Жестокий роман бесплатное чтение

Пролог

— Твой муж отдал тебя в оплату долга, — говорит Марат. — Ты никуда не уйдешь.

— Что? Нет, я не понимаю… Олег бы никогда…

— Завязывай болтать, — обрывает мрачно. — Будешь согревать член, пока мне не надоест. Вот и все, что ты должна понять.

— Я не шлюха, — старательно сдерживаю рвущиеся наружу слезы. — Я не стану спать с тобой по доброй воле.

Ни слова в ответ. Только брови издевательски выгибаются и усмешка кажется еще более зловещей, чем прежде. Ха. Нашла чем напугать. Только дразнишь, растравляешь аппетит. Пугаешь дикого зверя куском свежего мяса. Продолжай. Твои выходки возбуждают.

— Пожалуйста, я… — совершаю очередную попытку, обреченную на провал.

— Ты жива, пока мой член хочет тебя, — холодно заключает Марат.

Огромные ладони опускаются на ягодицы, сминают до боли, подхватывают и усаживают меня на стол.

— Я не понимаю, откуда этот долг, — бормочу сквозь судорожный выдох. — Что за дьявольские правила? Почему нельзя просто…

— Ты и в кровати такая затейница? — хрипло спрашивает Марат.

Поддевает пальцами кружевную подвязку на моем бедре, оттягивает и резко отпускает. Резинка жалит кожу со звонким шлепком. Но я не чувствую ничего. Только страх. Подавляющий и парализующий ужас.

Глава 1

Я украдкой смахнула слезу и сделала глубокий вдох. Мои щеки горели огнем, а тело сковал холод. Ноги охватила мелкая дрожь.

— Тебе понравилось? — раздался родной голос над ухом.

— Безумно, — не раздумывая ни секунды, выдала я.

Тяжелое дыхание обожгло шею. Губы коснулись обнаженного плеча, оставляя скользящий поцелуй, заставляя кожу запылать.

— Знаешь, это лучший спектакль, который я когда-либо видела, — призналась ему абсолютно искренне.

Олег только улыбнулся в ответ.

Зал взорвался аплодисментами. Зрители начали подниматься со своих мест, отдавая дань уважения актерам. Овации становились все более бурными, нарастали с каждым прошедшим мгновением. Некоторые люди поспешили прямо к сцене, дабы вручить букеты цветов артистам.

«Коварство и любовь». Я уже смотрела эту постановку, когда была школьницей, примерно в седьмом классе. Нас всех тогда отправили в театр для культурного просвещения. Помню, как трагическая история довела меня до самых настоящих рыданий. Слезы градом лились по щекам, не желая останавливаться ни на миг. И сколько я ни старалась прервать этот стремительный поток, ничего не получалось.

Но теперь-то я была взрослой. Пару лет преподавала в университете, готовилась к защите диссертации. Кто бы расплакался из-за спектакля в двадцать семь лет?

Я совсем не относила себя к числу тех чувствительных натур, которые способны разрыдаться, услышав лирическую песню или узрев особо трогательный финал мелодраматического кино. Мой разум привык к четким научным алгоритмам. Эмоции находились под контролем.

Я забыла, когда из моих глаз текли слезы. Возможно, лет десять назад. На похоронах отца. Остальные события не заслуживали такой реакции. Я давно разучилась плакать.

Наверное, в этот момент кто-то наверху рассмеялся. Или внизу? Я еще не догадывалась, что хожу по очень тонкому льду.

— Полагаю, ужин в «Небесах» будет идеальным завершением вечера, — сказал Олег. — Наш столик забронирован на десять.

— Отличная идея! — воскликнула Юля. — Ты же знаешь, что ты лучший брат на свете?

— Потому что могу по первому требованию получить столик в любом ресторане? — последовал насмешливый вопрос.

— Потому что ты это ты, — радостно рассмеялась. — Надеюсь, мой день рождения будем праздновать там же?

— Хочешь испортить сюрприз? — наигранно нахмурился он.

Младшая сестра Олега обожала известный панорамный ресторан. Через две недели ей исполнялось восемнадцать лет, и она не представляла, где еще можно было отметить такую дату.

— Господин Стрелецкий, — хриплый мужской голос ударяет в спину.

Я вздрагиваю и крепче сжимаю свой клатч. Это просто рефлекс. Нет никакого логического повода переживать. Я оборачиваюсь и замираю, буквально примерзаю к полу, не в силах сдвинуться с места. Горящие черные глаза выжигают мою душу.

— В-вы уже в городе, — Олег как будто запинается. Впервые слышу, что он говорит настолько неуверенным тоном. — Не ожидал вас увидеть.

— Приятная неожиданность. Верно? — незнакомец насмешливо выгибает бровь.

Мой парень молчит. Правый угол его рта нервно дергается вниз. Губы сжимаются в одну тонкую линию.

Я никогда не видела его таким… встревоженным? Нет. Обычная тревога здесь не подойдет. Тут совсем другое. Страх. Ужас. Дикий и бесконтрольный, ощутимый на физическом уровне.

Почему? Что происходит?

— Обожаю театр, — продолжает мужчина. — Не пропустил ни одной премьеры. Чувствую, новый сезон будет особенно удачным.

Театр? Серьезно?

Ему больше подойдут бои без правил. Жестокие и кровавые. Я легко могу представить его на ринге, ломающим кости и забивающим противника до смерти голыми руками.

Даже дорогой костюм не скрывает натуру дикаря.

Высокий и широкоплечий он возвышается над окружающими точно скала. Огромный и мрачный. Несокрушимый. Развитые мускулы отлично прорисовываются сквозь ткань белоснежной рубашки. Темный пиджак небрежно переброшен через плечо.

Пожалуй, также небрежно он мог бы любую женщину перебросить через плечо и затащить в свою жуткую берлогу. Настоящий варвар.

Я ощущаю опасность, исходящую от него, и кожа леденеет.

Кто он?

— Марат, — горячие пальцы обхватывают мое запястье точно капкан.

— П-простите? — роняю чуть слышно.

— Так меня зовут, — полные губы растягиваются в усмешке, которая больше смахивает на звериный оскал. — Марат.

Я сглатываю, чувствуя себя последней идиоткой. Слова забиваются глубоко в горле. Не удается выдавить из себя ни единой разумной фразы.

То, как этот мужчина представляется. То, как целует мою руку. То, как двигается. Говорит. Ухмыляется. Во всей этой ленивой манере сытого хищника есть нечто непередаваемое. Грязное и порочное.

Каждый жест пронизан дикостью. Пропитан похотью. Чем-то пугающим и животным. И меня потряхивает от одного присутствия этого человека рядом. А от собственнических прикосновений желудок скручивается в тугой узел.

— Жаль, господин Стрелецкий нас раньше не познакомил, — говорит Марат.

Вот опять. Он произносит «господин Стрелецкий» с такой пугающей иронией, что холод сковывает внутренности, а душу раздирают противоречивые чувства.

— Не было случая, — Олег обнимает меня за талию, будто пытается оградить от чего-то ужасного и непостижимого.

— Исправим это в другой раз, — ровно сообщает Марат.

И берет Юлю за руку. Целует точь-в-точь как меня мгновение назад. Вроде бы учтиво. Но… вот как же ему удается? Склоняется, совершает галантный поступок, однако впечатление такое, точно это не он целует руку, а ему вылизывают подошву ботинок.

— Мой вечер занят, — выразительная пауза. — Твоей сестрой.

— Еще слишком рано, — выпаливает Олег, его пальцы впиваются в меня, причиняя боль, но я практически не замечаю этого, потрясенная происходящим. — То есть поздно. Мы ужинаем в «Небесах». Боюсь, не лучшая идея…

— Я верну ее в понедельник, — заявляет так, что возражать не хочется, а после криво усмехается: — Я же не зверь. Девочка должна учиться. Доставлю прямо к первой паре.

— И что вы… куда… как… — Олегу едва ли удается сформулировать четкий вопрос. — Каковы планы?

Марат притягивает Юлю к себе. Резко. Одним движением. Будто забирает свою вещь. Действует точно это не живой человек, а предмет.

Олег застывает, кажется каменным. В его голубых глазах вспыхивает ярость, а губы сводит судорога, однако мой парень не совершает никаких попыток повлиять на ситуацию. Крепкая шея напрягается. Вены пульсируют бешено. Гнев явно переполняет нутро.

Почему же он ничего не делает? Бред. Не понимаю. Почему он молчит? Это просто ненормально. Держал сестру под строгим присмотром, разгонял всех женихов, на пушечный выстрел не подпускал к ней мальчишек из универа. А этого жуткого типа терпит. За какие заслуги? Где логика? Другому бы уже набил морду.

— Знаете, Марат, я не отпускаю Юлю, — вступаю в беседу.

Улыбаюсь. Лучезарно. Как на предзащите, когда мою работу в очередной раз пытались разгромить, вымогая взятку.

— На выходных она помогает мне с презентацией для научного проекта, — лгу на автомате. — Одна я не справляюсь. Ничего не смыслю в этой дурацкой программе. Написать могу, а красиво оформлять до сих пор не умею.

— Вика, — еле слышно роняет Юля. — Все нормально.

Однако по ее враз побледневшему лицу я прекрасно вижу, что «все» может быть как угодно, только не «нормально».

Девушка едва держится на ногах. Тело трясет как в лихорадке. Крупная дрожь заметна даже на расстоянии.

Мое сердце сжимается. Что-то здесь не так. Ощутимо. Явно. Под ребрами зреет гнетущее предчувствие надвигающейся бури.

Эти трое прекрасно понимают о чем речь. А я тут лишняя. Случайная фигура.

Что же их связывает?

— Вика, — говорит Марат. — Виктория, значит.

Мне совсем не нравится то, как он произносит мое имя. Чуть ли не по слогам. Будто смакует, пробует каждую букву на вкус.

— Одобряю твой выбор, — смотрит в упор на Олега и припечатывает как ругательством: — Господин Стрелецкий.

Тот продолжает молчать. Опасается сорваться.

— Верну девочку завтра, — под его взглядом чувствую себя абсолютно обнаженной. — К утру. Поблагодари Викторию.

Олег так сильно сжимает челюсти, что зубы скрипят.

— Не слышу, — вкрадчиво замечает Марат.

— Благодарю, — бросает Олег, не глядя на меня.

— Сам сказал «еще рано», — полные губы растянуты в усмешке, а горящие глаза застилает лед. — Но придет время отдать долг.

Я не верю, что это действительно происходит. Он набрасывает свой пиджак на плечи Юли, берет ее под локоть и уводит прочь. Уверенно и невозмутимо, точно имеет полное право поступать подобным образом.

Мои глаза расширяются до боли.

Хрупкая фигурка девушки выглядит совсем крохотной на фоне этого огромного монстра. Тянет рвануть вперед, вырвать ее из лап чудовища. Однако я ничего не делаю. Просто наблюдаю. Как в тумане.

— Олег, — выдаю наконец. — Что…

— Долгая история, — его голос звучит неожиданно бесцветно.

— Кто этот человек?

— Он, — сглатывает. — Парень моей сестры.

— Парень? — нервный смешок вырывается из горла. — Почему я раньше о нем никогда не слышала?

— Их отношения начались раньше наших.

— Отношения? — опять тупо переспрашиваю, отказываюсь верить в услышанное. — Твоя сестра явно не рада быть его девушкой.

— Он не причинит ей вреда. Даже пальцем не тронет.

— Я все равно не понимаю…

— У него есть четкие понятия о чести, — бросает с горечью. — В этом смысле я ему доверяю. Но потом, когда он заберет ее навсегда, я уже не смогу быть настолько уверен.

— Что означает «навсегда»? — внутри холодеет.

Глава 2

— Кровавая резня в ночном клубе, — скороговоркой сообщает диктор. — На этих выходных город потрясла ужасная трагедия. По официальным данным погибло более пятидесяти человек. Точные цифры пока не названы. Закрытая вечеринка превратилась в настоящий кошмар. Что же это? Очередной передел власти или…

Я выключаю радио. Музыка раздражает, а сводка криминальных новостей едва ли помогает настроиться на позитивный лад.

Крепче сжимаю руль, стараюсь сосредоточиться на дороге, однако тревожные мысли не дают покоя.

Прежде казалось, что между мной и Олегом не было никаких секретов. Мы познакомились в прошлом году, начали жить вместе три месяца назад. Соглашусь, прошло не так много времени. Но с другой стороны, даже этого достаточно, чтобы узнать человека. Я встречалась с человеком и не подозревала о его главной тайне.

— Отец решил отдать Юлю, — вот единственная информация, которой мне удалось добиться от своего парня.

— В смысле — отдать? Она же не вещь. О чем это вообще? Замуж отдать или как?

— Просто… отдать.

— Странное решение.

— Я не имею права его оспаривать. Особенно сейчас, когда отец в больнице и готовится к серьезной операции.

— Я не понимаю. Правда. Пытаюсь, но… черт, извини, это какая-то дикость. Абсурд. Безумие.

— А тебе не нужно понимать. Просто прими как факт. Мы ничего не можем изменить.

В голове не укладывается. Олег обожает сестру, души в ней не чает, однако готов покорно исполнить волю отца. Да, Стрелецкий-старший находится в больнице. Причем в тяжелом состоянии. Поэтому лишние переживания точно не пойдут ему на пользу. Только зачем ломать жизнь молодой девушки?

Юлю вернули домой рано утром, как и было обещано. Она выглядела абсолютно потерянной. Бледная, будто выгоревшая. Плечи опущены, спина сгорблена. Молча поднялась по лестнице в свою комнату и заперлась на замок. Ни единого слова не проронила, смотрела в пол.

А я замерла, не представляя, чем могу помочь. Опять смотрела, как худенькая фигурка удаляется все дальше и дальше. Ощущала полное бессилие.

Что бы там не рассказывал мне Олег, я отказывалась примириться с происходящим. Темные времена Средневековья остались в прошлом. Нельзя использовать людей как разменную монету.

Одежда Юли была в полном порядке. Не порвана, не измята. На теле тоже никаких заметных повреждений.

Этот громила и правда ее не тронул. Хотя нельзя судить наверняка. Я ни капли ему не доверяла.

Здоровый мужик увозит девочку ночью. Зачем? Явно не сказки собирается ей читать.

А какой отец пожелает отдать дочь монстру?

Хотела бы я знать правду. Про какой долг речь. Для чего еще слишком рано. Откуда все эти зловещие намеки. Почему Олег ничего не сделал, чтобы осадить Марата.

Я паркую автомобиль на привычном месте и направляюсь в университет. День обещает быть напряженным, ведь сегодня много пар, а также другие неотложные дела по научным проектам.

Но первым делом я совершаю важный звонок.

— Ой, какими судьбами? — раздается нарочито насмешливый голос. — Не вышло окольцевать принца, поэтому проверяешь запасной вариант? А я свободен, готов примчаться по первому свистку.

— Спасибо, Егор.

— За что?

— За то, что напомнил какой же ты идиот.

— А вот это сейчас обидно было.

— Да ты же непробиваемый.

— Для кого угодно, Викуля. Только не для тебя.

— Фу, — невольно морщусь. — Ненавижу, когда меня так называют.

— Я помню, — смеется. — Я помню про тебя абсолютно все.

— Очень мило.

— Правда?

— Тебе я не могу солгать, — выдаю елейно.

— Ну ты и чертовка, — хмыкает. — Ладно. Давай к делу. Мне еще пять статей надо сдать и одного новичка из дерьма вытащить.

Егор журналист. У него прирожденный талант добывать материал. Он способен раскопать любую информацию. Даже самое безнадежное дело моментально заиграет новыми красками, если за него возьмется мой школьный товарищ. Для таких высококлассных ищеек нет границ.

— Я хочу узнать про одного человека, — начинаю медленно.

— Супер, — посмеивается. — Чью голову тебе принести на блюде? Или волнуют более пикантные части?

— На самом деле, у меня не так много исходных данных.

— Давай все, что есть. Разыщу всю грязь. Пробью по своим каналам. Завтра не обещаю, но в конце недели точно чего-нибудь да нарою.

— Его зовут Марат.

— Отлично. Дальше?

— Все, — усмехаюсь.

— Все? — спрашивает с явным возмущением. — Это кто вообще такой? Новый хахаль? Куда смотрит твой мажор?

— Слушай, без шуток. Необходима помощь. Чем раньше, тем лучше. Мне понадобится вся информация, которую ты сумеешь накопать.

— Куда тут копать? — фыркает. — Знаешь, сколько в нашей столице Маратов? Ну, поменьше чем Александров да Иванов, но все равно хватает.

— Ему лет тридцать. Брюнет. Высокий. Мускулистый…

— Это что? Анкета на сайте знакомств?

— У меня нет его фото. Могу только описать.

— А особые приметы есть? Вообще, хоть что-нибудь помимо того, как он обалденно горяч?

— Я не сказала, что он горяч, — кровь приливает к щекам.

— А то я не догадываюсь про эффект, который высокие и мускулистые парни оказывают на женщин, — хохочет.

— Он недавно вернулся в город, — стараюсь придерживаться конструктивной линии, не реагирую на дурацкий юмор. — В прошлую пятницу.

Тишина.

Никаких пошлых фраз. Никаких сальных прибауток. Молчание затягивается настолько, что я проверяю дисплей мобильного. Время еще идет, вызов не прерван. Устаю следить за стремительно бегущими секундами.

— Я занят, — непривычно холодным тоном заявляет Егор, прежде чем я успеваю вымолвить хоть слово. — Перезвоню позже.

И отключается.

Раздается звонок, знаменующий начало пары. Студенты стекаются в аудиторию. Приходится отложить повторный звонок до обеда.

Я забегаю на бизнес-ланч в ближайшее кафе, не глядя по сторонам, параллельно просматриваю папку с очередным проектом, листаю распечатанный документ и хмурюсь. Если честно, тянет швырнуть проклятые бумажки в ближайший мусорный бак. Не вижу в данном исследовании никакой перспективы. Однако в первую очередь нужно разрабатывать то направление, которое интересно руководству. По-настоящему любопытные идеи отправляются в долгий ящик.

Делаю заказ, не отрывая взора от расплывающихся перед глазами строчек, невольно щурюсь, мотаю головой, пытаясь сосредоточиться. Потираю переносицу. Пожалуй, стоит немного отдохнуть.

Улавливаю движение рядом, и я на автомате роняю стандартное:

— Спасибо.

Неужели официант успел принести заказ? Конечно, бизнес-ланч всегда подают оперативно. Но чтоб за пару секунд…

— Пока не за что, — хмыкает Егор.

Поверх моих документов опускается сильно пожелтевшая, изрядно измятая газета, будто из прошлого века. Тронь — обратится в горстку пыли.

— Узнаешь? — следует короткий вопрос.

Склоняюсь над ветхими страницами, вглядываюсь, стараясь понять, в чем суть, вчитываюсь в заголовок на первой полосе. Соревнования по борьбе. Пара строк стандартного текста про детали мероприятия плюс не менее шаблонные поздравления. Фотография, где запечатлены победители. Трое парней, занявших призовые места.

— Ну, это не слишком… — осекаюсь на полуслове.

Замолкаю. Моргаю. Еще, еще. Шумно сглатываю. Мир сужается до одного-единственного лица. В самом центре. Тот, кто взял золото.

Марат.

Очень молодой. Совсем юный. Но все же сомнений быть не может. Те же хищные черты. Тот же прожигающий насквозь взгляд. Даже на выцветшей фотографии ощущается животная энергетика. Аура зверя.

— Понятно, — заключает Егор и убирает газету, складывает, прячет во внутренний карман куртки.

А я чувствую себя абсолютно чокнутой, потому как едва подавляю разочарованный возглас, рвущийся наружу из груди. Сжимаю кулаки покрепче, чудом удерживаюсь от искушения протянуть руки вперед, выхватить смятые листы, развернуть, разгладить дрожащими пальцами, жадно изучать кадр из прошлого, буквально впитывать каждую деталь.

Боже. Ну, что это за бред? Я сама себя накручиваю. Какие глупости. Полнейшая ерунда.

Нужно остыть. Мыслить трезво. Он самый обычный человек. Мужчина. Нет в нем ничего инфернального. Нет. И точка.

— Когда ты успела перейти дорогу Дьяволу? — Егор усаживается напротив, щелчком пальцев подзывает официанта.

— С чего ты взял, будто я…

— Бургер «Обама», куриные крылышки под соусом дорблю и чизкейк с голубикой, — озвучивает заказ как на духу и, уже обращаясь ко мне, издевательски интересуется: — Завидуешь?

— Уж точно не твоей поджелудочной, — парирую в ответ.

— М-да, — с нескрываемым презрением изучает куриный бульон, который ставят передо мной на стол. — Здоровый образ жизни выглядит уныло.

— Вернемся к делу, — закусываю губу. — Обещал заняться моей просьбой в конце недели, а потом вдруг появился к обеду. Выходит, этот Марат очень известная личность.

— Тише ты, — моментально меняется в лице, причем без всякого наигранного стеба, натурально бледнеет. — Не стоит говорить его имя настолько громко.

— Чего? — нервно посмеиваюсь. — Да кто он вообще такой?

— Никто, — произносит мрачно. — От этого и страшно. Человек без определенных занятий. Точнее занимается всем понемногу.

— Бандит?

— Возможно.

— За ним стоят серьезные люди?

— Еще как.

— Может, нормально расскажешь? — теряю терпением. — Почему каждую фразу приходится клещами вытягивать?

— Вика, — говорит неожиданно холодно. — Ты скажи мне честно. Зачем эти вопросы? Что ты пытаешься найти?

— Я просто должна понять, кто он, — признаюсь прямо. — Поверь, ничего криминального в моем желании нет.

— Держись от него подальше. А лучше и вовсе забудь.

— Да ты издеваешься, — качаю головой.

— Я даю отличный совет. Будешь благодарна.

— Ладно, — соглашаюсь с насмешкой. — Тогда найду информацию в другом месте. В любом случае, что-то раскопаю.

— Что ты там раскопаешь? — в его голосе сквозит гнев. — Те секреты, которые тебя волнуют, давно похоронены. На свалке. В лесополосе. А еще в асфальт закатаны. И на дне речки охлаждаются.

Егор взъерошивает ладонями свои кудрявые рыжие волосы, достает пачку сигарет, зажигалку. Устремляет взор вдаль, размышляет, пробуя взвесить «за» и «против», прежде чем выдать окончательный вердикт.

— Только не кури, — морщусь я. — Ненавижу этот запах.

— Твой пижон ему дорогу перешел? — изучает меня из-под чуть прикрытых век, сканирует насквозь цепкими зелеными глазами. — Так бизнес у него вроде чистенький. Не слышал, чтобы они вместе чего-то мутили.

— Не знаю, — выдыхаю я. — Но они знакомы.

— Ха, — выдает без тени настоящего веселья. — Странно. Подумал бы на батю твоего мажора, но он же тоже честный со всех сторон. Уж как я в свое время не перетряхивал грязное белье, ничего не нашел…

— Постой, ты проверял Олега? — моему изумлению нет предела.

— Конечно, — замечает небрежно. — Биография у него скучная до зубного скрежета. Лучшая часть — фотки моделей, которых он трахал пачками до встречи с тобой. Знаешь, подруга, ты его совсем испортила. Превратила бабника-альфача в примерного семьянина. Через несколько лет будет тапочки в зубах приносить и заливисто тявкать от удовольствия.

— Зачем? — искренне недоумеваю. — Зачем тебе это?

— Я всегда проверял твоих женихов, — заявляет так, будто подобное является самым рядовым фактом. — И тут совсем ничего трэшового не было. Батя у него честный аж тошнит. В девяностые и то не замазался. Без взяток не обошлось, «крыша» у него тоже имелась, но криминала минимум. Дядя от воспаления легких умер. Мать от сердечного приступа. Никаких скелетов в шкафу. Никаких скандалов, интриг и расследований.

— Сестру почему не проверил? — истерически усмехаюсь.

— Что с нее взять? — отмахивается. — Обычная «золотая» девочка.

— Ты псих, Егор. Самый настоящий псих.

Официант приносит заказ. Какое-то время мы молча наблюдаем за расставлением тарелок и приборов.

— Неужели Олежка влез в авантюру? — интересуется Егор, лишь стоит нам вновь остаться в относительном уединении. — Как только умудрился?

— Хватит уже, — пресекаю издевки. — По делу ничего сказать не хочешь? Не надоело дебильные шуточки отпускать?

— Я тебе все сказал, — бросает хмуро. — Держись подальше. Никуда не лезь. Прекращай это, поняла? Будешь искать его, доищешься до того, что он сам тебя найдет.

— Звучит не слишком впечатляюще, — пожимаю плечами. — Вот если бы ты дал конкретные примеры, почему не стоит связываться с этим человеком.

— Да не человек он, — бросает ледяным тоном. — Зверь. Порвет и не заметит. Кто против его воли пойдет, долго не проживет. Он зубами глотку грызть будет. Заживо сожрет.

— Просто слова, — говорю тихо.

— Слышала про резню на выходных?

— Нет, хотя… это в ночном клубе? — напрягаю память. — Точно. Утром по радио шел репортаж, но я выключила.

— Когда он вернулся? — спрашивает холодно.

— В смысле? — язык прилипает к небу.

— Ты сама мне сказала.

— В пятницу.

— Вот и сопоставь.

Меня прошибает ледяной пот. Резко и сразу. Осознание накрывает мощной волной.

— Он наводит порядок, — продолжает Егор. — Его очень долго не было в городе. Многие расслабились. Только, как видишь, зря.

— Но такое безумное количество жертв, — запинаюсь. — Будет расследование. Подобную историю не выйдет замять и спустить на тормозах.

— Ты вроде не глупая девочка, — закатывает глаза. — В сказки веришь. В нашу судебную систему. В государство.

— Нет, не совсем. Просто всему есть черта. Какой-то предел.

— Вика-Вика, — качает головой. — Даже если он всю страну кровью зальет, никто ему ничего не скажет. Там свои люди при власти. Везде. Прикрыто капитально.

— Ну, не бывает так, — заявляю уперто. — Не бывает, чтобы прямо все было схвачено. Всегда есть слабые места. Лазейки. Должно же хоть что-то быть. Компромат. Рычаги воздействия.

— Сбавь обороты, — произносит строго. — Ты куда намылилась? Сама себе могилу роешь?

— Егор…

— Завязывай, — обрывает грубо. — Не смей. Даже думать о таком не смей. Нечего там искать. Нет у него никаких слабых мест. Пусть твой ухажер отдаст ему все, что потребуется. Бизнес. Бабло. Чего там не поделили.

Я согласно киваю.

Но я абсолютно не согласна.

Аналитический склад ума не позволяет легко сдаться. Ну, не бывает таких идеальных злодеев. Не существует неуязвимых людей. У каждого найдется слабость. Исключений нет.

Вечером я безуспешно пытаюсь завести автомобиль. Мотор не подает никаких признаков жизни. Пробую снова и снова, однако старания не приносят результата.

Открываю дверцу авто, впуская свежий осенний воздух внутрь темного салона. Делаю глубокий вдох. Выдыхаю. Прикасаюсь пальцами к враз взмокшим вискам, чуть надавливаю, надеясь унять головную боль.

Что за чертовщина? Еще утром машина была в полном порядке.

Я предпринимаю очередную попытку запустить двигатель.

Стягиваю кожаную куртку, бросаю на заднее сиденье. Почему-то становится трудно дышать. Ощущение, будто кожу печет.

Я уперто продолжаю поворачивать ключ в замке зажигания. С уст срывается ругательство. По спине струится пот.

— Напрасно стараешься, — хриплый голос вскрывает мои вены. — Она не заведется.

Меня накрывает мрачная тень.

Глава 3

Все мои инстинкты обострены до предела. Разум вопит, что нужно бежать. Как можно скорее. Захлопнуть дверцу автомобиля, завести двигатель. Любой ценой. Или же просто подскочить на ноги, рвануть в сторону, бросить машину к чертям собачьим. Выбраться из ловушки, пуститься наутек. Вперед. Куда угодно. Куда глаза глядят. Дальше и дальше. Без малейшего промедления.

Но я оборачиваюсь и встречаюсь лицом к лицу с противником. Слабая надежда сгорает дотла. Прямо под его прожигающим тяжелым взглядом.

Он действует на меня как раньше. Так, что совсем отключается мозг.

— Марат, — говорю я и не узнаю собственный голос, непривычно хриплый, пронизанный скрытой жаждой. — Не ожидала увидеть вас здесь.

В сгущающихся сумерках этот мужчина выглядит особенно гармонично. Точь-в-точь часть надвигающейся на город ночи. Нет. Проклятье. Он и есть ночь. Темная. Жуткая. Беспроглядная.

— Ладно, — отчаянно стараюсь выровнять сбившееся дыхание.

Ощущение, будто пробегаю стометровку. Под палящим солнцем. Раз сто. А после срываюсь вниз с отвесной скалы. Врезаюсь в жесткую толщу ледяной воды.

— Я могу вызвать эвакуатор, — закусываю губу в попытке очнуться.

А Марат смотрит на меня так, что нутро обдает кипятком.

Запрещаю себе погружаться в безумие. Хватит, необходимо прийти в сознание, мыслить трезво. Тянусь за сумкой, достаю телефон.

Я справлюсь. Я…

— Нет, — раздается коротко и четко, а после следует чуть мягче, обманчиво нежно: — Не можешь.

— Почему? — невольно вырывается вопрос.

— Пропала сеть.

Вздрагиваю. Ведь слышится совсем другое. Мрачное и пугающее. Чудовищное. Такое, от чего моментально мороз пробегает по коже.

Попалась в сеть. Глупая. Наивная. Попала. В клетку. Пропала. Попрощайся с прежней жизнью.

Кого хотела побороть? С кем рискнула тягаться?

— Что? — сглатываю. — В смысле?

Смотрю на дисплей мобильного. Обмираю изнутри, ибо тут и правда нет сети. Сейчас. Резко. Вдруг.

— Как это возможно? — из горла вырывается нервный смех.

Практически самый центр города. Не глухая посадка, не лесополоса. Мы не в подвале, чтобы связи мешали железо-бетонные перекрытия.

— Я тебя подвезу, — произносит Марат.

Не предлагает, не спрашивает. Просто сообщает, информирует, констатирует факт.

— Спасибо, но я и сама справлюсь.

Он ничего не говорит, просто подает руку и как-то сразу становится ясно, что отказаться не вариант. Если продолжу протестовать, меня выволокут из салона авто силой. Остается лишь подчиниться.

Миг — мои заледеневшие пальцы зажаты в огромной, обжигающе горячей ладони.

А перед глазами все плывет. Впечатление, будто я залпом выпиваю стакан чистого спирта. Настолько сильно раздирает горло тревога.

Гигантский черный «Гелендваген». Мощный. Агрессивный. Настоящий зверь из сверкающего металла. Выглядит устрашающе.

И почему меня совсем не удивляет подобный выбор автомобиля?

Обращаю внимание на номер. Ожидаю узреть блатную комбинацию цифр или оригинальную надпись. Но… ничего. Вообще, ничего. Никакого знака.

Выходит, ему разрешено ездить вот так. За какие заслуги?

Недоброе предчувствие терзает изнутри.

Марат открывает передо мной дверцу.

Пожалуй, обтягивающая «юбка-карандаш» длиной ниже колена не лучший выбор для езды в таких машинах.

Я замираю в нерешительности. Как же забраться на подножку? Моя скромная «Хонда» гораздо ниже по высоте, «Феррари» Олега тоже не предполагает подобных проблем.

Прежде никогда не возникало трудностей.

Что же делать? Приподнять юбку? Ухватиться за ручку и попытаться…

Не успеваю предпринять каких-либо действий. Сильные руки крепко обхватывают мои бедра, а уже в следующую секунду я оказываюсь на сиденье.

Марат подхватывает меня и усаживает куда надо. Легко и просто. Отрывает от земли точно пушинку. Без особого труда. Отточенным движением.

Даже дернуться не успеваю. Вскрикнуть тоже не выходит.

Кожа вспыхивает от его прикосновений. От ощущения сдерживаемой силы, что таится в этих мускулистых руках. А слой ткани никак не защищает и не ограждает от кипучего безумия.

— Хороший у тебя друг, — говорит Марат, когда авто трогается вперед.

Мои брови вопросительно взмывают вверх.

Друг. Какой?

Я и правда не понимаю.

— Егор, — продолжает ровно. — Толковый парень.

— Откуда… — замолкаю, не завершив вопрос.

Мобильная связь не могла пропасть без причины. А раз есть возможность повлиять на сеть, то звонки вполне реально отследить. Прослушать разговоры. От и до. Выяснить каждую мелочь.

Дьявол.

А мои сообщения он мог прочесть? В памяти всплывает горячая переписка с Олегом, пикантные фото, отправленные в мессенджере.

Марат криво усмехается, будто читает мои мысли, а после окидывает выразительным взглядом, точно намеренно задерживается на груди, от чего я начинаю дышать часто-часто, лишь усугубляя и без того сложную ситуацию.

К счастью, вскоре ему приходится перевести взор на дорогу. Некоторое время царит полная тишина.

— Журналист — опасная профессия, — замечает вдруг, точно невзначай. — Ему стоит быть осторожнее.

— Он действовал по моей просьбе, — отвечаю медленно.

— И что это меняет?

— Вы же не станете его… — замолкаю, пробуя подобрать правильное слово. — Не станете его наказывать?

— Я думал, ты знаешь: у каждого поступка бывают последствия.

— Егор не виноват, — заявляю твердо.

— Так кого наказать? — опять смотрит на меня.

— Никого, — рефлекторно передергиваю плечами.

Он широко ухмыляется.

— Зачем искать то, что я и сам тебе расскажу?

— Звучит слишком просто.

— А ты спроси.

Вновь переводит взгляд на дорогу, а я не способна оторваться от изучения его хищного профиля.

— Вам известен единственный волнующий меня вопрос, — сжимаю пальцами ремень безопасности, словно эта хрупкая защита спасет от неизбежности.

Нормально ли то, что я так беззастенчиво разглядываю врага? Того, кто так открыто угрожает моему любимому мужчине. Разве это не предательство?

— Я никому и никогда не прощаю долги, — говорит Марат и от его тона в моих жилах леденеет кровь.

— Человек — это не долг.

— Все, что угодно может быть долгом.

— Ну, тогда выберите другую компенсацию, — облизываю пересохшие губы. — Я уверена, Олег ничего ради сестры не пожалеет. Не ломайте девочке жизнь. Она же здесь точно ни при чем.

— Думаешь, ей будет плохо подо мной?

Краска приливает к щекам. Вопрос обжигает каленым железом. Сперва чудится, будто я ослышалась. Воображение сыграло злую шутку. Слух подвел.

— Простите — что?

— Я знаю, как трахать женщину.

— Не сомневаюсь, — стараюсь прозвучать иронично, с издевкой, но голос предательски срывается, поэтому получается почти шепотом.

Бурная фантазия рисует дикие картины. Чувствую себя прожженной грешницей. Ведьмой, продавшей душу самому Сатане.

Его пальцы покоятся на руле. Вальяжно, уверенно, слегка сжимают поверхность, управляя движением. Длинные. Крупные. Совсем недавно эти пальцы накрывали мои собственные, обдавая плоть огнем, обхватывали бедра.

Представляю больше. Гораздо больше.

Трудно дышать. Невозможно, невыносимо.

Пытаюсь убедить себя, будто это вполне нормально. Любоваться красивыми вещами. Нас завораживают произведения искусства. Картины, статуи. Вот и здесь подобный поворот. Что изящную вазу разглядывать, что смертельно опасного зверя. Различия нет.

— Юля еще ребенок, — говорю я.

— Ненадолго, — его губы кривятся в оскале.

— Мне казалось, вас привлекают совсем другие девушки, — заявляю осторожно. — Более раскованные и опытные.

— Как ты? — ощущается будто удар.

— Я не предлагаю себя, — выпаливаю в момент.

— А зря, — бросает коротко. — Я бы взял.

Ослабляет галстук.

Не могу перестать смотреть на его руки. Смуглые, мускулистые, перетянутые канатами вздувшихся вен. Внутри зреет болезненная потребность коснуться этой гладкой кожи. Почувствовать губительный жар, пропитаться им насквозь. Отдаться одержимости.

Мотаю головой, все еще надеюсь развеять наваждение.

— Понимаю, у вас конфликт с Олегом, — совершаю очередную попытку. — Но Юля не заслужила такого отношения. Она ведь и правда совсем девочка. Даже никогда не встречалась с парнем. Вообще, понятия не имеет о…

Осекаюсь.

А вдруг в этом и есть смысл? Вдруг его именно это и привлекает? Невинность, чистота. Многие мужчины мечтают о девственнице, которая будет настоящей шлюхой только для них. Очень популярная эротическая фантазия.

И одна догадка цепляет другую.

То, как Олег контролировал сестру. Никаких дискотек, никаких ночных клубов, никаких вечеринок. Все только под его присмотром. Прежде подобное поведение казалось мне банальной гиперопекой. Моя родная мать поступала со мной подобным образом, и пришлось приложить немало стараний, дабы вырваться из-под контроля.

Но что если все совсем не просто? Что если он должен был поступать именно так? Что если его принуждал… долг?

— Осталось меньше двух недель, — говорит Марат. — Я получу свое.

До дня рождения Юли тоже меньше двух недель.

Слишком рано. Так сказал Олег? Значит, девушке не причинят вреда, пока она не достигнет совершеннолетия.

Как мило и галантно.

Черт. Да это натуральное безумие!

Мои мысли явно отражаются на моем лице, потому что Марат с красноречивой усмешкой заключает:

— Сколько в тебе ярости, — и помедлив, прибавляет то, чего я совсем не понимаю: — Жаль, выбираю не я.

«Гелендваген» останавливается. Смотрю в окно. Меня действительно привезли домой. Элитный столичный район. Здесь и расположен особняк Стрелецких.

— Разочарована? — хриплый голос проникает под кожу.

— Приятно удивлена, — спокойно отвечаю я.

Очень стараюсь не размышлять о том, как сильно он прав насчет разочарования. Столько усилий: вывести из строя автомобиль, заблокировать связь в мобильном телефоне. И все ради того, чтобы просто подбросить меня до дома?

— Распусти волосы, — говорит Марат.

И я инстинктивно тянусь к туго закрученной на макушке гульке.

Дура. Ниже падать некуда. Какого хрена покорно исполняю все его приказы?!

— Давай, — черные глаза будто взирают в самую душу, распинают меня на кресте из гремучей похоти.

— Зачем? — складываю руки на груди.

Он поворачивается ко мне всем корпусом, отстегивает мой ремень безопасности и нависает сверху точно огромная каменная глыба.

— Люблю накручивать волосы на кулак, — склоняется ниже, почти касается моих губ своими губами, опаляет раскаленным дыханием. — Когда вгоняю член в рот.

Я цепенею от его наглости, от того, как он разглядывает меня, и пусть не дотрагивается, но создает такое впечатление, точно уже трахает в самых грязных и развратных позах.

— Это омерзительно, — выдыхаю в ответ.

— Твое тело так не считает, — холодно усмехается.

А после отстраняется от меня, будто ничего и не было.

Отрицать глупо. Мы оба взрослые люди. Хотим друг друга. Это не любовь и даже не страсть. Просто какое-то порочное притяжение. Без мыслей, без чувств. Без слабого отблеска эмоций. Голая потребность.

Но ничего и правда не будет. Никогда.

— Валила бы ты от Стрелецкого, — резко заявляет Марат. — Пока время есть. Чем дальше от него окажешься, тем лучше. Собирайся и прямо сегодня проваливай.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю.

Я покидаю автомобиль и думая лишь о том, как трудно победить в игре, о правилах которой не догадываешься. Позже, распуская перед зеркалом собранные в тугой пучок волосы, накрываю горло ладонью. Чистое сумасшествие… однако я так явно ощущаю толчки внутри. Будто этот страшный и жестокий человек уже владеет мною. Грубо наматывает пряди на кулак, дергает вниз, принуждая опуститься на колени.

Глава 4

Я просыпаюсь и вижу, что Олег сидит в кресле напротив кровати. На нем тот же костюм, в котором он вчера утром уходил на работу. Чуть прищурившись, бросаю беглый взгляд на часы — шесть утра, ровно. На улице уже начинает светать, слабые лучи восходящего солнца пробиваются сквозь неплотно задернутые серые шторы. Оборачиваюсь и замечаю нетронутую сторону постели.

— Ты так и не ложился? — приподнимаюсь на локтях.

— Я только приехал, — мягко улыбается. — Тяжелый выдался день.

— Извини, не дождалась тебя, — усаживаюсь на кровати, отбрасываю спутанные пряди волос назад. — Даже сообщение не отправила.

— Ничего, — пожимает плечами. — Я же сам написал, что задержусь и буду поздно. Просто не догадывался, насколько поздно.

— Если я могу чем-то помочь, — запинаюсь и усмехаюсь: — Ну, не зря же я преподаю на экономическом факультете. Вдруг и для IT-компании пригожусь?

— Достаточно того, что ты рядом.

Олег поднимается, раздвигает шторы в разные стороны, впускает в комнату больше света, изгоняет мрак, а потом подходит вплотную ко мне, присаживается рядом, нежно проводит пальцами по щеке.

— Знаешь, я до встречи с тобой в любовь не верил, все думал, это сказки дурацкие, сопли для простаков. В крайнем случае, инструмент маркетинга, чтобы воздействовать на массы и повышать продажи, — голубые глаза изучают каждую черту моего лица, взирают прямо в душу. — Каким ублюдком я был. Скольким девчонкам жизнь успел попортить. Ни имен не запоминал, ни лиц. Все они в одну сливались. Глупые. Пустые. Куча одинаковых кукол. Хотя сам я виноват, не давал им никаких шансов. Смысла не видел. Зачем впускать в сердце то, что можно использовать по назначению и выбросить.

— Олег…

— Помнишь, как мы познакомились? — проводит большим пальцем по моим губам.

— Да, — киваю. — Я врезала тебе со всей дури.

— Такой пощечины мне никто не давал, — смеется. — Аж в голове зазвенело.

— Тогда ты поступил не лучшим образом, — заявляю нарочито строгим тоном. — Прости, не привыкла, чтобы незнакомые парни шлепали меня по заднице. Пусть и в ночном клубе. У барной стойки. Одетую в неприлично короткое платье.

— Слегка приобнял, — заключает насмешливо.

— Пониже поясницы, — хмыкаю.

— Не удержался.

— Молодец, — театрально хмурюсь. — Заставил меня на месте подпрыгнуть.

— Это ты молодец, — его ладонь скользит по моей шее, опускается к плечу, сперва слегка поглаживает, затем вдруг резко сжимает. — Вправила мозги заносчивому придурку.

— Если честно, придурок оказался хорошим парнем, — льну к нему, чмокаю в губы, вдыхаю родной аромат.

— Придурок влюбился, — яремная вена бешено бьется на крепкой шее. — По-настоящему.

— Ты будто не рад? — склоняю голову, изучаю его из-под прикрытых ресниц.

— Я хочу, чтобы ты знала, — говорит медленно. — Я люблю тебя. Правда. И как бы там не сложилась жизнь, это не изменится никогда.

— Я тоже тебя люблю, — признаюсь честно, однако недоброе предчувствие терзает душу, поэтому нервно усмехаюсь и продолжаю: — Ты что прощаешься? Решил завязать наши отношения, пока окончательно не размяк?

Отрицательно качает головой.

— Я тебя не отпущу. Не отдам. По доброй воле.

— Вот и отлично. Я не собираюсь уходить.

Обнимаю его, прижимаюсь всем телом.

Стоит ли рассказывать о Марате?

Наверное, сейчас не лучший момент для подобных откровений, но за последнее время и так появилось слишком много секретов. Молчать тоже нет смысла. Скрывать нечего.

И… откровенность за откровенность. Разве нет? Когда я поведаю правду о своих не особо удачных расследованиях, Олег может признаться в ответ. Пояснить наконец, в чем суть всей истории, о каком долге речь и почему именно его сестра должна расплачиваться.

— Вчера я встречалась с этим человеком, — заявляю прямо. — С Маратом. Он подвез меня домой.

Молчание. Только пальцы сильнее стискивают плечо.

— Кажется, ему не понравилось то, что я пытаюсь навести о нем справки.

— А ты пыталась? — спрашивает глухо.

— Конечно, — сглатываю. — Или ты полагаешь, я буду спокойно смотреть на происходящий беспредел? Понятия не имею, почему вы схлестнулись, что пробуете разделить. Не важно, Юля не должна отвечать за чужие грехи.

— Что ты… — он вдруг отстраняется, заключает мое лицо в ладони. — Что ты сделала?

В голубых глазах плещется неподдельный ужас.

— Ничего, — роняю тихо. — Почти. Пообщалась с приятелем на эту тему. Просто старалась выяснить подноготную Марата, обнаружить компромат. Черт, не знаю. Хоть что-нибудь. Нельзя же бездействовать.

— И как?

— Никак.

Реакция Олега пугает меня сильнее чем весь этот безумный расклад. Никогда не видела его настолько бледным. Причем перемена мгновенная. Краски разом схлынули с лица. Точно кто-то стер их, вытравил под ноль.

— Понятно, он убийца и бандит, — продолжаю дальше. — Для этого даже частного детектива нанимать не нужно. Очевидно с первого взгляда. И еще предельно ясно: связаться с ним способен лишь полный псих. До сих пор не понимаю, где и когда вы пересеклись.

— Что он тебе сказал?

— Примерно то же самое, что и ты, — выдаю с горечью. — Не лезть в чужие дела.

— Все? — его губы дергаются, складываясь в кривой усмешке. — Больше ничего не рассказывал?

— Еще посоветовал держаться подальше, — замолкаю, гадая стоит ли продолжать, но пути назад не существует, поэтому вкрадчиво добавляю: — От тебя.

— Понятно, — таранит пристальным взглядом. — И каковы твои планы?

— Собираю чемодан и проваливаю, — выдаю ровно. — Я всегда слушаю первых встречных. Раз отбитый отморозок приказал бросить любимого человека, тотчас повинуюсь.

— Я не буду держать тебя силой.

— Олег, ты в своем уме? Полагаешь, действительно могу вот так уйти? Сейчас, когда нужна поддержка?

— Я уверен в тебе гораздо больше, чем в самом себе, — накрывает мои ладони своими, переплетает наши пальцы, будто желает обратить разные тела в единое целое.

— Спасибо, а то я начала думать, что и правда зря остаюсь рядом.

— Я знаю, как бесит мое молчание.

— Безумно. До чертиков.

— Но я ничего не могу рассказать, — продолжает мрачно. — Никто не может.

— Почему? — вздыхаю. — Откуда такая секретность?

— Это не только моя тайна.

— Ну, ладно, — приходится отступить.

Впрочем, я не сдаюсь. Вода камень точит. Не всегда нужно атаковать, действовать через напор и натиск, порой необходимо проявлять уступчивость.

— А пока я хочу кое-что дать тебе.

Он отпускает мои руки, лишь бы достать маленькую коробочку из пиджака. После вкладывает покрытый бархатом предмет во взмокшие ладони.

— Олег, — выходит шепотом.

— Открывай.

— Я не…

— Так и не узнаешь, что там?

Мои пальцы дрожат. Короткое движение — и блеск ослепляет. Даже приходится зажмуриться.

— Боже, — бормочу чуть слышно. — Оно прекрасно.

Не решаюсь притронуться. Подобное великолепие вызывает благоговейный трепет. Нет ни малейшего сомнения, что передо мной сверкает настоящий бриллиант, причем просто огромный, гигантский, ограненный самым искусным мастером. А вокруг россыпь камней поменьше, которые сияют не менее ярко. Даже глазам становится больно, однако я не отвожу взор. Какое невероятное зрелище.

— Тут целое состояние, — тихо говорю я. — Зачем?

— Это кольцо принадлежало моей матери, — отвечает Олег. — До самой смерти. Теперь я хочу вручить его тебе.

Вздрагиваю. Почему-то в сознании пульсирует исключительно слово «смерть». Остаток речи доносится точно издалека.

— Ничего не ответишь? — прохладные пальцы дотрагиваются до запястья. — Будешь и дальше молчать?

— А? — роняю будто очнувшись ото сна. — Прости?

— Скажи мне «да».

Провожу пальцами по ослепительным граням. Ледяные камни вмиг вбирают тепло. И кажется вспыхивают еще сильнее.

Мать Олега умерла больше десяти лет назад. Это кольцо действительно очень долго никто не носил, даже не прикасался к нему.

— Да! — восклицаю я. — Конечно же, да!

Нервно трепещущими пальцами извлекаю драгоценность из коробки. Металл вдруг выскальзывает, невероятное украшение падает на постель, но я тут же поднимаю его, сжимаю крепче.

— Тогда позволь мне, — Олег берет кольцо. — Я должен сделать это сам.

— Давай, — закусываю губу, чувствую, как глаза помимо воли наполняются слезами.

— Я тебя люблю, — железо сковывает безымянный палец. — Помни это всегда.

Он накрывает мои губы своим ртом, целует так жадно, точно в последний раз, и дыхание перехватывает от его алчущей страстности.

Вот настоящее чувство. Ничего общего с той дикой и грязной похотью, которую пробуждает Марат. Чистое, острое. Неподдельное. Сильное и светлое.

Готова ли я провести всю свою жизнь с этим мужчиной? Без сомнения. Верю, он защитит от всего и никогда не предаст. Никому не позволит обидеть. Оградит от любых невзгод.

— Надеюсь, у тебя нет планов на выходные? — спрашивает Олег, прерывая поцелуй. — Ну, в смысле никаких дополнительных занятий? Совещаний? Проектов?

— Вроде бы ничего.

— Отлично, — улыбается он. — Мы летим в Доминикану.

— Что? — выдаю пораженно.

— В Доминиканскую республику, — поясняет невозмутимо.

— Это я поняла… но почему вдруг?

— А где еще нам пожениться? — искренне удивляется. — Уж точно не в сырости и серости большого города.

— Так быстро?

— Мы всегда успеем сыграть пышную свадьбу для родственников и друзей, а пока давай оформим наши отношения друг для друга. Чем скорее, тем лучше.

— На этих выходных?

— Только никому не говори. Ни Юле, ни своей маме. Вообще, никому. Хорошо? На работе тоже не упоминай о наших планах.

— Хочешь устроить сюрприз? — понимаю его идею.

— Да. Меня вдохновил пример твоих родителей. Они ведь тоже расписались и никому ничего не сказали.

— Но все заметят кольцо, — выразительно шевелю пальцами.

— Скажешь, что мы пока выбираем дату.

— Хорошо, — согласно киваю, но почти сразу же мрачнею. — А как быть с этой историей? Не хочу оставлять Юлю одну. Может, она все же поедет с нами? Будет дружкой?

— Нет, — накрывает мои губы указательным пальцем, призывая замолчать. — Только ты и я. Никого между нами. Только наша тайна. Порадуем всех потом.

— Но…

— Я кое-что придумал, — в глазах Олега возникает несокрушимая уверенность. — Поверь, если моя идея сработает, Юля будет в полной безопасности.

— Что ты задумал? — под ребрами зарождается холод. — Не поделишься планом?

— Ты узнаешь первой.

— Ты пугаешь меня.

— Не бойся, — сгребает в объятья. — Я все решу.

— Будь осторожен, — шепчу. — Не хочу тебя потерять.

— Все будет хорошо, — говорит Олег. — Обещаю.

Глава 5

Даже спонтанное предложение руки и сердца не меняет мой стандартный график. Завтрак. Спортзал. Душ. Быстрый сбор на работу. Каждый пункт отточен до автоматизма. С моей «широкой костью» даже единственный пропуск тренировки может закончится плачевно для фигуры. А накануне свадьбы хочется выглядеть идеально. Впрочем, кость-то у меня как раз узкая. Очень тонкие запястья и щиколотки, всегда приходится подгонять часы и браслеты, чтобы с руки не слетали. Но грудь третьего размера и широкие бедра чисто визуально делают меня гораздо крупнее, даже талия не спасает. Поэтому приходится работать над собой ежедневно, без каких-либо пропусков на праздники.

Только выйдя на улицу, вспоминаю, что осталась без автомобиля. Как теперь добираться до университета? Вызвать такси?

Тут я натыкаюсь взглядом на свою «Хонду». Подхожу ближе, вижу на капоте кроваво-красную розу на длинном стебле.

Горло перехватывает от волнения. Здесь нет никакой записки, но все и так очевидно. Мне стоит выбросить цветок в ближайшую урну, однако коснувшись его, осознаю, избавиться от искушения будет совсем не просто. Да и времени искать мусорный бак нет.

Я открываю дверцу, кладу розу на соседнее сиденье и отправляюсь в путь. Включаю радио, пытаюсь отвлечься, слушая музыку. Вот только мои мысли возвращаются к Марату снова и снова.

Зачем этот странный подарок? Пусть и мелочь, всего-то цветок. Но мог бы просто вернуть машину, необязательно оказывать подобные знаки внимания.

Он не производит впечатление мужчины, который станет дарить букеты, ухаживать за девушкой и проявлять нежность. Скорее уж схватит за волосы и затащит в ближайшую подворотню, сорвет одежду, прижмет к стене сильным горячим телом, а потом…

Я обрываю фантазию на самом интересном месте.

Почему мои размышления о нем смахивают на жесткий порно-рассказ? Почему я всякий раз вспыхиваю от одного его взгляда? Почему я вообще о нем думаю?!

Замужняя женщина. Почти. Через пару дней.

Черт. Все развивается слишком быстро.

Кольцо переливается все ярче в лучах утреннего солнца, идеально подходит по размеру, сидит на пальце точно влитое.

Моя мама этого бы не одобрила. Нельзя надевать чужие драгоценности. Плохая примета. Особенно обручальное кольцо. Даже примерять запрещено. Ты будто забираешь на себя чужую судьбу, чужие проблемы и тяготы. Чужие грехи.

Но я не верю в приметы. Я человек науки. Глупые суеверия мало волнуют.

К тому же, у матери Олега была счастливая жизнь. Муж ее обожал. После смерти жены Стрелецкий-старший так и не женился, хотя вокруг состоятельного и привлекательного мужчины постоянно вились стайками самые разные дамы.

Я помню их снимки в кабинете Олега. Очень гармоничная пара. Высокий широкоплечий брюнет и хрупкая блондинка с голубыми глазами. Вылитая Юля. Практически точная ее копия. Точеная фигура, роскошные волосы, ангельское лицо. Она могла бы сниматься в кино, ходить по подиуму, украшать обложки журналов. Настоящая красавица.

Олег тоже на мать похож. Голубоглазый блондин с безупречным телом. Классический донжуан. Прекрасный сказочный принц. Если бы карьера в IT-компании не сложилась, мог бы заключить модельный контракт.

Меня охватывает нервная дрожь.

Господи, неужели правда собираюсь выйти замуж? Прямо на грядущих выходных? Разумеется, мы уже давно вместе, отношения развивалась, все к тому и шло, но…

Готова ли я?

Столько проектов. Диссертация. Планы на будущее. Публикации в иностранных журналах. Борьба с ректором за финансирование.

Теперь придется пересмотреть абсолютно все. Поменять. Принять во внимание новые факторы.

А вдруг у нас родится ребенок?

Боже, к детям я точно не готова. Еще хотя бы три года. Нельзя ведь менять памперсы, параллельно дописывая очередной раздел научной работы. Моя карьера моментально полетит в тартарары. Ничего не закончу. Начатое испорчу. Полный провал.

Я начинаю задыхаться.

Так. Стоп. Главное — не паниковать.

Вдох. Выдох.

Еще. Опять.

Я люблю Олега. Значит, я справлюсь. Было бы желание. Кто хочет, тот всегда найдет возможность. Нет безвыходных ситуаций.

Буду лучше планировать день. Найму няньку. Разберусь.

Или я не выйду замуж просто по тому, что до чертиков страшусь перемен? Существует куча примеров, когда люди успешно совмещают карьерный рост и личную жизнь.

Все мои победы еще впереди.

— Виктория Сергеевна, — окликают меня, едва стоит переступить порог главного корпуса университета. — Вас ждет ректор. Срочно.

— Пара начнется через десять минут, — киваю на часы.

— Сказал, чтобы вы зашли сразу, как придете.

Понятно. Студенты подождут. Тяжело вздыхаю и направляюсь в ненавистный кабинет, гадая, по какому поводу будут выносить мозг на сей раз.

Наш ректор на дух не выносит людей, у которых есть собственное мнение. А те, кто это мнение умеет отстоять и привести железобетонные аргументы, и вовсе приводят его в неописуемую ярость. Поэтому я изначально не имела ни единого шанса понравиться начальству и постоянно оказывалась на линии огня, что держало мой разум в тонусе и нехило стимулировало к развитию всех навыков.

Замираю у порога, морально готовлюсь к худшему, предвкушаю очередной раунд боя без правил. Помедлив, стучу в дверь.

— Войдите! — рявкает ректор.

Похоже, старикан действительно в бешенстве.

Но я не подавала ему никаких новых проектов, не требовала ничего спонсировать. Даже выставила хорошие баллы студентам, которых он лично курировал. Не такие высокие как заказывали свыше, однако достаточные, дабы и далее продолжать учебу.

Ладно, куда деваться. Поворачиваю ручку и вхожу в кабинет.

— Ох, а вот и Виктория Сергеевна, — его тон резко меняется, прямо сочится елеем, что не может не тревожить и не вызывать подозрений. — Наша звездочка. Наш самый лучший специалист.

Хм. Удивительный поворот.

— Вы просили зайти, — начинаю осторожно и замолкаю, заметив в кабинете еще одного гостя.

Высокий. Темный. Огромный. В безупречном деловом костюме. Прямо рядом с ректором возвышается Марат собственной персоной.

Глава 6

— Господин Ахметов решил сделать весьма значительное пожертвование на развитие университета, — сияя от радости сообщает начальник. — В первую очередь его волнуют именно ваши проекты.

— Что? — вырывается невольно. — В каком смысле?

— Будем продвигать новые идеи, ведь за ними будущее, — с непривычным воодушевлением продолжает ректор. — Давно пора перейти на следующую ступень.

Я так и застываю посреди комнаты, не могу ни шагу сделать, даже шевельнуться не выходит. Мозг отказывается работать. Под пристальным взглядом черных глаз меня бросает то в жар, то в холод.

— Я даю вам деньги, — говорит Марат. — Вам и вашему университету.

Это звучит будто «я вас покупаю». Покупаю с потрохами. Вас и ваш университет. Всю вашу реальность. Отныне и во веки веков вы моя личная собственность.

Сжимаю кулаки, выравниваю напрочь сбитое дыхание.

— Это не лучшая идея, — выдаю ровно.

— Ох, конечно, — сладко начинает ректор и моментально замолкает, осознав суть моей короткой фразы. — Ви-виктория… Се-сергеевна.

Выпученные глаза. Настежь распахнутый рот. Тяжелая челюсть устремляется в направлении пола.

Сегодня меня уволят. В особо жесткой и жуткой форме.

— Полагаю, надо обратить внимание на других специалистов, — стараюсь изобразить обезоруживающую улыбку. — Здесь есть гораздо более достойные кандидаты.

— Да! — живо подхватывает ректор. — Разумеется.

Порочная улыбка играет на полных губах. Горящий взгляд пронизывает насквозь, увлекает в охваченную пламенем бездну.

— Я хочу вас, — холодно и четко.

— Ну, простите, — развожу руками. — Я не нуждаюсь в дополнительном финансировании, предпочитаю работать над проектами самостоятельно. Не желаю чужого влияния.

— Виктория, — ректор вскакивает со своего кресла и приближается вплотную, судя по раскрасневшейся физиономии, с трудом преодолевает желание вцепиться толстыми скрюченными пальцами в мою глотку. — Не стоит принимать столь необдуманные решения.

— Это не просто решение, — заявляю тихо, но твердо. — Это мой принцип.

— И с каких пор… — чуть не срывается на крик, однако вовремя себя тормозит. — Вам нужно подумать.

— Не нужно.

— Нужно, — припечатывает с нажимом.

Весь его вид так и вопит, какая же я неблагодарная тварь и тупая сука. Не взирая на три высших образования, наш ректор предпочитает часто использовать непечатные фразы. Пусть грубо, зато емко и по существу.

— Вон, — небрежно роняет Марат.

Ректор вздрагивает и оборачивается.

— Я не вполне…

— Пошел вон, — от такого мрачного тона и огонь обратится в лед.

Мой начальник разом сдувается, спешит убраться подальше, словно в этом кабинете он случайный посетитель, а не законный хозяин. Аккуратно притворяет дверь за собой, не делает ни единой попытки оспорить приказ.

Ощущение точно в спину вгоняют железный кол.

— Сядь, — говорит Марат и снимает пиджак, перебрасывает через спинку ректорского кресла, направляется в сторону бара.

Я игнорирую его приказ. Привычная форма протеста, которая может обойтись куда дороже, нежели кажется на первый взгляд. Но как еще поступить? Плясать под его дудку? Нет. Ни за что. Никогда. Он не запугает меня. У него нет никаких рычагов давления.

— Чем норовистее кобыла, тем приятнее ее объезжать, — от его хриплого голоса по моей спине стекает холодный пот.

— Вот как, — роняю вкрадчиво. — Полагаете, каждый будет рад вылизать пол под вашими ногами. Просто надо правильно мотивировать.

— Нет, — сухо бросает он.

Поворачивается ко мне спиной, изучает содержимое бара, выбирает бутылку дорогущего коньяка, открывает, наливает полный стакан.

Тонкая ткань белоснежной рубашки плотно обтягивает рельефную спину, не скрывает того, как сильно напрягаются мышцы при резких движениях. Наблюдаю за ним будто зачарованная. Замечаю темные полосы, смутные очертания неведомого рисунка, что змеится от широченных плеч до самой поясницы.

Татуировка. У него есть татуировка. Интересно, какая? Дьявол. О чем я опять думаю?!

Кровь приливает к щекам. Не могу оборвать мысль, не могу не представлять это в малейших деталях. Темный рисунок на бугрящихся мускулах. Набухшие вены. Разгоряченная смуглая кожа, покрытая каплями пота.

Я нервно мотаю головой, пытаясь изгнать непрошенное виденье, развеять густой морок, опутавший разум вязкими клубами похоти.

— Не только пол, — продолжает Марат.

Ставит на стол передо мной стакан, до краев наполненный спиртным. Медленно обходит, будто хищник чертит круг, выбирая жертву, останавливается позади, обдавая затылок горячим дыханием.

— Каждый вылижет мне, что угодно, — его широкая ухмылка ощутима физически. — Член. Яйца. Задницу.

Подвигает стул вплотную.

— С чего начнешь ты?

Ноги подгибаются. Колени подрагивают. Против воли опускаюсь вниз, на мягкую поверхность столь щедро предложенного сиденья, однако возникает четкое чувство, точно меня жестким рывком насаживают на огромный стальной поршень.

— Вам по вкусу запугивать женщин? — очень стараюсь унять лихорадочную дрожь в напрягшемся теле.

— Пей, — приказывает Марат.

Усаживается напротив, выразительно двигает стакан в мою сторону.

— Зачем?

— Чтоб успокоилась.

— Я спокойна.

— Вижу.

Изучает исподлобья. Скалится, обнажая ровные белые зубы. Явно не голоден, скорее нагуливает аппетит. Предпочитает играть, загонять в угол. Сожрать всегда успеет.

— Я дам тебе денег, — говорит он. — Развивай проекты.

— А взамен?

— Будешь вольной птицей, — бросает холодно. — Уйдешь от Стрелецкого.

— Вы… вы что думаете, я с ним ради денег встречаюсь? — собственное предположение кажется мне абсурдным, однако я не в силах удержаться от вопроса.

— А ради чего еще? — хмыкает.

— Господи, — откидываюсь на спинку стула, пораженно качаю головой. — Вы точно ненормальный.

— Ты девка видная, — заключает Марат. — Другого мужика найдешь.

— За что вы так Олега ненавидите? — не скрываю удивления. — Почему мечтаете абсолютно всего лишить?

Мрачнеет. В момент.

— Вот вроде умная баба, — протягивает с ледяной усмешкой. — Диссертацию сочиняешь, статейки всякие клепаешь. А мозгов нет.

— Благодарю за оценку, — выдаю резко.

— Я тебе помочь хочу.

— Отлично, — киваю. — Выходит, я получаю очень серьезную сумму денег и возможность заниматься любыми проектами. Надо просто бросить Олега.

— Верно.

— И все?

— Да.

— Больше ни единого условия?

— Ничего.

— Точно?

— Если только сама не захочешь, — в пугающей глубине черных глазах вспыхивают опасные искры.

— И чего же я могу захотеть? — едва сдерживаю гнев.

Марат так резко подается вперед, что я не успеваю отшатнуться. Звериный бросок, яростный и молниеносный. Жадный рот жестко впивается в мои губы, горячий язык властно проскальзывает между разомкнутыми устами, сминает и порабощает, лишая остатков рассудка. Этот мужчина буквально пожирает меня. Срывает печати, рушит запреты. Достает до самого нутра, пробирается под кожу, возрождает первобытные инстинкты, грязные и низменные, дикие, примитивные. Погружает в пекло.

И лишь хриплый стон отрезвляет. Порочный. Судорожный. Гортанный. Мой собственный стон.

Марат отстраняется. В момент. Сжимает мою нижнюю губу зубами, оттягивает, вызывая короткую вспышку боли, а после скользит языком по устам, будто дразнит.

— Только попроси, — шепчет прямо в рот. — Выдеру тебя как свою суку.

— Ублюдок! — толкаю его в грудь.

Вскакиваю на ноги. Стул отлетает назад. Хватаю стакан с коньяком в твердой решимости выплеснуть алкоголь в этого наглого гада. Стереть бы самодовольное выражение с его до жути привлекательной физиономии. Выцарапать бы эти прожигающие насквозь глаза.

Ненавижу. Не за ложь. За правду.

Да как он посмел. Как…

Застываю под его взглядом.

Боже. Что происходит?

В черных глазах разверзается ад. Столько злобы. Столько ярости. Зверь готов броситься вперед и растерзать жертву. В любой момент.

Что с ним? Я же просто слегка… Я…

Рефлекторно совершаю шаг назад, крепче сжимаю стакан, шумно сглатываю. Понимаю всю бесполезность отступления. Тут никак не создать безопасное расстояние.

Марат свернет мне шею. Без труда. Переломает все кости. Даже не заметит. Он убьет в мгновение ока.

Жажда крови.

Безумная. Бешеная.

Вот что я четко читаю в его остекленевшем взгляде. Вот что явно ощущаю в тяжелом дыхании разъяренного зверя.

— Прошу, я…

Осекаюсь. Замолкаю. Осознаю: он смотрит не на меня, а на мою руку, на пальцы, обхватившие стакан.

— Свадьбу сыграли? — хрипло и холодно, будто с того света. — Когда?

Огромная ладонь накрывает запястье, заключает в стальной капкан, стискивает так сильно, что кости хрустят.

— Пусти, — выдаю сквозь вскрик. — От-пусти.

Звон битого стекла. Стакан разбивается на тысячу мелких осколков. Алкоголь разливается по полу.

— Отвечай, — мрачно требует Марат. — Ты теперь Стрелецкая?

Черт. Обручальное кольцо.

— Нет… еще.

Он отпускает меня, но не сводит взора с моего безымянного пальца, причем смотрит так, точно там не бриллианты, а клубок ядовитых змей.

— Так когда? — от его голоса пробирает до костей.

— Что?

— Когда сочетаетесь браком? — жуткая ухмылка кривит рот, обнажая клыки.

— Нужно выбрать дату, — отвечаю тихо, растираю запястье дрожащими пальцами. — Это нелегко.

— Разве? — вкрадчивый вопрос вынуждает вздрогнуть.

— Необходимо составить список гостей, собрать вместе всех родственников и друзей, найти подходящее место для церемонии, — выдумываю на ходу, воскрешаю память обо всех посещенных прежде торжествах. — А я даже платье не начинала смотреть. Вдруг придется шить на заказ.

Говорю это и понимаю, что нормального наряда не светит. Слишком мало времени остается до стремительно надвигающихся выходных. Вряд ли в Доминикане будет свадебное платье моей мечты.

Хотя наплевать. Выйду замуж в обычном сарафане. Как раз есть длинный и белый, из натурального хлопка. Гораздо лучше всех этих пышных традиционных облачений, что ужасно напоминают многоярусные торты. Вообще, себя в подобном не представляю.

— Любишь его? — спрашивает Марат.

— Люблю, — выдаю без долгих раздумий. — Иначе бы не согласилась.

— Ну, тогда наслаждайся.

Он смеется. Злобно. Злорадно. Так, что мою взмокшую кожу сковывает морозный иней. А после склоняется и с шумом втягивает воздух у моего враз напрягшегося горла.

— Придет твой черед отдать долг, — жаркий шепот ударяет прямо в артерию.

— Я не…

— Я буду рад получить все, — обдает льдом. — До последней капли.

Марат отступает, а мне не удается разлепить губы. Позади раздаются тяжелые шаги. Дверь закрывается с громовым грохотом.

Я обнимаю себя руками, пытаясь унять лихорадочный трепет. Впечатление, будто стою абсолютно голая, а в кабинете температура минус сорок.

Что это было? Что?! Черт.

Я беру отпуск. Незапланированный. Во-первых, не хочу пересекаться с озверевшим ректором. Во-вторых, действительно требуется пауза. Силы на исходе.

Усаживаюсь в автомобиль. Поворачиваю ключ в замке зажигания. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида и ужасаюсь зрелищу.

Кто эта неизвестная женщина? Не узнаю свой собственный взгляд. Испуганный, затравленный.

Так выглядят глаза жертвы.

Проклятье.

Замечаю розу на сиденье. Невольно кривлюсь. Раздраженно хватаю длинный стебель и тут же вскрикиваю от боли.

Шип впивается в плоть. Без жалости. Ранит до крови.

Почему я сразу не избавилась от гребаного цветка?

Открываю дверцу, выбрасываю непрошенный дар на асфальт. Чем быстрее вышвырну эту пакость, тем скорее вдохну полной грудью.

Алая капля срывается с моего пальца и падает прямо на кольцо, расползается по огромному сверкающему бриллианту, придает ему зловещий оттенок.

— Черт, — выдаю сквозь зубы.

Стираю кровь ладонью, слизываю, царапая язык об острые грани камня.

Дурная примета. Наверное. Хорошо, что я в эту чепуху совсем не верю. Улыбаюсь и стараюсь изгнать все тревоги, сосредоточиться на главном. Я люблю Олега, и мы будем счастливы. Все. Точка.

Но мои губы горят от поцелуя другого мужчины. От того, кого я безумно жажду. И не менее безумно ненавижу.

Глава 7

По дороге домой я не удерживаюсь от искушения снять стресс, заезжаю на парковку первого попавшегося по пути торгового центра. Не принадлежу к числу фанатов шоппинга, однако иногда стоит себя немного побаловать.

Повод есть. Пожалуй, даже поводов более чем достаточно. А еще мне срочно нужно приобрести свадебное платье. И фату. И туфли. И что там полагается для полного комплекта?

Я никогда не мечтала о пышном бракосочетании. Если честно, вообще ни разу не воображала собственное торжество подобного плана. Не мелькали в моей голове красочные картинки роскошной свадьбы.

Но теперь вдруг захотелось праздника. Я не выйду замуж в пляжном сарафане и сандалиях, пусть подобный наряд и будет уместен на берегу Карибского моря.

Вот только представляя поиск одежды, ощущаю моментальный упадок сил. Совсем не тянет слоняться по магазинам часами. Либо найду сразу, либо…

Как вкопанная останавливаюсь перед витриной свадебного салона. Первый этаж торгового центра. Первый магазин на пути.

Разве это не судьба? Сердце стрекочет от радости. Тревога моментально отступает. Будто и не существует переживаний последних дней. Улыбаюсь.

Идеальное попадание. Никаких рюшей и блесток, никаких пышных, многослойных юбок. Очень лаконично и элегантно. Классический вариант.

Я любуюсь на манекен примерно минуту. А еще через минуту я оказываюсь в комнате для примерок, убеждаюсь: размер подходит так, будто платье сшито под личный заказ. Сидит словно влитое, подчеркивает тонкую талию и выгодно обрисовывает грудь, обтягивает бедра точно перчатка, от колен начинает расходиться в разные стороны.

— Модель называется «рыбка», ведь выглядит, как хвост у русалки, — сообщает девушка-консультант. — Это платье создано именно для высоких и фигуристых девушек. Вы только посмотрите, как шикарно на вас сидит.

Обычно я пропускаю мимо ушей такие рекомендации, потому что люди заинтересованы продать больше и наплетут любую чушь, лишь бы поскорее сбыть товар. Однако сейчас спорить не тянет. Все и правда выглядит круто.

— Беру, — оглашаю короткий вердикт.

— Так быстро? — явно удивляется консультант.

— А чего тянуть?

Я испытываю неясное волнение, укладывая огромный бумажный пакет с покупками на заднее сиденье автомобиля. Такое впечатление, будто за мной следят. Даже оглядываюсь по сторонам, однако ничего подозрительного не замечаю.

Впрочем, я не специалист, и суть слежки заключается именно в «незаметности».

Вздыхаю и хмурюсь. Вдруг Марат узнает о моих приобретениях? Не зря же Олег желает сохранить нашу свадьбу в секрете, просит никому не сообщать настоящую дату.

Ладно. Не важно. Ничего криминального не произошло. Подумаешь — купила кое-что. Как каждая уважающая себя невеста я могу сдать эти покупки обратно, выбрать новые, после вернуть, снова выбрать другие варианты. И так по кругу. Раз сто.

Женщины натуры изменчивые. А платье — не жених. Можно перебирать и менять до последнего момента. Верно? Надеюсь.

В доме темно и пусто. Отсутствие Олега совсем не удивляет, ведь он постоянно задерживается на работе. Но не обнаружив нигде Юлю, мигом напрягаюсь. Пары закончились несколько часов назад. Где же она? Набираю на мобильный. Телефон оказывается отключен.

Что-то не дает мне покоя.

Дурное предчувствие? Трудно сказать.

Отношу бумажный пакет в свою комнату, осторожно распаковываю, чуть помедлив, извлекаю содержимое, раскладываю на постели.

Воздушное облако фаты. Белые туфли на высоченной шпильке. Игривая кружевная подвязка на бедро.

— Жених должен снимать ее зубами, — звучит в голове звонкий голос девушки-консультанта.

Усмехаюсь. Олег оценит такую идею. Без сомнения. Живо представляю, как он сдирает тончайшее кружево и… Нет, я представляю совсем не его.

Я отчетливо вижу Марата. Чувствую тяжелое дыхание на коже. Жар опаляет бедра, враз устремляется к груди.

Он бы не только кружево содрал. Он бы меня отодрал. Как свою суку.

Опять этот ужасный мужчина вламывается в мои мысли. Незваный. Непрошенный. Является без стука. Сносит дверь с петель.

Господи. Ну что со мной? Ощущаю себя озабоченной нимфоманкой. Такое впечатление, будто лет десять секса не было и вот результат. А я же никогда не придавала интимной стороне отношений особенного значения. Не спорю, занятия любовью — прекрасная вещь и отнюдь не худший способ провести время. Однако я могла обходиться без этого, никогда не изнывала в одиночестве.

Все. Хватит. Пора отвлечься.

Достаю из пакета платье, разглядываю, провожу пальцами по гладкому лифу, а в следующий миг содрогаюсь от ужаса. Кровь растекается по ткани, расползается уродливой кляксой. Рана от шипа открывается в самый неподходящий момент.

— Проклятье, — роняю глухо.

Пятно кажется не таким уж и большим, но оказывается на видном месте. Так точно не пойдет. Сокрушенно качаю головой, отношу наряд в ванную комнату, поворачиваю кран, пуская холодную воду.

Нужно отстирать, причем поскорее.

Даже не хочу представлять, какую лекцию прочла бы моя мама по этому поводу. Сперва чужое обручальное кольцо, потом кровь прямо на свадебном платье. Она бы непременно отправила бы меня в церковь да и в дом пригласила бы священника, чтобы он по каждому углу прошелся, изгоняя бесов дымящимся ладаном.

Пара минут — следы стерты. Никаких багряных отметин на белоснежной ткани, лишь разводы от воды. Можно расслабиться и выдохнуть, все завершается благополучно.

Возвращаю платье на кровать. Пусть просохнет как следует. Хочется верить, что Олег не зайдет в комнату прежде, чем я снова запакую наряд в пакет. В противном случае мы грозимся собрать полную коллекцию плохих примет. Жениху не разрешается видеть облачение невесты до свадьбы.

Ладно, к черту все эти судьбоносные персты. Если это и был знак свыше, то значение у него одно: мы преодолеем абсолютно все. Причем достаточно успешно. Пятно же стерто. Значит, удача к нам вернется.

Я отправляюсь в зал, включаю телевизор, ибо надо дать отдых мозгам. Хватаю пульт, бездумно переключаю каналы. Взгляд устремляется вдаль, скользит по мебели, изучает детали интерьера, ни на чем не задерживаясь дольше пары секунд.

Дьявол. Тема долга не дает мне покоя. Никак не удается избавиться от лишних мыслей. Не выходит полностью абстрагироваться и довериться Олегу. Тянет раскопать секрет.

Но как? Как добраться до истины?

Подхожу к полке, где хранятся семейные альбомы.

Возможно, тут ключ и спрятан. В прошлом.

Я усаживаюсь прямо на пол и методично исследую каждый альбом. В подобном поиске нет никакого смысла. Я действую исключительно по инерции. Листаю страницы, изучаю снимки, сама не догадываясь о том, что именно пытаюсь здесь найти.

Фото Марата? Нервный смешок вырывается из горла.

Результата нет. Обычная хроника семьи. Фотографии различных знаковых событий. Школа. Университет. Дни рождения. Праздники. Застолья. Отдых на природе. В горах, подле берега моря. Ничего необычного здесь не отыскать.

Я обращаю внимание на один особенно красивый портретный снимок. Мать и отец Олега, совсем юные, стоят в профиль к фотографу, смотрят друг на друга и улыбаются так, что мои губы тоже невольно растягиваются в улыбке. Ладонь девушки едва касается щеки парня. Нежное, легкое, едва уловимое прикосновение. От кадра веет ощущением чуда, таинства, некоего волшебства. Невероятно притягательный момент. Удивительно.

И тут я замечаю кольцо на безымянном пальце девушки. Обычное. Без бриллиантов. Просто металлический ободок. У моей мамы подобное есть.

Хм, странно. Хотя Стрелецкий-старший строил свою империю с нуля. Вряд ли он мог сразу позволить покупку драгоценностей.

— Вика, — раздается знакомый голос.

Оборачиваюсь и вижу Юлю.

Как же она похожа на свою мать. Просто абсолютная копия, поразительное сходство. Особенно сильно это заметно после изучения снимков.

Я закрываю альбом, ставлю на место.

— Все нормально? — спрашиваю, подходя ближе к ней. — Ты поздно вернулась. Вопросы по учебе?

— Нет, — выдыхает сдавленно. — Все хорошо.

Ложь. Знаю на сто процентов. Чувствую по тону, по выражению лица, по гнетущей тревоге, исказившей взгляд.

— Олег что-то придумал, — говорю я. — Он не объяснил мне детали, но обещал решить проблему в самое ближайшее время.

Юля вздрагивает. Медлит и приближается вплотную. Явно хочет заговорить, однако никак не отваживается. Молчит. Поджимает губы.

— В чем дело?

Ее ладонь касается моей, а пальцы скользящим движением проходятся по обручальному кольцу. Она не смотрит туда, будто остерегается, избегает опасности. Просто изучает наощупь. И почти сразу отдергивает руку. Точно обжигается.

— Олег сделал тебе предложение? — следует тихий вопрос.

— Да, — сглатываю. — Сегодня утром.

— Вика, — закусывает губу. — Пожалуйста.

Вдруг обнимает меня, прижимается всем телом и начинает рыдать. Истерика все же прорывается наружу. Настоящие эмоции рушат плотину строгого самоконтроля.

— Не надо, — бормочет Юля. — Умоляю, не надо. Пожалуйста, не делай этого. Прошу, нет. Никогда. Не надо.

— Что? — осторожно поглаживаю ее спине. — О чем ты?

Девушка вдруг резко отстраняется, обхватывает мои плечи с такой отчаянной силой, которой от нее совсем не ожидаешь.

— Уходи, — произносит твердо. — Уезжай.

— Юля…

— Послушай! — восклицает запальчиво, огонь вспыхивает в голубых глазах, точно молния рассекает ясное небо. — Ты не должна выходить за него замуж. Ясно? Не должна. Тут не твоя судьба.

— Но…

— Вика, — встряхивает меня за плечи. — Ты не знаешь. Ничего не знаешь. Пусть так и будет дальше. Уезжай. Я тебя умоляю.

Цепенящий холод как разряд электрического тока. Пробегает вдоль позвоночника, сковывает изнутри.

— Это связано с долгом? — спрашиваю я.

— Не важно, — лихорадочно мотает головой. — Какая разница? Тебе надо уйти, как можно скорее. Пожалуйста.

— Я… я готова рискнуть.

— Нет-нет-нет, — повторяет как заведенная.

— Юля…

— Зачем?!

— Я не могу оставить вас, — нервно улыбаюсь. — Я люблю Олега. И тебя. Сбежать сейчас, в момент, когда больше всего требуется поддержка, все равно, что предать.

— Ты не понимаешь, — судорожно выдыхает. — Просто не понимаешь.

— Тогда объясни, — выдаю мягко. — Пожалуйста, объясни, почему я должна бросить людей, которые стали мне родными и близкими, лишь только пришла беда.

— Не могу, — всхлипывает.

Резко отпускает меня, отстраняется.

— Если бы я могла, — безвольно оседает на диван, роняет голову на руки. — Если бы только могла.

— Мы справимся, — заявляю уверенно. — Мы все преодолеем. Вместе.

— Боже, — буквально взвывает. — Ты не понимаешь… не знаешь… они…

Остаток фразы тонет в рыданиях, которые разрывают сердце на части, достают до самого нутра, усиливая мою собственную тревогу во сто крат.

Я подхожу к ней и опускаюсь на колени.

— Тише, тише, — обнимаю, провожу ладонью по макушке. — Кто — они?

Не озвучиваю ни единого предположения. Люди Марата? Его ищейки? Головорезы? Сейчас не лучший миг упоминать проклятое имя.

— Ты не знаешь, что это за долг, — с горечью бросает девушка, выделяя последнее слово особенно мрачным тоном. — И как придется заплатить.

— Ну, примерно представляю…

— Нет! — обрывает. — Нельзя становиться частью нашей семьи.

— Боюсь, уже поздно, — роняю осторожно.

— По закону, — заключает глухо. — Официально. Пока ты просто встречаешься с Олегом, это не имеет никакого значения.

— Я доверяю твоему брату, — произношу без тени сомнения. — Если обещает, что скоро все решит, значит, так и будет.

— Приятно слышать, — говорит Олег.

Похоже, в пылу беседы мы и не заметили, как он появился в гостиной.

— Прости, — сдавленно бросает Юля, отводит взор в сторону.

— Ты просто устала.

Мужчина подходит ближе. Крупная ладонь опускается на худое острое плечо, слегка поглаживает.

— Столько нервов, переживаний, — продолжает ровно. — Тебе необходимо больше отдыхать. Тогда и настроение наладится.

Девушка молчит.

— Все устроится наилучшим образом, — подводит итог Олег. — Клянусь.

— Сегодня Марат приходил в университет и предлагал безумные деньги за то, чтобы я тебя бросила, — признаюсь, лишь стоит нам оказаться наедине. — Он хотел вложить серьезную сумму в мои проекты. Полагаю, ректор сожрет меня за отказ. И даже отпуск, в который я неожиданно ушла, не спасет.

— Ты взяла отпуск?

— Тебя только это удивляет?

Олег смеется и притягивает меня за талию, заключает в крепкие объятья, запечатлевает легкий поцелуй на щеке.

— Очень удачное решение, — медленно произносит он.

— Да, я тоже рада, что выбрала деньги, — насмешливо хмыкаю. — Пошел к черту. Найду себе жениха получше.

— Жестокая шутка, — усмехается.

— А знаешь, что еще жестоко? — интересуюсь уже абсолютно серьезно. — Молчать. Ни слова не обронить о своем плане действий.

— Осталось недолго, — заверяет Олег. — Скоро ты все узнаешь.

— Я бы предпочла конкретную дату.

— Надеюсь, день нашей свадьбы подойдет? — вопросительно выгибает бровь.

— Идеально, — киваю. — Давай сделаем это прямо сейчас. Как думаешь, загс работает по ночам?

— Мы сделаем это завтра, — заявляет невозмутимо. — В Доминикане.

— Что? — выдаю пораженно.

— Конечно, учитывая смену часовых поясов, разницу во времени, довольно трудно сразу определить, когда…

— Стоп, — прикладываю указательный палец к его губам. — Ты издеваешься?

— Я уже купил билеты, — пожимает плечами. — Вылет через четыре часа.

— Ты меня пугаешь, — ни капли лукавства.

— Боишься сюрпризов? — смеется.

— Мы же планировали лететь на выходных.

— Чем раньше мы поженимся, тем быстрее я смогу все объяснить.

— Так себе аргумент, — невольно хмурюсь. — Разве суть секрета изменится? Почему сразу нельзя рассказать?

— Ты сама поймешь, — произносит с нажимом. — Потом.

— Ладно, — поражаюсь собственной уступчивости.

— Ты веришь мне?

— Верю.

Олег подается вперед, тянется, чтобы поцеловать меня, но в памяти вспыхивает образ Марата, прожигает реальность насквозь, заполняя собою абсолютно все.

Отворачиваюсь, отклоняюсь, ускользая от родных губ.

— Вика, — шепчет мой будущий муж. — Я знаю, ты расстроена. Вся эта ситуация выглядит ужасно. Я не думал, что жизнь сложится именно так. Пока тебе действительно придется побыть в неведении.

— Я устала, — утыкаюсь лбом в его шею. — Надоели уже тайны.

— Нам пора собираться, — прижимается плотнее. — Чем быстрее мы покинем дом, тем лучше. В аэропорт надо прибыть заранее.

— Вот и угораздило же влюбиться в тебя, — судорожно выдыхаю. — Теперь чувствую себя круглой дурой.

— Все будет хорошо, — покрывает поцелуями мою макушку. — Не сомневайся.

— Я бы не хотела оставлять Юлю одну, — замолкаю, пытаюсь подобрать правильные слова, но в итоге выдаю прямо: — Что если сюда приедет Марат?

— У него найдутся другие занятия, — мрачно произносит Олег.

— Например?

— Я создал несколько проблем, — следует размытый ответ.

— Именно поэтому мы так быстро уезжаем? — в горле скребет.

— В том числе.

— Боже мой, Олег, — тянет взвыть. — В какую игру ты ввязался? Не стоит тягаться с такими людьми. Это опасно.

— Собирай вещи, только самое необходимое, документы, — сообщает ровно, бросает взгляд на часы. — У нас ручная кладь, чтобы не тратить время на получение багажа.

— Я и не думала тащить целый чемодан, — отстраняюсь. — Надеюсь, не возражаешь, если возьму свадебное платье?

— Ты купила платье? — его напряженные губы вдруг растягиваются в искренней улыбке, а в глазах появляется радостный блеск.

— Да, — вздыхаю и тоже улыбаюсь. — Ты не против?

— Чудо, — опять обнимает меня. — Мое любимое чудо.

— Скорее уж героиня шпионского кино, — заключаю с долей горечи. — Под покровом ночи мчимся в аэропорт, удираем от бандитов.

— Я гарантирую романтический финал, — уверенно бросает Олег. — Как в самых сопливых голливудских фильмах.

Смеюсь. В этот момент и правда кажется, что все еще наладится, надежда маячит на горизонте, согревает душу и сердце теплом, наполняет изнутри светом.

Я не догадываюсь о главном. Единственный шаг отделяет меня от жесткого эротического триллера. Единственный миг оберегает от тьмы.

Глава 8

Обожаю ощущение полета. Лишь стоит самолету оторваться от земли, чувствую, как моментально улетучивается напряженность последних дней. Меня совершенно не страшит перспектива оказаться на головокружительной высоте. Наоборот. Всякий раз будто разрываю цепи привычной реальности, создаю увлекательную историю с чистого листа, целиком и полностью перезагружаю систему.

Это возбуждает и вдохновляет. Помогает взглянуть на мир под другим углом. Позволяет возвратиться к истокам.

Олег накрывает мою ладонь своею, и я чувствую себя самой счастливой женщиной на свете. Скоро все тайное станет явным. Больше никаких проклятых секретов.

А вдруг… вдруг все не так просто? Что если Олег или члены его семьи совершили нечто ужасное в прошлом?

От этой мысли тошнота резко подкатывает к горлу. И мучительно тянет сделать то, чего я никогда прежде не делала на борту: схватить рвотный пакет.

Так. Нужно успокоиться. Стрелецкий-старший порядочный интеллигентный человек. Он бы не пошел на преступление. Даже такой любитель покопаться в грязи как Егор ничего ужасного про него не нашел.

А если речь о дальних родственниках? О ком-то, кого я попросту не знаю? О давней подставе, которую тщательно скрывают?

Ну, не мог же Марат на пустом месте обозлиться. Или мог?

Господи. Откуда мне знать? Он убийца. Психопат. Взять хотя бы его реакцию на мое обручальное кольцо. Еще немного — раздробил бы мое запястье в порошок. От такого жуткого типа можно любую мерзость ожидать.

Я бросаю взгляд на свою руку и невольно морщусь. Там, где Марат схватил меня, уже начинают проявляться следы синяков. Обычное покраснение приобретает характерный сизый оттенок.

Каково тогда оказаться под ним в постели? Вообще, живой не выйдешь. А еще говорил, что знает, как обращаться с женщиной. Сомневаюсь. Его огромными ручищами только пытать. Черт. О чем я опять думаю?

— Предпочитаете чай или кофе? — вопрос борт-проводника действует точно спасательный круг, вырывает из пучины раздумий. — Возможно, сок? Мы также предлагаем алкогольные напитки. Белое и красное вино. Шампанское. Виски.

— Чай, пожалуйста, — прошу я. — И минеральную воду без газа.

Олег присоединяется к моему заказу.

А что бы выбрал Марат? Дьявол. Опять.

Чистый спирт. Без каких-либо разбавлений и примесей. Стоит пригубить хоть раз — мозг выносит напрочь. Уже не очнуться. Кровь отравлена, насквозь пропитана ядом.

У меня тоже появляются тайны. Злосчастный поцелуй. Я понимаю, что это явно не то, о чем стоит рассказывать будущему супругу накануне свадьбы.

Мои губы до сих пор горят огнем. Даже обжигающий чай не стирает следы преступления. Жарко и жутко. Память не удается стереть. Жесткий рот буквально изнасиловал меня. По доброй воле. При одном воспоминании о властном языке, врывающемся внутрь, бедра в момент сводит судорога.

Жгучий стыд охватывает все мое существо. Как я буду целовать Олега? После такого. И пусть говорят, поцелуй — не измена. Я разрешила Марату гораздо больше дозволенного.

А он ведь не спрашивал. Он знал. Чуял.

Настоящий зверь.

Пересадка в Амстердаме приносит такой сюрприз, что я разом забываю о раскаяниях и терзаниях, все угрызения совести отступают на второй план.

— Это твой новый паспорт, — говорит Олег. — На время.

Сначала сказанное кажется шуткой. Однако я открываю документ, взираю на свою фотографию, читаю абсолютно чужое имя и обмираю изнутри.

— Что? — спрашиваю тихо. — Что это значит?

— В целях безопасности нам лучше не продолжать путешествие под своими настоящими именами, — заявляет так, точно ничего необычного не происходит и показывает мне свой собственный паспорт с подставными данными. — Видишь, я тоже подстраховался.

— Это, — делаю непроизвольную паузу. — Это фальшивые документы?

— Ну, как сказать, — усмехается.

— Скажи, как есть.

— С точки зрения таможенного контроля абсолютно настоящие.

— В смысле? Тут наши фото и чужие имена.

— Я обо всем позаботился, — сообщает уверенно.

— Мы переходим черту.

Настоящее безумие. Нельзя ввязываться в подобную авантюру. Если кто-то почует подвох, выявит подделку, да просто заподозрит неладное… нам конец. Швырнут за решетку. И будут правы.

— Должен быть запасной план, — роняю вкрадчиво. — Без нарушения закона и криминала. Неужели не понимаешь, как сильно рискуем?

— Понимаю, только это ничего не меняет.

— Надо попытаться. Найти другой вариант.

— Поверь, иначе не выйдет, — невозмутимо произносит Олег. — Так будет труднее нас отследить. Нужно запутать их.

— Их? — переспрашиваю с долей истеричности. — Кого?

— Я сыграл против правил, чтобы спасти нас, — мрачнеет. — Поверь, другого выхода не существует. Ты должна довериться мне.

— Доверяюсь… слишком часто, — выдаю сдавленно. — Уже даже начинаю уставать от собственного доверия.

— Вика, скоро ты все поймешь. Правда. Совсем скоро.

— И каким будет следующий шаг? — нервно смеюсь. — Попросишь закопать труп?

— Мы не делаем ничего противозаконного, — заключает твердо.

— А это как назвать? — потрясаю новым паспортом.

— Вынужденная мера, — отмахивается. — Считай это программой по защите свидетелей.

— Теперь ты пугаешь меня по-настоящему, — передергиваю плечами. — Помимо проблем с бандитами добавятся проблемы с правоохранительными органами.

— Хочешь отказаться? — хмуро сдвигает брови. — Вернуться назад?

— Я хочу услышать хотя бы немного правды.

— Я не стану держать тебя силой, — даже совершает шаг назад. — Если решишь оставить меня, лучше сделай это сейчас. Потом будет слишком поздно.

Отрицательно качаю головой, подхожу вплотную к нему, обнимаю.

— Ты идиот? — интересуюсь чуть слышно. — Как я могу тебя здесь бросить?

— Вика…

Я закрываю его рот поцелуем. Никто и никогда не встанет между нами. А слепая страсть точно не помеха истинным чувствам.

Я удивляюсь собственной способности лгать. Сердце бьется ровно. Меня не прошибает холодный пот. Мой пульс явно остается в пределах нормы. Ни единого признака волнения.

Паспортный контроль благополучно пройден. Совсем юный паренек, сотрудник таможни, улыбается мне во весь рот и ставит штамп на нужную страницу фиктивного документа.

— Видишь? — Олег чмокает меня в макушку. — Все хорошо. Как я и обещал.

Нам просто повезло. А дальше? Как долго можно рассчитывать на кредит самой судьбы?

Вся поездка точно в тумане. Едва соображаю. Может, именно это и спасает. Напряжение зашкаливает, и я уже не способна мыслить трезво, не могу адекватно оценить происходящее. Взор застилает адреналиновая пелена.

Такое удивительное чувство. Ты весь на взводе, готов взорваться в любой момент. И в то же время по телу разливается пугающее спокойствие, умиротворение. Из жара в холод. И обратно. И так по кругу, вновь и вновь. Пока тугие удары крови обжигают взмокшие виски.

— Давай купим что-нибудь, — предлагает Олег. — Чего ты хочешь?

Свою скучную жизнь. Обратно. Нырнуть в тягучую рутину.

— Здесь полно магазинов, — продолжает он. — Что тебя порадует? Кажется, я видел новую коллекцию в…

— Я хочу в отель, — вымученно улыбаюсь. — Принять душ.

Если говорить начистоту, моя жизнь никогда не была скучной. Череда проектов в университете. Битвы с ректором. Общение со студентами. Я всегда находила чем себя занять. Тренировки в спортзале. Посещение выставочных залов. Театр, опера, кино. Развлечений хватало.

Боже, почему я просто не могу вернуться в тот день? Премьера нового спектакля. "Коварство и любовь". До встречи с Маратом. До всех этих безумных шпионских игр.

— Слушай, ты уверен, что за нами не следят? — цепляюсь за локоть Олега, чуть ли ногти в его руку не вонзаю.

— Да, — улыбается он. — Не переживай.

Отличный совет. Особенно когда путешествуешь по поддельным документам. Расслабься, получай удовольствие, не волнуясь о проблемах в полицией.

Голова враз наливается свинцом. Затылок жутко жжет, будто тяжелый взгляд ударяет в спину.

Я ощущаю себя на линии огня. Под прицелом. У киллера на 'мушке'.

Очередной перелет. Дорога до отеля. Каждое событие воспринимается отдельным кадром, точно со стороны.

Да уж. Совсем иначе я представляла свою свадьбу, романтичную идею сбежать и заключить себя узами брака в тропическом раю. Впечатление, словно я мчусь по встречной полосе, а в автомобиле напрочь отказали тормоза. И отсюда не выбраться. Сворачивать элементарно некуда.

Даже роскошное бунгало, в котором мы останавливаемся, не помогает обрести душевное равновесие. Шикарный интерьер, великолепный вид, свежий морской воздух. Все это не цепляет и не вызывает никакого отклика, не помогает настроиться на позитивный лад. Прежде у меня бы дыхание перехватило от восторга, а сейчас я с отстраненным равнодушием оглядываюсь вокруг, пытаюсь убить тревогу внутри и закопать ее остатки поглубже. Обхожу светлые, обставленные со вкусом комнаты, отмечаю то, что здесь все выполнено на высшем уровне, по последнему слову техники. Застываю перед стеклянной стеной в спальне. Не просто огромное окно. Именно стена. Прозрачная, идеально вычищенная. Ни пятнышка. По ту сторону бушует море. Можно встречать рассветы и закаты, не вставая с постели, наслаждаться яркими и сочными красками, слушать чарующие звуки прибоя.

Красиво. Ничего не скажешь, не поспоришь. Но мне все равно неуютно.

— Перенесем церемонию, — говорит Олег.

— Почему?

— На тебе лица нет, — подходит и обнимает меня сзади. — Ты устала.

— Я думаю, я смогу…

— Нет, — заявляет он. — Не так должна выглядеть наша свадьба.

— Ну, все не так плохо, — усмехаюсь. — В подобном месте просто не может быть плохо.

— Мы отдохнем, хорошенько выспимся, а уже потом решим, когда провести бракосочетание.

— Поженимся мы тоже под чужими именами? — оборачиваюсь, ловлю его взгляд и выразительно выгибаю брови.

— Никогда.

Олег подхватывает меня на руки и кружит по комнате точно безумный.

Смеюсь. Все-таки расслабляюсь. Пусть ненадолго. Иногда и мига достаточно. Лишь бы надежда воскресла.

Темнота обступает. Окружает со всех сторон. Не сбежать. Не вырваться. Абсолютная обреченность.

— Хотела узнать, как я трахаюсь?

Марат толкает меня на живот, наваливается сверху.

— Нет, нет, — бормочу лихорадочно. — Пожалуйста, нет.

— Почему бы не попросить о том, чего действительно жаждешь?

Его дыхание обжигает шею, зубы царапают кожу.

— Чтобы я натянул тебя на член, чтобы драл до звона в ушах, чтобы все твое поганое нутро залил своим семенем.

Он кусает меня. Как зверь. За холку.

— Прошу, — всхлипываю. — Отпусти. Хватит.

Горячие крупные ладони накрывают ягодицы, сжимают до боли.

— Ты же с первого дня по мне течешь.

Огромный орган вжимается в задницу, единственное прикосновение обдает кипятком. И будто разряд тока простреливает вдоль поясницы.

— Нет, — бормочу с ужасом. — Нет.

— Кого пытаешься обмануть?

Ухмыляющийся рот прижимается к щеке, язык медленно слизывает слезы.

— Ты мечтаешь стать моей сексуальной рабыней. Грязной шлюхой. Подстилкой, покорно исполняющей каждую прихоть.

— Я не… Я совсем не…

— Клянусь. Я воплощу в реальность все твои похотливые желания.

Хохот. Дикий. Чудовищный. Бешеный. Леденящий душу будто раскаты дьявольского грома.

А после гигантский член раздирает тело на части. Вбивается вглубь до крови.

Я вскакиваю на постели как от удара, чуть ли не подпрыгиваю. Затравленно озираюсь по сторонам. Отбрасываю сбившиеся пряди волос назад, очень стараюсь выровнять дыхание и урезонить пульс.

Олег мирно дремлет рядом, а на горизонте брезжит рассвет.

— Это просто сон, — шепчу я, пробуя обрести успокоение в звуке собственного голоса. — Просто сон. Обычный кошмар.

Реальный Марат не стал бы ничего спрашивать, не тратил бы время на слова. Он бы завалил и сразу взял свое. Без обещаний и предупреждений. Вогнал бы член до упора в любое из доступных отверстий. Драл бы плоть с деликатностью оголодавшего зверя.

Боже. Почему я никак не могу выбросить его из головы?

Меня потряхивает. Сон до сих пор четко стоит перед глазами.

Я осторожно выскальзываю из постели, направляюсь в душ. Включаю воду, встаю под горячие тугие струи. Не двигаюсь, просто жду, когда напряжение отпустит и тугая пружина внутри разожмется.

Я отчаянно пытаюсь убедить себя, что это нормально. До ломоты в деснах желать врага, чужого и неизвестного мужчину, который одержим местью моему любимому человеку. Ведь это низменное плотское желание. Рефлекс. Природный инстинкт. Не больше. Надо принять как неизбежность, идти дальше.

Я пытаюсь… Но не выходит.

Глава 9

Алый закат охватывает горизонт. Пламенеющие лучи солнца обрушиваются на мирно плещущиеся лазурные волны, преломляются, проходя сквозь водную гладь, подсвечивают пенящуюся поверхность изнутри. Возникает впечатление, точно на самой глубине сокрыты драгоценные камни, настоящие пиратские сокровища, залитые кровью. Ослепительное буйство ярких красок поглощает морское побережье. Каждый случайный кадр достоин обложки крутого журнала.

Я покидаю бунгало, ступаю на тропу, созданную из широких деревянных планок. Песок вокруг уставлен горящими свечами в стеклянных стаканах. Пламя покорно подчиняется порывам ветра. И пусть еще не властвуют сумерки, огонь завораживает. Я невольно замираю, наслаждаясь открывшимся зрелищем.

Страх отступает. Душа уже не скованна тревогой. Волнение схлынуло, не оставив и следа. Больше нет дурных предчувствий. Нет никакой тени зла.

Я продолжаю путь с чистыми помыслами. Не ожидаю ничего плохого. Я верю в лучшее, в то, что все загаданное прежде непременно сбудется.

Шаг за шагом. К мечте.

Поручни пирса обвивают цветочные гирлянды, а прямо по курсу зияет высокая пестрая арка, буквально сотканная из диковинных, экзотических растений.

Дорога ведет прямо в сказку. И там меня ждет прекрасный принц.

Господи. Неужели это действительно происходит?

— Вика, — пораженно выдыхает Олег. — Когда ты сказала про платье, я и не представлял…

— Нравится? — улыбаюсь.

— Не просто "нравится", — сжимает мою ладонь, подступает ближе, не сводит ошалевшего взора, словно пытается впитать мельчайшие детали образа. — Я смотрю и понимаю, что совсем тебя не заслуживаю.

Наряд идеально обрисовывает фигуру, выгодно подчеркивает достоинства. Туфли на высоком каблуке позволяют стать практически одного роста с женихом. Волосы заплетены в тугой узел, куда с помощью шпилек прикреплена длинная фата из тончайшего искристого белоснежного материала.

Я сама себя не сразу узнала в зеркале. Вполне понятен восторг Олега.

— И это ты еще не все видишь, — бросаю, заговорщически прищурившись. — Есть гораздо более интересные сюрпризы.

Например, восхитительное нижнее белье из французского кружева. И подвязка на бедре, добавляющая ноту пикантности в невинный образ.

— Тогда нам стоит быстрее завершить церемонию, — в голубых глазах вспыхивает желание, а красиво очерченные губы тут же складываются в многообещающей ухмылке. — Так и тянет избавиться от подарочной упаковки.

— Ничего не имею против, — отвечаю я, льну к любимому мужчине.

Олег ведет меня к алтарю, где происходит официальное бракосочетание. Не знаю, как удается организовать подобное мероприятие, но в конце нам вручают вполне реальный сертификат, точь-в-точь как в загсе. Вскользь изучаю необходимую печать, отмечаю на документе наши настоящие имена.

— Теперь мы вместе, — говорит Олег. — Навсегда.

Страстный поцелуй закрепляет союз.

Первый супружеский поцелуй.

Первый… и последний. Но я об этом не догадываюсь. Пребываю в блаженном неведении. Строю планы на несуществующее будущее. Знала бы о грядущем, бросилась бы прямо в бурлящее море.

— Все настолько быстро, — шепчу я. — Даже трудно поверить. Еще вчера мы и не задумывались о свадьбе, а сегодня ты уже мой муж.

— Повтори, — улыбается он, трется щекой о мою щеку. — Мне нравится, как звучит.

— Муж? — смеюсь.

— Давай снова, — требует в момент.

— Мой муж, — охотно подчиняюсь я. — Любимый муж. Единственный на свете. Самый лучший.

— А ты моя жена, — заявляет, покрывая голые плечи легкими поцелуями. — Безумно любимая. До одержимости.

Никогда бы не подумала, что мне придется по вкусу подобная романтическая чушь. В жизни похожие сцены между супругами казались наигранной банальщиной, какой-то лицемерной показухой. Но теперь я начинала понимать этих людей.

Любовь и правда превращает в идиота. Окончательно и бесповоротно.

— Я для тебя все сделаю, — обещает Олег. — Все абсолютно. Только загадай. Твое желание станет моим законом.

— Просто будь рядом, — выдаю искренне, как на духу, возвращаю произнесенную им же недавно фразу.

— Буду! — восклицает горячо.

И как тут усомниться в его честности?

Бескрайние морские просторы. Кровавый закат. Сумерки подкрадываются ближе, касаются берега, заключают в жесткие объятья. Темнота наступает. Совсем скоро ночь обрушится на плечи, вдавит в землю.

На небе зажгутся тысячи звезд. Но увижу ли я их? Вот главный вопрос.

Фрукты. Шампанское. Уютный полумрак бунгало.

Ничего лишнего. Полная гармония.

Хочется оставаться частью данной картины как можно дольше. Нет искушения перевернуть страницу. Тут бы замереть. Застыть неподвижно. Ловить момент.

— Когда мы вернемся, мама меня убьет, — заключаю, пригубив немного игристого напитка из бокала. — Придется вместе вымаливать у нее прощение.

Не очень жалую алкогольные возлияния, однако бывают события, которые нельзя отмечать иным образом. Вековая традиция. На счастье.

— Мы не вернемся, — говорит Олег.

— Хорошая шутка, — киваю. — Поверь, она придет в ярость и тогда…

Замолкаю под его взглядом. Ни на намека на веселье. Гнетущая серьезность.

Разгоряченную кожу враз прошибает ледяной пот. Внутренности сковывает морозный холод.

— Это не шутка, — выдаю медленно. — Ты что… что?!

Срываюсь на истерику. Напряжение минувших дней срывает плотину моего до сей поры воистину дьявольского терпения.

— Мы не вернемся обратно, — спокойно произносит Олег. — Так будет лучше для всех.

— Для кого? — сглатываю. — Для каких "всех"?

— Я не мог рассказать раньше, — продолжает он. — Ты бы не согласилась. И вообще это было слишком опасно.

— В смысле? — ставлю бокал на стол, опасаюсь ненароком разломать стекло. — Неужели никогда нормально не объяснишь?

— Я продал свои личные активы и перевел полученные суммы на тайный счет, — заявляет ровно.

— Боже… зачем? — застываю в полнейшем недоумении.

— Нам потребуются деньги, — выдает невозмутимо. — Начнем новую жизнь под новыми именами в Мексике.

— В Мексике? — горло перехватывает от волнения, закашливаюсь. — Ты… ты сошел с ума?

— Я уже купил там дом. Не волнуйся. Начну работать над новым проектом, сумею основать другую компанию, не хуже отцовской. Мы никогда не будем бедствовать. Клянусь.

— Господи, Олег, я переживаю не о деньгах, — сглатываю с огромным трудом. — Ты правда не понимаешь?

— Уверяю, нет причин для беспокойства.

— Ты издеваешься, — выдыхаю. — Это… это розыгрыш?

— Вика, послушай, — он поднимается со стула, обходит меня, останавливается за спиной, кладет ладони на мои плечи, точно пробует успокоить. — Я осознаю как нелегко придется на первых порах, строить жизнь вдали от наших семей, полностью с нуля. Но другого пути не оказалось. Единственный вариант. Первый и последний шанс всех спасти.

— Я ни черта не разбираю, — качаю головой. — Что ты несешь?

— Побег, — мрачно заключает он. — Вот самый разумный выбор. Я не мог отдать им сестру. Не мог. Я бы этого никогда себе не простил.

Кислота разъедает нутро.

— Но сейчас Юля осталась одна, — бормочу с ужасом. — Как же так? Без защиты. А твой отец? Он в больнице и…

— Долг затрагивает только женскую линию.

Олег разливает шампанское по бокалам, доливает в мой, и без того почти полный, и наполняет свой, абсолютно пустой.

— Подожди, — сжимаю ладонями виски. — Что за гребаный долг?

— Я нарушил правила игры, — широко улыбается. — Я установил собственный порядок. Я думал об этом с того самого дня, как забрали мою мать. Я понимал, рано или поздно придут за Юлей. Я обязан был ее защитить. И только ты подсказала мне верную дорогу.

— Олег…

— Давай выпьем, — осушает бокал до дна. — Кошмар окончен.

Он возвращается на свое место, откидывается на спинку стула, принимает расслабленную позу, явно не испытывает никакого беспокойства.

А мою душу демоны рвут на части.

— Конечно, в ближайшее время тебе запрещено связываться с матерью, — невозмутимо чеканит мой муж. — Нельзя ничего сообщать родственникам или друзьям, однако позже я найду способ передать от нас весточку. Пока же не стоит рисковать. Любое неосторожное действие выведет на наш след.

— Выходит, мы сбежали… не выплатив долг? — едва разлепляю губы.

— Да, — заявляет довольно. — И никто нас не найдет.

— Но разве при таком раскладе твоя сестра в безопасности? — спрашиваю пораженно. — Ее некому защитить. На ней сразу и сорвут злобу. Вообще, если правильно понимаю, ты должен был отдать именно ее.

— Чертовски крепкое шампанское, — Олег потирает лоб и отставляет бокал. — Или я давно так много не пил. Наверное, уже отвык от алкоголя.

— Объясни, что происходит, — бормочу настойчиво. — Пожалуйста.

— Я должен был выбрать, — разводит руками. — Кровную родственницу из своего поколения. И поскольку Юля единственная… решение казалось очевидным. До определенного момента. Ха, я сумел все исправить.

Странное чувство.

Будто реальность качнулась перед глазами.

— Я сделал тебя законной женой, — говорит Олег. — Я вручил тебе кольцо жертвы.

Открываю рот.

Но слова не идут.

Никак.

— Знаю, звучит страшно, жутко, но переживать тут не о чем, — посмеивается. — И нас будут искать. Очень долго. Всегда. Только не найдут. Я сумею защититься. Я уверен.

Господи. Боже мой. Нет. Нет. Нет.

Что ты натворил?..

Впиваюсь пальцами в край стола, отчаянно пытаюсь удержать равновесие.

— Я уверен, — повторяет он, но тон его речи резко меняется, язык будто заплетается. — Я уверен. Правда. Иначе бы не начал. Я… я же люблю… тебя.

Олег резко замолкает.

И как-то странно обмякает на стуле. Глаза прикрыты. Лицо заливает бледность.

Вскакиваю, бросаюсь к нему, пробую губами пульс. Касаюсь шеи, ловлю биение вены. Он дышит. Просто без сознания. Как умудрился так быстро напиться и отключиться?

Мысли путаются. Реакции притупляются. Все словно сквозь вату, сквозь густой туман. Едва соображаю, едва двигаюсь. Чудом держусь на ногах.

Что происходит? Что…

Взгляд падает на бутылку шампанского. Проклятье. Нас накачали.

Нужно срочно вызвать врача. Промыть желудок. Я сама справлюсь. В детстве мама заставляла меня выпивать по два литра разбавленного водой марганца. Я умею бороться с отравлениями. Надо заставить себя вырвать. Надо действовать быстро. Надо…

Я пробую двинуться в сторону ванны. Но оседаю на пол. Как в замедленной съемке. Прямо у ног Олега. Женщина, избранная стать жертвой.

Глава 10

Шумный вдох. Воздух обжигает легкие. Прихожу в себя как будто от мощного толчка прямо в грудь. Жуткая сухость во рту и в носу. Вот мои первые ощущения. Затылок ноет от тянущей боли, что свинцом разливается по вискам. Тугая пульсация крови оглушает.

Я едва отлепляю язык от неба, буквально отдираю. Кажется, хочу сказать какую-то фразу, произнести хоть слово, но с обветренных губ не срывается ни единого звука. Закашливаюсь, захожусь в долгом и мучительном приступе.

Где я? Что происходит?

Чувствую под спиной довольно мягкую и комфортную поверхность, шарю ладонями по обе стороны от себя, натыкаюсь пальцами на гладкую ткань. Осторожно приподнимаюсь, стараюсь избегать резких движений, открываю глаза и осматриваюсь вокруг.

Как я здесь оказалась? Что это за место?

Абсолютно незнакомая комната, красиво обставленная, но совершенно чужая. Здесь царят темные тона, суровый минимализм, хотя меня вполне устраивает подобный стиль. Ничего яркого и кричащего, ни тени помпезности. Строго и в духе современной моды, очень лаконично, без лишних деталей, без глупых безделушек, расставленных по углам.

Я встаю с постели, оглядываюсь.

Это спальня? По крайней мере, похоже. Иначе зачем тут такая огромная кровать?

Внутри зреет странное чувство. Леденящее. Цепенящее. Парализующе. Сковывающее изнутри стальными цепями.

Я прохожусь по периметру комнаты, изучаю каждую стену. Никаких карт, никаких фотографий. Вообще, ничего. Минимум декора. Только самая необходимая мебель. Шкаф, стол, стулья. Узкий диван, пара кресел. Все деревянное, сразу ощущается, что безумно дорогое. Но опять же не замечаю ничего, что указывало бы на хозяина комнаты. Никаких книг или журналов. Никаких личных вещей. Пустота. И окон нет, на улицу не выглянуть. Зато аж две дубовые двери. Толкаю одну — за ней скрывается ванная комната. Ступаю вперед, вздрагиваю от стука собственных каблуков о кафель, замираю перед огромным зеркалом будто статуя. Каменею. В момент. На мне свадебное платье. И фата прикреплена к, туго скрученному на макушке, пучку волос. Хотя четко помню, что избавилась от данного аксессуара невесты, лишь стоило переступить порог бунгало, сняла и бросила на кожаный пуфик у входа.

Что за черт?

Я покидаю ванну, наплевав на подробный осмотр. Поворачиваю ручку другой двери, попадаю в широкий темный коридор. Иду, едва разбирая дорогу, просто продвигаюсь вперед. Приближаюсь к лестнице, цепляюсь за перила нервно трепещущими пальцами. Спускаюсь, очень стараюсь не упасть. Бедра дрожат, колени подгибаются. Тошнота подкатывает к горлу. Страх впивается в глотку. Липкий пот струится по спине.

Что последнее помню?

Свадьба на берегу моря, на пирсе. Красивые признания Олега.

А потом?

Безумие. Чистое и неподдельное. Заявление про то, что мы никогда не вернемся назад. Мексика. Запрет на связь с родными людьми.

Я воскрешаю разговор в памяти по фрагментам, медленно оживляю каждый кадр в мыслях.

Долг по женской линии. Побег. Защита сестры.

Мою руку жжет.

Отдергиваю ладонь от перил. Теряю равновесие, чудом удерживаюсь от того, чтобы не рухнуть вниз, не покатиться к подножью лестницы кубарем. Взираю на сверкающие бриллианты.

Сглатываю, отказываюсь воспринимать объективную реальность.

Обручальное кольцо. Кольцо жертвы.

В голове не укладывается.

О чем это вообще?

Мы не в древнем мире. Мы не чокнутые язычники. Никто не приносит людей в жертву.

Что за гребаная чертовщина?

Проклятье.

Хочется выразиться гораздо грубее.

Я продолжаю путь. Шаг за шагом. Сама не догадываюсь, куда именно направляюсь.

Просторная гостиная. Зал. Еще один зал.

Я едва балансирую на проклятых шпильках.

Здесь не так легко разобраться. Долбанный лабиринт из огромных комнат. Одна мрачнее другой. Каждая давит. Физически. На уровне живых ощущений. И везде практически пусто. Совсем мало предметов интерьера, будто помещение было опустошено и заброшено долгое время. Тут чисто, ни следа пыли не обнаружить. Каждый угол чуть ли не вылизан, сверкает от стерильности. Однако впечатление создается тягостное и гнетущее.

Миную очередной проход и примерзаю к полу. Впечатление точно даже мои тонкие каблуки обращаются в лед.

Здоровенный круглый стол, накрытый черным полотном. Прямо по центру комнаты.

Крик забивается в груди.

Дышу тяжело. Будто ребра сдавливают железными тисками.

Тут нет никакой другой мебели. Вообще ничего нет.

Господи. Почему так жутко? Обычный стол. Обычное полотно. Пусть и черное. Но… это будто саван. Для кого?

Я напрасно пробую выровнять дыхание.

— Осмотрелась? — хриплый мужской голос будто удар кнута.

Позади раздается тяжелая поступь хищного зверя. Каждый шаг разрядом грома отбивается в ушах, отражается в бешеном биении пульса.

Невольно сжимаюсь. Ощущаю, как предательски слабеют колени. Даже оборачиваться не нужно. Уже понимаю. Это Марат.

Глава 11

Он приближается вплотную. Я кожей чувствую жар, исходящий от него. Тело точно огнем обдает.

Глубокий вдох. Зверь с шумом втягивает воздух. Вдыхает мой аромат. И это ощущается так, точно горячие пальцы накрывают мою плоть везде и сразу. Острые когти царапают нежную кожу.

Я нервно мотаю головой, отгоняя страшные образы, и поворачиваюсь к своему страху лицом, смело встречаю прожигающий насквозь взгляд.

Никто и никогда не смотрел на меня так. Вздрагиваю и отступаю. Действую рефлекторно.

Марат ничего не говорит, даже не усмехается, просто пожирает меня горящими глазами. Под его пронизывающим взором ощущаю себя куском мяса. Он еще не касается меня, но впечатление такое, словно уже трахает в самых жестких и разнузданных позах.

Я чую опасность. Четко. До боли. Этот мужчина сожжет меня, даже пепла не оставит. Уничтожит, разрушит до самого основания. С ним и речи не может быть о гармоничном балансе. Он должен подчинять и порабощать, завоевывать новые территории, властвовать безгранично.

Я пытаюсь сосредоточить внимание на главном, выбрать и озвучить хотя бы один вопрос из множества важных.

Где мы? Что это за место? Как я здесь оказалась? Почему? Зачем? Для какой такой цели? И вообще что за чертовщина творится?

Но я не способна разлепить плотно сжатые губы, с ужасом изучаю Марата, замечаю: он впервые одет не в строгий деловой костюм. Темно-серые спортивные штаны, простая белая футболка, кроссовки. Выглядит так, будто недавно закончил интенсивную тренировку, вернулся после долгой пробежки. На одежде явно проступают влажные следы от пота. А я не ощущаю никакого запаха. Точнее ощущаю. Даже очень. Только в нем нет ничего неприятного. Наоборот. Дурманящий. Манящий. Притягательный. Истинно мужской. Накрывает мощной волной и заполняет пространство вокруг.

Я не могу ему сопротивляться. Не хочу. Я полностью теряю контроль.

Дура. Соберись. Сделай же хоть что-нибудь. Борись. Придумай план. Выберись. Вырвись отсюда. Скорее. Пока есть ничтожный шанс. Если есть.

— Где Олег? — однозначно не лучший вопрос, однако именно это волнует сильнее всего.

— Жив, — холодно произносит Марат.

— Он пытался защитить сестру, — тихо продолжаю я, ступаю на опасную почву. — Разве вы поступили бы иначе?

Горящий взгляд леденеет, полные губы кривятся в оскале.

Я вижу как его пальцы резко сжимаются в кулаки, как напрягаются стальные канаты мышц под смуглой кожей, как вздуваются и без того набрякшие вены. На долю секунды кажется, что зверь бросится вперед и разорвет меня, задерет до смерти. С огромным удовольствием.

— Отдал бы я свою женщину? — вкрадчивый вопрос режет вены без жалости. — Сделал бы ее чужой жертвой?

— Я не… не жертва, — стараюсь прозвучать твердо, однако голос предательские срывается.

Марат шагает вперед. Моментально отступаю. А он ухмыляется. Хищно. Выразительно. Обнажает острые клыки. Упивается моим животным страхом.

— Вы не имеете никакого права держать меня здесь, — роняю тихо, но четко.

— Повторишь это, когда натяну тебя на член, — заявляет ровно, абсолютно невозмутимым тоном, словно речь идет о само собой разумеющихся вещах.

— Что? — закашливаюсь от волнения, судорожно бормочу: — Я не стану… Я… этого не будет никогда! Вы не посмеете…

Осекаюсь и замолкаю. Осознаю непреложную истину. Сглатываю горечь.

Посмеет. Еще как. Скрутит и нагнет. За секунду. Даже вскрикнуть не успею. Такой здоровенный. Он меня надвое переломит и даже не заметит.

Что я могу ему сказать? Что это против закона? Он рассмеется мне в лицо и будет прав. Побеждает сильнейший. Его никто не осудит. Никогда. У него уже давно все схвачено и оплачено.

Бежать некуда. Сопротивляться бесполезно. Кричать попросту глупо. Умолять тоже. Тогда…

Нет вариантов. Вообще. Пустота.

Марат продолжает надвигаться, жестоко и неумолимо точно судьба, а я ступаю назад. Еще и еще, а потом упираюсь в край стола, того самого, покрытого жутким черным саваном. Вздрагиваю, практически подскакиваю на месте.

— Не дергайся, — проводит тыльной стороной ладони по щеке, обводит линию скулы. — Я же тебе не вогнал.

Эта странная ласка ощущается как удар.

Глазам становится больно. В горле забивается раскаленный свинцовый ком. Всхлипываю, сгораю от стыда за собственное бессилие.

— От-пусти, — едва сдерживаю истерику. — Прошу.

— Я давал шанс уйти, — горячие пальцы перемещаются на горло, неспешно поглаживают. — Я прямо сказал. Но ты решила остаться.

— Нет, нет, — мотаю головой, напрасно пробую отстраниться, разорвать телесный контакт. — Я не знала всего. Я и сейчас не знаю. Но я не согласна. Я не буду играть в дурацкие игры.

— Стрелецкий отдал тебя, — сухо и четко, как приговор.

— Нет! — восклицаю запальчиво. — Он бы никогда не поступил так. Вы накачали нас наркотиками, выкрали, а теперь продолжаете дурацкий спектакль.

— Откуда это кольцо? — грубо перехватывает запястье, заставляет поднять руку выше, а в следующий миг блеск бриллиантов слепит глаза. — Кто надел его на твой палец?

— Бред, — бормочу нервно. — И что? Из-за какого-то проклятого кольца я должна стать твоей покорной рабыней? Исполнять сексуальные фантазии?

— Это было бы наградой, — криво ухмыляется, отпускает из захвата. — А тебя ждет только наказание.

Нависает надо мной, наклоняется, вынуждая отпрянуть, вжаться в стол, опереться ладонями о жесткую поверхность.

— Зря свое нутро не послушала.

Почти касается моих губ. Почти. Но не совсем. Держит расстояние. И даже так по телу пробегает электрический ток. Разряд за разрядом. Аж кровь искрит.

— О чем ты? — спрашиваю глухо.

— С первой встречи под меня хотела. Пришла бы, попросила прямо. Сейчас бы билась под моим членом. И горя бы не знала. Сука всегда чует своего кобеля.

Заношу руку для удара. Рефлекс. Не думаю, не анализирую. Просто жажду стереть ненавистную усмешку. Но Марат подается вперед, трется щекой о мое горло, царапая кожу щетиной.

Он выбивает меня из колеи. Рушит хрупкое равновесие. Опять.

Делает глубокий вдох и выдает:

— Ты же и сейчас мокрая. Мокрющая. Готовая для меня.

— Ублюдок, — выдыхаю я.

— Но теперь ты не женщина, — отстраняется, холодно бросает: — Долг.

— Нет, — протестую упрямо. — Я не…

— Твое кольцо значит только одно: ты моя, — обдает могильным холодом. — До последней капли крови.

— Отлично, — усмехаюсь истерично. — Тогда достаточно снять его и выбросить куда подальше. К чертям. Пусть подавятся.

Подкрепляю слова делом, пытаюсь избавиться от драгоценности. Безуспешно. Дергаю сильнее. Еще, еще. Кольцо не подается. Пальцы леденеют, тревога захлестывает с головой. Странно. Как же так? Почему? Прежде я без проблем надела обручальное кольцо. Оно даже показалось слишком свободным. А теперь точно в плоть вросло.

— Скрытый механизм, — усмехается Марат. — Чем сильнее пытаешься, тем крепче сожмет палец.

Взвываю от боли.

Проклятье.

Он прав.

— Через время отпустит, пока снова не попытаешься от него избавиться, — поясняет спокойно.

— Невозможно, — шепчу сдавленно. — Так не бывает.

— Его могу снять только я, — чеканит мрачно. — С твоего мертвого тела.

Губы дрожат.

Что? Как?!

Не удается вымолвить ни слова.

— Думала, долг это просто секс? — спрашивает издевательски. — Натрахаюсь и отпущу? Долг — это твоя жизнь.

— Я не… — запинаюсь и срываюсь. — Я отказываюсь. Не стану в этом участвовать. Чушь. Чепуха. Безумие. Я никогда не буду…

— Ты жена Стрелецкого, — обрывает резко. — Ты часть их семьи.

— И теперь… убьешь за это? — роняю еле слышно.

— Не сразу, — ухмыляется. — Не сегодня.

Стягивает свою футболку, отбрасывает в сторону.

— Я должен тебя попробовать.

— Попробовать? — тупо переспрашиваю, сильнее вжимаюсь в стол, будто стараюсь скрыться, слиться с мебелью.

— Нет ограничений. Могу держать хоть неделю. Хоть месяц. Хоть год. Сколько угодно. Ты моя жертва. Моя вещь. Только я решаю, когда тебе умереть.

Взираю на своего палача как завороженная.

Широкая грудь тяжело вздымается, рельефный пресс напряжен. Эти мышцы точно выкованы из железа. Живая сталь перекатывается при каждом движении. Никакого намека на жир. Четко проработанные мускулы. Темная поросль волос покрывает гладкую смуглую кожу, дорожка устремляется вниз по плоскому животу, скрывается за поясом спортивных штанов. Набухшие вены расчерчивают скульптурный торс, бьются и пульсируют, наливаются мощью и силой.

— Ты жива, пока мой член хочет тебя, — говорит Марат.

Огромные ладони опускаются на ягодицы, сминают до боли, подхватывают и усаживают на стол.

— Я не понимаю, откуда этот долг, — бормочу сквозь судорожный выдох. — Дьявольские правила. Почему нельзя просто…

Он берется за лиф свадебного платья и разрывает ткань. Легко и быстро. До живота.

Глава 12

— Пожалуйста, объясни, — голос дрожит и срывается, сама себя не узнаю. — Прошу, я должна понять, что происходит. Долг. Кольцо жертвы. Почему это вообще происходит. Каким образом семья Олега перешла тебе дорогу?

Тишина. Проклятая тишина звучит гораздо громче открытых угроз.

Его взгляд на моей груди. А чувство такое, точно пальцы сжимают нежную плоть, сминают, оставляя на беззащитной коже синяки и кровоподтеки, несмываемые печати жгучей похоти. Черные глаза обдают меня огнем. Боюсь шевельнуться. Даже дышать опасаюсь. Безумно жалею, что надела этот развратный бюстгальтер. Вроде закрытый, достаточно целомудренный на первый взгляд, и все же порочный, пробуждающий грязные мысли и желания. Плотная атласная ткань перемежается со вставками тончайшего кружева, сквозь которое четко проступают враз напрягшиеся соски.

— Завязывай болтать, — мрачно заявляет Марат. — Будешь согревать член, пока мне не надоест. Вот и все, что ты должна понять.

— Я не шлюха, — старательно сдерживаю рвущиеся наружу слезы. — Я не стану спать с тобой по доброй воле.

Ни слова в ответ. Только брови издевательски выгибаются и усмешка кажется еще более зловещей, чем прежде. Ха. Нашла чем напугать. Только дразнишь, растравляешь аппетит. Пугаешь дикого зверя куском свежего мяса. Продолжай. Твои выходки возбуждают.

— Пожалуйста, я… — совершаю очередную попытку, обреченную на провал.

Марат изучает меня так цепко и жадно, что невольно замолкаю, не в силах завершить простейшую фразу, позорно отступаю. Горящий взор проходится от груди к животу, обводит крутые линии плотно сведенных бедер. Прямо. Жестко. Без стыда.

Он явно решает откуда начать, как именно терзать, какую мою часть употребить первой. Долго беседовать не намерен. Жаждет перейти к делу.

Хорошо хоть свадебное платье у меня приличное, длинное и закрытое. Придется постараться, дабы его снять. Лиф разорвать легко, а вот все остальное гораздо труднее.

Едва успеваю подумать об этом.

Смуглые пальцы хватают край подола, раздирают плотную ткань на части. Без труда, точно марлю. Треск оглушает.

Дергаюсь. Взвиваюсь всем телом. Содрогаюсь изнутри.

Доля секунды — юбка разорвана аж до живота. Воздух леденит обнаженную кожу. Холод сдавливает точно в тисках.

Я сдвигаю ноги сильнее, пытаюсь поджать колени к груди, прикрыть наготу.

Он не должен видеть. Не должен. Нет. Для другого мужчины одевалась, готовилась, подбирала каждую деталь. Не для него!

— Ты и в кровати такая затейница? — хрипло спрашивает Марат.

Поддевает пальцами кружевную подвязку на моем бедре, оттягивает и резко отпускает. Резинка жалит кожу со звонким шлепком. Но я не чувствую ничего. Только страх. Подавляющий и парализующий ужас.

— Для Стрелецкого наряжалась, — ухмылка кривит чувственные губы. — А валять тебя буду я.

— Нет! — восклицаю яростно. — Даже не мечтай, что я…

— У женщин память короткая, — хмыкает презрительно.

— Что?

— Твердый член выбьет любую дурь, — заключает без чувств. — Когда я с тобой сегодня закончу, ты своего мужа и не вспомнишь.

— Я люблю Олега. Люблю. Это слово тебе хоть о чем-то говорит? — нервно смеюсь. — А ты собираешься меня убить. И думаешь, я отдамся так просто? Давай же, насилуй. Иначе мое тело не получить.

Он подается вперед, заставляя отшатнуться, чуть ли не завалиться на стол, усмехается и шепчет на ухо, клеймя обжигающим дыханием:

— Готова расстаться с невинностью?

— Я не… — запинаюсь. — О чем ты?

— Тебя же никогда не трахали.

— Что за…

— Голодная, — зубы смыкаются на горле, слегка прикусывают кожу там, где проходит сонная артерия. — Надо накормить.

— Хватит! — бросаю гневно, упираюсь ладонями в широкую грудь, пробую отразить атаку врага, но от ощущения его мощного и горячего тела под заледеневшими пальцами меня буквально насквозь прошивает раскаленная стрела.

Я не уверена, что хочу его оттолкнуть.

Кружится голова. Наваждение. Дурман. Царапаю смуглую кожу ногтями. Не сражаюсь. Завлекаю. Заигрываю со зверем.

Черт. Что я творю? Сама себя не контролирую.

— Как кошка, — заключает Марат, перехватывает мои запястья одной рукой. — Такую сочную бабу драть и драть.

— Нет, — поспешно заявляю я, цепляюсь за соломинку. — Пожалуйста. Ты же не из тех мужчин, которые пойдут на изнасилование.

Он сдергивает меня со стола, опускает на пол, ставит на колени у своих ног. Резко. Рывком. Выбивая воздух из легких. Заставляя вскрикнуть.

— Открывай рот, — приказывает холодно.

Лихорадочно мотаю головой.

Нет. Нет. Нет.

Пытаюсь отползти назад.

— Начинай по-хорошему, — крупная ладонь опускается на затылок, не позволяя отодвинуться, притягивает ближе. — Или я возьму свое по-плохому.

Он говорит со мной как с ребенком. Взбалмошным и неразумным. Но хочет заниматься совсем недетскими вещами. Урод. Ублюдок. Да кем он себя возомнил?! Я не имею права сдаться. Я должна выстоять. Должна. Иначе никак.

— Твой выбор, — хрипло выдает Марат. — Так даже лучше.

Вдруг отпускает, проводит большим пальцем по плотно сжатым устам.

— В рот не берешь, — произносит насмешливо. — И правда девственница. Повезло же мне отхватить лакомый кусок.

Он стягивает штаны, а я застываю, примерзаю к месту. Не могу сдвинуться, не могу шелохнуться. Обращаюсь в лед. Губы невольно приоткрываются. Пораженный возглас пронизывает горло.

Это… настоящее?

Нет, я сразу поняла и прочувствовала — Марат размером не обделен. Но вот чтоб настолько. Такого точно не ожидала. Расскажи кто-нибудь о подобном гиганте, я бы не поверила, посчитала дурацкой сплетней или бредом впечатлительной девчонки. Пусть у меня было не так много любовников, я обладаю определенными познаниями в области мужской физиологии.

И это… далеко за пределами нормы.

Никогда не видела такого огромного члена. Даже в порно фильмах. Олег обладал весьма впечатляющим мужским достоинством, порой причинял боль чрезмерным напором страсти. Однако этот экземпляр бьет все рекорды. Я и ладонью полностью не обхвачу, не то что внутрь принять.

Громадный орган вздымается между мускулистыми бедрами Марата. Мощный и угрожающий. Во истину пугающий и пробуждающий нервный трепет.

Он обрезан. За счет этого кажется еще крупнее и страшнее. Багровая головка пульсирует и наливается кровью. Толстый ствол перетянут темными вздувшимися венами. Настоящий монстр. Таким только убивать. Явно не трахать.

Но есть что-то завораживающее в этом чудовищном зрелище. Вздыбленная плоть мерно покачивается. Вены набухают сильнее, проступают отчетливее, чудится будто сейчас взорвутся от напряжения.

Я сглатываю и понимаю, что во рту копится очень много слюны. Будто тело заранее готовится к неизбежности.

Нет. Невозможно. Нереально. Он просто в меня не поместится. Физически. Разорвет. Задерет. Растерзает в клочья. Ни о каком удовольствии речь не идет. Только цепенящий ужас и дикая боль. Безысходность.

А если рискнуть? Подчиниться. Сыграть по правилам. Обхватить пальцами, хотя бы постараться. Сжать сильнее. Провести языком по…

Я невольно тянусь вперед и тут же себя одергиваю. Безумие. Унизительное и аморальное. Я не имею права предать Олега. Нужно держаться до последнего. Нельзя дарить противнику легкую побегу. Я сбегу. Я вырвусь из этого кошмара. Я все преодолею.

Тело — не душа. Пусть насилует. Пусть рвет на куски. Выживу. Выстою. Не сверну с правильного пути. Я сумею себя сохранить.

Тяжелая ладонь накрывает мою макушку.

— Хочешь облизать? — спрашивает Марат. — Смелее.

И вжимает мою голову в свой пах.

Дергаюсь. Вырываюсь. Очень стараюсь освободиться.

Никаких шансов. Мертвая хватка.

Приходится подчиниться. Обмякнуть. Проглотить рвущиеся наружу слезы и побороть очередную вспышку паники.

Возбужденный член обжигает щеку.

— Открой рот, — раздается ровный приказ. — Дай мне свой язык.

Я чувствую его запах. Там. Естественный запах разгоряченной плоти. Я отмечаю поросль волос, что густо покрывает огромные яйца. Все это должно вызвать отвращение, отрезвить, вырвать из пучины наваждения, избавить от порочных побуждений. Но нет. Я теряю рассудок. Окунаюсь в безумие глубже.

Олег посещал сеансы лазерной эпиляции, удалял лишнюю растительность. Зря. Как же сильно заводит другое. На подсознательном, инстинктивном уровне. Как будоражит вид хищного самца. Грубого. Сильного. Не особо заботящегося о внешности. Жесткого и волевого, способного сокрушить и поставить на колени, нагнуть по полной.

Господи. Как я могу думать об Олеге в такой момент? Мое лицо прижато к промежности чужого мужчины. Я вдыхаю его аромат самым греховным образом. И содрогаюсь от осознания своей постыдной жажды.

Я падшая женщина. Пропащая. Жертва.

Но Олег… предал меня? Подставил? Бросил одну? Даже не знаю как назвать происходящее. Мысли путаются. Тут не разобраться.

— Запоминай, как мне нравится, — говорит Марат.

И силой открывает мой рот. Надавливает на щеки так, что остается лишь взвыть и послушно распахнуть уста. Достает мой язык, прикрывая им ряд нижних зубов, и заталкивает восставший член вглубь.

А дальше начинается кромешный ад.

Никто и никогда не брал меня так. Жутко. Жестоко. Жадно. Принуждая содрогаться всем телом от каждого нового удара.

Сперва не верится. Ну, не войдет такой здоровенный член в глотку. Физиологически не поместится. Но Марат придает моему телу нужное положение за секунду и грубыми рывками натягивает горло на воспаленный от вожделения орган. Вгоняет гигантский поршень до упора, перекрывая кислород.

Напрасно упираюсь ладонями в мощные бедра. Напрасно пробую оттолкнуть, отпихнуть в сторону. Напрасно стараюсь прервать пытку.

Марат держит меня так до судорожных спазмов. А после чуть отступает, позволяя вдохнуть, и снова вставляет до упора, заставляя задыхаться. Нанизывает мою голову на исполинский член как на вертел. И трахает. Резко и отрывисто. Сокрушительными толчками.

Глаза закатываются. Рвотный рефлекс отключается. Слюна обильно стекает по подбородку. Слезы струятся по горящим от стыда щекам. Перед взором все плывет.

Я едва осознаю окружающую действительность.

— Заглатываешь хреново, — этот голос леденит кожу. — Придется учить.

Марат вдруг полностью покидает мой рот, постукивает членом по подбородку, опять толкается внутрь, между раскрытых губ.

Я мягко обхватываю устами багровую головку, облизываю и посасываю, наслаждаюсь жаром, который растекается под гладкой нежной кожей.

И только потом осознаю, что именно делаю.

Я послушно отсасываю мужчине, который хочет меня убить. Вылизываю каждую вену на его закостеневшем от мощной эрекции органе, прохожусь языком по стволу до самого основания. Наслаждаюсь, упиваюсь собственным унижением.

Отшатываюсь. Замираю в ужасе от себя.

Боже. Что происходит?

Я не должна этого делать. Никогда больше. Я не его послушная рабыня. Не вещь. Не предмет. Не отверстие для спуска похоти. Я не загнанное в капкан животное.

Но как же приятно держать его член во рту. Как вкусно. Как запредельно горячо. И если меня настолько жестко имеют в глотку, то что последует дальше? Чего потребует мой хозяин?

Черт. Я больна. Почему? Ну почему этот мужчина действует на меня как запрещенный законом препарат? Необходимо очнуться. Срочно. Прекратить.

Марат высвобождает мою грудь из бюстгальтера. Не разрывает ткань, не снимает белье. Просто достает из ажурных чаш и сдавливает соски. Вырывает надсадный крик, отправляет волны голодной дрожи по телу. Снова сминает плоть, выкручивает, оставляя синяки.

— По моему дому будешь ходить голая, — говорит он, а после стягивает кружевную подвязку с бедра и через голову натягивает на мою шею, с мрачной усмешкой заявляет: — Только это разрешаю носить.

Глава 13

Как причудлива судьба человека, как быстро и резко может измениться твоя жизнь, преобразиться самым жутким и драматическим образом. Иногда хватает одного момента. Раз — и реальность перевернута вверх дном.

Вот ты выходишь замуж за любимого человека. Вокруг яркие декорации тропического рая. И кажется, нет никого счастливее на свете, все настолько идеально, что даже не верится. А вот ты стоишь на коленях как последняя шлюха. Свадебное платье разодрано. Макияж безнадежно поплыл. Губы распухли, слюна стекает по подбородку. Тебя только что жестко оттрахал в рот практически неизвестный мужчина.

Я стараюсь отстраниться, представить, будто все это происходит не со мной. Я пытаюсь скрыться, спрятаться в лабиринтах подсознания, отключиться, забыться, потеряться.

Но ничего не выходит. Все напрасно.

Марат умеет ломать людей. Долго и со вкусом, растягивая экзекуцию до бесконечности.

А я не могу дать достойный ответ. Не могу дать отпор. Нечего здесь ему противопоставить.

Как бы страшно не звучало. Он прав. От начала и до конца.

Чувствую. Чую. Четко.

Олег пытался его обмануть, уйти от выплаты дьявольского долга, и последовала суровая и неизбежная расплата. Глупый и наивный план был обречен изначально.

Марат ухмыляется и размазывает мои слезы своим огромным одеревеневшим членом, постукивает напряженно пульсирующей головкой по щекам. Вытягивает шпильки из тугого пучка на моем затылке, распускает волосы, пропускает локоны между пальцами, наматывает на кулак.

Я успеваю только сдавленно сглотнуть.

То, что прежде казалось адом, всего лишь разминка. Легкий разогрев. Даже не первый раунд.

Марат грубо вгоняет член в распахнутый рот. Входит одним ударом. Засаживает по самые яйца. Трахает в глотку дико и яростно, грязно, похотливо, по-животному. Заставляет задыхаться и хрипеть, жестко и методично насилует горло. Чуть шею не сворачивает, придавая моему телу положение, которое требуется для полного проникновения. Долбит будто раскаленным молотом, размашисто и отрывисто, в неистовом ритме.

Я застываю за гранью безумия. Низ живота скручивает спазм. Бедра рефлекторно сжимаются. Из меня толчком выделяется влага. Неужели и правда возбуждаюсь?

Мозг отказывается принимать истину.

Нет. Невозможно. Пожалуйста.

Марат опять погружается до самого предела, напрочь перекрывает доступ воздуха, вдавливает мое лицо в пах и замирает. Медленно поглаживает горло горячими пальцами, словно ласкает.

Напрасно пытаюсь закричать. Дергаюсь. Вырываюсь все слабее. Силы на исходе. Перед глазами становится темно.

Он душит меня громадным членом. Без жалости. Нежно поглаживает макушку.

Пугающий контраст.

Упираюсь ладонями в стальные мышцы мускулистых бедер. Отталкиваю. Вроде бы. Давлю руками как могу, собрав всю волю в кулак. Но не отодвигаюсь даже на миллиметр.

Марат цепляет подвязку, натягивает и закручивает, сдавливая мою шею. Таким жестоким образом создает дополнительную стимуляцию для гигантского члена.

Я считаю мгновения. Понимаю, каждая секунда может стать последней.

Сколько еще выдержу? Сколько смогу прожить без кислорода?

Он отпускает меня. Полностью покидает горло. Тянет за волосы, вынуждая запрокинуть голову назад.

Закашливаюсь. Слезы льются ручьем. Не удается остановить поток.

Огромный закостеневший орган грозно нависает надо мной.

Жалобно всхлипываю. Хочу закричать. Завопить. Позвать на помощь. Взмолиться о пощаде.

Однако не издаю ни звука.

Марат обхватывает свой член ладонью, несколько раз проводит вверх-вниз.

Я не способна отвести взор. Смотрю, не пробуя ускользнуть или отвернуться.

Он кончает мне на лицо. Не успеваю зажмуриться. Семя попадает в глаза, обжигает, причиняя ядовитую боль. Из моей груди вырывается глухой вскрик. Горло тут же обдает диким огнем. Рефлекторная реакция организма. Я живо ощущаю толчки возбужденной плоти внутри.

— Размажь сперму по лицу, — приказывает Марат, продолжая поглаживать свой здоровенный орган.

Часто моргаю, облизываю истерзанные губы.

Что? Чего он требует?

Суть приказа доходит не сразу.

— Размазывай, — чеканит хрипло.

И как-то сразу становится ясно, что если не размажу я, то размажут меня, причем моментально. Без суда и следствия. Никто не спасет. Никто просто не посмеет. Еще не время геройствовать.

Я подчиняюсь.

— А теперь по груди, — бросает холодно. — Вокруг сосков.

Опять выполняю то, чего он хочет. Семени так много, что я вся смогу обмазаться. Меня будто из брандспойта обдало.

— Сожми грудь, — говорит Марат. — Поиграй с ней.

Опять закашливаюсь. Ошалело смотрю на своего жестокого палача.

— Как? — спрашиваю почти беззвучно, осипшим голосом.

— Как обычно, — бросает отрывисто. — Когда мастурбируешь.

Крупная дрожь сотрясает тело, ибо я совсем не уверена, что сумею дать ему то, чего он желает.

— Я не… — нервно закусываю до неприличия распухшую губу. — Я не делаю этого.

— Ты как будто покраснела, — хмыкает он.

Это так удивительно?

Я стою на коленях. Голая. Разорванное в клочья платье не в счет. Вся в сперме. Покорно сжимаю собственную грудь, опасаясь не исполнить очередную прихоть.

Не самое приятное положение.

— Я отодрал тебя в глотку, а краснеешь ты, потому что не умеешь дрочить.

От его слов жар опаляет кожу изнутри.

— Сведи груди вместе, — повелевает Марат. — Плотнее. Еще. Сожми соски. Сильнее. Перекатывай между пальцами. Покрути.

Я послушно исполняю все. Очень стараюсь не задумываться о природе своей покорности. Вроде и страшно бунтовать против того, кто может отыметь тебя как угодно, причем не спрашивая согласия. Но… я хочу подчиниться. Хочу понять, насколько далеко это может зайти, ощутить предел.

Во рту пересыхает.

Марат продолжает надрачивать свой член, и я не способна отвернуться, отвести взгляд от этого до жути низменного и пошлого действа.

Всего минута — он опять в состоянии полной боевой готовности. Набрякшие вены, вздыбленная плоть, побагровевшая головка. Создан пытать и карать, рвать на части.

Сглатывать больно. До сих пор чувствую его в своем горле.

— Ты доволен? — интересуюсь тихо.

Марат не отвечает, подхватывает меня под плечи и усаживает на стол. Коленом раздвигает бедра, сдвигает трусы в сторону и проводит пальцами между ног.

Я даже запротестовать не успеваю. Ни дернуться, ни шелохнуться. Тщетно пытаюсь увернуться, освободиться от жалящих прикосновений.

— Гладкая как девочка, — заключает Марат. — И совсем не растраханная.

Его пальцы по-хозяйски накрывают лоно.

— Ты не слишком опытная, зато течешь как самая настоящая блядь.

Меня передергивает от ругательства.

— Чего взвиваешься? — насмешливо бросает он. — Замужняя женщина, а заглотила чужой член по самые яйца.

— Ты… Ты же насильно…

— Под тобой лужа натекла, — обрывает ледяным тоном. — Вроде глотку драл, а горела пизда.

— Я не стану поддерживать разговор в подобных выражениях, — выпаливаю дрожащим голосом.

— Ох, ничего себе, речь завернула, — он вводит несколько пальцев внутрь, вырывая из меня утробный стон. — А как еще я должен называть свою блядь?

— Я не твоя…

— Моя, — обрывает хлестко, сжимает лоно, принуждая закричать. — Моя. С потрохами.

— Нет! — заявляю запальчиво. — Нет, нет, нет!

Будто это отрицание и правда способно оградить меня от беды.

— Думаешь, мне нужно специальное разрешение, чтобы назвать твою пизду пиздой?

Отпускает. На краткий миг. Даже не успеваю дыхание перевести.

Марат накрывает мою грудь ладонями, сдавливает так, будто жаждет добраться до сердца, проломить ребра и разодрать внутренности.

— Я тебя деру, — устраивается между моими бедрами. — Буду звать как захочу.

— Нет, — повторяю отчаянно, срываюсь на жалкий шепот и ненавижу себя за слабость.

Почему я не борюсь? Почему не сражаюсь? Реально. По-настоящему. Он что вытрахал из меня весь разум?

— Да, — резко произносит Марат. — Ты моя сука.

Лихорадочно мотаю головой.

Никогда. Ни за что.

— Я женщина, — пытаюсь прозвучать твердо. — Я не животное.

Мрак сгущается. В черных глазах вспыхивают опасные искры. Загорается темное пламя. И даже не стоит гадать, кто сегодня обратится в пепел. Трепет сковывает каждую клетку грешного тела.

— Поглядим, — коротко бросает мой будущий убийца.

Берет презерватив, разрывает упаковку зубами, извлекает содержимое и отточенным движением надевает на член, раскатывает по всей длине ствола.

Застываю. Лед струится по венам. Наблюдаю. Глаза обжигает дичайшая боль. Что-то горячее льется по перепачканным спермой щекам. Всхлипываю, шумно втягиваю раскаленный до предела воздух. Бездействую.

Я будто парализована. Жарким взглядом, что беззастенчиво пожирает мою обнаженную фигуру. Сокрушительной мощью, что исходит от оголодавшего монстра. И чудовищным размером. Жуткий орган кажется еще более громадным и устрашающим.

Я едва дышу.

Марат сжимает мои бедра, разводит ноги еще шире и входит внутрь одним ударом. Резко и на всю длину. Вбивается телом в тело.

И да. Черт раздери. Это именно «удар». Прошивающий насквозь. Пронизывающий. Вспарывающий нутро. Удар раскаленным мечом в податливо распахнутую плоть.

Я даже закричать не могу. Лишь рефлекторно впиваюсь ногтями в широкие плечи. Теряю голос от властного и жестокого вторжения.

Рот распахнут. Глаза тоже. Настежь.

Я вся распахнута. Перед ним. Им.

Судорожно вдыхаю кислород. А выдохнуть не удается. Глоток воздуха колом забивается в горле. Когда другой кол начинает двигаться внутри. Без жалости. Мощно и жестко. Со вкусом растягивая казнь. Размеренно. Неспешно. Упиваясь ужасом жертвы.

Он достает до самого сердца.

Если не глубже.

Моя собственная кровь отражает его биение. Вглубь. Внутрь. До печени. До спазмов в струной натянутом позвоночнике.

Как ему удается? Целиком и полностью поработить. Войти до предела. Пропитать сознание дурманом похоти. Гребаный опиум.

Я не чувствую боли. Совсем. Никакого дискомфорта. Гигантский член не причиняет вреда. Даже слабой вспышки мучительных ощущений нет.

Только возбуждение. Безумное. Бешеное. Токсическое. Отравленное. Гремучее. Неукротимое. Бесконтрольное. Возбуждение за гранью запретного.

Он что-то сделал со мной. Подмешал наркотик. Опоил неизвестной дрянью. Он сделал что-то ненормальное. Иначе никак.

Я настолько мокрая, что здоровенный орган входит без труда. Врезается до матки. Мое лоно истекает порочным соком.

Всхлипываю. Отчаянно качаю головой. Протестую.

Я не должна поступать так. Не должна реагировать на него подобным образом. Не должна покорно распахиваться навстречу его жуткому одеревеневшему члену.

Нет. Нет. Нет.

Отрывистые толчки вдруг прекращаются. Тяжелые яйца упираются в мою промежность со звучным шлепком. Аж подскакиваю на поверхности стола. Пораженно охаю, захожусь в приступе цепенящей дрожи. Рефлекторно льну плотнее, обнимаю своего насильника бедрами, жмусь сильнее.

Стоп. Что?..

— Марат, — хрипло выдыхаю я и совсем не узнаю себя.

Эта мольба. Хриплая. Сдавленная. Униженная. Мольба, чтобы он не переставал меня трахать, чтобы не останавливался ни на миг, беспощадно долбил, вколачивая в алтарь, покрытый черным саваном.

Дьявол. Какого беса творю?!

— Марат, — повторяю жалко и жалобно. — Марат.

Мой палач милостиво отступает и толкается вперед. Грубым рывком насаживает на воспаленный от похоти член. Припечатывает так, что ощущаю каждую вену.

И снова пауза. Долгая. Жестокая. Невыносимая. Пауза, вынуждающая заскулить.

Он что-то задел во мне. Какую-то точку. Он проник так далеко, как не проникал прежде никто другой.

— Марат, — бормочу я, крепче обвиваю его ногами, сама насаживаюсь на безжалостный таран. — Марат.

Опять приходит в движение. Совершает два толчка. Четко. И замирает. Вынуждает дико извиваться на эрегированном органе.

— Марат, — выдаю протяжно. — Марат…

Я повторяю его имя снова и снова. Теперь уже не прекращая. А он взамен натягивает меня на разгоряченный поршень. Без остановок. В рваном ритме.

Я чувствую себя животным.

Обезумевшим. Раненным. Затравленным. Загнанным в угол. Опущенным в грязь.

И наслаждаюсь этим.

Часть меня, очень малая часть, приходит в ужас. Но этого недостаточно для полного осознания. Этого не хватает, дабы очнуться.

Я кончаю с проклятым именем на устах.

Бурно. Ярко. До судорог. До спазма внутренних мышц. Так, что реальность раскалывается на части, а мир вокруг меркнет, исчезает без следа.

Обмякаю в жарких объятьях как безвольная кукла. С трудом перевожу дыхание. Пока Марат продолжает долбить меня с нежностью бешеного зверя. Яростно и беспощадно. Засаживать до упора все резче и жестче.

Хлюпающие звуки оглушают. Крупные яйца бьются о влажную промежность так мощно, что кажется синяки останутся даже там. Громадный член уверенно и нагло выколачивает абсолютно все мысли, стирает память, отключает мозг напрочь.

И я начинаю заводиться от этого. Просто от того, что чувствую себя бесправной самкой, которую заваливает и выдирает самый опасный и сильный в стае самец. Прогибаюсь под жестокого альфу. Подчиняюсь вековому инстинкту. Отдаюсь на волю хищника.

Ведь это не унижение. Древний закон природы.

Я должна послушно распластаться перед ним. Выполнить любой приказ. Дать все, чего пожелает хозяин.

Я… точно сошла с ума.

Его член достал до мозга. Еще в прошлый раз. Когда раздирал глотку на части. Его член выбил из меня последние остатки рассудка. Изувечил личность до неузнаваемости.

А может, я всегда такой была? Развратной. Ненасытной. Похотливой. Грязной шлюхой, которая не заслуживает иного обращения.

Марат достигает разрядки с рычанием. Грозным. Громовым. Сжимает, стискивает мое тело мускулистыми руками. Толкает спиной на стол, наваливается всем своим весом, душит тяжестью. Будто жаждет разломать, раскрошить кости в порошок.

Ощущаю легкое разочарование.

Хочется еще.

И еще, еще, еще.

Он отступает, стягивает презерватив и бросает мне на живот.

— Оближи, — повелевает отрывисто. — Высоси всю сперму.

А вот это отрезвляет.

— Я не стану…

Остаток фразы тонет в моем собственном вопле. Пальцы зарываются в спутанные волосы, наматывают пряди на кулак и дергают так, что перед глазами темнеет от боли.

— Бери в рот, — мрачно цедит Марат. — Обсасывай гребаный гондон. И чтоб ни капли семени не пропало.

— Зачем? — спрашиваю тихо.

Никакого ответа.

Касаюсь использованного презерватива дрожащими пальцами, осторожно подхватываю, стараюсь побороть приступ отвращения.

Швырнуть бы ему в лицо. Или хотя бы в сторону. На пол.

— Если прольется, будешь языком вычищать, — как удар плетью. — Со стола. С пола. Или заставлю вылизать такое, от чего будешь потом неделю блевать.

Сглатываю.

Ладно. Я уже держала его член во рту. Ничего особо не поменяется. Просто закрою глаза и отключусь. Просто сделаю и…

— Смотри на меня, — очередной приказ.

Вздрагиваю. Он знает толк в унижении. Хочет, чтобы я четко понимала, зафиксировала момент от начала и до конца.

Это наказание.

Не награда.

Помни. Ты моя сучка. Тупая тварь, способная только ноги раздвигать и подставлять нужное отверстие для спуска семени.

Я кладу презерватив в рот. От вкуса резины тошнота подкатывает к горлу. Я покорно высасываю и глотаю все, что приказано. Сперму. Смазку. Собственные выделения.

Я стараюсь абстрагироваться, не анализировать это. Очень стараюсь. Правда.

Ни черта не получается. Не выходит.

Я смотрю в черные глаза. Тяжелый взгляд испепеляет меня. Сжигает дотла.

Он убивает. Медленно. По фрагментам.

Но он же дает силу сражаться.

— Доволен? — выдаю холодно, едва достав чертов презерватив, демонстрирую проклятое изделие со всех сторон. — Чисто?

— Не совсем, — недобрая усмешка тлеет на губах.

Марат хватает меня за горло. Грубо разворачивает. Рывком вбивает в стол. Вынуждает распластаться на животе. Толчком заставляет расставить ноги. Задирает разодранное платье чуть ли не до макушки. Шлепает по заднице.

— Я хочу попробовать тебя везде.

Голый член нагло укладывается между ягодицами.

— Везде? — роняю чуть слышно.

Волосатые яйца вжимаются в лоно.

— Здесь ты еще девочка, — шепчет на ухо. — Верно?

Даже страшно умолять о пощаде.

Он же все равно свое возьмет.

Сжимаюсь изнутри.

— Ты слишком большой, — бормочу глухо. — Просто огромный и…

— Все так говорят, — хмыкает. — А потом просят добавки.

Крупная налитая кровью головка упирается туда, где в меня действительно никто и никогда не проникал. Олег не выказывал никакого интереса к данному виду секса. В прошлом один любовник пробовал подбить на эксперимент, и я сказала, что согласна, однако только после него, и предложила поскорее выбрать страпон.

Вряд ли подобный ход оценит Марат. Вряд ли вообще осмелюсь произнести при нем нечто настолько дерзкое.

Хотя…

Может стоит рискнуть?

Волна дрожи прокатывается по телу. Леденею. Замерзаю, покрываясь липким ледяным потом.

— Гордая сука, — заключает Марат. — Даже пощады не просишь. Или твой хваленый ум проснулся? Знаешь, что выдеру в любом случае.

Молча глотаю очередную порцию подступивших к горлу рыданий.

Я буду держаться. Пусть так. Пусть.

— Тише, — произносит ровно. — Нечего трястись.

Опять укладывает вздыбленный член между ягодицами, сжимает их посильнее, двигается, но не пытается никуда проникнуть. Вверх. Вниз. Вперед. Назад. Елозит напрягшимся органом по тугому колечку ануса. Крупные яйца прижимаются к враз увлажнившимся складкам лона, трутся о самые чувствительные точки.

Сотрясаюсь. Отнюдь не от ужаса.

— Такая покорная, — зарывается лицом в мои волосы, вдыхает мой аромат. — Сберегу твою попу. Но совсем без внимания не оставлю. Слишком тугая и горячая.

Глава 14

Он бьет меня ладонью по заднице. Наотмашь. Принуждает прогнуться и всхлипнуть, вскрикнуть от неожиданности. Боль обжигает. Но вообще, это не слишком больно.

Шлепок за шлепком. Неспешно. Размеренно.

А горячий орган ходуном ходит между ягодицами.

Такое странное ощущение. Аж пальцы на ногах поджимаются. И холодный пот прошибает тело, заставляя сотрясаться все сильнее.

Марат чередует удары по заднице с этими безумными скольжениями по самым интимным частям тела. А потом просто стискивает мою плоть, сминает, зажимая вздыбленный член между раскрасневшимися от смачных шлепков половинками попы. Двигается так, будто трахает, нанизывает на гигантский раскаленный прут, однако не проникает внутрь, просто трется по поверхности.

И он опять задевает что-то во мне. Что-то неистовое. Безумное. Когда огромные, раздутые от накопившегося возбуждения яйца снова утыкаются в мое лоно, я не могу сдержаться. Я уже даже не пытаюсь.

Кричу. Кончаю. От жестких ударов. От трения воспаленной плоти. Захожусь в таких неудержимых и сладостных спазмах, что практически теряю сознание.

Не чувствую лица. Не чувствую тела. Обращаюсь в сгусток оголенных нервов. Застываю на грани помешательства. Нет. Дальше. За гранью.

А Марат берется за кружевную подвязку на моем горле, накручивает на пальцы, тянет точно петлю и душит, вынуждает задергаться как от разрядов электрического тока. Тягучее возбуждение скручивает нутро.

Он выплескивает на меня свое горячее семя. Забрызгивает спермой ягодицы и спину, мутные капли помечают покорно распластанное тело. Сильные ладони властно сжимают плечи, сдергивают меня на пол, ставят на колени.

— Вычищай член, — ровное распоряжение.

Тупо моргаю, взираю на своего мучителя абсолютно расфокусированным взглядом, едва осознаю происходящее.

— Возьми в рот и оближи, — поясняет Марат. — Высоси остатки спермы.

Подчиняюсь. Обхватываю губами упругую головку, послушно обсасываю, убирая все следы семени. После прохожусь языком по стволу, облизываю каждую вену.

— Теперь яйца, — бросает хрипло.

— Но… — не решаюсь продолжать.

— Что? — спрашивает резко.

— Тут так много волос, — роняю тихо.

— Да неужели? — усмехается. — Значит, у твоего муженька все гладко выбрито? Как у настоящего пидора?

— Олег не…

Тяжелая ладонь обрушивается на мою макушку и вжимает голову в пах, моментально завершая разговор.

— Работай, — ледяным тоном выдает Марат.

Лучше не спорить. Нужно усыпить его бдительность. Добиться доверия. И вот тогда… только тогда появится надежда. На что? На более милосердную смерть? Может, легче будет, если сразу убьет? В кого я превращусь, если он будет обходиться со мной так каждый день? Чем стану?

Мысли безрадостные.

Я открываю рот и делаю то, чего хочет мой хозяин. Это неприятно. Хотя нет. Скорее странно. Между бедер опять становится горячо. Поясница рефлекторно прогибается. Начинаю получать извращенный кайф от унизительного процесса.

Психика пытается придумать красивое оправдание. Тактический ход. Если покоряться противнику, можно избежать более серьезных проблем. В конце концов, он не взял меня сзади. Хотя вполне мог.

А его действия… ощущение, будто дело не только в чудовищном долге из прошлого. Он же ничего не пояснил, не рассказал. Ощущение, будто это все скорее личное. За тот отказ. За неповиновение.

Интересно, приди я в его постель по доброй воле, что тогда?

— Хватит, — вдруг отстраняет меня.

— Ты… удовлетворен? — облизываю губы, наблюдая, как вновь твердеет и наливается кровью здоровенный орган.

Марат срывает с моего тела остатки свадебного наряда. Белье. Не трогает лишь злополучную кружевную подвязку. После забрасывает меня на плечи. Одна рука обхватывает оба запястья, другая сжимает лодыжки.

Я судорожно дышу. Не вырываюсь. Не шевелюсь.

Он поднимается по лестнице, проходит по коридору, толкает дверь ногой, заходит в темную комнату.

Перед глазами мутнеет и плывет, ничего не удается толком разглядеть. Понимаю лишь, это не то место, в котором я очнулась.

Еще одна дверь. Толчок. Ванная комната.

Марат заталкивает меня в просторную душевую кабину и проходит следом, включает воду, встает под мощные струи.

Я вжимаюсь спиной в стеклянную стенку. Молча слежу за тем, как он намыливает свое идеально вылепленное тело. Будто скульптура. Ожившая статуя из чистого металла. И пусть не обманывает эта гладкая смуглая кожа. Под ней протекает сталь. Раскаленная.

Когда он поворачивается, замечаю багровые отметины на мускулистых ягодицах. Четкие следы от… каблуков? Царапины от моих шпилек?

Точно. Когда он брал меня на столе, я очень сильно сжимала крепкие бедра. Вот и пустила немного крови.

Невольно усмехаюсь. Похоже, у меня тоже получилось его пометить. Хотя бы так. Пусть мелочь. Уже достижение.

А на спине ничего не осталось? На плечах? Клубы пара мешают разглядеть. Вижу исключительно смутные очертания татуировки. Что-то мрачное, жуткое, темное.

— Почему застыла? — резко спрашивает Марат.

— Ты не дал никакого приказа, — отвечаю тихо.

— Играешь в покорную? — хмыкает.

— Принимаю твои правила.

Бросает мне мочалку. Помедлив пару мгновений, начинаю омовение. Использую его гель для душа. Вариантов много. Выбираю один наугад. Ментол. Мята. Безумно приятный аромат.

Это чертовски странно. Купаться с ним. Еще и его гелем для душа. Чувствовать его запах повсюду. Чувствовать его самого. Везде. Внутри. Глубоко.

Встаю под струи воды, рядом с ним, смываю пену. Закрываю глаза. Пробую расслабиться, хотя ноги мелко дрожат и колени подгибаются.

Треск фольги. Оборачиваюсь. Замечаю, как мой тюремщик натягивает презерватив, привычным жестом раскатывает резину по толстому стволу.

Миг — перехватывает дыхание.

Даже вскрикнуть не успеваю.

Марат подхватывает меня под ягодицы и насаживает на возбужденный член. Легко. Как игрушку. Поднимает и двигает, натягивает на твердый орган. Без видимых усилий.

— Опять? — пораженно выдаю я.

— А что не так? — ухмыляется.

Вбивает мои бедра в свои. Резко. Жестко. Потом чуть смягчается. Растягивает пытку. Медленно вводит член на всю длину, выдерживает паузу и стремительно покидает мою раскаленную плоть. Заставляет хныкать и порочно извиваться. Не позволяет двигаться самостоятельно, не дает насадиться на железный поршень, четко контролирует.

— Ах, — протяжный возглас.

Вот единственное, на что я сейчас способна.

Взор падает на полку до предела забитую презервативами. Напрасно пытаюсь сглотнуть горький привкус во рту. Сколько же тут было женщин. И будет. Выходит, ему привычно трахать подобным образом.

Да с такой зверской потенцией он наверняка имеет абсолютно все, что движется. Дьявол. Да вообще все!

Третий раз? Четвертый? Сбиваюсь со счета. А сколько времени прошло? Час? Два максимум. Мы с Олегом занимались любовью три-четыре раза в неделю. Нам обоим хватало. Конечно, иногда несколько раз за ночь, но скорее в качестве исключения.

И… Господи, я не должна думать об Олеге сейчас. Только не теперь. Не когда этот сексуальный маньяк вгоняет в меня свой исполинский поршень.

Роняю голову на крепкое плечо, перетянутое канатами каменных мускулов. Тихо всхлипываю. Кусаю губы.

Он точно не человек. Животное. Дикое. Необузданное. Он меня так и убьет. Просто затрахает до смерти. Уничтожит своей громадной разгоряченной дубиной.

Я теряю рассудок. Окончательно и бесповоротно.

А мое тело обретает хозяина. Выгибается, подхватывает нужный ритм, истекает влагой, чтобы господину было комфортнее драть податливую плоть. Мое тело не просто сдается. Откликается. Отзывается. Жаждет. Накаляется.

Это чистое безумие. Яд.

Насытившись, Марат отпускает меня, отбрасывает презерватив в мусорное ведро.

— Жди в постели, — заключает без чувств, возвращается под горячие струи воды.

На негнущихся ногах выскальзываю из душа, цепляюсь пальцами за ближайшее полотенце, вытираюсь.

Он что… хочет еще?

Добираюсь до кровати, укладываюсь, сворачиваюсь в клубок. Набрасываю сверху простынь, покрывало. Будто это поможет. Будто защитит. Нет. Никогда. Ничто.

Я не плачу. Просто слезы бегут по щекам. Рефлекс.

Это не имеет значения. Это пройдет.

Накрываю горло ладонью, натыкаюсь на проклятое кружево. Стягиваю подвязку, отшвыриваю подальше.

Я привыкну. Я буду сражаться. Я выберусь.

Матрас пружинит под тяжестью чужого тела. Горячая рука срывает всю мою оборону грубым рывком. Тело обдает холод. Ненадолго. Ладони накрывают бедра, опаляя жаром прямо из преисподней.

Всего секунда — и я снова оказываюсь насаженной на член.

Теперь уже больно. Я почти сухая. А он все такой же огромный.

— Наклонись, — говорит Марат.

Я сверху. Он снизу. Но это едва ли хоть что-то меняет в расстановке сил на поле нашего боя.

Послушно подаюсь вперед. Мою грудь тут же сжимают сильные пальцы. Обводят, поглаживают. Крутят соски, заставляя взвизгнуть. Заключают в хватку точно в бюстгальтер.

— Красивая ты, — бросает монстр.

Ему явно нравится контраст нашей кожи. Светлой и смуглой. Нравится, как тьма поглощает меня.

Ощущаю, как лоно предательски увлажняется. Глухо постанываю. Смежаю веки. Скрыться бы. Сбежать.

Однако не суждено.

— Я хочу видеть твои глаза.

Покорно погружаюсь в пылающий мрак.

Марат начинает трахать меня. Опять. Просто крепко держит мои бедра. И долбит. Как здоровенным железным молотом. Вынуждая подскакивать. Засаживает до матки.

— Почему сняла подвязку? — спрашивает сквозь рычание.

— Захотела, — выдаю судорожно.

Он заваливает меня на спину, подминает под себя и берет так, что даже с широко открытыми глазами не вижу абсолютно ничего. Сплошная чернота.

Глава 15

Надежда умирает последней. А может, стоит убить ее первой? Пока под сердцем тлеет наивная вера в лучшее, едва ли есть возможность оценить реальность трезво.

Я прихожу в себя на смятых простынях. Чуть не глохну от собственного глубокого и громкого вдоха. В голове царит абсолютная пустота. Перед глазами расплываются контуры мира, что окружает меня. Не удается ничего выхватить четко.

Знакомые вопросы терзают расколотое на части сознание. Где я? Что происходит?

Приподнимаюсь на локтях. Разум содрогается от пугающего чувства дежавю. Яркие кадры ослепляют. Порочные образы пробуждают мелкую дрожь под взмокшей кожей. Аромат греха пропитывает пространство.

Вдруг просто приснилось? Почудилось? Как тогда, накануне свадьбы. Вдруг всего лишь пригрезилось? Сейчас я вернусь обратно, в привычную жизнь, в свое нормальное рутинное существование.

Крупная ладонь опускается на грудь. Тяжело. Властно. Заставляет меня повалиться обратно. Возвращает в лежачее положение.

Горящие черные глаза как раскаленные угли в адском костре. Полные уста кривятся в оскале, достойном самого хозяина преисподней.

— Марат, — выдаю рефлекторно, еле сдерживаю жалобный всхлип.

— А кого ты ожидала увидеть? — лениво поглаживает мой живот. — Своего муженька? Думаешь, придет и спасет тебя?

Молчу. Разглядываю его безупречное тело. Прямо и нагло. Как он мое, вполне заурядное и обычное. Черт, этот мужчина вообще настоящий?

Нет, я встречала множество накачанных парней в спортзале. Большинство из тех, кто добивался подобной формы, еле передвигались, то ли от непосильной тяжести честно натренированных мышц, то ли от желания похвастать четко проработанными мускулами, показать богатство со всех сторон и ни одну свою часть не обделить вниманием. Однако они вызывали скорее смех, чем восхищение. Ни один из них не был таким идеальным и горячим. Довольно трудно презирать и ненавидеть человека, который выглядит будто оживший греческий бог.

Проклятье. Его словно пропустили через фоторедактор. Скульптурный торс. Вздувшиеся вены лишь подчеркивают рельеф. Под смуглой кожей заключена каменная твердость.

Взгляд опускает ниже. Кровь моментально приливает к щекам. И не только. Низ живота предательски тянет. Спина выгибается.

Дьявол. Я совсем не могу себя контролировать. Или не хочу? Чувствую себя животным в период течки. Мозг отключается напрочь.

Опять. Наваждение. Жуткое. Пьянящее. Токсическое.

— Что? — хрипло спрашивает Марат, в секунду уловив мое инстинктивное движение, и тут же накрывает лоно пальцами, сжимает, вынуждая сдавленно вскрикнуть. — Голодна?

— Нет, — бросаю лихорадочно. — Пожалуйста, не надо.

— Ты мокрая, — ухмыляется. — Готовая для меня.

— Ты слишком…

Запинаюсь. Какой? Дикий. Безумный. Яростный. Неистовый. Гребаный сексуальный маньяк, способный затрахать до смерти.

— Слишком темпераментный.

Он вопросительно выгибает бровь.

— Горячий, — закусываю губу. — Ты всегда так… женщины всегда…

Его ухмылка становится шире. Выразительнее. Красноречивее.

Затыкаюсь. Лучше бы под землю провалиться.

Дурацкий вопрос. Разве не ясно? Я не первая и не последняя, кто потерял под ним сознание. Здесь повсюду куча презервативов. И резина никак не мешает его эрекции. Вообще, ничего ему не мешает. Бросается и долбит. Насыщает, утоляет похоть.

Монстр. Чудовище. Робот.

А я… я же никогда такого не испытывала. Чтоб совсем улететь. По-настоящему. Без красивых метафор. Чтоб оргазм вышиб разум как разряд свинца в затылок.

— Я тебя на славу покрыл, — говорит Марат. — Но это только начало.

— Начало? — глаза округляются до боли.

Он смеется. Искренне забавляется моим шоком. Толкает на бок, прижимается сзади. Гигантский член твердеет, вжимаясь ниже поясницы. Невольно содрогаюсь.

— Хватит, — резкий приказ. — Будешь дергаться — выдеру в задницу.

— Но я…

— Так соблазнительно извиваешься.

Стискивает в удушающих объятьях, чуть не до хруста костей. Вдавливает в свое обжигающе горячее крепкое тело.

— Что ты собираешь делать? — спрашиваю тихо.

— Спать, — обезоруживающий ответ.

— Что? — выдаю пораженно.

Зарывается лицом в мою макушку.

Больше ничего не отвечает.

Тишина.

— Ты правда собираешь спать… вот так? — не удерживаюсь от вопроса.

— Как? — интересуется вкрадчиво.

Сжимая меня. Сминая. Стискивая. Вжимая полу возбужденный член между ягодицами. Не позволяя свободно вздохнуть.

— Так, — роняю коротко.

Совершаю слабую попытку освободиться. Зря. Хватка усугубляется. Еще и громадный орган оживает с новой силой. Пульсирует, утыкаясь в наиболее уязвимое место.

— Сама на хрен запрыгиваешь, — насмешливо бросает Марат.

— Я просто не могу спать, — отвечаю сдавленно. — В этой позе.

— Значит, не спи, — заключает невозмутимо.

— Я…

— Еще слово — и я тебе всажу, — обрывает холодно.

Замолкаю.

Тогда точно будет не до сна. Уверена, он способен оттрахать меня так, что встать не смогу, ноги не сдвину, проведу в постели месяц, не меньше.

Лучше не лезть на рожон.

Почему-то сразу отпадает охота спорить, и не тянет даже лишний раз шевелиться. Достаточно этого многообещающего тона. Другие доказательства не нужны.

Я точно не сомкну глаз в подобных условиях. Но лучше его не злить.

Желание господина — закон для рабыни.

Заткнись. Подчиняйся. Все просто. Ты же умная девочка. Иначе зачем занималась диссертацией?

Я покорно пребываю в заданном положении. Вещь. Уже даже не животное. Игрушка. Кукла. Подстилка. Я и правда грею его здоровенный член. Послушно. С душой.

И слезы не стекают по щекам. И ком не забивается в горле. И запах секса не дурманит шальную голову.

Ну как так?! Что за безумие. Я хочу его. И ненавижу. До одури. Я бы убила его. Если бы могла. Голыми руками.

Тогда почему настолько близок мне его аромат? Колкий. Пронзающий насквозь. Ранящий. Почему так приятно и так спокойно в этих до ужаса сильных руках?

Я засыпаю. Практически сразу. Мирно. Просто уплываю. Утекаю вдаль.

Открыв глаза, затрудняюсь определить время суток. В комнате темно, однако это может быть и следствием плотно задернутых занавесок. Одно известно точно: Марата нет рядом. Его руки больше не сжимают мое тело. Во всяком случае — физически.

Осторожно поднимаюсь, ступаю на пол, ощущаю прохладу ламината. Продвигаюсь в уютном полумраке практически наощупь, добираюсь до окна, отдергиваю штору и тут же отскакиваю в сторону, зажмурившись от обилия света. Моргаю, привыкаю, старательно пытаюсь изучить пейзаж за стеклом. Довольно милая картина. Множество деревьев, очень ухоженный газон. Ничего угрожающего. Даже странно.

А чего я ожидала? Разверзшуюся бездну? Жерло вулкана?

Горько усмехаюсь.

Мой кошмар — моя личная проблема. Природе безразличны эти никчемные переживания. Солнечный день останется солнечным вне зависимости от моего настроения. И пусть под сердцем зреет штормовое предупреждение, на горизонте штиль, ни единого отклонения от нормы. То, что кажется персональным кругом ада, — плевок на фоне Вселенной.

Люди выдерживают гораздо худшие испытания.

Надо собраться и действовать, держать удар.

Я найду путь. Я выберусь. Я сбегу отсюда.

Только бы не рыдать. Только бы не впадать в отчаяние. Только бы не думать о матери, не представлять, как она сходит с ума от волнения.

Или мое исчезновение объяснили? Создали красивую легенду? Продумали целую историю?

Тошнота подкатывает к горлу.

Отодвигаю занавеску, позволяю свету проникнуть в комнату, наполнить пространство иллюзорным теплом.

Обнимаю себя руками. Холод пробирает до костей. Без преувеличения. Хотя неудивительно. Я же абсолютно голая.

Открываю шкаф, перебираю вешалки, попутно исследуя одежду Марата. Не слишком разнообразный гардероб. Куча дорогущих костюмов.

Выхватываю простую белую рубашку, набрасываю, верчусь перед зеркалом, пробую побороть нервную дрожь. Просторный наряд прикрывает колени. Скромно и в то же время развратно.

Мои волосы до сих пор влажные и жутко растрепанные, сбились в комок. Как их привести в порядок? Здесь нет щетки. Вероятно, хозяин мало заботится о женском комфорте. Взял свое и выпроводил восвояси.

Эта комната мужская. На все сто процентов. Напоминает ту, в которой я очнулась изначально. Однако тут шкаф заполнен. В остальном — ничем не отличается.

Застегиваю рубашку, приглаживаю спутанные локоны. Прихорашиваюсь как могу. Исключительно для самой себя.

Кажется, Марат приказал мне ходить голой. Кажется. Плевать. Отмахиваюсь от дурных предчувствий. Всегда можно притвориться, будто не услышала приказ или не поняла.

Но разве незнание закона освобождает от неминуемого наказания?

Сглатываю и поворачиваю дверную ручку. Механизм поддается. Легкий щелчок. Без труда отворяю, ступаю вперед. Из света во тьму. Опять. Жестокая ирония.

Я выхожу в коридор, опускаюсь по лестнице, пробую отмечать каждую мелочь. Вроде бы все выглядит безобидно. Вот только подозреваю отсюда трудно уйти без разрешения.

Камеры? Видеонаблюдение? Охрана? Датчики движения? Сигнализация?

Теряюсь в догадках.

Надо определить примерное местонахождение. Город. Страна. Хоть что-то. Помимо красивых деревьев и милой лужайки еще ничего не разглядела, но данных фактов не хватит для четкого ответа.

Такой большой дом. Огромный. И без слуг. Без охранников. Немного подозрительно, разве нет?

Или же все в округе знают, что сюда лезть опасно.

Оглядываюсь, двигаюсь по зову интуиции. После улавливаю посторонний звук. Шум воды. Тишина. Вновь шум. Будто нож ударяется о разделочную доску. Поежившись, толкаю очередную дверь.

И оказываюсь на кухне.

Судорожно выдыхаю. Не таю облегчения. Мое воображение успело нарисовать несколько чудовищных картин, однако реальность выглядит гораздо более прозаично.

Женщина нарезает овощи. Уверенно и методично. Не отрывает взгляда от стола, никак не реагирует на мое внезапное вторжение. Не вижу лица, удается рассмотреть лишь одежду. Закрытое платье. Никаких вырезов. Длинный рукав. Наряд выполнен в серых тонах. Под стать окружающему интерьеру. Голова покрыта темным платком.

Возникает неприятное ощущение. Точно я на похоронах. Собственных.

— Добрый день, — откашливаюсь, прочищая горло. — Меня зовут…

— Я знаю кто ты, — холодно чеканит женщина, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия.

— Кто? — спрашиваю в тон ей.

Нож застывает на разделочной доске.

— Жертва, — коротко и хлестко.

Как и ледяной взгляд.

В самое сердце.

Она смотрит на меня. Лучше бы не смотрела. Столько презрения. Странно, как дыру внутри не прожигает. Или все уже выжжено прежде? Маратом. Его выжигающими, клеймящими, до жути наглыми глазами.

— Можно просто Вика, — прячу страх за улыбкой.

— Он разрешил взять рубашку? — раздается ровный вопрос.

— Я не спрашивала, — пожимаю плечами.

Презрение отступает. Слегка. Сменяется чем-то новым. Интересом? Удивлением? Тень быстро растворяется в черноте. Лицо сковывает маска показного равнодушия.

Эта женщина красива. Очень. Причем без грамма косметики. Естественные краски не выцвели с возрастом. Изящно изогнутые черные брови. Роскошные ресницы. Алые губы. Трудно понять сколько же ей лет. Морщин почти нет. Только взгляд выдает зрелость и опыт, что обретается лишь после долгой череды прожитых дней.

Она старше моей мамы? Младше?

— Возвращайся наверх, — бросает хмуро.

— Там скучно, — приближаюсь к столу. — Я не привыкла бездельничать. Давайте лучше вам помогу.

Женщина отшатывается. Едва заметно. Кажется, на подобный поворот совсем не рассчитывала. Ждала истерику, рыдания, обвинения. Да что угодно другое.

Спокойно прохожу мимо нее, направляюсь к раковине, открываю кран, тщательно вымываю руки.

— Я ужасно готовлю, — продолжаю беседу. — Совсем нет опыта. Но думаю, сумею выполнить мелкие поручения. Если вы не против.

— Против, — отрезает отрывисто. — Ступай отсюда.

— Дайте мне поручение, — говорю тихо, но твердо. — Любое.

— Нет, — обдает льдом. — Твоя помощь не требуется.

Подхожу к ней, смело встречаю взгляд.

— Вы боитесь? — спрашиваю прямо.

— Чего? — интересуется с насмешкой.

— Ну, разного, — выдаю медленно. — Сегодня дадите мне задание на кухне, а завтра будете отмывать мою кровь с этого ножа.

Ее пальцы так сильно стискивают рукоять, что костяшки белеют.

— Имя свое тоже не скажете, да? — опять растягиваю губы в улыбке. — Не хотите, чтобы обреченная на смерть была хоть на шаг ближе.

Подступаю вплотную.

— Но я ни на что не претендую, просто скажите, что делать, — выдаю ровно. — Посуду помыть, прибрать. Без дела все равно не стану сидеть.

Женщина изучает меня с головы до ног, будто пытается понять, что же я за зверь такой надоедливый, вздыхает и качает головой.

— Ты не сбежишь отсюда, — говорит, наконец.

— Знаю.

Лгу. И мы обе это прекрасно понимаем. Вот. Нечто общее пролегло между нами. Начало общению положено и закреплено.

— А если сбежишь, то очень сильно пожалеешь, — заключает мрачно.

— Итог одинаковый, — криво усмехаюсь. — Смерть.

— Умереть можно по-разному, — отворачивается, продолжает нарезать овощи. — Не испытывай его терпение.

Никогда. Не рискну. Наверное.

— Вымой посуду, — коротко произносит она.

Маленькая победа одержана.

Остаток дня проходит в работе. И в молчании. Иного не жду. Невозможно получить все и сразу. Придется продвигаться постепенно.

Едва часы показывают семь вечера, женщина собирается и направляется к выходу. Не спрашиваю ни о чем. Не задаю никаких вопрос. Нельзя ее спугнуть. Даже одно слово может разрушить тончайшую нить и поставить крест на дальнейшем общении.

— Замира, — бросает она, не оборачиваясь, и закрывает за собой дверь.

Еле сдерживаю ликующий возглас.

Ее имя. Капля в море. Но… Пусть так. Важный фрагмент.

Если удастся подружиться. Если… Даже думать не решаюсь.

Мой мучитель задерживается. Пользуясь случаем, обхожу первый этаж дома, неспешно исследую обстановку. Никто не ограничивает передвижение, не мешает, не останавливает, не удерживает от спонтанного расследования. Либо скрывать здесь нечего. Либо живой отсюда меня не выпустят.

Застываю у подножья лестницы. Сердце бьется. Слишком часто. В районе гортани. Стрекочет так, точно артерии готовы взорваться.

Грохот двери. Щелчок замка.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Огромная фигура накрывает густой темнотой. Надвигается настолько стремительно, что перехватывает и без того сбитое дыхание.

Похоже, он не в духе. Тяжелый рабочий день?

— Я приказал ходить голой, — холодно чеканит Марат, недобро щурится. — А ты видно себя хозяйкой почувствовала.

По всему видно — готов содрать рубашку, на клочки разодрать и ткань, и меня, готов сотворить такое, от чего никогда не сумею очнуться и прийти в себя.

— Ты хозяин, — заявляю поспешно. — Мой.

Он приближается вплотную. Настигает. Заносит руку.

А я опускаюсь на колени. Отчаянно пытаюсь обмануть его ярость. Склоняюсь. Но смотрю ему прямо в глаза. Ухожу от прямого удара, замираю под прицелом горящих глаз.

Этот жуткий мужчина единственным своим взглядом пропускает через меня электрический ток. Разряд за разрядом. До изнеможения.

Глава 16

— Знаешь, говорят, мужская рубашка на женском теле как флаг на завоеванной крепости, — заявляю чуть слышно, с едва уловимым придыханием.

Вроде обычная, избитая фраза, но даже эта банальность оказывает магический эффект.

Вижу по огню, который вспыхивает в пугающей бездне черных глаз. Марат рад бы схватить меня за волосы, вздернуть повыше, но слишком уж ему нравится мой вид. На коленях. У его ног. В позе покорности.

Он замирает. Дышит тяжело. Сжимает кулаки. Но не двигается. Просто наблюдает.

Я совсем не похожа на сломленную или завоеванную, однако послушно преклоняюсь. И это гремучее противоречие заводит похлеще любого афродизиака.

— Мне же лучше в одежде, — продолжаю тихо, нервно облизываю губы. — Разве ты не согласен?

Ниже пояса его брюк четко обозначается огромный бугор. Мое дыхание учащается. Помимо воли.

— Я люблю красивое белье, в нем женское тело выглядит эстетично, — ступаю дальше, за край допустимого. — Ты мог бы выбрать что-то на свой вкус. И если не понравится, всегда успеешь разодрать на клочки.

Выпрямляю спину, от чего грудь чуть подпрыгивает вверх и соски выделяются сквозь ткань рубашки.

— Мне идет красный цвет, — развиваю тему до предела. — Только представь.

Марат прикладывает большой палец к моим устам, приказывая заткнуться. Прикрыв веки, втягиваю его в рот. Нежно обсасываю, облизываю языком, согреваю внутри и ласкаю.

Бугор на брюках растет, ткань чуть по швам не трещит.

Главное, не перегнуть с покорностью. Иначе моему палачу станет скучно. Грань тончайшая. Он и так может взять все, что пожелает. Трудно удивить того, кто целиком и полностью владеет тобой.

Я должна зацепить его. Пронять до нутра. Вытравить мысли о других женщинах. Должна стать его наваждением. Болезнью.

Я должна поработить собственного хозяина. Иначе отсюда не выбраться. Ловушка захлопнется и погребет жертву под градом камней.

— Хочешь накормить меня? — спрашиваю, выпуская его палец изо рта. — Я очень сильно проголодалась.

Его ладонь обхватывает мое горло. Не сдавливает. Просто держит. Пальцы поглаживают кожу. Очень медленно.

— В холодильнике много мяса, — продолжаю невозмутимо. — Замира сказала, что ты всегда сам его готовишь.

— Ведьма, — бросает отрывисто.

Рывком поднимает меня на ноги. Практически шею сворачивает.

Сжимает пальцы, заставляя хрипеть, цепляться за широкое запястье, царапать ногтями мощную руку.

— Чем тверже член, тем мягче мозг, — заявляет Марат. — Угадал? Думаешь, не знаю, что творится в твоей голове? Не понимаю эти блядские уловки?

Задыхаюсь от боли. Не могу вдохнуть.

— Ты не первая баба, которая так выделывается передо мной, — припечатывает холодом. — И уж точно не последняя.

Он отпускает мое горло, позволяя судорожно вдохнуть, и тут же сдавливает грудь, выбивая кислород из легких. Сминает через ткань рубашки, заставляет закричать.

— Если бы не твои торчащие соски, я бы и секунды этот концерт не терпел.

Он дергает полы рубашки в разные стороны. Пуговицы летят на пол.

— Чтоб я больше ни клочка одежды на тебе не видел.

Сдирает ткань.

— Иначе что? — спрашиваю еле слышно.

— Иначе заставлю орать по-настоящему.

Его губы растягиваются в ледяной усмешке.

— А теперь пойдем, — выдает хрипло, подталкивает к выходу.

— Куда?

— Ты же голодна, — хмыкает. — Буду жарить.

Марат не уточняет. Что именно? Мясо или меня?

На улице уже темно. Скупой свет фонарей не дает ничего толком разглядеть. Наверное, это сделано намеренно. Выбран особый режим освещения, самый минимальный, приглушенный. Успеваю заметить вдалеке несколько фигур, однако они практически сразу растворяются в пространстве, спешат скрыться, точно следуют негласному приказу.

Значит, и охрана тут есть. Сколько человек? По крайней мере, пять или семь. И пусть сейчас они держатся на расстоянии, будет трудно обойти подобное оцепление. А за деревьями наверняка есть забор. Высокий и глухой. Может даже колючая проволока. Под электрическим напряжением.

Отчаяние затапливает изнутри. Мне не выбраться. Не спастись.

Нет. Хватит. Рано сдаваться.

Марат закатывает рукава и разводит костер, устраивает мангал. А я слежу за его движениями как под гипнозом. Сижу на сырой траве, поджав под себя ноги. Абсолютно голая. Но холода совсем не ощущаю. Наоборот. Бросает в жар.

Я пытаюсь придумать новый план. Как нагнуть этого урода. Как его продавить. Как задурить ему голову. Как войти в плоть и в кровь, стать единственной слабостью.

Я хочу, чтобы он превратился в моего раба, склонил свою упрямую башку. Но пока на коленях опять оказываюсь лишь я.

— Чего затихла? — спрашивает Марат, бросает кусок мяса на решетку.

— Думаю над новыми уловками, — отвечаю ровно.

— Валяй, — заявляет насмешливо. — Удиви меня.

— Я просто не привыкла ходить без одежды. Хотела прикрыться. Неужели это так плохо?

— Твоя единственная задача — обрабатывать мой хер, — выдает холодно. — Для этого одежда не нужна.

Он становится все грубее. Дурной знак.

— Будешь встречать меня в чем мать родила, — продолжает без эмоций. — Я сам выберу в каком порядке иметь твои дырки.

Невольно дергаюсь. Обнимаю себя руками в тщетной попытке защититься.

— Грудь не закрывай, — резко произносит Марат. — Хочу видеть твои соски.

Подчиняюсь, превозмогая дрожь.

— Не думала, что тебе так сильно нравится унижать женщин.

— Ты не женщина, — обрывает с кривой усмешкой. — Жертва.

— Это ничего не меняет.

— Это меняет все.

Он переворачивает кусок мяса, а я гадаю, как подобраться к главному вопросу, к тому, что грызет и волнует сильнее всего.

— Дай мне позвонить матери, — заявляю прямо, как есть. — Пожалуйста. Я же буду при тебе говорить. Ничего лишнего не скажу.

— Нет, — следует короткий ответ.

— Прошу, — повторяю с нажимом. — У нее больное сердце. Она места себе не находит. Я хоть пару слов…

— Ты оглохла? — рявкает: — Нет.

— Я не стану лишний раз ее волновать, не начну намекать на правду, никак не…

— Забудь об этом.

— Марат.

— Никогда.

— Она моя мать.

Молчит. Не тратит слова попусту. Одним выражением лица четко дает понять: разговор окончен.

Ладно. Я отступаю. Но не сдаюсь.

— Жрать хочешь? — спрашивает с усмешкой. — Лови.

Подхватывает готовый кусок мяса и швыряет в сторону. В траву. Вздрагиваю как от удара под дых.

Он хочет, чтобы я… Что?! Ела с земли? Как животное? Как его послушная собачонка?

Подавляю вспышку ярости.

— Ты позволишь мне позвонить матери? — совершаю очередную попытку. — Тогда я сделаю все, что прикажешь.

— Нет, — отрезает мрачно. — Но это будет твоя единственная еда на ближайшие дни.

— Что? — не удерживаюсь от удивленного возгласа.

— Кроме моей спермы.

Тошнота сражается с голодом. В желудке мучительно тянет. Я должна оставаться сильной. Я должна бороться. Я…

Устала.

Делаю попытку подняться.

— Ползи на коленях, — повелевает Марат. — Привыкай к своему месту.

В голову ударяет ярость, дикая и кипучая, безумная. Но я прячу вспышку гнева изо всех сил. Стиснув челюсти, послушно ползу.

Неужели я реально собираюсь…

Да, черт раздери! Мне нужны силы. Мне нужна нормальная еда. Надо было быть умнее, поесть раньше, до его прихода. Но прежде кусок в горло не лез. Сама виновата. Дура.

Протягиваю руку.

— Зубами, — говорит Марат.

Я опираюсь ладонями на землю перед собой, смотрю на монстра исподлобья.

Значит, мои концерты ему не по вкусу. Отлично. Пусть насладится еще одним.

Выгибаюсь. Грязно. Разнузданно. Порочно. Демонстрирую природную растяжку. Касаюсь грудью травы, а зад задираю к самому верху. И вгрызаюсь в мясо. Извиваюсь, выписываю бедрами абсолютно дикие круги. Взвиваюсь всем телом при каждом укусе. Точно отдаюсь незримому любовнику.

Я никогда не ела только зубами, без помощи рук. И уж точно я никогда не ела так. Выгибаясь как последняя шлюха.

Ярость настолько пленяет разум, что напрочь забываю о безопасности. Трезвею от безумного буйства эмоций, лишь когда, покончив с мясом, взираю на Марата.

Он уже голый по пояс, стягивает брюки вместе с трусами, сбрасывает обувь. Блики пламени причудливо отражаются на смуглой коже, переливаются всеми оттенками ада, играют и горят на перекатывающихся мускулах.

Я застываю. Цепенею, пораженная и завороженная этим зрелищем.

То, как он выглядит. Как двигается. Гибкий. И жесткий. Необузданный. Неукротимый. Дикий. Прирожденный убийца. Хищник. Жадное до крови животное.

Я вытираю рот тыльной стороной ладони. Шумно сглатываю. Сердце обрывается в пропасть, в зияющую бездну.

Марат надвигается на меня, раскатывая презерватив по толстенному стволу возбужденного члена.

Даже не пробую сбежать. Некуда. Незачем.

Он догонит в секунду.

— Легко же тебя зацепить, — бросаю севшим от волнения голосом, совершаю отчаянную попытку отвлечь от расправы. — Стоит пальцем поманить и…

Зря. Очень зря. Даже договорить не успеваю.

Огромный раскаленный орган врезается в лоно. Без тени нежности. Без капли милости. Безжалостно. Единственным ударом. Вбивает в холодную землю. Вгоняет грудью во влажную траву. Прижимает лицом к сырой почве. Раскалывает на части.

Зверь. Нет. Хуже. Страшнее. Дьявол.

Как я могла быть такой идиоткой? Дразнить его. Вертеть задницей, точно специально нарываясь на разгоряченный вертел.

Я задыхаюсь. Действительно не способна втянуть воздух. Впечатление жуткое. Судорожно ловлю ртом кислород. Однако ничего не выходит.

Ребра обжигает огнем. Реальность плывет.

Пожалуйста. Хватит. Пожалуйста.

Я пробуждаю дикие рефлексы. В нем. И в себе. Что-то древнее. Темное. Пугающее. Первобытное. Что-то отзывающееся в тягучих толчках крови. И в сокрушительных толчках внутри.

Его пальцы сжимают мои бедра так сильно, будто жаждут раздробить кости. Тяжелое дыхание оглушает. Утробное рычание пробирается под взмокшую кожу смертоносным вирусом, отзывается в каждой клетке истерзанного тела.

Марат таранит меня, точно хочет стереть навсегда. Уничтожить. Испепелить своим адским пламенем.

Это не секс. Не принуждение. Не изнасилование. Даже не пытка. Это самое настоящее убийство.

А плоть откликается. Плоть принимает его. Покорно. Податливо. Увлажняется сильнее, открывается целиком и полностью, подчиняясь воле хозяина.

Я расслабляюсь. В какой-то момент. Свет гаснет. И вспыхивает тьма. Отдаюсь безумному ритму. Не отвечаю. Не двигаюсь. Просто позволяю этому происходить.

Разве есть выбор?

Только сдаться. Уступить. Довериться воле и власти сильнейшего.

Принимаю. Ярость. Злость. Похоть. Его. Абсолютно. Всего.

Самец покрывает самку. Грязно. Разнузданно. Как в обществе древних людей. Дикарей. Варваров. Неандертальцев. Или кто там был до всех них?

Мысли путаются. Ощущения поглощают.

Сырая земля не так уж холодна. Почва горит под нашими сплетенными телами. Лед обращается в пламя.

Горячее мускулистое тело вбивается в мое. Растерзанное. Распластанное. И четкое впечатление точно меня хотят посадить на шпагат. Толчки все мощнее. Жестче. И состояние полуобморочное.

Но я опять могу дышать.

И кажется я никогда не дышала так.

Мои рефлексы обостряются. До предела. Воспаляются. Воспламеняются. Отсюда уже не выбраться в безопасное место.

Его кожа клеймит мою. А запах горелого мяса, столь неосторожно позабытого на мангале, щекочет ноздри, создавая неповторимый антураж самой реальной на свете преисподней. Лично Сатана берет меня. На ночь. И это устремляется в бесконечность. Его громадный член выколачивает память о прошлой жизни. Как дубовая дубина. Как железный молот. Сильнее. Еще. До колких судорог.

Дрожь вдоль позвоночника.

Крик раненного животного.

Мой крик.

Проклятье. Никогда не победить.

Пальцы сминают траву, впиваются прямо в зыбкий грунт. Спина выгибается дугой. Бедра оживают, отвечая на очередной сокрушительный толчок.

Это просто инстинкт.

Просто инстинкт.

— Кто кого? — резко спрашивает Марат, играючи смыкает зубы вокруг горла и сквозь рык небрежно бросает: — Зацепил.

Я улыбаюсь. Теряю рассудок окончательно и бесповоротно. Выдыхаю:

— Ты.

А после, помедлив, прибавляю:

— На коленях.

Запредельная дерзость.

И все же…

Разве это не правда?

Чтобы трахнуть меня ему приходится встать на колени. Снизойти до моего уровня. Опуститься рядом со своей рабыней.

Я точно пьяная. Или под кайфом. От этого одержимого местью мужчины. От передозировки бурными эмоциями. От неутоленного голода.

Сейчас он накажет меня. Убьет. Забьет. Затрахает. Разорвет голыми руками. Мокрого места не оставит. Раскатает по земле.

Сейчас он…

Марат замирает. Потом переворачивает на спину грубым рывком. Не покидает тело полностью. Держит под собой. Не позволяет соскользнуть с раскаленного члена.

— Повтори, — выдает хрипло.

Кажется, не верит собственным ушам.

— Ты на коленях, — заявляю я.

В черных глазах нет и тени гнева. Нет злобы. Нет даже намека на ненависть. Только удивление. Безбрежное.

Я пользуюсь случаем. Совершаю новый отчаянный шаг. Обнимаю его бедра, обвиваю своими ногами, упираюсь пятками в крепкие ягодицы.

Я ступаю так далеко, что даже страшно. Страшно сорваться. Рухнуть в пропасть.

Кровь стынет.

Цепенею в ожидании ответного хода.

— Сука, — хрипло произносит Марат. — Ну ты и сука.

А после накрывает губами в мою грудь. Неожиданно нежно. И это так не сочетается с его мрачным тоном. С ним самим. Что у меня напрочь уносит крышу.

Он не терзает. Не мучает. Не подвергает жестокой экзекуции. Обводит соски языком. Медленно, жарко, опаляя горячим дыханием. Простейшим движением берет без остатка. Порабощает еще хуже, чем своей ранящей жестокостью.

Он ласкает меня. Впервые. Даже не верится, что по-настоящему. Не трахает. Не ломает. Не унижает. Касается. Едва дотрагивается.

Однако напор нарастает.

Жесткий толчок. Глубже. Внутрь.

И очередная ласка.

От этого контраста меня прошибает озноб.

Ему нравится? Когда проявляю характер?

Еще толчок. Еще. Жестче. А губы так нежны. Щемящее чувство зарождается в судорожно вздымающейся груди.

Я почти теряю сознание. Застываю у самого края. Обретаю надежду. Хрупкую. Чуть уловимую.

Глава 17

Так уютно. Так сладко. Просыпаюсь на чем-то безумно приятном. Слегка потягиваюсь. Нежусь в объятьях сонного дурмана еще пару мгновений, не пытаюсь сбросить призрачное оцепенение.

Легкое дуновение ветра. Тепло солнечного света.

Приоткрываю отяжелевшие веки, щурюсь, заметив траву. Реальность расплывается, взгляд фокусируется не сразу.

Неужели я до сих пор на улице?

Лежу на животе. В довольно непривычной позе. Ноги раздвинуты, согнуты в коленях. Поясница выгнута. Руки покоятся на чем-то твердом и бугристом.

Крупные ладони опускаются на мои ягодицы, сжимают зад. Выразительно. По-хозяйски.

— Готова к новому забегу? — спрашивает Марат.

И меня подбрасывает вверх от осознания дичайшей истины.

Я лежу сверху на этом мужчине, обнимаю широкие плечи. Мои бедра разведены в разные стороны, а задница призывно приподнята вверх.

Я ощущаю его огромный член внутри себя. Полувозбужденный. И все же здоровенный, заполняющий лоно до упора.

Пораженно всхлипываю, жадно втягиваю воздух. Приподнимаюсь, плотнее прижимаясь к мощному горячему телу. Гигантский орган твердеет, отзывается на мое неосторожное движение.

Как я могла уснуть в подобном положении? На мужском теле. Еще и с членом внутри.

Мозг услужливо подбрасывает самые яркие и горячие кадры прошлой ночи.

Щеки обжигает от стыда.

Я считала себя довольно благоразумной и уравновешенной женщиной. Не холодной, но практически равнодушной к сексу. Воспринимала интимную сторону жизни как рядовую потребность, никогда не переоценивала важность данного элемента.

Черт. Кто завладел моим тело? Что? Какая такая болезнь поработила плоть? Почему всего пару часов назад я каталась по земле как одержимая нимфоманка?

Марат. Да. Он во всем виноват. Он так влияет на меня. Сводит с ума, толкает за грань.

— Давай, — бросает хрипло, щипает за зад, заставляя дернуться и насадиться на член сильнее. — Хочу почувствовать твои соски.

Льну плотнее, трусь о мускулистую грудь, густо поросшую волосами. Действую игриво и дерзко, закусываю нижнюю губу, глядя прямо в черные глаза.

А он властно двигает мои бедра. Вверх. Вниз. Нанизывает на свой стальной поршень. Имеет как куклу для сексуальных утех.

И это заводит. Быть его вещью. Игрушкой жестокого мужчины, который сам решает, когда и каким образом тебя взять.

— А если, — запинаюсь, подавляю порочный вскрик. — Если нас увидят?

— Кто?

— Твои люди. Уже светло и…

Он вбивает мои бедра в свои настолько резко, что яйца ударяются о промежность.

— Облизнутся, — его губы кривятся в ухмылке. — Любой мужик захочет полакомится такой горячей девкой.

— Но ты же… Ты не отдашь меня?

Марат мрачнеет. Вдруг отпускает зад. Разрывает наш контакт.

— Возьми в рот, — бросает холодно.

— Ты не ответил, — роняю глухо.

— Обслужи мой хуй, — говорит таким тоном, что спорить не решаюсь.

Вздрагиваю от столь грубого выражения. Будто обжигаюсь.

Может, ему и по вкусу, когда я проявляю характер, но сейчас явно не лучший момент, дабы качать права. Чувствую резкую перемену в его настроении. И это пугает.

Что странного в моем вопросе? Неужели он наиграется и пустит меня по рукам?

При мысли о подобном раскладе ледяной пот прошибает воспаленную плоть. Одно дело быть его личной забавой. И совсем другое стать всеобщим развлечением.

Но Марат не из тех, кто отдает свою собственность. Верно? Скорее уж прибьет насмерть, чем решит поделиться.

Я соскальзываю с его члена, опускаюсь на колени, оказываюсь в кольце крепких смуглых ног. Стягиваю презерватив, приближаю ко рту. Капли семени срываются на грудь, растекаются мутными кляксами.

— Хочешь, чтобы я высосала сперму? — спрашиваю ровно, очень стараюсь, чтобы голос не дрогнул.

Никаких лишних эмоций. Уточнение приказа.

— Размажь по груди.

Марат приподнимается на локтях, наблюдает за мной.

Я устраиваю очередной спектакль. Сцеживаю семя на собственное разгоряченное, перепачканное травой и землей тело. Выгибаюсь, демонстрируя торчащие соски. Отбрасываю бесполезную резину, растираю по коже сперму. Медленно, чувственно. Никуда не спешу, растягиваю удовольствие. Действую на нервы хозяину.

Если бы кто-то поведал мне о подобном будущем еще неделю назад, я бы сочла его психопатом и послала бы лечиться.

Голая. Между ног у мужчины. Размазываю его вязкое семя по собственной груди.

Я забавляюсь на самом краю пропасти.

— Возьми уже хер, — отрывисто заявляет Марат. — Хватит выкручиваться.

Вздыбленный член достигает полной боевой готовности. В момент. Выглядит чудовищно. Гигантский. Обвитый темными пульсирующими венами. Раздутый возбуждением до ужасающего размера. Угрожающий будто железный кол.

Мое представление завело его не на шутку.

Что же. Сейчас получит еще.

Склоняюсь над ним, еле обхватываю губами багровую головку, втягиваю в рот, посасываю. Сдавливаю ладонью толстый ствол. Подрачиваю, пытаюсь повторить излюбленный им жесткий и неистовый ритм. А потом вдруг выпускаю член изо рта, прекращаю движения, лишь сжимаю сильнее и увереннее. Опускаюсь ниже, провожу языком по яйцам. Едва дотрагиваюсь, вылизываю мошонку нежно и осторожно. Шумно вдыхаю его аромат. Даю ощутить, как приятен мне этот запах. Вжимаюсь лицом между мускулистыми мужскими ногами. Показываю, что поросль волос совсем не мешает. Погружаю яйца в рот, стараюсь взять полностью, грею и без того горячую плоть. Демонстрирую абсолютную покорность. После вбираю член в рот. Натягиваю губы на восставшую плоть, старательно обрабатываю огромную дубину. В таком положении даже до середины заглотить не могу, не представляю как прежде целиком приняла в горло. Вероятно не хватает стимула от Марата.

Впрочем, он мной и так доволен. Судя по рычанию. По тому, как тяжелая ладонь одобрительно поглаживает мою макушку.

— Хочешь весь мозг через член высосать? — спрашивает с насмешкой.

Читает меня без труда.

Ничего не отвечаю. Тружусь еще усерднее. Даже когда губы немеют от напряжения. Выпускаю член изо рта только чтобы вылизать мощный ствол, повторить языком рисунок набрякших вен.

— Думаешь, размякну и выпущу тебя отсюда? — продолжает поддевать.

— Нет.

Все-таки отстраняюсь, но лишь бы прильнуть к нему в следующее мгновение. Трусь своей грудью о его живот, движусь выше, прижимаюсь лоном к вздыбившемуся члену.

— Мне просто нравится отсасывать, — выдыхаю у застывших в оскале губ. — Тебе.

Черные глаза жаждут выдрать мою душу.

— Нравится твой вкус, — шепчу я. — Нравится твой запах.

Член у него стальной. Без преувеличения. Жесткий. Упругий. Таким орудием можно стену пробить.

— Нравится, что даже сейчас, лежа без движения, ты трахаешь меня в рот, — улыбаюсь, спокойно выдерживаю испепеляющий взор. — Ты всегда сверху.

Опять соскальзываю вниз, к его бедрам, заключаю раскаленную плоть в плен плотно сомкнутых губ.

Марат кончает. Практически сразу. И я глотаю все. Даже не пытаюсь выплюнуть. Поглощаю семя до последней капли.

— Блядь, — бросает он, наматывает мои волосы на кулак. — Гребаная ведьма.

Молчу. Просто облизываюсь.

И это доводит его до края.

Марат резко поднимается, забрасывает меня на плечи, уносит в дом.

Боже. В какую игру я играю? Сама не ведаю, что за силу пробуждаю. В себе. В нем. Ясно только одно. Затея не доведет до добра.

Глава 18

Марат берет меня в душевой кабине. Опять. Быстро. Резко. Наспех. Обхватывает ягодицы, сжимает до синяков, поднимает и насаживает на эрегированный орган. Вбивает в запотевшую стеклянную стену. Овладевает жесткими толчками. Заставляет задыхаться и хрипеть, издавать гортанные стоны. Достигает разрядки с диким рычанием, от которого электрический ток пробегает под кожей. После короткой передышки заканчивает процедуру омовения, вытирает меня насухо и раскладывает на кровати, трахает уже совсем иначе, долго и размеренно смакует, валяет со вкусом. Вынуждает извиваться змеей, умолять о большем, о гораздо большем. Комкаю простыни, кончаю снова и снова, теряю счет времени. Прежде я и не подозревала, что можно достичь оргазма просто ощущая огромный член внутри. Мне всегда требовалась дополнительная стимуляция, хотя бы пара прикосновений к самой горячей точке. А теперь я поняла, что та точка далеко не самая горячая. Есть еще. Куда хлеще. И от воздействия на них мое нутро сводят такие судороги и спазмы, что становится страшно.

— Мне нравится твоя пизда, — говорит Марат. — Горячая и голодная.

Толкается вглубь резко и мощно, ударяет раскаленным членом прямо в матку.

— Нравится, как ты выдаиваешь меня до капли, — ухмыляется. — Заставляешь ебать себя снова и снова, без остановки.

— Заставляю? — рвано выдыхаю.

Крупные ладони подхватывают мои ягодицы, сминают и рывком притягивают ближе, насаживая на раскаленный болт до упора.

— Сочная, — заявляет с порочной ухмылкой. — Что задница, что грудь. Как же тебя не выдрать?

Наваливается всем своим весом и долбит точно одержимый. После такой безумной обработки вряд ли сумею сдвинуть ноги.

Пауза. Одна его ладонь накрывает грудь, перекатывает сосок между пальцами. А вторая рука ложится на живот, проникает между нашими разгоряченными телами, движется ниже.

Я взрываюсь. Буквально раскалываюсь на осколки. Я захлебываюсь собственным надсадным воплем.

Как он… Откуда…

Марат продолжает толкаться внутрь и ритмично надавливает на клитор. Вроде бы совсем простое движение, а я сотрясаюсь, будто внутри бушует ураган. Слезы струятся по щекам, льют градом. Меня точно лихорадит.

— Сегодня ты с моего хрена не слезешь, — хрипло обещает Марат.

Не только сегодня. Никогда. Я на игле как безнадежно зависимая наркоманка.

— Нет, — бросаю сдавленно. — Хочу приготовить тебе завтрак.

Он замирает. Вообще не двигается, просто изучает мое лицо мрачным, пронизывающим до костей взором.

— Ты же ничего не ел, — выдаю сквозь рваный выдох. — Вчера вечером.

— Здесь есть кому заняться едой.

— Нет, — повторяю тверже.

Накрываю его губы указательным пальцем. Теперь не знаю от чего дрожу сильнее. От очередного оргазма или от дурманящей разум дерзости.

Марат кусает меня. Слегка сжимает зубы. Действует играючи.

Толкается внутрь еще несколько раз. Сокрушая, низвергая в бездну, заставляя кричать. Потом отстраняется, растягивается на спине, стягивает презерватив и отбрасывает в сторону.

А я замираю в развратной позе. Распахнутая настежь. И правда, совсем нет сил свести бедра.

Чуть поворачиваю голову, наблюдаю за своим палачом. Взгляд залипает на рельефном теле. Невольно. Его мускулы завораживают. Так и тянет дотронуться, провести пальцами по каменной твердости.

— Что ты собираешься готовить? — спрашивает Марат.

— Что-нибудь, — чуть пожимаю плечами, переворачиваюсь на бок, никак не могу выровнять напрочь сбитое дыхание. — Что тебе понравится.

— Тогда сделай минет.

— Шутишь? — вырывается тихий вопрос. — Мы же совсем недавно…

— Я люблю трахаться.

Его тяжелая ладонь опускается на мою макушку. Мелкий трепет охватывает позвоночник.

Я для него не рабыня. Не животное. Даже не вещь.

Он вполне способен схватить и вбить лицом в пах, затолкать вздыбленный член в глотку. Выдрать в горло до полного беспамятства.

— Наверное, у тебя было долгое воздержание, — сглатываю.

— Чего? — усмехается. — Воздержание?

— Ну, не бывает же, постоянное желание и…

— Никогда раньше не видела мужика со стоячим хером?

Я дергаюсь, а его пальцы сильнее зарываются в мои волосы.

— Твой муженек так тебя не ебал? — спрашивает с издевкой.

— Хватит, — тихо, но четко заявляю я. — Мы не станем обсуждать Олега.

— Да ну? — насмешливо выгибает брови. — Знал бы твой благоверный, как я верчу его жену на хую.

— Пожалуйста, — выдаю с нажимом. — Не надо.

— А он бы не возражал, — ухмыляется. — Он же сам тебя отдал. И он отлично понимал, как я буду тебя драть.

— Марат.

Это единственное, что я могу сказать. Усилием воли сдерживаю себя от опрометчивых фраз. Выдерживаю прожигающий взгляд, не отвожу глаза.

— Любишь его? — вкрадчивый вопрос режет вены тупым ножом.

— Олег не соперник, — отвечаю ровно. — Зачем глумиться над поверженным врагом? Ты всегда на шаг впереди. Ему никогда тебя не обойти.

Марат улыбается. Как-то странно. Непривычно нежно. Проводит пальцами по моим губам, поглаживает, будто размазывает несуществующую помаду. Опускается ниже, накрывает горло ладонью, после сдавливает плечо.

— Двуличная сука, — от его тона в жилах стынет кровь.

Он вдавливает меня в кровать, переворачивает на живот, ставит на колени, заставляя прогнуться. Шлепает по ягодицам. Не больно.

— Я… — осекаюсь, потому что огромный член проникает вглубь.

Твердый. Раскаленный. Сплав чистейшей стали.

Черт. Этот гад точно сидит на запрещенных препаратах. На безумной дряни, которая вызывает неукротимую эрекцию. Иначе просто нереально. Гребаный монстр.

Откуда только силы берутся?

Я кричу. Сдавленно. Закусываю простынь.

Не хочу дарить легкую победу. Опять. В который раз. Не хочу. Но сопротивляться не выходит.

Мое тело одержимо. Дьяволом. Им.

Я сама одержима. Плоть и кровь. Все куплено. Продано. С молотка. Этому больному ублюдку. Ненасытному маньяку.

— Хранишь ему верность, — утробное рычание бьет в затылок. — Даже сейчас. Когда стонешь подо мной.

— Я не… — жадно глотаю воздух. — Не умею предавать.

Тяжелое дыхание жжет кожу. По живому.

— Поглядим, — звучит угрожающе.

Затаенное обещание. Жаркое. Токсическое. Ядовитое. Как он сам. Как его аромат, проникающий в каждую клетку. Как хриплый голос, обвивающий горло колючей проволокой.

Я…

На нерве. На пределе.

Дрожь раскалывает тело.

— В семь вечера будь внизу, — бросает Марат, натягивая футболку. — И чтоб никакого тряпья.

— Почему? — спрашиваю надтреснутым голосом.

— Грех прикрывать такое тело, — хмыкает.

Награждает меня долгим, пронизывающим взглядом. Оглядывает пристально. От растрепанной макушки до счесанных коленей.

Ухмыляется. Широко. Хищно. Точно не принимал никакого участия в изнурительном секс-марафоне. Точно еще голоден. Зверь. Бешенный. Такого только пуля остановит. И то не факт. Реально способен затрахать до смерти.

— Это жестоко, — роняю тихо.

— А как ты хотела?

Никак.

Натягиваю простынь до подбородка.

Марат смеется. Явно забавляется моим рефлекторным жестом. Подходит ближе, сдергивает ткань. Без труда. Вырывает из дрожащих пальцев.

— Трюк не прокатит, — отрицательно качает головой. — Не пытайся прикрыться постельным бельем.

— Я замерзну, — в отчаянии закусываю губу.

— Я согрею, — замечает нарочито елейно.

Разворачивается и уходит. Судя по всему, намерен тренироваться. Иначе бы не стал надевать спортивные штаны и кроссовки.

Он полон сил. До сих пор. А меня будто пропустили через мясорубку. Раз сто. Мышцы ноют в таких местах, о которых даже стыдно думать.

Ему не надо стараться. Прибегать к оружию. Я сдохну сама. Под идеально прокачанным телом. Я не выдержу.

Ощущаю себя животным. Тупым и бессловесным. Слежу за стрелками часов на стене. Нет. Не пойдет. Нужно собраться. Нужно сражаться.

Я поднимаюсь и отправляюсь в душ. Прилагаю всю свою волю. Простейшие движения даются с огромным трудом. Тянет рухнуть на пол. Но превозмогая слабость, обретаю баланс.

Никакой одежды. Постельные принадлежности также под запретом. Однако про аксессуары ничего не сказано.

Я отвоюю свои права. Пусть и по миллиметру. Я переверну эту долбаную игру.

Внизу накрыт стол. Не замечаю слуг. Нет никого постороннего вокруг. Огромный зал пуст. Людей здесь не найти.

Зверь восседает во главе. И не стоит рисковать, строить иллюзии. Его человеческое обличье лишь маска. Жутко притягательная. Опасная.

Дразнить его будет лишь отъявленный безумец. И тот, кому уже нечего терять.

Подхожу ближе, отмечаю детали. Стол накрыт на одну персону. Здесь один комплект приборов. А значит — знай свое место. В ногах хозяина.

Не спорю. Покорно опускаюсь на колени. Неприятное чувство. Царапины, оставленные прошлой ночью, саднят. Низ живота болезненно тянет.

— Господин, — трусь щекой о его ногу, старательно отыгрываю роль послушной сексуальной рабыни. — Чего изволите?

Тишина. Вопрос оставлен без ответа.

В черных глазах настоящее пекло.

— Вам не по вкусу мой наряд? — осведомляюсь невинно, моргаю часто-часто, хлопаю ресницами.

По вкусу. Явно.

В том и проблема.

— Я же говорила, — выгибаю спину. — Красный цвет идет мне намного больше. Но у вас в гардеробе нет ничего подобного.

Чистая правда. У него в гардеробе только темные галстуки. Черные. Серые. Синие. Ничего яркого. Мрачные тона.

Я не выбираю тьму. Тьма выбирает меня.

Обвязываю один галстук вокруг груди. Прикрываю соски. Из второго галстука сооружаю трусики. Закрепляю плотный материал зажимом. В таком импровизированном комплекте являюсь на ужин.

— Правила не для тебя, верно? — отрывисто произносит Марат.

Сгребает всю посуду со стола. Срывает скатерть. Одним движением уничтожает и низвергает в пыль. Звон битого стола. Лязг приборов.

Я не зажмуриваюсь. Только вздрагиваю.

Он подхватывает меня под локти, усаживает на деревянную поверхность, раздвигает ноги толчком, устраивается между бедрами.

— Жить по правилам скучно, — нервно передергиваю плечами.

Марат склоняется надо мной. Касается губами галстука. Прикусывает сосок. Сквозь гладкую материю. Смыкает зубы. Несильно. Не наказывает. Дразнит.

— Сучка, — обдает кожу клеймящим дыханием. — Борзая.

Берет за талию, притягивает ближе.

Похоже, главное блюдо снова я.

Глава 19

Это мой город.

Вырежу. На каждом. Кто забыл.

Хозяин вернулся? Нет. Хозяин никуда не уходил.

Шакалы делят чужую добычу. Метят территорию на свой манер. Гадят и жмутся по углам. Растаскивают жирные куски. Совсем расслабились, разленились. Забыли, как нужно сражаться. Мозги заплыли. Туши расплылись.

Я быстро освежу их память. Их самих — освежую. Кто не спрятался, будет мертв. Кто спрятался, далеко не уйдет. Достану всех до единого.

Пускай молятся. Бог не спасет.

А за спиной шепот.

— Он отморозок. Совсем отбитый. Без царя в голове.

— Бешеный пес. Такого только пристрелить.

— Никогда не выходи с ним один на один.

Этот шепот не обо мне.

Хотя похоже.

— Не приближайся к нему на расстояние удара, — очередной совет.

— Он череп пробивает, — дрожь в голосе. — Голыми руками.

Я улыбаюсь.

Жестом приказываю непрошенным помощникам держаться подальше. Отвергаю холодное оружие. Огнестрел тоже мимо.

Зачем портить то, что можно взять и применить с пользой?

Я делаю шаг вперед и запираю дверь на замок. Оставляю всех остальных по ту сторону. Вижу цель прямо по курсу.

Брюнет. Рост выше среднего. Физическая форма на уровне. Подтягивается на турнике как заводной. Без отдышки.

Татарин. Так его называют. Настоящее имя неизвестно.

— Зря закрыл себя в одной клетке со мной, — говорит он. — Твои ублюдки могли бы рискнуть и повлиять на исход. А теперь без шансов.

Не оборачивается. Продолжает тренировку. Спиной ко мне.

Абсолютная уверенность в победе.

Я смеюсь.

Это и правда забавно.

— Ты труп, — заявляет Татарин.

— Также сказал начальник твоей охраны, — отвечаю я.

И бросаю подарок к его ногам.

Мое подношение катится по полу, оставляя багровый след. Некоторые головы гораздо лучше смотрятся без тела.

Татарин разжимает захват и спрыгивает вниз. Медлит, разглядывая дар, а потом пинает ногой точно мяч, отправляет в стену. Удачный удар — фонтан кровавых брызг.

Он оборачивается, разглядывает исподлобья.

— Так вот какой ты, — усмехается, едко прибавляет: — Марат Ахметов. Ну, давай. С чем пожаловал?

— Будешь работать на меня — будешь жить.

Его глаза угрожающе сужаются.

— Шутник, — хмыкает.

— Двадцать процентов.

— Я уже имею все, — аж дергается. — На кой хер процент?

— Имел, — поправляю вкрадчиво. — Как раньше не пройдет.

— Улет, — присвистывает. — Порешил пару хмырей на клубе и корону словил. Пытаешься натянуть всех на болт? Я тебе твой же болт вгоню до гланд.

— Это мой город.

— Был, — кривится. — Давно.

— Иначе не будет.

— Тогда я сам назначу плату, — цедит сквозь зубы.

— Сколько?

Он надвигается на меня и бросает:

— Твоя голова.

Я перехватываю летящий в меня кулак. Зажимаю мертвой хваткой. Уклоняюсь от другого удара, ухожу от атаки в корпус.

Для начала — неплохо. Уверен, он способен на большее.

Внутри зарождается азарт. Давно не участвовал в стоящей драке. Кровь закипает от предвкушения.

— Я убью тебя не сразу, — обещает Татарин. — Сперва позабавлюсь.

И вырывается. Ловко. Я не особо пытаюсь его удержать. Тоже люблю поиграть. Пусть и не стоит играть с едой.

Ухмыляюсь. Широко. Пропускаю пару ударов. Позволяю задеть себя по касательной. Даю парню порезвиться. Изучаю его технику. Оцениваю подготовку.

У него хороший стиль боя. Как для самоучки. Но ярости перебор. Его уносят эмоции. Злоба захлестывает.

— В этой жизни я умею только две вещи, — заявляет Татарин, опрокидывая меня на обе лопатки. — Вышибать мозги и ебаться. Поверь, твой череп я выебу так, как еще ни одну бабу не ебал.

Болтает много.

Совсем зеленый.

Я поднимаюсь рывком и бью его в голову. Головой. Вырубаю. Практически. Еще держится. Пыжится. Сжимает кулаки. Но взгляд уже поплыл.

— Валяй, — делаю приглашающий жест. — Попробуй.

Татарин бросается в бой. И я уже не трачу время на нежности. Не к чему. Я знаю каждый его шаг. Как свой собственный.

— Проследите, чтоб не сдох, — говорю, переступая порог, по ходу избавляюсь от окровавленной одежды. — Если наш врач не справится, то везите в больницу.

Отправляюсь в душ. В этом спортзале отличные условия. Смываю кровь. Свою и чужую.

Я заведен. Но не удовлетворен. Ждал большего.

И раз уж некому набить морду, то почему не выпустить пар иначе?

Вижу ее. Четко. Даже глаза закрывать не нужно. Горячая. Ладная. Сочная. И кожа гладкая, как из шелка.

Как такую на хуй не посадить?

Аж челюсти ноют. И в яйцах печет.

Переключаю на холодную воду. Упираюсь кулаками в стену перед собой. Жду, когда наваждение пройдет. Когда отпустит гребаный приход. Эта девка хуже наркоты.

Я одурел от нее. С первой встречи. Вроде скромная. Не размалеванная. Волосы в пучок затянуты, зализано все. Платье приличное, без вырезов и разрезов, длинное. Но… хитрое. Грудь и задницу обтягивает. И цвет. Красный. Как тряпка для быка. Хватай и тащи в берлогу. Прямо за голые плечи.

А вообще баба как баба. Есть и красивее. И фигуристее. Каких я только не драл. По две. По три за раз. И больше.

Но взгляд у нее голодный. Может, это и зацепило? Грех за таким станком не потрудиться. Не обработать все отверстия. Не выдолбить до крика.

Стрелецкий ее толком не трахал. Оно и понятно. Слабак. Странно, что вообще отхватил себе девку. Видно, для меня и готовил. С его сестрой я бы закончил быстро. День. Ночь. Не больше того. А эту…

Ледяная вода не помогает.

Стояк каменный.

Я хочу вернуться домой. Прямо сейчас. Хочу натянуть ее и драть. Чувствовать как дрожит. Как трясется. Бьется. Слушать как стонет.

Идиот.

Самого не тянет поржать?

Распустил сопли. Гоняешься за пиздой. Никуда она не денется. Будет ждать. Голая и покорная. В твоей кровати. Обслужит тебя ртом. И всем, чем прикажешь.

А сейчас надо сосредоточиться на деле.

Выхожу к зеркалу, вытираюсь. Пара ссадин на челюсти. Синяки проступят позже. Кулаки счесаны. Костяшки пальцев саднят.

Приятное ощущение. Но хотелось бы настоящей разрядки.

Я усмехаюсь.

Татарин обещал выебать мой череп. А кое-кто его опередил. Кое-кто отымел мою башку вдоль и поперек.

— Слышал, ты уладил последнюю проблему, — говорит Монах.

Ушлый тип. Скользкий. Пытается показать, что действует по понятиям. Но понятие у него одно — собственная выгода. Сразу хватило ума осознать, на чьей стороне сила.

Он единственный, кто присягнул мне на верность сразу. До начала показательных казней. Поэтому он единственный, кто выжил.

— Татарин, — роняет тихо. — Мертв?

Не считая Татарина. Того я помиловал авансом.

— Приболел, — откидываюсь на диван. — Отдохнет и приступит к работе.

— Я не уверен, что правильно…

— Я его нанял, — облегчаю ему задачу.

— Как? — чуть не роняет челюсть на стол. — Хм, а ты уверен, что это хорошая идея? Я не ставлю под сомнение твое мнение, но… Он же неуправляемый.

— Я оценил риск.

Монах сдерживается. Краснеет. Бледнеет. Потеет. Но ничего лишнего не говорит. За это его и ценю. Иначе бы уже кормил червей.

Мы обедаем в ресторане торгового центра. Тут такие цены, что лишних людей нет. Все свои. Сотрудники по струнке ходят. И если я достану пистолет и разряжу всю обойму, никто и слова против не скажет. Хотя. Никто и так ничего не скажет.

— Это бомба замедленного действия, — все же решается на заявление Монах. — Оставлять жизнь такому врагу. Щедро, но совершенно небезопасно.

— Я тебе жизнь оставил, — говорю ровно. — А ты гораздо умнее Татарина. Сразу чуешь, куда ветер дует.

— Но я бы никогда! — восклицает он. — Я бы даже не подумал предать…

Жестом приказываю замолчать.

Оплачиваю счет и направляюсь к выходу. Впереди еще несколько встреч. Подписание контракта.

— Прости-те, — дрожащий голосок.

Оборачиваюсь.

Тонкая фигурка. Тщедушная. Светлые волосы. Глаза на мокром месте. Кажется, сейчас разрыдается.

Стрелецкая.

— Олег виноват, — нервно кивает, подступает ближе. — Но Вика… Вика же ничего не знала. А я боялась ей объяснить. Я намекала. Я пробовала. Только не помогло.

— Чего надо?

Она хватается за мой рукав. Цепко. Дергается как припадочная, а держит. Не пускает прямо. Не дает уйти.

— Пожалуйста, — всхлипывает. — Отпустите Вику.

Вот это отколола номер. Не за родного брата просит. За постороннюю девку.

— Возьмите меня, — глотает слезы. — Я же давно поняла. Я готова. Такая моя судьба. И Вика не должна платить за чужие грехи.

— Взять тебя? — ухмыляюсь. — Будешь хорошо просить — возьму.

— Пожалуйста, — шепчет. — Берите. Но отпустите ее.

Перехватываю руку девчонки. Под локоть. Склоняюсь.

— Нет больше никакой Вики, — выдаю мрачно. — Есть долг, который я намерен взыскать по полной. Так что, забудь все и радуйся своему везению.

— Но я не могу… я… — продолжает лопотать чушь. — Прошу, умоляю вас…

— Хватит, — обрываю поток. — Иначе отдам тебя тому, кто давно жаждет поиграть.

— Что? — чуть слышный вопрос и дикий ужас в глазах.

— Часто о тебе спрашивает.

Она открывает и закрывает рот. Ни звука не выдает.

— Принцесса, — говорю нараспев, и девчонку передергивает от этого обращения. — Хочешь, чтобы он пришел в твою кроватку?

— Нет-нет-нет, — прямо как скороговоркой.

— Тогда проваливай.

Отталкиваю ее.

Ухожу.

Конечно, я бы не стал отдавать девчонку. Даже Стрелецкую. Но припугнуть стоило, чтоб не лезла и не путалась под ногами. Нечего ей рядом вертеться. Если он сам натолкнется на нее, то может и без спроса взять.

И чем она недовольна? Получила свободу. Договор есть договор. Лично прослежу. Никто ее не тронет.

Стоп. Что это?

Темные волосы. Длинные. Как змеи. Белая кожа. Точно фарфор. Красное белье. Больше оголяет, чем прикрывает. Развратное. Так и тянет содрать.

Гребаный манекен.

Застываю перед витриной магазина. Будто вкопанный.

О чем я на хрен думаю? Уже глюки ловлю. Эта долбаная сука занозой засела в башке. И никуда не уходит. Никак не отпускает.

Уже манекены за нее принимаю. Чего только не померещится.

Отдел бабского белья. Ничего необычного.

Я захожу внутрь. Зачем? Да так. Просто поглядеть. Никогда не обращал внимания на эти магазины.

— Добрый день, — говорит продавец. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Черт его разберет.

Оглядываюсь по сторонам. Тут полно тряпья. И красный один из самых популярных цветов.

— Хочу купить комплект, — бросаю я.

— Для супруги?

Блядь. Свою супругу я бы в такое не обрядил. Жена должна быть скромной. А здесь все как для шлюхи. Порочное.

— Для девушки, — отвечаю и чувствую себя слюнявым дебилом.

Какая она мне девушка? Для чего ее наряжать? Пускай голая рассекает по дому. Так проще, не надо тратить время на сдирание этого барахла. Можно в любой момент засадить член по самые яйца и выдрать до судорог.

— Ох, вашей девушке очень повезло, — щебечет консультант. — Далеко не каждый мужчина способен позаботиться о своей избраннице подобным образом.

— Что посоветуете? — продолжаю осматриваться. — Что женщинам нравится?

— А вы представьте, что хотели бы сами снять.

Охуеть.

Как эта деваха улыбается. Знойная. В моем вкусе. Грудь по ходу натуральная. И задница что надо.

— Мы ведь стараемся ради вас, — выгибается точно кошка, наматывает прядь волос на палец. — Ради любимых мужчин.

Так и рвется на мой хуй.

— Вчера получили новую коллекцию, — закусывает губу. — Однако лично я предпочитаю классику. Например, вот эту модель.

Берет лифчик, крутит передо мной.

— На мне сейчас такая же, — выдыхает. — Есть пояс для чулок из той же серии. А у вашей девушки большая грудь? Знаете параметры?

Я изучаю. Выразительно.

— Понимаю, бывает трудно определить, — ведет плечами. — Разрешаю вам потрогать меня, для сравнения.

Что дальше? Опустится на колени и возьмет мой член в рот?

Я бы нагнул деваху. Но в другой раз. Не сегодня.

— Давайте все, что есть, — говорю я. — Красное. Разных размеров.

— Все?

— Да, — достаю бумажник.

— Сама свой размер найдешь, — ставлю перед ней пакет.

Хлопает ресницами.

Ну и глазища.

— Что? — хмыкаю. — Сработала твоя затея. Увидел красное белье и не стал себя сдерживать. Бери и наряжайся.

Вздрагивает.

Будто я ей вогнал. А я же ее и пальцем пока не тронул. Я не спешу. Сначала душ, потом трах. Она расплатится за мои распухшие яйца.

— Сделай так, чтобы я об этом не пожалел.

Отправляюсь в ванную комнату.

Глава 20

Хочу ее. Аж челюсти сводит. Член стоит так, что можно гвозди забивать. Мозги вырубаются. Напрочь.

Интересно, как будет благодарить за тряпки.

Встретит прямо у выхода из душа. На полу. На коленях. Раком. Повиляет задом. Потрется головой о мои колени. Высунет язык. Яйца вылижет. Обсосет хуй. Возьмет в рот. Отсосет. Долго. Глубоко. С чувством.

Нет. Черта с два.

Гордая. Слишком. Разляжется на кровати. Царица. Обрядится в обновки. Примет позу погорячее. Чтоб у меня остатки мозга в член утекли.

Придется самому ее по-всякому выгибать. И я выгну. Ох, как я ее сейчас выгну. И выебу. Пусть орет. Пусть умоляет. Пусть меня когтями исцарапает.

Нутро выкручивает. Через пах. Жжет железом.

Я бы ее сутками ебал. Во все дыры. Пока яйца не посинеют. Да и потом тоже. Я бы из нее всю душу выдрал.

Ведьма.

Сжечь бы ее на костре. Дотла. Но сперва — распять.

И ебать, ебать, ебать. Вломиться телом в тело.

Я выхожу из душа и вижу ее.

В той же позе. Даже не тронула пакет. Стоит как вкопанная. Глазищи вылупила. Смотрит на мой стоячий хер. И краснеет. Явно. Лицо бледное. А щеки горят. Будто разукрасила чем-то. Дышит прерывисто. Сиськи трясутся. Соски торчком. Хоть лед колоть.

Вот ведь фокус. Удивила. Все? Закончился запал? Видно, не будет сегодня никакого концерта.

— Я подумала, — говорит. — Разве ты не хочешь сам меня одеть?

Хочу. Еще как. Хочу одеть твой рот. На воспаленный хуй. Прячь зубы.

— Попробуй, — продолжает. — Подбери на свой вкус.

Я подхожу к ней, отталкиваю ногой пакет. Наигрались. Я не настроен на выкрутасы. Пора уже засадить. Обхватываю ее под задницу и…

— Марат! — вопит.

Никак не привыкну. Как звучит мое имя, когда вырывается из ее глотки. Хочется, чтоб заткнулась. И, чтоб кричала еще. Чтоб хрипела.

— Марат, — бормочет. — Пожалуйста, прошу.

Совсем башку задурила. Забыл надеть презерватив. Не хватало только трахнуться без резины.

— Пожалуйста, ты же не пробовал…

Отпускаю девку. Натягиваю гондон.

— Какой комплект тебе нравится?

Кончай стрекотать.

Я обтягиваю ствол резинкой. Отлично. Теперь ничто не мешает. Выебу стоя, чтобы видеть, как грудь подпрыгивает при каждом толчке. Полюбуюсь.

— Хочешь меня порвать? — выпаливает вдруг.

Беру ее за волосы, наматываю на кулак, запрокидываю голову назад. Вглядываюсь в темные глаза. Наглючие. Кошачьи. Она правда это сказала?

— Одень, — облизывает губы. — Потом порвешь.

Дьяволица. Бросает такой вызов.

— Красное белье, — сглатывает. — Почти кровь. И я твоя игрушка. Кукла. Ты можешь делать абсолютно все. Наряжать. Срывать одежду. Раздирать в клочья.

Она задевает что-то такое, что даже я сам задеть бы не рискнул. Она играет с темными рефлексами. Отбивает прямо по запретным струнам.

Сука. Бешеная.

— Одень меня и порви, — повторяет. — Порви белье.

Маленький язычок пробегает по губам. Опять. Нервно. Суетливо. Ей боязно нести эту хренотень, а заткнуться еще страшнее.

Я понимаю ходы. Читаю четко. Надо бы порешить ее. Здесь. Не затягивать. Надо бы. Да не хочется.

Толкаю девку на кровать, склоняюсь и в самое ухо выдаю:

— Твой любимый муженек знает, какая ты шлюха?

Она дергается. Как от удара в грудь. И соски острые. Как пики. Если неосторожно взглядом провести, можно порезаться.

Я подхватываю первые попавшиеся трусы, верчу, растягиваю пальцами. Берусь за ее лодыжки. Черт, какие тонкие. Могу обе одной ладонью обхватить. Поглаживаю кожу. Косточку. Тянет тут губами провести.

Ха. Да я бы ее всю вылизал. Я бы ее сожрал.

Она слабо дергается. Будто мысли читает.

Натягиваю на нее трусы. По икрам, едва касаясь. По бедрам, сжимая до синяков. До чего же аппетитная баба. Мять бы ее и мять. Бить. Вгонять плоть в плоть.

Зажимаю пизду. Через кружево. Течет прямо в мою ладонь.

Царица.

Блядская такая царица.

Содрогается. Пытается бедра сдвинуть. Но я не даю. Давлю сильнее. Она извивается, будто верчу на хую.

Ухватываю бедра, подтягиваю к себе. Вжимаю яйца в промежность. Толкаюсь вперед. Постукиваю членом по животу. Она бьется в моих руках так, будто пропускаю разряд тока.

— Весь день тосковала по моему хую?

Молчит. Дрожит.

— Говори, — рычу.

— Да, — еле двигает губами.

— Громче.

— Да, — уже тверже.

— Я хочу услышать все.

— Я скучала…

Подаюсь назад, шлепаю членом между ее раздвинутыми ногами. Дразню. Трусы у нее настолько мокрые, словно обмочилась.

— Я скучала по твоему хую, — чуть не хнычет.

— Еще, — продолжаю отбивать на ней дикий ритм.

— Что, — задыхается. — Еще?

— Ты же любишь трепать языком. Давай. Подробнее.

— Я… Скучала…

Вскрикивает.

— Я… хочу твой хуй.

Вскрикивает почти после каждого слова.

— Громадный. Твердый. Горячий, — гнется дугой. — И я хочу твои яйца. Огромные. Как у настоящего самца.

От ее хриплого голоса в паху кровь закипает. И от этих вскриков. От того, что она будто стонет все время.

Отрываюсь от нее. Просто чтоб потянулась следом, захныкала. Я не кончил, ей тоже не разрешу.

Хватаю несколько бюстгальтеров сразу. Оставляю один наугад, остальные отбрасываю. Застегиваю на ней. Поправляю грудь, заправляю в кружевные чаши. Щипаю соски. Не могу удержаться. Не хочу. И она всхлипывает так, что мои яйца готовы взорваться.

— Марат, — шепчет. — Марат.

— Что? — ухмыляюсь. — Хочешь ебаться?

Ничего не отвечает. Но тело говорит достаточно. Судороги и спазмы. Как же ломает ее от желания. А упрямая. Не признается. Терпит. Пытается достоинство сохранить. Хоть так.

Ну, удачи.

Бюстгальтер ей мал. Грудь вываливается из чашек. Ткань в плоть врезается. Мну это богатство. Всласть.

Забаву прерывает звонок.

Внутренняя связь. Что-то срочное. Серьезное.

Дерьмо. Почему сейчас?

Приходится отвечать.

— Шеф, тут такое дело, — покашливание. — К нам заявился настройщик интернета. Вроде все чисто. Легенда, документы. Что-то там и правда сейчас меняют, обновляют. Короче, нормальное дело. Мы пустили его, а потом присмотрелись. Это один в один тот тип с фотки. Вы говорили, он должен прийти. Не без маскарада, конечно. Но это точно он.

— Пакуйте его, — хмыкаю. — Мягко.

— А дальше?

— Пусть ждет внизу.

Я кладу трубку.

— Что-то случилось? — тихий вопрос.

Волнуется зараза. Чует все.

— Мне понравилось тебя одевать.

Возвращаюсь к ней и разрываю бюстгальтер посередине, поглаживаю обнажившуюся грудь, перекатываю соски. Выбираю новую модель. Примеряю. Садится гораздо лучше. Застегиваю и отхожу.

Она остается сидеть на краю кровати, сдвигает ноги, подрагивает. Ждет.

— Стань раком.

— Что? — застывает.

— Жопой ко мне.

Выполняет приказ. Медленно.

Ох, какой открывается вид.

Красный ей идет. Но еще больше идет эта поза. Что сказать. Раньше я нагибал пешек. А королева одна. Вот она. Других нет.

Даже дышать тяжело.

Поглаживаю ее задницу. Обвожу ладонями. Сжимаю. Раздираю трусы. Полностью не снимаю. Проделываю дыру. Вгоняю в пизду.

Жарко. Как в пекле. В райском пекле.

Тугая. Тесная. Адски горячая.

Я толкаюсь размеренно. Без спешки. Хочу растянуть момент. Шлепаю по ягодицам. И чувствую, как она сотрясается. Мелко. Судорожно. Вжимается в постель.

Я собираю ее волосы в кулак. Аккуратно. Осторожно. Нежно. Потом дергаю назад.

Кричит. Кончает и кричит. Трепещет вокруг моего члена.

Бью ладонью по заднице. Наотмашь.

Она дергается.

Начнем скачку. Пора оседлать ее по-настоящему. Объездить.

Вбиваю бедра в бедра. Отвешиваю шлепки в такт ударам. Вхожу до предела. Тяну за волосы, управляя телом. Вгоняю по самые яйца.

Роскошный зад так и манит. Круглый. Упругий. Просится на хер. Умоляет, чтоб без жалости выдрали.

Обрывки красного кружева. Белая кожа. Гладкая. Теплая. Раскрасневшаяся от ударов, помеченная моими ладонями.

Этой ночью я свою суку везде поимею.

Недолго ей оставаться целкой.

Она оценит. Распробует.

Я выхожу из нее, переворачиваю на спину, сдергиваю презерватив и кончаю ей на грудь, на живот. Щедро покрываю семенем.

— Можешь надеть мою рубашку, — встаю с постели, набрасываю халат. — У нас гости.

— Кто?

— Увидишь.

Я наблюдаю за ее реакцией. Расслабленно, развалившись в кресле. Вижу, как порхают ресницы. Длиннющие. Рваные тени на щеки отбрасывают.

Узнавание. Удивление. Шок. Ужас. Примерно так.

Она смотрит на меня, не решается ничего сказать. Боится сделать хуже, разозлить, усугубить положение.

А потом краснеет. Густо. Видно, представляет, как выглядит со стороны. Растрепанная. Растраханная. Вспоминает, что под моей рубашкой скрыта засохшая сперма. Стыдится своего положения.

Один вопрос. Зачем это мне? Гребаная реакция.

Плевать на ее чувства.

Разве нет?

— Кое-кто решил поиграть в шпиона, — разрываю молчание.

Она дрожит. Но быстро берет себя в руки. Замирает. Напряженно размышляет о чем-то. Даже любопытно, чего дальше выкинет?

Смеется. Хохочет.

— Ой, ну, так он просто дурак, — надевает маску беззаботности. — Он никогда меня не слушал.

Подходит к нашему гостю. Вынимает кляп у него изо рта. Веревки, которые фиксируют его руки и ноги, не трогает.

— Не будем затягивать шутку, — широко улыбается она. — Егор все понял. Да?

— И понял, и прочувствовал, — соглашается ее дружок. — Печенью.

— Мы же не станем его наказывать?

А это зависит от тебя.

Моя царица.

Глава 21

Я никого не оставляю в живых. Просто так. Без причины. Этот тип должен быть мертв. Уже давно. Хитрый. Хваткий. Изворотливый. И цепкий. Назойливый как блоха. Слишком часто встречается на пути. Пора прихлопнуть.

Но он сидит в моем доме. Дышит. Все части тела целы. Вообще здоров, не помят почти что. Хотя так-то от него и мокрого места оставлять не стоит.

Какого хрена я творю? Для кого?

— Егор всегда моих парней проверял, — заявляет она. — Привычка — вторая натура. Ему же неизвестно, как у нас все так быстро закрутилось. Вот и решил лично пробить. Да, Егор?

— Да, — кивает.

— Он просто не понял, — улыбка намертво к губам приклеена. — Наших чувств.

— Точно.

— Я никогда не пропадала настолько резко. А тут и телефон долго отключен, и в универе срочный отпуск взяла. Есть от чего заволноваться. Тем более, Олег всегда пробуждал у него недоверие.

— Всякое бывает, — щурится журналюга. — Даже хороший мальчик может вывезти свою любимую девочку в лес. И залюбить до смерти. Под наркотой. А родные прикроют. Закопают доказательства, подотрут записи. Хотя кое-что все равно всплывет.

Храбрец или самоубийца?

Угрожает мне в моем же доме.

А она каждое слово ловит. Выцветает в момент. Бледнеет. Забывает про свое смущение. Понимает, что ее дружок гораздо дальше дозволенного шагнул.

— Егор, — говорит. — Хватит уже этих расследований. С твоей фантазией только детективы сочинять.

— А я сочинял. Помнишь? Про то, как пришельцы захватили нашу школьную библиотеку и прятались за зеркалами.

— Конечно. Такое не забыть.

— Эх, я мечтал стать известным писателем и купить себе костюм от Тома Норда, но с теперешней зарплатой могу позволить только масс-маркет типа «Хэм Джинс».

— Никогда не поздно попробовать снова.

— И то правда. Моя счастливая цифра — два. Пожалуй, действительно надо собраться и рискнуть второй раз.

— Давай. Чем раньше, тем лучше.

— Я готов хоть сейчас.

Загляденье. Друзья не разлей вода. Складно болтают. Понимают друг друга с полуслова. Эта милота напрягает меня.

— Марат.

От одного ее голоса хуй встает.

— Думаю, нужно отпустить нашего гостя домой, — держит маску. — Пусть дальше трудится над своими забавными историями. Уверена, он все прекрасно усвоил и больше не создаст проблем.

Подплывает ко мне, усаживается на колени. За руку берет, пальцы переплетает. Смотрит в глаза, будто душу готова продать. Ошалело. С мольбой. Она сейчас все ради своего горе-дружка сделает. На любые унижения пойдет. За муженька меньше трясется.

Вот ведь номер. Чем же этот журналюга ей дорог?

Оборачивается к нему, продолжает щебетать:

— Видишь, Егор? Нет повода переживать. Я здесь по доброй воле. И… если честно, сама не ожидала, но жизнь сложилась именно так. Я ни о чем не жалею. Ни секунды. Начинаю верить в судьбу.

— Вижу, — только что челюстями не скрежещет.

— Наши чувства как ураган.

Чувствую улыбку. Фальшивую. Лживую насквозь.

— Накрыло — и унесло.

Смеется. Надрывно. Нервно.

Херовая из нее актриса. Или наоборот?

Я беру ее за бедра, подвигаю ближе, усаживаю, чтоб ощущала стояк, аккурат между ягодицами хуй укладываю. Вздрагивает, но вырваться не пытается. Боится, понимает, что могу хуже сделать. Могу прямо тут раком поставить и выдрать. Показательно.

Везучая девка.

Все ей на помощь бросаются. Даже я.

— Иди наверх, — говорю.

Подрагивает. Мелко-мелко. Поворачивается. Глазами умоляет. Вслух ничего сказать не решается.

— Быстро, — толкаюсь вперед так, что она аж подскакивает.

Зыркает на журналюгу. Медлит, однако подчиняется, плетется в сторону лестницы, то и дело оборачивается. Не верит в мою доброту.

Ну и зря. Стоит ей скрыться, подхожу к ее дружку, разрываю веревки. Хотя следует ему шею свернуть за все проделки.

Но я размяк. А как иначе? Думаю только о тугой заднице, которую буду иметь ночь напролет. Откупорю и вперед. Разработаю на славу.

— Завтра утром придешь в редакцию «Проводника», — сообщаю я.

— Зачем?

— Будешь там статьи набивать.

— Я же не…

— Ты не выбираешь.

Хмурится. Ерзает на стуле. Разминает запястья.

— У меня есть записи…

— Ничего у тебя нет, — обрываю. — Продолжишь лезть в чужие дела, вообще, нигде и никогда не придется работать.

— Я не…

— И нечего пускать слюни на мое.

Он так и замирает — с раскрытым ртом. Смышленый парень. Понимает, когда надо заткнуться.

— Проваливай, — киваю на выход.

Покоряется. Некуда деваться. Поднимается.

— Она, — запинается. — Она хорошая девочка.

Охренеть. Какой защитник.

— Знаешь, — скалится. — Причинишь ей вред — пожалеешь. Я может и мелочь, но если вцеплюсь в глотку, мало не покажется.

— У нас любовь, — ухмыляюсь. — Не слышал?

Молчит. Кулаки стискивает, зубами скрипит. Сглатывает.

Я вытворяю с его хорошей девочкой то, о чем он даже не мечтал.

— Что с Егором? — выпаливает она и тут же зажимает рот ладонью.

Забавная.

— Пошел на повышение, — хмыкаю.

— В смысле?

Эти глаза. Ха. Даже когда засажу ей в зад, сильнее не округлятся. А губы-то какие. Подойти бы и воткнуть хер между ними.

— Теперь у него должность получше.

— Не понимаю, — едва голос тянет.

— Будет клепать статьи для моей газеты. Еще и денег поднимет. Купит себе костюм от Тома Норда.

— Спасибо, — выдыхает. — Я правда очень благодарна и…

— Раздевайся.

Послушно расстегивает пуговицы, сбрасывает рубашку. Темная ткань скользит вниз по белым ногам. Тело оголяется как провод. А напряжение по мне идет. Гребаный миллиард вольт. Ей лучше без белья. Но так тоже неплохо. Есть что-то в этих красных кружевах. Отвязное. Будоражащее. Член наливается кровью. Рвется в бой.

Я подхожу и накрываю ее грудь ладонями. Сжимаю. До боли. Дрожит, дергается. Глядит на сбитые костяшки, будто впервые видит.

— Результат утренней тренировки, — выдаю и сам не понимаю, почему поясняю. — Твоего журналюгу и пальцем не тронул.

— Спасибо, — повторяет.

— Отблагодаришь иначе.

Она открывает рот, но не успевает задать вопрос. Обхватываю ее за плечи, толкаю на кровать, ставлю в нужную позу. Загибаю раком. Избавляюсь от своего халата. Утыкаю хуй в задницу. Не вхожу. Примеряюсь.

— Что? — вскрикивает. — Что ты собираешься делать?

— Ебать.

— Ту… туда?

Вся сжимается. Ее единственная девственная дырка дразнит головку моего хера. Прямо вибрирует.

А как тесно и туго будет внутри.

Рык вырывается из груди.

— Я… мне… надо ведь подготовиться, — бормочет. — Нельзя просто взять и… я читала, нужно сделать клизму. А еще лучше сперва…

— Ничего, — обрываю болтовню. — Я не брезгливый.

— Но… — всхлипывает, пробует вывернуться, вырваться. — Но как… так быстро?

— А чего ждать?

Тискаю ягодицы. Нежные. Пухлые. Сочные. Прижимаюсь плотнее. Тянусь за смазкой, открываю и выдавливаю в ладонь. Щедро, не жалею.

— Прошу, — продолжает лопотать. — Дай время. Хотя бы немного. Пару дней. Не выйдет сразу. Это невозможно.

— Выйдет, — обещаю сладко, отвешиваю шлепок. — Войдет как по маслу.

— Нет-нет-нет, — щебечет упрямо. — Пожалуйста, не надо.

— Я все равно возьму твой зад, — ухмыляюсь. — Зачем кайф оттягивать?

— Прошу, — шепчет жарко. — Я сделаю все, что угодно. Все, что прикажешь. Только не это. Точнее не сейчас. Давай просто отложим и…

Замолкает. Застывает.

Я заталкиваю палец в тугой проход. Смазываю анус. Разрабатываю. Я же не монстр. Не стану засаживать ей без предварительных ласк.

Кричит. Дико. Как одержимая. От ужаса. Не от боли. Рвется на волю. Но лишь сильнее насаживается. Увязает. Затихает.

Я чувствую ее шок. Чувствую каждую эмоцию. И это чертовски вкусно. Сносит башню. Выносит мозг напрочь.

Мой хуй как железный прут. А в яйцах копится свинец.

Ведьма леденеет. Осознает неизбежность.

Я покажу ей настоящую инквизицию.

— Пожалуйста, — умоляет. — Марат.

— Чего ломаешься? — хмыкаю.

— Я никогда не…

— Будь ты девочкой, я бы тебя там не тронул.

— Но я…

— Ты давно не девочка.

Постукиваю хером по заднице. Добавляю еще смазки. Проталкиваю в тесную дырку сразу два пальца.

Замирает. Уже не вырывается. Мелко подрагивает.

— Прошу, — выдает глухо. — Как угодно. Только не туда.

Трахаю пальцами. Жестко. Ритмично. Готовлю дорогу для набрякшего хуя. Растягиваю вволю.

— Такую задницу нужно часами драть.

— Н-не н-надо… — давится вскриком.

— Тут и у святого колом встанет.

— Н-нет.

— Пора тебя выебать.

Убираю пальцы. Сминаю ладонями ягодицы. Приставляю хер к анусу, сдавливаю бедра, готовясь оседлать свою кобылу по полной.

Черт. Даже не удается вогнать.

Она начинает рыдать. Не просто скулит или хнычет. Не всхлипывает как прежде. Ударяется в слезы. Истерично.

Она воет. Буквально. Как израненный зверь. Упирается лицом в подушку. Вопит. Надрывно. До исступления. Трясется. Прямо выкручивается вся. Аж ходуном ходит. Крупной дрожью исходит.

Блядь.

Я не могу ее трахать. Так — не могу.

Хуй тверже молота. Орехи можно колоть. И сочная жопа прижата вплотную. Ближе некуда. Бери и долби.

А не могу.

Такая маленькая. Хрупкая. Беззащитная. Бледная. Очень. Будто из стекла. Стоит сжать чуть сильнее — расколется на части.

Как я ее… туда?

Идиот. Сопливый кретин.

Тебе еще и не так ее. Она никто. Не человек. Не женщина. Долг. Кровь, которую ты должен принести в жертву. Иначе нельзя.

Плевать.

— Тише, — поглаживаю девчонку по спине. — Хватит.

Куда там. Не реагирует. Не успокаивается.

Скрючивается. Вжимается в постель. Содрогается. Продолжает давиться воплями, уткнувшись в подушку. Дергается как в лихорадке.

Может, врача позвать?

Бред. Крови нет. Не тронул толком. Не повредил ничего. Не успел.

А вообще, пусть орет сколько влезет. Почему меня это ебет? Нет. Не ебет. Просто жутко бесит.

Дьяволица. Вечно умудряется все перевернуть.

Отпускаю. Отстраняюсь. Даю время. Не помогает. Тогда укладываю трепещущее тело на бок. Обнимаю, накрываю своими руками. Держу крепко.

— Вика, — шепчу в макушку. — Виктория.

— Нет, — отзывается. — Прошу, нет.

Прижимаюсь губами к ее виску. Ловлю пульс.

Я возьму свое. Не сегодня. В другой раз. Сожру. Без остатка. Некуда спешить. Растяну это лакомство.

Глава 22

Я научился жить без чувств. Холодно. С трезвым расчетом. Когда внутри ничего. Гранит. И больше нечего терять. Самое дорогое мертво. Погребено в прошлом.

Я забыл: камень может дать трещину. И тогда мир не уберечь.

Что-то шевелится рядом. Шуршит. Шебуршит. Осторожно. Еле-еле. Как мышь. Что-то теплое. Нежное. Гладкое. Мягкое. И ароматное. До безумия.

Я делаю глубокий вдох. Дышу. И надышаться не могу. Дурманит. Такой запах. Прямо обволакивает, пеленой накрывает. Свежий и сладкий. Аж в рот забивается.

Сжимаю добычу крепче. Рычание как рефлекс.

— Ах, — только и выдает она.

Открываю глаза. Обжигаюсь о ее взгляд. Встревоженный. Затравленный. Взгляд испуганного зверька.

— Я, — закашливается. — Мне нужно в туалет.

Понимаю, что совсем зажал девчонку. Прижал к груди, так и уснул. Странно, как не придушил. Хватка жесткая. А я еще и ногу через нее перебросил.

Какая же она. Тонкая. Податливая. Фигуристая. В нужных местах. Так и тянет стиснуть. Смять. Подмять по себя. Распять на постели. Драть до беспамятства. Разломать на хрен кровать.

Она пахнет земляникой. И грехом.

Разрываю объятья, заваливаю ее на спину, раскладываю перед собой. Жрать охота. Это голое тело как вызов.

Вжимаюсь губами в шею. Прикусываю кожу зубами. Втягиваю в рот. Так хочется пометить. Выбить. Вырезать. Мое. Мое. Мое. Хотя на бледной коже и без того проступают синяки. А живот до сих пор покрыт засохшим семенем.

— Иди, — бросаю я.

Дрожит. Не сразу, но решается выскользнуть. Шаги почти не слышны. Скрывается за дверью. Включает воду.

Я смотрю на часы и тянусь за мобильным телефоном, отменяю встречи в первой половине дня. Дежурный обед с Монахом меняю на ужин. Поднимаюсь и направляюсь в душ.

— Ты, — выдыхает девчонка.

Отшатывается. Влипает в стекло. Роняет мочалку.

Я встаю под горячие струи. Вода не отрезвляет. Наоборот. Раздразнивает. Распаляет каждую клетку.

Почему бы просто не трахнуть девку сейчас? Взять и вдавить в себя. Насадить и устроить скачку. Дикую. Яростную.

Я пытаюсь найти хотя бы одну причину. Логичную. И не нахожу.

Сука.

После тех слез. После рыданий. После гребаной истерики.

Так хочется, чтобы она сама. Чтобы первая. Начала и тогда…

О чем я думаю?

Блядь.

Что?!

Сжимаю кулаки. Готов стену пробить. Нужно выплеснуть гнев. Злость. На себя. Острая потребность. Бить и крушить. Вырвать слабость. Любой ценой. Быстро.

— Ты закончила? — спрашиваю.

— П-почти.

— Так чего застыла?

— Я… сейчас.

— Заканчивай и собирайся.

Бросаю ей другую мочалку. И сам намыливаюсь. Выбить бы еще дурь из башки. А, то как гляну на эту девку, так в паху горит и мозг дымится. Замкнуло прямо. Надо чаще ебаться. Валять баб. Разных. Иначе сперма голову кружит.

— К-куда? — запинается. — Куда собираться?

— По магазинам.

— Что? — голос срывается. — Что это означает?

— А ты не в курсе? — усмехаюсь. — Повезу в торговый центр, завалю и выдеру прямо посреди этажа.

Ох и глаза у нее. Душу на куски порвать могут. Хорошо, что у меня души нет. Нечего рвать. Пустота.

— Ладно тебе, — хмыкаю. — Поедем и купим тряпья. Подумай, какие шмотки нужны. Ну, платья. Юбки. Кофты. Всякое барахло.

— Разрешишь выбрать одежду? — поражается.

— Да. Приводи себя в порядок. Наряжайся.

Молчит. Видно, счастью не верит. Заканчивает с купанием и сваливает. Смышленая. Схватывает налету.

— А в какой центр мы поедем? Мне расческа нужна. И фен. Иначе волосы приходится долго сушить. Можно любое место выбрать?

Наглая. Палец дай — руку отхватит. По локоть. Чтоб она так член заглатывала. До яиц в рот брала.

— Мою расческу возьми.

— Не подходит, — берет, пытается прочесать пряди. — Видишь?

Роскошная баба. Не надо ей никакого наряда. Во всем выглядит так, что отшибает мозги. Опять нацепила мою рубашку. Галстуком как поясом подвязала и готово. Хоть сейчас на подиум. На обложку. Тонкая. Звонкая. И талию легко ладонями обхватить.

— У меня волосы слишком густые, — откладывает расческу. — Путается все. За эти дни вообще колтун сбился. Наверное, придется подстричься под ноль.

Такая маленькая. Ранимая. Беззащитная.

Но это обман. Иллюзия. На самом деле, она обычная шлюха. Сколько мужиков у нее было? До Стрелецкого — пять. Если судить по досье. Хотя тут и одного достаточно. Не назвать ее уже девушкой. Замуж пошла порченой.

А я повелся на рыдания. Тугую жопу не тронул. Еще и выгулять собрался. За покупками повезу. Дебил.

— Пойдем, — поворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Она устремляется следом. Опасается рядом идти. Поодаль держится. Будто это спасет в случае чего. Наивная.

— Марат, — застывает на пороге.

А я уже выхожу во двор. Оборачиваюсь. Хмурюсь, глядя на застывшую в дверном проеме фигуру.

— У меня же обуви нет, — говорит тихо.

Руками разводит. Вся такая беспомощная.

Возвращаюсь и перебрасываю ее через плечо, отношу в гараж, усаживаю в машину. Как куклу. Одевать буду по ходу также. А потом раздевать. И раздирать.

Я расскажу ей про долг. Сегодня. Хватит откладывать.

Мы покупаем туфли. Удобные. Без каблука. А потом — красивые. Такие, в которых она становится со мной одного роста. Дальше следует сумка. Для комплекта. Куча платьев. Чулки. Джинсы. Шорты. Разные футболки. Фен. Несколько расчесок. Банки и склянки. Какие-то чисто бабские прибамбасы.

Всю хрень запакуют и доставят нам прямо домой.

Торговый центр принадлежит мне. Но ей об этом знать необязательно. Видеокамеры отслеживают каждый шаг. Записи, где нас видно, подчистят позже. Не останется даже следа.

Девчонка не пытается сбежать. Умная. Понимает, что поводок в моих руках, а вокруг только видимость свободы.

Отвожу ее в ресторан, заказываю еду.

— А тебе мы ничего не выберем? — спрашивает вдруг. — Столько всего накупил. Даже неудобно.

— У меня все есть.

— Уверен?

Глаза горят. Дьявольски. Точно ведьма. Еще и губы свои пухлые покусывает. Дышит напряженно.

— Ешь, — говорю.

А сам ем исключительно ее. Взглядом. Пожираю. Она так и не сняла мою рубашку, не поменяла на обновку. Из покупок только сумку и новые туфли при себе оставила.

— Вкусно, — улыбается. — Мне нравится твой выбор.

— Я рад.

Впервые жалею, что не употребляю алкоголь.

Интересно. Сколько в ней градусов?

— Ты, — осекается, опять нижнюю губу кусает. — Хм, ты разрешишь выбрать кое-что? Для тебя.

— Что?

— Сюрприз.

Игривая. Веселая. Взаперти она совсем другая. Но так ей гораздо лучше. На воле. На людях. Искрится вся.

— Валяй.

Любопытно, как далеко зайдет. Куда. Когда придется ей когти обломать.

— Хорошо, — плечами ведет, прячет улыбку. — Договорились.

Продолжает поедать свой обед. Ловко орудует приборами. До нутра без проблем доберется. Хитрая баба. Осознает силу и власть. Вроде ничего особенного не делает. А мужикам шеи сворачивает. И кровь.

Покончив с едой, она берет меня за руку и ведет за собой. Уверенно. Рулит ситуацией. Понимает же, раз пообещал, обратно не отмотаю, не соскочу.

Заводит в магазин. Дешевое барахло. Для подростков. Яркие принты. Дурацкие надписи. Качество паршивое. Зато народу тьма. Музыка грохочет как в ночном клубе. Не отдел, а блядский цирк.

— Чего выбирать-то собралась?

— Пойдем.

Хватает пару футболок. Даже не смотрит. Наугад из кучи вытаскивает. Тянет меня в примерочную. Швыряет шмотки на пуфик в углу и запирает засов.

— Хочешь купить эту хрень? — хмыкаю.

— Нет.

Сдергивает галстук с талии. Резко. В одно движение развязывает. Расстегивает рубашку, отбрасывает в сторону. Теперь только красные кружева покрывают тело.

Ничего нового. Вроде. Она раз десять передо мной раздевалась. За сегодня. Пока подбирали гардероб. В одиночестве бы ее не оставил. Мало ли какая шальная идея стукнет в эту бедовую башку. Поэтому примерки проходили под надзором. Но вот гребаный поворот. Теперь все по-другому. Острее, что ли?

Девчонка подходит вплотную. Смотрит. Глаза в глаза.

— Трахни меня, — говорит, будто нож в горло втыкает.

— Заигралась, — скалюсь.

Прижимается грудью к моей груди. Как железом прожигает. Пальцами за плечи цепляется, когтями карябает. Встает на носочки. Шепчет на ухо:

— Значит, сама тебя трахну.

Я хочу рассмеяться. Оттолкнуть ее. Послать к дьяволу, на родину, в пекло. А не выходит. Ни черта не выходит, когда эта сука рядом.

Она берется за пояс брюк, справляется с ремнем в два счета и выпускает разбухший хер на волю. Опускается на колени. Открывает рот. Опять смотрит. Держит взглядом. И тут же смыкает свои губы вокруг моей плоти. Втягивает вглубь.

Блядь. Что вытворяет? Сосет и смотрит. Откуда только берутся такие глаза. Долбануться. Омут. Вязкий. Грязный. Развязный.

Она выпускает хуй изо рта. Причмокивает. Накрывает ствол ладонью. Сдавливает и дрочит. Вылизывает яйца. Долго. Старательно. Дрочит. Наяривает как шалава. Всю мордаху в паху прячет.

Кровь бьет в живот. Толчок за толчком. Дурею. Ну, нет. Так не пойдет.

— Размечталась.

Оттаскиваю ее за волосы. Вздергиваю наверх. Впечатываю в зеркало. Животом, чтоб грудь вдавить и распластать. Гребаные кружева мешают. Сдираю их, рву, оставляя красные следы на коже. Вбиваю в поверхность. Жестче. Чтоб соски размазать.

Стонет. Как же она стонет.

— Марат, — выдает протяжно.

Зажимаю ее рот ладонью. Срываю трусы. Усаживаю на член. Не вхожу. Именно присаживаю сверху. Трусь о лоно. Вжимаюсь сильнее. Рывками.

Дергается. Извивается.

Голое белое тело отражается в зеркале. Скрученное моими руками. Изломанное судорогами. Темный хер маячит между сочными бедрами. Раздувается.

Пускай глядит. Пускай любуется.

Что-то оглушает меня. Не музыка. Что-то другое. Горячей волной обдает. От затылка до пят. Как кувалдой по башке. Раз за разом.

Подхватываю девчонку, разворачиваю к себе лицом и вламываюсь внутрь. Вгоняю ей с размаху. Долблю как одичалый.

Она даже отвечать не успевает. Не может подмахивать. Просто выгибается. Течет в руках как ртуть. Ядовитая.

— Марат, — рваный выдох. — Марат, Марат…

Вгрызться бы в ее рот. Губами губы запечатать. Но нет. Такой рот только чтобы члены сосать. Яйца вылизывать. Обрабатывать языком все, что прикажут. Для поцелуев не создан. Не предназначен.

Я кончаю ей на живот. Достаю и спускаю семя. Часть попадает на грудь, на бедра.

Отхожу. Наслаждаюсь картиной.

Девчонка дрожит. Прижимается спиной к зеркалу. Ладонями шарит, будто пытается найти защиту. Еле на ногах держится. Никак бедра свести не может.

Такая блядски невинная.

— Вычисти хуй.

Сползает вниз, подползает ближе. Выполняет приказ. Не пропускает ни капли. Все слизывает. Даже с моих волосатых яиц.

— Жду на выходе.

Поправляю брюки, убираюсь из примерочной. Если останусь на секунду дольше, снова буду ее трахать. Член уже подергивается. Жаль, нельзя забить на семейный бизнес. Отменить на хрен встречи и часами пялить эту проклятую шлюху.

Что на нее нашло? В штаны полезла. Ртом насадилась. Прямо сказка. Может, благодарит? За целую жопу. За шмотки.

Все бабы одинаковые. Бабло. Цацки. Барахло. Вот их главный интерес. Надо немного времени дать. Как милая зад свой подставит. Конечно, я могу без согласия засадить. В любую дырку. Но так приятнее. Когда сама. Без слез.

Всякое в жизни бывало. Только как вчера подо мной никто не рыдал. Никогда. Ломались, выкручивались, цену набивали. А такой истерики не закатывали.

Я не насилую девок. Сами на хер запрыгивают. Эта не станет исключением.

Глава 23

Адреналин ударяет по глазам. Ослепляет и без того истерзанное сознание яркими всполохами. Рваные толчки крови оглушают, жар затапливает изнутри, вынуждая задрожать, затрепетать от пугающей безысходности.

Я стою на коленях посреди примерочной кабины. Абсолютно обнаженная. Покорно глотаю слизанную сперму. И запах. Тяжелый, пряный, мускусный. Его неповторимый аромат, въедающийся кислотой под кожу, как дикий зверь вгрызающийся до самого нутра. Запах настоящего самца, подавляющий и порабощающий остатки воли.

Разве можно унизиться больше? Зайти еще дальше? Да. Еще как. С этим мужчиной любой кошмар обретает очертания реальности, воплощается в жизнь покадрово.

Марат уходит и захлопывает дверь.

Выжидаю лишь миг. Вскакиваю на ноги, задвигаю засов, оборачиваюсь к зеркалу, прислоняюсь вплотную, проталкиваю под него ладонь, изучаю стену.

Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Только бы сработало. Только бы я все поняла правильно.

Сердце колотится бешено, совсем немного и ребра пробьет, вылетит из грудной клетки, вырвется на свободу. Пальцы отбивают барабанную дробь. Нагое тело прошибает пот, липкий и ледяной.

Боже, прошу.

— Мама, — вырывается невольно. — Мамочка…

Натыкаюсь на что-то и захлебываюсь от безумной радости. Пара секунд уходит на извлечение моей находки. Стискиваю крепче, вытягиваю из-за зеркала.

Серая папка. Пластиковая. Довольно пухлая и объемная.

Нервно поглаживаю гладкую поверхность пальцами. Беззвучно смеюсь, чуть в истерию не впадаю от пьянящих эмоций.

Да! Да!.. Угадала.

Хочется орать. Выть в голос. Прислоняюсь влажным лбом к зеркалу, в упор взираю на собственное отражение, медленно сползаю вниз. Обратно на колени. Возвращаюсь в прежнюю позу, сгибаюсь пополам.

Приходится закрыть рот кулаком. Меня трясет как в тропической лихорадке. Чувства оголены точно высоковольтные провода.

А если здесь есть камеры?

Затравленно озираюсь по сторонам, отчаянно пробую обнаружить ответ на вопрос, безжалостно полосующий разум.

Это же примерочная. Камер быть не должно. Хотя…

Быстро заталкиваю папку в сумку, застегиваю на замок. Хорошо, я догадалась прикупить столь важный предмет гардероба заранее. Иначе куда бы подевала свою находку?

Егор рисковал ради меня. Жизнью. Все на карту поставил. Лишь бы передать, где искать спасение. Лишь бы подарить тончайшую нить надежды, показать путь к свободе.

Господи. До сих пор не верится, что он и правда сделал это. Не уверена, заслуживаю ли подобного отношения.

— А я сочинял детективы, — сказал Егор. — Помнишь? Про то, как пришельцы захватили нашу школьную библиотеку и прятались за зеркалами.

Конечно, помню. Помню, что он жестко высмеивал детективы, а от одного упоминания о пришельцах заходился истерическим хохотом. Ничего не писал на данную тему. Даже не пробовал браться за подобный труд. Поэтому его слова могли быть только шифром.

Как еще передать информацию при Марате? Через тайный код. Наплести любую чушь, лишь бы донести главное, понятное исключительно мне.

Егор не стал бы подставляться просто так. Явно приготовил план, жаждал передать нечто важное. Понимал, его быстро поймают и доставят к хозяину, а тот пригласит и меня. Однако элемент везения исключать нельзя. Парня могли казнить без долгих бесед.

Черт. Не желаю представлять такой исход. А вдруг я бы не поняла код?

Здание нашей школы давно выкупили и снесли, на том месте красуется крутой торговый центр. Именно там располагается отдел одежды от «Хэм Джинс», также упомянутый моим другом. Счастливая цифра «два» относится к номеру примерочной.

Разгадка звучит гладко. Теперь. Когда папка найдена. Но я могла ошибиться, могла сопоставить фрагменты головоломки неправильно. Могла просто не попасть сюда.

Кошмар. Я нервно смеюсь, балдею от собственной наглости. Марату было наплевать, в какой именно торговый центр отправиться за покупками. А вот дальше… Начался ад.

Он держал меня под прицелом. Постоянно. Застывал в проеме каждой примерочной, не позволял толком закрыться. Прикрывал мощным телом, будто нерушимой скалой. Люди даже приблизиться не решались. Направлялись померять одежду и тут же поворачивали назад, едва завидев грозную фигуру на горизонте. С нашим появлением все кабины вокруг моментально пустели. Смущение девушек вполне объяснимо. Мужская реакция поражала гораздо сильнее.

Готова поспорить, если бы я бросилась к любому из встречных парней с просьбой о помощи, разрыдалась, рассказала, что меня держат в плену, насилуют и хотят убить, бедняга бы сам удирал как угорелый.

Похоже, Марат внушал им первобытный ужас. Царь зверей. Вожак стаи. Перед ним расступались точно по команде. Отводили взгляд, отходили в сторону. Негласное превосходство страшило и подчиняло. На уровне рефлекса.

Я не мечтала сбежать сейчас, четко сознавая тотальный контроль, однако даже минутное уединение в примерочной «Хэм Джинс» казалось абсолютно недостижимым. Отчаянная идея озарила разум в последний момент. Шанс ничтожный, но других вариантов нет.

— Трахни меня.

Самодовольный самец. Он повелся. Наверняка, решил, я без ума от щедрых подарков и жажду отблагодарить хозяина за милость. Так поплыл, что в итоге оставил меня одну. Пусть ненадолго, этого хватило.

Ну, и кто кого трахнул? А?!

Я бы ему все вылизала и обсосала. Пошла бы на любую мерзость. Лишь бы вырваться, выбраться на волю.

Вдыхаю и выдыхаю, пытаюсь выровнять сбитый пульс. Привожу себя в порядок, тщательно обтираю тело футболкой, одеваюсь. Лучше не задерживаться.

Успех пьянит. Только радоваться очень рано, ведь я без понятия, что именно находится в папке. Первый шаг на долгом пути.

А вокруг беснуется бездна.

Совместная культурная программа завершена. Водитель Марата везет меня обратно в дом. Выпадает очередная возможность изучить окрестности.

Элитный загородный район. Огромный земельный участок. Здесь больше никто не живет. Тысячи километров вокруг выкуплены. Частная собственность.

Даже если повезет выбраться за пределы особняка, пересечь высоченный забор, миновать систему безопасности. Куда деваться потом? Бежать по дороге несколько дней? Прятаться среди деревьев? Меня поймают в два счета. Нужен автомобиль. Мотоцикл. На крайний случай, велосипед. Хотя и тогда затея выглядит безумной. Лучше не рисковать.

— Красиво, — говорю я. — Хорошо жить на природе. Не сравнить с городской суетой. Там вечно пылища стоит.

Водитель хранит молчание.

— Голова болит, — предпринимаю новую попытку разбить лед. — Может, вечером дождь пойдет. Всегда реагирую на перепады погоды. У вас случайно не найдется таблетки?

Тишина. Никакого ответа.

Автомобиль останавливается у входа. Мужчина выходит и открывает мне дверь. Не спешу выходить, намеренно тяну время.

Опять ничего. Полный ноль.

Этот человек точно робот. Не произносит ни единого слова, не пробует поторопить. Четко по программе действует. Смотрит будто сквозь меня. Пустой взгляд, без эмоций.

Видимо, со мной запрещено разговаривать. Трогать точно нельзя. Хозяйская вещь.

Я покидаю машину, считая эксперимент завершенным, поднимаюсь по ступенькам и прохожу внутрь помещения. Мрачная атмосфера обрушивается на плечи. Нужно скорее подняться наверх, закрыться в ванной комнате и обследовать содержимое папки.

В доме явно ведется видеонаблюдение. Трудно понять, является ли комната Марата исключением. Однако кто установит камеры в собственном туалете?

Паранойя зашкаливает.

Замечаю деревянные коробки посреди зала. Восемь штук. Небольшого размера. Потертые, припыленные. Впечатление, будто прежде хранились в подвале.

Подхожу ближе, пальцы сами тянуться вперед. Поднимаю крышку одной из верхних коробок. Рисунки. Множество рисунков, цветных и черно-белых, выполненных в разных техниках, где-то акварелью, где-то масляными красками, порой простым карандашом. В основном тут изображения природы: бескрайние морские просторы, звездное небо, яркие закаты и чарующие рассветы.

Откладываю крышку в сторону, перебираю содержимое. Невольно любуюсь, будто отключаюсь от реальности. Очень красивые работы, безусловно талантливые. От них буквально исходит свет. Незримое сияние истинного дара.

И вдруг меня окатывает темнотой. Ощущение, будто проваливаюсь в яму. Глубокую и ледяную. А сырая земля забивается в рот. Судорожно втягиваю воздух.

Что это?

Жуткий рисунок. Сперва кажется лист бумаги целиком закрашен черным, однако стоит приглядеться — проступают четкие контуры. Острые клыки. Изогнутые когти. Крылатый монстр сжимает тонкую девичью фигурку.

Страшное зрелище. Цепенящее. Точно на миг приоткрываешь дверь в самое сердце пекла, становишься свидетелем экзекуции. Демон терзает невинное тело. Пожирает душу.

Тянет перекреститься. Возвращаю все обратно в коробку. Закрываю.

Руки дрожат, под ребрами скребется холод.

Поднимаю другую крышку.

Тоже рисунки. Нет. Стоп. Всего один. Грифелем. Точно эскиз. Портрет юной девушки. Очень красивой. Будто нереальной.

Осторожно дотрагиваюсь, подношу ближе, изучаю каждую деталь.

Она идеальна. Дыхание перехватывает. Ангел.

Возможно, художник приукрасил, сгладил некоторые…

Я замечаю под рисунком пачку фотографий. Быстро перебираю их. Улыбка растягивает мои губы.

Художник едва ли сумел отразить истину. Эта девушка и правда идеальна. Гладкий лоб. Прямой нос. Брови вразлет. Пухлые губы. Точеные скулы. Скульптурно вылепленные черты. Совершенство от природы. Темные волосы. Белоснежная кожа.

Она настоящая богиня.

Достаю еще одну пачку фотографий и застываю. Глаза режет ослепительное сияние бриллиантов. Прямо под снимками хранятся драгоценности. Без коробки. Как есть.

Это целое состояние. Почему столь ценные вещи уложены подобным образом? Очень странно и подозрительно.

— Как твоя голова?

Вздрагиваю всем телом, подскакиваю от неожиданности. Фото выпадают из ослабевших рук, разлетаются, оседая у моих ног.

— Болит, — выдаю тихо.

— Держи.

Замира подает мне упаковку таблеток и начинает собирать снимки, укладывает обратно в коробку.

— Что происходит? — спрашиваю глухо, не надеюсь получить вразумительный ответ, однако попробовать стоит.

— Марат отпускает близкого человека, — холодно произносит Замира.

— Я не…

— Ступай наверх.

— Кто это? — сглатываю. — Кто она?

— Та, за чей покой ты заплатишь кровью.

Я прячусь в ванной комнате. Усаживаюсь прямо под дверью, сжимаю сумку.

В памяти всплывают слова Егора про хорошего мальчика, который может вывезти любимую в лес и залюбить до смерти под наркотиками.

Голова наливается свинцом.

Господи.

Разве Олег мог пойти на… преступление? Обколоться или нанюхаться токсичной дряни, повезти девушку в безлюдное место и жестоко убить.

Я не уверена, что хочу продолжать. Не уверена, что хочу узнать правду. Но факты уже вопят о страшной истине.

Марат не стал бы преследовать невиновного. Вся эта ненависть. Одержимость семьей Стрелецких. Месть — единственная причина. Логичный ответ.

Кого он потерял? Жену. Невесту. Возлюбленную. А впрочем, не имеет значения. Теперь главное отплатить. Взыскать по счетам до последней капли крови.

Все совпадает.

Выходит, я люблю… убийцу?

Тошнота подкатывает к горлу. Мерзкое чувство тупого бессилия завладевает нутром. Жить рядом с человеком, засыпать и просыпаться рядом, обнимать, целовать, строить планы на будущее. Сочетаться браком. Сердце отдать и не догадываться про жуткий секрет, даже не подозревать, не ощущать ни малейшей тревоги.

Как такое возможно?

Ладно. Хватит. Я не должна сомневаться в Олеге. Это неправильно, так легко отказаться от близкого мне мужчины. Нужно верить, дать шанс.

Но почему он ничего не сделал?

Егор пришел. Школьный приятель. Друг. Шею под нож подставил. Влез в самое логово хищного зверя.

Где мой муж?

Жив. По словам Марата. Жив.

И разве это не противоречие? Сохранить жизнь убийце. Наказывать лишь не в чем неповинных женщин. Сестру. Супругу.

Бред какой-то.

Я достаю папку, открываю, извлекаю содержимое. Несколько листов бумаги. Странный прибор, напоминающий флешку.

Начинаю изучать по порядку. Первый лист гласит:

«Привет, подруга! Без понятия, как тебе помочь. Поэтому… не поминай лихом. Держись там. Удачи!»

Усмехаюсь, узнаю стиль Егора. Читаю следующий лист.

«Я хочу сыграть с тобой в одну очень интересную игру. Только представь. Мы полностью голые. Арахисовое масло. Марафон фильмов Кевина Смита. Осторожно. Не возбуждайся раньше времени. Сперва придется вытащить твою бедовую задницу из передряги.

P.S. Видишь этот кусок высокотехнологического дерьма так удивительно похожий на флешку? Пришлось продать за него почку. Почти. Поверь, ты отработаешь каждую потраченную мною копейку. Причем с огоньком!»

Зажимаю рот ладонью, истерически смеюсь. Переворачиваю листок, продолжаю изучать послание.

«Чувствую, улыбаешься. Да. Пишу и чувствую. Первый признак шизофрении. У меня есть для тебя отличная новость. Ты нашла папку, значит, твой уровень интеллекта практически приближается к моему. Но к чертям комплименты. Давай по сути.

Я раздобыл примерный план территории и график встреч М. на ближайший месяц. Многое может меняться, но вряд ли М. станет переносить перелеты по стране. Там стрелки с важными шишками. Очень важными. Всего два таких дня. Посмотри, числа отмечены.

Сейчас в доме полным ходом идет ремонт, привозят строительные материалы. Даже ночью. В эти два дня тебя будет ожидать грузовик. У ворот. В одиннадцать вечера. Четко. Другой возможности не светит. Дело осталось за малым: обойти многоуровневую систему безопасности, датчики движения, сигнализацию, камеры по периметру.

Обрати внимание на эту металлическую крошку, за которую я отвалил столько бабла, что до сих пор больно. Там всего одна кнопка. Нажмешь ее — отключится на хрен абсолютно все. В нужном радиусе. Даже мобильная связь пропадет. И радио. Интернет соединение. Электричество. Выключится ток на воротах.

Короче, лови звездный шанс. Жми на эту крохотульку и сваливай по направлению к главному выезду — на карте отмечено. В одиннадцать вечера ровно охрану отвлекут разгрузкой материалов, а тебе останется только выскользнуть за ворота в кромешной темноте и запрыгнуть в грузовик. Накроешься брезентом и вперед.

И еще… постарайся не подставиться под раздачу. Смотри мне. Осторожно, блин. Береги себя, поняла? Я еще должен взыскать с тебя охренительно огромный долг!»

Последнее слово заставляет содрогнуться.

Долг.

Задумка Егора кажется чистым безумием. Неужели этот невзрачный крохотный прибор способен обесточить все? Даже если так, слишком сильный риск.

Вот только иного пути не существует.

Смотрю на даты. Изучаю план и график встреч.

Первое число уже завтра. Второе через две недели.

Хорошо бы подготовиться, подстраховаться, заранее учесть вероятные погрешности. Но есть ли у меня время на подготовку?

Фраза Замиры громом звучит в голове, отдается эхом.

Ты заплатишь кровью. Кровью. Кровью…

Рискнуть или покорно ждать свою смерть? Выбор без выбора. Некогда раздумывать и бояться, нужно действовать.

Я просыпаюсь от ощущения, точно меня накрывает жаркая волна. Приподнимаюсь на локтях, открываю глаза и сталкиваюсь с тяжелым взором Марата. Он стоит рядом с кроватью, нависает надо мной будто коршун.

— Почему ты голая?

Инстинктивно натягиваю простынь до подбородка. Прилегла и сама не заметила, как забылась сном.

— Потому что тебе так нравится, — роняю чуть слышно.

Мрачная ухмылка кривит его губы.

— Пойдем, — бросает хмуро.

Тяжелая ладонь накрывает плечо, обжигает кожу, принуждая вмиг вздрогнуть и затрепетать.

— Куда? — еле дышу.

Даже сглотнуть не удается.

— Я расскажу про долг, — обдает льдом.

Почему сейчас? Почему именно сегодня? Узнал, что полезла в те вещи, которые заключены в деревянных коробках? Решил ускорить процесс? Теперь мне придет конец?

— Нет! — восклицаю горячечно.

Перехватываю его ладонь, сжимаю своею.

— Пожалуйста, — горло сдавливает от страха. — Только не… не этой ночью.

Простынь соскальзывает вниз. До бедер. Даже ниже.

— А какая разница? — холодно спрашивает Марат.

Завтра я сбегу из этого кошмара. Навсегда. Завтра все изменится.

— Просто прошу тебя, — стискиваю его пальцы. — Пусть нас будет двое. Только ты и я. Никакого долга. Сегодня. Сейчас.

Горящий взгляд затягивает в черноту бездны.

Ожог расцветает внутри. Глубоко. Сердце раздирают когти дикого зверя. Кожа покрывается испариной, воспаляется до боли. Кислота разъедает легкие.

Марат вырывает свою ладонь из моей. Жестко. Грубо. Безжалостно. Разрывает тактильный контакт.

Я теряю опору. Окончательно. Безвольно стекаю на постель. Безотчетный ужас поглощает истерзанный разум. Я не пойду. Никуда. Не подчинюсь. Пусть тащит силой. Пусть…

Бряцает пряжка ремня.

И этот звук оглушает. Не успеваю повернуться. Не выходит даже просто дернуться.

Марат наваливается сверху. Разводит мои руки в разные стороны, вдавливает запястья в матрас, точно распинает. Овладевает единственным толчком. Прошивает насквозь. Берет без остатка.

Глава 24

— Ты должен был убить меня, — говорит Татарин. — Каждый скажет это и будет абсолютно прав. Кто дарит жизнь своему врагу?

— Врагу — никто, — соглашаюсь я.

— Так в чем твоя проблема?

Весь в бинтах. Обмотан и перевязан как долбаная мумия. Кровью харкает. Дышит с трудом. От койки отрывается только, чтобы под себя не нагадить.

Ха. Вот же зрелище. Другой бы уже сопли на кулак мотал и о пощаде умолял. А этот предъявы кидает. Дерзкий парень.

— Бешеного пса лучше сразу пристрелить, — продолжает он. — Не слышал? Лечение дороже обойдется.

— Складно поешь, — хмыкаю. — Как для бешеного.

— Сам смотри, — скалит зубы. — Предупреждаю.

— Хочешь сдохнуть?

— Этот разъеб не прощу, — кривится. — Ты отымел меня как девчонку. Раскатал в ноль. Я такого не забуду.

— Возьми реванш.

— Чего? — аж кашлем заходится.

— Будешь самым верным работником. Будешь мою жизнь охранять сильнее, чем свою собственную. Пока не поймешь, что вывезешь второй бой.

— Шутишь? — сипит.

— Деньги для тебя подачка. Страха не чувствуешь. Остается только месть. Отличный мотиватор. Разве нет?

Прочищает горло. Сплевывает на пол.

— Предлагаешь работать за возможность однажды всадить нож в твою спину? — бросает вызов.

— Ты выберешь честный поединок.

— Откуда уверенность?

— Ходишь прямо. Как крыса не подползешь. А то, что ты поражения глотать не привык, меня не пугает.

Молчит, только глазами сверкает.

— Нет, я разное про тебя слыхал, — выдает наконец. — Думал, брехня, чего там не наболтают. Но ты реально отбитый.

— Меру знай, — усмехаюсь. — Лесть мне не по вкусу.

— Запомню.

Челюсти до скрипа стискивает. Лишь бы не стонать, слабость не показывать. Рожа серая. Выгоревшая. Пот градом по вискам льет.

Чуть сознание не теряет, а руку тянет.

Хватаю его ладонь. Пожимаю. Принимаю соглашение.

— Он тебя первый зубами рвать будет, — заявляет Монах, встречая меня у выхода из палаты. — Вцепится в глотку. Вены перекусит.

— Очень на это надеюсь.

— Ты серьезно?

— Если вожак не держит стаю под контролем, то править такой вожак недостоин.

— Жестко.

— Честно.

— Ну, гляди, — вздыхает. — Раз решил так, выходим этого мальца. Через пару недель будет в строю, начнет отрабатывать оказанное доверие.

Ровно шесть часов вечера. Пора ехать в аэропорт.

Я собираю нужные документы, намереваюсь покинуть офис, когда вдруг докладывают о прибытии неожиданного гостя. Самого важного человека. Того, кому никогда не посмею отказать во встрече.

Мужчина застывает на пороге моего кабинета. Смотрит прямо, выхватывает каждую деталь. Взгляд у него тяжелый как молот. Сколько бы лет не прошло, все остается по-прежнему. Чувствую себя сопливым мальчишкой.

— Ты хорошо справляешься, — говорит он и проходит вперед. — Я со спокойной душой удалюсь на покой.

— Отец, — поднимаюсь. — Рад видеть тебя, но встревожен этим визитом. Надеюсь, ничего серьезного не произошло.

— Что может случиться со стариком? — пожимает плечами. — Мои сражения давно в прошлом.

Лукавит. Годы будто обходят его стороной. По виду возраст не угадать. Разве седина выдает да сетка морщин, но и то едва. Высокий. Статный. Кулаки до сих пор крепкие. Какой из него старик.

— Ты много времени удаляешь работе, — продолжает. — Надо бы о другом позаботиться. Никто из нас не вечен. Наше будущее заключается в наших детях.

— Я успею об этом подумать, — отмахиваюсь. — Еще рано.

— Ты так и не был женат.

— Ты помнишь мою клятву.

— Помню, — вздыхает. — Не брать жену, пока не взыщешь долг. Решение, с которым я и тогда не согласился, однако оспаривать не стану.

— Я возьму свое, а потом займусь устройством брака.

— Выплата продлится недолго, — приближается вплотную, держит взглядом, точно аж до нутра пробирается. — Сколько дней тебе потребуется?

— Я ждал тринадцать лет, — усмехаюсь. — Теперь спешить не намерен. Я буду брать плату, пока не надоест.

— Я справился за неделю.

— Я не ставлю срок.

— Это отравит твой дух, — бросает мрачно. — Проникнет в плоть и в кровь. Чем сильнее ты затянешь, тем глубже увязнешь.

— Ты сам дал мне это право, — выдаю вкрадчиво. — Я использую его по полной.

— Глупость, — хмурится. — Готов на все, только бы не жениться? Или выходка Стрелецкого затуманила разум злобой? Где сокрыта причина такого безрассудства?

— Я должен хранить верность жене, — решаю подтвердить наиболее выгодный для себя вариант. — Я не стану себя ничем связывать, пока не нагуляюсь.

— Измена со шлюхой — это вовсе не измена, — произносит небрежно.

— У нас разные взгляды.

— Приличная девушка в твою кровать до свадьбы не пойдет. Развлекайся на стороне как угодно. Шлюхи для того и созданы, чтобы похоть сбросить. Кровь у нас горячая, одной женщины всегда будет мало.

Правда. Женщины мало. Другое дело — царица.

Прошлой ночью она меня затрахала. Выдоила до капли. Такая нежная. Влажная. Вся как из белого бархата. Мягкая. Податливая. И до черта горячая.

Шептала всякий бред. Умоляла. Только ты и я. Никакого долга. Сейчас. Сегодня. А потом распласталась голая.

Разве был выбор?

Ее ноги на моих плечах. Руки распяты моими ладонями. Член ходит в тугой глубине как поршень. Резче. Жестче.

А как она стонала. Орала. Дико. Бешено. От этих воплей как пьяный. Одержимо ее долбил. До одури. Чтоб еще громче кричала. Чтоб не затыкалась.

Я обрываю эти воспоминания. Силой. Думаю о грядущей встрече. О переговорах. Не хватало еще красоваться перед отцом со вздернутым хером.

— Прости, нужно ехать, — говорю я. — Вылет назначен через час.

— Мне звонил Стрелецкий-старший.

Теперь понятно. Ухмыляюсь. Вот настоящая причина визита.

— Он перенес тяжелую операцию, — продолжает отец. — Переживает за сына. Волнение может плохо сказаться на реабилитации.

— Поздно переживать начал, — хмыкаю. — Надо было раньше за семьей следить. Глядишь, не было бы тогда никакого долга.

— Тебе известны правила.

— Его сынок их нарушил.

— Просто рискнул, — замечает невозмутимо. — Зато мы убедились в искренности его чувств по отношению к супруге. Хотел спасти любимую женщину, собственную жизнь поставил под угрозу.

— Ни хера подобного.

— Марат, — произносит строго.

— Он знал, что ему ничего за это не будет. Знал. Родную сестру прикрыл, а девку свою подставил. Никакая она не любимая. Просто мясо на убой. Он понимал, далеко убежать никогда не светит. Найдем. Вернем. Заставим заплатить. Напялил ей кольцо, чтоб в круг семьи вогнать. Риском тут не пахнет.

— Это настоящий брак. По обоюдному согласию, по закону. Будь свадьба фиктивной, никто бы жертву не принял.

— Дурная она. Вот и повелась.

— Тебя беспокоит судьба этой женщины?

Опасный вопрос.

— Мне плевать, — бросаю холодно. — Но я рад получить такую горячую шлюху. Девчонку Стрелецких пришлось бы обучать, а эта сама все умеет.

— Ты вывел ее в свет.

Короткая фраза, а кишки сводит.

— Под охраной, — отвечаю без эмоций. — Она бы никуда не делась. Она даже не пробовала сбежать.

— Я не к тому, — улыбается. — Красивая женщина. В твоем вкусе. Легко забыть о долге, когда рядом такое удовольствие.

— Никогда, — кулаки сжимаются. — Никогда не забуду об этом долге. Ты знаешь, я сделал все, чтобы не забыть.

— Я уверен в тебе, сын. Гораздо больше чем в других. Поэтому и дал право взыскать столь серьезную плату, однако не стоит растягивать неизбежное на долгий срок.

Дал и могу забрать. Намек четкий.

— Отец, я тебя понял.

— Мы встретимся позже, — кивает. — Береги себя.

— Тут такая тема, шеф, — ловит меня у автомобиля один из моих парней. — Записи потерли, приказ выполнен. Но утром нам кое-что прислали.

— Что?

— В «Хэм Джинс» пару дней назад установили камеры. В примерочных. Это не совсем законно, только их кражи достали. Вот и решают вопрос как могут, — мнется. — Короче, там еще одна запись оказалась.

Любопытно. По ходу я и царица стали героями порнухи.

— Заценили уже? — хмыкаю.

— Нет, конечно, нет, — трясется. — Там по началу ясно, что нам такое смотреть нельзя. Поэтому мы со всем уважением… вдруг вы сами захотите взглянуть…

— Давай.

Будет чем в самолете заняться.

— Тут единственный экземпляр, — заверяет. — Других нет.

Вручает запись.

Намечается горячий перелет. Сразу по прибытию назначена встреча. На завтрашний день еще одна. Надо бы снять напряжение. Пожалуй, закажу пару шалав между решением рабочих вопросов.

Я единственный пассажир на борту. Никто не помешает просмотру. Предвкушаю зрелище и кровь бьет в пах.

Включаю видео.

Царица. Так близко и так далеко. Сдергивает одежду. Оголяется. Вот же сиськи. Торчком. И соски дразнятся. Аж хочется экран ладонью накрыть. А жопа. Какая у нее роскошная задница. Круглая. Упругая. Раскурочить бы ее хером. Раздолбать.

Проклятье. Яйца ноют. Прямо по животу кипяток льет. Вроде за ночь наебался, но смотрю на эту суку и опять тянет. Сочная.

А вот она заряжает, что сама меня трахнет. Рот на хуй нанизывает. Сосет. Живо. С огнем. Чмокает. Жаль тут не слышно. Гребаная музыка. Зато в памяти все четко.

Вика. Виктория.

Член штаны рвет.

Какая же она мелкая. Маленькая совсем. Вроде здоровая баба. Формы что надо. Есть где помять. Аппетитная. Но когда я подхватываю ее и начинаю драть, выглядит тростинкой.

Странное чувство. Горячо и…

А может, я ее слишком жестко трахаю? По видео кажется, что кости ломаю. Чуть сильнее вгоню и на части расколю.

Ха. Откуда эта блажь?

Трахаю как хочу. Как она заслуживает. Ей такое в кайф. Вон — выгибается. Дрожит вся. Дальше на колени сползает. Хер вычищает. Благодарная. Видно же.

Она любит быть моей шлюхой.

Сидит. Еле дышит. Спермой заляпана. Облизывается. Глотает. Да я бы мог часами ее в этой примерочной натягивать. Ушел рано. Надо было еще разок засадить.

Поднимается. Закрывается. К зеркалу прижимается.

Видно, любуется собой…

Достает папку. Большую. Серую. Зажимает рот кулаком. Сотрясается. Оглядывается по сторонам. Пихает находку в сумку.

Блядь. Что?!

Жмется к стене. Обтирается. Наряжается.

Я жму на «стоп». Мотаю запись назад. Пересматриваю. Кадр за кадром. Влипаю в гребаный экран.

Ебануться.

Она реально выуживает из-за зеркала папку. Это не глюк. Берет и достает. Явно сечет что к чему. Гораздо лучше меня.

Какого хрена здесь происходит?

«Хэм Джинс». Так назывался этот магазин. Вот и надпись на примерочной. А еще цифра два. Тот журналюга болтал. Про марку одежды. Про зеркала. Пришельцев. И про двойку было. Кучу всего настрекотал.

Долбаный пароль. Вот ради чего ее дружок в дом пробился.

А я дебил. Поплыл. Повелся. Выключил башку. Думал членом.

Она поимела меня. Оттрахала. Прямо в мозг. Затащила в этот центр, наплела чушь про фен и средства для волос. Потом затянула в нужный отдел. Отработала роль. Умная.

Я смеюсь. Не могу удержаться. Хохочу.

Выбираю хороший кадр. Увеличиваю. Ее лицо на весь экран. Веду тыльной стороной ладони по точеным скулам. Наслаждаюсь моментом.

А потом бью. Кулаком. Жестко. Разношу технику в щепки. Даже боли не ощущаю от этого удара.

Сука.

Тебе будет не до смеха.

Глава 25

Я пойду до конца. Понимаю это четко и сразу. Другие варианты исключены. Все страхи и сомнения остаются позади. Прямо по курсу только победа.

Если меня поймают, мало не покажется. Наказание последует незамедлительно. Долгое и показательное, чтоб больше не повадно было.

Возможно, надо выждать, изучить обстановку получше, подобрать более удачный момент для побега, однако я уже решила действовать. Отмотать не получиться. Переиграть тоже.

Либо сегодня, либо никогда.

Марат не дает мне спать. Всю ночь. Берет раз за разом. Как одержимый. Не позволяет сдвинуть ноги. Переворачивает по-всякому, выгибает, вынуждает принять очередную позу, а после вбивается резким толчком. Аппетит у него зверский.

Я пытаюсь уснуть позже, когда остаюсь абсолютно одна на смятых простынях.

Напрасно. Ничего не удается. Тело ломит как после убийственной тренировки. Самое нутро саднит. До сих пор ощущаю громадный член глубоко внутри. Твердый, горячий, пульсирующий. Чувствую каждую вену, каждую жилу. Он продолжает трахать меня. Грязно, разнузданно. Вымещает свою чудовищную похоть. Слышу утробное рычание, звонкие шлепки. Крупные ладони сминают грудь, бьют по пояснице, по ягодицам. А огромные яйца ударяются о промежность с порочным хлюпающим звуком. Воздух раскален до предела. Запах секса пронизывает пространство.

Я действительно теряю девственность. Снова и снова. Иначе с Маратом не бывает. Уверена, его темная жажда поразит и шлюху со стажем. Мой опыт куда скромнее.

А тут… никаких табу, никаких ограничений. Этот мужчина смело проделывает с моим телом такое, о чем другие бы заикнуться не посмели. Он не спрашивает, не уговаривает, не предлагает. Просто делает. Овладевает целиком и полностью. Подминает под себя. Грубо и жестко, не оставляя права на выбор.

Я пребываю в шоке. От собственной реакции. От того, что плавлюсь как воск под напором огня.

Кто защищал диссертацию? Где та сильная и независимая женщина? Пыль. Иллюзия. В реальности существует только оглодавшая самка.

Как это ужасно. Унизительно. Омерзительно.

И возбуждающе. Смахивает на воздействие алкоголя. Кора головного мозга отключается, работают лишь основные инстинкты.

Когда Марат рядом, я не соображаю. Вообще. Я делаю такое, чего бы прежде не вообразила в кошмарном сне. Делаю по принуждению. Под угрозой.

Наверное. Нет. Проклятье. Звучит безумно, только против истины не пойдешь. Не могу назвать все происходящее изнасилованием.

Разве можно кончить под насильником? Истекать влагой, стонать и орать, молить, чтобы брал еще сильнее, чтобы не жалел, не останавливался ни на миг. Выгибаться дугой, жадно отвечать на сокрушительные толчки. Вылизывать закостеневший от желания член, сосать, стараясь вобрать вздыбленную плоть в рот до упора. Проглатывать сперму, не проронив ни капли.

Я ненавижу Марата. По-настоящему. Ненавижу за то, что разрушил мою жизнь, вырвал из привычного мира и запер в четырех стенах. Ненавижу разумом. Каждой клеткой сознания.

А тело хочет его. Жаждет. Жутко. Страшно. До лихорадочной дрожи под заледеневшей кожей.

Абсолютно дикий коктейль эмоций. Ощущения на грани буйного помешательства. Ураган, сметающий привычные декорации.

Этот жестокий и пугающий человек способен сжечь дотла. Если пробуду здесь еще немного, окончательно потеряю рассудок. Потеряю себя.

Я поднимаюсь, отправляюсь в ванную комнату, встаю под душ. Пытаюсь смыть клеймящие прикосновения. Зря. Бесполезная затея. Никакая мочалка не поможет.

Я заражена. Безнадежно. Моя кровь отравлена.

Проходит час. Может, больше. Стою под горячими струями воды. Почти не двигаюсь. Пробую забыться, потеряться, перезагрузить мозг.

Закрываю кран. Вытираюсь насухо. Наряжаюсь. Надо спуститься вниз, затолкать еду в глотку. Набраться сил заранее. Нельзя вызывать подозрений. Необходимо действовать естественно.

Улики уничтожены еще вчера. Письма Егора изорваны на мелкие клочки, по порциям смыты в унитаз. План территории намертво вбит в память. Загадочный прибор ждет звездного момента в сумке. Ничто не выдаст мои намерения.

— Брось это, — говорит Замира.

— Что? — язык предательски немеет. — Я думала, нужно нарезать салат. Но раз вы против, то дайте другое задание.

— Ты знаешь, о чем я.

Холодею. Надеюсь, моя улыбка не выглядит чересчур искусственной. Впечатление, будто губы сводит судорогой.

— Брось свою затею, — продолжает Замира. — Пока не поздно.

— Не понимаю, — пожимаю плечами. — Правда.

— Твои глаза, — смотрит так пристально, что взгляд нереально отвести в сторону. — Я уже видела нечто подобное прежде.

— Мои глаза? — вопросительно изгибаю брови.

— Шальные, — тихо произносит она. — Отчаянные.

— Я совсем не…

— Хватит, — резко обрывает. — Не надо искать неприятности.

— Тому черта искать не надо, у кого черт за плечами, — нервно посмеиваюсь. — Верно? Я полагаю, приключений мне достаточно, поэтому никогда не стану нарываться.

Замира вздрагивает, прижимает ладонь к груди, туда, где бьется сердце. Бледное лицо становится еще бледнее. Женщина выглядит так, точно повстречала призрака.

— Что случилось? — спрашиваю удивленно.

— Твои слова, — отворачивается. — Не поминай черта.

— Обычная цитата, — беззаботно отмахиваюсь.

— Она говорила также и ничем хорошим это не закончилось.

— Она?

Замира смотрит в сторону, мимо меня, сурово поджимает губы. Всем своим видом дает понять: разговор завершен, никаких откровений сегодня не светит. Без того сболтнула много лишнего.

Интересно, как я зацепила эту женщину? Чем? Фразой из творчества Гоголя? Самим упоминанием нечистой силы? Где именно сокрыта истина?

— Знаете, одна мысль не дает мне покоя, — решаю копнуть в другом направлении. — Те драгоценности в коробках. По стилю очень напоминают это кольцо.

Выразительно поднимаю руку. Знак жертвы переливается мириадами огней. Искрится в лучах солнца, которые беспрепятственно проникают на кухню.

— Конечно, я не специалист в подобных вопросах, — прибавляю дальше. — Однако сходство невозможно отрицать. Там же были серьги, браслеты, что-то вроде ожерелья. Будто части единого комплекта. Сперва я не придала значения, но после все четко всплыло в памяти.

— Нельзя трогать чужие вещи, — хмуро бросает Замира.

— Я бы не трогала, — усмехаюсь с горечью. — Если бы не тронули меня.

— Значит, такая судьба, — обрезает холодно.

— Почему драгоценности настолько небрежно хранят? — продолжаю нападать. — Даже, если владелец погиб…

— Довольно! — восклицает гневно. — Не твоего ума дело.

Затыкаюсь. Нужно знать меру. К тому же, данная реакция подтверждает мои догадки гораздо надежнее прямого ответа.

Кольцо жертвы и сокровища в деревянных коробках принадлежали одному человеку. Скорее всего, той прекрасной девушке на фото. А рисунки? Кто их автор? Было бы романтично представить Марата с красками и…

Романтично?! Боже. О чем я только думаю.

Морщусь. Металл точно жжет безымянный палец. Как же тянет сорвать проклятое украшение, выбросить на помойку.

Я пыталась от него избавиться. Совершенно разными способами. Намыливала ладонь, поливала маслом. Терла, крутила, тянула. И мягко, и жестко. Никакого результата. Зловещий механизм не дает избавиться от жуткой метки.

Вдруг там и «жучок» есть? Особое отслеживающее устройство. Маячок, который позволит меня моментально отследить и выловить.

Ладно. Поразмыслю об этом на воле. По одному дерьму за раз. Больше разгрести не сумею. Если понадобится, то отрежу палец, решу проблему радикально.

А может, Егор подскажет более гуманный метод? Ему удалось раздобыть агрегат из арсенала шпиона. Снять кольцо должно быть и того проще.

— Люди наивны, — вдруг заявляет Замира. — Считают, слова мало значат, бросают страшные речи на ветер, не задумываясь о последствиях. Однако каждый звук, сорвавшийся с наших губ, обладает сокрушительной силой.

Женщина подходит ко мне, берет за руку, проводит кончиками пальцев по кольцу, едва дотрагивается. В ее глазах отражается нестерпимая мука. Страданию нет границ.

— Она сказала ту фразу, цитату, как ты говоришь, точь-в-точь, и взгляд был как у тебя сегодня, — сжимает ладонь. — Это последнее, что я услышала от нее. Живой.

— Я, — сглатываю. — Мне жаль.

— Тогда не повторяй ошибку, — стискивает мои пальцы до боли. — Не пробуждай ту стихию, с которой не сумеешь совладать.

Киваю. Продолжаю покорно глотать.

А тянет заорать. Завопить. Забиться в истерике.

Меня загнали в угол. Отняли выбор. Раз и навсегда.

Что я должна сделать? Подчиниться? Преклонить колени? Обтекать? Затаиться в ожидании неминуемой расправы?

Я буду сражаться. Рисковать. Буду. Иначе не умею. Не приучена сдаваться.

Часы показывают десять вечера. Ровно. Пора действовать.

Я надеваю маленькое черное платье. Не самый удобный вариант для бега и прыжков через ограду, но Марат не разрешил купить джинсы или спортивные штаны, даже шорты вмиг забраковал. Приходится довольствоваться тем, что есть.

До ворот примерно двадцать минут пешком. Ну, может тридцать. Зависит от темпа ходьбы. Лучше иметь определенное время в запасе. С другой стороны слишком рано начинать тоже не стоит.

Вдруг неполадки с электричеством оперативно устранят?

Тошнота подкатывает к горлу. Желудок скручивает спазм. Нервы в буквальном смысле на пределе.

Я спускаюсь вниз, сжимая загадочный прибор во взмокших ладонях. Замираю у выхода. Сердце пляшет чечетку.

По вечерам в доме нет ни охранников, ни слуг. Замира также покидает помещение до наступления темноты. Достаточно удобный распорядок.

Я жму на кнопку.

Считаю мгновения.

Раз, два, три, четыре…

Черт! Почему ничего не происходит?

Едва успеваю завершить мысль. Свет гаснет. Что-то обрывается внутри меня. Резко ухает вниз, прямо в пятки. Ледяной пот прошибает плоть.

Пора.

Привыкаю к темноте. Даю себе около минуты. После отворяю дверь, выхожу на порог. Здесь тоже нет ни единого источника освещения. Все потухло.

Но у меня есть луна и звезды. Тоже неплохо.

Я начинаю уверенно продвигаться вперед. Еще не решаюсь бежать в полную силу. Озираюсь по сторонам, изучаю обстановку.

Пожалуй, надо ускориться. Дорогу вижу. Особых помех не замечаю.

И тут в спину ударяет собачий лай.

Застываю как вкопанная.

Боже мой.

Это плохо. Очень-очень плохо.

Я оборачиваюсь. Медленно. Без резких движений. Стараюсь не спровоцировать нападение. Я пока не знаю, что именно ждет позади.

Господи.

Лучше бы и дальше не знала. Не смотрела, не оценивала. Просто бросилась бы наутек на максимальной скорости. Чтоб легкие обожгло. Чтоб почва под ногами горела.

Прямо передо мной несколько здоровенных псов. Пять. Шесть. Семь. Трудно сразу определить точное количество.

Проклятье. Их становится все больше и больше. Тут целая стая.

Что за порода? Смахивают на овчарок. Лохматые. Выглядят довольно мило. Однако лай у них жуткий. Правда теперь молчат. Окружают меня.

Дерьмо. Вот же дерьмо.

Егор ничего не написал про собак. Не знал. Не понял. Или же этих зверей недавно завезли. Хотя…

Плевать. Разве существует разница?

Я в ловушке.

Они не дадут мне уйти. Не дадут вернуться в дом. И то, как эти звери обступают со всех сторон совсем не кажется безопасным.

Опять. Гребаная жертва.

Что надо делать в такой ситуации? Отвлечь их?

Бросаю прибор Егора. Стараюсь запустить подальше. Вкладываю в движение всю свою силу.

Ноль реакции. Их взгляды прикованы ко мне. Избегаю смотреть животным в глаза. Просто чувствую. А после слышу рычание.

Мама. Мамочка…

Так.

Стоп. Главное — не бояться. Не показывать страх. Избегать прямого зрительного контакта, ведь звери могут воспринять это как вызов.

Отличные советы. Как бы воплотить их в реальность?

Псы приближаются. Медленно. Неумолимо.

Воображение услужливо подбрасывает кровавые картины. Вспоминаются статьи про то, как собаки загрызали собственных хозяев. Потом всплывает история о тигре, который напал на детей своего дрессировщика и…

Хватит. Обрываю поток сознания.

Это делу не поможет.

А что тогда? Что?!

Закрываю глаза. Опускаюсь на колени. Осторожно. Плавно. Стекаю на траву. Протягиваю руки вперед. Держу ладони внутренней стороной вверх.

И начинаю молиться. Просто читаю «Отче наш».

Возможно, не самый логичный подход для человека науки. Однако в молитвах заключена мудрость многих поколений. Нечто вроде мантры. То, что помогает обрести уверенность, расслабиться, унять ужас. Хотя бы на время.

Я не настолько хорошо бегаю. На дерево взобраться не успею. Это стоило провернуть раньше. Впрочем, если псы отойдут, то еще есть шанс…

Что-то утыкается в мою ладонь. Влажное. Шершавое. Скользит по коже. Довольно нежно, отнюдь не угрожающе.

Я открываю глаза. Взор затуманен. Шмыгаю носом. Шумно втягиваю воздух. С трудом осознаю реальность.

Один пес вылизывает мою ладонь. Остальные держаться поодаль.

Это вожак? Если он хорошо расположен, сумею бежать. Задержусь, но вполне успею. В любом случае, вряд ли зверь желает меня сожрать. Может, позже.

Нужно быть осторожной. Очень осторожной. Сейчас нельзя…

— Теперь вижу, чем ты кобелей берешь, — хриплый голос впивается в плоть точно лезвие ножа. — Падаешь на колени. Играешь в покорность. Зверь и не замечает, как руки лизать начинает.

Марат хватает меня за волосы. Отдает псам команду на неизвестном языке, грубо и отрывисто. Те моментально разбегаются.

— А чего ты ждал? — бросаю яростно. — Выкрал. Закрыл тут. Думал, буду послушной шлюхой? Обслужу по полной и с радостью сдохну?

Он ничего не отвечает, не произносит ни единого слова. Просто забрасывает на плечо и относит обратно в дом. Возвращает в пекло.

Глава 26

Тьма обступает со всех сторон. Окружает тягучей пеленой, обвивается вокруг горла, опутывает тело ледяной паутиной. Обрушивается вязким мороком.

Даже закричать не могу. Вопль забивается в горле точно ржавый гвоздь.

Господи. Боже мой.

Теперь бесполезно шептать про себя «Отче наш», верить и надеяться на чудо, взывать к небесам.

Никто не услышит. Не поможет, не спасет. Некому.

Черт несет меня на собственных плечах. Нет. Не черт. Сам Дьявол. Сатана. Иначе его не назвать. Только так.

Темная сила. Мрачная стихия. Дикая. Неистовая. Неукротимая.

Что я натворила? Что пробудила?

Пытаюсь отыскать выход. Напрасно. Бежать не суждено. Не сейчас. Не сегодня. Никогда. Единственный шанс утрачен. Навечно. Придется смириться.

— Марат, — выдаю я. — Прошу. Пожалуйста.

Сама не представляю, о чем умоляю. Просто возникает потребность услышать звук своего голоса, убедиться, что еще дышу, живу, существую. Пусть даже парализована утробным ужасом, скованна льдистыми цепями страха.

Мой палач открывает дверь. Рывком. Проходит внутрь. Захлопывает ногой. С громовым грохотом.

Содрогаюсь, будто удар проходит прямо по мне.

— Я знаю, как вернуть свет, — пробую разорвать тишину. — Я могу решить проблему с электричеством.

Это блеф. Чистейший. Понятия не имею, как работает тот хитрый прибор. Но, если заинтересую, поймаю на удочку, то появится мизерный шанс отсрочить расплату.

Да. Точно. Именно на такой тактике и стоит сосредоточиться. Выиграть хоть пару минут, а при определенном везении даже несколько часов. Дать ему возможность остыть, слегка успокоиться, поумерить ярость.

Вот только моя реплика остается без внимания.

Марату глубоко наплевать, будет свет или нет. Никакой реакции он не проявляет, отлично продвигается в кромешной темноте. Не оступается ни разу. Он знает здесь каждый угол. Без проблем поднимается по лестнице все выше и выше.

Третий этаж.

Я не успела тут побывать, не исследовала данную территорию. Впрочем, есть ли теперь разница? Уже не важно. Ничего не важно. Вообще.

Думай. Пожалуйста, не сдавайся, не отступай. Даже с теми проклятыми псами удавалось соображать гораздо лучше.

Коридор. Кажется. Наверное. Черт. Ничегошеньки не различаю.

Гулкое эхо шагов. Тошнота подкатывает к горлу мучительной волной. Голова наливается свинцом, раскалывается от кипучей боли.

Положение вверх тормашками явно не самое удобное. Кровь бьет в затылок тяжелыми толчками. Стремительно нарастающая пульсация буквально оглушает и полностью дезориентирует в пространстве.

Открывается и закрывается дверь.

Марат отпускает меня. Опускает на пол. Отходит в сторону.

Где мы? Что это за комната?

Странное чувство. Холод пробирает до костей. Но проблема не в температуре. Что-то другое, ощутимое скорее на энергетическом уровне. Создается впечатление будто тут хранятся очень опасные предметы.

Неживая аура. Давящая. Будто склеп. Гробница. Могила. Но подобные места принято располагать в подвальных помещениях, уж никак не наверху. Или я ошибаюсь?

Чиркает спичка. Запах серы щекочет ноздри.

Невольно дергаюсь, щурюсь, ослепленная неожиданной вспышкой. Поджимаю ноги, инстинктивно стараюсь отползти подальше.

Марат зажигает свечу. Потом еще одну. И еще, и еще. Медленно и методично движется по кругу, озаряя темноту мятущимся светом. Не изгоняет мрак, просто рассеивает.

Контуры проступают четче. Обнажаются по живому. Обретают грани и линии. Резкие, контрастные, отрывистые. Безжалостные.

Я судорожно втягиваю воздух. Захлебываюсь. Закашливаюсь. Во рту возникает медный привкус. Нутро вопит об опасности.

Беги. Беги. Беги. Не оглядывайся. Не оборачивайся.

Но разве мне позволят ускользнуть?

Ни за что. Только не на сей раз.

Я бы все на свете отдала, лишь бы никогда и ни при каких обстоятельствах здесь не оказаться. Лучше бы самая настоящая могила. Склеп. Кладбище. Затхлая сырость подземелья. Да что угодно. Не это. Не так.

Жуткое место. Цепенящее. А в жарком пламени свечей выглядит еще более угрожающе. Аж липкая испарина в изморозь обращается. Дрожь под взмокшей кожей прокатывается. Последняя тень надежды испаряется. Тает без следа.

Я за всю свою жизнь не видела столько оружия.

Кинжалы. Сабли. Мечи. Шпаги. Топоры. Стилеты. Ножи.

Темные стены обвешаны смертельно опасными экспонатами. Нет ни единого пробела. Каждый клочок поверхности находит применение.

Огромная коллекция. Страшная. Леденящая. Завораживающая. Невозможно отвести взгляд. Вроде бы и смотреть не хочется. А не смотреть нереально.

Отовсюду скалятся железные пасти. Стальные зубья поблескивают в полумраке комнаты. Голые. Жадно распахнутые. Голодные.

Чувствую, они не раз и не два искупались в людской крови. Пировали веками. Упивались господством и властью. Ранили. Терзали. Рубили головы. Пронзали тела насквозь.

Это ценное оружие. Безумно дорогое. Истина очевидна даже для простого обывателя вроде меня.

Рукояти украшены драгоценными камнями. Обычные стекляшки явно не будут так лихо мерцать и переливаться. Да и сама работа, сияние лезвий, качество огранки.

Это не пустышки. Не бутафория.

Я боюсь развивать мысль. Боюсь выстраивать логическую цепочку. В сознании возникают совершенно бешеные идеи. Пальцы подрагивают. Мышцы сводит.

Надо что-то сказать. Пусть глупость, пусть бред. Только нельзя молчать. Нельзя…

А может, схватить меч? Или вон тот топор? Проклятье, я же не в гребаном кино, едва сумею поднять подобную хреновину. Ладно. Тогда ножик. Любой. Или стилет. Что-нибудь мелкое. Сойдет для защиты.

Наивная идиотка. Веришь в чудеса. Тебя разоружат в момент и накажут еще строже.

Хотя. Я уже в полном дерьме. Хуже некуда.

Обнимаю себя руками, затравленно оглядываюсь по сторонам, очень стараюсь унять истерический трепет, размышлять трезво.

Это не помогает.

Зачем мы здесь? Почему он привел меня сюда?

Я сомневаюсь, что желаю получить ответы на свои вопросы.

Марат останавливается перед здоровенной саблей. И хоть рядом несметное количество иного колюще-режущего оружия, лезвия так и пылают, переливаются в бликах огня. Я сразу понимаю, куда он смотрит, что именно выбирает и для кого.

Накрываю горло ладонями. Рефлекторно.

— Нет! — бросаю неожиданно громко.

Марат оборачивается, награждает кривой ухмылкой и почти сразу же отворачивается снова, разрывает хрупкий зрительный контакт.

А я опять взираю на саблю. Изогнутую. Пугающую. Сверкающую. В адских всполохах пламени лезвие кажется кроваво-красным, ядовито-алым, будто свежая кровь окропляет сталь, пропитывает металл.

Он убьет меня? Сейчас? Прямо тут?

А долг…

Неужели не расскажет? Не объяснит ничего? Просто прирежет. Исполосует, искромсает. Живого места не оставит.

Марат начинает раздеваться. Сбрасывает пиджак на пол. Отправляет туда же галстук. Расстегивает рубашку. Стягивает и отшвыривает подальше.

Вероятно, не хочет испачкать кровью свой дорогущий костюм.

И тут я застываю. По-настоящему. Это даже страшнее, чем оказаться наедине со своим убийцей в комнате, которая битком заполнена холодным оружием.

Его спина.

Закусываю нижнюю губу до крови. Не чувствую боли. Вообще ничего не чувствую. Только парализующий шок. Обращаюсь в арктический лед.

Смешно сказать, но я прежде не видела его обнаженную спину. Во всяком случае, вот так, близко и отчетливо. Хотя он принимал со мной душ, трахал меня часами, поворачивал и переворачивал, заставлял принимать самые грязные и порочные позы, овладевал мною безостановочно.

Я ничего не могла рассмотреть раньше. Темные контуры татуировки угадывались под его белоснежными рубашками. В ванной комнате, в густом пару тоже виднелось нечто черное и устрашающее. Но вот чтоб четко разглядеть — никогда. Я отключалась от реальности. В этих властных и сильных руках не бывало иначе. Всякий раз. До криков. До хрипов. До судорог и спазмов.

Однако тайное становится явным. В мгновение ока. Иначе никак.

Боже. Прошу. Не надо. Пожалуйста. Нет, нет, нет.

Это же рисунок. Просто рисунок. Плод воображения.

Я повторяю данные аргументы снова и снова, прогоняю мысль по кругу в голове, пробую впитать, осознать, принять.

Я так хочу изгнать суеверный ужас, но…

Железные мускулы напрягаются. Стальные мышцы угрожающе бугрятся под смуглой кожей. Резкие контуры татуировки подчеркивают рельеф. Жесткие линии. Мрачные образы. На широкой спине оживает лик дьявола. Врата преисподней распахнуты.

Жуткий монстр скалится, оголяет острые клыки и цепкие когти, обнажает неистовую жажду плоти. Он беспощадно сжимает тонкую девичью фигурку, стискивает в диком захвате, пускает первую кровь. Еще миг — вопьется в глотку, растерзает и раздерет.

Это тот самый рисунок. Из деревянной коробки. Страшный и темный, совсем не похожий на прочие работы художника, будто созданный чужой рукой.

Я всхлипываю.

Пытаюсь отвернуться. Честно — пытаюсь. А не могу. Ничего не удается, не выходит. Замираю точно под гипнозом.

Картина пугает. Страшит до безумия. Но…

Мучительно тянет коснуться его. Провести пальцами по мощной спине, повторить каждый изгиб, ощутить жар разгоряченной кожи.

Ну, что за бред? Откуда это внутри? Болезнь. Агония. Мания. Одержимость. Он будет убивать, рвать на части, а я продолжу течь как долбанутая нимфоманка.

Марат оборачивается ко мне.

Шумно втягиваю воздух. Ощущение будто грудь стягивают раскаленные металлические обручи. Железо жалит легкие изнутри.

Рассматривая татуировку, я упустила остальное. Упустила то, как быстро разделся мой жуткий палач. Теперь он абсолютно голый.

Голый… и готовый. Возбужденный до предела. Заведенный.

Громадный член мерно покачивается между мощными, мускулистыми бедрами. Выглядит гораздо более угрожающе, нежели сабля. Налитый кровью, обвитый набрякшими венами, пульсирующий неутолимым желанием. Грозный. Ненасытный.

Медленно отползаю назад. Без резких движений. Осторожно. Точно в тумане. Как с теми псами, стараюсь избежать случайной провокации.

А впрочем, поздно. Хищник уже давно жаждет крови.

Марат приближается. Неумолимо. И даже страшно отползать. Страшно вообще хоть как-то шевелиться, двигаться, мельтешить лишний раз. Буквально врастаю в пол.

— Как ты потеряла девственность? — раздается холодный вопрос.

Моргаю, отказываюсь верить, что он действительно о таком спрашивает.

— Отвечай, — берет за волосы, притягивает ближе, практически вплотную к паху, шлепает вздыбленным членом по щеке. — Сколько тебе было лет?

— Девятнадцать, — судорожно выдыхаю.

— Продолжай, — опять отвешивает унизительную пощечину, грубо бьет восставшим органом. — Дальше.

— Я не… что ты хочешь услышать?

— Все.

Хлопает по щекам снова и снова.

Это не больно. Просто грязно. И волнующе.

Я готова проклясть саму себя за безумную реакцию. За преступную слабость. За то, что тело моментально откликается на подобное обращение самым порочным образом.

— Как он тебя ебал? — отрывисто спрашивает Марат.

— Ни-как, — выдаю сдавленно. — То есть… обычно.

— Да ладно, — насмешливо хмыкает.

— Быстро. Я… я не поняла. Не почувствовала.

— У него был настолько мелкий хер?

— Не… не очень большой.

— Где это произошло?

— В машине.

Возможно, мне стоит поведать подробности, потянуть время, ухватиться за соломинку. Однако я достигаю тончайшей грани. Если перегну, будет хуже.

— После студенческой дискотеки, — прибавляю тихо. — Мы встречались уже несколько месяцев и тогда… казалось, настал подходящий момент.

— Тогда?

— Я думала, что люблю его, — сглатываю. — Но через неделю мы разошлись навсегда.

— Почему?

— Он ударил меня.

Пальцы сильнее сжимают мои волосы. Раскаленный член прижимается к щеке, чуть ли кожу не прожигает.

— Он решил, я ему изменила.

— А ты верная была? — интересуется с явной издевкой.

Молчу. На душе становится гадко. Разве я должна сейчас что-то доказывать? И какое ему дело до моих прошлых отношений? Зачем ворошить это?

— Говори, — произносит с нажимом.

— Я бы никогда не стала предавать любимого человека, — отвечаю тихо.

— В рот у него брала? — окатывает льдом.

— Что? — в горле пересыхает.

— Хуй заглатывала?

— Нет.

— Когда сосать начала?

Дергаюсь, совершаю отчаянную попытку отстраниться. Хватка становится жестче. Пальцы стискивают затылок будто стальные тиски.

— Поздно! — буквально выплевываю. — Не повезло тебе со шлюхой. Понял? В первый раз я сделала минет уже после окончания университета.

— Стрелецкому?

Запрещенный прием.

— Нет! — восклицаю яростно. — Почему ты задаешь такие вопросы? Хочешь еще сильнее унизить?

— Хочу похвалить, — ухмыляется. — Мой хер ты обрабатываешь как профессионалка. Будто годами члены полировала.

Крупная головка утыкается прямо в губы. Багровая. Пульсирующая.

Я пробую увернуться. Стараюсь хотя бы просто увильнуть в сторону, однако в столь жестком захвате это абсолютно нереально.

— Чего ломаешься? — спрашивает Марат. — Ты же как кошка течешь при виде стоячего хуя. Мокрая насквозь. Даже трогать не нужно.

Он свернет мне шею. Явно. Или череп раскрошит. Ощущение именно такое. Еще немного и непременно раздробит кости.

Я целую его. Размыкаю губы. Слизываю каплю смазки. Обхватываю плоть, грею во рту. Покорно посасываю. Пытаюсь не думать о том, что мой мучитель прав. Между бедер до жути горячо и влажно.

— Молодец, — поглаживает мою макушку. — Хорошая блядь.

Отпускает. Обходит меня и оказывается позади. Тяжелая ладонь приземляется между лопатками, давит на спину, вынуждая податься вперед, наклониться, опираясь на локти, согнуться в непристойной позе.

А в следующий миг слышится треск разрываемой ткани. Мое платье раздирают, словно марлю. Без усилий. Легко и просто. За долю секунды. Нижнее белье уничтожается не менее быстро. Резко и бескомпромиссно.

Марат вдруг отстраняется, тянется за чем-то. Странный звук. Будто банку или бутылку раскручивают, крышка движется по сечениям резьбы.

Я напрягаюсь. Недоброе предчувствие терзает душу.

Пальцы касаются меня. Жестко. Властно. Откровенно. Дрожь охватывает тело, пожирает разум в момент.

— Нет, нет, нет, — шепчу, задыхаясь от ужаса.

Дергаюсь. Кричу. Вырываюсь. Пробую укусить, оцарапать, хоть немного ранить противника. Отчаянно стараюсь освободиться.

— Да, — обрывает протест Марат, передразнивает: — Да, да, да.

— Я сделаю все, — заявляю поспешно. — Все! Прошу, не туда.

Он разминает меня. Спокойно. Уверенно. Знает толк. Уж точно не впервые практикует подобные забавы. Искушенный игрок. Опытный экзекутор.

— Твоя задница обречена, — заключает холодно.

— Ты… ты, — всхлипываю. — Ты… порвешь.

— Заштопаем, — хмыкает.

Я даже разрыдаться не могу. Не выходит. Слезы не идут. Страх парализует целиком и полностью. Замерзаю изнутри.

— Прошу, — роняю глухо. — Пожалуйста.

— Дразнила мужиков, — протягивает насмешливо. — Крутила рядом сочным задом. И обламывала.

Вводит сразу два пальца. Ритмично двигает внутри, растягивает. Добавляет еще смазку. Действует без тени сомнения. Готовит к неизбежности.

Он не остановится. Понимаю четко и сразу. Больше не повезет. Моя удача давно закончилась. Сдохла в чудовищных судорогах.

Его не пронять. Ни слезами, ни мольбами. Ничем.

— Марат, — выдаю хрипло. — Пожалуйста.

— Я выебу так, что тебе понравится, — ухмыляющиеся губы прижимаются к моей шее, ловят безнадежно сбитый пульс. — В первый раз. Поймаешь кайф. Обещаю. А потом оттрахаю на свой вкус. И тут уж как повезет.

— Что, — еле дышу. — Что?!

Здесь будет только один хозяин.

Я.

Вот о чем говорят все его движения.

Огромный член входит в лоно. Грубо. Размашисто. Вбивается вглубь отточенным ударом, наполняет до отказа. Доводит до экстаза. Враз. Практически сразу.

Выдыхаю с облегчением.

Просто припугнул, просто…

Он покидает мое тело, вынуждая взвыть от жгучей неудовлетворенности. Поражаюсь собственному животному стону. Невольно двигаю бедрами назад, безотчетно жажду насадиться на гигантский закостеневший орган.

— Твоя задница создана для ебли, — заключает Марат.

Вздыбленная плоть упирается между ягодицами. Как таран. Громадный. Каменный. Не ведающий ни пощады, ни жалости.

Я мечтаю потерять сознание. Отключиться. Поплыть окончательно.

Наивная. Глупая. Никаких поблажек не светит. Не сегодня. Не с этим мужчиной. Он свое возьмет. Без остатка.

Стараюсь сжаться. Вырываюсь. Извиваюсь как одержимая бесами. Уперто надеюсь на чудо. Никак не получается сдаться, капитулировать перед законным победителем.

Он стискивает мои бедра. Чуть не до хруста костей. Ограничивает свободу. Отбирает последние иллюзии. Рушит.

Теперь даже дернуться не удается. Шевельнуться не выходит.

Марат проникает внутрь. Медленно. Неотвратимо. По миллиметру. Давит и растягивает, натягивает мой заледеневший зад на пылающий от бешеного возбуждения орган.

Я не верю, что он поместится весь. Не верю…

Кажется, пытка длится целую вечность. Восставшая плоть движется дальше, глубже, вспарывает внутренности, прошивает насквозь. Неспешно. Неудержимо. Овладевает нутром.

Меня трясет. Лихорадочно. Крупная дрожь пробегает по ногам. Обжигающее чувство прокатывается от ступней к животу, обдает грудь кипятком. Меня ломает изнутри.

Боли нет. Во всяком случае, нет такой боли, которую я ожидала. Адской. Раздирающей на куски. Ядовитой, токсической.

Просто странно. До ужаса непривычно. Распирает. Чужое естество проникает в самое запретное место. Порабощает, подчиняет господской воле.

Саднящее ощущение. Не более. Вроде бы.

Зато похоть зашкаливает. Снедает каждую клетку. Проникает в каждую пору. Душит, петлей обвиваясь вокруг горла. Рассудок вырубается напрочь.

Я ничего не соображаю.

Где я. Кто я. Что я.

Игрушка. Вещь.

Я пьяна. Мертвецки. От запаха безумного и жестокого самца. От губительной тяжести мускулистого тела. От жара при соприкосновении нашей обнаженной кожи.

Так меня никто не брал. Никогда. Не нагибал, лишая выбора. Не ставил на колени, отнимая желание противиться. Не погружал в бессознательное состояние.

— Я держу свои обещания, — шепчет Марат прямо в ухо.

Крупные яйца упираются в промежность. Мощно. Жестко. Будто последняя точка в негласной борьбе. И судорога сводит мышцы.

Я вскрикиваю. Жадно ловлю ртом воздух. Глаза распахнуты настежь. Тело покрыто испариной. Пальцы поджимаются.

Это рефлекс. Просто рефлекс…

И тут он начинает меня трахать. По-настоящему. Неспешно. Двигается размеренными толчками. Осторожно. Мягко. Плавно. Точно ласкает своим жутким органом.

Электрический ток. Прямо в кровь.

Я сгибаюсь. Вжимаюсь в пол. Царапаю гладкую поверхность ногтями. Постанываю все громче. Кусаю губы.

Я не могу себя контролировать.

Нет.

Я не хочу.

Взвываю точно обезумевшее животное. Захлебываюсь диким воплем. Судорожно бьюсь под стальным телом. Так и содрогаюсь, нанизанная на здоровенный железный болт. А после безвольно обмякаю в жестоких объятьях.

— Ну, вот, — Марат шлепает меня по заднице, вызывая волну рефлекторной дрожи. — Ты кончила. Теперь мой черед.

Не успеваю осознать суть его слов.

Удар. Прямо внутрь. Вперед.

Рвано. Резко. Безжалостно. Беспощадно. Выбивая кислород из легких. Отбирая все без исключения опоры.

Я трезвею. Моментально. Сбрасываю сладостный морок.

Искры из глаз. Реально. Без метафор.

Марат берет меня за бедра, двигает как куклу, насаживает на одеревеневший от похоти член как на огромный кол. Эрекция у него воистину чудовищная. Зверь. Монстр. Он не позволит вырваться на свободу.

Даже закричать не могу. Попросту не удается. Немею от дикой боли.

За все приходится платить. Всегда.

И я оплачиваю счет собственной кровью.

Он раздирает плоть. Чувствую. Отчетливо. Мозг точно зависает в агонии. Никак не выходит отключиться, ускользнуть от экзекуции, скрыться в уютном забвении.

Каждый миг. Каждый кадр. Жестокая реальность до мелочей врезается в память. Отпечатывается по фрагментам. Ярко, ослепительно.

Проклятье.

Марат убьет меня.

Глава 27

— Ты должна быть сильной, — говорит мой отец. — Кто ноет и скулит, ничего не получает в этой жизни. Удача улыбается только дерзким и смелым.

Он смотрит в глаза, будто в самую душу взирает. Его голос звучит ровно и уверенно.

Даже перестаю плакать. Возникает впечатление, точно это безграничное спокойствие передается через воздух.

— Больно? — спрашивает отец.

Киваю. Минуту назад я карабкалась по дереву и случайно счесала огромный лоскут кожи на внутренней стороне бедра. На образовавшуюся рану страшно смотреть. Мне недавно исполнилось семь лет, и хоть я считаю себя взрослой и самостоятельной, в данный миг легче удариться в слезы, жалеть себя и требовать жалости от других. Однако теперь становится стыдно рыдать.

— Давай поглядим, — отец осторожно изучает мою травму. — Выглядит не очень, зато заживет быстро, вот увидишь.

— Правда? — шмыгаю носом, вытираю слезы.

— Да, — заключает без тени сомнения. — Это просто большая царапина.

Я еще не раз упаду, собью колени и локти, однажды доиграюсь до перелома руки. Но боль никогда не будет такой уж серьезной и значительной. Каждая новая трудность поможет закалить характер.

Отец всегда общался со мной на равных. Все его фразы врезались в память, всплывали в сознании автоматически, играли новыми гранями. Чем старше я становилась, тем лучше начинала понимать настоящий смысл этих слов.

Я впитывала его уроки. Я считала себя успешной и сильной. Я была бойцом, сражалась до последнего. Всегда. Я разучилась сдаваться.

Любую преграду можно преодолеть. Главное — двигаться вперед. Хоть по шагу, хоть по миллиметру. Ползти. Плестись на последнем издыхании. Не важно. Только не отступать, не бросать начатое. В это я верила. Это казалось моей религией.

А потом появился Марат.

Марат двигается внутри меня как отбойный молоток. Будто гвозди забивает. Прямо в задницу. Рвано, отрывисто, с оттяжкой. Долбит нутро, не ведая усталости.

Рычит. Яростно насаживает на раскаленный вертел. Выжигает внутренности. Раздирает громадным членом. Жестко. Бешено. Без жалости.

Волосатые яйца вбиваются в лоно. Мощно. Ритмично. Шлепают звучно и смачно. Точно помечают собственность.

Я понимаю, что ничего не знала о настоящей боли. Никогда. Не представляла, как легко и быстро можно погрузиться прямо в пекло.

Впадаю в ступор. Не удается закричать. Расплакаться тоже не выходит. Рефлексы перестают работать. Шок настолько силен, что тело цепенеет.

Я ничего не могу. Вообще. Ни дернуться, ни шевельнуться. Даже задрожать. Просто содрогнуться.

Это похоже на наркоз. С обратным эффектом. Чувства не притупляются. Обостряются до предела. Мое тело обращается в оголенный провод.

Марат говорит что-то, но я не слышу. Точнее — не понимаю. Не воспринимаю должным образом. Слова звучат достаточно громко и отчетливо, а смысл ускользает. Реальность растворяется в багрово-красном тумане, который густо застилает измученный разум.

Пытка длится целую вечность. Грань времени размывается. Контуры мира теряются. Железный крюк вгрызается вглубь, раздирает, выворачивает наизнанку. Окунаюсь в тягучую агонию, в дико пульсирующую бесконечность.

Неужели он никогда не закончит? Не насытится? Не изольет похоть?

Единственное, о чем мечтаю. Единственное, за что держусь.

Пожалуйста. Прошу. Прекрати.

Марат вдруг замирает. Врезается внутрь особенно грубо. Наваливается, вжимаясь мускулистым животом в мою напряженно изогнутую спину, сминает грудь.

Он кончает. Долго и бурно, обильно заливает истерзанную плоть спермой. Ощущение, точно в меня льется кислота. Расплавленный металл. Его семя буквально прожигает насквозь.

Вопль разрывает горло. Истошный. Протяжный. Пронзительный. Вырывается на волю, выламывая гортань.

Я все-таки могу кричать.

Но это едва ли спасает.

— Хочешь добавки? — Марат сдавливает ягодицы.

Лихорадочно мотаю головой.

Нет. Нет. Нет. Никогда. Не надо.

— Я накачаю тебя до отказа, — шепчет на ухо. — Я только начал.

Он покидает мое тело. Стягивает со своего огромного члена. И это ощущается как самая жесточайшая на свете экзекуция.

Глохну от собственных воплей. Захлебываюсь слезами. Задыхаюсь.

Такое чувство, будто кожу живьем сдирают. Выворачивают наизнанку. Рвут мясо кусками.

Я практически отключаюсь. Практически. Черт. Почему я не падаю в обморок? Почему не лишаюсь сознания?

Ухмыляющиеся губы прижимаются к моему затылку.

Шумный вдох. Утробное рычание.

А после выразительный шлепок ниже поясницы. Резкий. Четкий. Клеймящий. И тело сводит неудержимая дрожь, судорожный спазм выкручивает мышцы.

— Привыкай, — бросает хрипло. — Буду ебать только в зад.

Крупные ладони накрывают ягодицы, тискают и мнут, разводят в стороны. Боль не отпускает не на миг. Дикие вспышки ослепляют, вынуждают кричать.

Он не трахает меня. Сейчас. Пока что. Но каждое движение, даже малейшее, почти незначительное, низвергает в жерло вулкана, в кипучую бездну. Кошмар наяву.

Я пытаюсь проснуться. Очнуться. Все напрасно.

— Надо разработать тебя, — холодно продолжает Марат. — Чтоб дырка сразу под мой хуй раскрывалась. Нечего зажиматься.

Он плюет туда, где до сих пор до жути больно, где внутренности разодраны до крови, безжалостно вспороты громадным органом. Выражает абсолютное пренебрежение. К шлюхам относятся нежнее.

Отпускает, отталкивает. Позволяет безвольно сползти на пол, завалиться на бок, застыть в позе поверженной добычи. Поднимается и уходит.

Щелчок замка. Дверь открывается и закрывается.

Звук удаляющихся шагов.

Я не в силах сдвинуться с места. Наверное, нужно взять себя в руки, выкарабкаться, выползти. Но воли нет. Совсем. Не могу шевельнуться.

Я просто продолжаю вздрагивать. И слезы струятся по щекам безостановочным потоком, жгут кожу. Внутри печет. Везде. Мучительно.

Странное состояние. Морок застилает рассудок, опутывает липкой паутиной. Думать трудно. Невыносимо. Мысли обрываются, путаются в бесформенный ком.

Я вспоминаю похороны своего отца.

Аномально жаркий день. Куча чужих людей вокруг. Его коллеги по работе, приятели, друзья.

А я еле держусь на ногах. Потому что выпила как минимум пять рюмок водки. И намереваюсь выпить еще гораздо больше.

Так хочется ничего не чувствовать. Ни-че-го. Вообще. Никогда. Так хочется забыться, сбежать подальше от реальности.

Отец долго болел. Уходил страшно. Рак. Неоперабельный. Уже ничем нельзя было помочь. От него осталась тень, отблеск, не более. Но он улыбался до последнего.

— Я так рад, — сказал мне на прощание.

— Господи, папа… чему? — очень старалась не разрыдаться.

— Ты моя дочь, — сжал мою ладонь. — Ты сильная.

Если бы он увидел меня теперь. Здесь. Раздавленную. Растоптанную. Униженную. В слезах и в крови. Израненную. Поверженную.

Что бы он сказал?

Это просто царапина. Заживет. Удача благоволит смелым и дерзким. Хватит ныть и скулить. Выбирайся. Сражайся. Ищи выход.

Я не имею права сдаться.

Я поднимаюсь. На колени. Выше не выходит. Озираюсь по сторонам. Сталь мерцает в багровом пламени свечей.

Боже. Откуда тут столько крови?

Тошнота подкатывает к горлу. Рвотный позыв. Сглатываю. Очень стараюсь не обращать внимания на пол под собой. Не изучать, не рассматривать. Подползаю к ближайшей стене. Передвигаюсь с огромным трудом.

Застываю, превозмогаю себя, стараюсь принять боль как неотъемлемую часть организма. Еще рывок. Осталось совсем немного.

Ну, давай. Всего один шаг.

Хватаю первый попавшийся кинжал. Или нож? Плевать. Сжимаю и опять сползаю вниз, сворачиваюсь в клубок. Пытаюсь угомонить жуткие ощущения внутри.

Так. Придется встать. По-нормальному.

Не сразу. Потом. Чуть позже. Через пару секунд. Через минуту. После небольшой передышки. Надо восстановиться.

А может, проще порезать вены?

Смеюсь. Хохочу истерически.

Стоп. Соберись. Действуй.

Я устремляюсь в сторону двери, едва движусь, после приваливаюсь к стене. Перевожу дыхание. Поднимаюсь, будто впервые учусь ходить. Тело протестует, отказывается. Однако я не оставляю другого шанса.

Вжимаюсь в прохладную поверхность. Считаю секунды. Пробую успокоить одуревший пульс.

Я не анализирую ситуацию.

Это не поможет.

Ничто не поможет.

Марат вернется. Рано или поздно. И тогда…

Господи, я и правда брошусь на него с оружием?

Дверь распахивается настежь.

У меня больше нет времени думать.

Мой палач заходит в комнату.

Огромный. Голый. Темный.

Я стискиваю рукоять так, что не чувствую собственные пальцы. Даже вдохнуть не решаюсь. Любой звук может выдать безумный план.

Дерзай.

Я подаюсь вперед. Совершаю единственный шаг. Вонзаю нож в спину. До упора. Бью изо всех сил.

Звериный рык сотрясает реальность.

— Блядь, — выдает Марат.

Разворачивается и хватает меня за горло. Сдавливает. Отрывает от земли, вынуждая захрипеть. Напрочь перекрывает кислород. Лишает опоры.

Выпускаю рукоять. Цепляюсь за его пальцы. За широкое запястье. Царапаюсь. Пробую извернуться.

Проклятье.

Я пропала.

Уже и боли не чувствую. Только ярость. Отчаяние. Ужас. Пьянящий. Срывающий крышу. Вламывающийся внутрь ураганом.

— А ты любишь, когда жестко, да? — кривая ухмылка обнажает зубы. — Ну, валяй.

Марат выдергивает кинжал, точно зубочистку, вгоняет в дверь по самую рукоятку. Не похоже, чтобы он испытывал болевые ощущения. Странно, что вообще удар заметил.

Я вонзила оружие слишком низко. Чуть выше поясницы. В правую часть. Надо было бить выше. Надо было выбрать лезвие подлиннее. Хотя с его громадными мышцами до важных органов не добраться. Такую здоровенную спину невозможно ранить.

Черт. Что?! Идиотка. Теперь он тебя прибьет. Размажет прямо по этому полу.

Чем я думала? Я не думала. А зря.

Улыбаюсь. Как чокнутая.

— Кайфуешь, — хмыкает Марат.

Разжимает пальцы.

Падаю вниз. Больно ударяюсь коленями.

— Ты-ты, — закашливаюсь. — Не дал выбора.

Рефлекторно дрожу. Сжимаюсь.

— Мы могли неплохо провести время, — бросает мрачно.

— Мы?

Марат наматывает мои волосы на кулак, принуждает запрокинуть голову назад, ловит взгляд в пылающий капкан.

— Я бы убил тебя, — говорит ровно. — Без боли. Быстро. Ты бы даже не поняла.

— Как ты… как…

— Я думал, ты умная, — криво усмехается. — Приняла правила игры. Но нет. В башке совсем пусто, раз решила такое вытворять.

— Думал, буду твоей покорной шлюхой? — восклицаю запальчиво. — Буду все вылизывать и высасывать? Буду раздвигать ноги по первому требованию? Добровольно давать в зад? Да ты гребаный псих! Все равно хотел меня прикончить!

— Смерть бывает разной, — от его спокойного тона веет могильным холодом. — И брать тело можно по-разному.

Он нагибает меня, ставит в нужную позу, прижимается сзади. Оголяет шею, медленно трется щетиной о нежную кожу.

— Шальная, — шепчет на ухо. — Это заводит.

Укладывает член между ягодицами. Выкручивает соски.

— Я тебя ненавижу, — роняю судорожно, сдавленно повторяю: — Ненавижу. Чтоб ты сдох. Чтоб ты…

— Отлично, — сжимает мои бедра до хруста. — Тем слаще будет ебать тебя до утра.

Глава 28

Я уже умерла? Это все? Конец?

Очень хочу произнести вопросы вслух, но ничего не выходит. Рот будто вязкой ватой забит. Еле ворочаю языком. Без толку, без особого успеха. Не удается вымолвить ни единого слова. Из горла не вырывается никаких звуков. Даже простонать не получается, просто всхлипнуть и то оказывается непосильным трудом.

Я отчетливо слышу голоса. Мужской и женский. Непонятный язык. Абсолютно неизвестный и неразборчивый. Я пытаюсь ухватить суть беседы по тону, уловить перемены интонации.

Женщина как будто недовольна, резко отчитывает мужчину. Но и он отвечает не менее жестко и грубо. Мрачно. Даже угрожающе. Голос не повышает. Однако кипучий гнев ощутим чуть ли не на физическом уровне.

Тут реальность покачивается. В очередной раз. Стремительно ускользает.

Погружаюсь во мрак. Опять и опять. Кто-то постоянно отключает свет в моей голове. Щелкает лампочка. Темные воды смыкаются над головой.

Я не знаю, где я. Понятия не имею о том, сколько проходит времени. Я помню только темноту. С оттенком бордо. С алыми всполохами. Багровая пелена застилает глаза. Пульсирует, оплетает липкой, мерзкой паутиной как коконом.

Запах крови забивается в ноздри, наполняет глотку, просачивается в поры.

Я не чувствую ничего ниже поясницы. Впрочем, кое-что есть, но очень далеко по ощущениям, будто с другим человеком происходит, а на меня только падает тень.

Как определить, что реально, а что нет?

Кто-то неведомый заставляет открывать рот, вкладывает таблетки, вынуждает запить водой и проглотить. Кто-то делает уколы, снова и снова. А потом осторожно смазывает наиболее пострадавшее место.

Это не Марат. Прикосновения совсем другие. Легкие, воздушные, нежные. Он так касаться не умеет. Знает лишь как сжимать и давить, вырывая вопли из груди.

Он чудовище. Монстр. Без эмоций, без чувств, без капли милосердия.

Его татуировка — его отражение. Настоящее. Жуткое. Страшное. До суеверной дрожи пугающее.

Демон, безжалостно терзающий свою беззащитную жертву, жадно пожирающий плоть, разрывающий податливое тело когтями и клыками.

Если у него и была душа, то эта душа давным-давно мертва.

А я…

Я пропала.

Моя смерть вопрос времени. Неизбежность. Не сбежать, не уйти. Судьба настигнет в любом случае. Отсюда уже никогда не выбраться.

Я ничего не ем, только пью. Меня лихорадит, бросает то в жар, то в холод. Даже знать не желаю, какая сейчас температура.

Я почти не бодрствую, постоянно пребываю в горячечном бреду.

Дни и ночи теряются в тумане, минуют в путанной чехарде, сменяют друг друга без определенного графика. А на моей шее затягивается петля. Всплывает больше жутких ощущений. Память будто режут на части, кромсают, извлекая самые жуткие куски.

Вот я.

Стою на коленях. Вдавлена грудью в пол. Сломана. Раздавлена. Повержена.

Вот Марат.

Трахает меня с деликатностью отбойного молотка. Бьет будто по наковальне. Резче, жестче, до спазматических судорог.

Вот…

Тошнотворный хлюпающий звук. Огромный орган ходит внутри слаженно и четко, движется как гигантский поршень. В диком ритме.

Он берет меня быстро. Легко. Слишком легко.

Больше нет никакого сопротивления. Нутро разодрано.

Вот я истекаю кровью. Отключаюсь от боли. Обмякаю, растекаюсь по полу бесцветной лужей.

А вот Марат. Возвращает меня обратно в сознание. Всякий раз. Хлопает по щекам, тянет за волосы, выкручивает соски. Не позволяет скрыться в лабиринте блаженного забвения.

Он хочет, чтобы я прочувствовала все, каждый момент, каждый фрагмент, каждую битую грань этого ожившего ночного кошмара.

А дальше провал за провалом. Словно некто удалил кадры, подчистил пленку. Подверг цензуре этот кровавый порнофильм.

Я проваливаюсь во тьму надолго. Сознание протестует, отказывается подчиняться.

Унизительное состояние. Тупое. Беспомощное.

Замира говорит мне, что делать, произносит элементарные инструкции, простейшие команды вроде «повернись», «встань», «приляг».

Довольно сложно принять факт того, что даже в туалет нельзя сходить без посторонней помощи. А еще хуже подниматься с унитаза и видеть, как белоснежная поверхность залита красным. И уже вроде не больно, просто чертовски страшно. Вдруг кровотечение не прекратится, вдруг усугубится. Точка невозврата пройдена, однако всегда есть куда падать.

Тот разговор на неизвестном языке. Не плод бурной фантазии. Правда. Истина. Беседа между Маратом и Замирой. Их голоса звучали над моим изломанным телом. Осознание приходит с опозданием. Но суть едва ли меняется. Смысл фраз остается загадкой.

О чем они говорили? Что обсуждали?

Я не понимаю ни единого слова. Впечатление от самого звучания может быть очень обманчивым. Восприятие порой играет злую шутку. Кругом иллюзия. Фантом.

Разве Замира стала бы отчитывать Марата? Посмела бы столь сильно рискнуть? И по какой такой причине? Ну, не из-за меня же явно. Я просто кусок жертвенного мяса на плаху, на убой.

Убей и похорони. Больше никаких трудностей. Никаких проблем.

Верно. Отличная идея. Раз приговорил — приводи вердикт в исполнение.

Видимо, Замира выказала недовольство от того, что надоедливую девку не добили до конца, не прикончили как следовало. Пожалуй, это единственный логичный вариант.

Защитников у меня нет и не предвидится.

— Сколько времени прошло? — спрашиваю я.

— Восемь дней, — отвечает Замира.

— Восемь? — вырывается сквозь удивленный возглас.

Не может быть. Этого просто не может быть. Ощущение будто миновало восемь месяцев. Как минимум. А то и целых восемь лет осталось позади.

Видимо, под препаратами чувство реальности теряется. Создается впечатление, словно прошел гораздо более длительный и значительный срок. Контуры мира сливаются.

— Все не так плохо, — говорит Замира.

— Что? — слишком резко поднимаюсь с постели, тело в момент охватывает дичайшая боль, пленяет раскаленными цепями. — Не могу дернуться. До сих пор с трудом передвигаюсь.

— Я видела хуже, — произносит сухо.

— Когда?

Игнорирует. Хмурится. Наконец выдает:

— Ты правда ударила его ножом?

Неожиданный вопрос.

Значит, Марат все рассказал. Иначе она бы никак не узнала о происшедшем. В той комнате нас было только двое.

Ладно. Что с того? Разве мой дурацкий поступок оправдывает его жуткие деяния? Да, я совершила глупость, когда бросилась на разъяренного зверя с таким жалким орудием, рассчитывая исключительно на природное везение. Но это была самозащита.

— Правда, — подтверждаю коротко. — И я бы сделала это снова, только постаралась бы выбрать лезвие посерьезнее, чтоб наверняка. Я бы и шанса ему не оставила.

Замира опять молчит. Долго. Выразительно. Взгляда с меня не сводит. Буквально припечатывает.

Мои дерзкие слова вряд ли вызывают у нее внутреннее одобрение. Однако же она совсем не кажется рассерженной или раздраженной. Она будто… одобряет?

Воистину шальная догадка. Абсолютно бредовая.

— Ты готова убить того единственного, кто может тебя спасти? — вдруг произносит женщина.

Истерический смех невольно вырывается из моего горла.

Если это шутка, то безумно извращенная.

— От чего спасти? — интересуюсь, не скрывая горечи. — От собственной жизни?

— Ты его проняла, — заключает ровно и уверенно.

Какая чепуха. Видно, намеренно пудрит мои мозги. Это какая-то тактика, чтобы я расслабилась и меньше сопротивлялась судьбе.

Черт. Проняла. Ну не ерунда ли?

Я его не ранила, даже не задела, не зацепила по касательной.

А вот он меня…

До печени. Даже глубже. Как никто и никогда прежде. Разодрал в клочья. И сожрал. Ничего не оставил.

— Бред, — выдыхаю сдавленно, возвращаюсь на постель, сворачиваюсь в клубок, будто инстинктивно стараюсь защититься, оградиться от реальности.

— Он тринадцать лет жил только жаждой мести, — задумчиво произносит Замира. — А теперь… Кто знает.

— Я не понимаю, — признаюсь честно. — Куда вы клоните?

— Он мог любить, — как-то странно улыбается, нежно, мягко, с затаенной горечью. — Я помню.

Женщина закрывает глаза, точно пытается четче воскресить давно забытый кадр. И кажется, действительно переносится в иную реальность.

— Он в ней души не чаял, — продолжает тихо. — Когда смотрел на нее, сразу в лице изменялся. Даже его колючий взгляд смягчался. А она, хитрюга, веревки из такого бешеного зверя вила. Легко, будто играючи.

Звучит как самая настоящая фантастика.

Сложно вообразить, будто Марат способен на нежность и особый трепет по отношению к женщине. Впрочем, я для него не женщина. Животное. Вещь. Жертва. Понятно, что при подобном раскладе церемониться не стоит.

— Амина. Принцесса. Так ее звали, — продолжает Замира. — Те рисунки и драгоценности, которые ты случайно обнаружила, принадлежали ей.

— Полагаю, я и фотографии видела, — заявляю осторожно. — Она была очень красивой.

— Она ослепляла, — заключает неожиданно мрачно. — Глазам больно смотреть.

Взирает на меня в упор. Явно хочет испепелить. Стоит огромного труда не зажмуриться, не отвести взгляд.

— Что произошло? — спрашиваю, затаив дыхание.

— Стрелецкие забрали нашу девочку, — следует ледяной ответ.

Я пытаюсь вникнуть в суть. Понять и принять. Мозг упорно бунтует.

Тринадцать лет. Именно такой срок был назван. Но тринадцать лет назад Олегу было всего пятнадцать. Неужели в столь юном возрасте он был способен сотворить нечто чудовищное с невинной девочкой? Слова Егора недвусмысленно намекали на это.

Боже. Тошнота подкатывает к горлу, просто рефлекс. Не верю. Не хочу верить. Буду отвергать реальность до последнего.

Хотя пятнадцать лет не так мало. Подросток. Гормоны бурлят. Дети бывают жестче взрослых. Тем более, Стрелецкие и правда состоятельная семья, действительно могли скрыть улики, заплатить нужным людям и замести следы, спустив расследование на тормозах.

Версия до жути логична. Идеальна. Практически. Но… А что, если дело не в Олеге? Что, если это его отец? Вдруг он во всем виновен? Наломал дров, а остальным приходится разгребать и огребать за его преступление. Чушь. Полная ерунда. Этот мужчина интеллигент до мозга костей. Мухи не обидит. По виду. И свою жену любил всем сердцем. Так и не вступил в брак снова, хотя вокруг всегда вились претендентки.

С другой стороны — разве маньяки выглядят подозрительно? Многие могут весьма мило общаться, излучать обаяние и располагать к себе. Достаточно вспомнить документальные передачи о серийных убийцах, их потому и ловят поздно, ублюдки отлично сливаются с толпой, кажутся гораздо нормальнее подавляющего большинства людей.

Господи. Как тогда сказал Олег? После нашей свадьбы, после церемонии.

«Они забрали мою мать».

Они. Кто? Марат и его друзья? И почему именно за матерью? Преступление совершил мужчина, а наказание отбывает женщина. Где здесь справедливость? Что за бредовая логика?

Прекрасно сознаю, никто не станет отвечать на мои вопросы. Без того очень много пищи для размышлений подбросили.

— Я думала, ты обречена, — холодно заявляет Замира. — Но пожалуй, стоит сохранить твою жизнь.

— Почему? — криво усмехаюсь. — Столько милости… вдруг.

— Он другой рядом с тобой.

— Какой?

Одержимый. Бешеный. Жестокий. Одуревший от похоти, жажды плоти. Опьяневший от запаха крови.

— Он дышит.

Пожимает плечами. Невозмутимо. Небрежно.

Она реально рассчитывает, я поведусь на подобную приманку?

— Звучит красиво, — хмыкаю. — Но ему просто нравится моя кровь. Чем больше прольется, тем вкуснее насиловать. Злоба. Презрение. Ненависть. Вот, что я в нем пробуждаю. Тут и не пахнет глубокими чувствами.

Замира отрицательно качает головой.

— Дура ты, — вздыхает. — Он тебя в отдельной комнате держать хотел, а в итоге у себя поселил, в собственной кровати. Одежду отнял, и сам же нового тряпья накупил.

— Ну, знаете, вы очень…

— Он все эти дни дома не появляется, — обрывает меня. — Тянет его к тебе. Дико. Боится опять сорваться.

— Я же вонзила ему нож в спину, — бросаю холодно.

— Заслужил, — усмехается.

— Что? — роняю удивленно. — В-вы… серьезно?

— Может, и будете вместе, — произносит поразительно ровно, без эмоций, будто речь идет о самом рядовом событии. — Если только прежде друг друга не угробите.

— Желаете, чтобы я заменила погибшую невесту? — вопрошаю горько.

— Какую невесту? — искреннее недоумение в голосе.

— Амину, — выдаю глухо. — Она ведь была его девушкой. Или успела стать супругой? Вы сами сказали, Марат в ней души не чаял, любил по-настоящему.

Замира смеется. Звонко.

— Никакая она ему не невеста, — говорит. Потом прибавляет: — Никогда ею не была и быть не могла.

— А кто тогда?

— Она его сестра. Единокровная. А тот ублюдок такое с ней вытворил, что даже небо рыдало тринадцать дней.

Проходит еще неделя. Окончательно восстанавливаюсь. Наверное, можно насиловать меня дальше. Однако Марат не спешит, не возвращается обратно, не требует то, что считает своим по праву. Он не появляется в своем собственном доме.

Я не верю в романтическую версию Замиры. Я же не идиотка.

Мой палач занят. Решает рабочие вопросы. Уехал в другой город. В другую страну. Да мало ли вариантов.

Вернется — и убьет. А чего тянуть? Свое он уже получил. Мою единственную невинность отнял. Больше брать нечего. Мальчик наигрался. Пора отправить игрушку в гроб.

Разве нет?

Я пытаюсь сохранять оптимизм. Пытаюсь искать новые пути побега. Пытаюсь… но ничего не выходит.

Я готовлюсь к худшему. Стараюсь заранее принять смертельный расклад. Главное — не рыдать, не умолять, не унижаться. Все равно не поможет. Лишь позабавлю этого гада напоследок.

Я уверена, что встречу неизбежность с достоинством. Улыбнусь. Не склоню голову, не преклоню колени. Никогда больше. Хватит, достаточно валялась в его ногах. Пусть сам ломает до конца. Пусть калечит. Пусть…

Поворачиваю ручку, толкаю дверь, прохожу в комнату и вижу Марата. В комнате темно, лампы выключены, шторы настежь распахнуты. Скупой лунный свет освещает мрачную мускулистую фигуру.

Он стоит ко мне спиной. Любуется полумраком. Выжидает.

Господи. Я не готова. Нет, нет, нет. Слишком рано. Не хочу погибать.

Я закрываю дверь за собой и прохожу вперед.

Смысл бежать? Настигнет вмиг. Очередное унижение. Вот и все. Уж лучше сама взойду на эшафот.

Странное чувство. Не могу объяснить. Какое-то гнетущее сомнение терзает душу, пробирается под кожу, царапает льдистыми когтями.

Это же он, да? Он. Марат.

Другой мужчина не рискнул бы прийти сюда. Никто из слуг, из охраны, из прочих подопечных не стал бы пробираться в спальню хозяина.

И все же…

Высоченный. Громадный. Здоровенные плечи. Огромные ручищи. Мощные ноги как столбы.

Я не вижу лица. Не могу разглядеть точно.

Проклятье.

Я не чувствую его. Как прежде. Нет этого дурманящего запаха. Нет адского жара. Нет чертовой порабощающей ауры, энергетики бешеного зверя.

Точнее что-то есть. Но не то…

И его одежда. Джинсы. Футболка. Конечно, Марат и раньше надевал футболки. Вот только все предметы одежды как будто чужие.

Он чужой.

Другой.

— Горячая штучка, — усмешка ощущается физически. — Рада нашей встрече?

Дьявол.

Хриплый голос. Очень похожий. До жути.

Но…

Это не его голос.

Быстро делаю шаг назад, хватаю ручку двери, поворачиваю.

— Стоять.

Хищник добирается до меня одним прыжком. Захлопывает дверь за спиной. Прижимается горячим телом, вдавливает в дерево.

— Мы только начали, — крупные ладони пробираются под юбку, сдавливают ягодицы. — А ты хороша. Теперь понятно, почему Марат с тебя никак не слезет.

— Кто, — задыхаюсь. — Кто ты?

— Я твой новый хозяин.

Глава 29

Липкий ужас заковывает тело в ледяные цепи. Сердце рвется из груди, застывает у самого горла, дает перебой. Тошнотворная судорога сводит желудок.

Хозяин? Новый? Что это значит? Марат меня продал? Отдал?

Ничего удивительного. Я создаю слишком много проблем. Сперва пыталась сбежать, потом накинулась на него с ножом.

— Роскошные сиськи, — незнакомец грубо сминает мою грудь через кофту, а после ловко пробирается под бюстгальтер, сдавливает плоть и присвистывает. — Еще и настоящие. Да тебя как под заказ для Марата вылепили. Зачем принцесса, когда есть такая королевна.

— Пусти-те, — чуть дышу.

Он хохочет. Раскатисто и резко. Подхватывает меня под ягодицы, вбивает бедра в бедра, дает наглядно прочувствовать всю мощь возбуждения. Ткань джинсов никак не скрывает жуткие габариты. Громадный орган нагло и грозно упирается прямо в мое лоно, скрытое лишь тончайшим кружевом.

— Будешь скакать на моем хере, — хрипло заверяет незнакомец. — По доброй воле или нет. Я выебу тебя во все щели.

Даже дернуться не удается. Полностью цепенею. Обращаюсь в гранитную статую.

Шок выламывает ребра.

Это реальность? Это происходит на самом деле?

Он относит меня в сторону кровати, бросает на постель, наваливается сверху. Раздвигает бедра своим коленом. Жестко, широко, до боли. Раздирает трусы одним движением. Он явно не шутит и не собирается прекращать.

А я замираю как зверек, пойманный в смертельный капкан. Ощущение, точно повсюду острые стальные шипы. Чуть дернешься — погибнешь, за секунду истечешь кровью.

— Поверь, засажу не хуже Марата, — его язык скользит по виску, медленно, намеренно неспешно, впечатление, будто пробует мой страх на вкус, упивается гремучей смесью страдания и отчаяния. — А если будешь сильно скучать, так и быть поделюсь.

— Что? — выдаю сдавленно. — Что ты…

— Распишем тебя на двоих, — заявляет насмешливо.

— Я… я не…

— Никогда не ебалась в два хуя?

— Н-нет.

— Грех такой сладкой бабой не поделиться, — протягивает незнакомец. — Я своих сук всегда на круг пускаю, когда сам наебусь.

От жуткого смысла его слов, стынут внутренности.

Он и правда собирается…

— Люблю смотреть, как блядей опускают, — бросает издевательским тоном, расстегивает ремень. — У меня полно приятелей и никто из них не откажется от такого лакомого куска. Загонят тебе хуй в глотку, потом по два в пизду и в жопу. Еще и остальным подрочить успеешь. Руки-то свободны. Шикарная картина. Можно фото и видео для твоих родных отснять. Затраханная шлюха в сперме. Красота.

Лихорадочно мотаю головой, больше ни на что не способна. Мелкая дрожь сводит тело леденящими волнами. Вибрируют даже застывшие от дикого холода жилы.

Боже. Как он похож на Марата. Хриплым голосом. Звериным запахом. Манерой говорить. Всеми этими жуткими и жестокими выражениями. Железной хваткой.

Но… он другой. Совсем. Абсолютно. Обезбашенный. Безумный. Вообще без тормозов. Больной на всю голову. Вот уж точно двинутый маньяк.

— Ладно, шучу, — хмыкает. — Буду драть тебя только на пару с Маратом.

Крупные ладони пробираются под ягодицы, щипают и сжимают.

— Он твоей задницей займется, — жарко шепчет на ухо. — А я пизду растяну, чтоб два наших хера сразу туда как по маслу залетали.

Молчу. Не могу губы разлепить. Содрогаюсь изнутри.

— В рот накончаем, чтоб аж захлебывалась, — обещает горячо. — Вычистишь хуи до блеска, подставишь свои голодные дыры под наши болты. Подмахивать начнешь, чтоб лучше ебалось.

Меня тошнит. Физически. Я жалею, что ничего не съела за день, ведь тогда содержимое желудка полетело бы прямо на этого долбанутого урода.

— Представляешь, как мы тебя отделаем? — смеется незнакомец. — Но пока Марата нет, я отработаю за двоих.

Накрывает мое горло ладонью.

— Ты не совсем в моем вкусе, — замечает ядовито. — Но я обожаю свежее мясо. И обожаю, когда мои суки орут. Ты заорешь очень громко.

Толкается вперед. Огромный раскаленный член ударяется в лоно, однако внутрь не проникает, соскальзывает в сторону.

— Блядь, — пальцы накрывают меня, раздвигают складки, грубо орудуют внутри. — Совсем сухая.

— Пусти, — слабо дергаюсь, вновь шепчу пересохшими губами: — Пусти.

— Как Марат тебя трахает? — проталкивает палец вглубь, двигает, причиняя боль. — Все равно что в песок долбить. Хер до крови обдерешь.

Это сон. Просто сон. Очередной кошмарный сон.

Я не чувствую ничего. Полное онемение. Лишь одна мысль бьется в измученном мозгу: «Марат не мог меня отдать. Не мог. Не мог».

А почему?

Он тоже ублюдок. Насильник. Убийца. Ничем не лучше этого гада. Они по сути своей одинаковы.

Нет. Не так. Не настолько.

— Нет-нет, — бормочу будто в горячечном бреду.

— Узкая, — выдает удивленно. — Точно не целка?

Незнакомец даже отстраняется.

— Марат, вообще, тебя трахал? — спрашивает с сомнением. — Неужели ни разу не натянул перед твоим педиковатым муженьком? Не зря же он его тут держит.

— Кого? — роняю тихо. — Кого держит?

— Стрелецкого, — произносит будто грязное ругательство. — Не корчи идиотку. Ты же в курсе.

— Олег здесь?

— Дерьмо, — хохочет, а потом резко прибавляет: — Реально не знаешь?

— Впервые слышу об этом, — признаюсь абсолютно честно.

— Интересно, — протягивает саркастически. — А про долг ты в курсе?

Мое выразительное молчание звучит гораздо красноречивее любых слов.

— Тогда чем вы здесь занимались? — пораженно произносит незнакомец.

— Трахались, — бросаю неожиданно дерзко.

Оборачиваюсь и кусаю его, изо всех сил вонзаю зубы в кисть руки, в то ближайшее, за что способна ухватиться. Сжимаю челюсти изо всех сил, до упора, испытываю мстительное удовольствие, ощущая, как мой рот стремительно наполняется кровью.

— Блядь, а ты крута.

Незнакомец будто не чувствует боли. Опять смеется. Кажется, ловит кайф от такого сопротивления.

— Ну, значит, позабавимся по-настоящему.

Он бьет меня в грудь кулаком. Явно сдерживает силу. Но даже от подобного удара дыхание перехватывает. Выпускаю его. Моментально разжимаю хватку.

Еще один удар. Наотмашь. Тыльной стороной ладони. Прямо по щеке. Еще чуть и голова слетит с плеч.

Теперь во рту не только чужая кровь.

— Люблю девок, которые без тормозов, — нарочито сладко заключает незнакомец. — Ломать их гораздо слаще.

Плюю в него. Хватит уже глотать. Пора дать отпор.

— Я не твоя девка!

— А чья же? — любопытствует насмешливо.

Щелчок выключателя.

Свет ослепляет глаза.

Зажмуриваюсь.

— Моя, — холодно говорит Марат.

Поворачиваю голову, вижу огромную темную фигуру в дверном проеме. Сердце снова бьется. Ледяной панцирь страха окончательно раскалывается на части.

Наверное, я сошла с ума. Обезумела и не заметила, пропустила фатальный момент. Ведь я должна его бояться. Должна. Обязана. После всего, что он сотворил. Но нет. Все ровно наоборот. Этот жуткий мужчина дарит пьянящее чувство надежды.

— Рано ты вернулся, — ухмыляется незнакомец.

Теперь могу рассмотреть его лицо в мельчайших деталях.

Пораженно выдыхаю.

Как же этот ублюдок похож на Марата. Тяжелый взгляд черных глаз. Мрачно изогнутые брови. Жесткие и в то же время удивительно красивые, притягательные черты. Четко вытесанные скулы, полные, чувственные губы.

— В самый раз, — хриплый голос режет пространство как нож.

— Здесь на всех хватит, — раздается насмешливое замечание.

Незнакомец задирает мою юбку до живота.

Только теперь осознаю, в какой именно позе нахожусь. Полуголая. На кровати. С широко разведенными бедрами. Шлюха для спуска спермы, не более.

Какого черта так спокойно лежу?!

— Я своим не делюсь, — чеканит Марат. — Пошел прочь от нее.

— Я сам возьму, — раздражающий хохот. — Заставь меня уйти.

Выскальзываю из-под незнакомца. Пользуюсь тем, что его внимание сосредоточено на другом. Отталкиваюсь от постели, спрыгиваю на пол, вжимаюсь спиной в ближайшую тумбу. Поправляю юбку и кофту, привожу уцелевшую одежду в порядок. Надо бы и оружие найти, на всякий случай.

Я никому не позволю взять мое тело силой. Никогда. Хватит. Я лучше сдохну. Прямо тут, наплевать.

Но, что этот психопат сказал про Олега? Мой муж здесь? Где? Почему я об этом не знаю? Какого черта тут происходит?

— Шустрая она, — хмыкает незнакомец. — Сосет также резво?

— Ты об этом никогда не узнаешь.

Марат сбрасывает пиджак на пол, закатывает рукава рубашки. У него такое выражение лица, что даже Сатана собственной персоной не рискнул бы сейчас с ним связаться. А незнакомец явно рад раскладу. Будто ребенок, получивший долгожданный подарок.

— Я тебя размажу и раскатаю, — заявляет без тени сомнения, заправляет в штаны свой огромный эрегированный орган. — А это для девки оставлю. Пока ты будешь харкать кровью, покажу ей настоящую любовь.

Никакого ответа. Только легкий кивок головой. Приглашающий жест. Валяй. Вперед. Нападай. Рискни здоровьем.

Они останавливаются друг напротив друга. Замирают. Оценивают. Два прожигающих насквозь взгляда скрещиваются точно горящие лезвия мечей. Никто не готов отступать первым.

Такие здоровенные. Мощные. Крепкие. Даже трудно определить, кто сильнее. Когда судишь по внешним данным, выглядят равными.

Рост примерно одинаковый. Параметры. Стальные мускулы играют под гладкой кожей. Мышцы напряжены, натянуты толстенными железными тросами. Вены набухают, рвано пульсируют, отражают безумный бой горячей крови.

Идеальные хищники. Убийцы. Оказаться между ними все равно, что вломиться между двумя буйствующими стихиями.

Огонь… и огонь. Кто победит? Кто заберет выигрыш?

Я умудряюсь сделать короткий вдох, но уже не успеваю выдохнуть. Рефлекторно отшатываюсь, вжимаюсь в тумбу еще плотнее.

Господи. Они точно люди?

Незнакомец бросается на Марата, молотит его кулаками как бешеный. Невольно прижимаю ладони к груди. Внутри печет.

Это все от того удара, да? Он не врезал мне в полную силу. Иначе бы сразу прибил. Но все же довольно значительно приложил. Вот почему так саднит. Другой причины нет и быть не может. Верно?

Больно и жутко наблюдать за развернувшейся передо мной картиной.

Не потасовка. Не драка. Не схватка. Не поединок. Не бой.

Убийство. Жестокое. Кровавое.

Эпицентр урагана.

А Марат как будто… уступает?

Нет. Не верю. Он же сильный. Ну, точно не слабее этого чертового гада. Он должен выйти победителем. Без вариантов. Только так.

И все же четко вижу, как мой палач пропускает удар за ударом. Багрянец заливает его лицо. Движения становятся смазанными, словно замедляются.

Проклятье. Он едва успевает отразить очередную атаку.

Я лихорадочно оглядываюсь по сторонам. Хватаю большую стеклянную вазу. Встаю на ноги, осторожно подбираюсь ближе.

Пожалуй, надо остудить пыл, угомонить гребаного незнакомца, желательно раз и навсегда. Вряд ли мир многое потеряет.

Он не замечает, как я приближаюсь.

Зато замечает Марат.

Сплевывает кровь и начинает хохотать. Дико. Громко. Одержимо. Вынуждает меня замереть, прирасти к месту.

— Чего ржешь? — хмуро бросает незнакомец, с насмешкой добавляет: — Не думал, что так быстро отобью тебе все мозги.

Нужно действовать.

Делаю еще шаг.

— Стоять, — рявкает Марат.

Застываю.

Незнакомец тоже не двигается. Останавливается в боевой стойке. Держит соперника под прицелом.

Марат манит его пальцем. Издевательски.

Тот бросается вперед.

Удар головой в голову. Оглушительный стук. Ублюдок заметно пошатывается, однако все же удерживается на ногах. Отряхивается. И бьет в ответ. Точь-в-точь. Возвращает прием. Лбом в лоб. Зеркалит. До каждой детали.

Марат падает.

И ваза выскальзывает из моих пальцев. Раскалывается на тысячу осколков. Разлетается на куски.

Господи.

Меня разрывает от желания бежать прочь и… от желания помочь. Ринуться прямо к моему мучителю, опуститься на колени, осмотреть его. Прикоснуться губами к этой упрямой, бешеной, горячей башке.

Проклятый победитель поворачивается ко мне.

— Позабавимся, малыш, — широко ухмыляется. — Раздвигай ноги сама или…

— Эй.

Марат поднимается. Резво. Прыжком. Отталкивается от пола, будто это совсем не требует усилий. В момент оказывается снова на ногах.

— Я еще не кончил, — криво усмехается.

Незнакомцу не остается никакого времени для ответа. В следующую секунду становится ясно, кто выложился по полной, а кто и половины своих умений не показал.

Теперь Марат вступает в бой. Первым. По-настоящему.

Никогда не стоит попадать под его кулаки.

Он бьет так быстро и сильно, что у меня перед глазами темнеет, даже не удается различить траекторию движения. Ни в одном фильме не помню таких эффектов.

Сражение на смерть. Не иначе.

Марат молотит соперника как боксерскую грушу. Лупит. Дубасит. Избивает. Жестко. Жестоко. Изощренно. Как прирожденный убийца.

Мне даже жалко неизвестного ублюдка. На миг. Но потом в разуме всплывают все его омерзительные слова, и чувство сострадания испаряется без следа.

Равным соотношением сил тут уже не пахнет.

Избиение младенца.

Незнакомец отступает в сторону коридора. Марат передвигается за ним, увеличивает напор, усиливает натиск.

Подбираю с пола осколок покрупнее, сжимаю в ладони.

Лучше быть наготове. Кто знает, что дальше?

Мужчины бьются уже в коридоре. Миг — сцепившись, летят вниз по лестнице, катятся по ступенькам, не переставая избивать друг друга.

Боже. Они точно звери.

Разве обычные парни так дерутся?

Это схватка голодных тигров. Волков. Нет, бойцовских псов. Это что-то реально кровавое и страшное. Абсолютно противозаконное.

Я следую за ними, держу осколок за спиной. Опускаюсь по лестнице. Выдерживаю безопасное расстояние. Задерживаюсь на последней ступеньке. Совсем не жажду оказаться между одуревшими животными.

Марат заламывает противника, заключает в жестоком захвате, вынуждая взвыть, а потом укладывает на живот и садится сверху. Хватает за волосы на затылке, тянет вверх, чтоб тот запрокинул голову. Обращается как с нашкодившим щенком, цепляет за загривок.

— Продолжим? — спрашивает, еле сдерживая рык. — Или по-настоящему тебя опустить?

— Это я тебя опустил! — восклицает яростно. — Уложил на обе лопатки. С одного удара. Впервые!

Звучит очень странно. Как будто по-детски. Но этот громадный жуткий мужик совсем не выглядит ребенком. Да ему лет тридцать. Ну, может он и младше Марата, но…

— Так и не научился принимать поражение? — насмешливо интересуется мой палач.

— Никогда, — рычит.

— Ладно, — заключает милостиво. — Это было неплохо.

— Неплохо? Да я тебя почти…

— Когда-нибудь будешь лучшим.

— Ну, спасибо.

— После меня.

— Вот посмотришь, — шипит. — Я надеру твой заносчивый зад.

— Давай, братец.

— Дам. Мало не покажется.

Стоп. Что?

Братец. В каком смысле? Прозвище такое? Фигура речи? Вариант обращения?

— Отлично, — хмыкает Марат. — Буду ждать. А теперь проси прощение.

— Чего? — сплевывает. — У кого?

— У нее.

Он поворачивает его голову так, чтобы было видно меня.

— У… этой?! — взвивается. — Ты охерел?

Удар кулаком в висок. Резко. Сокрушительно.

— Быстро, — холодно приказывает Марат. — Вперед.

— Да она же… она просто…

— Моя, — обрывает ледяным тоном. — Тронешь ее хоть раз — оторву хер под корень. И не посмотрю, что ты мой родной брат. Даже собственную руку потом не трахнешь.

— Ты… шутишь?

Еще один удар. Такой, что даже я подпрыгиваю на месте.

— Прости, — злобно выплевывает. — Сука.

Очередной удар. Гораздо более мощный и жесткий.

— Прости-те, — выдает глухо.

Марат отпускает его и поднимается.

— Познакомься, — обращается уже напрямую ко мне. — Это мой брат Рустам. Ему очень жаль, что он напугал тебя и доставил столько неудобств.

Глава 30

Дикари. Варвары. Пещерные люди.

Безумные. Одержимые. Неукротимые. Неудержимые. Необузданные.

Вот в чем заключается истинная природа этих мужчин. Никогда нельзя забывать об опасности, которая таится внутри. Пусть никого не обманывает вид мирно дремлющего зверя. Этот хищник только и ждет, дабы вгрызться в глотку, разодрать плоть до крови, утолить голод. Ты и не заметишь, как улыбка обратится в оскал, просто почувствуешь зубы, вонзающиеся в горло и услышишь хруст собственных позвонков.

Дальнейшее общение братьев выглядит довольно мило. Не понимаю язык, на котором они общаются, вообще, слов не различаю, даже примерного представления о сути беседы не имею. Однако мужчины смеются. Никакого напряжения между ними не чувствуется. Вся агрессия испаряется без следа. Будто еще пару минут назад эти двое не избивали друг друга до полусмерти, не летели вниз по лестнице, сцепившись, точно бешеные псы.

В каждой семье свои порядки и правила. Но чтобы так. Резкая перемена. Контрастная. Разгон от ожесточенных бойцов до спокойно болтающих ребят происходит за секунду. Создается впечатление, словно я пропустила несколько важных сцен, выпала из реальности на какое-то время. Поразительная смена образов и ролей.

Рустам больше не смотрит на меня. Прямо — не смотрит. Исподтишка. Краем глаза. Раз и скользнет, царапнет.

Крепче сжимаю осколок вазы в руках. Боли не чувствую. Или не замечаю?

Если тут такое происходит между родными братьями, если они друг друга ни капли не щадят, бьются всерьез, не играючи, а до разгрома. Какое же отношение к посторонним людям? К тем, кто в тесный круг и вовсе не входит?

Страшно даже представить.

Разговор подходит к концу, и прежде чем удалиться, Рустам все же одаривает меня долгим и выразительным взором, а после подмигивает.

Я почти слышу его голос: «Сука, ты еще свое получишь. Радуйся, пока можешь. Марат не будет твоим защитником вечно. Доберусь до тебя и на куски порву. Заебу насмерть».

Невольно вздрагиваю, судорожно сглатываю.

Дикий мир. Дикие нравы. Дикие они. Все. Бешеные. Без башни. Без тормозов. Самые настоящие отморозки.

А я жертва, заведомо обреченная на погибель.

Но сдаваться и уступать не собираюсь.

Марат отправляет брата куда-то, поворачивается и подходит ко мне вплотную, окидывает взглядом с головы до ног, привычно, даже с ленцой.

— Что у тебя в руках? — спрашивает холодно.

— Ничего, — отвечаю тихо.

— Показывай.

Бросаю осколок на пол. Изучаю свои изрезанные ладони, не ощущаю ровным счетом ничего: ни боли, ни ужаса, даже отчаяния нет. Кровь течет. Сильно. Однако порезы неглубокие, поверхностные, шрамов явно не останется. Отмечаю факты, как будто со стороны. Едва принимаю участие в процессе.

— Кого защищать собралась? — ухмыляется Марат.

— Себя, — роняю одними губами.

Рядом с ним жарко. До чертиков. Будто выплясываю на адских углях. Кожа покрывается испариной, кости ломит. Перед глазами мутнеет, точно незримое стекло враз запотевает. Мускулы судорогой сводит. Низ живота помимо воли содрогается.

Я смотрю вниз. Окровавленный осколок как зеркало отражает мое лицо. Дурная примета? Плевать. Я готова куда угодно смотреть. Лишь бы не на него. Не на палача.

Как так происходит? Почему?

Я реагирую. Остро. Отзываюсь. Опять. Я возбуждаюсь.

Черт раздери.

И ведь раздерет.

Что еще ему со мной делать? Только насиловать и терзать. Волю подавлять, выламывать, под себя прогибать.

Он победил. Жестоко. Уверенно. Безоговорочно. Выиграл. Не у своего чокнутого брата. У меня самой. У моего тела. У самого нутра.

Он мой хозяин. Единственный. Других не будет.

Сволочь. Ненавижу. Гад.

Урод. Ублюдок.

А кто я? Хочу его до ломоты. Хочу настолько дико и бешено, что аж внутри печет. И течет. Влага толчками выделяется между плотно сведенными бедрами.

Оголодавшая самка. Больная. Одержимая.

Я подсела на него как на иглу. Подсела на его испепеляющую похоть. На прожигающий насквозь взгляд. На громадный раскаленный член. На зверский аппетит в постели. На тяжелую хищную ауру. На энергетику урагана.

Он вырвал мою душу. Поработил разум.

Ничего не оставил. Никакого выбора.

— Моя, — припечатал к стене.

И все.

Я… его. С потрохами. С мясом и до костей. Без шансов, без вариантов. До последнего вздоха, до могильной плиты.

Что дальше? Каким станет следующий шаг?

Марат перебросит меня через плечо и отнесет обратно в спальню. А может, завалит и возьмет прямо здесь. На лестнице. Прикажет опуститься на колени, загонит огромный орган в глотку до упора. Заставит встать раком и примется за излюбленную забаву.

Он победитель. Захватчик. Ему виднее, как распоряжаться добычей, в какой позе иметь, как жестко и как долго.

— Пойдем, — бросает ровно.

Разворачивается, следует в неизвестном направлении. Приходится подчиниться, покорно двинуться вперед.

Теряюсь в догадках. Куда направляемся? Зачем?

Комната за комнатой. Дверь за дверью. Первый этаж дома смахивает на изощренный лабиринт. Трудно понять, где я уже успела побывать, а где нет. К тому же, активно развернувшийся ремонт путает карты.

Замираю.

Это ведь тот самый зал, где мы… впервые.

Именно здесь Марат разодрал мое свадебное платье. Разбил вдребезги мечты, разгромил, камня на камне не оставил от прошлого. Унизил, растоптал, извалял в грязи.

Закрываю глаза и открываю, перевожу сбившееся дыхание.

Комната почти не тронута изменениями. Строительная бригада сюда пока не добралась. Стол стоит на прежнем месте, покрыт черным саваном.

— Что ты… — не успеваю озвучить вопрос.

Марат легко отодвигает столь памятный предмет мебели, обнажая металлическую решетку.

Пораженно выдыхаю.

Он наклоняется, поворачивает что-то, отбрасывает резной металл в сторону, отворяет проход в полу.

— Следуй за мной, — произносит без тени эмоций.

Опускается вниз.

Помедлив, совершаю шаг. Дергано и неуверенно, однако приближаюсь к цели, заглядываю в полумрак.

— Давай, — приказывает Марат.

Он помогает мне спуститься по узким каменным ступенькам, подстраховывает, управляет движениями, придерживает за талию.

Тут холодно. Очень. И сыро. Довольно жуткое место. Смахивает на каземат, на тюремные застенки.

Мало света. Всего несколько лампочек, причем довольно слабых, скупо освещающих невероятно длинный проход.

Настоящие катакомбы.

Ощущаю приступ клаустрофобии. Вроде коридор просторный, совсем не узкий, однако сердце стрекочет, раздирая гортань.

Здесь творились страшные вещи. Жуткие, леденящие душу. Чувствую, чую, буквально кожей впитываю.

Только присутствие Марата рядом спасает от панической атаки. Его ладони на моем теле, его тяжелое дыхание, жар мощного мускулистого тела. Все это успокаивает.

Интересно, он намерен трахать меня в новом экзотическом месте или просто убьет?

Невесело усмехаюсь.

— Где мы? — спрашиваю чуть слышно.

Никакого ответа. Ноль пояснений. Пара секунд, пара шагов. Застываем возле высокой дубовой двери. Щелчок замка. Толчок. А после резкий приглашающий жест, мол, ступай, взгляни, сама всю суть поймешь.

Совсем иная атмосфера. Медленно прохожу в открывшуюся комнату, отмечаю гораздо больше уюта. Окон нет, что и понятно, ведь место располагается под землей. Однако мебель хорошая, свежий ремонт. Не роскошь, просто необходимые вещи.

Логичнее бы ожидать камеру с голыми стенами, пыточный кабинет, очередной склад оружия. Но нет. Стандартный интерьер.

Замечаю еще одну, чуть приоткрытую дверь. Похоже на ванную комнату. Всего не рассмотреть, но унитаз и раковину отмечаю моментально. Значит, даже удобства есть. Осталось понять, для чего нужна такая благоустроенная комната под землей?

Совершаю еще несколько осторожных шагов. Оглядываю предметы. Диван, несколько стульев, тумба, стол, шкаф. Освещение хорошее. И вентиляция на уровне. Воздух кажется гораздо свежее, нежели в том коридоре. Да и отопление работает.

Замечаю темную ширму.

Что там? Кровь ударяет в голову. Резко. Практически оглушая. Будто тело реагирует заранее. Осязает доселе неосязаемое.

Прохожу дальше. Кресло. Большая кровать. Простыни. Подушки и…

Господи. Спазм сводит легкие.

Бросаюсь вперед. На колени. Вцепляюсь скрюченными пальцами в край простыни, сминаю в комок.

— Олег, — не дышу. — Олег.

На моем муже живого места нет. Больно смотреть. Невыносимо. Нереально. Невозможно. Физически сложно. Его лицо фиолетово-синего цвета. Чудовищные синяки покрывают кожу целиком и полностью. Шея в похожем состоянии. На одной руке наложен гипс, другая разукрашена ужасными кровоподтеками.

Кажется, его сбил грузовик. Причем несколько раз. С особо садистской жестокостью. Намеренно калеча, разламывая кости, оставляя страшные гематомы. Адские жернова сомкнулись, зажали в железных челюстях.

Я даже сглотнуть не могу.

— Олег, ты… ты меня слышишь? — бормочу сбивчиво, осторожно прикасаюсь к его ладони, переплетаю наши пальцы.

— Не… не трогай, — хрипло выдает он и отдергивает руку.

— Олег…

— Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась, — чеканит твердо, приподнимается на подушке, старается принять сидячее положение.

Раны старые. Наверное. Трудно определить.

Но на свежие повреждения не похоже. Да и гипс наложен, повязки, причем все новое, не окровавленное и не затертое. За ним явно ухаживают.

Только вид все равно кошмарный.

Мои глаза наполняются слезами. Понимаю, надо сдержать реакцию, сделать усилие и заткнуть истерику поглубже, не показывать шока.

Но как? Черт. Как?!

Я схожу с ума от ощущения тупой безысходности, от того, что ничем не способна помочь и ничего не сумею исправить.

— Олег, я…

— Вика, — обрывает резко. — Хватит.

Не хочет, чтобы я видела его в таком состоянии. Ничего удивительного. Мужчины боятся показать уязвимость и слабость.

— Я все слышал, — продолжает Олег. — Он позаботился об этом. Я не мог видеть. Но звука было достаточно.

— Он? — невольно переспрашиваю.

— Марат, — выплевывает. — Твой любовник.

— Я не…

— Ты орала как кошка, — окатывает презрением. — Орала его имя снова и снова.

— Что? — в горле пересыхает. — Ты о чем?

— Ну, о вашей первой ночи, — выдает ядовито. — Не притворяйся, будто успела такое забыть. Ты… ты вопила. Как животное в период течки.

Сердце не бьется. Вообще. Никак.

Родной взгляд наполнен неистовой яростью. Злобой. Кипучей, горючей, отравляющей абсолютно все вокруг.

Я не верю. Просто не верю. Отказываюсь.

— Нет, конечно, я понимал, что произойдет, если нас поймают, — говорит Олег. — Осознавал риск. Но я и не подозревал, насколько быстро ты сдашься, предашь наши чувства.

Отнимается язык. По-настоящему. Отнимается напрочь.

Ничего не способна сейчас произнести.

— Я знал, он сразу заявит свои права. Я не сомневался. Такие как он своего не упускают и долго ждать не станут, — кривится, усаживаясь на постели. — Но ты… ты могла бы хоть как-то бороться.

— Бороться? — еле шевелю губами. — С ним?

— Да! — заявляет гневно. — А ты отдалась ему так, будто только об этом и мечтала. И то, как ты кричала его имя. Снова и снова. Это явно не походило на изнасилование. Я думал, ты станешь самой трудной жертвой, а ты запрыгнула на член сама. Раздвинула ноги по его свистку. Ублюдку даже напрячься не пришлось.

Глава 31

Я ощущаю, как последняя опора уходит из-под ног. Земля разверзается резко и без предупреждения. Я срываюсь прямо в зияющую пропасть.

Все это время только мысли об Олеге и поддерживали меня. Точнее даже не мысли, наши отношения в целом. Я боялась возвращаться в безмятежные моменты своего недавнего прошлого, страшилась думать о муже, о том, что могло с ним произойти после отчаянной попытки сбежать, какое наказание неминуемо последует за подобную самонадеянность и глупость. Однако надежда тлела на дне души. Каждый миг. Вера наполняла сердце изнутри. Это поддерживало меня, давало силу для борьбы. Сам факт существования светлого и чистого чувства. Тайного угла, в который всегда можно вернуться.

А теперь все рухнуло. В секунду. Близкий человек вдруг отстраняется, отгораживается ледяной стеной, моментально становится чужим.

— Как именно я должна была поступить? — спрашиваю тихо.

— Дать отпор, — раздраженно заявляет Олег. — Бороться. Хоть как-то проявить характер. Но уж точно не орать его имя, умоляя еще сильнее тебя оттрахать.

— Я боролась, — роняю глухо.

— Ты серьезно? — презрительно хмыкает. — Ты рассчитываешь, что я куплюсь на такой наглый блеф? Поверю в твое активное сопротивление?

— А какой борьбы ты ожидал от женщины? — сглатываю.

— Благодарю за напоминание, — криво усмехается. — Ваша порода и правда очень слаба на передок. Достаточно вспомнить, сколько девок я в свое время завалил. Но ты… Ты всегда казалась другой. Лучше. Чище. А на деле вышла очередная грязная шлюха. Прямо как и остальные. Обычная баба.

— Олег, — выдаю сдавленно. — Ты же сам меня…

Подложил? Предал? Продал? Подставил? Отправил на убой?

Осекаюсь. Затрудняюсь подобрать верное определение. Нужные слова разом вылетают из головы. Вариантов множество. Один гаже другого. Но я не могу ничего произнести вслух, попросту цепенею. Внутренности сводит от ядовитой, обжигающей до костей боли.

— Я пытался нас спасти! — яростно восклицает Олег. — Я отказался от привычной жизни, решил начать с чистого листа, сбежать из этого адского круга. Я повелся на тебя, на всю чушь про любовь. Вот и затеял аферу с документами, перелетами, бизнесом.

Неужели он действительно произносит все это? Когда стою перед его кроватью на коленях, готовая как угодно унизиться перед Маратом, лишь бы вымолить прощение, спасти, уберечь от смерти близкого человека. Мой мужчина такое говорит?

Здесь. Сейчас. Это правда?

— Ты надел на меня кольцо жертвы, — выдыхаю с огромным трудом.

— И что с того? — голос Олега сочится неведомой доселе злобой. — Это дало тебе карт-бланш на то, чтобы стать покорной подстилкой?

— Ты лгал мне, — произношу чуть слышно.

— Ничего подобного, — решительно отмахивается. — Да, я не мог рассказать все сразу, не мог выложить подробности. Но никогда не лгал. Просто скрывал определенные вещи до правильного момента.

Что-то внутри обрывается. С оглушительным треском. Желудок раздирают ржавые крючья. В клочья. Вот мои примерные ощущения.

— Ты молчал про долг, — замечаю надтреснуто. — Это гораздо хуже любой лжи. Ты сам отдал меня.

Олег вздрагивает, будто трезвеет от гнева.

— Я боролся до последнего, — заявляет уверенно. — Посмотри, что он со мной сделал. Я неделю ничего не видел, настолько глаза опухли.

Его лицо до сих пор хранит явные следы избиения. Ссадины, синяки, гематомы. Месяцы уйдут на полное восстановление. Тело изувечено до неузнаваемости, точно пропущено сквозь мясорубку. Наглядное пособие для изучения всех видов травм.

Марат собственного брата молотил без жалости. Представляю, как сильно досталось Олегу.

— Ты бы хотел, чтобы он меня изнасиловал? — спрашиваю с горькой усмешкой. — Чтобы тоже избил?

— Ну, какое там насилие, — фыркает. — Вы прекрасно поладили.

Кислота разъедает горло, струится по жилам, заставляя кровь зашипеть, закипеть, испариться. Обида иссушает меня. Парализует тело.

Взираю на свои окровавленные ладони, подавляю острый приступ тошноты. Во рту упорно стоит мерзкий привкус полыни. Ничем не вытравить.

Может, стоило лучше сопротивляться? Дать жесткий отпор Марату, уперто сражаться до последнего вздоха. Погибнуть, но не подчиняться, не уступать зверю.

Пусть бы топил меня в крови. В темной похоти. В безудержной жажде плоти.

Но я так хотела жить.

Страх. Природный инстинкт самосохранения. Цепь безусловных рефлексов сработала в момент.

Господи. Я буду оправдываться за то, что пыталась выжить? Любой ценой, любыми методами. Выгрызть шанс, выиграть время, обмануть саму судьбу. Это плохо?

— Как я мог полюбить тебя, — продолжает Олег. — Как мог довериться такой женщине. Ты только и ждала шанса лечь под другого мужика.

— Что ты несешь? — бормочу судорожно. — Ты издеваешься?

— Меня до последнего мариновала, корчила недотрогу. Не позволяла поцеловать, даже приобнять не давала. Вся такая строгая и скромная. А тут вдруг разоралась как шалава. Как самая…

— Олег! — обрываю я. — Хватит.

— Тебе же понравилось, да? — колючий взгляд голубых глаз впивается в меня, пробирает и выворачивает до нутра. — Подо мной никогда так не стонала. Ну, что? Не молчи. Член у него огромный. Угадал? Наверняка больше моего. Давай, расскажи. Дело в приборе?

— Олег, прекрати, — шепчу судорожно. — Прошу, не надо.

Замолкает. Затыкается вмиг. Горящий взгляд стекленеет, травмированные пальцы нервно подрагивают. Губы поджимаются, сливаются в одну тонкую черту. Подбородок трепещет, челюсти ходуном ходят.

Ужас. Неприкрытый. Ощущаю кожей.

Мой муж резко вжимается в спинку кровати. Будто пытается скрыться, оградиться от чего-то неизбежного. Смотрит мимо меня, точно в пустоту, в бездну.

— Скучал? — холодно спрашивает Марат.

Тяжелые шаги. Ближе и ближе.

Мою спину обдает кипятком. От лопаток до поясницы. Волны опускаются ниже, текут к ступням со скоростью электрического тока.

Вспоминаю, что на мне нет белья. Рустам разодрал трусы в клочья. А сижу я на коленях, призывно выставив зад, юбка до неприличия короткая, все прелести напоказ.

Кровь ударяет по вискам, когда осознаю, как именно выгляжу, воображаю реакцию Марата. Боже, ему ведь ничего не стоит нагнуть меня прямо здесь, при Олеге. Да это только его жажду подстегнет: трахнуть жену прямо на глазах у мужа.

Я поспешно одергиваю юбку, лихорадочно поправляю ладонями, стараюсь прикрыться, не рискую искушать хищника.

Марат проходит мимо меня, никак не реагируя. Кажется, и не смотрит. Останавливается возле кровати, нависает мрачной скалой, кладет ладонь на деревянную спинку, Олега не задевает, но тот вздрагивает всем телом.

— Раз тебя так волнует мой член, могу показать, — широко ухмыляется. — Будешь сосать или жопу подставишь?

Олег молчит. Только челюсти рвано подергиваются. Не от гнева. От страха. От дичайшего испуга.

— Ты сильно слюни не пускай, — хмыкает Марат, выразительно прибавляет: — Мне есть кого трахать.

Не смотрит в мою сторону. Даже по касательной взглядом не задевает. Никак не удостаивает вниманием.

А внутри раскаленные нити сплетаются в тугой клубок. Опаляют ребра, обжигают кожу, оплетают пульсирующей паутиной.

Олег прав. Я шлюха. Ловлю каждое движение чужого мужчины. Жадно разглядываю его, упиваюсь мрачным видом. Изучаю, исследую каждую черту, ловлю настроение, пытаюсь понять, как быстро милость сменится безумием зверя.

— Поговорим о деле, — ледяным тоном произносит Марат. — Я сразу предлагал тебе все отыграть назад. По справедливости. Отдать сестру вместо жены.

— Никогда! — восклицает Олег. — Я уже принял решение, отзывать не собираюсь.

— Сегодня будет новый договор, — бросает хрипло.

— Что? — напрягается еще сильнее. — Какой?

— Твоя жизнь в обмен на нее.

Небрежный жест. Кивок.

Как легко вершится судьба.

Горящий взгляд Марата достигает меня, припечатывает к полу, прожигает насквозь, испепеляет дотла. Полные губы складываются в усмешке.

— Не понимаю, — бормочет Олег. — Ты о чем?

— Виктория сможет уйти, — поясняет ровно. — Она забудет о долге как о дурном сне. Я возьму выплату с тебя.

— Но так… — запинается. — Так же нельзя.

Бледнеет. Явно. Даже синюшный оттенок кожи этой перемены не скрывает. Никакие синяки не помогают. А в светлых глазах горит утробный ужас.

— Ты нарушил правила, — пожимает плечами Марат. — Решил провести собственную игру. Так почему бы нам не обновить условия?

— Д-долг, — чуть ли не заикается. — Долг берется исключительно по женской линии. Это ваш закон. Вы сами постановили.

— Ты знаешь, как был уплачен первый долг, — холодно и четко, без эмоций. — Кровь отдала не только женщина.

— Но он… Он же был виновен! — взвивается. — С него-то все и началось. Если бы не он… он заслужил и худшего!

— А ты выходит святой? — скалится. — Подставил девчонку под нож. Не объяснил ей, в чем твоя семейка замазана до скончания веков.

— Ты не сделаешь этого, — сипит, чуть голос не теряет. — Тебе не разрешат. Тут не ты один решаешь.

— Это твой шанс исправить ошибку, — грубо обрывает Марат. — Твоя женщина выживет. За все ответишь сам.

— Кольцо жертвы нельзя снять, — мотает головой Олег. — Никто такого не допустит.

— Я решу этот вопрос, — раздается вкрадчивое обещание.

— Допустим, — выдерживает паузу. — Но как я могу тебе доверять?

— Даю слово, — отвечает просто. — Нужно только твое согласие. Добровольное. Без фокусов. Больше ничего не отыграем.

— Согласие на обмен?

— Да.

— Тогда отпустишь Вику? — его голос срывается.

— Хоть сейчас, — заявляет твердо.

— Хорошо, предположим, я останусь, — нервно облизывает губы. — Приму предложение. А что потом?

— Я подарю тебе легкую смерть.

Господи. Абсолютное безумие. Разве можно настолько спокойно рассуждать о подобных вещах? Обсуждать совершенно ненормальные условия. Какая трагедия произошла? С чего все началось? Почему?

Мне хочется броситься между ними, оборвать дурацкий разговор, призвать к разуму. Мне хочется вернуться в привычную реальность.

Но нет. Никогда больше.

— И все? — спрашивает Олег.

— До следующего поколения, — говорит Марат. — До новой жертвы.

— Выходит, либо я, либо она, — сглатывает. — Нужно выбрать.

— Да.

Слишком просто. Чудес не бывает. Особенно если учесть предыдущую часть беседы. Раз решение принимается не одним человеком, о какой смене правил речь? И все же Марат не стал бы давать слово без твердой уверенности в своем успехе.

А впрочем, плевать. Я против жертв. Хоть как.

Никто не должен погибать. Дикость. Ну, что за бред? Каким должно быть преступление, дабы повлечь за собой такие чудовищные наказания. Кару на множество поколений.

Я не позволю Олегу согласиться. Не дам ему умереть за меня.

Этого не будет никогда.

— Нет, — наконец, бросает Олег.

— Нет? — Марат мрачнеет.

— Нет, — повторяет с нажимом. — Я отвергаю предложение.

— Дешево же твоя любовь стоит, — хмыкает. — Даже жизнь отдать не готов.

— А ты бы отдал жизнь за ту, которая предала? — заявляет запальчиво. — Я ее любил. И до сих пор люблю. Всегда любить буду. Но измену не прощаю.

«Убивать словами».

Я думала. Нет, я была уверена, это просто красивая фраза, эффектная метафора для куда более банальных и приземленных чувств. Никакие речи не приносят реальной боли. Все зависит от личного восприятия, настроения, совокупности различных факторов. Людям свойственно переоценивать свою эмоциональную реакцию в трудных ситуациях.

Как же я ошибалась.

Словами можно калечить. Пытать. Истязать. Наносить незаживающие раны. Уничтожать. Разрушать до основания и даже гораздо дальше. Вырезать уродливые шрамы. Словами можно убивать снова и снова. Беспрерывно. Бесперебойно.

И если честно, порой достаточно всего лишь одного-единственного слова.

— Измену? — переспрашиваю практически беззвучно. — Измену?

Марат подходит ко мне, берет за руку, рывком поднимает на ноги, прижимает к своему горячему телу. Обращается как с вещью. Как с игрушкой. Прикасается властно, действует по-хозяйски. И его трудно осудить. Он имеет все права. Теперь уже точно.

Не могу дышать. Не могу. Никак. Воздух забивается в легких грудой гранита. Кислород кажется каменным.

— Ты свой выбор сделал, — холодно бросает мой палач. — Проваливай отсюда.

— Сейчас? — удивляется Олег.

— Ждешь, что трахну ее при тебе? — губы кривит усмешка. — Не мечтай. Ты больше никогда не увидишь и не услышишь, как она кончает.

— Тебе придется взыскать долг, — цедит ядовито, почти захлебывается отравой. — Иначе не бывает. Тебе придется убить ее.

— Очень, очень не скоро, — протягивает Марат.

Подхватывает меня на руки и уносит во тьму коридора.

Глава 32

Я привык побеждать. Всегда и во всем. Иногда сразу. Одним рывком. Броском. Иногда через время, изучив обстоятельства, проработав стратегию, продумав план действий. Я всякий раз получал одинаковый результат. Выигрыш. На всех фронтах.

Я не знал, что такое поражение. Я этого вообще не понимал и не представлял. Отступить. Сдаться. Преклонить колени. Как? Да никогда.

Мои кулаки решали любую проблему. Буйный нрав помогал. Если что-то не выходило, не клеилось, то надо было лучше стараться, биться сильнее, грызть чужие глотки, разрывать врагов на куски.

Я был так приучен. С детства. Это вошло в плоть и в кровь. Других вариантов не существовало в моей реальности. Я бы саму судьбу скрутил намертво.

Я жил на полной скорости. Без тормозов.

— Пойми, сын, на этой земле есть два типа людей. Одни послушно глотают. Обиду. Злобу. Ярость. Оскорбления. Давятся этим, гниют изнутри, но все терпят. А другие пожирают. Любого, кто встал на пути. Без исключений.

Так говорил отец. Я соглашался. Разве могло быть иначе?

Мы пожираем врагов. Вот наш закон. Главная традиция. Основа мира. Каждый противник будет наказан.

Но иногда даже самого жестокого наказания мало. Иногда жажду мести нельзя ничем утолить. Иногда тебе просто не выиграть. Никак не победить. Иногда ты оказываешься заперт в клетке, которую сам же выстроил.

Она становится на колени. На край кровати. Вжимается грудью в постель. Прогибает спину. Выставляет задницу так, что юбка подпрыгивает вверх.

— Что ты делаешь? — спрашиваю.

— То, что тебе нравится.

Блядь.

Ну, не сука?

Зря от муженька ее забрал. Пусть бы и дальше ползала перед ним на коленях, унижалась, доказывала верность. Пусть бы рыдала и умоляла этого слизня о прощении.

Дура. По хрен на все те дипломы да университеты. Мозгов у нее нет. Втрескалась в такое ничтожество. Еще и доказать ему что-то пытается.

Он даже плевка ее не стоит. Не мужик. Баба.

— Возьми, — шепчет.

Хрипло. Жарко. Из пекла.

— Щедрое угощение, — усмехаюсь.

Какой же я кретин.

Давно пора рассказать о долге. Объяснить суть. Дать понять, почему никакой милости и пощады ей никогда не светит, за чьи грехи она ответит.

А я опять ведусь. На это тело. На голос. На запах. Залипаю. Влипаю в нее. По самое не балуйся. Мотаюсь с членом наперевес.

Даже братец заметил. Доложит отцу. Явно был послан по его поручению. Иначе бы не сунулся. Еще и так нагло.

Проклятье. Надо делом заняться. А у меня все мысли только о том, куда ей вставить. В тугую задницу или в горячую пизду. А может, по очереди все обработать?

— Бери, — выдает она. — Бери, что пожелаешь.

Хочет боли. Настоящей. Требует. Хочет онеметь. Забыться.

Отчаянная девка.

Я помогу. Мой хер всегда к ее услугам.

Раздеваюсь, подхожу к ней, пристраиваюсь сзади. Провожу большим пальцем по анусу, поглаживаю, вызывая в покорно выгнутом теле волну крупной дрожи. Дырка сжимается, трепещет под моим напором, пульсирует.

Тут никого не было. Кроме меня. И никогда не будет.

— Больно? — проталкиваю палец внутрь.

Дергается, давится всхлипом.

— Нет, — роняет тихо.

Нежная жопа. Упругая. Тесная. Такую часами на ствол натягивать, все равно сыт не будешь. Хоть вечность выдирай.

— Я хочу видеть твои глаза, — отпускаю ее, толчком переворачиваю на спину.

— З-зачем?

Лежит подо мной. Дрожит. Трясется вся.

Сдираю одежду. Обнажаю тело. Раздвигаю ноги, забрасываю к себе на бедра. Накрываю грудь ладонями, мну, вырывая вопль. Склоняюсь и цепляю зубами ее нижнюю губу.

— Красивая, — рот в рот выдыхаю.

Она содрогается и, будто случайно, по члену пиздой скользит.

— Марат, — мое имя со стоном переплетает, ногтями в плечи впивается, как кошка выгибается. — Марат.

И пытается уклониться. Назад рвется. Пугается саму себя.

Мокрая. Нет. Мокрющая. Готовая. Голодная.

Моя.

Я беру ее под ягодицы и насаживаю на член. Ударяю вглубь. Мягко. Вхожу до упора. Даю время, чтоб привыкла.

Некуда торопиться. Буду трахать до утра. Пусть расплачивается за мое воздержание. Две недели никого не драл. Даже не тянуло. Зато сейчас хер тверже камня. Одним забегом не успокоить.

Что за девка?

Будит внутри все самое темное. Жуткое. Страшное. Дразнит рефлексы. По краю моего терпения выплясывает. Но тут же светом прошибает. Наивная. Невинная. Хоть и шлюха. Скольких мужиков пропустила. Ничего чистого в ней быть не должно. А есть.

Глаза какие. Ведьма. Глазищи. Смотрю — и слепну. Дурею от похоти.

Рот… зацеловать бы до смерти. Грязный. Порочный. Но манит. Не выдерживаю, снова губы ее чертовы кусаю.

Всю бы порвал. Зубами. Загрыз бы. А не могу. Не хочу. Берегу. Как хрустальную. Никому не отдам. Даже смерти. Сам замучаю.

— Кто нарисовал эту гадость?

— Я, — рассмеялась сестра.

— Чего? — опять посмотрел на рисунок, потом на нее и бросил: — Не верю.

— Почему? — чуть нахмурилась. — По-твоему, я могу только милые пейзажи создавать? На другие работы не способна?

— От художеств я далек, — пожал плечами. — Но ты нормальные вещи рисуешь, а это явная дрянь. Уродство.

— Ладно, хватит, — отобрала у меня рисунок и отвернулась, положила на стол, принялась изучать, после задумчиво протянула: — Буду дальше свой стиль искать.

— Хм, сама такое наворотила?

— Сама.

Подошел ближе, склонился над столом.

Жаль сестру расстраивать.

Может, не понимаю чего. Высокое искусство. Черт разберет. Нет. Ну, дрянь. Хренотень полная. Реально. И чему только их в той школе учат.

— А что тут вообще? — скривился. — Демон голую бабищу лапает. Если отец такие твои художества увидит, то на занятия больше не отпустит. И будет прав.

— Марат! — глазами сверкнула, брови сдвинула.

Я начал хохотать. Не удержался.

А она мне кулаком сразу пригрозила. Такая забавная в гневе. Грозная. А кулачок как у ребенка. Натурально детский.

Моя сестренка. Крошечная.

Ну, она-то взрослой себя считает. Самостоятельной. Как восемнадцать в прошлом месяце исполнилось, так и вовсе нос задрала. Независимая девушка. Серьезная.

Разве скажешь, что я ей пеленки менял? Конечно, негоже брату видеть сестру в подобном виде, однако выбора не было. Война запреты размывает. Отец далеко. Рядом только мои младшие братья. Никаких женщин. Мы скрывались и выживали как умели.

— Ты испорчен, — заявила, как будто к стене припечатала. — Сразу видно.

— Чего это?

— Нет здесь ни демона, ни голой бабищи.

— А что тогда?

— Борьба света и тьмы.

Вот же выверт.

Я аж пригляделся. Но в глаза упорно голые груди и бедра лезли. Хотя деталей особых не прорисовано. Уж я бы по-другому все изобразил. Повыразительнее.

— Неужели не замечаешь? — спросила сестра. — Никакого намека не улавливаешь?

— А должен?

— Ох, — только и выдохнула. — Рано мне за настоящие работы браться. Не умею толком суть передать.

— Стой ты, — присел напротив. — Талант у тебя есть. Точно. И даже в этом уродстве что-то цепляет.

— Не важно, — покачала головой. — Все равно скоро я выйду замуж. О творчестве придется забыть.

— Почему вдруг?

— Буду детей рожать, — невесело усмехнулась. — Выполню свое предназначение.

— Отец обо всем договорился. Ты закончишь университет, а в случае беременности…

— Любое обещание можно нарушить, — не захотела даже слушать. — Ты же знаешь, как бывает. Я перейду в другую семью. Ни отец, ни братья на решение мужа не повлияют. Моего мнения никто спрашивать не станет.

— Знаю, — кивнул и прибавил: — Да только ты моя сестра. Если муж берега потеряет, я на законы смотреть не стану. Выдерну ему обе ноги и засуну прямо в… короче, далеко и глубоко засуну. Мало не покажется.

— Марат, — легонько ткнула в плечо.

— Чего?

— Что мой муж совсем слабак будет?

— Ну, не слабак, но меня ему не побить.

— А ты видел его?

— Видел.

— Старый?

— Младше меня, — хохотнул. — Сопляк. Твой ровесник.

Сестра взяла мою ладонь, сжала пальцами.

— Не хочу замуж, — прошептала. — Не хочу эту свадьбу.

— Брось, — улыбнулся ей. — Почему? Правду говорю. Вдруг обидит — я ему сразу кишки выверну. Каждый в курсе. Со мной связываться не стоит.

— Мне дурные сны сняться, — продолжила тихо. — Когти. Огромное множество острых когтей. Как будто сотни птиц раздирают на части. Тысячи. Вокруг темно. Душно.

— Опять Рустам тебе свои ужастики включал? Откуда малец их достает.

— Нет, нет, — запротестовала. — Я ничего такого не смотрела прежде и не читала. Оно само получается.

— Ты боишься этого брака. А зря. Отец нашел хорошего парня. Мы все проверили по нему. Не раз и не два. Иначе бы я тебя так спокойно не отдавал. Свадьба назначена через год, вы еще встретитесь, организуем пару свиданий.

— Может, не в браке дело, — обронила сдавленно и помрачнела. — Может, что-то другое. Когда я картину нарисовала, стало легче.

— Ты впечатлительная. Творческая. Вот про картину лучше расскажи.

— Борьба, — уголки ее губ дернулись вверх, взгляд просветлел. — Тьма сражается против света.

— И кто побеждает?

— Никто.

Ответ прозвучал странно. Озадачил.

— Так не бывает, — сказал я. — Всегда есть победитель и проигравший. Иначе в поединке нет никакого смысла.

— Свет и тьма едины, — заявила она. — Разве ты можешь победить самого себя?

— Заумно как-то, — отмахнулся я. — По мне дело обстоит просто. Либо ты кладешь на лопатки. Либо тебя. Вот здесь явно демон круче. Сожрет девчонку, не подавится.

— А видишь как она его обнимает? — провела пальцем линию вдоль рисунка. — Может, не захочет он ее убивать. Может, полюбит.

— Демоны не умеют любить.

Она уже не слушала меня, глядела вдаль, мимо. Глаза горят, прямо обжигают, точно на огонь смотришь. Вся в своих мыслях, не достучаться.

— Порой тьма одерживает верх, порой свет оказывается сильнее, — пробормотала вдруг. — И каждый из нас сам делает выбор. Когда-нибудь ты поймешь.

— Что?

Сестра обняла меня. Крепко. Всем телом прильнула, нарушая допустимые границы. Будто навечно желала объятье сохранить. Выбить в памяти.

— Амина, — прошептал я, погладил ее по спине. — Ты чего?

— Страшно, — вздохнула она. — Дышать совсем трудно.

— Нечего бояться, — усмехнулся в лицо ее страху. — Я рядом. Всегда берегу.

Девчонка выходит из душа и тут же отшатывается назад. В стенку вжимается, башкой мотает. Чует грядущее, отвергает.

— Я не хочу ничего знать, — заявляет. — Не хочу. Я не буду слушать про ваши дурацкие долги. Даже не пытайся. Уши зажму.

— Думаешь, поможет? — хмыкаю.

Она роняет полотенце на пол.

Хорошая попытка. Стерва.

Я трахал ее всю ночь. И утро. И день. Готов трахать дальше. Без перерыва. Залить семенем. Но нет. Хватит. Мы выясним суть вопроса. По согласию или без.

— Зря дергаешься, — говорю. — Расскажу правду, но убивать тебя не стану.

— Не наигрался?

— Нет, — усмехаюсь. — Даже близко — нет.

Понимаю эту тактику. Пока тема долга не раскрыта, можно сделать вид, будто ничего и нет. Она просто моя новая сука. Нет. Не «просто». Просто с ней бы никогда не было. Уж слишком гордая и заносчивая. Роль подстилки бы не приняла. Царица. Трон нужен.

— Одевайся, — бросаю халат. — Пойдем.

Подчиняется, следует за мной.

— Куда ведешь? — роняет одними губами.

— Туда, где целку тебе сбивал.

Дрожит. Явно. Сотрясается от затылка до пяток.

Забавная девка. Вчера сама задницей перед хером вертела. А теперь вдруг ужас накрыл. Вроде и не хочет на член. Напугалась.

Толкаю дверь, кивком приказываю войти.

— Н-не н-надо, — заикается.

Заталкиваю ее внутрь. Свет не включаю. Каждый угол тут знаю. Осязаю без труда. Прохожу по комнате, зажигаю свечи.

— Вика-Виктория, — произношу нараспев. — Ну ты и трусиха. Как набралась смелости бежать. Перед псами не пасовала. На меня с ножом кинулась. Где твоя храбрость?

Она на коленях. В центре. Смотрит в пол. Глаза влажные. Взгляд режет. Губы дрожат. Кожа белая-белая. Белее снега.

Королева. Поверженная. Раненая.

Подхожу к ней, поглаживаю по макушке.

Вздрагивает.

Немой вопрос оглушает.

— Да, — ухмыляюсь. — Я буду тебя ебать. В задницу. Долго. Сладко. Порву снова, если начнешь брыкаться.

— Но… не сегодня? — ее голос срывается.

— Не сегодня.

Присаживаюсь рядом.

— Расскажи про самую сильную боль, — смотрю прямо в настежь распахнутые глаза, не разрешаю отвести взгляд. — Что это было?

— Когда ты, — запинается. — Ты же знаешь.

— Я о другом.

Беру ее запястье. Пульс обжигает пальцы. Сжимаю узкую ладонь. До хруста. Впечатываю в себя.

— Случалось ли так, что ты руку готова была отдать за человека. Физически. Любую часть тела отнять. Кровь. Жизнь. Лишь бы вернуть. Спасти. Но ничего уже не исправить. Не сделать. Поздно.

— Мой отец, — сглатывает. — Когда мой отец погиб.

— Тогда ты поймешь.

Есть вещи, которые невозможно простить. Их нужно смывать кровью. Поколение за поколением. Иначе жажду не утолить. Только так.

Моя сестра пропала.

Однажды утром я отвез ее в университет, а забрать уже не смог. Приехал — никого. Позвонил по телефону — связи нет. Пошел искать в задании, выяснил, что она после большой перемены не появлялась. Пары пропустила, подругам ничего не сообщила.

Сперва я подумал, это ошибка. Может, розыгрыш какой. Дурацкий. Сестра иногда устраивала мятежи, характер показывала, бунтовала. Может, дома ждет. Или в своей школе художеств. Творит и вытворяет.

Но нет. Ее нигде не было. Вообще. Ни в нашем доме, ни в гребаной школе. Любимые места объездил, обсмотрел со всех сторон. Пусто. След простыл.

У меня холодело внутри.

Кто посмел? Кто?!

— Они потребуют выкуп, — сказал отец. — Будем ждать.

Он сохранял абсолютное спокойствие. Всегда. Даже в такой ситуации. А я метался как взбесившийся зверь. Землю рыл. Стены крушил. Только это слабо помогало.

Люди пропадали. В те времена особенно часто. Людей похищали. Постоянно. Ради денег, ради давления, ради угрозы. Но все это были какие-то другие люди. Чужие. Неизвестные. Незнакомые. Плевать я на них хотел.

А теперь исчезла моя сестра.

Моя. Сестра. Моя.

Какая же мразь так рискнула?

Прошли сутки. Никто не заявил требования о выкупе. Никакого шантажа не последовало. Подтвердились мои худшие опасения. Отец ошибся.

Мы подключили все связи. Менты. Бандиты. Политики. Даже тяги в соседних странах задействовали.

Наши парни обследовали каждый угол. Проверяли преподавателей и студентов. Копали биографии. Перетряхивали любой мусор в поисках истины. Раскручивали все нити.

Вторые сутки принесли видеозапись. Магазин бытовой техники вел наблюдение за входом. Вынужденные меры безопасности из-за недавнего ограбления.

В кадр попала моя сестра. Она усаживалась в автомобиль. Как раз во время большого перерыва. За рулем была женщина. Длинные волосы. Блондинка. Лица не видно.

Номер машины пробили за час. Еще через час нашли хозяина. Тощего типа, который едва держался на ногах и плохо понимал, где находится. Кожа лезла с него струпьями. В глазах царила пустота.

Наркоман. Сторчавшийся. Такого даже бить бесполезно. Мозги спеклись. Он свое имя не помнил и давно разучился подтирать зад.

Зацепка вела в никуда.

Конечно, с ним беседовали. С чувством, с толком, с расстановкой. Но результата не было. Он действительно не знал, что делал и когда. Кто-то оформил на него тачку, взял паспорт, оборвал след напрочь.

Третьи сутки. Четвертые. Пятые.

Ничего. Ни черта.

Дни я проводил в ментовке. Просматривал пыльные папки. Куча пропавших девчонок. Сотни. Тысячи. Их даже никто не искал. Заявления принимали, но дела висели годами. Процесс сдвигался с мертвой точки, только если находили тело. Мертвое.

Ночи проходили ярче. Ярость рвалась на волю. Безумно. Бешено. Клокотала, раздирая артерии.

Я не отправлялся на ринг. Я создавал ринг везде, где хотел. Я не ограничивал себя. Даже боями без правил. Я просто бился со всеми, кто попадался под руку. Жестко. Насмерть.

Только так возвращался контроль. Или его иллюзия.

Я не помню, скольких покалечил тогда. Скольких забил. Я не считал.

Я разрушал. Наказывал. Других. Себя. За то, что не доглядел. Не досмотрел. Дал слабину и упустил самое дорогое на свете.

Я под пулями ее сберег. Совсем мелкую. Хрупкую. Своим телом закрывал. А теперь, в мирное время, после всех гребаных разборок, потерял.

Дикий зверь страшен. В голоде. В гневе. А дикий зверь без сердца? Никому не пожелаю оказаться на пути его клыков и когтей.

Я не спал. Ни единой секунды. Не смыкал глаз.

Как я буду спать? Когда она. Там. Где? Проклятье.

Шестые сутки. Без отдыха. Без еды. Я не мог затолкнуть внутрь ничего кроме воды. Должен бы упасть от усталости. Перегореть. А нет.

Меня закоротило. Аж искры летели.

Я был долбаным оголенным проводом.

— Хватит уже их в жопу целовать, — сказал тип в генеральских погонах. — Не найдется та девчонка. Каждому понятно. Глупо время тратить.

— Шеф, — его помощник побелел. — Шеф, вы…

— Лучше посадку обыщите, сколько таких девок там прикопано. И не счесть. Видно, загуляла не с тем парнем, дорвалась и попала в переплет.

— Шеф…

— Очередная глупая шлюшка. Глазками стреляет, а потом цену набивает, скромницу играет. Они всегда сами нарываются.

— Шеф… вы…

— Да что заладил?

Я выбил ему челюсть. Первым ударом. Очнулся, когда вместо черепа осталось лишь месиво. Отряхнулся и вышел из кабинета. Никто не попытался меня остановить.

Я брел по улице. Как слепой. Кровь застила взор. Даже проливной дождь, что шел который день кряду, не мог смыть ее. Ничто не могло.

Мы проверили посадку. И лес. Больницы. Морги. Каждую помойку. Заброшенные помещения. Склады. Порт.

Весь город оказался под контролем.

Седьмые сутки.

Я выл от бессилия. От отупляющей злобы. Я сбил кулаки. До костей. Но не чувствовал боли. Ничего не чувствовал. Пульс потерял.

Я вернулся домой. В комнату Амины. Уселся в кресло, разглядывал рисунки на стенах. Я пытался понять. Найти хоть что-то.

Сестра бы не села в автомобиль к незнакомому человеку. Не поехала бы никуда, не сказав мне о своих планах. Надолго бы не поехала.

Может, думала, что успеет вернуться? До конца занятий в университете. До того, как я снова за ней приеду. Думала отлучиться на несколько часов, не более. Но ради чего?

Проклятая блондинка. Кем она была?

Мы пытались ее найти. Но кадры с видео почти ничего не давали. Даже профиль не разглядеть. Фигуру не видно. Рост не оценить. Слишком мало параметров для поиска. Возраст и то не удалось определить.

Что могло захватить мою сестру? Увлечь? Заинтересовать по-настоящему? Заставить забыть обо всех правилах. Толкнуть на риск.

Я ударил кулаком по столу. Поверхность треснула и разломилась на части, дерево разлетелось на куски.

Дьявол.

Я искал похитителя. Думал только об этом. Выбивал признания. А надо было обратить внимание на то, что у меня под носом. Подумать об Амине. О ее мечтах и целях. О том, что оказалось единственным уязвимым местом.

Рисунки. Художественная школа.

Но мы проверили и там. Учителей. Учеников. Уборщиц. Сторожа. Всех подряд. Всех без исключения.

Я чуял что-то. Не мог объяснить. Просто чуял. Я как будто взял след. Вскочил и помчался вперед.

Я еще надеялся успеть.

Глава 33

— Тяжелый день, приятель?

Мужчина опустился рядом со мной, присел на ступеньку выше.

— Держи, — вложил в скрюченные пальцы сигарету. — Затянись разок — и отпустит. Рецепт на века.

Я не курил. Даже кальяном не баловался. Я бы выбросил эту дрянь, но тут шевельнуться не мог. Врос в треклятую лестницу. Намертво вошел в бетон. Онемел. Собственного тела не чувствовал.

Очередной провал.

Я ничего не обнаружил. Оглядел долбанную школу. Облазил от и до. Осмотрел фото на доске почета. Припечатал взглядом всех присутствующих.

Опять пустота.

Почему-то я был уверен, что найду реальную зацепку именно здесь. Почую виновного. Вот увижу и сразу пойму. Узнаю того, кто посмел забрать мою сестру. Из целой толпы народа этого урода вычислю.

— Ого, ничего себе, как руки разворотил, — присвистнул мужчина. — Ты бы хоть раны обработал, перевязал. Еще заразу занесешь.

— А ты врач?

Его сигарета дымилась в моих пальцах. По-прежнему. Тлела. Легкий, едва моросящий дождь не тушил ее. Я не ощущал ни жара, ни холода. Меня вдруг накрыло безотчетное равнодушие. Штиль.

— Мог бы им стать, — рассмеялся мужчина. — Вылетел после третьего курса. Без бабла диплом не получишь.

Я посмотрел на него. Среднего возраста. Крепкий. Светлые волосы. Смазливая рожа. Оценил механически. Бездумно, по привычке.

Глаза странные. Ни голубые, ни зеленые. Бесцветные. Битое стекло. Мутное.

— Так чего стряслось? — спросил он. — С кем схлестнулся?

Я промолчал. Кто станет болтать с первым встречным.

Но было в этом человеке что-то… что?

— Ладно, понял, ты весь в себе, не настроен изливать душу, — похлопал меня по плечу, поднялся и направился прочь, обронил: — Желаю удачи.

— С чем?

Он обернулся.

Его взгляд дымился. Как и его сигарета, зажатая в моих пальцах.

— Да со всем, — заключил с усмешкой. — Тьма и свет едины. Только от нас зависит, кто одержит верх.

Фраза продрала меня. Насквозь.

Почему?

— Что этот бездельник тебе наплел? — раздался рядом женский голос. — Ты же брат Амины, да? Мне очень жаль. Она так внезапно пропала. Мы все… до сих пор не верим.

Я продолжал смотреть на удаляющуюся фигуру незнакомца.

— Знаешь, тут один момент, — уселась прямо передо мной на колени. — Я давно рассказать хотела, просто не решалась. То менты нас допрашивали, то бандюки завалились. Страшно было. Мало ли чего. Но совесть грызет. Может, и не важно это. Но лучше уж скажу.

Девчонка. Худющая. Рыжая. По возрасту как сестра. По виду как дворовая кошка. Оттолкнуть бы ее, послать, чтоб под ногами не путалась. Да вроде жалко.

— Он попросил меня соврать, поддержать легенду, типа он крутой художник, заграницей известный, типа я про него в журнале читала и по телеку репортаж видела. А так-то он обычный прохвост, клеит девчонок, пудрит им мозги на разный манер. То он актер, то фотограф. То врач, потерявший карьеру из-за того, что не смог спасти жизнь важного чиновника. То вообще криминальный авторитет в бегах от опасных дружков. Он же врет как дышит. Без тормозов. Просекает, что нужно каждой девчонке, и вот об этом лапшу вешает.

— Он?

Сигарета дымилась сильнее. Плевать ей на дождь. Или это сам мир горел и дымился перед моими глазами?

— Ну, да, — сказала девчонка. — Мужик, с которым ты говорил. Он просил наврать всякого Амине, подкатывал к ней, осторожно, немного так. Но он… просто бабник. Я сама с ним чуток мутила. Еще девочек других знаю. Никто из них не пропадал. Он же не…

Я сжал сигарету в ладони. Растер в порошок. Пустил по ветру.

Я вспомнил, где и когда слышал эту фразу. Гребаное дерьмо про свет и тьму. Вот кто забил голову Амины этой дрянью.

Я вскочил и бросился за ним. Я бежал, не ощущая под собой земли. Но было поздно. Ублюдок исчез из виду. Наверняка запрыгнул в тачку и укатил. След утрачен.

Я держал его. Почти. Так близко. И упустил. Я потерял единственный шанс.

Нет. Ни хера подобного.

— Имя, — схватил девку за глотку. — Как его зовут?

— Ан-тон… но он… он же не… опасен…

— Блядь. Дальше!

— Стре… Стре…лецкий…

— Где живет?

— Нигде.

— Сука, — вбил ее в стену, чудом башку не расколол. — Отвечай.

— Он… он у своих… у девочек… то у одной… то у другой… всегда меняет… долго не держится…

— Адрес!

— Не знаю… правда, не знаю! Разный… своего жилья нет… может у брата еще… Но с братом у них не ладится и…

— Брата адрес давай.

— Н-не знаю…

Отпустил тварь. Набрал нужный номер.

— Быстро пробей, — прохрипел в трубу. — Антон Стрелецкий.

— Стрелецкий?

— Да. Вроде у брата живет. Или у бабы какой. Все, что найдешь, докладывай. Отправляй людей по адресам.

Пауза затягивалась, казалась вечной.

— Чего заглох?! — заорал я.

— Наш парень общался с одной женщиной. Ее реакция на фото Амины вызвала у него подозрение. Она как будто узнала девочку, но старалась виду не подать. Поэтому мы пробили всех членов семьи, установили прослушку.

— И что?

— Ничего. Все было чисто. Но… их фамилия — Стрелецкие. Сейчас продиктую координаты, которые у нас есть. По остальному тогда позже отзвонюсь.

— Добрый день, — улыбнулась женщина.

Блондинка.

— Добрый, — ухмыльнулся я.

Толкнул ее внутрь дома, прошел вперед, с грохотом захлопнув дверь. Дорога сюда отняла время, но слабо помогла успокоиться.

Только бы не сорваться. Только бы не убить эту гадину. Пока что. Пока не узнаю про сестру. Потом уже оторвусь, дам себе волю.

— Что происходит? — пробормотала женщина. — Чего вы хотите?

Такая милая и невинная. С виду. Глазки голубые. Прямо ангелок. Но я не сомневался, именно эта баба была на видео за рулем автомобиля.

— Где она? — рявкнул, схватил суку за плечи. — Где моя сестра?

— Я не… не понимаю.

Отпустил. От греха подальше. Иначе придушу. Ненароком. До смерти забью и даже не замечу. Рано. Нельзя. Держусь.

Отправился по комнатам, ногой отворяя закрытые двери, сбивая с петель. Добрался до зала, огляделся. Сестры нигде не было.

— Что он с ней сделал? — сорвал со стены фотографию.

Портретный снимок. Под тонким стеклом. Гребаная блондинка и два мужика. Один обнимает ее. Видно, муж. Второй просто рядом сидит. Узнаю поганую рожу. По ходу братан.

Урод. Закопаю. Урою.

Швырнул фото к ногам чертовой стервы.

— Пожалуйста, я…

Не удержался. Подошел вплотную, намотал волосы на кулак, дернул вниз, опустил на колени. Башкой прямо в расколотое стекло ткнул.

— Отвечай, — выдал ей на ухо. — Куда он забрал мою сестру?

— Вы не… не понимаете, — всхлипнула. — Они… они любят друг друга.

— Чего? — чуть не поперхнулся.

— Я говорила Антону, что так нельзя.

— Как?

— Лгать, — прошептала. — Убегать.

Даже отпустил ее. Хватку разжал.

— Ты о чем?

— Они тайно поженились.

Бред.

Чепуха какая-то.

— Когда? — свой голос не узнал.

— Недавно, — улыбнулась, лихорадочно слезы утерла. — В тот же день, как я забрала Амину из университета. Они поехали в загс и расписались.

— Выкладывай подробно.

— Антон мне все объяснил, — продолжила. — Семья у вас очень строгих правил, заранее выбрали девочке будущего супруга. Никого другого не потерпите. Спорить бесполезно, поэтому пришлось действовать иначе. Понимаю, вы совсем не рады происходящему. Я пробовала предложить менее радикальные варианты, однако он был уверен, что это не поможет и существует единственный способ. Убежать, пожениться, потом уже молить родных о прощении.

— Выходит, ты им помогала, — сказал я.

Этот хмырь.

И моя сестра.

Я бы мог принять такой расклад. Наверное. Отметелил бы мудака сперва. Не сильно. До первого перелома. А потом бы принял. Но что-то здесь не сходилось.

— Я встретилась с Аминой лишь раз, когда отвозила ее к Антону, — пояснила женщина. — К сожалению, у нас не было других возможностей пообщаться.

— И о чем вы говорили?

— Мы почти молчали.

— Почему?

— Амина очень гордая девушка. Она считала, что раз ее семья ничего не знает о грядущей свадьбе, то и семья Антона не должна знать. Это секрет. Поэтому мы обсуждали только мастер-класс по изобразительному искусству. Антону пришлось утаить часть правды.

— Не понял.

— Вы ведь контролируете Амину. Каждый ее шаг. Никто бы не позволил ей сесть в авто к чужому мужчине. Поэтому потребовалась моя помощь. Женщина бы не вызвала никаких подозрений.

— Причем тут гребаное художество?

— Антон сказал Амине, что я не подозреваю об их истинных намерениях и уверена, мы вместе посетим урок очень известного художника. А в последний момент у меня якобы возникли срочные дела. Я высадила ее возле кафе и уехала.

— Где машину оставила?

— Рядом, — пожала плечами. — На парковке. Это был автомобиль Антона.

Звучало гладко. Слишком гладко. До тошноты.

И баба эта… не врала. Видел. Правда в свои слова верила. Прямо святая простота. Такую легко облапошить.

— Антон может показаться непутевым, — пробормотала, подбирая портрет с пола, собирая осколки. — У него пока нет работы. И молодость была бурная. Но ваша сестра заставила его очень сильно измениться. Это чувствуется. Он стал серьезнее. Даже мой муж отметил перемену, а у них далеко не лучшие отношения на протяжении последних лет. Как бы там не складывалось, у Антона золотое сердце. Просто характер трудный. Однако раз он так полюбил, никогда не предаст, пойдет на любые подвиги.

Я взглянул на ее руку. Будто впервые. На ладонь. На безымянный палец. И нутро разодрали крючья. Резко. Быстро. Насквозь. До позвонков.

— Откуда… это? — сдавил тонкое запястье. — Кто… дал кольцо?

— Антон передал, — выдохнула. — От Амины. Благодарность за помощь. Я не хотела принимать, но он так наставил. Сказал, Амина обидится, если не возьму.

— Адрес, — потребовал я. — Где они.

— Не знаю, — прошептала в ответ.

— Блядь!

Тьма накрыла меня. Только мысль о сестре удержала зверя на цепи, загнала демона обратно в клетку. Решетка захлопнулась, врезав по пасти.

Я должен найти ее. Должен. Найти.

— Есть какое-то место, — отвлекался от ярости как умел. — Где бы он… куда бы мог… черт, должен же он где-то быть. Тайное место. Логово. У него есть?

— Антон продал квартиру, — заявила в недоумении. — Несколько лет назад. Другого жилья у него и не было. Хотя…

— Что? — взвываю.

— Он часто говорил, будто приглядывает за дачей одного приятеля.

— Дача?

— Загородный дом.

— Где?

— Он любил рассказывать, как ездит туда на рыбалку. Там еще озеро есть. Семнадцать километров от…

Получив адрес, я ринулся к выходу.

— Антон и муху не обидит, — заявила в след Стрелецкая. — Он медицинский университет бросил, потому что не выносил вид крови. Он бы никогда…

— Попробуй снять кольцо, — не оборачиваясь, бросил я.

Спидометр показывал за двести. Рев мотора сливался с ревом крови внутри. Виски ломило от дикого напряга.

Я оглох и ослеп. Для всего мира. Гнал прямо к цели.

Ворвался в тот дом. Сам толком не разобрал как. Вынес ограду, выбил дверь. Летел по комнатам ураганом, сносил все на пути. Едва дорогу разбирал.

Чисто. Стерильно. Вонь хлорки. Инструменты. Тазики. Как в операционной. У хирурга. Освещение хорошее. Следов крови нет.

Я нашел аппаратуру для видеосъемки. Камеры, софиты. Несколько телевизоров. Кассеты. Штук сорок примерно. Внутри помещение выглядело круче. Снаружи казалось тут скоро крыша рухнет и стены обвалятся.

Я подошел ближе.

Вера. Кристина. Оксана. Елена. Мышка. Светка. Поэтесса. Екатерина Григорьевна. Луна. Валентина. Маша. Клеопатра.

Так были подписаны видео-кассеты.

Имена. Странные прозвища.

Что это означало?

Я повернулся и увидел еще одну кассету. Рядом с телевизором. На тумбе. Подошел вплотную. Надпись гласила — «Принцесса Амина».

Я звал сестру принцессой. Иногда. На самом деле, часто. Черт. Что за…

Я не стал врубать запись. Отложил это. Я не хотел попусту терять время. Возможно, я и без того упустил слишком много. Я не мог тратить ни секунды.

Я обшарил каждый угол в доме. Ничего. Ни одежды моей сестры, ни вещей. Вышел на улицу, обошел дом и застыл. Огород. Деревья. Кусты.

Проклятье.

Кусты. Их оказалось примерно сорок. Как тех кассет. Аккуратно рассажены, четко по периметру. Один прямо совсем свежий. В центре. Видно только посажен.

Я бросился вперед. Выдернул ветви. Рыл землю руками. Греб ладонями. Копался как одержимый. Зарывался внутрь. Впадал в бешенство.

И вдруг нашел что-то. Твердое. Шершавое. Пальцы наткнулись на жесткую поверхность. Моя цель скрывалась под влажной почвой.

Лил дождь. Градом. Бил по щекам.

А я разгребал грунт.

Глубже и глубже.

Рычал. Выл.

Я чуял.

Знал.

Но все равно отказывался поверить.

Это был деревянный ящик.

Гроб.

Я выдернул его из-под земли. Содрал крышку. И первое, что заметил — следы, царапины, четкие полосы от ногтей на внутренней поверхности.

— Страшно, — прошептал в голове родной голос. — Дышать совсем трудно.

А потом я увидел ее.

Там.

На дне.

— Когти, — сказала Амина. — Огромное множество острых когтей. Как будто сотни птиц раздирают на части. Тысячи.

Вокруг темно.

Душно.

И она одна.

Без меня.

Она… истекла кровью. Погибла. Умерла.

От дикого рыка сотрясалась земля. И я сотрясался. Дрожал. Жуткий вопль пробирал до мяса и до костей. Но почему-то я мог отчетливо различить там самое дорогое на свете имя.

Амина. Амина.

А потом победил мрак.

Глава 34

— Какого хрена?!

Я вырубил видео и схватил брата за ухо, намереваясь вытолкать за дверь поскорее. Малец опять влез куда нельзя. Дорвался до записи, которую ему рано смотреть.

— Марат, — пробормотал пацан. — Там… там сестра? Она уехала от нас, чтобы играть в кино? В фильмах ужасов?

— Потом поговорим, — отрезал я.

— Марат…

— Пусть смотрит, — произнес отец, входя в комнату. — Включи.

Я никогда не ставил под сомнение его приказы. Выполнял каждый. Не спрашивал, не уточнял. Просто делал. Он глава нашей семьи. Ему и решать, что правильно.

Но в тот момент я застыл. Это видео. Показать Рустаму?

— Включай, — повторил отец.

Мальчишке только исполнилось девять лет. В его возрасте я многое успел повидать. Боль. Смерть. Кровь. Насилие во всех проявлениях. Однако та самая запись… даже у меня от нее кишки выкручивало. Нельзя такое ребенку показывать.

— Он уже не ребенок, — угадал мои мысли отец. — Он должен понимать, за какие грехи последует возмездие.

Я нажал на кнопку воспроизведения. Отложил пульт и отошел в сторону. Подчинился, ведь это единственный путь. Слово старшего не обсуждается. Как сказал, так и будет.

— Рустам, твоя сестра никуда не уезжала, — заявил отец. — Это видео не фильм ужасов, а реальная жизнь. Амину похитили и убили.

— По правде? — пацан вздрогнул. — По-настоящему?

— Да. Она мертва.

— Но почему? — его глаза заблестели. — Кто?

— Смотри.

Кадры кошмара. Яркие. Четкие. Сочные. Голос моей сестры. Крики. Мольбы. Стоны боли. Хрипы. Звук врезался в память. Кромсал разум на части.

Ублюдок заботился о качестве видеосъемки. Стремился к своему больному идеалу, не скупился на аппаратуру, использовал только лучшую технику.

Хорошо, что его не оказалось в доме. Тогда. Иначе бы все закончилось быстро. Слишком быстро. В секунду.

Я бы его убил. Прямо там. Без разбора. На месте пришиб. Раздавил бы его башку голыми руками. И ничто, никакая сила на свете меня бы не удержала. Даже приказ отца. Я бы загрыз этого урода. Зубами бы ему жилы выдрал. Перекусил. Разодрал.

Ха. Легкая смерть. Почти пощада. Милость. Такого он не заслужил.

— Скажи, Рустам, чем должен заплатить виновный? — спросил отец, когда видео подошло к завершению и экран телевизора почернел. — Чем должны платить те люди, которые даже не пробовали его остановить?

Мой брат давно не дрожал и не плакал. Молчал. Сидел смирно. Прямо. Точно как столб. Каменный. Был белее полотна.

— Скажи, чем взять такой долг? — продолжал отец. — Скажи, сын.

— Кровью, — еле шевельнул губами мальчишка.

Я никогда столько крови не видел.

Горячей. Кипучей. Родной.

Алой. Ослепляющей.

Я обнял Амину. Сгреб в кольцо рук. Осторожно и бережно. Целовал ее скрюченные пальцы. Я чувствовал дыхание. Биение сердца. Думал, что чувствую. Хотел отогреть. Изгнать холод.

Реальность сгорала. Таяла. Плавилась на глазах.

Моя сестра была мертва. Дольше суток. А я не замечал. Не осознавал. Отказывался принимать истину до последнего.

Я верил, что еще успею. Сумею спасти. Помочь.

Держал бездыханное тело. Качал как собственное дитя. Как ребенка. Как в детстве, когда она плакала. То ли разбудить надеялся, то ли убаюкать пытался.

Унять боль. Забрать на себя. Весь ужас. Все страдание. Отобрать. Выбрать до капли. В свою грудь вогнать.

Вот чего я желал.

Выл. Ревел. Землю жрал.

Я бы свою жизнь за нее отдал. Не раздумывая. Обменял.

Да только кому эта черная жизнь нужна. Дьявол же чистое жаждет. Невинное. Непорочное. Гнилое мясо ему не подходит.

Парни уже подъехали, но в стороне держались. Никто из моих людей приблизиться не рисковал. Не окликал. Не отвлекал. Каждый понимал: раненного зверя трогать нельзя. Зашибу любого. Не замечу. Забью.

Я же бешеный был. Едва соображал что к чему. Границы потерял. Ничего толком не различал. Ясность потом пришла.

Ясность и ярость. Дикая. Шальная. Неутолимая. Такая, что аж кости мои ломала и жилы до предела натягивала.

Антон Стрелецкий. Тридцать два года. Безработный.

Черное пятно на репутации благополучной семьи. Вылетел из трех университетов, прогулял свою часть наследства, раскручивал на деньги брата и многочисленных любовниц. Патологический лжец. Убийца. Психопат.

Он пользовался успехом у женщин. Умел войти в доверие. Расположить. Очаровать. Глядя на его смазливую рожу, было трудно догадаться о том, что в свободное время ублюдок пытал девушек до смерти, а потом закапывал их на заднем дворе.

Тридцать семь могил. Тридцать семь видеокассет.

Амина стала тридцать восьмой.

Он наглел. Подошел поговорить со мной. Знал чей я брат. Кайфовал от этой беседы, упивался моим отчаянием и бессилием. Щекотал себе нервы.

Если бы я сразу схватил его, подчинился рефлексу, не дожидаясь доказательств, если бы прямо тогда сдавил горло, вжал бы урода в стену, выбил признание…

Амину бы это не спасло. Она уже была в гробу. В земле. Провела там всю ночь. Смерть наступила от удушья.

Моя сестра хотела жить. Боролась. Сражалась до последнего. Царапала крышку. Рвалась на волю.

Гад не дал ей ни шанса.

Я просмотрел запись первым. В одиночестве. Я не хотел делиться этим. Ни с кем. Я должен был увидеть сам. Понять, что ей пришлось вытерпеть. Как. Она ведь тоже оказалась одна. Тогда.

Я заперся в кабинете. Включил видео.

Я никогда прежде такого не видел. Ни на войне. Ни в бандитских разборках. Чтоб так медленно и методично истязали. Не ради мести. Не в устрашение. Не ради получения информации. Для удовольствия. Искреннего. Извращенного. Больного.

Еще и с такими разговорами.

Ох, он обожал говорить. Наслаждался звуком собственного голоса. Его грязный рот служил отдельным пыточным инструментом.

— Моя темная принцесса, — шептал ей на ухо.

Камера снимала крупный план.

— Венец моего творения, — широко улыбался.

И брал скальпель.

— Лучший среди моих экспонатов, — продолжал издеваться. — Твой брат высоко бы оценил подобный труд. Залюбовался. Даже вмешиваться бы не стал.

И совершал очередной надрез.

Он делал ей уколы. Постоянно. Накачивал препаратами. Наркотиками. Всякой дрянью, которая позволяла сочетать эйфорию и боль, замуровать на границе шока, удерживать человека в сознании.

У него хватало возможностей потренироваться. Провести опыты. Понять принцип действия разных веществ.

— Антон даже муху не обидит, — уверяла Стрелецкая. — Он медицинский бросил, потому что не выносил вида крови.

Глупая баба. Хреново же она знала мужниного брата.

Его возбуждала кровь. Дико. Он не боялся руки замарать. Знал толк в своем ремесле, пускай и не доучился до конца. Чертова мразь.

— Я не представляю, как она выживала так долго, — заключил доктор после осмотра тела моей сестры. — На ней живого места нет. Признаюсь, подобный случай впервые за мою практику.

Те гребаные препараты держали. И жажда жизни. Амина верила. До последнего. Сопротивлялась. Цеплялась. Такая маленькая и хрупкая девочка была сильнее всех.

Он снял с нее кожу. Практически полностью. За несколько дней. Он записывал пиковые моменты. Монтировал в проклятый фильм. Четко. Точно. Как по откатанной схеме. Его никто не остановил.

Антон Стрелецкий умолял о смерти.

И я шел за ним. Мечтал о расправе. Долгой. Мучительной. Я был уверен, что сумею заставить его страдать. По правде. По-настоящему. Так, чтоб он участи собственных жертв позавидовал.

Но мой отец настиг его раньше.

— Где он? — взревел я, врываясь в отцовский кабинет, бросился вперед, ярость затопила настолько, что разум помутнел. — Отдай. Сейчас. Или сам заберу.

— Нет, — прозвучал холодный ответ.

— Нет?

Я схватил отца за плечи, навис над ним, задыхаясь от гнева, и тряс как одержимый. Перестал себя контролировать. Даже не пытался. Позабыл об уважении. Обо всех существующих традициях и правилах.

Такое оскорбление можно было и смертью покарать. Разве кто-то осудит хозяина за выстрел во взбесившегося пса?

Но отец проявил милость.

— Если отдам, что ты станешь с ним делать? — спросил прямо. — Будешь пытать? За день или два прибьешь? Да ты сразу с цепи сорвешься. Хватит одного взгляда. Ты собой не управляешь. Как сумеешь взыскать долг?

— Как-нибудь сумею, — заявил я. — Отдай. Он мой.

— Придет время и ты свое возьмешь. Клянусь. А пока мой черед вершить правосудие и воздавать каждому, кто виновен, по грехам его.

— Когда? Когда я получу этого урода?

— Этого урода, — усмехнулся и припечатал: — Никогда.

— Что? — даже хватку разжал, отшатнулся в сторону. — Ты должен… ты не можешь…

— Я могу все, — отрезал холодно. — Сядь.

Подчинился.

— Я глава нашей семьи, — продолжил отец. — Мое слово — единственный закон. Других нет и не будет. Твое поведение непростительно. Ты будешь наказан позже. По всей строгости. Но пока поможешь мне. Загонишь ярость глубже в пасть. Потерпишь. Подождешь своей очереди.

— Я… дай хотя бы поговорить с ним!

Воскликнул и замолк, понял, насколько глупо и наивно звучит подобное заявление. Стоило бы мне оказаться рядом с этим гадом, я бы любую темницу разнес. Железные прутья повыдергивал, решетки разворотил и до подонка добрался.

— Он свое отговорил, — хмыкнул отец.

— Ты… убил его?

— У каждого есть уязвимое место. Слабость. Болевая точка, на которую можно успешно воздействовать.

— И что?

— В чем его слабость? — пронизал взглядом. — Ты изучал его досье, прочел обо всем, узнал всю историю. Так в чем его слабость, сын? Куда бы ты бил?

— Нет у него слабых мест, — отмахнулся. — Вытворял, что хотел. Брата своего не выносит, друзей не заводит. Никогда и никого не любил. Надо кожу с него содрать. Нечего там выдумывать.

— Он твоего ножа не достоин, — улыбнулся. — Не подарю ему такой чести. Есть у меня идея получше.

— Какая?

— Мы покажем ему свое кино. Пусть смотрит и наслаждается. Пусть наблюдает за тем, как то единственное, что для него важно и дорого, берет другой.

— Да ему плевать на всех.

— Ошибаешься.

Отец воткнул окровавленный кинжал в стол.

Я замер. Только теперь оружие заметил. Но урод жив. Верно? Иначе бы не было никакого обсуждения.

— Вечером поедем к Стрелецким. Собирай братьев. Рустама тоже возьми.

Я бы вырезал их всех. Сразу. В ту ночь. Быстро. Без жалости. Мужика. Бабу. Сынка их. Разве что мелкую дочку оставил. Сдал бы в детский дом.

Одна семья. Один долг. Дурная кровь, которую не жаль пустить. Они были в ответе. Все до единого. Монстр жил здесь. Его никто не заметил. Не покарал. Не удержал. При этом бездействии вершились темные дела.

— Я понимаю, брат совершил нечто ужасное, — сказал Виктор Стрелецкий. — Но мы не имеем к этому никакого отношения. Поверьте, моя супруга просто…

Просто дура. Но вина от этого не становится меньше. Так?

Смешной. Он лопотал бред про поддержку следствия, взаимовыручку, свидетельские показания. Клял непутевого братца, отрекался от родства.

Да только что это меняло?

Я подошел к его жене, взял за руку, не удержался от ухмылки, разглядывая тонкие пальцы. Кольцо сверкало на прежнем месте. Кожа вокруг раскраснелась.

Я чувствовал взгляд Стрелецкого. Испуганный. Затравленный.

— Пыталась снять? — спросил дрожащую женщину. — Надеть легко, а вот избавиться нельзя.

— Мы пригласим ювелира, — затянул новую песню Стрелецкий. — Я уверен, способ…

— Легче срезать, — усмехнулся и взял со стола первый попавшийся нож.

— Вы… вы… вы не посмеете, — пролепетал чуть слышно. — Это варварство.

— А как думаете, ваш брат снял кольцо с моей сестры?

— Марат.

Голос отца срабатывал на меня как строгий ошейник. Всякий раз принуждал подчиниться и отступить. Покориться приказу.

— Эти люди не знают, что совершил член их семьи. Даже не подозревают о тяжести его преступлений. Нужно показать им запись, а после продолжать обсуждение.

— Я готов пойти в милицию, — заявил Стрелецкий. — Я напишу заявление.

— Не стоит беспокоиться, — улыбнулся отец, взял свободный стул и занял место во главе стола. — Мы разберемся без постороннего вмешательства.

— Мой брат невыносим. Своими бесконечными гулянками он загнал нашу бедную мать в могилу. Я как мог пытался пристроить его, найти работу, а вместо благодарности Антон украл дорогую технику, прямо со склада наших клиентов. Когда у него очередной запой, может пропасть на неделю и дольше. Вообще не появляется и… послушайте, моя жена правда поверила в ту его историю с тайной женитьбой. Она наивна, легко обманывается, ведется на сказки. Надеюсь, девочка найдется в самое ближайшее время. И надеюсь, мой проклятый брат не…

— Тише, — оборвал отец. — Мы знаем, вашей вины здесь нет.

Я установил телевизор прямо на столе, перед этой долбаной семейкой, включил видео и отошел подальше, чтобы не искушать собственное терпение. Рустам держался рядом.

Трое моих младших братьев следили за четой Стрелецких, за их сынком. Не позволяли никому прикрыть глаза, отвернуться от экрана, отвести взгляд. Следили, чтобы каждый сполна насладился зрелищем, впитал кадры.

Повезло лишь их мелкой девке. Отец сразу велел запереть ее наверху. Остальных ожидал очень долгий ужин.

Ужин, который просился на волю от просмотра видео.

Первым стошнило сынка. Вторым его папашу. Женщину не вырвало. Но она трижды теряла сознание. Тогда запись останавливали, приводили бабу в чувство, продолжали снова.

— Вашей вины здесь нет, — повторил отец. — Но вам придется ответить.

— Мой брат, — бормотал Стрелецкий. — Я не верю… не верю… как…

— Он погубил тридцать восемь девушек, — произнес отец. — У нас есть все его записи. Тела также найдены.

— Но как?.. Как?! Я не могу поверить…

— У вас будет время, чтобы понять это и принять.

— Он… чудовище… монстр… он… я не…

Мужик причитал. Рыдал. Чуть волосы с башки не повыдергивал. Расклеился, сразу сопли да слюни распустил. Сынок оказался ему под стать. Бормотал что-то под нос и трясся как припадочный.

Жалкое зрелище. Даже смотреть на такое стыдно.

Баба держалась лучше. Бледная. Дергалась от каждого шороха. Глаза на мокром месте, но не выла и не ревела. Сразу видно, не их кровь. Зато часть семьи. Еще и убийце подсобила.

— Что вы теперь сделаете? — спросила она. — С нами.

— Алина! — воскликнул ее муженек. — О чем ты спрашиваешь… мы же не знали даже… да если бы я знал, разве бы не сдал этого гада?! Да я вообразить не мог… в страшном сне…

— Мы возьмем долг, — ответил отец. — Кровью.

— Что? — Стрелецкий затрясся еще сильнее. — О чем вы?

— Ваш брат у нас, — проговорил ровно. — Ну, о нем-то вы сожалеть не станете. А вот с другим расстаться будет труднее.

— Я не… не понимаю… должен быть суд. Расследование… все по закону надо сделать, иначе ведь…

— Вот суд, — развел руками. — Вот закон.

— Нет… я не…

— Моя семья считает, что вас нужно казнить. Всех. До единого. Все мои люди того же мнения. Кровь за кровь отвечает.

— Но я даже не знал… я…

— Это ничего не меняет.

Верно. Будь мой брат гребаным убийцей, я бы за него отвечал. Собственной головой. Глоткой. Хребтом. Плотью. А как еще?

Ты главный. Ты семью держишь.

Бейся. Сражайся. Отвечай.

— Я сохраню вам жизнь, — сказал отец. — Тебе. Сыну твоему. Дочке. Красавица растет. Уже видно. Как такую тронуть. Я даже помогу по бизнесу. Слышал проблемы есть. Наезды. Я это все быстро решу.

— Но…

— Я возьму твою жену.

— Нет, — мотнул головой и вскочил, аж стул перевернул. — Моя жена невиновна, она ничего такого не…

— На ней кольцо жертвы.

— Жертвы? — задрожал пуще прежнего. — Какой жертвы?

Заслонил собой женщину, будто даже что-то мужское в нем проснулось. Попытался занять боевую стойку.

— Той, что твой брат выбрал.

— Нет-нет… я не дам…

Отец поднялся, подошел вплотную.

— Я разве спрашивал?

— Я не… не позволю…

— Витя, пожалуйста.

Баба вцепилась в локоть своего мужика.

— Алина…

— Я пойду, — кивнула она. — Я виновата. Я все сделаю, что скажете. Только не трогайте мужа и детей.

— Не трону, — усмехнулся отец. — Долг по женской линии пойдет. Придет час, и мой сын за твоей дочкой придет. Пусть растет для него смелая и сильная. Как ты. С такой плату брать гораздо слаще.

— Вы, — всхлипнула. — Вы хотите забрать мою дочь?

— Вы же мою забрали, — как отрезал. — Мы ваших возьмем. Поколение за поколением. Если дочки не найдется, расплатитесь женой сына. Мы проследим, чтобы ваш род длился долго и чтобы до капли все было оплачено.

— Это… это безумие! — закричал Стрелецкий. — Вы хотите отнять мою жену и дочь. Вы с ума сошли… это… это просто…

— Я не хочу, — оборвал мрачно. — Я забираю. Жену прямо сейчас. А дочь вашу возьмем после того, как ей исполнится восемнадцать.

— Я не отдам! — завопил и кинулся вперед.

Мощный удар в грудь. Еще и еще. Ни мне, ни братьям вмешаться не пришлось. Отец справился сам. Как всегда.

— Пожалуйста, — умоляла баба. — Прошу, хватит.

Его сынок жался в углу. Рыдал громче всех. Угомонив Стрелецкого-старшего, отец подошел к этому сопляку, потрепал по затылку и бросил:

— Если сестру отдавать не захочешь, то всегда сможешь отдать жену. Когда мы закончим с твоей матерью, получишь кольцо жертвы. Сам выберешь на кого надеть.

— Закончите? — взвизгнул. — Что это значит?

— Твоя мать подарит нам всю свою кровь.

Пацан застыл. В стену вжался. Отец рассмеялся, пошел за его матерью, подхватил за талию, перебросил через плечо и понес к выходу.

Я забрал запись и двинулся следом.

— Эй! — раздался возглас Рустама.

Он ринулся вперед, за чем-то светлым. Видно, за кошкой. Мелкой. Юркой. И… не слишком везучей.

Ха. Да это не кошка. Их девчонка.

Сбежала из своей комнаты и подслушивала?

— Я тоже себе принцессу поймал, — заявил Рустам, наматывая ее волосы на кулак. — Я хочу забрать этот долг.

Девчушка остолбенела. Даже не дрожала и не вырывалась. Только глаза вылупила, рот раскрыла, но не орала.

— Рано, сын, — усмехнулся отец и вышел из дома со своей ношей.

— Пустил, — произнес я. — Быстро.

— Нет! — глаза сузил. — Хочу ее.

Пришлось силой отдирать. Хватка у моего братца уже тогда была крепкая. И как только он девчонку углядел. Как почуял. Рефлекс.

Глава 35

Отец сломал эту бабу за неделю.

Блеск в глазах потух. Спина согнулась. Она походила на тень. От той женщины, которую я видел раньше ничего не осталось. Она не дрожала и не плакала, подчинялась любым приказам. Не ползала на коленях, однако выглядела так, будто с них и не поднималась. Видно, хребет можно разломать и так. Не физически. Морально. Выломать стержень изнутри, разворотить, искорежить.

Отец держал ее взаперти. Большую часть времени. Выпускал на прогулку по часам. Как животное. Трахал. Всех своих женщин оставил. Только туда похоть сливал. И судя по ее стонам, она возражала слабо. Скорее уж наоборот. Наслаждалась. Покорная самка.

Меня это напрягало.

Ладно, день-два. Может, три. Но больше-то зачем? Давно пора прирезать шлюху. Разве это наказание?

Она живет. Дышит. Пусть и подурнела. Но и прежде была не красавица. Тощая. Как скелет. Ни груди нет, ни задницы. Такую и драть страшно, ненароком пришибешь.

Почему отец тянул? Ради какой цели? Готовил идеальную рабыню?

У него никогда проблем с бабами не возникало. Каждая ноги раздвигала. Выбирай любую.

Так чего на этой замкнуло?

Я не задавал лишних вопросов. Просто закипал изнутри. Я бы всю чертову семейку вырезал и дело с концом.

Ну, что там разбираться?

Тупая сука доставила мою сестру прямо в ловушку. Ее слюнявый муженек не замечал убийцу у себя под боком. И сын у них дебил. Разревелся хуже девчонки. Явно слабак растет. Без воли. Без яиц. Никакой.

Стрелецкий приходил к отцу. Каждый день. Предлагал деньги. Услуги. Предлагал себя самого на обмен. Пытался повлиять на нас через других людей. Связи подключал, тяги нужные искал.

Короче, старался как умел. Глупо. Унизительно. Да только ни на что другое он и не был способен. Поступал как привык.

Но не все за деньги купишь. И власти будет мало. Никакие знакомства не спасут и не помогут.

— Она не виновата, — пробормотал Стрелецкий. — Женщина. Просто женщина. Решим это между нами. Пусть отвечает мужчина. Я… я готов.

— Она привезла мою дочь к убийце, — произнес отец. — Не ты.

— Она… не знала… просто не знала… поверьте!

— Верю, — усмехнулся. — Если бы она знала, то понесла бы гораздо худшее наказание. Но я буду милосерден.

— Что… что вы с ней сделаете?

— Подарю удовольствие, — бросил холодно.

— Что это значит? — не унимался Стрелецкий. — В каком смысле?

Вот упрямец. Упертый мужик. Да. Пожалуй, я все-таки мог назвать его мужиком. Дурным. Слабым. Но мужиком.

— Не причиняйте вред моей жене, — умолял он. — Прошу. Умоляю вас. Неужели такой уважаемый человек как вы пойдет на… на подобную низость… на месть хрупкой и беззащитной женщине?

— Она не женщина, — отрезал отец. — Долг. И я поступлю с ней ровно так, как она заслуживает.

— Я не верю… не верю, что…

— Каждое поколение вашей семьи будет платить, — отчеканил. — Твой сын тоже отдаст нам жертву, когда придет его время. Парень получит выбор, которого у тебя не было.

— Выбор? — всхлипнул. — Жертву?

— Вижу, нам не раз придется обсудить детали договора, — хмыкнул.

— Пожалуйста, позвольте мне увидеть жену… хотя бы ненадолго… хотя бы…

— Нет, — оборвал. — Ты больше никогда ее не увидишь.

— Но… как? Почему?

— За одну отнятую у нас жизнь вы заплатите десятком ваших, — проговорил ледяным тоном. — Сотнями. Тысячами. За нашу кровь ваша будет литься веками.

— Но моя жена… она только по паспорту Стрелецкая… мой брат же никак с ней…

— Твоя жена — часть твоего рода.

Мужик дожил до таких лет, а простых вещей не понимал. Если женщина выходит замуж, то переходит в новую семью. Один род. Одна кровь. Давний как мир закон.

— Должен быть способ, — продолжал умолять. — Должен быть иной путь. Давайте договоримся.

Отец молча выволок его за дверь. Вышвырнул из дома и захлопнул дверь.

Я ждал встречу с убийцей своей сестры. Я гадал, что с ним произошло. Почему был окровавлен отцовский кинжал, останется ли там кусок мяса для меня. Будет ли с чем поиграть. Позабавиться.

Я не понимал суть плана.

Зачем вообще держать эту бабу? Морочить голову с другими поколениями? Ждать, терпеть, тянуть. Почему их сразу не порешить? Подчистую.

Столько мороки. Ради чего?

Отец велел нам собраться внизу. В подвале дома. Там, где держал гребаного урода. Позвал братьев, наших людей. Привел свою шлюху.

— Мы снимем кино, — сказал с усмешкой. — Правда без камер, без техники. Для одного зрителя.

Сдернул тряпку, что закрывала решетку. Провел пальцами по прутьями, будто дразнил, подзывал кого-то.

— Давай, взгляни, — усмехнулся. — К тебе пришла особенная гостья. Любимая. Та, про которую ты так долго мечтал, но не смел тронуть.

Отец подошел к Стрелецкой, вывел ее в самый центр. Раздел. Содрал с нее все тряпки. Надавил на макушку. Она тут же подчинилась, бухнулась на колени.

Отец расстегнул брюки…

Я наблюдал не за этим. Мой взгляд был прикован к проклятой решетке. Намертво. Там должен находиться враг. Там. Только там. Больше негде.

Пальцы сжались в кулаки. Рефлекс.

Я вглядывался в темноту. Долго. Начинал различать очертания.

— Хотел увидеть ее на коленях? — спросил отец. — Знаю, хотел. С каждой своей бабой это представлял. От ревности с ума сходил. Закрывал глаза и видел, как она ублажает твоего брата.

Раздался странный звук.

Не то рев, не то мычание. Из глубины.

— Смотри, не стесняйся, — холодно произнес отец. — Я разрешаю. Подойди ближе, иначе пропустишь самое интересное.

Шлюха дернулась, повернулась на звук. Но тяжелая ладонь на затылке быстро вернула суку на место. К члену.

— Она никого так не обслуживала, — заключил отец. — Не умела ничего. Пришлось учить. Я распечатал ее рот первым. И не только рот.

Вой. Вопль. Топот ног. А после темная фигура врезалась прямо в прутья. Взвыла, сотрясая воздух вокруг.

Это был он. Антон Стрелецкий. Урод, который погубил мою сестру.

Мутные глаза. Мерзкая рожа. Слащавая.

Но он молчал… только выл. Ревел, стонал. Пытался, однако не мог произнести ни единого слова. Застывал, пропихивая башку между прутьями. Разевал грязный рот. Хрипел. Писк издавал. Мешал звуки, только никакой осмысленной речи не выдавал.

Почему гад молчал? Догадка шевельнулась внутри.

— Я отрезал его проклятый язык, — заявил отец, насаживая голову блондинки на член, всаживая ей до упора. — Отрезал и заставил сожрать.

Шлюха задергалась. Попробовала отпрянуть. Но ее глотку продолжали иметь. Долго. Смачно. Размашисто. Жестко.

Я завелся. Не для секса. Для крови.

Я был готов броситься к тем долбаным прутьям, разворотить их, прорваться внутрь. Грызть ублюдка зубами.

— Марат, — сказал отец. — Дай ему досмотреть до конца. Пусть сполна насладится тем, как имеют его любимую женщину. Сдохнуть он всегда успеет.

Рожа Стрелецкого вдруг задергалась.

Каждый мускул. Каждый нерв.

Он страдал. Гребаный урод. От этого?!

— Вот его уязвимое место, — заметил отец. — Женщина. Жена брата. Чистая и невинная. Его тайная мечта.

— Как ты понял? — удивился я.

— Досье, — ответил ровно, начал еще сильнее вдалбливаться бабе в горло. — Сопоставил факты, а потом упомянул ее имя при нем, наблюдал за реакцией. Он познакомился с ней первым, раньше брата. Ухаживал. Обхаживал. Но она осталась равнодушна.

— Разве такое… он может любить?

— Любит. Безумно. Она для него чистая. Другие так. Мусор. А эта особенная. Невинная, непорочная.

Отец оттолкнул бабу и кончил ей на лицо. Забрызгал спермой. Пометил. Обильно. Как настоящий жеребец.

— Ну, что? — обратился к Стрелецкому. — Она еще чистая? Сам бы сумел так ее отыметь? Ходил, сопли жевал. Это с другими ты смелый был. Под нож пускал. А свою мечту не отодрал. Ничего. Я тебе помогу. Мы все тебе поможем.

Стрелецкий метался за решеткой. Носился от стены к стене, бился о прутья, рвался на волю. От изощренного садиста и следа не осталось. Где был тот хладнокровный палач? Вершитель судеб в своих гребаных фильмах. Он исчез. Растаял.

Я сжал кулаки. Крепче. Я даже отступил назад.

Суть плана становилась ясна.

Отец подхватил блондинку на руки, нанизал на член. Как игрушку. Как куклу. И она совсем не противилась. Только простонала глухо.

Я следил за Стрелецким. За тем гадом, которого столько раз успел казнить. В мыслях. Я и там не видел настолько дикой агонии. Кровь заливала его лицо. Все. Точка.

А тут…

Он подыхал. Раз за разом. Снова и снова. С каждым ударом члена моего отца в покорное белое тело. С каждым шлепком плоти о плоть. С каждым протяжным стоном, что рвался из груди этой чертовой шлюхи.

Он и правда хотел ее? Любил? Измывался. Пытал. Срезал кожу. С остальных. А тут вдруг млел, не решался признаться в чувствах? Брату своему такой приз уступил. Отступил в сторону. Берег сучку.

Ха. Может, себе брать боялся? От самого себя ограждал? Видно, не желал сорваться и свой собственный идеал запытать насмерть. Знал же свои вкусы и слабости.

Мразь. Хитрая. Верткая. Тварь. Он все же просчитался. Выбрал не ту жертву. Не тронул бы Амину, дальше бы ходил, годами свои мерзости творил. Никто бы его не заметил.

А теперь поздно.

Да только любого его страдания мало будет. И даже смерть этой дуры, что ему запала, ничего не исправит.

Отец прав. Пускай кровь льется веками. Пускай их жизни искупают долг. Поколение за поколением. Пока мы не насытимся. Пьяными не напьемся. Пока сами не остановимся.

Пускай это длится вечность.

— Что? — рассмеялся отец. — Не нравится, как я снимаю кино? Зато твоей идеальной женщине все по вкусу. А вот ее любимое блюдо.

Он поставил шлюху раком и вошел в задницу.

— У меня ушло семь дней, чтобы как следует тут разработать, — шлепнул по ягодицам, смял, толкнулся вперед. — Уж очень она тугая.

Блондинка закричала.

Я опять посмотрел в сторону Стрелецкого. Затравленный. Загнанный. Урод ревел еще громче. Я не отводил от него взгляд. До последнего момента. Дальше я наблюдал только за ним. Не отворачивался, не отвлекался. Мир сузился до этой дергающейся морды. До рта, на котором запеклась кровь. До пары обезумевших глаз. До воя из глубины утробы.

Отец оттрахал его бабу во всех позах. Отымел. Обкончал. А после предложил другим. Каждый мог воспользоваться телом, что было распластано на полу для забавы. У нее хватало отверстий. Мало кто отказался от угощения.

— Чего ты ждешь, Марат? — спросил отец.

— Отдай его, — потребовал я.

— Хочешь причинить ему боль? — усмехнулся. — Возьми его женщину. Поверь, ничто другое не поразит этого ублюдка сильнее.

— Плевал я на эту шлюху, — отмахнулся. — Я его крови хочу.

— Неужели он получит достойную смерть? Скажи, сын. Ты позволишь ему умереть от твоей руки? Возвысишь?

— Нет, но…

— Он получит тех убийц, которых заслуживает.

— Кого?! — я взвыл громче Стрелецкого.

— Марат, я умею мстить. И ты научишься. Я тоже был молод. Рубил сгоряча. Кольцо, что ублюдок отнял у Амины. Кольцо, которое нельзя снять. Ты же помнишь историю.

— Помню, — выдохнул.

— Вот и учись на моих ошибках.

Я загнал своего зверя в клетку. Просто наблюдал. Смотрел. Впитывал боль. Агонию. Отравлял себя. И наслаждался этим.

В самый разгар торжества урода вывели из подвала. Блондинка ублажала семерых горячих парней одновременно. Гад так и не досмотрел фильм до конца. Его отвели наружу, во двор. Облили свежей кровью. Бросили в загон к голодным свиньям. Те обрадовались соседу. Проявили ему все свое почтение. Ничего не пропало даром.

Я следил. Жадно. Я жалел. Я хотел прикончить его лично. Аж десна жгло.

Умом понимал: хуже и гаже участи не найти. Однако кулаки рвались в бой. Клыки саднило. Когти ломило. Животное внутри взбесилось.

Дьявол, я осуждал решение отца.

Девчонка вздрагивает, но руки мои не отпускает.

Ну, и глазищи. Огромные. Черные. Как бездна. После моего рассказа еще шире стали. Вообще бездонные. Как в пропасть проваливаюсь.

Она всхлипывает. Чуть. Совсем слегка.

— Что? — спрашиваю. — Теперь все про долг понятно?

Молчит. Замирает. Только пальцы ее трясутся и холодеют.

Открывает рот и закрывает. Почти сразу. Судорожно.

Ухмыляюсь.

А она вдруг подается вперед и ладони мои целует. Прижимается губами. Жарко. Страстно. Крепко так впечатывается.

Чего задумала? Что за игры?

Я этими руками убивал. Убиваю. Убью. Ее в том числе. Она не станет исключением. Просто моя жертва. Очередная.

Я не нарушу правила.

Глава 36

Странное чувство. Острое. Жгучее. Будто чужое тепло по мне течет. И эти мягкие губы опять будят внутри все, что так долго пытался побороть.

Отталкиваю ее, поднимаюсь, подхожу к стене. Обхватываю рукоять сабли. Выбираю ту самую. Любимую. Что в прошлый раз девчонку до дрожи напугала.

Она напрягается. Ноги к груди поджимает, колени руками обхватывает. Трясется. Чует правду. Ничего хорошего нас не ждет.

— Марат, — выдает тихо.

— Хочешь знать, чем все закончилось?

Кивает.

— Мой отец забрал долг, — провожу пальцами по лезвию. — До конца.

— Что он сделал? — спрашивает, точно давится словами. — Как?

Возвращаюсь к ней, останавливаюсь позади, прижимаю клинок плашмя к напрягшемуся горлу. Не режу, не царапаю кожу. Не причиняю никакого вреда. Просто даю ощутить холод. Отнимаю надежду.

Пусть забудет про свои мечты. Отсюда не сбежать, не выбраться. Здесь все начиналось, здесь и завершится.

— Отец перерезал Алине Стрелецкой глотку, — говорю я. — Когда он велел оставить ее в покое, она уже истекала кровью. Долго бы не протянула.

— Так это была милость? — глухо бросает девчонка.

— Верно.

Каменеет. Застывает от страха. Даже не шевельнется. Чувствую ужас. И кажется, слышу бой сердца. Четко. Удар за ударом. Прямо по моим вискам бьет.

— Ты меня тоже другим отдашь? — интересуется тихо.

— Нет, — усмехаюсь.

Глупый вопрос. Чтоб я свое по рукам пустил. Собственным приказом.

— А если отец прикажет?

Сука. Прямо под дых.

— Не прикажет.

Отвожу оружие в сторону. Отступаю. Возвращаю саблю на место. Иначе трудно станет совладать с искушением. Прирежу эту стерву раньше, чем натрахаюсь всласть.

— Ему хватило недели, — произносит медленно, запинается и продолжает: — Ты меня гораздо дольше держишь.

— Хочешь быстрее сдохнуть?

— Нет… конечно, — издает гортанный смешок. — Но разве это не вызовет подозрений? Да и твой брат…

— А чего подозревать? — обрываю. — Я буду тебя ломать. Долго. Со вкусом. Я не спешу. Уж слишком сочная жертва.

— Благодарю, — растягивает губы в улыбке.

А лучше бы на член мой натягивала.

Дьявол. Снова хочу гадину. Будто вечность никого не трахал. Будто не валял ее ночь напролет. По-всякому.

Хватаю за волосы, наматываю пряди на кулак.

Блядь.

Сейчас отблагодарит меня, как полагается.

— Можно… можно просьбу? — бормочет судорожно. — Пожалуйста. Я… все довольно просто.

— Выкладывай.

Перехватывает мою руку. Пальцами сжимает. Слегка. Сильнее не решается. От напряга подрагивает.

— Давай поедем покататься, — выпаливает. — Вдвоем.

Сдурела.

Не стоит никому в мою душу глядеть. Вон как потом мозги плывут. Совсем соображать перестала.

— Прошу, — шепчет. — Очень тебя прошу.

— Зачем? — хмыкаю.

— Я, — запинается. — Я кое-что покажу.

Облизывается. Суетливо. Точно кошка.

— Что? — скалюсь.

Видно, нож прихватить успела. Опять в атаку бросится. А может, осколок где выцепила? Распишет по красоте. Братца моего чуть не порешила. Отчаянная девка. Бешеная.

— Особенное место, — выдыхает.

Грудь ходуном ходит. Упругая. Высокая. Налитая. Так вздымается, что у меня в штанах дымится.

Проклятье. Только членом решаю. Когда она рядом — тупею. Окончательно. Бесповоротно. Все мозги в яйца утекают. Как же тут думать?

— Пожалуйста, — глазищами под прицелом держит. — Очень прошу. Марат. Я не попытаюсь сбежать, не сделаю никаких глупостей. Я только хочу показать это.

Ладно. Валяй. Твоя взяла.

Подхватываю ее, перебрасываю через плечо. По заднице шлепаю. Звонко. Смачно. Не буду трахать. Повременю. Подразню.

Но и радовать тем, что так быстро условия принял, не стану. Пусть подергается. Пусть понервничает.

Люблю, когда она так пугается. Бледнеет. Покрывается испариной. Трясется крупной дрожью. На каждое движение отзывается.

Круче этого только ее крики, когда кончает.

Беру тачку. Охрану оставляю. Никаких свидетелей нам не нужно.

Девчонка указывает дорогу. Рулю. Как будто покоряюсь. Куда скажет, туда и двинем. Все бразды в эти руки вручаю.

Такие тонкие запястья. Хрупкие. Прямо прозрачные. Ничего не стоит переломить кости. В пыль растереть. Всю. От и до. Разломать.

Наблюдаю, как вертит в пальцах навигатор.

Откуда она? Кто создал? Как по заказу бесовскому. Чтоб мужикам жилы вытягивать. Чтоб нутро выжигать.

Я разного ждал. Слез. Истерик. Упреков. А тут бах — поехали кататься. Вдвоем. Покажу место особенное. Пять часов. Ночи или утра? Самое время колесить по окраинам.

Хитрая баба. Верткая. Хваткая. Всегда умудряется удивить. Ярость подкупает.

— Вот, — говорит. — Стой.

Останавливаю автомобиль.

Местность глухая. Безлюдная. Тут и днем ни души нет, а сейчас и вовсе никого не найдешь. Отличное место для убийства. Режь. Пытай. Стреляй. Никто не увидит.

Она выскакивает. Выскальзывает наружу. И меня за собой тянет. В локоть вцепляется, тащит в сторону пропасти. Прямо к обрыву. К самому краю. Чуть не в бездну.

— Красиво? — спрашивает. — Ну, красиво ведь. Скажи?

Разводит руками. Будто мир обнять пытается. Ладная фигурка застывает. Как в воздухе. А вокруг пламенеет рассвет.

— Красиво, — глазами ее пожираю.

— Мой отец учил меня водить, — заявляет она, не оборачиваясь, вдаль глядит. — Правда, это было не совсем законно. Я тогда только отметила свой четырнадцатый день рождения. Но здесь всегда мало машин. Удобно. И мы часто останавливались возле этого обрыва.

Мой отец учил меня убивать.

Твердо. Холодно. По нашему закону.

— Потом, когда папа заболел, я сама его сюда привозила на такси, — голос срывается. — И знаешь, он всякий раз был так рад, протягивал ладонь к солнцу, говорил, что отсюда даже до небес дотянуться можно.

— И как? — выдаю мрачно. — Дотянулся?

— Да, — пауза. — Наверное.

Смахивает слезы. Украдкой.

— В твоем доме темно, — выдает вдруг. — И в тебе. Но есть же и свет. Не бывает иначе. Ну, не бывает.

Ха. Свет. Вот чего придумала.

Хватаю девку за талию, толкаю к тачке, усаживаю на капот. Раздвигаю ноги, устраиваюсь между бедрами. Разрываю платье надвое, обнажаю плоть.

— Нет никакого света, — накрываю ее горло ладонью, сдавливаю и ухмыляюсь, чувствуя, как дуреет пульс. — Нигде. Никогда. Только тьма.

Глава 37

Это конец.

Теперь уже точно. Наверняка. Без тени сомнения. Все мои мечты разрушены. Все надежды. Все иллюзии. Сожжены дотла. Развеяны по ветру. Раз и навсегда.

Последние нити оборваны. Никакого спасения нет.

Его ладонь на моем горле. Ноги раздвинуты крепкими бедрами. Мускулистое тело нависает надо мной нерушимой скалой, накрывает темнотой, опаляет нестерпимым жаром, даже не прикасаясь.

Я для него кусок мяса. Не более. Очередная шлюха. Новая игрушка. Жертва. Когда наскучит, можно выбросить на помойку. Прикончить.

Он меня равной не считает. Вообще за человека не держит. Так, набор отверстий, которые тянет отыметь.

Разговор завершен. Необходимая информация выдана. Других бесед в будущем не предвидится. Хватит уже долгих церемоний. Пора заниматься делом. Оплачивать дань собственной плотью. Отрабатывать оказанную милость.

Чего ты ждала? Идиотка. Правда думала, что вместе встретите рассвет? Будете любоваться природой? Ты пробуждаешь в нем только животные инстинкты.

Это и есть твое спасение. Его дикая жажда. Похоть. Безумный аппетит. Звериные рефлексы жадного до секса хищника.

Марат раздирает кружевной бюстгальтер, сминает грудь, перекатывает соски между пальцами. Он трогает так, будто правда изголодался. Алчно. Бешено. Будто не было прошлой ночи, когда он брал меня снова и снова.

Я стараюсь расслабиться. Очень стараюсь. Подчиниться, покориться, принять грядущую неизбежность. Повиноваться своему единственному хозяину и господину. Отблагодарить его за то, что я до сих пор жива.

Марат сдергивает мои трусы, проводит пальцами по предательски влажным складкам и вдруг хмуро сдвигает брови:

— Чего зажимаешься?

— Я не хочу, — признаюсь тихо.

— Не хочешь? — скалится и проталкивает пальцы вглубь. — Да ты как блядь течешь. Всю тачку пиздой измазала.

— Физически, — выдаю сдавленно. — У меня всегда такая реакция… на тебя. Когда ты рядом, я всегда…

— Мокрая, — чеканит хрипло. — А трахаться не желаешь.

— Я здесь только с отцом была, — роняю глухо. — Наше секретное место.

— И что? — бросает с издевкой. — Я должен этим проникнуться?

— Ты столько рассказал, — запинаюсь, судорожно втягиваю воздух. — Я решила пойти на ответную откровенность. Понимаю, мои желания не имеют никакого значения. Бери что хочешь. Ты в любом случае получаешь все. Возражать глупо.

— Нет, — ухмыляется. — Умно.

Отстраняется. Точнее, просто убирает пальцы. Однако по-прежнему нависает надо мной, поглощая свет.

— Ты вообще умная сука, — прожигает взглядом насквозь. — Так и норовишь цену себе поднять. Чтоб я не дырки оценивал, а личность. Чтоб ту маленькую девочку с добрым папой увидел на этом обрыве. Чтоб устыдился тебя во все щели ебать.

— Марат…

— Ничего не спасет, — его губы почти касаются моих. — Ничего, поняла?

Проклятье.

Как же мучительно хочется обвести языком жесткие линии его рта. Попробовать на вкус. Исследовать во всех деталях.

Я столько раз делала ему минет. Облизывала его яйца. Глотала сперму. Но ни разу не целовала. В губы, по-нормальному.

— Опять глаза вылупила, — произносит презрительно. — Ветер в башке гуляет. Ты слушаешь или совсем от страха поплыла?

— Я… не боюсь тебя.

— Тогда чего трясешься?

— Холодно, — нервно улыбаюсь.

Он бросает что-то. Резко и отрывисто. На своем языке. Судя по тону, ругательство. До одури грязное.

Я безумна. Я чокнутая. Я правда не боюсь его сейчас. Сама не осознаю почему. Не отдаю отчета в собственных чувствах.

Стоило бы содрогнуться от ужаса. Представить неизбежность моей участи. Вообразить расправу в красках.

Но куда там.

Марат отступает, открывает дверцу авто и захлопывает с грохотом. Возвращается обратно, протягивает яркий картонный пакет.

Дорогущий бренд. Логотип, который узнают во всем мире. В нашей стране и магазинов подобной марки нет. Я не модница и не фанатка крутых компаний, однако определенное представление имею. Дыхание невольно перехватывает.

Дергаю за шелковые тесемки, развязываю крупный черный бант, удерживающий створки пакета вместе. Извлекаю из глубины кроваво-красное платье.

Боже. Тут же целое состояние. Это не подделка. Сразу ощущается. Настоящее, ни с чем не спутаешь.

— Откуда? — спрашиваю чуть слышно. — Зачем?

Марат вырывает вещь из моих пальцев.

— Не нравится?

— Нравится, — роняю сдавленно. — Очень нравится. Как такое не понравится. Но оно ведь стоит сумасшедшую сумму.

Одевает меня. Грубо. Не слишком ловко. Видимо, раздевать женщин для него гораздо проще и привычнее. Обратный процесс вызывает некое затруднение.

— Тем приятнее будет его срывать, — шепчет на ухо, заставляя поежиться от нестерпимого жара, который враз растекается под озябшей кожей.

— Когда ты успел достать? Где?

— А ну давай, пройдись, — игнорирует вопросы, шлепает по заднице, подталкивая вперед, призывая к повиновению.

Послушно делаю несколько шагов. Поворачиваюсь перед ним. Прекрасно понимаю, какие чувства вызываю.

Платье обтягивает тело как перчатка. Сидит точно влитое, покрывает фигуру второй кожей. Размер подходит идеально. Алый цвет. Все контуры подчеркнуты. Все изгибы выделены. Еще и соски проступают сквозь ткань.

Я как красная тряпка для быка.

Или кобыла. Дорогая. Породистая.

Бросаю взгляд на Марата и к земле примерзаю. Сейчас точно все с меня сорвет. И наплевать ему на потраченные деньги.

Глаза горят. Ноздри раздуваются. Огромный бугор натягивает штаны.

Этот самец заведен до предела.

— На место, — приказывает холодно.

Покорно возвращаюсь. Он усаживается на капот и усаживает меня на колени. Прямо на вздыбленный орган. Вжимает в бедра. Грубо, не ведая стеснения.

— Хотел сразу подарочек вручить, — горячее дыхание опаляет голое плечо. — Да братец отвлек.

— Отвлек? — сглатываю.

— Пришлось свою собственность защищать, — выразительно поглаживает талию, сдавливает бедра. — Задержись я хоть на минуту, он бы тебя уже на хер насадил.

— Нет! — восклицаю гневно. — Никогда.

— Что бы ты сделала против здорового мужика? — интересуется насмешливо.

— Я бы ему глотку перегрызла, — заявляю с яростью. — Я бы лучше сдохла, чем под него легла.

— Какая боевая, — хмыкает. — Чего ж мне не перегрызла?

— Ты, — осекаюсь, закусываю губу, наконец, выдаю: — Ты не он.

— Верно, — резко накрывает грудь крупными ладонями, сминает до боли. — Он бы тебя быстро убил. Как отец Стрелецкую. Милостиво.

Задыхаюсь. Ощущение, точно он до моего сердца добирается. В момент. Грудную клетку вскрывает, ребра проламывает. Жестко сжимает пульсирующий ком плоти в когтях.

— А я буду трахать долго, — впивается губами в горло, втягивает кожу в рот, помечает, оставляя клеймо. — Я превращу тебя в первоклассную шлюху. Научу всему, что мне приходится по вкусу. Глотку твою на славу разработаю. И тугую жопу.

Молчу. Даже не пробую вырваться.

— Будешь тенью за мной ходить, — обещает ледяным тоном. — Сопровождать в поездках, отсасывать под столом во время особо скучных совещаний. Отдыха тебе не светит. Все дыры послужат моему херу.

Давлюсь коварно подступившими слезами. Запрещаю себе рыдать. Отказываюсь дать волю слабости.

— Что бы твой отец сказал? — толкается бедрами вперед, позволяет прочувствовать всю силу и мощь возбуждения. — Если бы узнал, кто ебет его дочь и как. Если бы увидел голую и растраханную. В моем семени.

Ублюдок. Ненавижу. Гад. Сволочь. Урод.

Но… черт, он все-таки не трахает меня здесь. Продолжает изрыгать всякие гадости, трется громадным членом о задницу, однако не совершает ни единой попытки заняться сексом. Просто издевается.

И наблюдает рассвет.

Дорога обратно кажется бесконечной.

При мысли о том, что вновь приходится возвращаться в мрачный дом, меня охватывает жесточайшее уныние. Тошнота подкатывает к горлу. Отвращение снедает изнутри.

Даже мыслями не желаю возвращаться к ужасам, которые поведал Марат, однако никто не спрашивает и не предоставляет выбора. Теперь все эти ужасы часть моего мира.

Жуткая реальность. Жестокая. Бесчеловечная.

Я бы рада проснуться от кошмара. А не выходит. Отныне кошмар живет глубоко внутри, пропитывает плоть и кровь, течет по венам, наполняет жилы стылым холодом.

Смотрю на проклятое кольцо. Готова сама свой собственный палец отрезать, лишь бы снять эту дрянь. Блеск бриллиантов слепит.

Я не хочу думать, что две предыдущие обладательницы этого украшения мертвы. Две — как минимум. Возможно, их гораздо больше.

Не хочу думать. Но иначе не получается.

Марат получает сообщение на телефон. Открывает его и мрачнеет так, что мне становится действительно страшно. Тут же начинает звонить. Ведет довольно грубый разговор на том языке, который мне абсолютно неизвестен. Буквально рявкает в трубку.

Вздрагиваю, вжимаюсь в сиденье.

Что там? Приказ от отца уничтожить меня без промедления? Что происходит?

Разумеется, с отцом он бы так говорить не посмел. Возможно, отдает распоряжения слугам, указывает, как лучше приготовить место казни.

Я не уверена, хочу ли получить ответ. Некоторые ответы гораздо хуже неизвестности. Некоторые ответы убивают.

Но вскоре становится понятно, что мы явно не едем обратно в огромный особняк. Дорога ведет в город.

— Я думала, мы возвращаемся, — роняю осторожно.

— Нет, — холодно.

— Что-то случилось?

— Нет, — еще холоднее.

— Я могу…

— Нет, — обдает льдом от макушки до пят.

Затыкаюсь. Уже не решаюсь продолжать расспросы. Через полчаса понимаю, выбранный путь ведет в аэропорт.

Срочная деловая поездка? Он и вправду будет возить меня за собой повсюду? Превратит в личную шлюху?

Господи. Если бы я сумела очаровать его. Влюбить. Если бы научилась управлять им. Как много безумных фантазий.

Это и воображать опасно. Однако мой единственный козырь — тело. И жажда. Неутолимая жажда дикого зверя. Животная похоть.

А вокруг полно других хищников. Безумный братец Рустам. Еще более безумный отец.

Я одна. Посреди настоящего ада.

Но даже подобный расклад — не повод сдаваться. Нужно бороться. Биться. Даже если партия кажется заведомо провальной. Пока дышу, еще не все кончено.

Автомобиль притормаживает у терминала. На входе нас ожидают люди Марата, передают ему небольшую темную папку и мою сумку.

— Держи, — протягивает вещь мне, кивком приказывает следовать за ним, даже не оборачивается.

Я не пытаюсь задавать вопросы. Моя прошлая поездка обернулась похищением и рабством, превращением в кровавый долг. Надеюсь, грядущая окажется лучше.

Пункт назначения становится ясен исключительно у стойки регистрации.

Валлетта.

Напрягаю память. С географией всегда приходилось туго. Куда легче давались точные науки.

А потом приходит разгадка.

— Мы летим на Мальту? — вырывается непроизвольно.

Марат не удостаивает мою фразу реакцией. Ноль внимания. Однако в билете четко значится — Валлетта. И это столица Мальты. Значит, сомнений мало.

Мы отправляемся на остров посреди Средиземного моря. Зачем?

Мальта — офшор. Рай для отмывания преступно нажитых денег.

Вероятно, работа в экономической сфере окончательно меня испортила, поэтому про туризм вспоминаю уже после. Может, мой палач вдруг решил позагорать и отвлечься? Даже психопаты должны отдыхать и развлекаться.

Ладно, скоро узнаю.

Глава 38

Марат на взводе. Ощущаю его напряжение взмокшей кожей. Наблюдаю за резкими, отрывистыми движениями, улавливаю заметную перемену в повадках дикого зверя. Также начинаю переживать. Чисто автоматически.

Впечатление, точно воздух пронизан электрическими разрядами. Чуть что — мигом закоротит. От удара током никто не застрахован.

В чем дело? Неужели его безумный папаша действительно отдал приказ уничтожить жертву без долгих церемоний?

— Тебе нужно переодеться, — бросает Марат. — Быстро.

— В смысле? — суть и правда доходит с трудом. — Зачем?

— Все мужики вокруг пялятся на твои сиськи, — поворачивается и окидывает тяжелым взглядом, к полу припечатывает. — Слюной исходят.

— Что? — роняю еле слышно. — Ты же сам это платье купил.

— Купил, — криво усмехается, хватает под локоть, тащит в сторону. — Но уж точно не для того, чтоб другие мою бабу глазами жрали.

— Бред, — выдаю судорожно. — Никто не смотрит. Ну, почти… просто вечерний наряд плохо вписывается в подобное место. В дорогу принято надевать удобные вещи.

— Ну, значит, оденем тебя удобнее, — хмыкает. — Вперед.

Черт. Почему любая, даже самая безобидная фраза в его устах звучит жутко? Готова поспорить, ему ничего не стоит содрать мой наряд прямо тут. Посреди терминала. Только присутствие других самцов удерживает от моментальной расправы.

И почему я опять виновата? Сам выбрал. Сам нарядил. Теперь кипит от ярости. Мрачнеет сильнее с каждой прошедшей секундой.

Марат заталкивает меня в женский туалет. Тянет к свободной кабинке. Толкает дверцу ногой.

— Переодевайся, — бросает холодно.

— Здесь? — шумно сглатываю. — Во что?

— В сумке посмотри.

Никто не делает ему никакого замечания. Даже не пытается рот открыть и хоть пару фраз произнести. Хотя тут хватает женщин. Успеваю отметить как минимум семь фигур. Кто-то руки моет. Кто-то поправляет макияж у зеркала. Да и несколько кабин занято.

Однако никого как будто и не смущает столь внезапное вторжение мужчины в дамский туалет. Ни тени возмущения. Ни единого возмущенного возгласа. Словно происходящее ничем не выбивается из привычной рутины. Все воспринимается как должное.

Они с ума сошли?!

Дрожащими пальцами осматриваю содержимое своей сумки. Вероятно, Замира собрала самые необходимые вещи. Пара легких платьев, нижнее белье.

Я выполняю распоряжение своего тюремщика.

А может, стоит заорать? Попросить помощи?

Дурацкая идея.

По дороге обратно нас провожают неодобрительными взглядами. Точнее — меня. На Марата же взирают с неподдельным восхищением. А на меня как на какое-то недоразумение. Даже странно, почему нахожусь рядом с таким обалденным мужчиной.

Он может насиловать меня. Избивать. Убивать. Его никто не осудит. Каждый поступок будет принят и одобрен.

Альфа-самец.

Никто ему и слова против не скажет. То, что никому другому не спустят, ему простят в момент. Преклонят колени, послушно уступят, проявят абсолютную покорность.

Я чувствую, как он действует на женщин, и это пугает.

Стюардесса флиртует с Маратом. Мило и ненавязчиво. Можно было бы принять подобное поведение за особое расположение к пассажирам бизнес-класса. Однако остальные люди не вызывают у девушки такого интереса. Ни ухоженная дама в изысканной шляпке, ни пухлый крепыш с лоснящейся лысиной. Даже два высоченных молодых человека, явно известные спортсмены, оставляют ее равнодушной. Интеллигентного вида брюнет тоже оказывается за бортом.

Я беру журнал и утыкаюсь в пестрые страницы, делаю вид, будто внимательно изучаю рекламу. Стараюсь не вникать в разговор.

— Могу ли я быть вам полезна? — воркует стюардесса, склоняется ниже, словно случайно нарушая допустимые границы. — Предложить что-нибудь еще? Только скажите. Любое пожелание будет тут же исполнено.

Впечатление, точно предлагает секс. Причем открытым текстом. Прямо. Еще бы расстегнула ему брюки и уселась сверху. Или встала бы на колени и в рот взяла.

Проклятье. О чем я думаю?

Между бедер становится жарко. До чертиков. Невольно свожу ноги плотнее. Прикрываю веки, четко представляю, как я сама опускаюсь на колени, а потом…

— Нет, — ледяным тоном отрезает Марат. — Благодарю.

Девушка едва сдерживает разочарованный вздох и уплывает дальше, следует вперед по проходу.

Ощущаю странное удовлетворение. Мстительное. Будто то, что мой палач никакой реакции не проявил, имеет значение.

Это ничего не меняет. Увы. Ровным счетом ничего.

Журнал выскальзывает из пальцев. Наклоняюсь поднять, задеваю мускулистую ногу своей головой, прохожусь щекой по крепкому бедру. Слегка, невзначай, чуть мазнув, моментально отстраняюсь.

Выпрямляюсь и сталкиваюсь с горящим взглядом.

Ох. Жарко. В пекле прохладнее будет.

Даже дышать боюсь. Не знаю, кто там меня в аэропорту глазами жрал. После такого пронизывающего и прожигающего взора ничего не чувствую.

По жилам электричество льется. Чистый ток. До судорог прошивает плоть. Входит в кровь сокрушительной волной. Топит в токсическом возбуждении.

Марат молчит. Накрывает запястье горячими пальцами, сдавливает. Тянет к себе, не позволяя уклониться.

Что он… что?..

Мысль тает.

Меня поднимают и уводят за плотную синюю штору. В туалет. В узкую кабину, которая с трудом вмещает нас двоих.

Дьявол. Теперь все гораздо хуже. Переодевать незачем да и не во что. Значит, грядет совсем другой расклад. Нетрудно догадаться.

— Марат, — только и успеваю выдохнуть.

Щелчок закрываемого засова. Снаружи загорается лампа «занято».

— Ты, — запинаюсь. — Я не…

Крупные ладони опускаются на плечи, заставляют присесть на унитаз.

— Давай, — выразительный кивок вниз.

Отшатываюсь. Дергаюсь, как от удара.

Боже, лучше бы он и правда меня ударил. Врезал посильнее. Без жалости. Лучше бы убил на месте. Оборвал бы эту пытку.

— Чего ждешь? — спрашивает резко.

Огромный бугор. Прямо передо мной. Натягивает ткань брюк до предела. Растет и наливается мощью. Жаждет покарать и разрушить.

Я понимаю, что не могу отказаться. Не могу сказать «нет». Нет смысла сопротивляться, изображать оскорбленную невинность.

Это не поможет. Ничего не поможет.

Наоборот. Нужно радоваться. Ведь я жива, пока пробуждаю в нем все эти дикие желания, пока будоражу кровь, растравляю голод.

Покорно подаюсь вперед, берусь за ремень.

— Без рук, — хрипло произносит Марат.

«А как?» — немой вопрос читается в моих глазах.

— Ртом, — ухмыляется.

Тупо моргаю, перевариваю полученную информацию. Судорожно втягиваю раскаленный воздух. Почти задыхаюсь.

Он не шутил. Когда обещал выдрессировать первоклассную шлюху. В красках расписывал мое новое предназначение.

Хорошо. Хочет — получит. Все. Абсолютно. Так, чтоб подавиться.

Я смыкаю зубы на его ремне, вытягиваю из шлеек. Непривычно. Необычно. Однако справляюсь. Расстегиваю брюки без помощи пальцев.

Мое учащенное дыхание заставляет громадный член твердеть, пульсировать кровью, рваться в бой.

Медлю и обхватываю окаменевшую плоть губами. Накрываю прямо через ткань трусов. Дразню, лаская языком.

Утробное рычание служит наградой. Ладонь опускается на макушку, притягивает плотнее, вдавливает в пах.

Зверь заведен.

Цепляю резинку, оттягиваю вниз, обнажая гигантский эрегированный орган. Медленно облизываю побагровевшую головку, втягиваю напряженно подрагивающую плоть в рот, заключаю в кольцо своих губ.

Грязно. Развратно. Горячо.

Отключаюсь от реальности. Вхожу во вкус. Проникаюсь ощущением, будто ласкаю любимого мужчину.

Марат вдруг отстраняет меня, тянет за волосы назад.

Закусываю губу.

Что-то не так?

Перед моими глазами возникает сверкающая фольга. Понимаю без слов. Без приказов. Поражаюсь собственной развращенности. Порочность порабощает сознание.

Послушно киваю. Облизываюсь. Ухватываюсь за уголок упаковки зубами. Надрываю обертку. Осторожно ухватываю презерватив. Поддеваю языком, вбираю в рот. После надеваю на закостеневший от вожделения член, раскатываю по жилистому стволу.

Получается практически сразу. Отрабатываю идеально. Учусь на лету, исполняю извращенные желания жестокого хозяина.

Марат поднимает меня. Вздергивает рывком. Настолько грубо и неожиданно, что голова идет кругом. Задирает платье до талии. Стягивает мое нижнее белье. С поразительной осторожностью. Прячет в карман брюк.

— Т-ты, — выдаю сбивчиво.

И уже не успеваю договорить, сформировать хоть мало-мальски осмысленную фразу.

Ладони крепко обхватывают ягодицы, сжимают и насаживают на здоровенный орган, вбивают раскаленную дубину до предела в мое истекающее влагой лоно.

Кто-то стучит в кабинку. Кажется. Точно не знаю.

Или это стучит кровь во взмокших висках?

Самолет качает из стороны в сторону. Безумные рывки. Безжалостные. Мы входим в зону турбулентности. Явно.

Или… или это что-то совсем другое?

Марат вбивает меня в стену, буквально размазывает по поверхности кабины. Входит все резче и жестче. Зажимает мой рот ладонью, заглушая дикий, неистовый вопль, рвущийся на волю из рвано вздымающейся груди.

Похоть пропитывает каждую клетку. Животная. Низменная. Примитивная. Разнузданная. Рефлекторная. Порабощает разум в огне.

Похоть. Просто похоть. Повторяю раз за разом. Стараюсь впитать эту мысль. Но впитываю совсем другое.

Дурею. Его запах. Пьянящий. Острый. Резкий. Стирающий из памяти запахи всех остальных мужчин. Бешеный бой его сердца. Так близко к моему. И так далеко.

Черт. Что я творю?

Все понимают, чем мы занимались. Все абсолютно. Без исключения. И модная дама в замысловатой шляпке. И лысый мужичок. И тот лощеный интеллигент. И здоровенные спортсмены. Даже стюардесса испепеляет взглядом.

Но никто ничего не говорит. Разумеется.

Марат не тот, кому можно сделать замечание. Безнаказанно. Окружающие улавливают опасность, исходящую от него. Сразу. В момент. На уровне первобытного инстинкта. Угроза физически ощутима.

Я поправляю безнадежно измятое платье. Кусаю и без того распухшие губы. Хватаю журнал, пустым взглядом изучаю рекламные предложения.

Мои ноги до сих пор мелко дрожат. Странно, как я умудрилась спокойно пройти по проходу и не потерять равновесие, не упасть, не растянуться на полу с позором.

— Хочешь это? — спрашивает Марат.

— П-прости? — уточняю сбивчиво.

— Ну, эту хрень.

Показывает на открытую страницу в журнале. Безумно дорогая бижутерия. Реально сумасшедшая цена.

— Нет, — качаю головой.

— А чего хочешь? — продолжает он. — Что тебе купить?

— Ничего не нужно, — отвечаю ровно. — Спасибо.

Он хмурится. Будто недоволен. Будто ему не наплевать на мои желания. Будто мое мнение вообще его хоть немного волнует. Будто…

Господи. Пожалуй, он готов потратиться на меня. Без шуток. Скупить все товары из магазина на борту. Даже в мыслях звучит бредово.

Зачем такая щедрость?

Ему не надо оплачивать мои услуги. Можно взять в любое время суток. Найти мне достойное применение.

Шлюха всегда к его услугам.

Прикусываю язык, чтобы не наболтать лишнего. В моем положении глупо язвить и откровенно нарываться на неприятности.

А я бы многое хотела сказать. До жути многое.

— Тебе не нравятся побрякушки, — говорит Марат, чуть прищурившись, выглядит как сытый хищник, лениво разглядывает добычу. — А что тогда?

— У меня все есть, — пожимаю плечами.

Все. Кроме свободы. Но это вряд ли стоит заказывать.

— Может, духи? — небрежно интересуется он.

А может, сдохнуть?

— Это лишнее, — горько усмехаюсь, закрываю журнал, откладываю обратно, отворачиваюсь к окошку.

Неужели он не понимает?

Нет. Понимает. До мелочей. До деталей. В том и проблема.

Я не знаю, куда мы движемся. Подозреваю, что ни к чему хорошему. Слишком уж сильное притяжение. Неукротимое. Безнадежное.

В аэропорту Валлетты у меня достаточно времени, чтобы осмотреться, изучить взглядом окружающее пространство. Марат не спешит к выходу. Ждет чего-то.

Возможно, будет еще один перелет? Это не конечный пункт нашего назначения?

Рядом раздается хриплый возглас на неизвестном языке. И в следующий момент в поле моего зрения возникает здоровенный бугай. Проходит мимо, врезает кулаком по плечу Марата.

Сейчас будет драка. Жестокая и кровавая. Беспощадная. Сейчас этому странному типу руку поломают. Выдерут с мясом.

Конечно, он высокий и крупный. Внешне ничем не уступает моему палачу. Но уж слишком миролюбивый у него вид. Одет во все белое. Длинные волосы заплетены в косички.

Этого беднягу казнят прямо тут. И плевать на охрану, полицию и таможенный контроль. Плевать на камеры и живых свидетелей.

Марат такой фамильярности не потерпит.

Но… вообще-то он терпит. Сжимает челюсти так, что желваки напрягаются. Стискивает кулаки. Только никаких действий не предпринимает. Молчит.

Что происходит? Откуда столько самоконтроля?

— А ты совсем не изменился, — смеется незнакомец. — Весельчак.

— Ты тоже прежний, — цедит сквозь зубы Марат. — Покойник.

Глава 39

Первое впечатление часто бывает обманчивым. И я сполна убеждаюсь в истинности этого выражения, изучая незнакомца, который позволяет себе столь нагло обращаться к Марату.

Милый и приятный парень. Вроде бы.

Черт. Его нарочито невинный вид способен легко ввести в заблуждение. Непринужденная манера держаться также путает карты.

Светлые льняные брюки, рубашка сходного типа и покроя. Стандартный наряд для жаркого средиземноморского климата. Здесь многие одеты очень похоже. Удобно и комфортно, без изысков. Небрежный стиль в одежде невольно влияет на общее восприятие. Расслабляешься и не ждешь подвоха. Теряешь привычную хватку.

А зря. Всегда нужно оставаться начеку.

Этот человек совсем не прост. Высокий. Широкоплечий. Атлетического телосложения. Даже просторный, чуть мешковатый наряд не скрывает железные мускулы. Двигается мужчина легко и грациозно как для такой впечатляющей груды мышц. Явно читаются повадки прирожденного хищника.

Густая борода мешает четко разглядеть черты лица. Да и возраст трудно определить. Все смазывается и теряется. Получается изучить лишь ухмыляющиеся полные губы, крупный прямой нос и горящие черные глаза. Тяжелый взгляд пленяет и завораживает.

Волосы у него шикарные. Львиная грива. Пусть пряди заплетены в косички, все равно легко оценить роскошную шевелюру.

Отмечаю татуированные пальцы, пирсинг в брови, серьгу в ухе.

Сколько же ему лет?

Совсем молод. Нет. Глаза выдают опыт. Мальчишка так смотреть не станет. Передо мной взрослый мужчина. Опасный. Жестокий. Властный.

Странный тип. Такой вальяжный. И в то же время угрожающий. До жути. Чувствую затаенную дикость. Нутром. Кожей.

Интересно, почему мы здесь? Ради какой цели? Что за темные дела между ним и Маратом? И общение необычное. Непривычное. Подозрительное. Сразу не разобрать: дружба или вражда.

Весельчак. Смехотворное прозвище для моего мрачного палача. А его собеседник явно не тянет на Покойника. Уж слишком живучий на вид. Откуда эти диковинные клички? Чего я не понимаю? Что упускаю из вида?

— Этот человек был моим старшим братом, — заявляет Марат абсолютно ровным и спокойным тоном, словно речь идет об очевидных вещах.

А у меня земля враз уходит из-под ног.

Был? Братом. Старшим. Что?! Создавалось впечатление, будто в семье старший сын именно Марат.

Застываю с открытым ртом, отказываюсь принимать услышанное.

Разве можно быть кровным родственником, а потом вдруг перестать? В какой реальности возможен подобный поворот?

Я выгляжу настолько шокированной, что мой тюремщик решает милостиво прояснить ситуацию.

— Он предал наш род, — продолжает мрачным тоном. — И поэтому потерял все. Даже свое собственное имя.

— Такова доля, — беззаботно пожимает здоровенными плечами громила напротив, ловит мой пораженный взгляд и заговорщически подмигивает: — Я бы и сейчас не стал ничего изменять. Если моя правда расходится с понятиями рода, то к дьяволу род. Все просто. Кто себя предаст, жизни не достоин.

— Завязывай, — обрывает Марат. — Не искушай нарушить слово.

— Твое слово кремень, — заключает уверенно, хохотнув, прибавляет: — Ты ж всегда был упертый баран. Никогда назад не повернешь.

Мужчина говорит с легким, едва уловимым акцентом, словно давно не общался ни с кем на русском языке.

— Ты потерял право оценивать мое поведение, — чеканит Марат.

— Ну, очевидное-то могу подметить? — скалится.

Проклятье. Как похожи. Прямо отражают друг друга. Рустам едва ли дотянет до этого уровня. Матерые зверюги.

Да только есть отличие. Одно. Как минимум. Марат скован по рукам и ногам. Обычаями. Традициями. Законами. Долгом. А этот… свободный.

— Выкладывай, — требует холодно. — Чего такого срочного нарыл?

— Здесь? — косматые брови взмывают вверх. — Подожди, сперва до дома доберемся, там и обсудим дела.

— Дом отступника, — цедит с ядовитым презрением. — Я порог не переступлю.

— Ну, вообще-то это квартира, и не только моя.

— Знаешь ведь наши правила.

— Знаю, — кивает. — Но ты уже нарушил их, приехав сюда.

Оборачивается всем корпусом ко мне, хватает за руку, сжимает мою ладонь.

— Джон, — полные губы растягиваются в широкой улыбке, обнажая идеально ровные белые зубы. — Программист.

— Программист? — переспрашиваю чисто автоматически.

— IT-специалист, — уточняет вкрадчиво. — Разбираю технику на запчасти.

Глядя на его громадную ручищу, стиснувшую мои пальцы, гораздо легче представить, как он разбирает людей. На запчасти. Раздирает на куски голыми руками.

— Приятно познакомиться, — улыбаюсь.

Он отпускает мою ладонь. Почти. Горящий взгляд черных глаз задерживается на кольце. Леденеет. Мужчина поглаживает драгоценность.

— Такая молодая и красивая, — произносит неожиданно холодно и поворачивается к Марату. — Придумал, как будешь ее убивать?

Содрогаюсь. Рефлекторно. Мрачная тень накрывает вязкой пеленой.

— Нам пора ехать, — Марат оставляет вопрос без ответа.

Джон отпускает меня.

Боже, и зачем он так представился? Уверена, его зовут как угодно, только не Джон. Неужели человек действительно может потерять свое имя?

Дьявольские правила. И что для этого необходимо нарушить? Какой закон преступил брат, который перестал быть братом?

— Сейчас ляльку встретим и поедем, — говорит он.

Ляльку? Он что, ребенка забрать должен?

Радостный визг буквально оглушает. Что-то проносится мимо меня. Точнее — кто-то. Совсем близко. И врезается прямо в нового знакомого.

Ох, ничего себе. Практически присвистываю.

— Скучал? — раздается чарующий голос.

— Минута за год, — ухмыляется Джон. — Моя ж ты Ляля.

Да. Пожалуй, для ребенка эта девушка чересчур взрослая. И объятья у них явно недетские.

Даже завидую немного.

А Марат кривится. Брезгливо. Не одобряет проявления чувств в публичных местах. Признаюсь, я сама подобное не слишком одобряла. Но эта пара смотрится до того гармонично, что их нереально осудить.

Высокая и стройная девушка модельной внешности бросается к Джону на шею, обвивает его широченные плечи своими тонкими руками, подпрыгивает, обхватывая мускулистые бедра своими невероятно длинными ногами, вжимается в него всем телом, практически впечатывается, обращаясь в единое целое с ним.

Это не выглядит грязно. Никакой пошлости. Просто откровенность на грани. В таком слиянии ощущаются настоящие чувства. Бешеные, одержимые, животные.

Пожалуй, это любовь.

Не могу не улыбнуться.

Ну, хоть за других порадуюсь.

— Алена, — представляется девушка уже в автомобиле. — Правда, по документам я сейчас зовусь Эмилией, но это звучит отвратно. Как будет шанс, обязательно поменяю.

— Красивое имя, — говорю я. — Что Алена, что Эмилия.

— Спасибо, конечно, да только от последнего меня всякий раз передергивает.

— Ничего, — отзывается Джон, ловит взгляд своей любимой в зеркале заднего вида. — Я же обещал. Заменим.

— Побыстрее бы, — вздыхает и тут же смеется.

Она сияет от счастья. Вся искрится. Рядом с таким человеком тоже хочется начать вот так улыбаться. И я улыбаюсь. Плюю на горечь во рту.

Мужчины занимают передние сиденья. Мы располагаемся позади. Каждая за спиной своего парня.

Запинаюсь. Пусть мысленно. И все же… могу ли я назвать Марата своим парнем? Не встречаемся, никаких отношений нет. Он собирается меня убить. Не скоро, не в ближайшем будущем. Но факт остается фактом.

А впрочем, он меня своей бабой назвал. Значит, и я вполне имею право на вольность. Как пожелаю, так и назову.

Время пролетает быстро. Девушка поднимает одну тему беседы за другой, очень легко и совсем непринужденно поддерживает разговор. Обсуждая разные вопросы, отвлекаюсь от тягостных рассуждений.

— Я вам машину оставлю, — говорит Джон. — Мы пешком пройдемся. Вы пока на пляже отдохните. Как надоест — ждем.

Алена чмокает его в щеку, что-то шепчет на ухо и снова чмокает.

Покидаю салон авто. Марат выходит следом, накрывает талию горячими ладонями, притягивает вплотную. Склоняется и жестко бросает:

— Без глупостей.

— Это остров, — усмехаюсь. — Куда я денусь? Нет ни денег, ни паспорта. Местного языка тоже не знаю. Вряд ли мне помогут за красивые глаза.

Он ничего не отвечает. Только проводит большим пальцем по губам и тяжелым взглядом клеймо внутри выжигает.

Почему так больно?

Я сглатываю и отворачиваюсь.

К счастью, Алена уже выскальзывает из машины. Подхватывает меня под руку, ведет в сторону берега. Полностью игнорирует Марата.

Если бы и я могла его просто игнорировать. Вычеркнуть из головы. Вырвать. Выдрать. Чтоб никакого следа, ни единого намека не осталось.

— Жаль, в самом городе не найти нормальный пляж, — произносит Алена, и ее мелодичный голос помогает изгнать из тела льдистое оцепенение. — Зато какая там атмосфера. Думаю, спешить нам некуда. После пляжа отправимся в центр, погуляем, покажу тебе местные достопримечательности. Здесь многие здания остались в первозданном виде. Прямо вот как в шестнадцатом столетии. Представляешь?

Наверное. Прежде я всегда ценила подобные возможности: посетить новую страну, город, узреть интересные памятники искусства. Я обожала театр, оперу, старалась не пропустить премьеры. А теперь… если честно, глубоко наплевать мне на все музеи вместе взятые. И на исторические места. И на лучшие в мире спектакли. И на сам мир в целом.

— Вы давно знакомы? — спрашиваю я. — Ты и… Джон.

Алена закусывает губу, а потом как-то странно улыбается.

— Всю жизнь, — наконец, выдает она. — Иногда именно так кажется. А может, мы даже раньше познакомились. Просто не сразу друг друга узнали.

— Вы красивая пара, — ни капли лукавства. — И заметно ваше отношение. Ваши чувства настолько сильные и настоящие, что даже у посторонних наблюдателей дыхание перехватывает.

— У тебя и Марата иначе?

Отвожу взгляд.

У нас — никак.

— Понимаешь, — продолжает Алена. — Это же не сразу так получилось. Разные периоды у нас бывали. Он меня на цепи в сарае держал несколько месяцев.

Смотрю на нее и не понимаю. Шутка такая странная? Фигура речи?

— Вот, — ловко оттягивает пальцами ажурное ожерелье, обвивающее шею. — Видишь? Это шрамы от железного ошейника.

Пара четких белесых рубцов на смуглой кожей. Выделяются. Контрастно. До дрожи. До стылого холода в жилах.

Проклятье. Не шутка. Истина.

— Ну, я ведь в долгу не осталась, — признается девушка. — У меня тоже кровь горячая. На нем всегда мои метки будут гореть.

Обращаю внимание на ее безымянный палец.

— Это татуировка? — указываю на замысловатую вязь.

— Вместо кольца, — смеется. — Парные.

— Оригинальная идея, — улыбаюсь. — Впервые встречаю.

— Нескучно живем.

Глава 40

Алена сразу располагает к себе. Пара минут — и ты уже очарован, проникаешься симпатией по полной, ловишь ее искристый и светлый взгляд, вслушиваешься в мелодичный голос. Бывают такие люди. Общительные. Харизматичные.

Вот вроде только познакомились, перебросились считанными фразами, а ощущение, точно знакомы вечность, не меньше.

Удивительная девушка. Безумно красивая. В буквальном смысле, взгляд нереально отвести, любуешься ее легкостью и подвижностью, манерой держаться, мимикой.

Она бы могла работать актрисой или моделью. Без проблем прошла бы любой кастинг, всех бы сразила наповал своей уверенностью. К тому же параметры точеной фигуры подойдут под стандарты модного мира просто идеально. Полная грудь, крутые бедра, тонкая талия, ноги головокружительной длины. Удивительное сочетание.

Но дело не только во внешности. Огромную роль играет сама подача. Природный дар располагать к себе и покорять окружающих.

Редко встречаются настолько энергичные и свободные люди. Абсолютно не зажатые, максимально открытые миру вокруг. Заряжающие истинным позитивом.

Ни тени натужности, ни малейшего намека на притворство.

Было невозможно представить, что такую девушку могли держать на цепи. Несколько месяцев. В железном ошейнике. Святотатство. Кощунство.

И она простила своего мужчину? Продолжила любить? После всего?

— Как вы познакомились? — мне не удается сдержать любопытство.

— В клубе, — пожимает плечами. — Случайно. Он уже был изгнанником под проклятьем своего рода. А я… искала приключения. И нашла.

Смеется. Подбегает к кромке воды. Ступает дальше.

— Не хочешь искупаться? — интересуется весело.

— Я без купальника.

Хорошо хоть трусы остались в целости и сохранности. Марат вернул мне нижнее белье, когда насытил голод и выпустил свою дикую похоть.

Господи. При одной мысли об этом мужчине жар охватывает грешную плоть.

— И что? — брови Алены удивленно взмывают ввысь. — Чего тебе стесняться? Обалденное тело.

— Спасибо, но…

Она стягивает шорты, сбрасывает топ и бросается прямо в лазурные волны. Нагая. Голая. Ожившая богиня. Невольно завораживает смелостью.

Вряд ли я когда-нибудь отважусь на подобное безрассудство.

Приподнимаю подол платья, делаю пару шагов по направлению к морю, ступаю в нежно бирюзовую воду и тут же со вскриком отшатываюсь назад.

Чертовски холодно. Бр-р-р. Аж дрожь по телу проносится.

Закусываю губу, совершаю осторожную попытку вновь коснуться волн, которые игриво ласкают берег.

— Давай! — кричит Алена, машет рукой, приглашая присоединиться. — Надо просто привыкнуть. Потом уже не холодно.

Отрицательно качаю головой.

Я не очень хорошо плаваю. Да и раздеваться полностью не готова. Оставлю этот экстрим для другого раза.

Может, если бы рядом оказался Марат…

Я обрываю мысль. Насильно. Ну сколько еще буду думать о нем? Хватит. Стоп.

Присаживаюсь на песок, поджимаю ноги, устремляю взор на горизонт.

Столько красок. Ярких. Сочных. Душераздирающих. И воздух опьяняет. Соленый, морской. Таким надышаться нельзя.

Откидываюсь назад, опираюсь на локти. Отключаюсь разумом от всех своих тревог и забот. Даю мозгу отдых.

— Зря ты не искупалась, — произносит Алена, вернувшись на берег, собирает намокшие волосы в пучок на затылке, выжимает. — Вода все дурное смывает. И после перелета всегда тянет окунуться.

Она кружится вокруг своей оси, широко разведя руки в разные стороны, подставляет стройное смуглое тело ласковым лучам солнца.

— Как-нибудь потом, — говорю я, снова смотрю вдаль.

— О чем переживаешь?

— Ну, я не привыкла без купальника и вода не…

— Нет, я о другом, — подходит ближе, перебирает влажные пряди волос. — Ты на взводе, никак не расслабишься.

— Был тяжелый день, — усмехаюсь.

Неделя. Пожалуй, даже весь месяц не из лучших. Пара месяцев, принимая во внимание подготовку к свадьбе с Олегом и предшествующие этому события.

— Тебе надо кольцо снять, — вдруг заявляет Алена. — Оно из тебя всю жизнь вытягивает.

— Что? — даже закашливаюсь, будто воздухом захлебываюсь.

— Ну, не думай, что я чокнутая, — продолжает девушка. — Но кое-что почувствовать могу сразу. Разрешишь посмотреть ближе?

— Давай, — роняю тихо и руку ей протягиваю.

Лицо девушки мрачнеет. Впечатление, будто вся краска разом схлынула. Блеск в глазах погас.

Она только провела пальцами по моей ладони. Самой драгоценности не коснулась. И тут же отстранилась.

— Даже трогать не стану, — говорит. — Дорогое, конечно. Но ты его не носи. Много крови на нем. Давней. Не одно поколение и не два. Долго багряный след за ним тянется. Это чужая вещь, тебе не принадлежит. Тогда зачем носишь?

Джон в курсе про долг. Алена нет. Значит, не стоит впутывать ее в такую страшную и темную историю. Поскольку со своим мужчиной она встретилась, когда он уже стал изгнанником, его семья ей явно не знакома. Сболтну лишнего — подвергну угрозе.

— Я не могу снять, — отвечаю медленно. — Просто не могу.

— Ладно, — не настаивает на откровенности. — Сходи к воде, руки помой. Подержи кольцо там подольше. Соль всю эту пакость ослабит.

Киваю, ступаю к морю. Выполняю совет.

Я не верю в мистику, но и правда становится легче. Вероятно, работает извечный эффект самовнушения.

Хотя… откуда про кровь можно узнать? С виду-то обычное кольцо. И не скажешь, что древнее.

— Вижу, Марат его с тебя снимет, — заявляет девушка.

И от ее фразы у меня слабеют колени, подкашиваются ноги. Чуть не падаю в холодную воду. Содрогаюсь всем своим телом.

— Ты что? — она обнимает меня, вовремя успеет подхватить, отводит на берег, усаживает на теплый песок, не выпускает из нежных, но уверенных объятий.

Боже, я просто представляю, как это произойдет. Как именно Марат будет снимать эту треклятую драгоценность.

— Он по тебе сохнет, — выдает Алена. — Как мальчишка.

— Он? — реально не понимаю, о ком она сейчас.

— Марат, — улыбается девушка. — А для тебя это разве открытие? Вот ты серьезно совсем ничего не замечаешь?

Я смотрю на нее точно на безумную.

— Ну, ничего себе, — смеется. — А вроде сообразительные ребята. Неужели в упор ничего не видите?

— У нас просто секс, — сдавленно роняю я.

— Да, разумеется. Извини, но это что угодно, только не «просто секс». Он такой жесткий и серьезный. Трудно ему чувства признавать. Непривычно. Ох и похожи братья, почти не отличить. Хотя твой должен быстрее сообразить.

Она действительно ненормальная.

Чувства. Какие чувства?! Я для него как резиновая кукла. Трахнул. Кончил. Дальше пошел. Он вообще женщин ни во что не ставит. А я и не женщина даже. Долг.

Вся моя радость испаряется. Все умиротворение исчезает.

— Марат снимет это кольцо, — говорит Алена. — И все у вас будет хорошо. Зря ты дергаешься и горюешь.

Не верю. Нет. Ни единому слову не верю.

Мы приезжаем в квартиру поздним вечером после приятного ужина в местном ресторане. Бокал вина и морепродукты помогли расслабиться.

Впрочем, я бы и от целой бутылки алкоголя не отказалась. Никогда не злоупотребляла спиртным. Однако моя отлаженная до автоматизма система давно дала сбой.

Я и вовсе перестаю себя узнавать. Падаю все ниже и ниже. Страх смерти толкает на безумства.

— Кажется, наши мальчики загуляли, — заключает Алена, увидев, что в квартире пусто, братьев нигде нет.

При слове «загуляли» я представляю Марата с другой женщиной. Четко, в деталях, в самых грязных подробностях. Например, с той назойливой стюардессой из самолета.

И меня пронзает настоящая физическая боль.

Оседаю в ближайшее кресло, прижимаю к груди ладонь, очень стараюсь унять безумно стрекочущее сердце.

Он точно нашел себе женщину. Трахает ее прямо сейчас. В эту самую минуту насаживает на громадный, твердый как камень член. Выдирает до надсадных хрипов, до порочных криков, до утробных стонов. Подчиняет новую самку своей несгибаемой воле.

Закрываю глаза. Вижу до жути отчетливо. Ощущаю наяву.

Марат предает меня. Прямо сейчас.

Предает? Какая глупость. Он мне никто. Убийца. Монстр. Палач. Зверь, который однажды задерет до смерти. Он ничего хорошего не обещал, никаких клятв не давал.

Так. Я точно напилась.

— Можно мне в душ? — спрашиваю тихо.

Алена показывает ванную комнату.

Запираюсь там, прислоняюсь к стене, пробую успокоить взбесившийся пульс. Явно не стоит больше выпивать. Похоже, на меня и капля алкоголя действует ужасно.

Марат бы не стал отправляться на Мальту ради поиска новых женщин. И Джон бы уж точно не выгуливал его подобным образом.

У братьев общие дела. Им хватает тем для общения.

Интересно, скольких женщин Марат попробовал, пока я отходила от изнасилования? Пока истекала кровью в его постели, пока Замира выхаживала меня.

Кем он утолял голод? Как часто? Каким образом?

Открываю кран, встаю под тугие струи, специально включаю холодную воду. Очень стараюсь протрезветь. Только получается с огромным трудом, и то не полностью.

Вино отпускает, спиртное выветривается.

А дурость? Тут вот гораздо сложнее.

Я привожу себя в порядок и выхожу из ванной. Алена показывает мне спальню, отведенную для нас.

Боже. «Для нас». Как дико это звучит.

Я не хочу спать. Вроде бы. Однако отключаюсь, лишь стоит коснуться головой подушки, моментально покидаю реальность.

Бессонная ночь, полная жутких откровений. Рассвет на обрыве. Перелет. Новые знакомства. День и правда кажется бесконечным.

Погружаюсь в спасительное забытье.

Я просыпаюсь от толчка.

Жесткого. Мощного. Властного.

Толчка в самую глубь. Внутрь. Аж до матки. Раздирающего. Продирающего насквозь. Раскалывающего на фрагменты. На части.

Я не сразу понимаю, что происходит.

Это сон? Или…

— Сука, — тяжелое дыхание опаляет шею. — Какая сладкая.

Мои руки подняты вверх, запястья скрещены над головой, прижаты к матрасу горячей крупной ладонью. Бедра раздвинуты до предела. Мускулистое, будто выкованное из стали, тело вдавливает меня в кровать.

— Марат, — приглушенно всхлипываю, открываю глаза и сталкиваюсь с пылающей чернотой в его бездонных глазах.

Как жарко. Как жутко.

— Пожалуйста, — мольба срывается с уст.

Хочу обнять его. Безумно хочу. Обвить руками. Оплести. Врасти целиком и полностью. Слиться. Пропитаться им безгранично.

Однако он не позволяет.

Пальцы перекатывают соски. Безжалостно истязают чувствительные вершины, обращают мягкую и податливую плоть в острые пики. Сминают грудь до синяков.

Впитываю резкий и терпкий аромат хищника. Дышу и — точно как с морем — не могу надышаться. Его животный запах порабощает волю.

Выгибаюсь под ним дугой. Отдаюсь низменным порывам. Ловлю безумный ритм чужой крови.

— Блядь, — покрывает мою шею жестокими поцелуями, втягивает кожу в рот снова и снова, всасывает до боли, клеймит, оставляя на плоти темные отметины засосов. — Сколько тебя ни долби, внутри тугая, как целка.

Огромный раскаленный член вбивается в лоно, будто деревянный кол. Движется рвано и размашисто, насаживает и нанизывает на закостеневшую от вожделения плоть с дикой, затаенной яростью. Наказывает, точно отъявленную преступницу.

Вскрикиваю. Не могу удержаться.

Марат ухмыляется. Чувствую кожей. Отрывается от моей шеи, с шумом втягивает воздух и, ни на миг не прекращая жестких рывков, шепчет прямо в рот:

— Громче, — ведет языком по губам: — Пусть все вокруг знают, какая ты шлюха. Грязная потаскуха.

Я целую его. Не отдаю отчета в собственных действиях. Не осознаю опасность. Не оцениваю вероятный риск. Я вовсе не думаю в этот момент.

Втягиваю влажный язык в свой рот. Накрываю усмехающиеся губы своими губами. Подаюсь вперед.

И Марат отвечает. Жадно. Одурело. Одержимо. Будто оголодав от долго подавляемого и сдерживаемого желания.

Пожирает меня своим ртом. Как тогда. Давно. В иной жизни. В кабинете ректора.

Это длится всего миг.

Алчно. Пьяняще. Дурманяще.

А потом он отстраняется. Нет, не так. Отталкивает меня. Грубо. Буквально отдирает от себя. Стаскивает на пол с постели. Ставит на колени.

— Тварь, — бросает хрипло. — Какого хрена творишь?

— Я просто…

Он сдергивает презерватив и заталкивает возбужденный орган в мой рот. Делает всего несколько мощных толчков, после кончает. Бурно изливается прямо в горло. Заставляет проглотить все семя до последней капли. Вдавливает голову в пах.

— Вылизывай яйца, — приказывает холодно.

— Я… — предпринимаю робкую попытку заговорить.

— Давай, — обрывает ледяным тоном. — Дочиста.

Подчиняюсь. Слезы стекают по щекам. Привычный расклад.

— Твой рот создан хер обслуживать, — мрачно чеканит Марат. — Никаких поцелуев между нами не будет.

Но ты же ответил. Ответил! Так хочется заорать. Но губы заняты. Послушно выполняю распоряжение хозяина.

— Здесь только мы вдвоем, — продолжает он. — Мой проклятый брат уехал вместе со своей девчонкой, так что…

Замолкает. Делает выразительную паузу. Отрывает меня от своего паха и принуждает встать на четвереньки, пристраивается сзади, трется полу возбужденным членом о ягодицы.

— Я выебу тебя, как заслужила.

Глава 41

Она прячет глаза. То вниз смотрит, то в сторону. Куда угодно, лишь бы избежать контакта. И пальцы дрожат. Как только приборы держать умудряется. Ее прямо потряхивает всю. Бледная. Беспомощная. Беззащитная. Всем своим видом помощь вымаливает. На публику играет. Просит, чтоб пожалели. Вроде молчит. Но так, что глохнешь. Зараза. Намеренно нервы выматывает. Дрянь. Актриса долбаная.

И что ей опять не так? Даже в жопу не трахнул. Смазки не было, а иначе хер в такую узкую задницу не протолкнуть. Зато над другими дырками я потрудился. Славно. Ни в чем себе не отказал. И пизду драл, пока не распухла. И рот делом загрузил.

Пускай привыкает. Будет моей сосалкой. Быстро схватывает. Заглатывает под корень. Уже и яйца мои волосатые не смущают. А раньше как нос воротила. Норовистая сука. Гонора много. До сих пор. За раз не сбить.

— Предлагаю прокатиться на яхте, — говорит брат.

— У нас вылет вечером, — отвечаю ему, но взгляда с нее не свожу.

Вздрагивает. Явно. Аж плечи дергаются.

Чего это? Боится, что буду опять в сортире ебать? Ха. Конечно, буду. Еще круче отделаю, пусть не надеется ноги сдвинуть. Она мою доброту отработает. Сполна.

Вот же баба. Манерная. Вечно выделывается. Пилит листья салата ножом. Как такое вообще жрать можно? Видно, мои кишки на тарелке представляет. Режет и уплетает за обе щеки.

Присунуть бы ей. Прямо тут. За щеку. Нечего меня дразнить. Нормального отношения не ценит. Значит, нет смысла себя в узде держать. Надо брать за волосы и драть, чтоб искры из глаз вылетали.

Ведьма. До утра на этой кобыле скакал. А все равно хочу. Будто год не трахался. Сперма в башку бьет.

— Так до вечера далеко, — продолжает брат. — Закончим завтрак, и можно развеяться. Я, как хозяин, должен вас развлечь.

— Обойдемся, — хмыкаю.

На ум сразу приходит пара идей. Как я могу развлечься со своей сукой. Жарко. Грязно. Чтоб на тюремный срок потянуло.

— Вика рассказала мне, что никогда на яхте не каталась.

Откуда писк? Хмурюсь и оборачиваюсь на звук.

— Но она всегда об этом мечтала. С детства. Почему бы не попробовать? Где вы в своем задымленном смогом городе такое море найдете. Глупо возможность терять.

Братова девчонка подключается. Волком на меня глядит. Наглая. Дикая. Понятно, почему он ее выбрал.

— Да, Вика?

Тишина. Только нож по тарелке скрипит.

Я ухмыляюсь. Перевожу взгляд на свою жертву. Забавная она. Когти прячет. Выжидает. Но это все игра. Притворство. С ней только слабину дай, сразу в глотку вгрызется. Вон ночью целоваться полезла. Совсем берега потеряла.

— Хочешь на яхту? — спрашиваю.

Молчит.

— Что-то ты совсем неразговорчивая, — ухмыляюсь шире. — Горло болит?

Она краснеет. Натурально. Краской заливается. Как по щелчку. Мордаха пунцовая. Будто хером отлупили. Отделали по первое число.

Откладывает свои приборы. Подбородок кверху задирает. Взглядом меня как прикладом огревает. Промеж глаз. В лоб.

— Хочу, — выдает.

Вранье это. Не рассказывала она ничего про яхту. Не мечтала кататься. Вижу сразу. Заливает.

Но ладно. Мне все равно проветриться надо. О делах думать не могу. Воротит. Особенно после того, что выведал вчера.

Я заслужил отдых. Отпуск. Пару часов. Не больше. Потом вернусь обратно в строй. Я забыл, когда расслаблялся. Ха. Это вообще случалось?

— Давай, — говорю прямо. — Выкладывай.

Брат усмехается. Отворачивается.

— Чего зубы скалишь?

Жаль, не могу ему рожу набить. Кулаки зудят. Но правила никто не отменял. Однажды он спас мне жизнь, пока не закрою этот счет, даже пальцем его не трону. Пусть живет, пусть ждет своей очереди.

Хотя если действовать по нашему закону, по правде, по справедливости — предателя давно наказать пора. Кто против крови пойдет, будет проклят навсегда. Не существует никакого оправдания для такого преступления. Он сам свой выбор сделал. Должен ответить.

Отпустил себе патлы. Как у бабы. Подобрал эту шмару. И радуется. Вины не ощущает, не замечает. Будто таким и уродился, без роду без племени. Обязательств перед собственной семьей никогда не имел. Полная свобода.

Везет. Перечеркнул всех нас. Наплевал. Дальше пошел. Отличный выбор.

И ради чего. Чего?!

— Ты правильно сказал, — подкупает мою злобу, ярость, все дрянные чувства разом перемалывает. — Я давно потерял право оценивать твои поступки.

Если бы только это.

Деньги. Ресурсы. Имя свое потерял. Первенство в семье. Уважение родни. Тут времени перечислять не хватит. Ничего не приобрел. Весь мир по ветру пустил.

Изгой.

И это мой брат. Старший. Тот, на кого я всегда равнялся, кому привык подчиняться. Главный после отца. Авторитет.

Разве мог тогда подумать, что да такого дойдет? Что не смогу его по имени назвать, что больше никогда не сумеем под одной крышей переночевать. Что должен буду презирать того, кого с малых лет считал героем.

Должен. Буду. Но не презираю. Никак этому научиться не могу. Отец вырвал позорную страницу, а я…

Слабак. Совсем размяк. Еще и девка проклятая. Вика. Виктория. Дьяволица во плоти. Не позволяет глаз от себя отвести. Ходит по палубе, как по подиуму. И босиком вроде. А так круги выписывает, точно на каблуках. И прямо по груди. Аж протыкает.

— Разрешаю, — хмыкаю. — Оцени.

— Уверен, что хочешь это услышать? — опять зубы скалит.

— Я уже слышу, — опираюсь о стальной поручень, прищурившись, наблюдаю за той, которая крадет покой. — Женщина не должна держать ответ за грехи мужчины. Прошлое покарание еще можно оправдать, а грядущее нет. Нельзя взымать долг кровью невинных. Старые традиции себя изжили. Пора жить будущим.

— Удивительно, — присвистывает. — Сам все понимаешь.

— Я понимаю твои взгляды, — бросаю мрачно. — Однако не принимаю их. Никогда не приму. И если бы не вчерашнее дело, я бы решил, что ты вправду надеешься промыть мозг своими безумными идеями.

— Я бы не рискнул, — гладко стелет. — Сам понимаешь, вопрос возник важный. Не мог не отвлечь тебя. Некоторые вещи нужно лично сообщать.

— Забудем про это, — пресекаю тему. — Возьму под контроль, разберусь. Процесс запущен, уж поверь.

Молчим. Недолго.

— А ведь я был старшим, — вдруг говорит брат. — И до сих пор могу права заявить. Обратно свое потребовать. Вызвать на поединок тебя или отца. До смерти биться.

— Ты это к чему?

— К долгу, — тянет кривую лыбу. — Старший же забирает.

— Тебя там не было, — сжимаю поручень. — Когда все случилось, ты свалил в далекие дали. Даже Амину не проводил…

— Я не знал, — мрачнеет.

— Но и сейчас, когда знаешь, все равно на чужой стороне остался, за чужую правду стоишь, — металл стонет под моими пальцами.

— Нам еще обратно плыть, — бросает брат, кивнув на поручень, который скоро покорежу, на хрен вырву.

— Будь ты с нами, может, раньше бы этого ублюдка нашел!

Отдергиваю руки от поручня. Озвучиваю то, что годами внутри держал. Никому не нужная откровенность.

Придурок. Сопляк. Это море так действует? Гребаная Мальта. Теку здесь как девчонка. Распускаю слюни. Пора бы заткнуться.

— Я не могу исправить прошлых ошибок, — тихо произносит брат. — Но я стараюсь не совершать новых.

— Про долг не болтай, — обрываю. — На том и сочтемся.

— Красивая она, — кивает в сторону девчонок.

— Кто?

— Стрелецкая твоя, — голову наклоняет, исподлобья рассматривает. — Сочная баба. И долг с нее сладко брать. Только жалко делиться.

— Я ее не делю.

— Пока — нет. Но когда отец…

— Она моя.

— Думаешь?

— Да! — рявкаю. — Блядь. Я любому хребет через глотку выдерну и на…

Замолкаю.

Что я несу? Что…

— Молодец, — брат хлопает по плечу. — При отце осторожнее будь. Не надо ему точно также всю правду вываливать.

— Я свое не отдаю.

— Я помню, — вздыхает. — В этом и проблема. Она не твоя. Долг. Общий. Для всех. И если завтра отец прикажет на круг ее пустить, то ты пустишь. Или тоже станешь изгоем.

— Не сравнивай, — цежу сквозь зубы. — Здесь другое.

— Надеюсь. Иначе не представляю, как упертый баран вроде тебя и против семьи не пойдет, и свое сохранит.

Огребаю. Обтекаю и молчу. Гляжу на нее и наглядеться не могу. А ведь брат прав. Прав гад. Не готов я жертву отдать. Сейчас. И вряд ли готов буду.

Глава 42

Она чувствует мое приближение. Оборачивается. В лице меняется. Улыбка гаснет. Глаза тоже.

Сука. Да чем она вечно недовольна? Не стану я ее убивать. Так быстро не стану. Я до сих пор по ней голоден.

И другим не отдам. Нечего ей бояться. Нет повода дергаться.

Могла бы и поласковее быть. Понежнее. А то пока не оттрахаю как следует, не помягчеет.

Стерва. Муженьку своему сладкому тоже так неохотно давала? Хотя о чем я. Ему это не нужно. Скорее бы свою жопу под хуй подставил, чем бабу натягивал. Пидор. Но он наверняка ее лапал. По-всякому. И она позволяла. Еще и любила его. А может, и теперь любит. Сохнет по этому ничтожеству.

— Марат, — еле губами двигает.

Расстегиваю штаны, подхожу к ней вплотную, подхватываю под зад и…

— Твой брат, — бормочет. — Нас же увидят.

Усаживаю на поручень. Дрожит. За плечи мои хватается, плотнее льнет. Боится в море рухнуть. Даже обернуться не решается.

— Он занят, — хмыкаю и устраиваюсь между ее бедрами.

Брат воркует со своей девчонкой. Давно погнал на другой конец палубы. А здесь только мы вдвоем.

— Не могу, — всхлипывает. — Не могу сейчас.

Сдвигаю ее трусы в сторону.

— Марат, пожалуйста, — сдавливает мои плечи, когтями царапает. — Мне больно.

Проталкиваю пальцы внутрь. Дергается, как от удара. Хнычет.

— Не надо. Прошу. Не надо.

— Чего? — спрашиваю.

— Ты… слишком сильно… этой ночью…

Губы кусает. В глазах слезы. А мордаха краснющая.

— Мне больно, — выдает, наконец. — И ходить, и сидеть. Ты… Ты так долго и жестко… Там все… Печет.

— Затрахал тебя? — ухмыляюсь, поглаживаю ее шею большим пальцем, провожу по следам от засосов.

— Д-да, — зубами стучит.

Мне нравятся мои метки на ней. Кровоподтеки на бледной коже. Мне нравится, что все видят: она моя.

Перебрасываю ее через плечо, отношу в каюту, укладываю на узкий диван.

Застывает. Потом вдруг головой мотает. Нет, мол, нет. Вслух сказать не решается. Боится протест озвучить.

Стягиваю с нее одежду, полностью. Ничего не оставляю. Отбрасываю тряпье в сторону.

— Ноги раздвинь, — приказываю.

— Пожалуйста, я…

— Ты моя сука, — обрываю резко. — Раздвинула ноги. Быстро.

Подрагивает. Мелко. Жалобно.

— Хочешь, чтобы я сам раздвинул?

Ее колени разъезжаются в разные стороны. Четко. Послушно. Другой расклад. Такой податливой она мне куда больше по вкусу.

Ухмыляюсь.

— Шире.

Подчиняется.

Я подхожу и склоняюсь над ней, шлепаю ладонью по внутренней стороне бедра. Обвожу и сминаю. Жестко.

Она аж подпрыгивает. Выглядит забавно. Смешная такая.

— Марат, там… Там правда больно. Прошу, давай я как-то иначе… Как-то…

— Рот закрой.

Накрываю ладонью низ живота. Девка еле дышит. Опускаюсь ниже. Вообще застывает, видно, и шевельнуться ей страшно. Раздвигаю складки.

Понятно. Не лжет. Здесь действительно все распухло и покраснело. Так отодрал ее, что чуть пизду в кровь не стер. Перебрал явно.

Может, ей к врачу надо? Или смазать чем. Я в этом не разбираюсь. Ладно, потерпит. Не сдохнет. Замира по приезде осмотрит. Не нужны нам лишние свидетели.

Какая изнеженная у меня шлюха. Никогда такой проблемы не было, а тут…

Ха. Я об этом не задумывался. Значения не придавал. Я вообще редкую девку больше раза трахал. Ну как. Трахнуть-то я мог сколько угодно раз. Просто за одну ночь. Или за день. Имел сочные тела без разбора. На какую бабу член стойку делал, ту и выбирал, нагибал, раскладывал, выдирал без тормозов.

— Марат, — шепчет она. — Давай я что-нибудь другое сделаю. Давай я…

Надавливаю на бугорок посередине. Мелкий. Гладкий. Упругий. Пульсирующий. Сам не понимаю, зачем это делаю. Просто так. Хочется.

Она дергается, будто электричество по ней пропускаю.

Как эта штука называется? Клитор. Никогда настолько внимательно баб не рассматривал. Дырку нашел и погнал. Чего там разглядывать?

Я давлю сильнее. Ритмичнее.

Бьется под моими пальцами. Бешено. Круче, чем под хером. Мощнее. Отзывается на каждое прикосновение.

Увеличиваю напор.

Стонет. Дергается опять. Ускользнуть пытается.

— Лежать, — рявкаю.

Ощущаю ее запах. Пьянящий. Дурманящий. Шальной. Аромат возбуждения. Острый. Колючий. Входит под ребра как лезвие ножа.

Какая она нежная здесь. Даже нежнее, чем в остальных местах. И горячая. Шелковая. Бархатистая. И текучая. Вся плывет, подается напору.

Блядь. Течет она. А башню сносит у меня.

Продолжаю трогать ее. По-разному. Пробую, будто правильный подход ищу.

Она трясется. Как зверь в капкане. Лихорадочно.

— Марат, — содрогается, в руку цепляется, запястья корябает. — Марат, я…

У нее глаза закатываются. И бедра мою ладонь сдавливают, сжимаются вокруг. Как в конвульсиях.

Продолжаю. Действую. Легонько. Осторожно. На одну точку давлю.

Вскрикивает. Ей больно? Чувствую, как ее мышцы спазм сводит. Судорога за судорогой живот выкручивают. Будто насквозь простреливают.

Она кончает под моими пальцами. Долго. Бурно. Дико. Губы прикусывает. До крови. Выгибается дугой.

Развратная. Порочная. Бесом одержимая.

Моя. Царица.

Почему так горячо? Точно ее возбуждение мне передается. Как болезнь. Кипяток по нутру льется. Мозг вырубается.

Поглаживаю воспаленные складки. Автоматом. Не могу отлипнуть. Никак. Манит она. Гребаный яд. Отрава. Наркота.

Она и тут красивая. Какая-то совсем особенная. Очень. Аккуратная. Тугая. На ощупь раскаленная. Девочка моя.

Попробовать бы ее. Тут. На вкус. Вылизать. Досуха.

А если бугорок чуть прикусить? Сжать зубами слегка. Что будет? Как отреагирует? Ей понравится?

Блядь. Бугорок. О чем я? Ебать. Одурел. Крыша поехала. Окончательно.

Пизда как пизда. Самая обычная. Рядовая. Стрелецкий тут своим хуем прошелся, а я за ним отлизывать буду? Серьезно?!

Вот будь она целкой, тогда…

Я умом тронулся. Реально. Никогда не марал язык о пизду. Даже мысли не возникало. Бывало, бабы предлагали, но мой хер быстро эту дурь выколачивал.

— Грудь сожми, — рявкаю.

Лежит. Не двинется. Не шелохнется. Только дрожит. Мелко-мелко. Ощущение, точно весь мозг вытек. Стек по моим пальцам.

— Сиськи накрой ладонями, — цежу сквозь зубы. — Сдави.

Выполняет приказ.

Седлаю ее, передвигаюсь вперед, зажимаю тело между бедрами. Почти на грудь ей усаживаюсь. Достаю член, подрачиваю.

— Сосками играй, — бросаю ей команду. — Вытягивай. Между пальцами пускай. Давай, больше огня.

Выполняет. Исполняет по высшему разряду. Покорная. За пизду свою боится. Теперь на все согласится без вопросов.

— Грудь не отпускай, — рычу я. — Сдвигай. Плотнее. Еще.

Вгоняю хер. Прямо промеж роскошных сисек. Накрываю ее ладони своими, сдавливаю сильнее. Начинаю выдирать. Ебу толчками. Дико. Рвано. Оттягиваюсь по полной.

Она вскрикивает. Глухо. Давится удивлением.

Эти глаза надо видеть.

Огромные. Нет. Громадные. Так раскрылись, что сейчас аж вывалятся. Выпадут из орбит. И рот открылся. Слегка. Будто случайно. Нарывается. Сука. Я же не железный.

— Чего? — усмехаюсь.

Бьюсь в нее еще сильнее и жестче. Яйцами по коже еложу. Отпускаю похоть. Выпускаю. Жму на курок.

— Я н-не… Т-так…

— Никогда не трахалась так?

Мотает башкой. Подтверждает.

Ну и дела. Да такие сиськи созданы природой, чтоб между ними хер укладывать и с оттяжкой ебать.

Пара рывков. Кончаю. Заливаю спермой. Помечаю ее. Всю. Грудь. Шею. Лицо. В рот тоже попадает достаточно.

Она глотает. Губы облизывает. Рефлекс. Настоящая хуесоска. Умелая. Талантливая баба. Такой никогда сыт не будешь.

Обтираю остатки семени о ее живот.

— Приведи себя в порядок, — отпускаю свою жертву, застегиваю штаны, направляюсь к выходу. — Жду на палубе.

Шепот шагов. Шорох.

Так близко.

Оборачиваюсь.

— Марат, — берет меня за руку, будто удерживает. — Спасибо, что не стал…

— Дай до дома добраться, — ухмыляюсь, притягиваю за талию, всем телом в нее голую вжимаюсь и в самое ухо продолжаю: — Там твоя пизда потрудится для моего хера. На славу. Если где порвется — заштопаем. А здесь мне морока с врачами не нужна.

Бью по заднице и ухожу прочь.

Сука.

Сука. Сука. Сука.

Хорошо, что она без понятия, как плавят ее пальцы. Блядь. Пальцы — это у меня. У нее же только — пальчики. Маленькие. Тонкие. Крохотные. Долбаные пальчики.

Я кожей ощущаю ее касания. Как огонь. Ее ласка робкая. Короткая. Не стирается. Не исчезает даже через несколько часов.

Включаю телефон по прибытии. Проверяю сообщения. Пять пропущенных вызовов от отца. Дурной знак. Набираю наизусть знакомый номер.

— Я рад, что ты сумел найти время для отдыха, — раздается вместо приветствия.

Нет. Не рад. Совсем. Ни капли. Он в ярости.

— Возникли трудности? — перевожу беседу в деловое русло.

— Намечается торжество, — следует ровный ответ. — Важное, требующее твоего прямого участия.

— Вот как, — выдаю я. — Что за праздник?

— Твоя свадьба.

— Не слишком удачная шутка, отец.

— Я не шучу, Марат.

— Я выберу жену, когда придет время, — бросаю мрачно. — Ты знаешь причину. Ничего не изменилось.

— Ты мой старший сын, — говорит с нажимом. — Именно поэтому ты всегда принимаешь верные решения. Этот раз не станет исключением.

Угроза. Неприкрытая. Ультиматум.

Старший сын. Сегодня. Завтра — изгой. Хватит одного неверного шага. Одной ошибки.

Отец ничего не прощает. Никогда. Не терпит слабости. Не выносит неповиновения. И он абсолютно прав. Глава семьи должен поступать именно так. Не оставлять сомнений в своем авторитете.

— Я не понимаю, что изменилось, — стараюсь не выдать эмоции.

Не понимаю. Но догадываюсь. Отчет Рустама сыграл роль. Еще какую. А дальше мой отъезд распалил подозрения.

— Я стар, сынок, — холодный тон. — Я хочу получить наследников от старшего сына. Разве много прошу?

— Я высоко ценю свободу, — хмыкаю. — К тому же есть незавершенное дело. Жена будет только мешать.

— У тебя будет достаточно времени, — говорит спокойно. — Обещаю. Сам понимаешь, это нельзя организовать за один день. Понадобятся месяцы, а то и год.

— Я бы предпочел выбрать невесту лично.

Шанс продлить отведенный срок.

— Я уже выбрал прекрасную девушку, — заверяет отец. — Уверен, она придется тебе по душе. Настоящая красавица.

— Посмотрим.

— Приезжай ко мне завтра, — продолжает. — Ты знаешь адрес.

— Завтра мой день занят. Важные встречи требуют внимания.

— Раз ты нашел время на отдых, то и на свидание с невестой тоже найдешь, — выдает так резко, что любые возражения исключены. — Завтра в обед будь у меня.

Я отключаю телефон.

Был богат. Стал нищим. За секунду.

Я думал, у меня есть время. Идиот.

Глава 43

Я привыкла действовать. Добиваться поставленных целей. Для меня было только единственное направление — вперед. К вожделенной победе.

Если я хотела чего-нибудь, по-настоящему хотела, то всегда достигала желаемого. Никогда не останавливалась, не сдавалась, постоянно пребывала в движении. Варианта отступить попросту не существовало. И плевать, сколько нужно приложить усилий, сколько потребуется вложить труда. Я боролась в любой, даже самой трудной и патовой ситуации.

Я боялась только одного. Застыть. Замереть. Остаться на месте. Меня пугало лишь состояние покоя. После смерти отца я с головой ушла в учебу, брала все возможные подработки, забивала мозг как могла. Только бурная активность помогла совладать с противоречивыми эмоциями, пережить утрату, смириться, понять и принять горькую неизбежность происшедшего.

А теперь я заперта. В клетке. Без права выбраться на волю. Без шанса уничтожить стальные прутья. Без возможности разорвать порочный круг.

Я больше ничего не могу. От меня ничего не зависит. Я как в тюрьме. Жду казнь. Неотвратимую и неизбежную.

Прежний способ сражаться уже не работает. Никакие действия, пусть самые разумные и логически обоснованные, больше не спасут. Все кончено.

Я целиком и полностью во власти мужчины, которому безразлично мое мнение, который даже человека во мне не видит.

Он обезумевшее животное. Дикое и вечно голодное, жаждущее разнузданного, грязного секса. Он безжалостный монстр, привыкший пожирать, одержимо вгрызающийся зубами в глотку.

Приручить его? Покорить? Это абсурд. Идиотский план, на который я питала надежду и который провалился с треском. Дурацкая затея.

Я жива, пока мое тело ему интересно. Пока пробуждаю жгучую похоть. Пока дразню бешеные рефлексы.

Дальше? Дальше — все. Раз и навсегда.

Я отнюдь не коварная искусительница. Не умею играть чужими сердцами. Да и не так уж много опыта в отношениях. Приоритетом всегда была работа, а не личная жизнь. Все силы и внимание направлялись на карьеру.

Я даже шлюха весьма паршивая. Всякий раз проходит так остро и на грани, будто опять девственность теряю. Мой жуткий и жестокий хозяин обладает гораздо более обширным опытом в постельных играх.

Свобода. Раньше я не задумывалась, насколько сильно она важна. Свобода воспринималась как нечто совершенно элементарное. Неотъемлемое. Как воздух. Но оказывается, кислород легко перекрыть. Вмиг. За долю секунды.

И потом ужас сковывает по рукам и ногам. Обвивается железными цепями. Пленяет, порабощает, подчиняет. Охватывает сознание, оплетает липкими путами. Обращает в безвольный трясущийся сгусток.

Паника захлестывает.

Я стою на месте. Не двигаюсь. Не дергаюсь. Не впадаю в истерику. Но очень четко понимаю, в какую черную бездну безысходности проваливаюсь.

Это начало конца.

Чувствую кожей. Нутром. Ощущаю каждой клеткой тела. Четко, до одури явно. Едва совладаю с искрящимися от волнения нервами.

Проходит ровно неделя после нашего возвращения. И за весь этот срок Марат ни разу до меня не дотрагивается. Возвращается домой далеко за полночь. Закрывается в кабинете, не ночует в своей собственной спальне.

Холодная постель страшит гораздо сильнее открытого насилия. Лучше бы он нагибал меня в самых развратных позах. Лучше бы трахал до синяков и кровоточащих ран.

Холодная постель — верный знак приближения судного дня.

— Пойдем, — говорит Замира. — К тебе гости.

— Что? — сразу напрягаюсь, едва могу сглотнуть и сдавленно поинтересоваться: — Какие гости?

— Увидишь, — не спешит пояснить детали.

— Я не понимаю, — еле двигаю губами, во рту враз пересыхает. — Разве ко мне пускают посетителей?

— Марат разрешил — пустили.

Исчерпывающий ответ. Ничего не скажешь.

И кто же пожаловал? Его одержимый местью отец? Родственники и друзья, желающие взыскать долг с моей плоти?

Я покорно покидаю комнату, следую за женщиной, потому как вариантов немного. Если не подчинюсь по-хорошему, то заставят по-плохому. А так хоть будет шанс…

Господи. Что за бред?

Зажимаю рот ладонью, очень стараюсь не заорать. Сдерживаюсь изо всех сил. Подавляю истерику.

Нет у меня никаких шансов. И не было. Никогда. Нужно признать очевидное. Глупо строить планы на основе пустых надежд.

Но я буду бороться. Просто так не сдамся. Ладно, Марат. Ему уже давно сдалась. Но остальным притронуться к себе не позволю.

— Вот, — холодно выдает Замира. — Оставлю вас наедине.

О чем это она? Внизу пусто. Никого не замечаю. Нет здесь толпы палачей, которых успела мысленно вообразить. Вообще, ни одного мужчины…

Тонкая фигурка бросается вперед. Хрупкая. Светлая. Будто из фарфора. Едва различимая в пространстве.

У меня дыхание перехватывает.

— Вика, — обвивает мою талию, порывисто прижимается всем телом. — Боже. Как я рада! Как счастлива, что он наконец позволил нам встретиться…

— Юля, — роняю пораженно. — Почему ты здесь? Зачем?

— Долгая история, — выдает девушка с нервным смешком. — Главное, Марат наконец одобрил мою идею.

— Вы общались? — запинаюсь. — Подожди, что за идея?

— Как ты? — будто и не слушает меня, игнорирует вопрос.

— Нормально, — недоброе предчувствие сковывает внутренности. — Юля, пожалуйста, объясни, о чем идет речь. Какое предложение ты сделала Марату?

— Ничего особенного, — слабая улыбка играет на ее устах. — Я просто делаю то, что должна. Поступаю правильно.

— Нет, — выдаю глухо. — Не смей. Нет. Только не говори…

— Вика, я уже все решила, — произносит с нажимом.

— Он угрожал? — сжимаю худенькие плечи. — Заставил тебя?

— Это моя инициатива, — качает головой. — Правда.

— Ты с ума сошла, — выдыхаю. — Бред. Безумие. Да как ты вообще…

— Я сама искала встречи с Маратом, — признается девушка. — Предлагала ему сразу обменять нас. Умоляла. Трижды. И вот, наконец, он согласился все обсудить.

— Хватит, — грубо встряхиваю ее. — Прекращай.

— Вика, — продолжает глупо улыбаться. — Поздно.

— Что? — содрогаюсь. — В смысле — «поздно»?

— Я готова, — продолжает ровно. — Меня всю жизнь к этому готовили. Они забрали мою мать. Теперь заберут и меня. Так должно быть. Я жертва. Не ты.

— Глупость, — отрезаю решительно. — Вся твоя жизнь впереди, а меня хоть как не отпустят, слишком многое успела узнать.

— Это судьба, — заключает мрачно. — Я давно смирилась и приняла происходящее. Я с раннего детства понимала, какой будет исход.

— Ерунда! — восклицаю гневно. — Слышишь? Полная ерунда. Я не дам тебя в обиду. Я никому не позволю причинить тебе вред.

— Вика, — перехватывает мои запястья, действует нежно, но уверенно. — Мы чужие люди. Зачем рисковать собой? Зачем искупать грехи моей семьи? По сути, я же тебе никто, я сестра человека, который тебя предал.

— Я бы и его жизнью рисковать не стала, — усмехаюсь, четко ощущаю горечь. — А твою уж точно постараюсь сохранить.

— Ты подумаешь и поймешь, — заверяет девушка. — Не стоит держать ответ за чужие преступления. Здесь нужна только моя кровь. Вот и позволь осуществить все по справедливости.

— Господи, — чуть не взвываю. — Это не справедливость. Это чушь. Абсолютно идиотская жажда возмездия. Убийца мертв и даже…

Замолкаю, осекаюсь не в силах завершить фразу. Хочу сказать «случайная жертва давно погибла», но вовремя обрываю себя. Разве могу назвать ее маму «жертвой»? Язык не поворачивается. Как жутко, как ужасно и безысходно.

— Я против, — заявляю твердо. — Я не соглашусь на обмен. Никогда. Ясно?

Смех. Раскатистый. Как громом по затылку бьет.

— Зато я согласен, — раздается хриплый голос.

Оборачиваюсь, сталкиваюсь с горящим взглядом черных глаз и точно обжигаюсь, невольно отшатываюсь назад.

Огромная фигура возникает в дверном проеме. Мрачная. Мускулистая. Темная. Нависает над нами громадной скалой, подавляет и подчиняет одним своим видом.

Черт. Как похож.

— Скучала, принцесса? — спрашивает Рустам.

Глава 44

Есть обычные мужчины. Привычные и понятные, абсолютно нормальные, адекватные. Их поступки логически объяснимы, предсказуемы до деталей. Их действия едва ли вгоняют в ступор, погружают в ледяную дрожь, окунают в дикую панику. Их поведение очень редко выходит за рамки привычного социального шаблона. Пусть банально и скучно звучит. Зато безопасно. Настоящая тихая гавань.

А есть хищники. Бешеные. Одержимые. Голодные до власти во всех проявлениях. Реальные дикари. Такие глотку перегрызут за «свое», выломают хребет любому, кто посягнет на их собственность. Всегда за чертой. Всегда вне закона. В них ощущается животная природа. Неукротимая. Неудержимая. Их приближение кожей чувствуешь, кровь закипает и бурлит от осознания этой темной силы.

Я не задумывалась о подобных различиях прежде, пребывая в окружении спокойных мужчин, заурядных и среднестатистических. Я не вращалась в таких кругах, где можно легко встретить монстра. Не нарывалась на неприятности, не искала приключений.

Счастливое прошлое. Благополучное. Светлое. Минимум мрачных красок. Практически один позитив.

Как же я тоскую по тем временам. Далеким. Безвозвратным.

Рустам приближается вплотную к нам, движется точно зверь, подступает неотвратимо и неумолимо, будто подкрадывается, загоняет в ловушку. Обходит Юлю, чертит незримый круг. Изучает девушку, буквально прожигает взглядом. Даже мне от столь пристального внимания становится не по себе. А она и вовсе сжимается в комок, будто хочет исчезнуть, ускользнуть, скрыться.

— Я скучал, — ухмыляется парень, склоняется над ней, почти губ касается. — Очень ждал момента, когда снова смогу с тобой поиграть.

Юля молчит. Но ее явно лихорадит. Крупная дрожь сотрясает тело, снедает остатки контроля.

— Ты больше не убегаешь в лес по ночам? — ухмылка становится еще выразительнее, шире, гораздо сильнее напоминает волчий оскал. — Маленьким девочкам опасно бродить в таких местах. Хотя… ты уже давно не маленькая девочка.

Он заправляет выбившуюся прядь светлых волос за ухо, и от этого жеста Юля дергается, как от удара.

— Везучая принцесса, — хрипло продолжает Рустам. — Тогда тебе удалось вырваться. Зато другим повезло меньше.

— Д-другим? — сдавленно выдает девушка.

— Хотела быть первой? — спрашивает с издевательским смешком. — Ты даже последней не станешь.

Он накрывает ее горло ладонью. Слегка. Не душит. Просто показывает свою силу и власть, демонстрирует превосходство. Подавляет окончательно.

— А я у тебя каким по счету буду? — интересуется холодно.

— П-пусти, — требует глухо.

— Смотри, принцесса, — заявляет сквозь рычание. — Мой хер измены не прощает. Придет день — и я тебя везде распечатаю. А если кто вдруг успел пройти вперед, разворочу так, что мало не покажется.

Урод. Двинутый на всю голову ублюдок.

Я не думаю. Просто действую. Не оцениваю риск, не замираю, терзаемая разумными сомнениями. Сокращаю разделяющее нас расстояние. Бью. Влепляю ему настолько звонкую пощечину, что сама глохну от звука. Задыхаюсь от ярости.

Да как он может?!

Ох, он может. Все и всегда. Еще и покруче. Пользуется вседозволенностью. Забыл, что значит получать отпор.

Трогает эту девочку. Чистую и невинную, совсем юную, беззащитную. Говорит ужасные вещи. Никак не заткнет свой грязный рот.

— Пошел прочь! — восклицаю гневно.

Рустам отпускает Юлю. Даже на шаг отступает. От неожиданности. Явно не привык к подобным поворотам. Не ожидал сопротивления.

— Что? — спрашивает, угрожающе прищурившись. — Что ты сказала?

— Убирайся, — повторяю твердо, закрываю девушку собой. — Проваливай отсюда.

— Это мой дом, — произносит ледяным тоном.

— Это дом твоего брата, — отрезаю холодно.

— Наглая шлюха, — усмехается. — Видно, Марат часто тебя в рот драл. Весь мозг из башки выебал.

— Наглая, — киваю. — Поэтому ты подчинишься моему приказу. Развернешься и пойдешь на выход. Прямо сейчас.

— Ну и сука, — присвистывает. — Да я тебя…

— Ничего ты не сделаешь, — обрываю. — Разве только опять кровью полы зальешь. Я же собственность Марата. Против него никогда не пойдешь. Кишка тонка.

— Какой ловкий язык, — смеется без тени настоящего веселья. — Яйца ему полируешь на славу. Признавайся, этим и проняла?

— Ты не узнаешь, — отвечаю резко.

— Поглядим, — подмигивает и смотрит мимо меня, в сторону, во тьму коридора, очень выразительно смотрит, будто и правда кого-то видит там.

Черт. Проклятье.

Я чувствую приближение хищника кожей. Озноб пробегает вдоль позвоночника. Меня прошибает морозная испарина.

Он здесь. ОН. Сердце враз пропускает удар.

— Как прошел совет? — спрашивает Рустам. — Твоя блядь в край оборзела. Давно пора ее в два хера отъебать. А лучше бы сразу в три. Пусть все дыры будут при деле.

— Совет завтра, — голос Марата петлей обвивается вокруг моего горла, сдавливает, напрочь перекрывая кислород.

Совет? Какой еще совет? Про это он ничего прежде не говорил, даже вскользь не упоминал.

— Я… я бы очень хотела там присутствовать, — раздается тихое, едва различимое замечание Юли. — Пожалуйста, еще не поздно все поменять по справедливости.

— Конечно, — ухмыляется Рустам. — Никогда не поздно.

— А тебе в чем выгода? — вкрадчиво интересуется Марат, подходит к нам, останавливается между мной и Юлей, одной рукой обхватывает мою талию, другой пленяет тонкий стан девушки. — Долг забираю я. И не важно, с кого.

— Эта… моя, — мрачнеет младший брат. — Я ее выбрал.

— Твоя или нет — наплевать, — чеканит холодно. — Я возьму. До капли. Я свое никому не отдаю и не отпускаю.

— Отец сказал…

— Здесь я решаю.

Затыкается. Не рискует перечить. Но зубами скрежещет. Жутко и хищно. Чудовищно. Настоящий зверь. Крови жаждет.

— Ты не просто так приглашен, — продолжает Марат. — Вот и займись тем, ради чего пришел.

Хмурится. Желваки под смуглой кожей играют, напрягаются, в камень обращаются. Однако Рустам подчиняется. Выбора у него нет. Одаривает меня выразительным взглядом.

«Сука, ты еще попляшешь!» — обещают горящие черные глаза.

Парень удаляется, направляется к лестнице, поднимается наверх.

— Я должна быть на совете, — повторяет Юля. — Прошу. Это очень важно.

— Женщинам на совете не место, — обрывает Марат.

— Но я…

— До сих пор готова поменяться? — отпускает меня, оборачивается к ней. — Не боишься, что к своему принцу попадешь?

— Я же не его, — сглатывает. — Я ваша.

— Ну, так смерть тебя не страшит? — хмыкает. — Боль? Насилие? Ничего не пугает?

— Это моя судьба, — покорно склоняет голову. — Я всю свою жизнь к этому шла. Глупо надеяться на спасение.

— Господи, Юля, — обнимаю девочку. — Что за бред ты несешь? Никто не станет нас обменивать. Верно?

Ловлю взгляд Марата. Тяжелый. Мрачный. Испепеляющий. Такой ненавистный… и такой притягательный, что вмиг сбивается дыхание.

— Верно, — подтверждает коротко.

Наверное, я пытаюсь обмануть саму себя. Фантазирую на пустом месте. Питаю веру иллюзиями. Наверное. Но… создается впечатление, будто этот опасный и жестокий мужчина хочет прибавить «а жаль».

Я задыхаюсь. От него. От власти одного его присутствия над моим телом. От жара, который исходит от этого мощного, мускулистого тела. От безжалостной энергетики палача.

Он мой убийца. Будущий. Он моя неизбежность.

Тогда почему я тянусь к нему? Нутром. Почему никак не могу перестать рассматривать чувственные губы? Почему столь глупо и отчаянно желаю его поцелуев? До колючей дрожи изнываю в ожидании каждой ласки.

Он же ничем не отличается от своего безумного брата. От чокнутого отца. От всех этих ублюдков, которые вершат возмездие над невинными женщинами.

— Я думала, есть шанс, — бормочет Юля. — Неужели… разве нельзя?

— Забудь об этом, девочка, — отвечает Марат. — Никто не примет твою жертву.

Мы отвозим Юлю домой. Вдвоем. Со стороны может показаться, будто мы пара. Возможно, даже счастливая. Обманчивое впечатление. Дурацкое.

Я прощаюсь с девочкой. Обнимаю напоследок. Говорю какие-то общие ободряющие фразы. Я очень рада, что поблизости не оказывается Олега. Не готова сейчас с ним встречаться. И вряд ли буду готова. Хоть когда-нибудь. При одной мысли желудок прожигает кислота.

А он ведь мой супруг. Официально. По документам. Виктория Стрелецкая. Тянет выругаться, использовать самую грязную брань.

— Зачем ты разрешил нам встречу? — задаю вопрос, едва автомобиль трогается с места, пристегиваю ремень безопасности.

Марат молчит.

— Стой, — закусываю губу, нервно усмехаюсь. — Ты правда посчитал, я соглашусь на подобный обмен?

Тишина. Ноль реакции.

— Ты думал, я позволю убить Юлю? — сглатываю. — Вместо себя?

Молчание. Только руки сильнее сжимают руль. Вены четче выделяются, набухают от дикой пульсации крови.

— Ты думал, я… такая?

— Не важно, что я думал, — произносит, наконец, разрывает тишину в клочья. — На совете этот вариант не рассмотрят. Глупо даже пытаться.

— Но ты, — запинаюсь. — Ты пытался?

— Девка сама под нож рвалась.

— Она же… она просто не понимает… она…

— Понимает, — хмыкает. — Получше тебя.

— Марат, — чуть не взвываю. — Да как ты вообще мог на это пойти? Низкий поступок. Бесчестный.

— А кто я, по-твоему? — бросает как кнутом бьет. — Рыцарь? Гребаный принц?

— Я не знаю, — признаюсь честно. — Я не знаю, кто ты.

Вжимаюсь в спинку сиденья, смежаю отяжелевшие веки. Стараюсь укрыться от реальности, сбежать в уютную неизвестность.

— Завтра будет совет, где решат, что с тобой делать дальше, — говорит Марат.

— В каком смысле? — леденею изнутри. — Ты мой хозяин, и только ты властен распоряжаться мною. Разве нет?

— Мой отец умеет прогибать под себя любые правила.

Ощущаю медный привкус во рту.

— Чего мне ждать? — с трудом выдыхаю.

— Он хочет, чтобы тебя попробовали другие. Как прежде пробовали первую из Стрелецких. Пустили по кругу.

— И ты позволишь? — еле двигаю губами.

Марат отворачивается от дороги и смотрит прямо на меня, прошивает своими горящими глазами, насквозь вспарывает.

— Убью, — выдает мрачно. — Я тебя убью. Но не отдам.

Глава 45

Это обжигающее признание громом отбивается внутри меня. Ударяется о вены, вынуждает жилы сотрясаться. Отражается в сбитом пульсе.

Неужели ему настолько сильно нравится меня трахать? Или просто не любит делиться? Не важно чем. Ничем. Если взял для себя, то другим никогда не позволит коснуться.

И все равно страшно. Жутко, что я пробуждаю в нем настолько сильные чувства. Дикие рефлексы собственника. Самое темное, затаенное, звериное. Самое опасное.

Но это же хорошо. Верно? Хорошо, что он собирается отдавать меня остальным, делать участницей групповой оргии.

Так можно выиграть время. Хотя бы. А потом… потом будь что будет. Остается лишь ждать и надеяться. Верить в чудесное спасение.

Вдруг ему и правда будет жаль убивать? Люди же привязываются к домашним животным. К определенным вещам.

Конечно, не уверена, что Марат способен на подобные привязанности. Но иных шансов точно не светит. Хватаюсь за единственную соломинку.

Слишком тяжело осознавать, будто все кончено. Если я сдамся, если отчаюсь, если окончательно перестану верить, то лучше точно не станет. Нужно быть сильной.

Я рада, что Марат практически сразу отворачивается, чтобы следить за дорогой. На улице рано темнеет. Город постепенно погружается в сумерки.

Я могу подумать. Отвлечься от собственной судьбы, вникнуть в детали чужой жизни. В памяти всплывает беседа Рустама и Юли. Похоже, они прежде встречались, причем речь явно не о самой первой встрече. Там существует своя предыстория.

Рустам похищал девушку? Вывозил в лес? Или же она бежала от него и оказалась там? О каких «других» шла речь? Кому повезло меньше, чем Юле?

Опять множество вопросов, на которые никто не станет давать ответы.

Лес. Похищение. Опасность. Что-то знакомое. Что-то такое… Ох, черт. Разрозненные фрагменты складываются воедино, сливаются в цельную картину. Меня вдруг накрывает ослепительное осознание чудовищной истины.

Слова Егора. Тогда, когда он пробрался в дом, пытаясь оказать мне помощь. Про парня, который вывез девушку в лес и залюбил до смерти.

Это не имело никакого отношения к Олегу. Первая догадка оказалась ложной. Да и не очень логично было намекать на вероятное преступление моего супруга. Куда разумнее дать понять, будто есть серьезный компромат на Ахметовых. Пригрозить Марату.

Боже. Как я сразу не догадалась? Почему не поняла?

Егор подстраховался, нашел нужную информацию для своего прикрытия. Мол, убьете меня или причините вред — тайна моментально всплывет.

Он шантажировал Марата. Дразнил зверя. Прямо в его логове.

Мой друг псих. Реально. Так сильно рисковать. Ради чего? Ради меня?!

А я ведь даже не спросила ничего, не побеспокоилась о его судьбе. После неудавшегося побега Егору наверняка досталось. Еще и как.

Господи, надеюсь, он жив. Марат не прощает предательства. Наказание за обман последует незамедлительно.

— Я давно хотела спросить, — откашливаюсь, прочищаю горло. — Мой друг. Журналист, которого ты устроил на работу…

— Везучий упырь, — криво усмехается Марат, не отводя взгляда от дороги.

— Он…

— Он свинтил из страны, прежде чем я успел до него добраться.

— Егор пытался помочь, — начинаю осторожно.

— Точно, — кивает. — Помочь меня наебать.

— Ты же не станешь, — запинаюсь. — Не станешь его преследовать?

— Нет, — хмыкает. — Просто найду и прикончу.

Не могу сглотнуть ком в горле. Складываю ладони вместе, сжимаю, стараясь унять лихорадочную дрожь.

— Трахалась с ним? — спрашивает резко.

— Что? — выдаю тихо. — В смысле?

— Он тебя ебал?

Грубый вопрос буквально почву из-под ног выбивает. Хочется ответить не менее жестко и хлестко, но включается инстинкт самосохранения, поэтому прикусываю язык, успокаиваю дыхание и лишь потом выдаю:

— Он мой друг, — облизываю пересохшие губы. — С детства.

— Он мужик, а ты баба, — фыркает. — Какая дружба?

— Настоящая, — роняю вкрадчиво. — Мы всегда друг другу помогали. В школе и вообще. Поддерживали.

— Хрень собачья.

— Не веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?

Бросает на меня выразительный взгляд. Смотрит как на дуру. Снисходительно, с долей насмешки.

Ладно. Глупо спорить. Он животное. И понятия у него под стать хищной природе. Завалить жертву и растерзать. Либо убить, либо выдрать. Примитивная натура.

Но и совсем отступить не удается.

— Между нами никогда ничего не было, — произношу я. — Егор даже намеков не делал, не пробовал перевести отношения на другой уровень. Тебе сложно представить подобное, однако дружба между мужчиной и женщиной действительно существует.

Полные губы кривятся в издевательской ухмылке. Брови выгибаются. Марат молчит, но вид у него весьма говорящий.

— Что? — спрашиваю настойчиво. — Ну, что ты хочешь сказать? Давай. Поделись уже своим мнением.

— Твоя пизда на него не текла, — заявляет небрежно.

Отлично. Чего еще ждать от дикаря?

— Полагаешь, все вокруг… этого вращается? — интересуюсь раздраженно.

— У баб — да.

Руки чешутся. Так и тянет влепить ему звонкую затрещину. А с другой стороны, он имеет полное право на подобное мнение. Рядом с ним обращаюсь в безумную, голодную самку. Разве можно меня воспринимать всерьез?

В салоне автомобиля опять воцаряется тишина.

Я размышляю, как бы получше сформулировать новый вопрос, и прихожу к выводу, что в случае с Маратом всегда надо действовать прямо.

— Те слова Егора, про парня, который вывез девушку в лес, — выдаю медленно, стараюсь, чтобы голос не дрогнул. — Про родных, которые закопают доказательства и сотрут записи. Очень странный намек, не находишь? Сперва я подумала, он про Олега что-то знает, но теперь понимаю, речь явно шла о другом человеке.

Так тихо. Даже собственное дыхание перестаю слышать. Вроде ничего особенного не происходит, все мирно и ровно, а воздух искрит, накаляется.

Могу ли я продолжать? Как именно? Сразу припечатать фразой вроде «а твой брат случайно девушек не убивал»?

Рустам маньяк. Я бы не удивилась. Смотреть видео, где жуткой смертью погибает сестра, причем не раз и не два. При таком подходе и воспитании даже самый адекватный человек может легко умом тронуться. Что уж говорить о ребенке.

— Твой брат, — выдаю тихо. — Сказал кое-что про лес. И девушек. Возможно, это только совпадение.

Замолкаю. Считаю гулкие удары своего сердца.

Раз. Два. Три. Нужно двигаться дальше. Идти до конца.

— Он, — сдавленно выдыхаю. — Он убийца?

— Конечно, — неожиданно хрипло подтверждает Марат. — Как и я. Как и все мы. Такая семья.

— Я не… я, — запинаюсь. — Он причинял вред женщинам? Об этом Егор пытался тогда намекнуть?

Марат расстегивает ремень на брюках. И отстегивает мой ремень безопасности. Действует резкими, отрывистыми движениями. Скорость не сбрасывает. Не останавливает авто.

Я не вполне понимаю, что именно он намеревается сделать, как поступить. Накажет за вопросы, за провокацию или же…

Тяжелая ладонь опускается на затылок, как гранитная плита. Давит, вынуждая склониться, вбивает лицом в пах. Пальцы стискивают подбородок так сильно, будто жаждут кости раздробить, стереть в порошок.

Я не успеваю возмутиться. Даже пискнуть не выходит. Не удается ни единого слова произнести.

Мой рот натягивают на громадный член. Жестко. Безжалостно. Бескомпромиссно. Не позволяя улизнуть в сторону, уклониться. Пресекают всякое сопротивление. Толкают раскаленный орган аж до гланд.

Вот и нарушено недельное воздержание. Без предупреждений. Без долгих прелюдий. Хватит. Пора использовать меня по назначению.

Дергаюсь. Повинуюсь безусловному рефлексу. Отчаянно пробую вырваться из стального захвата. Упираюсь ладонями в крепкие бедра. Очень стараюсь выскользнуть.

— Руки за спину, — рявкает Марат. — Быстро.

Застываю. Обмякаю от звука его голоса. Вдруг четко сознаю, что лучше повиноваться прямо сейчас. Иначе мои руки выдернут. В самом буквальном смысле.

Выполняю приказ.

— Ртом работай, — бросает грубо. — И языком. Забыла, как хер обслуживать? Ну, так я рад напомнить.

Надавливает на макушку, регулируя глубину погружения и ритм. Полностью управляет мною. Указывает, что делать.

Я покоряюсь. Больше не пытаюсь бунтовать.

И вдруг с ужасом понимаю, как сильно по этому скучала. Как жутко жаждала. Как страшилась даже помыслить о подобном, однако сгорала от жгучего желания, от бесконтрольной, темной потребности повиноваться.

В кого я превращаюсь? Во что?

Мысли вспыхивают и гаснут, сожженные дотла похотью. Все сомнения тают. Запреты рушатся. Прежняя реальность уничтожена. Мораль сокрушена, обращена в прах.

Есть только горячий твердый член под моими губами. Пульсирующие вены, набухающие все сильнее от дикой жажды. Мощная, закостеневшая от звериного возбуждения, плоть.

Есть он. Мой мужчина. Мой хозяин. Мой палач. Марат.

И я. Его послушная рабыня.

— Глотай, — выдает холодно.

Набрякший орган почти раздирает горло. Входит до одури глубоко. Не оставляет никаких вариантов. Только подчинение. Абсолютная капитуляция.

Марат кончает, заставляя меня захлебываться, судорожно дергаться и хрипеть, вынуждает закашляться, подавиться густой, вязкой спермой.

Я проглатываю практически все, однако часть жидкости выходит через нос, стекает по моему лицу, обжигая и без того разгоряченную кожу. Глаза наполняются слезами. Не рыдаю, это происходит невольно.

— Хорошая соска.

Он шлепает меня по щеке. Одобрительно. Треплет, как домашнее животное. Пожалуй, данный жест можно принять за ласку. С огромной натяжкой.

Отпускает мою голову, позволяет отстраниться.

Авто мчится по трассе на полной скорости. В темноту. В черноту ночи. Мимо мелькают яркие огни. Фары встречных машин ослепляют.

Я моргаю, пытаюсь сглотнуть горечь. Облизываю распухшие губы. Тянусь ладонью к лицу, надеюсь привести себя в порядок.

Я шлюха. Пропащая. Он прав.

— Нет, — говорит Марат. — Не вытирай ничего.

Он паркуется у обочины, глушит двигатель и оборачивается ко мне всем корпусом. Пусть в салоне темно, я уверена, этот мужчина отлично все видит. Разглядывает мое лицо долго, очень долго.

Ну да. Я же просто красавица сейчас. Вся в слюне и в соплях. В следах его семени. Одна радость — без макияжа. Ничего не поплыло. Не размазалось. Пострадала лишь гордость.

Хотя… черт, о чем я? Гордости давно не осталось.

— Между ног болит? — интересуется непривычно тихо, вкрадчиво, чуть ли не шепотом.

— Ч-что? — невольно содрогаюсь. — Ты о чем?

Вздыхает. Тяжело. Подавляет рычание.

А потом обхватывает меня за талию и к себе на колени усаживает. Четко лицом к лицу. Задирает платье до талии, трусы сдвигает и по влажным складкам пальцами проводит.

Взвиваюсь от неожиданности. Вскрикиваю, выгибаюсь.

— Здесь болит? — спрашивает Марат, продолжая меня поглаживать, легонько, едва дотрагиваясь.

Я кусаю внутреннюю сторону щеки до крови, пробую протрезветь, сбросить вязкие путы охватившего разум дурмана.

Какой ответ будет правильным? Какой?!

Всхлипываю.

— Говори, — требует он.

— Нет, — признаюсь честно.

Убирает пальцы. Прижимает крепче. Дает ощутить вновь зарождающееся возбуждение. Притягивает вплотную. Вжимает наливающийся кровью орган в мой живот.

— Значит, все зажило, — выносит вердикт. — Ничего не саднит. Не опухает.

— Нет, — роняю еле слышно.

— Готова для моего хера? — ухмыляется.

— Почему ты всегда так… грубо? — сдавленно выдыхаю.

— Привыкай, — хлопает ниже поясницы, принуждая взвизгнуть и подпрыгнуть на месте. — Я буду еще грубее завтра.

— Завтра? — тупо переспрашиваю.

— На совете, — поясняет ледяным тоном. — Раз очевидный вариант рассматривать не станут, придется обратиться к традициям.

— Я бы очень хотела понимать, о чем ты.

— Пусть это будет сюрпризом, — тянет ворот платья вниз, высвобождает грудь из бюстгальтера, выкручивает мои соски, заставляя простонать.

— Я… я начинаю ненавидеть сюрпризы.

Марат обхватывает меня под ягодицами. Насаживает на свой член. Осторожно. Мягко. Нанизывает на вздыбленную плоть до упора.

— Главное — подчиняйся, — говорит он. — Выполняй все приказы без вопросов. Рот открывай только чтобы хуй в глотку принять.

— А разве у нас бывает иначе? — горько усмехаюсь.

Ничего не произносит в ответ. Просто сжимает до хруста костей. И вбивает внутрь так сильно и мощно, что дыхание отнимает напрочь.

Глава 46

Свет. Ослепительный. Проникающий в каждый угол, в каждый фрагмент, в каждую клетку. Наполняющий пространство. Пронизывающий, просвечивающий, точно луч рентгена. Слезы в глазах. Ком в горле.

Я знаю, это еще не ад. Слишком рано умирать. К тому же в настоящем пекле не бывает такого яркого света.

Я хочу спросить. Позвать. Окликнуть по имени. Хочу сказать. Попросить. Взмолиться о пощаде. Я хочу множество других невозможных, абсолютно неосуществимых вещей.

Но с губ не срывается ни единого звука. Из горла не вырывается ни единого вскрика. Немею и цепенею в ледяных оковах страха.

Господи, помоги. Пожалуйста. Боже, сохрани. Меня. Или хотя бы то, что от меня осталось.

— Будь осторожна, — говорит Замира, выдавая последнее напутствие, и ее голос пропитан тревогой. — Подчиняйся ему. Во всем. Скрывай свой буйный нрав.

О чем она вообще? Какой еще «буйный нрав»? У половой тряпки гораздо больше норова, нежели у меня теперь.

Невольно усмехаюсь. Качаю головой.

— Вот, — тут же замечает женщина. — Я об этом. Никаких чувств. Никаких эмоций не показывай. Обойдись без своих усмешек. И ни в коем случае ни на кого не смотри. Поняла? Они не должны увидеть твои глаза.

— Почему? — искренне недоумеваю по поводу ее беспокойства.

— Твой взгляд — это не взгляд жертвы, — следует холодный ответ.

— Готова поспорить, — хмыкаю и осекаюсь.

Точно. Раз я пока спорю, дело не доведено до конца. Зверушка не выдрессирована, не сломлена окончательно.

— Марат очень рискует, — продолжает Замира. — Не подведи его.

Да чем он рискует? Чем?! По уже четко сложившейся традиции никто не спешит объяснять суть происходящего.

— Что меня ожидает? — спрашиваю. — Можете намек дать?

— Нет, — отрезает уверенно.

— Отлично, — сдавленно выдыхаю. — Будет настоящая импровизация.

— Меньшее из зол, — заявляет женщина. — Иначе твоя реакция быстро выдаст излишнюю осведомленность.

— Но разве я не заслуживаю получить хотя бы примерное представление? — интересуюсь раздраженно. — Разве это не облегчит грядущую задачу?

— Пожалуйста, — в темных глазах застывает истинная мольба. — Сохраняй благоразумие. Малейший промах похоронит вас обоих.

— Как я могу поступать правильно, если понятия не имею о том, что должно произойти на вашем гребаном совете? — срываюсь.

— Все просто, — обрывает Замира. — Покоряйся. Беспрекословно исполняй любой приказ. Не думай. Не спрашивай. Делай. Повинуйся хозяину.

Сжимаю кулаки. Отворачиваюсь. Кровь бьет по вискам. Ярость накрывает обжигающей волной. Тупое бессилие убивает.

Я никто. Ничто. Пустое место. Нужно принять. Смириться. Только ради чего? Сколько времени мы выиграем сегодня? И стоит ли ничтожная отсрочка подобных усилий?

Женщина подает мне плащ.

— Без глупостей, — произносит тихо. — Береги себя, Вика.

Вздрагиваю. Ловлю ее встревоженный взгляд.

Все и правда плохо. Просто ужасно. Чудовищно.

Ведь она называет меня по имени.

— Я думала, мы поедем позже, — говорю, усаживаясь на переднее сиденье. — Ближе к вечеру. Или ты планируешь заехать куда-то еще?

Закрываю дверцу автомобиля и смотрю на Марата. Он не торопится заговорить, разглядывает свою послушную жертву без тени стеснения. Буквально пожирает пылающими глазами.

В горле пересыхает. Язык пристает к небу.

Мой палач недоволен? Ему не нравится то, как я подготовилась? Вроде бы честно постаралась учесть замечания, исполнить каждую прихоть.

— Ты, — выдавливаю с огромным трудом, становится физически трудно дышать, четкое впечатление, будто на грудь давит каменная плита. — Что-то не так?

Марат велел накраситься. Впервые выдал подобное распоряжение. Причем приказал сделать яркий макияж, броский и вызывающий.

Хотел видеть шлюху? Пожалуйста.

Я густо подвела глаза черным, не пожалела темных теней и подводки, щедро накрасила ресницы, выделила брови. В остальном тоже постаралась соответствовать: толстый слой тонального крема, румяна, бронзер, хайлайтер. Я использовала всю косметику, которую мне заботливо предоставили. И в итоге сама едва узнала себя в зеркале. Боевой раскрас наносила очень редко, а пребывая в заточении, и вовсе про это забыла. Было совсем не до наведения красоты. Выжить бы.

Ладно. Может, я перегнула? Плохо поняла его требования? Не оправдала ожидания? Пробудила гнев?

Мой скромный наряд едва ли сочетался с вульгарно разукрашенным лицом. Закрытая блузка кофейного цвета, застегнутая на все пуговицы. Строгий пиджак на пару тонов темнее. Длинная юбка-карандаш, прикрывающая ноги до середины икры. Аккуратные и удобные туфли без каблука.

Вполне себе деловой вид. Я могла и в университет отправиться, лекции читать. И на серьезном собрании также уместно появиться.

Единственная фривольная деталь — чулки. Но кто их видит? Или увидят? Потом. Позже. Откуда мне знать? Остается только догадываться о будущем развитии событий.

Холодная дрожь обрушивается на плечи. Плотнее запахиваю плащ, пробую согреться, безотчетно ищу безопасное укрытие. Пальцы подрагивают, отнимаются.

Почему так страшно? Еще ничего не началось, а я уже сглотнуть не могу. Природные рефлексы дают сбой.

Марат смотрит на мои губы. Безотрывно. Пристально. Будто взглядом на вкус пробует, обводит контуры, ловит изгибы. От этого жадного и жгучего внимания становится жарко. Вжимаюсь в спинку сиденья, свожу бедра, инстинктивно поджимаюсь.

Что происходит? Чего он хочет?

— Помада, — роняет ледяным тоном.

— Прости? — закашливаюсь от волнения.

— Губы накрась, — распоряжается отрывисто. — Красным.

Лихорадочно киваю, лезу в сумочку. И правда забыла про губы. Не накрасила. Но помада и зеркальце у меня при себе.

Выполняю приказ. Удивительно, однако все выходит как нельзя лучше, практически идеально, с первой попытки. Хотя руки дрожат, точно у запойной алкоголички.

Марат следит за каждым моим движением. Его внимание ощутимо. Как огонь, как лед, как самая опасная и жуткая на свете стихия.

— Что дальше? — интересуюсь, складывая косметику обратно в сумку.

Автомобиль трогается с места.

— Прошу, — роняю судорожно. — Скажи. Хоть немного объясни. Иначе меня стошнит, вывернет наизнанку, прямо здесь и сейчас. Я просто испорчу салон твоей безумно дорогой тачки.

— Вперед, — хмыкает, даже не поворачиваясь.

— Марат, — шепчу хрипло. — Прошу тебя.

— Нечего объяснять, — бросает хмуро. — Сама узнаешь.

— Пожалуйста.

Глухая стена. Бетонная. Мрачная. Равнодушная. Гораздо легче гранит голыми кулаками пробить, чем этого мужчину разговорить.

Мы заходим в абсолютно новый бизнес-центр. Свежий, только что отстроенный в центре города, сверкающий, вычищенный до блеска, оформленный согласно последнему слову техники. Царство стекла и металла. Тут располагаются офисы самых крупных и солидных компаний страны. Ключевые филиалы известных корпораций гнездятся именно в этих стенах.

Пиковое время. Полдень. Везде полно людей. Солнечный свет свободно проникает внутрь здания. Ясные лучи растекаются, захватывая мир вокруг в теплые объятья.

Выдыхаю. Успокаиваюсь. Слегка, не совсем. Но все же перевожу сбитое дыхание, выравниваю бешеный бой крови. Урезониваю одержимо пульсирующее сердце.

Ничего не будет. Тут — не будет. Слишком много свидетелей. И вообще — на дворе белый день. Темные дела вершат исключительно во мраке, под покровом ночи.

Видимо, у Марата назначена важная встреча или же необходимо забрать документы, провести экстренное совещание. Кто знает наверняка? Он не захотел оставлять меня в одиночестве. Бросать в автомобиле. Вдруг попытаюсь сбежать?

Мера предосторожности. Не более того.

Створки лифта сливаются в единое целое, отрезая от окружающей реальности. Посторонних в кабине нет. Только мы вдвоем.

Марат нажимает на кнопку. Вспыхивает номер последнего этажа. Далеко придется ехать, высоко, чуть ли не в самые небеса.

— Смотри в пол, — небрежный тон пробирает до костей. — Молчи. Выполняй приказы. Тогда проблем не возникнет.

— Что? — ощущение, будто камень проглатываю. — Уже? Я думала, совет проведут вечером. Разве ты…

— Совет проведут вечером, — подтверждает ровно. — Это другое.

— Это? — сдавленно переспрашиваю. — О чем ты?

— Старая традиция. Древняя. Когда мужчина не хочет делиться, есть только один способ пометить свою вещь навечно.

— Ты старший, — бормочу еле слышно. — Ты забираешь долг. Я же и без всяких там обычаев тебе достаюсь. Автоматически.

Марат усмехается. Широко, зловеще. Смотрит в мои глаза, словно до самой души достает, продирает насквозь.

— Первый долг одному принадлежал, а пробовали все, кто желал, — произносит, накрывая льдистой пеленой. — История должна повторяться. Из поколения в поколение. Вот чего жаждет мой отец.

— Но ты…

— Я не из тех, кто свое отдает, — кривит губы в оскале. — Плевать, долг это или нет.

— Убьешь меня? — нервный смешок раздирает горло, как осколок битого стекла.

— Даже не надейся, — мрачнеет. — Но если закатишь истерику, нас обоих прикончат за осквернение закона.

— Кто? — выдыхаю с ужасом.

— Отец. Братья. Родня. Да любой зритель, — выдает без эмоций, четко и спокойно. — Раз бабу в узде не держу, то нечего на большее претендовать.

Мелодичный звуковой сигнал сообщает о прибытии лифта на требуемый этаж. Створки лифта разъезжаются в разные стороны. А у меня подкашиваются ноги.

— Рано на колени падать, — заявляет Марат, хватает за талию, поддерживает, даруя ощущение опоры. — Пойдем.

Кровная месть. Кровный долг. Эти понятия более или менее ясны. Однако о какой традиции сейчас идет речь? Что меня ждет? Даже представить жутко. И еще хуже сознавать: путь назад отрезан.

Охранники моментально расступаются перед Маратом, пропускают вперед, выказывая почтение. Он толкает дверь ногой, проходит в просторное, щедро залитое светом, помещение. Затаскивает меня следом.

Огромный стол. Просто гигантский. Прямоугольный. Стеклянный. Занимает почти весь периметр комнаты.

Множество людей вокруг. Несколько десятков. Точно. Здесь только мужчины. Разного возраста. В строгих деловых костюмах. Нет ни одной женщины.

Смахивает на собрание или на совещание. А может, презентация компании. Замечаю проектор, бумаги, разложенные перед каждым из присутствующих.

Оживленное обсуждение обрывается. Воцаряется мертвая тишина. Накаленная. Нервно пульсирующая. Хоть ножом режь.

Я ощущаю, как взгляды вонзаются в меня. Один за другим. В момент. Изумленные. Недоумевающие. Оценивающие. Самые разные взгляды.

Прячу глаза. Склоняю голову, смотрю вниз. Очень внимательно изучаю носки своих туфель.

Стараюсь не заорать. Закусываю щеку изнутри. Не до крови. Слегка. Пробую отвлечься, ничего лишнего не разглядывать и не анализировать.

Хриплый мужской голос. Откуда-то из центра. Похож на голос Марата. До безумия, до одури похож. Но все же отличается.

Язык неизвестный. Ни единого слова не понимаю. От этого еще страшнее слушать и гадать, насколько все плохо.

Взрослый голос. Жесткий. Ледяной тон. Таким лишь приказы отдавать, миловать и карать, повелевать. Править.

Отец Марата. Ахметов-старший. Тот, кто положил начало чудовищному возмездию, безжалостно взыскал первый долг.

Стоит ему замолкнуть, подключаются другие. После короткой паузы. Разные мужчины выражают недовольство. Кажется. Полагаю. Неизвестный язык не позволяет уловить смысл сказанных фраз. Могу интерпретировать суть, исходя из общей тональности.

Дальше заговаривает Рустам. Выдает всего пару слов. Наверняка ругательных.

Я не рискую посмотреть вперед, вздернуть подбородок вверх и смело изучить всех окружающих.

Я хочу верить. Очень хочу. Пока пальцы Марата сжимают мое запястье, я в безопасности. Надеюсь. Глупо, да? До жути наивно. По-дурацки.

Но что еще остается?

Чужая культура. Чужие традиции. Понятия и законы, которых мне не понять. Мир далекий, непостижимый и недостижимый. Я здесь чужая.

Жертва, отданная на убой. Подстилка. Шлюха без прав. Самое низшее и примитивное звено. Одним своим пребыванием тут, на собрании важных и серьезных мужчин, всем наношу жесточайшее оскорбление.

Я представляю свое место. Отчетливо.

И тошнота подкатывает к горлу.

Так не должно быть. Не должно! Да кто они такие? Кем они себя возомнили? Покрывают безумные идеи Ахметовых, помогают вершить кровавую месть.

Почему? За что?

Я не преступница. Я даже не Стрелецкая. По рождению. Я отказываюсь принимать и понимать это варварство. Я выступаю против.

Я…

Никого не волнует мое мнение.

Молчать. Смотреть в пол. Без глупостей.

У Марата есть план. Хороший план. Иначе бы он рисковать не стал. У Олега тоже был план. Отличный, как он считал.

Господи. Я так хочу уйти. Исчезнуть отсюда.

Мысли путаются. Меня жутко лихорадит. Интересно, а дрожать разрешено? Мой озноб их не разозлит? Не покоробит?

Еще несколько совершенно незнакомых мужчин подают голос. Один за другим. Тяжелые взгляды впиваются в мое тело, буквально раздирая на части, сдергивая плащ, подбираясь к самым интересным частям.

Меня трясет так сильно, что перед глазами возникает пелена, и носки темно-коричневых кожаных туфель уже не выглядят контрастно на фоне светлого ламината.

Опять устанавливается тишина. Правда, даже до десяти сосчитать не успеваю. Не успеваю обрадоваться этой мимолетной передышке.

Марат говорит что-то. Холодно. Абсолютно спокойно. Без чувств. Без тени эмоций. Звучит под стать своему отцу, если не жестче. Сразу ощущается одна порода.

Единственная фраза. Резкая. Отрывистая. Короткая. Как выстрел, как удар.

Молчание. Гробовое. Теперь начинаю понимать, что это такое. Даже дыхания чужого не слышу. Да и собственное перестаю различать.

Я ничего не понимаю. Наверное, это к лучшему. Слова Марата производят эффект разорвавшейся бомбы. Никто не решается разорвать тишину. Ахметов-старший и тот молчит.

Что он сказал? О чем?

Напрягаюсь еще сильнее от блаженного неведения. Надоедает быть в постоянной неизвестности. Нервы натянуты, искрят как закоротившие провода.

Глазам становится больно. Губы дрожат.

А потом начинается реальный ад.

Марат срывает мой плащ. Сбрасывает вниз, на пол. Избавляется от этой детали одежды, как от бесполезной тряпки.

И пусть на мне довольно закрытый костюм и наглухо застегнутая блуза, чувствую себя голой. Учитывая обстановку вокруг, зашкаливающее количество чужих мужчин здесь, тянет использовать как можно больше защитных слоев. Прикрыться всем, что есть.

Крупные ладони опускаются на мои плечи, заставляют изменить положение, перемещают спиной к зрителям, давят, вынуждая опуститься на колени.

Старая традиция. Древняя.

Вот это? Здесь? Сейчас? Что? Перед всеми?

Напрасно пробую сглотнуть. В горло впиваются раскаленные стальные иглы, входят, не ведая пощады, прошивают изнутри. Впечатление, точно под ребра заталкивают осколки стекла.

Я смотрю на Марата. С мольбой. Но он смотрит мимо, сквозь меня. Игнорирует все мои немые вопросы. Остается непреклонен.

Он говорил что-то про… пометить. Как именно? Чем?

Лучше бы выжег клеймо. Лучше бы…

Расстегивает ремень. Брюки. Жесткие движения. Резкие. Грубые.

Я хочу заплакать. Зарыдать. Заорать.

Хочу. Но не выходит.

Марат жаждет не этого.

Так? Тут? Теперь?

Пульс бешено стучит по вискам. Затылок наливается свинцом. Грудь раздирают железные крючья.

Он не возбужден. Совсем. Пожалуй, я впервые вижу этот огромный орган в настолько спокойном состоянии.

Давай. Вперед. Приступай.

В моих ушах отбиваются сотни, тысячи, миллионы молоточков. Звук оглушает. Полностью дезориентирует в пространстве.

Разве у меня есть выбор? Приказ очевиден. Нужно действовать.

Вокруг очень тихо. Легко вообразить, будто мы только вдвоем. Никаких посторонних людей поблизости. Никакого пристального внимания. Лишь он и я.

Обхватываю толстый ствол ладонью. Накрываю горячую плоть, сжимаю. Подаюсь навстречу, обхватываю обрезанную головку губами. Втягиваю в рот, вбираю, ощущая моментальный отклик. Жесткая пульсация ударяет прямо в язык.

Я закрываю глаза. Вырубаю мозг. Напрочь. Иначе не выжить. Не выстоять, не совладать в поставленной задачей.

Громадный член наливается мощью и силой, оживает под моими ласками. Набрякшие вены набухают еще более угрожающе. Под гладкой упругой кожей твердеет камень.

Я покорно обрабатываю жилистую плоть. Уделяю внимание тяжелым яйцам. Ничего не пропускаю. Делаю все, что нравится моему господину. Послушно исполняю его желания. Вылизываю. Обсасываю. Согреваю. Дразню. Распаляю похоть. Обдаю жарким дыханием. Соблазняю рабской готовностью.

Я вхожу во вкус. Наслаждаюсь его запахом. Терпким. Острым. Порочным. Упиваюсь сокрушительным возбуждением, пробуждаю натуру зверя, растравляю голод.

Я даже забываю, где именно нахожусь. Перед кем. На краткий миг. А после проваливаюсь в сладкие иллюзии. Отрываюсь от жестокого реального мира.

Это игра. Коварный план. Хитрый ход, который всех вокруг одурачит. Малая жертва. Слабая уступка на пути достижения настоящей цели.

Верно? Пожалуйста. Верно?!

На самом деле, я просто шлюха, отсасывающая своему хозяину на глазах у всей его семьи, при родственниках и знакомых. Грязная. Презренная. Униженная. Опущенная.

Разве Марат сможет нормально относиться ко мне? После всего. После этого.

Взгляды случайных прохожих мужчин распаляли его гнев, собственнические рефлексы били тревогу. Он расспрашивал о прошлом сексуальном опыте. Ревновал даже к другу, к Егору.

А это… это?! Это же хуже. Гораздо хуже. Жутко. Невообразимо.

Замираю. Застываю. Прерываю все свои действия. Отстраняюсь и пробую отступить, прекратить, прервать происходящее, поправить уже непоправимое. Чуть ли назад не отшатываюсь.

Марат наматывает мои волосы на кулак и толкает головой прямо в свой пах, безжалостно таранит глотку вздыбленным органом, заталкивает его до упора в горло, запихивает так глубоко, что здоровенные яйца упираются в мой подбородок.

Он совершает несколько рывков. Жестких. Размашистых. Отпускает, практически полностью покидает меня, а потом врывается обратно. Вбивается до предела.

Опять. Снова. Трахает в рот, вынуждая захрипеть. Судорожно дернуться. И обмякнуть, потерять контроль над собственным телом.

Ты игрушка. Вещь. Ничто. Привыкай. Запоминай свое место.

Марат оставляет меня в покое. Резко. Однако стечь на пол не позволяет. Подхватывает и толкает к столу. Заставляет распластаться на сверкающей стеклянной поверхности.

Шок сковывает ледяным панцирем. Мешает вскрикнуть. Мешает подать голос. Пресекает любое сопротивление. Шок и парализующий ужас.

Я еле дышу. Вжимаюсь в стекло животом. Даже не пробую ускользнуть, отползти назад. Не борюсь, не сопротивляюсь. Слишком страшно.

Паника порабощает разум.

Они повсюду. Хищники. Дикие животные. Голодные звери. Их слишком много. Они видели, что я делала. Заведены, готовы наброситься и растерзать.

Разум охотно напоминает про чудовищную участь матери Олега. Пусть я не была там, не знала всех подробностей. Общих штрихов вполне хватило.

Тогда история начиналась точно так же. Никакой пощады. Никакой милости. Извращенные угрозы Рустама воплотятся в жизнь. Хватит щелчка.

Краем глаза улавливаю передвижение. Подбираюсь в секунду.

Взгляд затуманен подступившими к глазам слезами, поэтому с трудом могу оценить происходящее вокруг. Просто замечаю, как несколько мужчин поднимаются, отходят в сторону, предпочитают держаться на расстоянии. Никто не рискует вмешиваться.

Марат не отдаст меня. Не отдаст. Просто не может отдать. Да? Да?!

Но разве это спасет? Разве хоть что-нибудь теперь спасет?

Различаю свое отражение в идеально отполированном стекле. Косметика размазана по лицу. Макияж безнадежно поплыл. Слюна стекает прямо на стол. Инстинктивно пробегаю языком по распухшим губам.

Всего пара минут. И вот — ничего нельзя исправить.

Марат задирает мою юбку до талии. Толчком раздвигает бедра. Пристраивается сзади. Прижимает гигантский восставший орган к лону. Тонкая ткань нижнего белья никак не защитит от грядущего вторжения.

Это ожидаемо. Это закономерно. Это…

Боже, на что я надеялась?

Он же не кончил. Просто приказал возбудить себя. Позабавился, трахая в глотку. Главное блюдо будет дальше. Глупо верить в чудо.

Он никогда не остановится. Не отступит.

Это только начало.

Марат говорит что-то. Теперь уже несколько фраз. И даже если бы я знала его родной язык, вряд ли бы разобрала хоть слово. Чересчур громко стучит кровь во взмокших висках. Речь напоминает рычание.

Подрагиваю. Мелко-мелко. Затравленно.

Я должна быть покорной. Должна.

Ради чего? Господи. Ради чего?! Что пытаюсь выторговать? Пару дней жизни? Пару недель. Месяцев. Может, целый год? Неужели существует смысл растягивать пытку, доводить экзекуцию до абсурдной бесконечности?

Я не хочу умирать. Нет. Нет. Нет. Я буду бороться до конца.

Все мысли обрываются, когда Марат проникает в меня. Грубо. Жестоко. Намеренно причиняя боль. Входит внутрь беспощадным рывком.

Он не разрывает белье. Просто сдвигает в сторону, открывая доступ к лону, и заталкивает громадный вздыбленный орган вглубь. Врезается в самое нутро.

Это жутко. Безумно. До одури преступно.

Но… как же мне хорошо.

Стоп. «Хорошо» — совсем не подходящее слово.

Покорно распластанное тело отзывается вмиг, откликается на безжалостный толчок. Дико. Одержимо. Бешено. Истекает влагой. Выгибается, отвечает своему любимому мучителю. Капитулирует, сдается в момент, рвется навстречу мощным рывкам.

Я закусываю губу до крови, чтобы не заорать. Не застонать в голос. Не показать, как сильно наслаждаюсь этим наказанием.

Моя участь заключается в страдании. Никаких удовольствий не дозволено.

Я жертва.

Я… его.

Марат поглаживает мою голую поясницу. Медленно. По-хозяйски. Будто примеряется, готовится к чему-то. И вдоль позвоночника пробегает разряд электрического тока.

Одна фраза. Короткая. Хлесткая.

И опять молчание.

Он покидает разгоряченную плоть, не достигая разрядки. Головка вздыбленного члена упирается прямо между ягодицами, надавливает на единственную точку. Вынуждая захлебнуться враз раскалившимся воздухом.

Только не туда. Нет, нет, нет. Нет! Пожалуйста, умоляю.

Я не говорю ничего вслух. Не смею. Я цепенею, обмякаю, расползаясь по стеклянному столу. Смежаю веки. Мечтаю очнуться в другом месте. Где угодно. Прошу. Не здесь. Не при них. Не так.

Мои губы движутся. Едва. Немой протест.

Я чувствую медный привкус во рту. До дрожи отчетливо. Расплавленный свинец струится по жилам, обдает кости адским жаром.

Марат сжимает мою задницу. Приподнимает. Так, что ноги отрываются от пола, теряют опору. И нанизывает на закостеневший от вожделения член. Неспешно, неторопливо.

Он берет меня этим извращенным образом. Невыносимо долго. До жути медленно. Обращает процесс в жестокую экзекуцию. Упивается каждой секундой. Растягивает, натягивает на затвердевшую плоть. Отнимает всякий выбор.

Марат овладевает мною. Целиком и полностью. Рушит последние иллюзии. Сокрушает миражи. Отбирает надежды.

Боль раскалывает тело. Разламывает на части. Вгрызается как зверь. Жадно раздирает на куски. В клочья.

Дергаюсь. Отчаянно. Лихорадочно. Закричать не удается. Вопли забиваются в груди, в напряженно выгнутом горле.

Свет ослепляет. Или это просто мои слезы? Жгучие. Разъедающие глаза кислотой. Выжигающие в душе клеймо.

Слишком ясно вокруг. Ярко. Слишком светло.

Это не пекло. Не преисподняя. Не ад.

А что тогда?

Мой мужчина берет меня. Как животное. При всех. Имеет, как самую дешевую проститутку. В каждое доступное отверстие.

Мой?

Нет. Никогда.

Чужой. Жестокий. Жуткий. Посторонний. Монстр. Зверь, не различающий никаких преград. Такой загрызет насмерть и даже не заметит.

Он выламывает мой хребет. Здесь. Сейчас.

Блеск стали режет глаза.

Я вижу отражение в прозрачном стекле. Странное. Необъяснимое. Пугающее. Я почти лишаюсь сознания. Почти. Но не совсем. Мне так не повезет.

Смежаю веки. Разлепляю. Еще и еще. Картина остается прежней. Ничего не меняется, не проясняется.

Я вижу нож в руке Марата. Кинжал. Остро заточенное лезвие рассекает воздух, отнимая кислород.

Он убьет меня?

Бедра вбиваются в бедра. Громадный орган раздирает нутро. Агония охватывает плоть, пожирает каждую клетку тела.

Рык прокатывается точно удар грома. Угрожающий. Утробный.

Или это фраза? Слово?

Я наблюдаю за тем, как нож опускается вниз.

Мир теряет краски.

Все цвета прочь. Абсолютно. Кроме красного.

Что-то холодное касается моей голой спины. Черта за чертой. По пояснице. По позвонкам. Практически не ощущаю боли.

Метка. Надпись. Тавро.

Железо вспарывает плоть. Вырезает знак. Четкий. Глубокий. Несмываемый. Высекает на коже позорный след. Клеймит.

— Ты моя рабыня, — хрипло выдает Марат, тяжелое дыхание опаляет затылок. — Каждый, кто посягнет, — сдохнет.

Это единственное, что он говорит по-русски.

Единственное, что я должна понять.

Окровавленный кинжал ложится на стол. Плашмя. Запах меди щекочет ноздри, забивается в глотку, вызывая спазмы в желудке.

Толчок. Еще толчок. Еще, еще. Внутрь. Вглубь.

Мужское семя обжигает внутренности. А я практически ничего не чувствую. Даже боль отступает перед захлестывающим разум ужасом.

Рабыня. О чем он? Бред полный. Это шутка? Нечто вроде БДСМ? Какое-то странное и непонятное развлечение? В мире давно не существует подобных…

Чужие голоса. Фоном.

Марат отстраняется. Поправляет мою одежду. Не совершает ни единого лишнего движения. Не допускает никакой нежности. Просто закономерная забота о вещи.

Я его… личная собственность. Лучше или хуже, чем долг?

Что-то стекает по спине. Вязкое. Горячее. Липнет. Жжет. Печет. Колет. Такое чувство, будто внутрь заливают расплавленный металл.

Темно-алые разводы на безупречном стекле.

Это моя кровь? Это правда?

Я закрываю глаза.

— Повезло тебе.

Марат набрасывает плащ на мои плечи. Отрывает от стола. Закутывает. Но последнюю фразу произносит не Марат. Кто тогда?

Я затравленно оглядываюсь по сторонам. Сознание играет со мной. Выключается на пару секунд и возвращается вновь.

Огромная комната пуста. Здесь нет ни Рустама, ни прочих мужчин. Только Марат и его отец. Ахметов-старший стоит прямо передо мной. На расстоянии вытянутой руки.

Да. Это именно он. Ублюдок, который это начал.

Не сомневаюсь ни единой секунды. Даже забываю, что запрещается разглядывать его настолько нагло. Жадно впиваюсь взглядом. Мужчина ухмыляется.

— Мой сын собственник, — говорит холодно. — Не привык делиться. Давно забытую традицию вспомнил, только бы ничего не отдать.

Какие у него глаза. Бездонные. Остекленевшие. Мертвые. Как у покойника.

Содрогаюсь изнутри. Льну к своему хозяину в безотчетном поиске тепла и защиты. Действую против всякой логики.

— Я сын своего отца, — мрачно чеканит Марат.

Ахметов усмехается, оскалив зубы.

— Пусть твоя рабыня носит печать с гордостью, — говорит он. — Моя гордилась. Всегда. Даже в день, когда я вырвал ее черное сердце из груди.

Мужчина отступает на несколько шагов назад.

— Удачи вам, — бросает коротко.

И это звучит как «будьте прокляты во веки веков».

Марат подхватывает меня на руки, выносит из комнаты, оставляя своего отца без какого-либо ответа. Ядовитая боль пронзает позвоночник, токсическими разрядами проходит по телу. Реальность расплывается и гаснет. Отключаюсь. Теперь уже на долгий срок.

Глава 47

Ночь обрушивается на меня. Без какого-либо предупреждения. Градом гранитных камней на грешное тело. Замуровывая. Погребая под осколками.

Я пребываю в бредовом состоянии, в состоянии измененного сознания. Застываю на границе реальности и полусна. Ощущаю себя, будто пьяная. Точно сдаюсь на милость запрещенных препаратов. Теряю связь с миром вокруг.

У меня жутко раскалывается голова. Поднимается температура. Все горит и пылает, словно плоть охвачена лихорадочным огнем.

Разум содрогается и плывет от дичайшего нервного перенапряжения. Сцены насилия в оружейной комнате переплетаются со сценами акта прилюдного унижения, сливаются воедино, терзают воспаленный ум. Все повторяется снова и снова.

Слова. Ощущения. Эмоции. Голоса. Звуки. Цвета. Каждый фрагмент оживает и приносит адскую, абсолютно невыносимую, нестерпимую боль.

Я не знаю, что страдает больше. В очередной раз измученное до предела тело или же обломки покалеченной души. Я теряюсь перед этим тяжелым выбором.

Воображение добавляет происшедшему новые сочные краски, перестраивает кадры в хаотичном порядке, подменяет смысл.

В одну секунду кажется, что ничего ужасного не произошло, что это все совсем не относится к настоящему времени, просто дурной сон. Марат бы никогда подобного не допустил, не позволил. Он бы никогда не стал трахать свою женщину на глазах у всех тех страшных мужчин. Даже личную шлюху пожалел бы, не использовал настолько жестко, не пропустил бы через все уровни унижения, не втоптал бы в грязь. Совет еще впереди. Мы отправимся туда позже. Совсем скоро. Через пару часов.

Но потом я вспоминаю, что женщинам на совете не место. Мою поясницу ужасно саднит, кожу, будто пламенем прижигают, сдирают живьем. Тело не позволяет ничего забыть, не дает ускользнуть от правды. Впечатление, точно между ягодицами вбивают раскаленный прут. Жесткий, железный, нещадно продирающий внутренности насквозь, вспарывающий и распарывающий. И кровь сочится по бедрам. Никакая перевязка не спасает.

Я чувствую. Господи. Почему я до сих пор чувствую?

Мне кажется, начинаю понимать, что именно говорил Марат на том собрании. Как будто кто-то добавляет закадровый перевод или предоставляет текст для субтитров. Рассудок объят агонией.

Я слышу хриплый голос Марата. Я четко улавливаю весь смысл. Всю затаенную суть.

Я так хочу умереть. Но жить хочу во сто крат сильнее. Отчаянно. Бешено. Одержимо. Хочу и дальше жадно глотать кислород. Хочу цепляться за каждый шанс, пусть и призрачный.

Не помню, как мы добираемся до загородного дома. Не помню, как меня поднимают в комнату, раздевают, купают, приводят в порядок. Не помню, кто именно обрабатывает мои ранения, накладывает повязки.

Я прихожу в себя и практически сразу проваливаюсь обратно. В бездну. На дно. Все мое восприятие идет какими-то отрывками. Мозг бьется в болезненных судорогах.

Кто я для него теперь? Шлюха. Подстилка. Бесплатная проститутка, которая всегда рядом, под боком. Предмет для выброса похоти.

Рабыня.

Что-то из прошлого века. Мрачное, темное. Средневековое. Что-то ненормальное, неприемлемое. Уродливое.

В памяти всплывают обрывки репортажей про «человеческий траффик», про торговлю людьми. Мысли путаются, обрываются, теряются в буйном потоке сознания.

Мне дают выпить воды. Меня заставляют проглотить таблетки. Смазывают в самом чувствительном месте, осторожно обрабатывают.

Довольно хорошее отношение. Бережное. Вещь не должна пострадать, верно?

Мои глаза остаются сухими. Во рту также убийственно сухо. Ощущение, точно я целиком и полностью обращаюсь в пустыню.

Я выжжена. Выпотрошена. Если бы сразу знать о том, что меня ждет, стала бы я бороться? Сражалась бы? Пыталась бы выжить любой ценой?

Проще было сдаться. Умереть. Принудить его к убийству. Побудить. Да собственные вены перегрызть было бы проще.

Но теперь жалко отступать. Слишком многое принесено в жертву, поставлено на карту. И жутко сознавать, что все старания оказались напрасны.

Игра на выживание. Игра, в которой неизбежно увязаешь. Как в зыбучих песках. Чем сильнее рвешься на волю, тем мощнее тебя втягивает в смертельную ловушку. Так может, стоит расслабиться? Отдаться хозяину и властелину. Без притворства, по-настоящему.

Прикосновение. Нежное. Едва уловимое. Горячие пальцы чертят невесомый узор между моими лопатками. Согревают, дарят давно забытое тепло.

Я улыбаюсь. Невольно. Подаюсь навстречу скользящей ласке.

Так меня отец гладил по спине. В детстве. Когда убаюкать пытался или когда я серьезно болела. Мог и колыбельную спеть. У него был сильный и красивый голос.

Но тогда я не лежала в кровати полностью голой. Как сейчас. Не возвращалась обратно в реальность после жуткого ночного кошмара.

И руки отца были другими. Его руки никогда бы не причинили мне такую жесточайшую боль. Не терзали бы, не подвергали экзекуции. Не сминали, оставляя синяки по всему телу. Не вырезали бы на плоти клеймо.

Я открываю глаза. И мир переворачивается.

Марат. Рядом. Опять. Я не чувствую себя в безопасности. Хоть он и одет. Рубашка, брюки. Стандартный костюм. Это меня не защитит. Ничего не защитит.

Кровать пружинит под тяжестью его веса.

Боже, сейчас он снова…

Но он просто усаживается рядом и гладит меня по спине. Осторожно. Нежно. Легко. Без намека на звериную жажду, на жгучую похоть.

А у меня слезы льют градом по заледеневшим щекам. Ураган выкручивает ребра, выламывает, раздирает нутро. Безудержная истерика захлестывает с головой.

— Я твоя рабыня, — говорю через судорожный выдох. — Рабыню так не трогают.

— Ты моя женщина, — ровно произносит Марат.

И хочется рассмеяться ему в лицо. Хочется. Очень. Безумно. А страшно. До колкой дрожи, до тягучих спазмов, выкручивающих желудок. До льдистого озноба.

— Женщина? — шумно втягиваю воздух, нервно сглатываю вновь подступившие к горлу слезы, почти захлебываюсь. — Ты отымел меня там как… как последнюю…

Ну, в принципе ничего не изменилось. К чему эти истерики? Он и прежде считал, будто я самая рядовая шлюха. Просто очередная потаскуха. Достаточно купить побрякушки или тряпье, порадуюсь любому барахлу и забуду про все обиды.

Этот мужчина уверен, я не достойна даже поцелуя. Мои губы никогда не станут для него чистыми. Да я вся такая. Грязная. Испорченная. Порочная. Пригодная лишь для жесткого секса, для осуществления самых извращенных фантазий.

Глупо надеяться на другое отношение при подобном раскладе.

— А ты хотела, чтобы тебя отымели все остальные? — спрашивает холодно, однако не прекращает поглаживать мою спину. — Какого выбора ждала?

— Уж точно не такого! — буквально выплевываю. — Я бы ничего не выбрала. Слышишь?! Ничего. И хватит ласкаться. Лучше действуй так, как привык. Не нужно этой лживой нежности. Насилуй. Оскорбляй. Смешивай с дерьмом. Пусть все будет четко и ясно. Опускай меня дальше. Ломай. Унижай. Уничтожь до конца. Разрушь к черту!

— Тебе нужно принять таблетки, — чеканит абсолютно спокойным тоном, отстраняется и поднимается с постели, направляется в сторону стола.

Вскакиваю. Яростно отталкиваюсь от матраса. Ступаю на пол и чудом удерживаюсь на ногах. Вскрикиваю от чудовищной боли, которая вмиг простреливает все тело, обдает жаркой волной. Застываю, опасаясь шевельнуться.

Ощущение не из приятных, как будто внутрь затолкали битое стекло. Еще и поясница вспыхивает пламенем. Кажется, яд струится по венам, пропитывая отравой каждую клетку, подавляя и порабощая.

А может, тот нож и правда был отравлен? Почему меня так сильно шатает? Откуда горячка? Всего пара порезов. Все должно быть не слишком страшно.

— Что ты, — запинаюсь. — Что ты со мной сделал?

— Ляг, — приказывает Марат.

И мои ноги как по команде подгибаются. Опускаюсь вниз. Стекаю на постель, обмякаю, растягиваюсь на животе. Шумно дышу. Но успокоиться не могу.

— Что происходит? — спрашиваю глухо.

— Надо меньше дергаться, — отрывисто выдает он, возвращается, снова присаживается рядом, подает стакан с водой и таблетки. — Будешь прыгать по комнате — откроется кровотечение.

— Прошу, объясни хотя бы теперь, — требовательно шепчу я. — Что там происходило? Что это вообще было? Как случившееся повлияет на долг?

— Никак, — следует короткий ответ.

— Пожалуйста.

— Все останется по-прежнему. Придет день — и я заберу твою жизнь. Но до той поры никто не посмеет тебя тронуть, — выдерживает паузу и усмехается. — Если только не захочет тут же подохнуть.

— Ты сказал, что я твоя рабыня, — голос срывается, судорожно сглатываю и продолжаю, довожу мысль до логического конца: — Что это означает?

— Ничего нового, — бросает без эмоций.

— Так не бывает, — горечь застывает на губах.

— Выполняешь мои приказы. Везде и всегда. Встаешь на колени. Раздвигаешь ноги. Открываешь рот. Подставляешь задницу. Любую свою дырку подставляешь. Другие вопросы остались?

— Должна быть разница, — шмыгаю носом. — Должна. Иначе в чем смысл? Ради чего столько стараний?

— Тебя трахаю только я, — хрипло произносит Марат.

Крупная ладонь опускается на шею. Слегка сдавливает. Будто непокорного зверька за холку прихватывает.

— Они думали обсудить, как тебя делить. На сегодняшнем совете. Как отдать дань первому долгу, соблюсти традицию. В каком порядке иметь твое тело. Где и когда, — в его глазах клубится темнота. — Они забыли главное. Я свое не отдаю. Никогда.

— Твой отец не слишком этому рад, — роняю вкрадчиво. — Вряд ли одобрил идею. Уверена, не оставит попытки снова…

— Даже мой отец не сможет ничего сделать, — отрезает Марат. — Он установил порядок взыскания долга со Стрелецких. Но этот обряд гораздо древнее. Брать рабыню. Помечать собственность.

— Обряд?

— Женщина покоряется своему хозяину. Прилюдно. Запрещено готовить ее заранее, предупреждать о грядущем. Если она взбунтуется, озвучит малейший протест, не подчинится приказу, то обоих участников ритуала ждет смерть. Жестокая.

— Постой, — нервно мотаю головой. — Мы могли умереть? Погибнуть там? Стоило мне отказаться или засомневаться, закричать и…

— Да.

— Ты издеваешься? — захлебываюсь возмущением, вырываюсь, усаживаюсь на поджатые ноги, игнорирую острую боль. — Ты шутишь?

— У нас рабыня — не та женщина, которую берешь силой, ломаешь или запугиваешь, принуждаешь к унижению, — продолжает ровно. — Рабыня отдается по доброй воле, передает тело и душу своему господину. Без угроз. Без приказов.

— Бред, — прижимаю ладони к вискам, массирую, пытаясь унять жгучую пульсацию, раскалывающую голову на части. — Дикость.

— Почему? — бросает небрежно. — Женщина отдается сама. Никакого насилия. Она принимает своего хозяина как единственного мужчину.

— Но я… я не отдавалась сама! — восклицаю запальчиво. — Я не принимала. Боролась до конца. Я…

Господи. Вопль забивается в груди колом.

— Ты хотела меня, — ровно произносит Марат. — Получила хер в рот и поплыла. Потекла как сука. Я в задницу без смазки вогнал, потому что твоя пизда аж хлюпала.

Меня мутит. Физически. По-настоящему.

Его слова ранят хуже любого ножа. Врезаются в плоть и раздирают на куски, рвут мясо, дробят кости в порошок. Боль от этих равнодушных, ледяных фраз перекрывает все прочие чувства.

Конечно, он и раньше говорил гадости, не скупился на мерзкие выражения, на грязные, омерзительные словечки. Но сейчас все воспринимается иначе. Режет и продирает по живому.

— Это природа, — выдает невозмутимо. — Бабская натура. Самка всегда покоряется главному самцу.

Я выбиваю стакан из его рук. Не отдаю никакого отчета в собственных действиях. Просто жажду разрушить мир вокруг. Как меня разрушили. Разодрали на клочки.

Звон битого стекла. Расплескавшаяся вода.

Я бросаюсь к выходу. Не знаю зачем. Для чего. С какой надеждой. Лишь пытаюсь выломать прутья клетки.

Марат настигает в секунду. Обхватывает предплечье своей громадной ладонью, встряхивает, вынуждает развернуться.

Я бью его между ног. Вкладываю в этот короткий и отчаянный удар всю свою силу. Вырываюсь и мчусь дальше. Ныряю в распахнутый проем ванной комнаты, быстро захлопываю дверь, закрываю замок. Практически не дышу.

Боже. Теперь он точно меня убьет.

И что? Какая разница?

Я усмехаюсь. Подхожу к зеркалу, разглядываю себя. Содрогаюсь от жуткого зрелища, не узнаю свое лицо.

Кто эта затравленная женщина? Измученная. Испуганная. Бледная как смерть. Потухшие глаза, искусанные губы.

Это не могу быть я. Не могу.

А он… ему все нипочем. Он даже не вскрикнул от моего удара. Вряд ли хоть тень боли почувствовал. Разве, что удивился сопротивлению. Потому и выпустил. Шок. Удача.

Я поворачиваюсь, разглядываю спину. Стараюсь не обращать внимание на ледяную дрожь, сотрясающую тело. Изучаю открывшуюся картину.

Жутко. Страшно. На белой повязке проступают багровые пятна, раны открываются, кровь просачивается на поверхность.

Что он вырезал там? Шлюха. Сучка. Самка. Какое из ругательств теперь красуется на моей пояснице?

Я сдираю бинты. Срываю повязку, не задумываюсь о последствиях. Я должна увидеть. Должна понять. Должна.

И вот. Момент истины. Откровение.

Я не сразу понимаю, что это может значить. Вроде просто. Коротко. Совсем. Но…

Буква «М» красуется на спине. Внизу. Четко по центру. Довольно крупная. Темно-алая. Мрачная. Рельефная.

Что это? Что…

— Отойди от двери, — раздается хриплый приказ.

И я подчиняюсь. На уровне рефлекса. Просто отступаю на несколько шагов, не осознавая собственную готовность слушать и выполнять распоряжения монстра.

Марат выбивает дверь. С одного удара. Разламывает так жестко, что темные щепки разлетаются во все стороны.

Я вздрагиваю. Раз за разом. В такт мощным ударам крови. Наблюдаю за голодным зверем. Держу хищника под прицелом. Влепит затрещину? Изобьет?

Он подходит ко мне, сгребает в своих огромных ручищах, перебрасывает через здоровенное плечо и относит обратно в спальню, возвращает на постель.

Никакого насилия. Добровольно. Ну, почти.

Марат заталкивает в мой рот таблетки. Успокоительное. Обезболивающее. А может наркотики? Что-то такое от чего разум плывет и я перед этим ублюдком опять вмиг растекаюсь?

Он укладывает меня на живот. Осматривает спину. Горячие пальцы едва дотрагиваются до кожи.

— Зачем, — начинаю и осекаюсь. — Почему ты…

Идиотка.

— Ты пометил меня этой буквой, — сглатываю. — «М» — значит Марат? Нечто вроде твоей фамильной вещицы? Герб. Вензель. Или совсем очевидно? Моя шлюха. Моя потаскуха.

Моя… сука?

— Моя, — резко бросает он. — Просто моя.

Даже сказать ничего не способна. Голос подводит.

— Я тебе это на лбу вырежу, — прибавляет хрипло. — Если так непонятно. Всю твою рожу распишу, раз никак не усвоишь.

— Не надо, — роняю поспешно, не сомневаюсь в том, что этот человек выполнит любую, даже самую чудовищную и безумную угрозу. — Ты знал, да? Знал, я сломлена, поэтому никакой борьбы не будет, никакого бунта.

— Ты? Сломлена? — вдруг начинает хохотать, громко и раскатисто.

— Что? — не понимаю. — Почему ты смеешься?

— Я знал, у тебя есть мозги, — заявляет неожиданно холодным тоном, накрывает затылок тяжелой ладонью. — Самая малость, но для такой задачи хватит.

— А если бы…

— Опять болтаешь, — обрывает со вздохом. — Нет и не будет никаких «если». Я убью каждого, кто бросит мне вызов. Забью. Загрызу. Ты моя. Никто не посягнет. И даже никакой гребаный совет тебя не отнимет.

А смерть?

Не озвучиваю вопрос. Плотно закрываю глаза, проглатываю очередную порцию слез. Неужели Марат сам не понимает абсурдность своих действий? Спасает меня сейчас, чтобы неминуемо погубить после. Чистое безумие.

Но так хорошо в его руках, так спокойно и уютно. Совсем не тянет размышлять, не хочется думать. Будь что будет.

Глава 48

Клетка всегда остается клеткой. Даже самая уютная и комфортная. Порой ты можешь забыться, перестать замечать железные прутья, поверить в иллюзию свободы. Но лишь стоит нарушить границу, потянуться к свободе, тебя быстро вернут обратно, поставят на место. Тебе сразу напомнят, кто ты.

— Хочешь поехать куда-нибудь? — спрашивает Замира.

— Куда? — невольно напрягаюсь.

— Марат оставил деньги, — говорит женщина. — Можем взять водителя и отправиться в торговый центр, сделать покупки.

— С чего вдруг такая щедрость? — не удерживаюсь от вопроса. — И разве это не опасно? Вдруг я сбежать попытаюсь?

— Попытайся, — усмехается без тени веселья. — Если тебе и правда удастся сбежать, Марат заплатит за это своей жизнью.

— Что? — чуть не закашливаюсь.

— Он умрет, — отвечает ровно.

— Почему это?

— Не сумел взыскать долг. Не удержал собственную рабыню. Даже одной ошибки достаточно для покарания.

— Но не смертью же, — возражаю невольно. — Какое отношение он имеет к…

— Он твой хозяин. Либо должен вернуть тебя, либо погибнуть с позором.

— Ну и дикие же у вас правила, — нервно пожимаю плечами. — Зверство. Почему-то кто-то всегда должен отвечать за поступки других людей? Почему всегда ищут виновного?

— Потому что есть порядок, — холодно произносит Замира. — Конечно, тебе этого не понять. Ты часть другого мира.

Я решаю не вступать в спор. Все равно обсуждение не имеет никакого смысла. Да и к тому же очередное безумное правило никак не влияет на мое личное положение. Если сумею вырваться из этой западни, то Марат серьезно пострадает. И что с того? Это только повод порадоваться. Пусть сам получает возмездие сполна.

Хотя глупо даже мечтать о побеге. Куда я денусь теперь? Допустим, деньги сумею добыть, в крайнем случае стяну нечто ценное. Но как быть с документами? Без паспорта далеко не уеду. Друзей, способных разрулить подобный вопрос, не найти. Был Егор, однако сейчас и он недоступен.

Ладно. Рано отчаиваться. Время еще есть. Я обязательно придумаю выход. Никогда нельзя сдаваться. От моих слез ситуация лучше не станет.

— И куда нам разрешено отправиться? — спрашиваю, стараясь заранее оценить допустимые границы. — Только по магазинам или есть более интересные варианты?

— Марат оставил много денег, — говорит женщина. — Ты можешь выбрать дорогие вещи, ни в чем себе не отказывать.

— Хорошо, — согласно киваю. — Я поняла. Но, если честно, хождение по магазинам меня никогда не привлекало. Все самое необходимое давно куплено.

— Да у тебя же ничего нет, — не удерживается от замечания Замира. — Ты могла бы каждый день менять наряды, надевать красивые дорогие платья.

— Зачем? — выдаю пораженно. — Я сижу в четырех стенах.

— Как зачем? — в ее голосе куда больше удивления чем в моем. — Порадовать Марата. Сделать ему приятное.

Я прикусываю язык, чтобы не выругаться. Меньше всего на свете мне хочется радовать своего палача и делать ему приятное.

Хотя… Возможно, стоит прислушаться к этой женщине? Она знает моего мучителя гораздо лучше, вероятно, дает ценный совет. Надо использовать любую мелочь с умом, нельзя ничего пропускать мимо ушей. В конце концов, если отбросить эмоции и чувства, мою первую реакцию, смесь гнева, ярости, обиды, отвращения и безграничного отчаяния, если взглянуть на ситуацию отстраненно, как бы со стороны, то откроется главное. Марат рисковал ради меня. И до сих пор рискует. Даже если его поступок основан на диком собственническом инстинкте. Он не желает меня отпускать. Не хочет мною ни с кем делиться. А что, если увязнет в этом сильнее? Что, если вообще убивать не захочет? Что, если он…

Обрываю мысль. Даже думать о таком опасно. Кажется, если продолжу Замира услышит мои крамольные рассуждения и донесет обо всем хозяину.

— Наряжаться нужно для своего мужчины, — произносит она. — Не для чужих людей. Не так и важно, бываешь ли ты где-то вне дома. Твоя красота должна приносить удовольствие тому, кто тобой обладает.

У меня все внутри переворачивается от этих слов. Кипучая волна ярости обдает грудь. Но я сдерживаюсь, изо всех сил пытаюсь не взорваться от гнева.

— Мне трудно привыкнуть к подобному подходу, — отвечаю медленно. — А нам разрешено сходить в кино или в театр? На какую-нибудь выставку? Раньше я часто посещала такие мероприятия.

— Об этом Марат ничего не говорил, — недоуменно ведет плечами. — Ты сама у него спроси. Ему решать, как тебе проводить свободное время.

— Хорошо, — устремляю взгляд в пол, чтобы не метать молнии настолько открыто. — А по магазинам мы можем прямо сейчас отправиться?

— Разумеется, — говорит Замира. — Если ты готова.

Я готова. Все, что угодно, сделаю только бы хоть на секунду отсюда выбраться, сменить обстановку и вдохнуть глоток воздуха, пусть и в закрытом помещении торгового центра. Любое место гораздо лучше этой огромной и роскошной клетки, которая безжалостно высасывает из меня энергию.

По дороге в город я вновь возвращаюсь к своим отчаянным и безумным размышлениям, мысленно выстраиваю опасный план по завоеванию своего будущего убийцы. Подчинить этого гада, поработить его через похоть, пробудить гораздо более сильные и стабильные чувства. Влиять на него, управлять им, побуждать его принимать необходимые именно мне решения.

Голова кругом идет от подобных смелых размышлений. Пьянею как от вина или даже от чего-то покрепче.

А ведь у меня получалось. Немного. До той неудавшейся попытки побега. Он не стал наказывать Егора. Накупил мне нижнего белья. Разрешил выбрать одежду, повел по магазинам. Конечно, потом озверел и как с цепи сорвался. Но видно потому и бесился, осознал, как повелся, как сильно ошибся, поверил и получил предательство в ответ. Ладно, теперь ставки серьезно выросли. Я буду очень осторожна. Буду рассчитывать каждый свой шаг. И я вырвусь отсюда. Сбегу, лишь представится удобный случай.

Я должна быть сильной. Должна. Мне просто не оставили другого выбора.

Горько усмехаюсь, сжимаю кулаки. Я буду бороться. До конца. Я отказываюсь быть покорной жертвой. Отказываюсь дарить такую радость врагам.

Пожалуй, Марат хочет выразить свое особое расположение, раз вдруг столь щедро тратит деньги на шлюху, которая и без дополнительных вложений доступна ему в любое время суток. Для него этого широкий жест. А для меня плевок в лицо.

Жестокая ирония. Мы люди из разных миров. Наше восприятие мира не пересекается ни в одной точке. Слишком далекие, слишком чужие. Скованны проклятым долгом.

Итак, что же ему понравится? На мне. Красное платье? Скучно. Сам уже похожее выбирал. Надо внести разнообразие, удивить и распалить, разжечь фантазию.

А впрочем, разве ему есть дело до одежды? Разорвет на клочки в момент, завалит и тут же оттрахает без долгих прелюдий.

Я обхожу отдел за отделом, но совершенно ничего не способна выбрать. Либо чересчур просто, либо наоборот вычурно. Не обнаруживаю цепляющих вариантов. Все выглядит серым и приевшимся. И речь не о цвете.

Замира молча следует за мной, не дает никаких советов.

— Я не могу, — признаюсь честно, вздыхаю и нервно улыбаюсь. — Я привыкла выбирать одежду для себя, удобную и комфортную, а в остальном… если честно, я понятия не имею о вкусах Марата.

— Хочешь, чтобы я помогла? — удивляется женщина.

— Если не затруднит.

И она действительно помогает мне. Подбирает такие наряды, на которые я бы не обратила внимания, просто потому как всегда считала, что подобная одежда никогда не будет на мне хорошо сидеть. Однако зеркало в примерочной рушит столь негативный настрой и открывает новые горизонты в плане дизайна. Оказывается, многие забракованные раньше модели отлично смотрятся на моем теле. Приходится срочно обновить гардероб.

В компании выбирать куда веселее. К тому же, оказывая помощь, Замира оживляется и открывается с другой стороны. Сейчас нас легко принять за подруг, которые знакомы множество лет и постоянно отправляются на совместный шоппинг.

Число пакетов с приобретениями стремительно растет. Водитель постоянно относит покупки в автомобиль.

— Пора остановиться, — вдруг спохватываюсь я.

— Почему? — не понимает Замира.

— Ну, думаю, не стоит тратить все в первый же день.

— Все? — ее брови изумленно ползут вверх. — Да ты и половины выделенной суммы не потратила.

— Правильно, — соглашаюсь. — Вот и нужно прерваться, пока не поздно. Не хочу сразу спускать деньги. Мы ведь и завтра должны куда-нибудь поехать и еще через пару дней. Если Марат не пересмотрит свое решение после таких безумных расходов.

— Нет нужды экономить, — заявляет женщина с улыбкой. — Напротив, Марат обрадуется, когда ты хорошо проведешь время, еще и с пользой. Он и больше денег выделит на твой досуг, не волнуйся.

— Я не уверена, — усмехаюсь. — Мне бы не хотелось его злить.

— Зачем ему злиться? — поражается. — Вот если ты ничего бы себе не подобрала или подобрала бы слишком мало, тогда да. Был бы повод.

— В смысле? — мой черед изумится.

— Раз не купила себе ничего, то не хочешь сделать ему приятное, — поясняет таким тоном, будто речь об очевидных вещах. — Плохо следишь за собой. Значит, не уважаешь своего мужчину.

Удивительная логика. Будь я одержимой фанаткой шоппинга, прыгала бы от радости. Даже умирать не страшно, когда тебя так балуют финансовой поддержкой, верно?

Нет, не верно. Подавляю тяжелый вздох, не позволяю настоящим чувствам вырваться на волю, растягиваю губы в улыбке.

Так во сто крат страшнее. Животных раскармливают на убой, а меня заваливают деньгами, дразнят покупками. Только финал один. Жуткий. Кровавый.

— Тогда нам стоит посетить еще несколько магазинов, — произношу вслух.

— Разумеется, — кивает Замира.

Следующее платье выбираю без посторонней помощи. Сама на нем залипаю. Вижу в витрине и замираю, стою, разглядываю, чуть рот от восторга не открываю.

Бывает, что видишь вещь и сразу понимаешь: твое. Так свое свадебное платье выбрала, так и с этим выходит. Тоже белое, кстати. Могло бы и за свадебное сойти. Вроде простое, без особых изысков, но элегантное. Длинное, в пол. Без вырезов и разрезов, но обтягивает фигуру как перчатку. Кружевное. Полупрозрачное. Но совсем не вульгарное, не пошлое. Чарующее. Воздушное. Будто неземное, невесомое, точно облако.

Примерка лишь подтверждает мои изначальные впечатления. Наряд садится как влитой. Четко по фигуре. И грудь выгодно подчеркивает, и бедра, и талию.

Замечаю, что успела похудеть. Причем сильно. Почему-то именно в этом белом платье перемены бросаются в глаза особенно отчетливо.

Подмигиваю своему отражению. Всегда приятно избавиться от лишних килограммов. Но такой ценой… Нет толка горевать. Еще наберу вес обратно, с моей генетикой это совсем не проблема. Просто в последний месяц кусок в горло не лезет. Ну, никак.

Замира оплачивает новую покупку, а я еще раз прохожу по магазину, рассматриваю представленные модели.

И вдруг ударяет гром.

Марат прямо передо мной. Громадный. Мрачный. Угрожающий. В до боли привычном строгом деловом костюме.

Сердце пропускает удар. Застывает, в ледышку обращается.

Я с трудом перевожу дыхание.

На самом деле, все не так страшно. Нас разделяет стекло и просторный проход, переход торгового центра, бродящие вокруг люди. Мы по разные стороны. Нас разделяет очень значительное расстояние. Подобное не сразу преодолеешь.

Марат останавливается у входа в ресторан. Видимо, ждет кого-то. И если бы я лично не предложила именно этот торговый центр в последний момент, то списала происшедшее на хитрую задумку Замиры.

Только зачем ей сталкивать нас здесь? Бред.

В любом случае — совпадение. Я сама это место выбрала. Мы могли в любом другом оказаться и тогда никакой встречи не последовало бы. Чистая случайность. Судьба сталкивает нас опять.

Черт. Я же не верю в судьбу. Не верила. Точнее…

К Марату подходит двое незнакомых мне мужчин. Один очень худой, будто высушенный, пожилой мужчина. Второй совсем молодой, высокий и крупный, вероятно, в хорошей спортивной форме, выглядит под стать моему палачу.

А еще рядом возникает девушка. Красивая, яркая внешность, броская, хоть сейчас на обложку любого журнала можно сфотографировать или в кино снять. Интересная она. Холеная, очень ухоженная, сразу внимание приковывает. Держится с достоинством. Моментально среди прочих людей выделяется. Осанка царская, манера двигаться, все вроде бы мелочи, вроде и не заметишь сразу, но в ней ощущается особая порода.

Чем дольше я на эту девушку смотрю, тем сильнее под ребрами ноет.

Что-то здесь не так. Что-то странное тут творится.

Марат берет ее за руку. Нежно. Едва пальцами дотрагивается. С каким-то благоговением даже. Говорит какую-то фразу, и лицо его в этот момент смягчается, черты переменяются, возникает совершенно незнакомая мне улыбка.

Я не слышу, что он произносит. Но я вижу, как это происходит. Могу легко представить тон голоса… Ох, нет. Не могу. Ко мне он так никогда не обращался. Не смотрел на меня так. Меня он похотью раздирал. Брал, не спрашивая. Принуждал. Насиловал.

А с ней все иначе. Щемящая нежность. Настоящая ласка. Уважение. Равное отношение. Глубокие чувства. Настоящие.

Он уводит ее в ресторан. Мужчины следуют за ними. Всего пара движений. Пара шагов. Пара незначительных жестов. Действий.

Но мне становится очевидно абсолютно все. Он любит ее. Да. Именно так. Любит. Или просто влюблен. Тут уже не важно. Она ему действительно очень нравится. Молодая и прекрасная. Моложе меня. Намного. Ей же лет восемнадцать максимум. И красивее гораздо. Отмечаю каждую деталь одежды, внешнего вида. Ничего не упускаю, прихожу к совсем неутешительным выводам.

— Это его невеста, — говорит Замира.

Вздрагиваю, оборачиваюсь и смотрю на нее. Не успела заметить, когда женщина оказалась рядом.

— Но ты не должна переживать о своем положении, — продолжает. — Их свадьба состоится не скоро.

Я не переживаю. Почти. Во всяком случае, я хочу в это верить. Только глаза пекут, слезятся от дикой и неистовой боли. А грудь точно железные крючья дерут.

Глава 49

Действовать нужно с холодным расчетом. Трезво. Отключив всякие чувства.

Я могла поступать подобным образом раньше, разграничивать личные эмоции и дело, добиваться всего, сохраняя ум в полном порядке, удерживая подальше от души и сердца. Но теперь я ощущаю себя ничтожной и слабой, напрочь лишенной всех существующих прежде опор, не способной дать настоящий отпор. Я как зверек, покоренный и запертый в клетке.

Мой первый порыв — броситься в ресторан следом за Маратом.

И что дальше? Устроить истерику? Закатить скандал? Просто наблюдать за происходящим, делая вид, будто это меня никак не задевает и не касается? Да не важно, там разберусь. Сначала нужно нарядиться покрасивее, вот хотя бы в новое белое платье, и продефилировать мимо этого гада. Посмотреть, что окажется сильнее: нежные и трепетные чувства или дикая, ядовитая, безудержная похоть.

Но потом включается разум. Я вспоминаю про тех двоих мужчин, которые прошли за Маратом. Возможно, родственники той девушки. Или его близкие друзья. Что, если они присутствовали на обряде? Что, если видели меня тогда?

Боже. Мужчин было безумно много. Там. И все они смотрели, наблюдали, ловили каждое движение. Все они видели, как Марат оттрахал меня, опустил, унизил, растоптал, обратил в грязь.

Эти люди могут ходить вокруг. Хоть прямо сейчас.

Осознание ударяет в меня как тысячи ножей. Хочется закрыть лицо ладонями. Сгорбиться, согнуться. Исчезнуть, раствориться в толпе. Как я вообще смогу ходить по земле? Я же в любой момент могу встретить кого-то из тех зрителей, из свидетелей моего падения. Каждый мужчина поблизости может оказаться одним из них, одним из жутких и жестоких хищников, собравшихся в той огромной комнате.

— Пойдемте в кино, — говорю Замире. — Пожалуйста. Это же прямо здесь, в торговом центре. Не должно возникнуть никаких проблем с разрешением. Так?

Женщина не спорит.

Через пару минут мы уже занимаем места в кинозале. Свет гаснет. На экране вспыхивают яркие кадры.

Я не знаю, что это за фильм. Я не запоминаю название. Просто подхожу к кассе и прошу билеты на ближайший сеанс. А теперь вот сижу и бездумно пялюсь на экран. Я как будто гляжу мимо.

И наконец, только здесь, в относительной темноте, я даю волю слезам. Точнее — слезы льются сами, не спрашивая моего разрешения. Катятся по щекам одна за другой, все быстрее и быстрее, обращаясь в неукротимый поток.

Что меня так расстраивает? Что выбивает из колеи?

Все логично. Разве нет?

Марат любил свою сестру. Души в ней не чаял. Теперь полюбил другую девушку. Свою будущую жену. Вполне закономерный расклад.

А я… Я для него просто развлечение. Разврат. Средство для утоления одержимых желаний. Ничего серьезного. Очередная шлюха на ночь, разве только мое шаткое положение привносит особую пикантность. Ведь не каждую шлюху можно пустить в расход, когда наскучит. И не каждую пометишь клеймом как личную собственность.

Зачем рыдаю? Что от этого изменится? Мой статус останется прежним. Чувства Марата тоже. Я не сумею вызвать в нем уважение к себе. Никак. Только не после того, что позволила с собой сделать.

Господи. «Позволила»? Как будто у меня был выбор. Разве что смерть. Но умирать я не хотела никогда.

Мой план проваливается. С треском. Не будет никакого подчинения и завоевания.

Если у Марата есть любимая девушка, то мои шансы равны нулю. Он не променяет женщину, которую считает равной себе, на обычную подстилку.

Но я должна бороться. Должна что-то делать. Иначе окончательно сойду с ума.

Слезы не останавливаются. Соленые ручьи никак не иссушаются. Наоборот нарастают. Больше горечи. Больше боли. Больше…

Я не плачу. Не рыдаю. Не всхлипываю. Я просто сижу. А слезы стекают по лицу, не желая высыхать.

Я не воспринимаю происходящее на экране. Даже не слышу, что там говорят актеры. Вернее, не понимаю.

Неужели меня настолько сильно задела неудача с планом? Это не повод сдаваться. Отчаиваться. Придумаю что-нибудь еще. Пусть не одержу победу с первого раза, сумею вырвать выигрыш у судьбы потом.

Я успокоюсь. Я приду в себя. Я найду нужный путь.

Дорога обратно как в тумане, едва осознаю происходящее. Слезы больше не льют градом из глаз. В душе пусто. Но мой разум выключается. Я ничего не соображаю.

Лишь стоит переступить порог, отправляюсь в душ, сбрасываю одежду на пол, вхожу в кабину и подставляю тело под горячие упругие струи воды. Стараюсь смыть с себя это тупое оцепенение.

Час. Два. Не меньше. А я не двигаюсь. Застываю в единственной позе.

Утыкаюсь лбом в запотевшее стекло, опираюсь ладонями о твердую поверхность, чуть соскальзываю вниз, оставляя размытые следы.

Я ревную Марата. Дико. Безумно. Одержимо. Да, вот горькая правда. Дело не в моих провалившихся планах. Все гораздо проще и прозаичнее. Унизительнее. Отвратительнее.

Ревную своего палача к абсолютно неизвестной девушке. Глупо. По-идиотски. Без разумных причин. Против всякой логики.

Мне бы жизнь спасать. Мне бы затевать новое сражение. Бежать, бежать, бежать.

А я страдаю от этого токсичного, отравляющего чувства. На пустом месте.

Кто он мне? Убийца. Мучитель. Ненавистный мужчина. Чужак во всех смыслах.

Я покидаю душ. Вытираюсь насухо. Примеряю новое белье. Пару нарядов. Потом возвращаюсь к самому любимому. Белое кружево словно сияет и переливается, искрится под моими пальцами. Удивительный материал.

Я наряжаюсь, любуюсь на себя, кружусь перед зеркалом. Вроде успокаиваюсь немного, выдыхаю… Но тут перед глазами возникает та самая ранящая картина.

Марат берет девушку за руку. Ведет в ресторан.

А я просто стою и смотрю. Ничего не могу сделать. Даже пойти за ними страшно, вдруг меня узнают. Вдруг поймут, что вот она, та самая грязная шлюха.

Рабыня. Это звание теперь ко мне навечно приклеено.

Моя улыбка гаснет. Глаза тоже. Кто-то внутри отключает во мне весь свет. В момент. Резко и бесповоротно.

Я усаживаюсь в кресло у окна, смотрю на улицу. Как на экран в кинотеатре. Смотрю и ничего не вижу. Сквозь. Мимо.

Замира приходит, зовет меня ужинать, но я отказываюсь, просто прошу ее не включать в комнате лампы.

Я хочу остаться в темноте. В той самой темноте, которая становится частью меня, пожирает и порабощает.

Я хочу не думать. Вообще. Я хочу скрыться от самой себя. От преступной тяги к врагу. От непрошенных, совершенно незваных чувств.

Я должна убежать. И чем раньше, тем лучше. Пока есть, что спасать, пока во мне еще хоть что-то мое осталось.

Дорога к свободе. Единственный достойный ориентир. Других нет и не будет. Надо действовать. Пробивать путь, прогрызать. Рваться на волю. Иначе сомнут, растопчут и разрушат под чистую.

Я найду способ. Было бы желание. Остальное приложится.

Звук открываемой двери. Звук шагов. Ближе и ближе. Практически рядом. Тяжелая поступь зверя.

Он не остался с ней? Ну, конечно. Ее же трахать нельзя. До свадьбы точно. Все по строгим правилам.

Поворачиваюсь и обжигаюсь о горящий взгляд черных глаз.

Марат. Одно его имя заставляет содрогнуться, заледенеть и вспыхнуть, сгореть в пламени противоречивых эмоций.

Мужчина сбрасывает пиджак на пол, расстегивает рубашку и брюки, стягивает одежду, обнажает мощное мускулистое тело. Ни единого слова не произносит. Раздевается молча. Быстро и стремительно. За секунду.

Я отворачиваюсь к окну, сжимаю пальцами подлокотники. Я знаю, что последует дальше. Представляю четко.

Марат распалился, завелся, возбудился до предела. С той. С другой. А теперь будет срывать все на мне, вымещать свое бешеное желание, утолять чудовищную похоть. Ведь с ней так развлекаться не дозволено.

А дальше? Я буду им обоим прислуживать. Ему и его жене. Рабыня же. Как иначе? Или он меня запрет где-нибудь. Например, там, где Олега держал. Посадит под замок, уже в самом прямом смысле, и будет трахать, когда заблагорассудится.

Хорошо, что слезы закончились. Внутри давно пусто. Нет эмоций, нет чувств. Лишь рой безрадостных мыслей. И горечь, сводящая челюсти судорогой.

Марат подходит ко мне и останавливается напротив. Его стальные мускулы напряжены, вены вздуты. Громадный жилистый член угрожающе покачивается перед моим лицом.

Сейчас тяжелая ладонь обрушится на макушку. Сейчас меня притянут к паху и силой принудят…

— Почему ты ничего не поела? — спрашивает Марат.

— Что? — пораженно выдыхаю.

Простейший вопрос сбивает с толку.

— Замира сказала, ты отказалась от еды, — говорит холодно. — Она солгала?

— Нет, — роняю тихо.

— Так в чем дело?

— Ни в чем.

Марат ухмыляется. Криво. Без радости.

— Что ты за баба такая? — бросает мрачно. — Шмоткам не радуешься. Или мало денег дал? Ничего не выбрала?

— Почему же, — откашливаюсь. — Выбрала кое-что.

И поднимаюсь автоматически, по воле рефлекса встаю в полный рост, чуть развожу в руки в стороны.

— Покрутись, — хрипло произносит Марат.

Его глаза настолько жадно и бесстыдно пожирают мое тело, что меня прошибает пот.

Как можно сопротивляться ему? Противостоять? О какой борьбе идет речь, когда от одного этого горящего и пронизывающего насквозь взгляда враз слабеют колени?

Я едва держусь на ногах, а между бедер разливается жидкое пламя. Сколько угодно можно подбирать оправдания, списывать все на условные рефлексы, на то, что тело заранее готовится к неизбежности. Правда никуда не исчезнет, не денется.

Я действительно реагирую на него, как сука реагирует на кобеля во время своего течного периода. Отзываюсь каждой клеткой, моментально откликаюсь на неистовый зов плоти. Сгораю в диком огне. Вспыхиваю и обращаюсь в пепел, оседаю прахом у его ног. Самая настоящая рабыня. Глупо отрицать очевидное. Перед ним я всегда встаю на колени.

Дрожу. Трепещу. Превращаюсь в тупую голодную самку. Забываю про разум. Действую на уровне инстинкта.

А может, именно это еще и держит его интерес? Спасает меня от мгновенной казни? Может, это и оттягивает неизбежную смерть?

Его забавляет мое падение. Искреннее. Истинное. Без прикрас. Была вроде такая гордая в университете, отказывалась от всяких подачек вроде спонсорства проектов, и вот теперь покорно опускается ниц, берет в рот огромный член, подставляет любые отверстия.

Меня передергивает. В прямом смысле. Судорога сводит мышцы лица. Дергается мускул на щеке. И тело точно каменным становится, не подчиняется, не слушается.

Я не могу выполнить приказ. Не могу и все. Никак не выходит сдвинуться с места. Хотя влага растекается по самым чувствительным, по самым уязвимым точкам. Я хочу ему подчиниться. Хочу. Наверное. Но не получается. Пребываю в абсолютном раздрае.

— Тебе плохо? — спрашивает Марат.

В его голосе появляется нечто новое, совсем незнакомое, прежде несвойственное. Боюсь ошибиться, обмануться, но… неужели это беспокойство?

Крупная ладонь опускается на мой лоб.

Вздрагиваю, судорожно втягиваю воздух. Какой он горячий. Обжигающий. Выжигающий. А я до жути холодная. Просто ледяная сейчас. При столь неожиданном прикосновении контраст ощущается еще гораздо сильнее и острее, пробирает до нутра.

— У тебя что-то болит? — раздается новый вопрос.

Отрицательно качаю головой.

Разве есть разница? Зачем о таком спрашивать? Или он и впрямь волнуется, что болезнь вдруг завладеет мною и приведет к смерти раньше предусмотренного срока?

— Врача позвать? — продолжает хрипло.

Опять этот странный оттенок в его голосе. Совершенно чужой. Инородный.

— Нет, — пожимаю плечами. — Для чего?

— Бледная ты, — бросает мрачно. — И странная.

Кажется, забывает о невыполненном приказе, о том, что не кручусь перед ним по щелчку, не повинуюсь распоряжению. Видно, и правда паршиво выгляжу. Болезненно.

Кому нужна такая рабыня? Слабая. Непригодная. Только зря место в спальне занимает. Пора от нее избавиться. Сломанные вещи принято выбрасывать. Верно?

Марат разворачивает меня.

— А это что? — проводит ладонью по спине.

Взвиваюсь.

Единственное прикосновение ощущается точно открытый огонь.

Саднящая боль растекается вдоль поясницы. Едва ощутимая, однако неприятная. Шрамы никак не затянуться до конца. Раны ноют. Глотаю, рвущийся наружу стон.

— Почему повязку сняла? — бросает отрывисто.

Подносит свои пальцы к моему лицу, позволяя разглядеть багряные следы. Даже уютный полумрак этой комнаты не скрывает кровь на его руках.

Проклятье.

— Черт, — выдаю сдавленно. — Я испортила платье.

— Ну, хоть что-то бабское в тебе есть, — хмыкает. — Переживаешь за свои тряпки.

— Я сняла повязку перед тем, как принять душ, — сглатываю. — А потом просто забыла сделать новую. Уже давно не было крови. Я и не думала… ох, пожалуйста, помоги мне его снять, надо срочно застирать. Может тогда следов не останется.

Тянусь к молнии на спине, пытаюсь ухватить язычок и дернуть вниз. Но спину пронзает дичайший спазм, буквально выкручивает позвонки. Вскрикиваю.

— Тише, — говорит Марат, мягко перехватывает мои запястья, уверенно отводит в сторону, не позволяя ничего сделать. — Я куплю тебе другое платье.

— Нет-нет, — лихорадочно мотаю головой. — Хочу только это. Не нужно других. Я его сама выбрала, никому отдавать не стану.

— Вот какая ты, — ухмыляется. — Собственница.

В надвигающейся темноте его зубы выглядят особенно опасно. Клыки звери. Белые, крепкие, жадные до жертвенной крови.

Замира рассказала ему обо всем? О том, как видела его с невестой. О том, как прорыдала целый сеанс в кино. Не могла не рассказать. Она же верная служанка, обязательно про любую мелочь доложит.

Господи, меньше всего на свете я желаю, чтобы он знал о моих эмоциях. Дура. Нужно было сразу сдержаться. Потом бы заперлась в ванной комнате, нарыдалась бы всласть. Нужно было сперва спрятаться, закрыться ото всех, не допускать свидетелей.

— Мне просто понравилось это платье, — роняю я. — И жаль, что я его так сильно испортила по собственной глупости.

— Ничего ты не испортила, — отмахивается. — Прикажу — отстирают. А если не выйдет чего, то я им руки переломаю.

— Шутишь? — нервно посмеиваюсь.

Марат молчит, сжимает мои ладони, вынуждая пульс враз обезуметь. Склоняется ниже, смотрит прямо в глаза, не разрешая отвернуться, будто в капкан горящий заключает. Он почти дотрагивается до моих губ, заставляя замереть в мучительном ожидании.

— Я тебя еще не пробовал, — произносит, подавляя мрачным тоном.

— Что? — судорожно выдыхаю. — Т-ты о чем?

— После ритуала, — чуть наклоняет голову в сторону, заставляя вспомнить о передачах про акул, те хищники делают подобный поворот, прежде чем вгрызться в свою добычу. — Я до сих пор тебя не брал.

Да. Точно. Невольно усмехаюсь. Он действительно ни разу не трахнул меня после того чудовищного действа. Никакого контакта не последовало.

— Кинжал обрабатывают особым снадобьем, смесью диких трав. Так принято. Перед обрядом, — продолжает Марат. — Этот отвар проникает в плоть и кровь рабыни, душит волю к сопротивлению. Заклейменная женщина никогда не отвергнет хозяина.

— Нет, — бормочу пораженно. — Нет, нет, нет. Такого не может быть. Не бывает и… ты бы никогда не…

Замолкаю. А вдруг это правда? Ужас сковывает горло будто ошейник. Даже дышать теперь трудно. Жутко.

— Конечно, это бред, — хмыкает мой палач. — Суеверия. Такие травы применяют для дезинфекции, чтобы не допустить заражения.

— Тогда зачем рассказываешь? — выдаю, срываясь на шепот. — Зачем пугаешь?

— Если бы я верил в древние легенды, если бы считал, что отберу твою волю таким путем, если бы понимал, что могу сломать твой дух, — совершает шумный вдох, пьет аромат моих волос. — Я бы отказался от этого ритуала. Я бы искал другой способ.

— Почему? — спрашиваю чуть слышно, еле губами шевелю.

— Мне не нужна покорная кукла.

Боже, нежели я практически поверила в снадобье, которое порабощает сознание? Человек науки. Ученый. Взрослый. Образованный.

Я деградирую. Рушусь. Каждую секунду моего пребывания здесь. С ним. Под ним. В его руках. В жарких, испепеляющих объятьях.

Ну, разумеется, гораздо легче списать все происходящее со мной на эффект особенного зелья, чем признать очевидную правду.

Марату нет нужды использовать ритуалы, прибегать к чудодейственным травам и всяким тайным заклинаниям. Он умеет подчинять одним своим присутствием. Силой. Мощью. И сокрушительной энергетикой кровожадного чудовища.

Мой разум плывет. Мое плоть послушно сдается. Впечатление, точно я создана, выточена под него. Но как это обманчиво. Лживо.

— Формат наших отношений не предполагает ничего иного, — говорю как есть. — Ты даешь приказ. Я подчиняюсь. Когда игра наскучит, ты меня убьешь. Все очень просто.

— Да, — кривая усмешка растягивает полные губы. — Все просто. Было.

— Было?

— Теперь — нет.

— И что изменилось?

— Меня заводит твоя борьба, — опаляет горло тяжелым дыханием, будто каленым железом жжет кожу по живому, особые метки выжигает. — Твой норов по вкусу. И то, как сильно округляются твои глаза и краснеют твои щеки, когда я вгоняю хер до упора в глотку. Ты будто не веришь, что я могу так глубоко достать. Мозг выебать. Нутро продрать. И всю тебя взять. Без остатка. До капли.

Я ничего не могу ему ответить. Ничего. У меня подкашиваются ноги. Предательски. Преступно.

Марат подхватывает меня на руки, относит на кровать. Укладывает бережно и осторожно, что идет в разрез с его привычным поведением. Совсем не сочетается.

Перемена. Разительная. И о настоящей причине он предпочитает молчать. Но я чую, ощущаю четко и ясно, это все не просто так. Есть реальное объяснение.

Ему польстили мои рыдания? Ревность? Или еще проще? Вытерпела унижение. Позор на глазах у кучи мужчин. И вот, пожалуйста, щедрая награда. Сочетание кнута и пряника.

Я не понимаю. Правда. Совсем не понимаю.

— Платье, — всхлипываю, оказываясь на спине. — Оно же испачкается… полностью. И простыня тоже.

— В первый раз всегда кровь, — говорит Марат.

— Но это, — запинаюсь. — Это не первый раз.

— Первый, — широко ухмыляется.

— Точно, — выдаю сдавленно. — Раньше я не была твоей рабыней. Вот только этот новый статус вряд ли такой уж почетный и значимый.

— Бывало, воины никогда не брали себе жену, зато всегда обладали рабыней, — произносит как бы невзначай. — А иногда сын рабыни мог стать старшим в роду. Если доказывал свою силу и волю в бою.

— Я не просто рабыня, — заявляю с неприкрытой горечью. — Я долг.

Марат толкает меня на живот. Расстегивает молнию, быстро и ловко, обнажает тело, проводит пальцами вдоль позвоночника. Однако клейма не касается. Ставит на колени, принуждает выгнуться. Вдавливает грудью в матрас.

— Ты моя, — жарко выдыхает в затылок.

И… кажется, я кончаю.

Просто от этих слов. От его опаляющего адским пламенем дыхания. От ощущение прижимающегося ко мне мускулистого тела. От того, что абсолютно чужой мужчина оказывается настолько близко.

Влага выделяется толчками, насквозь пропитывает белье, тонкое кружево белого платья, наверняка попадает и на возбужденный член Марата, вплотную притиснутый к моему разгоряченному похотью лону.

Я шлюха. Падшая и пропащая. Не заслуживаю другого обращения. Я теку как одержимая нимфоманка. Изнываю от голода.

Заблудшая душа.

— Моя, — повторяет Марат и, будто играючи, подается вперед, дразнит плоть самым греховным образом.

Спазм сводит низ живота. Тягучий, токсический. Отравой проносится по моему телу, разливается ядом по венам, сковывает жилы, заключает в порочный плен.

Из этой ловушки не выбраться. Никогда.

Он медленно стягивает с меня белоснежный наряд, оголяет желанную плоть, растягивая удовольствие, продлевая пытку. Действует не спеша, никуда не торопится. Разительно изменяет прежнюю тактику.

— Какая же ты мокрая, — замечает хрипло. — Мокрющая.

Содрогаюсь, когда здоровенный вздыбленный орган прижимается ко мне без всяких преград. Грани уничтожены. Разрушены целиком и полностью.

— Что такое? — сквозь утробное рычание зверя пробивается насмешка. — Боишься?

— Нет, — чистая ложь.

Утыкаюсь лбом в матрас.

А может, это правда? Я не боюсь его. Страшусь саму себя. Страшусь своих абсолютно ненормальных чувств. Сгораю от стыда за собственную аморальность.

Я должна ненавидеть этого мужчину. Обязана. Должна желать ему смерти в мучениях. Ведь он надругался надо мной как только мог. Изнасиловал. Не раз. Принудил к сексу, жестокому и унизительному. Взял на глазах у других людей. Вырезал на мне метку.

Тогда почему…

Господи. Я не чувствую никакой ненависти. Нет ни гнева, ни ярости. Презрения тоже нет. Отвращения. Брезгливости. Даже тени гадливости не замечаю.

Я хочу его член внутри.

Сейчас. Прошу. Пожалуйста.

Пусть он возьмет меня. Пусть…

— Блядь, — резко бросает Марат. — Сука. Я от тебя дурею.

Крупные ладони опускаются на ягодицы, мнут до синяков, принуждают дернуться, невольно начать вырываться. Поясницу обжигает новая волна саднящей боли.

Вот только он меня пока не тронул. Толком. Не успел.

Но это же начало. Разогрев.

Что его так взбесило?

Отстраняется. Выдерживает короткую паузу. А после обдает горячим дыханием нижнюю часть спины. Касается меня языком там, где вырезано рабское клеймо. Обводит каждый контур позорного шрама.

Марат пробует меня. Мою кровь. Собирает губами соль с моих ран. Запечатлевает страстный поцелуй на разгоряченной коже. Погружает в раскаленный металл.

Я не могу унять трепет. Никак. Не владею собой.

Эта странная, чувственная и порочная ласка порабощает разум, подчиняет плоть, отдает во власть хозяину резко и сразу. Безоговорочно.

Я дышу. С огромным трудом. И впечатление, будто по легким течет расплавленная сталь, пропитывает клетки, парализует, лишая воли.

Невинное прикосновение. Вроде бы. Но… Как это грязно. Безумно. Отвязно. Одуряюще. Отравляюще. Как это действует на меня, отбирает остатки гордости и ума.

Я практически отключаюсь, когда его язык прорисовывает следы, оставленные прежде его ножом.

Глава 50

Она тянет на особо тяжкое преступление. Тянет на пожизненный срок. Жалею только об одном: почему раньше в свое логово не уволок.

Жертва. Которая стоит любых жертв. Крови. Мяса. Костей. Груды трупов стоит. И если понадобится, я перед ней выстелю дорогу из мертвых тел.

Невозможная. Непостижимая. Бесами созданная.

У меня не было проблем с бабами. Никогда. Потому что бабы не было. Постоянной. Такой, чтоб хотелось снова и снова на хер насаживать. Вдавливать в себя. Сжимать. Сминать. Трогать. По-всякому. Везде. Вбивать. Вгонять. Брать раз за разом.

Такого голода не чувствовал. Не замечал. Чтоб стояк на одну держался. Не спадал. Чтоб ко всем другим как отрезало. Не влекло. Никак. Вообще. Ровно.

И в мозгах это дерьмо. По кругу. Тошнотворное. Сопливое. Сладкое. И день, и ночь. Без перерыва. Не отпускает. Нарастает.

Как она там? Ей больно? Плохо? Страшно? Грустно?

Да наплевать. Поебать. На ее чувства. На здоровье. На страдания.

Кто она мне? Никто. Пустое место. Блядь. Шлюха. Я таких пачками трахал. Даже имена их были не интересны.

А тут вдруг залип. Влип по полной. Приклеился в ней. Вцепился в нее. Намертво.

Я думал, отпустит. Правда. Я не придавал этому значения. Пусть все и затягивалось. Я верил, пройдет. До последнего ждал. Болезнь уйдет.

Дебил. Почему сразу не понял? Не оценил?

Я перестал вникать в дела. Ничем не занимался. Все, что узнал на Мальте, отбросил подальше. Слушал доклады Монаха, но не слышал. Ни слова. Башка была этой девкой от и до забита. Запах ее повсюду чудился.

Какая на хрен работа? В голове только ее груди и бедра. Ее глаза. Гребаные омуты. Губы, обхватывающие мой хуй, заглатывающие под корень.

Я даже драть ее перестал. Взял паузу. Как алкоголик отверг бутылку. Как наркоман отказался от дозы.

Но толку?

Она как заноза. Ноет и ноет. Дурманит. Пьянит. Травма. Открытая рана. Сквозная.

Я не трахал ее в реале. Зато в мыслях натягивал до одури жестко. Ебал. Долго. Грязно. Развязно. Отрывался без тормозов. И остатки моего мозга до капли в яйца стекли.

— Пришел черед поделиться, — сказал отец. — Ты старший, однако твои братья тоже имеют право взыскать долг.

Я даже не сразу понял, о чем речь идет. Не отстрелил суть.

Делиться? Чем?

— Ближайший совет решит судьбу жертвы, — продолжил он. — Мы определим, как с ней поступить.

Дьявол. Я делился достаточно. Отступал. Жался в углу. Как щенок. Я упустил настоящего убийцу. Я не казнил того, кто этого заслуживал.

И теперь…

Она моя. Только я решаю ее судьбу. Какой на хрен совет? Нечего тут определять. Я свое никому не отдам.

— Первая жертва была разделена честным путем, — заявил отец. — Я вкусил ее всеми доступными способами и отдал родне. Каждый желающий мог забрать часть долга. Опробовать.

Кулаки сжались. Зубы заскрипели. Рефлекс.

Я не управлял собой. Не контролировал тело.

— Марат, — улыбнулся отец. — Надеюсь, ты понимаешь, жертва принадлежит всему нашему роду. Старший получает ее первым, но дальше следует момент торжества для всех.

— Я сам, — прорычал. — Решаю, когда будет этот момент.

— Разумнее отдать подобное решение совету.

— С чего вдруг?

— Ты проявляешь слишком много чувств.

Холодный тон отрезвил. Быстро. Резко.

Я не мог спорить. Выступать против. Я должен был принять то, что сказал отец.

Ха. Черта с два. Такой приказ не по мне и не для меня.

Но открыто бунтовать нельзя. Есть порядок. Есть закон.

Я запустил ложную информацию. Мол, пытаюсь провернуть подмену жертвы. Мелкая девчонка Стрелецких постоянно под ногами путалась, свои дурацкие предложения выдвигала, рвалась под нож. Грех было не воспользоваться. Хватило ее визита в дом да пары фраз, которые могли трактовать двояко. Я запутал их. Я не желал никого посвящать в свои планы. Я тянул время, грозя выдвинуть на рассмотрение совета вопрос по замене.

А почему и нет? Это могло сработать. В теории. Девчонка согласна, прямо молит о смерти. Все по справедливости.

Но я знал. Понимал, никто не такое не отважиться. Отец не согласится. Остальные тявкнуть побоятся. Процесс запущен. Жертва заключена в плен. Отдает долг. Это уже не поменять. Не отменить.

Как бы я не хотел. Она не моя. Общая.

От такой истины саднило десна.

Но я сумел найти выход.

Выбор. Без выбора. Либо разделить добычу, либо заявить права по древнему обычаю.

Я сделал ее рабыней. Трахнул перед всеми. Заклеймил.

Я ревновал ее. Тогда. Там. Дико. Бешено.

Я приказал ей накраситься ярче. Рот разукрасить. Глаза. Чтоб не было видно лица. Чтоб как будто не настоящая она. Чтоб хоть как-то прикрыть. Оградить. Скрыть.

Я думал, после ритуала охладею. Протрезвею. Одержимость отпустит, разожмет когти, выпустит горло.

Нет.

Стало хуже.

Я как увидел ее на коленях перед собой. В той комнате. При всех. Так хуй и обмяк. Прошло желание ебать. Наступил настоящий ад. Потянуло ее обнять. От пола оторвать, на руки подхватить, прочь унести, от всего мира сбежать. Стать изгоем. Как брат.

Да только кто бы меня отсюда выпустил? Назад не уйти. Поздно.

Я не представлял, как стану ее раскладывать, как отымею при всей родне. Я не хотел. Впервые. Не хотел так. Я вдруг осознал, насколько слаб.

Я не мог защитить свою женщину. По-нормальному — не мог.

И если бы ее губы не коснулись меня, если бы дикую жажду не пробудили, зверюгу внутри опять не раздразнили. Нас бы там и порешили обоих. Без долгих разборов.

Младший братец первым бы в глотку вгрызся. А я бы его и не осудил. Правильно. Слабаков забивают. Сжирают. Туда им и дорога. Пусть подыхают.

Я не помню, как совет выдержал. После этого обряда. Все мысли о ней. Снова. Проклятье.

Отвез ее домой, но остаться не вышло. Уехал. Пришел на собрание, а перед глазами она. Опять. Одуревшая. И разуму никакого покоя. Еле дождался конца. Гнал обратно на скорости за двести. Путь перед собой не различал.

Как я обалдел, когда она мне в пах зарядила. Сил не пожалела. Вмазала по полной. А я даже боли не чувствовал. Дикая радость все отрубила.

Держится. Не сломал.

Моя баба. Царица. Женщина. Девочка. Моя, моя, моя.

Ну, не шлюха она. Хоть и гулящая. Укладывалась под других мужиков. Отдавала им тело. И все равно не шлюха. Чистая. Не могу объяснить. Чувствую.

Как она краснеет. Как мятется. Мается. Как бунтует. Рыдает. Вся такая… Настоящая?

Я пьян. Ее кровью. Собираю губами. Жадно. Никак насытиться не могу. Жажду еще. Вечно бы пил. И не напился. Горячая. Жаркая. Жгучая.

Клеймо так и манит. Распаляет. Дурь в голову бьет.

Я сразу хотел всю кровь с нее слизать. Еще когда резал на обряде. Аж челюсти сжимались. Еле удержался. Так бы и впился в нее. Зубами. Так бы и задрал. Заживо сожрал.

Рычу. Плоть ее мну. Мягкую, податливую.

И рот от этой нежной кожи оторвать не удается. Веду языком по линиям шрама. Зализываю раны.

Интересно, она везде такая вкусная?

Обхватываю за бедра, переворачиваю на спину, раздвигаю ноги.

Охает. Пораженно. Дергается. Слегка. Едва ощутимо.

Накрываю губами живот.

Вздрагивает. Уже четче. Будто трепещет. Мелко-мелко. Как затравленный зверек.

Я склоняюсь ниже и целую ее. Там. Где никогда никого не целовал. Провожу языком по влажным складкам. Вдыхаю пряный аромат.

Я такого не делал. Раньше. Никто не предлагал. Не рисковал. Бабы сами мне ртом приятное делали. Обслуживали аж причмокивали.

А тут…

Я умом помутился. И кайф поймал. Ошалел от чертовой девки. И даже думать забыл, кто ее в прошлом ебал, сколько чужих хуев она в себя успела принять до меня. Потом вроде опомнился, отстранился.

Но ненадолго.

Плевать, как раньше было. Кто драл. Куда. Когда. Главное — с этим покончено. Теперь каждая дырка только моя. Навсегда.

Я пробую ее. Как хочу. Губами. Языком. Нереальная. Идеальная. Жидкий огонь.

Она кричит. Будто хер одним ударом всаживаю. Рвется на волю. Безумно. Бешено.

Приходится сжать ее бедра, придержать в нужном положении, рявкнуть:

— Лежать.

Ты моя сука.

И я буду тебя пытать.

— Марат! — она всхлипывает.

Бьется подо мной. Под моим языком. Дико. Яростно. Будто на болт насаживаю. Натягиваю рывком. Вгоняю по яйца.

А я же ее не тронул. По-настоящему — не тронул. Не взял. Не подмял под себя. Не обработал свой трофей по достоинству. Как заслужила. Как напросилась.

Вот это новость. Никогда не думал, что баба так задергается от поцелуя. Задрожит. Разобьется. В судорогах утонет.

Но откуда я мог узнать? Разве стал бы пизду выцеловывать?

Кто бы мне такое предрек. Кто бы посмел намекнуть. Тот бы костей не собрал.

Я у девки между ног. Как пес. Покорный. Голодный. Бешеный. Раздвигаю языком складки, добираюсь до самой сочной части. Вылизываю. Облизываю. Зверею. От ее желания. Завожусь. Сильнее и сильнее. Свирепею.

Она пахнет как грех. Чистый. Порочный. Кипучий. И этот запах забивает собою абсолютно все. Разум дурманит. Туманит. Кровь бурлит. Бьет в затылок. В грудь ударяется. По телу растекается. Прошивает свинцом.

Я хочу трогать ее. Везде. Алчно. В запретных местах. Каждую точку хочу пометить. Зубами отметить. Заклеймить. Печать выгрызть. Насквозь пронзить.

— Марат! — вскрикивает и хнычет: — Марат, Марат, Марат…

Как от нее отлипнуть? Как оторваться? Выдрать бы с мясом. Вырезать. По живому.

Сука. Прочь. Из головы. Блядь. Проваливай.

Точно. Выдрать бы. Ее. Вырезать. Хером. Раз за разом. Чтоб вопила. Чтоб орала. Чтоб спину опять царапала. Гребаная кошка.

Как она течет.

Шлюха. Потаскуха. Гулящая баба. Грязная. Пропащая.

А я рта от нее не отрываю. Исследую. Изучаю. Гладкая. Бархатная. Точно шелком изнутри отороченная. Если усилить напор — порвется.

Даже зло берет. Столько долбился в эту плоть. Будто молотом обхаживал. Жестко. Одержимо. Взбесившийся зверь. Прежде. И я продолжу. Так. И хуже. Жестче. Как пожелаю. По-всякому. По-разному. Слишком дико ее хочу.

Будь она девочкой. Непорочной. Как бы я начал? Будь она моей невестой. Наивной. Невинной. Единственной женой. Будь это и правда наша первая ночь.

Глупая мысль. Опасная. Преступная.

Что эта гадина со мной творит?

Ведьма.

Веревки вьет. Волю ломает. На колени ставит. И не замечает. Не видит, что рядом с ней в щенка превращаюсь. Лаю по команде. Ласкаюсь.

Какая же она. Каждым своим движением. Как железом в печень. А глаза. Глазищи чего стоят. Свежуют на раз. Никаким ножом меня так не резали.

— Марат, — будто умоляет о чем-то, стонет: — Марат…

Я сжимаю ее бедра. Упругие. Молочно-белые. Не даю сдвинуть. Не разрешаю вместе свести. Накрываю языком бугор. Тугой. Пульсирующий. Мелкий. Как бусина.

Она дергается. Будто разряд тока пропускаю. Взвивается вся. Взмокает. Напрягается. И тут же обмякает. Подрагивает.

Выходит, и так можно бабу брать. От хера моего меньше содрогалась. А тут прямо искрами рассыпается. Пылает. Жарче некуда.

Надавливаю. Слегка. После сильнее. Еще и еще. Меняю ритм. Напор. Пробую и учусь на ходу. Все как впервые. Ново. Странно. Свежо. Девственник, бля.

Царицу колотит. Трясет. Лихорадит.

Сжимаю бугор зубами. Чуть. Дразню.

А ее выкручивает судорога. Спазм за спазмом. Круче того, что на яхте было. Мощнее. Даже у меня мышцы сводит.

Вопль. Стон. Протяжный.

Кончает. Под моим ртом.

Обрушивается. И затихает. Замолкает. Резко. Растекается по постели. Мягкая. Податливая. Такую ебать особенно сладко.

Отпускаю. Наконец-то. Отлипаю от пизды. Устраиваюсь между бедрами. Жажду ворваться внутрь. Хуй вогнать одним ударом. Яйца опорожнить.

Дьявол.

В обморок бахнулась. Лежит и не шелохнется. Отъехала от реальности. Бывало и раньше затрахивал. Но теперь от чего бы ей отключаться? Лизнул. Куснул. Баловство.

Взвываю. Рядом укладываюсь. Мальчишка. Сопляк. Сглатываю облом, когда надо просто сучке по щекам надавать. Отходить стоячим хером. А как только глаза распахнет, сразу присунуть в рот. Пусть отрабатывает свой кайф. Пусть до звона в ушах отсосет.

Жалко ее тормошить. Пробуждать. И я жалкий. Смехота. Поплыл, будто только сейчас до настоящей бабы дорвался.

А может, и правда? Только сейчас. Ха. Да, пожалуй. Остальными дрочил. Забавлялся. Сперму сливал и не заморачивался.

Вот же она. Моя настоящая.

Берегу. Охраняю. Загрызу любого врага.

Усмехаюсь. На ее сомкнутые веки смотрю. На распахнутые губы. На грудь, до которой пальцы так и тянутся. На разведенные в стороны бедра.

Здесь все мое. Все. И что-то горячее мои ребра заливает. Обволакивает. До горла добирается и новый рык вырывает.

— Вика, — шепчу ей на ухо, зная, что не услышит. — Виктория.

Вот умудряется она в доверие входить. Каждого к себе располагает. Люди и не замечают, когда их одурачит.

Видно, потому что не дурачит. Искренняя. Нет в ней лжи. Притворства нет. Если чего провернуть пытается, сразу чую. Паршивая актриса. Театр мимо нее идет.

Девчонку Стрелецких очаровала. Журналюгу влюбила. Брата моего покойного, изгоя, обаяла. И вертихвостку его до кучи. Еще и Замиру проняла.

Как та меня отчитывала за встречу в торговом центре. Почему не предупредил, где с невестой встречаюсь. Зачем на глазах рабыни с будущей женой маячу.

Да я слова на брак не давал. Свадьба еще не назначена. Годы уйдут, чтобы по правилам договор заключить. Уж я постараюсь. Потяну.

О чем тут переживать? Встретился и забыл.

Девушка хорошая. Из уважаемого рода. Семья известная. Достойная. Дочь по нашим законам воспитали. Строго. Справедливо.

Я уверен, жена из нее получится отличная. Для другого мужчины. А я жениться не собираюсь. Ни сейчас. Ни потом. Никогда. На отца блажь нашла. Не на меня.

Еще разберусь с этим делом. Либо сам откажусь, либо обставлю все так, что родня невесты от помолвки откажется. Пока есть вопросы поважнее.

Куда спешить? Пускай отец верит, план удался.

Забавно. Царица заревновала. А зря. Мой хер ей верность хранит. Уперто. Как клятву выдал. На других баб даже не дергается.

Кто бы подумал, что мне переломят хребет. Не в драке. Не в бойне. Не молотом. Не кулаком. В постели. Легко. Этим роскошным телом. Гибким. Горячим. Жгучим.

Я покрываю ее грудь ладонью. Поглаживаю. Выкручиваю соски. Играю. Я бы ее всю покрыл. Но рано. Жду. Давлюсь похотью. Аж прямо пар из ушей валит.

— М-марат, — воздух втягивает, глаза открывает. — Марат.

Сука. Как умудряется? Выговаривает мое имя так, что хочется его с этих самых губ сцеловать.

— Что т-ты, — кашляет. — Что ты со мной сделал?

И взгляд этот гребаный. Бездна. Омут. Зыбкий. Тягучий. Как в упор стреляет. Сразу. Резко. На поражение.

— Пизду вылизал.

Ресницами хлопает. Натуральные веники. Без косметики. Не нужно ей макияжей. Нечего красоту портить.

— Почему ты, — запинается, губу нижнюю кусает, выдыхает: — Всегда очень грубо выражаешься.

— А как надо? — хмыкаю и опускаю ладонь на мокрые складки, поглаживаю пальцами, очерчиваю свою территорию: — Как тебя здесь называть?

Краснеет. Охренеть. Заливается красным. Даже в темноте эти пылающие щеки вижу. Сказка какая-то.

— Я не знаю, — шепчет. — Без грубостей.

— Киска? — ухмыляюсь. — Кисуля?

Охает. Улыбается. Даже вроде смеется. И тут же зажимается. Отстраниться пытается, бедра свести.

— Куда, — рычу.

Замирает. Стынет под моей рукой. Боится шевельнуться.

— А можно спросить? — сглатывает.

— Спрашивай.

Так и будем до утра разговоры разговаривать. Яйца взорвутся. Хер от натуги треснет. По ходу, я ее сегодня не трахну. Совсем одурел.

— Правда, бывало такое, что мужчина брал для себя рабыню и никогда не женился? — на одном дыхании выпаливает.

— Да, — отвечаю.

Ведь если мужчина женится, он должен рабыню убить. До свадьбы. В знак верности будущей жене. Ибо такая связь считается слишком сильной и порочной. По причине клейма.

Проще рабыню иметь, чем браком себя вязать. Так ты свободен. Гуляй. Развлекайся. Некому права качать. У жены родня есть. Отец. Братья. Чуть что — вызов бросят. А рабыня сама судьбу выбрала. Все молча стерпит. Удобно.

Но моей царице подробности не нужны. Зачем? Ей этот расклад не грозит. Я убью ее, когда буду готов отпустить. И уж точно не ради несуществующей жены.

— Еще ты сказал, сын рабыни мог стать главным в роду, — продолжает и замолкает, будто слова подобрать старается. — Если честно, мне не верится. Пусть плохо понимаю ваши обычаи. Но все же подобное звучит необычно.

— Я знаю такой случай, — бросаю в ответ.

Один. Лет двести назад. Тогда сын рабыни вырезал всех своих соперников и даже родного отца до смерти забил. Мстил за мать. Смывал ее позор кровью врагов.

Для чего спрашивает? Рожать мне собралась?

Беру презерватив. Разрываю обертку. Раскатываю резину по стволу.

— Я бы хотела разобраться, — бормочет. — Лучше понять.

— Что?

— Все, что тебя окружает.

Нависаю над ней. Ладонями мне в грудь упирается. И жжет. Мясо прожигает. Вот этими своими гребаными ладошками.

Перехватываю запястья одной рукой. Отдираю от себя. За ее голову завожу. К постели прижимаю. Вдавливаю, вырывая всхлип.

И вбиваюсь в нее. Рывком. Растягиваю влажные створки. Вхожу до упора. Всем весом наваливаюсь и долблю.

Кричит. Стонет. Воплями распаляет.

Бьется. Как одержимая. Об меня. Подо мной. Дьяволица. Она свое получила. Теперь я хочу.

— Марат, — молит. — Прошу. Марат!

— Чего? — скалюсь. — Грубость не любишь?

— Люблю, — выдает как под дых бьет. — Если… если это ты. Пожалуйста, очень прошу, отпусти мои руки.

— Зачем?

— Разреши тебя обнять.

Пальцы сами разжимаются. Выпускают запястья. И снова сходятся. Складываются в кулаки. По обе стороны от ее головы.

Она обнимает меня. Бедрами двигает. Льнет. Телом к телу. Робко. Слабо. Сама на хер насаживается. Отвал башки.

Зарываюсь лицом в темные волосы. Вдыхаю запах. Рычание не сдерживаю. Позволяю зверю вырваться на волю. И отрываюсь по полной.

Я трахаю ее. Я голодный. Как никогда.

А буду ли готов? Отпустить. Убить?

Глава 51

Счастье. Такое просто и понятное слово. Стоит произнести вслух — внутри сразу станет тепло. Мягкие лучи окутают тело призрачной дымкой, подарят веру и надежду в лучшие времена. Окрылят.

Я всегда была уверена, будто счастье — непременно нечто светлое, хорошее, приятное твоей душе. Вдохновляющее. Ограждающее от невзгод.

Разве я могла представить счастье на грани агонии? Продирающее насквозь, раздирающее на части, камня на камне не оставляющее от привычной реальности. Разрушающее до основания, испепеляющее, выжигающее напрочь.

Я не считала себя грешницей. Но и святой не была. Обычная женщина с устоявшимися принципами и понятиями. Страсть никогда не кружила мою голову. Не случалось у меня безумных влюбленностей, никакого надрыва в прежних отношениях не наблюдалось, не накрывало одержимостью, не ослепляло похотью.

Всегда все развивалось ровно, практически полный штиль. Без ураганов, без цунами, без какого-либо буйства стихий.

Я не дурела от мужчин, не страдала от пагубной зависимости, не проходила сквозь все круги ада порочных привязанностей. Признаюсь честно, отметки в зачетке беспокоили гораздо сильнее личной жизни. Будущая работа волновала больше, вызывала острые переживания и эмоции.

А от плохих парней меня и вовсе отворачивало в момент. Мажоры, сынки бандитов и прочие мутные типы вызывали стойкое отвращение. Какие отношения можно с ними выстроить?

Да что там, я и Олега жестко отшила, распознала бабника и всерьез не восприняла.

Пожалуй, надо было еще жестче с ним обойтись. Послать его куда подальше и близко не подпускать. Вычеркнуть раз и навсегда, не оставляя ни единого шанса.

Ладно. Что уж теперь рассуждать. Поздно.

Все мосты давно сожжены. Горевать бесполезно. Даже глупо. Ничего ведь не изменится. Любые сожаления напрасны.

Я открыла новую себя.

Абсолютную незнакомку. Чуждую. Пугающую. Бешеную нимфоманку, сгорающую от дикого, кипучего желания, изнывающую от неутолимой жажды. Я забыла обо всех своих планах, целях, мечтах. Я связалась не просто с плохим парнем. Я попала под власть настоящего Дьявола. Живого. Реального до дрожи.

Моя голова забита только им. Ноль посторонних мыслей. Рабыня целиком подчинена господину. Постепенно он заполняет мой эфир, не оставляет свободных мест, порабощает окончательно. Ноль компромиссов.

Я вряд ли сумею собственную диссертацию понять. Сейчас. Я и не вспомню о чем пару месяцев назад писала.

Глупая самка. Животное. И эти определения уже почти не коробят, не вызывают отторжения.

Я его вещь. Его, его, его. Может, после протрезвею, проветрю мозг. Но пока я совсем не соображаю и упиваюсь этим бессознательным состоянием, наслаждаюсь, проникаюсь эйфорией. Очнуться не суждено.

Он действительно вытрахал из меня весь мозг. И гордость. И убеждения. И чувство собственного достоинства. Да все, вот совершенно все вытрахал подчистую и уничтожил. Но я не против. Теперь не против. Сломлена? Затоплена удовольствием? Растоплена экстазом? Трудно понять. Невозможно.

Марат брал меня раз за разом. Всю ночь. Беспрестанно. Трудился надо мной как отбойный молоток над наковальней. Не позволял из-под себя выползти, не разрешал соскользнуть с громадного члена. Четко дал понять: за каждое проявление нежности придется дорого заплатить.

Я лежу на животе. Без сил, без воли шевельнуться. Тело больше не принадлежит мне, отказывается подчиняться простейшим командам. За окном уже поднимается солнце, а я так и не сомкнула глаза, ни на секунду сном не забылась. В жарких объятьях подобное выглядит нереальным.

Марат мнет мои ягодицы. Грубо, жестко, действует по праву хозяина. Сжимает плоть до красных отметин, до синяков, клеймит своими обжигающими прикосновениями.

Он не овладевал мною сзади. Вернее, не овладевал тем своим излюбленным способом, гнусным и омерзительным, противоестественным. Зато ставил на колени, наматывал волосы на кулак и вбивался в лоно до упора. Долбил как безумный, ввинчивался внутрь так резко, что я дышать не могла. И поглаживал контуры шрама. Его явно возбуждали отметины от ножа на моей коже. Мой палач был постоянно на взводе, готов к бою. Его железная эрекция не спадала. Гигантский вздыбленный орган буравил меня как раскаленный металлический прут.

Эта ночь перевернула все. Расколола мой разум на части, разбила на сотни обломков, обратила в изувеченные фрагменты.

Я потерялась. Утонула в своих противоречивых чувствах. Мозг старался сражаться, а плоть предала моментально, сдалась и пала перед сильнейшим самцом, покорилась без сомнений и вопросов, с рабской готовностью.

Я запуталась, оказалась одна во мраке. И рассвет никак не помог, не спас мою заблудшую душу.

Марат прижимается к моей шее губами. Поцелуй выжигает. Слегка, мягко, однако очень ощутимо зубами кожу прикусывает. Будто зверька за холку прихватывает. Его щемящая нежность в сочетании с гремучей похотью враз кровь мне сворачивает.

Напрягшийся член упирается в мое бедро. Намек прямее некуда.

Это не мужчина. Машина. Смертоносная.

Откуда только у него берутся силы? Голодный зверь. Ненасытный.

Но в этом безумном мире он мой единственный ориентир. Тот, кто действительно способен оградить и спасти от гибели. Пусть остается груб и жесток, пусть унижает и угрожает, говорит все те жуткие вещи, перемежает речь браными словечками. Его член жаждет меня. И это не меняется.

Я боялась, проведенный обряд оттолкнет Марата, необходимость взять меня прилюдно вступит в конфликт с его собственнической натурой. Однако на силе желания ритуал никак сказывается, разве что подкрепляет одержимость, подливает масла в огонь.

Я не уверена, сумею ли совладать с той буйной стихией, которая таится в этом страшном и жестоком мужчине. Одним сексом и голыми рефлексами сыт не будешь, а кроме этого нас ничего не связывает. Между нами зияет огромная культурная пропасть.

Чуть потягиваюсь, выгибаюсь, предоставляя хозяину полную власть над собой. Поворачиваю голову и содрогаюсь. Мой взгляд падает на проклятое кольцо. Бриллианты вспыхивают огнем в лучах рассветного солнца. Это безумно красиво, должно вызывать восхищение, завораживать причудливой игрой пламени. Но меня пронизывает лишь дикий, утробный страх, первобытный ужас, который невозможно побороть. Обычно я стараюсь не смотреть на знак жертвы, изгоняю из головы любые мысли о нем, отвлекаюсь, пытаюсь не замечать проклятую драгоценность. Иначе просто сойду с ума. Я и без того застываю в шаге от безумия. А от осознания того, что на мне постоянно надето ювелирное украшение, щедро пропитанное чужой кровью, муками и болью, точно легче не станет.

— Я видела драгоценности твоей сестры, — говорю тихо. — Внизу выставили несколько деревянных ящиков. Я не удержалась и заглянула внутрь. Там было множество подобных изделий, как будто разные предметы из одного комплекта.

Марат молчит. Лишь его пальцы крепче впиваются в ягодицу, причиняя боль. И зубы царапают кожу на шее, сжимаясь сильнее.

— Такое странное кольцо, — продолжаю мысль. — Его невозможно снять, от него никак не избавиться.

Сколько раз я пробовала. Бывало, до крови палец раздирала. Ничего не получилось. Чертова безделушка оставалась на руке, сидела как влитая. Дьявольский механизм не позволял от нее избавиться.

— Кому понадобилось создавать подобный предмет? — наконец, озвучиваю то, что давно меня терзало. — И главное — как твой отец позволил Амине надеть настолько жуткую драгоценность? Если только…

Осекаюсь. Судорожно втягиваю воздух и продолжаю крамольную речь.

— Неужели он сам это кольцо на нее надел?

Горячая ладонь перемещается выше, пальцы обводят линии клейма, едва дотрагиваясь до кожи.

— Нет, не надевал, — холодно произносит Марат. — Но он позволил этому произойти.

— Как? — вопрос вырывается невольно. — Я не понимаю… Почему?

— Отец дал слово, — чеканит мрачно. — Еще до рождения Амины. Потом пожалел. Понял, что совершил ошибку. Когда обещал, не представлял, как все обернется. Но его слово кремень. Раз клятва сделана, надо выполнять.

— Что за клятва?

— Тебе зачем? — ведет пальцами вдоль позвоночника, действует с обманчивой нежностью.

— Это кольцо сейчас на мне, — сглатываю. — Я бы хотела узнать всю правду о нем.

— Ты знаешь все, что должна, — отрезает холодно, зарывается ладонью в мои волосы, дергает, вынуждая вскрикнуть. — Дела прошлого тебя не касаются.

— Мне… Больно, — сдавленно выдыхаю.

— Будет больнее, если продолжишь задавать вопросы, — припечатывает льдом. — Твоя единственная забота мой хер обрабатывать.

— Как скажешь, — проглатываю враз набежавшие слезы, всхлипываю.

Марат целует меня в щеку, точнее просто губами прислоняется и ниже опускается, по горлу движется, жарким дыханием помечает.

— Когда на выставку пойдем? — интересуется вкрадчиво.

— Что? — не верю своим ушам.

— Ну, ты вроде на выставку хотела или на спектакль, — замечает ровно.

— Да, но…

— Сегодня пойдем, — заявляет таким тоном, что никогда поспорить не рискнешь. — Выбирай куда.

Мой доступ ко внешнему миру строго ограничен, поэтому афишу оперного театра я просматриваю исключительно под личным контролем Марата. Это знаменательный момент. Впервые получаю доступ в Интернет.

— Сегодня премьера «Фиделио», — сообщаю своему палачу. — Признаюсь, я не слишком хорошо ориентируюсь в твоих предпочтениях, поэтому довольно сложно подобрать подходящий вариант.

Господи. О чем я вообще сейчас болтаю? Хоть в нашу первую встречу Марат выставил себя заядлым театралом, это совсем не соответствует истине. А что ему тогда нравится? Кино? Боевики? Модные фильмы со спецэффектами, где все грохочет и взрывается?

— Ты на свой вкус выбирай, — бросает безразлично.

— Возможно, нам стоит посетить кинотеатр, — начинаю осторожно. — Я уверена, там тоже показывают немало интересного. Сейчас изучу расписание сеансов на текущую неделю, выберем что-нибудь захватывающее.

Открываю новую вкладку в браузере, вбиваю запрос.

— Стоп, — выдает Марат. — А чего искать-то? На это «Фигаро» у тебя глаза загорелись. Туда и пойдем.

— «Фиделио», — поправляю мягко.

— Похрен, — отмахивается. — Во сколько движуха?

Послушно возвращаюсь к странице оперного театра, проверяю время представления и не удерживаюсь от разочарованного возгласа.

— Что не так? — спрашивает Марат.

— Билеты распроданы, — проясняю ситуацию. — Ничего не выйдет. Ну, ладно. В кино тоже будет неплохо.

— Подожди, — усмехается. — Не дергайся.

Достает мобильный телефон, набирает кого-то.

— Нужны билеты в оперу, — заявляет холодно. — Срочно. Сегодня. Самые лучшие места. На «Фи…», хм… блять. Короче, разберешься.

— «Фиделио», — подсказываю робко.

— «Фиделио», — повторяет Марат и прибавляет: — Давай. Быстро. Чтоб через час все привез, иначе башку оторву.

Почему-то я ему верю. Сразу. И билеты раздобудет. И башку оторвет. Все грядущее от его собственных желаний зависит. Никто не помешает. Не остановит. Этот мужчина всегда прет напролом, как каток. Обходных путей для него не существует.

— Спасибо, — говорю, когда он завершает вызов и убирает телефон обратно в карман.

— Потом отблагодаришь, — выдает, оскалившись.

Представляю. Четко. Ярко. В самых сочных красках. Очередная ночь, стирающая грани приличия напрочь.

— Надеюсь, тебе понравится, — пытаюсь вернуть разговор в мирное русло непринужденной светской беседы.

Его ухмылка становится шире. Опаснее. Недвусмысленно намекает на очевидные вещи. И мои колени слабеют, а бедра сводит дрожь. Остается порадоваться, что сижу на стуле, вот потому и держусь, не стекаю лужицей на пол.

— Опера, — уточняю, ощущая, как горят мои щеки. — Это единственная опера Бетховена. На создание окончательной версии ушло около десяти лет. Первая постановка провалилась, вторая редакция также не имела успеха. Работа над шедевром требует сил и времени.

Марат молчит.

Я чувствую себя полной идиоткой. Ему скучно слушать мои рассказы. Да и опера сама по себе вряд ли такого человека впечатлит и зацепит.

Он приближается вплотную, проводит пальцем по губам, заставляя приоткрыть рот.

— Складно воркуешь, — хмыкает. — Молодец.

Я интересую его только в сексуальном плане. Я для него кусок мяса. Без мыслей, без эмоций. Кукла. Игрушка для извращенных забав.

А может, есть надежда? Очертя голову, бросаюсь в омут. Рискую разломать хрупкое равновесие, столь странно и неожиданно установившееся между нами.

— Ты разрешишь мне увидеть маму? — спрашиваю прямо, резко меняю тему беседы, выражаю то, что тревожит и грызет с первого дня заточения. — Когда-нибудь. Хотя бы единственный раз. Или позволь поговорить по телефону. Пожалуйста. Сам выбери дату. Обещаю, не стану ничего ей передавать, просить о помощи… Ты ведь понимаешь, да? Никогда не подвергну ее подобной опасности.

Пальцы Марата вмиг перемещаются на мое горло, поглаживают и сдавливают. Несильно. Однако ощутимо до колючих мурашек, до леденящего озноба, до судорожной дрожи. И я прогибаюсь помимо воли. Голову кружит.

— Понимаю, — холодно произносит он. — Но это ничего не меняет.

— Почему? — закусываю губу. — Прошу, подумай. Не нужно сразу давать ответ. Я же не настаиваю на немедленной встрече.

— Этого не будет, — отрезает Марат. — Не о чем тут думать.

— Зачем ты… зачем…

— Хочешь привлечь внимание моего отца? Братьев? Хочешь, чтобы моя родня твоей семьей занялась?

От хлестких вопросов внутренности враз выкручивает. Кровь в жилах стынет, кожу покрывает изморозь.

— Моя мама, — роняю сдавленно. — Она ведь тут совсем не при чем. Она не родственница Стрелецких.

— Никто не посмеет тронуть тебя, — усмешка кривит полные губы. — Зато ее тронут запросто.

— Нет! — восклицаю с ужасом. — Ты же не допустишь… ты…

— Вам нельзя общаться, — чеканит Марат. — Даже по телефону. Никак. Смирись. Забудь о ней.

— Она моя мать, — бормочу глухо. — Как я могу забыть?

— Помни свое место, — сдавливает мое горло сильнее. — Какой хозяин будет устраивать для рабыни семейные свидания? Ты должна обслуживать меня. Забудь прошлое. Возврата нет и не будет.

Он прав. Для его безумных родственников подобное действительно будет выглядеть до жути подозрительно. И меньше всего на свете я желаю привлечь внимание голодных и диких хищников к моему самому родному и близкому в мире человеку.

— А что ей сказали? — интересуюсь тихо. — Обо мне. Обо всем этом. Как объяснили мое исчезновение? Она же наверняка переживает.

— Правду сказали, — бросает Марат и отпускает меня.

— Правду? — закашливаюсь от волнения. — Какую правду?

— Что долг за мужа отрабатываешь, — поясняет ровно. — Денег Стрелецкий не нашел, вот и пришлось отдавать женой. Закончится срок взыскания — тебя отпустят.

Ну, конечно. Отпустят. Навсегда.

Я напрасно стараюсь сглотнуть горечь, избавиться от жуткого полынного привкуса во рту, принять и понять происходящее. Хотя что это изменит? Абсолютно ничего. Мое мнение никогда здесь никого не волнует. Я ничего не решаю.

Обычная рабыня. Безмолвная. Бесправная.

— Мать у тебя умная, — продолжает Марат. — Сразу поняла что к чему. Лишних вопросов не стала задавать. К ментам не побежала. Ждет.

Киваю.

Отличный ход с их стороны. Практически не лгать. Не выдумывать небылицы. Просто сообщить часть правды. И стараться особо не надо, проявлять фантазию незачем.

Боже. Бедная моя мама. Как она сейчас?

— Ей даже наши фотографии показали, — ухмыляется Марат.

А у меня тут же сердце сжимается.

— Фотографии? — опять глупо переспрашиваю. — Какие фотографии?

— Из торгового центра. Как мы в ресторане обедаем.

Едва удается выдохнуть.

— Или ты из примерочной фотки хочешь? — издевательски хмыкает. — Могу организовать нарезку из видео. Или проще целое кино ей прокрутить?

Нервно мотаю головой. Губы разлепить не способна.

— Да шучу я, — отмахивается. — Собирайся в эту свою оперу. Или нужно прикупить чего? Тряпья какого?

— Ничего не нужно, — бормочу. — А что… что мама сказала? Когда фото увидела.

— Откуда мне знать? — пожимает своими огромными плечами. — Я лично с ней не встречался.

Это к лучшему. Определенно.

Выключаю компьютер.

Выходит, рабыню разрешено выводить в свет. Или Марат не спрашивает разрешения?

Пребываю в напряжении. Как на остро заточенных иглах восседаю. Почти игнорирую происходящее на сцене.

Хотя опера потрясающая, а места у нас и правда самые лучшие. Как будто заранее заказывали, а не накануне получили. Идеальный обзор. Отличное звучание. Просто настоящая мечта.

А я не могу расслабиться ни на секунду. Переживаю насчет того, как Марат воспримет подобное развлечение, ведь к такому времяпрепровождению он точно не привык. То и дело бросаю взгляд на своего тюремщика, украдкой рассматриваю его гордый профиль, жесткий, точно из камня вытесанный.

Ладно. Возможно, все неплохо? Мой палач смотрит на сцену. Спокойно. Не зевает, не засыпает. Добрый знак. Верно?

— Как тебе? — интересуюсь вкрадчиво, когда начинается антракт после первого действия, даже дыхание задерживаю в ожидании ответа.

Марат поворачивается ко мне всем корпусом и прожигает горящими черными глазами, обдает самое нутро адским пламенем.

— Хрень, — ухмыляется, обнажая крепкие звериные клыки. — Сказочная. Но заряжают красиво.

— Тебе не нравится? — нервно облизываю губы.

— Нормально, — берет меня под руку и выводит в коридор.

— Ты ведь понял, что… — начинаю и осекаюсь, пытаясь подобрать более обтекаемую формулировку. — Ну, сюжет не всегда…

— Баба в мужика вырядилась, — отвечает со смешком. — Вроде мужа спасает. Дурит урода, который держит парня в плену. Еще девка какая-то в ту переодетую бабу втрескалась по уши. Уловил суть?

— Пожалуй, — натянуто улыбаюсь.

В столь упрощенной интерпретации все действительно звучит не очень привлекательно. Этот синопсис едва ли пробудит восторг. Не стоило мне проводить эксперимент, заранее обреченный на феерический провал.

— Короче, сказка, — заявляет Марат. — В жизни такое не прокатит.

— Почему? — удивляюсь.

— Бабу сразу видно, — многозначительно хмыкает.

— В смысле? — невольно возмущаюсь. — Она же замаскировалась.

— И каким дебилом нужно быть, чтоб повестись? — издевательски выгибает брови. — Ну, глухим и слепым по ходу. Иначе номер не пройдет.

— Героиня изображает юношу, — пожимаю плечами. — Что тут настолько нереального? У нее мужская одежда и…

— Бабский голос, — обрывает саркастическим замечанием, продолжает насмешливым тоном: — Бабская походка. Повадки тоже напрочь бабские. Мужики никогда так не двигаются. Ее бы раскрыли на раз.

— Да неужели? — хмурюсь. — При должной подготовке все возможно. Надо только поработать над деталями.

— Точно, — бросает иронично.

— Не веришь? — от внезапно вспыхнувшей ярости сжимаются кулаки.

Марат смотрит на меня. В упор. Выразительно. Перемещает взгляд чуть ниже. К груди. Не стесняется ни капли. Будто раздевает, срывает одежду, сдирает слой за слоем. Раздирает на клочки платье. Бюстгальтер. Безжалостно сминает плоть в ладонях.

Делаю глубокий вдох. Автоматически.

Становится хуже. Гораздо. На физическом уровне ощущаю его похоть. Опаляющую жажду дикого зверя. Кипучее желание изголодавшегося хищника.

— Знаешь, это не главное, — обнимаю себя руками, словно надеюсь выстроить защиту, создать преграду. — Могло такое происходить или нет. Не важно. Идея заключается в другом.

— Любовь и прочая херня, — кривит губы в ухмылке. — Я понял.

— Верность, — говорю тихо. — Преданность. Вот основная мысль. Настоящие чувства всегда побеждают людское коварство и злобу.

Ему наплевать. И это логично. Его интересует только мое тело. Поход в оперу — всего лишь мимолетная уступка. Кость, брошенная послушной собачонке.

А может, это придает некую пикантность? Ослабить поводок, выпустить на прогулку, дать глотнуть свежего воздуха. Заодно свой волчий аппетит распалить.

Огромные ладони вдруг обхватывают мою талию. Не сдавливают, просто прикасаются. Обжигают кожу сквозь ткань.

Я одета в одно из платьев, которые подбирала Замира. Довольно скромное, полностью закрытое. Элегантное и строгое.

Но я чувствую себя голой перед ним. И то, как он дотрагивается сейчас, вроде бы ничего особенного не происходит, однако впечатление, точно трахает у всех на глазах. Прямо тут. В здании оперного театра. Совершает очередной жуткий ритуал.

— Красивые слова, — холодно произносит Марат. — На деле другой расклад. Побеждает грубая сила. Зубы. Кулаки. Железо. А остальное — треп. Пользы ноль.

— Давай уедем, — выдаю сдавленно. — Вернемся домой.

— Нет уж, — склоняется надо мной. — Досмотрим твое «Фиделио».

Дрожь сотрясает изнутри. Позвонки выкручивает. Прокатывается ледяной волной от груди к животу, до пят обрушивается.

Ох. Даже слов не найду.

Как горячо рядом с этим невозможным мужчиной. Будто в самое пекло падаю. Сгораю и возрождаюсь.

— Вика, — кто-то окликает меня.

Оборачиваюсь. Сталкиваюсь вплотную с лицом из прошлого, из другой жизни, из счастливого и беззаботного периода, когда я и не подозревала, какие чудовищные сюрпризы готовит для меня судьба.

Мой коллега из университета. Ближайший друг ректора.

— Виктория, — повторяет он, и его глубоко посаженные, вечно бегающие глазки вдруг цепко впиваются в меня. — Какая неожиданность.

Застываю, даже двух слов связать не могу. Просто перевожу взгляд на лоснящуюся лысину, стараюсь избежать зрительного контакта.

— Вы так стремительно покинули нас, — продолжает мужчина. — Признаюсь, не ожидал, что сразу после свадьбы уволитесь.

Да. Я и сама не ожидала. Даже не подозревала о собственном увольнении. Значит, вот как все устроилось? Из университета меня «убрали». Матери сообщили часть правды. Быстро и просто, без особых выдумок.

— А это, — прочищает горло. — Вероятно, ваш близкий друг?

Мне не удается разлепить губы. Как ни стараюсь, ничего не выходит. Стою точно истукан, молчу, не могу совладать с враз накрывшим меня оцепенением.

— Полагаю, господин Стрелецкий тоже неподалеку? — не желает затыкаться мой старый знакомый. — Я был бы рад его поприветствовать.

С какой радости? Он видел Олега только мельком. Никогда не общался с ним, толком не сталкивался.

— Тебе пора, — голос Марата звучит как удар грома.

— Простите? — недоуменно спрашивает бывший коллега.

— Место стынет, — чеканит ледяным тоном.

И почему это звучит так, будто он говорит, что стынет могила?

— А вы собственно… — начинает и практически сразу замолкает, забыв договорить фразу до конца. — Пожалуй, мне и правда пора.

Похоже, тяжелый взгляд Марата отбивает всякую охоту болтать. Мужчина спешит удалиться из поля зрения. Мгновенно ретируется.

— Грохнуть его? — вопрос вынуждает вздрогнуть.

— В каком смысле? — выдаю пораженно.

— Он тебя расстроил, — произносит ровно.

— Нет… просто, — запинаюсь.

Меня расстраивает мое положение. Контраст. Прежде я была уверенной в себе женщиной. Независимой. Абсолютно самостоятельной. Никогда не лезла за словом в карман, на все могла ответить. А теперь я рабыня. Пустое место. Никто.

— Мне наплевать, — судорожно выдыхаю. — Он напомнил о прошлом. О том, что было и чего никогда не будет.

— Тоскуешь по Стрелецкому? — спрашивает вкрадчиво.

— Что? — усмехаюсь. — Нет, конечно.

Я тоскую по себе. Но этого уже не исправить. Некоторые вещи нереально изменить, время нельзя обернуть вспять.

— Мужики по тебе сохнут, — говорит Марат. — Этот слюнями захлебнулся.

— Кто? — сперва не понимаю о чем речь. — Ох, глупость. Мы давно знакомы, работали вместе над проектом, и я чуть не пришибла его за тупость. Ректору он в доверие втерся, но сам ничего не соображает, только за счет других и выезжает.

Затихаю, закрываю рот ладонью.

В черных глазах вспыхивают опасные искры. Полные губы растягиваются в плотоядном оскале.

— Ох, нет, — судорожно бормочу я. — Не надо никого пришибать. Пожалуйста. Это у меня случайно вырвалось.

Марат молча ведет меня обратно в зал.

Второе действие проходит как в тумане. Горячие пальцы переплетаются с моими заледеневшими, напрочь отнимая остатки самообладания. Никогда и ни с кем я не ощущала ничего подобного.

Вместо музыки — тугие удары крови по вискам. Вместо картинки — самые грязные и порочные фантазии, развратные сцены, всплывающие в памяти постоянно.

Что он будет делать со мной? Потом. После оперы. Как себя поведет? Грубо. Жестко. Даже жестоко. Или вдруг нежность проявит?

Я не знаю, чего от него ожидать. Просчитывать, планировать, анализировать. Зачем? Бесполезно. Предугадать темные желания не выйдет.

Гремят аплодисменты.

Марат разрывает наш контакт, чтобы присоединиться к бурным овациям. Возможно, его хоть немного проняло происходящее на сцене. Во всяком случае, он наблюдал за этим действом гораздо внимательнее меня.

Тоже хлопаю в ладоши. По инерции.

Безумие, однако кажется, будто все вокруг могут увидеть мое клеймо. Позорную печать принадлежности. Каждый человек здесь понимает, кому я досталась в собственность.

Спину жжет. Но я улыбаюсь. Губами. Не рискую портить внешний вид недовольной миной. Лучше уж порадоваться напоказ. Тогда больше шансов вновь вдохнуть воздух свободы. Вырваться на волю опять.

Боже. А я вообще сумею сбежать? Его люди повсюду. Наблюдают, отслеживают шаг за шагом. Никто не позволит ускользнуть.

Должен быть выход. Должен. Иначе ведь не бывает. Из любого положения можно выбраться. Наверное.

Господи. Мои последние надежды тают.

А вдруг я просто не хочу убегать? Потому и варианты не замечаю. Пропускаю все шансы. Жду чего-то. Однако на самом деле, не желаю бороться.

Неужели я сдалась? Так быстро. Легко. Неужели это все? Вот так и закончу свои дни. В вечном плену. В заточении. Под грудой налитых железом мускулов. Под громадным членом, что вбивается до матки.

— В ресторан хочешь? — спрашивает Марат.

— Д-да, — отвечаю, запнувшись.

Совсем не тянет ужинать, но подобный поворот станет отсрочкой, только поэтому и соглашаюсь. Не желаю возвращаться обратно, туда, где все напоминает о моей новой доле.

Мы отправляемся в один из лучших ресторанов города. Оказываемся в закрытой вип-комнате для особенных гостей. Стол уже полностью сервирован. Официант настолько оперативно доставляет заказ, что складывается впечатление, будто сегодня это элитное заведение работает исключительно для нас. Другие клиенты не в счет.

Я ни в чем себе не отказываю. Закуски. Основное блюдо. Салат. Десерт. Кусок в горло не лезет, потому заталкиваю насильно.

И улыбаюсь. Не перестаю улыбаться. Это уже что-то ненормальное. Истерическое. Мне кажется, смахивает на нервный срыв.

Марат мрачнеет. С каждой прошедшей секундой.

— Ты недоволен? — выпаливаю, не выдержав напряжения.

— А ты довольна? — парирует отрывисто.

— Нет, — говорю, не думая.

Не могу лгать. Ему — не могу. Не удается, не получается. Никак. Правду от этого мужчины не утаить.

— И что с тобой делать? — сверлит взглядом.

Отпустить.

Я не озвучиваю это вслух. Но он и без того все отлично понимает. Истина находится на поверхности.

Марат поднимается, обходит стол, останавливается за моей спиной. Склоняется надо мной, накрывает мои плечи здоровенными ладонями. Его губительный жар испепеляет, четко ощущается через ткань платья.

— Твоя мать спокойна за тебя, — произносит на ухо.

— Я не…

— Она сама сказала, — обрывает.

— Откуда ты… — еле дышу.

— Узнал, — буквально припечатывает. — Нужна точная цитата? «Серьезный мужчина. Такой никогда не причинит моей девочке вреда». Вот ее ответ моему человеку после просмотра наших фотографий.

Он узнавал? Отыскал того человека, который поведал маме часть истории про долг, и уточнил у него детали. Зачем? Ради чего? Просто решил успокоить меня?

Наверное, стоит сказать «спасибо». Но я не способна выдавить даже такую банальную благодарность.

Моя мама не спокойна. Нет. Ни капли.

А я… я не девочка. Для него — не девочка. Шлюха. Сука. Самка. Потаскуха. Блядь, которую можно использовать по назначению в любое время суток.

Он уничтожит меня. Однажды. Навсегда.

— Мы же выйдем еще куда-нибудь? — спрашиваю сдавленно.

— Куда?

— Как сегодня, — судорожно выдыхаю. — В оперу. Или в кино. В следующем месяце будет интересная выставка, и, если ты не против…

— Я не против.

— Такое не запрещено? — сглатываю. — Вашими правилами.

— Это не должно тебя волновать.

Киваю.

А он распускает мои волосы. Выдергивает шпильки, распутывает тугой пучок, пропуская пряди между пальцами. Делает глубокий вдох.

— При мне волосы держи так, — заявляет хрипло.

— Хорошо, — бормочу я, вдруг подаюсь шальному порыву, прибавляю: — Хозяин.

— Что?

Марат вздергивает меня на ноги, разворачивает лицом к себе, вдавливая в мускулистое тело.

— Что ты сказала? — повторяет так, будто бьет кнутом, хлыстом полосует.

— Хорошо, хозяин, — слабо улыбаюсь. — А как еще должна обращаться рабыня к своему господину?

Его желваки напрягаются, резко проступают под гладкой смуглой кожей. Черты вмиг заостряются. Брови хмуро сходятся над переносицей.

Как же он красив. Дьявольски. Чертовски. Как бес. Как демон, вырвавшийся из самого сердца преисподней. Смотрю и точно впервые замечаю очевидную реальность. Будто глаза по-новому открываются.

Я всегда отмечала привлекательность Олега. Классическую и спокойную, признанную цивилизованным обществом. Идеальная внешность. Стандарт. Нечто, не требующее доказательств.

Марат другой. Во всем. Даже в этом.

Он красив дико и по-звериному. Как смертельно опасный хищник. Как жуткое и голодное до крови чудовище. Красив в жестокости. Красив в жажде.

Завораживает. Пленяет резко и сразу. Не дает возможности ускользнуть, вырваться, разорвать порочный круг.

У меня перехватывает дыхание.

— Рабыня должна давать, — холодно произносит палач. — Говорить ей незачем. Рот у нее, чтобы хер принимать.

Правда. Так и есть.

Смотрю на него. Молчу. Глупо спорить. Да и о чем? Никто и не пытался скрыть мое истинное предназначение.

— Но ты, — жестко притягивает меня, опаляет горячим дыханием. — Не рабыня.

— А кто? — еле губами двигаю.

— Моя, — звучит как приговор.

Когда мы оказываемся в спальне, Марат не включает свет. Запирает дверь, заключает меня в объятья. Раздевать и приступать к тому единственному, что ему требуется, не спешит.

Зверь отлично видит во тьме. И пока я теряюсь во мраке, он разглядывает добычу, как будто бы все происходит при ослепительном дневном солнце.

— Нельзя тебе в мужика наряжаться, — выносит насмешливый вердикт, проводит ладонями по груди, сгребает плоть, сжимает через бюстгальтер, причиняя легкую боль. — Эти сиськи никаким шмотьем не скроешь. Сразу на виду. Прыгучие.

— Ну, можно ведь бинтом перевязать, — заявляю тихо. — Плотно. В несколько слоев.

— Дохрена бинта надо, — хмыкает и сминает мои ягодицы, вынуждая взвизгнуть. — А жопу чем перевяжешь?

Разворачивает меня, прижимается сзади, позволяя ощутить всю силу и мощь своего жестокого желания. Огромный член стоит колом. Уже таранит по полной.

— Дашь мне сюда? — спрашивает Марат, вжимаясь еще крепче, буквально насаживает на свой громадный орган.

— Ты же и так возьмешь, — роняю сдавленно. — Если захочешь.

— Отвечай на вопрос, — хрипло произносит он.

Пальцы впиваются в мои бедра, оставляя синяки. Вздыбленная плоть подрагивает от нетерпения, жадно пульсирует, беззастенчиво упираясь в мое самое чувствительное и беззащитное место. Невольно содрогаюсь от столь тесного контакта.

— Дашь мне в задницу? — раздается вкрадчивое уточнение.

— А разве я могу отказать? — невесело усмехаюсь.

— Блядь, — бросает резко. — Отвечай без этих приколов. Прямо. Да или нет. Ты даешь мне свою жопу сегодня?

— Нет, — выдаю и губу закусываю от волнения. — Пожалуйста. Не надо. Давай… давай это оставим на другой раз.

— Валяй, — поразительно легко соглашается.

Я не верю. Настолько просто? В чем подвох?

Марат отпускает меня и уходит в душ. Даже пошевелиться не решаюсь. Боюсь нарушить странную магию происходящего. Кажется, любое движение может в момент испортить удачный расклад. Вернуть жертву обратно в кошмар.

Звук льющейся воды за стенкой немного отрезвляет, избавляет от ледяного оцепенения. Но я все равно продолжаю стоять там, где хозяин меня оставил. Практически не двигаюсь, не перемещаюсь.

— Твоя очередь, — выдает он, возвращаясь обратно в комнату.

Полоска света, льющаяся наружу благодаря открытой двери, позволяет разглядеть мужчину во всех развратных подробностях.

Марат голый. Совсем. Полностью. Даже полотенце вокруг бедер не удосужился повязать, не говоря уже о том, чтобы набросить халат. Варвар. Дикарь. Одежда ему только мешает.

Огромный член по-прежнему пребывает в боевой готовности. Угрожающе покачивается между мощными бедрами. Крупная головка налита кровью.

— Чего застыла? — гортанный смешок больше смахивает на рычание.

— Я… сейчас.

Не искушаю судьбу, покорно направляюсь в душ. Закрываюсь. Медленно стягиваю одежду. То и дело оборачиваюсь, жду, что мужчина ворвется сюда, нарушит хрупкое перемирие, возьмет свое без лишних вопросов. Подрагиваю от напряжения.

Но все проходит спокойно. Никаких приключений. Тихо. Ровно. Вытираюсь насухо, обматываюсь свежим полотенцем.

Черт. Что происходит? Я как будто ощущаю некое разочарование. Между бедер саднит от неудовлетворенного желания. Безумие. Бред какой-то. Неужели я так сильно привязалась к нему, а теперь изнываю от порочной потребности насытить похоть?

Помедлив, ступаю в спальню.

Понемногу привыкаю к темноте вокруг. Это естественно и закономерно. Темнота неизбежно становится частью меня, моим настоящим миром.

— Ебаться будем? — резко бросает Марат.

Он что…

Он спрашивает моего разрешения?

Во рту пересыхает. Совершенно не представляю, как могу ему ответить. Отказывать попросту опасно. Страшно. До одури. Хотя… проклятье, да я же не хочу отказывать. Жажду его внутри себя. Глубоко. Мощно. Чтоб до судорог довел. Чтоб затрахал до полусмерти.

Замираю, примерзаю к полу. Становится жутко и жарко от таких ненормальных, аморальных мыслей. Губы разлепить точно не сумею.

Так и стою молча. Как каменная статуя.

— Зря только свободу дарю, — мрачно заключает Марат. — Ничего решить не можешь. Или разучилась?

Он лежит на кровати, забросив руки за голову. Вроде расслаблен, но в то же время собран, готов к броску в любую секунду. Не стоит обманываться, принимая его спокойствие и вальяжность за чистую монету.

— Зачем эти игры? — с большим трудом сглатываю ком в горле. — Позволяешь выбирать, но сам стоишь у руля.

— Разрешаю порулить — не ценишь, — хмыкает.

— Довольно сложно поверить в иллюзию, — признаюсь честно. — К тому же я привыкла к прошлым правилам. Ты отдаешь приказ. Я выполняю. Все очень просто.

— Ни черта ты не выполняешь, — смеется.

— Ну, я стараюсь, — роняю мягко.

Марат приподнимается на локтях. Даже в кромешной темноте его взгляд обдает мое тело адским пламенем. Полотенце едва ли защищает от пристального внимания.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он.

И мой мозг явно отключается. Напрочь.

— Тебя, — не контролирую собственную речь.

— Тогда иди сюда.

Треск разрываемой фольги. Не очень романтично. Однако это до боли привычная часть ритуала. Марат разрывает упаковку презерватива, извлекает резину и раскатывает по толстому стволу. Действует быстро и четко.

Я подчиняюсь. На негнущихся ногах приближаюсь вплотную к кровати. Опускаюсь на матрас, на коленях подползаю ближе.

Виски ломит от желания. Кипучего. Шального. Бешеного. Токсического и абсолютно иррационального.

— Оседлай меня, — его голос как раскаленная лава течет под кожу, проникает в жилы, заполняет собою пространство.

— Как? — выдаю глухо.

— Как жеребца, — заявляет хрипло.

Я делаю то, чего он требует. Усаживаюсь сверху. Устраиваюсь так, что вздыбившийся член утыкается в живот.

Какой он огромный. Гигантский. Как вообще в меня помещается? Даже смотреть на подобный орган страшно. Содрогаюсь от предвкушения грядущего действа.

Марат срывает с меня полотенце.

— Начинай, — шлепает по ягодице. — Или сам начну.

Я насаживаюсь на него. Нанизываю лоно на закостеневшую от возбуждения плоть. Медленно опускаюсь, погружаю железную твердость до упора.

Выдох. И вдох. Рвано. Судорожно. Надсадный стон.

Все это сливается со звериным рычанием.

Господи. Боже мой. Что я творю? Во что превращаюсь? Назад пути отрезаны. Теперь уже точно. Возможно, я могла спастись. Но поздно. Не хочу.

Как же я увязла. Влипла. Залипла. И ничего хорошего, ничего доброго это мне не подарит, не принесет. Лишь боль и ужас.

Мы слишком разные. Мы слишком…

Я отказываюсь думать.

Я чувствую каждую его вену. Бой крови. Жесткий. Неукротимый. Буйный. Я чувствую, как его сердце качает жизнь по венам. Через член.

Секунда. И меня ничего не волнует. Тревожные мысли сгорают в пламени ненасытной, первобытной похоти.

— Давай, — очередной шлепок ниже поясницы. — Задай своему жеребцу.

— Ох, — порочно и протяжно, это единственное, что мне удается вымолвить в данный момент.

Он растягивает меня, заполняет до предела. Проникает так глубоко и далеко, как никто другой не проникал. И увы, дело совсем не в чудовищном и угрожающем размере его детородного органа.

Горячие пальцы скользят по животу, крадутся по ребрам, поднимаются к груди. Жадно обхватывают грудь, выкручивают соски.

Я двигаюсь. Сперва медленно, робко, очень неуверенно, а после вхожу во вкус, отдаюсь рефлексам. Я даю то, чего и сама неистово жажду.

— Быстрее, — резким тоном подстегивает Марат. — Жестче.

Наклоняюсь, опираюсь ладонями о широкие мускулистые плечи, натыкаюсь на сталь под гладкой кожей.

Я устраиваю дикую скачку. Я? Или кто-то другой? Чужая женщина. Голодная самка. Я не узнаю себя. Ну и плевать. Не важно. Теперь уже ничего не важно.

Я сгораю на нем. Вспыхиваю и осыпаюсь пеплом на грудь, обвитую канатами мышц. Я так хочу верить. Что это больше, чем просто секс. Что это все настоящее.

Глупо? Наивно? Пусть.

Я целую его шею. Крепкую. Напряженную. Как у разъяренного животного. Просто прижимаюсь губами, ласкаю кожу языком.

Это порыв, который невозможно контролировать.

Марат рывком переворачивает меня на спину, наваливается сверху, отнимая весь воздух. Вдавливает в кровать. Начинает вонзаться внутрь как одержимый. Насквозь прошить хочет. Убить. Разрушить. А не выходит.

— Херовая ты наездница, — рычит на ухо. — Годами учить придется.

Глава 52

Приручить зверя. Завоевать его доверие. Сделать так, чтобы он ел с твоих рук, чтобы спокойно засыпал рядом, забывал о возможном предательстве. Превратиться для него в особое лакомство. Изысканное. Выделяющееся среди других. Пусть пробует, сколько угодно, сколько пожелает. Пусть наслаждается вкусом. Только бы не сожрал целиком.

Я смогу? Сумею подчинить Марата? Лаской и нежностью. Окутать его разум, заполнить мысли. Войти в плоть и в кровь, пропитать его ледяные жилы своей отравой, влиться в самое нутро.

Пока что это делает он. Подчиняет меня. Порабощает. Ядом льется под кожу. Заполняет все пространство внутри и снаружи, отбирает свободу выбора.

Я должна заново учиться думать, принимать решения, отвоевывать личную территорию по миллиметру. Начать с малого и достичь действительно важного результата. Иначе эту игру не перевернуть.

Где мои опоры? Цели? Мечты? Стремления? Где я сама?

— Я бы хотела продолжить работу над диссертацией, — совершаю первый шаг, робкий, не слишком смелый, просто пытаюсь оценить границы дозволенного, прощупать зыбкую почву.

Марат лежит на спине. Вроде как отдыхает, однако никакой расслабленности в его сильном теле не ощущается. Напротив — готовность к броску.

Я лежу на нем сверху. Грудь к груди. Могу четко прочувствовать каждый мускул. Поймать биение пульса сквозь набрякшие вены. Я будто оказываюсь на обжигающе горячей железной статуе. Под упругой кожей льется реальный металл. Дыхание враз перехватывает от этой сдерживаемой мощи.

Громадный член до сих пор находится во мне. Согреваю закостеневшую плоть собой. В самом прямом и порочном смысле.

Крупные ладони поглаживают мои ягодицы. Лениво, по-хозяйски. Неспешно движутся, очерчивая свои владения.

Я начинаю привыкать к подобному положению. Улавливаю в происходящем особый кайф, больной и насквозь извращенный. Я вещь, бесправная и безвольная игрушка, поэтому хозяину виднее, как именно нужно со мной поступать, где раскладывать, куда трахать. И больше ничего не надо решать. Не о чем волноваться и переживать. Просто плыви по течению, покоряйся, сдавайся окончательно.

Это пугает. Страшит. Ужасает. Но очень глубоко в душе. На дне.

Я пробую бороться. Теперь уже против собственной тупой покорности. Против апатии. Против эйфории. Я чувствую себя наркоманом. Только вместо запрещенных веществ искушением выступает огромный орган, растягивающий створки лона до упора.

Боже. Я никогда не верила в женщин, которые до безумия одержимы сексом. Всегда считала существование нимфоманок плодом разыгравшейся мужской фантазии. Это могло быть либо болезнью, психическим отклонением, либо же игрой, определенной уловкой. Но вот чтобы по-настоящему вожделеть интимной близости до греховного жжения и зуда в причинном месте… подобного я не воображала, не представляла.

А теперь сама такая. Даже хуже. Падаю в бездну под названием Марат.

— Ты не будешь работать, — говорит он, мрачно сдвигает брови, выдает: — Зачем на это время тратить?

— Понимаю, — роняю тихо. — Но признаюсь честно, мне практически нечем себя занять, когда тебя нет рядом.

Двигаю бедрами, будто невзначай, слегка меняю положение. И гигантский член твердеет сильнее, оживает, моментально откликается.

Горячие пальцы крепче стискивают мои ягодицы.

— По магазинам ходи, — бросает Марат, буравит темным взглядом. — По салонам. Бабские процедуры делай. Замира тебя везде поводит и развлечет.

Тонкий лед. Тончайший. Любое резкое движение погубит все мои планы и надежды, отправит глубоко под мрачные воды.

— Это хорошо, — улыбаюсь. — Но я очень много труда вложила в научные исследования. Пусть мне ничего не светит в будущем, хочется довести дело до конца. Я не привыкла отступать. Думаю, ты все понимаешь.

— Упертая, — хмыкает. — Я заметил.

— Я… я должна разобраться с этой работой. Для себя. Лично. Не для других. Не ради карьеры. Тут прошлые дела. Но… я не прошу доступ сразу, потом, когда сочтешь…

— Доступ? — грубо обрывает поток моих не слишком связных высказываний.

— Потребуется Интернет, — отвечаю, глядя прямо в горящие черные глаза, не рискую отводить взгляд. — Книги тоже понадобятся, но я все равно все покупаю и заказываю именно через сеть. Самая свежая информация хранится там.

— Комп себе выбиваешь, — криво усмехается.

— Да, — киваю. — Но ты сможешь легко контролировать каждое мое действие. За экраном следить, проверять историю браузеров. На тех сайтах, которыми я пользуюсь нельзя ни у кого попросить помощь. Это ведь не социальные сети. Другая структура. Библиотеки, новостные ресурсы узкого профиля. При определенных настройках я смогу посещать лишь конкретные ссылки, ничего сверх того.

Однако любой запрет можно обойти. Захочешь — отыщешь способ. И даже найдешь куда обратиться за спасением. Было бы желание. И наглость. Нить протянется.

— Поглядим, — холодно бросает Марат и ухмыляется шире, погружает в пекло: — Вот жопой покрутишь на моем хере, тогда поразмыслю. Оценю риски. Может и дам чего.

Рефлекторно вздрагиваю, нервно закусываю губу.

Что если это ловушка? Проверка? Надо сохранять осторожность. Не стоит соглашаться сразу. Такой расклад натолкнет на подозрения.

Получить компьютер за анальный секс. Соблазнительное предложение. И опасное. В памяти еще свежи недавние впечатления от подобного действа. А про первый опыт и вовсе думать не тянет.

— Затихла, — жадно сминает мой зад, тискает. — Разве наука не требует жертв?

— Я обещаю поразмыслить, — толкаюсь ему навстречу, вырываю из широкой груди звериный рык. — Мы же никуда не спешим?

— Не спешим, — подтверждает Марат.

И опять переворачивает жертву на спину, заваливает, подминает под мускулистое тело, будто погребает, обрушивает сверху каменную твердость налитых напряжением мышц. Овладевает мною снова. Долго, со вкусом, растягивает удовольствие.

Мы завтракаем и ужинаем вместе. За одним столом. Утром совершаем трапезу в доме, в главной гостиной. Вечером посещаем различные рестораны. Обычно водитель отвозит меня к Марату, иногда тот заезжает сам. Практически неделя подобного распорядка заставляет меня еще сильнее поверить в нормальность наших отношений. Точнее — в красивую иллюзию.

Со стороны мы выглядим как семейная пара, особенно с учетом обручального кольца на моем пальце. Окружающие люди едва ли могут усомниться в нашем счастье. Никто не узнает правду. Даже грозный вид Марата не вызовет подозрений, ведь он так мило и нежно придерживает меня за талию, привлекает ближе, прижимает теснее, однако строго соблюдает нормы приличия, избегает проявления излишних эмоций на публике. Либо по собственным убеждениям действует, либо опасается нарушить кодекс относительно общения хозяина и рабыни.

Рядом с ним я просто крохотная. Совсем малышка. И кажется, грешно такому громиле причинять боль хрупкой девочке.

Но кто рискнет помещать ему в реальности? Кто сдержит грубые животные инстинкты, когда мы опять наедине в спальне? Кто посмеет бросить вызов зверю?

Я чувствую себя так, будто хожу по канату над жуткой пропастью. Один неверный шаг — и от меня только мокрое место останется.

— Ты встречался с кем-нибудь? — спрашиваю в один из наших удивительно тихих вечеров, под конец, перед подачей десерта.

Марат смотрит на меня, точно я неожиданно перехожу на другой язык, неизвестный ему, абсолютно незнакомый и непонятный.

— У тебя была девушка? — уточняю мягко. — Полагаю, да. Вероятно, их было довольно много. Ты явно не страдал от недостатка женского внимания.

Молчит и хмурится. Пожалуй, это знак остановиться, замереть и не пересекать черту, но я продвигаюсь вперед. Словно вытанцовываю над бездной. Встаю на носки пальцев. Вокруг своей оси кружусь, не ведая настоящего страха.

— Я бы хотела узнать о тебе больше, — прочищаю горло. — Если не возражаешь. Ведь ты обо мне очень многое выяснил, а я только могу в догадках теряться и строить собственные предположения.

— Зачем тебе узнавать про моих баб? — кривит губы, прожигает черными глазами. — Так и тянет в моих мозгах покопаться?

— Выходит, ты для этого мне вопросы задавал? — улыбаюсь. — Старался проникнуть прямо в голову?

— Вопросы? — хмыкает.

— Ну, про парней, — поясняю осторожно. — Сколько их у меня было, как далеко заходили наши совместные отношения.

— Я спрашивал, кто тебя в рот ебал, — бросает грубо.

Вздрагиваю. Никак не могу привыкнуть к его отвратительным выражениям. Даже самую легкую и непринужденную беседу он способен испоганить подобным резким поворотом. Вроде начинает общаться нормально, фильтрует лексикон, а потом вдруг как приложит словом, что моментально теряешься. Как молотом по голове врезает, окатывает студеной водой, дотла сжигает единственной фразой.

— Неужели ты не допускаешь, что я интересуюсь тобой искренне? — выдаю ровно, пробую сохранять хладнокровие. — Без коварных планов? Без задних мыслей? Просто хочу понять человека, с которым намертво связана. Или ты считаешь, мне может быть наплевать на подобный факт? Прости, но трудно сохранять полное безразличие в такой ситуации. Да и как ни крути, жаждешь выяснить о собственном хозяине хоть какие-то детали.

— Ты знаешь достаточно, — отрезает Марат.

— Верно, — не отвожу взгляд, спокойно выдерживаю буйный напор его глаз, хотя столь горячее внимание ощущается, как удар прикладом в затылок. — Знаю историю про долг. Знаю, что предательство для твоей семьи равноценно смерти. Знаю твоего отца и твоих братьев. Но о тебе самом я знаю только имя.

— Этого хватит, — подводит мрачный итог.

Появление официанта с подносом немного спасает ситуацию. Во всяком случае, мне удается остыть и собраться для очередной неминуемой атаки, сдержаться и не нарубить дров сгоряча. Пока перед нами расставляют десерты, возникает пауза, дабы выровнять дыхание и пересмотреть выбранную тактику. Хотя какая тут может быть тактика? Он варвар. Дикарь. Его ничем не пронять и не пробрать.

— Не хочешь обсуждать личное? — говорю, когда мы вновь оказываемся наедине без лишних свидетелей.

Усмехается и качает головой. Его бесят мои расспросы, однако моя наглость и упорство вызывают восхищение. Он явно забавляется. Это как если бы тигр привычно зажал в когтях мышь, а та бы стала с ним болтать. Дерзко. Отчаянно. Необычно. Шаблон рвет.

— Валяй, обсудим отношения, — скалится Марат. — Срок, покуда мой хер пизду долбит, за отношения считается? А если в жопу выебу, то это значит все уже серьезно?

Мои щеки пылают. Лицо в огне. Физически. Буквально ощущаю, как густо заливаюсь краской. Но взгляд я все равно не прячу. И даже не вздрагиваю. Наверное, начинаю смиряться.

— Отношения — это когда вас связывает нечто большее, — произношу спокойно, очень пытаюсь не допустить дрожи в голосе. — Не только секс. Не только проникновение в разные отверстия.

— Ух ты, — издевательски присвистывает, явно глумится. — Расскажи, чего еще с бабой делать, раз трахать нельзя?

— Можно… трахать, — выдаю хрипло, употребляю вслух крепкое словечко неожиданно для себя самой и с мрачным удовлетворением наблюдаю за тем, как чернеют и без того до жути черные глаза. — Но тебя связывают с человеком другие интересы. Вы проводите свободное время вместе, находите общие занятия, открываете новое, доверяете друг другу.

— Духота, — заключает презрительно. — От такого только удавиться со скуки.

— Почему ты настолько низкого мнения о женщинах? — не выдерживаю. — Кто тебя так сильно задел?

— Займи рот десертом, — бросает нарочито елейно.

Судорожно сжимаю ложку, стараюсь всю ярость на металл выпустить.

Но лучше подчиниться ему по-хорошему. Иначе сам мой рот займет. Даже не сомневаюсь, что Марату ничего не стоит отыметь меня посреди ресторана, причем в самой дикой и грубой форме.

— Ты ведь женишься, — опять даю себе волю, не удерживаюсь от очередной опасной реплики, действую на эмоциях. — Неужели и жену уважать не станешь?

— Я не женюсь, — ухмыляется.

— Но твоя невеста…

Замолкаю. Потому что он вдруг касается моей руки, проводит кончиками пальцем по внешней стороне ладони, очень нежно и осторожно, но от этого странного, обманчивого жеста у меня сразу ложка выпадает. Язык присыхает к небу от волнения.

— Пора из тебя дурь выбить, — чеканит, опаляя дыханием. — Болтаешь и болтаешь, без умолку тарахтишь. Завтра займемся делом.

— Каким? — еле дышу.

— Найдем общее занятие, — заговорщически выгибает бровь. — Без траха.

Мне едва удается сглотнуть.

Это что… намек? На отношения? Или я сама себя обманываю? Наверняка, он приготовит новое унижение. Нечто безумное, страшное и жестокое.

Черт. Почему он так странно улыбается? И почему внутри меня все так сладко замирает при одном взгляде на его губы?

— Ты уверен, что я готова? — судорожно сглатываю.

— Боишься? — хмыкает Марат. — Я думал, ты взрослая девочка.

— Да, но…

— Только со мной смелая? — ухмыляется.

— Это слишком быстро, — отвечаю, нервно закусывая нижнюю губу. — Я никогда прежде не пробовала ничего подобного. Мне не страшно, просто очень непривычно.

— Все бывает в первый раз, — продолжает хищно скалиться, но искры в его глазах совсем не выглядят угрожающе, наоборот, во взгляде явно проскальзывает настоящее веселье, без мрачной тени злобы и даже привычной жгучей похоти нет.

— Ладно, — согласно киваю. — Давай проверим, хорошо ли я усвоила теоретическую часть и перейдем к практике.

— Поняла, что делать? — уточняет он.

— Полагаю, все довольно легко, — делаю глубокий вдох, улыбаюсь, пытаясь сбросить оцепенение, вкрадчиво прибавляю: — Как с тобой. Главное — оседлать.

Даже не отслеживаю реакцию Марата, полностью обращаю внимание на основную задачу, стараюсь правильно выполнить каждый шаг. Мысленно прокручиваю схему действий в голове, приступаю к воплощению в реальность.

Итак. Одну ногу в стремя. Руками взяться за седло. Оттолкнуться и перенести другую ногу через спину лошади. В моем воображении подобное кажется лихим каскадерским трюком, но на самом деле все оказывается куда проще. Поразительный исход.

Пара секунд — и я уже оказываюсь на Титане. Громадном и могучем, мускулистом жеребце иссиня-черного цвета. Дух захватывает от его мощи. До сих пор не верю, что и правда сумела взобраться на лошадь с первой попытки, просто следуя распоряжениям Марата. Меня захлестывает странное возбуждение. Бешеный выброс адреналина ударяет четко в мозг. Мелкая дрожь охватывает тело, но постепенно отпускает плоть, напряжение падает, сменяется уверенностью.

Я сумею им управлять. Сумею его обуздать. Нужно двигаться четко и плавно. Занять правильное положение в седле. Держаться ровно и свободно.

Животные чувствуют страх. А я… не боюсь. Больше не боюсь. Ничуть. Изначальное волнение отпускает, ледяные когти разжимаются, позволяя вдохнуть полной грудью.

— Я правильно сижу? — спрашиваю своего инструктора.

— Вот бы ты и на меня так лихо запрыгивала, — усмехается Марат.

Хлопает своего коня по шее, треплет. Тот довольно потрясает гривой, млеет под ладонью хозяина. А кто бы не млел?

Отгоняю греховные мысли. Сейчас не время. Надо сосредоточиться на жеребце.

«На каком?» — вспыхивает в сознание издевательский вопрос.

Марат добивает меня окончательно, убирая руку от коня, как бы невзначай прикасается к моей ноге, будто случайно скользит пальцами по икре. От этой ласки раскаленная стрела прошивает низ живота насквозь.

Боже, я точно с ума сошла.

— Дальше, — запинаюсь. — Дальше что?

Наш удивительный урок продолжается. Меня обучают правильно держаться в седле, ездить шагом, останавливаться, совершать поворот. Самое трудное — разобраться с поводьями. Одно неосторожное движение, инстинктивный рывок, чересчур резкий и жесткий взмах рук — рот лошади может быть травмирован. Да и в любом случае не хочется истязать животное, излишне перетягивая поводья.

Важно держать кисти на холке. Разгибать и сгибать только локти. Контролировать натяжение. Нельзя допускать, чтобы поводья провисали вниз. Они должны стать продолжением твоих рук.

Хочешь повернуть — пускай оба повода в дело. Верно направляй коня. Четко отдавай команды.

Я познаю абсолютно новый мир. Никогда не мечтала и не думала о том, чтобы взобраться на лошадь. Разве что на экране кино наблюдала за этими прекрасными созданиями. Ну и в парках порой их встречала. Впрочем, у тех животных всегда был измученный вид. Жалко смотреть. Они целыми днями служат забавой для туристов, однако уход получают явно не самый лучший.

Другое дело — Титан. Жеребец прямо таки играет. Роскошная грива. Бархатистая шерсть. Аж сверкает. Неукротимый. Резвый. Породистый. Пожалуй, другого Марат и не выбрал. Поставь рядом сотню подобных, все равно остановил бы взгляд именно на этом.

Между ними ощущается связь. Уверена, и меня конь терпит, лишь по воле хозяина. Держится спокойно и снисходительно. Милостиво позволяет собой управлять. Уж слишком у него своенравный вид, но присутствие Марата моментально укрощает.

Хотя Марат им тоже сейчас управляет. К упряжи пристегнут трос, который он сжимает, готовый в любой момент взять ситуацию под личный контроль.

Вряд ли новичкам вроде меня позволено кататься без страховки.

— Ты хороший учитель, — говорю искренне. — Я раньше не подозревала, что способна на подобную авантюру.

— Разве это авантюра? — смеется.

— Для меня, — невольно улыбаюсь. — Если сравнить мою прошлую жизнь и теперешнюю, то наблюдается заметный контраст.

Было обычно. Заурядно. Скучно. Но это устраивало. Вполне. Я не жаждала безумных приключений, ухода в отрыв. Не рвалась на рожон. Видимо, это рассердило мою судьбу, прогневило небеса.

Моя улыбка гаснет.

— Хватит, — произносит Марат. — На сегодня достаточно.

— Так быстро? — спрашиваю удивленно.

— Быстро? — бросает насмешливо. — Два часа скачешь.

Пораженно выдыхаю. Даже ответить нечего.

Два часа? Серьезно? Время пролетело как один миг. И даже усталости не ощущаю. По телу бодрость разливается, энергия кипит.

— Мы еще сюда вернемся, — обещает Марат.

— Правда? — голос пронизан неподдельной радостью.

— Конечно, — подтверждает и помогает спуститься на землю, подхватывает и ссаживает вниз точно невесомую пушинку, в объятья сгребает и на ухо шепчет: — Если будешь меня как его объезжать, бедрами обхватывать и хер по яйца принимать.

Я ничего не говорю, лишь вздрагиваю. А он практически сразу отстраняется и обращается уже к коню. На своем языке. Нежно. Ласково. Непривычно до жути. Необычно.

Он и в самом начале с Титаном общался. И потом, пока меня учил. Как со старым верным другом. Их отношения гораздо прочнее наших. Надежнее.

А как иначе? Титан действительно преданный товарищ и соратник. С ним и по душам пообщаться можно. А я просто шлюха, другой роли не дано.

Марату нужна чистая девушка, невинная и непорочная, никем другим не тронутая. Чтоб ревность не будить. Его невеста — идеальная пара. Воспитана по их традициям, понимает их культуру. Между ними очень много общего.

А что между нами? Темная похоть. Жажда плоти. Кровавый долг. Метка, которой хозяин метит свою рабыню.

Любовь не должна сжигать в пепел, обугливать крылья, кости разламывать и по кускам мясо выдирать.

Любовь?..

Боже, о чем я вообще рассуждаю? У нас нет и никогда не будет любви, даже банальная привязанность исключена. Я просто вещь. Игрушка. И единственное, что можно сделать это вырваться из заточения, сбежать из жуткого плена.

Лучше умереть, чем жить так. На острие ножа. На лезвии порока. Ожидать неминуемой кары от безумцев, одержимых кровным возмездием. И проблема не только в Марате, его одержимая семья никакого шанса не оставит.

И все же я пьянею. От выброса эндорфина. От непривычных впечатлений. От такого одуряющего сюрприза как урок верховой езды. И от того, как Марат сгребает меня в объятья, попрощавшись с Титаном.

Ну, не удается мне сохранять сердце в холоде. Не выходит рассудок трезвым держать. Срываюсь и в пропасть эмоций улетаю на раз. Молниеносно. Как под студеную воду ухожу, а после в открытое пламя ныряю, в бездну огня.

Дома нас встречает гость. И его появление вдруг крадет всю нашу магию. Возвращает обратно в жестокую и мрачную реальность.

Пугающий тип. Жуткий. Страшный. От такого хочется держаться подальше, сразу сделать несколько шагов назад. Он навевает утробный ужас.

Высокий, хоть и чуть ниже Марата. Здоровенный. Груда мышц. И ярости. Клокочущей злобы, животной агрессии. Пусть одет в костюм, смотрится вполне цивилизованно… никакой цивилизации в нем нет. Вот ни капли. Дикий. Неудержимый. Такого даже на железной цепи не удержать, вырвется и самую крепкую клетку разнесет, разломает играючи.

И лицо у него неприятное. Грубые черты, жесткие и хищные. Отталкивающая внешность. Глаза чуть раскосые, еще и прищурены. Взгляд цепкий как будто когтями впивается.

Зверюга. И самое странное — он совсем не боится Марата. Не ощущаю в его манере ни единого намека на страх. Уважает? Возможно. Страшиться? Ничуть.

— Ты звал — я пришел, — выдает хрипло.

По мне взглядом проходится. Ровно, без эмоций. Просто оценивает. Не стесняется и нагло чужое изучает. Считает, что имеет на это полное право.

— Пойдем, — холодно произносит Марат.

Уводит незнакомца в свой кабинет. А тот идет, но вдруг оборачивается и еще раз меня удостаивает вниманием. Даже прикрыться хочется. Однако я и так скромно одета. Ничего вызывающего в моем виде не найти.

— Кто это? — спрашиваю Замиру.

Та брезгливо кривится, плечами пожимает.

— Зачем тебе знать? — отвечает, наконец.

— Хочу понять, что за гость пожаловал.

— Он не гость, — отмахивается. — Бешеный пес. Зря Марат его принимает, лучше бы сразу добил.

— Он и правда не кажется приятным, — выдаю осторожно.

— Люди зовут его «Татарин», — продолжает Замира. — Но я уверена, что к татарам он никакого отношения не имеет. О нем ничего неизвестно. Предал память отцов, род оставил. Как такому доверять? Нож вгонит в спину и не задумается.

Ограничиваюсь кивком.

Тут никому нельзя доверять. Вообще. Но от этого мрачного типа веет леденящим душу холодом. Дурной знак. Черная метка.

Глава 53

— Ты мне башку отбил, — говорит Татарин и зубы скалит, по виску двумя пальцами постукивает: — Но врачи залатали. Мозг вернули на место.

Я молчу. Отвечать нечего. Все уже сказано. Ход сделан, теперь настает чужой черед действовать. Принимать правила игры или идти в отказ. Сливаться или рисковать. Он должен сам выбрать дорогу. Принуждать не собираюсь.

— Это шутка? — уточняет боец. — В руку врага нож вкладываешь и горло подставляешь. Зачем? Гребаный псих. Так доверяешь? Кому? Мне?

Хохочет. Недолго. Сам веселье обрывает. Резко. На рычание срывается и бросается вперед, через стол перегибается, нависает надо мной.

— Охереть, — бросает прямо в лицо. — Совсем одурел? Я вот понять не могу. Что у тебя на уме? Подстава такая? Или забава? Охота на живца?

— Сядь, — кивком приказываю вернуться обратно на стул.

Челюстями ворочает. Аж скрипит. Но подчиняется. Плюхается куда указано. Дымится от ярости.

— Решай, — выдаю прямо. — Здесь и сейчас. У меня нет времени трепаться. Суть я обрисовал. Делай шаг.

Головой мотает. Хмурит брови. Не доверяет. Подвоха ждет. Верно. В боях силен, но по жизни тоже не идиот. Оценивает риск.

Все просто.

Либо он со мной. Либо против меня. Другие с ним никогда не поладят. Других он сам не потерпит. С потрохами сожрет. Не подавится. Кости разжует до порошка. Переварит. Ни один кусок ему поперек горла не станет.

Правду говорят. У жеребца бывает единственный хозяин. Даже у буйного и норовистого. Кто его объездит, тому и будет служить. Остальных может и прокатит. Забавы ради. Но потом сбросит на землю. Растопчет. В пыль копытами вобьет.

Титана я объезжал месяц. С Татарином разделался за час.

Ха. Зря коня вспомнил. Как по заказу. Заноза в голове. Царица. Сука гребаная. Темный круп зажат между ее ногами. Чтоб она меня так зажимала. На хуй насаживалась. Лихо. Жестко. Вся такая раскрасневшаяся и взъерошенная. Чтоб скакала, не жалея сил. Чтоб ебала меня. Как я ее. Чтоб мой хер до крови стерла. Дикая. Бешеная. Чтоб была вся как будто из железа.

Стерва. Драгоценная. Расчетливая. Хитрая. И до одури ранимая. Наивная. Невинная. Шлюха-девственница. Реально. Член засасывает в рот, под корень заглатывает, а щеки краснющие. Точно в первый раз так берет. А пизда чего стоит. Узкая. Тугая. Горячая. Градусов там немеряно. Еще и не раздолбанная. Сколько не растрахивай. Хоть часами выдирай.

Вика-Виктория. Сладкая. Грязная. Моя рабыня. Неземная.

Титан тоже повелся. Разомлел. Прямо шкура заиграла.

А кто бы не повелся? Кто бы такие ноги вокруг себя не обернул?

Кулаки сжимаю. Стояк каменный. Сейчас штаны порвет. Везет, что сижу за столом. Иначе бы напугал Татарина до усрачки.

— Твоя взяла, — вдруг рвет тишину тот. — Знал, соглашусь. Знал, да? Иначе бы не предлагал такой расклад. Угадал?

Усмехаюсь.

— Но скажи, — продолжает. — Разве тебе нечего терять? Жизни не жалко? Даже деваха не держит? Она улетная. Видная баба.

Блядь. Чего?

— А вот это тебя ебать не должно, — рявкаю. — Забудь, что видел. Если не хочешь, чтоб я твои глаза выдрал.

— Я со всем уважением, — мрачнеет. — Забыл. Уже.

— Двигай отсюда, — цежу сквозь зубы.

Кивает. Поднимается. Скрывается за дверью, не задавая лишних вопросов.

А бью кулаком по столу так, что поверхность трещит и разлетается в щепки.

Дьявол.

Она привлекает слишком много внимания. И я привлекаю. Своей реакцией на нее. Своим видом. Совсем не отстреливаю главное. Косяк за косяком. Слабость никто не простит. Я нас похороню однажды. Очередной вспышкой гнева. Собственной похотью. Страстью. Жадностью. Желанием держать рядом всегда. Не отпускать, не разделять свое. Никогда. Ни за что. Подмять. Загрести. Заграбастать. И владеть ею. До гроба.

Отлично. Что делать? Как себя контролировать?

— Дератизация, — читает надпись на брошюре Монах и хмыкает: — Это еще что такое? Как придумают словечко, хрен выговоришь. Про финансы читаешь?

Кладу листовку на пустую тарелку перед ним.

Вздрагивает. Рожу мигом кривит.

Согласен. Зрелище отвратное. Размозженная башка. Крысиная. Крепко-накрепко зажата в мышеловке.

— Изучаю комплексные меры, — говорю я. — По уничтожению грызунов.

— Ого, — присвистывает. — И как?

— Здесь разные методы описывают, — отвечаю. — Пищевые ядохимикаты. Газ. Капканы. Электронные ловушки.

— Увлекательное чтиво, — хмыкает. — Где отрыл?

— Парнишка при входе всучил.

Официант принимает наш заказ. И убирает листовку вместе с тарелкой. Даже бровью не ведет.

— А знаешь, — продолжаю. — Эта денар… депар… эта де-хер-его-разберет-что сейчас в тему.

— В доме завелись мыши? — удивляется. — Вроде не сезон. Они обычно сразу после лета набегают.

— Мышей нет, — усмехаюсь. — Крыса. Наглая. Живучая. Загребущая.

— Не понял, — скрещивает руки на груди. — Только одна крыса завелась, а ты решил спецоперацию развернуть?

— Ну, так за одной целые косяки потянутся.

— Я не уверен, что правильно понимаю, — напрягается.

— Монах, — фыркаю. — Ты чего? Реально не просекаешь?

Изумляется. Глаза вылупливает.

— У нас крыса, — бросаю я и разжевываю ему в деталях: — Кто-то близкий настолько охренел, что ворует деньги. Уводит на левые счета. Регулярно. Крупные суммы отмываются через Мальту. Я лично навел справки.

— В смысле? — челюсть роняет. — Стоп. Так это ты туда летал? Недавно. Вот сорвался и помчал. На Мальту? А я все голову ломал, что за срочная поездка…

— Не важно, — отмахиваюсь. — Не забивай башку.

— Ну как же это? — возмущается. — Я сам займусь делом. Помогу. Надо эту сволочь выжечь каленым железом.

— Я поручил дело Татарину, — пожимаю плечами. — Но тебе тоже стоит знать. Ты в курсе всех вопросов.

— Татарину? — голос срывается. — Этому… этому… больному уроду? Да что он смыслит в таких вещах. Ему разве что подозреваемых пытать до смерти. Забивать кулачищами.

— Смышленый малый, — выдаю я. — Зря ты на него наехал.

— Отморозок, — кривится. — Ему доверять нельзя. Сольет быстро. Безумный тип. Чокнутый. Натурально психованный. Уверен, ему стоит сидеть на таблетках.

— А ты знал, как этот тип в компьютерах разбирается?

Молчит. Откидывается на спинку кресла.

— Круто шарит, — произношу вкрадчиво. — На раз щелкает задачи. Это он схему пробил. Вычислил те счета, отследил все переводы, выявил метод наеба. И принес мне данные. Видишь. А ты его прикончить хотел. Напрасно. Ценный кадр.

— Он… он реально… он хакер что ли?!

— Хакер? — ухмыляюсь. — Да хер знает. Лишь бы ту гниду нашел. И он найдет. Поверь. Такой и правда если вцепился, то уже не выпустит, пасть не разожмет.

— Верю, — продолжает губы кривить. — Но мутный все равно. Я бы советовал его под прицелом держать.

— Держу. Не переживай.

— Марат, — улыбается. — Твои решения закон. Я не пытаюсь свои порядки установить. Однако неужели ты серьезно доверяешь ему? Мелкому пиздюку, который сам тебя обворовывал прежде. И тут. Не слишком ли гладко? Отпускаешь ему прошлые грехи, берешь его под крыло, даешь работу. А потом вдруг странный сюрприз. Неожиданный слив крысы.

— Потому я и проверил лично, — повторяю. — Навел справки по своим каналам. И да, на Мальту смотался.

— Позволь мне просто…

— Татарин начал, пусть до конца доведет, — отрезаю.

— Как знаешь, — вздыхает и разводит руками. — Но будь предельно осторожен. Дикий пес прямо ждет, когда выйдет вонзить зубы в глотку.

Официант приносит наш заказ. После трапезы разговор переходит на другие темы. Нам многое надо обсудить по текущим вопросам.

После обеда с Монахом я заезжаю в офис. Хотя хотел бы поехать прямо к моей царице. Забросить ее голые ноги на плечи. Впиться губами в пизду. И лизать, пока она совсем не одуреет, не поплывет под моим языком. А потом можно и на хер посадить. Как на кол. Завалить под себя. Вогнать до яиц. И натягивать. Долго. Сладко. Размеренно. Довести до кайфа, которого у нее никогда прежде не было.

Дьявол, вот же поебень. Раньше меня бабские чувства мало заботили. Главное — сперму слить, похоть утолить, свежее тело вдоль и поперек отыметь. А теперь вдруг размышлять стал, как ей сделать хорошо. Бред. Помутнение. Морок. Все мысли мои забивает. Надо бы про крысу мозгами пораскинуть. Оценить опасность трезво. Татарина на прицеле держать. Врагов хватает. Хоть отбавляй. Но я на девке залип. Потек как последний сопляк. Перед глазами горят ее глаза. Темные. Вызывающие. Наглючие. В башке засела. Игла. Никак не свалит. Эти пухлые губы. Горячий рот. Податливая глотка. Да все как под мой хуй ковали. Создавали размер в размер. Постарались черти. На славу. Ничего не пожалели. Стоячие сиськи. Здоровенные. Мягкие. Упругие. Сколько не разминай, не сжимай — не обвиснут. И соски острые. Дразнят пальцы. Ладонь режут. Как такую грудь из рук выпустить? Тут же дотронешься, сразу тянет промеж болт пристроить. До мозолей елозить. Густо семенем заляпать. Обкончать. А жопа? Как вспомню, что лично целку там сбил, штаны по швам трещат.

Подписываю бумаги, не глядя. Даже не читаю. Дурею от накопившегося возбуждения. Осознаю, что не трахал ее дольше суток. Вчера с Татарином вопросы решал. Потом на работе дела разгребал, заночевал в кабинете. Сегодня тоже день занят от и до. Некогда добраться до дома. Скоро пар из ушей повалит. Так сильно хочу свою девчонку, что челюсти ломит.

Даже не будь она долгом, я бы ее забрал. Выкрал. И ебал бы со всех сторон. Никуда бы не отпустил. Никому бы не отдал. Заклеймил бы. Собой. Своим телом. Своим хером. Я бы ее на веки вечные пометил. Кровью. Спермой. Своей дикой жаждой.

Бесовское искушение. Жгучее. Отравляющее остатки мозгов.

Заканчиваю с документами. Пересматриваю все снова. Загоняю настоящие желания на дно. Стараюсь на делах сосредоточиться. Выходит дерьмово.

И потом вообще занавес. Секретарь докладывает о прибытии моего отца. Приходится принять гостя.

— Здравствуй, сын, — говорит он и располагается в кресле напротив, всем своим поведением давая намек на то, что разговор предстоит долгий. — Ходят слухи, ты с изгоем общаешься. Простил вора. Приблизил к себе. Откуда этот Татарин? От кого род ведет?

Знал бы отец, что я с покойным братом общаюсь. Давно. Редко. Но долгие годы. Хотя он знает. Догадывается. Точно. Просто не показывает.

— Мне наплевать, — отвечаю. — Он не нашей крови. Лично меня не предавал. По глупости работал против, но вовремя сделал правильные выводы, перешел на сторону победителя. Пусть прошлое останется в прошлом.

— Мы иначе бизнес ведем, — произносит холодно. — Лжец. Предатель. Вшивый пес без рода и племени вдруг назначен твоим поверенным. Ты считаешь, это разумный ход?

— Монах насвистел? — хмыкаю. — Или кто помельче?

— Я позволил тебе слишком много вольностей, — чеканит.

— И на то есть причина, — усмехаюсь.

— Посмотрим, — выдает коротко. — В последнее время ты слишком часто уступаешь эмоциям.

— Я никогда тебя не подводил, — заявляю прямо. — Этот раз не станет исключением. Если выложу план заранее. Во всех деталях. То какой тогда смысл его затевать?

— Ты должен узнать с кем работаешь, кто твою спину прикрывает, — продолжает отец. — И раз Татарин сам о своей семье не рассказывает, то пробей по нашим каналам.

Пробивал уже. Не раз и не два, причем по разным источникам. Везде глухо. Однако это последнее, что меня сейчас волнует. На решение основной проблемы подобный факт не повлияет.

— Я занимаюсь этим вопросом, — произношу вслух.

А потом смотрю в глаза отца. И будто в черноту проваливаюсь. Он говорит дальше. Спокойно. Размеренно. Отчитывает как в детстве. Точно к мальчишке обращается. Перестаю слушать. Глохну. Кровь по вискам ударяет. Разум мутит.

Он же не об этом сказать хочет. Совсем не об этом. Не беспокоит его Татарин. Доносы Монаха на меня. По бизнесу ко мне полное и безграничное доверие.

По бизнесу. Не по долгу.

Тогда к чему разговор? Всякая хренотень про величие рода Ахметовых. Про нашу ответственность перед другими кланами.

Клал я не эти кланы. На каждый в отдельности и на все вместе взятые. Сейчас. В эту минуту. Для чего весь замут? Напомнить про роль семьи. Про то, что общее важнее частного. Мордой ткнуть в главный косяк.

— Я разберусь, — чеканю, когда наступает черед рот раскрыть. — И проблему решу, и от своего не отступлю.

— Ты мой сын, — заключает мрачно. — Помни об этом.

Как тут забудешь.

Щенок. Только выбился в лидера. Все, что получил в свои руки, могу в любой момент потерять. Все абсолютно. Только не рабыню, на которой вырезано клеймо.

Отец будто мысли читает.

— Что с твоей рабыней? — раздается вопрос.

— Ничего, — отвечаю.

И понимаю — вот оно. Основная цель визита. Надо обуздать чувства. Ярость в узду взять. Гнев загнать поглубже. Язык отгрызть, но лишнего не выдать.

Единственная вспышка станет фатальной. Похороню нас одним махом. Угроблю. Потом ничего не спасет. Не будет пути отхода.

Я должен скрывать как сильно увяз. Как погряз в собственной жертве, как пропитался ее ядом.

— Ты выводишь девку на люди, — произносит с усмешкой. — В магазины пускаешь. По ресторанам и операм за собой таскаешь. Скачки устроил. Обучаешь.

— Я этого не скрываю, — пожимаю плечами, губы кривлю: — Разве есть запрет?

— Так не принято, — цедит сквозь зубы, позволяет истинным эмоция взять верх, выбраться наружу, избавляется от привычной маски. — Никто и никогда такого не делал. Шлюху надо держать взаперти. Нечего ею хвастаться.

— Ну, мир изменился, — бросаю небрежно. — Обычай-то древний. Раньше многое было иначе.

— Думаешь, ты вправе вековой обычай менять? — его голос обещает кару богов.

— Я могу брать ее, — отрезаю холодно. — Везде, где пожелаю. Пусть привыкает. Могу ебать ее и в магазине, и в ресторане. И в гребаной опере. Захочу прямо на своем жеребце эту бабу выдеру.

— Ты зарываешься, — обрывает.

— Я не вижу проблемы, — отмахиваюсь. — Зачем мы вообще обсуждаем мою подстилку? Ее задачи и без того понятны.

— Она наш долг.

Наш.

Холод. Раздирает до костей. Пробирает до печени. Глубже. Позвонки по одному выламывает, четко и методично.

Наш?!

Я готов врезать собственному отцу. Впервые. По-настоящему. Готов вогнать кулак в его челюсть. Бить. Бить. Бить. Чтоб не встал. Не оклемался.

Во мне пробуждается ярость. Дикая. Безудержная.

— Я забираю долг, — говорю ровно.

Я.

Черт раздери.

Ясно?!

Я.

И никто другой.

— Я так и не сумел научить тебя делиться, — произносит отец. — Тяжело самому все держать. Можно надорваться.

— Ничего, — хмыкаю. — Справлюсь.

— Ты глава семьи, — проводит черту. — У тебя нет другого выбора.

— Ладно, — поднимаюсь. — Мне пора на встречу ехать. Полагаю, мы все выяснили. Больше нечего обсуждать.

Неуважение. Неприкрытое.

Но мне нужно убираться из кабинета. Быстрее. Зверь внутри зубами лязгает. Цепь скрипит. Жалобно. Вот-вот порвется. И тогда нам не избежать бойни.

— Правда — нечего, — соглашается отец, а после вдруг улыбается и прибавляет: — Через неделю мы сыграем твою свадьбу.

Удар.

В затылок. Молотом. Железным. Еще и еще. Вбиваясь в череп. До мозга. Раскурочивая череп напрочь.

— Понимаю, срок не был четко оговорен, обычно подобная спешка попросту недопустима, однако возник серьезный повод поторопиться, — выдает невозмутимо. — Если помнишь, мы согласились на ряд важных условий. В том числе на то, что церемония должна состояться при отце невесты. Он обязательно должен присутствовать на свадьбе. Увы, болезнь, от которой бедняга страдает несколько лет, стремительно развивается. Врачи не дают ему больше пары недель. Лучше поспешить.

— Я должен менять свои планы, — не уверен, что задаю вопрос. — Из-за чужой хвори?

— Слово Ахметовых закон.

Я дал слово.

Дьявол.

Я и не заметил, как меня загнали в ловушку. Я даже толком не читал на что соглашаюсь, пробежал взглядом, не отметил ничего определенного про срок свадьбы и решил выдать подтверждение. Я видел, что отец невесты выглядит хреново. Бледный. Худющий. Еле ноги передвигает. Но я не придал никакого значения этому факту. Вообще. Не оценил риск до конца.

Кретин. Придурок.

Я ничего не соображал. И теперь…

— Ты должен избавиться от рабыни, — заключает отец. — Нельзя держать ее в одном доме с законной женой. Как бы мир не изменялся, такой наглости никто не потерпит. Забирай долг. И забудем про месть до нового поколения.

Я загнал себя в ловушку сам.

Жадностью. Жаждой.

Проклятье. Как же отец ржал. Как хохотал надо мной. Пока я считал, что судьбу поимел. Молодец какой, вспомнил древний обычай, всех заткнул, власть утвердил.

Соплежуй. Жалкий. Наивный.

Я сохранил ее.

От других.

Но не от гибели.

Глава 54

Холод резко возвращает меня обратно в реальность, вырывает из царства сладких грез, обрушивается на тело могильной плитой, вдавливая в мягкую поверхность матраса. Едва успеваю осознать происходящее. Мои веки по-прежнему плотно сомкнуты, разум дурманит сонная дымка. Трудно понять, где настоящее граничит с выдуманным, различить правду и ложь. Одно помню точно, там, во сне я была счастлива.

А теперь?

Треск разрываемой ткани оглушает, заставляет задрожать, погружает в пучину утробного ужаса. Становится еще холоднее. Зубы стучат.

Я открываю глаза и даже в кромешной темноте обжигаюсь о взгляд Марата. Горящая чернота пронизывает насквозь. А потом я обжигаюсь об него самого.

Господи. Какой он горячий. Точно Дьявол. Из самого пекла вырвался и ворвался сюда. Жутко представлять, сколько в нем градусов. Наверняка, побиты все рекорды до единого. Мощное мускулистое тело буквально сжигает меня дотла, наваливается сверху, жестко обрушивается на обнаженную плоть. Заставляет содрогнуться, повергает в ледяной шок, сковывает обжигающим трепетом.

Я задыхаюсь. Просто не могу втянуть воздух, впустить кислород в легкие. Замираю в напряжении, плавлюсь от дикого напора своего хозяина.

Да. Именно так. Он мой хозяин и господин. Он может брать меня где угодно и когда угодно. Давно пора привыкнуть. Нет никакого смысла надевать в постель нижнее белье. Одежда будет разорвана в клочья при первой же удачной возможности.

Как Марат настроен сегодня ночью? Чего жаждет? Нежнее или пожестче? Мы не виделись дольше суток. Он исчез сразу после встречи с тем жутким типом по кличке Татарин, уехал и не спешил возвращаться, вероятно, вершил свои чудовищные дела. Пытал или убивал кого-то, а возможно, подписывал смертные приговоры. И вот он трогает этими руками меня. Едва кровь смысл.

Боже, почему я об этом думаю?

Нужно бежать. Бежать, бежать, бежать. Без вариантов. И как можно скорее. Чем раньше, тем лучше. Но я даже глоток воздуха совершить не способна. В железных объятьях цепенею, теряю всякую волю к сопротивлению.

Его огонь уничтожает меня, порабощает и подчиняет.

Я просто кукла. Вещь. Игрушка, которую удобно трахать.

Даже эти унизительные мысленные выводы не помогают протрезветь, сбросить вязкие путы морока.

Марат срывает с меня нижнее белье, отправляет обрывки кружева вслед за ночной сорочкой и накрывает мою грудь ладонями. Сминает и сдавливает, трогает с такой звериной жадностью, что у меня перед глазами все плывет. Никто другой подобным образом касаться не умеет. Не умеет пожирать без остатка, рушить и выжигать под чистую, сокрушать единственным прикосновением. И вроде бы пора привыкнуть, смириться с его животной властью, но ощущения до сих пор остры, полосуют разум, режут на части, точно стальные лезвия.

Этот мужчина склоняется надо мной, смотрит прямо, не позволяя отвести взгляд, четко держит контакт — глаза в глаза. А потом вгрызается в мои губы. И как кислород по венам течет, жилы пронизывает, наполняет дыханием изнутри. Он легко взламывает и размыкает мои уста, втягивает мой язык в свой до одури горячий рот, обвивает своим языком, алчно обсасывает. Действует грубо, безжалостно, отбирает выбор. Ощущение, будто трахает меня так, насилует своим ненасытным ртом. Долго, жадно.

И вдруг на шальную нежность срывается. Подается вперед сильнее, проникает языком в мой рот, ласково скользит внутри, обводит. Издает странный звук, гулкий стон пополам с животным рычанием, словно довольный зверь урчит.

Я чувствую, как мой живот сводит тягучая судорога. Еще и еще. Марат тоже чувствует эти спазмы, ведь прижимается вздыбленным членом к лону, не проникает, подразнивает, выжидает, доводит до высшей точки исступления.

Он продолжает целовать меня, целиком и полностью подчиняя своей несгибаемой воле, и двигает бедрами вперед, трется громадным напряженным органом о мою чувствительную плоть. Одного небрежного мазка хватает, чтобы я взорвалась и рассыпалась каскадом жгучих ослепительных искр, взлетела до небес и вернулась обратно на грешную землю, простонала и выгнулась дугой под своим палачом.

— Ты всегда кончаешь от поцелуев? — хрипло спрашивает Марат, отрываясь от моих губ, толкается вперед, точно играючи.

Дикая судорога сводит мое тело. Впечатление, будто я вечность без секса страдала, настолько голодна.

Что он делает со мной? Что он…

— Это только ты, — роняю тихо.

— Я? — черные глаза душу вынимают.

— Ты так целуешь, — выпаливаю сдавленно. — Ты меня сводишь с ума. Ты никакого выбора не оставляешь. Берешь и берешь. И даже когда кажется, что уже нечего со мной такого сделать, нечего брать, все равно находишь новое, отбираешь.

— А может, ты просто потаскуха? — спрашивает насмешливо, без злобы, с заметной долей издевки. — Кто тебя потрогает, на того и течешь как последняя сука.

— Нет! — дергаюсь, пытаюсь выползти из-под него. — Ты же знаешь, это не так…

— Лежать, — приказывает холодно.

— Пусти, — требую. — От-пусти.

Упираюсь ладонями в его грудь, но пальцы отказываются подчиняться. От ощущения его гладкой упругой кожи, мое дыхание учащается. Стальные мышцы в момент напрягаются под моими руками.

Черт. То, как я сражаюсь с ним, точнее — пытаюсь сражаться, больше смахивает на ласку любовницы, а не на борьбу.

Марат смеется, и так же, с усмешкой раздвигает мои бедра шире, подхватывает под ягодицы и насаживает на свой гигантский задеревеневший кол.

Вскрикиваю. Что-то не так. Что-то изменилось. Однако что? Пока не могу понять.

Он огромен. По-прежнему. Разгорячен до предела. Тяжелые волосатые яйца вбиваются в промежность со звучным шлепком. Я четко ощущаю каждую вену. Буйную пульсацию затвердевшей плоти внутри. Жилистый орган безжалостно и беспощадно таранит меня.

— П-прошу, — всхлипываю, выдаю мольбы на автомате, сама не осознаю цели своих слов, умоляю о невозможном. — Н-нет.

Я говорю «нет», реагируя на отчаянные крики разума, но мое тело вопит гораздо громче, подается и отдается, каждой клеткой заявляет «да».

Марат затыкает мой рот поцелуем, овладевает мною медленно и размеренно, берет плоть размашистыми толчками, проникает до упора, не ведая никакого стеснения. Притягивает меня за ягодицы все ближе и ближе, мягко нанизывает на закостеневший от возбуждения член. Сдерживает похоть, усмиряет свой одержимый пыл, намеренно растягивает минуты наслаждения, доводя до грани.

Я отвечаю ему. Обвиваю ногами, свожу бедра плотнее, теснее, вжимаю в его мускулистые ноги. Мои ногти царапают широкие плечи. И в спину впиваются. Я изгибаюсь под ним как змея.

Мы становимся одним целым. На миг.

Пусть это только иллюзия. Безумие. Фантазия. Призрачный мираж. Сладкий самообман. Без разницы, не важно.

Я готова обмануться. Я согласна. Пусть так.

Марат вбивается вглубь особенно мощным толчком и кончает, изливается вязким горячим семенем внутрь меня, наполняет до отказа, помечает свою самку.

И тут осознание обдает разум кипучей волной. Буквально ошпаривает, заставляя с шумом втянуть воздух и рефлекторно дернуться.

— Ты… ты без презерватива? — спрашиваю судорожно. — П-почему? Т-ты…

Он ухмыляется. Обводит языком мою нижнюю губу, слегка прикусывает, тут же зализывает оставленный след.

— А что? — хмыкает. — Нельзя?

Я не знаю. Предохранение стало настолько привычным и традиционным ритуалом, что я даже значения этому не придавала. Марат постоянно использовал презервативы, никогда не проникал в меня без резиновой защиты. Мог потом сдернуть, кончить на лицо, на грудь или на живот, однако овладевал мною, не забывая о безопасности. Эти незаменимые изделия хранились у него повсюду: в душе, на тумбе у кровати, в автомобилях, в кармане пиджака, в брюках.

Прежде я использовала для предохранения таблетки, но за последние месяцы в моей жизни было больше секса, чем за всю прошлую жизнь, поэтому новый тип защиты неминуемо стал привычен.

Теперь понятно, почему я сразу ощутила перемену. Кожа к коже. Ближе, чем когда-либо. Чувства гораздо ярче и острее. Одно лишь осознание происшедшего будоражит.

— Это непривычно, — тихо говорю я.

— За ночь привыкнешь, — хрипло обещает Марат.

Такая близость у нас впервые. Полная и абсолютная, стирающая все допустимые нормы, разбивающая строго установленные грани, уничтожающая все существующие запреты.

Я должна радоваться. Наверное. Должна. Но радости нет. Ни капли. Мои инстинкты бьют тревогу, сигнализируют об опасности. Предупреждают о неизбежном.

Ужас раздирает сердце на части. Безотчетный и бесконтрольный страх завладевает моим сознанием, пронизывает, заполняет до краев. Не могу объяснить свои ощущения с логической точки зрения, не способна обосновать противоречивые подозрения. Вроде бы все складывается благополучно, ведь мужчина не станет заниматься сексом подобным образом, если женщина ему совсем безразлична. Каждый взрослый человек понимает, что незащищенный половой контакт часто приводит к вполне определенным последствиям. И если насчет состояния моего здоровья Марат может быть спокоен, никаких болезней от меня не подцепит, то беременность представляет серьезную угрозу.

Выходит, он готов?

К ребенку от рабыни. От женщины, отданной на растерзание. От той, которую он считает шлюхой, грязной подстилкой, набором отверстий для слива семени.

Был ведь разговор о детях. О том, как они становились главными в роду. Неужели сказал не просто так? Намекал? Неужели его совсем не пугает столь крутой расклад? А реакция безумного отца? Вряд ли тот порадуется неожиданному прибавлению в семье.

Расплавленный свинец растекается по затылку. Стальные молоточки бьют по вискам, дико и безумно стрекочут. Мои рефлексы сходят с ума.

Что происходит? Почему именно сейчас? Это очередной план? Странная уловка? Это поможет избавиться от долга? Разорвет кровавую цепь? В чем заключается суть?

Марат перекатывается на спину, не размыкая тесные объятья, не выпуская меня из горячего кольца рук, и с огромного члена не позволяет соскользнуть. Принуждает оказаться сверху, оседлать его как жеребца. Крупные ладони по-хозяйски сминают ягодицы, прижимают крепче, тискают обнаженную плоть.

Вскрикиваю, разом теряя способность трезво мыслить и анализировать происходящее, буквально плыву от зашкаливающего возбуждения. Завожусь за долю секунды, горю в самом жутком и порочном смысле, лишаюсь воли без надежды разрушить порочную связь.

Он снова целует меня. Жарко. Страстно. Напористо. Берет жадным ртом. Ломает и возвышает в один миг. До небес возносит, а после прямо в пекло низвергает.

Зацеловывает. До боли в губах. До ломоты в челюстях. Долго. Алчно. Сладко. Будто пьет и напиться не может. Поглощает мое дыхание, своим замещает.

Разве так рабыню целуют? А шлюху? Черт. Хватит. Сама обманываться желаю. Зря. Ничего особенного для него не означаю, просто вызываю больше возбуждения, чем другие. Цепляю на примитивном уровне похоти, первобытной тяги.

Какие могут чувства у хищника к добыче? Глупо мечтать и надеяться на чудесное избавление. Счастья мне здесь точно не светит. Надо помнить где мое место. На громадном органе. Послушно скакать, насыщать хозяина. Вот моя судьба.

Все просто. Проклятье. Нет. Все совсем не просто. И сейчас…

— Ты не боишься, что я могу забеременеть? — спрашиваю прямо.

Марат молчит. И мрачнеет. Четко ощущаю перемену в его настроении. Безмятежное небо затягивают грозовые тучи. Раскаты грома оглушают. Грядет ураган. Бешеный.

— Пожалуйста, — требую тихо, но отчетливо. — Ответь. Объясни, почему вдруг такая резкая перемена.

Он заваливает меня на спину. Буравит горящим взглядом и раскаленным членом. Его орган опять твердеет, наливается силой и мощью в моем лоне.

— Я не хочу говорить, — бросает резко.

Ну, хотя бы что-то отвечает. Мог бы и без пояснений свое взять, легко и привычно, ведь нет никакого смысла объяснять вещи, почему решил применить ее по назначению.

— Марат…

Мой рот запечатан его губами. Жестко. В момент. Мои стоны льются в его горло, текут по его мускулистому разгоряченному телу. Дрожь сводит распахнутую настежь плоть.

И сладко. И жутко. Мучительно. Неописуемо. Невыносимо. Ничем нельзя отразить даже слабую тень пробужденных внутри чувств. Такое нереально словами передать.

Пальцы на ногах поджимаются. Раскаленные стрелы проносятся от ступней к груди, пронизывают и сотрясают. Разум гаснет. Кромешная темнота. А я ослеплена этой одержимой бурей эмоций. Обесточена. Разворочена наизнанку.

Он овладевает мною снова и снова. Не ведает ни стыда, ни усталости. Раскладывает в самых непристойных позах. Выгибает и загибает, одурело вбивается вглубь, окунает в шальное безумие. Входит грубо и размашисто, а после на ласку срывается. Покрывает плоть поцелуями, выписывает на коже узоры, клеймит влажным языком, прикусывает, чуть не до крови, тут же исцеляет губами, нежно обводит оставленный след.

Марат точно с цепи срывается. Все, чего желал, в жизнь воплощает. Торопится каждую свою фантазию осуществить в настоящем времени. Успеть. За одну ночь.

Я теряю рассудок. Бой собственного сердца теряю. Напрочь. Безнадежно. Всего лишаюсь. Сама себя предаю, даже не пытаюсь бороться. Растворяюсь в ярком калейдоскопе. Сдаю позиции без какого-либо сопротивления.

Не могу сражаться. Не хочу. И чтоб рассвет наступал тоже не хочу. Прошу, пусть стрелки часов замрут, застынут навечно. Не нужно разговоров. Ничего не нужно. Вообще. Только пусть его пульс бьется рядом. Наполняет изнутри кипучими волнами.

Я жажду ощущать Марата. Даже так. Низко. Пошло. Разнузданно. Через его громадный вздыбленный член. Через размашистые толчки. Через удары прямо в матку. Через эти яростные поцелуи, крадущие дыхание.

Мир в клочья. На щепки. Вдребезги.

Я таю под ним. Растекаюсь вязкими ручьями. На части раскалываюсь. Я отдаю ему все, ничего не требуя взамен. Но я жажду единения.

Смятые простыни. Смутные очертания комнаты. Тьму рассекают только пылающие черные глаза.

Марат во мне. Грубо. Властно. Глубоко. До сих пор. Даже не намерен отстраниться. Сжимает и подминает в очередной раз, накладывает несмываемую печать.

Я его. До конца. До предела. До грани. И дальше. Без табу, без запретов, без ограничений, без безопасных стоп-слов. Я только ему одному так принадлежу.

Вся в нем. Без остатка. В его поте и сперме. Помечена. Запятнана. Навечно замурована. Запечатана намертво своим суровым хозяином. Закована в доводящих до исступления ласках как в железных цепях.

Тому не найти спасения, кто не хочет искать.

— Прошу, ответь, — вкрадчиво выдаю, когда выпадает короткая возможность вдохнуть и собрать хрупкие остатки воли для мимолетного удара. — Что ты сделаешь, если у меня будет дитя?

— Ничего, — чеканит Марат.

Разрывает наш контакт и укладывается на спину, забрасывает руки за голову. Больше не выжигает мою душу пристальным взглядом. Не терзает тело здоровенным членом.

— Но ты… ты же понимаешь, что если мы без…

— Тебе не надо об этом переживать, — обрывает он.

— Почему? — невольно содрогаюсь.

— Не будет никакого ребенка, — отрезает холодно.

— Прости, — сглатываю. — Не понимаю. Ты способен многое контролировать, но у природы всегда свои планы. Иногда и одного раза оказывается достаточно, чтобы забеременеть.

— Не дергайся зря, — произносит ледяным тоном. — Ты не понесешь от меня.

Поджимаю колени, усаживаюсь на постели, инстинктивно обнимаю себя руками, будто согреться стараюсь.

— Откуда такая уверенность? — едва отдираю язык от неба. — И зачем ты вообще это затеял? Для чего эксперименты?

— Хотел понять, как это, — хмыкает, насмешливо продолжает: — В твою пизду спускать. Рот спермой накачивал. Жопу тоже. А пизду толком не ебал. Хотя давно нарывалась.

— Надеюсь, ты осознаешь последствия? — еле губами двигаю.

Он смеется. Зло. Раскатисто. Как никогда прежде не смеялся. Хохочет с неприкрытой издевкой, будто я несу полную чушь.

Вздрагиваю, рефлекторно отползаю назад.

Марат поднимается. Рывком. Усаживается, глядя прямо на меня. И к своему дичайшему ужасу я совсем не узнаю его глаза. Еще пару секунд назад все было по-старому. А теперь вдруг колючий взгляд. Чужой. Враждебный. Что случилось? Откуда эта перемена? Он и в нашу первую встречу так на меня не смотрел. И потом, позже, даже когда чертово кольцо на моем пальце увидел. Не было ничего подобного раньше, вот ни единого раза.

— Я женюсь, — заявляет мрачно.

— Когда? — спрашиваю чуть слышно.

— В пятницу, — раздается ровный ответ.

Так быстро? На этой неделе? В эту пятницу?

Прикусываю язык, прерывая поток дурацких вопросов, которые буквально рвутся наружу из дрожащих уст.

Нужно спросить о том, что действительно важно.

— И как, — запинаюсь. — Как изменится мое положение?

— Никто не ведет в дом жену, пока там рабыня, — выдает хрипло.

— Мне придется переехать? — судорожно втягиваю воздух. — Ты перевезешь меня в другое место?

Его ладонь накрывает мое горло, сдавливает, несильно, однако ощутимо, пробуждает нервный озноб.

— Никто не берет жену, пока рабыня жива, — припечатывает глыбой льда.

— Что ты… что…

Обрываю свой жалкий лепет. Смысл сказанной им фразы доходит не сразу. Собирается по кускам, по фрагментам.

Жена. Рабыня. Жива. Это все кажется сложнейшим паззлом. Дьявольской головоломкой.

Я цепляюсь пальцами за его ладонь. Царапаю ногтями, пытаясь отодвинуть, отодрать от своего горла. Напрасно надеюсь обрести свободу.

— Нет-нет, — бормочу лихорадочно. — Ты не можешь… ты не… ты же говорил, мужчины не брали жен, держали только рабыню. Тогда…

— Разное бывало, — отмахивается. — Моя невеста из достойного и уважаемого рода. Она не потерпит рядом другую женщину. Особенно рабыню.

Она не потерпит? Она?!

Невеста. Из очень достойного рода. Уважаемого.

Не то, что я. Шалава и потаскуха.

— О чем ты говоришь? — шепчу, судорожно дергаюсь в его хватке. — Ты ведь не собирался жениться. Ты сказал, никогда не…

— Я возьму долг раньше, — криво ухмыляется. — Покончу с этим.

— Раньше? — задыхаюсь, как заведенная повторяю: — Покончишь?

— До свадьбы, — будто голову рубит.

— Ты… так легко, — истерический смешок вырывается из груди. — После всего…

Осекаюсь.

А после чего собственно? Ничего серьезного между нами не было. Только голые инстинкты. Похоть. Примитивные рефлексы. Жажда плоти. Не более того.

Ну, вывел пару раз в свет. Проветрил свою игрушку, чтоб посговорчивее была. Выгулял и себе заодно аппетит нагулял. Ну, накупил всякого барахла. Все. Точка. Никакого иного продолжения у нашей истории быть не может. Конец. Занавес. Голова улетит с плеч.

Я знала, чем все закончится. Знала. Очень пыталась не строить иллюзий, трезво оценивать ситуацию. Не обманываться, не очаровываться. Не мечтать о несбыточном.

Так почему удивляюсь? Чему?

Холодею.

Господи, я думала, у нас… у меня больше времени. Пара месяцев. Год. Я думала, сумею пробить стену. Выбраться.

— А чего ты ждала? — холодно спрашивает Марат. — Что я семью предам? Род? Имя? Весь наш клан к дьяволу отправлю? Стану изгоем как мой покойный братец? Ну, так он пошел на риск не ради бабы. Там ставка гораздо выше попалась.

Он отпускает мое горло. Разрушает контакт, лишь для того, дабы в следующую секунду завалить меня на кровать опять, подмять под себя, накрыть заледеневшее тело своим дико разгоряченным и вновь заведенным до предела. Ввергнуть в ужас, во мрак, толкнуть в густую темноту студеных вод, а после жестоко ослепить пламенем жертвенного огня.

— Говори, — рычит. — Чего ты хотела? Чтоб я ради твоей пизды всю свою родню продал? Чтоб наплевал на веру? На законы? На месть? На долг?

— Я просто…

Из глаз что-то льется. Обжигающим соленым потоком. Срывает плотину контроля, сдирает маску за маской. Обнажает истину. Открывает все настоящее.

— Я просто хотела тебя любить, — выпаливаю.

Едва ли соображаю, что именно произношу. Неосторожные слова вырываются прежде, чем успеваю понять их смысл и остановить себя, прикусить язык, чтобы лишнего не наболтать.

Но поздно. Слишком поздно.

Марат отшатывается от меня, как от прокаженной. Резко отодвигается и поднимается, смотрит точно на безумную. Кривится. Видимо, ощущает брезгливость. Ничего не говорит, молча покидает комнату.

Глава 55

Отчаяние. Тупое. Муторное. Вязкое. Накатывает тягучей волной, увлекает на самое дно. Уничтожает, душит, давит так сильно, что практически кости дробит. Угнетает.

Я немею изнутри. Разрушаюсь. Самостоятельно. Без посторонней помощи. Обращаюсь в руины себя прежней. Растворяюсь, превращаясь в бесплотную и бесполезную тень. Теряю последний контакт с окружающей реальностью.

Смерть — вопрос времени. Ближайшего. Обратный отсчет запущен. Теперь уже официально. Бой часов оглушает, а исход предрешен.

Как бы вы провели свой единственный оставшийся на земле день? Час? Минуту? Миг? На что бы потратили драгоценные секунды?

Я не могу увидеть собственную мать. Не могу покинуть периметр тюрьмы. Здесь и погибну. Взаперти. А может, меня порадуют напоследок, вывезут на волю, позволят совершить глоток воздуха, прежде чем окончательно перережут горло.

Во рту горечь. В голове пустота. Внутри ничего. Совсем. Вообще. Никак. Вырвано с мясом.

Чего ждет Марат? Зачем тянет? Пусть сразу убьет. Пусть уже покончит с этим. Все равно нам больше ничего не выиграть.

Нам. Ха. Что за бред я сейчас несу? Нет никаких «нас». Нет и не было никогда. Ему лишь моя плоть интересна. До сих пор. Как в первый раз. Завалить и драть. Жестко, цинично. Вот и не спешит казнить. Будет иметь свою вещь до последнего.

Меня тошнит. Воротит от него, от этих чудовищных решений. На физическом уровне. Я ощущаю спазмы в желудке. Перед глазами расплываются и без того смутные контуры окружающего мира, тело прошибает липкий ледяной пот.

— Тебе нужно поесть, — настойчиво говорит Замира, заходит в комнату с подносом, на котором щедро разложены разные вкусности.

Я смеюсь. Истерически, дьявольски. Заставляю женщину вздрогнуть и отпрянуть в сторону, сделать шаг назад.

— Убирайтесь! — бросаю резко.

Она молчит. Вероятно, прекрасно понимает причину моего гнева, догадывается о грядущем. Возможно, знает гораздо больше меня самой.

Интересно, а место расправы ей уже известно? Точные координаты? Время? Дата? Способ приведения вердикта в действие?

Боль вгрызается в грудь каленым железом.

Я думала, я справлюсь. Встречу свою смерть достойно. Ложь. От первого до последнего слова. Не думала я ни о чем таком, не осознавала. Уперто надеялась на чудо.

Дура. Идиотка.

Но нельзя показывать слабость. Нельзя.

Я выдержу. Я справлюсь. Я…

— Уходите, — повторяю мрачно, с особым нажимом. — Прочь. Проваливайте отсюда. Я не хочу никого видеть. Никого, ясно?

Что-то в моем голосе заставляет ее подчиниться. Без лишних вопросов. Удалиться. Однако поднос Замира оставляет, просто ставит на стол, поворачивается и покидает спальню. Видно, надеется, что я все же уступлю голоду.

Черта с два.

Я не притронусь к этой еде. Я даже воду пить не стану. Какой смысл поддерживать жизнь в том, что и так обречено на верную гибель? Я больше не буду играть по их правилам. Я не вещь, не рабыня, не животное. Я никому не принадлежу. Пусть глупый и бесполезный, но протест. Мне нужно понимать, что я еще способна сопротивляться. Даже так. И тут. На самом краю. Нет. Далеко за краем.

Беру поднос, толкаю дверь ногой и выбрасываю все за порог. Не глядя. Выпускаю ярость, злобу. Звон битой посуды. Грохот столовых приборов. Все это только раззадоривает. И вот уже мучительно тянет разнести целую комнату: разломать мебель, разбить зеркала, стекла раскрошить в порошок.

Закрываюсь. Сползаю на пол, стекаю вниз. Медленно. Безвольно. Жаль, не выйдет запереться на замок.

Хотя разве это остановит Марата?

Никакая дверь не спасет. Ничто не станет преградой. Он придет за мной и убьет. И плевать ему на чувства. Плевать на…

Стоп. Что я опять несу? Какие чувства?

Опять смеюсь. А из глаз слезы льют градом, кожу солью выжигают. Роняю до предела разгоряченную голову на заледеневшие ладони.

Никто не заставлял меня раздвигать ноги на ширину души. Никто не просил. Не принуждал. Нож к горлу не подставлял. Я сама виновна, что влипла в это.

Влюбилась в палача.

Это «стокгольмский синдром». Защитная реакция психики на стресс. На плен. На гребаное заточение. Если бы я вернулась на волю, то через пару месяцев реабилитации и походов к хорошему психологу даже не вспомнила бы про свою одержимость этим ублюдком.

Или нет? Хотя какая разница. Теперь ничто не имеет значения.

Жестокая ирония. Жуткая.

Зверь спас свою добычу от других зверей, однако все равно обрек на неминуемую гибель. Выиграл несколько жалких дней. И проиграл целую жизнь.

А если бы поделился с ними…

Если бы поделился, я бы сразу умерла. Прямо там. Я бы вены себе перегрызла. Жилы перекусила. Лучше сдохнуть, чем позволить другим мужчинам коснуться.

А ему, выходит, можно?

Вздыхаю. Тяжело. Рвано. Судорожно. Ему можно все. Абсолютно. Ограничений не существует.

Так. Хватит себя жалеть. Пора завязывать с истерикой. Мои страдания никак не помогут и не спасут. А что тогда спасет? Где искать выход? Как выбраться из горящего капкана?

Оглядываюсь по сторонам. Лихорадочно. Глотаю отчаяние. Пытаюсь принять утробный ужас как неотъемлемую часть себя. Пытаюсь привыкнуть к леденящему душу шоку.

Главное — дышать. Думать трезво. Искать верную дорогу.

Я справлюсь. Я смогу. Хотя бы попробую. Я не имею права сдаваться. Только не сейчас. Нужно сражаться. Если не ради себя, то ради мамы. Увидеть ее раз. Обнять. Поцеловать. Сказать то, что раньше не успела.

Вытираю слезы тыльной стороной ладони.

Марат не собирался жениться. Сам говорил. Не лгал. Явно. С чего вдруг такая резкая перемена? Сомневаюсь, будто невеста сумела столь неожиданно пронять, побудить к поспешному браку. Закоренелый холостяк всегда ценит свою свободу.

Готова поспорить, это сюрприз. Подарок. Для нас обоих. От Ахметова-старшего. Он вряд ли простит сыну смелость иметь собственное мнение.

Я его преступление. Я же стану наказанием.

Если только не вырвусь на волю.

Улыбаюсь. Очень слабо. Едва. С огромным трудом двигаю губами. Но надежда оживает внутри, расправляет крылья, бьется о стальные прутья.

Еще не создали клетку, которая меня удержит.

Марат возвращается ночью. Врывается в спальню как ураган. Хлопает дверью, вероятно, желает сразу меня разбудить.

Но я не сплю. Даже не пытаюсь забыться. Не хочу тратить ценное время на отдых. Просто лежу на кровати. Одетая. Поджимаю колени к груди. Борюсь с цепенящим ознобом.

Мужчина раздевается. На ходу. Срывает одежду, отбрасывает подальше. Приближается вплотную, останавливается напротив. Протягивает руку вперед, жаждет дотронуться.

Обманываю его. Поднимаюсь сама. Резко. Почти задыхаюсь от рваных тяжелых ударов моего одуревшего сердца. Захлебываюсь стрекочущим в горле пульсом.

Он голый. Абсолютно. Возбужденный. Заведенный. Весь мокрый от пота. Пришел ко мне сразу после убойной тренировки. В темноте его мощное тело кажется бронзовым, точно мускулы выкованы из стали. Гладкая кожа скрывает настоящий металл.

Огромная ладонь обрушивается на мою макушку.

А я ускользаю. Чудом. Отползаю в сторону и назад. Мотаю головой. Для верности твердо заявляю:

— Нет.

— Нет? — ухмыляется.

Чувствую по тону. Чую эту хищную насмешку. Зверь забавляется внезапной переменой. Игрушка вдруг начинает сопротивляться, не спешит пасть ниц. Это вносит некую долю разнообразия в привычный расклад.

— Ты больше не прикоснешься ко мне, — выдаю тихо, но четко.

Марат подается вперед. Резко, рваным рывком. Заваливает добычу без особых усилий, подминает под себя, сразу приводя в требуемое положение: раздвигает мои ноги грубым толчком своих бедер, обхватывает мои запястья одной ладонью, жестко прижимает к матрасу, буквально пригвоздив над головой. Нависает сверху грозной каменной скалой. Подавляет волю к сопротивлению.

Его запах заполняет легкие, пропитывает тело и дурманит разум, подчиняет, обращая в послушное животное, порабощает в момент. Ощущение, будто у меня вырывают хребет. Больше нет никакого желания сражаться.

Единственное прикосновение превращает в оголенный провод.

Однако теперь все немного не так. Не чувствую ни страсти, ни похоти. Только дикий утробный страх.

Он сдирает с меня одежду, рвет на куски, отбрасывает подальше. Ловко действует одной рукой, обнажает свою игрушку полностью. Привычным движением сминает грудь, ведет пальцами по враз напрягшимся соскам, а после выкручивает, намеренно причиняя боль.

— Давай, — рычит на ухо. — Запрети мне еще раз.

Судорожно глотаю воздух, очень стараюсь не задохнуться, не захлебнуться эмоциями, не пойти ко дну окончательно.

— Я буду касаться тебя, как захочу, — мрачно заключает Марат. — Где хочу и когда хочу. И никто не помешает. Никогда.

И точно в доказательство своих слов скользит пальцами вниз по животу, накрывает лоно, поглаживает складки, никак не реагируя на мои лихорадочные рывки, тщетные попытки освободиться, избежать порочных касаний.

Он и правда берет свое. Всегда. Кто рискнет помешать?

Но кажется кукла сломалась. Больше не работает так, как нужно. Не отзывается. Не приносит прежнего наслаждения. Пора избавляться.

Я сухая. Там. Абсолютно. И даже его одержимый напор не пробуждает внутри ничего похожего на возбуждение. Впервые тело действует заодно с моим разумом. Не предает, лишает врага вкуса очередной победы. Бунтует.

Марат поглаживает меня. Нежнее. Пробует нажимать на уже знакомые точки, однако не достигает результата, которого жаждет.

— Конечно, — выдаю с горечью. — Будешь касаться, а потом убьешь. Сколько ты нам оставил? День? Ночь?

Глаза щиплет. Противное и мерзкое чувство, унизительное. Опять слезы стекают по щекам, разъедая кожу.

А хуже всего мое дурацкое «нам». Поняла же, что нас нет и не могло быть, не в этой реальности так точно. За какие еще надежды продолжаю цепляться? Зачем? В пепел нужно сжечь и растереть, вычеркнуть из мыслей, позабыть глупые и наивные мечты, оставить иллюзии в прошлом.

— Просто скажи мне, когда… — запинаюсь, давлюсь беззвучными рыданиями, едва возвращаю контроль. — Когда ты покончишь с этим?

Марат смотрит на меня. В упор. Долго. Во тьме его черные глаза выглядят гораздо опаснее, чем при свете дня. Горят бешено и дико.

Что он сделает сейчас? Изнасилует меня? До крови порвет, раз смазки нет? Каким окажется его следующий шаг? Какого наказания мне ожидать?

Зверь вдруг отпускает жертву. Порывисто разрывает всякий контакт, перекатывается на бок.

Мое тело обдает холод. Жидкий лед струится по жилам, пронизывает вены, заполняет каждую клетку.

Без него… хуже?

Злая ирония.

Я нервно усмехаюсь, но осознать ничего толком не успеваю, разобраться в собственных ощущениях не представляется возможным, поскольку в следующую секунду Марат опять захватывает мое личное пространство. Утыкается лбом между ключицами, царапает мою кожу жесткой щетиной, вызывая волну мелкой дрожи. Больше нигде не прикасается, не душит своей мощью и тяжестью, не порабощает мрачной аурой.

Между бедер разливается влага. От одного этого жеста, переполненного щемящей нежностью.

Сдвигаю ноги плотнее, очень надеюсь скрыть свое преступление. Не хочу, чтобы он понял, чтобы узнал, будто как прежде обладает безграничной властью.

Я не дам ему никаких преимуществ. Я не сдамся. Я буду бороться до самого конца, и даже если мой мучитель разгадает постыдный секрет, никаких добровольных утех все равно не получит. Решил убить меня? Пускай убивает.

Я уже не рабыня. Я смертница, отданная в уплату чужого долга. Вот и настал черед вершить жуткое и кровавое правосудие.

— Была бы ты девочкой, — глухо шепчет Марат, опаляет жарким дыханием горло, губами по шее проводит, пульс в капкан ловит.

— Ч-что? — голос срывается. — Ты о чем?

Молчит. Отстраняется, укладывается рядом, опираясь на согнутую в локте руку, пряди моих волос перебирает.

— Марат, — выдаю неожиданно хрипло. — Я не… не понимаю. Объясни, пожалуйста, о чем ты говоришь.

— Кто станет сражаться за порченный плод? — спрашивает холодно.

Но это не вопрос. Это утверждение. Вердикт, который не подлежит обжалованию. Твердое намерение. Грядущий приговор.

Все кончено.

Я досталась ему порченной. Порочной. Испорченной. Запятнанной другими мужчинами. Пусть даже весь мой сексуальный опыт был получен именно в серьезных отношениях с моими парнями, это ничего не меняет. Я не девственница. Я не «чистая» девушка. В его представлении, по его безумным меркам. Я грязная шлюха. Падшая и пропащая. Я смела сосать член другим мужчинам. Я ложилась под других. Вот в чем моя вина.

А будь я… «чистой»? Я бы жила? Он бы боролся тогда? Послал отца к черту? Послал бы своих братьев и чокнутую родню? Бросил бы им вызов? Рисковал?

— Выходит, я не достойна, — закусываю губу до крови, сама того не замечаю, просто вкус крови ощущаю и еще сильнее завожусь. — Не достойна твоей борьбы?

Олег ранил меня куда меньше. Те идиотские обвинения в том, как мало я сопротивлялась и как легко и быстро сдалась мужику, который раза в три больше и скрутит кого угодно без лишних вопросов, звучали чересчур абсурдно. Шокировали, унижали, оскорбляли, но не рвали душу как куски, не раздирали в клочья.

А тут… я не девственница. Могла бы выжить, будь невинной и непорочной. Могла бы получить шанс, сохранив тело для единственного достойного мужчины. Могла бы. Но теперь ничего не поменять.

Проклятье. Как он смеет? После всего, что сделал со мной.

Марат отобрал у меня все. Сам. Лично. Отнял все остатки моей невинности. Обратил в настоящую шлюху. Заклеймил как животное. Как свою собственность.

И жалеет, что я не девственница? Что не дождалась его?!

— А ты где был? — бросаю яростно. — Почему раньше меня не нашел? Почему же не забрал свое? Кого ты трахал? Все это время. До меня. Более достойных? Невинных? Или никого не испортил?

Я отвешиваю ему звонкую пощечину. И еще. И еще. Я совершенно не задумываюсь о последствиях, полностью отдаюсь инстинктам, выпускаю гнев на волю. Усугубляю и без того тяжелое положение.

Марат ловит обе мои ладони. По очереди. Сперва одну к своей горящей щеке прижимает, потом другую. Освободиться не позволяет. Жаром опаляет. Держит крепко, не разрешает даже шевельнуться. А после на спину толкает. Мягко. И сверху опять нависает.

— Ревнуешь? — хмыкает.

— Чтоб ты сдох! — выплевываю ему в лицо.

— Ну, чего блажишь? — скалится. — Ты и сама жалеешь, что я не твой первый мужик. Только задницу как надо выебал. Остальное другим раздала.

— Ублюдок, — бормочу я. — Какой же ты больной ублюдок. Ты…

— Тихо, — обрывает. — Скажи то, чего я не знаю.

— Да лучше бы…

Рот мой ладонью накрывает, речь силой прерывает. Взглядом прожигает и пронизывает, душу вырывает напрочь.

— Шлюха. Заносчивая. Выебистая. Раздражающая, — произносит хрипло. — Но ты пришла и всех других баб для меня убила. И прошлых, и будущих. Вырезала на хер.

Это признание как удар грома. Грязное. Похабное. Вызывающее. Однозначно находится далеко за гранью приличия.

Но Марат бы иначе не признался. Каждое слово четко в его стиле. Заводит и будоражит, злит, доводит до точки кипения и в то же время обезоруживает, почву выбивает из-под ног, толкает в пучину токсического наваждения.

Я молчу. Просто не представляю, как тут можно ответить. Все слова резко заканчиваются, даже обвинять его больше не тянет, смысла нет. Ведь заявил сейчас как на духу — проняла, зацепила, пошатнула привычный мир. Не стал отрицать истину.

И что теперь говорить? Благодарить? Умолять? Все равно ход снова за ним. Ему делать выбор. Пусть сам решает, какую сторону принять в итоге. Чувства против долга. Чья возьмет?

Я смотрю на него. Без слов. Он тоже смотрит. Потом укладывается на кровати, крепко прижимая меня к своему разгоряченному телу. Окутывает теплом, изгоняет холод.

В моем глупом сердце опять загорается надежда. Идиотская. Наивная. Практически беспочвенная. Противоречащая всякой логике.

Если бы Марат решил меня спасти, так бы и сказал. Прямо. Если бы выбрал именно этот путь, ничего бы скрывать не стал.

Возможно, он сомневается? Гадает как поступить? Но разве это уже не является полным предательством… чувств? Его. Моих. Наших. Черт.

Затылок мучительно ноет. Голова раскалывается от боли.

Господи. Мне тошно думать. Муторно. Не хочу. Отказываюсь. Еще одну ночь желаю провести без тягостных рассуждений. Предпочитаю не рисовать в мыслях жуткие картины грядущей неизбежности.

Мы не занимаемся сексом. Даже не целуемся. Лежим и слушаем наш сливающийся воедино пульс. Никогда прежде молчание не казалось настолько уютным. И чужие объятья не дарили подобный покой.

Марат не торопится отправляться в ванную комнату, хотя с его почти маниакальным стремлением к чистоте, он регулярно посещает душ. После тренировок. После секса. Привычный ритуал, рутинный. Запах пота недопустим.

Но этой ночью все иначе.

Марат так и жаждет пропитать меня собой насквозь. Пронизать и прошить во всех существующих смыслах. Проникнуть гораздо глубже, чем прежде. Войти намного дальше, нежели способен его громадный орган. Наполнить до краев.

И я не против. Я не возражаю. Даже не пытаюсь очнуться от сладкого морока, враз окутавшего разум.

«Ты убила всех моих баб».

Его слова до сих пор отбиваются гулким эхом в ушах, отражаются в мощных толчках крови, что бьют по вискам.

И ты убил. Всех моих мужчин. Уничтожил. Раскатал по асфальту, в бетон закатал. Живого места не оставил. Все прикосновения стер. Содрал. Разодрал. Выдрал.

Ты меня взял. Как никто другой.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, Марата уже нет рядом, и только смятые простыни не позволяют списать все происшедшее на дикую игру воображения.

Привожу себя в порядок, пытаюсь понять, как действовать, ведь проблемы никуда не делись. Мое дурацкое решение голодать и отказываться от воды явно придется отменить, иначе на побег сил не останется. Вообще, нужно поменьше идти на поводу у эмоций, рассудок лучше держать в холоде.

Соглашусь, легко и приятно верить в чудо, ждать, что мой жестокий хозяин пойдет против собственных принципов, против всей своей семьи, бросит вызов отцу, который для него царь и бог, единственный пример и авторитет на века. Но вероятность мала.

Нельзя полагаться на других. Надо размышлять над своим планом, прорабатывать схему действий, оценивать вероятные перспективы.

Звучит прекрасно. Только как воплотить?

Мои возможности очень сильно ограничены. Вокруг куча охраны. Тут комар мимо не пролетит. Повсюду установлены датчики движения, хитроумные сигнализации. А у меня больше нет той безумно дорогой штуки, которая способна все обесточить.

И Егор уже не поможет. Никто не поможет.

Ладно. Нужно напрячь мозги. Я же умная и образованная женщина. Преподаватель. Жаль, не воровка и не мошенница, тогда бы могла увидеть лазейку, узреть спасительный выход.

Эх, это не повод отчаиваться. Из любой, даже самой жуткой тюрьмы реально выбраться. Необходимо понять — как. Найти слабое место. Уязвимую часть в охранной системе.

Думай. Давай же. Думай. Вспомни все, что читала на тему побегов. Все, что смотрела и слышала прежде. Должна возникнуть идея. Должна протянуться нить к разгадке.

Появление Замиры отвлекает от раздумий.

— Я оставлю это здесь, — говорит женщина, выразительно кивая на поднос, где опять щедро расставлена различная еда.

Пожимаю плечами, не спешу показывать радость. Хотя признаюсь честно, я успела проголодаться.

— Спасибо, — произношу ровно и отступаю, пропуская служанку в комнату.

Замира улыбается и проходит вперед, а потом вдруг замирает на месте, как-то странно смотрит на меня, пошатывается.

— Я… я не… — начинает и замолкает, побледнев, а в следующую секунду падает на пол, будто подкошенная.

Проклятье. Что с ней?

Бросаюсь к женщине, опускаюсь на колени рядом с ней. Быстро проверяю пульс, слушаю дыхание. Нужно позвать слуг. Охранников вызвать. А еще врача. Срочно. Нельзя терять ни минуты. Может, у нее сердечный приступ?

Это серьезно. Люди не теряют сознание просто так, без причины. Или…

Или ее накачали? Усыпили? Подсыпали какой-то препарат?

Мой взгляд падает на поднос. Вокруг куча битого стекла, разлетевшаяся по сторонам еда. Но я холодею изнутри, увидев записку под съехавшей скатертью.

Белый лист. Размашистые строки, выведенные от руки темно-синей ручкой.

Я этот почерк из тысячи других почерков узнаю. Не спутать. Въедается в память моментально.

Тянусь за бумагой, цепляю лист дрожащими пальцами, читаю и перечитываю написанное там. Довольно лаконичное послание. Однако мне не удается сразу осознать и поверить в реальность случившегося.

Это правда? Это по-настоящему?

«Его кабинет. Быстро. Сейчас».

Вот что гласит записка.

А ниже приписаны какие-то цифры. Семь чисел, если точнее. Пытаюсь запомнить их, на всякий случай. Комкаю листок, прячу в карман спортивных штанов. Напрасно стараюсь перевести сбитое дыхание.

Опять смотрю на Замиру. Проверяю пульс уже на автомате. Бой крови ровный. Не думаю, что женщине нанесен серьезный вред. По крайней мере, надеюсь, что нет.

Бросить ее так? Оставить? Даже никому не сказать?

Полагаю, у меня нет другого выбора. Затыкаю тихий голос совести. Обрываю всякие душевные терзания.

Пора бежать. Больше шанса не будет.

В кабинете Марата кодовый замок. Поспешно ввожу необходимые цифры. От мысли, что это его же изощренная ловушка или безумная проверка на верность, меня враз охватывает утробный ужас.

Я все равно не остановлюсь. Плевать.

Жму нужные клавиши. Толкаю дверь вперед, влетаю внутрь комнаты, запираюсь, прижимаюсь спиной к твердой поверхности.

Виски разрывает от напряжения. Кровь то закипает, то в лед обращается. Дрожь прокатывается раскаленными волнами по взмокшему телу.

Оглядываюсь по сторонам, изучаю пространство. Впервые попадаю сюда. В святая святых, в место, где творятся чудовищные дела.

Огромное помещение и мебель гигантская. Здоровенные кресла с широченными спинками и громадными подлокотниками. Великанские шкафы и столы. Все под стать хозяину, обладателю дома. Крупное и угрожающее. Мрачное. Давящее, нагоняющее страх.

— Наконец-то! — раздраженно восклицает Егор, хлопая противоположной дверью, стеклянной, ведущей на балкон. — Сколько можно возиться?

— Боже, — сдавленно выдыхаю. — Как… как тебе удалось? Как ты сумел?

— Долгая история, расскажу по дороге, — отмахивается и смотрит на часы. — У нас две минуты.

— Две минуты… до чего? — поражаюсь. — И почему… почему из всех комнат в доме ты выбрал именно эту? Опасно. Просто безумно и…

— Ну, прости, — усмехается друг. — Только здесь есть такой роскошный балкон, который подойдет для посадки вертолета.

— Ты шутишь? — мои глаза до боли округляются от удивления. — Вертолет? Но как ты умудрился?

— Правда, хочешь это сейчас обсудить? — хватает меня за руки, уверенно тащит по направлению к балкону. — Я — нет. Чем быстрее мы отсюда свалим, тем лучше.

— Подожди, — застываю, не желая двигаться с места. — А вдруг это ловушка? Все не может пройти настолько просто и гладко.

— Гладко?! — восклицает Егор, явно готовый взорваться от возмущения. — Ты вряд ли представляешь, сколько дерьма пришлось вытерпеть и разгрести, пока я добрался до пункта назначения, чтобы тебя из лап этого урода выдрать.

— Понимаю, — лихорадочно киваю, шумно сглатываю и продолжаю: — Только сложно поверить, что я действительно могу выбраться на волю.

— Не понимаешь, — раздраженно хмыкает. — Иначе бы не строила фокусы сейчас, когда каждая секунда на счету.

— Егор, я… я не хочу, чтобы ты рисковал ради меня, — признаюсь искренне. — Если тебя поймают, то пощады уже точно не вымолить. Ничего не поможет.

— Ну, я как бы в курсе, — выразительно разводит руками. — За мою голову давно обещана крутая награда. Тогда мне просто повезло. Подружка в том гребаном магазине шмотья трудится, напела как бы невзначай, будто там недавно камер понатыкали, против всяких правил, чтоб кражи контролировать. Вот я и осознал, что надо оперативно сваливать, причем далеко и надолго, пока за жопу не прихватили. Я же на тех записях нормально успел засветиться, слишком поздно про камеры пронюхал. Паршивый из меня шпион.

— Спасибо тебе, — обнимаю его, крепко прижимаюсь к груди своего друга, ощущаю себя так, будто домой возвращаюсь. — Извини, что я сразу не поблагодарила.

— За что благодарить-то? — усмехается. — Не помогло же. И тебя не вызволил, и себя чуть не угробил. Спасатель недоделанный.

— Егор, — из моего горла вырывается истерический смешок.

— До старта меньше минуты, — невозмутимо информирует он. — Надеюсь, теперь ты готова? Я пробую сотворить настоящее чудо. Охрана и слуги благополучно отправлены в нокаут. Проснутся через пару часов, не раньше. Сигнализация отключена. Система обесточена. Даже страшно сообщать тебе, на сколько нулей увеличился твой долг. По ходу придется достичь бессмертия, чтобы все выплатить.

— Ты же не подмешал им ничего опасного? — спрашиваю тихо.

— Им? — удивляется. — В смысле?

— Ну, слугам, — сдавленно выдыхаю. — Охране. С ними же ничего плохого не произойдет? Тот препарат ведь их не убьет?

— Вот это номер, — присвистывает. — Переживаешь за своих тюремщиков? Ты дура или святая?

— Я никому не хотела бы причинять вред, — отвечаю глухо. — Я против насилия. Это должно прекратиться.

— Они за тебя уж явно не тревожились, — фыркает. — Чего ты прониклась?

— Ладно, — вздыхаю. — Считай меня дурой.

— Я не убийца, Вика, — произносит неожиданно холодно. — В отличии от твоего нового дружка. Слушай, а может, ты влюбилась? Реально втрескалась в него? Помню, как лихо запрыгнула ему на колени. Между вами и правда искры летели.

— Егор, — обрываю резко. — Завязывай.

— Скажи прямо, — требует отрывисто. — Может, я зря пришел? Зря тут распинаюсь? Тяну тебя куда-то?

— Нет, — отрезаю четко. — Не зря.

— Пойдем, — мрачно бросает он.

Отпирает стеклянную дверь, выводит меня на балкон. Звук подлетающего вертолета бьет по ушам. Оглушительное стрекотание лопастей окончательно подтверждает реальность происходящего.

Это не сон. Истина.

Егор действительно пошел до конца, до самой крайней черты дошел, лишь бы только вызволить из заточения. Трудно вообразить, в какую сумму обошлась организация этих спецэффектов. Считать страшно.

Настоящий вертолет. Без шуток. Летательный аппарат приземляется перед нами. Шальные порывы ветра треплют мои распущенные волосы. Щеки горят.

Адреналин зашкаливает. Бьет допустимые нормы, снедает изнутри, выворачивает наизнанку. Сквозь жилы пробегает электрический ток. Кровь сворачивает, суставы выкручивает. Вдоль позвоночника струится льдистый озноб.

Пора действовать. Пора бежать. Второго шанса не светит.

Я делаю шаг вперед.

— Давай, — Егор открывает дверцу, пропуская меня в кабину.

Замираю. Оборачиваюсь. Жадно изучаю взглядом стекло.

Жду. Черт побери. Чего?!

— Вика, — выдает мой друг с нажимом. — Хватит сопли жевать. Полезай внутрь. Не время раздумывать.

— Прости, — роняю тихо.

— Вика, — в зеленых глазах вспыхивает целый ворох немых вопросов.

Ты с ума сошла? Ты одурела? Ты серьезно?!

— Прости, — повторяю. — Пожалуйста.

Отдергиваю руку. Разрываю контакт. Отказываюсь от собственной жизни. От выбора. От права на спасение. Весь мир отправляю в преисподнюю. И сгораю сама.

— Т-ты, — запинается. — Что?

Грубо хватает меня за плечи. Встряхивает, как тряпичную куклу, пытается вправить мозг обратно на место. Буравит встревоженным взглядом.

— Чем тебя опоили? — спрашивает мрачно. — Подсадили на наркоту? Отвечай. Что он с тобой сотворил? Что?!

— Я не могу, — мягко, но твердо отстраняюсь. — Не могу, ясно?

— Нет, не ясно, — заявляет разгневанно. — Я тут по полной подставляюсь. Бабло спускаю. Жопу рву, лишь бы тебя вытянуть. К этому бешеному ублюдку в логово пробираюсь. И ради чего?! Чтобы ты слилась? Вика, не глупи.

— Пожалуйста, — натянуто улыбаюсь. — Прошу, лети один. И больше не надо… не надо так рисковать.

Отступаю назад. Отворачиваюсь.

— Прости меня, — произношу, не оборачиваясь.

А после дергаю дверь на себя и влетаю обратно в комнату. Прижимаюсь к стеклу. Даже рев вертолета не перекрывает вопли Егора.

И стук кулаков различаю четко. Прозрачная поверхность вибрирует. Ходуном ходит под ударами.

Еще немного — трещинами пойдет. Прямо как я.

Глотаю слезы. Пробую понять причину собственного идиотского поступка. Держать ключ к свободе в руках. Ощущать тепло надежды. И отказаться от всего.

Почему? Зачем?

Если рабыня сбегает, то карают хозяина. Вот и отлично. Идеальный план. И свою жизнь сохранить, и возмездие совершить. Расклад мечты.

Разве не наплевать на судьбу Марата? Пускай его убивают. Пускай пытают. Пускай уничтожают, рвут на части свои же. Торжество справедливости.

Нет. Не так.

Мотаю головой.

Мне не наплевать. Увы. Совсем не наплевать. Даже одна мысль о его гибели режет внутренности, безжалостно кромсает плоть железными клинками. Даже одна мысль разрушает изнутри.

Я не вынесу. Я не с могу с этим жить.

Может, он готов меня убить. Может, ему проще принять подобную неизбежность, смириться с правилами своего проклятого рода. Но мне не проще. Я не готова. Я отказываюсь.

— Уходи, — хриплый голос как раскат грома.

Вздрагиваю всем телом, перевожу взгляд в сторону. Цепенею от осознания.

Темная фигура отделяется от кресла. Поднимается, полностью показываясь из-за громадной деревянной спинки. Встает в полный рост.

Он. Огромный. Мрачный. Угрожающий. Марат собственной персоной.

— Ты был здесь? — задыхаюсь от волнения. — Ты все слышал?

— Иди за ним, — произносит ровно.

Никакой насмешки. Никакой издевки. Будто всерьез советует удирать, цепляться за первый и последний шанс, ловить эту хрупкую нить на волю.

— Я полагаю, Егор уже улетел, — отвечаю чуть слышно.

Никто не костерит мою глупость на чем свет стоит. Сквозь стеклянную перегородку не доносятся дикие крики моего друга. Рычание лопастей вертолета постепенно затихает. Точнее — удаляется. Раз выбор сделан, возвращаться назад не станут.

— Я позвоню его пилоту — вернется, — криво ухмыляется.

— Даже так? — судорожно сглатываю.

— А ты поверила, будто твой журналюга меня обставил? — хмыкает. — Я позволил ему разыграться, но каждый шаг на контроле держал. Было интересно, как далеко этот гаденыш зайдет, как сильно обнаглеет.

— Ты же не накажешь его? — нервно усмехаюсь. — Теперь. Наверняка он тебя очень впечатлил.

— Слабак, — отрезает холодно. — Главную задачу не потянул. Всю мою систему безопасности нагнул. А тебя — нет.

— Я виновата, — пожимаю плечами. — Отказалась лететь.

— И в чем проблема? — хмурится. — Должен был тебя скрутить и внутрь затолкать. Нечего бабу слушаться.

— Я приняла решение, — заявляю твердо.

— Сдохнуть? — его губы дергаются точно от судороги.

— Остаться с тобой, — смело смотрю в горящую черноту его глаз.

Глава 56

— Ты должен выбрать место, — говорит отец. — Взыскание долга требует серьезного подхода. Это особенный момент. Торжество справедливости.

— Место? — хмыкаю. — Какое здесь может быть место? Я не намерен затягивать процесс. Не стану устраивать спектакль. Где придется, там и покончу с девкой. Быстро.

Я не всегда одобрял решения отца. Однако выполнял их беспрекословно.

Глава семьи решает, что правильно, а что нет. Точка. Жизнь шла по прямой. Без сомнений, без вопросов. Четко по направлению к цели.

До сегодняшнего дня. Ха. Черта с два. До того, как я встретил ее. До того, как увяз, влип по уши, погряз по самые яйца в этой проклятой бабе.

— Сын, — усмехается отец. — Это свою личную рабыню ты мог прирезать, где пожелаешь и посчитаешь нужным. Но с долгом так не пойдет. Все должны присутствовать. Вся наша семья будет в сборе. Все представители нашего рода. Каждый обязан прочувствовать суть грядущего действа.

— Зачем? — кривлюсь. — В чем смысл?

— Возмездие, — произносит холодно. — Долг крови. Странно, что ты постоянно забываешь об этом и всякий раз приходится снова напоминать.

— Моя рабыня и долг мой, — чеканю мрачно. — Так почему я сам не имею права решить, как нужно поступить?

— Ты теперь семью ведешь, — как неразумному дитю втолковывает. — Ты должен понимать, что несешь ответственность перед всеми представителями рода. Перед ныне живущими и перед предками. Перед каждым, кто с нашим кланом кровью связан. Твои чувства никогда не станут превыше общего блага.

— Чувства? — хмурюсь. — Что за намек?

— Стрелецкая умоляла меня о пощаде, — ровно заявляет отец. — День за днем. Рыдала, в ногах валялась, упрашивала вернуть ее к детям, давила на жалость. Пробовала разные методы. Даже в любовь поиграть успела, изображала внезапно вспыхнувшую страсть, боролась до последнего, отказывалась признать поражение, ждала спасения, надеялась разжалобить.

— Плевать, как она…

— Их женщины умеют завладеть членом, — чеканит дальше. — У них нет гордости, нет морали. Они готовы пойти на все. Дать тебе такое, о чем нашей женщине помыслить стыдно. Прирожденные шлюхи, созданные ублажать низменный зов плоти. Их тела порочны, призваны искушать, будоражить горячую кровь. Однако на то мужчине и дарован мозг, чтобы прочие органы в узде держать.

— Эта истина для меня не открытие, — бросаю в ответ. — Но я привык сам своими вещами распоряжаться. В подсказках не нуждаюсь.

— Тогда чего на дыбы встаешь? — пронизывает взглядом. — В чем цена кобылы, которая каждому жеребцу себя покрыть даст?

— Дело не в кобыле, а в принципе, — цежу сквозь зубы. — Убийство бабы никому чести не принесет, еще и прилюдное.

— Полагаешь, я поступил неверно? — интересуется, прищурив глаза. — На веки вечные возмездием замарался?

— Я своего мнения не скрывал, — отрезаю. — Ты мне виновного не отдал, а потом и мою собственную жертву заграбастать пожелал. Будто не веришь, что я способен взыскать долг по правилам.

— Ты так и не усвоил главный урок, — вздыхает. — Старший должен уметь поделиться. Не отдавать, не раздавать все на разные стороны. Именно — делиться. Разделять ношу. Горе. Радость. Боль. Месть. Кровь. Исключений существовать не должно.

— Я все помню, — склоняю голову.

— Значит, действуй по совести, — заключает отец. — Согласно порядкам и традициям. Воля одного важна. Но всеобщая воля важнее.

А что, если совесть идет против порядка? Против традиций? Против семьи? Против всех наших законов? Что, если я больше не готов подчиняться своему роду?

Преступные вопросы. Сомнения. Крамольные.

За это меня самого надо казнить. Без промедления. Кто предал в мыслях, тот и в деяниях предаст. Отступник. Изгой. Покойник. Такого только пристрелить, как бешеного пса.

— Я советую тебе провести казнь в доме, — продолжает отец. — Где все началось.

— В дом я жену приведу, — заявляю резко. — Нужно другое место.

— Как скажешь, — кивает. — Времени много. Выбирай. Решай. Завтра вечером сообщишь, где нам собираться.

— Завтра? — выдаю автоматом.

— А чего тянуть? — усмехается. — Надо всех заранее оповестить. С датой тоже лучше не затягивать, раз уж свадьба состоится через пару дней.

Отец загоняет в угол. В капкан. Грубо. Прямо. Ничего не скрывая. Действует открыто. Бросает вызов. И выбора нет. Некуда бежать. Остается только принять бой.

Я остаюсь в кабинете. Один. Я смотрю на карту наших владений. Заводы. Предприятия. Мелкие компании. Серьезные организации. Теневой бизнес. Открытые сети различных фирм. Целая империя. У моих ног.

Я хозяин. Официально. Решу вопрос по долгу — стану владельцем реально. Последнее испытание. Единственный шаг. Формальность. Как прежде казалось.

Убить девчонку. Осуществить возмездие. Забрать свое. По праву. Двигаться вперед, к новым свершениям.

Это легко. Просто. Понятно.

Тогда о чем размышляю? Жаль, что натрахаться не успел. Но ничего. Переживу. Зуд в хере не повод для выдачи помилования.

Я не жаждал власти. Не искал. Четко выполнял приказы. Даже пока не был старшим сыном, чувствовал ответственность за род. Воевал и бился за свою семью.

Закон един. Неумолим. Вечен.

Ты не обязан соглашаться. Не обязан одобрять. Твое дело — действовать. Подчиняться отцу. Служить главному. Верить в идею. Сражаться за общую победу. Ты воин. Глух к чужим мольбам. Ты не ведаешь страха. Твоя рука никогда не дрогнет. Бейся до смерти. Вырезай врагов. Вырубай. Ничего сложного. Следуй за своим кланом. Добивайся новых вершин. Достигай новых высот. Ступай по избранной дороге.

Здесь нет места сомнениям. Нет места личному мнению.

Ты орудие. Нож в руках своих потомков и предков. Твоя задача заключается в том, чтобы биться до последней капли крови. Поражение — неведомо. Слабость — худший позор.

Откуда вопросы теперь?

Мои старшие братья погибли. Сложили головы в битве. А тот, который ныне зовется Джоном, предпочел отречение, пошел против отцовской воли, выступил против всех наших традиций и законов, наплевал на семью.

Я выжил. Встал у руля. Укротил в себе бунтаря. Взял бразды правления. Почитал отца как единственный авторитет в мире. Закалил волю. Укрепил дух. Проблем с подчинением у меня никогда не возникало. Сжимал челюсти. Стискивал зубы. Принимал и терпел.

Что изменилось? Когда? Бой крови глушит разум. Прежние устои рушит. Сметает, уничтожает до основания.

Я должен очнуться. От морока. Я должен прочистить разум. Принять верное решение. Отнять жизнь жертвы. Взыскать долг Стрелецких. Отплатить за сестру.

Я должен остановиться. Прекратить. Завязать. Покончить с вредной привычкой. Выдрать эту отраву из плоти и крови. Изгнать. Избавиться навсегда.

Отец прав. Необходимо действовать. Нечего тянуть. Чем раньше все произойдет, тем лучше. Пора разрубить узел.

У нас нет будущего. Нет и не могло быть. Какая судьба повяжет добычу с хищником? Я бы сожрал ее. В любом случае. Просто позже. От скуки. Она бы осточертела мне. Хоть как. Однажды. А так даже лучше. Острее. Жестче. На изломе чувств.

Настал черед оборвать блажь. Хватит. Гребаная отрава. Ей меня не сломать. Не пронять. Веревки не свить. В цепи не заковать. На колени не поставить.

Дьяволово отродье. Стерва. Сука.

Пусть не мечтает о пощаде. Не надеется на чудо. Ничего не будет. Моя рука тверда. А клинок меча еще тверже. Я не позволю похоти одолеть мозг. Не позволю поработить рассудок. Я вырежу слабость. До мяса. Как учил отец.

Самая обычная шлюха. Потаскуха. Никто. Ничто. Пустое место.

Я таких пачками трахал. Прежде. Даже имен не спрашивал.

Нечего думать. Пора действовать.

Я заезжаю в первый попавшийся блядюшник. Хочу сбросить напряжение. Снять бабу на ночь. Выебать до звона в ушах. Забыться. Потеряться в разврате. Выбить из своей башки одержимость.

Зря. Херовая идея.

Я не могу никого выбрать. Не стоит. Не тянет. Не заводит. Даже слабого подергивания в яйцах нет. Никакого отклика. Ноль.

Чувствую себя импотентом. Долбаным евнухом. Кастратом.

Хуй обмяк. Уныло висит в штанах. Отказывается делать стойку.

Разглядываю шлюх. Разных. На любой вкус. Блондинки. Брюнетки. Рыжие. Выкрашенные в розовый. В зеленый. В синий. У одной вообще целая радуга на загривке. В париках есть. Натуральные. Только выбирай масть.

Худющие. Фигуристые. Тощие. Аппетитные. С плоскими жопами. Сочные. Без сисек. С охуенными дойками.

Короче, товара много. На какой хочешь вкус. Хватай и тащи в номер. Еби во все щели. Хоть на крест порви.

Я заказываю в номер пять штук. Наугад. Бездумно. Не глядя. Не разбираясь. Просто произвольно выбираю. Сразу оплачиваю счет.

Опускаюсь в кресло. Приказываю им раздеться. Устроить шоу. Лизаться. Трахать друг друга резиновыми хуями. Обсасывать искусственные черные члены. Ползать по полу, виляя жопами.

Может, хоть это затронет. Возбудит. Заведет.

Нет. Никак. Пусто.

Я бы выдрал всех этих блядей. Лично. Прежде. Сперва двоих уложил на кровать. Ебал бы их дыры по очереди. Третья бы мне яйца вылизывала. Две оставшиеся бы терлись голыми сиськами о мои ноги. Я бы раскладывал их. По-всякому. Ночь напролет. До утра. Менял бы позы. Раз за разом. Нагибал и выгибал. Вертел бы на хере. Без пощады. Без жалости. Чтоб в глазах потемнело. Чтоб мозги продрало. Прочистило.

А теперь блевать тянет. Тошнит. Не от бабищ этих. От себя. От собственной тупости. Слабости. Ничтожности.

Дебил. Кретин. Слюнявый придурок.

Чего ждал? Зачем бежал? И куда?

Девки стонут. Стараются как умеют. Соски натирают. Теребят. Пытаются раздразнить зверя. Отрабатывают программу. Трудятся на славу.

А я только ее голос слышу. Нежный. Тихий. Прерывистый. Как прикладом в затылок, оглушает сдавленное признание на выдохе.

— Я просто хотела тебя любить, — гребаный шепот по крови ядом разливается, пробирает и пронизывает, заполняет сознание.

Хотела любить.

Сука. Хотела.

А я не хотел. Не просил этого. Не искал. Не ждал. Не желал. Лучше бы сдох, чем позволил проклятому чувству завладеть разумом. Покорить. Превратить в раба. Разломать хребет. Выдернуть кость за костью. Разбередить кишки. Растравить до нутра.

Но блядь. Поздно.

Угодил в дерьмо. Влип и залип. Размяк.

На кого повелся? На шалаву. На деваху, которая чужие херы под корень заглатывала. Пизду своим парням подставляла. Ноги перед каждым раздвигала. Грязная. Порочная. Порченная. Прожженная потаскуха.

Дьявол раздери.

Почему она кажется самым светлым, что в моей жизни было? Чистая. Будто никем не тронутая. Толком не траханная. Даже когда у меня в рот берет, краснеет, полыхает от стыда. Сосет и давится. Смущается. Прямо как целка.

Хоть по роже сперму размажь. Хоть по груди разотри. Хоть прикажи гондон досуха высосать. Ну, не меняется она. Не выглядит бывалой бабой.

Вся такая хрупкая. Тонкая. Звонкая. Глаза свои невозможные вылупит. Вытаращит. Ресницами шлепает. Чуть не рыдает. Слезы глотает. Держится.

— Я просто…

Всхлипывает. Мнется. Жмется. Запинается. Обрывается.

Душу мою вырывает. Выдирает крючьями. Вырезает к чертям. Одним своим гребаным взглядом как свинцом прошивает. Размазывает по асфальту. Раскатывает. В ноль.

— Я просто хотела тебя любить.

Выдох как выстрел.

И слезы.

Это выше моих сил. Сваливаю. Сбегаю оттуда. Удираю как ошпаренный. Поджимаю хвост.

Она стерва. Дрянь. Тварь. Гадина. Сука.

А я просто трус.

Никакими шлюхами не смыть это. Не стереть. Не исправить. Даже если силой заставлю себя кого-то оттрахать, ничего не изменится. Никогда.

Она вошла в меня. Намертво. Одержимо. Одурело. Вонзилась. Вгрызлась. В секунду опрокинула. Навзничь. На колени поставила. Навсегда.