Литературная мастерская. От интервью до лонгрида, от рецензии до подкаста бесплатное чтение

Издано с разрешения авторов

Составители: А. В. Вдовин, М. А. Кучерская, Н. Н. Калинникова

Авторы: Е. Н. Апполонов, Д. Ю. Быков, А. В. Вдовин, А. А. Генис, А. В. Горбачёв, Д. А. Данилов, А. В. Долин, И. В. Лукьянова, Е. Э. Лямина, О. М. Орлова, Я. А. Семёшкина, Г. Л. Юзефович

Предисловие М. А. Кучерской, А. В. Вдовина

Благодарим за помощь в подготовке издания Дениса Банникова

© Составление. А. Вдовин, М. Кучерская, Н. Калинникова, 2020

© ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

Предисловие

Майя Кучерская, Алексей Вдовин

Вам повезло. Книг, подобных той, что вы держите в руках или открыли на своем гаджете, еще не было. Это первое непереводное учебное пособие по нон-фикшн, написанное лучшими российскими профессионалами.

Пособий, обучающих, как написать роман, сочинить киносценарий или создать подкаст, становится все больше, но в нашем учебнике объединены все основные жанры нехудожественной прозы, и старые, и молодые. Перед вами универсальное высказывание о мире нон-фикшн, с прилагающейся инструкцией по его колонизации. Галина Юзефович, Дмитрий Быков, Антон Долин, Александр Генис, Ирина Лукьянова, Дмитрий Данилов, Егор Апполонов, Екатерина Лямина и другие известные критики, писатели, журналисты и филологи собрались для того, чтобы раскрыть тайны своего ремесла.

Эти тайны каждый из них постигал на собственном опыте. Многих долгая работа превратила не только в настоящих профи, но и в преподавателей творческого письма – основная часть этого учебника выросла из мастерских Creative Writing School, очных и заочных литературных курсов и курсов магистерской программы «Литературное мастерство» в Высшей школе экономики, которые вели наши авторы. Некоторые из глав – это переписанные набело лекции и уроки, и значит, наш учебник прошел высшую апробацию, самую надежную проверку – живой аудиторией, реальными студентами и слушателями. Из этого следует еще и то, что рекомендации в нем будут полезны не только начинающим авторам, но и преподавателям похожих дисциплин.

Читатель кулинарной книги Елены Молоховец автоматически не превращается в мишленовского повара. Но, изучив ее рецепты, он тем не менее совершает первый шаг навстречу кулинарному мастерству, для начала – осознает, как устроена вся эта кухня. Затем понимает, что все на ней очень конкретно и кулинарный бог – в деталях: холодную закуску не стоит путать с десертом, скоромное – с постным, а завтрак для взрослых – с завтраком для детей.

Конкретное обсуждение разных направлений нон-фикшн предлагается и в этом учебнике. Принципиальная позиция наших авторов, отличающая его от многих других пособий и гайдов: жанры важны! Биографическая и автобиографическая проза, травелог (рассказ о путешествии), эссе, книжная и кинорецензия, лонгрид, интервью, канал в Telegram, подкаст – таков спектр жанров, которые охватывает наш учебник. Конечно, список можно продолжать: вокруг нас рождаются, живут и умирают другие жанры, но многие из названных – уже классика. Каждый из них требует своего подхода, специальных, и не только исторических, фактологических, технических, но теперь уже и технологических (как в случае с подкастами) знаний. Не существует универсальных, раз и навсегда установленных правил и рецептов, одинаковых для всех жанров.

Вряд ли можно верить авторам пособий, которые обещают, что их книга научит вас писать «хорошо». Чему-то научит. В каком-то жанре, формате, стилистическом регистре. Но когда вы разберетесь с основным набором приемов, вам придется учиться дальше. Самому или на курсах, по книгам или начав писать по заказу. Наш учебник тоже не гарантирует, что его читатели немедленно станут выдающими мастерами нон-фикшн.

Вместо гарантий мы предлагаем работу – над алгоритмами, над принципами, над логикой, над рецептурой.

Кропотливую, чаще нудную, иногда приносящую радость и удовлетворение.

Почему ключевое слово – «работа»?

Потому что мы четко разделяем божий дар и яичницу. За божий дар мы не отвечаем, а вот научить готовить вкусную яичницу можем. Авторы нашего учебника согласны в одном: несмотря на то что классические жанры нон-фикшн (биографии, эссе, травелоги и др.) часто воспринимаются как искусство, предполагающее предельную свободу художника, нам очень нужны четкие, конкретные методики. Поэтому почти в каждой главе наши авторы предлагают инструкции, говорят об алгоритмах и важных процедурах, которые необходимы для создания хороших, качественных текстов. У Дмитрия Быкова, например, это «три правила биографа»; у Ирины Лукьяновой – разбивка работы на этапы; у Дмитрия Данилова – семь шагов к созданию интересного травелога; у Галины Юзефович – список обязательных компонентов книжной рецензии; у Антона Долина – перечни советов и принципов, которых важно держаться, когда вы пишете о кино; у Егора Апполонова – лайфхаки и железные правила; у Яны Семешкиной – пошаговый алгоритм создания подкаста.

Бояться, что правила убьют магию слова или разрушат обаяние индивидуального стиля, глупо. Речь не о стиле (наш учебник ему не учит!), а о логике, по которой развертывается высказывание в том или ином жанре, о путеводной нити, на которую нанизываются идеи, мысли, слова. Речь о структурах мышления и закономерностях композиции. От их ясности зависит свобода слова и индивидуального почерка.

Все наши авторы солидарны в том, что в жанрах нон-фикшн главное не самовыражение, не вычурность слога и кучерявость (а чаще, увы, корявость) метафор. Это мотыльки-однодневки. Гораздо более долговечны сильные и красивые идеи, железная логика и аргументация. Именно они и правят бал в сегодняшней журналистике, медиа, лонгридах. Именно за них готовы платить читатели.

Вы можете возразить: нет, все равно легкий слог и изящный стиль, создаваемые в тексте миры – вот это настоящее искусство, необходимое многим читателям. Кто бы спорил! Однако на одном лишь изяществе далеко не уедешь, если у тебя, кроме него, ничего нет за душой. Поэтому и Антон Долин, и Дмитрий Быков, и Галина Юзефович, и другие наши авторы напоминают: нужны идеи и важны правила.

После того как правила жанра стали понятны, а идеи появились, остается главное – практика. Возможно, сразу взяться за биографию или лонгрид не всем будет по силам. Для разминки в конце каждой главы даны упражнения, подчас простые, на отработку той или иной техники, подчас – более творческие. В нашем учебнике вы не встретите упражнений на коррекцию стиля и подбор эпитетов. Зато найдете множество заданий на логику, творческое решение нестандартных ситуаций, проверку фактов, тренировку умения точно формулировать свою мысль.

Авторы и составители хотели бы произнести слова благодарности. Многие упражнения обрели законченный вид под пером молодых писателей, выпускников магистерской программы «Литературное мастерство» Натальи Калинниковой и Дениса Банникова, которые в какой-то момент взвалили на себя и увлекательную переписку с нашими авторами. Отдельная признательность – Елизавете Сенаторовой, помогавшей с редактированием одного яркого текста нашего учебника.

Наконец, без насыщенной и яркой жизни Creative Writing School этот учебник вряд ли бы появился на свет. Спасибо ее руководству, и в частности Наталье Осиповой, за разрешение воспользоваться некоторыми материалами и лекциями.

Литературная рецензия (Галина Юзефович)

Галина Юзефович,

литературный критик, преподаватель, руководитель мастерской литературной критики в Creative Writing School

Глава публикуется в авторской редакции.

Прежде чем переходить к практической части, стоит, пожалуй, определиться с терминологией, обозначив, что же сегодня подразумевается под рецензией – или, вернее, что будет подразумеваться в рамках этой статьи. Как и большая часть литературоведческих терминов, понятие «рецензия» сегодня изрядно расплылось и для разных людей означает разное. В дальнейшем, говоря «рецензия», мы будем иметь в виду сравнительно небольшой (от 3000 до 6000 знаков с пробелами) текст, посвященный одной конкретной, как правило, новой прозаической книге и ориентированный скорее на ее потенциального читателя, чем на активного и заинтересованного участника литературного процесса, уже успевшего с этой книгой ознакомиться и составить мнение о ней. В качестве образца мы будем использовать литературные рецензии в The Guardian, The New York Times, Forbes, «Медузе», «Ленте» и тому подобных изданиях, рассчитанных на достаточно образованного, но не литературоцентричного читателя.

Процесс работы над рецензией можно разделить на четыре важных этапа: выбор книги, ее прочтение и осмысление, собственно написание текста и его редактура. Три из них (второй, третий и четвертый) самоочевидны – в отличие от первого, с которым традиционно сопряжено больше всего вопросов и который в конечном счете наименее заметен читателю. Между тем современный книжный рынок устроен таким образом, что выбор книги для рецензирования – едва ли не ключевой этап в работе литературного обозревателя. Отбирая из множества книг одну и акцентируя на ней внимание читателя, он тем самым манифестирует главную свою профессиональную квалификацию – проработанный, системный и консистентный литературный вкус.

Для того чтобы грамотно сделать выбор, обозревателю нужно следить за новинками и за работой коллег, но, опираясь на их мнение, формировать все же собственную повестку. Иными словами, необходимо держать в поле зрения наиболее громкие, ожидаемые и обсуждаемые книги, но вместе с тем регулярно открывать читателю что-то неожиданное, новое и небанальное.

Для этого полезно вести список книг, которые вы собираетесь прочесть, с указанием, почему вы заинтересовались каждой из них. Конечно, не все, что вы включите в план, окажется на поверку достойным рецензии или хотя бы прочитывания до конца (умение недочитывать – один из важнейших навыков профессионального читателя), однако такой подход позволит вам сосредоточиться на книгах, уже прошедших первичный отсев. Сориентироваться в ожидаемых новинках помогают постоянно обновляющийся список «Анонсы книг. Скоро в продаже» на сайте livelib.ru и информационные рассылки издательств, на которые стоит подписаться.

Есть множество оснований выбрать ту или иную книгу – важно только, чтобы эти основания сознавались самим обозревателем и были прозрачны для его аудитории. Рецензия вызывает тем больше доверия и интереса, чем яснее читатель видит: ее автор компетентен, он свободно ориентируется в пространстве литературы, а его выбор неслучаен. Если же из рецензии совершенно непонятно, почему ее автор выбрал именно эту книгу, читатель может заподозрить, что тот недостаточно начитан или отрецензировал первое, что попалось под руку.

Отдельно хотелось бы поговорить о негативной мотивации для выбора книги. В прошлом само слово «критический» чаще всего означало «разгромный», а эталоном считалась рецензия отрицательная – хлесткая, остроумная и безжалостная. Сегодня, пожалуй, осталось очень мало оснований, чтобы писать такие рецензии (и главное среди них – если публика очень ждет книгу, а она оказывается посредственной или просто неудачной).

Вероятность того, что именно из вашей рецензии читатель узнает о существовании книги, стремится к единице (при нынешнем рыночном разнообразии это неизбежно), а значит, отрицательная оценка будет для него равнозначна высказыванию: «В третьей комнате слева, на пятой полке снизу, во втором ряду справа стоит книжка в красной обложке – вот ее ни в коем случае не бери». Конечно, каждый обозреватель сам решает, о чем писать, но в целом это не лучший способ потратить свое (и читательское) время, силы и эмоции. Наиболее эффективная форма отрицательной рецензии в нашем предельно зашумленном, перенасыщенном информацией мире – это молчание.

После того как книга выбрана, наступает самый продолжительный по времени и самый трудоемкий этап: собственно чтение. Здесь в первую очередь необходимы дисциплина и тайм-менеджмент. Если литературная критика не единственное ваше занятие, вам придется планировать время на чтение, встраивать его в рабочий или семейный график. Из необязательного хобби чтение становится частью профессиональной деятельности, и к нему нужно относиться соответственно. Это одна из самых серьезных и болезненных ментальных перестроек, связанных с работой книжного обозревателя, и к ней нужно быть готовым. Очень хорошо, если вы заранее можете прикинуть срок, к которому нужно закончить книгу, и распределить время таким образом, чтобы прочесть ее вовремя, но в комфортном темпе и без спешки (для ориентира считайте, что квалифицированный читатель способен осилить за час от 50 до 80 страниц художественного текста средней сложности).

Полезная привычка, которую, как правило, не практикуют люди, читающие для удовольствия, – делать записи и выписки в процессе чтения. Имеет смысл сохранять самые яркие цитаты, отмечать удачные (или, напротив, спорные) эпизоды, а также фиксировать собственные мысли по поводу прочитанного. Если вы читаете текст в электронном виде, хорошей практикой будет заводить для каждой книги отдельный файл и сохранять в нем все важное – такого рода материалы станут для вас подспорьем при написании рецензии.

Первое и главное, что необходимо сделать, прежде чем писать, – сформулировать и максимально четко вербализовать главную мысль будущего текста. Главная мысль – это каркас рецензии, поддерживающий и организующий все содержание. В сущности, это тот ракурс, с которого мы смотрим на книгу, так что определить его и зафиксировать – важнейшая задача обозревателя.

Записи и выписки, сделанные во время чтения книги, часто сами собой складываются в главную мысль рецензии. Если же ее не удается выкристаллизовать таким образом, можно попробовать зайти со стороны аналогий («Этот роман – как “Анна Каренина” наших дней»), культурного контекста («Главная ценность книги – содержательная полемика с романом “Х” писателя Y»), потенциальной аудитории («Книга кажется детской, но на самом деле прочитать ее важнее взрослым») и т. д.

Главная мысль задает содержание рецензии. Если взять для примера цикл романов о Гарри Поттере, то главная мысль в рецензии на любую из семи книг может звучать как: «Это развлекательные книги о колдовстве, и ничего больше», – или: «Эти книги притворяются обыкновенными сказками, но на самом деле в первую очередь они рассказывают о дружбе», – или даже: «Главная тема романов Джоан Роулинг – взросление, а дружба и колдовство – лишь его символические атрибуты». Для каждого из вариантов мы по-своему будем объяснять причины выбора: «Мы говорим об этой книге только потому, что она почему-то бешено популярна», «Мы говорим о ней как о дерзком и нетрадиционном раскрытии темы дружбы», «Мы говорим о ней, потому что это величайший современный роман воспитания». Нам придется по-разному расставить акценты в пересказе сюжета: во втором случае будет больше Рона и Гермионы, а в третьем – страданий Гарри из-за одиночества и неприкаянности. Сменится интонация текста: если мы считаем цикл переоцененной пустышкой, тон рецензии будет ироническим или раздраженным; если же мы воспринимаем его всерьез, то и говорить о книгах мы станем уважительно и серьезно. Даже культурный контекст, в который мы поместим романы Роулинг, будет различным: мы можем сравнивать их с пустопорожними голливудскими блокбастерами или, напротив, с романами Диккенса и Толстого.

Словом, основная мысль рецензии станет тем стержнем, на который будет нанизано все остальное. Но о чем же еще, помимо основной мысли, стоит подумать автору рецензии? Конечно, тут многое зависит от конкретной книги и ее жанра, но есть и базовые, универсальные вещи.

Пересказ сюжета или главных идей

Важно помнить, что ваш читатель еще не знаком с книгой, о которой вы пишете, и хочет составить мнение о ней, в том числе на основе вашей рецензии. Это значит, что вам придется рассказать кое-что о сюжете, антураже и героях. Насколько далеко вы зайдете в пересказе, зависит от конкретной книги и от ваших намерений, но важно помнить, что вся информация должна быть по возможности предметной, позволяющей сформировать некоторое видение книги.

Многие беспокоятся из-за спойлеров, возникающих при пересказе сюжета. Граница спойлера очень индивидуальна и зависит от культурного бэкграунда вашего читателя. Не так давно кое-кто усмотрел спойлеры в рецензии на книгу Мадлен Миллер «Песнь Ахилла»: обозреватель написал, что в конце главные герои, Ахилл и Патрокл, погибают. Самый практичный способ думать о спойлерах – стараться не включать в рецензию информацию, которая испортила бы удовольствие от чтения лично вам. Если придерживаться этого принципа последовательно и системно, вокруг вас сформируется аудитория читателей со сходным представлением о том, что является спойлером, а что нет.

—

Плохой пример пересказа. «Действие происходит в причудливом мире будущего, а главные герои обаятельны и оригинальны, однако в конце их ждет трагическое фиаско».

Хороший пример пересказа. «Действие романа происходит в недалеком будущем, где технологии полностью трансформировали отношения между людьми, вытеснив из них все, кроме сухой прагматики. Троица обаятельных героев-отщепенцев – бродячий философ, наемный убийца и девочка-мутант – отправляется на поиски артефакта, способного обратить вспять процесс тотального расчеловечивания».

Культурный контекст

Для того чтобы описать и проанализировать книгу, нам чаще всего требуются аналогии. Включая новинку в определенный культурный или исторический контекст, мы одновременно ориентируем читателя («Эта книга похожа на…») и показываем собственное отношение к ней. Имейте в виду, что контекст должен быть согласован с главной мыслью и нуждается в обосновании и аргументации: сравнение книги с «Анной Карениной» Льва Толстого или «Маленькой жизнью» Ханьи Янагихары требует комментария и расшифровки. Сообщая, что книга является откликом, скажем, на «белоленточные» протесты в Москве 2012 года, нам стоит уточнить, что именно тогда происходило и почему мы думаем, что между книгой и упомянутыми событиями есть связь.

Контекст может быть вертикальным (когда книга сопоставляется с более ранними явлениями) и горизонтальным (когда она помещается в ряд объектов, созданных в одно время с ней), историческим, социальным, литературным и общекультурным. Будет хорошо, если в анализе книги вы задействуете сразу несколько типов контекста – это сделает мысль более выпуклой и позволит вам продемонстрировать эрудицию и компетентность.

Информация об авторе

Говорить об авторе имеет смысл в тех случаях, когда про него известно что-то важное. Полезно напомнить читателю о его прошлых работах (по данным статистики, более 30 процентов читателей не запоминают имен авторов понравившихся им книг), литературных наградах и других фактах биографии, которые представляются вам интересными и значимыми. Если книга – яркий дебют, об этом тоже стоит упомянуть.

Информация о качестве издания/перевода

В некоторых случаях имеет смысл оценить то, как книга сделана с точки зрения оформления (редактуры, корректуры, иллюстраций, справочного аппарата, дизайна и т. д.). Для переводных книг иногда необходимо упомянуть качество перевода (чаще всего это делается в тех случаях, когда перевод особенно хорош или особенно плох). Однако обратите внимание, что для осмысленной критики перевода необходимо сначала хотя бы заглянуть в оригинал: возможно, то, что кажется вам ошибками переводчика, на самом деле часть авторского замысла.

Цитаты

Яркие, образные цитаты иногда очень украшают текст рецензии (и здесь нам опять поможет наш файл с записями и выписками). Однако помните, что избыточное цитирование в небольшом тексте часто выглядит тяжеловесно, так что лучше в этом вопросе соблюдать умеренность и прибегать к цитатам лишь в тех случаях, когда они действительно необходимы. Цитата, как правило, некомпактна (автор исходного текста не ставил перед собой задачи упростить нашу работу, сделав фрагмент своего текста максимально удобным для цитирования), она нуждается в соответствующем обрамлении, поэтому, чтобы эффектно ее использовать, требуются определенный опыт и уверенность в своих силах. В противном случае от цитат лучше воздержаться, слава богу, рецензия не школьное сочинение, где, помимо прочего, проверяется знание текста и потому необходимо пространное цитирование.

Интонация

Критик определенным образом оценивает книгу – это важный элемент его работы. Однако оценка, поданная «в лоб», через слова с сильным эмоциональным зарядом («плохой», «хороший», «великий», «отвратительный» и т. д.), как правило, вызывает у читателя недоверие, а то и внутреннее сопротивление. Куда лучше выразить свое отношение к книге посредством правильного выбора интонации. Как и все остальное в рецензии, она должна соответствовать основной мысли: если вы собрались говорить о «Гарри Поттере» как о серьезном романе воспитания, глумливо-ироничная тональность может ввести вашего читателя в заблуждение. Также не забывайте, что смена интонации внутри одной рецензии не должна выглядеть произвольной: если от мягкой иронии вы внезапно взмываете к высокому пафосу, это должно быть оправданно.

Написанной рецензии обязательно нужно время, чтобы отлежаться. Постарайтесь никогда не отправлять свой текст редактору или не выкладывать в блог, едва поставив последнюю точку, – поверьте, это позволит вам избежать многих стыдных ошибок, которые почти невозможно заметить сразу после написания. Будет лучше, если вы отвлечетесь на несколько часов, займетесь другими делами, а после вернетесь и на свежую голову отредактируете текст.

Вероятно, он потребует сокращения. Для начала избавьтесь от лишних слов, практически всегда есть возможность отжать немного «воды» – избыточных прилагательных, наречий и вводных слов. Если таким образом вам не удастся добиться нужного уменьшения объема, переходите к сокращению примеров и лишь в последнюю очередь начинайте убирать отдельные тезисы, причем так, чтобы основная мысль рецензии не пострадала.

Редактировать собственный текст удобно, проходя по пунктам небольшого чек-листа. Перечитывая рецензию, старайтесь честно ответить себе на следующие вопросы.

• Есть ли здесь четко выраженная основная мысль? Понятна ли она читателю на всех этапах чтения?

• Ясно ли из рецензии, почему именно эту книгу вы сочли достойной анализа?

• Насколько конкретным и предметным выглядит пересказ сюжета (или суммы идей) книги? Позволяет ли он составить общее впечатление о книге? Нет ли в нем избыточных подробностей?

• Представлен ли в рецензии необходимый исторический и/или культурный контекст? Достаточно ли вы его прокомментировали и обосновали?

• Насколько соблюден принцип интонационного единства? Соответствует ли общая интонация рецензии ее основной мысли?

• Нет ли в рецензии избыточного цитирования? Достаточно ли цитат? Корректно ли они интегрированы в текст?

• Правильно ли написаны имена главных героев, верны ли приведенные вами факты из книги, нет ли ошибок в выходных данных, имени переводчика и т. д.?

После того как чек-лист пройден (скорее всего, поначалу вам придется проходить его не один, а два раза), вам останется только проверить орфографию и пунктуацию – и можно публиковать.

Официальных площадок, где публикуются книжные рецензии, становится все меньше. Однако появляются все новые и новые литературные блоги, а главное – сюрприз! – растет спрос на рецензии со стороны так называемых обычных читателей. Иными словами, литературные рецензии едва ли позволят вам обогатиться, но прославиться с их помощью вполне возможно (по крайней мере, в тех скромных пределах, которые предлагает нам сегодня мир интернета) – и хотя бы поэтому важно держать высокую планку качества. Чем лучше мы будем писать о книгах, тем больше у нас шансов вернуть интерес общества к чтению и литературе и хотя бы на время отсрочить окончательную победу эмодзи и движущихся картинок. Скорее всего, битва была проиграна еще до нашего рождения, но это не повод складывать оружие. Даже если мир книг обречен, нам по силам сделать так, чтобы он просуществовал подольше. Качественная, глубокая, эмоциональная и вместе с тем фундированная книжная рецензия – наша главная надежда.

Упражнения

Автор упражнений – Наталья Калинникова

Упражнение 1. Определяемся с выбором

Откройте «длинный список» любой литературной премии за последний год («Большая книга», НОС, «Просветитель», Букеровская премия и др.). Ориентируясь на него, составьте перечень книг, которые вам хочется прочесть. Аргументируйте свой выбор: для каждой книги укажите, почему она кажется вам интересной (см. выше таблицу с примерами). Выберите из полученного списка одну, максимум две книги, наиболее подходящие для рецензирования.

Чтобы быстрее погрузиться в контекст, прочитайте не только саму книгу, но и все посвященные ей рецензии. В первую очередь исследуйте авторитетные источники – то, что пишут литературные критики The Guardian, The New York Times, Forbes, «Медузы», «Ленты» и других крупных медиа.

Упражнение 2. Находим время

Откройте календарь и пересмотрите список своих ежедневных дел. Найдите хотя бы одно небольшое окно, когда вы сможете читать не просто ради удовольствия, но применяя все аналитические инструменты, перечисленные в этой главе. Распределите время так, чтобы успеть прочесть книгу к конкретной дате. Задайте себе четкие рамки и придерживайтесь их – так вы разовьете в себе умение писать не откладывая, и результат не заставит себя ждать.

Упражнение 3. Делаем записки и выписки

Заведите специальный блокнот, набор стикеров или отдельный файл, чтобы сохранять цитаты из книги и мысли, возникающие во время чтения. Для удобства размечайте записи цветом: например, оранжевым – наиболее яркие высказывания по теме, зеленым – менее примечательные, которые тоже могут пригодиться. Возьмите за правило каждый день выписывать минимум по две цитаты.

Упражнение 4. Подбираем интонацию

Вспомните сюжет известной вам книги (например, «Горе от ума» Александра Грибоедова или «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери). Перескажите его в небольшом тексте (2000–3000 знаков). Используйте разные интонационные акценты: а) ироничный тон (книга не понравилась); б) восхищенный тон (книга очень понравилась); в) нейтральный тон. Проанализируйте, как меняется ваш собственный голос в зависимости от выбранной повествовательной манеры. Насколько достоверно при этом передан сюжет? Комфортно ли вам писать с такой интонацией? Удалось ли сохранить принцип интонационного единства от начала до конца текста? Если возникли сложности, попробуйте поменять акценты.

Упражнение 5. Игра в стоп-слова

Напишите небольшой отзыв (2000–3000 знаков) на хорошо известную вам книгу. Не используйте оценочные наречия и прилагательные («плохой», «великий», «отвратительный» и т. д.). Аргументируйте свою позицию при помощи фактов. Если вам все-таки необходимо поделиться эмоциональным зарядом, примените контекст – вертикальный (например: «По мнению книжного эксперта Х, этот интеллектуальный роман вряд ли повторит успех набоковского ”Дара”») или горизонтальный («Эта новая детская книга – просто подарок для поклонников Кадзуо Ивамуры»).

Упражнение 6

Прочитайте и проанализируйте фрагмент из рецензии Галины Юзефович на книгу Элены Ферранте «Гениальная подруга»[1]. Определите основную мысль текста. Найдите фрагмент, в котором автор объясняет, почему именно эта книга была взята для рецензии. Насколько полно пересказан сюжет? Меняется ли интонация автора по ходу повествования? Найдите описание исторического контекста: какую роль оно здесь играет? Какое общее впечатление о книге у вас сложилось?

Биография, часть I. Три правила биографа (Дмитрий Быков)

Дмитрий Быков,

писатель, поэт, публицист

Биографический жанр, по крайней мере в одном отношении, дает автору довольно заметное преимущество: биографию невозможно испортить. Вот, например, жизнь Пастернаку портили такие люди, как Сталин, Хрущев, Поликарпов, даже в каком-то смысле Ленин. Я уже не говорю про многих американских друзей, которые на практике оказались хуже врагов. И тем не менее испортить ему биографию они не сумели. Биографию Ахматовой портили все кому не лень. О таких страшных биографиях, как цветаевская или шаламовская, можно вообще не вспоминать. Однако здесь налицо то же противоречие, что и в нон-фикшн: есть чудовищные факты – и есть потрясающе высокий нравственный смысл. Поэтому преимущество писателя, который берется за биографию, заключается в том, что ему не надо ничего выдумывать: у него под руками замечательный, практически готовый материал.

Как заметила Ахматова, когда человек умирает, изменяются его портреты, а жизнь приобретает законченный смысл. Пока человек жив, его биографию писать бесполезно. Так, скорее провальным оказалось начинание ЖЗЛ – прижизненная рубрика «Биография продолжается». Смерть – как купол над храмом… Если, конечно, повезло. Или, как еще точнее сказал об этом Андрей Синявский: «Смерть – главное событие жизни, будем же готовиться к смерти, главному событию нашей жизни». Она действительно все высвечивает иначе.

Когда жизнь закончена, когда она обрела форму, от художника уже ничего не требуется, он приходит на готовое.

Самое трудное, как мы знаем, в художественном произведении – это начать и кончить. Собственно, потому Чехов советовал первую и последнюю фразу в рассказе вычеркивать. Нужно очень вдумчиво выбрать, чем читателя завлечь, и еще вдумчивее – с чем его оставить. В биографиях замечательных людей это за нас уже сделано, и наша задача – выявить всего три фундаментально важных принципа.

Нормальное развитие литературы и мировой, и русской начинается всего лишь с XVII века, условно говоря, с Шекспира и Сервантеса. Все, что было раньше, включая даже Данте и Овидия, – это лишь подходы, а настоящая литература началась с «Гамлета» и «Дон Кихота». Главная коллизия – поиски смысла задним числом – вообще проблема XX века, и началось это все в 1920-е годы, когда появился роман Торнтона Уайлдера «Мост короля Людовика Святого». Интересно, что странный (и очень русский) «Мост короля Людовика Святого» лежит в русле всего творчества Уайлдера, потому что он больше всего интересовался тем, как жизнь выглядит с обратной точки. Это видно и в «Каббале» – его первом романе, и в «Мартовских идах» – самом известном у нас. Это есть и в «Дне восьмом», где таким образом представлена вся история человечества, – не случайно роман заканчивается оборванной фразой: иные рисуют себе смысл жизни так, иные этак, а иные – и дальше идет многоточие. Уайлдер всю жизнь думал о том, как, собственно, выглядит жизнь с точки зрения Бога. И в «Мосте короля Людовика Святого» он задается вопросом: «Почему пять человек погибли именно в этот момент?» Автор сочинения – монах-еретик, который потом был сожжен за то, что пытался отыскать промысел Божий и в том, что человеку знать не положено, и в его самых простых бытовых проявлениях. Но тем не менее монах задается вопросом: «Почему именно эти люди погибли именно в этот момент?» И он выясняет, что все они находились в этот момент в высшей точке своей биографии. Их жизнь получила эстетически наиболее яркое завершение, потому что они достигли пика, – и в ту же минуту под ними оборвался висячий мост.

Это довольно смелый художественный эксперимент, но отыскание смысла, отыскание морального послания в чужой жизни – вот первая задача, которую должен решить автор. Вы вправе возразить: «А неужели в каждой жизни есть художественный смысл?» На это хорошо ответил Горький, написав выдающийся рассказ «О тараканах» – реконструкцию судьбы неизвестного человека, труп которого лежит на проселочной дороге. Его история сродни «Английскому пациенту» Майкла Ондатже, немного сродни чапековскому «Метеору» – попытка восстановить судьбу человека, о котором ничего не известно и который ничего не может рассказать о себе, в каком-то смысле незнакомца из Сомертона, если угодно. Так вот, Горький ответил: «Совершенно недопустимо, чтоб какой-то человек валялся мертвым ночью, у камня, на берегу лужи, и чтоб поэтому нельзя было ничего рассказать». Такой замечательной фразой увенчан рассказ «О тараканах». Наверно, каждая жизнь содержит в себе моральный посыл. Иной вопрос – что вы свободны в формулировании этого морального посыла. Вы как тот Бог (или, во всяком случае, вы ставите себя на его место), который должен сделать вывод из происходящего. Это довольно печальная, довольно мрачная история, но, как бы то ни было, именно на вас, биографа, возложена задача отыскать задним числом моральный смысл.

Вторая задача биографа: как он должен это сделать? В свое время Александр Жолковский, замечательный филолог, предложил понятие инварианта. Инвариант – это повторяющийся, назойливый мотив, а инвариантный кластер – устойчивое сочетание таких мотивов, набор персонажей и событий, которые соответствуют сюжету. Первой к этому вплотную подошла Ольга Фрейденберг в книге «Поэтика сюжета и жанра». Ее больше всего знают как двоюродную сестру Бориса Пастернака и любимого адресата его писем. Но Ольга Фрейденберг была замечательна не только этим. Замечательна она прежде всего тем, что написала одну из самых сложных и, безусловно, одну из самых выдающихся книг в истории русской филологии. В этой книге она задает вопрос: «Почему такому-то античному сюжету соответствует именно такой набор персонажей?» Я, честно говоря, никогда не верил в такие вещи, но, когда я стал изучать пьесу Пастернака «Слепая красавица», я за голову схватился. Это история крепостного театра, которая, в сущности, очень похожа на историю «Золотого ключика» Алексея Толстого. Не знаю, читал ли Пастернак «Золотой ключик». Вполне возможно. Но в его пьесе вдруг обнаружились две необходимые фигуры, а именно двое бродячих попрошаек. И я, хлопнув себя по лбу, понял, что это лиса Алиса и кот Базилио. Без них историю нельзя рассказать. Точно так же почему-то шекспировские истории нельзя рассказать без шута. Почему-то – пошел я дальше – евангельская история, из которой потом вырос плутовской роман как своеобразное пародийное антиевангелие, тоже невозможна без некоторых устойчивых признаков: у героя всегда проблемы с отцом, герой всегда умирает и воскресает, у героя всегда есть глупый друг, рядом с героем не может быть женщины и т. д. Это абсолютно верно применительно и к Христу, и к Дон Кихоту, и к Гарри Поттеру. То есть к героям всех мировых бестселлеров. Такой набор инвариантов меня потряс. Больше того, я хорошо помню, как Жолковский мне впервые рассказал про эти кластеры, то есть наборы, и я с ужасом понял, что на основе его теории можно объяснить мою собственную жизнь. Я (помню, дело было в машине) подскочил на сиденье и заорал: «Алик, вы рассказали мне мою жизнь, вы открыли мне причины всех моих проблем», – потому что в своей жизни я обнаружил устойчивый кластер. Как только этот кластер в очередной раз начал самовоспроизводиться, я решительнейшим образом его разрубил. То есть я понял, что мне сюда больше нельзя, иначе я не выйду из замкнутого круга. Жолковский до сих пор не может понять, за что я так его уважаю. А уважаю я его за то, что я исправил свою жизнь.

Когда вы начинаете анализировать чужую биографию, то первым делом обнаруживаете в ней устойчивый кластер. Вот это самое страшное: вы обнаруживаете в ней те инварианты, которых не видел сам человек. Я однажды сказал Николаю Алексеевичу Богомолову, своему учителю, главному нашему специалисту по Серебряному веку: «Ведь вы знаете о жизни Блока больше, чем знал Блок». На что он ответил: «Это ведь так естественно, потомку это легко». Не забывайте о том, что потомку легко. Блок своих инвариантов не видел, а мы видим все те устойчивые конструкции, в которые он с абсолютной неизбежностью себя загонял. Один из вариантов: влюбиться, осознать конфликт этого чувства с основной вечной привязанностью к жене, разрешить противоречие лирическим циклом. Другой: слепо поддаться стихии, посмотреть, куда она тебя ведет, и принести себя в жертву ей. Абсолютно одинаковы схемы его поведения в 1907 и в 1917 году – он отдается стихии. В 1918 году он пишет «Двенадцать», а после пишет «Скифы», стихотворение, в котором он, в общем, предает себя, потому что «Скифы» – это анти-Блок. Написав «На поле Куликовом», он заклеймил монгольскую орду – и вдруг встает на ее сторону. Вот еще один инвариант его судьбы. Отдаться стихии и пасть ее жертвой. В конце концов это и привело его к смерти, рядом с которой он трижды в своей жизни проходил. Он не зря называл свои три книги «Трилогией воплощения».

Те же инварианты можно увидеть в жизни Льва Толстого, правда, Толстой, как самый умный, о них знал. Это тема бегства, бегства из дома. И столкновение с железной дорогой, и гибель на железной дороге. Не будем забывать, что Толстой погиб, как Анна Каренина, на железной дороге, на маленькой станции. Погиб, разорвав круг своей жизни. Анна вырвалась из своей жизни и этим уничтожила ее, Толстой сделал то же самое. Кстати, на еще один толстовский инвариант, не замеченный абсолютно никем из исследователей, биографов, навели меня недавно семиклассники, которые ходят ко мне на семинар «Бейкер-стрит». Мы там разбираем великие нераскрытые тайны. Говорили о тайне Федора Кузьмича, и они пришли к выводу, что Толстой всю жизнь описывал эту историю. Он встречался с Федором Кузьмичом, это документировано, он знал от него, видимо, какие-то подробности и о тайне Федора Кузьмича проговорился не в «Посмертных записках», незаконченной повести, а в «Отце Сергии», в котором рассказана вся правда об аристократе, бежавшем старце. Эта история, конечно, может быть и не об Александре, а о преследовавшей Толстого мечте сбежать из своего круга, перестать служить людям и начать служить Богу. Такой инвариант у Толстого прослеживается везде: достигнув успеха в любой сфере, он немедленно сбегает из нее и начинает с нуля, потому что все остальные способы жизни представляются ему паразитическими. А больше всего на свете он ненавидит паразитизм, и творческий, и социальный: писать по проверенным лекалам, жить на чужом хребте и за чужой счет, существовать за счет чужого труда и т. д. Ненависть к социальному паразитизму и есть главный толстовский инвариант.

Про пушкинские инварианты, пожалуй, Ахматова и Юрий Арабов написали достаточно, и написали точнее других. И очень верно сказал Михаил Гершензон, который первым исследовал пушкинские инварианты творчества и судьбы. Так что ваша затея будет иметь какой-то смысл, если вы отыщете инварианты чужой жизни.

И наконец, третье, что вам потребуется, – это так называемые аттрактанты. Нужно выбрать в чужой биографии то, что привлекает вас и способно зацепить читателя. Известно, что в случае Маяковского такие аттрактанты – это «менаж-а-труа» и даже, более того, брак втроем (которого на самом деле не было) и самоубийство. Задача исследователя состоит в том, чтобы либо очень точно сыграть на известных аттрактантах, либо найти другие и создать «общие места навыворот», как это называл Чуковский, то есть попытаться, скажем так, демифологизировать сложившийся образ. Есть и другие варианты.

Вообще, всегда очень любопытно находить аттрактанты в чужой судьбе. Я много раз спрашивал у школьников, что им интересно в жизни Пушкина. Им навязаны совершенно четкие варианты: благословение Державина, южная ссылка, договор с Николаем о лояльности, дуэль. А ведь в жизни Пушкина есть совсем другие, в каком-то смысле более интересные поворотные точки. Например, 1812 год. Или вспомнившийся ему в Царском Селе, в 1830 году, этот самый 1812-й, в результате чего он написал «Клеветникам России». Клянусь, если б он в то время не был в Царском Селе и не снимал дачу рядом с Лицеем, он не написал бы этого текста. Он просто вспомнил тогдашние свои чувства. Или взять Дельвига – пожалуй, главную фигуру для Пушкина, их отношения весьма интересны. Когда Дельвиг заболел горячкой и умер после скандала с Бенкендорфом, Пушкин говорил: «Вот первая смерть, мною оплаканная». Он рассказывал Вяземскому, что когда после смерти Дельвига шел по Невскому и встретил Хвостова, то чуть не закричал: «Зачем ты жив?» Вот событие, которое тоже могло бы повернуть историю Пушкина и его биографию другой стороной. Мы привыкли смотреть на него как на человека одинокого, холодного. Вероятно, прав Крапивин, который говорит, что именно пребывание Пушкина в Лицее лишило его чувства дома, не позволило выстроить собственный дом. Боюсь, что в этом вред всех интернатов. Однако мы привыкли к Пушкину холодному, бездомному, не слишком связанному с кем-то, довольно равнодушному к друзьям и даже к семье. Но были же у него настоящие привязанности, и одна из самых драматических сцен в его жизни – это встреча с Кюхельбекером, которого отправляли в ссылку, в то время как Пушкина вели к царю для разговора после коронации в сентябре 1826 года. Пушкин вспоминал: «Нас растащили». Они кинулись друг другу в объятия. Сначала он не узнал Кюхельбекера, ему показалось, что это жид какой-то сидит в углу. Потрясающая лицейская история! И возможно, Тынянов правильно пытался открыть биографию Пушкина лицейским ключом, потому что все было заложено там, в Лицее.

—

Итак, вам непременно надо найти аттрактанты – точки, привлекающие внимание. Если даже рассказывать об этом так интересно, то представьте, каково анализировать чужую судьбу с той же позиции, с какой мы разбираем текст: анализируя лейтмотивы, моральные смыслы, наиболее «вкусные» детали. Особая привлекательность состоит в том, что это все правда, – ведь никакой вымысел не заводит нас так, как свежая сплетня в коммунальной квартире.

Упражнения

Авторы упражнений – Наталья Калинникова, Денис Банников

Упражнение 1

Прочитайте отрывки из книги Дмитрия Быкова «Борис Пастернак»[2]. Найдите в них аттрактанты (то, что особым образом цепляет вас как читателя) и «общие места навыворот» (то, что демифологизирует привычный образ поэта).

Подумайте: какова художественная функция тех и других? Чем они примечательны и почему именно здесь необходимы? Попробуйте переписать текст, исключив аттрактанты. Как в таком случае изменятся его темп, его образность и атмосфера?

Следующим эпизодом, для Пастернака во всех смыслах переломным, было очередное романное совпадение в его жизни – и как, в самом деле, не испытывать страсти к таким совпадениям, когда они идут сплошной чередой! 6 августа 1903 года Преображение Господне: в этот день тринадцатилетний Пастернак отпросился у родителей в ночное вместе с местными девушками. Даже самые роковые эпизоды в его биографии подсвечены нереальной красотой, мистическими параллелями и женским состраданием – «смягчи последней лаской женскою мне горечь рокового часа»; удивительно, до какой степени все темы «Августа» отчетливы в его биографии уже в отроческие годы! Был конец лета, та лучшая его пора, когда, как писал Пастернак в двадцать седьмом году жене, небо словно дышит полной грудью, но реже и реже. Был летний вечер. Леонид Осипович собирался писать картину «В ночное» – молодаек в ярких платьях, на стремительно несущихся конях, на фоне летнего заката, напоминающего блоковский «широкий и тихий пожар». Работать он любил с натуры – вся семья помогала устанавливать мольберт на холме напротив луга, куда гнали коней. Борис сел на неоседланную лошадь, она понесла и сбросила его, прыгая через широкий ручей. Над мальчиком пронесся целый табун – семья все видела, мать чуть сознание не потеряла, отец кинулся к сыну. Лошади, промчавшиеся над ним, его не задели, да и при падении он отделался сравнительно легко – так, по крайней мере, казалось: только сломал бедро.

<…>

Их отношения с Цветаевой пережили три кризиса: 1926 год, когда они рвались друг к другу и остались где были; 1935-й – год парижской невстречи; и 1941-й – последнее расставание. Они простились 8 августа на Речном вокзале. Цветаева думала, что на пароходе будет буфет, не взяла с собой никакой провизии, – Пастернак с молодым тогда поэтом Виктором Боковым накупил ей бутербродов, которые по бешеным ценам продавались в ближайшем гастрономе.

<…>

О причинах внимания к предначальной, чуть не пренатальной поре сам Пастернак писал в пору зрелости:

«Так начинают. Года в два от мамки рвутся в тьму мелодий, щебечут, свищут – а слова являются о третьем годе».

Дословесный период – существеннейший; в нем закладывается все, что потом будут мучительно выражать словами, вечно сетуя на их недостаточность.

«Ощущения младенчества, – читаем в «Людях и положениях», – складывались из элементов испуга и восторга. <…> Из общения с нищими и странницами, по соседству с миром отверженных и их историй и истерик на близких бульварах, я преждевременно рано на всю жизнь вынес пугающую до замирания сердца жалость к женщине и еще более нестерпимую жалость к родителям, которые умрут раньше меня и ради избавления которых от мук ада я должен совершить что-то неслыханно светлое, небывалое».

Здесь основа пастернаковского странного самоотождествления с Христом, которое началось у него задолго до знакомства с собственно христианскими текстами. Удивительно, насколько устойчивым оно оказалось: с Христом ассоциирует себя и Юра Живаго, и многие современники ставят в упрек Пастернаку эту фантастическую гордыню. Между тем Пастернак тут был не одинок – он следовал за эпохой; то Христом, то Дионисом воображал себя Ницше, были такие галлюцинации и у Врубеля (который бывал у Пастернаков и, возможно, придал своему Демону черты юного Бориса). В три-четыре года Боря этих имен слыхом не слыхивал, – но ведь в детстве он и не формулировал своей веры. Это впоследствии у него появилась мысль об искупительной жертве, выросшая из мучительного чувства жалости к родителям, которые умрут раньше. Мысль о преодолении смерти – главная и самая болезненная в истории человечества, и Пастернак болен ею с первых лет. Сознание безграничности своих сил – главное, что в нем осталось от детства; потому-то он и говорил всю жизнь о необходимости взваливать на себя великие задачи.

<…>

Одиннадцатого февраля стихи были напечатаны в «Дейли мейл» – в комментарии разъяснялось, что нобелевский лауреат подвергается травле у себя на Родине.

Пастернак узнал об этом от корреспондента «Дейли экспресс» Добсона.

– Хороший подарок вы преподнесли мне ко дню рождения! – сказал он с горечью и объяснил, что теперь травля выйдет на новый виток. – Мне запрещают принимать людей, – продолжал он. – Но что же делать? Может быть, вы подскажете? Я не могу сидеть здесь безмолвно. Похоже, я своими руками рою себе могилу – здесь и за границей. Я несчастный человек, самый несчастный.

Добсону он показался наивным, неосведомленным о жизни большого мира за пределами его дачи (он и для них был «дачником»). Не жалея красок в намерении растрогать аудиторию, английский корреспондент упомянул даже о седой голове Пастернака, непомерно большой для слабого тела. Чуковский в дневнике за 1959 год тоже записывает, что Пастернак сильно постарел, превратился в «старичка», и неуместной стала казаться его юношеская походка-побежка, – но до тщедушности Пастернака не договаривался и он.

<…>

Но если в стихах своих он всячески избегал указаний на чуждые влияния и сознательно выкорчевывал их следы, то в литературном поведении он так же сознательно и целеустремленно следовал пастернаковским примерам и урокам: помогал молодым, поддерживал, когда их давили, печатал, снабжал предисловиями и хвалебными отзывами, отправлял за границу, когда мог. Его рекомендациям переставали верить – настолько щедро и безоглядно он раздавал их любому, в ком замечал малейший признак таланта. Над его покровительством смеялись, но никто не посмеет отрицать, что помощь его часто оказывалась спасительной. В какие бы дебри и дали ни заносило его самого, какими бы экстравагантностями вроде изопов и видеом он ни занимался, – на фоне литературной продукции современников его поэзия была изобретательной, иногда хулиганской, всегда интересной. Пусть он подчас торопился схватить и вставить в стихи любые приметы времени, от интернета до пирсинга (это уж, конечно, совсем не пастернаковское): интонация обреченной любви прорывалась сквозь все эти наслоения. Мне думается, что Пастернаку понравились бы его поздние стихи.

• Я не был героем Чесмы.
• В душе моей суховей.
• Да устыдятся и исчезнут
• Враждующие против души моей.

Упражнение 2

Прочитайте отрывки из книги Дмитрия Быкова «Булат Окуджава»[3]. Найдите в них фрагменты, где передан моральный смысл, где сделан нравственный вывод из описанного. Как они помогают проявить авторскую позицию? В чем их отличие от назидания? Перепишите один из текстов, убрав найденные элементы. Как поменяется характер повествования?

Кстати, эта установка – которую мы назовем «волевым безволием» – восходит к фольклору, к которому все три типологически близких автора питали особый интерес. Окуджава восхищался русскими песнями и былинами с их богатством языка (не отсюда ли сознательное сужение его собственного словаря?); Жуковский эти былины обрабатывал, писал собственные, множество фольклорных стилизаций находим у Блока (в «Двенадцати» – пик этого увлечения: и частушка, и городской романс, и солдатская песня). Окуджава часто повторял, что народные песни – всегда хорошие: плохие народ попросту забывает, их не поют. «У меня много вещей, которые потом петь не хочется, – значит, плохо». (В разряд плохих у него тем самым попадали и шедевры – не всякую же вещь хочется петь, в конце концов! Вряд ли когда-то уйдут в народ «Мой почтальон» или «Вилковские фантазии», но хуже от этого не становятся.) В русском фольклоре – да и в национальном характере – поражают то же упорство фатализма, страшная воля, с которой народ охраняет свое безволие. Не желая ничего выбирать, профанируя любой выбор, этот же народ гениально приспосабливается к тому, что выбрали за него. Здесь та же, истинно народная, очень русская (при всех германских корнях Жуковского и Блока, киплингианской закваске Окуджавы), обреченная готовность к подвигу и страданию, то же приятие жребия. Именно поэтому художник этого склада обречен вновь и вновь делать вместе со своим народом тот выбор, который делает большинство, – даже если ему это совершенно поперек души; даже если четыре года спустя он расплатится за этот выбор жизнью, потому что жить в дивном новом мире ему оказывается несносно. И Блок, и Окуджава (Жуковского, к счастью, эта чаша миновала – он умер за границей) свой выбор сделали и прожили после этого по четыре года. Почему они поступили так, а не иначе – логически объяснить невозможно. Зато очень легко объяснить от противного, почему они не могли поступить иначе. Иной выбор предполагал бы попытку снять с себя историческую ответственность. А Окуджава, как и Блок, знал, что он «подгребал стружки». Знал, что эти танки защищали его. И не прятался от этого факта, в отличие от десятков русских интеллигентов, осудивших расстрел Белого дома.

<…>

В 1966 году, на премьере «Июньского дождя» в ленинградском Доме кино, Окуджава, выступавший в это время в городе, подсел к Гребневу на банкете и спросил: «Помнишь, как вы раздолбали меня у Крейтана?» Гребнева это поразило – сам он о своем разносном выступлении начисто забыл. Молодая поэтесса Коммунэлла (Элла) Маркман на том обсуждении тоже постаралась – спросила Окуджаву, сколько раз он читал «Войну и мир». Он с испугу ответил: четыре. Потом он и ей напомнил этот эпизод. Обсуждение обидело его так, что больше он у Крейтана не появлялся. Элла Маркман запомнила и подлинное имя девушки, из-за которой молодой Айзенберг (у него была кличка Густав – он учился в немецкой школе) наскакивал на Булата: девушку звали Моника Качарава (сохранилась и ее фотография – рослая, крупная блондинка: вкус Окуджавы определился рано и с тех пор не менялся). Собственно, все обсуждение – по воспоминаниям Маркман в беседе с Ольгой Розенблюм – было затеяно, чтобы унизить Булата в присутствии Моники. Замысел не из благородных, но, видимо, Булат и в самом деле вел себя заносчиво – это была уже привычная самозащита. Особо издевательскому разгрому подверглись строчки: «Площадь словно звонкий бубен, словно бубен нынче площадь. Нецелованные губы ветер свежестью полощет». Полоскать можно только белье!

Тем не менее сама Маркман запомнила наизусть пять стихотворений Окуджавы 1944 года и сообщила их Розенблюм, которая впервые ввела эти тексты в научный обиход в своей диссертации. Ольга Окуджава, впрочем, считает эти стихи настолько слабыми, что предполагает ошибку памяти мемуаристки; теперь, когда стихи опубликованы, каждый читатель может лично сделать вывод о степени их аутентичности.

<…>

А если кто-то захочет упрекнуть Окуджаву в конформизме, в том, как легко он соглашается с эпохой и попадает в ее тональность, – так ведь и Чуковский писал о блоковской «женственной покорности» звуку. Окуджава верен своему времени и чуток к его голосу. Есть у него и еще одна особенность, о которой написал он в мемуарном парижском рассказе: «Вообще надо сказать, что некоторый успех, как ни странно, не придал ему кичливости или апломба, а, напротив, сделал покладистей и щедрее». Это не только его черта – на большинство людей счастье действует весьма позитивно, отнюдь не внушая вседозволенности… Вечная советская убежденность в том, что радость развращает и расслабляет, а страдание дисциплинирует, в конце пятидесятых словно пригасла на время. Конечно, примитивное бодрячество тогдашних фильмов, натужливая радость прозы, искусственное воодушевление официальной (а часто и самой что ни на есть передовой) поэзии – все это выглядело смешным уже в семидесятые. А все-таки были в этом и подлинность, и легкость, и талант. Такой камень отвалили с груди, шутка ли!

Окуджава ведь был очень добрый человек, в сущности. Добрый мальчик из любящей семьи, Петя Ростов на войне, оделяющий всех орехами. Советский принц, загнанный в нору нищего, привыкший стесняться благих порывов. И песни, которые он запел, были прежде всего милосердными, со всеми их наивными декларациями. Словно в самом деле три сестры милосердных открыли ему и слушателям бессрочный кредит. Правда, в повторе сказано – «последний». Может быть, и действительно последний: теперь долго так не будет.

Упражнение 3

Ваша задача в этом упражнении – научиться выделять смыслообразующий узор из нагромождения рефренов. Представьте себе один день из жизни кассира в магазине, смотрителя в музее или любого другого представителя знакомых вам профессий, предполагающих однообразную и не очень творческую работу. Перечислите, что повторяется в их повседневной деятельности. Что здесь рутина, а что могло бы стать смыслообразующим мотивом в жизни этих людей? Напишите небольшой текст (2000–3000 знаков).

Упражнение 4

Прочитайте приведенные отрывки из биографических очерков[4]. Отметьте места, в которых отчетливо прослеживается моральный посыл. Чем он отличается от назидания? С помощью каких средств художественной выразительности мы понимаем, что моральный облик героя выведен в позитивном ключе – или, напротив, в негативном, псевдодидактическом?

Игорь Свинаренко об Ангеле Меркель: «Ну, короче, там есть с чем играть, и ставки весьма высоки. Но тут дело даже не в культуре, не в “новом величии”. То есть не только в этом. А главное, может, в том, что миллионы немок расценили это избрание как личную большую победу. Ни красоты, ни обаяния, ни харизмы, и возраст уже такой, что просто на списание, – и вдруг весь мир смотрит на нее раскрыв рот! Значит, не все еще потеряно, и каждая тетка может стать победительницей!»

Александр Никонов об Илоне Маске: «И покупают! Как покупали выпущенные Маском невзрачные и, по мнению прессы, “самые скучные бейсболки на свете” – лишь потому, что они были освещены заревом будущего и освящены крестным знамением вождя – Илона Маска».

Вячеслав Недошивин об Александре Грине: «Был независим вот как разве что Цветаева в поэзии, больше и сравнить-то не с кем. И как Цветаева был неповторим. Даже революционным прошлым не торговал. Когда советовали вступить в Общество политкаторжан (это давало преференции!) или выбить пенсию ветерана революции, на что имел права, отвечал: «Не хочу подачек». Впрочем, причины отказа, возможно, были глубже. Ведь он перед смертью на вопрос священника, примирился ли с врагами, вдруг ответит: «Вы думаете, я не люблю большевиков? Нет, я к ним… равнодушен». Да, Грин оказался несозвучным эпохе. Да, не писал ни о социализме, ни о капитализме. Но, может, потому и пережил все и всяческие “измы”, может, потому и оказался созвучен не им – вечности?..»

Инна Садовская о Бернарде Шоу: «Странностей у Шоу тоже хватило бы на нескольких человек. Он месяцами не мылся, мог иногда неделями питаться одними яблоками, ежедневно взвешивался и строго следил за калорийностью продуктов, каждый день стоял на голове, с большим интересом наблюдал за кремациями, но отказывался есть “обожженные трупы животных”, перейдя в вегетарианство. Про него говорили, что “если истинные джентльмены идут по левой стороне улицы, то мистер Шоу обязательно по правой, да так быстро, будто за ним гонится стая собак”, а сам Бернард Шоу утверждал, что просто “никогда не относился к жизни всерьез”».

Ирина Лукьянова об Александре Беляеве: «Только из такой большой мечты и родятся открытия, только так и получился современный мир, полный гаджетов, о которых Беляев и его современники только мечтать могли. Но в этом, кажется, и отличие, что они могли мечтать. Что лежа в голодной Ялте, в гипсовом корсете – они могли глядеть сквозь время, рушить цивилизации и строить космические корабли силой мысли, провидеть будущее, летать под звездами и с веселым хохотом кататься на ручных дельфинах. А мы сидим, уткнувшись в вымечтанные ими гаджеты, и жалуемся на валютные курсы. Может, когда (если?) наше поколение научится ставить огромные цели, мечтать по-крупному и задумываться о великом – тогда получится и что-нибудь поскромнее – ездящие автомобили, устойчивая экономика, работающие законы – в общем, что намечтаем себе, то и будет».

Биография, часть II. Биографический очерк (Ирина Лукьянова)

Ирина Лукьянова,

прозаик, журналист, автор биографии Корнея Чуковского в серии ЖЗЛ и многих биографических очерков в журналах Story, «Русский мир» и др.

Биография – описание жизни человека, сделанное им самим (автобиография) или кем-то другим. Биография может быть научной, популярной, художественной – и еще есть множество вариантов на стыке науки, публицистики и художественной литературы.

Умение исследовать человеческую жизнь и рассказать о ней нужно ученым, изучающим чей-то путь и творчество; журналистам, которые рассказывают публике об интересных людях; сценаристам и режиссерам, которые собираются снимать документальное кино или байопик; авторам учебников, педагогам, эсэмэмщикам – всем, кому так или иначе приходится рассказывать ученикам, студентам, слушателям, читателям или потенциальным клиентам о других людях. И конечно, это умение нужно тем, кто интересуется историей своей семьи и хочет поделиться ею с широкой аудиторией.

Биография – это не книга и не статья. Биография – это вообще не жанр. Филолог Ирина Сурат в своей работе «Биография Пушкина как культурный вопрос»[5] пишет:

Это особая область гуманитарного знания, область исследования и творчества, предметом которой является «личная жизнь человека» во всей ее событийной полноте и внутренней глубине и сложности – жизнь как целое, как нерасторжимое многообразное единство. <…>

Историки часто говорят о «живых фактах», филологи – о «живых текстах», но все это лишь метафоры по сравнению с живой жизнью личности, которую изучает биограф. Он вступает в область индивидуальных, с трудом формализуемых духовных реалий и, чтобы описать и осмыслить их, вынужден совершать набеги в различные гуманитарные науки, в смежные области знания, прибегать к художественным приемам и практически вырабатывать особые, уникальные методы реконструкции жизни, диктуемые ему самим героем жизнеописания.

При этом, говорит Сурат, биограф должен «твердо стоять на базе фактов и удерживаться в критериях объективного знания» – даже когда он говорит о таких тонких материях, как внутренние переживания героя.

Главная особенность биографии – ее кентаврическая природа: одновременно и академическая, и художественная. Биографу нужно быть одновременно исследователем и писателем. Ему приходится иметь дело с историей, культурологией, науковедением, генеалогией, геральдикой, литературоведением… Биограф всегда идет по лезвию бритвы, пытаясь нащупать золотую середину между объективностью и субъективностью, научностью и художественностью, фактами и интерпретацией.

Хорошая биография всегда строго научна. Это значит, что исследователь:

• основывает свою работу на фактах и логических заключениях, а не на том, во что он верит или что чувствует;

• умеет работать с источниками, проверять достоверность приводимой в них информации, сопоставлять их друг с другом;

• умеет пользоваться научной литературой;

• умеет выдвигать гипотезы и доказывать их;

• способен признавать ошибки и неточности, корректировать свои представления при появлении новых фактов.

В отличие от научной статьи, биография не имеет права быть сухой и бесстрастной, ее нельзя писать строгим научным языком.

«Чтобы словом воссоздать эту жизнь выразительно и точно, биографу нужно тончайшее писательское мастерство – так что биография, оставаясь по существу, по способу познания научным исследованием, смыкается с художественной литературой по типу письма и по средствам создания образа», – констатирует Ирина Сурат.

И это огромный соблазн для биографа. Вот, например, как журнал «Караван историй» рассказывает о возобновлении знакомства генерала Деникина и Ксении Чиж (по-домашнему – Аси) после долгого перерыва:

…Захотелось написать ему. Но пожелает ли теперь прославленный генерал вспомнить о своей «маленькой воспитаннице»? Да и не к лицу барышне первой напоминать о себе.

И тут весьма кстати Асина родительница засобиралась в Киев по делам, а заодно повидать давнюю приятельницу по переписке – матушку Деникина. Дочка отправилась в гости вместе с ней и во время беседы как бы между прочим посетовала:

– Несколько раз писала Антону Ивановичу, но так и не получила ответа…

– Да что ты говоришь, деточка?! – всполошилась Елизавета Федоровна. – Обязательно напишу сыну и попеняю на невнимание[6].

«Всполошилась» – это, конечно, авторский домысел, как и внутренние монологи Аси, и разговоры исторических персонажей друг с другом, будто подслушанные автором. А вот невинное лукавство Аси, желающей и напомнить о себе, и соблюсти приличия, – реальный факт или тоже домысел? Проверить это можно только по первоисточникам.

Автор, который вносит в биографию художественный вымысел и домысел, рискует потерять доверие читателя.

Но можно ли сказать, что автор не имеет на это права? Имеет – иначе не было бы у нас ни булгаковской «Жизни господина де Мольера», ни тыняновского «Вазир-Мухтара», ни толстовского «Петра Первого». При этом известно, что Булгаков категорически отказался переделать свою романизированную биографию в историческое повествование, как того требовала редакция серии ЖЗЛ, и книга увидела свет только в 1962 году.

Выбор жанра, соотношение вымысла и факта всегда определяются авторской задачей.

Биографических жанров очень много: от таких древних, как житие, до современных списков «Сто фактов обо мне» на страницах в соцсетях. Строго говоря, четыре Евангелия в Новом Завете – это тоже биографии.

Джеймс Чапмен Джонстон в 1927 году[7] предложил такую классификацию биографических жанров: собственно биография (simple biography), автобиография, мемуары, дневники, литературная исповедь, письма, биографическое эссе, литературный портрет (literary portrait), литература путешествий, биографическая поэзия (biographical poetry). С точки зрения современных исследователей, литературу путешествий, дневники, письма вряд ли можно считать биографическими жанрами – это скорее подспорье для биографа. Но сама классификация примечательная.

Исчерпывающего перечня биографических жанров не существует, и не всегда возможно провести границы между одним жанром и другим, тем более что определения жанров размываются. Существуют биографические пьесы и биографические фильмы. А для научно-популярных биографических монографий в формате серии ЖЗЛ, пожалуй, и нет единого устоявшегося жанрового обозначения.

В задачи этой главы не входит обучение принципам создания научной биографии или масштабного исследования в формате ЖЗЛ. Мы остановимся на малом жанре биографического очерка, тем более что он основан на тех же принципах, что и масштабные исследования.

Самые популярные сегодня биографические жанры – биографический очерк и биографическое эссе. Особняком стоит автобиография – и она тоже может быть разной, от мемуаров до сухого перечня фактов: родился, окончил, работал, участвовал, награжден…

Жанровые границы биографического очерка довольно размыты. В них вписываются самые разные тексты: от сухой, тщательно выверенной главы в учебнике литературы до душещипательной истории в популярном журнале о личной драме известной актрисы. Разные цели, разные средства, разная аудитория – кажется, как тут можно говорить о каких бы то ни было правилах жанра? И тем не менее при всей этой размытости границ у биографического очерка есть свои законы, которые важно соблюдать, и есть грабли, на которые наступают всё новые и новые поколения биографов. Поэтому о нем стоит поговорить подробнее.

Биография – подробное и, как правило, хронологически выстроенное жизнеописание; очерк значительно меньше в объеме, и в нем не обязательно соблюдается жесткий хронологический принцип. Очерк сочетает черты художественного произведения и публицистики. В отличие от первого (рассказа или новеллы), в нем нет сюжета и может не быть конфликта. Очерк – жанр описательный, повествующий о реальных событиях и реальных людях. В нем обычно не место вымыслу. Биографический очерк повествует о событиях в жизни человека и влиянии, которое они оказывают на его внутренний мир и поступки. Автор очерка не просто рассказывает о происходящем, но и пытается нарисовать достоверный психологический портрет героя и постичь внутреннюю логику его судьбы – не только человеческой, но и творческой. И разумеется, автор пытается сделать это живо и ярко: его задача – не только предоставить читателю информацию, но и нарисовать ему впечатляющую картину, зацепить его эмоционально. Интересные примеры биографических очерков можно найти, например, в трехтомнике петербургского профессора-литературоведа Игоря Сухих «Русская литература для всех»[8].

Автор очерка имеет право пользоваться инструментарием как литературным, так и научным и публицистическим. Биографический очерк – особый жанр: здесь предметом изучения, описания и осмысления становятся личность человека и вся его жизнь. Цели и задачи автора очерка во многом смыкаются с целями и задачами автора биографического исследования.

Биографическое эссе – куда более субъективный жанр. В нем сильнее авторское начало, в нем больше места произвольности, личному «я», которое автор традиционного биографического очерка старательно отодвигает в сторону. Авторский взгляд позволяет найти новый ракурс подачи даже хрестоматийно известного материала. Вот, например, как начинает свое эссе «Последний из Лермонтов» Александр Гаврилов:

Когда тебе суют его первый раз, он титан и классик. Написал незабываемый роман, восхитительные стихи, убит как герой жестокими наймитами царской охранки. Ты скучаешь, с приветливым безразличием читаешь роман про какого-то странного чувака, подмечая авторскую приметливость по одной детали: герой идет по двору не размахивая руками, в чем проявляется скрытность характера. Пару недель ты тоже стараешься не размахивать ради пущей таинственности[9].

Биография сочетает в себе научный подход и художественное изложение. Она изучает и реконструирует человеческую жизнь как единое целое.

Биография, исследующая целостную, неразложимую жизнь личности, только тогда и может достичь цели, когда она синтезирует три основные формы познания мира и человека в мире: науку, искусство и философию.

Ирина Сурат

Работе с источниками в этой книге посвящена следующая глава, написанная Алексеем Вдовиным. Для небольшого биографического очерка вам, может быть, и не понадобится сидеть в архивах, искать оригинал записи о рождении или крещении, читать газеты соответствующей эпохи (все это нужно, когда мы пишем большое биографическое исследование).

Разумеется, прежде всего вам нужно хорошо представлять себе профессиональные достижения своего героя. Если вы не разбираетесь как следует в той области, в которой он работал, проконсультируйтесь у специалиста или будьте очень внимательны, проверяя факты, – иначе ошибки неизбежны. Иногда нам приходится делать серьезные экскурсы в историю других наук. Так, например, чтобы написать очерк о докторе Дауне – том самом, который открыл синдром, получивший его имя, – мне пришлось много прочитать об истории психиатрии; изучать бытовавшие в XIX веке теории, объяснявшие различия между расами; разбираться с терминами «кавказская раса» и «идиотия монгольского типа» (первое название синдрома Дауна).

Даже если ваша задача – написать небольшое эссе или очерк, вам обязательно нужно работать с первоисточниками, а не с многочисленными «копипастами». Вам совершенно точно понадобятся дневники, письма, мемуары, прижизненные упоминания героя в прессе.

Вам нужно хорошо представлять себе исторический период, о котором вы пишете, разбираться в реалиях и персоналиях того времени, представлять себе культурный контекст. Например, что говорит о человеке тот факт, что он окончил Университет Шанявского, Демидовский лицей или Тенишевское училище? Служить в Цензурном комитете в XIX веке было стыдно или нет? Некоторые реалии вам придется снабжать комментариями (в том же очерке о докторе Дауне фигурировал «Королевский приют для идиотов» – для современного уха это звучит или смешно, или оскорбительно).

Не стоит полагаться на «Википедию»: в ней встречаются и фактические ошибки, и неточности, и эмоциональные оценки. Некоторые ее статьи нуждаются в серьезной доработке, но годами остаются без изменений. «Википедия» может быть полезна как большой, местами довольно полный свод информации с указанием на источники, но не более.

Не стоит полагаться и на готовые биографии, которые можно найти в интернете: как правило, они повторяют одна другую; польза от них есть только на первом этапе работы, и то лишь в том, чтобы представить себе хронологическую канву жизни героя, выявить в ней пустоты и нестыковки версий – то есть, читая такие тексты, вы должны задавать себе вопросы и искать на них ответы.

Гораздо больше пользы принесут научные и научно-популярные биографии, научные статьи, посвященные отдельным этапам жизни вашего героя, изыскания местных музеев, посвященных жизни и творчеству этого человека.

Очень помогает в работе биографа так называемая летопись – перечень важных событий в жизни героя, записанных в хронологической последовательности. Сама по себе летопись, даже очень полная, не может заменить биографии: в ней нет ни логики, ни внутреннего смысла. Это только канва, по которой биографу предстоит вышить свою картину. Иногда летопись уже сделана кем-то до вас – так, ею обычно заканчивается каждая книга серии ЖЗЛ. Иногда такую летопись приходится делать самостоятельно и держать под рукой в отдельном файле. В нее же удобно заносить ключевые цитаты (обязательно сохраняйте ссылку на источник, не полагайтесь на память!).

Если ваш текст должен быть невелик по объему, делать подробную летопись не имеет смысла. Но, возможно, стоит поделить биографию героя на этапы (связанные, например, с переездами, с продвижением в карьере или сменой места службы, с женами или возлюбленными, с работой над конкретным фильмом, книгой, проектом, исследованием). Если значительная часть жизни персонажа приходится на XX век, то его биография, как правило, четко разделяется на периоды событиями мировой и отечественной истории.

Главное в подготовительной работе – проследить логику судьбы героя от этапа к этапу.

Меняется ли он? Как именно меняется? Что остается неизменным? Почему? Что для него важно? Всегда ли он верен себе или нет? Если он изменяет себе – в чем и почему? Чем он дорожит? Каковы его ценности? Что для него главное на каждом из этапов жизни? Чего он хочет добиться? К чему стремится? Что отбрасывает как ненужное? Эти вопросы подводят нас к концепции.

Какой смысл рассказывать историю, если в ней есть только последовательность событий? Герой родился, окончил школу, университет, женился, родил детей, работал, страдал, болел, умер. «Зачем мне знать об этом человеке?» – думает читатель. Вот почему нам так скучны чужие семейные истории: тщательно задокументированное жизнеописание второго секретаря райкома партии, или крестьянки из раскулаченной семьи, или инженера из советского НИИ – все это обычные биографии, похожие на тысячи других. В них могут быть скрыты шекспировские страсти, но для того, чтобы такая история стала интересна другим людям, в ней должны появиться элементы художественного повествования: идея, сюжет, конфликт.

• Идея. Какую мысль мне важно донести до читателя?

• Сюжет. Что происходит в этой биографии? Куда идет эта жизнь, почему она идет именно так, к чему она приводит?

• Конфликт. Какие силы сражаются в этой истории?

Человек и время? Талант и бездарность? Гений и злодейство? Художник и власть? Гений, опережающий время, и толпа, не понимающая его? Великий спортсмен и чиновники? Человек и судьба, которая ставит ему подножки? Страх и желание успеха?

Во всякой законченной биографии есть сюжет. Мастерство биографа в том, чтобы его обнаружить и не перечислить факты, а рассказать историю. Но и здесь биограф должен проплыть между Сциллой и Харибдой: не подходить к герою с заранее заготовленной концепцией, не стараться утрамбовать в нее любой факт (как это происходит, например, в «Анти-Ахматовой» Тамары Катаевой[10], где первично авторское отношение, а факты интерпретируются исходя из него), но и не отказываться от концепции как таковой.

Анна Сергеева-Клятис в своем выступлении на круглом столе журнала «Лехаим», посвященном биографии, сказала:

Современному читателю биография, не содержащая концепции, просто неинтересна. Плохо, если факты биографии подверстываются автором под уже готовую схему и, как в прокрустово ложе, втискиваются насильно в жесткую и не подходящую для материала форму. Хорошо, если концепция органично вытекает из событий биографии и жизненных предпочтений героя, давая осмысление каждому следующему эпизоду.

Биограф может смотреть на своего героя с самых разных сторон. Вот несколько популярных подходов:

• герой как частный человек;

• герой как творец;

• герой как профессионал;

• герой как человек своей эпохи;

• герой как явление;

• герой как психологический тип.

Частным человеком, например, предстает перед нами Чехов в биографии Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова»[11]: автор сам говорит, что «позволил себе сосредоточиться на его взаимоотношениях с семьей и друзьями». Этот подход вызвал справедливые нарекания Самуила Лурье, который в рецензии на книгу Рейфилда, опубликованной под псевдонимом С. Гедройц, заметил, что «человек, тем более писатель, не обязательно похож на свои взаимоотношения с другими».

Обилие биографий типа «герой как творец» или «герой как профессионал» заставило Аркадия Белинкова иронизировать над ними, называя их «очерками детства и творчества»: сначала рассказывается о детстве героя, родителях, событиях первых лет жизни – а потом только о творчестве. Сам Белинков в своей книге о Юрии Олеше «Сдача и гибель советского интеллигента»[12] выбрал другой подход: Олеша его интересует не столько как единственный, ни на кого не похожий писатель, сколько как типичный советский интеллигент, сначала пытающийся противостоять эпохе, в которую не вписывается, а потом сдающийся.

Писатель был частицей своего времени, был рожден им, горячо любил его, был его учеником и наследником и вписал свою строчку в его историю. Он был постоянно меняющимся малым подобием и воспроизведением времени.

В «Некрополе» Владислава Ходасевича[13] есть мемуарный очерк о возлюбленной Брюсова Нине Петровской под названием «Конец Ренаты» – и героиня предстает в нем не как частное лицо, не как писатель (в литературе она, строго говоря, ничего замечательного не сделала), а как воплощение Серебряного века, типичное для него явление.

Нина Петровская (и не она одна) из символизма восприняла только его декадентство. Жизнь свою она сразу захотела сыграть – и в этом, по существу ложном, задании осталась правдивою, честною до конца. Она была истинной жертвою декадентства.

Биограф может поставить перед собой задачу разоблачить устоявшиеся мифы, созданные самим героем и его современниками, как это сделал Юрий Карабчиевский в «Воскресении Маяковского»[14].

Любил ли он смотреть, как умирают дети? Он не мог смотреть, как умирают мухи на липкой бумаге, ему делалось дурно.

Автор может подать героя «как стилевой феномен» – так сделала для «Ленты» Вероника Гудкова в эссе о Довлатове «Выпив чертову норму стаканов»[15].

Автор может рассматривать героя в неразрывном единстве его человеческой и творческой индивидуальности, как сделал Корней Чуковский в своих литературных портретах (например, в книге «Александр Блок как человек и поэт»[16]).

Какой взгляд на героя вам сейчас ближе всего? Почему?

Денис Драгунский в небольшом эссе «Гений и восторги» заметил:

Занятно наблюдать, как великий писатель (о прочих художниках не знаю) превращается в глазах его поклонников из великого писателя, то есть из человека, одаренного огромным талантом, но человека во всей полноте его реальной жизни, биографии, поступков и их причин и т. д. и т. п., – превращается в некий безразмерный алмаз.

Точнее сказать, превращается в машину по выработке гениальности. Он в глазах поклонников становится гениален во всех своих произведениях, начиная с детских, незрелых, и кончая старческими, утомленными. Каждый его поступок безупречен, каждое слово – золотое, каждый развод, скандал, запой, проигрыш в карты и даже каждый пасквиль и донос исполнены высокого благородного смысла. Не устроил дебош, а поставил на место ничтожных людей, не бросил несчастную женщину, а она оказалась недостойной его, не склонился перед властью, а проявил широту и глубину мысли…

Все это – житийный, панегирический подход к биографии. Жанр жития не особенно популярен в наши дни, он занимает очень конкретную нишу в церковной литературе. Но биографии до сих пор часто пишут как жития: история человеческой жизни в них предстает как история восхождения к святости – или к идеалу. Таковы были, к примеру, великие писатели в советских учебниках: все они рано или поздно становились пророками революции.

Но и в сегодняшней светской литературе по-прежнему силен соблазн для автора – особенно если он любит своего героя – во всем его оправдать, возвысить, показать его идеальным человеком, написать вместо биографии панегирик.

Одно из самых печальных последствий такого подхода к биографиям замечательных людей в том, что читатель привыкает к обязательной идеальности знаменитого человека, рассматривает его с точки зрения «делать жизнь с кого». И если биограф относится к своему герою без должного пиетета, то читатель предъявляет претензии и к автору («поливает грязью героя»), и к герою, который, оказывается, совсем не свят («Нас учили, что с него надо брать пример, а я теперь его стихи и в руки не возьму»).

В 1909 году молодой Корней Чуковский опубликовал в газете «Речь» статью о Тарасе Шевченко, где среди прочего назвал его «лысым, пьяным, оплеванным, исковерканным человеком». Этот образ Шевченко резко расходился с уже устоявшимся в общественном сознании представлении о поэте как жертве самодержавия и мученике. Портрет украинского поэта, нарисованный Чуковским, показался читателям злой карикатурой на привычный им образ страдальца и борца – и они засыпали газету сердитыми письмами. Чуковскому пришлось даже посвятить целую статью полемике с читателями: он отстаивал свое право любить писателя несовершенного, лысого, пьяного – любить такого, какой он есть, а не возводить его на пьедестал, не обмазывать его, по выражению критика, «юбилейным враньем», как патокой.

Тем не менее моральный облик Тараса Шевченко до сих пор становится вопросом жесточайшей полемики, в которой одна сторона изображает его гением, а другая – негодяем. Причина этого – не в личных качествах самого Шевченко и не в особенностях его поэзии, а в позиции, которую занимают авторы текстов в вопросах украинской государственности и украинской культуры.

Стремление к житийному изображению жизни писателей, художников и политических деятелей имеет обратную сторону: появляются скандальные, разоблачительные биографии, которые вовсе не ставят цели установить реальные факты и создать жизнеописание на их основе. Пример такой биографии – уже упоминавшаяся «Анти-Ахматова» Тамары Катаевой, книга, цель которой критик Владимир Топоров сформулировал в ее предисловии:

Формула «классик без ретуши» общеизвестна. Как и по смыслу прямо противоположная: «хрестоматийный глянец». На жизнь и творчество Анны Ахматовой десятилетиями наводят именно глянец. Начавшись как интеллигентский и, отчасти, диссидентский (на фоне пресловутого постановления о журналах), этот процесс стал в постсоветской России официальным и даже официозным, приобрел характер секулярной канонизации. По принципу маятника пришла пора взглянуть на легендарную поэтессу без ретуши.

Скандальные биографии легко находят своих читателей: и потому, что житийная традиция в жизнеописаниях им надоела еще в школе, и потому, что во все времена верно наблюдение Пушкина, сформулированное в знаменитом письме к Вяземскому:

Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. – Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе.

Все это ставит перед начинающим биографом вопрос о том, насколько уместно проявлять личное отношение к герою, освещать те или иные факты из его жизни (особенно факты неприглядные), интерпретировать ли их, а если да – то в каком ключе, оценивать ли поступки героя или рассказывать о них беспристрастно.

Словом, это вопрос об авторской позиции.

Когда автор рассказывает о своем герое, есть ли в этом рассказе место самому автору? Может ли он (и должен ли) оценивать поступки героя и его личные качества? Каждый самостоятельно определяет, до какой степени он вправе проявлять свою позицию в тексте.

Вот пример выраженной авторской позиции:

Ее эгоцентризм всегда имел именно тщательно скрываемую от окружающих изнанку – как, впрочем, и ее неувядающая красота, многим казавшаяся нарочитой и даже несколько пошлой. Эта женщина до самого конца оставалась сверхоригинальной и неподражаемой.

Татьяна Скрябина[17]

А здесь авторская позиция выражена значительно меньше:

В таких стесненных условиях Александр Николаевич не оставлял научной деятельности. Он по-прежнему писал и печатался, хотя и не так много, как прежде. Теперь главная тема его исследований – славянский фольклор.

В 1865 году выходит первый том знаменитого труда Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». В 1869-м – третий, последний. Александр Николаевич спешит, он как бы чувствует приближение смерти. Его последнее утешение – сборник «Русские детские сказки», изданный в 1870 году.

Дмитрий Урушев[18]

Авторская позиция может тяготеть к одному из полюсов:

• выражена / не выражена;

• субъективна / близка к объективной;

• оценочная / безоценочная;

• оправдательная / обвинительная.

Какую позицию биограф выбирает, определяется не только целью его работы и спецификой аудитории, но и его собственными этическими убеждениями, профессиональными качествами, чувством меры и вкусом. Иногда текст больше говорит об авторе, чем о его героях. Вот как, например, выглядит история любви Василия Жуковского и Маши Протасовой в изложении Елены Арсеньевой:

На интересную же жизнь обрекал Василий Андреевич Жуковский свою возлюбленную! Право, лучше бы он выкрал ее из маменькиного дома и тайно обвенчался с ней, рискнув подвергнуться анафеме! Это было бы более человечно и по отношению к себе, и по отношению к ней. Что его останавливало? Только ли порядочность? Или боязнь утратить расположение сановных покровителей? Да бог его разберет, Жуковского! Одно бесспорно: он вполне преуспел в своих стараниях сделать из Маши Протасовой образ свой и подобие, то есть создать существо незлобиво-бесполое. Это видно по ответным восклицаниям «бедной Маши» – разумеется, тоже эпистолярным…[19]

Где же место автора в биографическом тексте?

Несколько важных соображений на этот счет привел в своих ответах журналу «Лехаим» писатель Валерий Шубинский[20], автор нескольких больших биографических исследований (в том числе жизнеописаний Николая Гумилева, Даниила Хармса, Михаила Ломоносова и др.). Девять профессиональных принципов, которые он сформулировал для себя, коротко можно изложить так (хотя лучше все же прочитать текст в оригинале):

1. Биограф должен уметь скрываться за спиной героя.

2. Биограф не должен всегда быть на стороне своего героя и стараться возвеличить его за счет современников.

3. Биография невозможна без контекста.

4. Биограф не должен судить героя (или, наоборот, его врагов) по законам своего времени и своего круга.

5. Нельзя заниматься прямой самопроекцией (иначе говоря, нельзя отождествлять себя, свое окружение, свое время с героем, его окружением, его историческим временем – важно понять, чем они отличаются от нас и нашей эпохи).

6. Важны все стороны жизни героя, а не только его профессиональная работа.

7. Мы имеем дело не с фактом, а с документом. Утверждая что бы то ни было, стоит сослаться на источник. Свои предположения и реконструкции следует отделять от чужих свидетельств, о достоверности которых мы в каждом случае можем лишь гадать.

8. В каждой биографии есть главный сквозной сюжет.

В девятом пункте Шубинский предупреждает автора, что после того, как биография выйдет из печати, в ней непременно обнаружатся ошибки, и это нормально.

Автор биографического очерка, с одной стороны, менее свободен, чем автор книги: ему нельзя приводить большие цитаты из писем, дневников и исторических документов, то есть он практически не может дать слово ни самому герою, ни его современникам; у него нет журнальной площади для рассказа об историческом контексте. Но отсюда – и больше свободы, и больше изобретательности. Если герой не способен рассказать о своих горестях и радостях так, чтобы читатель сопереживал ему, – это придется делать автору. А раз так, ему необходимо определиться со своими «можно» и «нельзя».

Сначала, разумеется, придется задуматься о том, что мы пишем, зачем и для кого.

Знакомим ли мы филологически подкованных читателей с малоизвестным поэтом прошлого?

Пишем ли для портала о благотворительности историю жизни знаменитого филантропа?

Занимаем ли скучающего пассажира метро, электрички или поезда дальнего следования сюжетами из жизни известных спортсменов, летчиков и изобретателей?

Рассказываем ли историю успеха крупного бизнесмена молодым стартаперам?

Повествуем ли о драматической судьбе великой певицы?

Пытаемся ли впечатлить скучающих школьников подробностями из жизни большого ученого или писателя-классика?

Нашей аудиторией могут быть специалисты. Может быть образованный читатель, массовый читатель, начинающий читатель (биографические книжки для детей – особый и важный жанр). В конце концов, ничто не мешает нам писать для себя, если изучение жизни героя помогает нам найти ответы на вопросы, которые мы перед собой ставим.

Для начала спросите себя:

• Для кого я пишу? Кто мой читатель?

• Зачем я рассказываю ему историю? Что он должен узнать, понять и почувствовать?

• Что самое важное для меня в этой истории? Чем я хочу поделиться?

Ваша цель продиктует вам выбор жанра. Пишете ли вы статью для учебника? Некролог? Газетный очерк? Журнальную лав-стори? Эссе для популярного сайта?

Оцените свои силы. Как много у вас времени? До какой степени дотошным вы можете быть? Есть ли ограничения по объему? Насколько подробно вам следует писать? Что самое главное надо сказать, не потерявшись в деталях?

Распределите свое время. На чем надо остановиться подробнее? Чему уделить больше внимания? Проверьте себя: сколько времени у вас уходит на то, чтобы написать, например, 5000 знаков? Если три-четыре часа – не планируйте написать текст в 25 000 знаков за один день.

Определитесь с источниками. Что вам нужно для работы? Все ли из этих материалов можно найти в интернете? Нужно ли вам идти в библиотеку? Успеете ли вы туда?

Определитесь с интонацией. С кем вы разговариваете? Вот пример одной крайности:

…Но Паша Горпитченко был слишком жалким уловом для Марии. Она нацелилась на другого: на Виктора Кочубея, наследника богатого и древнего рода, младшего из сыновей князя Сергея Викторовича Кочубея. Но опять неудача: Виктору такая невеста была не нужна (Елена Прокофьева о Марии Башкирцевой[21]).

А вот другая крайность:

Вторая [линия исследований], сформировавшаяся не без влияния герменевтики и структурализма, выявляет в текстах объективно данные семантические конструкты разных уровней, позволяющие говорить о сильном мировоззренческом напряжении прозы Щедрина, ставящем ее в один ряд с Ф. М. Достоевским и А. П. Чеховым. Представителей традиционного подхода упрекают в социологизаторстве и эпифеноменализме, стремлении увидеть в тексте то, что из-за внешней ангажированности хочется увидеть, а не то, что в нем самом дано (статья о М. Е. Салтыкове-Щедрине в «Википедии»[22]).

Самый хороший совет мне однажды дал мой первый газетный редактор: пиши так, как ты рассказала бы мне – или своему другу, взрослому человеку с высшим образованием, который просто не знает того, что ты собираешься ему рассказать.

Определитесь с личным отношением к герою. Что в его жизни по-настоящему вас зацепило? Что вас восхищает, возмущает, что вызывает у вас уважение или отвращение? Не помешает ли это вам рассказывать историю его жизни?

Определитесь с концепцией. Ответьте себе на вопросы, приведенные в разделе «Подготовительный этап: концепция»:

• Идея: какую мысль мне важно донести до читателя?

• Сюжет: что происходит в этой биографии? Куда идет эта жизнь, почему она идет именно так, к чему она приводит?

• Конфликт: какие силы сражаются в этой истории?

Осмысляя жизнь героя как целое, сформулируйте для себя:

• Есть ли сквозные сюжеты в жизни вашего героя?

• Какой из этих сюжетов – главный?

• Можете ли вы подобрать ключевую метафору к образу вашего героя?

Помните: нет главного сюжета – не будет и текста.

Узнайте своего героя. Задайте ему и себе вопросы:

• Каким было его детство?

• Какие переломные события случились в его жизни?

• Можно ли разбить его жизнь на несколько этапов? Чем она делится: переездами, историческими событиями, браками? Меняется ли он как человек от этапа к этапу?

• Меняется ли его творчество? Делится ли оно на этапы? Совпадают ли творческие этапы с жизненными?

• Как он справляется со стрессом?

• Что он любит?

• Какова его система ценностей?

• Есть ли что-то, ради чего он готов умереть? Почему?

• Как он выживает в тяжелые времена? За счет чего держится?

• Отказывается ли он от выживания? Почему?

• Какова его жизненная стратегия: растрачивать себя или сохранять себя?

Подумайте, какие еще вопросы вы можете задать своему герою.

Марина Цветаева писала:

Все поэты делятся на поэтов с развитием и поэтов без развития. На поэтов, имеющих историю, и поэтов без нее.

Графически первые отображаются стрелой, пущенной в бесконечность, вторые – кругом.

Ваш герой – герой «с развитием» или «без развития»? Стрела или круг?

Определитесь с грамматическим временем повествования. Авторы биографии часто скачут по времени жизни своего героя туда-сюда, сочетая в соседних предложениях настоящее, прошедшее и будущее время. Иногда это оправданно, но чаще только мешает чтению. Посмотрите:

Уволившись из кинопроката, Тарантино устраивается разнорабочим на одну голливудскую киностудию (первая его обязанность была убирать мусор на съемочной площадке) и всеми силами старается войти в мир людей, делающих кино. Постепенно Тарантино обзавелся знакомствами среди продюсеров, приобретя известность как неплохой сценарист… (Биография Квентина Тарантино на сайте «Кино мира», автор не указан[23].)

Во время работы вы имеете право отклоняться от первоначального замысла: ваш герой – живой человек, и чем лучше вы будете понимать логику его судьбы, тем дальше она может оказаться от ваших первоначальных представлений. Следуйте за логикой судьбы, не пытайтесь подчинить ее замыслу и уложить в изначальную концепцию.

Вот какие правила я сформулировала для себя, пока работала над биографическими очерками. Вполне вероятно, что и вам они тоже пригодятся.

• Герой может быть неправ, и это нормально.

• Мы не обязаны занимать чью-то сторону в конфликте 150-летней давности.

• Герой нуждается не в оправдании, а в понимании.

• Если какой-то поступок героя необъясним и нелогичен, не следует пытаться его истолковать, оправдать или осудить героя – следует собрать больше информации.

• Очень полезна летопись: сначала нужно создать хронологический план, затем заполнять его фактами, цитатами и ссылками.

• Во время работы рядом с любой цитатой и любым фактом лучше ставить ссылку на источник. Если из финального варианта ссылки будут удалены, сохраните копию. Потом они помогут вам отвечать на вопросы: «Откуда вы взяли то-то?»

• Изучая периодику, имеет смысл не только читать статью вашего героя, но и просматривать весь номер – это дает контекст.

• Исторический контекст бывает очень колоритен, но он не должен заслонять героя и события его жизни. Хотя иногда включение контекста помогает заполнить биографические белые пятна (так поступила, например, Людмила Скорино в своей книге о Валентине Катаеве «Писатель и его время»[24]: в советскую эпоху рассказать о полугодовом заключении Катаева в одесской тюрьме в 1920 году было невозможно, поэтому в соответствующей главе книги рассказывается о деятельности организации, в которой он работал до и после заключения).

• Писать лучше о том, кого любишь, но не следует признаваться в любви.

• К концу жизнеописания биограф устает, у него кончается время и остается мало места. Поэтому очень важно не скомкать конец жизни героя.

• Иногда надо наступать на горло собственной песне и выбросить из текста собственные побочные рассуждения – по поводу семейных отношений героя, его религиозных верований и т. д. Потом за них может быть стыдно.

• Текст часто выигрывает от сокращения. Попробуйте убрать все лишнее. А потом уберите еще чуть-чуть. Прекратить сокращение можно тогда, когда начинает страдать смысл.

• Редактор и корректор – тоже люди. От того, когда вы сдадите готовый текст, зависит, сколько у них будет времени на работу с ним – и сколько ошибок в нем обнаружится, когда он выйдет. Как и обещает Валерий Шубинский, ошибки непременно обнаружатся.

Упражнения

Упражнение 1

Редакция интернет-портала заказывает вам текст к столетию со дня рождения писателя Мориса Дрюона, руководителя Румынии Николае Чаушеску или предпринимательницы Мэри Кэй Эш. Выберите одного героя из трех. Что вам интереснее: рассказать о нем как можно более объективно, чтобы читатель сам сделал выводы, или поделиться собственным взглядом на героя?

Какого жанра требует ваш подход?

Напишите один абзац в стилистике эссе: расскажите читателю, что вы знаете о своем герое. Напишите один абзац в стилистике биографического очерка: поделитесь с читателем личным отношением к герою.

Чем отличаются получившиеся тексты? Чего эти подходы требуют от вас? В какой стилистике вам интереснее работать?

Упражнение 2

Пример 1. В 2009 году телеканалы «Вести» и «Культура» опубликовали небольшой некролог о писателе и поэте Романе Сефе, где среди прочего было сказано: «До прихода в большой мир детской литературы он много лет занимался художественным переводом и открыл для отечественного читателя классика американской поэзии Уолта Уитмена»[25].

В чем ошибка автора некролога? Ответ.

Пример 2. В переводе биографической книги Стивена Барбера «Антонен Арно», сделанном с английского языка, упоминается художник Марсель Дюшамп. В чем ошибка переводчика? Ответ.

Упражнение 3

Сопоставьте два фрагмента популярных биографий Михаила Калашникова и запишите события в хронологическом порядке. Остается ли что-то непонятным? Сформулируйте вопросы, на которые нужно найти ответы, чтобы непротиворечиво описать этот период в жизни героя.

1. Осенью 1938 года Калашникова призвали в армию. Там проявились его выдающиеся способности – ему удалось разработать инерционный счетчик выстрелов из танковой пушки, а также счетчик танкового моторесурса и приспособление к пистолету ТТ.

В 1942 году о достижениях Михаила Тимофеевича было доложено Г. К. Жукову. По протекции командующего он был направлен в танковое техническое училище в Киеве. После этого он был направлен на Ленинградский завод им. Ворошилова.

Опытный образец первой модели пистолета-пулемета был создан Калашниковым за три месяца. Этот образец был представлен А. А. Благонравову[26].

2. В 1938 году Михаила Калашникова призвали на службу в армию, где он прошел курс механика-водителя танка. После начала Великой Отечественной войны он участвовал в боях как командир танка Т-34, но был тяжело ранен под Брянском и отправлен в госпиталь.

В больничной палате М. Т. Калашникова не покидала мысль о создании нового пистолета-пулемета. Свой шестимесячный отпуск по состоянию здоровья он посвятил работе над проектом нового пистолета-пулемета и вскоре изготовил первый образец. И хотя его первые образцы и не были приняты на вооружение, М. Т. Калашников получил ценный опыт, постоянно работал над усовершенствованием своих образцов. В результате в конкурсе 1947 года автомат Калашникова победил и был принят на вооружение Советской армии[27].

Упражнение 4

Перед вами фрагмент летописи жизни и творчества писателя Александра Беляева из книги Зеева Бар-Селлы в серии ЖЗЛ[28]. Основываясь на приведенных фактах, попробуйте написать абзац, рассказывающий о жизни Беляева в первые годы после революции. Каких фактов и сведений вам для этого не хватает? Где вы могли бы их найти?

1917, ноябрь – обострение болезни, отъезд на лечение в Крым. Три с половиной года Беляев закован в гипсовый корсет.

1917, 9 (22) декабря – публикует антибольшевистскую статью в газете «Приазовский край».

1918–1920 – сотрудничество в ялтинских белогвардейских газетах.

1919 – знакомство с будущей женой Маргаритой Магнушевской.

1920, ноябрь – армия Врангеля покидает Крым. Писатель становится свидетелем вакханалии «красного террора».

Упражнение 5

В приведенных фрагментах биографических очерков из популярных журналов подчеркните те стилистические приемы и выразительные средства, которые указывают на отношение автора к герою. Какое отношение к герою автор хочет вам передать? Мешает это вам или помогает во время чтения?

1. …Лилли Тексье кричала, билась в истерике, рвала нотные тетради Дебюсси, каталась по полу… Клод пытался достойно расстаться с Лилли Тексье. Он даже готов был выплатить ей отступные (собственно говоря, платил бы не он, а Эмма). Но Лилли отказалась от денег. В октябре 1904 года один из скандалов завершился тем, что Клод выскочил из их каморки, хлопнув дверью. А Лилли взяла тот самый револьвер, из которого уже стреляла Габи Дюпон, и выстрелила себе в грудь, причем дважды: она действительно пыталась свести счеты с жизнью. Клод нашел ее истекающей кровью и отвез в больницу, где Лилли прооперировали, причем одна пуля так и осталась у нее в груди, как «сувенир» несчастного брака с великим композитором.

Газеты ухватились за очередной пикантный скандал – как же, из-за Клода Дебюсси опять пыталась застрелиться женщина! (Елена Прокофьева[29])

2. Дональд Трамп любил создавать себе репутацию «жеребца». Он часто давал фривольные интервью в прессе, где рассказывал, что, как только видит красивую девушку, не может себя сдержать и сразу залезает ей в трусики. Именно так, по признанию миллионера, он и познакомился со своей третьей женой Меланией Кнаусс. К слову, будущий президент тогда был в стельку пьян и к тому же пришел на вечеринку с другой. Но на следующее утро, протрезвев, он не смог отогнать от себя образ прекрасной Мелании. Трамп вызвал своего секретаря – и уже через полчаса знал о девушке всю подноготную (Юлия Голубева[30]).

Упражнение 6

Ознакомьтесь с «Романом в стихах и письмах о невозможном счастье» Елены Арсеньевой. Найдите другие источники, рассказывающие о любви Жуковского к Маше Протасовой. Согласны ли вы с авторской позицией Елены Арсеньевой? Отличается ли ваше представление о Жуковском и мотивах его поведения от представлений автора? Предположим, что вы работаете над биографическим очерком о Жуковском. Напишите фрагмент, повествующий об этой истории любви. Постарайтесь уложиться в 5–10 предложений.

Упражнение 7

Сформулируйте пять вопросов, которые вы хотели бы задать своему герою.

Для каждого вопроса перечислите три источника, где вы могли бы найти ответы.

Упражнение 8

Прочитайте фрагмент из книги «Жизнь Антона Чехова», созданной Дональдом Рейфилдом:

Другие его развлечения ничем не отличались от проказ любого городского мальчишки: он наведывался на кладбище «Карантин», где в тридцатые годы, во время эпидемии холеры, закапывали заразные трупы, и выискивал человеческие черепа, лазал по голубятням, ловил щеглов, стрелял по скворцам и, подавляя в себе жалость, слушал по ночам крики раненых птиц. Этих измученных скворцов он запомнит на всю жизнь.

Найдите источники информации, которыми пользовался Рейфилд при создании приведенного фрагмента. Насколько правомерно, по-вашему, его обращение с этими источниками? Ответ.

Упражнение 9

Прочитайте фрагмент из книги Александра Чудакова «Антон Павлович Чехов»[31]:

В 1883 году, уже будучи автором целого тома рассказов и юморесок, Чехов писал брату, что «нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое» и что денег «и на извозца нет». (Как следует одеться Чехов смог только после первых гонораров «Нового времени», в 1886 году.) Бедность отступала медленно; только в 1885 году, как одно из важнейших событий в жизни семьи, Чехов отметил то, что еще «недавно забирали провизию (мясо и бакалею) по книжке (в долг. – А. Ч.), теперь же я и это вывел, все берем за деньги». Даже в 1886 году, для празднования своих именин, он просит у приятеля вилки, чайные ложки, мелкие тарелки, стаканы (письмо М. М. Дюковскому, 16 января).

Сформулируйте, чем отличаются принципы изложения Рейфилда от принципов изложения Чудакова.

Отредактируйте фрагмент книги Рейфилда в соответствии с принципами, сформулированными для работы Чудакова.

Биография, часть III. Источники и факт-чекинг (Алексей Вдовин)

Алексей Вдовин,

историк литературы, доцент факультета гуманитарных наук Высшей школы экономики, автор биографии Н. А. Добролюбова в серии ЖЗЛ

Источники в деле биографа – половина, если не две трети успеха. Источники – это любые документы, связанные с жизнью героя: произведения, письма, черновики и рукописи, мемуары о нем, метрические, карьерные, финансовые, медицинские, хозяйственные бумаги. Все они делятся на опубликованные (в том числе в интернете на любом языке) и архивные. Часто публикация новых документов становится сенсацией и приносит биографу признание – большие тиражи и переводы на иностранные языки. Из недавних ярких биографий можно назвать два удачных примера. Во-первых, биографию «Лина и Сергей Прокофьевы. История любви» пера Саймона Моррисона[32]. Резонанс вызвали впервые обнародованные документы, к которым его допустили наследники. Второй пример – образцовое исследование Юлии Сафроновой «Екатерина Юрьевская. Роман в письмах»[33], раскрывающее историю двадцатилетнего романа императора Александра II с княгиней Екатериной Долгоруковой. Их переписка только недавно была выкуплена на международных аукционах, и многим историкам представился шанс стать первыми. Нужно было лишь провести несколько месяцев за кропотливой работой в Государственном архиве РФ.

Подобные удачи – редкость. Чаще приходится писать биографию на основе уже опубликованных источников. Но что делать, если вам все же пришлось (или придется) пойти в архив?

Архивы бывают личные (семейные) и государственные. В России большинство документов после Октябрьской революции 1917 года хранится в государственных архивах, в то время как в Европе и США многие бумаги продолжают пылиться на чердаках фамильных домов. Мечта любого биографа – получить к ним доступ. Понятно, что попасть в государственное хранилище гораздо проще, для этого потребуется всего лишь так называемое отношение – специальное письмо-ходатайство на фирменном бланке вашей организации, которая просит допустить вас к интересующим документам. Все крупные архивы сегодня имеют сайты с подробной навигацией по фондам и коллекциям, так что, прежде чем погружаться в историю, продумайте свой визит, покопавшись на сайте, скажем, РГИА или РГАЛИ (кстати, вот вам первое упражнение – погуглить, что это такое).

Для примера зайдем на сайт РГАЛИ[34]. Представим, что вы пишете биографию Андрея Миронова. Если кликнуть в левом углу на «Расширенный поиск» и ввести в поле «Персона» запрос «Миронов Андрей Александрович», вы увидите 14 единиц хранения, среди которых и письма Миронова к Утесову, и личное дело, и фотографии, и некрологи, и документы со съемок известных кинокартин. Вы пока заглянули в один-единственный архив! И это лишь начало.

Однако как быть, если у архива нет сайта или на нем не выложен каталог? Тогда в архив придется идти – например, в замечательный архив ГЦТМ им. А. А. Бахрушина, который хранит богатейшую коллекцию документов великих артистов и драматургов от Ивана Мочалова до Иннокентия Смоктуновского.

Среди полезных ссылок в конце этого раздела вы найдете наиболее полные сетевые путеводители по архивному миру России. Они помогут сориентироваться, что в каком архиве искать, однако ни один сайт не гарантирует будущих сенсаций. Самые впечатляющие открытия делаются случайно. Ищешь одно – находишь другое. Ровно так автор этих строк обнаружил в питерском архиве Военно-морского флота неизвестные письма Ивана Гончарова в типографию Морского министерства, где он издавал своего знаменитого «Обломова».

Когда вы уже в архиве, благополучно заказали рукописи (они могут быть и в виде микрофильмов – помните советские детские диафильмы, требующие просмотра на специальных аппаратах?), начинается самое интересное – просмотр и поиск.

Первый и важнейший совет: копируйте (перепечатывайте) документ полностью, потому что вся прелесть чужого жизнеописания заключается в том, что вы никогда не знаете, какое направление в дальнейшем примет изложение и какие ракурсы вам понадобятся, когда вы будете наводить последний блеск. Сидя над архивными бумагами, вы думаете об одном, а спустя год, когда вы садитесь за очередную главу биографии или короткий очерк, концепция выстраивается иначе. Чтобы пазл сложился, нужны все элементы. Только выстраивание причинно-следственных связей между ними дает искомый эффект достоверной реконструкции.

Второй совет: перед тем как заявлять о том, что вы используете уникальные неопубликованные источники, проверьте, в самом ли деле их никогда никто не публиковал. Самый простой способ удостовериться – выписать из листа использования архивного дела фамилии всех людей, смотревших его, и проверить в интернете, не опубликовали ли они что-нибудь. Другое средство – тщательный поиск в Сети или по печатным библиографиям литературы о вашем герое.

Итоговый алгоритм работы с архивными документами выглядит следующим образом.

1. Решите, о каком человеке вы будете искать документы.

2. Выясните, какие существуют документы (его и о нем) и где они опубликованы.

3. Если вам явно не хватает информации, проверьте по сайту Архивного фонда РФ[35], есть ли в российских архивах документы, относящиеся к этому человеку.

4. Найдите в онлайн-каталоге нужные фонды и единицы хранения.

5. Сделайте отношение (документ для доступа в архив).

6. Закажите документы онлайн (если на сайте архива указано, что это возможно).

7. Запишитесь в архив (вам потребуется фотография и паспорт).

8. Закажите дела на месте, если это нельзя сделать онлайн (помните, что на руки выдается обычно не более пяти дел).

9. Копируйте документы целиком, а если они велики, тогда только то, что кажется вам сейчас наиболее важным; теперь закон разрешает фотографировать документы в архиве, пользуйтесь этим.

10. Проверьте, не опубликован ли уже документ, который вы собираетесь использовать в биографии.

11. Когда будете в архиве, спросите у дежурного работника, как правильно оформить ссылку на номера архивных дел, какие вы использовали.

Теперь давайте обсудим, как работать с опубликованными источниками. Все они делятся на следующие категории:

• дневники, письма, воспоминания, интервью героя и др.;

• его литературные, научные и прочие труды;

• официальные документы (о рождении, образовании, браке, смерти, службе и наградах, имущественные и медицинские бумаги, завещания и пр.);

• письма к герою;

• упоминания героя в письмах и мемуарах других лиц;

• рецензии на труды героя и другие отзывы в печати (в том числе в словарях);

• делопроизводство учреждений, с которыми связан герой;

• библиотека и круг чтения героя;

• родословная и документы предков и родственников героя.

Обратите внимание на порядок в списке: категории, расположенные выше, более важные и ценные. Иногда, впрочем, бывает так, что наименее ценный и кажущийся незначительным источник (вроде медицинской справки или банковской квитанции) может внезапно стать исключительно важным. Пример: история болезни и смерти Сталина. Автор его недавней научной биографии (кстати, уже переведенной на восемь языков) историк Олег Хлевнюк строит свое повествование вокруг полного драматизма последнего дня. Охранники, врачи и министры – все в равной степени боялись войти к пораженному инсультом вождю, и история болезни, и протокол вскрытия, долгое время засекреченные, оказываются бесценными документами.

Где искать опубликованные источники, относящиеся к человеку (умершему или живому):

• в интернете (но здесь могут быть ловушки, см. ниже раздел о факт-чекинге);

• в библиографических справочниках, посвященных герою (например, издание «Указатель литературы о Достоевском 1846–2011» на сайте https://www.fedordostoevsky.ru/about/);

• в серии «X в воспоминаниях современников» – знаменитая советская серия мемуаров об известных людях прошлого. Например, «Чайковский в воспоминаниях современников»;

• в посвященных герою статьях критиков и специалистов;

• в некрополях (в описании захоронений на кладбищах – в случае, если ваш герой малоизвестная личность). Например, если ваш герой похоронен на кладбище Донского монастыря, нужно поискать в интернете или каталоге библиотеки книгу-описание всех захоронений на нем. В данном случае это будет «Некрополь Донского монастыря» И. Е. Домбровского;

• в интервью его знакомых и друзей.

Запомните: лишних источников не бывает! «Бывают нерасспрошенные» – так считала Ира Федоровна Петровская, русский историк музыки и практик биографических штудий. В самом деле, какие вопросы мы задаем документу, на такие он и отвечает. Или не отвечает, если нам не хватает сведений или что-либо не сходится. Даже такие заурядные и неинформативные на первый взгляд бумаги, как школьный аттестат или свидетельство о браке, могут рассказать многое об их владельце, если правильно выспросить у них.

Понятие «факт-чекинг» возникло в журналистской среде и обозначает один из фундаментальных принципов журналистской этики. Однако исследователи-гуманитарии и до изобретения этого слова придерживались сходного правила и пользовались отработанными процедурами проверки фактов. Их называли и называют «критика источника». Процедуры эти универсальны и могут быть сведены к следующему алгоритму:

1. Культивируйте в себе сомнение. Оно – предпосылка работы любого биографа и исследователя (равно как и журналиста). Каждый факт должен быть тщательно проверен. Ни один источник (высказывание, мнение, фразу, цитату) нельзя принимать на веру. Люди склонны ошибаться.

2. Проверяйте все факты, цифры, даты, места, которые требуют точности. В любом тексте всегда есть сведения, в которых легко ошибиться, так как автор часто полагается на свою память и ленится проверять. Перепроверять нужно: даты, числа, цифры, статистические данные, географические названия, места, цитаты, пересказ чужих мнений.

3. Найдите первоисточник. У любого мнения, цитаты, воспоминания всегда есть печатный или зафиксированный на видео первоисточник или первая публикация. Найдите первоисточник во чтобы то ни стало и сверьтесь с ним. Весьма вероятно, вы поразитесь, насколько искажена оказалась информация по пути к вам. Да, поиск потребует, возможно, похода в библиотеку, но это того стоит: вознаграждением будет небольшое открытие.

4. Сверьте несколько версий, если первоисточников много. Сопоставление разных версий – то сито, которое позволит отсеять явную неправду, напластование информации, отсебятину, ошибки памяти и прочие искажения. То, что пересекается во всех версиях, – и есть наиболее достоверная информация. Частный случай здесь – сверка разных мемуарных версий; о том, как это делать, я расскажу ниже.

5. Попытайтесь проанализировать мотивы и цели основных участников полемики. У всех участников полемики, дебатов и просто мемуарной культуры вокруг события или лица всегда есть собственное видение ситуации, подчас даже собственная концепция, которая может быть ложной вопреки мнению автора. Подробнее об этом см. ниже, в разделе «Все мемуаристы лгут».

6. Обращайте внимание на все нестыковки, странности, неясности. Они-то и есть сигнал того, что перед вами наверняка недостоверный источник. Тренируйтесь видеть мельчайшие детали. Как гласит старинная немецкая поговорка, дьявол кроется в деталях. Если что-то не сходится или источник не раскрывает полностью какие-то сведения, это явный повод заподозрить искажение фактов.

7. Подумайте, что может дать заведомо недостоверный источник для понимания ситуации или скрытых причин явления.

Разумеется, слегка преувеличивая и заостряя проблему, можно сказать и так. Однако правда и одновременно сложность работы с любыми мемуарами связаны с тем, что «никакое событие внешнего мира не может быть известно мемуаристу во всей полноте мыслей, переживаний, побуждений его участников – он может о них только догадываться». Это говорит Лидия Гинзбург, один из самых ярких литературоведов XX века, автор «Записок блокадного человека»[36]. Она добавляет: но читатель-то ждет от мемуаров именно достоверности в духе «я знаю, как все было на самом деле» (или сниженно-разговорный вариант: «я держал свечку» или «свечки не держал, но скажу»). Конечно, такое ожидание читателя не имеет под собой оснований. Но от этого биографу не легче: его миссия – сопоставить разные точки зрения нескольких мемуаристов на одно событие и вывести из них «среднее арифметическое» – то, что совпадает у всех и, скорее всего, максимально достоверно. Чем более редкое суждение, чем в меньшем количестве мемуаров оно встречается, тем противоречивее его статус. Тут есть два варианта: либо это явная фантазия, либо, наоборот, уникальное свидетельство, которому можно довериться. И каждый раз приходится принимать решение самостоятельно, универсального рецепта на все случаи не существует.

Большинство воспоминаний о портретируемом герое будут неминуемо содержать преувеличения, нестыковки, натяжки. Такова специфика жанра. Но филологи придумали метод, позволяющий использовать с толком бесполезные на первый взгляд сведения, содержащие откровенное вранье и ошибки памяти. Юрий Лотман написал об этом статью «К проблеме работы с недостоверными источниками»[37], где показал блестящий образец такого стиля работы. Оказывается, даже заведомо недостоверная информация может сослужить биографу хорошую службу. Нужно лишь правильно ее интерпретировать, используя следующий алгоритм «очной ставки мемуаров».

1. Выясните имена авторов сравниваемых мемуаров, даты первых публикаций, характер и источник текста (лучше найти более трех точек зрения по самым авторитетным изданиям или первым публикациям).

2. Оцените степень близости автора к герою и к дате события (очевидец он или нет? По прошествии какого времени он записал свои воспоминания?).

3. Соотнесите рассматриваемый фрагмент с общим уровнем достоверности текста в целом (если документ достоверен в других деталях, то выше вероятность, что автор и здесь не покривил).

4. Если факты искажены, то оцените, выгодно ли это было автору.

5. Сгруппируйте мемуары по сходству/различию в том, как они освещают рассматриваемые события.

6. Пытайтесь осмыслить также и недостоверные мемуары, вплести их недостоверность в повествование о герое.

Базовые принципы написания хорошей биографии вам уже известны из главы, написанной Дмитрием Быковым. Я же попробую здесь взглянуть на эти же принципы под другим углом зрения и дополнить их чисто техническую сторону, прочно связанную с поиском источников и факт-чекингом.

Возьмем принципы и посмотрим на них в перспективе всего изложенного в этом разделе:

1. Аттрактанты. Они должны быть не быстро теряющими свежесть сенсациями (в духе «а король-то голый»), а проверенными источниками и неизвестными доселе документами.

2. Инварианты. Вам нужно не только скрепить ваше повествование единым и жестким каркасом перекликающихся паттернов, но и обеспечить правильный исторический контекст, достоверное описание эпохи, а также понять логику поведения героя.

3. Моральный смысл. Создайте свою собственную концепцию жизни и творчества героя.

Полезные ссылки на архивные порталы и справочники:

• Портал «Архивы России», где собраны ссылки на все столичные (Москва и Петербург) и региональные архивы, возможен поиск: http://www.rusarchives.ru

• Личные архивные фонды в государственных хранилищах СССР: в 3 т. – М., 1962–1980 (учтены все справочники): http://portal.rusarchives.ru/guide/lf_ussr/index.shtml

• Справочники по истории дореволюционной России: Библиограф. указатель / Науч. ред. П. А. Зайончковский. – М., 1978.

• Петровская И. Ф. Биографика: Введение в биографику; источники биографической информации о россиянах (1801–1917). Изд. 2, перераб. – СПб., 2010.

• Перпер М. И. Хронологический справочник (XIX и XX века). – Л., 1984. Перевод из старого стиля летосчисления в новый, даты Пасхи, определение года по дню недели и числу.

Родословные и генеалогия:

• Савелов Л. М. Библиографический указатель по истории, геральдике и родословию российского дворянства. – Острогожск, 1897.

• Савелов Л. М. Библиографический указатель… Первое доп. с прил. – М., 1904.

• http://www.genarh.ru – частная генеалогическая служба: архивный поиск по заказу, много онлайновых источников и ресурсов.

• http://livemem.ru/articles/metricheskie_knigi.html – квалифицированный ответ на вопрос (со ссылками) о том, где искать метрические книги.

Каталоги мемуаров XX века:

• Литературные мемуары XX века: Аннотированный указатель книг, публикаций в сборниках и журналах на русском языке (1985–1989). Ч. 1–2. – М.: ИМЛИ РАН, 1995.

• История советского общества в воспоминаниях и дневниках, 1917–1957: Аннотированный указатель мемуарной литературы. Ч. 1–3. – М., 1958–1967.

• Советское общество в воспоминаниях и дневниках: Аннотированный библиографический указатель книг, публикаций в сборниках и журналах, 1917–1982. Т. 1–7. – М., 1997–2011. (Т. 3 – Великая Отечественная война; т. 6 – культура и народное образование; т. 7 – искусство.)

• Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках: Аннотированный указатель книг, журналов и газетных публикаций, изданных за рубежом в 1917–1991 гг.: в 4 т. М.: РОССПЭН, 2003–2006.

Важнейшие интернет-ресурсы с источниками:

• http://prozhito.org – проект «Прожито»: дневники 1800–2015 гг., в первую очередь XX в., и расширенный поиск по ним.

• http://www.ruthenia.ru/sovlit/ind_001.html – журналы 1920-х гг., полнотекстовая база некоторых изданий.

• http://starosti.ru – газеты 1901–1918 гг.

• http://elib.shpl.ru/ru/nodes/10185-kollektsiya-gazet-russkogo-zarubezhya-gpib – коллекция газет русского зарубежья (ГПИБ), около 20 изданий оцифровано.

• http://elib.shpl.ru/ru/nodes/9088-russkaya-futuristicheskaya-kniga – коллекция «Русская футуристическая книга 1910–1920-х годов» (ГПИБ).

• http://oldgazette.ru – газеты советского времени.

• http://www.nsu.ru/library/is/news/exibitions/vist_virtual_2011_05_VOV.pdf – большой каталог онлайн-ресурсов, посвященных периоду 1941–1945 гг.

• http://lists.memo.ru – база данных «Жертвы политического террора в СССР» (оцифрованные книги памяти по каждой области, издания общества «Мемориал»).

Сетевые полнотекстовые библиотеки:

• http://starieknigi.info – самая полная коллекция оцифрованных книг, изданных преимущественно до 1917 г.

• http://www.runivers.ru/lib/index_lib.php – электронная библиотека портала Руниверс (книги по истории России).

• http://elibrary.rsl.ru – электронная библиотека РГБ, большой массив книг XVIII–XX вв.

• https://primo.nlr.ru/primo-explore/collectionDiscovery?vid=07NLR_VU1&lang=ru_RU – электронная библиотека РНБ.

• https://rusneb.ru/ – информационная система всех российских библиотек, 1,5 млн электронных изданий.

• http://feb-web.ru/ – фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и фольклор» (ФЭБ): полнотекстовая информационная система по произведениям русской словесности, библиографии, научным исследованиям и историко-биографическим работам.

• http://books.google.com/ – в библиотеке Google среди прочего можно найти отсканированные книги XIX в.

• http://elibrary.ru/defaultx.asp – полнотекстовые версии современных научных журналов (вестники, ученые записки и пр.); доступ по подписке через библиотеку НИУ ВШЭ.

• http://online.eastview.com/index.jsp?enc=rus – база данных, где по подписке, через РГБ и другие библиотеки доступны полные версии статей из журналов «Вопросы литературы», «НЛО», «Вестник МГУ. Серия 9. Филология», газеты «Правда», «Литературной газеты» и пр.

• http://lib.pushkinskijdom.ru – издания Пушкинского Дома РАН.

• http://www.imli.ru/legacy/ – отсканированные тома журнала «Литературное наследство».

Упражнения

Упражнение 1. Герой и поиск источников

Сначала выберите героя.

Затем возьмите лист бумаги и поделите на три столбика. В левом запишите как можно больше разных категорий источников, которые вы собираетесь использовать для написания его биографии. Во втором столбике перечислите трудности, сомнения (например, вы не понимаете, сохранились ли нужные вам источники и где их искать). Наконец, в третий столбик занесите возможное решение для каждого случая из второго столбика. Такая систематизация поможет как избежать ошибки планирования (переоценки своих сил), так и трезво оценить ваши знания о герое.

В конце задайте себе вопрос: все ли я знаю о своем герое и понимаю ли до конца ключевые эпизоды его биографии? Ответ

Упражнение 2. Факт-чекинг

Вопрос 1: как мы помним, проверке подлежат все сведения, от точности которых зависит их интерпретация. В моей биографии Николая Добролюбова в серии «ЖЗЛ» я допустил фактическую ошибку в следующем фрагменте (ни я, ни опытный редактор ее не заметили, и только внимательные читатели обратили на нее внимание). В чем она заключается?

«Смерть Добролюбова на двадцать пятом году жизни сделалась предметом интенсивного обсуждения в русской печати…» (с. 239).

Вопрос 2: в начале марта 2020 г., в разгар пандемии коронавируса, пользователи социальных сетей стали вспоминать письмо известного американского писателя Ф. С. Фицджеральда некой Розмэри из карантина, в котором он оказался с женой Зельдой во время испанки 1920 г. Проверьте все фактические сведения в этом письме и попробуйте определить, можно ли доверять этому письму и не является ли оно подделкой.

Дорогая Розмэри!

День выдался текучим и безотрадным, словно подвешенным к небу в сетке. Спасибо тебе, что написала. Я вижу, как перед окнами карусель опавших листьев кружит вокруг мусорной урны. Это похоже на джаз по звуку. Пустые улицы. Как будто почти все горожане скрылись в своих квартирах, и небеспричинно. Сейчас кажется модным избегать общественных мест. Даже баров, о чем я сказал Хемингуэю, за что он меня толкнул в живот. В ответ я спросил его, мыл ли он руки. Он их не мыл. И даже не думал отпираться. Он считает, что это обычный грипп. Интересно, кто ему такое сказал.

Администрация предупредила всех, что надо на месяц запастись необходимым. Мы с Зельдой купили красного вина, виски, рома, вермута, абсента, белого вина, хереса, джина и, упаси господи, бренди, если понадобится. Прошу, молись за нас.

Видела бы ты площадь, выглядит ужасно. Я в ужасе от чертовых возможностей, которые несет такое будущее. Длинный день медленно катится вперед под виски с содовой, который все больше похож на воду. Зельда говорит, что это не дает повода пить, но перо по-другому в руках не держится. В задумчивости сидя на веранде, я наблюдаю за далекой линией горизонта, скрытой в мутной дымке, и будто различаю неотступную кару, которая уже давно движется в нашу сторону. И все же в щербатом очертании закатных облаков я замечаю одну-единственную полоску света, которая заставляет меня верить, что настанет лучшее завтра.

Искренне твой,

Ф. Скотт Фицджеральд

Ответ

Упражнение 3. Проверка мемуаров на достоверность

В одной из лучших биографий Сергея Есенина, написанной Олегом Лекмановым и Михаилом Свердловым[38], приводятся воспоминания Константина Ляндау о поэте (они были опубликованы в 1966 г.). Найдите в следующей цитате «недостоверность», которая на самом деле таковой не является и позволяет очень многое сказать о поведении Есенина в ранний период его вхождения в петербургскую литературу.

Мне показалось, как будто мое старо-петербургское жилище внезапно наполнилось озаренными солнцем колосьями и васильками. <…> Когда Есенин читал свои стихи, то слушающие уже не знали, видят ли они золото его волос или весь он превратился в сияние. Даже его “оканье”, особенно раздражавшее нас, петербуржцев, не могло нарушить волшебство его чтения, такое подлинное, такое непосредственное. Его стихи как бы вырастали из самой земли.

Ответ

Автобиография (Екатерина Лямина)

Екатерина Лямина,

профессор школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ

Слово «автобиография» – греческого происхождения. Попробуем разделить его «лесенкой» Маяковского на кусочки:

Авто- – «самостоятельно, о себе, для себя, вокруг себя и т. д.»;

-био- – «жизнь»;

-графия – «написанное».

Так это длинное слово распадается на довольно понятные элементы, с которыми каждый из нас соприкасается ежедневно. Но в основном мы пишем о себе бытовым, прагматическим образом, то есть прежде всего регистрируя факты. Например, перебрасываясь СМС или сообщениями в мессенджерах, мы уведомляем о том, где находимся, как себя чувствуем, что видим, делаем, собираемся делать дальше, о чем беспокоимся и пр., и такую же информацию по большей части ждем и получаем от собеседников. Это, без сомнения, вплотную касается нас и нашей жизни, но лишь в ее повседневном измерении, и пишем мы о ней полуавтоматически, кратко, пусть и эмоционально, зачастую не придавая такого рода текстам особенного значения, редко следя за стилем и выразительностью.

Однако если в какой-то момент все три элемента: «пишу», «сам» и «о своей жизни» – свести вместе, соединить и акцентировать, то смысловой потенциал каждого из них в отдельности и всего в целом резко возрастет. Когда человек отчетливо понимает, что он хочет писать о себе, и делает направленное на это сознательное усилие, у него получается, как правило, довольно серьезное, подкупающее, цепляющее высказывание. Оно может быть пространным или коротким, связным или обрывочным, рассчитанным на широкую или на узкую аудиторию, оно может быть и вовсе не предназначено для чужих глаз. Оно может быть не только искренним и правдивым, но и фальшивым, а также – сознательно вводящим в заблуждение. Но сила воздействия, присущая «я»-повествованию от лица конкретного человека, ощутима практически всегда.

В этой тесной связи с личностью – феноменом, который не поддается окончательной разгадке и объяснению, – и состоит притягательность автобиографических текстов, их своеобразная магия. Она сохраняется при использовании этого подхода в других жанрах нон-фикшн: травелоге, лонгриде, эссе, а также в художественной прозе. Писатели часто, с давних пор и до сего дня, обращаются к разным типам автобиографических документов (или, как их еще называют, эгодокументов). Многие рассказы, повести и романы полностью или частично выстроены как воспоминания, дневники, переписки вымышленных героев.

Вернемся, однако, к нон-фикшн. Писать о себе – что это значит, как это делать? На живых мастерских CWS по автобиографии, которые назывались, по мотивам цикла мемуарных эссе Осипа Мандельштама, «Шум времени»[39], я предлагала следующий эксперимент. Сначала участники писали стандартную автобиографию – такую, которую при устройстве на постоянную работу требует отдел кадров. «Я, такой-то или такая-то, родился/родилась тогда-то в семье таких-то. Тогда-то пошел в школу, тогда-то ее окончил. Затем я поступил туда-то и учился столько-то лет, выучился на такого-то специалиста, пошел работать туда-то – и т. д.». Естественно, факты биографии у всех разные, но общий принцип один.

А дальше, после такой официальной и во многом безликой автобиографии, я просила участников столь же сжато написать о себе как о личности. Это давалось им куда труднее, если вообще давалось – прежде всего потому, что здесь нельзя обойтись голыми фактами, нужно что-то еще, линейная структура «родился, учился, женился» здесь не годится.

Мы подошли к развилке, на которой оказывается автор любого автобиографического текста. Один способ его построения – четкие вехи, осознание своего места в социуме и пути, который привел к этому месту. Другой способ – попытка понять собственную личность, откуда она взялась, из каких травм или, наоборот, из каких радостей, открытий и восторгов она состоит. Обобщая, можно сказать, что первый способ – описание «внешнего человека», второй – описание «человека внутреннего».

Мне могут возразить: эти два пути никогда не бывают совсем раздельными, они соприкасаются, пересекаются. Верно. В моем примере речь шла именно об эксперименте, цель которого – сделать сложным то, что выглядит очевидным и простым. Насколько в жизни каждого из нас внешние события связаны с внутренними? Что чем определяется? Насколько? Всегда ли? И так далее.

В сущности, любой текст, вышедший из-под пера человека, который осознанно пишет о себе, всегда соединяет и первый, и второй из обозначенных путей, ищет равнодействующую[40]. Но, во-первых, в таком соединении все равно часто видны акценты либо на внешнее, либо на внутреннее. Во-вторых, очень полезно, принимаясь за автобиографическое письмо, держать в голове эту его принципиальную двойственность: внешнюю структуру биографии и структуру внутреннюю, которая как-то вмещается во внешнюю (или не вмещается, а осознается как существующая отдельно от внешней, такое бывает). При воплощении на бумаге этих двух линий возникает бесконечное количество вариантов.

Например, можно написать о себе через свою творческую жизнь, если вы хоть в какой-то степени чувствуете причастность к творчеству. Ведь это не обязательно графика, живопись, кино, документальные ленты, писательство и т. п. Творческая самореализация возможна практически в любой сфере, и одна из важнейших – это сфера общения. Многие чрезвычайно интересные автобиографические тексты строятся именно вокруг таланта к общению, которым были наделены их авторы[41]. Такой человек притягивает к себе разных людей, он думает о них, рассуждает, смотрит, как эти люди, точно молекулы в броуновском движении, сталкиваются с ним и друг с другом, отскакивают, куда-то перемещаются – и это само по себе захватывающе. Более того: автор в принципе может быть вполне рядовым, не выдающимся человеком. Но когда он умело ставит себя в точку пересечения разных биографий, получается замечательный художественный эффект.

Поэтому, чтобы начать писать о себе, совершенно не обязательно ощущать себя Шостаковичем, Скрябиным или Сальвадором Дали. Достаточно понимать себя как человека, состоявшегося в какой-то жизненной истории и помещенного в то или иное время, определенного в нем.

И для того, чтобы такое понимание пришло, и для того, чтобы начать о себе писать, очень важно периодически (трудно сказать, как часто, это зависит уже от человека, но хотя бы раз в год, раз в полгода) записывать то, что всплывает в памяти, и возникающее при этом ощущение бытия.

Приведу пример. Марсель Пруст в великой симфонии романов «В поисках утраченного времени» ставит перед собой задачи, подобные тем, что стоят перед автором автобиографического текста. Только Пруст их решает в художественной форме, он пишет семь романов. Мы помним, что вся эта грандиозная Вавилонская башня конца XIX – начала XX века, сверхважная и для французской прозы, и вообще для понимания европейским человеком себя, вырастает у Пруста из одного-единственного детского ощущения: вкуса печенья «Мадлен», запиваемого липовым чаем[42]. Казалось бы, ну что такое липовый чай, что такое печенье «Мадлен»? Тривиальнейшие вещи: множество французов той эпохи выпивали и ели это в огромных количествах. Но Пруст – и тут он, конечно, гениальный новатор – делает знакомый всем вкус триггером. Выключателем, по щелчку которого приходит в движение колоссальный внутренний материал. Человек, проживая жизнь, накапливает такой материал в себе, причем может и не подозревать о его существовании. Но при щелчке триггера эти мысли, воспоминания, ощущения себя, своих родных, пространства, времени, деталей начинают, клубясь, формировать целый стремительный поток, выливаться вовне. Вот это и есть момент рождения автобиографического письма: внешняя рамка наполняется внутренним – и сиюминутным, и уже давно накопленным – содержанием, и они соединяются.

Что может быть триггером? Едва ли не все что угодно. Пруст особо подчеркивает, что встреча крошек печенья и ложки чая у него на языке именно в тот вечер – полнейшая случайность. И в то же время это отнюдь не случайность, ведь к ней привел (и, значит, за ней скрывается) совершенно определенный, неповторимо индивидуальный рисунок жизни, если угодно – формула индивидуального бытия, к обретению которой стремится как человек, пишущий о себе (автор автобиографического текста), так и профессиональный писатель.

Итак, мелочи – мелодия, перестук колес, звук закрывающейся двери или кашля знакомого человека – способны выстраивать в нашем сознании целые галереи впечатлений и воспоминаний. Здесь трудно не вспомнить ужасного, но в то же время редкостно обаятельного каннибала-интеллектуала доктора Лектера, который во мгле одиночной камеры, лишенный книг и научных монографий, начал копаться в чертогах собственной памяти, стремясь в деталях представить себе хотя бы угол увиденного когда-то зала в одном из флорентийских палаццо. И постепенно все его время, которое он поначалу не знал куда деть, стало уходить на воспоминания. Чертоги памяти, таким образом, абсолютно бездонны и, что не менее важно, наполнены смыслами. Игра света на предмете, запах, замерзшая лужа – все что угодно может привести вас к важным наблюдениям, касающимся вашего бытия. Уже не механическим, но осознанным, хотя бы в какой-то мере объясняющим вам вас самих. А это дорогого стоит.

Вы скажете: «Ну я же не Шостакович и даже не Томас Харрис, автор цикла романов о Ганнибале Лектере, – о чем мне вспоминать, что особенного в моем бытии?» Уверяю вас: опыт, который отдельный человек может транслировать другому отдельному человеку, тоже очень важен. Это и есть автобиография: я повествую о том, что и как формировало меня, с деталями, с конкретикой. Такие записи, значимые только для автора, могут оставаться в ящике письменного стола, на жестком диске или в облачном хранилище, не обязательно являть их миру. Но если вдруг паче чаяния с ними познакомится хоть сколько-нибудь широкий круг людей, среди них найдется как минимум один, вовсе не обязательно личный знакомый автора, который услышит в его словах нечто крайне важное для себя. Вот эта цепная реакция, запускающая осмысление себя, выполняет, с моей точки зрения, важнейшую гуманитарную функцию.

Ведь человек не сводится к набору каждодневных действий, которые он совершает, чтобы проживать свою жизнь, хотя эта социальная оболочка, конечно же, значима. Умственный, душевный облик обуславливает каждого в не меньшей степени и, значит, тоже заслуживает того, чтобы быть запечатленным – тем более что это самое хрупкое, что есть в человеке. Для кого – не так существенно. Для кого-то, кого мы сейчас, вероятно, и не знаем. Возможно, это будут наши дети, или внуки, или (скорее всего) посторонние люди.

Запечатлевать эмпирику (в том числе эмпирику душевной жизни, своей и других людей), как правило, неожиданную, спонтанную, приходится на ходу, изобретая способы ее репрезентации и осмысления. Вот почему автобиографическое письмо довольно часто в высокой степени экспериментально – это еще одна его характеристика. Притом что на свете существует огромное количество автобиографических текстов великих и не очень великих людей, ни один из них не идентичен тексту кого-то, кто пишет о себе сейчас. И заранее знать, что и как напишет этот человек, нельзя, хотя можно потом проверить факты, указать на их точное или неточное освещение, одностороннюю или объективную трактовку и т. д.: эгодокументы допускают такой подход и даже предполагают именно его. И это невероятно интригующе – не менее интригующе, чем приступать к чтению нового романа или рассказа.

В автобиографических текстах затрагивается как настоящее, так и прошлое. Они обладают, как мы уже видели, огромным смысловым и стилистическим потенциалом, но при этом подразумевают большую уязвимость автора, не закрывающегося от внешнего мира придуманными (пусть даже автобиографическими в своей основе) героями и сюжетами. Как следствие, в этой сфере с особой остротой встает вопрос о внутреннем цензоре. Появившись, он обычно предлагает подумать над следующими проблемами.

• Кому это надо?

• Даже если твой текст совершенно нейтрален, все можно истолковать превратно. Не навредишь ли ты себе или другим?

• Ты напишешь – и забудешь, как это было на самом деле. Ты перенесешь воспоминания на бумагу – и то, что так важно для тебя, перестанет быть твоим.

От этих проблем действительно не отмахнешься. Первая из них уже затрагивалась выше: обязательно найдется кто-то, кому будет нужен написанный текст. Вторая проблема отпадает в тот момент, когда вы, не важно почему, не видите возможности не писать о том, что требует, чтобы о нем написали. В таком случае есть два подхода:

• «долой цензора»: я рассказываю обо всем, ибо все ценно;

• «я – скульптор»: я отсекаю избыточное (тут нужна осторожность, поскольку есть риск потерять что-то ценное).

Последняя из трех проблем (как сохранить воспоминания в их первозданном виде) теснее всего связана с природой автобиографического письма, и ее преодоление требует отваги. К тому же есть рациональный довод: если я не напишу, то эти, возможно, прекрасные впечатления и мысли исчезнут вместе со мной.

Если мы все-таки решимся писать о том, что важно для нас, нам представится шанс снова это пережить: иногда – счастье, иногда – мучительный опыт. В любом случае при работе над автобиографическим текстом имеет смысл спрашивать себя: в какой мере то, что я делаю, носит терапевтический характер? Насколько это способ помочь себе? Сама постановка такого вопроса иногда спасает от тяжелых и излишних, особенно для постороннего человека, деталей.

Не следует делать вывод, что вовсе не стоит касаться сложных моментов. Напротив, если вы попытаетесь их описать, это тоже может стать одной из точек осмысления себя, полем автобиографического эксперимента.

Также полезно сравнивать себя нынешнего и себя в прошлом. В чем разница? Это результат длительного внутреннего процесса или нечто спонтанное? Такие размышления помогают отбирать факты и события, выстраивая композицию автобиографического текста.

Названные формы автобиографических текстов различаются как по степени удаленности от описываемых событий, так и в плане «субъект – объект», «автор – читатель». Давайте рассмотрим каждую их них.

Дневник

Дневник уникален сочетанием максимальной близости к описываемым событиям (авторы многих дневников стремятся ничего не упустить и для этого делают записи «сразу после», например вечером того же дня, перед сном) и интонации: он обращен прежде всего к самому себе и, как правило, не предполагает наличия читателя[43].

Дневники довольно разнообразны по цели и типу записей. Они бывают:

1. «протокольно-статистические», то есть сконцентрированные на сухой, безэмоциональной фактографии и точной регистрации событий, часто с обильным использованием назывных или коротких, утративших подлежащее предложений, а также сокращений слов, повторяющихся при описании рутинных событий[44]; в этой группе особняком стоят дневники занятий или состояний – записи ученых-экспериментаторов, больных (о динамике недуга, лекарствах и их действии), азартных игроков и даже вуайеристов и других лиц с теми или иными девиациями поведения;

2. описательные, включающие развернутые пассажи как о внешних событиях (поездках, достопримечательностях, здоровье, встречах, беседах и др.), так и о событиях внутренней жизни (размышлениях, эмоциях, предчувствиях, снах и др.);

3. исповедально-аналитические, с авторской установкой не столько на описание происходящего, сколько на авторефлексию, изучение собственного внутреннего мира, ход духовного развития.

Разумеется, эти направления не всегда выдерживаются строго. Они могут совмещаться на страницах одного дневника, могут сменять друг друга в разные периоды активности автора (скажем, ранние дневники поэта Василия Жуковского принадлежат к третьему типу, а поздние – к первому). Впрочем, многие люди довольно часто годами заполняют дневники, придерживаясь одного стиля. По-видимому, это косвенное подтверждение того, что дневник является базовой, первичной формой автобиографического письма, позволяющей человеку обрести индивидуальный голос, способ отражения действительности.

Поэтому естественным представляется особое внимание читателей и ученых к дневникам как к источнику. От них ожидают предельной достоверности (мол, кто же будет кривить душой перед самим собой?), на них охотнее всего ссылаются при необходимости что-то аргументировать или выстроить некоторую концепцию. Но не следует думать, что в дневниках человек не может лукавить. Это частое явление – даже в тех случаях, когда записи делаются с установкой на абсолютную честность перед собой, совестью или Богом[45].

Поэтому, выбирая форму дневника для работы с тем или иным жанром нон-фикшн (например, оформляя в виде дневника, полностью или частично, лонгрид, травелог, эссе или вводя цитаты из дневников, своих либо чужих), необходимо иметь в виду присущую этой форме автобиографического письма двойственность. С одной стороны, автора дневника как будто бы ничто не принуждает отклоняться от истины, с другой – он единственный и полновластный хозяин своего текста, а значит, ради известных ему целей может исказить истину. Потому с дневниками нужно быть настороже.

Все это не умаляет притягательности дневников как эгодокументов: в них всегда много свежего, еще дышащего, пульсирующего материала, хорошо прослеживается не только последовательность событий, но и эволюция личности, ведь человек постоянно меняется, обновляется, а дневник в силу своей природы способен это фиксировать как никакой другой жанр.

Блог

Нет единого мнения относительно того, насколько посты в LiveJournal и социальных сетях (Facebook, «ВКонтакте», Instagram, Twitter), видеоблоги и подкасты эквивалентны традиционным дневникам и являются современной формой их существования. Функционально первые и вторые действительно во многом схожи: это, помимо прочего, способ описать происходящее и отрефлексировать его. Несомненно, однако, что от дневников новые формы автобиографического самовыражения отличаются не столько наличием визуальной составляющей (очень многие бумажные дневники включали и включают рисунки, вложенные или вклеенные фотографии и иные связанные с описываемой реальностью объекты – от засушенных растений до птичьих перьев, камешков и прядей волос), сколько возможностью обратной связи, мгновенной реакции аудитории (насколько широкой – определяет лицо, ведущее блог или имеющее аккаунт в одной из социальных сетей, но отнюдь не всегда). Таким образом, отчасти эти формы переходят в медийную сферу.

Письмо

В письме на первом плане коммуникативная функция: согласно античной формуле, письмо есть «разговор с отсутствующим». Оно обязательно несет информацию, и эта информация непременно ориентирована на определенного адресата, одного или нескольких. Письмо – самая старинная форма автобиографического текста, обладающая, пожалуй, наибольшим количеством типов, от длинного исповедального до лаконичного и сухого делового письма.

В то же время письмо по сравнению с дневником и мемуарами куда более формульный жанр, ориентированный на определенную ситуацию и роли в ней адресата и адресанта. В письме есть четкие формулы обращения, приветствия, прощания. Например, русская переписка между чиновниками в XVIII–XIX веках строилась на целом ряде таких формул, которые нельзя было опустить или видоизменить, так как это считалось проявлением неуважения к корреспонденту[46].

Формулы хорошо видны даже в древнейших сохранившихся письмах на русском языке, новгородских берестяных грамотах[47], за трудной для нас грамматикой древненовгородского диалекта и непонятными словами. Любовное письмо, даже XI или XII века, никак не спутать с деловой запиской или с посланием матери к сыну – и не только из-за разного содержания, но и вследствие соответствующих каждой категории письма формул и интонации. Именно это способствует формированию эпистолярной культуры, то есть представлений образованной (грамотной) части общества о том, как кому нужно писать.

Проявления такой культуры довольно многочисленны и очень любопытны. Во-первых, это письмовники – сборники шаблонов для самых разных писем, как официальных, так и личных: от подчиненного к начальнику, от студента к профессору, от одного коммерсанта к другому, от племянника к тетушке, от дочери к отцу, и даже от любящего к любимой. Человек, еще не очень уверенно обращающийся с эпистолярным этикетом, может взять такой шаблон и наполнить его своим содержанием[48]. Во-вторых, это собрания писем выдающихся людей, рассматриваемых как высшие достижения в области стиля и прозы, например письма госпожи де Севинье к дочери, лорда Честерфилда к сыну, А. С. Пушкина к Н. Н. Пушкиной, отца Павла Флоренского к детям. В-третьих, это эпистолярные романы – тексты художественной литературы, где возможности письма используются для индивидуализации персонажей, создания иллюзии «отсутствия автора» и т. д.

Таким образом, четкая структура и одновременно большая гибкость, настройка на адресата, связь адресанта с ним, свойственные письму как автобиографическому жанру, открывают столько возможностей для его использования в нон-фикшн, что ими грех пренебрегать.

Электронные письма, СМС и сообщения в мессенджерах

В наше время бумажная переписка между частными лицами практически исчезла: письма в конвертах мы получаем в основном от государственных инстанций. Любители посылать и получать открытки по почте по-прежнему есть, но сейчас это занятие скорее хобби, чем средство полноценного общения. Сегодня коммуникацию нельзя представить без электронных писем: каждый из нас отправляет и получает их в немалом количестве. Можно ли считать их современным вариантом бумажных писем? И да, и нет: они сохраняют некоторую формульность, но в ней куда меньше вариантов, чем в доэлектронную эпоху; гибкость интонации, неповторимая индивидуальность, так часто свойственная традиционным письмам (в том числе и за счет почерка, расположения текста на бумаге и других факторов), в электронных письмах проявляется гораздо меньше. Кроме того, судя по всему, мы все реже пишем личные электронные письма: общение с друзьями и близкими и родственниками сейчас чаще происходит при помощи СМС и сообщений в мессенджерах. А этим текстам присуща не только лаконичность, но и небрежность (или, во всяком случае, у них нет специальных стилистических задач), широкое использование сокращений, эмодзи, GIF-файлов и других изображений, то есть средств, не рассчитанных на глубокое личное общение. С другой стороны, у СМС и сообщений в мессенджерах, безусловно, имеется потенциал для выражения индивидуальности, и наверняка он получит развитие в ближайшем будущем[49].

Мемуары

При слове «мемуары» многих охватывает скука, ведь это, как правило, большой том с именным указателем. Если мы интересуемся определенными людьми или эпохой, то смотрим сначала в конец тома. Майя Плисецкая есть? Есть. Хорошо, прочитаем. На этих избранных страницах и будет сфокусирован наш интерес, а остальное не столь важно, и потому мы это либо бегло пролистаем, либо вовсе пропустим. Конечно, так изучать мемуары – право читателя. Но можно делать и иначе.

В принципе, любые мемуары интересны – за исключением, пожалуй, мемуаров Леонида Ильича Брежнева, которые за него от первой до последней буквы написали состоявшие при нем литработники, так что вряд ли там есть что-то, действительно отражающее его личность. Но уже в мемуарах, скажем, маршала Жукова, которые тоже, к огромному сожалению, в гораздо большей степени записаны за ним и потом обработаны, а не созданы им самим, трепещет индивидуальная нота, неповторимое осознание себя и истории, себя в истории.

Любые мемуары стоят того, чтобы вслушаться. Как минимум ради глубоко трагической коллизии, заложенной в них: ведь они обычно издаются после смерти автора. Человек повествует о своей жизни, наполненной разными событиями, и знает, что до ее окончания осталось не так уж много (традиция предполагает, что воспоминания пишутся на склоне лет или, по крайней мере, в зрелом возрасте). А для читателя это уже и вовсе голос «из царства мертвых», как выражались в XVIII столетии, когда мемуары часто называли «записками»[50].

Если смотреть на мемуары с позиции потенциального автора, то она отнюдь не предполагает ни претенциозности, ни избыточной серьезности. Во-первых, в силу относительно большого объема и панорамности, свойственных мемуарному нарративу, в нем можно переходить от тона к тону, от забавного к драматическому, от эпически-неторопливого к динамичному или скетчевому. Это не только забота о том, чтобы читателю было интересно: так и писать гораздо легче, поскольку разные интонации усиливают звучание друг друга, создавая самостоятельный художественный эффект.

Во-вторых, поскольку мемуары – ретроспективное по природе повествование, в них сильно проявляются особенности человеческой памяти. Мы не помним себя от и до; у памяти есть механизмы, которые стирают информацию, отодвигают ее в более глубокие слои; память фрагментарна и избирательна. Эту фрагментарность можно обыграть, так поступают многие мемуаристы[51]. Лакуны, пропуски, забытое или помнящееся неточно можно акцентировать, подать так, чтобы в контрасте были ярче видны важные эпизоды, отрезки, сцены, выступающие из тьмы забвения. Понятно, что в этом жанре весьма существенно отклонение от установки на достоверность, «коэффициент искажения» – в силу того, что мемуары пишутся отнюдь не по горячим следам событий и зачастую без опоры на дневники или записные книжки. Это следует иметь в виду как при использовании чужих мемуаров, так и при работе над собственными.

Наконец, многим людям, которым есть о чем рассказать, как-то неловко «садиться за мемуары»: это кажется им нескромностью, выпячиванием себя без достаточных к тому оснований. От такой ошибки предостерегал еще Пушкин: будучи сам человеком отнюдь не старым, он всех своих знакомцев, и пожилых, и даже молодых, побуждал записывать события своей жизни и не стесняться их кажущейся «незначительности», «неважности», «скудости». «Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться», – утверждал он в 1827 году, подчеркивая высокую, ничем не заменимую ценность автобиографического высказывания, соединяющего «я» и историческое время.

Стоит заметить, что мемуаристы в последние несколько десятилетий, особенно в Западной Европе и Америке, успешно преодолевают эту ложную застенчивость: наша эпоха отмечена настоящим «мемуарным бумом», хотя, разумеется, не все современные тексты такого рода равнозначны. Если вы интересуетесь этим жанром, попытайтесь убедить старших родственников или знакомых написать воспоминания или хотя бы позволить сделать аудиозапись их устных рассказов, которую в дальнейшем можно будет расшифровать и предложить рассказчику для поправок и, что особенно важно, для дополнений.

Подведем некоторые итоги.

Человек, садящийся за автобиографический текст (или тексты), открывает перед собой три горизонта: горизонт познания себя; горизонт открытий о других людях, о жизни и ее течении; наконец, горизонт творчества, очень широкий и важный. Творчество в автобиографии значительно меньше сковано жесткими конвенциональными и жанровыми рамками, чем в художественной литературе. Так, например, авторы автобиографических текстов вправе позволить себе писать их куда более фрагментарно – скажем, они могут выглядеть как цепочка глав или главок, иногда очень маленьких, «крохоток», по определению А. И. Солженицына, слабо связанных между собой, но в итоге все равно предстающих как нечто цельное. Они могут не иметь четко выраженного начала и окончания (завязки и развязки), сюжет в них легко отодвигается на второй и даже на третий план. Система персонажей в таких текстах возникает как бы сама собой, подсказывается реальностью, которую человек пытается отразить, их не нужно конструировать специально.

Важно, однако, помнить об этическом моменте. Историки, в особенности занимающиеся литературой и культурой, постоянно сталкиваются с ним, прежде всего при работе с воспоминаниями. По довольно значительному количеству мемуарных текстов видно стремление их авторов выплеснуть боль, огорчение, обиду, наконец-то установить верную иерархию людей и событий, доказать свою правоту – иными словами, «свести счеты с прошлым». При этом многие мемуаристы отдают себе отчет в том, что они таким образом искажают события или, во всяком случае, сознательно освещают их предвзято. Есть даже любопытные ситуации, когда из-под пера одного автора выходят две (а то и более) версии воспоминаний: одна – относительно правдивая, выдерживающая верификацию документами и иными источниками, а в другой события, люди и факты поданы так, как кажется верным с точки зрения мемуариста, и такая версия представляет интерес скорее с точки зрения психологии, чем истории[52].

Чем больше в мемуарном повествовании беллетризованных или придуманных элементов и эпизодов, тем более оно тяготеет к автофикшн. Так в русской критике и медиа последнего десятилетия часто называют тексты, в которых автобиографическое сложным образом переплетено с вымыслом, причем удельный вес того и другого не поддается строгому определению. Довольно часто человек начинает писать автобиографию, а на выходе получается автофикшн, хотя сам автор отнюдь не склонен это признавать и настаивает на том, что его текст имеет сугубо мемуарную, основанную на реальных фактах и событиях природу[53].

Но вернемся к этике: коль скоро автобиографический нон-фикшн имеет дело с реальными людьми, необходимо отдавать себе отчет в том, что при публикации они могут себя узнать (даже если изменить имена) – по ситуациям, манерам, словечкам. Старайтесь просчитывать вероятные реакции и при возможности знакомьте со своими текстами их героев, чтобы избежать недоразумений и конфликтов. Если кто-то из них резко против публикации, лучше с этим смириться или еще раз вернуться к тексту и подумать: вдруг акценты и фокус в нем можно изменить таким образом, чтобы герой перестал быть столь узнаваемым или ушел из центра повествования.

Упражнения

Упражнение 1

Прочитайте приведенные ниже отрывки из художественных текстов. Проанализируйте, какую задачу (задачи) решают авторы, сочиняя за своих героев дневники и письма. Как эти вымышленные эгодокументы работают на идею и сюжет произведений? Попробуйте переписать один из отрывков в третьем лице, с позиции всезнающего автора. Что при этом теряется?

1 атчет 3 марта

Док Штраус сказал што я должен писать все што я думаю и помню и все што случаеца со мной с севодня. Я не знаю пачему но он гаварит што это важно штобы они могли увидить што я падхажу им. Я надеюсь што падхажу им потому што мис Кинниан сказала они могут сделать меня умным. Я хочю быть умным. Меня завут Чярли Гордон я работаю в пикарне Доннера где мистер Доннер плотит мне 11 доларов в ниделю и дает хлеп или перожок когда я захочю. Мне 32 года и через месец у меня день рождения. Я сказал доку Штраусу и профу Немуру што я не могу харашо писать но он сказал што это ничево и што я должен писать как гаварю и как пишу сачинения на уроках у мис Кинниан в колеже Бекмана для умствено атсталых куда я хажу 3 раза в ниделю по вечерам. Док Штраус гаварит пишы все што думаеш и што случаеца с тобой но я уже не могу думать и по этому мне нечево писать так што я закончю на севодня… Искрине ваш Чярли Гордон.

<…>

отчет № 10, 21 апреля

Я придумал, как заставить тестосмесители работать производительнее. Мистер Доннер сказал, что это весьма прибыльно, можно сэкономить на рабочей силе. Он выдал мне премию в пятьдесят долларов и прибавил десять долларов в неделю.

Я хотел пригласить Джо Карпа и Фрэнка Рейли отпраздновать это событие, но Джо нужно было что-то купить для жены, а к Фрэнку внезапно приехал двоюродный брат. Да, наверно, потребуется немало времени, чтобы привыкнуть ко мне.

Все меня боятся. Когда я подошел к Джимпи, чтобы о чем-то спросить, и тронул его за плечо, он подпрыгнул, уронил чашку с кофе и облился с ног до головы.

Джимпи все время украдкой посматривает на меня. Никто больше не разговаривает со мной, как раньше. Работать стало одиноко и неуютно.

(Дэниел Киз, «Цветы для Элджернона», перевод Сергея Шарова)

Письмо 7

От Сесили Воланж к Софи Карне

Если я ничего не говорила о моем замужестве, то потому, что мне известно о нем не больше, чем в первый день. Я привыкаю не раздумывать о нем и довольно легко применяюсь к своему образу жизни. Много времени посвящаю пению и игре на арфе: мне кажется, я гораздо больше люблю эти занятия с тех пор, как обхожусь без учителя, вернее, с тех пор, как у меня появился лучший учитель. Кавалер Дансени, тот господин, о котором я тебе писала и с которым пела у госпожи де Мертей, настолько любезен, что приходит к нам ежедневно и целыми часами поет со мной. Он до крайности мил и сам сочиняет прелестные арии, к которым придумывает и слова. Как жаль, что он мальтийский рыцарь! Я думаю, что, если бы он женился, жена его была бы очень счастлива…

Из ***, 7 августа 17…

(Шодерло де Лакло, «Опасные связи, или Письма, собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные господином Ш. де Л. В назидание некоторым другим», перевод Надежды Рыковой)

Октября 3.

Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства.

<…>

Никоторого числа.

День был без числа.

Ходил инкогнито по Невскому проспекту. Проезжал государь император. Весь город снял шапки, и я также; однако же не подал никакого вида, что я испанский король. Я почел неприличным открыться тут же при всех; потому, что прежде всего нужно представиться ко двору. Меня останавливало только то, что я до сих пор не имею королевского костюма. Хотя бы какую-нибудь достать мантию. Я хотел было заказать портному, но это совершенные ослы, притом же они совсем небрегут своею работою, ударились в аферу и большею частию мостят камни на улице. Я решился сделать мантию из нового вицмундира, который надевал всего только два раза. Но, чтобы эти мерзавцы не могли испортить, то я сам решился шить, заперши дверь, чтобы никто не видал. Я изрезал ножницами его весь, потому что покрой должен быть совершенно другой.

(Николай Гоголь, «Записки сумасшедшего»)

Запись 1-я

…Я, Д-503, строитель «Интеграла», – я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю – точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет – верю и знаю.

Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Вероятно, это похоже на то, что испытывает женщина, когда впервые услышит в себе пульс нового – еще крошечного, слепого человечка. Это я и одновременно – не я. И долгие месяцы надо будет питать его своим соком, своей кровью, а потом – с болью оторвать его от себя и положить к ногам Единого Государства.

Но я готов, так же, как и каждый, – или почти каждый из нас. Я готов.

(Евгений Замятин, «Мы»)

Упражнение 2

Попробуйте вспомнить какую-то вещь (желательно из раннего периода своей жизни), которая вам нравилась или пугала вас и которой вы хотели обладать. Хорошо известный пример: многие, наверно, читали трогательный рассказ, который советские воспитатели сделали из огромного романа Виктора Гюго «Отверженные», вырезав оттуда кусочек про маленькую сироту Козетту. Важное место там занимает отношение Козетты к кукле, которая выставлена в окне деревенской лавки. Эта кукла абсолютно недостижима для Козетты, из милости живущей у чужих людей. В какой-то момент случается чудо: приходит странный незнакомый пожилой человек, покупает эту роскошную куклу, дарит ее замарашке Козетте – и для той перестает существовать весь остальной мир. Была ли у вас в детстве вещь, которая поглощала вас до такой степени? В тексте обязательно должно найтись место для внешнего облика этой вещи (размер, цвет, назначение, происхождение), для вашего отношения к ней и для описания ее дальнейшей судьбы: долго ли она была с вами? Где она сейчас? Попробуйте уложиться в 2000 знаков. Получилось? Если нет, то проследите, за счет чего разрастался текст, – возможно, это даже важнее, чем основная тема задания.

Упражнение 3

Попробуйте вечером фиксировать все, что произошло с вами за день, деля записанное на две части: внешние события и внутренние ощущения. Делайте это хотя бы четыре-пять дней. От чего зависит объем записи: от количества событий или от количества ощущений? Легко ли одно отделяется от другого? Становятся ли ваши записи длиннее ото дня ко дню? Если да, то за счет чего? Попробуйте увидеть в них хотя бы один сюжет для нон-фикшн (эссе, лонгрида, серии очерков): например, поездка на работу, манеры людей в общественном транспорте, надписи на футболках или рюкзаках и т. п.

Упражнение 4

Составьте список из десяти человек, повлиявших на ход вашей жизни. Расположите их в порядке убывания (или возрастания) значимости. Выберите одного и напишите о том, как именно он на вас повлиял. Держите в уме «трехтактовую схему»: что было – что произошло – что стало. Ограничьтесь объемом в 2000–2500 знаков. Когда закончите, покажите текст кому-то, кто тоже знает этого человека. Совпадут ли ваши оценки?

Эссе (Александр Генис)

Александр Генис,

писатель, эссеист и литературовед

Чехов оглядел стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь (это оказалась пепельница), поставил ее передо мною и сказал: «Хотите, завтра будет рассказ, заглавие – ”Пепельница“».

В. Г. Короленко

Возможно, во мне говорит цеховой интерес, но чем дальше мы продвигаемся в XXI век, тем меньше мне верится, что беллетристика его переживет. Во всяком случае, в том виде, в котором мы к ней привыкли, когда еще верили, что вымышленный герой знает больше автора. Собственно, так оно и было, когда наши любимые писатели делили истину на родственников и однополчан – как Достоевский в «Братьях Карамазовых», а Дюма в «Трех мушкетерах». Не то чтобы эта тактика себя изжила, она, как я не устаю твердить, просто перебралась в емкий и экономный жанр сериала. Гениальные, как «Декалог» Кесьлевского, душераздирающие, как теледрамы Денниса Поттера, или увлекательные, как головоломки Пуаро, они добротно выполняют функции романов. При этом я отдаю себе отчет, насколько безответственно предсказывать будущее, особенно – литературное. Если бы мы заключали пари на похоронах Пушкина, все бы ставили на то, что на смену погасшему солнцу русской поэзии придет другое, еще ярче. Вместо этого на небосводе показалась луна по имени Гоголь, и русская словесность пошла кривыми дорожками вплоть до «Пхенца» Синявского, от которого я все это впервые услышал.

Так и сегодня. Все прогнозы пойдут насмарку, достаточно появиться всего лишь одному настоящему, как Лев Толстой, гению. Но я думаю, что и ему не пригодится привычная форма для новой «Анны Карениной». Жанры – не люди, им никто не обещал вечную жизнь. И те, кто об этом не догадывается, обречены строить нарядные и бесполезные кареты.

Впрочем, это не мое дело. Сам я костенею от одной мысли о вымышленных персонажах, которые вместо меня ведут рассказ и действие. Кошмар моей уже сорокалетней писательской жизни заключается в том, чтобы сесть за стол и вывести на бумаге: «Он (Джон, Иванов, Судзуки) сел за стол и вывел на бумаге…» Явление третьего лица, стоящего между мной и читателем, лишает мужества и отдает нестерпимой фальшью. Поэтому на мою долю остается тот вид литературы, который мы чохом называем эссе, помещая туда все, что располагается между статьей и романом.

Главное – отличать средний жанр от двух крайних. С тем, что сверху, проще. В романе есть сюжет, любовь и персонажи, которые, как язвительно писал Томас Манн, решают жизненно важный вопрос: достанется ли Грета Гансу. От нижнего, статьи, отделаться сложнее. Открывая газету, наивный читатель все называет статьей: от кроссворда до заметки «В городе видели лося». Важно знать, что статья рассказывает, а эссе изображает – как поэт, художник или псалмопевец.

«Журналисты, – говорил Джойс, – пишут о необычном, писатели – о заурядном».

«Но пишут так, – добавлял Набоков, – что обычное становится странным, будто мы смотрим на мир, просунув голову между ног, желательно на пляже».

Эссе, однако, покрывает слишком большое литературное пространство, чтобы ограничиться акробатическими номерами. Главное – не физическое положение автора, а социальное – в обществе.

Автора эссе отличает внимание к капризу, необязательности, прихотливости, непредсказуемости, другими словами – любовь к свободе. Не удивительно, что эссе пишут лишние люди. Скорее Онегин, чем Штольц, они редко служат – и так, и отечеству.

На Западе эссе писали джентльмены, выпускавшие журналы с декларативно легкомысленными названиями: «Болтун» (Tatler), «Бездельник» (Idler) и «Фланер» (Rambler). На Востоке, особенно в Японии, лишними людьми были женщины, которые и сочиняли лучшие эссе в придуманном им жанре дзуйхицу, что значит «вслед за кистью», записывающей все, что приходит в голову. Между «Записками у изголовья» Сэй-Сенагон и газетными фельетонами (в старинном и благородном значении этого слова) Честертона я нахожу то, что люблю больше всего: чистую, беспримесную, не отяжеленную фабулой прозу, которая не слишком отличается от поэзии: ей тоже нельзя задать вопрос «о чем».

Понятно, почему по-русски такое лучше всего сочиняли поэты: Мандельштам или Бродский. Но иногда это удается и критикам, если к ним можно отнести Синявского. В лучшей книге – своей и о Пушкине – его письмо идет не от смысла, темы, философии или идеологии, а от слова. Как фокусник – кроликов, он вытаскивает новые созвучия, и эти непредвиденные арабески дарят читателю и смысл, и тему, и философию, и идею, о которых, казалось, не догадывался даже автор. Например, так:

Негр – это хорошо. Негр – это нет. Негр – это небо. «Под небом Африки моей». Африка и есть небо. Небесный выходец. Скорее бес. Не от мира сего. Жрец. Как вторая, небесная родина, только более доступная, текущая в жилах, подземная, горячая, клокочущая преисподней, прорывающаяся в лице и в характере.

«Прогулки с Пушкиным», скажу я, прожив полвека с этим шедевром, и есть самая вольная во всех отношениях литература, хотя она сочинялась зэком в мордовском лагере.

Когда меня пригласили в столичный Гуманитарный университет, я не знал, что раньше там располагалась зараженная геронтократией высшая партшкола, и удивился устройству кафедры. Она позволяла сидеть так, что аудитории казалось, будто лектор стоит. В этой позе, соединяющей тайный комфорт с деланым стоицизмом, казалось проще приступить к предстоящему испытанию: я обещал объяснить, как писать эссе.

«Прежде всего, – начал я, – нужно уловить ритм. Не тянуть, чтобы не спугнуть спорхнувшую ассоциацию, но и не торопиться, чтобы не расплескать сосредоточенное до глухоты медитативное внимание. Тему эссе за нас выбрал Чехов, обещавший написать, но не написавший о пепельнице». Ее принесли из кабинета, где тогда еще курили, и не без вызова поставили передо мной. Дальше в ход пошла методология, которую я наполовину содрал, наполовину выдумал, понимая, что любые правила лучше никаких уже потому, что их можно менять и игнорировать.

Пальпация – создание вербальной голограммы объекта. И чем он скучнее, тем больше требует от нас, заключил я, разглядывая стеклянную пепельницу с гранеными, как у стакана, краями. Увесистая и квадратная во всех смыслах, она была неизбежной принадлежностью любой конторы даже тогда, когда из нее исчезли графины на дребезжащих подносах. В ней хранилась память о полуночных заседаниях, где без устали толковали и дымили партаппаратчики, звавшие друг друга Фомич или Егорыч. Словно декларируя свою незаметность, она была прозрачна и безлична, хотя и перенимала человеческие пороки, умея, например, дурно пахнуть.

Генеалогия ведет нас к историческим корням пепельницы, обязанной своим рождением спичке. Именно она, безопасная шведская спичка, которая так называется потому, что ее изобрели в Швеции, и о которой Чехов написал-таки одноименный рассказ, предельно упростила процедуру прикуривания. Раньше курение требовало отдельного места и особого времени. Обычно курили в комнате без дам в послеобеденный час. Нечто подобное сегодня происходит в сигарных салонах, любителей которых часто отличают повышенное самомнение, кубинское происхождение и белые штиблеты. Спички позволили курить на ходу. Табак перестал быть нечастой и недешевой радостью, как та, что я испытал, купив за 25 долларов контрабандную «Кохибу». Курение стало не роскошью, а необходимостью. От сигареты нам не хорошо, а плохо – когда ее нет. Отсюда и взялась пепельница. Повсеместная и немая спутница, она прожила чуть больше века и стала осколком старого и вредного быта.

Рентген, просвечивая пепельницу с помощью мифоискателя, обнаруживает в ней родство с религией. Прежде чем стать дурной привычкой, курение было бесценным ритуалом. Появившись 4000 лет назад, он распространился на всех аборигенов Америки, кроме эскимосов. Богато убранная трубка мира, памятная моему поколению по восточногерманским вестернам с Гойко Митичем в роли Чингачгука, служила универсальным дипломатическим орудием, когда ее не заменяла увитая красной гирляндой трубка войны.

Как чайная церемония японцев или праздничное застолье русских, курение для индейцев было сакральным перерывом в трудах или вражде, доступным только посвященным и взрослым. Поэтому, кстати сказать, индейские дети, как и у нас, курили тайком.

Впрочем, те американцы, которых впервые увидел Колумб, курили табак просто в свое удовольствие, лежа к тому же в гамаках. Заимствовав и то и другое, белые не разобрались в смысле курения, переняв его без ритуального контекста. Примерно то же произошло с наркотиками – с теми же фатальными последствиями. И пепельница – немая свидетельница грехопадения табака.

Аналогия позволяет найти пепельнице родичей. Глядя вниз, мы обнаружим, что в прошлой жизни она служила плевательницей. Особые сосуды для плевков, на которые мы не можем смотреть без омерзения, считались признаком прогресса и победой гигиены.

Глядя вверх, мы находим, что пепельница сродни лампаде. Ароматный дым отрывает нас от земного и меняет настроение, по-акварельному мягко воздействуя на него.

Дослушав, профессор спрятал пепельницу в архив как вещественное доказательство, студенты задымили на тротуаре, а я, наоборот, решил бросить курить, но потом перешел на сигары.

«Сигарета – шлюха, сигара – гейша», – уговорил я себя, попутно выяснив, что эссе может переубедить не только читателя, но и автора.

Упражнения

Автор упражнений – Наталья Калинникова

Упражнение 1. Выбираем тему

Следуя творческому методу Чехова, выберите некий предмет, который потом станет «смысловым центром» вашего эссе: что-то повседневное и конкретное (пепельница, карандаш, смартфон) или же что-то абстрактное (движение, личностные границы, страх темноты). Конкретная вещь может стать метафорой, которая развернется в целую картину (пример: серая пепельница как атрибут серых будней партработника). Автору эссе дается полная свобода ассоциаций: здесь уместны любая «прихоть певца», любые художественные средства. Но, так или иначе, всегда следует держать в фокусе тот самый «смысловой центр». Поэтому первый вопрос, на который следует ответить, приступая к написанию эссе: «О чем я хочу рассказать?»

Составьте список тем, которые вам действительно интересны, которые радуют, раздражают, сердят или восхищают вас. Затем выберите то, что отзывается наиболее сильно. Подумайте, какая тема в данный момент для вас особенно важна. Что именно в ней так волнует или трогает вас, какие связанные с ней мысли у вас накопились? Помните, что искренность и личная заинтересованность для эссе важнее энциклопедичной точности фактов. В конце концов, эссе – это не статья, а душевный разговор с читателем, возможность поделиться своими мыслями, не опасаясь обвинений в дилетантизме.

Упражнение 2. Интонация и читатели

Эссе – жанр размытый, расслабленный, чем-то похожий на легкий дружеский разговор. Но, как говорил поэт и эссеист Сергей Маркович Гандлевский, «до задушевного приятельского трепа еще нужно дорасти». Дорасти прежде всего внутренне – найти свою тональность, выработать авторскую интонацию. Чтобы проще было ее подобрать – по крайней мере, расслышать первые ноты, – представьте себе свою аудиторию. С кем вы хотите поговорить? Это начитанные молодые люди, за внимание которых вы сражаетесь с соцсетями? Или это представители старшего поколения, для которых вы – такой же студент, напоминающий их самих в молодости? Вы делитесь собственным опытом, добытым по крупицам, – или рассуждаете как сторонний наблюдатель, фланер, которому важно лишь обменяться с кем-то новостями за чашкой кофе? Придумайте свое альтер эго или даже несколько (ведь все мы так или иначе играем разные социальные роли). Прислушайтесь к внутреннему голосу: что он пытается донести до аудитории? Он солирует, сыплет афоризмами, демонстрирует свое остроумие? Он о чем-то недоговаривает? Или же апеллирует к опыту читателя, пробуждая в нем ощущение соприсутствия, дружеских посиделок за одним столом?

Чтобы вам было проще представить и «реконструировать» свой разговорный тон, запишите на диктофон фрагмент беседы с друзьями или родственниками. Изнутри мы слышим себя иначе, чем со стороны; прослушивание собственных записей поможет выяснить, как вы строите предложения, где делаете паузы, какую лексику используете. Так будет проще перенести особенности своего авторского голоса на бумагу.

Упражнение 3. Углубляемся в предмет

Когда вы определились с темой, неизбежно возникает вопрос: а что, собственно, о ней говорить? Как выразить свою позицию? Здесь нам помогут факты. Эссеист, как мы говорили, не обязан излагать их с журналистской дотошностью. Но уже то, в какой последовательности вы их предъявляете, показывает ваше к ним отношение.

Проще всего отбирать факты, опираясь на три измерения: прошлое, настоящее и будущее. Составьте временную шкалу, нанесите на нее основные «события», о которых пойдет речь в вашем эссе (слово «события» здесь взято в кавычки, так как может иметь место лишь упоминание о них, некая ассоциация). В примере с пепельницей эта условная временная схема будет выглядеть так:

• настоящее – лекция в институте;

• недавнее прошлое (XX век) – там, где сейчас идет лекция, когда-то была высшая партшкола (образы партработников, отчетливый шлейф советской эпохи);

• давнее прошлое (XIX век) – изобретение шведских спичек, изменения в повседневных привычках курильщиков;

• эпоха Великих географических открытий – «грехопадение» табака: утрата ритуального контекста, украденный колониалистами секрет индейцев;

• снова настоящее – лекция окончена, студенты идут на перекур;

• будущее – автор эссе переходит с сигарет на сигары.

Кроме временных проекций, можно использовать понятие «верха» и «низа»: если ваша тема есть некое усредненное, то что будет ее низшим (неприятным) или высшим (одухотворенным) проявлением? Например, вы пишете эссе на условную тему «В природе все повторяется». «Низшим» здесь может быть образ массового рынка, конкретизированный в одноразовом пластиковом стаканчике, который мы каждый день используем и выбрасываем (и хорошо, если в урну). «Высшим» образом будет, например, фрактал – удивительный природный паттерн, который делает уникальной каждую снежинку.

Упражнение 4

Прочитайте отрывок из эссе Сергея Гандлевского «Элегия (Памяти А. Сопровского)»[54]. Как работают цветовые ассоциации, которые использует автор? Какое настроение преобладает в тексте? Кто его адресат? Как смешиваются (и смешиваются ли) в нем разные временные пласты?

…Москву я не то что хорошо знаю – неплохо чувствую, вернее, чувствовал. Осенний запах в верховьях Кутузовского проспекта – изысканную смесь лиственной прели и бензинового перегара – я не спутаю ни с чем.

С московского детства сложились представления и о правильной, хорошей цветовой гамме: пыльная зелень, облупленная желтизна, над головою – синее с белым. Когда в зрелые годы я увидал страны побогаче, потеплее и поярче нашей, у меня спустя день-другой начинало ломить глазные яблоки от чрезмерного цвета.

Нынешняя Москва выходит из-под контроля моих пяти чувств. Думаю, что люди моего поколения и старше поймут, что я имею в виду. Город идет вразнос, однова живет, и сложившемуся человеку не угнаться за ним, как ни задирай штаны.

На Пятницкой у магазина электроники с каким-то, как водится, бессмысленным убого-шикарным названием стоит плоский манекен – длинноногая блондинка образцового роста и сложения: осклабилась завлекательно и протягивает прохожим двухмерную же японскую видеокамеру. С расстояния пяти шагов смотрит на фанерную деваху, глаз не отрывая, настоящая тетка лет шестидесяти пяти, очень обычная и на свой лад не менее представительная. Только за ней – совершенно другой мир, опыт и уклад: коммуналки, очереди, талоны, бесправие, склоки, слухи, страхи, радиоточка, журчавшая, бывало, от утреннего гимна до полночного. И смотрит пожилая москвичка на диковину безо всякой живости – удивления, допустим, одобрения или досады, а точь-в-точь по поговорке – как баран на новые ворота. Многие сейчас смотрят на Москву с подобным выражением, я, во всяком случае, нередко.

Рецензия на фильм (Антон Долин)

Антон Долин,

журналист, кинокритик, радиоведущий

Не нужно призывать музу, нужно владеть техникой

Мое кредо – не считать рецензирование литературой.

Вот ты критик и написал целую книжку. Если скажешь, что ты писатель, то возьмешь на себя чрезмерную ответственность. Человек, который садится писать рецензию в газету, говоря о себе: «Я писатель», – сам себе вредит. У меня нет страха чистого листа, нет проблем с признанием ошибок, я могу сказать, что вон та рецензия написана между делом и, вероятно, неудачна. А та, допустим, более удачная – это я признаю тоже спокойно, не для того, чтобы себя похвалить. Критик должен уметь критиковать и себя. Нужно развивать в себе критическое мышление.

Когда вы критикуете, вы не занимаетесь творчеством. Вы имеете дело с творчеством, вы его анализируете. Есть правое полушарие, есть левое полушарие. Одно отвечает за творчество, за иррациональное. Другое – за анализ, за рациональность. Перед вами стоит научная задача, и вы должны просто освоить ее выполнение. Вы анализируете текст. Фильм – это тоже текст.

Когда вы беретесь за текст, вы должны знать соответствующий язык. Вам нужно изучить язык кино. Из чего состоит фильм: кадры, монтаж, закадровая музыка, цвет, игра актеров. Дальше вы анализируете, как он сделан.

Как критик, часто берущий интервью у разных авторов, я страшно злился на них за то, как они не любят анализировать самих себя. Но потом понял: они творят, поэтому не анализируют. Мы, критики, анализируем, поэтому мы не творим. Конечно, авторы конструируют мир рационально, но кирпичи, из которых они его собирают, соединены совершенно нерациональным образом. Мы можем их разбирать, пытаться понять, из чего состоит раствор, но сами ничего не построим. Мы можем, посмотрев фильм, который получил «Оскар», сделать гениальный разбор, но создать рецепт фильма, который точно получит «Оскар», не под силу ни одному критику, даже самому гениальному.

И есть еще последний важнейший ингредиент, который никто не способен описать. Работа критика – это работа Ахиллеса, что бежит за черепахой, но никогда не догонит ее: всегда остается маленький зазор неанализируемого. Участвовать в забеге с черепахой интересно именно потому, что кажется, будто она рядом.

Кинокритика – это коммуникация

Заниматься критикой очень полезно, потому что это работа над собой. Любой анализ есть также и самоанализ; если вы анализируете что-то внешнее, то всегда разбираетесь и в себе. Это полезное упражнение.

Любое кино – не только искусство, но и форма коммуникации. Любая критика – это прежде всего форма коммуникации. Согласитесь, то, чем мы занимаемся, до искусства недотягивает. А для серьезной науки нам не хватает, как правило, места и времени: мы работаем быстро – едва посмотрев фильм, мы должны написать что-нибудь на следующий день. Это не искусство и не наука, но это коммуникация.

Вот почему вам нужно понимать, для кого вы пишете. Вы не должны общаться с самим собой. Когда вы пишете книгу в стол, вы обращаетесь к некоему воображаемому альтер эго, к людям, мыслящим как вы, выросшим на тех же ценностях. Когда вы учитесь, вы должны писать для кого-то, и самое лучшее здесь – понять языки разных СМИ, разных форм коммуникации и площадок. Если вы разберетесь с ними, вам станет проще. Четко зная язык, вы не напишете 12 000 знаков при задании на 3000. Если вы пишете, например, для газеты «Ведомости», вы знаете, какие там должны быть рецензии и сколько пространства отведено на каждую. Вы решаете своего рода алгебраическую задачу: как написать так, чтобы любой понял, о чем вы хотели сказать. Вам нужно четко понимать, что и почему для вас самое важное.

Исторический контекст: можно ли посмотреть все фильмы?

Мы должны понимать положение кинокритики в сегодняшнем мире и ее отличие от критики вчерашней, позавчерашней. Кино сегодня – самое популярное из всех искусств. А кинокритика – самая востребованная из всех критик. Но так было не всегда. Кинокритика, как и само кино, – очень молодое явление. Только к 1930–1940-м годам она начала осознаваться как самостоятельная дисциплина, а после Второй мировой войны, в 1950-х, критика пришла к интересным выводам.

Возникла теория авторов. Французские критики во главе с Андре Базеном выдвинули идею, что автором фильма является режиссер. До этого все принадлежало продюсерам, они платили деньги и долгое время считали себя вправе, если нужно, поменять режиссера. Появилось огромное количество людей, которые сами писали сценарии и сами режиссировали. Тогда стало точно понятно, что кино – искусство, а не просто развлекательная индустрия. Это был переломный момент: критики стали ранжировать авторов, назначать главных.

Система выстраивания иерархии авторов долгое время казалась безупречной. Тем не менее произошла естественная коррозия такого подхода. Она началась в 1980-х, когда на поле, занятое великими, пришли новые люди. Возникло понимание, что, когда говоришь о чем-то возвышенном, используешь метафору и поэтический язык, это не обязательно лучше, чем когда снимаешь на потребу публики что-то приключенческое, дурацкое, веселое. Уравнивание, то есть попытка стереть выстроенную иерархию, было очень важной вехой.

Откуда вообще взялась необходимость в создании иерархии? Это очень важная функция критики. Пятьдесят-шестьдесят лет назад критик и всякий человек, любящий кино, мог посмотреть все когда-либо снятые фильмы. Критику, живущему в Париже, не нужно было знать, что на Филиппинах или в Китае тоже снимают кино. Зато он мог посмотреть все в принципе доступные ему фильмы. Но постепенно их стало выходить все больше, появились фестивали, куда вытаскивали, например, фильмы из Африки. И тогда возникла необходимость в иерархии, чтобы было понятно, что показывать. Каких-то авторов ты посмотреть обязан. Но если ты не видел работ вот этого африканца – не страшно. Иерархия стала способом выживания в кинематографе.

Сегодня все опять изменилось. Мир кино стал прозрачным, больше нет экспертов, присвоивших себе право выстраивать иерархию. Теперь у каждого своя иерархия – или вообще никакой иерархии. И каждому человеку очевидно: все кино посмотреть невозможно. С одной стороны, это плохо, это показывает нам, что Ахиллес черепаху догнать все-таки не способен. С другой стороны, это хорошо, поскольку мы начинаем задаваться вопросом: а зачем нам иерархии? Может, они вообще мешают? Нельзя представить себе критика, который в 1965 году не смотрел «Сладкую жизнь». Но современный человек, увлекающийся кино, может не знать ни одного фильма Феллини или Чаплина. При этом, вероятно, он знает все про филиппинское, или китайское, или южнокорейское кино, а из итальянского слышал всего два-три имени.

Вот он, поворотный момент. Кино стало полностью демократичным, и кого-то это расстраивает, а кого-то радует. Естественно, изменения затронули и кинокритику.

Российский контекст

С приходом интернета появилось огромное количество форм самодеятельной критики – видеообзоры, блоги, комментарии, рецензии, – и ситуация принципиально изменилась. На Западе критики теряют работу, у них в отрасли, конечно, кризис – но это кризис лишь по сравнению со вчерашним днем. У нас же в стране всегда был и будет кризис. Если вы сегодня зайдете на сайт Rotten Tomatoes, навигатор по рецензиям, и выберете любой фильм, вы увидите 200–300 рецензий на английском языке и, может, пять на русском.

На самом деле мы живем в довольно темные века, и следует иметь в виду вещи, связанные с ситуацией в нашей стране и не связанные с положением кинокритики в интернете. Нормальных свободных массмедиа в России почти не осталось, а критика нужна только в нормальных массмедиа. Люди, которые размышляют и учат размышлять, не востребованы. Заниматься критикой в России, особенно кинокритикой, надеясь заработать на жизнь, – нереалистичный план. Он может быть реалистичным, если вы думаете о послезавтрашнем дне или если вы в совершенстве владеете языком и собираетесь освоить технику здесь, чтобы потом писать рецензии в других странах, где специалистов гораздо больше, но при этом они реально нужны. В России сегодня бессмысленно становиться кинокритиком.

—

И еще: помните, что у критика один капитал – и это не его острое перо, или работоспособность, или информированность. Это его честность. Стоит вам необоснованно похвалить или по заказу обругать что-то – и правда выяснится, и люди перестанут вам доверять. Все, что вам нужно, – доверие людей. Это единственный капитал критика.

Кино надо смотреть в кинотеатре

Это кажется банальным и очевидным, но про это нужно сказать особо. Сегодня, когда есть торренты, люди все чаще не видят разницы, где смотреть фильм. Почему важно смотреть в кинотеатре? Как ни странно, технический аспект здесь, пожалуй, даже менее важен, чем психологический. Технический аспект состоит в том, что дома вы действительно можете скачать очень плохую копию с непрофессиональным переводом. К тому же вам должно быть неприятно пользоваться услугами пиратов, грабящих тех самых художников, которых вы как критик обслуживаете и на искусство которых вы работаете.

И вот еще один важный момент. Кино считается изобретением братьев Люмьер, хотя кинетоскоп Эдисона существовал раньше. Почему? Кинетоскоп – это такая коробка: заглядываешь в глазок, и там внутри что-то происходит. А Люмьеры устроили публичные показы. Они собрали в зал людей, и те все вместе увидели, как едет поезд. Это ряд важных атрибутов: вы специально, как в театр, куда-то идете, оказываетесь с незнакомыми людьми в темноте, смотрите на экран, который вас притягивает. Наверное, в моем пересказе кажется, что тут какая-то магия, но на самом деле нет. Энергетическое поле множества людей вокруг вас влияет на ваш опыт, на то, как вы воспринимаете фильм.

Любые чувства и эмоции вы можете оценивать по пиковым их проявлениям. В случае с кино пиковые проявления – это мировые премьеры фильмов. Я на них много бывал, такое происходит на всех фестивалях. Главный закон фестиваля: фильм впервые в истории показывается публично. И вот ты приходишь на первый публичный показ нового фильма какого-нибудь любимого публикой режиссера, допустим Звягинцева, или Линча, или Китано, или Вуди Аллена. И воздух в зале действительно пронизан электричеством. Очень интересно наблюдать, как люди реагируют, – не обязательные аплодисменты в конце, а то, как они смеются или как выходят из зала, как теряют интерес к происходящему. На самом деле фильм рождается из реакции на него. Пока нет этой связи, нет никакого фильма, есть только некий его зародыш.

Платите за сеанс

У кого-то возникнут вполне логичные возражения, дескать, критики не должны платить, журналисты смотрят бесплатно, – но это не так. Критики платят за пресс-показы своим трудом. Мы пишем статьи, публикуем и натурой расплачиваемся за право предварительного бесплатного просмотра. В каждом конкретном случае деньги, которые вы платите, дают вам внутреннее основание и моральное право для суждения. Ощущать это право очень важно. Когда ты заплатил свои 300 рублей, ты с высокой вероятностью досидишь до конца. Не обязательно, конечно, – но, заплатив, ты еще и получаешь право уйти не досмотрев. У тебя есть все права, у тебя максимальные права, которые есть у зрителя.

Всегда выбирайте оригинальный звук с субтитрами

Это очень полезно по ряду простых и объективных причин. Например, так проще учить иностранные языки, и можно слушать, как все звучит на самом деле, и сравнивать реплики героев с переводным текстом. Но главное, конечно, – то, что вы получаете фильм в его первозданном виде. Странно, что это работает даже с азиатским кино. Интонирование в корейском или японском абсолютно другое. В европейских языках оно близко нашему – сначала подъем тона голоса, в конце фразы спуск. А вот в японском подъем тона в конце предложения не говорит ни о повышенной эмоциональности, ни о вопросе – просто у языка такая мелодика.

Всегда помните, что актеры играют внешностью и голосом. С того момента, как кино стало звуковым, голос – важнейший инструмент. Есть огромное количество фильмов, где голос даже важнее, чем внешний вид. Это может показаться странным, но это так. Я не понимаю, как люди смотрят в дубляже гениальный фильм Триера «Догвилль», ведь там каждого артиста взяли в очень большой степени за голос. Этот фильм очень близок к театральной постановке.

Никогда не верьте рекламе фильма, особенно трейлерам

В идеале вообще не смотрите трейлеры. Если вы собираетесь серьезно исследовать фильм, чтобы писать или говорить о нем, не портите себе впечатление просмотром трейлера. Причина очень простая: трейлер – это короткометражный фильм, от минуты до трех с половиной, выдающий себя за большой фильм или его пересказ, однако смонтированный из того же материала совершенно другими людьми. Сами режиссеры не занимаются созданием трейлеров для своих фильмов. Чаще всего трейлеры делаются на раннем этапе, когда еще не готов звук, иногда там другая музыка, которой не будет в фильме. Значит, вы смотрите другую картину. Это в любом случае обман, вне зависимости от того, понравился вам трейлер или нет.

Не стиль, но мысль

Никогда не стремитесь к оригинальности стиля. Вам нужна оригинальность мышления. Вот сверхзадача. Стиль должен определяться ходом вашей мысли. Когда вы пишете рецензию или рассказываете о фильме где-то, вы продаете свою мысль. Человеку неинтересно, каким языком вы это делаете. Если у вас прекрасный стиль, пишите стихи. Если ваш стиль недостаточно хорош для поэзии, но вы считаете, что для рецензии он в самый раз, значит, вы не уважаете жанр, в котором работаете. В этом жанре вы продаете мысль. Для того чтобы выработать ее, начните с простой эмоциональной вещи – с отношения к тому, о чем вы пишете. Вы посмотрели фильм – ответьте себе на ряд простых вопросов. Первый вопрос, который вам задаст любой друг, когда он не видел кино, а вы видели: понравилось или нет? А дальше вы начинаете отвечать на вопрос «почему».

Вопрос о том, нравится вам фильм или нет, кажется простым, но на самом деле он дьявольски сложен, потому что никто не знает, что такое «нравится». Вы можете получать удовольствие, потому что показанная ситуация похожа на то, что когда-то было с вами. Вполне вероятно, что вы даже не отдаете себе в этом отчет. Ваша задача – попробовать осознать, почему вы испытали те или иные чувства. Причем любые чувства. Например, вам скучно – проанализируйте почему. Что такое вообще «скучно»? На научной конференции по творчеству Тарковского я слушал доклад о театре скуки Тарковского, где говорилось, что скука – это состояние психики, когда человек обращается сам к себе, остается с собой наедине, когда его не развлекают. Если вам скучно смотреть какой-либо фильм – это минус фильма или это ваше состояние? Анализ чего-то – всегда анализ себя.

Итак, вы определились с отношением. Не старайтесь обязательно гиперболизировать его. Если вам не очень понравилось, не надо писать, что это чудовищная дрянь. Если вы испытали небольшое удовольствие, не надо пытаться доказывать, что фильм – шедевр. Потом вы будете чувствовать себя неловко.

Здесь есть еще одна хитрость: что читателю тоже нужно иметь резон, чтобы читать вас. Я терпеть не могу рецензии, в которых автор пишет, что произведение вроде бы ничего, но не особо. Человеку, который читает рецензию, важна мотивация, чтобы потратить время, силы и деньги на поход в кино, или понимание, почему этого не стоит делать. В конце концов, рецензия ориентирована на потребителя. И когда вы пишете ее, вы должны мотивировать человека пойти в кино или не ходить туда. Поэтому сразу решите, что вы в целом поставите фильму: плюс или минус. Не делайте вид, что там все хорошо. Но если вам очень понравилось, то и напишите, что это очень хорошо, и объясните почему. Если что-то очень не понравилось, наоборот, отговорите человека идти в кино. Объясните почему. Это может быть неочевидная мысль. Например, если вы испытали гадливость на финальных титрах, проанализируйте свои эмоции и напишите: «Фильм отличный, но уходите с финальных титров, они бессмысленны». Так тоже можно. Можно как угодно. Нет однозначных правил, я даю лишь некоторые наводки.

Сформулируйте идею

Это прозвучит странно, но вы должны понимать, когда пишете текст, о чем именно вы пишете. Не иметь представление о предмете повествования, а сознавать, что вы пытаетесь своим текстом сказать. Нельзя говорить о произведении искусства, просто описывая, какое оно. Такой-то фильм, там такой-то сюжет, оператор снимает так, музыка такая, возможно, фильм понравится таким-то людям… Это бессмысленное сообщение. У вас должна быть мысль, которую вы стремитесь донести своим текстом, мысль, которая у вас появилась при просмотре фильма.

Вы можете сказать, что никаких мыслей у вас не появилось. Это ваша проблема. Ваша работа – вырабатывать мысли, именно ими вы и торгуете. Вы не имеете права предлагать пустышку, ваша рецензия должна содержать в себе хоть что-то. Мысль может быть мотивацией, она может быть выработана из вашего отношения, может прийти откуда-то со стороны, может иметь к фильму опосредованное отношение, но для вас она должна стать ключом к нему. Обязательно обоснуйте это в тексте.

Пример

Когда я писал про «Ла-Ла Ленд», мне было интересно не то, как люди танцуют или хорошие ли там песни, мне был интересен успех фильма. Есть рецензии, которые писались после Венецианского фестиваля. Тогда картину показали впервые, и еще никто не знал, какой успех ее ждет. Феномен еще не состоялся, фильм воспринимался сам по себе. Критики исследовали в основном его связь со старыми мюзиклами, и идея тех текстов в основном была связана с развитием жанра: почему сегодня мюзикл может существовать и что он говорит публике? А я для себя объяснял успех фильма. Это было вскоре после выборов, где победил Трамп, все мои американские друзья ни о чем другом и не говорили, и для себя я объяснил это так: в момент, когда страна оказалась в совершенной растерянности, люди отказываются от кино как от инструмента рефлексии и хотят бегства от действительности. Они хотят развлекательного кино, но они не пойдут на подростковое развлекательное кино. Они серьезные, взрослые, голосующие люди, и они хотят чего-то, что развлечет их. И тут появляется блокбастер как раз для этой аудитории. В нем есть атмосфера прошлого, что-то, что отсылает людей к великой Америке, вполне протрамповской; в нем есть идея независимых маленьких интеллектуалов, которые как-то выживают в трудном коммерциализированном мире. А ведь, конечно, интеллектуалы и интеллигенция все были против Трампа.

Эта идея не из фильма, это мое чувство, которое родилось, скорее всего, из того, что я смотрел в новостях и читал в газетах перед просмотром фильма. От соприкосновения моего впечатления от фильма с этой мыслью родилась рецензия. То, что я показал сейчас, – не рецепт, как надо писать, а просто пример того, как иногда создаются тексты.

Когда вы выработали идею, ее лучше проверить, проанализировав фильм. Идея не должна быть завиральной, она должна говорить о фильме. Если какая-то сцена подтверждает ее, а выбор актеров или песни абсолютно опровергает, значит, идея плоха и надо от нее отказаться. В хороших художественных произведениях есть цельность, и вы ее исследуете; если же вы находите смысловой разлом, то есть нехватку цельности, вы покажете ее в своей рецензии и напишете о слабости фильма.

Пример

Смысловой разлом в фильме «Ла-Ла Ленд» нашли очень многие американские рецензенты. В России так анализировать кино не умеют, это совершенно не наше. А американцы обнаружили, что фильм говорит о воскрешении джаза, будучи, однако, абсолютно белым, с белым главным героем. В фильме показывают аутентичный джаз, показывают чернокожих, которые играют его, но они только на подпевках, а соло – белый, он всегда главный. Весь американский джаз – это идея постепенного роста черной культуры. Сегодня люди гордятся тем, что они чернокожие. А фильм делает «белость» своим достоинством, это очень многим импонирует, но тут есть фальшивая нотка, потому что речь идет о джазе. Вот он, смысловой разлом. Вы можете подать его как маленькую деталь, которая никак не портит впечатление от фильма. Если же вас это сильно раздражает, вы можете написать, что из-за логического разлома весь фильм теряет смысл. Все зависит от того, как вы разворачиваете свою идею и подтверждаете ее материалом этого фильма.

Информируйте, но в меру

Вашу рецензию всегда многие читатели воспринимают как источник информации. Информируйте, но в меру. Не больше трети, максимум половины объема вашего текста должна занимать информация о том, что это за фильм. Информацией я называю то, что можно взять из общедоступных источников, что вы знаете до просмотра: кто работал над кинокартиной, кто в ней снялся, чем эти люди знамениты и о чем там примерно рассказывается. Помните, что не бывает никакой очевидной информации. К кому бы вы ни обращались, этот человек – не вы и может не знать самых общеизвестных вещей, например что Спилберг – знаменитый режиссер, обладатель нескольких «Оскаров». Я недавно прочитал, что три главы «Лунного света» сняты на три разных типа пленки и с этим прямо связано цветовое кодирование фильма. В нем очевидна выдающаяся операторская работа, он в большой степени держится на ней. Да, это очень интересно. И исследовать операторскую работу в «Бердмэне» невероятно увлекательно, а в фильме «В центре внимания» это было бы, с моей точки зрения, пустой тратой времени. Впрочем, не исключено, что вы заставите меня поменять мнение. Все зависит от вас. Информация может быть любая, но ее не должно быть слишком много, рецензия не должна состоять только из информации. Вы продаете собственные мысли.

Представляйте свою аудиторию

Вы должны понимать, с кем вы разговариваете. Вы задаетесь вопросом, кто вас читает, и вы должны очень четко представлять себе этих людей. Лично я общаюсь в своих четырех СМИ с разной аудиторией. В «Медузе» и в «Искусстве кино» у меня читатели, а в остальных местах зрители и слушатели. В программе «Вечерний Ургант» у меня есть три-четыре минуты, чтобы рассказать очень молодым людям, которые являются аудиторией передачи, смотреть фильм или нет. Мне нужно пошутить, сообщить один факт и сказать: «Идите на фильм», – этого достаточно. Когда я говорю о фильме на радио «Вести FM», у меня есть две-три минуты, и я понимаю, что 90 процентов аудитории слушает меня в машине, значит, у этих людей не будет возможности отмотать назад и внимательно прослушать мою рецензию. Я говорю очень простым языком, сообщаю базовую информацию, рассказываю, почему в таком-то фильме были приняты такие-то решения – по кастингу, развитию сюжета, цветовому кодированию, – почему они, с моей точки зрения, правильные или нет. У моей рецензии на «Вести FM» одна задача – поставить фильму зачет или незачет. Я говорю, надо его смотреть или не надо. А когда я пишу большие тексты в «Афишу» или «Медузу», я оцениваю фильм по пяти- или десятибалльной шкале, взвешиваю все его плюсы и минусы. Эти рецензии читают люди, которые увлекаются кино, которые хотят знать, как устроены фильмы, и которым интересен мой стиль, а не только информация. Когда я пишу для «Искусства кино», я отказываюсь от «нравится – не нравится». Моя задача там – разобрать фильм подробнейшим образом, сделать его структурный анализ и показать, как он устроен, в чем его новизна и в чем его сообщение нам. Я создаю большую статью, к которой будут обращаться через десять, двадцать, тридцать лет после того, как фильм вышел, как к основной информации о нем.

Упростите язык

Не пытайтесь быть адекватным предмету, о котором вы пишете, то есть фильму. Язык кино и язык литературы – разные вещи, даже если эта литература служебная и прикладная. Вам нужно, чтобы язык определялся мыслью, которая является стержнем вашего текста. В некоторых ситуациях надо говорить очень просто. Иногда, когда вы пытаетесь говорить сложно, ваша мысль еще не понятна вам самому. Вы не можете ее сформулировать, но можете написать красивую фразу. Это ужасно.

—

Идеальная рецензия должна быть идеально внятной. Каждый абзац, каждая фраза должны быть ясны. Когда я пишу большую рецензию, которая мне самому кажется чересчур сложной, я даю ее почитать нескольким людям, чаще всего членам семьи. Если кто-то говорит, что не понял, я не начинаю защищаться или объяснять, я просто вымарываю кусок и пишу новый. Вы торгуете мыслями. Невнятная мысль не нужна никому.

Структура – очень сложная вещь. Она зависит от того, для кого вы пишете и каков объем вашего текста.

Не употребляйте в рецензии слова «нравится» и «не нравится», найдите другие. И лучше всего не употребляйте «я». Единственное исключение – только если необходимо рассказать о личном опыте, например: «Когда я пожимал руку Дэвиду Линчу, он посмотрел на меня презрительно». Если что-то подобное с вами произошло – тогда можно. Но если вы пишете: «Когда я смотрел фильм “Лунный свет”, на второй части я много зевал, а на третьей мне захотелось выйти за попкорном…» – это никому не нужная информация. Она может быть основой для того, что вы напишете потом, но ее незачем вставлять в текст. С моей точки зрения, не больше трети рецензии должны занимать ваши мысли, не почерпнутые напрямую из фильма. Помните, рецензия – это служебный текст. Вы пишете для человека, который хочет решить, идти ему в кино или нет. Если вы начинаете кормить его своими воспоминаниями о том, как вы учились кататься на лошади (реальная история из реальной рецензии), велик шанс, что человек бросит ее на середине. На самом деле он читает не вас, а «Афишу» или газету «Коммерсант». Вы не можете заставить человека интересоваться вашим внутренним миром.

О чем писать в последней трети – решайте сами. Там может быть информация не о фильме и не о ваших мыслях о нем, а, скажем, о той идее, на которой построен фильм. Мой вам совет: добавьте в рецензию еще что-то, кроме себя и фильма. Что это будет – зависит от того, что вы за человек. Если вы увлекаетесь оперой – процитируйте либретто из оперы, если компьютерными играми – сделайте отсылку к игре, если вы просто читаете новости – добавьте в рецензию политики, если вас беспокоят вопросы глобального потепления – скажите о нем. Но так делать не обязательно. Вы можете включить в рецензию любые ваши ассоциации, что угодно, что знаете вы и не знает большинство людей. Используйте это – не навязывайте, а используйте.

К сожалению, у меня нет четкого ответа на вопрос, как быть со спойлерами. Распространена точка зрения, что любой спойлер – это зло, что нельзя рассказывать, чем кончится история и что в ней произойдет.

По-настоящему плох спойлер там, где финал или развязка действительно меняют отношение к произведению. Например, спойлеры в рецензии на «Шестое чувство» или «Бойцовский клуб» недопустимы. Вы можете использовать их в одной ситуации – если вы хотите, чтобы люди не шли смотреть фильм ни при каких обстоятельствах, если хотите его убить. В Германии при запоздалой трансляции сериала «Твин Пикс» в каком-то шоу на конкурирующем канале рассказали, кто убил Лору Палмер. И рейтинги у сериала оказались очень низкими. Вот это действительно убийство, но только в случае с такими фильмами. С моей точки зрения, плох тот фильм, удовольствие от которого можно свести на нет пересказом сюжета.

Если вы настолько трепетно к этому относитесь и боитесь наткнуться на спойлер, не читайте рецензии. Если же вы читаете рецензии – а их читает на самом деле очень небольшое количество людей, – это значит, что для вас важно художественное устройство произведения, а не один его компонент, который мы называем словом «сюжет», и не тот единственный элемент сюжета, который мы называем словом «развязка». Однако же из вежливости и доброго отношения к вашим читателям я бы посоветовал в любых спойлерах довольствоваться технически первой половиной фильма, а о развязке писать скорее в общих словах, чем пересказывать в подробностях.

Любая критика – великолепная школа независимого мышления. Критика – это внутренний тренинг по вырабатыванию собственного отношения ко всему в мире на примере искусства. И мнение некоего абстрактного большинства в интернете должно волновать вас меньше всего. Люди часто на него ориентируются, и это неправильно: далеко не каждый зритель залезает на «Кинопоиск». Про людей, голосующих в интернете, мы вообще ничего не знаем, так что просто не верьте пользовательским рейтингам.

Я регулярно встречаю в Facebook возмущенные высказывания: мол, почему у этого фильма такой высокий рейтинг? На самом деле бессмысленно искать объяснение. Можно привести тысячи разных причин, и ни одна из них не будет убедительной. Кому же тогда верить, если хочется ориентироваться на чей-то вкус? Состояние, когда вам нужно сформулировать собственное мнение, дискомфортно. На то у меня есть простой ответ: идите на сайт-агрегатор всех англоязычных и не только кинорецензий. Зачем? Во-первых, там высчитывается процент так называемых гнилых[55] и свежих рецензий, то есть негативных или позитивных, на каждый фильм. В западном, особенно англоязычном, пространстве каждое издание имеет своего критика, все эти люди присутствуют онлайн, и все их рецензии есть на сайте Rotten Tomatoes. У фильма может быть 200–300 рецензий.

Идите туда, но не для того, чтобы прислушаться и обязательно согласиться. Вы можете просто открыть рецензии тех авторов, у которых есть пометка Top Critic, – они действительно серьезные критики. Этот подход не годится только в случае ретроспективной критики, то есть когда речь идет о фильме, вышедшем давно, – его вы действительно должны исследовать полностью.

На самом деле написать негативную рецензию чрезвычайно сложно, но все их пишут, поскольку считается, что это просто. Просто поглумиться над каким-то фильмом ничего не стоит. Посмотрите обзоры Bad Comedian или других популярных в интернете людей. Это элементарная задача, я могу на спор за десять рублей написать за 15–20 минут издевательскую рецензию на любой шедевр мирового кино.

Когда вы хвалите фильм, который вам понравился, ваша задача – разобраться в себе и попробовать вербализовать, почему вы испытали такие сильные эмоции. А какие чувства вы испытываете, когда фильм вам не нравится? Просто скуку, раздражение. Анализировать тут особенно нечего. Иногда бывает, что фильм вызывает гнев и вам хочется его раздавить, но это редкость. Гнев чаще испытываем мы, профессиональные критики, потому что мы обязаны посмотреть картину внимательно и до конца, чтобы написать о ней.

Но что значит поругать фильм вообще? Вы не можете поругать его на основании «это не мое». Не имеете права. Не ваше – ну и что? А кому-то нравится. Когда вы хвалите, вы пишете как влюбленный. Когда же вы ругаете фильм, вам нужно доказать сложную теорему: обозначить замысел автора и показать, почему этот замысел не удалось осуществить.

В критике задача избавиться от вкусовщины нерешаема. Ваш вкус – вот ваш главный инструмент, если у вас его нет, значит, вы агентство ТАСС, а не критик. Критику, конечно, может не нравиться одно, другое – но если уж что-то понравилось, то все становится просто: вы влюбились и описываете свою любовь.

Когда вы пишете негативную рецензию, вы должны понять, что за человек снимал фильм, что он пытался сделать, почему то, что у него получилось, вредно для окружающих и почему его задача плохо решается. Вам нужно подбирать аргументы.

Пример

У меня есть непроходящая боль – фильм «Кавказская пленница!»[56], на который меня когда-то послала редакция «Афиши». Замысел был обречен на провал, но, поскольку меня отправили на премьеру, я пошел. Показ проходил поздно вечером, я просидел часа два с блокнотом, кипя, ненавидя этот фильм, – и в итоге написал статью, которая вроде бы оказалась самой читаемой на сайте «Афиши» за все времена. И что? Ну да, фильм провалился в прокате, его никто не смотрел – и, может, отчасти моими стараниями. Теперь я думаю: зачем я это сделал? Он никому бы не навредил, никто бы его на самом деле и не заметил, он все равно бы провалился. Хорошо каждый раз, когда вы что-то делаете, понимать свою внутреннюю задачу: зачем вам это нужно, почему вы это пишете. Если у вас такой задачи нет, если вы ее не ставите, то непонятно, как вам быть дальше. У вас получится не рецензия, а какое-то странное упражнение.

Рецензия, состоящая только из эмоций, плоха. Вы должны уметь свои эмоции от фильма перевести в мысли, а мысли – в слова. Как? Этому нельзя обучиться, потому что каждый человек – уникальный музыкальный инструмент. Только вы можете кому-то объяснить свою тревогу, или свое чувство интриги, или свою скуку.

Плохой пример

Будучи редактором в «Газете», я один раз счел рецензию на концерт совершенно не подходящей для публикации, не получившейся. Я не смог ничего исправить сам, равно как не смог поставить автору точную задачу. Автор, это была женщина, пошла на концерт великого пианиста Григория Соколова – наверное, он сегодня лучший в мире, как когда-то был Святослав Рихтер или Гленн Гульд. Она посетила его концерт и написала рецензию, которая вся состояла из слов о том, как все непередаваемо и насколько гениально. Это фиаско для рецензента. Вы можете испытать сильные эмоции, как позитивные, так и негативные, но ваша задача – превратить их в слова, в доступные для восприятия мысли. Ваша задача – быть понятным.

Есть отличный прием: когда у вас возникает вопрос «Как я скажу это?» – так и скажите. Например: «Фильм эмоционально насыщен». Я говорю абсолютно серьезно: если у вас возникло любое простодушное наблюдение, вы не знаете, как сказать о нем, и начинаете мучиться, гонять в голове какие-то мысли, – значит, подойдет самое простое определение. Я в такой ситуации прибегаю к безличным оборотам. Когда вы пишете: «Невероятно смешно происходит то-то и то-то», – это «невероятно смешно» звучит одновременно как ваше обещание читателям (то есть будущим зрителям) и как рассказ о вашей собственной реакции. В принципе, вы ничего не обещаете и не гарантируете, вы просто обозначаете связь некой сцены с некой эмоцией. У меня такое бывало, например, когда я написал несколько разных текстов про фильм «Тони Эрдманн». Мне он кажется местами очень смешным, но есть люди, которые воспринимают его исключительно как трагедию, а есть такие, кому он просто скучен, они никаких сильных эмоций не испытывают. Меня эти люди спрашивали: «Ну и где же потрясающие смешные сцены?» Я им говорил: «Для меня потрясающие смешные сцены – эта, эта и эта. Я смотрел фильм в Каннах, и там весь зал валялся под стульями. Если вам не смешно – очень жаль». Нам не под силу сделать что-то с несовпадением эмоциональной реакции. Вы вряд ли угадаете, какая сцена из тех, что показались вам смешными, так же рассмешит большинство зрителей. И даже если вы угадаете, всегда будет недовольное меньшинство.

Одна из наиболее индивидуальных вещей – это то, к чему вы приводите рецензию. Есть некие универсальные формулы, но они всегда скучноваты. Когда я писал рецензию на «Время первых» в «Медузу», я, честно скажу, не знал, чем закончить. Не в том смысле, что я не нашел какого-то риторического финала, просто фильм показался мне неудачным – и в то же время я не считал, что надо отговаривать людей идти на него. Там есть удачная сцена, там неплохой замысел. Я был уверен, что фильм провалится в прокате, но тем не менее не ощущал в себе моральных сил сказать: «Это дрянь, не ходите». И я написал так, чтобы зритель сам решал, может ли такое ему понравиться. Понятно, что от посещаемости зависит, удачный этот фильм или нет. Но когда фильм по-настоящему удачный, зритель может вообще не прийти в кино, а фильм все равно останется в истории. И наоборот, если он неудачный, то даже если он соберет толпы, все равно моментально забудется. Так что прием «пусть зритель сам решит» всегда работает.

Если идея у вас сформировалась четко и вы ее развивали от начала рецензии до конца, то финал родится сам – он будет завершением этой идеи, тем, к чему вы вели, что хотели с ее помощью сказать.

Допустим, вы разбираете фильм «Фотоувеличение» Антониони, рассказывающий об убийстве, которое то ли было, то ли нет. Это детектив, но в некотором смысле ложный детектив: герой искал убийцу – не нашел, искал труп – не нашел, искал девушку – не нашел, и в конце он остался один. И вы пишете, например: «Зритель этого фильма подобен герою – он остается в растерянности, он должен искать…» – вас ведет то, что происходило в фильме.

Еще раз поймите: зритель очень важен. Вам не обязательно нужно прямо к нему обращаться в финале или упоминать его, но ваша рецензия – это разговор с ним, вы отвечаете ему на не заданный, но существующий вопрос: «Смотреть или не смотреть?» И вы должны сделать какой-то вывод. Но я очень не советую писать прямолинейно: «Этот фильм нужно посмотреть», или: «Этот фильм не надо смотреть», – потому что такой подход не годится для рецензии, он слишком прост. Прямая рекомендация как бы отменяет весь предыдущий текст, все то огромное количество рассуждений, которые у вас там, я надеюсь, есть. Рекомендация не должна быть настолько примитивной – или же ее следует спрятать в какую-то риторическую конструкцию. В остальном, что касается финала, вы полностью свободны.

Упражнения

Авторы упражнений – Денис Банников, Наталья Калинникова

Упражнение 1

Составьте анкету, чтобы определить портрет своей аудитории: возраст, работа, семейное положение, хобби, место жительства, привычки и т. д. Чем подробнее вы опишете своего воображаемого читателя, тем выше вероятность, что он превратится в читателя реального.

Упражнение 2

Посмотрите фильм в новом, непривычном для вас жанре – сначала просто для знакомства и удовольствия, затем пересмотрите его осознанно, с ручкой и блокнотом. Запишите свои эмоции, отметьте, какие моменты вызывают у вас особо яркие чувства.

Упражнение 3

Представьте, что знаменитая кинокомедия Леонида Гайдая «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика» (1967) только что вышла. Вы попали в число первых зрителей на закрытом показе. Напишите рецензию на этот фильм – такую, чтобы всем захотелось его посмотреть. Не забывайте: вы еще не знаете, что он станет классикой!

Упражнение 4

Возьмите фильм, который вы очень любите, но давно не пересматривали. Попробуйте в паре предложений сформулировать, о чем его сюжет и почему он вам когда-то так понравился. Затем пересмотрите фильм и сравните ощущения. Что изменилось? Как бы вы описали эту картину сейчас, как бы рекомендовали ее зрителю? Отредактируйте написанный абзац или напишите новый.

Упражнение 5

Напишите негативную рецензию вообще без оценочных прилагательных или наречий – оперируйте фактами и контекстуальными сравнениями. Нельзя писать: «Это плохой фильм, мне было скучно», – но можно: «В этом фильме у режиссера не получилось то-то и то-то, потому что…» Порассуждайте о том, почему автору не удалось осуществить замысел, что он действительно попытался сделать, что ему вполне удалось, а что нет, почему задача в итоге не была решена и т. д. Объем рецензии не должен превышать 3000 знаков.

Упражнение 6

Напишите рецензию объемом 140 символов, не раскрывая сюжета.

Вот несколько примеров таких рецензий:

«Боже мой!»

Французский неонуар – попытка Арно Деплешена воскресить дух брутальных старых детективов. В центре – реальная история двух любовниц-убийц.

«Иванов»

Оригинальный кинодебют – история неприкаянного бизнесмена, сбежавшего от правоохранительных органов из Москвы в Киев. Гран-при «Духа огня».

«К звездам»

Претенциозный и занудный, но неописуемо эффектный фильм про астронавта (Брэд Питт), ищущего пропавшего отца (Томми Ли Джонс) в районе Нептуна[57].

Травелог (Дмитрий Данилов)

Дмитрий Данилов,

писатель, драматург, поэт

Начать нужно, пожалуй, с определения. Травелог – это произведение (текст, фильм), посвященное путешествию. Путешествие я в данном случае понимаю максимально широко. Это может быть прогулка по соседнему району, поездка из Тулы в Калугу или кругосветное плавание. Главное – перемещаться по новым для себя местам, наблюдать и фиксировать эти наблюдения (далее я буду говорить о фиксации исключительно в виде текста). Забегая вперед, отмечу, что травелог о поездке из Тулы в Калугу может быть гораздо интереснее подробного описания кругосветного путешествия. Все дело в том, как написать.

Травелог – почтенный жанр с многовековой историей. Но в последние десятилетия мы наблюдаем просто-таки бум травелогов. С развитием интернета вообще и блогосферы (включая социальные сети) в частности травелоги стали писать десятки, сотни тысяч, а может, и миллионы авторов разного уровня литературного мастерства (или вовсе таковым мастерством не обладающих). Быть тревел-журналистом престижно и модно. Популярные блогеры, пишущие о путешествиях, собирают гигантские аудитории (и, замечу в скобках, зарабатывают очень неплохие деньги). В общем, травелоги – актуальная тема. Несмотря на то что жанр стал в последние годы сверхмассовым, этот жанр литературный. И чтобы написать действительно сильный, впечатляющий травелог, который станет не просто развлекательным чтением на полчаса, а фактом литературы, – надо учиться. Или, по крайней мере, понимать основы этого далеко не самого простого жанра. Вот о них мы и поговорим.

Должен сказать несколько слов о моем опыте. Травелоги я пишу почти с самого начала своей литературной работы. Из моих на данный момент восьми книг прозы три – это травелоги («Черный и зеленый», «Описание города» и «Сидеть и смотреть»). В других моих книгах тема путешествий тоже занимает важное место, хотя я и не могу назвать себя крутым путешественником. В 2007–2009 годах я работал в штате журнала «Русская жизнь» и писал очерки о российских городах. За два года таких очерков-травелогов накопился не один десяток. Этот прекрасный журнал, к сожалению, закрылся, не пережив кризиса 2008 года. Тексты, написанные мной для «Русской жизни», были изданы отдельной книгой «Двадцать городов» в 2016 году.

Опыт, который я получил при написании очерков о городах, в очень сжатом виде составляет содержание этой статьи. В существенно более расширенном виде я делюсь опытом со слушателями на моем авторском курсе в Creative Writing School, который называется так же, как и статья.

Травелоги можно классифицировать множеством способов. Сейчас я буду говорить о том, откуда они берутся, в каком режиме, в каких обстоятельствах пишется текст о путешествии.

Травелог на заказ. Допустим, вы журналист (штатный или внештатный) и некое издание просит вас написать текст о путешествии (которое вы уже совершили либо которое вам нужно будет совершить). Тут все просто: редакция определяет требования и условия, ставит вам задание, и вы его выполняете. Мне тут больше сказать нечего – все, что нужно, вам скажет редактор.

Травелог окказиональный, то есть написанный во время поездки по какой-нибудь другой надобности. Вы можете отправиться в командировку, навестить родственников в другом городе, полететь в отпуск на море (или не на море) – и заодно, раз уж поездка случилась, написать о ней травелог. Многие так и делают. Конечно, на этот счет есть разные мнения, но лично мне такой подход кажется не очень продуктивным. С огромной долей вероятности внимание автора будет рассеяно работой, общением, развлечениями. Не факт, что останется достаточно времени и сил для наблюдения окружающей реальности. Но я вовсе не настаиваю на своей правоте. В конце концов, Пушкин отправился в Арзрум явно не для того, чтобы написать свой будущий знаменитый текст, но это обстоятельство не помешало ему создать один из лучших травелогов в русской, а то и в мировой литературе.

Травелог по итогам поездки, совершенной специально ради его написания. На мой взгляд, это лучший вариант. Когда вы отправляетесь куда-то специально, чтобы рассказать о путешествии, вы полностью посвящаете время наблюдениям и не отвлекаетесь ни на что постороннее.

Самим фактом такого путешествия вы как бы выражаете особое уважение месту, которое посетили. Поверьте, оно почувствует ваше отношение и, скорее всего, откроется вам.

Должен честно признаться: я не очень люблю и не очень понимаю природу. И совсем не знаю, как ее описывать. Поэтому я не буду рассуждать о травелогах, предметом которых служит многодневный переход по пустыне, продирание сквозь амазонские джунгли или океанское плавание. Зато я очень люблю города и очень ими интересуюсь. И я много об этом писал. Так что дальше я буду говорить только о том, как рассказывать о городах.

Начать нужно с выбора города. За годы работы мне приходилось делать это множество раз. Для каждого номера журнала «Русская жизнь» я должен был предложить новую идею, то есть выбрать город и в общих словах рассказать редакции, что я там собираюсь увидеть и о чем хочу написать. Вот варианты выбора из моей практики.

Промышленные города, выросшие вокруг одного предприятия. Такие города интересны тем, что в них практически никогда не бывает туристов. Считается, что там нет ничего интересного, что крупное производство – это шум, дым, копоть, плохая экология и вообще как-то грубо и неприятно, что ехать туда можно разве что в командировку.

Это не более чем стереотип. Да, отчасти такое мнение верно. Но только отчасти. В крупных промышленных центрах можно найти много интересного и, скажу так, специфически красивого. Здание цеха длиной в два километра – впечатляет. Уходящее к горизонту море фабричных корпусов и труб – впечатляет. Сияющие в ночи факелы горящего попутного газа – тоже впечатляют. Попробуйте найти и описать подобную странную и местами страшную красоту – это любопытный опыт, и читателям тоже может быть интересно. Из промышленных городов меня больше всего поразил Норильск, заполярный центр цветной металлургии, по-своему прекрасный и в чем-то запредельно ужасный город, который невозможно забыть. Если вдруг вам представится случай там побывать – съездите, не пожалеете.

Исторические, но малоизвестные места. Есть старые и даже древние города, сыгравшие когда-то серьезную роль в истории, но сейчас основательно забытые. Это особый материал, знакомство с которым может подарить очень необычные впечатления. Для меня таким опытом стали Старая Ладога и Сусанино.

Крошечный поселок недалеко от Ладожского озера был когда-то одним из важнейших городов Киевской Руси, центром международной торговли. Там сохранился величественный кремль, археологи сделали и продолжают делать в Старой Ладоге массу интереснейших открытий. Но шумный когда-то город уже давно превратился в глухое, хотя и очень уютное поселение со своей особой атмосферой.

Сусанино – тоже поселок, а раньше это было село Молвитино. Именно оттуда родом легендарный Иван Сусанин. Еще до революции там был центр шляпного производства буквально мирового значения – головные уборы молвитинских мастеров продавались даже в Париже.

Город с необычной социальной ситуацией. Таким объектом в свое время стал для меня Прокопьевск, шахтерский город в Кузбассе, недалеко от Новокузнецка. Это очень необычное место. Огромные горы угля посреди города. Чуть ли не треть (на глазок, врать не буду) жилого фонда – полуразвалившиеся бараки. Бедность, копеечные зарплаты на шахтах. Молодежные банды и вообще высокая преступность. Пьянство, героиновая наркомания. Безнадежность. Социальная катастрофа. По итогам той поездки я написал, как мне кажется, один из лучших своих травелогов – таким сильным было впечатление.

Подчеркнуто обычный город. Непростая и увлекательная задача – найти интересное, красивое в обыденном. Именно этим бывают хороши поездки в самые обыкновенные города, где нет исторических и архитектурных памятников, природных красот, в общем, всего того, что называется словом «достопримечательности». Таким городом для меня стал Брянск – город древний, даже древнее Москвы, но не сохранивший ничего из своей истории и превратившийся во вроде бы скучный промышленный областной центр. Этот город так впечатлил меня во время первой краткой поездки, что я потом ездил туда еще двенадцать раз и посвятил ему книгу («Описание города»). Вглядываться в обыденность – одно из самых интересных занятий для творческого человека, как мне кажется.

Объект в городе. Предметом вашего интереса может быть не город целиком, а какой-то отдельный объект. Я ездил в Ульяновск ради грандиозного ленинского мемориала (я не видел более страшного и отвратительного музея), в Чебоксары – ради Дома-музея Чапаева, в Петушки – ради районной библиотеки, в Орел – ради многочисленных тамошних музеев классиков русской литературы. Как правило, в таких поездках между делом много узнаешь и о самом городе.

Событие в городе. Можно поехать в город и ради какого-то события, которое там происходит. Однажды я отправился в Петербург специально на празднование Дня города. Было интересно, чем он отличается от аналогичного московского мероприятия. Могу сказать, что Питер в атмосфере этого немного (или весьма) странного праздника открылся для меня с совершенно неожиданной стороны.

Туристический город, наполненный достопримечательностями. Наверное, вы удивитесь, что этот тип городов оказался в моем списке на последнем месте. Казалось бы, куда еще ехать, как не в Суздаль, Владимир, Венецию или Париж? Да, такие города прекрасны, спору нет. Но они уже становились и еще не раз станут объектами травелогов. Об этих городах написано великое множество текстов, и есть большая вероятность, что ваш просто потеряется среди них. Я как-то раз писал для одного журнала травелог о Владимире. Должен признаться, это был далеко не лучший мой текст (если честно, один из худших). Банально, скучно, неинтересно.

Можно, конечно, совершить обходной маневр и попробовать написать о непарадной стороне города. «Нетуристический Рим», что-нибудь такое. Но и тут есть проблема: эта, прямо скажем, не слишком оригинальная мысль уже приходила в голову сотням, если не тысячам авторов, рассказывавшим о Риме.

В общем, мне кажется непродуктивной идея писать о городах, куда устремляются потоки туристов со всей России или со всего мира. Мне самому это не очень интересно. Хотя, может быть, именно у вас получится ни на что не похожий, совершенно уникальный травелог о Ростове Великом и Переславле-Залесском. Стоит пробовать!

Планируя поездку, нужно решить несколько вопросов, отчасти касающихся практической стороны путешествия, отчасти связанных с содержанием вашего будущего текста.

Читать ли «Википедию»? Я имею в виду не только «Википедию» как таковую, но вообще любые источники информации о городе. Есть два подхода. Первый – стать чистым листом, воспринимать город сознанием, не замутненным заранее собранной информацией. Просто выбрать город, не читать о нем ничего и познакомиться с ним уже на месте. В таком случае на ваше восприятие не будут давить лишняя информация, мнения других людей, репутация города и мифы о нем. Это интересный прием. Но у него есть один важный недостаток. Существует опасность, что вы пройдете в паре кварталов от чего-то очень важного для понимания города, от чего-то такого, что могло бы стать смысловым центром вашего травелога. Поэтому лично я стараюсь придерживаться второго подхода: готовиться, читать хотя бы упомянутую «Википедию», стараться узнать, что в городе есть необычного и интересного, помимо общеизвестных фактов.

Ехать одному, вдвоем или компанией? Если вы человек общительный, то ехать вдвоем или большой компанией весело, по-человечески приятно, да и безопаснее (некоторые города проблемны в этом смысле). Можно будет сразу, по ходу знакомства с городом, обсуждать увиденное. Но есть одна трудность: если вы едете с кем-то, то рискуете узнать больше о своих спутниках, чем о городе. Ваше внимание все время будет соскальзывать от наблюдения к общению. И может так получиться, что поездка запомнится вам приятными (или неприятными, как повезет) разговорами, а город останется лишь фоном для них. Поэтому я сторонник одиночных путешествий. В таких поездках важен медитативный настрой, состояние внимательного, пристального наблюдения, что в компании всегда затруднительно.

Впрочем, из этого правила я иногда делаю одно исключение: я охотно общаюсь с таксистами. Они часто оказываются лучшими экскурсоводами, источниками редких сведений о городе. Иногда, особенно в больших городах и при дефиците времени, я нахожу такси и прошу провезти меня по всем основным районам. Говорю как есть: я пишу статью о городе, никогда у вас не был, просто хочу все посмотреть и с благодарностью готов выслушать ваши комментарии. Таксисты всегда соглашаются, надо только заранее обговорить приемлемую для обеих сторон сумму. В этом случае лучше не пользоваться услугами онлайн-сервиса такси, где надо сразу задавать маршрут, а просто подойти к таксистам, которые дежурят у отелей и в других оживленных местах, и договориться с ними непосредственно.

Как выглядит город на карте? Это не менее, а то и более важно, чем то, как он выглядит, когда идешь или едешь по его улицам. Я всегда заранее изучаю карту, составляю общее представление о структуре города, об основных районах, о межрайонных коммуникациях, о транспортной ситуации, о том, куда ведут выходящие из него дороги. Изучив карту, вы приобщаетесь к какому-то особому, трудно передаваемому словами смыслу города. Просто поверьте, что это очень важный фактор знакомства. Да это и просто интересно, а еще полезно понимать, где ты в данный момент находишься, куда едешь, где тебе нужно побывать.

Надолго ли ехать? Мой вариант – два-три дня, не больше. Если вы зависнете в городе на неделю, вы не поймете его больше, чем за два дня. Для того чтобы действительно глубоко прочувствовать город, серьезно в него вжиться, нужно недели три или месяц. А для первого, быстрого знакомства (которое из-за краткости может получиться как раз очень ярким) двух-трех дней обычно вполне достаточно. Иногда мне хватало и одного. Для травелога важно не исходить весь город вдоль и поперек, не побывать в каждом районе и осмотреть все достопримечательности, а прежде всего уловить атмосферу города, увидеть его невидимое лицо. Для этого много времени не нужно. Впрочем, у вас на все может быть и другой взгляд. Пробуйте!

Для написания хорошего травелога критически важна психологическая подготовка, правильное внутреннее состояние. Может быть, это самое важное.

Относитесь к городу как к живому существу. То, что я сейчас скажу, вероятно, покажется вам странным: получится у вас травелог или не получится, зависит в большей степени не от вас, а от города. От того, раскроется он перед вами или нет, покажет себя с необычной стороны – или молча, угрюмо или надменно закроется. Нужно научиться воспринимать города как личности, как живые существа. Просто попробуйте так о них думать. Они и в самом деле живые. Совершенно бессмысленно ехать в город, чтобы написать о нем, если вы его заранее не уважаете как личность. В процессе знакомства вы можете невзлюбить и даже возненавидеть город, но уважение обязательно.

Ищите чудо. Хороший травелог у вас получится, если в поездке случится какое-то небольшое чудо. Или большое. Я не имею в виду сверхъестественные события. Я говорю о чем-то, что вас поразит, что вы никогда, может быть, не видели (или видели по-другому), что-то, что создаст в вас особое настроение. В общем, то, что станет эмоциональным и смысловым центром вашего текста. Бывает, что никакого чуда в поездке не случается. Тогда не случается и травелога или он выходит неинтересным – потому что писать не о чем. У меня так бывало, и не раз.

Будьте не туристом, а охотником. Травелог – это охота за чудом. Мы должны увидеть город по-особому, отыскать в нем что-то необычное или каким-то странным образом найти в городе себя (поймать необыкновенное настроение, которое у вас вызовет город). Для этого нужно привести себя в состояние охотника. То есть быть неторопливым, внимательным, открытым для восприятия. Вглядывайтесь в город, в его самые обычные реалии, ищите удивительное в повседневном. Будьте здесь и сейчас. И вы обязательно должны чувствовать азарт исследователя. Я не знаю, как его искусственно пробудить в себе, но он необходим. Впрочем, если вы хотите писать травелоги – значит, этот азарт у вас уже есть.

Вам будет проще понять, что такое состояние охотника, если вы сопоставите его с состоянием туриста. Турист, в отличие охотника, все время куда-то торопится. Он спешит по заранее составленному (часто не им самим, а гидом) маршруту, он ставит галочки в мысленном списке посещенных достопримечательностей и при этом считает свой нелегкий труд отдыхом, развлечением. Наверняка вам приходилось хоть раз оказываться в таком положении. Вспомните, что вы чувствовали. Противоположное состояние – это и есть состояние охотника.

Не будьте рабом своего плана. Перед поездкой вы можете составить конкретный план: побывать там-то и там-то, увидеть то-то и то-то. Это совершенно нормально (хотя в спонтанной прогулке или поездке без заранее заданной цели есть своя прелесть). В плане нет ничего плохого. Но важно быть готовым резко его сменить, если сама жизнь (вернее, сам город) подбросит вам то чудо, о котором мы уже говорили, и если это чудо заставит вас отклониться от маршрута или вовсе о нем забыть.

Приведу пример из собственной практики. По заданию «Русской жизни» я приехал в Тамбов. Я вышел на привокзальную площадь, имея в голове план и намереваясь идти в сторону центра. Но мое внимание привлекли странные крики. Выяснилось, что слепой (потом оказалось, что еще и хромой и почти глухой) инвалид просил кого-нибудь помочь ему сесть в троллейбус. Говорил он еле-еле. Я подошел, помог ему, мы разговорились (насколько это было возможно). В итоге я поехал вместе с ним в учреждение, которое называется прекрасным словом «соцзащита», и провел часа три или четыре, просто помогая ему передвигаться по городу и слушая его жалобы на свою чудовищную, невыносимо страшную жизнь. Это стало одним из сильнейших впечатлений, которые я когда-либо испытывал. О Тамбове я толком ничего и не узнал, но совершенно не жалею, что мой план так драматически нарушился.

Готовьтесь к поражению. В отличие от туриста, который своего никогда не упустит, охотник всегда имеет шанс остаться без добычи. Может так случиться, что вы побываете в городе и не увидите ничего интересного, странного, прекрасного, вас ничто не зацепит, город не откроется вам (ну не захотел, так бывает). Тогда надо просто признать эту свою охоту неудачной, принять поражение. Не надо себя винить за то, что вы что-то сделали неправильно. Просто город не пошел вам навстречу, не подарил вам чуда. В этом нет ничего страшного. В таких случаях не надо из себя ничего выдавливать по принципу «ну надо же ведь хоть что-нибудь написать». Чудо случится с вами в другой раз.

Важный вопрос, который я вынес в особый раздел: нужно ли общаться с жителями города? Понятно, что в той или иной степени вы этого общения не избежите. Я имею в виду, нужно ли общаться углубленно, знакомиться с горожанами и расспрашивать их. Я сторонник того, чтобы по возможности не общаться с местными жителями. Знаю, что со мной многие не согласятся, и тем не менее. Для меня город и его жители – не одно и то же. Это не так просто объяснить, но попробую на таком примере. Если вы сидите на скамейке и смотрите, как мимо вас идут люди, как они выглядят, во что одеты, как себя ведут, о чем разговаривают, – вы знакомитесь с городом. Если вы подходите к одному из них, вступаете в разговор с ним, задаете вопросы – вы знакомитесь уже не с городом, а с человеком. Так что если ваш травелог в значительной степени состоит из разговоров с людьми, то это не травелог, а рассказ о людях.

Единственное исключение из правила (только моего правила, конечно) – таксисты. Они специально даны авторам травелогов для подключения к энергетическому и смысловому полям города. Через них мы обычно узнаем именно о городе, а не о них самих. Так это странно устроено, я даже не знаю, почему именно.

Вы можете спросить: а как же упомянутый выше случай с тамбовским инвалидом? Там ведь получился текст про человека, а не про город? Да, совершенно верно, я написал текст про человека, а травелог у меня не получился. Получилось нечто большее – и хорошо. Если вы задумали травелог, а написали нечто большее – надо радоваться. Но и сознавать, что это у вас не травелог.

Да, теперь можно ехать. Выберите город, почитайте о нем, посмотрите, как он выглядит на карте, проникнитесь к нему уважением, настройтесь на наблюдение – и в путь. И пусть ваша охота будет удачной.

Список не претендует на полноту, это скорее просто некоторые примеры.

Классические травелоги:

• Пушкин А. С. Путешествие в Арзрум. – М.: T8 Rugram, 2018.

• Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. – М.: АСТ, 2018.

• Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. – М.: АСТ, 2018.

• Стерн Л. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. – СПб.: Азбука, 2000.

Современные травелоги:

• Вайль П. Л. Гений места. – М.: КоЛибри, 2006. На мой взгляд, чуть ли не идеальный образец жанра.

• Ерофеев В. В. Москва – Петушки. – СПб.: Азбука, 2012. Это лжетравелог, из текста мы практически ничего не узнаем о местах, которые проезжает автор.

• Солоухин В. А. Владимирские проселки. – М.: Молодая гвардия, 1958. Советская классика травелога.

• Бавильский Д. В. Невозможность путешествий. – М.: Новое литературное обозрение, 2013.

• Пермяков А. Ю. Тяжкие кони Ополья, или «Проселки» через шестьдесят лет. – Виноградово, Московская область: СТиХИ, 2016. См. фрагмент в «Журнальном зале»: https://magazines.gorky.media/volga/2016/5/petushki-moskva-poehal.html

• Вся серия «Письма русского путешественника» издательства НЛО.

Тексты автора, упоминающиеся в статье:

• Данилов Д. А. Описание города. – М.: Астрель, 2012. См. также: http://ddanilov.ru/books/opisanie-goroda/

• Данилов Д. А. Сидеть и смотреть. – М.: Новое литературное обозрение, 2016. См. также: https://www.nlobooks.ru/books/pisma_russkogo_puteshestvennika/335/

• Данилов Д. А. 146 часов – см.: https://magazines.gorky.media/druzhba/2012/1/146-chasov.html

• Данилов Д. А. Двадцать городов. – Казань: Ил-music, 2016. См. также: http://ddanilov.ru/books/dvadtsat-gorodov/

• Данилов Д. А. Черный и зеленый. – М.: КоЛибри, 2010. См. также: http://ddanilov.ru/books/cherny-i-zeleny-2010/

• Тексты, написанные для журнала «Русская жизнь», – см.: http://rulife.ru/old/name/author/44/

Хочу предложить несколько простых техник, которые помогут вам в городских наблюдениях и написании травелогов, – и, соответственно, упражнения по овладению этими техниками (хотя, возможно, слово «техники» в данном случае слишком громкое).

Упражнение 1. Расфокусированный взгляд

Говоря о расфокусированном взгляде, я имею в виду состояние расслабленного (без спешки, гонки, беспокойства) и в то же время внимательного наблюдения. То самое состояние охотника, о котором я рассказывал. Так смотрят кошки, особенно крупные: лежат себе спокойно и в то же время внимательно высматривают потенциальную добычу. Возможно, вам от природы свойственно такое состояние. Если нет, если вы слишком дисциплинированный, ориентированный на цель человек, то, вероятно, вам поможет следующее упражнение.

Выделите один-два часа, когда вы никуда не торопитесь и у вас нет никаких срочных обязанностей, и походите по своему району. Идите не спеша, не торопитесь. Очень желательно на время прогулки отключить звук на смартфоне и отвлечься от текущих забот. Наблюдайте, смотрите по сторонам и вверх, на небо. Вглядывайтесь в прохожих, дома, магазины, машины. Время от времени садитесь на скамейку, отдыхайте, продолжая наблюдать. Постарайтесь за время прогулки увидеть или услышать хотя бы три вещи, которые вас чем-то поразят, покажутся вам непривычными. Это может быть все что угодно. Странно ведущий себя человек, машина со смешной наклейкой, реплика из разговора пары, проходящей мимо, необычный узор облаков на небе, красивый или зловещий цвет неба, здание, которое вы раньше не замечали. Запишите в блокнот или на смартфон, что особенного вы увидели. Не исключено, что вы заметите гораздо больше трех таких вещей.

Повторяйте это упражнение время от времени. У вас должна выработаться привычка постоянно так наблюдать, ловить в реальности те самые обильно разбросанные по ней маленькие чудеса.

Упражнение 2. Письмо в режиме реального времени

Я открыл для себя эту технику совершенно случайно. В июне 2010 года я проделал путь на поезде, в плацкартном вагоне, от Москвы до Владивостока. Ехал семь суток, 146 часов. Ту поездку я совершил специально, чтобы по ее итогам что-нибудь написать. Я давно о таком мечтал. Сначала я планировал писать как обычно: делать по пути заметки, а потом, вернувшись домой, собрать из них травелог. Я начал было это делать, но очень скоро поймал себя на том, что записываю стилусом на смартфоне все подряд – все, что вижу и слышу за окном и вокруг себя. Я писал постоянно, все семь суток, прерываясь на краткий сон. Меня крайне захватил это процесс непрерывного наблюдения и записывания в режиме реального времени. В результате я вышел из поезда во Владивостоке с готовым текстом в кармане.

Позже при помощи той же техники я написал целую книгу – «Сидеть и смотреть».

Вам эта техника тоже может пригодиться, ее использование создает совершенно особый, ни с чем не сравнимый стиль текста.

Определитесь, как вам будет удобнее писать – причем быстро и не за столом. Хотите – пишите ручкой в блокноте, хотите – набирайте текст на ноутбуке. Мне удобнее тыкать стилусом в виртуальную клавиатуру смартфона. Так можно писать буквально часами, не сильно уставая и не привлекая внимания окружающих. Выберите какое-нибудь людное место, где можно спокойно сидеть и наблюдать, – и, собственно, сидите и наблюдайте, тут же записывая все, что вы видите и слышите. Не думайте при этом, не анализируйте, не оценивайте – старайтесь просто фиксировать то, на что падает луч вашего внимания. У вас, конечно, не получится ухватить абсолютно все, так что пишите только о том, о чем успеваете. Попробуйте поработать так час-полтора или два. Возможно, это занятие не покажется вам интересным. Или, наоборот, вы вдруг увидите, что в привычной, серой, повседневной реальности происходит так много всего – только успевай записывать (именно так произошло со мной). Если вы выработаете вкус к такому письму, оно может вам очень сильно помочь в вашей практике травелогов.

Упражнение 3. Подслушивание

Найдите место, где можно сидеть (или стоять) и слушать разговоры окружающих. Идеально для этого подходит Макдоналдс, хороши также остановки общественного транспорта в людных местах, залы ожидания вокзалов – вариантов много. Начинайте вслушиваться в разговоры. Если услышите необычную, нелепую, смешную, красивую фразу или историю – постарайтесь записать. Учитесь подслушивать, это важный аспект знакомства с городом. Такие обрывки разговоров могут стать ярким элементом вашего травелога.

Интервью (Ольга Орлова)

Ольга Орлова,

журналист, телеведущая

Что толку в книжке, – подумала Алиса, – если в ней нет ни картинок, ни разговоров?

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране чудес»

Действительно, публичная беседа человека с человеком – это одно из чудес, данных нам культурой. Пойти и расспросить интересного героя о том, что тебя волнует, – казалось бы, что может быть важнее. Однако пишущие люди редко любят жанр интервью. Есть много замечательных профессионалов, которые стараются избегать его. И понятно почему: если ваш результат зависит не от вас, он непредсказуем. Любому профессионалу хочется быть уверенным в итоге своей работы. Интервьюеры подобным похвастаться не могут. Они зависимы от собеседника, от его настроения, коммуникабельности, искренности, честности, выразительности.

Поэтому главное, что надо знать об интервью, – оно всегда может не получиться.

Впрочем, если вы хотите уменьшить вероятность такого исхода, вам стоит поучиться ремеслу у тех, кто вынужден постоянно профессионально общаться с людьми. Ведущие на радио и телевидении, журналисты, социологи, специалисты по устной истории, фольклористы и антропологи, юристы, писатели-документалисты, врачи, психологи – вот лишь неполный список тех, кому день за днем приходится оттачивать мастерство интервью, кто пользуется этим инструментом для добычи новых знаний, информации, для создания образов, восстановления картины событий, постановки диагноза и т. д.

Возможно ли сегодня найти прозаика или документалиста, который для своих книг не брал интервью? Встречали ли вы полевого исследователя – социолога, антрополога, филолога, который бы не добирался в дальний район, не включал диктофон и не садился бы часа на два с глубинным интервью? Возможно ли историку восстановить картину реального события или оперативнику понять детали происшествия, если они не опросят как следует свидетелей? Как врачу, не задавая наводящие вопросы, понять, что происходило с больным? Как можно в прессе проанализировать события без мнения эксперта?

Большинство из нас хоть раз да побывали в роли интервьюеров. Если вы вспомните, как в тех или иных ситуациях прибегали к интервью с разными целями, то можете решить, что искусство разговорить и понять человека пригодится вам в любых обстоятельствах. Но все-таки будет лучше, если вы, прежде чем начнете упражняться в этом жанре, подумаете, зачем оно вам нужно. Что вы хотите получить на выходе? Интервью для вас – цель или средство?

Интервью в виде конечного продукта делают в медиа, и к нему предъявляются определенные требования, или, как говорят в бизнесе, у него есть KPI[58]. Такое интервью должно быть интересно целевой аудитории издания. Оно должно решать задачи журналиста: получить информацию, представить собеседника публике, познакомить читателя или зрителя с экспертной оценкой. Кроме того, интервью должно соответствовать этическим и юридическим нормам, которых придерживается медиа.

Совсем другие требования к исследовательским интервью – к их оформлению, информативности, корректности, – потому что у них иные, чем в журналистике, цели и задачи.

Если интервью для вас – инструмент, то вы с его помощью добываете информацию, анализируете ее, обобщаете, используете в дальнейших исследованиях. Если же вы хотите получить интервью-продукт, то не менее важно, как вы добытую информацию «упаковываете» (структурируете, редактируете, подаете) и «продаете» как товар.

Однако, с каким бы типом интервью вы ни работали, вам потребуются следующие пять навыков:

• умение выбрать правильного собеседника;

• умение втянуть его в беседу;

• умение задать вопрос;

• умение понять ответ;

• умение выдать обратную реакцию для продолжения беседы.

Если интервью прервалось ссорой и собеседник отказался продолжать разговор – это провал. Да, провал, несмотря на то что некоторые телеканалы и желтые издания стараются использовать даже такие скандальные фрагменты. Главный показатель удачного интервью – это то, что все участники (и те, кто разговаривает, и те, кто наблюдает за собеседниками) хотят продолжения.

Выбирайте для интервью живого человека, а не «дерево», и ищите подход к нему. Если кто-то говорит, что может научить вас разговорить «дерево», не верьте. «Дерево» разговорить нельзя – да и нет такой аудитории, которой будет интересно знать его мнение.

Если вы исследователь или писатель, то ваша цель – использовать интервью для дальнейшей работы, чтобы сделать из него совсем другой продукт (научную статью, аналитический или социологический обзор, художественную или документальную книгу и т. д.). А это подразумевает, что у вас и у вашего собеседника нет общей цели – получить некую единицу контента, которая устроит вас обоих. Большинство респондентов даже не догадываются о том, что вы намерены сделать с рассказанным ими, не представляют, как материал будет обрабатываться или осмысляться, они не могут оценить результат. И это хорошо. Потому что, когда у каждого из собеседников есть свое «представление о прекрасном», начинаются сложности. В случае с интервью-инструментом такое обычно происходит, когда информация была предоставлена писателю, а он сделал из нее документальный или художественный текст, преломив своим воображением. Даже если автор сохранил все фактические подробности и нигде не солгал, могут быть сюрпризы, потому что его собеседник представлял себе другой результат.

Перенос в другой текст подлинных событий, преломленных через творческое переживание, – это всегда риск. И тут мы возвращаемся к тому, с чего начали: интервью всегда может не получиться. Даже если беседа прошла успешно. Если вы исказили смысл и ваш конечный продукт оставляет ощущение большой неправды – в том, что касается фактической точности и художественной достоверности, – то это провал. В хорошем интервью главное – не соврать.

Вот вам пример: преломление фактов из жизни выдающего математика Джона Нэша, описанных в документальной книге Сильвии Назар «Игры разума»[59], в одноименном художественном фильме Рона Ховарда. Биография 1998 года, написанная на основе десятков интервью, воссоздает очень сложную и яркую жизнь талантливого ученого, его борьбу с тяжелым психическим заболеванием, драматические отношения с женой. А в 2001 году вышел фильм с Расселом Кроу в главной роли. Джон и Алисия Нэш тогда еще были живы, и фильм им не понравился. По их мнению, его герой не имеет ничего общего с прототипом. А вот автор биографии, Сильвия Назар, отметила, что хотя фильм и далек от реальных событий, однако суть жизни Нэша передает верно. Если вы сравните сценарий и книгу, вам станет понятно, откуда столько противоречивых реакций.

Таких примеров множество, и избежать рисков практически невозможно. Если вы встали на эту скользкую дорожку, скорее всего, вы так или иначе заденете участников событий и доверившегося вам респондента. И даже не важно, пишете вы сценарий, художественный текст или документальный, – в наше время книга или фильм лучше продаются, если в них есть одновременно крепкая реалистичная основа и эмоциональные драматические ходы.

Редко кому удается соблюсти фактологическую достоверность, проявить достаточно такта и осторожности, чтобы не травмировать респондента, и при этом угодить целевой аудитории. Правда, бывают и исключения. Так, агент Управления по борьбе с наркотиками США Хавьер Пенья, прототип одного из героев детективного сериала «Нарки» (Narcos), снятого по всем законам голливудского экшена и основанного на реальной истории борьбы американских силовиков с наркобаронами Колумбии и Мексики, работал консультантом над фильмом. Он со смехом заметил: «Вы знаете, Педро Паскаль, сыгравший меня, очень похож на меня тридцать лет назад. Правда, с женщинами я себя вел гораздо скромней. Но я совершенно не против, что меня показали именно так». В общем случае, когда ваша задача исследовательская и информация, которую вы получили от собеседника, будет использована без упоминания его имени, вам следует сосредоточиться на пяти перечисленных выше навыках интервьюера. Как показывает практика, ключевыми в этом случае становятся два из них: умение втянуть человека в беседу и умение задать правильный вопрос.

Убедить человека откровенно и честно поговорить с вами, рассказать о том, о чем ему не хочется вспоминать или чего он боится, – это базовый навык социолога, антрополога, историка, журналиста-расследователя.

В любом случае вам нужно найти аргументы, зачем собеседнику разговаривать с вами и почему интервью может быть важно не только вам, но и ему. Человек должен понимать, в чем он участвует, и хотеть в этом участвовать. Как его убедить? Есть несколько рабочих подходов.

Аргумент 1. Многим приятно сознавать свою причастность к чему-то общественно важному.

Что говорить при такой аргументации:

• Если мы побеседуем, то это поможет…

• Если вы поделитесь своим мнением, это может повлиять на…

• Если вы мне доверитесь, то мы попробуем разобраться, как все произошло…

• Если вы вспомните… мы сможем предотвратить (или сохранить)…

• Если вы объясните… то люди станут лучше понимать такие важные вещи, как…

Однако такой аргумент не всегда удается найти или же он звучит слишком выдуманно – в этом случае следует использовать другой подход.

Аргумент 2. Простым людям зачастую нравится превращаться в необычных, сознавать свою уникальность.

Что говорить:

• В вашей деревне был уникальный случай, расскажите…

• Ни у кого, кроме вас, нет такого опыта…

• Скажу вам как ученый: ваша реакция очень нетипичная, это большая редкость…

• Ваша область сильно выделяется на фоне всего региона. Помогите нам понять, в чем дело…

Аргумент 3. Иногда уникальность человека обусловлена тем, что он обладает редким знанием или является экспертом в узкой области. Большинство таких людей согласятся пообщаться с вами, если вы продемонстрируете, что понимаете, с кем имеете дело, и очень высоко цените собеседника. Однако этот аргумент может быть отвергнут, например если человеку некогда. Тогда стоит попробовать эмоциональное воздействие.

Что говорить:

• Кроме вас, никто не в состоянии так точно оценить ситуацию…

• Где я еще найду специалиста с таким опытом, как у вас?..

Аргумент 4. Люди редко отказывают в просьбе, глядя прямо вам в глаза. Отвергнуть просьбу об интервью в мессенджере или по электронной почте гораздо проще, чем сказать «нет» человеку, который пристально смотрит вам в лицо. Люди редко готовы делиться своим частным мнением просто так, но, если они будут видеть в вас загнанного, уставшего человека, который к тому же боится начальства, они могут впустить вас в дом и час отвечать на ваши вопросы.

Что говорить:

• Мне очень важен и нужен этот разговор…

• У меня будут неприятности, если я не справлюсь с заданием…

• Я потратила столько времени/усилий/денег, чтобы добраться до вас…

Аргумент 5. Если вы имеете дело с крупным бизнесменом, популярным артистом, известным ученым, то предыдущий аргумент не сработает. Таких людей постоянно одолевают просьбами об интервью, им наплевать на ваше начальство и на ваши проблемы. Они точно знают: проблем стоит ждать именно от вас. Однако в окружении каждой значительной персоны есть люди, чьим мнением она дорожит. Чем выше статус вашего собеседника, тем уже круг таких людей, однако они есть всегда. Это может быть руководитель, близкий друг детства, коллега или эксперт – сошлитесь на них.

Что говорить:

• Мне рекомендовал к вам обратиться N. Он сказал, что ему интересно будет узнать ваши впечатления, если вы поделитесь ими со мной…

• Ваш друг W убеждал меня, что для вас это будет приятный разговор…

• L вчера уверял меня, что лучше вас никто не разбирается в теме, и потому ваше мнение будет гораздо весомее, чем мнения тех, к кому вы меня отсылаете…

• Поймите, бессмысленно разговаривать об этом с остальными, если даже вы молчите. Все знают, что вы номер один в своей области. Я только что обращалась с вопросом к М. Он мне сказал: «Начинать надо с лучших, с тех, на кого все равняются».

Аргумент 6. Выгодные предложения тоже работают. Если вам есть что дать человеку за потраченное на вас время, подумайте об этом. Вдруг вы тоже можете быть ему полезным? Почему бы вам не предложить ему материальные блага, вещественную благодарность, или шанс получить известность, или ценную информацию, или важное знакомство, или еще что-нибудь?..

Что ж, будем считать, что вы нашли нужный аргумент и ваш собеседник согласился на интервью. Теперь ваша задача – не испортить беседу.

Хорошего интервью не получится без умения спрашивать. Надо понимать, что стоит за каждым вопросом, и правильно выстроить логику беседы. Поэтому к каждому интервью надо готовиться. Это кажется очевидным, но, поверьте, даже маститые журналисты порой этого не делают, полагаясь на опыт и харизму. Опасно думать, что как-нибудь да прокатит, – особенно если несколько раз действительно прокатило. Со временем можно перестать отличать спонтанный, непродуманный, небрежный разговор от добросовестной работы. И вот мы уже видим, как очередной маэстро журналистики начинает интервью с великим ученым с вопроса: «А в каком университете вы учились?» – тем самым демонстрируя полное отсутствие понимания, что интервью – это не заполнение анкеты в отделе кадров и что, прежде чем нажать кнопку «запись», нужно как следует ознакомиться с резюме собеседника.

Не задавайте вопросов, ответы на которые можно получить заранее из открытых источников.

Никогда не начинайте интервью с неприятных или тяжелых вопросов. Это смотрится выигрышно в глазах зрителя или читателя, но психологически неверно для установления отношений с собеседником. С точки зрения драматургии и вашего образа интервьюера такие резкие заходы выглядят эффектно, но на практике они не работают. Люди раскрываются постепенно. Неприятным вопросом выбить у человека табуретку из-под ног – типичный прием следователя, но не интервьюера.

И не провоцируйте собеседника в начале разговора. Это отпугивает не меньше, чем болезненные вопросы. Заведомо ошибочные или неприятные утверждения со стороны интервьюера, его попытки намеренно упростить предмет обсуждения или прикинуться глупее, чем он есть, хорошо работают в середине разговора в тех случаях, когда собеседник зажат или напряжен. Особенно часто это случается с экспертами, которые слишком сильно переживают за то, как их слова будут восприняты в профессиональном сообществе. Тогда уместно сказать что-то заведомо неверное, чтобы собеседник начал эмоционально возражать и почувствовал себя более свободно. А втягивать в беседу человека лучше чем-то нейтральным (утверждениями, которые не подвергаются сомнению, обобщениями) или приятным (упоминанием о важных этапах пройденного пути, достижениях, наградах, победах, премьерах).

Даже очень серьезные или закрытые люди легче реагируют на вопросы о своих корнях, истоках, образовании, семье, учителях или наставниках, первых ярких профессиональных впечатлениях. Это не значит, что вы именно этот фрагмент так и оставите в конечном итоге, вы можете перемонтировать этот кусок или переставить его в другую часть текста, но дайте человеку возможность начать разговор с чего-то теплого, что не обжигает и не вызывает холодную неприязнь. А лучше всего собеседника раскрывают вопросы, которые ему самому интересны, которых он не ожидает или которые представляют взгляд с другой стороны на волнующую его проблему. Если вам удалось это сделать, ваш собеседник выдаст реакцию: «Хороший вопрос, я как-то не думал о нем в таком ключе!»

Начало, задающее планку беседе, поможет быстро установить контакт. Если вы продемонстрируете знание ключевых понятий, концепций и проблем, назовете несколько правильных фамилий, коснетесь событий или фактов, которые действительно волнуют вашего собеседника, то это повысит степень доверия между вами.

Не тратьте время на его старые цитаты, вырванные из контекста. Человек не должен оправдываться за то, что сказал когда-то в плохом настроении или давно забыл. Используйте цитаты только как прием, который может побудить героя пересмотреть свою позицию по ключевому вопросу или который помогает понять динамику развития того, что вы обсуждаете.

Не надо сыпать деталями, чтобы продемонстрировать, как долго вы копались в подробностях жизни вашего героя. Также не стоит концентрироваться на вопросах из серии: «Я знаю, что у вас на кухонном столе стоит серебряная индийская ваза. Откуда она у вас?» Этот конкретный вопрос имеет смысл, если вы ожидаете рассказа о том, как путешествие в Индию изменило мировоззрение вашего собеседника, как он увлекся буддизмом – или же о том, что он не любит старые вещи, и только эта ваза как символ его жизни кочует из одной квартиры в другую. Если же ваза – просто ваза, то зачем о ней знать зрителю или читателю. Однако заметим, что именно на таких бессмысленных вопросах-ответах построена значительная часть телевизионных интервью-шоу.

Не задавайте вопросы, ответы на которые не сообщают ничего важного о герое интервью. Я несколько раз слышала, как одни и те же вопросы про любимое время года, домашнее животное, цвет или напиток опытные журналисты задавали в разных обстоятельствах уникальному хирургу, эстрадному певцу и знаменитому писателю. Но если вдуматься, очевидно, что все предпочитают лето либо весну, синий либо зеленый, собак либо кошек, чай либо кофе – а уникальных хирургов, писателей и шоуменов у нас в стране единицы. И как это характеризует ваших героев? Какая вам разница, что они пьют по утрам? Зачем об этом спрашивать?

Вы должны собраться. Собеседник и аудитория не оценят вашу усидчивость или дотошность, зато они оценят ваш ум. Подумайте над теми важными вопросами, которые герою вашего интервью еще никто не задавал. Для этого надо заранее представить систему ценностей и жизненную мотивацию. И постарайтесь проявить себя как личность, хоть это и сложно. У вас не получится хорошего интервью, если вы не будете умным и любопытным человеком. Никакие психологические приемы не заменят вашего искреннего интереса к собеседнику и к предмету, который вы обсуждаете.

Значит ли это, что хорошее интервью получается непременно тогда, когда «звезда с звездою говорит»? Всегда ли беседа должна вестись в равных весовых категориях? Нет, конечно. Иногда, как выражается Олег Дорман, создатель легендарного фильма[60] и книги[61] о Лилианне Лунгиной, «автора не должно быть». Тот, кто задает вопросы, может остаться за кадром. Мы не услышим его в записи и не увидим в тексте. Но его личность проявится в том, что он оставил на монтаже, как выстроил композицию, о чем побудил рассказать героя, как разбил текст на абзацы и чем закончил беседу.

Ваше поведение во время разговора, то, как вы реагируете на слова собеседника, должно работать на главную задачу интервью: добыть у политика или чиновника ценную, общественно значимую информацию, раскрыть личность художника, показать обратную сторону гламурной жизни, понять, что имел в виду ученый, и т. д. Если ваша мимика или отдельные реплики помогают это сделать, то можете оставить их в конечном продукте. Но удалите все, что вы произносили только для поддержания беседы. Ни зрителю, ни читателю это не важно. Ваше мнение и апелляция к собственной биографии имеют значение, только когда работают на смысл или неожиданным образом поворачивают ход беседы.

Если же для поддержания коммуникации вам во время интервью приходилось постоянно демонстрировать свою эмоциональную реакцию или оценочные суждения («вы так четко излагаете», «вы так оригинально мыслите», «у вас реакции, не похожие на типичного легкоатлета»), то помните, что подобные реплики нужны некоторым людям для раскрепощения и поддержания разговора в тонусе, однако при редактуре их надо убирать.

В сущности, интервью устроено очень просто: «Заголовок – лид (подводка) – вопросы и ответы».

Заголовок и лид сочиняются в последнюю очередь по итогам того, что осталось после редактуры или монтажа.

Обычно заголовки для интервью бывают двух типов: цитата и редакторский заголовок. Подобрать цитату всегда проще, чем придумать что-то свое, и это накладывает на вас меньше ответственности. Редакторский заголовок, как правило, отражает главную тему интервью или строится на наиболее ярком образе, характеризующем героя. Задача заголовка – зацепить читателя, привлечь его внимание.

Лид (подводка) кратко касается основных тем беседы и призван заинтересовать читателя. В общих словах лид должен содержать обоснование, почему целевой аудитории издания стоит потратить время на это интервью.

Вопросы, которые вы задаете, должны быть понятны целевой аудитории издания и отражать ее интересы. Они могут быть экспертными или тематическими, а могут быть личными и оценочными. Соотношение вопросов разных типов зависит от героя и от цели интервью. Например, эксперты, ученые, бизнесмены и чиновники, как правило, не любят личные и оценочные вопросы, потому что ответы этих людей по большей части отражают корпоративное знание или корпоративную позицию. А вот артисты, писатели, музыканты и политики, напротив, любят публичность, они в ней даже очень нуждаются, потому готовы говорить о себе и о своем отношении почти к чему угодно, даже к тем вещам, в которых они слабо разбираются. В таких случаях они часто пользуются заготовками.

Когда я была начинающим журналистом и брала интервью у одного знаменитого писателя, меня поразило, как внимательно публичные люди относятся к собственному продвижению. Запись уже закончилась, и прозаик предложил выпить чаю, речь уже шла о совершенно посторонних вещах, и вдруг у моего собеседника остановился взгляд. Он повторил мысль, которую только что высказал, а потом заметил: «А ведь красиво прозвучало, да? Давайте вы сейчас это запишете и вставите в тот фрагмент интервью, где я вам рассказывал про сборник. Подумайте, в какой абзац это лучше пойдет. Потом на верстке можно будет сделать выносную цитату». Многим политикам такие заготовки пишут пиарщики, и эти мысли кочуют из одного СМИ в другое. Впрочем, большинство людей устроены иначе, они не «продают» себя через медиа, к ним нужен другой подход. Беседа с «открытым» и «закрытым» человеком требует вопросов разного типа.

Композиция интервью зависит от логики: от чего и к чему мы идем? Она может не совпадать с первоначальной последовательностью вопросов. Вам совершенно не обязательно начинать смонтированную или отредактированную версию интервью с того вопроса, который вы задали первым.

Если разговор получается длинный, то для поддержания его структуры очень хорошо периодически фиксировать промежуточные итоги. Например: «Мы с вами сейчас определили, что это такое… Давайте вернемся к нему, когда поймем другую вещь: как работает…» Такой подход помогает держать в тонусе и собеседника, и тех, кто будет смотреть или читать интервью.

Полезно время от времени объяснять, почему мы только что говорили про одно, а теперь говорим про другое и как эти темы логически связаны друг с другом. Читателю или зрителю должна быть понятна последовательность вопросов, так что роль связок очень важна.

Если интервью состоит из не связанных друг с другом разделов без логических переходов (например, «О женщинах», «О творчестве», «О самопознании»), это чаще свидетельствует о плохой работе интервьюера и редактора, чем об оригинальности формата. Как правило, за этим стоит лень и недоработка, чем осмысленный выбор структуры.

Интервью, снятое на камеру, имеет свои особенности. Хорошее видеоинтервью должно быть интересно смотреть без звука, потому что в нем задействованы мощные невербальные средства выразительности. Представьте, что вы сидите в шумном кафе и перед вами на стене висит экран. Вы не слышите, о чем говорят люди в кадре. Если при этом вы не можете оторвать взгляд, если постоянно отвлекаетесь от еды и пытаетесь понять, что они обсуждают, если вам интересно следить за выражениями их лиц или вы эмоционально сопереживаете им, значит, интервью получилось удачным. С другой стороны, из-за специфики видео интересное интервью могут убить детали в кадре: плохой макияж, странный фон, прозрачная кофта и т. д. Поэтому внешний вид героя, свет и фоны не менее важны, чем содержание беседы.

Будет видеоинтервью удачным или нет, еще труднее предсказать, чем в случае с интервью, которое публикуется в виде текста. С одной стороны, сложную или невнятную беседу можно дожать выразительностью (максимально крупный план, напряженное молчание, кольца сигаретного дыма, глубокие вздохи). С другой стороны, умнейший интроверт может убить видеоинтервью, а выразительный дурак, напротив, вытянуть. Если вы делаете интервью «на бумаге», то с этими же людьми у вас будет противоположный результат.

Тут уместно вспомнить легенду про классика радио Игоря Померанцева. Рассказывают, что когда-то он так обучал молодых корреспондентов: «Вот вы прибегаете на место событий, и вам нужно взять интервью. Кого вы будете записывать в первую очередь?» «Свидетелей или очевидцев, того, кто разбирается в сути вопроса», – отвечает молодежь. «Нет, это неверно. Ищите сначала сволочь или сумасшедшего. Они обычно орут как больные, зато они лучше всех держат эфир. Если таких не нашли, ищите ребенка. Ребенок вызывает умиление, сочувствие и приковывает внимание. Если и ребенка записать невозможно, то записывайте женщину. Женщина всегда выразительнее, чем мужчина. Только если никого из первых трех нет, тогда берите настоящего эксперта или очевидца, который действительно знает, в чем дело. Как правило, ими оказываются скучные мужчины».

Скучные мужчины убивают эфир, это реальная проблема. А теперь проанализируйте с такой точки зрения состав участников политических ток-шоу на главных каналах. Кого там больше всего обнаружите? Кто лучше всех держит эфир?..

Еще одна особенность видеоинтервью – то, что вы сразу можете заявить вес собеседников, потому что расположение камер и планов по-своему говорит об этом. Если интервьюер и его собеседник одинаково показаны сильно крупным планом, то оба – значительные фигуры. Посмотрите, как снимают интервью Владимира Познера, – и сразу поймете, кто есть кто. Первых лиц государства снимают совсем иначе. Журналисты в буквальном смысле уходят на второй план. Когда герой показывается на крупном, среднем и общем плане, а интервьюер лишь на среднем, нам тем самым дают понять, что последний просто выполняет свою функцию.

Если же журналиста вообще нет в кадре, это чаще всего означает одну из следующих вещей:

• вопросы очевидны;

• вопросы не важны;

• корреспондент не годится в кадр (у него очень невыигрышная внешность, дефекты речи и т. д.).

Веселая нарезка из цитат в начале видео (как в интернет-шоу «Вдудь», «А поговорить») традиционно используется, чтобы удержать зрителя от желания промотать дальше. Чтобы ему захотелось посмотреть, как же люди в кадре дошли до этой мысли или над чем же они так заразительно смеются.

Главное правило при редактуре заключается в том, что исходник (как говорят на телевидении) или расшифровка текста – это еще не интервью. Это сырой полуфабрикат. Интервью, как хорошее блюдо, надо готовить – и того, чего не удалось добиться мастерством беседы, поможет достичь мастерство редактуры.

Вот чем вы можете пожертвовать:

• эмоциональными реакциями интервьюера на собеседника («Вы так оригинально рассуждаете», «Вы такой яркий рассказчик» и т. д.);

• громоздкими вопросами – их нужно сжать до минимума, оставив только необходимую содержательную часть (если интервью будет опубликовано онлайн, а не на бумаге, пояснения и определения можно спрятать за гиперссылками)»;

• повторами, не важными по смыслу репликами и уточнениями, которые нужны для поддержания разговора («То есть вы имели в виду…» и т. п.);

• подводками собеседника к отдельным частям повествования («Надо сказать несколько слов о том, как все начиналось…», «Мне кажется, тут важно объяснить, почему мы решились на такое…», «Понимаете…», «Я как раз об этом и хотел поговорить…» и т. д.).

Можно ли дописывать за собеседника? Можно, если вы не извратите смысл его слов, а, наоборот, придадите им ясность. Получится ли это у вас – зависит не столько от вашего эмоционального интеллекта[62], сколько просто от интеллекта. Надо четко понимать мысль собеседника, не перевирать и не искажать ее. Если вы ее понимаете, тогда вы вправе сделать, например, следующее:

• соединить разрозненные части одной мысли в одну;

• поменять последовательность слов так, чтобы была ясна идея и слышалась интонация;

• добавить уточнения, если без них непонятно, что имелось в виду.

Нельзя только одного: врать. И помните главное: чем тщательнее вы подготовились, тем больше у вас возможностей для экспромта, отклонений в сторону и импровизации. А значит, что в вашем диалоге будет больше свободы, эмоций и интересных идей. Не ради ли этого мы начинаем беседу?..

Правило 1. Большинству из тех, кто нам нужен, мы не нужны. Сначала найдите аргументы, зачем собеседнику с вами разговаривать. Почему это интервью важно не только вам, но и ему? Какую задачу он решает, в чем участвует?

Правило 2. К интервью надо готовиться. Это кажется очевидным. Но большинство людей этого не делает.

Правило 3. Не тратьте время на старые цитаты собеседника, вырванные из контекста. Он не должен оправдываться за то, что брякнул когда-то давно и чего уже не помнит. И не напирайте на детали и мелочи, чтобы продемонстрировать, как долго вы копались в поисках подробностей о нем. Собеседник оценит не ваше потраченное время, а ваши мозги. Лучше найдите важный вопрос, который ему еще никто не задавал.

Правило 4. Никогда не начинайте с неприятных и тяжелых вопросов. С точки зрения драматургии и вашего образа интервьюера это выглядит эффектно. Но на практике не работает. Люди раскрываются постепенно.

Правило 5. Не путайте психологические манипуляции и психологические приемы. Грань между ними тонкая. Работают одинаково успешно. Но эффект от них такой же разный, как между допросом следователя и опросом врача.

Правило 6. Если вы не интересный и не умный человек, хорошее интервью все равно не получится. Будьте личностью. У вашего собеседника должно остаться чувство жажды «не договорили».

Упражнения

Упражнение 1

Выберите в энциклопедии любой биографический очерк о реальном историческом лице – ученом, поэте, художнике – и переделайте в интервью с этим человеком. Вы должны уложиться в 5000–8000 знаков.

Упражнение 2

Возьмите любую расшифровку интервью со страницы https://otr-online.ru/programmy/gamburgskii-schet/ или с любого другого ресурса, где есть расшифровки радио- или телеинтервью. Отредактируйте сырой текст так, как если бы вы делали материал для онлайн-издания. В конце придумайте два заголовка: редакторский и с использованием цитаты. Можете сделать это упражнение несколько раз.

Упражнение 3

Выберите трех потенциальных героев для интервью. Решите, кто из них будет хорошо смотреться на видео, но провально в текстовом интервью, а кто наоборот. Обоснуйте свое мнение.

Канал в Telegram (Егор Апполонов)

Егор Аполлонов,

журналист, создатель Telegram-канала «Хемингуэй позвонит», автор книги об анатомии литературы «Пиши рьяно, редактируй резво»

Мессенджеры – новая среда коммуникации. Мессенджеры – новые медиа. Мессенджеры – новые соцсети. И пока кто-то думает, нужен ли ему канал в Telegram, я предлагаю вам завести канал. Помните высказывание: «Если страницы компании нет в Facebook, компании не существует»? Не исключаю, что скоро так же станут говорить и о Telegram.

Не так давно создателю мессенджера Павлу Дурову поступило предложение о продаже проекта. Дуров ответил категорическим отказом, хотя ему предлагали 3 млрд долларов. Позже предприниматель сказал, что ему не раз поступали интересные предложения от неназванных потенциальных инвесторов из Кремниевой долины, но Telegram не продается ни за какие деньги. «Даже за $20 млрд он [Telegram] не продается, – сказал Дуров. – Это пожизненная гарантия».

Реакция на предложения частных инвесторов явно указывает на честолюбивые намерения создателя Telegram вывести площадку в лидеры среди мессенджеров (а может быть, и социальных сетей).

По данным TGstat на декабрь 2019 года, аудитория Telegram в мире насчитывает более 200 млн человек (из них 72 процента – из России).

С мая 2017 года Telegram – самый быстрорастущий мессенджер по количеству скачиваний и охвату аудитории в России. С мая по декабрь 2019 года рост количества скачиваний превысил 180 процентов. Среди опрошенных пользователей 68 процентов – мужчины, 32 процента – женщины. Основная аудитория – это пользователи из возрастных групп «25–34 года» и «18–24 года».

В январе 2018-го в Сеть была выложена «белая книга»[63] Telegram Open Network, где среди прочего сообщалось:

1. В Telegram миллионы групповых чатов и публичных каналов с более чем 30 000 участников. Суммарно на каналы подписаны более 80 млн пользователей.

2. В Telegram насчитывается более 800 000 ботов, которыми пользуются 52 млн человек.

3. Ежедневно в Telergram регистрируется 500 000 пользователей.

Все это очень здорово. Но здесь нет ответа на главный вопрос: «Зачем все же заводить канал?»

Преимущества Telegram:

1. Большое количество пользователей.

2. Прямая доставка сообщения пользователю.

3. Лояльность аудитории.

4. Высокая вовлеченность.

Недостатки Telegram:

1. Отсутствие обсуждений (впрочем, обойти этот недостаток помогают боты, а к тому же с недавних пор появилась возможность оставлять комментарии к публикациям).

2. Ограничение по длине сообщения (лонгриды – явно не формат Telegram, а пользователи не всегда любят переходить для чтения на сторонние площадки).

Не нужно заводить Telegram-канал только потому, что это модно, притом что для ваших задач площадка не подходит. Если вы считаете, что вам удобнее YouTube, Facebook, «ВКонтакте», – заводите канал или группу на одной из этих платформ. У каждой из них своя специфика.

Так, отличия Telegram-канала от YouTube-канала принципиальны: Telegram – текстовая площадка, YouTube – площадка для видео. А Instagram – визуальная соцсеть, где преобладают иллюстрации.

Маркетологи на Native Advertising Days 2018 (центральной конференции по нативной рекламе) не переставали повторять одну и ту же мантру: в своей работе вы должны задействовать максимум каналов доставки информации. И уточняли, что стоит выбирать количество каналов (и приоритетные каналы) исходя из бюджета и задач. Будет хорошо, если Telegram станет одной из площадок дистрибьюции контента наряду с сайтом, сообществом в Facebook и, например, в Instagram. Но при этом Telegram может быть (и часто бывает) единственной площадкой для многих проектов.

Вот мой первый совет: определите свою целевую аудиторию и проведите маркетинговое исследование. Есть ли вообще ваша аудитория в Telegram?

Считается, что в Telegram самая лояльная и активная аудитория, но доказательств пока нет. А вот что совершенно очевидно, так это преимущества прямой доставки сообщений пользователю. Другие социальные сети (а Telegram вскоре может стать социальной сетью, как это случилось с китайским мессенджером WeChat, заменившим жителям Поднебесной Facebook, Amazon, Google и прочие онлайн-сервисы) осуществляют выборочный показ сообщений пользователю. Последним этот тренд подхватил Intagram. При выборочном показе, даже если вы на кого-то подписаны, вы не обязательно увидите все его обновления.

В отличие от Facebook, постоянно занижающего органические охваты (на момент написания книги органический охват публикации страницы не превышал 5 процентов от числа ее подписчиков), Telegram доставляет сообщения напрямую в телефон. Так и хочется сказать: «Прямо в мозг пользователя». Органический охват по-настоящему успешных каналов превышает 100 процентов за счет виральности контента – пользователи делятся им друг с другом (об этом будет сказано ниже), – благодаря чему Telegram оказывается одной из самых эффективных коммуникационных площадок XXI века.

Если же учесть недавние заявления создателя Facebook Марка Цукерберга о том, что его социальная сеть снижает показ рекламных постов, потому что миссия Facebook – улучшить качество общения между людьми, становится очевидным факт, что маркетологи, сделавшие ставку на детище Цукерберга, проиграли в борьбе за аудиторию. Искать альтернативу нужно уже сейчас. Очевидный выбор – Telegram.

Качество аудитории мессенджера эксперты оценивают как высокое. Основатель проекта «Мы и Жо (Медиа и журналистика)» Александр Амзин отметил: «Так как Telegram поощряет осознанное потребление, его аудиторию можно назвать премиальной. Это новая площадка встречи лидеров мнений, которые ждут не дождутся, когда их придут послушать».

Создание канала – это формирование или усиление бренда, в том числе личного.

И все же – зачем? «Сейчас это модно – у всех есть Telegram-каналы, и мне надо», – думает автор будущего канала ни о чем. Если так, то не надо, поверьте. Но раз вы все же решили это сделать, задайте себе простой вопрос: о чем моя история? Если у вас нет истории, у вас не будет и канала. Все просто. Можете не писать – не пишите. Telegram – не исключение.

Вы тщеславны? Вам обидно, когда вашему посту ставят дизлайк? Радуетесь ли вы, когда пост набирает просмотры, или вам все равно? Как именно вы отвечаете на входящие сообщения подписчиков? (Приготовьтесь, чем больше будет канал, тем активнее вам начнут писать.) Вы заявили о своей экспертности в какой-то теме? Значит, готовьтесь отвечать за слова и совершенно безвозмездно помогать незнакомым людям. Это отнимает время.

Если вы не готовы, тогда не заводите канал.

В конечном итоге ценность имеет уникальный опыт, на основе которого вы создаете себе авторитет. Авторитетный человек не обязательно должен чему-то учить. Вы можете работать школьным учителем и интересно рассказывать об этом (канал «Здравствуйте, Кирилл Александрович» – подписан, читаю). Вы можете быть полицейским в отставке, знающим множество интересных историй (канал «Бывший полицейский» – подписан, иногда читаю). Вы даже можете быть осужденным, отбывающим срок (канал «Подвал» – подписан, читаю). Ваш авторитет – это ваши знания, ваш опыт, ваши глаза, ваше сердце. Вы показываете людям то, чего они сами не могут увидеть.

«Рассказывайте о том, что хорошо знаете», – учат молодых писателей. Telegram не исключение. Уникальное торговое предложение – вот что важно. Каналов-агрегаторов сейчас очень много, и мне кажется, они всем набили оскомину. Придумайте что-то новое.

Главный вопрос, который необходимо себе задать: что вы продаете и почему аудитория захочет это купить? Или, если смотреть с позиции читателя: какие мои проблемы и задачи решает канал? Ответ поможет найти и сформулировать тему канала.

Как найти тему, интересующую многих? Если вам не дает покоя именно этот вопрос, вам лучше не заводить канал в Telegram. Если у вас нет идеи (продукта), которую вы хотите продать, не тратьте время.

Если главная задача вашего канала – приносить деньги, то определитесь, как именно вы хотите зарабатывать, а главное – насколько «разработана» интересующая вас ниша. Если вы хотите создать каталог каналов и продавать места новичкам, то вы, к сожалению, опоздали. Таких каналов сейчас десятки. Заводить канал и потом придумывать тему – неверный подход.

Каждый успешный канал что-то продает. Запомните это. Если вам нечего продать, вам не нужно заводить канал в Telegram.

Цитаты, выдержки из книг, интервью с писателями (сделанные не вами) – это все замечательно. И такие каналы собирают аудиторию. Но такой контент не уникален. Почему люди должны подписаться именно на вас? Дайте им то, чего нет больше нигде.

Итак, ваш канал – товар, а вы – продавец. Современный покупатель (то есть пользователь Telegram) избалован и требователен. Сумеете ли вы «продать» ему что-то?

Например, что «продаю» я? Мой канал «Хемингуэй позвонит» предлагает авторский контент, которого нет у других: интервью с писателями, главы из книги «Пиши рьяно, редактируй резво». Когда я говорю, что «продаю» что-то, я подразумеваю отнюдь не товарно-денежные отношения. Я говорю о том, что подсаживаю вас на интересный контент. Скажу честно, я продаю вам иллюзию того, что однажды вы станете писателем. Я «продаю» писательскую мечту.

Соседство состоявшихся писателей, которые советуют вам, как писать, их близость создает иллюзию (опасную на самом деле), что вы тоже уже как бы писатель. Вы сопричастны. И кажется, не нужно даже писать свой роман.

Еще я продаю тщеславие. Любой человек может представить текст тысячной аудитории. Это бесплатно, и всегда будет так. Писателям (даже неизданным) нужны читатели.

Я журналист. В медиа мы продаем нативную рекламу и спецпроекты. Спецпроект – это созданная редакцией идея, упакованная в коммерческое предложение. А нативная реклама – это оплаченный контент, мимикрирующий под редакционные материалы. Мы все время что-то придумываем. Мы умеем придумывать.

Telegram, если копнуть глубже, – это нативная реклама ваших умений и качеств (ума, творчества, увлечения, опыта и т. д.), того, что вы хотите в дальнейшем так или иначе монетизировать. И речь не только о материальном доходе, но также об усилении личного бренда – это тоже своего рода выгода.

Имя канала

Просто, ярко, информативно – вот три ключевых фактора хорошего нейминга канала. «Как вы лодку назовете…» Если ориентируетесь на русскоязычную аудиторию, придумывайте название на русском языке. И не используйте сложную пунктуацию и спецсимволы.

Не стоит называть канал The_Dairy_of_The_Unhappy_WRITER_from_Ru$$ia. Думаю, вы понимаете почему. Такое название сложно выговорить, запомнить и воспроизвести, набирая в строке поиска.

Визуальное оформление

Далее вам нужно создать визуальный облик канала. Что здесь важно? Удобство потребления информации, безупречная типографика, общая визуальная узнаваемость.

Безусловно, важен аватар. Его следует делать таким, чтобы был узнаваемым, когда вы открываете Telegram на смартфоне. Не пишите на аватаре много текста, не используйте сложные изображения. Вспомните логотип Nike или McDonalds – вот прекрасные варианты аватаров.

Картинки – если вы планируете их публиковать – тоже важны. Будет здорово, если вы придумаете единую визуальную концепцию и сделаете так, чтобы каждая публикация вызывала ассоциации с вашим каналом.

Типографская гигиена

Соблюдайте типографскую гигиену при оформлении постов. Основные принципы таковы: читаемый текст без орфографических и пунктуационных ошибок, безупречная типографика (по возможности никаких дефисов вместо тире), пустые строки между абзацами (для удобства восприятия информации), короткие ссылки.

Я щепетильно отношусь к типографской гигиене, у меня профдеформация, и потому я всегда страдаю, когда вижу дефисы (-) вместо тире (—), неправильные кавычки (“” вместо «») и стены текста без отбивок пустыми строками, которые совершенно невозможно читать (последнее меня раздражает только в Telegram).

Кто-то скажет: «Да какая разница?» А вы сравните вот это:

– “Мир” – космическая станция, о которой все забыли. – сказал председатель.

И вот это:

– «Мир» – космическая станция, о которой все забыли, – сказал председатель.

Вы заметили разницу? Что лучше?

Вы же чистите зубы по утрам, это вопрос гигиены. Вы не спрашиваете: «А почему я должен их чистить?» Точно так же, пожалуйста, чистите и причесывайте свои тексты (в Telegram, в почте и т. д.). Со временем это превратится в автоматизм, и вы перестанете задумываться, как поставить правильное тире. Например, на «Макбуке» длинное ставится с помощью клавиш Shift, Cmd и дефиса.

Лайфхак: как набрать длинное тире на смартфоне

Нажмите на виртуальной клавиатуре кнопку с дефисом и удерживайте, пока не выпадет список дополнительных вариантов начертания. Среди прочего там будет и нормальное типографское тире.

Есть еще одна рекомендация (это уже вкусовщина, но вам лучше прислушаться). Не надо выделять смайлами !! важную мысль !! – иначе ваш Telegram-канал станет похож на подгузник, пропущенный через мясорубку с фломастерами. Белый фон, черные буквы, и ничего лишнего.

Не отвлекайте читателя спецэффектами от контента. Если текст пустой, украшения ему не помогут. Если текст интересный – они ему не нужны. Пишите цепляющие, содержательные публикации, которыми люди захотят поделиться, – и вам скажут спасибо. Если вы все-таки хотите выделить важную мысль, используйте жирное начертание или курсив (только не злоупотребляйте ими).

Длинные ссылки стоит сокращать, это делает материал визуально более аккуратным. А еще лучше использовать ссылки, спрятанные за текстом: откройте десктопную версию приложения Telegram, выделите нужный фрагмент и нажмите Crtl + U (Cmd + U на MacOs).

Типографика – очень интересная вещь. Вы знаете, например, что такое «вдовы» и «сироты»? «Вдовой» называется одно-единственное слово в строке в конце абзаца либо очень короткую строку в конце текста или страницы. А «сирота» – это висячая строка, попавшая в начало новой страницы или колонки.

Запуск

Когда канал будет готов, начните его наполнять. Еще не время рассказывать о нем всему миру. Пока протестируйте разные форматы. Посмотрите, что, на ваш взгляд, работает, а что нет. Пусть пройдет пара недель, а может быть, даже месяц, прежде чем вы начнете говорить о своем канале.

Первыми вашими подписчиками, скорее всего, станут друзья. Ни в коем случае не подписывайте никого на свой канал принудительно. И еще: закидывать ссылку людям из вашего списка контактов (например, через рассылку в WhatsApp) – плохая идея. Telegram таким образом как бы вторгается в личное пространство. Хотите увидеть друзей в подписчиках? Бросьте им ссылку в соцсетях. Если вы сделали интересный продукт – на вас подпишутся.

Нужен ли контент-план?

Если вы любите составлять планы – составляйте. Если планы вас раздражают – не составляйте. У каждого СМИ, без исключений, есть план номера. Некоторые редакции утверждают планы номеров на месяцы вперед. В случае с Telegram план, конечно, тоже не будет лишним. Но подумайте: насколько серьезно вы хотите заниматься ведением канала? Это бизнес? Тогда вам, безусловно, понадобятся контент-стратегия и график публикаций.

Язык

Вам нужно найти правильную интонацию. Кто вы? Каким тоном говорите с аудиторией? В периодике есть такая тенденция: журнал окончательно обретает лицо лишь спустя несколько месяцев после выпуска первого номера. Почему? Первый номер – почти как первый черновик романа, с той лишь разницей, что вы уже показали его рекламодателям и читателям. Проведя запуск, вы как бы сделали первый черновик вашего Telegram-канала. Теперь я предлагаю всерьез задуматься, что и зачем вы делаете.

Авторская интонация появится у вас не сразу. Пишите и прислушивайтесь к себе. Следите за собой. Ведение Telegram-канала – неплохой способ самоанализа. Вы лучше узнаете себя и поймете то, чего не понимали раньше.

Сколько стоит создание контента

Разработчики Telegram не раз говорили, что сервис никогда не будет платным. Другое дело, что создание контента и продвижение Telegram-канала, несомненно, потребуют вложений. Сумма инвестиций зависит от возможностей и притязаний создателя. Опытные пользователи, достигшие за год отметки в 30 000 подписчиков, рекомендуют заложить на стартовый период для продвижения 100 000–150 000 рублей. Есть примеры, когда авторы достигли серьезных результатов, не потратив ни копейки. Этот путь дольше и сложнее. Но формально Telegram-канал можно вести вообще без вложений (если не считать вложением потраченное время).

Где брать темы

Ищите темы в голове, в окружающем мире, в Сети. Умение придумать тему – один из ключевых навыков журналиста. Если вы, сидя в пустой комнате, не можете придумать пять тем, связанных с вашей текущей ситуацией, – тренируйте этот навык. Придумывайте интересные темы, наблюдайте, записывайте идеи.

Вы удивитесь, но со временем темы каким-то магическим образом станут приходить к вам сами. Достаточно начать – и вот вы уже видите идеи, оформляете их и планируете отложенные посты, потому что сегодня вы сделали уже три публикации, а вам хочется еще. Я не знаю, как это объяснить, но так оно и бывает. Наверное, сказывается мой редакторский опыт. Репортера ноги кормят – так учат начинающих журналистов. Я могу найти тему на собственном пустом столе. Кстати, вот прекрасная тема для поста: «Почему работать за пустым столом – это классно». Или наоборот: «Нужен ли писателю творческий хаос?» Как-нибудь напишу.

Как часто обновлять канал

Я то и дело слышу, что в Telegram следует делать не больше одной публикации в день. Я обновляю канал иногда по два-три раза в сутки. Это снижает охват публикаций, но зато я пишу обо всем, о чем хочу и о чем считаю нужным сказать.

Десять сообщений в день – явный перебор. Большинство каналов у подписавшихся вещают в режиме тишины (mute), поэтому теоретически частые обновления не должны раздражать. Однако если человек заходит в Telegram и видит, что со времени его последнего захода на канале прибавилось 20 сообщений, вряд ли он будет читать их все. Например, на канале «Котофото» за два дня может появиться до сотни гифок с котами. Естественно, смотреть их все никто не будет. Я и сам (хоть я и люблю котов) пролистываю непрочитанное до последнего сообщения.

Если специфика вашего канала предполагает обновление не чаще раза в неделю (например, если вы проводите еженедельные обзоры) – делайте публикацию раз в неделю. Главное – определить формат при запуске и придерживаться его в дальнейшем.

Как увеличить число просмотров

Начну с того, что просмотры в Telegram легко накрутить, однако делать этого не стоит. Какова цель создания канала? Если вы хотите зарабатывать, продавая рекламу, то, накручивая канал, вы рано или поздно сядете в лужу. Кроме того, вам придется постоянно платить за новые накрутки, и это в конечном итоге приведет к тому, что информация о недобросовестном администраторе разлетится по сети и никто не будет заказывать у вас рекламу. Если вы создаете авторский контент и не думаете о рекламе, идея накручивать публикации кажется еще более странной. Лучше делать такой контент, который привлечет пользователей.

Теперь немного теории. Просмотр публикации в Telegram засчитывается с одного аккаунта на одном устройстве. Если у пользователя два устройства – ноутбук и мобильный телефон, количество просмотров публикации удвоится (при условии, что он посмотрел ее на обоих устройствах). Каждые сутки просмотры засчитываются заново. Таким образом, у канала с одним подписчиком (администратором канала) через неделю может быть до семи просмотров каждой публикации.

Как увеличить количество просмотров без накрутки? Заведите рубрику «Дежавю» и делайте репосты более ранних записей. Это позволит пользователям «вернуться в прошлое» и добавить просмотры уже вышедшим публикациям. Такой подход хорош для повышения вовлеченности (ERR). Делайте репосты самых популярных сообщений или таких, которые, на ваш взгляд, хороши, но не набрали достаточного количества просмотров.

Еще один совет: чередуйте длинные публикации с короткими. В случае с небольшим объемом текста на экран попадает не одно сообщение, а два и более.

Что такое ERR

ERR – это уровень вовлеченности пользователей, соотношение количества просмотров одного сообщения и числа подписчиков на канале. Хорошим считается ERR больше 50 процентов. Это значит, что пользователи активно взаимодействуют с вашими публикациями.

ERR = (просмотры/подписчики) х 100

Некоторые каналы могут похвастаться ERR в 500 процентов и больше. Как правило, такая высокая вовлеченность бывает у каналов, занимающихся распространением контента – книг, музыки и т. д.

А теперь главный вопрос: как повысить ERR своего канала? Первое правило – хороший контент. Чем интереснее ваши сообщения, тем активнее пользователи с ними взаимодействуют. Второй совет – не размещать материалы слишком часто. Чем чаще вы публикуете сообщение, тем менее активно с ними взаимодействуют пользователи. (Например, если за сутки вы опубликовали 10 сообщений, то основная масса ваших читателей – если они еще не отписались от вас – пролистает их, что снизит ERR вашего канала.)

Обратная связь

Без обратной связи будет сложно определить, что вы делаете правильно, а что можно улучшить. Кроме того, обратная связь – это прямой способ монетизации. Как только ваш Telegram-канал станет успешным, к вам начнут обращаться с предложением где-то выступить, принять участие в конференции, написать главу для книги (или целую книгу), провести вебинар и т. д.

Если вы не оставили контакта в описании канала, вы упускаете эти возможности.

Обязательно создайте себе короткое имя (@имяпользователя), чтобы вас было проще найти. Сделать это очень просто. Откройте приложение Telegram на смартфоне и кликните на меню. Там кликните на вкладку Settings (в русской версии она называется «Настройки») и заполните поле Username («Имя пользователя»). Старайтесь не использовать символ подчеркивания («имя_пользователя») – это усложняет набор имени. Пользуйтесь понятными и простыми на слух словами.

Если в описании канала вы оставите свой контакт (имя в Telegram), тогда люди смогут обращаться к вам. Приготовьтесь к тому, что чем больше подписчиков будет у канала, тем больше отзывов и вопросов вы станете получать. Поскольку вы заявили о своей экспертности в определенной теме, вам придется столкнуться с вопросами преимущественно по этой теме. Иногда будет приходить критика, иногда благодарности. Если вы хотите ограничить общение с подписчиками, не давайте в описании канала вашего имени в Telegram, оставьте только адрес электронной почты.

Еще можно создать паблик-чат – тогда связь с подписчиками будет максимальной. Только имейте в виду, что чат отнимает очень много времени.

Если вы не хотите оставлять личные данные или собираетесь вести канал анонимно, создайте бота, который будет принимать входящие сообщения и пересылать их вам. Делается это очень просто. Найдите в поиске @LivegramBot и нажмите start. Вас перебросит в @botfather. Там вам нужно будет создать бота, принимающего входящие сообщения (команда /newbot). Скопируйте токен бота и отправьте его в @LivegramBot. После создания нажмите «Настроить бот», выберите пункт «Тексты», укажите язык (русский или английский), отредактируйте приветствие и текст, который пользователь увидит после отправки сообщения. Затем укажите имя бота в описании своего канала. Теперь вы можете анонимно получать сообщения, которые созданный бот будет вам пересылать.

Опасно ли подключать бота к каналу? Нет, если это известный бот. Сам по себе бот безвреден. Чтобы исключить риски, можно ограничить его права. Иногда бот ошибается и делает дубль поста, но такое происходит крайне редко. Если вы боитесь, что бот сделает что-то не так, максимально ограничьте его права.

Продвижение

Как продвигать Telegram-канал? Если кратко – делать интересный продукт, который будет рекламировать сам себя. Почему вы подписаны на те или иные каналы? Потому что вам интересно, или потому что на канале дается полезная и нужная информация, или потому что он решает какие-то ваши задачи (развлечение – тоже задача).

Если говорить о принципах и инструментах раскрутки, то их всего четыре:

• сарафанное радио (рекомендации подписчиков друзьям и знакомым);

• оплаченная реклама на других Telegram-каналах;

• взаимный пиар;

• участие в больших тематических подборках, собирающих 10 и более каналов для взаимного пиара.

Монетизация

В самом начале я говорил, что перед созданием канала вы должны задать себе вопрос: «Зачем мне это?» На мой взгляд, самый эффективный способ заработка на канале – монетизация цели, ради которой он был создан. Предположим, вы запустили канал, косвенно (или прямо) продающий кошачий корм; если корм продается благодаря каналу – значит, это способ монетизации.

Если вас интересует заработок непосредственно на канале, то тут масса вариантов. Самый очевидный (но не самый простой) – продажа рекламы. Собрав несколько тысяч подписчиков, вы почти наверняка заинтересуете создателей других каналов, которые захотят дать у вас рекламу.

Следующий очевидный для меня способ – создание спецпроектов с крупными брендами (например, с издательствами или писательскими школами – это случаи из практики «Хемингуэй позвонит»). Продавать нативную рекламу компаний (или спецпроекты) через Telegram-канал – очевидный способ монетизации.

Наконец, вы можете брать с подписчиков деньги, если предложите им что-то, за что они захотят заплатить. Например, вы коуч и учите людей сто пятьдесят восьмому способу обретения уверенности в себе. Продайте им себя и получите за это деньги.

Ну и наконец, еще один способ заработка – продажа Telegram-канала. Самой громкой из известных мне сделок была продажа за 5,5 млн рублей канала «Бывшая». Его создал стендап-комик Артур Чапарян в июне 2017 года. На канале публикуются стереотипные цитаты из сообщений девушек после расставания.

Напоследок давайте рассмотрим три канала, чей успех меня впечатлил.

Один из замечательных примеров быстрого старта и яркого успеха – молодой Telegram-канал «Теперь живите с этим». Ключевой фактор успеха – отличная авторская идея и уникальное торговое предложение. Канал публикует яркие и неожиданные факты, причем всегда в очень коротком и лаконичном формате. И тем не менее охват публикации при 15 000 подписчиков (на момент написания книги) доходит до 30 000 просмотров, а ERR канала составляет 107,7 процента.

Еще один пример яркого старта – быстрорастущий канал Daily Reminder, транслирующий в Telegram сюжеты нового медиа Максима Кашулинского (бывшего главного редактора Republic и русского издания Forbes). В описании сказано: «Напоминание о том, что все можно сделать немного лучше». У канала фантастически высокие показатели охвата и интереса аудитории к контенту. Так, материал «Как венчурный инвестор отказался от новостей и соцсетей» собрал 12 000 просмотров при числе подписчиков канала 1700 человек – невероятный результат! Это значит, что материал стал виральным: публикацию перепостили много раз другие каналы, за счет чего она и получила такой высокий охват.

Еще раз повторю: контент – король вашего канала. К каким бы хитростям вы ни прибегали, у вас ничего не получится, если контент плох.

Я не случайно привел Daily Reminder сразу после «Теперь живите с этим». Они антагонисты. На первом публикуются факты длиной в одно-два предложения. На втором – лонгриды, на подготовку которых уходят дни, а порой и недели. На этих двух примерах мы видим две противоположные стратегии ведения Telegram-канала, приносящие хороший результат.

И, чтобы завершить сравнительный анализ, скажу о канале «Армен и Федор», ставшем продолжением YouTube-блога о литературе. Я привел его в пример, потому как хочу показать, что современные медиа – это представление контента на самых разных площадках. Выше я говорил, что, если вы делаете видеоконтент, вам однозначно нужно идти на YouTube. Но почему бы не сделать канал в Telegram, чтобы выкладывать ссылки на ролики? «Армен и Федор» – молодой стартап, пока еще не набравший того числа подписчиков, которого заслуживает. Но я уверен, что это лишь вопрос времени.

Упражнения

Упражнение 1. Тема

Начните с поиска темы. Придумайте и запишите пять – восемь возможных тем для будущего канала. Продумайте стратегию развития по каждой из них. Обязательно ответьте на вопрос, в чем уникальное торговое предложение нового канала и выбранной темы.

Упражнение 2

Придумайте 10 публикаций. Запишите свои идеи. Оцените, сколько времени, денег и усилий понадобится на создание каждой публикации. На этом этапе вы поймете, что даже самые классные идеи порой стоит бросить, потому что их реализация требует неоправданных усилий.

Упражнение 3. Создание канала

Создайте канал. Пройдите все этапы регистрации и обязательно заполните графу «Описание канала». Наполняйте канал контентом в течение двух недель, никому ничего не показывая. Так вы поймете, есть у вас канал или нет. Если в результате вам станет ясно, что вы делаете интересный проект, – запускайтесь.

Упражнение 4. Обратная связь

Поделитесь ссылкой на канал с друзьями и попросите их дать обратную связь.

Упражнение 5. Работа над ошибками

Проанализируйте самые удачные и самые неудачные публикации (по числу просмотров). Попробуйте ответить на вопрос, почему одни посты стали виральными, а другие нет.

Упражнение 6. Постоянство

Попробуйте вести канал в течение месяца без перерывов. Потом спросите себя: мне не надоело? Хочу ли я продолжать? Если ответ положительный – продолжайте.

Подкаст (Яна Семёшкина)

Яна Семёшкина,

филолог, литературный критик, автор подкастов Fabula Rasa и «ВопЛи»

Подкасты – новый для России тип сторителлинга. Это регулярный аудиоблог, который можно слушать онлайн в мобильном приложении или на сайте либо офлайн, скачав на телефон или планшет. Этот формат похож на радиопередачу, только выходит такая передача в интернете. Подкасты пишут блогеры, эксперты, СМИ и крупные бренды.

Еще пять лет назад подкастинг в России походил на интеллектуальное гетто. Он прорастал на отшибе культурного процесса без перспектив попасть на плодородную почву коммерции. Прошло то время, и теперь каждый третий медиабренд пишет подкаст.

Вместо традиционных методов рекламы компании концентрируются на эмоциональном сторителлинге через подкасты, поскольку этот формат сохраняет нишевость и элитарность и благодаря этому имеет конкурентное преимущество перед другими форматами.

В хорошей истории бренды не обязательно главные герои, они передают свой голос реальным людям – знаменитостям, известным интеллектуалам или инфлюенсерам. Если сделать ставку на правильных людей, они вдохнут жизнь и смысл в философию и ценности брендов.

Подкасты способны не только развлекать, но и вовлекать, вводить пользователя в трансовое состояние, потому они служат инструментом нативного пиара и продвижения. Это «вечнозеленый» продукт, который не теряет своей актуальности с течением времени, его можно масштабировать в разных форматах, начиная с соцсетей и заканчивая книгами.

Подкасты должны отвечать правилу трех «И», то есть быть:

• инклюзивными;

• иммерсивными;

• интимными.

Интерес к подкастингу вызван запросом на экологичность. Вокруг полно информационного мусора, и на фоне таких хронофагов, как YouTube, Instagram и даже книги, подкасты выступают самым экологичным жанром.

Время и внимание – самые ценные, невосполнимые ресурсы. Именно ими мы расплачиваемся за потребление информации. По сути, современный медиарынок работает по принципу «бесплатный/платный контент в обмен на внимание и время аудитории».

Любой жанр, в который запечатан контент, – по умолчанию хронофаг. Любой, кроме подкаста.

Подкасты не конкурируют с другими жанрами ни за время, ни за внимание слушателя. Наоборот, они помогают накапливать ресурсы. Они сохраняют наше время, а если говорить начистоту, даже приумножают его, – потому что, слушая подкаст, мы успеваем гораздо больше.

Мы успеваем совершить утреннюю пробежку и узнать, например, кем на самом деле был Уильям Шекспир. Мы успеваем приготовить ужин, помыть посуду, позаниматься йогой, пока в наушниках звучит любимый подкаст, – и тем самым мы расходуем время максимально рационально.

Этот рынок в России только развивается, потому на него легко выйти. Сейчас самое время запускать подкаст: аудитория постоянно растет, но еще есть свободные ниши и возможность быстро попасть в рейтинги.

Подкасты делятся на четыре жанра: интервью, ток-шоу, лекция и история.

Интервью

Самый популярный жанр – интервью. Здесь в центре внимания спикер, именно он задает тему и антураж беседы. Интервьюер должен раскрыть мотивацию гостя, показать аудитории подкаста, что за человек сидит у микрофона, что для него важно, какую ценность и какие смыслы он несет. Даже если ведущий недостаточно хорошо подготовлен, приглашенный эксперт может вытянуть на себе весь выпуск, поделиться уникальной информацией и принести подкасту новую аудиторию.

Главное преимущество формата интервью – динамика разговора и живая драматургия. Когда у микрофона два человека, гораздо легче выстроить конфликт и интригу разговора, можно управлять слушательским вниманием, задавать темп беседы частотой вопросов. Даже самое продуманное интервью – всегда экспромт, слушатель не может предугадать, чем оно закончится, и это подогревает интерес и усиливает интригу.

Интервью – жанр, который лучше остальных создает эффект присутствия, погружения и интимного разговора.

Вот несколько примеров подкастов в формате интервью: «Будет сделано», Websarafan, «Это непросто», «Читатель», «Это провал», «Критмышь», Fabula Rasa, «ВопЛи».

Средний хронометраж: 30–120 минут.

Ток-шоу

Следующая разновидность подкастов – ток-шоу: группа ведущих разговаривает на заданную тему и, как правило, делает это остроумно и смешно.

У такого подкаста может быть задача развлекать, а может – вовлекать. Ток-шоу хороши, когда их записывает компания друзей, тогда они довольно легко превращаются в авторский дневник или дружеский стендап.

Например, подкаст «Ковен дур», который ведут несколько авторов, пишущих в жанре young-adult, – классический окололитературный стендап, в то время как «Книжный базар» Галины Юзефович и Анастасии Завозовой или подкаст «Полки» – уже ток-шоу.

Средний хронометраж: 20–90 минут.

Лекция

Не менее популярный жанр – лекция. Подкасты слушают люди нового типа. Они отличаются осознанностью и заботятся об информационном метаболизме, ограничивая потребление «высококалорийного» контента. Информация, которую они впускают в свое сознание, чрезвычайно важна, по сути, именно она определяет содержание и качество их жизни.

Лекции лучше всего вписываются в концепцию осознанного потребления. Они представляют собой, как правило, рассказ на научно-популярную тему. В качестве примера можно привести подкасты «Лайфхакера» и «Арзамаса».

Средний хронометраж: 2–60 минут.

История

И наконец, последний случай – истории. Подкаст этого формата предполагает одного или нескольких ведущих и сложный монтаж. Он строится как аудиофильм, со звуковыми и композиционными эффектами. Цель – рассказать историю так, чтобы слушатель мог ощутить ее всеми чувствами, а не только слухом.

Вот несколько интересных подкастов в формате истории: «Поляринов говорит», «Горячая ультрасовременность», «Заварили бизнес», «Жизнь человека», «Летчицы».

Средний хронометраж: 20–60 минут.

1. Хорошо подготовьтесь. Если вы собираетесь провести интервью, прочитайте, что пишут о спикере в открытых источниках. Найдите в этих источниках (или спросите у спикера) интересную и полезную для аудитории тему. Можете проверить ее востребованность по Wordstat (https://wordstat.yandex.ru). Пропишите драматургию интервью и приблизительный сценарий, выстроив лабиринт вопросов, чтобы провести гостя из точки А в точку Б.

Обязательно посмотрите или послушайте другие интервью с вашим героем, чтобы понимать его темп речи, среднюю длину ответа на вопрос и то, как он ведет себя перед камерой и микрофоном. Это поможет вам понять, сколько вопросов вы сможете задать в рамках подкаста.

Во время интервью выведите спикера на откровенный разговор. Задавайте вопросы с позиции вашей целевой аудитории. Просите объяснить, что значат термины, даже если сами знаете. Чтобы раскачать собеседника, сначала раскачайте себя (Тони Роббинс, например, перед выступлением прыгает на батуте). На подкаст нужно приходить в приподнятом настроении, а негативные эмоции оставлять за дверью.

Для ток-шоу достаточно подготовить тезисы, которые вы будете обсуждать, и заранее распределить роли между участниками.

Главное в этом жанре – постепенно развивать конфликт. Ни в коем случае не соглашайтесь с собеседниками, находите спорные моменты, они помогут сохранить интригу и внимание слушателей до конца эпизода. Так, например, Галина Юзефович и Анастасия Завозова заранее распределяют между собой образы и подходы: академичная филология – и литература для пацанчиков. И хотя в жизни у них схожие взгляды на книги, в подкасте «Книжный базар» они намеренно выбирают дискуссионные темы и не соглашаются друг с другом.

Авторы подкаста «Ковен дур» рассказывают, что при подготовке выпусков они никогда не обсуждают шутки и не репетируют, потому что иначе энергетика и спонтанность исчезают – а именно за это слушатели и любят «Ковен дур».

Если вы пишете историю, лекцию или аудиодневник, вам понадобится сценарий. Это самый сложный этап работы. Сценарий на 80 процентов определяет качество подкаста. Стройте эпизод по принципу сериала, пропишите синусоиду читательского внимания. Чередуйте длинные предложения с короткими. Рассказывайте истории, апеллируя ко всем чувствам слушателя: слуху, зрению, осязанию и обонянию. Помните, что для мозга нет разницы между реально пережитым опытом и опытом воображаемым, но ощутимым. Ваша задача – сделать историю именно ощутимой. Благодаря зеркальным нейронам человек может сочувствовать и сопереживать, ментально переноситься внутрь любой наполненной чувствами истории, ощущать себя ее главным героем, получать личный опыт и знания. Можете записаться на курсы сценарного мастерства, чтобы научиться создавать правильные сценарии. Заканчивайте каждый эпизод клиффхэнгером, превращайте историю в сериал.

2. Запишите собственно подкаст. О том, как правильно оборудовать место для записи, я расскажу далее.

3. Почистите звук на монтаже, уберите лишнее. О монтаже я тоже еще напишу.

4. Помните, что самое важное в упаковке подкаста – это заголовок! Напишите десять вариантов, проведите A/B-тестирование и выберите лучший. У вас есть всего три секунды, чтобы привлечь внимание читателя, и 11, чтобы его удержать.

5. В рассылке выделите ключевые мысли и пообещайте что-то полезное. Если вы пишете интервью – расскажите историю своего героя. Добавьте ссылки на полезные ресурсы. Подготовьте лид-магнит для всех, кто оставляет отзывы о вашем подкасте. Попросите у спикера материал, который может быть полезен и интересен вашим слушателям.

6. Распространите информацию о подкасте во всех ваших соцсетях и в рассылке, сделайте анонс у партнеров и спикера. Вы можете также провести живую трансляцию прямо во время записи, это даст дополнительно от 5000 до 10 000 просмотров.

7. Перед публикацией подкаста дополните запись вступлением и выводами. К каждому выпуску нужна своя подводка, включающая нарезку ключевых эпизодов, небольшой тизер темы и рассказ о госте, если вы пишете интервью. В заключение подведите итоги: повторите основные мысли эпизода, а также четко и понятно проговорите, чего вы ждете от слушателей: как им написать отзыв, как поставить оценку, как рассказать о вашем подкасте в соцсетях.

После каждого интервью записывайте инсайты.

Для записи подкаста вам понадобится следующее:

• Skype – для удаленной записи интервью;

• программа для записи звонков – Call Recorder, Zoom, Cast, Ringr, Anchor, Zencastr (для последней в России понадобится VPN);

• микрофон;

• программа для монтажа – Audacity или GarageBand.

Выбор микрофона зависит от вашего бюджета. Самый простой в использовании и дешевый вариант – петличный микрофон Boya BY-M1. Он особенно удобен в путешествиях и на выезде, не занимает много места, дает хорошее качество звука. Альтернатива с лучшими параметрами записи – «петличка» для айфона Rode smartLav+. Если вы собираетесь писать интервью, то покупайте сразу несколько микрофонов или сдвоенную модель Boya BY-M1DM.

Профессиональные микрофоны дают более объемный и чистый звук и убирают фоновые шумы. Цены на такие микрофоны варьируются от 60 до 500 долларов. Хороший микрофон можно купить в пределах 100 долларов. Самый удобный вариант – микрофоны, которые подключаются к компьютеру через USB-порт: Samson Q2U, Audio-Technica ATR2100, Blue Yeti, Rode NT-USB (из перечисленных он самый дорогой).

Есть микрофоны другого типа, которые подключаются через специальный XLR-кабель. Чтобы их использовать, нужно иметь на компьютере звуковую карту (например, Behringer Audio Interface); можно также купить записывающее устройство (например, Zoom H4) и подключать микрофоны к нему. Такие микрофоны дают более качественный, объемный звук и используются в профессиональных звукозаписывающих студиях. Популярные среди подкастеров микрофоны такого типа – это Shure SM58, Audio-Technica AT2020, Blue Blackout Spark, Rode Procaster. Цены на них начинаются от 100 долларов.

Записывать подкаст нужно на разные микрофоны в несколько дорожек. Для этого понадобится два компьютера, к каждому из которых подключается отдельный микрофон.

Запись спикеров на разные дорожки позволяет избежать сложностей на монтаже. Участники беседы часто произносят слова-паразиты, которые нужно чистить, а делать это, когда звук записан на одну дорожку, очень сложно. К тому же уровень дорожек нужно регулировать так, чтобы громкость голоса у всех спикеров была одинаковой.

Монтаж

Бесплатная и понятная в применении программа для обработки подкастов – Audacity, ее можно установить и на iOs, и на Windows. Если у вас «Макбук», используйте предустановленную на все продукты Apple программу GarageBand.

Монтаж подкаста состоит из трех этапов:

• удаление посторонних шумов;

• чистка записи от лишних фрагментов и оговорок;

• добавление вступления и заключения.

Для публикации подкаста смонтированный звук должен быть сохранен со следующими характеристиками: формат. mp3, звук моно, качество от 64 до 128 kbps.

У подкастеров разный подход к монтажу. Кто-то делает выпуски вообще без обработки, чтобы беседа оставалась живой и спонтанной, как в жизни. Кто-то кропотливо вычищает все огрехи, слова-паразиты и слабые моменты разговора. Полный отказ от монтажа – это манифест, авторский ход. Тут вы либо профессионал и работаете начисто, как в прямом эфире, либо хотите быть максимально искренним со своими слушателями, показывать, как все происходит на самом деле.

Монтаж способен изменить материал до неузнаваемости. Это самая захватывающая часть производства. Монтаж делает из вас режиссера, вы работаете с композицией, выстраиваете при помощи коллажа моменты наивысшего напряжения, добавляете аудиоэффекты, звуковое оформление. Главные мысли всегда можно подчеркнуть музыкой или специальными вставками.

Если вы не хотите вникать в вопросы продакшена – записи, обработки звука и монтажа, – можете делегировать это профессионалам. От вас потребуется только продумать контент, а они позаботятся о качестве звука и всем дальнейшем продакшене.

Хостинг для ваших подкастов

Есть несколько популярных сервисов для публикации подкастов:

• SoundCloud;

• Podbean;

• Simplecast;

• Blubrry;

• Libsyn.

Все они платные, ежемесячная плата за размещение контента составляет около 15 долларов. RSS-рассылка позволяет распространять новые выпуски на всех основных площадках: Apple Podcasts, Yandex Music, Bookmate, Spotify. На каждой из платформ нужно регистрировать подкаст отдельно. Это делается один раз, все последующие выпуски появляются автоматически через RSS-рассылку.

Раскрутка и монетизация

У рынка подкастов огромный потенциал. Главная задача для начинающего подкастера – вывести аудиоблог в топ iTunes. Позиция в топе увеличивает количество прослушиваний в десятки раз. Для этого необходимо собирать отзывы и оценки слушателей, а также тиражировать подкаст через контекстную рекламу, почтовые рассылки и соцсети.

На продвижение подкастов влияет также известность гостей: эксперты, инфлюенсеры и популярные блогеры могут вывести подкаст в топ с первого раза, самое главное – выбрать первую десятку стратегически важных гостей, которые помогут раскачать позиции подкаста.

Точные алгоритмы попадания в топ iTunes нигде не прописаны, но есть косвенные признаки того, как это происходит. На позицию подкаста в iTunes влияют, например, такие вещи:

• регулярность выхода новых эпизодов;

• качественный полезный контент, подходящий для целевой аудитории;

• хорошие отзывы слушателей;

• оценки слушателей;

• количество подписчиков;

• общее количество прослушиваний;

• количество выпусков, прослушанных до конца.

Бывает и так, что подкасты не «взлетают». Давайте рассмотрим несколько причин, почему такое происходит, и разберем, как этого избежать.

• Проблема с позиционированием. Когда концепцию подкаста можно объяснить в одном предложении, он запоминается и выделяется из ряда других подкастов, а значит, у него начинает быстро расти аудитория.

• Неуверенный скучный ведущий. Подкаст – особенный жанр, он предполагает нежное, интимное соприкосновение со слушателем. Хорошие подкасты, которые мы любим, привлекают нас харизмой ведущих – хостов. Если этих людей убрать, подкасты растеряют аудиторию. В качестве хоста может выступать любой человек, который уверенно чувствует себя перед микрофоном и увлекательно транслирует свои мысли. Брендам, планирующим запустить свой подкаст, нужно сделать ставку на правильных хостов.

• Нерегулярный выход эпизодов. Люди, которые подписываются на подкаст, ждут регулярного обновления контента. Если вы пропадаете из поля зрения аудитории, о вас забывают. Слушатели привязываются к расписанию подкаста, и если время выхода новых эпизодов начинает плавать, это вызывает негативную реакцию.

• Заблуждение «классный контент сам себя продает». Многие подкастеры считают, что качественный контент не нужно продвигать, он сам привлечет соответствующую аудиторию. Это не так. У всех приложений, через которые слушатели получают доступ к подкастам, слабый и неудобный поиск, в отличие от YouTube, где есть система рекомендаций. Полезный, увлекательный контент – еще не гарантия популярности. Важно постоянно об этом помнить и применять маркетинговые инструменты по раскрутке подкаста, которые мы подробно разберем ниже.

• Благодарные слушатели сами оценят подкаст. Люди инертны и не любят совершать лишние действия. Гораздо охотнее пользователи ставят негативные оценки, чем положительные. Поэтому многие подкастеры советуют подготовить свою группу поддержки, которая точно напишет положительные отзывы и поставит пять звездочек под каждым вашим выпуском. На начальном этапе это очень важно.

Чтобы ваш подкаст быстро собрал аудиторию, разместите его буквально везде, где есть подкасты. Обратите внимание на приложение Apple Podcasts, оно дает доступ к 44 процентам активных слушателей подкастов. Еще 10 процентов аудитории приходится на приложение CastBox – оно было самым популярным среди пользователей Android до запуска Google Podcasts. Последние 46 процентов распределены между разными платформами: «ВКонтакте», Bookmate, SoundCloud, «ЛитРес», Storytell, «Яндекс. Музыка», Google Podcasts, Telegram и YouTube.

Конечно, вы должны бросить все силы на покорение iTunes. Сделать это вам поможет следующая информация.

• Американские источники сообщают, что у подкаста есть всего 56 дней, чтобы взлететь в рейтинге iTunes. Поэтому составьте подробный план на ближайшие два месяца по раскрутке подкаста.

• Запишите заранее пул подкастов, подготовив контент на ближайшие восемь недель, чтобы делать публикации точно в срок.

• Для каждого выпуска подготовьте трейлер: трехминутное превью с анонсом ближайшего эпизода и нарезкой самых интересных и сильных моментов оттуда. В превью назовите точную дату выхода подкаста. Это поможет увеличить количество прослушанных до конца выпусков и число новых подписчиков, которые не захотят пропустить очередной эпизод.

• Опубликуйте выпуск через три-четыре дня после превью.

• Позаботьтесь о группе поддержки. Это должны быть 15–20 человек из вашего окружения, которые сразу же после выхода подкаста напишут о нем положительные отзывы и поставят каналу пять звездочек.

• Делайте понятные и четкие призывы к действию. В самом выпуске, в описании подкаста, в соцсетях и в почтовой рассылке должны быть четкие инструкции о том, как оставить отзыв в iTunes.

• Конвертируйте обратную связь слушателей в отзывы на iTunes. Как можно активнее общайтесь с аудиторией, отвечайте на все вопросы. Ваша задача – сделать этих людей евангелистами и амбассадорами подкаста.

• Составьте список СМИ, которые читает ваша целевая аудитория. Напишите им письмо с предложением подготовить материал о подкастах. СМИ по-прежнему влияют на формирование образа эксперта и узнаваемость, но главное, они приведут к вам новую лояльную аудиторию.

Как только показатели подкаста начнут расти, можете смело привлекать рекламодателей. Ваши потенциальные рекламодатели – коммерческие компании. Если у вас уже есть трафик и аудитория, включайте в свои подкасты анонсы партнеров и прероллы[64]. Кроме того, реклама у вас может быть интересна экспертам. Продажа участия для спикеров – это нормально.

Наконец, подкасты – самый лучший способ для рекламы ваших личных консультаций, потому что человек влюбляется в вас и ваш голос. Рекламный блок с рассказом о ваших услугах вы можете добавить в начале или в конце записи.

Упражнения

Упражнение 1. Тема подкаста

Возьмите лист бумаги и составьте ментальную карту[65] ваших интересов и навыков. Подумайте о том, что вам по-настоящему интересно. Что вас вдохновляет? Какие у вас способности? В чем вы эксперт? Спросите у друзей и коллег, каковы ваши сильные стороны. Тема подкаста может быть на пересечении ваших способностей и интересов.

Упражнение 2. Актуальность темы

Сформулировали тему? Теперь проверьте, насколько она актуальна. Введите ключевые слова по этой теме в статистику «Яндекса» по адресу https://wordstat.yandex.ru/. Вам будет представлена частота запросов в интернете с содержанием заданной фразы.

Обратите внимание, что тема подкаста должна укладываться в одно предложение. Например, в случае моего подкаста Fabula Rasa это «Разговоры об искусстве и творчестве длиной в чашку кофе». Чем короче сформулирована тема, тем она понятнее аудитории и, следовательно, тем легче вам будет монетизировать подкаст.

Упражнение 3. Коллеги и конкуренты

Составьте список русскоязычных и иностранных подкастов по вашей теме. Прослушайте их с блокнотом и ручкой. Выпишите подходы и приемы, которые вы могли бы позаимствовать. Подумайте, как именно вы будете их применять в своем подкасте. Подумайте также, чем ваш подкаст должен отличаться от других.

Упражнение 4. Метод пяти «З»

Теперь придумайте несколько вариантов названия для подкаста. Оценить, подходит ли вам тот или иной вариант, поможет метод пяти «З». Хорошее название должно соответствовать следующим критериям.

• Защищенное. Проверьте придуманный вами вариант на возможность регистрации в Роспатенте (ФИПС): сначала по базе зарегистрированных товарных знаков, а потом, если первая проверка прошла успешно, среди знаков, которые находятся в процессе регистрации.

• Запоминающееся. Проведите небольшой эксперимент: упомяните название в разговоре с человеком, который не слышал его раньше, а минут через десять попросите вспомнить его. Также можете при тестировании на целевой аудитории произнести десять вариантов названий и попросить людей записать их по памяти; отметьте для себя, какие варианты участники опроса вспоминают в первую очередь.

• Звучное. Покажите название представителям целевой аудитории и попросите произнести его вслух. Возникли ли у людей сложности? В правильном ли месте они поставили ударение? Проведите тестирование наоборот: произнесите название и попросите человека записать его. Если он напишет с ошибками, значит, велика вероятность, что в поисковой строке iTunes ваш подкаст будет сложнее найти. Это может привести к низкому рейтингу.

• Значение и ассоциации. Попросите нескольких человек сказать, какие ассоциации приходят им в голову в связи с названием вашего подкаста. Запишите их и проанализируйте. Хотите ли вы, чтобы ваш подкаст ассоциировался именно с этими вещами? Нет ли среди общего списка негативных образов? Важно помнить, что одно и то же название может вызывать у разной аудитории разные ассоциации.

• Заинтересовывающее. Название должно привлекать внимание к подкасту и отражать его суть.

Упражнение 5. Обложка

Закажите обложку подкаста, изображение в формате. png размером 1000 на 1000 пикселей. Тренд 2020 года – рисованные или минималистичные обложки. Должно быть меньше текста и больше эмоций. Слова «подкаст» лучше избегать, оставить только название или его заглавные буквы.

Чтобы сформулировать четкое техническое задание исполнителю, ответьте на несколько вопросов.

• Какие цвета и оттенки передадут настроение и концепцию подкаста?

• В каком стиле будет выполнена обложка? Поп-арт, коллаж, импрессионизм, дадаизм, еще что-нибудь?

• Какова концепция вашей обложки? Какие ассоциации связаны с названием подкаста? Предложите исполнителю несколько ключевых образов.

• Работы каких иллюстраторов вдохновляют вас и кажутся стилистически близкими к будущей обложке подкаста?

• Что можно в переработанной форме позаимствовать из обложек других подкастов (композицию, формат и др.)?

Упражнение 6. Джингл

Джингл – музыкальный фрагмент, с которого начинается подкаст. Есть два типа джинглов: первый включает озвучку названия и концепции подкаста под музыку, второй сугубо музыкальный. Важно помнить об авторских правах, использовать чужие композиции легально можно, только если вы взяли их на бесплатных музыкальных стоках, например:

• https://freemus.net;

• http://opsound.org;

• https://www.purple-planet.com;

• http://ccmixter.org.

Джингл – визитная карточка подкаста. Лучше заказывать оригинальный звук, обратившись за этим к профессиональным музыкантам, диджеям или лейблам. Подумайте, какое настроение подойдет джинглу: минорное, мажорное? Спокойное, динамичное, расслабляющее? Опишите как минимум десять эмоций, которые должна вызывать музыка. Эмоции джингла напрямую связаны с тематикой и сверхцелью вашего подкаста. Какое действие должен совершить человек после прослушивания подкаста? Попробуйте разложить это действие на эмоции.

Упражнение 7. Хостинг

Наконец, выберите хостинг – например, один из тех, которые я приводила выше.

После этого вы должны позаботиться о том, чтобы подкаст появился в iTunes. Вот краткая инструкция:

• Зайдите на https://itunesconnect.apple.com и залогиньтесь под своим Apple ID.

• Выберите пункт Podcasts Connect.

• В появившееся поле скопируйте ссылку на RSS-фид вашего хостинга.

• Убедитесь, что в описании, названии и других текстах нет ошибок.

• Нажмите кнопку «Сохранить», а затем «Отправить». После этого подкаст будет отправлен на проверку.

Лонгрид (Александр Горбачёв)

Александр Горбачёв,

журналист, редактор, музыкальный критик. Сценарист креативной студии Lorem Ipsum. В прошлом – заместитель главного редактора «Медузы», главный редактор журнала «Афиша» и сайта «Афиша-Волна»

Каждый журналист – в некотором роде Шахерезада.

Ему или ей нужно рассказать историю. Рассказать так, чтобы читатель[66] не захотел переключиться на что-нибудь другое, пока длится рассказ. Так, чтобы ее можно было прервать на любом месте – и к ней захотелось вернуться. Так, чтобы через некоторое время читатель пришел за следующей.

Эта нехитрая притча особенно важна для нарративной журналистики: чем дольше автору нужно удерживать внимание аудитории, тем больше конкурентов у него появляется. Новость – единица информации, потребление которой не требует времени. Новостной фичер – материал, кратко излагающий причины и следствия конкретного события, – в идеале конкретен и сосредоточен. Интервью может занимать сколько угодно страниц, но, как правило, не выходит за пределы ясной системы персонажей: один спрашивает, другой отвечает.

У лонгрида – иной замах: он претендует на то, чтобы описать окружающий мир во всей его сложности и противоречивости. Такой подход отнимает больше времени – и у автора, и у читателя – и предполагает опыт иного типа: в лонгридах, как правило, есть герои, которым симпатизируешь или которых ненавидишь; есть драматургия; есть интрига; и вовсе не обязательно есть окончательный ответ на поставленный вопрос.

Проще говоря, это жанр, который нуждается в читательских инвестициях. Вспомните: наверняка и вам не раз приходилось, увидев перед собой материал на условные 40 экранов, задумываться, готовы ли вы тратить на него свою жизнь (особенно если речь идет о так называемой сложной теме, будь то люди с ВИЧ или домашнее насилие). У читателя всегда есть выбор – и в случае лонгрида этот выбор особенно широк: можно потратить полчаса на текст, а можно – на просмотр сериала, игру или футбольный матч. Каждый из этих типов досуга – тоже ведь в каком-то смысле лонгрид, где есть герои, сюжет и интрига. Чтобы конкурировать с ними, журналист должен уметь рассказать свою историю как минимум не хуже. Иначе султан заснет, вызовет танцовщиц, решит выпить вина с евнухом – в общем, произойдет ровно то, чего так боится Шахерезада: ее перестанут слушать.

Зачем вообще нужен сторителлинг в журналистике?

Американская художница и музыкант Лори Андерсон объясняла принципиальную важность сторителлинга так: «Люди – это животные, которые рассказывают истории». Умение рассказывать истории вполне буквально делает нас людьми, в том числе, как минимум по одной из версий, с эволюционной точки зрения[67]. Оно же помогло нам как биологическому виду подчинить себе планету: как хорошо пишет в книге Sapiens Юваль Ной Харари[68], человек разумный смог победить другие конкурирующие виды в первую очередь благодаря тому, что научился создавать нарративы, дающие общие ценности и общие цели, позволяющие формировать социальные структуры и сотрудничать в их рамках.

Истории и сегодня составляют ткань человеческого бытия. У нашей жизни – типовая нарративная структура: с началом, серединой и неизбежным концом.

Каждый наш день – это отдельная история, которая начинается, когда мы просыпаемся, и заканчивается, когда мы засыпаем. В любой момент мы в разных стадиях проживаем сразу несколько историй – и нам бывает неуютно, когда мы попадаем в историю, которая не хочет заканчиваться вопреки внутренней логике нарратива.

В информационном обществе истории становятся одной из основных валют. Истории о себе рассказывают бренды, музыканты, пространства, политики; да и самым растущим форматом в соцсетях в последние годы тоже являются именно истории (stories). Менеджеры цифровой реальности все понимают про сторителлинг – и вовсю используют его механизмы, чтобы посадить нас на крючок. Подозреваю, что не только мне знакомо досадное ощущение «залипания» в Facebook или Instagram, когда ты вроде бы и хочешь уже отложить телефон, но продолжаешь крутить дальше и дальше, умножая собственную фрустрацию и невроз. Откуда берется это ощущение? Я полагаю, оно создано специально: любая лента соцсети (да и многих традиционных медиа) представляет собой метанарратив, историю, состоящую из других историй, которая никогда не заканчивается. Ее целенаправленно рассказывают нам так, чтобы мы постоянно оставались в ней в поисках финала. Результатом зачастую становится тревога.

Именно здесь на помощь может прийти, скажем так, профессиональный сторителлинг – и, в частности, журналистика: ее роль оказывается тем более важной, что она имеет дело с нарративной организацией той же самой реальности, что закрепощает нас в соцсетях.

На мой взгляд, главная функция журналистики как таковой – выделение космоса из хаоса. Проиллюстрировать этот тезис можно, сравнив все ту же ленту Facebook с главной страницей любых качественных медиа: с одной стороны – хаотическая мешанина информации (у кого-то родился ребенок, кто-то неудачно прокатился на такси, кто-то отдыхает, а кто-то размышляет о глобальном потеплении); с другой – внятная и выстроенная картина происходящего вокруг. Мельчайшая единица организации хаоса – это, разумеется, новость: журналисты принимают решение о том, чтобы выделить событие из общего потока и встроить его в определенный контекст. Высшая степень организации хаоса – это как раз лонгрид: текст, который пытается собрать в единую конструкцию большой набор героев, событий и причинно-следственных связей.

Для чего это нужно? Есть простой ответ, исходящий из той же эволюционной логики: истории необходимы нам, чтобы лучше ориентироваться в мире; грубо говоря – чтобы обеспечить свою безопасность. Но существуют и другие важные соображения.

Первое: нарратив, по умолчанию предполагающий драматургию, сюжет и характеры, способен вызывать эмпатию. Читатель соотносит себя с героями – и начинает им сопереживать, а сопереживание иногда оказывается важнейшим инструментом преобразования реальности. Мне не близка точка зрения, что журналисты могут (или тем более должны) менять мир или восстанавливать справедливость. Однако журналистика действительно способна провоцировать изменения мира – побуждать агентов изменений к тому, чтобы действовать. И в этом смысле нарратив – один из главных журналистских инструментов: вовлекаясь в историю, сопереживая жертвам или возмущаясь злодействам, одни люди начинают требовать изменений, а другие – осуществлять их. Джоди Кантор, Меган Тухи и Ронан Фэрроу, первыми обвинившие в сексуальном насилии Харви Вайнштейна[69], не лишали его работы и статуса. Но они рассказали историю достаточно убедительно, чтобы продюсером занялись люди, у которых есть соответствующие полномочия.

Второе: у любой истории всегда есть свои герои; а значит, сторителлинг – инструмент придания субъектности, способ «высветить» уникальность человеческого. Это легко понять в узком смысле: нарративная журналистика часто занимается тем, что обращает наше внимание на человечность людей, которых мы по тем или иным причинам не хотим замечать, – от бездомных и ВИЧ-положительных до порноактеров и преступников. Однако, по-моему, дело не только в этой важной работе. Следствием постоянной включенности в окружающий информационный хаос становится отчуждение. Социальные сети – это еще и универсальное напоминание о том, что мы такие же, как все, ведь наши мысли и чувства в бесконечной ленте существуют ровно на тех же правах, что и чужие. Каждый из нас – просто еще одна единица хранения в огромной базе данных. Сторителлинг – и в особенности документальный – выделяет героя как отдельную, уникальную ценность. Он возвращает субъектность другим – а значит, может вернуть ее и нам.

И третье: журналистский нарратив дает нам иллюзию контроля. Любая сколько-нибудь сложная проблема состоит из бесконечного количества фактов и конфликтующих точек зрения. Сторителлинг собирает их вместе в цельную конструкцию – и таким образом дает нам ощущение, что мы понимаем окружающий мир, и немного облегчает нашу жизнь. Один из моих любимых примеров – текст Джеймса Мика Somerdale to Skarbimierz («Из Сомердейла в Скарбимеж»)[70], который через историю фабрики Cadbury, переехавшей из английской провинции в Польшу, рассказывает про Брекзит и кризис Евросоюза. Фокусируя невероятно многогранный сюжет на одной истории, Мик позволяет читателю хоть как-то уложить в голове то, что в последние годы происходит с Британией и Европой. Нам начинает казаться, что мир имеет смысл, – и в случае лучших журналистских текстов этот смысл возникает у нас в голове как бы сам, позволяя нам самостоятельно расставлять оценки и делать выводы.

Или, как говорили в фильме Жан-Люка Годара «Альфавиль»: «Иногда реальность оказывается слишком сложной. Истории помогают придать ей форму».

Какие бывают лонгриды? Общепринятого ответа на этот вопрос нет – даже несмотря на вполне развитую американскую академическую традицию анализа нарративной журналистики[71]. Поэтому я попробую предложить свой ответ – возможно, полезный в практическом плане.

Как мне кажется, всякий текст можно максимально схематично представить как окружность с точкой в центре. Точка – это то, что находится в фокусе внимания читателя и ведет его по тексту. Окружность – более общая, «системная» тема, которая помещает вашу точку в широкий контекст, определяет ее положение в окружающем мире и в реальности читателя. Точка может по-разному соединяться с окружностью – например, иллюстрировать только сегмент ее площади или пытаться раскрыть всю тему разом.

Приведу пример. Допустим, ваша идея – это история подростка, который неудачно пытался покончить с собой, и теперь он сам и его семья должны каким-то образом решать ситуацию, возвращаться к нормальной жизни. Эта история может соединяться с объяснением того, какие в России существуют механизмы и организации для таких ситуаций (сегмент окружности). А может вырастать до рассказа о принципах реабилитации суицидентов не только в России, но и в мире, попутно затрагивая историю вопроса, традиционные проблемы российской государственной системы и различные пути развития подобных сюжетов (вся окружность). Именно по второму пути пошла Катерина Гордеева в своем тексте, который начинается ровно с истории подростка, пытавшегося покончить с собой[72].

Итак, у вас есть точка, из которой вырастает окружность. Кажется, что именно типологию таких точек – фокусов вашего рассказа – полезно держать в голове при работе над лонгридом: от этого во многом зависит его устройство. Фокусами могут быть герой, автор, событие, информация или проблема.

Герой

В большинстве случаев это человек, но не обязательно: тексты про успешные стартапы в журнале Forbes строятся по тем же законам. Как правило, фокус на герое означает так или иначе структурно препарированное изложение истории этого героя как пути преодоления, ведущего к успеху, падению или чему-то посередине.

Примеры классического подхода к жанру: гениальный без всяких оговорок текст Дэвида Ремника про Леонарда Коэна в The New Yorker[73] – или материал Ильи Жегулева о том, как жил Михаил Ходорковский после освобождения[74].

Нередко именно концентрация на конкретном герое – пусть не очень известном – позволяет увлекательно и ярко изложить более широкий и сложный сюжет. Так работает уморительно-смешной материал Эдварда Докса в The Guardian про британского юриста, который защищает людей, обвиняемых в распространении порнографии с животными[75] (на самом деле это текст про свободу слова), – и грандиозный текст Шуры Буртина про чеченского правозащитника Оюба Титиева, обвиненного в хранении наркотиков[76] (на самом деле это текст про всю современную историю и жизнь Чечни).

Автор

Может показаться, что это частный случай предыдущего пункта, но нет: автор никогда не рассказывает свою историю целиком (а когда рассказывает, то получается уже другой жанр – монолог). Если в центре нарратива оказывается автор, это обычно означает, что он рассказывает о собственном опыте, вписывая его в тот же самый широкий контекст. Опыт может быть искусственно созданным – здесь уместно вспомнить жанр «журналист меняет профессию», популярный в России в конце 2000-х, и жанр «испытано на себе», когда репортер отправляется получать некий опыт, чтобы рассказать о нем читателям «изнутри» (например, одна из самых остроумных американских журналисток Тэффи Бродессер-Акнер испытывает на себе инновационные калифорнийские спа[77]).

Другой вариант – рефлексия журналиста над опытом, который естественным образом случается в его или ее жизни. Так устроена, например, книга классика американской нарративной журналистики Джоан Дидион The Year of Magical Thinking («Год магического мышления»), рассказывающая о том, как она переживала внезапную смерть мужа, – или текст Юлии Дудкиной[78] о том, как ее травили в школе и как она впоследствии нашла людей, которые это делали.

Ни в одном из упомянутых случаев личный опыт не становится единственным содержанием текста – в конце концов, журналистика тем и отличается от, например, блогинга, что умеет связывать конкретное с общим. Но в каждом из приведенных примеров личный опыт становится драматургическим двигателем текста, тянущим его за собой.

Событие

Помещение события в центр нарратива дает автору возможность относительно просто собрать сложную систему: событие работает как фундамент, не дающий ей осыпаться. Лонгрид может представлять собой полноценную реконструкцию события (например, «Школа» Кристофера Чиверса, главное, что было написано о Беслане[79]) или пользоваться им как своего рода основанием, из которого затем развертываются дополнительные сюжеты (например, текст Даниила Туровского о расстреле мирной демонстрации в Новочеркасске в 1962 году и его последствиях[80]).

Еще одна возможность – «командировочный» лонгрид: журналист погружается в некое происходящее здесь и сейчас событие, а затем в процессе работы над текстом связывает его с более широким контекстом. Это случается не так часто – просто потому, что такие события обычно требуют быстрой фиксации. Но все-таки случается – можно вспомнить, например, текст Саши Сулим о протестах против изменений границы с Чечней в Ингушетии[81] или текст о том, как Китай создал полицейское государство нового цифрового типа в Синьцзяне[82].

Информация

Разумеется, одна из задач журналистского текста – сообщить новую информацию. Однако далеко не всегда именно информация становится его центральным элементом, если угодно, панчем. Это – случай журналистских расследований, которые, как правило, драматически подводят читателя к ключевому факту, попутно объясняя последствия обнаруженного, а также рассказывая, как это удалось найти.

Мой редакторский опыт показывает, что журналисты-расследователи нередко скептически относятся к нарративу, считая, что выявленных ими фактов достаточно, а лишние эмоции ни к чему. Тем не менее ни один из этих людей не согласится просто предоставить читателям доступ к самим документам, голую фактуру, не собранную в связную конструкцию. А связная конструкция уже сама по себе является историей.

Примером такого рода текста может служить практически любое известное вам журналистское расследование. Вот пара примеров: текст Джона Каррейру в Wall Street Journal, похоронивший громкий медицинский стартап Theranos[83] (из него выросла книга «Дурная кровь»[84] и фильм «Изобретатель»), и материал Светланы Рейтер, Андрея Сошникова и Тимура Кигурадзе о заказанном в даркнете убийстве московской следовательницы[85].

Проблема

Лонгриды, построенные от проблемы, – самый трудный тип, потому что точка тут стремительно начинает разрастаться до всей окружности, и вместе с тем – один из самых распространенных типов. Это, вероятно, связано с тем, как устроен процесс придумывания материалов, который слишком часто останавливается на широких вопросах без дальнейшей фокусировки. Как в России лечат рак? Как живут люди после выхода из тюрьмы? Как устроена работа с посттравматическим стрессовым расстройством? Все это – интересные вопросы, о которых может быть написан не один материал. Но каждому из вопросов нужна калибровка; попытка раскрыть в одном тексте всю проблему целиком легко может привести к провалу.

В этом случае текст обычно как бы «ощупывает» проблему, рассматривает ее с разных точек зрения – и чередует личные, человеческие сюжеты с более системными (например, экспертными и статистическими). Обычно у таких материалов много героев, каждый из которых как бы отвечает за один из аспектов сюжета; в идеале один из героев является сквозным для всего материала: его история как бы ведет нас по проблеме. Часто, впрочем, это не получается – и вести читателя приходится автору: либо с помощью композиционных связок, либо с помощью личного вторжения в текст (второе часто получается хуже).

Выстроить такую конструкцию, чтобы в ней не было дырок, – высший журналистский пилотаж. Таковы уже упомянутый текст Катерины Гордеевой о реабилитации суицидентов, ее же материал о том, с чем сталкиваются женщины, решившие в России обратиться в полицию с заявлением об изнасиловании[86], и многие репортажи Олеси Герасименко, например о букмекерском бизнесе и лудомании[87] или о микрокредитах[88].

Эта классификация в значительной степени условная, и опытные коллеги наверняка найдут в ней лакуны и странности. Так или иначе, задумывая лонгрид, полезно представлять себе, кто или что находится в центре вашего текста, откуда протянутся линии на большую окружность – и что это будет за окружность.

Я выделяю пять принципов, на которых основана нарративная журналистика. Существенно важно, что принципы эти взаимодополняющие: они должны сочетаться друг с другом; каждый из них необходим, но сам по себе недостаточен.

Выпуклость

Текст – его тема, его сюжет, его герои – должен быть ярким. В идеале, когда пересказываешь сюжет друзьям или родным, у тех отваливается челюсть, сжимаются кулаки – или выявляется еще какая-нибудь острая эмоциональная реакция. Лонгрид как объект, требующий изрядных временных затрат, по определению должен быть экстраординарным.

Лонгрид на невыпуклую тему, скорее всего, получится скучным. Недавно мне предложили придумать лонгрид о том, как люди покупают квартиры в Москве. Важная ли это тема? Безусловно. Может ли из нее получиться по-настоящему интересный журналистский нарратив? Сомневаюсь. В таких случаях полезно пытаться представлять себе идеального героя, который сделал бы вашу историю по-настоящему захватывающей. Если уже на этом этапе возникают проблемы (человек, который копил на квартиру всю жизнь? получил наследство? – такие вопросы как-то не будоражат), возможно, теме нужен другой формат – например, инструкция или монолог.

Еще одна опасность – типовой герой, просто иллюстрирующий заявленный сюжет. Интересно ли, например, написать про то, как живут российские пожарные? Конечно: это одна из самых героических профессий – и одновременно пожарные как бюджетники наверняка ежедневно сталкиваются с бездушной российской системой. Ошибкой тут было бы найти в качестве героя «простого» пожарного; человека, личная история которого не нарушает читательских ожиданий. Интересной теме нужен яркий герой (или герои) – тот, кто сделает сам нарратив более событийным и парадоксальным.

Системность

Та самая окружность. Любой хороший лонгрид всегда больше, чем его непосредственный сюжет. Нарративная журналистика не только рассказывает впечатляющий анекдот, но и показывает, как этот анекдот связан с жизнью читателя, с окружающей нас реальностью.

Проблема с системным измерением лонгрида, как правило, возникает, когда изначально текст исходит из конкретной уникальной истории – легко допустить, что ее достаточно. Так бывает, но редко; и мне еще не приходилось сталкиваться с текстами, которые пострадали бы от того, что их «достроили» бы до окружности.

Любая уникальная история может быть выведена в несколько систем. Предположим, вы хотите написать про то, как живет самый высокий человек в России. Такая тема имеет право на существование – и кажется, что одного описания жизни героя достаточно: от выбора обуви до свиданий – тут наверняка много увлекательных анекдотов. Однако и такой текст мог бы украсить «системный» поворот. Например: а как вообще выяснилось, что этот человек – самый высокий в стране? Как устроена система такого учета? Другой возможный «радиус» – про то, как вообще государства определяют параметры нормального; грубо говоря, почему двери в общественном транспорте именно такой высоты. Третий – существует ли некое сообщество сверхвысоких людей со своей групповой взаимовыручкой. Ну и так далее. Не все из этих поворотов могут сработать, но любой из них превратит текст про курьез в текст, который расширяет наши представления о мире.

Приведу два примера того, как в текст может быть введено системное измерение.

Саша Сулим писала для «Медузы» текст о так называемых добровольных ампутантах[89] – людях, которые фантазируют о том, чтобы лишиться конечностей. Несмотря на диковинность самого сюжета, текст рассказывает не только о нем (тогда бы он опасно приблизился к таблоидному жанру потешного хоррора), но и о том, как работает современная медицина: как психологи выявляют подобные редкие расстройства, как они становятся частью научного консенсуса и как с ними работают специалисты.

Другой пример – текст Нины Назаровой для «Русской службы Би-би-си» о том, как мужчины в России нанимают ряженый спецназ, чтобы сделать предложение своим невестам[90]. Яркий сюжет здесь связывается с общей российской гендерной культурой – и то, что казалось дикой шуткой, проблематизируется как проявление институционализированного насилия.

Четкость

Нарративная журналистика – это тоже журналистика, а значит, лонгриды подчиняются тем же ключевым критериям, что предъявляются к другим журналистским текстам: информация должна быть проверенной и подтвержденной; слово должно быть предоставлено обеим сторонам конфликта; этические конвенции должны соблюдаться и т. д.

Жанр лонгрида в этом смысле предоставляет особенно много искушений – тут всегда масса деталей и описаний, увлекшись которыми легко потерять осторожность. Типичная опасность – упоминание о том, что «подумал» или «почувствовал» герой. Такое возможно – но только если автор действительно уточнил у героя, как он помнит свои чувства и мысли. С такой же осторожностью стоит относиться к описаниям в восстановленных сценах (подробнее о них см. ниже). Безусловно, можно описывать и погоду, и обстановку, и прочие детали сцен, при которых вы не присутствовали, но необходимо быть уверенными в их достоверности: как минимум – уточнить у непосредственных участников событий; в идеале – проверить в независимых источниках (скажем, в случае с погодой это всегда просто сделать в интернете).

Литературность

Великий американский журналист и писатель Том Вулф определял то, что сильно позже назовут лонгридами, так: это журналистика, которая читается как роман[91].

То есть: текст, который мы пишем, в идеале должен получиться таким же захватывающим, как хорошая книга, из-за которой мы проезжаем нужную станцию метро. В нем должны быть интригующий сюжет; герои, которые вызывают у читателя эмоции; сцены; диалоги; конфликт; развитие; интересный стиль письма – и т. д. и т. п.

Здесь, однако, тоже есть свои опасности. Возможно, главная из них – принять завет Тома Вулфа слишком близко к сердцу и немедленно попытаться начать писать как Том Вулф (или Хантер Томпсон, или Трумен Капоте, или еще кто-нибудь состоявшийся и великий). К сожалению, как правило, неистовые стилистические устремления выливаются в тексты, которым не хватает ни литературного, ни журналистского качества. На мой взгляд, литературность – это в первую очередь структура, которая создает в тексте сюжет, интригу, напряжение. Язык очень важен, однако любой профессиональный редактор подтвердит: плохо написанный текст с хорошо собранной фактурой можно спасти, а хорошо написанный текст, в котором не видна сделанная репортерская работа, – нет. Потрясающие лонгриды случаются в изданиях, у которых крайне строгие и аскетичные правила по части стилистики (например, агентствах вроде Associated Press или Reuters), потому что даже в этих рамках можно сделать главное – собрать интересную для читателя фактуру и организовать ее так, чтобы она превратилась в историю.

Первая и главная задача человека, который хочет заниматься нарративной журналистикой, – не создать уникальный стиль репортерского письма, но найти свой язык. Для вас органичны длинные сложные предложения – или скорее очереди коротких? Вам нравится описывать людей и ситуации через прилагательные или через глаголы? Вам свойственна ирония – или драматический пафос? Вам интересны плавный ритм текста, как бы обволакивающий читателя, – или резкие драматургические прыжки и смены декораций? Поиск ответов на все эти и на множество других вопросов способен занять месяцы и годы. Вот что – а вовсе не триумфальные писательские горизонты – может, на мой взгляд, быть первой, необходимой и достаточной литературной целью в нарративной журналистике.

Отказ от оценок

Это последний принцип – и его не назовешь универсальным. Лично мне представляется, что авторы наиболее удачных текстов в области нарративной журналистики воздерживаются от того, чтобы делать выводы и расставлять оценки, уступая это право читателю. Мне также кажется, что попытки смешать нарративный жанр (изложение истории) с публицистическим (выражение мнения) часто вызывают у человека ощущение, что им манипулируют. Мне видится в таком смешении неуважение к читателю, которому как будто нужна помощь, чтобы самостоятельно интерпретировать рассказанную ему историю.

Весной 2017 года мы опубликовали на «Медузе» материал Нины Назаровой[92] о том, как в России борются с абортами. И автор, и редактор (я), и остальная редакция смотрели на сюжет вполне однозначно: это несправедливость, женщина имеет право принимать решения относительно своего тела. В самом тексте такая позиция, однако, впрямую не выражалась – только через подбор персонажей, структуру и прочие нарративные механизмы. Среди читателей нашлись люди, которые полностью одобрили изложенные в материале факты, похвалили журналистскую работу и написали, что нужно распространить практики Ярославской области на всю Россию.

На мой взгляд, это означает, что мы сделали свое дело хорошо – и дали читателю свободу интерпретации. Но я понимаю, что могут быть и другие точки зрения. Существуют успешные и заслуженные издания, журналистика которых во многом построена именно на том, что они отделяют хорошее от плохого. Самый яркий такой пример среди российских СМИ – это, конечно, «Новая газета».

Тема

Удачно найденная тема – значительная часть успеха любого лонгрида. Тут нам снова поможет метафора с окружностью и точкой в центре. Тема материала может исходить либо из этой точки, либо из этой окружности. Иначе говоря: либо тема возникает из какого-то конкретного события, героя, прецедента или явления – и тогда основная задача по ее додумыванию состоит в том, чтобы понять, как сделать ее «системной», найти окружность; либо тема рождается как некий вопрос общего характера – и тогда задача состоит в том, чтобы найти точку приложения, понять, какие герои или события могли бы ярче и глубже всего экземплифицировать сюжет. Таким образом, фокусировка и экстраполяция – базовые инструменты нарративной журналистики. Главное – чтобы абстрактное было возможно спроецировать на конкретное и наоборот.

Приведу в пример два текста Полины Еременко, выходивших на «Медузе».

В первом был конкретный сюжет, будораживший журналистку: загадочная история надписей «Клара Будиловская – проститутка», которые покрыли стены по всей Одессе в конце 1970-х и навсегда остались в городском фольклоре. Полина хотела выяснить, что стояло за надписями[93]. «Окружность» у материала появилась уже в ходе работы: оказалось, что эта история не только про конкретных людей, но и вообще про отношения, про то, как любовь может превращаться в психологическое насилие.

Другой текст рассказывал о том, как в России устроена индустрия конкурсов красоты, – и исходил из такого редакционного вопроса: нам было интересно, кому нужны конкурсы, как устроен этот бизнес и как он влияет на российские гендерные стереотипы. «Окружность» нуждалась в силовом центре – и он был найден в виде конкурса «Мисс Сыктывкар»: истории его участниц и организаторов стали нарративным стержнем материала[94], на который нанизывался более широкий контекст.

В поиске тем для лонгридов стоит исходить из нескольких ведущих принципов.

Удивляйтесь. Материалом для журналистского нарратива может стать самая неочевидная деталь, замеченная в новости или в разговоре со знакомым. Ваш внутренний радар всегда должен быть настроен на прием – и особенно чутко следует относиться к моментам, которые заставляют вас заинтересоваться, озадачиться. Возможно, из них вырастет тема.

Летом 2019 года я отправил своей жене, корреспондентке «Русской службы Би-би-си» Нине Назаровой, смешную гифку из Twitter – на ней мужчины в форме и масках вытаскивали людей из машины и укладывали лицом на капот; из кармана девушки доставали явно подкинутый сверток с белым порошком; а потом один из «силовиков» доставал оттуда коробку с кольцом, снимал маску и делал предложение. Нина не только посмеялась, но и задалась вопросом: а что, часто такое бывает? Откуда берутся люди в форме? Как это организовано? Выяснилось, что ряженый спецназ для подобных «силовых» предложений – целая индустрия; и в итоге получился уже упомянутый текст о том, как государственное насилие проникает в том числе в семейные отношения.

Другой пример – один из самых захватывающих текстов, что я читал за последнее время[95]: история человека, который многие годы ворует соколиные яйца, чтобы продавать их ближневосточным богачам (тем они нужны для соколиной охоты). Мне неизвестно, как был придуман материал, – но я сомневаюсь, что автор много лет следил за темой. Скорее всего, он прочитал где-то маленькую заметку о том, как его будущего героя арестовали в лондонском аэропорту со спрятанными под свитер соколиными яйцами, удивился, решил узнать больше – и обнаружил историю.

К слову, как известно, именно так начался великий документальный роман Трумена Капоте «Хладнокровное убийство»[96] – писатель прочитал небольшую заметку о жутком убийстве в Канзасе в журнале Time.

Задавайте интересные вопросы. Ежедневный поток новостей предоставляет массу возможностей для нарратива. И в особенности на них богаты любые громкие события и противоречивые сюжеты – если уметь находить там своего рода лазейки, «двери» для историй. Чем существеннее и громче событие – тем больше в нем спрятано возможных поворотов темы.

Например, вскоре после пожара в кемеровской «Зимней вишне» – одного из самых шокирующих событий последних лет – отправили в отставку министра по чрезвычайным ситуациям, а проверка в кузбасском МЧС выявила тысячи нарушений. Обсуждая эти новости в редакции «Медузы», мы обратили внимание на интересный контраст: когда-то, при Сергее Шойгу, МЧС было самым уважаемым подразделением правительства; теперь его статус явно изменился. Как и почему так получилось? Из этого вопроса вырос материал[97], объяснявший, что произошло с министерством и спасателями за последние 15 лет.

Важно помнить: даже если вопрос кажется банальным, это не значит, что на него уже ответили. В феврале 2018 года Фонд борьбы с коррупцией выпустил расследование про Олега Дерипаску, Настю Рыбку и вице-премьера Сергея Приходько, который путешествовал с ними на яхте. Поднялась большая суматоха, в которой никто не заинтересовался простым вопросом: а кто такой Сергей Приходько? В чем заключается его работа – и что он делал раньше? Важная ли это фигура для российской государственной системы? Таисия Бекбулатова за пару дней перелопатила источники, поговорила с экспертами и знакомыми чиновника – и написала его портрет[98], после которого расследование ФБК стало выглядеть еще интереснее.

Ищите другую сторону. На каждое событие или явление можно посмотреть с нескольких точек зрения – и подход к некоторым из них требует особенного усилия: потому ли, что они как бы второстепенны, или что это точка зрения отрицательных героев. Разумеется, не нужно делать вывод, что каждое расследование имеет смысл переписывать с точки зрения обвиняемых (хотя некоторые – имеет). Я хочу тут сказать очень простую вещь: одна из гуманистических задач журналистики – давать голос тем, кто его лишен. А для этого тех, кто лишен голоса, нужно обнаружить.

Хороший пример – еще один материал, связанный с пожаром в «Зимней вишне». После него посадили в тюрьму нескольких технических работников торгового центра (степень их реальной вины ясна не до конца). Тимур Олевский на «Таких делах» рассказал историю одного из них – электрика Александра Никитина – и его семьи, внезапно оказавшейся в ситуации тяжелейшего кризиса. Пафос этого материала лучше всего передан его заголовком – «Все жертвы»[99].

Именно из поиска недоуслышанного голоса рождается один из самых благородных, на мой взгляд, нарративных жанров – я называю его «жизнь после новостей». Событийный цикл СМИ – жестокая штука: как только следующее событие догоняет предыдущее, люди, только что бывшие в центре внимания, могут снова лишиться голоса. Между тем события, попадающие в поле зрения журналистов, как правило, меняют жизни навсегда – и в том, как именно происходят эти изменения, часто есть история.

Например, Кирилл Руков в 2017 году написал для The Village материал[100] про людей, которые выжили в нескольких самых громких российских терактах (материал сделан в жанре монолога, но это хорошее упражнение – представьте, насколько сильнее могла бы выглядеть первая история, будучи представленной как нарратив). Другой яркий пример – материал[101] в журнале Texas Monthly о женщине, ставшей случайной жертвой снайпера, который в 1966 году забрался на башню на кампусе Техасского университета в Остине и начал стрелять по прохожим: она выжила, но ранение изменило всю ее жизнь.

Заимствуйте. Именно после прочтения истории про стрельбу в университете Техаса у меня родилась идея, которая впоследствии материализовалась в текст Даниила Туровского про судьбы людей, пострадавших от расстрела мирной демонстрации в Новочеркасске в 1962 году. Идея ждала своего автора полтора года – зато когда дождалась, фактически распечатала жанр журналистики про историческую память: материалы, реконструирующие малоизвестные, но символически значимые исторические события и рассказывающие об их последствиях, с тех пор стали общим местом в самых разных российских изданиях.

То есть: не бойтесь заимствовать. Чтобы стать хорошим автором лонгридов, надо для начала стать их преданным читателем – чужие тексты могут не только научить приемам, но и подсказать тему. Особенно если эти тексты – англоязычные: американская медиаиндустрия в сотни раз больше российской, а традиция нарративной журналистики там куда длиннее. И ничего стыдного в этом нет: в конце концов, любая заимствованная тема в переводе на российские реалии станет оригинальной – просто потому, что здесь все устроено по-другому.

Структура

Структура – это королева нарративной журналистики. В подавляющем большинстве случаев хороший лонгрид отличается от плохого тем, что в первом есть четкая структура, которая держит на себе рассказ, а во втором – нет.

Я выделю несколько ключевых элементов, которых так или иначе требует любой качественный лонгрид, и затем расскажу о том, в какие конструкции эти элементы могут соединяться.

Начало (зачин). Тезис, что начало, середина и конец должны быть у каждого текста, как будто самоочевиден. Тем не менее он нуждается в проговаривании, поскольку у каждого из элементов есть своя отдельная функция.

Начало – это крючок, зацепка. Читатель знает, что, если он начнет читать ваш материал, ему придется потратить значительное время. Его нужно убедить в том, что оно того стоит. Именно в этом и заключается задача зачина материала.

Одна из самых распространенных ошибок – начинать лонгрид об интересном человеке с его рождения, а лонгрид о череде событий – с первого из этих событий: читатель еще не понимает, почему ему должно быть интересно; предыстория ему ни о чем не говорит, потому что он еще не знает самой истории.

Более эффективный, на мой взгляд, прием – сразу помещать читателя в середину действия, в разгар событий: нам еще неизвестно, почему что-то произошло, – но мы уже видим, что произошло что-то экстраординарное, что-то, что привлекает наше внимание и вызывает желание узнать подробности. Этот прием используется в десятках, сотнях и тысячах текстов – именно потому, что он работает. И материалы, которые могут начинаться как бы с середины, – очень разные: от рассказа про аресты в администрации Республики Коми[102] (он начинается со встречи регионального чиновника с Владимиром Путиным, которая и приводит к арестам) до истории[103] об американке, профессоре этики, которая влюбилась в своего ментально недееспособного подопечного – и в итоге попала под суд (материал начинается с эпизода, где героиня рассказывает родителям возлюбленного об их отношениях, причем читатель до самого последнего момента не понимает, что у мужчины тяжелые нарушения развития и он не способен коммуницировать без посторонней помощи).

Финал – это импульс. В современных условиях любому автору хочется не только чтобы его текст прочитали, но и чтобы им поделились. А раз так, значит, финал должен провоцировать читателя на то, чтобы оставаться с прочитанным материалом подольше; он должен вызывать мысль и/или эмоцию, переживание, которое не хочется держать в себе. Лучшие нарративные тексты работают именно так – оставляя после себя чувство, суждение, эффект. Думать о финале можно как о конце фильма: когда в вашей истории начинает играть музыка, а занавес опускается? Почему именно в этот момент?

Придумать типичное решение для такой задачи сложно. Укажу тут несколько возможных способов работы с финалом. Первый – прямая речь, подытоживающая весь ваш рассказ и как бы персонализирующая его. Так, например, материал Нины Назаровой[104] о том, как в больнице в Благовещенске годами заражали детей гепатитом C, заканчивается пронзительным высказыванием одного из родителей, благодаря чему больницей все-таки заинтересовались проверяющие.

Второй способ – дать некую информацию, заставляющую посмотреть на все рассказанное по-новому. Так, текст Таисии Бекбулатовой[105] о том, как вице-мэр Москвы Анастасия Ракова стала самым влиятельным чиновником города, заканчивается упоминанием о том, что у Собянина и его подчиненной есть федеральные амбиции: они хотели бы управлять не Москвой, но Россией.

Третий – деталь или сценка, заново разжигающая главную эмоцию от текста. Это, пожалуй, самый кинематографичный прием. Так заканчивается расследование Даниила Туровского[106] о сексуальных злоупотреблениях руководства московской «Лиги школ» – мы видим, как один из антигероев, бывший завуч школы, продолжает преподавать в детском кружке и как после его лекции одна из учениц дарит ему подарок и обнимает. Эта мелкая и, в сущности, невинная деталь в контексте выглядит зловеще – до мурашек по коже.

Еще один способ думать о финале – держать в уме классическую кольцевую композицию: текст как бы замыкается на свое начало и тем самым «пакуется» в голове читателя в нечто целое, связное. Так, в начале расследования Ивана Голунова[107] о миллиардных активах вице-мэра Москвы Петра Бирюкова и его окружения есть рассказ об обширных владениях семьи Бирюкова в Подмосковье. В финале текста читатель уже отягощен сложным знанием о юридических и партнерских связях героях материала – и тут последний из этих персонажей оказывается обладателем участка все в той же деревне. Такой прием может создать ощущение «все понятно» – даже если на самом деле так только кажется.

Начало и финал – жизненно важные элементы текста. Крайне необходимо помнить о них и думать о них специально. Когда я понимаю, какими будут начало и конец, – это момент, когда текст входит в последнюю фазу: обрамление готово, а расставить остальные детали в правильном порядке – в некотором смысле дело техники.

Середина. Как располагать фактуру в основной части материала? Я бы сказал, что здесь есть два базовых способа – именно их обычно выделяют в американской преподавательской и академической традициях. Они достаточно абстрактны, но могут пригодиться как минимум для общих размышлений над логикой текста.

Первый тип метафорически называется «бокал Мартини» – в честь широких конических бокалов с тонкой ножкой и круглым основанием. Верхняя часть бокала – зачин, который цепляет и мотивирует читателя, а основание – финал. Середина – это ножка, представляющая собой хронологически последовательное изложение событий. Логика проста: если мы уже зацепили читателя, дальше можно без лишней эквилибристики рассказать ему, как все было. Чаще всего в таких случаях начало вынуто из середины действия, а основной массив текста объясняет, как события к этой середине пришли – и что было дальше. Так строится подавляющее большинство профайлов; в качестве примера приведу текст Олеси Герасименко о противоречивой карьере рэпера Фейса (Ивана Дремина)[108] и текст Ильи Жегулева (большого мастера жанра профайлов) о жизни Михаила Горбачева после завершения политической карьеры[109].

Второй распространенный тип структуры – «шашлык». Он, соответственно, подразумевает последовательное нанизывание на нарративный стержень разных типов информации – человеческих историй, экспертных мнений, обзора статистики или законодательства и пр. Как правило, в удачных материалах разные типы информации именно что чередуются, органически увязываясь друг с другом в единую конструкцию. Этот тип структуры лучше всего подходит для проблемных репортажей, которые рассматривают один и тот же сложный феномен в разных аспектах. Примеры: уже упоминавшийся текст Катерины Гордеевой о том, что происходит в России с женщинами, обратившимися в полицию с заявлением об изнасиловании, или материал Саши Сулим о том, как живут люди, осознающие себя педофилами[110].

Разумеется, этими двумя общими подходами структурные возможности лонгридов не исчерпываются. Игры с композицией, попытки интересно выстроить текст – задача одновременно сложная и захватывающая. Тут важно помнить: структура – это все-таки двигатель рассказа, а не его предмет.

Тем не менее иногда специальные приемы работают. Вот несколько примеров. В материале Криса Джонса Things that Carried Him («Как он вернулся домой»), написанном для Esquire[111], хронологическая структура перевернута с ног на голову: история о том, что происходит с телами американских солдат, которых убивают на ближневосточных войнах, начинается с конца – с похорон – и дальше развивается будто в обратной перемотке. В материале Кристофера Гоффарда Framed («Меня подставили»), написанном для Los Angeles Times[112], каждая часть истории парадоксального преступления в Калифорнии рассказывается как бы с разных точек зрения: жертвы, преступников, следователей, прокурора и т. д. Наконец, один из самых эффектных (и самых сложных) структурных приемов – это переворот: когда в какой-то момент человек осознает, что история, которую он читает, вовсе не о том, о чем казалось. Например, читая материал Ника Тэйбора A Town Under Trial («Суд над городом»)[113] для журнала Oxford American, в середине мы понимаем, что секс-работницу в маленьком техасском городке убил вовсе не коррумпированный полицейский, – и вообще само преступление, служащее материалу каркасом, начинает выглядеть совсем иначе.

Структуру можно придумывать по-разному, но есть две распространенные композиционные ошибки, от которых я хотел бы предостеречь.

Первая – когда структура лонгрида выстраивается в соответствии с последовательностью работы журналиста и сюжет движется от одного его действия к другому. Задача репортера не в том, чтобы рассказать, как он работает, – а в том, чтобы собрать в связный и яркий сюжет информацию, полученную в результате этой работы. Действия самого журналиста интересны читателям только в исключительных случаях.

Вторая частая ошибка – распределение разного типа нарративов по разным частям текста; в некотором смысле – неправильный «шашлык». Например, сначала – рассказ о герое и его прямая речь; затем – контекст; затем – цитаты экспертов. Почти всегда такие материалы разваливаются – части не взаимодействуют друг с другом; одна глава вызывает эмоцию, другая разговаривает с читателем сухим языком бюрократии. Чтобы текст получился органичным, важно сразу связывать между собой разные типы фактуры.

Когда придумывается структура. К этому моменту у читателя мог возникнуть закономерный вопрос: разве правильно говорить о структуре текста сразу после выбора его темы? Разве не логичнее было бы собирать структуру, когда уже есть все необходимые вводные?

Конечно, итоговая структура лонгрида становится ясна только после того, как журналист провел всю необходимую полевую работу. Однако это не значит, что только тогда имеет смысл начинать думать про структуру. Как показывает мой опыт, гораздо лучше система, при которой на самом начальном этапе работы над текстом автор вместе с редактором придумывают структурную гипотезу – некий идеальный вариант того, из чего композиционно должен складываться материал. Разумеется, реальность в дальнейшем подкорректирует эту гипотезу: что-то окажется неосуществимым; кто-то скажет совсем не то, чего вы ожидали; отгадка обнаружится вовсе не там, где вы думали. Но эта гипотеза – ваш проводник в работе, дорожная карта, которая указывает, в каких направлениях может двигаться репортер и что он ищет.

Собственно, именно эта идеальная структура, которая впоследствии будет меняться и уточняться с поправкой на реальность, может стать основой плана – документа, в котором более или менее подробно перечислено, из чего состоит ваш лонгрид: что у него в начале, что в середине, а что в конце. Составить план полезно на любом этапе работы – и чем раньше это произойдет, тем лучше. Главное – не забывать: план – всего лишь гипотеза, а не догма, и он может быть многократно скорректирован.

И в этом смысле так же, как и идеальную структуру, в самом начале полезно придумать идеального героя.

Герой

Нарративная журналистика всегда рассказывает про людей, даже если речь идет об антикоррупционном расследовании или о больничных процедурах. Именно в герое или героях сходятся и раскрываются те вопросы, которые текст задает реальности; именно герои делают его интересным и вызывают сочувствие читателя. И чем больше мы знаем о герое, тем больше способны соотнести его с собой.

У героев текста могут быть самые разные характеристики: происхождение, внешность, взгляды, социальный статус, профессия, вкус, манера одеваться и говорить, походка и т. д. и т. п. Тут стоит обратить внимание на два момента, связанных с представлением героя и его проявленностью в тексте.

Любые характеристики героя важны настолько, насколько они дополняют наши представления о нем и его роли в материале. Например, если вы пишете о системном администраторе, то вряд ли имеет смысл сообщать, что он носит майки с джинсами, но вот если он ходит по улицам в костюме-тройке – об этом стоит написать.

То же правило относится и к прямой речи. Типичное свойство студенческих лонгридов – огромные цитаты из интервью. Однако складывать слова в предложения, а предложения в абзацы – это часть работы журналиста, а не его или ее героя. В подавляющем большинстве случаев талантливый автор передаст в косвенной речи те или иные события и факты куда более емко и ярко, чем если бы они были даны цитатой. Цитаты имеют смысл постольку, поскольку они выражают субъективную оценку – или каким-то другим образом характеризуют личность героя.

Выше я уже говорил о методе выбора героев в соотнесении с темой. Здесь я коснусь двух типов взаимодействия с героем, которые представляют собой противоположные стратегии при работе над лонгридом.

Первый тип взаимодействия – бытие-с-героем. В идеале лонгрид предполагает максимально полное погружение в жизнь персонажа: журналист проводит рядом с ним максимум времени. Это время зависит от двух факторов: сколько ресурсов может потратить на материал сам автор – и насколько долго герой готов терпеть его рядом. Таким образом, время, проведенное ими вместе, может растягиваться от нескольких дней до нескольких лет.

Очевидная закономерность: чем дольше вы находитесь рядом с героем, тем полнее вы затем сумеете о нем рассказать. Необходимая оговорка: бытие-с-героем предполагает не только и не столько ситуацию «интервью», сколько встраивание журналиста в более-менее естественный режим существования человека, превращение в незаметную «муху на стене». Удивительно, но люди очень быстро перестают замечать, что их действия и слова постоянно кто-то фиксирует, даже если тот вооружен видеокамерой; это, с одной стороны, часто порождает удивительные открытия и откровения, а с другой – становится этическим испытанием. Практически любой автор, имеющий какой-никакой опыт в нарративной журналистике, неоднократно был вынужден разбираться с ситуацией, когда герои требовали от него выкинуть цитату или эпизод, утверждая, что они сказали это репортеру «как другу». Универсального ответа на то, как решать такие ситуации, не существует (за исключением того, что принцип «не навреди» всегда важнее даже принципов выпуклости и системности), а совет постоянно напоминать героям, что вы с ними не друзья, как правило, трудноосуществим на практике. Но тот факт, что такие ситуации возникают, в некотором смысле хороший знак: это значит, что человек действительно раскрылся.

Впрочем, мы работаем в России, а значит, едва ли не более частой тут будет другая крайность – отсутствие героя. Люди – особенно если речь идет о знаменитостях – нередко не хотят, чтобы о них писали, и наотрез отказываются давать какие-либо комментарии. Нельзя не вспомнить и о других обстоятельствах, к сожалению, нормальных для современной России, – когда ваш герой не может с вами разговаривать, потому что сидит в тюрьме. Главное, что стоит знать о таких ситуациях, – это нормально. И это не причина для того, чтобы не писать текст. Десятки и сотни удачных текстов о самых разных людях – от политиков вроде той же Анастасии Раковой[114] и поп-звезд вроде Ольги Бузовой[115] до сестер Хачатурян, обвиненных в убийстве отца[116], – были написаны без их непосредственного участия.

В этом случае вам нужно постараться собрать всю ту же информацию о человеке, что вы узнали бы, находясь рядом с ним. Источниками тут могут стать самые разные люди, составляющие окружение вашего героя или бывшие рядом с ним в прошлом, – а также огромный «цифровой след», который в XXI веке тянется за каждым человеком. Интервью, соцсети, случайные комментарии, фотографии – все это может быть материалом для создания полноценного, живого портрета и характера.

Но вернемся к этапам работы над лонгридом. Если у вас есть тема, предположительная структура и предположительный идеальный герой – это значит, что можно переходить к непосредственной репортерской работе. Если у вас есть тема, реальный герой и реальная структура – значит, что в главном ваш текст уже состоялся. В этом смысле вышеописанные элементы нарратива – принципиальные и тянут за собой все остальные.

Сцены

Главный драматургический двигатель текста, сцена, – это цельная репортажная зарисовка, в которой с кем-то что-то происходит в каких-то обстоятельствах. Собственно говоря, это текст в миниатюре – и общие требования к сцене такие же, как к тексту в целом.

Сцена должна отвечать на следующие вопросы: кто и что делает? Где и когда это происходит – и как выглядит? Почему это интересно? Среди элементов сцены можно выделить собственно действие (в некотором смысле сцена всегда равна одному событию); дескриптив (описательную часть); диалог; оптику (то есть с какой или с чьей точки зрения мы смотрим на событие); темп (с какой скоростью развиваются события).

Все эти параметры могут меняться. Про сцену лонгрида удобно думать как про сцену из фильма или из спектакля. В какой момент поднимается и опускается занавес? С какой точки зрения мы смотрим на происходящее: как бы «объективно», сверху – или от лица одного из героев? Нужна нам быстрая перемотка или замедленная съемка? Общие или крупные планы?

Сцены бывают двух типов: наблюдаемые и восстановленные. Первые – это те, при которых репортер присутствовал и которые может описать сам, без помощи дополнительных источников. Для них особенно важна журналистская наблюдательность и доскональность: когда вы находитесь внутри события, вы никогда не знаете, что именно вам потом понадобится описать, – поэтому каким-либо образом (в заметках, аудиозаписях, картинках) лучше фиксировать все, что только можно. Наблюдаемые сцены всегда делают текст живее и ярче.

Восстановленные (реконструированные) сцены – те, при которых журналист не присутствовал, но которые он может описать, полагаясь на свидетельства очевидцев и документы. В идеальном мире восстановленная сцена всегда пишется по свидетельствам двух и более источников; в реальности бывает, что восстанавливать сцену приходится по свидетельству одного человека – в этом случае важно, чтобы в вашем материале четко проговаривалось, какая именно точка зрения на события представлена в сцене.

Так или иначе, восстановленные сцены далеко не обязательно менее выразительны, чем наблюдаемые. Представьте, что ваши собеседники – это ваши глаза, которые смотрят на нужную вам сцену, и попросите их описать все, что вам хотелось бы увидеть: не только само событие, но и весь его антураж: цвет стен, погоду, звук и свет в помещении, одежду героев – все, что вам потом может пригодиться. Это вполне достижимая задача. Один из главных и лучших журналистских текстов про Россию в XXI веке представляет собой именно что собрание восстановленных сцен, смонтированных в исключительной силы повествование, – это уже упомянутая «Школа» Кристофера Чиверса, рассказывающая историю теракта в бесланской школе № 1 и его жертв.

Написать наблюдаемую сцену – одно из простейших упражнений в нарративной журналистике; с этого можно начать, если вам слишком трудно сразу браться за лонгрид. Достаточно выбрать любое место, где что-то происходит и люди общаются друг с другом в заданных обстоятельствах, – будь то единичное событие вроде открытия магазина или регулярное вроде танцев под Андреевским мостом в парке Горького, – и у вас уже есть обстоятельства, которые превращаются в репортаж из набора сценок. В качестве своего рода референса тут можно иметь в виду, например, репортаж Елены Ваниной о посетителях московского бара «Камчатка»[117].

Детали

Детали дают лонгриду ритм, дыхание, атмосферу – и вызывают доверие: чем подробнее рассказана какая-то история, тем больше мы верим в то, что она действительно случилась. При этом важно помнить, что речь идет о журналистском тексте – а значит, все детали должны так или иначе работать на сообщение той существенной информации, которая содержится в лонгриде.

Добиться адекватной детализированности текста проще всего методом скульптора – постепенно отсекая лишнее от большого массива. Однако первым делом важно этот массив создать. В процессе сбора фактуры можно и нужно каким-либо образом фиксировать все мелочи, впоследствии способные обогатить или украсить текст, стать виньетками или символическими метками. Один из способов – после какой-то части проделанной работы (визита к герою вашего будущего текста или, например, дня, проведенного в командировке) записывать все, что случилось и что вы запомнили, в форме письма редактору или близкому человеку. Даже если вы не отправите это письмо или адресат его не прочитает, вы сохраните свои наблюдения, в которых впоследствии может обнаружиться что-нибудь ценное.

В России есть журналистка, которая лучше всех умеет фиксировать значимые детали и располагать их в материале так, что они начинают «работать», – это Полина Еременко. Почти любой ее большой репортаж – образец, по которому можно и нужно учиться.

Контекст

Контекст – это конкретное выражение «системного» измерения, о котором я так много говорил выше. Это все, что выводит конкретный сюжет на общий уровень: от статистики и законодательства до экспертных высказываний.

Тут есть две большие опасности. Во-первых, это канцелярит, бюрократический язык. Письмо – штука заразная, и люди, которые пытаются пересказать официальные документы, часто начинают использовать их избыточный, вязкий и бездушный стиль. Обращайте на это внимание – одна из задач журналистики заключается как раз в том, чтобы переводить подобные документы на обычный, человеческий язык.

Во-вторых, привлечение экспертов – процедура настолько же логичная, насколько иногда механизированная. Эксперты всегда должны быть в курсе конкретной истории, о которой они высказываются: в идеале – потому что они сами с ней знакомы; в худшем случае – потому что автор показал им все необходимые документы. Эксперты всегда должны обогащать текст каким-то дополнительным, эксклюзивным знанием, которое не может изложить сам журналист. Кстати, никогда не заканчивайте статью высказыванием эксперта – это мертвая газетная традиция, которая способна убить даже самый яркий материал. Контекст работает, когда он органично встроен внутрь истории, а не когда он ее обрамляет.

Оптика

Лонгрид может быть написан с разных точек зрения. Две базовые – это первое и третье лицо единственного числа («я» и «он/она»), но ими все не ограничивается – внутренняя логика нарратива может обусловить появление целых текстов или (чаще) их частей, написанных с позиции «ты» или с позиции «мы».

Впрочем, выбор между собой («я») и другим («он») все же ключевой. Разумеется, оба подхода имеют полное право на существование, однако я настоятельно рекомендую начинающим нарративным журналистам писать исключительно от третьего лица. Как мне кажется, именно такой подход позволяет провести четкое различие между нарративной журналистикой и, например, блогерством, которое полностью построено на «я». Изымая «я» из текста, вы обрекаете себя на то, чтобы заполнять возникающие в нем пустоты реальной журналистской фактурой, – и избегаете искушения заполнить их собой. Это крайне полезный навык.

Язык

Разумеется, язык журналистики – отдельная большая тема. Остановлюсь тут только на одном сюжете. Журналистский стиль во многом может зависеть от объекта рассказа: разного типа сюжеты нуждаются в разного типа нарративах. На мой взгляд, чем жестче, страшнее тема, тем менее эмоциональным может быть журналистский текст. Если фактура сама по себе трогательная, страшная или пронзительная, от автора, как правило, требуется прежде всего грамотно и четко ее «собрать» – а эмоции из этой конструкции возникнут сами. Эмоциональное письмо, примененное к эмоциональной теме, может дать ненужный эффект надрыва, нарочито навязываемого читателю чувства. Так, когда Даниил Туровский писал о сексуальных домогательствах в «Лиге школ», мы сознательно делали этот текст максимально сухим и прямым – фактура здесь говорила сама за себя.

И наоборот: если сама фактура – прежде всего сухие данные цифр, одной из задач становится их перевод на человеческий язык. Как правило, происходит это через поиск все тех же материалов для нарратива, о которых мы говорили выше, – сценок, диалогов, описаний – и детали могут скрываться в самых неожиданных закоулках: отсылках к предыдущим событиям, постах в Instagram, дополнительном историческом или культурном контексте. Один из удачных примеров – расследование Олеси Шмагун о дорогой испанской недвижимости предположительной новой семьи Людмилы Путиной[118]: распутывание клубка юридических связей здесь органично усилено разнообразными нарративными приемами.

Важно понимать: нарративная журналистика на русском языке – не только проблема, но и возможность. Как хорошо сформулировал фотограф Сергей Максимишин, Россия – это страна нерассказанных историй: в силу сложных исторических причин[119] лонгриды как жанр появились у нас не так давно – и к большинству даже лежащих на поверхности тем с этой оптикой еще никто не подступался. Тут сегодня может найтись место для всех, кто относится к своей работе вдумчиво и профессионально.

Как мог заметить читатель, рассказывая о тех или иных опытах создания журналистских текстов, я нередко употребляю местоимение «мы» – хотя у текстов, как правило, один автор, именем которого и подписан материал. Это «мы» настолько важно, что именно им я закончу главу.

Любому хорошему пишущему журналисту нужен собеседник, в особенности когда речь идет о лонгриде – материале, подготовка которого зачастую занимает недели и месяцы, и в течение этого времени автор погружается в фактуру с головой, переставая понимать, где здесь важное, а где не очень, где вход, а где выход, где история, а где помехи. Именно для того, чтобы в этом разобраться, лонгриду и его автору нужен хороший редактор: человек, который смотрит на материал как бы одновременно изнутри (непосредственно имея дело с текстом) и извне (непосредственно не имея дел с репортажной фактурой и героями). Структура, идеальный герой и его конкретное воплощение, сцены, их набор и порядок, оптика, интонация – все эти вещи при правильно устроенном редакционном процессе рождаются и оттачиваются в постоянном диалоге с редактором, который взаимодействует с материалом с момента рождения его идеи до его публикации и дистрибуции.

Это очень важно – но, к сожалению, так бывает очень редко. Реалии российской журналистики таковы, что в большом количестве изданий редактор имеет дело с лонгридом дважды: на этапе его заказа или одобрения, а потом на этапе готового текста и его публикации. Я абсолютно убежден, что низкое качество значительной части русскоязычной нарративной журналистики связано не с уровнем работы корреспондентов, а именно с неправильно построенными редакционными процессами, когда автор остается один на один с текстом и перестает отличать хорошее от плохого, – а редактор имеет с материалом дело на том этапе, когда эту разницу уже не увидеть (и в итоге материал либо отбрасывается целиком, либо публикуется недоработанным).

Очень велик шанс попасть в такую ситуацию у начинающих корреспондентов, особенно внештатных. В этих обстоятельствах очень важно найти себе собеседника – пусть даже он будет не профессиональным редактором, а вашим близким человеком, который готов слушать вас внимательно и чутко. Поделитесь с ним своими идеями и планом. Расскажите о своих героях и их историях. Объясните, что вы нашли в документах и узнали об экспертах. Устный пересказ текста своими словами – всегда хороший способ понять, насколько работают его структура и сообщение; устный пересказ чуткому собеседнику – еще и способ заставить текст работать. Не оставайтесь с лонгридом один на один – от этого будет хуже и ему, и вам.

—

Вот еще один пример того, как иногда удобна бывает кольцевая композиция: чтобы получилась «Тысяча и одна ночь», всякой Шахерезаде нужен свой слушатель (в сказке его звали Шахрияр). Найдите его себе.

Упражнения

Упражнение 1

Выберите наугад любой провинциальный российский город. Можно написать несколько названий на бумажке и потом вытянуть одну вслепую. Ваша задача – порыться в локальных новостях (в местных СМИ, пабликах, где угодно) и найти три возможных сюжета для лонгрида. Помните о принципах нарратива и выбора темы: с какой окружностью будет соединяться выбранная вами тема? Насколько она выпуклая? Насколько держит интригу?

(Смысл этого упражнения прост: оно очень легко и ярко показывает, что Россия – действительно страна нерассказанных историй.)

Упражнение 2

Напишите текст-сценку, построенную на репортажной фактуре, которую вы где-либо собрали. Вы можете отправиться наблюдать жизнь в кафе, или на церковную службу, или на фешен-показ, или на вечер встречи выпускников, или на собрание жилищного кооператива, или на открытие магазина, или куда угодно, где происходит что-то заслуживающее описания. Вы не можете организовывать реальность: вы наблюдатель, а текст – результат наблюдений. В тексте должна быть внятная структура, элементы описания, прямой речи и т. д. Напишите его от третьего лица.

Упражнение 3

Прочитайте текст Даниила Туровского «Русская Эбола» (https://meduza.io/news/2014/10/31/drugogo-sposoba-lecheniya-net-i-seychas) и составьте список источников, которыми, как вам кажется, пользовался автор, чтобы его написать. Укажите, какая именно фактура могла быть взята из каждого источника. Обращайте внимание на то, вторичный это источник (книги, фильмы, публикации других СМИ) или первичный (люди, с которыми поговорил журналист; то, что он выяснил сам). Обращайте также внимание на то, насколько мало места в итоговом тексте могут занимать данные из тех или иных источников.

Ответы к упражнениям

Упражнение 2

Пример 1. Первые переводы Уитмена на русский язык были сделаны в 1904 году Константином Бальмонтом – за 27 лет до рождения Романа Сефа.

К тексту

Пример 2. Французская фамилия Duchamp транскрибируется по-русски как Дюшан в соответствии с ее чтением по-французски, а не по-английски. Проблема здесь не только в транскрипции, но и в том, что переводчик слабо знаком с контекстом: он не узнал ключевую для своего времени фигуру.

К тексту

Упражнение 8

Основные источники – следующие:

1. Антон был неистощим на выдумки. То он подложит ради шутки в постель сестренки череп, взятый в гимназии, и до смерти напугает свою набожную тетушку, Федосью Яковлевну, обнаружившую череп раньше Машеньки… (Лакшин В. Я. «…Таганрога я не миную». Чехов в Таганроге / Лакшин В. Я., Коноплева Е. П., Иващенкова Е. Н., Белова Л. П., Щеглова С. А. – Ростов н/Д: Ростовское книжное издательство, 1985. – С. 224).

2. Между прочим, в один из вечеров поехал я в так называемый Карантин. Это небольшая плешивая рощица, в которой когда-то в забытое чумное время в самом деле был карантин, теперь же живут дачники. Ехать к ней приходится четыре версты по хорошей мягкой дороге. Едешь и видишь: налево голубое море, направо бесконечную хмурую степь; дышится легко и глазам не тесно. Сама рощица расположена на берегу моря (Чехов А. П. Огни / Повести и рассказы. – Ростов н/Д: Ростовское книжное издательство, 1984. – С. 89–123).

3. Это был Иван Чепраков, мой товарищ по гимназии, которого исключили из второго класса за курение табаку. Мы вместе когда-то, в осеннее время, ловили щеглов, чижей и дубоносов и продавали их на базаре рано утром, когда еще наши родители спали. Мы подстерегали стайки перелетных скворцов и стреляли в них мелкою дробью, потом подбирали раненых, и одни у нас умирали в страшных мучениях (я до сих пор еще помню, как они ночью стонали у меня в клетке), других, которые выздоравливали, мы продавали и нагло божились при этом, что все это одни самцы. Как-то раз на базаре у меня остался один только скворец, которого я долго предлагал покупателям и, наконец, сбыл за копейку. «Все-таки маленькая польза!» – сказал я себе утешение, пряча эту копейку, и с того времени уличные мальчишки и гимназисты прозвали меня маленькою пользой; да и теперь еще мальчишки и лавочники, случалось, дразнили меня так, хотя, кроме меня, уже никто не помнил, откуда произошло это прозвище (Чехов А. П. Моя жизнь (Рассказ провинциала) / Повести и рассказы. – Ростов н/Д: Ростовское книжное издательство, 1984. – С. 334–417).

Рейфилд ошибочно отождествляет героя «Моей жизни» с самим Чеховым; превращает рощу в кладбище, а гимназический учебный череп – в настоящий; художественными произведениями он пользуется как биографическими источниками, не оговаривая этого особо.

К тексту

Упражнение 1

Неверно посчитано количество полных лет Добролюбова. Если он родился 24 января 1836 г., а умер 17 ноября 1861 г., то прожил 25 полных лет и умер на двадцать шестом году жизни.

К тексту

Упражнение 2

В первую очередь ваше внимание должен привлечь адресат – некая Розмэри. Обе сестры писателя (Луиза и Мэри) умерли вскоре после рождения, так что остается предполагать, что это какая-то близкая подруга. Однако, возможно, поклонники творчества писателя вспомнят, что героиню автобиографического романа «Ночь нежна» звали как раз Розмэри. Но по-настоящему насторожить вас должно в этом письме другое: упоминание Хемингуэя. Простое гугление позволяет выяснить, что познакомились оба классика американской литературы лишь не ранее 1924 г. в Париже, а письмо датировано 1920-м. Как же такое может быть? Перед нами – фейк. Точнее, пародия, написанная и опубликованная Ником Фариеллой 13 марта 2020 г. (https://www.mcsweeneys.net/articles/this-side-of-paradise-a-letter-from-f-scott-fitzgerald-quarantined-in-the-south-of-france).

К тексту

Упражнение 3

На первый взгляд кажется, что Ляндау допускает явную ошибку памяти: Есенин был родом из села Константиново Рязанской губернии, где акают, а не окают. Однако это не ошибка. Мемуарист честно передает то, что слышал. А слышал он, как выясняется из сопоставления с другими мемуарами, именно оканье, потому что Есенин действительно окал – причем умышленно. Так они с Николаем Клюевым конструировали специальный образ крестьянских поэтов, которые должны окать, а не акать, потому что аканье лежит в основе литературного (московского) произношения, а оканье воспринимается как признак «крестьянскости».

К тексту