Психология совместной деятельности бесплатное чтение

Введение

За последние примерно 40–45 лет в нашей стране выполнено большое число психологических исследований по проблеме совместной деятельности, которые внесли определенный вклад в становление и развитие соответствующей концепции, ставшей одной из наиболее распространенных в психологии групп и коллективов, особенно психологии трудовых коллективов. Данная проблема формулировалась по-разному не только в разные периоды ее разработки, но и разными исследователями. С ее формулированием связаны прежде всего такие термины, как «групповая активность», «групповая деятельность», «групповое взаимодействие», «коллективная деятельность», «совместная деятельность», «совместная активность» и т. п. Несмотря на некоторые различия в формулировках проблемы, а также на изменения в результате ее естественного развития, проблема совместной деятельности по-прежнему сохраняется в центре внимания исследователей, в первую очередь, социальных, организационных и экономических психологов, психологов труда и управления.

Цель данной главы – проанализировать, во-первых, развитие исследований совместной деятельности в указанный выше исторический период, во-вторых, – теоретические возможности (потенциалы) психологической концепции совместной деятельности в психологической науке. Наличие именно таких потенциалов, а не только явно выраженная практическая направленность этой концепции во многом объясняет устойчивый интерес психологов к разработке данной проблемы (в том числе и в настоящее время).

Исследования совместной деятельности в отечественной психологии в 60-70-e годы ХХ в

Состояние исследований в 60-е годы. Проблема совместной деятельности непосредственно стала разрабатываться в нашей стране в первой половине 60-х годов. Результаты некоторых исследований, выполненных в эти годы, были опубликованы позднее. Не только внутреннее развитие социальной психологии, психологии труда и управления привело к постановке данной проблемы, но прежде всего она была вызвана практическими потребностями соответствующего исторического периода. Причем зарождались эти исследования независимо друг от друга в трех важнейших сферах практической деятельности.

Во-первых, интенсивное развитие авиации и особенно космонавтики в те годы (в первую очередь, готовящиеся групповые полеты в космос) поставили перед психологами практическую задачу комплектования малых групп (летных и космических экипажей) для эффективного выполнения совместной деятельности в необычных условиях обитания человека. Это научное направление представлено иследованиями таких специалистов в области инженерной психологии и психологии труда, как Ф.Д. Горбов и М.А. Новиков [10; 11], которые внесли огромный вклад и в развитие отечественной социальной психологии. В различных научных центрах изучалось влияние многочисленных психологических факторов на скоростные и точностные показатели совместной деятельности, причем преимущественно это делалось в лабораторных условиях [8; 35; 39; 42].

Во-вторых, фактически в тот же период была поставлена практическая задача подготовки (обучения и воспитания) молодежных (школьных и студенческих) лидеров первичных учебных, а позднее, учебно-производственных и других коллективов. И достаточно быстро выяснилось, что психологический отбор и подготовка молодежных лидеров может осуществляться только через их непосредственное включение в процесс организации совместной деятельности группы. В начале 60-х годов это направление исследований в психологической науке разрабатывалось прежде всего социальными и педагогическими психологами Курского госпединститута и такими исследователями, как Л.И. Уманский, А.С. Чернышев и др. [26; 44; 68; 73].

В-третьих, в это же время начинает выполняться работа социальных психологов Ленинградского госуниверситета на промышленных предприятиях города и области. Эти исследования проводились в первичных и вторичных трудовых коллективах (бригадах, отделах, участках, цехах) и были направлены на изучение таких психологических феноменов, как отношение к труду и удовлетворенность трудом, межличностные отношения и лидерство в трудовом коллективе, взаимоотношения с руководителями и т. д. Цель этих исследований заключалась в оптимизации межличностных отношений и повышении различных показателей эффективности совместной трудовой деятельности коллективов, прежде всего первичных. Данное направление наиболее интенсивно разрабатывалось под руководством Б.Г. Ананьева и Е.С. Кузьмина, исследователями Н.В. Голубевой, И.Н. Обозовым, А.А. Русалиновой, А.Л. Свенцицким, Э.С. Чугуновой и др. [4; 9; 27; 28; 77].

В тот же период в секторе психологии Института философии АН СССР под руководством К.К. Платонова и Е.В. Шороховой были выполнены конкретные исследования в реальных трудовых группах [29]. Хотя основным объектом этих исследований была личность рабочего, однако под руководством К.К. Платонова были получены полезные данные о роли трудовых групп в реализации потенциалов личности в групповой деятельности. То есть, не столько на теоретическом, сколько на эмпирическом уровне исследования, фактически была реализована концептуальная триада «личность – коллектив – деятельность», которая позднее стала обсуждаться как одно из важнейших теоретических положений психологии коллектива.

Во второй половине 60-х годов психологические вопросы организации совместной деятельности трудовых коллективов стали рассматриваться также в связи с зарождавшимися научно-практическими исследованиями процессов управления на промышленных предприятиях г. Курска. Эти исследования выполнялись Е.Е. Вендровым под руководством Л.И. Уманского и фактически положили начало становлению психологии управления как новой для того времени отрасли отечественной психологической науки [5].

Характеризуя в целом рассмотренный выше период психологических исследований совместной деятельности, можно выделить следующие его особенности:

а) исследования совместной деятельности были в высокой степени детерминированны практическими потребностями и так называемым социальным заказом;

б) доминирование эмпирических и экспериментальных (лабораторных) исследований совместной деятельности позволило качественно улучшить их методическое оснащение, а разработанные в 60-е годы аппаратурные методики «гомеостат» [11], «сенсомоторный интегратор» [69], «арка» [73], «кибернометр» [42], а также многие другие бланковые методики и социально-психологические шкалы стали классическими и до сих пор используются социальными психологами;

в) были подробно изучены хотя и отдельно взятые, но принципиально важные социально-психологические феномены, включенные в процесс совместной деятельности и оказывающие влияние на ее результаты: совместимость, сработанность, организованность малых групп, удовлетворенность трудовой деятельностью и коллективом, межличностные отношения в группе, психологические типы лидерства, взаимоотношения с руководством и многие другие.

Состояние исследований в 70-е годы. Интенсивные эмпирические и научно-практические исследования совместной деятельности естественным образом привели к накоплению данных и необходимости их теоретического обобщения. Острая потребность в этом возникла на рубеже 60 – 70-х годов, а в 70-е годы появилось много интересных и теоретических, и строгих экспериментальных разработок, которые внесли существенный вклад в становление концепции совместной деятельности. Кратко остановимся только на основных теоретических, эмпирических, в том числе экспериментальных, направлениях исследований этого периода.

Говоря прежде всего о вкладе Б.Ф. Ломова в разработку психологической концепции совместной деятельности, необходимо отметить, что на рубеже 60 – 70-х годов он четко осознал сложившееся к тому времени состояние теоретических представлений о психологии деятельности: они постепенно складывались преимущественно на основе результатов исследований индивидуальной деятельности. Возможности существенного продвижения в разработке теоретической концепции деятельности связывались Б.Ф. Ломовым с активным изучением именно совместной деятельности, обладающей специфическими психологическими характеристиками.

Судя по публикациям, анализ проблемы совместной деятельности был выполнен Б.Ф. Ломовым в нескольких важнейших направлениях ее исследований, однако в самом начале 70-х годов совместная деятельность была им рассмотрена в контексте работ по психологии организации и управления трудовой деятельностью малых групп [32]. Основной вопрос данного цикла исследований – это выявление психологических условий продуктивного выполнения совместной трудовой деятельности. По мнению Б.Ф. Ломова, к ним относятся численность рабочих групп, характер функциональных связей членов трудовой группы, их внутригрупповая психологическая совместимость, формы организации трудовой деятельности, обеспечивающие высокий уровень позитивных взаимоотношений членов группы, эффективные управленческие воздействия на трудовую группу и др.

Одним из важнейших результатов данного направления работ является также выделение психологических феноменов совместной деятельности, подлежащих специальному анализу. По сути, были выделены важнейшие феномены для перспективных исследований, например: «психологические стереотипы» совместной деятельности людей, стиль совместной деятельности, согласование взаимных требований в совместной деятельности, общее настроение и различные виды единства трудовой группы и др.

Эта совокупность вопросов была рассмотрена Б.Ф. Ломовым с целью оптимального решения практических психологических задач, вставших в тот период времени перед психологией организации и управления, формированием которой он активно занимался, возглавив в 1972 г. кафедру научных основ руководства в Институте управления народным хозяйством при Совете Министров СССР.

Под руководством К.К. Платонова в эти годы была разработана оригинальная психологическая теория групп и коллективов, принципиальная роль в которой отводилась целям и мотивам совместной деятельности групп [24]. В его понимании, коллективами могут быть названы только такие группы, которые объединяются «общими целями и близкими мотивами совместной деятельности, подчиненными целям этого общества» [24, с. 13].

Под руководством А.В. Петровского была разработана социально-психологическая теория деятельностного опосредования межличностных отношений в группе; в более широком смысле – групповой активности [46]. В его понимании, все социально-психологические феномены в группе детерминируются (опосредствуются) содержанием совместной деятельности, но при этом главным предметом исследования в социальной психологии коллектива являются межличностные отношения [47; 52, с. 34].

Разрабатывая методологические проблемы социально-психологического исследования и развивая отечественные традиции в социально-психологическом знании, Г.М. Андреева [2] и А.В. Петровский [45] сформулировали наиболее общий объяснительный принцип деятельности в социальной психологии: конкретные социально-психологические феномены (и, прежде всего, групповые) могут быть поняты и объяснены, исходя из анализа содержания деятельности, которую выполняет личность или группа. Наиболее успешно принцип деятельности был реализован позднее во многих исследованиях социальной перцепции, межличностных отношений и общения, выполненных их учениками [15; 18; 71].

Обобщая многочисленные данные групповых экспериментов, Н.Н. Обозов разработал теоретическую модель (схему) регуляции совместной деятельности, которая включала три основных блока факторов: условия деятельности (характер задач, время совместной работы, уровень взаимосвязанности членов группы и т. д.), уровни проявления личностных характеристик (особенно мотивации и направленности), а также степень подобия или различий участников совместной деятельности по личностным характеристикам (ценностным ориентациям, установкам, мотивации и т. п.) [40, с. 125–139].

В середине 70-х годов Б.Ф. Ломовым было положено начало целому циклу исследований, посвященных проблеме общения в психологии, – в частности, исследованию психических процессов в условиях совместной деятельности и общения [36, с. 124–135, 151–164]. В этих работах был выполнен сравнительный анализ индивидуального и совместного решения различных задач, например: зрительный поиск малозаметного объекта, изображение плана местности, воспроизведение стихотворного текста и т. п. Выполненные эксперименты позволили Б.Ф. Ломову продвинуться в понимании процессов совместной деятельности, среди которых он выделил следующую совокупность: определение общих «координат» совместной деятельности (ориентиров, точек отсчета, опорных образов), формирование общей программы и общей стратегии выполняемой совместной деятельности, синхронизации действий ее участников, взаимные стимулирование, регулирование и коррекция, формирование «общего фонда» представлений, идей, приемов решения задач. Данный цикл работ Б.Ф. Ломова представляет результаты экспериментальных исследований, выполненных как им самим, так и многими его учениками. Общий вывод этих работ заключается в том, что совместная деятельность и общение являются важнейшими детерминантами динамики психических процессов. Было убедительно показано, что многие характеристики познавательных процессов трансформируются в условиях совместной деятельности [31].

Необходимо отметить, что в этом цикле публикаций Б.Ф. Ломов не ставит задачу строгого разделения совместной деятельности и общения как объектов психологического анализа (это было сделано им позднее в специальных работах). По нашему мнению, данный факт объясняется тем, что здесь изучалась динамика психических процессов в условиях совместной деятельности, в которую общение было включено как неразрывно связанный с ней процесс.

Следовательно, если в выделенном ранее направлении исследований были проанализированы различные психологические факторы совместной деятельности, то в данном – сама совместная деятельность является фактором динамики психических процессов. Тем самым оба рассмотренных направления исследований Б.Ф. Ломова фактически дополняют друг друга.

Аналогичные исследования выполнялись Н.Н. Обозовым [40], а также коллективом ученых под руководством Б.Ф. Ломова [38], В.Ф. Рубахина [12], Е.В. Шороховой [25] и др.

На рубеже 60 – 70-х годов и особенно в 70-е годы интенсивно исследовались многочисленные психологические феномены в различных группах, выполняющих совместную деятельность, например: организованность (А.С. Чернышев), их эмоционально-психологические состояния (А.Н. Лутошкин), групповое волевое усилие (Л.И. Акатов), мотивация групповой деятельности (Е.И. Тимощук), сработанность (Н.Н. Обозов) и др. Особое место в этот период занимают исследования Л.И. Уманского, посвященные различным формам организации совместной деятельности и сохранившие свою актуальность до настоящего времени [68; 69].

В середине 70-х годов начинаются конкретные эмпирические исследования различных психологических феноменов управления трудовыми коллективами как взаимодействия руководителей с исполнителями. В частности, категория взаимодействия стала центральной в анализе стиля руководства как конкретной формы управленческого взаимодействия [22]. Эти исследования фактически положили начало широкому использованию концепции совместной деятельности в изучении процессов управления, что позднее постепенно проявилось в формировании научных направлений исследования «совместной управленческой деятельности», «коллективного субъекта управления», «психологии управленческого взаимодействия» идр. [21].

Давая обобщенную оценку рассмотренному выше периоду исследований совместной деятельности, можно отметить следующее:

а) в результате интенсивного теоретического анализа роли совместной деятельности в объяснении групповых психологических феноменов был определен ее статус как ведущего фактора, детерминирующего эти феномены (другими словами: ей придан статус детерминирующей среды и условий функционирования групповых феноменов);

б) исследования совместной деятельности значительно расширили свои границы по объектам: стали изучаться операторская [33; 37], учебная [34; 55], изобретательская [6], управленческая [17] и другие виды совместной деятельности (педагогическая, спортивная, научная);

в) доминирующее внимание к теоретическому анализу и обобщающим схемам в некоторой степени увело исследователей от непосредственного изучения собственно совместной деятельности (что было характерно для 60-х годов) к психологическому изучению феноменов группы, на которые совместная деятельность оказывает влияние, например: общения [57], социальной перцепции [70], межличностных отношений [47], лидерства, социально-психологического климата, стиля руководства [22], адаптации в группе [24; 31];

г) для этого исторического периода было характерно доминирование структурного подхода к исследованию совместной деятельности, причем основные компоненты психологической структуры индивидуальной рассматривались как общие и для анализа структуры совместной деятельности (цели, мотивы, действия, результаты и т. п.). Наиболее последовательно структурный подход был реализован в работах Б.Ф. Ломова [30], Е.И. Головахи [7] и др.

Исследования совместной деятельности в отечественной психологии в 80 – 90-е годы ХХ в.

Состояние исследований в 80-е годы. В эти годы интенсивно продолжались как конкретные эмпирические (включая экспериментальные), так и теоретические исследования различных видов совместной деятельности. Наиболее крупными направлениями исследований являлись следующие.

Интенсивно разрабатывались теоретические представления Б.Ф. Ломова о психологии совместной деятельности как проблеме и объекте психологического исследования, которые подробно были опубликованы в начале 80-х годов [30].

Среди важнейших теоретических проблем Б.Ф. Ломов рассматривает ставшую классической проблему соотношения индивидуальной и совместной деятельности: «индивидуальная деятельность не существует сама по себе, а "вплетена" в деятельность общества» [30, с. 9], и «любая индивидуальная деятельность является составной частью деятельности совместной» [30, с. 18]. Отсюда следует, согласно теории Б.Ф. Ломова, что в изучении совместной деятельности и процесса формирования совокупного субъекта психология должна опираться на законы развития социальных групп и общества в целом. Этим методологическим позициям ниже мы будем следовать еще неоднократно.

Вопрос о структуре совместной деятельности, по мнению Б.Ф. Ломова, является также одним из основных в процессе ее психологического анализа. Несомненная заслуга Б.Ф. Ломова состоит в том, что он один из первых отвечает на этот сложнейший вопрос, изложив свое понимание структуры совместной деятельности. К ее психологическим составляющим относятся общая цель, спецификация задач, мотивы участников совместной деятельности, планирование, принятие решений, оценка результатов. Б.Ф. Ломов хорошо понимал, что структура совместной деятельности рассмотрена им в том же аспекте, что и индивидуальной, т. к. им были выделены те же составляющие. Именно это понимание побудило Б.Ф. Ломова дополнительно рассмотреть ряд специфических процессов и факторов совместной деятельности (в некоторых публикациях он их называет психологическими механизмами или «микромеханизмами» взаимодействия между людьми), а именно: подражание, внушение, эмоциональное взаимозаражение, сопереживание, сотрудничество и соперничество, межличностные отношения и др.

Если подвести некоторые итоги анализу публикаций Б.Ф. Ломова, то его исследования совместной деятельности развивались следующим образом: от осмысления психологических условий практической организации эффективной совместной деятельности, через анализ результатов экспериментальных (в том числе лабораторных) ее исследований он пришел к разработке принципиальных теоретических проблем психологии совместной деятельности.

В лаборатории социальной психологии Института психологии АН СССР, под научным руководством профессора Е.В. Шороховой, и на кафедре социальной психологии МГУ имени М.В. Ломоносова, под научным руководством профессора Г.М. Андреевой, впервые были разработаны и выполнены специальные программы социально-психологического исследования проблемы совместной деятельности. Таким образом, в этот период принципиально изменился научный статус данной проблемы: совместная деятельность стала самостоятельным объектом специально организованных социально-психологических исследований, а не рассматривалась только как детерминирующая среда [43; 61]. В этом смысле, по нашему мнению, произошел, хотя и на новом уровне, некоторый возврат к исследовательским парадигмам 60-х годов. «Границы» совместной деятельности как объекта исследования были описаны через совокупность основных ее признаков, позволяющих сравнивать и отличать ее от индивидуальной деятельности [20; 21, с. 49–51].

Реализация крупных исследовательских программ сопровождалась глубоким анализом результатов исследований совместной активности («joint activity»») в зарубежной социальной психологии (Г.М. Андреева, А.И. Донцов, Р.С. Немов, С.К. Рощин, В.А. Соснин, П.Н. Шихирев и др.), а также тщательным поиском и изучением того опыта исследований совместной деятельности, который был накоплен в истории отечественной социальной психологии, психологии различных видов труда, психологии управления и т. д. (В.Г. Казаков, О.Г. Носкова, К.К. Платонов, Е.В. Шорохова и др.).

Было обосновано теоретическое положение о том, что совместная деятельность является системообразующим признаком коллектива (или главным основанием формирования и сохранения его целостности). Совместная деятельность стала рассматриваться уже не только как фактор, определяющий психологию группы, и не только как среда функционирования и развития групповой психологии, но и как собственно психологический феномен коллектива [14; 15; 19, с. 118–122; 20].

И в теоретических разработках, и в конкретных эмпирических исследованиях проблема совместной деятельности стала рассматриваться уже не только как социально-психологическая, а фактически как комплексная проблема, в которой тесно «переплетались» как различные психологические, так и организационно-управленческие и многочисленные социальные феномены [19; 23]. В значительной степени такому развитию в понимании проблемы совместной деятельности способствовали исследования психологии первичных трудовых коллективов, работающих в условиях разных организационно-управленческих нововведений. Было убедительно показано взаимное влияние коллективных форм организации труда и психологических характеристик совместной трудовой деятельности. Комплексные исследования были выполнены в лаборатории социальной психологии Института психологии АН СССР, на кафедре социальной психологии ЛГУ и в лаборатории социальной психологии НИИ комплексных социальных исследований при ЛГУ [48; 58; 66; 67].

На рубеже 70 – 80-х годов К.А. Абульхановой [1], А.И. Донцовым [14], А.Л. Журавлевым [61, с. 30–36; 66, с. 52–55], А.С. Чернышевым [74] и др. разрабатывалось важнейшее понятие «коллективного субъекта деятельности» (или, в другой формулировке, – «субъекта совместной деятельности») и тем самым подчеркивалась не пассивная, а активная сущность коллектива по отношению к выполняемой им совместной деятельности. Эти исследования внесли принципиальные изменения в представления о детерминации совместной деятельности коллектива: не только содержание совместной деятельности определяет групповые психологические феномены (это подробно исследовалось в 70-е годы), но и социально-психологические процессы, состояния и свойства коллектива существенно влияют на характеристики совместной деятельности, – более того, могут в разной степени ее изменять, трансформировать и т. п.

В конце этого периода А.С. Чернышевым и Т.И. Сурьяниновой была предпринята попытка исследования вопроса о генезисе субъекта совместной деятельности в группах детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста [76] – вопроса, потребовавшего тонкого специального анализа, особенно в условиях, когда теоретическое осмысление понятия «групповой субъект деятельности (ГСД)» только проходило начальный этап. В результате исследования было обнаружено, что «процесс становления ГСД определяется как минимум двумя факторами: уровнем организованности детей в группе и степенью неопределенности деятельности, которую надо самостоятельно организовать» [76, с. 15]. Был выделен также феномен лидерства в качестве основного социально-психологического механизма, обеспечивающего генезис группового субъекта деятельности в изучавшихся возрастных группах. В исследовании было показано, что для успешного формирования группового субъекта деятельности требуется оптимальный уровень неопределенности деятельности. Варьирование же этого уровня может служить эффективным средством формирования специальных групп с целью их направленной психокоррекции.

В этот же период были подведены теоретические основания под формулирование обобщенного принципа субъекта в исследовании совместной деятельности.

Структурный подход к анализу совместной деятельности был дополнен так называемым динамическим (или процессуальным) подходом, позволяющим надежно выделять не столько общие, сколько отличительные характеристики совместной деятельности по сравнению с индивидуальной. Сущность данного подхода заключается в предположении о том, что совместная деятельность развертывается в различных групповых процессах, определенная совокупность и последовательность которых позволяет описывать психологические особенности содержания и разных форм организации совместной деятельности [61, с. 30–31; 66, с. 49–52]. Динамическая концепция совместной деятельности разрабатывалась в Институте психологии АН СССР (см. отмеченные работы 80-х годов и дальнейшие исследования [21; 53; 60; 62]).

Итак, период 80-х годов – период наиболее интенсивных и глубоких исследований совместной деятельности – характеризовался следующими особенностями:

а) проблеме совместной деятельности были посвящены специальные исследовательские программы, оптимально сочетающие теоретические, эмпирические (и экспериментальные) и практические методы ее анализа;

б) совместная деятельность фактически стала комплексной проблемой: наряду с психологическим, выделились функционально-технологический и организационно-управленческий аспекты ее изучения;

в) был сформулирован принцип коллективного субъекта в исследовании совместной деятельности тем самым расширились представления о детерминации совместной деятельности и групповой психологии в целом;

г) наиболее типичными стали исследования совместной деятельности трудовых коллективов в условиях технико-технологических и организационно-управленческих нововведений (техническая реконструкция предприятий и реорганизация форм коллективного труда).

Состояние исследований в 90-е годы XX века и начала XXI века. Чем ближе к нам историческое время, тем сложнее его оценивать, тем не менее выделим основные тенденции.

Наиболее интенсивно стали изучаться относительно новые для социальной психологии виды совместной деятельности: политической (Е.В. Егорова, С.К. Рощин, Т.Н. Ушакова и др.), экономической (А.Л. Журавлев, А.Б. Купрейченко) и предпринимательской (В.П. Позняков, Е.В. Шорохова) – ранее не исследовавшиеся в парадигме совместной деятельности. Таким образом, произошло значительное расширение области исследований совместной деятельности по объектам.

Расширение области исследований произошло и по их предмету, что, может быть, даже важнее первого. Если ранее изучалась совместная деятельность первичных групп и коллективов, то в 90-е годы, наряду с традиционными исследованиями совместной деятельности, имеющей четко очерченные «границы», стал изучаться также более общий социально-психологический феномен совместности (А.Л. Журавлев), характеризующий и межличностное взаимодействие, и малые группы, и внутригрупповое и межгрупповое взаимодействие, и самые разные другие общности. Это было необходимым именно потому, что содержание понятия «совместная деятельность» становилось «узким» и недостаточным для описания и тем более объяснения результатов исследований, например: совместной жизнедеятельности семьи (В.П. Левкович), жизнедеятельности малых групп в экстремальных условиях (Е.В. Журавлева, С.В. Сарычев, В.А. Хащенко, А.С. Чернышев и др.), жизнедеятельности людей, длительно проживающих на радиоактивно загрязненных территориях (М.И. Бобнева, А.Л. Журавлев, Ю.А. Лунев, В.А. Сумарокова, Н.Н. Хащенко, А.С. Чернышев и др.) и т. д., где адекватнее было использовать более общие и емкие понятия «совместная жизнедеятельность» и «совместность» [21; 51; 53; 59; 60; 72; 75].

Благодаря теоретическим и экспериментальным исследованиям В.В. Рубцова, в эти годы произошло также принципиальное развитие (и, прежде всего, явное «расширение») традиционно изучавшейся проблемы совместной учебной деятельности. Суть заключается в переходе к рассмотрению проблем образования, основанного на разработке системы развивающихся взаимодействий и разных направлений сотрудничества. Предложена новая парадигма обучения, включающая главнейшим своим компонентом организацию групповой работы. Более интенсивное психическое развитие ребенка достигается при этом с помощью преобразования самих способов его взаимодействия с другими детьми и взрослыми.

Важно и то, что В.В. Рубцовым выделено множество невыясненных вопросов, перспективных для дальнейших исследований. К ним относятся следующие:

• соотношение индивидуальных и групповых форм обучения;

• принципы создания групп детей, действующих в процессе обучения;

• соотношение учебных действий ребенка и взрослого в развивающейся и развивающей общности «взрослый – ребенок»;

• поиск знаковых средств, эффективных для организации совместной деятельности, и др.

Принципиально новым шагом нам представляется разработка педагогики развивающихся общностей, главным принципом которой является сотрудничество детей и взрослых, создающее условия более продуктивного освоения ребенком новых образцов действия [56].

В 90-е годы стало возможным и необходимым изучать совместную деятельность, в первую очередь, трудовую, в условиях радикальных социально-экономических изменений, происходивших в российском обществе и связанных, прежде всего, с изменениями форм собственности на предприятиях и в организациях [13; 63; 67]. В результате таких изменений появились и стали изучаться новые коллективные субъекты, но не только и нередко не столько совместной трудовой деятельности, сколько, например, совместного владения и пользования собственностью, совместного хозяйствования (А.Л. Журавлев, В.П. Позняков) на предприятиях с новыми негосударственными формами собственности [21; 49; 65].

Обобщающим исследованием 90-х годов стала публикация А.И. Донцова, Е.М. Дубовской и И.М. Улановской [16], посвященная теоретической разработке критериев анализа совместной деятельности. Фактически был сделан важный шаг в анализе многочисленных работ о структуре и процессуальных характеристиках совместной деятельности, позволивший авторам подвести некоторые итоги и сформулировать выводы. Во-первых, по мнению авторов, структура совместной деятельности не стала пока предметом специальных исследований, особенно вопрос о принципиальных ее отличиях от структуры индивидуальной деятельности. Во-вторых, результаты многих исследований совместной деятельности относятся к разным по уровню обобщенности ее видам – это реально становится главной причиной «нестыковки» полученных результатов. В-третьих, при анализе совместной деятельности в равной степени используются в качестве описательных и объяснительных такие категории, как: взаимодействие, кооперация, сотрудничество, взаимосвязанность и др. При этом чаще всего не обсуждается психологическое содержание каждой категории. В-четвертых, закономерно вывести обобщенную схему исследования совместной деятельности: изначально она задается с помощью организационных условий (инструкции, задачи или разделения функций), а далее изучаются внутригрупповые феномены, оказывающие влияние на конечные результаты деятельности [16, с. 67–68]. В анализируемой работе сформулирован и целый ряд исходных теоретических посылок, которые предлагаются для принятия при исследовании совместной деятельности [16, с. 70].

Среди наиболее поздних работ, посвященных исследованию совместной деятельности, следует выделить докторскую диссертацию и авторскую монографию А.К. Белоусовой, подготовленные в Ростовском госпедуниверситете [3]. В качестве исследовательской модели была избрана совместная мыслительная деятельность, проанализированная с позиций современного психосинергетического подхода. Центральная задача в исследовании А.К. Белоусовой состояла в выявлении и анализе основных элементов, составляющих совместную мыслительную деятельность. К ним были отнесены различной природы психологические новообразования: оценки, смыслы, цели, мотивы. В работе был выполнен специальный анализ их образования, развития и разрушения. Сами же психологические новообразования, по мнению автора, существуют в форме процессов, что очень хорошо согласуется по содержанию с динамической концепцией совместной деятельности, разработанной в Институте психологии РАН [20, 21]. Выделяемые психологические новообразования как процессы анализируются в соответствии с принципом системности, а в целом совместная мыслительная деятельность рассматривается как самоорганизующаяся система. Совместная деятельность и такое явление как совокупный субъект представлены А.К. Белоусовой в качестве разных компонентов более общей совмещенной психологической системы в совместной мыслительной деятельности. Другая специальная задача ее исследования, решение которой представляется нам достаточно оригинальным, – это анализ вклада каждого участника в развитие как психологических новообразований, так и совместной мыслительной деятельности в целом.

Заключение

Интерес социальных, организационных, экономических и других психологов к проблеме совместной деятельности объясняется многими причинами, основными среди которых являются, во-первых, большой теоретический потенциал психологической концепции совместной деятельности, а во-вторых, очевидная практическая значимость разработки данной проблемы.

1. Отечественная социальная психология, которую в истории данной отрасли науки условно называют «психологической» социальной психологией (в отличие от «социологической») и которая представлена именами таких крупных специалистов, как К.А. Абульханова, Г.М. Андреева, А.А. Бодалев, А.Г. Ковалев, Е.С. Кузьмин, Б.Ф. Ломов, Б.Д. Парыгин, А.В. Петровский, К.К. Платонов, Л.И. Уманский, Е.В. Шорохова и др., формировалась, прежде всего, на основе общей психологической теории деятельности, поэтому естественно, что понятие «совместная деятельность» стало одним из важнейших элементов системы социально-психологических понятий. Анализ развития исследований совместной деятельности показал, что, начиная с рубежа 50 – 60-х годов ХХ в., эти исследования сыграли заметную роль в процессе возрождения отечественной социальной психологии в целом. Можно утверждать, что развитие психологической концепции совместной деятельности является неотъемлемой, существенной (атрибутивной) характеристикой состояния социальной психологии в России периода ее возрождения в 60-е годы – начале 70-х годов и последующего чрезвычайно динамичного развития, вплоть до настоящего времени.

2. Совместная деятельность является таким целостным феноменом, в котором концентрируются и интегрируются основные социально-психологические, организационно-психологические и экономико-психологические явления. Ее исследование, по нашему мнению, стало фактическим переходом от анализа «парциальных» явлений (общения, межличностных отношений, лидерства и т. д.), – а, следовательно, от «парциальной» социальной психологии, – к изучению целостных образований (совместной деятельности), – следовательно, к становлению «интегральной» социальной психологии. Именно в совместной деятельности наиболее полно представлена взаимосвязь и взаимозависимость (через взаимодействие и взаимоотношение) основных психологических феноменов и понятий: личности, группы и деятельности, образующих «вершины теоретического треугольника» (его стороны при этом обозначают взаимодействия и взаимоотношения, а плоскость – совместную деятельность). На этом аспекте теоретического анализа совместной деятельности ниже еще специально придется остановиться.

3. Концепция совместной деятельности представляет собой удачную теоретическую схему, наиболее полно объясняющую психологию именно устойчивых трудовых коллективов, включающих взрослых его членов. Несколько меньшая «нагрузка» на совместную деятельность может быть отведена в объяснении психологии искусственно создаваемых (лабораторных) групп, а также учебных, детских, временно существующих коллективов, хотя и в этих областях исследования достаточно широко используется концепция совместной деятельности [34; 44; 54; 55]. Ее теоретический потенциал наиболее успешно реализуется в прикладных отраслях, имеющих дело с трудовыми коллективами в естественных условиях их жизнедеятельности: например, в психологии различных видов совместной трудовой деятельности, управления, в экономической психологии.

4. Показательным, по нашему мнению, является то, что в наиболее интенсивно формировавшихся в последние десятилетия научно-практических направлениях исследования групповых явлений активно использовались (осознанно или неосознанно) важнейшие элементы (понятия) концепции совместной деятельности, – такие, как «взаимодействие», «группа как субъект», «коллективный субъект», «групповая деятельность» и т. п. К подобным научно-практическим направлениям относятся, например, исследования групповой психотерапевтической практики, групповых форм обучения и профессиональной подготовки с использованием различных видов группового тренинга, деловых игр, организационно-деятельностных игр и т. п., комплектования трудовых групп, формирования управленческих команд, взаимодействия оргконсультанта и организатора совместной трудовой деятельности (руководителя) и др. Во многом именно эти научно-практические направления исследований актуализировали теоретическую разработку психологических проблем совместной активности и коллективного (группового) субъекта разных форм такой активности: деятельности, общения, отношений, поведения, различных видов взаимодействия и т. п. [50, с. 133–151].

Литература

1. Абульханова-Славская К.А. Категория деятельности в советской психологии // Психологический журнал. 1980. Т. 1. № 4. С. 11–28.

2. Андреева Г.М. Развитие марксистской традиции в социально-психологическом знании // Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 1977. № 3.

3. Белоусова А.К. Самоорганизация совместной мыслительной деятельности. Ростов-на-Дону: РГПУ, 2002.

4. Валентинова Н.Г. Влияние взаимоотношений в производственном коллективе на повышение интереса к труду // Социология в СССР. Т. 1. М.: Мысль, 1966.

5. Вендров Е.Е. Психологические проблемы управления. М.: Экономика, 1969.

6. Гаджиев Ч.М. Исследование психологического аспекта комплексной проблемы коллективного изобретательства: Автореф. дис… канд. психол. наук. М.: ИПАН СССР, 1977.

7. Головаха Е.И. Структура групповой деятельности: социально-психологический анализ. Киев: Наукова думка, 1979.

8. Голубева Н.В., Иванюк М.И. Различия в коммуникативном поведении при решении групповых задач // Человек и общество. Вып. 1. Л.: Изд-во ПГУ, 1966. С. 98–102.

9. Голубева Н.В., Кузьмин Е.С. Опыт изучения производственных коллективов // Социология в СССР. Т. 2. М.: Мысль, 1965.

10. Горбов Ф.Д. Некоторые вопросы космической психологии // Вопросы психологии. 1962. № 6.

11. Горбов Ф.Д. Новиков М.А. Экспериментально-психологическое исследование группы космонавтов // Проблемы космической биологии. Т. 4. М.: Наука, 1965. С. 17–26.

12. Грудзинскас И.К. Решение перцептивных задач в условиях общения двух операторов // Психологические аспекты человеческой деятельности. Часть 1. М.: Изд-во ИУНХ, 1978. С. 63–68.

13. Динамика социально-психологических явлений в изменяющемся обществе / Отв. ред. А.Л. Журавлев. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1996.

14. Донцов А.И. К проблеме целостности субъекта коллективной деятельности // Вопросы психологии. 1979. № 3. С. 25–34.

15. Донцов А.И. Психология коллектива: Методологические проблемы исследования. М.: Изд-во МГУ, 1984.

16. Донцов А.И., Дубовская Е.М., Улановская И.М. Разработка критериев анализа совместной деятельности // Вопросы психологии. 1998. № 2. С. 61–71.

17. Дорощенко Е.А. Социально-психологические факторы повышения эффективности коллективного труда в аппарате управления // Эффективность управленческого труда. Киев, 1974. С. 44–63.

18. Дульчевская А.П. Влияние типа организации совместной деятельности на процесс коллективообразования // Вопросы психологии. 1982. № 1. С. 111–115.

19. Журавлев А.Л. Принципы системного подхода в исследовании психологии трудового коллектива // Принцип системности в психологических исследованиях. М.: Наука, 1990. С. 114–131.

20. Журавлев А.Л. Проблема совместной трудовой деятельности в социально-психологическом исследовании коллектива // Личность в системе общественных отношений. Социально-психологические проблемы в условиях развитого социалистического общества. Ч. 3. М., 1983. С. 508–510.

21. Журавлев А.Л. Психология совместной деятельности в условиях организационно-экономических изменений. Дис… д-ра психол. наук. М., 1999.

22. Журавлев А.Л., Рубахин В.Ф., Шорин В.Г. Индивидуальный стиль руководства производственным коллективом. М.: Изд-во ИУНХ, 1976.

23. Китов А.И. Методологические основы психологической теории коллективного труда // Психологический журнал. 1984. Т. 5. № 2. С. 3 – 16.

24. Коллектив и личность / Под ред. Е.В. Шороховой, К.К. Платонова. М.: Наука, 1975.

25. Кольцова В.А. Опыт экспериментального изучения познавательной деятельности в условиях общения (на примере формирования понятий) // Методология и методы социальной психологии. М.: Наука, 1977. С. 189–200.

26. Косарев А.С., Уманский Л.И. Условия и пути развития организаторских способностей школьников // Советская педагогика. 1963. № 11.

27. Кузьмин Е.С. Из опыта изучения производственных коллективов // Проблемы общественной психологии. М.: Мысль, 1965.

28. Кузьмин Е.С. Основы социальной психологии. Л.: Изд-во ЛГУ, 1967.

29. Личность и труд / Под ред. К.К. Платонова. М.: Мысль, 1965.

30. Ломов Б.Ф. К проблеме деятельности в психологии // Психологический журнал. 1981. Т. 2. № 5. С. 3–22.

31. Ломов Б.Ф. Психические процессы и общение // Методологические проблемы социальной психологии. М.: Наука, 1975. С. 151–164.

32. Ломов Б.Ф. Совместная (групповая) деятельность людей, формирование трудовых коллективов и психологические аспекты управления ими // Правовые и социально-психологические аспекты управления / Под ред. B. Г. Шорина. М.: Знание, 1972. С. 211–240.

33. Ломов Б.Ф., Душков Б.А. Групповая деятельность операторов // Основы инженерной психологии. М.: Высшая школа, 1977. С. 280–296.

34. Матис Т.А. Психологические особенности организации совместной учебной деятельности школьников // Психологические проблемы учебной деятельности школьника. М.: Педагогика, 1977. С. 126–132.

35. Медведев В.В. Экспериментальная установка для исследования согласованности групповых действий и рационального подбора группы // Вопросы психологии. 1967. № 2.

36. Методологические проблемы социальной психологии / Отв. ред. Е.В. Шорохова. М.: Наука, 1975.

37. Навайтис Г.А. Исследование процесса взаимодействия в группе операторов: Автореф. дис… канд. психол. наук. Л.: ЛГУ, 1979.

38. Носуленко В.Н. Динамика процесса совместной оценки сигналов // Психологический журнал. 1980. Т. 1. № 6. С. 71–79.

39. Обозов Н.Н. К вопросу оптимальной совместимости психомоторных функций в групповой деятельности // Человек и общество. Вып. V. Л.: Изд-во ЛГУ, 1969. С. 144–148.

40. Обозов Н.Н. Психология малых групп и коллективов // Социальная психология: История. Теория. Эмпирические исследования. Л.: Изд-во ЛГУ, 1979. C. 121–174.

41. Обозов Н.Н. Психология совместной деятельности. СПб, 1997.

42. Обозов Н.Н., Овчинников В.С. Установка для исследования сенсомоторной совместимости // Электроника и спорт. Л, 1968. С. 14–26.

43. Общение и оптимизация совместной деятельности / Под ред. Г.М. Андреевой, Я. Яноушека. М.: Изд-во МГУ, 1987.

44. Организаторские способности и их развитие / Отв. ред. И.А. Френкель. Курск, 1967.

45. Петровский А.В. Деятельностный подход в социально-психологическом исследовании // Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 1978. № 4. С. 3–10.

46. Петровский А.В. Опыт построения социально-психологической концепции групповой активности // Вопросы психологии. 1973. № 5.

47. Петровский А.В., Шпалинский В.В. Социальная психология коллектива. М.: Просвещение, 1978.

48. Платонов Ю.П. Психология коллективной деятельности: Теоретико-методологический аспект. Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.

49. Позняков В.П. Психологические отношения и деловая активность субъектов экономической деятельности в условиях разных форм собственности // Психологический журнал. Т. 21. 2000. № 6. С. 38–50.

50. Психология индивидуального и группового субъекта / Под ред. А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М.: ПЕРСЭ, 2002.

51. Психологические аспекты совместной деятельности и общения / Под ред. А.С. Чернышева. Курск: Изд-во КГПИ, 1990.

52. Психологическая теория коллектива / Под ред. А.В. Петровского. М.: Педагогика, 1979.

53. Психология совместной жизнедеятельности малых групп и организаций / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.В. Шорохова. М.: Изд-во «Социум»; Изд-во «Институт психологии РАН», 2001.

54. Психология совместного труда детей: Книга для воспитателя детского сада, учителя / Под ред. Я.Л. Коломинского. Минск: «Народная асвета», 1987.

55. Рубцов В.В. Роль кооперации в развитии интеллекта детей // Вопросы психологии. 1980. № 4. С. 79–89.

56. Рубцов В.В. Совместная учебная деятельность в контексте проблемы соотношения социальных взаимодействий и обучения // Вопросы психологии. 1998. № 5. С. 49–59.

57. Румянцева В.И. Общение в экстремальных условиях взаимосвязанной деятельности группы: Автореф. дис… канд. Психол. наук. Л, 1975.

58. Русалинова А.А. Социально-психологические основы бригадной организации труда // Бригадная организация труда: состояние и перспективы М.: Профиздат, 1986. С. 93–115.

59. Сарычев С.В., Чернышев А.С. Социально-психологические аспекты надежности группы в напряженных ситуациях совместной деятельности. Курск: Изд-во КГПУ, 2000.

60. Совместная деятельность в условиях организационно-экономических изменений / Отв. ред. А.Л. Журавлев. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1997.

61. Совместная деятельность: Методология. Теория. Практика. / Отв. ред. А.Л. Журавлев, П.Н. Шихирев, Е.В. Шорохова. М.: Наука, 1988.

62. Совместная деятельность: методы исследования и управления / Отв. ред. А.Л. Журавлев. М.: ИП РАН, 1992.

63. Социальная психология экономического поведения / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.В. Шорохова. М.: Наука, 1999.

64. Социально-психологическая динамика в условиях экономических изменений / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.В. Шорохова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1998.

65. Социально-психологические исследования руководства и предпринимательства / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.В. Шорохова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 1999.

66. Социально-психологические проблемы бригадной формы организации труда / Отв. ред. Е.В. Шорохова, А.Л. Журавлев. М.: Наука, 1987.

67. Социально-психологические факторы эффективности деятельности бригад / Отв. ред. А.Л. Журавлев. М.: ИПАН СССР, 1987.

68. Уманский Л.И. Опыт изучения организаторских способностей школьников // Вопросы психологии. 1963. № 1.

69. Уманский Л.И., Чернышев А.С., Тарасов Б.В. Групповой сенсомоторный интегратор // Вопросы психологии. 1969. № 1. С. 128–130.

70. Федотова Н.Ф. Формирование знаний друг о друге участников совместной деятельности. Автореф. дис… психол. наук. Л., 1973.

71. Хараш А.У. Принцип деятельности в исследованиях межличностного восприятия // Вопросы психологии. 1980. № 3. С. 20031.

72. Хащенко В.А. Программа комплексного исследования жизнедеятельности личности и группы в экстремальных условиях // Методики социально-психологической диагностики личности и группы. М.: ИПАН СССР, 1990. С. 170–191.

73. Чернышев А.С. Методика экспериментального исследования групповой активности школьников // Ученые записки кафедры педагогики и психологии КГПИ. Вып. XXXI. Курск, 1966.

74. Чернышев А.С. Социально-психологические свойства коллектива как субъекта деятельности // Вопросы психологии коллектива школьников и студентов. Курск 1981. С. 3–16.

75. Чернышев А.С., Лунев Ю.А. Оптимизация жизнедеятельности как основа социально-психологической помощи молодежи. Курск: Изд-во КГПУ, 1998.

76. Чернышев А.С., Сурьянинова Т.И. Генезис группового субъекта деятельности // Психологический журнал. 1990. Т. 11. № 2. С. 7–15.

77. Чугунова Э.С. О некоторых социально-психологических условиях профессиональной устойчивости молодых рабочих // Человек и общество. Вып. 1. Л.: Изд-во ЛГУ, 1966.

Введение

Проблема совместной деятельности является одной из фундаментальных для всех общественных наук и была поставлена задолго до появления социальной психологии как относительно самостоятельной науки. Она является частью более общей проблемы человеческого общежития, или социальной интеграции, т. е. выводит на вопрос о том, какие процессы обеспечивают существование социальной группы как целого, обеспечивают поддержание сплоченности, минимально необходимой для противостояния внутренним и внешним противоречиям. В европейскую социологию эта проблематика была введена работами Э. Дюркгейма, посвященными солидарности, а затем заняла важное место в американской социологии благодаря Т. Парсонсу и школе структурного функционализма. Несмотря на серьезные методологические различия, все социологические и культурно-антропологические подходы к объяснению социальной интеграции рассматривают в той или иной степени два основных ее вида – ценностно-нормативный и функционально-ролевой. Первая связана с единством культуры, групповых ценностей и норм, вторая – с взаимодополнительностью социальных ролей, с объективной взаимозависимостью субъектов социального взаимодействия.

Таким образом, социально-психологические исследования совместной деятельности объединяют две ведущие в истории социологии линии понимания природы социальной связи: субъективистскую (первоначально особенно характерную для культурной антропологии), подчеркивающую значение группового сознания, чувства солидарности, групповой идентичности, и объективистскую (восходящую к политической экономии и теории разделения труда), выдвигающую на передний план материальные и функциональные аспекты социального взаимодействия, систему объективных взаимозависимостей между индивидами, складывающуюся в процессе коллективной деятельности. Различные подходы к анализу совместной деятельности в социальной психологии сочетают в себе обе традиции, хотя в них прослеживается тяготение к первой или ко второй из названных. Так, примером нормативно-ценностного подхода могут служить исследования Т. Тайлера, посвященные групповой идентичности как важнейшей предпосылке кооперации [171]. Ярким примером структурно-функционального подхода являются исследования И. Стайнера, посвященные влиянию структуры задачи (аддитивной, компенсирующей, дизъюнктивной, конъюнктивной или дискреционной) на характер совместной деятельности [159].

В данной главе будут выделены основные научные парадигмы изучения совместной деятельности в зарубежной социальной психологии; будет показан переход от изучения групп как изолированных и статичных феноменов к исследованию совместной деятельности в ее динамике и социальном контексте – тенденция, которая наметилась в психологии малых групп и организационной психологии в последние 15 лет. Особое внимание будет уделено наиболее интенсивно развивающимся современным направлениям исследования: изучению роли групповой идентификации в совместной деятельности, доверия в малых группах, межорганизационной совместной деятельности, совместной деятельности, опосредствованной электронными технологиями, социальных сетей и др.

Понятие «совместной деятельности» в трактовке зарубежных исследователей. Именно традиция, восходящая к социально-экономической теории разделения труда, первоначально оказывала наибольшее влияние на исследования совместной деятельности в социальной психологии. В значительной степени этим объясняется и терминология, относящаяся к феномену совместной деятельности в зарубежной литературе. Заметим, что, несмотря на более чем 70-летнюю историю ее изучения, до сих пор не сложилось ни ее устойчивого определения, ни однозначных обозначающих ее терминов. Наиболее близкими по своему значению к русскоязычному понятию совместной деятельности являются «joint activity» и «togetherness» (англ.), «die Zusammenarbeit» (нем.), «l’activite partagee» (фр.). Однако наиболее часто в европейской и американской литературе в этом же значении используются понятия «coopera-tion», «die Kooperation», «la cooperation», имеющие, как правило, более узкий смысл – сотрудничества, т. е. взаимодействия, основанного на взаимозависимости действий и/или общности целей индивидов.

В европейских языках эти понятия восходят к латинскому «cooperation» – «соучастие, совместное действие», в средневековой латыни обозначавшему, во-первых, соучастие в греховном деянии, а во-вторых, совместное действие свободной человеческой воли и божественного провидения в истории. Начиная с эпохи Просвещения, «сотрудничество» стало рассматриваться с точки зрения извлекаемых из него экономических выгод. А. Смит рассматривал кооперацию как создание общественного блага посредством разделения труда. Д. Дидро одним из первых проявил именно научный интерес к совместной деятельности, указывая на ее преимущества – более высокие скорость и качество изготовления продукта [148]. В социально-политическом смысле понятие «cooperation» («сотрудничество, взаимопомощь») было впервые использовано Р. Оуэном как противоположность либералистскому принципу конкуренции. Наконец, С. Милль впервые обратился к контексту эффективности кооперативного поведения, который впоследствии станет центральной темой зарубежной психологии малых групп. Он трактовал кооперацию как совместность действий с целью повышения производительности труда, являющуюся рациональным основанием организации.

Кооперативное поведение предполагает доверительность, честность в отношении партнеров по совместной деятельности, приверженность общности, возникающей в ходе совместной деятельности, а также следование достигнутым соглашениям [43]. Обобщая проведенные ранее исследования, С. Альпер, Д. Тжосволд и К. Ло определяют кооперативное поведение как деятельность, участники которой обмениваются информацией, учитывают мнение друг друга, общаются и оказывают влияние друг на друга, обмениваются ресурсами деятельности, содействуют друг другу и оказывают поддержку, открыто обсуждают противоположные мнения, совместно принимают решения, поддерживая взаимную аттракцию, укрепляя рабочие отношения и готовность к сотрудничеству в будущем [9]. Заметим, что трактовки кооперации в современной социальной психологии допускают отсутствие четко сформулированной цели совместной деятельности, что объясняется, на наш взгляд, преобладанием в исследованиях кооперативного поведения индивидуалистического подхода.

В качестве примера приведем классификацию форм кооперативного поведения, предложенную Грегом Янгом [184] (см. схему 2.1). С его точки зрения, кооперативное поведение может быть представлено в виде континуума из двух измерений: во-первых, степени эксплицитности намерений участников взаимодействия и, во-вторых, типа самого взаимодействия, которое может быть прямым или опосредствованным. Прямая кооперация предполагает, что участники совместной деятельности действуют в одно и то же время и занимаются одной и той же деятельностью.

Схема 2.1. Типы кооперативного поведения (по Г. Янгу)

При опосредствованной кооперации участники разделены по времени их действий или связаны друг с другом через других людей. Например, кооперативное действие может быть предпринято на основе опыта предшествовавшего взаимодействия или на основе ожидания взаимности в будущем. Кроме того, индивид А может опосредствованно кооперировать с индивидом Б, помогая индивидам или группам, с которыми последний тесно связан. Кооперация может быть явной, когда стороны извещают друг друга о своих намерениях и заключают соглашение о совместных действиях, или неявной, имплицитной, когда стороны не информируют друг друга о своих намерениях и не договариваются о целях деятельности. Таким образом, допускается возможность совместной деятельности «с неполной структурой» [2, с. 53], когда деятельность осуществляется без четкого осознания участниками общих целей и/или, когда совместная деятельность интегрируется из относительно слабо (опосредствованно) связанных друг с другом индивидуальных деятельностей.

Анализ ранних исследований совместной деятельности

В социальной психологии понятие кооперации получило популярность с 1948 г. благодаря исследованиям М. Дойча, которые были посвящены изучению условий кооперативного и конкурентного взаимодействия в малых группах. В исследованиях предыдущих лет предпринимались попытки выявить личностные характеристики, способствующие готовности к сотрудничеству, или влияние сотрудничества и кооперации на эффективность работы отдельного индивида [109; 110; 133; 164]. Как пишет М. Дойч, «в них не принимались во внимание ни социальное взаимодействие, ни процессы коммуникации, ни методы принятия решений, ни межличностные отношения, ни отношение к себе, ни отношение к работе, ни отношение к группе» [51, p. 12]. Они основывались на предположении о том, что производительность совместной деятельности прямо пропорциональна силе индивидуальной мотивации, возникающей в условиях сотрудничества или соперничества. Большинство исследований имело политическую подоплеку: это были попытки доказать или опровергнуть фундаментальный тезис американской идеологии того времени о том, что конкуренция сильнее, чем любая другая форма социального взаимодействия, стимулирует индивидов к повышению производительности труда.

Находясь под влиянием теории поля К. Левина, М. Дойч вывел на передний план анализ интерпретации социальной ситуации ее участниками. В своей теории конкуренции и сотрудничества М. Дойч утверждал, что восприятие индивидами степени успешности совместной деятельности зависит от целей друг друга, что определяет их выбор между сотрудничеством и конкуренцией, что, в свою очередь, влияет на результативность их действий и групповую сплоченность [50]. Задачи деятельности, имеющей кооперативную структуру, формируют у индивидов восприятие их взаимозависимости в будущем, «общности судьбы» (shared fate) и стремление к взаимной поддержке, когда каждый член группы способствует удовлетворению интересов других ее членов. Кроме того, в таких условиях идеи и опыт одних членов группы передаются всем остальным. Взаимозависимость результатов деятельности индивида и группы стимулирует членов группы тратить больше времени и усилий на взаимодействие друг с другом [84; 85]. Наоборот, при конкурентной структуре задачи индивиды более заинтересованы в сдерживании производительности друг друга и утаивании важной для их успеха информации.

В данном направлении можно выделить две ветви исследований. В первой сотрудничество и конкуренция рассматриваются как независимые переменные, заданные экспериментатором условия взаимодействия, влияющие на характер групповой деятельности и эффективность выполнения задачи. Во второй кооперация изучается как зависимая переменная, обуславливаемая структурой вознаграждения, распределением рисков, коммуникативными возможностями и другими ситуативными факторами.

Первоначально под сотрудничеством (совместностью) понималась преимущественно взаимозависимость результатов или целей деятельности индивидов, тогда как взаимозависимости подзадач, выполняемых участниками совместной деятельности для достижения их целей, уделялось мало внимания. Кооперация как независимая переменная вводилась в эксперимент через манипулирование целями деятельности. Позднее в качестве критерия совместности деятельности стала использоваться функциональная взаимная зависимость (means interdependence), т. е. степень зависимости индивидов друг от друга в процессе выполнения деятельности, выражающаяся в необходимости разделения труда, координации действий, обмена информацией и ресурсами [152; 153].

Этот же принцип стал использоваться и в экспериментальных исследованиях кооперации как переменной, зависящей от структуры задачи [174], структуры вознаграждения или результата деятельности [22; 128; 147], состава и размера группы [27]. В качестве примера укажем на известный эксперимент «Игра в грузовые перевозки», посредством которого была выявлена зависимость кооперации от таких факторов, как наличие угрозы и коммуникация. По условиям эксперимента, два игрока имели возможность для сотрудничества, по очереди предоставляя друг другу кратчайший путь для перевозки груза и получая таким образом совместную выгоду. Случаи сотрудничества становились реже, когда один из игроков получал возможность блокировать дорогу воротами («односторонняя угроза»), и практически не наблюдались, когда оба игрока могли воспользоваться воротами («двусторонняя угроза»). При наличии угрозы коммуникация между игроками не увеличивала вероятность сотрудничества [49].

Теория игр и совместная деятельность. На социально-психологическое изучение кооперации как зависимой переменной значительное влияние оказала неоклассическая теория максимизации полезности, рассматривающей рациональные предпосылки кооперативного и конкурентного экономического поведения индивидов. В экономико-математических моделях конкурентного и кооперативного поведения рассматривается, как правило, взаимодействие абсолютно рациональных субъектов, идеальных «максимизаторов полезности». Были разработаны известные модели взаимодействия со строгим и нестрогим соперничеством (с нулевой суммой, когда победа одной стороны означает полное поражение другой, и с ненулевой суммой, когда обе стороны могут выиграть, например, избежав забастовки); кооперативные и некооперативые игры (в зависимости от того, поддерживают ли стороны связь друг с другом и могут ли они согласовать свои действия заранее); коалиционные и бескоалиционные игры (в зависимости от того, могут ли два участника образовать коалицию против третьего); игры с полной информацией (каждая сторона знает об игре все и всегда, как, например, при игре в шахматы) и с неполной информацией (например, карточная игра в покер); конечные игры и бесконечные (имеющие бесконечное число решений и непредсказуемый исход) и т. д.

Развитие экономической теории игр, созданной Дж. Нейманом и О. Моргенштерном [5], предоставило в распоряжение социальных психологов широкие возможности математического моделирования условий кооперации в различных социальных ситуациях с последующей экспериментальной проверкой предварительно просчитанных вариантов рационального поведения «игроков». Начиная с конца 1950-х годов, когда теория игр была введена в психологию Р. Лучи и Г. Раиффа [104], и до последних лет это экспериментальное направление можно считать наиболее последовательно реализующим позитивистский подход к изучению совместной деятельности. В его рамках были проведены десятки экспериментов, моделирующих ситуации, получившие название «социальных ловушек» (social traps) или «дилемм». В них краткосрочные выгоды индивидов оказываются в противоречии с долгосрочными коллективными выгодами, что в конечном счете приводит к «иррациональному» предпочтению совместной деятельности [63; 125; 132; 173; 177]. Экспериментальным планом в них чаще всего служила «дилемма заключенного», в которой распределение выигрышей и потерь между игроками ставит их перед выбором между максимизацией или личной, или взаимной выгоды, причем конкуренция чаще всего ведет к наименее приемлемым для обеих сторон результатам [142; 184]. В частности, было установлено, что наличие риска и неравенство возможностей для получения выгоды снижают вероятность сотрудничества [108]. Влияние же коммуникации на кооперативное поведение опосредствовано, во-первых, фазой взаимодействия, на которой она осуществляется, и, во-вторых, характером действий, предпринятых игроками непосредственно перед тем, как у них появляется возможность для достижения договоренностей.

Наиболее ярким примером этого подхода стала книга Р. Аксельрода «Эволюция сотрудничества», неизменно цитируемая во всех современных работах, посвященных психологии кооперации. В ней на примере «дилеммы заключенного» рассматриваются условия кооперативного взаимодействия в биологических системах, международных отношениях, бизнесе и т. д. [15]. О сути этого подхода к анализу совместной деятельности можно судить по следующему высказыванию автора: «Истинным основанием сотрудничества является не доверие, а длительность отношений. При необходимых условиях игроки могут придти к сотрудничеству, узнавая путем проб и ошибок о возможностях взаимовыгодного решения, с помощью имитации действий других успешных игроков, или через слепой отбор относительно более успешных стратегий по сравнению с относительно менее успешными» [15, p. 182].

Таким образом, эффективная совместная деятельность рассматривается как неизбежный результат длительной последовательности рациональных выборов, осуществляемых ее участниками. Подобные исследования не учитывают социальный и культурный контексты совместной деятельности, что часто приводит к «необъяснимым» результатам экспериментов [41].

Совместная деятельность и исследования малых групп. Противопоставление сотрудничества и соперничества надолго предопределило трактовку совместности в зарубежной социальной психологии: нередко под ней стали понимать в основном отношения взаимопомощи в решении конкретной задачи. Краткосрочный характер искусственно создаваемых в экспериментах отношений способствовал тому, что собственно групповые феномены (например, сплоченность, групповые ценности и нормы и т. д.), а также контекст совместной деятельности (социальный, экономический, организационный и т. п.) не привлекли достаточного внимания исследователей.

До второй половины 1990-х годов. кооперативное поведение изучалось в основном на малых группах, которые в англоязычной литературе нередко назывались кооперативными (cooperative groups). Тенденции, характерные для психологии малых групп, так или иначе отразились и на исследованиях совместной деятельности. После бурного развития в 60-е годы XX в. (когда оно было ведущим направлением в социальной психологии [24]) изучение малых групп за рубежом испытало длительный спад вплоть до середины 80-х. Исследования по-прежнему велись в таких областях, как групповое принятие решений, влияние меньшинства, личностные свойства участников совместной деятельности, социальная фасилитация, групповая структура, социальное научение в группе, мотивация совместной деятельности, влияние состава группы на эффективность ее деятельности, эффекты групповой поляризации (см. обзоры исследований по психологии малых групп, выполненных в 1970–1980 годов: 44; 68; 100; 114; 119; обзор исследований 1990-х годов, см.: 65, 130, 164). С середины 80-х годов малые группы оказываются в центре внимания организационной психологии, развитие которой на протяжении более 20 лет определяется изучением роли команд как основной формы организации труда и основной силы изменений в современных компаниях: так, например, в США более 90 % наемных работников время от времени или постоянно работают в составе команд [35]. Основным направлением исследований здесь является изучение факторов повышения эффективности деятельности управленческих, самоуправляемых и проектных команд [150].

Социо-когнитивный подход к исследованию совместной деятельности

Теории групповой идентичности и совместная деятельность. В 90-е годов XX в. изучение малых групп получило новый импульс к развитию за счет формирования социо-когнитивной парадигмы – теории идентичности и самокатегоризации [130]. Первоначально исследования социальной идентичности проводились в контексте изучения межгрупповой дискриминации. Экспериментально было установлено, что кооперация внутри группы становится более эффективной в условиях межгрупповой конкуренции. Причем, как было показано Дж. Тернером, на межгрупповом уровне конкуренция может возникать даже в том случае, когда отсутствует расхождение в целях [168]. Применение этих теорий в изучении внутригрупповых процессов сразу же дало интересные результаты. Оказалось, что стремление к сохранению положительной групповой идентичности увеличивает сплоченность группы и делает внутригрупповое сотрудничество более вероятным.

По существу, теории идентичности и самокатегоризации расширили представление о необходимых условиях осуществления совместной деятельности. Наряду с доминировавшим ранее объективистским подходом, проистекавшим из инструментальной взаимозависимости индивидов и/или общности целей их деятельности, сформировался субъективистский (социо-когнитивный) подход, согласно которому необходимым условием совместности деятельности является осознание индивидами себя в качестве членов группы, значимость для них данной группы, ее оценка, а также их доверие к группе и друг к другу.

По определению основателя теории социальной идентичности А. Тэжфела, «групповая идентичность – это часть представления человека о себе самом, выстраиваемая на основе знания о своей принадлежности к той или иной группе, а также включающая в себя оценку и эмоциональную значимость, приписываемые данному групповому членству» [162, p. 63]. Таким образом, А. Тэжфел предложил трехкомпонентную структуру социальной идентичности, которая состоит из 1) когнитивной составляющей (представление о своем групповом членстве), 2) оценочной составляющей (положительная или негативная оценка группового членства) и 3) аффективной составляющей (эмоциональная значимость групповой принадлежности). Теория социальной идентичности получила свое развитие в работах Тавистокской школы (Дж. Тернер), в этнической [19; 138 и др.], а позднее и организационной психологии [71; 169 и др.] (о теории идентичности в современной социальной психологии см.: 47; 48; 78).

В ряде эмпирических исследований была подтверждена многомерность социальной идентичности, и сегодня большинство авторов рассматривают предложенную А. Тэжфелом структуру как классическую [54; 72; 82; 105]. К указанным трем ее компонентам некоторые исследователи добавляют поведенческую составляющую – механизм проявления себя членом определенной группы, построение системы отношений и действий в различных ситуациях межгруппового контакта. Однако сторонники теории самокатегоризации считают центральным именно когнитивный компонент, являющийся результатом групповой категоризации и сравнения. По мнению Дж. Тернера, «групповые идентичности – это когнитивные группировки личностью себя самой и определенного класса стимулов как подобного… по контрасту с каким-либо иным классом стимулов» [168, р. 44].

К когнитивным элементам социальной идентичности можно отнести и представление об общности судьбы (взаимозависимости, необходимости действовать в общих интересах) – еще один аспект идентичности, выделяемый рядом авторов как самостоятельный [29; 47; 77; 78]. Характерно, что в рамках объективистского подхода к изучению совместной деятельности общность судьбы трактовалась как общность целей или взаимозависимость результатов деятельности. В социо-когнитивном подходе на первый план выходит не столько объективная взаимозависимость индивидов, сколько их субъективные представления об этой взаимозависимости, включающие в себя не только будущее группы, но и ее прошлое, т. е. общность происхождения, историю развития группы.

Согласно теории идентичности, индивиды более склонны к кооперации с другими членами их группы (организации), если идентификация именно с этой группой становится для них актуальной, значимой. Исследователи, работающие в рамках этого подхода, выделяют несколько процессов, которые опосредствуют связь между идентичностью и кооперацией: внутригрупповое доверие, социальная аттракция, интересы саморепрезентации, т. е. забота членов группы о том, какими их видят другие [94]. В последние годы это направление исследований психологии совместной деятельности привлекает все больше внимания и многими авторами считается одним из наиболее перспективных [30; 71; 169; 170; 171; 172]. Характерно, что исследователей привлекают динамические аспекты идентичности. Исследуются влияния на совместную деятельность изменений социальной идентификации, а также множественности идентичностей работника организации. Так, К. До и Д. Мартин показали, что индивиды, неудовлетворенные своим статусом в рабочей группе или сети контактов, пытаются либо поднять его, либо найти альтернативную идентичность, в котором он был бы высоким. Решение тех или иных задач в совместной деятельности может или подтверждать новую идентичность сотрудника, или, наоборот, закреплять за ним ту идентичность, которую он стремится сменить, что сказывается на его приверженности и эффективности деятельности [46]. Изменение состава рабочей группы может сделать актуализированной ту или иную из идентичностей работника, что также сказывается на его участии в совместной деятельности [141].

Роль доверия в совместной деятельности. Помимо социальной идентичности, в рамках социо-когнитивного направления исследований совместной деятельности все большее внимание уделяется доверию как фактору формирования кооперативных отношений. В доверии видят тот «социальный клей», который делает возможным сотрудничество индивидов, даже если условия задачи и структура вознаграждения стимулируют конкурентное поведение. Л. Хосмер определяет доверие как «ожидание этичного поведения, т. е. решений и поступков, основанных на следовании этическим принципам» [76]. В более четкой, на наш взгляд, формулировке С. Робинсона доверие – это «ожидания, допущения или убеждения в том, что действия другого субъекта в будущем будут выгодными, благоприятными или, по крайней мере, безвредными для интересов доверяющего» [144].

Т. Тайлер и С. Блэйдер выделяют два типа кооперативного поведения: принудительное, т. е. регламентированное организационными нормами и санкциями, и дискреционное, т. е. добровольное, осуществляемое по собственной инициативе. Именно последний тип кооперации обеспечивает жизнеспособность группы и успешность совместной деятельности, так как группы не могут заранее предписать своим членам способ поведения в любых ситуациях. Но такая кооперация невозможна без доверия к отдельным членам группы и к группе в целом [170].

Социально-психологические исследования доверия показывают, что оно является одним из важнейших факторов, определяющих готовность индивидов вступать в кооперативные отношения. Так, в своем раннем исследовании Д. Мессик и его коллеги установили, что вера индивидов в готовность противоположной стороны к сотрудничеству облегчает кооперативное поведение. В ситуации, когда общий для сторон ресурс не был дефицитным, испытуемые с высоким и низким уровнями доверия к партнерам вели себя одинаково. Когда им сообщали, что ресурс стремительно уменьшается, испытуемые с высоким уровнем доверия к партнерам в одностороннем порядке снижали потребление этого ресурса. Испытуемые с более низким уровнем доверия, напротив, не уменьшали потребление ресурса столь же значительно, как первая группа испытуемых [124].

В аналогичном эксперименте, проведенном П. Бренном и М. Фодди, уровень доверия между партнерами замерялся с помощью шкалы межличностного доверия М. Роттера. Оказалось, что участники с низким уровнем доверия не реагировали на информацию о растущей дефицитности общего ресурса, тогда как участники с высоким уровнем доверия снижали его потребление [26]. Были выявлены также различия между реакциями индивидов с разным уровнем доверия на поступающую информацию о намерениях другой стороны. Индивиды с низким уровнем доверия никак не реагировали на информацию о готовности другой стороны к сотрудничеству, а на информацию о ее намерениях к соперничеству отвечали усилением конкуренции. Наоборот, индивиды с высоким уровнем доверия не реагировали на информацию о готовности к соперничеству, тогда как на информацию о готовности сотрудничать отвечали усилением кооперативного поведения [37].

В других экспериментах было установлено, что влияние доверия на готовность к кооперации зависит от типа решаемых социальных дилемм, величины группы, оценки предполагаемой эффективности совместной деятельности [136; 151; 165]. Характерно, что если первоначально в зарубежных исследованиях совместной деятельности доверие трактовалось как сознательный выбор способа отношения, осуществляемый «игроками» (модель оптимизации полезности), то сегодня преобладает точка зрения на доверие как на отношение индивида к другим людям и к обществу в целом, основанное на системе групповых ценностей и групповой идентификации (реляционная модель доверия) [166]. Было установлено также, что на готовность к кооперативному поведению и эффективность совместной деятельности влияет доверие к партнерам, формирующееся под действием факторов не только межличностного, но и группового, а также межгруппового уровней. Так, доверие к партнерам по совместной деятельности может возникать как результат – предрасположенности партнеров к доверию, сформировавшейся на основе личного опыта каждого, истории их отношений (доверие, основанное на опыте) [23; 101], социальной категоризации (доверие, основанное на принадлежности к ингруппе, релевантной в данной ситуации) [28]; может возникать – доверие к социальной роли, выполняемой индивидом [126], – следование социальным нормам, принятым в данной группе, которые могут способствовать или не способствовать внутригрупповому доверию (например, в коллективе может быть принято доверять новым членам) [56]. Наряду с межличностным доверием, ряд исследователей настаивают на выделении доверия к группе, т. е. веры в то, что действия группы как единого целого будут благоприятными или безопасными для участника совместной деятельности [90].

В последние годы получило популярность еще одно понятие того же ряда, что и идентичность и доверие, – так называемый «стиль привязанности к группе»». Опираясь на разработанную Дж. Боулби теорию привязанности в межличностных отношениях, Э. Смит, С. Бродт и ряд других исследователей утверждают, что для эффективной совместной деятельности индивид нуждается в чувстве психологической безопасности внутри группы, когда последняя становится для него «надежной основой». Степень выраженности этого чувства измеряется двумя ортогональными, т. е. дополняющими друг друга, шкалами – избегания привязанности (например: «Я предпочел бы оставаться независимым от моей группы») и беспокойства по поводу привязанности (например: «Я часто обеспокоен мыслью о том, что моя группа когда-нибудь откажет мне в членстве»). Индивиды с высокой степенью избегания привязанности менее склонны идентифицировать себя с группой и более готовы к тому, чтобы покинуть ее. Индивиды с высокой тревожностью по поводу привязанности к группе менее удовлетворены поддержкой со стороны группы, что сказывается на их участии в совместной деятельности [158].

Совместная деятельность как конструирование смысла. К социо-когнитивной парадигме исследований относятся также интеракционистские представления, в которых совместность трактуется как непрерывное совместное конструирование смысла индивидуальных действий. В качестве примера укажем на статью У. Янсона «Совместность и разнообразие в игровой деятельности дошкольников» [79], в которой автор рассматривает «совместность» как вовлеченность участников в конструирование трех планов игры: физического пространства игры, социального контекста игрового общения и символического пространства игры. Совместность может включать в себя открытое соперничество или дисбаланс власти, т. е. допускает попытки не вдохновлять партнеров по игре, а устанавливать над ними свой контроль. Некоторые игры, как, например, игра в «родителей и детей», предполагают неравное распределение власти, играющие дети могут имитировать различия в статусе ради самих отношений доминирования и подчинения. В этих случаях совместность означает иерархию, в которой ценой принятия в игру наименее влиятельного участника является его согласие на подчиненную роль, субмиссивность.

Таким образом, совместность означает не партнерство в строгом смысле слова, а принятие всеми участниками трех контекстов игры. Во-первых, участники должны иметь представление о физических характеристиках игровой ситуации и иметь возможность ее менять (другие игроки, объекты, пространственные отношения между ними). Во-вторых, для участия в социальном контексте игры они должны разделять одну и ту же коммуникативную систему, придерживаться одних и тех же норм приемлемого социального взаимодействия. В-третьих, для участия в символическом плане игры играющие должны иметь общий социальный опыт, который позволил бы им участвовать в создании и разыгрывании сценария игры (например, знать, что обычно происходит во время железнодорожной поездки, в больнице, на кухне). Опираясь на анализ дискурса игрового взаимодействия (реплики играющих детей), У. Янсон показывает, как различия в зрительных способностях детей влияют на интерпретацию ситуации и, тем самым, затрудняют совместную деятельность.

Критика социо-когнитивной парадигмы в исследованиях совместной деятельности. С одной стороны, социо-когнитивный подход к изучению кооперативного поведения и эффективности деятельности команд в организациях позволяет учесть социальный контекст совместной деятельности и выявить ряд важнейших ее предпосылок. С другой стороны, это направление сконцентрировано в основном на изучении индивидуального восприятия тех или иных характеристик группы. Социо-когнитивный подход подвергается критике за то, что в нем группа становится скорее абстракцией, существующей в представлениях индивидов, чем реальным коллективом, формируемым взаимодействующими субъектами. В этой связи Р. Мореланд, анализируя влияние К. Левина на социальную психологию малых групп, указывает, что сделанный К. Левиным акцент на изучении индивидуального субъективного восприятия ситуации подтолкнул социальных психологов к анализу индивидуального поведения в групповых условиях, отвлекая тем самым их внимание от исследования группы как самостоятельного феномена [129]. Категории, которые первоначально считались явлениями группового уровня (например, сплоченность), постепенно были сведены к уровню межличностного взаимодействия [73]. В своем обзоре исследований психологии малых групп П. Мэнсон приходит к выводу о том, что во многих экспериментах предметом изучения являются несуществующие феномены: теоретические абстракции, которые не имеют эмпирического эквивалента в реальных группах [106].

Исследования межорганизационной совместной деятельности

В последние годы происходит расширение объекта исследований совместной деятельности: с межличностного и внутригруппового уровней анализа исследователи переходят к уровню межгрупповому. Растет интерес к социально-психологическим аспектам межорганизационных отношений — коалиций, совместных предприятий, партнерств и деловых сетей. В отличие от исследований малых групп, в которых используются преимущественно экспериментальные методы, это направление сфокусировано на социальном взаимодействии в реальных условиях и опирается на полевые исследования.

Одним из ключевых социально-психологических факторов успешности межорганизационной совместной деятельности оказывается доверие партнеров друг к другу, которое формируется на межличностном и межгрупповом уровнях. Структура межорганизационных отношений в значительной мере определяется субъективной оценкой уровня риска и степенью доверия партнеров друг к другу [143]; они регламентируются преимущественно личными договоренностями, эксплицитными, но неформальными правилами взаимодействия [161]. Предпосылками доверия являются психологические, организационные и технологические факторы: опыт совместной деятельности до создания данного партнерства; привыкание друг к другу (habitualization) и взаимопонимание, возникающие в результате частого взаимодействия в рамках данного партнерства; личные симпатии и привязанности между менеджерами сотрудничающих организаций; организационная совместимость, т. е. сходство корпоративных культур, систем принятия решений и контроля, близкая периодичность оценки деятельности, совместимость стратегических целей (при всей эвристичности понятия межорганизационной совместимости, ее очень трудно операционализировать и измерить из-за огромного количества составляющих ее факторов [135]); вера сторон в общность их судьбы, т. е. представление о том, что результат действий одной организации определяется действиями другой; наконец, еще один фактор доверия – это взаимная оценка компетентности, часто основанная на репутации [42, рр. 535–536].

Доверие между сотрудничающими организациями имеет свою динамику и может меняться при переходе от одной стадии развития отношений к другой. К настоящему времени предложено несколько концепций этапности развития партнерств. Так, П. Лоранж и Дж. Руус выделяют стадии создания партнерства, выполнения задачи и эволюционирования [103]; С. Керелл и Э. Инкпен – стадии переговоров о партнерстве, установления организационной структуры и систем партнерства, а также стадию оценивания. Это основано на том, что после того, как организации приступают к регулярной операционной деятельности, участники партнерства постоянно оценивают вклады друг друга и результат совместной деятельности [42, р. 539].

Принципиально важным, на наш взгляд, является выделение некоторыми авторами уровней доверия в партнерствах: межличностного, межгруппового и межорганизационного. Как показывают исследования С. Керелла и Э. Инкпена, доверие может формироваться не только на уровне личных контактов между менеджерами организаций, но и на уровне взаимодействия между трудовыми группами организаций, проявляясь в групповых оценках, представлениях и решениях, а также на уровне организаций, когда решение руководства о доверии партнеру формализуется в распоряжениях, регламентах и договорах, следование которым является обязательным для всех сотрудников. Сформировавшись на одном из уровней, доверие может распространиться на остальные или же, наоборот, остается блокированным теми или иными барьерами. Например, переход доверия с межорганизационного уровня на уровень межличностный затрудняет отсутствие формального договора между организациями, инструментов взаимного контроля, подкрепленных санкциями, а также различием в стилях руководства, используемых менеджерами организаций-партнеров. Распространение доверия с уровня межличностных отношений на уровни группы и организации может быть блокировано частой заменой менеджеров с одной или обеих сторон [37], невключенностью в переговоры и в управление партнерством ключевых менеджеров, обладающих широкими сетями контактов и значительным влиянием в своих организациях, неточностью и неполнотой информации о совместной деятельности, предоставляемой менеджерами руководству и сотрудникам своих организаций. Это приводит к тому, что участники совместной деятельности доверяют конкретному лицу в фирме-партнере, но не доверяют самой фирме [42, pp. 540–545].

Наконец, важным социально-психологическим фактором успешности партнерства является социальная идентификация. Формирование идентичности в партнерствах имеет свою специфику, так как решение о сотрудничестве принимается, как правило, не в силу сходства партнеров, а в силу тех их различий, совмещение которых создает для сторон конкурентные преимущества. Только когда участники совместной деятельности формируют четкое представление о цели, демонстрируют приверженность общим ценностям и установленным нормам, в партнерстве развивается групповая сплоченность и идентичность. В силу того, что участники партнерства совмещают разные организационные идентичности, каждая из которых сопровождается ингрупповым фаворитизмом, их общая идентичность нестабильна. Она неоднократно реинтерпретируется и реконструируется, так как взаимные ожидания партнеров, восприятие их поведения и результаты деятельности часто не совпадают. На общую идентичность влияют реинтерпретация идентичности уже включенных в совместную группу сотрудников, включение в совместные рабочие группы новых членов, а также вызванное внутриорганизационными изменениями объединение или, наоборот, дробление социальных категорий, на основе которых выстраивается общая идентичность [21].

Некоторые исследователи указывают на роль общих ценностей и общности ожиданий относительно будущего в совместной деятельности. В случае, если партнеры считают друг друга членами одного и того же более широкого сообщества и полагают, что у них одинаковые ценности и схожий образ будущего своих организаций, успешное сотрудничество между ними возможно даже в том случае, если они являются конкурентами [157].

Изучение динамических аспектов совместной деятельности

Динамические модели совместной деятельности. Среди социальных психологов растет понимание необходимости комплексного подхода к изучению совместной деятельности. Предпринимаются попытки целостного описания совместной деятельности в ее социальном контексте и динамике как на уровне малых групп [113], так и на уровне межорганизационных кооперативных отношений [178; 179].

В качестве примера можно привести концепцию совместной деятельности малых групп, предложенную Дж. МакГрейтом, Х. Эрроу и Дж. Бердал [13]. Они выделяют три уровня причинноследственных связей в групповой динамике. На локальном уровне происходит взаимодействие основных элементов группы, куда Дж. МакГрейт и его коллеги включают не только межличностное взаимодействие, но и соотношения других элементов – целей совместной деятельности и средств их решения. Локальная динамика порождает динамику группового, или глобального, уровня, включающего в себя взаимодействие групповых переменных: 1) поведенческих и когнитивных (норм, статусной структуры, групповых идентичности и сплоченности, лидерства, конфликтов, групповой эффективности выполнения задач и т. д.), а также 2) временных (циклов конфликтов и согласия, регулярных изменений в производительности группы, пиков и спадов внутригрупповой коммуникации и т. д.). Наконец, на уровне контекстной динамики совместная деятельность испытывает влияние внешних системных факторов, – например, степени поддержки со стороны организации, возможности привлечения дополнительных участников, требований к результатам совместной деятельности со стороны других групп.

В ходе совместной деятельности осуществляются три основных функции — выполнения общегрупповой задачи, удовлетворения потребностей отдельных участников, поддержания целостности группы. Три элемента групповой деятельности формируют сети взаимоотношений: 1) сеть участников (межличностные отношения дружбы, неприязни, влияния и т. д.);

2) сеть задач (например, последовательность их выполнения);

3) сеть инструментов (например, необходимость соответствия оборудования и технологий); 4) трудовая сеть (отношения между участниками и задачами, определяющие, кто и что должен делать); 5) сеть ролей (отношения между членами группы и инструментами, определяющие, как участники будут выполнять свои задачи); 6) сеть работ (отношения между задачами и средствами). Развитие группы может быть разделено на три стадии, временные границы между которыми, как правило, размыты: формирование, функционирование и преобразование. На всех трех стадиях одновременно и непрерывно взаимодействуют три уровня причинности – локальный, групповой (или глобальный) и контекстный. На локальном уровне происходит координация участников, целей и средств совместной деятельности; на глобальном – развитие группы; на контекстном – процессы адаптации к организационно-управленческим, экономическим и социальным изменениям.

Характерной особенностью подхода Дж. МакГрейта, Х. Эрроу и Дж. Бердал является их отказ от позитивистского механистического понимания причинности как однонаправленной линейной последовательности причин и следствий. С их точки зрения, в совместной деятельности причинность, во-первых, принимает форму целенаправленности, интенциональности и, во-вторых, носит вероятностный, двусторонний и нелинейный характер.

В группах, как сложноорганизованных системах, контекстные факторы могут оказывать влияние на локальную динамику, не обуславливая напрямую общегрупповой, глобальный уровень. Так, например, групповая производительность (глобальная переменная) может оставаться постоянной в пределах широкого диапазона внешних стимулов, но при определенном сочетании и силе внешних воздействий (контекстные переменные) поведение участников деятельности может скачкообразно измениться (локальные переменные), что приведет к повышению или снижению групповой производительности. Опираясь на теорию динамических систем, Дж. МакГрейт, Х. Эрроу и Дж. Бердал определяют зоны устойчивости групповых переменных как узкие пространства вероятностных состояний – так называемые аттракторы. Сочетание и характер аттракторов может меняться при различных уровнях воздействия контекстных переменных. Например, острота внутригруппового конфликта как глобальной переменной может иметь в группе А единственный, стабильный, однократный аттрактор, т. е. конфликт будет поддерживаться на среднем уровне напряженности при различной силе внешних угроз для группы в целом. Однако при сверхвысокой силе воздействия контекстной переменной (внешняя угроза существованию группы) система может измениться: появляются два нестабильных аттрактора – напряженность конфликта может вырасти до открытого насилия, или, наоборот, ослабеть. Конфликт в другой группе (группа Б) может характеризоваться устойчивым периодическим аттрактором, – то обостряться, то ослабевать, – при различных уровнях внешней угрозы. Но при очень высокой степени внешней угрозы своему существованию группа Б переходит к устойчивому, единственному, фиксированному состоянию высокой напряженности конфликта.

Другая модель совместной деятельности разрабатывается Т. Венером, К. Клазесом и Р. Бахманном в ходе изучения межорганизационных партнерств. Опираясь на теорию деятельности, они рассматривают совместную деятельность как исторически формирующиеся разделение и координацию труда (формальные организационные нормы, должностные инструкции, функциональные обязанности и т. д.), которые постоянно реинтерпретируются и пересматриваются участниками деятельности под влиянием непредвиденных, не регламентированных правилами событий. С их точки зрения, процессы межорганизационного сотрудничества нельзя рассматривать как прямой результат договоренностей и заранее планируемых форм совместной деятельности. Эти процессы находятся под влиянием критических ситуаций, более или менее расходящихся с планируемой организацией работ. Опираясь на теорию деятельности (прежде всего, работы А. Леонтьева, Л. Выготского и И. Энгестрема [55]), теорию совместного действия и научения [145] и теорию структурации Э. Гидденса [1], авторы этой концепции выделяют в структуре совместной деятельности три типа процессов – кооперацию, координацию и сотворчество (см. схему 2.2). Разделение труда создает первоначальную координированность (coordinatedness), т. е. взаимосвязанность участников деятельности по средствам деятельности, коммуникации и задачам, выражающуюся в форме планов, предписаний, формальных и неформальных соглашений. Координированность, в соответствии с принципом Э. Гидденса о «двойственности социальных структур», одновременно является и результатом, и обязательным условием кооперации.

Схема 2.2. Модель совместной деятельности в межорганизационных партнерствах (по Т. Венеру, К. Клазесу и Р. Бахманну)

Поскольку предварительно достигнутые договоренности и предписания не могут быть исчерпывающими и точными, на практике возникает расхождение между формальными требованиями и их реализацией. Возникают непредвиденные обстоятельства, требующие внесения корректировок: непредвиденное снижение качества продукции, нестабильное обеспечение ресурсами, ошибочные распоряжения и т. д. Если поправки к работе, вносимые в таких ситуациях, не требуют пересмотра изначальных договоренностей и оставляют в силе действующие правила, то это корректирующая кооперация (corrective cooperation). Участники совместной деятельности оказываются перед необходимостью выработки общего понимания проблемы и поиска путей ее урегулирования. Решение принимается лишь относительно данного единичного случая. Даже если подлинная причина затруднений кроется в первоначальных договоренностях, они не пересматриваются. Координация (coordination), как структурный элемент совместной деятельности, представляет собой использование рутинных, хорошо известных участникам схем взаимодействия на основе предустановленной координированности. Оставаясь в рамках координации, участники совместной деятельности свободны от необходимости постоянно обсуждать и пересматривать основные нормы взаимодействия. Координация дает участникам чувство стабильности и характеризуется их полным взаимопониманием на основе неявных, привычных ценностей и норм. Если же непредвиденные проблемы, с которыми сталкиваются партнеры, требуют пересмотра изначальной координированности, т. е. договоренностей и сложившихся правил, совместная деятельность принимает форму расширительной кооперации (expansive cooperation). Чаще всего расширительная кооперация возникает в условиях кризиса, когда начинает ощущаться необходимость поиска новых партнеров или новых форм организации и структурирования совместной деятельности. Кризис может быть признан и объявлен одной или несколькими сторонами из-за систематически повторяющихся серьезных срывов или задержек, которые делают неприемлемыми частные, однократные корректировки.

Если целью корректирующей кооперации является урегулирование единственной, исключительной ситуации, то сотворчество (co-construction) – это форма расширительной кооперации, которая направлена на новое формулирование целей совместной деятельности и принципов разделения труда, т. е. призвана в корне изменить первоначальную координированность участников совместной деятельности. Как показывают исследования, эта форма совместной деятельности носит открытый и спланированный характер. В межорганизационных партнерствах сотворчество осуществляется вне рутинной, повседневной деятельности – в рамках краткосрочных проектных команд по внедрению изменений и межорганизационных семинаров по разработке новой стратегии. Выработанные в ходе таких встреч цели и сценарии должны быть затем внедрены в практику – этот процесс назван авторами концепции восстановительной координацией (remediative coordination). Она представляет собой донесение новых договоренностей до тех участников совместной деятельности, которые не принимали непосредственного участия в сотворчестве, но которым предстоит работать в соответствии с этими новыми задачами и правилами. Принятие новых целей и условий совместной деятельности всеми ее участниками, восстановление доверия сторон друг к другу знаменуют собой обновленную форму координированности (renewed form of coordinatedness), на основе которой будут осуществляться кооперация и координация между партнерами. Если же попытки сотворчества не приводят к новым договоренностям или эти соглашения не удается претворить в жизнь трудовых коллективов, совместная деятельность прекращается.

Таким образом, Т. Венер, К. Клазес и Р. Бахманн анализируют непрерывное структурирование совместной деятельности через ее институционализацию (координированность), регулирование (корректирующая кооперация и координация) и расширение (расширительная кооперация, сотворчество, восстановительная координация). Как и авторы других современных подходов к совместной деятельности, Т. Венер и его коллеги подчеркивают, что их модель не является ни линейной, т. е. описывающей последовательное развитие сотрудничества от низшей стадии к высшей, ни нормативной, т. е. задающей обязательный порядок действий, необходимый для успеха партнерства. Авторы предлагают свой категориальный аппарат в качестве средства описания и анализа различных «траекторий» развития совместной деятельности в динамичных, трудно предсказуемых организационных, экономических и социальных условиях.

Модели группового развития и совместная деятельность.

В целом для исследований совместной деятельности в малых группах и организациях характерен отказ от линейных моделей развития группы. Общепринятым становится представление о том, что при выполнении совместной трудовой деятельности группы развиваются не поступательно (таковы традиционные модели Р. Бейлса и Ф. Стродбека «ориентация, оценка, контроль» [16], а также Б. Такмена и М. Йенсона «формирование, конфликт, нормирование, функционирование» [167]), а нелинейно и неравномерно, допуская несовпадение стадий развития группы по разным аспектам групповой динамики, регресс в развитии, повторение стадий (например, модели К. Джерсик [61], Дж. МакГрейта [13; 59; 111; 115], Б. Морган и Э. Салас [131], С. Джерна [80], М. Маркс, Дж. Мэтью и С. Заккаро [107] и др.). Получает признание тезис о невозможности создания универсальной модели развития группы, применимой ко всем ситуациям, и о зависимости этапности развития группы от контекста совместной деятельности, которая опосредствуется внутригрупповыми событиями как во время формирования группы, так и на других стадиях [80]. Широкое распространение получила также теория неустойчивого равновесия, согласно которой развитие группы происходит не поступательно, а скачкообразно: периоды стабильности чередуются с относительно краткосрочными стадиями изменений [62; 146]. Так, К. Джерсик, исследуя работу проектных команд, установила, что бурные изменения в группах происходят в середине срока, выделенного им на выполнение задачи. После непродолжительного, но значительного изменения в способах работы над задачей, ролевой структурой, в межличностных отношениях членов команды и отношениях команды с составляющими организационный контекст (пользуясь терминологией Хомского, К. Джерсик называет это изменением «глубинных структур») наступает новый период устойчивости [60]. Многочисленные исследования, основанные на модели К. Джерсик, позволяют сделать вывод о том, что модель неустойчивого равновесия наиболее точно описывает динамику именно в проектных командах и является скорее моделью совместной работы над задачей, чем группового развития [12; 102; 155; 175].

Временная организация совместной деятельности. Тем не менее, полученные К. Джерсик данные подстегнули интерес к динамическим, временным аспектам совместной деятельности. Как пишет К. Джерсик, «не так важна эта срединная точка перехода, как сам факт того, что группы используют время как меру своего продвижения в выполнении задачи, и достижение определенных временных вех подталкивает группу к изменениям» [61, p. 34]. Значение временного измерения для понимания процессов совместной деятельности наиболее последовательно и активно отстаивает известный специалист в области малых групп Дж. МакГрейт. За четверть века им и его коллегами были предложены несколько теорий групповых процессов, включающих организацию времени как один из основных факторов: типология малых групп, в которой продолжительность их существования увязывается с внутригрупповыми процессами [114], теория синхронизации циклов индивидуальной и групповой деятельности [117; 118], система временных показателей для наблюдения за групповой динамикой [59], модель «время-взаимодействие-деятельность» [115], теория групп как сложноорганизованных и динамических систем [13].

В последние годы появились и другие концепции, ставящие в анализе совместной деятельности время во главу угла. Так, С. Козловский и его коллеги предложили модель, в которой эффективность совместной деятельности рассматривается сквозь призму фаз развития группы и временных колебаний интенсивности выполнения задач [91]. М. Маркс, Дж. Мэтью и С. Заккаро предложили типологию групповых процессов, в которой групповая деятельность представлена как нелинейное и неравномерное развертывание эпизодов – циклов выполнения задачи [107].

Изучение группового развития и временных факторов совместной деятельности затрудняется тем, что объектом исследования большинства работ в области психологии малых групп становятся искусственные, краткосрочные группы, выполняющие только одну, поставленную экспериментатором, задачу. Даже при исследовании реальных групп измеряется краткосрочный период совместной деятельности. Например, в трех авторитетных журналах по прикладной психологии («Organizational Behavior and Human Decision Processes», «Personnel Psychology» и «Journal of applied Psychology») с 1990 по 2001 гг. было опубликовано свыше 160 эмпирических работ по малым группам, но лишь в 12 % из них группы наблюдались в развитии на основании лонгитюдного или панельного исследования [70].

Вместе с тем, на протяжении последних десяти лет в социальной и организационной психологии растет понимание того, что малые группы включены в динамику организационных изменений, развиваются во времени, имеют прошлое и ожидаемое будущее, которые влияют на их деятельность в настоящем [14]. Изучается не только влияние объективной временной организации на успешность деятельности группы [87; 89; 107; 134], но и роль восприятия, осмысления и организации времени группой [17; 98; 148; 186]. Установлены взаимосвязи между отношением к времени в группе и тем, насколько быстро происходит рост организации [57], насколько быстрой является обратная связь (скорость получения результатов, скорость реагирования среды на принимаемые группой решения) [53; 956; 134], как организован обмен информацией [97; 148], какова цель совместной деятельности (в частности, ориентирована она на поддержание отношений или на выполнение производственной задачи) [17; 115], какой тип технологии предполагает выполнение задачи (совместно-последовательный, при котором координация действий осуществляется посредством планирования; совместно-параллельный, при котором координация действий осуществляется посредством единых для всех стандартов; совместно-взаимодействующий, при котором координация действий осуществляется непосредственно в ходе взаимодействия) [17; 18].

Совместная деятельность в условиях новых информационных технологий

Одним из бурно развивающихся направлений является исследование влияния информационных технологий на групповую динамику и эффективность совместной деятельности в распределенных командах [65, pp. 320–323]. Хотя первые исследования социально-психологических эффектов использования технологий появились еще в середине 1970-х годов, настоящий бум они переживают именно в 1990–2000 годы, когда электронные средства коммуникации, обработки и хранения данных стали стремительно проникать в человеческую деятельность.

Среди используемых в настоящее время электронных технологий, поддерживающих групповую работу, Дж. МакГрейт

и Э. Холлингсхэд выделяют несколько типов [74; 116]. Во-первых, это системы, поддерживающие коммуникацию внутри рабочей группы, связывая членов группы, находящихся как в непосредственном контакте, так и на большом расстоянии друг от друга. Такие системы делают возможной совместную деятельность людей, не только разделенных географически (видеоконференции, селекторные совещания, Интернет-конференции, чаты), но и работающих в разное время (обмен аудио- и видеозаписями, голосовая почта, электронная почта, факс, домашние страницы, Web-сайты). Во-вторых, это системы, пополняющие информацию, доступную группе (от программ типа Outlook, позволяющих систематизировать сообщения и файлы, до электронных систем управления знаниями, внедряемых крупными компаниями). В-третьих, это системы, поддерживающие коммуникации группы с внешним окружением: например, объединение нескольких команд в рамках единого проектного офиса, открытие корпоративного доступа во внешние базы данных, объединение некоторыми компаниями своих внутренних информационных систем (интранет) с аналогичными системами своих партнеров, поставщиков и клиентов через специальные безопасные каналы «экстранет». Такие системы вырастают в сети управления знаниями, уходящие далеко за пределы организационных границ. В-четвертых, существуют системы, организующие групповую деятельность по выполнению задачи, – системы поддержки группового принятия решений, включающие в себя специальные модули для проведения мозговых штурмов, получения и обработки количественных оценок, обмена анонимными суждениями или вариантами решения по методу Дельфи и т. д.

Если в начале 1990-х годов исследования были сосредоточены на изучении различий между распределенными командами и группами, члены которых непосредственно взаимодействуют друг с другом, то сегодня совместная деятельность, опосредствованная электронными технологиями, стала самостоятельным предметом исследования. В числе характерных особенностей такой деятельности можно отметить большее значение невербальных и паралингвистических средств общения, особенно между участниками, которые хорошо знают друг друга [75]; существенное сокращение информации, которой оперируют участники распределенных команд в обсуждениях и принятии решений; уменьшение статусных различий между участниками деятельности (так называемый «эффект уравнивания участников») при одновременном снижении влияния низкостатусных участников и группового меньшинства по сравнению с непосредственным общением [123]; быстрое привыкание групп к электронным средствам коммуникации, в результате которого различия между опосредствованным и непосредственным общением, сначала оказавшиеся барьером для совместной деятельности, затем постепенно стираются [176].

Как показывают исследования, несмотря на то, что участники распределенных команд и интернет-сообществ физически изолированы друг от друга и могут в той или иной степени сохранять анонимность, их переживание принадлежности к группе может быть очень глубоким. Такие группы могут формировать чрезвычайно выраженную идентичность, которая определяет их поведение вне электронной сети [25; 122], их члены могут устанавливать друг с другом тесные личные отношения [8], в них могут возникать субкультуры и меньшинства [95]. Быстрое развитие электронных средств коммуникации, прежде всего визуальных, делает эффект соприсутствия