Такой забавный возраст бесплатное чтение

Один

Когда в тот вечер позвонила миссис Чемберлен, Эмира расслышала только обрывки фраз: «…уведите куда-нибудь Брайар…» и «…заплачу вам вдвойне».

В битком набитой квартире, под чей-то вопль «Моя любимая песня!», Эмира, прижимая к уху телефон, стояла рядом со своими подругами – Зарой, Джосефой и Шони. Был сентябрьский субботний вечер, от двадцать шестого дня рождения Шони оставался час с минутами. Эмира прибавила звук в телефоне и попросила миссис Чемберлен повторить.

– Вдруг вы могли бы сводить Брайар в супермаркет, ненадолго? – сказала миссис Чемберлен. – Простите, мне так неловко! Я понимаю, что уже очень поздно.

То, что Эмирина дневная работа бебиситтера (дорогущие ползунки-боди, яркие пирамидки, влажные салфетки, тарелочки с перегородками) внезапно ворвалась в ее вечер (громкая музыка, платья в обтяжку, контурный карандаш для губ, красные пластиковые стаканчики), казалось почти неправдоподобным. Однако вот она, миссис Чемберлен, в 10:51 вечера, ждет, чтобы Эмира сказала «да». В легкой дымке двух крепких коктейлей это пересечение двух параллельных миров казалось даже смешным, зато в балансе Эмириного банковского счета ничего смешного не было: семьдесят девять долларов шестнадцать центов. После этой вечеринки – двадцатидолларовые закуски, выпивка, подарки вскладчину – наличные Эмире Такер явно не помешали бы.

– Секунду, – сказала она, поставила стаканчик на низкий кофейный столик и заткнула свободное ухо средним пальцем. – Вы хотите, чтобы я забрала Брайар прямо сейчас?

Шони, напротив Эмиры, положила голову на плечо Джосефе и заплетающимся языком пробормотала: «Я что, теперь старая? Двадцать шесть – это старуха, да?» Джосефа отпихнула ее и сказала: «Шони, не начинай!» Зара, рядом с Эмирой, поправила перекрученную бретельку лифчика. Потом, повернувшись к Эмире, с отвращением скривилась и спросила одними губами: Это что, твоя мадам?!

– Питер случайно… в общем, у нас тут неприятность, нам разбили окно, и… Мне просто очень нужно, чтобы Брайар сейчас не было дома. – Голос у миссис Чемберлен был спокойный и до странности отчетливый, как если бы она принимала роды и говорила: Отлично, мамочка, а теперь тужьтесь. – Мне ужасно стыдно беспокоить вас в такое позднее время, – снова сказала она. – Я просто не хочу, чтобы она увидела полицию.

– Вау. Окей. Но только, миссис Чемберлен… – Эмира присела на краешек дивана. С другой стороны, у подлокотника, две девушки начали танцевать. Слева распахнулась входная дверь, и в квартиру с воплем «Йеее!» ввалились четверо парней.

– Госссподи, – сказала Зара. – Неслабо ниггеры отжигают.

– Просто у меня не очень бебиситтерский вид, – предупредила Эмира. – Я у подруги на дне рождения.

– О боже. Извините меня, пожалуйста. Конечно, тогда не нужно…

– Нет-нет, я не в том смысле, – сказала Эмира громче. – Я могу приехать. Просто объясняю, что я на каблуках и, как бы, ну… немножко выпила. Это ничего?

В телефоне послышался плач пятимесячной Кэтрин, младшей дочки Чемберленов. Миссис Чемберлен сказала в сторону:

– Питер, возьми ее, пожалуйста! – Ее голос приблизился: – Эмира, мне совершенно неважно, как вы там выглядите! Я оплачу вам такси сюда и потом такси домой.

Эмира сунула телефон во внешний карман сумочки, висевшей через плечо наискосок, проверила, все ли там на месте. Когда она встала и объяснила подругам, что должна уйти, Джосефа сказала:

– Ты уходишь нянчить ребенка? Ты серьезно вообще?

– Народ… знаете что? Со мной не надо нянькаться! – проинформировала всех Шони. Один ее глаз был открыт, второй изо всех сил старался ему соответствовать.

У Джосефы были еще вопросы:

– Это что же за мать такая, которой среди ночи вынь да положь бебиситтера?

Эмире не хотелось вдаваться в подробности.

– Мне нужны деньги. Но я вернусь, если управлюсь пораньше, – добавила она, хотя и понимала, что это крайне маловероятно.

Зара ткнула ее локтем в бок:

– А прокачусь-ка я с тобой!

Фух, слава богу, подумала Эмира, а вслух сказала:

– Окей, можно.

Обе они в один долгий глоток прикончили свои напитки. Джосефа скрестила руки на груди:

– Поверить не могу. Вы что, правда решили свалить с дня рождения Шони?

Эмира высоко подняла плечи и резко опустила.

– Похоже, Шони тоже решила свалить с дня рождения Шони, – сказала она, глядя, как Шони сползает на пол и объявляет, что чуточку поспит.

Пока они с Зарой ждали «Убер» на тускло освещенном тротуаре, Эмира занималась подсчетами в уме: дважды шестнадцать… плюс деньги на такси… да просто вау!

Из дома Чемберленов доносился плач – Кэтрин до сих пор не успокоилась. Поднимаясь по ступенькам, Эмира заметила в окне зазубренную дыру, и по стеклу сползало что-то прозрачно-склизкое. Миссис Чемберлен уже стояла на крыльце, собирала гладкие светлые волосы Брайар в хвостик. Она поблагодарила Эмиру, поздоровалась с Зарой теми же словами, что и всегда («Зара, привет, рада вас снова видеть»), и сказала Брайар:

– Ты идешь гулять с большими девочками.

Брайар взяла Эмиру за руку.

– Я была в кроватке, – сказала она, – а теперь неть.

Три девочки спустились по ступенькам, и все три коротких квартала до «Маркет депо» Брайар восхищалась Зариными туфлями, явно (и тщетно) надеясь, что ей предложат их примерить.

В «Маркет депо» продавали органический коллаген из костного бульона, трюфельное масло, смузи – сейчас смузи-машина была отключена, в отделе темно – и, в огромных прозрачных контейнерах, несколько видов орехов на развес. В магазине было очень светло и безлюдно, работала всего одна касса – «не больше десяти товаров». У полок с сухофруктами Зара на своих высоченных шпильках присела на корточки и, одной рукой одергивая сзади короткое платье, достала упаковку изюма в йогурте.

– Ммм… восемь баксов?! – Она, словно обжегшись, быстро вернула баночку на место и встала. – Черт. Да это магазин для богатеньких.

– Как ее родители, – беззвучно, одними губами, ответила Эмира с малышкой на руках.

– Хотю это. – Брайар потянулась обеими руками к большим кольцам цвета меди в ушах у Зары.

Эмира приблизила губы к ушку Брайар:

– Как надо попросить?

– Пожалуйста, воть это, Мира, пожалуйста.

Зара изумленно открыла рот.

– Почему у нее всегда такой голос? Такой хриплый и ужасно милый.

– Убери косички, – сказала ей Эмира. – Не хочу, чтоб она за них дергала.

Зара перебросила все свои длинные косы – с десяток из них были высветлены в платиновый блонд – через плечо и, взявшись за серьгу-кольцо, приблизила ее к Брайар.

– У моей двоюродной сестры одна девочка классно плетет косички, на выходных пойду к ней. Давай, мисс Брайар, можешь потрогать.

У Зары дзынькнул телефон. Она достала его из сумочки и начала набирать сообщение, склонив голову к Брайар, которая легонько дергала серьгу.

– Они еще там? – спросила Эмира.

– А то! – Зара чуть откинула голову назад. – Шони только что наблевала в цветочный горшок, Джосефа злая как черт. Ты еще долго тут будешь торчать?

– Не знаю. – Эмира поставила Брайар на пол. – Но эта подруга может часами разглядывать орехи, так что…

– Мира зашибает бабки, Мира зашибает бабки… – Зара, приплясывая, двинулась по отделу замороженных продуктов, Эмира и Брайар шагали за ней; она подпрыгивала, положив руки на коленки, и на отражениях ее бедер в темных стеклянных дверцах холодильников красовались пастельные логотипы мороженого. Ее телефон снова звякнул. – О боже, я что, дала свой номер тому чуваку у Шони? – сказала она, глянув на экран. – Запал на меня, вот бред.

– Ты танцуешь. – Брайар показала на Зару, сунула два пальца в рот и повторила: – Ты… ты танцуешь без музыки.

– Хочешь музыку? – Зара начала скроллить большим пальцем. – Сейчас что-нибудь поставлю, но ты тогда тоже должна танцевать.

– Только без неприличных слов, пожалуйста, – предупредила Эмира. – Если она начнет их повторять, меня уволят.

Зара помахала тремя пальцами в направлении Эмиры и пропела:

– Поняла, поняла.

Пару секунд спустя из телефона грянула музыка. Зара вздрогнула и, сказав «упс», уменьшила громкость. Мелодия синтезатора заполнила проход, запела Уитни Хьюстон, Зара закрутила бедрами, Брайар начала подпрыгивать, обхватив ладошками мягкие белые локотки, а Эмира привалилась спиной к дверце холодильника, за которой глянцевито блестели коробки с замороженными колбасками и вафлями.

Брайар Чемберлен была ребенком совсем не глупым. Она не впадала в восторг при виде воздушных шариков, и когда клоуны начинали кататься по земле или понарошку поджигать себе пальцы, ее это не веселило, а настораживало. На днях рождения и в балетной студии, когда раздавалась громкая музыка или фокусники-аниматоры призывали всех вопить, Брайар напряженно вслушивалась в себя, то и дело поглядывала на Эмиру, и ее встревоженные голубые глаза словно говорили: Я точно должна это делать? Это точно необходимо? Поэтому, когда Брайар легко, без усилия, стала раскачиваться вместе с Зарой под хит восьмидесятых, Эмира, как она часто делала, притворилась, будто ничего не замечает. Она хотела, чтобы Брайар всегда, всегда была уверена: если ей надоест, она имеет полное право перестать, выйти из игры – пусть даже самой Эмире происходящее грело душу. В данный момент двадцатипятилетняя Эмира зарабатывала деньги: тридцать два доллара в час за танцы в супермаркете с лучшей подругой и самым любимым маленьким человеком.

Зара, казалось, удивилась не меньше Эмиры.

– Ух ты, – сказала она, глядя на самозабвенно пляшущую Брайар. – Подруга, да ты шикарно танцуешь.

Брайар посмотрела на Эмиру:

– Ты тоже танцуй, Мира.

Эмира присоединилась к ним, когда Зара подхватила припев – как она хочет ощутить чей-то жар[1]. Эмира крутанула Брайар вокруг себя, крест-накрест сложила ее ручки на груди, и тут в проходе появился кто-то еще. Эмира с облегчением выдохнула, увидев, что это женщина средних лет с короткими седыми волосами, в спортивных штанах и футболке «Фестиваль тыкв». Судя по внешности, в этой жизни ей явно доводилось танцевать с ребенком – а может, и не с одним, – так что Эмира решила не останавливаться. Женщина положила в корзинку пинту мороженого и широко улыбнулась пляшущей троице, а Брайар крикнула Эмире: «Ты танцуешь, как мама!»

На последнем куплете песни в проход въехала тележка, которую толкал некто очень высокий, гораздо выше, чем женщина с фестивалем тыкв. На его футболке был логотип университета штата Пенсильвания – «Пенн-Стейт», а глаза были красивые и сонные, но Эмира танцевать не перестала, иначе он бы сразу понял, что произвел на нее впечатление. Она продолжала отплясывать хип-хоп, краем глаза заметив в движущейся тележке связку бананов, и щелкала себя по плечам, словно стряхивая пылинки, пока он тянулся за смесью мороженых овощей. Зара предложила Брайар поклониться, и мужчина, прежде чем удалиться, поаплодировал им – четыре медленных хлопка. Эмира одернула юбку.

– Трам-парарам, ну ты меня уморила. – Зара наклонилась к Брайар: – Дай лапу. Молодчина, подруга. Все, меня нет.

– Ты уходишь? – спросила Эмира.

Зара с бешеной скоростью что-то строчила в телефоне:

– Похоже, кому-то сегодня повезет.

Эмира перебросила через плечо длинные черные волосы:

– Мать, ты делай как знаешь, конечно, но он такой прямо совсем белый-белый.

Зара толкнула ее:

– На дворе две тыщи пятнадцатый, Эмира! Да, мы можем!

– Угу.

– Спасибо, что подвезла. Пока, сестренка.

Зара пощекотала макушку Брайар и повернулась уходить. Под удаляющееся цоканье ее шпилек «Маркет депо» вдруг сделался очень белым и очень пустынным.

Брайар заметила отсутствие Зары, только когда та уже скрылась из виду.

– Твоя подруга, – сказала она, тыча пальцем в пустоту. Два передних зуба выдавались вперед, нависая над нижней губкой.

– Ей пора спать, – ответила Эмира. – Хочешь посмотреть на орешки?

– И мне пора спать. – Брайар запрыгала вперед по сияющим плиткам пола, держась за руку Эмиры. – Мы будем спать в магазине?

– Не-а, – ответила Эмира, – мы еще чуточку тут побудем, и все.

– Я хотю… я хотю понюхать тяй.

Брайар всегда было важно знать, что в каком порядке будет происходить, и она беспокоилась, если этот порядок нарушался, поэтому Эмира начала объяснять, что можно сначала пойти посмотреть на орешки, а потом понюхать чай. Но ее объяснение прервал голос:

– Прошу прощения, мэм.

За голосом последовали шаги, и, когда Эмира обернулась, перед носом у нее сверкнула золотая бляха охранника. Наверху значилось: «Служба безопасности», а внизу, полукругом: «Филадельфия».

Брайар показала пальчиком вверх, на лицо охранника.

– Это, – сказала она, – не почтальон.

Эмира сглотнула слюну и словно со стороны услышала свой голос:

– О, привет.

Мужчина стоял прямо перед ней, просунув пальцы в петельки для ремня, и он не поздоровался в ответ.

Эмира коснулась своих волос и сказала:

– Вы, что ли, закрываетесь или типа того?

Она знала, что до закрытия еще целых сорок пять минут, – по выходным «Маркет депо» работал до полуночи, стерильный, безлюдный, набитый товаром, – но хотела, чтобы он услышал ее голос, услышал, как она говорит. Подальше, в другом конце ряда, за темными бакенбардами охранника, Эмира заметила еще одно лицо. Та седая, спортивного вида женщина, которая вроде бы умилилась при виде танцующей Брайар, стояла теперь, скрестив руки на груди. Магазинную корзинку она поставила на пол.

– Мэм, – сказал охранник.

Эмира подняла взгляд на его широкий рот и маленькие глазки. Он выглядел как человек, у которого большая семья из тех, что проводят выходные вместе, целый день с утра до вечера, а не как человек, который назовет тебя мэм просто так, мимоходом.

– Слишком позднее время для таких маленьких, – сказал он. – Это ваш ребенок?

– Нет! – Эмира рассмеялась. – Я ее бебиситтер.

– Да, но… при всем уважении, в данный момент вы явно не похожи на бебиситтера.

Эмира ощутила, как у нее кривится рот, словно она проглотила что-то слишком горячее. Она поймала взглядом отражение в дверце холодильника и увидела себя во весь рост. Черты ее лица – пухлые коричневые губы, крошечный нос, высокий лоб под черной челкой – были почти неразличимы. Черная юбка, топ в обтяжку с глубоким треугольным вырезом, густо подведенные глаза – все это тоже не желало как следует отражаться в длинных панелях из толстого темного стекла. Эмира видела только что-то очень темное и худющее – и хвостик светлых волос, принадлежащий Брайар Чемберлен.

– Окей, – выдохнула она. – Я ее бебиситтер, и ее мать позвонила мне, потому что…

– Простите, мне так неловко, но… Я просто… – Та женщина двинулась к ним из конца ряда, ее очень потертые кроссовки поскрипывали при каждом шаге по плиточному полу. Женщина прижала руку к груди. – Я сама мама, и я услышала, как малышка сказала, что она сейчас не с мамой, а поскольку уже так поздно, я слегка встревожилась.

Эмира посмотрела на нее и рассмеялась. Единственная мысль, крутившаяся в голове, была совсем не взрослая, но ни о чем другом Эмира думать не могла. Это вот ты сейчас на меня настучала, да?

– А куда… – Брайар показала пальчиком, – куда эта дверка?

– Секунду, бусинка. Окей… – сказала Эмира. – Я ее бебиситтер, и ее мама позвонила и попросила ее забрать, потому что у них там возникла внештатная ситуация и нужно было увести ее из дома. Они живут в трех кварталах отсюда. – Эмира почувствовала, как натянулась кожа на шее. – И мы зашли посмотреть на орехи. Мы их не трогаем, ничего такого. Мы просто… в общем, мы сейчас очень интересуемся орешками, так что… вот.

У охранника на миг раздулись ноздри. Он кивнул сам себе, будто отвечая на вопрос, и сказал:

– А вы ненароком не употребляли сегодня спиртного, мэм?

Эмира закрыла рот и отступила на шаг. Та женщина рядом с охранником поморщилась и произнесла: «О боже».

Эмире теперь открылся вид на ряд мяса и птицы. Покупатель в футболке «Пенн-Стейт» стоял не шевелясь и откровенно прислушивался. И это, в придачу к невысказанным, но подразумеваемым обвинениям, вдруг показалось невыносимо унизительным, будто Эмире вслух объявили, что ее имени нет в списке приглашенных.

– Знаете что, – сказала она, – ладно. Мы можем и уйти.

– Минутку. – Охранник выставил ладонь. – Я не могу вас отпустить, потому что дело касается ребенка.

– Но в данный момент это мой ребенок. – Эмира снова рассмеялась. – Я за нее отвечаю. Она со мной. Я официально ее няня. – Это была ложь, но Эмира хотела создать впечатление, будто существуют некие юридические документы, подтверждающие ее статус и ее отношения с этим ребенком.

– Привет, золотко. – Женщина наклонилась, уперев руки в колени. – Ты знаешь, где твоя мамочка?

– Ее мама дома. – Эмира дважды постучала пальцем по ключице: – Говорите со мной.

– То есть вы утверждаете, – охранник решил внести ясность, – что некая случайная женщина, живущая в трех кварталах отсюда, попросила вас присмотреть за ее ребенком в это время суток?

– Огосподибоже, нет. Я совсем не это сказала. Я ее няня.

– Несколько минут назад тут была еще одна девушка, – сказала женщина охраннику. – По-моему, она только что ушла.

На лице Эмиры отразилось изумление. Похоже было, что ее отменили. Ее существование признали недействительным. Она чувствовала себя так, как если бы, высмотрев в толпе подругу, стала ей махать и говорить в телефон: Ты меня видишь? Ну вот же я, машу рукой.

– Они отплясывали, – продолжала женщина, покачав головой, – даже не знаю, как сказать… что-то вроде тверка или как это называется? И я подумала: ну нет, в этом явно что-то не то.

– Эммм… – Голос у Эмиры вдруг сделался очень высоким. – Вы это сейчас серьезно?

Брайар чихнула в Эмирину ногу.

«Пенн-Стейт» подошел ближе. Перед собой, на уровне груди, он держал телефон – снимал видео.

– Огосподибоже. – Эмира загородила лицо пальцами с облупившимся черным лаком на ногтях, как будто случайно попала в кадр чужой групповой съемки. – Вы можете отойти?

– Думаю, запись может вам пригодиться, – сказал он. – Хотите, вызову полицию?

Эмира опустила руку и спросила:

– Зачем?

– Скажи-ка нам, большая девочка, – специальным задушевным голосом спросил охранник, присев на одно колено, – кто это с тобой?

– Лапушка, – ласково произнесла женщина, – это твоя подружка?

Эмира хотела наклониться к Брайар, обнять – может, увидев ее лицо прямо перед собой, Брайар обратится к ней по имени? – но она знала, что у нее катастрофически короткая юбка, а тут еще и эта запись на телефон. Внезапно ее судьба словно бы оказалась в руках ребенка, считавшего, что брокколи – это малышки-деревья и что если спрячешься под одеяло, то тебя никто не найдет. Брайар сунула пальчики в рот. Эмира задержала дыхание. Брайар сказала: «Мира», и Эмира подумала: слава богу.

Но охранник сказал:

– Не тебя, детка. Вот эту твою подружку. Ее как зовут?

– Мира! – выкрикнула Брайар.

– Это мое имя, – сказала Эмира охраннику. – Эмира.

– По буквам можете сказать? – спросил охранник.

– Эй-эй-эй, – попытался привлечь внимание Эмиры тот, с телефоном. – Вы не обязаны показывать удостоверение личности, даже если они потребуют. Закон штата Пенсильвания.

– Я знаю свои права, чувак, – сказала Эмира.

– Сэр? – Охранник встал и обернулся. – Вы не имеете права вмешиваться. Речь идет о преступлении.

– Стойте, что-о? О преступлении? – Эмире показалось, что она погружается на дно: вся кровь, сколько ее было в теле, теперь с шумом плескалась в ушах и за глазницами. Она наклонилась, подхватила Брайар на руки, расставила ноги для равновесия и отбросила волосы за спину. – О каком таком преступлении? Я работаю. Я в данный момент зарабатываю деньги, и, спорим, я получаю в час больше, чем вы. Мы сюда пришли посмотреть на орешки – так что, мы арестованы или можем идти? – Говоря все это, Эмира прикрывала ушко Брайар, а та погрузила ручку в глубокий треугольный вырез Эмириного топа.

Стукачка снова поморщилась, поднесла ладонь ко рту и на этот раз сказала: «О черт».

– Значит, так, мэм? – Охранник тоже шире расставил ноги – под стать Эмире. – Вы задержаны и вам задают вопросы, потому что под угрозой безопасность ребенка. Пожалуйста, опустите ребенка на пол.

– Окей, знаете что? – Эмира принялась извлекать телефон из крошечной сумочки; левая ее лодыжка мелко дрожала. – Я сейчас позвоню ее отцу, и он придет. Он белый и старый, так что вам всем тут сразу полегчает.

– Мэм, ну-ка, успокойтесь. – Выставив ладони в направлении Эмиры, охранник опять заглянул в глаза Брайар: – Скажи, детка, сколько тебе годиков?

Эмира вбила в телефон первые четыре буквы контакта Питер Чемберлен и нажала на ярко-голубой номер. Сердце чуть не выпрыгивало из груди – она чувствовала его удары под ладошкой Брайар.

– Сколько тебе годиков, зайка? – подключилась женщина. – Два? Три? – И, повернувшись к охраннику, сказала: – На вид около двух.

– Огосподибоже, ей почти три, – пробормотала Эмира.

– Мэм! – Охранник уставил палец ей в лицо. – Я обращаюсь к ребенку!

– Да-да, конечно. К кому же еще. Би, посмотри на меня. – Эмира заставила себя сделать веселое лицо и дважды чуть подбросила малышку на руках. – Сколько тебе лет?

– Раз, два, три, тетыре, пять!

– А мне сколько лет?

– С днем рожденья!

Эмира перевела взгляд на охранника:

– Довольны? – Гудки в телефоне прекратились. – Мистер Чемберлен? – произнесла она. В трубке что-то щелкнуло, но никто не отозвался. – Алло! Это Эмира. Вы меня слышите?

– Я сам хочу поговорить с ее отцом, – сказал охранник и потянулся за ее телефоном.

– Какого хера? Не прикасайтесь ко мне! – Эмира все телом развернулась, и Брайар ойкнула. Она прижимала к груди Эмирины черные синтетические волосы, перебирая их, точно четки.

– Не стоит к ней прикасаться, – предостерег охранника «Пенн-Стейт». – Она не оказывает сопротивления. Она звонит отцу ребенка.

– Мэм, пожалуйста, будьте любезны, передайте мне телефон.

– Слушай, перестань, ты не имеешь права забирать у нее телефон!

Охранник, по-прежнему протягивая руку к телефону Эмиры, развернулся и гаркнул:

– Отойдите, сэр!

С прижатым к уху телефоном, с руками Брайар в своих волосах, Эмира завопила: «Да ты даже не коп! Сам отойди!» – и увидела, как меняется его лицо. Вот теперь я тебя вижу насквозь, говорили его глаза. Вот теперь я точно знаю, кто ты такая, – и у Эмиры перехватило дыхание, когда он начал вызывать подкрепление.

И тут в ее телефоне раздался голос мистера Чемберлена. «Эмира?» – произнес он. И потом: «Алло?»

– Мистер Чемберлен? Вы можете прямо сейчас прийти в «Маркет депо»? – Теперь в ее собственном голосе – как раньше в голосе миссис Чемберлен по телефону – сквозила с трудом сдерживаемая паника. – Потому что они тут думают, что я похитила Брайар. Пожалуйста, можете прийти поскорее?

Он пробормотал что-то среднее между Чтооо? и О боже. Потом сказал:

– Уже иду.

Эмира никак не предполагала, что внезапно наступившая тишина окажется хуже яростных обвинений. Пока они выжидали, чья же возьмет, на лицах всех пятерых была написана скорее скука, чем праведное возмущение. Эмира играла в гляделки с полом, Брайар гладила ее волосы. «Как грива у моей лошадки», – сказала она, а Эмира чуточку подбросила ее и сказала: «Угу. Это очень дорогая прическа, так что, пожалуйста, аккуратнее». Наконец она услышала звук разъезжающихся автоматических дверей, быстрые шаги – и из ряда с хлопьями для завтрака вынырнул мистер Чемберлен, а Брайар показала на него пальчиком и объявила: «Это папа».

Мистер Чемберлен, судя по его виду, всю дорогу бежал бегом – на носу выступили бисеринки пота. Он положил руку Эмире на плечо:

– Что тут происходит?

Эмира вместо ответа передала ему дочь. Стукачка отступила на шаг и сказала: «Вот и славно, тогда я пошла, а вы сами разберетесь». Охранник начал извиняться и оправдываться, сдернув с головы форменную фуражку, и тут как раз явилось подкрепление.

Эмира не стала ждать, пока мистер Чемберлен закончит читать охранникам лекцию о том, что он их давний покупатель, что они не имеют права задерживать людей без должных оснований и что с их стороны совершенно неуместно подвергать сомнению его родительские решения. Она просто шепнула ему:

– До завтра.

– Эмира, – сказал он, – подождите. Позвольте я вам заплачу.

Она замахала руками:

– Вы мне пла́тите по пятницам. Пока, Брай, увидимся на твоем дне рождения.

Но Брайар на плече мистера Чемберлена уже засыпала.

Выйдя наружу, Эмира побежала за угол, в противоположном от дома Чемберленов направлении. Она остановилась перед закрытой кондитерской, где на витрине за опущенной решеткой были выставлены капкейки; пока она набирала сообщение, сама не зная кому, руки все еще дрожали. Глубоко вдыхая через нос и выдыхая через рот, Эмира пролистала длинный список песен – сотни названий. Она покачала бедрами и одернула юбку.

– Эй-эй-эй. – На углу показался «Пенн-Стейт» и зашагал прямиком к ней. – Эй, как вы? Все нормально?

Эмира слегка пожала плечами – тоскливое движение ну-я-не-знаю — и прикусила щеку, держа телефон на уровне живота.

– Слушайте, это ни в какие ворота не лезет, – сказал он. – Я все снял. На вашем месте я бы послал это дело прямо в новости, и тогда вы бы могли…

– Ффух. Ага… но нет, нет. – Она отбросила волосы с лица. – Ни за что. Но… все равно спасибо.

Он помолчал, провел языком по зубам.

– Окей, но этот тип вел себя как полный мудак. Вы не хотите, чтобы его выперли с работы?

Эмира рассмеялась.

– Чтобы что? – Она переступила с ноги на ногу на своих высоченных шпильках и сунула телефон обратно в сумочку. – Чтобы он пошел в другой магазин и околачивал там груши за девять долларов в час? Я вас умоляю. Не хватало, чтобы кто-нибудь погуглил мое имя и увидел меня под мухой, с чужим ребенком на руках в долбаном супермаркете на Вашингтон-сквер.

Мужчина выдохнул и поднял руку – сдаюсь. Под другой рукой у него был зажат бумажный пакет «Маркет депо».

– Я в том смысле… – Он упер свободную руку в бедро. – Они бы вас завалили бесплатными продуктами, на целый год хватило бы. Это как минимум.

– А, ну да, конечно. Затариться на год каким-нибудь дерьмом типа комбучи.

Он рассмеялся:

– Справедливо.

– Можно мне ваш телефон, – Эмира пошевелила указательным и средним пальцами, протягивая руку. – Это нужно удалить.

– Вы точно этого хотите? – спросил он осторожно. – Я серьезно. Это тянет на большой материал. Типа, на целую статью.

– Я не журналистка, – сказала Эмира. – И в интернете не зависаю, так что…

– Погодите, а как вам такой вариант? – Он достал телефон. – Дело ваше, я с удовольствием удалю. Но давайте сперва отправлю вам на мейл, мало ли, вдруг передумаете.

– Я не передумаю, но…

– Чисто на всякий случай… Вот, вбейте свой адрес.

Просто потому, что дать ему адрес было легче, чем отговорить, Эмира, придерживая одной рукой ремешок сумочки, другой начала было набирать свой мейл. Но, увидев в поле «От кого» [email protected], она остановилась и спросила:

– Стоп, какая на хер Келли?

Он моргнул:

– Келли – это я.

– А. – Эмира закончила набирать адрес и подняла взгляд. – Что, вот прямо так?

– Ладно, ладно. – Он забрал у нее свой телефон. – Я в школе учился, меня этим не проймешь.

Эмира улыбнулась:

– Неудивительно, что вы ходите в этот магазин.

– Эй, вообще-то я в него не хожу. – Он рассмеялся. – Но да, вы меня вогнали в краску. У меня сейчас в этом пакете два вида комбучи.

– Угу, – сказала она. – Вы удалили?

– Да. Все, ничего нет. – Он показал ей экран и прокрутил назад. Последним оказалось фото неизвестного мужчины с желтым самоклеящимся листочком на щеке. Что было написано на листочке, она не разглядела.

– Окей. – Эмира убрала прядку волос, прилепившуюся к покрытым блеском губам, и послала ему грустную – ну-я-не-знаю – улыбку. – Окей. Тогда пока.

– Ага, счастливо, спокойной ночи, берегите себя.

Он явно рассчитывал не на такое прощание, но Эмире было все равно. Она направилась к станции метро, по пути набирая сообщение Заре: Приезжай как только сможешь.

Эмира могла бы взять такси – миссис Чемберлен наверняка оплатит ей поездку, – но не стала, потому что никогда так не делала. Она мысленно отложила эту будущую двадцатку и поехала в Кенсингтон, где снимала квартиру, на метро. Во втором часу ночи Зара позвонила в домофон.

– У меня это на голову не налазит, – сказала Зара, сидя на Эмирином унитазе. Взгляды подруг встретились в зеркале, перед которым Эмира смывала макияж. – Потому что, ну… – Зара обхватила лицо руками. – С каких пор хип-хоп считается тверком?

– Не знаю. – Эмира стерла помаду махровой салфеткой. – Кстати, если что, – добавила она с извиняющимся видом, – мы с ними там это обсудили. И все сошлись на том, что я танцую лучше тебя.

Зара закатила глаза.

– Не то чтобы мы с тобой соревновались, – сделала вторую попытку Эмира. – Просто я победила, вот и все.

– Мать, – сказала Зара, – это могло очень плохо кончиться.

Эмира рассмеялась и сказала: «Зи, все норм», но потом прижала тыльную сторону ладони ко рту и беззвучно заплакала.

Два

С 2001 по 2004 год Аликс Чемберлен разослала больше сотни писем и получила бесплатные образцы товаров на сумму больше девятисот долларов. В числе этих товаров были кофе в зернах, шоколадные батончики «Луна», пробники косметики, ароматические свечи, специальная липучка, которой она прилепляла к стене плакаты в своей комнате в общежитии, подписные журналы, солнцезащитные кремы, маски для лица – всем этим Аликс делилась с соседками по комнате и другими девочками на этаже. Основным предметом в Нью-Йоркском университете у нее был маркетинг, а дополнительным – финансы, и на втором-третьем курсах она писала отзывы о продукции для студенческой газеты. На последнем курсе Аликс газету бросила и устроилась стажером в крохотный журнальчик – писать обзоры косметики, но рассылать письма не перестала. На плотной фактурной бумаге романтическим почерком с завитушками Аликс мило и вежливо просила прислать ей вещи, которые ей нравились, и крайне редко бывало, чтобы она не получила того, что хотела.

На протяжении следующих четырех лет Аликс писала письма в известные компании – «Рэй-Бэн», «Конан О’Брайен», «Сколастик», «Кьюриг», «Лулулемон», «Смартуотер», «Дабл Ю Отель» и сотни других. В основном это были просьбы, сопровождаемые лестью и обещаниями, но зачастую и тактичные нарекания с предложениями, как сделать лучше. Аликс отлично фотографировала; снимки вещей, полученных бесплатно, а также своих писем, благодаря которым эти вещи у нее появлялись, она выставляла в своем блоге. Вести блог она начала почти случайно, под влиянием момента, но сколько-то преданных подписчиков у нее набралось. Примерно в это время она познакомилась с Питером Чемберленом.

Аликс тогда было двадцать пять, Питера она встретила в баре, и, если совсем честно, он казался ей гораздо выше, пока в конце разговора не встал с барной табуретки. Однако Питер не только совпадал с Аликс по росту, но и подходил ей по характеру. Ее восхищали некоторые его привычки, изысканные, но не показушные: как он бросал в свой стакан с водой листочки мяты или молча вписывал в чек тридцать процентов чаевых. Но что ей вмиг понравилось в нем больше всего – так это то, что он сразу воспринял ее побочный проект как настоящую работу. У Аликс была манера говорить о своих письмах самоуничижительно: «Ну, в общем, я… я пишу письма и обзоры и веду блог… но это мелочи, это совсем несерьезно…» Питер попросил ее рассказать об этом еще раз, но по-другому – представив, что это серьезно. Сам он прошел путь от обычного журналиста до ведущего новостной программы. Он вырос в богатом пригороде Нью-Йорка, был на восемь лет старше Аликс, не считал странным накладывать макияж перед выходом в эфир и твердо верил в необходимость создания собственного бренда. Когда в двадцать восемь лет Аликс выходила за Питера, ее свадебные туфли, белое вино и подарочки для гостей были получены бесплатно – благодаря ее письмам, написанным от руки, великолепным почерком, с обещаниями хвалебных отзывов. Во время медового месяца на Санторини Питер помогал ей сочинять эти дифирамбы.

Когда Аликс работала в Хантер-колледже Городского университета Нью-Йорка, в студенческом отделе, одна приятельница – преподавательница английского в «Коламбии», старейшей частной школе на Манхэттене, – попросила ее провести для выпускного класса семинар: как написать успешное сопроводительное письмо при поступлении в университет. Среди участников семинара оказалась семнадцатилетняя Люси с неправдоподобно белыми зубами, нежно-розовыми волосами и тридцатью шестью тысячами подписчиков в Инстаграме. Через три месяца после семинара Люси выставила в своем аккаунте фото: черновик сопроводительного письма, написанного с помощью Аликс, на фоне небрежно разбросанных писем отовсюду, куда ее готовы были принять: Калифорнийский университет в Ирвайне, Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, Фордемский университет в городе Нью-Йорке и Эмерсон-колледж в Бостоне. Подпись гласила: Всем этим я обязана Аликс. Честно, без нее я бы и в половину этих мест не рискнула сунуться. То, что она сделала из моей заявки, – просто бомба. Дальше шли хэштеги: #просите_и_вам_откроют, #напиши_письмо и #мой_почерк. Пост Люси собрал больше 1700 лайков, и буквально в одну ночь Аликс Чемберлен стала брендом. Ее пристрастие к получению бесплатных вещей быстро превратилось в философскую концепцию: письмо подчеркивает индивидуальность женщины, помогает ей уверенно выражать себя, возвращает коммуникации изначальный смысл. Глубокой ночью Аликс изменила свое био в Инстаграме на #собственный_почерк. Питер велел, чтобы она, во-первых, сделала ребрендинг своего сайта, а во-вторых, пообещала не забыть его, Питера, когда станет знаменитой.

В год, когда ей исполнилось двадцать девять, Аликс уволилась из Хантер-колледжа и начала проводить семинары – в реабилитационных центрах, на выездных встречах руководителей, в университетских женских клубах, на ярмарках вакансий, – где учила составлять сопроводительные письма и готовиться к собеседованию при поступлении в университет и на работу. Абитуриентки валом валили на ее мероприятия, папка «Входящие» ломилась от «Спасибо!» и «Я поступила!». Тем временем один фешенебельный магазин канцелярских товаров предложил Аликс поучаствовать в продвижении новой линии офисных принадлежностей для деловых женщин. Бумага была цвета слоновой кости, ручки – темно-синие, и Аликс во второй раз (первый был в газете Городского университета) выступила в печати, в журнале «Тин Вог». Ее большие голубые глаза и удивительно длинные ноги как нельзя лучше смотрелись на глянцевых страницах. И на своем обновленном сайте на фотографии в разделе «Об Аликс» она сидела, смеясь, на краешке офисного стола, у ног ее высились готовые пересы́паться через край стопки писем в прозрачных органайзерах, густые песочного цвета волосы были собраны на макушке в очаровательно-небрежный пучок.

Питер верил в нее; он всегда в нее верил. Конечно, результаты ее трудов были ощутимы – ее новые стажерки собирали благодарные отзывы и фотографировали их для блога, – но Аликс все же часто поражалась огромной вере в ее способности. Ее, вместе с владелицами малого бизнеса, приглашали на дискуссии типа «Как удержать ценных сотрудников» или «Как стать креативным лидером». Она участвовала в феминистских подкастах о корпоративной культуре, благоприятствующей раскрытию творческого потенциала женщин в отраслях высоких технологий. Однажды она выступала на семинаре под названием «Как сделать первый шаг», где двести одиноких женщин пили шампанское из прозрачных пластиковых стаканчиков прямо в лекционном зале. Аликс обожала писать письма и считала, что у нее отлично получается, но «Собственный почерк» процветал именно благодаря доверию и восхищению тех, кто ее окружал.

И однажды утром во время делового бранча, когда Аликс объясняла группке школьных учительниц, как важно учить писать от руки красиво и ровно, письменными буквами, а не печатными, в животе внезапно всколыхнулась такая мощная волна, что она подумала: только бы я не была беременна. Но она как раз таки была – и две недели спустя, на углу Университетской авеню и 13-й улицы, Питер расплакался, когда она подтвердила ему новость, и сразу же спросил: «Мы переезжаем?»

Переезд в Филадельфию, на родину Аликс, был их планом на отдаленное будущее с тех самых пор, как четыре года назад они познакомились. Аликс хотела собственный дворик за домом и детей, которые смогут играть в этом дворике; она хотела, чтобы ее дети катались на велосипедах в знакомом безопасном тупичке или на такой улочке, где не торгуют поддельными сумками и не опускают с лязгом железные роллеты над винным магазином. Но сейчас, с высоты своей новой карьеры, которую она прежде не могла и вообразить, Аликс вздрогнула и отшатнулась. «Нет, нет, – сказала она Питеру, – не сейчас, не сейчас».

Родилась Брайар Луиза, и мир Аликс стал состоять из детских манежей, приборчиков для белого шума, потрескавшихся сосков и разрезанных пополам виноградин. Она внезапно начала говорить о себе в третьем лице («Это мамина сережка», «Мама говорит по телефону»), измерять возраст в месяцах, а не в годах, прибавлять ко всему большую девочку, оживляя быт (ложечка большой девочки, джинсы большой девочки, большая девочка легла поспать) и принимать слюнявые, с открытым ртом, поцелуи крошечного человека, который лишь недавно начал существовать вне ее тела.

К этому времени у Аликс уже была команда, состоящая из ассистентки-редактора и двух стажерок, а также «офисное пространство», перетекающее в кухню их квартиры в Верхнем Вест-Сайде. Питер хотел переехать. Его мечта стать ведущим главных городских новостей разбилась о реальность; появляясь на экране по вечерам пять раз в неделю, он рассказывал телезрителям Ривердейла[2] – их было от силы тысяч восемь – о благотворительных свадьбах породистых собак, об изъятых из продажи игрушках и о том, как туристы на Таймс-сквер состязаются в гонке с препятствиями в надежде выиграть подарочные сертификаты на всякую электронику. Тем временем в Филадельфии сразу несколько маститых журналистов собрались на покой, и их оклады вполне соответствовали тому, что Питер получал в Ривердейле. Вдобавок прошел слух, что их нынешнее жилье может перейти в кооперативное пользование. Переезд в Филадельфию был у них в планах всегда, но ведь звезда Аликс Чемберлен как раз начала восходить.

Ее обновленный блог, где излагались истории успеха женщин-которые-пишут-письма-получают-повышения-и-добиваются-всего-чего-хотят, насчитывал шесть тысяч просмотров в день. По договоренности с одной больницей она провела недельный благотворительный марафон лекций, посвященных любовным письмам. В длинной черной мантии и академической шапочке она выступала с речью на двух сугубо девичьих выпускных, перед рядами пытливых вдохновенных лиц. И еще, в придачу к карьерному взлету, у Аликс впервые со студенческих лет появилась компания подруг. Рейчел, Джоди и Тамра были умные, яркие, саркастичные, у них тоже были маленькие дети и успешные карьеры, и оказалось, что не так уж и страшно растить ребенка, если в любую минуту можно написать подружкам в общий чат.

Но тут, буквально в один день, Брайар заговорила.

Ее голос, вырываясь из щели между большущими передними зубами, поглощал все на своем пути. Он был громкий, и хриплый, и несмолкающий. Когда Брайар засыпала, казалось, будто наконец отключили пожарную сигнализацию, и у Аликс начинало пульсировать в висках от внезапной тишины, о существовании которой она успевала забыть. Подруги уверяли: у их детей все было точно так же, это просто восторг от долгожданного вербального общения. Но для Аликс это оказалось слишком. Брайар непрерывно задавала вопросы, напевала, бормотала, перескакивала с одного на другое, рассказывала, что любит хот-доги, что однажды видела черепаху, что хочет сделать с мамой «хай-файв», что ни капельки не устала. Когда Аликс забирала Брайар у бабушки, мамы Питера, в Мидтауне, та открывала двери квартиры с отчаянной поспешностью, так хорошо знакомой самой Аликс. Она всегда слышала голос дочери еще из лифта, даже не доехав до нужного этажа. Аликс управляла бизнесом, наслаждалась урывками тишины, рассылала литературным агентам предложения с идеей собственной книги и как-то днем, подняв креслице-качалку Брайар, осознала, что снова беременна. Питер, когда она в кухне сообщила ему об этом, скорее растерялся, чем обрадовался.

– Я думал… – Он помотал головой. – Я думал, это невозможно, пока ты кормишь грудью.

Алис поджала губы и придала лицу выражение «вот и я думала».

– Такое бывает редко, – сказала она, – но бывает.

– Аликс… Так продолжаться не может. – Питер показал на кухонный стол, превращенный в склад материалов для очередного проекта «Собственного почерка»: полароидные фотографии, плотная коричневая крафтовая бумага. Вдоль всего подоконника сохли на бумажных полотенцах детские чашки-поильники, формы для запекания были завалены пластиковыми бутылками, которые давно нужно было снести в мусорный контейнер. В то утро Питер, спустившись из спальни, наткнулся на одну из стажерок Аликс: наклонившись и низко опустив голову, она собирала волосы в хвост. Пока он делал себе кофе, обе стажерки надевали белые форменные футболки поло с вышитым на кармане слоганом «Собственный почерк». – У нас тут не хватит земли для второго цветка, – сказал он. А через два дня, когда пришло письмо из корпорации, покупающей их жилой комплекс, Питер объявил: – Я звоню риелтору в Филадельфию.

Что ей было делать – отказаться? Жилья в Нью-Йорке отчаянно не хватало, и было бы безумием предлагать выкупить их квартиру или снять что-нибудь побольше. Да, она теперь зарабатывала много, как никогда раньше, – и нет, этого не было достаточно для комфортной жизни с двумя детьми в их нынешнем районе в Вест-Сайде. Разумеется, можно было бы поискать в Квинсе или Нью-Джерси, – но тогда с тем же успехом можно и переехать в Филадельфию. Аликс ведь и правда работала из дома. И Филадельфия не так уж и далеко. А главное, она теперь действительно стала такой, какой рисовала себя Питеру тогда, в баре, в день знакомства. «Думаю, я выдержу в этом городе еще от силы года три, – сказала она ему тогда. – И каждый раз, когда в метро я сажусь на лужу пота от чьей-то задницы, этот срок на пару недель сокращается». Это было из тех свойств, которые Питеру в ней особенно нравились: что она не стремилась засветиться на всех тусовках, любила выбираться за город, прекрасно водила машину и хотела, чтобы в Хэллоуин их дети ходили за конфетами в соседские домики, а не в соседние подъезды и не в сетевую аптеку «Дуэйн Рид».

А значит – да, переезд. С Нью-Йорком предстояло расстаться. Однако момент для этого был – хуже не придумаешь. Аликс как раз трудилась над очень важным письмом, своим собственным: в предвыборный штаб госсекретаря Хиллари Клинтон, которая только что объявила, что баллотируется в президенты. Что было более чем кстати, поскольку феминистская платформа Хиллари идеально соответствовала бренду Аликс, а когда твое имя ассоциируется с именем Хиллари, ты можешь оставаться актуальной фигурой, даже не живя в самом актуальном городе страны. К счастью, у ее дорогой подруги Тамры была одна знакомая, у которой была другая знакомая – консультантка избирательной кампании Хиллари. После четырех черновиков и бесконечных колебаний между «Всегда Ваша, Аликс» и «Искренне, Аликс» она наконец нажала «Отправить», рассчитывая, что ее бескорыстное предложение волонтерской помощи неплохо окупится. Но шли недели, а ответов все не было – ни от этой консультантки, ни от литературных агентов.

Внезапно оказалось, что все уже собрано и упаковано для переезда, но темп деловой жизни Аликс ничуть не замедлился, такого она допустить не могла. Она это все любила: сидеть на конференциях, слушать блистательных женщин в платьях-рубашках оверсайз и яркой помаде, получать восторженные мейлы от юных девушек, принятых на перспективные стартовые должности. Но из штаба Клинтон по-прежнему не было ни слова – равно как и от шести литагентов, которым она отправила предложение. В разгар фандрайзингового мероприятия или благотворительного завтрака, пожимая руки вдохновленным выпускницам, Аликс думала: И это мой предел? Это все, на что я способна?

Но в утро перед последним своим выступлением в Нью-Йорке – ей предстояло участвовать в панельной дискуссии на конференции «Леди малого бизнеса» – Аликс решила, внезапно и не додумывая эту мысль до конца, не сцеживать молоко. Она позвонила стажерке, той, у которой был самый большой бебиситтерский опыт, и спросила: «Вы не против, если во время дискуссии Брайар посидит у вас на коленках?»

На сцене одного из театров в Сохо Аликс расположилась за столом между двумя докладчиками, один был ведущий подкаста, другой – известный по реалити-шоу отец пяти девочек-близняшек. В зале сидели три сотни человек, речь шла об охране репродуктивного здоровья и о мотивирующих книгах для девочек, а груди Аликс – особенно левую – распирало от прилившего молока. Наконец, когда аудитория дружно рассмеялась шутке модератора, Брайар – на коленях у стажерки, в первом ряду – заворочалась и открыла глаза.

И сразу загудела: а почему мама там, наверху, а можно чипсов «Чирио», а можно слезть с коленок? Аликс, глядя на дочь, приложила палец к губам. Стажерка показала на дверь и одними губами спросила: Увести ее? Аликс помотала головой. Она ждала, пока к ней обратятся с очередным вопросом.

– Я думаю, часто бывает так: женщина всего лишь хочет себе места за круглым столом, – сказала Аликс. Микрофон, прикрепленный к вороту, добросил ее голос до самых дальних рядов. – Но люди слышат другое: «Я требую особого обращения», хотя ничего подобного сказано не было. И, честно говоря… – Сердце у Аликс забилось чаще. – Прошу прощения, сейчас мне придется прерваться и прервать наш разговор. – Неужели она действительно это сделает? Да, ответила она себе, да, именно. – Мне еще много чего есть сказать по этой теме, но вон та беспокойная особа в первом ряду – моя дочь, и у нее есть все основания капризничать, потому что она очень долго спала, и теперь я, с вашего позволения… впрочем, нет, я не спрашиваю позволения. – Она встала из-за стола и двинулась к краю сцены, продолжая говорить и жестикулируя: – И теперь я намерена ее покормить, потому что я совершенно точно могу делать оба эти дела одновременно.

По залу пронесся гул удивления и одобрения. Аликс присела, раздвинув колени, протянула руки и взяла Брайар, которая тут же под умиленные ахи обхватила мамину шею.

– Можно мне ту футболку? – Аликс помахала рукой, и стажерка передала ей пастельно-розовую футболку, какие выдали всем участникам конференции. Аликс перебросила ее через плечо и направилась за кулисы.

Модератор, веселая аспирантка, воскликнула в микрофон:

– Молодчина, подруга! – И, повернувшись к кулисам, шепотом спросила: – Мне продолжать?

Но Аликс уже вернулась на сцену – с Брайар, приникшей к ее левой груди. Розовая футболка, переброшенная через плечо Аликс, скрывала из виду дочкину голову. Когда Аликс снова села за стол, с ее правой руки очень мило свисали башмачки Брайар.

– Окей, вот теперь мы готовы. Совсем немного времени заняло, правда? – Аликс повернулась к модератору: – Я с радостью продолжу с того места, на котором прервалась.

И Аликс действительно продолжила с того места, на котором прервалась, а когда закончила, модератор, захлебываясь от восторга, поблагодарила ее дважды – «за ответ и за открытость». Затем, как и предполагала Аликс, спросила, как зовут ее дочурку и сколько ей, и Аликс постаралась, чтобы ее ответ прозвучал очень четко и разборчиво:

– Мою клиентку зовут Брайар Луиза. Ей два года, и у нее идеально получается быть двухлетней девочкой!

При этом улыбка Аликс ясно говорила: только попробуйте намекнуть, что мой ребенок перерос кормление грудью!

Конференционные фотографы роились под сценой, пятились в проход, ловя удачные ракурсы; Аликс сидела, скрестив лодыжки, между двумя мужчинами в костюмах и галстуках, кормила грудью ребенка, держа его над беременным животом, и при этом непринужденно отвечала на вопросы. Одна из фотографинь прошептала: «А можете поправить футболку, чтобы было видно лого?» Аликс рассмеялась, кивнула, разгладила ткань на виске Брайар и выровняла нижний край футболки. Теперь личико ее дочери закрывали черные буквы «Леди малого бизнеса» на нежно-розовом фоне.

В тот день у Аликс прибавилась тысяча подписчиков. «Леди малого бизнеса» опубликовали ее фото в Инстаграме с подписью: «Мы можем делать два дела одновременно». Два журнала для начинающих родителей захотели взять у Аликс интервью о кормлении грудью по требованию, о его преимуществах и о связанных с ним предрассудках. Аликс платила своим стажеркам по двойному тарифу за дополнительный час, и они отвечали на письма, звонки и просьбы об интервью. Представительница штаба Клинтон позвонила Аликс на мобильный. Ужасно жаль, сказала она, что они пропустили в почте ее письмо, но в этом году намечено еще несколько мероприятий, и они будут очень, очень рады, если она сможет принять в них участие. Ответили и двое из литературных агентов. Не прошло и десяти дней, как Аликс продала свою еще не написанную книгу издательнице по имени Мора из «Харпер Коллинз», у которой тоже были дети и которая с пугающей скоростью отвечала на мейлы.

На крыльях успеха, вызванного сенсационным кормлением грудью на сцене, Аликс пронеслась через границу штата Пенсильвания в свой новый дом – и через третий триместр. В последний нью-йоркский день Аликс устроила для ассистентки и стажерок крошечную прощальную вечеринку в тесном офисе, где все было уже упаковано для переезда, наснимала кучу фотографий, но в интернете их не выставляла. Ни в блоге, ни в социальных сетях, ни в переписке с командой Клинтон она и словом не обмолвилась, что покидает Нью-Йорк. Как только она им понадобится – сядет в поезд, и вот она уже здесь. Пока Аликс пишет свою книгу, пускай все думают, что она в Нью-Йорке. Когда девочки подрастут, она сможет приезжать чаще.

А потом, в Филадельфии, после недолгих – всего пять часов – родов на свет появилась Кэтрин Мэй, и ее личико мгновенно сделалось похожим на материнское. И, глядя в это крошечное, сморщенное, растерянное личико, Аликс подумала: А знаешь что? Здесь все будет хорошо.

Так оно и вышло. Вернулись все эти не-нью-йоркские детали, мелкие, но яркие: теперь у нее была машина, в которую с легкостью умещались все покупки, билет в кино стоил не четырнадцать долларов, а десять, и жила она на усаженной деревьями тенистой улице в трехэтажном красновато-коричневом особняке (семь минут пешком до Риттенхаус-сквер[3]) с внушительным мраморным парадным крыльцом и очаровательной кухней на втором этаже. В кухне было полно просторных рабочих поверхностей, а стол на шестерых, под большой люстрой, словно бы выглядывал на улицу, потому что располагался в эркере. По утрам, пока разогревались блинчики и варились яйца, Аликс с детьми могла сидеть в этом эркере и смотреть, как люди внизу выгуливают собак или как ездит туда-сюда мусоровоз. Отмечая такие вещи и осознавая их ценность, Аликс всякий раз ощущала крошечный всплеск радости и вслед за этим – мучительное желание показать их хоть кому-нибудь. Подругам. Стажеркам из «Собственного почерка». Незнакомцу на грязной платформе нью-йоркской подземки.

До переезда в Филадельфию Аликс никогда не нанимала бебиситтера. Мать Питера неизменно была на подхвате, а у всех трех подруг тоже были маленькие дети, и само собой подразумевалось, что кто-то всегда присмотрит еще за одним малышом, пока мама сбегает к зубному или на почту. Теперь же новые коллеги Питера с телевидения порекомендовали ей каких-то девушек, в результате чего она провела ряд собеседований, прямо на барных табуретках в своей новой кухне, со всякими Карли и Кейтлин, вожатыми в детских лагерях или менеджерами по поселению в студенческих общежитиях. Все они рассказывали, как обожают «Собственный почерк», как жалеют, что Аликс не было рядом, когда они подавали документы в колледж, и как они даже не догадывались, что она переехала в Филадельфию. И Аликс понимала, что от этих девочек толку не будет.

В Нью-Йорке ей прекрасно удавалось находить бесплатные товары, и поиск бебиситтера в Филадельфии не особенно отличался. Ее подруги никогда бы этого не сделали, но она завела себе аккаунт на городском сайте для поиска нянь и бебиситтеров и принялась пролистывать фотографии. Все казалось искусственным и однообразным, но, с другой стороны, две из трех своих манхэттенских квартир Аликс нашла по куцым сомнительным объявлениям на сайте; а что в профиле Эмиры Такер не было фотографии, так Аликс и сама в двадцать лет жила невидимкой. Зато в этом профиле говорилось, что Эмира окончила Университет Темпл, что она владеет жестовым языком на начальном уровне и печатает со скоростью 125 слов в минуту. Аликс подумала: Ага! – и нажала «Пригласить на собеседование». После единственного телефонного разговора она позвала Эмиру домой и, открыв двери и впервые ее увидев, снова сказала себе: Ага!

Все прочие девушки расспрашивали Аликс, когда выйдет ее книга, и не собирается ли она рожать третьего, и встречалась ли она уже с Хиллари Клинтон; Эмира же вообще говорила крайне мало. Брайар сразу углядела в этом большие возможности и обрушила на двадцатипятилетнюю женщину словесный поток – про свой новый дворик, и про червяков, которых ей не разрешили потрогать, и что с надувным кругом можно играть только в бассейне. Когда Брайар замолчала, Эмира наклонилась к ней и спросила: «Окей, мисс, расскажете еще что-нибудь?»

А самое главное, Эмира Такер в жизни не слыхала о «Собственном почерке».

– Понедельник, среда и пятница. – Аликс разъясняла расписание в шестой раз – Эмира была шестой кандидаткой в бебиситтеры. – С двенадцати до семи. Иногда я буду брать Кэтрин с собой, она суперспокойный ребенок, а иногда просто буду сидеть в кафе за углом и писать.

– Окей. – Эмира села за стол в кухне рядом с Брайар и вручила ей кусок теста для лепки. – Писать – для работы или для удовольствия?

– У меня свой собственный… – Аликс облокотилась на кухонную рабочую поверхность. – Вообще-то я сейчас пишу книгу.

– О, круто, – сказала Эмира.

Аликс ощутила нетерпение и досаду – она ждала, что Эмира спросит, о чем книга, или когда она выйдет, или в каком издательстве.

– Это будет скорее сборник старых писем, – сказала она в повисшей тишине.

– А, ясно, – кивнула Эмира. – То есть типа книга по истории?

Аликс потеребила цепочку на шее.

– Да, именно. Эмира, когда вы сможете начать?

С тех пор три дня в неделю Аликс часами сидела на солнышке – зачастую тут же рядышком, в тени, спала Кэтрин – и читала все, за чтением чего ее никто и никогда не застал бы на Манхэттене. Глянцевые «Аз уикли» и «Пипл». Откровения очередной героини реалити-шоу «Холостячка», переспавшей с четырьмя претендентами на ее руку. Однажды в пятницу, в углу ресторанного дворика на крыше, Аликс раскрыла ноутбук, разложила перед собой на столе листы бумаги – график работы над книгой, свое предложение литагентам – и просмотрела три выпуска «Охотников за международной недвижимостью». Кэтрин куксилась, только если была голодна, и тогда Аликс брала ее на руки и со словами «Привет, мамина радость» прикладывала к груди под специальной шалью для кормления, полученной бесплатно. Вскоре стало очевидно, что мечта воспользоваться Эмириными навыками скоростного набора – смех, да и только: было бы что набирать. Однажды вечером в постели Питер сказал: «Здесь ты выглядишь намного счастливее».

Аликс не знала, счастливее она – или просто беспечнее. Она не только не сбросила лишний вес после родов, но и набрала еще. Она гораздо меньше сидела за компьютером, чем в Нью-Йорке, и спала гораздо больше, чем после рождения Брайар. Но однажды в сентябре, в субботу, в 10:45 вечера, треск яйца, влетевшего в окно у парадного входа, выдернул Аликс из крепкого сна. Сначала она не поняла, что это за звук, но последовавший за ним выкрик «Дерьмо расистское!» вмиг вернул ее к реальности. Она протянула руку, растолкала мужа, они вместе бросились к лестнице. Глядя вниз, они наблюдали, как яйца одно за другим раскалываются о стекло, как медленно стекает желток. «Я же тебе говорил», – сказал Питер, и тут же два следующих яйца пробили оборону. Осколки стекла, яичная скорлупа, длинная лента желтка и белка – все влетело в дом Чемберленов. От этой атаки и от изумления у Аликс перехватило дыхание. Сумев наконец вдохнуть, она услышала юный смех, топот убегающих ног в кроссовках и голос: «Бля! Быстрее!»

Кэтрин заплакала, а Брайар позвала: «Мама?»

Питер сказал: «Я звоню в полицию». И потом: «Черт, черт. Я же говорил тебе, что так будет».

В то утро Лейни Тэккер, соведущая Питера, представила сюжет о милой традиции школы «Бикон Смит», где парни с особой изобретательностью приглашают девушек на школьный бал выпускников. Питер воодушевленно подхватил: «Итак, наша корреспондентка Мисти отправилась в “Бикон Смит” в поисках романтики». Пошла серия клипов с закадровым голосом Мисти. Лица учеников, интервью с учителями, фотосессия на фоне гигантской инсталляции из воздушных шариков, группа поддержки ведет веснушчатую девочку к центральной линии, болельщики оглушительно вопят, появляется парень в футбольной форме с коробкой пиццы. Он открывает коробку – внутри на крышке написано: «Пойдешь со мной на бал», а на пицце выложен гигантский вопросительный знак из кружочков пепперони.

Последний клип был такой: невысокий паренек в закрывающей лицо белой маске, с очень густыми волосами, подстриженными «площадкой», решительным шагом подходит к компании девочек, ставит на землю бумбокс и нажимает клавишу. Друзья в таких же масках жестами освобождают место для брейк-данса, а девочка, ради которой все это затевалось, изумленно закрывает рот руками, когда все ее подружки достают телефоны и начинают снимать. После кружения на голове и ряда сложных трюков и жестов танцоры вскидывают белый флаг с надписью маркером: «Пойдешь со мной на бал?» – а тот чернокожий подросток сбрасывает маску и протягивает девочке розу, девочка отвечает согласием.

Под радостные крики всех участников действа Мисти передала слово ведущим в студию.

– Просто вау! – воскликнул Питер.

– Это было очень впечатляюще, – подтвердила Лейни. – Меня уж точно никогда так не приглашали на танцы.

– Ну что же. – Питер покачал головой и скорчил гримасу в камеру, сверкнув зубами. – Будем надеяться, тот последний парень сначала спросит разрешения у ее отца. Спасибо, что были с нами этим субботним утром – и до встречи завтра в «Новостях Филадельфии».

Реакция последовала мгновенно.

Одобрительные комментарии под видео, которое сразу стало доступно онлайн, перемежались возмущенными и недоумевающими:

Хм, это почему же черный парень должен спрашивать разрешения у подружкиного папы, а белые не должны?

Слегка по-сексистски звучит, вам не кажется? У нас что, XVIII век?

Какого хера? Как у него язык повернулся?

Аликс сидела в кофейне и работала, что на тот момент означало смузи, коктейль «Мимоза» и переписку в чате с манхэттенскими подругами. Она сказала Питеру, что это всего лишь одна школа, что ничего страшного, что никто об этом и не вспомнит. (Голова от шампанского слегка кружилась, и Аликс поймала себя на мысли: Раз это случилось не в Нью-Йорке, то, честно, кого это вообще волнует?) Но Питер сгорал от стыда. «Как-то само вырвалось, – говорил он. – Не знаю, почему я… просто вырвалось». Аликс утешала его, заверяла, что на самом деле все не так ужасно.

И вдруг оказалось, что все так ужасно. Когда разбилось стекло, Аликс выхватила младшую дочь из кроватки с такой скоростью, что Кэтрин чуть не выпрыгнула у нее из рук. Ее, Аликс, мир стремительно уходил под воду. А если Питера уволят? Питер утром сразу отправился к продюсерам программы извиняться за промах, и они вроде бы отнеслись к этому снисходительно – «ну, бывает» и «вы же у нас совсем недавно». Но что, если они передумают, когда увидят, как разъярились эти школьники? Аликс снова глянула вниз, увидела брызги стекла, разлетевшиеся по плиточному полу и увязшие в склизком яйце. А если об этом узнают в штабе Клинтон и решат, что ее муж – сексист? Или, хуже того, расист? Как она вообще здесь оказалась? И почему она такая толстая? И чей вообще это дом?

Питер взял на руки Брайар, которая заткнула уши. «Я не люблю это… этот шум, – сказала она. – Я не… Я не хотю громко, мама».

«Тшш, – сказала ей Аликс – наверное, в сотый раз за эту неделю. Потом повернулась к Питеру: – Попробую дозвониться Эмире». Питер, с прижатым к уху телефоном, кивнул.

И когда через какие-то пятнадцать минут появилась Эмира – в ультракороткой юбке из искусственной кожи, в очень открытых босоножках с ремешками и на высоченных шпильках, на которых она удивительно легко передвигалась, – Аликс вложила ей в руку тоненькое запястье Брайар, думая: Стоп, минутку, а ведь она… О боже… а если она знает, что ляпнул Питер? В один миг вдруг оказалось: если Эмира знает, что сказал с экрана Питер, то это гораздо хуже, чем если бы узнала та, у кого есть все шансы стать первой женщиной-президентом Соединенных Штатов.

И пока Питер беседовал с двумя полицейскими, Аликс в ослепительном свете люстры осторожно собирала осколки в полотенце для рук. В паузах между длинными, печальными движениями она говорила себе, что пора, на хер, проснуться. Написать долбаную книжку. Жить в Филадельфии. Поближе узнать Эмиру Такер.

Три

В Мэриленде есть город Сьюэлл-Бридж, где шесть с половиной процентов населения (5850 человек) – слабослышащие. В этом городе и родилась Эмира Такер. У самой Эмиры слух был идеальный, как и у ее родителей, и у брата с сестрой, но все Такеры имели склонность к какому-нибудь ремеслу и предавались своему делу с почти что религиозным пылом, а Сьюэлл-Бридж как нельзя лучше соответствовал такой жизненной философии. В семье Такеров все работали руками.

У мистера Такера был магазинчик продуктов пчеловодства, и часто прямо там же стояли гудящие ульи. Обычно у него трудилось несколько работников – он нанимал глухих, – но сам он все равно не тратил времени ни на какие дела, не связанные с пчелами. Миссис Такер переплетала книги на застекленной веранде, изготавливала детские и свадебные альбомы, реставрировала Библии, и ее верстак был вечно завален иглами, лоскутами кожи, фальцевальными косточками и лентами для скрепления альбомов.

Альфи Такер, которому был двадцать один год, еще в 2013-м занял второе место в Национальном конкурсе латте-арта. Его пригласили на стажировку в одну кофейню в Остине, штат Техас, и там он обучал начинающих бариста – в кожаном фартуке, сшитом матерью. А девятнадцатилетняя Джастина шила. У нее был свой онлайн-магазинчик, и она брала заказы на хэллоуинские наряды и на платья для девочек, рассыпающих на свадьбах лепестки роз. Едва она окончила школу, как местный двухгодичный колледж нанял ее шить костюмы для предстоящих спектаклей «Наш городок» и «Однажды на этом острове».

Поскольку интересы Эмириных домашних возникли так естественно и поскольку университет казался вполне подходящим местом, где можно провести время в ожидании, пока и для нее найдется любимое занятие, Эмира стала первым бакалавром в семье. Именно в годы учебы в Темпле она познакомилась с Зарой (в очереди на фото для студенческого билета), в первый раз напилась (ее вырвало в наружный карман сумки) и купила свои первые накладные волосы (длинные, черные, волнистые, объемные) на деньги, которые накопила, подрабатывая в свободное время в библиотеке.

В Темпле Эмира попробовала приноровить руки к официальному жестовому языку, однако дело не пошло – оказалось на удивление трудно забыть тот сленг, с которым она выросла в Сьюэлл-Бридж. Еще она занялась компьютерным набором и расшифровкой устной речи, рассудив, что умение это не только перспективно для дальнейшей работы, но и осмысленно. На четвертом курсе Эмира набирала на компьютере конспекты по тринадцать долларов за лекцию для двух глухих студентов. Это была одна из причин, почему по окончании пятилетней учебы в Темпле она получила диплом по специальности «английский язык». Эмира была совсем не против того, чтобы читать книги или писать сочинения, однако в этом отчасти и заключалась проблема. У нее так и не появилось любимое дело, но, с другой стороны, никакие дела не вызывали у нее особого протеста.

После университета Эмира поехала на лето домой и отчаянно заскучала по Филадельфии. Вернулась она туда со строгим отцовским наставлением: найди себе дело и держись за него. Так что она записалась на курсы расшифровки речи – и горячо их возненавидела. Сидеть нога на ногу запрещалось. Запоминать медицинские термины было невыносимо. И когда на ее стенографической машинке сломалась клавиша, вместо ремонта (который обошелся бы в сотни долларов) Эмира попросту бросила курсы и пошла устраиваться на работу на неполный день, которую нашла через сайт объявлений. В небольшом офисе на шестом этаже высотного здания, в просторной, разделенной перегородками комнате с табличкой на двери «Зеленая партия Филадельфии» белая женщина по имени Беверли, в футболке и в джинсах, спросила, действительно ли Эмира печатает сто двадцать пять слов в минуту. «Да, – ответила Эмира, – но только если можно будет сидеть нога на ногу». В крошечном закутке, в мягких наушниках, по вторникам и четвергам с полудня до пяти Эмира расшифровывала и набирала тексты устных докладов и совещаний. Когда работы было мало, Беверли просила ее отвечать на телефонные звонки.

Университет Темпл еще два года после того, как Эмира получила диплом, любезно продолжал приглашать ее, когда возникала потребность в расшифровке, но все же они предпочитали придерживать несложную работу такого рода для теперешних студентов, поэтому честно предупредили Эмиру, что к лету придется распрощаться. Эмира так и не призналась семье, что бросила курсы расшифровки. Ей хотелось, чтобы на их месте появилось что-то другое, не холодная пустота. В тихой панике Эмира поменяла на бебиситтерском сайте дни, когда она доступна, на понедельник, среду и пятницу – и через два дня встретилась с Аликс Чемберлен.

Брайар стала для Эмиры радостной передышкой от постоянных мыслей о том, чем занять руки и остаток жизни. Брайар задавала вопросы вроде: «Почему это не пахнет?», «Где белочкина мама?» или «Как это мы не знаем эту тетю?» Однажды, когда Брайар впервые попробовала цукини, Эмира, стоя перед ее высоким стульчиком, спросила, понравилось ли ей. Брайар жевала с разинутым ртом и водила глазами по комнате, формулируя ответ. «Мира! А как, ну как… потому что – как мы узнаём, что мы что-то любим? Кто нам говорит, что мы это любим?» Эмира практически не сомневалась, что настоящий воспитатель должен в подобных случаях отвечать: «Ты скоро сама разберешься» или «Когда подрастешь, это станет понятнее», но она просто вытерла Брайар ротик и сказала: «Знаешь, это очень хороший вопрос. Давай спросим маму». При этом она была совершенно искренна. Она и сама хотела бы, чтобы ей кто-нибудь объяснил, что она любит делать больше всего. Собственной матери Эмира могла задать все меньше вопросов, и число их сокращалось с пугающей быстротой.

Эмира не говорила родителям, что зарабатывает бебиситтерством и набором текстов, а значит, нельзя было рассказать и о том вечере в «Маркет депо». Не то чтобы они сказали ей по этому поводу что-то новое, но приятно было бы разделить негодование с теми, кто поймет тебя без всяких объяснений. В четвертом классе в школьной столовой белый одноклассник вразвалочку подошел к Эмириному столу и спросил: ты негритоска? (Когда Эмира рассказала об этом дома, мама сразу схватила телефонную трубку и спросила: «Как его звать?») Еще однажды в магазине «Брукс бразерс», когда она выбирала подарки на День отца, продавцы ходили за ней по пятам как приклеенные. («Заняться им больше нечем, что ли?» – сказала тогда мама.) А еще один раз, уже закончив делать Эмире депиляцию зоны бикини, мастер объявила, что цена будет сорок долларов, а не тридцать пять, как в прейскуранте, «из-за этнических особенностей кожи» (на это мама сказала: «Постой, депиляцию чего?»). Хорошо было бы, если бы она могла поговорить с родителями о «Маркет депо», потому что, если честно, это самое важное, что произошло с ней за последнее время, и к тому же связано с ее любимым маленьким человеком. Эмира понимала, что в первую очередь в этой истории ее должен беспокоить откровенный, неприкрытый расизм, однако дело было не только и не столько в нем. Воспоминание о стычке в «Маркет депо» накатывало приступом тошноты и шипело эхом в ушах: у тебя нет настоящей работы.

Если бы у тебя была настоящая работа, с тобой бы не случилась вся эта хрень, говорила себе Эмира в тот вечер в метро по дороге домой, скрестив ноги и обхватив себя руками. Тебе не пришлось бы уходить с дня рождения. У тебя была бы собственная медстраховка. Тебе не платили бы налом. Ты была бы личность, а не вот это вот. Из того, чем ей приходилось заниматься, заботиться о Брайар ей нравилось больше всего, но ведь потом Брайар пойдет в школу; что же до Кэтрин, то ее миссис Чемберлен, похоже, не собирается отпускать от себя ни на минуту – а хоть бы даже и собиралась, все равно почасовая работа бебиситтера никогда не позволит получить медстраховку. Пока что она вписана в родительскую страховку, но это только до конца 2015 года. Эмире было уже почти двадцать шесть.

Иногда, оставаясь совсем на мели, Эмира убеждала себя, что если у нее будет настоящая работа, с девяти до пяти, с приличной зарплатой и социальными гарантиями, то и все остальное в ее жизни станет как у взрослых. Она начнет делать всякие взрослые вещи, типа застилать постель по утрам, и постарается полюбить кофе. Она не будет сидеть на полу в своей комнате, искать новую музыку и составлять плейлисты до трех ночи, а потом думать, заставив себя наконец-то улечься: Ну зачем ты так с собой поступаешь? Она поставит новое приложение для знакомств и, чтобы было о чем писать, заведет себе интересы поинтереснее; будет заниматься чем-то еще, кроме как зависать с Зарой, смотреть старые клипы, красить ногти и есть один и тот же ужин минимум четыре раза в неделю (кусочки курицы с сальсой и сыром, приготовленные в медленноварке). Если у нее будет настоящая работа, она окинет критическим взглядом свой шкаф, забитый вещами из «Строберри» и «Форевер 21», и решит, что давно пора купить одежду подороже.

Эмира постоянно старалась убедить себя, что найдется другой ребенок, маленькая девочка с милыми родителями, которым она нужна будет на полный рабочий день как постоянная няня. Они заключат с ней официальный договор, и она сможет говорить, что платит налоги. Они будут брать ее с собой в отпуск и считать членом семьи. Но при виде других детей – при виде любого ребенка, который не был Брайар Чемберлен, – Эмира испытывала инстинктивное отвращение. Эти дети не говорили ничего интересного – им было нечего сказать, у них были пугающе пустые взгляды, а их застенчивость казалась результатом какой-то странной муштры (Эмира часто наблюдала, как Брайар подходит к другим детям на качелях или горке, а те отворачиваются от нее и говорят «Нет, я стесняюсь»). Другие дети были легко управляемы и обожали, когда им на руку прилепляли наклейку или ставили печать; Брайар же всегда была на грани крошечного экзистенциального кризиса.

Под непрерывной болтовней скрывалась настоящая Брайар – взъерошенная, пугливая, задумчивая, вечно сражающаяся с демонами приличий. Она любила все, что имело мятный запах. Не любила громких звуков. И не считала объятия разрешенной формой проявления любви – разве что иногда прижималась ушком к дружескому плечу. Большая часть их вечеров заканчивалась так: Эмира листала журнал, а Брайар играла в ванне. Она сидела, обхватив пальчики на ногах, на лице ее разыгрывалась гражданская война эмоций, она пела песенки и пыталась свистеть. Она разговаривала сама с собой, и Эмира часто слышала, как она объясняет голосам в своей голове: «Нет, Мира моя подруга. Она моя лучшая подруга».

Эмира знала, что должна найти новую работу.

Четыре

На следующее утро, вместо того чтобы усадить старшую дочь перед компьютером и включить ей видео о ярких рыбках и прочей океанской живности, Аликс усадила обеих дочерей в двойную беговую коляску и пристегнула ремнями. В Филадельфии настолько больше пространства для пробежек! Не нужно то и дело бежать на месте в ожидании зеленого сигнала светофора, чтобы поддерживать сердечный ритм, или бежать вдоль шоссе, чтобы видеть хотя бы на сто шагов вперед. После третьей мили – по ощущениям она была как двадцать шестая – обе девочки уснули. Аликс остановилась у кофейни, заказала латте и села с ним на скамейку.

Надо созвониться прямо сейчас, – написала она в групповой чат. – Никто не умер, никто не болен, но очень срочно.

Рейчел, Джоди и Тамра – эти имена Аликс произносила столько раз, что не смогла бы перечислить их в другом порядке. Она не писала подругам ничего подобного с тех пор, как переехала, – в последнее время они в основном болтали о знакомых женщинах, советовали друг другу, что хорошего купить, обсуждали статьи и книги и жаловались на мужей, – поэтому уже через секунду Аликс получила в ответ два сообщения У тебя все в порядке?! и одно Тамра, начнешь конференцию?

Джоди была детским кастинг-директором и мамой двух рыжеволосых детей – девочке четыре, мальчику год, – которым часто доводилось рыдать в массовке в кино и на телешоу. Рейчел с гордостью несла свое еврейско-японское происхождение, руководила фирмой по дизайну книжных обложек и пыталась удержать сына от слишком уж серьезных успехов в футболе, потому что кто же, черт побери, мог ожидать от него такого упорства, ему ведь всего пять. А Тамра была директором частной школы на Манхэттене. Дважды в год подруги устраивали пир с вином, сыром и хумусом – подарками от родителей, которые пытались подкрепить свои заявления с просьбой принять детей в школу или, наоборот, боялись, как бы их проблемного ребенка не исключили. У Тамры были две дочки с коротенькими, в дюйм, темными афро; младшей было два с половиной, старшая, четырехлетняя, умела читать, писать и немного говорила по-французски. Тамру они называли Мамуся.

Сидя на скамейке – коленки широко расставлены, по вискам стекает холодный пот, – Аликс рассказала им все.

– Что-о? – задохнулась Рейчел.

– Не выпускали из магазина? – с нажимом, чеканя слова, переспросила Тамра.

– И все это в один день? – уточнила Джоди.

– Господи Иисусе, в Нью-Йорке такого никогда бы не случилось, – сказала Рейчел. – Хадсон, выплюнь немедленно! Простите, мы тут на футболе.

Сердце у Аликс забилось так же сильно, до дурноты, как и накануне вечером, когда Питер вернулся без Эмиры и сказал: «Окей, у всех все в порядке», прежде чем начал рассказывать. Аликс не в силах была удержаться от вопросов, которые, едва срываясь с губ, сразу начинали казаться ей банальными и бессмысленными. «Она плакала? Она злилась? Какой у нее был вид – очень расстроенный?» Если бы саму Аликс спросили, в каком настроении пребывала Эмира все понедельники, среды и пятницы на протяжении последних трех месяцев, она не смогла бы ответить. Потому что, как правило, Аликс практически толкала Брайар в объятия Эмиры и выскакивала за дверь, бросая через плечо, что Брайар не съела ланч или плохо покакала. По вторникам и четвергам, в отсутствие Эмиры, у Брайар были занятия в бассейне Ассоциации молодых христиан, и плавала она так упорно и отчаянно, что потом три часа спала без задних ног. Потом Аликс ставила ей фильм на Нетфликсе, и к финальным титрам на пороге появлялся папа. Эта схема настолько устраивала Аликс, что она понятия не имела, что за человек ее бебиситтер – из тех, кто плачет, из тех, кто подает в суд, или из тех, кто вообще ничего не предпринимает.

Тамра поцокала языком.

– Ты должна немедленно позвонить этой девушке.

– Я гуглю Питеров сюжет, – сказала Джоди. – Ага, всего пятьсот просмотров… не так и ужасно.

– А на видео это случайно никто не снял? – спросила Тамра.

– Вы с Питером могли бы помочь ей засудить этот магазин, – сказала Рейчел.

– Я не знаю. Я в панике. – Аликс уперлась локтями в колени. – Я так ужасно с ней обращалась. Она такая молодец и такая пунктуальная… Брайар ее обожает, а теперь из-за какого-то долбоеба-охранника я потеряю ее, и все. – Аликс сдвинула лямку ремня безопасности с ротика спящей Брайар и огляделась по сторонам – не слышал ли кто, как она сказала плохое слово при детях. – Я просто в последнее время так расслабилась, что, кажется, эта история мне в наказание. Я срываю все сроки с книгой, я набрала вес, сегодня на день рождения Брайар заявится толпа Питеровых коллег, и я рассчитывала, что Эмира мне поможет. Слушайте, мне физически дурно от одной мысли, что я потеряю ее насовсем. Без нее мне никогда не закончить эту книгу.

– Эй, – перебила ее Рейчел. – Книгу ты допишешь при любом раскладе. Ты упертая и все доводишь до конца. Но сейчас твой главный приоритет – Эмира.

– Сто процентов, – подтвердила Тамра.

– Пруденс! – крикнула Джоди не в телефон. – Нужно делиться с братиком, ты меня поняла? – Затем ее голос снова приблизился: – Я согласна со всем, что здесь было сказано.

– Конечно. Я понимаю. И я знаю, что должна ей позвонить, – сказала Аликс. – Но как я… что я скажу?

– Главное, не советуй ей написать письмо, – пробурчала Рейчел.

– Рейчел, сейчас не до шуток, – произнесла Джоди тем же специальным мамским тоном, каким только что обращалась к дочери.

– Честно говоря, – сказала Тамра, – она может и не ответить. Ты должна быть к этому готова.

На дверях кофейни звякнул колокольчик, и наружу вышла пара. Женщина сказала: «Что нам мешает взять его в прокат на Амазоне?» – а мужчина ответил: «Но ведь вся фишка в том, что это 3D!» Аликс опустила голову, с носа упало несколько капелек пота.

– Мне плохо. Меня сейчас, кажется, стошнит.

– Слушай, – сказала Тамра, – если она все же ответит, скажи ей, что ты страшно жалеешь, что с ней такое произошло, и что ты в любом случае на ее стороне и поддержишь ее во всем, что бы она ни решила. Хочет – пусть судится с магазином, не хочет – пусть совсем ничего не делает.

– Да, и без лишних эмоций, – добавила Рейчел. – Ты и сама это понимаешь, но… Главное, говори о ней, не о себе. Хадсон, ну-ка, спокойнее, дружок! – Слышно было, как она похлопывает себя по бедру. – Хочешь прямо сейчас пойти домой? Нет? Вот и хорошо.

Аликс понимала, что, возможно, разговор с Эмирой не так бы ее пугал, если бы ему не предстояло стать самым долгим из всех, какие между ними случались до сих пор. Она глубоко вдохнула.

– Это я виновата, да? Нельзя было ее туда посылать?

– Ну что ты, солнце, – сказала Джоди.

– Я бы точно так же поступила! – сказала Тамра.

– Ты виновата в том, что переехала в Филадельфию, – сказала Рейчел. – Извини, конечно, но, повторю еще раз, в Нью-Йорке такого просто не могло произойти. Когда я прихожу куда-нибудь забирать Хадсона, никто, буквально никто не верит, что это мой ребенок. Но когда за ним приходит Арнетта, они такие сразу: «Да-да, вот он, помним, аллергия на орехи, до свиданья!»

– Пру! – крикнула Джоди. – Так, юная леди, я считаю до трех. Один, два… Спасибо, мадам.

Аликс откинулась на спинку скамьи; пропитанная пóтом майка прилипла к лопаткам. Кэтрин в коляске сучила ножками в ботиночках – куда-то бежала во сне.

– Просто возьми и позвони, – сказала Тамра.

– Да, – ответила Аликс. – Я понимаю.

– Аликс, – ласково сказала Джоди, – я тебя люблю. И ты красавица, всегда. Но сейчас я на правах настоящего друга спрашиваю: на сколько ты поправилась?

Аликс посмотрела вниз, на свои неоновые оранжевые шорты. Между резинкой на поясе и короткой майкой разлегся мягкий рыхлый холмик, сложенный из послеродового веса, неиспользованного абонемента в спортзал и поглощаемых на солнышке смузи с добавлением сахара. Аликс вздохнула и ответила:

– Боюсь взвешиваться.

– О боже, – сказала Тамра. – Почему ты нам раньше не говорила?

– Короче, солнце, – решительно заявила Джоди. – Соберись и возьми себя в руки, потому что сейчас это не ты. Ты умеешь отстаивать свои интересы, ты кормила грудью перед аудиторией, ты напишешь книгу, и она станет бестселлером. Сейчас ты поднимешь жопу, упросишь бебиситтера остаться, скажешь Питеру, чтоб выбирал выражения, и купишь себе фитнес-браслет, окей?

– Она права, Ал, – подхватила Рейчел. – Потому что когда книга выйдет, твоя физиономия на обложке будет на каждом углу, а на книжных обложках все выглядят фунтов на семнадцать толще, и я не шучу.

– Считай это вмешательством в твою жизнь, – добавила Тамра, – но очень дружеским и заботливым.

– У них там соки есть вообще? – спросила Рейчел. – Прислать тебе что-нибудь для диеты?

– Подозреваю, соки там найдутся, Рейч, – рассмеялась Джоди. – Она же все-таки не в Монтане.

Эмира на звонок не ответила, так что Аликс приняла душ и повторила попытку. На этот раз Эмира откликнулась, и Аликс выложила все, что велели подруги, мысленно отмечая пункты, чтобы ничего не упустить. Но когда она сказала: «Но это полностью на ваше усмотрение. Как решите, так и будет», Эмира ответила: «Подождите… я что, опоздала?»

Фоном донесся голос Зары: «Кто это тебе звонит в такую рань?» Аликс посмотрела на часы – 9:14. До нее дошло, что Эмира еще не вполне проснулась.

– Нет-нет, вы не опоздали! – заверила ее Аликс. – Все в силе, начало в полдень, ну или в одиннадцать сорок пять, если вы сможете пораньше… но это совсем не обязательно, просто я бы очень хотела, чтобы вы пришли. Мы бы очень хотели, чтобы вы пришли. Но это как вы решите.

– Нет, я буду, конечно, – сказала Эмира. – Я приеду, не беспокойтесь.

– Что вы, Эмира, я не в том смысле… – Аликс силилась подобрать слова. – То есть да, я беспокоилась, но за вас… Просто хотела узнать, как вы. Ну хорошо. Увидимся в двенадцать, да? Или в одиннадцать сорок пять?

– Угу.

Снова послышался голос Зары, уже не такой сонный: «Если я закажу бейгл, ты будешь?»

– Тогда до встречи! – сказала Аликс, и Эмира отключилась.

Я позвонила, – написала Аликс Тамре. – Похоже, она не хочет об этом говорить.

Это ее право, – ответила Тамра. – Она придет?

Да.

Главное – спокойствие, – написала Тамра. – Пей побольше воды. Никакой пасты. Но кусочек торта можешь съесть, так и быть, все-таки твоему ребенку сегодня три.

Аликс посмотрела на Брайар, которая играла с двумя расческами на полу в своей комнате. «Брай, – сказала она, – с днем рождения, солнышко». На что Брайар очень серьезно ответила, указывая на расчески: «Это мой подарок?»

Если бы решения принимала Брайар, темой ее праздника были бы очки, потому что она дико хотела очки, обожала трогать чужие очки и смотреть, как она выглядит в разных очках. Но Брайар еще любила самолеты, и показывать на самолеты, и гул самолетов, и Аликс считала, что из всех интересов Брайар (например, нюхать чайные пакетики, разглядывать чужие пупки, трогать мамину мягкую мочку уха) поощрять следует именно этот.

Так что Аликс освободила пространство в гостиной, сдвинув мебель к стенам, и ровно распределила белые воздушные шарики по высокому потолку. К двадцатифутовой ниточке каждого шарика был привязан голубой бумажный самолетик с изогнутыми крыльями и с колесиками. Затем она накрыла фуршетный стол, застелив его бумажной гобеленовой скатертью, лазурно-голубой с облачками, а у двери повесила для детей мягкие летные очки. Мини-капкейки благодаря синему красителю были небесного цвета, а подарочки для гостей выстроились в ряд в ярко-голубых пакетах с крошечными белыми пропеллерами, которые могли по-настоящему вращаться. Пропеллеры и капкейки Аликс сняла для Инстаграма крупным планом (настолько крупным, что эти кадры теоретически могли быть сделаны где угодно, на том же Манхэттене). Несколько воздушных шариков Питер вынес на крыльцо и скотчем прикрепил к стеклу, маскируя дыру в окне. Когда Аликс выглянула наружу, он спросил: «Это тупо, да?» Она помотала головой, чувствуя к нему тепло и печальную нежность. Она знала: то, что он сказал в сюжете, было не нарочно, на самом деле Питер так не думал. «Нет, – ответила она. – Это не тупо».

Поднявшись наверх, Аликс надела просторный джинсовый комбинезон и распустила волосы. Питер, застегивая рубашку и ремень, пел лежавшим на кровати Брайар и Кэтрин «Малыша Белуху». Между «глубоко-глубоко» и «где плавают дельфины» он заглянул в ванную:

– Она все же придет помочь, да?

Аликс посмотрела на него в зеркало, крася нижние ресницы.

– Сказала, что да.

Эмира появилась ровно в одиннадцать сорок пять.

У нее был свой ключ, и, услышав звук захлопывающейся двери, Питер и Аликс переглянулись поверх детских голов. Брайар, уже в деньрожденном темно-зеленом брючном костюме, походила на героя массовки «Лучшего стрелка»; Кэтрин была втиснута в комбинезончик небесного цвета. Аликс сунула в руки Питеру золотую заколку с крылышками, сказала: «Дай нам минутку» – и ринулась вниз, на два лестничных пролета. Эмира вешала рюкзак на крючок. Темные джинсы, длинные волосы заплетены в нетугую косу, глаза густо подведены.

В первую свою неделю у Чемберленов Эмира повела Брайар на рисование. С вязаного кардигана оверсайз, в котором пришла Эмира, краска ни за что бы не отстиралась, и Аликс предложила ей одну из множества своих белых футболок поло «Собственный почерк». «У меня их тонны, а у вас тот же размер, что и у моих бывших стажерок, – сказала она. – Может, конечно, на вас и великовато, но, если вам удобно, носите их, пожалуйста». Футболки стали Эмириной униформой. Три раза в неделю, спускаясь вниз, Аликс заставала Эмиру натягивавшей белую футболку. Перед уходом Эмира вешала ее на крючок в прихожей. И пока Аликс пробиралась к ней сквозь бумажные самолетики, у нее внезапно сжалось горло от трогательности этой традиции. Когда она шагнула на нижнюю ступеньку, Эмира сказала «здравствуйте» и вытащила косу из-под футболки.

– Здравствуйте. Привет. – Аликс стояла перед Эмирой, обхватив себя за локти. – Можно… можно я вас обниму?

Она сразу почувствовала, что это неумный порыв. На самом деле она не хотела, чтобы их первое объятие было таким, но делать нечего, раз она сама предложила. Эмира пахла маслом для тела, пережженными волосами, лаком для ногтей и дешевыми духами.

– Прежде всего, – сказала Аликс, отступая на шаг, – вы вовсе не обязаны были сегодня приходить, и я вам очень…

– Нет, что вы. Я рада. – Эмира повернулась к рюкзаку и достала из верхнего кармана тюбик гигиенической помады.

Аликс скрестила ноги и руки.

– Я даже не пытаюсь делать вид, будто понимаю, что вы сейчас чувствуете или что вы чувствовали вчера вечером, потому что я все равно не смогу по-настоящему это понять, но я просто хочу сказать: в чем бы вам ни понадобилась моя поддержка – она у вас есть. Будь то поиск адвоката… или гражданский иск, или…

Эмира улыбнулась:

– Что-что?

– Эмира. – Аликс только сейчас ощутила, что плечи ее напряжены и подняты до ушей, и попыталась вернуть их на место. – Вы можете подать в суд на весь этот супермаркет. Вы имеете полное право возбудить дело.

– Ой, нет. – Эмира крепко сжала губы и закрыла помаду. – Я в это все не полезу.

Аликс кивнула:

– И я полностью уважаю ваше решение. Мы просто хотим, чтобы вы знали, что мы ужасно сожалеем и…

– Аликс? – раздался чей-то голос с крыльца.

Дверь за спиной у Эмиры приоткрылась на пару дюймов. Эмира повернулась и распахнула дверь пошире. На пороге стояли два маленьких мальчика из группы Брайар по плаванию и их мама.

– Ой, здравствуйте, – сказала женщина. – Я знаю, я знаю, мы слишком рано. Вы, наверное, даже еще не готовы. Но мы можем помочь, и мы будем хорошо себя вести. Вы так чудесно выглядите!

Повторяя «конечно-конечно» и «входите-входите», Аликс проводила их в гостиную. Мальчики сразу ринулись к фуршетному столу, один на ходу сбросил кроссовки. Пока мать снимала с обоих курточки, Аликс шепнула Эмире: «Давайте позже к этому вернемся».

– Да все в порядке. Со мной все нормально, честно. – С этими словами Эмира погрузила руки в картонный пакет, который принесла с собой и поставила на пол, под рюкзаком на крючке. Из пакета она вынула маленькую прозрачную чашу, перевязанную под ободком оранжевой ленточкой; в чаше плавала ярко-желтая золотая рыбка.

– О, Эмира. – Аликс приложила руку к сердцу. – Это что, от вас?

– Ага.

Эмира поставила чашу на каминную полку рядом с бумажным самолетиком, на котором было написано: «Подарки приземляются здесь!» Пока Эмира поворачивала чашу, чтобы виден был оранжевый бантик, Аликс вспомнила. Да. Точно. Эмира спрашивала, можно ли подарить Брайар на день рождения рыбку, – спрашивала их обоих, ее и Питера, несколько дней назад. Аликс даже не подумала, что это может быть настоящая рыбка, потому что слушала вполуха, но вот пожалуйста: живая, золотая, плещется. Эмира заранее красиво обвязала крошечный аквариум ленточкой, но бантик по пути примялся, и теперь концы печально свисали.

Через две минуты после чересчур раннего появления первых гостей одного из них, трехлетнего, вырвало рядом с унитазом, и он разрыдался, растерянно подвывая. Едва все было вытерто и поток извинений иссяк, как явилась компания коллег Питера из «Новостей Филадельфии». Аликс включила музыку, подошла к двери и сказала: «Привет, мы, кажется, однажды уже встречались, я Аликс». (Знакомясь, она всегда произносила свое имя по слогам, А-ликс, подчеркивая «и» во втором слоге.)

Глядя на Питера, никто бы не догадался, что он старше Аликс на восемь лет, – подтянутый, живот не торчит, светлые волосы подстрижены по-мальчишески, – но в окружении его коллег Аликс вдруг почувствовала себя так, словно это к ее родителям пришли гости и она ждет не дождется, когда уже можно будет скрыться в своей комнате и смотреть клипы. На Питеровых сотрудницах были облегающие платья с пышными юбками и крупным цветочным принтом и туфли на платформе или лодочки на шпильках. Даже у единственной среди них чернокожей волосы были коротко подстрижены, начесаны и мелированы. К тому же эти дамы явно обожали массивные яркие ожерелья с крупными камнями и бусинами, словно для карнавальных костюмов. Мужчины в брюках цвета хаки и футболках поло все как один походили на повзрослевшего Кена, друга Барби.

Самой популярной темой беседы стало разбитое окно. Накануне, еще не зная о происшествии в «Маркет депо» и ожидая, пока полицейские допишут рапорт, Аликс беспокоилась: что, если коллеги Питера испытывают те же чувства, что и старшеклассники школы «Бикон Смит»? Вдруг его карьера в Филадельфии закончилась, не успев начаться… и вдруг его возьмут обратно в Ривердейл… это было бы в каком-то смысле круто, потому что означало бы, что она вернется в Нью-Йорк… Однако реакцией новостников на дырку в стекле оказалась странная, замешанная на злорадстве гордость за «свое поле». Создавалось впечатление, что Питера, новичка в их городе, дразнят и шпыняют, потому что так положено. Они требовали подробностей. Они хохотали и говорили: «Да не парься». Они чокались с ним пивными бокалами и говорили: «Добро пожаловать в Филадельфию!»

Никто из гостей слыхом не слыхал об Аликс и о «Собственном почерке». Прихлебывая газировку под «Кидз Боп» и Майкла Джексона, Аликс решила считать свою анонимность условием исследовательской задачи: разработать самопрезентацию, которая, может быть, пригодится для текста на суперобложке (этот текст был одним из множества дел, к которым она пока даже не подступалась). Однако все ее попытки описать себя потерпели крах.

– А-а-а, то есть вы не то что пишете книгу, – сказала одна женщина. – Это скорее как… как там эта штука называлась, «Пост Сикрет»? Помните? Такой проект, типа «отправь свой секрет анонимно по почте»? И это было, как бы сказать… до жути похабно?

– Мы смотрели такое безумное кино – «Она»…[4] или «Оно»? «Оно», да? – вступила в разговор другая и обернулась к мужу за подтверждением, а когда он не вспомнил, все равно продолжила: – Может, даже «Они». Неважно. Короче, там у героя была работа – писать за других любовные письма. За людей, которых он в жизни не видел. Очень странно. Вот это вы и делаете?

Аликс притворилась, что услышала плач Кэтрин, и, вежливо извинившись, удалилась.

Лейни Тэккер, соведущая Питера, пришла с четырехлетней дочкой Беллой. С собой она принесла желтые розы, бутылку вина, стеклянную банку с завинчивающейся крышкой (внутри ингредиенты для печенья и рецепт) и подарки, завернутые в упаковочную бумагу, для Брайар и для самой Аликс. Приветствуя Аликс, она широко раскинула руки, и во взгляде ее явственно читалось: Ну наконец-то!

– У меня такое чувство, будто я вас знаю всю жизнь, – сказала она. – Обнимите же меня скорей. Вы теперь член семьи «Новостей Филадельфии».

Пока длилось объятие, Аликс дважды успела с надеждой подумать, что оно наконец-то исчерпало себя, но Лейни, растроганно гудя, прижимала ее к груди и легонько покачивала влево-вправо. Белла подошла к Брайар, обхватила ее и тоже стала покачивать – вперед-назад.

Раньше, на Манхэттене, Аликс ходила на детские дни рождения минимум дважды в месяц – с Рейчел, Джоди и Тамрой. Они сидели в углу, пили вино из бумажных стаканчиков и по очереди танцевали с детьми. Они шептались о нелепых пафосных излишествах вроде шоколадных фонтанов или фотосессий для малышей; они закатывали глаза, видя, что маленькие подарочки для гостей украшены монограммами, или наблюдая за аниматорами – диснеевскими принцессами, почему-то все как одна из Нью-Джерси. Но эти люди, гости на совсем простом дне рождения Брайар, изощрялись чуть ли не вдвое усерднее. Все эти женщины, одетые так, будто специально притворяются жительницами Верхнего Ист-Сайда, а не как если бы они действительно там жили или хотя бы разок бывали. Невозможно же поверить, что им удобно на этих шпильках, – и почему тут нет никого в джинсах? Аликс чувствовала себя чужеродным телом, к тому же довольно крупным, отчего было особенно неуютно.

Но Питер – Питер всегда, неизменно, улыбался на всех ее бизнес-завтраках, вечеринках и совещаниях. Питер сидел с ней рядом до глубокой ночи и клеил марки на пять сотен писем, написанных школьницами самим себе в будущее. Питер укладывал детей, когда ее семинары затягивались до позднего вечера, и уверял Брайар, что мама зайдет ее поцеловать в тот же миг, как вернется домой. Напоминая себе об этом, Аликс старалась высмотреть среди этих людей кого-нибудь, с кем у нее было бы хоть что-то общее; кого-нибудь, кто плюхнул бы своего ребенка перед телевизором рядом с Брайар, и у нее, у Аликс, это не вызвало бы внутреннего протеста; кого-нибудь, с кем она могла бы ходить на йогу. Но эти женщины были столь же милы и приветливы, сколь старомодны и до обидного скучны. Лейни, соведущая Питера, нежно погладила лямку комбинезона Аликс. «Всегда хотела попробовать что-нибудь такое, – сказала она, – но боюсь, что втиснусь, а потом не вылезу», а после, наклонившись, заговорщицки спросила, как Аликс умудряется пи́сать в этой штуковине.

Затем, насколько поняла Аликс, настало время подарков. На Манхэттене дети никогда не разворачивали свои подарки прямо на дне рождения. Подарки относили в машину или укладывали в большие прозрачные пластиковые коробки, чтобы потом забрать домой вместе с кусочком торта. Если вовремя об этом вспомнить, можно было припрятать часть подарков в шкафу до нужного момента – например, чтобы развлечь ребенка в самолете или наградить за то, что он удачно воспользовался горшком. Но здесь, пока Аликс и Питер болтали с одной из его сотрудниц, ее пятилетний сын подошел и, обхватив материнские коленки, заныл: «А когда подарки и торт?»

Питер посмотрел на Аликс. «Давай поставлю специальный стул?»

Брайар сидела у Аликс на коленях, а Эмира передавала им подарки. После второго подарка Брайар слишком переволновалась, замахала руками и сказала: «Я это не люблю, я это не хотю!» Эмира и Питер стали ее успокаивать, а Аликс продолжала разворачивать подарки.

В промежутке между тестом для лепки «Слепи себе принцессу» и тиарой, от которой несло пластмассой и токсичными красителями, Аликс достала из кармана телефон и написала Рейчел, Джоди и Тамре: Убейте меня. Я всех тут ненавижу. Все до единого подарки были абсолютно идиотские, или на грани сексизма, или же до жути шаблонные. Ее трехлетка получила серебристый зимний комбинезон «Фенди», бело-розовый чайный сервиз «Маленькая леди», «Съедобный букет» (онлайн они его заказывали, что ли?) и ароматическую свечу в стеклянной банке; свеча была в форме торта, а на крышку банки прилепили подарочную карту магазина мягких игрушек. Эмира запихивала оберточную бумагу в стоявший у ног Аликс большой бумажный пакет. Брайар растерянно мяла в руках очередной подарок – голубой передник с оборочками и чепчик в тон. «Это тебе, большая девочка», – сказала ей Эмира. Аликс хотелось крепко, обеими руками схватить Эмиру за плечи и сказать, глядя прямо в глаза: Это не мой праздник. Это не я.

У нее, у Аликс, в доме собралась целая толпа именно таких матерей, каких она часто видела в аэропортах и глубоко презирала. Густой макияж, горы багажа (цветастые саквояжи «Вера Брэдли», обложки для паспортов «Лили Пулитцер»), пробковые сандалии на платформе, полиэтиленовые пакеты с сувенирами, которыми эти особы наглухо забивали багажные отделения над головой. Они звучно окликали мужей сразу по приземлении – или чтобы известить их, что уже добежали до выхода на посадку. В самолете они торчали в проходе, мешая другим пассажирам («Ты все взял? Ничего не забыл? Имей в виду, вернуться мы не сможем!»), а в туалетных кабинках подолгу обстоятельно устилали сиденье туалетной бумагой, вместо того чтобы, как Аликс, считавшая это физическим упражнением, просто присесть на полусогнутых над унитазом.

У самой Аликс даже прогулочной коляски не было, пока она не забеременела во второй раз. Она идеально паковалась, в коротких поездках обходилась, как правило, одним маленьким рюкзачком и часто писала Питеру из аэропортов, что поменяла рейс, чтобы быстрее добраться домой. Поэтому теперь, озираясь в своей гостиной, Аликс спрашивала себя, сможет ли она здесь, в Филадельфии, почувствовать себя дома? Сумеет ли по-прежнему ловко совмещать материнство и бизнес в окружении таких клуш – из тех, кто вечно задерживает очередь на проверку безопасности, потому что забыли снять верхнюю одежду?

Аликс стояла у двери, пока родители втискивали детские ножки в обувь, а дети уже начинали рыться в своих пакетах с подарочками. Когда гости, прощаясь, целовали ее в щеку и жали руку, она раза четыре сказала: «Нужно будет собраться, чтобы дети вместе поиграли!»

К ней снова подошла Лейни: очередной трогательный момент единения.

– Ребята, как я рада, что вы теперь с нами, – сказала она. – Давайте как-нибудь вечерком посидим за коктейлями, когда дети уснут?

Ясно было, что Лейни не только искренне проявляет дружеские чувства, но и заодно хочет заверить Аликс: хоть она и сидит целыми днями рядом с ее мужем, она за женскую солидарность, поэтому ни-ни, никаких глупостей, пусть Аликс не думает. Аликс и не думала, даже в голову не приходило, за что ей теперь стало совестно. Лейни смеялась громким смехом, от которого делалось не по себе, у нее были слишком большие, в сравнении с зубами, десны, и она то и дело восклицала что-нибудь вроде «божечки-кошечки!». Она была воплощением милоты, и, обнимая ее на прощанье, Аликс думала: Я же хочу, чтобы ты мне нравилась. Ну почему это так трудно?

Через плечо Лейни Аликс видела, как Эмира, наклонившись к маленькому мальчику, помогает ему надеть куртку.

– Мы не поиграли в мою любимую игру, – пожаловался этот пятилетка.

– Правда? – Эмира одернула ему рукава. – И какая же твоя любимая игра?

Мальчик развернулся к ней:

– Она называется «Я – убийца»!

– Круууть! – Эмира выпрямилась и поспешила в гостиную, окликая Брайар: – Брай, ты где? Скорей возьми меня за ручку!

Закрыв наконец дверь за Лейни и ее семейством, Аликс снова достала телефон. Поправка, – написала она подругам. – Ненавижу всех, кроме моего бебиситтера.

Так повысь этой девочке ставку, – написала Тамра.

Или купи Съедобный Букет, – добавила Рейчел.

Когда Брайар в тот вечер уложили спать, на тумбочке возле ее кроватки стояла чаша с золотой рыбкой – один из немногих подарков, которые избежали мешка для благотворительности. Свежеиспеченная трехлетка без раздумий назвала рыбку Ложкой и, пока ее не сморил сон, смотрела, как Ложка плавает кругами.

Пять

Как только Эмира решила дистанцироваться от теперь уже трехлетней Брайар, ежедневно проверять сайты поиска работы и откликаться исключительно на вакансии, куда берут только взрослых и предлагают им очень взрослые социальные гарантии, миссис Чемберлен внезапно стала активно интересоваться ее жизнью. Случай в «Маркет депо» что-то такое сделал с миссис Чемберлен, она словно бы пыталась загладить вину беспечной болтовней. Эта натужная беспечность настораживала, Эмира замыкалась в себе, отвечала уклончиво. После той ночи миссис Чемберлен начала возвращаться домой в шесть сорок пять, усаживаться напротив Эмиры и словно невзначай задавать вопросы, отсылающие к предыдущим разговорам, которых на самом деле никогда не было: «Эмира, напомните, какая у вас была специализация в университете?»; «Где-где, вы говорили, вы живете?»; «Я забыла, у вас есть аллергия на что-нибудь?» Время было выбрано хуже некуда, вопросы такого рода обычно задают в начале общения, а Эмира как раз надеялась положить ему конец. Но когда ты работаешь три дня в неделю за приличные деньги, трудно вдохновиться потенциальными вакансиями, где платят меньше, а Брайар нет вообще. Раз в две недели, по пятницам, Аликс вручала Эмире конверт, в котором лежали шестьсот семьдесят два доллара.

Через две недели после ночи в «Маркет депо» этот конверт внезапно оказался толще и увесистей. Стоя на парадном крыльце дома Чемберленов, на фоне алого заката, Эмира приподняла клапан и обнаружила пачку из двадцати стодолларовых купюр. К пачке была прикреплена картонная карточка, на которой великолепным почерком Аликс было выведено:

Эмира,

это за две недели, за день рождения Брайар и за ту ужасную ночь, когда Вы нас буквально спасли. Спасибо за все. Мы очень рады, что Вы с нами, и мы всегда готовы помочь и поддержать.

С любовью,

П, А, Б&К

Эмира окинула взглядом улицу, рассмеялась, прошептала «охренеть» и немедленно купила свою первую кожаную куртку.

Вагон метро был забит. Эмира не без удовольствия запаздывала на встречу с Зарой, Шони и Джосефой – сначала ужин, потом выпивка, потом все остальные вечерние развлечения двадцати-с-чем-то-летних. Новая куртка словно озарила сиянием всю ее старую одежду. Это была косуха, черная, короткая, до бедра. Ремешки болтались по бокам, серебристые молнии на рукавах Эмира тоже не стала застегивать. Куртка обошлась ей в двести тридцать четыре доллара и стала самой крупной покупкой в ее жизни после ноутбука и каркаса кровати. Эмира держалась одной рукой за поручень, а другой набирала сообщение Заре о том, что она уже в пути, и ей было смешно и грустно от того, что в самой дорогой своей вещи она может чувствовать себя такой жалкой. Она прибавила звук в наушниках и стала покачиваться в такт поворотам поезда.

За спиной у нее была семья из шести человек, явно не местных. «На следующей выходим! – выкрикнула мать семейства. – Все слышали?» Сквозь музыку в наушниках до Эмиры доносился разговор: мужчина в костюме слева от нее жаловался, что не может найти отмазку, чтобы не ходить на какое-то семейное сборище. «Можешь валить все на меня, я не возражаю», – сказала женщина, сидевшая рядом с ним. У Эмиры под черными легинсами выпирали подвздошные косточки; поймав в вагонном стекле, за которым проносились бетонные стены и тьма, золотой отблеск своего ожерелья из множества цепочек, она выровняла его на груди, потом поправила челку и черные волнистые пряди, рассыпавшиеся по плечам, и, в промежутке между двумя песнями, услышала, как кто-то окликает ее по имени.

Эмира обернулась и увидела [email protected]. Возвышаясь над бейсболками, «конскими хвостами» и плечами, он снова произнес ее имя, теперь уже с фамилией: «Эмира Такер». Эмира удобнее перехватила поручень и поняла, что сильно нервничает.

На этот раз он показался красивее – отчасти потому, что Эмира сейчас была не в роли бебиситтера и никто не обвинял ее в преступлении, но еще и потому, что он по-честному был красив. У Келли Коупленда были темные волосы и глаза, длинное бледное лицо и широкий твердый подбородок, почему-то наводящий на мысль, что все свои студенческие годы он занимался спортом. Эмира улыбнулась уголком губ, а Келли сказал: «Прошу прощения» – и протиснулся поближе к ней.

– Вы меня помните? Да помните, конечно. Привет. – Келли рассмеялся, сам ответив на свой вопрос. – Наверно, не стоит об этом говорить, но я раз шесть начинал писать вам письмо, да так и не отправил. – Он сделал паузу. – Я хотел спросить, бросили вы это дело или нет.

Эмира все еще не опомнилась от его долговязого дружелюбного явления. Она скрестила ноги и спросила:

– Извините, что?

– Прошу прощения, – сказал он. – Мне было интересно, вы по-прежнему няня или уволились.

Келли Коупленд был такой высокий, что легко мог упереться ладонью в крышу вагона, что он и сделал, стоя напротив Эмиры. Она подумала, что это выглядит как слишком очевидная демонстрация маскулинности – и в то же время безумно привлекательно.

– А-а-а, извините, поняла, – сказала Эмира. – Вообще-то я не няня.

– Ага, – сказал он. – Значит, все-таки уволились. Отлично.

– Нет-нет, я работаю. – Эмира перевесила сумочку с правого плеча на левое. – Но я не няня. Я просто бебиситтер.

– А можете объяснить, в чем разница? – спросил Келли. – Не подумайте, что я выделываюсь, я честно не знаю.

Поезд остановился, и Эмира посторонилась, пропуская к дверям мужчину с четырьмя сумками. Келли жестом показал ей на освободившееся место, и Эмира села.

– Няня – это полный рабочий день, – сказала она. – Зарплата раз в месяц, премии, отпуск. А бебиситтер работает почасово… плюс, например, когда родители хотят отдохнуть от детей или когда что-то срочное.

– Окей, понял, – сказал Келли. – Просто я подумал, вы тогда в магазине сказали, что вы няня.

– Нет, то есть да, я так сказала, чтобы тот мужик от меня отстал, – объяснила Эмира. – Что, как мы видим, отлично сработало.

– Точно. – Келли глянул на нее тем дурацким раздраженно-обреченным взглядом, каким обмениваются пассажиры, когда в вагоне шумит пьяный или когда проводник объявляет, что поезд опаздывает. – Ну, раз вы не уволились, значит, у вас были на то причины. Но я надеюсь, эти люди, по крайней мере, дали вам прибавку.

Эмира отбросила с ресниц длинную прядь волос; молния на рукаве восхитительно звякнула. Она улыбнулась и сказала:

– Ну, они меня отблагодарили.

Келли взялся обеими руками за поручень прямо над Эмириной головой.

– А сейчас вы куда? – спросил он.

Эмира приподняла бровь. Посмотрела наверх, ему в лицо, и не удержалась от мысли: Вот прямо так, да? От этой его ненавязчивой целеустремленности в сочетании с двадцатью новенькими хрустящими стодолларовыми купюрами она расхрабрилась и подумала: Знаешь что? А вот да. Да, и пошло оно все. Она пожевала губами, потом ответила:

– На ужин с подругами. А потом в «Лукас». А что?

– «Лукас». – Он выпятил губу, будто чрезвычайно впечатлен. – Звучит изысканно.

Эмира легонько приподняла плечи – ну-я-не-знаю.

– А что, если сперва мы с вами быстренько чего-нибудь выпьем? – спросил он. – Очень хочется вас угостить. А потом уж пойдем каждый своим путем. У меня тоже встреча с друзьями.

Поезд остановился, и какая-то женщина, протиснувшись мимо Келли, уселась рядом с Эмирой.

Эмира притворилась, что колеблется; все это доставляло ей такое же удовольствие, как и ему. Она мысленно отмотала время вперед до того момента, когда они сегодня попрощаются; по ее прикидкам, это должно было произойти около двух часов ночи.

– Я уже опаздываю, – сказала она. – Но можете угостить меня в «Лукасе».

Келли рассмеялся:

– Да кто же меня туда пустит.

Эмира опустила взгляд на его туфли. Коричневые, со шнурками. Темные джинсы, дорогое на вид худи.

– Вы хорошо одеты, – заверила она его. – Никаких проблем быть не должно.

– Я не имел в виду одежду, но спасибо, теперь я совершенно спокоен, – сказал он, ухмыляясь. – Просто я слышал, туда не пускают тех, кто пришел без дамы.

Следующая станция была Эмирина, и, когда поезд начал сбавлять скорость, она поднялась и встала рядом с Келли.

– Ну у вас же есть мой мейл. Напишете мне в почту, и я выйду.

Келли достал телефон:

– Может, проще эсэмэску послать?

Эмира вздохнула и усмехнулась на выдохе:

– Мейл, сынок. Мейл.

– Конечно! – Он спрятал телефон, на лице его было написано ну разумеется. – Я как раз и сам собирался сказать. Мейл. Прекрасно.

Эмира промычала «угумс» и подошла к дверям вагона.

Келли сел на ее место, которое сразу показалось слишком маленьким, сунул ладони между колен и уставился на Эмиру, улыбаясь изо всех сил. Она снова приподняла бровь и уткнулась в телефон.

– Это моя девушка, – громко сказал он женщине, сидевшей рядом.

Женщина оторвала взгляд от книги и спросила:

– А?

– Это моя девушка, вон там. – Келли указал на Эмиру.

Женщина с любопытством посмотрела на Эмиру. Та покачала головой и сказала:

– Не-а, неправда.

– Она всегда так делает, – продолжил Келли, заглядывая женщине в лицо. – Это так мило. Она всегда играет в поезде в эту игру, как будто она меня не знает.

– Огосподибоже. – Эмира прижала три пальца ко лбу.

– А дома она такая: скажи, милый, смешно было, правда? И мы хохочем с ней. Просто помираем со смеху.

Женщина рассмеялась:

– Как романтично.

Поезд остановился, и Эмира сказала:

– До свидания.

– Увидимся дома, малыш! – успел крикнуть Келли, прежде чем двери вагона сомкнулись у нее за спиной.

В «Лукасе» Шони потребовала кабинку на балконе и бутылку вина, на что Зара сказала: «Мать, ты чего?» – а Шони ответила: «А что такое? За мой счет!» В бархатной кабинке, на белых кожаных диванчиках, четыре подруги прихлебывали вино и подпрыгивали под музыку. Шони заказала вторую бутылку; когда ее принесли, Джосефа высоко подняла телефон и объявила Снапчату: «У нас тут все зашибись, окей?»

Шони была щедра в той же мере, в какой ее родители были богаты. Источником семейного благосостояния была сеть прачечных самообслуживания где-то на юге, в которых можно было стирать и сушить вещи, не выходя из машины, а источником великодушия Шони – мотивирующие цитаты из интернета плюс искренняя вера в карму. С первой же встречи (Зара тогда подошла к Эмире после занятий и сказала: «Эта светленькая зовет на какой-то концерт, может, она хочет нас убить, а может, там будет улетно») Шони постоянно предлагала Эмире то свои вещи, то заплатить за выпивку, то половину своей огромной двуспальной кровати. Оставаясь ночевать у Шони на диванчике, Эмира просыпалась мокрой от пота, потому что ночью Шони укрывала ее дополнительным одеялом.

Если Шони была надежной как скала, то ее соседка по квартире Джосефа, наоборот, совершенно безалаберной. Она то безвылазно сидела дома в телефоне, листала новые мемы и клипы, болтала по-испански с мамой и сестрой через ФейсТайм, то желала тусить и пить до рассвета. Джосефа после Темпла училась в Бостонском университете, а теперь еще и подрабатывала в исследовательской лаборатории в Университете Дрекселя. Родители сказали, что, пока она учится, они будут ее финансово поддерживать, и теперь она готовилась к получению второй магистерской степени, на этот раз по охране здоровья.

– Я пригласила одного парня, но сомневаюсь, что он придет, – сказала Эмира Заре, когда они плясали между своей кабинкой и перилами балкона, с которого открывался вид на первый этаж. – Я его в поезде встретила, но это так, ничего особенного.

– А он с друзьями?

– Он что-то такое говорил, да.

Зара кивнула и в тверке забросила ногу на стол.

Шони приблизила к ним ухо:

– Что, мальчики будут?

– Нет-нет. – Эмира помотала головой. – Это вряд ли.

Зара в танце толкнула Шони в плечо:

– Тебе-то что? У тебя есть бойфренд!

Шони подняла руки, словно оправдываясь:

– Я просто спросила!

– Хочу селфи! – объявила Джосефа.

На экране ее телефона отразилась их четверка, от самой светлой до самой темной. Джосефа – темно-каштановые волосы и розовый блеск на губах, Шони – кудряшки, медовое круглое личико, Зара с десятками свежезаплетенных косичек и улыбкой до ушей и последняя – Эмира с рассыпавшейся по плечам волнистой гривой. Держась за перила, они ослепительно улыбнулись навстречу вспышке.

Эмира то и дело проверяла почту. Ожидая, пока обновится экран, она думала: И чего было выпендриваться – «мейл, сынок, мейл»? А видя, что новых сообщений нет, думала: Вот и хорошо, что не пришел. Он бы, наверное, запал на Шони. Было бы неловко.

Но, увидев, как Келли поднимается на второй этаж «Лукаса», Эмира поняла, почему он не написал ей с просьбой встретить его у двери – и почему ему не требовалась ее помощь, чтобы попасть внутрь. Он объявился около одиннадцати, в компании четверки друзей, и эти друзья, к Эмириному безусловному удивлению, все как один были черные. Вид у Келли был такой, будто он снимается в заставке музыкального клипа явно сомнительного содержания. Один из его друзей был в солнечных очках, двое – в «тимберлендах».

Знакомясь и знакомя, Эмира заметила, что Джосефа спрятала телефон, Шони перебросила кудрявые пряди через плечо, а Зара просто с прищуром уставилась на подругу. Один из друзей Келли заявил, что они идут заказывать напитки – что желают дамы? Мужчины все вместе спустились в бар, и когда последняя из голов скрылась под лестницей, Зара сказала:

– Эммм, мать, ты серьезно?

– Да ну подумаешь! Я сегодня в настроении, вот и все. – Эмира вспыхнула и уселась рядом с Шони. Джосефа тут же придвинулась к Эмире справа, и их каблучки, встретившись под столом, звонко цокнули.

– Ты мне не данукай! – Зара подсела к Шони с другой стороны и наставила на Эмиру указательный палец. – Давай разберемся: то есть когда ты это делаешь, это нормально, да? Я правильно поняла?

– Ооу! – Джосефа со смехом показала пальцем на Зару: – Это потому что ты с дня рождения Шони ушла с тем рыжим?

– Он был такой лапочка! – припомнив, воскликнула Шони.

Зара прижала руку к груди:

– То есть тебе можно мешать черное с белым, а мне нельзя? Надела косуху и стала самая крутая?

– Окей, окей. – Эмира рассмеялась. – Поняла. Извини. Но ты знаешь, о чем я. У того, с которым ты трахалась, татуха – компас.

– С тех пор как этот чувак спустился в бар, уже целая песня отзвучала. – Зара теребила одну из своих многочисленных косичек. – Не видела я никаких татух, и плевать мне на них.

Шони привстала и выглянула за перила:

– Слушайте, ну серьезно. Эмира, этот мальчик очень даже очень.

Эмира проследила за ее взглядом. Келли, положив обе ладони на стойку бара, что-то говорил блондинке-барменше, и Эмира вмиг ощутила жгучую ревность.

– Да это все вообще ни о чем, – сказала она. – Мы познакомились в тот самый вечер, в том магазине, а сегодня я его случайно встретила в метро. Я честно не думала, что он сюда заявится.

Зара вгляделась.

– Это что, тот, который снимал тебя на видео?!

– А я тебе о чем.

– Ну ты и скрытная! Чего молчала?

– Говорю же, я не думала, что он придет!

– У него что, свитер «Эверлейн»? – спросила Шони, по-прежнему глядя вниз.

Эмира закатила глаза:

– Можно подумать, мне это слово о чем-то говорит.

Зара тоже, как Шони, повернулась к перилам и окинула взглядом Келли и его друзей. Зазвучала следующая песня, Келли принялся кивать головой и подпевать, явно зная слова.

– Он типа как тот белый чувак на каждой черной свадьбе, – заметила Зара. – Знаешь, такой, отплясывает «Кьюпид шафл»[5], счастья полные штаны.

– Ой, – сказала Шони. – Обожаю «Кьюпид шафл».

– И все-таки странно, да? – протянула Джосефа с бокалом в руке. – В смысле… он красавчик и все такое, но может мне кто-нибудь объяснить, почему у него все друзья черные?

Эмира, Зара и Шони разом повернули головы к подруге.

– Хмм. – Эмира подперла кулаком подбородок. – Не знаю, Сефа, а у тебя почему?

– Во-первых, грубо. – Джосефа выставила ладонь перед лицом Эмиры. – Во-вторых, я только что получила свой результат ДНК-теста, и во мне одиннадцать процентов западноафриканской крови, ясно?

Зара поморщилась:

– Ну и к чему ты сейчас про правило одной капли?[6]

– И в-третьих, – продолжила Джосефа, – я совершенно серьезно: он точно не фетишист? Когда я еще ходила на сайты знакомств, толпы старых белых мужиков рвались потрогать мои ступни. Просили, чтоб я называла их «папочка» и всякая такая хрень.

– Надеюсь, он сегодня потрогает кое-чьи ступни. Так держать, сестра. – Зара победно хлопнула Эмиру по ладони – хай-файв. – Я тебя поддерживаю, потому что я, в отличие от некоторых, настоящий друг. К тому же у меня большие виды на его приятеля, вон того, со стрижкой «фейд».

Джосефа с Зарой заспорили, которая из них притворится, будто у нее день рождения. Они трижды сыграли в «камень, ножницы, бумага», и Зара дважды выиграла, так что когда Келли с друзьями вернулись, девушки хором спели танцующей Заре «С днем рожденья тебя» и задули пламя на Джосефиной зажигалке. Шони благосклонно принимала знаки внимания сразу от двоих мужчин (у одного из которых вправду был день рождения), а третий принял вызов Джосефы и занялся с ней армрестлингом. Час спустя Келли легонько постучал Эмиру пальцем по плечу:

– Итак, мисс, я задолжал вам выпивку.

Келли спустился на первый этаж вслед за Эмирой и, когда она забралась на барную табуретку, встал с ней рядом. Эмира знала, что в свете ламп, окаймляющих стойку бара, ее зубы и ресницы отливают розовым. Келли купил ей выпить – четвертый напиток за этот вечер, – и они чокнулись.

– Твое здоровье, – сказал он, – и прими мои восторги по поводу безграничности твоего терпения. – И, когда она поблагодарила его и сделала глоток, добавил: – Скажи, что ты не студентка.

Эмира скрестила ноги.

– Не студентка, нет.

– Тогда, наверное, танцовщица? – Келли поставил бокал на стойку. – Нужно же профессиональное образование, чтобы делать вот это вот… – Он выпятил губы и щелчком сбил с плеч воображаемые пылинки.

– Ой, похоже! – Эмира рассмеялась. – То был совсем особый случай. Эта маленькая девочка, с которой я сижу, у нее… в общем, кто-то забросал их дом яйцами. Ее мама попросила меня увести ее куда-нибудь, пока они разбираются с полицией… ну мы и пошли в тот магазин, а там – оппа, тоже полиция.

– Теперь понял, – ответил он. – Тот тип вообще-то не коп, ну да ладно. А чем ты еще занимаешься, кроме бебиситтерства?

Эмира поставила локоть на стойку и ухмыльнулась:

– Следующий вопрос будет – чем я увлекаюсь в свободное время?

– Может быть.

– Это суперотстойный вопрос.

– Ну все-таки получше, чем «А сколько у тебя братьев и сестер».

– Окей, – сказала она. – Я расшифровываю аудио и еще иногда подменяю секретаря в офисе «Зеленой партии Филадельфии».

– Правда, что ли? – сказал Келли. – Вот уж на кого ты не похожа, так это на зеленых.

– Я просто набираю им тексты.

– И с какой скоростью ты печатаешь?

– Сто двадцать пять.

– Слов в минуту?!

– Угу.

– Ты серьезно?!

Эмира улыбнулась:

– Серьезней не бывает.

– Черт. Если б ты надумала взять еще работу, я бы тебя точно подхватил, – сказал Келли. – В моей конторе за расшифровку и набор платят хренову тучу бабла.

– А может, мне и сейчас платят хренову тучу бабла.

Ооо, подруга, да ты напилась, – сказала она себе. Новая куртка на плечах и пачка сотенных купюр в сумочке придали Эмире несвойственную ей лихость.

Келли поднял руки, сдаваясь:

– И то верно.

– А что? Ты типа охотника за кадрами? – спросила она. – Ты тогда говорил: напишете статью… Ага, непременно.

Келли облокотился о стойку и уставился вверх, на бутылки с напитками и сиропами.

– Я и правда это сказал… Хм. – Он покосился на Эмиру и спросил, явно искренне: – Я мудак, да?

– Ты? О, наверняка. – Эмира кивнула. – То есть данных у меня нет, но если чисто статистически – да. Сто процентов. Но это даже круто.

– Круто? – Он усмехнулся.

– Ага, есть немного.

– Думаю, нам надо вызвать такси, – сказал Келли ей на ухо. Это прозвучало странным образом деловито и бесцеремонно, и Эмире в ее слегка затуманенном состоянии стало вдруг дико смешно. Как если бы он сказал, к примеру: Похоже, придется наложить швы или К сожалению, ваша карта недействительна.

Она рассмеялась, взяла свой бокал и, с соломинкой во рту, сказала:

– Ты пьян.

Келли сложил ладони:

– Вы тоже, мисс.

В лифте его дома Эмира проверила сообщения в телефоне. Воу-воу окей бай-бай, – написала Зара, – удачи с этим пижоном в л. л. бин. Келли стоял напротив, наблюдал за ней, прислонившись к стене. Потом выпрямился и сказал:

– Ну что, можно мне наконец-то подойти поближе?

В квартире, на диване, упругом и, похоже, очень недешевом, Эмира сидела лицом к Келли, а он стоял на коленях, обхватив ее за бедра. Пахло мальчишеской беззаботностью и одновременно чистым бельем, которое выстирали моющим средством с пометкой «не содержит ароматизаторов». Над головой у Келли, прочно прибитый к стене гостиной, висел в массивной раме подробный план города Аллентаун, штат Пенсильвания. В отблеске света из открытого окна Эмира поцеловала Келли. В какой-то момент он отстранился и прошептал:

– Эй-эй-эй.

– Ммм? – издала вопросительный звук Эмира.

Келли запрокинул голову на спинку дивана.

– Тебе ведь, к примеру, не двадцать?

– Нет. Мне двадцать пять.

– Оппа. – Он заложил руки за голову. – Мне тридцать два.

Эмира приподнялась, чтобы снять легинсы.

– Окей.

– То есть я на семь лет старше тебя.

– Угу. – Эмира, уже начав расстегивать его ремень, коротко усмехнулась. – Ты… отлично считаешь, молодец.

– Окей, мисс. – Келли рассмеялся. – Я так, на всякий случай.

Между поцелуями и поглаживаниями Келли достал презерватив и положил на диванную подушку слева от себя. Презерватив, этот силиконовый символ согласия, покоился там, словно дар в знак примирения – или тревожная кнопка. В какой-то момент Келли приподнял ее бедра и, попросив: «Сядь-ка сюда», прижал ее лобок к своему рту. Эмира сказала – и тут же почувствовала, что это очень белое выражение: «О, ты вовсе не обязан…» Под этим она подразумевала: Не рассчитывай, что я отплачу тебе тем же. Келли, похоже, понял, что она имеет в виду. Он рассмеялся и сказал: «Да ладно» – и снова впился в нее губами. Потом прервался еще раз, чтобы сказать: «Но если тебе не очень…» – на что Эмира быстро ответила: «Нет, мне – очень». Она удерживала равновесие, упираясь руками и одним коленом в спинку дивана. Второй раз за эту ночь она подумала: Знаешь что? А вот да. Да, и пошло оно все, – и обхватила его за затылок.

Потом, опускаясь, она потянулась за презервативом. То, что она остается сверху, казалось само собой разумеющимся.

Позже, все еще не протрезвев, она достала телефон и написала Заре: Ты где? Келли, натянув шорты и футболку, принес ей на диван стакан воды со льдом, вернулся в кухню и тоже стал пить воду, глядя на Эмиру через длинный стол-остров. Часы на микроволновке показывали 1:10.

Эмира потянулась за туфлями:

– Можно мне «Убер» и что-нибудь перекусить?

Келли потянулся за телефоном:

– «Убер» – пожалуйста, а перекусить – после того как дашь мне свой номер.

Эмира рассмеялась. Справа от нее, рядом с проигрывателем, стоял ящик из-под молочных бутылок, полный виниловых пластинок.

– «В ожидании выдоха»?[7] Зачем тебе этот саундтрек? – спросила она. Ей видна была и пара других обложек: Чака Хан, Отис Реддинг.

Келли вздохнул, не поднимая глаз от своего телефона.

– Затем, что у меня музыкальные вкусы, как у черной женщины средних лет, – сказал он.

Эмира закатила глаза, но Келли этого не заметил. Может быть, Джосефа права и у него действительно фетиш? Эмира чуть было не спросила, сколько раз он произносил эту фразу, но вместо этого сказала:

– У тебя тут красивые вещи. – Она чувствовала легкость, и усталость, и радость. Она огляделась по сторонам, заметила проигрыватель, стул (на вид явно не из ИКЕА), черную кофеварку в кухне (на вид из каталога свадебных подарков), прислоненные к стене велосипед и насос. Снова повернула голову влево. – Красивые, взрослые вещи.

– На воровку ты не похожа, но если ты – она, то самая бездарная в мире. Через три минуты за тобой приедет Хассан.

– Аллентаун, – сказала Эмира. Она смотрела, снизу вверх, на название города у себя над головой, хлопала глазами – буквы исчезали и появлялись. – Кого-то я знаю из Аллентауна…

– Из Аллентауна ты знаешь меня. – Келли подошел, положил ей на колени пакетик попкорна и сказал: – Начнем с кода.

Хрустя попкорном, счастливо забросив правую руку за голову, Эмира продиктовала Келли свой номер телефона. На плане города, в двух улицах от ее расслабленно свисающего мизинца, располагалось место, в котором Келли Коупленд испортил последний школьный год Алекс Мерфи. Весной 2000 года, задолго до того, как она стала Аликс Чемберлен.

Шесть

В прихожей дома Чемберленов у входной двери стоял столик из тикового дерева, а на нем – фарфоровая чаша для мелочи, три молоденьких суккулента в деревянном ящичке и вертикальная зарядка для телефона, включенная в розетку. В последние несколько недель Аликс приобрела ужасную и навязчивую, она это понимала, привычку – по возвращении домой очень тихо закрывать за собой дверь и, сильно наклонившись, смотреть на экран Эмириного телефона. Маленькую прихожую от основного холла отделяла дверь, отчего Аликс казалось, что она как бы еще не вполне дома и что она на самом деле не заглядывает в Эмирин телефон, а лишь поглядывает на него. Пароля она не знала, а если бы знала, ни за что бы им не воспользовалась, но на экране и без того всегда было полно информации, которая бурлила молодостью, выдавала подробности и затягивала, как наркотик.

Аликс никогда не снимала Эмирин телефон с зарядки и крайне редко на что-нибудь нажимала (сообщения и уведомления высвечивались сами), но трижды в неделю скроллила средним пальцем, прислушиваясь, как Эмира наверху готовит ужин и говорит Брайар, чтобы та подула, если горячо. За месяц, прошедший с того вечера в «Маркет депо», Аликс начала испытывать к Эмире чувства, не слишком отличавшиеся от влюбленности. Ее охватывало волнение при повороте Эмириного ключа в двери, она огорчалась, когда Эмире пора было уходить, и у нее возникало ощущение, будто она сделала что-то хорошее и правильное, когда Эмира смеялась или говорила что-то не в ответ, а по собственной инициативе. Таких случаев было по пальцам пересчитать, и происходили они крайне редко, потому-то Аликс и продолжала заглядывать в Эмирин телефон. Она предпочла бы просто просматривать ее аккаунты в социальных сетях, но, судя по результатам поиска, их у Эмиры не было.

У Эмиры был групповой чат Сестры+брат, куда брат и сестра присылали ей песни, мемы и трейлеры новых фильмов. Эмира постоянно писала Заре – в контактах она значилась как Царица Зара, – которая обычно отвечала залпами лаконичных сообщений (Нет. Перестань. Даже не думай. Не могу). Зара с Эмирой почти каждые выходные куда-то отправлялись и в переписке часто обсуждали детали: где, как, во сколько. Однажды Эмира, должно быть, поставила телефон на зарядку буквально за несколько секунд до прихода Аликс, потому что экран был еще разблокирован. Аликс даже скроллить не пришлось. Эмира написала: Что наденешь? и Зара ответила: Что-нибудь блядское, а Эмира: Супер, я тоже. Когда Аликс поднялась наверх, Эмира играла на полу с Брайар и говорила: «Окей, а теперь назови мне свой второй любимый овощ».

Иногда Аликс никаких диалогов увидеть не удавалось, но зато всегда была стоя́щая на паузе музыка. Кое-какие имена она узнавала – например Дрейк и Джанет Джексон, Ауткаст и Ашер, но по большей части это были совершенные незнакомцы: Джей Коул и Тайга, Биг Шон и Трэвис Скотт. В итоге Аликс начала вбивать в поисковую строку Гугла запросы типа: Чайлдиш Гамбино – человек или группа? Как произносится SZA? Однажды вечером Аликс постаралась запомнить название одной из песен и позже в своей комнате нагуглила ее. В наушниках зазвучали начальные строки: «Если ниггер полезет ко мне, ко мне, я устрою пиздец всей его гребаной родне»[8]. Брови у Аликс поползли ко лбу. Она глянула на лежавшую рядом Кэтрин и прошептала: «Упс».

Но из всей информации, которую она добыла за эти несколько недель, самым интригующим и перспективным в качестве потенциальной точки соприкосновения был тот факт, что Эмира явно начала с кем-то встречаться. С кем-то, кто был обозначен в ее телефоне как Кинан&Кел[9]. Однажды днем – Аликс увидела это сообщение, выходя из дома, – он написал: Может, в следующий раз догадаешься сообщить, что не пьешь кофе, чучело. В другой раз, в среду вечером, спросил: А баскетболом ты случайно не интересуешься? И еще один раз Эмира послала скриншот их диалога Заре, и Зара ответила: Этот мальчик не шутит. Переписка между Эмирой и этим новым человеком была радостной и осторожной, как бывает только в самом начале, когда пытаешься излучать естественность и непринужденно шутить, когда перед ответом долго тянешь паузу, чтобы казаться занятой и хладнокровной. Аликс умирала от любопытства, ей мучительно хотелось расспросить Эмиру о нем, узнать, как его зовут – Кинан, или Кел, или ни то ни другое. Ей не терпелось пересечь черту, за которой Эмира сама доверит ей свои секреты и, что гораздо важнее, не усомнится, что Аликс сумеет их сохранить. И сегодня, прочитав свежее сообщение (Жду не дождусь вечерней встречи, мисс Такер) в Эмирином телефоне, облаченном в грязный розовый резиновый чехол, Аликс решила: пора.

Она поднялась в кухню. Брайар оторвала взгляд от рисунка и сказала: «Мама? Мама, это привидение не страшное, окей?» Аликс положила сумочку на рабочую поверхность и осознала, как тепло и мило стало в кухне. В то утро она выложила в центре стола тыквы, круглые и горлянки, и повесила на окно, выходящее на улицу, букеты осенних листьев, собранные во внутреннем дворике. Перед Брайар, раскрашивающей очень дружелюбное привидение, стояла тарелка с макаронами, нутом и огурцом. К холодильнику были примагничены новые поделки: войлочная ведьма – пластмассовые глазки с бегающими зрачками – и лист фиолетовой бумаги с надписью БУУ! Объемные буквы были закрашены с одной стороны так ровненько, что становилось ясно: Эмира «помогала» Брайар. Аликс скинула драпированный кардиган, поцеловала Брайар в щеку и перехватила Кэтрин у Эмиры, которая уже держала ее на вытянутых руках, готовясь передать матери.

– Ну, девочки, хорошо провели день?

– Ага. – Эмира сняла со своих джинсов кусочек засохшей еды. – По-моему, у нас был отличный день, а, Би?

Брайар высоко подняла цветной карандаш и сказала:

– Хотю, чтоб ты!

Эмира села с ней рядом:

– Хочешь, чтоб я что?

– Брай, мы говорим «пожалуйста», – сказала Аликс и добавила: – Эмира, вы вино пьете?

Эмира аккуратно взяла у Брайар карандаш, поморгала и ответила:

– Ну как… я – да.

Аликс достала из кухонного шкафа два бокала, думая: О да, ты – да. Она села и, зажав бутылку между колен, кое-как умудрилась ее откупорить с Кэтрин на руках. Когда Кэтрин подняла на нее взгляд, Аликс сказала:

– Привет. Кто тут соскучился по маме?

Аликс посоветовала Эмире взять бокал с собой, когда она пойдет с Брайар в ванную; сказала, что сама она все время так делает. Она ничего не ела с самого ланча (после дружеского и заботливого вмешательства в свою жизнь она уже сбросила пять фунтов) и теперь, отхлебывая вино, убирая игрушки с кухонного стола и слушая, как Эмира купает Брайар, она с наслаждением ощущала, как внешние приличия разжимают свою хватку, а на их место приходят легкость и расслабленность. Она зажгла две свечи, поставила на рабочую поверхность в кухне. Включила музыку – в плейлисте были Флитвуд Мак и Трейси Чепмэн. И, погасив яркие кухонные лампы и оставив только люстру над столом, осознала: а ведь она сейчас ухаживает за Эмирой, добивается благосклонности своего бебиситтера. И все же этот вечер так напоминал пятничные вечера с Рейчел, Джоди и Тамрой… Она уже много месяцев не наливала вино другой женщине.

Эмира появилась с полупустым бокалом, стопкой книжек-картинок под мышкой и в сопровождении Брайар – переодетой в пижамку и укутанной в любимое истрепанное белое одеяльце. Эмира остановилась у стола и сделала еще глоток.

– Очень вкусно, – сказала она.

– Мне тоже нравится. – Аликс взяла со стола свой бокал, полюбовалась цветом. Она придерживала Кэтрин у себя на плече и кормила из бутылочки, исхитряясь делать это одной рукой. – Вы вообще скорее по вину или по чему-то другому?

– Я в смысле… мне-то вкусно. – Эмира поставила бокал на другой конец стола, потом достала из-под мышки книги и положила их тоже. – Но обычно я пью вино… в общем, из пакета, так что тут я профан.

Это был один из тех моментов, от которых Аликс пыталась отмахнуться и забыть, но они застревали где-то между сердцем и ушами. Она знала, что Эмира окончила университет. Знала, что ее специальность – английский язык. Но иногда, после того как она видела в Эмирином телефоне песни с названиями вроде «Обдолбанная сучка» или «Да все типа в курсе»[10], а потом слышала из ее уст слова наподобие «профан», ее охватывали смешанные чувства – от удивления и восторга до стыда и вины за эту первую реакцию. У Эмиры не было никаких причин не знать этого слова. А у Аликс не было никаких причин удивляться и восторгаться. И Аликс все это прекрасно понимала – но только когда напоминала себе, что прекрасно это понимает.

– Да-а, я тоже когда-то предпочитала из пакета, – сказала Аликс. – Но вы же знаете, да, что это вино не купленное?

Эмира села и усадила Брайар к себе на колени:

– Ммм?

– Да-да, я больше не покупаю вино. Как и кучу других вещей. – Аликс сделала глоток. – Я уже много лет так делаю. Просто пишу письмо в винную компанию, говорю, что устраиваю званый вечер с дегустацией вин. И они присылают мне несколько бутылок бесплатно. Вот это, – она повернула бутылку этикеткой к себе, – кажется, из Мичигана.

– То есть у вас скоро званый вечер?

– Как только выйдет моя книга, так сразу. – Аликс подмигнула.

Эмира рассмеялась:

– А, окей.

– Я титаю! – возвестила Брайар, поднимая книжку-картонку. – Я титаю воть это!

– Хорошо, – сказала Эмира, – начинай.

Когда Брайар читали вслух днем, она, так и быть, соглашалась слушать, однако из всех известных Аликс детей ее дочь была единственным ребенком, который не хотел, чтобы ему читали на ночь. Брайар хотела другого: чтобы ее держали на ручках, а она бы «читала» себе сама, пока ее глазки не начинали сонно глядеть в одну точку на странице. При этом она постоянно шикала на того, у кого сидела на коленках, даже если этот человек не издавал ни единого звука. Аликс старалась говорить ровным, бесцветным голосом, чтобы Брайар не возмущалась, а Эмира не прерывала разговор.

– Идете куда-то сегодня?

Эмира кивнула:

– Просто ужинать.

– Уже знаете куда?

Эмира скрестила руки у Брайар на коленке:

– В мексиканский ресторан, «Глория».

– «Глория»? Это то место, – уточнила Аликс, – куда можно приходить со своим вином? И где очень шумно?

– Угу.

– Я там была. Там классно. О, а возьмите это с собой! – Аликс щелкнула пальцем по бутылке. – Мне все равно нельзя больше одного бокала, я ведь еще сцеживаюсь.

Когда Эмира спросила: «Правда можно?» – Брайар подняла на нее взгляд и сказала: «Тише, Мира, неть, Мира, неть». Эмира кивнула, приложила палец к губам, и Брайар перевернула страницу. Спасибо, одними губами произнесла Эмира, и Аликс сказала: «Не за что».

Хорошо, думала Аликс. Расслабляться рано, но мы на верном пути. Аликс понимала, что, возможно, ждет от отношений с Эмирой чересчур многого, поскольку ее ожидания строились на наблюдениях за подругами и их бебиситтерами. Рейчел и ее няня Арнетта любили обсудить свои разводы, самых неприятных детей в классе Хадсона и самых симпатичных пап. Тамра однажды взяла выходной и разрешила детям пропустить несколько уроков ради того, чтобы посмотреть серию мыльной оперы, которая шла в первой половине дня и в которой у их любименькой Шелби, бебиситтера, была эпизодическая роль со словами. А Джоди вечно покупала шарфики и туалетную воду, потому что ее бебиситтер Кармен такое любит и вдруг ей понравится. Аликс же пока не знала, что любит Эмира и чего не любит, и как она ухитряется оставаться такой худющей, и верит ли она в Бога. И конечно, в один миг все это не узнать, но она была настроена стараться, пусть даже это означало всякий раз заговаривать первой, прерывая затянувшуюся паузу – каковые в разговоре с Эмирой возникали то и дело.

– Вы идете с подружками?

Эмира улыбнулась и помотала головой.

Аликс сделала по-мультяшному заговорщицкие глаза.

– Ооу! – сказала она, и Эмира засмеялась. Аликс шутливо сомкнула губы – мол, только между нами, я умею хранить секреты. – Ну же, колитесь. Он симпатичный?

Эмира кивнула с серьезно-задумчивым видом. Она приставила прямую ладонь к уголку рта и прошептала:

– Он очень высокий.

– Класс! – сказала Аликс, и Эмира снова засмеялась.

Аликс чувствовала, что смеется Эмира отчасти из вежливости, но ей было наплевать. Все равно это было лучше любой из бесед с сотрудницами Питера.

– А как вы с ним познакомились? – спросила она, покачивая Кэтрин.

– Ммм… – Эмира взъерошила волосы Брайар, которая захлопнула книжку и принялась за следующую. – Мы встретились в метро.

– Правда? Какая прелесть. – Кэтрин начала засыпать, но губы ее продолжали совершать яростные сосательные движения. Аликс поставила опустевшую бутылочку на стол и сунула мизинец в ротик дочери. – Это ваше первое свидание?

– Это для лошадок, – сказала Брайар книге. – Нам нужна карта.

– Это… кажется, четвертое?

– Тшш, Мира, – сказала Брайар.

– Да-да, тшш, – шепнула Эмира в ответ.

Аликс покачала головой и закатила глаза:

– Извините.

«Все хорошо», – снова безмолвно, одними губами, изобразила Эмира.

Промежуток времени, когда уснувшую после кормления Кэтрин можно было переложить в кроватку так, чтобы она не проснулась, был очень короток, и Аликс знала, что сейчас он как раз настал, но ей не хотелось разрушать этот момент. Она не могла спросить у Эмиры, как его зовут, – это прозвучало бы так по-старушечьи. И о том, что она хотела знать на самом деле, тоже спросить не могла: спала ли уже с ним Эмира, и спала ли она с кем-нибудь раньше, и что для нее значит спать с кем-нибудь, если вообще что-нибудь значит. Было уже семь минут восьмого – никогда раньше Эмира так не задерживалась. Аликс понимала, что может задать не больше одного вопроса, прежде чем придется ее отпустить.

– Как думаете, из этого может выйти что-то серьезное?

Эмира легонько пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она со смехом. – Он милый. Но я пока что не хочу, ну, типа… ни с кем связывать свою жизнь.

От этого Аликс мысленно так и вскрикнула. Ей хотелось спросить у Эмиры, во сколько лет ее мать вышла замуж, и сказать, что ее, Аликс, мать вышла в двадцать пять. Ей хотелось знать, были ли у Эмиры раньше серьезные отношения и кем работает этот ее новый парень. Но Брайар уже не шептала, а клевала носом, и Эмира положила ей ладонь на лоб, чтобы та не ударилась головкой о стол. Из колонок полился голос Фила Коллинза. Оба бокала были теперь пусты и прозрачны.

Аликс дважды понимающе кивнула:

– Вот и хорошо. – Она встала с Кэтрин на руках, коснулась винной бутылки и сказала: – Пойду поставлю к вашей сумке.

Семь

Около дома Чемберленов был двухэтажный «Старбакс», где часами зависали фрилансеры и студенты. Освободившись, Эмира обычно поднималась на второй этаж – вроде как для того, чтобы присоединиться к компании приятелей или однокурсников, – и переодевалась в туалете. В этот вечер к джинсам она надела белую футболку, темно-красные ботинки и взятую у Шони бордовую университетскую спортивную курточку с выпуклой буквой S слева на груди. Эмира накрасила губы перед зеркалом, собрала волосы в хвост и написала Келли: Опоздала прости бегу.

В «Глории», как всегда, было не протолкнуться. На стенах, вместе с сахарными черепами ко Дню мертвых, розами и узорными одеялами, висели неснимаемые рождественские гирлянды. Эмира пролавировала сквозь очередь из парочек и компаний и, войдя в зал, протиснулась мимо девушки-администратора, кричащей: «Реувен, столик на шестерых!» Когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела Келли за столиком в углу.

– Прости, мне так неловко.

– Все хорошо, все в порядке. – Келли тронул ее за локоть и поцеловал куда-то между щекой и ухом. Отстранившись, он улыбнулся и произнес: – Если я скажу, что ты пахнешь как ванна, это не очень странно прозвучит?

Келли Коупленд родился в Аллентауне, Пенсильвания, у него была старшая сестра, которая растила ребенка, и двое младших братьев, работавших в том же почтовом отделении, где двадцать восемь лет проработал их отец. Келли изо всех сил старался не пялиться в гаджеты после десяти вечера. Он читал только бумажные книги, а перед сном надевал гигантские очки с оранжевым напылением – защиту от синего света. Полдня он сидел за компьютером, писал код и разрабатывал для фитнес-клубов, велотренажерных залов, курсов лечебной физкультуры и семинаров по йоге интерфейсы, требовавшие от клиентов регистрации через приложения с претенциозной рекламой и всплывающими уведомлениями. Эмира знала, что Келли дважды ломал ключицу, что он впадает в «иррациональную ярость», когда люди в кофейнях не слышат, как бариста окликает их по имени, и что его передергивает от одной мысли о глотке цельного молока; но чего она не знала, так это каково будет с ним в постели во второй раз.

Через четыре дня после того вечера в «Лукасе» Келли спросил Эмиру, не выпьет ли она с ним кофе перед работой. Эмира послала скриншот Заре, та ответила: Не пойму, нанимают тебя или увольняют. Кофепитие с Келли было странно формальным. Они как будто оба притворялись, что в прошлую встречу не занимались сексом, что она не убирала его руки со своих волос (он дважды сказал: «Прости», а она дважды сказала: «Ничего») и что он не вытащил, ужасно мило, из-под себя пульт от телевизора, на который случайно сел, не положил его рядом на тумбочку и не сказал: «Пардон. Продолжаем». В супермодном заведении с кучей ламп дневного света и холодным капельным кофе по четыре доллара Эмире казалось, что Келли сейчас предложит ей повышение или спросит, как ей работалось в предыдущем коллективе. Но он расспрашивал, откуда она родом, на кого такого она подписана в Инстаграме, что признаться стыдно (у него это был ручной енот, у нее вообще не было инстаграм-аккаунта), и бывало ли с ней когда-нибудь, что вот ты делаешь среди дня что-то совершенно обычное и вдруг вспоминаешь сон, который видел этой ночью.

Если бы Келли познакомился с Эмириной матерью, та бы сказала что-то в духе: «Вот ведь болтун – трещит без умолку». Поговорить Келли, безусловно, любил, это было ясно по тому, как он задавал вопросы и выслушивал ее ответ с явным намерением дать потом свой собственный, подробный. Но Эмира не возражала, потому что Келли умел и слушать. Он постоянно дурачился, но не шумно и не нахально. Однажды он затеял игру «угадай, что у прохожего в наушниках». В другой раз, проходя мимо двух плачущих младенцев, глянул на Эмиру и сочувственно произнес: «Да, разрыв отношений – дело такое…» А еще как-то раз, когда они после баскетбольного матча уходили со стадиона вслед за маленьким мальчиком, распевавшим «Эта песня никогда не кончится», Келли прошептал Эмире на ухо: «Я тебе дам семьдесят пять долларов, если ты выльешь ему на голову свою колу. Но только прямо сейчас».

Эмира уселась напротив, сбросила курточку Шони и посмотрела Келли в глаза:

– Я бы пришла минута в минуту… Но моя работодательница вдруг вздумала расспрашивать меня о том о сем. Ей очень хотелось поговорить.

Келли снова опустил глаза, вглядываясь в меню при свете свечи:

– Боится, как бы ты не засудила ее за то, что она отправила тебя в самый белый магазин во всей Филадельфии?

– Понятия не имею. Ой, погоди! – Эмира обернулась и извлекла из своей сумки, висевшей на стуле, заткнутую пробкой бутылку. Миссис Чемберлен оставила ее на столике, где заряжался Эмирин телефон. – Зато она дала мне вот что.

Келли вынул свой телефон и в свете экрана прочел надпись на этикетке.

– Вот прямо взяла и дала?

– Сперва спросила, хочу ли я выпить, а потом такая: забирайте с собой!

– На вид стоит бешеных денег, – сказал Келли. – Можно я посмотрю?

– Конечно. – Эмира потянулась за долькой чипсов, обмакнула в сальсу. – Она его даже не покупала. Она пишет письма в винные компании, говорит им, что устраивает какой-то там званый вечер, и они присылают ей кучу всякой хрени.

– Серьезно? – Лицо Келли было подсвечено экраном его телефона. – Кем, ты говорила, она работает?

– Она писательница, – сказала Эмира. И добавила, поскольку недавно гуглила миссис Чемберлен и видела ее фотографии с юными студентками: – И, может быть, преподавательница? Не знаю. Она пишет книгу по истории, в следующем году должна выйти.

– Ни фига себе. – Келли глянул на Эмиру и сощурил глаза. – Это рислинг ценой пятьдесят восемь долларов за бутылку.

– Охренеть, – сказала Эмира, но не удивилась. У миссис Чемберлен было пристрастие к дорогим вещам, чего она, однако, никогда не признавала открыто. Наоборот, ей нравилось хвастать перед Эмирой выгодными покупками. Она доверительно сообщала точную цену какого-нибудь коврика, добавляя «буквально даром!», или говорила, что «гордится собой», оттого что ей удалось отхватить дешевые авиабилеты на Рождество. Эмира недоумевала: почему бы миссис Чемберлен не гордиться тем, что она платит полную цену, поскольку может себе это позволить? Эмира часто смотрела в интернете стоимость чего-нибудь, что имелось у миссис Чемберлен дома, или упоминалось ею, или было связано с ее образом жизни. Во всех до единой ее сумках лежала тушь для ресниц «Джус Бьюти» по двадцать два доллара штучка. В Бостоне она останавливалась в отеле, где одна ночь обходилась, как выяснила Эмира, в триста шестьдесят восемь долларов, и это по будням. А как-то раз, когда Эмира объяснила, что ей пришлось купить Брайар новые трусики, после того как та уселась в грязь, миссис Чемберлен стала рыться в бумажнике, рассыпаясь в извинениях: «Позвольте мне заплатить вам! Тридцати долларов хватит?» Упаковку трусиков Эмира купила в аптеке «Уолгринз» – десять долларов девяносто девять центов за две штучки. Эмира потом пересказала этот диалог Заре, и Зара была вне себя от того, что Эмира не взяла всю предложенную сумму. «Ты совсем уже, что ли? – возмущалась она. – Надо было сказать: да, трусы стоят ровно тридцать долларов, не за что, до свиданья».

– Ну что ж. – Келли передал ей бутылку через стол. – Я-то принес пиво, думал, мы с тобой простые честные представители рабочего класса, но если б я знал, что ты попытаешься меня соблазнить…

– Ага. Именно. – Эмира улыбнулась с долькой чипсов во рту.

Это было еще одно, что она решила прощать Келли: так и быть, пусть считает себя рабочим классом. Келли работал в одном из тех навороченных опенспейсов, где все сидят в огромном зале в шикарных наушниках и полно бесплатных хлопьев и газировки «Ле Крой». Но, вместо того чтобы напомнить ему об этом или, например, отметить тот факт, что он живет над тренажерным залом «Кросс Фит» в районе рынка Фиштаун, она сказала:

– Врать не буду, это лучшее вино в моей жизни.

В итоге они все-таки пили пиво, потому что в «Глории» было правило: нельзя пить то, что уже почато. Эмира сунула бутылку обратно в сумку, и Келли сказал:

– Мы с ней позже разберемся.

Они обсудили, как у каждого из них прошел день, но фоном Эмира все время думала: Если ты сегодня меня не трахнешь, я озверею. Ей казалось – и Зара поддержала это предположение, – что его слегка напрягает их разница в возрасте. Как белые женщины зачастую проявляли избыточное дружелюбие, когда Эмира оказывалась в сугубо белых местах (у стоматолога, или на вечеринке, где смотрели церемонию «Оскара» и где она была единственной черной, или в офисе «Зеленой партии» по вторникам и четвергам), так Келли, опасаясь всего, что может последовать из их разницы в возрасте, водил ее в подчеркнуто асексуальные места и в завершение встречи целовал куда-то в воздух около уха. В ту первую ночь Эмира поразилась, до чего гармонично и естественно у них все вышло – с ее точки зрения, такое обычно требовало времени; теперь же, после двух свиданий, состоявших преимущественно из «А ты бывала в Европе?» и «Что бы ты делала, если бы выиграла в лотерею?», она была более чем готова опять оказаться у него дома. Тогда, в ту первую ночь, на его диване, Эмира не думала ни о Брайар, ни о том, что надо что-то решать с медстраховкой. Ни даже о том, что с нового года ее квартплата вырастет на девяносто долларов.

Келли заложил руки за голову, но быстро опустил, когда приблизилась официантка с их ужином.

– Итак. Пора рассказать мне обо всех тех лузерах, с которыми ты встречалась до меня, – сказал он.

Эмира рассмеялась и поставила пиво на стол.

– Думаешь, пора?

– Угу. А также о том, как они теперь живут и как без тебя страдают.

– Ладно, окей. – Она села удобнее. – Этим летом я пару месяцев встречалась с одним парнем, и сперва все было как бы ничего. Но потом он начал мне слать всякие, знаешь, мотивирующие цитаты? Постоянно. И я тогда такая: не-а, с меня хватит.

– Мне нужно срочно увидеть хотя бы одну.

– Да я их небось поудаляла. – Эмира разреза́ла энчиладу, пытаясь припомнить. – Ну, ты знаешь, картинки и фразочки типа: Когда Майкл Джордан учился в школе, его не приняли в баскетбольную команду. И я каждый раз такая: ну окей, дальше?

– Так, понял, никаких цитат. Хочешь еще? – Келли показал на пиво, и она кивнула.

– В универе я год встречалась с одним музыкантом, и вроде как было нормально, но в целом какая-то хрень. Сейчас он, наверно, на гастролях с какой-нибудь группой, гитары им настраивает.

Келли дожевал и произнес:

– Почему у меня такое чувство, как будто это группа «Ред Хот Чили Пепперз», не меньше?

– Ой, я тебя умоляю. Я знаю его группу. – Эмира ухмыльнулась. – А еще раньше я встречалась с парнем месяцев десять – конец школы и потом начало универа. Но мы же разъехались далеко, так что тоже вышло непонятно что.

– Ага. – Келли утерся салфеткой и положил руки на стол. – То есть у тебя не было, как бы так сказать, серьезных, взрослых отношений?

Эмира улыбнулась, не переставая жевать:

– Ну, у меня не было и серьезной, взрослой жизни, так что, видимо, нет. Это ты к чему клонишь? Хочешь сказать, что был женат и у тебя есть дети или что-то в этом духе?

– Нет-нет-нет… черт, почему так хочется добавить «насколько мне известно»?

Эмира изобразила приступ тошноты:

– Не надо, пожалуйста.

– Я знаю. Забудь. – Келли тряхнул головой и начал сначала: – С моей последней девушкой мы познакомились еще в университете, но встречаться стали много лет спустя. Сейчас она акушерка в резервации в Аризоне… До того у меня была подруга на старших курсах, мы встречались два года, теперь изредка пишем друг другу «С днем рождения» или «Веселого Рождества». Кажется, она живет в Балтиморе. Еще с одной девушкой я встречался раньше, на первом курсе, совсем недолго. С ней мы до сих пор в хороших отношениях. И еще… раз уж ты отмотала назад до самой школы, то и я, по-честному, должен. В семнадцать лет у меня была девушка, которая была самой богатой девушкой в нашем городе.

Эмира забросила ногу на ногу.

– Самая богатая – это насколько?

Келли поднял палец:

– Я тебе скажу насколько. Она училась на класс старше, у нас была экскурсия от школы в Вашингтон, и человек тридцать летели одним рейсом. Она первая вошла в самолет, а я шел прямо за ней. И когда она нашла свое место, она бросила свои вещи – багаж, все дела – в проходе, а потом просто села. И не стала их убирать.

Эмира cклонила голову, «конский хвост» мотнулся из стороны в сторону.

– Она что, ждала, что ты за нее это сделаешь?

– Нет. – Келли навалился на стол. – Она ждала, что это сделают бортпроводники. Я открыл багажное отделение сверху, а она мне: «Не трогай там ничего!» То есть раньше она летала только там, где ее багаж убирали специальные люди.

– А что, бывают такие самолеты?

– Это просто салоны первого класса.

– О как, – сказала Эмира. – А теперь у нее собственный самолет?

– Вероятно. И живет она небось в Нью-Йорке, я практически уверен. Я запомнил этот случай, потому что… это, может, странно звучит, но для меня это был такой момент утраты иллюзий… знаешь, когда что-то типа щелкнуло и оппа – ты прозрел. И с ней у меня таких моментов было полно – это уже другая история, – но вот тогда, помню, я осознал, что большинство моих одноклассников никогда раньше не летали самолетом и, наверное, в следующий раз полетят очень не скоро. А она привыкла путешествовать первым классом и не понимает, почему тут нет места для ног. И мой семнадцатилетний мозг взорвался: «Ого, а ведь люди живут совсем-совсем по-разному». Ты меня понимаешь?

– Угу, – сказала Эмира. – Да. У меня было как бы наоборот, но то же самое. Я в детстве пошла в гости к одной девочке, с ночевкой, зашла в туалет, а там на полу, прямо в центре, три гигантских таракана. Я завопила, а эта девочка мне: «А ты их просто шугани, они и убегут». – Эмира, иллюстрируя свой рассказ, легонько щелкнула по салфетке, словно подгоняла крошечную овечку. И я такая, типа: Что-что мне сделать?! Теперь-то я понимаю, они же были дико бедные, эта семья. У этой девочки была одна кровать на двоих с сестрой. Но тогда, в тот момент, тараканы мне казались главной проблемой. Они меня поразили, я прямо спросила: «И вы вот так живете?!» А теперь я думаю: эй, стоп. Так живет большинство.

– Вооот, в самую точку! Отличная история. – Келли вытер рот и, вздрогнув, словно от неприятного воспоминания, кивнул. – У меня есть еще одна. Когда я был маленький, мой младший братик обожал сериал «Моиша»[11]. Помнишь такой сериал?

– Еще бы я не помнила.

– Ну да, логично. По возрасту ты ближе к моему младшему брату.

Эмира поморщилась и сказала:

– Ради бога, Келли.

– Прости-прости-прости. Короче, мы сидим всей семьей за столом, ужинаем, и тут мой братик, которому тогда было типа шесть, вдруг ни с того ни с сего: «Мам, а почему “Моиша” – ниггерская хрень?»

Под музыку мариачи, показавшуюся вдруг оглушительно громкой, глаза у Эмиры округлились, а рот скривился, как будто она обнаружила в тарелке волос. А Келли продолжал:

– И наша мама такая: «Чтоо?!» А братик говорит: «Папа Майкла сказал, чтоб я выключил, потому что это…» В общем, я не буду повторять, но брат явно понятия не имел, что эти слова значат. Но я-то был старше, и я понимал. И я знал отца этого мальчика, я его часто видел. И я подумал: Ох и гад же ты, папа Майкла. Самый настоящий гад.

Эмира смотрела на Келли в упор, и сердце ее колотилось вдвое быстрее.

До этого они затрагивали расовый вопрос только один раз и вскользь. На том баскетбольном матче была компания черных подростков, они увидели, как Келли протягивает Эмире ее билет, и один сказал, нарочито громко, чтобы его наверняка услышали: «Вот позорище». Келли очень мило приложил руку к голове, чуть ли не честь отдал, и сказал: «Окееей… Спасибо, сэр. Благодарю за службу». Они пробрались на свои места, Келли сел, расставив ноги, и наклонился к ее уху: «Можно тебя спросить?» Эмира кивнула. «Ты когда-нибудь встречалась с…» Он умолк, не договорив, и Эмира подумала: О господи. Она положила ногу на ногу. Ну и пусть. Мы просто смотрим игру. «Ты когда-нибудь встречалась с кем-нибудь… – снова начал Келли, – с кем-нибудь таким же… высоким?» Эмира рассмеялась и толкнула его в плечо: «Ой, перестань». Келли поднял плечи, изображая обиду. «Нет, ну правда. Это же закономерный вопрос. Твои родители рассердились бы, если бы ты привела домой… длинного парня?» Она не стала ловить его на том, что он украл эту шутку у «Принца из Беверли-Хиллз»[12]. Может, он нарочно. Может, так и было задумано. Больше они на эту тему не говорили.

Один из Эмириных бывших парней был белым, и еще с одним белым у нее было несколько свиданий в первое лето после университета. Оба они обожали водить ее на вечеринки, и оба говорили, что лучше бы она не распрямляла волосы. И оба, после нескольких первых свиданий, вдруг ни с того ни с сего заводили длинные речи о социальном жилье и минимальной зарплате и цитировали Мартина Лютера Кинга об умеренных белых – «люди просто не хотят слышать и знать», говорили они. Но Келли – он казался совсем не таким. Келли Коупленд, который по-отечески шутил, который любил сгустить краски, который по три раза повторял одно и то же слово (эй-эй-эй; стой-стой-стой; нет-нет-нет), – этот Келли явно отдавал себе отчет в том, что встречается с черной и что для нее, Эмиры, хорошая история куда важнее приличий, но все же… разве не должен он был сказать не то, что сказал, а просто «слово на букву Н»? А может, и вообще придержать этот рассказ до седьмого-восьмого свидания? Эмира не знала. Сидя напротив, она пыталась побороть в себе легкий, но все-таки шок от того, что он вот прямо так это сказал, все слово целиком, с болезненно раскатистым «р»; и все же, любуясь венами на его руках, когда он забрасывал в рот последний кусочек, она решила: А знаешь что? Это я тебе тоже прощу.

– И как он выглядел, отец Майкла?

– Вообще-то он, наверное, выглядел примерно как все отцы в Аллентауне. – Келли опустил вилку на край тарелки. – Но сейчас, когда я о нем думаю, он видится мне на парадном крыльце в ковбойской шляпе и с…

Эмира потянулась через стол – остановить его, не дать сказать еще что-нибудь, чего ему лучше бы не говорить, – и, понизив голос, спросила:

– Хочешь, поедем к тебе?

Позже, в спальне, он приподнялся, сел в кровати и сказал:

– Мы забыли допить вино.

Он натянул шорты и вышел в кухню.

В его футболке с надписью «Гора Ниттани» Эмира встала пописать. Она сделала селфи в зеркальном шкафчике в ванной и отправила Заре, и та ответила: Я тебя ненавижу! Время было 11:46 вечера.

Келли достал два бокала и поставил на стол-остров в центре кухни. Эмира принесла бутылку, завернутую в сиреневый пакет, и поставила на другой конец стола.

– «Балетная академия малышки Лулу», – прочел Келли на пакете, извлек бутылку и водрузил на стол. – Кошмар какой.

– Ничего не кошмар. Я вожу туда Брайар по пятницам, и это мое самое любимое время.

– Брайар – эта та, что была с тобой в магазине?

– Угу. В этой балетной студии она – просто огонь. – Эмира потянулась, высоко подняла руки и ощутила, что футболка задралась, обнажив попу. – Все девочки такие грациозные, такие скромницы, а Брайар кричит, что она хочет горячий тостик с сыром и всякое такое. На следующей неделе последнее занятие. Это будет хэллоуинский утренник, и мы его очень ждем.

Келли разлил вино по бокалам.

– Ты тоже будешь в костюме?

– Я буду кошкой. А Брайар – хот-догом.

– Отлично. Классическая комбинация – кот-и-хот-дог. Ну что, мы готовы попробовать вино? – Он поставил перед ней бокал. – А, погоди, ты ж его уже пробовала. Тогда так: я готов попробовать вино? Да. Безусловно, да.

Не отводя глаз от Эмиры, Келли театрально качнул бокал. Сделал малюсенький глоток, подождал, пока напиток стечет в горло, и сказал: «Вау». Потом поставил бокал обратно на стол и кивнул:

– Мощно. Не вино, а загородный клуб для избранных.

– Я же говорила. Мне даже почти что грустно – я ведь, наверное, больше никогда такого и не пригублю. – Эмира подалась вперед, поставила локти на стол. – Может, та твоя школьная подружка пьет сейчас такое в салоне первого класса?

Келли рассмеялся:

– Наверное, да. – Он пристально посмотрел на Эмиру, а потом добавил: – Хочешь узнать, как я с ней порвал?

– Да.

– Но только это ужасно, – предупредил он. – Смотри не сбеги после того, как я расскажу. Вообще, этот разрыв – долгая история, там было много разного, она все время забрасывала меня письмами, и была еще куча всякой херни, но когда я по-настоящему решил с ней расстаться, то сказал так: «Я думаю, будет лучше, если отныне мы пойдем разными путями и эти пути никогда больше не пересекутся».

Эмира прикрыла рот рукой и сказала сквозь ладонь:

– О нееет.

– А вот да. – Келли сделал еще глоток. – Я думал, я очень крутой.

– Ты псих?

– Мне было семнадцать лет!

– Ну и? Мне когда-то тоже было семнадцать, чувак.

– Окей, окей, окей, я не знаю. Она писала мне все эти цветистые поэтичные послания, и, наверное, мне казалось, что я должен порвать с ней в таких же высокопарных выражениях. Но вышло не так. Хотел бы я сказать, что это моя самая главная тупость за все школьные годы, но – определенно нет.

Эмира выпрямилась:

– Что еще ты делал?

– Да не то чтобы делал… Скорее, думал. Ну, к примеру… знаешь, считается, что День святого Валентина придумали открыточные компании, «Холлмарк» и прочие, те, что делают поздравительные открытки? Ну вот, а я до самого университета был уверен, что «открыточные» – это которые делают открытия, вот они и открыли такой праздник. Странно, конечно, думал я, но почему бы и нет? Но стоп, это еще не все. Было еще круче. Я думал, что слово «лесбиянка» произошло от глагола «лесбиянить» и что это типа как «буянить в лесу».

– Келли! – Эмира опять закрыла рот рукой. – Не может быть.

– Еще как может. Я думал, «лесбиянки» – это такие буйные тетки. Лет до шестнадцати так считал. Почему я тебе это рассказываю?

Эмира засмеялась:

– Честное слово, не знаю. Но скажи мне еще раз эту формулу расставания.

Келли положил ладони на стол и прочистил горло.

– Я думаю, будет лучше, если отныне мы пойдем разными путями и эти пути никогда больше не пересекутся.

– Очень красиво.

– Спасибо.

Эмира прислонилась к столу подвздошными косточками. Она следила, как Келли берет пятидесятивосьмидолларовую бутылку вина и выливает остаток в ее бокал.

– Хочешь вызвать мне «Убер»? – спросила она.

Келли поставил пустую бутылку на пол.

– Вообще-то нет. Нет.

Эмира кивнула и сказала:

– Окей.

Восемь

Задолго до рождения Кэтрин, в Нью-Йорке, Тамра налила вино в три бокала:

– А теперь каждая расскажет про самый неловкий момент в своей жизни.

– Обожаю, когда Тамра пьет, – сказала Джоди, – ей тогда сразу одиннадцать.

Они вчетвером сидели на плетеных стульях, рядом с усыпанным листьями надувным детским бассейном, пластмассовыми совочками и ведерками, в увитом плющом внутреннем дворике Рейчел. Над головами у них висели крошечные белые фонарики. По ту сторону раздвижной стеклянной двери, на первом этаже, была студия, где Рейчел обычно принимала гостей. Там, на гигантской откидной кровати, спала, сунув большой палец в рот, совсем крошечная Брайар. Рядом с ней спали Тамрины дочки, Имани и Клио, и дочка Джоди, Пру, которой предстояло стать старшей сестрой (Джоди вместо вина потягивала газировку с лимоном). Хадсон, сын Рейчел, был у бабушки в Вермонте. Подруги впервые собрались без детей – в смысле, дети были дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

Рейчел беззвучно закрыла локтем скользящую дверь, и ее глянцевые черные волосы взлетели над плечами.

– В моей жизни это не момент, а целый период, и определяющую роль в нем играет пенис моего сына. – Она поставила четыре белые тарелки на стол, где уже стояла большая пицца с помидорами, сладким перцем и базиликом.

– Даже не говори при мне такого! – Джоди зажала уши. Три дня тому назад она узнала, что у нее будет мальчик, которого она позже назовет Пейном. Она привстала и потянулась за тем же кусочком пиццы, что и Аликс, и ее густые рыжие волосы вспыхнули золотом в свете свечи для отпугивания комаров. – Нет-нет, Аликс, ты бери, – сказала Джоди, садясь обратно.

Именно с Джоди Аликс познакомилась первой – в приемной детского врача, куда пришла с четырехмесячной Брайар на регулярный осмотр; именно Джоди познакомила ее с Рейчел и Тамрой. Аликс всегда отмечала, как трогательно заботится о ней Джоди, как старается, чтобы она чувствовала себя непринужденно.

Рейчел откинулась на спинку плетеного стула, положила руки на подлокотники.

– В магазине, в очереди за кофе, вообще где угодно: «мамочка, пенис нельзя показывать другим людям», «мамочка, с пенисом нельзя играть в догонялки», «мамочка, у меня есть пенис и у нашего песика есть пенис, а ты свой потеряла, тебе надо быть внимательнее».

– О боже, – сказала Тамра. – Как он с тобой, а? В точности по Фрейду.

– Про мой самый неловкий момент девочки уже знают, – сказала Джоди, повернувшись к Аликс, – а тебе рассказываю. Прошлым летом Пруденс ходила со своими двоюродными в лагерь при церкви, и воспитательница вызвала меня для беседы, потому что Пруденс всем очень подробно объяснила, чем занимается мама: собирает маленьких мальчиков и девочек в одной комнате и снимает на видео.

– О нет! – расхохоталась Аликс.

– А если дети громко плачут, тогда знаешь что? – продолжила Джоди, подавшись вперед, широко открыв один зеленый глаз и зажмурив другой. – Значит, это плохие дети и им нельзя больше приходить.

Тамра прыснула:

– Помню!

Рейчел покивала:

– Ребенок просто зашибись. Обожаю.

– А хорошие, – Джоди подняла палец, – хорошие мальчики и девочки приходят снова, и мама опять снимает их на видео, и когда тебя снимают, ты должен слушаться и делать только то, что говорит мама, даже если ты плачешь.

– Подозреваю, больше ее в этот лагерь не приглашали, – сказала Аликс.

– Мне пришлось долго объясняться. – Джоди оторвала корочку от своего куска пиццы и надкусила. – Я показывала им свое рабочее удостоверение, показывала свой сайт. Сидела как полная идиотка на детском стульчике, куда еле втиснулась жопой, доказывала, что я не педофилка и что я провожу детский кастинг для художественных фильмов!

Тамра посмотрела на Аликс:

– А ты кем работаешь, по мнению Брайар?

Аликс взяла свой бокал и сказала:

– Она уверена, что я работаю на почте.

– Что не так уж далеко от истины, – заметила Тамра.

– Хадсон думает, что моя работа – покупать книжки, и иногда это довольно-таки верно, – сказала Рейчел. – Джо, а Пру как считает, чем ты занимаешься?

– Я, кажется, только что закрыла этот вопрос. Мама работает извращенкой.

Женщины дружно рассмеялись в вино и моцареллу.

Аликс посмотрела на Тамру:

– А Имани и Клио как думают, кем ты работаешь?

Тамра поставила бокал:

– О, они знают, что я директор школы.

– Надо же, как удивительно! – Рейчел вздохнула. – Тамрины идеальные дети идеально осведомлены о маминой идеальной работе.

Рейчел проговорила это, сложив руки у щеки, точно диснеевская принцесса. Аликс поняла, что Рейчел изрядно навеселе, и ощутила родство с ней, с этой компанией, с этим моментом. Ей нравилось слышать их голоса, видеть, как они откусывают большие куски пиццы, как медлит с закатом летнее солнце.

Под улыбающимися глазами Тамры угадывалась россыпь темных веснушек. Когда она помотала головой, длинные, до локтей, аккуратные дреды заплясали за плечами. Тамра единственная из четырех подруг ела пиццу вилкой и ножом.

– Насчет идеальной работы Имани с тобой не согласилась бы, – сказала она. – А что касается самого неловкого момента – мой был в университете, это уж точно. На второй день учебы, в большом лекционном зале Брауна, у меня начались месячные. А на мне были белые шорты. – Тамра произнесла это медленно, выразительно. – Одна очень славная девочка дала мне свою куртку, чтобы завязать вокруг пояса, но это уже после того, как куча народа увидела. Я не перестала ходить на лекции, – с гордостью произнесла Тамра, – но весь семестр просидела в последнем ряду, а когда надо было сдавать работы, просила других девочек относить мои листочки.

– Ты крута, – сказала Джоди. – Я бы вообще взяла академотпуск.

– Аликс, твоя очередь, – сказала Рейчел. – И давай что-нибудь позабористей, чем менструации, пенисы и педофилы.

Аликс, с ломтиком помидора во рту, растопырила пальцы и помахала ими перед собой.

– Угу. – Проглотив помидор, она сказала: – Но будет… не смешно.

– Окей, меня тут кто-нибудь слышал? – Джоди помахала правой рукой. – Про педофилию, по-твоему, смешно?

– Верно подмечено, – сказала Рейчел.

– Окей, окей, – сказала Аликс. – Рассказываю. Это было в школе…

Летом перед предпоследним классом у Алекс Мерфи умерли бабушка и дедушка – с разницей в два дня. Об этом написали в местной газете, прощание с обоими происходило в четверг утром в крошечной часовне, где все стояли, потому что сесть было негде. На людях отец Алекс, как положено, скорбел об утрате, но наедине родители бурно радовались нежданно свалившемуся на них наследству, которое составляло почти девятьсот тысяч долларов. У бабушки и дедушки Мерфи были заранее оплаченные участки на кладбище, один рядом с другим, неподалеку от могил бабушкиных родителей, но похоронная контора совершила чудовищную ошибку: тела бабушки и дедушки Мерфи по недосмотру кремировали. Однако семья не стала отменять похороны, и Алекс, ее мать и отец на протяжении всей церемонии вели себя так, будто в закрытых гробах есть тела.

На этом месте Рейчел ахнула, а Тамра сказала: «О боже».

– Да, это было сильно, – сказала Аликс. – И мои родители, благо деньги у них теперь были, наняли знаменитого адвоката и выкатили похоронной конторе иск на бешеную сумму… и выиграли. И тут же словно слетели с катушек.

Мистер и миссис Мерфи, поразительно похожие друг на друга – светловолосые, с тонкими ногами и круглыми брюшками, – перевезли Алекс и ее младшую сестру Бетени из Филадельфии в Аллентаун. Они хотели «жить на земле». «В широком смысле слова», – объяснила Аликс, поводя рукой. Они купили дом с семью спальнями на зеленом холме; как Аликс теперь понимала, это был типичный «МакОсобняк» – претенциозный и безвкусный. Чтобы открыть ворота и попасть на длинную подъездную дорожку, нужно было набрать четырехзначный код. С балкона родительской спальни был виден флагшток новой школы Алекс и Бетени. Камин, на фоне которого Алекс с сестрой фотографировались перед школьными дискотеками и выпускными балами, обрамляла двойная лестница.

– Вся моя жизнь изменилась буквально в один день, – сказала Аликс. – Мама сделала себе татуаж век. У нас появился домашний кинотеатр. Я никогда раньше не бывала в самолете – и вдруг мы летим первым классом в Форт-Лодердейл[13].

Мерфи наняли себе и прислугу – миссис Клодетт Лоранс. Клодетт, светлокожая черная с седыми кудряшками, поддерживала чистоту в доме, готовила еду на неделю вперед и смотрела с девочками Мерфи телевикторины, когда они болели и не ходили в школу. Именно Клодетт научила Алекс готовить коблер, пришивать пуговицы и управляться с механической коробкой передач. Клодетт была единственным человеком на свете, в письмах к которому Аликс подписывалась «Алекс». Но подругам она о своих глубоких чувствах к Клодетт говорить не стала – вместо этого она рассказала о несуразном нуворишеском приобретательстве, которому предавались родители (собственные портреты кисти известных художников, мокасины, украшенные настоящими золотыми монетами, гитары и фортепьяно, принадлежавшие раньше рок-звездам).

– Аликс, я, кажется, только сейчас начинаю тебя узнавать по-настоящему, – сказала Рейчел. – Узнавать и понимать.

Джоди закивала, соглашаясь, и спросила:

– Поэтому ты так ненавидишь захламленность, да?

– Дааа! – Аликс закатила глаза. – Когда твои родители вдруг сходят с ума и в одночасье превращаются в карикатурных богачей, лепят на все подряд стразики и монограммы, заводят шесть – шесть! – померанских шпицев, то в итоге ты становишься человеком, который выбрасывает лишнее в огромных количествах. А в то время я думала: «Вау, как круто! Могу купить любые диски, какие захочу!» Но они были вовсе не так богаты, как хотели казаться. Это было жутко вульгарно.

Говоря об этом, Аликс как наяву ощутила запах родительского дома – того самого, от которого им потом пришлось отказаться в пользу государства. Снаружи стояли джипы-паркетники с именными номерами и с изображениями гепардов на чехлах для руля. Внутри непрерывно дул чересчур сильный поток кондиционированного воздуха, а перед входной дверью громоздились штабеля картонных коробок из-под бесконечных покупок. И всегда пахло пустотой, словно это был не обжитой дом, а просто приманка для покупателей, образец в стиле «ранчо», где ящики в кухонных шкафчиках приклеены наглухо и краны не подсоединены к водопроводу. Шпицы бегали где попало и повсюду оставляли кучки, похожие на заплесневелые виноградины.

– Так или иначе, – сказала Аликс, – в последний год школы у меня появился первый в жизни бойфренд.

Келли Коупленд за лето перед своим одиннадцатым классом вырос на три дюйма, и Алекс Мерфи это отметила. Она, при своем росте пять футов десять дюймов, считала, что число парней, с которыми она теоретически могла бы встречаться, крайне ограничено, но Келли казался отличным вариантом, даже не будь он таким высоким. Просто он был очень славный, и ненатужно шутил, и еще делал такую забавную вещь: придерживал людям дверь, держа руку у них над головой. Она грациозно подныривала под его локоть, а он говорил что-нибудь вроде: «Ага, попалась!» или «Не за что». Оба они, Алекс и Келли, играли в волейбольной команде старшей школы имени Уильяма Мэсси, и она исхитрилась сесть с ним в автобусе, когда они ехали на турнир в Покипси – целых три часа. В то время Алекс казалась себе очень радикальной и прогрессивной: она, такая взрослая, почти выпускница, встречается с парнем на класс младше.

– Мы встречались всего-то месяца четыре или около того, – сказала Аликс, однако она точно знала, сколько времени они были вместе. Официально – с 31 декабря 1999 года по 12 апреля 2000-го. – Но все равно мы говорили друг другу «я тебя люблю», и я ходила на все игры за него болеть… в общем, вся эта чушь, которая кажется такой важной, когда тебе восемнадцать.

Рейчел расширила глаза:

– Я тебя обожаю, но – когда же начнется неловкий момент?

– Окей, прости, уже скоро. – Аликс вздохнула и откинулась на спинку стула, который скрипнул под ее весом. – Короче, я писала ему письма. Каждую неделю…

Рейчел хмыкнула, а Джоди сказала: «Ох, Аликс…»

– Знаю, знаю. Конечно, я сегодняшняя сказала бы себе: «Так, Ал, притормози-ка с этими письмами», но тогда мне это казалось отличной идеей. До тех пор, пока Келли не вздумал показать одно мое письмо, самое ужасное, какое только можно представить, самому популярному парню в школе.

Этого парня звали Робби Кормье. Робби знали все, и хотя он был чем-то вроде школьного шута, учителя его обожали; на уроках, помогая себе запомнить материал, он громко выдавал импровизированный рэп. Робби был очень маленького роста, но все старшеклассницы сходили по нему с ума, и его выбрали королем выпускного бала – на который Алекс в итоге не пошла.

– Ой-ой, – сказала Джоди.

– Так. – Тамра положила вилку на тарелку и отряхнула руки над землей, подальше от стола. – Я желаю узнать оригинальный текст этого письма. Давай, подруга, колись.

– Я написала Келли много писем… – Аликс посмотрела вверх, на зонт-навес, и покачала головой. Она вспомнила ощущение, когда ноготком мизинца проталкивала сложенное в несколько раз письмо в школьный шкафчик Келли, вспомнила тихий, легкий шорох, с каким оно приземлялось. – Но это письмо, – проговорила она, – было хуже всего, что только можно представить.

– Эротическое? – ахнула Рейчел. – Собственным почерком о сексе? Собственный почерк плюс обнаженные фото?

Джоди, потянувшись через стол, дотронулась до руки Аликс:

– Ты пишешь прекрасные письма, это дело твоей жизни, так что не стесняйся.

Все подались вперед, ожидая рассказа Аликс о единственном из отправленных ею писем, о котором она сожалела.

– В этом письме, которое он показал тому парню, – сказала она, – был мой адрес, код на воротах и нарисованный план дома. Это было, в буквальном смысле, приглашение, в котором сообщалось, где, когда и под какую песню я желаю подарить ему свою невинность.

На той карте были два пятна из волнистых линий, символизирующих воду; под одним была надпись «Джакузи», под другим – «Бассейн». Еще Алекс нарисовала подъездную дорожку в форме замочной скважины, баскетбольную площадку, стрелочку, ведущую к площадке для костра, и сердечко над своей спальней. А внизу предлагалось поставить галочку в соответствующем квадратике – ДА или НЕТ.

– Господи, – сказала Тамра.

– Ого, – сказала Рейчел.

– Ох, милая, – прошептала Джоди.

– Я хотела заняться сексом! – одновременно с ней воскликнула Аликс, всплеснув руками. – И родители как раз собрались уехать на выходные. А у него дома мы не могли ничего и никак, потому что там была целая толпа братьев и сестер… а он мне так ужасно нравился, и я хотела устроить все так, чтобы это точно произошло.

Тамра подлила вина в бокал Аликс.

– Ну и вот. Келли показал это письмо Робби, – продолжала Аликс, – и Робби, с которым я до этого ни разу в жизни и двух слов не сказала, подходит и заявляет: «Я слыхал, твои предки уезжают на уикенд. Мы хотим потусить в твоем поместье».

В тот момент до Алекс даже не сразу дошло, что Робби обращается к ней. Алекс и Келли изгоями не были, однако в школьной иерархии занимали не слишком высокое место. Алекс это знала, потому что разные люди, узнав, что они с Келли встречаются, говорили сперва «Да ну?», а потом: «Не, ну понятно».

Поэтому, вспомнив, как Робби спрашивал, можно ли прийти в ее поместье, Аликс вспомнила и то, как отказала ему в более вежливых выражениях, чем следовало бы. В тот момент ее гораздо больше беспокоило, что он увидел и остальную часть письма. Она немедленно бросилась к Келли, но тот сказал, что никакого письма не получал.

– С какой стати я бы стал показывать Робби твои записки? – повторял Келли снова и снова. Он сидел в своей машине, там Алекс его и нашла, – на нем были наколенные щитки, волосы собраны в хвост. – Но эту я вообще не получал, я тебе клянусь. Слушай, но если Робби хочет прийти… это было бы даже круто.

– Келли! – завопила Алекс. – Это письмо было… оно было самое важное!

Мало того, что ей пришлось пересказывать Келли содержание письма, – ее еще, как она теперь вспоминала, дико раздражала привязанность Келли к Робби Кормье и пятерке его неразлучных друзей-спортсменов. Они были звездами и на площадке, и за ее пределами – шумные, веселые, симпатичные. Они были подчеркнуто приветливы со школьными уборщиками и, проходя по коридорам, напоказ здоровались с ними хлопком ладоней – хай-файв. Когда любой из этой компании уделял Келли хотя бы крошечную толику внимания, Келли на радостях сразу начинал выпендриваться и одновременно старался вести себя как обычно, и шея у него от натуги покрывалась красными пятнами. Так что совсем не трудно было представить, как Келли небрежно, между делом, показывает Робби письмо от Алекс. Келли считал Робби «офигенным»; их шкафчики располагались один над другим, рядом с питьевым фонтанчиком, у которого всегда толпился народ.

Но в планы Алекс не входило устраивать вечеринку. В ее планы входило лишиться девственности. Она не знала этих людей, в доме с ней и Бетени на выходных должна была остаться Клодетт, и, главное, Алекс не собиралась уезжать в университет девственницей. Так что Келли недолго пришлось упрашивать ее сменить гнев на милость.

– Может, ты просто уронила свою записку или типа того, – сказал он, положив руки ей на плечи. – Но ты же сказала ему, чтоб не приходил, так что все нормально. Он и не придет. Но… меня-то ты все еще приглашаешь?

В тот уикенд, пока на первом этаже Бетени и Клодетт смотрели какой-то фильм в домашнем кинотеатре, наверху, у Алекс в спальне, Алекс и Келли под «Каунтинг кроуз» впервые занимались сексом. До выпускного бала оставалась ровно неделя. Алекс чувствовала себя ужасно влюбленной и почти самой обычной девчонкой. После всего они устроились в обнимку на кровати и стали смотреть повторы «Реальный мир: Сиэтл».

А примерно в пол-одиннадцатого – три серии спустя – появился Робби Кормье и с ним еще восемь парней из школы. Позже, просматривая записи с камер наблюдения, Алекс увидела, как Робби набирает код на воротах, и это доказывало – хотя она и не нуждалась в дополнительных доказательствах, – что Келли все-таки показал Робби ее письмо.

– Не может быть, – сказала Джоди. – Какие ужасные дети.

– То есть внезапно все самые крутые парни школы оказываются у меня под домом, и у них орет музыка, и они барабанят в окна и требуют, чтобы я включила им джакузи. И, как вы догадываетесь, половина из них обдолбаны.

– Я в старших классах тоже творила ужасные вещи, – сказала Рейчел, – но все же не настолько.

– Иногда, – сказала Тамра, – я подумываю, не отдать ли моих девочек в государственную школу. Но потом слышу вот такое и думаю – ну нет, ни за что.

Аликс мысленно не согласилась с ней, но вслух продолжила:

– Это была катастрофа.

Она вспомнила, как бросилась к окну при первых оглушительных звуках бумбокса. Робби под «Риал Слим Шейди» первым прыгнул в бассейн, остальные – за ним; один изображал совокупление с надувным крокодилом. Алекс обернулась к Келли:

– Что мне делать?

Келли натягивал футболку.

– Алекс, погоди, – сказал он. – Может быть… я, в смысле… твои предки же и правда уехали?

Алекс, задергивая шторы, ощутила, как рот ее сам собой открылся от изумления. Всего два часа назад Келли говорил ей, что любит, и спрашивал, нужно ли им подстелить полотенце. А сейчас он обходил вокруг кровати в поисках носков и кроссовок. Он явно оценивал свои перспективы: для него это был шанс поближе сойтись с самыми популярными спортсменами школы, раз уж ему повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Алекс внезапно почувствовала себя униженной: ведь это должна была быть их ночь! Она скрестила руки на груди:

– Ты это сейчас серьезно?!

Бетени не постучалась – просто распахнула дверь:

– Алекс, что происходит?

За спиной у нее стояла Клодетт с переброшенным через плечо посудным полотенцем. Уперев руку в стену, она спросила:

– Мне вызвать полицию?

Келли начал завязывать кроссовки.

Пожалуй, еще никогда в жизни Алекс не обладала такой властью – и это в момент, когда в паху все болело после ее первого раза. Лицо младшей сестры, мокрое полотенце на плече Клодетт и молчаливое оживление Келли, предвкушающего взлет по социальной лестнице, – все это вместо взятое побудило Алекс ответить:

– Да, вызывайте.

– Эй-эй-эй… – Келли выпрямился во весь рост. – Алекс, ты чего?

Бетени направилась вниз вслед за Клодетт. Алекс сдернула с кровати свою футболку.

– Это все не смешно, Келли, – сказала она.

– Алекс, стой-стой-стой. – Келли последовал за ней, и Алекс готова была поклясться, что по пути он не выпускал из поля зрения oкна, чтобы в случае чего быстро присесть и остаться незамеченным. – Ничего же страшного. Робби нормальный пацан. Пусть потусят во дворе.

– Да ты их даже не знаешь! – Под этим она имела в виду: Они тебя не знают, потому что знать не хотят.

Келли, прекрасно поняв намек, ответил:

– Я их знаю куда лучше, чем тебя.

Снаружи кто-то крикнул кому-то сделать музыку погромче. Алекс вошла в кухню, где Клодетт вешала на рычаг телефонную трубку. «Уже едут», – сказала она. «Хорошо», – ответила Алекс. «Серьезно, Алекс?» – сказал Келли. Он подхватил с кухонного стола свой рюкзак и вышел через боковую дверь.

Алекс не собиралась выдвигать обвинения, она просто хотела, чтобы они ушли. Родители бы озверели, если бы узнали, что у нее была тусовка; скорее всего, они заперли бы ее дома и не пустили на выпускной. Подъездная дорожка определенно была достаточно длинной, чтобы вовремя заметить полицейские мигалки и убежать. Но когда полиция прибыла, вовремя убраться успели не все. Дружки Робби с криками «Бля!» и «Копы!» попрыгали через забор и бросились кто куда. Самого же Робби приезд полиции застиг на середине пожарной лестницы дома Мерфи, план его был – нырнуть в бассейн с балкона. Полицейские направили на него фонарики, и Алекс услышала голос: «Давай-ка слазь, сынок». В придачу к незаконному проникновению на чужую территорию Робби Кормье был по уши накачан дешевым пивом, а в закрытом на молнию кармашке его штанов-карго обнаружился крошечный пакетик кокаина. Черный спортсмен, любимец школы, арестован за вторжение в усадьбу, где возвышается белый особняк с колоннами в плантаторском стиле, – эта картина вышла Алекс Мерфи боком.

– И сразу пошло-поехало: «У этой Мерфи такой домище, и она никого не пускает?! Вот сучка», – рассказывала Аликс. – Мы с сестрой боялись нос высунуть на улицу; стоило показаться на людях, как начиналась пытка: «О, принцесса Мерфи идет», «Смотри, чтоб эта богачка и тебя не отправила за решетку!», «Из-за тебя Робби лишили стипендии. Довольна?»

Но хуже всего было не это. В то лето Алекс и ее сестру стали именовать – за глаза и в глаза – богатым быдлом. Когда она забирала сестру на парковке блинной «АЙХОП», одноклассник поинтересовался, куда они направляются – небось плавать в бассейне на своей плантации? А однажды, зайдя выпить соку в «Джамба Джус», она столкнулась с Робби Кормье, который приветствовал ее словами: «С добрым утром, масса Мерфи».

– Передо мной низко кланялись, открывали мне двери, словно особе королевской крови, – рассказывала Аликс. – Все знали, все до одного. Вот так закончился мой последний школьный год.

Хуже того, в ту ночь у Келли получилось все, на что он, очевидно, рассчитывал. Оказалось, что, выйдя от Алекс, Келли сразу наткнулся на убегающих друзей Робби. Он повез их в участок, где они просидели до утра, дожидаясь, пока выпустят Робби. И именно Келли отвез Робби домой.

Келли порвал с Алекс в понедельник, после первого урока, за пять дней до выпускного бала. Это произошло между дверью его класса и тем питьевым фонтанчиком, который пользовался большой популярностью: пока Келли произносил свою речь, попить успели трое. Келли начал со слов «Слушай, ты не злись, но… я так думаю, что на выпускной я пойду с Сашей, это кузина Робби». Все это время Алекс не знала, как с ним помириться, – все выходные он не отвечал на звонки, – но такого она не предвидела. Да, в ту ночь все пошло наперекосяк, и, возможно, она совершила ошибку, но… ведь прямо перед этим у них был секс? Казалось, Келли назвал имя девушки, чтобы Алекс подумала, будто он променял ее на другую, – но он явно променял ее на Робби. Алекс еще не представляла, что ей предстоит вытерпеть от одноклассников (которые будут плевать ей на машину и обзывать ее нацисткой), но то, как Келли порвал с ней – просто проинформировав, что его планы на выпускной изменились, – причинило ей такую боль, какая бывает, только когда твое сердце разбивается в самый первый раз. Это напоминало момент, когда она узнала о смерти дедушки, – печаль и одновременно инстинктивная потребность удостовериться: то есть что же, это все? больше никогда?

– Я не хотела, чтобы у Робби были неприятности, – сказала она Келли. Она попыталась продолжить, но голос предательски задрожал, и ей удалось только выдавить: – Я просто… хотела, чтоб они ушли.

– Я знаю. Мне очень жаль.

– Мы можем поговорить после школы? – спросила она. Она понимала, что сделанного не воротишь, полицейское досье на Робби не сотрешь; но, может быть, за это время она хотя бы придумает, что сказать Келли.

– Я просто… – Келли вздохнул. – Я думаю, будет лучше, если мы… пойдем разными путями? И чтобы эти пути больше никогда… не пересеклись?

Тамра налегла на стол:

– Что-что?!

– Вот так и сказал, этими словами, богом клянусь, – ответила Аликс.

– Может, он был слегка с приветом? – совершенно искренне спросила Джоди.

Рейчел закатила глаза:

– Да уж не больше, чем ты!

Аликс сделала большой глоток вина и бросила себе на тарелку еще кусок пиццы.

– Ох, Аликс, я бы его убила, – сказала Тамра.

– Не думала, что ты меня переплюнешь, – сказала Джоди, – но да, тебе удалось. Убила наповал.

Аликс сидела напротив Джоди, Рейчел и Тамры, стараясь быть с ними, а не в доме номер 100, улица Бордо-лейн, Аллентаун, Пенсильвания, 18102. Она и сейчас слышала под окном спальни голоса Робби и его дружков, с гиканьем убегающих от полиции. Сестра, сидя на полу, рыдала («Ты-то закончишь школу и уедешь! А мне оставаться тут, когда все, все знают!»), пока Алекс смотрела в окно, как на Робби надевают наручники. Клодетт стояла рядом с ней и тоже смотрела, шепча – себе и им: «Вот ведь черти!»

В последний раз Алекс видела Келли Коупленда на заправке «Саноко», за день до выпускного. Когда он вышел из машины, она демонстративно выдернула шланг и захлопнула крышку бензобака, хотя он не заполнился и наполовину. «Алекс, ну перестань», – сказал Келли. Она отметила, что на нем шлепанцы и высокие белые носки – точь-в-точь как у Робби после матчей. «Я с тобой порвал, – сказал он. – Но это и все. И мне жаль, но… понимаешь? Это все, что я сделал, больше ничего».

К тому моменту Келли уже был ключевой фигурой в свите Робби Кормье, а Алекс официально стала изгоем, которому был заказан вход на все школьные мероприятия. Келли в столовой сидел за столом для крутых и начал встречаться с черной девушкой со светлой кожей и множеством косичек; Алекс обедала в одиночестве в пустой комнате для творческих занятий и уходила с последнего урока на пять минут раньше, чтобы без насмешек и издевательств сесть в машину. Она все время мечтала о таком моменте, как этот, – чтобы Келли снова обратил на нее внимание и они попытались бы все обсудить. Но в этой его отстойной примирительной речи она прочла жалость – и да, ей действительно сразу стало себя жаль, и она не сумела остаться невозмутимой.

– Это все, что ты мне сделал? Никто тебя не заставлял хвастать направо и налево долбаным личным письмом! Ты виноват в той же мере, что и я, но почему-то только я за это выгребаю! Я должна была защитить сестру и Клодетт. Что мне оставалось?

– Ты должна была защитить сестру от Робби? – на лице Келли читалась неподдельная растерянность.

Алекс села в машину и уехала. Шесть долларов, уплаченных авансом за бензин, пропали даром, и, несмотря на все родительское богатство, эта сумма по-прежнему казалась Алекс значительной.

– Предполагалось, что я буду поступать в Пенн-Стейт, – сказала подругам Аликс. – Но меня приняли в Нью-Йоркский, и я упросила родителей меня отпустить. Я взяла кредит на учебу, который, – Аликс подняла палец, – они отказались выплачивать, несмотря на свои миллионы, потому что, сказали они, глупо столько платить, если я прекрасно могу учиться в родном штате. Но я уперлась, сказала, что поеду, и все тут. И я проработала все лето официанткой и уехала.

Вспоминая восемнадцатилетнюю себя, которой казалось, что, оформляя студенческий кредит на десятки тысяч долларов, она подписывает отказ от собственной жизни, Аликс всякий раз думала: вот бы вернуться в прошлое. Она сказала бы себе тогдашней, что все будет хорошо, что в двадцать пять лет она познакомится в баре с лучшим в мире парнем с огромным сердцем и поразительно большим членом и что еще до свадьбы Питер выплатит все ее кредиты, как будто они его собственные, как будто это вообще ерунда, о которой и говорить не стоит. Он не осудит ее за то, что она не особо горевала, когда ее родители умерли с интервалом в месяц. Он поймет, что для нее это скорее облегчение.

– Ну, строго говоря, – сказала Рейчел, – не стань ты в Пенсильвании отверженной, мы бы с тобой никогда не встретились.

Аликс выдохнула с присвистом, как будто мчалась к гейту, опаздывая на самолет, – и успела.

– В Пенсильвании не так уж плохо. Но в Аллентаун – никогда, ни ногой.

Из-за скользящей стеклянной двери, в которой была оставлена щелочка, донесся такой знакомый хриплый голос ее единственного ребенка:

– Мама?

– Агаа, – пропела Джоди.

Аликс встала.

– Кое-кто решил, что мама чересчур долго развлекается, – сказала она.

Девять

Утром в пятницу, тридцатого октября, Ложка Чемберлен мирно скончалась в окружении семьи, ни сном ни духом не ведавшей об этом событии. Аликс обнаружила плавающую брюхом кверху рыбку в 11:34 и еле слышно прошептала: «Чччерт». Брайар доедала ланч, состоявший из курицы и груши, Кэтрин прыгала в ходунках. Аликс загородила крошечный аквариум растением в горшке и потянулась за телефоном.

У Брайар сдохла рыбка, – набрала она. – Как думаете, могу я попросить Эмиру купить другую?

ДЖОДИ: Да.

ТАМРА: Да.

РЕЙЧЕЛ: Я однажды попросила Арнетту купить мне таблетку «наутро после».

– Все, ты доела? – спросила Аликс у Брайар. Та, с набитым ртом, кивнула, и Аликс опустила ее на пол.

– Мама? – Брайар потопала к младшей сестре, убрала ее светлую челку со лба, и Кэтрин просияла. – Почему у птички бывают мокрые перышки?

– М-м… из-за дождя? – сказала Аликс. – Или когда птичка купается? Осторожней с сестренкой, она маленькая. Вот так, нежно…

– Но как же… но перышки… если перышки мокрые, как же птичка улетит?

– Брай, смотри! – Аликс взяла из корзины с игрушками розовый мячик и запустила его по полу. Брайар радостно ойкнула и, прилежно растопырив руки, побежала за мячом.

То есть это не будет дико, если я ей позвоню и попрошу по пути купить новую рыбку?

ДЖОДИ: Ты такая смешная, Аликс. Вовсе нет. Это же будет ее оплачиваемое время.

ТАМРА: Вот именно. Я один раз вообще попросила Шелби притвориться мной, чтобы мне не пришлось общаться с торговым агентом.

А она не разозлилась? – спросила Аликс.

Ничуть, – ответила Тамра. – Ей очень понравилось изображать британский акцент.

Однажды, – написала Рейчел, – я попросила Арнетту сказать одному идиоту, что я умерла.

Эмира ответила с первого гудка. Когда Аликс прошептала, что у Брайар умерла рыбка, Эмира со смешком спросила:

– Ложка?

– Мне ужасно неловко, но… не могли бы вы по пути купить еще одну такую же? Я могу прислать фото, если вы забыли, как она выглядит.

После короткой паузы Эмира произнесла:

– Фото мертвой рыбки?

– Это же не очень страшно? – Аликс наклонилась за мягким розовым мячиком, который протягивала ей Брайар. – Лови! – прошептала она дочке и запустила мячик в сторону детской. – Если это зоомагазин, то они там еще и не такое видели.

– Но… у Брайар на балете сегодня Хэллоуин. А если я сперва поеду в зоомагазин, то мы с ней опоздаем.

Аликс прижала ладонь ко лбу и еще раз сказала: «Чччерт».

– Я к чему: может, тогда вы сами ее туда отвезете? А я вас там встречу и останусь с ней.

– Я бы с радостью, но не могу, – сказала Аликс. – Ко мне в шесть приходит Лейни Тэккер, и мне надо кое-что прикупить.

– Кто?

– Коллега Питера, его соведущая.

– Та, что вам не нравится?

Она что, это говорила? Аликс помнила, что не раз говорила это Рейчел, Джоди и Тамре (Джоди отвечала, что Тэккер – не настоящая фамилия, а когда Аликс послала им фото Лейни, найденное в интернете, Тамра написала: Ты шутишь, а Рейчел: Да она вообще ненастоящая). Но неужели она успела и Эмире сообщить о своем отношении к Лейни? Да, успела. И еще как. После дня рождения Брайар, закончив писать благодарственные письма всем гостям, Аликс провела языком по клапану последнего конверта и сказала:

– Уфф, отмучилась.

– Ненавижу писать благодарственные письма, – отозвалась Эмира.

– У меня это обычно хорошо получается, но большинство подарков были – ну просто бред. – Аликс сунула письма в сумку. – Не могу же я написать: «Дорогая Лейни, спасибо, что вы подарили моей дочери помаду и блеск для губ, чем намекнули, что внешность куда важнее ума».

Эмира издала вежливый смешок.

Целью Аликс было дать понять Эмире, что помада и блеск для губ – не те предметы, которые она желает видеть рядом со своим ребенком, а шпилька в адрес Лейни была просто побочным эффектом. Все-таки Эмира тоже воспитывала Брайар, и обсуждение подарков было идеальным моментом, чтобы донести до нее: Питер и Аликс хотят, чтобы Брайар побольше думала своей головой и поменьше заботилась о том, чем бы эту голову украсить. Добавить в это уравнение Лейни было ошибкой, но очевидно это стало только сейчас, когда Ложка плавала в аквариуме брюхом кверху. Лейни Тэккер очень явно стремилась подружиться с Аликс, и Эмира, в отличие от Рейчел, Джоди и Тамры, наблюдала это искреннее стремление своими глазами. В компании, прежде чем засмеяться чьей-то шутке или ответить на реплику, Лейни бросала взгляд на Аликс, сверяясь с выражением ее лица. В первую неделю Аликс в Филадельфии Лейни прислала ей подарки на новоселье, в том числе две пары ножниц, надеясь – так было написано на роскошной открытке, – что они «придутся по руке и станут любимыми». После всего этого сплетничать о Лейни было совсем некрасиво. Все равно что ударить котенка.

– Простите, что? – Аликс запнулась. – А, нет, Лейни славная. Ну так как, вы согласны?

– Окей. То есть… – сказала Эмира. – Значит, я еду за рыбкой, а потом приезжаю к вам, и Брайар пропускает Хэллоуин в балетной студии?

– Да, – приняла решение Аликс и начала размышлять вслух: – Лучше так, чем потом целый вечер отвечать на ее вопросы. И кстати! Я же не одела ее в костюм, так что она и не вспомнит. А завтра она идет просить конфеты, и, значит, Хэллоуина у нее будет более чем достаточно.

Аликс не была уверена, но сквозь уличный шум ей послышалось, что Эмира рассмеялась, однако не так, как смеются в ответ на шутку.

– И конечно, я заплачу вам за рыбку, – добавила она.

– Ой, нет. Она стоит типа сорок центов. Все нормально. Увидимся… ну, когда доберусь.

– Отлично, спасибо!

– Угу.

– И вы сегодня сможете уйти в шесть!

– Да? Окей.

– Но разумеется, я заплачу, как если бы вы были до семи.

– Окей.

– Прекрасно, тогда договорились. Спасибо тебе, Эмира. – Аликс повесила трубку, умирая со стыда.

В телефоне ждало сообщение от Лейни. Ничего, если я возьму с собой Рамону и Сюзанну? Они совершенные лапочки, и у них тоже дочки. Но если вы хотите уютный вечерок на двоих, говорите, не стесняйтесь!

Аликс потерла затылок, подумала: Ну охренеть теперь! – и быстро набрала обеими руками: Чем больше, тем веселее!

Эмира появилась в половине первого. Встретив ее в прихожей, Аликс неожиданно для себя зачем-то сделала дурацкое вопросительное лицо типа Ну как, удалось? – о чем мгновенно пожалела. Без малейшей конспирации и без единого слова Эмира вручила ей полиэтиленовый пакет с рыбкой. Аликс не знала, где Эмира ее купила, но предположила, что в одном из тех мест, где сотни рыбешек с выпученными глазами мечутся в переполненном резервуаре. Скорее всего, Эмире не дали толком выбрать, потому что рыбка была явно меньше Ложки и с черными точками на хвосте, но Аликс все равно сказала: «Чудесно! Спасибо!» – и облегченно выдохнула. Она прикрыла пакет полой свитера и поспешила наверх совершать подмену.

Всякий раз, когда Аликс боялась, что Эмира на нее сердится, ее мысли принимали один и тот же оборот: О боже, неужели она наконец узнала, что Питер сказал по телевизору? Нет, не может быть. Просто она всегда такая, верно ведь? Когда Аликс закончила мыть руки, Эмира поднялась в комнату. Она ничего не сказала, когда Кэтрин взвизгнула, увидев ее, и молча улыбнулась, когда Брайар показала пальчиком на ее легинсы и провозгласила: «Мира любит штанишки». Аликс вытерла руки и легонько постучала большим пальцем ноги по плиточному полу. Неужели Эмира настолько разозлилась из-за рыбки? Неужели в этой просьбе все-таки было что-то постыдное? В любом случае, разве Аликс не разрешила ей взамен уйти пораньше? Аликс бывала на этих занятиях. Там было скучно, уныло, и другие мамы с чрезмерным энтузиазмом подбадривали своих дочерей, и это выглядело неловко и нелепо – видеть в трехлетках звезд балета, в то время как педиатр посоветовал записать Брайар в эту студию просто ради тренировки равновесия и умения слушать. Прошла всего неделя с тех пор, как Эмира задержалась вечером и пила с Аликс вино, но их безмолвный и тайный уговор – что им нравится проводить время вместе, что они не обязаны говорить исключительно о детях, что они могут быть друзьями – рассыпался, и Эмира опять просто вежливо ее терпела. Эмира уселась на пол рядом с Брайар и поправила воротник на футболке «Собственный почерк».

Аликс вынула Кэтрин из кроватки и упаковала в рюкзак-кенгурушку «Бебибьорн». В несколько кликов на компьютере в кухне – на том, где Брайар обычно смотрела видео с рыбками и пандами, – она нашла в одном из ближних парков хэллоуинскую выставку собак и записала для Эмиры адрес.

– Мне кажется, это вам понравится, друзья мои. А если нет, тогда сами придумаете, чем заняться. Хорошего тебе дня, Брай! Ты сегодня, наверное, увидишь собачек.

Брайар оторвалась от изучения Эмириных сережек:

– Собатьки у меня дома?

– Нет, малыш. Собачки в парке. Я тебя очень люблю.

– Дома есть собатьки?

– Нет, Брай.

– У них потерялась мама?

– Я тебя люблю, пока, малыш! – И Аликс сбежала по лестнице.

Она плотно прикрыла за собой дверь, отделявшую маленькую прихожую от большого холла. Одной рукой она обхватывала обутую ножку Кэтрин, другой придерживала ремешок сумки. На столике, как всегда, заряжался Эмирин телефон.

КИНАН&КЕЛ: Удачи тебе на твоем хэллоуинском балете/маскараде/спектакле. Я знаю, как долго вы с (забыл, как зовут) репетировали и как ждали. Выложитесь там по полной. Ни пуха ни пера. Тьфу на вас.

Шагнув к входной двери, Аликс заметила, как в свисавшем с крючка Эмирином рюкзаке что-то сверкнуло. Из-под клапана торчал черный обруч с кошачьими ушками в блестках. На еще не снятой этикетке значилась цена: $6.99.

Пришло сообщение от Питера – он хотел убедиться, что встреча с Лейни в силе. Аликс уже дважды переносила ее на потом, и этот вечер должен был послужить доказательством того, что раньше она честно была очень занята, что она поддерживает мужа и его новую карьеру и что, конечно же, Лейни вовсе не так ужасна. Аликс купила цветы, хэллоуинские раскраски для детей, газировку, хлеб, орехи и несколько видов сыра. Пока Кэтрин спала в переносной люльке, которую Аликс держала возле кровати, Аликс расчистила место в детской, разложила на полу спальные коврики и подушки и установила перед ними айпад. Аликс думала позвонить Эмире, пока та гуляла с Брайар в парке, или поговорить с ней, пока Кэтрин спит, или сунуть нос в ванную, пока Эмира – гораздо раньше, чем обычно, – купает Брайар. Однако она боялась, что от попытки исправить положение станет еще неуютнее.

И в шесть вечера, когда прибыли Лейни, Сюзанна и Рамона (Лейни – с четырехлетней Беллой, Сюзанна – с ковриком для йоги), Аликс окончательно убедилась, что поступила правильно. Если бы можно было вернуться на несколько часов назад, она бы опять приняла то же решение: лучше подменить рыбку, чего бы это ни стоило, чем сказать Брайар правду. Аликс столько раз отменяла визит Лейни, что теперь была просто обязана устроить ей максимально приятный вечер, без бурно горюющей и донимающей их расспросами трехлетки.

В два года Брайар, катаясь на трехколесном велосипеде, ушибла половые губы; услышав этот диагноз, она рассказала о нем всем детям и родителям на игровой площадке и в художественной студии «Рисуем с мамой», а также продавцам в магазине одежды «Джей Крю». Точно так же она себя вела, узнавая новые слова: ушная сера, инвалид, воспаление, китаец. Запредельная прямота и общительность старшей дочери Аликс делались еще заметнее на фоне изысканности и манерности Беллы Тэккер. На Беллиных щеках играл румянец, каштановые волосы – которых было аномально много – лежали на удивление гладко, а их кончики, доходившие до плеч, очаровательно завивались (всякий раз при виде Беллы и ее густой гривы Аликс невольно вспоминала нью-йоркских ортодоксальных евреек, которые целыми стаями делали покупки в «Блумингдейле» и втаскивали в вагоны подземки черные детские коляски). Когда Аликс нагнулась к Белле поблагодарить за то, что та пришла к ней в гости, Белла склонила головку и проговорила: «Да, мэм». На ней был полосатый пижамный костюмчик с идеально отглаженным воротничком.

Эмира и Брайар спустились за ручку по лестнице, как раз когда Сюзанна восхищалась, какой прекрасный у Аликс дом. «Идеальный, правда же?» – подхватила Лейни, кивая.

– Привет, Брайар, – громко произнесла Белла и, шагнув вперед, театрально заключила ее в объятия.

– Брайар так ждала этого весь день, – сказала Аликс. – Брай, ты хочешь показать Белле свою комнату?

Брайар, в фиолетовых легинсах и белой футболке с надписью «Такси Нью-Йорка» (неужели Эмира не могла одеть ее в хорошенькую пижамку?), отступила от Беллы и растерянно раскрыла рот, обнажив два передних зуба. С выражением лица Разве я ее знаю? она посмотрела вверх, на Аликс, потом перевела вопросительный взгляд на Эмиру: Мне точно нужно это делать?

– Гости еще не были наверху, Брай, – сказала Эмира. – Пойди проводи их, покажи, что и как.

Белла первой двинулась вверх по лестнице, Брайар – за ней. Лейни, Рамона и Сюзанна поздоровались с Эмирой (Лейни добавила, что очень рада снова ее видеть) и последовали за детьми в кухню. Аликс, положив руку на перила, крикнула им вслед:

– Я приду буквально через минутку!

Эмира положила телефон в карман куртки. (Когда Аликс вернулась домой, на Эмирином телефоне не было новых сообщений, только песня под названием «Малявка – отпад!»[14].) Эмира сдернула с крючка рюкзак, сняла белую футболку поло «Собственный почерк» и повесила вместо рюкзака.

– Давайте я ее заберу. – Аликс потянулась за футболкой. – У меня на выходных большая стирка. Эмира… мне ужасно неловко, что вы с Брайар пропустили сегодня балет.

Конечно, вполне возможно, что Эмиру огорчило вовсе не это. У нее своя жизнь, семья, друзья. Но Аликс сказала себе, что с Эмирой никогда не повредит подстраховаться. И если она лишний раз извинится перед Эмирой, то уж точно не станет об этом сожалеть.

Эмира помотала головой и сделала лицо, говорившее, что она уже почти забыла:

– Ой, нет, все нормально. Вы были правы. Она и не вспомнила.

Аликс подняла руку, поправила пучок светлых волос.

– Просто чтобы вы понимали… Я хочу, чтобы вы с Брайар весело проводили время. И я безусловно знаю, что детские мероприятия бывают скучны до одури, поэтому если вам захочется что-то поменять, сразу говорите. Например, надумаете пойти в кино, или в парк аттракционов, или еще что-то… только свистните, и я оставлю денег.

Эмира обувалась, упираясь кончиками пальцев в стену для равновесия.

– Окей, – сказала она. – Хорошая идея.

Наверху хлопнула пробка от шампанского, затем раздался голос Сюзанны: «Ох, ненавижу это делать!» Лейни, обращаясь к дочери, сказала: «Не знаю, малыш, мы спросим у миссис Чемберлен, когда она к нам поднимется», а Брайар объясняла Рамоне, что пятнышки на хвосте у рыбки – это ветрянка. Аликс посмотрела на куртки и сумки гостей, висевшие в прихожей. Под вместительной сумкой цвета верблюжьей шерсти висела черная замшевая куртка с бело-розовой, с завитушками, надписью на спине: «Планка – сейчас, вино – потом». В этом изречении и в этих розовых буквах со стразами было что-то, отчего Аликс вдруг осознала: Белла Тэккер и Эмира – единственные люди на свете, называющие ее «миссис Чемберлен», несмотря на то что она разрешила им звать себя просто по имени.

– Идете куда-то сегодня? – спросила Аликс.

– Ну как, – Эмира высвободила волосы из-под кожаной куртки, – просто к подружке, Шони.

На какой-то миг Аликс почувствовала себя жертвой предательства со стороны Эмириного телефона. Впервые за месяц у Эмиры были планы, о которых Аликс действительно не знала заранее, а не притворялась, будто не знает. Она смотрела на Эмирины пальцы, нащупывающие дверную ручку, на потрескавшийся черный лак на ногтях.

– Зара, наверное, тоже будет?

– Ага. Будет.

– Передайте ей от меня привет.

– Окей, передам. – Эмира выпрямилась и замерла. Две женщины смотрели друг на друга в крошечной прихожей, пока Эмира не показала на конверт, торчащий у Аликс из кармана: – Это для меня?

– О боже, да! Простите. – Аликс достала конверт, качая головой. – Безумная выдалась неделя.

Эмира взяла у нее конверт и запихнула поглубже в рюкзак:

– Все нормально. Окей, до встречи.

Эмира шагнула на крыльцо и вскинула четыре пальца в прощальном жесте. Аликс никак не могла себя заставить закрыть за ней дверь. Чей-то голос наверху произнес: «Время пить шампанское!» – а другой голос добавил: «Ура, у нас девичник!» Аликс смотрела на Эмирин затылок, на пальцы, поправляющие наушники в ушах, и думала: Мира, пожалуйста, не покидай меня.

Десять

Между четвертым и пятым Эмириным «тук-тук» дверь резко распахнулась, и Эмира отскочила. Шони, воздев руки, прыгала на месте и вопила:

– Меня взяли, взяли, взяли!

Кудряшки Шони тоже прыгали и плясали вокруг лица и поверх разинутого рта. Зара, на диване, скандировала: «Шо-ни, Шо-ни…» Джосефа, в сером свитшоте с логотипом Бостонского университета, оторвала взгляд от сэндвича, который сооружала, и протянула: «Привееет!»

Эмира шагнула в квартиру:

– Так, погоди… куда тебя взяли?

– Перед тобой стоит… – Шони отступила в гостиную, пока Эмира пристраивала свою сумочку на рабочей поверхности в кухне, – новенький младший маркетолог в «Сони Филадельфия»!

Эмира заморгала:

– Не может быть!

– Мира, у меня будет свой кабинет! – Шони схватила себя за плечи, словно не давая себе воспарить над полом. Она все еще была в деловом костюме – серая юбка-карандаш и нежно-голубая приталенная блузка, застегнутая на все пуговицы; когда-то Эмира думала, что непременно будет так одеваться, когда станет взрослой. – Пятьдесят две штуки в год, – сказала Шони, – и личный, блядь, кабинет! Ладно, пусть на двоих еще с одной девочкой, но все же!

– Охренеть! – Эмира попыталась придать своему лицу выражение, хотя бы отдаленно напоминающее радость за подругу. – Потрясающе.

Шони не заметила ее борьбы с собой – она пустилась в пляс.

– Давай, Шони! Это твой день. – Зара, в темно-синем медсестринском костюме, завела рэп, перечисляя победы и свершения Шони, а та после каждой строки приседала, уперев руки в колени, и подпевала: «Йеее».

– Новая работа.

– Йеее.

– Личный кабинет.

– Йеее.

– Пенсионный план.

– Йеее.

– И на хер все пошли!

– Йеее!

– Эмира, хочешь чего-нибудь выпить? – спросила из кухни Джосефа.

Эмира смотрела, как Зара хлопает в ладоши все быстрее, а Шони приседает все ниже.

– Буквально чего угодно, лишь бы алкоголь, – сказала она.

Кухня в трехкомнатной квартире Шони была с необработанной кирпичной стеной и с пожарной лестницей за окном. Джосефа тоже жила здесь, но не возражала против определения «квартира Шони». Тут повсюду были вещи Шони, а отец Шони числился одним из арендаторов. Эмира узнавала приметы совместного жилья двадцати-с-чем-то-летних: клубок спутанных проводов под тумбой для телевизора, популярный диван из ИКЕА, переизбыток новых фото, борющихся за место на холодильнике, – и все же квартира Шони выглядела по-взрослому, а теперь еще и эта новая взрослая работа… Как выяснилось, в конце рабочего дня Шони вызвали к начальству. Ей сообщили, что очень ею довольны, спросили, нравится ли ей работать в «Сони», а потом предложили повышение. На седьмом этаже офисной высотки в Южной Филадельфии Шони издала, по ее словам, дикий вопль и чокнулась со своими боссами пластиковыми стаканчиками с сидром. И в этот миг она стала последней из Эмириных подруг, кто больше не будет вписан в родительскую медицинскую страховку.

Эмира взяла из рук Джосефы бокал вина. Джосефа вдавила нож в сэндвич на досточке и съела выскользнувший листочек базилика. В планах на вечер было смотреть Нетфликс, пить вино и, может быть, заказать тайскую еду из заведения на этой же улице, поэтому Эмира глядела на Джосефин сэндвич с недоумением. К тому же ей требовалось время, хотя бы пара минут, чтобы переварить новую информацию. Пятьдесят две тысячи долларов в год?

– Так что мы сегодня смотрим?

– А? – Джосефа, не поднимая на нее взгляда, выложила половинки сэндвича на тарелку и слизнула с пальца крошки. – Ты чего, подруга? Мы идем в ресторан! Хочешь пока что кусочек?

– Нет, я сыта. С чего это вдруг мы идем в ресторан?

– Так, гляди, сейчас посыплется золото. – Джосефа показала пальцем себе через плечо. Зара собрала пластмассовые осенние листья, которыми Шони украсила кофейный столик, и теперь осыпа́ла ими танцующую Шони, словно в стриптиз-клубе.

– Хлопаем без рук, – пропела Зара и сунула один листок Шони за пояс, над вращающейся попой.

– Если тебе нужно переодеться, – сказала Джосефа, – можешь просто взять что-то из моего.

– А, окей. – Эмира перебросила волосы через плечо. – Даже не знаю. Что-то я подустала.

Она не соврала, но дело было не только в усталости. Первое число месяца приближалось с возмутительной скоростью. Через два дня предстояло платить за квартиру и смотреть, как испаряется содержимое белого конверта.

– С чего бы это? – Джосефа в один глоток допила содержимое своего бокала. – Я думала, ты по пятницам всего лишь сидишь с ребенком.

Эмира сжала свой бокал обеими руками. Джосефа никогда не сказала бы ничего подобного Шони. И никогда не сказала бы Заре: Я думала, ты сегодня всего лишь делала уколы. У человека, которому платят за то, чтобы он учился, могли бы быть и более гибкие представления о том, что такое «правильный» рабочий день. Однако Эмира не собиралась сейчас защищать работу, которой не гордилась.

– Да просто… мы сегодня много чего делали, – сказала она.

– Ну а у меня был дико сложный экзамен, и, кажется, я сдала на «отлично». – Джосефа перекрестилась, прежде чем взять в руки тарелку с сэндвичем. – Так что лично я намерена оторваться по полной.

Эмира сказала «молодец» и «вот и правильно», но не последовала за Джосефой в ее спальню.

Ей совсем не хотелось идти развлекаться, но еще больше ей не хотелось, чтобы Зара шла без нее. Эмира понимала, что это крайне маловероятно, но все же не могла не думать: а вдруг в ее отсутствие Зара осозна́ет, что Эмира не ее лучшая подруга, а, наоборот, помеха, из-за которой они вчетвером упускают кучу возможностей – не летают на океан летом по выходным, не делают гелевый маникюр в дни скидок, не ходят на какие-нибудь тренировки вроде фитнеса на шпильках. Эмире тоже хотелось носить свитшоты с университетским лого (или медсестринскую форму, или приталенные рубашки на пуговицах, которые она считала офисной одеждой), тогда и у нее время от времени появлялся бы повод что-нибудь отпраздновать или, наоборот, сказать твердое «нет» и никуда не ходить.

Она вернулась в гостиную с переброшенной через руку курточкой Шони, сняла с рукава пушинку и сказала:

– Чуть не забыла тебе вернуть.

– Ой, я и сама о ней чуть не забыла! – Шони состроила милую гримаску и метнула куртку в свою спальню. Другой рукой она прижимала к уху телефон. – Или, если хочешь, можешь сейчас опять ее надеть. Выпивка сегодня с меня! Я пока что пытаюсь дозвониться до Троя, но, Мира, ты просто загляни в мой шкаф. Возьми что захочешь.

В спальне у Шони Зара подключила свой телефон к колонкам, послышался голос Янг Тага, и тут же Шони, заглушая песню, закричала в свой телефон: «Милый! Милый, знаешь что? Ты сегодня идешь с нами!»

Зара начала рыться в шкафу Шони, а Джосефа за стеной – в собственном шкафу. Эмира вошла в ванную, примыкавшую к комнате Шони, и закрыла за собой дверь.

Стоя над раковиной, Эмира думала: если существует положенная мера дружеской поддержки и одобрения, то, похоже, Шони эту меру уже исчерпала. Каждую неделю что-то новенькое. Шони взяли стажеркой – ну разве не круто? У Шони новый бойфренд – ну разве он не лапочка? Мужику в баре понравилось, как Шони улыбается, и он угостил всех нас выпивкой – ну разве не мило?

А главное: почему, спрашивается, миссис Чемберлен обязательно должна была соврать Брайар, как будто та не вынесет правды?

На легинсах у Эмиры, под коленками, остались ворсинки белой шерсти – после песика, который потерся о ее ноги в парке. Там были собаки в костюмах знаменитостей, и собаки в костюмах овощей, и собаки, пытавшиеся содрать с себя все эти шляпки и накидки. Брайар показывала пальчиком, кричала: «Сколько собатек!» – и узнавала тех из них, которых встречала раньше, но при этом время от времени посматривала вверх на Эмиру с таким видом, как будто вошла в комнату и тут же забыла зачем.

Эмира сама не понимала, отчего она так сердита на миссис Чемберлен. То ли из-за глубоко въевшегося в нее принципа Такеров (Начал дело – доведи до конца), то ли потому, что ее лишили долгожданного утренника с Брайар в хэллоуинских нарядах. А может, оттого, что знала, какой замечательной мамой умеет быть миссис Чемберлен, и сейчас ее внезапно осенило: когда миссис Чемберлен ведет себя не как хорошая мать, она делает это не нечаянно, а сознательно.

Однажды во вторник утром Эмира видела миссис Чемберлен с Брайар и Кэтрин на почте. Она не подошла поздороваться, просто наблюдала, как миссис Чемберлен поет с Брайар песенку, при этом бережно упаковывая Кэтрин в хитро закрученный слинг-шарф. Брайар была перевозбуждена, вертела головой, ее манили яркие лампы, и коробки, и люди. Но миссис Чемберлен ловко и ласково ее удерживала: «Постой рядышком, старшая сестра», «Покажи сестренке, как крутятся колесики – чух-чух-чух», «А можешь подпрыгнуть высоко-высоко?» При этом она была в шикарных, дорогущих на вид джинсах.

Эмира потому и сердилась, что видела, знала: миссис Чемберлен – прирожденная мама, в ней есть настоящая мамская харизма. Она всегда предчувствовала, когда Кэтрин собирается заплакать. Она никогда не давала Брайар крекеры «золотая рыбка» на тарелке – только в чашке, чтобы было удобно. Она умела искренне, от души похвалить, когда Брайар сама пристегивалась в коляске или когда Кэтрин уже почти помахала «пока-пока». Но – только в моменты, когда у нее было подходящее настроение. По мере того как Кэтрин росла и хорошела, оставаясь при этом все такой же задумчиво-тихой, Эмира отмечала, что эти моменты выдаются все реже.

И еще одно, думала Эмира, стягивая штаны и садясь на унитаз. Лейни Тэккер вообще-то охеренно милая. Тогда, на дне рождения Брайар, она дважды предложила помочь Эмире и поправила ей ярлычок, выбившийся из-под воротника футболки поло. И да, она слегка прибабахнутая, и у нее дурацкий смех, и накрашена она чересчур ярко; но, между прочим, скрыть от своего ребенка правду о его первом домашнем животном только потому, что к тебе должны прийти гости, – это как раз в духе Лейни Тэккер, которую ты так презираешь.

Кто-то постучал в дверь, и Эмира сказала:

– Я писаю.

– Окей, – отозвалась из-за двери Зара, но все же вошла. Она закрыла за собой дверь и привалилась бедром к раковине. – А я уж думала, ты повесилась на карнизе для шторки.

Вот такую Зару Эмира любила больше всего. Длинные косички по плечам. Темно-синяя сестринская форма. Оранжевые носки в белую полоску. По пятницам Зара была домашняя, уютная. В придачу к тому, что Эмира злилась на миссис Чемберлен и напрасно купила в «Уолмарте» кошачьи ушки, ей еще было ужасно обидно – глупо, по-детски, она это знала, – что приходится делить лучшую подругу с другими.

У Зары было две сестры, одна из которых страдала анорексией, а вторая депрессией, – две болезни, которые, по мнению Эмириной матери, черных «не берут». Кроме энергичности, юмора и острого ума, у Зары было еще одно бесценное качество: не раздражаясь и не осуждая, она всех принимала такими, как есть, – своих родных, пациентов, саму Эмиру. Зара с раннего детства была уверена, что станет медсестрой, но ей и в голову не пришло бы стыдить Эмиру за то, что та до сих пор не придумала, что делать со своей жизнью. Наоборот, Зара часто давала за Эмиру чаевые гардеробщикам (это почему-то жутко раздражало Джосефу), а иногда тайно подбрасывала Эмире деньги на телефон – заплатить за вход или за коктейль в баре. Когда Эмире нездоровилось, она излагала Заре свои симптомы по телефону или в текстовых сообщениях (Зара либо давала подробные рекомендации, либо говорила, что это, скорее всего, газы). Эмира никогда не сомневалась в преданности Зары, однако Шони и Джосефа могли предложить Заре не только дружбу, но и бесплатную выпивку, не то что Эмира, которая вместо ужина часто ограничивалась одним салатиком.

Эмира неловко сгорбилась, прислушиваясь к струйке мочи.

– Извини. У меня был отвратный день.

– Что случилось?

Эмира уперлась локтями в колени. Что она могла сказать? Малышка, с которой я провожу двадцать один час в неделю, явно начинает догонять, что к чему. Каждый божий день я вижу, как она понемногу привыкает к тому, что человек, которого она любит больше всех на свете, не обращает на нее внимания. А она потрясающий ребенок, серьезный ребенок, который обожает узнавать факты и получать ответы, и как такое может быть, что родной матери на это наплевать от слова «совсем»? А на дне всех моих сумок валяются чайные пакетики, и иногда, когда я у кассы лезу за кошельком, на прилавок случайно выпадает какой-нибудь «Эрл Грей» или жасминовый, и я сразу чувствую, что должна бросить эту работу и что никак не могу, никак. В такие моменты у Эмиры возникало чувство, что если не следить за собой, если портить Заре настроение всякой ерундой вроде рыбок и чайных пакетиков, то Зарино безграничное терпение наконец-то лопнет.

– Да нет, глупости всякие, – сказала Эмира. – Потом расскажу.

– Окей. – Зара наклонилась вперед под прямым углом и прошептала: – Но ты должна взять себя в руки и порадоваться за Шони.

Эмира закрыла глаза:

– Ее сейчас многовато.

– Ее всегда многовато, ты же знаешь.

Эмира приоткрыла правый глаз, чтобы проследить за реакцией Зары.

– А еще я ненавижу этого ее Троя.

Всякий раз, когда бойфренд Шони ходил с ними в клуб или в бар, что бывало нечасто и только после долгих уговоров и умасливания, он требовал себе место, откуда хорошо был виден телевизор. И всякий раз, когда Эмира с ним заговаривала, он косился на нее вполглаза, почти не отрываясь от баскетбола. И на все, что бы кто ни сказал, у него был один ответ: «Мощно, мощно».

– Подруга, все ненавидят Троя, – прошептала Зара. – Не ты одна, окей?

Эмира шумно выдохнула.

– Думаю… – сказала она. – Думаю, мне нужна новая работа.

– Хмм… прикинь, открытие? Да охереть как нужна. – Зара рассмеялась. – Ты вечно приходишь оттуда убитая. Но либо сразу найди другую, либо держись за эту, пока не найдешь, потому что на мой день рождения мы едем в Мексику, не забыла? Я хочу зажечь! – Зара два раза хлопнула в ладоши – после за и после жечь.

– Знаю, знаю, – сказала Эмира, отрывая и складывая туалетную бумагу.

У нее, в отличие от Джосефы, Шони и Зары, не было ни отпуска, ни весенних каникул. Ей платили по часам: сколько отработала, столько и получила. Мало того, что деньги пойдут на гостиницы и «Убер» (вместо квартплаты и проездного), – главное, каждый день вне дома означает потерю заработка, а Зара заставила ее дать слово, что этих дней будет пять.

– Тогда вперед, давай искать тебе работу, – сказала Зара. – Только скажи когда – и мы с тобой садимся перед телевизором и начинаем заполнять анкеты.

Эмира поджала губы:

– Ага, как сегодня, да?

– Спокойно, подруга. – Зара понизила голос и прошептала: – Встряхнись и иди порадуйся за Шони.

– Окей, окей. – Она встала и смыла за собой.

Эмира мыла руки, чувствуя запах органического мыла, которое Шони покупала по выходным на фермерском рынке. Зара, стоя у нее за спиной, достала свой телефон и прижалась бедром к ее бедру. Эмира хорошо знала этот – очень-очень Зарин – способ показать, что она не хотела быть слишком суровой и что это из лучших побуждений.

– Вот для чего нужен Инстаграм, – сказала Зара. – Говоришь людям приятное, а видеть их при этом не обязана. Следи за руками… – Держа телефон так, чтобы Эмире было видно, она скучным монотонным шепотом озвучивала слова и символы, которые набирала: – Шони, ты супер. Крута неимоверно. Восклицательный знак. Теперь эмодзи. Звезда. Черная девушка. Мешок с деньгами. – Зара нажала «Отправить комментарий», потом лайкнула фотографию, на которой Шони была запечатлена в прыжке перед зданием «Сони», и крошечное сердечко слева внизу загорелось красным. – Вот и все. Видала? Технологии – великая сила.

Выйдя из ванной, Эмира взяла Шони за запястье и сказала: «По глоточку?» В кухне, у открытого окна, за которым на площадке пожарной лестницы росли базилик и мята, Эмира и Шони опрокинули в себя текилу и скривились, закусывая нарезанными Джосефой ломтиками лайма.

– Шони, я тебя поздравляю, – сказала Эмира и слизнула с руки остатки соли. – Честно. Это очень круто, и ты это заслужила.

Шони благодарно выпятила губы и раскинула руки для объятия.

– Спасибо, Эмира.

Эмира никогда не понимала смысла объятий посреди разговора, но это был вечер Шони, так что она тоже крепко обняла ее в ответ. Волосы Шони пахли каким-то из этих ее бальзамов, носивших названия вроде «Прекрасная смесь» или «Пятьдесят на пятьдесят». Когда Эмира опустила руки и шагнула назад, Шони не отстранилась.

– И еще, только это между нами… – Шони посмотрела на дверь Джосефиной комнаты. – Хотя… я уверена, что она уже знает. В общем, я, наверное, начинаю искать квартиру поменьше или студию.

– О, даже так? – Эмира ощутила возмущение, потом зависть, потом протест: Разве так должно быть? Потому что если да, то без меня.

– Конечно, мне тут нравилось жить… – Шони понизила голос, несмотря на то что из-за закрытой двери было слышно, как Джосефа говорит по телефону с сестрой. – Но – да. Думаю, пора. Но главное, я предлагаю тебе занять мою комнату. Потому что я хочу, чтобы здесь жил кто-то близкий, к кому я могу сюда приходить. Не считая Джосефы, само собой.

Эмира делила с бывшей однокурсницей из Темпла (та теперь училась в магистратуре и со среды по субботу оставалась у своего бойфренда) крошечную квартирку на пятом этаже без лифта, за которую каждая из них платила по 760 долларов в месяц, а с 2016 года цена должна была подняться до 850. У Эмиры была узенькая кровать, а в кухне работала всего одна конфорка, но пока что ее это устраивало. Квартира Шони была лучше во всех отношениях. Рядом кофейня, из окна спальни видно небо, а не бетонные стены, и это не Кенсингтон, это Старый город. Но квартирой Шони ее делало не это, а многое другое, что уйдет вместе с Шони, когда она съедет. Кабельное телевидение HBO, за которое платил отец Шони. Картинки в рамочках на стенах, до боли банальные (мосты, подсолнухи, нью-йоркские небоскребы на фоне неба). Подставка с буковками, на которой специи выстроены в алфавитном порядке. У Шони была стереосистема в спальне и проигрыватель в гостиной. А Эмира с соседкой, когда та не оставалась у бойфренда, слушали музыку в кухне посредством «телефонной миски»: если положить телефон в миску, а миску поставить на холодильник, получался неплохой звук.

– Это просто офигительное предложение, – сказала Эмира. – Напомни, сколько вы платите в месяц?

– Ой, совсем немного. – Шони помотала головой. – Всего лишь по 1150 с каждой. Плюс коммунальные услуги. Считай, даром. Ой, черт, мне Трой звонит. Алло, привет, милый.

Из комнаты Шони показалась Зара, которая несла перед собой, приложив к плечам, узкое красное платье:

– Хочу примерить.

Шони махнула ей рукой и сказала в телефон:

– Даже не думай. Ответ «нет» не принимается. – Она начала расстегивать пуговки на блузке, зажав телефон между ухом и плечом. – Знаешь что, милый? Я сейчас пришлю тебе фотографию, и тогда я прямо-таки хочу услышать, как ты скажешь мне «нет».

Эмира прикончила остатки вина.

– Зара, сфоткаешь меня? – Шони направилась в свою спальню.

– Черт, подруга, почему ты всегда должна его упрашивать? – Зара бросила красное платье на кровать Шони.

– Подожди, я только очень быстро лифчик переодену.

Эмира глубоко вдохнула, достала из сумки телефон и, держась за стену, вылезла в окно кухни на площадку пожарной лестницы. Согнутыми в локтях руками она обхватила перила и осторожно, чтобы не задеть горшки с травами, скрестила ноги. Келли ответил со второго гудка.

– Привет, все в порядке? Погоди, я найду место потише.

Эмире было холодно, но лезть обратно в квартиру за курткой она не собиралась. В телефоне где-то далеко звучала музыка и слышались мужские голоса. Это был первый ее звонок Келли.

– Вот теперь привет. Как дела?

– Привет. Прости, – сказала она. – Прости, ты, похоже, занят.

– Нет, я на конференции, но она уже все, почти закончилась. Просто компашка технарей потягивает «Лонг-Айленд».

– Фу. Ну ладно.

– Что случилось?

– Да нет, ничего. – Эмира подвинула ноги в носках, стараясь для устойчивости закрыть как можно больше решетки, и привалилась спиной к стене. Она смотрела вниз, на тротуар, где привезший еду курьер упорно звонил в какую-то квартиру. – Извини, мне особо нечего рассказать. Ничего интересного. Просто у меня был отвратный день.

– Вот это совпадение, – сказал Келли. – У меня тоже.

– Правда?

– Хуже не бывает. Но сначала расскажи про свой.

Эмира рассказала ему все про миссис Чемберлен, про Ложку, про то, как ее рабочий день начался с показа юному продавцу фотографии дохлой рыбки. Когда она объяснила, что хэллоуинский утренник пришлось пропустить, а это было последнее занятие и больше она не будет водить Брайар на балет, Келли воскликнул:

– Нееет! Хэллоуин у малышки Лулу? Какой ужас.

Эмира рассмеялась.

– Ага, а я еще принесла кошачьи ушки и все такое. Просто меня бесит, что она не пожелала сказать правду собственному ребенку. Лучше, чтоб он пропустил праздник, да.

– Знаешь что? Мать, которая упускает шанс нарядить свое дитя хот-догом, – это, с моей точки зрения, не мать, а психопатка.

– Вот именно. Спасибо. А сейчас, – Эмира понизила голос, – я у Шони, и она только что получила прямо крутое повышение. И вот она вся такая на седьмом небе, и я знаю, что должна за нее радоваться… а мне хочется заехать ей в нос и пойти спать.

– Спокойно, тигрица, – сказал он. – Просто угости ее коктейлем.

Эмира крепче вцепилась в перила.

– Теперь ты рассказывай.

Келли в тот день подошел знакомиться к человеку, которого считал руководителем проекта, – он знал, что руководителя зовут Джесси. Оказалось, что Джесси – это женщина, а он подошел и представился мужчине, ее ассистенту, на глазах у нее и всей ее команды. Потом ему в глаз брызнула салатная заправка, и он добрые две минуты был уверен, что ослеп. И вообще он ненавидит Кливленд.

– Но завтра рано утром я уже буду дома.

– Окей. – Эмира услышала, как Шони и Зара зовут Джосефу и как та раздраженно кричит в ответ: «Ну чегооо?» Она изогнулась, заглянула в кухню, убедилась, что по-прежнему одна. – Ладно. Я тебя отпускаю. Извини. – Она отступила от окна, вздрогнула и поморщилась. – Извини, я знаю, что не стоило тебя грузить всякой хренью.

– И ничего не хренью. Погоди – а ты собираешься сейчас куда-то ужинать?

– Да, наверное, придется.

– Эй. Знаешь что? Приезжай потом ко мне. Поспишь на моей кровати.

Эмира рассмеялась и сказала:

– Что?

– Я позвоню консьержу, предупрежу. Поспишь, я утром приеду, и мы вместе позавтракаем.

Это, подумала Эмира, самое взрослое, что случалось в ее жизни.

– Нет, погоди, – сказала она. – Келли, я не могу.

– У тебя нет ни малейшей причины не мочь, – сказал он. – И потом, если ты собиралась что-то украсть, то это как раз идеальный случай. Я прямо сейчас позвоню консьержу. Хорошо?

Это было настолько хорошо, что Эмира простонала:

– Ммм…

– В каком смысле ммм? – спросил Келли.

Из квартиры донесся голос Зары: «Да опусти ты плечи!» Эмира посмотрела на темные тучи и сказала:

– Дай подумать.

– Эмира, ну хватит. – Келли рассмеялся. Она услышала, как он переводит дыхание, прежде чем произнести: – Итак, мисс, вы со мной или как?

Она прижала ладонь ко лбу и усмехнулась.

Не успела она залезть обратно в кухню, как от него пришло сообщение: Фрэнк знает, что ты придешь. Возьми какое-нибудь удостоверение. Эмира налила себе еще бокал вина под голос Зары: «Сефа, солнце, придвинься поближе».

Эмира толкнула дверь в комнату Шони. Шони, без лифчика, стояла на коленях на кровати, поддерживая груди одной рукой и опустив вторую. Джосефа держала у нее над головой настольную лампу. Зара стояла на стуле, высоко подняв айфон Шони.

– Зи, по-моему, надо еще выше, – сказала Джосефа.

– Погоди, у Эмиры лучше получится. – Зара бросила Эмире айфон и спрыгнула со стула. – А я пока подержу твои сиськи.

Одиннадцать

Аликс было наплевать, что в ней все еще на восемь фунтов больше, чем до беременности, и стрелка весов ведет себя как приклеенная. Она не замечала, что они с Питером не занимались сексом почти три недели. (Справедливости ради, он, похоже, тоже этого не замечал – у него были безумные съемочные дни из-за метели.) И она хладнокровно игнорировала письма и звонки издательницы, спрашивавшей, как движется книга и не пришлет ли Аликс ей несколько глав, чтобы почитать в выходные. Все может подождать, весь мир может на секунду замереть, потому что на День благодарения к ней в Филадельфию приезжают Рейчел, Джоди и Тамра! Но и это еще не все: она полетит с ними обратно в Нью-Йорк и останется на целых пять дней. Ей наконец-то написали из штаба Клинтон, пригласили на какое-то женское мероприятие. Для нее это было первое за восемь месяцев возвращение, а для Кэтрин – первая поездка в Город. Пока Аликс снимала в прихожей перчатки и шапку, на Эмирином телефоне в верхней части экрана высветилось оповещение: К сожалению, ваш рейс WX1402 отменен. Приносим извинения за неудобства.

Метель неслась с такой скоростью, что, казалось, снег никогда не уляжется. Но он ложился, погребая под собой машины и деревья, заваливая входы в магазины и кафе, отчего двери сначала не открывались, а потом, наоборот, не закрывались и так и оставались распахнутыми, как сильно потрепанные книги. Крыльцо и верхние ступеньки дома Чемберленов вот уже три дня были покрыты грязным снегом и льдом, оббитым с подошв ботинок. Аликс все же ухитрялась, на такси или «Убере», выбираться с девочками в бассейн, где они зачастую оказывались единственными посетителями; дома у нее быстро заканчивались и терпение, и идеи для игр (А давай посмотрим фотографии на мамином телефоне. А давай нырнем с головой под одеяло. А давай снимем с полки все книжки, а потом поставим обратно). Но завтра День благодарения – и это будет совершенно особый День благодарения.

С тех пор как три недели назад у Брайар умерла рыбка, между Аликс и Эмирой все стало иначе. Как-то раз в понедельник Аликс предложила Эмире взять с собой домой печенье, чтобы у нее, у Аликс, не было соблазна его съесть, – и Эмира отказалась. В другой раз, в пятницу вечером, Эмира отвергла предложенный бокал вина, сказав: «Честно говоря, не хочется, но спасибо». Эта перемена в их отношениях преследовала Аликс постоянно и повсеместно, раньше ей и в голову не пришло бы, что она будет задумываться о своем бебиситтере в таких местах и таких ситуациях. В книжном магазине Аликс ловила себя на том, что гадает, в котором часу Эмира ложится спать. Кормя грудью Кэтрин, она размышляла, смотрела ли Эмира фильм «Красотка» и не показался ли он ей возмутительным. На эскалаторе в «Антрополоджи» Аликс пыталась представить, что Эмира говорит о ней Заре и что Зара за человек – из тех, кто бездумно соглашается, или же, наоборот, любительница поспорить.

Еще Аликс обнаружила, что без всяких видимых причин подстраивает под Эмиру свой образ жизни. Вернувшись из похода по магазинам, Аликс немедленно среза́ла с одежды и других покупок ценники, чтобы Эмира не увидела, сколько она потратила, хотя Эмира была не из тех, кто станет проявлять интерес или задавать вопросы. Аликс перестала оставлять на видном месте некоторые книги и журналы, боясь, что Эмира бросит взгляд, к примеру, на книгу Мари Кондо и подумает: Ох уж эти причуды богатых: покупать дорогую книгу, чтобы научиться правильно избавляться от дорогого хлама. Иногда Аликс замечала, что в присутствии Эмиры она делает вид, будто собирается ужинать остатками из холодильника. Причем, поймав себя на таком, она говорила себе: «Просто возьми и закажи суши. Просто напиши Питеру и спроси, что он будет. Какой смысл притворяться, будто питаешься объедками?» Но все равно она дожидалась, пока за Эмирой закроется дверь, и только тогда шла к компьютеру, спрашивала Питера: «Тебе как обычно?» – и заказывала еду из ресторана через сервис доставки «Симлесс».

Если поначалу Аликс часто гуглила имя Эмиры, проверяя, не завела ли та наконец аккаунт в Инстаграме (она убеждала себя, что это нормальные меры предосторожности – надо же знать, кому ты доверяешь своих детей!), то теперь она приобрела привычку смотреть на собственный инстаграм-аккаунт по-новому, свежим взглядом – взглядом Эмиры. Она медленно листала свою ленту, пытаясь угадать, на какие фотографии кликнула бы Эмира. У Аликс часто возникало ощущение – хотя Эмира никогда не давала к этому повода, да и с чего бы? – что Эмира смотрит на нее как на хрестоматийную белую богачку, точно так же, как сама Аликс смотрела на противных мамаш с Верхнего Ист-Сайда, которых они с подругами всегда старались обходить стороной. Но если бы только Эмира поглубже вгляделась в нее, если бы дала ей шанс, – тогда, Аликс точно знала, Эмира изменила бы свое к ней отношение.

В фантазиях Аликс Эмира узнавала о ней нечто, отчего начинала видеть ее в лучшем – и, как казалось Аликс, в более верном – свете. Узнавала, например, что одна из лучших подруг Аликс тоже черная. Что новые и любимые туфли Аликс куплены в «Пейлесс» всего за восемнадцать долларов. Что Аликс прочитала всю Тони Моррисон от корки до корки. И что на самом деле из всех ее друзей у них с Питером самый маленький доход, и что это не она, а Тамра всегда летает первым классом. Аликс часто и безуспешно упоминала, словно бы ненароком, о таких вещах, но завтра, если все выйдет как задумано, Эмира сама, собственными глазами, все увидит.

Рейчел, Джоди и Тамра отправлялись в Филадельфию утренним поездом прямо в День благодарения. Рейчел была рада, что ей не придется проводить праздник в одиночестве (Хадсон будет у отца), Тамра ехала с дочками, Имани и Клио (муж ее улетал по работе в Токио), а Джоди везла с собой всю семью (мужа Уолтера, дочку Пруденс четырех с половиной лет и годовалого Пейна). Именно из-за Дня благодарения Аликс осознала, что три ее лучшие подруги еще ни разу не видели Кэтрин, которой было уже почти семь месяцев. Неужели прошло столько времени? Кэтрин, которая с каждым днем становилась все больше похожа на Аликс, такая покладистая и удобная в переноске, такая милая и так мало ползающая, что Брайар в сравнении с ней казалась гиперактивной до маниакальности. Подруги шутили, что Аликс устроит им застолье в провинциальном стиле: толстые, с высоким воротом свитеры в теплых осенних тонах, миленькие самодельные салфеточки и прочие украшения стола, подсмотренные в Пинтересте, и Парад Благодарения в универмаге «Мейсиз», поставленный на повтор. Шутки шутками, однако они подсказали Аликс идею, которую ей не терпелось осуществить.

Аликс наняла двух девушек из кейтеринга – наливать напитки, вешать пальто, подавать еду и убирать тарелки. Весь первый этаж она украсила тыквами, колосьями пшеницы, желудями; пиньяте в виде индейки предстояло быть подвешенной над массивным обеденным столом, взятым напрокат и установленным в холле. А над маленьким столиком с четырьмя разными пирогами Аликс развесила на красных витых веревочках полоски коричневой крафтовой бумаги, чтобы гости могли написать, за что они благодарны. Ей приятно было думать о предстоящем дне, который она проведет в компании трех своих самых любимых женщин, с дурацкой пародией на попсовый День благодарения, с целым морем красного вина. Но при мысли, что к ним может присоединиться Эмира, у нее от волнения вспыхнули щеки под шарфом.

– Привет! – сказала она, входя в кухню с последней партией предпраздничных покупок (хлеб, розовая соль, сливочное масло, готовое тесто для печенья, минералка) и водружая сумки на рабочую поверхность. Кэтрин, в мягком ортопедическом креслице для только что научившихся сидеть малышей, пускала слюни в одеяльце. Брайар стояла на стуле у окна, тыча пальцем в стекло, Эмира придерживала ее за бедра.

– Мама? – сказала Брайар. – Окошко кусает мне пальчики.

Эмира обернулась к Аликс:

– Ну вы даете – гулять в такую погодку.

Спасибо тебе, боже, за эту погоду, подумала Аликс. В последние дни именно погода давала ей пищу для общения с Эмирой – надеть ли на Брайар рукавички, не отменят ли из-за метели рисование, не хочет ли Эмира взять у Аликс зонт. Аликс закатила глаза, показывая, что и сама не одобряет свой поступок.

– Да, это было неумно. Там просто апокалипсис. Мне не нужно было заставлять вас сегодня выходить из дому.

– Нет, все нормально. Тем более на этой неделе всего два раза. – Эмира повернулась к Брайар. – Я тебя теперь несколько дней не увижу, Би.

Брайар открыла рот – выпрыгнули два больших, нависающих передних зуба.

– Неть, – возразила она. – Неть. Ты меня увидишь!

– Смотри, – сказала Эмира. – Обычно мы с тобой видимся три раза в неделю. – Она показала три пальца, и Брайар за них ухватилась. – Но на этой неделе у нас День благодарения, поэтому я тебя увижу только два раза.

Она опустила безымянный палец, и у Брайар сделалось обиженное лицо.

– Неееть! – Брайар помотала головой. – Неть! Ты меня увидишь три раза!

– Но зато на следующей неделе мы будем видеться каждый день. Здорово, правда?

– На следующей неделе вы меня просто спасаете, – сказала Аликс. Она распахнула холодильник так резко, что он чавкнул. – Эмира, мне ужасно не хочется это говорить, – она поморщилась, словно от боли, – но проверьте, пожалуйста, статус своего рейса.

– Вы думаете?..

– Просто на всякий случай. – Аликс начала передвигать в холодильнике контейнеры и миски. – Можете прямо здесь, на этом компьютере.

Наверное, это жестоко? Стоять и ждать, пока Эмира узнает, что ее рейс отменен, и при этом претендовать на «Оскар» за лучшую дружескую поддержку? Ну и подумаешь, она загладит свою вину. От мысли, что Эмира будет сидеть с ними за столом в День благодарения, у Аликс буквально закружилась голова. Внезапно оказалось, что этот четвертый четверг ноября – не просто праздник. Это четыре часа (а если повезет, то даже пять или шесть), за которые она сделает Эмиру членом семьи. Это вечер, когда за мальбеком, бататом и пирогами, при свете свечей, она скажет, что не забыла тот, другой вечер, в «Маркет депо». Что вспоминает о нем каждый день по многу раз. Что никогда в жизни больше не пойдет в этот магазин, даже в случае крайней необходимости, даже в такую метель, как сейчас, даже если бы Эмира не была ее бебиситтером. Эмира придвинулась к компьютеру и принялась щелкать мышкой, а Аликс молилась, чтобы у Зары не оказалось родни в Филадельфии.

Эмира поставила локти на стол, прижала ладони к щекам и с сердцем сказала:

– Вот ведь!..

– О нееет, – сказала Аликс и захлопнула холодильник. Нужно было вести себя так, словно это и впрямь трагедия, но не перестараться, не переиграть. – Эмира, какой ужас. Просто сердце разрывается. Простите. У меня теперь чувство, что это я накаркала.

Эмира по-прежнему смотрела в монитор. Она закусила нижнюю губу и глубоко вдохнула. Брайар забралась на соседний стул.

– Нет, что вы. Ничего, если я позвоню маме, буквально на минутку? Это они покупали билет, так что они должны знать – может, есть другой рейс, попозже.

– Разумеется! Брайар, слезай.

– Мама, не трогай Мирину водичку, – сказала Брайар.

Аликс спустила ее на пол и сказала:

– Хорошо, не буду. Спасибо, что ты мне сказала.

Когда Эмира снова поднялась к ним, Аликс уже включила музыку. В кухне тихонько пела Пола Коул, а Брайар объясняла, что спать нужно всем, даже снеговикам. Аликс взяла на руки Кэтрин, и та уютно устроилась у нее на груди. Эмира села у окна.

– Похоже, я узнала последней, – сказала она. – Самое раннее, когда я могу вылететь, – завтра вечером, а это уже не будет иметь никакого смысла.

– Эмира, мне так жаль. – Аликс развернула Кэтрин, положив затылком к себе на грудь. Брайар подошла к Эмире и начала хлопать ее по коленке. – Но, наверное, лучше узнать сейчас, чем в аэропорту?

– Ну да. Я была дома летом, так что все нормально. Да и все равно ничего не поделаешь.

– Эмира. – Прижав младшую дочь к животу и покачивая, Аликс подошла к окну, где сидела ее бебиситтер. – Я понимаю, что для вас это не лучший вариант, но мы будем очень рады, если вы проведете этот День благодарения с нами.

– О-о-о, ну что вы, нет. – Эмира замотала головой.

– Мира, но ведь… – вмешалась Брайар, – я… я твой лучший вариант!

Умница, Брай, хорошая девочка, подумала Аликс.

Эмира рассмеялась.

– Ну вот против этого мне совсем нечего возразить. – Она подхватила Брайар под мышки и, развернув, усадила к себе на колени. – Вы очень добры, но не стоит, я что-нибудь придумаю.

– Эмира. – Аликс продолжала покачивать Кэтрин, слегка подпрыгивая вместе с ней и надеясь, что это придаст некоторую отстраненность ее словам, которые, она знала, должны прозвучать как рациональное предложение, а не как отчаянная мольба. – Я вам говорю, в магазинах сейчас полное безумие. И мне тоже было двадцать с хвостиком, и я тоже проводила День благодарения дома с китайской едой навынос, и, честное слово, это не приносило мне радости. Мне только становилось еще грустнее, и в придачу меня обсыпа́ло прыщами. – И все равно это было в тысячу раз лучше, чем сидеть с родителями в вонючем доме престарелых, подумала Аликс, но сейчас не об этом. – Приезжают три мои лучшие подруги из Нью-Йорка, и мы твердо намерены объедаться и будем очень рады, если вы составите нам компанию.

Брайар подняла руки, оттопырив шесть пальчиков, и спросила:

– Это сколько?

– Это шесть, – сказала Эмира и погладила ее по руке. – Миссис Чемберлен, я вам очень благодарна, правда. Но, похоже, и мой бойфренд застрял тут со мной. – Она глянула на свой телефон. – Он должен был встретиться со своими во Флориде, но его рейс тоже отменен.

Это было даже лучше.

– Так и прекрасно, – сказала Аликс. – Приводите своего бойфренда. В четверг в четыре – и вы придете не как бебиситтер! Никаких памперсов. Вы – наши гости.

Эмира медленно, задумчиво выдохнула.

– А если съесть все пальчики на ножках? – Брайар повернула голову к Эмире и прошептала: – Тогда, тогда знаешь что, Мира? Знаешь, сколько будет пальчиков? Нисколько.

Эмира включила телефон, улыбнулась и сказала:

– Я сейчас его спрошу. – Она свободной рукой обхватила Брайар за пояс, пока Аликс, второй раз за вечер, мысленно молилась. – Би, может, лучше мы с тобой поедим вместе индейку, хочешь? А то пальчики на ножках я не очень люблю.

На Эмире были медного цвета серьги с квадратными подвесками, и Брайар вместо ответа потянулась к ним:

– Хотю открыть!

– Они не открываются, бусинка, – сказала Эмира, набирая текст. Услышав это ласковое прозвище, Аликс встрепенулась и в очередной раз мысленно взмолилась: «Пожалуйста, ну пожалуйста, приди завтра».

Эмира посмотрела на Брайар:

– Так что, будем с тобой есть пироги?

– Да, – разрешила Брайар. – Но тебе можно только десять кусотьков. И все!

– Только десять? Ну что ж, это справедливо. – Эмира посмотрела на экран своего телефона, потом на Аликс: – Он говорит, придет с удовольствием.

Аликс стоило невероятных усилий не выронить дочь и не прижать ладони к холодным скулам.

– Ты слышала? – Она наклонилась к ушку Кэтрин: – Мира будет с нами есть индейку.

– Ты согласна? – Эмира протянула руку и пожала ножку Кэтрин. – Можно я приду к тебе поиграть на День благодарения?

И тогда Кэтрин Мэй Чемберлен посмотрела на Эмиру и сказала:

– Дя.

Эмира и Аликс хором ахнули. Аликс ощутила, как вспыхнули щеки, как слезы бросились к уголкам глаз. Она развернула дочь лицом к себе, подняла повыше:

– Ты сказала «да»? Ты сказала Мире «да»? Брайар, ты слышала, что сказала твоя сестричка?

– Мама? – позвала Брайар. – У Миры сережка. Можно ты… я хотю фото! Ты можешь, мама?

– Би, дружище, – Эмира покачала ее на коленях, – твоя сестра только что сказала «да».

– А еще раз скажешь «да»? Скажи нам, скажи! – Аликс сглотнула слезы. Кэтрин трогательно улыбнулась, и Аликс крепко прижала к себе ее маленькое тельце. Потом счастливо тряхнула головой: – Эмира, езжайте домой.

Эмира рассмеялась и спросила:

– Что?

– На улице ад кромешный, езжайте домой прямо сейчас. И мы ждем вас на День благодарения.

– Но я могу сперва быстренько искупать Брайар…

– Нет-нет, Мира, идите. – Первое слово дочери, день, который ждет впереди, – все это наполнило Аликс радостным теплом, которое рвалось за пределы кухни. Если Эмира пробудет здесь еще пару минут, Аликс рискует не удержаться и выпалить: «Я тебя люблю», или спросить, нравится ли Эмире быть у них бебиситтером, или сколько ей, Аликс, по мнению Эмиры, лет. – Хотя вообще-то… – сказала она. – Подождите секундочку!

Аликс усадила Кэтрин обратно в креслице, достала из нижнего ящика плотный бумажный пакет с ручками из супермаркета органических продуктов «Хоул фудз» и открыла холодильник. Она поставила в пакет две бутылки воды, замороженные тортеллини, банку супа, банку чили, пачку купленного для Брайар печенья в форме зверушек и бутылку красного вина.

Эмира подошла к ней:

– Погодите, миссис Чемберлен, это что?

– Это вам. – Аликс сунула пакет Эмире в руки. – Я не сомневаюсь, что у вас дома есть еда, но это лучше, чем то, что вы можете сейчас найти в магазинах.

– Вау. – Эмира перехватила пакет поудобнее. – Это… очень, прямо очень мило с вашей стороны.

– Только сделайте мне одолжение, – просияла Аликс, – пожалуйста, приходите в четверг зверски голодными. И да, Эмира, я серьезно. Вы придете не работать. Вы придете как член семьи. Окей?

Эмира слегка надула губы, отчего у нее сделался совсем юный вид, подтянула сзади легинсы и сказала:

– Окей.

Двенадцать

В День благодарения, в шесть минут пятого, Эмира, в бежевых сапогах из искусственной замши, вышла из желтого такси. Келли поддерживал ее под руку, пока она по пути к воротам дома Чемберленов разглядывала на снегу следы гостей, пришедших раньше. Первый раз за день снегопад прекратился, и теперь на голых ветках, проводах и оконных карнизах балансировал слой снега толщиною в дюйм. Эмира остановилась, взявшись одной рукой за щеколду калитки, в другой держа букет из фиолетовых и желтых маргариток. В холодном воздухе она видела собственное дыхание.

– Слушай. Нам нужно типа кодовое слово или что-то вроде?

Келли сунул руки поглубже в карманы и, вслед за ней понизив голос, спросил:

– Кодовое слово для чего?

– Ну, если ты… – Эмира покраснела. – Если тебе там не понравится и ты захочешь уйти.

– Ааа, ясно. Как насчет «я хочу уйти»?

– Ой, прекрати! – Эмира толкнула его в грудь и открыла калитку.

– Все будет хорошо. Мне уже все нравится, – сказал он. – И, кстати, я рассчитываю на отменное вино.

– О, ты не будешь разочарован, я уверена.

На крыльце Эмира хотела достать свой ключ, но сегодня все было иначе. За дверью уже слышались женские голоса вперемешку с голосами детей, говоривших полными предложениями. Рядом с ней стоял Келли, такой празднично-красивый, в темных джинсах, красном свитере и черном пальто до колен. Последние двадцать четыре часа они провели вместе в его квартире, много занимались сексом, смотрели плохое кино и заказывали еду на дом, и Эмира чувствовала себя такой взрослой, какой раньше и представить себя не могла. Она подняла на него взгляд и прошептала:

– Мне как-то странно сейчас пользоваться своим ключом.

– Окей… – Келли приставил палец к кнопке звонка. – Хочешь, воспользуемся этой штукой?

Эмира сказала «да», и он нажал на кнопку. Оба застыли в ожидании; Эмира затаила дыхание.

– Эй. – Келли коснулся ее талии, услышав переливчатый звон в глубине дома. – Как, ты говоришь, ее зовут? Эту твою работодательницу?

– Миссис Чемберлен.

– Мне тоже ее так называть? Скажи мне ее имя на всякий случай.

– Эммм… Что-то вроде… – Эмира поправила толстую черную косу на плече, – Элликс?

– Может, Эллен?

– Нет. – Эмира положила голову ему на плечо. – Похоже на Алекс, но как-то странно. Типа А-лииикс.

– Эмира! – Он ухмыльнулся. – Как ты можешь этого не знать?

– Я знаю, просто я ее так не зову. Я зову ее миссис Чемберлен. Тшш!

Они одновременно выпрямились и молча выжидательно застыли.

Пауза мучительно затянулась, и Келли опять наклонился к Эмире:

– Она из Европы, что ли?

– Не знаю, может быть.

– В каком смысле может быть?

– Господи, Келли, откуда мне знать. Она белая.

Келли рассмеялся в воротник пальто.

– Окей, мисс. Дайте я вас поцелую, пока они открывают.

Эмира потянулась к нему и ощутила его ресницы у себя на щеке. Но тут миссис Чемберлен открыла дверь, и они отпрянули друг от друга.

– Эмира, наконец-то! – Светлые волосы миссис Чемберлен с завитыми кончиками взлетели от порыва ветра, ворвавшегося в открытую дверь. Из дома потянуло запахом свечек, тыквенного пирога и бренди.

Эмира сказала:

– Здравствуйте, миссис Чемберлен, спасибо большое за…

Но тут миссис Чемберлен сказала: «Огосподибоже» – так ошеломленно, как будто чуть не шагнула в очень чистую стеклянную дверь.

Эмира смотрела, как на лице миссис Чемберлен проступает то самое воинственное выражение, какое появлялось у ее дочери, когда что-то шло не по плану или когда Эмира пыталась почитать ей на ночь. Держась одной рукой за дверь, миссис Чемберлен другой рукой сделала такой жест, как будто ожидала удара – или как будто ее уже ударили и она проверяет, осталась ли в живых.

Келли, словно проснувшись, дважды моргнул и сказал:

– Алекс?

Тринадцать

Аликс оценивающе глянула в зеркало (на ней был очаровательно объемный свитер овсяного цвета поверх узких джинсов с коричневыми ботиночками). С Кэтрин в рюкзаке-кенгурушке она спустилась вниз (шепнув Тамре: «Думаю, это она!»), распахнула дверь, отступила на шаг и провалилась на пятнадцать лет в прошлое. Перед ней стояли двое в одном – взрослый мужчина и юноша-старшеклассник, – и тот, в ком воплотились они оба, произнес «Алекс?», как будто был с ней знаком.

Напротив Аликс, рядом с ее бебиситтером, стоял Келли Коупленд, средняя школа Уильяма Мэсси, выпуск 2001 года, ее первое всё (оральные ласки, секс, я тебя люблю, разбитое сердце) и миллион страхов и комплексов в промежутках. Помимо невероятности, немыслимости его присутствия здесь, на крыльце ее дома, Аликс на миг парализовало то, как он произнес ее имя. Алекс. Это прозвучало плаксиво и скучно, и Аликс почувствовала себя так, как бывает, когда обнаружишь в поддоне холодильника какой-то овощ, забытый там настолько давно, что плесень, которой он зарос, сама начала зарастать плесенью. Сердце ее вибрировало, она думала: Нет, не может быть, но эти двое стояли перед ней и не исчезали, и тогда она стала думать: Блядь блядь блядь блядь.

Эмира издала короткий смешок и сказала, переводя взгляд с Аликс на Келли:

– Погодите, что?

Кэтрин заерзала от холода, и Аликс сказала:

– Эммм… входите, входите же… тут жуткий мороз.

Эмира и Келли вошли, и Аликс закрыла за ними дверь, думая: Келли Коупленд. В моем доме. Из прихожей через открытые двери Аликс видела всех своих самых любимых людей – среди пошлых и вульгарных украшений к Благодарению, которыми всего несколько дней назад она забила весь багажник, а теперь они блестели и переливались под этой долбаной, кретинской индейкой-пиньятой. Прямо как в доме 100 на Бордо-лейн, как будто нанятые родителями декораторы увешали все тоннами безвкусной мишуры, и на миг Аликс вправду подумала: Может, я успею сейчас по-быстрому все это выбросить? Это не должно было так выглядеть. Это не так было задумано. Это было задумано как шутка.

– Это и есть та самая чудесная Эмира? – Джоди выступила вперед, протягивая руки; с локтей ее струилось бежевое пончо. – Мы так рады наконец познакомиться с вами. Я Джоди.

– Не пугайтесь. – Рейчел тоже обняла Эмиру. – Просто у нас такое чувство, будто мы с вами сто лет знакомы. Здравствуйте, бойфренд. Я Рейчел.

– Келли. Приятно познакомиться.

Блядь блядь блядь.

Тамра спускалась по лестнице, как обычно, по-директорски величественно. Она раскинула перед Эмирой руки, точно шпрехшталмейстер на арене перед объявлением гвоздя программы, и произнесла:

– Эмира? Иди же сюда, сестра! – Пока она обнимала Эмиру, Аликс безуспешно пыталась поймать взгляд Джоди, чтобы подать ей знак глазами. – С Днем благодарения, девочка. Давай я тебе налью.

Три женщины, обступив Эмиру, увлекли ее к бару, и девушка из кейтеринга спросила, предпочитает она красное или белое. Аликс осталась стоять с Кэтрин и Келли в полушаге от прихожей, где прочла столько Эмириных сообщений от него. Кэтрин дрыгала ножкой и жевала носок, который только что с себя стянула. В первый раз в жизни Аликс жалела о том, что дочь пристегнута к ее груди.

– Ты выглядишь… – Аликс понятия не имела, что сказать, куда девать руки. – Ты совсем не изменился.

Потому что это была правда, душераздирающая правда. Его рост по-прежнему поражал, и руки его, ладони, казались ненормально огромными. Это и был Эмирин бойфренд. Это и был загадочный Кинан&Кел. Это и был тот парень, с которым Эмира познакомилась в метро, тот, который писал ей, что ждет не дождется вечерней встречи.

– Спасибо. – Келли посмотрел вверх, на люстру над длиннющим, на двенадцать персон, столом, на красновато-коричневую пиньяту-индейку, которая легонько покачивалась в волнах тепла, исходящих от пола. И, как будто прикинув, какой ему предстоит вечер, произнес: – У тебя, как я вижу, тоже ничего не изменилось.

– Прошу прощения?

Но не успел он ответить, как рядом возник Питер и протянул Келли руку – словно футбольный мяч в первый день сезона, – улыбнулся и сказал: «Питер Чемберлен», точь-в-точь как говорил это в телевизоре.

К Питеру присоединился Уолтер – последний из присутствовавших мужчин, если не считать малыша Пейна, который крепко спал. Рейчел, Джоди и Тамра, с бокалами в руках, засыпа́ли Эмиру вопросами, неистово кивая при каждом ее ответе. Аликс извлекла Кэтрин из кенгурушки и посадила в манежик под мягкой аркой, с которой свисали луна и звезды. Она поднялась на середину лестничного пролета, пересеклась наконец взглядом с Джоди и, нависая над перилами, проговорила почти беззвучно: «Иди сюда».

Наверху, в кухне, было тихо. Все поверхности были заняты – батат, картофельное пюре, булочки, спаржа, прикрытая фольгой с капельками влаги. Возле детской спальни Аликс переступила через ящик красного вина и открыла дверь в крошечную постирочную, по нью-йоркским стандартам напоминавшую скорее вместительный шкаф. Когда звук шагов Джоди изменился (значит, она с коврового покрытия ступила на паркет), Аликс протянула руку и затащила подругу внутрь постирочной.

– Господи, что ты делаешь, солнце?

Аликс сказала «тшш» и потянула за веревочку у них над головами. Послышался тихий щелчок, одна-единственная голая лампочка осветила крошечную квадратную каморку. Аликс осознала, что сейчас произнесет имя Келли вслух, и сердце заколотилось вдвое быстрее.

– Слушай меня, – сказала она. – Там, внизу. – Она положила руки на плечи Джоди. – Это Келли Коупленд.

– Окей… – Джоди улыбнулась. – Я не знаю, кто это.

– Эмирин бойфренд. Это тот парень из школы, про которого я вам рассказывала. Тот, с которым я потеряла девственность. Который меня бросил, и рассказал всем, где я живу, и на хер испортил мне жизнь.

Под полками с гостевыми полотенцами, памперсами, моющими средствами и аккумуляторными батареями зеленые глаза Джоди округлились.

– Ты шутишь?!

– Джоди, я вообще… – Аликс оперлась о пирамиду из стиральной и сушильной машин, стоявших одна на другой. – Я не знаю, что мне делать.

– Ты только что узнала?

– Да, прямо сейчас.

– И давно они встречаются?

– Не знаю, пару месяцев.

– Месяцев?!

Аликс снова сказала «тшш» и услышала голос Рейчел: «Эй»?

Аликс открыла дверь и затянула Рейчел внутрь каморки.

– А что это вы тут делаете, проказницы? – У Рейчел в руках был бокал вина – второй за вечер, подумала Аликс, а вечер-то еще и не начался.

Джоди схватила Рейчел за запястье.

– Аликс знает бойфренда Эмиры.

– Откуда? Я думала, вы только что познакомились. Он лапочка.

Пока Джоди объясняла, Аликс обмахивала лицо рукой. Поняв, что к чему, Рейчел уточнила:

– Твой бывший бойфренд встречается с твоей нянькой?

Джоди зажала Рейчел рот ладонью, а Аликс опять сказала: «Тшш!»

– Окей, окей, но погоди… – Рейчел убрала руку Джоди. – Это что, тот мудак, про которого ты нам тогда рассказывала?

Аликс кивнула и прижала руку к животу.

– Кажется, я задыхаюсь, – сказала она. – Огосподибоже, он здесь, а я такая жирная.

– Ничего подобного! – хором прошипели обе подруги.

Джоди похлопала Рейчел по руке и сказала:

– Пойди найди Тамру. – И потом, обращаясь к Аликс: – Зажми голову между колен.

Аликс хотелось ходить, ходить кругами, но она заточила себя и подругу в этом шкафу, где, куда ни глянь, были сплошные лампочки, и влажные салфетки, и полотняные корзинки, из которых торчали спутанные пучки удлинителей. Реальная встреча с Келли Коуплендом, бесконечно непохожая на то, что она нафантазировала себе за последние пятнадцать лет, обрушилась на Аликс и расплющила ее легкие. Она весила на восемь фунтов больше, чем до Кэтрин. Нынешнее убранство ее дома неузнаваемо изменило тот современный минималистичный интерьер, в создание которого она вложила столько усилий. И дети, куча детей! И нет чтобы умилительно спящих – нет, это Брайар с ее вопросами, и Пруденс с ее капризами, и дочки Тамры с их показушной послушностью. Это должно было произойти совсем не так. На протяжении своего замужества, и материнства, и головокружительных витков карьеры Аликс постоянно ловила себя на том, что разрабатывает идеальный сценарий момента, когда она увидит взрослого Келли Коупленда, а точнее, когда он увидит ее. Основа была стандартная (она случайно натыкается на него, например, после особенно удачного шопинга или когда легкой походкой на высоких шпильках идет по аэропорту), но конкретные обстоятельства встречи следовало наполнить деталями, облечь плотью, и на это у Аликс уходили долгие минуты в ду́ше или в метро.

В одной из таких тщательно разработанных иллюзий Келли приезжал в Нью-Йорк в отпуск со своей девушкой – любительницей щелкать фотоаппаратом, коренастой брюнеткой с кошелкой «Лоншам». С утра они заблудились в подземке, долго искали выход и наконец, утомленные и раздосадованные, забрели на фермерский рынок на Юнион-сквер; тут-то на сцену и выходит Аликс с крошечной Брайар в рюкзачке-кенгурушке, обе очаровательно растрепаны. Аликс замечает их первой и сдвигает солнечные очки на макушку («Келли? Огосподибоже, привет!»). Потом она очень понятно рассказывает им, как куда добраться и где можно дешево выпить коктейль в баре на крыше с видом на город, и девушка Келли буквально влюбляется в Аликс, а Аликс машет им («Пока! Приятной прогулки!») и уходит первой. На ней что-то классическое – например, белая футболка и алая помада.

Она даже вписывала Келли в свое будущее. Да, она пока еще не закончила первую книгу, но потом, может быть, она напишет вторую, и на сей раз это будет книга для девочек-подростков. Сорокашестилетний (желательно обрюзгший или лысеющий) Келли будет стоять за спиной у своей дочки в очереди за автографом в книжном «Барнс энд Нобл» на 86-й улице (они приехали из Аллентауна на машине и остановились в гостинице где-то в Астории[15], поближе к метро). Аликс откроет книгу на титульной странице, подпишет ее для сияющей девочки, потом поднимет глаза на Келли, улыбнется и скажет: «А ты знаешь, что я когда-то была знакома с твоим папой?»

Но вот он здесь, ничуточки не обрюзгший и не лысеющий, открытым текстом напоминает ей о ночи, превратившей ее в школьную парию. Мало того, что Келли Коупленд тут, у нее в доме, – он встречается с Эмирой? С ее Эмирой? Даже то, что он просто знаком с Эмирой, казалось неправдоподобным. Умеет ли он понимать, когда она сердится? Она разрешает ему трогать свои волосы? Что думает о нем Зара, одобряет ли? И тут Аликс прикоснулась ко лбу, осознав – и сразу поняв, что это мысли девочки-подростка, но тем не менее: Огосподибоже, да ведь Келли и Эмира занимаются сексом. Одновременно. Друг с другом.

Тамра, с двухлетней Клио на руках, открыла дверь, Рейчел вошла за ней следом, и места в комнатенке не осталось.

– Какого… – прошипела Тамра.

– Мамуся, лампочка. – Клио показала пальчиком вверх. – Горячо, горячо.

– Правильно, – сказала Тамра. – Не трогай.

Джоди медленными круговыми движениями массировала спину Аликс.

– Значит, так, Тэм. Ситуация следующая…

Дослушав Джоди, Тамра кивнула:

– Окей. Аликс? Слушай меня.

Аликс выпрямилась. Лицо ее горело, в голове пульсировала боль.

– Это было в школе, – сказала Тамра, – сто лет назад. Ничего страшного. Все будет нормально.

– Я знаю, что это было сто лет назад! – Когда дело касалось Келли Коупленда, Аликс была максимально далека от понятия «нормально». Она ладонями закрыла уши Клио и спросила: – Тебе было бы нормально, если бы твой бывший сейчас трахал твою Шелби?

Тамра подумала и кивнула:

– Окей, поняла.

Клио закрыла глазки и спросила:

– А где Клио?

– Как это вообще могло случиться? – спросила Аликс, обращаясь в пространство.

– Солнце, ты ужасно красная, – сказала Рейчел. – Тебе надо успокоиться.

Джоди с ее материнским инстинктом не могла проигнорировать Клио. Она пощекотала ее и сказала:

– Клио, вот ты где! Мы тебя нашли, пирожочек. – Снизу донесся детский плач, и Джоди посмотрела на Тамру: – Это твой ребенок или мой? Кажется, мой…

– Так, нехорошо. Надо отсюда выбираться, – сказала Тамра. – Слушай. Возьми себя в руки. Сделай вид, что вы просто учились в одной школе, и все. – Тамра собралась выходить, но вдруг лицо ее напряглось. – Ты что, укакалась? – спросила она, глядя на Клио. Потом подняла дочь повыше, понюхала ее попу и отчиталась: – Нет, мы в порядке.

Этот жест стал для Аликс последней каплей. О боже, подумала она, какие же они все МАМАШИ! – и отметила про себя, как удивительно, что она одновременно и влюблена, и озабочена столькими вещами сразу. Возраст и семейное положение подруг (Рейчел, тридцать пять лет, два развода; Джоди, самая мамская из мам, тоже тридцать пять; и Тамра, при всем своем великолепии, быстро приближается к сорока). И другие цифры, внезапно показавшиеся убийственными. Рост мужа Аликс (такой же, как у нее, пять футов десять дюймов), ее собственный послеродовой вес (сто сорок один фунт), а главное – тот факт, что накануне ночью она, лежа в постели, была страшно довольна собой, потому что подсчитала, сколько всего афроамериканцев соберется у нее за столом в День благодарения, и число это равнялось пяти.

Рейчел покачала головой:

– Я б его убила.

Джоди сказала:

– Кажется, такое было в «Этой американской жизни».

Тамра кивнула:

– Да, я видела этот выпуск.

Джоди спросила:

– Ты скажешь Питеру?

Питер не понял бы, что ему делать с этой информацией в контексте праздничного ужина. Аликс нужно было, чтобы он, как обычно, вел себя подкупающе обаятельно и гостеприимно и удерживал Келли около себя.

– Не сегодня, – ответила она.

Рейчел выждала секунду и спросила:

– А Эмире скажешь?

Аликс опять задумалась. Она посмотрела на Тамру:

– Тэм, как ты считаешь?

– Сегодня никто никому ничего не говорит! – решила Тамра за Аликс и остальных. – Да и все равно они с Келли сейчас, наверное, обсуждают то же, что и мы. Но слушай: Эмиру я беру на себя. А Келли, наверное, Питер с Уолтером уже и так взяли в оборот. Вы с ним вместе учились в школе – вот и все. Надо же, какое забавное совпадение! И все.

– Окей… да, совпадение. – Аликс просунула руку под воротник свитера, пытаясь оттянуть ткань от взмокших подмышек.

– А все-таки жаль, правда? – Рейчел глотнула еще вина. – Дети у них получились бы шикарные.

Четырнадцать

Когда миссис Чемберлен распахнула входную дверь, Эмира с трудом удержалась от смеха. Потому что на лице у миссис Чемберлен была написана такая же растерянность, как при их первой встрече. Тогда, пять месяцев назад, миссис Чемберлен точно так же открыла дверь человеку, чей портрет заранее нарисовала в голове, и – сюрприз! – человек оказался гораздо чернее, чем на этом портрете. Миссис Чемберлен так очаровательно растерялась тогда при виде Эмиры, что ей даже пришлось извиняться за эту заминку («Ох, простите. Здравствуйте! Вы такая красивая! Проходите же»), и теперь, в День благодарения, ее реакция на Келли оказалась очень похожей. Эмира ждала, что она снова скажет «Ох, простите», но тут Келли произнес: «Алекс?» – и Эмирина понимающая ухмылка обернулась нервным смешком, а лицо миссис Чемберлен исказилось и поползло вниз. Но не успела Эмира понять, что происходит, как на нее накинулись из засады еще три мамочки и утащили в Страну Чудес Благодарения. Они сунули ей в руки бокал красного вина и принялись расспрашивать, откуда она родом, и где училась, и как ей последние серии ситкома «Черноватый», а когда Эмира сказала, что вообще его не смотрела, Тамра сильно сжала ей руку повыше локтя и сказала: «О, Эмира, ты обязательно должна это увидеть. Это очень важный сериал».

Когда все эти три женщины скрылись на втором этаже, Эмира обнаружила в гостиной Брайар, в неудобном на вид платье из шотландки, рядом с двумя другими маленькими девочками – одна ярко-рыжая, вторая с коротенькой афро, прижатой цветастым обручем. Эмира похлопала Брайар по плечу:

– Привет, стрекоза.

Брайар встала и горестно обхватила Эмиру за шею:

– Я не люблю дoма красивые туфельки.

– Хочешь познакомиться с моим другом? – спросила Эмира.

Брайар не сказала «да», но Эмира взяла ее на руки и понесла в холл, где Келли разговаривал с Питером и еще одним мужчиной.

– Это – моя… Это мое! – сообщила Брайар тому мужчине, которого Эмира не знала. – Это моя подруга!

– Замечательно, – ответил он. У него были толстенные щеки и широкие плечи, в белом свитере с «косами» он походил на молодого Санта-Клауса. – Мы еще не знакомились? Я Уолтер. Вы, наверное, уже знакомы с Джоди, это моя жена. И все рыжие дети, на каких вы тут наткнетесь, – это мои.

– Эмира. Очень приятно. – Она улыбнулась. – Би, смотри, это мой друг Келли. Можешь с ним поздороваться?

Брайар уткнулась в Эмирину шею, а свою согнула под немыслимым углом, однако и в таком положении, чуть ли не вниз головой, она внимательно изучала Келли. Потом протянула ему два пальца и сказала:

– Мне три годика.

Келли повернулся к ней:

– Не может быть. Мне тоже три!

Брайар окинула его взглядом и рассмеялась:

– Неееть!

– Я просто слишком высокий для своих лет, – сказал Келли. – Ну ладно, если честно, то мне три с половиной.

Эмира пожевала губами; она была ужасно довольна. Конечно, он совершенно чудесно и легко ладит с детьми. Конечно, у него есть сценарий – как понравиться ребенку. Однако шоу оказалось скомкано: увидев, что по лестнице к ним спускается Тамра, а за ней Джоди, Рейчел и миссис Чемберлен, он положил руку Эмире на спину и сказал:

– Мы можем минутку поговорить?

– Ммм? – Эмира вопросительно повернулась к нему.

Но тут на них надвинулась Тамра:

– Брайар, я знаю, ты так рада своей подруге! Эмира, ты не поможешь мне в кухне? – Тамра передала свою дочку из рук в руки Джоди и снова направилась вверх по лестнице.

Вопрос этой женщины больше походил на приказ, и по ее походке, по сведенным лопаткам было видно: она не сомневается, что Эмира последует за ней. Эмира опустила Брайар на пол и сказала ей:

– Я думаю, что очень скоро вернусь.

На столе в кухне лежали изысканные столовые приборы, которых Эмира никогда раньше в этом доме не видела, и стопка льняных салфеток.

– Мне просто нужно побыстрее их обернуть, – сказала Тамра. – Уверена, ты знаешь, как это делается.

– Конечно, – ответила Эмира, но все это было странно донельзя. Во-первых, нет, она не знала, как это делается, раньше ей не доводилось оборачивать приборы салфетками; во-вторых, сама эта стопка выглядела неряшливо и подобная беспечность казалась совсем не в духе миссис Чемберлен. Миссис Чемберлен наверняка сделала бы все заранее, до прихода гостей. Может быть, Тамра нарочно развернула все обратно – как повод поговорить с Эмирой? Но зачем, если они все равно собираются вместе ужинать? Эмира опустила глаза и чуть не вздрогнула от неожиданности, увидев на себе оливкового цвета платье вместо белой просторной футболки поло, которую носила в этом доме по понедельникам, средам и пятницам.

Тамра начала с ножа; Эмира следила за ней и делала так же. Обернув первый прибор и положив в плетеную корзинку, Тамра протянула руку и легонько дернула Эмиру за накладную прядку:

– И что под этим кроется? Сдается мне, ты боишься выглядеть естественно.

– Оу. – У Эмиры вырвался смешок – скорее нервный, чем равнодушный. Бывало, что на вечеринках благонамеренные, но ничего не понимающие хозяева навязывали ей в компанию других черных гостей, но Тамра, похоже, затеяла этот разговор по собственной инициативе. Эмире это напомнило, как однажды она в квартире Шони смотрела очередную «Холостячку», и четыре раза ей пришлось наблюдать одну и ту же сцену: за постановочным обедом в кругу семьи отец какой-нибудь белой участницы программы встает из-за стола и спрашивает Холостяка, могут ли они потолковать наедине как мужчина с мужчиной. И каждый раз Эмиру передергивало, и чем дальше, тем сильнее. – Не знаю, – ответила она. – Наверное, я просто люблю длинные волосы.

– Знаешь, как я делаю своим девочкам? – Тамра выпрямилась и принялась загибать пальцы, перечисляя ингредиенты: – Кокосовое масло, виноградное масло, вода, все это во флакон с пульверизатором, раз в неделю хорошенько расчесать – и, честное слово, больше ничего не нужно. Какой длины твои настоящие волосы, солнце?

Эмира едва не отшатнулась. Затыкая уголок салфетки в неровную складку, она вдруг поймала себя на мысли: как хорошо, что обе руки заняты. Она уже представляла выпученные глаза Зары: ЧТООО она у тебя спросила?!

– Эммм… – Эмира опустила глаза. – Где-то до подбородка.

– О-о, это уже что-то! – одобрила Тамра. – Так и вижу тебя с кудряшками, подруга!

«Мамуся?» – позвала Имани, появившись над лестницей, и Эмира сумела выдохнуть и расправить плечи. «Привет, – сказала она, повернувшись к маленькой девочке. – Мы с тобой еще не знакомы». И она расспрашивала Имани, каково быть старшей сестрой, пока все приборы до последнего не оказались завернуты.

Она спустилась по лестнице, поставила корзинку с приборами на стол и увидела Келли, который направлялся в ванную комнату.

– Извини, это было что-то странное, – шепнула она. – Все в порядке?

– Угу, – сказал Келли и добавил: – Посмотри в свой телефон, пожалуйста, – после чего скрылся в ванной и закрыл за собой дверь.

В холле Эмиру перехватила Брайар, и Эмира посадила ее себе на бедро. Она выскользнула в прихожую и, придерживая Брайар одной рукой, сдвинула в сторону чьи-то пальто и шарфы и стала шарить в своей сумочке, нащупывая телефон.

– У Пруденс дома большая кошка, – сказала Брайар.

– Да? – Эмира открыла сообщения. – Как ее зовут?

Пока Брайар объясняла, что имена кошкам дают человеческие мамы, а сама кошка выбрать себе имя не может, Эмира прочла сообщения от Келли. Их было три.

Первое гласило: Твоя миссис Ч была моей девушкой в школе.

Второе: Которая летала только первым классом.

Третье: Я ХОЧУ УЙТИ.

Пятнадцать

Джоди должна была сидеть рядом со своей дочкой Пруденс, но Пруденс срочно вспомнила, что она обожает тетю Рейчел, на данный момент уже изрядно пьяненькую, и упросила маму поменяться местами. Питер с Кэтрин восседал во главе стола, рядом расположился Уолтер с Пейном. Брайар, возле Аликс, теребила ремешок, которым ее пристегнули к высокому стульчику. Эмира, сидевшая напротив Аликс, протянула руку и потрогала омерзительно поблескивающую пластмассовую тыкву с золотой надписью «Будьте благодарны!» по экватору.

– Это так мило, – сказала она.

– Ох. Это не… – Аликс отбросила волосы за плечи и опустилась на стул. Она хотела объяснить, но все, что она говорила в последний час, говорилось в первую очередь для Келли, поэтому нужные слова куда-то пропадали. Келли сел рядом с Эмирой и через стол подмигнул Брайар. – Это все, ну, как бы в шутку, – произнесла наконец Аликс. – Но только вышло глупо, так что…

– Но Эмира права, Ал! – поспешила ей на помощь Джоди. – Это совершенно прелестно! Пру! – Джоди повернулась влево и строго посмотрела на дочь. – Тебе разрешили сесть рядом с тетей Рейчел, и это очень большой подарок, поэтому веди себя хорошо, понятно?

Пруденс состроила хитрую гримаску, как всегда, когда Джоди намекала ей, что плохое поведение будет иметь последствия. Рейчел хлопнула Пруденс по ладошке и заявила:

– Мы, незамужние дамы, прекрасно тут устроимся, верно, Клио?

Двухлетняя Клио помотала головой:

– Нет, спасибо.

Питер вопросительно посмотрел на Аликс, но обратился ко всем:

– Мы хотим сначала помолиться или как?

Уолтер указал подбородком на дочь, сидевшую на другом конце стола:

– Пру знает молитву. Правда, Пру?

– Господи, – буркнула себе под нос Джоди.

– Прекрасно! – сказала Аликс. – Пру, ты нас выручишь?

Пруденс окинула стол таким взглядом, как будто задумала особенно грубый и грязный розыгрыш. Она положила ладошки на стол, хихикнула и оттарабанила:

– Благодарность мою, о Боже, прими, за еду, и питье, и счастливые дни, за милость Твою пред Тобою в долгу, служу я ближнему, чем могу. Аминь.

Все взрослые сказали «аминь», а Уолтер добавил:

– Это просто супер! Ты молодчина, Пру!

Тамра подалась вперед через стол:

– Ее этому что, в садике научили?

Джоди потянулась за горшочком с бататом:

– Лучше не спрашивай, а то взорвусь.

Аликс предложила всем угощаться, и к потолку поплыл чудесный перезвон столового серебра и фарфоровой посуды.

Все звучало именно так, как ей мечталось, отчего вечер делался еще сюрреалистичнее. Гости под праздничным сиянием люстры выглядели нарядными и довольными. За окном холла невесомо кружились снежинки. И сам холл оказалось так легко превратить в столовую: пахло ягодами, коричневым сахаром, запеченными корочками и пламенем. Брайар показывала на каждый кусочек, который Аликс клала ей на тарелку, и спрашивала: «Мама? Мама, это горячо?» Пейн на коленях Уолтера трогательно подпрыгивал с пустышкой в руке. Рейчел мазала губки Пруденс клубничной гигиенической помадой, Джоди выразительно произнесла: «Что нужно сказать, Пру?» – а Тамра, заметив явный интерес Имани к этой процедуре, подняла брови и сказала: «Даже не думай». Все звучало так по-домашнему, так уютно и мило, но напротив Аликс сидела ее любимая Эмира, бебиситтер, на чьей левой коленке, насколько можно было увидеть через стол, лежала рука Келли Коупленда. Аликс краем ложки кроила на кусочки спаржу на тарелке Брайар и, стараясь не смотреть на Эмиру, думала: И сколько же тебе известно? В какой-то момент в застольных беседах возникла пауза, и Питер, глядя на Эмиру и Келли, спросил:

– Ну и как вы познакомились?

Аликс наблюдала, как Келли и Эмира взглядами передают друг другу право ответа, и от этих безмолвных переговоров ее передернуло, словно от боли.

– Они познакомились в метро, милый, – сказала она, мелко нарезая для Брайар кусочек индейки. – Верно ведь?

– Эммм… – Келли потянулся за своим бокалом вина, но в последнюю секунду передумал и взял другой, с водой. – Это… не совсем верно.

– Ну как. – Эмира посмотрела на него. – Не вполне.

– Ага! – прогудел Уолтер. – А как было на самом деле, Келли? Давайте выкладывайте! Народ хочет знать!

Пруденс на другом конце стола стала выдувать пузыри в пластмассовую чашечку с молоком. Джоди смерила ее взглядом и прошептала:

– Пруденс, я считаю до трех. Раааз…

– Я не… эээ… – Келли, подыскивая слова, был так невыносимо красив, что Аликс пришлось уставиться на собственные колени. – Не уверен, что это сейчас уместно.

– Огосподибоже, – сказала Рейчел. – У них была любовь на одну ночь! – Она явно была в восторге от своей версии, и тот факт, что рядом с ней сидел четырехлетний ребенок, а напротив – двухлетний, ничуть не портил ей удовольствие. – Не стесняйся, девочка! С каждым бывает. Вот у этих двоих, – она показала вилкой на Уолтера и Джоди, – тоже случилась любовь на одну ночь – и глядите, к чему это привело!

Джоди, с полным ртом картофельного пюре, воскликнула: «Рейч, ну ты вообще?!» – а Уолтер, одновременно с ней: «Что было, то было!»

– У нас не было любви на одну ночь, – сказал Келли. Аликс проглотила то, что было у нее во рту. Она не сводила глаз с Келли, который смотрел на Эмиру. Эмира изучала свою тарелку. Келли отложил нож, которым разрезал индюшиную ножку, и сказал: – Я познакомился с Эмирой в «Маркет депо», когда ее задержала полиция.

У Аликс сам собой открылся рот, и она быстро его захлопнула. Пока все переваривали услышанное, Пруденс высоко подняла маршмеллоу, подгоревшее с одной стороны до черноты, показала его Имани и прошептала: «Похоже на какашку».

Тамра наклонилась, чтобы увидеть Келли, которого ей заслоняла Эмира:

– Вы там были?

– Да, я увидел, что происходит, и достал телефон.

– Секундочку. С ума сойти. – Питер откинулся на спинку стула. На его левом плече зашевелилась, просыпаясь, Кэтрин. – Теперь я вас вспомнил.

– Упс, – фыркнула Рейчел.

– Да, верно. Простите, – сказал Келли Питеру. – Я не ожидал, что вы меня запомните. Вам тогда явно было не до меня.

– Вы держали перед собой телефон, – припомнил Питер, – и вели запись.

– И что, есть видео? – спросила Тамра и выразительно посмотрела на Аликс. Я так и знала, говорило ее лицо.

– Ну да, но оно теперь Эмирина собственность. Простите, – произнес Келли с полуулыбкой. – Это не лучшая тема для праздника. Надо было сказать, что мы познакомились в Тиндере или вроде того. Я прошу прощения. – На сей раз он извинялся перед Эмирой.

Аликс уставилась через стол на своего бебиситтера, чувствуя себя так, словно ее на глазах у всех не впустили на мероприятие, ею же и организованное. Это ощущение предательства (Почему ты не сказала мне, где вы на самом деле познакомились? Зачем солгала про метро?) тут же сменилось растерянностью из-за еще одного вероломного удара в спину (Почему ты в ту ночь позвонила Питеру? Почему не мне?!).

Эмира поправила сережку и снова взяла в руку вилку:

– Нет, ничего, все нормально. Но мы и вправду через несколько дней случайно встретились в метро, – заверила она. – И с тех пор мы просто… продолжаем встречаться.

– Господи, Келли, как я рад, что вы сегодня с нами, – сказал Питер. – И как я рад, что из той ночи вышло и что-то хорошее. Эмира, вы просто святая, что не засудили всю их сеть. Что вы, безусловно, могли сделать, раз имеется видеозапись.

– Как нефиг делать, – подтвердил Уолтер и поднял бокал.

– О, только не это. – Эмира покачала головой. – Нет, я бы просто умерла, если бы эту запись увидели люди. Я ее даже не смотрела.

– Я понимаю! Я бы тоже не стала, – сказала Джоди.

– Но… эээ… – вырулила Эмира, – а вы-то сами как познакомились? А, миссис Чемберлен? Я, кажется, никогда не спрашивала.

– То есть, – сказал Питер, – вы хотите узнать, как Аликс заигрывала со мной в самом отвратном баре из всех, где мне доводилось бывать?

Аликс выдавила из себя смешок:

– Заигрывала – это громко сказано.

– Мама, – позвала Брайар, – я хотю открыть пирог.

– Тшш, – сказала Аликс. – Пирог будет попозже.

Питер продолжил рассказ, который Аликс слышала много раз, но раньше он никогда ее не злил. Весь вечер приливы внезапной любви к мужу чередовались у нее с такими же внезапными вспышками раздражения; вот и сейчас, слушая его версию их знакомства, она испытывала гордость, когда он описывал ослепительную красотку, которая помахала ему с другого конца барной стойки и заказала ему пиво, но ее взбесило упоминание о том, что от волнения она выпила это пиво сама. Келли сидел так близко к ней, и она все время мысленно переходила от наступления к обороне и обратно. Когда Питер закончил рассказ, она подумала с вызовом: Да-да, Келли, я теперь пью пиво. Со своим мужем, с которым у нас был секс больше одного раза.

Тамра посмотрела на Аликс и спросила:

– Это когда ты работала в Хантер-колледже?

– Да. – Аликс кивнула, собирась сказать, какое мерзкое фирменное пойло ценой в один доллар подавали в том баре и как это было кстати, когда она зарабатывала меньше сорока штук в год, но Келли, похоже, специально воспользовался ее заминкой, чтобы спросить, довольно громко:

– Алекс, а сейчас ты чем занимаешься? Эмира сказала, ты пишешь книгу по истории. Это так?

– Книгу по истории? – переспросила Рейчел.

– Вот это уж точно громко сказано, – одновременно с ней произнес Питер.

Эмира подняла взгляд на Аликс, и глаза ее сузились.

Лицо и шею Аликс обдало жаром, она пожалела, что осталась в этом свитере. Она помотала головой и взяла бокал.

– Брай, сядь ровно, детка, – сказала она. – Ну, это как бы… – она сделала глоток вина, – как бы моя маленькая история. – На слове моя она приложила руку к груди, и это напомнило ей, как наутро после «Маркет депо» она обняла Эмиру, а Эмира, вместо того чтобы обнять в ответ, всего лишь слегка подалась к ней, как будто плохо слышала. – Да, у меня скоро выйдет книга в «Харпер Коллинз», и в ней будут лучшие из писем, которые я написала и получила с тех пор, как начала свой бизнес.

– На самом деле это далеко не всё, – сказала Тамра, повернувшись к Эмире. – От силы половина. Ты, конечно, видела ее Инстаграм и все, к чему она приложила руку.

– Нет. – Эмира улыбнулась. – У меня нет Инстаграма.

– Ты что, подруга! – Тамра театрально изобразила шок. – Мы должны срочно исправить это упущение!

– У вас нет Инстаграма? – вполне искренне изумилась Джоди, сидевшая рядом с Аликс. – Поразительно. Даже у Пруденс есть свой аккаунт.

– Вот как? – сказала Эмира.

– Разумеется, я сама его веду, и он приватный, – заверила Джоди, – но это большая радость для всей родни, кто живет далеко.

– Стало быть, это история твоего бизнеса? – Келли явно не собирался оставлять ее в покое. Аликс прекрасно понимала, что он делает, но как она могла дать ему отпор здесь, за праздничным столом, на глазах у подруг, на глазах у Эмиры?

– Ага, – ответила она. – Именно.

– И когда она началась?

– Ну… я основала свое дело в две тысячи девятом, так что…

– А, окей, ясно. – Келли улыбнулся через стол. – То есть это недолгая история.

– Стойте, а когда мы все познакомились? – встряла Джоди. – В две тысячи одиннадцатом?

– Рейчел, просто не верится, что ты тогда была уже опытной родительницей, – сказала Тамра.

– Научила вас, сучек, всему, что умела, – подтвердила Рейчел.

Имани и Клио разом повернули головы к матери, ища подтверждения тому, что за столом прозвучало плохое слово. Тамра кивнула и приложила палец к губам.

– Знаете что? – сказал Питер. – У меня есть тост.

О господи, подумала Аликс и одновременно с этим: Слава богу. Питер чудесно умел создавать легкую и дружелюбную атмосферу, но только у него это всегда походило на завершение телепрограммы. Всеми ста сорока с лишним фунтами своего существа Аликс жаждала просто выключить этот вечер, как телевизор.

– Я знаю, как трудно было Аликс покинуть вас, леди, – начал Питер. – И, верьте не верьте, мне тоже вас очень не хватает. Все это время, пока Аликс пишет книгу, пока ее бизнес растет и развивается, я вижу, как она черпает в вас силы, как вы ее поддерживаете и вдохновляете, насколько легче ей живется благодаря вам – и, Эмира, это и о вас тоже! Я очень счастлив – или, лучше сказать, благодарен, – что сегодня вокруг меня столько прекрасных и удивительных женщин! За вас!

Все подняли бокалы и чокнулись. Брайар ухитрилась сама наколоть на вилку стручок зеленой фасоли и показала это Уолтеру, и он сказал: «Потрясающе!»

Шестнадцать

Произнеся тост, после которого у Эмиры от растерянности чуть не пропал дар речи, Питер передал Кэтрин миссис Чемберлен, и застольный разговор разбился на несколько разных. Уолтер расспрашивал Келли, что такое сетевой нейтралитет и с чем его едят. Джоди говорила: «До чего же она на тебя похожа, просто невероятно», а миссис Чемберлен отвечала: «Ты бы видела наши с ней младенческие фото. Если положить рядом – одно лицо!» Сидящая напротив Брайар сказала в пространство: «Мой животик это не любит».

Дважды за ужин Келли сжимал Эмирино колено, но она не понимала, что он хочет этим сказать – они еще не настолько хорошо друг друга знали. Может быть, он сердится, что Эмира не рассказала ему, как она соврала миссис Чемберлен, что они познакомились в метро, – соврала и тут же забыла об этом? А может быть, он подумал, что это сама миссис Чемберлен соврала, что они познакомились в метро, чтобы обойти тему того злосчастного вечера? И поэтому он так грубо говорил с ней о ее работе и книге? И, кстати, какого хера миссис Чемберлен сказала ей, что пишет книгу по истории, если это явно неправда? Всякий раз, когда по понедельникам, средам и пятницам миссис Чемберлен поспешно скрывалась за дверью, Эмира представляла ее в библиотеке – с толстыми пыльными словарями, и разноцветными стикерами, и, может быть, даже лупой. Но книга о том, как писать письма? В смысле – каллиграфия и тому подобная хрень? Это скорее похоже на книги, какие лежат в «Барнс энд Нобл» в отделе уцененных товаров или какие читаешь в очереди в кассу в магазине «Все для творчества». У Эмиры это не укладывалось в голове – как и тот невероятный факт, что Келли и миссис Чемберлен когда-то встречались, что они вообще знакомы между собой вне контекста Эмиры; она никак не могла это осмыслить, потому что сидевшая справа Тамра принялась терзать ее вопросами о будущей карьере и планах на всю оставшуюся жизнь.

– Значит, ты училась в Темпле… – сказала Тамра.

– Угу.

– А потом еще на курсах расшифровки и набора.

– Угу, это еще одна моя работа.

– Ну так вот, если ты собираешься в магистратуру, то еще не поздно подать документы на следующий учебный год.

Это кто же, интересно, сказал Тамре, что Эмира собирается в магистратуру? Потому что самой Эмире это сообщить забыли. Она поступала на бакалавра, чтобы понять, чем хочет заниматься дальше; разве магистратура не для тех, кто уже это понял? Эмира перевела взгляд с Брайар, которая странно, непривычно притихла, на Пруденс, трепавшую Имани за щеки. Имани изумленно хихикала – точно так же реагировала бы и Эмира в раннем детстве, когда еще удивлялась, что белым девочкам все сходит с рук. «Тебе бы понравилось, если бы я так делала с твоими щеками?» – корила дочь Джоди, а Пруденс отвечала: «Да! Да!»

– Какой у тебя был средний балл в Темпле? – спросила Тамра.

– Ой… не то чтобы очень, – сказала Эмира и пристроила вилку и нож на край тарелки. – Типа 3,1.

– Хмм, окей, ясно. – Тамра медленно кивнула. – Тогда, возможно, магистратура – не лучшая идея. Но знаешь что, Эмира? Существует масса других вариантов, ты удивишься, когда услышишь. Например, жена моего брата пошла на какие-то курсы гостиничного менеджмента и сейчас у нее дом с пятью спальнями в Сакраменто и зарплата с шестью нулями. Можешь себе представить?

Брайар икнула, и щеки ее покраснели.

– Ага, с ума сойти… – сказала Эмира. Она вытерла руки салфеткой, лежавшей на коленях, и спросила через стол: – С Брайар все в порядке?

Но миссис Чемберлен как раз передавала Кэтрин в руки Джоди, и они в два голоса уговаривали ее снова сказать «да». По левую руку от Эмиры Уолтер, Келли и Питер обсуждали нового футбольного тренера «Пенн-Стейт» и его шестилетний контракт. А взгляд Брайар становился все более остекленелым и отсутствующим, и Эмира начала чувствовать себя как тогда в «Маркет депо» – очень-очень вместе с Брайар и при этом чудовищно одинокой.

– Би, у тебя все в порядке? – спросила Эмира.

Брайар похлопала свою мать по руке.

– Я хотю маму, – сказала она.

– Мама разговаривает, Брай. Смотри, у тебя на тарелочке еще осталась морковка. – Миссис Чемберлен повернулась к Кэтрин и сказала: – Ну давай же, солнышко, скажи «да».

Тамра придвинулась еще ближе к Эмире:

– Не знаю, в курсе ты или нет, но у Аликс большие связи. И у Питера, кстати, тоже. – Она растопырила длинные пальцы и обхватила Эмирину руку. – Они тебя обожают. Я уверена, они помогут тебе поступить на любую программу по твоему усмотрению или же изменят тебе часы работы, подстроятся под твою стажировку, или курсы, или куда ты там захочешь. Сколько тебе лет, милая?

Брайар снова икнула.

– Мне двадцать пять, – сказала Эмира.

– Окей. Нам-то приходится самим пробиваться, а как иначе? Скажи, какая у тебя цель в жизни?

– Эммм… – Эмира поерзала, меняя положение. Взялась за застежку цепочки, оказавшуюся на груди, и вернула на место, назад. – Честно говоря, не знаю.

– Да ладно, – не унималась Тамра. У Брайар, напротив Эмиры, выражение лица было сонное и одновременно паническое. – Вот если бы ты могла с завтрашнего утра, сразу как проснешься, делать только то, что захочешь, – продолжала Тамра, – что бы это было?

Уолтер, рядом с Эмирой, произнес: «Перед чемпионатом ему придется выложиться по полной, а не то что сейчас». Рейчел, глядя на Кэтрин, говорила: «Дя, мини-Аликс? Дя?» Джоди шикнула на Пруденс и сказала: «Ты помнишь, что я считаю до трех? Уже два!» – и Эмира поняла, что если бы она сейчас ответила Тамре честно, никто другой не расслышал бы ее ответ. Она могла бы мило подставить ладошку под подбородок и сказать: Если бы у меня была «цель в жизни», вы правда думаете, что я сейчас сидела бы за этим гребаным столом? Но в этот самый момент Брайар начала хватать ртом воздух, будто ее сейчас стошнит. И когда Эмира схватила очень дорогую, как она знала, салфетку и рванулась через стол, Джоди первой заметила это и вскрикнула.

Семнадцать

Много лет назад, в девичьей спальне Алекс Мерфи, за закрытой дверью, Келли явно действовал по инструкции; но, хотя он, по всей очевидности, делал то, что ему посоветовал старший брат или более опытный приятель, главное – он делал это с ней, что ей дико льстило. Келли гордо продемонстрировал специально приобретенный для этого случая презерватив. Он спрашивал, все ли хорошо и не больно ли ей. Он даже спросил, не нужно ли им подстелить полотенце, ведь постельное белье у нее такое красивое. Все длилось примерно две песни («Долгий декабрь» и «Я дальтоник»[16]), но Алекс была так влюблена в Келли, что выдохнула с облегчением и благодарностью. «Я хочу запомнить это навсегда, – говорила она себе, – что бы ни случилось». Не то чтобы она думала, что они поженятся, но то была страсть, сильная и опасная.

Сейчас, посреди уюта ее взрослого дома, казалось, что эта страсть никуда и не исчезала. То ли она вспыхнула заново, то ли и раньше была на месте, просто дремала, убаюканная переменами в пространстве и времени.

Аликс увидела, как Джоди прижала руки ко рту. Тело Эмиры устремилось через стол – словно в замедленной съемке и при этом так молниеносно, что Аликс подпрыгнула на стуле. И еще замедленнее показались ей движения Келли, который вскочил и обхватил Эмиру спереди, просунув руку ей под живот, поддерживая ее в паре дюймов над горшочками с остатками запеченной тыквы и над блюдом с остывшим красным мясом. В этой кутерьме Аликс не осознала, что ее ребенка рвет на обеденный стол. Она не могла оторвать взгляда от руки, которая некогда приподнимала ее голову за подбородок, когда Келли заглядывал ей в глаза. «Эй-эй-эй, – сказал он ей однажды перед дверью девичьей раздевалки сразу после смешанной волейбольной тренировки, – постой-ка смирно, дай я тобой полюбуюсь».

Сейчас, у нее в доме, в День благодарения, эти самые руки были сцеплены вокруг Эмиры. Аликс резко и неудержимо захотелось отдернуть их от Эмириных бедер, и не только потому, что жест Келли так явно говорил о телесной близости. В этом ее порыве был автоматизм – вроде причуд мышечной памяти, из-за которых вставляешь в дверь вместо ключа-карты карточку метро или вдруг называешь первую учительницу «мама». Она действительно готова была схватить Келли за запястья, расцепить его руки, оторвать их от своей Эмиры и сказать – как говорила почти каждый день, тем же голосом, с теми же интонациями: Нет, нет! Не трогай. Нельзя. Это мамино.

Джоди сжимала руку Аликс с такой силой, что было ясно: она это делает уже некоторое время. Брайар заплакала, и Аликс очнулась, словно вернувшись издалека. И когда Джоди сказала: «Аликс, солнце, возьми свою девочку», Аликс на миг подумала, что это она про Эмиру.

Восемнадцать

Личико Брайар, полуприкрытое полной рвоты салфеткой, стянулось в одну точку, и Эмира вспомнила, что этот ребенок плачет крайне редко. У Эмиры колотилось сердце, потому что сначала она метнулась через стол, чуть не упав, и упала бы, не подхвати ее Келли своими ручищами, а потом – это крошечное личико, потрясенное и растерянное, и жалобный стон. Эмира придала салфетке с рвотой форму чашки, убрала ее от девочкиного подбородка вверх, в обход носа, и, когда лицо Брайар открылось и стало беззащитным, девочка завопила в полный голос.

Тамра сказала «О нет», а Питер побежал за полотенцем, а Пруденс сказала «Фуу!», а Рейчел рассмеялась: «Вечеринка не удалась».

А миссис Чемберлен наконец заморгала и сказала: «О боже».

Она протянула руки к Брайар, но Эмира остановила ее:

– Вы можете ее просто отстегнуть? Я ее возьму.

Эмира сказала это с такой настойчивостью, что миссис Чемберлен послушалась.

– Би, пожалуйста, иди ко мне, – сказала Эмира и подхватила малышку на руки. По личику Брайар стекали сопли и слезы.

Миссис Чемберлен сказала:

– О нет, Эмира, вы вовсе не обязаны…

– Нет-нет, все нормально. – Эмира поднялась по лестнице, мимо Питера и девушки из кейтеринга, спешивших к столу с бумажными полотенцами и моющими средствами. Дойдя до кухни, она услышала снизу голос Уолтера: «Это было невероятно!»

Наверху, в ванной, Эмира посадила Брайар на крышку унитаза и прикрыла за собой дверь. Брайар дышала судорожно, прерывисто, со всхлипами; Эмира не раз видела, как другие дети издавали такие же звуки, когда разбивали в кровь коленку или когда у них лопался воздушный шарик. Ей было страшно от мысли, что Брайар и раньше была способна так плакать, что это рыдание сидело в ней всегда, просто она не выпускала его наружу.

– Слушай. – Эмира взяла махровую салфетку и смочила теплой водой из крана. – Слушай, бусинка, уже все хорошо. Посмотри на меня. – Она обтерла Брайар рот и шею, а та заглатывала воздух с такой силой, что все ее тельце раз в несколько секунд сотрясалось. – Я понимаю, дружище. Рвота – это очень неприятно. Но я все поймала. И на платьице ничего не попало. Смотри, оно совсем чистое.

Брайар потрогала подол своего платья и захныкала:

– Колется!

– Да. – Эмира взяла ее руку и начала вытирать пальчики, один за другим, влажной махровой салфеткой. – Честно сказать, у меня это платье тоже не самое любимое.

– Я не… я не люблю, когда… – Брайар успокоилась настолько, что смогла свободной рукой указать на потолок. – Я не люблю, когда Кэтрин самая любимая.

Эмира на миг замерла. Она повесила салфетку на край раковины и присела на корточки.

– Что ты сказала?

– Я не… я не люблю, когда у мамы Кэтрин самая любимая мамина детка. Я это не люблю. – Брайар уже не плакала. Она говорила спокойно и уверенно. Ясно было: именно это она хотела сказать, и именно это она чувствует.

Эмира сжала губы.

– Би, знаешь, что я тебе скажу? – Подбирая слова поточнее, Эмира обхватила колени Брайар и подумала: Они больше никогда не будут такими крошечными, твои коленки. – У тебя может быть самое-самое любимое мороженое. Или самые-самые любимые хлопья на завтрак. Но знаешь что? Когда у тебя есть семья, в ней никто не бывает самый-самый. У тебя есть семья?

– Да. – Брайар засунула пальцы в рот.

– У тебя есть мама?

– Ешть.

– А папа есть?

– Ешть.

– А сестра?

– Ешть.

– Правильно. Это твоя семья. А в семье все всех любят одинаково.

Брайар почесала плечико.

– А почему?

– Ну… – У Эмириных родителей явной любимицей была Джастина, однако это уравновешивалось тем, что Эмира была любимицей брата. Мама выделяла Альфи, судя по подаркам к Рождеству, а папа – Эмиру, судя по звонкам в дни рождения. Но до Эмиры все это начало доходить только в старших классах, а до Брайар – в нежном возрасте трех лет. Эмира смотрела на маленького человека, сидящего перед ней на крышке унитаза, и у нее было чувство, будто она выталкивает в океан гигантский корабль. Она опустила плечи, словно осознав свое бессилие, и сказала: – Потому что семья так устроена. В этом ее смысл. Семья – это когда все самые любимые.

Мистер Чемберлен дважды постучал, отчего неплотно прикрытая дверь распахнулась. Увидев отца, Брайар нахмурилась и сказала: «Привет».

Когда Эмира спустилась, девушки из кейтеринга уже убирали тарелки, а гости собирались в гостиной, где был подан десерт. Келли демонстративно, напоказ сам отнес свою тарелку наверх в кухню и опустил в раковину, а потом помог этим девушкам задвинуть стулья обратно под обеденный стол. Пару раз надкусив приторно сладкий пирог с клубникой и ревенем, Пруденс закатила скандал, требуя взбитых сливок – «Мне надо!», – и Джоди сказала: «Так. Это – три» (по Эмириному мнению, это было как минимум третье «три», заслуженное Пруденс за вечер). Клио тоже расплакалась, а Рейчел встала и начала натягивать куртку, объясняя, что у нее встреча в городе с одним приятелем и что она вернется через несколько часов. Она легонько щелкнула Брайар по носу и направилась к двери, сказав на прощанье: «Ну, я полетела. Как бабочка на огонь». Эмира, воспользовавшись моментом, прикоснулась к руке Келли:

– Нам, наверное, тоже пора.

Покинув наконец дом Чемберленов после неловкого, вымученного прощания, Эмира испытала то чувство, какое бывает, когда выходишь из кинотеатра и видишь, что на улице стемнело, причем давно. Она стояла рядом с Келли в ожидании «Убера», снег похрустывал у них под ногами. Брайар в розовой футболке и белых пижамных штанишках помахала ей с крыльца, сидя на руках у Питера. Эмира помахала в ответ и проговорила одними губами: «Пока, стрекоза». В машине Келли с Эмирой не произнесли ни слова.

Келли неотрывно смотрел в окно, потирая подбородок. В прочно установившейся тишине он напоминал Эмире пассажира, который возмущается вслух, когда поезд задерживается. Всегда находится такой пассажир, считающий, что задержка нарочно подстроена назло ему, как будто все остальные не спешат и не опаздывают. И чем дальше, тем больше такой человек злится, причем скорее из-за того, что не может поговорить с менеджером, чем из-за задержки как таковой. Машина катила по сверкающему снегу, и впервые за все время, пока они встречались, Эмира чувствовала, что Келли ведет себя совершенно как белый.

За квартал до своей улицы Келли попросил водителя остановиться.

– Мне нужно сделать еще глоток, последний, – сказал он Эмире и открыл дверцу машины.

Эмира вслед за Келли вошла в бар – из тех, что наверняка рассмешил бы Шони, особенно в девять вечера в День благодарения. В центре тускло освещенного зала сидели трое белых мужчин с черными, с проседью, бородами; в дальней комнате, обшитой деревом, виднелся пустой бильярдный стол. Еще один мужчина ужинал в одиночестве – курица и что-то зеленое, – не отрывая глаз от телеэкрана на стене над кассой. Противоположная длинная стена была увешана портретами Джона Уэйна, пенсильванскими автомобильными номерами и коричневатыми, в духе старых фотографий, изображениями ковбоев. Играл негромкий фолк; судья на большом экране дунул в свисток и выбросил желтый флаг. Эмира сняла пальто и повесила на стену рядом с черепом быка-лонгхорна.

Келли уселся на барную табуретку и заказал пиво. Эмира пить отказалась. Она хотела снова очутиться в его квартире, в его постели, поскольку все еще верила, что можно рассеять неловкость этого вечера, хорошенько над ней посмеявшись. Не то чтобы сообщение Келли оставило ее совсем равнодушной, но – думала Эмира, глядя, как Келли забрасывает одну ногу на подставку, а другой упирается в грязный пол, – в конце концов, что она, да и кто угодно другой, может тут поделать? С кем бы ты там ни спал в школьные годы, это было давно. В Темпле, когда выяснилось, что новый сосед по комнате Эмириного тогдашнего бойфренда – это парень, с которым она однажды спала, Шони ахнула и спросила: «Что же ты будешь делать?» – и Эмира со смехом ответила: «Наверное, просто жить себе дальше своей жизнью». А Джосефа сказала: «Аминь».

Так что Эмира осталась стоять, отчего их с Келли глаза были на одном уровне – это она любила. Она заложила руки за спину и сцепила пальцы, понимая, что у нее есть еще последний шанс переломить ход вечера. И она сделала попытку – дурацкую, зато милую и дружественную:

– Ну хоть еда была вкусная, да?

Лицо Келли не изменилось.

– Эмира, я не хотел бы выглядеть пафосно, но… ты не можешь больше работать у Алекс. Это невозможно.

Эмира, не удержавшись, прыснула. Она ждала, что выражение его лица переменится, но когда этого не случилось, она оперлась обеими руками на стойку бара:

– Келли, ну все, хватит. Да, вышло ужасно неловко, и да, это странно и стремно, что ты встречался с женщиной, у которой я работаю, но вы тогда были детьми. Ты правда считаешь, что я должна из-за этого бросить работу?

– Дело не только… ох, простите, спасибо, – сказал Келли бармену, поставившему на стойку его пиво, и потянулся за бумажником. – Дело не только в том, что это моя бывшая девушка. Алекс Мерфи, она… это не просто момент утраты иллюзий и все такое. Она плохой человек.

– Но я не работаю у Алекс Мерфи. – Эмира сняла с плеча сумочку и повесила на крючок под стойкой бара. – Я работаю у миссис Чемберлен. А ты ведешь себя так, будто вы с ней и сейчас общаетесь или типа того.

От мысли, что Келли и сейчас неровно дышит к миссис Чемберлен, ей даже стало чуточку смешно. Миссис Чемберлен – по самой своей сути – такая мамаша. Она постоянно говорит что-то вроде «Смотри на мамочку, когда она с тобой разговаривает» и «Съешь еще кусочек, солнышко». Она покупает научно-популярные книги и использует суперобложку как закладку. Она заказывает памперсы оптом, а когда думает, что она одна дома, надевает наушники, смотрит на айпаде отрывки из «Шоу Эллен»[17] и хохочет вслух. Эмира знала, что миссис Чемберлен старше Келли всего лишь на год, однако фактор родительства разводил их по разным лигам. Иметь красивые дорогие вещи – это одно, но иметь детей – это уже совсем другое, следующий уровень. Стараясь, чтобы голос не дрогнул, Эмира сказала:

– Я не понимаю, почему тебя это так волнует.

– Да не во мне дело. Окей, послушай, пожалуйста… – Келли отхлебнул пивной пены и наклонил голову пониже, ближе к Эмире. – Эмира, то, что Алекс отправила тебя со своим ребенком в магазин в одиннадцать вечера… теперь мне это гораздо понятнее. Ты не первая черная женщина, которую она нанимает работать на свою семью, и, скорее всего, не последняя.

– Ну и?

Эмира села. Она не хотела, чтобы Келли думал, будто она несерьезно относится к его словам, однако сомневалась, что он скажет ей что-то новое. Эмира в своей жизни встречала нескольких таких «миссис Чемберлен». Все они были богаты и преувеличенно любезны, особенно с теми, кто их обслуживал. Эмира видела, что миссис Чемберлен хочет ее дружбы, но она видела и другое: к своим подругам миссис Чемберлен никогда не стала бы так старательно проявлять доброту, типа «случайно» заказать два салата и один предложить Эмире, или отправить ее домой с полной сумкой замороженных ужинов и супов. Не то чтобы Эмира не понимала расовой подоплеки, на которую намекал Келли. Однако она не могла не думать, что если бы она не работала на эту миссис Чемберлен, то, скорее всего, работала бы на другую, точно такую же.

Келли сплел пальцы, держа руки на колене.

– Я не рассказывал тебе раньше, потому что… не знаю почему. Просто не хотел, чтобы ты думала, будто я специально стараюсь выглядеть политкорректным или что-то в этом роде. Но тогда, в школе… Алекс жила в реальном особняке, жутко навороченном. И случилась идиотская история: она написала мне письмо, оно попало в чужие руки, и компания парней узнала, где она живет. И они приперлись туда, чтоб поплавать в ее бассейне, потому что это, честно, было что-то типа шикарного загородного клуба, но Алекс вызвала копов. И этого черного парня, Робби, мы с ним до сих пор дружим, арестовали. Он лишился стипендии. Ему пришлось год отучиться в местном двухгодичном колледже. Она ему всю жизнь перекроила.

Эмира прикусила ноготь.

– Ты там был, когда это случилось?

– Да, мы с ней встречались. До того самого дня. Я просил ее не вызывать полицию. Говорил: ну представь себе картину – черные парни на чужой территории, и белая девушка звонит копам? Ясно же, чем это кончится. Но она повернула это так, будто хочет защитить ту женщину, черную домработницу, которую наняли ее родители. – Келли прервался и сделал глоток пива. – Она делала вид, что жутко стыдится своего богатства, но сейчас-то она живет точно так же и по-прежнему нанимает чернокожих женщин, чтоб они обслуживали ее семейство. А я тогда был идиотом. Я так рассуждал: Ооо, класс, у тебя домашний кинотеатр, и эта женщина готовит тебе на ужин все, что ты пожелаешь. Но сейчас, глядя в прошлое, я понимаю, как это было отвратно. Алекс все время висела на этой их работнице и изображала, будто они лучшие подруги. Та даже причесывала ее перед школой. Алекс позарез нужны люди с черной кожей – чтоб они на нее работали или чтоб их можно было сдать копам. Она от этого тащится. Эмира… я не могу. Я не хочу, чтобы ты была среди этих людей.

Эмира скрестила ноги.

– Келли. Я не знаю, что сказать. Это моя работа. Брайар тоже висит на мне все время. И я всегда ее причесываю.

– Алекс было не три года. Она была в выпускном классе.

– Но… ну не знаю. Я понимаю, это странно, – она попыталась объяснить, – но люди действительно платят другим людям за то, чтобы те вели себя как члены семьи. Но это все равно работа, это сделка.

– Эмира, это было другое. Та женщина, их прислуга… Они заставляли ее носить униформу. Сначала я просто думал, что она часто ходит в одной и той же футболке поло, но потом я заметил надпись «Мерфи», и тогда я…

Эмира не сумела сохранить невозмутимость. Когда Келли произнес поло, она опустила взгляд и издала звук, высотой тона сильно напоминавший миссис Чемберлен и похожий на очень удивленное «Ха!».

– Погоди… – Келли приложил ладони ко лбу с видом болельщика, который смотрит заключительные минуты игры. – Эмира, – сказал он. – Только не говори, что она заставляет тебя носить униформу.

Эмира посмотрела на потолок, весь в потеках. Потом подняла плечи:

– Она никогда ничего меня не заставляет.

– Черт побери, Эмира!

Эмира вцепилась в свой табурет и глянула на другой конец бара. Этот выкрик потряс ее больше, чем все остальное, произошедшее за этот вечер. Ей хотелось схватить Келли за плечи, потрясти, сказать: Нет-нет-нет. Ты Келли, ты не забыл? Ты любишь клипы, в которых собаки все роняют, потому что тебе кажется, что это жутко смешно. Ты говоришь: «Эмира, а Эмира? Ты моя кумира». Ты по-прежнему ставишь стакан воды на тумбочку с моей стороны кровати, хотя я ни разу не пила эту воду. Ни разу. Но вот он сидит перед ней и ведет себя так, будто они наедине и вокруг никого нет, – здесь, в этом баре, про который он, прежде чем усаживаться и заказывать пиво, должен был сперва спросить, согласна ли она вообще здесь находиться.

– А ну успокойся на хер, – прошипела она.

– Ты должна уволиться, – не унимался он. – Должна. Ты не можешь там больше работать. Как, блядь, это вообще могло случиться?

– Океей. Я бебиситтер. – Эмира наклонилась к нему, надеясь, что если она окажется ближе, он наконец понизит голос. – На работе я переодеваюсь, потому что мы рисуем красками, и ходим в парк, и тому подобное. Я просто не хочу, чтобы моя одежда вечно была заляпана, вот и все. Это никак не связано с тем домом, куда ты ходил в свои школьные годы.

– Ну да, конечно. – Келли уставился на нее исподлобья – с вызовом, по-детски. – А был хоть один случай, когда ты не надела эту футболку?

Эмира захлопнула рот.

– И чье имя написано на этой футболке? Твое? Или все-таки ее?

– Я считаю, – очень тихо проговорила Эмира, – что ты сейчас ведешь себя как полный мудак.

– Это ненормально. – Келли дважды хлопнул по стойке – на не и на нормально. Пиво в его бокале дважды вздрогнуло. – Это не у меня со школьных лет остались какие-то обиды или претензии. Это у Алекс. Она нанимает черных, потому что для нее это отмазка, прикрытие. Дело даже не только в том, что она дурной человек, меня все это дико бесит еще и потому, что ты обалденно, просто потрясающе ладишь с детьми! Ты должна работать с людьми, которые ценят твой талант, и носить собственную одежду. И я знаю, я обещал, что больше не буду об этом, но богом клянусь, если бы ты выложила в Сеть то видео из магазина…

– Келли? Стоп. – Эмира произнесла это так, как говорила: «Брайар? Стоп», когда Брайар хотела открыть мусорное ведро и заглянуть в него, всего на секундочку. – Ты хочешь его выложить, чтобы опозорить миссис Чемберлен, да?

– Я не хочу, чтобы Алекс все сходило с рук. А ты – ты можешь получить предложения работы от самых богатых семей в Филадельфии.

– Прекрасно. Но есть только один человек, кого это осчастливит, и это – ты. Ты ведь понимаешь, что они будут платить мне ровно столько же?

– Тогда скажи, что я должен сделать!

– Огосподибоже, Келли!

– Может быть, деньги, или работа, или пожить какое-то время у меня – что угодно. – Он загибал пальцы, перечисляя. – Что я должен сказать, чтобы убедить тебя уйти оттуда?

– Пока что я хочу уйти из этого гребаного бара, прямо сейчас. – Эмира сдернула с крючка сумочку.

– Эмира. Не надо.

Эмира направилась за пальто, ее каблучки громко цокали. Она услышала скрип отодвигаемой табуретки, затем голос Келли у себя за спиной:

– Стой-стой-стой. Поговори со мной.

Она открыла дверь из бара в тамбур, сильно напоминавший прихожую Чемберленов, только тут было темно и пахло застоявшимся дымом и потной обувью. Дверь на улицу оказалась тяжелой и холодной. Эмира начала протискиваться наружу, но от порыва ветра дверь снова захлопнулась, ударив ее по плечу. «Блядь», – вырвалось у Эмиры. Хлопнула дверь, ведущая из бара, и они с Келли оказались в этом тесном пространстве вдвоем.

– Эй. – Он прижал два пальца к переносице, словно проверяя, нет ли перелома. – Услышь меня. Я не хочу ссориться. Я всего лишь говорю, что тебе лучше…

– Так. Во-первых? – Эмира развернулась к нему. Она резко перебросила пальто через руку и прижала к себе. – Ты не можешь указывать, где мне работать и где мне не работать. У тебя кафетерий прямо в офисе. Ты ходишь на работу в футболках. И у тебя консьерж, Келли, окей? Поэтому ты можешь с чистой совестью идти на хер. То, что ты считаешь себя лучше, чем Алииикс, или Алекс, или как ее там, это просто смешно. Тебе никогда в жизни не придется даже подумать о такой работе, где носят униформу, так что попустись и пусть тебя не ебет, чем я зарабатываю на жизнь. И во-вторых? Ты вел себя просто пиздец как по-хамски! За ужином в День благодарения!

Келли привалился спиной к стене и закрыл рот. Эмира еще не закончила, она перебирала события вечера, и нащупывала мысли, и чувствовала, как вместе с холодом приходят нужные слова.

– Ты не становишься лучше других, – сказала она, – когда сам вешаешь свое пальто или сам относишь тарелку в раковину. Я бывала на месте тех сегодняшних девушек из обслуги. Я, блядь, и есть те девушки из обслуги, и ты никому не облегчаешь жизнь, когда забираешь у них кусок их работы. С тем же успехом ты можешь съесть все, что у тебя на тарелке, говоря себе: вот я ем, чтобы у кого-то была работа и он не голодал. Ты этим никому не делаешь добра, кроме себя. Но это еще не все, это даже не половина. Ты не видишь всю мою ситуацию целиком, как она есть. Конечно, я хочу другую работу. Я очень хочу зарабатывать нормальные деньги и чтобы моя одежда не была перепачкана чьей-то рвотой. Но я не могу… – О боже, подумала Эмира, чувствуя, как кривится нижняя губа – «рева-корова», говорила в таких случаях Шони. Она опустила глаза. Носки туфель были мокры от растаявшего снега. – Черт, я просто не могу бросить Брайар.

Келли зажмурился на целые две секунды, как будто получил кулаком в живот и притом ждал этого удара.

– Двадцать один час в неделю Брайар чувствует, что она кому-то нужна, важна, – а ты хочешь, чтобы я спокойно встала и ушла? И как я вообще смогу с ней видеться, если… Все не так просто.

Голос снова дрогнул. Эмира мотнула головой и выставила ногу вперед, скрестив колени. Так они с Келли и стояли – казалось, довольно долго.

– Я все испортил, – произнес он наконец. – Но я не хотел… да, я именно что это и сделал, но я не хотел, не хочу… Эмира, посмотри на меня. Ты мне больше чем просто нравишься.

С прижатым к животу пальто Эмира застыла спиной к двери, чувствуя, как сердце ударяется прямо об эту дверь.

– Окей, – сказала она.

Келли сжал губы, сунул руки поглубже в карманы и чуть наклонился, чтобы встретиться с ней взглядом:

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

Эмира кивнула и снова посмотрела на носки своих туфель. Вытерла глаза мизинцем, подняла взгляд и сказала: «Черт».

Час спустя Эмира сидела в кровати Келли, а Келли в гостиной разговаривал по Скайпу с родными во Флориде, и Эмира слушала, как он говорит с родителями, потом с братьями, потом с бабушкой и дедушкой, потом с племянником, потом с очень стареньким псом, забредшим в кадр, – и как при этом каждый раз меняется его голос. Эмира взяла свой телефон и составила список. Услышав, что Келли прощается, она пошла в гостиную. Лицо ее было подсвечено экраном телефона. За окном было темно, на босых ногах мелькали блики от летящего снега.

– Мне нужно кое-что тебе сказать.

При этих ее словах Келли захлопнул ноутбук и крутнулся в кресле, чтобы оказаться лицом к ней. Эмира стояла босиком, в одной футболке, держа телефон обеими руками.

– Я знаю, что должна уволиться, – продолжала она. – Знаю, что не могу там оставаться и что… воспитывать Брайар – это не моя работа. Но просто мне нужно сделать это на моих собственных условиях. На днях мне исполнится двадцать шесть. – Эмира грустно улыбнулась. – И… я вылечу из родительской медстраховки. Я уже давно поняла, что на это не проживешь, просто мне… да, мне надо самой решить, что и как.

– Я полностью понимаю, – ответил он. – И я не забыл про твой день рождения.

– Я не закончила, – прервала Эмира и глянула на экран телефона. – Второе. Ты больше не упоминаешь то видео из «Маркет депо».

Келли отвел руки за спину и поставил локти на стол.

– Я… как бы понимаю, – продолжила Эмира. – У тебя до странности много черных друзей, ты был на концерте Кендрика Ламара, а сейчас у тебя еще и девушка черная… ну окей, прекрасно. Но. Я хочу, чтобы ты понял… когда я там, в магазине, злилась и орала, это совсем другое, чем если бы это делал ты, хотя я и была в своем праве. И я вижу, что ты хочешь повесить это на миссис Чемберлен или как ты там ее зовешь, чтобы поквитаться с ней за ваши школьные дела, – но ее жизнь от этого ни капли не изменится. Изменится моя. И мне не надо, чтобы кто-то увидел эту запись, особенно сейчас, когда я начинаю искать новую работу.

Келли несколько раз кивнул – медленно, глубоко.

– Окей… Я не то чтобы полностью согласен, – предупредил он. – Я хорошо помню тот вечер, я видел, как ты держалась, и поражался твоему самообладанию… но я уважаю твое решение. И да, больше я об этом не заикнусь.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Хорошо. И последнее… – Эмира прижала ладонь к горлу. – Ты никогда больше не поведешь меня в бар вроде сегодняшнего.

Келли прищурился. Потом откинул голову назад, и она следила за его лицом – как до него доходит, что он сделал и почему она сейчас об этом заговорила.

– Окей. Это была еще одна ошибка. Но если это имеет хоть какое-то значение… я был там раньше дважды, и я не повел бы тебя нарочно в некомфортное место.

– Ну да, но в этом как раз и суть. Ты думаешь, что там комфортно, потому что там было комфортно тебе.

Эмира и Келли очень мало говорили на расовые темы, потому что у нее всегда было ощущение, что они и так это делают. Когда она задумывалась о жизни с ним, о настоящей взрослой жизни – совместный-банковский-счет, контактное-лицо-в-случае-экстренной-ситуации, две-подписи-на-договоре-аренды, вот-это-все, – ее так и тянуло закатить глаза и спросить: Вот прямо серьезно, да? И как ты скажешь родителям? А если бы я вошла, пока вы говорили по Скайпу, как бы ты меня представил? Ты будешь водить нашего сына в парикмахерскую? Кто его научит, что в метро или в лифте ему нельзя стоять близко к белым женщинам, и неважно, что все его друзья так делают? Что, если тебя остановили копы, нужно очень медленно и заметно положить ключи на крышу машины? Кто объяснит нашей дочери, что иногда нужно постоять за себя, а иногда сделать вид, что просто недопоняла шутку? Или что когда белые ее хвалят («Она так профессиональна», «Она так пунктуальна, всегда приходит минута в минуту»), это не обязательно хорошо, потому что иногда люди удивляются даже не оттого, что ей есть что сказать, а лишь оттого, что она вообще явилась на работу?

– Я не знаю… – Эмира силилась подобрать слова. – Давай попробую объяснить. Когда мы говорим про тот вечер в «Маркет депо», ты сразу вскипаешь. Но мне не надо, чтобы ты злился из-за того, что это произошло. Мне надо, чтобы ты злился, потому что это, ну… вообще происходит. И еще: я не прошу тебя типа бойкотировать какие-то места и все такое. Миссис Чемберлен так носится с тем, что она больше никогда, ни за что не пойдет в «Маркет депо», – ну окей, другие магазины безумно далеко, но это ваша жизнь, делайте что хотите. Но ведь и с тобой точно так же. В смысле – я не хочу, чтобы ты менял свою жизнь из-за меня. Если ты хочешь ходить в этот бар без меня, пожалуйста. Просто постарайся запомнить, что у нас с тобой разный опыт. Джон Уэйн наговорил кучу дерьма, и если я захожу куда-то выпить, я не желаю, чтобы он пялился на меня со стенки.

Келли выпятил губы так, что она поняла: это он запомнит.

– Думаю, я смогу вести себя лучше.

– Окей.

– И можно я еще добавлю? Я не имел в виду, что ты сама, без меня, не можешь найти работу. Я знаю, что ты можешь.

– Знаю… хотя, хм, это мы еще посмотрим. Может, мне и понадобится твоя помощь – если, например, миссис Чемберлен меня уволит. – Эмира тряхнула головой и выключила экран телефона. – Но надеюсь, что нет. Потому что она уезжает до пятницы, и я буду с Брайар всю неделю, а это деньги, которые мне нужны, типа, вчера.

– Эмира. Если я что и знаю про Алекс, так это то, что она точно тебя не уволит.

– Почему же? Если она так же сильно парится, как ты, из-за того, что мы встречаемся…

– Ни за что не уволит, – настойчиво повторил Келли, – потому что это сказало бы о ней больше, чем о тебе. Не говоря уж о том, что теперь она знает: есть видеодоказательство, что там, куда она тебя послала, с тобой безобразно обошлись.

– Келли, она меня туда посылала примерно раз сто. Может, это даже была моя идея. Извини, но, кажется, ты единственный, кто это так видит.

– Окей, хорошо. Но я вот что думаю: конечно, с нового года ты начнешь искать новую работу, но этой твоей работе ничего не угрожает. И на твоем месте я бы на их деньги устроил этому ребенку счастливую жизнь. Пусть оттянется, пока ты с ней.

Эмира сложила руки на груди и уставилась в пол. Она вспомнила, как Брайар судорожно икала при каждом вдохе и как она всегда показывает на потолок, когда собирается сказать что-то верное и важное. Эмира уперлась большим пальцем ноги в темный деревянный пол и сказала:

– А что, это идея.

Келли крутнулся в кресле налево, потом направо.

– Ты… ты хочешь поговорить о том, что я сказал тебе в баре?

Эмира прикусила губу. С Келли она чувствовала себя очень-очень взрослой и в то же время реагировала совсем по-детски. Ее сердце чуть не выпрыгнуло от того, что он помнит ее день рождения; слoва на букву «Л» она сегодня не выдержит.

– Эммм… не-а. – Она улыбнулась. – У меня в списке было три пункта. Так что все.

Девятнадцать

В пятницу утром Аликс проснулась раньше мужа и даже немного удивилась, что он все еще здесь, в их постели, в их доме, как будто выплеснувшаяся вечером бурная ревность могла каким-то образом вынести Питера из уравнения ее жизни. Но вот он тут, спит, ни о чем не ведая, закинув руку за голову так, что его безмятежное лицо касается подмышки. Аликс повернулась на другой бок и уставилась на свою прикроватную тумбочку: стопки книг, айпад, лампа под золотистым абажуром и фотография – Брайар и Кэтрин в купальных костюмах уплетают арбуз. Кэтрин, в цельном ярко-желтом купальничке, тогда была еще совсем маленькой и не умела сидеть сама, поэтому на фотографии видны руки Питера, поддерживающие ее; бицепсы отрезаны рамкой. Дети на фото выглядели невероятно маленькими и невинными, особенно рядом с закрытым айпадом, потому что ночью, когда все уснули, Аликс утащила айпад в ванную и два часа гуглила, и скроллила, и разглядывала все изображения Келли Коупленда, которые смогла раскопать.

Его Фейсбук. Его Инстаграм. Его Линкедин. Его рабочий сайт. Обнаружив, что аккаунта в Твиттере у него нет, Аликс прокралась обратно в спальню за своим телефоном, чтобы попытаться отыскать его открытые транзакции в Венмо. Аликс помнила, когда в Фейсбуке появились фотографии, – это было в 2005-м; тогда, наверное, она в последний раз копала так глубоко. Сейчас, десять лет спустя, было на что взглянуть. Несмотря на то что Келли сказал ей вчера, войдя в ее дом, именно он ничуть не изменился.

Пролистывая фотографии из поездок по Европе и с праздничных вечеринок, Аликс идентифицировала всех бывших девушек Келли, и – сюрприз, сюрприз! – ни одна из них не была белой. Впрочем, Аликс не была уверена, что хоть одна из них назвала бы себя черной (у одной, правда, был явно чернокожий отец, но это и все, что Аликс удалось выискать), однако все они выглядели этнически неоднозначно, и имена у них были вроде Тьерра, или Кристина, или Жасмина, или Габи. У каждой либо коричневатая кожа и темные кудри, либо «вдовий пик» на лбу и испанская фамилия. Они ходили на марши «Жизни черных важны» и работали в некоммерческих стартапах. Они давали в Инстаграме консультации по уходу за кожей, и фоном звучала странненькая экзотическая музыка. Все как одна начинали утро со смузи по хитроумным рецептам (Это что теперь, модная фишка? – подумала Аликс). И она зашла в своих разысканиях достаточно далеко, чтобы обнаружить: как минимум двух своих бывших Келли называл королевами: «Эта королева» в 2014-м и «Привет, королева!» в 2012-м. Разумеется, Келли был на седьмом небе, когда ему подвернулась Эмира.

Однако эти девушки были не такие, как Эмира. У них были бурные страсти, и светло-коричневая кожа, и яркие, язвительные блоги с остроумными названиями. А также приличная работа, фото из отпуска, а у одной даже несколько тысяч подписчиков в Инстаграме. Если Келли бросил всех этих женщин так же, как он бросил ее, Аликс, – угробил их репутацию, предпочел им кого попало, прилюдно порвал с ними в жутко напыщенных выражениях, – то нет никаких сомнений, что они быстро и легко оправились от удара. Но Эмира – Эмира была другая. Аликс не смогла бы объяснить это словами, но Эмира была другая в том же смысле, в каком Клодетт была другая; они были совершенно необыкновенные, и хотя, разумеется, никто не заслуживает дурного обращения, они его не заслуживали особенно. Тогда, в школе, Келли жаждал популярности – жаждал и получил, за ее, Аликс, счет. Но что Келли, по его мнению, получал, встречаясь с Эмирой? Сколько раз, интересно, он с гордостью пересказывал историю их знакомства – нарочито взволнованно и при этом с таким видом, будто изо всех сил пытается скрыть волнение? Пока Аликс сидела на бортике ванны, айпад разогрелся так, что колени пекло.

Аликс потянулась за телефоном и написала подругам, что хочет встретиться не в одиннадцать, а в десять. Потом снова взяла айпад, зашла на сайт ресторана и перенесла заказ столика на час раньше.

– Я в бешенстве. – Аликс выдохнула и опустила плечи. Напротив нее, над тарелками со всякой всячиной, Джоди обеими руками держала чашку кофе. Рейчел, по левую руку от Аликс, чистила яйцо всмятку, и желток вытекал на зеленый салат. Тамра, по правую руку, солила яйцо, но взгляд ее при этом был поднят и устремлен на Аликс. – Меня просто трясет от ярости, и я злюсь на себя за это. Но еще хуже оттого, что я, в общем-то, не удивлена.

Тамра горько усмехнулась и опустила солонку на стол.

– Теперь, конечно, все стало гораздо понятнее, – сказала она. – Я сразу почувствовала, что в нем есть что-то не то.

– Аликс, ты только не сердись на меня, пожалуйста, – осторожно начала Джоди. – Но я чего-то не понимаю. Конечно, если бы со мной кто-то поступил так, как он с тобой, – сказал бы каким-то ужасным мальчишкам, где я живу, подверг бы опасности дорогих мне людей – я бы тоже была в ярости. Но при этом ты говоришь, что он не расист, а как бы наоборот? Что ему слишком нравятся люди с темной кожей?

– Аликс говорит, – вмешалась Тамра, – что Келли относится к разряду белых мужчин, которые не просто рвутся встречаться с черными женщинами – они желают встречаться только с черными женщинами.

– Да, это расизм, – подтвердила Рейчел с кейлом за щекой.

– Это абсолютная фетишизация черных, и она ужасна и отвратительна, – продолжала объяснять Тамра. – Создается впечатление, как будто все мы одинаковы, как будто мы не отдельные неповторимые личности с множеством индивидуальных особенностей и различий. При этом такие люди еще и уверены, что это их хорошо характеризует, что они, видишь ли, такие отважные и уникальные, что им хватает смелости встречаться с черными женщинами. Как будто они своего рода мученики.

Аликс закивала так энергично, что столик слегка покачнулся.

– Именно это он и делает, – сказала она. – В школе это были черные парни-атлеты. А сейчас, судя по его Фейсбуку, это черные женщины. И если бы он просто по-прежнему окружал себя чернокожими, чтобы нравиться себе любимому, мне было бы глубоко плевать… но теперь-то это касается Эмиры. И тут даже уже неважно, как он поступил со мной тогда. Дело не в этом.

– Окей, теперь поняла. Неудивительно, что ты вчера была в таком состоянии. – Джоди взялась за картофельные оладьи. – Честно говоря, я думала, ты просто все еще к нему неравнодушна, – в чем тоже не было бы ничего странного или плохого, – но это, конечно, выводит ситуацию на совсем другой уровень.

– Нет-нет, ничего подобного, господи, конечно, нет, – сказала Аликс. – Просто чтобы вы понимали: это не имеет вообще никакого отношения к тому, что я когда-то встречалась с Келли Коуплендом. – Она произнесла его имя как мифическое понятие или название сомнительной теории – так, словно изобразила пальцами в воздухе кавычки. – Я беспокоюсь об Эмире. Этот тип отравил мне последний школьный год, и, ясное дело, я ему не доверяю вот ни настолечко. Да, я знаю, знаю, люди меняются, но когда он вчера появился на пороге… Первая мысль у меня была: «Как ты тут оказался?» – но следом я тут же подумала: «Что тебе нужно от моего бебиситтера?»

Джоди прижала ладонь к щеке.

Рейчел подняла взгляд от тарелки:

– Просто ужас.

Тамра вынула из чашки пакетик чая с мятой:

– Очень плохая история.

– У меня от этого всего мурашки, – сказала Аликс. – Могу только вообразить, что он ей про меня наплел.

– Я сейчас опять выступлю в роли адвоката дьявола, но… – Джоди по-прежнему не все понимала, однако Аликс была благодарна ей за верность теме. – Но даже если у него и фетиш, ведь есть же вероятность, что этот фетиш мог перерасти во что-то более серьезное? Люди ведь меняются, правда? И… можете сказать, что я сошла с ума, но, судя по тому, что я вчера видела, она ему действительно очень нравится.

От этого замечания у Аликс загорелись уши.

– Ну, на свете полно мизогинов, которые одержимы определенным типом женщин, – сказала Тамра. – И, несмотря на тот факт, что они используют женщин для самоутверждения, они вовсе не считают себя сексистами, ведь они же обожают этих женщин, а то, что при этом отказывают им в субъектности, – так это ничего. И да, ты права, люди меняются… но ему все-таки не двенадцать лет.

– Ну хорошо, пусть так, но что мы-то можем сделать? – Рейчел, как обычно, попыталась увести разговор в сторону. – Потому что сами подумайте, как можно сказать человеку: «Знаешь, ты неправильно нравишься своему бойфренду. Ты ему нравишься не потому, что ты – это ты, а по другим причинам». Если бы ко мне с таким подошли, я бы ответила: «Ничего подобного, и вообще не ваше дело». Не может же Аликс ей сказать: «Не встречайся с ним»! В конце концов, – добавила Рейчел словно бы с сожалением, – Эмира – взрослая женщина.

– Да нет же, ничего она не взрослая! Она… – Этот всплеск удивил саму Аликс не меньше, чем ее подруг. Лицу внезапно стало жарко: она вспомнила руки Келли на Эмириных ягодицах. Вспомнила его сообщение: «А баскетболом ты случайно не интересуешься?» Вспомнила, как он глянул на Эмиру, когда разговор зашел о том видео: «Оно теперь Эмирина собственность». – Эмира еще такой ребенок. – Она почувствовала, как подступают слезы, и позволила своему голосу дрогнуть: – Что он с ней делает, какого хера? – Слеза упала на ее салфетку. Если Келли искренне влюблен в Эмиру, это даже немножко хуже, чем если бы он использовал ее в собственных целях. От одной мысли об этом у Аликс резко и больно загудело в голове. И в тот же миг она ощутила счастье: сидеть за бранчем с подругами и обсуждать Келли Коупленда, имея на то уважительную причину, – лучшее, что с ней случалось с момента переезда в Филадельфию.

Тамра положила свою салфетку на край тарелки и тронула Аликс за спину.

– Давай-ка пройдемся, – сказала она, отодвигаясь от стола вместе со стулом. – Вставай, вставай, тебе нужен свежий воздух.

Снаружи не меньше дюжины филадельфийцев в пуховиках и зимних ботинках притопывали от холода, пряча руки в карманах и дожидаясь, пока выкрикнут их имена. Эта картина напомнила Аликс Нью-Йорк, и она подумала: Еще денек – и ты там. Они с Тамрой прошли по улице и остановились под мостом-эстакадой. С него летели кусочки снега и льда, собираясь в лужи на асфальте. На Тамре были тяжелые ботинки, ее шаги по бетону отдавались гулким эхом.

– Прости. Все нормально. Я в порядке. – Прядь волос ветром задуло в рот, и Аликс вытащила ее двумя пальцами. – Я просто за нее боюсь. Он и тогда был дурным человеком, а сейчас, когда мы стали старше, я ему еще сильнее не доверяю.

– В таком случае, думаю, ты должна с ней поговорить, – сказала Тамра. – Но не рассказывай ей, как он с тобой поступил. Это отдельная история, не нужно их смешивать. Потому что если ты ей расскажешь про то письмо и про ту ночь, остальное прозвучит так, как будто ты все еще пытаешься ему отомстить. Но ты ей расскажи про его послужной список в смысле его бывших и что это вообще в его духе. Просто говори с ней честно. Скажи: «Будь я на твоем месте, я бы хотела это знать».

– А ты хотела бы знать? – Аликс не сомневалась, что Тамра поняла, какой смысл она вкладывает в свой вопрос. Мнение Тамры как ее лучшей подруги имело огромный вес и само по себе, но мнение Тамры как черной определяло последующие шаги Аликс в этой истории.

Тамра вытянула губы трубочкой и сдвинула вбок.

– Тут дело не в том, что я хочу знать, а в том, что должна узнать Эмира. И еще, Аликс… – Тамра покачала головой. Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, словно взобралась по пожарной лестнице на крышу и ей открылся головокружительный вид. – Я считаю, ты лучшее из всего, что случалось с этой девочкой. Ты должна войти в ее жизнь всеми путями, какими только можешь.

Аликс сунула руки поглубже в карманы.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну как… – Тамра взглянула на нее так, словно хотела спросить: «Тебе сначала хорошую новость или плохую?» Она застегнула молнию на куртке до самого подбородка. – Мне нравится Эмира. Очень. Они с Брайар так мило дополняют друг друга. Это невероятно трогательно наблюдать.

Аликс на миг растерялась: оскорбиться за Эмиру, за Брайар или за обеих?

– Но, – медленно продолжила Тамра, – эта девочка совсем запуталась. Ей двадцать пять, и она понятия не имеет, чего она хочет и как это получить. У нее нет мотивации строить карьеру – такой мотивации, которая будет у наших с тобой девочек. Скорее всего, это не ее вина, но от этого факт не перестает быть фактом. Я вот к чему: мудаков вроде Келли везде полно, но когда им в руки попадают такие девочки, как Эмира? Девочки, которые только пытаются постичь себя? Вот тут я начинаю волноваться по-настоящему. И чем больше я об этом думаю, тем понятнее мне становится, почему рядом с ней оказался именно этот мужчина. Он из тех, кто самоутверждается за чужой счет. А она – она этого не понимает, потому что еще не знает саму себя.

Аликс покачала головой и прижала ладонь к лицу. Голос ее снова дрогнул:

– Что же мне делать?

Слезы потекли так легко, что между всхлипами она думала: Слава богу. Кажется, Эмира и вправду ее девочка. И ее, Аликс, намерения все-таки добрые.

– Ну все, все, родная. – Тамра обняла ее сбоку. – Посмотри на меня. Все будет хорошо. Это длится всего несколько месяцев, и у нее нет кольца на пальце. Эмире очень повезло, что у нее есть ты, что ты о ней заботишься… но ты и о себе позаботься, а?

– Ой, нет, я-то в порядке. Все нормально. – Аликс вынула из кармана бумажный носовой платок и провела под носом.

– Аликс. Я тебе сейчас скажу одну вещь, и, пожалуйста, не пойми меня неправильно. – Тамра встала перед ней и взяла ее за локти. – В Нью-Йорке ты всегда была такая: вперед-вперед, бегом-бегом, все время. Понятно, что ты не можешь быть прежней собой теперь, когда все так замедлилось.

Аликс оглянулась на козырек ресторана; глаза ее снова наполнились слезами. Она испытывала одновременно ненависть и любовь к Тамре, безжалостно вытащившей на свет ее неудачи в самореализации.

– Но что же мне делать? – Голос сорвался на трагический фальцет, и Аликс еще сильнее понизила тон. – Питер так меня поддерживает, и я честно работаю из дома. Я надеялась, что не раз понадоблюсь штабу Клинтон, но это мероприятие, на которое я еду, – первое за все эти месяцы. У меня была моя команда, у меня разрывался телефон… нет, я знаю, это все потому, что у меня маленький ребенок, я знаю. И я счастлива, потому что Кэтрин – само совершенство. Но я не представляю, как мне, оставаясь здесь, хотя бы начать вести прежнюю жизнь.

Тамра достала телефон:

– Позволь мне заняться этим вопросом.

Аликс высморкалась в бумажный платок и, не убирая его от носа, спросила:

– Что ты делаешь?

– Нам нужно вернуть тебя в Город. – Тамра продолжала набирать мейл – скорее всего, самой себе, потому что она постоянно так делала. – Дай мне пару секунд, – сказала она Аликс, ожидавшей ответа. – У меня есть знакомая, которая ищет администратора для курса в Новой школе[18], занятия по вечерам во вторник. Ты идеально подходишь. Не понимаю, как я не подумала об этом раньше.

– Тэм, ну что ты. Я не могу так подвести Питера. У него тут все так хорошо складывается, и потом, мы же всегда это планировали. Это наше общее решение.

– Вспомни об Эмире, – сказала Тамра медленно, нараспев. – Кто сказал, что ты не можешь приезжать в Город раз или два в неделю? Ты и Эмира – вы нужны друг другу. Я это чувствую, я в этом убеждена. Тебе нужно вырваться из рутины, вернуться на гребень волны – а Эмире? Чем больше времени она проведет в твоем доме, тем лучше. Давай я помогу тебе это устроить.

Тамра вздохнула всей пышной грудью – так, будто выдохнула за них обеих. И тогда Аликс поняла, что перестает плакать и начинает действовать. Вот этот момент, вот это – то самое, из-за чего ей так не хватает подруг. Они знают, как вернуть ее самой себе.

– Спасибо, – сказала она.

– Никаких спасибо. А теперь слушай. – Тамра опустила телефон в карман и усмехнулась. – Сейчас мы пойдем и закажем по «Мимозе». Потом мы увезем тебя в Город, и ты снова почувствуешь себя собой. А потом ты вернешься, расскажешь своему бебиситтеру все, что тебе известно, и сделаешь все, чтобы ее защитить.

Двадцать

Утром в понедельник дом Чемберленов был пуст – и полон возможностей. Миссис Чемберлен и Кэтрин были далеко, в другом штате. Выслушав горячие благодарности Питера за то, что она пришла в гости в День благодарения, и за то, что она столько времени на этой неделе посвятит Брайар, Эмира села рядом с «креслом большой девочки». В руке у нее были сорок долларов, оставленные Питером на кухонном столе. Она наклонилась к Брайар и сказала:

– Хочешь, мы сегодня съездим в одно интересное место?

Эмира повела Брайар в метро, и та впервые за свою трехлетнюю жизнь прокатилась на поезде, среди пассажиров, которые везли подарки в праздничной упаковке, перевязанные ленточками с бантиками. Выйдя из поезда, Эмира и Брайар взялись за руки, прошли пешком два квартала, и Эмира распахнула дверь в «Дом чая». За крошечным столиком на двоих, у стены с сотнями чаев из всех уголков света, она попросила официантку принести много разных чайных пакетиков – а чашек не надо (официантка сказала: «Ничёси, подруги; ну окей»). Больше часа Брайар, в фиолетовой дутой курточке и резиновых сапогах, раскладывала чаи на столе и у себя на коленках в особом, только ей понятном порядке. «Это чаёк-малыш», – представила она пакетик «Английского завтрака». «Неть, ты подождешь, – заявила она бескофеиновому чаю с корицей. – И пойдешь на горшочек, как большая девочка». Эмира попивала воду со льдом и наблюдала.

Во вторник они катались на санках. Каждый раз, съезжая с горки, Брайар счастливо вопила, а накатавшись, уснула прямо над бумажным стаканчиком с горячим какао из термоса – термос и стаканчики Эмира принесла с собой. Потом Эмира разбудила Брайар, чтобы делать снежного ангела, и это было очень мило, но совсем не так весело, как кататься. Брайар лежала в снегу с растерянным видом и говорила: «Мира, только я не буду туть спать, окей?» Всю дорогу домой она везла санки сама, ни разу не уступив их Эмире.

В среду Брайар и Эмира поехали в молл рядом с больницей, где работала Зара. Зара, в рабочей форме и с сэндвичем из «Сабвея» в пластиковом пакете, провела их к Санта-Клаусу без очереди. Переступая через красную бархатную веревку, Зара ухмыльнулась Эмире и сказала: «Ну и глупый же у тебя вид». Ушли они оттуда с тремя фото в разных рамках с одинаковой красной надписью «Санта и я!». На одной фотографии были Санта и Брайар, собирающаяся чихнуть; на другой – Санта, Эмира и Брайар, и всем троим волшебным образом удалось улыбнуться в камеру; на третьей – Эмира, Зара и Санта. Эмира стояла рядом с Сантой, скрестив ноги, запустив пальцы в волосы, сделав большие наивные глаза. Зара сидела перед Сантой на корточках, уперев локти в колени, спиной к камере, но повернув голову в профиль (выставляя это фото в Инстаграм, Зара выбрала подпись: «Хо-хо-хорошая девочка!»). В углу фотографии виднелась головка Брайар – она поджидала Эмиру и Зару и спрашивала у девочки-эльфа, не боится ли та Санту.

А в четверг Эмира повезла Брайар в Камден, штат Нью-Джерси. К тому времени она уже не спрашивала ее согласия. Они с Брайар были одна банда, миссис Чемберлен была далеко, а Брайар была помешана на рыбках. Там, в аквариуме «Эдвенчур», у Брайар то и дело открывался рот от удивления. Эмира вспомнила это безумное ощущение из детства – когда существа, о которых ты знаешь из книжек, вдруг оказываются реальными, живыми и плавают прямо у тебя перед носом. Брайар восхищалась бегемотами, и акулами, и пингвинами, и черепахами. И внезапно, как по волшебству, в аквариуме возник Санта и стал беседовать с посетителями о ресайклинге. «Как Санта сюда попал из молла?» – спрашивала Брайар много-много раз, и Эмира прикладывала палец к губам и просила ее говорить шепотом.

Эмира и Брайар прошли под стеклянной аркой, наполненной голубой водой, над головами у них носились рыбы-ангелы, и гуппи, и угри, и донные акулы. Брайар подошла к стенке, легонько побарабанила пальчиками по стеклу на фоне камней и неоновых водорослей:

– Мира, да-да-да!

Эмира наклонилась к ней.

– Эй, стрекоза-егоза! – сказала она. – Эй. Я тебя люблю.

Брайар засмеялась через нос, словно пыталась что-то выдуть, а потом прижалась ушком к Эмириному плечу. В этот самый миг в той части аквариума, где они находились, погас свет – это был сигнал к скорому закрытию.

– Мира! – воскликнула Брайар. – Я не могу меня найти!

Эмира покрепче прижала ее к себе и сказала:

– Все хорошо. Я тебя вижу.

И тут свет снова зажегся.

Автобус привез их домой к шести, и вид у Брайар был сонный, а значит, Эмире следовало поторапливаться. Она любила, чтобы в шесть пятнадцать ужин уже стоял на столе, иначе Брайар могла снова разыграться, а это было бы некстати, потому что в шесть сорок пять наступало время купания. Эмира приготовила яичницу-скрэмбл и тост. Она растерла вилкой половинку авокадо и намазала на тост, а Брайар напевала себе под нос, сидя на полу кухни и время от времени нюхая наклейку на своей футболке (у Эмиры не хватило духу сказать ей, что эта наклейка – из тех, что не пахнут). Тарелка Брайар была разделена на секции, и в третью Эмира положила ярко-оранжевые кусочки персика, и обе девочки уселись рядом за стол – раз, наверное, в двухсотый.

Эмира глянула на часы на микроволновке – они показывали 6:46 – и, потянувшись отстегнуть липучку на фартучке Брайар, поймала себя на мысли: Нет, погодите! С этим я тоже не готова расстаться.

Брайар и сама по себе, в лучших своих проявлениях, была необыкновенным ребенком и завораживала Эмиру своим умом и чувством юмора. Но именно в практической заботе о маленьком человеке, чья личность еще не загнана в рамки, было нечто, отчего Эмира чувствовала себя толковой и умеющей держать все под контролем. Это был отрадный рефлекс – у меня хорошо получается моя работа, – и еще приятнее было ощущение везения – у меня именно та работа, которая мне хорошо удается. Без Брайар маркеры времени теряли смысл. Это что же, дальше Эмира в шесть сорок пять будет просто существовать сама по себе? Зная, что где-то там Брайар пора купаться? Однажды, простившись с Брайар, Эмира утратит и все эти чувства: радость, оттого что тебе есть куда прийти, удовлетворение от понимания правил, спокойствие, когда знаешь, что за чем идет, особое счастье обретения дома в себе самой.

Эмира любила ту легкость, с которой растворялась в ритме заботы о ребенке. Ей не нужно было беспокоиться о том, что у нее нет интересного хобби. И тот факт, что она спит на узенькой кровати, ничего не значил для Брайар и для их совместных планов. Каждый день с Брайар был крошечным триумфом, от которого Эмира не желала отказываться. Семь часов вечера всегда были мигом победы. Вот вам ваш ребенок. Он счастлив и жив.

Двадцать один

Вернувшись домой из Нью-Йорка, Аликс вмиг уложила Кэтрин спать, усадила Брайар с айпадом и быстренько трахнула мужа в ванной на третьем этаже. Питер был уже в костюме, он собирался на работу, и на лице его в зеркале отражалась дивная эйфория, в то время как пряжка его расстегнутого ремня позвякивала по задней поверхности ее бедра. Утром перед поездом, на Манхэттене, Аликс успела забежать в парикмахерскую на стрижку и укладку, и теперь ей нравилось смотреть, как взлетали ее светлые волосы, когда Питер резко входил в нее сзади. Они управились за несколько секунд до прихода Эмиры, и, услышав, как она открывает, а потом захлопывает за собой входную дверь, Аликс усмехнулась и приложила палец к губам.

Нью-Йорк показался ей бывшим любовником, который за лето здорово накачал мышцы. Она все пять дней пробéгала по городу с Рейчел, Джоди и Тамрой – а иногда и без них, просто с Кэтрин – и побывала во всех своих любимых местах. Аликс ела мороженое в рожке, стоя на снегу под фонарем на 7-й улице. Она купила Кэтрин шапочку-бини в цветочек. А на мероприятие штаба Клинтон она впервые за десять месяцев надела туфли на высоких каблуках. Самой Хиллари там не было, но были сотни других энергичных, умных и сексапильных женщин. К тому моменту как поезд дошел до вокзала 30-й улицы, в почте у Аликс уже был мейл от преподавательницы теории и практики коммуникаций в Новой школе: Мы будем рады обсудить с вами предстоящий семестр. Давайте поскорее назначим встречу! Аликс быстро ответила и продолжила заготавливать подписи к будущим инстаграм-постам. Она наделала столько снимков, что теперь у нее хватало контента на недели вперед и можно было продолжать делать вид, будто она по-прежнему живет в Нью-Йорке.

– Привет! – крикнула Аликс, натянула штаны и поскакала вниз по лестнице, наслаждаясь мельканием свеженьких светлых прядей. В кухне возле стола Эмира стояла на коленках перед Брайар, и сердце у Аликс заполнило всю грудную клетку. Как же она скучала по ним обеим! По своему говорливому нервному ребенку – и по немногословной задумчивой девушке, которой она платила, чтобы та этого ребенка любила. Чудесно было видеть, что ничего не изменилось. Брайар все так же не умела сама надевать рукавички. Эмира все так же надевала под черные легинсы яркие носки в катышках. – Просто не верится, что я вас неделю не видела!

– Понимаю, добро пожаловать домой, – сказала Эмира, и в этот момент спустился Питер. Он набросил пиджак, торопливо поцеловал Аликс и Брайар, ушел – и они остались втроем.

– Ну, как вы жили? Хорошо проводили время?

– Ага, – ответила Эмира. – В общем-то, как обычно.

Аликс повернулась к ним спиной, чтобы налить себе кофе. Потом, с чашкой кофе в руках, повернулась обратно, заложила волосы за уши и произнесла:

– Эмира.

Нью-Йорк напомнил Аликс, что если она сумела рассказать четырем с лишним сотням женщин о том, как требовать и получать повышение, то как-нибудь уж сумеет рассказать Эмире о Келли Коупленде. Последние пять дней укрепили ее уверенность в себе и помогли продумать этот разговор. Он будет гораздо проще, чем она себе навоображала. Она не будет давить. Она будет строго придерживаться фактов. И она не станет требовать от Эмиры сделать что-то прямо сейчас. Аликс и самой когда-то было двадцать пять, да плюс к тому даже теперь, столько лет спустя, она хорошо помнила эффект Келли Коупленда. Но все равно, как бы там ни было, Аликс твердо намерена защитить своего бебиситтера. День благодарения должен был ознаменовать перемену в их отношениях – так она решила, и это решение неизменно. Она будет оберегать Эмиру Такер всегда, а не только по понедельникам, средам и пятницам. Аликс спрятала улыбку за чашкой.

– Я хочу с вами кое о чем поговорить.

– Эмм… конечно. – Эмира поднялась с пола. – Вообще-то, если честно, я думала сегодня изменить наш распорядок и сводить Брайар в кино.

– В кино! – Аликс состроила дочери восхищенную рожицу. – Вот это да!

– А почему… почему у твоих есть пальчики, – Брайар показала на Эмирины перчатки, – а у моих нет?

– Потому что у тебя это варежки. Они очень теплые.

– Только имейте в виду, с концентрацией внимания у нее не очень, – предупредила Аликс. – Не представляю, как она высидит весь фильм.

– Ага, это как раз специальный сеанс «Мы с мамой», вы когда-то говорили, что они в полдень. В зале не гасят свет, можно вставать и бегать и все такое.

– Класс! – Она что, сказала класс? Аликс продолжала широко улыбаться, думая при этом: Как это вышло, что мы сейчас обсуждаем время киносеанса?! Эмира и Брайар должны остаться дома! Аликс ради этого и уложила Кэтрин так рано, им с Эмирой столько всего нужно обсудить. – Да, помню, я хотела попробовать. Но, кажется, это только по вторникам. А знаете что? Я же могу дать вам пароль от Амазона, и вы с Брайар устроитесь себе уютненько прямо здесь, вместо того чтобы…

– А можно я проверю?

Эмира всегда спрашивала у Аликс разрешения воспользоваться компьютером (Можно я уточню расписание поезда? Можно я посмотрю прогноз, не будет ли дождя?), но сейчас она встряхнула мышку и застучала по клавишам такими привычными движениями, что Аликс резко склонила голову вбок. Эмира кликнула мышкой еще пару раз.

– Идеально, – сказала она. – В двенадцать сорок пять.

– О, отлично.

– Я сейчас быстренько отправлю себе мейлом адрес.

– Мама? – Брайар держала обеими руками свои светлые волосы, собранные в хвост. – Рыбки бывают без ножек. И без хвостиков. И это они… это они просто такие.

– Абсолютно верно, – подтвердила Аликс. – Эмира, кино – это замечательно. Я уверена, вы прекрасно проведете время. Но вы не возражаете, если мы все-таки минутку поговорим?

Аликс смотрела, как Эмира нажимает «Отправить» и только потом поворачивается:

– Конечно. Что-то случилось?

От этих слов Аликс непроизвольно скрестила руки на груди, словно защищаясь. Когда между ними успела возникнуть эта пропасть? Наверное, так себя чувствуют родители подростков? Когда человек так хочет поскорее вырваться из твоего дома, что ты сам перестаешь ощущать этот дом своим…

– Я… пожалуй, я перейду сразу к делу, – сказала Аликс с легким смешком, от которого внутри у нее все съежилось. Она глубоко вдохнула и поставила кофе на стол, чтобы обозначить момент перехода от Эмириных киношных планов к сообщению, которое Аликс репетировала семь дней. – Мы так прекрасно провели День благодарения, и мы были ужасно рады, что вы пришли. Но… я уверена, вам, Эмира, тоже было чуточку не по себе. Во-первых и в-главных – спасибо за то, что вы в тот вечер проявили себя такой суперженщиной. Я знаю, я это уже говорила, но хочу повторить: вы нас просто спасли.

– Ой, ну что вы, все нормально, – ответила Эмира и, посмотрев на Брайар, добавила: – Болеть очень неприятно.

Брайар помрачнела и сказала Эмире:

– Я тошнилась.

Эмира кивнула:

– Я помню.

– А во-вторых, – продолжала Аликс, обезоруживающе выставив ладони, – я не хочу, чтобы вы испытывали хоть малейшую неловкость из-за того, что когда-то давным-давно мы с Келли встречались.

Эмира рассмеялась:

– Ну что вы. – Она на миг отвернулась к эркеру и сунула руки в карманы дутого жилета. – Это же было… еще в школе, да?

Отповедь прозвучала так, словно Эмира, угадывая возраст Аликс, накинула ей не меньше десятка лет. Брайар у ног Аликс запрыгала на одной ножке и сказала:

– Мама? Пчелки не любят, когда ты кувер… кувар… каешься у них на голове!

– Именно, еще в школе, – подтвердила Аликс, снова овладев собой. – Я просто уточняю, для верности. Но… Эмира, вы могли бы на секунду присесть?

Аликс подхватила Брайар на руки и села с ней за кухонный стол. Брайар стала играть с истрепавшейся веревочкой своих варежек.

– Окей… – Эмира опустилась на краешек соседнего стула. Спина у нее была абсолютно прямая, как будто она подозревала, что стул недавно покрасили и он еще не до конца просох.

– В общем… – сказала Аликс. – Я смотрю на вас двоих, и мне кажется, вы очень счастливы вместе, а если вы счастливы, то и я за вас счастлива…

– Если счастлив ты, то хлопай, хлоп-хлоп-хлоп, – запела Брайар. – И плывет, плывет кораблик прямо в магазин.

– Тот Келли, которого я когда-то знала… – Аликс тяжко вздохнула, предваряя дурную весть. – Короче, он был не самым хорошим человеком.

Аликс снова завладела вниманием аудитории. Она чувствовала, что ее слова попали в цель: скука и вызов уступили место легкой заинтригованности, что в случае Эмиры уже можно было считать победой.

– Эмира, вы так умны, – продолжала Аликс, – и я не сомневаюсь, вы как никто понимаете, чего вы ждете от отношений, и да, я знаю, что люди меняются. Просто я… – Аликс взъерошила волосы Брайар и чмокнула ее в затылок. – Просто я чувствую, что было бы нечестно скрывать от вас мой опыт общения с Келли, особенно понимая, что вы можете столкнуться с теми же проблемами.

– Я… что хочу сказать. – Эмира скрестила ноги и, сложив ладони вместе, зажала их между коленями. – Я знаю, что вы расстались не слишком хорошо. Я не знаю подробностей, ничего такого, но я понимаю. Так бывает. Ничего страшного.

Агааа, то есть он тебе не рассказал, подумала Аликс. Ну еще бы. Знает за собой вину.

– К сожалению, дело не только в этом, – ответила Аликс. – Келли и я… мы встречались совсем недолго, но… в общем, призна́юсь откровенно: Келли грубо нарушил мое право на неприкосновенность частной жизни, что привело к травле и издевательствам надо мной со стороны других учеников. Но, что гораздо важнее, – и именно эта часть может касаться вас, поэтому я вам и рассказываю, – все кругом знали, что Келли имеет привычку фетишизировать афроамериканцев и афроамериканскую культуру. Я не хотела бы вдаваться в подробности… но для меня стало бы катастрофой, если бы оказалось, что Келли и вас так же использует.

Аликс выложила все это непринужденным тоном, который она мысленно репетировала всю неделю – в такси, в ду́ше, крася ресницы перед зеркалом. Она просто сообщает информацию, исключительно в интересах Эмиры, ничьих больше. Слова «афроамериканцы» и «афроамериканская культура» она произнесла совершенно спокойно, не понижая голос до манерного обывательского шепота. И да, она помнила совет Тамры не рассказывать Эмире, как Келли поступил с ее, Аликс, письмом, но Тамра ведь не запретила ей намекнуть, что Келли совершил нечто ужасное. Аликс ожидала, что Эмира попробует выяснить – она, Аликс, точно бы попробовала, – что же именно сделал или сказал Келли, когда и как это было. Но Эмира так и сидела, зажав ладони между колен. Она мотнула головой, отбрасывая волосы за спину, и произнесла:

– И все это было, типа… шестнадцать лет назад, да?

– Боже, неужели столько лет прошло? – Аликс рассмеялась. На самом деле пятнадцать, ну да ладно. – Целая жизнь, я понимаю. Я все это вам рассказываю еще и чтобы объяснить, почему я могла показаться невежливой, когда впервые увидела его на пороге. – Аликс снова повернула в нужное русло. – В первый момент я была просто потрясена тем, что вообще его вижу. Но потом, зная все, что я о нем знаю, я немного встревожилась и задумалась о причинах, по которым он вас выбрал.

Эмира вздрогнула и опустила взгляд:

– Ну не знаю. Я считаю, я неплохой выбор. По-моему, я вполне ничего.

– Ой, Эмира. Нет-нет-нет. Что вы! Я совсем не то имела в виду. – Аликс затрясла пальцами правой руки, словно отгоняя свои слова и развеивая в воздухе. То же чувство, что и в День благодарения (блядь блядь блядь), опять, словно едкий дым, заполнило ее дом и легкие. – Я ни секунды не сомневаюсь, что он от вас без ума. Я просто хочу быть уверена, что это… не по неправильной причине.

– Ясно… – Эмира вздохнула. – Да, конечно, я знаю, о чем вы. И да, я встречала таких парней, но в Келли я пока что ничего такого не замечала, так что… ну не знаю. Просто я, когда училась в школе, тоже делала кучу идиотских вещей. Например, – стыдно говорить, но окей – я честно считала, что азиаты просто умнее других. Или мне ничего не стоило брякнуть: «Фу, что за голубизна?» И то и другое жутко оскорбительно, и сейчас мне даже не верится, что это была я. Так что да, я понимаю. Спасибо, что сказали мне это все, но, правда, странно было бы раздувать из этого проблему, когда все нормально и ничего такого не происходит.

Аликс в школьные годы тоже легко могла сказать: «Что за голубизна?» – и говорила, никаких сомнений. И употребляла выражение «восточный человек» вплоть до университета, пока соседка по комнате не сказала ей, что так делать не стоит. И еще было время, когда, слыша слово «индианка», Аликс спрашивала: «С точкой на лбу или с перьями?» – ей казалось, это остроумно. Но это же совсем другое, как Эмира не понимает?! Келли зациклен на обособлении черной культуры по сей день. Ему и теперь не приходит в голову, что в этом есть что-то плохое. Что же он успел наговорить Эмире, из-за чего она не желает замечать очевидное? Тогда, в школе, он чуть ли не поклонялся Робби и его дружкам, это обожание было прямо ощутимым – и невыносимым. Может, столько лет фетишизируя черных, он научился завоевывать их доверие? Аликс точно знала, что поступает правильно, но почему-то чувствовала себя так же, как тогда, когда соседка по комнате посмотрела на нее поверх чашки с лапшой и сказала: «Подруга, не говори “восточный”, если не имеешь в виду ковер».

– Безусловно! – сказала Аликс, крепче прижимая к себе Брайар. – Именно это я и надеялась услышать. Если проблемы нет, то просто чудесно! Я всего лишь хотела убе…

– Простите. – Эмира прикусила краешек нижней губы, извлекла из кармана телефон и перевела взгляд на экран. – Сегодня только один такой сеанс, я хочу, чтобы мы на него успели.

– Ой, да, конечно! – Аликс опустила Брайар на пол, встала и мгновенно ощутила головокружение и сухость во рту. Брайар пропела: «Элла-мено-пииии»[19], а Аликс взяла с рабочей поверхности свой телефон, думая: Но как же я… Но что же она… Что это, блядь, вообще сейчас было?

– Но вы не против, да? – Эмира тоже встала и, увидев, что Брайар под столом делает приседания, положила ногу на задвинутый стул, чтобы та не ударилась головой. – Я понимаю, это все чистая случайность и ужасно странная история. Просто хочу уточнить… вы же не возражаете?

У Аликс на миг мелькнула мысль: А если я скажу, что возражаю, ты правда перестанешь с ним встречаться?! Но она яростно замотала головой и пылко произнесла:

– Абсолютно нет! Сто процентов!

– Мира, смотри! – Брайар вытянула руку из-под стола. – Это у меня костяшки?

– Почти. Костяшки у тебя вот здесь.

Аликс наклонилась и расцеловала Брайар в обе щеки:

– Повеселитесь хорошенько, девочки!

Эмира надела куртку и осталась стоять. Аликс, сидя за столом, в третий раз за последние десять секунд обновляла свой Инстаграм. Эмира все стояла. Аликс наконец подняла взгляд.

– Извините… – сказала Эмира. – Просто Питер оставлял деньги на столе…

Несколько мгновений спустя, стоя у окна и наблюдая, как ее бебиситтер шагает за ручку с ее первенцем и с тридцатью долларами в кармане, Аликс сунула руки в рукава куртки. Потом в детской ванной, над крошечными зубными щетками, пастой и лосьоном для малышей, накрасила губы. Перебросила вперед волосы и вышла за дверь с одними только ключами и телефоном.

На крыльце она сделала глубокий вдох, чуть ли не в один прыжок перенеслась на тротуар и устремилась вперед, на ходу натягивая перчатки; под ботинками поскрипывал снег. Когда она приехала сюда из Нью-Йорка в прошлый раз, вся Филадельфия казалась ей одинаковой, но теперь она различала, что, где и как. Было двенадцать часов шестнадцать минут – она как раз успеет. Она прочла достаточно Эмириных сообщений, чтобы точно знать, где он работает и в котором часу выходит на ланч (Риттенхаус-сквер; в двенадцать тридцать).

Двадцати- и тридцати-с-чем-то-летние, в стильных узких рубашках и полупальто, шли группками, неся коричневые бумажные пакеты, в каких продают еду навынос. Тротуар здесь, перед огромными офисными зданиями, был широченный; Аликс наблюдала за прохожими, стоя у фонтана, покрытого льдом и смерзшейся грязью. В какой-то момент она даже настроилась войти в офис и предложить ему поговорить прямо там. Наверняка это один из идиотских ультрасовременных опенспейсов с яркими стенами, где невозможно уединиться, но тем не менее. Он изумится ее появлению, а она будет излучать ледяное спокойствие, и, возможно, этого будет достаточно, чтобы он понял, что попался. Но тут она увидела его. Он не выходил из здания, а, напротив, шел к нему, и быстро. У Аликс скрутило живот, и захотелось прикрыть его руками, как во время беременности. Но вместо этого она выпрямилась и зашагала с невозмутимым видом, небрежно сунув руки в карманы.

На Келли были грифельно-серые брюки и черное пальто, под которым виднелось что-то очаровательное из тонкого хлопка. Он шел вместе с двумя чернокожими мужчинами, тоже одетыми неформально, но дорого, и Аликс ухмыльнулась, подумав: О да, как же иначе. Если Келли для повышения самооценки необходимо окружать себя людьми, которые знать не знают, что ими пользуются, то на здоровье. Но нет, с Эмирой у него этот номер не пройдет.

У Келли и тех двоих в руках были прозрачные пластиковые контейнеры с разноцветными салатами типа «собери сам» и вилками. Наконец он заметил ее – и во второй раз за этот день Аликс ощутила себя матерью подростка. Она следила за его реакцией: что-то вроде шока, замешанного на позоре. Все его тело, казалось, негодовало: Мам, что ты тут делаешь? Ты же видишь, я с друзьями. Уходи. Она повернула к нему, срезая путь. Он замедлил шаг.

– Вау. Что ты тут…

– Мне нужно с тобой поговорить. Прямо сейчас.

Оба спутника Келли отступили на шаг, как будто она заразна.

Аликс показала на соседнее здание со стеклянными стенами:

– Идем туда.

Внутри двойной эскалатор вел к сверкающим дверям лифтов, а сбоку, в фойе, примостилось кафе с дюжиной столиков. Все это сверкало и переливалось разными оттенками синего. Под потолком, извергая праздничное настроение на белые плитки, болталась гигантская и омерзительная инсталляция Джеффа Кунса[20]. Аликс выбрала столик с диванчиком на двоих, села, но Келли выдвинул для себя стул напротив. Она стянула перчатки – медленно, палец за пальцем – и велела себе дышать.

– Что такое, Алекс? – Келли опустился на стул так осторожно, что больно было смотреть, он словно боялся случайно сделать неверное движение. – Как ты узнала, где я работаю?

– Привет! – Рядом с их столиком возникла стриженная под мальчика женщина. – Вот вам вода с газом, вот без газа. Ваш официант подойдет через…

– Простите, мы сейчас уходим, – прервал ее Келли.

– Окей, – ответила она ему в тон, но все же поставила воду на столик, прежде чем уйти.

– Ты хочешь знать, почему я здесь? – Аликс включила свой талант оратора, голос звучал спокойно и уверенно. Внутри, однако, ее захлестывала паника. Неужели она всего за какие-то двадцать минут приняла решение увидеться с Келли и осуществила его? Может быть, это было ошибкой, но вот она перед ним, и он ждет продолжения. – Я здесь, потому что я обеспокоена, Келли. – Слово «обеспокоена» она произнесла так, словно предполагала, что он может слышать его впервые.

– Ты обеспокоена? Вау. – Келли хохотнул. – Мне просто-таки не терпится узнать, чем же именно.

Господи, какой же он красивый. Даже когда ведет себя как мудак. В День благодарения он тоже был таким красивым? На висках крошечные проблески седины, которых она тогда не заметила. Аликс судорожно сглотнула и сфокусировала взгляд на пузырьках в стакане с газировкой.

– Ты считаешь, это порядочно с твоей стороны – начать встречаться с моей… с моим бебиситтером и ожидать, что я смолчу?

– Алекс, ну перестань. – Келли поставил на стол свою коробочку с салатом. – Мне тоже неприятно, что она у тебя работает. Но мы с тобой встречались десять с лишним лет назад, и пусть уж она сама решает, как ей…

– Господи, то, что мы с тобой встречались, тут вообще ни при чем, не льсти себе. – Возможность сказать это ему, изобразить в воздухе кавычки вокруг слова встречались, с красиво уложенными волосами и наконец-то минус шестью фунтами в сравнении с весом до беременности… о, Аликс практически ощущала вкус этих слов, они были соленые и теплые. – Честно говоря, лучше бы это было связано с тем, что мы встречались. Мы прекрасно могли бы встречаться и потом расстаться как нормальные люди. Это было бы отлично. Но, поскольку неприкосновенность частной жизни для тебя пустой звук и поскольку наших чернокожих спортсменов ты рассматривал как свой пропуск в мир популярности, я естественным образом пришла к выводу, что там, в магазине, сняв Эмиру на видео, ты решил, что встречаться с ней – это ровно то, что тебе надо.

Келли посмотрел на нее так, словно учуял запах гари:

– Алекс, что это сейчас вообще было?

– Я не закончила! – Аликс подняла ладонь. – Если ты думаешь, что я собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как ты пудришь мозги человеку, который мне все равно что семья, то ты, похоже, рехнулся. – Она сделала секундную паузу для пущего эффекта. – Если тебе по-прежнему нравится фетишизировать черных, как тогда в школе, – пожалуйста, твое личное дело. Просто не играй в эти дерьмовые игры с моим бебиситтером.

Аликс следила, как Келли пытается осмыслить услышанное. При всей своей ярости она могла думать только о том, до чего же он хорош, когда растерян. Как можно до такой степени ненавидеть человека и в то же время так хотеть ему нравиться? Или все дело в этом ослепительно безвкусном месте – что это вообще такое, ресторан? Тут подошел официант, положил перед ними меню и спросил, не принести ли им для начала что-нибудь выпить, и Келли рявкнул: «Мы не вместе!» – и официант сказал: «Окееей».

Когда он удалился, Келли прижал руки к краю стола и выпустил воздух через рот:

– Окей, давай отмотаем назад, потому что у нас есть в чем разобраться.

Почему-то при этих его словах Аликс чуть не вырвало газировкой. Она скрестила ноги и стала смотреть, как Келли обводит языком передние зубы, готовясь говорить.

– Да, последний год в школе у тебя вышел не самый радостный, и очевидно, что тебя это до сих пор терзает. Но, по большому счету, я всего лишь порвал с тобой. – На этих словах он отпустил край стола и развернул руки ладонями кверху. – И все. Ничего больше я не сделал.

Аликс замотала головой:

– Это не имеет никакого отношения к…

Келли прервал ее:

– Дай мне закончить. Я порвал с тобой. Только и всего. Уверен, ты с тех пор тоже порывала с людьми и уже знаешь, каково это. От этого всем нелегко.

Мозг Аликс никак не мог сосредоточиться на словах Келли. Они были перегружены подтекстом – она знала, что потом проанализирует каждую деталь, – и это, похоже, мешало ей удерживать в голове информацию. С одной стороны, он выглядел не рассерженным, а измотанным, и от этого ей было так дурно, что, казалось, ее вот-вот вырвет в складки шарфа. С другой стороны, он считает, что она с кем-то порывала? И не раз? Значит ли это, что он по-прежнему находит ее привлекательной? Сейчас совсем неподходящий момент – или все-таки можно уточнить: То есть ты все еще считаешь, что я красивая?

– И это мое единственное преступление против тебя, – продолжал Келли. – Я знаю, что ты с этим не согласна, и не понимаю, почему столько лет спустя ты не хочешь даже допустить, что, может быть, все-таки не стоило в ту ночь вызывать полицию. Но что касается тебя и меня – мне было семнадцать, и мы расстались.

Аликс посмотрела вверх, на зеркальный потолок:

– Еще раз: я пришла поговорить об Эмире.

– Окей, хорошо. Что касается Эмиры… – Келли уставился на стол, словно все еще не мог уложить в голове происходящее. – Честно говоря, я поражен, что слово «фетишизировать» вообще есть в твоем лексиконе… но, Алекс, я люблю Эмиру.

Эти слова подействовали на Аликс так, словно он сунул руку в ее грудную клетку и небрежно, как букашку, смахнул в сторону сердце.

– И да, – добавил Келли, – наверное, я и вправду думал, что черные парни в школе гораздо круче белых. Вряд ли я был единственным, кто считал самыми крутыми спортсменов, рэпперов и богачей вроде тебя. Но мы с Робби и сейчас дружим. Я на его свадьбе был, черт возьми. И неважно, как именно мы подружились. И неважно, как я познакомился с Эмирой.

Первой мыслью Аликс – мыслью, за которую она себя сразу возненавидела, – было: На какой свадьбе?! Почему я не видела фотографий? О боже, Робби что, меня забанил?

– Что же до наших с ней отношений, – Келли широко открыл глаза, – никто никого ни для чего не использует. А главное, Эмира – взрослый человек. Поэтому, нравится тебе или нет, она может проводить время с кем захочет, и тебя это никак не должно беспокоить. – Келли изобразил в воздухе кавычки вокруг слова «беспокоить», и Аликс замерла.

Ей хотелось заорать, хотелось, чтобы ее голос эхом отразился от этих вопиюще безвкусных, претенциозных стен. Как ты смеешь разводить тут дипломатию?! Да, между нами все кончено, но это, блядь, не повод встречаться с моим бебиситтером! И не говори со мной так, будто я ебанутая. У нас с тобой была любовь. Как еще мне было реагировать? И как еще мне было тебя увидеть? Чем больше Келли говорил, тем спокойнее становился, и казалось, что он уходит, ускользает. Аликс хотела бы, чтобы он услышал все, чего она не сказала, однако она не желала уходить домой, мирно расставшись с человеком, который испортил ей выпускное лето. Нью-Йорк все еще гудел в ее жилах, она знала, что волосы ее и кожа выглядят обалденно. И если Келли думает, что он сейчас может просто встать и уйти, если Эмира думает, что она может просто просить деньги и называть Питера по имени, – что ж, тогда они оба очень сильно ее недооценивают.

– Таким образом, из всего, что я сейчас услышала, вытекает… – Аликс усмехнулась. – Ты так и не рассказал Эмире, что именно ты мне сделал?

Келли наклонил голову и коснулся ладонями лба:

– Господи, Алекс. Я ничего тебе не делал, и…

– Хочешь верить в это – пожалуйста, – сказала она. – Но Эмира вправе знать, с кем она встречается на самом деле. И если ты не расскажешь ей, что ты сделал, не расскажешь обо всем, что привело к аресту твоего лучшего друга Робби, тогда расскажу я, можешь не сомневаться.

Келли подавил смех. Она что, зашла чересчур далеко? Тамра велела не рассказывать Эмире, что он сделал, – но она же не велела не требовать от него, чтобы он сам рассказал Эмире?

– Алекс. – Келли вздохнул. – Ты пришла и заявила, что я якобы использую Эмиру. Это была твоя главная претензия. А теперь оказывается, что дело в письме, которого я вообще не получал?

– Это взаимосвязано, – процедила Аликс сквозь стиснутые зубы. – Если это вообще неважно и ты не сделал ничего плохого, почему тогда ты не рассказал Эмире, как ты со мной поступил?

– А почему ты ей не рассказала, как ты поступила с Робби?

– Я всего лишь защищала свою сестру и няню!

– Господибоже, Алекс. Ты опять за свое? «Я должна защитить мою черную няню»? Просто для информации: у Робби по-прежнему рост пять с половиной футов, и…

– Знаешь что? – оборвала его Аликс. – Как тебе такой вариант: ты рассказываешь Эмире, что произошло, каким образом Робби вообще узнал мой адрес и код на воротах, и дальше пусть она сама разбирается. Раз уж она такая взрослая и зрелая, я уверена, она сможет принять верное решение.

Келли низко наклонил голову и, глядя исподлобья, произнес:

– Если это намек на ее молодость, я с удовольствием обсужу разницу в возрасте между тобой и твоим мужем.

Ах ты уебок, подумала Аликс. Она часто забывала, что если Питер выглядит молодо для своих лет, то это еще не значит, что он выглядит молодо. Но нет, она не позволит выбить себя из колеи.

– Эмира достойна знать, с кем она встречается.

– Нет, Алекс, знаешь, чего достойна Эмира? – Келли подался вперед, упираясь одной рукой в стол. – Эмира достойна работы, где, блядь, можно носить свою собственную одежду. Как насчет того, чтобы с этого и начать?

Аликс откинулась на спинку диванчика, ощутив, как с еле слышным присвистом сплющивается сзади стеганый пуховик.

– Прошу прощения?

– Тебя послушать, так то, что произошло с тобой, хуже, чем то, что произошло с Робби, хотя на самом деле… нет, об этом лучше не начинать. Если ты так сильно любишь Эмиру, позволь уж ей ходить в чем она хочет, – язвительно сказал Келли. – Я знаю, что в школе я много чего напортачил. Мне было семнадцать. Я был идиот. Но я хотя бы не заставляю своих работников надевать униформу, как будто они моя частная собственность.

– О господи! – Аликс, держа руки на столе, сжала кулаки. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Она попросила! Я одолжила ей футболку!

– Ты одалживаешь ей одну и ту же футболку? Каждый день? В бизнесе это называется «униформа».

– Ты несешь что-то несусветное. – Аликс начала день на Манхэттене, готовясь сказать Келли: Я знаю, кто ты. Но теперь она сидела в Филадельфии и играла в игру, в которой не бывает победителей, – «Кто из нас больше расист?». Она слегка склонила голову набок и устремила лежавшие на столе ладони вперед, точно кинжалы. – Эмира для нас – член семьи. Мы никогда не заставляли ее делать что бы то ни было против ее воли. Я знаю ее дольше, чем ты, и я готова на все, чтобы ее защитить.

– Звучит охуенно по-богатому. Ты просто невероятна.

– Я не шучу, Келли. Если ты не…

– Алекс, да ты послушай себя! – Келли прокричал это шепотом. – Ты та же, какой была в школе! Господи, я увидел тебя в День благодарения и подумал: как, блядь, это могло произойти? Но, с другой стороны, да только так и могло. Конечно, ты нанимаешь черных, чтобы они растили твоих детей, и, конечно, ты украшаешь их своим фамильным гербом. Точь-в-точь как твои родители, которых ты так стеснялась. И, конечно, ты отправляешь Эмиру в белый-пребелый магазин, в полночь, и рассчитываешь, что все будет окей.

– Ха! – Аликс откинула голову. – То есть ты меня обвиняешь в том, что Эмиру допрашивала полиция? Вот это действительно смешно.

– Это почему же?

– Потому что она бы не вляпалась в эту историю, если бы в ту ночь на ней была униформа, правда?

Аликс смотрела, как у Келли отпала челюсть, словно он пытался поймать подброшенную в воздух попкорнину. Сердце ее заколотилось втрое быстрее, и захотелось прижать руки к щекам. Если бы она попыталась выразить свои мысли словами, получились бы обрывки вроде: Погоди, я не то хотела… дело в том, что… но ты же сам сказал… я совсем не в том смысле…

Келли поднялся и стал шарить в кармане пальто.

– Говори Эмире что хочешь.

– Келли, подожди.

Он бросил на стол два доллара.

– Келли. – Аликс упорно продолжала сидеть, надеясь, что это помешает ему просто взять и уйти. – Мы… Эмира стала для нас очень близким человеком, и…

– Да-да, членом семьи, правильно? – Келли взял со стола свой контейнер с салатом. – Поэтому ты заставляешь ее работать в ее день рождения? Хорошей тебе жизни, Алекс.

Аликс отчаянно жалела, что не взяла с собой наушники, но, с другой стороны, понимала: любая песня, которую она сейчас поставит, чтобы выкинуть Келли из головы, будет потом до конца жизни напоминать ей о нем. Под частый-частый хруст снега она дошла до дома, поднялась на крыльцо, проскользнула внутрь и заперла за собой дверь.

Она сразу же направилась к кухонному компьютеру, думая: Может, написали из штаба Хиллари. Или, может, та милая женщина из Новой школы. Аликс вовсе не обязательно дружить с бебиситтером. Ей нужна только ее семья. И ее карьера. Дыша уже не так часто, она нажала на иконку электронной почты внизу экрана, вспыхивающую красным, – четыре новых мейла.

Между рекламой фитнес-компании «Соул Сайкл» и объявлением о распродаже джинсов «Мейдуэлл» дважды высветилось имя издательницы, и Аликс прошептала: «Чччерт». Она адски запаздывала с рукописью. Но, по словам Рейчел, такое случалось сплошь и рядом и агенты закладывали опоздания в график заранее, исходя из того, что авторы всегда просят продлить сроки. Тем более что Аликс совсем недавно родила, чего, спрашивается, они могут от нее хотеть?

Тема первого письма была: Вы в Нью-Йорке???

Чччерт, снова подумала она. Все-таки от социальных сетей бывает не только польза. Может, нужно было заблокировать издательницу? Ну нет, это выглядело бы странно. Что Келли расскажет Эмире? Нет, не думай сейчас об этом. Успокойся и прочитай письмо.

Аликс!

Я видела, Вы с малышкой гуляли в Проспект-парке! Так мило! Я знаю, что сегодня выходной, но мне бы очень хотелось обсудить с Вами наши дела, особенно если Вам требуется сдвинуть дедлайн – требуется, да? Дайте знать, вдруг я пропустила это письмо – или другое, с вложением, где Ваши первые 50 страниц.

Обнимаю,

Мора

Окей, пока что все не так ужасно. Аликс ей ответит, что эти месяцы пролетели слишком быстро, все как в тумане, что она очень много времени уделяла семье и что совсем скоро, как только сможет, пришлет первые полсотни страниц. Правда, сначала нужно их написать. Ничего страшного. Подумаешь, большое дело. Конечно, она планировала писать их в своих любимых кафешках и ресторанах в Нью-Йорке, но она же была занята. Она гуглила Келли. И его семью. И их общих одноклассников. И вообще это был отпуск.

Но потом Аликс открыла второе письмо Моры, отправленное через час после первого.

Аууу? Аликс, дорогая, давайте назначим время и поговорим. Я начинаю беспокоиться, что от Вас до сих пор ничего нет, в то время как уже должна быть выполнена бoльшая часть работы. Понимаю, написать книгу – великий подвиг, особенно с двумя малышами, но я просто хочу сверить наши часы и убедиться, что мы с Вами находимся на одной и той же странице (о боже, какой неудачный каламбур). Мне бы очень не хотелось пересматривать наш договор, но я хочу действовать наилучшим для нас обеих образом. Давайте поговорим как можно скорее.

Мора

Пересматривать договор? Они могут забрать аванс? А если она его уже потратила? У нее было такое чувство, как будто Мора схватила ее за запястье, – так однажды мать, застав ее пьющей разбавленное соком вино в чьей-то машине, распахнула пассажирскую дверцу и сказала: «Алекс. Домой». За какой срок она сможет написать пятьдесят страниц? Или хотя бы тридцать? У нее же должен был быть план работы? Это было задумано как легкое и приятное занятие! Келли небось уже поговорил с Эмирой – что он ей сказал?!

И тогда она услышала.

Склонившись над компьютером, прижав руку к подбородку, она услышала жалобное хныканье Кэтрин. Аликс рывком развернулась, схватила черно-белый монитор «видеоняни». Кэтрин была в кроватке. Пинала ножками свой спальный мешок.

Все внутренности Аликс словно бы рванулись вверх и втиснулись в пространство за ушами. Но разве Питер не… Как же я… Но я думала, что Эмира… Не могла же она… Аликс бросилась в комнату девочек, распахнула дверь – и Кэтрин заплакала, испугавшись резкого движения. Аликс подхватила ее на руки и прижала к сердцу, выпрыгивающему из груди. Может, Кэтрин и раньше плакала? Или вопила? Может, она что-то случайно проглотила? А если соседи слышали ее крики? А если это травма на всю жизнь? Аликс оставила дочь дома. Одну. Мало ли что могло произойти за это время!

Младенцев не оставляют одних. Никогда. С ними, скорее всего, ничего не случится – а с тобой? Аликс с трудом помнила, как оказалась дома. А если бы ее сбила машина? А если бы ее хватил какой-нибудь припадок и она потеряла бы сознание? Эмира и Брайар часами торчали бы в своем кино и бог знает где еще, а Кэтрин лежала бы одна-одинешенька во флисовом спальном мешке? Как, как могла она забыть о человеке, который последние пять дней постоянно был к ней пристегнут? Келли что, заставил ее забыть о собственном ребенке? О новенькой дочери, уже сейчас похожей на нее как две капли воды? Когда она, Аликс, в последний раз так горько рыдала? Наверное, когда Келли ее бросил. Она зажала рот рукой и сказала в эту руку: «Прости меня, прости!» Кэтрин уже успокоилась и тихонько всхлипывала ей в ухо.

Покачивая Кэтрин, Аликс вернулась в кухню и обошла вокруг стола, потом еще раз. На третьем круге она глянула на экран компьютера и краем глаза уловила слово «Входящие» на вкладке, которую не открывала. Дальше шло EmiraCTucker@, после чего текст обрывался. Аликс сдвинула Кэтрин на правое плечо.

Найти его имя было легче легкого. Стоило вбить Kell, и оно сразу выскочило. Найти вложение за сентябрь 2015 года оказалось еще проще – это был первый и единственный мейл, полученный от него Эмирой. Загрузив вложение, Аликс сразу же перетащила его в папку «Блог: весенние посты», которой не пользовалась с прошлой весны. Потом, не тратя времени на просмотр видео, быстренько отправила его по почте самой себе – теперь оно было у нее в двух экземплярах, – после чего удалила его из папки «Отправленные» и разлогинилась из Эмириной почты. Прежде чем уйти от компьютера, она почистила историю браузера и вбила два новых поисковых запроса – зимние поделки с малышами и кольцо для прорезывания зубов органическое, – а потом потянулась за телефоном.

– Алло, Лейни, вы прямо сейчас сильно заняты? – Аликс звучно шмыгнула носом и позволила своему голосу дрогнуть. Она поцеловала Кэтрин в щеку и продолжила ее покачивать. – Возможно, мне потребуется ваша помощь, но только… скажите, вы умеете хранить секреты?

Двадцать два

С пластиковой тиарой на голове, в черном платье с глубоким треугольным вырезом и в прозрачных черных колготках Эмира восседала под кричаще-яркой персиковой рекламой и акриловыми пальмами. Подразумевалось, что это Эмирино «любимое заведение», и это предположение ее напрягало, но лишь самую малость. Да, диджей был на взводе и ставил лучший, по мнению Эмиры, реггетон, и все же она любила «Тропикану 187» (как и готовые брауни, и утренние киносеансы, и вино в пакетах, которое хранишь в холодильнике) в первую очередь за дешевизну (два-по-цене-одного, специальные ночные цены для дам, пиво по три доллара, коктейль «Палома» за шесть). Тут не было и вполовину так круто, как в тех местах, где отмечали свои дни рождения Зара, Джосефа и Шони, но напитки были что надо – и вечер тоже.

Три Эмирины подруги в обтягивающих платьях и с густым автозагаром сидели вокруг нее в мягкой красной кабинке. Стол был уставлен «Пинаколадами», рыбными тако, ананасовой сальсой и курицей по-ямайски. Все пропахло сладким коктейлем «Май-тай» и жареными креветками в кокосовом соусе, и каждая песня была убойнее предыдущей. Разворачивая последний подарок – новый чехол для телефона вместо ее выцветшего и потрескавшегося, – Эмира отлепила каблук от пола, сказала: «Огосподибоже, спасибо тебе, Зи» – и начала вскрывать упаковку ногтем с черным лаком.

– Да-да, а то на этот мы уже смотреть не можем. – Зара схватила Эмирин телефон и принялась сдирать изношенный розовый резиновый чехол. – Только погляди, как он у тебя устал. Он не делает чести нашему бренду.

Зара нарядила Эмирин телефон в новенький матово-золотистый чехол. Эмира сложила в один пакет остальные подарки (наушники цвета металлик и подарочную карту «айТьюнз» от Джосефы, две шелковые «блузки для собеседований» от Шони) и объявила:

– Следующий круг за мой счет.

Джосефа вынула изо рта соломинку и удивленно тряхнула головой – так, что взлетели собранные в хвост волосы:

– Что с тобой? Тебе плохо?!

Шони рассмеялась и промокнула уголок рта салфеткой:

– Мира, но это же твой день рождения!

– Ну а я хочу, прямо сейчас. – Эмира помахала официанту и заказала четыре текилы. Напитки прибыли тотчас, в рюмках с сахарной глазурью цвета меди и ломтиками ананаса.

– Окей… – Эмира смотрела, как подруги поднимают рюмки и облизывают липкие пальцы. На какой-то миг она почувствовала себя так же, как в тот момент, когда Брайар увидела на картинке цветок, понюхала и сказала: «Вкусно», но она отогнала это чувство, чтобы не перехватило горло. Она выпрямилась и возвысила голос, перекрикивая басы и ударные:

– Короче. В последние месяцы я была немножко дерганая и как бы… совсем на мели. И я честно очень благодарна, что вы меня терпели. В следующем году все будет по-другому, и спасибо вам, девчонки, что помогли мне себя собрать. Сефа, спасибо, что заставила меня распечатать резюме на красивой бумаге.

– На красивой бумаге, о да, mija![21] – Джосефа четырежды щелкнула пальцами.

– Шони. – Эмира повернулась к ней. – Спасибо, что слала мне мейлы с новыми вакансиями. Каждый день. Много раз в день… Как же я мечтаю никогда их больше не видеть!

– Ты сказала, что тебе нужна помощь!

– И Зара – спасибо, что помогала мне писать все эти тупые сопроводительные письма и не казаться в них полной идиоткой. – Эмира на миг прижалась к подруге. – Итак, леди, благодаря вам… на следующей неделе у меня собеседование!

– Йеее! – хором воскликнули Зара и Джосефа.

На лице Шони отражались одновременно бурная радость и сожаление, что обе руки заняты и она не может захлопать:

– Боже, Эмира! Вау! Это обалденно!

– Окей, окей, хватит об этом. Ни слова о работе. – Эмира подняла рюмку. Девушки последовали ее примеру.

– За Миру! За то, чтоб в две тыщи шестнадцатом она была вся из себя суперпрофессионал и все такое, – сказала Зара. – Твое здоровье, мать, с днем рождения!

Эмира опрокинула в себя рюмку, приложив руку к груди. Джосефа достала телефон и сказала:

– Мира, улыбочку.

Эмира сложила губы бантиком.

– О, прелесть. – Джосефа вгляделась в кадр. – Правда прелесть. Это и запостим.

Несколькими часами раньше, привезя Брайар домой, Эмира не стала отдавать миссис Чемберлен пятнадцать долларов, оставшиеся в кармане куртки. Шесть с половиной она потратила на свой билет в кино (билет Брайар оказался бесплатным), пять – на маленький пакетик попкорна, а позже еще два двадцать пять – на крошечный капкейк «Красный бархат». Они с Брайар разделили его, сидя друг напротив друга в кондитерской, где было полно белых, а на стенах в рамах висели картинки с винтажными курицами.

– Би, знаешь что? – сказала Эмира, слизывая глазурь. – У меня сегодня день рождения.

Брайар приняла это к сведению – с удовольствием и без удивления:

– Хорошо. Значит, ты… ты теперь большая девочка.

– Это так. Я большая девочка.

– Молодец, Мира.

И Эмира сказала:

– Спасибо.

Она и вправду была молодец. Всю эту неделю она устраивала Брайар счастливую жизнь – водила ее в новые места (Эмира могла поклясться, что Брайар раньше даже не догадывалась о существовании моллов), рассказывала, что означают слова любопытный, сирена и ямочка. А вечерами она гуглила вакансии воспитателя и администратора в детских садах, разослала шесть резюме и еще два отдала лично в руки. Предстоявшее собеседование было на должность менеджера по работе с детьми в фитнес-клубе «Мир тела» в районе Пойнт-Бриз в южной части города, на полный рабочий день. Эмира не стала говорить подругам, что зарплата мизерная – на четыре доллара в час меньше, чем она зарабатывает сейчас. И не упомянула краткий укол уныния, который ощутила, оставляя свое резюме в комнате с ярко окрашенными, но выцветшими стенами, где пахло санитайзером и рвотой. (Одна из тамошних сотрудниц, явно младше Эмиры, со смехом сказала: «Чашку забыл!» – и побежала догонять какую-то маму с сыном, и от того, как она семенила с грязным детским поильничком в руках, Эмире вдруг стало тоскливо.) Но когда в тот же день ей позвонили, она сказала, что да, ее очень интересует эта работа и она с удовольствием придет на собеседование. Эмире не терпелось рассказать об этом Келли – Келли, который утром прислал ей в квартиру букет цветов, а до того, ровно в полночь, написал: С днем рождения! Келли, который сегодня работает допоздна, но позже приедет выпить и потанцевать.

Поев, девушки спустились в бар без окон. Там уже собрались друзья Шони из «Сони», кое-кто с нынешнего курса Джосефы и еще несколько девочек, с которыми подруги учились в Темпле. С Зариной работы не было никого. Когда Эмира предложила Заре пригласить коллег, та сказала: «Фуу, вот этого не надо, пожалуйста, – я с ними работаю. Лучше скажи Келли, чтоб привел того, с “фейдом”».

Келли привел того, с «фейдом», и еще двоих. Когда он вошел, Эмира восседала на барной табуретке, в ней булькало уже три порции выпивки и все казалось ужасно смешным и волшебно чудесным. У меня есть бойфренд? Он пришел ко мне на день рождения? И он белый? Упс! Окей! Келли пробирался сквозь толпу, вывернув голову в Эмирину сторону.

– Здравствуй, красотка.

– А у меня день рождения, – сообщила она, улыбаясь сквозь поцелуй.

– Что, серьезно? Ну надо же. С днем рождения, – бросил он как бы между делом. – Что у тебя… как вообще дела? Как прошел рабочий день?

– Хорошо. – Эмира поставила пустую рюмку на стойку бара и крутнулась на табуретке, снова поворачиваясь лицом к Келли. – Мы посмотрели мультик. А потом еще один. А потом съели капкейк.

– Два мультика? – спросил Келли с притворным ужасом, словно папаша, недовольный, что кто-то чересчур долго торчит перед экраном.

– Да мы там были одни и просто все время болтали.

Это было так здорово. В просторном кресле Брайар выглядела непривычно крошечной. Когда начался трейлер, она заткнула ушки и посмотрела на Эмиру взглядом человека, вспомнившего, что он забыл запереть входную дверь. Но быстро освоилась и в середине первого фильма погладила Эмиру по бедру и прошептала: «Я тут с тобой, Мира, тшшш».

– Так вы поэтому мне не перезвонили, мисс?

– Ох, прости. – Эмира коснулась ямочки на горле. – Извини, я просто стараюсь не доставать телефон, когда я с ней. И потом, я хотела побыстрей оттуда сбежать и добраться до Шони… ой, кстати, вспомнила… – Эмира чувствовала, что пьяна, но не могла удержаться, чтобы не сказать ему прямо сейчас, – твоя школьная любовь сегодня опять взялась нести ту свою хрень.

Келли кивнул и сунул руки в передние карманы:

– Да, я хочу поговорить об этом и еще о многом другом, но, наверное, не здесь и…

– Да нет, чего, я могу рассказать, – сказала Эмира. – Это было так бредово. Не успела я войти, как она мне: «Я просто хочу вам сказать, что совершенно не возражаю против того, чтобы вы встречались с Келли». – Подражая голосу миссис Чемберлен, Эмира проговорила это ласково, но настойчиво. – А я такая: «Эммм, я, в общем-то, вашего мнения не спрашивала, ну окей». Она пыталась мне вливать, каким ты был нехорошим в школе, а я ей: «Во-первых, это было давно. А во-вторых, у меня скоро собеседование в другом месте, так что давайте не будем в это вдаваться».

– Стой, что? Собеседование?

– Я забыла тебе сказать! – Эмира прижала руки к щекам. – Да, в понедельник!

Она постаралась произнести это с энтузиазмом, которого вовсе не испытывала. Но дело того стоило, потому что Келли восхитился:

– Обалдеть! Эмира, но это же круто!

– Менеджер по работе с детьми, меня, может, еще и не возьмут. Но да, там социальные гарантии и все такое.

– Ух ты, я и забыл. Тебе же сегодня двадцать шесть. – Келли прикоснулся к ее плечам так, как будто они очень хрупки и могут в любой момент сломаться. – Купим тебе каску, пока ты без страховки?

Она оттолкнула его:

– Со мной все норм. У меня еще с месяц в запасе.

– Слушай, я тебя поздравляю! И ведь ты только начинаешь искать, так что это суперкруто… – Келли застыл с открытым ртом, собираясь сказать что-то еще, и Эмира подумала: Да, ты мне тоже больше чем просто нравишься. – Знаешь, не уезжай сегодня домой с девочками. Останься со мной.

– Да?

– Да. Мне нужно кое-что тебе сказать, но не сейчас, попозже.

– Хорошее?

– Эммм… – Келли вытянул губы трубочкой, что одновременно умилило ее и наполнило ноющим страхом. Потом поднял брови: – Интересное. Но сейчас у тебя день рождения, дай я тебя угощу.

Через пару минут на Келли с привееетами и объятиями набросились Зара, Джосефа и Шони.

– Видал, как я проапгрейдила твою девушку? – спросила Зара, показывая на телефон в руке у Эмиры.

Келли рассмеялся:

– Черт, да, так гораздо лучше.

– Слушайте, это грубо, – возмутилась Эмира.

– Ну извини, что мы о тебе заботимся, – сказала Зара, подражая ее тону.

– Келли, Мира порвала мою Инсту, – сообщила Джосефа, которая все это время не расставалась с телефоном. – Сто пятьдесят лайков меньше чем за два часа.

– Ооо, вот что мы должны были подарить тебе на день рождения, – сказала Шони. – Аккаунт в Инстаграме.

– Что это за жлобский подарок? – вознегодовала Зара.

– Это предусмотрительный подарок! Для счастливых воспоминаний.

– Практически никто не пользуется Инстой для воспоминаний!

– Я угощаю, – объявил Келли, и когда спросил, кому что, Зара и Шони хором выкрикнули: «Шампанского!»

– Ты ведь будешь шампанское, правда? – уточнила Шони у Эмиры. – Ты у нас новорожденная, у тебя нет выбора.

У Эмиры действительно не было выбора, но Джосефа от шампанского отказалась.

– Я пропускаю этот круг, – сказала она, не поднимая взгляда, и продолжила рыться в телефоне.

Шони захотела сфотографировать Эмиру и Келли и заставила их позировать в обнимку у стойки бара. Затем она сняла видео: скучающий бармен уныло открывает шампанское и разливает поровну в три фужера.

– Зара, подойди ко мне быстро! – позвала Джосефа, и Зара двинулась к ней вдоль стойки, прихватив свой фужер.

– Это было так мило. Спасибо, Келли, – сказала Шони. – Ты ведь не знаком с моим бойфрендом? Он сегодня придет, ты обязательно должен с ним познакомиться.

– Кажется, не знаком. Буду рад знакомству.

«Нет, не будешь», – изобразила Эмира одними губами из-за плеча Шони, но тут Зара схватила ее за руку повыше локтя и сказала:

– Эмира, у тебя тут кровь!

– А? – сказала Эмира.

– О нет, – сказала Шони.

– Идем в туалет, – сказала Джосефа. – Приведем тебя в порядок.

Келли, открывая счет напиткам в баре, обернулся к ним:

– Эмира, что случилось?

– Все в порядке, я медсестра! – Зара сильнее дернула Эмиру за руку. – Сейчас вернемся.

Эмира покорно пошла в направлении туалета – Зара тянула ее, Джосефа подталкивала.

– Эй, осторожней! – сказала Эмира, когда Зара втолкнула ее в просторную кабинку для людей с инвалидностью, а Джосефа заперла за ними дверь. Эмира посмотрела на свою руку, но крови не увидела. Она моргнула четыре раза подряд и подумала: Уфф, кажется, я напилась.

– Так нет же никакой крови, – произнесла она.

– С тобой все в порядке. – Джосефа достала свой телефон.

– Стойте, что? – В левой руке у Шони был лейкопластырь, в правой – маленький тюбик заживляющей мази.

– Какого хера ты делаешь? – спросила Зара.

– Я думала, ты сказала «кровь», – ответила Шони.

– Окей. Что тут происходит? – прервала их Эмира.

Шони спрятала набор для первой помощи обратно в сумку. Зара и Джосефа, к Эмириному возмущению, обменялись понимающими взглядами. Джосефа согнула руку в локте и приложила к груди.

– Слушайте, что за херня? – снова спросила Эмира. – Так нельзя. Келли только что пришел.

– Окей, – сказала Зара. – Это ты выставила то видео?

Какой-то рыхлый округлый ком заполнил Эмирино горло. Она сразу поняла, о чем речь, но услышала, словно со стороны, собственный голос, спрашивающий, чтобы потянуть время:

– Какое видео?

– Ты только не волнуйся. – Джосефа, похоже, готова была приступить к объяснениям, но не могла смотреть Эмире в глаза. Поэтому говорила она, глядя в телефон и листая ленту ноготками, покрытыми белым лаком. – Под твоей фоткой в Инсте оставили коммент: «Это та черная девушка из видео в магазине?» И я такая: «А?» Так что я погуглила «черная девушка в магазине видео», и… в общем, вот.

Эмира вырвала у Джосефы телефон, и рот ее сам собой открылся, обретя неправдоподобное сходство с идеальной буквой О. Сквозь пелену трех с половиной рюмок Эмира увидела на экране себя в отделе замороженных продуктов в «Маркет депо», говорящую в камеру: «Огосподибоже. Вы можете отойти?» Брайар в кадре не было, только в самом низу экрана мелькнула светлая прядка, и при виде ее у Эмиры откололся кусочек сердца.

– Нет, нет, нет, нет, нет. – Эмира ощутила, что приваливается к грязной стене с наклейками, и надписями маркером, и именами, и телефонами. Глаза ее мгновенно протрезвели, и в груди тоже, но конечности и спина не поспевали. Часть ее существа еще не дошла до вопроса «Как это могло случиться?!» и продолжала изумляться чудесам технологии: как это я одновременно в туалете и на экране? Словно из другой вселенной, Эмира опять услышала собственный голос. Это Зара достала свой телефон и показывала видео Шони.

– Так, ладно… – сказала Шони. – Эмира, не паникуй.

– Но этого не может быть… – прошептала Эмира. – Как это, что? Кому это видно?

– Да, что за сайт? – Тон Шони подразумевал, что это всего лишь розыгрыш, что кто-то просто дурачится. – Не похоже, чтобы какой-то известный. Может, это еще не разошлось по Сети.

Зара и Джосефа снова многозначительно переглянулись, и Эмире захотелось швырнуть телефон в кучу размокшей туалетной бумаги на полу.

– Какой сайт? – выкрикнула она. Пальцы ее тряслись. – Кто это видит?

– Мать, это Твиттер, – сказала Джосефа. – Так что… это видят, типа, все.

– То есть?!

Джосефа достала свой телефон, нажала «назад» и передала Эмире. Эмира никогда не имела дела с Твиттером, поэтому попыталась листать влево-вправо. Три подруги хором сказали: «Вниз».

Там было все. Черную девушку-бебиситтера пытаются задержать за то, что она пришла в магазин с белым ребенком. Черная девушка дает отпор охраннику, обвинившему ее в киднеппинге. Очередная история о том, как черная девушка просто делала свою работу и за это ее чуть не арестовали. Филадельфия: девушку-бебиситтера обвиняют в похищении ребенка. #ВерьтеЧернымЖенщинам. #МыАрестованыИлиМожемИдти? Черная женщина за словом в карман не лезет: охранник получил свое.

И везде был один и тот же клип, вырезанный из видео, а поверх него бегущей строкой шел текст типа: Когда в аэропорту мне говорят, что у меня слишком большая сумка… Когда мне говорят, что туалет только для клиентов… Когда мне говорят, что в примерочную можно взять не больше шести предметов… А в клипе Эмира вопила: «Да ты даже не коп! Сам отойди!»

Эмира ухватилась за стену и сказала:

– Мне нужно сесть.

– Фуу, нет-нет-нет. – Шони подхватила ее под локоть. – Не садись тут, просто обопрись на меня.

Джосефа забрала у Эмиры свой телефон, а Шони стала дуть ей на шею.

Все расплывалось, как будто подернутое густой пеленой. Эмира была в грязной туалетной кабинке – но одновременно и в «Маркет депо» среди замороженных продуктов, и в ванной Чемберленов, где она купала Брайар, и в детской спальне, где укладывала Брайар поспать днем.

– Меня сейчас стошнит, – сказала она.

Джосефа шагнула ближе к ней:

– Мира, кто это сделал?

Зара тоже вошла в кабинку:

– Кому, черт побери, ты это отправляла?

– Я не… – Эмира сильно сжала губы. – Я никому. Оно было только у меня.

– Может, у тебя кто-то вытащил телефон? – спросила Джозефа.

Эмира помотала головой. Из сумочки, висевшей через плечо, она достала свой телефон в новом золотом чехле; при виде гладкого, без единой царапины пластика ей захотелось плакать. На экране обнаружилось двенадцать новых сообщений и четыре пропущенных звонка; сообщения были в основном двух видов: С днем рождения! и Эмира, это ты?! Одно было от матери: Эмира, срочно позвони нам. Еще одно от сестры: Почему не отвечаешь на звонки?! Эмира привалилась головой к стене, ловя ртом воздух:

– Огосподибоже.

– Мать, сосредоточься, – сказала Джосефа. – Посмотри на меня. Тебя взломали?

– Откуда же мне знать?

Зара стояла руки в боки, расставив ноги на ширину плеч.

– Если бы ее взломали, она бы об этом знала, – заметила она скорее себе, чем остальным.

– Ты отправляла кому-нибудь это видео? – напирала Джосефа. – Оно лежит где-то в облаке? Или на драйве, или в общей папке?

– Я не… – В краешке Эмириного левого глаза набухла слеза. – Я даже не знаю, что это значит. Оно было только у меня. Больше никто…

– Никто, кроме Келли, правда? – громко спросила Зара. – У Келли в телефоне оно есть?

Это сразу положило конец Джосефиным расспросам и остальным разговорам. Эмира подняла взгляд и увидела, что Шони, Зара и Джосефа ждут ее ответа.

В первый, наверное, раз в жизни Эмира почувствовала, что подруги ее осуждают. Она не сомневалась в Келли, потому что – с чего бы? У нее не было оснований ему не верить. Но сейчас, похоже, подруги не вполне верили ей самой. И у них хватало на то причин: она ужасно обращалась с деньгами, и у нее не было настоящей работы, и ее жизнь после учебы как-то бестолково забуксовала – но Келли-то не такой. Да, у Эмиры нет рабочего номера телефона, и оплачиваемого отпуска нет, и адрес ее электронной почты не оканчивается на. edu – зато у нее есть бойфренд, которому можно доверять, который помнит, когда у нее день рождения, и играет по вторникам в баскетбол, и всегда угощает ее выпивкой, и ее подруг тоже – вон у Шони в руке фужер с шампанским. Голосом, который она сама не узнала, Эмира произнесла:

– У Келли его нет.

– Ты уверена? – спросила Зара.

– Он его удалил в тот же вечер.

– Ты стопроцентно уверена?

– Я знаю, что он удалил. Я же видела. Я даже посмотрела в его фото, чтобы проверить, и там его не было.

Джосефа, как и Зара, уперла руку в бок.

– Ты видела, как он его удалял из папки «Отправленные»?

С танцпола до туалета донесся счастливый девичий визг, в котором звучала радость встречи. Чей-то голос воскликнул: «Когда ты вернулась?» – а другой: «Отпадно выглядишь!»

– Эмира, – рявкнула Джосефа, – он удалил это из отправленных? Ты проверила?

– Ничего я не проверяла! – Эмирины щеки уже предчувствовали, как по ним поползут слезы. – Я была вообще не в себе, не ясно, что ли? Но это не значит, что он его сохранил.

– Девочки, Келли бы так не поступил, – согласилась Шони. – Может, он просто забыл, а может, его самого взломали, и тогда…

– А он разве не айтишник? – Джосефа скрестила руки на груди. – Ты говоришь, что он сделал запись, показал тебе, что удалил ее из «Фото», – и это все? Она могла у него сохраниться в миллионе других мест. Вам не кажется, что Келли вообще-то с айфонами работает, это его хлеб, а?

– Джосефа… – Эмира впервые, наверное, со времен учебы в Темпле назвала ее полным именем. Потом обернулась к Заре и поняла: поздно. Эмира и Зара обменялись быстрыми взглядами (не делай этого, говорил взгляд Эмиры; раз ты не хочешь, придется мне, отвечал взгляд Зары), и Зара откинула защелку на двери и вылетела из кабинки. – Зи, стой! – заорала Эмира, а Джосефа бросилась вдогонку Заре.

Музыка теперь звучала громче, на танцполе плясали. Келли по-прежнему стоял у бара, но теперь с двумя друзьями. Зара тронула его за плечо:

– Я потеряла телефон. Можешь меня быстренько набрать?

Келли сунул руку в карман:

– Конечно, какой номер?

Эмира подошла вплотную к Заре и прошипела:

– Зара, нет.

Один из друзей Келли сказал: «О, с днем рождения!» – а второй: «Ты потеряла телефон? Вон тот не твой, на стойке?» Ни Зара, ни Эмира ничего не ответили. Как только Келли ввел пароль из четырех цифр, Зара вырвала телефон у него из рук и повернулась к нему спиной.

– Зара, какого хера? – сказал Келли, чьи пальцы все еще сжимали воображаемый телефон.

Джосефа встала перед ним, заслонив собой Зару, и выставила ладонь:

– Все нормально. Расслабься. На секундочку.

– А? – переспросил Келли и посмотрел на Эмиру. Она застыла не дыша. Внутри все бурлило и пузырилось. Только что она выходила из этого бара, прихлебывая шампанское и отмечая свое двадцатишестилетие. А вернулась похожей на ту разгневанную фурию с видео, которое сейчас кровью разливалось по всему интернету. Стоя перед Келли в тумане и в смятении, она думала: Нет, он бы ни за что, а потом думала: Господи, лишь бы это не он. Она пыталась представить, вычислить, что там в его телефоне, прежде чем Зара это выяснит, но в голове были только обрывки образов, наползающие один на другой, слипающиеся в один ком: Келли советует ей написать статью. Келли говорит, что она могла бы работать в самых богатых семьях Филадельфии. Келли говорит: «Вы не хотите, чтобы его выперли с работы?» и «Я не хочу, чтобы Алекс все сходило с рук». И Брайар тоже почему-то была в этом комке, держала Эмиру за руку в пустом кинозале и говорила: «Ты просто маленькая индюшечка, привет!»

Келли посмотрел на Джосефу, потом на Шони, потом опять на Эмиру. Потом облизал губы и произнес:

– Какого хера тут происходит?

– Погоди секундочку, – сказала Джосефа и, стоя на месте, развернулась, пытаясь через плечо Зары заглянуть в его телефон. Одной рукой она загораживала Эмиру – словно в машине после резкой остановки, как если бы она сидела за рулем, а Эмира на пассажирском месте.

Шони, за спиной у Эмиры, сжала ее плечо и сказала, глядя в пол:

– Мира, просто спроси его.

– Спросить меня о чем? Можно мне мой телефон? Что тут вообще творится?

– Ты… – Эмира посмотрела на потолок. – Ты выкладывал то видео в интернет?

Она увидела в его лице то же понимание, на котором поймала себя; он знал, что речь могла идти только об одном видео, только оно одно имело значение. Хуже того, Келли сначала ответил: «Нет», а потом спросил: «Какое видео?» Один из его друзей, с выпивкой в руке, рассмеялся: «У Келли сегодня сплошные драмы» – и отошел в сторону, шагнув мимо Эмиры; второй последовал за ним.

– То видео, с той ночи, когда мы познакомились. – Голос Эмиры набрал силу. – Ты выложил его в Сеть?

– Конечно, нет. Я же его тогда удалил, ты видела.

– Ты уверен?

– Да!

Джосефа щелкнула своим телефоном и повернула экран к Келли:

– Тогда почему оно стало вирусным?

– Эй-эй-эй, это что такое? – Келли прищурился, вглядываясь в ярко освещенный экран. – Господи Иисусе, но как… Когда это случилось?

– То есть у тебя вообще нет этой записи? – Шони по-прежнему говорила очень спокойно. – Ни на телефоне, ни на компе, нигде?

– Точно нет. Я ее даже не просмотрел тогда. Эмира, черт побери. – Келли легонько нажал на руку Джосефы, чтобы подойти ближе к Эмире. – Я бы ни за что… Я бы этого не сделал.

– Ты его удалил? – еле слышно проговорила Эмира.

– Да.

Зара приблизила свою голову к Джосефиной:

– И у тебя его нигде нет?

– Абсолютно.

– Окей, тогда что вот это? – Зара развернула его телефон ко всем. Там, в телефоне Келли, Эмира закрывала руками лицо. И в третий раз за этот вечер Эмира услышала, как звучит ее голос, когда она устала и ей страшно. «Вы можете отойти?» – произнес этот голос, и услышать его в третий раз было все равно что услышать саму себя, когда ты пьяная оставляешь голосовое сообщение или продолжаешь подпевать уже после того, как радио выключили. Зара нажала «стоп», потом «назад», и стало видно, что это папка «Отправленные». Когда Эмира снова перевела взгляд на Келли, она думала: А ведь все так хорошо начиналось.

– Пошел ты на хуй, – прошептала она.

– Нет-нет-нет. Эмира, подожди.

Последовавшая за этим суета определялась логистикой отъезда из «Тропиканы 187» и политикой разрыва отношений. Зара велела Шони забрать Эмирины вещи. Джосефа заявила, что вызывает «Убер». Келли просил и просил Эмиру подождать, послушать его, посмотреть на него, но Зара схватила Эмиру за руку и поволокла за собой сквозь толпу так по-юношески бесцеремонно, что Эмира вспомнила студенческие годы. В какой-то момент на крыльце возникла Шони с Эмириным пальто и подарками, словно бойфренд, решивший порадовать подругу шопингом. Снаружи пошел снег.

Мой парень слил в Сеть видео со мной? Эмира крепче ухватилась за руку Зары, оставляя следы на тонком слое свежего снега на крыльце. Келли шел за ней, говоря: «Эмира, подожди», на что Зара рявкнула: «Лучше отойди, а то я сейчас за себя не отвечаю». Джосефа вышла на улицу первой. Притормозила машина, водитель спросил: «Вы Молли?», в ответ на что рявкнула уже Джосефа: «Я что, похожа на Молли? Давай вали отсюда».

Я ему больше чем просто нравлюсь? Эмира ступила на асфальт. Когда он выставлял это в интернет, я ему тоже больше чем просто нравилась? Я идиотка, да? Кто уже успел это посмотреть? Огосподибоже. При мысли о том, что запись видела миссис Чемберлен, гадкое чувство болью пронзило позвоночник и застряло между лопатками. «Я в данный момент зарабатываю деньги, и, спорим, я получаю в час больше, чем вы». «Он белый и старый, так что вам всем тут сразу полегчает». «Какого хера? Не прикасайтесь ко мне!» Это и есть та Эмира, на которую миссис Чемберлен оставляет своих детей, уходя из дома? «Эмира, пожалуйста, поговори со мной, не делай этого, прошу!» – молил Келли, спустившийся вслед за ней на улицу, а она смотрела на него и думала: Неужели придется расстаться с Брайар не на моих условиях?

– Сефа, – окликнула Зара, – когда будет машина?

– Через две минуты, «хонда», водитель – Дерек.

– Эмира, да посмотри же на меня! Я этого не делал!

– Огосподибоже, Келли, хватит! – Когда, стоя под снегом, Эмира наконец заговорила, ее уже била дрожь. Шони попыталась накинуть ей на плечи свою куртку, но Эмира сбросила ее. – Ты, буквально, единственный, кто этого хотел!

– Хотеть – это одно, а выложить – абсолютно другое.

– Отлично, но все же ты хотел, чтобы я его выложила, правильно? – Келли ничего не ответил, и она продолжила: – Вот именно. Ты хочешь, чтобы я была абсолютно другим человеком. Типа… тебе неприятно, что я живу в Кенсингтоне, ты даже ни разу у меня не был.

– Эй-эй-эй! Ты же меня ни разу не приглашала!

– Ты отпускаешь шуточки насчет того, что у меня нет страховки, хотя прекрасно видишь, как я, блядь, стараюсь.

– Это не так! Ты сама над этим подшучивала!

– Тебя раздражает, что я зарабатываю бебиситтерством, и пожалуйста, имеешь право, мне похер. Но если бы ты, блядь, просто честно признал, что это так, было б гораздо легче.

Келли бессильно опустил руки:

– Эмира, единственный человек, которого раздражает, что ты все еще бебиситтерствуешь, – это ты.

Эмира отступила на два шага.

Да, возможно, она могла бы проглотить такое от Зары – и, может быть, даже от Келли, если бы они встречались немного дольше и если бы она выпила немного меньше. Но Зара никогда, ни за что не сказала бы все еще, не стала бы подчеркивать тот факт, что да, Эмира поздновато взрослеет, что ей давно следовало заняться чем-то другим, а пока что работа у нее такая, какую доверяют тринадцатилетним. Увидев сквозь патину текилы и шампанского, как она одергивает короткую юбку на видео в папке «Отправленные» у Келли в телефоне, Эмира на самом деле видела другое: консьержа в доме Келли, бесплатные билеты на баскетбол, которые Келли брал на работе, и как он сказал прямо ей в лицо слово на букву «н» – и сейчас это вдруг не показалось таким уж пустяком. Эмира окинула Келли взглядом с головы до ног. Потом выпятила губы и сказала: «Прекрасно».

– Подожди, нет, я не это имел в… – Келли присвистнул. – Эмира, я этого не делал, богом клянусь… но я думаю, что это Алекс.

Эмира рассмеялась и сказала «огосподибоже», а Зара потянула ее за руку к подъехавшей «хонде» Дерека. Шони запрыгнула на переднее сиденье, Джосефа обошла машину, чтобы сесть с другой стороны.

– Я не шучу, Эмира. Это она. Я не знаю, как она это сделала, но она сегодня явилась ко мне на работу и…

– О господи! Остановись уже! Вы двое зациклены друг на друге, и это пиздец как тупо. И вообще, знаешь что? Ты же явно хочешь быть с кем-то, у кого куча денег, и крутая работа, и заказ на книгу, – так можешь снова с ней замутить!

Как только она села в машину, Зара перегнулась через ее колени и захлопнула дверцу.

На заднем сиденье Эмира прижала ладони к лицу. Зара пристегнула ее ремнем безопасности, Шони укрыла ее колени своим пальто, а Джосефа сказала: «Дай мне свой телефон». Когда они доехали до квартиры Шони, у Эмиры было два пропущенных звонка от Келли, но теперь он значился в списке контактов под именем Не Отвечать.

Двадцать три

В субботу, во второй половине дня, Аликс шла по улице, пытаясь определиться с походкой: нужно было шагать достаточно бодро, чтобы чувствовать себя в безопасности, но при этом все же не выглядеть унизительно испуганной. Не исключено, что Эмира съехала из этой квартиры и адрес, указанный в резюме, теперь принадлежал кому-то другому. Но Аликс не стала предварительно звонить – вдруг бы Эмира ей отказала. Она попросила таксиста остановиться и вышла в двух кварталах от места назначения.

Аликс любила брать вместо коляски детский самокат: если его случайно где-то забудешь, это не будет означать потерю тысячи трехсот долларов, и к тому же его гипотетически можно использовать как оружие. С пристегнутой к груди Кэтрин она катила лаймово-зеленый самокатик, на котором стояла Брайар в необязательном, но очаровательном шлеме. В другой руке Аликс держала телефон, с помощью гугл-карты ориентируясь среди густо посаженных одинаковых многоэтажек с белыми решетками на окнах; за некоторыми из решеток восседали коты. Эмирина многоэтажка, с двумя спутниковыми тарелками на боковом фасаде, оказалась напротив баскетбольной площадки, которая сейчас была покрыта тонким слоем снега. Левой рукой прижимая Брайар и ее самокат к бедру, Аликс поднялась на крыльцо и нажала кнопку 5B на домофоне.

– Да?

Это определенно был голос Эмиры, и у нее определенно был не лучший день. Аликс наклонилась и приблизила губы к переговорному устройству:

– Эмира? Привет, это Аликс. Миссис Чемберлен.

– Эээ… Здравствуйте?

Мимо по тротуару шел пожилой чернокожий мужчина, держа руки в карманах куртки. Он глянул на них из-под синей бейсболки и уставился на Аликс так, будто она заблудилась. Брайар показала на него пальцем:

– Это ма-ши-нист. Он водит поезд.

– Тшшш, солнышко. Эмира, я понимаю, что это странно, – сказала Аликс. – Мы просто хотели кое-что вам занести и… просто поздороваться.

Брайар, не сводя глаз с мужчины, прокричала:

– Чух-чух-чух-чух!

Сквозь шум и треск в домофоне Эмира произнесла:

– То есть… Брайар там с вами?

Мужчина был уже почти на следующей улице, но Брайар сложила руки рупором и прокричала:

– Осторожно, двери закрываются!

– Брайар тут и уже заводит себе новых друзей, – сказала Аликс. – А у вас есть почтовый ящик? Я могу просто бросить…

– Нет-нет, погодите, я сейчас спущусь.

Шум и треск оборвались, и Аликс выпрямилась. Брайар отвлеклась от машиниста и подняла взгляд на мать.

– Мама? Мама, а что… что это? – Она трижды дотронулась ладошкой до двери подъезда.

Аликс лизнула кончик пальца и стерла с ротика Брайар засохшие йогуртовые усы.

– Это, – сказала она, – у нас маленькое приключение, окей?

Она достала антибактериальный гель и вытерла руки Брайар, затем свои.

Сквозь окошко в двери подъезда Аликс увидела сначала махровые спортивные штаны кремово-розового цвета, а потом и всю остальную Эмиру. Волосы ее были собраны в пучок на макушке и стянуты черной шелковой лентой. На Эмире была джинсовая куртка поверх футболки, что казалось довольно странным выбором домашней одежды для выходного дня, но, с другой стороны, это и не был обычный выходной день. Эмира была ненакрашена, веки набрякли.

– Здрасьте.

– Здравствуйте! Мне так неловко, что я без предупреждения.

Брайар подняла взгляд и показала пальцем:

– У Миры нет волос!

– Привет. – Эмира улыбнулась. – У меня есть волосы. Я просто их замотала.

– Я понимаю, что это ненормально. – Аликс подняла одну руку, словно собираясь клясться на Библии. – И если вы заняты, то мы не…

– Нет-нет, идемте. Правда, придется подняться на пятый этаж.

– Не проблема. Можно оставить это здесь?

– Эммм… – Эмира прикусила краешек большого пальца и уставилась на самокат. – Я бы не стала. Но как хотите.

На лестнице пахло пылью и плесенью, но на пятом этаже Аликс начала различать Эмирины запахи: лак для ногтей, лимон, искусственная нотка кокоса, мокрая трава. Когда Эмира толкнула входную дверь, Аликс подумала: Окей, я это переживу, а потом: Господи, как же тут уныло.

Эмирина квартира напоминала студенческие общежития, где все комнаты одинаковы, разве что угловые чуть больше, – а может, это просто кажется из-за лишнего окна. Полы в коридоре и в кухне были покрыты покоробившимся линолеумом «под дерево». На холодильнике стояла ярко-красная микроволновка, к дверце были прижаты магнитиками скидочные купоны. Из гостиной с ковровым покрытием были приоткрыты двери в две спальни, и Аликс сразу увидела, что одна из них – очень-очень Эмирина.

В ней были фотографии коричневых девушек на пробковой доске, и к этой же доске были пришпилены те черные кошачьи ушки с Хэллоуина. В ней был высокий пластиковый стеллаж, с полок которого свисала черная одежда, на незастеленную кровать было накинуто лоскутное одеяло с узором пейсли, на краю его грустно примостилось скомканное черное платье, на полу у кровати стояла розовая миска с мелкой лужицей шоколадного молока. В гостиной был телевизор, черный кофейный столик из ИКЕА, черный складной стул и фиолетовый диванчик-футон, накрытый неподходящим по размеру покрывалом. (Аликс однажды сочинила пост для своего блога – письмо, обращенное к футонам. В нем она называла футоны «главным мебельным фейком» своего поколения, «перехваленными креслами-мешками на шатком, зато веселеньком каркасе». Это неотправленное письмо было задумано как смешная шутка, но сейчас, окинув взглядом обстановку Эмириной гостиной, Аликс почувствовала себя хулиганом, который куражится над маленькими и беззащитными.)

Усевшись на Эмирин футон, Аликс заметила кое-что еще. У противоположной стены стоял десятигаллонный аквариум. Сверху на нем не было крышки, а внутри не было рыбок – зато было не меньше десятка растений в горшках: папоротники, пальмы, какие-то растения, похожие на змей и на пауков, и их зеленые листья рвались вверх и в стороны и свисали по краям. Это было совершенно неожиданно, и Брайар сразу потопала туда, за что Аликс была ей благодарна: хороший повод выяснить, как вышло, что этот бугристый футон и этот прекрасный аквариум сосуществуют в одном пространстве.

– Принести вам воды?

– Было бы здорово. Спасибо. Брайар, солнышко, не трогай. Ты не хочешь снять шлем?

– Неть-пасиба, – сказала Брайар и показала на аквариум: – Там неть рыбок.

– Зато посмотри, какие красивые растения. – Аликс отстегнула кенгурушку и переместила Кэтрин в горизонтальное положение, головкой к себе на колени. – Эмира, просто замечательно придумано!

– А, да. – Эмира закрыла дверцу холодильника. – Это осталось от предыдущих жильцов. И он слишком тяжелый, вниз не снесешь… так что вот. – Эмира высыпала в стакан кубики льда из голубой пластиковой формочки и налила воды из крана.

– Почему… почему нету рыбок? – спросила Брайар.

Эмира поставила стакан на кофейный столик и села на складной стул.

– Это просто домик для растений, дружище. Я понимаю, это немножко смешно, – сказала она. – Но знаешь, я думаю, раньше там жили рыбки.

Пока Эмира объясняла это Брайар, Аликс глянула в дверь ванной, которая располагалась рядом с кухней. С перекладины в ду́ше свисали четыре разноцветных мокрых бюстгальтера, и Аликс подумала: Ага, так вот почему на тебе джинсовая куртка. Перестирать все лифчики – это было очень понятно, Аликс тоже бы так поступила, если бы не находила себе места от отчаяния. С одного из бюстгальтеров на занавеску душа упали две капли, и это почему-то совершенно убедило Аликс в том, что Эмира и Келли больше не вместе.

– В общем, надеюсь, мы вас не слишком огорошили, – сказала Аликс. Кэтрин рассматривала незнакомый потолок и агукала. – Я просто хотела зайти, чтобы…

– Нет, все нормально, – перебила ее Эмира. – Но… эммм… – Она наклонилась вперед на стуле и уперлась локтями в колени: – Простите, можно сначала я скажу?

Аликс подняла Кэтрин, прижала к плечу, скрестила свои длинные ноги. На нижней полке кофейного столика лежал конверт от DVD-диска с надписью «Нетфликс», и это, в сочетании с просьбой Эмиры позволить ей высказаться первой, наполнило сердце Аликс нежностью. Я люблю эту девочку, думала она. Она что, все еще смотрит фильмы на DVD? Что это за кино? «Дьявол носит “Прада”»? Господи Иисусе, я люблю эту девочку. У нас с Эмирочкой все будет хорошо.

– Конечно, говорите! – ответила она.

– Ну, в общем… Эммм… Вы, конечно, видели то видео, потому что… ну, его как бы все видели, – начала Эмира. – Но я просто хочу, чтобы вы знали: обычно я не употребляю таких слов при Брайар, это совершенно точно. В смысле – конечно, когда я с друзьями или еще где, я всякое могу сказать, но в присутствии Брайар – никогда; это был, честное слово, первый и единственный раз. Я просто ужасно испугалась, что они ее у меня заберут, и… поэтому я психанула и орала всякие слова, которые не говорят при детях.

Брайар полезла под кофейный столик и выкатила оттуда красную бутылку для воды с белыми буквами «Темпл».

– Хотю открыть, – сказала она.

– Нет-нет, Брайар, – остановила ее Аликс.

Эмира махнула рукой:

– Она пустая, пусть поиграет. И да… раз вы здесь, то, наверное, уже приняли какие-то решения, и я это понимаю. – Эмира зажала ладони между колен. – Я просто хотела сказать то, что должна была, и… эээ… в общем, кажется, я все сказала.

Ночью, когда Питер уснул, Аликс пять раз просмотрела видео на своем айпаде, сидя на бортике ванны; это было сразу после сообщения от Лейни: «Готово». И каждый раз Аликс как будто знакомилась с Эмирой заново. Она никогда раньше не слышала, чтобы ее бебиситтер так много говорила, и никогда не осознавала в полной мере, до чего Эмира красива, и никогда не видела ее такой бойкой, находчивой и острой на язык. Аликс знала конец истории, знала, что в итоге все вышло благополучно. Но, пока она следила за ходом событий и слушала, как в Эмирин голос закрадывается страх, сердце ее колотилось, как при просмотре фильма ужасов. Она ловила себя на мыслях вроде: Да, Эмира, да, покажи ему! и Берегись, он сзади, но в основном просто изумлялась: О боже, неужели прошло всего несколько месяцев? Почему же Брайар тут такая крошечная?

Комментарии в Твиттере и на мусорных сайтах по большей части содержали одобрение и восторг, но были и такие, что шли вразрез с общим настроением. Видимо, их и имела в виду Эмира, вспоминая свое поведение в тот сентябрьский вечер.

Почему она не дала копу поговорить с отцом ребенка? С правовой точки зрения это сопротивление.

Прошу прощения, но она НЕ выглядит как бебиситтер.

Если она так ведет себя перед камерой, могу представить, что она говорит ребенку, когда вокруг никого нет.

Но Аликс, глядя на Эмиру, выкрикивавшую эти слова, испытывала те же чувства, что и при чтении непристойных текстов песен на Эмирином телефоне, – восторг и любопытство. Аликс никогда не боялась, что Брайар начнет подражать Эмире, – по крайней мере, боялась не больше, чем того, что Брайар начнет подражать ей самой. Хотела ли она, чтобы Брайар вела себя как Эмира? Если говорить о лучших Эмириных проявлениях – да, конечно. И, что еще важнее: хотела ли она доверить своих детей человеку, умеющему постоять за себя? Ответ был – да, сто процентов. Аликс поджала губы и принялась покачивать Кэтрин, лежавшую у нее на плече.

– Эмира, – сказала она. – Вы думали, мы с Питером на вас рассердимся?

Эмира глянула вверх и потерла затылок. Видно было, что она плакала, и плакала долго.

– Ну как, мне неудобно, что я назвала Питера старым, потому что он всегда со мной очень любезен, и он вовсе не такой уж старик.

Аликс, подтягивая сползший носочек Кэтрин, не удержалась от смеха:

– Ему было бы приятно это слышать, но, честно, это совершенно необязательно. Эмира, во-первых… Я знаю, у нас были всякие моменты, между вами и мной. Но, Эмира, я просто-таки чую, что я вас понимаю всем сердцем, я знаю, какая вы, к чему у вас лежит душа. Мы с Питером невероятно благодарны, что вы заботитесь о наших детях и что вы всегда готовы защитить их, если нас нет рядом. И так же, как я ценю эту вашу готовность встать на защиту моих девочек, так же высоко я ценю и ваше право на неприкосновенность личного пространства, поэтому мне даже представить страшно, через что вам приходится сейчас пройти…

Эмира забросила ногу на ногу:

– Что случилось, то случилось.

– И мы ничуть на вас не сердимся, – продолжала Аликс. – С точностью до наоборот! Мы глубоко впечатлены тем, как вы держались в тот вечер, и глубоко благодарны вам за то, что вы есть в нашей жизни… и, кстати, от меня они тоже слышат много всякого такого, чего не говорят при детях. В общем… – Аликс дотянулась до сумки, лежавшей на другом конце дивана, и поставила ее на пол, зажав лодыжками. – Мне еще много нужно сейчас вам сказать, вы уж потерпите меня, пожалуйста. Брайар, любовь моя, подойди к маме.

Брайар подняла взгляд и поправила шлем. Аликс одной рукой прижимала к себе Кэтрин, другой рылась в сумке. Наконец она извлекла маленький прямоугольный сверток в подарочной бумаге и перевязанный красно-белой крученой веревочкой.

– Это для Эмиры, помнишь? Иди, дай ей в ручки.

– Что это? – спросила Эмира.

Брайар взяла подарок обеими руками и подошла к Эмире:

– Я хотю… Я хотю открыть. Хотю сама.

– Зайка, это для Эмиры, – сказала Аликс.

– Давай откроем вместе? – предложила Эмира.

Аликс следила, как Брайар и Эмира разворачивают сверточек. Внутри был календарик на 2016 год с цветочным орнаментом. Эмирины глаза расширились от удивления, но она все равно сказала:

– О, спасибо большое.

Аликс кончиками пальцев расчесала волосы Кэтрин и предложила:

– Хотите заглянуть внутрь?

С утра Аликс написала «ЭМИРА» на всех понедельниках, вторниках, средах и пятницах с января по июнь. Теперь она смотрела, как Эмира открывает календарик на январской странице, а Брайар показывает на нарисованный цветочек и говорит: «Воть. Хотю понюхать». Эмира перевернула страничку с января на февраль – осторожно, словно ожидала, что оттуда что-то вылетит.

– Эмира… – начала Аликс, – это мой ужасно неуклюжий способ попросить вас проводить с нами больше часов в неделю.

Эмира долистала до марта:

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.

Брайар постучала по шлему:

– Мама, хотю снять.

– Подойди, детка, мама поможет. – Аликс посмотрела на Эмиру и улыбнулась. – В общем… мама получила очень крутое предложение. – Она одной рукой расстегнула на Брайар шлем. – Похоже, в следующем семестре я буду администратором курса занятий в Новой школе. И это будет по вечерам вторника, и очевидно, что девочек я брать с собой не смогу, поэтому… мы были бы ужасно рады, если бы они смогли оставаться с вами. Таким образом! – Аликс выставила указательный палец, собираясь считать. – Понедельник, обычное время, с двенадцати до семи. Во вторник вы тоже приходите в полдень, но остаетесь на ночь, до полудня среды, – мы для вас обустроим гостевую комнату, сделаем все, чтобы вам было удобно, – и потом в пятницу опять обычное время, с двенадцати до семи.

Эмира, казалось, была потрясена предложенным ей графиком работы. Календарик она теперь держала так, словно выяснила, что это очень дорогая вещь, и боялась оставить на нем отпечатки пальцев – чтобы никто не узнал, что она вообще брала его в руки.

– Вау, – сказала она.

– И да, я знаю, что в те дни, когда вы не с нами, у вас есть еще работа, этот компьютерный набор, но я не знаю, насколько вы к ней привязаны… Брайар, солнышко, не бери в ротик ремешки от шлема, они очень грязные. Но да, мы, безусловно, сделаем вам полный рабочий день, раз вам придется оставить ту работу. Это выйдет тридцать восемь часов в неделю, но мы округлим до сорока – на случай, если когда-нибудь поезд опоздает или мало ли что еще. И таким образом мы сможем включить медстраховку, и отпуск, и прочие хорошие вещи. И я не отметила тут летние месяцы только потому, что я знаю: в какой-то момент вы, наверное, поедете домой, но мы это все сможем потом обговорить… – Аликс вздохнула и улыбнулась; плечи ее опустились на два дюйма. – Я все это для вас записала, потому что, я понимаю, информации слишком много, сразу не упомнить. И вы не обязаны давать ответ сразу, но пока что, может быть, если у вас есть какие-то вопросы, мы… о нет… Эмира, милая, что с вами?

Сидя на самом неудобном и дешевом на вид стуле из всех, какие Аликс доводилось видеть, Эмира закрыла лицо руками и расплакалась. Салфеток на кофейном столике не оказалось (только два пульта и тюбик чего-то под названием «Детские губки»), так что Аликс с Кэтрин на руках поспешила в ванную и схватила рулон туалетной бумаги. Прижимая Кэтрин к груди, Аликс опустилась перед Эмирой на колени и, вкладывая ей в ладонь комок бумаги, задержала свою руку на ее руке.

– Вам сейчас и так трудно, а я вас загрузила всем этим, простите меня, пожалуйста. – Заплаканное лицо Эмиры было таким растерянным, таким трогательно размякшим, что Аликс и сама чуть было не прослезилась. – Мне казалось, что момент как раз удачный, но, может быть, нам сначала стоит разобраться с этим видео, а уж потом думать о дальнейшем…

Но Эмира покачала головой – почти что так, как если бы была счастлива и вымотана одновременно, – и сказала:

– Нет-нет, извините. Да. Да, мне это подходит.

– Правда?! – Аликс сама не ожидала, что выйдет так громко. Она зажала рот рукой, не сомневаясь, что Эмирины соседи услышали ее выкрик через стены, оштукатуренные «под попкорн». – Да?! Боже, мы будем так счастливы… Вы уверены, точно?

– О да, точно. – Эмира рассмеялась. – Я… мне определенно нужно больше рабочих часов.

– Господи, какая чудесная новость! Хорошо. Прекрасно. – Аликс сияла. – Брай, солнышко, ты слышишь? (Брайар безуспешно пыталась застегнуть шлем на животике.) Брай, в новом году Эмира будет оставаться у тебя ночевать! Правда, здорово?

– Мира? – Брайар поднесла к Эмире красную бутылочку с надписью «Темпл». – Мира, давай… давай положим сюда изюминки, на потом, окей?

Эмира сказала:

– Это очень хорошая идея.

Аликс снова опустилась на пятки:

– Итак, значит, с нового года?

Эмира вытерла глаза мизинцами:

– Да, это будет идеально.

– Все детали мы заранее утрясем и уладим, обещаю. Но одну вещь я хочу сказать прямо сейчас – только одну, последнюю.

На самом деле Аликс хотела сказать ей прямо сейчас очень, очень много вещей. Ей не терпелось достичь в отношениях с Эмирой той точки, где не придется наступать себе на горло, не придется держать при себе ценные советы, от которых Эмире может быть польза на всю жизнь. Ты расстроена из-за того видео? – хотела спросить Аликс. – Честное слово, в нем нет ничего ужасного, и из него хорошо видно, как ты любишь моего ребенка. А эта твоя бутылочка для воды – ты знаешь, от нее может быть рак, давай купим тебе другую, стеклянную или из нержавейки. А эта штука, которую ты сделала, по сути, экспромтом? С растениями в аквариуме? Так красиво, так чудесно, и ведь это у тебя получилось совершенно интуитивно! И да, я знаю, что покупка дивана – это колоссальные расходы, но диван – ровно такая штука, которая того стоит. И в шкафу обязательно должен быть набор базовых вещей. А вот эта еда выглядит затейливо, но на самом деле нет. А вот так разбивают яйцо одной рукой, можно попрактиковаться с квотером и двумя шариками для пинг-понга. Говорить все это было еще рано, момент не настал, но если Эмира будет работать у нее полный рабочий день, то Аликс не упустит шанса всему ее научить.

– Если об этом рано говорить, если это еще слишком свежо – просто скажите, и все, – попросила Аликс. – Но мы с Питером хотим помочь вам в этой истории с видео.

И Эмира опять ответила «да».

И в понедельник, в семь часов утра, Лейни Тэккер со съемочной группой прибыла в дом Чемберленов. Тамра, приехавшая поездом, явилась с кофе и круассанами. Вскоре пришла Эмира, прихватившая с собой Зару и два платья рекомендованных Лейни цветов (мятное и кобальтово-синее). Волосы ее были распрямлены и завиты так, как Аликс прежде не видела, и под глазами не было обычной толстой подводки. Из украшений на Эмире была только простенькая золотая цепочка, и, увидев ее, Аликс подумала: Хорошая девочка.

Готовясь к первому своему появлению в новостях Филадельфии, застегивая перед зеркалом блузку цвета пыльной розы, Аликс посмотрела на Тамру взглядом, просившим еще одного, окончательного подтверждения.

– Я ведь правильно поступила? – прошептала она и перебросила волосы вперед. – Извини, просто… скажи мне еще раз, что я поступила правильно.

Тамра придала лицу преувеличенно уверенное выражение, отчего глаза ее сузились.

– О да, моя дорогая, – сказала она. – Сто процентов. Возможно, это лучшее из всего, что случалось с Эмирой.

Двадцать четыре

Когда миссис Чемберлен открыла им дверь, Зара пробормотала: «Ой бля…» В гостиной дома, в свое время поразившего Эмиру грандиозностью, сейчас вдобавок еще горели софиты и блестели телекамеры, а столики были уставлены вазами с розовыми гортензиями.

– Привет, солнце. Выспались? Если нет, у нас тут полно кофе, хоть залейся. Зара, привет, рада вас снова видеть.

Миссис Чемберлен выглядела свежей и совершенно проснувшейся. Обращение солнце привело Эмиру в замешательство, но, с другой стороны, позади у них были напряженные выходные, и Эмира сказала себе, что со временем теплота миссис Чемберлен станет натуральнее. В руках у Эмиры и Зары был кофе из «Данкин донатс», но Зара поставила свой бумажный стаканчик на стол и взамен взяла предложенный Тамрой холодный капельный кофе.

Лейни Тэккер радостными жестами зазвала Эмиру в гостиную и обняла вытянутыми руками, не прижимая к себе; за вырез ее блузки была заткнута белая салфетка, чтобы не испачкать одежду гримом.

– Прелесть. – Она забрала у Эмиры платья, по одному в каждую руку. – Мы возьмем вот это. – Она приподняла повыше яркое, кобальтово-синее. – Самую чуточку розового на губки и капелюшечку тона на щеки, ладно?

– Эмира, детская ванная в вашем распоряжении, – сказала миссис Чемберлен.

Лейни кивнула так, словно это было их с миссис Чемберлен общее решение:

– Встречаемся через двадцать минут и ровно в девять выходим в эфир, окей, суперзвезда?

Эмира честно старалась соответствовать их приподнятому настроению. Вместо того чтобы спросить, где Брайар, – ей было очень любопытно, в чем та будет, – она послушно направилась с Зарой вверх по лестнице. Брайар она и так скоро увидит, и в ближайшем будущем им предстоит проводить много времени вместе.

Эмира сидела на крышке унитаза в детской ванной комнате. Зара наносила завершающие штрихи пудры ей на скулы.

– Слушай… – шепнула Зара, обдав Эмиру ароматом экзотического капельного кофе. – Что это за кошмарный плантаторский дух?

– Ой, всё. – Эмира открыла глаза и посмотрела на себя в крышку пудреницы. – Я тут теперь подолгу буду торчать, так что расслабься. Ты можешь мне немножко поправить виски́?

Зара поцокала языком, потом спросила:

– Где твоя щеточка?

Эмира выпрямилась и глянула сверху вниз в косметичку:

– А что, не здесь? – Она сняла косметичку с края раковины, поставила себе на колени и, попередвигав туда-сюда захватанные пудреницы и тушь для ресниц, сказала: – Наверное, в рюкзаке осталась… – И подняла взгляд на Зару.

Зара выпятила губы:

– Угу, похоже на то.

– А можешь его принести?

– Хммм… – Зара взялась за дверную ручку, сообщив в пространство: – У нее теперь работка и она теперь красотка? Ну окей.

– Спасибо! – крикнула Эмира в закрывающуюся дверь.

Оставшись одна, она встала и посмотрелась в зеркало. Над пухлой пачкой влажных салфеток и банкой детской присыпки она обнаружила ту версию себя, которую предпочла бы другой, все еще курсирующей по Фейсбуку и Твиттеру.

Все выходные Эмира гуглила посты и комменты про видео из «Маркет депо» – ничего не могла с собой поделать. На фоне множества видеоматериалов о всплеске полицейского насилия и о маршах «Жизни черных важны» Эмирино вирусное видео казалось каким-то… забавным, что ли? Люди, которые делились им в социальных сетях, снабжали его подписями типа: Это все ужасно, но я ржу и не могу остановиться или О господи, эта девушка – моя героиня! Кто-то сделал скриншот – Эмира, уперев руку в бедро, орет на охранника, – обвел красным контуром личико Брайар, беспомощно и обреченно глядящей в камеру, и подписал: *запикано* Да. Это я. Не спрашивайте. Комментарии гласили: Это личико меня убило насмерть, и Как вы меня достали, как бы говорит ребенок, и Хочу сериал про эту девочку и ее бебиситтера! Чем популярнее становилось видео, тем легче и несерьезнее его воспринимали, отчего вся история делалась одновременно лучше и хуже.

Эмира думала, что такая легкомысленная реакция вызвана сочетанием нескольких факторов. Никто не пострадал – это главное. Брайар была прелестна и покладиста, и ей явно было скучно; Эмира маскировала свой страх резкими и находчивыми ответами. Да, это было видео о расизме, но без кровавых сцен и не такое, после которого день безнадежно потерян. Эмира не могла не задаваться вопросом, как прореагировал бы интернет, узнав, что они с Келли встречаются… встречались. (Четыре звонка от него за два дня Эмира проигнорировала. На последнюю попытку ответила Зара: «Окей, мы успокоились, но говорить с вами мы еще не готовы. Пожалуйста, уважайте наши чувства, спасибо за понимание».)

Келли был не единственным, кто звонил в эти дни. Все выходные Эмира не снимала телефон с зарядки, потому что каждый час раздавались звонки с просьбами об интервью, а один раз – с приглашением в ток-шоу «Реально». Но Эмира всем отвечала стандартной фразой, которой ее научила миссис Чемберлен. «Отвечайте всем, что на данный момент у вас нет комментариев и это все, что вы пока можете сказать, – велела она. – Мы исправим это дело, вот увидите. Мы аккуратно вмешаемся, разъясним все, что могло быть превратно истолковано, и вы исчезнете из фокуса так же быстро, как в нем оказались».

Келли был прав насчет того, что видео принесет Эмире известность, – правда, масштабы этой известности оказались меньше, чем он, похоже, предполагал. За два дня Эмира получила три голосовых сообщения с предложениями работы. Одно было от состоятельного черного семейства, искавшего няню для трех своих мальчиков. Второе – от сетевого издания, которое хотело заказать ей материал из трех частей о защите прав филадельфийских бебиситтеров и сиделок. Третье было с ее нынешней работы, из офиса «Зеленой партии». Женщина по имени Беверли, начальница Эмиры по вторникам и четвергам, трижды звонила ей на мобильный и оставила два сообщения: «Давайте обсудим, как бы нам видеть вас тут чаще, окей?» После того как Эмира извела кучу денег на роскошную бумагу и убила кучу вечеров на сочинение сопроводительных писем, ее скорее бесил, нежели радовал тот факт, что достойным кандидатом в глазах работодателей ее сделало вирусное видео, перевесившее рекомендации и диплом бакалавра. Но это уже не имело значения, потому что отныне она не нуждалась в работе. Родителей больше всего обеспокоил Эмирин наряд на видео; они пришли в ужас от того, что у дочери нет не только работы, но и пальто. «Мама, это было еще в сентябре, – объясняла Эмира. – И работа у меня есть. Я няня».

Приглашение на День благодарения вовсе не дало ей почувствовать себя членом семьи. Иное дело – контракт и налоговая форма номер 1095 от миссис Чемберлен. И хотя в 2016 году почасовая оплата формально снизится из-за налогов, все равно она будет получать больше, чем когда-либо в жизни, почти тридцать две тысячи в год. Нет, с такими доходами ей не переехать в бывшую комнату Шони, но если ее еще когда-нибудь попытается задержать охранник, Эмира сможет сказать, что она – няня, без заминки, не спотыкаясь о мысль, что это неправда. И у нее будет уважительная причина для отказа от ресторанов – рабочая смена длиной в двадцать четыре часа. А когда Брайар пойдет в детский сад, или на плавание в Ассоциацию молодых христиан, или – осенью – на балет в «Академию малышки Лулу», то в списке контактных лиц для экстренных случаев имя и телефон Эмиры будут указаны в одной из первых строк.

И когда Зара, вернувшись с Эмириным рюкзаком, закрыла за собой дверь и прошептала: «Короче, у нас проблема», Эмире – на пороге ее будущей карьеры и в новом статусе сетевой знаменитости – это показалось невероятным, далеким от реальности и чуточку смешным. А Зара бросила рюкзак на пол и сжала губы. Потом молитвенно сложила руки и прижала указательные пальцы ко рту.

Эмира потянулась за рюкзаком:

– Наверное, она просто где-то на дне.

Но Зара, похоже, ее не услышала. Она сжала правую руку в кулак и вдавила его в нарисованный в воздухе маленький кружок. После этого прижала костяшки пальцев ко рту и прошептала:

– Мира, я не шучу. Посмотри на меня. – И затем, глубоко вдохнув, добавила: – Ты больше не можешь тут работать.

Эмира рассмеялась, держа в руке зубную щетку, которую использовала для бороздочек на висках. Она бросила рюкзак себе под ноги и привалилась бедром к краю раковины:

– Прошу прощения?

– Ты должна меня выслушать, прямо сейчас.

– Да я слушаю, но что это на тебя нашло?

– Значит, так. Я там внизу лезу за твоим рюкзаком, он у тебя тяжеленный, как моя жопа, и тут слышу, как эта твоя мадам заходит в ванную… – Зара все это проговорила шепотом и на последних словах показала пальцем в пол, под которым находилась гостевая ванная. – И вот, значит, я забираю твое барахло и слышу, как она спрашивает, правильно ли она поступила. – Зара агрессивно нарисовала в воздухе кавычки. – А эта вторая, Тамра, которая Дядя Том, отвечает «сто процентов» и говорит, что это видео – лучшее, что с тобой случалось в жизни.

Эмира вцепилась в щеточку обеими руками и четырежды провела большим пальцем по белым и голубым щетинкам. Потом почти неслышно положила ее на край раковины.

– Окей, но… нет, погоди… – Эмира тоже перешла на шепот. – Она, наверное, имела в виду другое видео. В смысле, это, для новостей. Которое мы сейчас будем снимать. – Но, произнося эти слова, Эмира уже понимала: даже если и так, все равно обидно. Эмира постоянно сама подчеркивала нестабильность своего текущего положения, чтобы другим не приходилось это делать. Чтобы переварить Зарино утверждение и понять, что из него вытекает, требовалось время, а в первые несколько мгновений единственной мыслью Эмиры было: Миссис Чемберлен обо мне сплетничала? Я думала, мы договорились…

Зара помотала головой и подняла указательный палец:

– Неее, мать. На это, новое, ты согласилась. А на ту хрень, из магазина, ты согласия не давала. Эта дамочка что-то сделала. Мира… – Зара осеклась и посмотрела Эмире в лицо. – Мира, это она выставила видео.

– Ну нет… – Эмирино нет относилось к словам Зары, но в большей степени – к ужасу перед еще одним разговором, в ходе которого ей пришлось бы выяснять, кто ее сильнее не любит – Келли или миссис Чемберлен. Она положила левую руку на правое плечо. – Зи, это исключено. Откуда бы она его взяла?

– Не знаю, – сказала Зара. – Ты оставляла телефон без присмотра?

– Конечно да, но она не знает мой пароль.

– А ноутбук ты сюда приносишь?

– Я его вообще никогда из дома не выношу.

– Окей, ты проверяешь свою почту на ее ноутбуке? – Зара показала на дверь ванной. – Или на том здоровом компе в кухне?

Эмира положила правую руку на левое плечо. Примерно секунд на восемь ее лицо окаменело, как бывает, когда посреди разговора вдруг забываешь простое слово, мучительно пытаешься вспомнить, и уже вот-вот. Мысли ее вернулись на три дня назад, в тот день, когда ей исполнилось двадцать шесть и когда она так резко говорила с миссис Чемберлен в кухне. Она тогда залогинилась в своей почте на джимейле, чтобы отправить себе адрес кинотеатра, но вот разлогинилась ли – этого она не помнила. Зато она помнила, как украдкой поглядывала на часы на экране своего телефона, чтобы побыстрее прервать монолог миссис Чемберлен, к которому та явно долго и тщательно готовилась и на который она, Эмира, не давала ей согласия. Еще она помнила, как взяла у миссис Чемберлен деньги и как через шесть часов вернула ей ребенка – счастливым, липким от капкейка и любимым. Возможно, предположила Эмира, миссис Чемберлен рассчитывала санкционировать и горячо одобрить ее разрыв с Келли, но, поскольку Эмира не доставила ей такого удовольствия, эта мать двоих детей решила взять дело в собственные руки? Но ведь теперь они помирились, и миссис Чемберлен наняла ее няней. Черт, стоп – а если она потому и наняла ее няней? Эмира выдохнула через нос. Она внезапно вспомнила тот первый раз, когда она задержалась после работы, чтобы выпить с миссис Чемберлен по бокалу вина. Того дорогущего вина, которое миссис Чемберлен получила бесплатно. Она тогда спросила, собирается ли миссис Чемберлен устраивать званый вечер, а та подмигнула и сказала: «Как только выйдет моя книга, так сразу».

Эмира посмотрела на Зару и прошептала:

– Блядь…

– Значит, так. Сейчас не до этого, но потом мы должны поговорить, окей? Потому что у тебя реальные проблемы в том, что касается технологий.

– Ты сказала мне, что это Келли! – выкрикнула Эмира шепотом и толкнула Зару в плечо – сильнее, чем собиралась. – Что я должна была думать?

Зара демонстративно потерла плечо и шагнула обратно:

– Окей, слушай, я лажанула. – Она наставила на Эмиру оба указательных пальца. – Я перебрала с мохито и, возможно, поспешила с выводами, но я честно пыталась тебя защитить. И когда ты заведешь себе нового мужика, или вернешься к Келли, или еще чего-нибудь, клянусь, я буду сидеть тихо, но…

– Тшш, тшш, ладно, – прервала ее Эмира. Не только потому что Зара говорила слишком громко, просто ей все еще было больно даже от звука его имени. – Но ты уверена, что она это имела в виду?

– Чтоб мне сдохнуть. – Зара подняла глаза к потолку, словно клялась и Эмире, и высшим силам. – Я слышала, что она сказала, и слышала как.

Эмира и Зара стояли не шевелясь в яркой белой ванной. Зара прикусила губу, выдохнула и сказала: «Мать, тебе нельзя тут работать», а Эмира, осознав, что все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, беспомощно пожала плечами и ответила: «Я знаю».

– Так и пошло оно в жопу, – объявила Зара и начала складывать Эмирину косметику обратно в косметичку. – Просто уходим, и все. Ты ей ни хера не должна. – Стружки от карандаша для подводки глаз выпали из точилки, и Зара быстро собрала их в ладонь и выкинула в мусорное ведро, как будто пыталась скрыть тот факт, что Эмира вообще тут была.

– Подожди. Зара, стой. – Эмира схватила подругу за руку повыше запястья. Она ясно осознала последствия, и пульс участился. – Тогда у меня не будет работы, – сказала она. – Это же не то что уведомить за две недели. Мне нельзя не иметь работы.

Зара прикусила верхнюю губу.

– Твоего компьютерного набора тебе не хватит на жизнь?

– Если б хватало, думаешь, я бы здесь была?

Зара умолкла и задумалась, постукивая по губам большим пальцем.

– Окей. Тогда давай быстро найдем тебе работу.

– Что?!

– Временную, – пояснила Зара. – Она не должна быть идеальной. Она должна просто быть, прямо сейчас. Кто там тебе звонил в выходные? Только не говори, что ты уже успела кому-нибудь из них отказать!

– Не успела. – Эмира внезапно снова оказалась в исходной точке. От одной мысли, что опять придется рыться в интернете, проверять отклики на сайтах и смотреть на противных детей на улице, думая: А смогла бы я тебя полюбить? – от одной этой мысли так кольнуло в груди, что она свела плечи вперед и глубоко вздохнула. – Окей, значит… звонила одна семья, они хотят меня в няни…

– Ну нееет. – Зара покачала пальцем. – В мамочки-нянюшки мы больше не играем, хватит этого дерьма. Дальше.

– Потом было тупое предложение, типа писать какие-то статьи – нашли писательницу! И еще звонила моя начальница из «Зеленой партии», сказала, они хотели бы добавить мне рабочих часов.

– Это которая компьютерный набор?

– Да, только теперь она зовет меня секретарем в приемную.

– Ну и? Ты это сможешь?

– Да… – растерянно выговорила Эмира. Это скучно, но она это сможет. И в тот момент самым привлекательным показалось то, что ей не придется покупать новую одежду, потому что все, кто там работал, приходили в офис в джинсах. – В смысле, да, они все там милые.

– Окей, отлично, это все, что нам нужно, – одобрила Зара. – Это же не навечно. Сколько они платят?

– Она не сказала.

Из коридора донесся голос Лейни:

– Дамы, пятиминутная готовность!

– Звони, – велела Зара.

Эмира наклонилась к рюкзаку и достала телефон, испытывая облегчение от того, что рядом был человек, который командовал, что ей делать. Сидя на крышке унитаза, она набрала рабочий номер Беверли. В телефоне пошли гудки. Зара продолжала собирать ее косметику.

– Пока не говори «да». Только расспроси о деталях. – Зара закрыла косметичку на молнию и бросила в рюкзак. – Спокойно. Без паники. У нас все под контролем.

На пятом звонке Беверли сказала «алло».

– Беверли? Здравствуйте, это Эмира. – Эмира старалась, чтобы голос звучал естественно – насколько это возможно, когда говоришь шепотом в гулком пространстве. – Я получила ваше сообщение, и я просто хотела бы… обсудить ваше предложение?

Беверли объяснила, что она только что вошла в офис, поэтому тяжело дышит, и извинилась на случай, если в трубке это слышно. Потом сказала, что понятия не имела, через что Эмире довелось пройти, а что касается работы, то сейчас как раз идеальный момент: их нынешний секретарь собирается продолжить образование, и они с радостью возьмут на это место Эмиру. Потом в дверь постучала Лейни:

– Ну, как у вас там? Последние штрихи?

Зара метнулась к двери, приоткрыла ее самую чуточку, сунула нос в щелку и послала Лейни широкую улыбку:

– Да! Еще буквально минутку! – И снова заперла дверь.

– Можете подождать две секунды? – спросила Эмира в телефон. Она отключила микрофон и сказала Заре: – Предлагают шестнадцать долларов в час за тридцать пять часов в неделю.

– Ооо нееет. – Зара замотала головой и достала свой телефон. – Это значит, что они не хотят платить социалку.

– Ты уверена?

– Спроси ее сама.

Эмира снова включила микрофон. Дыхание участилось, сердце колотилось о ребра.

– Простите, Беверли, – сказала она, – это означает, что у меня не будет медстраховки?

Она выслушала, как Беверли подтверждает, что нет, не будет, посмотрела на Зару и одними губами произнесла: «Блядь».

– Окей, сейчас поторгуемся, – прошептала Зара. Она села на корточки перед Эмирой и начала с бешеной скоростью высчитывать что-то на калькуляторе в своем телефоне. – Скажи ей… – Зара подняла руку, помогая себе жестами. – Скажи, что ты очень заинтересована в ее предложении и что хочешь обсудить возможность включения медстраховки.

Эмира медленно и старательно повторила в телефон Зарину формулировку.

– И, – прошептала Зара, не переставая считать, – что ты согласна снизить расценки.

Да? Я согласна? – хотела переспросить Эмира. Сейчас она зарабатывала шестнадцать долларов в час. И если с ней не будет Брайар, то, честно, какой вообще в этом всем смысл? В этот миг Эмира осознала, что не пошла бы в тот фитнес-центр, даже если бы они ее взяли. Она оставалась бы с Брайар столько, сколько Чемберлены ей позволили. Однако миссис Чемберлен зашла слишком далеко, и теперь это уже не вопрос их личных отношений. «Ну что, они готовы?» – донесся из коридора голос миссис Чемберлен. И тогда Эмира повторила то, что сказала Зара, слово в слово:

– И я согласна снизить расценки.

– Хорошо, давайте поговорим об этом, – произнес ей в ухо голос Беверли. – На чем мы с вами могли бы сойтись?

– Эммм… – Эмира посмотрела на Зару. – На чем мы могли бы сойтись?

Зара снова уткнулась в свой телефон.

– Если ты согласишься на четырнадцать в час, – прошептала она, – это будут те же двадцать девять штук в год, но уже со страховкой.

– Окей, слушайте, а как насчет… – Эмира чувствовала, что говорит не то и не так, что официальный разговор требует других выражений, но она протолкнулась через неопытность и неловкость и выговорила сумму: – Четырнадцать долларов в час?

– Эмира, подождите, – сказала Беверли. Дальше Эмира слышала только голоса на заднем плане. Потом Беверли вернулась. – Они говорят, что если включить страховку, то мы потянем только тринадцать в час. Я понимаю, что это жутко мало. Но если вы проработаете полгода, я смогу выбить для вас прибавку, я уверена.

По ее тону Эмире стало понятно, что Беверли искренне хочет заполучить ее на эту работу и действительно заплатила бы ей больше, если бы могла. Она с облегчением отметила, что и Беверли тоже перестала говорить официальным тоном. Она прикрыла телефон рукой и сказала:

– Они могут только тринадцать.

Зара сдвинула губы вбок:

– А стоматология входит?

Эмира поморщилась.

– Это без стоматологии, правильно? – спросила она и, услышав от Беверли, что да, правильно, отрицательно покачала головой и шепотом спросила у Зары: – Сколько это выходит?

Зара развернула свой телефон экраном к Эмире. Выходило 27 040 долларов в год – на несколько сотен меньше, чем Эмира зарабатывала сейчас. Зара кивнула и прошептала:

– Соглашайся. – Эмира колебалась, и Зара дотронулась до ее руки. – Мира? Это только на время. Зато настоящая работа, а не хер знает что. Это тебе нужно для резюме. – Она показала на телефон у Эмириного уха: – А это не нужно. – Она показала на дверь у себя за спиной и для убедительности помотала головой, и взгляд ее был таким отчаянным, что до Эмиры дошло: подруга беспокоится за нее всерьез, и уже давно.

И в этот момент в дверь постучала миссис Чемберлен:

– Эй? Тук-тук?

– Я согласна, – произнесла Эмира в телефон.

Зара стала застегивать Эмирин рюкзак, а Эмира опустилась на колени возле унитаза и прикрыла телефон рукой («Окей, спасибо вам большое, Беверли… да, спасибо»). Как только она, закончив разговор, встала и выпрямилась, Зара открыла и спряталась за дверью.

– Как у вас тут, порядок? – Миссис Чемберлен заглянула в ванную. – О, Эмира! Какая же вы красавица. Пора бежать вниз, они уже готовы. У вас все хорошо?

Эмира вдохнула, выдохнула и ответила:

– Все отлично.

Рядом с миссис Чемберлен возникла Лейни, хлопнула в ладоши под подбородком и пропела:

– Все по местам!

И как только Лейни повернулась к ним спиной, чтобы спускаться вниз, миссис Чемберлен округлила глаза и посмотрела на Эмиру специальным взглядом, говорившим: Господи, ох уж эта Лейни, сил моих на нее нет! Скорость и легкость, с какими она это проделала, свидетельствовали о долгих годах тренировки. Прежде чем последовать за Лейни, миссис Чемберлен шутливо закатила глаза, и Эмира сглотнула комок.

Зара снова, медленно, закрыла дверь ванной. На лице ее была тревога.

– Ну, мы идем? Потому что уходить надо прямо сейчас.

Однако крошечная подлость миссис Чемберлен по отношению к Лейни запустила в действие какой-то механизм в Эмириной крови и суставах, и, глядя в зеркало, Эмира сказала:

– Нет. – Она медленно повернула голову вправо и влево, проверяя, равномерно ли лег тональный крем вдоль линии подбородка. Потом отбросила волосы за плечи и оскалилась, проверяя белизну зубов. – Я это сделаю.

– Чтооо?!

– Слушай. – Эмира повернулась к подруге. – Я это сделаю, окей? Но как только я подам знак, ты закатишь сцену.

Зара покачала головой – в этом было сомнение, и чувство долга, и стоическая готовность.

– Мира, не шути со мной, ты меня знаешь: если я заведусь, мало не покажется.

– Заведись. Сделай это. Я серьезно, – пообещала Эмира. Глядя в зеркало, она сунула руку в вырез платья и поправила грудь. – Просто будь со мной и, когда я на тебя посмотрю, начинай выделываться. Но, мать, стой… это что же, у меня теперь есть страховка?! – Эмира просияла, и они с Зарой тихонько подпрыгнули вместе, и еще раз, и еще, и тут Эмира внезапно поняла, что настанет день – возможно, довольно скоро, – когда Брайар о ней больше не вспомнит.

Двадцать пять

В то утро Лейни первой пришла в дом Чемберленов и стала первой, кому Аликс адресовала вопрос: «Я правильно поступила?»

Лейни, в семь утра уже в полной боевой раскраске, взяла руки Аликс в свои.

– Милая, – сказала она. – Послушайте меня. Когда я училась в школе, мой футбольный тренер стал оказывать особое внимание одной нашей девочке из команды, и однажды в нашей раздевалке он с ней дошел до второй базы… тогда мы не знали такого выражения. Я знала, что это плохо и так нельзя. Все мы в команде понимали, что это плохо и так нельзя. Но эта девочка, Мона… Моника? Моника. Она велела нам молчать. Мы были маленькие, никто из нас не знал, что нам делать, вот мы ничего и не делали. Но я уверена, если бы Моника сейчас была здесь, она сказала бы: жаль, что вы тогда промолчали. Вы понимаете, о чем я, Аликс?

Аликс сжала губы, закивала и, пытаясь высвободить пальцы из пальцев Лейни, произнесла:

– Да. Да. Абсолютно.

Но Аликс необходимо было получить подтверждение от Тамры. Пока же она старалась быть благодарной Лейни за то, как ловко и деликатно та все провернула. Тремя днями раньше Лейни мигом устроила так, чтобы видео из магазина «случайно» попало «не в те» руки, – и тут же коршуном ринулась готовить интервью.

– От этого все только выиграют, – заверяла она Аликс. – Эмира восстановит свое доброе имя. Питер загладит ту досадную неловкость. А вы снова на какое-то время окажетесь в центре внимания. И не беспокойтесь, я прекрасно сумею невзначай вставить парочку слов о вашей книге. Реклама без рекламы – вы понимаете, о чем я.

И в тот миг Аликс поняла: пора перебираться в Филадельфию и онлайн тоже, не только во плоти. Действительно, момент – лучше не придумаешь. Она приняла предложение Новой школы, Эмира приняла на себя обязанности няни на полный рабочий день, а Мора, редактор Аликс, приняла ее извинения и заодно тридцать страниц, которые Аликс за выходные натаскала откуда только можно; теперь же ей, Аликс, пора принять тот факт, что она больше не живет на Манхэттене. Ей удалось выскользнуть целой и невредимой из этой безумной истории с Келли Коуплендом, и предстоящее признание о переезде в Филадельфию она рассматривала как своего рода тайную епитимью. Когда Эмира и Зара наконец-то вышли из ванной комнаты – Эмира был очаровательной и нервной, как-то по-новому нервной, раньше Аликс ее такой не видела, – Аликс уже была готова не только представлять Филадельфию, но и позволить Эмире представлять Эмиру.

Спускаясь по лестнице, Зара и Эмира обменялись выразительными взглядами. Эмира вошла в гостиную, под свет софитов. «Ну-ка, поглядим», – сказала Лейни. Брайар – в темно-фиолетовом платье с воротником-бабочкой – показала пальцем на Зару и сказала Эмире: «Это твоя подруга». Тамра сжала ладошку Брайар и сказала: «Да, это Мирина подруга. А ты сейчас посидишь с мамой и Мирой, окей?» Эмира широко улыбнулась Брайар и сказала: «Привет, большая девочка».

В центре гостиной стояли два оператора и звукооператор. За их спинами вдоль стены выстроились в ряд телевизор, кресло и две корзины детских игрушек. Лейни рулила всем. Она кружила по комнате, в который раз перепроверяя ракурсы и источники света. Она без малейших сомнений заявляла своей съемочной группе: «Нет, еще не все, вот тут надо лучше» – и наблюдала, как они делают лучше. Аликс осознала свою наивность: оказалось, что Лейни не просто «говорящая голова» из телевизора, а исполнительный продюсер сюжета, который вот-вот выйдет в прямом эфире в утренних «Новостях Филадельфии». Лейни, в ярко-зеленой блузке с завязками на плече, остановилась перед Аликс и Эмирой и осмотрела их с ног до головы.

– Теперь дайте нам сюда мисс Брайар, – распорядилась она.

Одной рукой прижимая к себе агукающую Кэтрин, Тамра вложила ладошку Брайар в руку Аликс.

– Мама? – Брайар показала пальцем на одного из операторов: – Я хотю… я хотю… у дяди очки!

– Эмира, давайте накинем сверху кремовый кардиган – по-моему, будет очень красиво, – предложила Лейни. – Аликс, а вас еще чуточку подпудрим, вот здесь. Самую малость. – Лейни показала мизинцами на свои верхние веки.

– Уже несу! – откликнулась Тамра и пошла за пудреницей. Сообразив, что миссия добывания кардигана возложена на нее, Зара изобразила губами: «Ах, так, ну окееей» – и трусцой побежала в холл. На цыпочках прокравшись перед камерами, она вручила подруге вязаный кардиган, потом так же, на цыпочках, спиной вперед прошла обратно и снова привалилась к дверному косяку в гостиной.

Аликс припудрила веки, Эмира надела кардиган, и Лейни велела им занять места на диване. Собственный дом внезапно показался Аликс одной большой декорацией, и она пожалела, что нельзя вернуться на денек-другой назад и добавить какие-то сугубо филадельфийские штрихи, которые подчеркнули бы ее связь с этим местом. Ну ничего, зато теперь Эмира будет проводить здесь гораздо больше времени, и это еще один стимул сделать дом подомашнее. Аликс села на диван рядом с Эмирой. Лейни расправила юбку Брайар, сидевшей у Эмиры на коленях. Брайар показала пальчиком на Эмиру и сказала: «Мира, у тебя блестки на лице».

– Отлично, дамы. – Лейни опустилась в отдельное кресло, стоящее под углом к дивану с Эмириной стороны. – Итак, все как мы договорились. Ответы длиной в одно-два предложения. Ножки сдвинуты, глазки открыты. И не торопитесь, у нас целых четыре минуты, окей? Брай, детка? Посмотри на меня. – Лейни дважды щелкнула пальцами, и Брайар испуганно вскинула на нее глаза, как будто та закричала. – Ты будешь сидеть с Эмирой, потому что ты у нас большая девочка и старшая сестра, правда? – Лейни четырежды кивнула и сама себе ответила: – Правда. Большая девочка и старшая сестра. Гаррет, дай мне расчетное время.

Один из операторов выглянул из-за камеры, поправил наушники и ответил:

– Две минуты до эфира.

Аликс сжала руку Эмиры – руку, которая обхватывала коленку ее старшей дочери. Для Аликс это тоже был дебют. Она никогда раньше не появлялась в местных новостях. Ей виделось – примерно как тогда, в День благодарения, – что предстоящий четырехминутный сюжет станет для них с Эмирой моментом единения, моментом, который ни одна из них не сможет отменить. У Аликс кружилась голова от Эмириной красоты, от того, как мило она все выходные принимала ее, Аликс, советы, от того, что сейчас она была у нее в доме просто так, не за деньги. Аликс в последний раз изменила положение на диване, и Лейни жестом предложила им вместе вдохнуть и выдохнуть. «Просто будьте со мной, – прошептала она с улыбкой. – Сначала вы услышите Мисти и Питера, а потом я представлю вас».

Из маленькой черной колонки у ног звукооператора полилась хорошо знакомая Аликс музыкальная заставка к «Новостям Филадельфии». Звукооператор наклонился, сделал погромче и снова выпрямился, держа микрофонную удочку у них над головами.

– И снова с вами «Новости Филадельфии». Вы, наверное, сейчас думаете: «Но где же Лейни?» – сказала Мисти, – и этот вопрос подводит нас к главному сюжету этого утра. Устраивайтесь поудобнее, чувствуйте себя как дома… Правда, для Питера это могло прозвучать странно, потому что наш главный сюжет действительно снимается у него дома!

Последовала пауза, во время которой Аликс, не видя мужа, легко представила, как он корчит обаятельную рожицу и виновато разводит руками – мол, против правды не попрешь. Она в последний раз обвела языком передние зубы. Мисти тем временем продолжала:

– В минувшие выходные по Сети с невероятной скоростью распространилось видео, на котором охранник из «Маркет депо» обвиняет Эмиру Такер, двадцатипятилетнюю выпускницу Университета Темпл, в похищении ребенка. Эмира, однако же, никакого преступления не совершала – она бебиситтер и просто выполняла свою работу. И вот теперь, Питер, я передаю слово вам, потому что вы прекрасно знаете и Эмиру, и ребенка, о котором идет речь.

– Это точно. – Питер хохотнул. – Я скоро передам слово Эмире, которая может пролить на эту историю гораздо больше света, чем я, но сам я хотел бы сказать следующее…

На этих словах Брайар подняла взгляд на Эмиру и сказала: «Это папа». Эмира кивнула, приложила палец к губам и прошептала: «Тшш». Брайар тоже приложила палец к губам, посмотрела на Аликс и добавила, не понижая голоса: «Я слышу папу».

– В первую очередь я отец, – исповедовался Питер в студии «Новостей Филадельфии». Аликс смотрела вниз, на свои туфли, слушая, как льется из черной колонки голос мужа. – Этим летом мы с женой пригласили Эмиру бебиситтером к нашим детям, и с тех пор она с нами. Мы всегда стараемся ограждать детей от какой бы то ни было публичности, но в тот вечер, девятнадцатого сентября, это оказалось непросто. То были сложные пара дней, и мы с женой признательны всем, кто тогда поддержал нас, – всем, включая Эмиру. Сегодня моя жена, моя старшая дочь и наш бебиситтер Эмира ответят на вопросы о событиях того вечера и, надеюсь, внесут полную ясность, после чего на этой истории будет поставлена точка.

– Девятнадцатого сентября с улицы в окно дома Чемберленов влетел камень. – Это был голос Лейни, записанный заранее. Лейни приподнялась в кресле, посмотрела на Аликс и Эмиру и одними губами, беззвучно, произнесла: «Поехали».

Аликс никак не могла вспомнить, какую версию знает Эмира – камень или яйцо, но Лейни заверила ее, что камень прозвучит убедительнее, подчеркнет тревогу: зрители сразу поймут, почему Питер и Аликс позвонили бебиситтеру и попросили увести ребенка. Сейчас, спустя столько времени, казалось чуть ли не глупостью, что все эти месяцы Аликс больше всего заботило, знает ли Эмира, почему кто-то запустил в их окно вышеупомянутым камнем или яйцом. Но Аликс велела себе не думать об этом и сделать глубокий вдох. Через четыре минуты, – сказала она себе на выдохе, – все это кончится.

– Питер и Аликс Чемберлен, – произнес голос Лейни в записи, – сразу же позвонили Эмире Такер, бебиситтеру, и попросили увести малышку из дома, пока они будут вызывать полицию. Но, как оказалось, саму Эмиру тоже поджидали неприятности. Покупательница и охранник в «Маркет депо» обвинили ее в том, что она похитила трехлетнюю Брайар, и отказались выпускать их из магазина.

Из маленькой черной колонки вырвался голос Эмиры, и Аликс почувствовала, как дрогнул диван, – все Эмирино тело подскочило на полдюйма. Аликс просмотрела это видео столько раз, что хорошо помнила: на словах «О каком таком преступлении? Я работаю» Эмира прикрыла ладонью ушко Брайар. Дальше кусок видео пропустили и включили сразу то место, где запыхавшийся Питер подбежал к Эмире и положил ей руку на плечо. Аликс поняла, что они усилили голос Питера, чтобы его хорошо расслышали не только постоянные зрители.

– Наш корреспондент Питер Чемберлен, – продолжил записанный голос Лейни, – был вызван на место событий, чтобы расставить все точки над i. И сегодня с нами Эмира Такер, Аликс Чемберлен и старшая дочь Чемберленов Брайар.

Как только прозвучало имя Аликс, один из операторов поднял взгляд – глаза были живые, яркие – и начал правой рукой театрально вести обратный отсчет от пяти. Сердце застучало у Аликс в ушах, пальцы ног онемели; она неотрывно следила за его рукой: три… два… и потом он показал пальцем прямо на Лейни.

– Аликс, Эмира, спасибо, что вы сегодня с нами.

Эмира кивнула, а Аликс сказала «О да!» с таким энтузиазмом, словно это было не интервью для новостей, а собеседование насчет работы. Она замолчала и попыталась поглубже вдвинуться в диван и вспомнить свой обычный, нормальный голос. Брайар, все еще под впечатлением от внезапного обратного отсчета в исполнении оператора, подняла руки и объявила с вызовом: «Я тоже умею считать!»

– И тебе спасибо большое, Брайар, – сказала Лейни, сделала лицо ох-уж-эти-дети и резко перешла к делу: – Аликс, начнем с вас. Когда в тот вечер вы позвонили Эмире, могли ли вы представить, что произойдет дальше?

– Господибоже, конечно, нет. – Аликс обнаружила, что снова способна дышать. В ровном голосе Лейни звучало искреннее любопытство – как будто они раньше никогда не встречались и уж точно ничего не репетировали. От ее уверенности комната казалась не такой бутафорской, а слова – не такими заученными. – Мы совсем недавно переехали в этот город, и мне казалось совершенно естественным позвонить Эмире и спросить, не выручит ли она нас. Думаю, многие родители со мной согласятся: хотя жизнь иногда подбрасывает нам неприятные сюрпризы, в общем и целом супермаркет – отличный вариант, чтобы провести время с маленьким ребенком.

– Итак, Эмира. – Лицо Лейни сделалось участливым и серьезным. – Вы с Брайар в «Маркет депо». Что же происходит дальше?

Брайар вдруг горестно прижала руки к лицу и сказала: «Что же дальше?» Аликс улыбнулась и погладила Брайар по спине, поправляя ей волосы.

– Эммм… мы гуляли по магазину и как раз собирались заглянуть в отдел орешков… – начала Эмира, обращаясь скорее к Брайар, чем к Лейни. – И тут охранник спросил, мой ли это ребенок.

Лейни уперла локоть в колено с таким видом, будто Эмира только что процитировала древнюю притчу. Она прищурилась, склонила голову набок и издала выразительное «хмм».

– Я ответила, что я ее бебиситтер, – продолжила Эмира, – а он сказал, что я не похожа на бебиситтера, и не дал нам уйти.

– Думаю, тут важно отметить, что Эмира в тот вечер была на дне рождения, но ушла, чтобы нас выручить. – Аликс перенесла руку с дочкиной спины на Эмирино плечо. Эта реплика и этот жест не были отрепетированы заранее, порыв был естественным, и Аликс не стала его сдерживать. – И кстати – поскольку этот момент, похоже, вводит людей в заблуждение, – дело было еще в сентябре, так что наряд Эмиры полностью уместен, учитывая, что она планировала быть на вечеринке.

– То есть, как я понимаю, это была не та одежда, в которой вы обычно проводите время с ребенком? – с легкой усмешкой уточнила Лейни.

– Ну конечно, нет, – подтвердила Эмира. Она широко улыбнулась обеим – Лейни и Аликс – и добавила: – Обычно у меня, ну, что-то типа бебиситтерской униформы.

Аликс резко вдохнула, два раза. Она посмотрела в зеленые глаза Лейни, ища в них опору, и велела себе: Успокойся. Это она фигурально. Она имела в виду джинсы или легинсы. Аликс плотно прижала лодыжки одну к другой. Она выбрала тебя. Они с Келли больше не вместе. Продержись еще немножко, Аликс. Уже почти все.

– Итак, начинается этот допрос, эти люди не дают вам уйти, – напомнила Лейни события того вечера. – Что вы при этом чувствуете?

Аликс повернула голову, чтобы видеть лицо Эмиры, пока та подбирает слова. Аликс уже прикасалась к ней один раз, больше нельзя. Но зато она может дать ей спокойно подумать, поддержать ее позитивными мыслями. Давай, Мира, ты можешь. Эмира подхватила Брайар под мышки и усадила удобнее у себя на коленях.

– Эммм… я очень растерялась и разозлилась? – проговорила Эмира с восходящей интонацией. – Мы не шумели, ничего такого, поэтому было очень странно, что они к нам подошли. И потом, я просто жутко испугалась, что они ее у меня отберут.

Кэтрин на руках у Тамры издала очень милый и еле слышный зевок. Тамра на цыпочках отошла к Заре, подпиравшей дверной косяк у входа в гостиную, – на случай, если зевание продолжится и нужно будет ретироваться подальше. Когда Эмира договорила, Брайар посмотрела на оператора и сказала: «Я не маленькая, окей?»

– Возвращаясь к обвинениям в ваш адрес, – продолжала Лейни, вновь завладев общим вниманием, – Эмира, вам не кажется, что в интересах справедливости этот охранник должен быть уволен?

Этот вопрос они не репетировали. Интересно, Лейни это нарочно? Аликс не знала. Затаив дыхание, она наблюдала, как Эмира молча удивляется, потом приходит в себя и отвечает:

– Ой. Нет, нет. – Эмира равнодушно помотала головой, как будто отказываясь от десерта после сытного ужина. – Я тогда сильно разозлилась, но сейчас меня гораздо больше злит, что кто-то выложил это видео в интернет без моего разрешения. Я этого совершенно не хотела, но… тому, кто это сделал, явно наплевать на такие вещи, как получение согласия? И я считаю, что это… это очень печально.

Улыбка Аликс – с закрытым ртом, внимательная, сочувственная – стала натянутой, и удержать ее было очень трудно. Нет, это исключено, думала она. Исключено, никто не мог узнать, никак. Но важнее, чем это видео и то, как оно попало в интернет, было другое: даже если Келли пока что не предал Эмириного доверия, это всего лишь вопрос времени. Брайар потрогала свои туфли, подняла взгляд на Эмиру и с интересом спросила: «Печально? Кто-то плачет?»

– И еще, Аликс. – Лейни повернулась к ней, и по ее задорной интонации Аликс догадалась, что дело идет к концу. – Тема женщин, умеющих постоять за себя, вам явно не чужда. Именно на ней вы построили карьеру!

– Это правда. – Аликс повернулась к Лейни. До нее дошло: возможно, это ее единственный шанс открыто сказать, как бесконечно много значит для нее Эмира, сказать без тени сдержанности и не боясь отнять у Эмиры время. – Эмира воплощает самый дух моего «Собственного почерка». Она не только умеет постоять за себя – она умеет слушать себя, и именно такого человека мы с Питером хотели бы видеть рядом с нашими девочками, особенно в этот столь важный период их жизни.

– Если не ошибаюсь, с нового года Эмира будет проводить с вами больше времени? – Лейни посмотрела на Эмиру и Аликс, явно ожидая подтверждения от обеих. – Пока вы пишете свою первую книгу?

Аликс усмехнулась. Она-то надеялась, что Лейни ввернет упоминание о ее книге тоньше, незаметнее, но зато такая прямота позволила ей впервые за несколько месяцев действительно почувствовать себя владелицей малого предприятия.

– Да, верно, – сказала Аликс. – Я заканчиваю книгу и возвращаюсь к своему бизнесу, потому что Эмира согласилась работать у нас на постоянной основе. И, если честно… – Аликс посмотрела на дочь, – если честно, для нас это просто счастье. – Краешком глаза она заметила, как Эмира прикусила щеку.

– И наконец, Эмира. – Лейни вздохнула. – Может быть, вы хотите что-нибудь добавить? Что-то посоветовать другим бебиситтерам, которые могут оказаться в подобной ситуации?

Отрепетированный ответ Эмиры включал в себя фразы типа постоять за себя, не терять самообладания и что бы ни случилось, всегда держать телефон заряженным. Но когда Эмира, медленно кивая, произнесла: «Эммм… дело в том, что», Аликс не поняла, как она собирается вырулить к этим заключительным фразам.

– Дело в том, что вообще-то нет. Нет, у меня нет никаких советов, потому что… эммм… – Эмира подула на челку, и несколько прядок взлетели вверх. – Я не собираюсь работать у Чемберленов на постоянной основе? Точнее… вообще не собираюсь.

Аликс выпрямила спину и глубоко вдохнула, раздувая ноздри. Первая мысль ее была: О нет. Она просто растерялась.

Лейни бросила на Эмиру ласковый, подбадривающий взгляд:

– А вы могли бы подробнее остановиться на этом, Эмира? Может быть, вы вынесли из этой истории какой-то опыт, который пригодится вам в вашей новой роли?

– Эммм, да. – Эмира склонила голову набок, и в этот момент Аликс узнала ту Эмиру, которая месяцами приходила к ней в дом. Эту нотку скуки в голосе. Этот холодок раздражения. Пульс на шее у Аликс забился еще быстрее.

– Ну, в общем-то, все было неплохо? – сказала Эмира, обращаясь к Лейни. – Но когда это видео оказалось в интернете, кое-какие вещи определенно прояснились, так что… из-за некоторых принципиальных разногласий я больше не смогу здесь оставаться. Но вы всегда сможете найти меня в приемной офиса «Зеленой партии Филадельфии», потому что… да. Там я и буду работать.

Первым побуждением Аликс было рассмеяться. Она красиво растянула губы и положила руку на диван между собой и Эмирой.

– Нет, Эмира. – Она широко улыбнулась. – Лейни говорит о работе няни. У нас, с нового года.

– Угу. Ну и я о том же? – Эмира приподняла Брайар и поставила на пол – привычное движение, так хорошо знакомое им обеим, – и Аликс замерла. – Я не буду у вас работать, – разъяснила Эмира. – Я ухожу в офис «Зеленой партии», на полный рабочий день.

Аликс снова рассмеялась. Она посмотрела на Лейни, ища подтверждения, что это розыгрыш, однако на лице у Лейни тоже было написано недоумение.

– Простите, – Аликс заправила светлую прядь за ухо, – что вы имеете…

– В общем… – Эмира повернулась к ней, – суть в том, что… – Она подняла глаза, отвечая на ищущий взгляд Аликс. И на миг у нее, у Эмиры, сделалось такое лицо, как будто она вдруг вспомнила сон, который видела этой ночью. – Я думаю, будет лучше, если отныне мы пойдем разными путями и… эти пути, как бы… никогда снова не сойдутся.

Аликс как будто выплыла из тела и теперь смотрела на себя сверху, с высоты трех футов. В комнате внезапно повеяло жутью вечеринки-сюрприза, камеры показались вдвое больше и словно засасывали Аликс в черные круглые ямы объективов. Финальная фраза, брошенная Эмирой, была из тех, что вызывают одновременно дурацкую растерянность и дикий страх, и интонация была такая, с какой говорят: «Простите, тут занято». Но цитата прочитывалась безошибочно, и вывод был очевиден: да, Эмира с Келли потешались над богатенькой Алекс Мерфи, и да, эта Алекс Мерфи все еще существовала, – это походило на виток сюжета в фильме ужасов. Когда откуда-то из глубин дома вдруг доносится звонок. Это была она, это она узнала, что все это время была мертва. Это был сон во сне. Уголком дергающегося глаза Аликс заметила, как рука Тамры взлетела ко рту. И хотя эта рука закрыла пол-лица, Аликс все равно расслышала: «О господи».

Камеры продолжали снимать.

Нервная система велела Аликс не шевелиться и улыбаться как ни в чем не бывало. Она понимала, что выглядит как трехлетка, которую хлопнули по плечу в игре в «колдунчики», и трехлетка замерла – восторженно, но и растерянно, не зная, как долго ей оставаться застывшей. Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, хоть что-нибудь, но язык внезапно по-идиотски распух и не желал поворачиваться.

– Окей, тогда все, спасибо, – сказала Эмира, глядя в пол. Она встала и быстро скользнула между Аликс и камерами, а Брайар потрусила за ней: «Мира, подожди меня!» На выходе из гостиной Эмира снова послала Заре многозначительный взгляд, но на сей раз Зара явно прочла в нем призыв к действию и опустила телефон в карман штанов. И, едва Эмира скрылась из виду, Зара вышла на сцену.

– Йеее, вот так вот! – объявила Зара в камеру из-за спины Лейни. – Наша девочка свободна, ясно вам? Ей это все не надо! – На словах «это все» Зара небрежно смахнула с дивана белую декоративную подушку, на которую только что опиралась спиной Эмира. – «Зеленая партия», нигга, вот так вот! У девочки будут денежки! – Зара завертелась перед камерой, поворачивая голову то так, то этак, выкрикивая «Вот как выглядит демократия!» и хлопая в такт на каждом слоге. Когда Кэтрин захлопала вместе с Зарой, Лейни, скрывая панику, сказала в камеру: «Книга Аликс Чемберлен “Заинтересованные лица” выйдет из печати в мае 2017 года. Мисти, передаю вам микрофон». При этом, держа руку на уровне паха, она отчаянными жестами сигналила операторам «стоп!».

Двадцать шесть

– Би, скорей беги ко мне, – позвала Эмира, но Брайар и сама уже догнала ее. Под голос Зары, эхом разносящийся по первому этажу, Эмира взяла Брайар за руку и на миг подумала: А что, если просто взять и выйти с тобой за дверь? Докуда мы успеем добраться? До квартиры Шони? Может быть, до Питсбурга? Но вместо этого она посадила Брайар на крышку унитаза в гостевой ванной и закрыла за собой дверь. Села на корточки, положила руки на коленки Брайар, но, заметив, как дрожат ладони и мизинцы, переместила руки на края унитаза.

– Эй, стрекоза. Ну-ка, скорее посмотри на меня.

Брайар забросила ножки на унитаз, чуть не ударив Эмиру в грудь носками туфелек, и одной рукой откинула с лица светлую прядку. Эмира ощутила, как все ее тело проседает и трещит под тяжестью осознания, что все те разы, когда она делала Брайар хвостики, изначально были сочтены. Брайар подняла глаза и показала на Эмирину цепочку. «Я хотю это», – сказала она, и Эмира подумала: Вот и все. Вот так, да?

– Послушай, – прошептала Эмира. – Помнишь, я сказала, что в семье не должно быть кого-то одного самого любимого?

Брайар кивнула.

– Да, да! – согласилась она и укоризненно покачала пальчиком. – Это нехорошо.

«Чьи улицы?!» – выкрикнула за дверью Зара и трижды хлопнула в ладоши. «Наши улицы!» Снова три хлопка.

– Да, но знаешь что? – Эмира улыбнулась. – Ты – моя самая любимая. Никто больше. Только ты.

– Окей, Мира? – Бровки Брайар внезапно приподнялись, как будто ей нужно было срочно сказать что-то важное. – Может быть? – Она снова показала на Эмирину цепочку. – Может быть, ты мне это дашь? На немножко. Не насовсем.

До Эмиры дошло, что Брайар, наверное, не умеет прощаться, потому что ей никогда раньше не приходилось этого делать. Но, с прощальными словами или без них, Брайар прямо сейчас станет человеком, в чьей жизни не будет Эмиры. У нее будут свои походы с ночевками к одноклассницам и свои слова, правописание которых она будет вечно забывать. Она будет говорить «Серьееезно?» или «Очуметь!» и спрашивать подружку: «Это моя вода или твоя?» Она будет прощаться в выпускных альбомах, и в слезах с разбитым сердцем, и в мейлах, и по телефону. Но с Эмирой она не простится никогда, и от этого будет казаться, что Эмира никогда не освободится от нее полностью. Навсегда, до конца своих дней и за ноль долларов в час Эмира останется бебиситтером Брайар.

За дверью раздавались шаги. Зара запела «Мы преодолеем» – быстро, как на ускоренной перемотке, – завершая кажду строчку возгласом Йеее! Тамра прикрикнула: «Подруга, а ну прекращай», а Зара в ответ завопила: «Я не оказываю сопротивления!» Лейни просила всех успокоиться, пожалуйста, пожалуйста, Кэтрин заплакала, а голос миссис Чемберлен произнес: «Где Брайар?»

Эмира прижала голову к головке Брайар. Поцеловала в щеку, впитывая в себя ее запахи: детское мыло, клубника, терпкая сладость засохшего йогурта. Снова опустилась на пятки. Пощекотала Брайар шейку, надеясь, что еще хотя бы несколько лет в ее жизни не будет настолько же печального мига, и сказала: «Увидимся, окей?» Брайар сложила губы в улыбку и ткнулась подбородком в Эмирины пальцы. Потом пожала плечами, подняв их до самых ушей, словно не знала ответа на очень ласково заданный риторический вопрос.

Послышались быстрые шаги, дверь ванной комнаты распахнулась. Запыхавшаяся Зара наклонилась, ухватив себя за коленки, и в промежутках между шумными вдохами проговорила:

– Окей… они в ярости… так что…

– Вызови нам «Убер», – распорядилась Эмира.

Она поцеловала Брайар в макушку, подхватила под мышки, опустила на пол и приказала себе убираться из этого дома. Когда она повернулась, чтобы уходить, вместо Зары перед ней оказалась миссис Чемберлен.

Веснушчатая шея миссис Чемберлен была покрыта красными пятнами. Челюсть ее странно выдвинулась вперед, так что видны были только нижние зубы. Она смотрела на Эмиру так, будто та опоздала на работу на несколько часов и теперь миссис Чемберлен ждет объяснений и извинений.

– Тамра! – позвала она. Послышались звуки, все ближе и громче – шуршание носков по плиточному полу, неровный плач Кэтрин. Дождавшись подкрепления, миссис Чемберлен снова уставилась в глаза Эмире и голосом, идущим откуда-то глубоко из диафрагмы, проговорила:

– Эмира? А ну отойдите от нее!

Эмира позволила себе не делать каменное лицо и не скрывать, что она впечатлена. Значит, вот как миссис Чемберлен решила это закончить – разыграв козырную мамскую карту, которую раньше всегда прижимала к груди. Никогда прежде на Эмириной памяти миссис Чемберлен не была так озабочена местонахождением своей дочери, тем более что дочь эта сейчас находилась с Эмирой, что, по мнению самой Эмиры, было для Брайар самым безопасным местом на свете. Если я что-то и умею делать реально лучше всех на свете, думала Эмира, так это заботиться о твоем ребенке. Однако вслух она хмыкнула и сказала:

– Окей.

Эмира боком прошла мимо Тамры, и та бросилась к Брайар, как будто Эмира только что отпустила последнюю заложницу. Справа от Эмиры Зара придерживала открытой входную дверь, вставив в нее ногу. Миссис Чемберлен по-прежнему удерживала плацдарм перед гостевой ванной и оттуда выкрикивала Эмирино имя, властно и стервозно:

– Эмира? Прошу прощения?

Эмира, держась обеими руками за дверной косяк в прихожей, глянула на крючки на стене и спросила:

– Где мой рюкзак?

Зара, с телефоном в руках, посмотрела на лестницу за Эмириной спиной и поморщилась:

– Ой-ой.

– Эмира!

Эмира обернулась и обнаружила прямо перед собой поднятые руки миссис Чемберлен с широко растопыренными пальцами. Эмира сделала вдох и двинулась мимо нее к лестнице, осознавая, что неграциозно приседает, как будто надеясь стать незаметнее или как будто пробегая перед большой компанией, смотрящей по телевизору спортивный матч. Краем глаза она увидела, что на диване Тамра гладит Брайар по голове. Миссис Чемберлен поспешила по ступенькам вслед за ней: «Эмира, стойте!» Эмира ускорила шаг и услышала голос Брайар: «А куда Мира идеть?»

Она не остановилась, пока не увидела свой рюкзак на полу в детской ванной. Она подняла рюкзак за лямку, выпрямилась и вскинула его на правое плечо, но миссис Чемберлен успела воспользоваться этой заминкой и встала перед входом в ванную, широко расставив ноги. Волосы ее торчали во все стороны, шея и грудь с каждой секундой становились все краснее. Она закрыла глаза и сказала:

– Вы что, издеваетесь?

Эмира захлопнула рот. Миссис Чемберлен продолжала:

– Эмира, я просто поверить не могу! Вы понимаете, что вы только что сделали? Вы только что унизили меня и дело моей жизни.

– Эммм… – Эмире не верилось, что история повторяется, и так скоро: она опять в белом-белом месте, пытается сохранить самообладание и вести себя так, будто ничто не мешает ей спокойно уйти. Она поправила лямку рюкзака, задвинув его глубже на плечо.

– Я просто забираю свои вещи, – сказала она.

– Огосподибоже, Эмира! – Руки миссис Чемберлен опять взлетели на уровень груди, и она вращала ими, словно сворачивала кому-то шею. – Вы не понимаете, да, что вы и себя выставили не в лучшем свете? Вы серьезно выискали эту «Зеленую партию», просто чтобы мне досадить?

Эмира растерянно заморгала:

– Эммм… нет?

– Да уж конечно! Я говорю вам, что сотрудничаю со штабом Клинтон, и вы вдруг по чистой случайности решаете уволиться и пойти в «Зеленую партию»?

– Нет…

– Нет?!

– Нет, – повторила Эмира громче. – Я давно там работаю. Дольше, чем у вас.

Миссис Чемберлен театральнейше – Эмира никогда не видела такого в реальной жизни – выпучила глаза:

– Чтооо?!

Эмира подумала было осторожно напомнить миссис Чемберлен, что ту интересовали совсем другие факты ее, Эмириной, биографии: с кем Эмира встречается, какой ее любимый коктейль, куда она собирается в пятницу вечером… Но пытаться что-то доказывать – только затевать еще один спор в непосредственной близости от трехлетнего человека, который Эмире больше чем просто нравился. Так что вместо этого она сказала:

– Я пойду, окей?

Вдыхая сквозь стиснутые зубы, она маленькими шажками осторожно обошла миссис Чемберлен и взялась за перила.

– Эмира, вы серьезно?! – Миссис Чемберлен последовала за ней. Эмира взялась за перила и, строго приказав себе не споткнуться, побежала вниз. В холле у подножия лестницы стояла Лейни, одной рукой упираясь в стену, другую прижав к груди. – Не смейте! – заорала миссис Чемберлен, когда Эмира достигла первого этажа. – Вы не можете просто так взять и уйти!

Эмира, в дверном проеме между холлом и прихожей, обернулась.

– Все это было ради вас! – выкрикнула миссис Чемберлен. – Мы хотели вернуть вам доброе имя, а вы с нами вот так? Не знаю, что там вам сказал Келли, но я… Эмира. Все, что мы делали, было только ради вас. Абсолютно все. – Ее неотрывный взгляд словно говорил: «Я знаю, ты догадалась, что это была я, но мне наплевать». – Вы, возможно, еще слишком молоды, чтобы это понять, но мы всегда действовали от чистого сердца и только в ваших интересах. Эмира, мы… мы вас любим. – Миссис Чемберлен вскинула руки в знак поражения, как будто, любя Эмиру, она тем самым предавала интересы собственной семьи. – Я не… – она покачала головой, – я не знаю, что сказать.

Эмира уставилась на люстру в холле. То, что миссис Чемберлен залезла в ее почту и выложила в интернет приватное видео, казалось в этот миг самой малой из ее, миссис Чемберлен, проблем. Эмира понимала: если бы у миссис Чемберлен была видеозапись того, как обижают и унижают ее саму, она бы хотела, чтобы кто-то за нее выставил эту запись в Сеть. Не было ни малейшего шанса убедить миссис Чемберлен, что в действительности она сделала то, что сделала, вовсе не ради Эмиры, однако был шанс – ее, Эмирин, последний шанс – поверить, что миссис Чемберлен способна что-то делать не ради себя самой, а ради другого человека. Эмира сунула руку за спину и надела вторую лямку рюкзака на левое плечо.

– В общем… прямо сейчас это вроде как еще ничего, потому что ей всего три года, – сказала она. – Но вам надо хоть иногда делать вид, что Брайар вам нравится. Пока она… типа… еще не разобралась, что к чему.

Миссис Чемберлен прижала руку к груди. Шея напряглась, угрожающе обозначив ключицы, и все тело застыло в неуклюжем наклоне. Не сводя широко распахнутых глаз с Эмиры, она произнесла:

– Прошу прощения?

– Я понимаю, у меня нет детей и все такое, – продолжала Эмира. – Но вы должны перестать смотреть на нее так, как будто вы только и ждете, чтоб она изменилась и стала кем-то другим. Потому что… эммм… что случилось, то случилось. Так уж вышло, понимаете? Вы ее мама, и все тут.

Все разговоры оборвались, и стало очень тихо.

Если бы кто-то сказал Эмире, что она плохо справляется со своей работой, она, скорее всего, поступила бы как всегда – издала короткий смешок и сказала: «Окей». Она знала, что как наборщица текстов она хороша, а как бебиситтер – еще лучше, и втайне была благодарна, что кто-то считает эти ее занятия настоящей работой, а не просто временной халтуркой. Но взгляд миссис Чемберлен сделался пустым и пристыженным, как будто ее застигли среди ночи перед холодильником с вилкой в руке и шоколадной глазурью на лице. Губы ее плотно сжались под самым носом, и Эмира подумала: Она что, сейчас расплачется? Секунду Эмира пыталась убедить себя, что ее слова были вовсе не так ужасны, что они были необходимы и, хотелось бы надеяться, конструктивны. Но тут у нее за спиной Зара глубоко и шумно втянула ртом воздух и на выдохе тихо сказала:

– Оппа. Вот и он.

За входной дверью, у крыльца, негромко посигналила машина.

– Простите… все это жутко неловко. – Эмира выдохнула и сделала два шажка в сторону, прежде чем выйти из дома Чемберленов в последний раз. Уже стоя на крыльце, она повернулась, сунула голову обратно в прихожую, сказала: «Простите, Лейни» – и поспешила вслед за Зарой вниз по ступенькам, к пассажирской стороне серебристого «форда фокус». Зара открыла дверцу и спросила:

– Вы Деррил?

Водитель кивнул, и девушки запрыгнули на заднее сиденье.

Двадцать семь

В средней школе Уильяма Мэсси Алекс Мерфи была одной из двух представителей выпускного класса в ученическом совете. Это означало, что раз в две недели на общешкольных собраниях она оглашала объявления, а по пятницам приходила в футболке поло с надписью «Ученический совет». Но ближе к выпускному вечеру стало ясно, что ничего хорошего эта должность ей не принесла. В школе все было как в дурном сне. В последние дни учебного года, когда стало известно, что Робби Кормье лишен волейбольной стипендии на учебу в Университете Джорджа Мейсона, Алекс постоянно обнаруживала то у себя на спине, то на учебниках самоклеящиеся листочки с надписями типа «Стукачка» или «Сучка-богачка».

В обязанности ученического совета входила уборка после выпускного бала. Алекс умоляла учительницу дать ей отдельное задание, для которого ей не нужно было бы вместе с другими снимать гирлянды, выметать серпантин и слушать «поверить не могу, что школа уже позади». Учительница наверняка знала, что произошло, – все знали – и поручила Алекс другую, легкую работу: вымыть шкафчики выпускников, расположенные во внутреннем дворике. На следующий день после выпускного, с замурзанной тряпкой и бутылкой моющего средства, Алекс начала с буквы «Z» и стала двигаться в обратном направлении, к «А». Стоя мыть верхние шкафчики было не так уж трудно. А вот чтобы отмыть нижние, приходилось опускаться на бетонный пол, и вскоре у нее на коленках появились синяки.

На букве «J» – это был шкафчик Джонсона – ей пришлось сходить к уборщице за новой тряпкой. А к букве «G» – шкафчик Гарсиа – мусорное ведерко доверху заполнилось исписанными тетрадками, забытыми носками, зеркальцами и конфетными фантиками. Алекс выбросила не меньше дюжины маленьких фотографий: девочки в цветочных браслетах, девочки, обхватившие сами себя за талию, групповые фото футбольных команд или столов для крутых. Чем ближе подбиралась Алекс к букве «С», к шкафчику Келли Коупленда, тем упорнее ей казалось, что за ней следят. Она начала чувствовать, что все ее движения неестественны – как если бы она притворялась, что читает журнал, а на самом деле пыталась подслушать разговор.

Алекс распахнула шкафчик Келли. В нем царили пустота и печаль. Это был тот самый шкафчик, в который она не раз опускала письма; Келли мог бы хотя бы из приличия оставить в нем немного хлама! Она не знала, что ожидала найти, но то, что шкафчик был абсолютно пуст и не нуждался в уборке, выглядело как оскорбление, неуклюже замаскированное под комплимент. И все же Алекс отдраила шкафчик Келли так, как будто он был покрыт тонким слоем усталости от школьной жизни. А потом переключилась на шкафчик, расположенный прямо под ним, а шкафчик Келли при этом оставался открытым и поскрипывал.

Она начала сверху и собиралась двигаться дальше вниз, но тряпка зацепилась за что-то в верхнем углу. Что-то, на ощупь бумажное и треугольное, застряло в металлических пластинках между этим шкафчиком и висящим над ним шкафчиком Келли. Алекс, стоя на коленках, наклонилась еще сильнее и пальцем через тряпку стала пропихивать это вниз сквозь щели в крышке шкафчика, готовясь увидеть нечто гадкое вроде промасленного пакета от сэндвича или окоченевшего крыла какой-то дохлятины, а может, просто похабный журнальчик, упрятанный от чужих глаз. Но когда наконец это нечто провалилось внутрь шкафчика, а потом выпало к ее ногам, Алекс задохнулась и чуть не вскрикнула: на сложенных отрывных листках мелькнул ее собственный почерк. В тесном пространстве между шкафчиком Келли и тем, что был прямо под ним, застряло целых пять ее писем. Они были грязные, измятые и пожелтевшие, но, хуже того, они не были вскрыты! Они по-прежнему были запечатаны, а сверху ее почерком было написано: «От А. М». Ловя ртом воздух, Алекс обернулась через плечо, убедилась, что, к счастью, вокруг по-прежнему никого, молниеносно собрала свои невскрытые письма и сунула их в бюстгальтер. Потом быстро протерла низ шкафчика, захлопнула его и только тогда увидела еще одни инициалы, процарапанные на ржавом металле, – буквы «R» и «C» в верхнем углу дверцы. Прямо под шкафчиком Келли Коупленда располагался шкафчик Робби Кормье.

Неделями Алекс думала о Келли, и думала в основном одно: Как он мог это сделать? И вот, как теперь выяснилось, он этого и не делал.

Но какое это теперь имеет значение? Ущерб нанесен, и он непоправим. Все равно все лето, пока она не уедет учиться, ее будут обзывать гнусными словами, а Робби все равно не примут в университет, и это уже не отменить. На миг у Алекс мелькнула мысль вытащить письма из бюстгальтера: вдруг на них грязь или какая-то пакость, которая разъедает кожу? Она снова бросила взгляд через плечо: ни души. Алекс была одна, и единственное, что у нее осталось, – свобода выбрать тот сюжет, который ее больше всего устраивает.

Знание, что виновник ее краха не Келли Коупленд, а всего лишь неисправный шкафчик, никогда не принесет облегчения. Всегда будет легче верить, что первопричина ее бедствий – Келли, а не ее собственная ошибка. Этот выбор – верить наоборот, притворяться, что не было никаких пожелтевших писем, плотно прижатых к груди, – позволял ей чувствовать себя ближе к Келли, пусть даже быть ближе к Келли означало затаить на него обиду за то, чего он никогда не совершал. И все лето, пока Алекс обертывала салфетками столовые приборы и получала мизерные чаевые, ей было легче злиться на Келли и считать, что все из-за него, чем признаться себе, что он ни при чем.

Келли был тем человеком, который загубил ее последний школьный год, и это была такая же непреложная истина, как то, что ее имя пишется А-л-и-к-с.

Двадцать восемь

Было бы несправедливо утверждать, что Эмира Такер совсем бросила бебиситтерство. В приемной офиса «Зеленой партии» она проработала всего месяц и неделю. На одном фандрайзинговом мероприятии, наливая кофе в термос, она увидела, как маленький мальчик высыпает пригоршню крекеров «золотая рыбка» на хлипкую бумажную тарелочку. «Привет, – сказала ему Эмира. – А что, если мы пересыплем это в чашку? Ты не против?» Мальчик оказался сыном директора регионального Бюро переписи населения США, женщины шести футов ростом по имени Пола Кристи, наблюдавшей издали. Пола наняла Эмиру секретарем-референтом, и двадцать седьмой год Эмириной жизни большей частью протекал в конференц-залах и черных джипах.

Эмира составляла графики деловых встреч Полы, заказывала ланчи и стояла на подхвате во время панельных дискуссий и докладов. Но она еще и утешала Полу и других взрослых зрелых женщин, когда они плакали и злились (гладила по спине, давала бумажные носовые платочки, говорила, что все будет хорошо). Хотя прямой эфир в утреннем выпуске «Новостей Филадельфии» открыл Эмире путь к самой высокооплачиваемой работе в жизни (восемнадцать долларов в час плюс бесплатный ланч), впоследствии ей было смешно, что когда-то она придавала такое значение четырехминутному сюжету в местных новостях. Интервью тогда оборвалось сразу после Зариного «Йеее, вот так вот!». И если не считать парочки ютьюб-сборников «Интервью, в которых что-то пошло не так», никто из Эмириных ровесников его не видел. Даже Шони, даже Джосефа – Эмира заставила Зару поклясться, что она никому не расскажет.

За три дня до Эмириного двадцативосьмилетия начальница вызвала ее к себе в кабинет. Эмира села напротив, раскрыла ежедневник, готовясь записывать поручения или указания по поводу заказа ланча, но Пола жестом велела ей убрать блокнот.

– Ты тут почти два года, верно? – утвердительно сказала Пола и, после Эмириного кивка, добавила: – Когда собираешься уходить?

Эмира трижды моргнула и улыбнулась.

– Уходить? – переспросила она. Эмира ценила прямоту Полы, однако в подобные моменты испытывала не только признательность, но и страх, потому что Пола всегда говорила то, что думала. Эмира сощурилась и спросила: – Вы меня увольняете?

– О боже, нет, конечно. Но, Эмира, – сказала Пола, – у меня никогда не было ассистентки, которая бы через два года работы все еще хотела оставаться моей ассистенткой. Больше того: если ты тут сильно задержишься, это будет означать, что я что-то делаю не так.

Эмира откинулась на спинку стула и рассмеялась.

– Окей, если честно… – Она глянула на стол Полы, на фото ее семьи. – Самой не верится, что я это говорю… но меня все устраивает. У меня все хорошо.

Может быть, по стандартам подруг (Шони была помолвлена, Джосефа преподавала в Университете Дрекселя, Зара сама оплачивала аренду квартиры с двумя спальнями, для себя и младшей сестры) у Эмиры все было не так уж хорошо, но ее правда все устраивало. Она провела день рождения Зары в Мексике – все пять дней. Она каждый день застилала постель, выполняя новогоднее обещание самой себе. У нее был накопительный счет, в который она заныривала довольно часто, но все же не настолько часто, чтобы его как бы не было. И она стала разнообразить свои ужины, добавив еще два блюда, – правда, оба тоже готовились в медленноварке, но все же. И Эмире нравилась Пола, и ребенок Полы тоже нравился. Ее начальница была резка и груба со всеми, кроме Эмиры, и Эмира ходила на работу не только ради зарплаты, но и ради приятного чувства защищенности.

Однако известие, что Эмира всем довольна, Полу, похоже, огорчило.

– Хороший босс нанимает помощников ради работы, которую не желает делать сам, – сказала она, – а не затем, чтобы их осчастливить. Мое дело – отравлять тебе жизнь, пока ты не взвоешь и не побежишь искать то, что будет приносить тебе радость, и тогда я помогу тебе поставить точку. Значит, так. Твоя цель на ближайший год – как следует возненавидеть свою работу и найти себе другую, которую ты ненавидеть не будешь. Ясно?

– Ясно, – ответила Эмира и вернулась за свой стол. Она останется ассистенткой Полы до тех пор, пока та не выйдет на пенсию.

Пройдет еще четыре года, прежде чем Эмира начнет получать стартовую зарплату Шони – пятьдесят две тысячи долларов в год, но зато в тот день она испытала редкостное утешительное чувство: ее начальница заботится о карьере своей ассистентки, и ей вовсе не претит мысль о том, чтобы быть Эмириным другом. В тот день, выйдя из кабинета Полы, Эмира вернулась к своему компьютеру, открыла новое окно, кликнула «Добавить в корзину» и «Оформить заказ» и купила себе в квартиру диванчик для двоих, на котором они с Зарой проведут все выходные за маникюром и просмотром двух сезонов «Топ-модели по-американски».

После своего появления в «Новостях Филадельфии» Эмира целых шесть дней ничего не получала от Келли. Она говорила себе, что они слишком разные, что они слишком много пили, когда были вместе, что она вообще не понимает, как ей взбрело в голову встречаться с белым из Фиштауна. Вообще-то по очкам Келли у нее выиграл. Эмира прилюдно – еще и как прилюдно! – утерла нос миссис Чемберлен, выдав ей ремикс прощальной реплики Келли; она думала, что он мог бы, несмотря на внесенные Эмирой изменения, использовать эту реплику как вступительную, если бы попытался еще раз ей позвонить. Но когда он действительно позвонил, вернее, написал – через неделю после того, как она с ним порвала, – это оказался неуклюжий и банальный подбадривающий текст, не доставивший Эмире никакой радости.

Эмира. Охренеть. Только что посмотрел твое видео из новостей.

Я понимаю, сейчас у нас все странно, но я так тобой горжусь.

Я знал, что ты сможешь.

И хотя Эмира в те дни была несчастна как никогда в жизни и все еще горевала по Брайар Чемберлен, эти его похвалы помогли поставить точку: ясно было, что они с Келли никогда не переступят через тот факт, что он оказался прав насчет миссис Чемберлен. Восстановление их отношений по умолчанию означало бы, что он может оказаться прав и насчет всего остального, а ведь на самом деле он очень многого так и не понял. Эмира ему не ответила. В ее телефоне он остался под именем Не Отвечать.

Эмира увидела Келли еще раз, но он ее не видел. Однажды субботним утром, ей тогда было двадцать восемь, они с Шони гуляли по фермерскому рынку в Клайд-парке, Шони приметила фургончик, где отдавали котят в хорошие руки, побежала туда, и Эмира потеряла ее из виду. Она стала бродить вдоль прилавков с едой, вдыхая запахи и высматривая Шони. В какой-то момент ей показалось, что она видит спину подруги, но она быстро поняла, что это никак не может быть Шони, потому что та девушка держалась за руку Келли Коупленда. Возле столика с ароматическими свечами и баночками с медом Келли стоял рядом со светлокожей черной девушкой со свежезавитыми черными локонами. Девушка обернулась, и Эмира вобрала ее взглядом всю целиком: гладиаторские сандалии, золотое колечко между ноздрями, на сгибе локтя висит корзинка с овощами и эфирными маслами.

– Котик, я на секунду, – сказала она, тронув Келли за плечо. – Я только спрошу, вдруг на той неделе я смогу продать тут мое масло ши? Можешь подержать? Я мигом.

Эмира смотрела, как она вручает Келли свое смузи. И как Келли берет его и с усмешкой отвечает: «Окей, мисс».

В другой жизни Эмира написала бы миссис Чемберлен, как она случайно наткнулась на Келли. Ты не поверишь, кого я только что видела, – набрала бы она в телефоне, и миссис Чемберлен немедленно бы откликнулась: Скорей рассказывай все! Потому что, хотя Келли был и прав насчет нее, она, Аликс, насчет него тоже была права. Если бы все пошло по-другому, Эмира могла бы послать миссис Чемберлен фото своего нового диванчика, и миссис Чемберлен пришла бы в восторг. Иногда Эмира думала, что, может быть, если бы она научилась называть миссис Чемберлен по имени, выговаривать это имя, ей было бы немного спокойнее. Но все пошло не по-другому, а так, как пошло. И миссис Чемберлен тоже, как и Эмира, была взрослым человеком, с собственным выбором, собственными решениями и собственными средствами, позволяющими заказывать домой суши не меньше двух раз в неделю. В ночь президентских выборов Эмира много раз думала о миссис Чемберлен и мысленно молилась, чтобы той хватило места в сердце принять как есть и сокрушительное поражение, и свою старшую дочь, своего первенца.

В том же году, через четыре месяца после того, как она увидела Келли, Эмира пошла выбирать платье подружки невесты для события, которое впоследствии будет называться первой свадьбой Шони. До Хэллоуина оставалось еще три дня, но был выходной, и дети гуляли по тротуарам уже в костюмах и масках, с ведерками и наволочками для конфет. На Риттенхауз-сквер устроили развлечения для детей, и на кирпичной подпорной стенке, которая тянулась вдоль тротуара, сохли раскрашенные, усыпанные блестками и перьями мини-тыквы с отпечатками мини-ладошек. Стенка была высотой фута в четыре, в дальнем ее конце стояла на цыпочках пятилетняя Брайар в костюме гамбургера и тщетно пыталась дотянуться до тыквы, густо намазанной зеленой краской.

Эмира прошептала «Черт» и заставила себя идти, не замирать на месте.

– Мама? Мама, ты можешь достать мне мою?

– Секунду, Брай. – На другой стороне тротуара, в дорогой шапочке-бини, в тренче цвета хаки и в ботиночках с кисточками сзади, миссис Чемберлен сидела на корточках перед двухлетней Кэтрин. – Молния, кажется, застряла, – сказала она. Кэтрин зевнула и лизнула леденец.

Эмира смотрела, как Брайар опускается с носочков на пятки и озирается по сторонам. Две черные няни катили коляски со спящими младенцами. Эмира смотрела, как Брайар решительно шагает к ним, поднимает руку, трогает ту женщину, что ближе к ней, за бедро.

– Извините, милая тетя, – говорит Брайар. – А достаньте мне, пожалуйста, мою тыкву!

Тетя сияет так, будто ее много-много лет никто не называл милой, и восклицает: «Ну конечно! Которая из них твоя?» Эмира жалеет, что не ускорила шаг, – тогда, может быть, Брайар назвала бы милой тетей ее и они поговорили бы наедине, без миссис Чемберлен, еще хотя бы разочек. А потом ее сердце вжимается куда-то в желудок, потому что Брайар показывает вверх, на ярко-зеленую тыкву, и говорит: «Воть».

Эмира низко наклоняет голову и, задержав дыхание, обходит по дуге нянь, Брайар, миссис Чемберлен и Кэтрин. Она слышит, как Брайар говорит спасибо и как миссис Чемберлен со смехом просит прощения за свою дочь.

В возрасте глубоко за тридцать Эмира будет мучительно пытаться понять, что ей следует вынести из дней, проведенных в доме Чемберленов. Иногда это была утешительная надежда, что Брайар станет самодостаточным человеком. А иногда – ужасное подозрение, что если Брайар когда-нибудь решит найти себя, то, вероятно, просто наймет кого-то, кто сделает это за нее.