Взгляд бесплатное чтение

© Иван Васильевич Князев, 2022

ISBN 978-5-0056-5156-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Вы никогда не задумывались о любви? О любви ко всем? Задумывались, просто так, от нечего делать, забывая все проблемы и дела, предаваясь безумным воспоминаниям молодости? Или вы только думаете о ней в минуты счастья с любимым человеком?

Я вот, много думал об этом истинно человеческом чувстве, частенько в одиночестве. Это другим наверняка некогда думать о такой глупости. Как бы там не было у меня по-другому. Мне почему-то провидением отведено слишком много времени для раздумий. Практически целая жизнь. И пока другие делают, создают, строят, я лишь размышляю обо всём.

Когда-то любовь рисовалась мне разноцветными красками, представленная в самых чистых душах человека. А сейчас остались лишь вопросы: где, когда и зачем возникает эта иллюзорная грань гармонии человека с другим человеком? И тут же, поддавшись приливу воспоминаний – новый поток вопросов: когда же эта взаимосвязь сможет родиться без войны, печали, грусти, без боли для других, как у меня однажды? Когда, в конце концов, привязанность друг к другу будет возникать вопреки всему, а не как сейчас – как должное? Когда же, люди начнут изменяться словно ветер, подхватывающий лёгкое и ласкающий неподъёмное или переливающийся цвет краски в картинах, плавно перетекающий в другой, удивляя новыми чувствами, словно отражениями собственных скрытых мыслей, закаляя наши чувства силой, а не болью от однотонности?

Такое ощущение, будто существование всего сущего прячет гармонию жизни где-то в глубине вселенной… А может оно так и есть, ведь это лишь начало тысячелетий нашей цивилизации и вскоре мы научимся любить по-настоящему: пропуская через себя неподходящих, отдавая им их мир в целости и сохраняя свой…

А пока что, в настоящем мире всё вышеперечисленное было бы возможно только с соотносительностью наброска картины к готовому шедевру в музейной галереи. Вот, когда мы полностью откроем космос…

Но всё же, до бесконечных галактик вселенной нам ещё далеко, если мы и прошлое даже в своём сознании сберечь не можем, забывая важное… Как забывал и я, задумываясь, о прошлой любви больше, чем о любви к жизни в общем, что и есть настоящая любовь…

А всё от того что в нашем настоящем, которое мы расписываем новыми красками, никчёмных, для прошлого времени чудесами, появляются новые идеалы, заменяя прошлые. А может, таким образом, лишь преображаясь, приспосабливаясь, наше сознание готовиться к будущим чудесам? Ведь всё расписанное кем-то прошлое, как и будущее могло бы быть, если бы люди или иная космическая раса пошла по другому пути… Но оно могло бы быть и в другой параллейной вселенной… Хотя это всего лишь необоснованные догадки…

Только благодаря тем догадкам мне не расхотелось рассказывать вам о ещё одной истории возможного прошлого наших предков. Чудесного прошлого.

Настоящим чудом тех времён, о которых пойдёт речь, стала, пожалуй, ещё одна история любви, сплотившая народ воедино.

А кто скажет, прочитав – такого не могло быть, пускай. Слишком давно это было…

Нигде уже не услышать некоторых из здешних имён, ведь они существовали на нашей земле давным-давно, войдя в историю своими деяниями, а не именными памятниками или легендами, оставшись пеплом неизвестности. Само время стирало следы их пребывания на земле. И как в каждой книге найдётся в этой истории и плохое и хорошее, ибо нельзя жить с самого начала, как говорят в конце сказки – «долго и счастливо».

Сразу чувствуется грусть от данного. Ведь ежели задуматься, то, как же много в словах «долго и счастливо» всего создающего чистоту и непорочность, лучшего в душе человека. Только не все смогут даже придать значение данным словам. Не все смогут осознать сказанное, стирая в поступках лучшие качества, не замечая изменений души и все что произошло до этого. Мне казалось, что в любой момент жизни можно такое сказать. Это другим всегда хочется получить от жизни как можно больше, но и я не смог бы объяснить, как пройти также легко путь без тяги к лучшему, что прошел сам. Как нашёл в любовь, как единственную гармонию ко всей жизни, со всеми присущими человеку чувствами. Как влюбился в саму жизнь…

Вторя собственным сомнениям: не каждый сможет даже осознать сказанное о долгой и счастливой жизни, сказанное про что-то лучшее в его не лучшей судьбе, способнейшее подбодрить других разделённой тайной (непонятной с другой стороны другому человеку в любом состояние – ведь все мы разные). Только всё же каждый продолжает старательно печатать, делать, говорить стирающиеся бесконечным движением жизни недолговечные истины, с ощущением от тех, будто они ничего что-то значат, а переосмыслив – горестно осознавать обратное. Но это если задуматься…

А если додумать дальше, то все наши действия в бесконечности ничего не значат, если они не направлены на большую цель – влюбиться в мир, подготавливая свой для других. Поэтому животные, не способные к любви, вымирают, в отличие от человечества. Они, как недорисованный рисунок, в котором нельзя заглянуть за грань воображения, за грани возможностей, тем самым разрушить однотонностью бесконечность в одном витке времени, на одной территории, создавая собственную бесконечность. А природу, вселенную, богов, в конце концов, не обмануть и не заставить остановиться, дорисовать…

Но и у людей не всегда воображение благодаря любви, преодолевало все инстинкты. Взять хотя бы детство, где оно проявляется на подсознании – бегаешь, болтаешь без умолку, не задумываясь о смысле произнесенного для кого-то и услышали ли тебя, а оно уносит тебя к большей скорости и большей важности тобою сказанных слов.

Больше свободы. Больше счастья… Как у птенца, чуть не выпавшего из гнезда… Но любовь мамы с папой, радующихся каждому слову и шагу, иногда даже мысли, спасёт и животные инстинкты в человеке безграничными чувствами…

Некоторые уже взрослея, стараются сделать всё для того чтобы детство вернулось в любом своём проявление. Стараются сделать мир лучше, больше работать, больше думать, словно муравей или пчела, заготавливая в себе энергию на будущее. А в итоге, даже вспоминая моменты детства, мы не испытываем тех же приятных ощущений беззаботности. Лишь затрагиваем улыбкой иль слезинкой знакомое, читая книгу с такими же воспоминаниями, слушая рассказ, или просто прокручивая всё в своей памяти. Почему? Может, просто пытаемся сохранить, сберечь мечты? От кого или чего? Это как во сне – бессмысленно пытаться проснуться, пытаться понять. Как любовь. Только сходить с ума внутри и в то же время оставаться нормальным в настоящей жизни. Жизнь невероятное – чудо…

Дом

Давным-давно, стекался наш народ, Древляне, в эти неблизкие и недалёкие, но малоизвестные на северо-западе земли за названием Степные. А обосновавшись тут, мы укрывались от разбушевавшихся в те времена природы или богов, её повелевавшей. Укрывались, прячась под стенами деревянных домов и первых каменных башен, что наспех строили рядом с могучими лесами, трудясь сообща, помогая друг другу, иногда казалось только ради одного выживания, но после находя место веселью и отдыху.

Главное, что не так как сейчас люди, строят стены от непогоды в самих себе, боясь пороков способных разрушить чужой мир быстрее смерча. А в делах и трудах, вместе, ища укрытия и стараясь узнавать заранее о стихийных напастей богов…

Погода сменялась здесь часто. Были и красивые пейзажи рассветных и закатных разноцветных сияний небывалого цвета неба, но больше к нам заглядывали ветра, что порой, со шквальными порывами уносили людей, живность, деревья, дома и оставляли после себя на долгие лета хаос. Хаос от разрушенных домов, от снесенных стихией старых деревьев, от озверевшей дичи, занятой озлобленными духами леса…

Да, духов в наших местах хватало. Мне они представлялись разными непонятными, страшными существами, и я знал, по рассказам, что обитали те, как в степях и лесах, так и самих селениях, или в домах. И не все они были плохими. Многие из них помогали людям в трудные времена шорохом, непонятным звуком, подсказывая правильное направление или мысль. Я бы даже сказал, все они были хорошие, коли знать, как к ним обратиться. Те часто показывали смену погоды великими богами или ближайшие стихийные бедствия.

Духи – это помощники богов, которых нам в свою очередь в помощь в Явь отправил бог Род и Лада со Сварогом и Велесом1, объяснял однажды нам наш сельской кудесник Епифон.

И боги, создавшие всё на свете, берегли эти земли со скрывающимся на ночь солнцем и небывалыми битвами божественных стихий, покрывая Матушку-землю молниями, дождями и снегами, а порой оголяя в безоблачные ночи луну, медленно возникающую из ушедших месяцев Хлебороста, Страдника, Жнивеня и Грустня2. Та так нехотя обнажалась, в безличие своём, показывая неумолимое время, что каждый успевал осмотреться, отдохнуть между большими делами и взять или отдать частичку добра (сотворённого из даров леса, камня, земли…) другому, да и самим богам. Мне иногда, ночною порой в её красной яркости, приближенной к земли виделась лишь всяческая нечисть…

В здешних землях постоянно кипело ароматами ржи и пшеницы жаркое лето, освещенное ярким солнцем Даждьбога3, и нехотя сменяясь тёплой грязной сенью Сварога, за которой наступала холодная зима бога Хорса4, а после, наступала весёлая праздничная весна Ярилы и добрыми богинями Лады и Весты5, с яркими от молний Пяруна6 проливными дождями. И хотя в тогдашней жизни не было цены определенному времени, всё же, больше всего все, как и я ждали весну…

Мир Древлян был пропитан древними запахами извечных деревьев за высокими горами, большими озёрами с быстрыми реками. А фон ветряных разрушений домов в огромных просторах здешних поселенцев, и нерушимых идолов Рода, Лады, Сварога, Стрибога7, Велеса с другими богами на холме Вознесения, придавал тогдашнему пейзажу странностно добродушный вид… Будто раскиданные детьми игрушки на поляне, стояли ненужные избы и важные деревянные статуи богов…

Боги правили не только на земле, хоть им и поклонялись на холме Вознесения, и боялись стихий, с их прислушниками-духами. Они обитали и на небесах, и под землёй, являясь самой жизнью Древлян, ведь они же и создали её. Согласно поверьям, Род, явившись из нечего (или же бывший в ничём и никем), создал небо, землю, горы и реки и расселил всё это людьми и прочими тварями земными. После он поделил мир на три части – Правь8, то есть небо, Явь, то есть земля, и Навь – мир мертвых духов и злых богов. И чем дальше правил Род своим творением, тем сложнее оно становилось, от того он с Ладою и породил других богов, себе в помощь. А может просто от любви… Об этом сказы умалчивают…

Не было здесь изначально и такого множества людей. Отсюда – меньше разногласий, ибо нечего было делить, земли предостаточно, что простирались в бескрайности неизведанных полей и лесов, как и дичи, и других ресурсов. Да и боги с начала Создания не чинили людям свои междоусобные распри, не разделяя между собой созданий Рода пороками, и тем самым научая черноте духов, уходящих в Навь. А может, мало и богов было поначалу… Оттого и мало войн…

Но не только вот, стихийными войнами богов угнетались неподготовленные к бушующей природе люди. Все начиналось с Пяруна, который не слушая Сварога, прожигал молниями землю и кров людской, а Стрибог с Позвиздом, как и Купала с Даждьбогом, Хорс с Колядой испытывали свои силы друг против друга в Яви, данные им Родом до своего разделения на Белобога и Чернобога9, которые в свою очередь старались каждого из них перетянуть в свой мир из-за тех распрей, в общем, пока все это творилось на моем веку, в бушующей везде и всюду стихии просыпалась и мелкая нечисть. Вурдалаки, Вий, Леший – прикидывающийся волком, Болотник, Водяной, все старались проявить себя, отхватить побольше в свой черный подземный мир или отправить лучших раньше времени в Правь. Случалось, что здесь даже в холодные зимы падало тяжкое бремя на тутошний люд, в виде непроглядных метелей, буранов и заморозков от нападавшей на Правь Нави, морозов злого духа Корочуна и Трескуна, в коех засыпали вечным сном люди.

Однако волхвы, и те же духи и даже боги стихий, что её и создавали, помогали несведущим в жизни мастерам, простолюдинам, менялам и дальним путешественникам уберечься подсказками природы, погоды, тенями солнца, да криками птиц от всех этих напастей. Все от того, что сообща с богами люд жил. Нам нужно было только слушать. Для того кудесники али умельцы и создавали обереги, поклонялись, боялись и боготворили богов и духов, делая тем подношения и празднования в их честь. И всё вроде бы понятно: ни сказочно, как в сказах о драконах, незнакомых чудовищах леса, волшебниках и колдунах, да и ни все лета Ураганы от распрей Стрибога с Позвиздом, Догодой10 и Пяруном, а судьбы складывались у всех всё интересней и красочней любого воображения, если задуматься. Но никто не хотел думать, а порой и слушать…

Стоит упомянуть, что до нас дошли не все раздоры между богами. Только те, что люди считали страшными: Ураганы, Бури и пожары. Все к чему приписывали богов. Однако было и прекрасное в том противостояние, как и любом взаимодействии…

Взять хотя бы небесные цветы из разноцветных облаков после бурь или похожее на северное сияние небо ночью. А сколько рыбы появлялось на берегах реки и брошенных теми бурями животных в полях, с коех мы после пировали. Мы устраивали празднества в честь мира богов, а стол они же и накрывали дарами с леса, рек и озер. И мы вновь славили богов и за то, и за не унесенные раньше времени души в Правь или Навь, а после они снова что-то делили на небесах, принося в нашу жизнь хаос, обилие дичи и других ресурсов, вырванных ими из леса или из далеких чужеземных полей…

Но как бы мало не было Древлян, мы были поделены на множество поселений. Я жил в двух из них, расположенных совсем близко: Лесные и Степные. Почему в двух? Всё просто, родившись, я прожил в отчем Лесном доме недолгое время, а после мне построили жильё ближе к Степным. А еще раньше это было одно селение – Степные. И хоть оно так и называлось, но не от всего народа получило то название. Скорее за бескрайние поля, располагающиеся на всток и на закатник.

Раннешне, да что там, и теперь нас путали с Варягами из-за близкого к тому расположения. Те же путешественники с юга иль сивера, частенько кликали нашинских этими воинственными охотниками, за схожий говор. Путали Лесных, Степных и Каменных, живущих далече от нас, но говорящих также. Поселение Озерных, расположенных между нашими славилось же своей обособленностью, но о нем редко вспоминали.

В обширной территории здешних земель, омываемых где-то далеко большими морями, имелись и другие селения, расположенные также, как и у нас Степные с Лесными, рядом друг с другом, но никто из нас не старался узнать их поближе, так как всем хватало здешнего. Да и далеко добираться…

Одно доподлинно известно, что в каждом поселение правил (направлял, помогал людям – не было понятия править, или власти, разве что над лошадьми) Совет, состоящий из старейшин-мастеров, Волхва (кудесника). Такие как каменных дел мастер, кузнец, плотник, стеклянных дел и другие мастера после собраний на том Совете помогали друг другу и остальным строиться, заготавливать еду, защищаться от нападения зверей, улучшать быт и хозяйства. Не было ещё особо развитой торговли, али обмена с другими народами, ни красивых больших замков, описанных путешественниками, прибывавших с дальних теплых и богатых земель.

Хотя уже тогда товарообмен между поселениями и самими селянами давно начал зарождаться, однако пока что каждый обменивал товары и продукты у ближних мастеров соразмерно возможностям, лишь чужеземцы радовали менял редкостным мехом, диковинными изделиями и драгоценностями.

Всего было в достатке – Древляне еле успевали освобождать хлева для молодняка (молодой скот), а у мастеров всегда стояли для чужих и своих людей во дворах готовые изделия. Всё было просто, как в любой старине… Да и люди были просты… Каждый в своем деле, на своем месте от рождения…

Я не знал, как появился там на свет. Не знаю, за какие заслуги в прошлых жизнях или неудачи в них же (если после Вознесения есть еще одна жизнь на земле). Маленькому мне казалось, что здесь будто всегда днем ярко светило солнце, а ночью под землёй пробуждалось зло вместе с небесной темнотой, коли облака закрывали звёзды. С самого рождения не знал я и настоящего гнева богов, чем пугали родичи, рассказывая об Ураганах и других стихийных напастях, поэтому всё было в радость. В самом начале своего жизненного пути, как я уже упоминал, обитал я на отшибе селения, где не с кем было даже поиграть, кроме папы с мамой, пока не появилась сестренка. Но знамо всей здешней мелкоте, можно радоваться и жизни без люда, разгоняя по полянам мелких прислушников нечисти. И жизнь запоминалась будто одним бесконечном летом…

Когда тающий в лучах яркого солнца, Догодник, еле шевелил листья широкого клёна поутру, я просыпался. Чаще последнее случалось к обеду. Как сегодня. Даждьбог, как и каждый свой сезон, неспешно катил ослепляющее светило, и лучи его обжигали из-за белых, расписанных обережными узорами усталых занавесок, нехотя висящих в приятно пропитанном, непонятными спросонья, запахами доме. Однако не все было так приятно…

Я разомкнул глаза. Начал понемногу всматриваться. Никого в комнате кроме меня с сестренкой не было. Это хорошо. Главное ее не было…

Спросонья редко отличаешь кошмары от призрачной, как сейчас, предрассветной яви. У меня, в отличии от других, не было страшных снов, после которых всех отправляли к волхву на долгий поклон идолам богам. Страшных не было. Только один предрассветный кошмар. Вернее, кошмар, из одной старой карги, как звал ее отче…

И казалась, так было всегда: просыпаясь утром, подолгу ворочаешься в кровати, боясь встать, какой там, даже глаза боишься открыть из-за Бабы Яги. Только приоткроешь веки, как тут же замечаешь тень в пустой комнате. Может от того, что проснуться, иль подняться сразу не всегда удавалось. А в ожидании, как по колдовству, мерещились блеклые тени, в прищуренных сном глазах…

Сейчас-то легко вспоминать. Причём ужасные видения являлись не столько в самих снах, сколько наяву. Поутру, вроде приведения, темной дымкой, о которых постоянно рассказывал в заброшках Мишка. Ещё не увидев ее, сначала чувствуешь приближение, шаги, а затем, подглядывая сквозь одеяло, замечаешь…

Приближение её легко объяснить. Дело в том, что сквозь отдающийся в уши шум от звенящей тишины многим слышится стук сердца (мама рассказывала). Его можно сразу отличить от остальных шумов, если лечь, повернувшись на бок, и прислушаться, в полной тишине. Звук сердца отбивает определённый ритм. Лежа в одиночестве, со знанием о страшной Бабе Яге, забирающих не засыпающих детей, в том ритме легко придумать стук чьих-то шагов. Особенно когда сердце замирает от какого-то далекого или близкого постороннего звука, и начинает медленней биться. Тогда звук становиться ещё более чётким и сильнее похож на шаги. Шаги, этой страшной бабушки. Медленно открывая глаза, с трудом понимаешь, что наконец-то проснулся и это не сниться. А она уже, как будто бы подошла к самой кровати! Так и лежишь без движения. Лишь позже, набравшись смелости, с резкостью прогоняя страх, до конца открываешь глаза, ощущая угнетающее чувство одиночества и тишины, с ощущением, что никто не поможет…

Помню, поначалу я звал маму, когда та мерещилась. И появлялась Яга совсем не так как в сказках, прилетая на метле. Она, вышагивая, немного скользя как человек, неотвратимо приближалась. Иногда та, правда, стояла неясной тенью за порогом будто бы с метлой. Только в сказке она могла исчезнуть, не появляясь больше, даря свободу уснувшим, иль ушедшим от нее путникам…

Запомнившийся чёткий профиль с длинным, чуть горбатым носом, старое одеяние, злой взгляд ужасных глаз, не поддаётся описанию. Весь её образ накрепко вжился в сознание на всю оставшуюся жизнь, несмотря на забытые воспоминания о ней в детстве. Мама позже перестала приходить поутру на мой зов, и тогда-то стало невыносимо страшно. Но именно тогда она и исчезла навсегда…

Кто же рассказал про эту Бабу Ягу, заставив – так боятся её? Папа больше про кудесников рассказывал. Это вопрос до сих пор меня мучает…

Сегодня же в комнате было светло, оттого и не мерещилась в темноте она. Но и от света не хорошо. Не было даже намека на свежий и прохладный ветерок Догоду, часто залетающий в дом, от того стало неприятно и понятно, что до вечера будет нестерпимая жара, коли не укрыться на реке или в кустарнике. В безоблачные и безветренные дни к полудню солнце неестественно распалялось, несдержанное в колеснице Даждьбога, обжигая всех, как вяленых рыб.

На небе ни тучки, а внутри почему-то чернело накрывая темнотой, притаившейся печалью ожидания всевозможных неприятностей, всегда приходящих за беспечностью и весельем на той же реке… Как в ожидании Бабы Яги… Хорошо, что меня не отвели к кудеснику от ее страха…

Только пусть хоть сегодня станет неважно богам – беспечность сегодняшняя заслуженная или нет. Пусть хоть раз зазря поучал и призывал всех кудесник в танце у костра благодарить богов за спокойствие, напоминая о Карне (богине печали), что призывала словами селян – делу день, а потехе часть, Вознося за непослушание не по времени людей (которых я никогда и не видел), кромя своего дедушки… Не сегодня о том думать. Ведь все дети должны веселиться…

Вообще, о неприятностях следует упомянуть отдельно, так как речь в этой истории пойдет не только о хорошем. Давным-давно Древляне привыкли всего опасаться, и во всём видеть злость озорных, хитрых духов или самих богов…

Да… Страх от тех в те времена был понятен каждому, действительно, с самого детства. И это не то чувство, с которым легко справиться, которое пряталось быстрее, нежели радость от неуместной шутки. Зато с ним всегда просто, как мне потом показалось. Не нужно думать, притворятся. Сковывая разум, тот избавлял от других чувств, делая тебя чище. В страхе делаешь одно и одинаковое. Ежели разглядел иль услышал, от какого духа предвестие будущего Урагана – боишься, прячешься со всем людом по домам, навесам, загонам, неудача какая – молча горюешь, скучаешь, скованный страхом одиночества в собственных думах. Зато после как весело! Взять хоть Ягу, которой сегодня не было… Если бы не зависшая печаль в душе, давно бы улыбнулся…

И вообще, я не хочу сказать, что часто горевал, али боялся. Нет. В моей жизни было много чувств, не связанных с чернотой Чернобожьей. Когда горевать, коли столько интересного и непонятного для ребёнка в мире происходит!

В новом доме у Степных меня чаще с утра звали на большие качели в оврагах Ник (Никослав, сын мясников) с сестренкой Ланкой и Лексием (стекольщика сын), где в пути с ними мы часто заглядывали в чудесный дом менял за Доброславом и Тихом. А собравши народ, весело убегали за овраги к самим качелям в лесу, где накачавшись, гонялись за прятавшимися белками, разноцветными птицами, стреляли с рогаток, и играли на дуде до самого вечера. Мне лишь последнее нравилось. После, собирались у костров, уже в заброшенных разрушенных Ураганами домах или в полях. Конечно, когда хватало сил или не находилось нечего поважней, собирались.

С всеми этими воспоминаниями внутри души, вместе с неприятными мыслями о нещадном светиле, наконец, разлилась теплота от предстоящих развлечений, как безоблачность на улице.

Глупые боги! Мало нам их ниспосланных на землю духов, так еще и Ягой пугают. А если как раньше у Лесных, придется играть без друзей в местах, полных злых духов. Там могут быть и Вурдалаки, о коех недавеча, как вчера рассказал Мишка. Играть и бояться всего за любовь к незнакомому. За любовь к придуманному мною поиску…

А искать и собирать различные непонятные вещи, деревяшки, наблюдая за мелким и крупным миром, опасных духов я давно полюбил. Может изначально мне прельщало это развлечение от глупых бабушкиных страхов: не бродите, мол, попусту по лесу одни – Леший, спрятавшись в волчье обличье в чащу утащит, не гневайте богов пустомелей и пустоделом, как говорил мой отче или кудесник, злые духи под землю заберут. А все запретное, как известно ребенку потеха. Кстати о кудеснике. Это отец начал звать нашего волхва так. От него и повелось. Без отца все бы и звали Епифона колдуном да волхвом…

Посмотрев ещё раз на улицу через окно, снова постарался отогнать вместе с лучами веселего Даждьбога новые нехорошие мысли…

– Тем более, сегодня праздник Купайлы11!, – вспомнил я.

Очередное чествование непонятного нам с ребятами божества, о котором сегодня обещал рассказать ребятне Епифон после празднества, что уже начиналось, судя по веселым крикам девчат за окном. И отчего почему-то с самого утра, совсем не о том думается? Странные мысли… Неужто Домовой с Квасурой12 потешаются? Смеются сейчас над моими глупостями в голове вместе с другими богами… И будто в ответ на эти мысли побежали другие:

– А дедушку, же они к себе унесли, на небо? Боги, в смысле? Там же здорово, и хорошо, вы же сами говорили, – вновь мысленно вопрошал я папу, – и зачем тогда бояться Вознесения? Зачем бояться попасть в непонятное подземное царство Нави? – закипали во мне немые вопросы. И словно ответами на них приходило еще одно из тех чувств, о которых никогда и не догадывался. Чувство понимания, вечно не договаривающих суть, родичей, кое и сами не все знают. Ураганом Стрибога, ведь, может унести и их и меня, как не послушавшего однажды папиных опасений, дедушку. Вихрем или злыми духами, последние из которых тащат всех в злое царство Нави. В чем тогда смысл? Жить постоянно в страхе?

– Поэтому чтобы не бояться – смотри в прошлое. Обдумай, что хочешь сказать, сделать. Не бойся сложности, пугайся простоты. Нет нечего простого, – говаривал мне не раз отец. Будто знал о чём я буду думать… И я постоянно думал… Только не помогало то. А может не о том думал… О пустом…

Как сейчас, смотря на искристую от света, заставленную деревянной утварью, комнату.

И в конце концов, перебив внутреннею темноту воспоминанием вчерашнего дня, я улыбнулся и тут же захотел поиграть с ребятами в новую игру ляпу-прятки, что вчера придумал. Ин с Илом точно согласятся. А там глядишь, ещё ребята подбегут, забыв о Купайле. Тревога остаться одному, медленно таяла, как и страх заниматься не тем, чем нужно. Не тем, что нравиться всему этому миру.

Рядом в это время, проснулась сестрёнка. Мы редко с ней просыпались вместе. Обычно либо она встанет с мамой пораньше, либо я, с отцом помогая по хозяйству.

– Как погуляли вчера? – спросил я зевая.

– В ямах играли, – спросонья ответила Веселинка, оборачиваясь на вопрос.

– С лягушками? – улыбаясь, продолжил я.

– Сам ты с лягушками… – обижено сказала сестра, посмотрев на меня. Она-то знала, что я и сам не прочь поиграть с теми, видя в них жителей Водяного – мы цветы-разноцветки отгоняющих жару собирали, как наказала баба Нюша.

Будто они помогут, хотелось возразить мне ей, но передумал. Зачем портить сказочную веру в духов леса и полей у сестренки.

– А мы на полянах в подглядки играли, – задумчиво рассказал я – с Броской и Ином.

– Что за игра? – сразу заинтересовалась Селька.

– Как ляпа и прятки, всё вместе. Прятки-подглядки, – тут же объяснил я.

– Научишь? – спросила, оттаявшая от обиды за лягушек сестрёнка.

– Конечно, – ответил я, улыбаясь в новом зевке.

Вчера мы не только играли, вновь вспомнил я вечерний страшный рассказ Мишки кузнеца о Вурдалаках. Тот любил побалагурить пред костром в темноте, попугать народ. Наверное, от того рассказа во мне сегодня и проснулся непонятный страх. Вчера—то не обратил внимание. Обратно домой вместе все шли и шутили. Мол – неправда все. Девчонки боялись, а мы шутили, чтобы после ещё послушать… Хоть и страшно, но так интересно… И я снова, не желая вставать с постели, прокрутил рассказ в памяти.

– Однажды, ночною порой, народ долго не возвращался с полей. Многие дети, оставшиеся с бабушками и дедами, начали выглядывать в окна, высматривая своих пап с мамами. А на небо в то время восходила большая красная луна. Бабки с дедами отговаривались внукам, мол, скоро вернутся родичи с полей, только обряды проведут. Но никто не возвращался. И тут в лунном свете, вдалеке, близ костра Вознесения дети увидели движение. Но были то не родичи их, а непонятные твари из Нави, с искорёженными лицами и руками. Они ползли, шли и бежали за их родными, которые собирали на полях урожай… – ненадолго тогда замолчал Мих, заставляя явственнее представить ужасное.

– После стало еще страшнее, как только с полей, что были ближе к домам, выбежали люди с факелами, отгоняя ту нечисть от себя. Но как бы не отбивались люди, лунный красный свет будил всё больше злых подземных духов, а те надвигались на селение все ближе. И вот уже папы с мамами забежали в дома, закрылись, но те продолжали идти, пробираясь в дома. Они входили сквозь открытые оглобли заборов, ломали стены, будто Ураган, выбивали окна и двери, а после залезая в дом, и забирали людей в Навь, кусали их, превращая в приспешников злых духов до самого рассвета…

И только с первым лучом солнца, пробившимся из леса, стала рассыпаться и исчезать нечисть, будто ее и не было…

– А что стало с селянами? – спросил тогда я.

– Кто-то выжил и до сих пор живёт. Кто-то ушёл в Навь, и вместе с теми превращается при свете луны в прислушников злых духов. Иногда выползает наружу при такой же луне, творя зло…

– Не бывает такого! – возразила на то Стиславка, дочь рыбака.

– Все бы знали о таком селение, – поддержал её Тихомир, брат Ина.

– Не бойся – сказал на то Лен, подкидывая в темноте малахитовый камешек, Стиславке.

– А у нас они могут быть? – спросил доверчивый Ин.

– Конечно… – поддел сын охотника, Ил. Тот был постарше, как Мишка, и любил подшутить над нами.

– Ты врёшь, я спрошу у папы! – сказал Броска. Так по-простому, все звали Доброслава.

– А я у мамы и Епифона, – сказала Стиславка.

– Так они вам и сказали. Вы же потом всего боятся будете, – отвечал на то Мишка, усмехаясь с Илом.

– Врешь ты все Мишка… – ляпнула из-за кустов, подслушивающая нас Забавка, сестра Инка и Тиха.

– Иди домой, а то от папы получишь, – погнал сестрёнку Ин, понимая что и ему достанется, если та поздно придёт домой. Моя Селька никогда не забиралась к нам так поздно…

– Хотите верьте, хотите нет. Больше тогда не буду рассказывать. Думаете, отчего старшие не говорят о плохих духах, а только о хороших? От того что страшно, а вы не верите! – рассердился на всех Мих.

– Мы верим, а девчонки пускай боятся. Нам расскажешь ещё что-нибудь? – попросил я.

– Расскажу, как соберёмся… – сжалился тот.

– Вон смотрите, луна почти полная, и возле дуба уже кто-то бродит! – закричал Ил, показывая на деревянных богов, одиноко возвышающихся на холме Вознесения, пытаясь напугать ребят.

Девчонки тогда запищали, мы посмеялись. Но в том смехе, мы все по-настоящему поверили в рассказ, и от того я и продолжал боятся сегодня. Луна и вправду полнела, рисуя в сознании сердце Чернобога13…

В общем, сегодня, наступал необычный по ощущениям день. По крайней мере, казалось, что не такой как раньше. Не такой, как это же празднество в прошлом году. Так-то и в обычный день, сдерживая радость, во всём, стараешься побольше всего сделать вместе со всем народом, нежели предаться удовольствиям от мечтаний или дум с самого утра, но точно не сегодня…

Обычно поутру, а то и к обедне, отец нередко звал разогнать скотину по лучшим пастбищам, мама просила проредить засеянные овощами участки от сорняка, а ребятня со всем Степным народом потянуть невод на реке, да собрать там же песку стекольщикам или соли чуть поодаль на предгорном озере для пекарей. Но сегодня нельзя трудиться. Можно только веселиться на реке вместе со всей мелкотой, разбрызгивая воду, дразня девчонок, таскать им лучшие цветы для венков на голове. Просто радоваться Купайле, в самый солнечный день… Радоваться назло плохих мыслям…

Ведь не один я думаю о плохом. До сих пор старики не отошли от давних божественных стихийных бедствий, но как-то же продолжали радоваться этому дню, как мы, дети. Все они помнили, как могучие Ураганные войны властителей разделили наше поселение, большим перелеском (садом) и названиями. Помнили, прошлые печальные напасти, унесшие множество хороших людей в небытие. Но нам, детям, по мнению старших, об этом не нужно было знать, а может и не думалось им о том в такой хороший день. И меня вновь пронесло неприятными мыслями:

– Сварог Вознес с ветрами Стрибога на небеса многих хороших людей и те отправились в дальние странствия составлять новые картинки из облаков на помощь нам, превращаясь в цветы леса, по которым путники находили дорогу домой, в слова ветра, которые предупреждали об опасности оставшихся в Яве родичей… Так отговаривались все папы с мамами, защищая нас…

У меня же понимание, недоговаривающих истину взрослых, как я уже упоминал, возникло раньше всех сверстников. И пока остальные ребята мечтали о жизни в Прави с богами и Вознесенными, думая, что там лучше, у меня же с уходом дедушки уже проснулось чувство взросления. Но и тогда маленькому мне до сих виделось, мерещилось в мире больше хорошего. Опять же до поры до времени. В частности, до наступлений схожих повторений моментов жизни: будь то одна и та же игра (со временем казавшаяся бесполезной и не интересной), отговорки родителей об ушедших или ещё что. Как может быть в одинаковом что-то хорошее? А чуть позже понеслись эти вопросы:

– Зачем сжигать тело дедушки в костре Вознесения душ, если он уже улетел на небесах? Зачем недоговаривать, обманывая после Урагана, что тот в грозовых тучах Пяруна иль облаках Даждьбога, а затем самим Возносить того дымом в небеса? А Чернобог и его прислушники (Леший, Болотник и другие), что забирают всех в своё подземное царство? Для чего? И откуда берутся Вурдалаки если не от плохих душ умерших? А как боги различают кто хороший или плохой, и отправляют либо на небеса, либо в Навь? Ждут пока мы сами совершим что-то плохое, не смотря на то что они виноваты, внося нам злые мысли духами и Чернобогом? И неужто в Прави всё время смотрят за нами?

Тогда-то, в том моменте и наступило то самое понимание, говорить о котором не хотелось никому. Понимание глупости, несовершенства этого мира, ненужности этих однообразных повторений уроков судьбы, основанных на обмане… Если боги и направляют нас, а не помогают нам, внушая, как духи черные мысли, то нет нечего, что мы можем сделать сами… Мы для них как игрушки… И даже взрослые, как дети…

С того понимания, я сразу же, стал пытаться извлечь со всего выгоду. Нет не ее. Не так…

Извлечь как можно больше эмоций и чувств из всего мира, улучшая нашу жизнь простотой. Из мира, которого ещё толком не понимал.

Как, и что в этом необычного, спросите вы? И будете правы. Ведь какой ребёнок, не имея ни малейшего понятия о жизни, не желающий задумываться о неприятностях, а желающий только играть как все дети, будет совершенствовать её? Улучшать, придавая важность всему сказанному, сделанному, словно взрослый останавливать заигравшихся или же завравшихся в азарте друзей, зовя домой при малейшей опасности, если никто не хочет тревожиться?

А я пытался улучшать нашу с ребятами жизнь. И это было легко, как выбрать собственный жизненный путь, осознал я после. Легко не от того что, находил себя оставшись от того в такой же, как я природе, со стаями воющих на предстоящий Ураган волков (если те были рядом), да в улетающих стрижах, или в утихающих волнах на берегах реки, как и в шуме предвестников ласточек, что послал бог Симаргл с разнотонным дождем, или в том же непонятном запахе поляны. Легко от того, что друзья также просто возвращались ко мне, после моей ненужной заботы и одиноких бродилок – поисков.

Разумеется, на то у меня оставалась толика досады, за то, что не слушали меня и посля наших ссор, с тем же настроением продолжали заниматься своими делами: я, пускать кораблики по воде, строить без них шалаш от дождя, находить редкую деревяшку, в то время пока те летали на старой верёвке, повешенной старшими над быстрым течением каменной речки-овражки…

И так будто постоянно, словно не перебиваемая печаль падающих листьев месяца Грустня. Поспоришь с ребятами о чем-то важном, никого не переубедишь и сбегаешь ото всех, искать…

Зато в поиске можно часами разбираться, как растут деревья, трава и насекомые на полянах, в душистых растениях, росших по пояс целыми степями. Бесконечно всматриваться и вслушиваться в духов предков, ища лучший узор в обломках на разрушках14. Или спрятаться в траве в придуманную сказку только без волшебных замков и ведьм. Там же не составляло труда и придумать новую игру, будто с их подсказки (духов или с Вознесённого дедушки) – как, к примеру, прятки-подглядки.

О последней, кстати, сообразил совсем недавно. Заключалась она в следующем: кто высунется за выделенной деляной – тот пойман. А человека или зверя, какого увидишь, разницы нет, лишь бы побольше добычи…

Сегодня днем снова можно вместе со всеми ребятами поиграть, если не доберусь до реки, забыв ненужные споры: во что, где и с кем играть…

На самом деле лишь вне дома представлялась нам всем – детям, настоящая жизнь. Даже старшие ребята, как Мишка и Ил, забывая дела подмастерья кузнеца и охотничьи, больше времени проводили с нами. Она не просто нравилась, эта жизнь, нет. Она как будто бы притягивала к себе, будоража любопытство и жизнелюбие всё больше и больше. Всё казалось волшебным, совершенством, чем – то вроде небылицы. Может быть, именно поэтому у всех возникало богатое воображение, которое рисовало картины, гораздо красочнее любых сказок – кистями беспечности тех времен. В тех картинах легко могла привидится сказочная фея в любой необычной бабочке, будто из папиных сказаний. А ежели после, принести ту, верующей во всё сестрёнке, можно долго удивляться, смотря, как та серьезно просит её о чем-то…

И так у каждого ребенка, только разное – одному бабочки, другому птицы, третьему деревья – будто живые боги, не спеша машущие ветками, словно волосами…

На полянах, между зарослями полыни, как сейчас помню, постоянно летало, ползало множество всего того, что было бы для другого не заметно. Мне же мир мошек, живущих везде, рисовал послушников злых духов Болотника, Лешего или Водяного, снующих повсюду и заставляющий остановиться даже оживленную игру, ярко зеленой бабочкой или кусающими большими злыми осами.

Мир зеленых жучков, обитающих в полыни, являлся нам волшебными духами леса, Лесавками – из семьи Лешего; а мир цветов – домами тех послушников. Стрибог и Догода15, ласковыми вздохами направляли к самым потаённым уголкам тех миров, обнимая, то дыханием, то прижатою от их дуновения травою, порой до самого вечера. Причём, чем дальше от дома, тем прекраснее являлись миры нетронутых полян, лесов, воды, хотя бы в виде чистых луж.

В той же воде жизнь состояла не только из мира Водяного, Болотника иль Лесавок из лягушек с водорослями и мошек. В его глубине ежели присмотреться, творилось что-то невообразимое. В лужах шла самая настоящая битва за выживание. А именно: в то время как мерзкие лягушки Болотного ловили, или пытались поймать мошек Водяного или пиявок, за ними и Лесавками летали птицы. Я же, попадая туда, давно соорудил небольшой плот, и частенько плавал от берега к берегу, пытаясь поймать и тех и других. Смешное здесь в том, что после не только прибегал домой весь насквозь мокрый и грязный, будто русалка пыталась утащить в трясину, но ещё и злой от того что проиграл самую важную битву в своей жизни, как тогда казалось. Не поймал ни одной лягушки, и мошки не уберег, только птиц перепугал. Но все забывалось до вечера. Вечером будет интересней…

Да… Детство… Счастливая пора. Не о чём не думаешь, забываешь всё, что случилось с тобой (и не важно хорошее или плохое) совсем недавно, не говоря уже о том, что произошло за Хорсовой зимой, что с Морены16 порой, укрывали солнце на долгую ночь. Пускай лютует Посвист в холодах, иногда мы веселились в снегах интересней, чем на празднование Купайла. Просто запоминались холода Коляды17 меньше. Однако вечером, всегда, узнав о проделках друзей, соседских, и других ребят, захватывала настоящая тоска и все вновь спешили к заброшке или на поляну за костер, послушать странные истории Миха…

Быстрей бы сегодняшний вечер наступил. Сегодня история ожидается от Епифона, нашего кудесника, о Купайле. Да и всех мыслей не передумаешь, как и не упомнишь, лёжа в постели. Тем более не отлежишься просто так. Да и отвлёкся я немного от праздника…

В общем, не смотря на глупый, непонятный поутру страх, я поднялся навстречу солнцу и празднику. Было лень вставать с не совсем мягкой постели, так еще и в доме душно, вернее жарко.

– Наверняка жарили хлеб, или пряники, – ляпнул я Веселине, смотря в окно, и бросил в неё подушкой.

– Ах ты Баламошка! – крикнула в ответ сестрёнка, отправляя подушку, за убегающем в другую комнату мной.

А в доме и правда, в преддверие праздника в большой печи бабушка пекла хлеб с булочками! Пожалуй, это относилось к самым удачным воспоминания. Лето, солнце греет голову, жара на улице, а в доме ещё жарче, только не плохо от того. Всё то вместе с редким запахом нашего хлеба, от которого весь день кружилась голова заражало нас с сестренкой пречистой уверенностью бытия.

Ведь так приятно было урвать корку только что приготовленной булки, не всегда поджаристой, но такой вкусной!

– Куда, окаянный! – хлопая ухватницей вслед, кричала на то баба Нюра.

– Ну, ба… – жалобно вторил я, заглатывая кусок хлеба.

– Як не остыл же. Обожжёшься, – смеялась бабуля, тут же наваливая в деревянную расписную отцом чиплышку тыквенной каши.

– Быстро за стол и сестру позови! – видя, что тороплюсь на улицу, хватая все подряд со стола, не зло поурчала она.

Я же, по-обычному, не дождавши Сельку, съев с горячим куском хлеба плошку каши, побежал сначала на ближние поляны с морошкой травой, что с мягкими листочками. Пущай, праздник, и все радуются, бегают вдалеке на холмистых полянах близ реки, мне же пока то не интересно. Старшие помогать заставят, а девчата лишь смеяться будут. После, нашинские (Броска с Тихом и другими) сами позовут, если на речку не придут. Или к вечеру у костра свидимся…

А на полянах куда ни посмотри – всюду зеленым зелено. Трава ярко-ярко сияла, если так можно выразиться. Мелкие прогалины близ дома окружали кустарники с полынью, как бы защищая кладезь островков мягкой морошки своей темнотой по краям, но даже в тех остывших в безветрие кустарниках открывалось прекрасное.

Она, как сейчас помню, летняя полынь, была невысокой и в ней, обитали светлячки-звездлячки! Светлячков можно было увидеть хоть днем, хоть ночью, только ночью они переливались зеленизной и светились.

Уже поздно вечером (ночью же все спят, нельзя в траве шарить, духов тёмных тревожить) можно разглядеть их свет, но я чаще как раз в такое время и любил играть на своём просторе, забывая в той поляне зло наступающей темной Нави. Среди дня жуки блестели переливающимися оттенками. Редко где встретишь таких существ: небольшие с ноготок, умеют летать, но почему они светятся в темноте, а днём напоминают крошки малахита, я так и не понял, может и правда – как говорила мне мама, во всем виноват свет звёзд, который они любили. Я тогда верил последнему. Звездлячки…

В мой травяной мир к зеленым жучкам незаметно вливались кузнечики, своей рассыпчатой трескотней ласкавшие слух, пока я, ползая, искал невиданных жуков, желая разобраться в их делах.

И вот, найдя непохожего ни на кого послушника Лесавок, я начал задумчиво наблюдать за ним. Лёжа на животе, долго-долго смотрел за тем, как он ползёт зачем-то и переворачивает веточки. Вот он остановился, повертелся возле муравья, пополз дальше. Чуть поодаль ещё один жук, похожий на такого, только поменьше. Что же будет, если они встретятся? Поднёс одного из них ближе к другому. А что случиться, когда пересекутся их пути? В ответ один из них подбежал к другому, постоял, они вместе пошевелили усами и разбежались в разные стороны, как будто бы даже не задумываясь или хотели обойти одно из препятствий и снова спрятались в траве. Не интересно…

Приподнял пучок травы рядом с ними, а там мелкие, совсем мелкие существа – другие жучки, бегают, беснуются, играя друг с другом. Может даже они строятся – в смысле что-то строят. Так и наблюдаешь среди белого дня за маленьким миром духов полей, пока в голову не ударит Полуденица18.

И вот, когда солнце, наконец, совсем нагреет голову, накатывает такая лень, что и до реки не хочется, лишь глубже спрятаться в траву повыше. Как сегодня. Поэтому насмотревшись на тараканов, я еле как оглянулся на зов Броски и Инка сражаться с колючками деревянными мечами.

– Мик! Пошли биться с драконами Нави! – прокричал, Ин, поднимая блеснувший кедровой смолой меч над полыней.

И как только увидел меня здесь? – подумалось мне.

– А вы чего не на речке вместе со всеми? – спросил их я, имея в виду праздник, – драконы же только вечером появляются?!

– Мы только оттуда, набрызгались уже и налопались всего чего только можно! – отвечал Брос.

– А драконы и днем есть! – ответил Ин, умело, по пастушьи размахивая хлыстом.

– Ну, пошлите! – ответил им я.

Еле-еле, разморенный на солнце, я, медленно поднялся в сторону зова друзей, отходя от удара Дажьбога – не успевшего сдержать сильные лучи солнца, что ударили мне в голову, резко сковавшего разум темнотой в глазах. А может Полуденница ослепила, как говаривали мастера, не суть. С каждым шагом то проходило…

У нас для той битвы росли высокие лопухи за моим домом, и будто бы назло тому же Дажьбогу, находившиеся в тени. Не всё, конечно, было так безупречно – здесь легко насобирать много репейных колючек – огня драконов, от которых долго приходилось потом отряхиваться, захватив неожиданной атакой придуманных крылатых врагов Чернобога выросших лопухами на нашей земле. Хотя это неточно – никто не знал были ли драконы прислушниками того и были ли они вообще из Нави, но и это меня меньше всего тогда волновало. Ведь опять нашлась ещё одна общая игра и мне важная роль в ней: обозначать территорию, чертить на земле планы захвата, границы нашей земли, как взрослые обозначают территорию пахоты полей. Карты сражений, как битвы богов по сказам отца…

А после игры я снова решил повалятся в глубине кустарника да высоченной полыне (другой, посветлей и с более сильным запахом, только снизу не чувствовалось), скрывающей всё тело, где можно безмятежно наблюдать за облачным и безоблачным небом. Может быть, сверху, глазами облаков смотрят на нас предки, представлялось мне тогда…

Навалявшись в траве, я тихонько поднялся и зашагал нехотя в сторону речки. Друзья к тому времени снова уже убежали туда. Хотя по-настоящему дружили мы лишь с Броской…

Взять Ина к примеру. До того дальше чем до других приходилось топать чтобы поиграть. Дальше чем к Бростиславу или Бажке из Возделочников. Темноволосый, в тон цвету своей кожи, тихий, любимый всеми за свою простоту и игру на свистульке, был он, что называется душой любой компании. Не за шутки и веселье, в них мастером оставался Ил, а именно за спокойное умиротворение, исходившее от него, где бы тот ни находился. Жаль, что наши пути и интересы пересекались так мало в детстве.

Ин чаще играл с Тихом и лишь вечерами приходил с ним на заброшки послушать Миха или изредка в духов и колдунов. А что касается остальных ребят, так с теми еще сложней. Тих, из семьи кузнеца частенько проводил время дома, помогая брату Мишке и отцу в работе, слушая вместе с ними истории от приезжих путешественниках, чтобы потом как брат рассказать их нам по случаю.

Бажен, из семьи, отвечающей за общий урожай, общался с Илом из охотников, а Ил в свою очередь, больше с Броской. Со мной ни Бажка не Ил ни играли. Разве, что иногда в колдунов. Но в ту игру мы играли редко-редко. То одни заняты помощью дома или мастерством, то другим некогда… И така вот приходилось всем. Друг с дружкой по отдельности играли аль мастерили мы чего больше, чем вместе…

Лишь с Брославом, родом из семьи «Менял» мы много пересекались в делах и заботах. Его папа возил творения наших мастеров в чужие поселения на обмен, и жили они через несколько домов от меня, поэтому мы с ним хоть и мало играли, общались все же больше, чем с другими детьми. Рыжеватый, с парой веснушек на лице постоянно вдумчиво улыбаясь, любил он с огромной оравой местных Лесных и Степных детей без вопросов, сбежать в лес или на реку, также, как и помочь вырвать всю траву на чужих делянах посева всего вдвоём с кем-нибудь. Броска никогда не обижался и на прозвище – Рыжий лис, понимая, что ребята не со зла то говорили иногда, а за веснушки. Не знающий усталости, казалось, радовался он любой идее – позовёшь того на рыбалку, уже ждёт тебя с утра, хоть и ни разу не вставал в такую рань, кликнешь строить плот, так ещё раньше тебя будет на речке или в оврагах. В общем, он играл со всеми, но больше времени проводил со мной, особенно когда отец построил дом у Степных, и мы переселились.

Я же как-то сразу с детства не очень полюбил большие игры, кроме, разве что, игру в колдунов. Даже в игры на празднества меня было не затащить без Веселины или папы с мамой. Попрыгать через огонь, да хоровод поводить, так это я – добрый молодец, а ежели всем народом бегать и скакать за кудесником через придуманные им припятствия, будь то деревянные палки, выстроенные защитным символом или еще что, нет уж, это бросьте. С хороводов вообще все друзья смеялись, хоть и сами веселились, прыгая в нем через костер, даже со старшими. Тот же Мих и Ил, не чурачился разбежаться под свист дуды и улюканье девчат, бросаясь в самое пламя… Мишка с Илом вообще редко играли с нами. Первый помогал отцу ковать железо, занимаясь общим делом, а второй часто убегал на охоту. А может я был слишком мал для них. Так начинало казаться…

Можно достроить большой шалаш, тогда папа покажет, как начертать дом и можно будет самому чему научится, как на битвах с репейником. Можно разобраться в настоящих чертежах строений, коех у него много в мастерской, а не простыми рисунками себя баловать. Потом и ребят позову помогать строить собственный дом…

Вот и небо, вторя повторным с утра неприятным и пустым мыслям, под моими неспешными шагами к реке, не оправдало ожидания нещадной жары от безветрия, и стало затягиваться небольшими облаками. Поэтому, не задумываясь ни о чем больше, я побежал в сторону воды, на всеобщее празднество. Вдруг не успею и станет холодно…

Опять же, как всеобщее празднество. Большая часть селян веселилась близ реки, а остальные на полях готовились к вечерним кострам, накрывая столы и жаря разное мясо…

Праздник Купайлы! Ин с Броской, скорее всего, сбежали собирать сушняк в лесу для костров, понял я подбегая к берегу и не видя их у воды. Там же можно и поесть чего. Сегодня все с дома несли сладости на поля, Купайле.

С этими новыми мыслями я оглянулся в сторону степей, что ближе к речке. А там и в правду веселье: одни, смеясь, собирали соломенные чучела, чтобы сжечь после на костре, другие играли недалече в реке, что видна с пригорка, третьи складывали костры и несли еду деревянным идолам, а больше Купайле. Старшие мальчишки с девчонками радовались предстоящим вечерним обрядам, хвастаясь свежими сорочками и сапогами, заплетая в волосы венки из цветов, а Епифон ужо что-то рассказывал детворе, но я-то знал, что самое интересное он оставит на вечер, поэтому кинулся, раздеваясь на ходу в речку…

А в воде вообще не замечаешь времени. Брызги, шум и гам сверстников только подталкивал к дальним заплывам, и большим ныркам под воду, дабы и меня заметили, как я много я умею в воде! А Водяной, кем пугали старшие, казался добрым и будто помогал выплывать, если уставал. Как задыбнешь, выбежишь к костру, али к каменной заставе, что возводили от наводнений и долго греешься вместе с ящерками, не желая еще раз заходить…

Раскупавшись, я разглядел в воде других своих друзей. Видимо те, как и я решили переждать нещадную жару в воде. Тут же играли и девчонки, и Веселина с подружками, но в воду большинство не заходили, ловя ящерок у камней. Мы с Лексием, Станькой, и Илом задразнили Ланку – сестру Ника и Забаву, что пришли с Селькой, зовя купаться, но те не слушая, убежали на поля к кострам и танцам. Тогда мы принялись брызгать Жданку со Стиславкой, которые не боясь нечего, купались с нами, и играли в ляпу в воде, но прибежала Таська (Бажки сестра) и позвала девчат послушать как спорит Епифон с Михой о Вурдалаках. Радость после их ухода как-то сразу поугасла, и мы продолжили просто плавать и нырять кто дальше. За девчатами стали расходится и ребята…

Незаметно уходило солнце. Еще не темнело, да и не меркло, но чувствовался вечер. Как все в последний раз вышли из воды я и не увидел, зато теперь такое же веселье ждало меня у костров, через которые все прыгали, водили хороводы и жгли чучела Купйлы. Но я уставший и замерзший сразу двинулся к кудеснику на бревно пред костром. Там в тишине давно лился рассказ о богах…

– …а богов становилось все больше и больше. Сварожиц (сын Сварога) Пярун – бесстрашный воин, кто пускает молнии, обвенчавшись против воли самого Рода и Сварога с русалкою Росью, породили нам солнечного летнего Даждьбога и брата его Купалу, в честь коего сегодня и праздник. Купала одаривает нас днём длиннее, солнцем больше, пищей вкусней, а Даждьбог несёт этот яркий свет лета в нашу жизнь. Слыхивали же присказку старших – дай боже? Это Даждьбогу слова…

– А папа говорит, что не все верят в богов, – вмешался в рассказ волхва Тих, непонятно как здесь оказавшийся. Я его сразу и не разглядел. Тут же бы рядом с ним подсел, а не с краю у костра. На его слова о богах, я подумал – странно, и тут же пересел ближе. Хоть его брат Мишка и рассказывал разные истории совсем не о богах, подслушанные у путников, все их считали богов чтившими. Может из-за Мишкиного спора о Вурдалаках, тот теперь тоже не верит Епифону. Нужно будет расспросить, что за спор и узнать всю правду. Сейчас же на небо поднималась полная луна, и мы были не далеко от места Вознесений. Утреннее чувство тревожности по-новому захватило меня. Как бы там не было, кудесник продолжал.

– Коли нет богов, и нас не было бы, – ответил Тиху Епифон, и досказывал, – не всегда наши родичи радовались этому дню. Бывало время, когда нам и не знамо было столько богов, и мы просто нечего не могли сделать против небесной прихоти. Это теперь мы знаем больше. Знаем, у кого просить помощи и защиты, знаем, как лучше поступать, чтобы боги не корили нас несведущих, а дарили пищу и благодатную погоду.

– Вы знаете. Верней не всё знаете, – опять перебил Тих.

– Вот я вам и рассказываю. Нужно все и всех слушать, а не только о распрях всемогущих богов и злых Вурдалаков, которых никто не выпустит из Нави, – ответил на то кудесник Тиху и продолжил говорить в тишине. А мне вдруг стало ясно, отчего Тих много спрашивает, и чем закончился спор. Пропадала и тревога…

– Наш мир Род не зря разделил на Правь Явь и Навь. Как я ужо рассказывал плохие души людские и злые духи богов лучше убрать с земли, как и убрать с души мысли плохие, если они придут вам в голову. Зарыть настолько глубоко, что никто не отыщет. Выкинуть, или рассказать кому. Победить, как победил Род в себе Чернобога со страшными помыслами, отправив свою собственную черноту в царство Нави, – проговорил кудесник и ненадолго замолчал, наверное, чтобы мы поняли…

– Ведь изначально не было подземного царства, и он разделял всех созданных богов, чтобы те правили по отдельности морями, ветрами, горами, небом и землёй с самой Прави. Но пока Род разделял, его дети, пробуя свои силы, сталкивались друг с другом, сорились, как ссорятся барашки в стаде, и не находили место своим силам. Вот тогда-то Род, и начал подумывать о плохом, с удивлением обнаружив в себе эти новые качества. Он даже не знал, что в нем есть что-то плохое, но чем больше смотрел он на своих сыновей, и жалел их, тем больше понимал – все от него пошло. Тогда-то он вспомнил, что также создал все из нечего, значит и тут можно создать что-то, дабы избавится от плохого и жить в мире, создавая больше прекрасного. И придумал он царство Нави, дабы отправлять туда самым плохих и непослушных богов и духов. Пусть властвуют там, и продолжают несоразмерно расходовать свои силы, творя несусветное…

И дал он себе зарок стать Белобогом, чтобы править Правью, Явью и Навью, а всё плохое в себе отправил в подземное царство, назвав Чернобогом. И дал нарок богу Велесу, Сварогу, Хорсу, Яриле и Пяруну сторожить границы миров, дабы никто не нарушал его слов…

– А что такое несусветное, – вопросил Ин.

– Як, тёмное, плохое, то чего все боимся, – отвечал Епифон.

– А если долго копать, то можно попасть в царство Нави? Как колодец, когда копаешь? – доверчиво вопросила моя Селька.

– Нам не хватит сил и жизни, чтобы откопать то, что спрятал Род в самой глубине земли-матушки, не бойтесь ребята сказов Мишкиных, – заулыбался Епифон, и продолжил:

– Так вота, когда Прородитель разграничил мир, он создал ещё богов – кроме Сварога и Велеса управляющих стихиями в Яви, и наказал сыновьям создавать союзы и продлевать божий род. Так богов становилось больше. И мы, люди смотря на богов, стали размножаться, расселяться. И сначала жизнь, созданная Родом, вновь потекла размерено спокойно. Меньше стало ветряных напастей Стрибога, молний Сварожца Пяруна и других неприятностей между детьми Рода, влияющих на Явь. Не сгорали дотла поля и селения под гневом новых божков и духов друг на друга, а Прородитель всего и вовсе отошёл от мирской и небесной жизни, доверив всё испуганным Навью богам.

– Они испугались, что Род отправит всех их в Навь? – ляпнула Стиславка на другом краю бревна, смотря на Миху. Она вспомнила, как вчера ее напугали Вурдалаками, понял я. Мих, заметив тот взгляд, тоже вопросил будто примирительно:

– И с плохими людьми также? Кто поступает плохо, как темные, которые таскают всё и не помогают общине? – посмотрев в свою очередь на Ина, который дружил с последними, и по-моему, успокоил вчера Стиславку, когда мы возвращались домой с заброшек.

– Именно так, – ответил на то Епифон, как-то странно посмотрев на Мишку, Стиславку и Жданку. Только в старости я понял почему он посмотрел тогда на них троих, хотя спрашивал Мих. Как бы то не было, кудесник продолжил, по-простому говорить, больше не затуманивая ни на кого свой взор:

– И не напрасно. Сварог праведный многих отправил в царство Нави, как только то создал Род. Но еще больше Прородитель завещал оставшимся богам следить за Явью, мирской нашей жизнью, дыбы после смерти мы отправлялись на нужную сторону создания. Или в Навь, за плохое бытие, или же в Правь на помощь богам.

– А в чем им помогать, они ведь могут всё? – спросил я.

– Помощь Вознесенных легко можно разглядеть в не спеша летящих облаках, что прикрывают нас от яркого солнца. Ведь Даждьбогу не всегда удается сдержать силу солнца, управляя колесницей. Еще помощь можно разглядеть в том же небольшом дожде, необходимом нашим полям для входов. Во всем нам помогают не только боги, но и умершие наши предки, что созданы богами для того. И мы, создания богов, всегда будем им помогать, пусть даже незнамо где и в чем.

Даже сейчас, радуясь вместе с ними этому замечательному дню, переодеваясь в наряды, дабы стать похожими на них. Показывая празднованием и чувствованием Купайлы как мы их любим… – закончил рассказ Епифон. Наверняка он хотел многое рассказать, только родные уже звали домой своих чад. Настала ночь, прячущаяся за облаками свет большой луны…

Я успел лишь на обрывок рассказа кудесника о богах, но и тому был рад, счастливо вышагивая домой, мечтая о новом из-за рассказа, незнакомом небе.

До такой темноты, вернее ночи, родные разрешали гулять разве что на празднествах. Как сегодня Купайлу, чествовали мы и Сварога и Ярилу, воздавали почести Стрибогу и Пяруну, богине Ладе и Весты, Макоше, жене Сварожца. А о воюющих богах (Купайло-то ни с кем не воевал), я хотел бы послушать больше всего нашего волхва, но видимо не сегодня. От отца я слыхивал о них и их грозных разрушениях, после которых приходилось заново отстраивать селение, собирать по полям и лесам не всегда живой скот. Будто мы мало им делали подношений – ругался в шутку со странным блеском в глазах отче, вспомнив о тех. Папа, как и все селяне, боялся богов…

В общем, так и прошел тот праздник, и необычный день. Вроде бы нечего интересного не произошло, кроме разве что нового рассказа кудесника о богах и исчезнувшего страха от вчерашнего Мишкиного рассказа, а радость растекалась во всем теле, от непонятных доселе ощущений небывалого. Далече, в лета, время потекло быстрее, и некогда стало запоминать такие дни… Они сгорали как солнце в наших кострах…

Чуть дальше, чуть старше

На самом деле, в детстве, любое время, не только лето, проходило незаметно. А после именно того лета в Сварожию сень, собрав со всеми урожай, нам, мне с сестрёнкой пришла пора идти на учение к мастерам. Наш народ с сомнением отпускал детей за густые яблоневые леса, в башню мастеров. Из-за того, что старики, до сих пор учившие детей бояться богов ветра, дождя, солнца, сильнее нашего Волхва, сходились во мнении: где родился, там и пригодился. Колдуны-отшельники в лесах учили своих детей ведовству, наши мастера – мастерству. Редко-редко кто выбирался из семьи в другие дела, изменяя семейный уклад. Ещё рождались немощные, не перенимающие семейное мастерство, дети, но это уже другая история…

На сомнения стариков у наших папы с мамой один ответ – те не привыкли к другим делам, и свои позабывают. Наши же родные легко верили в чужое учение, как во своё, и согласились отдать нас: к мастерице-швее Веселину и деревянных дел мастеру – меня, обучаться и работать в башне. Да не к плотнику меня, каким был папа, а к искусному умельцу по мелкой резки и украшений из красного и светлого древа.

– Нас в семьях рано учили работе подмастерьев, а их ещё глядишь, и всей остальной жизни там обучат, – говорил папа.

– А ежели непогода какая, или нам в помощь понадобятся? – немного сомневалась мама.

– Так позовем, или дома останутся. Дадут боги, научатся чему. И нам меньше бегать за ними, – продолжал рассуждать отец, пока я нечаянно подслушивал их во дворе.

Веселина была помладше, но родители отправили и её, маленькую, вместе со мной, дабы не сидела дома без дела. Мне показалось, отправили от того что, я мог приглядеть за ней в дороге и в большой мастерской. А может просто сильно не беспокоились. Мама с бабой Нюшой быстро собрали нам котомки с едой поутру и прощай до вечера привычные деревянные дома – наше поселение, лежащие близ чащи леса. Прощай знакомое безлюдство…

Хоть мы и переехали ближе к Степным, народ за яблоневым леском кликал нас Чащинскими, так как дома ближе к чаще стояли и большинство из одного дерева. У Степных домов было больше и все из глины и камыша. А их главная башня (мастерская, на нескольких мастеров, что вместе помогали общине) вообще из камня. Всегда удивлялся ей, когда устраивали сюда набеги с Лесными…

– Ну да, – с чащи с леса, а Степным (Полёвкам, как мышам полевым) зато далеко ходить до тех же лесов и речки на рыбалку, охотиться, говорили ребята. Мне и вовсе не хотелось обзываться, так как мы жили между и теми и другими. Да и к чему обижаться, если постоянно, то они к нам прибегали играть, то мы к ним, а когда-то и вместе сбегали в другие поселения?

Так вот, с утра очередного Сварожьего сезона, пошагали мы с Веселиной по безлюдной не проснувшейся местности. По дорожке, по тропам, через перелесок. Еле-еле рассвело, на полянах стелился туман, и будто бы только мы не спали…

До глиняных домов Степных пару вёрст, но пролетевшая внезапно в мыслях идея о том, что можно идти и мечтать, как лежа в траве, словно летая в облаках на поляне, подняла настроение. За ней медленно, будто за рассветом, последовали мечты о небе и богах, кое, наконец, услышали нас и придали безграничные силы для управления стихиями…

А по приходу до мастеров столько всего изменилось в мыслях! Столько нового! Слова, льющиеся как музыка, поначалу не запоминались, лишь взгляд улавливал небывалые рисунки дерева, но настроение в тот день сохранилось в памяти именно из-за тех слов. Нас было трое ребятишек – Станис, я и Тих, решившихся обучаться работе в деревянных премудростях – будущих подмастерьев, а может и сразу в мастеров. Тут были и знакомые ребята постарше, в частности Ил. Но он больше заглядывал от одного мастера к другому, так нечему толком не научившись…

Каждый из нас пришёл кто в чём: кто в длинных кофтанах, как у старейшин-мастеров, кто в замызганных штанах, зато чистых рубахах. Поселковый Кожаных дел мастер только-только начал шить кожаные ботинки на деревянной подошве вместе со своими подмастерьями, заместо лаптей, а половина ребят уже выставляя по-разному ноги из-под столов, красовались сшитыми чешками из кожи. Чешки от того что лёгкие. Настолько тонкую подошву могли сделать лишь Ткачи, из которых я знал только свою мать и теперь еще Сельку, что обучалась тому же. Только, как говаривали старики их было много в нашем селение. Как бы там ни было многие все еще щеголяли в привычных лаптях…

С утра до полудня наша тройка по деревянному делу вместе с другими училась в собственной комнатке, после звонарь звал всех колоколом на уличный обед, а опосля на отдых, дабы мы посмотрели за другими чудесами мастерства стекольщиков, кузнецов, швей, помогли в больших общих делах…

В таких делах и побежали те Сварожьи дни, один за другим: слушаешь Ефимыча (так звали мастера по дереву), запоминаешь и пробуешь как он показывает – пилить, выбивать, подбирать цвет досточки под досточку, резной узор выводить к раме там или кухонной утвари. На отдыхе между занятиями скушаешь что, и бежишь смотреть на чудеса каменных дел мастера и других подмастерьев. Они почему-то мне сразу больше других понравились. К тем редко кого брали, слишком быстро портились люди. Хворь какая или того хуже – боги забирали раньше времени. Говаривали от красоты, что те забрали у богов в своих рисунках по камню.

Мне они нравились, но попасть к ним я не хотел. Ну да, красота. А по дереву разве не так? Как закрасишь, зашлифуешь, так ещё лучше камня выйдет. Один Лён (сын каменьщика), из наших друзей, бывало, убегал от отца к тем мастерам свериться в работе над шкатулкой какой, али украшением и не хотел менять семейное мастерство ни на что. У других мастеров тоже много чего интересного было.

А мысли в голове под словами учителя, переливаясь, воскрешали разные домашние сказания, воспетые родителями на праздниках звонкими нотами, так что желание перебить захватывающий рассказ мастера переосмысленной на ходу папиной историей, редко застывало. Так и наровил что-то свое рассказать учителю.

Как когда-то у отца в мастерской. Тот радовался хорошо выструганному столу, а я жаждущий похвалы своим узорами на нём, подсказанными папе, хотел добавить к тем еще что. Так и тут к историям мастера о кораблях и деревянных больших чужеземных замков, добавить что-то из рассказов путников, пересказанными Мишкой в заброшках…

А к вечеру потускневшая картинка Грустня месяца возвращала нас с Веселиной привычной тропою домой. Когда листья уже жёлтые, как снег валятся под ноги (непонятно откуда такое сравнение, может из-за больших снежных сугробов зимой и огромных листьев), я наслаждался желтизной, разглядывая каждый лист, представляя его бабочкой. Бабочкой, на которой летала, иль лежала чья-то жизнь, будь то пылинка, жук или летающие рядом планы и мечты о будущем, уносимые с ним в полёт.

В полёт листьев. Мечты в голове, словно те листья, осыпались с деревьев, превращаясь в краски, раскрашивая тропинки, дороги, поляны. Будто во снах. Но и листья те не всегда рисовали беспечные картины. Своей кучностью, они, бывало, выставляли ловушки. Вот идешь по тропинке, наступаешь на кучку листвы, и вдруг твоя нога погружается в воду. После дождя обычно такое. Дальше идёшь с мокрой ногой и неприятным ощущением пойманного в капкан зверя. Хотя, о чем это я? Ощущение пропадало сразу же, как только вновь оглянешься на этот большой и разноцветный мир. И настроение оставалось прежним, кошмарно весёлым и радостным до самого вечера. В общем, не запомнившийся вчерашний день – уже казался хорошей приметой…

– Так много переделали, аж не запомнили нечего? – улыбался отче вечерами, расспрашивая об учение.

– Ага, – только и отвечали мы с Селькой. Та и вовсе редко выходила из-за стола закройщиков в их девишной мастерской.

Дома, скушав немного бабушкиных или маминых постряпушек, и вспоминая прошедший день, все же расскажешь им чему научился, а дальше идешь помогать папе, покормить животину, пока сестрёнка готовила с мамой еду на завтра. К вечеру младшая оставалась играть дома с деревянными куклами, а я же торопиться искать место для наблюдения за светлячками в мире Полевика. И только в полной темноте, уставший, приходишь, чуть ли не доползая, домой. Вымотанный, но до ужаса довольный, зная, что способен на многое. Ты же видел больше других…

А после, несмотря на уставшее состояние нужно еще и поесть, а уже потом сидеть с печальной улыбкой аль грустью без папиных рассказов у уносящегося в ночь дня окна и ложиться, наконец, спать… И так до восьмого дня. Тогда безделье и развлечение на весь день у всех. И у старших и у детей…

На утро одного из таких дней, пока я умывался у корыта спросонья, появились ребята. Они хоть и не все обучались с нами в мастерских, предпочитая семейные мастерства, но все знали, когда бездельный день.

– Привет, Мик, – махнул рукой за моим забором Лёнька. Правильно Алентий, для нас же просто Лён. За ним показалась голова Лексия, часто радующего нас красивыми разноцветными стеклышками-осколками, а за ним и Тихомир появился.

– Привет. Вы куда собрались? – ответил я, выглядывая из-за забора.

– В лес. Пойдёшь с нами? – торопливо бросил Лён.

– Зверей ловить, иль строить чего? – спросил на то я.

– Да, на качели, – отвечал Тих.

– Не… Я не пойду, – ответил им я. Хочется, конечно, но снова не получится перебороть страх взлетать выше всех на ненадежных веревках.

– Я же говорил. Он боится, – понял Лекс, вселяя в меня обиду.

– Можно было и не спрашивать, пошли ребята, – согласился Тих, – пусть играет со своими мастерами в обменной лавке.

В последнем Тих имел в виду Доброслава и своего друга Ина, который тем летом проводил больше времени с нами и с неразговорчивым Баженом. Мы с ними начали делать луки (которые так и не доделали) и обереги по подсказкам отцов и Кудесника. Делали из всего, что попадалось под руки, кусок дерева, красивый камешек, али железка какая, разницы не было. А если получалось чего выменять в лавке отца Броски, так вообще здорово. Там уж, этих диковинок было не счесть.

Зато как классно со всеми сделанными игрушками снова собраться вместе. Иногда за такие мелочные предметы нам удавалось выменять неплохие вещи и у мастеров, но это уже другая история…

– Ну и что, думайте, что хотите, я найду себе игру. Вернее, уже нашёл, а вам о ней не расскажу, – пробурчал я себе под нос, вспоминая о новых прятках с Ином и Бросом.

– Ну и играй… – уходя, также неслышно, с обидой сказал на то Тих. Тот понимает…

А играть можно было хоть где – в оврагах, близ реки, в лесу, главное далеко не уходить. Не знамо броду, не суйся в воду, говаривал люд про Водяного, а бабуля так говорила обо всех духах и делах. Чтож теперь, всех слушать?

Мы с ребятами поначалу даже не знали, что скрывается за горами, за речкой и после непроходимых лесов. Старшие запугивали нас неизвестной местностью, медведями и дикими кабанами, в коех вселялись злой Леший али сам бог Велес. Иногда даже рассказывали о чужестранцах, которые забирали заблудившихся и совсем не на небеса… Мишка рассказывал…

Но именно от тех запретов вся детвора и хотела бы узнать, докуда можно забредать, как до большого переселения. Тогда, как сказывал отец, рядом было множество племён и обмена больше, а бабуля добавляла – не как теперь, еды и целого крова над головой не хватает на зиму, многие хворают, раньше времени уходя в Навь или на небеса после бурь, пожаров и ураганов. А нам, ребятне, одно на уме – вот бы разведать леса и послегорье. Оттого старшие и соорудили качели в предгорном овраге, близ реки. Оттого мы играя, и забредали в самую чащу и самые далекие заброшки…

Да, играть можно хоть где, и мечтать хоть о чем играючи. Например, о странствовании в неизведанные земли. Для начала пригодилась бы карта. Самому через бурелом прокладывать путь в неизвестность, не прельщало, после блуждений в лесу по грибы и ягоды, и страшных рассказов о потерянных путников. Не хватало еще к медведям или волкам забрести уйдя с людских троп. Велес-то не тронет, а вот волки… Карта…

Мечты о той и дальней неизвестности расцвели словно яблоневыми садами в сознании, вплетаясь в необычные сюжеты, и соединяясь с каждым селянином…

Эта идея пришла после недавнишней о прятках, о которых я уже упоминал Веселине, Ину и Доброславу. Тих с Лексом пока не знал о них. Но для последних, идея о карте и была той найденной игрой, просто я еще не знал, что придумаю ее… Будто с подсказки бога Велеса. Ведь о нем первом я вспомнил, пред этой идеей… У нашего народа была карта и весела в доме Собраний. Не полная, и местами непонятная, но все же есть с чего начать…

К тем мыслям уже проснулась сестренка, выбежала на улицу и запросила у меня яблок. Мама с папой, конечно же, наказали нечего не рвать, мол, не спевшие, но куда там. В моём разгоряченном идеей о карте сознании, уже явилась картинка, в которой росли ягоды и немного раннеспелых сладких яблок в недалёком уделе на маленьком деревце, недавно посаженном. Только я о них знаю и для Веселины с радостью сбегаю. Да и надоело в траве ковыряться, а до Броски я так и не решился сходить. Может не захотел делать то, что сказали Тих с Лексом, может еще от чего…

В нашей местности яблонь превеликое множество и каждый сорт вкусней другого, только не скоро они спели. От этого и привлекала меня заграждённая уделом кем-то маленькая и такая ранняя редкость.

Догоняя мысли, проснулся и подул тихий Догода, развеивающий жару. Подул и сразу утих, заставляя прибавить шаг к приятной тени кустарника. У нас это тоже привычно – ветра появляются внезапно и также надолго и быстро исчезают. Хорошо бы без туч, не то и вправду, Ураган, или дожди.

Но пока что, мысли в моей голове неслись мечтами к чертежам собственного дома и чужеземным картам, а тело было уже на подступах к соседскому забору, из которого торчала смородина, и за которым можно было увидеть, если приглядеться, небольшое дерево с большими яблоками. Какие тучи? Только яблоки были самым лакомым и важным кусочком, в этом мире для меня.

В огород я залез только после того как убедился, что никого там нет. Тихонько забрался на забор из веток и спрыгнул.

– Ай… – Только и успел вслух подумать я. Ноги по самые стопы увязли в взрыхленной земле. Лучше бы этого не делал, было первой мыслью в моей голове. Нет, не жаль ноги, всё равно грязный. Что делать с чужими посадками? Но это были первые мысли, которые совместно с моими хаотичными действиями беспокоили до тех пор, пока, не нарвавши яблок, я не перелез обратно через забор. Нечего страшного, огород подправят, может даже меня с нашими ребятами и позовут, а сейчас пора обратно, к Веселине, к мечтам…

Карту можно начертать в шалаше рядом с домом, без лишних глаз. Что бы я не думал о ребятах, а рассказывать и делиться идеей не хотелось. Вот сделаю, там и расскажу…

Создать границы наших земель в рисунках (пока лишь по рассказам, но папа всегда обещался взять с собой в Совет мастеров, в котором висела большая устаревшая карта), сразу показалось лёгким делом. Как же я ошибался!

Вернувшись домой я, нашёл большую бересту, уголёк, забрался в свой шалаш и принялся по рассказам отца чертить нашу реку с притоками от точки нашего поселения до горы, чтобы сделать хоть какой набросок, пока найду побольше бересту и не узнаю чего-нибудь у отца. Того до вечера лучше не беспокоить, если хочешь, чтобы тот что подсказал. Так и провозился я допоздна, не вылезая поесть и поиграть, и не пуская к себе даже сестренку…

– Пап, а ты можешь договориться с кем-нибудь о лошади? Я хочу путешествовать и нарисовать полную карту наших земель. Карта поможет людям уберечься от многих бед, – поделился я новой идеей с папой, вернувшимся вечером со своей мастерской подле дома. Поделился с вопросом – а можно ли, мол. На что тот, не понимающий моего желания быть как он полезным, проронил:

– Мал ты ещё кататься где вздумается… После успеется… Еще столько всего тебе захочется и сделать нужно будет…

– Не успеется, – подумал тогда я про себя. А дальше получилось, как и сказал отче. Я надолго позабыл о карте, предаваясь насущным заботам и играм… И все же, возможно, с возрастом и меняются мечты, но эта, крепко запала в душу, как выяснилось потом…

На улице тем днем совсем стемнело. В окне загорелись звёзды вместе с кострами на полянах, но сегодня далекие огни неинтересны. Новые думы о неизведанном буравили голову, и в конце концов, усталость, пришедшая с темнотой, погрузила в сон, забываясь в котором, я спрашивал у мамы:

– Почему все так живут – многого не успевая, а некоторые, возможно, и не понимая, что не успели нечего. Что ещё хуже…

– Не знаю мальчишь… Откуда у тебя такие думы, как у Ведунов? – вопросила она на то, но я ужо заснул…

На следующее утро, сень, снова показывала небеса в хорошем свете, вечно превозносимая Стибожьими ветрами, Пярунными19 дождями, а бывало и снегом просыпающегося Хорса. Яркое солнце так и отражалось от желтой листвы, да блестящей, будто зимней, земли.

Но запоминалась та в этот раз не только этим, но и новыми играми с нескончаемыми идеями, совместными планами, и хорошим настроением. Запомнилась сплотившем множество ребят учением, где каждый, в моменты отдыха мастера, постоянно что-то спрашивал, что-то предлагал для обмена, рассказывал о чем-то. В такие моменты, солнце светилось беззаветно-добрым взглядом, и наступало уютное умиротворение, будто ты дома делишься едой с папой или мамой или слушаешь сказы. Деревянные разонравившиеся игрушечные кораблики, лодки, кареты, рогатки, цветные камни, обереги, всё шло в ход обмена и ценилось во дворе больше помощи в подборе расцветок и узоров дерева для картин или других изделий. Находились и те, кто ссорились, не разделивши игрушки на обедне. Жалко конечно, неравные ссоры, да старшие всегда старались такие разнимать. И мне однажды досталось. Верней не досталась игрушка, а досталось по шее. Пустое… С кем не бывает: не во всём же быть сильным, лучшим или везучим.

Как на сборе урожая – все хотят помочь, но тащит тот, кто первым схватил. Также и здесь – кто первый попросил или отобрал парусный деревянный кораблик, тот им и владеет. Опять же, как владеет? Поиграть можно и вместе. Тем более, иногда так даже лучше. Есть с кем играть…

Зато в тот день, когда мне досталось, по дороге домой я нашёл в клёнах собаку. У Древлян немного обитало домашних волков, как называла их моя бабуля. Отче звал их Черными кошками и поначалу я не знал почему. Ведь все собаки были разного, вовсе не черного, цвета. Как бы там ни было, в этот раз я самый первый заметил ушастого чёрного щенка в листве, что пробудило во мне жалость от одного только его вида. Тот потерянно барахтался в таком большом мире…

Наклонившись к нему, приметил чуть поодаль за кустарём ещё нескольких. Хотел положить его к ним, как вдруг услышал рычание, и что-то клацнуло рядом с рукой. Я было поднес обратно убежавшего щенка, но рычание только усилилось…

Стало так жалко и обидно за то, что не признала мать своего малыша, что я не думая прижал комок шерсти к груди и побрел домой. По дороге тут же представил, что их мама поступит также и с остальными, отчего растревожился. Даже пообещал себе, вернутся за ними, как только этому найду место.

– А вдруг кто-нибудь еще их заберёт или их мама все же останется с ними? Но, нет. Совесть этими мыслями не успокаивалась. Так и тащился со щенком и с оправданием самому себе – хотя бы одного спас от скорой холодной зимы…

А дома я придумал как спасти всю стаю и на следующий день рассказал о щенках ребятам в мастерской, а те рассказали остальным, чем в свою очередь порадовали многих. Однако, они не успели тех забрать. Какой-то старик, как рассказала незнакомая девчонка, Нюрка, обучающаяся мастерству швеи, собрал всех щенков вместе с мамой к себе, чтобы сделать из них охотничьих собак… Ребята, сразу догадались, что это сделал отец Ила, и побежали к нему, чтобы выпросить тех или их следующее потомство себе… Помню и Бажка убегал с ними, прознавши о собаках. И когда успел? В мастерскую не заглядывал, жил рядом с Ином. Может от того, что все к его семье ходили на обмен зерна, да хлеба? А может Ин рассказал, услышав от Тиха…

В таких делах да заботах, медленно уходила завядшими листьями в раскрашенные закаты сень, напоследок украсившись празднованием от даров подаренными Землёй-матушкой. В те дни урожая мы вновь восславили сон бога Сварога и приход холодного Хорса, так нужного подуставшей от плодов Земле. А на празднестве, знамо дело, пляски, пиршество, костер и сказы кудесника. Поэтому, хоть поспать было и интересней подольше в тот, отходной день, тем не менее, я с радостью сбежал спозаранку с дома со всеми ребятами, захватив свои первые изделия из дерева сделанные в мастерской, чтобы те пошли подношениями идолам-божествам на холме Вознесений. А после ритуала поклона на холме мы, как всегда, еле дождались конца хороводов у костра и пиршества, чтобы вновь услышать, как Епифон сказывает очередную историю о божествах:

– Когда Прородитель всего мира перестал созидать построенный им мир, боги продолжили плодиться и создавать себе подобных, – начал он со старой истории, когда вся ребятня и некоторые мастера расселись подле большого костра близ большого дуба.

– Некоторые из них заключали союзы с русалками, Рожаницами, Долей и Недолей, красавицей Мерцаной-Зарёй, а некоторые и с духами ради продолжения Родового наказа, но сегодня я расскажу о самых необычных созданиях. Вспомним все Стрибоженьку, который управляет ветрами и коему, как подумал сам Сварог, создавший того из искры Солнца, понадобиться помощь в управлении столь сильной стихией. И создал Сварог Догоду и Позвизда дабы второй разгонял несметные тучи, собранные Стрибогом, а Догода остужал в жаркие дни Землю-мать. И все бы нечего, но создал он Посвиста и Догоду из простых людей, Вознеся тех не по времени на небеса! Это были обычные братья, что даже не знали о своём родстве и постоянно ссорились…

– А почему они не знали о том, что они родичи? – вопросил Бажен.

– Такого не бывает же. Все знают, что люди могут стать только злыми или добрыми духами, а никак не богами, – высказался всесведущий в таких вопросах Мих.

– Все бывает Михаил. Боги могут всё. Тебе ли не знать, – ответил на то Епифон Михе, имея в виду помощь Сварога в кузнечном мастерстве, о которой Мишке всегда говаривал его отец, и чей знак тот носил на кофтане. Мы, ребята, вообще просто так знаки не рисовали, а тем более в одежде. Каждый рос и хранил свой собственный оберег. Будь то игрушка в виде божка20, амулет – символ деревянный але железный, без разницы. Даже взрослые не расставались со своими обережками. И когда кто-то терялся в лесах, Возносился, или уходил в Навь не по времени, все знали – те потеряли обереги или не носили их… Я своего Белобога всегда носил на шее и не снимал даже ночью…

– А что насчёт не знания кровности, дак, от того что родные с рождения отдали их в учение по разным мастерам, а после Вознеслись и нечего им не рассказали, – продолжал кудесник, – а далече, когда братья уже стали богами и летали над нашим людом, они, начали ссориться с остальными богами. Позвизд вместо разгона туч собирал их в Ураганы, Догодник обманывал теплотой мирской покой Яви, добавляя разрушения. Сварог и Стрибог разгневались на братьев Догоду и Посвиста, нечего не смыслящих в божьих делах, и попытались загнать тех в тёмное подземелий царства Нави, что добавило лишь больше бедствий в Яви, Прави и Нави. Почему им и людям не помог Белобог и Чернобог спросите вы? Все от того, что Белобог к тем временам управлял звездами, ему было некогда, и смотрел он на землю лишь в Хорсову зиму. Некогда, как и Чернобогу смотреть за всеми землями, держа в узде подвластное ему зло…

– Да не могло так быть. Зачем тогда Сварог создал их? Чтобы бросить в темноту? – вопросила Веселина.

– Богов гораздо меньше людей, оттого и могло быть. Далеко друг от друга, не уследишь. Богам дается большая сила, нежели нам. А создали они их для помощи себе и нам, и чтобы сохранить мир Рода… – отвечал кудесник, – и пусть сейчас и меньше ураганов и сильных ветров, но не стоит забывать вам ребята силу разрушений из-за раздоров богов, хотя бы по рассказам, дабы быть готовым спрятаться от гнева их в любом убежище…

– Нам родители рассказывали о таком… – сказал знакомый голос. Я оглянулся. Это Броска. Мне тоже, хотелось добавить мне, почему-то не стал. То ли испужался перебить волхва, то ли еще чего…

– И не зря ведь рассказывали. Недавно сильные ветра опять собирались, – Мих.

– А от чего нельзя попросить Сварога не прилетать сюда сильным и злым ветрам? – спросила длинноволосая Стиславка, полюбившая вместе с мальчишками слушать Епифона. Вообще девчонки больше плели и урезали косы, слушали и проводили свои обряды с Вестами – приближенными богини Весты21 и Лады, но не она. У девчат были свои сказы и дела от Вест и колдуньи с окраины, которую боялись весь старший люд, акромя Епифона…

– Дак, некогда же ему, тебе же сказали, – бросил Лен. Наверное, длинноволосая худая девчонка обиделась на его слова, подумал я, смотря, как она отвернулась ото всех.

– Делов-то не в том, – отвечал старец, – а как же мы разгоним грозу без сильных вихрей Позвизда? А как без Догоды будет хорошая погода? Все боги нужны… И это самое главное, что вы должны понять… – договорил Епифан.

– Стивка, подожди, – позвал обидевшуюся девчонку Лен, когда все начали расходиться.

– Чего тебе? – ответила та. Действительно, чего это Лен заговорил с девчонкой? Мы все их только дразнили. Тем более Стиславка вроде как с Мишкой дружит…

Но не слушая их, я замечтался от неостывшего рассказа кудесника. Ведь во всём божественном чувствовалась непонятная загадочность, кою хотелось разгадать и обладать настоящей, собственной тайной… Или стать такими же богами, как два разных ветра…

Издали замахавшие руками родители вместе с сестрёнкой уже зазывали домой. Там нас также могли ждать интересные истории…

Волк

Как-то незаметно каждый год в нашу жизнь врывалась белая зима. Врывалась и проходила также быстро, словно не важна была. А может просто не хотелось ее запоминать…

Вообще зимнее время с трудом вспоминается. Да, отмечали мы его приход празднествами восхождения за солнечную колесницу бога Хорса, встречали Коляду22 пиршествами, в хороводах и играх в снежки, лепили снежных баб, боялись деда Трескуна и Карачуна23, прячась по домам, но больше в нем было ненужного снега, что посылали нам Велес24 и Зима-Морена. Зато Посвист, воевавший со всеми богами и создающий Ураганы, почему-то боялся времен грозного Хорса. Если и случались небесные войны за Правь и Явь зимой, то люди в них страдали меньше, нежели в теплые времена. Бывало, конечно, заметет, что аж утром было не откопаться. Ингода и вовсе приходилось рыть тунели от одной избы к другой, для общения или обмена. А если не откопать с утра домик, а точней трубу, то и вовсе замерзнуть можно. В такие времена и вовсе приходилось переживать зиму в кругу семьи – так много снега было навалено, и таким он твердым был. Может еще и поэтому не помниться зима…

Яко, Морена метель пригонит снежную, али Буран заглянет, так и будет. Так и то в радость, нам, ребятам. Огромные снежные горки-горы, да снеговые пещеры получались пуще летних качелей если докопаться до других. А ежели в тунелях еще и костры до небес разжечь, то и вовсе сверкающие замки из ледового снега получались…

Иногда совсем без метелей бывало. Тогда обходилась небесная Правь одними холодами. Другие зимы все сразу случалось. Холод Карачун был такой, что аж вода в колодцах замерзала. С самого утра соберешься откапать входную дверь, бросишь, если трубу видно, просто наберешь снега, чтобы разогревать на печи – в воду. А в делах и играх, как известно некогда чего-то запоминать… Некогда было запоминать зиму, в общем.

Еще помню, каждую зиму, с малых лет, отец обещался брать на рыбалку, и в каждом Хорсе говорил, что мол, рано тебе ещё, прибавляя, как маленькому:

– Потерпи до следующей, а то замёрзнешь.

Поэтому в каждом холодном сезоне, я старался больше помогать по дому, чтобы мама с бабушкой сами попросили за меня у отца, чтобы тот взял с собой…

А вот к весне становилось интересней. Особенно по вечерам. Папа меньше стругал дерево, чаще меняя мастерство на бытовые дела и долгожданную рыбалку, ожидая со всеми посевную. Бывало, правда и в эту наступающую теплоту у него находились и другие дела. К примеру, он вместе с мастерами и бобрами, что жили на реке испокон веков, но так и не научились строить домики из хорошего дерева (а может дерева хорошего не было рядом) укреплял запруду, дабы вода не пришла с таяньем и разливом речки в селение. Но то случалось не каждое лето и вместе со всем нашим народом они справлялись в пару дней.

А я с приходом тепла снова начал бегать с утра до вечера на улице, придумывая новые игры, слушая ветер, и напевая папину и Тихину присказку:

– Ты летающий везде,

– Подсоби сегодня мне,

– Подскажи где есть мой путь,

– И не дай мне отдохнуть…

Дни полетели незаметно. Мне весной стали больше нравиться вечера. Не от того, что солнце перестало обжигать, как летом, и не от поисков звездлячков. Нет, вечером стало больше историй. Мишкины, мы слушали всей детворой, но те по редкости, когда ему какие путники расскажут, да, когда он не занят мастерством. От отца, который теперь чаще к вечеру всей семьёй собирал нас дома, было больше сказов…

– Микослав, пойдём с Ликом домой! – звала сестра меня с поляны, окутывающейся предвечерним ночным туманом Морока (сына Морены и Чернобога). Ликом стал тёмненький щенок, подобранный в клёнах и Веселина, мало игравшаяся с ним из-за привязанности того ко мне, завидовала нам, хотя и сама дала ему имя.

– Лаешь, лаешь, лайка. Лика будешь, – сказала она однажды. Так и повелось, пока Веселина не догадались, что это не она, а он.

– Папа опять будет рассказывать про драконов, – продолжала звать сестрёнка. Мы мигом собирались на кухни на лавке: я, сестрёнка со щенком, папа, мама и бабушка.

– Ты снова говорил с ветром? – спрашивала Селька папу, так часто теперь пропадающего на полях со скотом и с Бажкиными родными, помогая Возделочникам. Известно ведь, только в полях, Стрибог может разгуляться и что-то подсказать. Сам видел, пока Полевой25 не спеша перекатывает траву-перекатиполе, появляется сильный ветер и уносит ту в далекую даль…

– Он не говорит. Он рассказывает шепотом. Слушал я его. В этот раз он поведал о добром драконе, – начал сегодня отец.

– Брате злого? Того, что носил на спинах злых колдунов и сжигал селения? – сразу захватилась выдумками сестрёнка.

– Добрый не был из его рода. Он больше жил в пещере над Навью и не смотря на лунный свет ночи, редко вылетал оттуда, много поколений нашего рода. Он не замечал, как мы захватываем то, чем он питается ночью, и просто собирал остатки дичи подле своей пещеры. В те времена много охотников было и поэтому они не могли унести всё добытое добро к своему очагу. Вот и получалось, что Доброй дракон доедал остатки дичи наших предков…

От того дракона и дыму-то видно не было. Стар был и слаб. Огнём не дышал. Родичи же издавна думали, что Злому те подношения оставляли. А Злой Огнедышащий между тем, был другой и жил в пещере под самым небом выше Доброго. Жил и творил что хотел пока однажды не разрушил с помощью колдуна, которому понадобилась сила могучего дуба для его колдовства, всё поселение наших предков.

– Ты рассказывал. Раньше мы были одним Степным поселением. Теперь мы построили два других, недалеко, поэтому ходим поклониться дубу, не поддавшемуся колдуну и выстоявшему против змия-дракона, – перебила Селька.

– Так не перебивайте, а запоминайте, – пожурила мама, – после будете своим детям рассказывать.

Маме наверняка нравилось, как рассказывает отец. В такие моменты она смотрела на него как-то особенно, с непонятной мне добротой в глазах. Про себя я думал это и есть любовь. То самое, о чём просили все красны-девицы, смотря на парней в день празднования тепла и чествования богини Лады. Может и Селька то понимала, не обижаясь на маму…

– Но о том дубе я не всё рассказал. Само древо не смогло бы выстоять против настоящего пламени дракона со своими тонкими ветвями, даже с таким широким стволом, как и обычные деревья не могут защитится от ураганов, врастая глубже корнями. А тем паче, дуб моложе тогда был.

Как колдун захватил Злого в узды магии, никто не знает. Только со временем весь люд стал носить подати и еду лишь им, раздавая все, а тем самым разрушая поселение. Наших предков тогда спасло то, что Доброму дракону не понравилось, что его, на время властвования колдуна оставили без дичи, что лишней оставалась подле пещеры нашими предками. Ведь раньше все поклонялись драконам подле горы, боясь тех больше богов, а не как теперь у дуба. И вот, однажды, Добрый дракон, проголодавшись и дождавшись безлунной ночи, облетел много территории вокруг пещеры и нашёл наш люд. Поглядев за ним, тот понял, почему те оставляли земли, и шли к дубу. Там был злой колдун, на испускающем огонь драконе и призывающих к себе людей строить замок и новое поселение на холме, чтобы править оттуда всеми. И не один добрый кудесник не мог перебить колдуна. А может, в ту пору не было волхов и кудесников…

– А что такое – править? Властвовать? – робким шёпотом вторила в тон рассказу сестрёнка.

– Когда ради одного человека делаешь всё, а собственный род забываешь, как правят сверху боги над нами – объяснил отец и продолжал, – многие пришли тогда строить колдуну большой замок. Может они испугались дракона, а может, не успели уйти, только неправильно все это…

Только Добрый дракон не испугался и захотел сразиться с ним. Прогнать того с нашей и его земли.

– Смелый. У него же и пламени не было против Злого, – перебил я, – ты же сам сказал.

– Дай боги не проявлять тебе такую смелость сынок… – задумчиво пробормотал папа и продолжал:

– Подлетевши к Дубу, огромными крыльями отгонял Добрый дракон пламя Злого пока не придумал вцепиться большими когтями в противника. Собрав ещё раз всю мощь своих огромных крыльев он унёс того так далеко, что никогда его и не видели. И всё бы хорошо, но у колдуна и без дракона были страшные искры в большой палке, дым-дурман, и подчинившиеся его власти люди. И больше никто не хотел возвращаться обратно в селение и жить обычной жизнью.

Вернувшись, Дракон увидел и это, но не смог испустить и дыма, чтобы прогнать колдуна. Тогда он снова взмахнул крыльями, отгоняя дым с палки, срывая ветром деревья вокруг дуба и мешающих ему людей вместе с испуганным магом. И народ, увидя испуганного колдуна, освободился от его власти и сжёг тому палку и бороду. Тогда-то тот стал простым человеком. А поняв, что опасности больше нет, наши ушедшие родичи потихоньку вернулись домой, заново отстроились рядом с лесом и горой. Даже колдуна не прогнали, поручив ему самую сложную работу.

– Какую? – спросил я.

– Он всю оставшуюся жизнь собирал листья и жёлуди, падающие с древа истины для податей Доброму дракону… Того самого дерева… – ответил папа.

– Так это дерево со времен драконов еще растет? Долго… – задумалась Селька.

– А правда что у всех кудесников есть волшебные палочки? А Епифона есть? – продолжал спрашивать я.

– Нет, – вставила сестра, – палочки у колдунов!

– А вот и нет, – отвечал отец, – у многих волхов и кудесников были волшебные палочки, но сильным и могучим – способным управлять ветрами, дождями, луною, и солнцем не было нужды прибегать к их помощи. Они и без них колдовали, призывая в помощь богов, как волхвы или наш кудесник… Епифону и без палочки боги подсказывают. Рассказать, ещё одну сказку?

– Да, пап, расскажи, – снова загорелась Веселина.

– Конечно, – просил и я.

– Тогда слушайте…

И опять, потекла сказка, в догорающем вечере звёздных костров за окном. Между словами, стибрив украдкой еду со стола, сунешь Лику, не сразу заметив, что у того уже есть. Оглянешься на Сельку, увидишь всё в её взгляде – смеёшься. Та тоже. Не дай поиграть ей сейчас со щенком – долго не увидишь такого смеха. Нахохлиться, отвернётся и молчит даже на вопросы папы с мамой – кто тебя обидел. Мы не часто с ней ссорились, но всё же случалось и почему-то во время папиных сказов. Может от того, что каждый из нас верил отцу по-своему, не объясняя другому…

– Ну и плакать опять будешь, когда я также не научу тебя новым знакам-весточкам, что передали путешественники с других земель, – цеплялась за то, чего я не видел и не знаю, злилась после непонятной сказки в таких случаях Веселина, понимая, как мне интересно все неведомое.

– А ты больше не будешь играть с Ликом, и я сам символы узнаю. От Мишки, – отвечал тем же я.

– Я же говорила, что тебя научу понимать их! А ты Лика научишь приносить те весточки, – вдруг успокаивалась сестра, – ну расскажи о Разделение, о Южанах…

– Ага, научу. Как мама или папа нас учат. Может, я сам хочу всему научиться. Просто бы показала. А о Южанах я и сам не больше отца знаю, – отходил и я, и начинал рассказ о Разделении территорий, который никто до конца не рассказывал. Приходилось придумывать…

Иногда так хочется до всего додуматься самому, не слушая взрослых, особенно младшую сестру. Доказать, хотя бы то, что можно и без научения быть умным. А сколько раз хотелось сказать папе – я так думал и раньше! Еще до твоего совета или сказки. На что тот лишь бы сказал – семь раз отмерь, один отрежь… Но умнее всех всегда и везде не будешь… Главное научиться понимать свою нужность, как с Селькой…

Но она понимала моё – сам всему хочу научиться по-своему, и как знак примирения ожидая рассказа…

Чаще мы с Селькой из-за Лика ругались, когда не брал ее с собой на вечерние прогулки, пока однажды не понял, как ей нужен я, а не собака… Понял инстинктивно…

– Ну и играй с ним один! Вообще играй один! – злилась она, как сейчас помню в тот вечер, на что я тогда неожиданно для себя ответил:

– Не буду. Вдруг ты услышишь ветер, и не расскажешь мне. Беги с ним первая, – предложил я. Ведь мы с Веселиной сразу поверили папе о шепоте ветра Стрибога, и мечтали услышать хотя бы тихого Догодника. Голоса богов…

– Побежали вместе, – он с нами побежит, – тихо сказала тогда сестренка, не потревожив сумрачную тишину. Она тоже что-то поняла.

– По поляне и до дороги, потом обратно? – радостно расщедрился я.

– Вперёд, Лик! – только и успела прокричать она, разбегаясь с крыльца в темноту, – догоняй!

Так просто было сказать злое – не будет Лик с тобой играть, не понимая глупости от сказанного, от того, что никогда не хотел так на самом деле. Вместе ведь всегда веселее бежать хотя бы за голосом ветра…

С той весны почти каждый вечер с наступлением темноты, текли то сказки, то не стихающая радость к жизни заполняющая всё тело в безумном беге за ветрами. Как поток, как вихрь. Да, именно вихрь – шевелящий волосы и ветки на деревьях, рассыпающий старую траву, сметающий все на своем пути. Порою злой и сильный, а иногда ласкающий объятиями, своей прохладой или горячими потоками своего разнообразного дыхания на бегу.

Набегавшись, упадешь в траву, а там звездлячки-светлячки. Сестренка любила их собирать и запускать в полет, словно звезды обратно в небо. Мне же нравилось просто наблюдать за ними…

Наваляемся в траве, и домой, коли до того не позовут. Рассказать, поделиться всем тем, что прислышалось сегодня родным, пока те не уснули. Всё про тот шёпот, похожий на слова ветра. Пусть мама и папа узнают. Для ребёнка всё новое превращается во что-то необычное, а если нового много, попусту в сказочное. Главное успеть. И зачем это было нужно другим, не возникало вопроса.

Забежав домой, до самой ночи обсуждали с отцом и мамой послышавшиеся в ветре слова, превратившиеся под общей фантазией в предвестие, и лишь бабушка беспокоилась и ворчала, что добром наши забеги за ветром с сестрёнкой не кончаться. А шевелящий волосы, продолжал напевать нам разные мотивы и слова перед сном, с каждым вечером ненамеренно уводя всё дальше и дальше от дома… Теми же мечтаниями о новых территориях, подгоняемыми тем же чудесным ветром…

В общем, с новой весною по-новому ощущались и праздники, с другими историями и развлечениями. Для меня любые забавы запоминались меньше сказов. Хоть о той же богине Весты, рассказанным Епифоном в день ее прихода. В этот день было тепло и пекли блины с куличами, запрещалось работать и все дела откладывали на завтра. А старец волхв собирал всех ребят ужо под утро, чтобы поведать мальцам, или напомнить всем знающим о красивой и умной богине, пробудившей весну…

– Сегодня многие из вас кто не знал об этом дне, изменятся, особенно младые девчонки, потому что я вам поведаю о богине Весте, что является Хранительницей Мудрости всех богов, як Велес, – начал свой рассказ наш кудесник, а ребята всё стекались как ручьи к дому Собраний, чтобы поесть куличи с расписными пряниками и послушать старца.

Девчонки пришли сегодня, казалось только за последним. Мишка со старшими ребятами, бегали за большими девчатами, с венками из цветов, чтобы те их выбрали для обряда у холма Вознесений. И чего их так тянет к девчонкам? Девицы же не знают ни одной интересной истории, да и играть не любят. Чего-то мастерят дома, выходя на празднества и восхваления богов. Так думалось и не мне одному, понял я по вопросу Стиславки, наблюдающей как ее подружки бегают со старшими.

– А правда, что мы можем стать мудрыми как вы, ежели захотим стать Вестами? – спросила вдруг она, с грустью заглядываясь за забегами старших мальчишек.

– Да, это правда, и если ваши родные отпустят вас в учение к Вестам, забыв на время о семейном мастерстве, вы станете ближе к богам, будете лучше понимать мирское, – отвечал кудесник.

– Тогда мне нужно будет забыть о помощи маме с папой? – продолжала спрашивать Стиславка, уже как часто делала Селька – надумывая, что без нее не справятся в заготовке рыбы. Будто решала стать Вестой, коех у нас было раз-два и обчелся, но за которыми, так рьяно, носились все мальчишки.

– Нет же, девчонки, вы также сможете делать все что захотите, просто больше времени будете проводить в Большом доме, – продолжал Епифон, обращаясь к пришедшей мелкоте из Забавы, Веселины, Ланки, и Жданки. Была тут и Чернавка, дочь Епифона, но куда он без нее…

Мои друзья вместе со мной, собравшиеся подле кудесника, тут же засмотрелись на пришедших девчонок, как на чудо. Оно и понятно. Только им откроется мудрость богов, ежели те захотят, а еще они сегодня, подражая взрослым девицам, поназаплетали себе в волосы цветов, как и платья самые яркие понадевали.

– Расспросите своих мам, они скажут, как лучше, а я пока продолжу. Веста считается не просто богиней мудрости, она еще и вместе с богом Ярилой приносят нам радостную и теплую весну, сменяя снежную Морену и Хорса. Пока Ярило перетягивает себе солнечную колесницу, богиня Веста растапливает снега, призывает к нам птиц и пробуждает Землю-Матушку от спячки, как Велеса мишку.

Все ребята вместе со мной снова засмотрелись, в этот раз на слетевшихся пока на голые ветки птиц, а после перевели взгляд на первую травинку подле Большого дома. Кудесник увидя то, продолжил с улыбкой.

– Вот это все тепло дарит нам Веста, она чудесна и прекрасна как богиня Лада, только краше и младше. А мудра, как бог Велес, что охраняет границы Прави, Яви и Нави вместе со Сварогом, по завету всеотца Рода. Очень скоро она разрешит нам засеять поля, чтобы зерно смогло прорасти также как эта трава. А когда отогреет Матушку для Возделочников, та снова расплодится подхваченная богиней Ладой…

Только Веста знает, как пробудить Ярило, как усыпить бога Хорса, чтоб тот раньше времени не проснулся и не послал нам снега и холода. Лишь она может обернутся теплом, не потревожив Ураганных ветров Посвиста. Так что следует встречать ее таким же весельем, какой является нам она, ребята, в щебете птиц, в теплоте солнца… – проговорил совет напоследок Епифон и добавил:

– А теперь давайте сойдём к холму Вознесений, я покажу вам Весток, может, они чего мудрее расскажут…

И набравши пряников и куличей с блинами, мы пошли на поклон вместе со старшими ребятами и девчонками, увязавшимися за кудесником к идолам на холме Вознесений, к могучему Дубу. Пошли, дабы одарить богиню Весту вместе с Весталками, и бога Ярило, мастерством наших пекарей, которое мы не съели и берегли для них…

А пред ликами богов, сотворёнными руками праотцов к нашему приходу уже водили хороводы Вестфалки с другими старшими ребятами, звонко растягивая песенку:

Веста, Веста, как невеста,

Вся красна зеленым,

Девица, девица,

Заплети ты косы,

Матушки землице,

Одари красою,

Все до небылицы…

За празднованием прихода Вестовой весны, пошли проводы Зимушки, а после, посевные работы. После засевания земель через время наступал день поминания Вознесенных на небеса и ушедших в царство Нави и Прави родичей, в коем дети не учувствовали, разве что кушали вкусности по домам вместе со всеми. Старшие собирались на холме идолов и чего-то обсуждали, жгли дымные костры, махали руками, будто призывая чего-то… Обряды в общем…

Мы с ребятами, конечно же, каждый год следили за старшими из-за холмов, но уже без детского с трепетным страхом интереса…

Просто каждый год повторялось поминание Вознесенных и усопших в земле – проведших плохую жизнь, не чтивших богов, коех попусту зарывали в земле. Кушанья, обряды пред дубом всем старшим людом начинались с обедни и продолжались пока не стемнеет. К темноте все возвращались по домам. По крайней мере, так считали родные. Мы же вместе с ними незаметно жгли костры, и рассказывали о темных духах и богах, которым взрослые приносили жертвы, и порой возвращались позже старших. Родичи в те дни были настолько мрачны и пустые во взглядах, что не обращали на то внимания. И ни сказку у отца не выпросишь, ни с мамой ни поговоришь, оттого и пропадали все…

А я в ту Ярилову пору, решил раньше всех построить большой шалаш, воодушевившись недавней папиной резной работой забора и фасада дома у Менял. Работа действительно была хороша. Сам забор ранешне собран, считай из бурьяна да полубревнышек, зато на них красовались выструганные силуэты духов да божков. А что касается самого дома Менял, так там и вовсе все ставни, козырьки, крыльцо и петушок на карнизе вышли будто живые. Того и гляди, сам дом с тобой поздоровается, а коли ветром потянет, так и вовсе испужаться можно…

Как бы то ни было, захотел я шалаш пуще той красоты сделать. А что недавно хотел карту составить – уже подзабыл, как отче и сказал сразу.

На шалаш изначально также нужен чертёж. И место под постройку найти. За домом, в полыне? Нет, не пойдет. Ветром снесёт, да и зацепиться не за что. А что если в клёнах, что росли подле дома до поляны? Вполне устроиться, как мне показалось. И зацепляться за клёны можно, и солнца поменьше и не виден всем подряд. Тут и построю. Листьев на клёне нет, ну можно будет, как подрастут накидать на каркас. Позвать бы ещё кого из ребят, дак скажут – рано строить шалаши. Без листьев он никудышный получиться… Пустое… Зато будет, где летом прятаться от солнца, и сочинять новые игры, пока остальные только начнут строить свои…

С этой идеей я в тот же день на земле начертил рисунок шалаша, как отче рисовал будущее изделие, наломал веток, и собравши из мастерской папы ненужных досок, принялся за дело. Медленно и верно, изо дня в день, сколачивал я свой маленький домик, делая крышу непроницаемой к дождю и свету, а стены сплетая в обережный узор из веток для свежего ветерка. Догода помогал в хорошем деле, иногда обнимая, иногда улетая, если думал я неправильно, а может, казалось так. Стрибог с Посвистом и не заглядывали… Не до моего шалаша им…

А с ребятами так и вышло. Пока я строил шалаш, те, каждый день пробегая мимо, смеялись над моей нетерпеливостью, до самого праздника в честь начала лета, что наступал со днем Лады, почти в день моего рождения. С того дня наступала нестерпимая летняя жара, и нырнуть в такой жаре в шалаш если не хочешь на реку тащиться, самая настоящая радость. Вот тогда-то в мой домик захотели залезть все близ живущие ребята, чтобы рассказать обо всём новом, поделиться или обменяться оберегами и игрушками. И я пускал всех, играл и менял игрушки, обещая помочь построить им такие же большие шалаши. А опосля и то забылось… Не до домиков всем было, когда столько простора…

То лето, почему-то пролетало незаметнее зимы. В привычных забегах с друзьями в леса, не строгими выговорами родных за непослушание и следующими забегами в сады Яблоневых за не успевшими созревать яблоками, наступала новая Сень, учение у мастеров и пора вести в колеснице солнце Сварогу.

Только мне вновь, совсем не осталось места для написания карт, которые я позабыл. И как это я вспомнил о них только к сени? Дел меньше стало? Видимо по лету, другие планы сильнее западали в душу. Но теперь мечтать никто не мешал о таком большом деле, хоть и делать некогда. С учения нужно было помочь дома по хозяйству, а там скоро темнело…

Лишь на бездельный день можно по-настоящему подумать и заняться картами, бродя по ягодам, придавая в голове непонятно-чудесное значение слетающим листьям, комьям грязи, и причудам вечерних костров по возвращению. Подумать, но не захватится таким трудным делом. Бабуля часто отправляла нас с Веселинкой собирать плоды леса. Нам только то и надо. Любил я искать… Без разницы что… А в поиске, в мечтах, даже карты забывались… Что за Селькой, так та играла с Ликом и всегда первой убегала. Может попусту нам хотелось побыть еще немного детьми, чтобы нас никто не трогал? Кто знает…

Как бы там ни было, только так бы и вилась в тех поисках и учении моя беззаботность, если бы однажды не повстречалась мне беда, временно забравшая все беспечные мысли. А может и не забрала, а показала, что пора уже что-то стоящее сделать в этой жизни, а не просто мечтать. Это была встреча с первым в жизни настоящим страхом…

Случилось все так. Мы с сестрой, как я рассказывал, всегда выбирались к себе домой посля учений через сад по сгоревшей от солнца тропе. Садом у нас назывался небольшой тополино – яблоневый лесок перед небольшой дорогой к селению Степных. На самом деле, там было немного деревьев, росших за нашими уделами, и дорожка переходила тропинкою в сад. Через тот сад проще всего можно было выйти домой, не делая большой крюк к дороге.

В саду постоянно стояли лужи, заметить которые трудно, поэтому приходилось смотреть вниз. А дожди со Сварогом у нас были в части. Пока до дому дойдешь, промочишь все ботинки. Был, конечно, еще один обходной проход близ речки, а затем другою тропкой, но через него ходили редко. Пускай наши селения не большие, как и не много путешественников в нашей местности, но идя по обходному пути, встречаются в повозках проезжавшие мимо люди, и частенько задерживают вопросами о проезде и жизни чуть ли не до первых дворов.

В общем, в тот необычный день, мой путь лежал, конечно же, через сад. Необычный он показался сразу из-за Веселены. Она немного захворала, и осталась дома, пропуская очередной интересный денёк в мастерских. И пока я вышагивал сквозь кустарник и опасные холмики с листьями с опущенной вниз головой, в мечтах о самой быстрой лошади для дальних путешествий, мне повстречался настоящий волчонок, заставив остановиться…

Это была не собака, даже не дикая – сразу понял я, а настоящий волк. Тот при виде меня застыл как вкопанный. Не понимая, чего он хочет, и не желая злить и без того со стоящей шерстью на загривке зверя, я, казалось, даже перестал думать. Страх сковал слишком сильно, поэтому остальное плохо вспоминается. Было в этом что-то дико простое, знакомое, но в то же время до такой степени кошмарное… Как после предрассветного страха о Бабе-Яге или ночного рассказа о Вурдалаках…

– Может всё-таки собака? – подумалось с тоскливой надеждой. Но нет, без сомнений, волк. Папа столько рассказывал о них. Откуда он здесь? Они всегда боялись выходить на опушку наших лесов, не то, что забраться в сад. Столько людей пред лесом на полях, а он вдруг здесь… До дому рукой подать… Самая глупая ситуация – после пришло на ум. А тогда меня захлестнула волна непонятных чувств, сквозь которые ясно выглядывал лишь страх… И почему Лик сегодня не побежал за мной? Остался дома с Селькой…

Волчонок, между тем начал движение, подходя ко мне по только им видимому кругу. И пока он так приближался, показывая, как на картинах в доме волхва или охотничных шкурах отца Ила, волчьи зубы, заставляя сильнее прирасти ногами к земле, страх от предчувствия физической боли стал невыносим – вот-вот закричу. Все смешалось с вихрем мыслей о данной нелепости и непонятных действий, которые нужно было сделать. Верней не страх, а скорее ужас. Это после пришло понимание, почему невозможно было двинутся и убежать. Наверное, из-за множества вопросов в голове.

– Вдруг он одержимый Лешим? Старики, да Мишка с Илом рассказывали о таких зверях и собаках. Их тут же нужно убивать. Укусит же, загрызет. Зачем он это делает? Обходит меня. Вдруг проверяет – если поддамся (побегу), то загрызет? А вдруг нет? Страшно если укусит. Нельзя шевелиться…

Спасла идущая с посёлка бабушка Чернавки или не спасла, так хочется навсегда забыть то унижение. Бабушка жила рядом с яблоневым садом и плохо видела. Вероятно, спутала волка с собакой и спокойно прогнала того с тропы посохом, словно надоевшего гуся.

А меня сразу после страха прохватило стыдом: что же она расскажет всем селянам насчёт моего столбняка, думал я, пропуская ту вперёд. И после того как волк убежал, я долго собирал листья и траву якобы для какого-то дела, всем своим видом не выдавая той бабули ни капли предательского страха. А призрачный образ Чернобога, заменивший страх в сознании, как-то глупо улыбался, пряча мою душу глубже в землю, на которую я продолжал смотреть… И будто само зло в жизни стало понятней и все наказы родичей о страхе пред богами стали как-то явственнее…

С тех самых пор мне стало всё сложнее и сложнее ходить через тот сад на учение. Труднее думать обо всех, ранее недослушанных напутствиях бабули, отца и мамы. Труднее мечтать…

Волчонок же, все прозвали его «Брошенный», от того, что серый прихвостень Лешего стал забредать в селение, и как сказывали старики – к зиме попадаться тому не стоит, может и укусить, – теперь постоянно мерещился мне по дороге ко двору мастера и обратно. Идешь, бывало, оглядываешься, на показавшийся топот маленьких ножек, будь то человеческий шаг иль сильный стук собственного сердца, без разницы. Как узнал позже – тот просто искал здесь пропитание. Зато охотники, прознав про волка, начали выслеживать его по вечерам в саду и у своих уделов, что поначалу почему-то вызывало жалость.

– Вот чего стоит боятся, – объяснял отец, – отбиться от стаи, просто потерять свою семью, убежав далеко от своих. Вот он и гуляет по деревне в поисках пищи, пугая народ. А жил бы со стаей, может и не искали бы охотники его.

А вдруг напугает или укусит Сельку или маму…? После тех слухов, всё-таки рассказал дома о злополучной встрече, умолчав о страхе. А ещё у него была ранена лапа, вспомнив в том рассказе, как тот убегал от посоха, подсказал папе и охотникам. Веселина совсем маленькая. Никакой жалости. Пускай охотятся охотники. Может и не убьют. Прогонят, напугают…

В общем, теряется из-за страха та осень в воспоминаях, словно перекликаясь со всем навалом первых шагов во взрослую жизнь и пониманий: многое придётся переживать самому, без помощи. А так хотелось поведать о незнакомом, стыдящим сознание чувстве хоть Ефимычу, деревянных дел мастеру. Тот умный был, как папа и рассказывал некоторые истории также. На что тот наверняка сказал бы, ладно бы Урагана испужался, его все старики боятся… Но я не рассказал. А друзьям просто не хотелось признаваться в страхе. Те же никого не боялись. Просто бы стереть это глупое чувство…

Мама больше времени проводила с Веселиной, говоря со мной не о том, о чём хотелось. Достаточно того, что она еле-еле с папой все тревоги и дела успевала обговорить. Да и смысл рассказывать? Ведь понимание трусости и позора в надежде на утешенье, вкладывают в нас всё раньше и раньше в этом мире. Учат давать сдачи, но иногда просто делая нас терпеливее. Отца, объяснившего, как защищаться от всего недоброго, тревожить опасениями не стоит. Тот просто скажет: Где опасность? Где твой волчонок? Не видно? Значит нет. Не лободырничай, а не то боги осерчают…

Однако близкие всё же поддерживали меня. Редко удавалось скрыть от нашей мамы все страхи. Однажды я заговорил о волке, поверив, что она не догадается по вопросам о моём состоянии.

– Мам?

– Что мальчишь? – так ласково иногда называла она меня.

– А если волк снова мне повстречается? Что делать?

– Ты снова его видел? Где? Расскажи, – сразу же забеспокоилась она.

– Да нигде. Просто интересно. Папа рассказывал, они же кусаются… – будто рассуждая, сказал я.

И тогда она ни смотря на все мои уверения, что я его больше не встречал, постаралась помочь – сказала кричать, если того увижу и больше не ходить одному.

Самое странное, волк не сделал меня бесстрашнее, как в папиных сказаниях, где от опасности в героях просыпалась смелость. Более того, чем старше я становился, тем серьезнее врастало в сознание понимание о ненужной боли и забранной у меня беспечности, словно счастья, которого невозможно вернуть из-за глупого страха.

Вообще, любой страх, возникает из-за невозможности нахождения иного пути, когда нет примера для подражания, не на кого равняться. Но откуда было мне тогда это знать…

И если я раньше интуитивно противился желанию рано повзрослеть, продолжая играть с ребятами, бегать за ветром и верить вечерами в сказки о бесстрашных героях, то теперь я решил с головой окунуться в идею поиска решения взрослых проблем, в надежде вернуться к былой беспечности с их победой… Хотя бы карту нарисовать на которой не встретишь тех волков…

Только время шло неумолимо. За потерянными в страхе зимой и весной с их праздниками приходило следующее лето. Лето, с новыми опасностями, увлечениями, играми, мечтами и только смена времён божьих оставалась привычной, словно низменной… Ну вот бы всегда было одно лето!

Оно, почему-то летит быстро. Будто детство. Хотя у всех память о нём живет вечно. Особенно когда человеку трудно, когда он нуждается в поддержке, воспоминания о детстве подходят и лечат лучше всех лекарств, затей, идей и вообще всего. В нём все самые любимые мысли и чувства по-настоящему окрыляющие – неосознанно и не специально, делают людей открытыми, счастливыми и жизнерадостными. В детстве во всём видишь идиллию и гармонию, невиданную в одиночестве. Как в самом счастье невозможно найти лучшего, так же и в детстве невозможно без счастья. Но это всего лишь мысли. Все их не передумаешь…

Волны

К весне всегда потихоньку исчезали Сиверко, да злой Горыч – холодные сыны Стрибога, дующие с севера, которые не давали разгуляться Догоднику, Закатнику и Всточнику. С приходом Весты уже веяло теплом, да не только с полей и с празднеств у костров. Младшая и прекрасная богиня любви знала своё дело, разукрашивая землю цветами, зелёными травами, помогая Яриле поднять первые ростки новых посевов, рисуя зеленые листочки деревьям, призывая всё больше голосистых птиц в нашу местность. За птицами начали просыпаться и зверята леса, на коех немногие из нашинских охотились. Волков вблизи селения никто больше не видел, поэтому я, как и вся наша детвора, уже спокойней бегал к деревьям просто понаблюдать за белками и другой живностью, срывая домой первые цветы для бабушкиных снадобий. Прошлые страхи в Сварожьей осени о волчонке уснули с зимою и потерялись еще в снегах, а иногда и вовсе казались чапухой, как говаривала бабуля. Настала новая весна…

Теперь кроме лесов я частенько с утра и до самого вечера пропадал на речке. То плот старших ищешь в камышах, чтоб понырять с друзьями или просто поплавать, забыв в лужах свой маленький, то рыбалка с отцом. И никогда не скажешь, что самое лучшее, тот же завтрак или ужин в поле на празднествах, или просто погреться у речки, у костра…

Как сегодня, с отцом. Прохладный предрассветный Догода морозил руки и ноги, не пробивая разве что кофтан, развеивая большой туман. Мокрые то ли от Морока, то ли от росы ноги и руки, так и просились к тлеющим углям небольшого костерка. Сильного Посвиста пока не чувствовалось. Да и вряд ли он будет там, где властвует и отдыхает вместе с нами сам Стрибог.

Отдыхает, как вода в заводи у камышей, не волнуясь, где мы с папой расположились. Этим утром я решил порыбачить с отцом, а дождавшись обеда, искупаться на нагретой отмели. Лед с реки только сошел, но мы с ребятами ни разу не боялись холодной воды и частенько сбегали купаться по весне…

Папа ловил рыбу не так как Рыбацкие, теня невод в заводи, али против течения. Он, как и на охоту к реке ходил редко и за небольшим уловом, ловя рыбу лишь на уду. Зато самую большую и вкусную, говаривала мам. А мы, домочадцы, яко довольны. Ведь ежели хотелось больше дичи там или же рыбы, отец всегда мог обменять своё мастерство на оное.

– Закидывай нить побоку, чтобы ветер не принёс обратно. Вот так, – плавно, ложа поплавок с удочки в воду, учил поутру на рыбалке отец.

– Ну, может сегодня, хоть одну щучку сам вытяну, – мечталось мне на мягкой земле в руке с удой. Папа также же решил в этот день, что я сам должен научится вытаскивать рыбу, без его помощи. Ещё со вчерашнего вечера наготовил снастей, прикормки на двоих, и мы, встав спозаранку, набили едой котомки и ушли к реке.

Однако с самого утра день начался не так как хотелось бы. Пока мы собирались на реку, я кликнул Лика, но тот не отозвался и не прибежал на мой зов. Ладно бы был бы вечер, ну или обедня, так ведь утро. Куда же он запропастился? Неужто случилось с ним что? В общем, с такими недобрыми мыслями ушел я из дома, чтобы научится, как отче ловить самую большую рыбу. Никогда ведь не терялся мой маленький друг…

Вообще, я всегда считал, что умею удить, закидывая нити с червями на крючках в воду, поэтому сейчас торопился и старался делать всё неразмеренно, быстро, противоположно отцу. В общем, не испугался испортить ловлю, запутав нить на палке в камышах, громко закидывал, напугав шумом рыбу. Ударить в грязь лицом, что называется, не испугался.

– Да тут нечему учиться. Помнишь же, я сам вытаскивал рыбу, – хвастал я.

– Когда я тебе давал удочку? – с иронией отвечал отец, видимо вспомнив, как долго я тащил, и добавил, – а теперь попробуй свою сам вытащить.

Поплавок подозрительно закачался. Желая показать отцу что смогу, рано потянул удочку к верху, никого не поймав.

– Так у тебя, верно, и не клевало вовсе, – весело улыбнулся папа.

– Но, поплавок, же качался? – обиделся я.

– Он может сильно раскачиваться, уплыть в сторону, нырнуть. Так рыба пробует червяка, как ты пробуешь старый пряник, боясь поломать зубы. Ты должен почувствовать рыбу, – нарочисто медленно поучал папа.

– Но как? Тут же и волны, – продолжал оправдываться я.

Рассвет разбудил утреннего Догодника, пригнав в нашу заводь небольшую рябь.

– Послушай, это ведь как в жизни. Тебе многие будут мешаться. Перебивать тебя, сбивать с пути. Нужно дождаться. Потерпеть и подумать, что не волны виноваты, не течение реки, и даже не ветер. Виноват ты сам, уйдя на рыбалку, не прислушиваясь к ветру, не смотря на небо в поисках туч. Теперь же пусть волны раскачивают поплавок – дождись пока тот полностью уйдёт под воду. И рыбы будут обманывать тебя, потихоньку съедая червя, расходуя твоё время. Мне, как и всем неприятно вытаскивать пустой крючок, но это лишь камни на дороге к дому, к цели. В итоге: либо ты вернёшься ни с чем домой, словно и не уходил, либо обманешь рыбу, пережив все неприятности…

Перетерпи неприятности. Потери и найдёшь, добудешь что искал… Ясно? – будто рассказывая вечернюю сказку, учил отче.

– Я, наверное, понял… – ответил я задумчиво.

– И так во всей жизни, – почувствовав моё сомнение, продолжил отче, – многие будут переманивать тебя сынок к своему мастерству: мастер по камню, увидев твои заточенные деревяшки, предложит большие доли за то, чтобы ты учился у него; стеклянных дел мастер подумает, что ты неплохо сможешь сделать формы для заливки фигурок из разноцветного стекла, коли увидит твой зоркий глаз и узоры. Главное помни: если тебе изначально понравилось дерево – не бросай. Дождись хорошего заказа, хорошей идеи и тебе захочется остаться. Пробуй, смотри другие ремёсла, но оставайся с тем, что понравилось, а лучше с тем, что получается… – окончив поучать, замолчав отец.

Видимо, тогда я что-то и вправду понял. Однако терпеливее сразу не стал. И не прост был мой отец с первого взгляда. Хоть и сказочник…

Только наш сказочник даже поучал с загадкой в искрящимся от улыбки взгляде. Вроде и научил, а не сказал, когда так поступать. Ведь и рыбу нужно подсекать в определённый момент, а не ждать, пока та сама на крючок залезет, соображал я.

– Во всех делах нужно знание. И они появится у тебя, если ты и дальше не будешь бросать начатое, хватаясь за всё сразу, как сейчас, – словно в ответ на мои сомнения снова подал голос отец.

Откуда он только догадался, о чём я думаю? Невероятный человек… Больше всего он всегда поучал об одном:

– Главное старших чаще вспоминай, да совета у них и у Велеса с Вестой спрашивай – говорил он, видя мои затруднения в чём-либо, сам выстругав узором в дом очередную дощечку. Тем самым он давал мне понять, ещё до той рыбалки, простую истину – когда у меня будут дети, и мне понадобиться обладать умением к мастерству, чтобы удивлять, учить и радовать отпрысков обычными предметами.

Но пока что, с этими всеми наставлениями во мне лишь сильнее разгоралось желание совершить что-то величайшее, как в сказках о Добром драконе, победившего злого волшебника из папиных сказаний. Разгоралось, захватывая разум все сильнее… Или уснувшие мечты просыпались. Не суть…

Ведь во все времена, эпохи, тысячелетия людьми совершались великие открытия, пусть и с помощью богов, как тогда считалось, осваивалось новое, дабы облегчить, украсить жизнь потомкам. Это сейчас таковые запечатлевают в разнообразные истории, а тогда ещё такого не было. Что и говорить, если и земля ещё не вся была изучена! Только-только появлялись, разрастались поселения людей, в них обговаривались незримые границы, и обозначались первые лидеры: волхвы, мастера, указывающие, что проще людям будет жить так, а не иначе.

Наш народ, привыкший жить обособленно своими семьями, ещё не принимал надвигающегося устройства жизни с больших поселений, в коех развивались совместные ремёсла, нежели отдельные семейные хозяйства как у нас. У нас жизнь протекала проще. Ненастье какое – сообща без разговоров разбираемся, продолжая заниматься после привычными делами. Дела семейные и без того разрастались, совершенствовалось возделование и посев полей, заготовка дров, охота. И хотя до Древлян ещё не доходили желания людей, властвующих над другими, кроме разве кудесников, обещающих милость богов за подношения и несмотря на мастеров, к коем прислушивались в определённых ситуациях и в больших свершениях, но и мы не стояли на месте, обрастая большими семейными делами…

Мой же папа был уже из тех людей, свершающих, как я считал, великие деяния для всего народа, негласным властителем, не пользующимся своей силою слова в той мере, что мог, как хотя бы кудесник.

Отче никогда не стоял на месте. Только от того, что вся деревня светилась его мастерством, с защитными, расписными деревянными узорами снаружи и в каждом доме, а не от наставлений, и мнимых угроз богам, каждый прислушивался к его совету. Светилась и будет светиться…

Он словно, как добрый колдун из былин – всю деревню обделал своими руками обычным деревом без волшебства. Великий человек. И чем старше я становился, тем лучше это понимал. Великий, не потому что учил меня и селян радости от жизни, своими трудами украшая дома, заборы и другие деревянные изделия. Не поэтому…

Хотя для многих и этого было достаточно, чтобы любить его. Самое важное: папа дал возможность потомкам узнать сказания древних старейшин, рассказывая, кому только успевал о небывалом. Это из-за него в будущем возникли летописцы, перерождаясь в писателей, возжелавших рассказать истории. Но об этом никто бы тогда не догадался. О важности одного обычного человека. Даже я… О важности каждого…

А в это время, пока я посля поучений раздумывал, за какое дело бы взяться после начертания карты наших земель, чтобы совершать то великое чтобы стать как папа, началась поклёвка. Поплавок повело в сторону, и я вытянул мелкую рыбёшку, не ждавши пока поплавок утонет. Тут же, с горделивой радостью в глазах, посмотрел на отца.

– Вот мол, смотри, получилось. Какой у тебя хороший сын. Тот в ответ лишь ласково улыбнулся мне, как маме, аж сердце замирает, от вселившей улыбкой уверенность…

Домой мы возвращались после полудня, как герои. Он, подтягивал сползающий с плеча на котомке, свой полный рыб сачок, и я, нёсший в своей три штуки с удилами. Вот бы мама похвалила: кормильцы вы мои…

И мама похвалила, встретив подле дома.

– Молодцы, рыбаки. Хорошо, что пораньше вернулись. А то Мороком сильным затянуло поля на восходе. К непогоде… Ты, Мик, не гуляй сегодня долго. В вечернее время, к полуночи, коли случится Ураган, унесет вихрем… Як ещё и пёс запропостился, как животину собирать со стада…

Я как обычно не послушал, и пока она готовила рыбу, по привычке побежал к друзьям, побахвалиться о рыбалке и своем улове – поделиться радостью что чего-то сделал сам, и договориться собраться вечером на разрушенных избах, чтобы поиграть.

Встретив ребят, и выслушал от них в ответ на мое бахвальство, что они тоже пойдут на речку, и поймают больше меня, вспомнил и задумался, наконец, вместе с утихающим ветром о собаке. Лик никогда так надолго не терялся, если мы ходили на рыбалку. Да и вообще так долго не пропадал. Он везде находил меня. Куда же он исчез с самого утра?

– А где Веселенка? Не видали? – надеясь, что та подскажет, где Лик, обеспокоенно спросил я ребят, уже не слушавших меня.

– Она у Степаныча, – не зло бросил Ин.

– Неужто, катается? – продолжил вопросы я.

– Да, не… Мы видели, что они только расчесывают лошадей. Степаныч не даёт им кататься, – объяснил Доброслав.

– Хвастун… – сказал мне Станис.

– Беги дальше хвастать, а мы на рыбалку, а после, в овраги на качели, – подхватил Ин.

– Врёте вы всё, скоро вечер, а там нечего не видно, – в ответ мысленно вторил им со злостью я.

На том и разбрелись все по своим делам, оставляя меня, с непонятным ощущением злости, которое медленно исчезало, как только я продолжил искать свою собаку. А ощущение то от того, что я же лучше, чем просто хвастун…

Так хорошо было бы вместе всем сходить на речку, пожечь костёр, половить рыбу, как раньше… Или вместе поискать Лика, а после в овраг. Это же как игра – рассказать самое интересное… Сами же также хвастались всегда во всём…

Нечего. Подожду, как всегда ждал, разбросанных в вечерней темноте огней костров, факелов и звёзд. В темноте не видно чужой печали, и не нужно разговаривать, объясняя что-то. У костров, уставшие за день ребята, радовались каждому человечку…

Главное, что все то, что случались плохое за день, не рассказывалось на полянах у костра. И не до грусти было – каждый так думал. Считай, до ночи там играли, даже в одиночестве, искали, делились, сооружали что-то, или слушали Мишку…

С такими мыслями о вечере, сначала пришёл я к Степанычу в конюшню. Сельки там уже не было. Как и следов Лика, частенько бегающего за лошадьми. Пришлось топать обратно домой, помогать отцу с птицей и с барашками, а потом и в мастерской. И так незаметно приблизился вечер. Лик сам прибежит, думалось в делах…

И вот еле-еле задребезжали красноватые оттенки заката, вся животина загнана в хлева, можно и к полям. Верней к заброшкам. И я бросился туда с мыслью, ну где же этот пес!? Может кто подскажет…

А тут множество ребят собралось. В этот раз в сумеречном вечере костра далеко от селения на одинокой разрушенной избе, с торчащим камышом, но мягкой вокруг глиной. От тёмных да молчаливых, ни с кем не дружащих, обделённых богами здоровьем, ребят, до незнакомой мелкоты со всеми друзьями. И все, на раскиданной соломе и ветках, становились равными, под тихим Мишкиным голосом, ведовшим очередную страшилку. А пугающих историй, казавшихся по-настоящему страшными под наступающей темнотой, о ведьмах, колдунах, Леших у того было множество. Они завораживали будто сны. Недаром многие засыпали, а проснувшись, вскрикивали от страха. А ежели еще и Полевик ущипнёт, али померещится кому тот, так и вовсе вся ребятня повскакивает и унесётся общим скопом по домам…

И всё не так как у нас в семье, где рассказывал легенды о предках папа. Может от того, что наш Домовой был добрым и не хотел пугать своих обитателей в страшные моменты папиных сказов? Кто знает…

Как я уже говорил, под самую темень собрались все, и ни смотря на не закатившееся за горизонт солнце, выпрашивали у Мишки очередную историю. Обломки кирпичных, деревянных, камышовых домов рисовали разнообразные картины темных дверей, очертания возможных людей, выходящих неслышно и застывших в надвигающейся темноте. И истории обычно заканчивались ненужными и иногда смешными репликами:

– А мне не было страшно…

Или показывали на кого-то пальцем, высмеивали чужой страх, удивление или задумчивость, делая то иногда попусту желая скрыть свои чувства.

– А он испугался, – подначивал Тиха Ин, хоть и сам боялся. Того только зацепи, сейчас же начнёт оправдываться, даже если это не так, лишь бы не самому не боятся… И так со всеми…

Ну и, конечно же, кто-нибудь норовил толкнуть самого вслушивающегося или застывшего из друзей во время страшного момента в истории, не дожидаясь подловки Полевика…

Сегодня сюда же прибежал и потерянный поутру Лик, чтобы усевшись, как всегда на местной развалине – разрушке, слушать, как Мишка рассказывает. А может просто посмотреть на костёр. Кто знает, что в голове у пса творилось…

Я очень обрадовался, потеряшке, и сразу кинулся к нему, отбирая у ребят, к которым он почему-то присел. Но тогдашний вечер запомнился не только Ликом. В этот вечер произошёл странный случай, после которого, мы перестали так часто собираться на заброшках, и ненадолго отдалившись друг от друга.

Началось, разумеется, с Мишкиной истории. Стемнело незаметно. Ветряный сумрак сгущаясь, с темнотой принес прохладу речки. Вот только эта прохлада не была речной, как потом оказалось. Некоторые догадывались что темнота беззвёздного неба не предвещала нечего хорошего. Многим уже хотелось домой, но все ясно понимали – лучше остаться. Лучше переждать в разрушенном домике – вдруг соберётся дождь. Ветер занимался всё сильнее. Всё же, все, продолжали сидеть возле остатков дома, не шевелясь, когда Мишка начал рассказывать.

– Сегодня я расскажу вам о боге…

– Как Епифон? – вопросила говорливая Стиславка. Или она просто хотела понравиться Мишке, никто не знал тогда.

– Но откуда ты про них знаешь? Путники же только о духах рассказывают, – поддержала ту непонятно как тут оказавшаяся Жданка. Даже Броска удивился, да так, что не погнал сестренку сразу домой. Только и с того она не ушла… Видимо ей разрешали гулять с нами допоздна, не то что Сельке…

– Не только о них. Недавно мы с Епифонон поспорили о Вурдалаках. Вы слышали, по словам кудесника, что те не могут вылезти из подземного царства? – возразил Мих.

– Да, точно. Мы ещё подумали, а отчего и с кем тогда боги сражаются в небе за Правь, если злые заперты в Нави, добрые духи в Яви, а хорошие боги в Прави. За что и с кем раздор? – согласился вопросом Ил. В тон ему закивали Тих и Брослав.

– Так вот. Давным-давно я узнал от одного путника, а ещё от отца, что есть в Нави бог Вий, что охраняет ворота в подземное царство. Не Чернобог охраняет Навь вместе со Сварогом и другими солнечными, как говаривал Епифон, а Вий. И он же Вий, отец мудрого Велеса!

– Да не может того быть! – воскликнула Ланка.

– Ты всё придумал. Это вздорный бред! – продолжили и парни.

– Да вы послушайте меня. Я ведь говорю, что слышал. А не верите. Давайте тогда призовём Вия. Если явиться маленький медведь, тогда-то вы мне поверите!

Считалось что Велес бог являлся люду в Явь в обличие медведя. Значит и Вий будет медведем, подумал Мих, а все ему тут же поверили.

– Как призовём? Как волхвы призывают Ладу или солнце, Пяруна с дождём? – тихонько заперешёптывались Броска с Илом. Остальные молчали, испугавшись.

– Да, именно так. Тот покажется из тьмы, вот и увидите, – подхватил Мих.

– А если он нас утащит в Навь? – испугалась Жданка.

– А он точно как медведь выглядит? – спросила Стиславка, не желая показывать страх.

– Да. Как мы его узнаем, если тот появится? Ты мне о нём не говорил, – поддержал, входя с братом в азарт Тих.

– Он весь обросший, как мишка, черной шерстью и маленького роста. Люди часто путают его с Лешим26, встретив в лесу или с обычным камнем, что после затягивает тех в Навь. Если не увидите глаз у показавшегося существа, значит это Вий, – отвечал на то Мих, – а тебе не рассказывал Тих, от того что сам хотел узнать у Епифона, а там мы с ним поспорили, поэтому только вчера и разузнал уже у отца, – ответил Мих и Тиху.

– Понятно, – тихо поверил Тих. Остальные почему-то молчали.

– А ритуал призыва простой? – спросил Ил. Он с Мишкой был постарше, поэтому не боялся.

– Ритуал проще некуда. Нужно собрать вместе воды, немного соли, земли и кинуть всё в костёр со словами:

Бог земли-ка, не крутись

Чернобог-то отвернись

Вий-ка чорной появись

Рядом с Велесом пройдись…

Ребята зашептались. С богами шутки плохи, услышал я их. А тут еще ветер непонятный, как беду бы не накликать – запереживали девчонки. Мне же вдруг стало так интересно! Что же будет?

А произошло вот что. Пока все шептались Ил с Баженом, принесли с лужи воды, собрали черной земли и кинули туда соли, оказавшейся у Лексия в кармане. После, перемешали и вместе с криками испуганных девчат кинули в костёр, произнося заговор…

Все сразу замолчали. Приглушенный от земли с водой костёр, снова потихоньку разгорался. С новыми огнями и светом ребята, наконец, заговорили, спрашивая о правильности сказанных слов и сбора ингридиентов. Ведь сколько все не вглядывались, никто не появлялся. Но тут Станис, показывая пальцем в сторону поваленных за другими разрушками деревьями, приглушенно крикнул – Вий!

Все тут же посмотрели в ту сторону, и я будто со всеми увидел движение среди остовов домов. Девчонки закричали. Даже Лик испуганно прижал хвост…

– Сгинь, нечистая! – забормотали Бажен с Лёном.

Лишь Миха радостно закричал:

– Вот видите! – однако сразу же замолчал, как только тень движения чуть придвинулась к нам.

– Прогоните, пожалуйста, – запросили девчонки, испуганно прижимаясь к друг дружке, вот-вот готовые броситься бежать домой.

Мы с ребятами принялись рисовать защитные символы на земле и круги, за которыми нас не достанет нечистая сила. В делах, да присказках от тьмы незаметно исчезал страх, а после и вовсе все показалось смешным. Что нечего там не было. Особенно нас развеселил Тих, который пытался призвать ветер, песенкой моего отца. Мы все считали, что она нечего не значит…

Мишка вновь завел рассказ о Полевом, играющем с людьми как с перекати-поле, пряча то катомки с едой, то воду, принесенную в кувшине, зарывая ту в скошенную траву. Он говорил спокойно, чтобы скрыть собственный страх и помочь справится с тем другим. Непонятный силуэт Вия исчез. Но не из памяти. Да, сейчас он не двигался, но что случится, когда мы все пойдем домой? Только Мишка продолжал бабалакать, успокаивая…

Его голос лился медленно, словно облака среди ясного неба, как вдруг, после небольшой паузы, показавшей небывалую тишину замершей компании, больше не напевающий смешной призыв Стрибога, братишка Мишки, неторопливо вышагивающий вокруг костра, и собирающий ботинками землю, прилипшую к нему под защитными символы от Вия, был сражён молнией… Он исчез в ней…

Никто нечего не понял и очень долго все просто молчали. Не было ведь до этого на небе ослепительных вспышек, ни вихрей, ни капли дождя! Не гневались боги. Пяруна с его блестящими копьями трудно не заметить в темноте. Опять же, тот как известно, не появляется один. Если бы хоть один громкий звук грома прозвучал вдалеке…

И тут же начался настоящий Ураган, и будто издеваясь над нами, понёсся со шквальным ветром за речку, минуя селение. Будто разбушевавшегося Позвизда уводили от людей Ярило с Пяруном, зацепив нас, и забрав с собою дух Тиха…

А у нас исчез человечек. Яркими вспышками освещали боги свой гнев уже на другой стороне реки. Клубами пыли, сорванных веток и деревьев затмило весь горизонт… Стало совсем страшно и все прижались друг к другу…

И отчего Догода не предупредил? Он же всегда был за меня, подумалось на секунду. Но тут же эта мысль была отброшена. Наверняка, он, как рассказывали старики, сражается вместе со всеми богами, уводя Ураган подальше от людей… Он же любил людей…

Пока мы соображали, что произошло, Инок закричал. Всегда самый задумчивый и спокойный, своим криком от боли, он поверг всех в непонятное доселе чувство ужаса. Тих его лучший друг! А еще: мы же всегда думали и верили родичам о том, что боги хорошие и так прекрасно оказаться там… Вознестись… И тут до многих дошло, что все это совсем не так… Или может лишь до меня дошло…

Мишка, не задумываясь о злых богах, кинулся к тому месту, где был брат, ищя куда он исчез. Мы же, не зная, что предпринять, с опаской смотря за горизонт и улетающие вспышки на небе, подошли к нему, сидящему на земле подле светящегося рисунка на земле, остатка от духа Тиха. Кто-то сказал что-то. Послышалось – «Случайность».

– Да не случайность. Так было нужно! Он даже не почувствовал, как улетел к богам. Там нет бед и несчастья. Там здорово… – возразил Броска.

– Ага. Это не больно, – ляпнула мелкая, юркая Ланка. Никто её обычно не замечал.

– Может он сам тоже стал богом? Смотрите, как светится земля… – добавила Чернава.

– Там никто не умирает, а у него дедушка улетел в Урагане. Вот и он за ним. Или дед позвал… – пытаясь успокоить Ина, сказал вечно бесшабашный Ил. Даже он как-то испугался после случившегося.

– Да, там хорошо, – добавила незнакомая, светловолосая девчонка.

– Откуда вы знаете? Там вона какая битва! – показывая на ушедшие от нас яркие вспышки молний и имея в виду все еще громкие раскаты грома, всхлипнул Ин.

– Почему дедушка меня тогда не позвал??? Он же нечего не успел… – плачуще бормотал Мишка.

– А как же я? Как без него… – заповторял за ним Ин, не договаривая о их общей мечте построить плот с парусом. Старшие ребята частенько перепрятывали свой, не давая им плавать. Но все-то знали об их мечте…

– Там он нужнее, – продолжал Ил.

Так давайте все туда уйдем, хотелось крикнуть мне. Спрыгнем с горы и Вознесемся. Почему вы такие глупые? Или я глуп? А, ну да, самим спрыгнуть – только в Навь попасть, скажете вы, а как бросаться очертя голову в незнакомые воды или под дождь в поле, так нечего – Вознесемся…

– Да, Ин и Миш, не плачьте, – продолжали успокаивать ребята, будто от того легче, – на небе готов для него плот из облаков, а тебя Мишка оставили здесь, чтобы ты помогал отцу и маме…

Последнее проговорили чуть слышно, с тяжестью на душе. И кто сказал, было непонятно. А дальше мы, скрытые в потоке дождя с небес, каждый в своей беде, потащились за Ликом в поселение на непонятном доселе чувстве утраты… Пес будто уводил нас от горя…

После того сильный ветер на долгие дни стих в селение…

Это был второй случай, где я нечего не мог сделать. Разум упрямо цеплялся за глупые мысли, что казалось можно было бы это предвидеть, разглядеть небо, прежде чем оно заберет Тиха молниевым лучом и оттолкнуть. Можно было самому в последний момент прыгнуть вперёд, став героем, взявшим удар небес на себя. И пусть Вознесусь – зато как герой улечу к своему дедушке в облака. Но нет…

Неужели и вправду наступало ненастье… Пришли те страшные предостережения взрослых, в которых все дела теперь с оглядкой на непогоду, и понадобиться вспомнить, всё чему нас учили бояться с самого детства. Мама же предупредила о странной погоде с утра, а я не поверил…

Зародившееся в тот вечер, в вспышках молний, чувство опасности, теперь разрасталось, как когда-то с волчонком, заставляя оставаться постоянно настороже – вдруг опять случиться что-то непредвиденное? Накатит волной неизбежности от сильного ветра иль другой игрой злых богов. Такой же, как в те случаи – волной оцепенения, волной безысходности, волною страха…

Ведь, казалось, совсем недавно стал осторожнее, оглядываясь в поисках волчонка, приобретая способность быть готовым ко всему, чтобы хоть как-то управлять собственной жизнью, без помощи богов, как вдруг другая напасть… Ни одно так другое, пришла на ум бабушкина присказка…

Как с друзьями: не имея возможности ответить за всё сразу – почему играл с одним и не позвал другого, почему одному рассказал, другому нет, не поделился и так далее – обрадовать всех, в общем не успевал, попусту терял честность, и сам я будто превращался в злого одинокого духа. Так и теперь беспечность заменял страх от бессилия перед стихией, снова переписывая в сознании старые мечты…

Теперь близкие мне по духу ребята продолжали играть, рассуждать, придумывать что-то, не оглядываясь на Вознесение, уходы плохих ближних в царство Чернобога, зарытые под холмом, но меня лишь мечтания уводили в сторону хорошего, где несчастья не бывает, где его можно победить…

Мечты, пожалуй, лучшее, что случается с человеком… Особенно с маленьким человеком. Казалось совсем недавно так много неприятностей от пустых дум (как говаривали селяне) у меня случалось, а мне до сих пор не хотелось терять себя в ненужных и обычных делах. Чаще всего в дружбе были неприятности. Не от того что что-то не успевал сделать, не помог иль еще что. Просто с одним не поделился – забыл, другому не вовремя рассказал о чем-то. Или позовут меня играть, а мне не хочется, некогда, боязно. Или неприятно. Но не суть…

Наш люд ещё звал таких как я детей (мечтателей) «Не от мира сего», пустодумами, так похоже на пустоделов. А пустым делом заниматься, как известно – богов гневить…

Да и пустодумы, считались вроде проклятых богами, вроде обделённых здоровьем. А может и хуже. Якобы гневали больше всех богов не просто своим бездельем, а еще и тем, что не могли поделиться прекрасным придуманным миром, как сказкой на ночь, али в деле что показать…

Однако я верил, что однажды расскажу кому-нибудь о своих помыслах. Я продолжал верить, что это лучшее, что есть в людях. Ведь, это же они, небывалицы, и указали способ борьбы со страхом новой идеей, превратившуюся в мечту, в которую просто нужно было поверить…

Что я и сделал. Сначала восстанавливая разрушенную веру в доброту богов в моих путешествиях от одного дела до другого, в поиске, мыслью о карте, пока однажды новая идея насовсем не закрыла меня в отцовской мастерской, создавать невозможное. Но и то случилось лишь спустя множество дней от обряда Вознесения Тиха. Все те дни я упорно пытался понять, как победить страх…

Всегда практично соображая, дополняя в уме сказки отца, я научился осознано составлять мечты. Всё просто. Со всеми своими знаниями и стремлением, я нечего стоящего кроме переделок и похожих уже кем-то чудес, несущих помощь от небесных бед сделать сейчас не смогу. Поэтому чтобы освободится от страха, победить его, пришедшего с исчезновением Тиха, нужно было не просто серьёзно – надолго нужно было задуматься. Как сотворить что-то настолько стоящее, чего боги не затронут и испугаются?

Взять хотя бы каменные дома далекого от нас поселения за Озерными, что в отличие от деревянных, конечно, стойкие, но под ними легче уйти в царство Чернобога, в землю, когда они разваливаются от прилетевших с леса деревьев. Приятней всего показалась мечта о колдунах, легко отгоняющих волшебством ураганы…

Но сколько бы я раньше не бродил, забредая в запрещенные места ближнего леса, в поисках отшельников, мечтая увидеть в них хоть толику колдовства, так никогда и не услышал о них. Случилось, только заблудился однажды, но Велес, прикинувшись медведем и вспугнувший недалече от меня лесных птиц, вернул на правильный путь…

Тогда и вовсе подумал – вот бы приручить Дикушу, птицу лесных ведунов, чтобы та слетала подальше в лес и нашла хоть дымок чудес древних стариков, дружащих с Лешими. Или приманить тех птиц летающим змеем, к которым так часто подлетали и орлы, на опушке леса, а затем сбежать за ними в чащу…

И тут же новая мысль. А зачем Дикуша? Можно же попробовать самому сделать крылья как у летающего змея! Да, но как взлететь? Кто сможет махать такими большими крыльями? Что крылья должны быть большими, я понял тут же, вспомнив плот с большим парусом, так и не поплывший у Тиха и Инка…

А может и не понадобиться махать крыльями, тут же поймал я новую мечту, вспомнив, как на холме от сильного ветра улетел змей, не привязанный ни к чему… А с высоты и ведунов, и распри богов увижу раньше, чем последние подойдут к селению… И боги увидят наконец нас, и больше не будут забирать к себе, почувствовал, что мы такие же!

Сначала нужно нарисовать крылья, все сильнее вдохновляясь невероятной мыслью, подумал я. А в рисунках и путь к взлёту с полётами обозначаться…

В тот неприметный день, с пришедшею о крыльях мечте, прибежал я радостный из лесу домой, так и не нашедши колдунов. Но больше не стоит оглядываться на прошлые безжизненные дни. Не стоит думать и о том, что раньше я хотел, как отец найти лучшее мастерство, которому бы хотелось отдать свою жизнь, посвятив тому всего себя до самой старости. Крылья сметали все…

Где же краски? Сгодятся и угольки. Если бы увлёкся прошлыми мыслями о постройки каменных стен вокруг жилища, дабы сильные ветра не проникали в поселение, или картами, нечего бы сказочного со мной не случилось бы, подумалось мне…

Вернувшийся вместе со мной в селение в тот вечер Догода, тихонько зашевелил занавески перед сном. Я на правильном пути. Коли даже тёплому ветерку стало любопытно… В детстве всему придаешь небывалое значение…

– Что рисуешь? – Спросил отец, на следующее утро, видя меня спозаранку в мастерской, чертящего на досточке узоры.

– Небо. Облака, – впервые недосказал я, сразу почувствовал себя обманщиком.

– Дак, это не интересно. Нужно чтобы узоры перекликались между собой. А у тебя нескладно… – объяснял отче, показывая схожие узоры на правой и левой стороне своей дощечки.

– Но облака… Они не похожи друг на друга. Как же тогда делать то, что нравиться? Ведь если ветер их по-разному разгоняет…? И вообще может еще досточка к этой будет прилажена…

– Ну, смотри… А непохожие узоры – некрасивы. Никто их не возьмёт к себе в дом, ты только и вторую доску испортишь. Неужто, Ефимыч не учил вас составлению узоров? – недоумевал отче.

Деревянных дел мастер всему учил, но моя задумка требовала другого. Поэтому, не зная, что сказать, я снова соврал:

– Но я так хочу. Для себя ведь учусь.

– Тады, делай одну на поверку. А остальные не порть. А еще лучше подальше дорисуй такой же узор, получиться, будто синица. Оберег получится. Вишь ты, облака… – продолжал поучать, не о чём не догадывающийся папа…

Я так и сделал. До вечера вырисовывал, а после сделал вид, что выстругиваю синицу. Вышло как он и говорил – некрасиво. Не было видно строение крыльев. Непонятны те были. Безжизненные словно. И вновь меня озарило мудростью свыше: настоящие крылья нужны – хотя бы умершего ворона, а не рисунки. Велес в лесу о том хотел мне сказать, показывая вспуганных им птиц, а не пугая меня. И почему я не понял то раньше, подумал я засыпая…

А в следующие дни все продолжилось, в течение становления месяца в луну на ночном небе. Подъем, завтрак, и в мастерскую теперь уже за чертежи по образцу вороновых крыльев, да за поиски материала. И так пока однажды утром не поддался сомнениям – а получиться ли? Тяжесть неподъемного каркаса каждого крыла из чего бы я их не сделал представилась невообразимой. Как управлять склеенными перьями или тканью на длинных палках? Да что там управлять – если те и поднимет ветер, как направлять, наклонять, поворачивая полет? Коли даже у ворона такие большие крылья, то каковы должны быть на человеке?

После того понимания я было решил и крылья, как когда-то карту, отложить на лучшие дни. Еще слишком многого я не понимаю и не знаю. Да… Вот драконы, духи, колдуны и боги с птицами же как-то летали и летают. Узнать бы побольше о них… А пока побуду еще немного ребенком… Что и говорить, я и в мечтах боялся высоты, боялся разбиться…

Только жизнь-то не отложишь. То, что хотелось забыть врывалось в голову, как ветер, волнами, разукрашивая обыденность свежими, как дождь, идеями, о том, как и из чего лучше сделать ветряные паруса, что поднимут меня в небо и не дадут разбиться. Лишь просыпаться по утрам хотелось все позже. Вчера умаялся, как говорила бабушка каждое утро, когда я не хотел подниматься. Мало сказать умаялся. То с одними к реке сбегай, то другим помоги, то с отцом что-то сделай, то чертёж перечерти. До самой ночи возишься, бегаешь, суетишься, и все это вместе с теми же самыми мыслями о небывалом.

Но это, нестерпимо жаркое солнце поутру. Спросонья оно приносило столько плохих ощущений, что лучше бы поглубже зарыться в одеяло, в тень на кровати. С другой стороны, и поворачиваться лень: сны такие хорошие ощущения оставили, ты вроде проснулся, а продолжал смотреть их и с открытыми глазами. Не как с Ягой. Была надежда на тучку в небе, хоть наяву, хоть и во сне, надеясь в последнем убежать в дождь. Но и той, показалось ждать невозможным.

Поэтому, в конце концов, в каждом дне, как сегодня, я открывал глаза со злостью. Больше-то не засыпалось. Оставить плохое настроение как всегда помогли мечты по дороге до друзей, которые наверняка ещё все проснулись. Мечты…

Как много в них прекрасного. Никогда бы не подумал, что можно без них. В компании мечтать трудно, но иногда кажется, что нереальность всегда присутствует в голове. Не чёткими очертаниями, неясно, но она всегда с тобой. Из-за нее совершенно не запоминалась дорога, словно и не шёл вовсе, а уже летел на собственных крыльях…

Ребята как всегда, медленно собираются играть, будто в путешествие, мягко выводя из сказочных дум. Теперь я чаще, несмотря на расстояния, ходил к Инку, стараясь поддержать того, после потери Тиха. Ожидая того, топчешься то в сенях, то подле его постели пока не проснётся. По настроению, бывает, и позавтракаешь с ним. Чужое, всегда вкуснее. Только не сегодня. Инок, как и я, не до конца оправившись от Вознесения Тиха, оставался уже который день дома, мастерить что-то.

– Я не могу с вами играть, пока не сделаю, что мы задумывали с ним, – ответил он на мой зов к заброшкам, зная, что мы собираемся играть там в духов до самой ночи…

Пока разговор, да дело, проснулись и подошли к нам другие ребята: Броска, Бажка, Станис, Ил. Даждьбог к тому времени увел солнце в самый зенит, разогревая землю и придавая веселый настрой всем начинаниям. Мы, тому радуясь, отправились бегом по нашим местам. Конечно же, сначала искупнутся, а после на остатки домов в Залуговку к заброшкам, что ближе к лесу, где и костер разжечь, и сражения против колючих драконов можно устроить…

Дома-разрушки, вообще годились для любых игр. Лазили мы там не только вечерами у костра. В то время у Древлян образовались множество окольных разрушений: старые дома, сваленные Ураганами и временем располагались и в лесу, и пред горами. Ну как горами, холмами больше. Не считая одну высокую гору, за рекой, местность у нас была равнинная.

Одна разрушка в тех местах всем нравилась больше всего. Полуразвалившаяся, но с сохранившимися деревянной крышей без навеса, но странное – с каменными стенами! Огромный когда-то дом, для нас походил на замок из рассказов Мишки услышанным им от проезжающих путешественников. Дом был с выходами на крышу через мастерскую печь и чердачную лестницу (видимо здесь когда-то жили кузнецы). Всего два лаза, по-моему, но не часто кто на ту высокую крышу отваживался взбираться. Однако считалось, что почти все там были. Вечером, тем, кто проходил рядом с разрушенным домом, слышались предсмертные завывания и шорохи старых ведьм, колдунов, разбуженных нашими страшилками. В самом же доме, прогнившие почти до основания балки, обвисшие доски, там и сям брёвна по бокам большого коридора легко выносили нашу беготню. Для нас, то было, как пробежаться на болоте по бревну или по тонкому льду осенью.

Придёшь сюда, поначалу осторожно вместе со всеми ходишь, взбираешься, чуть ли, не ползая по выструганным стволам деревьев – прочного внутреннего каркаса. Позже, смотря на других, уже осмелевших, совершенно забывается и свой собственный страх, начинаешь разбегаться и скакать с одной палки над пропастью на другую. А в разбеге всё быстрее и быстрее, перепрыгиваешь через брёвна, гоняясь друг за другом…

Но ни одни догонялки или ляпа не могли сравниться с игрой в колдовство. А началось с того, что наслушавшись историй о богах от Епифона, и насмотревшись его показательных движений их призыва, кто-то из нас придумал однажды игру в богов и духов. Она стала, пожалуй, самой удивительной и в тоже время опасной игрой.

Вот в чём она заключалась: заколдовав кого-то, путём лёгкого нажатия любым прутиком, как волшебной палочкой, с закрытыми глазами и не ожидающего того от тебя, или ждущего, если хотели расколдовать, так вот заколдовав, говоришь определенные слова, превращающие человека в злого колдуна или смешного духа. Больше всего превращались в злых. А всё от того, что превратившийся понарошку в колдуна или бога Нави мог творить всё что захочет. Кидать, что попадётся под руку – доски там или камни, обзываться, подначивая остальных на плохое и так далее. Не по правде, чтобы только напугать – якобы они, камни, сами летают, по их велению. Колдуны могли догонять чтобы мучить – трясти, ставить щёлканы, брать в услужение, привязывая к дереву, конечно же, всё не по-настоящему, но страшно становилось, когда кто-то слишком хорошо притворялся. Оно и понятно – столько веры в тебя вселялось после превращений! Только и там, если кто-то слишком заигрывался, останавливали криком «Нечестно». На что у кого мыслей хватало, так и заколдовывались. Обычно по сказкам и рассказанным родителями былям выбирались герои или духи с богами. Каждый превращался по-разному, хоть и правила были одинаковые.

В тех правилах, никем не писаных, но всеми соблюдающимися указывалась каждому персонажу свои действия, в которого мы превращались, однако и там придумывали что-то новое. Бывало, возникала большая путаница. Позаколдуются в разных местах ребята, не успев рассказать в кого, и не знают куда бежать, за кем или от кого. Особенно если зажмут тебя с двух сторон на балке надломанной крыше колдун с незримым драконом и Болотник, и прямо не пройдешь – не знаешь, что это за колдун машет палочкой, и спрыгнуть вниз нельзя, доски там – трясина повелителя болота, помимо большой высоты.

Кто-то в таких случаях соображал и натаскивал превратившихся злых героев друг на друга – пускай сорятся! Я же, по-моему, всегда глупил, сдаваясь. Сам же я заколдовывался в богов и колдунов, но чуть поумнев, стал превращаться в Догодника, чтобы всегда иметь возможность улететь и баловничать с добрыми богами, вместо зла со всеми. Ссадины и синяки получали мы только в тех разрушках. Не как наши старшие ребята с Чащинскими в драках за девчат али в мастерстве. Зато столько страху, переходящего в радость от простого бегства. Удивительно быть не пойманным и казаться самым быстрым, ловким и везучим, скачущим по брёвнам крыши и внизу по залам. Непередаваемые ощущения. До сих пор хочется вернутся туда и носится также по балкам…

Что бы я не задумывал, о чем не мечтал, а в заброшках я оставался обычным ребёнком. Да… Немногое вспомниться с такой же охотой. Обычно всё в нашей жизни приедается, надоедает, становиться скучным, и в общем, не нужным. Со временем кажется, что чаще повторяется только плохое. Но стоит вспомнить о той беготни и всё плохое забывается. А если ещё к тому прибавить увлекающие в сказку о полетах собственные мечты, плохое и вовсе не вспоминается. Любые препятствия – это просто преграды, которые нужно обходить одну за другой. Вот бы также поверить в крылья, как раньнешне я верил победам над стихией в игре, превращаясь в повелителя неба зимнего бога Хорса… Но не тому я придавал значение…

Набегавшись до вечера с тёплым ветерком в обнимку, редко кто из нас подумает о голоде. А вспомнив о еде, услышав чей-то возглас об обеде, наконец, шли кушать. Обычно друг к другу, к кому ближе, перекусить. Потому что, во-первых, далеко домой, ну а во-вторых – у друзей, как я уже говорил, вкуснее казалась еда. Чаще, конечно, вообще забывали поесть, замирая в пустотах дома и придумывая с оставшимися ребятами небывалых колдунов в которых можно заколдоваться. Забывали и из-за боязни прослыть попрошайками. Никому не хотелось запомниться плохими человечками, как темные в конце улицы: нечего не заслуживши, не занятых мастерством, бравши всё без спросу, и никогда не помогающие в общих делах – посевных, возведении плотины, подготовке к празднествам, обманывающие взрослых и нас в играх. Мне, допустим, точно не хотелось быть хоть каплю похожим на них из-за такого легкомысленного поведения, быв сыном самого лучшего мастера в селении…

Но сколько бы между нами и темными и было бы недомолвок или не поделённых игрушек, как бы плохо мы друг перед другом себя однажды не показали, мы, в конце концов, всегда жили дружно. Иначе не жизнь. Ходишь, насупившись, будто девчонка, а они также…

Как покушаем, снова собираемся играть в разрушках, коли с утра все там начали. На палящее, так мешавшее просыпаться с утра, солнце, никто не обращал внимания. Только к полуночи возвратимся со многими домой, догадывались родные.

– Да и то, ежели сын кузнеца не станет рассказывать пришлые страшилки, – укоризненно говорила в таких случаях моя мама.

– Он редко теперь рассказывает. После Тиха… И мы всегда успеем спрятаться в лесу… – отвечал тепереча я дома, понимая её опасения.

– Так и сгинете в тех заброшках, – вторила маме бабуля, мысленно сходясь во мнение с каждой бабушкой и мамой из селения. Но менять игры, непонятно как сложившиеся, никому не хотелось. Да и дорога домой, освещённая луной, аль полумесяцем, прельщала многих привычным потоком мечтаний сильнее голода. Ведь не только я мечтал…

– Однажды я стану как папа. Вот только выучусь у мастера, да у отца всему, подрасту… Буду сильным, чтобы помогать всем, и вместе мы построим лучшее селение и заживем без боязней, – заваливаясь в освещённую свечой прохладную избу после всех приключений, верилось мне в придуманных мыслях, никому недоступных, но таких схожих с другими… Точно также думал каждый из моих друзей…

Медленно меркло, за поздним ужином в окне наше небольшое, раскиданное пред полями и под лесом, поселение. В доме было прохладно, а улица еще дышала нагретой днем солнцем землей. Вообще, тепло ночи навсегда запоминается вместе со стрекотанием кузнечиков, тихим говором птиц, кваканьем лягушек и других звуков в траве. Запоминается чем-то блеклым, как сквозь мутное стекло в окне, но таким родным, будто объятья мамы. А если ночное небо, то постоянно чистое, с далекими звездами. Светляки так и хотели улететь к ним, разлетаясь костровыми искрами от земли…

Пока бабушка возилась с ужином, что завораживал запахами, сестренка с мамой кормили птиц, да овец, не пуская нас с папой к животине. Я тому был только рад. Наброшу с бабулей самобранку на стол и жду пока та расставит явства. А ужинали мы все вместе. Селька по привычному тараторила за столом, рассказывая о своих похождениях с Ликом, мы с папой посмеивались, понимая, как ей важно поведать нам о небывалых феях-бабочках, незнакомых птицах или же о чудных зверятах, так непохожих на зайцев и бобров в лесу. Мама на то строго хмурилась на нас, а бабуля объясняла о каждой зверушки…

Как поедим, отче посмотрит на нас, совсем вымотанных, и грустно скажет – идите спать, – заместо истории о колдунах и драконов. И вот уже и весь день темнел в кровати, уходя в небытие…

А на утро в очередные странствия, игры, чертежи. Бывало и по-другому. Заранее договоришься с друзьями о завтрашней встречи, а придёшь – все заняты домашними делами. Кто в огороде, кто ещё чем, по хозяйству, в общем.

– Завтра собираемся на речку, коли жарко будет, – скажет, будто пожалев зря пришедших, напоследок Ин. Но оно иначе сложиться. Никогда заранее не предугадаешь, какой идеей загорится новое утро и у кого она будет лучше…

Когда же все заняты, обратно домой потопаешь. И все равно, ведь, – думаешь совершенно не о том, не об упущенном. Чуть-чуть грусть от того, что никто и не вышел, да и та забывалась, когда вслушиваешься в ветер по пути… Вдруг он как отцу подскажет что… Пока что чертежи крыльев никуда не годились, как мне казалось…

Дома в такие дни, тоже недолго задерживался. Почертишь чего и двинешься далече, как раньше, перебирать и мастерить обережки, стрелы с луком или устраивать войнушку из пятнистых жуков. Пятнистыми я называл прислушников Полевого27 – красных жучков с чёрными пятнышками. Построить для них крепость, засунуть к ним муравьев и смотреть, как они друг с другом уживутся. А с луком и стрелами, что легко было сделать из клёна, росшего вокруг дома, занятий еще больше. В общем интересно было даже одному…