Кара отверженного бесплатное чтение

Пролог

В знаменитом королевстве Эландер, одном из самых могущественных в мире, существуют две аристократические семьи потомственных герцогов – семья Дарроу и семья Андреас. Много веков эти семьи вели ожесточенную вражду, и нынешние потомки уже не могли сказать наверняка, с чего, в сущности, все началось. Вероятно, с глупого недоразумения, как это часто происходит в королевских кругах.

Во всяком случае, прошло не одно столетие, прежде чем король Дастин заявил, что питать ненависть к своим союзникам, землякам и товарищам бесстыдно и непозволительно, что повлекло весьма значительные последствия. Глава Дарроу вызвал Андреаса на встречу, и они решили, в страхе перед гневом правителя, заявить о помолвке своих юных отпрысков – пятилетнего альфу Дарроу и новорожденного омегу Андреаса. Конечно же, никому из них это решение не доставило никакого удовольствия, но король серьезно занялся их распрями, а потому следовало немедленно погасить царственное негодование.

Были скреплены печати, подписаны соответствующие установления, и, самое главное – по всему государству распространилась невероятная весть о примирении вечно враждующих родов. На этом, в сущности, всяческие отношения между противниками прекратились, король удовлетворился их покорностью, цель пришла к своему логичному завершению.

Только постановление о браке осталось в силе. Оно, точно ледяное лезвие, врезалось в разум противников, стоило им вспомнить о надвигающемся будущем. Но решение возврату не подлежало. Здоровье короля оказалось на удивление крепким, и память, к несчастью, никогда не подводила его. Кроме того, честь дороже выгоды. Во всяком случае, аристократы следовали этому правилу неукоснительно. Дали слово – извольте привести в исполнение. Тут уж ничего не поделаешь. Несмотря на горячее желание.

Глава 1

Академия герцогини Брианы, существовавшая уже около трехсот лет, никогда не знала отказа в учениках. Сюда привозили малолетних аристократов из всех уголков королевства, где они усердно изучали древние языки, всевозможные науки, занимались физическими упражнениями, участвовали в скачках. Академия находилась в Пурпурных Угодьях, пригороде Магета, столицы Эландера; в огромном сияющем дворце, где воспитанники жили и получали знания.

Наверное, все ученики, приезжая сюда, испытывали гнев и раздражение, но покидая древние стены, с трудом давили слезы. Каждая душа находила здесь отраду, находила источники смеха и радости. Никому не хотелось уезжать, потому что в родных гнездах, или, вернее сказать, помпезных резиденциях, их ждало одно лишь угнетение и бесконечные тревоги.

Здесь же, несмотря на многие ограничения, царило ощущение безграничного покоя и удовлетворения. Недаром те, кто окончил академию, становились самыми хладнокровными, разумными и безмятежными лидерами королевства. В противоположность другим, учившимся на дому, что, к слову говоря, считалось признаком богатства и превосходства.

Три года назад сюда явился Марио Андреас, юноша-омега с длинными смоляными волосами и красивыми темно-синими глазами. Очень серьезными глазами. Его красота, тихая и не вызывающая, какое-то время привлекала внимание учеников академии, но тоска в глазах и некое фанатичное внимание к наукам вскоре отняли у него всякую надежду влиться в школьную жизнь.

Совсем недавно Марио потерял отца – лучшего друга и единственного родственника. Это оказалось для него жестоким ударом. Если раньше он часто смеялся, легко сходился с людьми и непрестанно шутил, то теперь ученики изумленно оглядывались, когда он отвечал свое задание перед классом. Никто не пытался понять причину его странного отчуждения.

Никто, кроме Льюиса Дамоне, омеги из параллельного класса; несмотря на все усилия Марио отвязаться от него, юноша таки заставил его все рассказать. И с тех пор между ними установилась странная неуловимая связь, которая, впрочем, для Марио значила гораздо больше, нежели догадывался Льюис.

Крепкие друзья, надежные союзники. Марио предпочитал хранить молчание, но светловолосого Дамоне это нисколько не расстраивало. Кажется, они подходили друг другу. Никто, кроме Марио, не мог выносить беспрерывного треска Льюиса. Но и никто, кроме Льюиса, не мог терпеть молчуна Андреаса.

На днях Марио исполнилось девятнадцать лет. Стояла поздняя весна, он окончил академию и теперь держал в руках твердую темно-зеленую книжку – королевская грамота, символ его зрелости и начитанности. Он знал, что безмятежное время подошло к концу. Впереди неведомое будущее, или, если выражаться точнее, Кристиан Дарроу, его супруг, человек, которого он никогда не видел. Сегодня наследник знаменитого рода приедет за ним и увезет в свое имение.

Умиротворяющая тишина леса, несомненно, помогала юноше сохранять присутствие духа. Высокие деревья вздымались вокруг, создавая ненадежное чувство защищенности. Трава мягко шелестела под ногами. Марио оправил свою старую школьную накидку. Лицо его, кажется, ничего не выражало, но в глазах светилась мрачная решимость.

В сущности, у него ничего не осталось. Все земли, деньги и драгоценности, что принадлежали его роду, теперь во власти Дарроу. И он сам безраздельно принадлежит им. Естественно, ему это не нравилось. Он не хотел видеть этого Кристиана. Не хотел переезжать в его замок. Он жаждал полного уединения, тишины и покоя. Его не угнетало ни презрение одноклассников, ни вечное одиночество – смерть дорого родителя притупила его чувства, лишила возможности страдать, как, впрочем, и радоваться.

Он не хотел уезжать из академии. Это определенно. Незримое будущее представлялось ему зловещим и напряженным, он с трудом представлял, что с ним будет через несколько лет, отчего тревога и досада лишь усиливались. Но тут внезапные шорохи заставили его отвлечься от неприятных догадок. Оглянувшись, парень увидел Льюиса, веселого и, как всегда, что-то поющего:

– Я так и знал, что ты здесь! – оживленно сказал мальчишка. – Вечно удираешь, как представится возможность.

– А ты вечно находишь, – тихо произнес Марио, продолжив путь.

– Да, нахожу,– усмехнулся тот.– Но ты ведь не против.

– Нет, не против. Сегодня мы расстанемся. Я признателен за все, что ты для меня сделал.

Льюис удивленно уставился на него. Марио никогда не говорил с ним так серьезно и искренне. По правде говоря, он и разговаривал-то редко. И, как правило, использовал два-три незначительных слова, когда Дамоне уж слишком упорно дожидался ответа.

– Да что я такого сделал? – сказал парнишка, дружески хлопнув его по плечу.– Мы ведь друзья. И всегда будем друзьями. Я уверен, это не последняя наша встреча.

Марио незаметно усмехнулся. Он и не догадывался, что расставание с весельчаком Льюисом окажется таким горьким и непереносимым.

– Ты из графства Тристен, да?

– Угу! Надеюсь, ты однажды навестишь меня.

– А мне даже сказать нечего. Я пока не знаю, где буду жить.

– Но ты ведь напишешь мне, когда устроишься?

– Смотря как устроюсь,– хмыкнул Марио.

– Да как угодно! Мы же друзья, в самом деле.

– Друзья… Приятное слово. Но не всегда надежное.

– Так, хватит нудить! Вернемся в академию. Едва ли нам еще доведется позавтракать в родном заведении.

Марио не стал спорить, но эти слова породили в его сердце жестокую тоску. Неопределенность будущего страшно угнетала его и приводила в отчаяние. Словно поврежденная лодка на высоких волнах, жизнь несла его к зловещему завершению.

Слуги проворно упаковали его вещи, и остаток дня он напряженно готовился к встрече со своим супругом. Его комната, просторная и ярко освещенная, в этот день вызывала странные приступы горечи и досады. Несмотря на презрение со стороны многочисленных сверстников, Марио привязался к этому месту, как к родному дому. И уезжать отсюда для него значило покидать родную обитель.

Но что он мог поделать? Герцог из древнего аристократического рода, ему предназначено исполнить долг, о котором много лет назад договорились его предки. Бессилие не дает ему права воли. Он должен делать то, что должен. Не в его силах изменить положение.

Вечером, когда солнце только начало заходить за горизонт, двор академии переполнили роскошные кареты, явившиеся за своими аристократичными выпускниками. Марио запахнулся в свое темно-серое пальто, глядя, как Льюиса встречают родители и младшие братья. Мальчишка выглядел таким счастливым и задорным, что наследник рода Андреасов невольно усмехнулся. Радость за друга успокаивала его и отвлекала от грядущего знакомства с Кристианом Дарроу. Льюис оглянулся, помахал ему, Марио помахал в ответ.

И тут во двор академии ворвалась сияющая карета, запряженная четырьмя великолепными гнедыми скакунами. Остановившись чуть ли не в полуметре от замершего юноши, скакуны исступленно заржали, и тут из повозки выскочил красавец-альфа. Богатая одежда, состоящая из нарядного черного камзола, усеянного золотыми пуговицами, и роскошного черного плаща, отороченного мехом горностая, указывала на несомненную знатность его положения. Ровные совершенные черты лица, красивая загорелая кожа, глаза пронзительно зеленые, словно настоящие изумруды, и густые пепельные волосы.

Марио внимательно разглядывал его, уже точно зная, что это и есть его муж, Кристиан Дарроу. Царственная внешность неодолимо приковывала взгляды окружающих, и даже шрам на виске не портил грозного впечатления. Его красота, несомненно, вызывала восхищение, и Марио поддался этому чувству, как многие другие до него.

Дарроу хмуро смотрел на него, кажется, догадываясь, кто перед ним:

– Это ты, Марио Андреас? – негромко спросил он.

– Да, я, – тихо ответил тот.

Изумрудные глаза пристально изучали его:

– Я слышал, омеги из твоего рода все сплошь сказочно красивы, но, видимо, мне не повезло.

Марио нахмурился. Он всегда одевался просто и скромно, не уделял должного внимания своему происхождению; отпускал волосы, которые теперь падали ему на лицо, скрывая прекрасные темно-синие глаза, ходил, ссутулив плечи, потому что горе не давало сил ходить прямо и гордо, как полагается наследному лорду. Он выглядел совсем не так, как ожидал Кристиан. И презрение не замедлило пустить свои корни:

– Твое лицо вызывает жалость, – мрачно сказал Дарроу. – Подними глаза! Какое никчемное создание!

– Я не намерен это выслушивать! – холодно сказал Марио.– Теперь мне придется измениться, так что нет нужды унижать меня.

– Измениться? – со смешком повторил Кристиан. – Таким, как ты, не дано покорить настоящего мужчину. Я никогда не склонюсь в твою пользу, это очевидно. Твое будущее предрешено, никчемное создание.

В этот миг Марио пришлось осознать одну простую истину: он не зря не хотел уезжать из академии. Неожиданно из кареты выпрыгнул спутник его мужа. Омега с длинными каштановыми волосами и тоненькими капризным личиком. В чрезмерно роскошном вычурном одеянии.

– Господин, когда мы вернемся? – недовольно заговорил он. – Я устал и хочу отдохнуть!

Кристиан положил руку ему на плечо и, нисколько не стесняясь Марио, жадно приник к его рту. Мальчишка тихо застонал, и Андреас отвернулся, чувствуя вскипающую ярость. Он знал, что это унижение никогда не покинет его, будет преследовать вечно и, в конце концов, отыщет путь возмездия. Спустя долгую минуту Кристиан холодно взглянул на мужа:

– Садись в карету. Мы едем в Магет, в мою летнюю резиденцию.

С трудом сдерживая порывы злости, Марио стремительно запрыгнул в салон, но прежде до него донеслись слова омерзительного мальчишки:

– Он похож на мышь, правда?

– Несомненно, – фыркнув, согласился Дарроу.

Надо ли говорить, что поездка, длившаяся целых четыре часа, стала для Марио самым жестоким испытанием за последние три года? Ледяные взгляды Кристиана приводили его то в ярость, то в отчаяние, ну а проклятая омега всячески изводила его, видимо, сходя с ума от негодования, что законным супругом Дарроу все-таки являлся Марио, а не он. Да, это путешествие надолго сохранится в памяти юного Андреаса. Если не сказать навсегда.

Глава 2

Кристиан Дарроу всегда с негодованием вспоминал о своем вынужденном браке. Он ненавидел всякого рода ограничения и впадал в ярость, когда ему что-то приказывали. Родители не внушили ему чувства долга и ответственности, с рождения во всем потакая мальчишке. Его никогда не наказывали; родитель-омега чересчур благосклонно относился к его не слишком порядочным делам, а глава семьи не уделял должного внимания воспитанию сына, всецело доверившись мудрости супруга.

В заключение, Кристиан вырос надменным, жестоким и эгоистичным молодым человеком с холодным умом и распутными привычками. С шестнадцатилетнего возраста он алчно покорял самых красивых омег королевства, нисколько не задумываясь о своем законном супруге. Нет, иногда его посещали такие мысли, но вызывали они отнюдь не раскаяние, а безграничное раздражение. Мужественная красота являлась для него совершенным оружием, с помощью которого он с легкостью достигал поставленных задач. Никто никогда ему не отказывал, потому что дьявольская привлекательность мгновенно лишала юных омег здравого рассудка.

Молодому герцогу Юлиану, как ни странно, удалось породить в его сердце какое-то смутное чувство привязанности. Это чувство нельзя назвать сильным и всепоглощающим, но, тем не менее, оно значительно превышало те ничтожные плотские порывы, которые он питал к другим омегам.

Их связь с Юлианом длилась уже полтора года – поразительное время для такого равнодушного молодого человека, как Кристиан. Наверное, эта омега и в самом деле отличалась от других. Возможно, невыразимо чувственным телом, страстностью в постели, чудесно сладкими стонами, или же… звериным коварством и хитростью.

Кристиан этого не знал. Но Юлиан неизменно доставлял ему удовольствие, огромное удовольствие, несравнимое ни с чем другим, поэтому связь между ними сохраняла жизнь. В тот день, когда они приехали за Марио, Кристиан испытал жестокое разочарование. Но вовсе не потому, что юноша выглядел скромным, тихим и некрасивым (его привлекали исключительно гордые, вызывающие, надменные и ослепительно красивые омеги), причина в том, что он осознал в Марио свою истинную пару.

Это поразило его, шокировало и привело в негодование. Его истинная пара – жалкое невзрачное создание, которое он презирал всем своим сердцем. Марио, по-видимому, ничего не почувствовал, запах Кристиана смешивался с густым ароматом Юлиана, поэтому юноша ни о чем не догадался. Но Кристиан хорошенько все осознал. И это осознание отнюдь не служило юному Андреасу на пользу. Дарроу возненавидел Марио. Да, возненавидел за то, что он – его истинная пара. Возненавидел его старое темно-серое пальто, ссутуленные плечи и волосы, рваными прядями падающие на лицо.

Эта ненависть, конечно, не имела никакого основания, но она жила и представляла для Марио серьезную угрозу. Кристиан нисколько не задумывался о его чувствах, о причинах, по которым он так странно выглядел; укорененная эгоистичность заставляла его думать исключительно о настоящем, хотя иногда прошлое имеет самое непосредственное значение.

Марио на удивление хладнокровно воспринял ледяное отношение Кристиана. Впрочем, нет, едва ли в этом было что-то удивительное. Юноша никогда не ждал от своего супруга чего-то сказочно прекрасного, с самого начала готовился к худшему и, видимо, не зря. Дарроу не питал к нему никакого уважения и, судя по всему, презирал настолько сильно, что даже не утруждал скрывать свою связь с Юлианом Шерри.

Поселившись в его дворце, Марио решил вовсе не привязываться к нему и принимать его отношение, или, вернее сказать, отсутствие всякого отношения, как должное. Кристиан, к счастью, совершенно не трогал его, встречались они лишь по утрам на завтраке и неизменно в холодном молчании. В отсутствие хозяина Марио наслаждался книгами, в которых не знал отказа, распоряжался домашними делами,– угрюмая решительность в голосе моментально подчинила ему слуг, которые в первое время язвительно поглядывали на него,– и с удовольствием ухаживал за садом позади дворца.

Яркие цветы всегда вызывали у него теплое чувство удовлетворения; хотя он предпочитал ни с кем не связываться, в академии ему хватило решимости попросить главного садовника выделить для него маленькую аллею в школьном палисаднике, и, надо сказать, цветы, что он выращивал, вызывали огромное восхищение у всех прохожих.

Да, Марио решил не привязываться. Откровенно говоря, он никогда не надеялся на счастливое будущее и, разумеется, не рассчитывал, что наследник семьи Дарроу подарит ему красивую жизнь. Можно сказать, его устраивало равнодушие супруга. Он мог безмятежно читать книги, ухаживать за садом, жить в прекрасном дворце, одеваться как душе угодно… Да, он пытался так думать, но думать и делать – не одно и то же.

Дом, конечно, достигал огромных размеров, и жили они в двух противоположных крылах, но, тем не менее, их связывала одна крыша. Одна крыша и один брак. Марио нисколько не нравились эти чувства, но он сознавал, что жить вот так в одном доме с законным супругом ему не по силам. Он стремился к пониманию, и жестокая отчужденность Кристиана страшно угнетала его. Много раз он порывался заговорить с ним во время завтрака, но гордость, сомнение или страх перед унижением заставляли его молчать.

Время шло, но ничего не менялось. А у Марио появились новые причины для негодования. Юлиан Шерри частенько ночевал у них дома и, что самое отвратительное – по утрам являлся на завтрак в сорочке, садился рядом с хозяином и держался так, словно Марио вовсе не находился в помещении. Такое наглое откровенное унижение приводило юношу в дикую ярость. Что самое странное, вся его ненависть сосредоточилась исключительно на Юлиане, хотя, в сущности, вина лежала на плечах его мужа, и Шерри делал лишь то, что ему позволялось.

Марио, конечно, испытывал злость к Дарроу, но гораздо сильнее он ненавидел Юлиана, полагая, что вина мальчишки значительно сильнее. Это мнение, естественно, не имело права на жизнь, потому что источником зла, конечно, являлся Кристиан, но Марио, очевидно, не хотел этого признавать.

Постоянные мысли о муже, невольные и понятные, в конце концов, привязали его к нему, и он, сам того не сознавая, всячески оправдывал его, не желая разочаровываться в своих чувствах. Он злился на Дарроу, но усердно питал веру, что его муж не так плох, как это есть на самом деле. Правда, эта вера имела ту ужасную подлую хрупкость, когда всякое неосторожное слово может сломить ее.

Кристиан видел его душевные метания и искренне наслаждался его муками. Вероятно, Марио смутно чувствовал в нем свою истинную пару, поэтому, невзирая на сломленное смертью отца сердце, проникался к нему теплом и привязанностью. Кристиан знал, что юноша страдает из-за его отношения к Юлиану и, стремясь еще сильнее ранить его, однажды утром поцеловал при нем мальчишку.

Видимо, на этом терпение Марио подошло к концу. Задохнувшись от ярости, он вскочил, рванул к проклятому омеге и со злостью зашипел:

– Прочь из моего дома, тварь!

Кристиан никак не ожидал такого порыва. Изумление отчетливо отразилось в его глазах, но он решил посмотреть, что будет дальше. Юлиан презрительно взглянул на соперника:

– Какое ты имеешь право мне указывать?

Марио поразила такая наглость:

– Я – хозяин этого дома! – сказал он, вздрагивая от ярости. – Мне надоело смотреть на это. Прочь!

Жестокая пощечина налетела откуда-то справа, от удара юноша рухнул на пол, но тут же вскочил, прижимая к лицу ладонь. Кровь заливала ему рот, но он словно не замечал этого. Боль, ослепительная и пульсирующая, порождала рыдания, но он сдерживался, с ненавистью смотря на Кристиана. Дарроу холодно смотрел на него:

– Хозяин? Надоело? Кому какое дело до того, о чем ты думаешь? Ты здесь не хозяин, мышонок. Ты здесь живешь, потому что у меня нет другого выхода. Это разные вещи. В своем доме я имею право делать все, что захочу. Быть, с кем захочу, целовать, кого хочу. Запомни это.

Марио вдруг отшатнулся от него, как от прокаженного:

– Как ты можешь… так поступать?

От его растерянного, изумленного и отчаянного взгляда Кристиану внезапно стало жутко:

– Я поступаю так, как ты заслуживаешь!– рявкнул он, сжимая кулаки.– Иди в свою комнату! Вытрись! Чудовище…

Несомненно, глаза Марио, какими тот посмотрел на него после этих слов, еще долго будут преследовать наследника семьи Дарроу. В них читалась такая злость, негодование, обида и горечь, что непокорное сердце Кристиана пропустило несколько ударов. Как только Марио скрылся, он опустился на стул и закрыл лицо руками. Тяжелые мысли проносились в его голове, неясное опасение, что он совершил что-то безгранично ужасное…

Юлиан положил руки ему на плечи:

– Нет повода так огорчаться… Он того не стоит. Разве я не прав?

– Оставь меня, Юлиан, – тихо сказал тот.

– Оставить? – мальчишка нахмурился. – Оставить из-за этого никчемного существа? Оставить?

– Я сказал: оставь меня! – рявкнул Кристиан, свирепо уставившись на него. – Вон!

Шерри тряхнул волосами и, полыхая гневом, вышел из зала. Его отравляла безумная ненависть к Марио; он решил непременно заставить страдать этого жалкого мышонка и, к удовлетворению своего хищного сердца, кое-какие замыслы уже успел продумать… Кристиан принадлежит ему, и никакая сила не изменит этого.

К его восторгу, хозяин дома быстро справился со своими сомнениями – Дарроу утвердился в мысли, что поступает с Марио совершенно справедливо, и тот должен хорошенько знать свое место. Этим же вечером они с Юлианом отправились на пир к одному из его многочисленных знатных приспешников, и наследник великого рода от души насладился праздником.

Однако ночью, после долгих часов непрерывных утех с Шерри, перед его мысленным взором пронеслись изумленные, разочарованные глаза Марио, и он, задрожав от ярости, отодвинулся от Юлиана и всю ночь горячо проклинал выразительные глаза своего мужа.

Глава 3

Известие о том, что глава Дарроу отходит от дел вследствие болезни и передает все свои полномочия наследному сыну, застало Кристиана поздним вечером в конце января, когда их совместная жизнь с Марио достигла срока в пять месяцев. Юлиан совсем недавно уехал из дворца, и хозяин дома предался мрачным размышлениям.

Конечно, он знал, что это время, в конце концов, наступит, но не ожидал, что так скоро. Он привык удовлетворять исключительно свои желания и, хотя прекрасно усвоил государственные законы, нисколько не хотел вступать в права главы Дарроу. Быть герцогом вовсе не так легко и приятно, как может показаться со стороны, и Кристиан за время уроков с известными учителями хорошо это понял. Бесконечные должности, повинности, беспрекословное исполнение королевских приказов – вот что такое титул герцога.

Теперь за всеми его поступками будут пристально следить и, в случае чего – жестоко осуждать. Но даже не это угнетало Кристиана. Завтра в резиденции короля состоится пир, на котором он должен присутствовать вместе со своим законным супругом. С тех пор, как он ударил Марио, прошло три недели, и за это время между ними не промелькнуло ни словечка. По утрам мальчишка даже не смотрел в его сторону, сосредотачивая все внимание на завтраке, ну а он, естественно, и не думал извиняться, хотя, надо заметить, иногда у него возникали такие порывы.

Отношения их, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Кристиан по-прежнему смотрел на юношу с откровенным презрением, однако ледяное отчуждение, царившее между ними, нисколько ему не нравилось. По его мнению, Марио поступал нагло и высокомерно. Его долг, как омеги – всячески умасливать мужа, пытаться склонить в свою пользу, а он даже не выходит встречать его по вечерам.

Да, гордость Кристиана не знала пределов. Если учесть, что он возвращался неизменно в компании Юлиана, то нежелание Марио выходить из комнаты вполне понятно. Кроме того, его происхождение ничуть не уступало знатному положению Дарроу. Марио пытался делать шаги навстречу, не скрывал своего отношения к Юлиану, но Кристиан отверг его чувства, и юноша отступил, позволив гордости взять верх. В его жилах текла кровь могущественных герцогов, и унижение, что он вытерпел, никогда не оставит его память.

Кристиан увидел лишь его усталые ожесточенные глаза и черные волосы, скрывающие лицо, но не пожелал смягчиться, упустив самое лучшее, что имел когда-то в жизни. Глухая тишина вскоре стала угнетать его, и он встал, решив не медлить и отправиться к Марио сию же минуту. Мальчишка должен подготовиться к завтрашнему вечеру и выглядеть хоть немного изящнее, чем всегда. Впрочем, Кристиан сомневался, что это возможно.

За окнами сгущалась темнота, но Марио, кажется, не замечал этого. Он нашел интересную книгу и теперь с огромным удовольствием читал ее, совершенно не думая о времени. Он сидел в уютном кресле посреди огромного зала, странно мерцающего в сиянии пурпурных свеч. Шаги Кристиана, доносящиеся издалека, моментально оторвали его от чтения и заставили сжаться, хмуро уставившись на дверь. Через несколько секунд его муж показался на пороге. Марио пристально смотрел на него.

Кристиан вошел в зал и, не говоря ни слова, стал медленно прохаживаться вдоль стен. Кажется, он пытался своим видом устрашить Марио, но едва ли ему это удавалось. В конце концов, он остановился напротив кресла и мрачно сказал:

– Поздравляю, отныне я герцог Дарроу, а значит, ты замужем за самым знатным и могущественным аристократом в королевстве.

Марио тихо спросил:

– С вашим отцом что-то случилось?

– Ничего страшного, – хмуро ответил Кристиан. – Он отошел от дел, решив, что с него довольно. Но я пришел не за этим. Так как я теперь герцог и вынужден участвовать во всех делах Королевского Совета, мне нужно явиться завтра на праздник к королю. В компании законного мужа.

Марио незаметно вздохнул. Эта новость ему совершенно не понравилась, хоть он и не удивился.

– Наверное, вы огорчены, что не можете отправиться туда с Юлианом? – сухо спросил он.

Кристиан усмехнулся:

– Не дерзи мне, мышонок, я этого не терплю. Но, впрочем, ты прав. Я и в самом деле огорчен.

– Тогда я вас не понимаю. Зачем просить меня? Разве кто-то посмеет осудить вас за то, что вы пришли с человеком, которого по-настоящему цените?

Марио играл с огнем и хорошо понимал это. Но он не мог упустить возможность отыграться за свои унижения теперь, когда Кристиан в нем нуждался. Едва ли это можно назвать красивым поступком, но справедливым – несомненно. Чувства Марио никуда не делись, так же, как и привязанность, однако злость и негодование порождали в его сердце жестокую мстительность, и он ничего не мог с этим поделать. Впрочем, как и не хотел.

– Мне не нравится этот тон, – угрожающе произнес Кристиан.

– Мне тоже многое не нравится, – заметил Марио.

– Ты не из тех, кто имеет право на гордость. Никчемное создание. Ты достоин презрения и жалости. Явился в мою жизнь, как дурное сновидение, которому нет конца. Вполне понятно, что мне нравится Юлиан. Он – настоящая омега. Красота, изящество, гордость, смелость – все при нем. А ты? Замкнутое унылое создание, вызывающее одну лишь тоску! Презрение – это все, что я чувствую. И виноват в этом ты сам.

Марио, конечно, не ждал от него мягких слов, но такие заявления чуть не довели его до слез. Огромным усилием воли он сдержал отчаяние, поднялся с места и, сжав книгу, двинулся прочь. Увидев его опущенную голову, Кристиан вздрогнул от злости:

– Между прочим, ты прав, что начал звать меня на «вы»! Такая понурая мышка не заслуживает большего!

Марио вылетел из зала, чуть не рыдая от унижения, но Кристиан все же успел выкрикнуть:

– Завтра – в пять часов! Если не будешь готов, клянусь, ты за это заплатишь!

«Что во мне не так? – в гневе и отчаянии размышлял Марио, перепрыгивая через две ступеньки. – Разве я заслужил такое отношение? Я некрасив, но разве это грех? Я не могу все время быть веселым и жизнерадостным, но он… он даже не попытался понять меня! Я отомщу! Непременно отомщу! Заставлю раскаяться и молить о прощении! Однажды настанет мое время… Я запомню все его слова и однажды припомню их. Припомню тогда, когда они смогут его ранить!»

Горечь и тоска терзали его душу, Марио понимал, что ему никогда не хватит решимости причинить Кристиану зло, но гнев уже прочно утвердился в его сердце и жил там, питаясь новыми унижениями. Во всяком случае, Марио принял твердое решение никогда впредь не показывать мужу свои истинные чувства и ни за что не спорить с ним. Он считал Кристиана твердым и хладнокровным лидером, но, по-видимому, разозлить его ничего не стоило.

Впрочем, это было не совсем так. Дарроу питал к юноше весьма неопределенные чувства, смутные и в то же время яркие; неизменно приходил в смятение, видя его, а потому, говоря с ним, не мог контролировать свое поведение так, как всегда. Но Марио этого не знал, а потому решил, что Кристиан не имеет ни выдержки, ни силы духа, присущих настоящим самцам.

Ему, похоже, ничего не оставалось, кроме как готовиться к завтрашнему празднику. Неизвестно, что сделает Кристиан, если он ослушается, поэтому лучше смириться. Однако Марио с огромным неудовольствием взялся за поиски подходящего наряда, поскольку никак не мог отказаться от злости и жажды мщения. «Нет, этот день наступит! – мрачно размышлял он. – Я буду ждать и непременно дождусь! И тогда, Кристиан, ты будешь изнывать от злости и отчаяния, а я буду хохотать! Да, хохотать. Понурая мышка… Ненавижу эти слова. Они словно разрывают мне сердце. Ты пожалеешь рано или поздно. Скорее всего, поздно… И тогда станет ясно, кто из нас жалкое создание! А ты, чертов Юлиан, еще узнаешь! Вы все узнаете!»

Невыносимая горечь приводила его в исступление, и, в конце концов, он упал на кровать, закутался в одеяло и, сжавшись в комок, погрузился в тяжелое беспамятство. Кристиан медленно переступал границы его чувств. Кажется, еще немного, и на смену привязанности и уважению явится сокрушительная ненависть.

Банкет проходил в королевском дворце, расположенном в центре столицы – самом величественном и грандиозном месте в стране. Просторное, словно целое море, праздничное помещение сияло золотом и пурпуром, всюду мерцали веселые огни; изумрудные люстры сверкали так, что на них едва можно было смотреть, стены, усеянные замысловатыми витражами, неодолимо приковывали взгляды окружающих.

К тому времени, когда Кристиан и Марио явились на пир, гости уже танцевали. Дарроу, несомненно, выглядел потрясающе в своем льдисто-синем камзоле, усыпанном крохотными хризолитами, но и Марио почти не уступал ему в темно-красном сюртуке и накидке с пушистым черным мехом. Правда, картину несколько портили волосы, густыми прядями падающие на лицо, но, тем не менее, выглядел он вполне мило и даже грозно. Впрочем, для Кристиана уже не имела значения его внешность. Его тупое упрямство, кажется, вытеснило всякие разумные мысли; он уже не замечал в Марио ничего хорошего и, по-видимому, только некие сверхординарные явления могли открыть его засыпанные песком глаза.

Гости, вычурно разряженные аристократы, степенно поздравляли Кристиана с новым титулом. Король также уделил ему определенное внимание. Кажется, старик относился к молодому Дарроу, как к непокорному сынишке, потому что очень долго смеялся, вспоминая о его многочисленных проказах, и дважды сказал Марио, что ему достался «тот еще шалун». После этого Кристиана поздравили его родители, которые также явились на пир.

Тут-то Марио и открылась первая неприятная истина из двух, которые ему предстояло сегодня пережить. Очевидно, глава семьи Дарроу всецело подчинялся своему супругу-омеге. Бывшего герцога звали Мишель, выглядел он невероятно измученным и старым, хотя, кажется, ему недавно исполнилось всего пятьдесят шесть. Он отличался наивным благодушием, веселостью и умением из всякого положения извлекать свою выгоду. Внимательные глаза, успевающие следить за всем, указывали на несомненные таланты руководителя.

Однако Марио вскоре понял, что Мишель Дарроу находился в полном подчинении у своего мужа-омеги, Карла Дарроу. Находясь в довольно почтенном возрасте (ему три месяца назад исполнилось сорок девять), Карл выглядел просто превосходно. Гладкая кожа, сияющие глаза, царственная фигура и гордая осанка. Он произвел на Марио колоссальное впечатление. Юноша долгое время восхищенно таращился на него, пока не заметил одну печальную истину.

Карл полностью игнорировал его, совершенно не смотрел в его сторону, всячески показывая, что не желает его видеть. Мишель, напротив, горячо приветствовал Марио, засыпал вопросами, но как только супруг незаметно дернул его за руку (Марио, к несчастью, это заметил), поспешно отвернулся и с того момента игнорировал юношу так же, как супруг. Лишь в конце, когда Кристиан заметил впереди каких-то знакомых и стал прощаться с родителями, Карл насмешливо взглянул на Марио и одарил его двумя словами:

– Милая накидка.

После чего взял мужа под руку и величественно удалился. Кровь, словно кипяток, прилила к щекам Марио. Кристиан тащил его куда-то за руку, но он словно выпал из реальности. Гнев, разочарование, жестокое чувство унижения пронзили его, испепелив всякие мысли. Несправедливость Карла и ничтожная натура Мишеля повергли его в холодное смятение. За что они презирают его? За то, что он некрасив? За то, что он скромно стоит рядом с мужем, а не кидается на шеи всем окружающим самцам, как другие омеги? Или, может, за то, что он из рода Андреас?

Марио задыхался от ярости и негодования. Щеки его пылали, отчего он выглядел потрясающе милым, но длинные волосы скрывали всю прелесть его красоты. Ненависть свирепыми волнами окатывала его сознание. «Это подло и несправедливо! Ненавижу их! Ненавижу их всех!»

С трудом оправившись от потрясения, он тут же столкнулся с новым испытанием, менее жестоким, но от того непереносимо раздражающим. Несомненно, с гостями происходило что-то странное. Все, кто приветствовал Марио, смотрели на него с откровенным… презрением. У всех глаза выражали насмешку и непонятную досаду.

Юноша вскоре почувствовал, что у него кружится голова. Он начал трястись от гнева и непонимания, Кристиан даже встревожился, заметив, что он едва переводит дыхание. Да, происходило что-то очень странное. Вот подошел герцог Ирвин, почтительно поздоровался с Кристианом, перевел взгляд на Марио и… снова эти изливающие презрение глаза. Юноша уже начал сходить с ума, когда заметил впереди, у дальнего угла… Юлиана Шерри. Мальчишка пристально смотрел в их сторону, и на его лице виднелась… хищная усмешка.

Марио все понял. Безумная ярость охватила его; он улучил подходящую минуту, когда Кристиан отпустил его и ринулся к тому месту, где стоял Юлиан. Заметив его, Шерри выскочил на террасу, по-видимому, надеясь скрыться, но Марио, теряя рассудок от ненависти, мгновенно догнал его. К счастью, на террасе было пустынно. Впереди виднелись прекрасные королевские сады, ветер трепал длинные волосы Марио:

– Что ты сделал? – прохрипел он, остановившись в двух шагах от ненавистного соперника. – Что ты сделал?

Юлиана, кажется, напугала его звериная ярость, но он тут же успокоился и насмешливо сказал:

– Ничего.

– Лучше скажи, пока я в своем уме! – крикнул Марио. – Поверь, я не испугаюсь разговоров, меня и так уже все ненавидят! Я выдеру твои волосы и швырну их на ветер! Говори!

В глазах Шерри отразился страх. Похоже, он понял, что Марио говорит серьезно. Отвернувшись, мальчишка со злостью произнес:

– Я сказал всем, что в академии ты…

– Что!?

– …занимался одним нехорошим делом. Я сказал, что ты омега легкого поведения и считаю, что так оно и есть!

Марио отшатнулся от него и, задрожав, прислонился к перилам. Ему хотелось кричать от злости и бешенства, но почему-то он не мог выдавить ни слова. Глаза его застилали слезы. Юлиан со злостью продолжил:

– Кристиан никогда не будет твоим. Ты ему не нужен, ему нужен я! И я всегда буду с ним! А то, что я сделал… ты этого заслуживаешь. Ты заслуживаешь всего самого худшего! Ты никому не нужен!

Он продолжал что-то бессвязно вопить, очевидно, находясь в том состоянии духа, когда человек не сознает, что говорит, когда Марио выпрямился, оттолкнулся от перил и, не глядя на него, направился в зал. Юлиан пронзительно выкрикнул:

– Жалкая мышь!

Марио оглянулся, Шерри поразило выражение его лица. Холодное, мрачное, свирепое и неустрашимое.

– Ты за это заплатишь,– ровным голосом сказал он. – Я не знаю, когда именно, но, клянусь, однажды ты пожалеешь.

Сказав это, он развернулся и через секунду скрылся в праздничном зале. Юлиан еще долго оставался на террасе, чувствуя, что слова мышонка прочно осели в его сознании и едва ли уже оставят в покое. Он не чувствовал вины, только страх, что Марио и в самом деле выкинет что-то ужасное.

Кристиан не заметил в поведении Марио ничего странного, хотя и рассердился из-за его внезапного исчезновения. Юноша выглядел таким же, как всегда: тихим, скромным и бесконечно одиноким. Герцог Дарроу с удовольствием провел этот вечер, упиваясь своим новым положением, и от него ускользнула угрюмая ярость в глазах мужа, мелькавшая время от времени. Кристиан продолжал презирать Марио и не знал, что у него отныне есть мечта. Нет, не мечта. Цель, сокрушительное стремление.

Заставить всех пожалеть.

Глава 4

Марио полностью отстранился от Кристиана, утратил всякую надежду восстановить с ним отношения. Дарроу, по правде говоря, не слишком угнетало его отчужденное поведение; должности, приличествующие титулу герцога, моментально завладели всем его сознанием. Развлечения, кутежи, ежедневные пирушки – все отошло в сторону под гнетом всевозможных королевских дел. Остался только Юлиан и, наверное, лишь потому, что сам всячески приставал к Дарроу, упорно не желая оставить в покое. Они неизменно спали вместе в доме Кристиана, но глава знатного рода постоянно заставлял Шерри пить чашу крепкого зелья, препятствующего беременности.

О том, что он спит с Юлианом, знали все и, надо заметить, никто его не осуждал – во-первых, потому что все считали, что его муж, то есть Марио – развратное похотливое создание, а во-вторых, потому что измены в королевских кругах имели место и помимо него. Однако незаконнорожденные дети – это едва ли не грех, позор и безграничное унижение. За такое не только осудят – лишат титула и, вполне вероятно, будут ненавидеть до конца жизни. Да, эти порядки вполне можно назвать странными и нелепыми, но, тем не менее, сила их имела огромную значимость, и Кристиан прекрасно это понимал.

Юлиан с откровенным недовольством принимал эликсир,– конечно, его приводила в неистовство мысль, что Кристиан даже не помышляет заиметь от него от наследника (да, его ничуть не волновало, что, в таком случае, новоиспеченного герцога просто-напросто лишат всех прав),– но что он мог поделать? Зелье приходилось покорно принимать и скулить от злости, зная, что проклятому мышонку этого делать не нужно.

Кристиан видел Марио исключительно по утрам, на завтраке. Они совершенно не разговаривали, юноша даже не смотрел в его сторону. Мрачное молчание царило за столом во время трапезы. Но даже в этом молчании Кристиан находил какое-то странное успокоение. Он замечал, что когда слишком долго не видел Марио, его охватывала смутная тревога, вызванная нелепым опасением, что мальчишка исчез из дворца.

Когда такое происходило, он тут же отправлял нескольких подданных проверить, дома ли господин Марио, и чем он занимается. Неизменно удовлетворяясь ответом, он мысленно смеялся над своими сомнениями, ведь Марио всецело принадлежал ему, и его нигде никто не ждал.

Надо сказать, эти внезапные подозрения приходили к нему не напрасно. Бесконечное одиночество, вполне естественно, не могло благоприятно отразиться на чувствах Марио. Тоска, гнев, жажда мщения и полное бессилие заставить его познать всю нещадную силу безнадежности. Его жизнь напоминала тихие морские волны. Изо дня в день – одно и то же: бездушные слуги, унылые завтраки, опостылевшие занятия. Полная невозможность осуществить свою месть.

Иногда в нем разгоралось почти непреодолимое желание поговорить с Кристианом и обрести хоть какое-то взаимопонимание, потому что злая отстраненность, царившая между ними, приводила его в отчаяние, несмотря на весь гнев, что он испытывал к мужу. Но он неизменно сдерживался, с горечью вспоминая жестокие слова Кристиана. Одиночество медленно сводило его с ума, мысль о том, что он проживет так всю жизнь – стала для него непереносимым испытанием.

Он постоянно сталкивался с Юлианом; Шерри нагло расхаживал по дому, очевидно, решив окончательно извести своего соперника. Марио ничего не говорил, молча разворачивался и хладнокровно уходил. Он очень остро сознавал всю тщету вражды с этим зазнавшимся проклятием. Ложные иллюзии относительно невинности Кристиана давно оставили его, теперь он четко понимал, что во всем виноват Кристиан, и только по его равнодушному согласию Шерри пользуется такими возможностями.

Чем чаще Марио думал о мести, тем сильнее становилась его уверенность в том, что он никогда не отыграется за свои унижения. Знать презирала его, из родственников никого не осталось, даже земли и деньги, принадлежавшие роду Андреасов, находились теперь во власти Дарроу. Беспомощность, словно стальные оковы, сжимала его со всех сторон. Сталкиваться в доме с Юлианом становилось поистине мучительно. Марио чувствовал, что должен что-то делать, но никакие полезные мысли не приходили на ум. Впрочем, вполне вероятно, их просто-напросто не существовало.

В конце концов, он принял решение бежать из дома и скрыться от Кристиана в соседнем королевстве. Иногда злость и отчаяние становились настолько сильными, что он, теряя душевное равновесие, начинал исступленно готовиться в дорогу, совать в карманы золотые украшения, расставленные во всех комнатах, запихивать в саквояж совершенно ненужные в путешествии вещи. К счастью, такие истерики случались не часто и, не успев достигнуть серьезных размахов, заканчивались.

Чувствуя невыносимую усталость, Марио раскладывал вещи по местам, возвращал украденное золото, садился в кресло и долго думал о своем незавидном положении. В сущности, ничто не удерживало его в этом доме. Ничего не осталось, даже надежды. Он тщательно продумывал возможности ухода и вскоре пришел к выводу, что с легкостью выиграет целые сутки, если правильно распорядится имеющимся временем. За сутки он вполне успеет пересечь границу между королевствами, а там уже, воспользовавшись деньгами, скроется от Кристиана, когда тот начнет его искать.

Да, ничто его не удерживало. Но, несмотря на это, он оставался, подчиняясь странному внутреннему велению. Трудно сказать, что это было за чувство. Страх перед неизвестностью? Неуверенность в своих силах? Или, может, гордость? Он ведь хотел отомстить, заставить всех страдать, а тут так жалко отступает. Марио и сам не мог понять, что его останавливает, но, тем не менее, он все еще находился в резиденции мужа, изнывая от гнева и полного бессилия.

А потом у него началась течка, и мысли о мести как-то разом угасли, сменившись острым опасением, что Кристиан увидит его в таком состоянии. Несмотря на болезненное желание, пульсирующее во всем теле, Марио нисколько не хотел получить удовлетворение от Дарроу, поскольку знал, что ничем хорошим для него это не кончится. Кроме того, гордость прочно въелась в его мысли, и стоило ему вспомнить о Юлиане, как он проникался отвращением к Кристиану и содрогался от ненависти, представляя, как он его касается.

Этим утром он не явился на завтрак. Встать с постели не представлялось возможным: ноги подкашивались, стоило ему сделать попытку. Тело размякло и стало ужасно чувствительным, от каждого движения кровь вспыхивала и усиливала порывы страсти. Это испытание ему предстояло выносить в течение трех суток; не самая приятная перспектива, но он решил хладнокровно все вытерпеть, не привлекая внимания Кристиана. «Лучше страдать в одиночестве, – решил он, – нежели подвергаться такому унижению».

Однако он не знал, какое значение имело для Дарроу его присутствие на завтраках. Марио считал, что ему все равно: спускается он по утрам, или нет, но на самом деле Кристиан испытывал сильное удовлетворение, находясь с ним за одним столом. По-видимому, смутное чувство вины не давало ему покоя, где-то на краю сознания он признавал, что поступает несправедливо, но так как продолжал в том же духе вследствие укорененного эгоизма, то нуждался в уверенности, что Марио, хотя и несчастлив, но, во всяком случае, здоров и все так же силен духом.

Это утешало совесть Кристиана, успокаивало гнетущие уколы вины и вновь порождало утихающие на время пороки. И вот теперь, когда Марио не явился на завтрак, впервые за столько времени, Дарроу ощутил тревогу, гнев и жестокое смятение. В ответ на его вопрос слуги ответили, что господину нездоровится. Тревога лишь усилилась, и Кристиан, встав из-за стола, направился наверх, в комнату Марио.

Он одновременно злился, предполагая, что юноша просто не захотел его видеть, но в то же время терзался сомнениями, опасаясь, что с Марио на самом деле происходит что-то плохое. Кристиан понимал, что если мальчишка пострадает: неважно, от чего, виноват в этом будет именно он, потому что его отвратительное отношение кого угодно могло довести до болезни.

Впрочем, остановившись на пороге комнаты, Кристиан успокоился. Запах течного омеги витал в воздухе, словно дурман, мгновенно растекаясь по клеткам альфы. Этот аромат сильно отличался от запаха Юлиана, когда у того была течка. В нем различалось что-то непередаваемое, яркое и поразительно желанное – что-то родное и восхитительно чувственное. Кристиан догадался, что именно так должна пахнуть истинная омега. Потрясающе сладко и совершенно неповторимо. Запах дико привлекал альфу,– истинного альфу,– и он торопливо вошел в комнату, стремясь увидеть его источник.

Марио лежал на кровати, сжавшись в комок, хрипло и тяжело дыша. Увидев Кристиана, он вздрогнул, приподнялся и, сморщившись, отодвинулся как можно дальше от него.

– Зачем вы пришли? – с откровенным недовольством спросил он.

Кристиан невольно изумился его силе воли. Юлиан во время течки едва не сходил с ума, умоляя взять его, а тут… такая мрачная решимость.

– Ты не пришел на завтрак, – холодно сказал Дарроу. – Я встревожился и решил проверить, что случилось. Теперь вижу.

Сам того не сознавая, он начал жадно втягивать воздух, наслаждаясь запахом Марио. Ему очень хотелось развлечься с ним, просто безумно, но в то же время его сковывала мысль, что мальчишка не должен знать, какое производит на него впечатление, потому что, в таком случае, может зазнаться и перестать мучиться из-за отсутствия с его стороны внимания. Да, похоть и чувства никогда не стояли у Кристиана на одном берегу.

Он все также презирал Марио из-за его скромности и невзрачности, наивно полагая, будто тот нуждается в нем и дико ревнует к Юлиану, хотя все это давно осталось в прошлом, сменившись ответным презрением и замыслами отмщения. Кристиан не подозревал, что надежда безвозвратно покинула его мужа, и эта оплошность, конечно, являлось мощным оружием против него. Однажды вина и страх явятся за ним, он придет к осознанию истины, но, скорее всего, будет слишком поздно. Бездна раскаяния уже поглотила его на треть, но он находился в полном неведении.

– Оставьте меня одного, – тихо сказал Марио, кутаясь в одеяло.

– Ну, как же? – насмешливо ответил Кристиан. – Я не намерен отказываться от своего супружеского долга. Кроме того, почему ты сопротивляешься? Я знаю, твое тело жаждет ласки… И я могу ее дать. В конце концов, ты моя законная омега. Что плохого в том, если мы по взаимному желанию насладимся друг другом?

Он хотел увидеть на его лице краску стыда, смущения, или нарастающего желания, но Марио лишь плотнее завернулся в одеяло и хриплым шепотом повторил:

– Оставьте меня одного! Я сам справлюсь, и ваша помощь мне не нужна!

Кристиан начал впадать в ярость:

– Во-первых, не ври мне! – угрожающе промолвил он. – А во-вторых, я спрашивал исключительно потому, что хотел проявить уважение, но раз ты стоишь на своем, придется пояснить, что твое желание ровно ничего не значит! – он швырнул на пол сюртук. – Мне нужны наследники. И ты родишь мне их, независимо от своего желания!

Марио пытался что-то возразить, в его глазах мелькнула отчаянная паника, но Кристиан и слушать ничего не стал. Сдернув с мальчишки одеяло, он начал яростно целовать его, подавляя сопротивление жестоким захватом. Когда Марио, задыхаясь от гнева, вывернулся и откинул голову, он хрипло зарычал и начал нетерпеливо срывать с него одежду, безжалостно царапая кожу.

Запах юноши сводил его с ума, а сопротивление только усиливало безумную страсть. Он хотел взять его немедленно, сию же секунду, горячо и долго, но потрясающая чувствительность нежного тела пленяла его, словно прекрасная жемчужина. Юлиан вдруг показался ему сухим и бездушным в сравнении с трепетным телом Марио. Глухо рыча, Кристиан неистово целовал его плечи, грудь, живот, а когда юноша схватил его за волосы, оттягивая от шеи, которую он исступленно покрывал засосами в одном и том же месте, вызывая непереносимую боль, он решил, что Марио заразился его страстью, и принял сопротивление за бурное желание.

Он словно лишился рассудка от этого запаха. Ему хотелось слышать стоны Марио, громкие нетерпеливые крики, но мальчишка молчал, только болезненно всхлипывал, когда он изо всех сил сжимал его талию, или свирепо закусывал соски. Омега не получал ровно никакого удовольствия от его сумасшедшего напора. Позывы желания, что он испытывал во время течки, как-то сразу угасли с приходом Кристиана; его жестокие прикосновения вызывали одну лишь панику, злость и отвращение.

Юноша всячески старался оттолкнуть мужа, но, вполне естественно, ему не хватало сил, а Дарроу, чувствуя на плечах его руки, которые стремились защититься, будучи сильным самцом, принимал это за ответное наслаждение. Ему не хватало стонов Марио, и он начал жарко вылизывать его соски, при этом ненасытно проводя руками по его спине и талии. Юноша сильнее вцепился в его плечи, отталкивая изо всех сил, но тщетно: Кристиан, по-видимому, и не замечал его попыток вырваться, принимая все за ласку и фантастическое удовлетворение.

Марио задыхался, отчаянно выворачивался в его руках, хрипел от злости, когда тот ощутимо кусал его, и дьявольски остро, почти невыносимо ощущал на своем теле горящие засосы. Удовольствие? Едва ли. Боль, ненависть, гнев и отчаяние. Когда Кристиан, надсадно захрипев, начал разводить ему ноги, Марио чуть не сошел с ума от страха. Его охватила чудовищная паника; словно перепуганное животное, он рьяно заметался в руках Кристиана, и, как ни странно, ему удалось вывернуться из-под него. Перевернувшись на живот, он из последних сил рванул к краю кровати, но донесшееся сзади звериное рычание заставило его понять, что у него нет ни единого шанса ускользнуть.

Кристиан навалился на него сверху, со злостью прикусил кожу на шее и услышал тихое отчаянное всхлипывание. В нем не проснулось ни сомнения, ни сострадания. Тяжело дыша, сгорая от невыносимого желания, он развел ноги Марио, заставил его приподняться, выгнув спину, и тут же, не сдерживаясь, порывисто вошел в него. Кровь вскипела в его жилах и чуть не разорвала вены. Он глухо застонал, перед его глазами замелькали разноцветные искры. Наслаждение просто ошеломило его. Девственность Марио оказалась для него самым феерическим взрывом в жизни.

Тут же, теряя последние остатки здравого смысла, он начал агрессивно всаживаться в мальчишку, каждым проникновением достигая невыразимого блаженства. Он не видел лица Марио, толкаясь в него сзади, а потому не знал, что его муж беззвучно рыдает, уткнувшись лицом в перину. Боль, к счастью, не слишком ранила его: естественная смазка защищала от физических ран, но внутреннее страдание, бесконечное чувство унижения и ослепительная ненависть – вот что порождало в нем безутешное отчаяние.

В эту минуту он всем сердцем возненавидел Кристиана и, наверное, от души пожелал ему смерти. Дарроу кончил с глухим стоном, и Марио почувствовал, как в него врывается горячее семя, много семени, а после возникло странное напряжение внутри, и Кристиан придавил его сверху, содрогаясь от пережитого взрыва, а теперь еще и от восхитительного чувства сцепки. Он, похоже, не заметил, что Марио не только не кончил, но и вовсе утратил всякое вожделение. Течка прошла так же внезапно, как и началась. Стресс уничтожил естественную суть природы. Юноша был сломлен.

Прерывистое дыхание Кристиана звучало над самым ухом Марио, вызывая дрожь по всему телу. Ненависть и чувство унижения плавно угасали, уступая место странному равнодушию. Кристиан, кажется, начал сознавать, что натворил; он вдруг ощутил смутную неясную тревогу, испепелившую весь его восторг и упоение. Поддаваясь странному оцепенению, он осторожно отвел волосы с шеи Марио и едва ощутимо поцеловал его. Наверное, он хотел извиниться, впервые вложив в ласку нежность, но юноша, по-видимому, ничего не заметил.

Его сотрясала крупная дрожь, и Кристиан лишь теперь догадался, что вызвана она вовсе не страстью. Марио отчаянно плакал. Беззвучно, но горько и ужасно безнадежно. Он плакал так, что, кажется, сердце его готово было разорваться.

Дарроу сжался; чувство вины, раньше тонкое, легко подавляемое, вдруг стало чудовищно сильным. Его охватила дурнота, страшное осознание того, что он безвозвратно все испортил.