В краю несметного блаженства бесплатное чтение

Глава 1. Научные хлопоты.

Вех торопился изо всех сил, перебирая ногами по большим ступеням, которые вели прямиком ко входу в Научно-исследовательский Центр Изучения Послесмертия. Это огромное здание, разделённое, к тому же, на три одинаковых прямоугольных корпуса, было чуть ли не в два раза больше Института Исследований Физиологических Процессов, в котором Вех провёл пять томительных, однообразных лет, но не учёбы, а, вернее будет сказать, дешёвой её имитации.

Бесконечные прогулы, пропуски важных зачётных и экзаменационных работ, халатное отношение к лекциям – Вех скакал из крайности в крайность, находясь на грани вылета и едва успевая погасить накапливавшиеся целой горой долги. Но по-настоящему выручало его зад гордое звание покойного отца, охотно обсуждаемое в преподавательской среде. Ролгад Молди убился бы от стыда, если бы узнал, что его родной сын, вместо изучения таких до боли знакомых ему тем, отсутствует на большинстве лекций и становится объектом насмешек не только преподавателей, но и своих же одногруппников. Ведь это мистер Молди, некогда ректор Биологического Инженерного Института, превратил его из хлипкого, незаметного учебного заведения в настоящий эталон обучения, создав предпосылки к реформам высшего образования по всей стране. Ведь это под его руководительством Институт полностью сменил свою направленность, перейдя с неоднозначной и непопулярной биологической инженерии к совершенно новой, широконаправленной сфере физиологии. Ведь это по его проекту десять лет назад началось строительство Центра Изучения Послесмертия (к сожалению, он не застал этот момент в живых), по ступеням которого сейчас ступает, поторапливаясь, его любимый, его единственный Вех!

Исходя из короткой биографии Молди-младшего, можно сделать неправильный вывод, что он один из типичных представителей обеспеченной молодёжи, золотой ребёнок, эксплуатирующий заработанные отцом привилегии и в свою очередь не приносящий никакой пользы, но нет: привилегии ограничивались обучением в Институте Исследований Физиологических Процессов и ничем не подкреплённой невозможностью, либо же просто нежеланием выгнать Веха из него. Дальше Института начиналась такая же жизнь, как и у всех, со своими житейскими и более серьёзными проблемами. А что насчёт пользы, то какая-никакая польза от молодого человека была, и именно ради неё он заходил в Научно-исследовательский Центр.

Продемонстрировав круглому сканеру сетчатку глаза и затем миновав турникеты, Вех по давно запомненному пути прошёл мимо никогда не работавшего фонтана, являвшегося негласной точкой сбора и потому постоянно собиравшего вокруг себя массу людей, которую невозможно было обойти. Обычно он тоже останавливался вокруг него минут на десять, выискивая своих знакомых, но сегодня он и без того опаздывал на пятнадцать минут, поэтому быстрым шагом протиснулся сквозь людей и пошёл к лифту. Лифт словно играл свою незамысловатую роль в этой нервной игре под названием «опоздание» и никак не хотел спускаться на первый этаж, но всё-таки спустился, наполненный людьми, которые начали сочиться из него наружу, как кровь из свежей раны. Вех, с трудом зайдя внутрь, нажал на третий этаж, а также, никого не дожидаясь, и на закрытие дверей.

Кабина плавно поднималась вверх. Вех кое-как успел осмотреть себя в большое, во весь рост, покрытое отпечатками пальцев зеркало. У него был миниатюрный череп, казавшийся на лбу слегка приплюснутым, будто однажды его деформировало случайное попадание баскетбольного мяча.

Вех терпеть не мог длинных волос ещё с Раннего Центра Социализации, когда группа мальчиков постоянно называла его пуделем из-за тёмных вьющихся кудрей на голове, и поэтому с четырнадцати лет он начал стричься наголо. Так и сейчас он был лысым, но всё-таки на макушке уже появился едва различимый слой коротких волосиков. На нижней части лица, возле губ и на щеках – ни щетинки: Вех побрился вчерашним вечером. Он хотел пройтись ладонью по лицу, но ладонь словно впилась в едва бледную кожу щёк и дальше продвигаться не захотела, оставив после себя розоватый след.

В одежде Молди тоже был неприхотлив. Тело его покрывал серый спортивный костюм, похожий на гоночный. Состоял он из жилетки с длинными рукавами, концы которых были подвёрнуты, и тёплых, просторных, из искусственной кожи брюк. На ногах – полуботинки с пиксельным арктическим камуфляжем, испачканные чем-то на носке. Такой внешний вид создавал в головах многих людей образ типичного военного, но подобный стиль не был чем-то инновационным и пользовался достаточной популярностью, да и телосложение Веха язык не поворачивался назвать военным. Он был вовсе не хилым, но в то же время намного худощавее, чем среднестатистический мужчина, а невысокий рост нивелировал эту худобу, превращая его в самого что ни на есть стандартного по физическим характеристикам человека в обществе.

Лифт остановился на нужном этаже, стандартным звуком колокольчика уведомив о том, что пора выходить. Вех очутился в знакомом небольшом зале с высокими потолками, от которого ответвлялись длинные коридоры, с двух сторон усеянные разнообразными кабинетами. Его ждали в 314-м кабинете, находившемся в левом корпусе, и туда он и направился. Двери во многие кабинеты были открыты, и оттуда доносились как мужские, так и женские голоса, которые беспорядочно сливались в единый рабочий шум. На полпути к заветному кабинету коридор значительно расширился; появились кабинеты с двойными дверями или без дверей вовсе, ограждённые свисавшими с потолка липкими лентами. Слева от Веха, в углу, была припаркована каталка с одним сломанным колесом, а возле неё, на колёсиках поменьше, стояла никому в данный момент не нужная капельница. Создавалось впечатление, что из офисного помещения Вех попал в больничное и что сейчас из кабинетов начнут выходить, с трудом переставляя ноги, больные в халатах.

Вот он, долгожданный 314-й кабинет, с деревянными толстыми дверями, украшенными стеклянными узорами. Вех выпрямился, поправил жилетку, сдавливавшую шею, дёрнул за ручку и толкнул двери (они открывались внутрь).

В кабинете царила неживая тишина, и только звук захлопнувшихся за Вехом дверей на мгновение нарушил её. От тёмно-голубого освещения становилось неприятно и даже как бы прохладно, и любой человек, входивший в эти двери, будто действительно попадал на какой-то арктический ледник.

Был виден только стол со встроенным в него большим дисплеем и беспроводной клавиатурой, а также несколько стеклянных ящиков, судя по всему, наполненных лекарствами. Остальное пространство кабинета, то бишь бо́льшая его часть, оставалось загороженным двумя голубыми ширмами, между которыми был виден узенький проход. Вех не поторопился идти туда, потому что хозяин кабинета строжайше запретил ему самовольничать, поэтому он устроился на едва видимом диванчике прямо возле ширмы и стал ждать.

Да, тот, кто был нужен Веху, находился за ширмами и с чем-то возился, злобно ворча. Минуты через три послышался металлический звук, похожий на случайное падение вилки или ножа на пол, затем противный резиновый треск (скорее всего, снимались с рук медицинские перчатки), и к Веху вышла громоздкая фигура в белом халате, застёгнутом на одну верхнюю пуговицу. На самом деле громоздко она выглядела только с ракурса Веха, в остальном же это была фигура среднего телосложения. Трудно различимое в голубом свете лицо не поддавалось описанию.

– Привет, Вех, – непринуждённо, лёгким тенором поздоровалась фигура и протянула парню свою шершавую ладонь.

– Доброе утро, доктор Брайан…

Честно говоря, смущённый Вех ожидал какого-либо порицания, которыми Брайан Хемельсон так любил злоупотреблять, особенно за опоздание, но сегодня что-то пошло не по плану. «Или он совсем не в настроении, – задумался парень, – или, наоборот, в шикарном расположении духа».

Протянутая ладонь была неловко пожата.

– Не бойся, ты ничего важного не пропустил, – продолжал доктор Брайан. – Я даже завидую твоему опозданию.

«Ну и хитрец! – с восхищением думал Вех. – Напрямую об опоздании не сказал, но отметил косвенно, и от этого на душе ещё тяжелее. Такое умение надо практиковать годами!»

Доктор Брайан подошёл к дверям, схватился за выключатель, и всё помещение наполнилось живым тёплым светом, смыв с себя мрачную голубую окраску. Вех прищурился, постепенно привыкая к яркости.

Брайану Хемельсону на вид было не больше шестидесяти, и, с учётом средней продолжительности жизни в сто один год, это означало, что Брайан достаточно молод и находится на этапе своего максимального жизненного потенциала. Густые шоколадные волосы с небольшой проседью хорошо сочетались с тёмными, хранящими какую-то загадку глазами. Нос вытянутый, со слабой горбинкой. Щёки припухлые и неровные.

– Так вот, на чём я остановился… – Хемельсон сделал круговое движение возле Веха и, вспомнив, о чём собирался рассказывать, дёрнул головой, словно кто-то невидимый нашептал ему тайну вселенной. – Привезли мне, значит, за всё утро три тела, и ни одно из них не подошло мне! Я же написал отправил Кейт подробную инструкцию, состоящую всего из нескольких пунктов, а она, видимо, не сочла необходимым взять и прочесть её! Я написал: возраст до восьмидесяти лет, причины смерти – естественные, с момента смерти – не более двух суток, и чтобы все конечности и органы были на месте. И представляешь, кого мне сегодня вытащили из морга? Старуху, которой не менее ста двадцати лет, затем наркомана, найденного хрен знает когда в куче сметённых листьев и начавшего заметно подгнивать, и напоследок – идиота, сумевшего попасть под рельсы начинённого до зубов защитными механизмами рельсобуса!

Вех не сдержался и рассмеялся, стараясь не слишком широко разевать рот и прикрывая его ладонью. Нервный смешок прошёлся и по лицу Брайана Хемельсона, но он решительно подавил его, стараясь сохранить серьёзность своего рассказа.

– Это кто же работает в нашем Научном центре, если они не могут следовать четырём простым указаниям? – продолжал негодовать доктор.

– Такие, как я, – улыбнулся Вех. Он уже прекратил смеяться, и его покрасневшее лицо начало принимать привычный бледно-бежевый цвет.

– Вот именно! Такие, как ты! Но тебе должно быть стыдно за свои слова, ай, как стыдно! Сын гениального Ролгада Молди, создателя этого места, человека, которого мы все боготворим, с трудом сдаёт простейшие зачёты и получает даже не докторскую степень, а жалкий диплом сотрудника младшего учёного состава! Стыдно! Боги, как стыдно!

Такое ярое недовольство Брайана Хемельсона переходило все границы даже по мнению весёлого Веха, и парень принялся успокаивать его:

– Всё-всё, успокойтесь, доктор Брайан. Повозмущались и хватит. Взгляните на свои волосы: вам только шестой десяток лет пошёл, а макушка вся седая! Вы сами часто говорите: раздражённые нервы – прямой путь ко всем заболеваниям…

Хемельсон вздохнул, но не с облегчением, а с какой-то скрытой внутренней тяжестью. Он протянул правую руку, обвил ей тоненькую шею Веха и притянул к себе. На лице его появилось подобие улыбки, на лбу выскочила дугообразная морщинка.

– Пойдём со мной, – сказал он ласково, отпустив Веха. – Зайдём к Кейт на стойку администрации, мягко намекнём ей о нашем с тобой недовольстве, получим партию новых тел и продолжим работу. Говорить будешь ты, иначе я не сдержусь и обязательно выкину какое-нибудь гадкое словечко.

– Идём, док.

Они шли по всё тому же коридору. Каталка продолжала стоять в углу, только капельницу куда-то забрали. Брайан тихо поздоровался с двумя вышедшими из какого-то кабинета людьми, тепло улыбнулся проходящей мимо девушке с миловидным румяным лицом, подошёл к совсем молодому парню, наверное, практиканту, посланному сюда из Института Исследований Физиологических Процессов, и затеял с ним короткий диалог, пока Вех кружился вокруг него, как какая-то неспокойная муха.

– Помните, – говорил ему напоследок Хемельсон, – что я состоял в той комиссии и непосредственно повлиял на ваш итоговый результат. Поэтому, для обсуждения дальнейшего вашего продвижения по всей этой иерархии, зайдите ко мне по окончании рабочего дня. Мой кабинет – 314.

Не дождавшись ответа от студента, доктор с Вехом под рукой зашагал дальше.

Слова о какой-то комиссии заинтересовали Веха, и он спросил о ней.

– А-а, не бери в голову, – лениво отвечал доктор Брайан. – Ты должен помнить, что последняя серия зачётов в Институте Физиологических Процессов проводится при специальной комиссии. В прошлом году меня выдвинули членом той самой комиссии. Так вот, этот парень весь зачётный год продыху мне не давал, подлизывался, как только мог, чтобы заручиться моей поддержкой. Не выдержал я и составил ему список требований, при выполнении которых он мог быть уверен, что получит от меня хороший балл.

– Но… это же, выходит, какой-то блат! – ужаснувшись, зашипел Вех.

– Я тебя умоляю, какой тут блат! – Доктор перешёл на короткий смех. – Думаешь, от одного меня зависела его судьба? В комиссии, помимо меня, ещё четыре человека. Допустим, он завалил письменную часть, которая, в принципе, и является основной. Четыре человека ставят ему 3 балла из 10, а я, как единственный дурак, не замечаю банальных ошибок в его работе и ставлю максимальный балл, за который, к тому же, мне придётся отвечать, в том числе и своей репутацией. По итогам: средний балл за зачёт – 4.4, он не получает докторскую степень, прямо как ты, цель его не выполнена, но с моей стороны всё сделано, как и было оговорено.

– То есть, – засомневался парень, – ему в любом случае придётся хорошо готовиться, несмотря на вашу поддержку?

– Разумеется. По сути, таким образом он просто успокаивает себя, находя себе друга из комиссии в этой «враждебной» комиссионной среде, а я получаю себе некоторые… бонусы. Иногда я могу попросить его посидеть с документами, раз в месяц он приносит мне из Института дефицитные в нашем Центре медикаменты… В общем, работа моя заметно облегчается и улучшается. Кстати, – после небольшой паузы добавил Брайан Хемельсон, – зачёт он сдал хорошо и без моего завышения. Получил, если не изменяет память, 6.9 баллов. Сейчас последние месяцы доучивается в Институте, а потом будет ходить по этим коридорам со своими подчинёнными, прямо как я хожу с тобой.

К тому моменту они уже миновали лифт, на котором Вех поднимался сюда, и немного прошлись по противоположному коридору, где и располагалась стойка администрации. За ней стояла Кейт и нервно перебирала пальцами по проекционной клавиатуре, постоянно поднимая взгляд на дисплей стоящего на подставке планшета. Вех был знаком с ней ранее. Пару раз он, по приказу доктора Брайана, ходил сюда же, к стойке, и забирал у неё необходимые карты памяти с данными об умерших и прибывших в морг, находившийся на нулевом этаже Научно-исследовательского Центра. Кейт была то ли на год, то ли на два старше его, и внешне очень привлекательна. Она носила декоративные сапфировые линзы, коротенький тёмно-синий пиджак и такого же цвета просторную юбку до колен. Даже планшет её стоял в узорчатом синем чехле, и в этом выражалось настоящее пристрастие Кейт к цвету, схожему с предвечерним чистым небом. Оставалось только догадываться, не выкрашены ли все поверхности в её квартире в синий.

Доктор Брайан отстранился от Веха. Неизвестно, действительно ли он был настолько зол на Кейт, что аж боялся подойти к ней, чтобы не наговорить гадостей, или же его охватывали другие, более приземлённые чувства к этой молодой, годившейся ему в дочери голубичке.

– Я… я схожу в столовую и захвачу нам витаминизина, – замялся Хемельсон, – а ты передай ей всё, что я сказал тебе ранее. И не забудь попросить её заглянуть в электронную почту и посмотреть список моих требований. Может, она просто не увидела моё сообщение? – И, унося последние слова вслед за собой, он развернулся и удалился к лифту.

Размышляя о чём-то своём, Вех приблизился к стойке и вежливо, на «вы», поздоровался с Кейт. Она отвлеклась от печатания, посмотрела Веху в глаза и протянула ему милую улыбку.

– Чем вы занимаетесь? – начал, ради развития непринуждённого диалога, интересоваться Вех.

Кейт не любила, когда к ней обращались на «вы», особенно близкие по возрасту люди. Её и так задаривал комплиментами каждый, кто проходил мимо, и потому ей хотелось позволить допустить в своём общении немного развязности. Но теперь, когда Вех настолько уважительно вопрошал о всяких мелочах, приходилось отвечать столь же официально.

– Пока я ничем не занята, – сказала она певчим своим голоском. – Так, удаляю ненужные файлы и документы с планшета. Их немало накопилось. А вы с какой целью пожаловали? Я краем глаза видела, что вы шли с мистером Хемельсоном и о чём-то разговаривали.

– Да-а, – протянул Вех, – он проголодался и пошёл в столовую, а меня послал сообщить вам кое-что.

– Я вся во внимании.

– В общем, это касается требований по поводу умерших, которые он отправлял вам на электронную почту. Вы или просто не заметили его письмо, или так получилось по ошибке, но сегодня утром доктор Брайан получил три тела, не соответствующие ни одному из его пунктов, и эта ситуация сильно его возмутила.

– Письмо? – нахмурилась Кейт. Она довольно часто заходила на почту и не думала, что могла что-то пропустить. – А когда оно было отправлено?

– Понятия не имею. Он не сказал.

– Сейчас, я зайду на почту. – Она вытянула указательный палец левой руки, показывая, что надо подождать, а правой рукой клацала по неощутимым клавишам проекции. Спустя минуту Вех услышал весёлое звуковое уведомление.

– Что там? – нетерпеливо поинтересовался он.

– Да, – мямлила про себя Кейт, – действительно… вот оно, новое письмо. Всё, – повысила она резко голос, – нашлось, нашлось! Понятия не имею, как так получилось, но письмо почему-то оказалось в какой-то заброшенной папке. До восьмидесяти лет, естественные, так-так… Хорошо, без проблем, мистер Молди, можете сообщить доктору Брайану, что всё будет в полном порядке. Вам к какому времени нужно тело?

– Через двадцать-тридцать минут.

– Хорошо-хорошо. Сейчас позвоню в морг и спрошу о наличии тел, соответствующих этим четырём критериям. Можете идти. Если нужных вам тел не окажется, я приду в кабинет доктора Брайана и лично доложу об этом. Кстати, вот и доктор Брайан! – Она переключила взгляд на лифт, из которого только что вышел, с двумя бутылками витаминизина, доктор Хемельсон.

Не успел Вех попрощаться, как Кейт схватила висевшую на стене трубку телефона и начала набирать цифры. Ради приличия он махнул ей рукой, она заметила этот жест и приятно ему улыбнулась, как и в начале разговора.

Доктор Брайан дождался Веха возле лифта и протянул ему стеклянную пол-литровую бутылку повсеместно известного напитка. Вех открутил крышку и, сделав несколько больших глотков, сморщился.

– Ну и кислятина! – пробормотал он сквозь зубы.

– Зато очень полезная, – пояснил Хемельсон. – Настоящая сила природы, выжатая в эту маленькую бутылочку.

Парень не стал ждать расспросов со стороны доктора, а сам начал рассказывать:

– С вашим письмом произошла какая-то проблема, вот почему Кейт не увидела его и, следовательно, не выполнила ваших требований. Сейчас она прочла его и сказала, что позвонит в морг и через полчаса пришлёт новое тело, а если такого, какое вы запросили, не будет, то сама явится в ваш кабинет и сообщит об этом.

– Отлично! – Хемельсон, казалось, расцвёл, когда всё стало на свои места. Он очень любил порядок и слаженную организованность. – Как раз будет время для небольшого отдыха, а то я замотался ходить по всему Центру.

Глава 2. Послесмертие.

– Я, доктор Брайан Хемельсон, при содействии Веха Молди, моего помощника, сотрудника младшего учёного состава, продолжаю исследование, направленное на получение данных о послесмертии, а также на их конкретизацию и систематизацию. С каждым днём наш научный персонал, благодаря непрерывно ведущейся работе над изучением этого доселе неизвестного процесса, узнаёт всё новые и новые подробности о некой альтернативной реальности, в которую перемещается сознание спустя несколько часов после биологической смерти организма. Благодаря новейшим разработкам у нас появилась возможность временно восстановить функционирование мозга и отследить возникающие образы этой реальности. Остановить запись.

Красный огонёк, сигнализировавший о том, что фронтальная камера большого экрана, прикреплённого к стене, работает, постепенно погас. Работа вновь велась при синем освещении, всё в том же 314-м кабинете, за ширмами. Завершив свой длительный монолог, доктор Брайан грубо прокашлялся, как следует, и отдышался.

– Не дай бог, – произнёс он, с трудом выжимая из себя каждое слово, – не дай бог снова не записалось.

После этого он схватился за передвижную стойку, взял с неё свою открытую бутылку витаминизина и опустошил её, даже не пощурившись.

– Обязательно записывать это перед началом работы? – вмешался Вех, стоя поодаль, чтобы не попасть в объектив, хотя, казалось бы, при упоминании о себе в видео он должен был находиться рядом с Брайаном и демонстрировать себя во всей красе.

– Недавний приказ начальства, – выпустив воздух, сказал Хемельсон. – Всё им надо знать: у кого дело продвигается, кто стоит на месте, а кто и вовсе отлынивает. Погоди, – добавил он резко, – это ещё не всё. Когда снимем ткань, придётся зачитывать характеристики умершего. Мне из морга целую биографию прислали.

Перед ними, на белоснежной каталке, прикрытое болотного цвета тканью, на ощупь похожей на кожу, лежало чьё-то тело. Видна была только отцветшая бледная лысая мужская голова. На лбу трещиной расположился кривой шрам, но он не являлся причиной гибели. Возраст тоже колебался в большом радиусе, и о нём можно было только догадываться, но доктор Брайан, ни минуты не медля, скомандовал громким голосом: «Включить камеру! Режим видеосъёмки! Таймер десять секунд!», взял с передвижной стойки свой планшет, что-то в нём пролистал и приготовился читать.

Писк уведомил о начале записи видео.

– На данный момент возле меня, на каталке, находится тело сорокадевятилетнего Альберта Деффочини. С детства страдал слабоумием, которое к двадцати пяти годам переросло в параноидную шизофрению с ярко выраженным персекуторным бредом. Отделение Психической Реабилитации помогло пациенту вернуться к нормальной жизни, но ненадолго, и спустя полгода мания преследования вернулась к нему с большей силой. Деффочини на протяжении десяти лет ещё несколько раз возвращался в Отделение Психической Реабилитации, пока его мать не пожелала прекратить это. Она заперла его в квартире и жила с ним последние четыре года. Состояние Альберта ухудшалось. Вчера, в восемь часов вечера, когда мать вернулась с работы, он принял её за убийцу, который пришёл за ним, и сильнейший испытанный стресс привёл к остановке сердца. Деффочини, по благоприятному стечению обстоятельств, упал на кровать и потому не получил никаких повреждений.

Запыхавшись, доктор Брайан вернул планшет на стойку и сказал Веху:

– Мистер Молди, прошу вас установить необходимое для исследования оборудование. Остановить запись. Давай, – смягчил он голос, – доставай люминесцентные лампы, хирургический набор и подготовь всё это возле каталки.

Люминесцентные лампы, которые аккуратно были сложены в стоявшей на полу коробке, Вех достал и прикрутил к специальным отверстиям каталки. Толстый длинный провод был вставлен в розетку, и лампы озарили тело Альберта Деффочини болезненно-жёлтым светом. За набором с хирургическими инструментами парень сходил к стеклянному ящику возле стола доктора Брайана, и принёс он небольшой голубой чехольчик, в котором всё и находилось.

– Включить камеру! Режим видеосъёмки! Таймер десять секунд! – точь-в-точь повторил Хемельсон свой предыдущий приказ. Он продолжил говорить заранее, ещё до начала записи: – Нам предстоит вскрытие черепа, временное восстановление мозговой активности путём нескольких инъекций и установка четырёх электрических пластин, выводящих сигналы мозга на экран. Мистер Молди, начинаем операцию через две минуты.

Две минуты были потрачены на то, чтобы найти два колпака и натянуть их на головы, а также обеспечить Веха медицинским халатом.

– Всё будет хорошо, мальчик мой, – любезно произнёс доктор Брайан, ощущая в поведении своего подчинённого нотки волнения. – Не переживай. Сделаем как обычно, и будет нам счастье. Ну-с, хватит пустой болтовни, надевай перчатки, маску – и вперёд.

Вех не заправлял операцией и даже не прикасался к металлическим штуковинам, которыми так ловко орудовал Брайан. Его задача состояла в краткосрочной помощи и прочих делах по типу «принеси-подай», но назвать эту работу бесполезной мог только человек, не имеющий представления о проведении операций, ведь многое зависело от скорости попадания в руки Хемельсона того или иного инструмента. Он довольно сильно переживал, в отличие от доктора Брайана, но на суету на первых порах не находилось причин. Всё было очень просто, и Брайан мог с закрытыми глазами распиливать лобную кость, после которой он переходил на боковые стороны и завершал вскрытие затылком. Пилил он грубой хирургической пилой.

Зрелище было крайне неприятным, особенно когда зубчатое полотно пилы окрасилось в вишнёвый цвет, и гнетущую эту неприязнь усиливал стойкий сырой мясной запах, свойственный, например, какому-нибудь морозильному цеху, где, насаженные на крючки, висят огромные мясные туши. Дальнейшие махинации над черепом в подробностях не нуждаются, так как могут вызвать крайне неоднозначные впечатления. Но какое могло получиться исследование без этих, на первый взгляд, жестоких и мерзких действий? Существует всё-таки в каждом человеческом организме скрытая система, позволяющая различать неприятное от приятного, хорошее от плохого, система, основанная на человеческой мере. Но научный прогресс не терпит таких систем, он вырывается за рамки человечности и в то же время (при удачных обстоятельствах и при правильном использовании продуктов научной деятельности) делает наш мир лучше. И всё выражается в готовности человека или общества перейти эту природой данную грань. Стоит ли? Тяжело дать точный ответ, когда настоящее неумолимо плывёт по бесконечной реке времени, и человеку, вместо размышлений и прогнозов на будущее, приходится грести влево-вправо, опасаясь столкновения с сушей, ведь остановка времени – это остановка всего, что есть на этом свете… Отказаться от человечности, доверяясь будущему потенциалу, или отказаться от развития, доверяясь природной суперсистеме, появившейся задолго до появления человека? Тем не менее, в истории имеются случаи следования как за первым, так и за вторым вариантом развития событий.

Отпиленная, окровавленная часть черепа какое-то время мелькала в руках доктора Брайана, но вскоре он сунул её под каталку и устремил своё внимание на извилистый мозг, оставшийся без всякой защиты.

Так как камера уже и так записывала происходящее, Брайан не стал в очередной раз произносить порядком надоевшую команду, а медленно повернулся лицом к экрану и сообщил деловитым голосом:

– Первый, подготовительный этап успешно завершён. Вскрытие произведено, и теперь мы можем воздействовать непосредственно на сам мозг. Сейчас мой помощник Вех посредством инъекций введёт 40 миллилитров экситантина в правое полушарие мозга Альберта, а затем установит специальные пластины и провода, которые будут присоединены к экрану. Мистер Молди, достаньте из медицинского ящика под моим столом новый шприц, а также две ампулы экситантина, и введите Альберту препарат.

Вех хорошо выполнил свою задачу, предварительно протерев длинную иглу шприца спиртовой салфеткой. Игла вошла с каким-то мерзким чавканьем, и поначалу парень чуть не испугался от ложного осознания, что что-то пошло не так. Когда мутная жидкость лекарства была введена и поршень шприца был вдавлен до предела, Вех провернул эту же операцию ещё раз: вскрыл ампулу, наполнил шприц, брызнул в потолок для проверки и аккуратно воткнул иглу в правое полушарие, но уже в другое место, немного подальше от прежнего.

– Молодец! – подбодрил парня Хемельсон, держа в руках четыре заранее подготовленные пластины. Они были небольшими, квадратными, с закруглёнными углами и соединялись одним тоненьким проводком. На их лицевой стороне виднелись совсем малюсенькие микросхемки. – Я подсоединю пластины, а ты их установи.

Чавкающий звук повторился, когда Вех с дрожью положил первую пластину на правое полушарие и немного придавил её. Он ещё не привык к этим отвратительным последствиям работы с телами, некогда бывшими живыми людьми, а последствия как раз выражались в этих постоянных и странных звуках. Вторая, третья и четвёртая пластина были также установлены. «Быть может, это скрипят перчатки на моих руках?» – размышлял, не унимаясь, Вех.

Вдруг наступила мрачная тишина, и только тоненький неживой писк, сообщивший о подключении пластин к экрану, на секунду вывел доктора и его помощника из заторможенного состояния. Даже отчётливо слышимые шаги людей из коридора остановились. Будто бы остановилась вся жизнь этого огромного Научно-исследовательского Центра. Тишину прервал колеблющийся шёпот доктора Брайана:

– Если всё сделано правильно, экран должен загореться! Давай ждать! Мои коллеги по этажу говорили, что экситантин способен пробуждать мозг до десяти минут. Боже, как я надеюсь, что всё получится!

– До сих пор понятия не имею, как такое вообще возможно, – с удивлением, но тоже тихо, протянул Вех. – Оживить умерший мозг, да так, чтобы он начал передавать на экран какие-то картинки? Уму непостижимо!

Вех работал с доктором Брайаном не больше полутора месяцев. До этого он проходил трёхмесячное летнее обучение, где умные дяди и тёти объясняли ему (и ещё десятку людей вместе с ним; это было групповое обучение), где что в Центре находится, рассказывали о видах деятельности, которые им предстоит познать, а ещё водили их на лекции и встречи с докторами (и Вех уже на них успел познакомиться с Брайаном), где каждый студент приглядывался к будущим своим наставникам и «учителям».

Брайан Хемельсон приметил сына великого Ролгада Молди из толпы сразу же, как только увидел его на одной из лекций. И вовсе не в известной фамилии было дело. Внимательным, по-своему оригинальным и причудливым казался ему Вех, и поэтому в кругу докторов-коллег, покидая двери Центра после рабочего дня, он смело заявлял:

– Молди-младший будет моим! И не смейте спорить! Несмотря на то что в Институте он демонстрировал ужасные результаты и выказывал полное неуважение к образовательному процессу, я увидел огонь в его глазах, и это действительно было так! Он отличный паренёк, хоть и лентяй. Ну ничего, я обязательно вытяну его из этой страшной паутины лени! Только бы он попал под моё крыло!

– Забирай, маразматик, – смеялась ему в ответ противная рыжая женщина в очках, которая сама была той ещё маразматичкой, а вместе с ней смеялись остальные. – Решил, небось, потешить своё самолюбие, взяв себе сына Ролгада, упокой Господь его бедную душу, а?

– Не самый лучший выбор, Брайан, – вдобавок отвечал ему, намного спокойнее рыжей бестии, Эдвин, вроде как приятель, а вроде и нет, одинакового с Брайаном возраста мужчина с крошечным подбородком. – Я не верю, что ты хочешь взять его из-за фамилии мистера Молди, но при этом не могу найти другой, более ясной причины. Огонь в глазах… очень странно. Подумай ещё, вот мой совет. Кстати, коллеги, мой выбор пал на Алекса, – хвастливо добавил он. – Очень способный, серия зачётов – идеальная, а какие манеры, какое воспитание! Глаз не оторвать!

– Эй, это я Алекса приметил! – возник третий доктор, шедший сзади коллектива, как тень, с довольно грубым голосом. – Настоящий образец, пример для подражания! Я с ним тоже разговаривал, и он, оказывается, тоже склонен ко мне, Эд!

– Мистер Кладди. – Эдвин специально понизил голос и стал говорить так спокойно и нежно, что хотелось влепить ему затрещину и заставить вернуться к прежнему своему голосу. Он где-то слыхал, что такой приём очень хорошо работает и заведомо принижает уверенность оппонента. – Боюсь, что окончательный выбор Алекса всё-таки остановится на мне. На лекциях он смотрит только в мою сторону и ловит каждое моё слово, а после них сразу же бежит ко мне и требует от меня дополнительных разъяснений по той или иной теме. Между нами сложилась прочная связь.

– Мальчики, перестаньте ссориться! – Рыжая бестия вдруг перестала быть бестией, словно вселившийся в неё минуту назад бес покинул её тело. Голос её тоже переменился и стал звучать нежно, по-девичьи.

– Рассудите нас, – не унимался Эдвин, и их искусственно-противный разговор растянулся надолго. А Брайан всё шёл между ними и уже никого не слушал. Он всё размышлял, подвергая свой выбор сомнениям, навязанным бестией и Эдвином: «Действительно ли Вех – плохое решение? Что же тогда значил тот огонь в его глазах, который я сумел разглядеть? Нет, быть этого не может, я не мог так ошибиться в своём выборе! Он плохо учился, это факт, но какой он человек вне Института? Этого я пока не могу выяснить. К чёрту возражения моих коллег! Они лишь отвлекают меня! Если я зацепился за Веха, значит, тому была причина, мне неизвестная, но причина. Я всё равно возьму его, а он всё равно от меня не откажется. Не думаю, что ему принципиален выбор доктора. Если не выйдет – значит, не срослось, значит, я недоглядел, и сомнения этих ворчунов окажутся правильными, но плевать я хотел на их насмешки! Нужно попробовать… Свой выбор важнее чужого!»

Таким образом, через две недели Вех, как и предполагалось, попал к Брайану и стал его верным помощником. Хемельсон не прогадал: с первых дней между ними наладились хорошие отношения, и Молди-младший стал проявлять искреннее желание быть полезным и помогать доктору. Да, Вех не всегда был сахаром: иногда (как сегодня) он позволял себе опаздывать, а когда уставал, то нарочно начинал громко зевать с широко открытым ртом, и заразительная эта зевота и усталость передавалась Брайану. Зачастую так и завершали они свой день: Брайан, зевая ещё громче Веха, удалял со своего планшета файлы и создавал отдельные папки для новых, а Вех, зевая в ответ, относил грязные халаты в прачечную и занимался мелкой уборкой кабинета, и, когда всё было сделано, они с тягостной усталостью расходились по домам, едва находя в себе силы, чтобы попрощаться.

Смеялся Хемельсон, возвращаясь домой, но не открыто, а осторожно, непроизвольно раздвигая губы и дьявольски ухмыляясь. Смеялся, потому что узнал судьбу Алекса: Мистер Кладди и Эдвин, пытаясь переманить беднягу-студента каждый на свою сторону, настолько осточертели ему, что он не выбрал ни одного из них и вообще перешёл в другой корпус. В итоге достались двум горе-докторам студенты, ещё более апатичные и ленивые, нежели Вех.

За два месяца работы парень видел послесмертие около десятка раз, но так и не мог осознать и принять это удивительное явление. Доктор Брайан мало что говорил ему о послесмертии, на вопросы его почти не отвечал или отмахивался следующей фразой:

– Пойми меня, Вех. Несмотря на то что этот процесс был обнаружен более десяти лет назад, мы до сих пор практически ничего о нём не знаем. Научно-исследовательский Центр Изучения Послесмертия из девяти лет работы семь провёл не за настоящими исследованиями, как сейчас, а за бумажной работой, постепенно выявляя все детали. Мне сложно что-либо тебе объяснить, когда о послесмертии каждый день появляется новая информация. Однажды ты сам всё узнаешь, если будешь трудиться и помогать мне с исследованиями, обязательно узнаешь!

И приходилось с этим мириться.

Вех вернулся в привычное состояние. Какой-то промежуток времени он провёл в своих мыслях, и только сейчас ему удалось вырваться обратно в реальность. Навязчивый громкий шёпот доктора Брайана – первое, что он услышал.

– Вех, Вех, Вех! – повторял Хемельсон не унимаясь. На лице его зависла жуткая безумная гримаса. – Да посмотри же на экран, Вех! Скорее!

Парень поднял голову и увидел то, чего достаточно долго он не видел и чего жаждал увидеть. На экране мерцала и переливалась какая-то красочная картина, цвета переливались один за другим.

– Вот оно, послесмертие! – с трепетом произнёс Брайан, выпрямившись и не отрывая глаз от экрана. – Ну же, Вех, подойди, посмотри поближе!

Вместе с парнем к экрану приблизился и доктор. Теперь всё было чётко видно. Плавное изображение было похоже на реалистичную игру от первого лица.

– Мы сейчас видим то, – продрожал голос доктора, – что видит его умершее сознание. Смотри, мир, в котором он сейчас находится, необычайно схож с нашим миром. Вот это растение, – он указал пальцем на толстый тёмно-бордовый ствол, который находился всего в нескольких метрах от сущности, смотревшей на него, – это растение похоже на дуб, только цветовая гамма здесь полностью нарушена.

Изображение вдруг дёрнулось, зашаталось, и взгляд упал в другую сторону, где располагался невероятных размеров луг. Трава (или что-то очень её напоминающее) была ярко-фиолетовой и бросалась в глаза, небо розоватым оттенком распласталось по горизонту, а солнце сияло аквамариновыми лучами и распространяло их по всей окрестности этого странного виртуального мира.

– А двигается кто? – незатейливо спросил Вех. – Альберт? Он видит всё это или нет?

– Тс-с, – остановил поток его вопросов Брайан, – ещё не выяснено. Так-с, все характеристики совпадают с прошлыми исследованиями вплоть до цветов. Значит, определённый процент умерших (или вообще все умершие, но исследования проводятся неправильно, и потому мы не можем увидеть их картину этого мира) попадает в одинаковую альтернативную реальность. К сожалению, на данный момент не было зафиксировано ни одного случая «встречи» двух или более сущностей в этой реальности, что могло бы дополнительно подтвердить эту гипотезу…

Экран дёргался ещё пять минут, – сущность куда-то двигалась, – но внезапно изображение оборвалось и оставило после себя чёрный прямоугольник с помехами. Вех взгрустнул: настолько захватывающим был тот неизведанный мир, в который попадали умершие люди, что неумышленно появлялось маниакальное желание переместиться на эту красочную и беззаботную планету. Разумеется, за короткое время желание это пропадало, и даже малейшая мысль о смерти заставляла трястись всё тело. Не красота и не загадочность манили парня, а просто сам факт (научно доказанный) существования подобного места.

Доктор Брайан, не без доли сожаления, которое было отражено на его лице, уже вовсю распинался перед камерой, сообщая, что эксперимент получился вполне удачным и что результатами его он вполне доволен.

– Конечно, для полноты исследований не хватает тех нескольких минут, что «выделяются» нам сигналами мозга, – заключал он. – Стоит заметить: экситантин – первое, экспериментальное лекарство, и его нельзя упрекать в столь коротком эффекте воздействия на мозг, но необходимо двигаться дальше и развивать эту область фармацевтики, дабы заметно повысить качество как отдельно взятого исследования, так и изучения послесмертия в целом.

По окончании записи Брайан снял перчатки и колпак, оставшись в халате, покрытом несколькими впитавшимися кровавыми пятнами, подошёл к своему столу, открыл почту и напечатал Кейт просьбу прислать к нему в кабинет работников морга, чтобы они отвезли тело Альберта. Письмо было моментально прочитано, и совсем немного пришлось подождать, прежде чем двое атлетически сложенных парней в серых запачканных костюмах ворвались к Брайану и Веху, накрыли деформированную голову Альберта тканью и увезли каталку с телом.

– На славу потрудились, – обрадовался Хемельсон, усаживаясь на диванчик возле ширмы. – Снимай эту дрянь с себя, отдохнём. Интересно, как дальше работа пойдёт. Первое подходящее тело за утро – и сразу удачный результат? Видимо, судьба сегодня в хорошем расположении духа!

Но ленивый и поверхностный разговор принял серьёзную окраску, когда Вех, освободившись от халата, начал говорить о своём отце:

– Я знаю, что вы были лично с ним знакомы. Расскажите мне о нём. Как он был связан с послесмертием? Неужто он – один из первопроходцев послесмертия?

– Да-а, – нерешительно отвечал Брайан, никак не ожидав подобного вопроса, – один из, но не самый первый. Вообще это очень запутанная история, о которой я и сам немного знаю. Всё началось, когда два студента последнего курса Биологического Инженерного Института, – тогда он имел такое направление и так назывался, – втайне ото всех взяли из морга тело, пробрались (тогда была неделя каникул) в лабораторию института и начали экспериментировать. Дошли до того, что они распилили череп, начали присоединять к мозгу разную технику и колоть в него различные препараты. Как-то чрезвычайно удачно сложились обстоятельства, и сочетание введённого аналептика (названия не вспомню) с электрическими пластинами позволило впервые увидеть послесмертие. Студентики перепугались до смерти, подумали, что снизошла на них благодать божья, и с криками бросились наутёк, но охрана увидела их выбегающими из дверей Института, поймала, а дальше – огромное разбирательство.

Ролгад Молди, тогдашний ректор БИИ, прибыл на место конфликта и не на шутку удивился словам юнцов, несмотря на то что все остальные считали их враньём и бредом. Он приказал на время отпустить студентов, после каникул провести эксперимент, описанный ими, и в случае удачного повторения похвалить их, забыв про плохой поступок. Так и поступили. По итогу всё оказалось правдой, студентов оправдали и возвели на пьедестал, Ролгад безо всяких экзаменов и зачётов вручил им по докторской степени и велел продолжать изучать эту область.

А тогда БИИ считался местом дурным, и государство подумывало либо о сносе, либо о полном его преобразовании. Ролгад сумел заинтересовать Правительство своим собственным проектом, основанным на недавнем открытии послесмертия, и оно беспрепятственно выделило ресурсы на его реализацию.

– То есть, – озадачился Вех, – мой отец вообще был мало связан с послесмертием, а только реконструировал на его основе Институт и начал планировать Научно-исследовательский Центр?

– Можно сказать – да. Но ты посуди, к каким результатам привело одно его решение! Он поверил студентам, повторно провёл эксперимент, убедил себя и всех в новом научном прорыве! Всего одно решение! А что случилось бы, если бы он согласился с мнением большинства и приказал увести этих малолетних преступников? Их отправляют в Центр Реабилитации, идея послесмертия погибает без шансов на возрождение, БИИ гниёт дальше, в один день закрывается навсегда и твой отец лишается престижной должности. Дальше, думаю, перечислять нет смысла, ты всё сам понимаешь.

– В какие, однако, невероятные и неожиданные повороты судьба затягивает людей, – вырвалось из Веха, и он сам удивился такой глубокой философской мысли, что стала детищем его юного разума. – Всего несколько слов – и твоё имя надолго откладывается в одну из миллионов ячеек истории. Подождите, – вспомнил Вех неожиданно, – а вы какое отношение имеете к моему отцу и ко всей этой ситуации?

– Самое простое, – отвечал ему Хемельсон. – Я был преподавателем биологии в БИИ и хорошо знал мистера Молди. Человек-утопия, человек-идея – так бы я охарактеризовал его за все те годы, что мы провели вместе. Бесконечный поток мыслей, очень глупых и очень умных, самых фантастических и вполне себе реальных. Увы, жизнь и таких людей способна сломить… – Слова его начали растекаться, как разлитые на бумаге чернила. – Никогда не поверю, что он мог так плохо кончить…

– Это безумие, – всхлипнул парень, нечаянно задев рукой готовую упасть с длинной ресницы слезу. – Почему он так с собой поступил? Он ведь был на самой вершине! У него была слава, уважение, сотрудничество с государством! Все его проекты были исполнены! Что стало причиной?

– Многие популярные люди довольно часто становились заложниками своих идей. Здесь полным-полно подводных камней. Психология – вещь непростая. Я с ходу могу назвать тебе десяток причин такого поступка. Устал от славы, понял, что сделал всё, что планировал в своей жизни, стал бояться потерять нажитое, претерпел ссору с близкими людьми, претерпел конфликт на почве своей деятельности, а может, оказался убит… – На слове «убит» доктор Брайан акцентировал особое внимание, задумался и дальше перечислять не стал.

– Нет! – отстранился от страшной мысли Вех. – Не могли его убить!

– Так или иначе, официальная версия – самоубийство, смерть вызвана тяжёлым отравлением цианистым калием.

На этой тяжкой ноте разговор их прервался. Оставалось минут десять на перерыв, и Вех отлучился в туалет с неприятным чувством, будто он что-то недосказал и мысли, оставшиеся на душе, теперь окажутся безвозвратно утерянными. Но день только начинался, предстояла длительная возня ещё с несколькими бледными телами и их мозгами, а посему он упокоился, оставил разговор об отце позади и вдохнул в лёгкие спёртый тёплый воздух рабочей атмосферы.

Глава 3. Донован.

Рабочий день, без учёта перерывов между исследованиями, составлял шесть с чем-то часов, что, при сравнении с продолжительностью рабочего дня множества других профессий, было весьма ощутимо. Почти вся страна перешла на уверенный пятичасовой режим работы, но нигде это не было законодательно закреплено и как-то постепенно произошло само по себе.

Проведение исследования занимало от получаса до сорока пяти минут, следовательно, Вех с доктором Брайаном за шесть часов успели провести девять таких исследований, каждое из которых, за исключением одного, провалилось с треском и не привело к нужному результату – выводу на экран процесса послесмертия. Предпоследнее исследование оказалось вполне удачным, но не удачнее самого первого. Молди снова увидел разноцветный мир, снова успел помечтать о нём, а затем, спустя две минуты, всё снова прервалось.

Обычно доктор Брайан не забивал свой день одними исследованиями, а оставлял себе часик-другой на работу с документами, но сегодня он поступил иначе и оставил сидеть за клавиатурой как раз подоспевшего практиканта, предварительно всё ему объяснив.

– После документов зайди к Кейт или напиши ей на почту, попроси прислать людей, пускай отвезут тело в морг, – напоследок добавил он. – Будешь уходить – закрой кабинет, ключи отдай на стойку администрации. До скорой встречи.

Вех дожидался доктора в коридоре, прислонившись к стене. Хемельсон начал выходить, но вспомнил, что забыл сообщить практиканту ещё кое-что, и вернулся в кабинет.

– Да, и отнеси контейнер с халатами в прачечную, пожалуйста, – сумел услышать Вех, продолжая стоять в нелепой своей позе со скрещёнными ногами и руками и усталой гримасой на лице.

Наконец Брайан полноценно покинул 314-й. Вех отлип от стены и пошёл вместе с ним по коридору. Была пятница, а это означало абсолютное опустение Центра Изучения Послесмертия. Молди и Хемельсон шли, как герои какого-нибудь фильма про зомби-апокалипсис, как единственные оставшиеся в живых люди на планете, и их громоздкие шаги отдавались в ушах ритмичными постукиваниями.

Они молчали: все темы были по нескольку раз переговорены за весь день, им обоим хотелось отдохнуть от бессмысленных мыслей и слышать один лишь равномерный стук их собственных шагов. Дойдя до лифта, Вех нажал кнопку, и уже через минуту они находились у фонтана, где даже в конец пятничного рабочего дня нашлась компания из пяти молодых людей, громко о чём-то беседовавших. Просочившись сквозь них, парень через турникеты вышел на улицу, а за ним и доктор Брайан.

– Хороший день, Вех. – Доктор протянул ему руку. – у нас два замечательных результата. Такое редко случается.

– За это вам, в первую очередь, большое спасибо! – Вех приложил немалые усилия, чтобы улыбнуться, и пожал протянутую руку.

– Встречаемся тогда… в понедельник? Точно, в понедельник, ровно к восьми утра. И чтобы без опозданий, Молди! Повезло тебе сегодня, что я был в хорошем настроении и в Центр пришёл на два часа раньше начала рабочего дня.

– А в чём причина, док?

– Экстренное совещание с министром науки. Он, видите ли, не в состоянии был приехать по окончании нашего рабочего дня, а потому устроил совещание в шесть с половиной утра!

– Хорошо, что тогда я не получил докторскую степень, а то пришлось бы, как вы, мотаться по разным совещаниям, что-то там выслушивать…

– Даже не затевай со мной этот разговор, бесстыжий! – шутливо пригрозил Брайан. – Ролгада на тебя нет!

– Ладно, до скорой встречи!

Брайан Хемельсон, живенько спустившись по ступеням, свернул направо и пошёл, огибая Центр, к заднему выходу: примерно в той стороне он проживал. Вех же встал возле дверей как вкопанный и начал думать, куда же ему направиться. Несмотря на усталость, домой совсем не хотелось: парень знал, что по приходе домой он моментально рухнет на кровать и продрыхнет до самого вечера, а тратить драгоценную пятницу на один-единственный сон, он считал, решение глупое.

И тут он вспомнил о своём недавно появившемся желании загрузить себе новых книг и фильмов, так как все имевшиеся у него книги были давненько перечитаны, а фильмы – пересмотрены. Для этих целей служила библиотека. Это было древнее здание, находившееся в историческом центре города и пережившее время, когда на полках пылились книги всех сортов и размеров. Сейчас же в библиотеках, в том числе и современных, стояли не полки с книгами, а массивные сервера, да и сами залы библиотек напоминали скорее серверные комнаты, нежели места для чтения.

Предвкушая посещение желаемого места, Вех слетел с лестницы и вприпрыжку, словно совсем позабыв об усталости, направился к широким узорчатым воротам, но на полпути почувствовал за спиной холодное прерывистое дыхание. Он и обернуться не успел, как хлипкая ручонка схватила его за плечо.

– Что за хе…? – начал Молди, бросив назад грозный взгляд, однако узнал в лице негодяя знакомого человека и быстро остыл.

– Ты, я смотрю, окончательно ослеп от своей работы, – ехидничал нарушитель личного пространства. На вид и в действительности он был моложе Веха: ему шёл двадцать третий год. Голос его был крайне отвратителен и сопровождался хрипотой, кряхтением и резкими прерываниями, как будто он только вчера ораторствовал во всё горло на каком-нибудь особом мероприятии планетарного масштаба и сорвал свой голос. – Вплотную не заметил меня. Как дела, друган?

– Донован, чёрт тебя побери, привет! Я уж подумал, что какой-то баран дёргает меня и напрашивается на хорошую взбучку. Конечно, ты тоже баран, но, пожалуй, оставим твою хитрую мордашку в порядке.

Речь Веха резко изменилась и стала намного более развязанной. Он совсем забыл про манеры общения и начал прибегать к самым изощрённым формам говорения вплоть до выдумывания несуществующих, но очень грубо звучащих слов. И, разумеется, это существенно портило образ умеренно-наивного паренька, который был заметен в компании доктора Брайана. Скорее всего, влиял на его речь именно Донован, так как он тоже пренебрегал манерами и извергал из себя грязные словечки.

– Сколько трупов раскромсал? – не прекращал шутить Донован.

– Девять. Десятый, к величайшему сожалению, сбежал прямиком из морга, но вот, наконец, попался мне на глаза. На самом деле, их кромсает мой начальник – доктор Брайан, а я так, по мелочам: в мозг уколы сделать, пластины установить…

– Скукотища, – зевнул парень. – Теперь я понял, почему ты на всех скоростях выбегаешь из дверей этого Центра. Чтобы от скуки ласты не склеить.

– Ответ неправильный. Чтобы не попасться на глаза дармоеду Доновану, но его зрение настолько острое, что я каждый раз терплю неудачу.

– Э-э, – пригрозил Донован пальцем, – я не дармоед, дружище! С этого понедельника, по крайней мере, точно не дармоед!

– Интересно будет услышать, какой род деятельности ты избрал.

– Буду следить за работой роботов в Субботнюю Уборку. В Перспективном районе. Чтобы с курса не сбивались, друг с другом не сталкивались и всё такое.

Субботней Уборкой называлось еженедельное пятичасовое мероприятие по очистке белыми роботами разных типов засорившихся улиц города. Сначала по всему городу разъезжались роботы-пылесосы с очень широкими трубками, всасывающими в себя пыль, грязь и прочие остатки. Затем городское пространство начинали бороздить роботы-мойщики с двумя большими крутящимися щётками, которые были покрыты специальным чистящим гелем. Когда дороги были орошены густой сверкающей субстанцией, в дело вступали роботы-поливальщики и избавлялись от геля мощными струями воды, стекавшей затем в канализацию. Завершали Уборку роботы-увлажнители, избавлявшиеся от неприятного запаха геля и в целом пропитывавшие воздух приятной влагой. Субботняя Уборка осуществлялась с пяти до десяти часов утра, во время её проведения никому, за исключением наблюдателей вроде Донована, а также важных сотрудников общественных служб, не разрешалось покидать своих домов.

После ответа друга Вех рассмеялся нарочито громко, а когда успокоился, протёр наполненные слезами смеха глаза и выдохнул весь накопившийся в лёгких воздух.

– И ради этого, – писклявил он, – ты по государственной программе провёл три года на военной базе? Чтобы следить, тщательно ли работают роботы по субботам? Ха-ха, Дон, ты меня до коликов в животе рассмешил! А я-то думал, что ты, как минимум, в Надзор пошёл! Отчего не пошёл? Уверен, дорога туда тебе была открыта, но ты просто не додумался!

– На кой хрен, – воспротивился, покраснев, Донован, – на кой хрен сдался мне этот Надзор? Вех, ты вообще не разбираешься в моей жизненной ситуации и городишь то, что взбредёт в твою тупую башку! Не помнишь, что я говорил тебе по окончании Центра Социальной Адаптации?

– Нет, но у тебя были проблемы с семьёй.

– Да, и ещё какие! Меня вышвырнули под зад собственные родители!

– Здесь нечему удивляться. Ты оказался виноват, как только затеял то подлое злодеяние. Какие родители захотят держать у себя преступника? Если ты смеешь распускать руки на взрослых людей, то будь добр ответить по всей ответственности, в том числе за своё настоящее и за будущее.

– Я виноват и не капельки не сожалею о произошедшем, – величественно признался Донован, и длинная чёлка его рыжих волос поднялась от сильного порыва ветра. – Попадись этот никчёмный старикашка ещё раз – я бы обработал его ещё сильнее и уж наверняка! Паршивая сволочь! Будет знать, как указывать мне, что делать, и параллельно трясти своей вонючей шляпой! Будет знать!

– Будешь знать, как бить стариков, будешь знать! – снова захохотал Вех, да так что голова его начала пульсировать, и он испугался: не лопнет ли?

– Всё, давай уже закроем эту тему. Я отправлялся на военную базу по государственной программе, выполнение которой гарантировало мне хорошие жизненные условия без попечительства родителей. И не стоит связывать меня с военным делом. То, чем я там занимался, никак не относится к этой сфере. На нас тестировали новое питание, новые распорядки дня, чтобы выявить наиболее эффективные, перемещали нас в новые казармы и снова возвращали в старые. Мы были кем-то вроде чёртовых лабораторных крыс!

Они не заметили, как успели удалиться от Научно-исследовательского Центра на приличное расстояние, и продолжали шагать непринуждённой походкой по узорчатой тротуарной плитке. Донован придерживал Веха за плечо и похлопывал по нему рукой. Вех пытался отстраниться от надоедливой руки, контролировавшей его движения, но всякая попытка оборачивалась неудачей и повторным захватом плеча.

Донован, хотя и казался хлипким, в реальности был очень даже сильным и ловким. Видимо, на военной базе его всё же понатаскали. На его голове с прямоугольным подбородком, придававшим его улыбке маниакальный шарм, росли рыжие, как ранние осенние листья, волосы, и выросли они в таком объёме (этому поспособствовал сам описываемый, ибо не стригся дольше двух месяцев), что больше не могли лежать ровно, вечно комкались и путались.

Будучи страстным поклонником всякого древнего барахла, Донован нацепил на себя длинное дряхлое серое пальто, ранее принадлежавшее его отцу, с тремя огромными пуговицами посередине, и чёрные длинные брюки без ремня. Обут он был в непримечательные тёмно-серые ботинки на шнурках, которые с неприятным скрипом шаркали по дороге. Такой прикид позволял ему выделяться из толпы костюмов, в одном из которых рядом с ним как раз шагал Вех, и изредка ловить взгляды проходивших мимо людей, изредка, поскольку внешний вид человека совсем утерял свою значимость в обществе. Каждый имел представление об определённых рамках, в пределах которых можно было одеваться, и дальше этих рамок не выходил (кроме одного случая, когда группа энтузиастов оделась в самостоятельно изготовленную, полностью прозрачную одежду и прошлась в ней по улицам города).

– Ой, я вообще в другую сторону собирался… – Вех перебил что-то рассказывавшего Донована, заметив, что движется совсем не туда.

– Разве ты куда-то собирался? – удивился Донован. – Я думал, ты к себе домой идёшь, а дом твой как раз в этом направлении.

– По правде говоря, я желал заскочить в библиотеку…

– Никогда не забуду, как, возвращаясь с экскурсии в Центр Социальной Адаптации, мы шли возле библиотеки, а там какой-то чокнутый идиот раздавал журналы с… весьма сомнительным содержанием.

– Всё-всё, не надо! – покраснел от стыда Вех. Он год назад выбросил этот случай из головы, а тут Донован снова о нём напомнил.

– Ребята толкнули тебя прямо на него, – затараторил Донован, – и тебе в качестве извинения пришлось взять парочку его журналов! Ха-ха, что сделалось с нашим учителем, когда он увидел это в твоих руках! Ха-ха!

– Козлы! За такое меня вообще могли выгнать из Центра Социальной Адаптации и поместить в Орган Социальной Реабилитации!

– Забыли, – успокоился рыжеволосый. – Получается, ты в библиотеку хотел? Ну, я могу заскочить с тобой за компанию. Может, мне тоже что-нибудь приглянется. Там же, как я помню, фильмы тоже имеются? Мы с Рокси очень любим кино смотреть.

– Ты очень странно себя ведёшь, Донован. – Вех сузил глаза и внимательно посмотрел на него. – Уж не хочешь ли ты вместе со своей Рокси снова наведаться ко мне в квартиру?

– Ай, дьявол, раскусил! Понимаешь, Вех, дружище, у меня проигрыватель сломался, мне…

– Нет.

– Прошу тебя, Вех, выручай! Я уже договорился с ней!

– Какого хрена, Дон? – взбесился парень. – У тебя есть своя квартира, веди Рокси к себе и занимайся с ней тем, чем тебе только вздумается заниматься!

– Ты не об этом думаешь, приятель. Мы никаким «тем» заниматься не будем, а действительно посидим и посмотрим какой-нибудь фильм. Я тебе позже расскажу, почему, а сейчас предлагаю всё мирно уладить. Обещаю, ничего из того, что было в прошлый раз, не повторится. К тому же мне завтра с утра на работу.

– Точно не повторится? Обещай мне, а иначе я возьму с тебя расписку и в случае чего отправлю её прямо в Надзор! Пойми, моё доверие к тебе не вечное, и прошлая ситуация знатно его подкосила.

– Обещаю! Обещаю!

– Хорошо, давай развернёмся, сядем на рельсобус, доедем до библиотеки, а после неё – ко мне. Рокси не утомится ждать?

– Не утомится. Мы даже по времени не договаривались.

– Повторюсь: никакого хаоса. Вы посмотрите фильм и уйдёте.

– Конечно, Вех! Да, я понимаю, что повёл себя чересчур аморально в тот раз, но сейчас я не могу пренебрегать твоим доверием, ведь на кону – наши многолетние дружественные отношения! Давай забудем тот ужасный день.

Не успело пройти и двадцати минут, как Вех с Донованом сидели на кожаных сиденьях последнего вагончика рельсобуса. К счастью для многих жителей, весь транспорт, кроме общественного, был запрещён несколько десятков лет тому назад. Тогда началась масштабная кампания, направленная на сворачивание предприятий по производству автомобилей. Причин было много: социальная разрозненность, шум, выхлопы (новое поколение с трудом могло представить, чтобы большинство какой-либо техники работало на вонючем топливе), использование огромного городского пространства ради парковок, магистралей и прочего, а также постоянные дорожно-транспортные происшествия. Всё это не могло позволить начать кропотливую работу над построением общества, основным признаком которого должно было стать социальное равенство. Искоренение автомобилей стимулировало людей, во-первых, на отречение от глупых стереотипов, выращиваемых в их умах на протяжении полутора веков, а во-вторых, на создание многофункциональной и удобной системы общественного транспорта. Такая система была возведена в кратчайшие сроки и сочетала в себе как использование новейших разработок, так и развитие старых. Теперь каждый человек, вне зависимости от рода деятельности, пользовался бесшумными рельсобусами и горизонтальными флайтерами (это были большие воздушные трубы, проложенные преимущественно под землёй и позволявшие за несколько минут переместиться от одного конца города к другому, но, к сожалению, только по прямой). Оставались популярными такие средства передвижения, как подъёмники, по всему городу были разбросаны точки взятия во временное пользование велосипедов и самокатов, и, в общем, никаких проблем с передвижением никто не испытывал.

Вагончик был пустым, и только седая старушка на противоположной стороне наполняла его своим крохотным присутствием. Донован снова что-то рассказывал, Вех снова его не слушал, а продолжал рассматривать виды, которые открывались ему из панорамного окна рельсобуса. Центр города казался таким несвойственным, загадочным, а иногда и вовсе пугающим, заставлявшим непроизвольно отворачиваться и забивать голову чем-нибудь другим. Все эти страшные, нагромождённые друг на друга кирпичные дома были усеяны крохотными оконцами. «Возможно ли в них вообще хоть что-то увидеть?» – спрашивал сам у себя Вех, привыкший просыпаться утром в своей просторной квартире, подходить, пошатываясь, к огромному окну, наблюдать людишек-муравьёв и свысока следить за их неторопливыми передвижениями по улице…

До библиотеки оставалось несколько минут пути.

– Не спишь? – Донован помахал перед лицом Веха рукой.

– Не сплю, – лениво ответил Вех, отмахнувшись.

– Куда уставился?

– На старые дома.

– Хе-хе, кирпичная безвкусица. – Быстрый взгляд Донована окинул красные строения и тут же вернулся к разглядыванию собственных ног. – Зачем вообще эти дома сохранили? Я бы понял, если бы вместо них здесь располагалось что-то действительно грандиозное, привлекательное и не такое ветхое.

– Следы ушедшей эпохи…

– Не то что наш родной Перспективный район. Ни одной пары одинаковых зданий, всё уникальное, выстроенное по персональным планам. На крышах – парки, приходи и гуляй, сколько влезет. А многоуровневость какая! Огромный механизм, ни на секунду не останавливающийся!

– Ты хотел что-то рассказать про ваши с Рокси отношения, – вдруг вспомнил Вех. Он прекрасно понимал, на что идёт, когда предлагал Доновану рассказать об этом, но сейчас, находясь в состоянии полудрёмы, он желал хоть как-то расшевелиться и завестись.

– Точняк, дружище! – Рыжий тут же перескочил на нужную тему. – Помнишь экспериментальную партию противозачаточных, выпущенную где-то месяц назад? Её уже сняли с производства, но эти долбанные таблетки за такой короткий промежуток времени знатно подпортили жизнь многим девчонкам. Рокси не стала исключением: от приёма пары штук у неё развилась сильнейшая аллергия, в том числе и на нормальные противозачаточные! Всё, считай, прощайте здоровые половые отношения, но не тут-то было! Старый-добрый Дон не откажется от такого блаженства! Он сходил в библиотеку, скачал себе материалов на соответствующую тему и вычитал о некоем тантрическом контакте между партнёрами.

– Очередной ненормальный фетиш для извращенцев? – хихикнул Молди, одновременно прикрывая от стыда покрасневшее лицо.

– В том-то и дело, что нет, – покачал головой Донован и принялся разъяснять. – Это появилось давным-давно и связано с буддизмом, а также с восстановлением ауры. Здесь огромное внимание уделяется атмосфере и душевному состоянию. Два партнёра пытаются слиться в единое целое, растворяясь в мощнейшем потоке положительной энергии…

– Ты так рассказываешь, словно пытаешься прорекламировать мне этот тантрический контакт.

– Просто меня распирает от этого сеанса, который, на самом деле, намного более сладострастный и возбуждающий, чем классический секс! Я не шучу, я желаю ходить на йогу, лишь бы все удовольствия Тантры стали мне подвластны! Рокси тоже не против. По её словам, от эйфории в кульминационных моментах она прямо-таки в космос улетает! А вообще, всё очень легко. Туда входят массаж, медитация и дыхательные практики. Главное – умиротворение, воплощение как себя в теле партнёра, так и воплощение партнёра в собственном теле.

– Звучит довольно неопределённо, но раз сложилась такая ситуация и другого выхода из неё вы не находите, то я желаю вам одного – духовного процветания!

– Спасибо, Вех, спасибо! – Донован полез обниматься. – А себе ты кого-нибудь подцепил? Лично я не заметил этого, но вдруг ты завёл секретный роман, о котором никто, кроме тебя и твоей возлюбленной, не подозревает? Встречаетесь в уединённых местах? Гуляя, делаете вид, что идёте порознь? Колись!

– Ты знаешь, Дон, у меня всё по старинке. Любовь не входит в круг моих нынешних интересов. Я больше занят работой и каким-никаким самообразованием.

– Вех растёт, а его отговорки всё не меняются. В Центре Социальной Адаптации ты вечно был «занят» уроками, в Институте ты вечно был «занят» биологией и зачётами, сейчас ты вечно «занят» работой… А в старости что? Ты вечно будешь занят сидением в кресле-качалке?

– Отстань. Вечно ты всё преувеличиваешь и искажаешь. Я хоть завтра могу познакомиться со случайной девчонкой и закружиться с ней в очаровательной истории любви.

– И почему же ты не делаешь этого?

– Не хочу! У меня даже причин не находится, чтобы ответить. Давай уже оставим этот вопрос в покое. Смотри! – Вех повернул голову к окну и заметил внушительных размеров здание библиотеки с белыми квадратными колоннами из лепнины. – Нам пора выходить.

Рельсобус постепенно остановился на остановке, и Вех с Донованом выпрыгнули из открывшихся раздвижных дверей на тротуар. Небольшая по размерам площадь, украшенная стриженными кустарниками самых причудливых форм и размеров, окружена была, помимо здания библиотеки, ещё несколькими представителями красивой, но нефункциональной древней архитектуры. П-образный двухэтажный дом с маленькой пристроенной верандой раньше служил рестораном, а в нескольких метрах от него стояла совершенно некрасивая (но отреставрированная) серая коробка с грязными окнами, сотню лет назад принадлежавшая какому-то департаменту. Напротив двух этих домов, за живой прямоугольной кустарной оградой, занимала место та самая библиотека, а слева и справа от неё – два трёхэтажных строения, в которых когда-то проживали люди. Первое строение недавно превратилось в дом-музей. Мемориальная доска над входом гласила, что в своё время здесь родился и умер широко известный поэт. Второе строение было закрыто на внутренний ремонт: планировалось открытие ещё одного музея, предназначенного для демонстрации посетителям быта дальних предков.

Поднявшись по ступеням, напоминавшим вход в Научно-исследовательский Центр Изучения Послесмертия, парни без колебаний вошли в зал библиотеки и в одно мгновение погрузились в темноту. Совершенного мрака здесь не было, просто ребята привыкли к яркому солнечному свету с улицы, и загадочное лёгкое освещение, установленное по всей библиотеке, было непривычным для глаз. К компании Веха и Донована внезапно присоединилась юркая библиотекарша. На вид она была очень даже хороша – этакая серая мышка в шерстяной кофточке с узорами.

– Чем я могу вам помочь? – наивно поинтересовалась она.

– Ну что, зайдём сперва в фильмотеку? – спросил Вех у Донована.

– Чтобы попасть в фильмотеку, идите прямо и поверните направо на отделе патриотической литературы, – опередила их девушка.

– Спасибо!

Слух ребят раздражало лёгкое гудение кондиционеров, установленных в каждом углу библиотеки и создававших приятную прохладу. Сотрудница незаметно куда-то исчезла. Вех и Дон шли по бордовой дорожке, а по обе стороны от них стояли ряды серверов, спрятанных в минималистичные корпуса.

– Чёрт! – воскликнул Вех, держа в руках немаленькую зелёную флешку, на которой уместился даже крохотный дисплей и две миниатюрные круглые кнопочки. Едва различимые цифры на дисплее явно его не радовали.

– Что случилось? – Донован вытянул шею, желая увидеть то, что заставило Веха воскликнуть.

– Забыл почистить её от фильмов и книг, которые я уже просмотрел. На ней осталось совсем мало памяти. Максимум, что я смогу скачать – это два коротеньких фильма и несколько каких-нибудь романов. Эх, уже поздно, всё ненужное будет удаляться больше часа…

Дон проверил свою флешку и обнаружил её совершенно пустой.

– Не переживай, – сказал он, – у меня на своей ничего нет, скачаешь себе, сколько хочешь, а потом, если что, махнёмся.

Вех поблагодарил друга. Они, как подсказала сотрудница, свернули на отделе патриотической литературы направо и вскоре оказались в специально огороженном стеклом отделе фильмов. Дон решил скачать парочку любовных кинофильмов для вечера с Рокси и примкнул к нужному серверу, воткнув флешку в разъём. Загрузка прошла за считанные секунды, серверная машина пошумела, напрягшись, и тут же успокоилась. В качестве бонуса он загрузил для личного просмотра несколько популярных драм. Некоторые жанры (триллеры, ужасы, порнография, фильмы с обилием чёрного юмора и все поджанры к ним) были под запретом, поэтому драма была самым «взрослым» видом кино и имела рейтинг «только для взрослых».

– Бери, – протянул он Веху флешку, когда загрузка интересующих его фильмов была завершена.

Вех быстренько сделал круг по фильмотеке, вставляя и выдёргивая несчастный накопитель из разъёмов, и в итоге взял три старинных комедии, снятых ещё до его рождения.

Вдвоём они вернулись в общий зал библиотеки. Донован предложил посетить отдел публикаций начинающих писателей (любой человек мог выгрузить своё произведение на сервер, а любой посетитель библиотеки мог его скачать и по достоинству оценить. Некоторые особенно популярные среди читателей работы могли из отдела публикаций перекочевать на официальные «полки» библиотеки), аргументируя свой выбор нередким нахождением в электронном хламе очень даже интересных и, что главное, ещё не подвергшихся цензуре произведений, но Вех наотрез отказался. Он почувствовал резкую усталость, проявлявшуюся в потере контроля над своими движениями и помутнении сознания.

– Ты же хотел что-то из книжек взять! – возгласил Дон, когда Вех, не отдавая ему флешку, попятился к выходу.

– Как-нибудь потом, Дон… – промямлил Вех. – Я сейчас с ног свалюсь. Приустал что-то… Стоило, наверное, сразу домой ехать…

– Это совсем на тебя не похоже. Ладно, давай быстрее на рельсобус!

– Не знаю, что со мной, но у меня уже случалось подобное. Неожиданный прилив изнеможения, как будто мне взяли и мозги расплавили. Не нужны сейчас книги, я без тебя сюда ещё раз приеду и обязательно что-нибудь возьму. Пойдём.

Солнце скрылось за крышей кирпичного дома напротив остановки рельсобуса, оставив на небе жёлто-оранжевый градиент и погрузив в прохладную тень всю площадь. Людей прибавилось: все гуляли в этот обыденный пятничный день, наслаждаясь оранжевыми пятнами осени на деревьях и прочей растительности, ведь завтрашним утром – Субботняя Уборка, и всё утро придётся просидеть дома.

Рельсобус прибыл на остановку как раз в тот момент, когда Вех с Донованом переходили рельсы по наземному переходу и приближались к плитчатой платформе. Парни дёрнулись с мест, слетели с лестницы и устремились к дверям. Успели. Заняли, как всегда, последние сиденья последнего вагона. Людей было на порядок больше, нежели при предыдущей поездке. Некоторые вглядывались в покрасневшие лица молодых людей, глотавших сухой воздух, словно воду.

Вех расстегнул жилетку, продолжая дышать, как вдоволь набегавшийся пёс.

– Твоя встреча с Рокси всё ещё в силе? – спросил он у Дона, водя тусклым взглядом по лицам незнакомых ему людей, перепрыгивая глазами с лица на лицо и находя в каждом неповторимые причудливые черты.

– Конечно. Слушай, ты если поспать хочешь, так ложись, как только к тебе приедем. Голову на отсечение даю, мы с Рокси ни шуметь, ни шалить не будем.

– Даже не смей подлизываться. Делайте что хотите, главное – в рамках закона…

– Я не подлизывался! Между прочим, я пытаюсь помочь! Видно же: совсем плохо тебе!

– Всё хорошо… утомился просто. В любом случае, не хуже, чем когда ты нажрался своего дерьма и сутки не приходил в себя. Ха-ха!

Веки Веха захлопнулись, и он заснул, примкнув головой к собственным коленям. Дон пристально смотрел на него и одновременно крутил в своих мыслях предстоящую встречу с Рокси.

Глава 4. Надзор.

…Он плыл в полутьме своего спавшего сознания, и прямо перед ним возникали будоражащие, даже во сне, невозможные для полного осмысления пейзажи. То море всколыхнётся где-то вдали и мрачным гулом разлетится по барабанным перепонкам, распространяясь после этого по всему организму и погружая его в вечную бездонность, то иссохнет разом всё живое в этом таинственном пространстве, превратившись в бескрайнюю знойную пустыню, и замелькают на недостижимой линии горизонта желанные миражи.

Он не был человеком в своём сне, он был третьим лицом, невидимым и ограниченно-всемогущим наблюдателем, как полубог, подчинённый надмирному, созданному против его воли глобальному сценарию. Он вертел головой, которой не существовало, мог подмечать нечто задевавшее его душу, но лишь до определённого времени, пока не менялась сцена и действия не начинали выполняться сами по себе.

На пляже стоял длинный пирс. Создавалось впечатление, что деревянные доски, из которых он сконструирован, уходили на другой берег, в другую страну, за сотни километров отсюда и что можно взять и пересечь это тёмно-голубое, как небо при летнем рассвете, неглубокое море. Ни единой души вокруг. Часть песка с одинаковой частотой омывалась бесконечно подступавшими пенистыми волнами. Видимая суша ограничивалась тремя сверхвысокими пальмами с огромными кокосами, молока из которых с уверенностью хватило бы на то, чтобы напоить сотню людей. Дальше же начиналась сплошная зелень непроходимых джунглей.

Вдруг сцена поменялась, прямо как в театре, но никакого антракта для этой цели не предназначалось, да и произошло всё менее чем за секунду. Волны замедлились, песок окаменел, прохладный ветер перестал покачивать пальмовые листья, а издалека, с недоступной зрению части пирса, начала приближаться пара силуэтов, покрытых оранжевым свечением вечернего неба. Оказывается, это были люди, мужчина и женщина, если сопоставлять их внешние черты, и очень молодые. Их лица переставали быть размытыми, а черты становились всё отчётливее. На ней было надето воздушное розовое платье в крапинку, на ногах – босоножки на невысоком каблуке того же цвета, а голову её покрывала широкополая соломенная шляпа. Он же был одет более строго и явно под холодную погоду – в длинную осеннюю ветровку, под которой едва виднелся воротник светлой рубашки, и просторные бежевые брюки. Они никуда не торопились и скромно о чём-то переговаривались.

Вех-наблюдатель взбудоражился. С первого взгляда он не смог заметить в этих лицах что-то знакомое, что пронзало его сердце любовным теплом, но теперь всё понял: этими молодыми людьми были его родители, родители прошлых лет, запомнившиеся ему по детским воспоминаниям, Ролгад и Элла Молди, и внимание к паре, поначалу слегка рассеянное и неохотное, превратилось в самое старательное наблюдение его жизни во сне. Ему хотелось уловить каждый звук их речи, каждое движение их тел, каждую черту характера, что прослеживалась в их поведении, и понять, почему волшебный сон решил назначить ему встречу именно с ними, но во снах, как было сказано выше, не всё зависит от желания зрителя: родители Веха несли чепуху, логически никак не связанную.

– Прохладительные напитки для литературной компиляции? – спрашивал Ролгад, причём с таким строгим видом, будто бы разговор их шёл о жизни и смерти. Вех слова «компиляция» вообще никогда не слышал и даже догадываться о его значении не мог.

– Завтра серые фургоны с муравьями по скидке, – бесхитростно отвечала Элла, поглаживая крупную спину Ролгада.

Беседа в подобном стиле продолжалась всю дорогу до пляжа. Вех больше не хотел выслушивать этот бред с постепенно повышавшейся громкостью. Никак не мог ожидать он, что родители, вместо рассказа о чём-то важном или, по крайней мере, интересном, будут пустословить, а свою болтовню подкреплять неподходящими жестами или странной мимикой. Ярость охватила его, вторглась в сон, который медленно превращался в самый настоящий кошмар, и вылилась в непреодолимом желании сделать что угодно, лишь бы прекратить эти страдания. Хотелось упасть на колени, провалиться головой в песок и навечно в нём закопаться, хотелось утопиться в море, хотелось вырвать себе и глаза, и уши, но совершить всё это было невозможно. Здесь ничто не находилось под контролем Веха, и он, будучи прикованным к своей неосязаемости, был вынужден продолжать стоять на берегу и следить за развитием событий.

Тем временем Элла и Ролгад сошли с пирса на вымощенную прямоугольными замшелыми камнями дорожку и не спеша удалились в джунгли, миновав невидимую границу пальм. Чудной их разговор подходил к концу, подобно тому как подходил к концу и сон Веха. Небо накрыло чёрным полотном, море затихло навсегда, волны остановились и больше не появлялись. Так и остался Вех стоять в одиночестве, окружённый наступавшей темнотой, с одним лишь вопросом в голове: «Была ли в моём сне какая-то неведомая закономерность?»

В момент раздумий над этим вопросом он почувствовал, что песок, на котором он стоял, начал проваливаться с непостижимой быстротой, и даже на фрагментарное осознание происходящего совсем не хватило времени. Это было последнее испытание, тоннель, в конце которого горел белый свет реальности. Вех летел по широкой трубе с огромной скоростью, но ничего не боялся, а только глубоко вдыхал со свистом пролетавший в лёгкие воздух.

В один миг полёт прервался, и парень очутился в своей комнате. В глазах потемнело, кратковременная слепота одолела его, а сердце билось так, что, казалось, матрас кровати, на которой он лежал, пружинил от этих мощных ударов вверх-вниз.

Комнату наполнял тусклый свет люстры, висевшей над дверью. Окно было наглухо зашторено и вдобавок закрыто жалюзи. Вех был разут, серые полуботинки небрежно валялись возле входа. Он отчётливо помнил свой дикий сон и потому не хотел продолжать спать, но и вставать с постели было делом весьма тяжким. Счёт времени был потерян. Он пролежал, не зная, что делать, достаточно долго, пока всё-таки не решился напрячься и не вскочил на пол.

До этой минуты Вех думал, что навязчивый загадочный шум в его ушах – всего лишь последствие дурного сна, но оказалось, что шумело в реальности и притом довольно громко. Звучала затяжная мелодия, и парень быстро сумел узнать в ней композицию одного из его самых любимых эмбиент-альбомов. Из-за чрезмерной громкости она совершенно исказилась, превратившись в набор гудящих, шипящих, противных слуху звуков. Вех не мог поверить, что кто-то посмел настолько сильно извратить музыку, и сравнил такой поступок с унизительным плевком в лицо.

Но оставалось только догадываться, кто сидит за дверью и злоупотребляет его магнитофоном (несмотря на наличие у Веха компьютера, позволявшего слушать музыку прямо на нём, он отдавал предпочтение погружению в «живой» звук магнитофона, не скачивая свои любимые композиции в Сети, а приобретая физические носители у первоисточников. Увы, но мало кто из его знакомых поддерживал подобные заморочки). Вех помнил, как Донован подобрал его у Научно-исследовательского Центра, как они вдвоём отправились в библиотеку, а дальше шли расплывчатые и практически недоступные воспоминания. То ли они приехали домой на рельсобусе, то ли прокатились на самокатах, и ни единого фрагмента и после этих событий выдавить из мозга не удалось.

Вех, не обуваясь, прошёлся по тёплому полу, сильно дёрнул ручку и надавил на дверь всей массой своего тела. Глаза моментально заслезились от смуглого дыма, в нос проник ядрёный запах горелой бумаги, а грудная клетка самовольно выпятилась, умоляя больше не вдыхать эту вонь. Парень скорчился и приложил ладони к лицу. Он перепугался не на шутку, приняв страшное зрелище за пожар, с буйством разразившийся в квартире, но вернулся в привычное состояние, когда дым начал улетучиваться и вдалеке слабо проявились чьи-то силуэты.

– Ха-ха, Элтон, славно мы с тобой раскумарились! – донёсся крик Донована. Хриплый его голос стал ещё более деформированным, из-за чего могло показаться, что он кричит как обезьяна. – Я нащупал форточку и открыл её. Глаз вообще не чувствую! Это была плохая идея – надымить и дым наружу не выпускать, – но мне так хорошо, что уже плевать на всё!

Вех пытался идти на голос, дабы добраться до Донована, но заблудился в лабиринте из собственной мебели и стукался обо что-то ногами и головой, однако при этом никак не выдавая своего присутствия. К этому моменту он всё прекрасно понял: Дон в очередной раз обманул его и затеял в квартире нелегальную тусовку. Его переполняла злость, он был готов протаранить квартиру по диагонали и врезаться в человека, который долгое время был ему другом, повалить его на пол и долго избивать всеми подручными предметами, затем схватить его, окровавленного, за шкирку и вытолкать на лестничную клетку, но до поры до времени пытался сохранять спокойствие.

– Мы улетаем в небеса-а, нас ждёт небесная страна-а, на ней построим свой покой, на ней я буду лишь с тобой! – весело пропел второй хриплый мужской голос, тоже знакомый Веху, но из-за времени утерянный в недрах ума. – Это песня про вас с Рокси.

– Улетаем в небеса? – подивился Дон. – Чёрт, старина, звучит так, как будто мы с нею умерли, но мотив хороший, простой…

– У тебя есть галлюцинации? У меня – да. Вроде туман дыма улетучивается в окно, а у меня он не только не пропадает, но и по чуть-чуть усиливается. А в тумане этом прыгают белоснежные зайчики и оставляют невидимые следы от лапок. Вот, прямо только что один перед моей ногой прыгнул и скрылся! Ощущение, что я на охоте.

– Ты бы заканчивал курить по пять сигар за раз, Элт.... – Под конец Донован рассмеялся и исковеркал имя друга. – Всегда так: сперва безобидные зайчики, а затем в голову такие обсессии забиваются!.. И друзья тут же становятся скрытыми врагами, желающими вонзить нож в твою спину, и высота в двадцать этажей кажется тебе лёгким препятствием, и люди вокруг превращаются в боксёрские груши… Поосторожнее с этим.

– Не, пять сигар до такого не доведут. Вот если шесть или семь – тогда начнутся проблемы. Я не собираюсь столько выкуривать! От такого количества тошнить начинает! Но я знаю парня, который знает парня, который знает парня, скурившего аж десять штук! Говорят, накрыло так, что пришлось лупить его по башке до потери сознания.

– Охренеть. Мне хватает трёх. Бог троицу любит. Слыхал о таком?

– Слыхал, но какое мне до него дело? Бог не трогает меня, я не трогаю его – и мы в расчёте.

Хлёсткий удар чем-то тяжёлым прошёлся по левой щеке Донована. Из-за дыма, до сих пор продолжавшего царить в квартире, парень не сразу понял, что только что коснулось его лица, и списал всё на галлюцинации.

– Воу, у меня только что такое появилось… – Не успел Дон договорить, как кожа на пострадавшей щеке стала неистово гореть, причиняя ему невыносимую боль. Он припал к полу и начал ёрзать всеми конечностями, наполняя комнату тошным криком.

– Ты что, умом тронулся, друг? Прекрати орать, что произошло? Что только что появилось? – не прекращал спрашивать Элтон, начав, по-видимому, бояться и за себя.

Послышалась серия ударов. Дым начал метаться в разные стороны и раскутал Веха, стоявшего с толстым кожаным ремнём в руках и нещадно избивавшего им Донована. Беззащитный Донован съёжился в клубок и, уже не издавая ни звука, пытался спрятать лицо.

– Подонок конченый! Рожа наркоманская! Это тебе урок от меня! Отныне не смей приближаться ко мне, сукин ты сын! – безумствовал Вех, не успокаиваясь и нанося всё новые удары по различным частям тела Дона. Он уже не видел, куда метит: гораздо важнее для него было высвободить накопившуюся ярость.

Элтон набросился на Веха, но с явной нерешительностью, боясь попасть под горячую руку своего знакомого, и то приближался к нему, то резко отпрыгивал в сторону.

– Вех, Вех, Вех, хватит! – умолял он, схватившись за край ремня и пытаясь вырвать опасное оружие из рук разбушевавшегося парня.

– И тебе наподдать, а? Отпусти ремень, а не то я и тебе задам! Вы что здесь опять устроили, придурки? Прямо в моей квартире! Я тебя сейчас, я тебя!..

Внимание драчунов отвлекло громкое постукивание во входную дверь, настолько громкое, что даже перебивало гудение музыки из магнитофона, до сих пор не прекращавшееся. Вех ослабил хватку, выпустил ремень из рук и, кашляя от дыма и усталости, подошёл к двери.

– Выключи магнитофон, живо! – приказал он Элтону, и тот, отыскав источник звука, дёрнул колесо регулировки громкости влево. Гул прекратился, но в ушах по-прежнему звенело.

– Кто там? – спросил Вех.

– Надзор. Открывайте дверь.

Пара железных щелчков – и дверь открылась. Комнату быстро наполнили люди в светоотражающих куртках и касках на лицах, а в их главе стоял, весь покрытый сединой, лет семидесяти мужчина в пиджаке и гламурных тёмных очках. Он совсем не удивился нахлынувшему на него дыму и сразу приступил к разговору:

– Добрый вечер, мальчики.

Фраза эта не повергла в шок ни Донована, ни Веха, ни Элтона. Они прекрасно знали, кто этот дядя, подобно тому как в свою очередь этот дядя знал, кто они такие, и поэтому такое дружеское обращение было вполне приемлемым.

– Не очень уж он и добрый, Келли, – отшутился в ответ Элтон. Дон, вероятно, тоже хотел сказать что-нибудь колкое, вот только он мирно лежал пузом кверху, вбирая в себя воздух как дракон, готовящийся выпустить огромный заряд пламени, и рассматривая на своей руке красные следы от ударов ремня.

– Почему же? – в насмешку удивился Келли, снял с лица очки и принялся протирать линзы пиджаком. Глаза у него были живые, в некоторой степени весёлые, но если присмотреться, то заметно становилось, что, помимо живости и веселья, хранилось в них также что-то ужасающее, леденящее душу. Неудивительно, ведь родился он в самый разгар Войны и имел возможность цепкой детской памятью запечатлеть нечто ужасное, что теперь отражалось в этом многогранном взгляде. – Погода шикарная, завтра выходной день… но не у тебя, Донован.

– Вы не просто так пожаловали сюда и всё сами прекрасно видите. К чему эти бесполезные диалоги? – помрачнел Дон, пройдясь рукой по горячему следу на щеке. – Забирайте нас уже…

– Куда же забирать? Что за предрассудки по поводу работы Надзора? Эх, это всё тянется с прошлых лет, когда наш государственный орган носил позорное название «полиция». Слышите? Даже звучит недоброжелательно, будто бы «по лицу», хотя мы почти никогда никого не бьём и только при случаях агрессивного сопротивления. Эти ребята, что приехали со мной – для предотвращения подобного. Простите, если их вид пугает вас: Надзор работает над решением этой проблемы. Понимаете, какой посыл я хочу донести до вас?

– Не особо, шеф… у меня все мозги прокурены… А почему в предыдущий раз вы отвезли нас в штаб?

– Первое нарушение. Вас нужно было зарегистрировать. Сегодня вы останетесь на своих местах.

– А я? – встрял Вех. – Я не курил! Это моя квартира, я вообще спал, пока они занимались этим! Донован давал мне обещание!..

– Успокойся. – Келли плавно провёл руками сверху вниз. – Я хорошо тебя знаю, Вех, и из этой шайки курильщиков ты явно выделяешься. Но ты попадаешь под другое нарушение – нанесение увечий. Надеюсь, спорить не будешь. Дон, как самочувствие? – повернулся он к лежавшему парню.

– Ощущения похожи на кипяток, разлитый по всему моему телу.

– Госпитализация?

– Само пройдёт.

– Ну, хорошо.

Келли приказал своим ребятам из Надзора уйти. Протёртые очки снова засверкали на худом его лице. После этого он спросил у Веха разрешение сесть в кресло, парень дал согласие.

– Организм начинает подводить… Ноги не держат, трясутся, как у дохлого осла. Ну-с, начнём искать выход из сложившейся ситуации. Надзор стремится к предупреждению преступлений, а не к устранению их последствий, и именно этого никак не могли понять дикари из по-ли-ции! Они и пальца о палец не ударили, чтобы начать работу над искоренением преступности, над уничтожением её как явления, а для этого нужно выкорчёвывать корни. То, чем они занимались, сравнимо со стрижкой травы: трава, то есть преступность, постоянно растёт, а газонокосилка в лице полиции постоянно её срезает, но при этом оставляет в живых сам корень. Газонокосилку совсем не интересуют причины роста травы. Она, ввиду ограниченности своего мышления, даже представить себе такого не может, а машинально повторяет одни и те же действия, которые в перспективе ни к чему не приводят. Что же предлагает Надзор? Он осознаёт необходимость очищения от преступности, но не стрижёт траву, а сразу подбирается к корню и занимается его удалением. Нет корня – нет травы, да и она больше не вырастет. Для этих целей я к вам и прибыл. Не просто машинально наказать вас, а выяснить мотивы. Каковы были ваши мотивы?

– Хорошо провести время, – ответил Элтон.

– Расслабиться, – ответил Донован и с гримасой ужаса на лице отпрянул в сторону: из соседней комнаты, возле комнаты Веха, вышла полуголая Рокси и сладко зевнула. Она не сразу заметила присутствия в гостиной Келли, а когда заметила, вскрикнула и спряталась за дверью.

– А вот и ещё одна гостья, – умышленно громко воскликнул надзорщик. – Удивительно, но вас я вижу впервые. Как вас зовут?

– Р-рокси! А вы кто? Донни, что происходит?

– Не бойтесь, девушка. Я из Надзора, зовут меня Келли. Курили с этими молодыми людьми? Отвечайте честно.

– Донован предложил мне одну, я подымила слегка и бросила. Не понравилось мне, отвратительно!

– Всё равно попадаете под нарушение. Как раз вас мне не хватало увидеть в штабе! Но для начала присоединяйтесь к нашему кругу нарушителей и послушайте, что я говорю.

– Я могу одеться?

– Разумеется. Одевайтесь и включайтесь в наш разговор.

Теперь возле кресла сидели четверо молодых людей. Рокси села возле Донована и задрожала, ей было и страшно и холодно одновременно.

– Вех, теперь ты. Зачем ты избил своего приятеля?

– От злости, – пропыхтел парень. Он осознавал, что не стоило набрасываться на Донована с ремнём, каким уродом он бы ни был, и потому сидел с чувством жгучего стыда, не оборачивая на пострадавшего своей головы.

– Злость… – отразил Келли, растянув букву «з» настолько, насколько позволяло его старческое дыхание. – Очередное свойство каменного века. Чем угодно могу поклясться, я пытался найти причину такого явления, как злость, в нашем современном мире, я выжимал все соки из своего мозга, но я не смог найти её. Я тоже злой. Я был рождён в злое время, был рождён в мясорубку, но вы!.. Для вас кропотливым трудом были выстроены такие условия жизни, при которых злости фактически нет места, а вы продолжаете находить её там, где это невозможно.

– Но… постойте! Ведь это злость искусственная! Они спровоцировали её во мне, нарушив законы! Разве не этого добивается Надзор, чтобы от одних мыслей о преступлении воротило? Следовательно, это уже проблема вашей деятельности! И как я вообще должен был поступить в такой ситуации? Вернуться в кровать и валяться, будто я не при делах? Тогда это нарушает мои моральные принципы!

– Ты должен был мирно уладить конфликт и вызвать Надзор. И про злость я говорю не только твою, а про общую. Курение сигар – тоже злость, последствие злости. Что-то вынудило их покинуть реальный мир и погрузиться в наркотический, и, говоря по собственному опыту, от хорошей жизни такое редко происходит. Верно говорю, ребята?

– Не-а, – отринул Донован, держа в объятиях Рокси. К этому времени угар окончательно покинул его голову, что позволило ему выстраивать полноценную многогранную защиту своих мыслей. – Не совсем верно. Здесь что-то другое играет роль, но никак не плохая жизнь. У меня хорошая жизнь, несмотря на второе нарушение законов, психологический кризис и недобор рабочих часов. Я ощущаю себя человеком, но время от времени хочется сделать что-нибудь такое… животное, примитивное, не соответствующее положению в обществе! Испытать безграничную степень свободы!..

– Да! – вскричал Келли, пребывая в кратковременной эйфории от ощущения, что ход его мыслей был разгадан. – Вот, что я хотел услышать! Твои слова полностью подтверждают разрабатываемую Надзором теорию социальных циклов! А теперь внимательно про неё послушайте. Сторонники теории социальных циклов считают, что изменение поведения людей в обществе циклично и не имеет видимых причин. Есть одна цитата, но я не помню, кто её озвучил: «Хорошие времена порождают слабых людей. Слабые люди порождают плохие времена. Плохие времена порождают сильных людей. Сильные люди порождают хорошие времена». Вот мы и переживаем момент, когда хорошие времена начали производить на свет людей, не испытывающих ни физических, ни, фактически, психологических проблем, и новое поколение не понимает, почему оно должно продолжать работать, когда уже всё есть. Это тоже издержки прошлого, в котором все работали, потому что их заставляли, работали, не наблюдая результатов своей деятельности, работали для того, чтобы получить отдых… Так не работает! Труд не может быть переменным! Он должен быть постоянным, но не навязчивым, а трудящиеся должны иметь право знать, приносит ли их труд пользу, должны иметь право видеть результат! Ты знаешь, Дон, зачем каждую субботу выходишь на улицу и следишь за работой роботов?

– Чтобы… типа наблюдать, качественно ли они выполняют свою работу?

– Смотри глубже. Задай вопрос вопросу. Зачем наблюдать, качественно ли они работают?

– Ну, чтобы все улицы города были чистыми.

– Зачем это нужно?

– Чтобы жители чувствовали себя комфортно.

– И зачем? – продолжал давить Келли.

– О-о, как много вопросов! – Донован схватился за голову. – Чтобы все добросовестно выполняли свою работу!

– Дальше!

– Ну что может быть ещё дальше? – вскипел парень. – Чтобы построить светлое будущее!

– Ладно-ладно, перестану тебя мучить, а то боюсь, что дальнейшие вопросы уйдут в философию. Видишь? От пяти часов, с пользой проведённых тобой в субботу на улице, действительно зависит судьба всего человечества, зависит будущее! Кстати, на второй вопрос можно дать целых два ответа. Вы все знаете, что раньше улицы очищали не роботы, а люди, и что робототехника недостаточно сильно развита. Ты наблюдаешь за ними, чтобы выявить ошибки их алгоритмов и в случае чего повысить качество уборки!

– И что же нам делать с «хорошими временами»? – поинтересовался Вех.

– Вам – не попасть под их дурное влияние. Впрочем, вы уже попали, так что постарайтесь не влипнуть в подобную ситуацию ещё раз. Третье нарушение не за горами, друзья, и вы хорошенько знаете, что вас ждёт после него… Ну а Надзору и всем остальным государственным учреждениям – скорректировать систему управления, подправить образование, что-нибудь ужесточить, что-нибудь смягчить. Мы поглощены работой. Не бойтесь, вы первыми узнаете, когда что-нибудь будет изобретено.

Келли поднялся, поправил пиджак, стряхнул с него несколько заметных пылинок, потянулся так, что спина его с ужасным треком хрустнула, и приказал Рокси собираться вместе с ним в штаб.

– Я очень надеюсь на ваше понимание, молодые люди. Мне очень не хочется видеть вас в Органе Социальной Реабилитации. Усвойте мои слова и сделайте правильные выводы. Рокси, ты уже готова? Идём со мной.

Келли неторопливо дошёл до выхода, открыл девушке дверь и вместе с ней удалился из квартиры.

Наступила тишина. У Веха, Дона и Элтона глаза замерли на месте и больше не двигались, а губы волнообразно дёргались, но не смели открываться. Освободившись от таинственного гипнотического состояния и уперев свой взгляд в стену, Вех сказал спокойно:

– У вас есть пять минут, чтобы убраться вон из моей квартиры.

– Вех! Давай всё обговорим! – задрожал Донован.

– Нет! – Крик распространился по всей квартире. – Время пошло!

Элтон обнаружил, что его дешёвый кожаный портсигар продолжал валяться на полу, сильно удивился, поднял его с пола и встал в дверном проёме, ожидая своего друга. Донован очутился на ногах, и они, не сказав ни слова, вылетели на лестничную клетку и захлопнули за собой дверь.

Глава 5. Мама.

Прошло четыре дня с того момента, но Вех продолжал существовать в состоянии полного безразличия и никак не мог очухаться от той скверной ситуации, произошедшей у него дома. Он простил Дону в первый раз, во второй, когда их впервые застукали за курением и оформили в штабе Надзора, в третий, закончившийся без последствий, но последний, переломный раз пересёк все невидимые границы дозволенного, которые Вех так долго игнорировал.

Второе нарушение знатно подкосило его состояние. Он стал бояться всего. Случайные прохожие превратились для него в безжалостных доносчиков, готовых при первой же возможности настучать Надзору, причём абсолютно беспричинно. Он пугался случайных взглядов и вечно отводил свой стыдливый взгляд в пол, но в то же время следил за каждым своим движением, стараясь следовать образцу марширующего в колонне солдата.

Тем не менее, основным опасением для него была встреча с Донованом, случайная или намеренная. Он перестал считать его за друга, даже за реально существующего человека, и всей их многолетней дружбе мигом настал крах. Отработав в понедельник свою положенную четверть суток, он не ринулся к воротам, а сперва внимательно, анализируя каждого человека, проследил, нет ли Донована в толпе, и лишь затем спустился по ступеням вниз.

Постепенно страхи стали пропадать, Вех устроил себе полноценную двухчасовую прогулку по Перспективному району, поднялся в парк на крыше своего дома, посидел на лавочке, помечтал, вернулся домой и уселся смотреть фильмы, скачанные уже на его собственную флешку при недавнем повторном посещении библиотеки. Впрочем, он заскучал и спать лёг раньше положенного на полтора часа. Почему это важно? Всё просто: он напрочь сбил себе режим и сейчас активно занимался его восстановлением, стараясь ложиться спать вовремя и так же вовремя просыпаться.

Сейчас Вех находился в столовой Центра Послесмертия и сидел за угловой частью огромного стола, длинной прямоугольной змейкой охватывавшего весь этаж, то хватая со своего красного подноса тарелки, то возвращая их обратно на него. Людей можно было по пальцам посчитать ввиду того, что время было рабочим и что до официального обеда оставалось больше часа. Брайан Хемельсон, не притрагиваясь к еде, ушёл за салфетками, встретил приятеля и вместо обеда с азартом принялся с ним разглагольствовать. Тишина в столовой стояла такая, что их разговор можно было услышать в деталях. Они обсуждали новое оборудование, которое должны были привезти сегодня, а именно – усовершенствованную версию пластин, позволявшую повысить вероятность увидеть послесмертие. Вех с Брайаном успели пропустить через свои руки шесть тел, и только в двух случаях на экране замерцала волшебная фиолетовая трава и засверкало идеально-круглое минеральное солнце.

– За нас плотно взялись, – делился мнением Брайан, пока его собеседник откупоривал крышечку бутылки витаминизина. – Я в кругах руководства слышал, что государство установило максимальный приоритет на изучение послесмертия, следовательно, скоро в Центре нас ждут тотальные перемены.

– В кругах руководства могут такую чушь наплести, что из этой паутины ложной информации вовек не выберешься. Я и весь мой блок больше года просим модернизировать систему доставки тел на верхние этажи, сверху охотно кивают головами, соглашаются, но в итоге всё так и остаётся на своих местах! Какой от этого прок?

– Всё устроят, всё сделают, ты только дай время. Не могут они такие слухи попусту распространять. Ладно, у меня еда стынет, я пошёл за стол. Увидимся!

От Хемельсона, хотя он и пытался выглядеть весело и свежо, тянуло грустью, которая то и дело демонстрировала своё присутствие в мимике, жестах и речи. Сперва доктор не обращал внимания на Веха, плотно взявшись за разложенные по небольшой плоской тарелке дольки варёных яиц, а затем и за основное блюдо – два сэндвича с длинными полосками жареного бекона и салатными листьями, но когда на тарелке ничего, кроме крошек желтка и хлеба, не осталось, он заговорил:

– Полагаю, ты хочешь поинтересоваться, почему я такой никлый?

Вех не мог ответить на вопрос, так как пережёвывал фрикадельку, вытащенную из тарелки с супом вместе с картофельными кубиками, и, поглощённый неприятным молчанием, которое он сравнил с игнорированием, стал жевать активнее и случайно проглотил всё в цельном виде.

– Не очень хочется тревожить вас своими вопросами, – ответил он, вытираясь салфеткой. – Я думал оставить их при себе.

– Ничего. Мне было бы интересно услышать твоё мнение о произошедшем. Я расскажу. В общем, на протяжении четырёх лет я очень близко общался с одной женщиной. Зовут её Ренда. Она разрабатывает маршруты рельсобусов. Не знаю, зачем тебе это знать, может, это поможет твоему воображению создать её образ. Всего на год младше меня, светловолосая. Я звал её «молоко», а она меня – «кофе», это из-за цвета волос, хи-хи… Так вот, недавно Ренда начала потихоньку уклоняться от нашей любовной линии. То «давай сегодня без прогулок», то «в гости не пущу», то «я сегодня занята», а после всего этого я замечаю её на улице в компании другого мужчины. Ты знаешь, Вех, любовную политику нашего государства, то есть упор на практически полностью свободные отношения, за исключением рождения детей, на полиаморию… И изменой такое поведение никак не назовёшь, измен у нас теперь вообще нет, но я, несмотря на законы, придерживаюсь консервативных взглядов в этой области.

– Верите в любовь до гроба?

– Не в любовь до гроба, конечно, но в то, что человеку свойственно делить свою жизнь с одним человеком. Меняться, подстраиваться друг под друга, переживать как взлёты, так и падения… Разве не в этих мелочах скрывается истинная сущность любви, местами беспощадная, но одновременно с этим и такая благородная?

– Вы как никто другой должны знать о губительном влиянии подобной любви на жизнь людей. Это написано даже в учебниках! Это обособляет пару от остального общества, что впоследствии приводит к конфликтам.

– Видишь… существует мнение общее и существую я со своим мнением, противоречащим стандартам и в целом никому не сдавшимся. Ты думаешь, я не пытался донести до Ренды свои мысли? Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. Я надоел ей, я истёк в её чувствах, и она нашла себе другого, а через какое-то время, предполагаю, и её новый приятель познает горечь расставания с ней. В этом и дело, что государственная система неправильна и идёт наперекор человеческому существу. Нужно придумать что-то новое, не обязательно связанное с браком, но позволяющее после расставания ощутить не досаду, а облегчение и порыв сил.

– К сожалению, или, быть может, к счастью, мне до сих пор не приходилось испытывать любовных мук, – сознался Вех и засунул за щеку ложку, наполненную жирным бульоном, после чего последовала продолжительная пауза. – Такое ощущение, что я слишком избирателен в выборе партнёра. Я не могу принять того, что человек может интересоваться кругом вещей, не схожих с моими интересами. Это какая-то радикальная форма эгоизма, которая мне не очень нравится. Была у меня в шестнадцать лет подруга из Центра Социальной Адаптации, и я в ней души не чаял, пока не узнал, что она увлекается вышиванием. Все её положительные черты мигом затмились этим чёртовым увлечением. Просто представить не мог, что она, сидя дома, занимается вдеванием нитки в иголку и вышивает маленькие картинки. Это сейчас я осознаю себя идиотом, но тогда… В общем, наши отношения скоропостижно сошли на нет.

– А ты тогда чем занимался?

– Растения коллекционировал. Я начал ещё до того, как мой отец погиб, и благодаря его связям имел возможность получать редчайшие и уникальные образцы. У меня вся комната была заполонена горшками. Когда я съезжал от мамы в новую собственную квартиру, одну половину растений пришлось вернуть по лабораториям, а вторая осталась у неё. Надо бы съездить к ней, посмотреть…

И тут он твёрдо решил по окончании рабочего дня навестить самую родную свою женщину. Жила она достаточно далеко как от Центра Послесмертия, так и от его квартиры, но чего не сделаешь ради счастья близкого человека? «Тем более что она на прошлой неделе приглашала меня, а я так ей и не ответил. Точно поеду! – С приятными чувствами, возникшими в груди, он мысленно перенёсся из столовой к ней в квартиру и представил их встречу. – Как она будет рада!»

– …ел? Идти пора, – закончил фразу Брайан, но её начала Вех не слышал.

– Что?

– Суп доел? Пора, нужно продолжать работу.

– Ах да, идём, но сперва я пошёл убирать поднос.

Остаток рабочего дня прошёл без новшеств: усовершенствованные пластины привезли лишь за пятнадцать минут до окончания работы. Доктор Брайан настаивал, чтобы Вех остался ещё на одно исследование для проверки их работоспособности, но тот отнекивался, всем своим существом ожидая поездки:

– Прошу, давайте сегодня обойдёмся без этого! Вы понимаете, мне нужно мысленно настроиться на работу с новым оборудованием, а сейчас я нечаянно могу что-нибудь запороть. Такие вот дела.

– Ладно, неугомонный. Вижу, второй час ногами ёрзаешь, торопишься куда-то. Всё-таки нашёл себе «ту самую»? Ха-ха-ха!

– Не нашёл. Она всегда была, есть и будет «той самой»! Я собираюсь навестить свою маму.

Брайан впал в десятисекундный ступор и выбрался из него с физиономией суровой и одновременно лучезарной.

– Раз на то пошло, – промолвил он, – то не смею больше тебя задерживать. Я сам всё уберу, можешь идти.

Халат в мгновение ока оказался расстёгнут и брошен на диванчик. Вех испарился из кабинета, как привидение. Только хлопок дверьми, вызвавший пошатывание и звон стеклянных узоров внутри дерева, напомнил о его недавнем присутствии.

«Отсюда на рельсобусе №7 доеду до флайтера, на нём перемещусь на Северную, а оттуда – на велике или том же рельсобусе, как повезёт», – придумал Вех.

Сперва прибыл рельсобус седьмого маршрута, сильно заполненный. На остановке возле Центра Послесмертия выходить никто не собирался, и поэтому тяжёлая голубая махина с двумя параллельными белыми полосами посередине проехала её почти без остановки. Со вторым рельсобусом Веху повезло больше, несмотря на то что он тоже был порядком заполнен. Люди сошли на улицу, парень легонько просунулся через людей, схватился за поручень, и рельсобус поехал дальше. На повороте он не поехал прямо, в сторону центра, а свернул на узкую одностороннюю улочку с широкими тротуарами по обеим сторонам. Здесь располагались многочисленные небольшие филиалы государственных организаций: районное подразделение регистрации, в которое из родильных домов отправлялись данные о недавно появившихся на свет гражданах, отдел планирования и реализации систем городского транспорта (Вех, когда увидел оранжевые слова на бледной вывеске, ненароком вспомнил место работы Ренды, о которой Брайан рассказывал пару часов назад), филиал центра озеленения городской среды и так далее.

Вех от неизменной монотонности и приятного покачивания рельсобуса чуть не вырубился. Он перестал понимать, где находится, сколько ему ехать и самое главное – куда вообще он едет. Но эти неприятные ощущения пропали, когда улочка завершилась и перед его глазами расплылась неизвестных масштабов местность, сплошь наполненная всем спектром осенних красок. Он плыл над ней, звуки рельсов пропали, зато появились аккуратные синхронные постукивания под ногами. «Центральный Городской Парк, – вздохнул Вех с облегчением, мгновенно придя в себя. – Никогда не обращал внимания на его размеры, хотя я всё детство в нём провёл. Летом отсюда ничего не увидишь: кроны деревьев закрывают собой солнечный свет, ввиду чего внутри парка всегда прохладно и сыро. Сейчас же листья опали, можно что-то заметить. Вон там, вдалеке – спиральная тропинка, ведущая к величественному фонтану, а возле неё – миниатюрный лабиринт, в который я и сейчас не осмелился бы пойти…»

Через Центральный Городской Парк проходили две остановки рельсобуса. Подъезжая к первой из них, рельсобус терял набранную высоту, спускался по наклонной и оказывался в природной среде, огороженной малозаметным заборчиком. Много людей вышло на этой остановке: за пределами парка начиналась крупная жилая зона. Вех занял освободившееся место, прикрыл глаза и продолжал ехать, находясь в окружении природы, но недолго ему суждено было находиться в состоянии полудрёмы: спустя две остановки после Центрального Парка пришлось покинуть рельсобус, уже приближавшийся к конечной остановке, и пришла пора спускаться на эскалаторе под землю, к станции флайтера.

«Победная» – поприветствовала Веха болтавшаяся на цепях табличка. Огромный зал станции был круглым, полированные мраморные полы пестрели тёмными завитыми рисунками. Вдоль четырёх сторон, имевших наименования «северная», «южная», «западная» и «восточная», проходили длинные прямоугольные тоннели и исчезали вне поля видимости в мрачную темноту. Людей было много, но недостаточно для того, чтобы заявить о невероятном их скоплении. Флайтер, а именно просторная стеклянная кабина, походившая на грузоподъёмный лифт, прибывал с каждой стороны каждые тридцать секунд и вмещал в себя десять человек.

Несмотря на видное название станции, где сейчас находился Вех, не каждая станция обладала такой особенностью. В основных случаях она называлась направлением движения, и к нему прибавлялось число – количество станций от «Центральной», располагавшейся в самом сердце города. Веху нужна была «Северная-7». Перед ним в своеобразной очереди стояло не более двух десятков человек, и пришлось пропустить два флайтера, прежде чем он смог занять место во вновь прибывшем.

Раздвижные двери с шипением закрылись, механический голос диктора, донёсшийся из динамиков, назвал следующую станцию и сообщил о начале движения. Ремни безопасности автоматически извлеклись из небольших отверстий и плотно обхватили каждого пассажира. Неподвижность флайтера сменилась сначала плавным, а затем – очень резким набором скорости. Свет со станции пропал быстрее, чем успел сообразить мозг, подташнивающее состояние продолжалось менее секунды, и вот флайтер уже очутился на следующей станции – «Северная-3». Кто-то вышел, кто-то зашёл, снова закрылись двери, снова названа следующая станция, у новоприбывших застёгнуты ремни – и вперёд на всей скорости!

Спустя пять минут, которые пролетели за сущие мгновения, Вех прибыл на «Северную-7» и вышел из кабины, прокатился на эскалаторе, прошёлся по лестнице и очутился на улице. До дома матери оставалось меньше половины часа ходьбы (Вех предпочёл велосипеду и рельсобусу прогулку на своих двоих). В этом районе преобладала малоэтажная, приятная для глаз и не загораживавшая небо жилая застройка. Вдоль широких улиц, украшенных разноцветной брусчаткой, пролегали четырёхэтажные бледно-бежевые домики с большими квадратными окнами и едва заметными балкончиками, на многих из которых стояли горшки с цветами. Крыши на домиках были разные: одни – в виде трапеций и очень строгие, другие – полукруглые, походившие своим бурым цветом на грибные шляпки, третьи – треугольные.

Посреди двух таких домиков затесался крошечный медицинский пункт, ограниченный несколькими бетонными столбами. Стоит заметить, что медицинские сотрудники, наряду с сотрудниками Надзора и прочими основными городскими службами, обладали монопольным правом пользоваться электромобилями и то только при особо важных происшествиях, поэтому на парковке перед самим белым зданием стояли удлинённые фургоны с эмблемой красного креста.

Вех продолжал движение по вытянутой улице, а когда повернул с неё, очутился на знакомой набережной. Совсем недавно, примерно пару лет назад, на этом месте был выкопан искусственный овальный пруд. Пространство вокруг него с обеих сторон заполнили бульвары с прекрасными золотистыми клёнами. По бульвару парень и решил пройтись. Наблюдая яркие, как искры, отблески воды, он вдохновился и зашагал активнее, не простым шагом, а чуть вприскочку. Прохожих не было, никто ему не мешал, а если кто-то и прогуливался бы, Вех всё равно бы этого не заметил. В него вселилась радость перемен, ведь в его детстве тут находилась пустая поляна, а сейчас на её месте организовали такую красоту. Ему жить захотелось заново, на втором дыхании, чувствовать лёгкие дуновения жизни на своём лице и полностью отстраниться от всего плохого. Едва заметные движения и всплески воды выливались в идеально сконструированную мелодию, а шелест опавших листьев дополнял её нотками присутствия чего-то внеземного.

Мамин дом возник сам по себе, посреди бульвара, а затем и водная гладь, и деревья растворились в пустоте. Вех понял, что успел дойти до нужного дома в магическом состоянии. Он вошёл во двор через арку, соединявшую два здания, сквозь подъезд прошмыгнул на лестницу, на третьем этаже остановился перед знакомой дверью и позвонил. Его встретило обомлевшее лицо матери, которое выглянуло из квартиры с видимой настороженностью. Обомление пропало, сменившись некоторой робостью, а затем и робость превратилась в нежное смущение.

– Ве-ех! – Дверь распахнулась так сильно, что ударилась о стену и отрикошетила обратно. На Веха бросились одновременно самые сильные, самые тёплые и волнующие душу объятья, объятья, которых никто и никогда повторить бы не смог. Щёки с чередованием стали покрываться горячими поцелуями. – Ну же, заходи, заходи, проходи внутрь!

Свет в коридоре не горел, но он и не понадобился парню, чтобы расшнуровать обувь и пройти в свою старую комнату. Внутри было ярко, как в лаборатории, а на большом подоконнике, в маленьких и больших горшках, продолжали цвести растения (бутоны цветов, стебли трав и даже какие-то корни). Комната ничуть не изменилась. Благодаря стараниям мамы ни пылинки, ни соринки, никакой грязи не наблюдалось. Кровать, просевшая от старости, была заправлена, плакаты с государственными лозунгами, развешанные ещё при отце, спокойно себе висели на стенах и успели выцвести по углам, а полки компьютерного стола (сейчас компьютера здесь не стояло: Вех перевёз его в новую квартиру) были доверху забиты кассетами с музыкой.

– Мам, ты как будто знала, что я приеду! – воскликнул Вех, потому что мама отошла, судя по звукам сильного напора воды, в ванную комнату. Вскоре она вернулась к нему со скомканным полотенцем в руках. На её лице, молодом, свежем и розовом, выделялся единственный дефект – горизонтальная, во всю длину лба морщина, глубоко въевшаяся в кожу. Появилась она давным-давно от сильнейшего стресса, вызванного убийственной новостью о смерти любимого Ролгада, и до сих пор оставалась напоминанием о том чудовищном временном промежутке.

– Прости, ты что-то говорил? – Элла недоумевающе посмотрела на сына, и морщина на лбу извилась, будто бы под слоем кожи находился огромный червяк, стремившийся пробурить себе выход наружу.

– Я говорю, – повторил Вех, – что ты знала о моём приезде, иначе я не могу объяснить такую идеальную чистоту в комнате. При мне здесь всегда царила пыль и затхлость, а сейчас…

– Да, я стараюсь поддерживать порядок по мере собственных сил и возможностей. Кстати, «Натали» и «Крист» совсем засохли. Я выбросила их на прошлой неделе. Не знаю, чего им не хватало: и увлажнитель включала, и на солнце ставила, и в тень – не помогло. Помнишь, ты называл своих зелёных любимчиков людскими именами?

– Конечно. Весёлый был период в моей жизни. «Натали» – это розовый гехлориф, если мне не изменяет память, а «Крист» – жёлтый. Им обоим нужны регулярные дозы ультрафиолета. Так что совсем неудивительно, что им настал каюк.

Договорив, они отправились на кухню. Вех не был голоден, но чисто из уважения к матери он принял её предложение отобедать (хотя для обеда было уже поздновато) приготовленным супом с мясными консервами.

– Ещё тёплый, – проинформировала мама, вычерпывая из большой кастрюли последний половник супа и наполняя им глубокую тарелку. – Кстати, ты какой еженедельный паёк получаешь? Что ты выбирал? У меня обычный, «Домашний». Очень подходит для того, чтобы сварганить самой себе что-нибудь вкусное!

Тарелка, из которой испускался вкусный, густой пар, оказалась у Веха перед носом. Парень зачерпнул полную мяса и мелких макарон ложку, отпробовал, не горячее ли, и в секунду ложка оказалась пустой. «С маминым супчиком ни один суп столовой Центра Послесмертия не сравнится!» – мысленно, но от этого не менее торжественно произнёс он и вдобавок промычал от наслаждения.

– «Побочный», – отвечал сын. – Ну, знаешь, мне туда кладут крекеры, печеньки всякие, пару фруктов, несколько бутылок витаминизина, лимонада, воды… Я обычно сытно обедаю в Центре, а это кушаю так, вечером, например, когда фильмы смотрю или музыку слушаю. М-м, какой вкусный суп… – прибавил он, проглотив ещё одну ложку.

Мама сидела напротив Веха и поглощала каждое сказанное им слово, как рядовой, серьёзно провинившийся и сейчас отчитываемый сержантом в каком-нибудь штабе. Но в её чувствах не было злости или страха, а была искренняя, безвозмездная любовь к последнему оставшемуся в живых родному мужчине. Она то и дело поправляла чёлку, пробором отстранившуюся от остальной массы беспросветных чёрных волос. Этим движением она всегда подавляла свою нервную возбуждённость, которая сейчас возникла по причине неожиданного приезда сына.

У неё созрел вопрос, банальный, но необходимый для поддержания их полуживого диалога. Они оба не любили многословить. Для них гораздо важнее было ощущение близости, нахождение друг возле друга и общение не вербальное, а духовное.

– Кстати, ты не зря вспомнил про свою работу, Вех, я всё хотела спросить. Как там продвигается изучение послегибели? По новостям что десять лет назад, что сейчас крутят почти одно и то же, словно вы все, работники Центра, приходите туда отсидеться, пообедать и уйти.

– Хе-хе, послесмертия, а не послегибели, мам, – поправил Вех. – Во-первых, очень глупо делать новости, связанные с явлением, изученным столь неглубоко. В действительности над послесмертием ведутся фундаментальные исследования, и ещё сегодня я краем уха подслушал слова своего научного руководителя Брайана о том, что послесмертию был отдан главный приоритет. Во всей стране! Из всех отраслей науки! Во-вторых, мы очень часто, чуть ли не каждый день, получаем новую информацию, добытую трудом таких, как я, таких, как доктор Брайан, из филиалов и прочих заведений, переквалифицировавшихся под изучение послесмертия, дополняем и систематизируем наши знания. Поэтому твои мысли, хоть и шутливые, по поводу нашей безработицы никуда не годятся.

– Ролгад, к слову, всегда говорил «послегибель», а не «послесмертие», и место твоей работы хотел назвать Центром Послегибели, но Правительство не дало согласия, так как, по их словам, слово «гибель» ассоциировалось именно с насильственным, неестественным прекращением жизни, – улыбнулась мама.

– Сегодня, например, нам привезли новые пластины, чтобы увеличить время появления послесмертия, – продолжал рассказывать Вех. – Не вдавайся в подробности, я и сам не всегда понимаю, что к чему, а просто прими как факт.

Тут он заметил на руках матери вздувшиеся пульсировавшие синие вены, которые ввели его в состояние испуга, к счастью, быстро прервавшееся. Он знал причину возникновения этих вен, и скрывалась она непосредственно в её работе. Она работала в двух местах: в Городском Центре Документации и негосударственной студии дизайна. То есть по будням она сидела на предпоследнем этаже небольшого офиса и печатала, редактировала, проверяла на ошибки документы большой и малой степени важности, а в субботу и воскресенье посещала двухэтажное заведение на углу малоизвестной улицы и собственноручно (но не без помощи планшета и графического редактора) создавала уникальные логотипы как для государственных, так и, в редких случаях, для частных нужд. Так и вышло, что подобная занятость испортила красоту её изначально нежных, гладких рук, но она совершенно не обращала на эту мелочь внимания, напористо и увлечённо продолжая рисовать.

Прямой, прожигающий венозные руки матери взгляд Веха не мог остаться незамеченным.

– Куда ты уставился? – Элла сама прекрасно знала, куда он смотрел, и робко потёрла руки друг о друга. – Это… от перенапряжения.

– Тебе стоит взять отдых и показаться врачу, – нахмурился Вех, осознав, что ему, безалаберному в этих вопросах человеку и чистой воды лентяю, приходится втолковывать матери простые истины. Его поразило ощущение, присущее маленьким детям, которые до определённой поры считают, что их родители бессмертны, безгрешны и безошибочны, что они пришли из другого мира, где не существует преград, где жизнь не чередуется добром и злом, а тянется прямой линией обыденности, но обыденности возвышенной и ангельской.

Ответа долго не было слышно, настолько долго, что Вех успел дочерпать весь суп и, притомившись, раскинуться на стуле. Причём заметно было: мама хотела что-то сказать, но либо не могла подобрать слов, либо боялась насмешливой реакции сына. Обстановка из незатейливой и приятной превратилась в мрачную и угнетающую. Даже лучи угасавшего солнца, проникавшие в кухню через незашторенное окно, сделались тусклыми и безжизненными.

– Это прозвучит глупо, – заранее извинилась она, – но с недавних пор я стала побаиваться…

– Чего бояться? – окаменел Вех.

– …что я не успею реализовать себя. Отправлюсь к праотцам. – Она взяла его остывшую руку, заставила подняться со стула и потянула за собой, к закрытой на тот момент двери в её спальню.

Магнитная защелка, державшая дверь закрытой, издала приглушённый щелчок, и Вех лицезрел комнату, знакомую с детства, но которую невозможно было узнать из-за нагромождения широких прямоугольных рам, деревянных и стеклянных. Парень побледнел от полной неожиданности, ожидавшей его здесь. Он скорее ожидал узреть на полу мёртвое тело, нежели сосредоточение непонятных предметов.

– Это всё – моё творчество за полтора месяца, – принялась рассказывать Элла, миновав рамки, аккуратно переступив тонкими ногами по мягкому ковру и присев на край кровати. – То, чем я больна в последнее время. Меня окутывает страх. Я боюсь кончить, как Ролгад. Он, по крайней мере, положил начало явлению, перевернувшему мироздание с ног на голову, а кем останусь я? Неплодовитой художницей, специализирующейся на рисовании посредственных логотипов? Нет-нет-нет, так нельзя, поэтому в последнее время я творю яростно, отчаянно и очень-очень много. На одну картину уходит не более двух дней. Страх подаёт мне идеи. Посмотри на все эти картины, посмотри! – Она подняла с пола ближайшую рамку, дубовую и достаточно тонкую, окинула своё творение быстрым взором и поднесла к лицу сына. На полностью чёрном полотне были едва различимы тёмно-коричневые острые стволы деревьев, нанесённые, судя по их гротескному виду, быстрыми, безумными, отрывистыми мазками кисти.

Вех вынес суровый вердикт:

– Мамуль, ты с ума сошла. Господи, я поверить не могу!

– Прости. – Она вспрыгнула с кровати, подбежала, путаясь в ногах, к своему сыну и холодными губами прикоснулась к его белому лбу. – Я понимаю, это могло сильно тебя шокировать, но лучше вскрыть правду, чем закупорить её глубоко внутри себя. Мне ни слава, ни почести ни нужны. Я хочу саму себя считать достойной женщиной. Картины… они никуда не годятся, ни на какую официальную выставку, а продавать – то же самое, что откалывать от себя осколки и отдавать их неизвестным людям.

Мама запыхалась, покраснела, на её змеевидной морщине образовались вытянутые капельки пота, похожие на зимние сосульки. Видно было, что за эти мгновения она энергии истратила больше, чем за целый рабочий день.

– Тебе здесь одиноко, ма. – Вех предельно осторожно погладил её по оголённому плечу. – Хочешь, переедешь ко мне? Обещаю, тебе сразу станет лучше.

– Нет, Вешик, я не могу уехать отсюда. С этим местом меня связывает вся моя жизнь. И твоя, между прочим, тоже, вот только ты из-за близости к работе переехал.

– Я так люблю тебя!

– Ай, а я-то тебя как люблю!

– Прошу, перестань изнурять себя рисованием. Хочешь, я буду навещать тебя чаще? Нет… я и без твоего согласия буду это делать. Картины у тебя просто потрясающие, насколько позволяет оценить мой скудный художественный вкус, но очень траурные. Пора отпустить отца, мам. Твоя жизнь им не ограничивалась.

– Сердцу не прикажешь, сынок, что рисовать… Я постараюсь поменьше о нём думать.

Остаток вечера они провели на улице, решив развеяться. Начал задувать прохладный ветер, на набережной приятно пахнувший сыростью. Вех решил не распространяться маме о разборках со своими «друзьями» и Надзором, дабы не разочаровывать её. Ей и так было нехорошо. На бульваре успели зажечься ярко-белые фонари.

– Ты собираешься остаться на ночь? – по случайности спросила мама, когда они возвращались во двор через уже знакомую арку.

Вех махнул головой и напомнил, что завтра у него рабочий день.

– Ещё увидимся, – произнёс он вдобавок на прощание и тепло обнял хрупкое тело любимой женщины. – Я приеду к тебе послезавтра, хорошо? Не изводи себя. Пиши на почту, я обязательно найду время на прочтение и ответ. Прости, что недолго пробыл у тебя.

– Пока-пока! – Мама растянула умилительную улыбку, сжала губы, вернувшие себе хороший ярко-розовый цвет, и чмокнула Веха. – Спасибо, ты вывел меня из этого дурного состояния. Я постараюсь отвлечься от тревожных мыслей. Аккуратнее под землёй и в рельсобусе. Люблю!

Она прислонилась спиной к арке и стояла так, пока Вех не растворился вдалеке в толпе прохожих.

Прошло достаточно времени. «А я и представить не мог, – размышлял парень, сидя в пустом рельсобусе и проезжая над парком в обратную сторону, – представить не мог, что творится с мамой. Теперь чувствую себя неблагодарной тварью. Пока я тусовался с идиотами, она сходила с ума от одиночества и никак не покидающего её головы Ролгада. Нужно всё исправить. Я обязательно верну её в колею. Нужно только время…»

Глава 6. Кинопремьера.

Глава 7. Беспорядки.