Солнце за облаками бесплатное чтение

Туман: не видно далека,

Сколь не гляди в оконце.

Но, знаю, над туманом облака,

За облаками солнце.

События, описанные ниже,

произошли в конце 1990-х годов.

I

В первые дни мая в маленьком провинциальном городе Энске погода стоит хорошая. Солнце еще не печет, но уже светит ярко, молодая листва едва колышется от игривых набегов легкого ветерка. Весенние дожди уже прекратились, а время летних ливней еще впереди. Мостовые до полудня хранят ночную прохладу, а вечера уже радуют теплом. Как всегда, утром и днем в Энске почти пустынно, редкие горожане идут по своим делам.

Идет по тротуару между домами легкой походкой и один молодой человек. Примерно двадцать пять лет тому назад родители нарекли его Родионом. Он чуть выше среднего роста, худощавый. Молодые девушки часто обращают на него внимание, хотя сам он не считает себя очень уж привлекательным. Да и что, думает он, может быть такого интересного в обычном носе, тонких русых волосах и густых бровях, худощавом треугольном лице? Разве что, как сказала одна молодая знакомая, привлекательны его особая манера улыбаться и выразительно делать брови домиком. Он всегда гладко выбрит, но, по чести говоря, не всегда хорошо расчесан.

Сейчас он в светло-бежевом костюме, белой просторной рубашке с воротником-стоечкой, бежевые же туфли мерно цокают твердыми каблуками по мостовой. Впрочем, этот же костюм найдем на нем и впредь по простой причине: отсутствие иной парадной одежды ввиду другой простой причины – скудости средств не только для гардероба, но вообще на приобретение чего-либо более-менее существенного. Видно, что костюм странно сидит на нем: плечи совершенно впору, но вот на животе заметно, что под рубашкой много свободного места. «Что ж! Такая природная худощавая конституция, щуплость тела», – всегда утешал он сам себя.

В этот утренний час, а теперь без четверти десять, он идет по небольшой центральной площади, мимо старого фонтана. Обычный серый фонтан круглой формы, метра четыре диаметром, с каменными плавными бортами чуть выше колена. В центре что-то вроде стелы, где вровень с лицом чаща, из которой как бы нехотя плюхается вниз вода и, падая, образует рябь в нижней мелкой чаше. Площадь вокруг фонтана – своеобразное средоточие вечерней жизни городка: тут рядом собираются люди, галдят дети, громко смеется молодежь. Фонтан под стать городку. Плавное течение жизни города. Никаких в этой жизни, на первый взгляд, не заметно ни острых углов, ни крутых поворотов, и так год за годом.

Площадь вокруг фонтана сейчас почти пуста. На одной скамейке под тенью деревьев сидит пара пожилых людей да еще на одной – молодая девушка лет двадцати в очках читает книгу.

Наш молодой человек, слегка щурясь от солнца и бликов, спеша обходит фонтан против часовой стрелки и направляется к четырехэтажному дому тут же, на площади. Он вполне мог бы миновать фонтан метров за двадцать до него, но такое огибание да еще специально против часовой стрелки – моцион, ритуал, которому он верит.

Этот дом, к которому идет Родион, в старом, как говорят, колониальном, стиле лет этак пятьдесят-шестьдесят назад знавал значительно лучшие времена. Об этом говорят оригинальные высокие окна, некоторые с округлым верхом, портик, какие-то ныне уже бесформенные фигурки на крыше – погода и время делают свое дело. Да, теперь фасад нуждается в обновлении; некогда просторные балконы с витыми ограждениями одеты в стекло, некоторые из них осыпаются, местами штукатурка на стенах отслоилась. Впрочем, молодого человека это мало интересует. Он идет прямо к старой двери со слезшими слоями темно-бордовой краски. Массивная деревянная дверь со старой красивой ручкой в виде льва, держащего кольцо. Он отворяет ее, входит в подъезд и словно попадает в совершенно другой мир. Тут темно, и глазам нужно время, чтобы привыкнуть к мраку. Тут прохладно, и явно ощущается сырость, отчего хочется поежиться. И если на площади есть какие-то звуки – то писк воробьев, то падающей в фонтане воды, – здесь же, притворив дверь, слышишь только характерный звон в ушах.

Справа пускается вверх лестница со стертыми ступенями, а слева, под лестничным пролетом во второй этаж, приютилась безликая темная дверь. Ее сразу можно и не заметить или посчитать, что это какой-то подвальный ход. Впрочем, так и было до поры до времени, там была дворницкая да склад дворницкого шанцевого инструмента.

Молодой человек шагнул прямо к этой неприметной двери и постучал. По всему чувствуется, что здесь он уже не впервые.

Никакого шума, полная тишина. Кажется, никого внутри. Но вдруг дверь совершенно бесшумно отворилась. За ней силуэт. Это молодая женщина, но лица разобрать нельзя – слишком темно. Внутри оказались еще три ступени вниз, она спустилась полубоком, молодой человек вошел и тоже спустился вниз.

Он обнял ее за талию, а она безропотно прильнула к нему, слегка поднявшись на носочки и положив голову ему на правое плечо.

– Ты пришел! Ты наконец-то пришел! – тихо раздался ее шепот возле его уха.

Вместо ответа он, улыбнувшись, дважды мягко кивнул головой так, чтобы по движению его щеки она поняла его согласие. В этих кивках более чем в словах отразились его чувства в этот самый момент. Да, он шел к ней; да, он пришел даже чуть раньше (они сговорились на десять), потому что хотел скорее видеть и обнять ее. Теперь, стоя вот так, ощущая руками ее упругую талию под халатом, чувствуя прижатую к нему мягкую еще совсем девичью грудь, он ощутил покой и был готов длить это ощущение часами.

Она слегка отстранилась от него, впрочем, с удовольствием оставаясь в его объятьях, и с хитринкой поглядела то в один его глаз, то в другой, словно пытаясь понять, верно ли она поняла его кивание. Да, верно! Ошибки быть не может, у него на сердце то же, что и у нее. Все хорошо, они вместе.

– Хочешь что-нибудь покушать? – спросила она.

– Нет, – солгал он и добавил в шутку, но уже правдиво: – Я бы скушал только тебя, Арина. Ты та-ак аппетитна!

Голод почти всегда был его спутником. Утром он только слегка перекусил спитым чаем и бутербродом с сыром. Что касается обеда, планы на него были пока туманны. Впрочем, ему пуще еды хотелось как можно скорее попасть сюда, в этот цокольный полуподвальный этаж, и обняться с ней.

Итак, она звалась Арина. Кто же она? В легком свете скромного полуподвального окна она выглядит прекрасно. Молодость – уже этого слова часто достаточно, чтобы описать красоту. Эта красота двадцати трех лет от роду выражалась у нее во всем: черные плотные волосы до плеч, овальное лицо с блестящей мягкой кожей, уже появившийся легкий весенний загар лица, полуулыбка, открывающая ровные зубы, тонкий правильный нос. А глаза! Если бы у автора было достаточно мастерства описать их, он не ограничился бы просто вот так – в этих синих глазах было сплетено много всего: и лукавство, и хитринка, и глубина, и уверенность в себе, и едва уловимая грусть. На ней был легкий халат, под которым угадывалась выточенная отличным мастером фигура. Она знала, что ровесницы глядели на нее с завистью, а ровесники провожали вожделенным взглядом. В таких случаях она с достоинством думала: «А и пусть!»

Она живет тут, в этой комнате. Нужно заметить, что комната довольно большая, хоть и совмещает в себе и прихожую, и залу, и спальню. Слева закрытый шкаф, справа от него, посреди комнаты, под окном большая двуспальная кровать – деревянная, с рисунком у изголовья. У правой стены небольшой косметический столик с зеркалом, дверь. В углу у правой стены диванчик и столик перед ним. Оконце, а окном назвать его трудно, прямоугольное, из него видно только немного мостовую, да и то только, если встать на что-нибудь. Оно завешано кисейными занавесками, плотные шторы открыты. Дверь из комнаты ведет в узкое помещение с подобием кухни, ванной и туалета. Здесь окна и вовсе нет, только электрическое освещение. В комнате и кухне внешний порядок, чисто, все вещи расставлены и прибраны. Что же делается в шкафу и разного рода ящичках, шкатулках, вазах, мы заглядывать не станем.

– Послушай, открывая мне, ты даже не спросила, кто идет? А если это… чужой? – спросил он.

– Ой, Род! – так она называла его, когда они вдвоем. – Я всегда как-то знаю, что это ты. Узнаю тебя по стуку в дверь.

– Как это так?

– У тебя такой особенный, ни с чем не сравнимый стук. Ты стучишь так мягко и требовательно. Твой стук такой же, как… как твои губы, когда ты меня целуешь. Они такие требовательные!

– Вот так? – спросил он, притянул ее к себе еще плотнее и стал целовать так, как хотел бы, чтобы она поняла, какие у него и в самом деле требовательные губы…

Арина первая юркнула из-под одеяла и пошла в кухоньку, специально слегка соблазнительно покачивая бедрами.

Он смотрел на ее спину полуоткрытыми глазами в блаженном состоянии. Изгибы ее тела соблазняли и манили его, ему не хотелось выпускать ее из объятий ни на минуту.

– Ты самая лучшая на свете! – сказал он.

– А ты для меня самый лучший, Род! Ты это знаешь, – ответила она.

Он прикрыл глаза и старался ни о чем не думать, проваливаясь в дрему на несколько минут. Когда же открыл глаза, увидел, что Арина, уже снова в халате, накрыла на столике перекусить – бутерброды и чай. Она жестом пригласила его за стол. На этот раз он не отказался и с большим удовольствием съел все, что только имелось на столе. Мягкая улыбка на губах не оставляла сомнений в том, как прекрасно он себя ощущает в эти минуты. Арина села близко к нему, прижалась и легко гладила по голове.

Они сидели на диванчике в углу комнаты. Он скользил глазами по стенам и заметил небольшой с золотым блеском предмет на полу возле шкафа. Пригляделся. В одну секунду вся нега слетела с него, словно цвет с яблони при резком порыве ветра. Он весь напрягся, опустил взгляд в пол, скулы свелись, желваки заиграли, в глазах отразилось непонимание.

Арина почувствовала это, посмотрела ему в глаза и спросила:

– Что?

Он медленно поднял левую руку и указал ей на блеск на полу. Это была позолоченная мужская заколка для галстука. Родион не носил ни галстуки, ни тем более заколки для них. Очевидно, эта заколка принадлежала другому мужчине. Кому? Почему? Почему на полу здесь, в ее комнате?

Арина без слов спокойно поднялась, подошла и подобрала заколку, выбросила ее в кухне в мусорное ведро. Она села рядом с ним на диванчик, глянула на Родиона. На нем, как говорят, не было лица, в глазах разочарование.

Она стала глядеть так, чтобы не встречать его глаза, глубоко вздохнула и через минуту сказала:

– Я давно должна была… Мне давно нужно сказать тебе. Если ты можешь выслушать меня…

Он кивнул. Она добавила:

– Спасибо. Тогда слушай…

…Она закончила говорить и глянула на Родиона. Он сидел с закрытыми глазами, из которых катились слезы по щекам и стекали на шею. Искривленные губы плотно сжаты, желваки прыгали в щеках. Так выглядят люди, когда их счастье разлетается на куски на их же собственных глазах. Он ошарашен. Шокирован. Взволнован. Но вместе с этим возмущен, взбудоражен, возбужден.

Она сидела молча с видом глубокого переживания, глядела на Родиона, понимая его состояние. Он не менялся.

– Милый, ну ведь ты можешь меня понять? И простить, так? – только и сказала она.

Он молчал, и она не требовала ответа. Так провели они больше получаса. Потом он сказал шепотом:

– Я избавлю тебя от этого!

Она поднялась и мягко поцеловала его в лоб.

II

Его родители были музыкантами. В свое время оба учились в музыкальном училище, где и познакомились. Понравившись друг другу еще во время учебы, они решили создать музыкальный дуэт: будущий отец играл на аккордеоне, а мать – на скрипке. Особенное отношение друг к другу, осененное музыкой, сблизило их. Так образовалась их семья —Ромовских: Виталий Николаевич и Елена Владимировна. Поселились в Энске. Тут жили родители отца, так им всем было удобнее. Несколько лет мыкались по съемным квартирам. В Энске появился на свет их первенец – Родион. Когда сыну исполнилось девять, родители Виталия Николаевича умерли с разницей всего в несколько месяцев. Молодой семье Ромовских досталась по наследству малогабаритная трехкомнатная квартира в старом трехэтажном доме. И хотя у них был непрезентабельный первый этаж, они не замечали этого: после стольких лет жизни в чужих домах такой вариант казался им почти раем. Когда же в мае прямо под окном начинала цвести яблоня, и ее аромат проникал во все комнаты, им казалось, что это само счастье наполняет дом.

Те, кто знаком с настоящей, а не только концертной, жизнью музыканта, поймет, как непросто им жилось. Когда пришли сложные времена, и многие люди жаловались на снижающийся достаток, они только шутили: «А в нашей жизни ничего не изменилось, как жили на макаронах, так на макаронах и живем».

В школе Родион учился довольно хорошо, но без особого усердия к предметам. Пожалуй, только на уроках музыки он по-настоящему увлекался. На этом предмете Родион с удовольствием слушал классическую музыку и внимал воодушевленным пояснениям учительницы. Когда на уроке слушали песню индийского гостя из оперы «Садко», его воображение тут же рисовало не только воспеваемые каменные пещеры, сияющие драгоценности, но и царей и рабов в древних одеждах, факелы, дым…

Как-то интуитивно легко давалось ему и изучение родного языка и литературы. Без особых трудностей учились стихи, герои книг оживали в его фантазии, и в самых волнующих сценах, если сюжет приобретал трагичное или динамичное течение, сердце начинало биться слишком часто. Английский вызвал странный интерес: и трудности, и необъяснимое влечение к чему-то новому, непонятному. Родион пытался найти похожие, созвучные слова в обоих языках. Так он сделал собственное открытие, что слова «дорога» и door1 состоят из похожих звуков и связаны значением как дверь – начало дороги. То же и со словами «вода» и water2, снег и snow3.

В пятнадцать он решил не продолжать учебу в школе и поступил в училище на рабочую специальность, хотел почувствовать себя взрослым. Выбора с училищем не было, оно одно было самым близким к дому. Родители не хотели, чтобы сын шел по их стопам, а занялся бы более практичным занятием. Но после года учебы, когда приходилось рубить зубилом, сверлить, строгать, крутить и тому подобное, он стал понимать, что выбор профессии был ошибочен.

В раннем детстве у Родиона было много баловства и свободы. Он гулял и баловался с друзьями, был весел и даже считался одним из главных весельчаков в своей детской компании, этакий беззаботный балагур. В училище же он почти полностью лишился друзей, много времени стал проводить в одиночестве. Часто гуляя так, один, он начал писать стихи. Сначала это были детские простенькие стишки, но по мере нарастания одиночества стали приобретать все более и более осмысленный и художественный характер.

Внешняя веселость сменялась грустью не только из-за осознания неверности выбора будущности, но и по другой причине. В группе, где учился Родион, было тридцать мальчишек его возраста. Тридцать молодых, разных парней, словно тридцать юных и глупых тигров в одной клетке. Некоторые были полностью самостоятельны и оторваны от семьи. Получив свободу, они понимали ее как возможность выказать себя и свою силушку. Объединившись в подобие банды, три-четыре юнца третировали всех, кто хоть чуть-чуть проявлял перед ними своеволие. Курение, пьянство, открытое пренебрежение к преподавателям вплоть до грубых оскорблений в их адрес, даже сексуальное приставание к молоденькой учительнице – вот каким смрадом наполнилась его жизнь. Не будучи привыкшим к подобному, он терпел до поры до времени, глубоко презирая в глубине души.

Небольшой отдушиной было его внезапно возникшее общение с женщиной, работавшей вахтером училища. Разговорившись как-то раз с нею по пустяшному поводу, он ежедневно стал останавливаться и о чем-нибудь говорить. Скоро он рассказал ей о том, что пробует писать стихи, и она попросила показать их. Записав стихи в тетрадь, он принес эти записи ей. На следующий день он явился на суд к своему первому читателю. «Мальчик, – сказала она ему, – ты видишь мир по-особенному». Эта оценка еще сильнее повлияла на его мнение о неверном выборе жизненного пути. Тогда родились у него такие строки:

Моя душа

В клети томится,

И, чуть дыша,

Как будто птица,

На волю вылететь стремится.

Душа моя,

Как пленник, в кандалах,

Печаль тая,

С улыбкой на губах

Блуждает в ненужных мне стенах.

Скоро он ушел из училища. Просто перестал приходить на занятия и все. Перед ним была вся жизнь и почти ничего – в кармане. Городок Энск был известен отсутствием свободной работы; лишь один завод, где работали в основном квалифицированные рабочие, несколько магазинов, кафе – вот, собственно, и весь выбор. Да к тому же времена тогда были сложные, безработица, многие просто уезжали из этого спокойного места целыми семьями, только чтобы где-то найти работу.

В этом время случились пополнения в его семье: появился младший брат Антон, а через год еще и маленькая сестренка Агнесса. Родители занимались тем, что играли по вечерам в местном кафе «Эрмитаж». Пока в городке еще теплилась активная жизнь, люди отдыхали в кафе, семья сводила концы с концами, но негативная волна в обществе стала доставать и их. К тому же скоро выяснилось, что у трехлетней Агнессы обнаружился полиомиелит. До этого времени веселая, в брата, сестра стала гаснуть. Ее способности передвижения сокращались. Это стало большим испытанием для всей семьи. Тяжелые настроения сливались с падающими доходами. Помимо кафе родители стали выступать на улице, потом разъезжали по окрестностям. Пока их не было, роли обоих родителей ложились на старшего сына.

Родион тоже решил пойти работать, чтобы помогать родителям и при возможности иметь карманные деньги. Почему-то ему повезло при первом же обращении за работой. Он пришел в кафе «Эрмитаж» и спросил про работу официантом, самом простом и понятном ему способе заработка, который многократно наблюдал, приходя с родителями. Администратор бегло осмотрел его и сказал: «Приходи вечером к шести. Да, и еще: надень белую рубашку и черные брюки. Попробуем». Брюки были, рубашку занял у школьного друга. Его приняли, и несколько месяцев он носил блюда, уносил грязную посуду, был свидетелем ссор, пьяных разбирательств между посетителями. Но случилось так, что управляющий кафе уехал, а новый набрал своих официантов. Родион даже обрадовался такому повороту, потому что сам не мог решиться уйти с такой работы.

Потом начались разноцветные, разнопахнущие, разноинтересные, в общем, самые разнообразные, как в калейдоскопе, смены профессиональной деятельности. Он был охранником в магазине игрушек, грузчиком при грузовике, выгружая и погружая продукты, был помощником частного ремонтника машин в обычном гараже, дворником, гардеробщиком… Везде платили крайне скудно.

За год до встречи с Ариной он познакомился с Максимом, который пригласил Родиона работать фасовщиком. Начинали они с фасовки медного купороса. Максим покупал партии пятидесятикилограммовых мешков, которые они маленькой бригадой в три-четыре человека фасовали в пакеты по одному килограмму. Потом Максим увозил их на продажу садоводам. Получали они немного, но стабильно, за каждый расфасованный пакетик. Кроме купороса, фасовали опилки, удобрения, плодородную землю, еще что-то, в чем Родион не разбирался. Работа шла тихо, никто особенно не болтал, часто, как с купоросом, в респираторах. Тут Родиону нравилось. Он познакомился с другими ребятами, которые – кто постоянно, кто время от времени так же, как и он – работали свободными фасовщиками. Работали по утрам, так что ему было удобно вечером сидеть с братом и сестрой.

И хотя у Родиона не получалось работать так же быстро, как другие ребята, все же удавалось не только приносить деньги домой, в семью, но и оставлять немного себе, особенно бонусы, которые Максим платил в случае удачной сделки.

Ему уже двадцать четыре, и он может позволить себе сходить выпить немного пива в какой-нибудь бар. Так, сентябрьским вечером, когда стемнело, Родион пришел в кафе-бар «Элит» при единственной местной маленькой гостинице. Здесь он бывал и раньше, выпивая по две-три кружки пива с самой простой дешевой закуской, а то и без нее.

Тут было темно, немноголюдно, можно было встретить приезжих, послушать их особый диалект, понаблюдать. Однажды он случайно заметил в этом баре известного актера и кинорежиссера Владимира Грамматикова, с удивленным лицом подошел к нему и задал пару вопросов. Оказалось, что режиссер приехал искать место для съемок своего фильма-сказки. В другой раз к нему подсела сорокалетняя женщина подшофе. Они прекрасно общались, говорили о Шекспире, она наизусть читала что-то. По мере употребления алкоголя женщина хмелела, хмелела и наконец сказала ему: «Пошли к тебе». Родиону каким-то образом удалось-таки галантно увильнуть от нее, уговорив позвонить ее знакомому и попросить отвезти ее домой.

Сегодня сентябрьский вечер, понедельник. Такой день, когда родители позволяли Родиону провести вечер по его усмотрению, потому что у них не было выступлений, и они проводили время с младшими детьми дома. В кафе-баре, кроме него, сидела пара молодых людей, девушка и парень, они были увлечены сами собой. Играла спокойная джазовая музыка.

Уже прошло больше часа, как он в баре, уже со второй кружкой пива, когда в двери вошла молодая брюнетка.

III

На улице прохладно, моросит дождь, а она без плаща, без куртки, только в темной юбке и красном пуловере. «Приезжая, коли так одета», – тут же подумал Родион. Она прошла прямо в зал и села за столик почти в углу бара. Он полюбовался ее движениями, как она опускалась на стул. Это простое и в то же время грациозное движение, как ему показалось, длилось вовсе не доли секунды, а словно в замедленной съемке несколько минут.

Подошедшему к ней официанту что-то тихо сказала, без раздумий, не глядя в меню, видимо, сделала заказ. Она оказалась сбоку и несколько спиной к Родиону.

«Хм, – думал он, – если она приезжая, то командированная? Нет, молоденькая для командированных. Я их тут повидал. Как правило, мужчины. Если командированные приехали группой, ходят всегда все вместе. Туристка? Тоже вряд ли. Ну какая такая туристка у нас тут? Да и опять же, молода для одинокой туристки. Странно. Загадочно. И это интересно».

«Да ведь она симпатичная! – пронеслось у него в голове. – Мой любимый рост, талия тонкая, волосы темные! И ноги, наверное, красивые. Ах, какая девочка!» Он сидел и смотрел на нее, глотая пиво из кружки и изредка хрустя картофельными чипсами. Через несколько минут официант принес ей бокал красного вина, и она мелкими глотками пила его. Еще минут через двадцать перед ней оказалось блюдо, но что именно, Родион не разглядел, как ни старался – было темно.

То ли появившаяся хмельная удаль, то ли что-то еще не давали покоя Родиону: он все смотрел и смотрел на незнакомку. Прошло не меньше получаса, когда он придумал свой план: так просто уйти, не попробовав познакомиться, он уже не мог. Что, если она не одна, и сейчас просто ждет кого-то? Что, если он ей не понравится? Что, если она заметит, что он хлебнул пива, и решит, что он, Родион, готов волочиться за кем угодно? Нет, конечно, за кем угодно таскаться он не станет, в этом он был уверен. А вот она очень привлекательная – она именно привлекает его, нет, не прямо сама зовет, а вот как-то он сам по непонятной причине влечется к ней. Влечется, и все. Он и сам не смог бы толком объяснить, что именно в ней звало его. Вот такой тип девушек обычно захватывал его внимание, а тут еще и что-то такое в движениях, манерах. Нет, объяснить словами он не мог.

Родион стал приводить свой план в исполнение. За стойкой бара возвышался высокий молодой парень официант, весь в черном с ног до головы. Родион подошел к бару. Официант работал и барменом, и, судя по возникавшей в его руке тряпке, уборщиком; он флегматично глянул на клиента. Казалось, что, загорись тут в баре все вокруг, официант и тогда произнес бы: «И не лень вам в такую жару сидеть и разговаривать?»

– Знаете, что я хотел бы спросить? – стал он говорить официанту. – Скажите, а какое вино пьет вон та девушка? – он показал официанту на нее глазами.

Официант ответил, назвав марку вины, в том же безразличном тоне, будто он спал, а клиенты ему только снились.

– А сколько оно стоит? За бокал?

Получив ответ, Родион на секунду задумался. Да, конечно, деньги у него с собой есть, как раз он получил бонус за фасовку, но он понимал ту цену, что он платит за это, ту пыльную, нудную тяжелую работу, которую выполняет, сидя на фасовочном складе. «А! Была не была, – подумал он, – посижу еще на фасовке, поработаю, но такой шанс познакомиться… Попробую!»

– Знаете что, – обратился он к официанту, – принесите за мой счет этой девушке бокал вина, которое она пьет. Скажите, что тот молодой человек передает вам бокал и спрашивает, может ли он присоединиться к вам за столиком?

Официант понимающе кивнул и удалился.

Когда официант подошел к ее столику с вином, Родион напрягся: пан или пропал! Официант, немного наклонившись к незнакомке, что-то сказал ей и движением правой руки указал на него. Она обернулась и пару секунд, таких томительных для Родиона, глядела на него. Она легко кивнула, без улыбки, не проявляя никаких эмоций.

Родион встал и перешел за ее столик.

– Добрый вечер! – сказал он как можно спокойнее.

Тут он разглядел ее получше. «Да ей лет двадцать, не больше!» – новые открытия беспрерывно возникали в голове. В синей полумгле она стала еще более привлекательной, чем показалась сначала. Темные, тогда средней длины волосы, открывающие тонкую шею, на которую он смотрел бы и смотрел, если бы не боялся смутить ее этим непрерывным взглядом. Глаза почему-то казались грустными и усталыми. И вся она выглядела так, что ему вдруг захотелось погладить ее по голове, по плечам, по рукам. Это новое впечатление совсем рассеяло какие бы то ни было сомнения, теперь Родион совершенно уверился в правильности своего дерзкого поступка.

– Добрый вечер! – ответила она.

«Ах, какой голос! По-настоящему девичий, открытый и спокойный. Такой голос бывает исключительно у хороших людей» – подумал Родион, а вслух произнес:

– Извините, если я навязываюсь, или, может быть, чем-то могу помешать, просто подумал, почему бы нам не пообщаться.

– Хорошо.

– Меня зовут Родион.

– Арина.

– Арина. Мне нравится ваше имя. Арина, – повторил он, как бы привыкая к звучанию ее имени.

– Вам нравится это вино? – спросил он.

– Можно и так сказать. Я пила его сегодня за обедом, и мне показалось, что оно приличное.

«А! Она уже и обедала тут», – пронеслось у него в голове. Вслух же он сказал:

– Извините, а я вот, пиво.

– Конечно. И как оно, это пиво, какое?

– Боровское. Я всегда его беру.

– А я не пью пиво. Говорят, от него толстеют.

– Ну мне, наверно, несильно повредит, – сказал он полушутя, взглядом скользнув по своему телу.

Она легко улыбнулась. И в этот миг он почувствовал некий интерес к себе с ее стороны, и это придало ему уверенности.

– Сдается мне, раньше я вас не встречал в нашем городке, – он продолжал идти на поводу у своей любознательности.

– Я приехала вчера вечером. Поздно вечером, – ответила она, при этом стала смотреть в стол, на свою тарелку.

– А как вам это блюдо? – спросил он, чтобы разрядить легкое смущение. – Что это? Я обычно ничего тут не беру, кроме разве что орешков или чипсов, сухариков.

Она как бы сама с интересом стала рассматривать свою тарелку, будто, как и он, захотела понять, а что же такое на ней, и ответила:

– Это бефстроганов, кажется, с овощами. У меня нет аппетита, ем только, чтобы что-то есть. Есть нужно.

Эти слова задали ему задачку из разряда «поди туда, не знаю куда». Как это? Ест и не знает, что ест, да еще и аппетита нет. «Есть нужно» – что бы это значило?

Проведя некоторое время в молчании, он легко покрутил кружку пива. Она к этому времени закончила с первым бокалом и легко начала пить из второго.

– А хотите, фокус покажу? Вот с кружкой пива простой фокус.

– Какой?

Это был его любимое развлечение в барах. Он попросил еще одну кружку пива, а когда официант принес ее, поставил дно пустой кружки на верхние края полной, покрутил пустой кружкой по кругу, приговаривая: «Абракадабра, абракадабра», и резко ударил по полной кружке. От этого в ней тут же со дна стали подниматься пузырьки. На резкий звук официант поднял голову, но, не увидев ничего особенного, сразу же опустил.

– Вот: салют в вашу честь! Салют в честь Арины! – с игривым достоинством сказал он и еще немного нарочито покривлялся, как клоун в цирке, чтобы сделать ей приятно.

– Спасибо, – снова с легкой улыбкой отвечала она.

Как часто бывает в таких случаях, время почему-то прекратило свое размеренное течение. Он чувствовал себя очень довольным в компании Арины. Глянув на часы, он обнаружил, что время хоть и замерло, а вот стрелки на часах значительно сдвинулись.

– Вы какая-то грустная, – снова любопытство выразилось в словах. – Мало улыбаетесь. Мне кажется, что-то случилось. Я, конечно, не знаю, что. Но вот что я скажу тебе… Ой! А может, перейдем на «ты»?

– Хорошо.

– Так вот что я скажу. Я знаю один страшный секрет, – добавил он шепотом, но так, чтобы она хорошо его могла расслышать, и заговорил с расстановкой слов. – Этот секрет в том, что солнце есть всегда. Если ты его не видишь, это не значит, что его нет. Оно просто там, за облаками. Оно есть. Верь в это.

Она посмотрела на него таким благодарным взглядом, что он почувствовал, словно какая-то мягкая и добрая энергия в виде малюсенького комочка, напоминающего шаровую молнию, от ее глаза попала прямо к нему в сердце.

Через несколько минут она вдруг сказала:

– Пожалуй, еще что-нибудь покушаю.

Родион обрадовался: он подумал, что она стала чувствовать себя лучше то ли от вина, то ли от его слов и желания развеселить. Этого ему хотелось сейчас больше всего.

Арина почувствовала некое улучшение, но аппетита в действительности не возникло. Ей хотелось таким образом показать Родиону, что его присутствие имело хорошее влияние. Она решила продемонстрировать свой аппетит, будто принеся ему благодарность.

У Родиона улучшилось настроение. И тут уж он точно знал отчего. Нет, не от пива, раньше он выпивал и больше, да без настроения. Оттого становилось ему хорошо, что такая привлекательная, симпатичная девушка сидела с ним рядом и разговаривала. Тут он совсем осмелел и спросил:

– Как завидел тебя, так все и гадаю, что привело такую девушку в наши места? Может, показать наш городок?

– Не нужно мне ничего показывать. По крайней мере пока.

Она молчала, но по ее молчанию он заметил, что она собирается с мыслями, с силой, чтобы ответить ему.

– Я, знаешь ли, сбежавшая невеста…

IV

Пока Арина разговаривала с Родионом, она размышляла, стоит ли ей рассказать ему о том, что с ней случилось? Станет ли ей легче, если она поделится с кем-нибудь, с ним, например, своими думами? Он, казалось ей, парень простой, веселый, не начинает никаких разговоров насчет постели. Но все-таки какие-то сомнения оставались, ведь события последних дней настолько круто изменили всю ее жизнь. Она понимала, что возврата к прошлому не будет. Ее поступки, резкие, обидные и суровые для окружающих, были настолько нелогичны, что объяснить их словами трудно. Она решила так: раз уж заварила кашу, пусть дальше все идет, как идет. «Расскажу все-таки, – подумала она, – поделюсь с ним, с этим пареньком. Все равно его никогда больше не увижу… Скорее всего, не увижу».

Теперь, в этом баре, после ее признания она заметила недоумение на его лице. А его лицо, как она уже поняла, отражались все его внутренние чувства. Их легко было прочитать по его то расширяющимся, то суживающимся глазам, по легкой полуулыбке, по бровям, которые он так забавно умел делать домиком.

Тогда она рассказала:

– Я сама из Светлогорска. Позавчера у меня была бы свадьба. Регистрация начиналась в двенадцать тридцать. Все было готово, знаете… То есть, знаешь. Утром, в восемь, я дома была одна и примеряла свадебное платье. Оно такое нарядное: белое, пушистое с блестками, купили его за две недели до свадьбы. Дома никого, все куда-то разбежались по делам, парикмахерским, готовились. Стою я такая перед большим зеркалом в большой комнате, смотрюсь… И вдруг, знаешь, сама не могу понять, как так получилось, я внезапно подумала: а ведь мне всю жизнь предстоит прожить с Андреем. Всю жизнь. Вот мне сейчас двадцать два, а впереди вся жизнь. И только он. А я его не люблю. Понимаешь, не люблю. Я давно знала, что не люблю. А тут как-то в одну минуту глубоко осознала это.

Она замолчала и посмотрела на Родиона. Он глядел на нее уже совсем не с недоумением, а внимательно. Она ощутила его сочувствие.

– Тогда я сняла платье, одела вот это, видишь? – она показала на свою одежду. – Взяла все свои деньги, что-то еще из вещей сложила быстро в сумку. Я боялась, что вот-вот вернутся домашние, схватят меня, отговорят, и тогда все, на всю жизнь. Мне показалось, что это как будто пожизненный приговор. Я почти бегом пустилась на вокзал. Там села на первый же поезд, сама не зная, куда еду. И вот вышла на станции вашего города, твоего города.

Она сделала паузу и добавила:

– Такая простая история.

Родион сидел молча, потирая руками лоб, и о чем-то думал. Потом спросил:

– Ты кому-нибудь из родных сообщила, где ты и что с тобой?

– Да, маме. Я позвонила ей. Сказала, что передумала выходить замуж, что не могла в тот момент поступить иначе, просила ее понять меня и простить. Правда, она говорить со мной не хочет, ругается. Сильно ругается. Подруге еще звонила, а та только удивляется, как это я смогла? Подруга говорит, что все на ушах стояли, такой переполох я устроила.

– Мда-а. Маму твою, наверное, можно понять, – сказал он, но, глядя в этот момент на Арину, заметил легкое вздрагивание ресниц. – Почему же ты сначала была согласна, и вдруг передумала? Он что, как-то не так себя вел?

Она ответила после глубокого вздоха:

– Он нормальный, хороший парень. Это длинная история.

Потом помолчала и добавила:

– Давай допьем вино.

Родион почувствовал мысленный ступор. Он не знал, что говорить. Как будто ему на мысли одели хомут, и все они охомутованные внезапно остановились. Вероятно, это произошло и по причине выпитого, и из-за внезапности рассказа Арины. Так он сидел, не ощущая хода времени. Если бы он попробовал записать словами те вспышки дум, которые возникли в голове, то получилось бы нечто рваное, невнятное и бессвязное вроде «Почему? Как? А если? Нет, зачем?»

Арина заметила смущение Родиона и посчитала себя виновной в том, что он выглядел таким озадаченным и печальным. Но сделать она ничего не могла, ей самой было тяжело на сердце. Ей жаль расставаться с таким приветливым, добродушным парнем, который искренне, как ей показалось, попробовал разделить с ней печаль. Жаль, но расставание сейчас, пожалуй, лучший способ помочь ему же и еще раз отблагодарить таким образом: уйти, не портить его жизнь своим присутствием. Пусть он забудет про нее, а она станет перемалывать свою жизнь снова и снова, пока не получится мука, которую можно развеять по ветру.

С такими мыслями она подошла к стойке бара и расплатилась. Вернувшись к Родиону, Арина сказала:

– Спасибо за встречу, за вино. Уже поздно, мне пора. Провожать не нужно. Пока!

Родион очнулся, бросил на нее взгляд и смог только произнести:

– А может… А как же…? Спасибо! Извини, если что! Пока!

Родион просидел в баре еще с полчаса и затем очень медленно поплелся домой, сразу же лег спать и моментально уснул. Сначала он спал тревожно, постоянно просыпался, задавая самому себе те же бессвязные вопросы, что и раньше. Под утро уснул и видел странный сон, который позже, утром после пробуждения, путался у него с явью.

Во сне он быстро бежал, подпрыгивая, делая каждый шаг метра в три, как будто летел. Все прохожие, встречные-поперечные, отставали от него. Так бежал он к своей школе, старому зданию из красного кирпича. Вдруг увидел фигуру очень красивой девушки, поняв, что это Арина. Он радостно и громко закричал ей: «Э-хей-хей! Давай я и тебя научу так быстро бегать, это совсем не сложно!» Он видел, как она побежала рядом с ним в темно-синих спортивных лосинах, делая такие же гигантские шаги, как и он сам. При каждом шаге-прыжке они будто приподнимались над тротуаром и пролетали несколько метров. Он чувствовал легкость и удовольствие, хотел поймать ее в объятия и прижать к себе. Вот-вот он уже обнимет ее за талию, всего пара метров, как вдруг из-за угла старой школы появилась огромная, метров пяти ростом, вся в черном, фигура бармена-официанта из «Элита».

Бармен растопырил черные ватные руки с бесформенно длинными и широкими ладонями и пальцами и заговорил тяжелым медленным голосом. Этот был глубокий бас, какой бывает, если записанный голос воспроизводить с замедленной скоростью. Бармен говорил Родиону: «Ку-у-да-а? Ты ду-у-ра-ак! Она ушла, ушла! Ха-ха! Она моя! Дурак! Она моя!» Вдруг он почувствовал внезапный удар, от которого повалился наземь.

Родион вздрогнул и проснулся. Было раннее утро, свет только-только продирался в его комнату. Он попробовал заснуть еще раз, чтобы вернуться в свой сон и все в нем исправить, справиться с барменом, вернуть Арину, но ничего не получилось.

V

Арина же, выйдя из бара, поднялась в свой номер на третий этаж гостиницы, где остановилась по приезду. Тщетно она пробовала заснуть. Впрочем, это была уже вторая почти бессонная ночь. Она знала, что людям в таких условиях, как говорят, «сон нейдет». В голове крутились мысли, одна за другой. Фантазия раздувала их в страшные фантомы. Порой Арина встряхивала головой, будто пытаясь сбросить этим резким движением тяжелые думы, и это помогало на короткое время, потом же они возвращались.

После трех часов ночи она оделась и вышла из гостиницы. Ее поразила тишина. У нее дома, в Светлогорске, даже ночью слышатся звуки движения машин, тут же – тишина. Только шум листвы от набегов ветра, впрочем, казавшийся тоже частью общей дремы и тишины, долетал до нее. Просидев около часа на скамейке тут же, подле входа в гостиницу, она продрогла, вернулась в номер, и сразу уже уснула.

Она спала, просыпалась, снова засыпала, едва осознав только что приснившийся сон. Все – и сон, и явь – перемежались у нее в мыслях. Проснувшись утром окончательно, она тем не менее точно знала, что снилась ей быль, и эта быль про ее жизнь.

Вот она видит во сне себя маленькой, наверное, трехлетней девочкой. Лето, она в легком платьице гуляет по полянке в городском парке. Вся полянка заросла ромашками, которые Арина срывает, обрывает у цветов лепестки, бросает их над головой и громко кричит детским голоском: «Снег! Снег!»

Вот идут ее родители со старшей сестрой. Отец, высокий, одетый во что-то серое. У него, как обычно, хмурое неулыбчивое лицо. Мать, напротив, в нарядном платье, улыбается и ведет за одну руку старшую сестру Марину, у которой в другой руке очень и очень нарядная кукла.

Отец Арины инженер, руководитель группы в научно-техническом институте. Он редко бывает дома, часто проводя даже выходные на работе. Арина полагала, что у отца такая важная и ответственная работа, что к нему никак нельзя приставать с мелкими вопросами, а главных вопросов, как говорила мать, у нее никогда не было.

Снилось ей в эту ночь, как они все вместе идут мимо магазина с детскими игрушками. Арина видит в витрине такую же куклу, которая есть у сестры. Прекрасно помнит Арина, как сестре подарена эта игрушка: она, Марина, завидев куклу в витрине, остановилась и начала просить ее у родителей, заплакала. Они остановились, пошептались, и – пожалуйста! – кукла у Марины. Арина тоже стоит у витрины, и, по примеру старшей сестры, начинает показывать на куклу пальчиком и плакать. Родители останавливаются, шепчутся и… идут дальше, зовя Арину за собой. Она, видя, что ее просьба проигнорирована, боясь остаться одна, бежит к родителям, неуклюже шлепая сандаликами по дорожке.

Иногда Арина смотрела на свою семью и задумывалась о том, что была нежеланным ребенком в семье: узнав о беременности матери ею, родители решили оставить ее по каким-то непонятным причинам. Все свое детство она проводила словно вдогонку сестре: донашивала ее одежду, играла ее игрушками, должна была, по словам матери, всегда брать пример с Марины, которая и прилежная, и чистенькая, и послушная. При этом Арина никогда не роптала по этому поводу, считая такое положение естественным.

Мать работала учителем географии в школе, где в свое время учились и Марина, и Арина. Вот во сне Арина видит себя в школе. Мать в пестрой яркой одежде стоит в школьном коридоре, улыбается, как-то эмоционально двигает и телом, и руками и о чем-то болтает с учителем физкультуры. Такие сцены кокетливого общения матери с мужчинами она замечала не раз, на улице со знакомыми или прямо в школе с учителями. Дать оценку такому поведению Арина не могла, но чувствовала неудобство и пыталась остаться незамеченной.

Ей внушали, что учиться в школе ей необходимо как минимум хорошо, а лучше даже отлично, она должна всегда соответствовать высокому званию дочери учителя. И Арина пускала все свои силы на это соответствие. Школьные занятия, домашние уроки, кружок «Юный помощник пожарного». Полная загрузка везде – нужно соответствовать.

Единственная подруга, одноклассница Мария, жившая в соседнем доме с похожей в чем-то судьбой: ее отец был начальником отца Арины. Встречаясь, они почти не играли, а только делали домашние задания так, что каждая занималась своим предметом, а потом переписывали друг у друга. Много говорили во время прогулок. Разговоры эти были мечтательно детские: обсуждали фильмы, множество прочитанных обеими книг, городские и школьные события. Они мечтали, но не о далеких странах и путешествиях, не о богатстве, а о том, какого бы мужа им хотелось, сколько и каких детей у них будет.

По окончании школы у Арины был один путь: «Чтобы соответствовать и брать пример с сестры», она должна поступить в университет. И поступила, на физмат, чтобы стать учителем математики. Сестра уже училась в университете, но на другом факультете, юридическом. Университет был в другом городе, областном центре. Сестры жили в студенческом общежитии, на разных потоках, в разных комнатах. Родители оплачивали жизнь обеих дочерей одинаково. Но Арина часто замечала, что сестра одевается ярко, носит хорошие вещи, сумочка у Марины из дорогой кожи, у нее большой выбор обуви. Приходя в гости к Марине, она часто заставала в комнате сестры молодых парней, причем разных, при этом они не занимались, а просто болтали обо всякой всячине.

Первые месяцы университетской жизни она будто плыла по инерции прошлого: учеба занимала много времени, но давалась на удивление легко. Пробовала найти общественную занятость и иногда участвовала в самых разнообразных студенческих волонтерских мероприятиях, где только можно было почувствовать свою нужность другим.

Но и природа в ней брала свое. Время шло, и Арина становилась красивой молодой девушкой, привлекательной для молодых парней. Сначала она не замечала мужских взглядов, провожавших ее, а потом стала примечать, но относилась спокойно.

На втором курсе она познакомилась с Андреем, который тоже из Светлогорска, и на этом основании, доказывая ей, что по праву земляка может и должен оказывать ей защиту, стал все чаще появляться рядом с ней. Она привыкла к этому и даже была благодарна, потому что, живя среди молодежи, действительно нуждалась иногда и в моральной поддержке, и в физической защите. Андрей не раз вставал на пути молодых выпивших парней, которые пытались проникнуть к ней в комнату.

Настало такое время, когда природа все чаще шептала, а потом и громко говорила ей, что она молода и пора бы уже вступать в отношения с мужчинами. Ей искренно этого хотелось. Да и разве не об этом ли она мечтала в школьные годы? А тут рядом Андрей. Она знала его, доверяла ему, он был земляк, а значит, надежен. Они вместе ходили на редкие концерты, участвовали в студенческих встречах. К тому же Арина понимала, что должна отблагодарить его за поддержку. Он тоже уже неоднократно делал попытки сблизиться: обнять и поцеловать ее, от чего она мягко ускользала. Однажды она сама, общаясь с ним, поцеловала его в щеку. Но это был поцелуй именно благодарности, а не любви.

Получив такой сигнал к наступлению, расценив его как начало ледохода в сердце Арины, Андрей не упустил шанса, и за несколько недель после легкого поцелуя добился много: добрался до долгого поцелуя в губы и недвусмысленного обнимания и ласк. Тут природа уже не просто громко говорила, а прямо-таки кричала в ней, мужские ласки раззадоривали ее до густого покраснения, она едва умела сдерживаться. Но Андрей был упрям, и скоро он совершил свой победоносный поход из шашек в дамки.

Два последних года обучения они поддерживали такие близкие отношения. Стоит, однако, заметить, что при возвращении обоих домой на летние каникулы их отношения не то чтобы прекращались, а приостанавливались. И если Андрей пробовал видеться, то Арина практически не проявляла интереса к нему, оправдывая свое поведение тем, что хорошо иногда отдыхать друг от друга. При возвращении же в университетские стены все возобновлялось. Где-то внутренне Арина полагала, что поддерживает связь с Андреем, чтобы отблагодарить его за защиту и поддержку. В своих витиеватых неясных мыслях про Андрея она рассуждала так: нет на каникулах университета – не нужна защита – не требуется и благодарить. Она полагала, что и отношения эти не любовь, а благодарность, даже, если кому-то угодно, своеобразная часть учебы, такая работа.

Под конец учёбы встал вопрос дальнейшей жизни. Мать Арины содействовала будущему устройству младшей дочери на работу в школу, и стала торопиться с выдачей её замуж, поскольку «шило» отношений Арины и Андрея в «мешке» города утаить невозможно: Марина, бывшая свидетелем развития событий в общежитии, посвятила в эти тайны и мать. От имени родителей мать сказала Арине прямо, что ей пора замуж, если в городе известно, что она состоит в связи с мужчиной. Чтобы не портить репутацию семьи, Арина должна вступить в брак, и это хорошо еще, что родители Андрея такие правильные и надежные люди, и ей будет правильно переехать жить к мужу.

Выбор был сделан, и сделан он был матерью. И хотя природа уже не кричала в Арине при встречах с Андреем, она понимала, что не может подвести семью и обязана быть приличной и хорошей девушкой, вступив в брак.

Со стороны жениха не поступило возражений, он с большим удовольствием согласился на как-то сам собою решившийся вопрос о браке и принялся решать практические вопросы: как провести свадьбу, кого пригласить, сколько потратить на мероприятия, как быть со свадебным путешествием и, наконец, где жить молодоженам. Вопросов возникло много, и он с головой ринулся их решать, пробуя вовлекать в этот процесс и невесту. Она же относилась к этому как к данности. Принимая участие в обсуждении, примеряя свадебное платье, она это делала так, будто не для себя, а для какой-то другой, посторонней, девушки. И на будущее она глядела так, что все оно совершится ни с ней, а с другой. Она же, Арина, участвует в репетиции театральной постановки.

С холодными ветрами улетело лето, пришел сентябрьский свадебный день. Арина проснулась. Она пробудилась в тот свадебный день от сна прошедших лет. Она освободилась от снов воспоминаний в прохладном гостиничном номере.

VI

Время. Иногда оно течет, иногда бежит, иногда тянется, но даже когда говорят, что время остановилось, стрелки часов продолжают неумолимое движение.

Несколько месяцев позади, середина последнего зимнего месяца – февраля. В жизни Родиона много перемен. Его приятель Дмитрий, обеспечивавший работой, в конце осени купил фасовочный автомат, и потребности его в людском труде снизились. Ребята продолжали обращаться за подработкой, но это имело теперь разовый непостоянный характер, по-настоящему работы не было.

В семье тоже не обошлось без изменений. Состояние сестры Агнессы ухудшалось. Если раньше Родион играл роль сиделки с ней и младшим братом только когда родители часть или полный день проводили вне дома, то теперь вся ответственность за младших детей в семье полностью легла на него. Почему?

Потому что в середине октября родители во время выступления в маленьком клубе где-то за городом познакомились с начинающим музыкальным продюсером Алексеем. Ему понравилась виртуозность музыкантов, но не нравился репертуар, подача, отсутствие декораций во время выступления, хаотичность графика работа. Алексей сделал им предложение. Оно заключалось в том, что родители готовят новую оригинальную программу, а по ее готовности отправляются в настоящий тур, или, как говорил продюсер, чес. Родители согласились.

С октября по середину декабря родители вместе с продюсером готовили новую программу. Работа шла очень напряженно, ведь ее приходилось сочетать с выступлениями. Надо признать, что получилось очень интересно. Ранее простые выступления превратились в оригинальное музыкально-развлекательное шоу. Продюсер по-прежнему выражал неполную удовлетворенность, но предложил тур по разным довольно удаленным местам с декабрьских праздников до конца сентября: летом у них планировался наиболее плотный график в курортных местах. Родители были весьма довольны, потому что на обещанный продюсером заработок можно было бы не только содержать всю семью, но даже что-то откладывать на будущее.

На семейном совете, продолжавшемся с перерывами несколько дней, решили так: родители уезжают на чес, чтобы заработать, а Родион принимает на себя всю ответственность за сестру и брата. Ему предстояло стать полной заменой родителям и по-прежнему оставаться братом, более близким по возрасту младшим детям. Непростая задача для молодого человека, нужно сказать. Поначалу Родион отнесся недостаточно серьезно к этому, не понимая всей ответственности, которая ложилась на него.

Но все Ромовские поступили по этому плану. Изредка прерывая турне на отдых, родители приезжали домой на день-два. Но и в это время, будучи дома, они не были прежними заботливыми родителями, а являли собой двух уставших странников: спали по двенадцать часов, мало говорили, много ели.

Сейчас Родион готовит еду, стирает, смотрит за квартирой. Он возит Агнессу в школу на кресле, потому что она полностью потеряла способность ходить, а дома передвигалась ползком по полу: она сидела и отталкивалась руками. Но при этом сестра остается позитивным ребенком, улыбается, смеется, слушает музыку. Родители пригласили молодую девушку-волонтера, которая приходила заниматься с Агнессой английским языком один-два раза в неделю.

В свободные минуты он берет в руки старый аккордеон отца и пробует играть. Времени предостаточно, никаких иллюзий относительно своих способностей аккордеониста он не питал, и занимался этим развлечением исключительно для переключения занятий – раздувал меха и нажимал на клавиши. Но, к его собственному удивлению, такие занятия стали ему нравиться, и, освоив музыкальную гамму в первые же дни, стало получаться играть самые простые мелодии.

Родион заметил, что домашние дела занимают у него больше времени и даются труднее, чем работа в фасовочном складе. Раньше он никогда не мог этого предположить. За всеми переменами и ежедневными хлопотами он почти забыл свою сентябрьскую встречу с Ариной. Если первые дни после их встречи он много думал о ней и даже как бы случайно несколько раз прогуливался возле «Элита» и сидел там в баре, не встречал ее. Скоро решил, что она просто уехала. Наводить справки в гостинице он считал вмешательством в ее личную жизнь. Мысленно он искренне желал ей добра.

Наступил День святого Валентина, 14 февраля. Этот день не стал исключением с утра. Но сегодня Родион решил дать самому себе небольшой выходной, точнее, несколько часов отдыха. Когда брат Антон и Агнесса были дома, накормлены приготовленным им обедом, он пошел погулять.

Солнце светило с явными намеками на скорую весну. Мелкие птицы отряхивали крылья, согреваясь в солнечных лучах. Прикрывая левый глаз от яркого света и улыбаясь, он шел по чистой улице.

Когда он прогуливался возле уснувшего на зиму фонтана, вдруг услышал громкий девичий голос, обращенный, без сомнений, к нему: «Привет!» Родион не мог разобрать, кто окликнул его, и оглянулся. В нескольких шагах, спиной к солнцу и лицом к нему, так, что пологий зимний солнечный свет оказался над ее головой, стояла девушка в коричневом пальто. Разобрать лицо он сразу не смог и стал инстинктивно присматриваться, наклоняя голову.

– Не узнаешь? – спросила она. – Я Арина. Мы встречались тут недалеко, в баре «Элит» в сентябре? Помнишь?

Родион опешил и широко заулыбался, приятно морщась от света, который теперь шел как будто не от солнца, а от нее. Как он мог забыть ее? Конечно, помнит! Конечно. Но почему она здесь?

– А! Ты прямо светишься и меня слепишь! – сказал он шутливо. – Привет!

Он подошел к ней и встал так, чтобы солнечный свет оказался у них сбоку. Он заметил, что она изменилась за эти месяцы. И хотя сейчас, в момент встречи, улыбалась, он видел, что она похудела, волосы стали заметно длиннее, а в глазах какая-то неуверенность. Но при этом он почувствовал, что она искренне рада встрече. Да он и сам обрадовался, не скрывая этого. Теперь можно спросить, чем закончилась ее история? Была ли дома и почему она тут, в его городке, а не в Светлогорске?

Он сказал:

– Уж не чаял тебя увидеть. Думал, ты уехала.

– Я не могла уехать, пока бы не увидела солнце за облаками. А вот сегодня оно появилось. Смотри! – и она показала взмахом руки то ли на солнце, то ли на него самого.

Действительно, несколько недель перед этим была пасмурная погода. Декабрьское низкое солнце не в счет. Впрочем, подумал Родион, что она имела в виду: действительно ли солнечный свет или появление его на своем пути? На этот вопрос она сама вряд ли смогла бы ответить в тот момент.

– Да уж! Светит на славу, – сказал Родион, – вон и воробьи расчирикались. Если не возражаешь, прогуляемся?

– Хорошо.

Они сделали несколько шагов и остановились возле булочной. Родион сказал:

– А! Подожди-ка минутку здесь, – а сам мигом скользнул в дверь булочной.

Он появился оттуда, неся в руках две салфетки и прозрачную упаковку, в которой лежал кренделек в форме сердечка.

– Это тебе! – сказал он и протянул Арине упаковку с крендельком. – Сегодня День святого Валентина, вот тебе моя валентинка. Если ты не против и если… никто тебе не дарил сегодня валентинку?

– Никто.

Она взяла подарок и предложила:

– Давай разломим его на две части и сразу же и съедим? Ну в самом деле, не таскать же эту валентинку с собой, да еще и понапрасну облизываться.

Так они и поступили. Родион пошутил:

– Смотри, в нас теперь одно сердце на двоих!

Она широко улыбнулась и потом спросила:

– Куда направимся, мистер Солнце-за-облаками?

Он усмехнулся и сказал:

– Например, направо.

Они пошли, а Арина спросила:

– А вот скажи: как ты так выбрал, куда нам пойти? Ну что вот направо, а не налево или прямо, или еще как-нибудь?

– Сам не знаю, решил и все.

– А если задачку задать посложнее? – не унималась она. – Вот перед тобой два стога сена, а тебе нужно выбрать один. Какой стог ты выберешь?

– Самый большой.

– А если они совершенно одинаковые по размеру?

– Тогда тот, который ближе.

– А если они на одинаковом расстоянии?

– Тогда самый пахучий.

– Да они и пахнут одинаково, – сказала она. – И вообще, абсолютно одинаковые, ну совершенно одинаковые, а нужно выбрать один. Как же поступишь?

– Тогда выберу правый.

– Почему правый?

– Если какой-то нужно выбрать, а стога одинаковые, то выберу правый, вот и все.

– Интересно.

Пройдя несколько шагов, Родион спросил:

– Скажи, если не секрет, а как все у тебя устроилось после твоего побега?

После паузы она ответила:

– Если честно, никак. Ничего не изменилось.

– А твои родители, как они, что говорят? Зовут домой?

– Нет, не зовут. Они считают, что я подвела семью, опозорила их на весь город. И нашу семью, и семью Андрея, несостоявшегося моего мужа.

– Чем же ты тут занималась это время?

Вместо ответа она сказала:

– Давай махнем сейчас куда-нибудь? Я гуляла по городку, много раз возле фонтана, но ни разу не была в пригороде.

Он замялся и сказал:

– Сегодня не могу, меня ждут.

В голове у Арины бежали мысли: кто ждет? Сегодня 14 февраля. У него кто-то есть, вероятно. Конечно, он же парень, у него наверняка есть подружка, вот она-то его и ждет. Что ж! Ничего особенно удивительного. По статистике, на десять девчонок приходится девять ребят. Кому-то повезло дружить с таким интересным, шутливым и заботливым парнем, как он.

Она спросила вполголоса:

– Если не секрет, кто? Кто… ждет?

– Видишь ли, у меня младшие брат и сестра. Сейчас родители уехали, и я с ними вроде няньки. Завтра родители приезжают на пару дней, они музыканты, у них гастроли. Тогда мы могли бы встретиться послезавтра и поехать за город. Но я не знаю, можешь ли ты и… захочешь ли?

– И хочу, и захочу, – она просветлела, а Родион весело мотнул головой и с достоинством выпрямил спину.

– Вот и отправимся, как герои Джека Лондона, – снова шутя сказал он. – Читала «Лунную долину»?

Она посмотрела на него с удивлением, подняв ресницы, и медленно сказала:

– Да-а, читала.

И тут они пустились в обсуждение книг. Это была то общее, что соединяло их. Перебрав Джека Лондона, они перешли к другим авторам. Так они шли и довольно громко говорили. Редкие прохожие останавливались, бросая на них то недоуменные, то и осуждающие взгляды.

Пробродив так часа два, Родион посмотрел на часы.

– Извини, мне пора домой. Вот мы так славно поболтали, и вот ты такая… Я… можно? Можно отблагодарю тебя, вот так, – с этими словами он мягко поцеловал ее в щеку.

Щека была холодная, очень мягкая и нежная. Он едва коснулся ее. Но успел почувствовать, что она не только не противилась этому, но даже как будто специально подставила щеку.

У Арины от прикосновения его теплых губ словно прошло по всему телу его тепло.

Родион сказал:

– Знаешь, ты можешь подумать, что я совершил что-то предосудительное, даже преступное, – он сделал ударение на этом слове, – этим поцелуем, но вот не поцеловать тебя было бы настоящим преступлением, как мне кажется. Ты мне понравилась с первой встречи…

– Тогда послезавтра в три? – добавил он.

– Да, встретимся, – ответила она.

Они расстались, надеясь на встречу. Но встретиться не смогли.

VII

Улыбка не сходила с лица Родиона, пока он шел домой. Быстро темнело, включились фонари, освещая темные улицы. Для него зимний вечер наполнился красками: и внешними, и внутренними. Еще бы, такая девушка обратила на него внимание, да еще и согласилась погулять! Уж и говорить лишне, что сам он был в полном восторге от проведенных часов и предвкушал новую встречу. С Ариной он чувствовал себя очень хорошо, совсем не так, как когда-то с другой девушкой.

Да, у него когда-то были отношения. Он познакомился с Наташей на танцевальном вечере в клубе. Она подошла к нему и сказала, что видит его второй раз на вечере и хотела бы потанцевать с ним. Они танцевали, он проводил ее домой. Через пару дней она сама пришла к нему, когда он был дома один, и она знала это. С порога она стала вести себя соблазняюще, и через полчаса между ними все случилось. Родион был неопытен в интимном общении. Ему понравилось, к тому же он почувствовал себя мужчиной, что придало уверенности во всем. Но он прекрасно понимал, что ни страсти, ни любви к новоиспеченной знакомой не испытывал. Так продолжалось несколько месяцев, они общались, бывали друг у друга в гостях. А потом Родион понял, что эти отношения становятся ему скучны, ведут в тупик, да к тому же могут привести к осложнениям. Поэтому мало-помалу он свел их к нулю.

С Ариной по-другому. Она ему интересна, манит его, оставляет загадку, но в то же время откровенна. Да, скорее бы наступило послезавтра, когда они увидятся и поедут за город.

Но дома на него будто вылился холодный отрезвляющий душ: заболела сестра Агнесса. Еще уходя, он приметил, что она необычно вялая, аппетита нет, старается больше лежать. Тогда он не придал этому особого значения. Пока же его не было дома, у Агнессы резко поднялась температура, а брат Антон волновался и не знал, что предпринять. Родион дал Агнессе парацетамол и практически не отходил от ее кроватки.

На следующий день ничего не изменилось к лучшему: Агнесса болела и переносила болезнь тяжело. Из-за основного ее заболевания случавшиеся с нею простуды всегда превращались в испытание для всей семьи. Днем приехали родители, уставшие и надеявшиеся на отдых, но столкнувшиеся с такой проблемой. Только и это еще не все. Вечером Родион тоже почувствовал слабость, головную боль, ломоту в теле. У него поднялась температура. За ночь и утро он так ослаб, что мог ходить, только держась за стену. Понятно, что на встречу он пойти не сможет.

Родители отменили запланированные выступления и остались дома на несколько дней. И хотя, к удивлению членов семьи, все остались здоровы, бремя родительских забот в эти дни легло на них нелегкой ношей.

Прошла неделя, пока Родион стал выздоравливать, по-прежнему чувствуя сильную слабость. Он даже и не думал сейчас выходить из дома. И еще неделя прошла. Наступил март. Родион, изможденный и похудевший, стал по несколько минут в день гулять.

Все это время мысли об Арине не покидали его. Самое большое беспокойство вызывало то, как ее найти? Несомненно, он должен извиниться и объяснить, почему не пришел на свидание. Но как? И захочет ли она его видеть после его невыполненного обещания? Тогда он решил, что будет искать, а найдя, объяснится. Там уж как она решит. Теперь же у него возникло и право искать ее, ведь она позволила себя поцеловать, и обязанность искать – чтобы объясниться.

Когда состояние позволило, он немедленно приступил к поискам. Прежде всего, как он надеялся, мог встретить ее на улице. Поэтому все свободное время он проводил, просто бродя по улицам. Он проходил по разным улицам, заглядывал в магазинчики, всматривался в проходивших молодых девушек на случай, если Арина сама не захочет признаться ему. Таким образом он провел несколько дней. Но все тщетно.

Следующее, что пришло ему в голову, – это постоянно в свободное время крутиться возле фонтана. Ведь она говорила, что бывает там. И снова дни в хождениях вокруг да около фонтана, сидение на скамейке. И снова ничего.

Родион стал вспоминать, что он успел узнать об Арине за все время их общения. Что позволило бы найти ее? Она из Светлогорска. Но, во-первых, это далеко, а у него нет возможности отлучаться. Во-вторых, он приедет туда и будет искать некую «невесту Арину», которая сбежала с собственной свадьбы в сентябре, ведь больше о ней он ничего толком и не знал? Весьма сомнительно, что получится. Пусть даже найдет ее родителей, но с какой стати они станут помогать ему? Да они, пожалуй, и сами не знают, где она, судя по ее рассказам.

Что еще? Ах да! Они встретились в баре «Элит». Она, должно быть, тогда, в сентябре, останавливалась там, ведь у нее не было ни пальто, ни куртки. Это может стать хоть какой-то зацепкой.

Итак, он идет в гостиницу «Элит».

В вестибюле пустынно. Тут это обычное дело, потому что гостиница небольшая, в ней чаще всего останавливаются те, кто приезжает в командировку на завод: инженеры, какие-то торговцы и т. п. – точно Родион не знал. За стойкой администратора молодой мужчина. Ему лет тридцать, с боксерским лицом: узкие глаза, широкий нос, впалые скулы. Сам он невысок, но заметно, что хорошо сбитый. В темно-синем официальном костюме, белая рубашка и галстук. На пиджаке маленький бейдж с указанием имени. Если Родион правильно разглядел бейдж, написано «Александр».

Лишь мельком глянув на вошедшего Родиона, администратор мгновенно оценил, что он пришел не для того, чтобы поселиться в гостинице, а поэтому по инструкции его нужно как можно быстрее выпроводить наружу. Поэтому взгляд администратора выражал именно это намерение: сухой, пренебрежительный, высокомерный; губы сжаты.