Песнь жар-птицы бесплатное чтение

«Странный народ эти Люди! Когда Феи вымерли, Люди ослепли, но они даже не замечают этого…»

                              М. Метерлинк, «Синяя птица»

Пролог

…Луан бежала, петляя между деревьями, веками хранившими обитель сестер-чародеек. Неприкосновенность священной рощи мало заботила воинов иноземного короля, они чтили только приказы своего повелителя. А последний его приказ гласил: доставить ко двору верховную жрицу! Воинов было много, они скакали на резвых конях, она же была одна и пешая. В конце концов они окружили беглянку плотным кольцом, торжествуя и злорадствуя, ибо теперь ей некуда было деться.

И тогда Луан превратилась в золотую птицу и взвилась в небо огненной звездой! Напрасно взбешенные иноземцы посылали ей вдогонку сотни стрел: оперенье девы-птицы сияло в лучах восходящего солнца, слепя лучников, и тяжелые стрелы падали на землю, не долетев до цели.

Однако Луан понимала: она свободна только в небе. Стоит спуститься, и ее поймают, рано или поздно. Поэтому, очертив прощальный круг над священной рощей, она устремилась прочь. Каждый взмах крыльев уносил ее все дальше и дальше от родных гор.

Луан летела весь день – над лугами и лесами, над городами и селами, и везде видела отряды воинов: это люди короля искали разбежавшихся чародеек. Ее маленькое птичье сердце трепыхалось от страха за сестер, крепясь лишь надеждой, что большинству их все же удалось скрыться.

К вечеру Луан достигла берега моря. Пенные волны бились о высоченные голые утесы, над которыми кружили стаи морских птиц: там, на скалах, было их гнездовье. Дева-птица стала плавно спускаться на крутой берег, чтобы дать отдых крыльям, как вдруг заметила королевских слуг, притаившихся меж камней – нетрудно было догадаться, кого они здесь поджидают.

Луан не осталось ничего другого, как лететь дальше. Теперь под ней простиралось лишь море, холодное северное море с бесконечными рядами голодных волн. А сверху нависало небо, свинцовое небо в пурпурно-алых сполохах заката. Дева-птица прощалась с жизнью, готовясь к неизбежному мгновенью, когда, исчерпав последние силы, она золотой звездой низринет в темную пучину.

И вдруг последний луч заходящего солнца высветил впереди кусочек тверди – крошечный островок среди бескрайнего моря. Но крылья ее уже не держали, сознание угасало, и сил не осталось совсем – кроме воли к жизни, что питала магию ее племени. Лишь приказом этой воли Луан заставила крылья распрямиться и с порывом попутного ветра долетела до берега. А там рухнула вниз.

Она очнулась утром на ковре из цветущих трав, согретая лаковым солнышком – снова в человеческом облике. С высоты холма, на вершине которого она оказалась, был виден весь остров – круглый, сплошь поросший травой и почти лишенный деревьев, зато орошаемый множеством родников.

– Здравствуй, моя новая обитель! – сказала Луан.

Спустя некоторое время, восстановив силы, дева снова обернулась золотой птицей и тридевять раз облетела свою землю. С каждым разом в оперении птицы появлялись новые россыпи камней-самоцветов. И с каждым разом вид острова удивительно менялся: сначала на голой равнине проросли молодые деревца, потом они вытянулись, разветвились, покрылись зеленью, цветами и плодами; затем меж деревьев проклюнулись ажурные кустики, увешанные гроздьями ягод, а следом цветы всевозможных очертаний и оттенков, какие только сумело родить воображение чародейки.

Обозрев свой чудесный сад, Луан осталась довольна. Теперь предстояло решить главную задачу: сделать так, чтобы на остров не смогли проникнуть враги ее племени.

Призвав все свое волшебство, она сотворила мощное заклятие:

– Отныне ни один мужчина не ступит на землю сестер-чародеек! Самоотречение, Верность и Любовь – вот три моих вечных печати! И будут границы обители Луан нерушимы, пока не родятся в мироздании три сердца, самоотречение, верность и любовь которых окажутся сильнее!

Произнеся эту клятву, дева-птица облетела остров-сад в тридесятый раз, сверкая радужными бриллиантами. С последним взмахом золотых крыльев остров накрыл белый туман, густой и плотный.

Когда же морской ветер наконец рассеял завесу, острова под ней уже не было: лишь темные волны колыхались от горизонта до горизонта…

Глава 1. «Входа нет!»

Зрелище было, как говорится, не для слабонервных. Длилось оно от силы полминуты, но так впечаталось в память, что даже годы спустя Виктор помнил всё до мельчайших подробностей.

Сначала послышался вибрирующий гул, будто высоко над горами пролетал невидимый самолет со сверхмощными двигателями – вот только звук шел не сверху, а снизу. Затем вздрогнула гранитная толща под ногами, мелко-мелко затряслись корявые кустики вдоль тропы, и к стремительно нарастающему гулу добавился дробный рокот: это камни катились по склону, подскакивая и разбиваясь друг о друга. Отец едва успел толкнуть Вика в сторону, под нависающий выступ скалы.

Уже из укрытия они увидели, как четырехметровый валун, к которому, собственно, и вела тропинка, раскололся надвое и половинки распались, повалив, словно костяшки домино, обе пары вертикальных каменных столбов, слева и справа. Гнул оглушительный грохот, облако каменной пыли взметнулось до небес. Когда же пыль осела, взору Эрхартов открылся пологий склон, поросший нежной весенней травкой. Причудливой формы скалы, похожие на латинские буквы НОН, больше не закрывали вид на долину. Скал больше не было: от них осталась лишь груда дробленой породы.

– Немного пафосно, не находишь? – заметил Вик, едва оправившись от потрясения. – На мой вкус, ребята переборщили со спецэффектами.

– Если бы они просто повесили табличку с надписью: «Входа нет!», согласись, смотрелось бы не так драматично, – отозвался Эрхарт-старший, стряхивая каменную крошку с любимой широкополой шляпы. – И не так однозначно…

Да уж! Они могли куражиться сколько угодно, однако картина была предельно ясной: Дхам Двара, врата в мир дхамжан, попросту перестали существовать.

– А другие? – Вик напряженно наморщил лоб. – Другие входы…

Теренс подумал о том же: поспешно нахлобучив на голову шляпу, он уже доставал мобильник из кармана куртки.

– Кларк? Здравствуйте, это Эрхарт. Мне необходимо связаться с господином Луисом.

Выслушав короткий ответ, он нажал отбой, но не стал прятать смартфон обратно в карман. Старине Кларку не требовалось лишних объяснений – ни о причинах, ни о срочности. Ответный звонок раздался буквально через минуту: Виктор успел машинально распустить длинные, до плеч, волосы, но не успел снова стянуть их в хвост – он всегда так делал, когда сосредоточенно думал.

– Господин Луис, мне нужна самая свежая информация о местах, где прошлым летом пропали известные вам люди, – деловито сказал Теренс. – Да, вы меня верно поняли… Я хочу знать, не случалось ли там в последнее время что-либо необычное… Отлично, жду.

Он махнул сыну, чтобы следовал за ним, и быстрым шагом направился по тропе вниз, обратно к реке: здесь, в горах близ Шваца, им уже нечего было делать.

Второй звонок господина Луиса застал Эрхартов на древнем каменном мосту.

– Да!.. Понял. Благодарю за оперативность, – и Теренс коротко попрощался с собеседником, зычный бас которого был слышен даже Виктору, хотя слов он не разобрал.

– Что он сказал?

– В Кентукки несколько минут назад произошел обвал: агент находился поблизости и наблюдал его своими глазами, – ответил Теренс, глядя на быстрые воды реки Инн. – Высоченные скалы за считанные секунды превратились в каменное крошево.

– Думаешь, так везде?

– Похоже на то.

– Я же говорил, надо было ехать сразу! – Вик с досады пнул осколок камня, да так, что тот перелетел через перила и плюхнулся в воду, мутную после весеннего паводка.

– Угомонись! – осадил его отец. – В середине зимы все известные нам входы были занесены снегом – я справлялся, ты же знаешь. Это во-первых. Во-вторых, обвалы, скорее всего, были запрограммированы – их запустило наше появление.

Вик не стал спорить: понимал, что отец прав.

В подавленном молчании вернулись на парковку, где одиноко стоял их кроссовер: сезон еще толком не начался. Туристы любили фотографироваться на живописном мосту, сложенном много веков назад, но мало кто отваживался переходить по нему на другую сторону. А зловещего вида базальтовые столбы у спуска в соседнюю долину пугали даже местных. Интересно, люди скоро заметят, что странных скал больше нет? И что подумают, когда заметят?

Властный голос отца вернул растекшиеся было мысли Вика в четкое русло.

– Итак, какие мы делаем выводы?

– Что все входы в Дхам закрыты, – буркнул Вик, плюхаясь на переднее сиденье.

– Не все, а те, что нам известны, – Теренс невозмутимо завел машину. – Еще?

Вик задумался.

– Что мы им больше не нужны, – он судорожно сглотнул. – Имею в виду, мы, потомки…

– Верно. Дхамжаны больше никого не ждут. А это значит, что Эль выполнила свою миссию.

Эль! Ну конечно, Эль! Вик скорчился от резкой боли где-то внутри – словно там что-то оборвалось. Значит все, конец?..

Вскоре снова позвонил господин Луис, бывший сотрудник Магистериума. Теперь он, очевидно, возглавлял новую организацию, созданную на основе широкой агентурной сети ордена; сам орден, успешно действовавший пятьсот лет, в недавнем прошлом самоликвидировался. Луис подтвердил предположение Эрхартов: все врата, через которые прошлым летом ушли, а затем вернулись призванные дхамжанами люди, обрушились одновременно, хотя и находились в разных горных районах планеты. И случилось это в тот самый момент, когда отец и сын Эрхарты приблизились к тайному входу в Альпах…

Это известие было сильным ударом для Виктора. Он молчал почти всю дорогу до дома, через половину Европы, отчаянно борясь с ощущением бессилия. Эта удушающая беспомощность было самое ужасное из всего, что он когда-либо испытывал.

Теренс тоже безмолвствовал, но по другой причине: ему всегда хорошо думалось в дороге, неважно, в седле, под парусом или за рулем автомобиля. В отличие от сына, у него был богатый опыт поисков. Особенно таких, которые кажутся безнадежными. Страж знал: если уперся в тупик, просто поворачивай обратно и начни все сначала! Однако в думы сына он не вмешивался – парень должен был сам совладать со своими мыслями и чувствами.

Виктор, обычно такой говорливый, подал голос, лишь когда за окнами кроссовера замелькали привычные пейзажи: снова горы, только теперь уже родные Татры.

– Что будем делать, пап?

Теренс только и ждал этого вопроса. Он тоже переживал за Элинор, и ничуть не меньше сына, однако конструктивное мышление всегда брало верх эмоциями.

– Продолжим расследование, разумеется. Будем выдвигать и отрабатывать версии, собирать сведенья…

– Но на это уйдет уйма времени! – мгновенно вскипел Вик.

«Ну вот, вместе с решимостью проснулся и темперамент! – улыбнулся про себя Теренс. – И в кого наш мальчик такой горячий?..» А вслух сказал:

– Не напрягайся насчет времени, Вик. Ты забыл, в Дхаме оно течет совсем по-другому? Бессмысленно беспокоиться о том, чего мы не знаем. А мы ведь ничегошеньки не знаем о времени – в первую очередь, существует ли оно вообще!

– Как это? – опешил Вик.

Словно не заметив его удивления, Теренс так же невозмутимо продолжил:

– Советую с этого и начать – с теории времени.

– Что начать?

– Учиться…

***

И Виктор учился. А заодно собирал сведения и отрабатывал версии. Уже четыре года учился, собирал, отрабатывал. И конечно же, побывал во всех местах, где раньше таились невидимые врата Дхама – в поисках возможных зацепок. Ничего такого не нашел, но хотя бы утешил себя подобием активных действий.

Зато в умственной активности недостатка точно не ощущалось. Под руководством отца Вик учил древние языки, историю, географию, искусствоведение и этнологию. По собственному почину штудировал все, что привлекало его внимание: от новейших гипотез строения вселенной до дешифровки этрусской письменности. Он теперь знал столько преданий древних народов, что легко написал бы диссертацию по их сравнительному анализу, причем в свете экзистенциальной мысли. Но научные степени его не привлекали. Эрхарт-младший, как и его отец, был практиком и теорией интересовался ровно настолько, насколько она могла оказаться полезной для решения конкретной задачи.

А задача у Виктора была одна: найти сестру.

Эль ушла в Дхам – невидимую страну, где обитала древняя раса землян. Дхам находился в некоем параллельном пространстве, однако раньше туда можно было попасть через врата, расположенные в обычных земных горах. Поэтому Вика постоянно тянуло в горы. А в походах его обычно сопровождали друзья, Тобиас Кауниц и Клим Галицкий, вместе или по отдельности.

Отец поехал с ним лишь однажды – в Шотландию.

***

Странное это было путешествие. Напряженное, даже тяжелое. Не в физическом смысле, конечно: сектор, в котором, по донесениям агентуры Луиса, находился один из проходов в Дхам, был диким и труднодоступным, однако Вик за последние годы поднаторел в искусстве скалолазания. А Теренсу эти места и вовсе были хорошо знакомы. Тропы, по которым он в молодые годы бродил с наставником в поисках целебных растений и минералов для химических опытов давно затянулись травой либо скрылись под обвалами. Но сами горы ничуть не изменились: те же угрюмые утесы, коварные обрывы, бездонные озера и близкое, рукой подать, небо. И даже запах оставался прежним…

– Чем это пахнет? Неужто вереском? – спросил Вик, жадно втягивая в себя прохладный воздух.

Было лето, днем скалы накалялись, точно каменка в бане. Однако в тени сохранялась влага, питающая горные травы и кустарники. Поддавшись внезапному порыву, Виктор развел руки в стороны, запрокинул голову и, щурясь на солнце, нараспев продекламировал:

– «Из вереска напиток

Забыт давным-давно,

А был он слаще меда,

Пьянее, чем вино.

В котлах его варили

И пили всей семьей

Малютки-медовары

В пещерах под землей…»*

*Фрагмент баллады Р. Л. Стивенсона «Вересковый мед» в переводе С. Маршака.

– Чарующий аромат, не так ли? – одними глазами улыбнулся Теренс.

– О да! – воскликнул Вик.

«Да-а! Да-а! Да-а-а…!»

Мощное эхо потревожило ястреба: взлетев с гнезда на щербатом утесе, он стал кружить над головами путников. Точно такие же круги описывали его крылатые предки и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад. Ничего здесь не изменилось: что значат для вечных гор куцые годы человеческой жизни?

Теренс тоже несколько раз глубоко вдохнул открытым ртом, пробуя воздух на вкус: он был густой и терпкий, как церковное вино.

– Значит, это и вправду запах вереска? – Вик с трудом сдерживал возбуждение. – Того самого, что рос здесь еще во времена пиктских королей?

– Это запах свободы! – не удержался Теренс. Поймав на себе пытливый взгляд сына, неторопливо пояснил: – Так мне казалось в юности. Ведь именно здесь, на этом горном склоне, я встретил Дугальда. Вон за той скалой стояла пастушья хижина, в которой Мастер обитал в летние месяцы… – он умолк на полуслове.

Вик не стал тревожить отца расспросами. Дети Эрхартов хорошо знали историю одного королевского пажа: как он спас от гибели единорожка, стал учеником Мастера Дугальда, а затем пятьсот лет охранял его наследниц, пока последняя из них, Эмилия, не открыла вход в убежище единорогов. Вскоре Эмилия стала женой своего Стража, и пятеро их детей бегали играть в Заповедный Лес. Только Элинор, средняя дочь, была не родной, а приемной – и в итоге была вынуждена уйти в страну своих предков. Ну а Вик поклялся ее вернуть…

В молчаливом раздумье они прошли еще с полкилометра, чтобы окончательно убедиться: на месте, указанном агентами Луиса, высилась куча мелкого каменного крошева.

– Помню, раньше здесь действительно торчали какие-то вертикальные глыбы, но учитель никогда не заострял на них моего внимания, – сказал Теренс. – Пошли обратно. Не хочется мне здесь задерживаться.

Позже, когда они спустились с горного кряжа к дороге и снова сели в машину, Теренс признался сыну:

– Пятьсот лет не появлялся здесь. И теперь понимаю почему: нет ничего приятного в тоске по прошлому! Прошлое – это ведь то, чего уже нет. Настоящее куда интереснее…

– Но в прошлом могли остаться следы, которые помогут нам разобраться в настоящем, – возразил Вик.

– Согласен. Прошлое, настоящее, будущее – это все одна река времени! А время, как ты уже понял, понятие неоднозначное… Помнишь, Вальд в письме упоминал, что в Дхаме даже был особый род Мастеров – Смотрящие Сквозь Время?

Разумеется, Вик помнил. Письмо Мастера Вальда, которое хранилось в письменном столе отца, он давно выучил наизусть. Там говорилось о том, что Смотрящие Сквозь Время сумели вычислить некий предел существования Дхама. А значит…. И тут его осенило.

– Пап, а среди Мастеров Великой Девятки мог быть Смотрящий Сквозь Время? – быстро спросил он.

– Наверняка был, – кивнул отец. – Дхам отправил к людям девять Мастеров, по одному из каждого рода… Ты имеешь в виду, не могла ли передаться способность видеть сквозь время кому-то из потомков?

Как раз об этом Вик и подумал. Нет, отец не читал его мыслей: просто они мыслили в одном направлении.

– Увы, нам известен род деятельности только двоих из Великой Девятки: Дугальд был Мастером Искателем, а Илларион, как выяснилось благодаря юному Кауницу – Видящим Суть, – добавил Теренс.

– Может, попросим Тоба еще раз срисовать остальных? – предложил Вик. – Я знаю, он их уже десятки раз рисовал, но теперь у него будет конкретная задача – увидеть что-то, связанное с временем.

– А что, это идея. Отличная идея!

Вик зарделся от удовольствия, совсем как в детстве: отец редко его хвалил, но если уж хвалил, Вик воспринимал это как высшую награду за старания. Правда, теперь он старался не ради похвалы отца. У него была своя цель. И призвание.

Да, Вик наконец-то понял, в чем оно состоит. Чем только он ни увлекался в школьные годы: музыка, живопись, математика, химия, языки – список получился бы в два столбца. Как ни парадоксально, ощущение «его дела» пришло совершенно неожиданно: в тот знаменательный день, когда они с Климом тайком рванули на поиски пропавших детей Рауля. Вот тогда он почувствовал себя по-настоящему живым! Не то чтобы счастливым – какое уж тут счастье, когда у людей беда! – но, как говорится, в своей тарелке.

А потом выяснилось, что он, Виктор Эрхарт, и правда принадлежит роду Искателей. Что именно искали Мастера Дхама, оставалось тайной за семью печатями. Ну а Виктор искал Эль. По крайней мере, на данный момент это было основной его задачей.

– И вот еще, – сказал Теренс после недолгого колебания, – взгляни-ка на карту врат.

Так они между собой называли карту, присланную Луисом: здесь были отмечены все точки, где раньше располагались скрытые входы в Дхам. Карту эту Вик тоже знал наизусть, тем не менее послушно открыл ее в своем смартфоне.

– Ничего несообразного не замечаешь? – спросил отец, не сводя взгляда с дороги – узкой, неровной, да еще с крутыми поворотами.

Вик в тысячный раз воззрился на карту. Несообразным, по выражению отца, было само расположение точек: по одной в Китае и Южной Америке, две в Северной Америке, остальные в разных горных массивах Европы. С другой стороны, врата появились много веков назад, когда выходы в других местах планеты дхамжанам были просто без надобности. Кроме, пожалуй, одной страны…

– Ни одной точки на территории России! – воскликнул Вик. И как он раньше не обратил внимания на столь подозрительный факт? – Ни в европейской, ни в азиатской части. Ты это имел в виду?

– Именно, – кивнул Теренс. – А ведь Русь уже в Средние века была сильной державой – и обещала стать великой. Это во-первых…

– А во-вторых, там жил один из Великих – Мастер Илларион! – подхватил Вик. – Следовательно, где-то в России должен быть еще один вход!

– Необязательно, но весьма вероятно. У меня сложилось понимание, что Мастера при случае могли воспользоваться любым путем – для мгновенного перемещения в пространстве у них были фибулы. Врата же обеспечивали свободный проход другим дхамжанам: хоть они и предпочли изолироваться от человечества, все же непрерывно следили за его развитием, для чего регулярно наведывались в гости… Однако вопрос сейчас не об этом. Предположим, где-то на территории современной России или бывшей Российской Империи существуют еще одни врата. Агенты Луиса их не засекли, так как там не пропадал никто из подопечных бывшего Магистериума. И что это означает?

– Понятия не имею, – признался Вик.

– Я тоже. Скажу лишь одно: сведения о гибели Иллариона во время пожара вызывают у меня большие сомнения. Кстати, я уже говорил об этом твоему приятелю Кауницу…

– Так или иначе, надо ехать к Тобу, – подытожил Эрхарт-младший. – Немедля!

Глава 2. И женщины, и дети, и собаки…

Вот так Виктор Эрхарт очутился в имении Кауницев. Был тихий июньский вечер. С той поры, когда здесь гостила малышка Элинор, минуло ровно пять лет. И четыре с половиной года с момента ее ухода.

Отец не поехал к Кауницам. После рождения близнецов он не оставлял жену дольше, чем на два-три дня, и то лишь в случае крайней необходимости. Не потому, что Эмилия не справлялась одна: Тео и Дора, хоть и были неутомимыми выдумщиками, маму слушались беспрекословно; в неполные пять лет они сами убирались в детской, мыли за собой посуду и даже пытались помогать в саду. Ну а домашние дела у мамы спорились сами собой: Виктор никогда не слышал, чтобы она жаловалась на усталость от быта или что работы накопилось невпроворот. «У вас всегда такая чистота и уют, будто здесь денно и нощно трудится целая армия домовых!» – как-то заметила Надин, гостя в Эрхарт-холле. «Ну, не целая армия, конечно, но с полдюжины наберется», – ответила тогда Эмилия. Вик так и не понял, в шутку или всерьез. Домовых он ни разу не видел, однако и беспорядка не видел тоже. А вот близнецы клялись, что уже дважды застукали домовят за работой: один раз ночью, когда те чистили на кухне медную посуду, второй раз ранним зимним утром, когда стайка забавных маленьких существ впотьмах отряхивала в саду снег с деревьев, чтобы ветки не ломались…

Перед тем, как высадить Вика у поворота на Зальцбург, Теренс неожиданно признался:

– Знаешь, я только сейчас понял, зачем отправился с тобой в Шотландию. Чтобы окончательно попрощаться с прошлым! Стало так легко, когда вдруг осознал: оно меня отпустило. Былое больше не затянет меня обратно.

– Что значит «не затянет обратно»? – встревожился Вик.

– Это я фигурально выразился, – усмехнулся в ус отец. – Я же беллетрист, мне положено… Попросту говоря, многие люди в определенный момент жизни начинают больше думать о том, что было, либо о том, что будет – но не о том, что есть. Это вам, молодым, время по колено: хочешь – нырнул в воспоминания о вчерашнем, хочешь – помечтал о завтрашнем, а оттуда снова прыг в настоящее! А старики слабы: поддались воспоминаниям – и уже нет сил вернуться в действительность.

– Так то старики! – пожал плечами Вик. – Тебе-то зачем думать о старости? Это не про тебя.

– Возможно. Но только потому, что у меня есть ты, Ева, Элинор и Тео с Дорой. И вечно молодая жена. Мне просто некогда думать о былом. А ты дерзай! Прошлое не поймает тебя в свои сети – ты шустрый …

На этом и расстались. Эрхарт-старший поехал домой, а Эрхарт-младший на попутке добрался до поворота в имение и теперь шагал по узкой гравийке через старый парк.

Уже вечерело, но сумерки еще и не думали сгущаться: приближалось летнее солнцестояние. Парк, местами похожий на настоящий дикий лес, был полон звуков и запахов. Деревья разрослись так, что их ветки переплетались над дорогой, и в густой листве кипела бурная деятельность: сновали туда-сюда птицы, едва успевая таскать корм прожорливым птенцам, жужжали пчёлы, торопливо собирая последнюю на сегодня порцию пыльцы, верещали белки, гоня сорок прочь от своих закромов.

Зато внизу под деревьями было относительно тихо, Вик слышал лишь собственные легкие шаги. Когда позади раздался гул двигателя, Вик даже не обернулся: мало ли кто едет в имение?

Теперь там жизнь била ключом. Научно-исследовательский институт, когда-то учрежденный дедом Тобиаса, Филиппом фон Кауницем, с годами разросся, и молодой хозяин уговорил ученых переселиться в город, в более просторное здание. Освободившийся флигель Тоб определил под художественную школу, которой сам же и руководил, причем довольно успешно. Как ему взбрела в голову такая мысль, Виктор не спрашивал, но подозревал, что без Евы тут не обошлось. Удивительно, что когда на плечи молодого хозяина легли ремонтные работы, поиск преподавателей, набор студентов плюс вечные дрязги между первыми и стычки между вторыми, он наконец обрел веру в свои силы…

В центральной части особняка, где при старом князе находились гостевые апартаменты, по-прежнему располагались гости, с той лишь разницей, что в просторном конференцзале ныне звучала музыка и даже ставились небольшие спектакли. А все потому, что Рауль Кауниц, к своему собственному удивлению, вдруг осел в родовом гнезде. Он все чаще уступал дирижерскую палочку молодым коллегам и вместо гастролей с оркестром предпочитал писать музыку. Но друзья-музыканты не собирались оставлять его в покое, так что гостиничная часть никогда не пустовала…

Углубившись в свои мысли, Вик оторвал взгляд от гравия под ногами, лишь когда пыльный спортивный автомобиль, шурша шинами, остановился рядом.

– Куда путь держишь, добрый молодец? Неужто к самому князю-Красно Солнышко? – раздался знакомый насмешливый голос: опустив стекло, на него смотрел Клим.

– Ба! Климентий, сокол ясный! – Вик выпучил глаза и развел руки, изображая крайнее изумление.

Клим выскочил из машины, и они принялись энергично хлопать друг друга по спине. Первым сдался Вик. Он не казался ни коротышкой, ни хлюпиком, однако друг был выше него на целую голову и почти вдвое шире.

– Эй, полегче! Почто зря тратишь силушку богатырскую? – он демонстративно потер плечо.

– А ты чего пешкодралом, Витек-Победитель? Небось дал обет сносить три пары железных кроссовок? И потрепанный какой-то, словно Змей Горыныч пожевал да выплюнул… – Клим иронично оглядел товарища.

– Так ведь хожу-брожу по свету в поисках своего счастья – вот уже три дня и три года! – продолжил Вик нараспев, в былинном духе. – Ноги сами привели в терем княжеский за советом хитромудрым… А сам-то ты здесь какими судьбами? Вроде бы собирался на край света, в страну черных людей…

– Собирался, да передумал. Говорят, дома и стены помогают… – ухмыльнулся Клим. – Садись уже, хорош трепаться!

Но Вика было не так просто остановить.

– Ну спасибо тебе, добрый человек, пожалел ты меня, убогого! – весело тараторя, он закинул рюкзак на заднее сидение, а сам забрался на переднее. – Авось и я тебе когда-нибудь пригожусь….

– Весьма на это надеюсь, – ответил Клим все с той же кошачьей ухмылкой и стремительно рванул с места – Вик чуть язык не прикусил.

На подъезде к особняку он все же сбросил скорость. И очень вовремя: из-за поворота показались две женщины. Они неспешно катили по аллее детские коляски, еще один карапуз в желто-синем комбинезоне топал рядом, вцепившись в длинную юбку старшей. Вторая, в свободном коротком платье и с русой косой до пояса, была совсем молоденькой. Услышав шум приближающегося автомобиля, она сначала вырулила коляску на обочину и лишь затем повернула голову. Большие серо-голубые глаза, в точности такие, как у Вика, округлились от удивления.

– Ева! – Вик выскочил из машины раньше, чем та успела остановиться.

– Не ори, детей разбудишь! – вполголоса отозвалась Ева, радостно улыбаясь.

Они тепло обнялись.

– Да у вас тут целый детский сад! – хохотнул Вик, через плечо сестры оглядывая малышей.

– Только младшая группа. Представь, что тут творилось, когда приезжала мама с двойняшками!

– И как это воспринял старина Кларк?

– Невозмутимо, как всегда… – Ева заглянула внутрь коляски, проверяя, не проснулся ли ребенок. – Ты хоть посмотри, как подрос племянник!

– Так я уже видел его, – пожал плечами Вик. – Лежит себе и лежит. Вот когда начнет бегать, тогда и будет видно, что подрос.

– Ему же всего полгода! – Ева поправила одеяльце и принялась качать коляску. – Спи, мой хороший, твой непутевый дядька ничего в детях не смыслит…

– Да ладно! А кто собственноручно вынянчил четверых?

– Скажи еще, вскормил и на ноги поставил… Ай! – совсем по-девичьи пискнула молодая мамаша – это «непутевый дядька» дернул ее за косу.

Пока брат с сестрой перешучивались, Клим тоже вылез из машины. Аглая смотрела на него не менее удивленно, чем Ева на Вика.

– Привет, мам! Привет, Сашка! – сказал он карапузу, который таращил на него глазенки из-за маминой юбки. – Привет, Машка! – нагнувшись к коляске, он подмигнул годовалой белокурой девчушке, и та радостно заулыбалась в ответ, демонстрируя жемчужные передние зубки.

Аглая прильнула к старшему сыну, тот крепко обнял ее.

– Клим, сынок! – она провела рукой по густой светлой щетине на щеке. – А рыльце-то в пуху! Ты что, бороду решил отпустить?.. Как ты вообще здесь оказался? Вроде должен быть в Африке… Что-то случилось?

– Просто решил вас проведать. А то Сашка, вон, прячется, меня уже не узнает… Кстати, мам, ты зачем его клоуном вырядила?

– Я вырядила? Я? Ты правда думаешь, что Кауницам можно навязать свое мнение? О нет, они все делают исключительно на свой вкус, причем вкус у каждого индивидуальный и ярко выраженный! – Аглая заговорщицки переглянулась с Евой, которая тоже подошла поприветствовать Клима.

– Это точно! – подтвердила Ева. – Наши мужчины непреклонны в вопросах стиля.

– Не только мужчины, – вставила Аглая. – Маруся, например, не жалует розовый…

– Вот это одобряю – я тоже терпеть не могу розовый, кроме как тут! – Клим одним пальцем пощекотал пухлую щечку сестренки. – Ха, у нее тоже ямочки! Наша порода.

– А у Саши нет ямочек, – мать потрепала темные кудряшки двухлетнего сына, который продолжал наблюдать за Климом ярко-синими глазенками. – Он весь в папу… И неправда, что он тебя забыл, да, Сань? Наоборот, постоянно спрашивает, когда же Клим приедет и его покатает.

– Покатать тебя, Сашка? – Клим нагнулся к младшему брату.

Тот решительно кивнул.

– А не испугаешься?

Малыш так же молча потряс кудрявой головкой.

– Мужик! Дай пять! – миниатюрная ладошка утонула в пятерне старшего брата. – А теперь держись!

Схватив малыша под мышки, Клим ловко посадил его себе на плечи. Лицо мальчугана, вдруг оказавшегося на двухметровой высоте, засияло от искреннего восторга.

– Вик, отгонишь машину в гараж? – Клим повернулся к другу. – А я обеспечу доставку женщин и детей…

– И собак, – добавил Вик, уже открывая водительскую дверцу.

И действительно, огромный бело-рыжий зверь на всех парах несся на них через парк, а следом кубарем катилось нечто маленькое, черное и лохматое.

– Боня, стой! – крикнула Аглая.

Но разогнавшийся Бонифаций не смог бы притормозить, даже если бы захотел, и Климу не осталось ничего другого, как круто развернуться, чтобы ошалевший от счастья пес не врезался в него. Маленький Саша вцепился в русую шевелюру брата и громко заорал – больше от радости, чем от испуга. Тут же пронзительно заверещал младенец в коляске у Евы, гулко загавкал Бонифаций, залился лаем смешной мохнатый песик. Мамочки кинулись к малышам, собаки обступили Клима, тот с хохотом отбивался от них одной рукой, второй крепко держа за ногу младшего брата, который звонко хохотал, глядя на всю эту катавасию сверху.

– Ну, это надолго! – хмыкнул Виктор, сел в машину и поехал.

Подкатив по окружной к гаражу в глубине заднего двора, он достал из машины свой рюкзак, затем сумку Клима и, взвалив двойной багаж на плечи, направился прямиком в левый флигель. За четыре года дружбы с молодым хозяином Вик бывал здесь столько раз, что чувствовал себя как дома.

Почти. Основная разница между имением Кауницев и усадьбой Эрхартов состояла отнюдь не в роскоши или размерах дома. Эту разницу звали Кларком.

– Рад приветствовать, Виктор! – дворецкий возник в дверном проеме, едва гость ступил на заднее крыльцо.

– Добрый вечер, господин Кларк! – Вик церемонно поклонился, при этом весело блеснув глазами.

Между ним и дворецким, а также между Климом и дворецким сложились весьма нестандартные отношения. Старый слуга был единственным человеком в княжеском имении, которого ребята звали господином. При этом Кларк звал их просто по именам, что с его стороны было высшим проявлением фамильярности… и сердечности: видимо, друзья его любимчика Тоби занимали особенную строку в «табели о рангах».

– Клим тоже приехал, – бойко доложил Вик. – Я отнесу вещи наверх?

– Комната в вашем распоряжении, – милостиво кивнул дворецкий.

Гостя у Кауницев, друзья вполне могли претендовать на личные апартаменты, особенно теперь, в статусе родственников: сначала Аглая вышла замуж за Рауля, затем Ева – за Тобиаса. Однако они предпочитали жить в одной комнате, поскольку виделись куда реже, чем обоим хотелось: Клим учился на архитектора в Калининграде, а на каникулах работал на разных стройках, причем всегда выбирал, где подальше и посложнее. О причине своего выбора он никогда не говорил, но близкие и так все прекрасно понимали.

И вот с этой самой причиной Виктор внезапно столкнулся нос к носу. Она спускалась по лестнице, грациозно приподняв край длинного платья, мягко облегающего великолепную фигуру.

– Виктор! – промурлыкал бархатный голосок, произнося его имя по-французски, с ударением на последний слог. – Какая приятная неожиданность!

– Ну да…

Это было единственное, что Вик смог из себя выдавить. Он вдруг почувствовал себя абсолютно не соответствующим месту и времени: толстый зеленый ковер на мраморных ступенях, кругом благородное дерево, позолота, бронза и хрусталь – и он в пыльных джинсах и пропотевшей футболке, да еще с поклажей на плечах, точно двугорбый верблюд.

Зато прекрасная юная леди в алом платье, с красной розой в блестящих черных волосах, наоборот, идеально вписывалась в дворцовый интерьер. Она глядела на парня сверху вниз, явно наслаждаясь его растерянностью.

«Клим ведь тоже не знает, что она тут!» – подумал Вик.

Мысль о друге тотчас вернула ему присутствие духа и нужное выражение лица. Он подчеркнуто галантно поклонился, не обращая внимания на впившиеся в плечо лямки рюкзака, и проговорил с той же шутливой интонацией, с какой дразнил Надин в детстве:

– Вижу, дорогая кузина, ты уже готова к вечерней трапезе. Разве ужин не в восемь, как здесь заведено испокон веков?

– У меня встреча кое с кем из гостей Рауля в большом зале: там как раз заканчивается концерт. Ты же видел, сколько народа собралось! (Этого Вик видеть не мог, поскольку подъехал к особняку с заднего, а не с парадного входа.) А ужин ровно в восемь, как обычно. Так что у тебя еще есть время привести себя в приличный вид! – и Надин обворожительно улыбнулась.

– Всенепременно!

– Тогда увидимся за ужином. А теперь извини, дорогой кузен, меня ждут.

– Не смею задерживать…

Они уже разминулись на лестнице, когда Надин, изящно обернувшись в три четверти, непринужденно осведомилась:

– Ты один приехал или с родителями?

– С Климом.

Улыбка сползла с красивого лица парижской кузины.

А Вик решительно продолжил подъем.

Но в комнате не стал задерживаться. Бросив сумку и рюкзак на пол, развернулся и помчался обратно. Надо было предупредить Клима! Однако на лестнице его снова окликнули, теперь уже сам хозяин дома.

– Вик, дружище! – запыхавшийся Тоб спешил ему навстречу. – Когда Кларк сказал, что вы приехали, я сначала подумал, что ослышался…

Они крепко пожали друг другу руки, затем обнялись.

– А где Клим?

– Его взяли в плен женщины, дети и собаки.

– А-а! – улыбнулся Тобиас своей мягкой, едва заметной улыбкой. – Они всегда гуляют перед ужином…

– Кстати об ужине, – Вик поморщился. – Клим явно не в курсе, что Надин здесь!

– Я и сам только что узнал, – пожал плечами Тобиас. – Приехала неожиданно, вроде встретиться здесь с кем-то из гостей отца, ну и заодно племянника навестить… У нас в правом крыле ремонт, я там с утра до вечера пропадаю! – и он показал на свою измазанную краской одежду.

Вик про себя улыбнулся: ага, значит, он тут не один такой «бомж»! Аглая ничуть не приукрасила, утверждая, что Кауницев никто не заставит изменить своим привычкам. Даже став хозяином княжеского имения, Тобиас остался верен просторным рубашкам и мешковатым штанам с большими карманами, в которые помещалось несколько блокнотов для эскизов и пачка карандашей.

Тут распахнулась задняя дверь, и в фойе ввалился Клим в сопровождении шумной свиты. Аглая с детьми сразу ушла к себе, с трудом оторвав маленького Сашу от старшего брата, а Ева устало подкатила коляску к лестнице. Младенец уже причитал вовсю.

– Давай я возьму!

Быстро достав из кармана чистую салфетку, Тобиас накинул ее себе на грудь, прикрывая измазанную рубашку, и ловко взял на руки сына. Тот сразу притих, уткнувшись личиком в папино плечо. Ева тем временем откатила коляску в сторону и стала доставать из нее детские вещички.

–Ты это видел?! – Вик ошарашенно повернулся к Климу.

– Я же говорю – князь-батюшка! – Клим подчеркнул слово «батюшка», и оба приятеля расхохотались.

– Вы чего? – Тобиас, не знакомый с былинной лексикой, намека не понял.

– А что у тебя в другом кармане? – полюбопытствовал Вик. – Случайно не бутылочка с фруктовой водичкой?

– С дуба рухнул? – отрезал Тоб: кое-что из русского народного творчества он все же успел усвоить.

– Один с дуба, а второй, похоже, с пальмы! – вставила Ева, забирая у мужа ребенка. – Аглая говорила, что Клим подрядился на какую-то безумную стройку в джунглях Конго…

– Да, точно, – вспомнил Тоб. – И почему ты не в Африке?

– Потому что «в Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы»! – продекламировал Клим.

– «В Африке разбойник, в Африке злодей, в Африке ужасный Бар-ма-лей…» – дружно подхватили Вик и даже Ева.

– Это что-то из вашего детского фольклора! – догадался Тобиас, глядя на хохочущих ребят. – Вроде «Песенок Матушки Гусыни»?

– Типа того, – отсмеявшись, подтвердила Ева. – Ладно, нам с Мишелем пора купаться и укладываться…

– Тебе помочь? – спросил Тобиас.

– Не надо. Лучше займись своими дружками. Вот уж точно детский сад! – она с улыбкой покачала головой и унесла малыша к себе.

Проводив сестру взглядом, Виктор неожиданно серьезно сказал:

– Никогда раньше не замечал, как она похожа на нашу маму. Не то что некоторые… – вспомнив, наконец, зачем бежал встречать друга, он осторожно проговорил: – Надин тоже здесь.

Лицо Клима ничуть не изменилось, только богатырские плечи чуть напряглись.

– И что?

– Ничего. Выглядит шикарно, словно на посольский прием пожаловала…

Виктор запнулся на полуслове, не зная, что еще сказать, и Тоб поспешил ему на помощь:

– Значит, устроим достойный прием! Давненько мы всей компанией не собирались – со дня нашей свадьбы, не так ли?

Увы, получилось только хуже: Клим помрачнел как грозовая туча. До Тоба слишком поздно дошло, что именно после их с Евой свадьбы Клим и Надин окончательно рассорились: нежная привязанность, возникшая так романтично, не выдержала постоянного выяснения отношений. Предложение расстаться, как поняли ребята, исходило от Надин. Попросту говоря, красотка бросила их лучшего друга, разбив ему сердце. С тех пор парни чувствовали себя без вины виноватыми: Виктор – потому что Надин все же была его двоюродной сестрой, а Тобиас – потому что их с Евой роман, завязавшийся в то же самое время, перерос в настоящее глубокое чувство…

– Ладно, пойдемте перекусим чего-нибудь. Вы ведь с дороги, я тоже еще не обедал, – спохватившись, предложил Тоб.

Остальные с облегчением согласились.

На маленькой кухне в хозяйском флигеле готовили только для членов семьи. Когда же устраивали приемы и званые обеды, Кларк приглашал толпу помощников, и те трудились на большой кухне в гостиничной части, под руководством шеф-повара Лоренцо.

Едва приятели вслед за хозяином переступили порог малой кухни, их взору открылась умильная картина, которая заставила всех на время забыть о неловкой ситуации с кузиной Надин. Огромный сенбернар обедал в отведенном для него углу, флегматично и аккуратно, склонившись над большой миской, а рядышком черный лохматый песик быстро-быстро лакал из второй такой же миски, в которой и сам мог уместиться целиком. Когда друзья вошли, собаки синхронно повернули головы к двери и завиляли хвостами. Песик хотел было кинуться к вошедшим, но увидев, что Бонифаций не тронулся с места, тоже продолжил трапезу.

– Это вообще кто? – Вик с недоумением глядел на лохматое чудо. – Мягкая игрушка для Бонифация?

– Это наш Клайд.

Услышав свои имена, собаки снова одновременно подняли головы.

– И он не игрушка, он – находка! – пояснил Тоб, включая кофеварку и доставая из холодильника большую тарелку с бутербродами. – Бонифаций сам откуда-то принес его в зубах с месяц назад – мокрого, грязного и едва живого.

– Так ты у нас настоящий спасатель, а, Боня? – Клим потрепал по холке сенбернара: наконец насытившись, тот подошел и сел рядом с ними. Черный песик тотчас последовал примеру старшего товарища.

– Ну вот, мы посовещались и решили его оставить, – продолжал Тобиас, жестом приглашая друзей за стол. – Как видишь, Клайд не отходит от Бонифация ни на шаг и подражает ему во всем – даже отказался есть из миски меньшего размера. В общем, хлопот с новым жильцом никаких, а радости много.

– Да уж, невозможно смотреть без смеха, – согласился Клим. – К тому же в приличном поместье должна быть хоть одна охотничья собака, а в этом комочке шерсти, кажись, есть что-то от терьера…

– Ты не поверишь, наш Клайд – чистокровный керн-терьер! – мягко улыбнулся Тобиас. – Это нам сказал один из гостей, который сам занимается разведением собак. Говорит, керны – настоящая гроза мышей и крыс!

– А местных кошек ваш охотник не достает? – спросил Виктор, все так же насмешливо глядя на миниатюрную собачку.

– Не-а. Бонифаций с первого дня привил ему уважение к семейству кошачьих.

– Наш Боня – пес правильный, хорошо воспитанный, и вашего Клайда дурному не научит, да, собаки?

Собаки отозвались слаженным дуэтом: один басом, второй фальцетом.

Тоб принес кофе и тоже устроился за столом напротив ребят.

– Может, уже достаточно танцев с бубнами? – спокойно проговорил он, отхлебнув несколько глотков. – Признавайтесь, зачем пожаловали.

Несмотря на художественные наклонности, Кауниц-младший был человеком дела. Вик тоже предпочитал действовать, а не болтать. Поэтому, видя, что Клим все еще колеблется, начал первый:

– Мы с отцом предположили кое-что интересное. Возможно, где-то на территории России существует еще один вход в Дхам, неразрушенный. И есть большая вероятность, что он как-то связан с Мастером Илларионом.

– Который, как считает твой отец, вряд ли погиб при пожаре в древнем монастыре, – с пониманием кивнул Тобиас. – Элинор тоже верила, что Илларион мог спастись – у него ведь была фибула, та самая, что после деда досталась мне… И он, Великий Мастер, наверняка умел ею пользоваться, в отличие от нас с вами!

– Но он мог умереть позже, даже просто от старости – времени-то уже вон сколько прошло! – возразил Виктор.

Тут жалобно скрипнул массивный табурет: это дернулся Клим.

– Ваш старец не погиб и не умер от старости, – глухо проговорил он. – Великий Мастер Илларион жив по сей день…

Виктор и Тобиас дружно округлили глаза. А в следующее мгновенье дверь распахнулась и вошел Лоренцо с тяжелым ящиком в руках. Он со стуком поставил ящик на пол и перевел недовольный взгляд с ребят на опустевшую тарелку.

– Вообще-то ужин через час, – проворчал повар. – А вы аппетит перебиваете!

– Мы только по чашке кофе, Лоренцо, – извиняющимся тоном сказал Тобиас. – И уже идем переодеваться к ужину.

– Да-да, конечно! – Виктор поморщился, вспомнив разговор с Надин, и быстро встал.

Клим не спеша поднялся следом.

– Лоренцо лучше не злить, а то без сладкого оставит! – выводя гостей из кухни, сказал Тобиас, но так, чтобы повар услышал: на лице итальянца расплылась довольная ухмылка. – Давайте поговорим о делах после ужина, – добавил он вполголоса.

– Тогда внизу, в архиве, – предложил Клим.

– Договорились.

Глава 3. Рыцари Пуха и Праха

Кларк неторопливо шагал по длинному коридору, соединяющему все три части особняка. Спина его была безупречно прямой, лицо бесстрастным, и только блеск глубоко посаженных глаз, до сих пор не утративших зоркости, говорил о том, что дворецкий доволен. В доме все шло хорошо. Кто-либо из людей, гостивших у Кауницев в былые времена, наверняка сказал бы, что ныне здесь попирают традиции предков; другие же, наоборот, порадовались бы, что старый дом зажил новой жизнью в ногу со временем. Но Кларку не было дела ни до традиций, ни до новшеств. Он служил здесь более пятидесяти лет, и его многочисленные функции, по сути, сводились к одной главной задаче: заботе о всех, кто оказался в доверенном ему доме.

В первую очередь это касалось самих хозяев. Старому князю были необходимы покой и тишина – Кларк гарантировал ему покой и тишину. Раулю была нужна музыка, движение, общение – пожалуйста, в доме нашлось все для культурного времяпрепровождения. Тобиасу взбрело в голову устроить художественную школу-пансион для таких же, как он, юных талантов – Кларк с готовностью поддержал и эту затею…

Когда же родился маленький Александр, год спустя – малышка Мария, а еще через полгода – Мишель, стараниями Кларка в доме были переоборудованы детские комнаты, в парке появились качели-карусели, а за гаражами, перестроенными из старых конюшен, вновь нашлось место для двух прелестных пони. Молодые хозяева гордились своими идеями, но то, с какой быстротой эти идеи воплощались, было исключительно заслугой Кларка.

Взять хотя бы Мишеля – не его самого, конечно, только его имя. Разве же это дело, когда отец зовет сына Михаэлем, как записано в метриках, а мать – Мишенькой? И так длится неделю, вторую, третью, потому что ни один не хочет уступить. Вот Кларк как-то возьми да ляпни: «Звонил доктор Кролль, просил передать, что анализы маленького Мишеля в полном порядке». С тех пор и прижилось… И все довольны!

А на днях Кларк краем уха слышал, как госпожа Аглая, глядя на сидящего верхом на пони Александра, обмолвилась Еве: «Всю жизнь мечтала научиться ездить верхом!» А Ева ответила, что тоже не прочь… Значит, надо будет намекнуть Тобиасу, что в парке достаточно места и для новых конюшен, и для манежа, а заниматься лошадьми могут те же студенты. Хоть какая-то польза от них будет, и для здоровья полезно – не вечно же за мольбертами сидеть…

Размеренные мысли дворецкого прервало стремительное появление обеих фрау Кауниц – легки на помине! Причем младшая едва поспевала за старшей.

– Кларк, мы вас везде ищем! – Аглая театрально всплеснула точеными руками.

– У нас проблема, Кларк! – взволнованно поддакнула Ева.

– Я вас слушаю, – дворецкий чопорно наклонил голову.

– Это насчет ужина, – начала Аглая. – Предполагалось что-то торжественное, то есть при полном параде… Вы же видели нашу звезду?

Кларк утвердительно кивнул.

– Ну вот, – встряла Ева, – а потом приехали мальчики…

– Их смокинги в полном порядке: я почистил и повесил в гардеробную сразу после вашей свадьбы…

– Да не станет Клим надевать чертов смокинг! – Аглая с досадой наморщила высокий белый лоб.

– Понимаете, у него с этим днем связаны… неприятные воспоминания, – запинаясь, пояснила Ева. – А тут еще Надин, расфуфыренная, как на вручение «Оскара»! В общем, Клим либо не явится на ужин, либо вообще сбежит… И Виктор вместе с ним, сто процентов!

– И что это будет за семейный вечер, скажите пожалуйста? – отчаянно воскликнула Аглая.

Кларк же оставался невозмутимым, как всегда.

– Я вас понял, – сказал он и, чуть подумав, добавил: – Погода сегодня хорошая.

– Погода? – не поняла Аглая.

– Вечер теплый, безветренный. Вполне подходит для ужина на свежем воздухе.

На лице Евы расцвела улыбка:

– Точно! Мы давно не пекли овощи на гриле… И Рауль с Тобом наверняка не откажутся проветрить головы после трудового дня…

– Раз вы этого желаете… – слегка поклонился дворецкий.

– Очень желаем! – Ева повернулась к Аглае: – Ты уловила суть? В парке, на травке…

– В павильоне, миледи, – почтительно поправил Кларк.

– В общем, на природе! – возбужденно продолжила Ева. – Никаких смокингов! Пусть мальчики хоть в камуфляже приходят, пусть сидят где угодно, хоть каждый под своим кустиком… – она повернулась обратно к дворецкому: – Кларк, вы чудо! – и от переизбытка чувств чмокнула старика в морщинистую щеку.

– Вы – наш добрый гений! – возвышенно вторила Аглая. – Что бы мы без вас делали?

«Трудно даже представить!» – мысленно ответил ей Кларк, а вслух сказал:

– Я сообщу всем, что ужин через час. На площадке у ротонды. А теперь извините, миледи, я должен дать новые указания повару.

И Кларк удалился все тем же чинным шагом, что и пришел.

***

Ужин в семейном кругу удался на славу. Лоренцо даже не пришлось особо суетиться: он просто нарезал все, что было нужно, а молодые люди сами установили гриль и разложили посуду. Непосредственно готовкой занялись Виктор и Клим, как бывалые туристы, и так старались, что почти не принимали участия в общей беседе.

Правда, Надин на полчаса опоздала, поскольку ей пришлось переодеться. Зато потом сходу завладела всеобщим вниманием, просто перечислив фамилии знаменитостей, которые уже согласились стать героями ее программы. Испробовав себя на эстраде, в кино и журналистике, Надин решила объединить все свои таланты и теперь вела ток-шоу на тему культуры. Используя связи родителей, она завлекала к себе в студию самых известных личностей, а затем искусно выводила собеседников на такие откровенные признания, что ее передача скоро стала безумно популярной. Так что Ева отнюдь не шутила и не иронизировала, называя кузину звездой – это был неоспоримый факт.

– Мы вот все удивлялись, как тебе удалось заманить того ворчуна? – спросила Аглая, имея в виду эксцентричного сценариста, известного как нестандартными сюжетами, так и нежеланием общаться с журналистами.

– Ну-у, у каждого есть свои слабые места, – загадочно протянула Надин. – Надо просто знать, на какие точки давить!

Тут Клим болезненно поморщился, но это заметил только Вик.

– Разве это не манипуляция? – неожиданно подал голос Тоб, удивив этим всех присутствующих: он вряд ли видел хоть один выпуск программы Надин.

– А разве любой вид искусства не есть манипуляция людскими эмоциями, восприятием, воображением, наконец? – мгновенно парировала звезда. Что-что, а спорить она умела. Только предпочитала называть это интеллигентным словом «дискуссия».

Однако Тобиас уже высказал свое мнение, а никто другой не захотел ни спорить, ни дискутировать.

– Тебе видней, – миролюбиво согласилась Аглая, лишь бы только закрыть тему. – Мир шоу-бизнеса довольно тесен, и ты с детства знаешь его изнутри.

– О, я много чего знаю! – Надин изогнула красиво очерченную бровь. – Например, кем на самом деле является мой дорогой дядюшка, живущий затворником в неприступных горах…

Лица слушателей вдруг окаменели, а Вик выронил из рук лопатку, которой снимал с решетки готовые овощи. Надин ничего не заметила и продолжала тем же интригующим тоном:

– Ах, если бы дядя Теренс согласился прийти на мою программу… Это была бы не просто бомба – взрыв вселенских масштабов!

– Я ей сейчас устрою взрыв, мало не покажется! – подхватив с травы лопатку, Вик двинулся было к кузине.

Но его опередил Рауль.

– Надеюсь, ты сейчас просто неудачно пошутила, – изрек маэстро с такой ледяной вежливостью, что наверняка остыл даже чай в термосе.

– Неудачно? – Надин обвела взглядом застывшие физиономии окружающих и наконец поняла, что переборщила: – Ну что вы, я только позволила себе немножечко помечтать!

Виктор, которого Клим крепко держал за плечо, шумно выдохнул. Аглая и Ева натянуто улыбнулись, а Тобиас, переглянувшись с отцом, тихо сказал:

– Дорогая кузина, не хочу тебя пугать, но мечтать о бомбах небезопасно…

На этом инцидент был исчерпан. Они еще немного посидели, поговорили, обменялись новостями. Тобиас сообщил, что реставрационные работы в костеле близ Оломоуца благополучно подходят к концу. Кауницы усердно продвигали этот проект, причем не только финансами: Рауль подключил свои связи, чтобы без проволочек получить разрешение и содействие, а Тобиас кропотливо воссоздал первоначальный образ старого храма и сам реставрировал фрески.

Разошлись ближе к полуночи. Мишель и Мари, тепло укутанные, давно спали в колясках внутри ротонды – родители по очереди ходили их проверять. А маленький Александр сначала вертелся около Клима, потом улегся рядышком в обнимку с Бонифацием. Клайд пристроился у мальчика в ногах, и в таком положении они втроём спали до тех пор, пока Рауль не забрал сына и не отнес его в детскую. Женщины укатили малышей, продолжая возбужденно переговариваться, а Тобиас, Вик и Клим остались, чтобы прибраться.

Вот только вернув подносы и корзины с посудой на кухню, они пошли не в свои комнаты, а в библиотеку, откуда спустились в подземелье под башней. Здесь по-прежнему находился архив Магистериума.

– Ну наконец-то! – Вик тотчас устроился в резном кресле с высокой спинкой – еще восемь таких стояло вокруг круглого стола в просторном помещении с книжными шкафами вдоль стен.

– Камин разжечь? – спросил Тоб. – Тут всегда прохладно.

– Обойдемся, – махнул рукой Вик. – Мне не терпится услышать, откуда Клим взял, что Мастер Илларион все еще жив.

– Аналогично, – кивнул Тоб.

Только Клим молчал. Со стороны казалось, будто он колеблется.

– Ну давай, Клим! – не выдержал Вик. – Сказал А, говори и Б…

– Вот только не надо меня понукать! – огрызнулся Клим. – Я расскажу, но это не так-то просто… Есть свеча? – неожиданно спросил он Тоба.

Тот молча взял с полки тяжеленный бронзовый канделябр и водрузил на стол. Достав из кармана зажигалку, Виктор ловко зажег все пять свечей. Сладко запахло натуральным пчелиным воском, уютно затрещали язычки пламени.

– Так-то лучше, – кивнул Клим. – Мне легче сосредоточиться, когда смотрю на огонь. Собственно, с этого все и началось… – и снова умолк.

Прошла минута, вторая, третья. Вик нетерпеливо ерзал в кресле, едва сдерживаясь, чтобы не тряхнуть товарища. А тот словно впал в оцепенение – сидел и молча глазел на огоньки свечей.

– Что именно началось? – осторожно уточнил Тобиас, когда молчание слишком уж затянулось.

– Видения, – тихо сказал Клим. – Что-то вроде снов, только наяву.

Друзья озадаченно уставились на него. А он набрал в легкие побольше воздуха и начал неспешный рассказ:

– Сначала это были просто картинки. Первый раз – когда мы с приятелями из института устроили пикник на берегу моря. Сидим мы у костра, смотрим в огонь – и вдруг я вижу, как моя мама, еще совсем девчонка, спорит с бабушкой по поводу того, как меня назвать. Я понимаю, что не могу этого помнить, мне ведь было всего три дня от роду – но вижу кино со всеми подробностями!

После этого всякий раз, когда я подолгу смотрел на пламя, перед глазами возникали какие-то эпизоды из прошлого, связанные со мной или моими близкими. Мне стало интересно, я уже специально разжигал огонь и смотрел. И однажды увидел картинку из будущего: оценку в своей зачетке на экзамене, который должен был сдавать через три дня…

Клим снова умолк, собираясь с мыслями, но приятели его больше не торопили: видели, насколько нелегко дается ему признание. Спустя пару минут рассказчик решительно продолжил:

– Но самое интересное произошло неделю назад, когда ты, Вик, позвонил мне и предложил поехать с тобой в Шотландию…

– Ты сказал, что не можешь, поскольку улетаешь в Центральную Африку, – подтвердил Вик.

– Да, но с того момента я постоянно возвращался в мыслях к твоему предложению, вспоминал о Дхаме, о Вратах – ну и, конечно, о своем таинственном прапрадеде, Мастере Лемме. И вот буквально позавчера, накануне вылета, по привычке зажег свечу и подумал: жаль, что я не знаю, каким именно мастерством владел мой прапрадед. Хорошо Вику и Тобу – они-то знают, в чем состояла сила их предков! И тут… – Клим с трудом сглотнул: – Это была уже не картинка, не эпизод, а целый фильм, причем многосерийный! И во всех сериях – Мастер Илларион. Вот он чернобородый, в черной рясе пишет икону; вот он, весь в саже, выносит из объятого огнем помещения тяжеленные рукописные книги, но тут падает горящая балка – и он попросту исчезает; а вот Илларион снова за мольбертом, на этот раз без бороды, волосы короткие – я его с трудом узнал! – и пишет автопортрет, поглядывая на себя в зеркало, затем пририсовывает изображению монашескую шапку и длинную бороду, и получается в точности тот портрет! – Клим махнул рукой в сторону потайного отсека, где над девятью нишами висели загадочные лики девяти Великих Мастеров.

– И чем закончился фильм? – не вытерпел Вик.

Тобиас не менее жадно смотрел на рассказчика, всем телом подавшись вперед.

– В последней серии я увидел Иллариона сидящим перед экраном ноутбука…

Слушатели недоверчиво переглянулись, и Клим, заметив это, скептически хмыкнул:

– Согласен, неожиданное сочетание. Но я запомнил все до мельчайших подробностей. Старец был одет в толстый шерстяной свитер, борода короткая, совсем белая, волосы тоже седые, в руках большая металлическая кружка – причем в точности такая, как у тебя, Вик, с эмблемой турфирмы… В общем, Илларион смотрит на экран, а там текст статьи в интернет-новостях: «Землетрясение в Горной Шории: сейсмологи в потрясении!» – и фото аккуратной кучи щебенки на фоне горного хребта…

Клим умолк и тяжело опустил голову на руки. Несколько минут все сидели, глубоко задумавшись.

– А дата… была? – первым подал голос Вик.

– Дату не видел, – пробормотал Клим, не поднимая головы. – Пробовал искать эту статью в сети, но так и не нашел.

– Значит, неизвестно, было ли это в прошлом или еще только случится в будущем, – подвел итог Тобиас. – И что будем делать?

– Я звоню отцу, – Виктор ужу доставал из кармана мобильный.

Возражений не последовало.

Теренс Эрхарт ответил после первого же гудка:

– Да, Вик.

– Ты уже дома, пап?

– Только что вернулся. А тебе что не спится, сын?

– Уснешь тут! Такие новости…

– Выкладывай.

И Вик выложил – коротко и по порядку.

– Включи громкую связь, – немного подумав, попросил Эрхарт-старший.

– Уже.

– Клим, такой вопрос: когда ты начал видеть эти картинки?

– Месяца два назад, – ответил Клим.

– Вспомни, ты тогда занимался чем-нибудь таким, чего до этого никогда не делал? Быть может, что-то интересное читал или слушал, побывал в каком-то необычном месте?

Клим наморщил лоб.

– Ну, я увлекся кое-какими теориями…

– А конкретнее?

– Да вот Вик как-то рассказывал мне об одной гипотезе: что объективно времени якобы не существует, мы его воспринимаем чисто субъективно. Ну я и стал читать все подряд, что находил в сети на эту тему…

– Понятно… Теперь многое проясняется.

– Что многое? – встрял Вик. – Пап, объясни!

– Признаюсь, мне давно не дают покоя некоторые загадки вашего, скажем так, наследия. В частности, почему у кого-то из потомков Великих Мастеров экстрасенсорные способности проявляются сразу, чуть ли не с пеленок, как у Тобиаса, а в других дремлют до старости. И вот Клим только что подсказал мне ответ! Ваши особенные родовые качества – можете называть их «магической силой», если вам так больше нравится – проявляются тогда, когда вы начинаете заниматься именно тем, для чего предназначены. Попросту говоря, когда встаете на свой путь.

– То есть я стал видеть прошлое и будущее, потому что заинтересовался теорией времени, так? – уточнил Клим.

– Именно.

– А я? – как-то совсем по-детски спросил Вик.

– А ты стал находить, как только начал искать, – усмехнулся Теренс. – Вспомни: решил отправиться на поиски детей Рауля – и сразу вычислил место нахождения Врат, верно? Ты единственный из нас упорно продолжал осматривать разрушенные Врата в поиске зацепок – и зацепка нашлась. А сегодня, то есть уже вчера…

– Что вчера?

– Вчера ты спросил, кто из Мастеров мог быть Смотрящим Сквозь Время и остались ли у него потомки. И вот получил ответ!

– Клим… – выдохнули одновременно Виктор и Тобиас.

Сам Галицкий молчал, потрясенный.

– Все сходится: Мастер Лемм, или Леммарх, был из рода Смотрящих Сквозь Время, а Клим – его наследник… Клим, ты меня слышишь?

– Да, – отозвался тот, стряхивая оцепенение.

– Ты пока не можешь управлять своими видениями, но постепенно научишься. А на данный момент главное – вспомнить что-то из твоего последнего видения, что указало бы на время выхода статьи о землетрясении…Ты не пробовал еще раз вызвать ту сцену с Мастером Илларионом?

– Нет.

– Почему? Тебя что-то сдерживает?

– Если честно, мне просто страшно!

– Это нормально, – участливо заметил Эрхарт-старший. – Страх – это естественная реакция на неведомое, основанная на инстинкте самосохранения. Вполне вероятно, ты ощущаешь некий барьер, который сдерживает тебя от дальнейших необдуманных шагов. Признаюсь, мне это нравится куда больше, чем бес…бесстрашие некоторых. Да, Вик?

Виктор ухмыльнулся: обычно отец в отношении него использовал более хлесткое слово – «бесшабашность». Или даже «безбашенность».

– Тем не менее, я понимаю, что должен вспомнить дату… Или увидеть заново, – досадливо проговорил Клим.

– Возможно, я смогу тебе в этом помочь. Но дистанционно, боюсь, не получится…

– Пап, мы с Климом завтра же выезжаем домой! – выпалил Вик.

– Я с вами, – твердо сказал Тобиас.

– Договорились, – подытожил Теренс. – Только не забудьте сначала все рассказать Раулю и Аглае. А то знаю я вас – слиняете потихоньку, как в прошлый раз… Рыцари без страха и упрека!

Когда Теренс отключился, Тоб задумчиво сказал:

– Рыцари – это идея. Наши предки когда-то даже свой орден основали – Магистериум…

– Очень смешно! – отозвался Клим, нервно почесывая отросшую щетину, и вдруг припомнил мамины слова, сказанные в парке при встрече – про рыльце в пуху. – Представляете меня, двухметрового, верхом на Сашкином пони? «Глядите, люди добрые: вот он я, рыцарь в пуху!»

– А что, отличное название для нового ордена – Рыцари в Пуху! – хохотнул Вик.

– Тогда лучше по-другому: орден Пуха и Праха, – с умным видом поправил Тобиас – и не поймешь, всерьез или шутя. – Пух пусть символизирует нашу молодость и энергию, а Прах – опыт и знания предков.

– Я за! – ухмыльнулся Клим.

– Я тоже! – Виктор встал, с шумом отодвинув тяжелое кресло. – Ну что, братцы рыцари, как будем отмечать вступление в Пух и Прах?

– Лежа! – отрезал Тобиас. – Спать пора – завтра через пол-Европы катить…

– А нам, в сущности, не привыкать, – заметил Клим. – Мы ведь не из тех вояк, что трусливо сидят в своей крепости?

– Не-а, мы странствующие рыцари Пуха и Праха! – завершил Вик, и все рассмеялись.

В таком приподнятом настроении трое новоявленных рыцарей разбрелись по своим комнатам.

***

Малыш проснулся как обычно, в начале шестого. Ева любила вставать рано, ей это было не в тягость. Подкрепившись, Мишель вскоре снова засыпал еще на пару часов, так что они с Тобом могли утро провести вместе, спокойно позавтракать, поговорить о делах. Но, видимо, не сегодня: муж вернулся далеко за полночь и ещё сладко спал. Поэтому покормив и переодев ребенка, Ева взяла его на руки и тихонечко вышла из детской.

– Пусть папа поспит, а мы с тобой пока погуляем в зимнем саду! – бодро сказала она сыну, поправляя скособочившуюся шапочку: в коридорах особняка вечно гуляли сквозняки. – Ты ведь любишь смотреть на попугайчиков, да, Мишель?

Однако, едва спустившись на первый этаж, она столкнулась с Надин. Кузина, любившая поспать до полудня, как ни странно, была уже при полном параде: элегантный брючной костюм, волосы уложены, на лице легкий макияж. Рядом стоял чемодан.

– Доброе утро! Куда это ты собралась в такую рань? – поинтересовалась Ева.

– Доброе. Представляешь, вчера, уже после нашей вечеринки, обнаружила в телефоне сообщение, что запись программы перенесена на сегодня, так что к обеду я должна быть дома, – скороговоркой объяснила Надин. – Хорошо хоть увиделись – я уже думала, что придется уехать не попрощавшись!

– Все еще спят. Тоб и мальчики легли лишь пару часов назад…

– Ты передай всем от меня привет, ладно? Всем-всем! – Надин многозначительно скосила глаза вверх и налево, где находилась комната ребят.

– Передам… Только Климу вряд ли нужен твой привет, – не удержалась Ева.

Вот уже полтора года все тактично молчали об их отношениях, вернее, об отсутствии каких-либо отношений, опасаясь ранить скорее Клима, чем Надин. Но кто еще скажет правду, если не самая близкая подруга?

Надин поправила ремешок стильной сумочки, откинула со лба блестящую черную прядь и лишь тогда ответила:

– Хочешь сказать, он вчера не обрадовался, увидев меня?

Ева молча покачала головой.

– Но ведь уже больше года прошло, сколько можно страдать? – в голосе Надин звучало искреннее недоумение. – Ну не подходим мы друг другу, неужели он этого не понимает?

– Понимает… – Ева успокаивающе качала ребенка: тот уже кривил губки, готовый расплакаться. – Понимает и давно уже не страдает, уверяю тебя.

– Так почему же он ведет себя так, будто мы едва знакомы?

– Возможно, так оно и есть: Клим знал тебя другую… Ты прости, но мне кажется, что он в тебе разочаровался…

Надин не успела ответить – в дверях появился Кларк.

– Машина подана, мадмуазель Девон! – доложил он взялся за чемодан.

Надин порывисто обняла двоюродную сестру вместе с племянником.

– Ладно, мне пора…

– Надин, – Ева задержала на миг ее руку в своей, – ты ведь никому не расскажешь про папу?

– Нет, конечно! – фыркнула кузина. – За кого ты меня принимаешь?

– Не обижайся, – Ева легонько поцеловала ее в щеку. – Я тебя люблю!

– Я тоже тебя люблю. – Надин грациозно направилась к двери, но на пороге обернулась. – И всех вас!

Ева задумчиво провожала машину взглядом, поглаживая спинку малыша, когда к ней подошел Кларк.

– Позвольте, я покатаю Мишеля. А вы пока можете заняться своими делами.

– Спасибо, Кларк! – Ева передала дворецкому сонного сынишку. – Я говорила вам, что вы чудо?

– Буквально вчера… – и Кларк с гордым видом понес самого младшего Кауница в коляску.

Улыбнувшись им вслед, Ева прошла на кухню и сварила две чашки кофе – так, как его веками варили в этом доме: со специями, жженым сахаром и крупицей соли. Сама она больше любила чай, причём травяной, но запах кофе был неотделим от утра в имении Кауницев, и она не стала отказываться от маленького интимного ритуала ради собственных привычек.

Тоб открыл глаза, едва она вошла в спальню.

– Доброе утро, любимая! – он резко сел. – А где Мишель?

– С ним Кларк нянчится, – Ева подала мужу чашку и сама устроилась рядом с ним на постели. – Ты хоть успел выспаться?

– Вполне. – Тоб не спеша отпил несколько маленьких глотков. – У меня есть новости…

И он подробно пересказал жене вчерашнюю беседу с Климом, а затем с ее отцом.

– Когда выезжаете? – Тобиас ничего не сказал о своём решении, но Ева даже не сомневалась, что он поедет с друзьями. Все-таки Илларион был его предком, и если он еще жив…

– Сразу после завтрака. Вик наверняка уже копытом бьет!

– Да, мой брат не умеет ждать… А я постараюсь, – Ева прильнула к мужу.

Отставив в сторону чашку, Тоб обнял жену и ловко убрал заколку. Гладкие русые волосы, собранные в тяжелый узел, рассыпались по плечам.

– Я говорил, что ты у меня лучшая на свете? – промурлыкал он ей на ушко.

– Буквально вчера, – ответила она, пряча лукавую улыбку. – Но можешь повторять хоть дважды в день – я не против…

На некоторое время они забыли обо всем на свете.

Совсем иная сцена разворачивалась этажом ниже. Едва Рауль и Аглая спустились к завтраку, оставив малышей досматривать сны, Клим выложил им все без утайки: и про свои видения, и про решение втроем отправиться на поиски Мастера Иллариона.

Виктор и вовсе не ложился: до утра рылся в интернете. Он узнал о Горной Шории все, что только можно было узнать, однако сообщения о землетрясении так и не нашел. Теперь он сонно моргал, уставившись в чашку, пока взволнованный возглас Аглаи не привел его в чувства:

– И зачем вы туда лезете? Вам что, прошлого раза было мало?

– Мам, пока никто никуда не лезет! – Клим попытался успокоить мать. – Мы просто хотим найти Иллариона…

«Говори за себя», – мысленно возразил другу Вик.

Увы, Аглая словно услышала его мысли.

– Виктор, думаешь, я не понимаю, что это ты ребят подначиваешь? Сам уже четыре года носишься по горам, а они за тобой, как два хвостика! Я знаю, ты мечтаешь найти сестру, но… Может, уже пора принять реальность? Элинор сама ушла. Это было ее желание!

– Эль выполняла свой долг, а насчет желания я сильно сомневаюсь! – возразил Вик.

– Мам, никто меня не подначивает! – в свою очередь добавил Клим. – Это мои видения, мой дар, если хочешь, и я должен сам во всем разобраться…

Однако переубедить Аглаю было не так-то просто.

– Ради всего святого, объясните мне, на кой вам сдался этот старец! Даже если он действительно жив, в чем я сильно сомневаюсь. С другой стороны, если он так хорошо и так долго прячется, значит, не хочет, чтобы его нашли. Тогда зачем его искать?

– Очень уж любопытно взглянуть на тысячелетнего предка, которому я обязан неким талантом, с которым просто не знаю, что делать! – выпалил Тобиас. Они с женой только что вошли в столовую, но Ева, увидев, в каком состоянии Аглая, тут же сбежала к малышу.

Услышав столь витиеватую тираду от немногословного Тоба, ребята невольно заулыбались. Даже Рауль, до того момента хранивший молчание, одобрительно кивнул – что с его стороны было большой ошибкой.

– Что ты киваешь, милый? – Аглая тотчас переключилась на мужа. – Ладно, мальчишки куражатся, а Эрхарт, сам вечный бродяга, им потакает! Но у тебя же своя голова на плечах! Лучше бы вразумил этих оболтусов!

Парни, затаив дыхание, ждали, каков будет вердикт Кауница-старшего. А тот невозмутимо улыбнулся жене:

– Я вот думаю, а не поехать ли мне вместе с ними? По дороге прихватим Теренса и дружной мужской компанией двинем в Сибирь! – он повернулся к изумленному Климу: – Эта твоя Шория ведь где-то там находится, у черта на куличках? Вот и славно. Эх, давненько я по тайге не бродил да по сопкам не лазил – пора, пора старые кости размять!

Парни прыснули. Виктор даже подумал, что Рауль зря вцепился в дирижерскую палочку – из него получился бы великий комик. Только Аглая юмора не оценила. Она расплакалась. Хотя Рауль, надо полагать, подобной реакции и добивался. Он тут же привлек жену к себе одной рукой, что-то ласково шепча ей на ухо, а второй рукой красноречиво махнул ребятам: мол, идите уже, герои, не нервируйте женщину!

«Нет, все-таки в профессии дирижера есть определенные плюсы! – заключил Виктор, на цыпочках выбираясь из столовой вслед за приятелями. – Всего один жест – а сколько им сказано!»

Интермедия 1. Стратим-птица

…Которая птица всем птицам мати?

А Стратим-птица всем птицам мати.

А живет она на Океане-море,

А вьет гнездо на белом камене;

Как набегут гости-корабельщики

А на то гнездо Стратим-птицы

И на ее на детушек на маленьких,

Стратим-птица вострепенется,

Океан-море восколыблется,

Как бы быстрые реки разливалися,

Топит он корабли гостинные,

Топит многие червленые корабли

С товарами драгоценными!

(Из «Голубиной Книги»)

В давние времена шла морем ладья на Соловки из Архангельска. И вдруг средь ясного дня налетела буря великая. Потемнело все кругом, ветер ревет, волны ладью заливают. И тут явилась над волнами Стратим-птица, та, что моря колеблет, и воскричала:

– Выбирайте мне по жребию одного корабельщика в жертву!

А в ладье той несколько воинов плыли в Кемский острог. Один отчаянный был храбрец, настоящий сорвиголова. Крикнул он в ответ Стратим-птице:

– Пусть все погибнем, но тебе не поддадимся. Сгинь, нечисть поганая! – и уж лук боевой натянул, чтобы птицу лютую стрелять.

Но тут поднялась из моря смертная волна выше лесу стоячего, какой даже кормщик бывалый в жизни своей не видывал, а только слыхал про нее от стариков. Сразу смекнул: спасенья от смертной волны никому не будет. Осталось только молитвы читать, да еще неведомо, помогут ли те молитвы! И в этот миг сын кормщика, отрок Ждан, немой от рождения, вдруг прыгнул за борт в ледяную воду, а она в Белом море всегда ледяная… Тотчас утихла буря, улеглись волны. Но сколько ни вглядывались люди, ни Ждана в воде, ни Стратим-птицы в небесах так и не заметили.

Прошли годы. И вот нежданно-негаданно объявился в родной Кеми безвестно сгинувший Ждан, но уже не отрок немотствующий, а парень на загляденье: статный, кудрявый, звонкоголосый. Мать его сразу признала по родинке на щеке и по шраму на левой руке. Стали спрашивать родственники и знакомые, из каких краев явился, где запропастился на столько лет. На все вопросы только улыбался Ждан загадочно да в небеса перстом указывал. Порешили люди, что он малость умом тронулся, и в конце концов отстали с расспросами. Стал Ждан в праздники да свадьбы по деревням хаживать, на гуслях звонкоголосых наигрывать, сказки да былины сказывать. И про Алатырь-камень, и про Ирий-сад, и про водяных-домовых, и про птицедев прекрасных, кои зовутся Алконост, Гамаюн да Сирин. Только про Стратим-птицу ничего не сказал и не спел, сколько его ни упрашивали!

С тех пор и повелись на Беломорье сказители, былинщики и песнопевцы под гусельные звоны. Но всякий такой краснослов ходил на выучку к Ждану, потому что был он лучшим из лучших. И вот что еще чудно было: так и не подыскал себе Ждан невесту. Многие девицы по нему вздыхали, кое-кто из вдовушек нарожали от него детишек, таких же кудрявых да синеглазых, но до скончания дней так и остался он холостяком.

А за два года до упокоения своего нанял Ждан целую артель каменотесов, и принялись они на Трехгорбом острове камень преогромный обтесывать, пока не явилась взору птица диковинная с головой девичьей. Там, у подножия каменной птицы, и схоронили Ждана по его последней воле, но слишком много лет прошло с тех пор, от могилы небось и следа не осталось. Унес Ждан с собой загадку Стратим, пощадившей его юность и красоту. А птица та каменная, сотворенная по воле сказителя Ждана, в народе зовется Крылат-камень.

Алексей Ремизов. «Крылат-Камень»

Глава 4. Что такое «комильфо»?

Клим не зря называл свой видавший виды спорткар «зверюгой»: тот ревел, пыхтел, но три четверти пути одолел махом. Затем все же сделали привал.

Съехав с автобана на узкую дорогу, петляющую среди полей и лугов, ребята оставили машину на обочине, а сами растянулись в тени раскидистого вяза. День клонился к вечеру, но жара еще не спала. Ветерок, колыхавший верхушки трав, у земли был едва ощутим. В густой листве перекликались невидимые пичуги, вдалеке тарахтел трактор: трудолюбивый фермер уже начал сенокос. В воздухе стоял сладкий запах лета. Все трое молчали. Они даже не видели друг друга, разделенные живыми перегородками всевозможных оттенков зелени. Какое-то время так и лежали: вроде бы рядом, но каждый сам по себе, наедине со своими мыслями.

– Эй, вы там не спите? – первым подал голос Вик.

– Нет, – ответили дуэтом.

– О чем думу думаете, добры молодцы? Если не секрет, конечно. Просто интересно сравнить…

– Да какой там секрет! – с готовностью отозвался Тобиас. – Я думал о жене. Представляете, не успел я толком пересказать ей наш ночной разговор, а она уже спросила, когда выезжаем. Иногда мне кажется, что Ева верит в меня даже больше, чем я сам!

– Я же говорю, она стала очень похожа на маму.

– Моя мать тоже старается бороться со страхами, просто ей это труднее дается, – из травы донесся голос Клима, – в силу определенного горького опыта…

– Мы все понимаем, – заверил его Тоб. – Как и то, что Аглая одним своим присутствием преобразила наш старый дом. Я никогда не видел отца таким счастливым… А ты сам, Вик, о чем думал?

– О малышке Эль. Хотя она уже, наверное, не малышка – ей уже семнадцать… Исполнилось бы. Ведь там время течет по-другому.

– Пока неизвестно, что там вообще произошло, быть может, и ход времени изменился, – возразил Тоб. – Моей сестре тоже только семнадцать, а выглядит ровесницей Евы: хоть сегодня замуж выдавай, как говорит мама…

– Я даже представить не могу Эль взрослой! Для меня она все еще моя маленькая сестренка… – Виктор немного помолчал. – Знаете, я ведь понимаю, что хотела сказать Аглая, ну, сегодня утром, мол, Элинор сделала свой выбор… Только есть еще кое-что, о чем я вам не говорил: в тот момент, когда Эль уходила, я поклялся, что верну ее. А она ответила, что будет ждать!

– Раз Элинор так сказала – значит, точно ждет, – твердо сказал Тоб.

– Ты думаешь?

– Уверен. Я провел с ней всего три дня, но одно успел понять: она отвечает за каждый свой шаг, за каждое слово – буквально каждое! – Тоб рывком сел, и его макушка показалась над травой: в темных кудрях торчало несколько былинок – женившись, он перестал стричься под ноль. – В восточных учениях есть такое правило: каждое движение человека должно быть осознанным. Правда, это мало у кого получается… А твоя Элинор именно такая.

– Спасибо…

Вик никогда не делился своими переживаниями, хотя в действительности отчаянно нуждался в поддержке. Слова, сказанные Тобом об Элинор, для него много значили. Со стороны могло показаться странным, что никто из близких не допускает вероятности трагического исхода. Но они чувствовали, что Эль жива. А вот где она, что с ней – этого никто не знал. Даже Эмилия, у которой всегда была сильная чувственная связь с дочерью, пусть и не родной. Они жили надеждой, стараясь не думать о худшем…

– Ну а ты, Клим, о чем размышлял? – спросил Тоб.

Во время их с Виком диалога Клим молчал. И вообще был не похож сам на себя: не дразнил Тоба за его вечную серьезность, не отвечал остротами на каламбуры Вика. И длилось это со вчерашнего вечера. Причин, по разумению приятелей, могло быть две: либо Клим впал в глубокое раздумье, узнав, что является Смотрящим Сквозь Время; либо он впал в глубокую тоску по первой любови. Вику и Тобу хотелось думать, что верен первый вариант.

Как оказалось, зря надеялись.

– Я думал о Надин, – после секундного колебания ответил Клим. И снова умолк.

– Полтора года прошло, брат, – осторожно заметил Вик. – Может, пора ее отпустить?

– Так я и отпустил – еще тогда, полтора года назад… А до этого да, пробовал удержать: понимал, что как только ослаблю хватку, ее унесет далеко и надолго! Затянет в первый попавшийся водоворот… Что, собственно, и произошло.

– Не понимаю, какой смысл удерживать человека от того, куда его тянет? Тем более такого, как Надин. Она у нас барышня своевольная, к тому же дико творческая!

– Да они у нас все такие – своевольные и творческие! – парировал Клим. – Даже ваша тихоня Ева! Вон Тобу пришлось целую школу у себя дома устроить, лишь бы невеста была всегда под боком…

– Ну знаешь, корпеть часами в мастерской над какой-нибудь облезлой брошкой, превращая ее обратно в шедевр ювелирного искусства – это совсем не то, что выделываться перед камерой! – мгновенно вспылил Тобиас.

– Согласен, – не стал спорить Клим. – Надин всегда хотелось мировой славы – да еще такой, чтобы перещеголять родителей, доказать всем, что она не хуже. Но даже с этим я был готов мириться… Пока не выяснилось, что я попросту не соответствую ее имиджу! Ну нет – так нет, я и сам понимаю, что не гожусь в бойфренды теледиве.

– Вы просто очень разные, Клим… – начал Тобиас.

Но друг его резко прервал:

– Вот только не надо больше разговоров о разности! Мне мать уже уши прожужжала своим «твое от тебя никуда не уйдет». И Рауль туда же: «Вы не созданы друг для друга…» Но я-то чувствую иначе. Не просто чувствую – знаю!

– Что знаешь?

– Что это лишь дело времени: твое действительно никуда не уйдет. Вот только неизвестно, когда придет!

– Значит, ты будешь ждать, когда Надин вернется? – Тоб даже не пытался скрыть недоумение.

– Буду.

– И страдать? – вклинился Вик, потеряв всякое терпение.

– Еще чего! – неожиданно усмехнулся Клим.

– Так что же ты второй день ходишь как в воду опущенный? – съязвил Вик. Однако в его голосе слышалась искренняя забота.

И Клим это почувствовал. Поэтому ответил просто и открыто, как раньше, когда между друзьями не было никаких недомолвок:

– Мне больно, что Надин стала такой… ну вы сами видели. Это же все наносное, она просто играет роль. Напялила на себя маску, чтобы угодить ожиданиям публики… Она умная, даже хитрая, и да, с легкостью манипулирует людьми, которые видят в ней лишь красотку с хорошим чувством юмора – Тоб это верно подметил. Пока что Надин получает огромное удовольствие от этого маскарада. Однако маски быстро прирастают! Боюсь, она скоро сама поверит в то, что своим шоу творит великое благо для человечества… Надин мне небезразлична и, естественно, я за нее переживаю. Но я торжественно клянусь, что грустить не буду и всего себя посвящу нашему общему делу – вот прямо сейчас и начну!

– Да уж пожалуйста! – подыграл Вик, радуясь, что друг снова шутит. – Может, тогда уже поедем?

– Давно пора, – Клим поднялся с земли, выпрямился во весь рост, потянулся. – Кстати, о клятвах. Я правильно понял, Вик, ты обещал Эль, что вернешь ее?

– Да.

– Значит, так и сделай. А мы поможем. Верно, Тоб?

– Рыцари Пуха и Праха слов на ветер не бросают! – подтвердил тот, стряхивая травинки со штанов – и вдруг задержал руку на правом кармане.

Уже в машине, когда Клим уверенно вырулил обратно на шоссе, Тобиас протянул Вику листок плотной бумаги, вырванный из альбома для эскизов.

– Держи.

– Что это? – Вик лениво взял листок. Он специально пересел на заднее сиденье спорткара, чтобы наконец вздремнуть – ведь ночь не спал.

– Это портрет Элинор.

Сонливость Вика как рукой сняло.

***

– По-ка-тай! По-ка-тай! По-ка-тай! – слаженно скандировали звонкие голоса.

Так близнецы встретили гостей в Эрхарт-холле. Именно гостей. К Вику они не приставали – слишком хорошо знали, чем это может закончиться.

– Вот это по-нашему! – хохотнул Клим, ловко закидывая себе на плечи Дору. – А Сашка, княжеский отпрыск, и не попросит, пока сам не предложишь: навязываться, видишь ли, не комильфо!

– Вот родишь своих, тогда и будешь воспитывать, – отбил выпад Тобиас, пристраивая себе на шею второго попрошайку.

Однако у Вика и без собственных детей накопился приличный педагогический стаж.

– Та-ак! Я не понял, мелюзга, почему вы еще не спите – полночь на дворе? – грозно осведомился старший брат, с любовью глядя на младших.

– Двадцать три сорок! – пискнула Дора с головокружительной высоты.

– Уже сорок две! – важно поправил сестру Тео, тряхнув папиными наручными часами, болтавшимися у него на запястье.

– Зато я выше тебя! – Дора показала ему язык.

– А показывать язык – некрасиво, да, дядя Тобиас?

– Цыц, малявки! – снова рыкнул на близнецов старший брат.

Но те в ответ залились счастливым смехом. Описав круг по двору, «лошадки» понесли наездников в дом.

– Что за ночные бдения, пап? – обратился Вик к отцу, когда тот подошел, закрыв за машиной ворота.

– Кто бы говорил! – Теренс с улыбкой обнял сына. – Первое, что я видел каждый раз, вернувшись с поездки – это ваши носы, приплюснутые к оконному стеклу.

– Так то носы! Нам с Евой и в голову не приходило бессовестно эксплуатировать уставших путников. А уж скромнице Эль тем более.

– Зато в ваши головы приходило много всякого другого… Пошли уже, ужин стынет.

– Мама, само собой, тоже не спит?

– Само собой, – Теренс ступил на ярко освещенное крыльцо.

Тут Вик заметил кота на перилах.

– Ну, тогда дайте и мне кого-нибудь отнести! – он взял кота на руки. – Ты же не против, а, морда рыжая?

Барбос напрягся, но вырываться не стал, лишь недовольно прижал уши.

Так с котом на руках Вик и вошел в столовую, где, как всегда, вкусно пахло едой. Эмилия уже успела встретить гостей, стащить с них двойняшек и даже выпроводить последних обратно в детскую.

– Здравствуй, сын… Ну и видок у тебя! – она убрала былинку из его спутанных волос. – Отпусти, пожалуйста, ни в чем не повинное животное, мой руки – и за стол!

Полчаса спустя накормленные, обогретые и обласканные, путники уселись в ряд на длинном диване в гостиной. Теренс опустился в кресло напротив.

– Как мы сейчас поступим? Наверное, вам лучше сначала выспаться, отдохнуть как следует…

– Да мы по очереди вели машину, и каждый успел вздремнуть, – ответил Клим, поскольку Теренс обращался именно к нему. – Я, по крайней мере, точно спать не хочу.

– Я тоже не засну, – поддакнул Вик.

Тобиас просто кивнул.

– Ладно, тогда давайте дождемся Эмилию. Мы уже посовещались, что можно сделать, чтобы помочь Климу вспомнить недостающие детали…

– Боюсь, я ничего больше не увижу, – прервал его Клим, заметно нервничая. – В том видении действительно не было ни даты, ни времени.

– Успокойся, мой мальчик! – во взгляде Теренса было столько уверенности, что Клима немного отпустило. – Я все подробно объясню. Дело в том, что Эмилия обладает некой способностью проникать в воспоминания других людей и видеть там то, что они сами забыли либо не заметили. Однажды она узрела в моих воспоминаниях одну очень важную деталь, о которой я сам и знать не знал… Элинор, кстати, тоже так могла, помнишь, Тобиас?

Тоб кивнул.

– Малышка Эль разглядела шрам на пальце у незнакомца из моего давнего прошлого, – продолжал Теренс, – и по этому шраму фактически опознала Мастера Вальда…

Тут в комнату вошла Эмилия. Рыжий Барбос преспокойно лежал у нее на руках.

– Спят непоседы, будто два ангелочка, – сообщила она. – Есть надежда, что завтра позже встанут… Ну и что вы решили?

– Клим готов начать немедля, – сообщил Теренс. – Ты ведь хочешь вновь погрузиться в свое последнее видение?

Клим моргнул, отчаянно стараясь сохранять решительное выражение лица: ему все еще было страшновато. Хотя чего, в сущности, бояться? Больше всего он опасался, что ничего дополнительного не заметит и этим всех подведет. Но раз Эмилия тоже будет присутствовать в его видениях, пусть она и разбирается, что важно, а что нет…

– Нужен огонь? – уточнила хозяйка, с пониманием глядя на взволнованного парня.

Тот еще не успел ответить, а Вик уже ринулся разжигать камин: дрова были сложены в топке аккуратным колодцем, осталось только чиркнуть спичкой и поджечь сухую стружку. Тобиас тем временем коротко пожал напряженную руку Клима: мол, все будет хорошо.

Огонь быстро разгорался. Глядя на острые язычки пламени, Клим несколько раз нервно сглотнул.

– Я тоже люблю смотреть на пламя – отлично прочищает мозг, – тихо, но очень четко проговорил Теренс. – А струящаяся вода успокаивает чувства… У тебя так бывает, Клим?

– Да, – ответил тот, машинально поднимая глаза – и не увидел лица Эрхарта.

Перед ним был совсем другой человек – старый, но не дряхлый, одетый в толстый шерстяной свитер грубой вязки. Он сидел в темном помещении, где из бревенчатых стен торчал сухой мох, а с низкого потолка свисали полотняные мешочки. Суровое морщинистое лицо старика освещало не пламя камина, а экран допотопного ноутбука, узловатые пальцы лежали на потертой клавиатуре. Вот старик задумчиво провел рукой по седым, коротко стриженным волосам, почесал густую, на удивление ухоженную бороду – словно только что из цирюльни. Затем мышкой открыл другую страницу.

Клим тут же перевел взгляд на текст, который читал белоголовый. Под заголовком «Землетрясение в Горной Шории: сейсмологи в потрясении!» шли более мелкие строчки: «Намедни жителей этой сказочно красивой местности, не зря называемой Сибирской Швейцарией, а также многочисленных любителей горного туризма потряс небывалый инцидент – причем потряс в буквальном смысле слова. В горах на стыке Алтая, Саян и Кузнецкого Алатау – напомним, они считаются не подверженными особой сейсмической активности – мощный подземный толчок разрушил до основания группу скал. Гранитные столбы, расположенные на территории заповедника, в стороне от популярных туристических маршрутов, рассыпались на мелкий щебень. Специалисты считают, что именно там, на высоте более 1000 м, находился эпицентр землетрясения магнитудой не менее 6,5. Волна, докатившаяся до жилых районов, не превышала по интенсивности 4-5 баллов. Других разрушений нет».

Под текстом красовалась фотография той самой кучи щебня. А ниже еще одна, демонстрирующая, как выглядело это место всего несколько дней назад: массивные вертикальные глыбы, пять или шесть, чернели на фоне голубого неба, словно гигантские пальцы, вылезшие из недр лысой горы…

Старик громко хмыкнул, закрывая страницу, и уже потянулся к крышке ноутбука, когда взгляд Клима зацепился за время и дату в правом нижнем углу экрана: 23:14, 01.07…

– Нет! – закричал Клим.

Видение резко оборвалось.

– Клим! – позвал его голос Эрхарта-старшего, спокойный и властный. – Возвращайся, Клим!

Клим открыл глаза, поморгал, огляделся: он полулежал на диване, а все собравшиеся – трое Эрхартов и Тоб – склонились над ним. Он тут же сел прямо и помотал головой, стряхивая с себя оцепенение.

– Ты в порядке, сынок? – Эмилия глядела на него с материнской заботой.

– Я увидел… – с трудом выдавил Клим. – Сам! – он повернулся к Теренсу, который пристально смотрел на него, почему-то улыбаясь в ус. – Но вы же говорили, что Эмилия…

– Я отвлекал твое внимание, дабы ты перестал бояться и расслабился. А затем, признаюсь, применил гипноз – совсем чуть-чуть… Нет, я тебя не обманывал! – поспешно добавил он, увидев, как вытянулось лицо Клима. – Эмилия и вправду способна проникать в чужие воспоминания, и она бы сделала это, если бы ты сам не справился. Но ты справился. Молодец!

– Да уж… – Клим невесело ухмыльнулся.

– Так ты видел дату выхода статьи или нет? – не вытерпев, прямо спросил Виктор.

– В самой статье – нет. Ее сочинял какой-то осел с литературными замашками: вместо времени происшествия написано «намедни», можете себе представить? – Клим пытался шутить, но не смел смотреть в глаза другу. – Зато я видел время внизу экрана: время и день, когда Мастер Илларион читал это сообщение.

– И?

– В общем, мы порядком опоздали – это было седьмого января…

В комнате повисла тяжелая, вязкая тишина. Виктор обреченно уронил голову на руки, Тобиас и Теренс одинаково нахмурили брови. И тут неожиданно прозвучал тихий смех Эмилии.

Мужчины дружно уставились на нее.

– Клим, мальчик мой, ты как будто не в России родился! – проговорила хозяйка ласково, словно обращаясь к маленькому ребенку. – Все-таки правду говорят, что Калининград – не русский город… А ну-ка, вспомни еще раз цифры, только по порядку.

– Двадцать три – четырнадцать, это время. А ниже ноль один – ноль семь… Елки-палки, так это же первое июля!

– Ну ты даешь! – Вик в сердцах хлопнул друга по спине, да так, что у самого руку чуть не отшибло.

Тоб ошарашено покачал головой, а затем оба с Виком навалились на Клима и устроили на диване кучу-малу и бой подушками.

– Ну прямо детский сад! – снисходительно изрекла Эмилия, не подозревая, что прошлым вечером ее дочь твердила то же самое.

Зато Теренс не обратил никакого внимания на ребячество приятелей. Он не сводил взгляда с жены.

– Ой, милый, не надо смотреть на меня так, как будто ты чем-то недоволен! – она обезоруживающе улыбнулась.

– Значит, ты все-таки пробралась туда?

– Не удержалась – уж очень любопытно было…

– Ну ты и проныра! Я бы даже сказал, авантюристка!

Последнее услышали и ребята, прекратив, наконец, возню на диване. Все рассмеялись. Они испытывали настоящее облегчение: даже учитывая дурацкое «намедни», у них в запасе была еще целая неделя. Правда, следовало за это время добраться до загадочной Горной Шории: до настоящей Швейцарии рукой подать, а до Сибирской пилить и пилить… Затем предстояло найти в тайге белоголового старика, который ничем не отличался от тысячи таких же стариков – разве что был старше их на тысячу лет, да и зваться мог как угодно…

– Мальчики, а не пора ли вам баиньки? – ненавязчиво намекнула Эмилия, видя, что парни все никак не угомонятся. – Утро вечера мудренее и все такое…

– Вот было бы здорово, если бы вообще не нужно было тратить время на сон! – заявил в ответ Вик, а Тобиас согласно покивал. – Я и половины намеченного на день сделать не успеваю.

– Потому что суетишься, – подкинув в топку еще пару поленьев, Теренс вновь устроился в кресле перед камином, готовый к назревающему философскому диспуту: было очевидно, что ребята не успокоятся, пока не выговорятся. – Но зачем спешить, если впереди вечность?

– А как же известная мудрость: «Жить надо так, словно каждый день – последний»? – тут же спросил Клим.

– Ну и что бы ты сделал, если бы и вправду узнал, что жить осталось один день?

– Ничего особенного, – поколебавшись, признался Клим. – Наверное, просто привел бы в порядок дела, хотя бы те, что от меня зависят. И постарался бы сделать что-то приятное для близких людей… если уж не успел осчастливить человечество в целом!

– Но ведь так и надо проживать каждый день, разве нет? – Теренс глядел на притихших парней с лукавым прищуром. – Держать свои дела в порядке и делать счастливыми людей, по воле судьбы оказавшихся рядом. На мой взгляд, это и значит «жить одним днем».

– что тогда значит «жить вечностью»? – спросил Тобиас. – Не знаю, как вам, но мне ни мозгов, ни воображения не хватает, чтобы представить себе вечность!

– Ну да, она мыслится скорее как математическая абстракция, – согласился Клим.

– А вы исходите от обратного, – посоветовал Эрхарт-старший, пряча в усах улыбку. – Вместо того, чтобы пытаться объять необъятное, просто перестаньте ограничивать себя надуманными временными интервалами…

– Кстати, о временных интервалах! – прервал отца Виктор.

Его взгляд вдруг наполнился мрачной решимости. Собеседники сразу притихли. Эмилия, молча слушавшая мужчин, напряглась. А Виктор достал из кармана джинсов вчетверо сложенный лист и аккуратно расправил его на колене. Теренс подозрительно нахмурился: неужели снова рисунок Кауница-младшего?

Как всегда, интуиция его не обманула.

– Это портрет Элинор. Автор, как понимаете – один из присутствующих, – Виктор пустил рисунок по кругу.

– Однако! – вскинул брови Клим.

Эмилия ахнула.

Теренс глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Этот тот портрет, что ты рисовал на горе за Оломоуцем… а мне так и не показал? – наконец проговорил он.

Тобиас кивнул. Он выглядел немного растерянным, но отнюдь не виноватым.

– Наш чудо-художник, наверное, просто забыл о каком-то там рисунке – у него ведь столько забот! – съехидничал Вик.

– Я не забыл… – начал было Тобиас.

Но Вик не дал ему и слова сказать:

– Дай угадаю! Ты наверняка подумал, что было бы нетактично показывать его нам сейчас, когда Элинор уже нет, верно? Как-то не комильфо. Такое вот благородное воспитание!

Тут вмешался Теренс:

– Сын, мы понимаем, что тебе больно, но не тебе одному. Поэтому помолчи и дай другу возможность объясниться!

Вик угрюмо уставился в пол. Тобиас благодарно взглянул на Эрхарта-старшего и продолжил:

– Тактичность тут ни при чем. Просто было еще не время… Не знаю, как объяснить. Я вообще не хотел никому показывать этот рисунок. Вы не поверите, у меня даже возникло острое желание уничтожить его, разорвать или сжечь – прежде со мной никогда такого не случалось! Но Элинор попросила показать…

– И ты не посмел ей отказать? – подбодрил его Теренс. – Понимаю… И что она сказала? Удивилась?

– Ничего не сказала. И не удивилась. Лишь слегка улыбнулась, как будто чего-то подобного и ожидала…. Но при этом у меня сложилось четкое впечатление, что она не хочет, чтобы я показывал портрет кому-либо еще!

– Возможно, именно такую просьбу Эль выразила мысленно, – предположил Теренс. – Ну хорошо, а почему ты решил показать нам портрет сейчас?

– Утром Аглая с Виком говорили об Элинор, о ее личном выборе. А потом я пошел к себе собираться в дорогу. И вдруг четко понял, что надо взять с собой тот рисунок: он хранился у меня в столе…

– Вроде как время пришло? – подсказал Теренс.

– Именно так, время пришло! – судорожно выдохнул Тоб. Его аж трясло от напряжения.

Эмилия это заметила, встала, подошла и положила руки ему на плечи.

– Не волнуйся, ты все правильно сделал. А то, что не умеешь облекать свои ощущения в слова – так это не беда. Ты всегда можешь их нарисовать… – Ребята, предлагаю всем идти отдыхать. Завтра будем думать, что делать дальше.

В этот раз спорить никто не стал. Пожелав хозяевам доброй ночи, парни послушно направились к двери. Эмилия задержала Вика, уходившего последним.

– Сынок, дай мне портрет. На одну ночь.

– Хочешь, я тебе отсканирую?

– Нет, мне нужен именно этот листок.

Вик протянул матери рисунок, еще раз пожелал ей спокойной ночи и вышел. Клим и Тоб привычно расположились в его комнате, расстелив на полу коврики и спальники.

Теренс задержался в кабинете, и Эмилия поднялась к себе одна. Проходя мимо детской, она заглянула в приоткрытую дверь: близнецы крепко спали. Из комнаты Вика тоже не раздавалось ни звука. Она вошла в спальню, включила старинную прикроватную лампу с шелковым абажуром, быстро переоделась и скользнула под одеяло.

Явившись час или два спустя, Теренс нашел жену спящей, но ее волосы, прилипшие к щеке, были еще влажными от слез. Рядом на белой кружевной подушке лежал плотный листок бумаги. Теренс со вздохом взял рисунок и пристроил на тумбочке. Затем выключил свет, лег, легонько обняв жену, и вскоре уснул.

Эрхарт-холл погрузился в предрассветный покой. Не спал только рыжий кот. Он вылез из-под кровати и устроился в ногах у Эмилии – сторожить. Янтарные глазищи то и дело поблескивали, косясь на портрет под лампой.

Юная дева, прекрасная, как королева эльфов, глядела на всех с нежной улыбкой, но в глазах ее застыла глубокая тоска…

Глава 5. Сила воображения

Эмилия с надеждой погрузилась в сон. Лес-Храм встретил ее привычной тишиной. Лишь едва ощутимая пульсация недр земли поднималась по стволам-колоннам, заставляя трепетать золотисто-зеленые кроны высоко над головой. Бесшумно ступая по мягкому ковру из мха и палых листьев, Эмилия шла вдоль нефа, вглядываясь в просветы между деревами, но чем дальше шла, тем яснее понимала: никто ее здесь не ждет. Эль не пришла. И не придет!

Материнское сердце болезненно сжалось от страха и отчаяния. И в тот же миг Лес выставил ее вон: вечное Сердце планеты не терпит смертоносных эмоций…

Эмилия очутилась в пустыне. Куда ни глянь, бескрайние пески. Невысокие барханы вздымались и опускались вплоть до горизонта, словно морская рябь, только не синяя, а желто-оранжевая. Это было красиво – и одновременно жутко. Она попыталась идти, однако ноги вязли в горячем песке до середины икры, раскаленный воздух обжигал лицо, им невозможно было дышать. «Ну все, пора просыпаться», – сдалась она.

И тут появился кот. Вынырнул из тени бархана, как рыжая пена на золотистых волнах, и замер, глядя на Эмилию хитрыми глазищами.

– Барбаросса? – с надеждой прошептала она. – Или Барбос?..

Кот нетерпеливо вильнул пушистым хвостом, дескать, какая разница?

– Ну извини, – спохватилась Эмилия. – Я готова, мой проводник!

Кот развернулся и скользящей трусцой двинулся по оранжевому морю. Эмилия последовала за ним, шагая точно по отпечаткам маленьких лап. Удивительно, но она больше не проваливалась в песок и не страдала от жары: босые ступни приятно щекотало сыпучее тепло. Не поднимая глаз с вереницы круглых отметин, она шла себе и шла… И не заметила, в какой момент пустыня закончилась: теперь она шагала по крупному, плотному песку дорожки.

Эмилия невольно остановилась. По обе стороны от тропы зеленели узкие полосы газона с крапинками белых маргариток. А дальше начинался сад – сотни, тысячи всевозможных деревьев. В воздухе стоял аромат цветов. Она пригляделась: одни деревья еще только распускали почки, другие цвели, третьи были увешаны сочными плодами, а некоторые уже сбрасывали побуревшие листья. В этом саду одновременно правили все времена года!

Кот, поджидавший ее на тропинке чуть впереди, призывно мяукнул, и Эмилия поспешила вслед за ним. Но не прошла и двух десятков шагов, как рыжий проводник прыгнул в сторону и исчез в цветущих кустах. «Пришли», – поняла Эмилия.

Тропинка упиралась в круглую поляну, посреди которой росла яблоня. Та самая сказочная яблоня с серебряными ветками, золотыми листьями и яблоками из чистого яхонта. На нижней ветке сидела жар-птица – тоже та самая, из детской книжки с картинками: на голове сверкает корона, крылья и свисающий до земли хвост переливаются всеми цветами радуги.

Сказочное создание повернуло к ней голову – и оказалось, что это уже не птица, а дева. Прекрасная дева с пламенеющими рыжими космами ниже пояса, фарфорово-белой кожей и изумрудными глазами. Лицо с тонкими нежными чертами, неуловимая улыбка на губах… Малышка Эль, только повзрослевшая – как на портрете Тобиаса!

Эмилия бросилась было к ней – и замерла. Глаза… В глазах девы не было ни радости, ни печали – совершенно никаких чувств.

– Где моя дочь? – спросила Эмилия с вызовом.

– Твоя ли? – пропел мелодичный голос.

– Где Элинор?

– Дома.

– Кто решил, где ее дом?

– Она сама, – последовал бесстрастный ответ.

– Я могу увидеть ее?

– Чужим туда нет входа! – дева-птица слегка подалась вперед, певучий голос прозвенел неожиданно властно: – Передай это тому, кто ищет!

– И не подумаю!

– Дерзишь? – изумрудные глаза округлились совсем по-птичьи.

– Извини, – пожала плечами Эмилия. – Но любовь нельзя лишать надежды.

– Ах, любовь… Безрассудство, тоска и алчная тяга распоряжаться чужой судьбой – вот что такое ваша любовь!

Ей показалось, или лицо девы на миг утратило безразличие? Но если даже и так, то всего на миг.

– Отнюдь, – возразила Эмилия. – Ты что-то путаешь.

– Я?! – в этот раз зеленые глаза действительно полыхнули гневом, а радужное платье заискрилось от взмаха рук-крыльев. – Ты забываешься, женщина! Я бы могла оставить тебя вечно блуждать в пустыне подсознания, но пожалею – все же ты вырастила мою девочку. Уходи! Уходи и никогда больше не ищи дорогу сюда!

Сверкающая птица стрелой взмыла в воздух и растворилась, будто радуга, только сверху донесся затихающий звон:

– И своему рыжему бродяге скажи, чтобы в мой сад больше не лазил! Еще раз увижу…

И тут Эмилия проснулась.

Приподнявшись на локте, Теренс тревожно смотрел на нее. А в ногах сидел Барбос – уши поджаты, шерсть дыбом. Едва Эмилия шевельнулась, кот спрыгнул с постели и сиганул в открытую форточку.

– Ты где была? – с видимым облегчением спросил Теренс. – Я уже хотел тебя будить, но кот не дал.

– И хорошо, что не разбудил, – Эмилия положила голову мужу на плечо. – Я была в Заколдованном Саду…

– Час от часу не легче! Тебе своего сада мало?

– Я не шучу.

– Извини, я просто испугался за тебя, – Теренс поцеловал ее в макушку. – Продолжай.

– Это сад из одной старой сказки… У моей бабушки была целая коробка диафильмов – это такие…

– Знаю.

– Все нормальные дети перед сном смотрели мультики, а мы с сестрой просили бабушку показать диафильмы. Она вешала на шкаф белую простыню, выключала свет, и появлялись картинки с текстом внизу. Сначала нам его читала бабушка, а повзрослев, уже мы сами. Мой любимый диафильм был, знаешь, какой? «Сказка про Ивана-царевича и Жар-птицу». Так вот, сегодня во сне я побывала в саду этой самой Жар-птицы. И даже с ней разговаривала!

– И почему меня это не удивляет? – снова вздохнул Теренс.

– Погоди, я еще не все рассказала, – Эмилия приподнялась на локте и посмотрела мужу в глаза. – У этой Жар-птицы было девичье лицо – в точности такое! – и она показала на портрет, который стоял на тумбочке, прислоненный к светильнику.

– Это была Элинор? – нахмурился Теренс.

– Нет. Хотя в первое мгновенье я тоже подумала, что она. Но Жар-птица сказала, что Элинор сейчас дома и назвала ее «своей девочкой» …

– Это все?

– Почти. Она выгнала меня за дерзость.

– Совсем не сказочный конец, не находишь? – хмыкнул Теренс.

– А еще велела передать тому, кто ищет Эль, чтобы больше не искал, а Барбосу – чтобы больше в ее сад не лазил!

– И ты передашь?

– А зачем? – пожала плечами Эмилия. – Они все равно не послушаются – что Вик, что кот…

Спустившись на кухню, чтобы приготовить завтрак семье и гостям, она застала Барбоса у плиты рядом с пустым блюдечком. Кот поднялся ей навстречу и потёрся о ноги.

– Проголодался, рыжий бродяга? – она почесала кота за ухом. – Заметь, это не я тебя так назвала… И что, ты больше не будешь лазить по чужим садам?

Барбос посмотрел на хозяйку так, словно она сморозила величайшую глупость, и принялся вылизывать лапы. Эмилия пригляделась: в свалявшейся шерсти блестели золотые песчинки.

– Ну-ну! – усмехнулась она и налила коту полное блюдечко сливок.

***

Супруги допивали кофе, когда сверху кубарем скатился Виктор. Клим и Тобиас шествовали следом, неся на плечах своих вчерашних наездников: счастью близнецов не было предела.

– Мам, пап, я гений! Я такое придумал! – в избытке чувств Вик схватил маму и закружил по кухне, Барбос еле успел удрать у него из-под ног.

– Верни меня на место, гений! – рассмеялась Эмилия. – Лучше сядь и спокойно расскажи. И вы, дети, большие и маленькие – давайте завтракать!

Вик уже успел поведать друзьям свой замысел. Они одобрительно кивали, слушая рассказ приятеля, но не забывали при этом прикладываться к чашкам и тарелкам. Сам Вик от возбуждения не мог ни есть, ни пить.

– Думал я, думал, как же мы будем искать нашего предка в сибирской глуши, и вдруг меня осенило: а ведь старец-то – продвинутый пользователь, судя по ноутбуку в избушке! По крайней мере, с интернетом дружит. А что если не мы будем его искать, а он сам захочет нас найти? Надо только сделать так, чтобы новость о нашем прибытии появилась в сети и, возможно, в газетах…

– Что-то в этом роде? – Теренс протянул сыну лист бумаги. – Я тут кое-что накидал, может, подойдёт?

Вик пробежался глазами распечатку.

– Ну пап, ты даешь! Получается, нас с тобой одновременно осенила та же мысль?

– Так бывает в слаженной команде, – подмигнул сыну Теренс.

– Клим, Тоб, послушайте! – и Вик зачитал вслух: – «Что ищут в Шории западные СМИ?» – это заголовок. Интригующее начало, а?

– Ты давай дальше читай, – сказал Клим, накладывая себе в тарелку еще полдюжины горячих оладий.

– Читаю: «История Горной Шории полна загадок. Одной из них заинтересовались даже западные журналисты. Настолько, что организовали экспедицию в горный край, сохранивший первозданную природу, окутанный преданиями и легендами. Вот что рассказал нам руководитель группы Виктор Эрхарт, известный журналистскими расследованиями в сфере культурного наследия: «Недавно к нам в руки попал один исторический документ – пока не буду раскрывать, какими путями – свидетельствующий о том, что некий иеромонах Илларион нашел прибежище в лесистых горах где-то на стыке Саян и Кузнецкого Алатау. Убегая из горящего монастыря, он унес с собой бесценные рукописи: информация, сокрытая в них, может здорово подкорректировать наше представление об истории одного королевского рода. У нас есть основания полагать, что хотя бы часть этих документов уцелела. И есть догадка, где их искать. Если нам повезет, мы, конечно же, поделимся своей находкой с мировой общественностью!» Группа в составе трёх человек прибывает такого-то числа в такой-то населенный пункт». Ну и как вам?

– Чувствуется рука мастера, – одобрил Тобиас.

– Зачетно! – кивнул Клим, не отрываясь от завтрака. – Если наш старец следит за местными новостями, должен клюнуть. Только надо доработать легенду на тот случай, если нас перехватят настоящие журналисты.

– Например?

– Например, каковы наши с Тобом функции в экспедиции?

– Что ж, дельное предложение, – Вик быстро вошел в роль «руководителя исследовательской группы». – Пусть Тоб будет фотографом, а ты… носильщиком.

– Что? – оладья, которую Клим собирался отправить в рот, шлепнулась обратно в тарелку.

– А что? Раньше в экспедиции всегда нанимали носильщиков – ну не самому же руководителю поклажу таскать!

– Верблюда себе найми, – посоветовал Клим. – Или осла!

– Для горной местности лучше подойдут яки, – на полном серьезе вставил Тоб. – Я читал, яки выдерживают морозы ниже сорока, да и молоко у них очень питательное.

– А что, это идея! – согласился Вик, старательно изображая, будто делает пометки на бумажной салфетке. – Вдруг мы там до зимы застрянем – Сибирь, как-никак! На одних сухарях долго не продержимся. Клим, ты умеешь яка доить? Вернее, ячку…Или как там жена яка называется? Мам, как правильно, ячка или якиня?

Тоб прыснул и тут же прикрыл рот салфеткой. Близнецы покатились со смеху. Старшие Эрхарты тоже хохотали в голос. А ребята, войдя во вкус, продолжали лицедействовать. Принялись обсуждать рацион экспедиции на год. Клим предложил взять побольше муки, поскольку он знает отличный рецепт пельменей «по-сибирски»:

– Тесто обычное: мука-вода-соль. Пока подчиненные возятся с тестом, руководитель, – Клим кивнул на Вика, – занимается начинкой: берет ружье и идет в тайгу на медведя…

Неизвестно, сколько еще длился бы этот спектакль, если бы его не прервал звонок Кауница-старшего. Ответил Теренс.

– Да, Рауль… Да, есть новости, – утирая выступившие от смеха слезы, он вкратце рассказал, что им удалось вчера выяснить. – Кстати, понадобятся твои связи с российскими СМИ: нужно разместить одно объявление… Да-да, «подсунуть утку» … И «ловить на живца», совершенно верно…

Остальные ждали, чем закончится разговор.

– Рауль просит прислать текст по электронной почте – надо только определиться с датой и местом прибытия, – нажав отбой, сказал Теренс.

– А как там мама? – осторожно поинтересовался Клим.

– Аглая сказала, что никогда не сомневалась в силе вашего воображения.

– Это комплимент или упрек? – полюбопытствовал Вик.

– Это констатация факта, – улыбнулась Эмилия, поглаживая кота, свернувшегося клубком у нее на коленях: видимо, рыжий бродяга решил пока воздержаться от прогулок даже в собственном саду…

Глава 6. Между прошлым и будущим

«Зверюгу» пришлось оставить на парковке варшавского аэропорта. Клим договорился с однокурсником, что тот перегонит автомобиль обратно в Калининград. Искатели понятия не имели, насколько затянется их сибирская экспедиция и каким образом они будут добираться обратно. Пока их волновало только одно: как бы не опоздать к часу Х.

Лететь было недолго – два часа до Москвы, оттуда пять до Новокузнецка. Куда дольше проболтались в ожидании посадки и пересадки, а еще плюс шесть часов к Гринвичу. Вот и получилось, что в дороге ребята провели почти двое суток – минус два дня из пяти отпущенных.

С тяготами ожидания каждый справлялся по-своему. Клим и Виктор решили отоспаться впрок. Вначале они и вправду умудрялись засыпать всякий раз, как только принимали сидячее положение. Ну а когда спать стало уже невмоготу, оба погрузились в чтение.

А Тобиас, казалось, был только рад вынужденному бездействию: в кои-то веки он мог спокойно порисовать. Специфический гомон в залах ожидания было ничто по сравнению с бесконечной суетой в школе и дома. Он пожалел лишь об одном – что взял с собой мало альбомов; поэтому при первой же возможности прикупил еще несколько блокнотов для зарисовок.

Вот и теперь он покрывал очередной лист быстрыми штрихами, поглядывая в окно поезда, который мчал путников к месту назначения. Хотя мчал – слишком сильно сказано. Электричка мерно следовала со всеми остановками, дабы путники могли как следует рассмотреть невиданные пейзажи. Дикие леса, горы, реки – сибирская природа, конечно же, впечатляла. Но больше всего глаз европейца поражал вид деревень и шахтерских поселков – вот это выглядело действительно дико. Причем дикость эта не будоражила, в отличие от природной, а вгоняла в депрессию.

– Еще два часа пилить! – уныло пробормотал Виктор, в сотый раз глянув на часы. По шоссе доехали бы в два раза быстрее, вот только их целью было не быстрее доехать, а максимально «засветиться».

– Всего два часа, – поправил его Клим. – Представь себе, сколько времени люди сюда добирались еще каки-то сто лет назад: погрузился весной в повозку – и аккурат к зиме доехал! «Ямщик, не гони лошадей…» – пропел он страдальческим голосом, и стайка девчонок через проход дружно захихикала.

Трое приятелей и без того привлекали всеобщее внимание, где бы ни появлялись – на улице, в транспорте, на вокзале. Что выделяло их из толпы: добротная амуниция, рост выше среднего или ясные лица? Так или иначе, они то и дело слышали в свой адрес разные замечания, один раз даже робкое «хэллоу». Народ здесь был не слишком приветливый, но и не равнодушный – и это обнадёживало.

– Кстати, что вы там говорили о субъективном восприятии времени? – спросил Тобиас, не отрываясь от рисования. – Вы обещали мне рассказать. Только человеческим языком, без этих жутких терминов!

Клим и Виктор, математики до мозга костей, с пониманием переглянулись: что поделаешь, гуманитарий!

– Ты имеешь в виду дисторсию? – снисходительно брякнул Галицкий.

– Это когда у меня день пролетает в одночасье, поскольку я весь в работе, а у вас, бездельников, оно ползет черепашьим ходом? – парировал Тобиас, переворачивая лист альбома. – Хочешь, нарисую твою скучающую физиономию? Подаришь маме…

– Чтобы детей пугать? – Клим добродушно рассмеялся. – Расскажи ему, Вик. Ты глубже эту тему изучал, а я так, прошелся по верхам…

Виктор, изнывавший от скуки, с удовольствием согласился.

– Вопреки бытующему мнению, депрессия обычно повышает способность воспринимать время точно, – начал он тоном заправского лектора, – поскольку в подавленном состоянии человек меньше фокусируется на внешних факторах…

– Это называется «депрессивный реализм», – прервал его друг-художник. – В свое время я прочитал столько учебников по психологии и психиатрии, что наверняка сдал бы экзамен на степень бакалавра.

Он не стал уточнять, с чего вдруг увлекся наукой об «исправлении души». Приятели были в курсе, сколько страха натерпелся Тоб в детские годы, свой необыкновенный дар принимая за психическое расстройство. И отнюдь не просто так он считал Эрхарта-старшего своим наставником: именно отец Вика объяснил перепуганному юнцу происхождение и суть его уникальных способностей. «Видящие Суть» – так называли в Дхаме мастеров его рода.

– Я знаю, что говорят о времени психологи, – продолжил Тобиас. – Что в психике человека нет специального механизма для отсчета времени, поэтому для этих целей используются все уровни психического отражения. Время не является непосредственным стимулом – нет материального объекта, который воздействовал бы на рецепторы воспринимающего его человека. Поэтому мы можем использовать только такие понятия, как «чувство» или «осознание» времени… Вы лучше поведайте мне о понятии времени с точки зрения современной физики.

– Ты имеешь в виду пространственно-временной континуум? – уточнил Виктор. – Так тут, собственно, и нечего рассказывать: это общепринятая на данный момент физическая модель нашей Вселенной, где время считается четвертым измерением, дополняющим три пространственных…

– А поскольку этот континуум есть математическая абстракция, то в природе его не существует! – скептически добавил Клим.

И тут же за его спиной раздался возмущенный возглас:

– Как это не существует? А что же тогда измеряют мои часы? – смуглый черноволосый паренек вскочил с соседнего сидения, потряхивая модными часами на запястье. Его приятели дружно закивали.

– И мои! А мой смартфон? – загалдели девчонки справа, демонстрируя свои телефоны и часы.

Оказалось, беседу троицы с интересом слушали сидевшие поблизости старшеклассники: судя по разговорам, они ехали на экскурсию в Шорский национальный парк.

– Отвечай уже! – поторопил Тоб растерявшегося «лектора». – Видишь, племя младое интересуется.

– Ну ладно, раз публика настаивает… – Виктор приосанился, чувствуя на себе взгляды слушателей и особенно слушательниц. – Во-первых, я говорил о математической модели пространства-времени. Наша наука еще только приближается к пониманию того, что из себя представляет мироздание. Можно сказать, ученые все еще находятся на первой стадии познания: «Я знаю, что ничего не знаю» …

– Так ведь это еще Сократ сказал! – встрял другой подросток, стройный блондин с умным улыбчивым лицом – он подсел к девчонкам, чтобы лучше слышать. – Неужели наука за две с лишним тысячи лет ни капельки не продвинулась?

– Почему же, продвинулась – и в микро, и в макро, – с готовностью ответил Вик. – Да только после каждого научного открытия всплывает все больше загадок, и чуть ли не всякая новая гипотеза опровергает предшествующую… Однако мы говорили о времени. Насколько велик прогресс человечества в понимании этого явления?.. Так и быть, давайте начнем с того, что же все-таки измеряют ваши часы… Все часы в мире идут с одинаковой с скоростью, верно?

– Естественно! – отозвался смуглый парень с соседнего сидения. – Иначе какой в них смысл?

Вик обернулся на него, перевел взгляд на его товарищей – и внезапно просиял.

– Близнецы? То, что нужно! Идите-ка оба сюда!

Два длинноногих подростка, похожих как две капли воды, в одинаковых джинсах и худи, ловко переметнулись на сидение напротив Вика, рядом с Климом. У них и стрижки были одинаковые, только у одного густая челка свисала налево, а у второго направо.

– Наглядно демонстрирую так называемый «парадокс близнецов»! – объявил Вик аудитории, которая росла на глазах: еще с полдюжины ребят подтянулись к своим одноклассникам. – Итак, если мы отправим одного их этих молодцов – скажем, левого – в космическое путешествие на о-очень большой скорости, а второго, правого – прости, приятель, ничего личного! – оставим на Земле, то, вернувшись домой, наш путешественник увидит, что его брат-близнец стал почти стариком, в то время как сам он почти не изменился: по часам звездолета пройдет пять лет, а на Земле – все пятьдесят. Кто мне скажет, почему?

– Для объекта, движущегося на очень большой скорости, время течет медленнее! – быстро ответил светловолосый парень, окруженный хихикающими девочками.

– Молодец! Не перевелись еще умники на земле русской, – хмыкнул Виктор. – Может, ты нам скажешь, как движется время?

– Из прошлого в будущее, конечно.

– В принципе верно. Ход строго вперед принято называть «стрелой времени». Но тогда откуда взялось понятие спирали времени – все, наверное, слышали такое?

Школьники молчали, переглядываясь и пожимая плечами. Виктор повернулся к Климу:

– Можешь объяснить молодежи своими словами, без формул? Боюсь, у меня не получится.

– Если только очень приблизительно… – Клим нехотя привстал, окидывая взглядом слушателей.

Те разом притихли и почтительно воззрились на двухметрового атлета. Климу стало смешно. Но он взял себя в руки и начал вполне серьезно:

– Время и пространство, как вы понимаете, взаимосвязаны. А поскольку все тела во Вселенной – планеты, звезды, галактики, да и сама Вселенная – постоянно вращаются, причем как вокруг собственной оси, так и по орбите, то в сумме такое двойное вращение приводит к спиральному движению всего, в том числе и времени. Короче говоря, время бесконечно изменяется, циклически повторяясь на более высоких уровнях развития материи.

– А почему тогда говорят, что прошлого уже нет, будущего еще нет, а есть только настоящее? – спросила девчонка, рядом с которой стояла зачехленная гитара.

– Что, песню вспомнила? Про миг между прошлым и будущим? – подмигнул Вик девчонке, отчего та зарделась. – Да, так понимают время романтики: туристы, буддисты и барды. А некоторые ученые, наоборот, считают, что настоящее – это фикция, реально существуют только прошлое и будущее. Именно так сегодня понимается время в математике…

– А как насчет путешествия во времени? – ухмыляясь от уха до уха, полюбопытствовал один из близнецов, правый. – Оно возможно в принципе?

– Пока наука пришла лишь к тому, что движение из настоящего в прошлое возможно на субатомном уровне: обнаружены так называемые античастицы, которые двигаются назад во времени… А как давно, по-вашему, люди стали интересоваться подобными вопросами? – вдруг спросил Вик, хитро прищурившись.

– Лет сто назад… – прозвучал несмелый ответ.

– Когда стали сочинять фантастику! – сказал кто-то, и все рассмеялись.

– Когда появилась идея машины времени! – с довольным видом заявил блондинистый умник, затесавшийся среди девчонок.

– Все мимо! – усмехнувшись, подытожил Виктор. – Недостатком воображения наши предки никогда не страдали – даже в доисторические времена, задолго до появления научно-фантастических романов. Я тут недавно читал, как Платон в трактате «Государство» в четвертом веке до нашей эры разбирал популярный древнегреческий миф. Если коротко, Платон полагал следующее: когда боги управляют миром, время идет вперед, а когда перестают управлять – оно движется назад; каждый такой цикл длится многие века.

– А что насчет ясновидящих? Ну, людей, которые видят будущее? – очень серьезно спросила девочка с гитарой.

Ей ответил Виктор, так же серьезно, вмиг отбросив шутливый тон:

– Официальная наука, увы, толком не может объяснить феномен ясновидения. Поэтому предпочитает молчать. Хорошо хоть не отрицает, как было принято до недавнего времени. А ты что скажешь, Клим?

Галицкий пожал плечами:

– Если люди еще не изобрели машину, которая могла бы перемещать их во времени физически, это еще не значит, что они не могут путешествовать мысленно.

– В воображении? – разочарованно скривилась девчонка.

– Ну почему же? Человек – часть пространственно-временного континуума, а мысль – тоже форма материи. Просто мы пока мало знаем о ее возможностях… – добавил Клим, впрочем, довольно неуверенно.

От конфуза его спас один из педагогов, сопровождавших ребят:

– Подъезжаем! Всем приготовиться к выходу!

– К выходу в открытый космос… – вполголоса заметил Вик, наблюдая, как юные слушатели, толкаясь в проходе, разбредаются по своим местам.

– Ты чего? – подозрительно сощурился Клим. – Испугался, что ли?

Это было бы более чем странно: Виктор Эрхарт вообще не ведал чувства страха. Это и имел в виду его отец, намекая на «бесшабашность некоторых».

– Да нет, просто вдруг накатило, – смущенно признался Вик. – Такое ощущение, будто мы пересекли не полконтинента, а полгалактики…

– И через пару минут высадимся на незнакомой планете… – подхватил его мысль Клим.

– В надежде, что нас встретит человек, то есть представитель нашей собственной расы, каким-то чудесным образом прибывший сюда раньше нас! – закончил за всех Тобиас и аккуратно убрал блокнот с карандашами в оттопыренные карманы брюк.

***

Таштагол, районный центр, встретил путников холодным дождем. Оставив Тобиаса караулить багаж внутри небольшого аккуратного вокзала, Виктор и Клим пошли ловить такси: гостиница, где они забронировали номер, находилась не в самом городке, а ближе к живописной горной вершине, под которой раскинулся горнолыжный курорт Шерегеш.

Тоб сидел, привалившись спиной к рюкзакам, и силился разобраться в необычном ощущении, «накатившим», как оказалось, на всех троих одновременно. Откуда вдруг взялось это чувство, будто они ступили на чужую, вернее, чуждую им территорию? Горы как горы: поросшие хвойным лесом гранитные массивы, не больно-то и высокие, около полутора тысяч метров, сверху изъеденные ветрами и тающим снегом, снизу – подземными водами. Да и люди как люди: одни работают на рудниках, другие на турбазах; только шорцы, исчезающее коренное население, по-прежнему занимаются традиционными промыслами и сохраняют веру в духов, доброе верховное божество и его злобного брата…

Быть может, как раз эти древние духи и воспротивились появлению чужестранцев на их исконной земле?

– Ишь, размечтался! Местным духам ваша троица абсолютно по барабану… – неожиданно проговорил кто-то за его спиной – неторопливо, протяжно и вкрадчиво.

Тобиас обернулся. В шаге от него стоял старик: короткий ежик белоснежных волос, такая же белая ухоженная бородка и черные глаза, пытливо глядящие из-под седых бровей. Одет он был в линялый камуфляжный костюм, какие носят рыбаки и охотники, вот только в руках держал не ружье и не удочки, а самый настоящий посох.

Тобиас так и замер, уставившись на старика. А тот вдруг улыбнулся, отчего суровое морщинистое лицо сразу смягчилось и просветлело.

– Ну здравствуй, правнук! – протянул он то ли насмешливо, то ли просто весело.

– Здравствуй, прадед.

Мастер Илларион слегка качнулся вперед, опираясь на свою увесистую палку, и скользнул по нему быстрым взглядом вверх-вниз.

«Сканирует», – смекнул Тобиас. И не ошибся.

– Так-так… Вижу, старания Филиппа не прошли даром! И давно ты видишь?

– Сколько себя помню.

– А рисуешь… давно?

– Столько же.

Старик шевельнул бровями, ожидая продолжения.

– Я вижу… по-другому только те объекты, которые рисую, – сбивчиво пояснил Тобиас. – Сначала не понимал, почему так. Но потом Эрхарт сказал, что, рисуя, я вижу суть вещей… ну, и людей, конечно.

– Кто такой Эрхарт? – насупился старик.

– Страж.

– Страж Ключа? А он тут при чем?

– Он мой отец.

Это сказал Виктор, незаметно подошедший к ним сзади.

На этот раз седые брови старика прямо-таки взлетели вверх, стоило ему скользнуть взглядом по лицу Эрхарта-младшего. Однако голос остался таким же мягким и вкрадчивым:

– Занятная комбинация! Потомок Дугальда и… ученика Дугальда! В итоге Искатель в квадрате… – старик покачал седой головой. – Очень любопытно! Значит, это ты руководитель экспедиции?

Виктор лишь неопределенно пожал плечами: Великий Мастер явно иронизировал.

– А кто же из вас вычислил меня – Видящий Суть или Искатель? Погодите, не отвечайте – мне интересно самому догадаться: давно я так не развлекался…

Старик не договорил. Резко обернувшись, он уставился в проход между сидениями, где настороженно замер только что вошедший Клим. С минуту они так и стояли, глядя друг на друга: Клим Галицкий и Мастер Илларион. Затем старик крякнул и задумчиво почесал бороду.

– Кто бы мог подумать? Ни Коста, ни Леммарх – Великие Мастера Дхама! – не сумели, а желторотый юнец, ни черта не смыслящий в Полотне Времени, смог… Я уже думал, что ничто в этом мире меня не удивит, а вы удивили – трижды за одно утро! – Илларион решительно стукнул посохом по полу: – Что ж, так и быть – хватайте свои вещички и поехали.

Все трое, как зачарованные, послушно разобрали рюкзаки и гуськом последовали за Мастером к выходу из здания вокзала.

– А куда поехали-то? – первым опомнился Вик.

– Ко мне, куда же еще? – и, не глядя на них, Илларион направился в дальний край парковки, где стоял облепленный грязью черный «Патриот».

Увидев, в чью машину направились «журналисты», таксист, поджидавший их, уважительно поклонился старику, хотя тот на него вообще не обратил внимания.

***

Ехали молча. И долго. Обогнув Шерегеш с его унылыми рабочими кварталами и новомодными гостиницами для альпинистов и горнолыжников, еще часа два тряслись по гравийке. А затем и вовсе свернули в узкую колею, уходящую все глубже в тайгу. Старик вел машину уверенно, лихо объезжая колдобины. Виктор, сидевший на переднем сидении, заметил, что водители встречных машин, в основном «нив» и «уазиков», почтительно кивали, здороваясь с ним.

Неожиданно дорогу перекрыл шлагбаум. У сторожевой будки мужик в форменной куртке дрессировал собаку, молодую овчарку. Но едва заметив грязный «патрик», кинулся поднимать шлагбаум.

– День добрый, Лавр Лукич! – крикнул он белоголовому. – Кто это с тобой?

– Журналюги! – хрипло буркнул в ответ старик – совсем другим голосом, нежели разговаривал с ребятами.

– А-а! – с пониманием покивал сторож. – Ну пущай едут. Глядишь, чего интересного про нас расскажут, чего мы о себе и не знали! – и рассмеялся, довольный своей шуткой.

Лавр Лукич, он же Великий Мастер Илларион, криво усмехнулся и поехал дальше. Клим и Тобиас тряслись на заднем сидении, молча всматриваясь в дикий хвойный лес за окнами автомобиля. Однако Виктору надоело молчать. А еще больше – чувствовать себя безмозглым кулем, которому все равно, куда его везут.

– Вижу, вас тут все знают, – осторожно заметил он.

– А то как же! – ответил старик. – Сорок лет в заказнике лесничествую – почитай, всю жизнь.

– Ой ли?

– Всю жизнь Лавра Лукича. А до этого – жизнь Луки. Так и живу – то Лавр Лукич, то Лука Лаврентьевич…

– И не скучно вам тут?

– Мне-то? – старик так глянул на Вика своими черными глазищами, что у того сразу пропало желание болтать.

Благо, минут через пять подъехали к осанистой рубленой избе, потемневшей от времени и непогоды, обнесенной высоким, сравнительно новым штакетником. Собственно, здесь и заканчивалась ухабистая колея. Остановив машину прямо перед калиткой, дед скомандовал хриплым голосом Лавра Лукича:

– Выходим!

Вот так приятели оказались в тайном убежище Великого Мастера Иллариона.

***

Это был тот самый дом, который Клим видел во «сне наяву»: низкий потолок, мох между грубо ошкуренными бревнами, полотняные мешочки и пучки сушеных трав, свисающие с балок. С первого взгляда и не понять, в каком веке оказался, особенно учитывая возраст «лесничего». Однако цивилизация пробралась и в его жилище: в центре потолка висела светодиодная лампа, а на кухонном столе лежал ноутбук.

Старик же, при встрече на вокзале обильно сыпавший словами, в облике Лавра Лукича выдавал лишь жесткие скупые фразы: Клима и Виктора отправил во двор колоть дрова, а правнука посадил чистить овощи к ужину.

– Думаешь, он нас проверяет? – спросил Вик, наклоняясь за очередной чуркой: аккуратно распиленный сухостой кололся легко и звонко.

– Уверен, – отозвался Клим; он ловко орудовал колуном, довольный возможностью размяться после двух суток сидячего положения. – Хотя вряд ли его интересуют наши бытовые навыки. У дедули не глаз, а рентген…

– Все равно хорошо, что мы научили Тоба чистить картошку – помнишь, в первом же походе? – и Вик расхохотался, больше не в силах сохранять серьезность.

Клим тоже рассмеялся – настолько заразительным был смех друга. Смех и бесшабашность…

Тем временем Тобиас, молча покончив с картошкой, взялся за лук.

– Кольцами или порубить? – только и спросил он.

– Как пожелает ваше сиятельство, – хмыкнул старик; быстро растопив печь мелко колотыми дровишками, он поставил на плиту большую чугунную сковороду и добавил с нескрываемой иронией: – Вот уж не думал, что княжеских отпрысков учат стряпать…

– К счастью, в наше время у княжеских отпрысков есть выбор, – ответил Тобиас, вперив взгляд в разделочную доску, на которой мелко шинковал лук.

– Например, отказаться от титула?

– В том числе…

Собравшись с духом, Тоб поднял глаза: морщинистое лицо старца светилось мягкой улыбкой. Но недолго.

– Надо бы воды побольше натаскать, – прохрипел он голосом Лавра Лукича. – Пойдем покажу. Небось, русской бани ни разу не видал!

Тобиас Кауниц не то что русской бани – колодца с «журавлем» никогда в жизни не видел. Тем не менее, проворно наносил воды сначала в бак на печке, а затем в огромную деревянную бочку у входа.

– Для полной картины нам здесь только бабы Яги не хватает, – заметил Виктор, заходя с охапкой дров.

– Это ты о чем? – не понял Тоб.

– В двух словах не объяснишь… – Вик со знанием дела сунул в огонь пару толстых поленьев.

– Ну почему же? – сильно пригнувшись, в баньку вошел Клим и вывалил у печи еще охапку. – Есть в русских сказках золотое правило, которого придерживаются даже лютые злодеи: доброго молодца нужно сначала в баньке попарить, накормить, напоить, а уж потом только…

– В печь совать? – догадался Тоб. – И у нас так! Например, в сказке про Гензеля и Гретель…

– Ох и кровожадные же вы, а еще считаете себя культурными людьми! – покачал головой Вик. – У нас даже самая отсталая ведьма знает, что добрых молодцев, пусть и накормленных до отвала, нельзя сразу кушать – сначала надо поспрашивать! Авось расскажут чего позанятнее, столичные новости, например…

– Ох и достал же меня ваш фольклор! – Тобиас с грохотом поставил на полку пустые ведра и вытер рукавом пот со лба: в баньке становилось жарко.

– Скоро сам убедишься: народ сочиняет, но не врет! – заверил его приятель, лукаво блеснув глазами.

И действительно, когда после бани да жареной картошки с грибами парни вконец разомлели, хозяин налил им по кружке травяного чая, и пахучий, приятно терпкий напиток тотчас вернул им бодрость. Белоголовый старец окинул каждого гостя долгим взглядом и спросил тем особенным вкрадчивым голосом, который свидетельствовал о превращении лесника Лавра Лукича в Мастера Иллариона: