волосам. Когда мы наконец смущённо отрываемся друг от друга, я смотрю в его синие глаза, в полутьме гостиной кажущиеся тёмными, и говорю то, что просто не могу не сказать:

— Я люблю тебя! И больше не буду пытаться вернуться в своё время. Я останусь здесь, с тобой, выйду за тебя замуж, и проведу с тобой всю свою жизнь, — я целую Володю в губы, в шею, начинаю расстёгивать на нём рубашку…

— Э нет, дорогая невеста, остальное только после свадьбы, — Володя отодвигается от меня и застёгивает верхние пуговицы.

Он это что, серьёзно? Такой романтичный момент запорол!

В гневе соскакиваю с его колен, поднимаю свой плед и бегу в свою комнату. Ну пафосный княжич, ну даёт! Я тут ему в любви объясняюсь, обещаю остаться, а он мораль мне читать вздумал! Ни за что ему этого не прощу!

Володя догоняет меня почти возле самой двери. Упирается рукой в стену, преградив мне дорогу, и почти прижав меня к стене, примирительно касается носом моей щеки.

— Я тоже очень люблю тебя. И я рад тому, что ты хочешь остаться со мной. Не сердись.

Вот что прикажете мне делать? Как тут не простить и не закрепить прощение очередным страстным поцелуем?

16. Соблазнить жениха

Все последние дни я провожу в чудесном настроении — всё, больше никаких поисков часов! Наслаждаюсь балами, вечерами, и общением со своим женихом, ведь я остаюсь здесь, со своим любимым Володей! Выйду за него замуж, будем жить вместе…

Через неделю после отъезда Алексея Володя огорчает меня новостью, что несмотря на его третье увещевательное письмо батюшка до сих пор не хочет переезжать в Петербург.

— Вот что ему в этой Москве, мёдом намазано? — недоумевает мой жених. — Кажется пора нам ехать в Москву, уговаривать моего старика вживую!

— Если мы поедем в Москву, то получается, и свадьбу там сыграем? — спрашиваю я, облокотившись на стол в гостиной, за которым сидит Владимир.

— Думаю да. Не представляю, как можно было бы вытащить батюшку на свадьбу, если бы мы хотели венчаться в столице! Слишком уж он любит Москву!

— Тогда пойду расскажу Марье Ильиничне, что нас ждёт путешествие, — я быстро целую жениха в щёку, выбегаю из гостиной и лечу в комнату, выделенную Володей моим названым родителям.

— Так, надо свадебное платье заказать, — отвечает Марья Ильинична на мою радостную новость о возвращении в Москву.

— Маменька, ну вот зачем мне второе платье! В Москве же висит то, что пошили на свадьбу с Анатолием! — недовольно бурчу я, когда узнаю, что для свадьбы с Владимиром Марья Ильинична собирается заказать новый подвенечный наряд. Всё настроение сразу испортилось!

— Ничего ты не понимаешь! — сурово наставляет меня моя названая маменька. — Та свадьба расстроилась, не к добру в невезучем платье под венец идти! К тому же то платье шили в старушке-Москве, а это будет столичное, новомодное!

— Ну ладно, давай шить второе свадебное платье, — уныло соглашаюсь я, вспоминая, как долго меня мучили разными замерами, прежде чем пошить первое. Второй круг страданий на подходе!

— Так, сейчас прикажу заложить карету, поедем к модистке, узнаем, какие фасоны сейчас в моде, — мигом оживляется Марья Ильинична. — Пошьём платье, возьмём с собой в Москву. Московские невесты обзавидуются, когда тебя в нём увидят!

Нехотя собираюсь, и еду с Марьей Ильиничной к модистке. Ну не моё это, смотреть модели свадебных платьев и что-то выбирать! Я бы лучше что-нибудь в доме починила. Но, к сожалению, с тех пор, как я починила настенные часы, ничего больше не ломалось.

По возвращению от модистки, у который мы битый час выбирали фасон свадебного платья, я первым делом бегу… К Шрёдингеру, конечно же, к кому же ещё. Нужно покормить его рыбкой! Хватаю своего раздобревшего на домашних харчах питомца, и бегу с ним на кухню, где кухарка как раз чистит окуней.

— Дайте моему котику, — прошу я кухарку, она кладёт одного окунька в железную миску, и мой чёрный дворянин радостно рычит, терзая свой аппетитный (на его кошачий взгляд) обед или ужин.

— Съездили к модистке? — незаметно подкравшийся Володя обнимает меня со спины.

— Ага, — недовольно киваю я. — Знал бы ты, как мне надоело разглядывать эскизы платьев!

— Ничего, зато ты будешь у меня самой красивой невестой, — Володя целует меня в щёку. — Поедем прогуляемся? Весенние вечера чудо как хороши, а Шрёдингер с этой рыбой и без нас справится.

— Хорошо, — с радостью соглашаюсь я. — Куда поедем?

— Пусть будет для тебя сюрпризом. Иди одевайся, а я прикажу карету закладывать.

Бегу в комнату, надеваю тёплое бежевое платье, подходящее для прохладных Петербургских вечеров, накидываю шаль и спешу к своему жениху, который в одном из своих синих фраков уже дожидается меня на первом этаже.

— Чудесно выглядишь, дорогая невеста, — Володя галантно подаёт мне руку, помогает усесться в карету, и мы отправляемся в путь. Насыщенный у меня сегодня денёк получается!

— Говорят, император хорошо наградил Воронцова за предсказание Бухарестского мира, — лукаво улыбается Володя в полутьме кареты. — Не хочешь узнать, не дарил ли Александр графу часов?

— Уже нет, — я отрицательно мотаю головой. — Я твёрдо решила, что остаюсь в твоём времени и выхожу за тебя замуж!

— Но ты же понимаешь, что впереди война с Наполеоном? Я не буду отсиживаться дома! — с решимостью в голосе говорит Володя. — Тебе придётся ждать меня с войны, с которой я могу не вернуться!

— Ты… Пойдёшь на войну?

Почему-то я даже не думала о том, что мой жених собирается воевать с Наполеоном! Как-то совсем не вяжется у меня образ моего любимого пафосного княжича с образом лихого вояки.

— Конечно, а ты как думала?

— Я… Как-то об этом не подумала, — признаюсь я.

— Не волнуйся, до войны ещё куча времени, — успокаивает меня Володя. — Поедем в Москву, сыграем свадьбу, переедете с батюшкой и своими приёмными родителями в Петербург, я тем временем вместе с русской армией одержу победу над Бонапартом, вернусь, и будем мы с тобой жить долго и счастливо!

— Звучит отлично, — без энтузиазма отвечаю я. Вот не верится мне почему-то, что всё будет настолько хорошо!

Володя отвозит меня на прогулку в вечерний Летний сад. Мы гуляем по его аллеям, разглядываем статуи, Володя рассказывает мне о каждой из статуй, мимо которых мы проходим, а я рассказываю своему жениху о жизни в двадцать первом веке.

— По улицам ездят машины, это такие кареты, но только без коней. В столице их настолько много, что они образуют «пробки» — столпотворение карет, которые ждут своей очереди проехать. Я тоже собиралась научиться ездить на такой карете, вот только не успела — попала в девятнадцатый век, — печально вздыхаю я. — А я так хотела водить свою машину!

— Ничего, когда поженимся, подарю тебе свою личную карету, — обещает жених. — Чем ещё твоё время отличается от моего?

— Люди одеваются совсем не так, как в девятнадцатом веке, — продолжаю я свой рассказ. — И девушки, и парни носят штаны, многие красят волосы…

— Хорошо, дорогая невеста, после свадьбы подарю тебе штаны, — хохочет Володя. — А вот насчёт крашеных волос не совсем понимаю, расскажи подробнее.

— Ну, знаешь, я, например, русая, а могу стать блондинкой, — я дергаю себя за висящий вдоль лица закрученный локон.

— Не надо тебе быть блондинкой, ты мне и такой нравишься, хватит с тебя штанов и кареты, — Володя нежно касается моей щеки. — А чем бы ты занималась, останься ты в своём времени?

— Я бы стала инженером.

— Инженером? Разве девушки бывают инженерами? — недоверчиво спрашивает жених.

— В моём времени женщины ведут такую же жизнь, как мужчины — учатся, работают, занимаются политикой, — взахлёб рассказываю я. — Поэтому здешние нравы, при которых дамы только ходят на балы и занимаются семьёй кажутся мне совершенно дикими! С трудом представляю, как можно жить такой скучной жизнью!

— Неудивительно, что у тебя такой нетипичный для барышни характер, если ты привыкла к такой активной жизни. Теперь я понимаю, почему во время нашей поездки ты так хотела помочь с починкой кареты!

— Мне очень не хватает каких-то дел, в которых я могла бы принимать участие, — киваю я. — Таких как починка кареты или вообще создание чего-тонового. Алексей тебе не говорил, что это я сделала порох и отлила пулю для твоей дуэли с Измайловым?

— Нет, ничего такого Алексей мне не говорил, — Володя аж останавливается от удивления. — Я многого о тебе не знаю, моя дорогая невеста!

— О да, — я сильнее сжимаю руку моего жениха. — Тебе ещё многое предстоит обо мне узнать, впереди столько приятных открытий! Ты знал, что Никита Вишневский тоже был из моего времени? Он был полным придурком — хотел, чтобы я тебя отравила! Приедем домой, покажу тебе пузырёк с ядом, который он мне дал.

— Отравила? Но зачем? — недоумевает Володя.

— Он историк и учёный, знаешь же, кто это такие? Решил провести эксперимент — убить тебя, и посмотреть, что в моём времени станет с твоим портретом, судя по всему, наш портрет доживёт до моих времён.

— Вот это да, не представляю, что тебе пришлось пережить! Подозреваю, его отъезд из дома Елецких — твоих рук дело?

— Без моей помощи не обошлось, — скромно отвечаю я. — А ты хотел бы отправиться в моё время?

— Даже не знаю, — пожимает плечами Володя. — Мне и моё нравится. Особенно оно нравится мне тем, что теперь в нём нет сумасшедшего историка Никиты.

— Мне тоже, — улыбаюсь я.

После прогулки мы возвращаемся домой, опоздав на ужин, поэтому ужинаем в приятной компании друг друга. И конечно же Шрёдингера, который лакомится возле стола новой порцией рыбки.

— Ты его так раскормишь, — смеётся Володя, уплетая бифштекс.

— Он растёт, ему нужно побольше рыбки! — оправдываю я своего прожорливого любимца. — Представь, в какого роскошного кота он превратится, если будет хорошо кушать!

После запоздалого ужина Владимир садится за пианино, а я начинаю претворять в жизнь коварный план по соблазнению своего жениха. Ну а что? Не могу же я просто так взять и забыть, как он меня отверг! Меня, свою невесту! Он должен за это поплатиться и расплатиться!

— Володя, ты покажешь мне свою комнату? — максимально томным голосом говорю я, когда жених доигрывает пьесу. — Сколько уже живём в твоём доме, а комнату твою я ещё никогда не видела!

— Я бы с удовольствием, но это может тебя скомпрометировать, — Володя закрывает крышку пианино и встаёт со стула.

— Да ладно тебе! Никто же не узнает, — уговариваю я. — Ну чего тебе стоит? Мы же ненадолго!

— Ну хорошо, — сдаётся Володя. — Пойдём, покажу.

Володя зажигает свечу, подаёт мне руку, и мы отправляемся на второй этаж. Открыв передо ной дверь, дожидается, пока я войду, и входит за мной следом.

— Смотри, вот мой стол, над ним мои батюшка с матушкой в молодости, — Владимир освещает свечой небольшую картину в позолоченной раме. — Кстати, тебе понравилась рама, в которую оформили наш с тобой портрет?

— Да, очень, — я присаживаюсь на край стола.

Так, до комнаты пафосного княжича уже добрались, пора переходить к соблазнению! Не время обсуждать живопись!

Я забираю из рук Володи свечу, ставлю её на стол, притягиваю его к себе, целую в губы, и он отвечает мне тем же — горячо, страстно, увлечённо… Кажется, всё идёт как надо!

— Дорогая невеста, у тебя платье загорелось! — Володя отскакивает от меня, хватает покрывало и начинает меня тушить.

Наш поцелуй оказался в прямом смысле этого слова горячим и пламенным!

— Спасибо, — я рассматриваю почерневшую ткань, и понимаю, что этот случайный маленький пожарчик — отличный повод для сближения.

— Мне нужно переодеться! — говорю я, спрыгивая со стола. — Знаешь, моя горничная ушла за покупками, маменька отправилась в гости к новой подруге, и совсем некому помочь мне снять платье!

— Эм-м, а ты не можешь кого-то из них подождать? — Володя воспринимает мою просьбу совершенно без энтузиазма.

— Не буду же я в прожжённом платье ходить! Ну помоги мне, чего тебе, стоит? — уговариваю я жениха, и он наконец сдаётся.

— Ладно, пойдём, помогу, — Володя берёт меня за руку, я беру злополучную свечу, и мы идём в мою комнату.

Я ставлю свечу на столик, и поворачиваюсь к жениху спиной.

— Расстегни крючки на платье, — вполголоса командую я. — Сама я не дотянусь!

— Хорошо, — жених начинает медленно расстёгивать моё испорченное огнём свечи платье, и от его нежных прикосновений по моей коже идут мурашки. Чувствуя, как платье спадает с моих плеч, я разворачиваюсь к жениху, целую его в шею…

— Э нет, дорогая невеста, тебе не удастся совратить меня с пути истинного! — Володя, смеясь уворачивается от моих поцелуев. — Платье я тебе расстегнул, а остальное без меня!

Жених пулей вылетает из моей комнаты, а я снимаю злополучное платье и швыряю его куда-то в угол. Опять соблазнение пафосного княжича не удалось! Вот что он за человек!

Надеваю новое платье, беру свечу и иду в гостиную, где сидя в кресле меня ожидает угорающий жених. Это уже слишком! Пора прояснить этот вопрос раз и навсегда.

— Володя, я тебе что, совсем не нравлюсь? — сурово нависаю я над своим женихом.

— Конечно же нравишься, к чему такие странные вопросы? — насмешливо смотрит на меня Володя, слегка приобнимая за талию.

— Но почему тогда ты уже второй раз за день меня отвергаешь? Ты бы не делал так, если бы я тебе действительно нравилась! — я возмущённо вырываюсь из его объятий.

— Дорогая невеста, но я жду нашей свадьбы! — Володя хватает меня за руку. — После свадьбы я конечно же не стану избегать нашей близости, будь в этом уверена!

— Но почему тогда избегаешь сейчас? В моё время если парень и девушка друг другу нравятся, они не шарахаются друг от друга как от какой-то чумы!

— Я от тебя не шарахаюсь, просто избегаю того, что происходит между двумя людьми в законном браке, — ехидно ухмыляется жених. — Поверь, я делаю это исключительно из любви к тебе! Возможно, в твоём времени это не так, но в моё время девушка должна беречь свою честь до свадьбы! И если жених действительно любит свою избранницу, то никогда не допустит близости раньше, чем обвенчается с ней в храме!

— Дорогой жених, ты же знаешь, что ты невыносимый ханжа? — уныло спрашиваю я, садясь на соседнее кресло.

— О да, — Володя встаёт со своего кресла, подходит к моему, и встаёт возле меня на колени. — Но этот ханжа очень тебя любит. Веришь?

— Верю, — недовольно бурчу я.

Чёрт бы побрал эти дурацкие нравы девятнадцатого века! Даже с собственным женихом нельзя толком развлечься! Когда же уже свадьба, мне так надоело её ждать!

17. Возвращение

— Володя, я так боюсь, что с тобой что-то случится на войне!

Мы с моим женихом сидим в освещённой весенним солнцем гостиной, и в очередной раз обсуждаем его желание принять участие в войне двенадцатого года. Я так за него волнуюсь! А он кажется совершенно не воспринимает мои слова всерьёз!

— Вместо того, чтобы переживать, пойдём лучше в сад, прогуляемся! — Володя берёт меня под руку, я беру на руки любимого кота, и мы отправляемся на прогулку по цветущему вишнёвому саду. Шрёдингер довольно урчит, греясь под тёплым весенним солнышком, я машинально глажу его мягкую чёрную шёрстку, а в голове крутится куча вопросов. Владимир пойдёт на войну? А что, если он там погибнет? А что тогда делать мне?

Владимир берёт меня за свободную от поддержания тушки Шрёдингера руку и вкладывает в неё небольшую коробочку, перевязанную розовой лентой.

— Что это? — спрашиваю я. Мой жених только и делает, что устраивает мне сюрпризы! Надеюсь, на этот раз сюрприз будет приятным.

— Открой и увидишь, — улыбается Владимир.

Я развязываю ленту, открываю коробочку, и вижу часы. Те самые часы, которые перенесли меня в это время. Так вот почему недавно Володя спрашивал меня, не хочу ли я узнать, не получал ли граф Воронцов в подарок от императора часы! Значит, граф получил часы, что-то с ними наколдовал, отдал Володе, а Володя подарил их мне? Но зачем, я ведь говорила, что хочу остаться!

Я удивлённо беру в руки часы, Шрёдингер встревоженно мяукает, я слышу звон падающего с моей руки кольца, и земля уходит из-под моих ног…

Негодник Володька! Он меня что, в моё время отправил? Оглядываюсь вокруг себя, и не вижу никаких цветущих вишень, только пеньки от срубленных деревьев. Явно с тех пор, как мы с Владимиром гуляли по цветущему саду, прошло много лет! И дом не серый, а розовый, хорошо, что хоть сохранился, хотя и перекрашенный. Наверняка теперь это памятник архитектуры.

Шрёдингер на моих руках недовольно мяукает, пытается вырваться, и я наконец прихожу в себя и понимаю, что мне нужно как-то выбираться на улицу, чтобы точно убедиться в том, что я попала в своё время. Не хотелось бы, чтобы меня занесло в слишком далёкое будущее, в котором однокурсники давно закончили универ, а мой брат Санёк стал добропорядочным семьянином.

Несмотря на возмущение Шрёдингера и отчаянное сопротивление длинного платья перелезаю через изгородь, и оказываюсь на шумной улице. Пожелтевшие деревья сразу же подсказывают, что сейчас ранняя осень, но вот какой сейчас год? К сожалению, на проезжающих мимо машинах это не написано, поэтому нужно у кого-нибудь спросить.

— Извините, а какой сейчас год? — интересуюсь я у первого попавшегося на глаза паренька в длинной серой толстовке.

— Девушка, вы чего, с дуба рухнули? — паренёк смотрит на меня то ли как на укурившуюся, то ли как на умалишённую. — Я конечно понимаю, что Питер — столица разных весёлых веществ, но надо же меру знать!

— Вы с ума сошли, ничего я не принимаю, мне просто очень нужно узнать, какой сейчас год и какое число!

Паренёк сменяет гнев на милость, показывает мне экран своего телефона, и я вижу на нём дату своего похода к Максу. Значит я вернулась в тот же день, и, возможно, в тот же час! В моём времени прошло всего пару минут, и, наверное, никто кроме Макса даже не заметил моего отсутствия! Вот только вернулась я не в Москву…

— Можно позвонить? — нахально спрашиваю я у паренька.

— Только быстро, — великодушно разрешает паренёк, и я набираю номер брата.

— Алё, Сань, я в Питере, звоню с сотового сердобольного прохожего. Ни денег, ни телефона, выручай. У тебя же есть тут друзья?

— Привет сестрёнка, не ожидал от тебя такой прыти, — ржёт на том конце провода братец. — И когда ты успела до Питера добраться, с утра же вроде ещё дома была?

— Долгая песня, вернусь — расскажу, — у меня совершенно нет желания делиться своей историей при постороннем человеке. А то чего доброго, вызовет мне этот сердобольный парнишка скорую, и увезут меня на дурочку. Конечно, лечат сейчас не пиявками и кровопусканием, но этот факт меня совершенно не утешает.

— Лады. Ты где конкретно Питере? Говори место, пришлю за тобой кого-нибудь, — великодушно обещает брат.

— Дойду до центра, буду ждать на Дворцовой площади возле Александровской колонны, — я успокаивающе поглаживаю Шрёдингера, у которого от соседства с машинами уже чуть ли не приступ панической атаки.

— Замётано. Как мои друзья тебя узнают?

— Ну, я как бы… В старинном платье в пол и с чёрным котом на руках, они точно мимо не пройдут.

— Я уже в предвкушении твоей истории, — гогочет Санёк, и прощается со мной, чтобы начать обзванивать питерских друзей.

А я покрепче прижимаю к груди перепуганного Шрёдингера и неспешно отправляюсь в центр — ждать, когда же старания брата ниспошлют мне какого-нибудь спасителя. Или спасителей.

Например, вот этих парней с цветными волосами — первый с малиновыми, второй с огненно-рыжими, которые подходят ко мне через часок наворачивания кругов вокруг колонны.

— Ты что ли сеструха Санька? — после пары секунд изучения моей производящей незабываемое впечатление персоны спрашивает малиновый.

— Да, это я, — вежливо отвечаю я своим потенциальным спасителям. — Мне бы до Москвы добраться. Можете с этим помочь?

— Мы как раз в столицу тусить едем, можем и тебя с собой прихватить, — улыбается рыжий. — Пойдём, нас тут машинка недалеко ждёт.

— Буду весьма благодарна, — улыбаюсь я, крепче прижимая к груди возмущённого Шрёдингера, норовящего цапнуть чёрной когтистой лапкой кого-нибудь из моих ярких спасителей.

Мы доходим до припаркованной неподалёку ауди, за рулём которой сидит крашеный блондин, усаживаемся — малиновый рядом с водителем, а я, Шрёдингер и рыжий на заднее сиденье. Мой сосед сразу же закуривает, и я аж слов не нахожу от такой невоспитанности!

— Будешь? — рыжий сосед протягивает мне самокрутку. Невоспитанный, но зато щедрый.

— Благодарю за столь любезное предложение, но, пожалуй, воздержусь, — учтиво отвечаю я, прижимая к груди прифигевшего от дыма кота. Какой наглый молодой человек! Дымит при даме и её питомце!

До Москвы доезжаем не без приключений — по дороге нас останавливают за превышение скорости, и только смекалка блондинистого водителя, заявившего, что на камере не видно последние цифры номера машины избавляет его от штрафа.

— Спасибо, что подвезли, — благодарю я парнишек, когда они высаживают меня у метро неподалёку от съёмной квартиры брата.

— Обращайтесь, интересно, в каком прикиде вы будете в следующий раз, — гогочут парнишки, и едут тусить. А мы с Шрёдингером идём в гости к Саньку.

— Так, покорми моего кота, — говорю я первым делом, как только захожу к брату. — Шрёдингер любит рыбку, есть у тебя рыба?

— Шпроты твоё адское животное устроят? — спрашивает Санёк, с интересом глядя на моего вырывающегося и грозно мяукающего питомца.

— Шпроты так шпроты, — соглашаюсь я. — Давай быстрее, пока он меня не съел! И меня тоже чем-нибудь покорми, умираю от голода!

— Окей, есть макарошки, а к твоей истории попкорн сделаю, думаю, он отлично под неё зайдёт.

Шрёдингер жадно поглощает шпроты, я — макарошки, мы насыщаемся и проходим на диван в комнате. Шрёдингер по-царски разваливается на нём и засыпает, а я скромненько усаживаюсь на свободный краешек.

— Ну сестрёнка, рассказывай, — Санёк достаёт из микроволновки попкорн, бесцеремонно двигает моё животное и тоже разваливается на диване. — Жду не дождусь твоей захватывающей истории!

— Мяу! — разгневанно ругается Шрёдингер, норовя оцарапать моего брата, и я еле успеваю схватить не на шутку разгневанное животное за хвост.

— Нельзя царапать Санька, Санёк — хороший, — объясняю я недовольному коту, и поедая из большой чашки попкорн, начинаю рассказ о своих приключениях и злоключениях.

— Так вот, этот придурок Владимир решил вернуть меня назад, но не подумал, что столица сейчас не в Питере, и мне будет крайне неудобно добираться домой, — завершаю я свою эпическую историю.

— Мои друзья точно не давали тебе ничего покурить? — интересуется мой ехидный братец. — И таблеток никаких не давали? — переспрашивает он, когда я возмущённо мотаю головой в ответ на его дурацкое предположение.

— Конечно же нет, с чего бы благовоспитанной барышне вроде меня пробовать какую-то гадость!

— Ну, кто тебя знает, Питер — столица всякого такого, — братец доедает из чашки остатки попкорна. — А откуда у тебя этот злобный кот?

— Это подарок моего жениха, — с гордостью отвечаю я. — Владимир подобрал его на улице и преподнёс мне. Кто ж знал, что эта животина окажется такой сердитой!

— Да, ну и историю ты мне рассказала, — Санёк задумчиво почёсывает голову. — Завтра на пары пойдёшь, или будешь отходить от того, что ты там не принимала?

— Ой, иди к чёрту, не хочешь мне верить — дело твоё, но всё, что я тебе рассказала — чистая правда! Пойдём отсюда, Шрёдингер, нам здесь не рады! — беру под мышку кота и иду в коридор, туфли надевать.

— Да ладно тебе, Дашка, чего ты обижаешься, я тебе почти верю, просто история эм-м, слишком уж невероятная, — примирительно говорит мне брат. — Может останешься?

— Да не, домой поеду, мне же надо к парам готовиться. Я ведь около года в прошлом была, все предметы уже, наверное, подзабыла! К тому же, надо кота обустраивать — корм купить, точилку для когтей, что там ещё нужно зверю в квартире. Так что дел на сегодня много.

— Ну ладной, давай, удачи, — брат вручает мне карточку метро, и я отправляюсь домой.

Люди в вагоне с интересом косятся на меня и Шрёдингера, одна бабуля даже порывается угостить его сосиской, но мы вежливо отказываемся — не пристало моему чёрному дворянину есть в людных местах.

Приехав домой, я долго рассеянно брожу по комнатам, не веря, что наконец-то я дома, что наконец-то сбылись мои мечты о возвращении. Правда, тогда, когда я хотела этого меньше всего, но что уж теперь поделать, не возвращаться же обратно? Да и не знаю я, как мне вернуться.

На следующий день в универе ошарашенный Макс возвращает мне мой телефон, сумку, кроссовки, и долго смотрит на меня как на привидение, пока, наконец, не решается спросить:

— Ты помнишь, как вчера ушла от меня?

— Ну да, — киваю я. — Мы зашли в комнату твоего брата, посмотрели разные старинные побрякушки, мне позвонили родители, сказали, что забыли форточки закрыть, и я быстро домой убежала. Даже переобуться забыла и телефон с сумкой впопыхах оставила, спасибо, что вернул!

— Ты что, так в гостевых тапках и уехала? — недоверчиво спрашивает однокурсник.

— Да, заметила, что убежала в тапках, когда поздно уже было возвращаться. Представляешь, так в метро и ехала! Не волнуйся, я тебе новые куплю.

— Да ладно, забей, — хлопает меня по полечу Макс. — Одними тапками больше, одними меньше — никто и не заметит.

— Спасибо, — я начинаю рыться в сумке, которую собирала больше полугода назад, вспоминая, что в ней вообще лежит.

— Странно, мне почему-то кажется, что всё было как-то иначе… Ну да ладно, — Макс ещё раз смотрит на меня, как на привидение, и погружается в раздумья. А я вспоминаю, что хотела его кое о чём спросить.

— Слушай, а в каком музее твой брат работает? Так вчера заинтересовали меня его исторические штуки, что хочу к нему на работу заглянуть! Будь другом, скинь адресок.

— Хорошо, сейчас, — кивает удивлённый Макс, и скидывает координаты музея.

— Спасибки, — радостно благодарю я.

— Не думал, что тебе нравятся музейные ботаники, — ревниво говорит однокурсник, и я не спешу его разуверять. Лучше уж показаться Максу девушкой со специфическими вкусами, чем сумасшедшей.

Я с трудом досиживаю пары, и со скоростью ракеты вылетаю из универа. Готовься, Никита, разгневанная Даша идёт к тебе! Но сначала заглянет в Третьяковку.

После посещения Третьяковского музея в памяти моего телефона поселяется фотка нашего с Владимиром портрета — единственная ниточка, связывающая меня с моим женихом.

И единственный след Владимира в истории, который мне пока удалось найти.

18. Сотрудник музея

— Где я могу найти сотрудника Никиту Алексеева? — спрашиваю я у приветливой бабули с ресепшен, которая проверяет мой билет.

— Никиту? Светленький такой? Поднимитесь по лестнице на второй этаж, потом налево, найдёте его в зале, посвящённом войне двенадцатого года, — отвечает словоохотливая бабуля. — Отличный молодой человек — ответственный, пунктуальный, днём с огнём такого не сыщешь!

Не распространяясь о том, что будь моя воля последнее, что пришло бы мне в голову — это искать Никиту, иду на второй этаж, и нахожу там Алексеева за увлекательным занятием — чтением лекции группе туристов.

Жду минут десять, пока он закончит, и с возмущённым видом подхожу к этому негодяю. Сейчас он у меня за всё получит! Экспериментатор недоделанный! Стоит самодовольно задрав голову, пафосно прижимая к груди красную папочку, и не стыдно ему совсем!

— Вы что-то хотели спросить? — приветливо интересуется у меня Никита, и моему возмущению просто нет предела — этот прохвост ещё делает вид, что не узнаёт меня!

— Да, я хотела что-то спросить, — передразниваю я старшего брата Макса. — Могу ли я где-то узнать о судьбе князя Владимира Орлова, изображённого на одном из портретов Третьяковской галереи?

Показываю экран телефона с фотографией портрета на котором изображены мы с Владимиром, и вопросительно смотрю на этого прохвоста. Но он ни единой чертой мерзавец не выдаёт, что узнаёт меня!

— А знаете, да, можете, — охотно отвечает Алексеев. — Я сам интересовался этим портретом, надеясь, что история этого человека окажется хоть сколько-нибудь примечательной. Но увы — этот молодой человек совершенно ничем не известен, и после войны двенадцатого года о нём вообще нет никакой информации. Погиб ли он? Уехал ли проводить жизнь в деревенской глуши — этого мы уже никогда не узнаем.

— То есть, он принимал участие в войне двенадцатого года? — с надеждой спрашиваю я. — Значит, есть в каких-то списках, и всё же есть шанс узнать, что было с ним дальше?

— Почти никаких документов не сохранилось, так что информации о том, что было с ним после, я не нашёл, — отвечает Никита. — А почему вы так интересуетесь судьбой этого молодого человека? Он ваш родственник? Или какое-то задание в институте дали?

Блин, а ведь он и правда меня не узнаёт! Неужели Никита… Ещё не был в прошлом? И это именно я своим вопросом натолкнула его на мысль убить Владимира? Блин, Даша, а ведь получается всё именно так! Если бы не мои сегодняшние вопросы, Никита не портил бы мне жизнь в прошлом!

— Да, в институте задали, — киваю я.

— Сожалею, но скорее всего, не смогу вам помочь. Вы конечно, можете заглянуть через пару дней, но ничего не обещаю, — историк рассеянно листает какие-то бумаги в своей красной папочке.

— Спасибо, обязательно загляну! — обещаю я, и на пару дней покидаю здание музея.

Когда я в следующий раз захожу в зал, посвящённый двенадцатому году, по взгляду Никиты сразу видно, что он меня узнаёт. И совершенно не потому, что пару дней назад я к нему заглядывала.

— Дорогая сестрица, сколько лет, сколько зим, — радушно улыбается этот негодяй. — Рад, что тебе тоже удалось вернуться в наши дни! Я, конечно, догадывался, что ты вернёшься, но всё же не был точно уверен, что ты, пришедшая ко мне узнать об Орлове, это ты, уже побывавшая в прошлом.

— Негодяй! — у меня, как обычно, не хватает злости на этого паршивца. — Теперь я понимаю, почему ты выбрал для своих дурацких экспериментов именно Владимира! Но объясни мне, почему тебе так было нужно, чтобы именно я его убила?

— А просто по фану. Я же люблю эксперименты. А так провёл бы два эксперимента сразу — посмотрел бы, исчез ли ваш портрет из Третьяковки, и проверил бы, на что готовы пойти люди, чтобы вернуться в своё время из дремучего прошлого без нормального санузла. Правда же забавно? К сожалению, первый эксперимент провалился, а вот второй позволяет убедиться в том, что человечество не безнадёжно.

— Тебе говорили, что ты ненормальный? — мои щёки пылают от гнева, настолько меня бесит этот беспринципный психопатичный историк!

— Я не ненормальный, просто мой интеллект выше среднего, и непостижим средним умам, — усмехается Никита. — Иначе как ещё можно объяснить то, что никто кроме меня не понял, что практически все вещи князя Воронцова являются артефактами, отправляющими в прошлое?

— А при чём тут твой интеллект, это ведь просто случайность, — опускаю я с небес на землю этого зазнавшегося придурка. — В этом совершенно нет никакой твоей заслуги! Просто наткнулся на артефакты, вот и всё!

— А вот и нет, не «просто наткнулся», — самодовольно отрицает Никита. — Я не первый, кто занялся изучением его вещичек, в нашем музее за последние двадцать лет несколько сотрудников без вести пропали, догадываешься, куда они делись, и что с ними случилось? Так что я не просто наткнулся на артефакты, и отправился в прошлое, я смог оттуда вернуться!

— Ну, не один ты, — усмехаюсь я. — Вообще-то есть ещё я. Потанцевала на балах, походила по званым вечерам, и вернулась обратно.

— Ой, точно, ещё ты, — морщится Никита. — Доставила ты мне проблем! Звонит мне младший брат, задаёт какие-то странные вопросы, мнётся, и я понимаю, что его однокурсница исчезла из моей комнаты. Пришлось отправляться тебя спасать…

— Ты это называешь спасением? Пытаться похитить, потом пытаться сделать убийцей, а потом вообще бросить в прошлом? — я просто офигеваю от извращённой логики Никиты!

— Да ладно тебе. Я проверил, что с тобой всё в порядке, сопоставил, что ты, спрашивавшая об Орлове, явно вернулась из прошлого, и оставил тебя наслаждаться отношениями с синеглазым женишком. Наверняка ты благодарна мне за те незабываемые дни, проведённые с ним в прошлом!

— Ненормальный! Никита, ты не-норм-маль-ный, — кручу я пальцем у виска историка.

— Называй меня как хочешь, — радостно лыбится Никита, — но на днях меня назначили руководить новым отделом музея, который будет заниматься изучением артефактов, переносящих в прошлое. Пока ты тут ядом истекаешь и обзываешься, я занимаюсь делом государственной важности! И, между прочим, совершенно секретным, на днях к тебе заглянут сотрудники из соответствующих структур, подпишешь соглашение о неразглашении…

— Ты уже обо мне кому-то натрепаться успел? — шокировано спрашиваю я.

— А ты как думала, конечно донёс, кому следует, — Никита зачем-то заглядывает в свою красную папочку. Он с ней что, ни на минуту с ней не расстаётся? В прошлый раз тоже держал её в руках.

— Не только мерзавец, но ещё и доносчик! Вот зачем меня ко всему этому приплетать нужно было?

— Ты сама себя приплела, когда полезла в мои вещи, так что не возмущайся. Кстати, у меня для тебя сюрприз, — Никита достаёт из папки пожелтевшее чёрно-белое фото, и протягивает его мне.

На фотографии изображены пожилой усатый мужчина в картузе, того же возраста женщина в платке, а рядом два парня и одна девушка, судя по всему, их дети. Вглядываюсь в лица родителей, и несмотря на возраст, узнаю знакомые черты. Это же… Маринка и Васька! Только намного старше! Переворачиваю фото, и разбираю с трудом читаемые строчки. «Хозяин калачной Василий Тимохин с супругой и детьми, тысяча восемьсот пятьдесят второй год».

— Вот это да! Значит после моего возвращения они поженились! — радостно восклицаю я.

— А ещё я узнал, что случилось с твоим Орловым, — Никита снова заглядывает в папочку.

— И? — я до хруста сжимаю пальцы, ожидая ответа. Только пусть с Владимиром всё будет хорошо, пусть с ним всё будет хорошо! Пусть эта новость тоже будет хорошей!

— Он погиб на войне, — равнодушно заявляет Никита. — Так что тебе больше нет резона действовать мне на нервы, или пытаться вернуться в прошлое — не к кому больше. Если ты, конечно, не ностальгируешь по отсутствию нормального санузла и интернета…

— Мерзавец!

— Так что подпишешь документы, и можешь забыть о путешествиях в прошлое как о страшном сне, — Никита полностью игнорирует мои эмоции, как будто тарабаня заученный текст. — Или не очень страшном сне, тебе там вроде бы даже понравилось…

— А если вернуться раньше, и предупредить Владимира? — в моих глазах стоят слёзы, но я всё же верю в то, что есть шанс всё исправить.

— Не прокатит. Артефакты Воронцова возвращают в то время, в которое были созданы. Те, что остались у меня на руках, были созданы уже после войны двенадцатого года. Так что максимум что ты можешь — это вернуться поплакать на его могилке.

— Я тебе не верю! Он не мог погибнуть! — я сама не замечаю, когда слёзы начинают стекать по моим щекам.

— Не хочешь — не верь, — разводит руками Никита. — Если хочешь, можешь даже в девятнадцатый век вернуться. Думаю, все будут рады сбежавшей невесте, из-за которой младший Орлов погиб на войне.

— Как ты можешь быть таким бессердечным сухарём! Неужели ты не понимаешь, что всё, что тогда было между мной и князем — было по-настоящему! — я уже почти рыдаю, настолько мне больно оттого, что я узнала от Никиты!

— Мне всё равно, это уже никак не касается меня и моего открытия. Я открываю новые горизонты, а ты была просто помехой на моём пути. Извини, больше не могу уделить тебе время, нужно заниматься делами государственной важности, — Никита поправляет волосы, нежно поглаживает свою красную папочку, и куда-то уходит.

А я облокачиваюсь о стенку, опускаюсь на пол, и уже никто не мешает мне вволю предаться рыданиям. Владимира больше нет! Моего пафосного княжича больше нет! Конечно, его в любом случае уже бы не было, но не так рано! Он не мог погибнуть! Просто не мог! Я не хочу в это верить!

Немного успокоившись, поднимаюсь с пола, и медленно иду к выходу из музея. Мне уже некуда торопиться, ведь я потеряла последний шанс вернуться к человеку, которого действительно любила.