Охотники за душами бесплатное чтение

Chris Bradford

SOUL 1: THE SOUL HUNTERS

Text copyright © Chris Bradford, 2021

First published 2021

The moral right of the author has been asserted.

© Дубинина А. А., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

0

Рис.0 Охотники за душами
Мезоамерика, Гватемала, год 2500-й до Р. Х.

– Во славу великого Ра-Ка, Повелителя Нижнего Мира, Огня земли! – возгласил Верховный жрец. – Во имя его приносим мы эту жертву!

Человеческое кровоточащее сердце, стиснутое в руке жреца, пульсировало, его последние содрогания словно бы отбивали ритм для вступивших в обряд церемониальных барабанов, загрохотавших с вершины каменной пирамиды. Огромный вулкан, вздымавшийся над храмом, внезапно зарокотал и исторг плевок лавы. Струи расплавленной магмы прочертили алые полосы по его бокам, словно человеческие вены, полные светящейся крови, и устремились вниз, в джунгли.

Когда Верховный жрец вознес вырванное сердце вверх, в сторону огненного пика, толпа, собравшаяся у подножия пирамиды, разразилась восторженными воплями. Вулкан ответил низким рокотом. Барабанный бой резко оборвался.

Жрец торжественно опустил сердце в деревянный сосуд и поставил его у ног огромной статуи – головы бога с кошачьими глазами и оскаленной пастью хищника. Сам Верховный жрец в церемониальной одежде из шкуры ягуара носил на голове убор, сделанный из звериного черепа. Острые черты его лица едва виднелись сквозь разверстую пасть костяной маски: острый, как навершие боевой секиры, нос, высокие, обтянутые кожей скулы, узкие глаза, черные и жесткие, как куски обсидиана. В мерцающем свете факелов жрец казался не менее страшным, чем боги, которым поклонялся народ Тлетл.

Жрец подошел к каменному алтарю, где до сих пор лежало, быстро остывая, тело жертвы: совсем молодого юноши, лет четырнадцати. В его остекленевших глазах еще стояли ужас и боль, которых он больше не испытывал. Коротким кивком жрец приказал своим помощникам заканчивать церемонию жертвоприношения.

Двое обнаженных по пояс мужчин, чьи торсы и руки, смазанные маслом, бугрились мускулами, сдвинули тяжелую плиту на вершине пирамиды, и в темнеющие небеса вырвался густой дым, воняющий серой. Четверо младших жрецов, чьи лица были скрыты масками ягуаров, подняли с алтаря безжизненное тело мальчика и поднесли его к разверзшейся дыре. Барабанщики внизу начали отбивать тяжкий ритм, под который толпа задвигалась в ритуальном танце, становившемся с каждым мигом все безумнее.

– Ра-Ка! – возопил Верховный жрец, вскидывая руки. – Тебе единому в жертву приносим мы сердце, тело и душу этого человека! Прими их в свое вечное пламя!

Новый вопль беснующейся толпы – и труп паренька полетел в озеро лавы, бушующей и шевелившейся внизу. Плоть и кости были пожраны огнем в одно мгновение. Верховный жрец торжествующе взмахнул окровавленными руками, барабанный ритм достиг апогея в своем неистовстве – и вмиг оборвался, когда…

Когда в безмолвии замерло все вокруг. А потом земля начала колебаться. Сперва почти незаметно подрагивать, а потом – содрогаться все сильнее и сильнее, и содрогания стремительно перерастали в сильнейшее землетрясение.

Зашумели, как от сильного ветра, кроны деревьев, заскрипели стволы…

Птицы, снимаясь с ветвей, в панике взлетали в воздух…

Крыши хижин начали проваливаться вовнутрь…

Каменные стены проседали во чрево земли…

На площади у подножия пирамиды земля с треском раскололась, как сухое русло реки, и струи дыма устремились из разлома на объятых ужасом богомольцев. Люди, только что ликовавшие, метались и вопили от ужаса при виде того, как сильно разгневался их бог. Один Верховный жрец оставался недвижим и возвышался над толпой бесстрашным и невозмутимым, как каменная статуя.

– Пришло время главной жертвы! – возгласил он, едва колебания земли слегка утихли. – Это чистейшее приношение умилостивит нашего огненного бога и дарует нам новую жизнь!

С улыбкой, похожей на обоюдоострый серп, жрец указал на юную девушку. Только-только созревшая, вчерашнее дитя, она была прекрасна – волнистые черные волосы, чистая кожа бронзового цвета, огромные глаза, блиставшие, как звезды. Четверо младших жрецов с длинными сплющенными черепами крепко удерживали ее, как она ни старалась вырваться из их железной хватки. Бьющуюся и кричащую девушку подтащили к алтарю и уложили на него. Барабаны продолжили отбивать свой чудовищный ритм, под который толпа начала взывать к богу согласно ритуалу:

– РА-КА! РА-КА! РА-КА!

Нагую спину девушки, возложенной на алтарь, холодил грубый камень. Чувствовала она и влагу – влагу свежепролитой крови предыдущей жертвы. Она уже даже кричать не могла от ужаса – силы полностью оставили ее, руки и ноги были плотно зафиксированы четырьмя мужчинами в масках.

Темные, пустые, бездушные глаза Верховного жреца сфокусировались на ней. Взгляд его пылал ненавистью и злобой, выжигая из ее сердца последние капельки надежды. С жестокой улыбкой он подошел, нависая над ней, и вынул нефритовый нож, украшенный богатой резьбой: на рукояти был вырезан ягуар-оборотень. Несколько мгновений назад девушка видела, как этот нож забрал жизнь ее друга. Ее удерживали за голову, заставляя в леденящем ужасе смотреть, как Верховный жрец вонзал оружие в тело жертвы, а потом вырывал из груди еще бьющееся теплое сердце.

А теперь ее собственное сердце билось так страшно, словно собиралось вырваться из груди. Бороться из последних сил, не сдаваться до смерти! В последней отчаянной попытке освободиться девушка забилась в руках палачей – но все было тщетно. Вся воля к жизни, все сопротивление словно бы вытекло из ее тела, когда Верховный жрец начал напевать ритуальную песню – на языке таком древнем, что слова его звучали как заклятие черной магии.

  • – Рура, ркумаа, раар ард рурд,
  • Кмурар рук рух ур дархракк,
  • Гхрарук урк кург роур араррурд…

В ушах пульсировал барабанный бой, пение толпы становилось все громче и безумнее:

  • – РА-КА! РА-КА! РА-КА!

Под действием заклинающей песни девушка впала в транс. Ей казалось, что душа отделяется от тела и скользит куда-то вверх, и она видела происходящее словно бы сверху – как жрец в маске ягуара медленно возносит над головой нефритовый клинок, еще мокрый от крови ее друга.

Нацелив конец ножа для удара, жрец устремил взгляд к горизонту, ожидая момента, когда угаснет последний луч заходящего солнца… угаснет навсегда.

1

Лондон, наши дни

По дороге в музей я замечаю, как группа парней, которые только что весело болтали, дружно умолкает и в молчании наблюдает, как я поднимаюсь по ступеням к главному входу. Я нажимаю кнопку звонка и жду. В ушах словно бы гремят далекие барабаны… Или же это просто пульсирует в голове мое собственное сердцебиение.

Я чувствую на себе взгляды этих ребят. Их молчаливое напряженное внимание меня тревожит, однако же я нарочно не оборачиваюсь, чтобы их не провоцировать. Наконец-то двери музея раскрываются передо мной, на темную улицу падает из помещения теплый свет. Я с облегчением показываю свое приглашение – и меня уважительно пропускают внутрь.

Тусовка стремных парней за спиной немедленно забыта. Я вешаю на крючок свой плащ и с нетерпением шагаю через шумный вестибюль, полный разодетыми в пух и прах гостями.

– Дженна! Наконец-то! – слышу я радостный голос Мэи. Подруга налетает на меня как ураган и сжимает в объятиях. И шепчет в самое ухо: – Ох, спасибо, что пришла! Этот вечер без тебя был бы такой ужасной скукотищей!

– Скукотищей? – я моргаю от изумления.

Я окидываю фойе быстрым взглядом – здесь столько всего потрясающе интересного! Резная ритуальная маска племени лулуа из Конго… Блистающий бронзовый греческий щит с лицом Медузы… Золотая статуэтка Будды… Пара самурайских мечей с костяными белыми рукоятями… Так много интересного! В помещении стоит гул тихих восторженных голосов, толпятся репортеры и фотографы, в углу диджей тихонько, чисто для фона и настроения, ставит эклектический микс из латиноамериканской, азиатской, африканской музыки, чтобы создать подходящую атмосферу.

– Но как это может быть скучно? В смысле – да это же потрясающе! – Я искренне обнимаю подругу в ответ. – Спасибо за приглашение, я просто в восторге.

Мэи закатывает глаза и хихикает:

– Неудивительно, что мои родители тебя так обожают! Если ты будешь продолжать в том же духе, как бы им не захотелось поменяться детьми с твоими!

Я удивленно щурюсь:

– Погоди, тебе правда совсем-совсем не интересно на этой выставке?

Мэи безразлично пожимает плечами:

– Слушай, в этом нашем доме годами копится куча всякого старья. Я его каждый день могу разглядывать, если захочется. И, честно, я не понимаю, почему люди носятся с подобной ерундой.

– Мэи, да твои родители – настоящие, не выдуманные Индиана Джонс и Лара Крофт! Они же весь мир объехали в поисках утраченных артефактов, а сегодня готовы показать людям свою частную коллекцию! Ничего удивительного, что все с этим, как ты выразилась, носятся.

– Ну, ты-то уж точно носишься как с писаной торбой, – усмехается Мэи. – Но знаешь, все это не кажется таким уж восхитительным, когда родителей никогда нет дома.

– Извини, – я примирительно сжимаю ее руку. – Я и забыла, как это все травмировало тебя и твоего брата.

– Ничего, мы выжили, – Мэи изображает веселую улыбку. – Мы с Ли отлично знаем, что для родителей мы вторые по важности после золотой лихорадки. Мы давно уже с этим смирились, и…

– О, Дженна! Как я рада тебя видеть, – слышится голос матери Мэи. Она уже шагает мне навстречу через вестибюль, одетая в элегантное бордовое платье, с бокалом шампанского в руке. – Замечательно, что ты смогла выбраться к нам.

При виде матери Мэи расправляет плечи. Хотя на древности ей и наплевать, во всех остальных отношениях она очень похожа на маму: такая же красивая, с черными блестящими волосами, прямыми, как дождь, золотисто-карими глазами, высокими скулами и безупречной фигурой.

– Что вы, миссис Харрингтон, я бы ни за какие сокровища не упустила такую возможность, – честно отзываюсь я, улыбаясь хозяйке дома.

– Лин, как ты думаешь, может быть, Дженна – наша дочь, утраченная во младенчестве? – шутит отец Мэи, вырастая рядом со мной как из-под земли. Глаза его весело блестят. Высокий широкоплечий мужчина с челюстью, как у боксера, одетый вместо смокинга в дорожный костюм цвета хаки, он выглядит воплощением английского исследователя, соскочившим прямиком с киноэкрана.

– Вот, я же говорила, – преувеличенно трагически шепчет Мэи, закатывая глаза. – Они бы меня на тебя променяли, глазом не моргнув!

– Baˇ obèi, ты всегда будешь нашим главным сокровищем, – примирительно говорит ей мама, расслышав ее слова. – Ладно, я думаю, Дженна сейчас просто сгорает от нетерпения посмотреть на наши последние находки, а мы ее забалтываем. Дорогая, устрой ей подробную большую экскурсию, хорошо? И да, скажи своему брату, что его друзьям не обязательно толпиться у входа, они могут заходить и чувствовать себя как дома.

Мэи отвечает матери вежливым кивком и ведет меня в первый зал, где выставлена потрясающая коллекция артефактов Среднего Востока. Пока Мэи пишет на телефоне сообщение брату, я рассматриваю первый экспонат: четырехтысячелетнюю персидскую вазу.

– Скажи-ка, ты просто старалась быть вежливой с моими родителями – или ты правда в восторге от всего этого? – спрашивает Мэи, оторвавшись от телефона.

– Еще бы не в восторге, – искренне отвечаю я, внимательно изучая сложный голубой орнамент по краю вазы. – Ты же знаешь, я всегда любила и люблю историю.

Мэи склоняет голову к плечу, критически рассматривая вазу, словно ищет, чем тут можно впечатлиться.

– Слушай, но она же такая скучная. Это все просто… просто прошлое.

– Я ощущаю историю иначе, – возражаю я, переходя к стеклянной витрине, где выставлена египетская каменная табличка.

– Мне не понять, – вздыхает Мэи. – Кстати, ты голодная?

Я на миг отрываюсь от строчек иероглифов, чтобы ответить:

– Да нет, не особо.

– Ну ладно, а вот мне нужно чем-то себя развлечь, – Мэи решительно заталкивает телефон в карман. – Тогда ты пока здесь позависай, а я пойду перехвачу что-нибудь вкусненькое – и для тебя тоже.

Мэи быстро удаляется в сторону шведского стола как раз в тот миг, когда из прихожей появляется компания друзей ее брата Ли. Они первым делом направляются к буфету – тарталетки явно интересуют их больше, чем выставка. Я снова возвращаюсь к изучению египетской таблички – и вдруг снова словно бы слышится далекий бой барабанов. Их ритм завораживает, почти что погружает в транс. Сперва я подумала, что это диджей поставил новую запись, но потом понимаю, что музыка исходит из противоположного конца коридора. Чрезвычайно заинтригованная, я разворачиваюсь в сторону звука, следую за ним – и он приводит меня в следующее помещение… в его дальний конец… И только там барабанный бой резко умолкает.

Вот же странно! Я оглядываюсь, силясь отыскать источник звука. Эта комната слабо освещена, подсвечены только стеклянные витрины с экспонатами. Вдалеке светится дверной проем в вестибюль, полный шумными оживленными гостями, а здесь совершенно пусто – это самое дальнее от входа помещение. Однако же оно наполнено совершенно удивительными сокровищами из Южной Америки. Я завороженно рассматриваю ближайший ко мне экспонат – глиняную фигурку беременной женщины. Рядом с ней на витрине – ацтекская ритуальная маска, инкрустированная бирюзой и перламутром, а третий экспонат – я невольно отшатываюсь от отвращения – высохшая мумифицированная человеческая голова. А потом я замечаю маленькую отдельную витрину, в которой выставлен единственный артефакт: нефритовый искривленный нож. Длины в нем дюймов шесть, и камень настолько прекрасен, что словно бы светится в полумраке.

По неизвестной причине я не могу оторвать от него глаз. Как же он красив… На рукояти – сложная резьба, изображающая… да, в самом деле – переплетенные фигуры ягуара и человека. Вопреки моей воле, пальцы мои тянутся к замку стеклянной витрины – и с огромным изумлением я обнаруживаю, что она не заперта. Откинув крышку, я снова слышу далекий бой барабанов – и думаю, что это, должно быть, шум из вестибюля, но нет, нет, тут совершенно другой ритм, причем прерывистый – словно музыка доносится сквозь сломанную колонку. За барабанным ритмом слышатся еще какие-то звуки – вроде бы девичий крик, потом снова барабаны, а на заднем фоне… Что это? Неужели раскаты грома?

Моя дрожащая рука сама собой тянется к ножу. Его кривое лезвие кажется язычком зеленого пламени. Комната вокруг подергивается туманом, словно бы отступает, барабанный бой в ушах все громче, ноздри тревожит какой-то резкий запах… Конечно же, горелые волосы… Пальцы зависают в паре миллиметров от рукояти, когда вдруг…

– На твоем месте я бы не трогал эту штуку.

Я резко разворачиваюсь, мир вокруг обретает прежнюю четкость. Звуки из вестибюля снова становятся отчетливыми. На пороге комнаты стоит высокий парень в сером худи и облегающих джинсах и сверлит меня внимательным взглядом.

С чувством крайней неловкости, словно меня поймали на воровстве, я отшатываюсь от витрины.

При виде моего виноватого лица парень усмехается:

– Да не парься. Я никому не скажу. – С этими словами он закрывает за собой дверь и подходит ближе. – Но правда же, лучше просто так не играться с ножами, особенно с древними и бесценными.

– Бесценными?

– Ну да, – кивает он. – Эта штуковина родом из Гватемалы. Церемониальный кинжал, ему приблизительно четыре тысячи лет.

Я изумленно смотрю на нож. Он так хорошо сохранился, скажи кто, что он изготовлен только вчера, – я бы не удивилась.

– А для каких он церемоний?

– Для человеческих жертвоприношений.

Глаза мои сами собой расширяются, по телу пробегает дрожь – как говорится, «гусь только что прошелся по моей могиле». Я подозрительно сощуриваюсь на парня:

– Ты меня разыгрываешь.

Тот только плечами пожимает:

– Хочешь – верь, хочешь – не верь. Но можешь заодно почитать табличку, – он указывает на информационную панель на стене над витриной. И подходит еще на шаг ближе: – Тебя как зовут?

– Дженна, – чуть слышно выговариваю я, глядя мимо него.

Пульс мой слегка убыстряется. Парень какой-то взъерошенный – черные волосы спадают на глаза (кстати, зеленовато-карие), общий вид у него такой, будто он только что встал с кровати. Но все равно он ужасно симпатичный – только вот бледный, будто мало бывает на солнце, зато мускулатура что надо, спортзалом он явно не пренебрегает.

Парень улыбается мне:

– Рад знакомству, Дженна, а я – Дэмиен. Давай, что ли, закроем эту витрину раньше, чем кто-нибудь заметит, что туда лазили без спросу, ага?

Он наклоняется, чтобы опустить стеклянную крышку, и мы на миг соприкасаемся. По всему моему телу пробегает электрический разряд. Воздух внезапно кажется горячим и пульсирует энергией. Пару секунд мы неотрывно смотрим друг на друга, не в силах овести взгляды.

Я отступаю на крохотный шажок, чувствуя огромную неловкость от этого внезапного мига близости.

– Я… я тебя знаю, – выдыхает он.

Я отбрасываю со лба непослушную прядь волос.

– Н-нет… я так не думаю, – выдыхаю я, запинаясь. Комната кажется слишком жаркой и тесной, нечем дышать.

Парень вдруг хватает меня за запястье и глубоко заглядывает в глаза. Зрачки его кажутся необыкновенно большими, болезненно расширенными. Как лужицы чернил. Что это – контактные линзы? Странно, что до этого момента я их не замечала…

Я пытаюсь вырвать свою руку, но он держит крепко. Голос его становится глубже, напоминает рычание зверя:

– Я искал тебя!

– Что? – выдыхаю я, начиная уже нешуточно бояться. К тому же он стискивает мое запястье все крепче и крепче. – Эй, отпусти! Мне больно!

Но Дэмиен не обращает внимания на мой выкрик и настойчиво тянет меня за собой к двери.

– ПУСТИ! – уже в голос кричу я, силясь вырвать руку из его хватки. В этот миг дверь распахивается – и на пороге предстает Мэи, нагруженная подносом с разными закусками из буфета.

– Смотри-ка, Дженна! – триумфально возвещает она. – Я набрала нам всяких вкусностей на двоих!

Однако же выражение моего лица немедленно настораживает ее. Да еще и хорошенькая позиция – меня тянет за руку какой-то незнакомый парень, я вроде как пытаюсь отбиться… Улыбка Мэи мигом угасает.

– Эй, подруга, у вас все в порядке?

– Конечно. – Дэмиен немедленно выпускает мое запястья. – Я просто хотел устроить Дженне небольшую экскурсию.

Мэи подозрительно щурится:

– Вообще-то это моя задача, и я выполню ее сама, спасибо большое!

– Как хотите, – пожав плечами, Дэмиен быстро проскальзывает мимо нас обеих и исчезает за дверью.

Я с облегчением выдыхаю. При этом руки у меня дрожат, а рот пересох, как после долгого бега.

Мэи тревожно вглядывается в меня:

– Дженна? Что с тобой?

– Со мной все нормально, – лгу я, избегая смотреть ей в глаза. А потом на подкашивающихся ногах почти бегом выскакиваю из комнаты и спешу в прихожую, срываю с вешалки свой плащ.

Мэи идет за мной по пятам, на лице ее застыло смешанное выражение тревоги и смущения.

– Дженна, ты куда? Ты что, уходишь?

– Извини, я просто… мне просто стало нехорошо, – выдавливаю я сквозь стиснутые зубы, пробираясь через толпу щебечущих гостей, – и наконец вырываюсь наружу, на улицу.

Я слышу, что Мэи зовет меня, что-то выкрикивает мне в спину, но не могу заставить себя остановиться или хотя бы ответить ей. Я стремительно шагаю, почти бегу к станции подземки и боюсь оглянуться. Потому что у окна, выходящего на улицу, стоит Дэмиен и смотрит мне вслед. Просто стоит и смотрит.

Я ускоряю шаг, старательно не оборачиваясь.

2

Почти бегом добравшись до метро, я, к огромному своему разочарованию, обнаруживаю, что станция закрыта из-за какой-то недавней аварии. Значки со стрелками направляют меня к автобусной остановке на другой стороне большого парка. Можно пройти сквозь парк, можно его обойти – но это будет слишком долго, да и, судя по расписанию автобуса, я как раз упущу ближайший. А так ужасно хочется скорее попасть домой! Собственно, это единственное, чего мне хочется. Оказаться в безопасности собственной комнаты.

Кисть руки до сих пор болит – он так крепко схватил, едва не вывернул запястье… Похоже, на коже уже наливается кольцо синяков. Что не так было с этим парнем? Как он внезапно… преобразился. Словно оборотень.

Да, оборотень – лучшее слово для описания. Только что был приятный молодой человек, дружелюбный, спокойный… Мгновение – и передо мной оказался дикий зверь. Да еще это не пойми что с нефритовым ножом – барабанный бой в ушах, отдаленные девичьи крики и ужасный запах паленых волос, накативший ниоткуда. У этого вообще есть рациональное объяснение?

Внезапно я испытываю неприятное ощущение, что за мной следят. Кожей чувствую чей-то взгляд. Я нервно оборачиваюсь, почти что ожидая увидеть за спиной того самого парня. Однако же по оживленной улице спешат обычные прохожие, из паба выходит шумная компания нетрезвых мужчин, мимо ресторанчика идет влюбленная парочка – рука в руке… Слышится громкий женский смех – и я замечаю группку празднично одетых девушек с серебристыми надувными шарами «С днем рожденья», качающимися у них над головами… Незнакомый офисный клерк внезапно машет мне рукой – но тут я понимаю, что он просто пытается остановить такси. На меня никто не обращает внимания, никто не…

И вдруг я замечаю слабо различимую фигуру в проеме темной арки. Невнятная, как тень – я даже не могу понять, мужчина это или женщина. Но даже не различая лица, я могу с уверенностью сказать: человек смотрит прямо на меня.

Сердце мое начинает биться быстрее. Неужели Дэмиен меня преследует?

По шоссе медленно проезжает фура, скрывая фигуру из моего поля зрения. Я делаю шаг в сторону, стараясь не упускать ее из вида, однако, когда грузовик наконец удаляется, тени в арочном проеме уже нет. Теперь я даже сомневаюсь – может, я просто перенервничала и мне показалось? Может, просто кто-то шел к себе домой через арку, а я напридумывала…

Распрямив плечи, чтобы прогнать невольную дрожь, я снова сверяюсь с расписанием. Если я упущу этот автобус, следующего придется ждать около часа. И хотя мне страшно не хочется в одиночку входить в темный парк, я разворачиваюсь ко входу и иду по стрелкам, ведущим к остановке от закрытого метро. Здесь намного тише, чем на улице, но мне от этого только тревожнее. Скорее на остановку, в автобус и домой!

Дорожка ведет через сумрачный вечерний парк наискосок, пересекая его по диагонали. Я перебегаю от одной лужицы желтого света под очередным фонарем к другой по озерам темноты. С каждым шагом ощущение слежки усиливается, моя паранойя становится неконтролируемой. С раннего детства я почему-то боюсь, когда на меня слишком внимательно смотрят, и этот страх до сих пор не прошел. Родители говорят, что настороженно относиться к чужим совершенно нормально, но со мной все не так просто. Слишком часто люди смотрят на меня… чересчур долго, словно пытаясь вспомнить, где они меня уже встречали. А иногда мне самой кажется, что я знаю кого-то вроде бы совершенно незнакомого. Это в самом деле узнавание, хотя встретиться нам было точно негде и никак невозможно. Просто какая-то странная и неприятная форма дежавю.

На самом деле дежавю у меня случается куда чаще, чем у прочих людей. Иногда оно такое сильное! Помню, как-то раз мы с родителями съездили в один из памятников Национального треста – загородный особняк семнадцатого века в Беркшире. Мне тогда было лет восемь. В процессе тура экскурсовод привел нас в роскошную гостиную, и тут мне внезапно приспичило сходить в туалет. Родители спросили гида, где здесь уборная, – гидом, к слову, была весьма снобская пожилая леди, которая поджала губы и сдержанно сообщила, что мне следовало сказать об этом раньше, потому что единственный общественный туалет расположен перед входом в особняк, а в помещении уборных нет. Но я знала, совершенно непонятно как – точно знала, что в углу этой залы за книжным шкафом туалет определенно есть. Экскурсоводша сощурилась на меня сквозь очки в перламутровой оправе и посоветовала не смешить публику. Но я твердо стояла на своем, устроила настоящий скандал. Явился старший куратор дома и с удивлением сообщил, что здесь действительно некогда располагалась хозяйская уборная, однако же при перестройке особняка ее давно уже – собственно, сто двадцать лет назад! – заложили кирпичом. Мои родители воззрились на меня, как на чудо какое-то, у них даже рты приоткрылись от удивления. Но у меня не было ответа, как я это узнала. Просто знала, и все.

Тем временем в кармане пискнул телефон. Я останавливаюсь, чтобы взглянуть, кто пишет. Сообщение от Мэи:

Дж, ты норм? Волнуюсь.

Из дома отпишись. Чмоки

Я уже собралась было ответить, что со мной все в порядке – но вдруг на грани зрения замечаю тень движения сбоку. Пульс убыстряется, я отчаянно вглядываюсь в темноту. Свет экрана смартфона бликует и мешает видеть, однако же я уверена, что различаю неподвижную фигуру, стоящую в центре парка. Она настолько абсолютно, совершенно неподвижна, что у меня на затылке приподнимаются короткие волоски. Я стараюсь выровнять дыхание, заставить себя успокоиться.

Затолкав телефон обратно в карман, я снова пускаюсь вперед по дорожке. Почему в парке так пусто? Куда подевались все люди? Почему никто не прогуливается перед сном? Редкий случай – сейчас бы я предпочла оказаться не в уединении, а в шумной толпе! Автобусная остановка на дальнем краю парка, за детской площадкой, светится маяком надежды. Я спешу к ней стремительным шагом, от фонаря к фонарю, и каждый островок света кажется кратковременным укрытием от предательской тьмы.

По левую руку от меня из темноты выскальзывает еще одна тень. На ходу я замечаю еще троих, подступающих с разных сторон.

Дженна, какая же ты дура, дура, просто идиотка! Сколько тебе родители твердили о технике безопасности? Сколько просили не рисковать? Какого черта ты выбрала короткий путь во тьме?

Остановка теперь кажется невероятно далекой. Наконец я теряю самообладание и бросаюсь бежать. Дыхание прерывается, кровь бьется в ушах. Вот я уже у площадки – и тут перед мной материализуется целая компания, все в толстовках с капюшонами, так что лиц не разглядеть. Они заступают мне путь, миг – и я одна в кольце незнакомцев.

– Куда это ты так торопишься? – спрашивает один из безликих.

– Д… домой, – выговариваю я дрожащим голосом.

– Нет, пожалуй что, сегодня тебе домой не так уж нужно.

Из последних сил борясь с паникой, я выдергиваю из кармана кошелек:

– Возьмите… Только не трогайте меня.

Я протягиваю кошелек темным фигурам. Отец многократно твердил мне, что, если меня попытаются ограбить, самое верное решение – просто отдать ворам, что они хотят. В конце концов, деньги всегда возместимы, а вот жизнь и здоровье – нет. Однако никто из нападающих не протягивает руки, чтобы забрать мои скромные пожитки. Они стоят неподвижно, руки в карманах, лица скрыты тенями.

Ладно. Из другого кармана я вытаскиваю телефон.

– Вот. Больше у меня нет ничего ценного, правда. Пожалуйста… просто возьмите это и не трогайте меня.

– Нам не нужны твои деньги. И твой телефон тоже, – произносит голос парня.

Мой желудок сжимается от сосущей боли ужаса.

– А что вам тогда нужно?

Парень делает шаг вперед, к фонарю, и я вижу его лицо. Его глаза со зрачками настолько расширенными, что они кажутся двумя черными дырами.

– Ты, Дженна, – произносит Дэмиен. – Нам нужна ты.

3

Пять фигур с лицами, скрытыми капюшонами, надвигаются со всех сторон, и меня накрывает волной паники. Даже будь у меня куда бежать, я, похоже, просто не могу сдвинуться с места, члены словно заледенели. Даже голос отказывается слушаться: жалкая попытка завизжать не удается, переходит в какой-то хрип, будто горло сжимает петля. Я отчаянно оглядываюсь – неужели нет никого, совсем никого, кто мог бы мне помочь? Но парк вокруг абсолютно пустой, вымерший.

Остановка совсем близко – я отлично вижу людей, которые топчутся на ней в ожидании автобуса, глядят в свои телефоны, ничего не замечая вокруг. Я слышу шум проезжающих машин, веселые выкрики вечерних гуляк, но все это кажется невероятно далеким, нереальным, как если бы между мной и остальным миром выросла стеклянная стена. Выросла и отрезала меня ото всех.

Круг вокруг меня сжимается. Один из парней в капюшонах хватает меня за правую руку, второй – за левую. Только теперь у меня наконец прорезается голос, и я отчаянно визжу, зову на помощь, молясь, чтобы мои крики перекрыли шум транспорта, но рот мне зажимает сильная рука.

Я рвусь во все стороны, пытаюсь бороться – нет, нет, нет!

В меня вцепляется еще несколько рук. Меня хватают в том числе и за ноги, фиксируя их, приподнимая меня над землей, и тащат на детскую площадку. Два шага из-под фонаря – и мы погружены в совершеннейшую тьму, скрыты ото всех праздных глаз. Меня укладывают спиной на стол для пикников, крепко прижимая к нему, так что не получается даже биться. Ужас мой еще больше от того, что члены банды слаженно работают в полном молчании. Их черты все еще скрыты от меня, и они кажутся какими-то гротескными безликими монахами в куколях.

Приближается Дэмиен и нависает надо мной. Его правильные черты искажает поистине демоническая усмешка:

– Не бойся, Дженна. Вот-вот все закончится.

С этими словами он вынимает из кармана нож – тот самый нефритовый кинжал из музея! Его изогнутое лезвие блестит, как полированное стекло. Воздух внезапно наполняется едким запахом гари, в ушах снова начинают колотить далекие барабаны. Я лежу, прижатая к деревянной крышке стола, парализованная ужасом, и из глаз сами собой текут бессильные слезы.

Надежды больше нет… И тут сквозь слезы я вижу нечто поразительное: один из тех, кто держит меня, внезапно разжимает хватку и откидывается назад, с силой ударившись спиной о детскую горку.

Все прочие бандиты мигом вскидываются навстречу темному силуэту на фоне фонаря – это молодой парень в байкерской кожаной куртке. Сжав кулаки, он возвышается над их поверженным товарищем.

Черные расширенные глаза Дэмиена останавливаются на нем.

– А это еще кто у нас такой? – скалится он в усмешке. – Безымянный герой?

– Отпустите ее, – произносит тот командным тоном. В голосе слышен легкий американский акцент… или мне просто кажется.

– О, да ты, как я погляжу, крутой? – издевательски тянет Дэмиен. – Знаешь, крутой, хорош корчить доброго самаритянина. Исчезни!

Парень и не думает двинуться с места, не опускает кулаков.

– И не подумаю.

Дэмиен вздыхает с деланой досадой:

– Ладно. Ты будешь об этом жалеть до конца жизни. До которого, возможно, осталось недолго.

И взмахом свободной руки он приказывает двоим своим подельникам разобраться с нежданным гостем.

Теперь у меня свободны обе руки, и я пытаюсь соскочить со стола – но кончик ножа Дэмиена упирается мне в грудь.

– Ну нет. Лежи и не дергайся.

Бандит, который все еще удерживает мои ноги (оказывается, это девушка), разжимает одну руку, чтобы перехватить меня за волосы. Она резко оттягивает мою голову назад, и я шиплю от боли. С нефритовым клинком, приставленным к горлу, я не могу сопротивляться – только смотреть, как прочие двое негодяев наступают на моего неожиданного заступника. Тот, что ударился спиной о горку, тоже более-менее оправился и поднимается на ноги, цепляясь за перила.

Мой заступник в положении трое на одного – я понимаю, что у него нет шансов! Но при приближении противников он принимает стойку, похожую на боевую позицию мастера рукопашного боя – ноги слегка расставлены, руки подняты перед собой, – и у меня в груди загорается искорка надежды.

Трое бандитов атакуют одновременно. Парень, ловко уклонившись от удара первого врага, так быстро контратакует, что я едва различаю движение – однако же слышу хруст кости, и бандит, получивший хороший удар в челюсть, заваливается на спину, как боксер в нокауте.

Второй враг – девушка – успевает ударить ногой, но мой защитник блокирует пинок лодыжкой и ныряет вперед, заламывает противнице руку и швыряет ее через плечо. Она приземляется на асфальт с ужасным треском – наверное, перелом – и, кажется, теряет сознание.

Третий бандит – самый здоровенный из пятерых – несется на противника, словно таран, сбивает его с ног, и они оба валятся на разрисованную граффити детскую карусель, которая от удара начинает бешено вращаться. Карусель со скрежетом крутится, пока здоровяк бьет моего заступника, а тот пытается блокировать удары его огромных кулаков. Я вижу всплеск крови, ударяющей в железную карусельную платформу.

– Стойте! СТОЙТЕ! – отчаянно кричу я, но мои мольбы никто не слушает. Здоровила бьет и бьет, я слышу жуткий хруст, снова вижу кровь, я в ужасе зажмуриваюсь… За миг до того, как понимаю, что это кровь не защитника, а бандита.

Это его нос окончательно сломан прямым ударом. Коротко взвыв, здоровила падает спиной на карусель, которая ударяет ему кабинкой в висок – и вырубает его окончательно.

Дэмиен с досадой плюет себе под ноги. Из всех членов банды у него осталась на ногах только высокая девчонка, которая держит меня за волосы.

– Заканчивай с ним! – отрывисто приказывает он, кивая на парня, который с трудом поднимается на ноги.

Дэмиен не убирает лезвия ножа от моего горла. Его сообщница отпускает меня и пружинистым шагом направляется к противнику. Первые двое тоже кое-как поднимаются с земли и надвигаются на него, как две покусанные бешеные собаки. Парень так сосредоточен на том, чтобы дать им отпор, что не видит девушки, приближающейся к нему со спины, а также оружия в ее руке.

– Сзади! – отчаянно визжу я ему, но уже слишком поздно.

Она со всех сил ударяет его по затылку куском железной арматуры, и он падает на колени. Остальные двое набрасываются на него, пиная ногами, как футбольный мяч.

Дэмиен испускает жестокий смешок:

– Ну что, сопляк, погеройствовал – и хватит!

Его садистская радость внезапно пробуждает во мне, еще недавно перепуганной и отчаявшейся, нечеловеческую вспышку гнева. Пользуясь тем, что Дэмиен любуется избиением моего спасителя и слегка отвлекся от меня, я сгибаю обе ноги – и с силой бью его пятками в грудную клетку. Он сгибается вдвое, со свистом втягивая воздух, а я тем временем скатываюсь со стола и бросаюсь в сторону. Ноги мои заплетаются от шока, все вокруг кружится, я пока еще не понимаю, куда бежать и что делать.

Дэмиен с ревом ярости распрямляется и кидается следом за мной.

Я бросаюсь за большой детский снаряд для лазания, надеясь затеряться в темноте. Я отлично понимаю, что мой мучитель куда быстрее и сильнее и убежать мне не удастся, остается прятаться. На пути стоит погруженный в темноту игровой домик – я ныряю внутрь и забиваюсь в угол, обхватив руками колени, чтобы уменьшиться до невидимости.

Снаружи слышится ужасный звук – лезвие ножа скрежещет по металлической трубе лесенки.

– Бесполезно прятаться, Дженна! – рычит Дэмиен. – Теперь, когда я видел изнутри твою душу, тебе никуда не деться!

Видел изнутри мою душу? Господи, да он совсем сумасшедший! Казалось бы, куда уж страшнее – однако мой страх еще вырастает.

Скребущий звук ножа слышен еще ближе и ближе, металл под лезвием визжит, как кошка, которую мучают. Вот он уже у дверей игрового домика… Его шаги совсем близко… а теперь – о чудо! – они отдаляются, он проходит мимо и двигается от меня все дальше!

Трясясь от ужаса, я сижу в темноте, скорчившись, и не осмеливаюсь дышать. Со стороны каруселей еще слышатся ужасные звуки драки. Дико хочется плакать. Я должна как-то ему помочь! Этому парню! Его же убьют! А вместо этого я убежала и спряталась. Стыд ничуть не менее мучителен, чем страх. Парень пытался спасти меня, рискнул собой, а теперь…

Неожиданно в окошко домика заглядывает бледное лицо Дэмиена с черными ямами глаз – он выскакивает ниоткуда, как черт из коробочки.

– Вот я тебя и нашел! – издевательски весело сообщает он, как если бы мы были детишками, играющими в прятки.

Я с визгом увертываюсь от его рук, он успевает схватить меня за плащ, я вырываюсь с такой силой, что ткань рвется, – и мне удается высвободиться. Кубарем выкатившись из домика, я бегу, сама не видя куда, и с разбега влетаю в игровую веревочную сетку. Пару мгновений я бьюсь, как муха, попавшая в паутину, разворачиваюсь… навстречу Дэмиену, заслонившему мне путь.

– Дженна, сколько же с тобой возни, – цедит он сквозь зубы, играя нефритовым ножом.

Похоже, выхода нет. Моя спина прижата к крепкой веревочной сети, бежать некуда… Разве что вверх. Я начинаю бешено карабкаться вверх по сети – и краем глаза вижу за спиной черную вспышку, блеск кожаной куртки, а в следующий миг Дэмиен врезается спиной в игровой домик. Мой таинственный избавитель бьет его локтем в лицо и пытается завладеть его ножом. Они наносят друг другу страшные удары, и подлое нефритовое лезвие вспыхивает в темноте, разрезая рукав байкерской куртки. Из глубокого пореза хлещет кровь, однако же мой защитник не прекращает драки, не думает отпускать врага.

– Беги, Дженна! БЕГИ! – кричит он мне. И я, не раздумывая ни мига, спрыгиваю на землю и что есть сил несусь в сторону освещенной улицы. Перепрыгиваю через тела поверженных бандитов, едва не споткнувшись… Как только он сумел в одиночку справиться с четверыми?.. И откуда он знает мое имя? Но сейчас мне не до вопросов, мной владеет чистая паника.

Я выбегаю на дорожку, к ближайшему горящему фонарю, и только там останавливаюсь, чтобы оглянуться. Два темных силуэта катаются по площадке между сетью для лазанья и игровым домиком, сцепившись в смертельной схватке. Смертоносное лезвие то и дело вспыхивает между ними, вылетая из ниоткуда, как змеиный язык.

Заметив, что я все еще торчу на дорожке, мой заступник изгибается и снова отчаянно кричит:

– Беги, Дженна! Спасайся!

Один из бандитов, придя в себя, начинает с трудом подниматься на ноги, оборачивается в мою сторону. Я не смею медлить и бросаюсь бежать со всех оставшихся сил. Тяжело дыша, я наконец выскакиваю из парковых ворот на оживленную улицу как раз в момент, когда мой автобус – номер 37 – подкатывается к остановке. Я бросаюсь к нему через дорогу, едва не попав под колеса машины, но не обращаю внимания ни на визг тормозов, ни на гневные гудки сирен. Плевать. Двери автобуса закрываются в миг, когда я прыгаю на подножку, водитель бросает на меня неодобрительный взгляд, однако позволяет войти. Ну и видок, должно быть, у меня – плащ рваный, глаза дикие, волосы спутанные… Но водитель в ночные смены, должно быть, насмотрелся и чего похуже, поэтому он просто мрачно спрашивает:

– Ваш билет?

Я трясущимися пальцами ищу в кармане проездной, с трудом выдираю его наружу. Водитель кивает, явно больше обеспокоенный тем, что отстает от расписания, чем моим диким видом и странным состоянием, что довольно-таки обидно. Мог бы хотя бы спросить, что со мной случилось, не нужна ли помощь! Остальные пассажиры тоже не спешат проявлять участие, сторонятся меня – либо игнорируют, либо уткнулись в экраны телефонов. Добравшись до пустого заднего сиденья, я падаю на него и прижимаюсь лбом к холодному окну. Изнутри ярко освещенного автобуса парк через дорогу кажется сплошной пеленой ночи.

Площадки отсюда не видно. И никаких бандитов в капюшонах. И парня, который только что меня спас.

4

– Ты заявила в полицию? – взволнованно спрашивает Мэи.

Мы сидим на скамейке на большой школьной перемене, с нами еще две подруги – Анна и Приша. Там и тут одноклассники весело болтают, гоняют мячик на спортплощадке, жуют какие-то чипсы, запивая газировкой, или просто безыдейно расслабляются между уроками. Я чувствую себя словно бы оторванной от жизни – все вокруг такие беззаботные, смеются, болтают ни о чем… Мне сейчас трудно включиться в подобную реальность.

В ответ на вопрос Мэи я качаю головой:

– Нет. Да я и родителям ничего не сказала.

Какое там сказать родителям! Весь уик-энд я спорила сама с собой – сделать это или лучше не надо. Так не хотелось их пугать, а кроме того, мне было невероятно стыдно, что такое вообще могло со мной произойти. Что я оказалась полной дурой и ломанулась коротким путем через парк, о чем меня всегда предупреждали… К тому же мне до сих пор было страшно – особенно когда вспоминались слова главаря банды о том, что он знает меня, что он видел мою душу.

– Но это же было настоящее нападение! – вскрикивает Анна, и ее веснушчатые щеки краснеют от возмущения в тон ее огненно-рыжим волосам. – Это преступление! Ты должна призвать виновных к ответу!

– И какой с этого будет толк, если я подниму шум? – отзываюсь я устало. – У инцидента даже свидетелей не было. Кто мне поверит?

– Ну, например, мы тебе верим – разве этого мало? – говорит Приша, и ее тонкие прекрасные брови взлетают вверх по обеим сторонам пятнышка «бинди». – А главный свидетель – тот самый парень!

На меня обрушивается, словно удар молота, огромное чувство вины. Я сжимаю кулаки, вдавливая ногти в ладони – по ощущению, даже до крови. Двое суток я промучилась, не в силах перестать о нем думать. В последний раз, когда я его видела, парень был уже здорово побит, рука порезана… И он пошел на это ради того, чтобы меня спасти! Его заботила только моя безопасность, а я… что я сделала? Просто сбежала и его бросила.

– Я… я вообще не знаю, остался он жив или нет, – прерывающимся голосом лепечу я, и слезы подступают к глазам.

Мэи, заметив это, ободряюще сжимает мне руку:

– Слушай, я не сомневаюсь, что он в порядке. Ты же сама говорила, что в новостях и в интернете не было ничего об убийстве в парке, о неопознанном раненом… Значит, он не мог быть слишком серьезно ранен.

– И по твоим словам, этот парень отлично умеет о себе позаботиться, – добавляет Анна.

Я покорно киваю, вспоминая, как мой защитник за пару минут расправился с троими противниками. Невероятно храбрый… Или просто безрассудно отважный.

Приша улыбается озорной улыбкой:

– А что, наверное, круто познакомиться с собственным ангелом-хранителем?

Я смахиваю слезы и улыбаюсь в ответ:

– Круто. Вроде того. Если только самому ангелу это не стоило… слишком… дорого. – Не без труда я подавляю всхлип. – Так страшно думать, что с ним могло случиться. Знать бы только, что он жив и цел… Получить шанс сказать ему спасибо.

– Может, у нас получится его отыскать и ты ему все скажешь, – Мэи подает мне бумажный платочек. – Ты опиши его как следует, своего ангела-хранителя, а то мы и не знаем, кого искать. На кого он похож?

– Н… не знаю. Ни на кого. – Я тревожно хмурюсь, силясь припомнить.

– Как это – не знаешь?

– Ну, было темно… И так страшно… И все происходило так быстро, что я лица толком не разглядела. – Мои пальцы нервно мнут и разрывают платочек на куски. И тут перед внутренним взором вспышкой всплывает лицо – но совсем другое, заляпанное кровью, с черными дырками вместо глаз, с ямой рта, искривленной жестоким смехом… – А вот лицо их предводителя я никогда не забуду, – признаюсь я горьким шепотом – скорее себе самой, чем подругам.

– У тебя есть идеи, кто это был и чего на самом деле хотел?

Я вскидываю взгляд на Мэи, страх и озарение мешаются в моей душе.

– Да, он мне даже представился. Помнишь того парня из музея? Он назвал себя Дэмиеном.

Лицо Мэи мигом закаменело.

– Тот самый, который хватал тебя за руку? Слушай, мы его точно поймаем! Я сейчас же звоню брату! – Она стремительно вынимает телефон.

– Нет! – отчаянно кричу я. – Не надо ничего делать!

Но Мэи не слушает. Ее пальцы уже бегают по экрану.

– Мой брат наверняка знает, что это за Дэмиен такой. – В ее устах имя звучит как ругательство. – Сейчас мы на него натравим полицию!

– А если они доберутся до меня раньше? – выдыхаю я. – И Дэмиен, и его банда!

Сама поражаюсь, в какой ужас меня повергает эта мысль. Что они меня выследят… Причинят мне боль… В конце концов, убьют меня, как собирались!

– Нет, Дженна, молчание – зло, – твердо говорит Мэи, поднявшись со скамейки. – Мы должны сообщить в полицию. Если оставить этого негодяя безнаказанным, как знать – он возьмет и еще на кого-нибудь нападет! И этому кому-то может не так повезти с ангелом-хранителем, как повезло тебе!

Я потерянно киваю. Конечно, моя подруга права… Но менее страшно мне от этого не становится. Я знаю, что друзья заботятся обо мне, но… но все не так просто, в том парне с черными глазами без белков было что-то совершенно неправильное, очень плохое, очень опасное. Каким психом надо быть, чтобы украсть из музея четырехтысячелетний нефритовый кинжал просто ради того, чтобы вечером напасть на девчонку в парке? Хотели бы просто ограбить – так ограбили бы, но зачем раскладывать на спину на столе и угрожать пыткой и смертью? Понятия не имею, чего ему от меня было нужно, но ощущение такое, что в мою жизнь вмешалось запредельное зло, что…

Тем временем Мэи возвращается, и брови ее хмурятся одновременно сердито и недоуменно.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Ли говорит, что не знает никого по имени Дэмиен. В его компании таких нет.

После школы я встречаю Мэи и Пришу, которые, оказывается, ждут меня у ворот.

– Эй, вы упустите ваш последний автобус, – я киваю им на остановку, где ученики как раз садятся в транспорт.

Мэи подозрительно щурится:

– Ты уверена, что нормально дойдешь до дома в одиночку? Может, лучше мы тебя проводим?

– Эй, я уже не в детсадовском возрасте, – огрызаюсь я, и мой голос звучит резче, чем мне бы хотелось.

Мэи выглядит уязвленной.

Приша ласково кладет мне руку на плечо:

– Ты же понимаешь, что мы не хотим тебя оскорбить? Что мы имеем в виду нечто совсем другое?

– Извините, – бормочу я, и впрямь чувствуя неловкость. – Я… просто еще слишком нервничаю после того случая. Но я скоро приду в себя. Ну и сами видите, сейчас ясный день, кругом полно народа, а до дома совсем близко.

– Ну, если ты точно уверена. – Мэи приобнимает меня на прощание и нехотя отпускает.

Мы прощаемся с Мэи и Пришей, и они успевают запрыгнуть в свой автобус. Я смотрю ему вслед и уже начинаю жалеть, что отвергла предложение подруг меня проводить. А потом разворачиваюсь и иду в противоположную сторону, и бравада с каждым шагом вытекает из меня по капле, уступая место тревоге. Я очень стараюсь не оглядываться через каждые несколько шагов – но это удается чем дальше, тем меньше.

Движение на дороге оживленное, мимо одна за другой пролетают машины и автобусы. Тротуары полны пешеходов, школьники спешат домой, домохозяйки тащат сумки, нагруженные продуктами… Вроде бы никто за мной не следит, никто на меня не смотрит. Я встряхиваю головой, пытаясь посмеяться над собственной паранойей. Факт, что Ли, брат Мэи, не знает никакого Дэмиена, говорит о том, что этот псих просто забрел в музей с улицы, явился на выставку незваным, проскочив мимо охраны. Это было спонтанное нападение сумасшедшего, которое вряд ли имеет шанс повториться. По крайней мере, я стараюсь себя в этом убедить. Потому что альтернатива – что кто-то меня выслеживает, желая убить, – слабо выносимый предмет для размышлений.

Шагая дальше и дальше по знакомой улице, я стараюсь задвинуть нападение как можно дальше, на задворки своего разума. Лучше сосредоточиться на контрольной по истории, которая мне вот-вот предстоит.

Однако стоило мне повернуть на главную улицу – я тут же убеждаюсь, что по другую сторону дороги синхронно мне и правда кто-то идет, то и дело бросая на меня взгляды. Глубинный инстинкт велит мне не смотреть прямо на этого человека, не подавать вида, что я заметила слежку. Так что я словно бы невзначай останавливаюсь напротив бутика, разглядывая одежду в витрине, а на самом деле всматриваюсь в отражение преследователя. Прохожие снуют туда-сюда в обоих направлениях, людской поток течет, как река. Наконец я отсекаю фигуру того, кто следует за мной: это высокий парень, который сейчас замешкался у автобусной остановки и не пойми зачем топчется там без дела. Лицо его скрыто длинным козырьком темно-синей кепки. К остановке подходит автобус, но парень даже не думает в него садиться.

Мое сердце начинает тяжело пульсировать. А вдруг это сам Дэмиен? Или кто-то из его банды?

Мне очень трудно заставить себя сохранять спокойствие, не броситься бежать. На дрожащих ногах я иду в сторону людного, всегда оживленного открытого рынка. Для начала мой план таков: убедиться, что за мной действительно следят. А потом – оторваться от преследователя, смешаться с толпой.

– Две мерки за фунт! – призывно выкликает уличный торговец, когда я прохожу мимо его лотка с фруктами.

– Брендовые джинсы за десятку! – вторит ему другой. – Всего десятка – и эти прекрасные новенькие джинсы ваши!

Пробираясь между стойками и лотками, я стараюсь петлять и затеряться среди людей – и когда наконец осмеливаюсь бросить взгляд через плечо, замечаю движущийся в моем направлении знакомый силуэт и синюю кепку с большим козырьком.

Значит, я права. За мной действительно следят. Рот мой стремительно пересох, сердце колотится еще сильнее, в груди поднимается острая волна паники.

Метнувшись в узкую нишу между двумя рыночными шатрами, я замираю, сжимаюсь, стараюсь сделаться невидимой. Из-под прикрытия сине-белых полосатых маркиз я вижу текущую мимо толпу и выжидаю.

Через несколько секунд появляется и влекомый этой живой рекой парень в синей бейсболке. Он нервно оглядывается, явно ища меня, но проходит мимо, спеша вниз по улице. Вскоре его синяя кепка теряется в толпе. Испустив вздох облегчения, я решаю наконец покинуть свое укрытие и через пару минут выползаю наружу, чтобы пойти наконец домой… совсем другой дорогой.

Я все еще медлю в тени полосатой маркизы – и тут кто-то трогает меня за локоть, и я подпрыгиваю на месте, едва не выскочив из собственной кожи. Резко обернувшись, я вижу перед собой грязного бородатого бродягу в засаленной дутой куртке и неряшливой шляпе. Изо рта у него несет дешевыми сигаретами, свободной рукой он скребет заросшую шею и хрипло спрашивает с жутким южнолондонским акцентом:

– Мелочишки ненужной не найдется, милочка?

Я так перепугалась, что не сразу могу ответить – только смотрю на него в немой панике, и он решает пояснить, чтоб было понятнее:

– На чашечку чайку, милочка, чес-слово.

Попрошайка сопровождает свою просьбу самой, должно быть, очаровательной из имеющихся у него в арсенале улыбок – зубы гнилые, десны воспаленные, вонь табака.

Рывком высвободив свою руку, я запускаю руку в карман куртки в поисках мелочи – хочу как можно скорее от него избавиться, пока он не привлек ко мне ненужного внимания. К счастью, пара монеток тут как тут, и я бросаю их в раскрытую ладонь нищего, а он, к сожалению, благодарно хватает меня за руку и игриво подмигивает:

– Вот спасибо, дорогуша, благослови тебя Бо…

Но тут лицо его каменеет, глаза словно бы становятся пустыми. Руки начинают отчаянно дрожать – и я успеваю испугаться, что сейчас его хватит сердечный приступ. Но тут его взгляд снова фокусируется и становится жестким и осмысленным, глаза темнеют, а пальцы сжимаются вокруг моего запястья, как железные когти.

– C’est elle! C’est elle! – выкрикивает он не своим голосом, высоким и резким. Он вздергивает мою руку высоко вверх, привлекая ко мне всеобщее внимание. – Elle doit être tuée, au nom de la Révolution! Liberté, égalité, fraternité! Vive la Nation! Vive la République! À la guillotine! À la guillotinе!

Он беснуется так громко, что люди со всех сторон оглядываются на нас, силясь понять, что происходит. А попрошайка, не отпуская моего запястья, все продолжает выкрикивать отрывочные фразы на чистом французском. На нас глядят уже десятки глаз – если этот кошмар продлится еще немного, мой преследователь снова выйдет на след!

Я умудряюсь не без усилий вырвать у него свою руку и бросаюсь бежать по рынку, расталкивая людей. В спешке я налетаю на ящик с яблоками, и румяные фрукты раскатываются по мостовой, я запинаюсь об один из них, теряю равновесие – но все же не падаю и продолжаю бег, хотя продавец яблок и сердито выкрикивает мне вслед какие-то ругательства.

За мной со всех ног, хоть и спотыкаясь, гонится бродяга-попрошайка, воздев в воздух грязные кулаки. С его обметанных губ сыплются обрывочные фразы на французском:

– À la guillotine! À la guillotinе!

5

– У тебя все в порядке в школе? – спрашивает мама, когда я дрожащими руками накладываю себе ужин в тарелку.

Она сидит за столом напротив меня, прихлебывая минералку из стакана, и сверлит меня взглядом своих светло-голубых глаз. Светлые нордические волосы стянуты в пучок на затылке.

– Да… Все нормально, – бормочу я, погруженная в свои тревожные мысли.

Тот странный бомж на рынке напугал меня даже больше, чем парень в синей бейсболке. Он тоже… обернулся. Как оборотень. Не только поведением – у него и голос изменился, он просто всем собой превратился в кого-то совсем другого. И французский у него прорезался такой беглый, чистый, как родной… Конечно, нельзя судить о людях по внешности, может, он родом из Франции или когда-то раньше там жил… Но, ей-богу, сперва он говорил с таким густым южнолондонским акцентом! Какова бы ни была его жизненная ситуация, у бедолаги, очевидно, большие проблемы с психикой, если он способен так быстро переключаться между субличностями… Ну, если исключить вариант, что он гениальный актер!

– После вечеринки у Мэи в субботу ты что-то невероятно тихая, совсем в себя ушла, – мама настойчиво продолжает развивать тему. Наконец она снимает очки и подходит, чтобы ласково положить мне руку на голову. – Вы с ней, случаем, не рассорились?

– Нет, у нас все хорошо, – ровным голосом выговариваю я, однако же стараюсь не встречаться с ней глазами.

Не хочу, чтобы мама догадалась, насколько же я подавлена и потрясена. Я люблю родителей, у нас отличные отношения… Но все равно я не готова рассказать им правду о случившемся. Они придут в ужас, замучают меня вопросами, на которые у меня нет ответа… И для себя-то нет, не только для них. Я знаю только одно: мне страшно, и я в таком сильном смятении, что сомневаюсь даже в собственной оценке произошедшего. Например, мне могло показаться, что парень в бейсболке за мной следил. Что же до бродяги… А вдруг мне все примерещилось из-за панической атаки? Вдруг это был посттравматический приступ после нападения подростковой банды? Хотя поведения сумасшедшего с нефритовым ножом все равно ничего не объясняет… Я всерьез начинаю беспокоиться, уж не схожу ли я с ума.

– Может быть, у тебя проблемы в классе? – вступает в разговор папа, который, как всегда, пытается взять быка за рога. – Тебя, случаем, не пытаются травить?

На лбу его собрались тревожные морщинки, ноздри раздуваются: он правда сильно обеспокоен. На вилку его уже наколот кусочек курицы, но папа не торопится отправлять его в рот, дожидаясь моего ответа.

Я только качаю головой, гоняя по тарелке очередную горошинку.

– Тогда что случилось? Проблемы с парнем?

– Нет, пап! – вскрикиваю я, от неожиданности роняя вилку. Запоздало доходит, что он имеет в виду любовные отношения, но слишком уж метко он умудрился попасть своей фразой. Аппетита и так не было, а теперь он совсем улетучивается, и я отодвигаю тарелку. – Можно, я пойду к себе?

Мама в ужасе:

– Доченька, но ведь ты почти ничего и не съела! – Она прикасается ладонью мне ко лбу. – У тебя, случаем, нет температуры?

Я отодвигаю стул, ножки его скрежещут по полу. Поднимаюсь на ноги.

– Нет, я точно не заболела. Просто очень много учебы сейчас, вот и все. Контрольная по истории на носу.

– Понимаю, – кивает папа, жестами советуя маме оставить меня в покое. – Эти старшие классы – всегда огромный стресс. Иди к себе, конечно, если хочешь, а понадобится что-нибудь – зови нас.

Я с трудом изображаю веселую улыбку в адрес мамы, целую папу в щеку и наконец убираюсь из столовой. Прикрывая за собой дверь, из вестибюля я слышу приглушенные голоса родителей.

– С Дженной происходит что-то однозначно скверное, – это партия мамы. – Она последнюю пару дней на себя не похожа.

– Может, просто подростковые гормональные скачки? – со вздохом предполагает отец. – Вспомни себя в ее возрасте…

– Стив, это не шутки – на ней лица нет! И в глазах сосудики полопались! И ты хочешь, чтобы я не волновалась…

– Совершенно нормально, что ты волнуешься, что мы волнуемся оба. Мы же ее родители. Но давай дадим ей время отдохнуть, как следует выспаться, и посмотрим, как дела будут обстоять наутро. Может, она просто подцепила вирус и за пару суток выздоровеет. А если проблема посерьезнее, мы найдем способ ее решить. Все вместе.

Губы мои невольно искривляются в грустной усмешке. В нашей семье главный решатель проблем – это папа, так всегда было и есть. Всегда готов выслушать, помочь найти выход… Но вот сейчас я далеко не уверена, что из моей ситуации найдется простой и безнапряжный выход – даже с помощью папы.

Я наконец-то у себя в комнате, в своем личном убежище, в своей крепости. С тяжелым вздохом я плюхаюсь за стол. В углу – моя широкая белая кровать, удобная, с пирамидой подушек, на вершине которой гордо восседает Коко – плюшевый кролик, игрушка детства, совсем старенькая, но любимая: ни за что не выкину. На стене в изголовье кровати на пробковой доске пришпилены любимые открытки из семейных путешествий, постеры, вырезки из журналов – в основном фотографии певцов моей любимой группы, The Rushes. У противоположной стены – книжный шкаф. Целая длинная полка занята историческими романами, полкой выше – школьные сертификаты и наградные грамоты, посредине – главная гордость: золотой кубок школы по спортивной гимнастике. Слева от шкафа – большое подъемное окно, выходящее на череду соседских садиков – обычный пригородный пейзаж, обрамленный гирляндой, которую я зажигаю по вечерам, и занавесками цвета фуксии.

Это моя тихая гавань, где я всегда чувствую себя в безопасности. Здесь и встреча с сумасшедшим бродягой кажется дурным сном, не более. И даже нападение в парке как-то отстраняется во времени и в восприятии, словно это произошло с кем-то другим. Но все равно изнутри меня сосет острая тревога. Чтобы отвлечься, я достаю из сумки учебники. Так, математика подождет, география тоже… Я открываю учебник истории на месте закладки. По странному совпадению, темой контрольной будет именно Французская революция. Я включаю ноутбук, чтобы делать заметки, и погружаюсь в чтение:

«Так называемый период Террора – фр. La Terreur – длился с 5 сентября 1793-го по 28 июля 1794-го. Его начало было спровоцировано конфликтом между двумя ведущими политическими фракциями – жирондистами и якобинцами…»

Я записываю даты и названия фракций. История никогда не казалась мне бессмысленным нагромождением чисел и событий – это на самом деле мой любимый предмет. В отличие от большинства одноклассников, которые считают ее скучной, для меня история – нечто очень живое и лично задевающее. У меня есть любимые периоды, вроде времени Тюдоров или Второй мировой войны, в которых я особенно хорошо разбираюсь – могу перечислить факты и события так точно, словно бы они имели место вчера. А если хорошенько сосредоточиться, то у меня даже получается словно бы перенестись туда и увидеть внутренним взглядом, как все было на самом деле.

«La Terreur был отмечен массовыми казнями так называемых врагов революции. В целом экзекуции было подвергнуто более 40 000 человек, из них 16 594 казни были выполнены посредством…»

Чок!

«…посредством гильотины, а больше 25 000 жертв на всей территории Франции казнены самочинно, без суда. Практически вся аристократическая верхушка Франции…»

Чок!

Я, вздрагивая, отрываюсь от чтения на третьем тупом коротком ударе, который слышится из-за окна. Наконец выглядываю наружу, чтобы увидеть, как наш сосед мистер Дженкинс возится в своем садике, одетый в зеленую ветровку, знававшую лучшие дни. Сейчас он под старой яблоней рубит коротким топориком груду оставшихся после обрезания кустов веток. Сейчас всего-то сентябрь, но мистер Дженкинс человек основательный и любит заранее набить дровишками для камина свой дровяной сарай. Я возвращаюсь к чтению под стук топора, создающий неровный, но постоянный ритм на заднем плане: «Чок… Чок… Чок».

«…Гильотина, которую тогда прозывали Великой Национальной Бритвой, стала своеобразным символом революционного времени, приобретя страшную славу тем, что именно на ней были казнены главные фигуры уничтоженной монархии – в том числе король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта».

Внизу страницы иллюстрация – репродукция картины маслом, изображающей казнь Марии Атуанетты на площади Революции 16 октября 1793 года. Мне очень легко внутренним взором воспроизвести эту сцену в действии – как если бы я стояла среди толпы. Низложенная королева в белом платье, с белой шалью на плечах, в белом чепце с черной лентой… Она с королевским достоинством сходит с открытой повозки под улюлюканье и свист собравшихся на площади. Ее конвоиры одеты в красно-сине-белые туники, цветов революции; они злорадно скалятся, грубо подталкивают ее вперед, к эшафоту… Она поднимается по ступенькам и по пути случайно наступает конвоиру на ногу – само собой, с ее губ слетает вежливое Pardonnes-moi. Палач – тот самый Шарль-Анри Сансон, чудовище, чье имя осталось в веках, – грубо состригает длинные волосы Марии, чтобы удар лезвия гильотины пришелся на открытую шею. Бывшая королева преклоняет колени для тихой последней молитвы – и ложится на доску. Привычным деловитым движением Сансон слегка сдвигает королеву вперед – и фиксирует ее шею в деревянной колодке…

Толпа безмолвствует. Глаза каждого зрителя кровавой драмы прикованы к ней, все жадно ожидают, когда с лязгом упадет огромный нож…

Коротким движением Сансон высвобождает лезвие, и… ЧОК!

Голова Марии-Антуанетты, отделенная от тела, падает в корзину, и народ разражается возбужденными криками: «Vive la Nation! Vive la République

Сансон за волосы выхватывает голову из корзины и высоко поднимает ее на всеобщее обозрение, толпа вокруг ревет от восторга – и в этот самый момент кто-то хватает меня за запястье. Я в ужасе оборачиваюсь и вижу перед собой физиономию мужчины, щерящегося в щербатой усмешке. Это лицо… я знаю его – это лицо сегодняшнего бродяги с рынка! Только здесь и сейчас он гладко выбрит и одет в мундир национального гвардейца.

– C’est elle! C’est elle! – вопит он, вздергивая мою руку, чтобы Сансон заметил.

Палач резко оборачивается, его черные, как угли, глаза полны недоверия и ярости. Он швыряет в мою сторону отрубленную голову королевы и орет по-французски во весь голос: «Казнить ее! Казнить ее во имя Революции! Свобода, равенство, братство!»

Множество рук, вцепившись со всех сторон, тащат меня к эшафоту, потом вверх по ступеням, пока толпа возбужденно скандирует: «На гильотину! Á la guillotine! Á la guillotine

Меня, пытающуюся сопротивляться, укладывают на доску, пристегивают ремнем, который больно впивается в тело. Со стуком падает деревянная колодка, зажимая мою шею меж двумя планками. Теперь, когда голова моя зафиксирована, я могу только смотреть перед собой – в намокшую от крови плетеную корзину. В груди поднимается отчаянный крик, но быстро обрывается, когда стальное лезвие падает и…

Я рывком просыпаюсь, выпадаю обратно в реальность. На губах угасает невольный крик, переходя в слабый стон. По виску течет струйка холодного пота. Я неосознанно хватаюсь рукой за шею. До чего же яркий кошмар – я будто бы еще чувствую, как острое лезвие касается кожи, разрезает плоть…

Настольные часы показывают двенадцатый час. В окно проникает холодный лунный свет, лучи достают до моей кровати. Кролик Коко сидит на подушках боком, под странным углом, уши свесились на одну сторону – вид у него такой, будто шея сломана.

Мой взгляд сам собой возвращается к странице с картиной казни Марии-Антуанетты. Я различаю среди толпы женщину, чье лицо кажется пугающе знакомым… По спине пробегает волна дрожи, и я захлопываю учебник, отталкивая его от себя.

Просто у меня разыгралось воображение. Я очень эмоциональная… Все это только воображение.

Нетвердой походкой я иду к постели, по пути выключаю гирлянду на окне и задергиваю занавески. За окном мне мерещится призрачная фигура, замершая напротив, под яблоней в соседском саду. Высокая тень неподвижно стоит возле толстого бревна, в которое вонзено лезвие блестящего под луной топора.

Подавив крик ужаса, я плотно закрываю занавески и наконец ныряю в постель, зарываюсь под одеяло. Зажмурившись и сцепив пальцы рук, я начинаю отчаянно молиться, потому что знаю – в темноте под моим окном действительно кто-то стоит. Следит за мной. Выжидает.

6

Наутро, в ясном свете дня, страшная темная фигура под яблоней оказалась рабочей курткой мистера Дженкинса, повешенной на сучок дерева. А в ночной темноте призрачный наблюдатель казался таким реальным! Психика играет со мной страшноватые шутки… Но все равно я не могу толком отделаться от ощущения, что в саду в самом деле кто-то был.

Чтобы не пугать родителей, я стараюсь следить за собой – милое выражение лица, побольше улыбаться, и все будет как надо. Спустившись в столовую, я с непринужденным и веселым видом принимаюсь за завтрак. Кажется, маму с папой немного попустило – в их лицах я уже не вижу тревоги, хотя моя собственная тревога никуда не делась, просто затаилась до срока. Я быстренько набираю сообщение Мэи – и она немедленно соглашается встретиться со мной у моих дверей, чтобы идти в школу вместе, хотя ей вовсе не по пути и придется сделать крюк.

– Спасибо, что пришла, – говорю я, закрывая за собой воротца.

– Да не за что, для того и есть друзья на свете, – отзывается она, беря меня за руку. – Может, объяснишь, что с тобой происходит?

Я честно рассказываю ей все от начала до конца… Ну, почти все. Я рассказываю о парне в синей бейсболке, о бродяге, который внезапно начал кричать по-французски. О призрачной фигуре в соседском саду. Только о кошмаре про гильотину я решаю промолчать. Не хочу, чтобы Мэи думала, что у меня совсем крыша поехала.

Подруга выслушивает меня очень сочувственно, только на эпизоде с курткой на суку прыскает смехом:

– Ну вот, даже старые куртки против тебя ополчились!

– Типа того, – отзываюсь я.

Должно быть, Мэи различила страх в моих глазах, потому что смех ее тут же прерывается, улыбка исчезает.

– Этот чертов Дэмиен со своей бандой устроил тебе настоящий стресс! – На всякий случай она оглядывается, стреляя глазами по обеим сторонам улицы. Выражение лица у нее крайне серьезное. – Если увижу, что хоть кто-нибудь пытается тебя преследовать, им придется иметь дело со мной.

– Здорово иметь собственного крутого телохранителя, – вымученно улыбаюсь я. Но улыбка что-то не получается, губы кривятся – и все тут. Я прямо и честно заглядываю подруге в глаза: – Ты ведь не думаешь, что я просто все это выдумала?

Мэи качает головой – но притом и легонько пожимает плечами, что не ускользнуло от моего внимания.

– После того случая в воскресенье я совершенно не удивлена, что у тебя нервы ни к черту. Также вполне возможно, что кто-то из членов банды и правда за тобой следит… Хотя и маловероятно. Знаешь что, давай я пока что буду тебя каждый день провожать в школу и из школы. Да, для меня это крюк, но ничего страшного. Мне легче потерять немного времени, чем видеть тебя все время на нервах.

– Слушай, ты не можешь постоянно со мной нянчиться, – возражаю я, хотя ее предложение меня весьма трогает… И мне правда намного легче, когда она рядом.

– Я думаю, что Анна и Приша тоже будут в деле, когда узнают твои расклады. – Мэи улыбается и пожимает мою ладонь: – Давай-ка поторопимся, мы опаздываем.

Мы ускоряем шаг. Остановившись у перехода, я невольно оглядываюсь, почти ожидая увидеть парня в синей кепке… Или вчерашнего бродягу… Или еще кого угодно подозрительного.

– Расслабься, мониторить обстановку – моя работа, – усмехается Мэи и вынимает из сумки темные очки. Нацепив их на нос, она грозно хмурит брови: – Ты же не забыла, что я теперь телохранитель?

Я наконец искренне смеюсь над тем, как она картинно озирает окрестности, а потом прокладывает мне путь через дорогу, будто я – важная персона или знаменитость. Может, Мэи и не самый грозный телохранитель в мире, но она точно-преточно моя лучшая подруга.

В течение следующей недели Мэи, Анна и Приша по очереди работали моими телохранителями, провожая меня в школу и обратно домой. Сперва я страшно напрягалась, все время казалось, что кто-то следит. Я подпрыгивала при виде любой тени, постоянно оглядывалась, все ловила на себе чужие взгляды… Мы с подругами то и дело меняли маршруты, чтобы разобраться, правда это или мое воображение.

Однако же после нескольких дней подряд, когда не происходило ровно ничего, я немного успокоилась. Начала думать, что у меня просто острая реакция на стресс и что-то вроде паранойи и надо уже приходить в себя и переставать глупить. Но подруги хором твердили, что лучше перебдеть, чем недобдеть. С каждым днем мне становилось все яснее, что опасность существует только у меня в голове. В конце концов, вот уже несколько недель на меня никто не набрасывался из подворотен, никто не нападал… И даже странные сны и галлюцинации прекратились. Может, папа был прав, когда говорил, что дело в половом созревании и в гормонах?

К концу недели мне стало окончательно ясно, что никто меня не преследует и не хочет убить. Так что я честно сообщила своим телохранителям, что, похоже, больше не нуждаюсь в их услугах. Подруги пробовали возражать, но я-то знала, что они на самом деле жертвуют лишними часами сна, чтобы встречать меня около дома и проводить до школы. Так что я искренне сказала им, что я в полном порядке… Только вот Мэи настояла, что в понедельник все равно меня встретит поутру, чтобы убедиться, что я не опоздаю на контрольную по истории. «Это последний день моей работы телохранителя», – с улыбкой уверяла она.

Ну что же, последний так последний. Я честно жду ее у дверей с полной сумкой учебников на плече – и тут мне на смартфон приходит сообщение:

«Дж, прости. Заболела. Сегодня лежу дома. Ты сама справишься или как?»

Я невольно усмехаюсь при мысли, что, может быть, Мэи симулировала болезнь, чтобы только не ходить на контрольную. Она ведь ненавидит историю! Но нет, вряд ли, лучшая подруга ни за что бы меня не подвела, не будь у нее очень серьезной причины, не заболей она по-настоящему сильно. Я набираю ей бодрое сообщение, что, разумеется, я отлично дойду одна и желаю ей поскорей выздоравливать, и убираю телефон в сумку. После чего открываю воротца и в одиночку ступаю на тротуар… и меня немедленно накрывает тревогой.

Так, не глупи, говорю я себе. Больше чем за неделю не произошло ничего странного и неприятного – после того случая с бродягой. Никто за тобой не следил, никто не ходил хвостом… Ну, по крайней мере, ты никого не заметила, добавляет мерзкий голосок в голове. Я твердо решаю его игнорировать, закидываю сумку на плечо и решительно шагаю вперед.

Я выбираю путь по самым оживленным кварталам и постоянно оглядываюсь, бросаю взгляды по сторонам, не позволяю себе расслабиться. Но все вокруг мирно спешат по своим делам, обычная школьница, которая торопится на занятия, никого особо не интересует. Я выхожу на главную улицу и снова бросаю взгляд через плечо – и тут же налетаю на пожилого джентльмена в полосатом костюме.

Он гневно топорщит усы, смотрит на меня c презрением, как на дурочку, своими слезящимися серыми глазами:

– Девушка, смотрите, куда идете!

– Извините, – бормочу я поспешно, отскакивая в сторону, и ухожу, по пути чувствуя на себе его взгляд.

Старик просто стоит и смотрит мне вслед – да так пристально, что мне это физически неприятно. Что это – обычное раздражение или… что-то вроде узнавания? Опустив голову, чтобы спрятать лицо, я стараюсь как можно скорее смешаться с толпой. На пешеходном переходе я останавливаюсь, чтобы посмотреть, как положено, сперва налево, потом направо… и тут замечаю парня в синей бейсболке и черной кожаной куртке. Он неподвижно стоит на той стороне улицы. Наши взгляды встречаются – так мы и стоим, пялясь друг на друга, в течение невыносимо долгого момента.

Что я могу сказать с уверенностью – это не Дэмиен. У этого парня глаза ярко-голубые, как сапфиры, и на смуглом, оливково-загорелом лице они кажутся неестественно светлыми, почти светящимися. Добавляют контраста длинные темно-каштановые волосы, спадающие на плечи крупными кудрями. На скулах и вокруг глаз видны темные следы заживающих синяков, костяшки правой руки – сплошная ссадина, как после недавней драки. Это кто-то из той банды? Или…

Внезапно у тротуара резко тормозит белый автофургон, заслоняя от меня парня и передним колесом заехав на бордюр. Из кабины стремительно выскакивают двое мужчин и без единого слова, без предупреждения подхватывают меня под локти. Боковая дверца фургона отъезжает в сторону, и раньше, чем я успеваю хотя бы испугаться, меня вталкивают в темноту и захлопывают дверцу снаружи.

Тут-то наконец меня накрывает ужасом. Меня похитили!

С разрывающимся от паники сердцем я вслепую ползу к двери. Снаружи слышен шум дорожного движения, голоса проходящих мимо… Отчаянно шаря руками по дверце, я ищу ручку.

Но никакой ручки внутри фургона нет.

Я со всех сил ударяю о стенку кулаками и обнаруживаю, что она покрыта толстой мягкой обивкой. Мои удары производят не больше звука, как если бы я колотила подушку. Я начинаю отчаянно кричать – неужели может быть, что никто не видел, как меня похитили и затолкали в машину при свете дня, в центре города? Но все происходило так быстро, а лондонцы поутру так спешат по своим делам, занятые исключительно собой и тем, чтобы не опоздать, что ничего вокруг не замечают… или даже не хотят замечать. У моих родителей нет никаких шансов узнать, что со мной случилось, куда я пропала!

Я лихорадочно копаюсь в сумке, выхватываю телефон. Экран зажигается, но сигнал отсутствует! Как же так, я в центре города, не может такого быть! Но тут меня накрывает осознанием, что обивка фургона, должно быть, сделана из материала, глушащего спутниковый сигнал. Осознавая, до какой степени хорошо подготовились мои похитители, я паникую еще сильнее, хотя не представляла, что такое возможно.

Снаружи слышится приглушенный крик, а потом мощный удар в стенку фургона, сотрясающий весь автомобиль, как если бы в него с силой врезалось что-то тяжелое… или кто-то тяжелый. Новые крики, вопль боли…

На миг все затихает, я слышу только грохот крови в ушах и собственное частое оглушительное дыхание. А потом дверь рывком открывают снаружи, и я моргаю от внезапного света. Обрамленный проемом, передо мной стоит парень в синей бейсболке – и он протягивает мне руку в темноту.

Замешкавшись от страха, я отшатываюсь.

– Верь мне, – произносит он с американским акцентом – мягко и успокаивающе. – Твоя жизнь – моя жизнь, как всегда.

Его слова пугают меня, я ничего не понимаю, однако же выбирать тут особо не из чего, и я хватаюсь за его протянутую руку.

7

Я вижу происходящее словно бы со стороны… извне и сверху. Верховный жрец возвышается надо мной, над моим простертым беспомощным телом, распятым на жертвеннике. Он высоко вознес ритуальный нефритовый нож и неподвижно ждет, когда последние лучи солнца угаснут. Но за несколько мгновений до того, как нож вонзится мне в грудь, один из младших жрецов с лицом, скрытым маской, выхватывает из-под мантии черный обсидиановый кинжал и вонзает его зазубренное лезвие в грудь самого Верховного жреца!

Я тут же выхожу из транса, душа возвращается в тело, и я прерывисто, жадно вдыхаю воздух, воняющий сернистым дымом. Этот горький и едкий запах проникает мне в ноздри, в ушах дрожит рев проснувшегося вулкана. Задыхаясь от ужаса, я отшатываюсь, когда человек в маске резко протягивает мне свою руку.

– Верь мне, – настаивает он. – Твоя жизнь – моя жизнь. Как всегда.

Я медлю, сама не своя от страха и замешательства, хотя транс и прервался, все равно я боюсь своего таинственного спасителя, не могу ему верить. Но, хотя маска и приглушает его голос, я отчетливо слышу язык моего клана Омитль.

– ПРЕДАТЕЛЬ! – успевает яростно выкрикнуть жрец, корчась на земле под статуей головы бога. Он пытается схватиться за кинжал, черное лезвие которого глубоко погружено ему в грудь, лицо с полосами алой ритуальной раскраски кривится не столько от боли, сколько от бешенства. Мой спаситель сквозь прорези маски смотрит на него сверху вниз:

– Чтобы стать предателем, надо изначально быть на твоей стороне. А я никогда не был твоим человеком, Танас.

Когда он называет истинное имя души жреца, в угольно-черных глазах того вспыхивает искра узнавания.

– Так это ТЫ! – рычит он, корчась в попытках подняться. – А я-то думал, что навеки избавился от тебя!

– Как видишь, не навеки. – С этими словами мой спаситель ударом ноги отшвыривает служителя, все еще удерживающего меня, и тот кубарем катится вниз по каменным ступеням пирамиды. А потом он срывает с лица маску ягуара и, отшвырнув ее подальше, снова протягивает мне руку, выкрикнув:

– Дзианья, это я!

Глаза мои расширяются. Я в единый миг узнаю его прекрасное смуглое лицо, покрытое узорами племенных татуировок.

– Некалли! – выдыхаю я, единым движением вырываясь из рук оставшихся двух младших жрецов, остолбеневших в смятении, и бросаюсь в объятия юного воина, бывшего моим лучшим другом с самых ранних моих лет, сколько я себя помню.

Внизу царит чудовищный хаос. Вулкан ревет, извергая потоки лавы, магма летит клочками, как метеоритный дождь, осыпаясь на землю с черного, как чрево преисподней, небосвода. На площади у подножия пирамиды люди племени Тлетл мечутся в ужасе и ярости. В ужасе перед гневом их огненного бога – и в ярости на проникшего в их стан чужака, который похищает жертву прямо с алтаря. Гневная толпа, испуская беспорядочные крики, уже образовала подобие отряда и начинает штурмовать склоны пирамиды.

Некалли лихорадочно оглядывается, прикидывая наилучший путь бегства, но тем временем Танас, простертый возле статуи, начинает поразительным образом приходить в себя. Смерть не берет его. Сил ему придает дух ягуара-оборотня, и жрец умудряется вырвать обсидиановый клинок у себя из груди. Из раны струится кровь, черная, как расплавленная смола. Жрец медленно поднимается на ноги и бешено кричит, указуя на Некалли рукой:

– УБИТЬ ПРЕДАТЕЛЯ!

Двое мускулистых стражей, опомнившись, обнажают свои клинки – деревянные лезвия их по краям утыканы острыми осколками обсидиана, однако Некалли так просто не возьмешь: он хватает один из факелов, горящих вокруг идола, и защищается им от противников, как мечом. И хотя ему удается отбивать атаки обоих охранников, один из младших жрецов – урод с удлиненным деформированным черепом – нападает на меня со спины и заламывает мне руки. Второй младший жрец подхватывает с пола святилища нефритовый нож и заносит его, чтобы вонзить мне в грудь. Глаза его – две ямы, полные абсолютным безумием.

– Я закончу обряд за вас, мой господин! – вопит он и без перехода приступает к страшному ритуальному песнопению: – Рура, ркума-а, ра-ар ард рурд…

Я бьюсь в его руках из последних сил, выкручиваюсь и визжу, как дикая кошка, но мне не вырваться. Но тут – за миг до того, как кинжал вонзается мне в сердце, – с неба падает кусок оплавленного вулканического камня и ударяет его в голову, пробивая в нем дымящуюся дыру. Жрец с воплем падает и корчится у моих ног, воняя паленым волосом. Второй жрец – тот, что держит меня, – в ужасе ослабляет хватку: достаточно для того, чтобы я смогла с силой откинуть голову и ударить его затылком в нос. Я свободна! Развернувшись, я резко толкаю его в грудь, и он, побалансировав несколько мгновений на краю обрыва, падает вниз, прямо в разверзшееся под святилищем озеро лавы.

– Это тебе за Мецтли! – ору я ему вслед, пока вопль младшего жреца утихает в пузырящемся жидком огне.

Я разворачиваюсь – что там с Некалли? Юный воин тем временем, оказывается, умудрился сильно обжечь руку одному из стражей, так что тот от боли выронил меч. Следующим броском вперед Некалли поджигает тунику противника – и здоровенный воин, визжа от боли, как свинья, бросается бежать прочь, на бегу срывая пламенеющую одежду.

Но второй страж ловчее и быстрее первого – и явно лучше управляется с мечом. Он сумел верным ударом перерубить факел в руке Некалли, и тот остается перед ним безоружным. Бешено размахивая клинком, воин бросается на юношу и яростно теснит его к обрыву, намереваясь скинуть в озеро лавы. Вот мой защитник уже на самом краю, и отступать ему больше некуда. Он взмахивает руками, стараясь удержать равновесие на краю пропасти, и притом уклоняется от взмахов меча. Еще мгновение – и враг точно снесет ему голову или же сбросит вниз…

Пусть я молода, пусть я девушка – все равно я происхожу из клана воинов народа Омитль. Я не дам так просто убить моего друга на моих глазах! Выхватив нефритовый нож из руки мертвого младшего жреца, который валяется у моих ног, я подскакиваю к стражу со спины и со всех сил вонзаю лезвие ему в спину между лопаток. Пошатнувшись, страж падает на колени, рыча от боли. Ударом ноги я выбиваю меч из его слабеющей кисти и подхватываю Некалли на полмига раньше, чем он успевает окончательно потерять равновесие.

– А я-то думал, что это я тебя спасу! А вышло наоборот! – едва ли не со слезами смеется он, часто дыша от невероятного облегчения.

Раненый страж на время выведен из строя – но он еще жив. Некалли хватает меня за руку, и мы вместе бросаемся к южной лестнице святилища… только для того, чтобы столкнуться с разъяренной толпой, которая восходящим потоком несется нам навстречу по ступеням.

Я резко останавливаюсь на краю лестницы:

– Что теперь? Что нам делать?

Некалли оборачивается, и взгляд его падает на огромную гору церемониальных даров огненному богу Ра-Ка. В этой груде он замечает большой ритуальный щит. Подтащив его к лестнице, он укладывает его на край наклонной стены пирамиды, чья гладкая кладка убегает вниз, к площади.

– Садись!

Я не без ужаса оглядываюсь на него – его идея кажется чистым самоубийством. Но тем временем сзади к нам уже подползает бессмертный Танас, скаля зубы, как раненое, но все равно смертельно опасное животное. Проползая мимо раненого стража, он выдергивает у него из спины нефритовый нож. У меня нет выбора. Я плюхаюсь на щит, Некалли прыгает сзади, обхватывает меня руками под грудь.

– Держись крепче! – кричит он и отталкивается от края стены ровно в тот миг, когда Танас кидается на нас отчаянным броском. Нефритовый нож мелькает в волоске от моей шеи.

Используя щит как сани, мы бешено летим вниз по стене пирамиды. Остановить нас невозможно – народ на лестнице пытается дотянуться, ухватить, удержать, но мы попросту сбиваем с ног тех, кому удалось к нам приблизиться. С грохотом, на головокружительной скорости мы достигаем низа, влетаем на площадь и летим кувырком со щита, который, последний раз ударившись о плиты, разбивается на сотни кусков.

– НЕ ДАЙТЕ ИМ УЙТИ! – громовым голосом орет Танас с вершины пирамиды. – ОНА – СВЯЩЕННАЯ ЖЕРТВА! Она принадлежит БОГУ!

Толпа разворачивается к нам и катится вниз по ступеням. Некалли вздергивает меня на ноги, и мы, задыхаясь, несемся в джунгли. Однако же мой друг ужасно хромает на бегу – похоже, наше приземление сильно повредило ему ногу. Крики фанатиков клана Тлетл за нашими спинами все приближаются, проносятся стрелы и дротики – пока что, по счастью, мимо. Тем временем сами небеса тоже извергают смертоносные снаряды – куски пылающей магмы.

Наконец мы вбегаем в лес – густые джунгли служат нам укрытием, однако же совершенно не видно, куда бежать, где отыскать тропу: у нас нет никакого света, кроме огней, сыплющихся с небес, а их скрывают переплетенные ветви крон. Кое-где горят деревья, слышатся вопли перепуганных обезьян-ревунов. Со стороны горы слышится ужасный грохот – она раскололась, и земля начинает трястись под ногами от божественного гнева.

– Это все из-за меня, да? – в ужасе кричу я, оглядываясь на разъяренный вулкан.

– Танас хочет, чтобы его народ так думал, – выдыхает Некалли, спотыкаясь на бегу. Несмотря на хромоту, он старается держаться как можно ближе ко мне – чтобы в случае чего послужить живым щитом.

Тем временем позади слышатся крики воинов Тлетл. Вокруг сыплются их дротики и стрелы, чудом не задевая нас, вонзаясь в стволы деревьев. Нас хлещут по лицам и плечам ветви и высокие папоротники – мы пытаемся укрыться в высоком подлеске. Каким-то чудом нам удается выбежать к реке без единой раны, а на реке ждет лодка-долбленка.

Некалли подхватывает меня под руку, чтобы помочь перепрыгнуть на борт. На корме сидит совсем молодая – примерно моих лет – девушка с веслом в руках.

– Береги ее! Спрячь ее, чтобы никто не нашел! – выкрикивает Некалли и отталкивает лодку от берега на самую быстрину.

– Эй, а как же ты? – кричу я, и сердце мое разрывается от боли и страха. – Ты что, не плывешь с нами? Но кто же тогда меня защитит?

Джунгли уже бурлят криками воинов Тлелт. У Некалли есть лишь секунда, чтобы улыбнуться мне в последний раз, но его улыбка полна боли. Течение уже уносит нашу лодочку прочь, но он не делает ни единого движения, чтобы броситься за нами вплавь.

– Разве что в следующей жизни, – успевает ответить он – за миг до того, как упасть лицом вперед в быструю воду со стрелой, вонзившейся ему между лопаток.

8

По моему телу прокатывается волна тошноты. Видение наконец отступает. По ощущениям, оно длилось целые эпохи, но на самом деле заняло пару секунд. Я возвращаюсь в свое тело, и мою руку все еще сжимает ладонь парня с глазами яркими, как сапфировые звезды. А потом их свет угасает, и я думаю, что такой невозможный блеск мне, наверное, померещился… обычные голубые глаза.

– Бежим, – настаивает он и тянет меня к себе, прочь из фургона.

Я осторожно ступаю на тротуар – ноги подгибаются и держат меня с трудом. Возле фургона тем временем собралась толпа зевак – наконец люди разобрались, что происходит нечто необычное. Некоторые снимают сцену на камеры смартфонов, большинство просто пялится – и ни одна сволочь не делает ни шага вперед, чтобы помочь. Двое мужчин, которые недавно заталкивали меня в машину, валяются на асфальте, корчась от боли, рука одного из них выгнута под неестественным углом.

– Это… ты их так? – пораженно выдыхаю я. Конечно, этот американец – крепкий парень… Но все-таки справиться в одиночку с двумя взрослыми дядьками…

– Надо бежать, – говорит он вместо ответа и тащит меня за руку сквозь толпу, тем временем издалека нарастает вой полицейской сирены.

– Нет! – Я пытаюсь вырвать запястье из его хватки. – Сюда едет полиция!

– Вот именно. Нужно обеспечить твою безопасность.

Я непонимающе хмурюсь:

– Но ведь полиция и нужна для того, чтобы обеспечивать безопасность!

В этот момент открывается дверца кабины фургона – и наружу выскакивает молодой парень в темно-сером худи. Черные как смоль волосы, бледное, как у вампира, лицо, а глаза – две угольные ямы… Невозможно сразу не узнать!

Это Дэмиен.

Меня словно бы прошивает от головы до пят дрожь ужаса. Кости превращаются в кисель, ноги разом отказываются подчиняться. Я не могу двинуться с места… Не могу бежать. Вообще ничего не могу – только застыть на месте, в ужасе глядя на своего мучителя.

Дэмиен выхватывает из кармана худи маленький пистолет. Словно в замедленной съемке, прицеливается и стреляет, и я успеваю метнуться под прикрытие почтового ящика, так что пуля попадает в женщину-почтальона, которая как раз подошла вынуть сегодняшнюю почту, и она падает на тротуар, разливая свой кофе из одноразового стаканчика. В толпе слышатся крики, начинается паника, кто-то пытается бежать, толкает других… А я, согнувшись, застываю за ящиком, в ужасе глядя на ярко-красные пятна крови на форменной блузе почтальонши.

– Быстрее! – кричит мой незнакомый-знакомый защитник поверх криков толпы и дергает меня за руку.

Я слишком потрясена, чтобы сопротивляться, и покорно позволяю ему тащить меня за собой. Мы сходим с тротуара и, взявшись за руки, мчимся по проезжей части. За спиной слышен визг шин по асфальту, я оглядываюсь и вижу, как фургон резко разворачивается и прет по встречке. Тому, кто за рулем, явно плевать на правила движения: единственное, что ему важно, – это нас уничтожить.

На бегу я спотыкаюсь обо что-то твердое, едва не падаю и роняю школьную сумку с учебниками.

– Забудь! – кричит мой спутник, дергая меня за руку и не давая остановиться и поднять утерянное.

– Там мой телефон! – отчаянно воплю я, пытаясь вырвать у него свою руку. – Он… совсем новый! Родители меня убьют!

– Если застрянешь, тебя в самом деле убьют! – кричит он в ответ, продолжая тащить меня за собой.

Пропадать так пропадать. Я бегу со всех ног, сердце колотится где-то в горле, за спиной нарастает рев автофургона. Парень делает поворот налево, на уличный рынок, и мы вместе подныриваем под черно-желтый шлагбаум с надписью «ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН». Однако же шлагбаум – ни на миг не препятствие для фургона, который просто сносит его с пути, разбивая в пластиковые щепки.

Мой спаситель все тянет меня за собой, и мы петляем между прилавками, натыкаясь на людей, даже сбивая кого-то с ног. Преследующий нас фургон врезается в рыбный прилавок, и рыбы и куски льда разлетаются во все стороны взрывом осколков и чешуи. Дэмиен – или кто там за рулем безумного фургона – плевать на это хотел, похоже, единственное, что его занимает, – это нас догнать и уничтожить.

Мы уже почти добежали до выхода с рынка, и тут я запинаюсь о бордюр и падаю на колени. Мой товарищ вздергивает меня на ноги, но уже поздно: фургон нависает над нами, догнал, догнал, нам не удалось убежать. Парень обхватывает меня обеими руками, подминает под себя, прикрывая своим телом, и я зажмуриваюсь, готовясь к неминуемой смерти под колесами… Однако же столкновения нет. Я слышу оглушительный и ужасный треск, зажмуриваю глаза еще сильнее… а потом – звук бьющегося стекла и громкий хлопок.

Осторожно, еще не веря в собственную удачу, я открываю глаза. Фургон неожиданно и резко затормозил в нескольких метрах от нас, лобовое стекло его разбито, тело водителя – водительницы – пробило стекло собой и вылетело вперед на дорогу. Сейчас оно остывает кровавой кашей на асфальте. Я вижу, как от разбитого радиатора машины поднимается дым – фургон на полной скорости впилился в оградительный дорожный столбик.

Пару секунд царит оглушительная тишина. Мой спаситель медленно отпускает мою руку. Я пытаюсь оглядеться. Рынок выглядит так, будто посреди него разорвалась бомба. Перевернутые лотки, рассыпанные по земле товары, торговцы попрятались кто куда и осторожно начинают выглядывать из-за прилавков, кто-то собрался в маленькие группы, кто-то в шоке замер у стены… Уже слышатся крики и стоны раненых – люди, преодолев шок, пытаются подать голос.

А машина, послужившая причиной всего этого хаоса, застыла не более чем в метре от меня. Фургон страшно изуродован столкновением, двигатель сдох, радиатор дымится, вместо ветрового стекла – зияющая рваная дыра… Короткая занавеска заляпана кровью.

И тут со скрежетом открывается пассажирская дверь – и наружу выходит Дэмиен. Он выглядит обдолбанным, как наркоман, но, похоже, совершенно цел.

Я невольно издаю короткий стон ужаса. Не больно, но решительно парень-американец вздергивает меня на ноги. От радиатора фургона валят клубы пара, которые создают для нас подобие дымовой завесы. Под этим прикрытием парень тянет меня за собой, толкает под ближайший опрокинутый торговый лоток – и мы, согнувшись, укрываемся там вместе с другими покупателями, которые не ожидали вместо рынка оказаться на поле боя. Рядом со мной сидит на корточках девушка в спортивном топике и велосипедных штанишках – видно, ее все это застало во время пробежки. Она порывисто хватает меня за руку и выдыхает:

– У него пушка!

Ее взгляд мечется между мной и Дэмиеном, лицо выражает крайний ужас, который только подчеркивают розовая помада и яркие тени для век. И вдруг ее лицо изменяется, словно в кошмарном сне, накрашенные губы растягиваются в безумной улыбке, рука, схватившая меня за запястье, сжимается, как наручник, накладные ногти впиваются мне в кожу.

– Девчонка здесь! – пронзительно орет она – и я слышу, что ее голос тоже изменился, стал словно бы старше. – Здесь! Здесь! – хрипит она, как старуха, сжимая мою руку, будто когтями.

Но ее крики вмиг прерываются, когда мой спаситель, парень-американец, ударяет ей по шее ребром ладони. Глаза девицы закатываются, и она без чувств оседает на асфальт.

– Черт… Наблюдатель, – шепчет он лихорадочно, отталкивая ее от меня, невзирая на возмущенные крики наших соседей по укрытию. – Надо бежать. Спасаемся.

– Что… что такое «наблюдатель»? – лепечу я еле слышно, в ужасе отодвигаясь от вырубленной им девушки.

Но времени на объяснения нет. Дэмиен нас уже разглядел. Он направляет на меня свою пушку и стреляет, пуля пролетает в дюйме от моей головы и рикошетит от рыночного лотка. Раньше, чем этот психопат успевает выстрелить еще раз, американец сдергивает меня с места и тащит за собой в ближайший переулок. Дэмиен мчится следом – он бежит молча для экономии дыхания и притом исключительно быстр.

Из переулка мы выскакиваем на широкую улицу, петляем между машинами, едва не попадая под колеса, и бросаемся в очередную узкую улочку. Мои легкие горят огнем, ноги подкашиваются, однако я стойко бегу, стараясь оторваться от преследователя. Мы ныряем в проулки, перепрыгиваем через оградки, парень не отпускает моей руки, помогая не упасть.

– Ну же! Не тормози! – кричит он на бегу, и я, как могу, держусь с ним наравне.

Выскочив на очередную широкую улицу, мы едва не врезаемся в автобусную остановку. Как раз подошел автобус, из которого высаживаются пассажиры. Дэмиен слегка застрял в толпе, и нам удалось выиграть немного времени. Свернув направо, потом налево, потом снова направо, я пытаюсь понять, намеренно мой спаситель выбирает именно эти повороты или просто несется куда глаза глядят… И тут мы вылетаем к ярко-синему мотоциклу, припаркованному на углу. Парень выхватывает из кармана ключи зажигания.

– Что за… вообще… творится? – выдыхаю я, сглатывая слюну и вытирая пот со лба.

Не удосужившись ответить, парень бросает мне в руки мотоциклетный шлем. А потом вскакивает на сиденье и дает по газам.

– Шлем на голову – и быстро садись!

– Ты умеешь… рулить этой штукой? – Я таращусь на него во все глаза. Он вроде бы на вид моего возраста, вряд ли у него есть водительские права, и…

– А то! – обрывает он меня. – В шестидесятых я катал с Ангелами Ада! Садись уже!

– Нет! – кричу я, игнорируя дикий ответ. – Сперва объясни, что вообще происходит! Кто ты такой?! Почему меня пытаются убить… и похитить, и это все?!

Парень бросает взгляд через плечо:

– Давай же! У нас нет времени на болтовню!

Голова моя ужасно кружится, словно я попала в центр циклона. Страх, смятение, замешательство, усталость… Я совершенно выдохлась – но продолжаю стоять на своем. В конце концов, я ничего не знаю об этом парне, понятия не имею, куда он хочет меня увезти!

Видя, что я не собираюсь двигаться с места, он чертыхается:

– Ладно, я расскажу тебе! Я тебе все расскажу – но по пути, хорошо?

Промедлив еще пару секунд, я замечаю, что из-за угла выскочил Дэмиен. Дэмиен с пистолетом в руке. Он с огромной скоростью мчится к нам – и у меня не остается выбора. Стремительно нахлобучив на голову шлем, я прыгаю на мотоцикл за спиной своего незнакомого товарища и крепко обхватываю его за пояс.

– Держись как следует! – кричит он – и с бешеным ревом мотоцикл срывается с места.

9

Мотор байка рычит, мы летим вперед как бешеные, лавируя между машинами. Я еще никогда не ездила на байке, и скорость меня невозможно пугает. Я вижу, как в противоположном направлении проносится несколько полицейских машин и вдобавок «Скорая помощь», их сирены завывают, мигалки вращаются. Наконец меня настигают последствия шока: накатывает тошнота, кажется, вот-вот вырвет. В голове сплошной туман – так много вопросов, страхов, сомнений! А как жутко думать о невиновных ни в чем людях, которых в погоне за мной сбил этот мерзкий фургон, о женщине, в которую попала пуля Дэмиена! Я разрываюсь на части от паники, ярости, чувства вины и замешательства.

Мой спаситель коротко бросает на меня взгляд в боковом зеркальце мотоцикла – он явно понял, что со мной что-то не так. Да все не так.

– Ты не ранена? – орет он во весь голос, чтобы перекричать рев мотора.

Я отрицательно трясу головой, он ободряюще улыбается:

– Ну клево! Кстати, меня зовут Феникс!

– П-приятно… познакомиться… Я Дженна! – с трудом выкрикиваю я в ответ.

– Да, Дженна Адамс, я знаю! – отзывается он, и тут я осознаю, что мы свернули на знакомую улицу.

– Мой дом… тут… за углом! – кричу я ему в ухо, надеясь, что он верно расслышал.

– Знаю! – С этими словами Феникс катит дальше, и не думая повернуть в указанном мной направлении.

– Нам нужно ко мне домой! Родители…

– Там небезопасно, – на ходу отзывается он и заворачивает за угол, направляя мотоцикл в сторону центра. Этот парень столько знает обо мне, а я о нем ничего вообще не знаю!

– Ты обещал рассказать, что происходит! – ору я.

– На тебя идет охота, – коротко бросает он.

– Охота? Что ты имеешь в виду, что такое… охота?!

– Это все я виноват! Я слишком поздно тебя нашел… Воплощенные уже знают, кто ты такая… Их ничто не остановит… Твоя душа…

Ветер срывает с его губ обрывки слов, к тому же шлем мешает мне как следует расслышать. И вообще все это не имеет никакого значения!

– Что? Кто такие Воплощенные?!

Феникс тем временем чуть притормаживает – мы выкатываемся на улицу с плотным трафиком, на перекрестке Элефант и Касл.

– Охотники за душами, – полуобернувшись, поясняет парень. – Древняя секта, чья цель – отыскать Первопроходцев и навеки уничтожить их души.

Что за бред?! С каждым мигом все еще больше запутывается!

– Первых кого? – кричу я отчаянно. – А от меня-то им чего надо?

Я вижу в зеркальце, как Феникс удивленно поднимает бровь:

– Как чего? Твою душу, конечно же!

– Мою душу? Что ты имеешь в виду? Но… зачем?

– Да затем… – Феникс бросает взгляд в зеркальце – и чертыхается. А потом дает по газам, и мотоцикл с ревом срывается с места – так резко, что я едва не падаю, ослабив хватку, но успеваю крепко сцепить руки на его талии и прижимаюсь к нему всем телом, надеясь выжить, потому что наш байк то соскакивает на обочину, то снова вспрыгивает на дорогу, бешено петляя между машинами, застрявшими в пробке.

– Давай потише! – визжу я в панике.

– Нельзя! Он нас выследил! – кричит в ответ Феникс, и не думая замедлить ход.

Наконец, рискнув бросить взгляд через плечо, я вижу, что Дэмиен и правда сел нам на хвост. Теперь он несется за нами на ярко-желтом мотоцикле с красной надписью «Доставка пиццы» – без сомнений, отнятом у безобидного курьера, который, я надеюсь, хотя бы остался жив. По обеим сторонам Дэмиена несутся еще два мотоциклиста в шлемах с затемненными стеклами, так что лиц не разглядеть. Кровь леденеет в моих жилах.

Трое мотоциклистов мчатся за нами, шныряя между автомобилями, как акулы, прокладывающие путь сквозь косяки рыб. Гудят сирены, отчаянно сигналит патрульный, когда мы на красный свет прорываемся вперед и выезжаем в третий выход в сторону Сити. Я сжимаю седло мотоцикла ногами, сердце бьется где-то в горле, когда Феникс совершает на байке жуткий прыжок и проскакивает в щель между легковушками, в которую мы едва проходим по ширине.

– Прижмись крепче! – кричит Феникс, когда мы врубаемся в очередное узкое место на перекрестке.

Я стараюсь как могу, вцепляясь в него и пригибаясь, но наклон мотоцикла под углом в 45 градусов – все-таки слишком много… Ну, почти. Каким-то чудом мне удается удержаться, полоса асфальта мелькает в опасной близости от моего лица – но все же мы умудряемся завернуть за угол и выправиться, едва не вписавшись в грузовик. Феникс резко тормозит и выруливает на тротуар. Я настолько перепугана погоней, что едва могу дышать. Пульс скачет как сумасшедший. В зеркале заднего вида снова выпрыгивают три фигуры на байках – Дэмиен и его люди, расстояние между нами сокращается…

Феникс резко поворачивает влево – потом вправо – потом снова влево, со всех сил гонит вперед, под виадук Лондонского моста.

– Никак не оторвемся! – отчаянно кричит он, пока мы гоним по туннелю, а за нами нарастает рев байков преследователей, отражаясь эхом от каменных стен. Туннель выплевывает нас с противоположного конца – и мы чудом не врезаемся в машину, едущую по встречке.

А вот одному из преследователей свезло меньше: он на полной скорости врезается в капот автомобиля, вылетает из седла и всем телом ударяется о железное ограждение. Я в ужасе зажмуриваюсь, вцепившись в плечи Феникса. Мы ни на миг не замедляем движение…

Но не останавливается и Дэмиен на пару с оставшимся товарищем.

Феникс резко сворачивает направо, под красный знак с запрещающим проезд кирпичом, который я успеваю заметить краем глаза.

– Нет! – ору я во весь голос. – Там односторонняя дорога!

Однако Феникс не обращает внимания – похоже, это часть его плана.

Мы мчимся по дороге навстречу потоку транспорта, ловко петляя между машинами, нам вслед сердито гудят сирены… Какой-то разгневанный водитель резко дергает автомобиль в сторону, чтобы избежать лобового столкновения, и вписывается в припаркованный на обочине фургон, таким образом совершенно блокируя дорогу. В последнюю секунду мотоциклист в черном шлеме успевает дать по тормозам. Но Дэмиену плевать: он просто соскакивает на байке на тротуар и мчится за нами параллельно шоссе, пешеходы прыскают в стороны у него из-под колес, как перепуганные голуби. Он умудряется держаться с нами наравне – нам мешает ускориться трафик.

– Не уйдешь! – рычит он из-под шлема и делает бросок в нашу сторону, пытаясь меня схватить. Я визжу, когда его рука вцепляется мне в воротник куртки. Феникс ногой отпихивает мотоцикл Дэмиена навстречу катящемуся автобусу. Чтобы вырулить, тот вынужден выпустить мой воротник.

В конце улицы с односторонним движением мы резко поворачиваем влево и выезжаем на магистраль, ведущую через Темзу. Феникс жмет на газ, стараясь оторваться как можно дальше от преследователей. Перед нами – подобный крепостным вратам въезд на мост Тауэр-бридж, на том берегу высится лондонский Тауэр, четыре его башни вонзаются в серый столичный небосвод.

На подъезде к мосту перед самым нашим носом загорается красный свет, и звук клаксона возвещает, что проезда нет. Ворота на мост начинают сходиться, перекрывая движение. Выше по течению я замечаю корабль с высокими мачтами, ожидающий, когда разведут мост, чтобы его пропустить.

В панике я кричу Фениксу в самое ухо:

– Мост! Они разводят мост!

– Сам вижу! – огрызается тот, не останавливая байка. Мы успеваем в последний момент проскочить в ворота, невзирая на красные мигающие огни семафора. Половинки моста медленно начинают подниматься… Скорее!

Похоже, один из наших преследователей – тот, что в черном шлеме, – наконец отстал, не решаясь продолжать погоню, но Дэмиен все еще у нас на хвосте, не собираясь отступаться, каким бы ни был исход.

Феникс снова приказывает: «Держись крепче!» – и предельно увеличивает скорость. Мы мчимся по медленно поднимающемуся крылу моста прямо к растущей на глазах пропасти. Край моста приближается, и я уже не сомневаюсь, что именно за безумие замыслил мой спаситель.

– Ты с ума сошел! – кричу я, что, однако же, не мешает мне вцепляться в него изо всех сил, прижимаясь грудью к его спине.

Брешь между половинами моста разверзается все шире, с каждой секундой – один метр… два… пять… Мотор мотоцикла ревет, с трудом справляясь с гонкой вверх и вверх, и я отчетливо понимаю, что у нас нет шансов. Но поворачивать назад уже поздно…

И тут наш байк взлетает над пропастью с края моста. Внутри меня словно что-то обрывается – на тот короткий миг, когда мы висим в воздухе и под нами рычит мотоцикл. Я успеваю увидеть город с высоты птичьего полета – шикарный вид на Тауэр, внизу черная бездна речной воды, готовая нас поглотить. Я даже теряю ощущение реальности, словно бы провалившись в какой-то сюрреалистический боевик… но возвращаюсь в себя, когда байк с грохотом приземляется по ту сторону моста и отдача сотрясает все мои кости. Дальше мотоцикл уже по инерции катится вниз по наклонной, а Феникс давит на тормоза, стараясь уменьшить разгон, и умудряется остановиться раньше, чем мы врезаемся в мостовые ворота на северном берегу.

Я едва дышу от шока и облегчения, оглядываюсь – как раз вовремя, чтобы увидеть, что Дэмиен тоже попробовал прыгнуть. Его желтый байк парит в воздухе, и сердце мое обрывается – неужели этот кошмар еще не закончился? Но нет – тех секунд, что прошли между нашим и его прыжками, хватило для того, чтобы пропасть между двумя половинками моста разверзлась непоправимо широко. Не допрыгнув до нашей части моста буквально на волосок, Дэмиен вместе с байком с плеском обрушивается вниз, в реку.

Феникс, спешившись, бросается к балюстраде и смотрит вниз.

– Можешь его разглядеть? – отрывисто спрашивает он меня.

Я старательно вглядываюсь в мутно-темную воду Темзы. По ней расходятся огромные круги, но ни плывущей фигуры, ни мотоцикла не видно. Я качаю головой.

– Продолжай следить, – бросает Феникс, не переставая мониторить реку. – Нам нужно точно убедиться, что…

Однако же он вскидывается на приближающийся к южному краю моста вой полицейских сирен, под которые разводной мост снова начинает медленно опускаться. Феникс кивает мне на мотоцикл, прыгает на сиденье – он не горит желанием встречаться с полицией. Ладно, не узнали наверняка, выплыл ли Дэмиен, нам сейчас не до него: вскочив на байк, мы срываемся с места в момент открытия ворот раньше, чем нас успевают остановить.

Я по-прежнему цепляюсь за своего спасителя, едва живая после таких сильных впечатлений. Ну и поездочка у нас вышла! До сих пор поверить не могу, что мы, уходя от погони, перепрыгнули через разведенный Тауэр-бридж! Еще покрутившись по улицам на северном берегу, Феникс наконец замедляется до нормальной для лондонских улиц скорости. Мы едем по городу – я уже толком не понимаю, куда именно. Еще несколько кварталов, какой-то переулок… в котором Феникс останавливает байк, и мы спешиваемся.

Дрожащими руками я снимаю шлем и прислоняюсь к стене. Все тело мое трясется как осиновый лист – накатывают постэффекты адреналинового прилива. Мне требуется огромное усилие воли, чтобы не сблевать.

Феникс тем временем подходит к ржавой железной дверце в боковой стене какого-то старого дома, поднимает щеколду. Дверь со скрипом открывается. Парень жестом приглашает меня войти. Я осторожно переступаю порог помещения, которое с виду похоже на вестибюль давно не используемой станции метро. Пыльное, полутемное, с потрескавшимся стеклом в будочке кассы и даже со старым неподвижным турникетом. Вид у этого местечка такой, будто сюда многие годы не ступала нога человека.

Продолжение книги