Кода бесплатное чтение
От автора
Я с детства мечтал быть литератором – но юность эпохи оттепели и увлечение наукой победили: вместо лирики я занялся физикой. Закончил физфак и аспирантуру тбилисского университета, работал в тбилисском институте физики, а с 1965 года переехал на работу в Дубну, в Объединенный институт ядерных исследований. Моя научная биография связана не только с лабораторией высоких энергией этого института, где я защитил диссертацию и трудился почти 30 лет, но и с Музеем нашего института – я был одним из его создателей и возглавил его с 1992 года. Сейчас, в силу возраста, я перешел на работу советника при Дирекции ОИЯИ, создал сайт Творчества ученых нашего института.
Но литература меня не отпускала. Все эти годы я выкраивал для нее время: написал научно-популярную книгу о связи ядерной физики с астрофизикой «Вселенная частиц» (в соавторстве с Э. О. Оконовым. М., «Сов. Россия, 1972) и более двух десятков научно-популярных статей. Но главным моим увлечением все годы были стихи и стихотворные переводы. В 1961 году я, желая выйти на профессиональный уровень перевода, закончил заочно институт иностранных языков и, начиная с 70-х годов, стал печататься в известных журналах – сначала «Химия и жизнь», где традиционно был сильный литературный отдел, потом в «Юности» и других журналах. Вскоре появились и книги: мои сборники переводов английской юмористической поэзии и стихов для детей выходили в ведущих издательствах – Радуга Эксмо, Азбука, Яуза, Речь и других.
Однако многое из написанного по разным причинам в них не вошло: где-то не совпадала тема, где-то не умещался объем. В результате, у меня образовался целый цикл неопубликованной лирики, который я и представляю вашему вниманию в этой книжке. Вместе с тем, она дает представление и о двух других направлениях моей литературной деятельности – стихах для детей и переводах – значительная часть которых пока тоже не попала в фокус внимания издательств. Я выбрал то, что мне особенно нравится. Отсюда и название книжки, «Кода» – заключительная часть музыкального произведения, проигрывающая главные ее темы.
2022
Часть I
Лирика
На рассвете
- Когда дойдешь до высшей точки —
- не высоты, но напряженья, —
- и виноградны сны о строчке
- уже на грани пробужденья —
- как дуновенье ниоткуда
- или из-под семи печатей
- влетает ветреное чудо
- зачатья слов, себя зачатья.
1982
Март
- Это зим недосып,
- и в порядке вещей
- этой синьки рассыпанной
- полный кошель.
- Это солнце строгает
- снега на кисель,
- и все шире дуга,
- и быстрей карусель.
- Это ветки и скрепки
- вплетая в плетень,
- поспевает на спевки
- лесная артель.
- Это круглые сутки,
- в трезвон пустомель
- вовлекая сосульки,
- долдонит капель.
- Это март в бесплацкартном,
- забыв про постель,
- продувается в карты
- и едет в апрель.
1976
Стихи о поэзии
1.
- Это помнят скрипы ставен
- все дворовые качели.
- Это детство непрестанно
- пробивается сквозь щели.
- Это взрослые подростки
- разговаривают с миром —
- камнем, пущенным по прозе,
- облака стригут пунктиром.
2.
Это путаным маршрутом
Время рыскает по тропкам,
чтобы знать в сию минуту
каждую ее подробность,
чтобы осыпи осколков
зеркалами отражая,
прошуршать в калейдоскопах
всех столетий витражами.
3.
- Это хочет воздух пьяный
- мять березовые пряди,
- растянувшись на поляне
- шевеленьем лунных пятен.
- Это шум зеленокудрых
- вечер гонит в деготь ночи.
- Это скрипка в смолокурне
- хочет петь и трогать хочет.
4.
- Это белого безмолвья
- золотая лихорадка,
- Это верить, что замолит
- все грехи одна тетрадка —
- чтобы всей прошитой стопкой,
- наготою каждой даты
- в путь пуститься на растопку
- и тебя зажечь когда-то.
1980
Аэродром
- Три сотни верблюдов продеты в иглу,
- и весь караван впопыхах
- тюками проносит белесую мглу
- на взмыленных белых горбах.
- Смеется, плюется, визжит аксакал,
- хозяин горбов и глыб,
- и плетки свистят и вонзают в закат
- лиловый закал иглы.
- Оглохшие рыбины ловят ртом
- красные вопли жабр.
- Вторые сутки аэродром
- в дымную наледь вжат.
- Мурлычет справочное бюро,
- едва шевеля хвостом.
- Заляпан пеной февральских юродств
- остекленелый дом.
- Он дышит надрывно, как пылесос,
- вбирая вселенский транзит,
- и в кожуре оранжевых солнц
- нетвердой ногой скользит.
- Над гулом галерки большой леденец
- висит штандартом побед;
- третий период, скоро конец,
- и ночь без особых примет.
1978
Из цикла «Соловецкие этюды»
1. Мыс Печак
- Извивом березки
- курчавясь в плечах,
- барашки и в блестки
- вонзился Печак.
- И лакмусом вышки
- сверяет простор
- и дел мелочишки,
- и жизни раствор.
2. Большой Заяцкий остров
- Вот все, что оставил здесь царь и матрос:
- Андреевской церкви ободранный тес,
- облупленной луковки блики —
- как Богу и совести загодя взнос
- за боль колоколен, за тягостный спрос
- у воли высокой и дикой.
3. Прощальный вечер в Соловках
- Где бледен топляк от белесой волны,
- где рыжий лишайник сосет валуны,
- где бывшие кельи сдаются внаем,
- мы ужин прощальный сегодня даем.
- И мы попросили, и старший из нас
- подумал и встал, и сказал, не чинясь:
- Хочу я в хаосе узор различить
- и в пестряди прошлого – главную нить.
- Как часто Россию терзали в войне,
- но русский от русского вынес вдвойне.
- И плач под монголом, и стоны веков
- не громче немотства ее соловков.
- И голос его был невесел, но тверд,
- как формула пройденных временем верст.
- И горькую стопку он выпил до дна;
- и выпили мы; и была тишина.
- Он был альпинист, и лепила борьба
- бугры его плеч и бугор его лба.
1981
Ракурсы Тбилиси
1.
- На Тбилиси дождик пролил
- сонмы солнечных огней,
- и его зеленый профиль
- стал в два раза зеленей.
- Влево —
- улицы
- взлетали;
- вправо —
- падали
- в Куру,
- а проспект горизонталью
- вел по талии к ребру.
- Он умел приволочиться,
- он смеялся и хитрил,
- голубым прибоем джинсов
- обметая пыль с витрин.
- И беспечен был и нежен
- взгляд его.
- Щека в щеку,
- как касания черешен,
- встречи девушек безгрешно
- исполнялись на бегу.
- Сколько лиц, давно знакомых,
- только память распахнуть!
- Город шел наплывом, комом,
- набегал волной на грудь.
- Я с тобой, куда же деться,
- виражи в обрывах дуг.
- Связь времен руками детства
- замыкала в сердце круг.
2.
- Сизой бронзой Руставели
- завершал земной маршрут.
- Свитый из стальной кудели
- убегал к высокой цели
- в синем небе черный шнур.
- С пикой, поднятой, как видно,
- только для отвода глаз,
- как валькирия, Мтацминда
- к нам навстречу понеслась.
- Рядом щебет:
- «Наш Тбилиси —
- это маленький Париж!»
- Город вверх по склону длился
- остриями кипарисов,
- ржавыми щитами крыш.
- С площадки
- я смотрел в его лицо,
- рассеченное нещадно
- мокрым сабельным рубцом.
- На горячий глаз нацелясь,
- он вгрызался в скулы скал
- и раздробленную челюсть
- Нарикалы огибал.
- Этот знак резни и сечи
- утверждал иной престиж:
- город нес свои увечья,
- без оглядки на Париж.
- Он искус меча и чаши
- ставил выше всех искусств;
- он не мир сулил входящим —
- или бой,
- или союз.
- Он предел своих подобий
- вывел в знаках языка:
- с колыбелей до надгробий
- «гамарджоба» и «мшвидобит»[1]
- здесь и судьбы и века.
- И хребтовою громадой
- придавив инфинитив[2],
- он глагол своих грамматик
- в небо голубем ввинтил!
1976
Кругосветка
- Я не взойду под опахала
- ливанских кедров. Никогда.
- Глазурь узоров Тадж-Махала
- не окуну в лазурь пруда.
- Я из гостиницы в Канберре
- не выйду рано поутру,
- чтобы в саду, глазам не веря,
- кормить с ладони кенгуру.
- За створками закрытой двери,
- как доколумбово руно,
- висят овчины двух Америк.
- Открыть ту дверь мне не дано.
- Я не сомну газон Гайд-парка,
- не постою в толпе зевак,
- чтоб выудить из речи жаркой,
- ее затейливый зигзаг.
- Страна галантных перехлёстов,
- твоя столица всех столиц,
- как перекрытый перекрёсток
- до дыр зачитанных страниц.
- Милана мрамор, камень Кёльна,
- моим зрачкам не отражать
- уколов готики игольной
- с закатной розой витража.
- Не замереть под капителью
- и небом тем не занемочь,
- где боги русые смотрели,
- как становилась все смуглее
- и непонятнее их дочь.
- Не поплыву по водам Влтавы,
- склонясь к ним с Карлова моста;
- и под каштанами Варшавы
- ее певучести шершавость
- не научусь читать с листа.
- Ни в Зальцбург, ни в раёк Ла Скала
- не проложу я свой маршрут.
- О страннике мне спой, Дискау,
- пусть не находит он приют.
- Вершись, мой замысел громоздкий.
- На трех китах тисненый круг.
- Кудрявь струистые бороздки
- алмазным клювом, птица Рух!
- А гринвичский зачин Биг-Бэна
- разложит мне на голоса
- больными бронхами антенны
- все часовые пояса.
- Страна моя, твой вал зубчатый
- костями подданных хрустит,
- и чтó там стыд семи печатей,
- семи провалов Атлантид.
- Монаршья вечная растрава,
- параноические сны.
- Расширенный зрачок госстраха
- пред сонмом беглых крепостных.
- Вольнó тебе собой гордиться:
- шестая часть – отделена!
- И в каждое окно глядится
- твоя колючая граница,
- твоя китайская стена.
1971
Из цикла «Концами строчек»
Твой наряд
- Не залпы платьев, не заплат
- зелено-желтое удушье —
- на девушке был детский плащ,
- и ход событий был нарушен.
- Он верх одерживал шутя,
- он на ладонь был выше юбки,
- и шли за ним его поступки
- бесхитростные, как дитя.
- Под перекрестьями окон
- он мог, раскованный, как ветер,
- гусарить в уличном балете
- гусиным шагом при лафете
- из протокольных похорон.
- Он шел на канонадный гул
- и посвистам не клал поклоны.
- Он пальцем не пошевельнул,
- Когда я взял ее ладони.
- И мне ли старому бойцу
- затейных пламенных баталий —
- и не к лицу, и не к венцу,
- и отпуск близится к концу,
- и всё больнее, и так далее.
- Но с телефонной хрипотцой
- ее встревоженного «Где вы?»
- по-прежнему созвездьем Девы
- веснушки крапили лицо.
- Кура неслась, рукоплеща,
- и ветер шевелил аншлаги.
- Шел май с цветами и прельщал
- рисковым счастьем в полушаге.
Концами строчек
- У изголовья сел, на белом
- снегу,
- взяла ладонь мою себе
- под щеку.
- Наказ бессонниц был беспечен —
- врачуй!
- Концами пальцев – от предплечья
- к плечу.
- Грозило сердце достучаться,
- спросить.
- Косяк глазами домочадцев
- косил.
- И свет усиливал сигнал
- голосов
- и половицы рассекал
- полосой.
- Пять струн сводили все немоты
- в одну —
- в разрыв годов, в разлом длинноты
- шагнул.
- Ожогом губ ловил пять струек
- ветров,
- мизинец инеем приструнил —
- не тронь.
- Ознобом магм, на всех наречиях
- бездн,
- кострами гор лечу в предплечья
- небес —
- где локтя млечная излука,
- и сонь,
- где звезды падают без звука
- в ладонь.
- И край тахты играл провалом
- пружин —
- манил, как страж, как зазывала,
- страшил.
- И были губы близко-близко
- к губам.
- И светофорил скресток рисков —
- убавь!
- Одним касанием дыханья,
- едва —
- уснувших ледников молчанье,
- и – рва.
- Концами строчек – от предплечья
- к плечу
- твоих возлюбленных предтечей
- лечу.
- Пусть первенец вторых пришествий
- твой лед
- следами этих путешествий
- прольет.
- Пускай – всем лавам вопреки —
- на щеку,
- на приворот его руки —
- ручейку.
- Пускай – до розовой тряпицы
- в окне —
- пускай ему все это снится —
- не мне.
- Наказ бессонниц был беспечен —
- болей!
- Концами рек – на всех наречьях
- морей.
Письмо в больницу
- Когда житьё не клеится —
- развлечься и рассеяться.
- А если заболеется —
- Хоть начитаться всласть.
- Мне хочется надеяться,
- что хворь твоя – безделица,
- случайная пришелица,
- недолгая напасть.
- В какое имя дымное,
- как в платье древних римлянок —
- торжественное, длинное,
- она облачена?
- Латынью этой выспренней
- приравненная к истине,
- понятна ли таинственна ли
- для тебя она?
- Легко ли засыпается,
- когда глаза слипаются
- и в забытьё врываются
- ночные голоса?
- Накатывают, катятся;
- в их плеске, в их сумятице
- ты слышишь тот, что мается
- одышкой беглеца?
- Он вышел было к просеке
- И снова в чащу бросился —
- В твое многоголосие,
- В кудрявый рыжий лес.
- Не птичьими истомами —
- он хрипами исторгнулся,
- чтобы в твою историю
- вписать свою болезнь.
- Пусть бред ее расхристанный
- в столбняк графы протиснулся,
- но как уложишь истину
- в температурный лист?
- Что градус вожделеньица —
- она сверхновой пенится!
- И начеку смиренница,
- застывшая, как рысь.
«Когда тебя настигнет рок…»
- Когда тебя настигнет рок
- изольдовых отрав,
- и обожженное нутро
- кричит, что не игра,
- и просит всех семи ветров;
- когда, глаза продрав,
- глядишь, как в лепеты осин
- в дождливый трепет век,
- и в вены ввинчен скрип оси,
- как в правый берег рек;
- и подставляет свой торец
- времен круговорот
- приростом годовых колец
- на шаг ее щедрот.
«До свиданья и спасибо…»
- До свиданья и спасибо —
- убегу от всех щедрот,
- если суммой недосыпа
- правят разности широт.
- От неправильности правил,
- от естественных наук —
- потому что миром правит
- неестественность разлук.
- Потому что хмурит брови
- время, и – лови момент,
- чтобы вновь в моторном реве
- южный слышался акцент.
- Это значит – будет город,
- от которого отсчет,
- это значит – будет дворик
- меньше собственных ворот.
- Словно в рот воды набравший,
- захлебнувшийся тоской,
- встретит лужею вчерашней
- и всегдашнею доской.
- И трамвай железным лязгом
- шевельнет сырую сонь,
- и стена потёком грязным
- поцелует мне ладонь.
- Мой звонок тебя разбудит,
- вспыхнет свет, метнется тень,
- и закрутит белый пудель
- королевскую метель.
- Ничего, что я нежданный —
- я давно желанный гость.
- Две бутылки гурджаани
- и стихов тугая гроздь.
Скорей!
- Скорей, скорей – тебе сказать,
- покуда март идет расколом,
- и ересь закипает комом
- и жаром обдает глаза, —
- что снег тайком ушел в леса,
- захлебываясь в смертной муке,
- и простирает к небесам
- берез обугленные руки.
- Скорей, скорей – тебе сказать!
- Скорей, скорей – тебе сыграть,
- пока вода приходит в память,
- чтоб с первых фраз себя обрамить
- наброском в нотную тетрадь, —
- как Волга сбрасывает кладь,
- литавры обращая в шорох
- и голубеющим мажором
- истаивая в тишь и гладь.
- Скорей, скорей – тебе сыграть!
- Скорей, скорей – тебе пропеть,
- пока слова не понаслышке,
- и в недомолвки и в излишки
- их тянут дерево и медь, —
- что ветру страшно не поспеть,
- и обрывает телефоны
- горячка сотен Калифорний —
- таких удач не будет впредь!
- Скорей, скорей – тебе пропеть!
- Скорей, пока в кону – миры,
- и древняя игра природы
- тасует в стаи птичьи сходы,
- пока не делают погоды
- по правилам другой игры,
- пока нам только и везло
- срываться, головы теряя, —
- скорей, пока поет крыло,
- пространство смыслом наделяя!
Год спустя
- … А в сумерках подслеповатых
- свои отмечу я права,
- дарованные этой датой, —
- засесть и обратить в слова
- багрово-мглистую заплату
- и слезы горнего вдовства,
- свинцовой Волги маслянистость,
- деревьев черный силуэт,
- вороний вальс и менуэт
- зонтов и велосипедистов.
- Привычный дубненский портрет,
- но в твой его никак не втиснуть.
- Как опрокинутый букет,
- ноябрьский день пожухлых листьев —
- сонет с рябиновою кистью.
Этери
Н. Д.
- Когда, пройдя сквозь бурелом,
- я и в глоток воды не верил,
- я взял кувшин из рук Этери —
- как некогда Абесалом[3].
- Был дар протянутой руки,
- не помышлявшей об ответном.
- И небо
- добряком отпетым
- сулило отпустить грехи.
- Вода бежала, как призыв,
- и две судьбы, как две ладони,
- тайком прижатые в вагоне,
- разучивали свой язык.
- И воздух создавал слова —
- пароль травы и отзыв рощи,
- и по воде широкий росчерк
- передавал на них права.
- Этери и Абесалом…
- Нас никогда не свяжет тостом
- прекраснодушье тамадовства
- за шумным праздничным столом.
- Мы два дыханья не сольём.
- Река течет,
- и нас разносит.
- И голосит одноголосье —
- как некогда Абесалом.
- Она была родней родных,
1 По употреблению эквивалентно русским «здравствуй» и «до свидания», но буквально означает: «с победой» и «с миром».
2 У грузинского глагола нет неопределенной формы – инфинитива; его роль выполняет отглагольное существительное.
3 «Абесалом и Этери» – опера классика грузинской музыки Захария Палиашвили (1871–1933)
Продолжение книги