Эта жестокая грация бесплатное чтение

Emily Thiede

THIS VICIOUS GRACE

Copyright © 2022 by Emily Thiede

«Published by arrangement with Rights People, London through The Van Lear Agency».

All rights reserved.

© Елизарова А., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Один

Attraverso la Finestra Divina, la luce riduce i demoni in cenere.

Льющийся сквозь божественное окно свет испепеляет демонов.

Три свадьбы.

Трое похорон.

Другой человек был бы раздавлен, но Алесса, преклонив колени у расположенного на алтаре инкрустированного драгоценностями гроба, опустила голову, чтобы скрыть сухие глаза. Храм под Цитаделью пропах плесенью и смертью, а воздух заполонили парящие пылинки, напоминающие призрачных светлячков.

Она обязательно заплачет. Позже. Как и всегда. Овдоветь в восемнадцать было довольно трагично, и ни один из ее партнеров не заслуживал смерти. Однако сложно выдавливать из себя слезы вот уже третий раз.

Хьюго, ее третий Фонте и несчастное тело, лежащее перед ней, уверял, что он всего лишь перенервничал, оттого и тряслись его руки. Ей следовало бы догадаться. Впрочем, она и так все понимала. Но боги выбрали ее, а она выбрала его. И даже осознавая тот факт, что ее прикосновение может обречь его на худшие страдания, потянулась к нему во второй раз.

Алесса Паладино – священное орудие богов.

Последнее свадебное платье отправилось в сундук, а ему на смену пришло траурное одеяние, сапоги по колено и мантилья, накинутая на волосы. И, разумеется, перчатки. Куда без них. Но, несмотря на все это, холод пробирал до костей. Даже на острове, славящемся знойной жарой, солнце не могло согреть то, чего лучи не касались.

Сложив руки, словно в молитве, Алесса легонько подула между ладонями. Она ощущала слабый отголосок дара Хьюго всего мгновение, но все равно вернула его обратно. Образовавшаяся после этого пустота походила на своеобразное искупление.

Колени болезненно ныли, но она не собиралась подниматься, пока все не рассядутся по своим местам. Та еще задачка. Времени у нее было в обрез, а на траур она тратила драгоценные минуты, требующиеся для поиска следующего Фонте. Или, если уж на то пошло, нескольких Фонте.

С одной стороны прохода восседало двенадцать членов Совета, сверлившего ее загадочными взглядами. Они вечно наблюдали. Ждали. Сначала, чтобы она достигла приемлемого для выбора партнера возраста. А потом – выбора последующего. И затем еще одного. Вскоре они приведут к ней очередную жертву.

Партнера. Ее следующего партнера.

На этот раз нужно сделать все правильно. Совет, если потребуется, притащит в Цитадель нового избранника, подгоняя того острыми мечами, но ей хотелось выйти за добровольца.

Направившись к своему месту, Алесса остановилась и присела в реверансе перед Ренатой Ортиз, прежней Финестрой, чья сила испарилась пять лет назад – в день, когда расцвела Алесса. Рената кивнула, спокойно и чуть ли не надменно, в то время как ее Фонте, Томохиро Миямото, участливо улыбнулся. Из них получилась отличная пара. Даже великолепная. Какой и должны быть Финестра и Фонте.

Алесса ощутила знакомый укол зависти, когда партнеры взялись за руки.

Она все отдала бы, лишь бы подержаться за руки. Или обняться.

Убила бы за объятия.

Буквально.

Алесса устроилась на своем месте и прижала ко рту кулак, лишь бы после глубокого вдоха с губ не сорвалось хихиканье или, что хуже, всхлип. И принялась выравнивать дыхание, отчего на груди натянулась жесткая черная ткань. Знай она, как часто придется надевать траурный наряд, попросила бы заменить его уже после первых похорон.

Внезапно на соседнее сиденье скользнул Адрик, поправляя лацканы и скорчив самую несчастную мину.

– Не проронишь ни слезинки по славному Хьюго, сестренка? – протянул он, почти не шевеля губами. – К счастью для меня, рядом с тобой освободилось местечко.

– Рядом со мной место всегда свободно. – Алесса сжала облаченные в перчатки руки в попытке хоть немного согреть пальцы.

Рената, сидящая через ряд, наградила Алессу предупреждающим взглядом.

Она не была виновата в том, что Адрик не уважал правила. Возможно, он даже решился бы обнять ее, однако она никогда не просила. Финестре не подобает прикасаться к кому-либо, кроме избранного Фонте, и то лишь после Диворандо. Да и сама попытка была слишком опасна. От одной только мысли о лежащем перед ней на алтаре брате-близнеце у нее скрутило живот.

Ему следовало сесть куда-нибудь подальше. Финестра должна полностью отречься от прежней жизни. Решительно и бесповоротно. Так было заведено. Ей даже думать о нем как о брате-близнеце запрещалось, не то что разговаривать с ним.

– Еще не выбрала следующего? – задал вопрос Адрик жестами, когда хор приступил к песнопению. Чуть в другой формулировке. Их дедушка был глухим, ввиду чего они могли свободно общаться на языке жестов, однако то, что выдал брат, изобразив пальцами на своих коленях, являлось грубым искажением языка, которое понимала только она. Папа бы ужаснулся. Но его здесь не было. Впрочем, он больше не был ей отцом.

– Выбираю, – ответила она жестами.

– Поторопись, – произнес он, перейдя на хриплый шепот. – За прошлый месяц из Саверио бежала дюжина парней.

Ее живот скрутило от ужаса. Она не помнила, сколько на острове осталось подходящих Фонте, не могла позволить себе отпугнуть еще больше претендентов. И еле подавила порыв обернуться и посмотреть, кого недоставало.

Фонте при рождении благословлялись защитной магией: огня, ветра, воды, земли, электричества и другими, – а потому их уважали и почитали, считая ценными ресурсами, и не имело значения, отбирали их на службу или нет. Каждый Фонте ежегодно получал щедрую выплату, освобождался от военных обязанностей и ограждался от любого потенциального вреда.

До некоторых пор.

– Скатертью дорога, – прошипела Алесса. Лучше гневаться, чем поддаваться панике. К тому же она принимала свой долг, осознавая, что нельзя впадать в отчаяние там, где это могут увидеть. – Тот, кто бросает свой народ, недостоин быть моим Фонте.

Без Финестры, способной впитать и приумножить силу, дар Фонте был весьма слабым, однако одаренный все равно мог приносить хоть какую-то пользу. А вот она без партнера, готового ее насытить, ни на что не годилась.

Потому и не стала спорить с последовавшей репликой Адрика:

– Лучше недостойный Фонте, чем вообще никакого.

Алесса рискнула бросить на него взгляд. Цвет глаз – зеленые в ясные дни, но куда чаще карие, – единственное, что выдавало в них брата и сестру. Высокий, длинноногий, загорелый Адрик, обладатель золотистых кудрей, двигался по жизни легко и непринужденно, в то время как она унаследовала от матери темные локоны и молочную кожу, мгновенно сгорающую на солнце, а легкость и непринужденность испарились за годы изоляции и соблюдения правил.

– Мог бы и обнадежить, – прошептала она.

Адрик словно задумался на секунду.

– Кто-то должен подходить к ситуации с юмором.

– Здесь нет ничего смешного.

– Разумеется. – В его голосе послышалась едва уловимая дрожь. – Но если бы я относился ко всему слишком серьезно, не смог бы выбраться из постели.

Алесса тяжело сглотнула. Когда умер ее первый Фонте, Эмир, Адрик встал за стенами Цитадели и пародировал пиратов, затягивая непристойные морские песни часами напролет, пока ее всхлипы не сменились икотой от смеха. Он никогда не вел себя серьезно, насколько бы паршиво ни складывались дела, и хотя она много лет просила брата относиться к ее ситуации должным образом, сейчас Алесса сомневалась, что справилась бы с давлением, если бы тот послушался.

Солист приступил к исполнению «Песни богини»[1] на общепринятом языке, после к нему присоединился вокалист, запевший на древнейшем диалекте, а затем подключились другие, и дюжина языков сплелась в столь же замысловатой гармонии, как и само общество.

«Вместе мы защищены. Врозь мы разрушаемся».

Когда в воздухе растворилась последняя нота, по ступенькам поднялся испещренный морщинами старый падре Калабрийский и пару раз прочистил горло, хотя стояла гнетущая тишина.

– Боги жестоки, но милосердны, – начал он.

«Легко ему говорить».

– В начале Богиня сотворила человечество, но Кролло увещевал ее, что мы слишком порочны и эгоистичны, чтобы существовать. Когда Кролло послал пожар, Богиня подъяла воды, чтобы его потушить. Он обрушил ураганы, а она создала убежища. А когда Кролло поклялся стереть нас с лица земли, чтобы воссоздать новое начало, Богиня бросила ему вызов, потому что верила в нас. Поодиночке, говорила она, люди словно нити, которые легко разорвать. Но сплетенные воедино мы достаточно сильны, чтобы выжить.

Алесса заерзала на неудобной скамейке. С ее удачей она лишится чувствительности ниже талии и рухнет на пол, как только поднимется, чтобы уйти. Богиня могла бы немного облегчить ее участь, добавив к великой и смертоносной силе терпимость к дискомфорту.

Ощутив, что падре Калабрийский обратил свой взор на нее, Алесса выпрямила спину.

– И тогда Богиня и Кролло заключили пари: он может послать своих пожирающих приспешников, но тогда Богиня воздвигнет священные острова, на которых верующие будут стараться жить в гармонии, доказывая, что они достойны существования, несмотря на циничное мнение Кролло. А поскольку Богиня любит нас, она вооружила своих детей дарами…

Многие тут же украдкой глянули на Алессу, и она попыталась принять максимально одухотворенный вид.

Безусловно, все сказанное было правдой и они остались перед Богиней в долгу, но почему ей в голову не пришло решение попроще? Например, непробиваемый щит. Ну или сделать острова невидимыми. Богиня с Кролло могли бы сойтись на одной планетарной катастрофе, и весь этот нонсенс прекратился бы еще с полвека назад. Но нет, что вы! Преисполненная мудрости Богиня захотела научить своих детей договариваться и дорожить партнерскими отношениями, а потому сотворила спасителей, которым не выжить в одиночку.

Божественное партнерство являлось постоянным напоминанием тому, что спасение возможно только при условии объединения сил. Поэтому Финестра могла лишь усилить чей-то дар.

Взяв за руку оперного певца, Финестра была способна поставить на колени даже самого беспощадного критика. Стоит коснуться лучника, и спустя пару минут он поразит все цели в самое яблочко. А в паре с Фонте Финестра, не прилагая усилий, могла уничтожит армию демонов, посланную Богом Хаоса.

По крайней мере, так это должно было работать.

Когда Алесса впервые предстала перед Советом, ряд морщинистых мудрецов заставил ее поверить, что все легко и просто, как дважды два.

1. Выбрать Фонте.

2. Не убить его.

3. Приумножить его магию и спасти всех и вся на Саверио – ну, или погибнуть первой.

Ее взгляд скользнул к сверкающему гробу.

Допустим, не первой.

Даже сейчас некоторые продолжали уверять, будто смерть – это хорошее предзнаменование. Чудовищно печальное, само собой, но обнадеживающее. Финестра оказалась настолько могущественна, что случайно убила первого Фонте? Значит, превосходная защита в осаде обеспечена. Убила второго? Что ж, от несчастного случая никто не застрахован. Кроме того, она была юна, а умение управлять даром приходит не сразу. Разумеется, в следующий раз она проявит осторожность. Однако после третьих похорон сила Алессы больше не казалась обещанием победы, а время поджимало.

Служба закончилась словами:

– Per nozze e lutto, si lascia tutto, però chi vive sperando, muore cantando. – «В свадьбе и трауре один отпускает, а живущий с надеждой умирает с песней на устах». Вероятно, она не слышала ничего печальнее. Хьюго точно не покинул мир на середине ноты.

Процессия двинулась между рядами, приглашенные тянулись к глянцевой поверхности гроба и проводили по ней рукой.

Алесса не стала этого делать. Дух или призрак Хьюго – или в какой форме он блуждал по земле – предпочел бы, чтобы она держалась как можно дальше от него.

Когда усопшего проносили под резной каменной аркой, выкованной в виде богов, собравшиеся бормотали: «Покойся в компании героев». Его унесли.

Возможно, называть Хьюго «героем» было слегка неоправданно, ведь он только и сделал, что умер, но она не имела права голоса в этом.

Люди поднялись со своих мест, медленно поправляя накидки и юбки и смахивая с одежд невидимые пылинки.

Адрик локтем ткнул Алессу в ребра, и она отшатнулась, – ее сердце заколотилось от редкого ощущения физического контакта.

Ох. Все тянули время. А она не уловила намек.

Изобразив за спиной неприличный жест, она встала и направилась к алтарю Богини в передней части храма. Пока она притворялась молящейся, каждый желающий мог унести ноги.

Какая послушная Финестра. Такая благочестивая. Такая покорная.

Скрывшись от любопытных взглядов в алькове, Алесса присела у каменного алтаря и прижалась щекой к прохладному мраморному плечу Богини. В груди щемило от чувства одиночества, от пустоты, образовавшейся в сердце.

Семья забыта.

Друзей нет.

Ей даже места не найдется в крепости, высеченной в основании острова. Потому что, когда явятся Пожирающие, народ – люди с семьями и друзьями – будет обниматься во тьме и благодарить богов за то, что они не на ее месте.

Неф опустел, и Алесса в одиночестве поднялась по широкой лестнице на находящуюся выше пьяццу[2], пускай и дышать в тесном наряде было непросто. С каждой ступенькой становилось все жарче, и намокший от пота материал лип к коже. Совет, по крайней мере, позволил не носить во время частных мероприятий вуаль, после того как на приеме в честь летнего солнцестояния у нее случился солнечный удар. Да и благодаря ныне модным юбкам-накидкам – сзади цельным и ниспадающим до пола, а спереди состоящим из двух кусков материи, идущих внахлест и достигающих коленей, – она могла наконец-то уберечь свое лицо от столкновения с дорогами столицы Саверио, города Тысячи Звезд.

Алесса вышла на свет, прищурившись от ярких солнечных лучей, и заняла свое место рядом с Томо и Ренатой. Краснолицая стража, чья форма пропиталась потом, выстроилась в линию на широких ступенях Цитадели, отдавая честь, после чего ожидающая толпа притихла, склоняясь в поклонах и приседая в реверансах.

Обычно с привычного для нее наблюдательного пункта – балкона четвертого этажа Цитадели – стильные молодые женщины Саверио напоминали стаю павлинов, расхаживающих по городу в разномастных нарядах. Сейчас же, окутанные в одежды серых и черных оттенков, они походили на скопище перепачканных голубей, заполняющих всю пьяццу.

В упор на Алессу никто не глядел, словно она была слишком ужасна, чтобы смотреть на нее невооруженным глазом, и все же ее не покидало давящее ощущение, что все вокруг пялятся.

«Вперед. Кланяйтесь благословленной спасительнице, которая продолжает убивать ваших родных и друзей».

Рената зыркнула на нее, и Алесса покраснела, как если бы произнесла богохульную мысль вслух. Невзирая на разницу в возрасте в два десятилетия, Рената благодаря янтарному цвету кожи, золотистым волосам и широким каштановым бровям вполне могла сойти за сестру Алессы, вот только в Алессе она видела лишь исполнительницу долга, но никак не родственницу или подругу. И в подобные моменты это становилось предельно и болезненно очевидно.

Выражение лица Томо ее слегка подбодрило.

– Помни, напуганные люди жаждут определенности.

– Ты уверенная, – проговорила Рената под нос. – И должна быть собранной.

Алесса обнажила зубы в уверенной улыбке, от которой один из стражников вздрогнул. И она чуть поубавила экспрессии.

Вот честно. Если бы ей пришлось составлять список качеств, описывающих ее хоть в какой-то степени, «уверенная» и «собранная» в него даже не попали бы.

Когда ее впервые представляли народу на этой же самой пьяцце, все стояли плечом к плечу, в глазах людей теплилась надежда, а в улыбках читалась вера.

Еще совсем недавно она была обыкновенной девчонкой. И вдруг превратилась в спасительницу, избранную Богиней. Обожаемую, важную и настолько популярную, что даже не знала, на кого бросить взгляд первым.

Все изменилось. Больше никто не хотел становиться ее Фонте. Никто не желал делить с ней свой дар. Хотя делить – это громко сказано. Ведь если ты чем-то делишься, то получаешь что-то взамен. И в конце обмена оба участника останутся живыми. А это обещание она исполнить не могла.

Но она пыталась. Пыталась снова и снова.

И даже в такой беспокойной толпе обнаружить Фонте не составляло труда, потому что их окутывали видимые облака тьмы. Она встречала их десятки раз, однако они оставались лишь незнакомцами со знакомыми именами.

Калеб Топоровский с вечным выражением скуки на лице слишком быстро отвел взгляд, пока приглаживал лоснящиеся волосы цвета меди.

Йозеф Бенхейм, одетый с иголочки в наряд цвета полуночи, смотрел на нее, не опуская глаз, и она почти слышала, как он напоминал себе не моргать. Его сходство со старшей сестрой просто поражало, и у Алессы в горле встал ком. В семьях редко рождалось два Фонте; но если так происходило, это считалось признаком силы и благословением богов. Он должен был стать одним из главных кандидатов Алессы, но она уже отняла у его родителей одного ребенка.

Другие Фонте неохотно ловили ее взгляд: Нина Фон, Саида Фарид, Камария и Шомари Ачебе.

Большинство старались смешаться с толпой. Она не могла их за это винить. Она едва знала людей, которых убивала, в то время как они росли вместе.

И теперь Фонте были вынуждены делать вид, будто ждут не дождутся, когда их выберет девчонка, чья сила без их дара бесполезна.

«Богиня, дай мне знак».

Однако на самом деле ей требовался толчок. Она часами напролет наблюдала за городом с высоты, мечтая очутиться среди людей, но как только ей удавалось сбежать из своей золотой клетки, она забывала, как размахивать крыльями.

Алесса сделала всего три шага, прежде чем гомон на площади вынудил ее остановиться.

Женщина проталкивалась через толпу, стремясь оказаться в центре пьяццы.

В белоснежном одеянии она походила на звезду, что сверкала безлунной ночью. Что за человек вызовет переполох во время похорон?

Женщина бросила на Алессу взгляд, и в ее глазах вспыхнул огонь.

На одно странное мгновение Алесса ощутила укол стыда. В ее присутствии уже несколько лет никто не врывался на мероприятия в религиозном пылу, да и обстановка к приступу восторга не располагала.

Лицо женщины исказилось в гримасе, ее глаза потемнели, и она бросилась бежать.

У Алессы подскочил пульс, удары сердца вторили стуку обуви по камням.

Женщина в белом не замедлилась и не дрогнула, невзирая на мчавшихся к ней со всех сторон стражников. Не сбавляя темпа, она занесла руку назад.

И метнула.

Нечто пролетело рядом с головой Алессы с настолько резким свистом, что отдалось болью в ушах.

Стража поймала женщину и повалила ее на землю, своими телами приглушая слова, срывающиеся с ее губ.

Алесса потянулась рукой к шее, обнаружив кончики своих перчаток теплыми и влажными от крови.

– Богиня, – выдохнула она. – Ну не такой же знак.

Два

Chi cerca trova.

Кто ищет, тот всегда найдет.

Стерев теплую струйку, стекающую по шее, Алесса задышала быстро и прерывисто. На ее перчатках не должно было быть заметно крови, как и на ее лице не должен был читаться страх. Не положено.

Она взглядом проследила путь багровых капель, пролившихся на каменную кладку, до отражающего блики солнечных лучей лезвия. Стой она чуть левее, кинжал, который едва задел ее ухо, вонзился бы в череп.

Капитан стражи выкрикивал приказы, и солдаты заключили ее в защитное кольцо. Впервые в жизни она мечтала спрятаться за высокими стенами Цитадели.

– Стойте, – выпалила Рената. – Они должны увидеть, что она невредима.

Алесса сжала руки в кулаки. Прятаться не вариант. По крайней мере, не ее. Ни при каких обстоятельствах. Долг зовет, и капля крови еще ничего не значит.

– Выше голову, Финестра, – протянула Рената. – Покажи им, что ты не боишься.

Алесса подавила внезапное желание рассмеяться и вздернула подбородок как можно выше, чтобы никто не увидел ее сверкающих от накативших слез глаз.

Она ободряюще помахала рукой, и по толпе прокатилась волна облегчения – во всяком случае, она надеялась, что это было облегчение, – после чего Рената жестом приказала всем отступать назад.

– Насколько все плохо? – поинтересовалась та, стоило воротам за их спинами захлопнуться.

– Могло быть и хуже, – сморщилась Алесса, ощупывая раненое ухо. – Зачем кому-то так поступать?

Она не понимала. Чтобы Финестра погибла до Диворандо – это просто невообразимо! Ну, или так считала только она. Некоторые из них получали ранения во время сражений, но каждый прожил достаточно, чтобы взобраться на Пик Финестры. Без Финестры и Фонте Саверио станет беззащитным и легкой добычей для демонов.

– Кто знает, что в голове у этих сумасшедших? – утешал ее Томо, которого за локоть придерживала Рената. Они обменялись напряженными взглядами.

– Если вы что-то знаете, говорите. – Алесса последовала за ними по арочному коридору ко внутреннему дворику. Рядом с Томо, высоким и спортивно сложенным, несмотря на его проблемы со здоровьем, Рената казалась куда более хрупкой.

– Ты не сможешь вечно защищать ее, Томо.

– Рената, – взмолился Томо, и его смуглая от загара кожа чуть побледнела. – Мы даже не знаем, связан ли он с этим.

«Он?» Кинжал в нее запустила женщина.

– Кто? – спросила Алесса. Но ответа не получила. В подобные моменты она словно становилась невидимкой.

– Говорила тебе, что нужно его арестовать. – В голос Ренаты проникли гневные нотки. – Отволочь его на Пик и оставить там подыхать.

Томо вздохнул, будто этот спор затевался не впервые.

– За разговоры на улице?

– За подстрекательство к насилию!

– Кто?! – в этот раз практически выкрикнула Алесса, заставив пару обратить на нее внимание, словно она вернулась к реальности только в эту секунду. – Кто не связан? Кого нужно было оставить умирать? Ответьте. Я Финестра, а не перепуганное дитя. – Скажи она чуть увереннее, то смогла бы убедить в этом даже себя.

Томо отмахнулся от вопроса, как от назойливой мухи.

– Один нелепый уличный священник зовет себя падре Айвини. Он сеет страх, чтобы набить собственные карманы.

– И что за страхи он сеет? – Алесса обхватила себя за плечи, вдруг ощутив во всем теле озноб. Она понимала, чего страшилась сама: спускающегося с небес полчища демонических насекомых и того, что решительных действий и спасения все будут ждать именно от нее. Но таково бремя Финестры – бороться с ужасом, чтобы этим не пришлось заниматься другим.

– Пустая болтовня. Все здравомыслящие люди его игнорируют. – Томо глянул на Ренату в поисках поддержки, но та пожала плечами.

Алесса резко указала на свое ухо.

– Все ли?!

– Все, помимо отчаянных душ, ищущих определенности в неопределенном мире. Тут и обсуждать нечего. – Томо по-доброму улыбнулся, но с ясным намеком. – Есть дела поважнее.

Чем ее жизнь?! Алесса нахмурилась. Может, у нее и получилось бы выманить у них хоть один-единственный ответ, если бы она знала, какие задавать вопросы.

Рената вздохнула.

– Это не повторится. Не бери в голову.

Безусловно. Многое из того, что Алесса должна была помнить, имело тенденцию ускользать, как песок сквозь пальцы, вот только вряд ли она сумеет когда-нибудь забыть пролетевший рядом с ее головой кинжал.

Рената помассировала свои виски.

– Чем быстрее ты выберешь Фонте, тем лучше.

– У меня даже не выдалось возможности хоть с кем-то пообщаться, – возразила Алесса. – Мне нужно сделать обдуманный выбор. На этот раз я хочу все сделать с умом. Пожалуйста.

«Пожалуйста, не вынуждайте меня убивать снова». С тем же успехом она могла бы произнести свои мысли вслух. Они знали, что она имела в виду.

Томо дернулся в ее сторону, будто намеревался взять за руку, но вместо этого неловко провел по своему рукаву.

– Как насчет вечера? Гала, где у всех подходящих Фонте появится шанс продемонстрировать собственные дары, а ты сможешь пообщаться с каждым из них.

У Алессы в груди затрепетало от предвкушения. Она-то собиралась провести следующие несколько дней в изоляции ото всех, неустанно моля Богиню дать ей знак, прежде чем подойдет время заарканивать следующего претендента, но демонстрация могла помочь ей принять правильное решение. Хоть раз.

– Завтра, – кивнула Рената. – И ей нужно выглядеть превосходно. Чем больше украшений, тем лучше. Хочу, чтобы все в ее образе кричало о том, что она избранница самой Богини.

Алесса мысленно закатила глаза. Когда-то и она смела считать, будто достаток и убранства указывают на то, насколько человек достоен, но теперь знала правду: боги даруют и отнимают по неким своим непостижимым причинам и лишь глупцы пытаются придать их деяниям смысл.

Она. Она была глупой. Потому что до сих пор пыталась это понять.

– Отлично, – согласился Томо. – Гости будут уходить, болтая о том, что благословленная спасительница готовится выбрать последнего, истинного партнера. Это заткнет скептиков.

Алесса так и не выведала, о чем именно болтают скептики, но уже превратилась для пары в невидимку, а потому оставила их и дальше обсуждать насущные планы и на свинцовых ногах начала подниматься по лестнице.

Адрик наверняка слышал, что мелет этот Айвини, ведь коллекционировал сплетни, как дети собирают симпатичные камешки, но она понятия не имела, когда снова его увидит.

Снаружи Цитадель казалась массивным каменным сооружением, но за неприметным фасадом скрывалась военная крепость, совмещенная с элегантным поместьем, где в центре располагался восхитительный атриум, а на заднем дворе цвели роскошные сады. Первые два уровня отличались деловитой обстановкой – на них находились столовая, казармы, оружейная и зал для тренировок, – а второй этаж служил военным командным пунктом.

Верхние же уровни были оснащены под личные покои Священного Дуэта, божественной пары. Для пар, во множественном числе, поскольку прежние Финестра и Фонте должны были вернуться в Цитадель, когда расцветет новоиспеченная Финестра, и задержаться на пять лет, которые отвела им Богиня, чтобы подготовить своих преемников.

По всей видимости, Богиня, заключая с Кролло божественный контракт, не обратила внимания на мелкий шрифт, потому что, вместо того чтобы отправлять Пожирающих на пятую годовщину расцвета Финестры, Кролло выбирал любой месяц в течение всего пятого года, и никто не знает, когда он нападет, до объявления Первого Предупреждения.

Шел седьмой месяц ее пятого и последнего года, а Алесса ни на миг не приблизилась к обнаружению своего боевого партнера, как и в день ее назначения Советом.

Официальный банкетный зал на третьем этаже пустовал, погруженный во мрак, Томо и Рената еще не вернулись в свои покои, а Алесса не встретила ни единой живой души по пути на четвертый этаж. Он весь находился в ее полном распоряжении, пока она не найдет того, кто разделит его с ней. Самая большая библиотека на Саверио, личная часовня и две спальни для одной лишь девушки.

Добравшись до последней ступеньки своего этажа, она заметила, как оливковая кожа Лоренцо – юного солдата, назначенного сторожить ее спальню, – заметно побледнела. Ему полагалось открыть перед ней дверь и, прежде чем она войдет в свои покои, провести полную инспекцию помещения, однако, как и прочие стражники до него, отказывался прикасаться к ее вещам.

Она открыла дверь в свою спальню сама.

Алесса никогда бы не призналась в этом вслух, но каждый раз, когда кто-то от нее шарахался, ее как будто обливали ледяной водой. Особенно это касалось солдат. Они добровольно вызывались сражаться с полчищами демонов, но вели себя так, словно она намного хуже них.

Лоренцо соизволил окинуть покои быстрым взглядом и тут же вернулся на свой пост, пробормотав себе под нос нечто подозрительное, походившее на «гиотте».

Ненасытная.

Алесса захлопнула дверь ногой.

«Не жадничай», – упрекали родители, если ей хотелось попросить сладостей чуть больше, чем выдавалось. Они смягчали слова, чтобы те звучали почти ласково, но образ воров Кролло поселился в ее голове навсегда. Ей до сих пор снилось, как у нее отрастают когти и рога.

Каждый ребенок в Саверио вырос на сказках о гиотте. Как Кролло послал демонов, замаскированных под людей, чтобы те отыскали третий дар Богини до первого Диворандо. И когда гиотте обнаружили Целительный Фонтан – фонтан, сотворенный для лечения солдат, – они украли его силу и стали практически несокрушимыми, оставив войска ни с чем. Пойманных и проклятых за совершенный грех, их преследовали или изгоняли в море, а в наследие от них осталось предостережение о последствиях жадности и эгоистичности.

Скептики считали, что эта история – метафора, и мораль сказки заключалась в том, чтобы люди держали себя в узде, но старейшины в церквях продолжали уверять, будто каждое слово в священной Верите продиктовано самой Богиней.

Финестра была первым благословением Богини.

Гиотте украли третье.

А Алесса снова и снова убивала второе.

Она стянула перчатки и бросила их к остальным, сваленным около ее кровати.

С балкона поддувал теплый, пронизанный запахом цитруса ветерок, и, пока она босая направлялась к маленькому столику, сервированному хлебами, сырами и фруктами, тот играл с ее волосами, отчего темные локоны прикрывали глаза. На сырах под заходящими лучами сверкал выделившийся жир, а хлеб зачерствел. Не пир, конечно, достойный Финестры, но вряд ли она могла винить людей за неисполнение возложенных на них обязанностей.

От поверхности плескающегося внизу океана отражался закат и розово-золотистыми оттенками окрашивал город, каскадом спускаясь по склону к нагромождению выгоревших на солнце строений, со временем обретших пастельные тона. Создавалось впечатление, что городские стены все держат под контролем и силятся не столкнуться с Пиком Финестры, нависающим над пляжем Черного песка, где ей и ее партнеру предстоит встать во главе армии Саверио.

По крайне мере, из ее тюрьмы открывался отличный вид.

Ей следовало бы принять ванну, смыть с себя кровь и пот, но Алесса подтянула одеяло до подбородка и предпочла свернуться на кресле калачиком. Было слишком жарко, но материал скользил по ее обнаженным рукам и шее, пробуждая ее нервные окончания после долгого дня забытья. Это не человеческие прикосновения, но хоть какие-то. Всяко лучше, чем неизменное трение ткани, ежедневно обволакивающей ее кожу с ног до головы.

Алесса все свое детство забывала домашние задания, сжигала буханки хлеба и не могла вовремя опустошить мусорную корзину, однако заставила наконец свою мать гордиться, когда стала Финестрой и прекратила звать ее «мама». Но, даже отмеченная богами, она умудрилась всех разочаровать. Разумеется, она никогда не опускала рук и всегда стремилась угодить. Алесса собиралась выполнить все дела по дому, запомнить список покупок или уследить за хлебом, а теперь намеревалась контролировать дарованную богами силу. Просто с некоторых пор последствиями ее неудач стали не поездки на рынок за недостающими продуктами, а смерти Фонте и запекшаяся на ее коже кровь.

Папа всегда говорил, что наутро любое препятствие перестает казаться непреодолимым, однако, чтобы избавиться от ее нынешней проблемы, потребуется невообразимо яркий рассвет.

Алесса, прикрыв глаза, начала теребить внутреннюю поверхность одеяла, выдергивать катышки и оглаживать кончиками пальцев простроченные швы.

«Ты не одинока. Ты живая. Избранная».

«Ты одинока. Ты умрешь. Возможно, Богиня ошиблась».

На нее накатила безысходность. Она не могла позволить себе застрять в бесконечном водовороте тревог, и единственный способ выбраться из него – найти ответы.

Алесса села прямо и позволила одеялу соскользнуть на пол.

Если никто в Цитадели не сообщит ей, что происходит, она найдет того, кто расскажет обо всем.

Три

Dio mi guardi da chi studia un libro solo.

Никогда не доверяй человеку, читающему всего одну книгу.

С тех пор как Алесса покинула отчий дом, у нее не выдалось ни единого шанса взбунтоваться, но она решила наверстать упущенное. Сунула под мышку легкий плащ, в одну руку схватила сапоги, в другую – грубые зарисовки тоннелей, размокшие от пота, и прокралась мимо кухонь, где Лоренцо пытался флиртовать с не сильно впечатленными кухарками.

Замерев у банкетного зала, она прислушалась то к нарастающим, то к затихающим разговорам. Да, узницей в полном смысле этого слова она не была и могла свободно перемещаться по всей Цитадели, однако стоит Ренате увидеть ее виноватое выражение лица, и плану придет конец. Стук серебра по керамической посуде подал знак двигаться, и она, затаив дыхание, преодолела очередное препятствие на цыпочках.

– И с чего… – донесся до Алессы голос Ренаты. – …нам завтра начинать?

Алесса прислонилась к стене, дождавшись, пока коленки не перестанут дрожать, и продолжила свой путь. Прошмыгнула под аркой на заднем дворе и сбежала вниз по винтовой лестнице, соединявшей Цитадель с крепостью, что находилась под ней. Узкая и слабо освещенная древняя каменная лестница, столетиями истаптываемая бесчисленным количеством пар ног, имела небольшие углубления по центру.

Цитадель сама по себе приводила в трепет, но не шла ни в какое сравнение с крепостью. Лабиринт из тоннелей и пещер был высечен под землей еще первыми поселенцами, которые расширили естественные вулканические тоннели, превратив остров в форт.

Финестра по своей природе не обладала духом исследователя. При других обстоятельствах Алесса спустилась бы в крепость, только чтобы вместе с Томо и Ренатой посетить храм. Однако главный ключ, прежде ей не пригождавшийся, легко скользнул в замочную скважину.

Хотя ее потряхивало скорее от нервов, нежели от холода, она все-таки накинула плащ и вышла за первые ворота, пересекая линию, отмечавшую границу Цитадели.

Снаружи в теплом, плотном воздухе витали сладкие ароматы благоухающих роз, что доносились из садов Цитадели, однако Алесса отвернулась от высоких стен и направилась в сторону скромных запахов дома. Солнце пряталось за тихими аллеями и магазинчиками, запирающимися на ночь.

Каждую террасу переполняли настолько отчетливые звуки и насыщенные ароматы, что ей не составило бы труда передвигаться по городу с закрытыми глазами. В этом квартале примостились лавки с перцем и тмином, умелец ловкими пальцами перебирал струны гитары, создавая музыкальную атмосферу, а стук каблуков задавал темп. В следующем – в горячем масле шипели дамплинги с чесноком и зеленым луком, а нежный голос, должно быть, принадлежащий матери, напевал колыбельную, которая звучала как весенний дождь, нежно чеканивший по крыше.

Почти у каждого дома росло лимонное дерево, часто одиноко торчащее на крошечном островке почвы, охваченном камнями, а его сухие, нависавшие над порогами ветви пачкали практически первозданные подоконники липкими каплями высохшего сока. Ходили слухи, что таким образом люди защищались от демонов Кролло, названных скарабео из-за сходства с рогатыми жуками, – вот только если бы это помогало, Саверио не требовалась бы Финестра.

Алесса заставляла себя идти дальше, притвориться, будто это дом незнакомцев, но ноги ее не слушались, вынуждая остановиться у окна с голубыми ставнями.

На маленькой кухоньке мама возилась с кастрюлей на плите. Женщина потянулась за солью и, обхватив солонку, на мгновение застыла, словно забыла, что собиралась сделать. Небольшой столик посередине был накрыт на двоих. Может, Адрик отказывался есть с ними. Может, без нее семейным ужинам чего-то недоставало.

Размечталась. Наверняка брат просто работал допоздна.

Душистый запах блюда намекал на долгое томление, и она почуяла нотки печеного ягненка и красного вина. На нее тут же накатили воспоминания. О шумных застольях и историях, которые пересказывались так часто, что теряли всякий смысл и становились поэзией, о том, как дети засыпали на коленях заботливых взрослых…

Алесса потерла глаза и двинулась дальше.

Вероятно, не быть ей больше обычной девчонкой, к ужину нарезающей розмарин, но они должны выжить.

Чем ниже она спускалась, тем у́же становились переулки, пока здания вовсе не срослись в цельную каменную глыбу, а присутствие острова угадывалось только благодаря полевым цветам, пробивающимся сквозь трещины в булыжниках, и виноградным лозам, расползавшимся по стенам.

Проходя мимо стражников, охраняющих городские ворота, Алесса накинула на голову капюшон, но на нее никто не обратил внимания. Им приказали следить за поступающими угрозами, а не за девчонками, которые сбегали в доки, где местные засиживались допоздна и нарывались на неприятности.

В Саверио преступников клеймили за их преступления, а тех, кто совершал нечто непростительное, изгоняли на континент, где они без защиты Священного Дуэта и его армии погибали во время следующего Диворандо. Остальным же приходилось носить метку позора, однако, когда жители Саверио бросятся баррикадироваться в крепости, меченые будут вынуждены защищать сами себя. И после объявления комендантского часа людям с меткой запрещалось находиться в стенах города без официального разрешения Цитадели.

Грязные дороги доков пустовали, и тишину нарушали лишь звуки ночи: стрекот незаметных крошечных созданий и шуршание маленьких крыльев, бьющихся о траву.

Вскоре Алесса очутилась на более широкой дороге, наводненной горожанами и торговыми палатками, а жужжание насекомых сменилось скрипом судов. Если город по ощущениям мог сравниться с обедом из четырех блюд, то доки напоминали скорее сытное рагу. Гул многообразных языков опьянял, а в толпе врезающихся друг в друга тел некая девушка в плаще казалась практически невидимой.

Саверио – самый крупный остров-убежище из четырех исконных – еще до Диворандо притягивал наибольшее количество людей из близлежащих регионов, но и спустя почти тысячелетие с первой осады Кролло, чуть ли не стершей континенты в пыль, жители Саверио хвастались тем, что их отчизна являла собой мир в миниатюре. Пускай это звучало как преувеличение, но тех, кто мог бы оспорить данное утверждение, больше не осталось.

Алесса, услышав пение, сбавила шаг, и из переулка выплыло не меньше десятка фигур, облаченных в плащи. Их белоснежные одеяния резко контрастировали с опускающейся темнотой и грязной обстановкой. Она прищурилась, чтобы прочитать слова, вышитые на спинах багровыми нитками. «Братство Верита».

Прохожие собирались, завороженные зрелищем. Что казалось неудивительным. Звуки едва различимого ухом гудения группы пустили по коже Алессы мурашки, а капюшоны, скрывавшие лица незнакомцев, создавали неземную атмосферу таинственности.

Когда одна фигура отделилась от остальных и скинула капюшон, продемонстрировав выразительное лицо и преждевременно поседевшие волосы, Алессу сковал необъяснимый страх, отчего волосы на затылке встали дыбом. Мужчина доброжелательно улыбнулся, и несколько людей зааплодировали, хотя он не успел произнести ни слова.

Умышленно встав за границей тусклого света, что отбрасывал уличный фонарь, он поднял большую книгу. Не официальную копию священной Вериты – а уж Алесса была способна отличить подлинник от подделки, – но символы на обложке имели определенное сходство с настоящий версией, дабы ввести в заблуждение большинство людей.

Женщины в первых рядах восхищенных зевак толкались, чтобы занять место получше, и взирали на фигуру в белом с благоговейным восторгом. Только тогда Алесса смогла уловить произнесенное шепотом имя. Айвини.

– Наши боги просят нас верить, – молвил он низким, почти гипнотическим голосом. – Убеждают, что мы благословлены священными спасителями.

«И сегодня вы чуть не убили одну из спасительниц».

– Но мы стали самодовольны. Доверчивы. Наивны. – Черты его лица смягчились, он мастерски изобразил печаль и в то же время проницательным взглядом продолжил изучать реакцию толпы. – Я спрашиваю у вас, уверены ли вы, что наша почитаемая Финестра спасет нас, или, как и я, считаете, что боги испытывают нас?

Девочка в перемазанном платьице распихивала все растущую толпу и протягивала потрепанную шляпу, но многие ее игнорировали, сжимая свои кошельки крепче и стараясь не встречаться с ней взглядом.

Айвини перешел на зловещую монотонную декламацию, и люди затихли.

– В утраченном писании было предупреждение о восхождении лже-Финестры. Той, которую верующий мгновенно изобличит.

Он обвел зрителей взглядом, но его всезнающий взор задержался на Алессе не дольше, чем на остальных присутствующих. Ах, какова теория! И все же он был убедительным лжецом. Качая головой, словно ему больно выговаривать следующие слова, он прижал руку к сердцу.

– И вот она восседает в нашей Цитадели, убивает наших драгоценных Фонте, изнеженная девчонка, несмотря на ее злодеяния. Посланная Богиней? По крайней мере, в этом нас убеждают. Но стала бы Богиня посылать ради нашего спасения убийцу? Сомневаюсь. Нет, она отмечена скорее Кролло.

Проходивший мимо юноша с непослушными темными волосами и загорелой бронзовой кожей глянул на толпу с презрением, и Алесса расслабилась. Хоть кто-то не велся на чушь, которую нес этот святоша.

– Я вас спрашиваю, – повторил Айвини и многозначительно посмотрел на зевак. – Когда демоны спустятся, дабы сожрать все живое на Саверио, наша дорогая Финестра хотя бы притворится, что отправляется на сражение, или рассмеется нам в лицо, пока наших бравых солдат будут истреблять? Станет ли подбадривать тварей, пока те будут прогрызать стены крепости, или отворит им ворота сама? А кто погибнет первым? Кто будет страдать больше прочих, как не вы, заточенные снаружи?

Вымаливающая пожертвования девчушка споткнулась и повалилась на землю, рассыпая монеты. Ее пронзительный крик прервал речь Айвини, и святоша, громко вздохнув, направил к ней одного из своих прислужников.

Алесса не могла протолкнуться к бедняжке, но возрадовалась, что ей все-таки помогут.

Ряженый мужчина наклонился к девочке и схватил ее за тунику, заставляя подняться на ноги.

– Блаженны несчастные, ибо не ведают, что творят. Тебе не понадобились бы монеты, если бы хватило ума прислушаться к лучшим из нас.

Нахмурившись, Алесса невольно сделала шаг.

– Отпусти ее. – Зеваки растеклись по сторонам, словно масло под лезвием раскаленного ножа, и вперед выступил юноша, чья насмешка слегка страшила. Он, вероятно, был старше Алессы всего на несколько лет, но шествовал с решительностью человека, уверенного в том, что остальные расступятся перед ним.

Последователь Айвини выпрямился, а зажатая в его твердой хватке девочка едва ли доставала пальцами до земли.

– Она с тобой? Если так, то тебе следует научить ее манерам. Боги не любят…

– Отпусти ее или встретишься с богами прямо сейчас.

Юноша вел себя вальяжно и слегка передернул широкими плечами, намекая на угрозу нападения, но прислужник Айвини отшатнулся и непреднамеренно увлек девчушку за собой. Однако это ему не помогло. Юноша стиснул и вывернул запястье ряженого так сильно, что пальцы самодовольного негодяя разжались сами собой.

Девчушка, оказавшись на свободе, тут же шмыгнула за спину спасителя, используя того как щит. Широко распахнутыми глазами ребенок глядел на своего мучителя, поставленного на колени и стонавшего от боли.

Юноша отпустил ряженого и вытер руки о штаны с выражением глубочайшего омерзения.

Последователь святоши озирался по сторонам, сжимая поврежденную руку, но никто не торопился вставать на его защиту, даже его бесспорный лидер. По всей видимости, когда дело принимало опасный оборот, ставящий под удар собственные тела, религиозный пыл Братства заканчивался.

– Брат, – холодно произнес Айвини, в его глазах пылала ярость. – Проявим же милосердие. Прийти и возжелать увидеть свет могут и слабейшие. Рано или поздно.

Темноволосый незнакомец опустился на колени, чтобы помочь девочке собрать рассыпавшиеся монеты, и добавил к ним несколько из своего кармана, после чего встал и, минуя пустовавшие витрины магазинов, продолжил путь по улице, ведшей к еще более узкому переулку. Остановившись под потертой табличкой с надписью «Дно бочки», он потянул дверь, и воздух наполнился хриплыми голосами. Словно ощутив ее взгляд, он обернулся и посмотрел Алессе прямо в глаза, приподняв бровь в молчаливом вызове.

Она, покраснев, отвернулась.

Айвини возобновил проповедь, направив весь свой гнев на нее, и толпа реагировала, словно костер, в который подкидывали хвороста, распаляясь все быстрее и сильнее.

У Алессы на лбу выступил холодный пот. Рената и Томо описывали все так, будто появилось всего несколько одиноких диссидентов, в то время как готовилось настоящее восстание.

– Кто обладает смелостью? – восклицал Айвини. – Кто отважится уничтожить ложного пророка?

– Я готова! – выкрикнула женщина, и толпа одобрительно взревела.

Алесса постаралась затеряться в тени.

Смерть подбиралась все ближе, но она не намеревалась встречать ее здесь.

Четыре

Chi ha fatto il male, faccia la penitenza.

Кто грешит, тот и кается.

О появлении Алессы в аптеке оповестил висящий над дверью колокольчик. К счастью, на этом этаже работал только Адрик. Он возился с банкой, которую собирался протянуть пожилой женщине, и резко поднял взгляд, отчего копна кучеряшек на его голове качнулась.

Алесса на языке жестов дала понять, что хочет с ним поговорить.

Он попытался ответить как можно незаметнее:

– Хочешь, чтобы меня выгнали?

– Нож. В голову, – сообщила она и откинула волосы назад, показывая повязку.

Его ноздри раздулись, и он отрезал:

– Снаружи, через десять минут.

Затем повернулся к покупательнице и произнес вслух:

– Настояно на высушенных травах, но если спросите меня…

Алесса, притворившись заинтересованной ассортиментом, откупорила маленькую баночку и закашлялась от затхлого запаха содержимого.

Адрик многозначительно глянул на открытую дверь кладовой, и его сестра отправилась ждать на улицу.

Выскользнув из затемненного здания через четверть часа, он вытянул перед собой руку, предваряя любые возмущения Алессы, кивнул в сторону главной дороги и направился в указанном направлении, даже не проверяя, последовала ли она за ним. Его ноги были куда длиннее, чем у сестры, но он и не думал подстраиваться под ее темп.

– Ты знал?! – начала она, стараясь поспевать за братом. – О том, что этот Айвини заявляет, будто я лже-Финестра?

Молчание Адрика служило громогласным ответом.

– Адрик! Почему ты не рассказал?!

– Знал, что тебя это встревожит.

– Незнакомцы метают в меня ножи! У меня есть повод тревожиться!

– Тогда зачем пришла? – выпалил он. – Не хватило на день впечатлений от одного брошенного в голову ножа?

– Я только недавно перестала носить вуаль, – заметила побледневшая Алесса. – Почти никто не знает, как я выгляжу.

– Синьор Аргуэльес знает.

– Ну, меня он не видел.

Прежде чем Адрик стал подмастерьем их соседа, они будучи совсем детьми часами напролет измельчали для него травы; и хотя у нее в голове не укладывалось, что добродушный старичок мог ее предать, это событие не стало бы самым шокирующим за вечер.

– Расскажи, что слышал. – Алесса резко затормозила и заставила брата повернуться к ней лицом.

– Слушай, – тяжело выдохнул Адрик. – День был долгий. В аптеку толпами хлынули люди, желающие приобрести растворы для сведения татуировок, которых, разумеется, в природе не существует, и лекари, разыскивающие отвары для лечения пациентов, пытавшихся эти татуировки выжечь или срезать. Народ паникует и думает…

– Что я не смогу их защитить. – Ей-то казалось, что она одна не может заснуть ночами из страха всех подвести. А выяснилось, что о ее кошмарах судачат на каждом углу.

– А ты сможешь? – Адрик заправил волосы за ухо.

– Можешь, пожалуйста, поверить в меня?

– Я верю. Просто… – Адрик настороженно зыркнул на компанию, собирающуюся вокруг женщины в мантии. – Люди говорят всякое, взять хотя бы то, что Кролло проклял тебя или что ты новая разновидность гиотте, посланного отнять магию Фонте. Некоторые даже считают, будто ты доказательство того, что Богиня нас покинула и на этот раз Кролло доведет свое дело до конца. Черт, да существует секта, считающая, что все мы заслужили смерти, а Богиня изначально не должна была бросать ему вызов.

На протяжении сотен лет саверийцы выживали, несмотря ни на что, и верили, что, когда спустятся злобные крылатые создания, спаситель их защитит. А сейчас люди лишились надежды. Из-за нее.

Она никогда не интересовалась, передавали ли изредка приходившие торговые суда какие-нибудь новости о ее коллегах – или как их именовать – с других островов. Может, не одна она оказалась на тонущем корабле. Вдруг где-нибудь за морем кто-то еще сетовал на неспособность исполнить свой долг. Это бы, конечно, не отменило того факта, что в случае неудачи Алессы все живое на Саверио настигнет смерть. Но, если на других островах дела обстояли куда лучше, выжившие однажды прибудут на Саверио, обнаружат бесплодные берега и пустынные руины, а может, даже сохранившиеся записи, благодаря которым Алессу впишут в историю в виде назидательного сказания:

«Об Алессе, последней Финестре.

Величайшей ошибке Богини».

Она тяжело сглотнула, в горле встал ком.

– А ты веришь, что я… новая разновидность гиотте?

Адрик усмехнулся.

– Я видал, как ты не вылезала из постели, мучаясь из-за спазмов. Гиотте покрепче будут.

– Адрианус Кресенте Паладино, – сквозь зубы процедила Алесса. – Случись спазмы у тебя, ты бы рыдал, как дитя.

Услышав свое полное имя, Адрик сделал вид, будто его вот-вот стошнит.

– Знаю-знаю. Ты божественная воительница, а я бестолковый братец, которого ты оставила в прошлом. Почему тебя волнует, что я думаю? Это ты способна связываться с Богиней. У нее и спрашивай. – Его лицо исказила гримаса горечи.

– Это так не работает. – Она воззрилась на сумеречное небо.

– Ты! – воскликнула женщина в мантии.

Алесса вздрогнула, но кричащая смотрела за спину.

Адрик подтолкнул ее вперед.

– Опусти голову и поторопись.

– Ты ее знаешь?

– Ну конечно, нет. Они все такие напористые.

Финестра нахмурилась. Звучало так, словно женщина обращается к кому-то знакомому. Алесса бросила взгляд через плечо. На нее никто не смотрел. И озлобленная толпа не шла по ее душу. Пока.

– Адрик, что мне делать?

– Докажи им, что они ошибаются. Найди Фонте и сохрани ему жизнь.

– Я пытаюсь!

– Знаю. – Он покосился на нее. – Ты всегда пытаешься.

Чем ближе они подходили к городу, тем ярче становились мерцающие огни.

Алесса опустила голову и перед полусонной стражей у ворот оголила непомеченые запястья. Адрик сердечно пожелал им спокойной ночи и обменялся подобием мужественного рукопожатия.

Убедившись, что вокруг безлюдно, Алесса отперла вход в первый тоннель, и брат с сестрой скользнули внутрь.

– Все еще не верится, что ты не рассказал мне про Айвини.

– Я уже извинился. – Тени от решетки дробили освещенный лунным светом силуэт Адрика. – Запри.

Алесса повернула ключ в замочной скважине.

– Доволен?

– Никогда. Нужно забрать у тебя ключи.

– За кражу ключей от крепости карают изгнанием.

– Ох нет, только не изгнание. Я бы никогда не сделал того, за что могут изгнать, особенно не стал бы идти против указа церкви и брататься с тобой.

– За это не изгоняют. Только запирают на несколько дней.

– Фух, а я-то переживал. Итак, раз я уже рискнул своей свободой, скажи, кого выберешь, чтобы я мог сделать ставки.

– Еще не решила, да и все равно не рассказала бы. Надеюсь, ты станешь последним человеком на Саверио, который узнает эту исключительно важную информацию.

Адрик фыркнул.

– Ну и ладно. Заслужил. Но все интересуются.

– А с чего они решили, что ты знаешь? Я тебе больше не сестра, забыл? – Алессе не удалось скрыть свое негодование. – Ты отдал меня богам.

– Погоди-ка, – возразил он, обратив взор к потолку. – В Верите говорится, что это родители должны отречься от избранного ребенка в пользу общества. Там ни слова о братьях или сестрах.

– О, так вот почему ты до сих пор со мной общаешься? Братская лазейка?

– Я к тому, что в глазах Богини я не делаю ничего предосудительного.

В отличие от Алессы, которая вообще-то нарушала священные правила. Как типично для Адрика: выкрутиться за счет технических деталей и обрушить всю вину на нее. Он всегда умел выпутываться из неприятностей.

– Лазейка лазейкой, но если мама узнает, что ты плюешь на ее священную жертву и поддерживаешь со мной связь, то отхлещет тебя по самое не балуй.

– О, Лесса, не будь несправедливой. Она любит тебя, но и Богиню тоже, и осознает свой долг. Как только ты спасешь Саверио и тебя выпустят из золотой клетки, она первая бросится тебя обнимать. – Он глядел куда угодно, но только не на свою сестру. – Ну, может, не совсем обнимать.

– Как скажешь. – Голос Алессы прозвучал слишком высоко, нарочито безразлично.

– И не смей рыдать. Богиням не положено раскисать на людях.

– Я не богиня. И я не рыдаю.

– Славно. А теперь беги в свой дворец и прикажи парочке молодых стражников обмахивать тебя опахалами, пока будешь лакомиться леденцами, или что ты там ешь каждый день.

– Ну да, – фыркнула Алесса, – я живу в роскоши и не знаю горя. Если захочешь занять мое место, пожалуйста, не стесняйся.

– Если бы я мог, – сухо рассмеялся Адрик. – Кто знает, вдруг в день избрания у Богини сбился прицел, а?

– Ладно, есть мыслишка. Принеси завтра после гала пакет маминых макарун, и, быть может, я расскажу, кого выберу. Выигрыш пополам.

– Пополам? – Адрик снова дерзко усмехнулся. – Размечталась. Я только на прошлой неделе принес тебе пару дюжин. Какому простому смертному под силу сожрать так много и так быстро? Ах да, – протянул он язвительно. – Ты же у нас не простая смертная.

– Ты невыносим.

– И ты меня обожаешь. Надеюсь, Богиня выбрала правильного близнеца.

Алесса фыркнула.

– Еще сомневаешься? Глянь, как прекрасно идут дела.

– Эй! – раздался мужественный голос. – А ну уходите оттуда!

– До встречи, сестренка. – Повернувшись, Адрик на мгновение замолк. – И постарайся до тех пор никого не убить.

Пять

Chi sta alle scolte, sente le sue colpe.

Тот, кто подслушивает, добра о себе не услышит.

Следующим вечером Алесса разворачивала слои тончайшей бумаги, под которыми притаилось платье, прекраснее которого она ничего не видела.

Крошечные пуговки на спине полагалось застегивать кому-то другому, но она умудрилась сделать это без посторонней помощи: сначала надела платье задом наперед и добралась до середины, а затем повернула его и, заводя руки за спину, расправилась с остальными застежками.

При виде отражения в зеркале у нее перехватило дыхание – и лишь отчасти из-за тесно сдавленных ребер.

Алесса сверкала, словно море бриллиантов. Жесткий лиф, обшитый кремовым шелком и усеянный драгоценными камнями, обнажал плечи, а глубокий вырез заканчивался чуть ниже груди. Многослойные шелковые складки пышных юбок при каждом движении переливались на свету золотом и серебром. Она не выставляла напоказ столько оголенной кожи с тех пор… да никогда!

Впервые очутившись в Цитадели, она рассчитывала на ежедневные празднества и целый шкаф подобных нарядов. Однако вскоре уяснила, что ей придется учиться, отрабатывать навыки обращения с оружием, анализировать боевые стратегии и носить лишь ту одежду, что служит одной-единственной цели – покрывать каждый сантиметр ее смертоносной кожи.

Но это платье отличалось от всего, что она видела. Оно бы подошло принцессе из сказок. И шилось явно не для Финестры. Его, вероятно, конфисковали у какой-нибудь искусной портнихи, и теперь где-то в городе сидела безобразно богатая и не без причины разъяренная женщина.

Грустно вздохнув, Алесса отыскала свои самые длинные шелковые перчатки, доходящие до коротких рукавов платья, и колготки, которые прилично бы смотрелись под наслоенными внахлест юбками. Она никак не могла решить, что будет лучше смотреться с сережками с голубым топазом: длинная нить жемчуга или тяжелое бриллиантовое колье. Мама говорила, что изящно выглядеть легко – достаточно перед выходом избавиться от одного из украшений. Но Рената хотела, чтобы Алесса своим внешним обликом ослепляла, а потому, пожав плечами, надела и жемчуга, и бриллианты.

Алесса, склонив голову, принялась изучать косметику. Она хотела выглядеть пугающе? Безобидно? Симпатично? Непросто придумать макияж, который скажет: «Добро пожаловать, претенденты. Пожалуйста, проявите желание жениться на мне, и я попытаюсь вас не убить».

В конечном итоге она вывела тонкие стрелки, нанесла розовую помаду и бронзовые тени. Ярко, но приемлемо.

Чтобы уложить кудри, ей понадобилось безбожное количество булавок с драгоценностями, однако финальным результатом она гордилась, надеясь, что прическа выглядела намеренно небрежной, а не взлохмаченной. Благодаря еще одной пригоршне булавок она прикрыла локонами свое раненое ухо. Верхняя часть ушной раковины теперь всегда будет казаться слегка причудливой, но без засохшей крови она не так уж и пугала. Если бы людям, оставшимся после публичного нападения невредимыми, выдавали награды, она бы, по крайней мере, попала в список достойных упоминаний.

Из груды обуви у дальней стенки шкафа она достала изящные туфли на шпильке, из-за которых рисковала вывихнуть лодыжку или прищемить пальцы, но раз уж страдать – то стильно. Кроме того, не то чтобы она собиралась танцевать.

Однажды, после Диворандо, когда она наконец-то подчинит себе силу или Богиня передаст ее следующей бедной Финестре, Алесса организует куда более масштабный, великолепный вечер с грандиозным оркестром, бокалами, усыпанными бриллиантами, и фонтаном просекко. Она будет кутить всю ночь, смеяться со своим Фонте и отплясывать в туфлях, стильных и удобных одновременно! Все равно это была лишь фантазия, а значит, мечтать можно по-крупному.

Она радовалась тому, что у нее остался свободный час. Этого времени должно было хватить на запланированные подбадривающие речи Томо и Ренаты, прежде чем Алессе придется обхаживать следующего Фонте. Медленно спускаясь по ступенькам на неустойчивых каблуках, она противилась намерению платья задушить ее и цеплялась за перила, чтобы торжественный выход не завершился превращением в ворох сплошных блесток и шелков, распластавшийся у подножия лестницы.

Парадные ворота были открыты, пока туда-обратно сновал поток доставщиков, солдат и персонала, которые выносили на пьяццу стулья и стопки белья. Двое неряшливых мужчин толкали укатившийся от них бочонок, показывая солдатам, которые ничем не помогли, неприличные жесты. Когда Алесса преодолела почти все ступеньки, люди обернулись, чтобы поглазеть, впервые посмотрев на нее не только с благоговейным страхом, но и с искренним восхищением. Ее щеки вспыхнули. По всей видимости, в кои-то веки Ангел Смерти больше походил на ангела, чем на смерть.

Пара ошеломленных юных офицеров столкнулась и пороняла свои подносы, отчего раздался звон разбитого фарфора, а по воздуху пронесся яростный вопль капитана.

– Во имя Богини, какого…

– Это моя вина, капитан Папатонис, – отозвалась Алесса. – Наверное, их ослепила гора драгоценностей.

Капитан нахмурился, но не мог себе позволить отругать ее. Как и поспорить с тем, что ее убранство сверкало.

Алесса удалилась от хаотичного шума, наполняющего атриум, и последовала в более тихие и темные коридоры, с сожалением осознавая, что ее осудят, если она сейчас же скинет свои туфли.

Двигаясь вперед и бурча себе под нос ругательства при каждом болезненном шаге, сулившем ей очередную мозоль, краем глаза она заметила движение в конце длинного коридора, что вел к казармам.

Мужчина. Без униформы.

– Простите, – крикнула Алесса. – Гостям сюда ходить не позволяется.

Он вышел на тусклый свет, и тени очертили его темные кудри, острый подбородок, тяжелые веки и знакомое строптивое выражение лица.

– Ты, – выпалила она обвинительно. – Ты не гость. – Юноша, вступивший в схватку с сектантами в доках, не относился к тому типу людей, которых приглашали на роскошные гала в Цитадели.

– Нет. – Полный презрения взгляд скользнул по ней сверху вниз, от макушки с бриллиантовыми шпильками в волосах до кончиков пальцев, виднеющихся из открытых носков золотистых туфель. – Меня отправили доставить выпивку.

– Это не объясняет того, почему ты стоишь здесь. – Она ответила ему надменным взором.

Он неторопливо шагнул ей навстречу, словно у него имелось все время мира.

– Заблудился.

Тут из казарм в конце коридора с зажатыми под мышками шлемами вывалились неистово хохочущие солдаты, дружелюбно бьющие друг друга по плечам. При виде Алессы и незнакомца смех мгновенно растворился в воздухе. Однако по непонятной для нее причине она не приказала выпроводить нарушителя.

Обменявшись взглядами, солдаты продолжили свой путь, обтекая незнакомца, подобно водным потокам, разрезаемым булыжником.

Алесса прижалась к стене, чтобы пропустить их.

Нахмурившись, незнакомец с любопытством уставился на нее.

– Что? – требовательно спросила она.

– Ты пытаешься слиться со стеной?

Ее щеки заполыхали. Она уже давно смирилась с тем, что не отличалась смелостью, силой или не была достойной спасительницей, но ему, по крайней мере, тоже не нужно было пялиться на нее так, словно он знал.

– Просто пропускала их.

Он прищурился.

– Почему?

– Обыкновенная вежливость. Полагаю, тебе это понятие незнакомо. Они видели, на что я способна. – Горечь сочилась из каждого ее слова. – Я не могу винить их за желание держаться от меня на расстоянии.

Парень посмотрел ей прямо в глаза.

– Так пускай сами тебя обходят.

Алесса даже не подсказала ему, в какую сторону идти. Раздражающий незнакомец просто ушел, бросив ее в коридоре одну. А она осталась стоять в полутьме, не говоря ни слова.

«Так пускай сами тебя обходят».

Будто все было так просто.

– Ах, Финестра! – Алесса впорхнула в хранилище военных архивов, и Томо тут же поднялся со своего места, после чего поправил полы изумрудного пиджака. – Наш благословенный сосуд.

Губы Алессы растянулись в вымученной улыбке. Снова проклятый сосуд. В прошлом она была человеком. А стала тоннелем. Резервуаром. Линзой. Или любой другой метафорой, к которой прибегал Томо, помогая ей осознать свою роль. Вот только с пониманием проблем не возникало. Она понятия не имела, как ее исполнить.

Томо и Рената годами тренировались перед своей битвой, в то время как она отдала бы правую руку за еще хотя бы несколько дополнительных месяцев. Ну, может быть, не руку. Ей пригодятся обе, потому что придется одной держать Фонте, а в другой сжимать оружие. Отдала бы ногу. Или ухо. Она и так едва не лишилась одного, а с правильной прической его отсутствия никто и не заметит.

Рената оторвала взгляд от лежащей перед ней книги размером с целый стол и посмотрела на Алессу.

– Мы ей говорили об этом тысячи раз, дорогой. Сомневаюсь, что еще одна метафора что-то изменит.

Томо чуть поник.

– Мост к пониманию строится из слов.

– Спасибо за старания, Томо, – вступилась Алесса, опускаясь в кресло. – Ты безупречно управляешься со словами.

Томо постучал ручкой по столу.

– Единственный наглядный пример, который приходит в голову, – это призма, преломляющая свет. Только Финестра делает прямо противоположное, сливая цвета в… – Он расхаживал туда-обратно, бормоча что-то о длине волн.

Возможно, в книге Алессы и содержались величайшие тайны истории, однако она была написана на древнейшем языке, а потому девушка никогда этого не выяснит. И фолиант весил столько, что попытки захлопнуть его превратились в нешуточное состязание, где победителем едва не вышла сторона, давившая на приподнимаемую часть книги.

Рената захлопнула свой древний том, подняв в воздух облако пыли.

– Страницы витиеватой прозы, и никаких реальных советов. Кучка претенциозных поэтов. Клянусь, если бы я встретила предшествующих Финестр, то вбила бы в них немного здравого смысла.

– Ох, предоставь это мне. – Алесса дерзко ухмыльнулась. – Вреда было бы больше.

Рената пересекла комнату, и юбки цвета полуночного неба разлетелись в стороны, явив зеленые колготки. После смерти Илси люди стали безостановочно пялиться на руки Алессы в кружевных перчатках и на ее ноги в сандалиях, словно на их местах извивались ядовитые змеи, ввиду чего ей пришлось покрывать всю кожу. И вскоре Рената начала носить колготки под своими юбками, уверяя, будто ей просто нравится сочетание цветов.

– Расскажите еще раз, – изобразив жизнерадостность, обратилась к паре Алесса. – Что это за ощущение?

Рената устроилась через стул от Алессы, уперлась подбородком в сложенные ладони, и ее темные брови сошлись на переносице.

– Чтобы выдержать ноту, певец вдыхает необходимое количество воздуха, а затем осторожно передает и меняет тональность звука.

– Но как им управлять? Певцов не учат петь молча.

Томо швырнул призму на стол.

– Ох, Рената, позволь попробовать. Ей нужно тренироваться хоть с кем-то, а у меня не было приступов уже много месяцев.

– Ни в коем случае, – тут же отрезала Рената.

Алесса выводила на деревянной поверхности невидимые круги. Порой их любовь сияла столь ярко, что на них больно было смотреть.

– Фонте рождены служить. – Томо принялся массировать плечи Ренаты.

– Служить своей Финестре. Ты исполнил свой долг. – Рената зажмурилась. – Мы не отбрасываем такую вероятность навсегда, но, пожалуйста, Томо, не сейчас.

Она была права. Томо исполнил свой долг задолго до рождения Алессы, а годы тренировок и последовавшее за ними затяжное сражение плохо сказались на его сердце, отчего он периодически не мог выбраться из кровати по несколько дней. Он заслужил выход на пенсию, не обремененный тренировками с новой Финестрой, которая славилась своей способностью отнимать жизнь одним прикосновением.

– Нет, – уверенно произнесла Алесса. – Вы оба нужны мне живыми. Без вас я не справлюсь.

– Ладно-ладно, – сдался Томо. – Финестра, не хочешь ли подышать воздухом, пока не прибыли гости?

Рената так и не открыла глаза.

Алесса выскользнула из комнаты, аккуратно прикрыла за собой дверь и, задержавшись рядом, прислушалась. В словах Ренаты крылся некий странный подтекст.

Выдержав долгую паузу, Рената заговорила:

– А вдруг со следующим тоже не получится?

– Получится.

– Времени почти не осталось. Что если люди правы и она действительно не может…

– Просто верь, Рената. Боги нас бы не оставили. – Для человека, наслаждающегося оживленной беседой, Томо звучал слишком разгневанно. – И не поднимай эту тему впредь.

– Я не допускала такого исхода, – вздохнула Рената. – Но нам нужно обсудить варианты.

– Нельзя сбрасывать со счетов пятьсот лет традиций.

– Ох, значит, рисковать своим здоровьем, дабы не создать прецедент, – это нормально, а…

– Одно дело – нарушать правила, – прервал ее Томо. – Совсем другое – убить Финестру.

Шесть

Dai nemici mi guardo io, dagli amici mi guardi Iddio.

И враги человеку – домашние его.

За день до ее четырнадцатого дня рождения Алесса победила в догонялках и стала Финестрой. Два этих события между собой никак не связаны, но она частенько размышляла, избежала бы она случившегося, если бы продолжила читать книгу.

Один одноклассник, высоковатый для своего возраста и сложенный как детеныш буйвола, убедил девочек на школьном дворе, что пускай лучше они пытаются догнать его, а не наоборот, и школьницы тут же превратились в военных стратегов. Некоторые планировали украсть его поцелуй, но большинство хотели лишь повеселиться и поиграть в салочки.

Алесса не претендовала на звание самой быстрой бегуньи, да и не намеревалась побеждать, просто повернула за правильный угол в удачный момент. Или за неправильный угол в неудачный момент.

У ее цели, застигнутой врасплох, не оставалось никаких шансов, и секунду спустя она сидела у него на груди, охваченная радостью от победы, и не понимала, что делать дальше.

Тогда она коснулась его лба и заявила:

– Ты проиграл.

И он умер.

По крайней мере, так она подумала. Мальчишка корчился под ней в судорогах, его сухожилия натянулись, словно тетива лука, а между стиснутых зубов сочилась пена вперемешку с кровью. Он едва не откусил себе язык и до сих пор шепелявил, когда вступал с кем-нибудь в беседу. Не с ней, разумеется. Ее тотчас сопроводили в Цитадель, и когда они проходили мимо дома одноклассника, тот кричал так громко, что стража остановилась, чтобы отчитать его родителей. В то время стражу еще задевало неуважительное отношение к Финестре.

Адрик прибился к конвою, заверив всех, что он обязан доставить несколько драгоценных семейных реликвий, и всю дорогу до ее нового дома, радостно насвистывая мелодии, беззаботно перебрасывал ее чемодан из руки в руку.

Томо и Рената ожидали ее прибытия на ступеньках снаружи, и Адрик, завидев их, перестал дурачиться, отчего Алесса заставила себя рассмеяться, несмотря на печальное состояние. Возможно, она ощущала, что ее прикосновение не впервые причинило кому-то боль или что дар Богини обратится проклятием.

Алессе, чтобы держать себя в руках, требовалось сохранять свою ярость, распалять ее, но, пока она стояла у ведущего во внутренний двор арочного прохода, вся злость испарилась, оставив после себя лишь ноющую боль.

Томо и Рената уже устроились во главе стола, а на их гордых лицах не читалось и следа страха или сомнения.

Алесса всегда знала, что пара была верна островам, а не ей, но даже если в разговоре всплыла бы не конкретно ее смерть – мыслить ей хладнокровно удавалось с большим трудом, их клятвенный долг состоял в тренировке следующей Финестры, а не в ее убийстве.

Ей-то казалось, что она им небезразлична. Хотя бы немного.

Трубы возвестили о ее прибытии, и Алесса укуталась в остатки своей ярости, как в зимнее пальто. Уместнее был бы большой барабан или расстроенная скрипка.

Скрупулезно отобранные гости, находившиеся в списке одних из самых влиятельных граждан, повставали у столов, которые едва ли не трещали под невообразимым количеством свечей. Никто не загорелся только чудом.

Никто не метал кинжалы. Не кричал о свой преданности Айвини. И не показывал, что утратил в нее веру.

Как послушный выставочный пони, Алесса прошествовала мимо колонн, увитых цветущими виноградными лозами; под волшебно мерцающими гирляндами, что заливали всех и вся теплым романтичным светом. По-настоящему сказочная страна чудес для всеми нелюбимой ледяной принцессы.

Алесса заняла свое место во главе стола рядом со Священным Дуэтом: с Ренатой, сияющей от гордости, и с улыбающимся Томо.

Она не ответила ему взаимностью. Наверное, однажды – когда она выйдет замуж за своего Фонте, а сражение останется позади, – ее наставники напрочь забудут, что рассматривали вариант ее убийства. А вот она не забудет.

Алесса аккуратно поправила платье, потому что при каждом рваном вдохе лиф с глубоким вырезом опускался все ниже. Пикантная промашка с гардеробом, несомненно, может помочь соблазнить некоторых кандидатов, однако, если хоть что-то пойдет не так, она просто-напросто разрыдается.

– Рулетик? – поинтересовался Томо, указывая на корзинку с еще теплым хлебом.

Как мило с его стороны. Предусмотрительно. По всей видимости, «Следить за тем, чтобы Финестра соблюдала сбалансированную диету» стояло в его списке дел сразу после пункта «Отговорить спутницу жизни от ее убийства».

Согласно сказаниям, Рената, схлестнувшись с армией скарабео, даже не вспотела, но грандиозные неудачи Алессы так потрясали, что она допускала мысли о кощунстве и убийстве. В некоторой степени это даже впечатляло.

Возможно, она не имела права на них злиться. Одна Богиня знала, сколько у нее в голове вертелось мыслей, способных подпортить ей репутацию, произнеси она их вслух. К счастью для нее, с ней никто не общался.

Столы убрали. Если бы от этого зависела ее жизнь, что, вероятно, так и было, – Алесса не смогла бы прочитать даже меню. Однако она не ощущала голода, а значит, скорее всего, что-то все-таки отведала.

Теперь ей предстояло что-нибудь сказать. Вот бы она умела разделять разум на две половины: чтобы одна тревожилась из-за затруднительного положения, а вторая поддерживала беседу с окружающими.

Официанты сновали по залу с подносами, заставленными крошечными хрустальными кубками горьких микстур для улучшения пищеварения. Жидкость обожгла горло, но успокаивающего эффекта на желудок не оказала.

Не все пары Финестр и Фонте оставались в романтических отношениях, так что ей не требовалось искать идеального партнера. Многие после Диворандо обзаводились любовниками или спутниками жизни, потому что это не влияло и не умаляло божественной связи. Да, в самых смелых мечтах она грезила о Фонте, который становился ее партнером во всех смыслах этого слова, а в реальности согласилась бы и на обычного друга.

Хотя в данной ситуации ее устроил бы кто угодно.

Алесса поднялась со своего места, заставляя всех гостей обратить свой взор на нее, и осознала, что по-прежнему удерживает салфетку, которую перекручивает во второй узел. Слегка подогнув колени так, чтобы кисти рук оказались ниже уровня стола, она уронила ее на пол. Спасена длинной скатертью.

– Что ж. Здравствуйте, – начала Алесса. Гениальный оратор. – Рада приветствовать вас в нашей славной Цитадели, вершине крепости Саверио и оружейном складе, где хранится величайшее оружие. – Вот черт, величайшим оружием была она. – В смысле величайшее оружие, помимо народа Саверио. Вроде меня. – Речь превращалась в катастрофу. – И наших Фонте! Чудесных Фонте, благословленных Богиней, чтобы служить и защищать. Защищать, исполняя свой долг. – Почему ей вообще позволили открыть рот?! – Итак, без дальнейших церемоний… – И разговоров. – …приступим к главному угощению данного вечера: демонстрации способностей благородных Фонте. – Она кивнула, улыбнулась, снова кивнула и рухнула на стул с глухим стуком.

Томо, храни его боги, начал аплодировать, и спустя всего тысячу лет гости подключились к неохотным рукоплесканиям.

Фонте поднялись из-за своих столов и направились к ней, словно грузные лодки, которые тащат против течения.

«Да начнутся игрища».

Семь

A conti vecchi contese nuove.

Старые счеты, новые споры.

– Первым сегодня выступит Йозеф Бенхейм, – объявил Томо, вызвав тем самым очередную волну аплодисментов.

Долговязый и длинноногий Йозеф с кожей темного коричневого оттенка и глубокомысленным взглядом всегда слыл серьезным парнем. Учителя прозвали его маленьким мужчиной, а редко касавшаяся его губ улыбка стала появляться еще реже после смерти его сестры. Точнее, после того как ее у него отняла Алесса.

Нина Фон вцепилась в руку Йозефа, пытаясь помешать ему сдвинуться с места. Они были ровесниками Алессы, поэтому она знала их лучше остальных Фонте. И, по всей видимости, за последние месяцы их многолетняя дружба переросла в нечто большее.

Высвободившись из хватки Нины, Йозеф двинулся в центр платформы, выделенной под выступления. Он поклонился, и серебряная отделка его королевской синей туники засверкала в свете мерцающих гирлянд. Его наряд – дань уважения Илси, носившей те же самые цвета в день, когда ее выбрала Алесса. Она знала, что Йозеф не славился злопамятностью и не пытался ее задеть, но тело все равно пронзила острая боль.

Как и Томо, Йозеф обладал даром создавать холод или скорее устранять тепло, о чем любил напоминать Томо. «Холод по своей сути – это нехватка тепла, потому одаренный способен устранить тепло, но никак не сотворить холод». Йозеф, даже не улыбнувшись, заморозил содержимое нескольких поджидающих его стаканов. Благодаря дару Йозефа его семья не только круглогодично содержала магазинчик мороженого, но и являлась основным поставщиком льда в Саверио, а их дом был одним из самых роскошных на острове. Не то чтобы семья Йозефа использовала дар своего сына лишь для собственного обогащения – их бы за это непременно застыдили, – однако на великолепный дом они заработали явно не раздачей льда беднякам, отчего данная тема довольно редко поднималась в разговорах. Из всех способностей Фонте его сила выделялась своей узкой направленностью: прицелиться, заморозить, посмотреть, как скарабео падает, и разбить его на мельчайшие осколки. Из-за специфики его дара сражение могло обернуться достаточно затяжным и выматывающим противостоянием.

После Йозефа выступила Нина, засеменив в центр зала в простом белом наряде. Ее бледная кожа, усыпанная веснушками, казалась практически прозрачной, а щеки заметно порозовели при звуках вежливых и скромных аплодисментов. Она подготовила реквизит – коллекцию маленьких предметов вроде ложек и камней – и задействовала их, чтобы продемонстрировать свою способность деформировать материю, превращать твердое в тягучее и менять форму. Представление получилось весьма увлекательным, но чем охотнее хлопали гости, тем краснее становились щечки Нины, и вскоре тон ее лица практически сравнялся с волосами цвета «клубничный блонд».

Следующий исполнитель пропустил свой выход.

Томо проверял свои записи и вглядывался в тени, разыскивая того, кто продемонстрирует свой дар, а Алесса тем временем посматривала на темные проходы над сверкающими гирляндами.

Внезапно краем глаза заметила движение. Солдаты носили синюю форму, а официанты – черную, потому на третьем этаже никого не могло находиться, особенно в белом, особенно в столь поздний час.

– Калеб Топоровский? – выкрикнул Томо чуть громче, и Алесса обратила свое внимание на происходящее в зале.

Калеб с очевидным раздражением прервал свой разговор с симпатичным пареньком, сидящим за ближайшим столом.

Алесса сморщила нос.

Рыжеволосый и голубоглазый Калеб с идеальным загаром был практически до неприличия красив, если вам нравятся самодовольные мерзавцы. В первую их встречу Алессе только-только исполнилось тринадцать, а он к тому времени уже достиг пятнадцати лет. И хотя пропасть между восемнадцатью и двадцатью казалась не такой уж существенной, она не могла избавиться от ощущения, будто Калеб по-прежнему видел в ней назойливого ребенка, с которым его заставляли общаться. С другой стороны, он так думал едва ли не о каждом человеке, так что, вероятно, его неприязнь не носила личного характера.

Калеб не торопясь прошествовал на середину платформы.

– Финестра, Фонте… новая Финестра, – протянул он. – Невероятная честь, полагаю.

Честь для него? Или он имел в виду, что это честь для них принимать его в Цитадели? Алесса старалась не относиться к нему предвзято, но у нее плохо получалось.

Пока над раскрытой ладонью плясали молнии, Калеб сухо излагал суть своих способностей, словно его раздражало то, что из-за дара ему приходилось делать что-то еще, кроме как праздно шататься по улицам города. Вот только, судя по его убранству, он не брезговал привилегиями, которые появлялись у избранных богами.

Следующими вышли Камария и Шомари, близнецы с кожей оттенка меди и с одинаковыми выражениями мрачной решимости на лицах. Встретив взгляд Шомари, Алесса увидела в нем безразличие, а вот в глазах Камарии сверкнуло нечто ей неведомое. Она не встречала других разнополых близнецов, да и о них, если честно, ничего не знала. Пока Алесса не стала Финестрой, они ходили в одну школу, но Шомари и Камария были популярными учениками – на год старше нее и к тому же Фонте, – в то время как сама Алесса ничего из себя не представляла. Она восхищалась ими издалека и никогда не предпринимала попыток заговорить. А теперь им приходилось обращаться к ней, и это можно засчитать за крошечную победу.

Шомари поднял воду из питьевого кубка и закружил капли в воздухе, создавая замысловатые фигуры. Камария взяла в руку свечу и, игриво подмигнув зрителям, с помощью своей способности управлять огнем превратила капли в клубы пара. Алесса скрыла за бокалом улыбку. Некоторые люди вроде Камарии и Адрика рождались с избытком обаяния, которое порой невольно выплескивалось несмотря на обстоятельства.

Дальше выступала Саида. Убедившись, что золотистая повязка на голове удерживает пышные кудри, не позволяя им упасть на лицо, она сотворила ветряную воронку, из-за которой на главном столе закружились салфетки. Девушка была ровесницей Алессы, однако, когда улыбалась, заслышав аплодисменты, на ее щеках появлялись ямочки, отчего создавалось впечатление, что она на несколько лет младше.

Благодаря Хьюго Алесса обладала опытом обращения с силой воздуха, но недостаточным, чтобы тут же сделать Саиду основным кандидатом.

Двух следующих Фонте Алесса не знала. Должно быть, они прибыли из-за границ. Одна девушка контролировала огонь, как Камария, а другая управлялась с материями, как Нина, но с куда меньшим изяществом.

Наступила долгая пауза, после которой перед ними предстал очередной выступающий. Худощавый мальчишка с блестящими черными волосами, стоящий чуть поодаль от остальной группы, вышел вперед, вытянув руки по швам. На его лице застыло выражение отважной решительности.

Алесса ощутила дурноту.

– Джун Чон? – прошептала она Ренате. – Серьезно?

– Его родители были не в восторге, но он достиг приемлемого возраста.

– Да ну?

Джуну едва ли исполнилось тринадцать, и пускай связь Финестры и Фонте не считалась привычной формой супружества, Алессе не хотелось обзаводиться женихом-ребенком.

– Нет. Ни в коем случае. Я была его нянькой.

Рената запротестовала, как Алесса и предполагала, но Томо согласился с ней, впрочем, и это Алесса просчитала заранее. И список потенциальных партнеров сократился ровно на одного. Алесса попыталась приободрить родителей Джуна улыбкой, однако те не догадывались, что девушка борется за исключение их сына из списка, и оттого занервничали еще больше.

Когда закончилось последнее выступление, Рената неистово и горячо похвалила Фонте, хотя подобное поведение ей было несвойственно, – поежилась даже Алесса, – а затем предложила гостям продолжить наслаждаться вечером и выразительно глянула на виновницу торжества.

Алесса сделала последний, придающий сил глоток воды, спустилась с помоста и начала оглядывать Фонте, размышляя, с кем заговорить первым. На дружелюбную улыбку она и не рассчитывала, но надеялась, что установивший с ней зрительный контакт хотя бы не вздрогнет.

Калеб и его привлекательный друг изучали столик с десертами, а Фонте, которому нравилась выпечка, вызывал в ней куда больше симпатии, чем избегающие ее, потому Алесса решила направиться сначала туда. Смахнув прядь волос со лба, Калеб встретился с ней взглядом, и ее сердце пропустило удар. Он превосходно контролировал свой дар – электричество – и мог бы стать могущественным Фонте, согласись он сотрудничать, а не препираться. Если бы ему хватило силы выдержать ее прикосновение, то она бы, так уж и быть, смирилась бы с его дурным характером. Кроме того, он может быть одним из тех людей, кто только кажутся озлобленными, а стоит узнать их получше, и они смягчаются.

Когда она подошла ближе, Калеб приподнял уголок губы и, наклонившись к своему приятелю, прошептал тому что-то на ухо, что заставило обоих парней разразиться хохотом.

С пылающим лицом Алесса нагнулась, чтобы исправить воображаемую проблему, возникшую с ее обувью.

Ладно. Значит, не Калеб.

Она отыскала следующую цель. И пока она направлялась в сторону компании Фонте, Камария, Шомари, Нина и Йозеф сгрудились поплотнее, однако не теряли лица.

Алесса робко поздоровалась, Камария и Шомари тут же посмотрели друг на друга, и в их взглядах читалось множество непроизнесенных слов. Камария скрестила руки на груди. Шомари не пошевелился.

После серии натянутых приветствий воцарилась тишина. Фонте потягивали свои напитки, а Алессе нечем было занять руки, потому она убрала их в глубокие карманы юбки, потянув за торчащую внутри нитку. Если моральный дух Саверио зависел от ее способности вести светскую беседу, прогноз не утешал.

Нина схватилась за свою длинную рыжую косичку.

– А в книгах Цитадели говорится, когда именно случится Диворандо?

– Нет, – ответила Алесса. – Мы не узнаем даты до Первого Предупреждения.

Боги решили, что отличным аналогом обратного отсчета до вторжения будет месяц бедствий, наводнений, штормов и нашествия саранчи, дабы люди не забывали, что грядет нечто куда более опасное.

Нину такое объяснение не удовлетворило.

– Но оно случится уже в этом году. Не волнуешься?

– Конечно, не волнуется, – встрял Йозеф. – Потому Богиня и посылает Первое Предупреждение, чтобы мы понимали, когда пора начинать готовиться. И пока этого не произошло, у нас полно времени.

– Именно, – подтвердила Алесса. – Она не позволит нам пропустить.

– Точно, – успокоилась Нина. – А насколько большие эти демоны?

По всей видимости, Нина не переросла свою привычку выпаливать неудобные вопросы. Камария вздохнула.

– Нина, большинство людей их никогда не увидят. В том числе и ты. Верно, Финестра?

– Уж точно не из-за стен крепости, – заверила их Алесса. – О скарабео позабочусь я. И мой Фонте, разумеется.

Алессе меньше всего хотелось сейчас обсуждать скарабео.

Йозеф прочистил горло.

– Ты уже сделала выбор?

Ладно. Вот об этом она хотела говорить меньше всего.

– Еще нет. – Улыбка Алессы была натянутой, как струна скрипки, которая вот-вот порвется.

В тишине, прежде просто неуютной, а ныне причиняющей едва ли не физические страдания, Алесса поймала взгляд проходящего мимо официанта, что вытянул поднос на всю длину руки, и Алесса сумела дотянуться до угощения.

– Вы должны попробовать, – обратилась она к остальным, улыбаясь слишком радостно. – За них и умереть не жалко!

Все дернулись, и в ее горле встал ком. Ну и где эти демоны, когда ты жаждешь, чтобы тебя порвали на кусочки?!

Однако после этой мысли она мгновенно послала мысленное извинение. «Богиня, я не это хотела сказать. Пожалуйста, дай мне побольше времени».

Алесса взмолилась, уговаривая каменные плиты под ней разверзнуться и поглотить ее, но когда этого не произошло, она улыбнулась и, попросив прощения, оставила группу в покое.

Саида Фарид сидела в одиночестве и строчила в блокноте нечто, похожее на рецепт.

Алесса прочистила горло, не желая напугать девушку внезапным появлением.

– Что пишешь?

Саида покраснела и положила блокнот на колени.

– Это мое хобби. Обожаю анализировать еду и пытаться определить, из каких ингредиентов состоят блюда, чтобы потом приготовить их самой. Я намереваюсь написать об истории кухни Саверио и через еду запечатлеть соответствующие культуры наших предков.

– Амбициозно.

– Все началось со школьного задания; тогда я задумалась о том, что у многих семей есть особые блюда, которые они передают из поколения в поколение, нигде при этом не сохраняя. Мне хочется, что они остались в анналах на случай… – Она осеклась. – Как твое… – Жестом она указала на ухо Алессы.

Финестра, вдруг ощутив себя неуверенно, проверила, прикрывает ли его прическа, и заняла свободный стул.

– Нормально. Правда. Всего лишь царапина.

– Все равно. Наверное, было страшно.

Алесса нечасто сталкивалась с сочувствием, и из-за слов девушки у нее на глаза навернулись слезы. Она улыбнулась еще шире, чтобы не позволить им пролиться.

– Метатели кинжалов не самая серьезная проблема, да?

Смуглое лицо Саиды внезапно побледнело.

– Но ты же работаешь над тем, чтобы… ну, все уладить, верно?

Черт. Она имела в виду скарабео, а не проблему Финестры-убийцы.

– Разумеется! – нарочито бодро воскликнула Алесса. – Я уверена в себе, и у меня все под контролем.

Ой-ей. Последнюю фразу она точно не собиралась произносить вслух. Однако, похоже, успокоила немного Саиду: в кои-то веки привычка Алессы говорить все, что у нее на уме, не привела к плачевным последствиям.

Когда перевалило за полночь, Алесса вернулась в свою комнату, где могла обрести относительный покой. Сон представлялся единственным способом спастись от нервозности и тревожности, что пронизывали ее тело насквозь, однако постель ее скорее отталкивала, чем манила. Она улеглась посередине чудовищно огромной четырехместной кровати, а по сторонам остались акры леденящей пустоты. Никогда еще бессонница не казалась настолько неотвратимой.

И тогда Алесса плюхнулась на диван.

Она так и не решила, кого выбрать. Сильнейшего? Того, чей дар является самым практичным? Вот только если Фонте не доживет до сражения, какая вообще разница? Ей необходимо выбрать Фонте, который выживет.

Избрать Эмира, ее первого Фонте, было так легко. А вот его похороны, наоборот, оказались нестерпимыми.

Поначалу она злилась, когда люди отзывались о нем как о слишком мягком человеке, но эта мысль стала спасительной соломинкой. Конечно же, она не отрицала своей ответственности за сделанный выбор, но, возможно, умер он не совсем по ее вине.

Ее наивное и слегка эгоистичное сердце желало иметь рядом с собой славного парня с милой улыбкой, только боги его не одобрили. Сообщение принято.

В следующий раз она сделает более мудрый выбор.

Илси, старшая сестра Йозефа, источала уверенность и поражала красотой и мощью, как будто вышла из мозаичных панно Цитадели. Все знали, что она-то точно достаточно сильна, чтобы противостоять смертоносному дару Алессы. Так же считала и Алесса, восхищенная девушкой, которая всего за один короткий день осветила Цитадель своей харизмой и удивительным чувством юмора. Алесса даже не успела осознать, хочет ли саму Илси или стать ею, как та скончалась.

Последовала зову сердца. И Эмир умер.

Затем прислушалась к доводам разума. И умерла Илси.

Поэтому она послала все правила к чертям собачьим и выбрала полную их противоположность.

Бедняга Хьюго.

Но попытаться стоило.

С тем же успехом она могла записать имена, бросить бумажки в корзинку и попросить Богиню навести ее руку. Или прочитать дюжину исторических писаний, отыскивая подсказки, которых не существовало. Возможно, стоило перемешать их имена, вдруг получилось бы сложить из букв что-нибудь забавное.

Вот бы у нее получалось заглушать мысли с той же легкостью, с какой люди задувают свечи. Семья даже ласково шутила над ее постоянно работающим мозгом, однако сложно смеяться, когда ее собственные мысли отказываются взять перерыв, чтобы она наконец-то перевела дух.

Алесса слышала о людях, неспособных уснуть из-за непрекращающегося покалывания в ногах, но беспокойство, что мучило ее из ночи в ночь, забиралось куда глубже, минуя мышцы. Оно походило на зудящую потребность: как если бы ее кожа сморщилась во время стирки и ничто не помогало бы ей вернуть прежний вид.

При свете дня ей удавалось занимать себя и игнорировать свое состояние. С наступлением же ночи, безмолвной и неподвижной, надоедливый зуд возвращался.

Движение оказывало целительный эффект, а потому вечерами она расхаживала вперед-назад. И даже когда ее не охватывала тревога – что случалось довольно-таки редко, – она семенила по комнате часами напролет. Вот только она целый вечер провела на ногах, ведя светские беседы, если так можно было назвать неуклюжие попытки поддерживать разговор. Алесса решила закрыть глаза и мысленно отправиться на песчаный пляж. Где горячий песок струится между пальцами, а она тем временем ждет кое-кого особенного. Он должен вернуться на берег с уловом к ужину. За подскакивающей на небольших волнах гребной шлюпкой солнце светит настолько ослепительно, что невозможно разглядеть черты лица рыбака, но воображаемая Алесса знала, кто к ней плывет, и оттого ее сердце наполнилось чувством…

Начала опускаться тьма, но Алесса не успела в нее погрузиться, внезапно вынырнув в реальность.

Она не могла дышать.

Резко распахнула глаза.

Но ничего не видела.

Что-то – кто-то – прижало ее к кровати, поймало в ловушку, надавило на трахею. Размахивая руками, она пыталась освободиться. Ногтями царапала кожаные одежды. На ее шее сомкнулись руки, облаченные в кожу.

Ей не хватало сил.

Алесса из последних сил цеплялась пальцами за нападавшего, ощупывала грубую ткань, твердую грудь, широкие руки, заметив полоску неприкрытой кожи между воротником и подобием маски.

Хватка мужчины дрогнула. Он резко втянул воздух и отстранился на расстояние вытянутых рук, чтобы его уязвимое место оказалось вне зоны досягаемости.

– Не сопротивляйся, слышишь? – прошептал он хрипло, смыкая пальцы вокруг ее шеи сильнее. – Я пытаюсь вести себя учтиво. Сдайся, и скоро все кончится.

У Алессы перед глазами заплясали звездочки, яркие вспышки в кромешной темноте, что напоминали фейерверк, запущенный в честь ее предстоящей кончины.

Восемь

Di buone intenzioni è lastricato l’inferno.

Добрыми намерениями выстлана дорога в ад.

Нет. Она отказывалась умирать таким образом.

Выгнув спину, Алесса напрягала все мышцы тела, чтобы попытаться дотянуться до воротника мужчины и приспустить его вниз.

Ей не требовалось превосходить его по силе. Достаточно было одного лишь прикосновения.

Она пальцем дотронулась до его оголенной плоти, и мужчина завопил. Давящая на нее тяжесть испарилась, и стенания смешались с хриплым, затрудненным дыханием Алессы. Превозмогая боль, она приняла сидячее положение, и тут дверь отворилась настежь.

– Н-нарушитель, – прохрипела она, указывая трясущейся рукой. – Напал на меня.

Алесса, успевшая привыкнуть к темноте, видела, как Лоренцо переводил взгляд с нее на мужчину и обратно и как с каждой секундой его глаза распахивались все шире. Он не брал медалей за отвагу, но хотя бы находился рядом.

Она раскашлялась, поморщившись оттого, что боль становилась только ощутимее.

Лоренцо рассматривал нападавшего, не скрывая целого спектра неясных ей эмоций, однако одно она поняла точно: ее стражник узнал нарушителя.

Он с каменным выражением на лице поднял мужчину на ноги и в кои-то веки стал походить на настоящего бравого солдата, и Алесса простила ему те времена, когда он неважно исполнял свои обязанности.

До той минуты, пока стражник не закинул руку нарушителя себе на плечи и не процедил:

– Прекращай ныть, пока я не вывел тебя отсюда.

– Разве ты не слышал? – Алесса вскочила с дивана. – Он пытался меня убить.

Лоренцо лишь смачно сплюнул на пол.

– Так дала бы ему довести дело до конца.

Оцепенев, она наблюдала за тем, как ее личный страж то ли тащил, то ли нес на себе ее несостоявшегося убийцу. Они покинули комнату, и две идентичные пары обуви скрылись за углом.

Стены сжимались, словно намеревались задавить ее, и Алесса бросилась в коридор, чтобы отыскать себе безопасное место, которого не существовало в природе.

Разум твердил ей кричать, звать на помощь, требовать, чтобы советники и капитан Папатонис собрали у ее дверей батальон стражников. Однако существовала вероятность, что ее и не планировали защищать. Возможно, советники и капитан сами и отдали приказ убрать ее. Удивятся ли они, услышав о произошедшем… или разочаруются, увидев ее живой?

Насколько далеко простирается предательство?

Ей хотелось пуститься бежать, спрятаться, стать настолько маленькой, чтобы никто ее не нашел. Но бежать было нельзя, а спрятаться она могла лишь в крошечной часовне у холла, отведенной для ежедневной молитвы Финестры. Где Алесса и укрылась, заперев двери изнутри и рухнув на пол, прижимаясь разгоряченной щекой к холодному камню. Зажмурившись, она избавилась от необходимости глядеть на фрески с изображением ее предшественниц во всей их победоносной красе.

Никто за ней не пришел.

Алесса открыла глаза, в которые будто песка насыпали, и воззрилась на выложенную в полный рост мозаику идеализированной Финестры. Ангельской. Идеальной. Безмятежной. Ухудшающей настроение в лучшие дни.

При таком тусклом свете прочесть надпись, нимбом окружающую благословенную голову Финестры, было невозможно, но Алесса заучила слова наизусть.

Benedetti siano coloro per cui la finestra sul divino è uno specchio.

«Благословенны те, для кого окно в божественное – зеркало».

Будь у нее зеркало, она бы разбила его и зазубренными осколками вырезала каждый опаловый зуб.

Благословенная. Как же, счастливейшая девушка в мире, что ежедневно отбивается от убийц, дабы дожить до сражения с роем демонов, мечтающих вгрызться в ее кости.

Стены, пол и потолок крошечной часовни были украшены стеклянной плиткой и драгоценными камнями, хотя в полумраке отличить их от сланца получалось с трудом. Давным-давно некий бедный художник потратил годы на создание мозаик, рассказывающих историю Саверио, всего для одного зрителя проделал колоссальную работу, которую в едва освещенном помещении даже не разглядеть, разве что смутные очертания.

Энергосистема Саверио за последние несколько веков пришла в негодность: провода, тянувшиеся от ветряных мельниц до города, перегрызали паразиты, а саверийцы не способны были производить те же материалы, что и их предки, поэтому Алесса даже не потрудилась рассказать кому-нибудь о том, что лампочки по периметру часовни перегорели, потухнув одна за другой. Казалось вполне уместным, что помещение погрузилось во мрак именно во время ее избрания.

Ониксовый скарабео, примостившийся в верхнем углу часовни, вперился в нее своими рубиновыми глазами, а рядом с ним проглядывался силуэт чудовищного гиотте, что притаился в ветвях скелетообразного дерева. Художник, рукотворный труд которого сотворил эту миниатюру, либо обладал странным представлением о мотивирующем на подвиги искусстве, либо жестоким чувством юмора.

Алесса с трудом приняла сидячее положение, и под ее локтями захрустели высохшие листья букета, оставленного на алтаре. Дань уважения не принесла ей никакой пользы.

– Если хотела намекнуть, что тебе нравятся другие цветы, есть способы куда проще. – Оторвав иссохший бутон от скрутившегося стебля, она растерла лепестки меж пальцев. Цветок не заслуживал подобного наказания, но разве заслуги когда-нибудь кого-нибудь оберегали?

Если бы она умерла, ее место заняла бы другая расцветшая Финестра. Ну, или жители Саверио, проснувшись поутру, обнаружили бы, что стали беззащитны. Ее семья лишилась бы дочери и последней надежды на выживание одновременно.

Под ее босыми ногами виднелось три оставшихся священных острова.

Четвертый на изображении не запечатлели. Затерянный остров стерли с карт, бросили – он канул в забытье после поражения во время первого Диворандо.

И выживет ли Саверио при следующем, зависело только от Алессы.

Она поднялась на ноги, поморщившись от боли, и крадучись обогнула статую, чтобы подойти ближе к оконному стеклу, врезанному в стену. Алесса должна была встретиться с врагами лицом к лицу, но по крайней мере один из участников стремительно растущего списка был мертв.

Оболочка скарабео, сморщенная и покрытая многовековым слоем пыли, образовавшимся из-за недостатка в гробнице проветривания, глядела на нее невидящими глазами. У насекомого, которое походило на гигантскую, кошмарно искаженную версию атласного жука, из головы торчало три искривленных рога, а блестящий панцирь, при первом осмотре казавшийся полуночно-черным, на самом деле переливался всеми цветами радуги, как растекающееся по луже маслянистое пятно. Высушенный экземпляр, трофей, принесенный после первого Диворандо и представляющий собой свидетельство выживания Саверио, насмехался над ней.

Девушка и чудовище, друг напротив друга. Девушка и убийца. Мертвое чудовище. Или, пожалуй, девушка и есть тот самый монстр, кого ждет свидание со смертью.

Она прижала пальцы к окну и, поджав их, ногтями провела по стеклянной поверхности.

Тысячи этих… существ… надвигаются. Идут за ней. За Саверио.

В то время как ей приходилось иметь дело с летящими в нее кинжалами и руками, мечтающими сжаться вокруг ее шеи.

«Напуганные люди жаждут определенности».

Она и сама боялась, но куда хуже было то, что, помимо страха, горя и гнева, Алесса ощущала облегчение. Долгие годы она цеплялась за веру родителей. Затем стала благословенной Финестрой, и обрести веру и нести ее поначалу казалось несказанно легко. Теперь же – когда выяснилось, что люди лишились чувства определенности, – оказалось, что она постоянно опиралась на уверенность окружающих, а своей у нее не имелось вовсе.

Если Айвини был прав, то она впустую потратила последние годы своей жизни. Этого она вынести не могла.

А если он ошибался, ее смерть обрекла бы всех на погибель. Так рисковать она не посмеет.

Папа всегда говорил ей не доверять страху, вот только, кроме него, у нее ничего не осталось.

Страх. Упрямство. И бурлящий внутри гнев, который она подавляла с того момента, как кинжал пустил ее кровь.

Алесса сглотнула слюну, и к глазам подступили слезы, но жжение в горле грозило распалить в груди огонь, который способен вспыхнуть, взять над ней контроль, уничтожить изнутри и превратить ее в горстку пепла.

И она даже не стала бы возражать.

Если она снова не справится, это и станет ответом, таким долгожданным знаком. Если ее руки снова принесут смерть, она пожертвует собой ради большего блага.

Но сначала предпримет свою последнюю попытку.

Вернувшись в свои покои, Алесса встала перед зеркалом на дрожащих ногах. Темные круги под глазами сочетались с синяками на шее, но во взгляде тлела решимость.

Она одевалась в четыре раза медленнее, чем обычно. Неторопливо натянула свободное платье и аккуратно повязала шаль, чтобы скрыть следы покушения. Если кто-то, посмотрев на нее, странно отреагирует, Алессе хотелось бы знать, что это не из-за нанесенных травм, а от удивления, что она выжила.

На своей кухне выбрала два самых острых маленьких ножа и аккуратно спрятала их в высоких сапожках.

Спустилась на первый этаж, где мимо нее промаршировал полк. В ботинках. Так много ботинок. В точности как те, что носил он.

Алесса оцепенела, и мышцы сжались от ужаса. Она не видела лица нападавшего. Он мог находиться среди них, безнаказанно передвигаться по Цитадели.

Один из солдат бросил на нее короткий взгляд и нахмурился. Алесса не могла сказать с уверенностью, выражала женщина жалость или отвращение, но этого оказалось достаточно, чтобы вывести ее из оцепенения.

Прежде чем открыть дверь, Алесса еще раз прокрутила в голове свой план. Если Томо и Рената при встрече удивятся или разочаруются, она все поймет.

Она вошла в залу и подождала, пока за ней не захлопнется дверь.

Рената быстро махнула рукой, зевнув в свой эспрессо.

– Доброе утро, Финестра. – Томо отодвинулся на стуле и поклонился. – Ты сегодня рано.

– Нельзя терять время. – Из-за нарочитой отстранености голос Алессы приобрел холодность, ввиду чего прозвучал непривычно спокойно.

Никто не заметил. Рената, само собой, принялась осушать содержимое чашки, а Томо вернулся к чтению газеты.

Алесса противилась желанию выдохнуть. Довериться. Она не забыла. Пусть они не заказали убийство прошлой ночью, но вполне могли заказать следующей. Крепость всегда представлялась ей клеткой, но отныне казалась еще и ловушкой, которая вот-вот захлопнется. Довериться хоть кому-нибудь в Цитадели стало бы величайшей глупостью.

Ей нужен был тот, кто приглядел бы за ней. Кто защищает слабых и не ведется на теории Айвини. И отчаянно нуждается в том, что может предложить только она. Кто не отступит – и не сдвинется с места – ни перед кем, особенно перед солдатами Цитадели.

Фитиль надежды разгорелся достаточно ярко.

Алесса собиралась отправиться в «Дно бочки».

Девять

Chi ha più bisogno, e più s’arrenda.

Кто больше нуждается, тот меньше возмущается.

По всей видимости, название «Дно бочки» было выбрано не случайно.

Эта часть Саверио – войдя в славное заведение, Алесса благоразумно зажала нос – являлась питательной средой для самых сомнительных личностей. Их часто нарекали «мясом». Пушечным мясом для скарабео. И если бы ей удалось проигнорировать зловонные ароматы страха и пота, а эта задачка казалась невыполнимой, убогая таверна не обзавелась даже музыкантом, путь и не попадающим в ноты. Вместо этого толпа окружала клетку, достаточно просторную, чтобы вместить дюжину мужчин.

Но в ней находился всего один.

Посетители прижимались лицами к прутьям, насмехаясь над одиночкой, но он этого будто не замечал. С бронзовой кожей, босоногий и раздетый по пояс, он стоял к ней спиной и лениво цеплялся за клетку. Темные волосы, намокнув от пота, скрутились в небольшие кудряшки на затылке, а его мышцы покрывали полосы крови.

Бои насмерть были противозаконны, однако в доках люди частенько развлекались, делая ставки на бойцов. Как сказывал Адрик, если к концу боя оба участника дышали, значит, убийства не произошло. А вот если один из них умирал от тяжких травм после стычки… что ж, ему просто не свезло.

Публика ревела; Алесса сгорбилась и плотнее укуталась в плащ, используя его в качестве щита от разгулявшейся толпы. Ее никто не узнавал, а потому не ведал, что стоит бояться ее прикосновений. Это приводило в восторг и наряду с этим ужасало.

Она слишком увлеклась изучением присутствующих и заметила крепкого седовласого мужчину только тогда, когда тот пихнул ее, проталкиваясь сквозь толпу зрителей. Он двигался уверенно, таща за собой здоровенного детину. Они оба не сводили глаз с клетки.

Мужчина за прутьями повернул шею, явив свой профиль, и с губ Алессы сорвалось слово, которое Финестре не подобает даже знать. Она нашла того, кого искала, но, судя по кровожадному реву публики, его сейчас изобьют до полусмерти.

Неяркое освещение делало черты его лица более резкими. Заостренные скулы, мужественная линия подбородка, а губы более смелый человек описал бы как пухлые. И он не походил на того, кто способен дуться и выпячивать их. Или принимать комплименты. Создавалось впечатление, будто он не заинтересован в происходящем, хотя глаза его блестели. Мужчина постарше зашел в клетку, ворча и огрызаясь, в то время как его соперник лишь вздернул бровь, словно слегка удивившись.

А вот она, наоборот, не могла дышать.

Рельефные мышцы под бронзовой кожей бойца были усладой для глаз, но руки его противника, усеянные следами от порезов и ожогов, по ширине не уступали стволам деревьев, а своим кулаком он без особых усилий размозжил бы череп Алессы. Впрочем, не конкретно ее, а вообще любой.

Человек с настолько гладкой и чистой кожей, который еще и двигался изящно, ни за что не выстоит против крупного, покрытого боевыми шрамами зверюги.

Вскоре начался бой.

Ведущий устроил настоящее представление, приказав здоровяку отступить, и повернулся к публике.

– У нас есть доброволец! Станет ли четвертый поединок Волка последним, или ему удастся одолеть Медведя? Кто уйдет на своих двоих, а кого придется выносить?

Присутствующие подались вперед, люди размахивали в воздухе деньгами, желая сделать ставки на бойцов. Никто не сумел бы выбраться из такого столпотворения, да Алесса и не пыталась. Ей не хотелось наблюдать за тем, как прекрасного мужчину превратят в груду окровавленных костей, но она не могла отвести взгляд.

Услышав звонок, оповещающий о начале боя, Алесса вздрогнула. Приподнявшись на цыпочки, старалась рассмотреть хоть что-нибудь из-за плеч, мешающих обзору.

Здоровяк бросился вперед, отступил, снова сделал выпад, как будто дразнил молодого человека. Волка, как его здесь называли. Ему подходило это прозвище. Сосредоточенный, но неподвижный, он напоминал таинственных существ, что таились в лесах, находившихся в дальней части острова. Он усмехнулся, обнажив заостренные клыки. Волк, загнанный медведем в угол, отказывался выказывать признаки слабости перед более сильным, смертоносным соперником.

Медведь опустил голову, приготовившись нападать.

Волк глянул вниз, изучая свои ногти.

Алесса прикусила язык, лишь бы не закричать.

В последний момент Волк отступил в сторону, и его противник едва ли успел притормозить и не врезаться в прутья.

Их танец продолжался до тех пор, пока Медведь не нанес первый удар: кулаком по челюсти Волка.

Волк провел тыльной стороной ладони по подбородку и тряхнул кистью, разбрызгивая кровь по полу, после чего ударил здоровяка в живот, но спустя мгновение получил ответный выпад, от которого раздался хруст пары сломанных ребер. Алесса впилась зубами в костяшки пальцев.

Волк врезал по щеке здоровяка, намереваясь повторить прием с другой стороны, однако в эту секунду о прутья решетки кто-то разбил стакан, и в бойца полетели осколки. Волк дернулся и отвернулся, прикрывая глаза рукой. Публика принялась его освистывать, и ведущий объявил перерыв.

Медведь проигнорировал указание. Пока противник стоял к нему спиной, он нанес Волку удар кулаком по пояснице.

Волк рухнул.

Не одна Алесса резко втянула воздух. Все в помещении разом затаили дыхание, когда Медведь подошел к сопернику, чтобы толкнуть того ногой.

Алесса тут же зажмурилась. Не стоило ей оставаться. Не стоило запоминать еще одну смерть.

Публика заликовала, и она приоткрыла глаза: Волк с трудом поднимался на ноги, покачивая головой в стороны, чтобы разогнать туман.

Медведь заревел, задетый тем, что момент его триумфа прервали.

– Ударь меня, щенок!

– Ударь, – прошептала Алесса, и остальные, внезапно сменив одного фаворита на другого, подхватили ее мольбу и стали делать ставки по новой.

Волк склонил голову набок, словно забыл, зачем сюда пришел, а Медведь в очередной раз рванул вперед и нарвался на апперкот, от силы которого его голова откинулась назад. Попятившись и едва удержавшись на своих ногах, Медведь встряхнулся, однако Волк не мешкая нанес следующий удар. И еще один. И еще. Здоровяк развернулся, по-прежнему стоя на ногах, но уже не задрав подбородок, и его спина оказалась в уязвимом положении.

– Бей его! – кричала толпа, с нетерпением выжидая момент, когда Волк отомстит сопернику и победит его с помощью приема, благодаря которому он сам очутился на полу. Вместо этого Волк отступил и опустил руки по швам.

Медведь сделал пару нетвердых шагов и упал на колени.

Волк поднял голову.

Медведь свою склонил.

Алесса наконец вспомнила, как дышать.

Публика вопила, некоторые – от радости, а кто-то – от разочарования. Волк же не бахвалился и не упивался победой. Он лишь принял полотенце и вытер им свое лицо; кровь мгновенно пропитывала потрепанную ткань.

Ворота отворились, и он растворился в толпе.

Она вечность блуждала по заполненному заведению, практически утратив надежду отыскать его, но в конце концов заприметила Волка.

– …пятнадцать, не двенадцать. – Он хлопнул окровавленной ладонью по барной стойке. – Четыре боя плюс бонус за отсутствие поражений.

Владелец бара прекратил натирать исцарапанную стойку тряпкой, с виду загрязненной сильнее, чем деревянная поверхность, и смерил его взглядом.

– Минус три за вчерашнюю ночевку и пропитание.

– За то, что спал у тебя в кладовке? Да ты издеваешься.

– Минус…

Волк ругнулся.

– Налей хотя бы виски, пока не обчистил мои карманы.

– Конечно, если желаешь спать в переулке. – В эту секунду Алесса устроилась на высоком табурете, и владелец глянул на нее. – Что будешь?

– Виски, пожалуйста.

– Хороший, достойный или дешевый? – Алчно улыбнувшись, он продемонстрировал могильно-серые зубы.

– Хороший, пожалуйста.

Пока она отсчитывала необходимую сумму, владелец внимательно рассматривал ее перчатки, и Алесса мысленно поморщилась.

В этом городе, если ты прикрывал запястья одеждами, значило, что у тебя имелся грязный секрет. Но здесь, у пристани, где многие носили метки изгнанников, некоторые люди предпочитали утаивать подробности совершенных ими преступлений. Впервые в жизни перчатки не выделяли ее из толпы, лишь делали еще одной незнакомкой, стыдящейся своего прошлого. Хотя черная кожа, тонкая и гладкая, как шелк, не совсем вписывалась в обстановку.

Тщательно отмерив в стакане янтарной жидкости на один палец, он подтолкнул выпивку к ней, даже не пытаясь скрыть татуировку в виде монет на левом запястье. Вор.

Алесса повертела стакан, наблюдая за тем, как виски ласково изливается по стеклу, и вдохнула его сладкий аромат прежде, чем сделать глоток. Не самый лучший образец в ее жизни, но и не худший. Вскоре на табурете рядом с ней устроился Волк, и она покосилась на него, выглядывая из-под капюшона. Он накинул на плечи рубашку, но не застегнул ее, выглядя не менее угрожающе, чем во время их прошлой встречи. Но сейчас он хмурился, потому что владелец бара обслуживал кого угодно, только не его. От него пахло бодрящим потом, что должно было вызывать отвращение, но не вызывало.

– Я куплю тебе выпить. – Алесса достала из кармана две сверкающие монеты. – Самого лучшего, пожалуйста.

Волк вперился в ее лицо темными глазами. Согласившись угоститься, он осушил стакан одним глотком и с ворчанием, которое она приняла за благодарность, стукнул тарой по барной стойке. Волк тоже не думал прятать свою метку.

Скрещенные ножи, взятые в круг печатью Саверио. Убийца.

Она вздрогнула.

– Не стоило сюда приходить, – произнес он, глядя перед собой.

– Почему это?

– Если я понял, кто ты, это поймет и кто-то другой. И большинство из присутствующих жаждут узнать, что произойдет, если ты умрешь.

– А ты? – Она затаила дыхание. – Чего хочешь ты?

Он поднялся с табурета.

– Меня не волнует любой исход. – Перекинув потрепанную сумку через плечо, он зашагал прочь.

Алесса закрыла глаза.

В городе, полном напуганных людей или тех, кто строил против нее козни, равнодушное отношение могло стать наилучшим вариантом, на который она могла надеяться.

Он умел защитить себя, значит, способен защитить и ее. Возможно, движимый не преданностью или верностью, но у каждого есть цена.

Алесса бросила на стойку еще пару монет и оставила недопитый стакан. Наверняка, как только она уйдет, владелец перельет содержимое обратно в бутылку, но это ее уже не касалось.

Выскочив на улицу, она обнаружила, что он, заткнув пальцы за ремень, практически успел добраться до центральной дороги.

Дверь за ее спиной захлопнулась, и вокруг воцарилась тишина. Не оглядываясь, он вытащил руки из-за пояса. Лунный свет отразился от острых клинков, тотчас оказавшихся в его руках, служивших предупреждением каждому, кто посмеет его преследовать.

– Я хочу тебя нанять, – крикнула она, находясь на безопасном расстоянии.

Он спрятал ножи обратно под одежды.

– Нет.

– Но мне нужна твоя помощь.

– Мне жаль. – Он продолжил свой путь, но его тихий отказ прозвучал достаточно громко, чтобы она услышала.

– Не очень-то похоже. – Она попыталась угнаться за ним.

– Ладно. Мне не жаль. Но и неинтересно.

– Я пытаюсь спасти Саверио.

– Если спросишь меня, то пусть Саверио хоть на дне морском окажется.

У нее скрутило желудок. Увидев, как он насмехается над уличным священником, она отчего-то решила, что он на ее стороне. Допустила, что ему не плевать, жива она или мертва, ведь он вступился за маленькую девочку. Как наивна она была.

Она тряхнула головой, желая избавиться от непрошенных мыслей.

– Мне нужна защита, пока я не выберу следующего, последнего Фонте. – Она старалась выяснить поскорее, какое из ее предложений вынудило бы его остановиться. – Я заплачу. Предоставлю ночлег и пищу.

Он даже не сбавил шаг.

– Не нуждаюсь.

– Серьезно? – Алесса едва не подавилась воздухом. – Не нуждаешься? Предпочитаешь драться за гроши и пить разбавленный водой виски, а не пищу, крышу над головой, деньги и безопасность?

– Мне не нужна безопасность.

Она подбежала к нему, слишком возмущенная, чтобы вести себя осторожно.

– Все хотят быть в безопасности.

– Только не я.

– Если люди ошибаются и меня убьют, все погибнут.

– Так перестань здесь шастать. – Он прозвучал невообразимо хладнокровно.

Алесса замедлилась, и расстояние между ними начало увеличиваться. Чем ближе он подходил к концу переулка, тем дальше уносилась ее надежда.

– Пожалуйста, – выдавила она, и ее голос сорвался.

Он остановился и покачал головой, как будто разозлившись на себя.

Алесса откинула капюшон, стянула шаль и приподняла подбородок. Ее синяки приобрели зеленовато-фиолетовый оттенок.

– Мне нужна твоя помощь.

Он развернулся, и его взгляд упал на ее шею, задерживаясь на отпечатках.

– У тебя есть армия. Ты можешь… – Он осмотрел улицу и стремительно подошел к ней, понизив тон голоса до рычания. – Ты способна убить прикосновением. Я тебе не нужен.

– Еще как нужен. – Она позволила страху и растерянности охватить тело, отчего ее голос зазвучал хрипло из-за непролитых слез. – Прошлой ночью меня пытался убить мужчина, а стражник помог ему бежать.

«Раз начала, доводи дело до конца».

Она сцепила руки под подбородком, и по ее щекам покатились горячие слезы. В Цитадели их посчитали бы потаканием своим низменным желаниям, но, если у Волка была слабость к девушкам в беде, она согласна исполнить эту роль.

Если это вообще была роль.

– Я уже не понимаю, кому верить и кто на кого работает. Мне нужен тот, кто будет работать на меня. Присматривать за мной. Временно. Пока я не выберу Фонте. Я знаю, у меня получится, – лгала она, – но мертвой вряд ли смогу.

Он почесал затылок, и благодаря лунному свету на его волосах заплясали голубоватые блики.

– Временно?

– Мы можем умереть через несколько недель. Ничто не вечно.

Он изогнул бровь.

– Прости. У меня осталось только черное чувство юмора. Если поможешь мне, я выделю тебе место в крепости.

Он ущипнул себя за кончик носа.

– Пожалуйста?

Волк бросил раздраженный взгляд на небо, и Алесса поняла, что поймала его.

Десять

Bella in vista, dentro è trista.

Снаружи краса, а в душе печаль.

Восторг от победы продержался недолго.

Он был меченым. Алесса не могла провести его через городские врата, не раскрыв при этом стражникам свою личность и то, что она уходила без разрешения. Ей требовалось придумать план, а за стенами находился всего один тоннель, который вел внутрь.

Перед ними возникла женщина с запеленатым ребенком.

– Прошу, мисс. Любая помощь может спасти моего ребенка во время Диворандо.

Алесса понятия не имела, как ей помогут деньги, но порылась в сумке и кинула в руку женщины несколько монет.

Ее новый телохранитель нахмурился, когда она к нему повернулась.

– Ты поможешь всем или только ей?

Алесса взглянула на женщину, которая торопилась убраться подальше, будто боялась, что Алесса передумает и заберет монеты.

– Ты о чем? Все дети могут укрыться в крепости.

– И кто же их сопроводит и позаботится о них, если их родители умрут? – Его голос звучал холодно, а в глазах застыл лед.

– Я… не знаю.

– Поэтому она попрошайничает. Чтобы заплатить тому, кто заберет ребенка перед сражением, осознавая, что рискует остаться с этим ребенком навсегда. – Своим язвительным тоном он вполне мог бы наносить раны. – Добро пожаловать в реальный мир, Финестра.

– Я в этом не виновата. Не хочу, чтобы кто-то оставался за пределами крепости. Не я придумываю правила, мне просто приходится следовать им.

– Ага, конечно, поздновато проявлять заботу.

Он возомнил себя благородным защитником бедняков?

– Тебе же плевать, даже если Саверио окажется на дне морском.

Его губы расплылись в горькой усмешке.

– Я к тому, что пускай либо полыхает весь остров, либо дайте шанс выжить всем.

Алесса провела Волка мимо ветхих строений, пристроившихся у причала, и через некоторое время они очутились на узкой тропе, которая тянулась к огромной, темной и сырой пещере, во время штормов служившей укрытием для флота.

Раздался характерный звук, и спичка, зажатая между пальцев Волка, озарила его лицо.

– Быстрее.

Она ускорилась, пытаясь во мраке отыскать блеск металлических ворот.

В огромной пещере стоял только один огромный корабль, но скоро прибудут остальные, наводненные пассажирами и грузом из континентальных поселений. Нижние пещеры заставят бочками с вином, семенами, тканями, продовольствием и скотиной: всем тем, что потребуется для восстановления уничтоженного города. Вознамерившихся перебраться на континент в перерыве между вторжениями встретят с распростертыми объятиями, предложив теплые кровати в гостевых комнатах для саверийцев. И одинокие души будут там жить, пока не придет время баррикадироваться в крепости.

Алесса никогда не ступала на континент, но на картинах он изображался суровым и странным: вдаль простирались бесплодные равнины, а к небу тянулись выщербленные горы. Должно быть, наблюдать за расцветом новой жизни между нападениями – невероятное зрелище. Однажды она читала книгу о том, как некоторые животные укрывались во время наступления роя, но мама отняла ее потому, что Алесса не находила сил прекратить оплакивать созданий, выжить которым не удалось.

– Ты говорила своим надзирателям, что уходишь нанимать кутилу? – протянул Волк.

– Нет, – ответила она, хотя его это никак не касалось. – Мне не нужно разрешение охранника, чтобы кого-то нанять.

– Правда, что ли?

– Правда. Технически. В смысле… – Она взяла себя в руки. – Если кого-то не устроит данное обстоятельство, я разберусь.

Волк скептически хмыкнул.

Алесса скинула капюшон. Если в тоннеле они наткнутся на стражу, только ее лицо спасет их от скоропостижного и смертельного наказания.

– Тебе нужна медицинская помощь?

– Нет, – раздраженно глянул он на нее.

Это вряд ли. Но если мужчины и волки преуменьшают страдания от своих травм, то спорить с ними себе дороже.

Он двигался столь быстро, что с тем уже успехом мог бы охотиться на нее. Ей тут же захотелось убежать, словно перепуганному маленькому кролику.

Папа любил повторять, что страх возникает из-за неизвестности. Может, если она узнает преследующего ее мужчину получше, мурашки на ее коже наконец угомонятся.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Меня зовут Волк.

– А меня Финестра, но это не мое имя.

– Я думал, у Финестр нет имен.

– Так и есть, по крайней мере, пока не закончится Диворандо, но ты хотя бы знаешь, как меня называть. Мне обращаться к тебе Великий Волк? Мистер Волк? Или просто Волк?

Она бросила взгляд через плечо, уловив в его глазах намек на веселость, но тот мгновенно испарился.

– Данте.

– А фамилия у тебя имеется? – Ей пришлось повернуться, чтобы смотреть вперед и не врезаться в стену.

– Больше нет.

– Что ж, приятно познакомиться, Данте.

– Да ну?

Либо ее навыки общения заржавели из-за отсутствия постоянного опыта, либо с ним было неимоверно трудно вести беседу. Не исключено, что и то и другое. И пусть каких-то черт в характере ей явно недоставало, настойчивость она могла отнести к сильным сторонам.

– Ты откуда?

– Не знаю.

– Если не хочешь отвечать, так и скажи.

– Я не лгу. Я не знаю.

– Дрался так часто, что тебе отшибло память? – Она ступала на опасную территорию, однако, по всей видимости, таким складывался весь сегодняшний вечер.

– А ты помнишь свое рождение? – спросил он.

– Разумеется, нет, но родители о нем рассказывали.

– Что ж, а мои мертвы, – произнес он ровным голосом.

Черт подери. Жгучий стыд охватил ее.

– А откуда ты? – задал он вопрос, вероятно, только ради того, чтобы она прекратила свой допрос, но Алесса решила отвечать так, словно он на самом деле интересовался ее жизнью.

– Отсюда, из города. Из одной из нижних террас, даже не вблизи с Цитаделью.

Казалось, что каждые следующие ворота щелкали все звучнее и скрипели все дольше, а оглушительный вой последних врат перед входом в Цитадель мог бы подъять из храма мертвеца. Алесса съежилась. Сопровождая меченого мужчину в крепость – а за подобное преступление карали смертным приговором всех, кроме Финестры, хотя многие и так пытались придумать повод для ее убийства, – она будто вручала своим недоброжелателям последний камень для броска, но чудесным образом в коридорах не встретилось ни призраков, ни стражников.

Когда они наконец добрались до подножия лестницы в Цитадель, догорела последняя спичка Данте.

Временами, когда на мир опускалась практически нерушимая тишина, она могла уловить отголоски украденных сил: искры молнии Илси на кончиках пальцев или ветры Хьюго, как на его похоронах. Возможно, отголосок – не лучший термин. Скорее, отпечаток. Вроде углубления в диване, что осталось после нападения на нее мужчиной несколько часов назад. Она раскрыла ладонь и выдохнула на нее крошечное синее пламя. Помещение освещалось в течение всего пары секунд, но этого хватило, чтобы Алесса нашла замочную скважину.

Данте на мгновение застыл.

– Что это было?

– Отголосок. – Она покраснела. – Беспокоиться не о чем.

– Что-что?

– Ну… остаток. У меня не было возможности использовать силы, которые я переняла у Фонте, поэтому кое-что сохранилось.

– Можешь повторить?

Она погрузилась в закоулки своего сознания, но ничего не отыскала.

– Нет. Это была последняя крупица.

Все, что осталось от Эмира. Ее сердце пронзила острая боль. Она выжгла весь его свет и потратила драгоценные остатки его дара на сущий пустяк.

– Зачем тебе вообще нужен Фонте? Дотронься до них сейчас и сбереги силы до сражения.

Алесса покачала головой.

– Финестра способна усилить дар Фонте только при постоянном контакте. В одиночку я в лучшем случае отсрочу нападение на несколько секунд. Хотя и это крайне сомнительно. Как правило, после прикосновения Финестре удается сохранять силу Фонте около минуты.

– Прошло больше минуты.

Она вздохнула и закрыла глаза.

– Потому что я его убила. Представь, что остатки дара – это последний вздох. Я украла его магический выдох.

– Но…

– Поверь мне, мы пытались. Ничего не получилось.

Пока Алесса вела Данте по винтовой лестнице наверх, сжимающие ее грудь тиски ослабли, а вместо удушающего чувства отчаяния внутри разгорелся победный огонек. Ей удалось. Она сумела сбежать из Цитадели, отважно зайти в таверну, полную преступников и изгоев, и убедить дикого волка последовать за ней домой.

Каждая лестница располагалась вокруг залитых лунным светом каменных строений внутреннего дворика, и, чтобы подняться на следующий уровень, требовалось пройти в другой угол, заставляя каждого, кто хотел добраться до верхних этажей, бродить туда-сюда. Потому их прогулка на четвертый этаж сопровождалась неестественной тишиной.

Едва в ее голове проскочила эта мысль, в темном дверном проеме возникла фигура в форме.

Одиннадцать

L’uomo solitario è bestia o angelo.

Одинокий человек либо зверь, либо ангел.

– Осторожно, Финестра! – Капитан Папатонис пригвоздил Данте к стене. – Он вооружен.

Рубашка Данте задралась, обнажив полоску кожи и ножны по обе стороны его талии. Даже прижатый щекой к стене он умудрялся выглядеть раздраженным и скучающим. Создавалось впечатление, будто ситуацию контролировал Папатонис, но только потому, что Данте позволял ему, хотя, очевидно, не собирался терпеть грубое отношение дольше необходимого.

– Пустите его, капитан, – приказала Алесса, выпрямившись. – Он со мной. – Технически именно она возглавляла военное подразделение, и ему не следовало забывать свое место. – У меня есть право выбирать личного телохранителя, и я выбрала его.

Она никогда не видела настолько глубоко затронутого человека, каким сейчас выглядел капитан Папатонис. Возможно, не доверять всем стражникам всего из-за одного предателя было несправедливым, но она уже зашла слишком далеко.

На лице пожилого мужчины читалась внутренняя борьба, но в конечном итоге он отпустил Данте и отступил в сторону.

Посмотрев на нее, Данте поправил одежду, несколько раз грубо ее одернув.

– При всем уважении, Финестра, – седовласый старик укоротил ее титул, – синьора Рената и синьор Миямото в курсе?

– Конечно.

Капитан Папатонис выпятил грудь вперед.

– Он не может расхаживать здесь в этом.

– Тогда принесите ему что-нибудь подобающее, капитан.

Смуглая кожа под бородой пожилого мужчины покраснела, и тот, отрывисто отдав честь, унесся прочь.

Алесса нерешительно улыбнулась, и Данте лишь сильнее нахмурился.

Когда они добрались до ее покоев, Алесса вдруг выронила ключ и, немного с ним повозившись после, не смогла вынуть из замочной скважины.

– Нужна помощь? – слетел вопрос с губ Данте.

– Нет. – Она дернула ключ что есть мочи, и тот выскользнул так резко, что она попятилась назад и врезалась в стену мышц. Тут же отскочив вперед, она схватила ручку и яростно ее повернула.

– Похоже, все-таки нужна.

И что она должна была на это ответить? Что он заставлял ее нервничать? Что ее до сих пор трясло после столкновения с капитаном? Что за одну ночь она нарушала правила и лгала чаще, чем за предыдущие пять лет, и не понимала, пугает ее это или восторгает?

Как только дверь за ними затворилась, Данте повернул ключ в замке и осмотрел металлические кронштейны с обеих сторон.

– В них вставляется засов. Где он?

– Не знаю.

Он вытащил кружевной зонтик из специальной подставки и сердито сунул его между креплениями.

– Потом найду что-нибудь получше.

Алесса наблюдала за тем, как он прохаживается по ее комнате, словно заточенное в клетке животное.

– Что ты делаешь? – наконец спросила она.

– Оцениваю уровень защиты.

Она немного знала об обязанностях телохранителей, разве что в них входило стоять за дверями и напускать на себя хмурый вид, с чем Данте отлично бы справился, но Алесса для своего же блага прикусила язык, чтобы не ляпнуть лишнего, пока он изучал все, что ей принадлежало.

Она не испытывала особенного дискомфорта, наблюдая, как он проходится по основному жилому пространству: уютной зоне отдыха и мини-кухне с круглым столиком и застекленными шкафчиками; но не могла не ерзать, когда он миновал двери ее гардеробной и ванной комнаты или останавливался у напольной ширмы, отделяющей спальную зону.

Распахнув двери на балкон, он вышел наружу и перегнулся через перила. Она на мгновение залюбовалась его спиной и слишком поздно осознала, что он собирается жестоко расправиться с красивым декором. Совершенно не заботясь об оранжевых и белых розах, изящно обвивающих прутья, Данте ухватился за верхнюю часть металлической решетки и дергал ее до тех пор, пока болты не расшатались и не посыпались вниз вместе с каменной крошкой.

– Эй! – возмутилась Алесса, помчавшись на балкон. – Эти розы посадила первая Финестра!

– Значит, они достаточно крепкие, – он прикусил губу, – чтобы пережить, – последний рывок, – падение. – Решетка отъединилась от стены с металлическим скрежетом и с грохотом рухнула на вымощенный камнем пол.

С разных сторон здания сбежались двое стражников, посмотрели на сломанную решетку, валяющуюся на земле, и подняли взгляд на нее.

– Все в порядке, Финестра?

Она невозмутимо махнула им рукой.

– Внезапный порыв ветра!

Пока Данте расхаживал по покоям, Алесса устроилась на краю кровати и принялась расшнуровывать сапоги, ругаясь себе под нос, если веревки скользили между облаченных в перчатки пальцев. Она не услышала, как к ней приблизился Данте, потому, когда он прочистил горло, едва не свалилась с постели.

– Проблемы?

Алесса попыталась выровнять дыхание.

– В перчатках все кажется сложнее.

– Так сними их.

Опираясь рукой на ее кровать, Данте заглянул под нее, а его длинные пальцы утонули в мягком пуховом одеяле.

Алесса соскочила с нее как ужаленная.

Довольный тем, что под кроватью никого не нашлось, Данте открыл маленькую дверь в углу и уставился во тьму.

– Что здесь?

– Лестница в соляные ванны.

Он наградил ее недоверчивым взглядом.

– Не общественные ванны. В Цитадели находятся собственные, и другой вход в них только через покои Фонте. Которые пустуют. Само собой.

Он угрюмо воззрился на дверь ванной, словно та нанесла ему личное оскорбление, а потом в последний раз изучил комнату. Когда проходил мимо стола, Данте остановился и поднял большой конверт с гравировкой.

– Это тебе. – Он протягивал его всего секунду, а затем, осознав, что Алесса не возьмет послание из рук, бросил обратно на стол.

Она ждала это письмо, но при виде него у нее все равно перехватило дыхание.

Алессе не хотелось, чтобы Данте пристально наблюдал, как она читает послание, но и проигнорировать его она не могла, как и непрекращающееся жужжание в ушах. Девушка подняла конверт, несколько раз повернула его, а затем, расколов печать пополам, пробежалась глазами по строчкам, выведенным витиеватым почерком. Закончив, она скомкала бумагу пальцами, сжимая ее до тех пор, пока уголки не начали впиваться в ладонь сквозь тонкую материю перчаток.

Данте посмотрел на смятую бумагу в ее руке.

– Любовное письмо?

– Созыв. – Алесса швырнула бумажный комок в мусорку. – Совет устраивает завтра сбор.

– Быстро, – он вздернул брови.

– Очень. – Она тяжело сглотнула. – Я думала, у меня в запасе есть пара дней, но, похоже, они связали по рукам и ногам очередную несчастную душу и доставят ее завтра вечером.

Данте переключил свое внимание на книжные полки и кончиками пальцев провел по кожаным корешкам так, словно фолианты были драгоценными или потенциально опасными.

– Обычно моя охрана проводит ночь за дверью, – сообщила она, направляясь к напольной ширме. – Но, если тебе будет удобнее, можешь занять кресло.

Изучая потускневший корешок одной из книг, он махнул на диван.

– Я буду спать на нем.

– Нет, ни в коем разе. – Алесса подавила зевоту.

– Я прибыл в замок не ради того, чтобы спать в кресле.

– Тогда тащи подушки в коридор. Ты не можешь спать здесь.

– Почему это?

– Потому что это мои покои. – Ее пристанище, где она избавляется от слоев одежды и не тревожится о том, что каждое ее движение грозит смертью живому существу. Но этого она произнести не могла. Не собиралась делиться своей болью с неотесанным незнакомцем.

Он скрестил руки на груди, напрягшимися бицепсами проверяя ткань рубашки на прочность.

– Как несостоявшийся убийца проник сюда?

– Через дверь? – ошеломленно выпалила она.

– Или через балкон.

– Считаешь, что он взобрался по стене на четвертый этаж?

– Там была решетка.

– Благодаря твоей утонченной работе ее больше нет. Мужчина не может находиться в моих покоях. Существуют же правила.

– Ты Финестра. Если не ты перепишешь правила, тогда кто?

– Ты не понимаешь сути моего титула.

– А ты не понимаешь сути работы телохранителя. Видишь ли, я, – он тыкнул на себя пальцем, – охраняю твое, – указал на девушку и жестом обвел ее формы, – тело.

Она вступила за ширму и высунулась из-за нее.

– Ты работаешь на меня. Я отдаю приказы.

– А я не делаю свою работу наполовину. Ты хочешь, чтобы я охранял тебя, этим я и занимаюсь.

Если бы ей пришлось закрыть балконные двери, только чтобы выставить Данте в коридор, она бы провела всю ночь, ворочаясь в горячей, душной постели, преследуемая видениями о том, как руки в кожаных перчатках давят на ее трахею.

– Ладно! Но я уже убила троих, так что, если попытаешься подкрасться ко мне, станешь четвертым.

Данте сбросил ботинки.

– Аналогично.

Она сузила глаза. Он имел в виду, что тоже убил троих людей? Или убьет ее, если она приблизится к нему? Или и то и другое, вместе взятое?

Данте пристально на нее посмотрел, словно догадывался о мыслях, блуждающих в ее голове, и начал расстегивать рубашку. Запаниковав, она спряталась за ширмой, чтобы не выставить себя еще большей дурочкой.

И как ей прикажете расслабиться, когда ее и полураздетого незнакомца отделяет только полупрозрачная ширма?

– Богиня… – выдохнула она. Разумеется, он не стал бы снимать все.

По-прежнему пытаясь расшифровать его предупреждение, Алесса намеренно отвлекала себя от воспоминания о полоске кожи, что навсегда запечатлелось в ее мозгу, и натянула самую просторную ночнушку из всех имеющихся.

Он совершил преступление. Возможно, уже пакует ее ценные вещи или дожидается, пока она уснет, чтобы размозжить ей голову. Алессе стоило заткнуться еще тогда, в переулке, когда до нее дошло, что он не тот герой, за которого она его принимала.

Какая-то нелепица.

Пока Алесса обходила ширму, у нее на языке вертелись слова «убирайся прочь», но он исчез.

Главная дверь была закрыта. Ванная по-прежнему была погружена во тьму. А о его присутствии говорила лишь аккуратно сложенная рубашка, лежащая на краю стола.

Она осмотрела каждый уголок, даже взглянула на потолок, как будто Данте умел летать. Теплое дуновение защекотало затылок, и она резко обернулась, но за спиной никого не оказалось.

Ветер изменил направление и теперь заносил запахи Саверио внутрь.

Балкон.

Данте стоял за дверями в низкосидящих на узких бедрах штанах и с кинжалами, все так же торчащими из ножен по обе стороны талии. Он провел по рукоятям большими пальцами и отнял их, а затем снова повторил движение, словно проверяя, не растворилось ли оружие. Широкие плечи и мускулистая спина, на ринге казавшиеся золотистыми и полными дикой энергии, в лунном свете напоминали мрамор, что отливал серебром.

Он мог бы стать произведением искусства какого-нибудь скульптора: «Мужчина на балконе».

Данте напрягся, услышав вдалеке какой-то звук: «Мужчина на балконе, готовый к бою».

Постепенно его плечи опускались, руки разжимались, а грудь продолжала медленно вздыматься, как если бы он велел себе расслабиться, не торопясь, по чуть-чуть. Данте шагнул вперед, но остановился, слегка качнув головой, словно не доверял простирающемуся перед ним небосводу или боялся, что свобода – это ловушка. Потерев затылок, он почти развернулся, но продолжал через плечо смотреть на город.

Алесса в мгновение ока сбежала, пока он не превратился в «мужчину на балконе, который заметил, что ты на него пялишься».

Он спал на полу кладовки в таверне. Уж одну ночь достойного отдыха она ему обеспечить сможет. Очевидно, что ему сполна хватало борьбы с собственными демонами, и она точно не входила в их число.

Кроме того, это всего на одну ночь.

Двенадцать

Anche in paradiso non è bello essere soli.

Нет худшей пытки, чем одиночество в раю.

Алесса лежала в гробу.

Не мертвая. Пока нет.

Воздух, проникающий в ее легкие, был спертым, а адреналин – резкий и кислый – заструился по венам.

Она дернулась и резко проснулась, яростно мечась по кровати. Сжав руки в кулаки, отчего ногти впились в мягкую кожу ладоней, она ударилась о что-то теплое и твердое.

Раздался звук резкого вдоха. В слабом предрассветном свете Данте схватился за свою руку.

– Что ты делаешь?! – Алесса натянула одеяло до самого подбородка. – Я же предупреждала тебя! Не приближаться!

Он скорчил гримасу, размахивая рукой, словно ошпарил ее.

– Тебе снился кошмар. Я думал, ты навредишь себе.

– Так позволил бы навредить! – Ее слова, так похожие на те, что говорил Лоренцо, поразили ее в самое сердце. – Больше никогда так не делай!

Он глянул на нее потемневшими глазами.

– Поверь мне, не стану.

Услышав короткий стук в дверь, он жестом велел ей оставаться на месте и обогнул ширму. Несмотря на изначальное сопротивление, он отнесся к своей новой работе серьезно. Слишком серьезно.

Алесса натянула халат и последовала за ним.

Данте пялился на дверь, а в его руках лежала стопка одежды.

– Она сбежала. Горничная, или как ее там.

– Разве можно ее винить? – невинно задала риторический вопрос Алесса. – Ты устрашающий. Улыбайся почаще.

Он наградил ее многозначительным взглядом.

– Если тебе станет легче, от меня они тоже сбегают. – Она махнула в сторону ванной комнаты. – Можешь помыться там.

Данте поморщился, но направился в указанном направлении.

Она вовсе не имела в виду, что он грязный в прямом смысле этого слова, но любая попытка прояснить ситуацию добавила бы неловкости между ними, а потому Алесса прикусила язык. Если он намеревался обижаться на каждую мелочь, то это его проблемы. Она накрыла лицо подушкой и, только задействовав всю свою силу воли, не закричала в нее.

Рассвет на цыпочках крался по полу, и она отыскивала в себе энергию для наступающего дня. Совет уже наверняка собирался внизу, желая выслушать ее решение о назначении нового Фонте, вот только она не имела ни малейшего понятия о том, кого выбрать. Алесса с радостью бы вручила им список исключенных и предложила принять решение самим. Да, тем самым она выставила бы себя трусихой, но, по крайней мере, звалась бы трусихой, не несущей ответственности за очередной неверный выбор.

Данте вышел из ванной через несколько минут в накрахмаленной белой рубашке и брюках военного образца. Ему в них было тесновато, но капитан отлично подгадал размер, и Алесса не смела жаловаться на то, как новые одежды облегали его тело. Однако, окажется ли капитан Папатонис доволен внешним видом Данте, сказать было довольно сложно. Он закатал рукава до локтя, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, а кожаные перчатки засунул в карманы – в целом его внешний вид был пугающе привлекателен, но едва ли соответствовал стандартам Цитадели.

Алесса одарила его ласковой улыбкой.

– Намного лучше.

Данте нахмурился, как будто его оскорбили.

Она вошла во влажную и душную ванную комнату, тут же заметив висящие на веревках и крюках клочки ткани. Вручную постиранное белье, которое она оставила сушиться. Не шелковое и изящное, а простое и практичное ежедневное исподнее.

«Молодчина, Алесса!»

Теперь-то его точно не впечатлят замашки якобы утонченной Финестры, учитывая, что он мылся, окруженный самым скучным на свете нижним бельем. Она посрывала все белье и упрятала его в ящик комода.

Постоянное напряжение сказывалось на внешнем облике Алессы: ее лицо побледнело сильнее обычного, глаза казались слишком большими, а волосы ниспадали на плечи спутанными завитками, а не привычными аккуратными волнами, которые имели свойство превращаться в мелкие кудряшки в дождливые дни. Она не походила на доблестную спасительницу, коей себя, впрочем, и не считала, но появляться в подобном виде перед людьми Алесса себе позволить не могла.

Для начала ей стоило освежиться под водой, вот только по другую сторону незапирающейся двери находился Данте, и, если ему по какой-то причине вдруг вздумается ее открыть, Алесса не успеет даже прикрыться. Он не мог к ней прикоснуться – с ее согласием или без него, – но это не сильно утешало. Он бы увидел ее.

Она уставилась на свое отражение и скривилась. Не сказать, что Данте проявлял интерес.

Ополоснувшись, она занялась макияжем. Сегодня требовалось идти на крайние меры, поэтому Алесса накрасила губы прозрачным блеском и достала из косметички черные тени, после чего нанесла их на веки, растушевывая до тех пор, пока не стала напоминать мстительного ангела. Под таким слоем теней и тушевки никто не заметит ее слабостей. Своим обликом она не собиралась впечатлять окружающих – он предназначался только для нее. Она пыталась приободрить себя.

Закончив приводить в порядок лицо, Алесса приступила к замазыванию синяков на шее, но каждое прикосновение пальцев, когда она наносила слои крема и тонирующей пудры, отзывалось пульсирующей болью.

По крайней мере, струящееся традиционное белое платье, предназначенное для встреч с Советом, благодаря свободному крою скрывало надетую под ним форму, и ей не придется возвращаться наверх, чтобы переодеться перед ежедневной тренировкой.

Рената с помощью боевых тренировок сбрасывала напряжение. В то время как Алесса считала их одобренными государством пытками. У нее кружилась голова от одной только подготовки к встрече; и если она поднимет меч, то рискует свалиться с ног.

Когда она попыталась дотянуться до последней атласной пуговицы на задней стороне шеи, петельку для которой как будто намеренно сделали неподходяще маленькой, ткань сползла с плеч из-за глубокого выреза, и Алесса дернулась, всхлипнув от боли.

– Ты в порядке? – проявил участие Данте.

Рыдать перед незнакомцем в переулке – это одно дело, но в Цитадели, где она была Финестрой, все обстояло иначе. Или, во всяком случае, пыталась ею быть.

– В порядке, – ее голос надломился. Предатель.

– Что-то не похоже.

– Ты телохранитель, а не нянька.

Повисла долгая пауза, а затем раздались шаги и послышался скрип ножек стула по полу.

Алесса подхватила ленту, тут же поморщившись, потому что даже такое незначительное движение вызвало боль в ключицах. Да что с ней случилось? Она что, забыла, как реагировать на доброе отношение?

Она-то думала, что испытала все оттенки одиночества, но неприятно удивилась. Ей казалось, что в новых обстоятельствах выедающее изнутри ощущение отступит, однако все произошло с точностью до наоборот: оно разрасталось, окутывало девушку плотнее. Когда в обыкновенно пустующем помещении появился незнакомец, ее изоляция стала бросаться в глаза чаще – как костер, горящий во мраке, пылать ярче.

Стиснув зубы, она упорно заплетала за спиной косу, но не успела стянуть ее лентой, как прическа рассыпалась. К черту традиции, Совету придется принимать ее с распущенными волосами.

Алесса вышла из ванной комнаты, небрежно застыв на месте, чтобы не создавалось впечатление, будто она специально принимает позу.

Данте с отсутствующим выражением на лице сидел за столом и с такой скоростью подкидывал кинжал в воздух снова и снова, что лезвие превращалось в серебристое мерцание.

Обратив внимание на ее преображение, он изогнул брови.

– Прости, – заговорила она. – Я не хотела срываться на тебя. Просто некоторые привычные вещи делать по-прежнему больно.

Данте поймал кинжал и установил острие лезвия на ладони. Когда он поднял руку, оружие осталось в вертикальном положении, умело сбалансированное.

– Я мог бы помочь.

– Нет. Не мог. – Только боги знали, способен ли ей помочь хоть кто-нибудь, однако она сомневалась, что это был он.

Алесса натянула перчатки, замедляя шаг, чтобы поправить перекрутившийся палец.

– Постоянно носи на руке повязку, особенно если ты не рядом со мной.

– С какой стати мне быть не с тобой?

– Я не буду в тебе нуждаться в присутствии наставников.

Данте, прикусив один конец ткани, чтобы перевязать ее на бицепсе, спросил сквозь стиснутые зубы:

– Ты им доверяешь?

Доверяла ли? Уж точно не тогда, когда сбегала из города и умоляла незнакомца защитить ее.

– Разумеется, – выдавила она, осознав, что тянула с ответом на вопрос слишком долго.

Данте выхватил яблоко из корзинки для фруктов, потер о рубашку и скорчил недовольную гримасу.

– А другая еда имеется?

Алесса поджала губы. Она не очень любила завтракать, а по утрам просто забегала на кухню, чтобы взять чашечку эспрессо и бискотто[3], которых хватало до обеда.

– Есть хлеб и сыр. Если хочешь, могу попросить принести чего-то посущественнее.

– Нет. Обойдусь. – Он бросил на нее сердитый взгляд, будто она предложила не накормить его, а ударить. Жуткий ворчун.

Данте носился по ее небольшой кухоньке, отрывая и закрывая шкафчики, словно жил здесь годами. Невзирая на то, что он был здесь незнакомцем, чужаком, помеченым человеком, он не тушевался и не боялся заявить о себе, сделать лишний шаг. Алесса, хорошенько порассуждав в своей голове, подметила, что подобное поведение отличало его от большинства мужчин. Некоторые люди отходили в сторону, а другие стояли на своем, доказывая, что у них не меньше прав на существование, чем у остальных.

Возможно, и она могла претендовать на собственный небольшой участок, и не из-за титула или потому, что заслужила его. А просто так.

Такие мысли не должны были казаться откровением.

Данте решил отрезать себе кусок сыра, и послышался звон бьющегося о тарелку ножа, а затем захрустел хлеб: обычно успокаивающие звуки сейчас выбивали ее из колеи после стольких молчаливых приемов пищи.

– Итак, – наконец подал голос Данте, скривившись так, будто ему выдирали зуб. – Давно ты к кому-нибудь прикасалась, при этом никого не убивая?

– Это не убийство. И не знаю.

Он скептически на нее посмотрел.

Алесса взяла стакан воды и с протяжным вздохом плюхнулась на стул напротив него.

– Четыре года и десять месяцев назад. И несколько недель.

– Но кто считает, да? – Он подвинул тарелку на середину стола. – Что планируешь делать в этот раз?

Финестра подцепила кусочек пармезана толщиной с лист бумаги, и тот растаял у нее на языке, наполнив рот вкусом соли и жира.

– Молиться?

– Это не план.

К тому же ложь. Она не молилась уже много лет. С тех пор как боги отвернулись от нее и позволили Эмиру умереть. Конечно, она произносила речи, опускалась в храме на колени и устремляла взгляд в небеса. Даже временами с ними общалась. Но не молилась. Молиться – значит обнажить свою душу; предложить руку, чтобы ее взял некто невидимый. Однако принять ее непокрытую руку была готова только смерть.

Поэтому она не молилась.

– Спасать Саверио не то же самое, что искать новые способы решения математических задач, – высказала она.

– А есть разные способы?

– Можешь не верить, но да. Преподавателей не впечатляло, что я находила верные ответы, хотя и не могла объяснить, как это сделала, а ответы я находила всегда. Только вот это не деление столбиком, поэтому я планирую делать то же, что и каждая Финестра до меня. – Она подняла стакан.

Его губ коснулась улыбка.

– Ну и каков результат?

Вместо ответа с ее губ сорвался неуместный смешок, и небольшое количество воды выплеснулось через край.

– Как видишь, не превосходный, иначе напротив сидел бы Фонте, а не ты. – Она принялась водить пальцами по каплям, рисуя пустынные реки, которые высыхали быстрее, чем она успевала добавить в них воды.

– Может, стоит попробовать нечто другое.

– Чудесный совет! Премного благодарна.

– Думаешь, на этот раз получится?

– Должно.

– Это не значит, что получится. – Данте говорил так спокойно и деловито, словно не он предлагал вариант уничтожения Саверио прямо перед тем, как ей предстояло принять жизненно важное решение.

– Спасибо за вотум доверия. – Алесса поджала губы, втянув воздух через нос. – У меня есть вера.

– Во что?

– В… богов? – Избранным воинам не полагалось сомневаться.

– Ты обречена, если ждешь, что тебя спасут боги.

– Это богохульство, – отозвалась она, не в силах отреагировать эмоциональнее.

– Так убей меня. Скучать никто не станет.

Она многозначительно воззрилась на него.

– Пожалуй, воздержусь. Мне нравится мой ковер, а оттереть от него твою кровь будет непросто.

Он едва не улыбнулся, и его черты лица смягчились.

– Странная ты девчонка.

– Я не девчонка. Я – Финестра.

Алесса спустилась по последней лестнице и, завернув за угол, внезапно услышала голоса Ренаты и Томо, эхом доносящиеся из вестибюля у храма, и ее сердце ушло в пятки.

Она никогда прежде с ними не конфликтовала. По большому счету она не перечила никому. Люди давали указания, и она их исправно выполняла. Без исключений. Она даже не представляла, как с ними спорить, не то чтобы побеждать.

Томо и Рената к этому моменту должны были стать лишь поддержкой, время от времени дающими советы Алессе и ее Фонте. Но, поскольку Алесса до сих пор была одна – а военные скорее боялись ее, нежели уважали, – наставникам пришлось взять на себя куда больше обязанностей, и чувство вины не позволяло ей становиться большей помехой, чем она уже была.

Но все изменилось.

– Финестра? – позвал ее Томо.

– Сейчас подойду. – Она отпирала ворота в разы медленнее.

Алесса могла бы всучить Данте несколько монет и сопроводить к ближайшему выходу. Томо и Рената ни за что бы не узнали о случившемся, продолжили бы жить, как и прежде.

Когда женщина метнула ей в голову кинжал.

Когда Томо и Рената обсуждали ее убийство как само собой разумеющееся.

Когда мужчина пытался выдавить из ее тела последний выдох. Мужчина, который, вероятно, до сих пор расхаживал по Цитадели.

Она могла бы отослать Данте и смириться с судьбой… или могла стоять на своем до конца.

– Запри за мной и уходи, – прошептала она и бросила ему ключи.

– Куда уходить? – Он поймал связку одной рукой.

– Куда угодно. Главное, не снимай повязку. – Она махнула рукой, как будто прогоняла его, но он лишь склонил голову, словно сбитая с толку собака. Алесса считала, что прозвищем Волк его наградили в качестве комплимента, однако теперь в этом сомневалась. – Встретимся наверху, когда я закончу.

– И что мне делать до тех пор?

– Не знаю. Что пожелаешь.

Она понятия не имела, чем занималась стража. Если они шарахались от нее, Алесса затаивала обиду, но редко задумывалась о них в ином ключе. Десятки людей, ежедневно марширующих на нижних уровнях, едва ли занимали ее мысли. И ей, человеку, который ненавидел чувствовать себя невидимкой, от этого осознания стало неуютно.

– Подружись с другими стражниками, что ли, – предложила она.

Он скривил губы в отвращении.

– Пойду разнюхаю обстановку и выясню, кого следует опасаться.

– Отличная идея. – От воспоминаний о тяжелых ботинках и беспощадных руках у нее скрутило желудок.

– Совет ожидает, Финестра, – крикнула Рената. – Надеюсь, ты приняла решение.

«Если не ты перепишешь правила, тогда кто?»

– Приняла, – прошептала она, а потом повторила громче: – Я приняла решение. – Она взмолилась, чтобы никто не услышал в ее голосе колебаний.

Данте посмотрел на нее так пристально, что она испугалась, а не видит ли он ее насквозь?

Тринадцать

L’occasione fa l’uomo ladro.

Плохо не клади, вора в грех не вводи.

– Мы собрались сегодня здесь, чтобы заключить священный союз и завершить божественный круг… – Падре Калабрийский говорил бы целый день, только дай ему волю.

Храм выглядел не так торжественно, как в день похорон Хьюго, да и людей пришло значительно меньше, однако Алесса вновь стояла на коленях у алтаря. И склонилась скорее как просительница, а не спасительница, отчего остальные члены Совета смотрели на нее свысока.

Прежде ее не злило их снисходительное отношение, явственно читающееся на их лицах, но она устала вести себя почтительно, устала чувствовать себя незначительной, неправильной или испорченной. Неважно, что случится в ближайшие недели, – испытывая постоянный страх, это не преодолеть.

– Я хотела бы высказаться, – начала Алесса с бешено колотящимся сердцем.

Рената и Томо обменялись взглядами за спиной падре.

Она глубоко вздохнула.

– Я хочу тренироваться со всеми подходящими Фонте.

Падре Калабрийский покачал головой.

– Согласно традициям, прежде чем Финестра коснется кого-то рукой, они должны пожениться.

– При всем уважении, традиции убили Эмира Годерика. – Выговорив его имя, она ощутила такую боль, что у нее едва ли не остановилось сердце. – Но мы приспособились и сможем сделать это снова. Более того, союзу предписывалось продлиться целую жизнь, но у богов, очевидно, иное мнение. Мы можем получить Первое Предупреждение в любую секунду. У нас нет времени на соблюдение ритуалов и правил.