По гамбургскому счету бесплатное чтение

Глава 1

В конце улицы, в самом её затыке, есть тёплый угол, где всегда в почёте кружка Доппельбока или Селебратора. Крепких и густых, как кровь дракона. Это бывает особенно важно, когда осень в Гамбурге становится чёрной. Одного цвета с пивом. Тёплый угол называется «Диогеном». Вроде бы именно здесь несколько лет назад начальник полиции Бруно Георгис вбивал кран в пивную бочку, чтобы с торжеством разлить пивное творение по кружкам. Все газеты писали.

А ещё в «Диогене» есть телефон, и, когда я прихожу, бармен следит, чтобы его подолгу никто не занимал. Сегодня, едва я вошёл, меня позвали к телефону. Звонил помощник главного прокурора, и по разговору я понял, что дельце предстояло особое. Я работаю психологом в земельном ведомстве местной криминальной полиции; спасаю «крипо»1 от посттравматического шока всякий раз, когда они кого-нибудь застрелят. Но сегодня предстояло что-то совсем другое.

Меня ждали в пятнадцатом комиссариате, на «улице верёвки» – Репербане, или на «улице Петли», как её называют те, кто работает в пятнадцатом.

Отсюда это всего в двух кварталах, но я взял такси, чтобы не мокнуть под кислым дождиком.

Стряхнув воду с воротника, я залез на задний диван машины, и мы поехали.

Дом в четыре этажа из темной терракоты прижался боком к театрику Сан-Паули. Часы на его багровом фасаде толкали время к вечеру. Здесь, в пятнадцатом комиссариате располагался штаб следственной бригады. Руководил ею мой приятель Штефан Почински – прокурор из Альтоны, – местного района, бывшего когда-то австрийской колонией. Думаю, он и выпросил у начальства моё участие в каком-то расследовании.

При моём появлении в кабинете все обсуждения сразу прекратились. Инспектора вопрошающе посмотрели на прокурора.

– Послушай, – сказал Штефф, протягивая мне волосатую как у обезьяны руку, – тут есть работа для твоих мозгов.

Он представил меня полицейским, подошел к столу и отобрал несколько фотографий.

– Вот, – продолжил прокурор, – взгляни.

Трупы притягивают внимание. Сколько раз замечал. Их изображение вызывает не только отвращение, но куда более сложное чувство. Как будто хочется глазами отмотать время назад. За день, за час до смерти. Как будто глаза кричат, что человек должен умирать только от старости, а не вот так – в луже крови, в самые яркие годы, когда чистое и светлое лицо его вдруг становится опухшей восковой маской с темными пятнами.

– Это – Рита Крамер, сорок два года. Бывшая проститутка. Прозвище – Ночная Королева. Проходила по нескольким полицейским задержаниям, по административному составу. Так, ничего серьёзного… Последний год работала в салоне красоты у Марлис Мюллер. Снимала квартиру на Кёнигштрассе. Проникающее ранение в грудную клетку. В область правого предсердия и легочной артерии. Удар был такой силы, что нож пробил тело насквозь. Видимо, убийца находился в состоянии аффекта.

Я старался не спешить с вопросами, разглядывая фотографии. Моё внимание привлекла фигурка шахматного коня, отмеченная масштабной черно-белой криминалистической линейкой. Как и положено.

– Это было у неё во рту, – пояснил Штефан, отвечая на мой интерес. – Убийца не смог разжать челюсти и потому сломал ей два зуба, пропихивая шахматную фигурку. Дальше… он имитировал ограбление. Подобрал первый попавшийся бумажный пакет, накидал в него каких-то вещей, не представляющих ценности. Пакет сбросил на углу дома в мусорный бак.

– Да, похоже на аффект. А отпечатки? – спросил я рассеянно.

– Чёткие, будто художник нарисовал.

– Значит, он был без перчаток?

– В том-то и дело, – сказал прокурор, переводя взгляд на молчаливых полицейских инспекторов. – И уходил он странно – силы не хватило захлопнуть за собой дверь. Будто совсем обессилел. Дверь осталось приоткрытой, соседка случайно обнаружила, заглянула в квартиру и нашла труп. Потому полиция приехала по горячим следам, но никого задержать не удалось. И вот теперь я хочу получить от тебя, как это у вас называется, – психологический портрет преступника. А главное, ты должен сказать, кого мы здесь наблюдаем? Очередного маньяка?

– По отпечаткам он, конечно, нигде не проходил? – спросил я, возвращая фотографии.

– У нас – нет, – ответил прокурор. Мы послали запрос в центральную базу, в Висбаден2, но, думаю, ответ будет аналогичным.

– Можно мне взглянуть на этого шахматного коня? – обратился я к Штефу, не спеша отвечать на его вопрос.

Прокурор кивнул инспекторам, и один из них с крепкой, будто пивная бочка, шеей, гремя ключами, открыл сейф.

Фигурка чёрного коня из слоновой кости привлекла моё внимание. Так же, как и прокурор, я понимал, что именно в нём и кроется разгадка всей этой кровавой трагедии. Чёрный шахматный конь с опущенной головой.

– Интересная лошадка! – заметил прокурор.

– В то время на Кёнигштрассе достаточно многолюдно, однако его никто не видел, – заговорил один из инспекторов.

– Старик-китаец, разносчик из ресторана «Шанхай» вроде бы видел, как кто-то выбрасывал мусор, но кто именно, и как он выглядел китаец вспомнить не смог, – уточнил второй «крипо».

– Ещё один вопрос и это важно: как он проник в квартиру?

– Следов взлома нет, скорее всего она сама ему открыла, – ответил мне инспектор с пивной шеей.

– Ясно, – сказал я и, понимая, что от меня теперь ждут убедительного диагноза, продолжил: – Предположительно, они были знакомы, ведь она пустила его в комнату и убил он ее не на пороге квартиры. Значит, ему надо было туда войти. Он вошел, потому что его действия связаны с особой постановкой. Понимаете? Он не просто убивает. Скорее всего – считает себя карателем. Значит, жертва должна что-то вспомнить, что-то осознать, и обязательно должна испугаться, потому что её страх – одно из условий успешности этой постановки. И ещё жертва должна испытать чувство беспомощности и обречённости. А для этого ему надо войти внутрь. Бил он так сильно уже, видимо, под действием неврогенной реакции истерического характера. Возможно, женщина стала что-то подозревать, и он побоялся не успеть закончить всю процедуру трагедии. Шахматный конь здесь – главный трагический символ, вокруг которого собирается весь спектакль патологических страстей.

– Значит, это – маньяк?! – перебил меня прокурор.

– Если человек идёт убивать, не заботясь при этом как избежать опознания, он уже не адекватен, – ответил я уклончиво. – А этот тип оставляет нож с отпечатками своих лап и не обдумывает действия своего спасения. Такую проблему он просто не осознаёт.

Думаю, ничего нового для себя сыщики не услышали. Зато участие психолога в расследовании дела придало ему статуса. Я заметил, что прокурор услышал то, что хотел услышать. Это зажгло его инстинкты, потому что теперь перед ним был зверь, а не случайный неврастеник – жертва трагических обстоятельств.

Ну вот и всё, моя роль завершена. Сейчас Почински попрощается со мной, и я поеду в Хорн к Эльзе. Под тёплыми огнями вечернего Гамбурга. Но осень холоднее, и они совсем не согревают город. Хорн – дремучий пригород, там недавно запустили метро, и уже необязательно тратиться на такси.

Я вдруг подумал, что теперь в памяти обязательно будет вставать это помятое смертью женское лицо, и все женщины рядом с ним невольно померкнут. Теперь наружу будет лезть эта мертвячка, дергая моё воображение.

– Скажи-ка, – обратился я к прокурору, – а нет ли какой-нибудь другой фотографии этой девицы? Такой, где она живая?

– Она тебе нужна для каких-то психологических экспериментов? Конечно, есть такая фотография, иначе как бы мы допрашивали свидетелей, – сказал Штефф.

Он вручил мне фотокопию из целого вороха аналогичных портретов, и я, не разглядывая, сунул её в карман плаща.

Чиркнув Штефану номер телефона Эльзы, где меня можно было отыскать на случай внезапной необходимости, я попрощался со всеми и вышел на улицу. Рядом, возле театра, собирался народ. Люди вталкивались в желтый поток света под козырьком широкого подъезда и совсем не думали, что где-то по улицам бродит призрак смерти. Я машинально потянулся в карман за фотографией, вынул ее и обомлел. С черно-белого глянца на меня смотрела… смеющаяся Эльза!

Глава 2

Проклятье, перепутал карманы! Так можно и заикой стать.

Вернув фото на прежнее место, я пошёл к метро.

Эльза готовила лабскаус. С картошкой и луком. Лабскаус – еда бедняков. Во всяком случае, так считалось в моей семье. Может, у кого-то есть и другое мнение на этот счёт. Помню, бабушка говорила, что, если всё, начиная с яичницы, побросать в одну тарелку, – получится лабскаус. Поджаренный на масле хлеб можно подавать отдельно.

Эльза любит горячие сковородки, накрахмаленные фартуки и полные сумки покупок. Наверное, из неё получится хорошая жена. Правда, она довольно ревнивая. Если Эльза найдёт у меня в кармане фотографию той девицы, будет трудно объяснить, зачем я таскаю с собой портреты убитых проституток.

Я сидел на диване, читал газету и ждал команды «к столу!». Вдруг противно задринькал телефон. На другом конце провода был Почински.

– Ты оказался прав, – сказал он спокойно, – у нас – маньяк и второе убийство. И снова конь во рту!

– Где это произошло? – спросил я рассеянно.

– В Вандсбеке3, гараж Людвига Реммеля.

Прокурор положил трубку, а я почему-то совсем расхотел есть. Подойдя к окну, я нервной рукой отодвинул занавеску. Что это?! Там, за окном, стоял чёрный конь, смотрел на меня, и тёплая испарина от его дыхания затуманивала стекло.

– Что это?! – спросил я громко.

– Лошадь, – весело ответила Эльза, – ты забыл – у нас тут под боком ипподром? Должно быть, кто-то выгуливает свою лошадь.

Эльза позвала меня к столу, но я не мог подключить ноги к бывшему желанию поесть.

Утром я решил, что надо прокатиться в гараж Людвига Реммеля. Тем более что от Хорна, где жила Эльза, это было не так далеко. В ведомстве меня искать сегодня не собирались, зная, что я на деле у Почински. И тут в мои планы вмешалась секретарша начальника кадрового отдела: я запер личные дела инспекторов в свой сейф, а вторые ключи от него они там найти не могли. Пришлось ехать на работу.

Поездка заняла у меня не больше двух часов, зато теперь все знали, что я сегодня помогаю прокурору и в ведомстве больше не появлюсь.

Я зашёл в попутный бар на Айхольце, чтобы пропустить стаканчик дневного светлого и, пока безо всякого дела разглядывал улицу, обнаружил напротив вокзала магазин с очень привлекательной витриной. Я даже не сразу сообразил, что в ней захватило моё внимание. Шахматная доска! Конечно, именно шахматная доска! Среди журналов с портретом канцлера Эрхарда, открыток и флажков властвовала большая шахматная доска, занимая почти полвитрины. Это я, конечно, преувеличиваю.

Допив фестбир4, я отправился в этот магазинчик, скорее подчиняясь каким-то инстинктам, чем сознательным мотивам. Продавец в магазине был похож на облезлую рождественскую ведьму, только без колпака. Осмотрев его «чулан бесполезных вещичек», я повернулся к витрине и показал на шахматы.

– Позвольте взглянуть!

– Пожалуйста, – ответил он, любезно улыбаясь кривыми зубами.

Внимание моё привлекли фигурки чёрных коней, я разглядывал их поочерёдно, будто пытаясь обнаружить различия. Они почти точь-в-точь соответствовали «главному трагическому символу» из нашего громкого дела. Такая же тонкая, наклонённая морда…

– Странно, – заговорил продавец, – вчера эти фигурки тоже рассматривал один тип, крутил-крутил их в руках, но покупать шахматы почему-то не решился.

– Что? Когда это было?

– Вечером.

Меня будто ошпарило! Я показал продавцу служебную карточку сотрудника криминальной полиции и сказал, сдавив его взглядом:

– Если он снова появится здесь, попробуйте его как-то задержать в магазине и срочно позвоните в полицию!

«Покупать почему-то не решился…» – звучала у меня в голове фраза, когда я вышел на улицу. Уж я-то знал, почему он не решился покупать эти шахматные фигурки!

Дойдя до ближайшей телефонной будки, я позвонил в пятнадцатый комиссариат, но Почински на месте не оказалось. Тогда я велел ваху5 срочно отыскать прокурора и записать приметы преступника.

– Тридцать – тридцать пять лет, среднего роста, носит коричневую фетровую шляпу и двубортное пальто из серого букле. Отсутствует левая верхняя пуговица, – говорил я, вспоминая слова испуганного продавца.

Нетерпение мешало мне думать. Как назло, когда надо было действовать быстро, кого-то не оказывалось на месте. А напротив магазинчика громыхал старыми стёклами вокзал на железнодорожной ветке, ведущей в Вандсбек. Громыхал, отвечая колесам городской электрички. И это только подогревало моё нетерпение.

– С чего ты взял, что это преступник? – спросил прокурор раздражённо, когда мы заперлись в кабинете в пятнадцатом комиссариате.

Штеф, видимо, хотел мне всыпать как следует, но из педагогических соображений не стал это делать с открытой дверью, чтобы не навредить моей репутации, если бы в кабинет заскочили местные полицейские инспектора.

– Послушай, – заговорил я, дав остыть первым порывам прокурорского неудовольства, – он несколько минут рассматривает фигурки черных коней, потому что готовит очередное убийство! В шахматной коробке только два чёрных коня, и он их уже израсходовал. Ему нужны новые. Он маниакально подбирает одинаковые. Эти очень похожи – та же наклонённая голова, но… они деревянные, а ему нужны из слоновой кости. Вот почему он их не решается купить. Магазин находится прямо напротив станции эс-бана6, и вчера вечером, возвращаясь из гаража, он выходит на этой станции и видит в витрине шахматную доску. Тебе нужно было мнение психолога? Так получи его – убийца замышляет очередное преступление!

Почински молчал, обхватив себя руками крест-накрест, и только нервно барабанил пальцами по плечу. Видимо, я убедил прокурора. Он подошёл к телефону и позвонил в дежурку.

– Разошлите приметы преступника по всем комиссариатам, – сказал Штеф уверенно.

– Это дело взял на контроль Большой Людвиг7, так что нам теперь не вздохнуть-не охнуть, – пояснил прокурор, обращаясь ко мне, – и завтра я должен кому-то предъявить обвинение, иначе…

– Думаю, завтра ты поймаешь преступника.

– Ловить преступников – дело полиции, а моя задача – предъявлять им обвинение. Потому что именно я направляю подозрение в чёткую и доказательную квалификацию. Именно я первый называю подозреваемого преступником. Суд всего лишь подтверждает это или не подтверждает. Я снимаю любые подозрения, превращая их в правовую волю обвинения!

За этим пафосом Почински будто и не расслышал моего оптимизма.

– Значит, завтра ты, с большой долей вероятности, предъявишь обвинение, – сказал я приятелю.

Я не лукавил, я знал, что всё должно сойтись. Но для этого требовалось съездить в Вандсбек и понять, как пересекаются бывшая проститутка Рита Крамер и вторая жертва нашего лошадиного маньяка. И тогда, на этом пересечении, обязательно замаячит фигура мужчины в коричневой фетровой шляпе и в пальто без одной пуговицы.

Прокурор посмотрел на меня исподлобья, но моя уверенность наконец достучалась до сундука с его сердцем.

– Ладно, – сказал он, – смотри! Я тоже умею делать сюрпризы.

Почински открыл сейф и показал мне пуговицу от мужского пальто.

– Что это? – спросил я глупо.

– Улика из квартиры Риты Крамер!

Глава 3

– Сегодня мы могли его взять! Ты как в воду глядел! – стрелял словами Почински, когда я появился в знакомом уже кабинете пятнадцатого комиссариата. – Этот ублюдок ранил ножом полицейского и убежал.

Внешне всегда спокойный прокурор Штеф Почински был не похож сам на себя. Я только что приехал из гаража Людвига Реммеля и теперь наблюдал неврастенические реакции прокурора.

– Патрульный полицмейстер заметил в универмаге человека, подходившего под описание из розыскной ориентировки. Как ты думаешь, чем занимался подозреваемый? Выбирал шахматы! Да, реакция у него оказалась мгновенной!

– Сегодня ты его возьмёшь! – сказал я уверенно. – Лишь бы мы успели!

Прокурор посмотрел на меня с удивлением.

– Может, подскажешь, на чьё имя мне выписать ордер? – недружелюбно пошутил Почински.

– Подскажу. На имя Йозефа Зингеля.

Двумя машинами мы отъезжали от пятнадцатого. В сторону магазинчика с пугливым продавцом, похожим на рождественскую ведьму из детских сказок. И ещё помощник главного прокурора дал распоряжение, чтобы в местном комиссариате все подключились к этому делу.

– Почему ты уверен, что он придёт? – спросил Штефф.

– Потому что у него нет выбора. Искать по всему Гамбургу шахматные фигурки из слоновой кости – нелепо. Даже он это понимает. А теперь ещё и рискованно, ведь у полиции полно свидетелей для опознания. Нет, он не боится, что его возьмут, он боится, что не успеет совершить свой магический обряд смерти. А раз он ищет шахматы, значит есть третий, которого он уже приговорил и теперь должен убить. Должен! Для него это звучит именно так. Вопрос уже не в том, хочет он этого или нет… Может он это или нет… Должен! И потому он идёт на компромисс. Пусть фигурка будет деревянной. Она почти неотличима от тех двух других.

Почински кивнул.

– А как ты вышел на него? – отвлёкся прокурор на давно застрявшую в голове мысль.

– Помнишь, когда мы разбирали его действия, то определились, что жертва должна была что-то вспомнить? – ответил я вопросом на вопрос. – А раз вспомнить, то это «что-то» случилось не вчера. Логично? Вы допросили сегодняшних работников, а я нашел механика, который уволился почти десять лет назад. Так вот он вспомнил по фотографии Риту Крамер. Она когда-то была любовницей убитого хозяина гаража. А ещё он вспомнил, что сразу после войны в гараже у Реммеля оказался вороной конь. Бензина тогда не было и машины стояли разобранными, вот Реммель и пользовался повозкой. Ухаживал за конём мальчишка Йозеф Зингель, племянник Ирмы Зингель – учительницы. Она его и устроила в гараж. Что с конём случилось, механик не знает. Вроде бы его отдали на скотобойню. Время было тяжёлое. С мальчишкой тогда случилась истерика. Он прыгал, плакал, кричал, что отомстит! По возрасту этот Йозеф вполне подходит. Сейчас ему должно быть тридцать-тридцать пять лет.

– Но прошло столько времени, – засомневался прокурор, – почему он не сделал этого раньше?

– Думаю, здесь есть какое-то объяснение, и скоро мы всё узнаем.

Мы приехали. Больше всего я боялся, что шахматной доски в витрине не окажется. Но нам повезло, маньяк ещё не появлялся.

Мне казалось, что «чулан бесполезных вещичек» имеет тряпичные стены, и что они тихо шевелятся. Рождественская ведьма пустила на это несколько мотков своей паутины, и теперь серые нитки торчали то здесь, то там в обветшалой драпировке стен. В углу величаво высилось что-то из бронзы: то ли вешалка для мокрых осенних плащей, то ли виселица для убийцы.

Время стучало часами на каждой стене магазина. Все часы были разными, но объединяло их одно – все они показывали осень. Интересно, по каким сюда придёт убийца: по этим – на которых уже четверть седьмого, или по тем – на которых ещё шесть пятнадцать? Я понимал, что теряю чувство времени, что проваливаюсь туда, где все часы всегда показывают одно время. По нему жил Йозеф Зингель.

Что-то долго он отсутствовал. Сегодня «чулан бесполезных вещичек» работал только на одного покупателя. И этим покупателем была Смерть. Она решила сыграть со мной в шахматы. Я знаю в этой игре всего лишь один ход – ход шахматного коня. Вернее сказать, я знаю ход чёрного шахматного коня. Он ходит углом, и этот угол совпадал с дверью моего магазина. Дверь тихо отворилась, и ко мне вошёл помятый Гамбургом человек. Его серое пальто из мокрого букле стало почти бесцветным и напоминало истлевшую сутану инквизитора, по которой прошёлся ветер.

Я приветливо улыбнулся.

– А вчера здесь был другой продавец! – с сомнением произнёс посетитель.

– Вчера было вчера. А сегодня – совсем другое дело. Вчера над городом летали стрижи, а сегодня летают ястребы. Я вот тоже вчера другими делами занимался, а сегодня мне предстоит развлекать вечерних гуляк.

Посетитель осторожно осмотрелся.

– Вы наверно вчера забыли здесь зонтик? – спросил я, широко улыбаясь и доставая из-под прилавка пляжный шезлонг.

– Нет-нет, я просто хотел купить шахматы. Вон те!

– Какая мысль! А не сгонять ли нам партейку? Только, чур, я играю чёрными!

– Нет… – занервничал посетитель.

– Почему же?

– Я… не умею ходить.

– А чего тут уметь, – наседал я, – ходи куда хочешь, всё равно придёшь в одно место. Это неизбежно. Таковы правила игры. Надо только знать, где это место.

Достав из витрины шахматную доску, я прижал её к груди.

– Вот эти? – спросил я очевидное.

Он кивнул. Вечерний посетитель маленького привокзального магазина выглядел совершенно растерянным.

Я подмигнул ему, осторожно открыл доску, запустил внутрь руку и вытащил… полицейский «Вальтер» калибра 7,65. Пистолет чёрным глазом смотрел на оторопевшего убийцу. Сразу же в дверь магазина ввалилась толпа полицейских. Маньяк был схвачен. Не менее десяти пар рук крепко держали его за все места. Он всё еще таращился на меня, пытаясь что-то понять. Я перегнулся через прилавок, почти вплотную приблизился к уху Йозефа Зингеля и тихо сказал напоследок:

– Никогда не брейся натощак!

Почински был доволен.

– Классика задержания! – сказал он, разглядывая магазинчик. Когда машины ушли, прокурор задержался в нашей засаде. Он это сделал конечно не для меня. Скорее всего Штеф просто хотел появиться в комиссариате немного позже. Ритуально, без суеты, как и положено великому полководцу.

– К сожалению, я не могу взять тебя на допрос, – виновато заговорил Почински, – процессуальные законы не позволяют мне это сделать. Ты же знаешь, если здесь будет какое-то нарушение процедуры этот… потом может обжаловать в суде факт своего ареста.

– Пока ты как следователь не установил его вменяемость экспертизой, я имею право участвовать в допросе, – заспорил я.

– На каком основании?

– На психолого-психиатрическом основании. А вдруг он начнёт кусаться? Позвони судье, он даст санкцию.

Я прекрасно понимал, что теперь Почински не захочет возиться с такими вопросами. Просто не станет терять время. Его ждал боевой трофей, и Штеф уже собирался доказать, как он умеет снимать подозрения и превращать их в правовую волю обвинения. Но Почински позвонил судье, и тот дал санкцию.

Мы вместе ехали на первый допрос Йозефа Зингеля, на котором прокурор должен был предъявить убийце официальное обвинение.

Глава 4

Прокурор представил Зингелю всех участников допроса. Я подумал, что моя персона вызовет у него протест и не ошибся. Полицейских Зингель воспринял равнодушно, а на меня он посмотрел, как на предателя. Был в его взгляде внутренний нажим какого-то невысказанного упрека.

– Хельмут Клингер, – повторил убийца моё имя и отвернулся, – гнусные баварцы!

Это он про меня? Не знаю, где он нашёл австрийский промысел в моей фамилии.

Опуская все подробности допроса, скажу только, что Зингель ничего не скрывал, и распечатать его память не составило труда. Другое дело, что мы ждали душераздирающую историю, а вместо этого нашли глухое равнодушие к прошлому. И вот тогда прокурор посмотрел на меня недвусмысленно. Я не имел права задавать обвиняемому вопросы по существу дела, но этого и не требовалось.

– Когда я в прошлый раз говорил с канцлером, – вступил я равнодушно, – «великий Старец»8 сообщил мне, что в ад он поедет на гнедом. На своём гнедом.

Полицейские инспектора переглянулись и посмотрели на прокурора. Почински был спокоен, и только уголки его губ тронула легкая улыбка.

– Это не для протокола, – тихо сказал прокурор машинистке.

А я продолжал:

– У великого Конни был чудесный конь! Старик вообще людям не очень-то доверял. А вот лошадь – дело другое!

Убийца медленно повернул ко мне голову.

– А зачем вы это рассказываете? – спросил Йозеф Зингель.

– Мне много раз приходилось копаться в человеческой памяти. Такая работа. Люди часто вспоминают коней. Особенно благородные люди. Видимо, конь символически связан с бессознательным. Люди думают, что когда-то пережили сильное душевное напряжение, связанное с этим животным. А на самом деле ничего такого не было. Миф! Не было никакого коня!

– Нет, был конь! – занервничал Зингель.

Теперь он защищал своё прошлое, и никому не позволил бы в нём усомниться.

– Я и сейчас ещё помню его колючий язык у себя на ладонях, когда мы делили галеты, – начал вспоминать убийца. – Я слышал его мысли, когда он бодал меня в плечо упрямым лбом. Мой Фролло! Чёрный, как будто его облили тёткиной краской для волос. Да разве может быть, чтобы его не было?! А кто меня спасал, когда ночью тётка закрывала дверь и никак не могла вспомнить, кто такой Йозеф Зингель? «Ты – солдат? Уходи, уходи…» – говорила она. Ночью ей все время мерещились солдаты. И я уходил в конюшню. А куда мне было ещё идти?

Для Фролло все люди были солдатами. Особенно хозяин – Людвиг Реммель, и только я казался другим. Хозяин любил сзади бить Фролло палкой. Была у него такая причуда. Фролло пытался лягнуть хозяина, но не мог попасть. Это очень веселило Реммеля. Мне он просто отвешивал оплеухи, до палки дело пока не доходило. Реммель всегда приходил к нам поправить настроение. Однажды мы решили погадать на спичках, кто из нас сможет дожить до лучших времен. Фролло вытянул длинную. Ему повезло. То есть за Фролло тянул спичку, конечно, я, но конёк понял, что он выиграл. Я помню, как он тогда мотал головой! Теперь он должен был выбраться из этого проклятого гаража. Не пить больше ржавую воду из ведра, не таскать повозку по двадцать часов в сутки. Фролло верил, что выберется. И я в это верил. Он даже голову поднял, как и прежде. Но… он не выбрался.

В ту зиму я заболел воспалением лёгких. Едва нашёл в себе силы прийти к Фролло перед госпиталем. Я пытался его обнять, а он отворачивался. Никогда такого не было. А потом он повернул голову, и я увидел, что у Фролло глаза блестят. Оказывается, кони тоже могут плакать. «Ну что ты, я обязательно вернусь»! Глупец, я-то думал – он меня хоронит…

Три месяца провалялся я в госпитале. А когда вернулся в гараж, узнал, что Фролло увезли на скотобойню. Реммель отремонтировал машины и где-то раздобыл бензин, конь ему был больше не нужен. Меня хозяин выгнал, теперь и я был ему не нужен.

Тетка сказала мне, что Реммель даже собирался отпустить Фролло. Вдруг на Толстого Людвига нашло милосердие. Но Рита Крамер – шлюха нашего хозяина, предложила ему отвезти коня на скотобойню. «Чтобы от него был хоть какой-то толк», – сказала она. Так она говорила о моём единственном друге! Толк от него мог быть только в виде колбасы…

Я поклялся отомстить. Но одно дело слова, а другое – поступки. У меня не хватило духу.

Прошло двадцать лет, и вдруг я случайно в метро встретил Риту. Она почти не изменилась, женщины умеют обманывать возраст. Меня она, конечно, не узнала. Не знаю почему, но я проследил ее до дома и дождался, когда в окне зажёгся свет. Теперь я знал, где она живёт. Я и не думал её убивать, но возвращаясь домой, увидел в газетном ларьке… Фролло. Он смотрел на меня с какой-то фотографии на обложке журнала.

Дома у меня была старая шахматная доска. Она осталась от прежних хозяев квартиры. Я подумал, что чёрные фигурки коней всегда мне напоминали о нём, и теперь пусть они напомнят и Рите Крамер о моём друге, который по её милости оказался закатанным в консервную банку.

Но коней было два, и уж если Рита получила то, что ей причиталось, то и старику Реммелю следовало закончить жизнь не в домашнем углу с тёплой грелкой.

– А кто должен был стать третьим? – перебил я убийцу.

– Водитель из того гаража, – ответил Йозеф Зингель, – оказалось, что они не смогли бы довезти Фролло до скотобойни, у них просто не было такой машины. Хозяина вроде снова пробило на милосердие, но тот тип предложил отвезти Фролло частями. Он даже сам его разрубил и отвёз. Вот и всё. Был конь!

Когда я вышел из пятнадцатого комиссариата, Гамбург заволокло чёрной осенней ночью. Такой же чёрной, как … впрочем, в жизни есть и другие сравнения. В другую масть. Более оптимистичные. Ведь даже самая беспросветная ночь никогда не бывает чёрной, надо просто уметь к ней присмотреться.

Глава 1

В мае шестьдесят четвёртого, кажется, это было в самом начале месяца, ко мне в кабинет на Берлинер Тор ввалился долговязый малый с запиской от прокурора Штефана Почински. В записке была всего одна фраза: «Хожу как кошка вокруг горячей каши»9.

Посыльный посмотрел сквозь прищур кошачьих глаз. Он тоже был похож на кошку, рыжую и хитрую. Содержание записки он, конечно, знал и теперь оценивал мою реакцию. Я потянулся к телефону, но посыльный покачал головой и сказал, улыбаясь: «Бесполезно, херр Клингер, его сейчас в кабинете вы не застанете!»

И всё же я позвонил. Гудки полетели точно в вечность, хотя до Альтоны от нашей высотки было не больше семи километров по прямой.

Я безнадёжно посмотрел на гостя.

Парень, конечно, представился сразу, но я не придал значения важности запоминать имена клерков. И вот теперь, наблюдая мою неповоротливую память, он получал удовольствие.

– Ханс-Михель, – повторил мой гость, – с вашего позволения.

– Так что там стряслось, Ханс-Михель? – спросил я без интереса.

– Грязное дельце, – ответил посыльный, всё ещё стоя в дверях.

Я понял, что придётся ехать. Это не вызвало особой радости. У нас только поменялся шеф полиции, и все бездельники вроде меня привязали хвосты к стульям, завалив себя кипами старых и бесполезных бумаг. Шеф пришёл к нам из города Итерзен, где значился мэром. Обычно таких как он больше интересует расстановка фигур на доске, чем сам процесс игры, а значит, все ожидали реформ, сокращения штата или чего-то ещё категорически новаторского. Вдохновляло только то, что до нашего управления LKA10 руки у него пока не доходили, а значит терзать себя сомнениями относительно такого специалиста как я, сегодня он точно не будет. Прямой же мой начальник мнение насчёт служебного рвения имел прямо противоположное: «чем дальше от начальства – тем меньше хлопот» считал он, и потому показательно отсутствовал по «оперативной необходимости».

– У меня машина внизу, – сказал Ханс-Михель лукаво.

– У меня тоже, – ответил я, соглашаясь с тем, что остаток дня придётся провести в ожидании прокурора.

Дымно-синий Гамбург остывал, тускнея сразу всеми оттенками синего, и уходя в мрачные цвета крепкого чёрного табака. Он был совсем не лакированным этот город. Особенно со стороны Берлинского угла, обвитого железной дорогой как незатянутой петлёй.

От пожарного депо в сиплом стоне сирен отъезжали пожарные грузовики, похожие на большие красные коробки. Движение перекрыли, и нам пришлось ждать. Я представлял себе, какую психологическую заботу приготовил для меня Почински.

Мне повезло, Почински скоро приехал. Ещё из коридора я услышал голос друга.

– Нарисуем ему квалификацию «покушение на убийство», – говорил кому-то возбуждённо и решительно Штефф. Он вошёл в кабинет и, даже не обратив на меня внимания, принялся звонить в «Давида»11.

– Опять пятнадцатый…, – подумал я, наблюдая за прокурором.

Наконец порох прокурорской решительности отошёл последней струйкой сизого дыма, и Штефф устало сбросил шляпу на стол.

– Мойн!12 – сказал он, подняв на меня глаза.

Я кивнул.

– Сейчас, только отдышусь… Процессуально я не могу привлечь тебя к расследованию, но по служебной целесообразности – обязан. Как специалиста по всяким придуркам. Думаю, мы это согласуем, – заговорил Почински.

Я молчал, не перебивая, позволяя другу собрать мысли в кулак. Они всё время у него расползались в сумбурном потоке обстоятельств, но отговаривая мне сейчас свою проблему, Почински яростно соображал и систематизировал.

– Опять что-то по пятнадцатому комиссариату? – спросил я.

– Нет, заявление поступило нам в Альтоне, – уточнил Почински, – но, всё по порядку. Три дня назад Эльза Гроссмайер заявляет о пропаже мужа. Накануне он отправился на лодке рыбачить и не вернулся. В тот же день патрульный полицмейстер обнаруживает на пляже Шрёдерса пустую лодку. На бортике явные следы крови, а в песок глубоко впечатался след ботинка в полутора метрах от лодки. Левая нога.

– Правой оттолкнулся? – спросил я.

– Именно! Не вызывает сомнения, что спрыгнули с лодки. – Продолжил Почински. – Но она принадлежала не Гроссмайеру. Мы установили по бортовому номеру адрес хозяина, им оказался Стоян Малич, эмигрант, в Гамбурге жил восемь лет, работал на судоверфи. По словам соседей, дома он отсутствовал примерно пятый день. Уточнили. Оказалось – четвёртый. То есть, пропажи людей с разных лодок совпадают одним днём.

Этот Малич близких родственников не имел, женат не был, поэтому никто его не хватился и не заявил в полицию. Вчера утром его труп с пробитым черепом всплыл у лодочной станции. Уже успели опознать.

Два случая объединили одним производством, а отпечаток ноги на песке превратился в улику.

– Оперативно! – заметил я.

Почински не отреагировал на мою реплику и продолжил:

– Лодку Гроссмайера тоже нашли. Сегодня её выловил катер Вассершульцманов13. Лодку прибило к портовым докам на другой стороне реки. Таким образом, получается, что в течение одного дня кто-то дважды нападал на рыбаков. Старика Гроссмайера ещё не обнаружили, но, думаю, финал здесь очевиден.

– В таком случае, как преступник покинул его лодку? – Спросил я, – вплавь что ли?

– Так же, как и прежде – спрыгнул на берег. Её просто отнесло течением, – ответил прокурор не задумываясь.

Почински машинально порылся в карманах, ища сигареты, не нашёл и продолжил:

– Вечером того же дня было совершено очередное нападение. На этот раз пострадал семнадцатилетний парень, которого чуть не убили в гараже. Юрген Висман, работает продавцом на Рыбном рынке, живёт с матерью. Решил покатать на лодке подружку, в тот день у него был выходной, окрыли гараж, девушка пошла позвонить матери, а когда вернулась, обнаружила парня с разбитой головой. Мальчишка, слава богу, жив.

Она звонила из сторожки, сто шагов туда, сто оттуда, разговор занял одну минуту. Даже меньше. «Мама, я вернусь к восьми часам», и всё. Сколько её не было? От силы пять минут. Пришла, а он лежит в крови. Говорит, что, когда возвращалась от сторожки, никого не видела. Значит, у преступника, чтобы не совпасть со свидетельницей, на все про все было не больше пары минут.

Висмана ударили сзади. Парень что-то искал на полке, видимо наклонился и удар пришёл по касательной. Это и спасло ему жизнь.

– Вы его уже допросили?

– Нет. Врачи к нему пока никого не пускают. Но думаю, вряд ли он способен помочь следствию. Ведь нападавший бил сзади, подкрался. Допросим конечно сразу, как только он оклемается.

Трудно сейчас сказать, как объединены эти случаи, но последнее нападение нарушает систему преступника.

– Два похожих эпизода ещё не система, – возразил я.

– Тогда, значит, случайность? Нет, он нападает не случайно! – провозгласил прокурор. У него есть задача, умысел, мотив. Но какой? Чтобы понять, нужны ещё примеры, а я не могу допустить очередного убийства.

– Он в течение одного дня напал трижды…, – задумчиво проговорил я.

– В том-то и дело. Спешит? Что можно взять с рыбаков? Значит, это не ограбление. Но что тогда? Месть? Хорошо, можно мстить старику Гроссмайеру, можно мстить этому эмигранту, но за что мстить семнадцатилетнему мальчишке?

– Первый же вопрос, который ты ему задашь, когда Висман придёт в себя звучит так: знает ли он Малича и Гроссмайера? – предположил я.

– Разумеется, – подтвердил Почински, – но это второй вопрос, а первый – видел ли он преступника?

– И на оба эти вопроса Юрген Висман ответит: «нет», – сказал я, покачав головой.

– Предполагаю, что так и будет.

– И потому я должен тебе сейчас сказать, о чём думал преступник, совершая свои нападения? Чтобы ты не зависел от показаний Висмана.

– Верно, – подтвердил прокурор. – Например, что их может объединять? А ещё – как он оказался в одной лодке с потерпевшими? На реке нападать безопасно – свидетелей нет, убежать жертва не может. Но почему они сажали его к себе в лодки?

– Как оказался? – переспросил я. – Очень просто: «Майн херр, не могли бы вы прокатить меня по реке на вашей чудесной лодочке»?

Почински покачал головой и сказал твёрдо:

– Конечно, нет! Для этих целей существует лодочная станция.

– А если я предложу вам 200 марок? Только до середины реки и обратно.

– Хм, это меняет дело! – заметил прокурор, прикусив губу. – А ведь верно!

– Вот видишь!

– А мальчишка собрался катать не его, а свою подружку, и здесь фокус не удался, – предположил Почински. – Но что ему нужно от них? Может, он маньяк?

– Где находились лодки жертв? – спросил я.

– Все потерпевшие живут в Альтоне, правда в разных местах. Лодочные гаражи тоже значительно удалены друг от друга.

– А можно было найти следующую лодку поближе от предыдущей? – снова спросил я.

– Конечно, – не задумываясь сказал Почински, – сейчас многие спускают лодки на воду. Я сам видел.

– Значит, ты ответил на свой вопрос. Он не маньяк. В его выборе действительно есть система и особый смысл. Он кого-то выбирает. Поняв, кого именно, – ты распутаешь дело. Вообще я посоветовал бы тебе отметить локации этих лодок на карте.

– Ты думаешь их количество будет расти?

– Не исключено.

– Но прошло три дня, и больше нападений не было, – усомнился прокурор Альтоны.

– Это означает одно из двух: либо он уже удовлетворил свою криминальную страсть, либо просто не может подобраться к нужной лодке!

Почински принялся ходить по кабинету, заложив руки за спину.

– Скажи, а что из себя представляют эти лодки? – спросил я, понимая, что эту версию полиция уже наверняка отработала.

– Обыкновенные фишботы. Все разные, но есть одно любопытное обстоятельство…

Я сразу навострил уши. Почински заговорил неохотно. Я вторгался в область процессуального права, которую занимали другие профессионалы, прекрасно знавшие свою работу. Подсказывать Штефу, как вести прокурорское расследование было просто некорректно. Он выполнял процессуальные действия, предусмотренные законом и определяемые порядком расследования. Его опыта вполне хватало, чтобы знать, что и в какой последовательности следовало делать. И всё же я ждал ответа. Почински сделал усилие над собой и сказал:

– Их регистрационные номера очень близки. Фактически идут подряд. Странное совпадение. Крипо из комиссариата сейчас прокачивают эту тему. Послушай, Хельмут, я жду от тебя описания модели осознанных действий преступника, особенностей его логики и поведения. То, что можешь подсмотреть только ты. С исследованием материалов дела мы справимся сами.

– Тут одно связано с другим, – возразил я, – мои выводы сейчас мало чем обогатят дознание, если я не свяжу все особенности поступков этого человека. А для этого мне надо сперва самому кое в чём разобраться, и кое-что проверить. Я доложу тебе выводы, а не предположения.

– Хорошо! – сказал прокурор решительно. – Разбирайся! Я дам тебе в напарники своего помощника. Он участвует в прокурорском расследовании на законном основании. Но ты должен помнить, что только спрашиваешь, никаких других действий! Иначе адвокаты убийцы потом развалят дело.

Я утвердительно кивнул.

– Эй, рыжий! Загляни ко мне! – Крикнул Почински через стеклянную стенку.

Ханс-Михель через минуту предстал перед шефом.

– Вот что, – заговорил прокурор, стараясь не выдавать в себе нарушителя закона, – ты поступаешь в распоряжение этого криминал-психолога. Все действия, разумеется, только в рамках правовых полномочий. Понял? И никакого поиска улик без моего ведома.

Ханс-Михель кивнул.

– А что мне нужно делать? – спросил он.

– Клингер тебе скажет. Но помни, что именно ты представляешь закон, психолог только наблюдает и анализирует.

Почински перевёл на меня взгляд.

– А от тебя я жду завтра полный отчёт, – сказал он властно.

– Хорошо. Позволь мне взглянуть на фото отпечатка ноги того типа.

Прокурор открыл ящик стола, и вытащил фотографию из экспертного отчёта.

– Вот, смотри! – сказал он. – Трассологи установили размер обуви. Сорок второй. По таблицам Майера, с учётом коэффициента предполагаемого возраста, его рост должен соответствовать 175–180 сантиметрам. Есть и поправки, но мы их пока не рассматриваем.

Я разглядывал снимок. Кто-то впечатал ножку в песок точно ревнивая жена поцелуй в прощённого мужа. Крепко, задиристо, глубоко! Все видно в этом отпечатке, всё читается. А каблук какой! Просто шедевр начертательной геометрии в трёхмерном пространстве.

Знаете ли вы, что на немецких ботинках вообще впервые в мире стали использоваться пластиковые каблуки? Даже если американцы обошли нас и в этом, всё равно таких каблуков как в Тюркхайме в мире больше не выпускает ни одна фабрика!

Говорят, они пошли на какую-то модель Ллойдов. У меня тоже хранится пара Ллойдов от отца. Вот это ботинки! Со штафиркой мягкой, как губы девчонки, со стальными люверсами и подошвами, которым нет износу. Когда-то на севере Германии так было принято: отец оставлял сыну сапоги или ботинки. Правда, сейчас я ношу туфли Ed Meier, но речь не обо мне. Убийца был в ботинках фирмы Джозеф Зигель. Грубых как панцирь, из крепкой коровьей кожи и самой непритязательной внешности. Они заставляли поверить в то, что внешний образ обуви не так важен, главное – сколько километров можно будет пройти в этих башмаках. Выбор моего противника пошёл как штрих к его психологическому портрету.

Глава 2

– Времени у нас мало, а сделать нужно многое, – говорил я Хансу-Михелю, когда мы спускались по лестнице, – первым делом хочу осмотреть лодки, начнём, пожалуй, с этого.

– Лодку Малича забрали куда-то на специальный склад. На ней – следы крови, и лодка требует особого хранения. Я даже не знаю где этот склад. Лодка Гроссмайера стоит у причала Вассершульцманов. Если мы туда поедем, то потеряем уйму времени. Остаётся лодка Хелены Висман. Это близко отсюда, но надо разыскать хозяйку, – медленно печатая слова языком сказал помощник прокурора.

– Ну что ж, едем к ней!

– Сразу задам вопрос, – продолжил Ханс-Михель, – протокол осмотра заполнять?

– Забудь, – сказал я тихо, – мы не проводим следственных действий. Просто я слышал, что у матери нашего потерпевшего есть лодка, а я как раз собирался купить фишбот. Может быть, мы с ней договоримся в цене?

Рыжий улыбнулся. Его кошачья натура получила бумажную мышку на ниточке.

Висманы жили в мрачном двухэтажном доме на краю старого, ещё довоенного сада. Нам открыла бабушка Юргена, и долго объясняла, что фрау Висман отсутствует, а про внука ей ничего не известно. В ход пошли какие-то стратегические хитрости.

Ханс-Михель просто вспыхнул изнутри. Он, видимо, обожал такие штучки, и сразу решил показать, что против его коварства любая даже самая изощрённая ложь выглядит как детская шалость. Уж не знаю, что он такое говорил старушке, когда они пошли на кухню, но через десять минут она с готовностью отправилась показывать нам злосчастный гараж с лодкой.

Едва мы оказались внутри, рыжий посмотрел на меня с нажимом. Его взгляд будто возвещал: «Действуй! Теперь твой выход, господин психолог».

Я осмотрелся. Лодка была двухцветной: серой сверху и синей снизу. Предполагаемую ватерлинию отмечала аккуратная красная полоса. Кроваво-красная. Пожалуй, слишком яркая для сочетания цветов, которые выбрала для своего судна фрау Хелена Висман.

Было видно, что серая краска выглядит моложе синей. Я осмотрел лодку и окончательно в этом убедился.

– Давно ли вы её красили? – спросил я слегка растерянную фрау Висман-старшую.

Бабушка Юргена уже открыла было рот, но что-то сдержало порыв её откровенности, и она сказала: «Не знаю». Видимо «свободу слова» по известной причине ей приходилось согласовывать с дочерью.

– Впрочем, это не так важно…, – заметил я, продолжая разглядывать лодку. – А вот это уже интересно!

Я вцепился взглядом в едва приметную надпись на борту, выполненную тиснением от какого-то клише, и густо закрашенную серой краской. Буквы едва проступали сквозь скользкий слой краски, похожей на яблочную кожуру.

– Ты хорошо вблизи видишь? – спросил я Ханса-Михеля? – Можешь прочитать, что здесь написано?

Помощник прокурора быстро подошёл и склонился над моей находкой.

– Медуза, Отмаршен, Гамбург, – сказал он уверенно.

– Что это – «Медуза»?

– Яхт-верфь в Отмаршене, – пояснил рыжий.

– Это то, что нам нужно! Знаешь, где она находится?

– Не будем ничего обсуждать при посторонних, – сквозь сливочную улыбку тихо сказал Ханс-Михель, – поехали, попробую найти.

– Что творится с этими лодками? – говорил маленький лысый человек, сдвинув на нос очки и разглядывая служебную карточку помощника прокурора Альтоны. – Неделю назад меня уже спрашивали про них.

– Кто спрашивал? – быстро сориентировался помощник прокурора.

– Какой-то тип.

– Можете его описать? Как он выглядел? – снова спросил Ханс-Михель.

– Обыкновенно выглядел, – промямлил человечек в очках, – даже запомнить нечего. Крепкий парень, ростом примерно как этот господин, – кивнув на меня сказал он тусклым голосом.

– Может заприметили что-нибудь ещё, что-нибудь особое? – включился я в разговор. – Вдруг обратили на что-то внимание?

– Особое, говорите? – переспросил лодочник. – Да, пожалуй. Знаете, у него такие холодные глаза… Будто из человека душу вынули. Поможет это или нет?

– А как он вам представился? И почему интересовался лодками? – спросил Ханс-Михель, снова беря инициативу в собственные руки.

– Как представился уже не помню. Он хотел купить одну из лодку из той партии, что мы выпустили шесть лет назад. Сперва я подумал, что он просто псих. Он заставил меня отыскать налоговую запись этих лодок с адресами их продажи…

– Заставил? Он что, угрожал вам? – спросил Ханс-Михель, прищурившись.

Лодочник поёжился. Было видно, что вспоминать этот недавний случай ему явно не доставляет особого удовольствия.

– Нет, не угрожал, но понимаете… Этот тип относится к той породе людей, которым отказать в чем-либо очень трудно.

Мы взяли адреса владельцев лодок и уже собрались уходить, но я задал управляющему маленькой лодочной верфи ещё пару вопросов.

– Вы помните, как выглядели те лодки?

– Нет, – ответил он равнодушно, – я работаю в «Медузе» только с прошлого года.

– А в каком случае все лодки могли находиться в одном месте, одна рядом с другой?

– Их все собирают в одном ангаре. Там помещается пять лодок, потому и партия состоит из пяти штук, – ответил мне управляющий.

– Все технологические процедуры от обшивки бортов до покраски выполняются в одном месте?

– Именно так, – подтвердил человечек в очках.

– Ну, что составили представление о преступнике?! – бодро спросил Ханс-Михель, когда мы садились в его машину. В этом вопросе угадывался итог наших сегодняшних совместных усилий. Теперь следствие вооружилось всем необходимым, чтобы выследить убийцу и без помощи криминал-психолога.