Лучший друг бесплатное чтение

Глава 1. Первый шаг.

Справа по борту виднелось синее-синее море. Сквозь приоткрытое окно машины я чувствовала запах соли. Руки на руле слабели, напоминая, что пора бы поспать.

«21 час в дороге – это слишком много», – говорило мое тело. Я убеждала его в обратном, разминая шею поворотами головы. Надо было всего лишь потерпеть еще полчаса, после которых меня ждала мягкая софа в квартире «дамы с собачкой». Так я называла бабушку Зину. Седовласую, шуструю старушку с таксой Виолеттой подмышкой. Бабушка всегда ждала меня в гости, хотя и никогда не была мне родной по крови.

Внучка Бабзины – моя подруга детства Ирина. Ирка. Светловолосая, худющая и потрясающе красивая. Девушка-мечта всего лишь с одним изъяном – она не знала страха. Ирка была любительницей парашютов, мотоциклов, банджи-джампинга и прочей экстремальной всячины, от которой волосы на моих руках начинают танцевать квикстеп.

Адреналин стал наркотиком для Ирки. А наркотики, как известно, убивают. Во время очередного заезда на квадроциклах по лесным вязким дорогам внучка дамы с собачкой угодила в канаву, наполненную водой. Груда смявшегося от удара о землю железа не пощадила молодую наездницу. Ирке было всего 21. Столько и останется.

Подруга уже никогда не сядет за руль моей машины, не назовет меня трусихой, не вдавит тапку в пол, не получит дозу тревожного визга с пассажирского сидения. Вот уже пять лет она не ездит к своей Зинаиде Петровне. Езжу только я.

Визиты в Крым стали ежегодным осенним лекарством, потому что прямо перед ними со мной всегда случается много нехорошего.

За неделю до этого отпуска стиральная машинка решила превратить мое жилище в портовый город и спустила на воду всю тару, имеющуюся в ванной комнате. Когда я пришла с работы, тазики и полупустые пузырьки плавали точно буйки, знаменуя, что мне придется раскошелиться на ремонт соседей. Волшебно.

За день до отъезда меня настиг новый коллапс. Клиент решил внести правки в дизайн-проект его будущей кухни, и я как минимум 23 раза переставляла барную стойку то к одному окну, то к другому. В итоге заказчик вовсе отказался от сотрудничества и перестал отвечать на звонки. Юрист нашей фирмы уверен, что предстоит разбирательство. Как здорово!

Последний казус случился за час до отправления, когда собранный чемодан уже намекал, что пора двигаться в сторону живописного поселка у моря. У моей машины перегорели фары. Все разом. Мне казалось, что такое просто невозможно. Однако, сидя на диване в автосервисе, я решила осторожнее относиться к этому слову.

Видимо, судьба попросту отыгрывала свои самые жуткие планы прямо перед маячившими на горизонте дозами эндорфина и серотонина. Меня ждали ежедневные порции счастья от шума волн, череда улыбок от вида Таврических гор и пачка новых стихов, после написания которых станет легче дышать.

Меня ждал Крым. Мой октябрьский, освежающий и удивляющий погодными всплесками рай. Тихая гавань. Другая жизнь.

***

Я поднялась на пятый этаж, открыла квартиру собственным ключом, ввалилась в узкий коридор и громко выдохнула. С кухни тянуло ароматом лаврового листа, а у ног уже резво кружилась и лаяла рыжая такса Виолетта.

– Бабзина, привет! – громко и делано бодро сказала я.

Из глубины квартиры послышалось шлепанье тапок по линолеуму. Старушка с добрым, светлым лицом шла ко мне, нерасторопно покачивая бедрами и вытирая морщинистые руки о фартук с гигантскими бардовыми розами.

– Здравствуй, Алиночка, – сказала баба Зина и подставила мне щеку. – Устала?

Я чмокнула ее и съехала по стене на шаткую деревянную тумбочку, на которую обычно водружаю привезенные с собой кроссовки и шлепки. Чемодан, звякая застежками, опрокинулся на бок. Я неловко стала поднимать его, но бабушка остановила мои руки и потянула меня за них в кухню. Багаж окончательно рухнул, обиженно проскрипев при контакте с полом, и обреченно остался лежать в коридоре в компании Виолетты и ее любопытного носа.

– Устала немного, – соврала я, иначе Бабзина обязательно затянула бы песню о том, что мне больше не стоит приезжать в Крым на машине. Глаза мои, конечно же, слипались, точно их намазали засахаренным медом, но аромат домашних пельменей заставил их открыться. Есть хотелось не меньше, чем спать.

Пельмени были традиционным блюдом наших семей – моей и Бабзины. Они давали не только насыщение, но и приносили чувство спокойствия и уюта. Аромат погружал в атмосферу тепла и добра, шумных разговоров за большим столом, шуток и смеха, веселых каникул и отпусков, единения с родными и близкими.

Да, мы давно уже не поедали пельмени большой компанией, но приятные чувства от процесса лепки и поедания остались с нами навсегда. Бабзина знала, что я обожаю такие ностальгические трапезы, а потому всегда встречала меня пельменями.

– Поешь и ложись спать. Завтра я забегу к тебе, принесу полотенца, тогда и поболтаем, – пенсионерка поставила на стол тарелку с горячим блюдом и потрепала меня по русым волосам. – Я сейчас живу с Александром Ивановичем. Вместе как-то легче. Не молодые мы уже, Алинка… Восемьдесят первый год пошел.

Александр Иванович – сосед Бабзины этажом ниже. Жена его скончалась много лет назад. Он прожил без нее с десяток лет, а после решил снова попытать счастье – стал захаживать к Зинаиде Петровне. То цветов с клумбы притащит, то шоколадку под дверь положит (седовласый пикапер!). Говорит, влюбился в Зинаиду, да так, что спать не может. Про бессонницу врет, конечно. Знаю, как храпит бесстыдно. Но про любовь, выходит, не слукавил. Увел Бабзину к себе жить. Может, оно и к лучшему. В одиночку тяжело.

– Вы еще о-го-го, ба! Сколько в вас энергии. Я в свои 26 лет завидую, – сказала я, ничуть не обманывая, наколола вилкой огромный пельмень и засунула его в рот целиком. Горячий бульон, который оказался внутри, обжег мое горло, но вкус был потрясающим, как и всегда.

Бабушка Зина не ответила на комплимент, поцеловала меня в макушку и потопала к выходу. Старушка всегда была немногословной именно в день каждого моего приезда. Это позже мы обсудим мою работу, прошлое, настоящее и будущее, а также как Галька с соседней улицы нарвалась на телефонных мошенников. Но сегодня Бабзина слишком ярко увидела образ Ирки, который я всколыхнула в ее памяти своей улыбкой и грустным взглядом.

Вечером, за чашкой чая с боярышником, «дама с собачкой» вспомнит, как мы с ее внучкой строили шалаши под балконом этой самой квартиры, воровали из алюминиевых тазов немытую клубнику и не хотели ложиться спать без сказки о морской деве. Таким было каждое наше лето. В окружении заботливых бабушек, с килограммами песка в трусах после дней и ночей на пляже и вечно разбитыми в можжевеловой роще коленками (особенно у Ирки).

Может, именно поэтому я так люблю приезжать к Зинаиде Петровне. Она напоминает о моей бабушке, которой не стало четыре года назад. Об Ирке, чей смех я, кажется, слышу до сих пор. О радости, которую я испытывала, будучи беззаботным ребенком.

Я жевала пельмени и думала, что хочу вновь прокатиться на велосипеде. Как тогда – лет в 11, в желтой юбке, с рододендроном в растрепанной косе и на новом «стелсе». Вот только в одиночестве – не хочу. В одиночку уже совсем не то…

Раньше мы гоняли с Иркой на моем велосипеде по очереди: то она на багажнике, то я. Постоянно выясняли, кто дольше пробыл за рулем. Мелкие споры и пари с подругой в любом возрасте доставляли мне отдельное удовольствие. Однажды, на первом курсе института, мы на спор набили татуировки с нашими именами. Глупые девчонки! Многие парни, завидев на моем предплечье имя Ирина, даже передумывали со мной встречаться. Как они объясняли мою непригодность для отношений – одним им известно, хотя у Ирки всегда были варианты в стиле «подумал, что это имя твоей дочери». У нее, кстати, таких проблем с парнями из-за татуировки не возникало. Еще бы! Такие голубые глаза, как у Ирки, никакая наколка не затмит.

Я с грустью вспомнила смеющийся взгляд подруги, доела последний пельмень и довольная отправилась спать. Меня ждала кровать, лежа на которой из окна виднелось море. И это было лучшим началом отпуска.

***

Меня разбудили крики чаек, и я лениво оторвала голову от подушки. За окном над морем уже красовался закат. Я села на кровати и осмотрелась. В квартире Бабзины мало что поменялось с моего прежнего визита, да и с моего детства тоже. Коричневый гардероб на тонких ножках, красный советский торшер с желтой бахромой, ковер с изображением тигра на полу, шторы цвета лимонного зефира. Ничто из этого не разрешалось менять. Бабзина любила свою квартиру такой. Родом из прошлого. Из настоящего был только телевизор – белый, плоский, висящий на стене. На его темном экране отражался вид с балкона, дверь которого была открыта настежь.

Я встала и прошлепала босыми ногами по жесткому ворсу ковра, а после ощутила стопами теплый линолеум. За пределами квартиры разливалось точно апельсиновый ликер солнце. Его раскаленное колесо пряталось за горами, но лучи обволакивали оранжевым светом море, стволы деревьев, серые многоэтажки и лесенки мини-гостиниц. Стоять у распахнутого балкона можно было вечно, но прогуляться по вечернему, а может и даже ночному побережью хотелось больше.

Намерено минуя кофеварку, так как по дороге в Крым мной и так было выпито слишком много бодрящих напитков, я избавилась от пижамы и облачилась вместо нее в джинсы, футболку и кожаную куртку. С обувью дело решились так же быстро. Я достала из чемодана белые кроссовки, натянула их, не развязывая шнурки, схватила с тумбочки мобильник, ключи и большую дамскую сумку-мешок, после чего бодрым шагом вышла из квартиры в темный подъезд.

За ним меня ждала тихая поселковая улица. Такие обычно разрезают все провинциальные города. Если бы не море, шумевшее поблизости, глядя на серые панельные пятиэтажки можно было бы предположить, что я приехала в какой-нибудь августовский Саратов, или Тулу, или подмосковные Мытищи. Разница чувствовалась только рядом с набережной, а еще она витала в воздухе – в пропитанном йодом кислороде. В остальном поселок Новый свет ничем не отличался от простых городков России.

Людей вокруг практически не было – не сезон. Никаких галдящих детей и их родителей со следами от мокрых купальников на самых интересных местах, ни компаний друзей с вином в пластиковых полторашках, ни торговцев с табличками и призывами купить что-то определенно самое лучшее. Именно за это я и любила молчаливый октябрь в Крыму. Такой же опустевший, уставший, как и я. Использованный жизнью и брошенный исправлять поломки своими силами.

Мне показалось хорошей мыслью купить вина и просидеть до темноты на пляже. Ловить уходящее в ночь тепло песка и считать появляющиеся на небосводе звезды. Так я и решила поступить, а потому отправилась в фирменный магазин крымских вин, расположенный недалеко от набережной.

Внутри маленькой торговой точки было холодно и пахло деревом и свежестью. В стеклянных витринах блестели подарочные экземпляры напитков, на хрупких полочках стояли рюмки и бокалы с гравировкой, а на длинных стеллажах вдоль стен красовались темные бутылки с вином – одна к одной. Форма была одинаковой, менялся только цвет этикеток.

Я неуверенно осмотрелась, прикидывая, что из этого всего могло бы дополнить мой одинокий вечер, дважды окинула взглядом представленные напитки, но смиренно поняла, что ничего в них не понимаю. Оставалось довериться опыту девушки-продавца, тихо ожидавшей меня у прилавка с кассой.

– Добрый вечер! Мне, пожалуйста, красное сухое. Самое вкусное. Подберете? – с улыбкой сказала я блондинке. Та вежливо кивнула, плавно удалилась к самым дальним стеллажам и спустя минуту вернулась с виноградным вином в бутылке из темного стекла и с поразительно тонким горлышком. Продавец спросила, не открыть ли мне ее прямо на месте. Я согласилась, но, немного поразмыслив, вдобавок купила штопор – решила, что уже достигла того возраста, когда в дамской сумке должна лежать личная открывашка для спиртных напитков.

Девушка двумя легкими движениями выдернула пробку и вернула ее на место, не заталкивая до конца, чтобы можно было без труда открыть бутылку рукой. Я довольно кивнула, взяла вино и втянула носом аромат, исходивший от пропитавшейся напитком затычки. Пахло ягодами и, удивительно, даже специями. В моей голове образовалось приятное облачко тумана от чудесного запаха.

– Восхитительно, спасибо! – поблагодарила я продавца и покинула магазин.

Поймав хорошее настроение от любопытной покупки, я отправилась к морю, вниз по уложенной асфальтом дороге, проходящей через многоэтажные дома, сувенирные ларьки и рестораны. Если бы я проходила здесь в жаркий сезон, то пришлось бы неоднократно и с натянутой улыбкой отмахиваться от местных зазывал, заманивающих на экскурсии и водные прогулки. Но вместе с осенью и покинувшими поселок туристами навязчивые ребята разошлись по домам – ждать, когда в поселок вернется лето. Хорошо, что оно заглядывает в Крым раньше, чем в города средней полосы или севера. С теплом для местных жителей сюда возвращается и их работа, а значит, и доход.

По дороге к песчаной набережной я решила заскочить в туалет, а потому зашла в единственное открытое на пляже кафе. Все остальные заведения уже заколотили двери и окна на зиму, спрятав свое имущество от сильных северных ветров.

В общей уборной кафе все было старенькое, но, к счастью, чистое. Ядрено пахло средством для мытья поверхностей. Я решила, что долго здесь не протяну и точно начну чихать, а потому быстро посетила кабинку, покинула ее и встала перед умывальником, чтобы помыть руки.

Вдруг голову охватил легкий туман. Головокружение нарастало с каждой секундой.

– Поганая хлорка! – выругалась я и плеснула водой на лицо.

– Да, у меня тоже аллергия, – послышался мужской голос за моей спиной, и мои внутренности свело от внезапно нагрянувшего страха.

Я резко вскинула мокрую физиономию и увидела в отражении зеркала молодого человека с взъерошенными каштановыми волосами.

– Вы меня напугали… – растеряно призналась я, чувствуя сердце в горле и неприятные покалывания на спине.

– Прошу прощения, я не хотел, – сказал парень и неловко улыбнулся. Я натянуто ответила тем же, повернулась на 180 градусов и смогла рассмотреть собеседника целиком.

На нем были белые кеды, брюки песочного цвета и джинсовая голубая куртка, из-под которой виднелась белая футболка. Зеленые глаза его щурились от мерцающих ламп в туалете. На шее темнела родинка, а на среднем пальце правой руки едва виднелась неразборчивая татуировка.

Я покраснела, когда поняла, что слишком долго смотрю на незнакомца, и уткнулась в сумку в поисках расчески. Та довольно сильно запуталась в проводе от телефонной зарядки, и я стала упорно освобождать ее, не поднимая глаз. Пальцы мои неуверенно подрагивали, но спустя примерно пятнадцать секунд они все же смогли подарить деревянному гребешку свободу. Правда, когда я, наконец, оторвала взгляд от сумки, в туалете уже никого кроме меня не было.

«Выходит, что сзади я казалась гораздо привлекательнее, чем спереди», – фыркнула я и посмотрела на свое отражение в зеркале. Из него на меня таращилась высокая, худая девушка. Ее русые волосы спутал ветер, и теперь они спадали на плечи неаккуратной паутиной. Серые глаза были потерянными, уставшими от долгой дороги, веки – слегка опухшими после непродолжительного сна, тонкие губы – искусаны до крови.

Не удивительно, что эту девушку, то есть меня, боятся мужчины. Кто посмотрит на загнанную лошадь, когда рядом куча энергичных кобылок? Люди хотят жить с живыми. Мертвых они боятся.

«Впечатляющая красота, ничего не скажешь!», – пожурила я себя, надела сумку на плечо и стремительно вышла из уборной.

***

Море волновалось. Радостно встречало мои обнаженные щиколотки коктейлем из пены и дробленой ракушки. Я сидела на куртке, шлепала пятками по прохладной прибывающей воде и снимала волны на камеру телефона. На лице моем была улыбка. Искренняя, детская. Временами я даже непроизвольно хихикала.

Море – это единственное, что вызывало во мне настолько яркие, приятные эмоции. Все остальное, что творилось вокруг, давно уже стало для меня просто нейтральным. Тем, что не заслуживает восхищения.

После внезапной смерти Ирки на мою юную, хрупкую голову обрушилось осознание, что все не вечно. Это вроде бы известный факт, но ощутимым он стал только после первой безвозвратной потери. Она будто что-то переломала внутри меня, будто прошлась ураганом и поломала устоявшиеся конструкции души и разума.

Спустя год после трагедии с подругой это осознание пустило корни – умерла моя бабушка – мама моей матери. Ее унес проклятый рак. Да, человек был пожилой, и смерть ее я приняла как неизбежность, вот только боли внутри меня от принятия этого факта меньше почему-то не стало.

После похорон я сразу же уехала в Крым: лечила свои страдания соленым воздухом и прогулками по горам, дышала можжевельником и рыдала по ночам в подушку. Кто же знал, что по возвращению меня ждет новый удар.

Вслед за бабушкой ушел дедушка. Не выдержал одиночества. Его сердце было навсегда разбито, может, потому и подвело – внезапно остановилось.

«Много ли может выдержать сердце? Мое сердце», – думала я тогда. Мне казалось, что вот-вот – и оно вспыхнет и сгорит. Знала бы я, сколько оно способно вынести…

Еще через год незваная, нахальная, ненасытная гостья с косой явилась за моими родителями, и я поняла, что колючие ветви обреченности пришли задушить меня окончательно. Тогда, слушая новости о пожаре в гостинице, в котором погибли мать и отец, я поняла, что вряд ли что-то может тронуть мою душу сильнее. Любовь к родным, которая делала меня счастливой, стала моим бременем. Все, о чем я могла думать, так это о том, чем же перебить воющую между ребер боль.

Сердце мое не вспыхнуло, не взорвалось, не рассыпалось. Даже не остановилось, хотя такая его реакция показалась бы мне логичной. Возможно, сердце и пропустило пару ударов, но все равно продолжило качать кровь, разгоняя вместе с ней по венам боль и отчаяние.

Тогда временным лекарством для меня стала работа. Новая, лучшая. Я уволилась из довольно престижного рекламного агентства, наплевав на то, что шесть лет училась на пиарщика в институте, и стала пробовать себя в новой сфере – в дизайне интерьеров. Все знакомые разводили руками, округляли глаза: как же так – без опыта, без знаний, с хорошего места в пустоту? Но мне было все равно. Я хотела изменений и шла к ним, несмотря на ноющие от душевной боли внутренности.

К счастью, этот карьерный путь сложился лучше, чем мои отношения с госпожой Смертью. Рисунки мне всегда хорошо давались, чувство стиля досталось от мамы, а начальство на новой работе очень ценило талант. Как итог – я освоилась в ремесле.

Спустя время мне удалось набраться опыта на мелких проектах, попробовать свои силы в серьезных делах, после чего я была успешно принята на работу в довольно крупную столичную фирму. Там я обрела идеальный офис в центре города с большими окнами и удобной парковкой и возможность ежедневно заниматься творчеством. Правда, начальник у меня был не самым разумным человеком на планете, назойливым как муха и капризным как ребенок. Но такова уж была моя личная цена за успех. Ничто не бывает идеальным в этом мире.

Работа дизайнером наполняла меня до краев, и горевать было попросту некогда. Три года я делала все, чтобы стать профессионалом своего дела. Трудилась до поздней ночи в порывах вдохновения, упивалась литрами кофе, покорно выслушивала бредни руководства, а после каталась на машине по городу до рассвета. Временами даже писала стихи о выдуманной любви. Но ничто так и не принесло мне настоящего счастья. Работа не залатала дыру в душе, а просто заполнила собой почти все часы в сутках и не оставила места реальным чувствам.

В один момент я осознала, что осталась совсем одна. Бесконечная карьерная гонка прогнала из жизни людей, которые были способны стать мне хорошими друзьями. Остались лишь приятные знакомые, да и те то и дело менялись, как месяцы на календаре.

Работа даже заменила мне мужчину. Может быть, потому, что я разочаровывалась в противоположном поле все больше и больше с каждым днем, и в итоге совсем заперла от него душу на тысячу замков.

Я сломалась и попрятала все обломки за саркастической улыбкой. Я стала ко всему равнодушной и закрытой. Мне казалось, что я никогда уже не смогу ощутить себя настолько живой, чтобы исцелиться от того, что намертво зарубцевалось между ребер. Одиночество поселилось внутри, а вместе с ним пришел страх перед новыми знакомствами, а голове все чаще стал звучать тихий шепот о невечности. Никто и ничто не могло меня починить, потому что я должна была сделать это сама. Но как – я не знала.

Единственное, что всегда оставалось в моей жизни неизменно вечным и лечащим, это море. Рядом с ним я чувствовала себя увереннее и свободнее от внутренних проблем, которые не смог решить ни один мой психотерапевт. Рядом с этой темной и неистовой стихией я была не одна, а значит – становилась сильнее. Мне нравилось быть такой. Сильной и дышащей полной грудью.

Принесенный волной камешек звонко ударился о бутылку вина, про которую я успела забыть в дебрях своих размышлений. Мои пальцы ловко выудили пробку из горлышка, и морской воздух вокруг сразу же приобрел пряные оттенки.

– Ну что ж, за встречу, море… – сказала я и сделала большой глоток из бутылки.

Горло приятно свело терпким вкусом виноградной косточки. На языке остались ноты специй и ягод. По венам разлилось тепло, а на руках вздулись мурашки удовольствия.

– Еще мгновение, и волна утопит ваш телефон, – послышался мужской голос за моей спиной.

Я вздрогнула и резко обернулась. В мою сторону легкой походкой вышагивал тот самый парень, которого я встретила в туалете. Ноги его были босы, брюки завернуты почти до колена. В руках он нес кроссовки, бутылку вина и два бумажных стакана для кофе.

– Я увидел вас с набережной, не смог не подойти, – начал он, приближаясь. – Простите, если нарушил момент единения со стихией.

Молодой человек сел рядом со мной довольно близко. Я невольно откинула плечи назад, боясь удариться об него грудной клеткой. Кровь в моих венах потеряла привычный ритм то ли от алкоголя, то ли от неожиданных эмоций. Что-то было в этом молодом человеке, что слегка меня настораживало, но и интриговало.

– Я Кира, – сказал он и повернулся ко мне лицом. Я ощущала, как к моим губам прилипли мои же волосы, но не могла пошевелиться.

– Кира? – все, что я осилила сказать в ответ. Рот мой стал расплываться в нервной улыбке.

– Ну, Кирилл. Или Кир, – усмехнулся парень, не сводя с меня глаз. – Не хотите вина?

– Куда же мне вторую бутылку? Вы решили меня споить и соблазнить? – спросила я, игриво вскидывая брови. Что заставляло мой рот выдавать такие странные шуточки, объяснить себе самой я не могла.

– Только если вы согласны, – легко парировал парень. В глазах его отражался гаснущий дневной свет, бликующий на волнах, а вечер начинал путаться в темных волосах последними лучами закатного солнца.

Рот мой стал непроизвольно расползаться в смехе. Никогда еще никто так легко и непринужденно со мной не знакомился, не говорил так, будто мы были давними приятелями. Я легко приняла заданные правила игры и утвердительно кивнула, выпрямляя спину.

– Ладно, хорошо.

В ответ мой новый знакомый улыбнулся еще шире.

– Я рад, что смог поднять вам настроение, – сказал он и стал снимать с бумажных стаканчиков черные пластиковые крышки.

– Почему вы думаете, что оно было плохим? – спросила я, преследуя взглядом его движения. Кира протянул руку к моему вину и аккуратно забрал его, коснувшись своими пальцами моих. Его кожа была прохладной и гладкой.

– Ваше лицо в том кафе. Вы были… растеряны, – легко сказал он, наполняя из моей бутылки стаканы. – Давайте сначала выпьем это, а потом… – продолжил он про вино, но я перебила.

– Растеряна? Вы меня напугали! – запротестовала я с улыбкой.

– Нет, у вас грустные глаза. Такие бывают, когда растерял все силы… жить этой жизнью, – задумчиво сказал Кира и протянул мне вино.

Брови мои непроизвольно сдвинулись к переносице. Мой новый знакомый был прав, и это обескуражило меня.

Я забрала вино из рук Кирилла, молча стукнулась своим стаканом об его и поспешила сделать глоток, чтобы спрятать нервозность, отразившуюся на лице. Но она, конечно, не скрылась от парня.

– Я сказал что-то не то? – спросил он неуверенно, слегка хмуря брови.

– Как раз все верно вы и сказали, – ответила я, глядя, как пушистая волна утапливает мои ступни в песке. – Просто не думала, что это может быть заметно. Никто не замечал…

– Люди часто мелко смотрят, – снова протянул он философски и грустно усмехнулся. – Им удобнее думать, что вы просто не выспались.

– А вы, значит, смотрите глубже? – сказала я с дружелюбным сарказмом.

– Можно и так сказать, – ответил Кира и допил остатки вина из своего стакана. Я последовала его примеру.

С моря начинал дуть ледяной ветер, какой в этих краях приходит к ночи. Солнце уже исчезло за горизонтом, но все еще освещало кусочек неба над водой. Становилось все холоднее и холоднее, и мои предплечья то и дело покрывались мурашками.

Я молча вручила свой стакан Киру, перевернулась на колени и стала оттаскивать свои вещи подальше от воды, чтобы разместиться на сухом и все еще теплом песке. Кир понял мою задумку и помог с переездом. Когда мы снова сели плечом к плечу и устремили взгляд на море, я тихо спросила:

Зачем вы здесь – в промозглом октябрьском Крыму?

– Для себя, – быстро ответил Кир, не задумавшись даже на секунду. – Оказывается, я так давно ничего не делал для себя. Ради родителей – да, ради друзей – сколько угодно, ради работы – еще больше. Но для себя…

– Все это вы тоже делали для себя… – задумчиво проговорила я, вращая почти опустевший стаканчик.

– Почему же? – удивленно спросил он, вскидывая брови.

– Потому что не расшибаются в лепешку только законченные эгоисты. Так же у нас принято считать? Если не угождаешь другим до самых кончиков, значит, не любишь, не уважаешь. А мы не хотим быть такими бессовестными и потакаем своему «не хочу». Неправильному «не хочу», – задумчиво сказала я.

– Да, – быстро согласился Кира. – Чем чаще делаешь чистосердечный поклон, тем больше люди верят в то, что рано или поздно ты ляжешь на их прикроватный коврик и скажешь «гав».

Я не ответила и только утвердительно закивала. В разуме появилась легкая дымка, и я поняла, что вино дало о себе знать. Кир не нарушал молчание, как будто бы ожидая от меня каких-то слов, и я брякнула не подумав.

– У вас есть девушка?

– Хм, больше нет, – ответил он с легкой улыбкой, а я неосознанно вскинула брови от такой странной формулировки.

– Она вас бросила? – спросила я и поняла, как прозвучали мои слова. – Ой, простите, с чего я вообще взяла, что это была именно она. Может, вы ее просто убили… – неудачно пошутила я, а после стала серьезной. – Ведь не убили же? Простите, кажется, это вино слишком развязало мой язык, – я закончила свой монолог нервной улыбкой, а Кирилл уже вовсю смеялся.

– А вы веселая. Но ответьте мне на один вопрос, – начал он, пополняя мой стакан вином. – Как вас зовут?

– Алина, – ответила я, все еще красная от смущения.

– Что ж Алина, я не убийца. Я просто человек, который запутался в себе и не знает, чего хочет от этой жизни. У меня есть все для того, чтобы быть счастливым. И я изо всех сил стараюсь таковым быть. Пока получается с трудом, но я стараюсь…

Я посмотрела на Кира внимательно, уловила, как его глаза наполняются воспоминаниями, и, как мне показалось, поняла, что он чувствует. Мы находились в схожей петле. Оба ходили по тонкой замкнутой веревке, в страхе, что когда-нибудь она затянется на наших шеях. Оба хотели выбраться из круга.

Отхлебнув дурманящего вина, я тихо сказала.

– Что ж. Крымский октябрь хорошо вправляет мозги, – мои глаза встретились со взглядом Кирилла. – Это я вам говорю как осенний турист со стажем. Правда, не уверена, что эта таблетка помогает при всех заболеваниях. Но вдруг?

***

Воздух был настолько наполнен свободой, что хотелось втягивать его носом как можно чаще. Будто можно было впустить ее в кровь, в сознание, в душу прямо через легкие. Будто с каждым вдохом с конечностей, мыслей, желаний падали чугунные оковы, а в руках, ногах, чувствах появлялась стремительная легкость. Удивительно, но так свободно мне всегда дышалось именно в Крыму.

Если бы не освежающий октябрьский бриз, я была бы уже жутко пьяна. Мы уговорили с Кириллом две бутылки вина и теперь вяло плелись вдоль набережной, лениво шаркая кроссовками по принесенным ветром песчинкам.

Незаметно для себя мы перешли на «ты», и я совершенно свободно и бездумно рассказала ему почти всю свою биографию. Поведала о родителях, Ирке, бабушке Зине, работе и даже бывших парнях. Я давно уже не чувствовала себя так комфортно в компании мужчины. Мне не хотелось ему понравиться, не хотелось казаться лучше, чем я есть на самом деле. Впервые за долгое время я оказалась рядом с человеком, рядом с мужчиной, которому хотелось рассказать все. Который был готов меня просто слушать. Искренне и внимательно.

Кира слушал меня и не перебивал, а я не могла остановить поток слов. Будто до встречи с ним я целый год ничего не говорила, а теперь во мне открылись заржавевшие шлюзы и выпустили на свободу бушующую и эмоциональную реку.

– Знаешь, я никому еще столько о себе не рассказывала. Ни про Ирку, ни про родителей, – сказала я тише обычного и остановилась у бетонного парапета, разделяющего тротуар и песчаное побережье. – А тебе рассказала как на духу. И это странно.

– А что странного? Чужим бывает гораздо проще вывалить все, что накопилось, чем поделиться этим с теми, кто действительно дорог, – сказал Кирилл, останавливаясь чуть впереди меня, и устремил взгляд на шипящие волны, плавно укрываемые темнотой. Ветер путал его волосы, они лезли в глаза, и Кир жмурился, хотя солнце давно уже скрылось за горизонтом.

«С чужими…», – произнесла я про себя.

Нет. Кир был мне не чужой. Он – совсем незнакомый зеленоглазый парень – всего за пару часов стал таким… неподдельно близким. Ближе многих, с кем я была знакома месяцы, годы. Это казалось мне жуткой глупостью, но сердце так отчаянно было ему признательно. За то, что он слушал. За то, что он был тут, рядом. Как самый лучший в мире друг.

Я едва заметно улыбнулась собственным мыслям, но не осмелилась их озвучить. Вместе этого я отшутилась:

– Ну, знаешь, чужой – это уже не про тебя. Я столько рассказала за последние часы, что ты можешь использовать это против меня. Было бы логично взять с тебя расписку о неразглашении, – усмехнулась я и стала карабкаться на парапет.

– Ты куда это? – спросил Кир, смеясь над тем, как я нелепо закинула ногу на бетонное ограждение, пыхтя подтянулась на него и встала в полный рост. – Решила толкать пламенную речь с пьедестала?

– Нет, я буду идти и слушать, – заявила я и засеменила по серому камню, расставив руки, как при реверансе. Кирилл медленно пошел рядом.

– Что слушать? – все еще улыбаясь спросил он.

– Тебя. Настала твоя очередь.

Кир пару секунд помолчал, наблюдая за моими выверенными шагами, усмехнулся, а после спросил:

– А что именно ты хочешь знать?

Странно, но ответ пришел на язык сам собой, не заставив меня долго ломать голову.

– Я хочу знать, что значит твоя татуировка, – вспомнила я о том, что заметила ее еще в туалете прибрежного кафе. На среднем пальце правой руки Кира явно была набита какая-то надпись. – Или это секрет?

– Тебе расскажу, – ответил Кир и остановил меня, легко схватив за щиколотку. Я замерла от холодного прикосновения его пальцев, застыв с расставленными руками точно советская фарфоровая балерина. По телу прокатилась внезапная волна пламени, щеки зарделись. Ожидающий взгляд Кирилла заставил меня ожить, и я присела на корточки, хватаясь руками за его плечи, чтобы не упасть.

Кир коротко посмотрел мне в глаза, положил правую руку на мое колено ладонью вверх, и я смогла ближе рассмотреть витиеватый текст татуировки. Строчка легко пряталась от посторонних глаз, если Кира сводил пальцы вместе. Набитая мастером фраза явно была на французском, но я не знала ее перевода, а потому закусила губу и подняла взгляд на Кира.

– Живи до самой смерти, – сразу же сказал он, поняв, с чем у меня возникла проблема. Затем Кир потер татуировку большим пальцем руки, нервно сглотнул и спросил. – Не слишком позитивно, правда?

– Почему же? – ответила я вопросом на вопрос и улыбнулась уголками губ. На лбу Кира пролегла морщинка, и мне захотелось коснуться ее, выпрямить пальцами, но я не решилась и коротко сказала. – Не самый плохой сценарий.

Кира посмотрел мне прямо в глаза, немного помедлил, а после сказал:

– Жить непросто. Для этого нужно прилагать немалые усилия. Использовать в полной мере предоставляемые возможности. Все возможности. Не только те, что впускаешь в свою жизнь без труда. А если не прилагаешь усилия, то существуешь. Я не хочу существовать. Я хочу жить. И так до самой смерти.

Я ничего не ответила, но мысленно согласилась. Да, жить было непросто, но значительно лучше, чем существовать.

Я продолжала держать ладонь Кирилла в своей руке и смотрела в его глаза. То ли от ветра, то ли от эмоций на его веках застряли слезы. Он перевел взгляд с моего лица куда-то вдаль, где поворотом пряталась тропа Голицына, где скалы покрывали деревья с изогнутыми стволами и ветками, где на море еще были видны отблески закатывающегося за горизонт солнца.

Я же не стесняясь рассматривала задумчивое лицо Кира. Изучала его острые скулы, четкий профиль, темные ресницы и бледную кожу в районе переносицы. Что-то знакомое мне виделось в его плавных чертах. Что-то очень близкое, теплое.

Я перевела взгляд на татуировку Кира и провела по ней указательным пальцем. Кожа над краской была неровной, шероховатой.

– Она свежая, – сказала я, но не осмелилась спросить, почему он набил эту надпись совсем недавно.

– Давай я отложу историю ее создания на потом, хорошо? – сказал Кирилл, точно читая мои мысли.

Я широко улыбнулась, отпустила его руку и попыталась встать с корточек в полный рост. В этот момент мои ноги, уставшие от напряженной позы, предательски задрожали. Всего мгновение, и равновесие было потеряно. Я пару-тройку раз резко взмахнула руками, точно канатоходец, и с пронзительным писком рухнула с парапета.

К счастью, неудачного приземления не случилось. Кирилл вовремя среагировал и подхватил меня прямо в воздухе и мягко поставил на асфальт, не отпуская из рук. Все еще нетвердо опираясь на ноги, я крепко ухватилась за ворот его джинсовой куртки и ощутила почти угасший аромат мужского парфюма. Резкого и свежего. Будто соленое, бушующее море.

Испуганное выражение на лице Кира стало медленно смягчаться, а проступившая на лбу морщинка напряжения – разглаживаться. Я коснулась родинки на его шее и ощутила горячее дыхание на своем лице.

– Отложу на потом…, – повторила я тихо слова Кирилла, чувствуя жар, исходящий от его кожи. – Ты назначаешь мне свидание?

Кир медленно же отстранился от меня, посмотрел прямо в глаза и засмеялся.

– А ты всегда такая разговорчивая, да?

– Нет, – с улыбкой сказала я и твердо встала на землю. – Это что-то новенькое.

Глава 2. Погружение.

Новый день в Крыму был настолько теплым, что легко можно было спутать время года. Солнце пекло так, будто на улице красовался горячий август, а не ветреный октябрь. Такая погода задавала и свою моду.

Я проснулась, осмотрела привезенный с собой гардероб и поняла, что придется отказаться от джинсов и кожаной куртки. В такую жару они превратили бы меня в молодую и очень горячую кукурузу, а такая перспектива не радовала.

Чтобы не свариться, мне пришлось впрыгнуть в старенькие льняные шорты и свободную футболку, которые я бросила в чемодан на всякий случай. Для свидания такие раритеты не годились, а вот ходить в них по дому, цепляя голыми ногами ветер, задуваемый с балкона, – самое то.

После ночной прогулки по набережной, моих долгих откровений о жизни и смерти, рассуждений о любви и дружбе, двух выпитых бутылок вина и пары стаканов кофе Кирилл проводил меня до дома и обещал в следующий раз накормить морепродуктами. Это означало, что наша следующая встреча, скорее всего, пройдет в каком-нибудь местном ресторане. Единственное, что я знала наверняка – мне нужно было приехать в центр набережной Судака в шестнадцать ноль-ноль.

До назначенного часа имелась масса времени, но нервничать я начала с самого утра. Нормальные девушки лучатся счастьем после таких внезапных и приятных знакомств, после таких душевных вечеров с симпатичными парнями. Но я была другой породы. Какой-то очень напряженной, нескладной и сомневающейся.

С чашкой кофе в руках я слонялась по квартире и обтирала своими льняными шортами все поверхности, на которых можно было сидеть. Уместившись на книжке-столе около балкона и листая ленту социальной сети, я вслух пообещала, что не стану строить из себя неизвестно кого, а потому не буду вычурно наряжаться на свидание с Киром. В конце концов, он уже видел меня изрядно растрепанной и помятой. Ни к чему теперь было корчить из себя суперледи.

Однако когда мои ягодицы коснулись пола в ванной комнате, я свое мнение изменила – решила, что все-таки стоит хотя бы немного принарядиться, чтобы Кира не счел меня невоспитанной замарашкой, не умеющей прилично одеться для элементарного приема пищи в общепите.

«Вдруг, он решит, что я абсолютно равнодушна к намеченному свиданию? Нет, надо что-то придумать с нарядом», – подумала я и грубо закинула в стиральную машину белесые от морской соли джинсы.

Запах йода от ткани вызвал приятные мурашки воспоминаний о минувшем вечере, отчего я невольно улыбнулась. В голове тут же возник образ Кира, его темные ресницы и растрепанные ветром волосы. Мое сердце игриво застучало, вогнало меня в краску, а после гулко ударило по натянутым нервам. Я сжала губы и попыталась выровнять дыхание.

– Это всего лишь свидание! Что за неуравновешенное состояние? Ты же не под венец с ним идешь! – сказала я вслух и схватила с полки с шампунями свой все еще недопитый кофе.

Но фантазию было уже не остановить. Сознание молниеносно нарисовало в голове сказочную картину, где Кир стоит передо мной на мысе Капчик, и море могуче и красиво бьется о скалы вокруг нас. Кирилл становится на одно колено, а я начинаю плакать от счастья…

– Так! Запускай стирку и займись уже чем-то полезным! – отогнала я наивные грезы, включила стиральную машинку и с недовольной миной потопала из ванной. По дороге из-за собственной бестолковой суетливости я споткнулась о край ковра в прихожей и умудрилась поперхнуться остатками кофе, а потому в кухню вошла, кашляя, как заправский бездомный. К счастью, удушья не случилось, и я уселась с ногами на узкий подоконник.

У открытого окна мои легкие рьяно глотали легкий ветер. Горло продолжало неприятно скрипеть, но мысли уже вернулись к главной проблеме утра, хотя запах соли и довольное лицо Кирилла, стоящего на одном колене, отчаянно пыталось пробиться через череду вариантов, во что же мне облачиться.

К счастью, вскоре я утихомирила нервную систему и здраво поняла, что спасти мой образ в этот вечер может только одна простая идея – надо было бы посетить местный торговый центр и купить новый наряд.

«В конце концов, могу же я купить что-то красивое как минимум для самой себя?», – подумала я с уставшей улыбкой и устремила задумчивый взгляд на детей, играющих в мяч на площадке во дворе дома.

Вдруг мое внимание привлекла фигура, сидящая спиной к моему окну, на выкрашенной в ярко-синий цвет лавочке, прямо под раскидистым деревом. Это была высокая девушка в черной бейсболке, из-под которой торчал растрепанный белобрысый хвост. Она расположилась на кожаной куртке, запрокинув голову к небу, а над макушкой ее довольно высоко летала стая маленьких певчих птичек. Девушка что-то говорила, но я не слышала, что именно. Периодически она смеялась, но я не понимала, почему. До меня доносились знакомые нотки ее голоса, но я никак не могла вспомнить, где я слышала его раньше.

Неожиданно девушка быстро поднялась на ноги, повернулась на сто восемьдесят градусов и принялась что-то искать в карманах куртки. Кепка по-прежнему скрывала лицо худой блондинки, но в ее фигуре, так же как и в голосе, было что-то знакомое.

Однако ни стройные ноги, ни тонкая талия, ни хрупкие запястья – ничто из этого не заставило меня открыть рот от удивления. Только когда девушка выудила из карманов куртки большие мотоциклетные перчатки, меня обдало жаром. Память тут же воспламенилась и подсказала образ похожего на незнакомку человека.

– Ирка…, – еле слышно вырвалось это имя из моего пересохшего горла, а по рукам и ногам побежала мелкая дрожь.

Я не могла поверить своим глазам. Девушка была не просто похожа на мою подругу. Казалось, она ею и являлась.

Мое сердце отчаянно просило фактов, просило признания, что я не сошла с ума. Ему было важно убедиться, что я действительно вижу то, что происходит на самом деле.

Я быстро соскочила с подоконника и прямо в домашних тапочках выбежала из квартиры. Преодолев все ступени на пути к выходу из подъезда, мои все еще дрожащие ноги выскочили на солнечную улицу. Сердце колотилось так, точно планировало выдолбить в моей груди тоннель и вырваться на воздух. Подхваченные ветром волосы залепили мне глаза, но я вслепую продолжала идти в сторону той самой лавочки, где сидела девушка, попутно приводя прическу в порядок, собирая тапками пыль и камни и стараясь не задохнуться от нахлынувших эмоций.

Правда, когда я достигла точки назначения, меня ждало огорчение. Отрезвляющая правда. Девушки на лавочке не было. Скорее всего, она ушла по своим делам, пока я спускалась из квартиры на улицу.

Бесследно исчезли и кружащие в небе певчие птицы, которых я видела из окна кухни. Не было даже намека на их щебетание, на взмахи их крыльев.

На этой солнечной октябрьской улице не осталось ничего, что свидетельствовало о том, что я видела из своей квартиры. Ничего, что могло бы доказать мне самой, что я не сошла с ума. Что я действительно видела то, что видела. Что я видела Ирку.

– А ты думала, что все они будут тут тебя ждать? Чтобы подтвердить, что ты не ку-ку? – почти прокричала я на весь двор, больно сжимая кулаки вытянутых вдоль туловища рук. В горле защипало, глаза стали влажными. Играющие неподалеку дети отвлеклись от мяча и начали удивленно таращиться на меня – странную растрепанную девушку в домашних тапках, громко разговаривающую сама с собой. Наверное, я походила на городскую сумасшедшую. Примерно такой я себя и ощущала. Сумасшедшей.

На слабых ногах я торопливо пошла в сторону дома и по пути принялась корить свою разгоряченную предстоящим свиданием фантазию за излишнюю наивность.

«Как ты могла подумать, что это Ирка?», – вновь и вновь задавала я себе один и тот же вопрос.

Действительно, мое поведение было глупым. К тому же, вся эта история была наполнена чудовищно гипертрофированным трагизмом, какой я видела только в художественных фильмах. Мертвая подруга стоит живая под окнами. Пробежка в тапочках. Разговаривающая вслух девушка у пустой лавки. Испуганные дети. Прямо-таки сцена для мексиканской мыльной оперы.

Если бы в тот момент меня увидела бабушка Зина, то, наверное, не смогла бы сдержать слез. Мало того, что я решила, что ко мне пришла именно ее мертвая внучка, что, несомненно, ранило бы ее сердце, так еще бы старушка попросту сочла меня лишившейся рассудка. А это тоже ее бы расстроило.

С недовольной физиономией я вошла в квартиру, села на тумбочку для обуви, окончательно отдышалась, а после решила, что пора уже прийти в себя. Надо было просто забыть о своем конфузе на детской площадке, как о страшном сне.

– Девушка всего лишь оказалась сильно похожа на Ирку. Ну перепутала, с кем не бывает? Ну сделалась слишком впечатлительная перед свиданием, нельзя что ли? – прохрипела я вслух все еще сухим горлом, глядя на свое отражение в зеркале, которое висело на стене в коридоре. Вид у меня был помятый, растерянный. Даже жалкий.

Несмотря на мои оправдания перед самой собой, я чувствовала, как глубоко в груди щемит сердце. Стыд за сиюминутную наивность только лишь прикрывал беспросветную тоску. Я, наверное, потому так быстро и поверила своим глазам, поверила, что Ирка жива и ждет меня под окном, потому что очень хотела, чтобы так случилось на самом деле. Именно поэтому я так злилась, потому что точно знала, что этому не бывать.

Я проваливалась в боль, и мне было необходимо срочно отвлечься, срочно перенастроиться на позитивный лад. Меня ожидал теплый вечер в приятной компании. Нельзя было идти на него со страдальческой миной и разбереженной душой.

Я отыскала ключи от машины в куртке, нацепила на нос солнцезащитные очки, а на ноги – растянутые вьетнамки, и отправилась искать что-нибудь приличное, но не помпезное для ужина с Кириллом.

На выходе из подъезда меня ждала новая внезапность – встреча с Бабзиной. К ее искреннему и светлому взгляду я оказалась не вполне готова морально, но деваться было некуда. Своим видом старушка сначала всколыхнула колючее чувство в моей грудной клетке, но быстро отвлекла от него бодрым щебетанием.

– Алиночка, доброе утро! Ты куда в такую рань? Сегодня солнце очень кусачее, а ты без панамы, – заявила заботливая старушка и смачно чмокнула меня в щеку. Ее такса Виолетта громко и приветственно тявкнула и замотала хвостом, как биолокационной рамкой.

– Здравствуйте, ба! Да вот, решила пройтись по магазинам, а то не привезла с собой ничего стоящего для похода в ресторан, – ответила я все еще слегка вялым голосом и сразу пожалела о своей недальновидной честности. Бабзина, конечно, тут же ухватилась за мои слова и дофантазировала в правильном направлении.

– Ты что, уже жениха себе тут нашла? Вот молодец! А я тебе говорила, что к нам в это время очень приличные мужчины приезжают. Как его зовут? – в Бабзине проснулось восторженное любопытство. Она взяла меня за руки и стала увлекать на лавочку, которая стояла около подъезда. Я же таких посиделок и откровений пока не планировала и стала вальсировать в другую сторону, поворачивая старушку обратно.

– Ба, ну что вы такое говорите! Не нашла я себе никакого жениха. Я это, поеду…, – сказала я с улыбкой, нежно погладила ее по плечам и задом стала отходить к припаркованному около подъезда авто.

– Я сегодня занесу тебе полотенца, а ты не забудь позвать этого мальчика к нам в гости. Я снова налеплю пельменей. И Александр Иванович будет рад с ним познакомиться. Ой, Алинка, хорошо-то как, а… – запричитала Зинаида Петровна.

– Ба, я поеду. Не надо никаких пельменей! – бросила я, почти давясь от смеха, и шустро прыгнула в машину, которая спрятала меня от напористой бабули.

– Вот неутомимая женщина! – сказала я вслух и завела мотор. – Ах, Ирка! Хорошо, что ты оставила мне свою бабушку. Что бы я без нее делала…

***

Я медленно просочилась по узкому двору жилой многоэтажки на оживленную дорогу и покатила из тихого поселка в сторону шумного города. Конечно, Судак не был таким быстрым, как Москва, но по темпу жизни явно превосходил уютный Новый Свет.

Осенью в городе все еще было много туристов. Они таращились на степные пейзажи из окон машин, прогуливались вдоль деревянных лавчонок с сувенирами, специями, чурчхелой, поднимались на Генуэзскую крепость, делали тысячи фотографий. Пенсионеры, молодежь, семьи с малышами. Не было только школьников – в это время года они были на уроках.

Мое тело и мысли постепенно приходили в норму после случившегося во дворе многоэтажки. С довольной улыбкой на лице я проезжала по знакомым местам и вспоминала детство, юность. Я проводила здесь все каникулы, но никогда не задумывалась, в каком прекрасном месте мне доводилось отдыхать. Скалистые берега, золотистые от солнца холмы, толстые и вечно голодные чайки, маленькие пылевые смерчи – тогда все это воспринималось как данность, а сейчас – завораживало. Крым всегда ассоциировался у меня с чем-то невероятно теплым, добрым и родным. Это было неизменным.

«Хоть что-то не меняется.… Хоть что-то вечно», – подумала я, поднимая уголки губ еще выше.

На подъезде к торговому центру мой разум окончательно очистился от тревоги, решил больше не вспоминать пугающий утренний инцидент, но зато очень вовремя напомнил о Кирилле. Мысли о счастливом крымском детстве уже успели навеять игривое настроение, и я решила, что должна выглядеть больше чем замечательно на предстоящем свидании. В моих фантазиях я представала перед Киром в летящем белом платье в голубую полоску. Оставалось только найти нечто похожее.

Я поставила автомобиль на парковку, медленно проследовала в торговый центр и вновь отпустила разум блуждать по прошлому. Мои глаза, спрятанные за темными стеклами очков, принялись изучать витрины бутиков. Обходя их один за другим, я вспоминала, как здорово было раньше ходить с Иркой по магазинам. Каким беззаботным было то время!

Мы – две юные студентки – с горем пополам сдавшие сессию, сразу же после последнего экзамена сбегали в июльский Крым. Бабзина с таксой подмышкой встречала нас на железнодорожном вокзале с любовью и тревогой в лице и по дороге до дома, на заднем сидении междугороднего автобуса, монотонно, точно метроном, гипнотизировала нас на хорошее поведение.

– Ради Бога, девочки! Не добавляйте мне еще больше седых волос этим летом! Давайте без глупостей. На скалы – ни ногой, с обрыва в море не прыгать, домой – не позднее полуночи, прошу вас! – тарахтела «дама с собачкой», а мы смеялись и целовали ее поочередно в щеки.

Конечно, слушались мы старушку плохо. Кто следует наставлениям бабушки в 20 лет? Все скалистые тропы и вершины были наши! Там мы пили чай с травами из термоса или шампанское, ели персики или домашние лепешки, делились секретами и мечтами, встречали рассветы и закаты.

Утром мы бегали купаться в море, до полудня валялись на ракушечном берегу, обгорали под палящим солнцем, а после красные, как вареные раки, шли в местный продуктовый магазин за сметаной. Именно ей бабушка Зина и лечила наши воспаленные плечи, приговаривая, что каждый год с нами случаются одни и те же истории.

Если мы уходили с Иркой по магазинам, то с утра до самого вечера пропадали в примерочных. Там мы играли в игру «Оденься, как…»: одна загадывает вслух персонажа или известную личность, другая – подбирает для себя наряд, максимально отражающий заданного героя. Мы облачались в ковбоев, шпионов, пиратов, писателей и актеров, волшебников и фей. Побывали в образах Мэрилин Монро, Дарта Вейдера, Гарри Поттера и принцессы Дианы.

Чаще всего ни один из элементов одежды и обуви своих героев мы так и не покупали. А консультанты бутиков нас откровенно ненавидели, потому что после игры в примерочных оставался жуткий бардак.

– Что ж, Ирка, кем же мне сегодня стать? О! – я остановилась перед витриной, в которой стоял манекен, облаченный в белое летящее платье, без рукавов и глубокого выреза. Это был наряд Одри Хепберн. Точь-в-точь! – Это то, что нужно!

Я влетела в магазинчик, попросила снять для меня это платье с пластмассовой женщины без головы и уже спустя несколько минут красовалась в нем перед зеркалом. Гладкая ткань упруго сидела в груди и талии и мягко касалась бедер. Вырез «лодочка», немного открывающий зону плеч, отправлял меня в далекие пятидесятые или шестидесятые, но слегка топорщащиеся карманы напоминали о современной моде. Белый цвет наряда освежал мою невыспавшуюся физиономию, отчего хотелось улыбаться. Да, платье было что надо!

– Правда, я как Одри Хепберн? – спросила я вслух и сама себе ответила. – Правда! Пожалуй, я его возьму, – заявила я, нервно хихикая, продавцу.

Девушка смерила меня таким взглядом, точно усмотрела во мне сумасшедшую, но молча удалилась упаковывать товар.

Я громко и заливисто засмеялась на весь магазин, чем, вероятнее всего, подтвердила статус психически больной, и поймала себя на мысли, что к платью неплохо было бы подобрать шляпу. В конце концов, Бабзина будет очень рада, что я надела головной убор от солнца. К тому же, я, кажется, успела соскучиться по глупым и бесполезным покупкам.

– Простите! – крикнула я вслед продавцу. – А у вас есть шляпа с гигантскими полями?

***

Ровно в шестнадцать часов я сидела на веранде перед магазином крымских вин и нервно поглядывала на прохожих из-под своей новой черной шляпы, поля которой прятали как минимум половину моего лица. В горле пересыхало каждые две минуты, потому я регулярно делала маленькие глотки из бокала с красным сухим. Кир все не появлялся, а потому мысль о том, что мне стоит переодеться в нечто более простое, пульсировала в голове все яснее и яснее.

Когда я ехала домой из торгового центра, то совершенно разочаровалась в приобретенном наряде и едва на полпути не развернула автомобиль, чтобы сдать платье и огромную шляпу обратно в магазин. Спасла меня от этого жуткая пробка, которая растянулась в обе стороны из-за сломавшегося посреди перекрестка пассажирского автобуса. Люди вокруг ругались, выходили из машин, блуждали между бамперами, ели, пили и курили, а я была готова разрыдаться от абсурдности ситуации, которую сама и создала.

– Ну и ответь мне на вопрос! – голосила я, стуча пальцами по рулю и обращаясь к своему отражению в зеркале заднего вида. – На кой черт ты все это купила? Вроде бы тебе не хотелось что-то вычурное, да? А потому ты купила супервычурное? Господи, Кир точно сочтет тебя чокнутой, и это свидание станет вашим первым и последним. Будет хорошо, если он вообще досидит до его завершения и не сбежит под глупым предлогом, боясь, что ты вдруг почувствуешь себя Наполеоном. Потому что Одри Хепберн ты себя уже почувствовала!

Я так громко корила себя за безрассудное поведение в бутике, что на меня загавкала собака, морда которой высовывалась из стоявшей рядом в пробке машины. Но успокоиться это мне не помогло. Назойливая госпожа Паника отступила только дома.

Я зашла в квартиру и, следуя по коридору до ванной комнаты, бездумно скинула с себя старые шорты и футболку и почти с разбегу залезла в душ. Вода тут же очистила разум и смыла не только пот и пыль, но и напряжение, которое не отпускало с самого утра. Горячие струи напомнили, что впереди – прекрасный вечер, а я дрожу всем телом, точно меня ждет казнь на гильотине. Важно было успокоиться хоть ненадолго и привести себя в порядок. Так я и поступила.

После душа, чашки свежесваренного кофе и половины пачки печенья в шоколадной глазури я распаковала покупки, облачилась в свой белоснежный наряд и встала перед зеркалом в спальне. Из него на меня посмотрела совсем другая Алина – не та, которую я привыкла видеть ежедневно в последнее время. Синяки под глазами куда-то исчезли. Ни мешковатой одежды, ни потертых джинсов. От сутулости и тоски в глазах не осталось и следа.

Передо мной стояла уверенная в себе девушка с хрупкими ручками и ножками. Белое платье едва прикрывало колени, а огромная черная шляпа кокетливо колыхалась при поворотах головы вправо-влево. Я выглядела потрясающе. Даже голова кружилась от восторга!

Когда на моем лице заиграла улыбка от увиденного в зеркале, на щеках дамы в отражении проступил румянец. В лаконичном образе она выглядела даже чуточку моложе меня. Казалось, больше не было ничего, что портило прекрасное светлое лицо. Ни боли, ни страхов, ни резких поворотов судьбы, навсегда отпечатавшихся в памяти.

Оценила мой образ и бабушка Зина, которая принесла полотенца и застала меня делающей реверанс перед зеркалом. Когда она сделала восторженное «Ох» за моей спиной, я подпрыгнула на месте, стала пятиться назад, ударилась ногами о кровать и упала на нее, точно статуя Иисуса из Рио-де-Жанейро.

– Милая, ты такая у меня красавица! – пропела старушка, входя в спальню и протягивая мне руки. Я схватилась за них и поднялась на ноги. Лицо мое было суперкрасным. Вероятно, это из-за реверансов, свидетелями которых стала Бабзина.

– Ба, я тут… я тут… В общем, собралась на свидание я, – выдавила я из себя, поправляя платье.

– Да я поняла! – усмехнулась старушка и внимательно осмотрела меня с ног до головы. – Сумочка какая-то будет у тебя?

– Нет, тут карманы есть, – я оттопырила складки платья, чтобы бабушка поняла, что в них кроются потайные кармашки. – И они довольно вместительные, – я схватила лежащий на журнальном столике мобильник и легким движением спрятала его в белоснежной ткани. – Кстати, я купила шляпу…

Под внимательным взором Базбзины я достала из большого бумажного пакета свой головой убор, аккуратно примерила его и поправила струящиеся волосы.

Бабушка Зина снова восторженно ахнула и заявила, что в последний раз видела меня такой красивой на выпускном вечере в университете. Она стала рассыпаться воспоминаниями о моем тогдашнем сине-голубом платье с пышными рукавами, затейливой прическе с локонами и плетением и туфельках – будто хрустальных, с крупными перламутровыми стразами. А я же смущенно грелась в нежности ее слов и не могла сдержать дрожи в груди и горле. Когда старушка принялась перечислять, какие именно парни-однокурсники тогда восхищенно на меня глазели, я подошла к ней и крепко обняла.

– Бабушка, вы у меня… Вы такая замечательная, – тихо сказала я ей в макушку, а она прижала меня к себе мягкими, теплыми руками и снова охнула. Тихо-тихо.

Я знала, что растрогала Бабзину своим проявлением чувств, но не хотела ее смущать, а потому немного погодя плавно отпустила ее из объятий и спрятала свои покрасневшие глаза под полями шляпы.

Пока я медленно и театрально одергивала платье, бабушка Зина собралась и перестала охать, а мои глаза, наконец, проморгнули слезы. С красным и довольным лицом я прошла в прихожую, а старушка проследовала за мной.

– Я надеюсь, ты в босоножках пойдешь? – спросила меня Бабзина деловито.

– Эмм… Да. Они хорошо сюда подойдут, – сказала я медленно и достала нужную пару из обувницы.

Черные босоножки на твердом и не очень высоком каблуке я взяла с собой не в надежде на свидание в Крыму, а потому что они были удобными и очень мне нравились. Под джинсы, из которых я не вылезала, они, конечно, не очень подходили, да и октябрьский полуостров не всегда радовал подходящей для такой обуви погодой, однако меня это не смущало. В вопросах одежды и обуви я не всегда следовала логике, о чем толсто намекала большая черная шляпа на моей голове. Но в этот раз босоножки пришлись как раз кстати.

– Хорошо, красивые, – заключила бабушка Зина, глядя, как я обуваюсь. – А то взяли моду подо все на свете кроссовки надевать!

Я засмеялась, выпрямилась и шустро чмокнула старушку в щеку. Она заулыбалась и с видом модного кутюрье поправила завернувшийся подол моего платья.

В этот момент на мобильник пришло уведомление. Я выудила его из кармана и увидела на экране текстовое сообщение. Оказалось, к подъезду прибыло такси.

– Ба, я пошла. Машина ждет, – сказала я и с розовощекой физиономией выпорхнула из квартиры.

Тогда я и не думала, что чудесное преображение в счастливую и довольную собой девушку продлится недолго и бесследно исчезнет, как только такси доставит меня на набережную Судака.

Когда мои ноги коснулись дощатой веранды магазина крымских вин, а тело приземлилось на стул за маленьким круглым столиком, на смену легкой и романтичной красноте пришла мертвенная бледность.

«Да уж, недолго я сохраняла спокойствие, умиротворенность и любовь к себе и миру!», – подумала я с досадой и ощутила, как дрожат колени, а в груди нарастает паника, усиливая сердцебиение.

Почему я так волновалась? Вероятно, потому что выглядела непривычно для самой себя. Я давно не надевала ничего такого, что привлекает внимание прохожих. Одно дело красоваться перед зеркалом. Другое – выйти во всем таком, довольно эффектном, в люди. В последнее время мне все чаще хотелось быть незаметной в любых общественных местах. Потертые джинсы, кожаная куртка и темные очки отлично справлялись с этой задачей.

Но сейчас было кое-что, что заботило меня больше внешнего вида и взглядов незнакомцев. Я переживала о том, что обо мне подумает Кирилл. За маленьким столиком на веранде винного магазина я, наконец, осознала, что давно уже не испытывала столь ярких чувств по отношению к мужчине. И от этого мне было несказанно страшно. Страшно было в один ужасный момент понять, что все внутри меня разгорается зря. Что все это окажется не взаимно.

Я провернула в руках опустевший бокал, судорожно вздохнула и со стоном накрыла все свое лицо гигантской черной шляпой. Мне хотелось спрятаться. Или хотя бы переодеться.

– А что за упадническое настроение? Думала, я не приду? – сказал кто-то тихо над моим ухом и коснулся обнаженных плеч.

Я подпрыгнула на стуле так, что поля шляпы самопроизвольно взлетели, а по моему телу стали маршировать раззадорившиеся мурашки.

Кирилл опустился на стул рядом и широко улыбнулся.

– Прости, что опоздал. Долго ждал такси, – он вглядывался в мое лицо, на котором еще ярче проступила нервозность, но синеватая бледность все же сменилась краснотой смущения. – Ты чего? Я же недолго? Всего на пять минут вроде бы задержался. Уже успела списать меня со счетов?

Кирилл продолжал улыбаться, явно пряча волнение. Это немного придавало мне сил, но раскрыть рот хотя бы для элементарного приветствия я не могла. На моих плечах все еще блуждало призрачное тепло от его прикосновения, и внутренности медленно и судорожно сводило от удовольствия и страха одновременно.

– Алина, привет! – Кира наклонился ко мне и взял за руку. Я усилием заставила себя заговорить.

– Привет… – вымолвила я сухими губами, сжимая его пальцы в своих. Было в этом жесте что-то, что придало мне сил. – Прости, я сегодня не в себе.

– Мне нравится, как ты выглядишь не в себе, – улыбнулся Кир еще шире. – Расскажешь мне за ужином, что тебя смущает, хорошо?

Он встал и потянул меня за руку, увлекая за собой. Я безропотно поддалась, и мы проследовали вдоль шумной набережной на наше первое свидание.

***

– Итак, что ты хочешь? Выбирай! – спросил меня Кир, указывая взглядом на меню.

Мы сидели на веранде прямо под крышей ресторана и были единственными посетителями этой видовой площадки. Ветер с моря качал над нашими головами светящиеся фонарики и окутывал запахом соли. Над водой ярким цветом пламени вырисовывался закат.

Вечер был теплым для октябрьского Крыма, но я все равно завернулась в вязаный плед, предложенный официантом, и усадила свою шляпу на соседний стул. Мои пальцы взялись накручивать бахрому пряжи, а глаза не могли оторваться от Кира. Он же рассказывал о том, что нам стоит попробовать из морепродуктов.

– Здесь есть отличные черноморские мидии, крымские устрицы, которых выращивают в поселке Кацивели, а еще рапаны и довольно необычная и даже жутковатая анадара. Из рыбы – кефаль, ставридка, балаклавская барабулька. А еще катран. Это такая мини-акула, ты знала? – он тараторил и довольно улыбался, поглядывая на меня то и дело из-за книжки-меню.

Я смотрела, как ветер треплет его волосы, как появляется морщинка между бровей, когда он читает мелкий шрифт в меню, как непроизвольно трет заживающую татуировку большим пальцем руки, как поправляет воротник нежно-голубой рубашки. Ветер то и дело доносил до меня аромат его парфюма. Этот запах смешивался с соленым воздухом, обнимал и укутывал в тепло, запускал мурашки маршировать по рукам, ногам, спине, пьянил своей напористостью и тонкой горчинкой.

В моем горле застряло волнение. Я не могла говорить. Не могла говорить рядом с Кириллом, хотя вчера была более настроена на беседу. Будто бы осознание, что у нас с ним официальное свидание, накладывало некую ответственность. Будто бы я погружалась в нечто серьезное, что требует полной отдачи. А отдаваться я больше не умела, не хотела и забыла, каково это. Все это вызывало во мне смешанные чувства: и возмущение, и трепет, и неуверенную улыбку, и страх, и пламенный румянец, который теперь снова пунцовел на моих щеках.

– Алина, привет! – Кирилл протянул руку через весь стол и накрыл мою кисть своей. Его пальцы были сухими, теплыми, мягкими. Точно я коснулась горячего песка на пляже. Точно прикоснулась к раскаленной гальке. Точно ощутила поверхность обжигающего солнца, но оно почему-то не ранило меня, а мягко окутало одеялом из внезапно загоревшихся в венах чувств.

– Привет, – тихо ответила я, улыбаясь шире пересохшими губами. – Прости, я никак не могу прийти в себя. Со мной такое… впервые.

Я опустила взгляд, рассматривая, как пальцы Кирилла медленно создают невидимые рисунки на моем запястье, запуская эмоциональный огонь и прокладывая для него путь к хрупкому девичьему сердцу.

Кир помолчал некоторое время, а после снова спросил.

– Помнишь, ты хотела все обо мне узнать? – Кир мягко улыбнулся. Я кивнула и сжала его руку. – Тогда прошу тебя сделать заказ, а после будешь только слушать.

– Еще я могу кивать, – усмехнулась я и немного расслабилась. Мне понравилось, что для Кирилла не стало проблемой мое странное настроение, хотя я бы в таком случае сочла себя полнейшей идиоткой.

К нам подоспел официант. Я заказала мидии в сливочном соусе, стейк катрана и, вопреки правилам, красное сухое вино вместо белого. К тому же, мне предложили то самое, наивкуснейшее, которое я теперь решила покупать везде, где только можно.

Кирилл начал свой рассказ с воспоминаний о детстве и сразу же меня удивил. Оказалось, что он родился здесь, в Крыму, в самом маленьком городе полуострова – Алупке.

В моем представлении, да и по опыту, жители Крыма всегда характеризовались как невероятно говорливые, громкие, эмоциональные люди, способные рассмешить, заболтать и озадачить одновременно. От них веяло солнцем, смехом, засушливыми степями и ленивыми вечерами в гамаке под раскидистым деревом.

Кира же был не такой. Он ассоциировался у меня с вечерним мегаполисом, где жизнь хоть немного и замедлялась, но все равно продолжала пульсировать точно сердце в груди спящего бетонного великана. Кир притягивал к себе ненавязчивой уверенностью, деловитой усмешкой и поэтичной грустью вечно устремленного к мечтам человека. Он не казался мне легкомысленным, но был простым и легким на подъем. В его глазах все время сквозило время, в бликах на влажной, зеленой радужке читались мысли о прошлом, настоящем, будущем. Было в Кире что-то загадочное, таинственное, но при этом очень родное, свойское, понятное. Он внушал мне спокойствие. Рядом с ним хотелось притормозить и никуда не бежать. Хотелось чувствовать все, что накатывало бурной волной, здесь и сейчас – в том моменте, в котором мы и находились. Без планов и расчетов.

– Удивительно. Ты не похож на крымчанина, – сказала я тихо, задумчиво рассматривая четкий профиль Кира. Он смотрел на темнеющую морскую воду, подсвечиваемую закатом.

– Просто я давно уже живу в Москве, – пояснил Кир. – Мои родители были рады от меня избавиться. Это, конечно, шутка, но, как говорится, в каждой шутке…, – он мягко засмеялся. – В детстве я был тот еще бунтарь. Странно, как такой непокладистый сын мог получиться у матери-учительницы математики и отца-дирижера симфонического оркестра. Да… Все шишки, приключения и скандалы были мои. Однажды я с друзьями даже уплыл в море на плоту. Ух, что бы с нами было, если бы не местные рыбаки. Когда нашу скудную посудину разнесло волнами, они на катере доставили нас на берег и сдали родителям. Помню, после того случая я не гулял целый месяц. Зато какой адреналин! А однажды…

Кир рассказывал о своих приключениях, а я представляла его ребенком – худощавым парнишкой с растрепанной шевелюрой и разбитыми коленками, на которых каждый шрам – свидетель эпичной истории. Все это было мне знакомо. Каждое его слово вызывало приятную дрожь в животе, натягивало на мое лицо широкую улыбку и уносило в облака удовольствия от ласковых воспоминаний.

Я знала, что такое детство в Крыму. Велосипеды, рыбалка, немытые фрукты, купание в море, мороженое, тарзанки, песок в плавках, нагретые солнцем камни, медовая пахлава, дни и ночи с друзьями на траве под каштанами – все это будто бы было у нас общим. Воспоминания Кирилла отзывались во мне каким-то особенным родством и теплом, а по рукам снова бегали мурашки. Приятные мурашки.

Казалось, у нас с Киром было одно и то же детство. Большое, счастливое. Которое, наверное, достается за большие заслуги в прошлой жизни.

«Могло ли это детство в реальности быть общим? Может быть, мы давным-давно знакомы с Кириллом? Неужели я только недавно познакомилась с этим неподдельно близким мне человеком?», – мысленно задавала вопросы я, рассматривая Кирилла, который активно жестикулировал в процессе рассказа.

Моя память торопливо стала перебирать образы мальчишек, с которыми я когда-либо общалась в Крыму, будучи совсем юной. Перед глазами мелькали размазанные лица тех, с кем я играла в футбол на иссохшем под солнцем поле. Тех, с кем карабкалась по местным скалам в поисках сокровищ из бабушкиных сказок. Тех, с кем пела песни под гитару и встречала рассветы. Все они были мне друзьями. Все они остались там, в детстве. Они – мое прошлое. Никто из этих задорных ребят не перебрался в мое настоящее.

«Нет, Кира среди них не было…», – сказала я себе мысленно. – «Его бы я не забыла».

Вскоре к нам подоспел официант с ароматными блюдами и напитками и прервал стройный рассказ Кирилла об упорных детских попытках уйти в дальнее плавание. На веранде сразу же повеяло розмарином и сливочным соусом. Мы наспех подняли бокалы, выпили за знакомство и принялись ужинать.

До того как на нашем столе появилась еда, я и не осознавала, как жутко проголодалась. Сейчас же я была готова съесть не катрана, а настоящую акулу.

– Господи, – сказала я, пробуя мидии. – Этот соус просто потрясающий!

– Сколько я помню, тут всегда были самые вкусные морепродукты. А ведь я не был в Крыму целых пять лет, – сказал Кирилл задумчиво.

– Почему? – спросила я жуя.

– Я работал. Так уж вышло, что я трудоголик, – ответил он и тут же предугадал мой следующий вопрос. – Я автор песен. Самых грустных в мире песен…

Кир засмеялся, и я широко улыбнулась в ответ.

– Ничего себе! Так вот как выглядят люди, из-под пера которых выходит девяносто процентов песен из моего плейлиста.

– Ты не так себе нас представляла? – спросил он, все еще смеясь.

– Для полного образа не хватает задумчивого взгляда и гитары за спиной, – ответила я, делано хмурясь.

– Сегодня я не взял ее собой, ты разочарована? – ответил Кир, шутливо вскидывая брови.

– Немного, – сказала я и кокетливо усмехнулась.

Когда с ужином было покончено, Кирилл взял бокал, встал и протянул мне руку. Я покорно подала ему свою, подхватила вино, а после спросила.

– Мы куда-то идем?

– Недалеко, – ответил он и увлек меня за собой на другой конец веранды – к неосвещенной лестнице, ведущей на самую крышу кафе. Когда мы поднялись, ветер с моря едва не снес мое слегка опьяненное тело с ног. Кир подхватил меня за плечи и, плотнее кутая в плед, подвел к самому краю, обрамленному кованым заграждением.

Освещения на крыше не было, в темноте едва белели пластиковые столы и стулья, хаотично расставленные тут и там. Зато в отсутствие света четко виднелось ясное звездное небо над головой. Черное-черное, точно свет выключили на всей планете. Такое бывает только на юге.

Кира встал сзади и прижался грудью к моей спине, обвивая меня руками на уровне локтей. Я не сопротивлялась его ровной, спокойной смелости. Каждое движение Кира в отношении меня было настолько естественным, что казалось, мы знакомы долгие годы и для нас каждое прикосновение – как дышать. Барьер, который я невольно выстроила между нами из-за своего страха, таял. Плавился точно сахар на сковороде, оставляя жгучее, сладкое состояние спокойствия. Моя неуверенность улетучивалась и оставляла легкое расслабление в голове и теле. А может быть, это вино делало свое дело.

Звезды над головой завораживали. Я запрокинула голову, чтобы получше их разглядеть, и ощутила дыхание Кира на своей шее. Сердце забилось быстрее, освободило разум от лишних мыслей, к щекам прилила кровь.

Я медленно стала поворачиваться к Кириллу лицом. Тот слегка разжал руки и вернул их в прежнее положение, только когда я смогла увидеть его глаза. В моем горле снова пересохло. Я поднесла бокал к губам, сделала глоток и сказала на выдохе.

– Ты обещал мне рассказать о своей татуировке.

Кир улыбнулся, коснулся своим бокалом моего и отпил вина.

– Почему эта тема не оставляет тебя в покое?

– Потому что татуировки чаще всего много значат для своих владельцев, – ответила я, рассматривая четкие черты лица Кира окончательно привыкшими к темноте глазами.

– Много, – сказал Кир задумчиво и замолчал.

– Если ты не хочешь рассказывать, я не буду настаивать, просто ты сказал, что поведаешь мне эту историю в следующий…

Закончить предложение я не смогла, потому что Кир перебил меня.

– А у тебя есть татуировка?

Я дернула рукой к предплечью, на котором имя Ирки было усиленно замазано тональным кремом, и вино из моего бокала выплеснулось прямо на рубашку Кирилла. На нежно-голубой ткани около воротника стало расползаться красное пятно.

– Прости, я не хотела. Господи, как глупо получилось, – затараторила я.

– Ничего–ничего. Но, думаю, надо это замыть, – сказал Кира, усмехнулся и залпом допил вино из своего бокала.

Я последовала его примеру, оценивающим взглядом обвела пятно на рубашке и уверенно сказала.

– Это просто. Пошли!

Я поставила пустой бокал на ближайший стол, взяла Кирилла за руку и быстро повела его с крыши в сторону туалетов. К счастью, в дамской комнате никого не было, потому мы решили, что ничего страшного не случится, если Кирилл побудет в ней вместе со мной, пока я занимаюсь выведением пятна.

Я встала перед зеркалом, стащила с себя плед, открыла воду и зашипела.

– Только холодная. Просто отлично, – заметила я с сарказмом, отдергивая пальцы от обжигающей ледяной струи.

– Главное, что есть мыло, – сказал Кирилл, и я подняла на него глаза, глядя через отражение в зеркале.

Он уже успел снять рубашку и остаться в одних джинсах, К такому обнажению мое сердце явно не было готово, а потому подскочило к горлу и забарабанило точно град в оконное стекло.

Я не оборачиваясь забрала протянутую мне Киром рубашку и принялась усердно выводить винное пятно. Мое дыхание учащалось не то от непрошеных фантазий, не то от того, как сильно я терла испачканную ткань под струей студеной воды. Когда мои пальцы окончательно онемели, с пятном было покончено.

– Кажется, у меня получилось, – сказала я и, наконец, осмелилась оторвать глаза от раковины и посмотреть на Кирилла через отражение в зеркале. Он стоял за моей спиной и улыбался.