Кладбище под кроватью бесплатное чтение
Кладбище под кроватью
Ким захлопнул дверь машины, и старенькая «Победа», напоминавшая бирюзового лупатого жука, как будто вздохнула. Детектив погладил хромированную решетку радиатора, словно извиняясь за то, что пришлось ехать черт-те куда. Хотя пятьдесят километров к западу от Медвежьегорска сложно было назвать расстоянием века, окрестности располагали к зловещим размышлениям.
Насколько хватало глаз, тянулась болотистая местность. Просторы курились туманом. Редкие деревца шевелили черными листьями. Сентябрь будто не имел власти над этим унылым краем, которому только недоставало воя.
От вида чернильной листвы шел мороз по коже, хотя жировой запас Кима, нагнанный долгими слежками, гарантировал крепкий сон даже в сугробе. Он дернул саквояжем, пытаясь взбодриться, но жест вышел вялой судорогой. Да и сама гостиница «Синие холмы» навевала смертную тоску.
Фасад трехэтажной домины формировали синеватые кирпичи, явно отсылая к названию. У самой крыши из черепицы болезненно отмирало солнце. Стоянка перед гостиницей пустовала, но всё же около дюжины окон светилось. Вход сторожила одинокая двухметровая собака, вырезанная из темно-зеленого кустарника. Собака напоминала сутулого демона, поджавшего живот.
«Либо хочет срыгнуть, либо просто втянула брюшко», – заключил Ким.
Он поднялся по ступеням и решительно потянул тяжелую створку парадных дверей. В вестибюле было подозрительно пусто. За стойкой администратора застыла женщина. Она сразу не понравилась Киму. Черные волосы туго стянуты в пучок на затылке. Очки как у стрекозы-модницы. Типичная грымза, жравшая мел в начальных классах.
– Добрый вечер. Нужен номер на сутки. У меня здесь на завтра назначена встреча. – Ким поставил саквояж на стойку и приготовил документы для заселения.
– Как вы спите? – Очки грымзы блеснули, когда она поднесла паспорт к свету настольной лампы.
Вопрос был неожиданным и отчасти невежливым.
– А у вас буйные постояльцы?
– О, наши постояльцы предпочитают лишний раз не напоминать о себе. Но, как правило, у нас не задерживаются личности, страдающие бессонницей. У многих разыгрывается фантазия, знаете ли.
Лоб Кима покрылся испариной. Он прищурился, изучая бейджик женщины.
– У меня нет проблем со сном, госпожа Фюрстенберг.
– В таком случае с вас пять рублей, господин Отцевич. Ужин ровно в семь, не опаздывайте. – Фюрстенберг положила ключ с деревянным брелоком на стойку. – Второй этаж, западное крыло, номер двадцать семь.
Ким расплатился, подхватил саквояж и зашагал наверх. Зеленый ковролин ступеней поглощал звуки шагов, и мужчина подумал, что «Синие Холмы» – прекрасное место, чтобы бегать босиком и тихо сходить с ума. В западном коридоре второго этажа царила жуткая тишь, и Ким зябко передернулся.
Сам номер представлял собой душную мешанину из тусклой позолоты, покрывавшей буквально всё: балдахин и столбики огромной кровати, тяжелые пыльные шторы, трюмо, единственный стул. Ким с усмешкой определил оттенок как желтый цвет старения. Номер прекрасно подошел бы какой-нибудь напудренной царевне, тоскующей по мыльной пене и былому, но никак не детективу.
Саквояж отправился на прикроватную банкетку, а дорожный плащ – на вешалку у двери. Ким заглянул в ванную, умыл лицо и проверил мешки под глазами. Именно в них скапливались прожитые годы, все чертовы шестьдесят три года. Поправив пиджак, Ким направился вниз, рассчитывая перекинуться с кем-нибудь парой словечек за ужином.
К удивлению детектива, в обеденном зале, куда его проводила Фюрстенберг, было накрыто на одного. Остальные девятнадцать столиков оставались добычей синеватого сумрака. Ким с недоумением сел и какое-то время глупо таращился на керосиновую лампу.
– А что, в гостинице какие-то проблемы со светом?
Фюрстенберг, раскладывавшая столовые приборы, пожала плечами. Подкатила тележку с закрытым блюдом.
– С электричеством всё в полном порядке, господин Отцевич. Вина?
– Да, пожалуй. А где остальные постояльцы?
– Они уже поужинали.
– Но еще только без пяти семь. Вы же сами говорили о времени.
– Ужин в семь только для вас, господин Отцевич. Приятного аппетита.
Ким опустил глаза и обнаружил на тарелке здоровенный кусок стейка, сверкавший кристалликами соли, и овощной салат, заправленный бальзамическим уксусом. Тяжеловато для ужина, но кто он такой, чтобы спорить с обжорством? Ким приступил к еде, краем глаза следя за Фюрстенберг. Женщина оставила ему бутылку вина и удалилась.
Где-то на половине стейка и трети опустошенного «мерло» Ким стал свидетелем странного разговора. В вестибюле зазвонил телефон, и Фюрстенберг сняла трубку. Детектив не видел администратора, но прекрасно слышал ее сыпучий голос, разносившийся далеко по гостинице.
– Да. Да, двадцать седьмой. Зависит от сна. Да, возможно, двадцать седьмой будет переполнен. Дальше по коридору есть свободные участки. Да, остатки можно будет упокоить в двадцать восьмом. Да, просто продолжайте копать.
Трубка опустилась на рычажки, и Фюрстенберг замолчала. Ким некоторое время размышлял об услышанном. В груди закололо, когда он сообразил, что заселен именно в двадцать седьмой номер. Детектив расправился с остатками стейка и после непродолжительных раздумий захватил с собой недопитое вино.
Фюрстенберг находилась на своем месте. Ее зеленоватые глазки бегали по страницам журнала постояльцев, вытащенного под свет лампы. Ким подошел к стойке и потряс бутылкой.
– Сколько с меня за вино?
– Не беспокойтесь: она включена в стоимость суточного обслуживания, как питание, уборка и ритуал смены полотенец.
– Ритуал?
– Именно.
Ким хмыкнул, чуть перегнулся через стойку, чтобы отвесить благодарность за ужин, и его самодовольная улыбка померкла. Фюрстенберг грубо захлопнула журнал, обдав лицо детектива библиотечной затхлостью. Но он уже осмысливал перевернутые цифры, которые успел заметить. Предыдущий постоялец заселился в «Синие холмы» в 1870 году. Почти сто лет назад!
– Вы что-то хотели, господин Отцевич? Может быть, еще одну бутылку вина?
– Нет, спасибо. Я невольно подслушал ваш разговор. Гостиница, кажется, пустует, а вы говорили достаточно громко, так что…
Фюрстенберг чуть вскинула левую бровь, и ее лицо превратилось в брезгливую маску. Ким замялся, подыскивая верный вопрос. Наконец решил, что лучше спросить как есть.
– О чём шла речь, госпожа Фюрстенберг? Разговор, извините за прямоту, не тянул на привычную болтовню администратора.
– Я разговаривала с садовником. Это касалось высадки роз. За гостиницей есть небольшой садик. Непременно прогуляйтесь туда, как будет время.
Ким готов был поклясться, что подслушанная беседа шла не о розах, хотя бы потому, что в ней упоминался коридор.
– Какой-то морозостойкий сорт? Обычно розы в северных регионах высаживают весной, а сейчас осень.
Фюрстенберг подалась вперед, и ее сморщенный указательный палец изобразил крючок, поймавший мужчину.
– Вам, похоже, нравятся загадки, господин Отцевич. Кем вы работаете?
– Детективом, госпожа Фюрстенберг.
Администраторша издала неопределенный, но абсолютно бестактный звук. Затем принялась выводить какие-то цифры в синем формуляре. Карандаш в ее пальцах отвратительно скрипел, и Ким ощутил, что так же могут скрипеть его собственные зубы. Но выпитое вино не дало осадить грымзу, и он потащился наверх.
И опять ковролин поглотил звуки шагов. Ким не мог отделаться от ощущения, что вся гостиница набита чертовым ковролином – от пола и до мрачных потолков. Обычные шумы словно сторонились «Синих холмов». Никто не кашлял после никотиновой затяжки, не ругались парочки. Даже прислуга будто плутала где-то в беззвучной дали. Видимо, не только постояльцы старались лишний раз не напоминать о себе.
– Чёрта с два я вам подыграю. – Ким оглушительно рыгнул.
Коридор второго этажа превратил отрыжку в эхо и понес дальше по гостинице. Ким хохотнул и ввалился в номер. Раздевшись до трусов и майки, раскинулся на кровати с бутылкой вина. Пожалел, что не захватил с собой в командировку какое-нибудь чтиво.
Вскоре «мерло» закончилось, и Ким лег спать. Подумал, что в жизни не лежал на таком удобном матрасе, напоминавшем впадину большой заботливой ладони. Однако выспаться так и не удалось.
Ночь принесла жуткие сюрпризы.
Около трех часов пополуночи с Кима согнало сон. Из-под кровати доносились завораживающие звуки. Казалось, там, во тьме, готовой укусить спущенные ноги, постукивали маленькие инструменты. Слышались крошечные заунывные голоса, монотонно повторявшие что-то на незнакомом языке. А еще по номеру разливался душок свежей земли, будто где-то поблизости вырыли яму.
Ким вытаращился в темноту, боясь пошевелиться. Левое плечо запротестовало, требуя движений, и детектив осторожно переменил позу. Деревянный каркас кровати скрипнул, и таинственные звуки исчезли. И от этого стало только хуже, будто некто провел черту, за которой человек делал выбор, сумасшедший он или нет.
Отыскав в темноте телефон, Ким на ощупь набрал на диске номер администратора. В трубке щелкнуло, и раздался голос Фюрстенберг.
– Проблемы со сном, господин Отцевич?
– Как… как вы узнали, что это я?
– Посреди ночи меня вызывают только свежие постояльцы. Что у вас случилось?
Какая-то часть фразы Фюрстенберг осела дурным комом в животе Кима, но он был слишком напуган, чтобы анализировать услышанное.
– У меня в номере крыса! Как это понимать?!
– Крыса? Это исключено. Гостиница «Синие холмы» всегда славилась своей чистотой.
– Да кто о вас, чёрт побери, знает!
– Что, простите?
– Ничего. Я подам жалобу.
Раздались короткие гудки, и Ким с изумлением понял, что Фюрстенберг повесила трубку. Он всё еще сидел во мраке, страшась опустить ноги, чтобы пойти и включить свет, когда дверь в номер распахнулась. На пороге стояла Фюрстенберг.
Администраторша поводила рукой по стене, и в номере вспыхнул свет. Женщина со злобой оглядела помещение, и Ким с оторопью сообразил, что злость предназначалась ему.
– Где она, господин Отцевич? Где ваша крыса?
– Она ваша, – прошипел в ответ Ким. – И она под кроватью!
Фюрстенберг встала на карачки, напомнив паучиху, содержавшую институт благородных девиц. Приникла головой к полу, водя по сторонам зеленоватыми глазками за очками.
– Здесь никого нет, господин Отцевич.
– Конечно. Она же сбежала!
Ким наконец спрыгнул с кровати, ощущая стыд за то, что решился на это лишь с приходом Фюрстенберг. Тоже опустился на карачки и заглянул под кровать. Взгляды детектива и администраторши встретились над пушистыми полями пыли.
– Здесь никого нет, господин Отцевич, – повторила Фюрстенберг.
Оба встали, держа кипящий зрительный контакт.
– Я требую другой номер, – произнес Ким. Он подхватил брюки и сунул в них ногу.
– Это исключено: гостиница переполнена.
– Вы издеваетесь?! Здесь же пусто, как в свежем гробу!
Фюрстенберг распрямилась, показывая немецкую осанку, и «Синие холмы» наполнились самыми обыкновенными шумами. В двадцать шестом номере кто-то приглушенно посмеивался, а в двадцать восьмом изголовье кровати недвусмысленно постукивало в стену. И всё это – так интимно, что сразу и не поймешь, звучало ли оно раньше.
– Вы слишком много выпили. Или слишком мало. – Взгляд Фюрстенберг скользнул по жирку, опоясывавшему детектива, и она направилась к выходу. – Завтрак в восемь. Доброй ночи, господин Отцевич.
– Доброй, – машинально отозвался Ким.
Оставшись один, он еще раз заглянул под кровать. Ничего не обнаружив, кроме той же пыли, детектив стянул брюки и залез под одеяло. Вскоре он погрузился в тревожный сон. И всю ночь ему снились перестук крошечных инструментов, запах земли и тонюсенькие, заунывные голоса.
А на следующую ночь детектива навестила «крыса» побольше.
Завтракать Киму пришлось в полнейшем одиночестве. Гостиница казалась вымершей. И лишь два единственных ее обитателя продолжали странный танец – детектив и администратор в очках стрекозы-модницы. Вертя головой по сторонам, Ким сел на прежнее место, и Фюрстенберг подала ему яичницу из трех яиц, два тоста, кусочек сливочного масла и ломтик козьего сыра. Компанию еде составили чашка крепкого кофе и стакан консервированного сливового сока.