Полярная ночь бесплатное чтение
© Анна Хруппа, 2023
ISBN 978-5-0056-3591-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Моя милая, милая гейша, мне придётся тебя отпустить. Но не думай сейчас о дальнейшем в этот нежно-розовый миг…»
- Моя милая, милая гейша, мне придётся тебя отпустить. Но не думай сейчас о дальнейшем в этот нежно-розовый миг.
- Прикоснись своим веером тонким к ветру в танце последней зимы и под звуки струны моей звонкой в глянце сбрось все тяжёлые сны.
- Я настроил под ритм сямисэн, в такт движеньям лисы помогаю, а под сакурой стройная тень своим танцем мне сердце терзает.
- Мне придётся тебя отпустить, от того и хожу я по краю. Дай же мне под конец изучить твой изгиб, свой рассудок карая.
- Не мани своей жизнью атласной, лишь танцуй, замедляя года. Будь улыбкой до боли заразна под пульс частый от песен летя.
«Если жизнь твоя потемки – буду в ней я фонарём. Мы, герои черной съёмки, путь рассвета изберем…»
- Если жизнь твоя потемки – буду в ней я фонарём. Мы, герои черной съёмки, путь рассвета изберем.
- А в весне надежд журчащих зори станут нам судьёй. Ах, как близок и заманчив
- солнца отблеск над водой…
- Заберём картины скорби, превращая в витражи, нарисуем берег-контур, закрепив узлом труды.
- С белым гласом из глубины страсти в титрах воскресим. И под выжженным окрасом обернёмся негой в дым.
- Если жизнь моя – обломки, будешь для меня прибой. Мы, герои старой плёнки, покорим до слез игрой.
- Не убиты, не в утрате, завершив беспечный фильм… Я и ты. Как взрыв цукатов. Как дымящийся фитиль.
«Опалённый божественным светом, мой прекраснейший Бог Гименей. Воплощенный заманчивым бредом, возмужавший из груды камней…»
- Опалённый божественным светом, мой прекраснейший Бог Гименей. Воплощенный заманчивым бредом, возмужавший из груды камней.
- Во мне будишь одно лишь желанье, что сокрыто от радужных глаз – то великое состраданье, чтоб огонь из груди не погас.
- Говори и кричи почаще – я все стойко на веру приму. И как стебель алтеи летящий к твоим пальцам красивым прильну.
- Не могу, да и надо ль лукавить? От рожденья здесь пристальный взор – как шагнув в раскаленную лаву я услышала жалобный стон.
- То слезами накрыло когда-то ещё взвинченных лесом триад. И отныне уже без возврата я вкусила ваш приторной яд.
«Раскинув руки в голубых волнах, застывших в бесконечном море, он тщетно целился принять настигшие стрелою зори…»
- Раскинув руки в голубых волнах, застывших в бесконечном море, он тщетно целился принять настигшие стрелою зори.
- Смирившись с бледной тишиной, наш путник прикоснулся к ране. «Как мне понять, кто я такой?» – подумал, все плывя кругами.
- Глаза, черненные углем, смотрели, раскалившись в небо. Не помнил нынче он имён, устланных в старенький молебен.
- Вдруг пальцы, холодны как лёд, безжизненно пустились в пляске. «Ну вот пришёл и твой черед» – услышал, из морскою тряски.
- Удар, покой, ещё удар – так сердце заставляют биться. Он был совсем ещё не стар, не уж то чудо к нам стучится?
- Открыл глаза, сощурив к свету, вокруг так множество людей, что в белом некогда обету отдались, с крыльями в спине.
- Гул крови. Голоса в тумане, все тело словно в проводах. Он произносит: «здравствуй, мама», Очнувшись в снеженных слезах.
«Мне ничуть не обидно, ничуть. И нисколько не хочется плакать. Я познала всю самую суть, и отныне не сделаю шага…»
- Мне ничуть не обидно, ничуть. И нисколько не хочется плакать. Я познала всю самую суть, и отныне не сделаю шага.
- Глупо думать, на рифе стоя, что за гранью планеты иные. И укрывшись от рыка зверья, в кровь стирать эти ноги босые.
- Любовалась на то, как ты спишь – это, знаешь, дороже жемчужин. По итогу… Не так хороши белы ночи в угрюмую стужу.
- Мне ничуть не обидно, ничуть. Забываю, что значит смеяться. И сумев от себя оттолкнуть, враз прогнал во свободные танцы.
«Ты черноброва и желанна, но так груба в своих словах. Своею нежностью безумна, что всех приманиваешь в ад…»
- Ты черноброва и желанна, но так груба в своих словах. Своею нежностью безумна, что всех приманиваешь в ад.
- Вслед суетливо плетью машешь, от капюшона веет мхом. Ну что старушка нам расскажешь? Не уж оставишь на потом?
- Возьмёшь под локоть и проводишь туда, где слышен голос фей. Там воды спрутом колобродишь, играет из легенд Орфей.
- А в далеке средь щепок длинных кораллом мчится в тучи мост. Назвавшись сыном сизокрылых, он шепчет: «проходи, мой гость».
- И шмелем будто обратившись, не зная, что сулит нам ввысь… Шагну, чуть наготы смутившись. Шагну, отдавшись болью в кисть.
«Заперт по не доброю судьбине, бьётся от отчаянья мой лев. Мрак возрос из гордых исполинов, в даль шагнув чрез мелкий барельеф…»
- Заперт по не доброю судьбине, бьётся от отчаянья мой лев. Мрак возрос из гордых исполинов, в даль шагнув чрез мелкий барельеф.
- Коршун лысый головой склонился – в час готов всю нечисть расклевать. В жути долго предо мной кружился, призывая с честью фехтовать.
- Мятой дикой разоренный омут в страхе мчится средь густую рать – то коню как пепел вороному не дают что есть судьба познать.
- «Приходи, здесь больше не смеются и не ставят сцены о летах», – шепчет бледный. – «Как бы не проснуться, заблудившись в деревянных швах.
- Сокол павший помни – не добрее люди помнят охладевши в ночь. Мусор с головы убрать сложнее, чем из хаты вынести все прочь.
«По дворцу, шурша белым платьем, лёгким станом паришь, стрекоза. Книгу крепко сжимая в объятьях, ты не знаешь, как стала близка…»
- По дворцу, шурша белым платьем, лёгким станом паришь, стрекоза. Книгу крепко сжимая в объятьях, ты не знаешь, как стала близка.
- Заклинанье то или проклятье – не стыдясь поднимаешь глаза. И чаруя упавшею прядью, пробуждаешь огонь мятежа.
- Ты позволь, красивая Лале, чтобы львом я у ног твоих лёг. И, закрывшись от ветра вуалью, обведи жесткой кистью листок.
- На картине, забытой от пыли, я останусь в тоске сторожить. Только б руки твои не забыли, как игривого зверя смягчить.
- Словно златом рождённая, Лале, всех дразня, ты плывёшь в кружевах.
- Не забудь, моя храбрая Лале, сохранить медный образ в лучах.
«Шорохи. Вздох. Помутненье. Серп атлантом на небе застыл. Сон то, возможно, виденье? Иль ёка́й в темноте пошутил?..»
- Шорохи. Вздох. Помутненье. Серп атлантом на небе застыл. Сон то, возможно, виденье? Иль ёка́й в темноте пошутил?
- Обернись дождём серых лилий на груди в прозрачных шелках. И, что ястреб-обман бледнокрылый, удержи плоть добычи в когтях.
- Синева ярких глаз – наслажденье, очаруй на столетье, колдун. Бархат тела сребристых соцветий закружил в вихре, словно тайфун.
- Залечу поцелуями раны, превращая в рубиновый блеск.
- Соберу с хризантем икебаны под жемчужно-огненный треск.
- Подчинюсь в лапах белого плена, пряча спицы в вишневом саду. Как «неведьма» останусь смиренно, с чувством долга дарить красоту.
«Ты бываешь и нежным и колким. Словно роза шипами чаруешь. Надо мною заботливой пчелкой средь поляны цветущей танцуешь…»
- Ты бываешь и нежным и колким. Словно роза шипами чаруешь. Надо мною заботливой пчелкой средь поляны цветущей танцуешь.
- А бываешь ребёнком капризным, что от злости краснеет до жара. И под свист толпы закулисной обращаешь все чувства в сахару.
- Ты бываешь и острой приправой, и сладчайшим нектаром в бокале. Как с тобою могу я быть правой? О таком мудрецы не читали.
Продолжение книги