Дождь не вечен бесплатное чтение

Глава 1

Она, громко выругавшись, вышла из квартиры, захлопнув дверь так, чтобы он четко расслышал, что она ушла и не в добром расположении духа.

– Сукин сын…Наглый, ленивый червяк! Как можно быть такой свиньей?!

Повернувшись обратно к двери, она набрала побольше воздуха и проорала со всей силы, что позволяли ей легкие:

– Да пошел ты, тварь!

В Катиной голове снова и снова прокручивались события последних суток. Вчера она закрыла финальную сессию 2 курса, родители подкинули денег в честь успешной сдачи. К тому же пару дней назад она получила аванс, подрабатывая вечерами в колл-центре интернет магазина. План спонтанный, банальный, она и сама осознавала насколько, однако, у нее никогда не было такого, чтоб романтично и красиво, как в фильмах, ужин при свечах, кровать в лепестках роз.

Весь субботний полдень она сновала как белка по магазинам, просаживая скудные богатства. Главной находкой был комплект шелкового постельного белья цвета темного шоколада: лаконичный, для нее непомерно дорогой, он не подходил ни к ее съемной квартире в спальном районе Петербурга на 8-ом этаже человейника, ни к ее кошельку, ни в целом к ее жизни. Она копила, давно его заприметила, и вот, могла купить и не могла себе отказать. Как на крыльях мчалась домой, развесила гирлянды с нового года, расстелила свое сокровище, заказала доставку из приличного ресторана, навела антураж, расставив свечи и раскидав в легком беспорядке подушки.

К семи должен вернуться с работы ее парень Стас. Квартиру они снимали вместе последние полгода, первые два медовых месяца, и уже почти четыре странного соседства. Катина лучшая подруга Лена авторитетно заявляла, что они «притираются» и это «первичная бытовуха». Катя понятия не имела, что вкладывалось в это емкое понятие. Последний месяц ссоры поутихли, Катя сдавала сессию и дорабатывала последние дни перед отпуском, сил еще и злиться вечерами не было, к тому же, Стас наконец устроился на работу ночным сторожем с графиком через день и приходя со смены бодрствовал не долго, они сильно отстранились. Сегодня его вызвали на работу внепланово днем, и это идеально подходящий повод для воссоединения.

Стрелка часов перевалила за восемь вечера. Курьер давно доставил ужин, Катерина сервировала импровизированный стол, от лепестков роз она отказалась, адептом уборки она не была и собирать по утру флористический ад была не намерена. Переоделась в кружева и новое коктейльное летнее платье цвета мокрого асфальта, распахнула балконные двери, так что занавески выпорхнули в темнеющее небо от порыва сквозняка. Небо походило на сгущенное молоко, белые ночи были позади, но полноценной темноты в Петербурге все так же не наступало, бесконечный вечер за ночь медленно перетекал в утро. К девяти ужин начал остывать, Катя не решалась позвонить ему, чтобы выяснить, почему он задерживается. Решилась к десяти, не ответил. Убрала ужин в холодильник, самой точно не хотелось. Как была в платье и при полном марафете плюхнулась в кресло, ожидающе сверля глазами телефон. К одиннадцати вечера, после пяти набранных оставшихся без ответа, она откупорила бутылку припасенного к ужину шампанского, а еще через сорок минут, допив второй фужер, провалилась в сон в том же кресле, на котором ждала.

Проснулась она от трезвона его будильника, который доносился неожиданно далеко, а не под ухом. Катя разлепила глаза и потупилась в свой телефон: 5 утра. Почему будильник так рано? Стас ставит будильник на конец рабочей смены? Не сходится, смена завершается через час. За окном моросит промозглый дождь. Почему я в кресле? Поднимает глаза: он лежит на ее новом постельном белье из дорогого шелка, в уличной одежде, грязных измазанных глиной джинсах и насквозь пропитанной табачным дымом и перегаром майке, из кармана его куртки, небрежно брошенной в изножье кровати, орет будильник, Стас не поднимая головы, рукой пытается нашарить телефон и произносит:

–Лен, дай мобилку, или сама выключи будильник. Весь мозг вынесла, скажу что задержали.

Катя замерла, боясь пошевелиться, голова взорвалась кипучей яростью от осознания. Какое предательство! Обида затопила легкие.

– Лена!? Ты назвал меня Леной?

Он ошарашено таращился на неё.

Катя начала задыхаться. В голове прояснялось: он не работал, он жил с какой-то Леной через день, вчера он тоже был с ней. Катя верила, что у них любовь. Снова в голове был сумбур.

– Я объясню, – Катя почти не слушала, что он лепетал.

– Встань с моих простыней, – к горлу подкатил всхлип, Катя еле удержалась, чтобы не зарыдать на его глазах, резко вскочила, в три легких шага наверстала расстояние до кровати, размахнулась и, вложив все негодование в кисть, влепила скорее не пощечину, а оплеуху обидчику. Молниеносно развернувшись на пятках, Катя пулей вылетела из комнаты, схватив сумочку у двери и прыгнув в первые попавшиеся босоножки.

«Хорошо, что я наконец-то не выдержала и двинула ему по морде…непонятно, конечно, что теперь делать дальше. Мы расстались? Куда идти? Он же платит за квартиру, надо съезжать. Как забрать вещи? А может не забирать? Пусть подавиться! Поеду к Ленке, на пару ночей приютит, остальное позже».

Привычка убегать в очередной раз сыграла с ней злую шутку. Она рвала и метала, еще и лифт не приезжал. В ней боролись два совершенно противоположных чувства, с одной стороны она торжествовала, она начинает новую главу в своей жизни, да к тому же, ушла так красиво. От этой глупой маленькой победы кровь и гордость бурлили в венах. С другой стороны, сердце кипело от злости, обиды и жалости к себе.

«Да что за черт! Они меня решили совсем вывести из себя? Ну почему нельзя починить хоть раз лифт так, чтоб он не сломался через неделю?!»

Терпение ее было на исходе. Где то несколькими пролетами ниже кто-то орал друг на друга, пахло сыростью, Катя боялась, что Стас кинется за ней, она была уверена, что он способен ударить в ответ. Отвлекаясь от накатывающей паники, она старалась переключить мысли на незначительные мелочи вокруг.

«Мда, не одной мне сегодня плохо…Магнитные бури что ли?»

Исступленно потыкав кнопку лифта, который не планировал от этой робкой атаки вдруг становиться исправным, Катя яростно вкинула руки, чуть подпиннув дверцы злополучной коробки. Чертыхнулась и начала быстро спускаться с 8 этажа, громко цокая каблуками высоченных шпилек.

На улице была промозглая утренняя мгла и моросящий дождь. Вынырнув из парадной, девушка рванула сквозь двор, лабиринтом колодцев выскочила на проспект. До метро около пяти кварталов, дождь усилился. Стараясь двигаться быстрым шагом, преодолела несколько домов, поежилась и, встав под козырьком кондитерской, достала пачку сигарет. Морось по козырьку на глазах превращалась в ливень, совсем не защищая от наглых капель. Сразу намокшая сигарета и не собиралась зажигаться.

– Черт, черт, черт! А-а-ааа! Ненавижу этот день!!!

Она даже не лукавила, она действительно его ненавидела, всеми фибрами души.

Она была растеряна, по большей части, бравада с которой ушла, таяла на глазах, подступала безысходность и осознание, начался откат.

Она решительно выкинула так и не прикуренную промокшую сигарету и твердым шагом направилась в кофейню напротив, сама по себе она не работала, но можно было в окне взять кофе навынос, а кофе всегда приводило Катины мысли в норму. Катя любила кофе и верила, что оно способно исправить даже такое прескверное утро.

Поток ее мыслей прервал столп грязной воды, вырвавшийся из-под колес проезжающего мимо дорогого авто.

– Да что же это такое! А ну стой, гад! Кто мне заплатит за испорченную одежду и прическу?

Теперь она была не только промокшей от дождя, но и мокрой насквозь благодаря душу из лужи. От бессилия и раздражения она завопила на всю улицу и с размаху кинула вслед злополучной машине свою маленькую сумочку. Косметика, телефон, деньги и еще тысяча маленьких женских мелочей разлетелись по мостовой. Хотелось плакать, но не реветь же посреди улицы. Она была слишком подавлена, чтоб сейчас логично рассуждать, рванула на дорогу спасать от дождя и грязи то, что сейчас беспомощно мокло в блюдцах дорожных выбоин. «Дура! Теперь еще телефон не разбился, так утонул, хорошо хоть утро, движения особо нет, собрать успею».

Визг тормозов сбоку, темнота, трясущие ее руки.

–Девушка вы как? – в голове у Кати гудело.

– Хреново, а что не заметно?-тихо промямлила в ответ. При этом у нее не получалось сфокусировать зрение, все кружилось.

– Я отвезу вас в больницу.

– Лучше сразу в морг.

– У вас еще есть силы шутить?

– Да, я сегодня в ударе, просто ходячий анекдот! – она попыталась встать, но почувствовала, как парень придержал ее в исходном положении.

– Эм…кажется у вас сотрясение или что-то вроде того, – он неуверенно охнул, голос стал напряжённее, а зрение толком все не возвращалось, и его лица Кате было не разглядеть.

– Что со мной, почему вы замолчали?

– Нет, я не замолчал. Лежите, вдруг перелом и нельзя шевелить, я вызову скорую, – в голосе отчетливо звучало беспокойство.

– Не надо скорой, я вроде бы в норме, – соврала Катя, испугавшись.

Но незнакомец явно уже звонил медику, называя адрес. Зрение все больше размывалось, приходило все учащающимися вспышками, Катя провалилась в забытье.

Глава 2

Темнота….боль…снова темнота и боль…вокруг столько света…тяжело открыть глаза… «Где я? Что? Что…произошло? Я вообще еще жива или все, мои мучения закончились?»

Она пыталась уловить неясные образы, очертания окружающих предметов, все было слишком нечетким, даже каким-то нереальным. Будто она смотрела через лупу, искажающую пространство, делая его сферическим и убавив резкость.

Тишина, сверху доносится шум улицы, где-то далеко проносятся автомобили, птицы, разговоров не слышно. В комнате рядом тишину нарушал только звук капели, Катю он раздражал, был навязчив, она с детства не любила мерные звуки: тиканье, капающий кран. Что-то беспокоило помимо звука. Катя прислушалась к себе и своим ощущениям: она не чувствовала запаха, во рту было сухо как в пустыне, что-то мешало сомкнуть челюсть, прилипнув к языку и небу на манер распорки, во всем теле слабость. Она чувствовала некомфортное давление на нижнюю половину лица. Попыталась пошевелить руками, тело словно не принадлежало ей, рука не желала двигаться. Катя попыталась еще раз, с дрожью и сумасшедшим напряжением, получилось слегка пошевелить большим пальцем правой. Решила сосредоточиться на зрении, сфокусировалась: какая – то медицинская штуковина была закреплена на ее переносице, удерживая аппарат на носу и подбородке. Скосив взгляд, она поняла, что в руке торчала трубка, а капала система, вокруг – тошнотворно белые стены, за окном все тот же мерзкий моросящий дождь и чувство опустошенности. Явно больничная палата.

Она снова закрыла глаза. Слабость, жуткая мумифицирующая тело слабость, когда не можешь пошевелиться. «А вдруг я теперь калека, была ведь авария, меня сбили». Она вновь попыталась повернуть голову, чувствуя полное одеревенение. Затекшая шея откликнулась не сразу, но на пару градусов безболезненно повернулась, к тому же Катя чувствовала ноги, пальцы, руки, все это болело и совсем не похоже, чтобы боль была фантомной. Ко всему, пальцем руки пошевелить до этого удалось. Катя вновь вернулась в последний момент, что помнила. Вернулись ненависть и негодование, ее это радовало, это значит, она возвращалась к жизни. Теперь она все поменяет в своей жизни. Она больше не наступит на эти грабли.

В палату вбежала медсестра, за ней залетел, по всей видимости, врач. Медсестра суетливо снимала показатели с приборов вокруг. Катя попыталась подать голос, тщетно. Врач явно и так понимал, что она в сознании, но был отвлечен, поспешно вынимая из нее трубки и командуя медсестре:

– Снимай с нее маску, живо. Показания с системы, Павлу Викторовичу срочно отнесешь. Он в ординаторской, только в руки отдай, скажи срочно.

– Отнесу, Михаил Сергеевич.

Катя вновь провалилась в беспамятство, сквозь пелену продолжая слышать, как вокруг становится все больше народу, суета усиливается, ее тормошат, щупают, переворачивают, в нос бьет резкий запах.

– Давай, миленькая, давай!

– Молодец, дыши, дыши сама, молодец. Вот тааак!, – у Кати засаднило в горле, в легкие будто впилось сотни игл, резко подступила тошнота и кашель. Чувство было странное, ее как-будто вырвало, но горло все еще было абсолютно сухим, а язык ощущался распухшим безжизненным сушеным мешком во рту, а от каждого вздоха вспыхивала боль. Вместо воздуха в нос словно вливался раскаленный металл, обжигая внутренности, но и не вдыхать она не могла. Почувствовав прохладную влагу на корне языка, Катерина наконец смогла собраться и чуть разлепить веки. Над ней нависало лицо немолодой женщины с добрыми глазами.

– Умница! Давай, не останавливайся, дыши.

– Люба, смочите еще ротовую полость ей капельно, под корень языка, за щеку, да, верно. Достаточно, захлебнуться может, – сетовал мужской баритон поодаль.

– Ты только не уходи, милая, сопротивляйся, нельзя сейчас опять отключаться, борись, дыши, не закрывай глаза.

Женщина раскрыла веко, свет полоснул по зрачку.

– Михаил Сергеевич, реакция зрачков почти нормальная, но это лучшее, на что можно было надеяться после длительного коматозного.

– Спасибо за анализ, вам вроде не платят за него, – буркнул в ответ мужчина, – от вас требуется снять показатели и донести до меня. Консилиум в диагнозах без вас разберется.

– Да, извините, – недовольно проговорила женщина, – Любовь, снимите кардио для Михаила Сергеевича, затем займитесь ее ногами. Проверьте реакцию.

Катя почувствовала укол в мизинец левой ноги и непроизвольно вздрогнула.

– Реакция отличная, Тамара Петровна, – защебетал тонкий девичий, очень воодушевленный голосок, – реакция во всех пальцах, датчики показывают, отличный отклик.

– Катетер не снимай, датчики тоже. Михаил Сергеевич, кровь берем? – женщина отстранилась от Кати и обращаясь куда-то за свое плечо, поспешно бросила, – Брать, конечно, что ж это я.

Послышался мужской, ласковый смех, моментально разрядивший напряженную атмосферу в палате. Мужчина, к которому обращались Михаилом, облегченно посмеивался, стараясь подавить приступ хохота.

– Все верно, кровь взять. Тамара, вы выдыхайте, простите, что вспылил. Сам в шоке, сорвался на вас на взводе.

– Это вы извините, Михаил Сергеевич. Люба, кровь, шустрее! Собирай все и в лабораторию, срочно, по распоряжению главврача.

– Чтоб через полчаса анализы на столе в моем кабинете, Любовь, так и передайте лаборантам. – вторил Тамаре Михаил. Любовь же, будучи, по всей видимости, медсестрой, застывшая вот уже как пару минут, моментально вышла из «заморозки» и начала суетливо сновать вокруг.

От Катиной постели все отошли, Люба растворилась в коридоре, над Катей возникло лицо седеющего высокого худого мужчины, уже знакомым ей голосом, мужчина проговорил:

– Я – главный врач больницы, ваш врач. Я должен проверить понимаете ли вы меня. Вы видите, реакция зрачков есть, слышите ли и понимаете ли, мы должны проверить. Моргните, если слышите. Если ответ – да, моргните. Вы понимаете меня?

Катя закрыла глаза, с трудом вновь разлепив.

– Вы мужчина?

Катя силилась не моргнуть.

– Один, два, три, четыре, пять. Все, моргайте, – скомандовал мужчина, – вы слышите и понимаете. Отлично, невероятно.

– Михаил, это и правда невероятно, – проговорила с ошарашенным вздохом женщина поодаль, судя по всему, Тамара была врачом рангом пониже, – сенсация, что она очнулась, да еще и с такими реакциями. Мы, конечно, не оценили анализы, но девочка в рубахе родилась.

Михаил улыбнулся:

– Отдохните, если будет казаться, что засыпаете, не бойтесь, можете засыпать. Сейчас Любовь вернется, она останется в палате, будет вас наблюдать на месте, не отходя. Вы стабильны, не бойтесь реакций тела: дрожь, спазмы, слабость, тошнота, все это не смертельно, не бойтесь, если почувствуете. Любовь будет рядом до моего возвращения.

Послышались приближающиеся шаги, и щебечущий голос запыхавшейся Любы:

– Все отнесла, передала, какие распоряжения еще?

Тамара тоном наставника протянула:

– Мы в ординаторскую, Анатолий, Анатолий стой, – кто-то затормозил у двери, – Анатолий, собери всех на консилиум в ординаторской через час, вызови Семена Федоровича и Марину Федоровну, дело важное, потом выходной возьмут.

Торопливые шаги стартовали и удалялись дальше по коридору, Тамара между тем строго продолжила:

– Люба, ты мониторишь состояние пациентки тут, не отходишь, не покидаешь палаты. Если меняется любой показатель, ты вызываешь меня тревожной кнопкой, поняла? Все другие твои задачи временно сняты. Не дай бог отвлечешься, я с тебя шкурку сдеру, даже не уволю, ты поняла меня?

– Да, да, конечно, Тамара Петровна. Как я могу, это же чудо, мы с другими младшими ординаторами ее давно списали, уже даже ставки не ставили.

– Да вы сдурели, чтоли, совсем, – громыхнул баритон Михаила, – вам кто позволил ставки на живого человека ставить. Разгоню вас всех! Тамара, вы слышали, какое хамло подрастает.

– Ладно, Михаил, молодо зелено, – Катя прикрыла глаза, когда подскочила Люба и начала судорожно набирать и впрыскивать раствор в капельницу справа, видимо, пытаясь трудолюбием показать, как виновата. Голоса Михаила и Тамары меж тем начали удаляться. А Катя начала уплывать, слыша последние обрывки разговора врачей:

– Тамар, мы теперь, после того, как ее вытащили, можем на треть цену услуг поднять, корпус перинатальный отстроим!

– Тише, Миш, я сама до сих пор в себя никак не приду, аж сердце заходится. Я уже перестала надеяться, и что на молодых наезжать, Марина и та, самая верующая и добрая из нас, квартал назад предложила ее в качестве наглядного пособия «овощного коматозника» ординаторам показывать. Шутка ли, третий год на аппарате.

– Не спорю, но это же наша золотая мумия, на сохранении ее тела мы в клинике всем составом последний год точно живем. Если бы не щедрая спонсорская помощь ее мужа, она давно бы упокоилась в земле, как и наша больница.

– Подумать только, Миш, больше трех лет, мы с ней в книгу рек.., – дальше Катя не расслышала, проваливаясь в сон.

Глава 3

Катя не была уверена, как долго пробыла в забытьи на этот раз. Очнулась.

«Теперь открыть глаза»

Команд тело не слушало, предательски ныли мышцы, но девушку радовало, что по крайней мере частично спало одеревенение. Она напряженно выдохнула, и где-то рядом раздался шорох.

– Хорошо, что вы очнулись.– Люба встрепенулась, – Михаил Сергеевич заходил, ушел буквально недавно, вызвать Тамару Петровну, наверное, надо. Криз вы преодолели правда, сейчас стабильно, но Тамара Петровна сказала вызы..

– Нее..т, – прервала сбивчивую речь Любы девушка, силясь еще хоть что-то произнести.

Люба уже верещала в панель на стене:

– Тамара Петровна, она в сознание пришла, говорит.., да, представляете себе говорит!!– Катя уже смотрела на снующую Любу в упор, когда та наконец проследила направление ее взгляда – Врач сейчас придет, вы не беспокойтесь.

В палату влетела Тамара:

– Все, Люб, свободна, и так вторая смена подряд, давай домой и отсыпайся.

Тамара придвинула стул к кровати, сев рядом.

– Итак, я ваш врач, Тамара. Тамара Петровна, если точнее. Попробуйте сказать что-то, Люба сказала, у вас речь появилась.

Катя вновь набрала в грудь воздух, с удовольствием ощущая, что как минимум дышать ей уже не больно, но мысли в голове путались, она не могла ничего сформулировать.

– Так, давайте попробуем иначе. Остановимся на односложных словах. Давайте я задам вопрос, а вы попытаетесь ответить «да» или «нет». Вы помните аварию?

–Тх-ааа, – выдавила Катя, оказалось, буква «д» не так проста в произношении, когда челюсть, язык и губы тебе не подчиняются.

– Отлично. Помните ваше имя?

– Ха-а, – в этот раз получилось произнести еще менее понятно, но Тамару это невероятно воодушевляло, Катя же начала паниковать.

– Так, не плохо, Катерина, – Тамара что-то записала в планшет, – Острую боль где-то чувствуете?

В целом, у девушки болело все, но острой боли она выделить не могла, дернулась, пытаясь отрицательно покачать головой, но вышла странная возня.

– Нет, – получилось достаточно четко.

– Замечательно. Опрос отложим немного. Вы не волнуйтесь, набирайтесь сил, пока не говорите, не торопитесь. Вы способны меня ясно понимать? Понимаете, что я говорю? Если да, я вас в курс дела введу.

– Тхаа

– Катерина, вы не напрягайтесь, речь вернется в течении следующей недели, ну, возможно, чуть дольше, но прогресс прекрасный. Давайте вы слушайте, а я расскажу. Вас к нам перевели полтора года назад из корейской клиники. На момент поступления к нам вы были в коматозном состоянии. Судя по медицинским записям, что нам передали, вы попали в аварию, множественные переломы, внутренние повреждения, повреждение головы, не буду углубляться, вы не приходили в сознание. Удивительно, что вас вообще собрали, ни один орган не отказал, несколько шрамов, но все конечности на месте, невероятная удача. Хотя, благодарить за жизнь вы должны, конечно, вашего мужа, который увез ваше тело за границу почти сразу, там вас хорошо подлатали, не уверена, что подобных блестящих результатов добились бы у нас. После серии операций, вас пытались вывести из комы, но безрезультатно. Корейцы предложили отключить вас от аппаратов поддержания жизни, утвердившись в своем диагнозе относительно вашего вегетативного состояния. Они были полностью уверены, что вернуть вас к жизни невозможно. Но ваш муж не сдался, он вернул вас в Москву, так вы оказались у нас. В общей сложности в коме вы провели 3 года и 16 дней, у вас невероятные показатели. Конечно, вам следует быть готовой к длительной реабилитации. Какое-то время, и будем честными, оно может затянуться, будут проявляться различные последствия длительного коматозного состояния. Готовьтесь к психоневрологическим проблемам, мы пока не можем оценить состояние вашей памяти, моторных функций. Некоторые неприятные последствия могут остаться с вами навсегда, к сожалению, тут мы бессильны, но постараемся оказать максимальную помощь. Мы быстро разберемся, а вы очень стремительно идете на поправку. К сожалению, пока мужа к вам мы пустить не сможем, но мы ему уже сообщили, что вы пришли в себя.

– Ск……? – Катя пыталась произнести слово «сколько?», но не вышло.

– Тихо-тихо, вам нельзя сейчас много говорить, я пришлю к вам ординатора, он будет вам читать и ставить музыку, это способствует скорейшему выходу из вегетативного состояния, кроме того, будет заходить физиотерапевт, невролог, поддерживающее вам проколем. Все, я пойду. – она остановилась у самого выхода из палаты, замешкавшись, – и все-таки, Катя, у вас точно есть ангел-хранитель и он знает свое дело. Пожалуйста, и вы уж стремитесь ему навстречу, все что говорят специалисты выполняйте, будьте терпеливы и старайтесь, в противном случае, вся его работа насмарку. Вам так несказанно повезло, что вы живы. И поблагодарите мужа, он у вас такой заботливый, такое дорогостоящее лечение. Первые несколько месяцев, как вы оказались у нас, почти жил в вашей палате, каждую ночь сидел в кресле у вашей постели и держал вас за руку, читал вам на ночь. Даже пел колыбельные иногда. А цветы из вашей палаты приходиться вывозить на каталке для больных. Я врач с тридцатилетним стажем, но вообще никогда не видела столько белых лилий, каждый день ведь, весь год, как будто сам их растит…не знаю…Ладно, хватит! Вам необходим отдых.

В голове Кати вихрем сейчас проносились миллиарды мыслей.

«Несколько лет?! Я пролежала в коме, несколько лет?! Как такое может быть?! Это же просто нереально, вроде бы я даже читала где-то, что уже через месяц наступают необратимые последствия для мозга. А может они и наступили? Я даже одно слово с трудом произношу. Вегетативное состояние – это овощ? Я была формально мертва! Значит, сейчас я родилась заново и кто я теперь?»

Вот это волновало сейчас ее больше всего.

«Меня спас муж. Мой заботливый муж. Муж, который, кажется, меня очень любит, раз проявил столько беспокойства.» Кате вдруг пришло в голову, сколько могло стоить такое лечение. Ее семья не могла позволить себе сделать маме операцию на глазах, что избавила бы ее от близорукости, что было сравнительно недорого. Однако, врач сказала, что за последние три с лишним года она кочевала из клиники в клинику, точнее скорее кочевало ее тело, но лечение за границей и последующие три года аппаратов поддержания жизни – это целое состояние. Кто это оплатил или теперь она кому-то сильно задолжала? Кому вообще была нужна ее жизнь? Жизнь 20-тилетней студентки, подрабатывающей в интернет-магазине?

« Где мама и папа? Почему не им сообщили о моем воскрешении? Я замужем? Что за бред такой?! Нет вот это точно невозможно! Я не могу быть замужем! Кто мой муж? Тот, кто остался валяться на моих шелковых простынях, когда я бежала из собственного дома? Неееттт…что-то сомневаюсь, он имя то мое путал, да и был безработным…как оказалось… Эта грязная скотина не стал бы раскошеливаться из-за меня, да у него никогда и не хватило бы средств на такое лечение, и уж тем более он никогда бы не принес мне ни цветочка. Все что я от него получала, сомнительные комплименты, средний секс и куча хамства и нервотрепки.

Мне кажется, что это либо дурной сон, либо бред. Я сошла с ума и теперь лежу в психиатрической клинике, и медсестры врут мне, чтоб не ухудшать мое состояние. Точно.».

– Екатерина, меня зовут Анатолий, я ординатор. – вошел улыбчивый парень, – мы все очень рады, что вы очнулись. Я принес колонку, включу вам музыку. Сразу скажу, слушаем простенькую попсу на русском языке, вспоминайте слова. Минут на 20 буду включать каждый день. Музон отвратительный, надеюсь это подстегнет вас начать вновь говорить быстрее!

Он оскалился в ехидной усмешке:

– Злость тоже стимул скорее поправиться, буду вас раздражать. В общем, вы как сможете сказать, какую музыку любите, так мы репертуар и сменим. А пока, давайте я вам просто буду рассказывать, как вы тут у нас жили эти полтора года.

Задавать вопросы Катя не могла, поэтому просто слушала, стараясь усвоить и уложить в голове как можно больше. Выводы она решила делать позже, просто радуясь тому, что это «позже» теперь явно для нее наступит.

Глава 4

Прошло почти две недели, а неуловимый «муж» так и не появился у Кати в палате. Вернулась почти полностью речь, получалось самостоятельно сесть, встать с поддержкой. Голова иногда кружилась, общая слабость отступала, но вовсе не так скоро, как Катя надеялась.

Ясность сознания вернулась. Теперь все, что ее окружало, уже не казалось таким нереальным, как в ее первое пробуждение. Анализировать данные у девушки все же пока выходило с трудом. Она не противоречила тому, что сообщали врачи, сбалтывали нерадивые медсестры и ординаторы, однако, единой картины у Кати все равно не складывалось. Ее преследовал страх того, что как только она признается, что у нее нет мужа кому то из врачей, подмену обнаружат, и она вылетит из клиники, так и не пройдя реабилитацию. К тому же, Катя понятия не имела, куда пойдет, когда окажется «условно здорова» и за стенами клиники. По оперативным сводкам от Анатолия, она была в Москве, а не в Иваново, откуда была родом и даже не в дождливом Питере, куда поехала когда-то учиться. У нее никого не было в столице. Бомжевать после комы совершенно не входило в планы.

Были и непонятные для девушки странности. Ежедневно к ней приходил «врач для разговоров по душам», как окрестила его Катя. Семен Федорович был не то психологом, не то психиатром, не то врачом некой неизвестной Катерине специальности. Все сводилось к тому, что мужчина появлялся в палате около десяти утра и общался с Катей на разные темы, помечая что-то в своем планшете. Явно копался в ее голове. Необычным было, что этот монотонно отстраненный человек был единственным, кто отвечал на вопросы. Остальные на любой, даже самый банальный вопрос с ее стороны отшучивались или сводили разговор на нет. Медсестры так вообще молчали как рыбы, залетая и вылетая из ее палаты безмолвной тенью. Семен же вопросов не игнорировал, но и отвечал иногда загадками, явно не договаривая сути. При этом, его цепкий взгляд изучающе блуждал, сканируя каждую словесную паузу, интонацию, считывал ее движения. Иногда казалось, что она на допросе, и от нее ждут, когда ошибется, когда сболтнет нечто лишнее. Для себя девушка решила, что должна быть максимально аккуратна, не выдавая интереса, информации о себе, но и выведав максимум.

Катя давно поняла, что хорошо помнила события, себя и свою жизнь, но ровно до того визга тормозов, до злополучного утра, когда она отключилась на асфальте ожидая скорой. Но дальше… дальше дыра, черная бездна, ни одной вспышки воспоминаний. А ведь было что-то между тем днем, и днем когда Катя заново родилась, она чувствовала, просто знала это. Восстанавливая сюжет собственной жизни последних лет из обрывков подслушанных фраз и скудных ответов, что выдавал персонал, ей никак не удавалось сцепить нити повествования в единый сюжет. В этом пазле не хватало деталей, а те что были, не подходили к ни к картине «Жизнь Екатерины до самого худшего дня ее жизни», ни к странному постеру «Здравствуй новая Катенькина жизнь».

Конечно, Катя пыталась и сама добыть информацию, она всегда была внимательна, подмечала самые мелкие детали. Правда в нынешней ситуации результат был почти нулевой и расследование сходило на нет.

Например, через восемь дней после того, как пришла в себя, Екатерина решила твердо разобраться с вопросом о муже. Побоявшись спросить напрямую, решила начать с того, чтобы узнать собственную фамилию. Но не спрашивать же у врачей. Решила подсмотреть в карте. Навещавшие ее специалисты ни разу не выпускали документов из рук. Когда ловили взгляд девушки на бумагах, их как по команде накрывали папкой, ладонью или попусту уносили. Лишь единственный раз, Тамара, собирая свои записи, не заметила, как одна из справок, спикировав со стола, свалилась в щель между стеной и креслом. Катя помнила тот день, она ждала, когда, наконец, окажется в палате одна, чтобы достать треклятый листок. Как по закону подлости, вереница медиков не иссякала, а Катя все больше чувствовала наваливающую усталость и к вечеру начала сомневаться, что если она и останется одна, то сил, чтобы подняться, преодолеть расстояние до кресла и вернуться назад к койке у нее не хватит. Почти перед сном ей представилась возможность, она почти стекла со своего ложа и на карачках медленно начала продвигаться к заветному сокровищу. Руки и ноги дрожали, она почти решила пробовать ползти на животе, но так оказалось еще тяжелее. Снова кое-как она встала на четвереньки, последний метр почти подтягивая себя руками. Вытянув листок, она разочарованно вздохнула. Это были анализы крови, на месте имени значилось «НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЙ ПАЦИЕНТ».

Как она могла, несколько лет пролежав в клинике, быть «незарегистрированным» пациентом было не понятно. Тогда девушка подумала, что возможно, это связано с шероховатостью программного обеспечения, просто сбой, так часто бывало в российских поликлиниках, машины не совершенны. Дата рождения явно соответствовала действительности, свой день рождения Катя помнила, тут все сходилось, бумага была явно о ней. Вот только дата самого анализа не билась с внутренним календарем Екатерины, даже при условии того, что в кому она впала, по словам медиков, 3 года назад. На этом «открытии» Катя была обнаружена Любой, которая причитая подняла ее с пола.

– Ну, зачем вы сами встали-то?

– Я хотела в туалет сама дойти, – неуверенно отбивалась Катя.

– Что утка приелась? – осклабилась медсестра, – а если бы головой ударились? Опять в кому? Так вас уж Михаил Сергеевич не спас бы, так овощем бы и остались. Мы тут вам что, в игры играем?

– Ну не могу я так, хочу сама…

– Не можете, так потерпите немного, вы не только так себя в могилу загоните, но и нас всех под монастырь! – не унималась Люба, судя по настроению уже начиная злиться, – А это у вас что?

Заметив бумажку, Люба выхватила клочок из Катиных пальцев.

– Анализы какие-то у Тамары Петровны выпали, хотела вернуть, вдруг важное, что – она постаралась придать голосу флер обыденности.

Люба недовольно засопела, но поверила, быстро запихнув улику в карман, усадила девушку обратно на кровать, подбив ей подушку за спиной.

– Удобно?

– Да, спасибо.

– Сейчас утку принесу, не вставайте больше, – засобиралась из палаты Люба.

– Постой, а можно мне, – Катя ждала, когда Люба обратит на нее все свое внимание, – …зеркало?

Катя потупила глаза в пол.

– Зачем? – встрепенулась Люба, – Тамара Петровна не велела.

– Почему? Все настолько плохо, да? Я теперь похожа на Франкенштейна?

Люба сконфужено переминалась с ноги на ногу, молчала, а потом вылетела из палаты.

«Приехали, ни фамилии своей не знаю, ни как выгляжу теперь не выяснить. Тайна Мадридского двора просто какая-то».

Доступ в коридор девушке был строго воспрещен с объяснением «вы слишком слабы, не хватало нам травм, у вас в палате все есть», телефон и ноутбук воспрещены потому что «плохо влияют на сложную технику вокруг, к тому же зрение напрягают, а оно еще не готово к таким нагрузкам».

Сегодня пробуждаясь, Катя ощущала прилив сил и впервые острую головную боль. В глаз ярко светило солнце, но зажмуриться сил не хватало, так что она просто решила закрыть глаза и обдумать свое положение.

«Черт, дурацкое солнце! И голову как будто ломом проткнули. Ладно, это не первостепенно.»

Зачеркнув еще один день в своем мысленном календаре, девушка осознала: «Я тут три недели и два дня. Речь вернулась почти полностью, иногда забываю сложные слова, но, помню, что ручка называется ручкой, а стена стеной. Семен Федорович проверял – я не путаюсь в порядке действий, помню общеизвестные факты, галлюцинаций и ложных восприятий реальности нет. Я начала ходить, мышцы еще не восстановились, нет достаточного тонуса для длинных прогулок, но медленно могу доковылять уже до туалета. Осталось понять: куда, с кем и зачем дальше ковылять…».

На этой довольно воодушевляющей мысли, Катя распахнула веки, окидывая взглядом палату вокруг. Зрение полноценно восстановилось почти сразу, а пару дней назад она, наконец, ощутила, что к ней вновь вернулось полноценное обоняние. Палату наполнял дурманящий аромат лилий и противный запах больницы. Она всегда его ненавидела, этот специфический горьковатый запах стерильности, хлорки и лекарств.

Не было сомнений, что больница была не из бюджетных. Катя не раз бывала в таких: по семь человек в палате и застиранные простыни еще со второй мировой, на полу дырявый протертый линолеум и хамоватые «няньки», готовые поливать ежедневным пренебрежением любого обратившегося по полису. Здесь все было иначе, как сказала бы Катина мама «дорохо-бохато». Из коридора не воняло минтаем и капустой из столовой, никаких дышащих на ладан тумбочек у постели и общего холодильника на этаж.

Было так чисто, что казалось, коснись любой поверхности скользя, и послышится треск. Даже в лучах струящегося в палату солнца не танцевало ни пылинки.

Просторная комната с кремовыми стенами по правую сторону была почти вся уставлена непонятными Кате аппаратами. Единственным «свободным участком» была незаметная дверь в уборную, в которой был не только персональный только для ее пользования унитаз, но и душевая, вся сантехника была оснащена «примочками» для инвалидов, как в дорогих отелях, разница состояла лишь в том, что все было покрыто матирующей антитравматичной прослойкой.

Левую сторону палаты Катя прозвала «уголок больного»: в центре стояла кровать для пациентки, справа примостилась вместительная и абсолютно пустая тумба из цельного дерева, настолько новая, что в ней не скрипели даже створки. Разыскивая свою заплутавшую «личность», Катя надеялась, открыв ее, обнаружить хоть что-то личное, но ничего «её» в тумбе не нашлось, как и в шкафу для верхней одежды у выхода из палаты или на пустом журнальном столике слева. Столик скорее был интерьером для посетителей, рядом спинкой к окну расположилось глубокое, по виду очень уютное, большое песочного цвета кожаное кресло. В нем явно мог уместиться и даже вздремнуть посетитель любых габаритов. Вот только посетителей все не было. Единственным намеком на личное можно было считать множество напольных ваз, стоявших по углам и у стен, там, где по всему они просто не мешали. Все они были наполнены лилиями: белыми, тигровыми, садовыми всевозможных цветов. Каждый день к послеобеденному перерыву приносили новый сверток с несколькими ветками этих Катиных любимых цветов, заменяя едва подвявших товарищей. Это вселяло в ней уверенность, что кто бы ни был их дарителем, она сразу узнает его при встрече. Он знает ее вкус, знает ее.

Пропуска к зеркалу ей в ее люксовой тюрьме до сих пор не выдали, она силилась рассмотреть отражение в любых доступных поверхностях, но как на зло, все, что окружало, было матовым или цветным, силиконовым и пластиково-одноразовым, вплоть до злосчастного антитравматичного покрытия в уборной. Она, конечно, рассмотрела насколько могла свои конечности, грудь и живот, отметив очевидную и непривычную худобу. Было и несколько незнакомых шрамов под ребрами, на тыльной стороне руки от локтя до подмышки, и россыпь мелких как шрапнель на левой голени. Затылка, спины или своего лица, Катя увидеть не могла, наощупь, никаких фатальных изменений не чувствовалось, оставался страх, что тактильные ощущения вполне могут ее подводить. Эта война за зеркало начала ее порядком раздражать, но ведь по какой-то причине его не выдавали, и Катя леденела от ужаса предвкушения того открытия, что, вероятно, ей предстояло, когда она встретится с собой лицом к лицу.

Невролог дал задание, каждый день пытаться восстановить некий случай из ее жизни в голове до всех мельчайших деталей, что она помнила. Вспоминать, как сказал врач, логику вещей и строить цепочки в голове, восстанавливая память.

«Ладно, допустим сегодня момент аварии. Я действительно тогда здорово поранилась. Я психанула, рванула за кофе через дорогу, рассыпала содержимое сумки и полезла собирать. А дальше? Меня сшибли? Допустим. Что на мне было? Каблуки и платье цвета асфальта. Очень мудрый выбор, ползать по проезжей части вод Питерским ливнем в платье цвета мокрой дороги. Меня ведь кто-то тормошил. Прохожий или водитель? Может, идиот, который меня сбил таки принес меня медикам…или это не он? Я помню голос парня, он вызывал скорую. Ладно, пропустим этот вопрос. Как меня могло так поломать, как утверждают врачи? Я точно была в сознании по крайней мере некоторое время после столкновения, я даже кажется огрызалась на парня, пытавшегося помочь. Нет, уже не помню, что ему говорила, но что-то точно мы обсудили до того, как меня вырубило.»

Теперь она снова злилась, ее раздражало бессилие, неизвестность, собственная глупость и тот нерадивый водитель, эти потерянные незнамо сколько лет, эта неразбериха в которой она не могла осознать и найти свое место. На часах было почти 9 утра, скоро должны были прийти с первым утренним осмотром, а дальше снова день сурка, Семен Федорович со своим допросом, завтрак, Анатолий с опостылевшим музыкальным перерывом, снова Люба и все по кругу. Катя устало вздохнула и смежила веки.

Хотелось курить. Ее очень удивляло, что так долго пробыв в отключке, очнувшись, это единственное, что щекотало сознание больше всего. По понятным причинам сигарет ей никто не давал, но эта мысль постоянно крутилась в ее голове, преследуя ее. За нее она цеплялась, как за единственное, что находила в новой себе от самой себя, посему с некоей любовью не гнала мысль об этом далеко, возвращаясь к ней снова и снова.

«Да…только я могу думать о сигаретах в таком идиотском положении…»

Послышался шум и клацанье двери, Катя притаилась.

«Пусть думают, что я еще сплю, может хоть что-то толком узнаю. А не узнаю, так развлекусь, тут скучно как в могиле. Если повезет, застану бесконечный флирт Анатолия и Любы. Удивительно несгибаемая девушка, мастный ловелас Толик перепробовал уже с десяток клиньев, а она, по ходу единственная со всего отделения ему еще не сдалась. Анатолий же, видимо, действительно с серьезными намерениями и чувствами, но Люба непреклонна. Язва Марина Федоровна, мечтает оказаться на ее месте, но Толян, кажется, уже опробовал невролога и обратно в ее постель не торопится. Свежие медсестры Любу как самую удачливую тоже полощут, когда она не слышит. Жалко девчонку, добрая, отзывчивая, старательная..»

Скрип прорезиненных медсестринских тапок об кафель…и второй поодаль, сестер было двое.

– Может пустим его?

– Нет, пусть сначала хоть эта проснется, мне его и так уже жалко, – сетовал незнакомый голос, – он тут и так почти жил первый год. Ему специально сказали, что она в реанимационном еще, если сейчас его без ведома наших небожителей огорошить и сказать, что она не просто вышла из комы, а почти восстановилась и в своей палате, так мы ни одну процедуру сделать не сможем. Мы ж его не выгоним!

Второй голос тоже был не знаком Кате:

– И за что этой мымре досталось такое счастье? Нет, ну объясни, Свет? Умный, заботливый, богатый, да еще и выглядит как супермодель. А я пашу в три смены, один мужик в семье – сын и тот думает, что папка – космонавт Гагарин, а ведь не последняя, и сиськи и все при мне. А моль эта ущербная в цветах купается, даже пока дохлая лежит, как будто что увидит, пока в коматозе. Предлагала Нинке веники эти по-тихому выносить, продавать, хоть копеечку лишнюю, чтоль их считает тут кто, нет же, честная. Люба эта еще, сучка, накапала Тамаре, так та пересчет теперь ведет, сколько прибыло-убыло, как в банке. Дура тоже, все выслужиться хочет, сколько я ей говорила, что с ее мордахой, надо не работать как лошадь, а вон, хоть Толю хомутать и сидеть из декрета в декрет. У Тольки и перспективы и не в общаге, квартирка родительская трешка в трех минутах от Цветного Бульвара.

– Ой, а ты как я посмотрю, прям лучше всех разбираешься, кому как жить! ,– возмутилась ее коллега, – и за Любку и за Толю и даже за нашу золотую мумию с ее мужиком говорить можешь. Сама ты дура, Анжел! Ты про трешку его знаешь, потому что святой Толя туда каждую бабу свою водил. Каждая вторая в клинике девка знает какого цвета там у него потолок, так что Люба его правильно динамит-то. С ее данными, получше найдет.

Катя пока не готова была для этих ворон проснуться и продолжала лежать неподвижно, злилась: «Мымре? Она мымрой меня назвала? Вот сучка!!! Да, нормального человека Анжелой не назовут. Даже ей богу не за себя, за Любовь обидно. Я так понимаю это та самая медсестра, которая верещала в прошлый раз от счастья за Любу, когда той премию выписали и пару отпускных за круглосуточное надо мной бдение…лицемерка!» Золотой мумией Катю звали тут за глаза многие, она уже даже привыкла, а вот такой мерзкой завистью ее так давно не окатывали. Больничная Санта-Барбара была интересным шоу, но не настолько, чтобы Катю забавляло, когда ее саму кто-то так злобно начинал полоскать, пока она спит. В ее черный список вписалось еще одно лицо. Она всегда была злопамятна, но теперь среди тех, «кого она когда-то обязательно пришьет» появились такие личности, как «сволочь, которая не помнит даже моего имени», «гад, который меня окатил из лужи», «тот, кто меня сбил» и «лицемерная Анжела».

– Не заводись, Свет, ну ведь я права ведь! Ты видела его тачку? У нас даже главврач такую себе позволить не может. А ведь у нас самая дорогая частная клиника столицы!

– Ну уж не самая, не накручивай, – не желая сдаваться отнекивалась Света

«Ага, самая дорогая частная клиника в Москве. Доберусь до связи и обязательно найду. До сих пор не пойму, как я оказалась в Москве.»

– Да что там тачка…у него такая улыбка…, – продолжала мечтательно тянуть своё Анжела, – у меня аж колени подгибаются каждый раз, а заговорит, так трусики мокнут.

– Трусики у нее мокнут, – хохотнула собеседница, – Анжелк, не ври хоть себе, они у тебя не сохнут, пора сушилку уже настраивать, а то слышала анекдот про то как проститутка пришла к доктору, потому что там что-то облысело все, а он ей сказал, что на автобане трава не растет, – и снова прыснула гоготом.

Анжела слегка обижено огрызнулась:

–С таким мужиком не грех и облысеть, так и затащила бы его в раздевалку…А эта, глянь на нее, лежит как мертвая второй год, а он как щенок к ней ползает, платит за грядку для своего овоща сколько нам с тобой денег и не снилось никогда вообще. Вот ну чем взяла то? Ничего особенного же, ну факт же, не королева красоты. И ума, кажись не далекого, так расшибиться! Вот будь у меня такой муж, я б под машины сигать не стала, я б лучше под него сигала!

«Муж…мой муж… Загадка номер один. Все вокруг обсуждают именно «мужа», значит я замужем…Чувствую себя просто идиоткой…Я замужем, хотя ни разу не видела моего мужа, да и на свадьбе, видимо, своей на была…Хотя кажется он красавчик, а еще Анжела уже мечтает затащить его в темный уголок…Я, конечно, не помню его, но это совсем наглость…А что еще она сейчас сказала?».

Какая-то назойливая мысль, пропущенная мимо ушей в этом дурацком разговоре, взывала к Кате: «Она сказала, что не хочет его пускать без разрешения сверху. Значит, получается, он тут? Тут в больнице прямо сейчас, просто не знает, где меня искать. Меня от него скрывают? Или его от меня? Да, нет.. Глупо, скорее меня от него. Денежное содержание что ли они подольше сдоить пытаются?»

– Дак она вроде, я как поняла и не сигала под машину. Вроде говорят, расшиблась за рулем или что-то вроде того.

«Какого лешего? За рулем? У меня ни прав, ни машины, дуры набитые. Услышали звон и лишь бы языки почесать», подумала Катя начиная успокаиваться и чувствуя, что пора пробуждаться, пока не услышала еще чего нового. От скабрезных подробностей она начинала закипать, последней каплей стали прозвучавшие под очередной вздох слова Светланы:

– Ну совсем не согласиться с тобой, Анжел, я тоже не могу, конечно. Всем бы такими принцессами быть…Я бы тоже такого хотела. Он ее цветами завалил…эххх Как спящая красавица!

– Только не красавица! Пха-ха-ха, – прыснула Анжела, снова заливаясь похрюкивающим гоготом.

Катя не выдержала. Изобразив кашель, она открыла глаза, медленно, борясь с дурацким солнечным лучом, который все так же светил в глаз.

– Какое счастье, вы проснулись, – пропела немного шокированная Света, обдумывающая, как много слышала Катя. Глазки Анжелы заискивающе бегали, она испугано поджала губы.

– Вы говорили, что муж здесь?– медленно и тихо пробормотала она, силясь изобразить растерянное пробуждение.

«Я хочу его увидеть!!! Сейчас!!! Вот уж кто мне на вопросы даст честные ответы».

Медсестры смекнув, что слышала Катя все, раз про мужа услышала, побледнели обе, как по команде. Катя понимала, что пора надавить, пока не сорвалось, момент был подходящий. Не обозначит для этого мужа сейчас, что она уже жива, не выбраться ей еще полгода с этого добровольно-принудительного лечения. Она сурово посмотрела на Анжелу, как на менее принципиальную:

– Вас вроде бы Анжела зовут и работа, я так поняла, вам очень нужна, сына то тяжело, наверное, одной тянуть. Вы уж позовите его ко мне, он щедрый у меня, отблагодарит. А то я так заскучала тут у вас уже, хоть с Любой общайся. С другой стороны, ведь и с Любой есть о чем, о коллегах, о зависти, о злорадстве, а мало ль еще о чем.

– Да, мы его позовем, – тихо пролепетала девушка из черного списка, выбирая собственное спокойствие, сомнительной порчей отношений и возможной потере работы. Обе стрелой вылетели из палаты и быстрым шагом понеслись по коридору.

За окном поползли тучи, закрыв ненавистное солнце, она старалась не нервничать, но получалось с трудом: «Так, молодец, Катюха, это победа! Надо успокоиться…1..2…3…4…»

За дверью послышались тяжелые шаги, поступь была нервной и быстрой. Спешащий был один и по звуку стремительно сокращал расстояние до Катиной палаты. Девушку начинала накрывать паническая атака.

«Вот сейчас, он откроет дверь и я его узнаю. Я правда сама не понимаю как выгляжу, но человек, готовый на такие подвиги ради меня, явно должен быть мне знаком. Ну хоть почувствовать, что он не чужой мне, как окружающие тут, я должна. Волнуюсь как на собеседовании. О чем я думаю? Какое собеседование? Тут муж, это по сути жизнь моя, о которой ни хрена не помню. Моя жизнь, не чужая. А если их перехватит врач какой? Сколько тогда тут еще мне торчать? А если это не его шаги, а тот же Анатолий или и того хуже, Семен или Михаил. Эти непроницаемые как манекены в витринах, ни одной лишней буквы не скажут. Прелесть, конечно, у меня первая встреча с мужем…Как в древние века или в странах третьего мира! Невеста встречается с женихом после свадьбы, по факту. Вот и я – по факту. Кто бы знал, Катерина, до чего вас жизнь доведет. Черт, у меня сейчас начнется нервный припадок по-моему, надо переключить мысли, а то с ума сойду, пока жду».

Катя оправила на себе больничный балахон, принюхалась, отмечая, что все же от нее не пахнет как от «классического лежачего больного», в очередной раз пожалела, что так и не выбила зеркало, приглаживая на ощупь слегка засаленные волосы. Суперзвездой она выглядеть не чаяла, но и совсем отвратительной быть не хотелось.

«Интересно все-таки, какой он. Все без ума от него и талдычат о неземной красоте, от врачей до самой распоследней Анжелы. Но ведь на вкус и цвет товарищей нет. А вдруг он совсем не такой феерический? Скорее он может оказаться статусным и как следствие старым, чет так 50, раз так богат, а статус придает лоск, ухоженность, холеность. Уж слишком идеальным его описывают, а мне не может так повезти. Можно ставки ставить, моложавый почти дед, иначе – зачем ему вся возня именно со мной? У меня ноги, как палки, шрамы, что с лицом не ясно вообще, три года я, просто как мумия и правда что, покоилась тут на его деньги. Не говоря уж о том, что прекрасные принцы давно перевелись. Должен быть подвох..»

В полупрозрачном окошке двери появилось очертание высокой фигуры. Он так стремительно подходил, но сейчас вдруг медлил, стоял неподвижно. Казалось, собирается с мыслями или не может решиться на последний шаг, открыть дверь.

«Значит, не только я тут психую, божечки, как же страшно то!»

Ручка медленно начала поворачиваться, с тихим щелчком открылась дверь, показался кожаный носок дорогого ботинка, фаланги пальцев, запястье с массивными серебристыми часами, манжета серой рубашки, рукав шерстяного пиджака, плечо… В палату ворвался шлейф шипрового горького люксового парфюма с налетом пыли, запаха не просто улицы, а городского смога, ароматом больших города.

Катя замерла. Моргнула и даже задержала дыхание.

«Вот сейчас…я увижу его лицо…и наступит то самое гигантское разочарование…как всегда…хотя радует, что это явно не то чучело, которое я бросила в тот день. Он выше по крайней мере на голову…да и плечи у него гораздо шире…спокойствие, только спокойствие».

Казалось, что эта секунда длилась вечность.

Он вошел. Встал, свей фигурой заслонив треклятый луч света, что мучал Катю все утро. Она собралась с духом и распахнула глаза.

Глава 5

«Ни хрена себе…», – единственная мысль, которая проревела в голове. Катя снова закрыла глаза и снова их открыла, зажмурилась, сжав веки со всех сил, проверяя видение на правдивость: «Чтоб меня! Это не сон…или сон?»

Осмелилась поверить и уставилась на посетителя.

Он стоял так близко, что она кожей чувствовала тепло исходящее от его тела, он молчал, рассматривая ее, даже не моргая и вдруг улыбнулся. Медленно растягивая губы, обескуражено замерев с этой удивительной, теплой, но ошарашенной улыбкой, он порывисто дышал, но не двигался. И этот невероятный запах города, свободы, дорожной пыли и парфюма, дурманил, обволакивая ее. Катя снова закрыла глаза, пытаясь зажмуриться, выходило много лучше, чем пару минут назад, возбужденное сердце колотилось, практически причиняя боль груди и обессилевшему мозгу.

«Открой же ты глаза, что за ребячество…сны не пахнут так сногсшибательно…»

Она молчала, рассматривая статного незнакомца, замершего против окна. Свет, проходящий сквозь удлинённые, выбившиеся из небрежно собранного на затылке хвоста, каштановые пряди, делал их медовыми. Остро очерченные скулы и подбородок неожиданно подбросили Кате сравнение с ледовыми или гранитными скульптурами, но эти медовые волосы и миндалевидные глаза цвета шоколада, того самого оттенка благородной терпкости, лучились теплом. Холодная аристократическая бледность и карамель глаз закручивалась в нем в невероятно возбуждающий коктейль. И нет, он и впрямь был невероятно привлекателен и вовсе не был стар, как девушка полагала недавно. Его без всякого грима можно снимать в рекламе духов, подумалось ей. Парнем его назвать язык бы тоже не повернулся, Катя дала бы ему около сорока. Комок подкатывал к горлу, предательски закрывая доступ кислороду, Катя могла поклясться, что человек напротив именно незнакомец.

– Боже мой, – проговорил он, – Боже, боже, боже! Это правда…они не наврали…ты очнулась! Детка, малышка, ты жива.

В его глазах собиралась влага, но он сдержаться, мастерски маскируя слабость. Бархатный баритон расползался по телу, заползая через поры под кожу. Он резко передернул плечами, скидывая пиджак, поддев его ладонью в сторону кресла. Порывисто и нетерпеливо, так что тот соскользнул, не долетев до кресла, на пол. Мужчина даже не повернулся, не отрывая от Кати взгляда.

Девушка же потонула в веренице мыслей, так и не проронив ни слова. Она не чувствовала родства. Она лет с одиннадцати была уверена, что выйдет замуж только по любви, но ничего отдаленно напоминающего не то что любовь, но хоть какое-то тепло, близость, дружбы, она не ощущала. Он был чужим. Вновь подняла голову паника, змеиными кольцами обвиваясь вокруг ее легких.

«И что теперь? Вот он здесь, он красив как бог и, кажется, искренне счастлив меня видеть, одно маленькое «но» – я ни черта не знаю, кто он!!! Еще вчера я хотя бы могла выдвигать догадки, выбирая между Стасом, завалявшимся тогда на моих простынях и тем, кто не умеет водить настолько, чтобы уложить меня на больничную койку. А что теперь? Мой восхитительный муж – не знамо кто. Маниакально-депрессивный синдром достиг апогея. Поздравляю тебя, Катя, ты – псих! Смирись!».

Мужчина подскочил к ней в один прыжок, отчего Катя поразилась, какие длинные у него ноги. В движении чувствовалась некая брутальная угловатость.

– Я знаю, ты слишком слаба, чтобы говорить, но это мелочи. Просто – ты жива, я снова жив, – он нервно взъерошил свою челку, заправляя пряди за уши, – Черт, как же я счастлив!

«Ну слава богу, хоть говорить мне ни чего пока не нужно, я все равно не знаю. что сказать. Кто ты? Это тупо. Что за хрень тут твориться? Он сразу поймет, что я псих. «Привет» – ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Буду молчать и переваривать. Почему я совершаю такие тупые ошибки, надо было давно признаться Семену Федоровичу, что я ничего не помню с момента аварии. На что я вообще рассчитывала? Как я теперь признаюсь этому принцу? Так, признайся я вовремя, ему бы за меня все сказали. Дура, дура, дура…»

– Черт! Как я скучал по твоим глазам: они такие… живые. – Его лицо стремительно приблизилось к Катиному, – я 3 года их не видел.

Он нежно провел подушечкой большого пальца по ее щеке, оглаживая. Ладонь была прохладной, Катя вздрогнула от контраста с температурой своей разомлевшей со сна кожи.

– Не говори врачам, не знаю, можно ли, да мне и плевать, я просто не могу удержаться. Я почти забыл вкус твоих поцелуев…

Расстояние резко сократилось, он впился в ее губы. Поцелуй с нежно-сладким привкусом рая, он был горячим и настойчивым. Мужчина наслаждался, сметая сопротивление, он мягко покусывал ее губы, чуть задевая тонкую кожу кончиком языка, не проникая глубже, вдыхая аромат ее кожи. Казалось, он пытается сдержать себя, но Катя слышала, как в галопе заходится его сердце.

Она сейчас не могла думать, сознание отключилось, выпитое мягкостью его невесомого чувственного поцелуя. Время остановилось, вдруг он резко прервался и оторвался от нее, не прерывая зрительного контакта.

– Я решительно забираю тебя домой. Больше тебе здесь делать нечего, уход можно обеспечить дома. – затараторил он, и стремглав вылетел из палаты. Теперь его появление казалось абсолютно нереальным, и только пиджак на полу у кресла подтверждал, что это не сон.

Катя нервно моргала, пытаясь вернуться из забытья, но логично думать не получалось как и раньше.

«Так, соберись, соберись! Только не выпадай из реальности! Я запрещаю тебе, слышишь! Нужно все обдумать…Мечта материализовалась и только что…меня целовала…эммм… Ей богу, как в рекламе Баунти, попробуй вкус рая. Куда он скрылся? Я даже и слова не успела произнести. Надо же, так зависнуть, а ведь он просто едва прикоснулся ко мне губами. А я как девственница, будто мужика ни разу не видела. Хотя, конечно, такого мужика рядом со мной еще не водилось». Вспомнилась Анжела, теперь девушка ее отчасти понимала. Пожалуй, у нее и самой бы взыграла зависть, будь она на месте этой сестрички.

В голове барахталась каша, обрывочные образы происходящего никак не хотели соединяться в четкую, осмысленную картинку. На ум пришел случай из детства, как вместе с одноклассницами, в свои пятнадцать, они пробрались за кулисы концерта известной рок группы. Плакат с ее солистом висел над рабочим столом, наполовину прикрытый расписанием, чтобы маме не подумалось, что девушка созрела. Она прямо говорила, что это – идеал мужской красоты. Сколько влажных снов она с ним провела, едва засыпая, Кате снились его руки, вместо гитарных струн перебиравшие ее локоны. В каждом из них, певец шептал Кате слова любви, а по пробуждении ее ожидало разочарование. Это была первая детская влюбленность. Они собирались вместе с подружками и рыдали под его баллады, и каждая мечтала оказаться в его объятьях. Выскользнув с танцпола, не дождавшись финальной песни, они преодолели охранников под предлогом поиска туалетов и притаились у гримерки. Прогремели последние аккорды, Катя сжимала в руках его фото, надеясь на автограф или хотя бы на улыбку. Он же прошел мимо, вблизи это был простой, уставший и не совсем трезвый молодой паренек с тусклыми глазами. Под слоем потекшей тоналки и клочками напудренных участков проступала рыхлая желтоватая кожа усыпанная прыщиками разных калибров. Так Кате впервые разбили сердце и она разуверилась в мужской красоте. Самый-самый оказался подменой. Этот же мужчина затмевал даже те постеры и фото, и притом был реален, реален настолько, что и в самом деле мог целовать, а в его объятья можно было рухнуть, как в тех сладких юношеских мечтах.

Катя испытывала полное замешательство.

Она снова попыталась привстать, теперь получилось гораздо лучше, заканчивалось действие лекарств.

«Раз могу выстроить воспоминание, значит, снова могу думать, это уже кое-что. Что мы имеем: карамельный омут глаз, аристократический профиль, безумно нежные губы, фигуру Аполлона и голос дьявола, сводящий с ума. Надо анализировать, что он говорил. А что он говорил?», Катя силилась мысленно вернуться на пару минут назад: «Соскучился по моему взгляду? Значит, он явно знал меня до аварии. Забыл вкус моих поцелуев? А вот я бы вкус твоих не забыла ни за что…А раз забыла, я просто их не знала…или знала.. Как же я могла это..ЭТО.. ТАКОЕ… забыть.»

Снова стайка мурашек пробежала по коже лишь от одного воспоминания.

«Домой? Он сказал, что забирает меня домой. Домой к кому? Домой ко мне или домой к нему? Или…что еще более нереально, домой к нам? У меня сейчас случиться припадок…Кто-нибудь может мне здесь внятно объяснить , что.. Да все это объяснить!»

За дверью снова послышались напряженные шаги восхитительного искушения. На подходе к палате, его явно задержали. Эхом отдававшиеся из коридора недовольные обрывки фраз отвлекли Катю от ее мыслей.

– ….решение. У нас режим! – прикрикнул Михаил, после чего явно Тамара, заходясь, вторила,

– Да, это вам не дает п…. Вы в верх…жде.. ..хилы и те не надели! А санит…невдомек вам!

– Да все бахилы в этой больнице на мои…. – бархатный голос был взвинчен, но неумолимо продвигался к двери. Слова Катя все проще разбирала. Дверь приоткрылась и резко захлопнулась, снова приоткрылась и снова захлопнулась, будто кто-то дрался и пытался силой прорваться внутрь.

– Да какого вообще черта вы не сообщили, что она в сознании не первый день! Наплели про реанимационные действия, что она странно нестабильна, – он начал реветь от ярости.

– Но послушайте, момент выхода из комы – критическое состояние, мы не могли вас обнадеживать, она на волоске была, – будто извиняясь пропела Тамара.

– Верно Тамара Петровна говорит, – пытался сбить градус спора Михаил Сергеевич.

В дверь с силой что-то ударилось, посыпалась штукатурка с косяка, но дверь не открылась.

– А если бы она в итоге не выбралась, вам бы проще было мне сказать, что пока она последние свои минуты была в сознании, вы врали? – теперь он орал уже не прикрыто, – Я, мать вашу, отстроил половину вашей богадельни, чтобы вы вытащили ее, а не скрывали от меня ее состояние.

– Ну не заводитесь, тише, спокойнее, – мягко пропел Михаил, – сейчас она стабильна, может двигаться, мыслит четко, вернулась речь, еще месяцок и выпорхнет от нас лучше чем..

– Лучше чем что? Какой еще месяцок, – он резко прервал негодование, – стоп, она говорит? А голова? Как ее голова? Повреждения функций мозга?

– Нет-нет, мыслит логично, простые фразы строит без проблем, – тараторила Тамара, – вы знаете, мы и сами удивлены такому результату..

Она не договорила, вся троица ввалилась в палату. Михаил коршуном подлетел к Кате:

– Катерина, ну что же вы ни слова мужу не сказали, он нас чуть не убил в коридоре. Как рыцарь к вам пробивается, а вы молчите, – расплылся в приторной заискивающей улыбке врач, хотя вид у него был как у нахохленного воробья. Тамара деловито, поправив на переносице квадратные очки, которые Катя видела на ней впервые, продолжила, обратившись к тяжело сглатывавшему мужчине:

– Вы присаживайтесь, бога ради! Ну что вы все коршуном кружите. -мужчина-наваждение свалился в кресло, пододвинулся на его край, оперевшись локтями на колени. Напряженная поза подсказывала, что мужчина был готов к прыжку, как пружина в затворе перед выстрелом. Лишь бы кто не спустил курок. Теперь его взгляд не казался нежной медовой патокой, а скорее походил на рыжий раскаленный метал, закипавший в зрачках как в котле. От взгляда хотелось поежиться, при всей своей опасности, он обдавал ледяной острой злобой. И вот уже второй раз, Катя поймала себя на мысли, что замирая, он походит на гранитное изваяние.

В палату залетела Люба и сразу скрылась, обнаружив там аншлаг.

– Любаша, принеси ка гостю нашему чайку зеленого с мятой, ему успокоиться бы надо немного – крикнул ей вдогонку Михаил, после чего снова обратился к Кате, – Екатерин, ну что же вы молчите? Опять дар речи потеряли?

Он постарался выдавить из себя правдоподобный смех, но голос явно его подводил. Может врач он и был хороший, но скрывать чувства натаскан явно не был. Катя утонула во взгляде сверлящих холодом глаз напротив и совсем отвлеклась от врача, совершенно не соображая, а что же Михаил вообще ее спросил.

– Катя, Катя, вы с нами? – Михаил несколько раз прищелкнул пальцами у Катиного уха, – Тамара Петровна, проверьте ка в сознании ли она, она и не моргает уже секунд 50, я начинаю беспокоиться. Видите, рано вам встречаться было, кома вам не игра, еще вопрос большой, что в этот период восстановительный проявиться может из повреждений мозга на фоне стресса.

Люба вернулась, семеня по плиткам. Ее руки дрожали так, что она чуть не опрокинула чашку, ставя перед парнем на столик.

– Исф…ф..ините, – прочти неразборчивым, трепетным писком мазнуло в воздухе. Лицо Любы вспыхнуло пунцовым, от чего Катя снова вздрогнула, поборов очередной эпизод наваждения.

«Если я так каждый раз под его взглядом застывать буду, как олень на дороге в свете фар, меня эти доктора тут до пенсии провосстанавливают», метнулась в голове девушки мысль.

– Любовь, вызовите Семена Федоровича, – прогоняя Любу, скомандовал Михаил и та поспешно ретировалась.

Катя сглотнула, смочив нежданно пересохшее горло.

– Я с вами. – выдавила она из себя, щурясь от фонарика, которым Тамара уже показательно светила ей в глаз.

Глаза – льдинки напротив потеплели. Он продолжал молчать.

– Ох, ну и прекрасно! – запела Тамара, – Простите за предложение, если оно поспешно, Михаил Сергеевич, я предлагаю провести осмотр при родственнике.

– Отличная идея, Тамара Петровна, дождемся только Семена Федоровича, так и гостю нашему будет все понятно и намного спокойнее.

Врачи обступили кровать и Михаил продолжил:

– Как я уже говорил, Катерина восстановила частично речь, а так же передвигается с опорой, но я думаю, о самостоятельном передвижении пока говорить рано, двигательные функции надо восстанавливать. Курс физиотерапии как минимум, вас еще ждет.

Парень в кресле ожил, встрепенулся, взгляд остыл:

– Когда я смогу забрать ее домой? – сталь в голосе, он все еще был зол.

– Вы поймите, ну нельзя ее пока забирать, – вкрадчиво и как-то по отечески устало противился Михаил

– Я. Не. Просил. Комментировать, – отчеканил принц – Я спросил когда?

По виску Тамары скатилась капля пота, она нервничала, это было ясно как день. Взгляд ее бегал от погасшего Михаила к посетителю и обратно, ответить она не решилась, заходя в оборонительную позу за спину главврача. Будто тоже опасалась, что незнакомец бросится сейчас на нее и растерзает за отказ.

Семен Петрович медленно прошел, аккуратно закрыв за собой дверь и начал сразу:

– Всех приветствую, очень рады вас видеть. Меня Любовь немного в курс дела ввела, давайте без предисловий. Свои медицинские наблюдения я могу вам полностью передать вечером, сделаю выписки, пришлю вам. Чтобы все тут понимали, если проще сказать, состояние головы нашей пациентки , я буду задавать ей вопросы, а она отвечать.

– Хрень какая-то, что вы мне мозги пудрите, – на выдохе донеслось с кресла.

– Ну, ну, почему же, я бы попросил и вас поучаствовать, если что-то из ответов Екатерины окажется нелогичным, неверным, вы обязательно мне после опроса сообщите. Я право, делал все это время выводы, не владея фактами, поэтому до сих пор не уверен, что Катерина четко осознает происходящее и ее сознание в той или иной вариации нормы. – Семен занял место Тамары у Катиного ложа. – Представьтесь, только полным именем, пожалуйста, – произнес он сухо, как и всегда, Екатерине.

Катя снова сглотнула: «Что ж, вот меня сейчас и расколят. Надо было раньше им сказать про дыру в памяти, сейчас это станет очевидно и для Него и для врачей. Неловко. Как школьница себя повела…Эхх»

– Екатерина Павловна Морозова, – медленно проговорила девушка, отчего глаза собравшихся, как по команде, сузились. Семен с Михаилом переглянулись.

– Продолжайте, продолжайте, Катя, чего замолчали? – вновь посмотрел на нее Семен. Поза принца стала еще более напряженной, – Сколько вам лет? Где вы живете? Не адрес, просто города будет достаточно.

В палате воцарилась тишина.

– Эмм.. Мне 20. Точнее, – Катя запнулась, – ну точнее, вы сказали, я в коме 3 года лежала, наверное, мне 23 теперь.

Парень подскочил. «Ну вот чеховское ружье и выстрелило», подумала она, но продолжила:

– Живу я в Санкт-Петербурге, прописана в Иваново, там родители остались, а я учиться приехала в .., – договорить ей не дали.

– И?! – принц снова орал на ошарашенного доктора.

Катя от неожиданности замолчала и растеряно заморгала, она чувствовала себя как ось от колеса. Мир кружился, тек и менялся вокруг, она же явно была важной частью этого круговорота, но находилась на месте, вообще не понимая, что происходит, частью чего она стала. Почему все так переглядываются, почему мужчина-видение так взвинчен и не прекращает прессовать врачей.

Михаил прокашлялся и холодно и строго обратился к Семену:

– Семен Федорович, я сильно разочарован вашим отношением к пациенту. Как, наблюдая ее более трех недель, вы не заметили амнезию. Из ваших отчетов складывалось впечатление, что сознание и функции мозга почти полностью восстановлены.

Градус рева парня перешел на новый уровень:

– Да вы издеваетесь! Она что в сознании почти месяц?! – он начал метаться по палате. Собеседники, окончательно стушевавшись, молчали, Семен опустил взгляд в пол, пролепетав какие-то извинения, которые, пожалуй, не услышал ни один из присутствовавших.

Катя проглотила остаток фразы, даже она чувствовала вину за обманутые ожидания этого заботливого парня. Он резко остановился напротив Михаила Сергеевича.

– Завтра в обед все должно быть готово к выписке, – перевел взгляд на девушку, – Малыш, завтра в 12.00 мы поедем домой. Я все-все тебе расскажу.

– Погодите, – возразил Михаил, – завтра никак, слишком рано, мы амнезию обнаружили, надо ведь понять полную картину состояния, к тому же она передвигается с трудом, ей уход нужен.

– Да мне плевать, – мужчина явно взял себя в руки и тон голоса стал командно-волевой, – Повторюсь, завтра она едет домой, к этому времени вы отчитаетесь о степени ее амнезии. Рекомендации по уходу, списки нужных препаратов, график поддерживающих процедур, терапии, все это я жду вечером на электронную почту.

Он подлетел к кровати, вскользь коснувшись губами Катиного лба.

– До завтра, малыш, – ей досталась нежная улыбка, он развернулся на пятках, порывисто нагнулся, хватая с пола пиджак, и растворился в проеме двери, ураганом удаляясь по коридору.

В палате воцарилось гулкое молчание, Тамара со вздохом приземлилась в еще теплое кресло, вокруг все еще витал его резкий дурманящий аромат, незримо оставляя его призрак в комнате.

– Катя, что за фокусы такие? – устало выдавила она.

Плечи Семена все еще словно придавило плитой.

– Как вы себя чувствуете? – пробубнил он, теперь из нагрудного кармана уже Михаил достал свой злополучный фонарик и начал светить Кате в глаз, аутично проверяя их на реакцию зрачков.

«Да что они сегодня все как взбесились! Дались им мои зрачки. Я так скоро ослепну. Сначала мерзкое солнце, потом незнакомый муж просто ослепил меня своим великолепием, а теперь еще этот докторишко решил добить мои рецепторы!». Катя поморщилась, руками отгоняя Михаила и заслоняя ладонями лицо.

– Отлично….будет если вы перестанете светить мне в глаз!– к ее удивлению речь давалась очень легко, оцепенение спало и вернулся присущий ей сарказм, что безмерно ее радовало.

Врачи, кажется, пытались просверлить в ней взглядами дыру.

– Чувствую, вам действительно стало много лучше, тем не менее, даже при том, что я вынужденно, смею заметить, отпускаю вас домой уже завтра, врач на дом к вам будет приезжать раз в 3 дня, для наблюдения и еще, мой вам совет, не стоит больше кататься на мотоцикле без шлема! Тем более, на такой бешеной скорости, ну, если, конечно, вам дорога ваша жизнь…-внятно продекламировал Михаил голосом уставшего папочки, – Семен, прошу вас остаться и прояснить для нас, что с памятью нашей Катерины.

«Мотоцикл?! Какой еще к чертям собачим мотоцикл?! Я в жизни ни разу на него не садилась! Я и на велосипеде то с трудом держу равновесие! Я скорости боюсь до дрожи. Что происходит то?» Этот вопрос был сегодня фаворитом дня.

Катя потупилась на него.

– Простите, я чего-то недопонимаю, о чем вы?

Доктора вновь переглянулись, Михаил учтиво и отстраненно подал руку Тамаре и со вздохом, так и не повернувшись к Кате, двинулся на выход. Семен же занял трон вместо Тамары, откинулся почти утонув в мягкой спинке, и с чувством проговорил не то в спину коллегам, не то в пустоту палаты:

– Катерина, чего вы недопонимаете? Михаил Сергеевич справедливо заметил, что если бы вы не мчались со скоростью более 220 км в час по кольцевой, без шлема и без защиты, вы бы сейчас не лежали тут. Ваш муж несколько импульсивен, видимо вы и впрямь два сапога пара, или что кроме импульсивности могло сподвигнуть вас мчаться по мокрой дороге, под осенним ливнем, даже не накинув простейшей твердой защитной байкерской куртки. Или вы адреналинщица? Почему вы не сообщили о провале в памяти?

Он снова отвернулся и начал раскладывать на стол бумаги.

«Я? Мчалась по кольцевой?! Меня же машина сбила!!!»

Она пыталась переварить слова доктора. Они никак не вязались с ее представлением о происходящем. Проглотив информацию, она аккуратно и вкрадчиво продолжила, обходя вопрос вранья, все же она ощущала за это вину.

–Я не помню этого….

Семен уставился на нее:

– Не помнишь чего?

– Да…в общем то, толком…– заикалась Катя, – ничего не помню.

Врач взял ее карту и ручку, делая пометки:

– Плохо…но что-то ты помнишь? Я должен понять, какой длительности период скрылся от сознания. Что ты помнишь об аварии, о том, как попала сюда?

«Частичная потеря памяти? Что за хрень!», взревело Катино внутреннее я.

– Я шла…шел дождь…и меня сбила машина…-аккуратно продолжила она перебирать свои последние воспоминания.

Доктор быстро что-то записывал.

– А теперь начни сначала. Помнишь другие подробности? Можешь просто заново рассказать о себе.

– Меня зовут Екатерина, мне 20 и, – Катя снова запнулась, – я не замужем…хотя тот сексуальный молодой человек, который заваливает меня цветами, как и вы все, утверждает, что он мой муж…-она недоверчиво смотрела в глаза врача.

– Все гораздо хуже, чем я думал. – и снова тишина и никаких объяснений.

– Да, что же тут твориться?! Я не вещь, я хочу понять, что со мной, кто я и что тут происходит, наконец! Почему вы молчите, ничего не объясняете! – она перешла на крик.

– Спокойно, – тихо и сухо проговорил Семен, – я пропишу успокоительное. И никто не относиться к вам как к вещи. Мы боялись вас морально травмировать, когда я ранее находил нестыковки в ваших рассказах.

– Итак, Екатерина Павловна Вельд, – фамилию он произнес с особым нажимом, акцентируя на ней внимание, – вам 25 лет, и тот «сексуальный молодой человек», как вы выразились, по всем документам ваш законный супруг. В противном случае, его бы как вашего ближайшего и единственного родственника не пускали к вам в палату и не отчитывались о вашем лечении. Думаю, что он куда больше вам расскажет о ваших взаимоотношениях, копаться в семье не моя задача. Томограмма вчерашняя, не вижу смысла в новой.

Это было самое длительное объяснение, которое ей давали с момента выхода из комы. «Мне 25? 25! Черт!!! Я не помню почти 5 лет жизни! Он точно мой муж, в нашей стране без сознания не женят. Действительно, мой супруг, как будто в другой мир попала. Другое измерение. Ничего, спокойствие…я во всем разберусь…наверное…».

Теперь она чувствовала себя раздавленной, только сейчас Катя осознала, что безымянный палец опоясывает тонкий рубец от ожога.

– Да, Екатерина, – поднял на нее взгляд Семен, – кольцо пришлось срезать еще докторам скорой на месте ДТП, – зато палец ваш на месте, не переживайте, я читал записи медиков с первичного осмотра. Катя, правильно ли я понимаю, что с момента той аварии, что помните вы, воспоминаний о последующих событиях нет? Или проблески присутствуют или наоборот, может до этого момента что-то не припоминается.

Катя отвлеклась, замерев и уставившись в окно. По небу мерно проплывали облака, было лето, сколько же зим она проспала?

– А? – переспросила она.

– Катя, в каком году вы попали по вашему в аварию?

– В 2016, меня сшибла машина в Петербурге, утром, 3 июля 2016 года, это было воскресенье.

– Нет, причина вашей комы, авария, произошедшая в Москве, 12 августа 2018 года, в ночь со среды на четверг.

– Жесть, – все, что смогла выдавить из себя ожившая. – То есть, я не помню последние пять лет?

– А до этого? До этого помните?

– До этого, да. А потом тот наезд и я в обморок упала, пока скорую вызывали и все, дальше чистый лист.

Она нерешительно начала озираться по сторонам, Семен не мог понять, что же она ищет.

– Простите, пока вы не ушли, а можно мне зеркало?

Врач собрал свои записи и направился к выходу, затем остановился у самой двери:

– Катерина, мы ограничили вам доступ к зеркалу, чтобы вас не шокировало то, что вы увидите. Как бы вам сказать, ваша внешность претерпела ряд изменений.

Катя заметалась на койке.

– Прекратите, не беспокойтесь вы так, вы прекрасно выглядите, просто иначе, чем привыкли, мне кажется. Вам будет комфортнее с девушкой вашего возраста это обсудить, думаю. Давайте-ка я вам Любушку нашу пришлю, она к вам и так как к сестре прикипела – он улыбнулся и был таков и только хлопок двери подсказал, что Семен ретировался из палаты.

«Черт…я боюсь…а вдруг то, что я увижу меня добьет?!»

Она медленно вздохнула и начала отсчитывать минуты до прихода Любы.

Глава 6

– Катерина, можно я Катей вас звать буду? Мне Семен Федорович разрешил вам зеркало принести, – радостно пропела появившаяся из ниоткуда Люба. Катя так потонула в собственных мыслях, что не заметила, как та вошла в палату.

– Конечно, Любовь, – закивала она, – вообще, давай на ты, мы ровесницы, я себя и так чувствую неуверенно, если еще и на вы, совсем неловко будет.

Люба просияла и протянула девушке размером с тетрадный лист зеркало. Катя зажмурилась, «гадкое зеркало и почему оно у них такое маленькое…», она мысленно досчитала до 7, на большее ее терпения не хватило, и уставилась на отражение своего лица.

Из отражения на нее смотрело бледное существо, только отдаленно напоминающее ей саму себя.

«Твою ж мать!!! Хоть понятно, что от меня скрывали. И вот это чудовище лицезреет мой пусть и незнакомый, но сногсшибательный муж!»

Черные круги под глазами, полупрозрачные веки и огромный алый шрам на виске, это было первым, что бросилось ей в глаза. Теперь Катя пыталась собрать новый образ воедино.

«Хоть морщин нет и вынужденная диета из искусственного кормления, для тех, кто в коме, себя оправдала…фигура стала только изящнее…но этот уродский шрам! И как мне теперь с этим жить! Ужас! Ну просто спящая красавица из фильма ужасов.»

Люба доверительно приблизилась:

– Кать, вы…ой, – она запнулась, – то есть ты не переживай, а то у тебя глаза округлились так, что сейчас выпадут из орбит, – она задорно засмеялась.

– Да уж, не переживать – это хорошо, только я не ожидала, что все плохо-то так, – в ее голосе проскользнула горечь.

– Да как же плохо! Отлично! – запричитала собеседница, а потом тихо-тихо продолжила, – ты не говори только никому, я, ну точнее даже не я, а мы с ординаторами однажды из Тамариного кабинета папку с твоими данными свистнули.

Люба настороженно оглянулась, боясь, что ее услышат.

– А то твое дело, оно под замком, нам не показывали, а нам интересно до жути было. Про таких как ты пациентов в медицинских журналах пишут, а тут ты прямо у нас в больнице и посмотреть никто не дает. В общем, там, кроме медицинских, были и данные по клинике в Корее.

Катю пробил озноб и предвкушение, Люба явно боялась, но очень хотела открыть ей тайну.

– Ну и? Что меня из Кореи к вам привезли я и так уже поняла,

– А тебя не удивило, что не из Германии или США?

– Вообще, да, странно, вроде звезд возят лечить в Европу, да и Корея дальше, – девушка задумалась.

– Вот именно! А все потому, что Корея самая передавая страна по пластической хирургии. – голос Любы стал еще тише, – так в твоем деле были выписки и фото: до аварии, сразу после аварии, – она зажмурилась, – это ужас на что ты похожа была, ни одного живого места. А потом были фото в динамике, больше тридцати операций. Тебе даже кожу выращивали! Несколько корейских хирургов даже статью об этом публиковали, о тебе, инновации в области пластики.

Из Катиных легких словно разом выбили весь воздух. Она снова пригляделась к отражению, торопливо ощупывая нос, лоб, брови.

– Серьезно? Не шутишь? Вроде бы на месте ведь все, ну не считая шрамов.

– Абсолютно, у тебя только от ожогов 26 процентов тела пострадало, и шрамы сначала, судя по фото были повсюду, а те что есть, это почти можно сказать и нет ничего. А на лбу, пфф, челку отрастишь и дело с концом. – она протянула руку к зеркалу, – пойду отнесу его, я так-то показала вроде.

Люба собиралась уже уходить, когда Катя окликнула ее.

– Люб, меня завтра забирают домой, но ты не против будешь, если я позвоню тебе после выписки, ну или встретимся где. У меня нет никого в Москве, ну или есть, но я не помню их, даже и поболтать не с кем по-женски. А ты тут самое светлое лицо и заочно больше меня обо мне знаешь.

Люба покраснела и довольно проворковала:

– Ой, а я с удовольствием. И правда, это ты со мной знакома месяц, а я с тобой почти полтора года. Да и друзей у меня, знаешь, не много. Я одна тут, и работа, работа, работа, а так хоть отвлекусь. Все не капельницы ставить. Я тебе завтра утром расческу привезу, приведем тебя в порядок, ну и телефон свой чиркну, а ты там как оклемаешься, звони.

Глава 7

Люба не обманула, привела Катю в относительный порядок еще с утра. Волосы они решили стянуть в незамысловатый хвост, шрам на лбу все равно требовал серьезной маскировки, которой в наличии не было. По доброте душевной, кроме расчески, девушка принесла и одежду, которая может и была простовата, зато села на Катю, как влитая. Это было приятно, забота, по которой Катя скучала. Поклявшись, что все вернет и позвонит, как только появится возможность, девушка попрощалась с новоявленной подругой и как на иголках в ожидании ерзала по койке.

За полчаса до назначенного времени, с порывом ветра, в комнату ворвался знакомый аромат дорогого парфюма и его обладатель.

Лицо мужчины напоминало маску, черты заострились, он был бледен. Кате от этого стало еще горче.

«Прекрасно, ты таки меня рассмотрел и ужаснулся».

– Я говорил с врачом…– он на секунду замолчал, голос был очень встревожен,– он сказал, что у тебя частичная амнезия, – он снова остановился, в глазах отразилась такая боль, что Кате стало неуютно,– ты правда совсем меня не помнишь?– тихо закончил он, буравя ее взглядом.

«Эмм…какие мы сообразительные…ну вот сейчас он услышит желаемое и снова исчезнет…а жаль…такой красавчик..», ей стало как-то неуемно грустно. Даже злорадствовать не хотелось, хотелось тихо забиться в угол и разреветься, от чувства собственного бессилия и отсутствия хоть какого-то контроля над ситуацией, однако, именно этого она сейчас не могла себе позволить. Собрав всю свою волю в кулак, она пыталась остановить наворачивающиеся на глаза слезы. Медленно повернула голову, по направлению к окну, так, чтобы предательские слезинки , сию минуту норовившие скатиться по щекам, не показались ему.

– Странно правда…только с утра было солнце, а теперь идет дождь… – отрешенно протянула девушка.

– Ты действительно меня не помнишь? – медленно, но четко повторил мужчина.

«Ясно…от ответа мне не уйти…»

Катя устало вздохнула, и, продолжая смотреть на плачущее небо, тихо выдавила из себя такое ранящее, такой обидой отдающееся в ее сердце слово:

– Прости, но нет.

Он подскочил к ней и, прижав к груди, начал гладить ее волосы.

– Боже, не переживай…мы все исправим… – зашептал он ей в макушку, мы вернем тебе воспоминания…вернем их вместе,– в голосе звенели нотки отчаяния и безудержная нежность.

« ВМЕСТЕ!!! ДАААААА!!! На сегодня самоубийство отменяется».

В душу ворвалась, сметая все на своем пути, радость.

– Прости… – еще раз пролепетала девушка.

– Что за бред! За что ты извиняешься? Думаешь, я на тебя за это злюсь? Я этих горе-врачей убить готов, еще хотели, чтобы ты тут лишний месяц мариновалась, проморгали амнезию, не сообщили, когда в себя пришла, – его глаза заискрились, – И вообще, это я виноват, если бы не…– он не закончил свою фразу, будто одергивая себя, – в общем, не важно. Ты жива – это главное!

«Так, а рыцарь-то…кажется, чего то не договаривает и, видимо, не такой уж рыцарь», пронеслось в ее голове, «ладно, это мы отложим, есть тысяча более важных вопросов».

Пока она размышляла, он подхватил ее на руки и, бережно обнимая, вынес из палаты.

– Твои вещи, документы и необходимые лекарства уже в машине, – пояснил мужчина, быстро покрывая с Катей на руках расстояние до выхода на стоянку.

Он настолько обворожительно улыбнулся, что если бы Катя стояла, у нее бы подкосились ноги. В его глазах загорелись озорные огоньки:

– Придется влюблять тебя в себя заново!!! Понеслись!!!

Он рванул по больничному коридору, настолько быстро, что она решила зажмуриться, вцепившись изо всех сил в его шею. Романтичный трепет сменили холодные щупальца страха.

«Господи…о боже…только не урони…спаси и сохрани…Черт…ну почему я не помню ни одной молитвы …»

Глава 8

– Обалдеть, какая ты легкая! – мужчина выглядел довольным как кот, – могу тебя опустить? Сама стоять сможешь, пока машину открою?

Катя недовольно фыркнула:

– Отпусти уже, конечно, могу, – на парковке было людно, Катя смотрела во все глаза вокруг. Из палаты ее окно выходило на прибольничный парк, унылую не самую ухоженную аллейку с парой скамеек, где иногда прогуливались пациенты. А тут была настоящая жизнь, за парковкой открывался выезд на людную улицу, сновали машины, двое голубей у лужи пытались поделить что-то, отгоняя нерадивого воробья. Было хорошо. Небо серыми рваными облаками заволакивало солнце, дождь почти прекратился, редкими мелкими крапинами давая обещание вернуться. Катя оперлась о капот и поежилась. Прохладный ветерок пробрался под кофточку. Она снова ощутила волну благодарности Любе, которая, в отличие от самой девушки, или ее новоявленного мужа, подумала о выписке и весьма прохладной погоде, поделившись теплой одеждой.

«Интересно, если бы не Люба, он бы меня в больничном халате забирал?», немного раздраженно подумала Катя. Мужчина бесцеремонно сгреб ее в охапку, закладывая на пассажирское сиденье как куль с мукой.

– Ай, ты что творишь? Я сама бы села!

– Уже села раз сама, – недовольно сведя брови, мужчина перегнулся через нее, застегивая ремень безопасности как на маленьком ребенке. Катя вопросительно на него посмотрела:

– Ты теперь как в мультфильме про «двое из ларца» все за меня делать будешь? Я же не калека..

– Буду, – он легонько чмокнул ее в кончик носа, – тебе волю дай, потом вся королевская конница, вся королевская рать, – на распев продекламировал мужчина, – не может Шалтая, не может Болтая, Шалтая-Болтая.., – снова лучезарно улыбнувшись, выдавая некое воодушевленное нетерпение, он захлопнул ее дверь, быстро обошел машину и вальяжно вплывая за руль закончил, – собрать!

Что на это ответить, Катя не нашлась. Было неловко и, протянув руку к магнитоле, она включила радио.

Авто легко и быстро набрало скорость, из колонок динамично надрывался незнакомый голос, на Катю же свалилось понимание того, как много она пропустила, она всегда подпевала любой песне на радио, а эту не знала, могла поклясться, что слышала впервые. Они свернули на такое же как и все вокруг, неизвестное Кате шумное шоссе. Стрелка спидометра все ближе подходила к предельной отметке, он разгонялся все сильнее. Катя вжалась в сиденье, боясь шевелиться, чтобы не дай бог, не отвлечь его от дороги, по которой он, рассекая воздух, гнал, оставляя позади все, что попадалось на пути.

«Надо отправить благодарственное письмо тому, кто вставил в конструкцию этой шикарной иномарки подушки безопасности…»

Резкий поворот, от которого сердце девушки ухнуло в пятки. Она резко повернулась в его сторону, зло уставившись на его точеный профиль. Он выглядел холоднокровно и отрешенно, не отводя взгляда от дороги. :

– С-сба- а-вь! Сбавь скорость! – зашипела Катя. Его взгляд вскользь прошелся по ее щеке, остановился на груди, затем заскользил ниже, упираясь в колени, задержался на секунду.

– Смотри на дорогу!

Справа мелькнула газель, парень вздернул взгляд на трассу и плавно, играючи, вывернул руль влево. Кате показалось, что они едва не задели ее. Авто выровнялось, он снова посмотрел на нее. Она нервно впивалась в обивку.

– Что с тобой? Прямо ты и не ты, такая напряженная, – его губы скривились в ехидной улыбке, – Расслабься, ты всегда любила скорость. Или ты мне не доверяешь?

Катя негодовала:

– А должна? Я не знаю тебя! Я чуть не сдохла в аварии, а ты несешься так, будто опаздываешь на пожар!! Или считаешь, что в одно дерево молния дважды не бьет?! – нервный голос перешел на фальцет.

«Напряжена?! Да я сейчас умру от страха. Душа уже отделяется от тела! И когда мы приедем, я обещаю, нет, я клянусь, я вытрясу душу и из тебя!»

Сердце заходилось, резко стало не хватать воздуха, Катя прерывисто глотала его ртом, но казалось, до легких он не доходил, в глазах начало темнеть.

– Притормози, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста – начала жалобно заходясь умолять девушка, как мантру бубня, – пожалуйста, пожалуйста…

Он сбавил, переходя на среднюю скорость. Катины глаза заволокло слезы, она тихо поскуливала, скрыв лицо в ладонях. С соседнего сиденья послышалось сконфуженно:

– Я думал, тебе понравится, прости, – машина встала на обочине, он резко перевел тему, – Стоп, с тобой все в порядке?

В голосе слышалась тревога. Почувствовав его руку на колене, Катя злобно зыркнула на него, заплаканные веки покраснели и она процедила:

– А сам как думаешь? – дернув коленом, скидывая его ладонь.

Звенящую тишину в машине разорвал ритмичный бодрый стук. Оба вздрогнули повернувшись в его сторону. Мужчина на глазах вытянулся в одновременно строгую и неуловимо вальяжно-горделивую позу, не отрывая взгляда от стучавшего, он до автоматизма выверенным движением, нажал на кнопку и стекла поползли вниз.

– Лейтенант Семенов Станислав Федорович, ваши документы, пожалуйста. – отрапортовали из окна. Катю как током прошибло от этого имени, разум цепляясь за знакомое, вовремя выдернул из оцепенения. Она сфокусировалась. За окном стоял сотрудник ГИБДД, его взгляд оценивающе окидывал салон. – выйдите из машины.

– Излишне, – холодно проговорил ее компаньон, продолжая смерять полицейского взглядом змеи, не вовремя потревоженной в ее дреме, и медленно протянул документы – полагаю, все в порядке?

Катя настороженно наблюдала, холодный озноб прокатил по спине, от леденящей колкости некогда бархатного баритона. Волоски на теле встрепенулись вместе с волной мурашек. Она не могла отвести взгляд от этой гипнотизирующей, но пугающей по необъяснимым причинам картины.

Зрачки полицейского расширились, он перелистнул документы, встряхнул головой, будто прогоняя наваждение, снова посмотрел в машину и уперто повторил:

– Выйдете из машины, следуйте за мной, – отходя от дверцы, давая водителю возможность открыть дверь, однако тот не шелохнулся, небрежно, как само собой разумеющееся монотонно повторив:

– Мы оба понимаем что излишне, причина остановки?

Упертый лейтенант и не думал сдаваться.

– Попрошу выйти и проследовать за мной.

С усталым выдохом, мужчина резко открыл дверцу и плавно вышел:

– Что-то нарушил? – он вытянулся в струну, будучи по Катиным прикидкам, головы на две выше полицейского, деловито захлопнул дверцу и, вальяжно облокотившись спиной на авто, исподлобья сверлил лейтенанта.

– Превышение скоростного режима, создание аварийной обстановки на дороге, – отрапортовал сотрудник ГИБДД, все так же подозрительно оценивая не только фигуру мужчины, но и происходящее в машине, – почему так резко затормозили? Подрезали грузовой транспорт, неаккуратно маневрировали?

Кате хотелось выпрыгнуть вон и броситься к спасительному менту, кричать, плакать, но уехать с ним, медленно уехать, уехать домой, где бы не был дом. Списав свои мысли на панику, она попыталась успокоиться, размеренно дышать, но озноб и щемящие чувство ужаса не отступали. Ее провожатый словно гипнотизировал собеседника, лейтенант снова оцепенело стоял, пытаясь не то поймать нить разговора, не то погруженный в свои какие-то мысли.

– Катались, мою спутницу затошнило, а маневр был уходом от столкновения, – он сунул в карман руку, протянув, как фокусник карту в ладони, 3 оранжевые купюры. Рука лейтенанта робко подалась навстречу. Неожиданно, тот одернулся.

– Ну так, договорились, полагаю? Мои документы! – требовательно проговорил змей, все так же протягивая руку.

– Ваша спутница в порядке? Помощь не требуется? – он наклонился так, что его лицо спустилось на уровень лица Кати, – вы в порядке, девушка?

–Д-д-даа, – запинаясь, ответила та, чувствуя, что паника снова накатывает волной, а глаза заполняются влагой.

Лейтенант покосился на мужчину и спиной начал пятиться к патрульной машине. Документы он так и не вернул. Резко развернувшись на пятках, он нырнул внутрь.

– Серег, пробей на штрафы-ка, очень они странные. Девка зашуганная сидит, мужик скользкий какой-то.

Лысоватый полный мужчина забрал документы и быстро начал печатать на ноутбуке, отвечая недовольно:

– А тебе то что? Ты маньяков, чтоль ищешь, нам премию собрать к 1 сентября надо, у меня Светка вон, в 7ой класс уж, за лето вытянулась, форму надо новую, а ты тут все сиськи мнешь с каждым. Нормальная тачка же, ну и молча бы постриг его и «счастливого пути вам». Там кроме превышения скорости и предъявить нечего.

– Ты не отвлекайся, что по штрафам у него?

– Да нет ничего. – Лейтенант фыркнул, вызвав снисходительный смех напарника, – А ты че ждал-то? Такие разве что с камер штрафы забывают оплачивать.

Полицейский посмотрел сквозь лобовое на все так же, буквально в той же позе, стоящего водителя.

– И все таки что-то тут не то. Может он обдолбанный? Не пьяный точно, а вот наркота, – протянул задумчиво.

– А зрачки что?

– Да в норме вроде, я спецом его выйти из машины заставил. Серег, а залезь-ка в полицейскую оперскую базу, там его еще пошарь, может у него приводы были.

Лысоватый со вздохом снова начал печатать:

– Вот те делать нечего, ей богу, – вдруг замолк, протянув, – ха, смотри-ка и правда не простой мужик. Что ты там ему? Скорость вменить хочешь? – и загоготал, захлопывая и протягивая лейтенанту документы. – Иди, верни, пока погоны не слетели.

Тем временем Катя продышалась, приоткрыв окно со своей стороны, высунула лицо на улицу, втягивая ноздрями холодный воздух. По соседней полосе пронеслось мимо такси, разметая мокрые брызги.

«Нет уж, буду вести себя паинькой, пока не приду в себя. Я просто после больницы, штормит, надо помалкивать, не сопротивляться и приходить в себя. Потом решу что дальше.»

Водительская дверь хлопнула, ее спутник в своей грациозно-угловатой манере скользнул на соседнее кресло. Молча убрал документы в бардачок и в тишине завел двигатель. Катя заговорить снова не решалась, авто плыло по асфальту теперь в размеренной манере. Они ехали по незнакомым Кате улицам большого, бушующего города, равнодушная толпа циркулировала мимо, все куда-то спешили, по своим делам, по своим жизням и только Катина жизнь словно отделилась от нее, следуя где-то оторвано и параллельно от нее.

Обдумать как следует эту мысль Катя не успела, машина резко остановилась у шлагбаума, затем проскользила во двор. Он быстро вылез и, открыв ее дверцу, отодрал ее от сидения, к которому, казалось, она приросла. Оказавшись снова на улице и снова в его руках, она заерзала, намекая на то, чтобы он выпустил ее. Намек тот понял и оказавшись на твердой земле, Катя озираясь вздернула голову. Она не знала города, не знала, куда ее везут, но это здание она как будто бы откуда-то знала. Очертания знакомого шпиля сталинского ампира, подкидывало смутно узнаваемый образ.

– Ты живешь здесь? – произнесла она четко, не смотря на него.

– Нет, МЫ живем здесь!– она наконец снова потупилась на него. Тот будто подсказывая, махнул куда-то за спину, – тот подъезд, пошли?

По джентельменски подавая ей локоть, чтобы она могла ухватиться, он хищно оскалился. Катя продолжала стоять, не торопясь принять помощь. Чуть подождав, он будто переключив эмоцию тумблером, по-хозяйски обхватил руками ее талию, смыкая ладони на спине и подтягивая девушку к себе.

– Ну, что не так? Ты испугалась что ли?

– Угу, – куда-то в солнечное сплетение буркнула ему Катя. – Ты так втопил, а потом мент этот.

Сверху послышался грудной легкий смех:

– Я не подумал, честно говоря, привык что ты любишь гонять, хотел ..не знаю, думал, что ты соскучилась по драйву, порадовал, ..лять, – Катя впервые слышала, чтобы он ввинчивал крепкое словцо, было даже неожиданно. Его образ совсем не вязался с этим небрежно в досаде брошенном словом.

– Вообще-то, я боюсь скорости, – проговорила Катя.

– Интересный тезис, обсудим на досуге, – скупо хохотнуло снова сверху. Руки на спине разомкнулись, девушка отошла назад. – Так что? Идем? Или тут стоять будем?

Ей было так уютно и тепло в его сильных руках, что негодование испарилось само собой, капелька дождя упала на нос и она умиленно поморщилась, наслаждаясь моментом. Было приятно, и он, конечно, совсем не походил на маньяка, чего бы там ее подкорка не напридумывала за время краткого очного знакомства.

«И все же этот дом мне знаком», отгоняя тревогу, подумала Катя. Нет, чувства дома это место не внушало, девушка не могла поймать нужную мысль. Он снова протянул ей руку, за которую в этот раз она взяться не отказалась, потянув ее в сторону подъезда.

Они зашли явно не из центральных дверей, за добротной массивной входной группой, скрывался впечатляющий подъезд, который тоже был смутно будто знаком. Перед глазами проплыла витая кованая лестница, будто сбоку, с черного хода, ведущая к площадке с лифтами. Катя заозиралась. Чуть вдалеке, вниз по массивным каменным ступеням, светлый огромный холл с резными колоннами, освещаемый огромной парадной кованной хрустальной люстрой, какие бывали в театрах, но не в подъездах. Сама же она стояла на мраморных полах, в окружении лифтов, их было по два с каждой обозримой стороны, над каждой парой был барельеф, на синем фоне идиллия – ребятня, счастливые матери, строго одетая молодежь. Над головой обнаружился круглый купол, как в церкви, только вместо ангелов, несколько иконописно были изображены, взирающие на тебя сверху из-за белого парапета, пионеры. Слишком откровенная, броская роскошь ушедшей эпохи. Со стороны колонн, которые оказались за спиной, пару окликнул хрипловатый женский голос.

– Вы откуда? – несколько шаркающей походкой приближалась пожилая женщина, – А, это вы, я думала кто чужой, – женщина ошарашенно замерла, – Батюшки, Катеринушка Пална, живехонькая, это ж сколько тебя не было? Дай хоть рассмотрю!

Мужчина вышел вперед, преграждая старушке обзор:

– Клавдия Васильевна, потом, все потом, я ее из больницы только забрал, дайте ей дома оказаться.

Женщина вздохнула с нескрываемой грустью:

– Конечно, конечно, я проверить кто просто подошла, на парадном то охрана стоит, а тут вторую неделю с черного хода то расклейщики, то ребятня со двора, не пойму, как проходят.

Она ласково улыбнулась, смотря через его плечо на Катю, когда мужчина не обращая более на нее внимания, повернулся к девушке, оттесняя к лифтам и нажал на кнопку вызова. От такого пренебрежения к старушке, на душе стало липко и неприятно. Лифт не заставил себя ждать, и как только открылась дверь, Катя нырнула внутрь, стараясь унять тревогу.

Он молча нажал кнопку «15» и лифт ожил. Девушка ожидала вновь оказаться в его руках, но он отошел на шаг, опираясь о стенку лифта. Повисла странно неловкая пауза. Двери плавно разъехались в стороны, выпуская путников на просторный светлый этаж с несколькими квартирами. И тут Катю осенило. Она часто заморгала.

– Это что, высотка на Котельнической набережной? – неуверенно пролепетала она, ожидая, что сейчас разочаруют, – ну та, что в фильмах?

Мужчина рассеянно перевел на нее взгляд и заговорщически пропел:

– В каких таких фильмах?

– Ну, в Москва слезам не верит, – ответила девушка совсем сконфуженно.

Послышался смешок, так и не ответив, мужчина развернулся и прошел к резной двери. Решительно воткнув ключи в замочную скважину, он в приветственном жесте распахнул перед Катей дверь.

– Проходи, осматривайся, я к машине за вещами спущусь.

Катя молча, все так же озираясь, вошла, за спиной хлопнула дверь, погружая квартиру в молчаливый вакуум. Нет, тут не было слышно шагов с лестничной клетки, дорожный шум за окнами, скрипов и стуков лифта или соседских голосов. Это было жильё с большой буквы «Ж», не дешевые понты, как съемные хоромы на шестидесятом этаже в Москва-Сити, с видом на железнодорожные переезды, оживленные пыльные трассы и бесконечные стройки, где нельзя открыть окно даже на миллиметр, а в лифтах закладывает уши. Это была горделивая роскошь элитарного слоя серых кардиналов старой доперестроечной Москвы.

Глава 9

В прихожей царил полумрак. Искать выключатели сейчас не хотелось, и Катя, решительно скидывая кроссовки, прошла глубже. Под ногами скрипнула паркетная половица. Планировка смотрелась крайне необычно, девушке не приходилось бывать в подобном жилище. Из общего коридора арками расходились проходы в 3 светлых, с высокими потолками, комнаты. Стены обрамляла богатая лепнина, придавая скорее строгость, нежели «романтично разбавляя» интерьер. В глаза бросилась все та же стерильная чистота, как будто тут никто не жил. Даже обилие личных вещей, статуэтки и милые безделицы на полках были словно неживые, брошенные и забытые тем, кто некогда с любовью их собирал и безвременно покинул.

Кате мнилось, что сейчас среди окружающего, она увидит нечто, что могла бы с уверенностью вспомнить или назвать своим, но таких вещей на глаза не попадалось. Лощеная мебель «под старину» казалась тут инородной, нарочито неправильной. Катя прошла к окну, открывался вид на реку и город, было красиво. В Москве она была всего однажды, город не знала, но вид подсказывал, она в самом центре столицы. Теперь она была уверена, это действительно известнейшая сталинская высотка.

«Забавно, когда-то старшеклассницей я проспала экскурсию сюда, а теперь вот я по другую сторону», снова хлопнула входная дверь и в коридоре послышалась возня. Катя не готова была повернуться, рассматривая пейзаж за окном. По ее талии проскользили большие прохладные ладони смыкаясь в замок на животе, отчего она вздрогнула. Он же подтянул ее к груди, как плащом обволакивая спину. Она почувствовала, как на плечо опустился его подбородок, слегка огладив щекой ее щеку и послышался интимный шепот у самого уха:

– Катюш, ты такая отрешенная, немного не понимаю, что мне делать дальше, – слова его должны были быть неуверенными, но голос звучал скорее наигранно и неправдоподобно нежно.

Она повернулась, заглядывая в его лицо через плечо, хотелось довериться, признаться в своей странной нерешительности, но что-то внутри останавливало, не давая действовать. Никогда Катя не чувствовала себя настолько потерянной, настолько не в себе, чужой.

– Я и сама не понимаю, что делать дальше, – решилась она, желудок предательски заурчал.

– А давай перекусим? – сразу нашелся он, утягивая ее от окна в сторону прихожей, – вот смотри, там кухня, – махнул рукой вправо, – а там рабочий кабинет, за ним спальня и гостевая.

Он снова потупился на Катю, которая все так же стояла в нерешительности, мотнул головой, будто сам себе утвердительно отвечая на какой-то вопрос:

– Так… я просто все никак не могу поверить, что ты дома, а с другой стороны, ты выглядишь, будто впервые тут. – он снова улыбнулся, – вот уж не думал, что буду показывать тебе когда-нибудь расположение комнат.

Покачал головой, а Катя виновато закусила губу, хлопая ресницами, и пожала плечами.

– Может, покажешь, где мои вещи?

– Да, я не подумал… – он взъерошил свои волосы, пятерней расправляя их назад, – неожиданно все, я все забываю. Прости, как узнал, что ты очнулась, перелет был долгий, я не в стране был, сразу из аэропорта рванул к тебе, метался туда-сюда, хотел как лучше организовать все, подготовить, а в спешке в этом нервяке все из головы вылетает.

Сумбурные объяснения как бальзам легли на сердце:

– Ничего, я понимаю…наверное, – она потерла глаза, – блин, я просто сама в замешательстве, не извиняйся, в голове вата какая-то.. странно себя чувствую, неловко…

– Странно, это что-то болит? Голова кружится? – в голосе снова сквозила тревога и девушка постаралась его успокоить.

– Нет, нет, не волнуйся, просто.. странно…не знаю, как объяснить, – она запнулась, – просто так много всего нового на меня свалилось.

Он облегченно заулыбался и поспешил в сторону «кухни», кидая:

– Я понимаю, правда, чего можно ожидать после такого больничного как у тебя? Ты осматривайся, я пойду пока накрою, – и скрылся за поворотом.

Девушка прошла следом, не доходя до кухни, заглянула в так называемый кабинет. Тут было теплее, стены отделаны благородным деревом, десятки полок с увесистыми томами старых и не очень книг. Мягкий ковер, в котором утопали стопы, густого зеленого оттенка мокрой травы, глубокое уютное кресло с оттоманкой, напротив лепной, в старом стиле камин с изразцами. Катя прошла вдоль книжного стеллажа. Библиотека была богатой. Пройдясь кончиками пальцев по корешкам книг, она глубоко вдохнула, впитывая аромат книжной пыли. Камин напротив сиротливо взывал. Катя в два шага прошла в центр только сейчас обратив внимание на нишу справа от него. От основной комнаты ниша была отгорожена китайской ширмой. Никак не подходив к основному декору, она удивительным образом гармонично вписывалась сюда. Ширма была невероятна, Катя зачаровано подошла, резные основания сливались в единый узор с размытой акварелью полотен, которые сначала показались девушке бумажными, но вблизи оказались тончайшим, кое-где будто истлевшим шелком. Катя готова была поклясться, что таким экспонатом мог бы гордиться любой мировой музей, ширма точно была антиквариатом, от нее пахло историей, хотелось рассмотреть каждый миллиметр. Девушка внимательно вглядывалась в детали, замысловатые узоры, переплетение шелковых нитей, аккуратно обходя находку. Теперь, обойдя ширму, Катя поняла, что ниша вовсе не была нишей, а скрывала целую мини-комнату. Посреди массивный рабочий стол из красного дерева, а вокруг эркерные окна, занавешенные тяжелыми бархатными гардинами. Вот они то точно были тут инородным пятном.

«Какая безвкусица», с жалостью подумала девушка, обогнув угол стола. Отодвинула удобное кресло и плюхнулась внутрь.

«Мммм, большой босс.» На столе, как и повсюду, царил идеальный порядок, стопкой сложена белая писчая бумага, ручки в выемках, фото в рамке. Сейчас Катя обратила внимание на снимок, на нем была она, в белом подвенечном платье, излишне закрытом, на ее вкус: глухие рукава с вышивкой, кружево, облегающее торс уходило под горло, от пояса чуть другого оттенка атлас в пол. Высокая вычурная прическа, строго держала волосок к волоску, фата, невероятной длины уносимая ветром куда-то за край снимка, букет из водяных лилий-кувшинок на длинных стеблях и грусть, сквозившая из загнанного взгляда. На снимке она выглядела потерянно, так же как и чувствовала себя сейчас. Ее жених стоял рядом, его волосы были чуть короче, он в пол-оборота повернут к ней, он выглядит счастливым, смотрит на нее с обожанием, она же смотрит в кадр, холодная и собранная. Он легко придерживает ее за руку, но они словно не вместе, будто вот-вот ее пальцы выскользнут из его ладони.

«Как странно, ни разу не видела таких свадебных фото, а ведь это он посчитал достойным рамки на столе.» Катя снова отогнала щекочущую душу тревогу, тряхнула головой и встала.

– Катюш, ты где? – послышалось из прохода, и из-за ширмы показалась голова, – пойдем, я все приготовил.

Катя неуверенно встала и последовала за мужчиной на кухню.

Галантно отодвинув стул, он предложил ей сесть. На столе в центре красовалась супница из фаянса. Рядом изящный серебряный половник. Вообще, все приборы были из серебра, и стол был действительно не просто накрыт, а сервирован. Все стояло педантично и четко: несколько тарелок по всем правилам: под закуску, суп, второе. Справа и слева ряд вилок и ложек разного размера, сверху тканная салфетка свернутая в идеально-ресторанную розу. Из еды – суп, салат из горы разномастной зелени, фрукты, блюдо с тушеными овощами.

Суп девушка не хотела, было потянулась к тушеным овощам.

– Ты что делаешь? – шикнул спутник озадаченно.

– Ничего..хотела положить себе, – рука с ложкой затормозила на полпути от блюда.

– Ты хотела положить овощи этим? – недоверчиво ткнул он указательным пальцем в ее ложку. Катя молчала, в упор смотря на собеседника. – На подносе под блюдом лопатка для гарнира.

– Ммм, прости, – проговорила девушка сконфужено, – забыла..

– Забыла что? Этикет? – неприятно хмыкнул мужчина, привстал, взял ее пустую тарелку и лопаткой, на которую указал, начал накладывать ей порцию.

Катя совсем стушевалась и опустила руку. Он бесшумно поставил перед ней тарелку.

Решив переключиться, она начала поиски дополнения к овощам. Мясо или рыба, но ничего на столе найдено не было. Она подняла взгляд на мужчину и вдруг осознала, что до сих пор не знает его имени. Ведь она все еще не спросила его, не уточнила у врачей при выписке, просто упустила этот вопрос.

Чувствуя как краснеет, снова потупилась на собеседника: «Какая же дура, как я могла до сих пор не спросить. Как уточнить теперь? Как к нему обращаться? Эй ты?»

Зажмурилась, потирая большим и указательным пальцами глаза, собралась с мыслями и на одном дыхании выпалила:

– Знаю, что сейчас покажусь совсем дурой, но я не помню твое имя.

Собеседник, уже приступивший к своей трапезе закашлялся, подавившись.

– Ты серьезно?

– Ага, – уже скомкано проговорила Катя.

– Да-ааа, – протянул мужчина, выпуская из рук приборы. – Что ж, будем знакомы, Катерина Павловна, – он порывисто встал, протягивая через стол руку, – Алексей Вельд, – на лице заиграла искристая по-мальчишески открытая улыбка во все 32 зуба, – будем знакомы!

Вместо рукопожатия, он скорее не поднес, а дернул Катину ладонь к губам и чмокнул ее в кончики пальцев. Девушка ойкнула и снова покраснела.

– Ну, раз мы теперь знакомы, Алексей,

– Лекс, – перебил ее Леша, – друзья и близкие зовут меня Лекс.

Она кивнула:

– Хорошо, Лекс, а где мясо или рыба? – протянула она, кивая в сторону стола.

– Шутишь? – недоверчиво проговорил он в ответ, – ты не ешь такое.

Катя поморщилась вопросительно:

– Не ем какое?

– Ну, мясо, ты не ешь его.

– А ты? Ты его ешь?

Он уставился на нее с недоверием:

– Нет, конечно, только растительная пища, мы же не варвары, животные тоже обладают сознанием, душой, потребление трупного яда явно ни уму, ни сердцу, убивать организм энергией смерти, зачем? Погоди, там на блюде около супницы, тофу, положить тебе?

« Я – веган? Я? Человек, которого растили на котлетках, шашлыке и сосисках. Что еще за бред про нелюбовь к мясу», подумала Катя, недоверчиво прищурившись. Собеседник явно негативно относился к мясным блюдам и лезть на рожон Катя не решалась.

– Да, положи, – проговорила она, – пожалуйста.

« Тофу, а что это? Соевый сыр? Ни разу не пробовала.. Ну, может и действительно вкусно».

– Лекс, а что еще я не ем? То есть не ела, – она запнулась, – ну то есть…в общем, расскажи, а что я ем.

Парень снова сиял улыбкой:

– Ягоды, грибы, фрукты, кокосовое молоко, да много что. Ты любишь крупы, особенно киноа и ризотто из перловой крупы.

– Кино…что? – переспросила Катя недоверчиво.

– Киноа, ну…крупа такая, на пшенку похожа или на кус-кус, – парня разговор забавлял, потому что с каждым словом, он становился все веселее.

– А молоко, яйца, рыба? – требовательнее спросила девушка.

– Нет, ничего из этого!

– Чем молоко то не угодило? – получилось более возмущенно, чем она рассчитывала, – для получения молока никого не убивают же.

– А ты помнишь, в каких условиях его собирают? Чем колют этих коров и коз, как гноятся от доильных аппаратов у них соски. Фу. Нет, ты такое в рот тащить не должна.

« Бред какой. А белок? Ладно, помолчу, он, кажется, настроен воинственно». Она вздохнула и начала ковырять вилкой пустые овощи.

Через минут десять обед был завершен, Катя чувствовала себя лишь слегка перекусившей, тофу ей не понравился, оставшись лежать в тарелке.

– Да, малыш, аппетит у тебя, конечно, после всего этого приключения не очень.

Она промолчала, встала, со скрипом отодвинув стул.

– Слушай, а давай выпьем, а? Я видела в комнате камин, хочу утонуть в том кресле с бокалом виски в руке и поболтать. – она старалась очень аккуратно подбирать слова, чтобы больше не оказаться в глупом положении. Время было идеальное, солнце завершало свой путь, степенно погружаясь за линию горизонта.

– Ну, иди, – мягко проговорил парень, – кресло тебя ждет, я только со стола уберу.

«У него пунктик что ли? Все по правилам, сервировать – убрать. Начищенное столовое серебро, супница. Я видела супницы только как часть набора у бабушек в сервантах, а тут – используется. Простой семейный ужин, но с такой помпой, этикет не нарушать, удивительно, что руки мыть не погнал меня». С такими мыслями, Катя дрейфовала по мягкому ковру к своей цели. Вольготно развалившись в кресле, подмяла ноги под себя. Чуть задержавшись, в комнату с двумя стаканами продефилировал Лекс.

Кате вручили янтарный напиток, щелкнули какими-то тумблерами, камин начал разгораться и статная фигура примостилась на оттоманку у ног девушки.

Глава 10

Она с наслаждением прикрыв глаза, отхлебнула и резко закашлялась, отчего напиток пошел из носа.

– Тьфу, что за дрянь? – обтирала Катя рот тыльной стороной ладони.

– Сбитень, – спокойно проговорил Алексей, – тебе нельзя алкоголь.

– Ну эту дрянь я точно пить не стану, – возмутилась Катя, – что есть еще? Может вина? От бокала вина никто еще не умирал.

Парень отрицательно покачал головой:

– Никакого вина. Могу предложить минералку или сок. Аааа, ну и чай, могу даже масала сделать на миндальном молоке.

Со вздохом, Катя покачала головой:

– Просто чай, – мужчина подскочил и уже через минуту протянул крохотную фарфоровую чашку на блюдце, занимая прежнее место.

– Кать, ты поговорить хотела, – она зачарованно смотрела в огонь, отпивая ароматный чай с привкусом клубники. Его рука легла на ее колено и начала легко поглаживать ноги.

– Понимаешь, – начала неуверенно, – я не помню многого, точнее я вообще не помню последние пять лет.

– Пять? Это много. – задумчиво протянул Лекс,

– Я даже не знаю, что спросить. С чего начать….

– Давай сначала и начнем, ты пей чай, не напрягайся, ты отдыхать должна, сегодня чуть посидим и спать, я завтра освободил время, буду весь день с тобой. – он повернулся к ней спиной и положил голову ей на колени, заглядывая в ее лицо снизу. В глазах отражались отблески язычков пламени. – Мы познакомились на гонках.

– На гонках? – встрепенулась Катя.

– Ага, говорил же, ты любишь скорость. Ты не пропускала ни одного заезда в сезоне, я тогда увидел тебя в вип-ложе и обалдел от твоей энергетики. Знаешь, это было так непривычно, мое окружение, все эти высокомерные бизнесмены и доступные обряженные в меха телки с ними и ты, как свежий воздух, ты так отчаянно болела, даже что-то скандировала.

Катя стянула резинку с его волос, и они рассыпались золотыми колосьями по ее коленям, поблескивая. За окнами уже смеркалось. Последний лучик закатного солнца расчертил небосвод,

– А я уж думала, я и гонщицей успела побывать, – промурлыкала Катя.

– Нет, – со смехом продолжил он, – я не мог забыть тебя, начал каждую неделю ходить на соревнования, выискивал глазами в толпе, обшаривал трибуны, а потом мы снова пересеклись. На тебе был смешной сарафан в розовый горошек, – он улыбнулся, полуприкрыв веки, – и алые шпильки.

– Помнишь, в чем я была? – удивилась она.

– Как не помнить, у тебя каблук застрял, и ты не могла его вынуть, чертыхалась как гоблин, создав пробку на входе на стадион. Только ты могла додуматься, пойти на гонки на шпильках. У – ни –кум , – протянул мужчина с нежностью.

«А вот это на меня похоже», она силилась представить себя на бушующей трибуне, но гонки? Гонки никогда особо не привлекали. Да и знатной болельщицей она не была.

– И мы встретились и полюбили друг друга? – она пропустила пряди сквозь пальцы, наслаждаясь их мягкостью.

– Да, мы встретились и , – он замешкался, – полюбили друг друга, стрррррастно.

Последнее слово походило на пошловатый рык, но Кате понравилось.

– Как-то маловато для полной картины. А у нас есть фотографии, видеозаписи? Может, я так что-то сама начну вспоминать.

– Да, завтра все покажу. Доктор сказал, что воспоминания вероятно будут приходить вспышками. – мужчина снова запнулся задумавшись на секунду, – но еще меня предупредили, что вываливать на тебя все сразу нельзя.

Катя согласно понимающе закивала головой.

– Устала? Давай, наверное, на сегодня хватит, ложись, завтра продолжим.

– Да мы и не начали толком, честно говоря, – сама же Катя недовольно зевнула.

– Вот видишь, организм требует, пойдем? Спальню покажу. – немного разочаровано, Катя начала подниматься, Лекс поднял голову, встряхнувшись.

– Погоди-ка, раз у нас все снова впервые сегодня, – подхватил Катю на руки и понес в комнату, с которой та была еще незнакома. Он быстро пронес ее мимо зала, и ногой открыл массивную дверь. Катя подметила, что дверь вообще кажется, была только сюда.

– А где проходили гонки? – девушка решительно не была настроена на сон.

– Всмысле где? На автодроме под Федюково, в Москве больше и негде, если не ралли по бездорожью – непонимающе, протянул мужчина в ответ.

Катя окинула взглядом новое пространство. Ее пронесли по полутемной комнате, и уложили на мягкое ложе. Странно, в комнате вовсе не было огромной двуспальной кровати. Здесь стояла премилая розовая полуторка.

«Еще одно инородное тут тело», про себя отметила Катя. Слишком нелепо это розовое нечто смотрелось среди прочих пастельных тонов.

– Я ничего не стал менять в твоей комнате, завтра осмотришься, – он как ни в чем не бывало улыбнулся своей обворожительной улыбкой и чуть сдвинув ее, сел на покрывало рядом.

– Леш, ты вроде говорил, что комнат 3 и одна из них – спальня, но тут одна кровать. – сказала она с намеком на объяснения.

– А-а-а, у нас планировка такая, – понимающе закивал он, – как в кабинете, вот там арка, – махнул он в противоположный угол, – видишь, за парной ширмой.

Действительно, в указанном углу стояла похожая на кабинетную ширма, рисунка было не разглядеть в темноте. Алексей потянулся к стене над Катиной головой, и по комнате разлился теплый неяркий свет.

– Смотри, слева от ширмы твоя гардеробная, а за ширмой арка в спальню. Я бы хотел, чтобы ты спала со мной, но пока боюсь навредить, ты хрупкая, я слишком долго боялся тебя потерять насовсем.

– Перестраховываешься? – улыбнулась Катя.

– Что-то вроде того, – немного виновато протянул мужчина.

Его руки оказались на талии, подтягивая кофточку наверх. Катя подняла руки, позволяя снять с себя верхний слой. Он, скользя, потянулся к пуговице штанов. Секунда и холодные пальцы оглаживают живот, лязг металлической молнии, и Катя вздрогнула, отстраняясь.

– П-прости, прости пожалуйста, – она сдвинула его руки на бедра, прикрытые тканью, – не обижайся, но я ..

Он не дал договорить, стремительно приближаясь к ней губами, слету проскальзывая языком в ее рот. Катя уперлась ладонями в грудь, стараясь сохранить дистанцию. Он требовательно наступал, заставляя ее откинуться на подушку и нависая сверху. Резко отпрянул, горящим взглядом обводя ее фигуру и вновь возвращаясь к лицу.

– Нет, это ты прости, – послышалось чуть сбивчиво, – пока рано, я понимаю.

Лекс отсел на край кровати.

– Я вообще-то хотел помочь переодеться, ты вроде, как врачи говорили, нуждаешься в уходе. – фыркнув, он снова резко встал, почти пробежав до гардеробной, юркнул туда и вернулся со свертком – вот, пижама твоя.

– А можно, ты выйдешь, а я сама? – Катя неуверенно потупилась на сверток.

Лекс кивнул и стремительно молча ретировался за ширму.

В голове творился сумбур. За прошедший день настроение ее скакало от «я хочу его немедленно» до неописуемого страха не один раз, окончательно запутав Катю. Перепады настроения бывали всегда, девушка вполне понимала это, но так, пожалуй, ни разу. Оставив попытки слепить воедино картину последней пятилетки, она пыталась хотя бы сложить свой собственный образ из обрывков фраз и окружающей обстановки. Девушка что рисовало подсознание, была совсем другой. Было загадкой, как прожив 20 лет одним человеком, она за два года превратилась в эту героиню: гонки, Москва, роскошь, авария, мотоцикл, статусный богач и красавчик в мужьях, вроде бы горячие губы и холодные до дрожи пальцы, навязчивые мысли и иррациональный страх. Она понимала, во всем этом еще предстоит разбираться.

Натянув на удивление уютную фланелевую пижаму, она стопкой сложила Любины вещи и впервые опустила голые ступни на пол. Пол был очень теплым, это чувство будоражило. Схватив одежду, она решительно направилась в сторону ширмы:

– А ванна?

Из проема показалась знакомая голова:

– Переоделась? – поинтересовался Лекс, выхватывая из ее рук ношу. Взгляд упал на них и парень поморщился, будто от дурного запаха, – это в мусор?

Девушка расширила глаза:

– Нет-нет, ты что. Это мне одолжили, надо постирать и вернуть. Где тут уборная, корзина для грязного белья и стиралка? – он смотрел на нее, словно увидел привидение.

Катя подняла брови с непониманием:

– Я завтра сама простирну и верну, – он все молчал, смеряя ее оценивающим взглядом, – Леш, ты уснул что ли? Что-то опять не так?

– Не Леша, а Лекс, – процедил он сквозь зубы неожиданно злобно, потом моментально растеряв запал, ледяным тоном продолжил, – запомни, моя жена – не поломойка и не прачка, она не стирает и не носит подобное, а это – он покосился на сверток, – одёжа разве что для гастарбайтера, и она вернется в помойку, где ей самое место.

Катя вспыхнула и, вырывая вещи из его рук, рыкнула:

– Или что?

– Или ничего! – ледяным тоном подвел мужчина черту, – давай это дерьмо сюда.