За стенкой. История Конарда Леграна бесплатное чтение

Redemption

Профессор Малькольм ходил кругами около номера. Он злился по двум причинам. Первая – они платили отелю чересчур много денег, а у него всё равно не было возможности покурить. Мужчина считал шаги вместе с секундами. Сейчас за дверью была тишина, но в следующее мгновение мог начаться полнейший хаос. Один раз Конард сбежал через окно второго этажа, когда-то был случай с пожарной лестницей. В этот раз профессор снял номер на семнадцатом этаже и лично убедился, что из их комнаты существовал лишь один выход. Конечно же, не считая окна. Так или иначе, парень сидел за дверью тише воды ниже травы, и это немного напрягало. Мало ли чего… Однако в ванной шумела вода и играла какая-то незатейливая попса. Профессор закатил глаза.

– Не семейка, а дурдом, – и, к сожалению, он являлся её частью.

Второй причиной беспокойства мужчины была Оливия: девушка не брала трубку, не отвечала на СМС, на сообщения в «Фейсбуке». Её отец тоже пропал со всех радаров. В итоге ему только и оставалось, что наворачивать круги по коридору и материться совсем не соизмеримо с его докторской степенью. Как хорошо, что студенты не видели его тогда. Коллеги постоянно подшучивают над чересчур частыми ремонтами в его кабинете. Профессор разблокировал телефон и разозлился ещё больше: было тихо, как в склепе. Он подошёл к двери и приложил ухо, шум воды прекратился. Малькольм отчётливо слышал шлёпанье мокрых ног по полу. Мужчина не решался входить. Он не знал ответов на вопросы, которыми была забита голова Конарда. Сбоку раздались шаги, привлекая внимание. Если это очередной служащий, то бедняге не повезло.

Но это была Оливия. Корон младшая хромала и громко ругалась матом на каждый шаг. Он почувствовал, как с плеч свалились горы. Девушка выглядела очень злой, велика вероятность, что сейчас кишки выпустят именно Малькольму. В любом случае он был рад, что тронулся лёд, а не его рассудок. Конард был на месте, Оливия добралась, осталось дождаться доктора Корона, и капкан окончательно захлопнется. Девушка подошла к мужчине и прислонилась к стене. Она не говорила ни слова, просто дышала. Профессор внимательно следил за ней, но в какую-то бесконечно длинную секунду она засмеялась. Громко и искренне.

– Я его убью. Сейчас зайду и здоровой ногой проломлю ему рёбра. Скорая не успеет. Если он думает, что психушка пугает меня, то, кажется, Легран забыл… Я там выросла, – она никак не могла отдышаться. За дверью послышался треск, кажется, упала лампа, пару раз хлопнула дверь. Оливия посмотрела в сторону номера. – По-моему, он снова ищет пути отступления. В этот раз обошлись без пожарных лестниц?

– Этот лис больше не проведёт меня…

– Я лев! Грозный, блять, лев! Запомни уже наконец!

– Я слышу, психоз ещё не закончился? Ничего, – она взглянула на телефон, проверяя время. – С минуты на минуту должны наступить бессилие и депрессия, тогда он точно не сбежит. Отец выйдет из дома через пятнадцать минут. Всё произошло слишком внезапно. Хорошо, что не на Рождество. Вот была бы ночка, – она наконец начала приходить в себя. Отговорка для Отиса про больницу превращалась в правду: нога болела и распухла. Если у неё трещина или растяжение, то Конарду действительно конец. Сам тренер убьёт его, девушке даже не придётся марать руки.

– Ты отдала альбом?!

– Ох, ещё как! Так отдала, – она потрясла своей ногой и нахмурилась. – Ладно. Сходите покурить, а то у Вас уже тремор начинается. А я – к нему, составлю компанию до прибытия отца. Он будет не раньше чем через час.

– Спасибо.

Мужчина кивнул и быстрым шагом направился к лифту. Оливия проводила его долгим взглядом, а потом осторожно вошла в номер. Сейчас ей не стоило травмировать парня ещё больше. Он мог снова начать вредничать и противиться. Девушка предполагала увидеть очередной разгром, но в комнате была практически идеальная чистота. Тяжёлые шторы были открыты, обнажая Париж с высоты птичьего полёта. В этот раз ему не повезло с лестницей. Конард лежал на застеленной кровати в белом халате, со сложенными на груди руками. Он надулся, как маленький ребёнок, зато, наконец, побрился, сходил в душ и был почти похож на старую версию себя. Девушка не могла отвести взгляд от нарисованных чёрных усов. Кто-то чересчур остро среагировал на «лиса».

– Тут особенный дресс-код? Ты знаешь, я забыла свой костюм дома. Прости, но я за ним не поеду, – Конард наверняка нахмурил брови. Оливия точно сказать не могла из-за подводки, туши и всего, чем он успел воспользоваться. Конард перевёл на неё взгляд и фыркнул.

– Твоей стандартной раскраски вполне достаточно, – чтобы успокоиться, Оливия начала вспоминать советы отца по общению с больными. Может, перед ней и не сидит шизофреник, однако большой капризный ребёнок тоже проблема. Успокоиться и выстроить стену между ними. Сегодня она накрасила глаза зелёным, а губы – ярко-красной помадой. Из-за снега она, вероятно, сейчас была похожа на грустного размазанного клоуна.

– Ты отдала Отису альбом? Почему ты не отвечала на сообщения?

– Я вижу, в тебе просыпается фамильная черта Легранов. Сарказм, сарказм и ещё немного сарказма. Не забудьте приправить самоиронией и поставить томиться в духовку самобичевания на десять лет. И вы получите Конарда Леграна, – отец был абсолютно прав: ей не хватало опыта. Она просто не могла сдержаться при виде такого Конарда. Парень специально подбирал колкие слова, а боль в ступне лишь усугубляла ситуацию. Оливия предусмотрительно не отвечала на вопрос. – Ты должен мне новые сапоги и ногу, – Конард забурчал что-то себе под нос.

– Ты отдала альбом?

– Ты должен мне новую обувь, – она расстегнула сапог и сняла носок. Её лодыжка начала распухать. Оливия зашипела скорее от боли, чем от злости. – Я выломала в твоей комнате дверь и показала Отису на альбом, – она расслабилась, пульсация в ноге немного поутихла. – Ну ты и дебил, Конард. Боже. Не могу поверить!

– Я же дал тебе ключ! Зачем ты выбила дверь?! – Конард подскочил на кровати и уставился на девушку.

– А как я, по-твоему, должна была объяснить Отису, откуда у меня ключ? Что-то типа: «Здравствуй, Отис! Я общаюсь с Конардом уже пару лет. Вот у меня даже ключ есть. Ты не поверишь, духи нашептали, что он хочет отдать тебе альбом». Ты дурак?! Отис прекрасный парень, и я хочу сохранить с ним дружбу, – она прокричала и кинула сапог в Конарда, сбив многострадальную лампу. – Не хватает ему в жизни дебилов типа тебя и Стефана, – он даже не обратил внимания на неудачную попытку убийства. – Вот я и разыграла сцену, выбив дверь, – девушка вздохнула. – Знаешь, тяжело смотреть на него. Видел бы ты этот взгляд… Вот где обитает настоящая тоска, Конард.

– Если ты сейчас не остановишься, семнадцатый этаж не станет проблемой, – он начал пыхтеть от злости. Сердце неприятно кольнуло. За последнюю пару недель он только и слышал от всех о моральном состоянии Отиса. – Как он отреагировал на альбом?

– А как может отреагировать человек на единственную важную вещь для его первой настоящей любви? – Оливия посмотрела на ошеломлённого Конарда. Ей определённо понравилась его реакция. – Ему было больно. Конечно, не так, как когда ты бьёшь ногой по двери и молишься за целостность сапог. Нет. Так, будто ты узнал, что есть шанс. Словно уголёк тлеет на морском дне. Ему страшно и больно, Конард. Поэтому я трусливо сбежала.

– Есть шанс?

Конард посмотрел на свои руки, точно так же, как и Отис. Этот жест отозвался волной ностальгии и боли. Только пару недель назад до него начало доходить, что он действительно наделал. Алкоголь надоел и уже не приносил должного спокойствия, а, наоборот, крюками вырывал из сознания улыбку и зелёные глаза Отиса. Ему приходилось закрывать окна, не выходить из комнаты и часто просто сидеть в темноте. Совсем тонкий слой снега напоминал бледную кожу Отиса. Парню хотелось снова прикоснуться к ней, почувствовать тепло, но вместо этого пальцы обжигали холод и собственная глупость. Ему совсем снесло крышу. Прошлое Конарда заставляло сомневаться в самом себе, выедало его и оставляло только боль. Душа и сердце рвались в общежитие, в маленькую комнату, где ему рады. Но вопрос Отиса выбивал почву из-под ног, и Конард никак не мог найти на него ответ. Свой ответ. В тысячный раз он прогонял ту сцену в голове и каждый раз вместо своего «да» слышал слова из прошлого.

Её слова.

– Пока двери не закрыты, Конард, шанс есть. Смерть закрывает двери. Ты живой. Отис живой, – Оливия говорила размеренно, чтобы парень успел уловить и понять смысл её слов. – Его жизнь налаживается. Ты видел это с миллиона своих фейковых страничек на «Фейсбуке» и в «Твиттере». Ты стал частью его жизни стремительно и намертво засел в голове. И ничто не может вырвать тебя оттуда.

– Он не нуждается во мне по-настоящему. Это иллюзия, Оливия. Я сам слышал это.

– Что ты имеешь в виду? – девушка прищурилась. Если Легран приходил к Отису и тот не рассказал ей, это будет ещё один остросюжетный поворот в клубке их проблем.

– Ну, – он стушевался. Его напор куда-то исчез, на плечи наваливалась усталость. – В какой-то день, не помню когда… Я перебрал с виски, но не настолько сильно, чтобы вырубиться. Зашёл на его страницу, увидел информацию о секции, какой-то программе, и меня накрыло. Так сильно шумело в голове, что я просто встал и пошёл, – Оливия вытаращила глаза. Такого поворота событий она не ожидала. – Я вломился в общагу, опоздал, подбежал к лестничному повороту и услышал его голос, – он судорожно выдохнул. – Какой у него красивый голос! Я думал, что слышу пение ангела.

– Что он сказал? Конард, к сути, – отец мог прийти раньше, а мог опоздать, поэтому Оливия должна была узнать развязку истории без посторонних глаз. Неужели парень прав, и на самом деле Отис лишь играет напоказ. Вдруг он лишь пытался отпустить его. В такое она поверить не могла. И не хотела. – Что он сказал?

– Он не сказал. Ты не слушаешь меня. Он пел, Оливия, он пел, – парень закрыл лицо ладонями и практически мычал себе под нос. Оливия уже была на полпути в желании снять второй сапог и запустить его в голову Конарда. – «It was dead long ago» – вот что он пропел. Там было ещё какое-то слово, но я не помню. Всё погибло, понимаешь? Он смотрел на мою дверь такими глазами. Такими большими зелёными глазами. И говорил, что всё погибло…

– Какой же ты идиот, Конард.

– Я тогда слишком резко и громко вздохнул от неожиданности, а он дал дёру. Оливия, у меня нет шансов, понимаешь? Никого не было, он не видел меня. Значит, не стал бы врать, – Конард растёр краску на лице. Из подобия льва он превратился в двенадцатилетнюю школьницу, дорвавшуюся до маминой косметички.

– Какой же ты дебил, Конард.

Оливия не могла прийти в себя, она так разнервничалась, что была не в состоянии подобрать слова. Он продолжал шептать свои глупые фразы всё громче, девушка же молчала. Он так сильно ошибался. Конард буквально перевернул всё кверху дном. Девушка просто достала свой телефон и начала копаться в галерее. Она не решилась загрузить видео на свой ютуб-канал. Оливия боялась получить по шапке от Отиса и ещё больших проблем с Конардом. Она сохранила его для себя, показав лишь маме Ревиаля и отцу. Доктор Корон был крайне впечатлён музыкальными способностями Отиса. Она отыскала видео в недрах телефона и нажала на воспроизведение, лишний раз похвалив свои операторские способности. Конард не прекращал бубнить свой бред. Девушка облизнула губы.

– Конард, бери телефон и смотри.

– Что там?

– Отис.

– Я не буду, – он затряс головой из стороны в сторону, как собака после дождя. – В этом нет никакого смысла.

– Мой отец придёт примерно через полчаса. Я привяжу тебя к изголовью кровати, оттяну веки изолентой и включу видео. Ты будешь смотреть его миллионы раз, а я буду всё смеяться и смеяться над твоим глупым выражением лица, – девушка встала со своего места и скривилась от боли в ноге. – Затем зайдёт мой отец и будет ругаться, но как только узнает причину, сядет рядом и начнёт смеяться вместе со мной! – она сделала глубокий вздох. – Конард-чёртов-Легран, возьми телефон и посмотри на экран!

– Оливия, мне снова будет больно, – девушка осеклась. Парень был таким уязвимым, ранимым. За его капризами и упрямством скрывался страх. Оливия села на своё кресло и снова вспомнила слова отца. – Легко вести мой образ жизни. Я никому ничего не должен. Все знают, на что идут. Их любовь ко мне – это их ошибки. Я не давал им надежды. Ни разу. Чётко говорил, одна ночь, а к утру вас нет, – он задрожал, – но он… Один поцелуй, и я пропал. Погиб на месте. Он спросил, есть ли у него шанс на ответные чувства. Я никогда не заходил так далеко, никто не был мне важен так же сильно, как Отис. Если после первой ночи я не отвечу взаимностью… Она победит, понимаешь? Я не могу позволить сделать ему больно. Даже если он сам готов пройти через это, я не могу.

– Давай по порядку? – она по-доброму ему улыбнулась. – Разберёмся с тем, что есть. Мой отец окажет тебе профессиональную помощь. Я тут как друг, не собираюсь лезть в твою голову, – он кивнул в знак согласия. – Ты услышал однозначную фразу от него. Ты подумал, он забыл или хочет забыть о тебе.

– Что всё погибло…

– Да, что всё погибло, – Оливия кивнула, – тяжёлая ситуация. В момент того как ты попытался сделать шаг навстречу, Отис дал тебе неправильную наводку, – Конард открыл рот, чтобы добавить несколько слов, но она остановила его жестом. – По порядку, мы договорились. Вот мой телефон. Давай посмотрим видео и выстроим новую логику. Хорошо? Мы справимся с этим вместе. Есть же что-то ещё, помимо этого случая? – очередной кивок. – Вот, по порядку. Я сажусь к тебе и включаю? Хорошо?

– Хорошо. Ты же не уйдёшь?

– Даже если мой отец начнёт выгонять меня.

– Я готов.

Оливия в две секунды оказалась рядом. В таком непостоянном эмоциональном состоянии парень мог отказаться или выбросить её телефон в окно. Правда, в таком случае полетел бы его догонять. Оливия почувствовала, как внутри всё расслабляется, потому что Конард положил ей голову на плечо и взял за руку. Было больно, но она решила терпеть до синяков. То ли ещё будет. Она разблокировала телефон, и перед ними появился Отис посреди комнаты. Оливия услышала скулёж над ухом. Как же они с ним похожи. Просто две половинки одного целого. Поправочка, две очень тупые половинки одного целого. Девушка не раз смотрела это видео и постоянно находила его замечательным. Она выложит это на «Ютуб» через тридцать секунд, после того, как они посмотрят видео с Конардом. Глубоко вздохнув, она нажала на воспроизведение.

Стоило первым нотам сорваться со струн, как Конард выхватил телефон из её рук и подскочил на месте. Он остановил запись, увеличил яркость и звук на максимум, уселся поудобнее, не обращая внимания на протесты Оливии. Его неуверенность в себе и желание посмотреть на такого живого и настоящего Отиса растаяли в одно мгновение. Его глаза полезли на лоб с первых секунд. Он прикрыл себе рот рукой и нажал на продолжение. Теперь он даже с этого ракурса видел прекрасные зелёные глаза, дорисовывая картинку своим воображением. Его руки двигались так плавно и уверенно, что Конард боялся вздохнуть, будто мог помешать. Он и не знал, что Отис умел так играть. На заднем фоне Оливия ныла, что тоже хочет смотреть, но осталась проигнорирована.

Он не знал песню, ни строчки, ни ноты. Такое парень просто-напросто не слушал. И очень зря, хотелось подпеть, быть рядом в этот момент, положить голову на плечо и мурчать мелодию ему на ухо, показывать свой восторг. Отис двигался в такт мелодии, помогал телом выводить каждую ноту. Он вкладывал всего себя, отдавал каждую каплю, что есть, верил и жил ей. Так люди горят своим делом, трясутся над мелочами. И он злился на самого себя за незнание. Ему не было больно. Он чувствовал лишь тоску и грусть. Конард мог бы быть свидетелем этой красоты. Но в тот момент парень точно спал в беспамятстве. По угасающей мелодии Конард сообразил, что представление окончено. Видео остановилось. Он только хотел нажать на повторное воспроизведение, как Оливия отобрала телефон.

– Посмотришь у меня на канале. Чувствую, там будет лишний миллион. Конард, ты понял, что хотел сказать Отис той фразой? – он упрямо смотрел на неё и не понимал. Девушка округлила глаза. – Ты песню знаешь?

– Понятия не имею, – Конард смущённо улыбнулся. Оливия закатила глаза и что-то вбила в телефон.

– Это всё потому, что ты слушаешь только свою классику, – она протянула гаджет другу. – Читай и не беси меня, – Конард взял телефон. – И строчку свою там душераздирающую найди. Какова вероятность, что Селин Дион заменит строчку в песне двадцатичетырёхлетней давности ради двух придурков?

Глаза побежали по тексту. Он даже не смотрел на французский перевод. Парень мог с лёгкостью изъясняться на английском. Один из немногих плюсов аристократического происхождения. Конард прочитал текст один раз, второй, третий. В какой-то момент он подумал, что разучился понимать слова. Мысли никак не могли соединиться в нечто оформленное, логичное даже на французском языке. Он решил воспользоваться советом Оливии и найти «душераздирающую строчку». Сердце сразу отозвалось болью и шоком, стоило лишь прочитать её. Его лицо перекосило. Он посмотрел на Оливию, потом – на телефон, обречённо вздыхая. Парень схватился за влажные волосы и застонал. Девушка постучала ему пальцем по лбу.

– Это всё умерло давно, – прошептал Конард и зарычал. – Но всё это возвращается ко мне сейчас! Какой же я идиот! Всё возвращается…

– Я тебе об этом несколько раз говорила. Приятно слышать твоё согласие, – Оливия прижала его к себе, словно мягкую игрушку. Тот запищал. – Он не переставал ждать тебя. Понимаешь?

– Не понимаю.

– Ты осознаёшь, что я могу прямо сейчас свернуть тебе шею? Ты в опасности, Конард, – её руки напряглись, поэтому он решил просто продолжить.

– В смысле? Зачем ему я? Деньги, моя… Эм… Внешность, статус. В это же нельзя влюбиться так, чтобы сыграть подобное, – хватка на его шее ослабла. – От этой песни мне хочется выпрыгнуть в окно и полететь к нему, – он отодвинулся от Оливии. – Ты же сама видела, он такой чистый, юный и прекрасный. Наивный. Его зелёные глаза ярче бескрайних лугов. Хорошо, может, тогда я ошибся, но… – Конард бросил взгляд на девушку, та просто показала ему рукой продолжать. – Он может пойти дальше, я видел это, – он встрепенулся и тут же притих. – А я – нет. Я жду твоего отца, чтобы начать рыться… Там.

– И когда ты это видел? Ох, если ты сейчас скажешь…

– Да, я видел это на стадионе.

– А я говорила тебе не приходить?! Говорила! Предупреждала!

– Причина, как и в первый раз. Я тогда еле на ногах стоял. Тогда мне почему-то показалось отличной идеей напялить всё это на себя и взглянуть на него. Хоть одним глазком. Пока вы все бегали, я слегка протрезвел, но недостаточно для того, чтобы уйти. А потом он появился из-под козырька, и я остолбенел, – Конард говорил почти шёпотом. – Когда наши глаза встретились, меня так сильно повело. Я понял, он узнал меня.

– Неудивительно, Конард.

– Потом я услышал ругань за спиной и повернулся. Там на меня во все глаза пялился Джеймс, он кричал и тыкал в меня пальцем. Рядом поднялся Госс, и тут мне пришлось бежать, – он облокотился об изголовье кровати. – Единственное, о чём я думал, – это как сбежать и не блевануть себе под ноги.

– Эти двое нам ничего не сказали, вот же две маленькие мышки. Такая себе команда у Отиса, – Оливия улыбнулась. Она была рада, что парни сохранили секрет. Тогда точно было не время.

– Конечно. Я попросил бездомного сказать им это. Дал ему пятьсот евро и рванул в ближайший переулок, – Оливия удивилась. С такими деньгами бездомный мог бы перестать быть таковым. Кому-то сильно подфартило в тот день. – Я надеялся, что Отис остановится, – Конард резко вздохнул. – Это эгоистично и ужасно с моей стороны, но как же мне хотелось.

– А он и так из-за этого стал третьим. Второе место было бы его, не задержи он взгляд на твоём пропитом и прокуренном лице. Отис прибежал третьим, представляешь, – она остановилась, не зная, говорить ли дальше. – Ему очень помог бег. Он неплохо сублимировал на нём. Три раза в неделю на пару часов его голова пустеет, а сердце не рвётся от переживания. Как точно я попала-то!

– Спасибо за это.

– Благодарить вы будете позже, – она специально сказала эту фразу во множественном числе, но парень не обратил внимания. – Конард, да, он побежал дальше. А почему не должен был? – парень наклонил голову. – Он побежал дальше! После того как он пересёк финишную черту и упал, – он поднял обеспокоенные глаза. – С ним всё хорошо. Там все кубарем катаются. Он сорвался и побежал к трибунам. Чтобы найти тебя!

– Найти меня?

Алкоголь наконец-то перестал туманить разум. Теперь на него снова навалился груз проблем. Его побег, трусость, глупость. В тот момент, когда он удрал из прачечной, скрылся из комнаты Отиса после серии важных вопросов, ему было понятно, почему он так делает. Сейчас же Конард абсолютно забыл. Кровь зашумела в висках, так же, как и в ту злополучную ночь. Всё, чего хотелось парню, встать и бежать к Отису. Этот призыв звучал набатом в его голове, и лишь присутствие Оливии рядом держало хоть в какой-то узде. Он перевёл на неё дикий взгляд.

– Я хочу к нему! Я пошёл. Всё. Неважно, – Конард встал и снял с себя халат. Оливия выдохнула, он успел надеть трусы после душа. Было бы неловко. Она заметила в нём первые признаки нового психоза. – Я дурак. Я дурак. Мне нужно к нему. Где он, Оливия? А неважно. Я – в общагу, если его нет там, поеду по тому адресу. Где Отис? Где мой телефон? Чёрт, я разбил его пять дней назад! Всё, я пошёл!

– Никуда вы не пойдёте, молодой человек, – в номере появился доктор Корон, и Оливия тут же сдулась, впрочем, как и Конард. – Ты опять рылась в чужих проблемах? – отец перевёл взгляд на дочь. Она отрицательно замотала головой. – Тогда почему пациент стоит в одном нижнем белье и ломится куда-то на ночь глядя?

– Потому что я дурак, доктор Корон, – озвучил ответ Конард. – Оливия не копалась в моей голове и даже не пыталась. Мы разобрали неправильное толкование некоторых ситуаций, связанных с Отисом. На их основе я и принял решение ехать, – он задумался. – Стоит отметить, я собрался ехать не в одних трусах.

– Очень важное замечание, месье Легран. Хорошо, я Вам верю. Оливия, покинь комнату. Ты обещала месье Ревиалю помочь с праздничным ужином. А я что-то пока не наблюдаю яблока во рту месье Леграна, – Оливия встала, нашла свои сапоги, взяла их в руки и вышла за дверь. Конард провожал её странным взглядом, ему отсюда уже не выбраться. Доктор Корон мастер своего дела. – Я не стану мешать Вам покинуть комнату, месье Легран, если Вы ответите мне честно на два вопроса. Согласны?

– Да.

– Добравшись до месье Ревиаля, Вы уверены, что не станете бежать на край земли, услышав его голос? Уже без шансов на возвращение, – Конард удивлённо раскрыл глаза. Второй вопрос уже можно было не задавать. Из этой комнаты выход ему заказан.

– Нет.

– Вы уверены, что хотите причинить ему ещё больше боли своим поступком? – доктор положил свой кейс на кресло. Конард же обернулся в халат и лёг на постель.

– Нет.

– Но Вы хотите быть с ним?

– Да.

– Месье Легран, я не вижу в Вас проблем психиатрической природы. Для Вашей эффективной самотерапии, чем пользуются многие психологи, мы должны разобрать корень проблем, – парень кивнул. – На крайний случай, как психиатр, я могу выписать некоторые лекарства. Но постараемся обойтись без них.

– Хорошо.

– Всё не изменится за одну ночь, месье Легран. Я не знаю Ваших проблем. Никаких прогнозов. Чистый практический вывод. Вы должны понимать это. По щелчку ничего не рассосётся, в лучшем случае Вы сможете поговорить с месье Ревиалем через месяц. Без последствий. И то! При условии постоянной терапии и работы над собой, – Конард подскочил на месте. Целый месяц! Даже больше!

– Но завтра – Рождество. Семейный праздник.

– Не волнуйтесь, мы придумаем с Вами что-нибудь, – доктор Корон успокаивающе улыбнулся, – надеюсь, моя дочь подарила Вам такие важные вещи, как мотивацию и надежду. Только те, кто хочет исцелиться и верят в своё исцеление, по-настоящему выздоравливают. Вы с этим согласны? У Вас есть сильная мотивация?

– Да, – перед глазами Конарда чётким видением стоял Отис и улыбался. Этот Отис не плакал и не злился.

«Только ради него».

– Тогда усаживайтесь поудобнее, и давайте поймём, откуда растут ноги у Ваших проблем в таком естественном для каждого человека чувстве любви?

Глаза Конарда стали стеклянными, а губы скривились в отвращении, кожа побледнела.

– Хм…

На первой же странице, которая, как понял Отис, являлась обложкой, парень замер. Он понадеялся, что справится без помощи профессионального психолога. В середине листка стояло странное существо: у него было тело львёнка, но на спине покоились крылья… Орла. Нечто всматривалось вперёд, в тёмную чащу леса. Половина морды была храброй и немного злой, вторая – изображала вселенский ужас. Тьма была нарисована из силуэтов разных существ. В этот раз Конард тоже добавил краски лишь самым страшным или важным эмоциональным моментам. Глаза силуэта волка были прорисованы красными точками, медведя – жёлтыми, а барсука – коричневыми. Чуть позади леса Отис с ужасом узнал силуэт щенка с тремя головами. Он сидел, ссутулившись, и вытирал слёзы. Эта обложка явно каждый раз приобретала всё новые и новые подробности. Какие-то силуэты были нарисованы не очень хорошо, какие-то, наоборот, чересчур реалистично.

Судорожно вздохнув от волнения и нетерпения, он перевернул страницу. Скетчбук ломился от рисунков и слегка раздулся от старости. Разумом Отис и не надеялся дочитать его ни сегодня, ни завтра. Парень лишь рассчитывал, что не будет заниматься этим во время каникул и подготовки к сессии. Он заочно не простит Конарда, если завалит экзамены. Усугубляло положение ещё и обдумывание каждой картинки. Ведь это были не просто рисунки, а, скорее, отражение мыслей и чувств Леграна, моменты из его жизни. Любой из них мог объяснить проблемы парня, почему он сбежал. И, самое главное, это даст надежду двигаться дальше и найти этого маленького странного львёнка в огромном Париже.

На первой же странице скетчбука оказалось несколько рисунков, сделанных по принципу комикса, и пара вложенных листков. Отис проанализировал каждый из них, но ни на одном из них не было Конарда. Без львёнка его мозги вообще не собирались соображать. Однако внутри появилось какое-то чувство тревоги. Около миски сидел тот самый волк с красными глазами и пил кровь. Недалеко от него в куче костей рылся карикатурно прорисованный медведь. Морда первого не отражала ни одной эмоции, второй же был слишком расслабленным и весёлым. Отис решил не пропускать эту страничку. Так или иначе, именно она была первой, и на ней не было львёнка. Зачем же Конарду тогда рисовать это?

Женщина в красивом чёрном кружевном платье сидела за огромным полированным столом с левой стороны, перед ней была тарелка с нетронутым завтраком. Она уже десять раз пробежала взглядом по глазунье, бекону, двум кусочкам помидора, трём – огурца. Именно то, что она заказывала вчера, однако сейчас женщина смотрела на это и хотела бросить блюдо в стену. Просто так, от скуки. Она отпила из бокала небольшой глоток вина. Рядом остывала чашечка кофе. Без зазрения совести лёгким движением руки женщина скинула его со стола и поставила на его место бокал. Это вызвало на её лице ещё одну улыбку. Она перевела взгляд на тарелку с едой и вскинула бровь.

– Сейчас девять утра. Ты не ошиблась с выбором напитка? – мужчина напротив ел мясо. Огромный кусок стейка, еле-еле прожаренный, рядом стояла пивная кружка с чаем, овощи были разбросаны по столу. Женщина вздохнула и покачала головой. Это её каждодневная «прекрасная» картина.

– Ты разделываешь оленя на завтрак, моё вино выглядит излишне аристократичным на этом фоне. Кто-то должен сохранять благородный статус, – она, не задумываясь, выпила вина и смерила мужа взглядом. Тот лишь усмехнулся и продолжил есть. – Почему ты не убил этого оленя и не съел сырым? Повар держал его на огне меньше, чем в маринаде. Опять идти к врачу.

– Тогда вместе пойдём. Ты – к наркологу, я – к паразитологу. У каждого из нас свои привычки, – он совершенно не обращал внимания на подколы и сарказм жены. Они были в браке уже пять лет и достаточно притёрлись друг к другу. – Мы совершили вчера прекрасную сделку. За такое не грех подхватить паразитов.

– Ты омерзителен, – женщина скривилась. Они уже три раза были у паразитолога из-за нездоровой любви мужа к сырому мясу и лишь раз – у нарколога из-за совершенно нормальной любви жены к алкоголю. Она не просто так вела этот счёт. – Девять утра, а я ещё не пьяна, чтобы спокойно смотреть на это. Удивительно.

– Девять утра, а ты ещё не пьяна! И правда, удивительно. Факт, заслуживающий статьи в газете. Куда уж там моя оленина… – женщина сузила глаза и медленно, назло сделала ещё один глоток вина. Напиток уже заканчивался в её бокале, но прислуга, как и всегда, оставила бутылку на столе. Женщина сама наливала себе: пока дождёшься наполнения бокала, велика вероятность протрезветь. – Два миллиона евро, Мелани.

– Всё равно ещё недостаточно для первой полосы, – самоирония. Это была отличительная черта женщины. Мужчина засмеялся и чуть не подавился. Его жена налила себе полный бокал под хрипы и смех, даже не взглянув на него. Она всё никак не могла решить, по какой причине умрёт её муж. Либо паразиты в нём прогрызут путь наружу, либо он просто подавится куском мяса. А может, она прирежет его ночью…

– Чёрт, этот олень пытается мне отомстить, – мужчина наконец-то перестал кашлять и набрал полные лёгкие воздуха. Он сморгнул слёзы и выпрямился. Женщина взглянула на мужа. Если откинуть его отвратительные повадки дома, то даже со стекающим жиром по рукам он всё равно был невероятным красавцем. Ему чертовски повезло. – Знаешь, мне уже надоело выслушивать от инвесторов, последние три встречи я получаю один и тот же сет одинаковых вопросов.

– Бернард, это твоя работа. Если никто не будет задавать вопросы, то на какой чёрт быть генеральным директором?

– Они задают вопросы о наследниках, Мелани.

Конечно же, женщина знала, какие вопросы задают его стареющие, лысеющие и седеющие инвесторы. Для мужчин круга её мужа было жизненно необходимо заделать как можно больше детей. Мелани не понимала их рвения. Год назад погиб один из их партнёров, вот и разделилась некогда огромная компания на восемь частей. Кто-то из них открыл ресторан с суши. Ни это ли падение в их современный век? Женщина вздохнула, каждый из мужчин хочет показать, насколько он плодовит и силён, всё это уходило глубоко корнями в старые французские обычаи. Ей так повезло с мужем в этом плане: он не бил кулаком по столу и не требовал потомства, будто она породистая свиноматка. Бернард жил в своё удовольствие. Но обычаи их особого мира толкали на глупости.

– Может, усыновим? – Мелани знала, что это не сработает, но должна была попытаться сохранить свою фигуру. Женщина видела последствия вынашивания ребёнка и родов, поэтому была согласна даже на детей из космоса. Мужчина на том краю стола лишь покачал головой. Она опустошила бокал наполовину.

– Суть как раз в обратном. Я рад, что у аристократов пропал тренд брать детей из неблагополучных семей или стран третьего мира, – женщина перестала пить вино и открыла рот, но муж перебил её. – Суррогатная мать тоже не пойдёт. Ты должна появиться на некоторых встречах с вульгарным животом.

– Может, мне ещё фото в журнал отправить с приёма у гинеколога? Со всех ракурсов, – женщина фыркнула. Она знала, что рано или поздно придётся рожать. И, скорее всего, много, но даже сейчас она не готова. Мужчина снова засмеялся. Мелани смотрела на него и мечтала, чтобы он подавился. В этот раз окончательно. Но чуда не произошло. – Я не делала в своей жизни ничего более нелепого и бессмысленного.

– Ты про фото в журнал?

– Очень смешно, – она посмотрела на свой бокал с вином и скривила лицо. Она будет скучать по красному полусухому и белому полусладкому больше, чем по своей идеальной фигуре и коже. Она ссутулилась от злости и крепко сжала тонкие губы. Деваться по факту было некуда. Всё это прописано в её брачном контракте. – Я не делала ничего глупее, чем рожать детей. Мы совершаем это буквально от скуки.

– Мы делаем это из-за необходимости. Как по мне, так будь хоть до конца жизни бездетной. Мне абсолютно всё равно. Но если ещё раз эти старики спросят про тебя, пошутят про фертильность или мою жадность, я разделаю их, как этого оленя, – лицо мужчины стало серьёзным. Его репутация была самым главным для него, и ни одна собака не смеет гавкать в сторону семьи или бизнеса, а уж тем более шутить про его сперматозоиды. – Ещё надо постараться родить первенца мальчика. Нам нужен мальчик. Тогда я смогу назвать его главным наследником компании, и все перестанут требовать «больше».

– А это я каким образом должна сотворить? Ты без меня прекрасно знаешь, такое не выбирают. Только если искусственным путём, по-другому можешь молиться лишь на луну, – мужчина перестал есть и взялся за огромную кружку чая своей жирной рукой. Мелани резко начало тошнить. Почему, когда её знакомили с мужем, на его прекрасных скулах не было написано: «Я свинья». Ни одно платье от Валентино1 того не стоило. – У меня уже начался токсикоз. Тебе же поставили ёмкость с водой, помой руки.

– Ничего искусственного. Если это выльется в свет, моей репутации конец. Ты же не хочешь разводиться для доказательства, что именно у тебя проблемы с бесплодностью, – женщина злобно посмотрела на мужа. Будь прокляты туфли от Маноло Бланик2 и этот чёртов контракт. – Вот когда ты прекратишь пить, тогда я начну мыть руки. Ты ещё помнишь этот уговор?

– Конечно, – она злобно улыбнулась.

– Думаю, в скором времени я и правда начну мыть и вытирать руки, – мужчина поднялся из-за стола. Мелани уже ненавидела его намёки по поводу своей несостоявшейся беременности. Она лишь надеялась, что получится не с первого раза. Её всегда удивлял факт беременности с полпинка в подростковых сериалах и многолетние попытки забеременеть людей чуть больше двадцати пяти. Если у них получится с первого раза, у неё начнётся дородовая депрессия. – У меня собрание в десять. Мне пора. Готовься, Мелани.

– Я всегда готова! – она показала ему на вино и странно улыбнулась.

Когда за мужчиной закрылась дверь, женщина сокрушённо вздохнула. Проснувшись сегодня без похмелья, она почувствовала в этом дне подвох. Лучше бы её голова раскололась на две части, ибо метафоричная головная боль не сравнится с настоящей, месяцев так через девять. Она допила бокал вина. Если у неё не было похмелья сегодня, будет завтра. Она не собирается переживать это утро в трезвом состоянии. Сердце женщины болезненно сжалось, когда она посмотрела на бутылку. Ей придётся обходить их винный погреб минимум девять месяцев! Она определённо точно не планировала кормить грудью: тогда её вынужденная трезвость затянется ещё на какое-то очень долгое время. Женщина боялась даже вообразить на какое.

Мелани налила себе ещё один бокал и покачала головой. Она старалась не думать обо всех прекрасных моментах беременности и уж тем более воспитания. Сейчас её сознание и разум пытались справиться даже с воображаемой новостью об удачной беременности. Она чувствовала, что судьба «подсобит» ей в этом деле. Мелани, конечно, может принимать противозачаточные, но, если её поймают, не видать ей больше украшений от Тиффани3. И дорогого вина. Женщина сжала зубы в попытке успокоиться. Ничего не получилось. Она перевела взгляд на тарелку со своим завтраком. Как же всё идеально. Так же идеально, как и скулы её мужа. Мелани просто помогла тарелке составить компанию кружке с кофе. По комнате разлетелся очередной звук бьющейся посуды. Женщина смотрела на последствия невменяемым взглядом.

– Упс, закидоны беременных.

I Just Died in Your Arms

– Итак, месье Легран. Начнём, – доктор Корон посмотрел на свой ещё чистый лист, потом – на Конарда. Тот кивнул ему. – Давайте поговорим о Вашем детстве. Предполагаю, Вы хотите обсудить некий ключевой момент, который, по вашему мнению, является проблемой, – он снова кивнул ему уже менее уверенно. – Нет. Давайте обратимся к более раннему отрезку времени. Мне хочется подойти к ситуации с другой стороны.

– Что именно Вы хотите услышать?

– Месье Легран, какое Ваше самое яркое воспоминание до этого переломного момента? Постарайтесь вспомнить нечто нейтральное. Может, наоборот, совершенно обычный день. Как Вы ходите в школу, что Вам нравилось смотреть по телевизору, – доктор сделал пометку в своём листе. – Время «до».

– Есть один день, который я помню. Возможно, единственный… – он прикрыл глаза.

***

– Месье Легран, пора просыпаться.

Мальчик завозился в кровати, но вставать не спешил. Утренний подъём давался ему не очень хорошо, из-за этого Легран-младший всегда и везде опаздывал – в школу, на прогулку, в театр, какое бы расписание у него ни было. Прислуга знала, что будить Конарда нужно минимум за полчаса до официальных сборов: пока парнишка раскачается и окончательно проснётся, пройдёт достаточно много времени. Обычно в школу его собирало сразу несколько человек. Ложился он всегда не позже десяти часов, проблем со сном у него не было, но утром повторялась одна и та же ситуация. В выходные мальчик не появлялся до обеда. Но сегодня был особенный день. Конард с нетерпением ждал его целых две недели. Однако по нынешней ситуации и не скажешь, что парень нацелен куда-то идти. Он сильнее закопался в одеяле.

– Магдалина, ещё пять минут. Прошу… – сонным голосом прошептал мальчик.

– Месье Легран, если Вы пролежите в кровати ещё пять минут, то мы приедем только к закрытию Диснейленда. Не забывайте, сегодня воскресенье и там будет много народа, даже со специальным пропуском, – мягкий голос женщины раздался откуда-то слева. – Поднимайтесь, уже три часа.

– Что?! – Конард подскочил с кровати и начал мотать головой из стороны в сторону. Будильник валялся где-то в середине комнаты. Мальчишка перевёл взгляд на настенные часы. Понятно, его обманули. Для семилетнего возраста он был слишком смышлёный. Его не запутают цифры и стрелки. – Магдалина, ещё только десять часов. Это несправедливо! – мальчик надул щёки и сложил руки на груди. Ото сна не осталось и следа. Его снова обвели вокруг пальца.

– Всё делаю для Вашего счастья, вот и иду на небольшие преступления, – женщина лет пятидесяти со смуглой кожей улыбнулась ему. Он же продолжал сидеть на кровати и сжимать свои губы от обиды. – Я планировала выйти в полдень. Давайте Вы пойдёте чистить зубы, умываться, позавтракаете, и поедем… В Диснейленд, – от этого заветного слова глаза мальчишки загорелись. Женщина потрепала его по волосам.

– Хорошо! Я скоро! Не уходи без меня, – Конард вскочил с кровати и вихрем побежал в свою ванную.

– Мне одной там делать нечего, – женщина не переставала улыбаться.

Забежав в ванную и хлопнув дверью, Конард схватил свою зелёную зубную щётку и наспех начал чистить зубы. Няня заставила вспомнить об особенном дне. Даже для семи лет мальчишка отличался достаточно высоким ростом. Две недели назад они сделали новую метку на двери, и теперь он точно может прокатиться на трети аттракционов. А это намного больше, чем два. С того самого позорного дня, когда они в первый раз пришли в парк и поняли, что пустить Конарда могли лишь на детские карусели с машинками, прошёл год. Невероятная несправедливость жить в городе с самым знаменитым парком аттракционов и не иметь возможности покататься на них. Будто его построили специально для взрослых. Конард смутно вспомнил линейку для американских горок и фыркнул. С такими цифрами он вообще боялся не попасть туда. Никогда. Сплюнув пену, он начал умываться.

Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь из родителей пошёл с ним. Хоть один раз. Но отец был уже на работе, а мама болела, как обычно. Мама везде ходила с бокалом вина, а Конарду даже не давали попробовать. Из-за этой жидкости ей было хорошо вечером и плохо с утра. По его мнению, это глупо. Мама выглядела такой бледной и измученной, даже забывала иногда краситься. В младшей школе другие дети говорили ему, что статус мамы обязывает её краситься. Закончив одеваться, мальчик вбежал в комнату. Там лежала приготовленная одежда. Если он поспешит, они могут выйти пораньше. Когда Конард спускался по лестнице, он увидел отца, мужчина ещё не успел уехать. Тот с грязными руками допивал свой чай. Мама всегда заставляла няню мыть ему руки. Сейчас он достаточно большой, чтобы делать это самостоятельно.

– Пап! Ты ещё не ушёл! – Конард подбежал к мужчине и посмотрел на него своими большими зелёными глазами. Тот оторвался от бумаг и усмехнувшись, взглянул на Конарда. – А мы сегодня идём в Диснейленд! Я уже вырос хотя бы для маленьких горок! Для больших – рост нужен как у динозавра в книжках. Может быть, даже тебя не пустят!

– Я бы смог с ними договориться, – мужчина хихикнул. Он хотел потрепать сына по волосам, но быстро отдёрнул ладонь. – Прости, руки грязные.

В этот момент Конарду было всё равно. Отец никогда не прикасался к нему и общался с ним по минимуму. В основном из-за работы. Иногда он не видел его неделями из-за школы, занятий английским, спортивной секции, но даже в такие редкие моменты их общения отец не трогал его. Конард смотрел на других детей из его школы, за многими из них тоже приходили няни, но иногда и родители. Они брали его друзей под руку и улыбались. Мужчина всегда говорил, что у него жирные или грязные руки, и он не хочет его пачкать. Вот только они всегда были грязные. Ему рассказывали, что папа у него очень занятой человек, но Конард не мог понять, неужели у него нет немного времени, чтобы помыть руки? Или приехать за ним?

Бернард только усмехался. Одна вредная девочка рассказала мальчику о сарказме. Она была на два года старше его, но почему-то ходила в одну группу с ним. Легран-младший старался не обращать внимания. Однако с её пинка Конард залез в интернет, чтобы почитать про сарказм. Там было описание слова «ухмылка». Мальчик задавался вопросом, неужели отец всегда смеётся над ним? Ухмылка – это не очень хорошая улыбка. Вот Магдалина всегда искренне улыбалась ему, когда он получал высший балл в школе. Папа никогда его не хвалил и не ругался на него. Однажды он разбил телевизор, и они просто купили новый. Когда-то у них сбежал лабрадор, и на следующий день Конарду подарили нового.

Улыбка мальчика слегка дрогнула, и он побежал к своему месту. Их повар, Пётр, изобразил из яичницы, овощей и колбасы лицо на его тарелке. Он отказывался есть овощи в другом виде. Вообще, для семилетнего мальчика он имел отличительную память, знал практически всех слуг. Обычно с ними он и проводил большее количество времени. Ни в школе, ни на секциях и дополнительных занятиях ему не удавалось завести друзей. Люди вокруг мальчика долго не задерживались. С кем-то ему запрещали дружить сразу, стоило Конарду назвать фамилию нового знакомого, а кому-то запрещали дружить с ним. Так что его товарищами пока что были только компьютер и интернет. Конард начал есть быстрее, чтобы сбежать пораньше.

– Конард, спина, манеры, приборы.

– Да, мам.

Вот таким было их обычное приветствие. Мальчик подвинул поближе стул, чтобы удобно было держать осанку, поменял вилку и нож местами и начал есть медленнее. Конард мог запомнить все буквы, прислугу, цветы, которые выкапывает каждую весну их садовник, говорить на английском, но только, не в какой руке держать вилку и нож. Это было невыносимо. Ему бы хотелось поесть одной вилкой и сбежать из-за стола, но спорить с мамой не было никакого желания. Мальчик расправил плечи до того момента, как женщина снова напомнила ему об этом. Стол был слишком высокий, слишком большой, чтобы сидеть удобно, никто так и не заменил его кресло, потому что нельзя смешивать интерьеры. Менять кресло – значит менять стол и всю столовую. Так говорила его мама.

Обычно женщина даже не смотрела на него. Он видел её намного чаще, чем отца, но при этом внимания было в разы меньше. Мама никогда не ругала его за шалости, разбитые дорогие вещи, постоянные опоздания. Она кидала на Конарда короткий взгляд и возвращалась к своим делам, обычно это была дегустация новых напитков. Иногда к ним приходили подруги мамы. Конард боялся их: они казались такими ненастоящими, некрасивыми и кривыми, что напоминали мальчику монстров из сказок. Ему не разрешали сидеть с ними, но один раз он всё же подслушал их. Странные тёти говорили о других папах и ругали их за вещи, о которых мальчик никогда не слышал. Ему казалось, что маме совсем не нравится проводить с ними время. Она была больше рада, когда они уходили, чем появлялись. В такие моменты Конард задумывался, нужны ли ему вообще друзья?

– Я читал, что три дня назад они наконец-то смогли починить гигантского осьминога. Его рост впритык к моему, надеюсь, меня пустят. Я видел в прошлый раз, как не пускали девочку на сантиметр выше! Это было странно и ужасно. Она плакала, упала в грязь, – Конард сидел с идеальной осанкой… Мальчик начинал злиться сам на себя. – Я не собираюсь падать в грязь. Это глупо. Постараюсь договориться. Со всеми можно договориться.

Сбоку хмыкнул отец, но документы не убрал. Больше никто не отреагировал на его слова. Мама продолжала смотреть на свой завтрак. Она никогда не ела с утра, часто сбрасывала еду со стола. Может, поэтому она не ругалась на Конарда за шалости? Пётр всегда так сильно старался приготовить им еду. Конард не очень любил есть с утра, но он представлял грустное лицо повара и заталкивал в себя яичницу, иногда не ел огурцы. Мальчику казалось, что родители даже не знают, как зовут их повара. Взрослые забывают такие важные вещи, а в какой руке держать нож, помнят. В обеденном зале никого, кроме них троих, не было. Конард вспоминал кухню, набитую людьми, там всегда все смеялись, разговаривали, шутили. Его родители никогда не смеялись. И он с ними тоже.

Конард посмотрел направо, потом – налево. Мама пила вино и всматривалась в свой завтрак. Может, если Пётр сделает ей такое же весёлое лицо, она съест его? Отец продолжал смотреть в свои документы. Конард знал, никто не собирается ему отвечать, чтобы он ни сказал. На тарелке остались только овощи. Магдалина говорила ему о пользе овощей, мальчик доверял женщине, хоть она иногда обводила его вокруг пальца. Как сегодня, например. Раньше раз за разом Конард пытался привлечь внимание родителей во время завтрака, обеда или ужина, но всё заканчивалось короткими ответами, ухмылками и ещё одним глотком вина. Конард подумал о Диснейленде и грустно улыбнулся. Он собрался с силами, быстро доел ненавистные огурцы и вышел из-за стола.

Магдалина стояла и смотрела на завтрак семейства Легран. Ничего в их жизни не менялось. Конард был таким красивым, солнечным мальчиком, что у женщины разрывалось сердце от этих каждодневных сцен. Мелани с трудом сидела за столом. Она держала осанку, была хорошо накрашена, но бледная кожа, мешки под глазами, которые не замазать, выдавали её похмелье. Ей не хватало только опереться головой о ладонь или упасть лбом об стол. Легран-старший не отлипал от своих документов. Полное игнорирование сына и его насущных проблем расстраивали Магдалину: в её семье такого не было. Да, они не богаты, но их дом всегда был полон счастья. Никто не спрашивал мнение Магдалины, но про себя она могла посочувствовать Конарду. Лучше бы Мелани игнорировала его. Совсем. Она видела в женщине опасность куда большую, чем в её муже. Иногда она не сводила взгляд холодных глаз с Конарда, и Магдалину пробирала дрожь.

– Я пошёл.

Никто не ответил. Как всегда.

– Месье Легран, вы готовы отправиться?

– Да!

Мальчик вмиг стал весёлым, женщина улыбнулась. В такие моменты её сердце было спокойно. Она пошла вслед за ним к выходу. Светлые глаза наблюдали за ними без стеснения, не прикрыто, в них плескался гнев. Мелани посмотрела на свой пустой бокал, пустую бутылку и вздохнула. Женщина даже и не заметила, как успела прикончить вино. С годами ей требовалось всё больше, чтобы достигнуть состояния полного равнодушия. Трезвой её бесило абсолютно всё: вокруг постоянно сновала алчная прислуга, в гости наведывались перешитые якобы подруги, в кошмарах она видела, как муж касается её жирными руками. И ещё Конард казался ей слишком слабым. Мелани помнила себя в его возрасте, она знала, чего хотела, а отпрыск лишь искал друзей и рисовал глупые картинки. Она не могла отрицать его природный талант, но этого мало.

– Недавно заходила Фелиция. Она сделала уже семнадцатую пластическую операцию и снова на своём носе. Третья по счёту. Как же до неё не дойдёт, что, если ты рождён орлом, им ты и сгорбатишься, – Мелани положила голову на руку, пытаясь просто не упасть. – Она меня бесит, меняет каждый миллиметр, а потом просит найти где. Лучше бы попросила у хирурга пару извилин.

– Учитывая то, как глупо её муж ведёт бизнес, скоро денег на пластику не останется. Их акции упали на треть. Я только из-за жалости не скупаю их компанию. Хотя скорее потому что она сама по себе бесполезная, – мужчина сказал это ровным голосом, не отрывая взгляд от документов. – Ты целыми днями сидишь дома. Почему не пошла с Конардом?

– А ты?

Мужчина отодвинул документы в сторону и смерил жену холодным взглядом. Вино кончилось, и причина, по которой она не идёт за новой бутылкой, – невозможность сделать и шага. Это развитие событий уже стало нервировать. Возвращаясь поздно домой, Бернард видит свою жену только в одном состоянии. Теперь он и просыпаться не успевает. Прошло всего восемь лет с того самого разговора о детях, а его жена уже выглядит как потасканная дворняга. Ей тридцать три, и молодость спасает женщину. Мужчина не был доктором, но понимал, ещё несколько лет и от его жены останется лишь фотография с их свадьбы. Перед ним будет сидеть опухшая алкоголичка. Она всего лишь раз согласилась полежать в клинике, и то один месяц. Она пила, даже когда забеременела Конардом, меньше, но с завидной периодичностью. Повезло, что сын родился не только симпатичным, но и умным.

Нельзя сказать, что мужчина был холоден к сыну. Только вот постоянная работа сожрала последнее свободное время, он потерял с ним эмоциональную связь. Конарду всего семь лет, но он иногда кажется гостем в их доме. Бернард смотрел на свою жену и не верил в ту знаменитую и превозносимую материнскую любовь. Она отдала только что рождённого Конарда медсестре и через десять секунд попросила красного полусухого. По крайней мере, так рассказывали мужчине. В этот день у него была важная сделка. Его раздражало, когда Мелани переводила стрелки с себя на него. Она не имела права обвинять его в чём-либо, пока носила платья по десять тысяч евро.

– Пойду зарабатывать на твою первую пластику, – она уставилась на него своим холодным взглядом. Всё чаще мужчина стал говорить ей о проблемах с внешним видом, но женщина молчала. В такие моменты она лишь мысленно варила его в свином жире, пила вино, слушала его крики и улыбалась. – Магдалина больше похоже на мать, чем ты – на человека. Сколько можно пить?

– Столько, чтобы не обращать внимания на вашу бессмысленную болтовню, – больше всего в эти моменты мужчину злило её безразличие и холод. Чтобы он ей ни сказал, она лишь сверлила его взглядом и улыбалась. Его покойный отец называл Мелани ледяным дворцом, который и летом не таит. Мужчина просто думал и надеялся, что они с Конардом находятся за его стенами, а не перед ними. Но, по всей видимости, нет. Женщина откинулась на кресло.

– Теряешь хватку.

– Не я одна.

– Настанет день, и твой язык оставит тебя одну в мешке из-под картошки.

Женщина закатила глаза. Единственное, о чём она мечтала последнюю пару лет, – не видеть своего мужа, ребёнка, надоедливых подруг, прислугу. Но брачный контракт мог оставить её с носом, поэтому женщина ждала момента, когда муж оступится. Измена, насилие или собственное решение развестись поместили бы в её карман четверть их состояния. Сколько бы вина она смогла купить. С другой стороны, Мелани могла послать их к чёрту и уйти. Никто не будет жаловаться и ныть под ухом, она будет предоставлена сама себе. Женщина хищно улыбнулась. Сейчас она решила занять себя другими делами, а закончившееся вино и неосторожная фраза мужа лишь поспособствовали этому.

– Мне не нравится Магдалина, – она похрустела шеей, – Она делает Конарда слишком рассеянным, неаккуратным, потакает его слабостям. Вместо занятий он рисует всякие глупости. Наш единственный наследник может податься в художники, Бернард. Будет ходить по нашим друзьям и клянчить деньги на очередную бесталанную выставку. Он никак не может научиться сидеть прямо и до сих пор не знает, в какой руке держать нож!

– Что ты предлагаешь?

– Уволить её. Нанять кого-то более сдержанного на эмоции. Конарду не нужны эти бесполезные чувства. Они отвлекают. Мне приходилось с четырёх лет учиться быть настоящей леди. Он растёт нюней, – она говорила стальным голосом. Мужчина даже отвлёкся от документов. Где же сейчас потерялась та леди. – Конарду будет лучше, если Магдалина уйдёт. Определённо. Я поговорю с ней сегодня.

– До поступления в частную среднюю школу Магдалина останется, – твёрдо сказал мужчина. Жена зародила в нём сомнения. Конард был их единственным наследником. Больше детей Мелани иметь не могла. Сын, и правда, был несобранным, слишком ветреным, но Бернард даже не подозревал о пристрастии мальчика к рисованию.

– Как пожелаешь, но не рассчитывай, что я буду молчать. Однажды он плюнет нам в лицо и уйдёт, забрав кучу денег, – раздался звонок мобильного телефона, и мужчина перевёл свои злые глаза с жены на гаджет. Страх начал разрастаться в его груди. После восемнадцати лет, по тому же брачному договору, их сын мог уйти хоть в бродячие артисты и прихватить приличную сумму. Сейчас полмиллиона для них не великие деньги, но что будет завтра, никто не знает… Таково было условие покойных родителей Мелани. Будьте прокляты молочная кожа и пленительные глаза Мелани двенадцать лет назад. Он ответил на звонок и рявкнул:

– Я выезжаю! Какого чёрта вы беспокоите меня?! – он выслушал быструю речь ассистента и покраснел от злости. – Дебилы, – он сбросил вызов и злобно посмотрел на свою жену. Этот раунд она выиграла. – Мы ещё вернёмся к этому разговору.

– С нетерпением буду ждать… – она на несколько секунд прикрыла глаза и улыбнулась. – Твоего возвращения.

«Стерва».

– Я не понимаю, Франция же католическая страна, почему здесь нет ни одного рисунка ангела? Разве Рождество не связано с ангелами? – Джеймс наклонился к Оливии и тихо шептал ей в ухо, боясь непонятно чего.

– Тебе меня мало?

Она очаровательно ему улыбнулась. Сегодня Оливия превзошла саму себя. Она выкрасила тоником до идеального белого цвета свои волосы, не оставив ни одной прядки с розовым или оранжевым, подстригла секущиеся концы и выпрямила их. Из пушистого барашка, выпрыгнувшего из чана с краской, девушка превратилась в грациозную лань-альбиноса. Её губы, глаза и ногти были выкрашены в цвет морской волны. Кожа казалась излишне бледной от серого платья. Джеймс не мог оторвать от неё взгляд. Он очень любил свою девушку, но, когда перед ним дефилируют в таком коротком платье, становилось тяжело хранить верность. Ещё пару месяцев в городе любви без девушки, и Джеймс действительно рискует постричься в монахи. Даже его песни теперь только о том, как он хочет секса. Они стояли с Оливией вдвоём на кухне, и это совсем не помогало.

– Слишком достаточно… – он встряхнул головой. – А если, правда, Оливия, почему вы не говорите мне о правилах игры? Я вижу по каменному лицу Госса, что он в курсе. Ты же не можешь не знать просто по факту. Выходит, я один в неведении, – его злило непонимание, почему никто даже не произносит слово Рождество. Нет никакой атрибутики, историй, подарков или хоть чего-нибудь. Скорее, обычный семейный ужин.

– Потому что у мамы Отиса психическая болезнь, связанная с образами религии. Для увеличения времени ремиссии мы избегаем запретных слов. Тебе не говорили, потому что Отис ходит в виде зомби, Госс закрытый парень, я подписала бумагу о неразглашении, а мадам Ревиаль, видимо, не хотела начинать общение с фразы «Привет, Джеймс, я больна», – девушка кинула на него злобный взгляд. Джеймс открыл и закрыл рот, как рыба, и опустил голову вниз. Так всегда происходило, когда он лез не в свои дела.

– Прости.

– Ладно. Это я взорвалась на ровном месте. Мы должны были поговорить об этом до того, как ты выучил пять рождественских песен, где в каждой строчке есть слово Иисус. Ты занимаешь важное место в жизни Отиса. Ты видел его. Сейчас ему явно не до разговоров, – она посмотрела в сторону коридора, но никого не увидела. Оливия снова повернулась к Джеймсу. – Однако, если Отис подаст в суд, знай, ты торчишь мне пятнадцать штук. И лицензию.

– Но у тебя ещё нет лицензии…

– И лицензию!

Он закивал, потому что единственный способ утихомирить Оливию – это согласиться с ней. Девушка была полностью права. Отис вряд ли сейчас думал о чём-то кроме Конарда. Он старался хоть время от времени участвовать в ужине, но то и дело бросал взгляд в сторону своей сумки.

Вчера он пришёл в половину второго ночи, сев буквально на последнее метро. Мама Отиса совершенно случайно или по интуиции решила отправить ему СМС с вопросом о его местоположении. Парень даже не заметил, как прошло три часа. А за это время он смог осмыслить и понять только три рисунка. Скетчбук ломился от информации о жизни Конарда, и пока то, что видел парень, ему не нравилось. Там было очень мало странного львёнка, в основном описывались отношения между волком и медведем.

Отису очень не хватало текста. Вся информация шла из прорисованных линий, эмоций и цвета. Парень не был уверен в возрасте Конарда. Рисунки были выполнены с какой-то странной точностью и перфекционизмом, он видел много потёртостей от ластика. Тот явно старался, будто не сидел и не рисовал за столом, как обычный мальчик, а вёл свою автобиографию. Точнее, биографию своих родителей. Отис не сомневался, что волк – это мама Конарда, а медведь – отец. Парню хотелось спросить, почему именно эти существа, но, как и последние два месяца, тот не выходил на связь. Ещё Отис заметил, что он рисует их по-разному.

Волк всегда был нарисован штрихами. Так Конард, вероятно, пытался изобразить его шерсть, у него были когти, нередко – оскал и красные глаза. От рисунка к рисунку у волка менялись лишь две эмоции – безразличие и гнев. Обычно животное было злым лишь на первой зарисовке, а потом становилось всё спокойнее и спокойнее. Перед волком всегда неподалёку стояла миска с чем-то розовым, иногда таким же алым, как и его глаза. На отдельных рисунках была дата, скорее всего, чтобы сохранить хронологию.

Медведь же всегда изображался карикатурно. Такие рисунки Отис видел в музее истории, что-то подобное было у пещерных людей. Вокруг животного всегда валялось много еды, костей, он ни разу не появился без какой-то кружки или черепа, Отис никак не мог разобрать. Его рот был открыт, а рядом на каждом втором рисунке лежали счёты. Между существами сохранялось одно и то же расстояние. Отис даже брал линейку – ровно четыре сантиметра. Он надеялся понять Конарда, но с каждой страницей появлялось всё больше вопросов.

– Пошли, а то мадам Ревиаль чувствует себя как третье колесо в велосипеде в компании молчаливого Госса и блеклого Отиса. Не знаю, что хуже: женщина, которая вынуждена мантрами начитывать указания психиатра в своей голове, либо Отис, сидящий в обнимку с портфелем, – она фыркнула и, взяв часть закусок, пошла в комнату.

– Ты ещё меня не видела, когда я буду пытаться не ляпнуть что-то глупое. Боже, лучше бы она молчала про всё. Джеймс, говорили тебе не соваться, не лезть не в своё дело. Когда же ты научишься, а? – парень забурчал себе под нос и, схватив оставшиеся тарелки, направился в комнату.

А там ничего не изменилось: всё так же сидящий на кресле Отис с бокалом недопитого шампанского и поглаживающий рукой свой рюкзак, излишне оптимистичная мадам Ревиаль, которая встретила их улыбкой, и молчащий Госс. Они поставили еду на стол и сели на диван. Оливия широко улыбалась. Она пообещала себе убить Конарда. Девушке хотелось верить в парней, поддержать их, но сейчас Оливия точила метафоричные ножи. Вот какого чёрта Легран дёрнуло сейчас отдать скетчбук? Завтра у них начинаются выходные, сидел бы Ревиаль хоть до посинения и пялился в эти каракули. А теперь посмотрите на восковую фигуру, именуемую ранее как Отис Ревиаль.

– Отис, дорогой, если ты сейчас не выйдешь из своего транса, я позвоню отцу, и он очень серьёзно с тобой поговорит, – она задумалась. – Или со мной, потому что я выкину твой рюкзак в окно, – парень поднял на неё взгляд при упоминании портфеля. – Давай, поговори с нами. В конце концов, ты тут социальное ядро. Как твой день?

– Оливия, ты провела здесь весь день.

– Лучше бы рассказал маме, как пошёл под крыло к одному из самых влиятельных и знаменитых профессоров университета, – мадам Ревиаль повернула голову от девушки к сыну. Отис резко покраснел, потому что напрочь забыл поделиться таким важным событием. – Что профессор Малькольм ждал только тебя одного.

– Джеймс, я тебя убью. Кто так делает, а? – друг, который набивал рот сладостями, стыдливо пожал плечами и продолжил есть конфеты. Отису было неловко хвастаться даже перед близкими друзьями и мамой. Он забыл, каково это. – Да. Он помог поступить и получить стипендию. Ему понравилась моя вступительная работа, и он хотел видеть меня у себя в команде. Теперь, эм, увидит.

– Это так замечательно! Я очень горжусь тобой, Отис. Ты смог сам по-настоящему всего добиться. Нужно будет постараться на экзаменах, – Отис отпил своё уже тёплое шампанское и пискнул. Он ни о чём не мог думать, кроме рисунков Конарда.

– Конечно, мам.

– Как твоя нога, Оливия? Где ты так её повредила? Бегать сможешь? – Ревиаль прищурил глаза и постарался уколоть девушку за излишнюю дотошность. Будто она совсем не знает, по какой причине Отис уставился в одну точку. Она обворожительно улыбнулась, и парень пожалел о своём вопросе. Черти затанцевали вокруг костра в её глазах.

– Да, к тренировкам в январе я буду как новенькая, – она отпила шампанское. – Мой отец учит сдерживать свой гнев, эмоции, но, когда я смотрю на вселенскую тупость изо дня в день, меня начинает накрывать. Ярость вспыхивает во мне. Сама не заметила, как ударила по… – она замялась. – По стулу.

– Оливия, надо беречь себя, ты талантливый спортсмен. И бросать курить, – мадам Ревиаль покачала головой. – Гнев и необдуманные поступки приведут тебя на скользкую дорожку. Всегда нужно говорить с человеком о проблеме. Ты пыталась выяснить, что не так? Может, есть причины.

– Нет, мадам Ревиаль, он просто тупой. Я проверяла.

Отис надулся, как голубь на морозе, и запыхтел. Он допил своё шампанское, не переставая прожигать девушку взглядом. Стоит отдать должное, она смогла хоть немного вытащить его из пучины самобичевания и воспоминаний. Однако надолго этого запала не хватило, и он неизбежно вернулся к мыслям о Конарде. Отис старался сохранить заинтересованное выражение лица, когда Джеймс начал рассказывать о своей новой песне, даже Госс включился в обсуждение. Он потерял нить разговора спустя две секунды и лишь надеялся, что друг не задаст ему вопрос, касающийся музыки. Но разговор шёл и перетекал в новые темы, за которыми Отис не старался угнаться. Он лишь изредка повторял последнюю фразу говорящего и кивал, соглашаясь. В какое-то мгновение в дверь позвонили. Все переглянулись и посмотрели в сторону выхода.

– Я открою, – мама Отиса попыталась встать, но ей бы пришлось огибать весь стол. Отис показал ей рукой, чтобы она села на место, и, кряхтя, начал вставать с тёплого кресла. – Спасибо, дорогой, – Отис улыбнулся. В прошлый раз визит церкви закончился не очень хорошо. Пусть лучше мама думает, что это акт доброй воли её воспитанного сына, а не страх.

Отис подошёл к двери, посмотрел в глазок и никого там не обнаружил. В этот день могли зайти люди и попросить денег, спеть песню. Они так растратились на этот ужин, что ему самому впору ходить по квартирам и клянчить деньги. Как минимум себе на стрижку. Если Джеймс решил отращивать волосы до поясницы и быть настоящим рокером, то Отис был в шаге от превращения в оборотня. Пожав плечами, он снял дверь с цепочки и приоткрыл её. Там было пусто, парень выглянул, посмотрел по сторонам и уже думал возвращаться, как опустил взгляд вниз. Там лежала небольшая коробочка, обёрнутая в простую крафт-бумагу с красной ленточкой и бантиком. Руки Отиса задрожали, а дыхание перехватило. Он прикрыл веки, стараясь успокоиться. Не помогло. Он взял коробочку и открыл.

В ней было два листка. На первом – был изображён злой щенок, который открывает подарок и читает записку. Животное пыхтит и комкает клочок бумаги. С другой стороны, был изображён львёнок, который стоит за углом и нервно дышит. Отис поднял свой взгляд на угол, за которым на рисунке прятался львёнок. Небольшая тень колыхалась, и парень сделал шаг навстречу. Что-то невероятное творилось в его груди, но с каждым шагом казалось, будто эмоции утихали. Их просто было так много, что парень боялся упасть в обморок прямо здесь и сейчас, одетый в костюм и в тапочках-собачках. Вздохнув, словно перед прыжком, он сделал последний шаг за угол.

Мотылёк.

Это всего-навсего был мотылёк у фонаря.

Но Отис и не думал стоять на месте. Он дурак. Оливия права, но прямо сейчас он рванул вниз по лестнице. Парень не выдержит ожидания их полумёртвого лифта. Он просто бежит. Секунду назад он переживал, что обут в тапочки, в данное мгновение ему было всё равно, плевать. Пролёт за пролётом, секунду за секундой. Перепрыгнув последние пять ступенек, он отдалённо услышал крик Оливии и звук каблуков. Ему неважно. Отис бросился на дверь, нажимая заветную кнопку домофона. Он свободен. Парень кинул взгляд на следы, их тысячи. Не найти, не отыскать. Отис бежал вперёд. Падающий снег бил в глаза, на улице ни души. Он был совершенно один. Парень посмотрел по сторонам. Всё тщетно. Отис зажмурился и закричал от злости. И тут он вспомнил о втором листке. Он резко вскрыл коробку и действительно увидел ещё один. Но это не рисунок, а всего пара строк. Его почерком, его рукой.

«Ты ещё помнишь?»

«Подождёшь немного?»

– Придурок! Слышишь! Я подожду! – Отис смеётся, стряхивая с волос снежинки. Что он ещё мог сказать? Нет? Бред! – Подожду… – уже шёпотом добавляет он. Сзади открылась дверь, и парень почувствовал объятия. Отис уткнулся лбом в ключицу Оливии и тихо вздохнул. Он всеми силами старался не помять рисунок и записку.

– Я не забывал…

Конард стоял в не очень длинной очереди. Кредитка отца с бесконечными деньгами делала своё дело. Мальчик бросал изумлённые взгляды на толпу детей с родителями и удивлялся их выдержке. Няня не шутила, что они могут и не попасть в парк. Он вообще думал, что те, кто стоит почти у входа, пришли туда ещё вчера. Очередь практически не двигалась, солнце время от времени скрывалось за тучами, которые были подозрительно чёрными. У людей даже не будет возможности куда-то уйти в случае дождя. Маленькому Конарду было жалко толпу, но отец не обрадуется такой трате денег.

Мальчик не мог оторвать глаз от детей. Их было так много. Они все общались, играли. Он подозревал, что каждый из них видел другого впервые. Конард перевёл взгляд на их скудную очередь. Несколько подростков, десяток взрослых, младенец и одна неприветливая девочка его возраста. Он смотрел, как отцы держат детей на руках, смеются вместе с ними. Кто-то плакал, а мамы старались их успокоить. Его мама никогда не успокаивала его, не ругала, не била. Магдалина увидела его грустное лицо и потерянный взгляд, покрепче сжала его руку и попыталась отвлечь.

– Месье Легран, хорошо, что мы с вами в этой очереди, да? – он перевёл взгляд на женщину. – Говорят, уже к вечеру здесь не бывает карамельных яблок и попкорна. Минимум два аттракциона выходят из строя, – она улыбнулась, но мальчик практически не отреагировал. – Мы сначала поедим или сразу – к осьминогу?

– Магдалина, если у людей нет денег, разве они не должны больше работать? – полностью игнорируя вопрос няни, спросил Конард. Женщина немного опешила и вопросительно посмотрела на него. – В той очереди стоят люди, у которых денег меньше, чем у папы. Почему они стоят там, а не идут работать? Как папа?

– Потому что Ваш отец – очень влиятельный и занятой человек. Я уверена, многие из них работают под его началом, – женщина боялась подвоха. Её сердце рвалось на части от вида грустных голубых глаз. Легран-младший был слишком умён для своего возраста. Это пугало и радовало одновременно.

– У них нет денег, но они пришли сюда. Почему мой папа не может также прийти хоть раз со мной? Или мама? Она, вообще, целыми днями сидит дома, – последнее он прошептал. Няне пришлось собраться с мыслями, чтобы не проронить слезу. Она не знала, как ответить на это, потому что Конард был прав, требуя хоть каплю внимания. – Я бы лучше оказался на их месте сейчас. Там намного веселей, чем здесь.

– Знаете, что я думаю, месье Легран? – женщина глубоко вздохнула и проглотила свои слёзы. Это она здесь взрослая и должна помочь ребёнку. Ей нельзя плакать, хотя бы ради самого Конарда. Она потрепала его по волосам. – Мне кажется, вы запомните этот день навсегда. У меня есть ощущение, что он войдёт в вашу жизнь невероятным счастьем. Верьте мне, месье Легран. Этот будет особенный поход в Диснейленд.

– Правда!? Ты так думаешь? – женщина улыбнулась, с Конарда наконец-то спала печаль. Сердце Магдалины, к сожалению, до сих пор ныло от грусти. Была бы её воля, жить им где-то на берегу моря, подальше от фамильного замка, боли и холода.

– Правда! На кофейной гуще гадала!

More

Доктор Корон сидел и смотрел в свои записи. Когда он приступал к работе с Конардом, то понимал, что, скорее всего, просто не будет. Парень отвечал всем параметрам человека, который любит откладывать решение проблем или запирать их в долгий ящик. На каждого пациента врач заводил отдельную папку, где были записи или даже образы. Они решили встречаться каждые два дня, чтобы дать парню привыкнуть к собственным ощущениям. Сегодня была их четвёртая встреча, а доктор Корон исписал уже пятнадцать листов. Каждые несколько предложений от Конарда содержали в себе важную информацию. Мужчина и не предполагал, что ему придётся часами сидеть и обдумывать каждый момент из жизни Леграна-младшего. Однако его жалование с лихвой покрывало все труды. Он перевернул листок.

Всё усложнялось из-за Оливии. Она упрямо делала вид, что ей всё равно на состояние Конарда. Они дружат пару лет, и его сердобольная дочь не могла пройти мимо проблем Конарда. Доктор Корон лишь радовался отсутствию осложнений в виде романтических отношений. С каждой новой встречей мужчина раз за разом убеждался, что парню нужна помощь. Улыбка, постоянный флирт и несерьёзное отношение к проблемам не могли скрыть его странное поведение. В первый раз Доктор Корон заметил это при жалобах Конарда на боль в спине. Обычная ситуация, когда люди стараются держать осанку и это приводит к неприятным ощущениям. Однако здесь всё наоборот. Из своей вечно сутулой позы он выпрямлялся, облегчённо вздыхая. Этот маленький бунт против указов матери тянулся из детства. И у доктора Корона появилась возможность понять это. Раздался стук в дверь, который выдернул мужчину из раздумий.

– Входите, – в комнате появился Конард. Он неловко мялся на входе, – месье Легран, Вы оплатили номер в отеле. Вам по закону можно входить сюда и передвигаться без моего разрешения.

– Ну да, – только и сказал парень, широкими шагами направляясь к кровати. Он небрежно сбросил с себя пальто, взъерошил волосы и лёг на кровать. – Приступим.

– Для начала хочется вам сказать, что нарушать условия – это неверный путь в терапии, месье Легран, – мужчина свёл брови на переносице. Конард сразу понял, о чём шла речь. – Оливия рассказала про Ваш поступок на Рождество. Мы договорились лишь о записке. Мы с Вами проработали и написали её. Рисунок?

– Я не сдержался.

– Вы должны контролировать себя, месье Легран. Давайте строить дом с фундамента, а не покупать черепицу. Хорошо? – Конард подвигал губами и опустил голову, признавая поражение. – В этот раз всё обошлось. Вы успели дать дёру, но в следующий – Вы можете поскользнуться и тогда добавите проблем сразу всем, – Конард продолжал молчать. – Ладно, я рад и немного удивлён, что Вы пришли.

– Я думал Вас невозможно удивить, – он аккуратно поднял голову на мужчину. – Разве мы с Вами не договорились? Я даже не прикасался к алкоголю.

– Обычно, когда пациенты проходят часть терапии и им становится легче, они бросают её. По вашему поведению не скажешь, что Вы доберётесь до конца. Это было моё первое впечатление, – доктор достал пару чистых листов. – Но Вы здесь, и это говорит о моей предвзятости.

– На самом деле… Я никогда не лез так глубоко. Обычно я вспоминаю себя лет с четырнадцати. Меня самого удивляет, насколько действительно много зарыто в голове, – он вспомнил свой скетчбук. Когда-то парень рисовал в нём каждый день, а что именно, уже забыл. Перенёс память на внешний носитель, но стереть всё и стать свободным по-настоящему не удалось. – Я твёрдо решил разобраться. Этот снежный ком пора остановить. И не только ради Отиса, а ради самого себя.

– Итак, мы остановились на том, что Вы получили красный браслет.

– Да, ненавижу красный цвет.

Он стоял в гигантской очереди, несмотря на свой спецпропуск. Даже самый дорогой билет и браслет не давали Конарду шансов сразу прокатиться на желаемых аттракционах. Мальчик был один в очереди, чтобы создать абсолютную видимость, что он взрослый. Магдалина сидела на лавочке метрах в двадцати от него и аккуратно наблюдала. Сам же мальчик, чтобы не умереть со скуки, наблюдал за очередью с обычными билетами и браслетами. Ему до сих пор было жаль этих людей. Конца их очереди Конард не видел, он восхищался настойчивостью тех, кто присоединялся к ней. Были ли у них шансы попасть на аттракцион сегодня? Парень сделал пару шагов к заветной цели. Осталось всего три человека, и он наконец-то попадёт на осьминога. Машина крутилась, пестрела разными красками, так и звала к себе Конарда. Он и не заметил, как оказался у контролёра. Молодого парня с ушами Микки-Мауса. До чего глупые уши. Он пытался найти в этом мышином королевстве маску льва, но пока безуспешно. Без слов он протянул свою руку, показывая браслет.

– Прости, парень, тебе нельзя, – Конард широко раскрыл глаза и посмотрел сначала на парня, потом – на аттракцион и вернулся к мерной линейке. Контролёр заметил его метания и выдохнул. – Да, я вижу, что ты подходишь, но детям до четырнадцати без сопровождения взрослых нельзя. Так что прости. Может, тебе поискать секцию для детей?

– Я отдал на входе девяносто евро. Дети столько не зарабатывают, – Конард нахмурился и посмотрел на контролёра. Тот пожал плечами. – Попрошу отца купить этот аттракцион в следующий раз, – парень сверкнул глазами. Мальчик знал этот взгляд слишком хорошо по мимолётным разговорам отца и подглядыванием за ним.

Решив не показывать новое выученное плохое слово, Конард отошёл в сторону, давая очереди двигаться дальше. По крайней мере, он знал, как попасть на аттракцион без сопровождения Магдалины. Женщина имела слабое сердце и высокое давление, поездка на осьминоге могла плохо для неё закончиться. Однако без её помощи он всё равно бы не справился: у него не было денег. Такого бы не случилось, если бы кто-нибудь из родителей был рядом. Мальчик направился к своей няне. Он ещё ни разу в жизни не давал кому-то взятку и видел это всего лишь один раз, но ему очень сильно хотелось прокатиться. Магдалина обещала ему сегодня особенный день, и мальчик всем сердцем верил в это. Женщина выглядела расстроенной. Она сразу поняла, что Конарда не пустили, но его упрямое выражение лица настораживало.

– Месье Легран, какое у них на этот раз оправдание? – женщина попыталась выглядеть возмущённой, чтобы поддержать мальчика. Люди с её достатком нечасто ходят по таким заведениям, и каждый раз она узнавала нечто новое. – Посмотри, они пропустили мальчика ниже тебя на полголовы! Негодяи.

– Без сопровождения взрослых до четырнадцати лет нельзя. Он с мамой, вот его и пустили, – мальчик уже даже не вспоминал о том, что пришёл с няней. По-настоящему обижаться и злиться на родителей он перестал два года назад. Если что-то происходит из раза в раз, то на злость не остаётся сил. Конард привык. Единственные чувства, оставшиеся в его сердце, – это грусть и тоска. Он повернулся от очереди к Магдалине. – Думаю, если я дам ему денег, он пропустит меня. У меня нет с собой наличных.

– Месье Легран, давать деньги людям, чтобы они преступали закон, – плохой поступок. Этого парня могут уволить, – на их глазах какой-то пожилой мужчина подвёл девочку ещё меньше парня минуту назад, нагло всунул деньги контролёру и ушёл в сторону. Магдалина скривила лицо. У французов ужасные манеры, кто бы что ни говорил. – Ладно, если его уволят сегодня, это явно будет не только наша вина.

– Да, ещё и вина моих родителей.

– Месье Легран, будьте благосклонны и терпимы к их жизни. У взрослых очень много дел и обязанностей, – мальчик отвернулся в сторону. – Может, я смогу пойти с Вами на этого осьминога? Я думаю, справлюсь с этим.

Она опять попыталась сгладить углы. Раз за разом выходило всё хуже и хуже. Вокруг Конарда было так много примеров отличных, нормальных семей, что мальчик не мог не начать задавать вопросы. Он уже постепенно переставал верить всему, что говорят окружающие, и начинал копаться в ситуации. Магдалина считала дни до того, как Конард наглухо закроется от всего мира и старалась оттянуть этот момент. Но Мелани знала своё дело слишком хорошо, отец же просто оставался безучастным. Когда-то этот красивый мальчик вырастет, превратится в такого же прекрасного юношу, и Магдалина не переживёт, если увидит у него такие же глаза, как у его матери.

– Няня, будем честны, ты и очереди не отстоишь. Солнце жутко печёт. Мы не должны рисковать, – Конард выдохнул и вернул свой взгляд на Магдалину. Женщина увидела в нём стойкую решимость. – Я должен сделать это. Пусть он ещё раз отправит меня, но я не хочу думать о том, что не попытался.

– Хорошо, месье Легран, но будьте осторожны. Ваша мама убьёт меня, если наши фотографии появятся на стене позора, – она улыбнулась и взяла свою сумку. – Сколько Вам нужно денег? Пятьдесят евро?

– Давай пятьсот, – няня охнула от неожиданности. Видимо, Конарду очень хочется попасть на аттракцион, – Не волнуйся, я не буду давать ему всё. Начну с двухсот, а там посмотрю.

– Вы меня поражаете своим подходом, месье Легран. Примите моё восхищение. Я думаю, его оклад за сегодняшний день не превышает ста пятидесяти евро. Смотрите, как бы он сам не уволился от радости, – она протянула пять купюр мальчику и до сих пор не могла прийти в себя от его поведения. Он очень сильно напомнил отца. Конард действительно быстро развивался и учился. – Будьте осторожны на аттракционе. Он не выглядит опасным, но внимание не повредит.

– Няня, я уже девятый раз повторяю, что буду внимателен.

– Я просто переживаю за Вас, месье Легран.

– Я знаю. Спасибо.

Они находились немного левее огромной площадки, где люди просто могли посидеть и отдохнуть. Вокруг бегали дети и истошно кричали. Конард смотрел, как мальчики намного старше него улыбались и стреляли из водных пистолетов. Он глубоко вздохнул. Ему предстояло снова отстоять в очереди, но он был готов к этому испытанию. На фоне какофонии звуков на всех языках мира Конард отчётливо услышал плач. Он повернул голову в сторону и увидел, как молодая женщина отводит своего сына в сторону. Они находились в очереди с обычными билетами, и Конард понимал причину его слёз. Как он мог судить, мальчик не попал на аттракцион, хоть и был с мамой. Но тут, к сожалению, Конард тоже не удивился. Незнакомец был почти на голову ниже его. Мама села перед ним и попыталась успокоить, но он всё отводил от неё лицо.

Что-то оборвалось внутри Конарда. Он на несколько мгновений вообще забыл, что собирался делать. Магдалина посмотрела на застывшего воспитанника и перевела взгляд на плачущего мальчика. Женщина подумала, что он снова сожалеет о своей матери. Она положила руку ему на плечо, привлекая внимание, Конард поднял на неё свои удивлённые глаза. Женщина обрадовалась, не увидев в них грусти. Она ещё раз посмотрела на всё не успокаивающегося мальчика и улыбнулась. Конард продолжал наблюдать за разворачивающимися событиями. Такое в Диснейленде не было редкостью.

– Я думаю, за пятьсот евро тот парень может пропустить и беременную женщину с тремя младенцами на руках, Вы так не считаете, месье Легран? – она слегка подтолкнула его в сторону мальчика. – Очередь такая длинная, стоять одному очень скучно. Правда?

– Да, – отстранённо ответил Конард.

Он посмотрел на плитку под ногами и сделал шаг вперёд. Мальчик вообще не понимал, что, зачем и почему сейчас делает. Какое-то странное чувство поселилось в нём. Женщина была такой милой, доброй, всё пыталась успокоить его, но у неё никак не получалось. Конард шагал так неуверенно, два раза вильнул не туда, один раз остановился. Он так часто пытался с кем-то заговорить, но всё было без толку. То его родители были против общения с детьми из школы, то родители детей запрещали дружить с ним. Может, в первый раз Конард рад, что ни мамы, ни отца нет рядом, что они не узнают. А ещё ему так сильно нравится зелёный цвет обычных браслетов мальчика и мамы. Это говорило о том, что женщина не является коллегой отца по работе или подругой мамы. Она совсем не была похожа на тех кривых женщин, которые приходили к ним два раза в неделю. У него есть шанс. Так Конард и не заметил, как подошёл к маме и сыну практически вплотную.

– Ти, дорогой, но парень прав. Мы не можем. Перестань плакать, пожалуйста. Пойдём куда-нибудь ещё. Так много мест. Мы обязательно придём сюда через пару лет, – симпатичная женщина взглянула на Конарда и улыбнулась ему. – Ты обязательно ещё подрастёшь, и мы прокатимся на всех аттракционах! Всё будет хорошо.

– Я никогда не вырасту! – мальчик разрыдался ещё сильнее. Даже для своего возраста он был чересчур маленьким. Конард смотрел на него и полностью понимал. Он был в такой же ситуации. – Мама, я хочу на осьминога! Не хочу на дурацкие машинки, они еле летают. Машины не летают.

– Дорогой, контролёр считает, что для тебя рано ещё кататься на осьминоге. Но прошу, давай успокоимся и пойдём купим тебе яблоко в карамели? – женщина взмолилась про себя. Если у них закончились и яблоки, она сама их там поубивает. Третью истерику за этот день она не переживёт. – Посмотри, мальчик пришёл на твои слёзы. Ти, давай успокаиваться. Мы же не хотим весь день провести на площадке?

Женщина улыбнулась Конарду. Наконец-то мальчик перестал плакать и притих. Видимо, внимание незнакомого человека сыграло определённую роль. Он неосознанно дёрнулся от обращения к нему. Что-то в груди закопошилось. Его мама никогда так не улыбалась. Мальчик захлопал глазами от удивления. Кто-то со странным именем Ти начал поднимать на него взгляд, его покрасневшие щёки, глаза и мокрые дорожки прямым текстом говорили о рыданиях. Но он стеснялся и старался сделать серьёзное лицо. Такая быстрая трансформация заставила Конарда улыбнуться, он уставился на его большие и такие же зелёные, как и браслет, глаза. Женщина вздохнула от облегчения. Она не знала, кто этот мальчик, но уже была безмерно благодарна ему.

– Давай, Ти, познакомься. Это неприлично глазеть на человека, – Конард сам же будто воды в рот набрал. Он так часто говорил не к месту, что боялся испортить всё с самого начала. Точнее, Конард начинал диалоги и с серьёзным лицом, и с тупой улыбкой, но это всегда приводило к одному и тому же финалу. Незнакомец подозрительно посмотрел на Конарда и сузил глаза.

– Он сейчас делает то же самое.

– Ох, прости моего сына, он на самом деле миленький ангелочек. Просто иногда рожки вылезают из-под нимба. Как тебя зовут? – женщина решила поспособствовать знакомству. Она видела, как мальчик и сам не понимает, зачем пришёл. А сын слишком стеснителен, чтобы начать говорить без какой-нибудь вредной фразы вначале.

– Меня зовут Конард, – его оглядели снизу-вверх. Он еле удержался от желания проверить, не вляпался ли он во что-нибудь. На его лице начала появляться паника. Мальчик не знал, должен ли говорить дальше. Женщина не переставала улыбаться ему. Он сглотнул. – Я просто услышал… Я просто увидел вас и подошёл.

– Моего вредного сына зовут Отис. Но ты можешь звать его Ти, – она увидела, как сын насупился и надулся, словно жаба, – Но, Конард, мы очень серьёзные молодые люди! Спасибо, что подошёл. Тебе тоже не удалось пройти на аттракцион? Ты вроде… – она замялась. Женщина показала жестом новому знакомому, что он повыше Отиса. Она старалась избегать запретных тем и слов.

– Да. Оказывается, младше четырнадцати лет нельзя без сопровождения взрослых. Даже если ты выше необходимого минимума, – он улыбнулся, но уже Отису. – Так что мы в одной лодке, – он указал на Магдалину. – Моя няня не может из-за здоровья даже очередь отстоять. Поэтому осьминог пока недоступен.

– Это очень печально. Куда вы собираетесь идти теперь? – женщина вытерла уже почти сухие дорожки с лица сына. Кризис миновал, она перевела взгляд на Конарда. Тот усмехнулся.

– На осьминога.

– Как так? Ты же сказал, что тебя не пустили, – женщина удивилась его уверенному лицу. В голове этого парня явно созрел какой-то план. Отис смотрел уже не подозрительно, а заинтересованно.

– Ну, знаете, я попытаюсь с ним договориться, – сказал мальчик чересчур заговорщическим голосом. Женщина по-доброму улыбнулась. – Вот подумал, наша очередь, – он указал большим пальцем на очередь с красными браслетами. – Не такая длинная, но всё равно. Может, Отис составит мне компанию?

– У нас браслеты другого цвета, если ты понимаешь. Контролёр отправит его сразу, как увидит, – женщина сочувствующе взглянула на своего сына, а потом – на Конарда. Отис смотрел на них по очереди. Женщине не хотелось, чтобы сын зря стоял под палящим солнцем.

– Не волнуйтесь. Моя няня сказала, что денег достаточно для беременной леди и трёх грудных детей. Чтобы это ни значило, – женщина захлопала глазами от удивления. Она-то думала, Конард собирается просто начать клянчить. Тут система оказалась намного серьёзней. – Ну так что, можно? Вы бы могли подождать с Магдалиной, она вон там сидит. Наивно думает, что я не вижу слежки.

– Мама, я уже не грудной? – Отис задал интересующий всех вопрос.

– Нет, дорогой. Ты не грудной, – женщина не могла отойти от такого прямолинейного ответа Конарда, поэтому говорила немного прерывисто. Она перевела взгляд на его няню, потом – на очередь и вздохнула. Ей хотелось хотя бы попытаться предотвратить ещё одну истерику. – Я отпущу тебя, Ти, если пообещаешь не плакать в случае неудачи.

– Я обещаю, – парень мотнул головой чересчур уверенно. Женщина знала, что с таким ожиданием его истерику услышит весь Диснейленд. Однако она так устала бегать за ним и успокаивать, что даже не надеялась присесть сегодня. Конарда послал сам Бог.

– Тогда можешь идти, я посижу с Магдалиной и немного отдохну. Захочешь пить, подойдёшь вон к той лавочке, хорошо, дорогой? – женщина улыбнулась и встала с корточек. Конард кивнул ей, и дети рванули в конец очереди. Мама Отиса, еле перебирая затёкшими ногами, подошла к его няне и села рядом.

– Надеюсь, месье Легран не доставил Вам проблем, мадам… – Магдалина улыбнулась уставшей женщине. Она помнила, как было тяжело с первым ребёнком, но после второго ноги превратились в стальные прутья.

– Ревиаль. Можете звать меня Иветта, без всяких префиксов, – она, недолго думая, сняла свою обувь с ног и облегчённо выдохнула. – Боже, как приятно. Ну не дура ли я, что надела новые туфли? Конард спас меня от ещё пяти минут на корточках. Хотя это не сравнится с истерикой около американских горок. Но туда мы даже и не пытались попасть.

– Я рада, что он смог вам помочь. Несколько лет назад Конард так же плакал около этого самого осьминога. Тогда мы не подходили ещё и по росту. Ужасная была картина. Он так сильно вырос за это время, – она вспомнила маленького плачущего Конарда и усмехнулась. Сейчас-то он не позволял себе плакать на людях. – Надеюсь, того парня не уволят из-за них. Слишком большой кусок пирога приготовил ему Конард.

– Думаю, в той очереди это в порядке вещей. Лишь бы их пропустили. Отис так загорелся от его идеи. Криков будет на весь парк, – она размяла свои ноги и взглянула на мальчишек. Они пока стояли и молчали от смущения. Женщина мягко улыбнулась. – А сколько Конард хочет всунуть контролёру? Выглядел он чересчур уверенным в себе, – женщина открыла бутылку с водой и начала пить мелкими глотками.

– Он взял с собой пятьсот евро, Иветта, – в этот момент мадам Ревиаль подавилась водой и посмотрела на Магдалину, та лишь усмехнулась. – Отец Конарда – очень влиятельный и богатый человек. Для них это капля в море.

– По нему и не скажешь, что он из богатой семьи. Не в обиду будет сказано, но он такой открытый и простой. Мне казалось, дети должны быть похожи на своих родителей. Хоть немного, – она улыбнулась. Магдалина расслабилась. Лучшей характеристики и не придумаешь. – Я вот такой же плаксой была в детстве. Я стараюсь растить Отиса не в жёстких рамках и уж тем более стереотипах, но иногда так хочется сказать, что мальчики не плачут.

– Конард очень добрый и открытый. Он слишком умный и смышлёный для своих лет. Я, конечно, принимала участие в его воспитании, и говорю это без преувеличений. Но у него нет друзей. Он целыми днями рисует, читает книжки или ходит на всякие секции, – няня тоже перевела взгляд на молчащих мальчиков. – Я была очень удивлена, что он заинтересовался вами. Тут рыдает каждый второй.

– И не скажешь, что у него нет друзей, – мадам Ревиаль выглядела удивлённой. Мальчики до сих пор молчали. – Отис тоже чересчур смышлёный, немного вредный. Если я увижу его когда-нибудь с книжкой в руках по своей воли, прямо там разрыдаюсь.

– Хах, – Магдалина поёжилась, – сегодня то жарко, то холодно. Солнце совсем спекло меня, но накидку снимать не решаюсь.

– А я пожалела, что оделась так легко. Для платьев ещё слишком рано, – Иветта посмотрела на небо. – Сегодня особенный день, не думаете?

– Полностью согласна.

– Я не понимаю, почему всё такими отрывками. Боюсь, доктор, Вы не сможете свести это в единую картину. Я помню так много, но при этом всё в каких-то неточностях, – Конард поднялся на кровати и протёр глаза. Хотелось есть, пить и спать. А ещё лучше – побыть в полном одиночестве и темноте. Но в этот раз без алкоголя и сигарет. С самим собой. Он перевёл взгляд на улицу. Парень не мог вспомнить, когда он вернулся, было светло или нет? Конард отчётливо услышал хлопок. Он поднял свои затуманенные глаза.

– На сегодня мы закончили, месье Легран, – парень протёр глаза, – Не знаю, что Вы имеете в виду под «отрывками», мне всё предельно ясно. То, что Вы помните хотя бы одно имя, уже похвально. Но не могу дать стопроцентной уверенности о его точности. Прошло пятнадцать лет. Ти? – мужчина собрал все свои записи в кейс. – К тому же у меня закончилась бумага. Наши встречи оказываются очень продуктивными.

– Когда мы увидимся в следующий раз? – Конард хотел разобраться. То, о чём они говорили, оказалось закопано так глубоко, что парень и не подозревал о существовании подобного. – Может, завтра?

– Не раньше чем через три дня, – Конард открыл рот от возмущения. – Я очень рад вашему рвению, но не только Вам требуется время. Я качественно выполняю свою работу, мне нужно собрать нынешнюю информацию в единую картину. Так мы сможем двигаться уверенными шагами, – он заметил, как Конард потупил взгляд, точно так же, как и Отис. Потрясающе. – Для Вас у меня тоже есть задание.

– Какое? – парень резко поднял голову. Его голубые глаза горели.

– Попытайтесь нарисовать то, что Вы помните. Пока мы точно знаем об осьминоге, доброй женщине, ваших ощущениях нужности и важности, и имя «Ти». Мы даже не в курсе пола вашего друга. Много, но недостаточно, – доктор встал со своего места. – Но также есть правило. Вы сможете показать мне не более трёх рисунков. Соберите всё воедино. Месье Легран, Вы меня поняли?

– Да, доктор Корон, – мужчина уже собрался уходить, но услышал тихий голос позади. – Спасибо Вам за помощь.

– Не за что, месье Легран. Помимо моего хорошего заработка, я получаю удовольствие, когда помогаю тому, кто этого действительно хочет, – он открыл дверь. – У меня достаточно пациентов, которые не помнят даже собственного имени. Всего доброго, – за ним захлопнулась дверь, и Конард упал на подушки. Он потянулся к выключателю на лампе. Комната утонула во тьме. Парень посмотрел в окно, повторяя чью-то привычку.

– Всего доброго.

Конард не так себе представлял их совместное пребывание в очереди. Они прошли уже половину, но так и не обмолвились ни единым словечком. Мальчик до сих пор боялся ляпнуть чего-нибудь лишнего: не хотелось напугать Отиса до такой степени, что он уйдёт к своей маме обратно. Такого он точно не переживёт. Испортить всё своими руками – это будет его новым кошмаром. Когда Отис не плакал, то выглядел довольно опрятно. Конард успел получше рассмотреть большие зелёные глаза, достаточно широкий лоб, несколько выглядывающих родинок на шее, чёрные волосы, собранные в небольшой хвостик. Он и не заметил, как его принялись разглядывать в ответ. Это была странная ситуация наглого и неприкрытого оценивания. Когда Отис всё же задал первый вопрос, Конард будто вынырнул из бездны.

– Какое твоё любимое животное? – Отис смотрел на него с интересом, ожидая ответа. Конечно же, Конард знал ответ на этот вопрос. Он нарисовал уже половину прислуги, родителей и себя. – Мне вот очень нравятся олени. Они такие грациозные и красивые. Ещё у них большие рога.

– Мне нравятся львы, – Конард посмотрел себе под ноги. Он представил мальчика совершенно в другом образе. Ему стоило лишь пять минут понаблюдать за его общением с мамой и за тем, с какой лёгкостью он бросался колкими фразами. Мальчик был удивлён его выбором и ожидал объяснений. – Потому что они короли саванны, – Конард положил раскрытую ладонь себе на голову, изображая корону.

– Я слышал, что некоторых львов можно приручить! Правда, это всё равно опасно, – Отис вспомнил, как видел такое по «Animal Planet»4. Там рассказывали, что зверь всё равно остаётся зверем и может в любой момент напасть.

– Ещё мне нравятся орлы. Знаешь, нечто величественное! Я бы никогда не подумал, что тебе нравятся олени, если честно.

– Что? Почему? – Отис ещё больше раскрыл глаза от удивления. В эту секунду Конард засомневался в своём решении. Сейчас новый знакомый напоминал оленёнка Бэмби. Нос ещё немного оставался красным от недавних рыданий. Он решил оставить эти мысли при себе. Конард, наверное, совсем ушёл в себя, потому что мальчик коснулся его рубашки, слегка дёрнув. – А на кого я похож? На кого-то круче? Кит там? Или слон! Сейчас мне бы хотелось быть жирафом. Его бы пустили на аттракцион.

– Ну, я часто рисую всякое. Иногда комиксы. Рисую, в общем, – что-то Конарду совсем расхотелось рассказывать про свою идею. Но Отис смотрел на него так заинтересованно и до сих пор не отпускал рубашку. Самый длинный диалог Леграна-младшего. – Ты похож… На щенка? Точнее, на пса, – ему хотелось, чтобы это звучало опаснее. Неожиданно мальчик не стал спорить. Он отпустил рубашку Конарда. Он чуть не ляпнул про волка. Отчего-то внутри всё похолодело. Нет. Отис точно не похож на него.

– Пёс? Звучит не очень грозно. Однако смотря какого размера! Они бывают огромными! – Конард начал активно кивать головой. В какой-то момент Отис подпрыгнул и широко улыбнулся. – Это очень круто. Наверно псам нельзя на осьминогов, но это неважно. В этот раз они обязаны нас пустить, потому что мы принесём им денег!

– Ни один лев и пёс не предлагал контролёру так много денег, – Отис засмеялся от шутки Конарда, так что сам парень не смог сдержаться.

– А на кого похож этот контролёр? Кем бы ты его нарисовал? Он должен быть кем-то очень вредным или жадным.

– Ти, у него уши Микки-Мауса на голове. Всё очевидно. Даже слишком, – Отис продолжал смеяться, а Конард покраснел от смущения. Он увидел, как за ними якобы незаметно подглядывали мама Отиса и Магдалина. Мальчик закатил глаза, не в силах перестать улыбаться. – Почему ты так смеёшься? Это же правда?

– Так поэтому и смеюсь, – Отис толкнул его в плечо, дурачась. Конард опешил. Ему было необычно такое общение. Обычно всё заканчивалось обычным рукопожатием в качестве приветствия. На прощание чаще всего даже не кивали. – А ты нарисуешь что-нибудь? Мне очень хочется посмотреть!

– У меня с собой ничего нет. Ни ручки, ни листа, – Конард задумался, где же можно приобрести это. Везде продавались раскраски с мультиками, но ему нужен альбом или тетрадь. Он очень стеснялся своих рисунков, даже если Магдалина хвалила их. Кроме некоторых человек из прислуги, больше никто их не видел. Ти был первым почти сверстником, которому было интересно. Конард был готов на всё. – Сходим в какой-нибудь киоск и попытаемся найти. Должен же здесь быть хоть один чистый альбом.

– Это будет непросто, – согласился с ним Ти.

Они почти подошли к аттракциону, но Конарду уже было на него наплевать. Единственное, о чём он мог думать, – как ему лучше изобразить Отиса. Иногда его рисунки были схематичны, иногда – прорисованы до мелочей. Так много крутилось в его голове, что Конард не знал, какое принять решение. Это должно было быть нечто милое и одновременно опасное. Он был немного поражён мнением мальчика об опасности щенков. Точнее, псов… Так или иначе, у него стояла непростая задача: угодить новому другу. В какой-то момент Отис снова дёрнул его за рукав, привлекая внимание. Он стоял перед тем контролёром. Парень улыбался ему. Конард постарался не фыркнуть, как отец.

– Я же вроде сказал, что без сопровождения взрослых на аттракцион до четырнадцати лет не положено, – парень проговорил заученную фразу, но детей не прогнал. Нет, он не удержался и всё же фыркнул. Конард окинул взглядом очередь. Женщина позади него держала девочку за руку и с кем-то ругалась по телефону. И людям было больше интересно, почему у Жизель есть новое платье от-кутюр, а она вторую неделю носит старьё от Валентино.

– Настойчивость – это хорошая черта характера. Так говорит мой папа, месье Легран, – Конард просто протягивает пятьсот евро ошалевшему парню. Тот явно не ожидал от детей такой суммы. Он бы их и за пятьдесят пустил или за хорошую истерику. Но фамилия Легран сразу внесла ясность. – Мы можем идти?

– О нет, дорогой. Ты купишь мне всё, что я хочу! И платье, и ожерелье, и туфли, и оплатишь новую пластику! Да, потому что после родов я стала похожа на корову. А я тебе не корова. Я не собираюсь каждый год плодиться за просто так! – теперь и вторая очередь наблюдала за ними. Конард был благодарен ей за представление, но оно затянулось. – А ещё ты мне купишь новый телефон! – она бросила свой сотовый на асфальт и раздавила каблуком. – Дебил старый. Я тебе ещё устрою. Что? Идём, дорогая? – женщина тут же изменилась в лице.

– Мама, все смотрят.

– Так это хорошо!

Конард поспешно протащил Отиса за руку через ограду, пока никто не заметил его синий браслет. Он лишь надеялся, что люди, так же, как и он, спутают его с зелёными глазами мальчика. Ему не очень хотелось, чтобы эта женщина попала с ними в одну чашку. Осьминог представлял собой гигантского повара, у которого находились различные столовые приборы: чашки, тарелки. Он крутился вокруг своей оси и время от времени поднимал щупальца вверх. По мнению Конарда, в аттракционе не было ничего опасного. Он всегда вёл себя хорошо и не старался выпрыгнуть, даже без наблюдения взрослых.

– Ти, ты же не будешь баловаться? Твоя мама расстроится, если ты начнёшь баловаться, – Конард помог мальчику сесть рядом. Пока все занимали свои места, у них оставалось несколько минут. Ему стало не по себе. Он всё же видел Отиса в первый раз. – Мне будет немного страшно тогда.

– Не волнуйся. Я не собираюсь выпрыгивать из чашки. Мне, может, и не так много лет, но я не дурак. Так мама говорит, – Конард улыбнулся на весомый аргумент. Впереди них сидели два очень похожих ребёнка. Вероятно, они были близнецами. Они общались между собой и не обращали на них внимания. – Конард, тебе, правда, будет страшно?

– Только если ты будешь баловаться.

– Не буду. Обещаю.

– Хорошо.

К ним подошёл контролёр и подготовил их кресла к движению, дополнительно использовав ремни. Отиса он затянул потуже, потому что мальчик, и правда, был очень маленький. Так Конарду было намного спокойнее. Ребята переглянулись друг с другом и стали ждать в нетерпении. Сначала всё было неплохо, и высокая скорость вращения совсем не пугала. Конарду даже было скучно, но, когда чашки начало подбрасывать, сердце принялось совершать кульбит за кульбитом. В какой-то момент он почувствовал, как его ладонь сжимают клешни. Он успел бросить взгляд на свою левую руку и обнаружил Отиса с зажмуренными глазами, мёртвой хваткой вцепившегося в него. Резинка слетела с головы, и волосы мальчика хлестали его с каждым движением. Конард был не в силах скрыть улыбку.

В какое-то мгновение Отис открыл глаза. Они были широко распахнуты и не выражали паники или страха, в них плескались восхищение, восторг и лишь немного волнения. От сверкающего осьминога Конард видел в этих гигантских зеркалах не только зелёный, но ещё и синий, оранжевый, фиолетовый. Вместе с этим он понял, какой точно рисунок хочет изобразить, что станет ему фоном. Сейчас ему было необходимо сделать это, даже если его новый друг исчезнет через секунду. Как все остальные. Такой жажды рисовать мальчик ещё никогда не испытывал, ощущая фантомное покалывание в пальцах.

Конард и не заметил, когда они начали останавливаться. Осьминог принялся уменьшать амплитуду взмахов, скорость вращения. Конард до знакомства с Отисом уже бы расстроился от такой несправедливости: он снова так задумался, что пропустил половину представления. Вот их уже расстёгивают и дают покинуть аттракцион. Парень с ушами Микки-Мауса говорил ему что-то и благодарил. Конард очнулся от шума в ушах, когда рука Отиса исчезла, оставляя огромный красный след на коже. У мальчика никогда не было синяков, даже с его манерой собирать коленками углы. Их встретили слегка обеспокоенные Магдалина и мадам Ревиаль. Конарду пришлось срочно спускаться с небес на землю. Не стоит пугать няню ещё больше.

– Как вы? Понравилось? Ти, Конард, вас не тошнит? Эта штука разогналась быстрее обычного! – мадам Ревиаль окинула их быстрым взглядом и постаралась преувеличить их заслуги. Сын бросился к ней в ноги. Он весь дрожал от нетерпения.

– Мама, мама! Было вообще не страшно! Тот дядя-контролёр зря не пускал нас. Это было так круто! Невероятно! – он повернулся к Конарду и широко улыбнулся. – Спасибо, Конард! – он снова развернулся к матери. – Та тётя так громко кричала. Прямо как Госс, когда я уронил ему машинку на ногу.

– Не боишься, говоришь? – Конард усмехнулся, но не так, как его отец. По-доброму, скорее, чтобы раззадорить и пошутить. Он поднял свою рубашку и показал красный след от руки. – А это тогда кто сделал?

– Так поэтому и не боялся! – Отиса совсем не смутил огромный синяк на чужой руке. – Мам, а ещё Конард сказал, что он художник! Он обещал нарисовать меня. Сказал, что я похож на пса!

– Конард, всё нормально? Сильно болит? – женщина наклонилась и посмотрела его руку. Магдалина чудом сдерживалась, чтобы не пустить слезу. Незнакомая женщина проявляла больше материнских чувств к мальчику, чем родная мать. Он покачал головой. Ему, и правда, было не больно. – Хорошо. Значит, ты художник? Тебе не больно будет рисовать? Можно в другой раз.

– Всё хорошо. Мне не терпится. Давно такого не чувствовал. Магдалина, ты не взяла мой альбом с собой? – няня подошла к Леграну-младшему и посмотрела на его руку. Может, им повезёт и всё обойдётся обычным покраснением. Женщина отрицательно покачала головой. – Мы можем купить его сейчас?

– Конечно, месье Легран. Вы немного успокоитесь, и мы купим его в ближайшем киоске, – женщины повели их на лавочку.

– А ты и мою маму сможешь нарисовать? – Отис с восторгом ждал, когда же всё-таки Конард успокоится, но торопить его не собирался. Тот попил воды и посмотрел на чистое небо. Он и не заметил, как всё разгладилось.

– Я… Я нарисую всё… Всё, что ты захочешь…

Frozen

– Отис, надо иногда кушать.

Ревиаль резко вздохнул. Он и не заметил, как задержал дыхание. Весь мир сузился до одной простой вещи – скетчбук Конарда. Парень пропал, буквально исчез с радаров: Он спрятался в квартире своей мамы от всего мира. Он пытался читать скетчбук в общежитии, но туда то и дело наведывались люди из секции или университета. Если с некоторыми разговор затягивался максимум на двадцать минут, просто попить чай, к примеру, то Джеймса, Оливию и Госса выгнать не получалось минимум час. Особенно девушку. Ей хватало наглости, чтобы прямым текстом обвинять его в помешательстве на Конарде. Может, так и есть. Отис, и правда, ушёл с головой в скетчбук. В какой-то момент ему захотелось купить гигантскую доску и начать клеить на неё рисунки. Чем больше он читал, тем сложнее становилось удерживать нить повествования. Особенно это было тяжело, когда Оливия жужжала где-то неподалёку.

Она очень сильно испугалась, когда Отис сбежал посреди ужина. На самом деле, не только она. Мама Отиса до сих пор была не в курсе его фатальной и драматичной любви к Конарду, а Джеймсу и Госсу эта информация спокойствия и уверенности не добавляла. Оливия ощущала себя двойным агентом. Она знала всё про всех, и ей приходилось постоянно обдумывать каждое слово. Девушка могла погореть на любой не к месту брошенной фразе или любом действии. Если Отис узнает, что она в курсе, где и как чувствует себя беглец, то перестанет с ней общаться. Виолетт и Гордад наложили свой отпечаток, лишний раз доказав, доверие – хрупкая вещь. Оливия лишь надеялась, что однажды он поймёт её и простит.

Но прятаться у мамы тоже было не так просто. Женщина нашла себе работу: она исправно уходила в девять утра и возвращалась к шести, время от времени доделывая поручения за компьютером. И даже так она следила за сыном. Когда он ел, ходил в душ, отвлекался на появление друзей. Женщина видела, что сердце и разум Отиса полностью поглотили странная книжка и её обладатель. Однако она не лезла. Сын обещал, что настанет день и они обо всём поговорят. Ему необходимо разложить по полочкам ситуацию хотя бы в своей голове. С другой стороны, когда она уходила из дома и видела застывшего над очередным рисунком сына, а по возвращении ничего не менялось, женщина нервничала. Отис не ел в такие моменты, его отросшие волосы часто сбивались в комок. И вот вновь парень настолько сильно задумался, что не заметил её появления. При этом женщина и не думала лезть в этот альбом. В конце концов, это личное не только для сына, но и ещё для одного человека.

– Дорогой, надо поесть. Ты опять забыл. Оторвись хотя бы на двадцать минут.

– Хорошо, мам. Сейчас, – он с трудом поднял глаза. – Поставишь чайник?

– Жду тебя на кухне.

Чайник успел дважды засвистеть. Второй раз женщина не стала выключать газ в надежде, что сын услышит и очнётся. В итоге, догадавшись, что это бесполезно, она встала из-за стола и направилась к холодильнику. Пусть Отису и восемнадцать лет, при необходимости женщина готова была вытащить его из комнаты за ногу. Два помидора, огурец, сельдерей, пюре и курица – идеальный набор, чтобы он наконец-то вышел из анабиоза. Отложив овощи на отдельную тарелку, она засунула всё это в микроволновку и дала парню ещё минуту. Если и звук их оглушающей микроволновки не сможет вывести его из ступора, она будет вынуждена воспользоваться самым грозным и опасным оружием. Это будет нечестно по отношению к сыну, но тот сам не оставил ей выбора. Прошла ровно минута, машина закончила работать, оповестив весь дом. Отис же продолжал читать. Женщина прикрыла глаза и набрала воздух в лёгкие.

– Отис Ревиаль! Если вы сейчас же не появитесь на кухне, я буду вынуждена позвонить Оливии и попросить её приехать! – послышался топот ног. Парню хватило трёх секунд, чтобы отметить боевой настрой его мамы и опасность сложившейся ситуации. – Ты не оставил мне выбора, дорогой. Садись есть.

– Мам, это было жестоко, – он запустил руку в свои волосы и запутался. – Чёрт. Кажется, ты права. Надо в душ. Как же голова быстро становится грязной. Может, подстричься под ноль? Только вчера принимал душ.

– Милый, это было четыре дня назад.

– Чёрт, – он протянул это слово и чуть не упал в свою тарелку.

– Отис, скоро начнутся экзамены, и к ним надо готовиться. Стипендия очень важна сейчас. Не думаю, что смогу потянуть плату за обучение в данный момент. Я ещё не крепко стою на ногах, – женщина взяла его за руку, привлекая внимание. Он поднял уставшие глаза на мать и застонал. – Прости.

– Тебе не за что извиняться. В конце концов, в мои обязанности входит хорошо учиться. Тем более профессор Малькольм до смерти заклюёт меня сарказмом, если я упущу его стипендию, – Иветта удивлённо посмотрела на сына. – Да, тот мужчина, который порекомендовал меня на стипендию. По совместительству научный руководитель и самая большая заноза в… Мой первый и самый важный экзамен у него.

– Тогда стоит сосредоточиться на этом, дорогой. Я понимаю, что тебе очень важно дочитать этот скетчбук, но слишком многое стоит на кону, – она старалась поддержать сына таким образом, чтобы не давить на него. Отис расклеивался, будто некачественное папье-маше. Женщина решила пойти поступить разумно. – Думаешь, этот молодой человек хотел бы для тебя такого? Никому не хочется быть причиной чужих проблем. Особенно для того, кого любишь.

– Наверное, ты права… – Отис задумался над словами мамы. Конард наверняка уже давным-давно отобрал бы книгу. Однако мысли зацепились за другое. Отис сжал губы. – Думаешь, он любит меня?

– А разве это не очевидно? Я бы сказала, он от тебя без ума. Он отдал самое сокровенное. Свою жизнь. Не стал прятать от тебя ничего. Показал так, как есть на самом деле. Ты должен ценить такой храбрый поступок, Отис, – мама улыбнулась и налила им чай. – У тебя с детства была любовь к рисункам. Правда, рисовать совсем не получалось. Мы вовремя отдали тебя в музыкальную школу. Лучшее моё решение в качестве наставника. Я видела, как ты играешь.

– Да, Оливия выложила это в интернет. Боже, мам, я теперь звезда, – прозвучало не так радостно, как должно было бы. Отис вновь запустил руку в волосы и снова запутался. После ужина он пойдёт в душ и исправит эту нелепость. – Меня терроризирует студенческий творческий кружок. Они хотят, чтобы я сыграл в следующей и последующих постановках. На «Ютубе» уже пятнадцать тысяч просмотров, и они растут каждый час. Убить её мало.

– Дорогой, она всего лишь помогает тебе раскрыться. Вот и всё, – Ревиаль поднял взгляд на маму. – Ты же и сам видишь, Оливия очень хорошая девочка. Всё, что она сделала, было абсолютно бескорыстно. Мы должны быть ей благодарны. В тебе сокрыто много хорошего, Отис, и не стоит это прятать. Ты талантливый, сильный и упорный молодой человек. И это я говорю не с позиции твоей мамы, а со стороны.

– Ну конечно, – Отис даже и не пытался ей поверить. Какая мама может вообще судить не предвзято, но было приятно, – я знаю. Я благодарен ей. Просто, когда тебе пишут по три парня в день с целью познакомиться… Не круто, мама, не круто. Приходится отшивать и объяснять каждому свою долгую историю.

– Да, думаю, твоему молодому человеку не понравятся эти разговоры, – она засмеялась, представляя комичность этой ситуации. – Надеюсь, я скоро с ним познакомлюсь. Хочется посмотреть в глаза парню, который вскружил голову моему сыну, – Отис резко покраснел и начал есть как можно быстрее. – Да прекрати смущаться. Мне же тоже было восемнадцать, я помню эти чувства.

– Мне всё равно неловко. Ты даже имени его не знаешь. Хотя стоит отметить, я знаю не больше твоего, как выяснилось, – он уже понял, что достиг максимального уровня смущения. Сидит и обсуждает с мамой своего… Парня? – Когда случились неприятности с Моникой, он ухаживал за мной. Ты только не волнуйся, но поколотили меня знатно: спина и нога болели жутко. Всё тело было в синяках.

– Ох, дорогой, как мне жаль. Ничего, она получила по заслугам. Джеймс обмолвился словечком, что её исключили, – на глазах женщины навернулись слёзы. Она старалась сдержаться, чтобы не расстраивать сына.

– Так или иначе, это уже в прошлом. И Джеймсу я повыдёргиваю все волосы. Ну и болтливые у меня друзья, – Отис покраснел уже от злости. Он вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Парень тут пытался поделиться чем-то важным. – За неделю у нас был всего один поцелуй. Между нами, просто невероятное притяжение. Никогда такого не чувствовал.

– Ох, мой мальчик, потонул в любви с головой. Как приятно слышать, – она улыбнулась и шумно выдохнула.

– Ну, мам. Я тут пытаюсь посоветоваться, – она помахала ему рукой в знак продолжения, улыбаясь. Отис закатил глаза. – Он сбежал после этого, – мама выгнула бровь. Отис был рад, что ему не нужно называть имён. Даже в голове это отдавалось тупой болью. – Да, сбежал, а после того как мы поговорили, исчез. Так что даже не уверен, находится ли он в категории парня.

– Ну конечно! – Отис опешил от такого быстрого и уверенного ответа. – Пару уточняющих вопросов. Он именно исчез, а не стал избегать тебя и делать вид, что видит впервые? – Отис кивнул. – Хорошо. Вёл ли он с тобой себя иначе, нежели с другими? – Ревиаль вновь неуверенно кивнул. – А здесь всё понятно и логично, – женщина самодовольно закрыла глаза и отпила чай. – Мне не нужна лицензия психолога, чтобы сказать: он просто испугался. Может, не только он для тебя является первой любовью. Не думал об этом?

– Мам, ну теперь я совсем запутался, – Отис начал пускать пузыри в свой чай. Он поднял взгляд на недовольную женщину и перестал дурачиться. На глаза упали несколько прядей, и он попытался их сдуть. – Мам, мне восемнадцать, а не сто лет. Дай побыть ребёнком.

– Не уверена, что и в сто лет так не делают, – они оба засмеялись, – Отис, ты просто должен подождать. Для некоторых вещей нужно время. Нельзя закопать жёлудь и орать на него. Быстрее от этого он не вырастет, – она мечтательно посмотрела на их люстру и как-то грустно улыбнулась. – Всему своё время, дорогой.

– Я понимаю, – он вздохнул. Ему не хватало маминых советов и понимания. – Я скучал по этому, правда.

– Ты действительно сможешь простить меня когда-нибудь за последние несколько лет? – она не смотрела на сына. Ей было больно, стыдно и обидно за собственного мужа и саму себя: бросили подростка на милость судьбы. А они так сильно хотели ребёнка, мечтали о дне, когда станут родителями.

– Я уже сделал это, мам. И прошу, давай это будет в последний раз, хорошо? Мы должны идти вперёд, – Отис улыбнулся. Они уже прошли через самое тяжёлое. Им необходимо наслаждаться временем, которое им отвели.

– Что планируешь делать?

– Определённо точно – помыть голову. Я похож на пещерного человека. Смотрю рисунки и хожу с камнем в волосах, – вкусная еда, тёплый дом и душевный разговор слегка расслабили. Но в скетчбуке начиналось нечто важное, и это не давало ему до конца успокоиться. – А потом сяду ещё почитать, и спать. Завтра начну готовиться к экзаменам. Обещаю тебе и своему парню-беглецу, – он встал с места.

– Как был слегка вредноват, так и остался, – Иветта зевнула. – Ладно, я тебя поняла. Мне тут надо разобраться в некоторых документах.

– Из огня да в полымя.

– Семейная черта.

Отис стоял под струями душа и удивлялся, как смог незаметно для себя так быстро дотянуть до состояния бездомного. Пришлось намыливать голову три раза, чтобы промыть волосы. Он то и дело возвращался к словам своей мамы. Ревиаль как-то не задумывался об истинных причинах побега Конарда. Сам парень являлся ярким примером поломанного человека. Мама с психическими отклонениями, отец – козёл, друзья – предатели. И ещё издевательства в школе. У Отиса было много причин не доверять людям. Почему у Конарда не может быть причин для побега? Он не просто так оставил скетчбук. Мама права – это его жизнь, его прошлое. Мало кто готов на такие откровенные жертвы и поступки. Отис вот не рассказывал про маму, Виолетт, Гордада и прочие проблемы, зато теперь чувствовал давление совести. Ему совсем не нравился момент, на котором он остановился. Отис прекрасно осознавал надвигающиеся проблемы. Всё усложняли рисунки без дат, вложенные не по порядку.

Зато Отис знал, когда все перемешалось – тогда, когда все рисунки разлетелись по его комнате. Он насухо вытерся и покинул ванную, накинув на себя тёплый халат. Мама уже погрузилась в работу, Отис не стал её беспокоить и направился в комнату. Зайдя, он увидел открытый скетчбук на той самой странице, где и остановился, когда убегал предотвращать апокалипсис. В этот раз он подходил к нему осторожно, будто видел в первый раз и боялся спугнуть, как дикое животное. Он даже с расстояния пары метров видел нарисованного львёнка. Животное всегда вызывало в нём неисчерпаемое умиление. Отис был рад, что смог за такое время осилить хотя бы половину книжки. Скоро должна начаться часть с ним, очень хотелось посмотреть, как Конард представлял их взаимоотношения в течение той недели. Он аккуратно сел на диван и взял скетчбук в руку. Отис и не заметил, как пропал.

Сегодня Конард проснулся без чужой помощи. Никто не расталкивал его, не снимал одеяло и не обманывал. Он распахнул глаза и потянулся. Так было приятно спать по выходным больше обычного. Мальчик перевёл взгляд на свой будильник, тот показывал одиннадцать часов, вызывая удивление. Он посмотрел по сторонам. В комнате была идеальная чистота. Магдалины нигде не было. Они запланировали сегодня поездку в центр. Он поднялся с кровати и поплёлся в ванную, наспех, потому что никто не следил, мальчик почистил зубы и умылся. Он смотрел в своё отражение. Ему недавно исполнилось восемь лет, и Конард перешёл в другой класс, но список друзей всё так же заканчивался на Отисе. После разговора с мамой ему так и не удалось выклянчить разрешение ходить в обычную школу. Некому было поддержать его. Конард вышел из ванной и отправился вниз. Спускаясь по лестнице, он заметил свою мать. Слишком поздно для завтрака, но рядом с ней стояли две бутылки. Она не обратила внимания на сына.

– Доброе утро. Мама, ты не видела Магдалину? – женщина отвлеклась от созерцания своего завтрака. Впрочем, всё как всегда. В доме было подозрительно тихо. К обеду здесь обычно тут и там сновала прислуга. Мелани подняла туманный взгляд на сына, она была ещё не так пьяна, как хотела. Конард сжал зубы и терпеливо ждал. – Мы должны были поехать сегодня в Париж, но я проспал.

– Она ушла, – без особого энтузиазма или эмоций сказала женщина. Мелани сделала глоток вина и прикрыла глаза. Конард хлопал глазами и ожидал объяснений. Однако мама не собиралась продолжать. Его руки сжались в кулаки.

– Когда она вернётся? Мне очень хочется попасть на выставку цветов в городе. Мы всё пропустим, – на самом деле, Конард просто хотел сбежать из этого места. После той знаменательной поездки в Диснейленд он понемногу остывал к родовому гнезду. Оно казалось холодным, недружелюбным и пустым. За его пределами текла и искрилась жизнь, были настоящие эмоции и свобода.

– Никогда, – он открыл и закрыл рот, глаза застыли в какой-то панике, в горле застрял ком. Конард не собирался плакать: за годы жизни в этом доме его приучили, что слезами ничего не добьёшься. Никогда. Слёзы – это слабость, а слабыми Леграны не бывают никогда. – Я уволила её и половину слуг, – как гром прозвучали слова.

– Но зачем? – собрав все свои силы, выдержку и храбрость, спросил мальчик. Обычно их разговоры заканчивались на озвучивании фактов. Ему никогда не удавалось победить в споре, дискуссии, по этой причине вопрос привлёк внимание женщины. Она перевела взгляд светлых глаз с бутылки вина на сына. Конарду не было страшно, он уже давно привык к этой картине.

– Потому что она сделала тебя слабаком. Какая выставка цветов, Конард? Ты сын крупнейшего бизнесмена во Франции. Мы можем купить эту выставку вместе с куском Парижа. Ты собрался слушать про цветочки? – женщина облизнула губы. В глубине души она ждала сопротивления, чтобы сломать его раз и навсегда. – Кто подкинул тебе эту идею? Скажи мне, Конард.

– Никто, в интернете прочитал, – он врал ей в лицо, совсем не беспокоясь об этом. Победа хотя бы здесь и сейчас стала для него всем. Конечно, идею ему предложила Магдалина. Конард никогда не увлекался цветами до того момента. – Мы же каждый год тратим уйму денег на наш сад. Зачем, если цветы – это признак слабости?

– Мы тратим столько денег, чтобы украсить дом. Показать, насколько у нас много денег, что мы можем спускать их на подобные мелочи. А твоя поездка в город – сущий бред. Ты и так целыми днями сидишь в своей комнате. Необходимо развиваться, Конард, – её взгляд оставался холодным, независимо от того, какое пламя бушевало внутри.

Мальчик же захлебнулся от злости. Он каждый день видел одно и то же. Независимо от обстоятельств, когда Конард просыпался, спускался вниз по лестнице в девять утра, отца уже нет, у мамы стоят пустая бутылка вина, часто опрокинутый завтрак и чашка с кофе. Дождь, солнце, снег или гроза за окном – одна и та же картина. Сейчас ему казалось, что это как минимум несправедливо. Мир вокруг него застыл, а его заставляют развиваться. Ходить туда, куда ему не хочется, делать то, что он не желает. Жить так, что его воротит просыпаться каждый день. Но больше всего он не понимал, почему матери позволено быть в подобном состоянии всегда. Перед глазами встала мама Отиса. Чистая, добрая и, главное, трезвая.

– А куда привело тебя твоё развитие? – он выпалил это раньше, чем успел обдумать последствия и смысл слов. Лишь на долю секунды Конард заметил, как удивлённо посмотрела на него женщина. Этой секунды достаточно для триумфа. Пусть его посадят в тёмную комнату до восемнадцати лет без интернета, книг и альбома, но это того стоило. И вдруг, даже невозможность видеть их завтрак день ото дня следующие десять лет не наказание, а подарок.

– Оно сделало меня богатой, влиятельной и умной. Я не родилась, как ты, с серебряной ложкой во рту, Конард, – он усмехнулся.

Сразу видно, что вместо серебряной ложки у матери во рту была бутылочка с вином. Однако он не мог отрицать её красоту, которая как-никак держалась под гнётом алкоголя и сигарет. Также Конард видел, насколько хитра, проницательна и умна его мать, но это никогда не делало её примером для подражания. Со временем быть как мать стало для него худшим кошмаром. Он словно застрял между родителями. Ему не хотелось примерять социальные роли никого из них. Болезненное помешательство на работе и деньгах с одной стороны, и с другой – полная отстранённость от жизни и пагубное пристрастие к алкоголю. В его семье не было примера для подражания. Именно в этом разговоре и в эту секунду Конард все понял.

Он не видел себя великим бизнесменом: ему никогда не было интересно копаться в бумажках, разбираться с кризисами, не понимал, как можно предавать недавних друзей и договариваться с врагами. Конард бы никогда не поступил так с Отисом. Слишком чистым и добрым выглядел этот мальчик, даже несмотря на щепотку вредности. Он видел себя художником, который рисует цветы, синее небо и спокойствие. У него не так много денег, но достаточно. Много друзей, много общения, люди признают его из-за души и человеческих качеств. Никто не пытается подставить ему подножку. Он ценит всех, уважает их, его жизнь наполнена любовью. Конард никогда не видел примера настоящей любви, кроме того, что был между Отисом и его мамой. Мальчик не чувствовал подобного ни к кому. Последним шансом оставалась Магдалина.

Теперь и она ушла. А причина всех его несчастий сидела перед ним за столом, потому что встать не могла. Мальчик спустился и сел на стул. Максимально сутуло и криво. Мать дёрнула губами в отвращении, понимая весь бунт и не собираясь вестись на него. Здесь и сейчас Конард принял решение не быть таким, как его родители. Только ему исполнится восемнадцать лет, он поступит с ними так же, как и они с ним. Он уйдёт. Мальчик ещё не знал ни про какой контракт, но это и неважно. Главное – сбежать отсюда, покинуть ненавистный дом и пустой зал для обеда. Конард был не в силах даже вообразить ситуации, когда ему могли понадобиться деньги его отца. Они вместо возможности стали настоящей клеткой. Мать смотрела на него диким взглядом. К сожалению, она была ещё не настолько пьяна, чтобы не обращать внимания.

– Ты ещё мал и глуп, – она бросила свои самые сильные аргументы. Конард решил не принимать их. Если все взрослые такие же, как его родители, то ум и возраст ничего не решают. Он даже не знал, что матери нужно сказать, чтобы задеть его. – Ты не понимаешь, насколько тяжело жить без денег. Ты спишь на кровати за три тысячи евро, твой компьютер меняется с каждой новой версией, как и телефон. Ты не заботишься о том, что ты будешь есть, как проведёшь день. Ты можешь учить что угодно. Хочешь заниматься испанским? Отец купит тебе гражданство.

– Для того чтобы заниматься испанским, не нужно гражданство, – только и сказал мальчик. Проблема максимализма в их семье стояла очень остро. – Нужны упорство, организованность и желание.

– Твои занятия английского стоят почти три тысячи евро в месяц, – она выгнула бровь. – Конард, ты понимаешь, что это месячный доход среднестатистической семьи? – мальчик насупился. – Ты тратишь суммарно в месяц всего на двадцать четыре часа месячный бюджет семьи. Они могут на эти деньги жить целый месяц, а ты – всего сутки. О каком упорстве ты говоришь, Конард?

– Это не значит, что всем нужны деньги, – он отказывался в это верить. Аргумент матери подкосил его напор. Спина начала ныть от неудобной позы, будто к ней привязали палку, но мальчик терпел. Если будет нужно, он и до конца жизни будет ходить в виде вопросительного знака. – Не всем нужны деньги.

– Единственные, кому они не нужны, – это те, у кого они есть. И то, обычно им хочется больше, – она, поддерживая бунт сына, отпила вино. – После того как тебе исполнится восемнадцать лет, ты получишь часть семейного бюджета на личное усмотрение. Поверь, без этих денег ты не поступишь в хороший университет, не сможешь жить в достойных апартаментах. Но не это самое страшное…

Она усмехнулась. Пока женщина отпивала ещё вина, Конард задумался над её словами. Мать не могла ошибаться во всём. Для жизни действительно нужны деньги, но сейчас Конард лишь сильнее убедился в желании покинуть это место. Рано или поздно. Если он сильно постарается, то сможет достичь всего самостоятельно. Люди и без его достатка становятся великими, значит, и он сможет. Однако в его голову закралась какая-то мысль. Она витала рядом, и почему-то Конарду хотелось быстрее понять её и избавиться от неё. Нечто ядовитое засело в его сознании от этого разговора. Он опустил взгляд на ненавистный высокий стол. За год он неплохо подрос, но ему всё равно приходилось тянуться. Когда он уйдёт отсюда, будет смотреть на свою еду сверху вниз и никак иначе.

– Фамилия Легран будет преследовать тебя до конца твоих дней. Даже если завтра мы обанкротимся. Никому не будет нужна твоя душа, Конард, твоё сердце. Ты всегда будешь по-настоящему одинок. День изо дня ты будешь просыпаться и видеть девушку, которой ты безразличен. Ей нужны твоя фамилия, твои деньги, – женщина допила своё вино и на несколько долгих секунд прикрыла глаза.

Она обнажила свои белые зубы. Сердце Конарда ухнуло куда-то вниз, и он неожиданно для себя снова выпрямился. Казалось, что женщина на самом деле пришла покаяться о своей жизни. Сейчас он видел настоящий результат жизни в этом доме, подобным образом, с такой ношей. Женщина плотно сжала зубы, вспоминая о чём-то. Иногда Конард не понимал, как его мать может целыми днями заниматься одним и тем же. Сейчас её идеальная маска надломилась из-за собственного откровения. Мальчик попытался понять, что не так, но ничего не вышло. Она будто залатала её, закрыла все раны, сделала вид, что всё нормально. Конард боялся… Боялся убедиться в правдивости слов женщины. Почему-то он был уверен: эти мысли и слова небеспочвенны. Потому что это была правда. Сейчас женщина хотела сказать правду, но вместе с этим причинить боль.

– Они будут смотреть на тебя, но видеть лишь твою фамилию. Деньги, дорогие платья, украшения, машины, жильё. А всё, что ты будешь видеть, – это ложь. Они будут кричать о великой любви, о страсти и о много чём ещё, но это будет лишь туман. Ты никому не нужен, Конард, кроме самого себя, – Мелани опустила руку вниз, словно она соскользнула… Женщина сжала её в кулак так сильно, что идеальные ногти впились в кожу. Секунда, и ладонь расслабилась. Ещё одна секунда, и ладонь вернулась на место.

– Тогда я просто сменю фамилию. Если это причина.

– Конечно, ты можешь, но тогда ты лишишься денег. Но, помимо денег, ты потеряешь ещё кое-что важное, Конард, – она усмехнулась. Женщина настолько увлеклась этим разговором, что забыла о вине. Бокал оставался нетронутым уже минут пять, женщина шла на рекорд. – Ты проиграешь автоматически. Ты лишь докажешь, насколько ты слаб. Без денег, никому не известный, никому не нужный, ты покинешь этот дом. Но это не так страшно, как потерять стержень, потерять свою сущность.

– Я не понимаю, о чём ты, – мальчик замотал головой.

– Я же говорила, ты ещё мал и глуп для такого, – она отвратительно улыбнулась, показывая всё превосходство своей никчёмной жизни. – Но так уж и быть, поясню, раз пошла такая пьянка, – женщина взглянула на бокал, но не тронула его. – Всё просто, Конард. Откажешься от фамилии – навсегда останешься слабаком, проиграешь и сдашься. А это тянет за собой новые попущения. Стоит надломиться в одном месте, как сломаешься весь. Поменяешь фамилию – и проиграешь всю битву, лишний раз доказав, что я права.

Мальчик посмотрел прямо перед собой. До него начала доходить суть их разговора, насколько он мог понять, конечно. Стоит ему поменять фамилию, и он проиграет. Но в чём? Мальчик не понимал, почему должен тащить это всё за собой. С каждой новой мыслью к нему начала подкрадываться суть. Если он сбежит таким образом, то мать победит, вся логика их семьи будет на коне, а Конард будет растоптан золотыми подковами. Он не знал, что ему делать, куда деваться. Великого от жизни Конард и не требовал, только немного понимания и любви. Но что, если мать права и его семейное клеймо навсегда застынет неудачным знаменем? Сбежишь – станешь неудачником; останешься – будешь несчастен.

Почему-то в голове всплыл образ Отиса. Он не понимал сути его фамилии. В тот день сам Конард не осознавал, насколько много она значила. Даже тот контролёр сразу почувствовал запах денег, и мальчик смог купить его решение. Но Отису было неважно, сколько он отдал денег, какая у него фамилия и откуда мальчик родом. На самом обычном альбоме, ручками за три евро он рисовал счастливую картину, от которой теперь не осталось и следа: последний человек с того рисунка ушёл, оставив Конарда в полном одиночестве, без надежды хоть на крупицу любви и понимания, и виновата в этом его мать. Всё на том рисунке было по-другому, не так, как в этом доме. И теперь она умышленно отобрала у него возможность сбежать, вынуждая навечно остаться в хаосе и боли. Но у Конарда всё равно был план. Он опустил голову и посмотрел на свои коленки. Сейчас ему было немного жаль отдавать тот рисунок Отису.

Всё, что осталось Конарду, это воспоминания и небольшая зарисовка о единственном нормальном и счастливом дне. Тогда он смог приоткрыть завесу своего дома и посмотреть на истину. Ти, и правда, много плакал, был слаб, но Конард обменял бы свою «силу» хоть на одно искреннее объятие. Оценки в табеле, знание английского и прочее. Зачем быть несчастным и сильным? Может, Отис стоял в обычной очереди, и его мама не могла позволить дать денег контролёру, как это сделала Магдалина, но она могла подарить ему свою любовь. Единственное, что могла предложить ему его мать, – это безвыходное положение. Но и этого женщине показалось мало. Конард был сломлен и разбит. Его надежда истекала кровью, но ещё дышала. Мелани видела это, но её не устраивало такое положение дел. Она решила здесь и сейчас указать на истинный путь.

– В этой жизни, Конард, многое не выбирают. Ты можешь бороться, но цвет глаз не изменишь. Линзы? Ты сможешь обмануть кого угодно, но только не себя. Ты-то знаешь, они голубые. Ты можешь сменить фамилию, но ты знаешь, что сдался. Ты всегда будешь Леграном. Ты слабак, – она выдохнула самодовольно. – Любви не существует, Конард. Того, что ты так ищешь в Магдалине, в той никчёмной прислуге, там нет. Этого нигде нет. Это условности общества. Ты вырастешь, Конард, и сам всё увидишь. Они будут улыбаться не тебе, а твоим деньгам, внешности и прочему. Ты никому на самом деле не нужен.

– А тебе? Тебе я когда-то был нужен?

– Кто знает, Конард… – мальчик не почувствовал укол боли или всеразрушающего чувства ненужности. Он знал это. Последние два года парень потерял надежду. Тоска, грусть и одиночество стали осязаемыми. Даже лучше, что женщина наотмашь дала пощёчину из правды и реальности. Так его совесть не проснётся в решающий момент. Зато красный бокал вина навсегда останется в его памяти. – Любви не существует. Это социальные нормы. Так диктует нам общество. Дети должны любить матерей, матери – детей, мужья – жён, жёны – мужей. Любить ближнего своего. Везде обман, Конард. Загляни в себя и скажи, ты любишь меня? Ты хочешь видеть меня каждый день? Обнять?

Женщина продолжала морально истязать его вопросами. Она слишком хорошо знала, что спросить, как спросить. Образ его матери был напрямую связан с одиночеством и болью. Кто захочет слушать подобное каждый день? Идти ей навстречу? Обнимать и надевать этот терновый венец. Конард попытался вызвать хоть что-нибудь назло ей. Но в его сердце было глухо. Теперь там стояла мёртвая тишина. Он не слышал даже эха собственных вопросов. Конард сжал руки в кулаки. Женщина победила. В нём нет ни капли любви к ней, к отцу, даже к Магдалине. Она была последним островом, куда он мог уплыть с горящего континента. Сейчас его мать отобрала не только реального человека, который любил его. Она вырвала сами мысли о чём-то хорошем. Конард склонил голову.

– Ты должен знать – мне не обидно. Ты лишь сделал первый шаг к тому, чтобы не быть слабаком. Решать за себя. Убить неправильные образы в зародыше. Вот чем ты должен заняться. У тебя есть причины переживать по многим вещам. Любви не существует. Ты не можешь получить того, чего нет. Но и сам не можешь ни с кем этим поделиться. Лишь своими иллюзиями, – она поёжилась на стуле. Вместе с трезвостью к женщине возвращались гнев и злость. – Но мы-то с тобой знаем, да? Себя не обманешь.

Конард был молнией поражён. Он уже пару минут пытался вызвать интерес хоть к чему-то в своей жизни. Бывшая собака, Магдалина, отец, мать, прислуга, книги. Хоть что-нибудь. Какая-то мысль снова вскружила ему голову. Мальчик никак не мог ухватить то, что по-настоящему трогало его. Слова матери лишь добавляли гвоздей в его эмоциональный гроб. Теперь на крышке не осталось свободного места. Самый длинный диалог с матерью убил его. Не стоило и пытаться начать строить что-то. Как полный дурачок, Конард собирал камни для фундамента, а мать прошлась по нему бульдозером. Сознательно, с желанием, не жалея. Он выдохнул. Терпеть стало невозможно. Должно же быть то, что он любит? То, что он может полюбить. И мысль практически родилась, но мама заговорила вновь. Лучше бы она пила своё вино и молчала.

Всегда.

– В людях полно мусора. Чем лучше выглядит человек, правильнее, тем больше в нём гнили. Увидишь улыбку, знай: тебя ненавидят, от тебя чего-то хотят. Ты инструмент для чего-то. Думаешь, что просто так деловые партнёры твоего отца постоянно лыбятся? Твой же отец в такие моменты всегда спокоен, улыбка в ответ – это проявление слабости. Значит, ты на поводке? Конард, ты собака или человек? – мальчик был абсолютно разбит. Чего ей ещё надо для счастья? Чего ей ещё не хватает?

– Нет, я не собака, – пробубнил Конард.

– Даю тебе совет, Конард. Если ты решишь, что почувствовал необъяснимые эмоции, – беги. Бери от жизни то, что даёт тебе удовольствие. Всегда нужно знать, когда необходимо уйти, – она взяла бокал и допила его залпом, громко опуская на стол, тем самым ставя точку. Женщина поднялась со своего места, покачиваясь, и ушла в сторону их винного погреба. Больше ей нечего сказать.

А ему больше нечего ответить. Их разговор в максимальных подробностях осел и отпечатался в его голове. То, как мать прекратила пить, чтобы вразумить его, каким ледяным тоном говорила, приковывающий к месту взгляд, лёгкость её движений. Конард запомнит, как таяла его надежда, погибали последние хорошие воспоминания, приходило осознание неотвратимости. Для него это было чересчур, но никто не спрашивал его мнения. Больше ему не с кем поделиться. Мальчику хотелось заплакать, сбросить хоть какие-то эмоции с себя, но этот разговор высушил его глаза, заставил смотреть прямо, уверенно. Конард никак не мог встать с этого проклятого, слишком низкого стула и подняться хотя бы к себе в комнату, закрыть дверь и выключить свет.

Появилось невероятное желание закрыть все двери: входную, в гостиную, в столовую, в свою комнату, запереть и потерять ключи. Потом погасить свет и насладиться тьмой в тишине. В такой обстановке одиночество не так сильно давило на глаза и голову. В темноте можно представить что угодно, кого угодно. Но Конард не мог заставить себя подняться. Это место стало роковым для него. Завтрак – единственное время, когда они собирались втроём, чтобы создать иллюзию нормальности. Но даже до него доходила ложь и искусственность происходящего. Если его родители такие, что насчёт него? В порядке ли Конард? Эти вопросы затопили его, душили, мальчик не видел выхода. Но сейчас он и не хотел искать ответы. То одиночество, которого он боялся, в эту секунду было лекарством, спасением. Комната неожиданно озарилась светом, и мальчик выпал из своих мыслей.

Конард наконец-то смог оторваться от своего стула и встать. Через шторы просачивался солнечный свет. Обычно они были всегда плотно задёрнуты из-за похмелья Мелани. Но сейчас Конард был один. Он подошёл к гигантскому окну и с трудом отодвинул шторы. Мальчик увидел солнце, выглянувшее из-под облака, и синее море вокруг. Он так сильно ненавидел красный цвет, поэтому небо казалось ему настоящим произведением искусства. Белый, серый, чёрный, жёлтый, розовый и так много синего. Конард, в отличие от других, никогда не любил закат или рассвет, только полуденное чистое летнее небо. Он смотрел на покачивающиеся деревья, их зелёную листву и видел в них что-то родное. Кого-то родного.

***

Дочитав главу, Отис закрыл лицо руками и заплакал. Ему было невероятно больно. Паника, страх и переживания накрыли его с головой. Он перешёл читать на кухню, когда мама устала и решила лечь спать. Ревиаль наклонился вперёд, волосы спали вниз, горячие слёзы катились на пол. Никто не слышал, как он плачет, как рвётся на части его сердце, а душа тянется обнять Конарда. Он и представить не мог, что всё может обернуться именно так. Отис четыре раза просматривал весь альбом в поиске подобной страницы, хоть ещё одной строчки текста. Но таких больше не было. Из толстого скетчбука всего лишь одна страница была исписана текстом. Отис понял, что это слова волка из последней сцены. Всё его естество дрожало от гнева и злости. Только один вопрос крутился в его голове: «За что?». Отис пробежался вперёд – пару десятков страниц были заполнены простыми набросками. Было ясно: на какое-то время Конард бросил рисовать. Ревиаль снова вернулся к жестокому тексту. Он всё никак не мог успокоиться. Внизу был нарисован небольшой пейзаж, где бо́льшую часть занимало огромное дерево, напоминающее его глаза.

В книге осталась всего одна история из прошлого Конарда. Дальше начиналась его жизнь в общежитии и их знакомство.

В этот день Отис нарушил обещание маме и парню-беглецу. Он так и не смог уснуть.

Imagine

Конард курил лёжа на кровати и смотрел в потолок. Его мысли были спокойны и легки, как обычно в последнее время. Вчера парень отпраздновал своё совершеннолетие, и у него до сих пор болела голова. Он не мог смотреть на алкоголь и еду, поэтому его единственным спасением были сигареты. Конард приподнялся на локтях, жмурясь от стреляющей боли и тошноты, и посмотрел на три чёрные спортивные сумки. Комната была практически пустой. В ней остались лишь шкаф да компьютерный стол с кроватью. Стрелки часов едва перевалили за полдень. Вещи парень собрал ещё неделю назад. Он так сильно хотел наконец-то покинуть отчий дом, что не смог сдерживать себя, зато теперь ему ужасно лень вставать и куда-то идти. В дверь постучали, Конард медленно перевёл на неё взгляд и всё же поднялся. Пришла нанятая им команда. Он не собирался таскать всё самостоятельно.

– Месье Легран, вещи можно нести вниз?

– Да. Как погрузите, ждите меня. Я поеду вслед за вами.

Пара крупных мужчин схватила сумки, мелкие пакеты и покинули комнату. Конарду хотелось в спокойствии докурить и насладиться этими последними мгновениями. Сегодня был особенный день. У отца первый выходной за десять лет. Родители должны собраться на полдник в это время. Леграна перекосило: он вновь представил отца за завтраком. Кто может в здравом уме есть мясо каждый раз? И практически всегда едва прожаренное. Но ещё больше вопросов у него было к матери, которая грабила их винный погреб на тысячи и тысячи евро. Её единственной проблемой было получение новой бутылки вина, когда она уже не в силах сама спуститься в погреб. По этой же причине в их столовой поставили диван. Теперь она чаще отрубалась там, нежели в родительской спальне.