Чужая бесплатное чтение

Глава 1. Ева

Любовь – это не то, что ты находишь. Любовь – это, что находит тебя.

(с) Лоретта Янг

Глава 1. Ева

Машина, в которой при случае можно жить, наконец тормозит недалеко от высоких кованых, сейчас открытых настежь ворот. И несмотря на все удобства, я чертовски устала ехать сюда целых пять часов. Чертовски.

— Приехали! — воодушевлённо извещает меня капитанша Очевидность по соседству и хлопает в ладоши.

Конечно, она рада — ей же тут не оставаться на целый месяц.

Чёрт, до сих пор не верю, что я подписалась на то, что подписалась...

— Ура-а, — саркастично тяну я и вслед за Эльвирой выхожу из джипа.

Эх, всё же офигенная тачка. С удовольствием покопалась бы в таком движке, как у неё.

Водитель тире охранник, оставив своё рабочее место, помогает Эле с необъятным багажом, а я осматриваюсь.

Свежий сосновый воздух наполняет лёгкие, мгновенно проникает в кровь и с непривычки кружит голову. Солнце клонится к закату, но тем не менее неслабо припекает макушку и буквально горит на открытых участках кожи. А ещё слепит. Так что дальше копошащейся группы людей у ворот ни черта не видно. Впрочем, плевать. Как бы исправительный лагерь для богатых деток ни выглядел, я в любом случае удивлюсь. И догадываюсь, что не единожды.

Мы не единственные только что приехавшие, кто разгружает миллион чемоданов... Но ладно золотые девочки, готовые переодеваться сотню раз за день. На завтрак, обед и ужин, например. А вот белобрысый пацан реально удивляет. И тем, что обесцвечивает волосы, кстати, тоже.

Четыре. Я насчитала у него четыре чемодана. На один чемодан меньше того количества одежды, что заставила меня взять с собой Эльвира. Но это просто с ней спорить бесполезно — будь моя воля, у парня чемоданов вышло бы больше.

Он, кстати, замечает мой неприкрытый интерес и, криво улыбнувшись, подмигивает по-плейбойски, а затем направляется к домику охраны у ворот. Мне тоже скоро предстоит туда идти, чтобы на целый месяц попасть в мир, в котором я абсолютно чужая.

Чёрт, это всё реально происходит?

Водитель тире охранник и теперь уже тире носильщик возвращается к машине, передав «за кордон» последний чемодан. Оттуда их доставят прямиком в мои новые покои. Хорошо уже то, что самой мне чемоданы тащить не придётся.

Эльвира встаёт рядом со мной и широко улыбается своему водителю:

— Большое спасибо тебе, Михаил! Можешь ехать обратно.

— А ваша подруга? — хмурится тот.

Да уж, на безмозглого охранника, как отзывалась о нём моя подруга, он не шибко похож.

— За ней приедет её парень, не волнуйся, — легко врёт Эльвира. — Ну всё. Передавай моим родителям привет, а ещё передай им, что я никогда не забуду то, как они со мной поступили. А возможно, и не прощу.

— Они поступают так в первую очередь ради вас, Эльвира Георгиевна, — доверительно сообщает Михаил.

Жесть. Не представляю, чтобы меня звал по имени и отчеству взрослый мужик. Впрочем, у богатых свои причуды.

— Знаю, — отмахивается от него Эля. — Ну... нам пора!

Подруга быстро подхватывает меня под руку и тянет к домику охраны, где с планшетом в руках стоит важного вида брюнетка. В чёрном брючном костюме, в такую-то жару...

Позади наших спин раздаётся звук заведённого двигателя.

Счастливой дороги обратно, Михаил.

— Напоминаю, ты несравненная Эльвира Королёва, — горячо шепчет мне на ухо Эля. — Они захотят тебя перевоспитать, вытравить из тебя всю индивидуальность, но ты им просто так не дашься. Главное, Ев, не переусердствуй. В отчётах, что они будут отправлять моим родителям, не должно проскользнуть то, что я — это вовсе не я.

— Помню — послушная, но не сломленная великолепная Эльвира Королёва, — хмыкаю я.

— Всё верно, — серьёзно кивает Эля. — Я знаю, ты справишься.

Словно у меня есть выбор.

Но, чего греха таить, предприятие мне предстоит интригующее. Уверена, в месте, где перевоспитывают золотых деток, будет много чего интересного.

— Добрый вечер, девушки, — фальшиво улыбается брюнетка на входе. Должно быть, умаялась стоять на такой жаре весь день и отмечать в своём планшете провинившихся мажорчиков. — Ваши имена?

— О, нет-нет, я просто провожающая! — не скрывая радости, заявляет Эля, чем заставляет девушку подозрительно нахмуриться. Потому продолжает она уже спокойнее: — Моральная поддержка. Эля впервые так провинилась, понимаете? Родители могли ей это простить, тем более что в случившемся вообще нет её вины, но как мы все видим... В общем, Эль, — поворачивается она ко мне, сжимает меня в своих объятьях, шепчет: — спасибо тебе. — И уже громче: — Представь, что ты на отдыхе, ладно, подружка? Надеюсь, тебе здесь понравится, и отношение к тебе будет соответствующее.

Последнее звучит как недовольная угроза, на что девушка — по всей видимости, администратор — кисло улыбается.

— Я уверена, что так и будет, — высокопарно заявляю я, пробуя войти в роль.

А ничего так. Справлюсь.

— Ну всё. За мной уже приехали. Не скучай тут, Эльвирочка, — подмигивает мне подруга и, больше не сдерживая счастливой улыбки, бодренько направляется вон. В смысле, к крутой тачке, недавно показавшейся из-за деревьев.

Смогла же уговорить кого-то переться за ней в такую даль. Впрочем, в её обаянии сомневаться не стоит. Она даже меня покорить как-то умудрилась, а я, если говорить откровенно, никогда не была фанаткой избалованных родительскими деньгами подростков.

С некоторыми из которых, к слову, мне предстоит в скором времени познакомиться и... жить.

— Эльвира, — неловко улыбаясь, представляюсь я брюнетке. — Эльвира Королёва.

Та зачем-то мерит меня цепким взглядом, делает пометку в планшете и ведёт левой рукой в глубь территории.

— Добро пожаловать в «Золотой городок», Эльвира. Твои вещи доставят в комнату, куда тебя проводит Станислав Викторович, один из кураторов лагеря. Ты как раз успеваешь в его группу. Проходи.

— Спасибо. — киваю я, а затем решаю добавить: — Вы бы сняли пиджак, всё полегче станет.

Девушка лишь слегка приподнимает брови и совету следовать не спешит. Впрочем, дело её. Хочет получить тепловой удар — пожалуйста.

Я пожимаю плечами и направляюсь к мужчине лет сорока в компании трёх моих ровесников, один из которых тот самый блондинчик, что мне подмигивал. Двое других: светловолосая девчонка, пялящаяся под ноги и обнимающая себя за плечи, и высокий парень объёмом с трёх меня. Или даже с четырёх, если вспомнить, что я преступно худая, как любит выражаться Эльвира.

Девчонка, кстати, меня немного озадачивает. Она не похожа на заядлую рецидивистку от слова совсем. Слишком зажатая, скромная и выглядит напуганной. Тем интереснее узнать, что такого она натворила, что заслужила месяц в исправительном лагере.

— Идёмте, — бросает мужчина, как только я подхожу к ним.

Бугай и девчонка не обращают на меня внимания и послушно отправляются следом за куратором, а вот блондин лукаво щурится и великодушно предлагает идти вперёд:

— Прошу, красавица.

Я едва не закатываю глаза к небу. Видел бы он меня до того, как над моей внешностью поработали специалисты под изуверским командованием Эльвиры, пел бы по-другому. Сейчас я максимально близка к внешности куклы, каких сотни: гладкие блестящие волосы, наращенные ресницы, идеальный маникюр, чистая, без единого изъяна кожа и брендовый наряд с иголочки. Да-а, мне ещё долго будет сниться в кошмарах тот день в салоне красоты...

— Меня зовут Стас, — пристраивается блондин рядом. — Была здесь раньше?

— Е...Эля, — едва успеваю я исправиться. — И нет, не была.

— Еэля? Что за странное имя? — криво улыбается парень.

— Эля. Эльвира, — поджимаю я губы и ускоряю шаг.

— А мне уже доводилось тут бывать, — не отстаёт он. — В четырнадцать. Чуть не довёл тогда предков до инфаркта, выступая в ночном клубе, где барыжили наркотой. Я диджей, — заявляет блондин самодовольно. — Помимо всего прочего, я неплохо тогда провёл здесь время.

— Не удивлена, — хмыкаю я.

— Надеюсь, в этот раз здесь будет ещё круче. В такой-то компании.

— Даже не думай, — усмехаюсь я.

А затем вижу его... Огромное здание в несколько этажей, далеко раздавшееся в обе стороны от главного входа.

Вау.

Дом похож на замок в современном стиле. Красный кирпич, белоснежный пластик оконных рам, разная высота отдельно взятых блоков, словно здание наращивали, когда это было необходимо, и блестящая металлом на солнце крыша. И всё это в окружении редких сосен.

— Главный корпус, — со знанием информируют меня с боку.

Мы всей компанией проходим в двухстворчатые двери и попадаем в шикарный холл. Столько лоска и блеска я, пожалуй, видела только в кино. Модная мебель, ковры на начищенном полу, стены с красивыми обоями... Впрочем, ожидать другого в «Золотом городке» было бы глупо.

— Проходите к стойке, сдавайте в камеры хранения свои телефоны, а затем возвращайтесь ко мне, — информирует нас куратор.

— Как сдавать? — глупо улыбается бугай.

— Это одно из правил, — терпеливо поясняет мужчина. — Да и связь здесь всё равно не ловит.

А вот это плохо.

Я первая направляюсь к стойке, сжимая в руках маленькую модную сумочку. Об этом правиле нам с Элей было известно, так что сдавать мне предстоит её ужасно дорогой, навороченный, но бесполезный для меня телефон, а вот свой... Свой старенький смартфон я спрятала под одеждой. По идее, обыскивать нас не должны, а телефон мне нужен для связи. Которой, чёрт, тут нет, но придётся что-то придумать.

Сдав элин девайс под роспись, я так же первой возвращаюсь к куратору, мы дожидаемся остальных, и мужчина, сверяясь со списком в руках, информирует нас:

— Итак, сегодня день заезда и у вас свободный вечер. Отдохните с дороги, обустройтесь в комнатах, ужин в семь часов. Столовая на первом этаже, есть указатели, не заблудитесь. А теперь по очереди называйте ваши имена, и я сообщу вам номер вашей комнаты.

Общежитие для богатых деток занимало весь третий этаж. Мальчики налево, девочки направо, а посередине — общая гостиная. Где, между прочим, стоял бильярдный стол. И не только. Я успела заметить и навороченную игровую приставку у огромной плазмы, и аэрохоккей, и даже развернутое на полу полотно для игры в «Твистер». Всё, чтобы малолетние «преступники» не заскучали. Лично для меня неожиданным и приятным оказался книжный шкаф у окна. И что-то мне подсказывает, что драться за интересную книгу ни с кем не придётся. Едва ли среди здешних жильцов найдётся хоть один любитель почитать.

— Предлагаю встретиться здесь после ужина! — заявляет блондин, потирая руки. — Покажу вам, кто здесь крут в гонках!

Парень ловит мой взгляд и вновь подмигивает. Я на это усмехаюсь и иду искать свою комнату. Впрочем, обыграть этого диджея-щёголя в гонки будет забавно.

Я открываю дверь, а заодно и рот, поражаясь количеству простора и света в комнате. Это же, чёрт возьми, целый гостиничный номер! Нет, мне раньше не доводилось бывать в подобных номерах, но, слава великому интернету, представление о таком у меня имелось. И сколько бы сейчас мыслей с налётом сарказма ни роилось в моей голове, я должна признать, что попала в сказку. Слушайте, а это здорово — быть «наказанным» золотым ребёнком!

До тех самых пор, пока ты не запинаешься о раскрытый на полу чемодан...

Я падаю ничком на ворсистый ковёр, успев подставить ладони, чтобы сохранить в целости свой нос, и кривлюсь от боли в ногах — стенки чемодана чертовски жёсткие.

Кто, чёрт возьми, такой умный, чтобы оставлять посреди комнаты раскрытый чемодан?!

— С ума сошла? Ты же сейчас раздавишь все мои крема!

Отлично, я буду жить с соседкой, для которой косметика важнее травм отдельно взятых людей, пострадавших по её же вине.

Впрочем, разве я ожидала чего-то другого от девиц золотого рода?

Глава 2. Ева

— Ну чего ты развалилась? — вопрошает холёная блондинка, стоя надо мной. — Поднимайся скорей!

— Я в порядке, — саркастично замечаю я, переворачиваясь на спину, чтобы встать. — Спасибо, что спросила.

— Ой, да брось. Ты не могла серьёзно пострадать, а вот мои крема... Кстати, я не в восторге от того, что придётся с кем-то делить комнату. Не знаю, что натворила ты, но мне дали соседку в наказание. Я уверена. Это всё их психологические приёмчики, словно они были на моём месте и слышали, что говорила та овца...

Я с интересом смотрю на присевшую у чемодана девушку. Психологические приёмчики, значит? О сеансах психотерапии нам с Элей тоже было известно. Мы в принципе с ней постарались узнать о «Золотом городке» как можно больше.

Исправительный лагерь существует вот уже десять лет. Многое здесь происходящее тщательно скрывают от посторонних глаз. А за последние два года, как только на пост директора вступил некий Жевнов Игорь Олегович, вообще информации не добыть. Возможно, они начали брать с детей расписки о неразглашении...

— Что ты сделала? — спрашиваю я у блондинки, не надеясь на успех, и прохожу в глубь комнаты.

Легкие занавески красиво оформляют огромное окно, а с двух сторон от него, у стен, стоят две большие кровати. Они даже на взгляд блаженно мягкие. К этой кровати-то я и спешила, когда под ноги подвернулся чемодан. Уж очень хотелось испробовать на себе её удобство. Старая, железная и скрипучая кровать у меня дома давно сидела у меня в печёнках. Не говоря о том, что она уже как сто лет сильно просела, и укладываясь спать, я словно проваливалась в тесную яму.

Хоть немного отдохну от неё здесь.

— Всё верно: моя — справа, твоя — слева, — кивает сама себе девчонка, вернувшись из коридорчика.

— Не трудно догадаться, — усмехаюсь я, выразительно глянув на заваленную одеждой кровать напротив. Её вещи также занимали два мягких кресла у дальней от окна стены и столик между ними.

— Мне предложили обустроиться, — весело хмурится блондинка. — И заодно я решаю, что надеть на ужин.

— О да, это важно, — играю я бровями и падаю спиной на свою новую, прелестную кроватку.

Ве-ли-ко-ле-пно...

Я даже глаза прикрываю от блаженства.

— А ты, значит, обустраиваться не планируешь? — хмыкает моя соседка.

— Успею, — отмахиваюсь я и переворачиваюсь набок, наблюдая за тем, как девчонка критично присматривается к сарафану, который держит на вытянутых руках. — Я Эльвира, а ты?..

— Оксана, — отбрасывает она сарафан в сторону и подхватывает шелковистую блузку. — Ужасная преступница, умеющая постоять за себя.

Девчонка усмехается, сжимает в кулаках блузку и резко садится на кровать:

— В большинстве случаев я пацифист, но эта корова... Ума в её маленькой головёшке как у курицы, серьёзно. А жестокости размером со стадион. Мы подрались. Причём она первая начала. И эта овца написала на меня заявление в полицию. Вот так я и оказалась здесь.

Оксана вздыхает и переводит печальный взгляд на окно, а я не могу сдержать удивления:

— Вы тоже дерётесь?

— Вы? — удивляется она не меньше меня, вновь глядя в мою сторону.

Чёрт.

— Э-э... Это же в школе произошло? У нас это обычное дело, администрация совсем не следит за порядком, — лихорадочно соображаю я. — Думала, в других школах серьёзнее к этому относятся.

— Да? Странная у тебя школа...

— Сама в шоке, поверь, — округляю я глаза и поднимаюсь на ноги. — Значит, нужно обустраиваться... Как поделим шкаф?

В принципе, мне было плевать, сколько места в шкафу будет занимать её одежда, а сколько моя. Меня бы устроило и то, что вещи так и останутся в чемоданах. Моё предложение отвлекло Оксану от моей оплошности, чего я, собственно, и хотела добиться.

Ну правда, я серьёзно удивилась тому, что девочки, подобные ей, могут драться. Они же не на улице растут, в отличие от меня и моих бывших одноклассниц, которые и представления не имеют, что конфликты могут решаться при помощи конструктивного диалога.

Я, конечно же, такое представление имею, потому что отличаюсь от своих одноклассниц умом и сообразительностью. Да и не я одна. Но в тех условиях, в которых мы росли, ни одной из нас не удалось избежать драки с другой. Одни только дворовые войны чего стоили... Стенка на стенку — смешно. Было бы. Если бы не печальная бренность моего бытия.

В общем, ближе к ужину я понимаю, что с Оксаной я вполне смогу ужиться. Похоже, несмотря на всю свою роскошность, которой обладают девочки её круга, она тоже от них отличается. Да, моя соседка повёрнута на своём внешнем виде, но при этом не лишена чувства юмора и собственного достоинства. Что-то очень похожее на личность, пусть я и не ожидала встретить здесь таковых.

Сначала Эльвира, теперь вот Оксана... Кто из их мира небожителей удивит меня следующим? Где стервозные богачки и самовлюблённые пижоны? Неужели классические представители элиты не косячат, а потому и не попадают в места, где их пытаются поставить на путь истинный?

Чудеса, да и только.

— Ты точно решила не переодеваться? — критично осматривая себя в зеркалах на дверцах шкафа, интересуется Оксана.

На ней красивое платье бежевого цвета, босоножки на каблуке в тон и причёска волосок к волоску. Не буду лукавить, мне понравилось наблюдать за её сборами. Процесс нанесения макияжа оказался особенно завораживающим — от дневного к вечернему. Да, женственность — это не про меня, но чужая потребность выглядеть красиво, оказывается, может восхищать.

Если при этом не будут трогать меня.

— Точно, — бросаю я и иду к выходу.

На ужин из своих комнат выходят и другие девочки, в том числе и та тихоня, с которой я виделась ранее. Она всё так же смотрит себе под ноги и быстро семенит по коридору к гостиной и дальше к лестнице. Есть тут девочки и помладше. Но в любом случае, нас гораздо меньше, чем мальчиков, которые буквально заполонили гостиную и шумят, как стадо обезумевших слонов. Или обезьян. Да, определённо, обезьян.

Из комнаты ближе к лестнице выходит та самая брюнетка всё в том же брючном костюме и прикладывает к губам... свисток.

— Я знала, что она ненормальная, — кривится от звука рядом со мной Оксана.

— Пожалуйста, спускайтесь на первый этаж, в столовую, — велит администраторша, или кто она там, и сама направляется вниз.

Многие из парней бросают свои развлечения и идут за ней, мы с Оксаной тоже не остаёмся на месте, но я в последний момент решаю уделить минутку книжному шкафу.

— Догоню тебя позже.

Оксана на это лишь пожимает плечами. Ну да, кто сказал, что мы стали подругами не разлей вода?

Я подхожу к высокому стеллажу и вглядываюсь в названия, указательным пальцем очерчивая корешки. А тут неплохое собрание книг, классика в основном, да, но я точно найду, что почитать. Книги — одна из моих слабостей. Они моя связь с мамой. Она тоже обожала читать. Люблю вспоминать, как она сидела в кресле с деревянными ручками, поджав ноги под себя, а на коленях покоился очередной роман. Её лицо в такие моменты... Одухотворённое, да.

Впрочем, те книги давно проданы на барахолке, а кресло папа выкинул.

— Что, тоже заинтересовался моей Еэлей? — доносится до меня знакомый голос.

— Не неси чушь.

Я возвращаюсь в реальность и поворачиваю голову на звуки. Спина высокого брюнета отдаляется к лестнице, а у угла со стороны коридора мальчиков стоит блондинчик-диджей, глядя ему вслед и ухмыляясь.

Эти двое говорили обо мне?

— Проголодалась, красавица? — улыбается парень уже мне. — Лично я готов слона проглотить.

— Как оригинально, — хмыкаю я себе под нос, оставляя книжный шкаф на потом.

В столовую мы входим вместе с блондином, потому что он всю дорогу ни на шаг от меня не отстаёт. Не знаю, как называется эта суперспособность, но мальчишки всю мою жизнь ко мне тянулись. Или я к ним. Нет, не в романтическом плане. Просто так сложилось, что мне гораздо проще было общаться с ними, чем с девчонками. Это в последние полгода что-то изменилось, и у меня появилась Эльвира, а так все мои лучшие друзья — парни. Кирилл, Лёха и Валерка.

Чёрт, я уже скучаю по ним.

В помещении, больше похожем на приличный такой ресторан, я немного теряюсь и замираю как вкопанная. В основном меня опять же поражают лоск и блеск. И то, что столы уже накрыты. Красиво так, с белоснежными скатертями на круглых столешницах и блестящими на вечернем солнце приборами. В самом воздухе столько света с нотками дороговизны, что я снова прихожу к выводу, что попала в сказку. А мне ведь ещё и заплатят за это!

С ума сойти, в общем.

Единственное, что омрачает такой прекрасный момент — это шумные ребята, снующие туда-сюда возле прилавков с едой. Есть тут и взрослые, у которых имеется свой отдельный прямоугольный стол у самых окон. И музыка играет. Классическая, спокойная. Что совсем не успокаивает гомонящих представителей золотой молодёжи, на что, кажется, был расчёт.

— Еэля? — окликает меня Стас, успевший набрать две тарели с едой. — Угощайся, и давай за наш стол!

Я не должна удивляться, что он чувствует себя, как дома, верно?

Усмехаюсь и иду к шведским столам. Еды столько, что можно накормить целый остров голодных ртов третьего мира. Разнообразие поражает, но не настолько, чтобы я потеряла голову и начала хапать всё подряд. В общем, я останавливаюсь на жирном и ужасно ароматном куске мяса, который дополняю картошкой, похожей на жареную, только выглядящую в сто крат аппетитнее, а во вторую руку беру большой стакан с коктейлем, покрытый взбитыми сливками. Давно хотела такой попробовать.

Я разворачиваюсь от стойки и иду к столу блондина, за которым, оказывается, сидит моя соседка и мило беседует с парнем, лицо которого мне отчего-то смутно знакомо. Вот только откуда я могу знать одного из них?

Мгновение, и я встречаюсь с пронзительным взглядом серых глаз.

Меня словно бьёт молнией. От осознания правды бросает в пот и дышать становится трудно. Страх, смешавшийся с волнением, ледяными пальцами пробегает по позвоночнику и ухает сердце вниз.

Не может быть! Нет, не верю!

Это злая шутка, не иначе!

Да в пространстве и мизерного процента вероятности не существовало, что я встречу Его здесь и сейчас.

Как вообще такое возможно?!

Ещё одно мгновение, и мой кошмар наяву отводит от меня взгляд, словно моя персона не больше, чем предмет обстановки в помещении, и я, пользуясь моментом, резко меняю траекторию своего движения, бросаясь от столика, как от огня. Экстренно соображая, что делать, я вижу Тихоню, сидящую в одиночестве, и без спроса падаю на стул за её столом. Спиной к компании своих недавних знакомых.

Чёрт, как мне теперь быть?

Может, есть шанс, что он меня не узнал?

Господи, хоть бы так!

Глава 3. Ева

Спокойно, Ева. Этот парень не мог тебя узнать. Вспомни, ты же сейчас сама на себя не похожа. И в тот роковой день, за который, между прочим, тебе до сих пор ужасно стыдно, на дворе стояла ночь. И платок плюсом.

Всё. Нормально.

Я расслабляю плечи, смотрю на ошарашенную Тихоню и повторяю заученную фразу:

— Я Эльвира, а ты?..

— Таня, — выдыхает она и застенчиво опускает глаза.

Всё же она меня интригует. Ужасно интригует.

— Приятно познакомиться, Таня, — киваю я и нетерпеливо подаюсь вперёд: — Расскажешь, по какой причине ты оказалась в этом чудесном месте?

— Эм... Я бы не хотела это обсуждать, извини, — поджимает она губы.

Я тоже поджимаю, разочарованно. Любопытство — мой порок.

— Всё в порядке, — сообщаю я вежливо, но немного обиженно, отклоняясь на спинку мягкого стула.

— Мы можем поговорить на любую другую тему, — воодушевлённо предлагает Таня и чуть тупится: — Если ты не против...

Хочу заверить её, что я совсем не против, но меня опережает Стас, шумно опустившийся на стул рядом:

— И на кого это ты меня променяла, Еэля?

Таня секунду смотрит на парня, а затем нещадно краснеет, опуская голову и плечи, словно старается стать незаметной.

Чёрт, да что этот одуванчик мог натворить?..

Я смотрю на Стаса, на его широкую улыбку и пихаю его локтем в бок:

— Кончай меня так называть. Я Эля. Эль-ви-ра. Специально по слогам для некоторых глупых диджеев. А это Таня.

— Татьяна, — ничуть не смутившись моего тычка, обаятельно улыбается этот гад. — Рад знакомству, я Стас.

— Я... я тоже рада, — шепчет Таня, не поднимая глаз.

Как всё запущено, однако.

— Почему не села к нам, Эль? — интересуется блондин.

— У вас там и так полно народу, — подхватываю я пальцами вилку. — Ты, кстати, вернулся бы к ним и дал нам с Таней спокойно поесть.

— Ты разбиваешь мне сердце, в курсе?

— Вали уже, — усмехаюсь я и приступаю к еде.

А этот парень начинает мне нравиться. И судя по взгляду, которым провожает его Таня, ей тоже. Только совсем не так, как мне.

— Хотела бы я тоже так легко общаться с мальчиками, — вздыхает Тихоня через пару минут.

— Большинство из них дураки, — хмыкаю я. — Если помнить об этом, когда с ними разговариваешь, то всё становится просто, как дважды два.

Таня смотрит на меня озадаченным взглядом, на что я пожимаю плечами и полностью сосредотачиваюсь на безумно вкусном куске мяса.

Через некоторое время я понимаю, что объелась, но как-то умудряюсь запихать в себя восхитительно нежного вкуса коктейль со сливками. Да, я иногда очень упорная. Не привыкла сдаваться, тем более если дело касается еды, которой я не попробовала бы в другом месте.

Ещё через пять минут классическая музыка в зале смолкает и ей на смену приходит приятный женский голос:

— Дорогие дети, после ужина пройдите, пожалуйста, в актовый зал для знакомства с директором «Золотого городка». Явка обязательна. Спасибо.

А вот и наш таинственный директор.

Я поднимаюсь из-за стола, подхватывая пустую посуду, да так и замираю с ней в руках. Не представляю, куда её нести...

— Что с тобой? — тревожно спрашивает Таня.

— Э-э... куда девать посуду?

— В каком смысле куда? — хмурится девчонка. — Оставляй здесь. Позже должны всё прибрать.

— Ну разумеется, — досадливо морщусь я на свою очередную оплошность и ставлю посуду обратно. — Пойду... в актовый зал.

Я не единственная, кто так же хочет сбежать из столовой, потому на выходе образуется некоторый затор.

Я переживаю, что могу встретиться лицом к лицу с Ним, потому спешно проскальзываю сквозь толпу на выход, улучив момент.

В актовый зал мне помогают добраться указатели. Возле его дверей уже стоят несколько ребят. Ждут, когда их пустят внутрь. Плохо. Я отхожу подальше и тоже жду, наблюдая за обстановкой. Мне нужно находиться как можно дальше от Него. На всякий случай.

Вскоре толпа у дверей становится огромной, полностью заполонив коридор. Никого из знакомых лиц поблизости я не вижу, но на всякий случай не расслабляюсь, готовая при необходимости сбежать.

Двери открываются, и ребята бесконечным потоком просачиваются внутрь. Я жду до последнего и тоже прохожу в двери. Ряды кресел расположены под наклоном вниз, стремясь к невысокой сцене впереди. Передние места уже сплошь заняты, некоторые ребята продолжают сновать туда-сюда, выбирая себе место. Но среди их макушек я умудряюсь заметить белобрысую и решаю, что мой брюнет сидит недалеко от Стаса, потому опускаюсь в первое попавшееся кресло с краю ряда. После собрания будет удобно свалить отсюда первой.

Наконец почти все места заняты, а на сцену неспеша поднимается холёный мужчина в синих брюках и белой рубашке с подвёрнутыми рукавами. Это и есть наш директор? Я представляла его взрослей и строже, что ли...

И тут над моей головой раздаётся тихий, но требовательный голос:

— Подвинешься?

— Нет. Проходи, — не глядя поднимаюсь я, чтобы пропустить припозднившегося парня.

И когда он усмехается, я вижу, кто стоит передо мной. Сердце за секунду подскакивает к горлу, а тело прошибает холодный пот.

Это издевательство какое-то!

Брюнет проходит мимо меня так близко, что я чувствую аромат его тела, и опускается в кресло через одно от моего. Я буквально падаю обратно, потому что ноги дрожат, и стараюсь не шевелиться, пытаясь восстановить дыхание.

Нет, я делала всё возможное, чтобы оказаться как можно дальше от Него, и теперь сижу настолько близко!

Вот какого чёрта Он пришёл самым последним?!

Я сосредотачиваю всё своё внимание на сцене, на мужчине за кафедрой, и заставляю себя не думать. Вообще. Ни о парне рядом. Ни о том, что он мог меня узнать.

— Добрый вечер, новые жители «Золотого городка»! — разносится по залу мужской голос. — Меня зовут Жевнов Игорь Олегович, и я ваш директор. Да, хорошие мои, вам могло показаться, что вы здесь неплохо отдохнёте, но это место в первую очередь служит школой. Мы с моими коллегами взялись за такое на первый взгляд заведомо провальное дело, как научить кучку малолетних преступников быть людьми.

Вау. Как прямолинейно.

И пауза, чтобы каждый малолетний преступник в зале прочувствовал всю серьёзность ситуации.

Но, конечно же, большинство из них просто усмехается. В том числе и мой сосед.

Я осторожно смотрю в его сторону: поза расслабленная, насмешливый взгляд устремлён на директора, а на лице полное безразличие. В моей груди разливается облегчение — до меня этому парню нет никого дела.

Тихонечко выдыхаю и вновь смотрю на сцену.

— Да, я обещаю честность со свой стороны, — продолжает директор. — Честности жду и от вас. Как и увлечённости делом, серьёзного к нему отношения и хотя бы попытки понять то, что любое ваше действие ведёт к последствиям, которые не всегда можно исправить. Каждый из вас в этом зале находится на грани. Откровенно, «Золотой городок» для многих из вас — последний шанс. Альтернатива ему — тюрьма. Надеюсь, вы это понимаете. Если это не так, мы сделаем всё возможное и нет, чтобы вы поняли. Обещаю. А теперь немного о программе...

Дальше директор рассказывает о мудрёной системе баллов; о командах, на которые нас разделят; о еженедельных соревнованиях; о строгом распорядке дня, который чревато нарушать. Потому что всё, что мы будем исполнять и не будем, отразится на этих самых баллах. Те из нас, кто скатится в минус, прямиком отправятся... в место не столь приятное, как это.

Не могу поверить, что богатые родители этих детей позволят такому случиться. Уверена, что и сами ребята в это не верят. Большинство из них — точно.

— С общим распорядком дня вы можете ознакомиться в общей гостиной. С индивидуальным — у себя в комнате. Отслеживать свою успеваемость, скажем так, вы сможете на экранах, которые расположены в гостиной и столовой. Уже сегодняшним вечером вы сможете увидеть свои предварительные баллы, равные проступку, что вы совершили. Знайте, вы обладаете всеми возможностями, чтобы их повысить, и помните, что ваша безответственность неминуемо приведёт к их понижению. Пожалуй, на сегодня всё. Хорошего вам вечера, ребята.

Директор кивает и направляется вон со сцены, я тоже решаю не тормозить и срываюсь с места. Хочу как можно скорее вернуться в комнату и тщательно продумать тактику своего будущего здесь существования. Да, я лишний раз убедилась в том, что меня не узнали. Будь по-другому — парень просто бы не смог промолчать. Но его присутствие рядом напоминает мне о том, что я натворила. О том, что всеми силами хотела бы забыть. Оно вынуждает меня чувствовать себя паршиво, вынуждает думать, что «Золотой городок» и мой последний шанс на исправление. Что я такой же малолетний преступник, как и эти детки из привилегированных семей.

Я спешно миную коридоры. Широкими шагами поднимаюсь по лестнице на третий этаж и, не задерживаясь, сворачиваю в девчачий коридор. Закрываю за собой дверь, прохожу в комнату и вижу на кровати альбомный листок розового цвета со «своим» именем.

Индивидуальное расписание на будущую неделю...

Интересненько.

Подхватываю его в руки и присаживаюсь на кровать. Семинар о вреде запрещённых веществ... Сеанс у психолога... Работа по... хозяйству? Хм, что бы это могло означать? Я усмехаюсь, поднимаю подушку повыше и укладываюсь на кровати поудобнее. Читаю дальше... Групповая терапия... Творческие мастер-классы... Занятия спортом...

Жесть, и когда я всё это буду успевать, интересно?

Я перечитываю листок несколько раз, пытаясь понять, смогу ли улучить момент и что-нибудь придумать со связью. Сейчас это самый главный вопрос. Я никогда прежде не оставляла Ромку наедите с отцом на такой долгий срок, и узнавать о его делах хотя бы по телефону — жизненно необходимо.

От мозгового штурма меня отвлекает хлопнувшая дверь. Поднимаю глаза на безупречную Оксану, которая раздражённо передёргивает плечами и проходит к своей кровати.

— Это как летний лагерь, но вовсе не летний лагерь. Вместо отрядов — команды. Ты в курсе, что у команд тоже будут эти дурацкие баллы? — разворачивается она ко мне, приподняв идеальные брови. — Их намерены каждую неделю равномерно распределять между участниками на их индивидуальные счета. У нас в группе всего три девочки, а от парней ждать усердия бессмысленно, верно? Это настоящая катастрофа, Эля. Надеюсь, ты настроена серьёзно и не подведёшь меня.

— Я?

— Ну да, — вздохнув, проходит она к окну. — Мы с тобой в одной команде.

— Откуда ты это знаешь?

— Списки весят в гостиной, — пожимает она плечами.

У меня появляется нехорошее предчувствие. Я опускаю ноги вниз и спрашиваю у своей соседки:

— Скажи... Тот парень, с которым ты сидела в столовой. Как его зовут?

— Ты о Никите? — озаряет её лицо улыбка. — Я и не надеялась встретить здесь кого-то знакомого. Так рада была его видеть... Ты куда?

Я игнорирую её вопрос, спеша в гостиную. Хочется лично убедиться, что брюнет не в моей команде. Ну пожалуйста! Судьба не может быть ко мне настолько жестока!

Гостиная ожидаемо не пустует. Кто-то играет в настольный хоккей, кто-то просто слоняется в поисках занятия, но большинство ребят собрались у плазмы с приставкой в роли болельщиков того или иного гонщика. Да, Стас, как и обещал, ищет себе достойного соперника.

Я осматриваюсь в поисках чертовых списков команд и нахожу их на угловой стене со стороны коридора девочек, где висит доска объявлений. С замиранием сердца подхожу ближе и ищу имя Эльвиры. Нахожу его в команде под номером семь и читаю остальные имена. Приятным удивлением является имя Стаса. Третья из нашей группы девочка, Тихоня, если, конечно, она единственная здесь Татьяна — её фамилия ведь мне неизвестна. Ищу дальше... И к своему разочарованию нахожу.

Никита Громов.

Просматриваю остальные списки в надежде наткнуться на ещё одного Никиту...

Тщетно.

Этот брюнет в моей команде.

— Плохо со зрением? — насмешливо раздаётся у меня за спиной.

Я резко разворачиваюсь и лицом к лицу сталкиваюсь с моим наказанием, единственным здесь парнем с именем Никита. Он долго всматривается в меня своими удивительно завораживающими глазами. Насыщенно серыми, блестящими, с чётким ободком чёрного цвета.

Но вот они подозрительно сужаются, и я соображаю, что необходимо не стоять столбом.

— Со зрением у меня всё в порядке, спасибо, — вздёргиваю я подбородок, расправив плечи.

Хочу уйти, но парень неожиданно ловит моё запястье и дергает к себе:

— Ты... Эльвира, значит. Королёва. — Он ещё секунду всматривается в мои глаза, а затем переводит свои за мою спину, на список: — Мы... в одной команде. Вот незадача, да?

— Почему? — осторожно спрашиваю я.

— Потому что я терпеть не могу... конопатых девчонок.

В голосе столько холода и пренебрежения, что мне мгновенно становится не по себе. Да и само заявление сбивает с толку. Какое ему дело до моих веснушек?!

Я открываю рот, чтобы ответить, но Громов резко отпускает мою руку и, развернувшись, насмешливо бросает:

— Ещё увидимся.

Ещё увидимся? Очень бы не хотелось, вообще-то.

Глава 4. Ева

— Ты серьёзно собираешься принимать душ два раза? — широко зеваю я, протирая глаза ото сна.

Ненавижу ранние подъёмы. Было одно время, когда я училась со второй смены — вот где было счастье...

— А ты разве нет? — уже из ванной комнаты недоумевает Оксана.

— Не-е-ет, — тихо смеюсь я и отбрасываю простынь в сторону, чтобы переодеться на зарядку.

Моя соседка была бесподобна, когда нас разбудила громкая музыка, а затем всё тот же женский голос сообщил о том, что у нас не больше десяти минут для того, чтобы явиться на задний двор. Она резко села и буквально заверещала:

— Десяти минут катастрофически мало, чтобы привести себя в порядок! Ничего не знаю, в душ я первая!

— Если судить по распорядку дня — гигиенические процедуры идут сразу после зарядки.

— Господи, мне нужен будильник! Я не могу плохо выглядеть ни на зарядке, ни после неё!

Короче, у неё всё запущенно.

Я открываю шкаф, куда накануне в беспорядке свалила «свои» вещи, и наощупь выуживаю с полки майку, которая стоит как хороший зимний пуховик, и модное трико того дороже. Качество, конечно, отменное, но это всего лишь тряпки. Возможно, мне просто не дано понять, как люди могут выкидывать столько денег за какой-то бренд.

Собираю волосы в высокую шишку и, снова зевая, натягиваю на ноги кеды. Оксана хмыкает на мою готовность, но ничего не говорит. Я захожу в освободившуюся ванную, споласкиваю лицо прохладной водичкой и иду на выход.

— Я пошла. Догоняй.

Коридор пуст. Серьёзно, ни одной души. Словно я попала в один из атмосферных фильмов об апокалипсисе. Неужели и богатенькие парни помешаны на своём внешнем виде?

Я улыбаюсь, спускаясь по лестнице и представляя, как парни дерутся между собой за первенство принять душ.

Зато в холле народ есть. Взрослые. Их я против воли жалею — им пришлось встать гораздо раньше нас. Уверена, они и гораздо позже нас ложатся спать. Несчастные.

Я выхожу из здания и вижу высокого мужчину в спортивном костюме, стоящего на зелёной лужайке. Очевидно, он и есть тот, кто проведёт зарядку.

— Девочка. Первая, — поднимает он брови, когда я подхожу ближе. — Удивительно.

Я жму плечами, задумавшись о том, что опять оплошала. Не разумнее ли было не выделяться? Прийти сюда если не последней, так хоть не первой?

Впрочем...

— Ждём остальных ещё пять минут, — смотрит на часы тренер.

Я киваю и опускаюсь прямо на траву. Спасть хочется адски. Наверное, не стоило допоздна читать книгу, уголок которой словно специально кто-то выдвинул из ряда других. Серьёзно, я уверена, что перед ужином все книги стояли ровно, а когда после неудачного просмотра списков я вновь подошла к шкафу... Торчащая книга сразу бросилась в глаза. «Дюна» Фрэнка Герберта. Нет, может, кто-то тоже интересовался книгами и неудачно поставил конкретно эту обратно. Всё может быть. В любом случае, подобного я не читала ни разу. И мне зашло.

В следующие несколько минут на лужайку, кто вместе, кто по отдельности, выходят пять человек. Ещё через минуту я вижу знакомое, беспощадно заспанное лицо и взлохмаченные вихры обесцвеченных волос. Стас криво мне улыбается и падает на траву рядом, укладывая свою голову мне на бёдра:

— Я не выспался, Еэля. Ужасно.

Я хмыкаю со знанием дела и щурюсь на высокое солнце. Странно, но у меня складывается ощущение, что я знаю Стаса сотню лет. Меня даже больше не смущает цвет его волос. Или нас так сблизили вчерашние гонки, одну из которых я-таки выиграла у него? А может, это знание, что мы в одной команде под номер семь? Его беспечность и бесхитростность?

Или всё это вкупе.

— Думаю, дольше ждать смысла нет, — объявляет тренер, когда на лужайке появляются ещё шесть человек. — Вставайте полукругом, и приступим. Предупреждаю, куратор каждой команды отметит у себя отсутствие каждого и отнимет баллы с вашего счёта. Так что даже не надейтесь, что завтра можете проспать зарядку, как остальные сегодня.

Я не знаю в лицо всех из нашей команды, но с парой отсутствующих человек знакома. Моя милая соседка и... Громов. Интересно, баллы отнимут с их личных счетов, или на командных это тоже отразится?

Мы со Стасом переглядываемся, и он жмёт плечами:

— Ник дрыхнет.

Ник? В смысле Никита? Громов — его сосед по комнате?

Спросить вслух я не успеваю, потому что отвлекаюсь на визг собственной соседки.

— Я здесь! Я пришла! Я успела!

Её переполошенный вид и забавная жестикуляция рук вызывают взрыв смеха, который, впрочем, тут же гасится звуком свистка тренера.

— Начнём!

Следующие пятнадцать минут над нами беспощадно издеваются. Так, что я всерьёз задумываюсь над тем, чтобы пожертвовать парой баллов со своего счёта и завтра сюда не приходить... А на Оксану так совсем жалко смотреть — торопилась, бежала и без передышки в бой.

Не удивительно, что первое, что я от неё слышу, когда мучения заканчиваются, это:

— Ты права. Двойной душ — это непрактично.

Я смеюсь и киваю.

Мы возвращаемся в холл, намереваясь подняться на жилой этаж, но слышим, как кто-то зовёт команду номер семь. Тут и там стоят взрослые и подзывают к себе подростков. Наш, очевидно, куратор расположился в одной из диванных зон. Тот самый мужчина, кстати, что провожал меня, Тихоню и Стаса от ворот.

Мы все дружно вздыхаем и идём к нему.

— Садитесь. Меня зовут Станислав Викторович, и я куратор вашей команды.

— А мы не могли бы познакомиться позже? — не спешит принимать приглашение Оксана. — Когда мы не такие... уставшие?

Перевожу: вспотевшие и небезупречные.

— Таков порядок, — скупо отвечает мужчина. — Итак. Проведём перекличку. Агеев?..

Из десяти человек нашей команды отсутствует трое. И да, это отразится на нас всех. Не критично, но всё же... Правда, Оксана, не намерена с этим мириться и возмущается, как только Станислав Викторович заканчивает:

— Это нечестно! Мы не обязаны отвечать за тех, кто несерьёзен!

— Обязаны. Теперь каждый из вас отвечает за другого в вашей команде.

— Но...

— Оксана, — подаётся мужчина немного вперёд. — Прими мой совет: чем думать о несправедливости, лучше подумай, как сплотить команду. Они существуют не просто так. Минусовые баллы за отсутствие на зарядке — смешные, а вот задание для вас на эту неделю уже другое дело. Я озвучу вам его сразу после завтрака, и вот тут важно, чтобы присутствовали все. Поэтому, да, подумай. Вы все подумайте. Всё, можете идти.

Честно, я не расстраиваюсь, что некоторые личности не являются и на завтрак. Спокойно вкушаю отменного вкуса омлет, смеюсь шуткам Стаса и ни о чём не переживаю. В отличие от моей неугомонной соседки. Она находит и распекает каждого проспавшего зарядку из нашей команды, кроме Громова. Который, как сообщает Стас, продолжает нежиться в кроватке.

Повторюсь, я совсем не против, что его нет, но негодование Оксаны передаётся и мне. Возможно, будет полезно рассказать этому лентяю о том, что мы все друг от друга зависим. И что он не имеет права нас подводить. Да.

— Раз ты со мной согласна и уже закончила с завтраком... Иди к нему, — повелевает само-назначенная королевишна команды номер семь.

Я чуть не давлюсь апельсиновым соком, который в этот момент пью.

— Чего? — хриплю я.

— Стаса он уже не послушал. Таня слишком стеснительная, чтобы настаивать на своём. Остальные ненадежней. Остаёшься только ты, Эль.

— Почему не ты?

— Я... я боюсь своим напором испортить нашу старую дружбу. Пожалуйста, Эль! — цепляется она пальцами в мою руку. — Важно, чтобы на задание явились все. Ты же это понимаешь!

— Понимаю, — поджимаю я губы, чувствуя, как негодование на Громова превращается в злость, и поднимаюсь с места. — Какой у вас номер комнаты, Стас?

Мне требуется минут пять, чтобы подняться на третий этаж. Минута, чтобы найти нужную комнату. И целая вечность, чтобы решиться постучать в дверь.

Правда ответа я не получаю через такую же вечность...

Зная, что на двери нет замка, я медлю всего секунду, а затем смело давлю на рычаг ручки и вхожу в комнату. Она похожа на нашу, только зеркальная ей. И здесь темно, потому что шторы на окнах плотно задёрнуты.

Ещё бы! Золотому мальчику не должно мешать спать какое-то там солнце.

Осторожно прохожу вглубь комнаты, но... Обе кровати оказываются пусты! А за моей спиной раздаётся шорох, который вынуждает меня резко развернуться на сто восемьдесят градусов.

Громов.

После душа: влажные волосы падают на нахмуренные брови, в руках белая футболка. Секунда, и его лицо краснеет от гнева, он быстро натягивает футболку и рычит:

— Какого хрена ты здесь делаешь?!

Я поднимаю взгляд от спрятанного под футболкой атлетичного пресса и расправляю плечи:

— Тебя не было на зарядке.

— И что? — бросает он уже спокойнее, словно взял себя в руки.

— Это отразилось на нашем командном счёте.

— Мне плевать, — зло усмехается он и делает шаг ближе ко мне: — А тебе, выходит, больше всех надо?

— Всей команде надо. Это они меня прислали.

— Чтобы именно ты отругала меня за прогул? — насмешливо взлетают его брови.

— Какая разница кто? — передёргиваю я плечами. — Важно, чтобы этого не повторилось!

— Я уже озвучил своё отношение, — ещё один шаг, а на губах зловещая улыбка. — Что предпримешь?

— Ты подводишь не одну меня, на секундочку, — тоже делаю я шаг вперёд. — Как бы тебя ни раздражали мои веснушки, что, кстати, не имеет никакого смысла, мы в одной лодке. Ты, я и ещё восемь человек. Смирись и делай что положено!

— Смириться? — зло сверкают его глаза.

— Я смогла, — наигранно безразлично веду я плечами. — И у тебя получится. Или ты сомневаешься в своих способностях?

— До хрена смелая? — недобро сужаются его глаза.

— Ну... я же стою здесь, — вздергиваю я подбородок. — Смотрю в лицо опасности. Так? Ты же считаешь себя ужасно грозным?

Лицо Никиты превращается в холодную маску, но по плотно сжатым губам ясно, что он в ярости.

Я нарываюсь. Зачем? Кто бы знал. Возможно, ремарка о моих веснушках задела меня больше, чем я думала.

Громов ещё секунду сверлит меня уничтожающим взглядом своих, к моей досаде, потрясающих глаз, а затем резко склоняется к моему лицу и тихо, но чётко выплевывает:

— Пошла вон.

Я отшатываюсь от этих слов, как от удара. Где-то там внутри тоже больно, словно он задел меня за живое. Хотя с чего бы? Он всего лишь богатенький мальчик, думающий исключительно о самом себе.

Цепляюсь за эту мысль, словно она моё спасение, и произношу убийственно спокойно:

— Сразу, как только ваше величество пообещает явиться на командное задание.

Похоже, ему не по вкусу моё вежливое обращение, и он буквально свирепеет: обхватывает пальцами моё плечо и дергает так сильно, что я запинаюсь о собственную ногу и едва не падаю. Ему, конечно же, на это плевать — величество твёрдо решило выдворить мою персону за дверь.

Я пытаюсь сопротивляться, но парень, чёрт, сильнее меня.

— Отпусти меня, придурок! — шиплю я, дергаясь.

— Идиотка здесь ты, — тоже шипит он и, открыв дверь, толкает меня за порог. — Если ещё раз увижу тебя здесь, то...

— Что? — огрызаюсь я, одёрнув подол сарафана.

— Пожалеешь, — сжимает он пальцы на ручке так сильно, что костяшки белеют.

Ну надо же!

— Я уже жалею, спасибо, — оправляю я волосы за спину и делаю шаг вперёд: — Хочешь знать о чём?

— Нет, — бросает он и... захлопывает дверь прямо перед моим носом!

Я набираю воздуха в грудь и кричу:

— О том, что такой эгоистичный баран в моей команде! Очень жалею об этом, ясно тебе?!

Полотно двери перед моим лицом безмолвствует.

Я раздражённо топаю ногой и, резко развернувшись, направляюсь в гостиную.

Вот же гад! Самовлюблённый, безответственный и жестокий придурок! Терпеть не могу таких! Выкинул меня за дверь, как какую-то вещь! На команду плевать совершенно! Разве так можно? Скотина.

Мысли о команде меня немного остужают. Я не добилась того, чего они ждали. Получается, я тоже их подвела. И теперь, помимо всего прочего, мне становится стыдно.

И всё из-за него!

Чёрт.

Оксану, Стаса и Таню я нахожу в холле первого этажа. Они с удобством расположились в той самой диванной зоне, где мы после зарядки беседовали с куратором. А с ними ещё полкоманды.

— Как прошло? — буквально подпрыгивает Оксана со своего места, когда видит меня.

— Паршиво, — выдыхаю я с досадой и падаю в свободное кресло. — Больше не доверяйте мне переговоры. Никогда.

— Сделала всё только хуже? — разочарованно опускается на место моя соседка. — Как же так... Что он сказал, Эль?

— Что ему плевать. На всё плевать.

Оксана открывает рот, но тут из невидимых динамиков вновь разносится женский голос:

— Дорогие дети, просьба в течении десяти минут собраться командами на заднем дворе, чтобы получить от вашего куратора задание на эту неделю. Спасибо.

Парни недовольно кривятся и переглядываются между собой, я тоже не в восторге, что мы явимся во двор не в полном составе. Из-за меня. Оксана же наоборот выпрямляет спину, словно ей в позвоночник вонзили спицу, и ободряюще улыбается нам всем:

— Вперёд, команда!

Она же и поднимается первой, чтобы гордо и величественно шефствовать впереди.

Я против воли усмехаюсь, встречаюсь взглядом со Стасом и обхватываю его протянутую ладонь, чтобы тоже подняться с места. Он вешает свою руку мне на плечи, и мы всей компанией идём во двор.

По дороге к нам подтягиваются остальные из наших.

Все девять человек останавливаются перед Станиславом Викторовичем под палящим солнцем и ждут дальнейших указаний. Мужчина пересчитывает нас, делает выговор тем, кто проигнорировал зарядку, и вдруг снисходительно улыбается, глядя за наши спины.

— Рад, что вы всё же смогли собраться на задание полным составом.

Полным?

Я оборачиваюсь себе за плечо. Впрочем, не я одна. И вижу вышагивающего в нашем направлении Громова. Его лицо не выражает ничего, кроме смертной скуки. Словно его вынудили явится на заседание политиков, которые собираются обсуждать сбор урожая, например.

Как же он меня... бесит!

Но спасибо, что пришёл. Его эгоистичное величество.

— Ник! — бросается к нему Оксана. — Господи, ты заставил меня поволноваться!

Этот придурок важно кивает, а затем встречается взглядом со мной. Видит руку Стаса на моих плечах и его глаза опасно сверкают, а через секунду он безразлично отворачивается.

Чёрт, как же невыносимо сильно хочется показать ему средний палец!

— Всё внимание сюда! — повышает голос куратор и указывает рукой на выложенную камнем тропинку: — Идите за мной, пожалуйста.

Уверена, никто из команды номер семь не ожидает того, куда нас в итоге приведут.

Глава 5. Ева

В первую очередь в глаза бросается огромный амбар. Современный, даже красивый. Дорожки, что ведут к нему, ухоженные; зелёная травка коротко подстрижена. С разных сторон от амбара расположены построения поменьше: бревенчатые, с сетчатыми надстройками для выгула животных...

Пока мы идём по одной из дорожек, с той или иной стороны доносятся то кряканье, то кукареканье, то блеянье, то визг свиней...

Чёрт, нужно видеть, как меняются выражения лиц участников моей команды с каждым нашим новым шагом!

Я же не могу прекратить улыбаться. Чертовски весело наблюдать за растерянностью золотых деток.

— Чувствую какой-то подвох, — шепчет возле моего уха Стас.

Я тихо смеюсь, ободряюще похлопывая его по руке на моём плече.

В итоге, Станислав Викторович подводит нас к огромному курятнику и останавливается.

— Итак, дети, вы все привыкли, что за вами ухаживают, убираются и заботятся. Настала ваша очередь позаботиться о ком-то другом.

Команда взрывается вскриками недоумения и негодования, но куратор поднимает руку, призывая всех к тишине:

— Если вы успели забыть, я напомню: вы здесь не на отдыхе. Ваша задача на эту неделю — этот курятник. Тишина! Да, вам предстоит каждый день приходить сюда, чтобы накормить и напоить кур. Предстоит содержать его в порядке и чистоте. И... собрать яиц больше, чем это сделают другие команды. Кто-нибудь из вас заметил сегодня на завтраке, что в глазунье желток насыщенного жёлтого цвета?

— Я ела омлет, — усмехнувшись, жму я плечами, потому что все поражённо молчат.

Рядом хмыкает Стас, а его взрослый тезка улыбается мне, кивая:

— Яйца домашних кур отличаются от яиц на птицефабрике. Да, вам приготовят из них, — ведёт он рукой в сторону курятника, — разнообразные, отменные блюда, но задумайтесь о том, что вы приложили к завтраку собственную руку — сами собирали эти яйца — и еда станет в сто крат вкусней. Уверяю вас.

Судя по лицам вокруг, ребята предпочли бы отрубить себе эту самую руку, чем прикладывать её к чему-либо.

Чёрт, такие они забавные, что хочется смеяться в голос.

— В амбаре вы найдёте рабочие комбинезоны, сапоги и прочие вспомогательные средства. Сено, которое вам нужно заметить, корм — тоже там. Советую ознакомиться с фронтом работ и равномерно распределить обязанности. Приступайте. Я буду недалеко, если у вас возникнут вопросы.

Куратор уходит, а команда номер семь продолжает стоять на месте.

— Я до последнего ждала, что это шутка, — морщится Оксана, делая несколько шагов ближе к вольеру, по которому гуляют куры.

Стас отпускает меня и оглядывается вокруг:

— Клянусь, в прошлый раз нас даже на экскурсию сюда не водили! Вот же засада.

— Эксплуатация детского труда, — весело замечает один из парней.

— «Золотой городок»? — улыбаюсь я. — Добро пожаловать в «Деревня-сити»!

— Точно! — хохочет Стас и ещё пара ребят.

— Хватит ржать, — обрывает всех Громов, направляясь к амбару. — Раньше начнём, раньше закончим.

Что вы, что вы...

В амбаре полно ребят из других команд, и они тоже не выглядят довольными. Как по мне — дело плёвое. Грязной работы я точно не боюсь, а тут всего-то почистить курятник. Вот если бы нам предложили убирать стойла...

Маленькой мне приходилось гостить в деревне у тёти в Алтайском крае. Коровы, свиньи, куры... Всё это мне знакомо, пусть и было давным-давно. Вот там настоящая, колоритная деревня. А здесь... Здесь и так всё убрано и ухожено. А сколько современных сподручных средств... Сказка! Тетя Галя даже не подумала бы дать мне респиратор, прежде чем отправить убирать навоз в стойле с Зорькой.

Что касается мажоров... Тот, кто придумал подобное наказание за их проступки, либо гений с хорошим чувством юмора, либо социопат, не терпящий разбалованных детей.

Переодевшись, мы возвращаемся к заверенному нам курятнику и входим внутрь. Как оказалось, далеко не все, а те, кто будут посмелей. А именно — я, Стас, Оксана и... Громов.

— А тут уютненько, — замечаю я, разглядывая «модное» убранство. — Если не обращать внимания на помёт.

— Вот ты им и займёшься, — неожиданно заявляет Громов. — Остальные девчонки соберут яйца, парни займутся сеном, водой и кормом.

— Я не против, — тут же с облегчением выдыхает Оксана.

— Я против! — возмущаюсь я и поворачиваюсь к Громову: — Кто, прости, тебя назначил главным?

Нет, я не белоручка, как успела заметить ранее, но я должна играть её роль. Да и его наглое заявление ужасно бесит. С чего это он решает, кому и что делать?!

— Кому-то его придётся убрать, так почему не тебе? — спрашивает он равнодушно.

— Например, потому что с ним лучше справишься ты сам? — скрещиваю я руки на груди.

— Уверен, лучше тебя с этим никто не справится.

— И откуда такая уверенность? — сужаю я глаза.

Парень усмехается, тоже скрещивает на груди руки, подходит ко мне почти вплотную и чуть наклоняется корпусом вперёд:

— Напомню, ты пришла в мою спальню, потому что очень переживала за командный счёт. Я же отношусь к делу несерьёзно. Других причин для моей уверенности нет, верно? Или...

— Верно! — заверяю я поспешно. — Я переживаю за командный счёт. Да.

— Метла в углу, — насмешливо бросает этот придурок и отходит.

Я-таки показываю средний палец ему в спину и под смех Стаса, который это видит, иду за метлой.

Первые минут сорок работа кипит: Окс с Таней собирают яйца, парни шныряют туда-сюда то с соломой, то с кормом, то с водой. Примечательно то, что Громов больше указывает, чем работает сам. Меня это невыносимо злит, но я каким-то образом чувствую, что нельзя нарываться. Что-то в его взгляде, когда мы спорили в самом начале, меня смутило. Словно он говорил совсем не то, что думал на самом деле. Словно он... Да нет, глупости.

Я почти заканчиваю в курятнике, когда слышу из зоны выгула громкое улюлюканье. И запоздало понимаю, что парни оттуда так и не вернулись. И Оксана, кстати, тоже.

Выхожу к ним и вижу, как трое парней, в том числе Громов, наклонившись над курицами, удерживают их на месте, а затем по крику Стаса «Погнали!» отпускают кур и хлопками ладоней подгоняют к импровизированному финишу — Оксане.

Моя соседка выглядит ужасно забавно: на её лице ведут борьбу веселье и отвращение.

Но, чёрт, кто же этот массовик-затейник, что устроил куриные бега?

Естественно, ни одна курица не бежит по прямой, они верещат и бросаются в разные стороны, спасаясь от угрозы, а парни ржут и всеми способами пытаются привести к финишу свою подопечную. Странно, что они их не путают в мешанине пернатых тушек.

За сеткой стоят остальные из нашей команды и несколько ребят из других. Всем весело до колик в животе. Замечаю, что я и сама улыбаюсь, наблюдая за этим цирком.

Но куриц жалко, конечно. Какая-нибудь из них нет-нет да и сляжет с инфарктом.

По чистой удаче забег в итоге выигрывает здоровяк. Оксана, хоть и согласилась играть роль финиша, с визгом бросается вон от курицы. В сторону... петуха. А тот и так слишком долго не вступался за своих дам, потому решает отыграться за всё на девчонке, бросаясь в бой.

Оксана визжит ещё громче, убегая в другую сторону, но петух не отстаёт. Расправив крылья и вытянув шею, взлохмаченный и грозный, он преследует свою жертву по пятам.

— Сделайте что-нибудь! — взмаливается Оксана, на её лице полнейший ужас. — Я ему сразу не понравилась, я видела!

Но... Парни почти валяются на земле от смеха.

Я тоже его едва сдерживаю и выхожу вперёд. Дожидаюсь, когда моя соседка пробежит мимо и бросаюсь на петуха с метлой:

— А ну пошёл отсюда!

Именно такими словами, если мне не изменяет память, тётя Галя отгоняла от себя нерадивых петухов.

В любом случае они действуют, или действует метла, но наш разбойник тормозит, важно ведёт шеей и успокаивается.

В загоне воцаряется немая тишина, если не считать кудахтанье взволнованных кур. Все вокруг пялятся на меня, словно я совершила что-то невероятное.

— Эля! — кидается мне на шею Оксана. — Господи, спасибо! Но... — отстраняется она, — откуда ты знала, как его остановить?

Так в этом всё дело? Я опять допустила оплошность?

Не знаю почему, но я бросаю взгляд на Громова и вижу, что он ухмыляется. Стискиваю сильнее пальцы на метле и высокомерно отвечаю всем разом, особенно этому придурку:

— Лучшая защита — нападение. Я думала, это всем известно.

Громов кивает своим мыслям и насмешливо бросает:

— Но тебе, похоже, больше остальных.

— На что ты намекаешь? — сужаю я глаза.

— Вы как хотите, — брезгливо-опасливо замечает Оксана, — а я больше не могу здесь оставаться и мгновения.

Она взмахивает белокурыми волосами при развороте и скрывается в проёме. За ней уходят ещё несколько парней. А Громов останавливается в метре от меня:

— Ты почему вообще выперлась, Еэля? Закончила с помётом?

— Да как ты... — возмущённо соплю я, а затем бью черенком метлы ему в грудь: — Не закончила, оставила немного тебе! Потому что все должны работать!

— Да, и особенно ты, — сквозь зубы говорит он, не спеша принимать метлу. — Помёт — твоя область.

— Ты совсем оборзел, Громов?

Парень обхватывает своими пальцами мою кисть и напирает на меня, возвращая метлу мне. Мы стоим близко друг к другу, разделённые лишь черенком, и скрещиваем разгневанные взгляды. Секунда, две. И Громов зло замечает:

— Наглости здесь не занимать тебе. Советую не забывать своего места, навозница.

С этими словами он ощутимо пихает меня и отходит, направляясь к выходу.

Я сжимаю зубы, чувствуя, как ярость поднимается вверх по пищеводу, и резко разворачиваюсь в его сторону. Поднимаю метлу и бросаю её в его спину. Пока она летит, перекручиваясь в воздухе, я ору:

— Теперь это твоё место, придурок!

Черенок метлы ударяется о его плечо и, отскочив, падает на свеженькую солому, а парень с перекошенным от гнева лицом поворачивается ко мне.

Упс.

Я срываюсь с места в противоположную от него сторону, распугивая едва успокоившихся кур. Он бежит за мной. Сейчас мы наверняка очень сильно напоминаем недавние догонялки Оксаны с петухом. По крайней мере, Громов такой же распушившийся и свирепый. Я бегу по периметру загона, ловлю попавшуюся под руки курицу и запускаю в него. Прости меня, квошка. Тот уворачивается от верещащей птицы и прибавляет скорости.

Вскоре мне удаётся проскочить в проём, в полумраке я врезаюсь в кого-то, едва удерживаю равновесие и спешу к выходу. Громов не отстаёт.

— Новая игра? — весело кричит нам в спины Стас.

Похоже, именно в него я и врезалась. Но сейчас это неважно. Важно убраться подальше от Громова. Рычание которого раздаётся за моей спиной.

Но, мой золотой мальчик, я, если что, была самой быстрой в своём классе на уроках физкультуры, так что удачи тебе.

Меня пробирает смех триумфа, когда я выхожу на прямую и прибавляю скорости. Но радуюсь я рано... На дорожку, по которой я бегу, дёргая хвостом-трубой, выпрыгивает чёрная кошка. А чёрные коты на пути, как правило, не сулят ничего хорошего. Я пытаюсь обежать мурлыку по траве, но запинаюсь о что-то невидимое в ней и лечу на газон. Падаю набок, а сверху на меня уже наваливается туша килограммов семидесяти, вышибая дух. Некоторое время мы боремся друг с другом, но в итоге этот придурок умудряется прижать мою спину к земле и скрутить мои руки своими.

— Пошёл к чёрту! — шиплю я, тяжело дыша.

Он тоже тяжело дышит и ухмыляется у моего лица, обездвиживая мои ноги своими.

Я сопротивляюсь, пока не выбиваюсь из сил.

— Тебе просто повезло, придурок!

— Думаешь, ты смогла бы от меня убежать? — хищно скалится он. — Здесь негде прятаться, идиотка.

— Я и не собиралась от тебя прятаться! — делаю я провальную попытку его оттолкнуть.

— Что здесь происходит?! — доносится до нас сверху строгий голос куратора. — Громов, отпусти Королёву! Быстро!

— Как раз собирался это сделать, — смерив меня уничтожающим взглядом, заявляет парень. Отталкивает меня от себя, словно я вмиг превратилась во что-то омерзительное, и начинает подниматься: — Она у нас помётом занималась, теперь от неё пованивает.

Вот же урод!

Я приподнимаюсь на локтях, вижу стоящих недалеко ребят, которые явно сдерживают смех, и вновь скреплю зубами от злости.

Станислав Викторович подходит ближе и протягивает мне руку.

— О, я бы посоветовал не прикасаться к ней... — насмешливо замечает на это Громов.

Некоторые ребята считают это замечание ужасно смешным и начинают хохотать. Этот придурок тоже ржёт, направляясь в их сторону.

— Очень по-мужски, Никита, — качает головой куратор, помогая мне подняться.

Я не обращаю на его слова внимания, потому что чётко осознаю, что с этого момента все вокруг будут считать, что от меня воняет.

Пара фраз богатенького придурка — и «навозница» поставлена на место.

Глава 6. Ева

Слава Богу, Стас умнее прочих и не поддаётся пагубному влиянию придурка-Громова, потому в столовую на обед мы заходим вместе. Удивительно, но большинство рябят из нашей команды сидят за одним столом. А Таня... Таня слишком застенчивая, чтобы самой сесть за общий стол, вот и сидит одна-одинёшенька. Ведь позвать её никто не додумался. Решаю, что мы со Стасом сядем с ней, но мой приятель, набрав целую гору еды, целенаправленно идёт в сторону команды, утягивая за собой и меня.

У меня нет никакого желания сидеть за одним столом с Громовым и, похоже, у него тоже нет желания сидеть со мной.

И мы одновременно делаем то, что делаем.

Я разворачиваюсь от Стаса и стола, а Громов резко поднимается на ноги, подхватывая свой поднос.

Все столики вблизи укомплектованы полностью, кроме... таниного, да.

И мы оба направляемся к нему...

Я рассчитываю успеть первой. Он тоже. А за нашими спинами тянут разочарованно Оксана и Стас:

— Ни-и-ик...

— Э-э-эль...

Я прибавляю шаг, рискуя расплескать по подносу чай из кружки, Никита тоже ускоряется. Ни один из нас не собирается отступать, потому мы почти одновременно ставим свои подносы на стол с разных сторон. Посуда гремит. Таня смотрит на нас по очереди с недоумением. Мы же вновь скрещиваем взгляды.

И, чёрт, как же невыносимо жалко, что такие красивые глаза достались такому придурку.

— Я не собираюсь сидеть за одним столом с навозницей, — заявляет Громов.

Я пожимаю плечами и решительно занимаю стул:

— Не сиди. Бегай, как идиот, туда-сюда с подносом в руках, мне-то что.

Громов сжимает челюсти и оглядывается по сторонам. Да, он привлёк внимание половины столовой. Плюсом, к нам уже направляются Окс и Стас.

Парень окатывает меня презрением и тоже садится. Рядом с ним на стул опускается моя соседка, рядом со мной — Стас.

— Ребята, это ужасно глупо, — цокает языком Оксана.

— Это не глупо, — смеётся Стас. — Это взаимная любофь!

— Чушь не неси, — огрызается Громов тогда, когда я пинаю Стаса по ноге под столом.

Но хоть в чём-то мы с его величеством согласны.

— Ай! — ещё громче ржёт мой приятель, а затем смотрит на нас по очереди: — Когда вы успели? И с чего всё началось?

— Не забывай, что мы живём в одной комнате, — угрожает Громов. — У меня есть лишняя подушка, которая может оказаться на твоём лице.

— Всё началось с того, что кто-то эгоистичный придурок, — не могу смолчать я.

— А кто-то конопатая навозница, — насмешливо парирует Громов.

— Чёрт, должно быть, ты собой сейчас гордишься! Хватило мозгов придумать обидное прозвище для девчонки — какая красота! Осталось брезгливо поморщить носик и заявить на всю столовую, что от меня до сих пор воняет. Ну же!

— Ребят, пожалуйста, не начинайте, — осторожно просит Оксана.

Таня съёживается на стуле ещё сильней, а Стас с жадным интересом продолжает наблюдать то за мной, то за Громовым. Который, к слову, недобро сужает глаза, но молчит.

— Что, не чувствуешь? — наигранно озабоченно интересуюсь я, хлопая глазами, а затем поднимаюсь с места и иду к нему. В груди бушуют обида и злость, которые мной и управляют. Нависаю над придурком и снова спрашиваю: — И так не чувствуешь? Вблизи?

Он отклоняется на спинку мягкого стула и даже снизу смотрит на меня свысока. Это неимоверно бесит, потому я внаглую сажусь к нему на колени и обнимаю его за шею.

Девочки сдавленно охают, а я продолжаю напирать:

— Ну же, принюхайся.

Громов сжимает пальцами мою талию, на что я сильнее стискиваю его шею, подставляя его носу свою:

— Даже т-так не чувствуешь? — слегка запинаюсь я, потому что его губы случайно задевают кожу моей шеи. — Смелей! Ты же так жаждешь сказать обо мне очередную мерзость...

Одна из его рук отпускает мою талию, чтобы сжать волосы на моём затылке и оттянуть голову назад. Он впивается в мои глаза холодом своих и рычит:

— А знаешь почему?

— Потому что умнее, увы, ты ничего придумать не можешь, — шиплю я в ответ.

Его зрачки гневно расширяются, взгляд бегает по моему лицу, а губы плотно сжимаются. Но зря я вообще на них опускаю взгляд... Потому что он видит и тоже смотрит на мои губы. Время словно останавливается, пока моё сердце наполняет дурацкое волнение.

Он. Слишком. Долго. Не поднимает. Свой. Взгляд.

А когда делает это, злится ещё сильней.

Резко поднимается с места, но, что удивительно, не позволяет мне упасть, прижимая к себе. Секунду смотрит на меня смешанным взглядом, а затем отталкивает и глухо бросает:

— Пошла ты.

Ко мне возвращается слух и приходит понимание, что эту сцену наблюдала добрая половина столовой. Опять. Смущение накатывает безжалостной волной, и я падаю на стул Громова, жалея, что не могу прямо сейчас провалиться под пол...

— Дела-а-а... — весело тянет Стас, пока девочки во все глаза смотрят на меня.

Я прячу лицо в ладонях и выдыхаю в них досадливый стон.

Чёрт, я тоже ничего умнее придумать не смогла...

Полчаса спустя, в холле, меня ловит Станислав Викторович.

— Эльвира, с личным расписанием ознакомилась? Помнишь, что у тебя сегодня семинар о вреде наркотиков?

— Да... Но там не указано ни время, ни место.

— Поэтому я тебя и задержал, — улыбается мужчина. — Семинар пройдёт в аудитории под номером десять. Найдёшь? Хорошо, он начнётся через полчаса.

— Спасибо.

— Ещё один вопрос, Эльвира, — не спешит уходить куратор.

— Да?

— Ты и Громов... Ожидать стычек серьёзнее, или вы самостоятельно разберётесь с проблемами, что возникли между вами?

Щёки и шею опаляет жаром, я отвожу глаза и тихо выдыхаю:

— Разберёмся. Сами.

— Уверена? Никита — личность творческая, и иногда бывает слишком импульсивен. Может, мне тоже с ним поговорить?

— Не нужно, — заверяю я, задумавшись, о каком конкретно творчестве идёт речь. — Обещаю, что больше ничего подобного не случится.

— Буду надеяться, — снова улыбается он, а затем видит кого-то у меня за спиной: — А, Стас! Мне как раз нужно побеседовать и с тобой.

Я оборачиваюсь на приятеля, который выглядит озадаченным, и, ободряюще ему улыбнувшись, иду искать аудиторию номер десять.

Нахожу я её на втором этаже преступно быстро и захожу в пустующий кабинет с партами и стульями за ними, как в школьном классе. Н-да... А могла бы подняться в комнату и немного почитать. Но отчего-то появляться в гостиной даже на минуту никакого желания нет.

Из головы никах не выходит взгляд Громова на мои губы, да и его собственные мне покоя не дают. Если отбросить наши разногласия и судить объективно — Никита чертовски хорош собой.

Я заметила это ещё тогда, два месяца назад, и даже в темноте...

Нет, ну кто бы мог подумать, что судьба нас вновь столкнёт? Да и ещё в таких неудобных обстоятельствах! В которых я не могу быть собой и... извиниться? Или объяснить, по какой причине тогда так поступила...

Он, конечно, сам по себе ещё тот придурок, но, как вариант, невозможность признаться ему кто я такая на самом деле и вынуждает меня злиться на него? Вынуждает так остро и неправильно реагировать на его слова в мой адрес?

Как же всё, однако, запутанно...

Я подхожу к окну и усаживаюсь с ногами на подоконник. Вглядываюсь вдаль и вижу... загон с лошадьми! Тихо смеюсь, потому что лошади напоминают мне о знакомстве с настоящей Эльвирой...

Мы тогда с моим Ромкой гуляли по набережной. Тёплый весенний день, папа ещё не успел спустить всю зарплату на спиртное, и я стащила из кармана его куртки пару сотен на вкусняшки брату. Он уплетал мороженое и радовался, что не приходится ошиваться во дворе, где в любой момент мог появиться пьяный и разъярённый отец. У него случались такие заскоки, и не попасться ему под горячую руку было настоящим везением.

Мы заняли лавку, подставили лицо яркому солнцу и болтали о разных глупостях. Ромка первый заметил лошадь, на которой катали желающих за хорошую такую цену. А я заметила жгучую брюнетку, словно только сейчас вышедшую из салона красоты. Она цокала каблуками модных туфель по плитке и смотрела исключительно в экран своего дорогого девайса.

Лошадь решила, не отрываясь от своих обязанностей, сходить в туалет. Её хозяин то ли не заметил этого, то ли решил убрать за своей подопечной чуть позже, когда отпустит клиента.

Брюнетка вот-вот должна была утопить свою дорогую обувь кое в чём.

Да, я могла знатно посмеяться тем же вечером, рассказывая друзьям эту историю, но лицо девушки... Оно выглядело потерянным, уязвимым и несчастным, что ли. Богатые тоже плачут? Именно об этом я и подумала, срываясь с места, чтобы уберечь туфли девчонки.

Нет, я не удивилась, когда она сначала посмотрела на меня свысока, дескать, какого хрена ты ко мне прикасаешься, да и ещё смеешь при этом дергать?

Я бросила выразительный взгляд на то, от чего её спасла, и девчонка тут же поменяла настрой. Присмотрелась ко мне внимательнее и через полминуты обескуражила вопросом:

— Ты здесь с кем-то? Не против моей компании?

Тот день эта сумасшедшая девчонка провела со мной и братом. И знаете, мы очень быстро нашли, о чём нам говорить, невзирая на разницу в социальном положении.

— О! Круто, что и ты здесь, друг, — возвращает меня в реальность появление Стаса.

Я озадаченно улыбаюсь, спрыгивая с подоконника, и подхожу к парте, за которую он усаживается. Сажусь рядом и спрашиваю:

— Наркотики? Твой проступок как-то связан с ними?

— Типа того, — морщится он.

Я вспоминаю наше знакомство и усмехаюсь:

— Опять играл треки в неблагополучном клубе? Жизнь ничему не учит?

— Нет... Я... — мнётся блондин. Отводит взгляд, пару секунд жуёт губы и выдыхает: — Я ими торговал.

— Ты — что? — не на шутку поражаюсь я.

— Я этим не горжусь, ясно? — раздражённо смотрит он на меня. — Связался не с той компанией, и пошло-поехало...

— Ты хоть представляешь сколько людей в мире умирают от передозировок? — цежу я сквозь зубы. — Получается, кто-то умер из-за тебя!

И этим кем-то вполне мог быть мой хороший приятель Миша, который так и не смог справиться со своей зависимостью...

— Я уже сказал, что не горжусь этим. Ты сама-то как на этом семинаре оказалась? Не такая белая и пушистая, выходит?

Я беру себя в руки и говорю холодно:

— Я всего лишь устроила вечеринку, на которую, возможно, такой же идиот, как ты, пронёс наркотик! — Поднимаюсь с места и выплёвываю: — Повезло тебе с родителями, да? Играешь в приставку здесь, вместо того чтобы быть там, где ты заслуживаешь.

Знаю, что мои слова бьют похлеще хлыста, но вернуть их даже не думаю.

Та беспечность, что мне так нравилась в Стасе, вдруг превратилась в зло. Именно такие, как он, ни на секунду не задумаются, что своими действиями причиняют людям вред.

Глава 7. Ева

После семинара я сразу же отправляюсь в свою комнату и нахожусь там вплоть до самого ужина. Читаю интересную книгу и стараюсь не думать о том, что больше не смогу общаться с блондинчиком. Я вообще стараюсь о нём не думать. Но нет-нет да ловлю себя на жжении в груди, очень похожем на грусть.

Ну вот зачем он связался с наркотиками?..

Просто... Просто слишком много мне доводилось видеть примеров их пагубного действия... Люди, которые потеряли самих себя, свою личность, надежды, ожидания. А некоторые из них потеряли саму жизнь.

Всё было бы иначе, если бы не существовало тех, кто распространяет эту отраву. И дальше по цепочке. Мир однозначно только выиграл бы от этого.

В столовую я прихожу одной из первых и занимаю самый дальний стол. Сажусь за него спиной к остальным столам, потому что не хочу ни общаться ни с кем, ни видеть никого.

Понимают ли мой намёк или не трогают меня по другим причинам, но за время ужина у моего стола не появляется ни единой души. Как раз то, что мне нужно.

Я ещё долго сижу, ковыряясь вилкой в салате с тунцом, который так и не попробовала, размышляя о том, что меня привело в конкретно эту минуту и в это место.

Если копать глубоко, дело в папе, его трусости и слабохарактерности. После смерти мамы он слабовольно решил угробить себя и возненавидеть нас с Ромкой. Тем самым вынуждая меня ответить ему взаимностью. Я ненавижу его запои, ненавижу безденежье из-за них. Ненавижу думать о том, что будь всё иначе, я могла добиться большего. Будь всё иначе, я могла избежать некоторых своих поступков. Будь иначе, мне не приходилось бы изворачиваться, чтобы поступить в желанный ВУЗ.

Мне. Нужны. Деньги.

Из-за моей школьной успеваемости ни один институт не примет меня на бюджетное место. Не объяснять же им, что я плохо училась, потому что мне часто в ущерб учёбе приходилось сидеть с маленьким Ромкой, или ухаживать за ним, когда он болел, или таскаться с ним же по соседям, прячась от буйного отца. Что я чаще всего из-за этого была невыспавшейся и вялой на уроках. Не делала домашние задания, занимаясь делами по дому. Не успевала за школьной программой, думая в первую очередь о том, где достать денег, чтобы завтра было чем накормить брата.

Приёмной комиссии на это плевать.

Всем вокруг на это плевать.

А я очень хочу поступить в машиностроительный, свалить из ненавистного дома и забрать оттуда Ромку, как только мне стукнет восемнадцать.

Вот так мы и возвращаемся к более тривиальным причинам моего здесь нахождения.

Моя хитрая подруга Эльвира Королёва из богатой семьи, не пожелавшая торчать целый месяц в исправительном лагере только потому, что её кто-то подставил.

Тех денег, что она мне заплатит, хватит на целый семестр в ВУЗе, в котором я мечтаю учиться. А дальше я обязательно придумаю, что делать. Главное, начало моей новой жизни будет положено.

Поэтому мне не стоит забывать о мотивации и отвлекаться на беспечных блондинов и эгоистичных брюнетов.

Я в принципе здесь не для того, чтобы заводить друзей. Да.

Осматриваюсь по сторонам и понимаю, что остаюсь в столовой в числе последних. Даже стол кураторов пустует, а они обычно приходят есть и уходят позже нас, детей. Поднимаюсь из-за стола и плетусь на выход.

Хорошо, что я нашла (или кто-то нашёл для меня) интересную книгу, в чтение которой можно погрузиться, забыв о всех тревогах. Кстати, ещё пару дней, и нужно будет подыскать себе новое чтиво.

— Эльвира, подойди к нам!

Мне требуется секунд тридцать, чтобы сообразить, что обращаются ко мне.

Чёрт.

— Эльвира Королёва!

Разворачиваюсь от лестницы, к которой шла, и вижу в диванной зоне куратора вместе с командой номер семь в полном составе. Досадливо морщусь, как можно незаметнее, и плетусь теперь уже к ним.

— Ждём одну тебя, Эль! — делает мне выговор Оксана.

— Извините, мой менеджер не сообщил о предстоящей встрече, — ворчу я, присаживаясь на подлокотник дивана рядом с соседкой. — Непременно уволю его, как только он у меня появится.

Мой комментарий вызывает смешки у некоторых ребят. Встречаюсь взглядом с блондином, на долю секунды, не дольше, потому что мы мгновенно отворачиваемся друг от друга. Кое-кто, сидящий напротив, замечает это и хмурится. Я закатываю глаза и смотрю на Станислава Викторовича, который, хлопнув в ладоши, берёт слово:

— Итак, моя команда. Предлагаю, подобные собрания после ужина сделать традицией. На них я буду сообщать вам о ваших успехах и промахах. Мы будем обсуждать новости, продуктивность минувшего дня и прочее. Начну первым, — потирает он ладони, оглядывая всех ребят лукавым взглядом. — Повторюсь, что вы меня сегодня порадовали, явившись полным составом на недельное занятие. Другие команды этим похвастаться не могут. Надеюсь, вы продолжите в том же духе. Но меня печалят стычки внутри вашего круга. Так быть не должно. Учитесь, пожалуйста, находить точки соприкосновения для здорового общения...

— Они её уже нашли, — насмешливо комментирует кто-то, вызывая смешки ребят. — Точку соприкосновения.

Мы с Громовым снова встречаемся взглядами, и меня вновь топит смущение, но я делаю над собой усилие и прожигаю убийственным взглядом Агеева, который вздумал рявкать в мой адрес.

— Завидуют только слабаки, знал? — насмешливо и неожиданно для меня интересуется Никита.

— Довольно, ребят, — примирительно замечает куратор и продолжает свою речь. — К здоровому общению так же относятся компромиссы, терпение и уважение чужого мнения и пространства. Впрочем, вы ребята не глупые и в конце концов отыщете способ общаться, не прибегая к унижениям, насилию и прочему в этом духе. Итак, кто выскажется следующим?

Как любила саркастично замечать моя учительница по русскому языку, задав вопрос о походе к доске:

— Лес рук, даже не знаю, кому отдать предпочтение...

Но полминуты спустя вперёд подаётся блондин:

— А что, если некоторые из нас цепляются к твоему прошлому и ненавидят тебя за него, пусть ты и осознал, что поступал неправильно? Как налаживать здоровое общение в таком случае?

Чудесно, богатого и беспечного мальчика беспокоит мнение едва знакомой девчонки.

Я скрещиваю руки на груди и откланяюсь спиной на угол спинки, не собираясь в этом участвовать.

— Ты можешь напомнить ему, что у каждого здесь рыльце в пушку, — хмуро замечает Громов. — В том числе и у него. Так что пусть не задирает нос.

На последних словах этот придурок смотрит тяжёлым взглядом на меня.

Надо же, какие мы проницательные. Вот только я здесь нахожусь не за свой проступок. А мои собственные едва сравняться с проступком блондинчика.

Но от его слов стыдно мне становится, чего уж там.

— Никита прав, пусть и слегка грубоват, — улыбается Станислав Викторович. — Вас определяют ваши поступки, поэтому никогда не поздно начать поступать правильно. Дай понять этому человеку, что ты хочешь измениться в лучшую сторону, и думаю, у вас всё наладится.

Я поджимаю губы, позволяя задержаться в моей голове опасной мысли о том, что каждый человек вправе допускать ошибки... Ведь главное — это намерение постараться их исправить.

Чёрт бы побрал этого диджея-щёголя!

Дальше высказываются ещё пара ребят, но я их почти не слушаю. Я всегда была человеком общительным, но сейчас мне как никогда хочется остаться наедине с собой. Этот исправительный лагерь, будь он неладен, делает со мной что-то непонятное.

Исправляет?..

— Ну что ж, раз больше желающих высказаться нет... — возвращает меня в реальность голос куратора, — то перейдём к развлекательному. Хотите принять участие в спортивных состязаниях? Таких, как баскетбол, волейбол, футбол...

— Футбол! — одновременно выпрямляемся на местах мы с Громовым и обмениваемся подозрительными взглядами.

— Здорово, что желание есть, — смеётся куратор. — Посовещайтесь командой, а завтра в это же время дадите мне ответ. На сегодня, пожалуй, закруглимся. Хорошего вечера, ребята.

Станислав Викторович уходит, и ребята начинают высказываться наперебой.

Но тут Оксана поднимается на ноги и всё разом умолкают:

— Спорт — это не то, от чего девочки приходят в восторг, как мальчики...

— Говори за себя, Окс, — хмыкаю я.

Она морщит носик на то, как я сократила её имя, и соглашается:

— Хорошо, не все девочки его любят. Я точно не намерена участвовать, так что дальше вы обойдётесь без меня. Таня?

— Эм... Я играла в школе в волейбол, — беспощадно краснеет она от всеобщего внимания, и говорит при это ужасно тихо. — Но не то чтобы хорошо...

— Тогда нам обоим здесь нечего делать. Пойдём.

Девчонки уходят, и большинство пар глаз парней впиваются в меня, словно ждут, что я тоже свалю.

— Я буду играть в главном составе в футбол, ничего не знаю! — заявляю я, скатываясь на освободившееся место на диване.

— А ты умеешь? — недоверчиво-насмешливо спрашивает всё тот же Агеев.

— Умею, — киваю я и сужаю на него глаза: — И уж получше того, как ты умеешь острить.

Стас смеётся и сочувствующе хлопает Агеева по плечу, вроде как соглашаясь со мной. Я снова недовольно поджимаю губы, потому что не нуждаюсь в чьём-либо одобрении моих высказываний.

— Кто ещё умеет и хочет играть в футбол? — отрывая от меня изучающий взгляд, интересуется Громов.

В итоге мы останавливаемся на двух видах командного спорта: футбол и баскетбол. На футбол, кстати, команда собралась быстро, а на баскетболе больше всех настаивал здоровяк, да так трогательно, что парни согласились его поддержать. А о волейболе мы даже не вспомнили.

После парни решают подняться в гостиную и продолжить соревнования по гонкам. Стас при этом смотрит на меня виновато и даже задерживается возле меня, но я отворачиваюсь, и он, кажется, психанув, уходит.

Я ещё некоторое время сижу в одиночестве, а затем тоже иду наверх.

По лестнице вечно кто-то спускается и поднимается, я лавирую с одной стороны в другую, чтобы ни с кем не столкнуться, но на пролёте между третьим и вторым этажом мне загораживают дорогу трое парней.

— Гляньте, кто это здесь у нас... — лыбится во всю ширь рта один из них. — Навозница!

Ха, выискался свидетель утренних событий? Чёртов Громов!

— А ты, стало быть, из тех, кто повторят плоские шутки других? — усмехаюсь я. — Потому что своих мозгов нет?

— Намекаешь на то, что я дурак?

— Вообще-то, говорю прямо, — закатываю я глаза.

Лицо парня краснеет от злости, он неожиданно поднимает руки и пихает меня к стене:

— Рот закрой! Или я его тебе закрою!

Я ощутимо ударяюсь лопатками и затылком об стену, но не обращаю внимания на боль. Потому что неожиданно задумываюсь о том, что у Громова терпения будет побольше, чем у этого осла. Восстанавливаю равновесие и усмехаюсь:

— Напугал до ужаса.

Парень дергается в мою сторону, но между нами неожиданно вырастает высокая фигура... Громова.

Откуда он взялся?

Одно смазанное движение и в стену рядом со мной впечатывают спину этого осла.

— Серьёзно решил поднять руку на какую-то девчонку? — рычит Никита у лица парня.

Что интересно, двое других не спешат вступаться за приятеля.

— Ты чего, Гром? — мямлит он. — Это же... Это же навозница! И она... она много на себя берёт!

— Мне плевать, что она там тебе вякнула, — зло скалится Ник. — Но ты воспользовался прозвищем, которое придумал я! Только мне им и пользоваться, уяснил?

— Д-да...

— Отлично, — ещё раз пихает он его в стену и отпускает. — Валите туда, куда шли.

Парни переглядываются между собой, но предложение не игнорируют, быстро спускаясь по лесенкам.

Надо же, Гром! Всё интереснее и интереснее.

Кстати, «О, мой герой!» не смотрит в мою сторону и, передёрнув плечами, начинает подниматься по лестнице.

— Я не нуждаюсь в защите! — бросаю я ему в спину, тоже поднимаясь. — Особенно в такой.

— Я не тебя защищал, — усмехается он.

— Вот и я о том же, — ворчу я себе под нос.

— Но на твоём месте я бы не нарывался лишний раз.

— Мне бы не пришлось, если бы ты не был придурком.

Громов замирает, его плечи и спина напрягаются, а руки сжимаются в кулаки. Чёрт. Он опускает голову и рычит, не оборачиваясь:

— Как же ты меня бесишь, конопатая.

— Вообще-то это взаимно, — раздражённо выдыхаю я, но с места сдвигаться не спешу. Мало ли.

Из гостиной выбегают две девчонки лет пятнадцати и, хихикая и поглядывая на Громова, пробегают мимо. Я провожаю их взглядом, потому не замечаю, что вместе с ними ко мне разворачивается Никита. И снова одно смазанное движение, и я от испуга вжимаюсь спиной в стену, а Громов нависает надо мной, находясь неприлично близко.

— Твой острый язычок... — впивается его взгляд в мой рот. — Тоже позволишь мне проверить его длину, как запах сегодня днём?

Я вспыхиваю как спичка от его наглости и, к своей досаде, не нахожу, что ответить. Потому что меня, чёрт, тревожит его близость и потемневшие, как пасмурное небо, глаза...

Ну вот зачем он так хорош собой?..

— Расслабься, — бросает он, так и не дождавшись моего ответа. — Я бы не стал, даже если бы ты меня умоляла.

На этом он усмехается, отталкивается от стены и уходит. А я продолжаю стоять в немом оцепенении.

Вот же! Придурок!

Глава 8. Ева

— Нас ведут на местное озеро! — вихрем залетает в комнату Оксана. — Это, конечно, не Средиземное море, но забыть на пару часов о курицах и прочем будет замечательно.

Я сажусь ровнее на кровати и откладываю книгу:

— Местное? За пределами территории?

— Да, но не то чтобы далеко от неё. Пойдёшь?

— Я плавать не умею, — говорю я тихо, задумавшись о другом, а затем решительно поднимаюсь на ноги: — Пойду, да...

— Тогда собирайся, нам дали десять минут.

Я киваю и вновь опускаюсь на кровать. Купальник мне ни к чему, поэтому пойду прямо так: в шортах и майке, но покопаться в одном из так и неразобранных чемоданов нужно. И желательно без свидетелей.

Буквально через минуту Оксана предоставляет мне такой шанс, скрывшись в ванной комнате.

Я падаю на колени перед чемоданом и, расстегнув боковой карман, достаю из него свой телефон. Прячу его под резинку шорт сзади и спешу к зеркалу, чтобы оценить маскировку.

— Тебя вдруг начала волновать собственная внешность? — шутит Оксана, выразительно подняв брови.

— Нет... Кстати, об этом, — делаю я шаг ближе к зеркалу, всматриваясь в своё лицо. — Как думаешь, мои веснушки можно спрятать под макияжем?

— Под ним можно спрятать всё что угодно, — со знанием дела хмыкает она.

— Научишь меня?

Оксана хмурится, складывая в пляжную сумку какие-то тюбики:

— Зачем тебе? Мне казалось, ты принимаешь себя такой, какая ты есть. Даже уважать тебя за это стала...

Да, так и есть. Не знаю, зачем я вообще об этом подумала.

— Проехали, — бросаю я, отворачиваясь от зеркала. — Сбор внизу?

— Да, и я уже готова. Пойдём.

По дороге к нам присоединяется Таня, ровняется со мной и тихо говорит:

— Мальчики за обедом говорили о футболе. Ты правда будешь играть с ними, Эля?

— Планирую, да.

— Почему же тогда игнорируешь всех? — усмехается Оксана. — Вряд ли это пойдёт на пользу командному духу.

— Чтобы играть вместе, необязательно быть лучшими друзьями, — ворчу я.

— Вот мы и посмотрим, так ли это, на первом матче, — ведёт бровью моя соседка.

Чёрт, а она сегодня в ударе! Что ни замечание, так в самую точку.

В холле полно народу, все галдят, смеются и осматриваются вокруг. Я бы и не подумала, что поход на озеро может вызвать такой ажиотаж.

Мы с девочками проталкиваемся сквозь толпу к нашему обычному месту сборов — диванной зоне. Естественно, парни уже там, во главе со Станиславом Сергеевичем.

— Ну, здесь я не удивлён, что вы все в сборе, — широко улыбается мужчина. — Озвучу парочку правил: по дороге к озеру — не разбредаться; на самом озере тоже быть поблизости от меня; возвращаемся по первому моему слову, без пререканий. Все согласны? Вот и отлично. За мной, команда номер семь!

Мы выходим из здания, и спустя минут десять я как можно незаметнее отстаю от всех. Я иду на озеро с определённой целью. Не для того, чтобы развлечься или наладить отношения с членами команды. Именно поэтому мне уже сейчас нужно стать невидимой.

Но... Блондинчику, конечно, это невдомёк.

Он вышагивает рядом с ненавистным мной Громовым и попеременно оборачивается себе за плечо. На меня. Вот на кой я ему сдалась, спрашивается?

И этот вопрос явно интересует не меня одну, если судить по недовольной мине Громова, который замечает манипуляции Стаса и тоже оборачивается.

Я посылаю им обоим кислую улыбку, сдерживая желание конкретно Громову показать средний палец.

Мы проходим загон, по которому гуляют лошади, я любуюсь самой конюшней и поражаюсь её размерам. Интересно, нам позволят покататься на лошадях? Я бы хотела. Очень. Пусть и не умею...

Вскоре мы достигаем участка с лесом. Бредём среди деревьев до высокого кованого ограждения и небольших ворот в нём. Станислав Викторович проходит в ворота первым и ждёт, пока нас пересчитает охранник. Они кивают друг другу, как только последней прохожу я, и наша команда снова отправляется в путь, всё глубже в лес.

Я наслаждаюсь свежим воздухом, не забывая подмечать места, где может ловить сотовая связь. Нужна возвышенность. Я, конечно, не уверена, что и это сработает, но попробовать должна.

Наконец деревья расступаются и перед нашим взором предстаёт огромных размеров озеро.

По команде проходят вдохи и возгласы восхищения. Несколько парней сразу же срываются с места, по дороге стягивая с себя футболки. Наш куратор прикрикивает на них, но не всерьёз, улыбаясь при этом. Из нас всех, пожалуй, менее довольной выглядит Оксана, но и она, передёрнув плечами, устраивается на пологом берегу. Я и Таня пристраиваемся к ней.

Вскоре берег занят полностью ребятами из других команд.

А я всё жду удачного момента.

И зачем-то разглядываю Громова...

Он и другие парни оккупировали тарзанку, чтобы посоревноваться в дальности прыжка.

Вот он выбирается на берег, мокрый и чертовски атлетичный, широко улыбается, довольный собой, и подходит к Стасу, который прыгает следующим, чтобы ободряюще хлопнуть того по спине. Блондин сильно уступает ему в комплекции, но выглядит подтянутым и крепким. Разбегается и с криком «Юх-ху!» отталкивается от берега, летит по дуге вверх, а затем, разжав пальцы на палке, падает в воду. Чуть ближе к берегу, по сравнению с Громовым.

Снова смотрю на его высочество и понимаю, что он видел, как я наблюдала за Стасом.

Отворачиваюсь от него и ищу глазами нашего куратора.

— Наверное, попробую искупаться, — сообщает Оксана, поднимаясь с места, и, конечно, собирая на себе взгляды по меньшей мере половины парней. На ней бикини, которое идеально сидит на её стройной фигуре. — Жара невыносимая. Как только вы её терпите, девочки?

— Мне нормально, — пожимаю я плечами, наблюдая, как наш куратор, кажется, подкатывает к той брюнетке, что встречала нас в первый день.

— Можно с тобой? — краснея, спрашивает Таня.

Она, как и я, не спешила раздеться до купальника с того момента, как мы сюда пришли. Но со мной-то всё понятно, а вот наша Тихоня сидела в сарафане по другой причине. Стеснялась, как обычно.

— Конечно, Тань, — улыбается ей Окс.

Моя соседка ждёт, пока девчонка разденется, и они обе идут к воде. Выглядят они, конечно, забавно: грациозная и уверенная в себе Оксана и смотрящая исключительно себе под ноги Таня. Хотя, как по мне, у последней с фигурой тоже всё в порядке, и чего она стесняется, не ясно. Но чужая душа — потёмки, как говорила моя бабушка.

Я осторожно осматриваюсь и понимаю, что удачнее момента свалить не будет. Поднимаюсь неспеша с травы, словно намереваюсь размять ноги, и бреду поближе к деревьям, вскоре скрываясь за ними. Тут я ускоряю шаг, ухожу от доносящихся криков подальше и достаю телефон. Жду, пока он включится, и начинаю ловить сеть.

Правда, до обидного недолго!

Я как раз примечаю хороший такой пригорок, но за спиной раздаётся треск веток. Резко оборачиваюсь, пряча телефон за спиной, и вижу вчерашних «лестничных» придурков... Неужели, следили за мной и тоже ждали удобного момента?

Главный осёл хищно улыбается и спрашивает, как бы, между делом:

— А чего это ты не купаешься со всеми, навозница?

— Ой, тебе позволили пользоваться этим прозвищем? — невинно интересуюсь я.

— Чего? — не догоняет этот урод, двигаясь всё ближе.

— Ничего, — закатываю я глаза к небу, отступая спиной вперёд. — Вы зачем за мной пошли, ребят? Что вам нужно?

— Стало интересно, куда это ты намылилась, — жмёт осёл плечами. — И потом, мы так и не дождались, пока ты разденешься. Придётся помочь.

— Серьёзно? — усмехаюсь я. — Вам мало девчонок в купальниках?

— То в купальниках, а тебя мы разденем догола, — ухмыляется придурок. — И одежду, кстати, выкинем. Чтоб навсегда запомнила, что рыпаться на таких, как я, себе дороже.

— Вон оно что, — киваю я, решая в какую сторону бежать.

— Хватайте её, парни! — приказывает осёл.

Те тут же дергаются ко мне, а я, усмехнувшись, разворачиваюсь от них и... запинаюсь, да. О торчащий над землёй корень дерева. Пока лечу в траву, успеваю по-настоящему испугаться. Телефон выскальзывает из вмиг вспотевших пальцев и катится по траве, замерев у камня. Но уроды ничего не замечают, потому что ржут надо мной. Главный осёл, кстати, громче всех.

От удара подбородком о землю я больно прикусываю язык, до металлического привкуса во рту. На глаза наворачиваются слёзы. Но всё это беспокоит меня в последнюю очередь, потому что в ноги и руки впиваются чужие, жесткие пальцы.

— Переверните её! Хочу видеть её жалкую рожу, когда буду снимать одежду.

Я переворачиваюсь сама и делаю рывок корпусом вперёд, чтобы вонзить зубы в руку одного из них, но тут слышу крик. Нет, даже свирепое рычание.

— Не трогайте её, козлы!

Стас буквально налетает на того, в кого метилась я сама, и валит его на землю рядом. А главного осла сзади за шею хватает... Громов. Секунду смотрит на меня поучительным взглядом, мол, вот, что бывает, если не слушаться меня и нарываться, а затем бьёт парня кулаком в живот. Тот с хрипом сгибается пополам, но Громов дергает его обратно и рычит:

— Забирай своих прихвостней и вали отсюда подальше, пока я добрый. И запомни, ещё раз увижу тебя рядом с ней, обязательно сломаю тебе руку или ногу. Договорились?

— Да! — выплёвывает тот, уничтожая меня взглядом.

Сдаётся мне, не договорились они. Далеко не договорились...

— Стас, кончай там возиться, — отпускает осла Громов. — Пусть валят отсюда.

Смотрю на мешанину тел, которая значительно отдалилась от меня. Стас даже и не планирует останавливаться. Эти двое продолжают бороться между собой, катаясь по земле.

Я подскакиваю на ноги и подбегаю к ним вместе с Громовым. Он мерит меня насмешливым взглядом и отталкивает от них, а сам склоняется и ловит за плечо Стаса, который в этот момент оказывается сверху.

— Хорош! Твоя принцесса спасена, успокойся, — удерживает он блондина возле себя.

— Черти! — орёт Стас. — Гнилые мрази!

Его соперник неловко поднимается на ноги и даёт деру вслед за своими друзьями, которых, к слову, уже и след простыл.

Стас провожает его взглядом, тяжело дыша, а затем смотрит на меня:

— Ты в порядке, Эль?

Я сглатываю кровь и коротко киваю. Мы ещё пару секунд вглядываемся друг в друга, и Стас, тоже кивнув, отводит взгляд. Мои внутренности, словно дёргает крюком, и я бросаюсь ему на шею. Обнимаю крепко и благодарно шепчу:

— Спасибо, Стас.

Он обнимает меня в ответ, а Громов, сделав шаг от нас, грубо спрашивает:

— И какого хрена ты здесь забыла, конопатая?

— Не называй её так! — тут же вступается за меня блондин, выпуская из рук.

— Имею полное право называть её как моей душе угодно, — хмыкает придурок. — Уже второй раз спасаю от унижений. И никакой благодарности, кстати.

Ждёт, что я упаду его величеству в ноги?

— Да что она тебе сделала? — недоумевает Стас. — Вроде и помогаешь ей, но и тут же затаптываешь в грязь.

— Это наше с ней дело, — впивается он взглядом в меня. Смотрит мгновение, а затем опускает глаза вниз, на наши со Стасом сцепленные пальцы рук. Едва заметно морщится и бросает, прежде чем уйти: — Плевать. Дальше сами разбирайтесь.

Мы со Стасом провожаем его спину, а затем, посмотрев друг на друга, улыбаемся.

— Мир? — весело щурится мой приятель.

— Мир, — соглашаюсь я, смеясь.

Стас присоединяется ко мне и утягивает меня в сторону озера. Я осторожно оглядываюсь себе за плечо, запоминая место, где валяется мой несчастный телефон.

В ближайшее время нужно будет придумать, как за ним вернуться.

Н-да, задачка-а-а...

Глава 9. Ева

— Так что им нужно от тебя? — интересуется Стас, усаживаясь у воды в сторонке от остальных веселящихся ребят. — Ник ничего толком не объяснил, когда понял, куда они направились.

— В смысле? — не понимаю я, усаживаясь рядом.

— Ну... Я заметил, что тебя нигде нет, спросил у него: не видел ли он тебя, а он такой: так вот куда они пошли. И сорвался в лес, позвав меня с собой.

Хм. Громов не видел, как я уходила, но увидел, как ушли эти уроды, сопоставил и помчался меня выручать. Невероятно, но факт.

Очень интересно...

Я опускаю ноги в тёплую воду и рассказываю Стасу о вчерашней стычке.

— Громов чувствует вину! — делаю я вывод в конце.

— Как вариант, — жмёт плечами приятель. — Но сейчас не о нём. В общем, я за то, чтобы ты больше никогда не оставалась в одиночестве. Предлагаю свои услуги в роли телохранителя.

— Очень смешно, — улыбаюсь я.

— Ты же видела меня в деле! — лыбится он. — Ладно, я серьёзно, Эль. С ними надо что-то делать... Может, расскажем моему крутому тёзке?

— Крутому? — поднимаю я брови. — Успел проникнуться к Эсвэ?

— Ты всем прозвища придумываешь? — улыбается он.

— Его имя пока выговоришь, — жму я плечами. — Я берегу свое время и язык.

Длину которого, кстати, кое-кто не собирается проверять.

Вот чёрт, засело же в голове!

— А у меня от тебя прозвище есть? — щурится Стас.

— Выбирай, — хмыкаю я. — Блондинчик, диджей-щегол, но Стасом тебя называть, проще, да.

Парень хохочет, обнимая меня одной рукой за плечи, а просмеявшись, спрашивает:

— Блин, откуда ты такая? Тащусь от тебя.

— Спасибо, — саркастично бросаю я, глядя вдаль.

Противоположный берег сплошь состоит из высоких вершин. Вот бы попасть туда, после того как я верну свой телефон, конечно.

И, кстати, зря я тут «очаровываю» Стаса, потому что в будущем его ожидает настоящее разочарование.

— Так что? Расскажем Эсвэ?

— Нет. Назло им не стану жаловаться, — говорю я твёрдо.

— Тогда решено. Буду возле тебя круглосуточно, — лыбится этот шутник.

— Ещё чего! — пихаю я его плечом, а затем прошу серьёзно: — Рассказывай. Как ты, чёрт возьми, связался с наркотиками?

Из Стаса тоже испаряется веселье. Он сгибает ноги в коленях и укладывает на них руки, устремляя взгляд в сторону. Молчит около минуты, затем спрашивает:

— Тебе когда-нибудь хотелось выглядеть в чьих-то глазах крутой? Ну да, — тут же усмехается он. — Ты сама по себе такая...

— Чушь, — не соглашаюсь я.

— Ага. Так вот, однажды в клубе, в котором я играл, меня свели с крутыми людьми. Они, как бы, сразу приняли меня в свою компанию... А я очень хотел тусить с ними. Дебил. Вот так и зашёл разговор, кто на что способен. Честно? Я капец как очковал, но ещё больше боялся ударить в грязь лицом перед ними, понимаешь? Строил из себя не пойми что... Первая партия была мизерной, я легко её сбыл, даже играючи. Мозги совсем отключились, походу, от эйфории. Это была проверка с их стороны, знаю. На второй, побольше, меня и поймали. Теперь мне в точности знакома фраза: упасть с небес на землю. Никогда не забуду разочарование в глазах родителей. Особенно в маминых... Полный трэш. Я на полном серьёзе собирался в тюрьму, Эль. Хотел по всей строгости закона ответить за свои проступки. Но та же мама настояла на «Золотом городке». Любит меня вопреки, как будто я заслуживаю...

— Заслуживаешь, — вновь пихаю я его плечом. — Хорошо, что ты одумался, Стас. Серьёзно.

Его рассказ, на самом деле, меня поразил до глубины души — раскаяние видно не вооружённым глазом. Мне даже стыдно стало за своё поведение.

— Извини меня, ладно? — спрашиваю я тихо. — Я не имела права тебя осуждать, не выслушав твою историю.

— Зато это лишний раз напомнило мне о том, каких я по-настоящему хочу иметь друзей, — улыбается он.

— Эй, мы знакомы третий день, притормози! — смеюсь я.

— Серьёзно, я ещё не встречал таких девчонок, как ты.

— И больше не встретишь, — прячу я за мнимой важностью жуткое смущение и киваю на воду, чтобы закончить этот тревожный разговор: — Мне кажется, или тебе пора освежиться?

— Кстати, почему я ещё не увидел тебя в купальнике?

— Я не умею плавать, — пожимаю я плечами.

— Шутишь? Чего там уметь? — не на шутку удивляется он.

— Не люблю я воду, ясно? — грубо бросаю я. — Всё. Вали.

— Окей, отстал, — поднимает он руки, сдаваясь, и встает на ноги. Сморит мне за спину и спрашивает у кого-то: — Присмотришь за ней? Я тогда пойду всё же побью твой рекорд.

Я оборачиваюсь за плечо и, к своей досаде, вижу Громова. Стоит, опираясь плечом на ствол дерева и скрестив руки на груди. Весь из себя такой крутой, что бесит. Отворачиваюсь почти мгновенно и слышу его насмешливый вопрос:

— И чем тебе не угодила вода?

Этот придурок ещё и подслушивал!

— Какая тебе разница?

— Никакой.

— Вот и чудесно.

Я отрываю травинку и кручу её в пальцах. Понимание, что Громов стоит у меня над душой тревожит и злит одновременно. Вот, что ему нужно? Серьёзно, собрался присматривать за мной по просьбе Стаса? Очень сомневаюсь.

Я поднимаюсь на ноги с намерением вернуться к Оксане с Таней, поворачиваюсь, но врезаюсь в лёд следующего вопроса от его величества:

— Так что ты делала в лесу, Еэля?

— Тебе же было плевать, — смотрю я на него.

— Мне и сейчас плевать, — дергает он одним плечом и отталкивается от дерева, чтобы направится в мою сторону. — Так, любопытно.

— За это носы отрывают, на секундочку, — криво улыбаюсь я.

— Ты хоть пробовала? — сужает он глаза, останавливаясь в метре от меня.

— Что?

— Отвечать на вопросы нормально?

— Нормальность — для слабых духом, — философствую я и снова делаю попытку уйти, но Громов ловит мою кисть и рычит:

— Куда ты опять собралась?

— Не переживай, снова меня спасать не придётся, — цежу я. — И вообще...

— И вообще, — перебивает он меня, — тебе пора завязывать нарываться! В третий раз меня может не оказаться рядом.

— А ты продолжай, — делаю я шаг ближе, чтобы прошипеть ему в лицо, — напоминать себе, что всё началось с тебя, и точно будешь где-то поблизости.

— Ты... — зло поджимает он губы.

— Неблагодарная тварь, не упавшая тебе в ноги? — Я вырываю руку из его пальцев и бросаю себе за плечо: — Я к Тане с Оксаной.

— Вали куда хочешь! — зло прилетает мне в ответ.

Чёрт, я и правда веду себя, как неблагодарная тварь. Не знаю, справилась бы я там, в лесу, одна, если бы не Он... Сомнительно, конечно. Но и Его поведение оставляет желать лучшего. Так что... Сам виноват, да.

Мы остаёмся на озере ещё полчаса, а затем возвращаемся в лагерь. По дороге Станислав Викторович узнает о нашей готовности играть в футбол и баскетбол, потому ведёт нас другим путём. Через спортивные площадки. Они не то чтобы большие, но своим видом и убранством приносят эстетическое удовольствие.

Почти все парни в восторге от футбольного поля, в том числе и я. Нам уже хочется ринуться в бой, и Эсвэ сдаётся под нашим натиском — обещает попробовать устроить первую тренировку уже сегодня после ужина.

У главного знания нас распускают каждого по своим делам. У меня и ещё у пары-тройки ребят это первый сеанс у психолога.

Мы со Стасом поднимаемся на второй этаж и расходимся каждый к своему кабинету.

Я пару раз стучу в дверь, вхожу внутрь и замираю на пороге. Потому что, кажется, спутала нужный мне кабинет с кабинетом директора.

— Всё в порядке, Эльвира, — улыбается Игорь Олегович, поднимаясь из-за стола. — Проходи, присаживайся.

— Вы... вы мой психолог? — глупо спрашиваю я.

— Всё верно.

Я сглатываю ком и, опустив глаза в пол, семеню к креслу, на которое указывает мужчина. Сам же он обходит свой рабочий стол, прислоняется к нему задом и опирается на столешницу ладонями:

— Сегодня мы не будем поднимать сложные темы, а просто познакомимся поближе, хорошо?

Я киваю, стараясь не подавать вида, что нахожусь на грани паники.

Обманщица и директор-психолог — убойное сочетание. Лучше не придумаешь, чёрт!

— Расскажи, Эльвира, как тебе здесь?

— Хорошо, — осторожно отвечаю я.

— То есть тебя всё-всё устраивает?

Кажется, это вопрос с подвохом. Вряд ли настоящую Эльвиру здесь всё устраивало бы.

Та-а-ак, нужно хорошенько подумать, прежде чем отвечать.

Я — девочка из богатой семьи, которую не удивить здешним сервисом и развлечениями. Итак...

— Почти всё. Мне не нравится, что я вынуждена убираться в курятнике. Не нравится жить по расписанию, особенно ранние подъёмы. Раздражает отсутствие телефона и интернета. И походы на зарядку. Отбой в одиннадцать, словно мне пять лет! Ещё я скучаю по друзьям. По аквааэробике. По свободе действий, наконец!

Директор хмыкает и кивает:

— Так-то лучше. А теперь о работе в курятнике. Скажи, Эльвира, тебя чему-нибудь учит эта необходимость?

— Т-труду?

— Здесь нет правильных ответов, — улыбается он. — Не пытайся угадывать, говори, как есть.

— Как есть... — втягиваю я в себя воздух, а затем выдыхаю: — Эта необходимость научила меня тому, что нельзя позволять другим указывать тебе, что делать. Плохо отражается на репутации, — жму я плечами в конце.

— Хороший вывод. Не о репутации, а об указаниях. Расскажешь о том, что тебе указали делать и почему ты согласилась?

Потому что я здесь не под своим именем и испугалась взгляда Громова.

— Я ответственная за уборку помёта, — поджимаю я губы. — И не нравлюсь тому, кто сам себя назначил главным в нашей команде.

— То есть ты согласилась, чтобы ему понравиться?

— Нет! — округляю я глаза, а затем ворчу: — Он вынудил меня согласиться.

— Понятно... И что ты чувствуешь?

— К нему? Ничего я к нему не чувствую! Если только раздражение...

— А к ситуации в целом? — явно сдерживает мужчина снисходительную улыбку.

Чёрт. Громов мне и здесь покоя не даёт. Одни проблемы от него!

Я заставляю себя успокоиться и говорю ровно:

— Я ведь сюда не отдыхать приехала, а исправляться. Вот и исправляюсь.

— Смирилась, выходит?

— Да.

— Понял. А теперь расскажи о своей семье?

Это предложение мне нравится гораздо больше, чем говорить о своих чувствах.

Про родителей Эльвиры я выучила всё назубок, как то единственное стихотворение в девятом классе.

Я вас любил, любовь ещё, быть может... и так далее.

Я расслабляюсь и рассказываю, рассказываю. Игорь Олегович иногда задаёт мне вопросы, часто соглашается с «моим» мнением, слушает внимательно и как будто с интересом. Так и проходит время.

— Что ж, хорошо, — говорит мужчина, когда я, кажется, рассказываю всё, что могла. — Закончим на сегодня. Был очень рад пообщаться с тобой, Эльвира.

— Всё?

— Да, можешь идти.

Я задерживаюсь в коридоре на пару минут, чтобы проанализировать разговор с директором и понять, не накосячила ли с ответами. Кажется, всё прошло нормально. Растерялась, конечно, вначале, но затем взяла себя в руки. Короче, можно выдыхать.

Я улыбаюсь самой себе и направляюсь к лестнице. Интересно, а со Стасом тоже уже закончили или нет?

Заворачиваю за угол и снова цепляюсь взглядом за пианино, которое видно в открытую дверь кабинета. Только на этот раз на нём кто-то играет. Очень неплохо, кстати. Мелодия экспрессивная и завораживающая. Всегда поражалась людям, которые умеют что-то подобное.

Подхожу ближе, чтобы посмотреть на музыканта, да так и открываю рот...

Громов.

Никита Громов — пианист. Музыкант. Талантливый и увлечённый.

С ума сойти!

Я как заворожённая наблюдаю за его пальцами, порхающими по клавишам; за напряжёнными, сильными руками; за играющими на спине мышцами.

Невероятно.

Он — невероятный.

А я... Я перестаю понимать что-либо...

Впрочем, сейчас мне это и не нужно. Сейчас я просто хочу наслаждаться музыкой и тем, что вижу. Потому что... это цепляет. Очень сильно. Так, что нереально отвести глаз. Так, что внутри меня что-то неуловимо меняется.

А следом меняется и мелодия...

По телу прокатывается тревожная волна узнавания.

«In The End»... Linkin Park... Её невозможно не узнать!

Боже, потрясающая песня, и слышать её на пианино... Полный восторг. Как взлететь к звёздам, не меньше.

Что этот парень со мной творит?..

Ближе к куплету мне невыносимо сильно хочется слов, я даже открываю рот, чтобы пропеть их безмолвно, но тут начинает петь сам Громов... Честно? Я едва не съезжаю по стене вниз от нахлынувшего изумления и чувств, что рождает во мне его голос.

— Да ты издеваешься, — выдыхаю я едва слышно.

Но у кого-то слишком чуткий слух. Музыкант же...

Громов резко замолкает, обрывая и мелодию и, нахмурившись, смотрит себе за плечо.

— Дверь была открыта! — спишу я оправдаться. — Прости, что помешала. Я не назло.

— Что-то новенькое, — отвернувшись, глухо бросает он и закрывает крышку пианино.

— Нет-нет! — быстро прохожу я к инструменту и открываю крышку. — Продолжай играть. Я уйду.

— Спасибо, — хмыкнув, снова опускает он крышку. — Наигрался.

Никита поднимается с места и разворачивается к выходу. На лице при этом маска полного равнодушия. Но в красивых глазах промелькнуло подобие огня. Наверное, я последняя из тех, кем он предпочёл бы быть застигнутым врасплох.

— Ник...

Я не представляю, что хочу сказать... Не представляю, что со мной происходит... Но оставлять между нами всё как есть не хочется. Вот как, прикажете, мне на него злиться после того, что я сейчас увидела и испытала?

Внутренние изменения требуют и внешних.

Никита останавливается и медленно разворачивается обратно. Поднимает брови и ждёт. Я закусываю нижнюю губу, делаю шаг ближе к нему, но смотрю при этом куда угодно, только не в его глаза.

— Я хотела... хотела извиниться... И сказать... сказать спасибо. За лес. Вот.

Никита молчит. Как по мне, слишком долго. Я не выдерживаю и поднимаю на него глаза. Он хмурится, словно решает какую-то задачку, а затем тоже делает резкий шаг ко мне. Сужает глаза и спрашивает тихо:

— Ты правда думаешь, что я не узнал твои веснушки или глаза? Не узнал твой голос или смех? Правда наивно полагаешь, что за эти дни я не постарался узнать побольше о Эльвире Королёвой? Если так, то зря. Поэтому, пожалуй, уточню. — Пока я нахожусь в состоянии шока, он склоняется ещё ближе и выдыхает у моего лица: — Кто. Ты. Такая?

Вот чёрт.

Глава 10. Ева

Два месяца назад...

Я не представляю, что делать. В груди занозой сидит тревога. Мне страшно. Так, как никогда не было прежде...

Захожу в пропахнувшую алкоголем квартиру и морщусь. Ненавижу это место. Здесь не осталось ничего, что напоминало бы о хороших временах. О любимой маме, её добрых глазах и тёплых руках. Отец очень постарался уничтожить всё. Ненавижу его!

Врываюсь на кухню, задевая ногой у порога пустые бутылки. Они падают и гремят по грязному полу. Этот алкаш отдирает свою рожу от жирной столешницы и что-то бурчит. Потревожили его, видите ли!

Подхватываю со стола бутылку, на дне которой плещется жидкость ещё на пару рюмок, и со всей силы запускаю её в стену. Звон разбитого стекла режет слух, сильнее взвинчивая злость внутри. Я нависаю над отцом, который ещё не успел осознать случившегося, и ору:

— Ты!.. Нормально тебе отдыхается, когда твой сын лежит в больнице? А? Ему нужны лекарства, понимаешь ты, нет, пьяная свинья?!

— Не ори, дура, — отмахивается он от меня.

— У него пневмония! Ты хоть понимаешь, что он может умереть?!

— Пшла вон! — бьёт он ладонью о хлипкую столешницу, отчего на ней подскакивает рюмка с пустой тарелкой.

— Ну конечно, тебе плевать, — выплёвываю я с отвращением. — На один рот меньше, красота же! Урод.

Напоследок я пинаю попавшуюся под ногу бутылку и спешу свалить из этой квартиры.

Врачи не пустили меня к Ромке, просто равнодушно сообщили, что ему требуются дорогие лекарства, на которые у муниципальной больницы просто-напросто нет средств. И в наших же интересах их предоставить как можно скорее. Конечно, они не виноваты, но бесят не меньше, чем пьяная рожа человека, которого я должна называть отцом.

На улице недавно шёл дождь, и я топаю по лужам, не разбирая дороги. Что делать? Где, чёрт, достать денег? Они нужны мне как воздух.

Так, в тревожных размышлениях, я не замечаю, как добираюсь до Заброшки. Никого из друзей пока нет, потому я падаю на старый диван и принимаюсь ждать.

Первым приходит Лёха, смотрит на меня понимающе и не спешит задавать вопросы. Просто садится рядом, прикуривает сигарету и ждёт вместе со мной.

А когда появляются Валерка с Кириллом, я поднимаюсь на ноги и спрашиваю:

— Вы всё ещё намерены совершить ту глупость, из-за которой мы разругались?

— Опять нотации? — кривится Вал, подхватывая сигарету из пачки, которую ему протягивает Лёха.

— Нет. Я иду с вами.

Киря присвистывает, Лёха опять понимающе кивает, а Вал начинает ржать и обнимает меня за плечи, выпуская дым изо рта в пространство:

— Наша девочка! Кстати, это случится сегодня.

Чудесно!

В нашем районе мажоры — явление нечастое. Даже удивительное и весьма подозрительное. А этот золотой мальчик, плюс ко всему, зачастил сюда как по часам. Внимание на него обратил Кирилл, проживающий в то время у деда, потому что его отец в который раз выгнал его из дома. За драку в школе. Мажор приезжал к общаге, в которой по большей части обитают алкаши и наркоманы, каждые пять дней поздними вечерами. Словно втайне встречался с кем-то. Из такси всегда высаживался у мусорных баков, с торца дома, обходил его и скрывался в темноте одного из подъездов, чтобы выйти минут через десять, снова вызвать такси и уехать.

У мусорных баков мои парни и планировали его подкараулить. Теперь и я вместе с ними.

Нет, мои друзья не являлись заядлыми грабителями. Максимум шоколадка или пачка жевательной резинки, ловко уложенная в карман при подходе на кассу. Просто впереди выпускной, а от мажора точно не убудет. Я не одобряла такой подход, разумеется. Поругалась даже с ними. Но теперь... Теперь не до моральных принципов. Впрочем, как и терзаний по поводу того, что я всё же на это пойду.

— Как Ромка? — тихо спрашивает Лёха, пока мы ждём заветное такси, прячась за вонючими баками.

— А ты как думаешь, если я сейчас здесь?

— Всё настолько плохо?

— Нужны дорогие лекарства, чтобы ему помочь, — киваю я, натягивая на лицо платок. Кажется, я слышу шелест шин по асфальту. — Едет.

— Удачи нам, братва, — усмехается Вал. — Приготовитесь.

На нём, кстати, маска клоуна. Остальные, как и я, обошлись платками. Плюс нам на руку играла темнота позднего вечера.

Машина такси тормозит, и ещё через минуту хлопает её дверца. Она тут же едет дальше по дороге, а мы выбираемся из-за мусорных баков.

Кирилл свистит в спину брюнета в модной кожаной куртке, а Вал его окликает:

— Эй, мажорчик, есть разговор!

Парень смотрит себе за плечо, усмехается и останавливается у стены, очень удачно для нас. Мы обступаем его полукругом, и я не вижу в красивом лице напротив ни грамма страха. Смелый и богатый — какая неожиданность.

Или просто высокомерный?

— Надо же, местные клоуны, — снова усмехается брюнет.

Просто высокомерный.

— Давай сюда свой телефон и кошелёк, — требует Вал, протягивая к нему руку.

— Кошелёк? Ты из какой дыры вылез?

— Базаришь много, — делает Вал шаг к нему. — Если не заметил, мы тебя тут не слушать собрались.

Киря ржёт, я тоже усмехаюсь, и в этот момент мажор неожиданно замахивается и бьёт Валерку в живот. Парни тут же бросаются к нему и припирают его к стене, а я достаю из кармана пистолет. Подхожу ближе и подставляю дуло к лицу бойкого парня:

— Спокойно. Просто отдай то, что просят, и никто не пострадает.

Брюнет впивается в мои глаза своими нереальными. Насыщенно-серый цвет радужки с чёрной окантовкой. Его знакомые девочки наверняка сходит по ним с ума...

— Ты не выстрелишь.

— Почему нет? В ногу или в руку вполне смогу, — усмехаюсь я.

Тут к нам подоспевает Вал и тоже бьёт брюнета в живот:

— Падла!

— Тише ты, — отталкивает его Лёха. — Всё, успокойся. Она держит его на прицеле.

Брюнет кривится от боли, в глазах горит ярость, он снова дергается в руках парней, а я снова подставляю к его лицу пистолет.

— Обыскивайте его, чего с ним возиться? — командует Киря и сам же начинает шарить рукой по его карманам. — Ого! Налик! А говорил, что не из дыры.

— Забирайте телефон, цепочку, куртку, а деньги не трогайте! — рычит мажор.

— Мы всё заберём, не переживай, — обещает Вал, протягивая мне «надкусанное яблоко» последней модели. На телефон как раз приходит сообщение:

«Где ты, Ник? Мне нужны деньги! Срочно!»

Я хмурюсь и протягиваю девайс к брюнету:

— Разблокируй.

Он слушается. Я мельком проглядываю сообщения в открывшемся чате, закрываю его и лезу в настройки, чтобы сбросить прежнюю информацию и в будущем спокойно продать телефон.

— Снимай куртку!

— И цепочку!

Брюнет снова слушается, буквально прожигая дырки в каждом из нас своим взглядом.

— Черти, вот вы кто.

— Поговори ещё, — веселится Киря, пересчитывая деньги. — Хороший куш, ничего не скажешь. Не переживай, мажорчик, папочка даст тебе ещё.

— Ладно. Надо сваливать, — усмехается Вал. — Погнали.

Я начинаю отходить спиной вперёд, удерживая брюнета на мушке, парни обгоняют меня, и уже на безопасном расстоянии кричат:

— Давай!

— Бежим!

Мажор остаётся стоять у стены, всё такой же разъярённый и высокомерный. Вроде как ему всё нипочём. Я начинаю жалеть, что он не может видеть мою улыбку под платком. Потому что после того, что я сделаю сейчас, брюнет придёт в ещё большую ярость.

Сгибаю руку с пистолетом в локте, чуть приподнимаю пальцами другой руки платок и жму на курок. Из дула вырывается огонёк. Не отрывая глаз от парня, я дую на огонь и, хохоча, срываюсь с места вслед за своими друзьями.

— Сука! — летит мне в спину яростное.

Не знаю, может, это адреналин в крови, но чувствую я себя невероятно лёгкой и весёлой.

Естественно, это ненадолго. Скоро придёт осознание того, что мы натворили, а там и угрызения совести не заставят себя долго ждать. Ну и страх, что нас могут каким-то образом найти. Да уж.

Но другого выхода у меня не было.

Я должна помочь брату.

А прощения у парня с красивыми глазами я попрошу мысленно. Надеюсь, лично мне с ним встретиться никогда не придётся.

Глава 11. Никита

— Я... — хлопает глазами девчонка. — Я... я не понимаю...

О, этот страх в глазах... Ошеломление, которое она не в силах скрыть...

Это всё стоило моих ожидания и выдержки.

— Ещё как понимаешь, — ухмыляясь, откланяюсь я от неё. — Как ты сюда попала? И зачем?

— Ты... ты с кем-то меня спутал, — едва слышно шепчет она.

Ну уж нет. Эти веснушки и глаза цвета мёда врезались мне в память как нотная грамота, и ещё долго не давали мне покоя. А её смех, когда она, издеваясь, задула огонёк на пистолете-зажигалке, до сих пор напоминает мне о том унижении, что я испытал.

Прозвище, данное ей мной — ничто, по сравнению с тем, как она сама поступила.

— Значит, будешь утверждать, что ты Эльвира Королёва? — сужаю я глаза. — Преуспевающий, в свои-то семнадцать, инструктор по аквааэробике, не любящий воду?

— Откуда ты... Я не хотела сегодня купаться! Вот и ляпнула...

— Хорошо, — киваю я. — А в списках ты тогда искала свою настоящую фамилию, забыв поддельную?

— Ничего я не забывала!

— Смотрю, ты любишь что-нибудь ляпнуть, — хмыкаю я.

Отворачиваюсь от неё и иду к двери.

Терпение на исходе. Мне давно хочется получить ответы на все свои вопросы.

— Куда ты? — бросается девчонка за мной.

Боится. Это очень и очень хорошо.

Не отрывая от неё взгляда, я закрываю дверь и прокручиваю замок, она это видит и начинает пятиться. На лице ни кровинки. И со мной наедине оставаться боится. Что тоже хорошо.

— Спрошу ещё раз, — надвигаюсь я на неё. — Зачем ты здесь?

— От-тбываю срок, как и все...

— Кончай придуриваться. Какой у тебя план? Привлекли двери без замков?

— Что? — округляет она глаза, словно реально оскорбилась. — К-как ты смеешь?!

— Сужу по твоему прошлому, — усмехаюсь я. — Думаешь, зря?

— Зря! — Она задевает бедром кресло, смотрит на него так, словно не может понять, как оно здесь оказалось, обходит его и продолжает пятиться, снова подняв глаза на меня: — Ты ничего не знаешь, а потому и судить меня не имеешь права!

— То есть тебе судить Стаса разрешено, а мне тебя — нет?

— Я была неправа, и прощения у него за это уже попросила!

Она наконец упирается спиной в стену, секунду шарит по ней ладонями, и решает двигаться вдоль неё. Смешная. И изворотливая. Что уже надоело, кстати говоря.

В пару широких шагов сокращаю оставшееся между нами расстояние и упираю ладони в стену по обоим сторонам от её плеч. Криво улыбаюсь, разглядывая дурацкие веснушки, и пожимаю плечами:

— Мне тоже не составит труда попросить прощения. При условии, что я ошибся.

— Ошибся, — выдыхает она.

Её плечи понуро опускаются, взгляд тоже гаснет, и в целом, девчонка вдруг становится ещё меньше.

Я хмурюсь, потому что такой она выглядит, как бездомный котёнок, которого хочется пригреть на груди...

Разъярённая кошка в её исполнении куда привычнее и безопаснее для меня.

Сжимаю зубы и через секунду требую:

— Рассказывай.

— Мне... мне нужно знать, как ты поступишь с тем, что я тебе расскажу, — шепчет она, не поднимая глаз.

— Зависит от содержания, — равнодушно бросаю я.

— На кону моё будущее, Ник, — вдруг цедит она, а затем вскидывает лицо и цепляется пальцами в мою майку в районе груди: — Важно, чтобы ты никому и ничего не рассказал, понимаешь?

Её взгляд снова пылает, что доставляет мне странное удовольствие.

— Я тебе не доверяю, по понятным причинам, — говорю я ровно. — Так что посмотрим.

— Какой же ты... — рычит она. — Я не позволю решать мою судьбу парню, у которого всё есть! Который и не знает, что такое нужда или безысходность!

— Уверена, что я не знаю, что это такое? — тоже выхожу я из себя. — Я мешки таскал на своём горбу, чтобы заработать те деньги, что вы у меня забрали! Неделю не мог играть из-за мозолей!

— Ты... Ч-что? — вытягивается её лицо. — Сам... те деньги...

Медовые глаза наполняются слезами, что сбивает меня с толку, она втягивает в себя воздух и прячет лицо в ладонях:

— Боже! Я... Мне так жаль... Прости, меня, пожалуйста...

И тут девчонка, имя которой я так и не знаю, совсем обескураживает меня тем, что скатывается по стене на пол и беззвучно ревёт...

Я смотрю на её вздрагивающие плечи и не могу понять: всерьёз она жалеет о том, что сделала, или так хорошо играет раскаяние?

Присаживаюсь сбоку от неё, опираясь затылком в стену, и жду, пока она успокоится. Что бы она не предпринимала, я не уйду отсюда без ответов.

— Я... — через минут пять отнимает она руки от лица и сморит на меня заплаканными глазами, — Я как... увид-ела те-бя... хот-ела изви-ниться... Об-яснить... Но не мог-ла... Я... я всё вер-ну, обе... обе-щаю!

Наблюдаю за тем, как она, шмыгая носом, вытирает слёзы с глаз, часто дышит и пытается успокоится.

Кто она? С этой ли планеты? Почему рядом с ней меня бросает из крайности в крайность? От желания придушить до желания притянуть к себе и обнять, например? Почему меня бесит её непосредственность в общении со Стасом? Почему нравится смотреть, как в медовых глазах разгорается пламя? И наконец почему я сейчас готов забить на то, что случилось в прошлом?

— Обойдусь, — бросаю я в итоге. — Но раз хотела объяснить — объясняй.

Взгляд девчонки стекленеет, она подтягивает ноги к груди, обнимает их и тихо рассказывает:

— Я никогда раньше так не поступала, честно, но тогда мне срочно были нужны деньги. Я бы просто не успела вовремя заработать нужную сумму... Мне стыдно это признавать, но ты казался идеальным вариантом. Я... я и подумать не могла, что ты зарабатываешь сам...

— Ты себя слышишь? — усмехаюсь я. — Даже если и не я эти деньги заработал, то их заработал кто-то другой. Вы ограбили человека. И неважно, напрямую или косвенно.

— Знаю, — тупится она, краснея. — Хочешь сдать меня в полицию?

— Хотел бы, заявил на вас ещё тогда.

Девчонка хмурит брови и смотрит на меня уже более осознанно:

— Так ты никому не рассказал об ограблении?

— Хвастаться тем, что меня надула конопатая девчонка с пистолетом-зажигалкой? Уволь.

Я тихо смеюсь, она тоже усмехается. Некоторое время мы молчим, глядя в разные стороны, а затем девчонка тяжело вздыхает:

— Я здесь не для чего-то криминального, Никит. Эльвира... Она и так хороший человек. И я просто её подменяю. Никто от этого не пострадает, верно? Так что, вот.

Она... подменяет?

— Чья это идея? — усмехаюсь я удивлённо.

— Эли, конечно, — криво улыбается она.

— А тебе какая выгода? Неужели, по доброте душевной?

— Нет... — отводит она взгляд. — Она мне заплатит.

— Опять нужны деньги? Куда их тебе столько?

Девчонка поджимает губы, а уже в следующее мгновение подскакивает на ноги:

— Ты хотел знать, зачем я здесь? Теперь знаешь. А с меня хватит.

Она быстро семенит к двери, но я заставляю её топорно замереть на месте всего одним вопросом:

— То есть ты решила, что я никому не расскажу о подмене?

— А ты собираешься рассказать? — спрашивает она, не оборачиваясь, и в голосе хорошо различается сталь.

Я усмехаюсь про себя, поднимаюсь на ноги и неспеша подхожу к ней. Протягиваю руку, заправляю волосы за ухо и склоняюсь к нему, чтобы таинственно шепнуть:

— Ещё не решил.

Она передёргивает плечами и резко разворачивается ко мне; в медовых глазах плещется пламя:

— Чего ты хочешь?!

— Правильный вопрос, — улыбаясь, киваю я. — Для начала, скажи своё настоящее имя.

— Ева, — прикрывает она глаза от раздражения. — Ева Самойлова.

Ева. Е... эля. Теперь понятно.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Правда умеешь играть в футбол, или это часть вашей с Королёвой легенды?

— Правда. Там, где я росла, не было других спортивных площадок, кроме пустыря на стройке. Воротами служили кирпичи, если тебе интересно.

— Мне всё интересно, — бездумно киваю я.

Ева сужает глаза, а я понимаю, что это реально так. Что бы там, в прошлом, между нами ни произошло, девчонка заинтриговала меня ещё тогда, у книжного шкафа. Даже забавно было на тот момент не понимать, кто она такая на самом деле. А потом... Потом этот интерес только усилился, приправленный злобой и желанием мести.

— Допрос окончен? — поднимает она брови, потому что я продолжаю молчать, всматриваясь в её лицо.

— Нет. Зачем тебе те деньги, что заплатит Королёва?

— Я просто не понимаю, для чего тебе эта информация, — цедит она.

— Пойти к директору прямо сейчас?

— Значит, шантаж? — склоняет она голову вбок. — Как благородно! А ещё строил из себя правильного!

— Это военная тайна, или что? — скрещиваю я руки на груди.

— На обучение! — выплёвывает она. — Доволен?

Не то, чтобы я готов петь от восторга, но приятно удивлён. И тем, что её родители не могут оплатить ей учёбу — тоже. Правда последнее без приятностей.

— А тогда для чего были нужны? — спрашиваю я тут же.

Ева поджимает губы, отводит глаза, и через полминуты тихо выдыхает:

— Брату на лекарства. Пневмония с осложнениями, у больницы не было нужных препаратов.

Стоп. Это ещё удивительнее. Почему деньги искала она, а не её семья? Она же у неё есть?

— Брат старший? Он поправился?

— Да, все в порядке, — улыбается она неосознанно, а затем смущённо смотрит на меня: — Благодаря... тебе.

— Так он твой опекун?

— Кто? — хмурится она.

— Брат.

— Нет, конечно! Ему одиннадцать!

Ясно. Здесь не обойтись парой вопросов. Потребуется время, чтобы узнать о ней всё. И, пожалуй, оно у меня есть.

Похоже, у меня только что, а может, ещё раньше, появился настоящий интерес к этому месту. Просто осознал я это сейчас. И зовут его — Ева Самойлова.

— Пошли, — обхожу я её, направляясь к двери. — Продолжим за ужином.

— Продолжим? — оторопело спрашивает она мне в спину. — За ужином? Ты не обнаглел, случаем?

— Ах да, — открываю я дверь и поворачиваюсь к ней. — Главное условие моего молчания — твоё беспрекословное послушание мне, Еэля.

Ох уж это пламя в медовых глазах. Никогда не надоест.

Глава 12. Никита

Ева сжимает руки в кулаки и подходит ко мне ближе, чтобы прошипеть:

— Ты просто...

— Аккуратнее, — предупреждаю я её, обнимая одной рукой за плечи. — В моих руках твоё будущее, насколько я помню.

— ...обязан заняться политикой, — заканчивает она явно не тем, что намеривалась сказать ранее. — У них такие приёмчики всегда в тренде.

— Подумаю, благодарю, — усмехаюсь я, направляя нас к лестнице.

— А виснуть на мне обязательно? — раздражённо интересуется она через минуту.

— Я всё ещё тебе не доверяю, — дергаю я одним плечом.

От меня не укрывается то, как она досадливо кривится, поправляя волосы под моей рукой. Приходится погасить вспышку злости, которая обжигает желудок, и сильнее притянуть девчонку к себе. Пусть привыкает. Я намерен действовать ей на нервы все оставшиеся двадцать пять дней.

Уже у лестницы Ева коротко смотрит на меня и интересуется:

— Ладно. А с тобой что не так?

— В каком плане?

— Почему тебе пришлось работать? Что ты делал в том районе? Кто требовал с тебя деньги? И наконец почему ты здесь? Что натворил?

Я сжимаю зубы, снова ощущая, как желудок скручивает злость. Только теперь злюсь я на отца. На козла, который легко выкидывает из своей жизни неугодных ему людей. Даже если это мать твоего сына. Или он сам.

Он столько лет убеждал меня в том, что она мертва... С равнодушной рожей, без грамма сожалений или сочувствия. И неважно, что тот маленький мальчик, которым я был, нуждался в его поддержке. Нуждался в человеке, с которым он может разделить своё горе, в том, кто так же сильно её любил.

Впрочем, зачем ему было горевать тогда, когда он знал, что она не мертва, верно?

Козлина.

Но сейчас о другом...

— Откуда ты знаешь про деньги? — глухо спрашиваю я. — О том, что их кто-то с меня требовал?

— Сообщение случайно прочитала, — не поднимает девчонка глаз. — Тогда.

— Ясно. Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, но всё равно уточню: это не было требованием.

— Но очень было похоже на него, — саркастично замечает она.

— Злить меня я тоже не советую, — бросаю я, отпуская её.

Ева что-то ворчит себе под нос, а затем смотрит вперёд и орёт на весь холл:

— Стас! Стас, подожди нас! — Она срывается с места и, обернувшись на меня, лукаво сужает глаза: — Ты же не против хорошей компании за ужином?

Ну вот, снова хочется её придушить.

Стас тормозит на входе в столовую и, повернув голову в нашу сторону, начинает широко улыбаться, как самый настоящий болван. Вспоминаю, как он вчера полночи приседал мне на уши, рассказывая о невероятности Самойловой и о том, как переживает, что она от него отвернулась.

И почему ей приспичило покорить «своей непревзойдённостью» именно моего соседа?

Бесит.

Я захожу в столовую вслед за дурацкой сладкой парочкой, отвечаю кивком головы на приветственный взмах руки Оксаны и иду за едой. Стараюсь не смотреть на Еву, на то, как она смеётся шуткам Стаса, как, веселясь, пихает его плечом, но, конечно же, я всё это вижу.

Я словно одновременно и понимаю, и не понимаю, что в ней особенного.

Да, она отличается от здешних девчонок, незримо, на самом подсознании выделяется на их фоне, но по факту? Маленькая, конопатая, изворотливая лиса. С вредным характером. С вагоном язвительности. Вспыльчивая... Смелая и находчивая. С глазами цвета золотистого мёда...

Твою ж...

Бросаю на поднос первую попавшуюся тарелку с сочным куском мяса, не особо разбираясь, ставлю рядом какой-то салат и иду к общему столу. Ровняюсь с парочкой, которая ещё не успела занять себе места, ловлю взгляд Евы и говорю с холодком в голосе, чтобы до неё сразу дошёл мой посыл:

— Мы с Эльвирой сегодня ужинаем за отдельным столом.

Девчонка с досадой поджимает губы и пальцы на подносе заодно, так, что костяшки белеют.

Я не жду её ответа или протеста и отхожу от ребят, чтобы найти свободный столик. Не хочет проблем — пойдёт следом. Одна.

На глаза попадается тот самый дальний стол, за которым в последние время и сидела Ева. Иду к нему, ставлю поднос и только-только занимаю стул, как на столешницу с грохотом опускается поднос девчонки.

— То есть тебе мало шуточек о нашей точке соприкосновения? — шипит Ева, склонившись над столом в мою сторону. — Хочешь породить ещё больше слухов тем, что мы будем сидеть вдвоём?

— Мне плевать, — жму я плечами.

— Точно, — холодеет её взгляд. — Как я только могла забыть, что тебе на всё и всех плевать.

Она выпрямляется, садится за стол и начинает дёргано рвать пакетики с сахаром над кружкой с чаем. Пять штук. Я насчитал пять пакетиков сахара. Не много?

— Любишь послаще? — укладываю я локти на стол.

Ева едва заметно смущается, подхватывает маленькую ложку, поднимает глаза на меня и начинает со звоном размешивать сахар, явно мне назло:

— Люблю. А с тем учётом, что ты выпытал из меня правду и вынудил сесть отдельно ото всех, я больше могу не стесняться своих желаний.

— Ну вот, — улыбаюсь я. — А ты о слухах начала переживать. Приятнее же быть собой, верно?

Девчонка сужает глаза, смотрит пару секунд подозрительным взглядом, а затем, словно сдаваясь, вздыхает:

— Верно. Только я всё равно нет-нет, да накосячу. Как с этой дурацкой водой, например.

— Кстати, это правда, что ты её не любишь? Почему?

По её плотно сжавшимся губам я понимаю, что тема воды не входит в её личный топ любимых тем. Но тем острее становится желание узнать, что у неё случилось. Или с ней.

И Ева это видит. Видит мой искренний интерес, отклоняется спиной на спинку стула и опускает глаза на свои руки, пальцы которых сцепила между собой:

— Мне было двенадцать. Отец потащил нас с Ромкой на речку. Нажрался там со своим другом, как свинья, и... полез купаться. Угадай, кто не дал ему утонуть? Верно — я.

Твою ж... Маленькая девочка и здоровый пьяный мужик. Как только она сама не утонула вместе с ним?

— Он чуть не утащил тебя за собой? Как ты справилась?

— Едва, — морщится она. — Но на берегу плакал мой брат, я не могла сдаться.

— Да, я успел заметить, что ты очень упорная, — хмыкаю я. — Значит, отец у тебя есть...

— К сожалению, — едва слышно ворчит она.

— Тут я тебя очень даже понимаю, — замечаю я весело, вынуждая её с интересом посмотреть на себя, но я делаю вид, что не заметил этого, и задаю следующий вопрос: — А мама?

— Мама умерла, когда мне было семь.

А мне было пять, когда мне наврали о том же. Удивительно, как похожи наши с ней судьбы — мы оба долгое время росли без матерей, а в какой-то момент начали и отцов своих ненавидеть. По разным причинам, конечно, но всё же.

— Выходит, вашему отцу нет до вас с братом дела? — делаю я вывод из всего ранее услышанного.

— Никакого, — кивает она уж слишком радостно, а затем, как и я, облокачивается на стол и заявляет: — Вот так, Никит, я несчастная девочка из неблагополучной семьи, отец которой работает замшелым механиком для того лишь, чтобы пропивать заработанные деньги. Ну как? Удовлетворил интерес? Чувствуешь облегчение оттого, что кому-то живётся хуже, чем тебе?

— Чушь не неси, — отворачиваюсь я от неё, сжимая зубы.

Когда она сообщила о своей матери... То, как она это сообщила... Это лишний раз подтвердило, что она сильная духом. Что, конечно же, восхищает. Но в ней, видимо, встроена система оповещения, которая напоминает о том, что в тот или иной момент необходимо всё испортить.

В общем, дальше мы едим, не проронив ни слова. Но я ловлю себя на том, что мне с каждым мгновением всё сложней отводить от неё взгляд и смотреть в собственную тарелку. Она тоже на меня изредка поглядывает. Иногда наши взгляды встречаются... И в эти моменты я ощущаю внутри что-то незнакомое. Что-то, что подсказывает: она поймёт. Другие не смогут, а она сможет.

Ева допивает свой супер-сладкий чай и выжидающе смотрит на меня:

— Так что ты решил, Никит?

Я молчу пару минут, заставляя её нервно ерзать на стуле, а затем выдыхаю:

— Мы похожи.

— Да ладно? — не обходится она без сарказма.

Я коротко морщусь и продолжаю:

— Знаешь, почему я играю на пианино? Потому что так хотела она. Моя мама. В пять мне сказали, что она умерла, и музыка стала для меня чем-то вроде утешения. Я и не заметил, как уроки в её память, для неё, превратились в то, без чего я больше не представлял жизни. Отец никогда не считал, что музыка — занятие для настоящих мужчин. И когда появлялось искушение всё бросить и пойти, например, развлекаться с друзьями, я оставался у рояля ему назло. Чтобы снова и снова напоминать ему о маме, по которой он в своё время не проронил и слезинки. А знаешь, почему он не плакал? Потому что она жива.

— Жива? — выдыхает Ева, широко распахнув глаза.

— Да. Подкараулила меня у школы несколько месяцев назад, не похожая на себя прежнюю. От того человека, которым она была, осталась лишь тень...

— Но... Как так вышло? — искренне недоумевает девчонка.

— Твой отец зависим от алкоголя, а моя мать — от наркотиков. Отец выкинул её на улицу, не пожелав помочь. Он мог, но не стал. Это одна из причин, за что я его ненавижу.

— Вау... — снова выдыхает она и тянется своей рукой к моей. Накрывает мои пальцы ладонью и сжимает их своими: — Даже представить не могу, какого тебе было...

Удивительно, что от прохлады её пальцев по телу прокатывается волна тепла. Я поднимаю глаза на её лицо и обещаю:

— Я никому ничего не расскажу.

Пару минут мы просто смотрим друг на друга, но вот она кивает, переводит взгляд на наши руки, её щёки румянятся, и она, одёрнув пальцы, начинает озираться по сторонам. Это злит.

— Чем тебе так отвратна мысль, что нас могут видеть вместе? — спрашиваю я резко. — Это не я тут конопатая навозница.

Ева замирает и вонзает в меня разгорающийся жидким пламенем взгляд.

— Да, потому что ты тут — настоящая задница. Если выбирать, то я предпочту быть навозницей. — Она поднимается на ноги и холодно произносит: — Наши ребята уже поели, и скорее всего, ждут нас-одних.

Так вот зачем она осматривалась...

Похоже, и во мне встроена эта хрень, которая побуждает всё портить.

Глава 13. Никита

Я догоняю девчонку на повороте в холл, ловлю её кисть и вынуждаю развернуться к себе лицом:

— Ты права. Я та ещё задница. Извини.

Ева явно не ожидает от меня подобной просьбы, и её грозно сведённые вместе брови ползут вверх от удивления. Она теряется, пытаясь найти в моём лице доказательства лжи или подтверждение искренности.

— И что тебя в моём поведении так разозлило? — интересуется она в итоге со смесью осторожности и холодности.

Я морщусь и признаюсь:

— То, что с другими парнями ты запросто остаёшься наедине, а со мной не можешь.

— Стас — мой приятель! — возмущается она.

— Ну а я? Не могу быть твоим приятелем, выходит?

— Ты... — вновь теряется она. — Мы... У нас с тобой всё сложно, разве нет? Даже если не брать в расчёт общее прошлое, вспомни, с чего началось наше общение?

— Теперь всё изменилось, — делаю я шаг ближе и указательным пальцем приподнимаю её подборок. — Теперь мы знаем друг о друге больше...

Мёд её глаз переливается волнением. Сейчас она выглядит такой беззащитной и ранимой, из-за чего моё сердце словно сжимает невидимая рука и тянет. Тянет ещё ближе к ней...

— Вот вы где!

Появление Стаса всё портит.

Ева вздрагивает и резко разворачивается к нему, я же — сжимаю зубы, в попытке погасить злость, что вспыхнула огнём в груди.

— Меня отправили за вами, — продолжает Стас, подозрительно оглядывая нас по очереди. — Футбол. Нам разрешили испробовать поле.

— Отличная новость, — бросаю я и срываюсь с места, задевая Стаса плечом.

— Ауч! — летит мне в спину.

Неженка, чтоб его.

Наша команда в полном сборе уже стоит у выхода. Кто-то мерит меня высокомерным взглядом, кто-то бурно приветствует, а Станислав Викторович просто кивает и весело командует:

— Нам дали час, так что вперёд, команда номер семь!

Да, оригинальностью наш куратор не отличается.

Мы выходим из здания, рядом со мной пристраивается Оксана, а вместе с ней и Таня. Последняя оборачивается на что-то и оступается. Я реагирую в два счёта: ловлю её за плечо и не даю упасть. Лицо девочки напугано, голубые глаза распахнуты от удивления, но секунду спустя они наполняются благодарностью. Пока Оксана упрекает подружку в невнимательности, я ставлю её на ноги и отпускаю, но она тут же ловит меня за руку своими двумя и шепчет:

— Спасибо большое, Никита.

— Не за что, — киваю я, на секунду сжав её холодные пальцы.

Аккуратно высвобождаюсь из её рук и понимаю, что Ева со Стасом теперь вышагивают впереди. Рядом. Снова.

— Пойдём уже, — берёт меня под руку Оксана. — Чем раньше начнём и так далее.

Краем сознания удивляюсь тому, что Таня теперь заняла место с другого бока от меня, но не придаю этому значения. Сейчас я больше увлечён тем, что Стас уже привычно вешает на плечи Евы свою руку, а она... Нет, она не скидывает её с себя, но заметно напрягается, словно не знает, как поступить будет правильнее. И мне её заминка приходится по душе.

На поле я оставляю своих спутниц и подхожу ближе к куратору, который отправляет Антона за мячом, а остальным говорит:

— Итак, придётся разделиться на команды по пять человек...

— Простите, — хмурится Оксана, делая шаг вперёд. — Но я не планировала играть в футбол.

— Но наверняка хочешь помочь команде потренироваться, так?

— Не то чтобы...

Парни начинают выкрикивать что-то типа: «Давай с нами, не подводи, ты нам нужна!» и так далее, отчего моя старая знакомая смущённо улыбается и кивает:

— Хорошо.

Что-что, а внимание Оксана любит. Особенно мужское. Пусть и никогда не признается в этом вслух.

Из несогласных выискивается Агеев:

— Это значит, что у кого-то в команде будет две девчонки?

— Всё нормально, — усмехается Ева. — Если продолжишь ныть, то девчонок как раз будет поровну.

Он прожигает её убийственным взглядом, пока остальные ржут, в том числе и я. С Самойловой всё понятно — мстит ему за подколы о нас. И выходит это у неё играючи.

— Я напомню, — снова берёт слово Станислав Викторович, — что сегодняшнее мероприятие несёт в себе чисто ознакомительный характер. Вы испробуете поле, поймете, кому играть в защите, кому — в нападении, ну и кто будет стоять на воротах. Развлечётесь заодно. Никакой ругани и споров, договорились? А я побуду беспристрастным судьёй. Итак, кто первым и вторым правильно ответит на следующий вопрос, будет по очереди выбирать игроков себе в команду. Антон, всё услышал?

— А? Да, — басит тот, запыхавшийся и сжимающий под мышкой мяч.

— Отлично. Итак, можно ли предсказать счет футбольного матча до его начала, и если да, то как?

Полминуты звенит тишина, а затем почти одновременно раздаются четыре голоса. Я — второй, Ева — третья, кто четвёртый, я понять не сумел, зато хорошо расслышал того, кто был первым. Стас.

— Ноль-ноль всегда до начала!

— Молодцы, ребята! — улыбается куратор. — Стас и Никита, выйдете ко мне и выбирайте игроков. Стас, ты первый.

Я бы удивился, если бы этот болван не выбрал первой Самойлову. Потому решаю поступить по его примеру и первой выбираю Оксану. Таня тоже идёт ко мне, потому что остаётся последней, кого ещё не выбрали. Стас, кстати, малодушно предпочёл Агеева ей, на что Ева досадливо скривилась.

Мы расходимся и начинаем спорить, как играть. Я не участвую, предпочитая наблюдать, как Ева закручивает на своей голове шишку из длинных, отливающих на вечернем солнце рыжиной волос. Когда она поднимает руки, её майка задирается, оголяя плоский живот. Худая. И только мне одному известно, что она не сидит на специальных диетах, как, впрочем, и то, что она вообще не парится по поводу своей фигуры. Худая Ева совсем по другим причинам...

— Ну уж нет! — повышает голос Оксана, чем привлекает моё внимание. — Как бы вы меня ни уговаривали, а бегать по полю я не собираюсь. Вратарь — я, и точка. Ник, скажи им!

— Да плевать, давайте просто надерём соперникам зад, — весело отзываюсь я.

Чувствую, игра будет очень занимательной.

В секцию футбола меня заставил ходить отец. Полагал, что настоящая мужская игра отобьёт у меня желание заниматься музыкой. Провальная попытка, папа. И да, поначалу я противился, играл вяло и без желания, и как с музыкой, не успел заметить, как втянулся. В этот командный дух, соперничество, азарт победы и досаду поражения. Чувства нереальные, взрывные и убийственные. И, кстати, мне нравилось наблюдать, как играют другие, жаль, компания на чемпионатах, которые мне довелось посетить, была отвратительная — мой отец.

Куратор даёт первый свисток и идёт с мячом на середину поля. Капитаны команд разбивают, потому мы со Стасом тоже подходим к мячу, который Станислав Викторович укладывает на короткостриженую траву.

Второй свисток.

Я пяткой пинаю мяч к себе и веду его, обегая Стаса, потому что он мне не соперник. Парень в принципе играть не умеет. А вот Ева... Ева в защите, и бежит на меня. Я легко увожу мяч от неё, но она всё равно держится рядом. Хорошо бегать она умеет — это я успел заметить. У ворот соперников, с другого края, я вижу Степу. Делаю вид, что хочу дать ему пас и едва не лажаю, потому что хитрая лиса рядом понимает мой манёвр и пытается забрать мяч. У неё, конечно же, ничего не выходит, и через пару мгновений я забиваю первый гол. На ворота они поставили Антона, наивно надеясь на его габариты. Они его и их и подвели. Реакции у парня — ноль.

Далее начинается игра пожёстче, потому что мои соперники поняли, кого нужно опасаться и постоянно пасти.

Что ж, я люблю сложные задачки.

Степа и Арс в моей команде тоже играют неплохо, Таня просто бегает по краю поля, не мешается — уже хорошо. У соперников выкладываются по полной Агеев, Терёхин и, разумеется, Королёва-Самойлова. Что забавно, Агеев всячески вставляет ей палки в колёса, только играя тем самым нам на руку.

Еве это в какой-то момент надоедает, и она выбирает другую тактику — ошивается поближе к своим воротам и почти мастерски отбивает мячи, которые должен отбивать вратарь.

Но мы всё равно ведём со счётом пять-два.

Под конец игры ситуация меняется. Соперникам как-то удаётся прорваться на нашу половину поля, мяч ведёт Агеев. Я ускоряюсь, скидывая с себя хвосты в лице Терёхина и Безрукова. Ева тоже оказывается поблизости. Она открыта, но Агеев специально не желает этого замечать. Я умудряюсь перехватить у него мяч, и парень психует. Ревёт, а затем догоняет и пихает меня руками в спину. Я не ожидаю такого манёвра, потому лечу в траву, но тут же поднимаюсь с желанием хорошенько врезать этому козлу по морде.

Но раньше меня на парня налетает... Ева.

Девчонка толкает его ладошками в грудь и кричит:

— Ты достал, придурок! Я была открыта! Какого хрена ты всю игру не даёшь мне играть?!

— Ребята, без ссор! — спешит к нам куратор.

А возле меня оказывается Таня:

— Ты как, Никит? В порядке?

— Нормально, — отмахиваюсь я от неё.

Бросаюсь к ребятам, отодвигаю Еву и хватаю Агеева за грудки:

— Тяжело быть бараном, да?

— Пошёл ты!

— Это ты сейчас пойдёшь куда подальше! — влезает Ева между нами в попытке вновь его ударить. Приходится отпустить этого урода, чтобы перехватить девчонку и не дать ей подраться.

— Прекратите немедленно! — кричит Станислав Викторович, перехватывая Агеева за плечо, чтобы тот не кинулся на нас с Евой. — Всё! Не умеете себя вести достойно, значит, игра закончена! Возвращайтесь в корпус!

Большинство ребят, догадываюсь, что с некоторым облегчением повинуются и идут к выходу с поля. Остаются: Агеев в руках куратора, Ева — в моих, Стас и совсем неожиданно — Таня.

— Влад, — обращается Станислав Викторович к Агееву. — Нечестная игра тебя не красит, а физическая грубость будет наказана. Ещё не знаю как, но придумаю. Громов, отпусти Королёву! Эльвира, от тебя я и вовсе не ожидал агрессии.

— Он вёл себя, как...

— Довольно! Тебе я тоже придумаю наказание, — перебивает возмущение Евы куратор и обращается ко всем: — Я уже говорил вам, что вы должны найти способ мирно общаться! А вы только и делаете, что находите новые причины конфликтовать!

— Научите некоторых всерьёз воспринимать девчонок, и всё будет нормально, — с сарказмом предлагает Ева и, наконец вырвавшись из моих рук, уходит.

— Эль! — кидается за ней Безруков.

— Не ходи за мной, Стас! — психует она и переходит на бег.

Тот топорно останавливается, готовый, кажется, исполнять любое её указание, и потерянно разворачивается лицом к нам. Я усмехаюсь и иду мимо него. За Евой, да. Потому что я, в отличие от Стаса, исполнять её указания не собираюсь.

— Живо все в корпус! — командует за моей спиной куратор.

Да, обязательно.

На выходе Ева воровато огладывается, видит меня, хмурится, но всё равно ныряет под трибуны. Тоже смотрю себе за плечо и, выбрав удачный момент, ныряю вслед за девчонкой. Склонившись, чтобы не удариться головой о потолок, я догоняю Еву только за поворотом, и то, потому что она останавливается и садится прямо на землю.

— Разве не дошло, что я хотела побыть одна? — бросает она, отворачиваясь в сторону.

— Забыла? Мне на всё плевать, — усмехаюсь я, присаживаясь напротив неё.

Ева тоже усмехается, но с ноткой обречённости, молчит пару минут, затем смотрит на меня.

— Надо было всё же врезать этому придурку.

— Врезал бы, но ты сбила меня с толку, — смеюсь я.

— Заметил, что он всю игру мешал мне? — раздражённо отбрасывает она камешек, который до этого подняла с земли и вертела в пальцах. — А я ведь предлагала Стасу брать Таню.

— Трудно было не заметить.

— Тоже считаешь, что я не должна играть? — смотрит она на меня с вызовом.

— Ты хороша в защите, — отвечаю я честно. — Бегаешь быстро, бьёшь метко. Один из двух голов был твой, я помню, так что и в нападении ты будешь хороша. Но если хочешь услышать моё мнение...

— Ой, давай без этих таинственных пауз! — летит в меня очередной подобранный ею с земли камушек. — Говори уже.

Я смеюсь, тоже подхватываю с земли камушек и, подбросив его для начала у себя на руке, запускаю в неё:

— Твоё призвание — вратарь.

— Шутишь? — легко перехватывает она мой снаряд и смотрит на меня скептически.

Я бросаю выразительный взгляд на то, что у неё в руке и говорю серьёзно:

— Ты маленькая и юркая, и отлично чувствуешь мяч — траекторию удара, силу и так далее. Сама вспомни, как только ты психанула на Агеева, мне не удалось забить ни одного следующего гола, потому что ты постоянно отбивала мой мяч.

— Это да, — задумчиво разглядывает она камешек. — Назло. И Агееву, и тебе.

— Ты была бы отличным вратарём, Ева.

Она поднимает на меня глаза, долго всматривается, словно что-то решает, затем вздыхает и кивает:

— Спасибо, Никит.

Некоторое время мы молчим, вслушиваясь в свист ветра в щелях, но вот Ева начинает ерзать на месте, вроде как, усаживаясь поудобнее, и я сужаю на неё глаза. Мол, что это у тебя на уме? Она коротко смотрит на меня, цепляет пальцами шнурок кеда, набирает в грудь воздуха и выпаливает на одном дыхании:

— Ты сказал, что теперь между нами всё изменилось. Это значит, что я могу тебе доверять?

— Можешь, — киваю я без раздумий.

Более того, я хочу, чтобы она мне доверяла.

— Сегодня в лесу... Я хотела позвонить, — встречается она со мной глазами. — Брату. Это важно, потому что он там один с... В общем, эти уроды помешали мне, и я... я выронила телефон. А теперь не знаю, как его вернуть. Может, у тебя будут идеи?

— Выронила? И оставила там?

— Ну да... У меня же не должно быть телефона.

— Клянусь, такое могло произойти только с тобой, — смеюсь я и ещё долго не могу остановиться.

Глава 14. Никита

У нас есть пара часов до отбоя, значит, должны управиться.

— Пошли, — киваю я и поднимаюсь.

— Куда? — тоже поднимаясь, спрашивает Ева.

— За телефоном, глупая.

Я бы, кстати, тоже не отказался позвонить.

— Сам ты глупый, — ворчит себе под нос девчонка.

Я усмехаюсь и пытаюсь припомнить местность у ворот. Кажется, я знаю способ, как попасть за ограду.

Мы выбираемся из-под трибун, осматриваемся, никого поблизости не видим, и я киваю:

— Не отставай.

Я веду Еву тем же путём, которым нас сюда вёл куратор, и вскоре мы добираемся до леса, а после и до ограды. Сейчас здесь никого нет, и ворота, конечно же, закрыты. Иду вдоль кованого ограждения, Ева след-в-след шагает за мной, и останавливаюсь я у раскидистого дуба. Одна из его крепких на вид веток удачно для нас перегибается через ограду.

Я поворачиваюсь к Еве и интересуюсь:

— По деревьям лазить умеешь?

— Ещё бы! — фыркает она, взглядом исследуя дерево. — Но... Как мы обратно вернёмся?

— Найдём такое же дерево с другой стороны.

Ева кивает и начинает улыбаться. Предвкушающее. Радостно. Словно впереди нас ждут долгожданные приключения.

И так она мило выглядит в этот момент, что я и сам улыбаюсь, как идиот.

Не представляю, как девчонка умудрилась сохранить свою жизнерадостность в тех условиях, в которых ей приходилось жить.

Я реально готов ей восхищаться...

— Я первый, — с трудом отрываю я от неё глаза и подхожу к стволу дерева.

Цепляюсь пальцами за основание веток, упираюсь ногой в ствол и подтягиваю себя выше. Теперь у ног есть опора, и я лезу дальше, пока не добираюсь до нужной ветки. Смотрю вниз, на Еву, и улыбаюсь — девчонка тоже приступила к подъёму, забавно высунув изо рта кончик языка.

Цепляясь для баланса за ветки потоньше, я осторожно ступаю по широкой ветке, миную ограду и присаживаюсь, чтобы обхватить ветку руками и в следующее мгновение повиснуть на них. До земли меньше двух метров, я расцепляю пальцы и лечу вниз, ловко приземляясь. В пятки ударяет ток от столкновения и проходит по икрам, но я не обращаю на это неудобство внимания и быстро поднимаюсь, чтобы посмотреть, как справляется Ева.

А справляется она даже быстрее меня, не прилагая видимых усилий. Возможно, лазать по деревьям ей доводилось гораздо больше, чем мне.

Через полминуты Ева виснет на руках, как я недавно, и я готовлюсь её поймать:

— Прыгай.

И она прыгает прямо ко мне в объятия.

Сегодня я уже держал её в своих руках, но сейчас это ощущается острее. Может быть, потому что рядом никого нет, и она не пытается вырваться, чтобы кому-нибудь врезать. Да и выглядит она счастливой, что делает её безумно красивой...

— Пойдём скорей, — нетерпеливо высвобождается девчонка из моих рук.

Похоже, этот момент заметил я один.

А Ева... Ева хочет найти телефон и позвонить брату, только это её сейчас и беспокоит.

Я против воли начинаю ощущать себя тем, кого просто используют. Неприятное чувство, противно скребущее грудную клетку изнутри. Неприятное и, к сожалению, хорошо знакомое.

Но Ева не моя мать, она мне ничего не должна, и потом, я сам вызвался помочь.

Ровняюсь с девчонкой и через минуту интересуюсь:

— Какого это — быть старшей сестрой?

Ева весело хмурится и спрашивает в ответ:

— Ты единственный ребёнок в семье?

— Пока да, — с досадой морщусь я.

— Пока?

— За пару недель, как я попал сюда, меня «обрадовали» тем, что у отца скоро появится ещё один ребёнок.

— Да? Это же здорово! — улыбается Ева.

— Его облапошили, — злорадно комментирую я, стараясь не злиться на радость Евы. — Любовница отца старше меня на пару лет. Я уверен, что она залетела от него специально, и у неё, кстати, всё вышло — теперь он женится на ней. Дебил.

— Считаешь, они не любят друг друга? — осторожно спрашивает Ева.

— Считаю, что мой отец в принципе не знает, что такое любовь.

— А ты?

— Что я?

— Знаешь? Что такое любовь?

— Я любил маму...

— Память о ней, — тихо замечает девчонка. — Это немного разные вещи. Какие у вас с ней отношения сейчас?

— Это не твоё дело, — бросаю я, отворачиваясь.

Зря я затеял этот разговор. Ситуация дома злит до сих пор, хоть я уже и поплатился за это, попав сюда. Да и с чего я решил, что Ева может меня понять? Она не жила моей жизнью. Не умоляла отца помочь своей матери и не получала вместо помощи сообщение о том, что великовозрастный идиот вскоре женится на малолетке, которая ждёт от него ребёнка.

Для отца это шанс создать новую семью и наконец избавиться от старой.

Ненавижу его.

— Это ответственность, — тихо говорит Ева. — Быть старшей сестрой. Нужно быть хорошим примером, заботиться и помогать. Постоянно думать о том, чтобы он был сыт, согрет и хоть чуточку, но счастлив. — Она поднимает глаза на меня и улыбается немного печально: — Но у тебя всё будет по-другому. Нет, было бы отлично, если бы ты подавал хороший пример, но о многих вещах, о которых думала я, тебе думать не обязательно. На самом деле, Никит, иметь младшего брата или сестру — круто. Это совместные игры, приключения. Это та любовь, которую необязательно заслуживать. Она условная, как рефлекс, понимаешь? А сколько радости приносит этот маленький человечек! Я до сих пор с улыбкой вспоминаю, как косолапый Ромка, хохоча, пытался от меня убегать — играли в догонялки.

Ева улыбается, словно вернулась назад во времени и видит перед собой ещё совсем маленького братика. И всего на секунду, не больше, но невыносимо захотелось испытать что-нибудь подобное.

— Спасибо, что рассказала, — усмехаюсь я с долью грусти.

Ева вдруг останавливается, смотрит на меня прямо и говорит мягко и твёрдо одновременно:

— Я уверена, Никит, что ты будешь хорошим старшим братом. Стоит только это себе позволить. Несмотря ни на что. Могу пообещать, что ты не пожалеешь.

— Пообещай, — спонтанно прошу я, делая шаг к ней.

Глупо и бессмысленно просить о таком человека, не имеющего к ситуации никакого дела. Но прямо здесь и сейчас мне это необходимо. Пусть я и не представляю зачем.

Ева на секунду теряется, а затем берёт мою руку в свои пальцы, сжимает их и улыбается:

— Тогда я обещаю тебе, Никит — ты не пожалеешь.

— Ловлю на слове, — улыбаюсь я, сжимая её пальцы в ответ.

И снова происходит это.

Момент.

Который Ева портит, высвободив свою руку из моей и неловко улыбнувшись:

— Пойдём дальше?

— Да.

Минут через пять мы достигаем озера, а там и места преступления, так сказать.

Ева внимательно осматривается: лицо сосредоточенное, взгляд лихорадочно блестит. Она подходит к одному камню, затем к другому. К третьему. Закусывает нижнюю губу, явно начиная волноваться. Но у четвертого облегченно выдыхает и, прежде чем склонится к камню, кричит:

— Нашла!

— Отлично, — усмехаюсь я.

Ева поворачивается ко мне, взмахивает рукой на холм впереди и предлагает:

— Заберёмся туда? Вдруг получится поймать сеть.

— Попробовать можно.

Не успеваем мы подняться на пригорок, как Ева вытягивает руку с телефоном вверх и с мольбой в глазах смотрит на экран девайса.

— Ну же! — чуть ли не подпрыгивает она, блуждая туда-сюда. — Пожалуйста!

— Может, мне поднять тебя? — в шутку предлагаю я.

Но Ева замирает и пару секунд смотрит на меня задумчивым взглядом, словно всерьёз обдумывает моё предложение, затем передёргивает плечами и ворчит:

— Да ну тебя, глупости.

Я тихо смеюсь и прохожу к противоположному краю. С этой стороны пригорок выше, и кажется, среди густой зелени деревьев я различаю какое-то кирпичное строение.

— Ев, подойди, — оборачиваюсь я себе за плечо. — Глянь.

Ева недовольно кривится, словно я отвлекаю её от важного занятия. Впрочем, для неё всё обстоит именно так. Но она подходит, и я пальцем указываю вниз:

— Видишь?

Она вглядывается в даль, улыбается, и тут телефон в её руке сигналит.

— Работает! — визжит девчонка, подпрыгнув на месте, и набирает заветный номер.

Я снова улыбаюсь, потому что такое простое действие, как позвонить кому-либо, вызывает столько счастья на лице девчонки, что невозможно за неё не порадоваться.

Уникальная.

Ева прикладывает телефон к уху и начинает нервно дергать ногой в ожидании ответа.

— Связь ужасная — гудок прерывается, — жалуется она, но вот её лицо озаряется, и девчонка радостно выдыхает: — Ромка... Привет, разбойник. Рассказывай, как ты?

Она счастливо хохочет, видимо, получив смешной ответ, а я решаю не подслушивать чужой разговор и, спустившись ниже по холму, присаживаюсь в траву.

Прислушиваюсь.

К природе, не к голосу Евы.

Здесь красиво и спокойно. Даже ветер, треплющий листья на деревьях, звучит как-то по-особенному — величественно и приятно. А игра света? Вечернее солнце тоже проявляет себя по-особенному. Не слепит глаза, не горит на коже, и свет от него тёплый и как бы уютный.

И звуки...

Звуки природы — это целая симфония, не меньше.

А когда их разбавляет эхо счастливого голоса Евы, которое ко мне приносит ветер... Не знаю, как описать свои ощущения. Словно в мире не осталось людей, никого, кроме нас двоих, и мне достаточно того, что рядом есть она...

В общем, забавные и странные ощущения. И обманчивые.

Не знаю сколько времени проходит за размышлениями об этих ощущениях, но вот Ева присаживается рядом со мной и устремляет свой взгляд вдаль. Видимо, мысленно прибывает в минувшем разговоре.

— Всё хорошо? — спрашиваю я, вырывая её из раздумий. — У брата?

— Да, — улыбается она и переводит взгляд на меня: — Спасибо, что помог.

— С корыстной целью, — усмехаюсь я, вынуждая её озадачиться. — Тоже хочу позвонить кое-кому. Ты не против?

— Нет, конечно! — тут же протягивает она мне телефон.

Беру его и поднимаюсь на ноги, чтобы вернуться на пригорок.

Номер я запомнил наизусть. Подолгу всматривался в него, пытаясь осознать правду. Боялся, что цифры исчезнут, и всё окажется не больше, чем сном.

— Да? С-слушаю! — звучит в динамике дрожащий голос.

— Привет, мам. Это я...

— Никита? Никита, с-солнце моё! Ку... куда ты пропал? Я... я уже не могу... С-сыночек, мне так плохо. Очень-очень плохо. П-помоги мне, слышишь? Умоляю тебя!

— Мам... — сжимаю я зубы. — Я... я не могу.

— Не... не можешь? Что э-это значит?! Хочешь, чтобы я подохла? Да? Этого ты хочешь? Вместе со своим папашей ждёте моей смерти, так?!

— Прекрати, — выталкиваю я из себя воздух, потому что горло сжал спазм.

Легкие, сердце, живот — всё сжалось от убийственного коктейля чувств. Страх, досада, разочарование, стыд, сочувствие, вина...

Буквально в один момент мне становится так хреново, что хочется выть в голос.

Но я себя сдерживаю, а вот мама не может:

— Прекрати-ить? Тебе плевать на меня! Я знала — знала! — что он настроит тебя против меня! Какой же ты слабый и жалкий! Мне нужны деньги, слышишь? Приезжай ко мне! С-сейчас же!

— Я не могу, — повторяю я, и рука, держащая телефон, безвольно падает вниз. — Прости...

Телефон тоже падает в траву, да я и сам опускаюсь вслед за ним, будто бы лишился всех сил. Ей плохо. Словно я надеялся услышать обратное, набирая её номер. Дурак. Естественно, она страдает без очередной дозы хорошей наркоты. Ещё один-два дня, и она вколет себе какую-нибудь дрянь. Дешёвку, низкопробного качества. Лишь бы прекратить ломку... Лишь бы забыться в обманчивом дурмане удовольствия...

Чёрт, как же это невыносимо!

Знать, что она убивает себя. Знать и мириться с мыслью, что я снова могу её потерять...

Глава 15. Никита

— Никит? Всё в порядке?

Я смотрю на Еву невидящим взглядом и киваю. Далеко не всё в порядке, но я в норме. В норме.

Вот только глаза режет невыносимо, поэтому приходится сжать пальцами переносицу, чтобы не разреветься, как девчонка.

— Точно? — идёт Ева ближе.

— Сто процентов, — бросаю я и поднимаюсь на ноги. Я не нуждаюсь в чей-либо жалости. Нет уж, увольте. — Пошли обратно.

— Я... — теряется Ева, изучая меня смешанным взглядом. — Хотела предложить...

— Что? — тороплю я её.

— Может, спустимся к зданию? — улыбается она с осторожностью, словно шагает по минному полю. — Посмотрим...

— Плевать, — жму я плечами, подхватываю с травы её телефон и, проходя мимо, вручаю его ей. — Пошли.

Ева ничего не говорит, спускаясь вслед за мной.

Здание состоит из красного кирпича. Давно заброшенное. Изветшалое. Но именно в таких местах веет своего рода магией. Или даже мистикой.

Внутри полно строительного мусора, кое-где пробивается трава, а то и деревца: тонкие, ветвистые.

В целом складывается впечатление, что была задумка что-то здесь построить, которая так и не увенчалось успехом.

— Здесь красиво, да? — осторожно ступая по ломанному кирпичу, улыбается Ева.

И ты красивая.

Не знаю, дело ли в освещении, в самом месте или в искреннем восторге, что светится на её лице, но я вдруг ясно осознаю, что девчонка мне нравится.

И, возможно, нравится давно. С той самой первой встречи. С момента, как я только-только заглянул в невероятные медовые глаза, в которых увидел что-то большее, чем простое желание поживиться за чужой счёт...

Я ничего ей не отвечаю и прохожу к нише для окна. Забираюсь туда с ногами, опираясь спиной на кирпичную стену, и закрываю глаза.

Долгий и странный день. И появись такая возможность, я не стал бы в нём ничего менять. Ни одной прожитой минуты.

— Ты пыталась помочь своему отцу? — спрашиваю я негромко, даже не надеясь, что Ева меня услышит. Или не желая этого.

Но она слышит:

— Ты про то, умоляла ли я его бросить пить ради своих детей? Или выливала ли я спиртное в раковину, чтобы потом за это получить? Или вытаскивала ли из кармана его куртки зарплату, чтобы успеть заплатить по счетам квартиры, пока он не пропил все деньги? За что тоже получала? Ругалась ли я с ним? Взывала ли его к совести, напоминаниями о маме, о том, что бы она ему сказала, будь жива? — Ева останавливается рядом, опирается ладонями в нишу и смотрит на меня: — Всё это было. Пока я однажды не поняла, что он взрослый человек, самостоятельно выбравший такой путь. Потому что слабый и никчёмный.

— Но он же не всегда таким был?

— Всегда. Будь иначе, он бы не сломался. Не бросил бы нас с Ромкой.

— Ну а специализированная клиника?

— Смеешься? — фыркает Ева. — Откуда у нас такие деньги? Да и будь они, без его желания вылечиться это пустая трата времени. Человеку невозможно помочь, если он не хочет, чтобы ему помогали.

— Ты не можешь быть в этом уверена, — цежу я сквозь зубы. — Вы не пробовали даже!

— А вы? Пробовали с твоей мамой? — вызывающе приподнимает она подбородок.

Вся злость мигом улетучивается, я отвожу от Евы глаза и выдыхаю:

— Отец говорил, что да...

— Ты ему не веришь? Поэтому хочешь помочь ей сам, верно?

Я вновь смотрю на девчонку.

Мне не нужна чья-либо жалость, да, но понимания... Понимания хочется.

— Да... Она нашла меня, потому что умерла моя бабушка, её мама. Ей больше не из кого было тянуть деньги, и она вспомнила обо мне. Знаю, что это не говорит в её пользу, но мне... Мне плевать. Я просто хочу, чтобы она жила. Я помню её другой, понимаешь? И мне больно смотреть на ту, которой она стала. Я хочу ей помочь, коплю деньги на лечение в клинике...

— Но и платишь за её наркотики, да? — поджимает Ева губы. — Вот что ты делал в нашем районе с той наличностью. Вот почему так не хотел их отдавать. И вот кто требовал с тебя денег...

— По-твоему, мне нужно было позволить ей колоть себе всякую дрянь? — рычу я, вновь ощущая, как злость обжигает желудок. — Это временная мера!

— Ты так думаешь, потому что не хочешь признавать её слабость. Не хочешь признавать, что наркотики она любит больше, чем...

— Ну? — вновь рычу я. — Договаривай!

— Больше, чем тебя, — припечатывает Ева безжалостно, а затем подаётся ближе ко мне: — Поверь, как только ты с этим смиришься, станет легче. По себе знаю.

На этих словах она резко разворачивается и идёт вон.

Я спрыгиваю на землю вслед за ней, ловлю её кисть и разворачиваю лицом к себе:

— Считаешь себя самой умной, выходит?

— Не считаю, — цедит она в ответ. — Но и понимания моего не жди. Твоя мама тебя использует! Тебя, твою жалость к ней, твою любовь! Сколько лет она принимает наркотики? Всю твою жизнь! А может, и раньше начала? Что её сподвигло? Плохая жизнь или хорошая? Она сама виновата, ясно?! Она сама выбрала такую жизнь! Ты не обязан быть за неё в ответе! Это она должна отвечать за тебя, но в какой-то момент она решила потакать своим слабостям!

— Ты ничего о ней не знаешь!

— Да? Чудесно! Зато я кое-что знаю о себе и о тебе! Давай, посмотри на нас — два живых примера благополучной и неблагополучной семьи. Ты хоть раз пробовал наркотики, уходил в запои? Просто потому, что у тебя есть возможность попробовать всё? Позволить себе всё на свете? Я уверена, что нет. И я — та, что уже давно могла пойти по наклонной — ведь все условия есть, а я даже не курю! Мы с тобой не хотим такой жизни, так? А они хотят! И в этом виноваты не мы. Мы всего лишь дети, которым предпочли пагубную страсть. И что нам остаётся? Мучиться и страдать от этой нелюбви? Или заняться собственной жизнью, которой мы в силах управлять? Что ты выберешь, Никит?

Лицо Евы пылает негодованием, медовые глаза тоже горят огнём, в них легко читается вызов, злость и неравнодушие. А ещё, в их глубине, вместе с золотом плавится решимость и смелость. Она не боится правды. Не боится признать, что отец её не любит...

В отличие от меня.

Что ты выберешь, Никит?

Тебя. Мне хочется выбрать тебя. Позволишь?

Я обхватываю ладонями её скулы: кожа горячая, нежная. Хочу прямо сейчас забыть обо всём. Кроме одного. Нестерпимого желания ощутить тепло мягких, чуть приоткрытых губ...

— Что... что ты делаешь? — выдыхает Ева испуганно, упираясь ладошками в мою грудь.

Теперь в её глазах нет ничего, кроме страха.

— А на что похоже? — спрашиваю я тихо.

— От... отпусти меня, — отворачивается она, пробуя меня оттолкнуть.

Не позволишь, значит.

— Почему?

— Ты... Не надо. Просто... просто пойдём обратно.

— Да, — выдыхаю я с досадой, отпуская её. — Пойдём.

Бред какой-то. Не знаю, что на меня нашло.

Я быстро забираюсь на пригорок и, не дожидаясь Евы, спускаюсь с него с другой стороны. Мне ещё никогда в жизни не хотелось настолько сильно кого-то поцеловать. Ни разу. Обычно я просто отвечал или нет на поцелуи, с которыми ко мне лезли. Они в принципе не особо меня и привлекали. Необходимая формальность, если есть желание пойти дальше. Если есть...

Я не нравлюсь ей или что?!

Почему она меня оттолкнула?

И почему меня так злит её отказ?

Или меня так злит правда в её словах, сказанных «до»?

Мне необходимо остыть, и озеро отлично подойдёт для этой цели.

Я на ходу снимаю с себя футболку и бросаю её в траву, кеды и шорты оставляю на краю берега и с разбега ныряю в прохладную воду. Она остужает разгорячённую кожу и голову, свежесть делает мысли ясней, избавляет от ненужного. Сейчас мне всего лишь приходится думать о дыхании и гребках рук и ног в воде. Ничего лишнего. Проплыть до середины и вернуться. Всё.

А дальше... Дальше будет видно.

Ева встречает меня на берегу скрещёнными на груди руками и недовольством на лице:

— Теперь нам ещё и ждать, пока ты обсохнешь?

Я усмехаюсь, потому что от меня не укрывается её быстрый взгляд, скользнувший по моей груди и бедрам.

Нравлюсь. Знаю, что я ей нравлюсь. Это ведь не первый такой взгляд — тогда на лестнице девчонка смотрела на меня как заворожённая. Но она почему-то предпочитает противится своим чувствам. И я обязательно выясню почему.

Я подхватываю с земли свои шорты и спрашиваю:

— В какой институт ты хочешь поступить?

Девчонка хмурится, переступает с ноги на ногу, распрямляя руки, но отвечает:

— В машиностроительный. А что?

— Вот как, — натягиваю я шорты на мокрое тело. — И отчего такой выбор? Любишь машины?

— Очень, — отвечает она с осторожностью.

Я присаживаюсь, чтобы зашнуровать кеды и щурюсь на девчонку:

— Расскажешь предысторию, или мне придётся вытягивать её по крупицам щипцами?

— Мой отец механик, — пожимает она плечами, наблюдая за мной, не отрывая глаз. — Иногда ему приходилось брать меня с собой в мастерскую. Я влюбилась в гаечные ключи и прочее, — усмехается она. — Разбираешь сломаный предмет, заменяешь ставшую непригодной деталь, собираешь, и всё работает. Это завораживает.

Как отыскать нужную ноту, чтобы мелодия звучала идеально. Понимаю.

Я иду за футболкой, но по пути останавливаюсь близко к Еве и искренне улыбаюсь:

— Девчонка-механик — это круто.

— Наверное, — хмурится она, наблюдая за одной из капель воды, что скатилась с моих волос на шею и дальше по груди. Она облизывает губы, осознает ситуацию и, встряхнувшись, вопросительно вглядывается в моё лицо: — Ты со мной играешь?

— Играю? — деланно удивляюсь я, направляясь дальше. — Во что?

— Ты мне скажи, — ворчит она за моей спиной.

Я склоняюсь за футболкой и вдруг осознаю. Если я сам ни с кем не встречался, это не значит, что и она тоже. Тогда с ней было трое парней, возможно, один из них — её парень. Её отказ может означать не больше, чем желание хранить верность, верно? Это говорит о ней как о порядочном человеке, но что это будет значить для меня?

— У тебя есть парень, там, дома? Один из тех троих? — оборачиваюсь я к ней.

— Что? Нет! — возмущённо восклицает она. — Они мои друзья!

— Ну а кто не друг? Есть такой?

Ева смущается то ли того, что у неё есть парень, то ли того, что у неё никогда его не было. Я невыносимо хочу, чтобы верным оказалось второе предположение.

— Тебя это не касается, — выдыхает она в итоге. — Почему мы вообще об этом заговорили?

У неё нет парня. Возможно, она и не целовалась ни разу. Возможно, ей никто раньше и не нравился в этом плане. Никто до меня, естественно.

О, будет офигенно, если это так.

Я снова подхожу к ней, с силой сжимая в руке футболку.

— Потому что у меня тоже нет девушки.

— Тоже? — фыркает она с некоторой нервозностью от моей близости. — С чего... с чего ты взял, что мне нравятся девчонки?

Я тихо смеюсь, оценив шутку, и обнимаю её одной рукой за плечи.

— Пойдём.

— Ты мокрый! — возмущается она, пытаясь вырваться.

Я смеюсь и трясу головой, обрызгивая её остатками воды с волос. Ева тоже хохочет и, вырвавшись, даёт деру.

— Мне уже приходилось тебя ловить! — кричу я ей и бросаюсь следом.

— Здесь не будет чёрных кошек! — оборачивается она через плечо. — Наверное.

Дальше ограды ей всё равно не убежать.

Возле неё она и останавливается, поворачивается лицом ко мне, сгибается пополам, уперевшись одной рукой на бедро, а второй держась за бок, и улыбается, тяжело дыша.

— Нужно найти дерево.

Я перехожу на шаг и киваю, тоже пытаясь восстановить дыхание, но не останавливаюсь. Иду прямо на неё, вынуждая её выпрямиться и отступить к кованым прутьям. Обхватываю их пальцами, поймав девчонку в капкан своих рук и тела, и любуюсь огнём, что начинает разгораться в медовых глазах. Но прежде чем она успевает возмутиться, я склоняюсь к её лицу, коротко целую её уголок приоткрытых губ и отталкиваюсь от ограды, чтобы пойти дальше.

— Кто ищет, тот всегда — что? — оборачиваюсь я себе за плечо.

— Ты...

— Что? — смеюсь я.

— Футболку надень!

— Слушаюсь и повинуюсь, — усмехаюсь я, выполняя указание.

Подходящее дерево я нахожу уже через минуты три. Всё происходит в точности так же, как происходило ранее: я поднимаюсь первый и, спрыгнув с другой стороны ограды, готовлюсь поймать Еву. Правда, в этот раз я планирую не упустить нужный момент. А он будет. Я уверен.

Ева виснет на руках и спустя пару секунд разжимает пальцы, падая в мои руки.

Я типа поскальзываюсь и падаю в траву вместе с ней, тут же подминая её под себя. Мы оба смеёмся. До тех самых пор, пока не замираем, глядя в глаза друг другу. Я касаюсь указательным пальцем её виска и поглаживаю нежную кожу, пожирая при этом глазами её губы.

— Ник... — выдыхает она одновременно жалко и взволнованно.

Смотрю в её напуганные глаза, на дне которых плещется желание поцелуя не меньше моего. Но чего же бы боишься, Веснушка?

— Всё в порядке, Ева, — шепчу я.

Сокращаю оставшиеся сантиметры между нашими лицами и касаюсь мягких губ. Всего на одну чертовски короткую секунду. Потому что звук чужих и быстрых шагов вынуждает меня поднять голову на нежеланного пришельца.

Которым, кстати, оказывается Станислав Викторович.

— Вот так встреча!

Ева пугается по-настоящему и быстро выбирается из моих рук, тут же подскакивая на ноги.

— Мы...

— Гуляли, — с досадой заканчиваю я, падая на спину. Тру лицо ладонями и поднимаюсь, глядя за спину куратора: — Как и вы с Лилией Александровной.

— Хорошая попытка, — усмехается он. — Вот только я имел счастье понаблюдать за вашим акробатическим экспромтом. Что вы делали за территорией?

— Ничего криминально, если вы об этом, — нагло улыбаюсь я.

— Это радует. Но наказать вас мне придётся. Похоже, сегодня именно такой день, — вздыхает он в конце.

Я смотрю на Еву и встречаю её ответный взгляд. Кажется, она рада, что всё обошлось малой кровью. Или же она рада тому, что нас прервали. Одно из двух.

Что ж, Веснушка, — будут и другие моменты, которые я не собираюсь упускать.

Глава 16. Никита

— Вы — трое, за мной! — командует куратор, поймав нашу команду перед началом работ в курятнике.

Я, Ева и Агеев переглядываемся между собой и отправляемся вслед за ним.

— Удачи с наказанием! — желает нам в спины Безруков.

Ева, обернувшись, скупо улыбается ему и прибавляет шаг. Хочет держаться от меня подальше, ведь на зарядке и в столовой ей это не удалось.

Я улыбаюсь, вспомнив её смущение, а затем и вспышку злости, когда мне удалось, обогнав девчонку на лестнице, поцеловать её в щёку. Вот крику-то было...

Бесшумно подхожу к Еве со спины и выдыхаю у её уха:

— Есть идеи, куда нас ведут?

Меня веселит то, как она вздрагивает от испуга, а затем бросается от меня прочь, как от огня.

— Я с тобой не разговариваю!

Я тихо смеюсь и жму плечами, мол, как хочешь.

Мы возвращаемся к главному зданию, обходим его по правой стороне и идём дальше по направлению к лесу, по той самой дороге, по которой шли вчера на озеро. И, кажется, я догадываюсь куда нас ведут, вот только пока не понимаю, каким образом нас там накажут.

При приближении к варку*, по огромной площади которого гуляют лоснящейся на солнце шкурой лошади, Ева восхищённо выдыхает и спрашивает меня, забыв о том, что играет со мной в молчанку:

— Нас ведут к лошадям?

— Похоже на то, — улыбаюсь я. — Ездила верхом когда-нибудь?

— Нет, — не отрывает она глаз от лошадей. — А ты?

— У нас дома конюшня, — жму я плечами.

Ева переводит на меня изумлённый взгляд, но уже в следующее мгновение скептически поджимает губы и кивает:

— Разумеется.

Я хмурюсь и делаю пару шагов ближе к ней, чтобы тихо поинтересоваться:

— Тебя смущает то, что я из обеспеченной семьи?

— Н-нет, — запинается она, отводя взгляд. — Очередная моя оплошность. Вы все тут из обеспеченных семей, и мне уже давно следовало перестать чему-либо удивляться.

— Но ты предвзята к нам, так? Думала, или думаешь до сих пор, что мы избалованные дураки, которые никогда и не знали настоящих проблем, да?

Ева сглатывает и переводит на меня осторожный взгляд:

— Это сложно — осознавать, что не все из вас такие. Нужно время. Извини.

— Все из вас, — усмехаюсь я. — Пожалуй, ещё тебе будет полезно осознать, что вокруг тебя просто люди, они не делятся на ваших и наших. А дурак может быть так же беден, как и богат.

Ева пару секунд смотрит на меня широко отрытыми глазами, а затем сужает их:

— Хочешь сказать, что ты не презираешь таких, как я?

— Каких? Отчаянных, сильных духом, целеустремлённых, веселых и конопатых? — смеюсь я, уворачиваясь от занесённой для удара руки, и перехватываю её за плечи. — Нет, Веснушка.

— О, новое прозвище, — ворчит она. — Чудесно.

— Ещё не дошло? — склоняюсь я к её уху. — Я неравнодушен к твоим веснушкам.

— Иди ты...

Ева не договаривает, потому что к нам оборачивается куратор, едва заметно ведёт бровями и приказывает:

— Громов, отлепись от Кольцовой.

— У неё намазано для него, Станислав Викторович, — ухмыляется Агеев, но так, чтобы тот, к кому он обращается, не услышал.

Ушки Евы краснеют ещё сильней, она поворачивает голову на этого придурка и цедит:

— Для тебя помазать забыли!

Это она верно подметила, пусть и не понимает, насколько права. Потому что не старается понравиться кому-либо специально, оттого привораживает всех ещё сильней. В том числе и урода-Агеева.

У огромной конюшни наш куратор жмёт руку забавному, немного пузатому мужику в ковбойской шляпе и поворачивается к нам:

— Знакомитесь, это Эдуард Кириллович, он заведует конюшней и лошадьми, и он расскажет вам о том, чем вам предстоит заниматься до самого обеда и после него. В наказание. Эдуард Кириллович, — комично касается пальцами несуществующей шляпы куратор и ведёт рукой в нашу сторону: — Они ваши...

Я едва сдерживаю себя от хохота, и, судя по плотно сжатым губам Евы, она тоже.

Наш куратор уходит, а старик обводит нас всех весёлым взглядом и, смешно подпрыгнув при развороте, зазывает за собой:

— Вперёд, мои маленькие ковбои!

Конечно же, тут мы уже не в силах сдержатся — тихо прыскаем от смеха.

Наша тройка заходит под крышу конюшни, и я обращаю внимание, что на стене справа на гвоздях висят подобные стариковской шляпы.

— Эдуард Кириллович? — окликаю я конюха и указываю рукой на стену. — Можно?

— Обязательно, ребятки! — снова он смешно подпрыгивает на месте. — Обязательно!

От стены я отхожу с двумя шляпами: для себя и Евы. Она хохочет, когда я одеваю одну на неё, а вторую на себя:

— Мне идёт?

— Очень! А мне?

— Словно рождена носить ковбойские шляпы, — широко улыбаясь, киваю я.

— Иди ты! — порозовев, пихает она меня в плечо кулаком.

— Вы достали уже, любовнички! — проходя мимо, бросает Агеев.

Ловлю его за шкирку и предлагаю ему на полном серьёзе:

— Впредь завидуй молча, а то тоже уже достал.

Выпускаю его, обнимаю Еву рукой за плечи и направляю нас дальше.

— Вот об этом я и говорила, — ворчит девчонка. — Все вокруг будут думать, что мы не просто друзья.

— И?

Ева поднимает лицо на меня, вглядывается в мои глаза пару секунд и, отвернувшись, скидывает мою руку с плеч:

— Найди себе другую игрушку, Никит.

Игрушку?

Я не успеваю спросить вслух, что она имеет ввиду, потому что старик останавливается у трёх тачек с инструментами в них и, подпрыгнув, разворачивается к нам.

— Вы будете чистить денники! — сообщает он так, словно предлагает нам полетать на воздушном шаре: радостно и воодушевлённо. — Вот эти вилы, — подхватывает он в руки черенок с зубчатой полукоробкой на конце, — помогут вам убрать навоз и опилки с мочой. Такие места не трудно увидеть: опилки будут отличаться по цвету. А обычные вилы, — вытаскивает он из тачки второй инструмент, — пригодятся вам уже в конце. Ими будет удобно перебирать опилки, чтобы отыскать зарытый клад, скажем так.

Конюх басисто смеётся над собственной шуткой, складывает вилы обратно в тачку и махает нам рукой на них:

— Ну, налетай, мои маленькие ковбои!

Ева молча проходит к одной из тачек, подхватывает её за ручки и катит к ближайшему деннику.

— Ай, молодца! — комментирует конюх.

— Вы хотите сказать, что нам придётся чистить всё-всё эти ваши денники? — брезгливо кривит рот Агеев. — Их же тут не меньше сотни!

— Меньше, мой мальчик, меньше, — часто кивает Эдуард Кириллович. — И у вас в запасе целый день! Уйма времени, уйма!

— Теперь будешь думать, прежде чем психовать, — усмехаюсь я, толкая Агеева плечом, когда прохожу мимо.

Я выбираю денник рядом с Евиным, и около часа мы работаем, не разгибая спин, под надзором конюха. В принципе, ничего сложно делать нам не приходится — уверен, что за стойлами приглядывают и получше нас, убирая их по нескольку раз в день. Отец тоже заставляет своего работника часто убирать стойла, говорит, что его лошади не должны дышать аммиаком. Хоть в чём-то мы с ним согласны. Ещё через час конюх, видимо поняв, что нам можно доверять, уходит по своим делам, предупредив, чтобы мы не лезли к занятым лошадьми денникам.

Вот тогда-то меня и посещает гениальная идея.

Я дожидаюсь, когда конюх скроется за выходом из конюшни и иду искать сбруйную**. Нахожу я её недалеко от стены с ковбойскими шляпами. Беру всё, что мне пригодится, и возвращаюсь к деннику с конём, которого сам кормил на перерыве сахаром. Он мне сразу показался спокойным и послушным. Захожу к нему и начинаю его осёдлывать. В коне я не ошибся — парень мирно стерпел все мои приготовления. Открываю калитку, вывожу его из стойла и запрыгиваю сверху.

Веду коня к деннику, в котором, не поднимая головы, трудится Ева, встречаю по дороге недоумённый взгляд Агеева и, достигнув цели, торможу:

— Принца на серо-белом коне вызывали?

Ева разворачивается ко мне, хмурится, а когда видит всю картину целиком, широко распахивает глаза:

— Ты с ума сошёл?

Я улыбаюсь и протягиваю к ней руку:

— Я знаю, что ты мечтаешь со мной прокатиться.

— А я теперь знаю, — влезает Агеев, усмехаясь, — что ты отбитый на всю голову.

Не обращаю на него внимания, ожидая ответа Евы. Она коротко смотрит на Агеева и снова на меня. Закусывает нижнюю губу в нерешительности, а мёд глаз начинает искрить огоньками желания.

— Ты мелкая, так что нам обоим будет удобно, не переживай, — подбадриваю я её.

— Но... нам же влетит!

— Я говорил, что ты смелая? — деланно хмурюсь я. — Видимо, ошибся, да?

— Какой же ты...

— Непревзойдённый?

— Дурацкий! — не сдерживает она улыбку, обхватывая мою ладонь своими пальцами.

Кивнув, я освобождаю стремя для её ноги и аккуратно тяну девчонку вверх, к себе. Ева юркая и гибкая, потому без видимых усилий усаживается в седло впереди меня и замирает, с силой стискивая пальцами мои бёдра.

— Мне страшно, — едва слышный выдох.

— Со мной тебе нечего бояться, — легонько дергаю я поводья, отравляя коня в путь.

Ева, вздрогнув, сильнее вжимается в мою грудь и шепчет:

— Это меня и пугает...

Слова, явно не предназначенные для моих ушей, но я их слышу.

____________

*Варóк. 1. с.-х., рег. огороженное место для скота

**Сбруйная — специальное помещение в конюшне для хранения амуниции

Глава 17. Никита

— Слышал, ты сегодня угнал лошадь?

Взгляд директора-психолога лукаво блестит, пока я удобнее устраиваюсь в кресле, которое тот мне предложил, как только я вошёл в его кабинет.

— Хотел впечатлить девчонку, — равнодушно пожимаю я плечами.

— Удалось?

Я непроизвольно улыбаюсь, вспоминая восторг цвета искрящегося мёда, горящие щёки и пряди волос, выбившиеся из хваста, медью блестящие на солнце:

— О да.

Пока к нам бежал встревоженный весёлый конюх, Ева даже успела в знак благодарности прижаться к моей груди, чтобы затем неловко отстраниться и спрятать глаза.

Безумно милая...

— Антологию проведёшь? Тогда ты тоже пытался кого-то впечатлить?

Я перестаю улыбаться и бросаю на директора хмурый взгляд, мол, у вас не выйдет забраться ко мне в голову, как вы того хотите.

— Мне просто интересны причины твоего поступка, Никита, не больше, — улыбается он. — Вдруг у тебя латентная необходимость что-нибудь да угнать.

— Очень смешно, — усмехаюсь я.

— И правда забавно, — соглашается директор, а затем отталкивается от стола и идёт к креслу напротив моего, садится. — Так ты расскажешь мне, зачем ты угнал машину своего отца?

— Одолжил, — поправляю я его, отворачиваясь к окну, за которым ветер треплет листья деревьев.

— Хорошо. Ты одолжил её для того, чтобы...

— Разбить, — снова равнодушно жму я плечами.

— Ты не играл на пианино несколько месяцев, так? — резко меняет тему Игорь Олегович, вынуждая меня озадачено посмотреть на него. — Что тебя сподвигло вновь обратиться к инструменту?

Ева. Непонимание собственных чувств к ней, непонимание ситуации в целом требовали выхода. И музыка помогла: привела Еву ко мне, чтобы я мог во всём разобраться.

— Ничего, — отвечаю я в разрез своим мыслям. — Обычное желание немного поиграть.

— Ты хотел забросить музыку, Никит, насовсем? Почему?

Я усмехаюсь, и качаю головой.

Нет, господин директор, у вас ничего не выйдет.

— Твоему отцу были не по душе твои занятия музыкой, верно? — продолжает настаивать он.

— Ему не по душе всё, в чём он сам не разбирается.

— Но ты был готов отказаться от важной части своей жизни, чтобы он...

— Чтобы он помог моей матери-наркоманке, да, — сужаю я глаза на директора. — Довольны?

— О нет, Никита, я не ищу удовольствия, затрагивая неудобные для тебя темы, — грустно улыбается он. — Я лишь хочу помочь.

— Словно мне нужна чья-либо помощь, — бросаю я раздражённо, вновь отворачиваясь к окну.

— Нам всем она иногда необходима, — вздыхает он. — В разной степени, но всё же... У твоего решения более не играть на пианино была только эта причина: добиться расположения отца?

— Да.

— И ты не думал о том, что музыка, как и смерть твоей мамы, была обманом? Что ты потратил время зря, представляя, как она гордилась бы тобой, будь рядом? Ведь всё это время она могла...

— Отец вышвырнул её на улицу! — скреплю я зубами, вонзаясь глазами в глаза директора. — Сообщил мне, что она умерла! Он обманул пятилетнего ребёнка, лишь бы не утруждать себя ненужными заботами! Ничтожество — вот он кто!

— Да, я не уверен, что твой отец поступил верно, — спокойно рассуждает директор. — Никто не идеален — на то мы и люди... Но что касается твоей матери... Ты не допускал мысль, что она сама решила уйти?

— Без вариантов, — уже спокойнее отвечаю я. — Отец выгнал её и запретил ей со мной видеться.

— Это она сама тебе рассказала? Когда нашла тебя... несмотря на запрет, через столько лет?

Я сужаю глаза, прекрасно понимая, куда он клонит.

— Вам известно больше, чем мне? — холодно интересуюсь я.

— Не думаю, но, да, я беседовал с твоим отцом — так положено.

— По его версии, она сама... бросила меня, верно? — спрашиваю я, раздражаясь от того, как жалко звучит мой голос. — Ради наркотиков?

— И на эту мысль наводят не только слова твоего отца, но и сам её поступок... Никита, я прекрасно знаю, какой жестокой порой бывает правда, но лишь приняв её, мы можем двигаться дальше.

— Она меня не любит. Ева права.

— Ты уже разговаривал с кем-то на эту тему? — удивлённо приподнимает директор брови. — Это очень хорошо, Никита. Твой собеседник, эм... Ева, она убеждена в том, что это нелюбовь?

Я досадливо морщусь на свою неосторожность с именем и отвечаю:

— Твёрдо убеждена.

— И ты с ней не согласен?

— Нет.

— Почему?

— Отцам плевать на своих детей, они не вынашивали их в себе на протяжении девяти месяцев, они изначально не имеют той связи, которой обладают мать и ребёнок. Ева не видит этой разницы. И я помню, какой была моя мама. Помню.

— И ты цепляешься за эти воспоминания? А какая твоя мама сейчас? Она обрадовалась, узнав, что ты, как она того хотела, занимаешься музыкой?

— Я ей не говорил, — глухо говорю я.

И вообще, мне это всё надоело. Я хочу уйти отсюда.

— Потому что решил отказаться от музыки, верно. Опять же, ради неё. А ты узнавал, чем она готова пожертвовать... ради тебя?

Я сжимаю челюсти, стискивая пальцами подлокотники кресла. Нервы натянуты похлеще пресловутых струн. Они звенят внутри меня. Побуждают к побегу желанием остаться наедине с самим собой.

Почему всем вокруг так важно убедить меня в том, что я не нужен собственной матери?

Словно я настолько туп, чтобы самому этого не понимать?

— Это нормально — любить и ждать взаимности, Никита, — тихо говорит Игорь Олегович. — И я уверен, что твоя мама тебя любит. Как любит тебя и твой отец. И наверняка кто-нибудь ещё... Возможно, та самая Ева, с которой ты общался на сложные темы? Мм? Расскажешь мне о ней?

Напряжение отступает под натиском неконтролируемого веселья. Теперь мне хочется смеяться. Ну что за идиотизм? Из крайности в крайность.

— Пока мы только дружим, — усмехаюсь я.

— О. Так это та девочка, ради которой ты угнал коня?

— Нет! — отвечаю я поспешно. Пожалуй, даже слишком поспешно.

Директор на секунду сужает глаза, а затем спрашивает:

— У тебя есть серьёзные чувства к обеим, или ты предпочитаешь не брать на себя обязательства? Ты когда-нибудь влюблялся, Никита?

— Никогда, — качаю я головой.

— Советую попробовать, — улыбается он. — Тебе, как музыканту, это будет очень полезно, согласись? Любовь, пожалуй, самый бездонный источник вдохновения...

— Перейдём к философии? — усмехаюсь я.

— В другой раз, если ты не против, — тихо посмеивается директор. — Заметил? Мы вновь вернулись к угону. Скажи, ты жалеешь, что сел тогда за руль?

— Да, — глухо выдыхаю я. Былого веселья как не было.

— Ты был пьян, верно?

— Смертельно, — киваю я.

— У тебя была причина для такого состояния?

— Сообщение о новой семье отца, — жму я плечами. — Что вынесло вердикт по вопросу старой: мы ему не нужны.

— Ты, услышав новость о брате или сестре и будущей свадьбе отца, захотел напиться, а затем и разбить ту машину отца, которой он дорожил больше прочих. Всё верно?

— Всё так, да.

— О возможных последствиях ты тогда не думал?

— Я не хотел, чтобы кто-то пострадал, если вы об этом. Мне жаль, что так вышло. Правда.

— Ты не хотел, чтобы пострадал кто-то... — подавшись в мою сторону, облокачивается директор на колени, смотрит на меня цепко и напряжённо. — А что на счёт тебя? Ты хотел пострадать сам?

Его вопрос бьёт кулаком в солнечное сплетение, и волна удара огнём проходит по всему телу, душит горло, словно в него вцепились чужие руки.

Я — не самоубийца.

Что за чушь?!

— Я никогда себе не прощу того, что человек попал в больницу по моей вине, — сквозь зубы цежу я. — Я был пьян и чертовски зол, потому не справился с управлением. Всё.

Директор продолжает упрямо всматриваться в моё лицо, и я снова чувствую себя на грани побега. Но вот он медленно отклоняется на спинку кресла и виновато улыбается:

— Прости, Никита, я обязан был спросить.

— Надеюсь, на сегодня с вопросами покончено?

Игорь Олегович бросает взгляд на наручные часы, будто бы удивляется тому, сколько сейчас времени и вновь смотрит на меня:

— Да, Никита, можешь идти.

Я тут же срываюсь с кресла, но у двери вынужденно замираю, с силой стискивая пальцами дверную ручку.

— Никита?

— Да? — заставляю я себя чуть повернуть голову назад, чтобы дать понять, что слушаю.

— По поводу прощения себя... Тебе придётся.

Рывком открываю дверь и выскакиваю за неё, не утруждая себя позаботиться о том, чтобы её треск за спиной был не таким громким.

Несусь по коридорам, не разбирая дороги, до самой лестницы. А потом куда? Куда мне идти?

— Выглядишь паршиво...

Теперь ясно. Я пришёл.

Смотрю на губы Евы, которые растягивает неуверенная улыбка. Видимо, моё состояние ставит её в тупик — она не можешь понять, уместна ли её шутка или всё же не стоило привлекать моё внимание, потому что себе дороже.

— Ну... ладно, — отмирает она и пытается проскользнуть мимо меня.

Я пристраиваюсь рядом:

— С денниками покончено?

— По крайней мере, на сегодня, — хмуриться девчонка. — Иду принять душ... Впереди ждёт наказание за лошадь, если ты забыл. Возможно, навоз — это моя судьба, и ты был в какой-то степени прав, называя меня...

Я резко обхватываю её плечи и прижимаю спиной к стене. Слышу смешки малолеток, снующих по лестнице. Плевать. Смотрю в широко распахнутые глаза Евы, затем перевожу взгляд на её губы, вкус которых со вчерашнего дня не даёт мне покоя. Она вся целиком уже давно не даёт мне покоя. Словно я его заслуживаю.

— Ник...

Не сейчас, Ева. Только не сейчас.

Я набрасываюсь на её губы, словно голодный зверь. Целую её яростно и жадно, вынуждая открыться мне навстречу. Так нужно. Мне. Здесь и сейчас. Я не слежу за её реакцией, мне нет никакого дела до того, что я с ней груб. Что без разрешения забираю себе её, возможно, первый поцелуй.

Будут и другие, Ев. Я умею быть чутким и ласковым, вот увидишь.

Но сейчас позволь мне побыть эгоистом. Выпить твоё дыхание: по глотку, до дна; забыться в огне твоих губ и запомнить каждую нотку их вкуса.

Ты сводишь меня с ума. Ты тогда украла не только мои деньги и телефон, но и моё сознание.

Простить тебя за это?

А себя я могу простить за то, что натворил? Не важно сейчас или тогда, могу? Придётся?

Чёрта с два!

Я отрываюсь от губ Евы, прижимаюсь к её лбу своим, с силой жмурюсь, чтобы выдохнуть на пределе сбившегося дыхания:

— Прости.

Отпускаю её и ухожу.

Глава 18. Никита

Ужин я пропускаю, как и командное собрание после него.

На душе паршиво после разговора с Жевновым. Хочу не думать о нём, не прокручивать в голове весь наш диалог снова и снова, но раз за разом ловлю себя именно на этом.

Ещё и Ева...

Что она думает о моей наглости? О том, что я сбежал как последний трус?

Прости?

Умнее ничего не мог придумать?

Баран.

Я сжимаю зубы и с силой бью кулаком о матрас. Чёртов Жевнов! Должен он был спросить, видите ли! А мне теперь, что делать с этими грёбаными вопросами?!

Нужно проветриться.

Я поднимаюсь с кровати одновременно с тем, как в комнату входит Стас.

— У тебя всё нормально? — спрашивает он. — Девчонки переживают...

— Что, даже Е... эля?

— Вслух она ничего не говорила, — усмехается Безруков, — но по глазам было видно, что и она... Вы... реально целовались?

Я сужаю на него глаза и вновь опускаюсь на кровать:

— С чего ты это взял?

Не верю, что сама Ева могла с ним поделиться таким...

Стас проходит к своей пастели и тоже садится:

— Оксана на ужине пыталась выведать у Эли, что между вами. Говорит, они с Таней видели, как вы того...

— И ты ревнуешь?

— Я? — искренне удивляется он. — Элька классная, я серьёзно тащусь от неё, но вот уже как полгода моё сердце прочно занято другой...

— Так у тебя есть девушка, — киваю я, поражаясь тому облегчению, что чувствую после его слов.

Выходит, ревновал я сам.

— А у тебя? — сдвигает Стас брови, становясь непривычно серьёзным. — Я к тому, что вы сначала не терпите друг друга, а затем целуетесь. Понятно, что и следовало ожидать что-то подобное, но Эля... Ты мне тоже нравишься, не подумай, но...

— Нет, — перебиваю я его. — У меня нет девушки.

— Но ты же не назло? — не отстаёт он. — Не для того, чтобы её обидеть?

— Она мне нравится.

— Да, это само собой, — часто кивает он. — Ты ей тоже нравишься... Короче, — вдруг подскакивает он на ноги, словно запутался в собственных мыслях и решил их оставить как есть. — Пошли, что ли, в бильярд сыграем?

Бильярд... Сейчас мне точно не до него, но выйти из комнаты хочется... Хочется найти Еву и поговорить с ней. И неважно о чём.

— А где сейчас Эля, знаешь? — тоже поднимаюсь я на ноги.

— Почитать хотела, — жмёт Стас плечами, направляясь к двери.

Я иду вслед за ним, но нас обоих останавливает механический женский голос, зазвучавший из невидимых колонок:

— Дорогие дети, просьба всех до одного собраться в общей гостиной. Сбор в общей гостиной, немедленно.

Мы со Стасом озадаченно переглядываемся и выходим в коридор.

Из других комнат тоже вываливают парни, но большая часть ребят уже и так находятся в гостиной. Там, у стены с объявлениями, стоит Лилия Александровна, следящая за порядком на этаже, несколько кураторов, в том числе и наш, и рядом с ними, что вызывает недоумение, девчонка лет шестнадцати, выглядящая одновременно и злой, и взволнованной.

Я останавливаюсь у стены напротив, скрестив руки на груди, и минут через пять гостиная заполняется людьми так, что и яблоку упасть негде. Все галдят, переговариваясь между собой, девчонки хихикают, посматривая на парней, а те в свою очередь ржут и обезьянничают.

Вскоре я нахожу взглядом Еву: она выглядит задумчивой, вцепившись пальцами в край бильярдного стола, на который опирается, и рассматривая носки своих кед.

— Все успокоились и посмотрели на Лилию Александровну! — командирует Станислав Викторович. — Тишина!

Женщина бросает на него благодарный взгляд и строго осматривает всех ребят:

— Пожалуйста, посмотрите налево и направо. Все видят своего соседа? Нет ли отсутствующих? Все здесь?.. Замечательно. Итак, сегодня случилось неприятность. Пять минут назад ко мне пришла Анжелика и сообщила... Анжелика, расскажи всем то, что сказала мне.

Девчонка вытягивается стрункой, задирает подбородок и произносит дрожащим от гнева и слёз голосом:

— Меня обокрали! Эта брошь — фамильная ценность нашей семьи! Её мне отдала бабушка перед своей смертью! Вы обязаны её вернуть! Это не шутки!

— Тише, Анжелика, — успокаивая, притягивает к себе девчонку кураторша. — Мы обязательно выясним, кто её взял, и вернём обратно.

Ребята вновь принимаются галдеть, переглядываясь между собой.

Воровство, значит. Интересно.

— Итак, воровать в месте, которое временно невозможно покинуть — несколько глупо, да? — спрашивает Станислав Викторович. — Потому, если вы таким образом решили подшутить над Анжеликой, то шутку пора закончить. Есть желающие в этом признаться?

Желающих не находится и через пару минут тишины.

— Хорошо, — кивает наш куратор. — Вы же в курсе, что мы можем обыскать каждую комнату, каждый ящик и чемодан? Брошь в любом случае найдётся. И тому, у кого она отыщется, не поздоровится. Все это понимают?

— Можно? — еле слышно спрашивает кто-то.

— Татьяна? Да, пожалуйста, говори.

— Я... — бросает девчонка осторожный взгляд на Еву. — Прости... Я... встретила Эльвиру у нашей комнаты... Возможно, она хотела так пошутить?..

— Когда ты её там встретила? — спрашивает куратор, пока все глаза обращаются к Еве.

Ева бледнеет и смотрит на Таню широко открытыми глазами, в которых читается вопрос: почему?

— Незадолго до того, как вернулась Анжелика и обнаружила пропажу, — тихо отвечает та.

Я перевожу на неё взгляд, удивляюсь, что она отводит от меня свой, и вновь смотрю на Еву, которая теперь тоже смотрит на меня. Мёд её глаз блестит отчаяньем и паникой.

Твою мать, что происходит?

— Таня, ты уверена в своих словах? — спрашивает Лилия Александровна. — Эльвира, ты была в комнате Тани и Анжелики? Что ты там делала?

— Я... я даже не представляю, где она находится! — возмущается Ева. Вполне искренне. — Тань, зачем ты врёшь, что мы встречались?

— Ты... — шепчет та, находясь на грани обморока: бледная, как мел, губы дрожат. — Ты сказала, что искала меня...

— Не говорила я такого!

— Эльвира, — берёт слово наш куратор, озадачено поглядывая то на неё, то на Таню, — если Таня что-то путает, что не исключено, ты не будешь против, если мы проверим твои вещи? Тебе ведь нечего скрывать, верно?

— Мои... Нет! Я не брала ничьей броши!

— Ты — воровка! — ревёт пострадавшая, гневно тыча в Еву указательным пальцем. — Верни мне брошь!

— Навозница повышена до воровки, — тихо усмехается кто-то в толпе.

— Тише, Анжелика, — держит кураторша за руку девочку возле себя. — Эльвира, это простая формальность. Мы убедимся, что пропавшая брошь не у тебя, и будем искать дальше.

— Никто не хочет сознаться, чтобы Эльвира могла избежать этой неприятной необходимости? — спрашивает Станислав Викторович, оглядывая всех пронзительным взглядом.

— Я не брала брошь, — шепчет Ева. — Не надо...

Почему она так не хочет, чтобы обыскали её вещи?

Я встречаюсь с ней глазами, вижу в них растерянность и страх. Она боится того, что у неё что-то найдут. Что-то, чего у неё быть не должно.

И это не брошь.

Это телефон.

Чёрт.

— Хорошо, — продолжает наш куратор. — Оставайтесь на своих местах. Эльвира, Татьяна и Анжелика, пройдёмте в комнату Эльвиры.

— Я тоже пойду! — заявляет Оксана, схватив Еву за руку. — Это и моя комната.

Куратор одним кивком головы и соглашается с Оксаной, и приглашает их всех следовать за собой. Моя старая знакомая тут же обнимает совершенно потерянную Еву за плечи и что-то шепчет ей на ухо. Та отстранённо кивает, и, прежде чем завернуть за угол, бросает на меня затравленный взгляд, чтобы произнести одними губами: это не я.

В комнате вновь воцаряется гвалт. Стас проталкивается сквозь толпу ко мне и нервно усмехается:

— Нет, ты в это веришь?

Я ничего не отвечаю, продолжая напряжённо всматриваться в коридор женской половины этажа.

— Я не верю, — продолжает Стас. — Нафига Эльке чья-то древняя брошь? Но и зачем Таньке врать, тоже не понимаю.

И я.

Стас замолкает и откидывается спиной на стену рядом со мной, копируя мою позу.

Минуты тянутся, как резина. Вынуждают злиться на своё медленное течение и задумываться о том, о чём задумываться не хотелось бы. Нет, она не могла взять брошь, но что будет, когда у неё найдут телефон? Очередное наказание? Её же не отправят за это домой? Мы... мы не можем расстаться вот так. После единственного поцелуя, который я забрал у неё силой...

Я должен извиниться. Поговорить с ней. Обсудить то, что ни с кем другим обсудить не могу. Да и не хочу.

Она нужна мне.

Нужна.

В гостиную возвращается Лилия Александровна. Одна.

— Ребят, расходитесь по своим комнатам. Мы всё выяснили.

— Так это она? — спрашивает кто-то. — Она взяла брошь?

— Нам что теперь нужно прятать все свои драгоценности?

— Эльвира уверяет нас, что не причастна к этой неприятности, — вынужденно отвечает кураторша. — Дальше будет разбираться директор. А кто переживает за свои драгоценности, может сдать их в камеру хранения. Будет меньше прецедентов.

— Я не понял, брошь нашли у Эли, Таня не врала? — широко открыв глаза и рот, недоумевает Стас.

— Да, — на мгновение закрываю я глаза, с досадой ударяя кулаком о стену. — Только это ещё ни о чём не говорит.

Я срываюсь с места, добираюсь до женского коридора, в котором застаю кураторшу и Таню.

— Что теперь с ней будет? — тихо спрашивает последняя.

— Это решит директор, Татьяна, — трогает женщина её за плечо. — Но скорее всего, её отправят домой и пустят в работу то обвинение, из-за которого она сюда попала. Здесь она не справилась, а отвечать за свои поступки необходимо. Ты же это понимаешь?

— Конечно, — кивает та, опуская взгляд, в котором что-то промелькнуло.

Досада? Страх? Или злорадство?

Лилия Александровна идёт дальше, а Таня поднимается глаза, видит меня, чуть вздрагивает, а затем бежит ко мне:

— Никита, представляешь, брошь нашли у Эльвиры! Под подушкой! Зачем она ей понадобилась? Она же такая хорошая и приятная девочка...

— Ага, — бросаю я и иду дальше.

Дверь в комнату Евы и Оксаны закрыта, и у неё стоит наш куратор, к которому и шла Лилия Александровна:

— Она готова?

Куратор видит меня и предупреждает:

— Никита, не нужно...

— Две минуты, — прошу я.

Он всматривается в моё лицо пару секунд, а затем поджимает губы и коротко кивает.

Я открываю дверь и прохожу вглубь комнаты, вслушиваясь в гневное рычание Евы:

— Я не настолько глупая, чтобы воровать и оставлять украденное под подушкой!

— Приходилось уже? — беззлобно хмыкает Оксана.

— Не то чтобы... — теряется Ева и резко оборачивается, когда Оксана видит меня и замечает:

— А вот и причина.

На лице Евы одно за другим меняются выражения: облегчение, страх, сожаление, смущение и досада. Ещё одно короткое мгновение, и в медовых глазах горит вызов. Наслаждаюсь им секунду, а затем быстро сокращаю расстояние между нами и крепко её обнимаю.

— Ты мне веришь, — едва слышно выдыхает она, расслабляясь в моих руках.

Ничего не отвечаю, обнимая её ещё крепче.

— Эльвира, пора, — звучит у меня за спиной. — Директор нас уже ждёт.

Ева неловко выбирается из моих рук, смотрит на меня секунду со смесью смущения и благодарности во взгляде, встряхивается, словно новорождённый феникс, от пепла и, гордо подняв подбородок, идёт вон из комнаты.

Её не сломить ни лживыми обвинениями, ни чем бы то ни было.

Невероятная.

Ну а мне... Мне остаётся лишь выяснить правду. Я не могу потерять её, когда только-только нашёл.

Поворачиваюсь к Оксане и спрашиваю:

— Причина?

Глава 19. Никита

— Что ты имела ввиду, Оксан?

Моя знакомая переводит на меня слегка недовольный взгляд и заявляет:

— Ты причина, Ник!

— Я, — хмыкаю я. — А подробнее?

Оксана раздражённо передёргивает плечами, проходит к одному из кресел и садится:

— Таня тобой очарована, если ты не в курсе.

— То есть она соврала о том, что встречала у своей комнаты Е... элю, чтобы привлечь моё внимание?

— Не тупи, Громов, — фыркает девчонка. — Таня собственноручно украла брошь и подложила её под подушку Эльвиры, ну а затем и соврала, что видела её у комнаты. Чтобы подставить. Чтобы избавиться от соперницы.

— Но... я не давал ей поводов думать, что у нас может что-то быть. Я с ней и не общался толком.

— Зато она в своих мечтах уже расписала ваше будущее, — выразительно ведёт бровями Оксана. — Можешь поверить мне на слово — ещё немного, и у меня появится аллергия на твоё имя. Как думаешь, Никите, понравится моё платье? — елейным голоском начинает она передразнивать подружку. — Как считаешь, Никита заметил новый блеск на моих губах, тот, что ты мне одолжила? Никита-Никита-Никита! И прошу заметить, я вовсе не искала её общества, чтобы бесконечно слушать о тебе, она сама решила таскаться за мной хвостиком и говорить-говорить... А когда мы наткнулись на ваш поцелуй, который, кстати, я не прочь с тобой обсудить, — играет девчонка бровями, — Таня и притихла. Она даже на ужин спустилась отдельно от меня, чему, впрочем, я тогда не придала особого внимания. Но теперь-то всё ясно.

— Да уж, — тру я лицо ладонью. — Ясно.

— Кстати, интересное замечание, — продолжает Оксана. — До того, как ты геройски уберёг нашу Танечку от падения, — помнишь, тогда перед этим вашим дурацким футболом, — она проявляла подобный интерес к Стасику. Возможно, у неё сдвиг на парнях, которые её почти не замечают.

Возможно.

Я прохожу к окну, но ничего за ним не вижу, думая, что делать. По сути, подстава глупая, если знать все подводные камни, о наличии которых мне сейчас рассказала Оксана. Неужели Таня и не подумала о том, что моя знакомая сможет её раскусить? Или ей не было до этого дела, потому что ни кураторам, ни директору знать о её чувствах ко мне неоткуда?

То есть расчёт был лишь на поимке с поличным?

Ладно.

Я разворачиваюсь к Оксане и спрашиваю:

— Директора навестить не хочешь?

— Думаешь, мне поверят на слово? — хмурится она. — Доказательства играют против Эли.

— Но ему будет полезно узнать об этом всём. Чтобы провести нормальное расследование, а не рубить сгоряча. Элю могут отправить домой без веской причины, понимаешь?

— А ты не хочешь, чтобы она уезжала, — хмыкает Оксана.

— А ты хочешь? — спрашиваю я грубо.

— Нет, конечно, — закатывает она глаза к потолку, а затем поднимается с кресла. — Пойдём. Я и сама думала об этом.

Мы выходим из комнаты, и Оксана, хмыкнув, спрашивает:

— Так вы с Элей теперь вместе?

— Не совсем.

— Как интересно... Но ты этого хочешь, да?

— Оксан, — бросаю я на её недовольный взгляд, мол, прекрати.

Девчонка лукаво улыбается и замечает:

— Какие же вы скрытные, Ник, но спасибо, что Эля хотя бы покраснела, когда я задавала ей те же вопросы!

— А ты слишком любознательная, — усмехаюсь я.

— Здесь очень мало развлечений, если ты не заметил, — наигранно тяжело вздыхает она.

Мы сворачиваем к лестнице и слышим оклик Стаса:

— Эй, вы куда?

Он догоняет нас на лесенках и спрашивает:

— Вы что-то придумали? Как помочь Эле? Что?

— Её подставила Таня, — отвечает Оксана. — Идём рассказывать об этом директору.

— Таня? Наша Таня? — недоумевает тот. — Но зачем?

— Спроси у Никиты, — усмехнувшись, бросает она на меня выразительный взгляд.

— Заткнитесь оба, — прибавляю я шаг, сворачивая в коридор второго этажа.

Я едва замечал Таню, к чему эти намёки? Не я виноват в том, что у девчонки не всё в порядке с головой.

Второй раз за этот вечер я мчусь по коридору не разбирая дороги. Но теперь у меня есть цель. Дверь кабинета директора. Её я и распахиваю без предварительного стука.

Все шесть пар глаз обращаются ко мне. Станислав Викторович усмехается и качает головой, Лилия Александровна хмурится, Анжелика выглядит оскорблённой такой наглостью, Таня ещё сильнее вжимается в спинку кресла, на котором сидит. Ева... В её медовых глазах горят любопытство и настороженность.

Я перевожу взгляд на Жевнова, сидящего за своим массивным столом и глядящего на меня заинтригованным взглядом, и твёрдо говорю:

— Эльвира не воровала брошь.

— Её нашли у неё под подушкой! — заявляет пострадавшая. — Она воровка! Все это видели!

— Надеюсь, у других побольше мозгов, чем у тебя, — зло бросает Ева.

— Спасибо, Эльвира, за столь ценное замечание, — усмехается директор, заставляя её покраснеть и опустить глаза, а затем обращается ко мне: — Никита, ты что-то видел? Что-то, что поможет нам разобраться в данной ситуации?

— Не я, — делаю я шаг в сторону, чтобы он мог увидеть мою знакомую. — Но у Оксаны есть что вам рассказать.

— Это занятно, — переводит он взгляд на Таню, которую буквально начинает трясти. Смотрит секунду, а затем просит присутствующих: — Будьте любезны подождать в коридоре, пока я побеседую с Никитой и Оксаной.

— Господи, но всё же очевидно! — с недовольством поднимается со своего стула Анжелика и указывает пальцем на Еву: — Она воровка, и её место в тюрьме!

— Вам всем там место, Анжелика, разве нет? — улыбается Жевнов. — Но вы здесь. Вам посчастливилось получить шанс на исправление. И будет разумно твердо убедиться в том, что Эльвира решила такой шанс упустить, верно?

Девчонка недовольно поджимает губы и выходит за дверь вслед за остальными.

— А он хорош, — шепчет рядом со мной Оксана. — Интересно, у него есть подружка?

Она хмыкает и, отравив свои блестящие волосы за спину, вышагивает к стулу перед директорским столом модельной походкой. Я едва не ржу и иду вслед за ней, предварительно ободряюще подмигнув Еве. Нет, я ни в чём не уверен, просто пытаюсь держать лицо.

Тоже присаживаюсь на мягкий стул, на котором до меня сидела Ева и скрещиваю руки на груди.

Жевнов едва заметной улыбкой отмечает для себя мою позу и обращается к моей подруге:

— Слушаю тебя, Оксана.

— Сердечные дела, Игорь Олегович, — обворожительно улыбается та и рассказывает всё то, что до этого рассказала мне.

Директор ни разу её не перебивает, слушает внимательно и с интересом. У меня складывается впечатление, что он даже веселится про себя. По крайней мере, его взгляд нет-нет да блеснёт лукаво. И когда Оксана заканчивает, Жевнов, вздохнув, откидывается на спинку своего офисного кресла и, приложив указательный и средний пальцы к подбородку, с интересом смотрит на меня.

— Что ж, я благодарен вам за то, что добавили мне понимания. — Он вновь облокачивается на стол и интересуется: — Вы в курсе, за какое преступление здесь Татьяна Каримова?

— Однажды я спросила у неё об этом, — равнодушно пожимает плечами Оксана. — Она не захотела рассказывать, и я решила не настаивать.

— Потому что проявила тактичность по отношению к другу или тебе безразлична судьба едва знакомого человека?

Оксана краснеет под пронзительным взглядом директора и ничего не отвечает, а Жевнов переводит взгляд на меня.

— Мы пришли к вам как к директору, — усмехаюсь я. — А не как к психологу.

— Виноват, — тихо смеясь, сдаётся он. — Но скажите, откуда такая уверенность в том, что Эльвира не совершала этого преступления?

— Я хорошо её узнал, Игорь Олегович, — дергаю я одним плечом. — У Эльвиры не было причин воровать брошь. Плюс она и правда не настолько глупая, чтобы прятать её под своей подушкой.

— Как вариант, она не думала, что правда раскроется так быстро и хотела перепрятать её чуть позже понадёжней.

— Она не воровала брошь, — повторяю я, сжимая зубы.

— Эльвира не похожа на воровку, — заявляет Оксана. — Она безразлична к украшениям, как и к собственному внешнему виду. Она... она словно выше всего материального. Зачем ей эта брошь? Откуда она бы вообще о ней узнала? А Таня живёт вместе с... Не помню я, как её зовут. И мне не стыдно, если что.

— Ранее я не пытался тебя пристыдить, Оксана, — улыбается директор. — Профессиональный интерес, не более. Итак, вернёмся к нашей проблеме, — кивает он. — Вы правы, всё сходится. Татьяна привыкла добиваться желаемого хорошо известным ей способом. Будь это внимание родителей, одобрение подруг или же интерес понравившегося мальчика. И наш случай не стал исключением. Клептомания — это болезнь, которую девочка использует себе на пользу, но с которой, увы, пока не готова бороться.

— Так она здесь за воровство? — искренне удивляется Оксана. — Тогда всё и так ясно! Зачем вы вообще нам морочите головы?

— Татьяне нужна помощь, — тихо замечает директор. — Я хотел понять, готовы ли вы ей её оказать.

— Каким образом? — спрашиваю я.

— Поговорите с ней. Дайте ей понять, что готовы поддержать её, если она сама во всем признается. Что это будет первым шагом на пути к выздоровлению.

— Вы смотрите на меня, — усмехаюсь я. — Хотите, чтобы я её обнадёжил? Чтобы она загналась на счёт меня ещё сильней?

— Нет, Никита, я жду, что ты будешь с ней честным, несмотря на то, что очень сильно хочешь помочь другой девушке. Как тебе задачка? Справишься?

— Вы странный, Игорь Олегович, — тихо замечает Оксана, с нотками восхищения и озадаченности в голосе.

Жевнов тихо смеётся и пожимает плечами, мол, что есть, то есть, и вновь смотрит на меня:

— Готов попробовать, Никит?

— Да.

Глава 20. Никита

Директор поднимается из-за стола, и мы с Оксаной вместе с ним.

— Я приглашу Татьяну сюда на пять минут, — говорит он, направляясь к двери. — Надеюсь, этого времени тебе хватит. Идём, Оксана.

Девчонка важно улыбается, заправляя волосы за ухо, и ободряюще касается пальцами моего плеча, прежде чем уйти.

Директор открывает дверь, выпуская её из кабинета, выходит сам и приглашающе ведёт рукой, обращаясь к Тане:

— Татьяна, не окажешь честь побеседовать пять минут с Никитой?

Девчонка выглядит взволнованной и совершенно потерянной. Она коротко кивает и, опустив глаза в пол, идёт в кабинет.

Я встречаюсь глазами с Евой и вижу в её взгляде вопрос: что происходит? Коротко ей улыбаюсь, поражаясь тому, во что меня умудрился втянуть Жевнов. Быть честным — значит, сказать Тане, что она не интересует меня как девушка. И я очень сомневаюсь, что это сподвигнет её к признанию о подставе.

Будет выгоднее прибегнуть к лёгкому обману, чтобы точно помочь Еве. Не обещать ничего, конечно же, просто намекнуть о том, что меня больше привлекают девушки, которые не боятся признать собственные ошибки. Надавить на её слабое место.

Как моя собственная мать давит на мои слабые места.

Чёрт, Жевнов, и правда хорош.

— Тань, — обращаюсь я к девчонке, как только дверь за её спиной закрывается. — Я знаю, что Е...элю подставила ты.

Она поднимает на меня глаза, в которых плещется страх, и выдыхает:

— Но... З-зачем мне это?

— Затем, что ты видела наш поцелуй. Тебе стало обидно и, возможно, больно оттого, что внимание уделяют ей, а не тебе. Ты ведь надеялась на моё внимание, так?

— Не... это неправда.

— То есть я тебе не нравлюсь?

— Нравишься! — неосознанно делает она шаг ко мне. — Ты очень добрый и заботливый.

— Тань, ты осознаёшь, что поступила подло?

— Я... я ничего не делала... — вновь опускает она глаза, обнимая себя за плечи. — В отличие от неё...

— Эльвира хороший человек, она не сделала тебе ничего плохого. Что касается меня... Мы не всегда получаем то, что хотим. Это правда жизни. Признайся в обмане, и директор не станет отправлять тебя домой. Он хочет тебе помочь. Мы всей командой тебя тоже поддержим, обещаю.

— Я зна... я никого не обманывала! — вдруг вздергивает она подбородок, сузив глаза. — Я... я, как и ты, считала Элю порядочной, но она не та, за кого себя выдаёт!.. Я име... Несколько человек видело брошь под её подушкой! Не под моей! Она.. она... тебе не подходит!

— Это решать не тебе, Таня, — цежу я, начиная злиться, но беру себя в руки и прошу: — Признайся сама. Оксана, Стас, наш куратор и сам директор знают правду. Чего ты добиваешься? Того, чтобы тебе перестали доверять? Ну отправят Элю домой, а дальше что? Ты думала об этом?

Девчонка не отвечает, обдумывая мои слова. Глаза бегают из стороны в сторону, словно она проводит только ей ведомые подсчёты, а затем взгляд становится прямым и вызывающим:

— Она виновна, а перестанут общаться со мной?

— Ты лучше меня знаешь, что она ни в чём не виновна, — держусь я из последних сил.

— О... — заикается она, но вдруг снова становится собой: опускает глаза в пол, обнимает себя за плечи и тихо говорит: — Вы правда не отвернётесь от меня, Никита?

Она играет! Твою мать, здесь всё серьёзнее, чем казалось на первый взгляд! Это настораживает, но я решаю разобраться с этим позже, цепляясь за её готовность признаться:

— Обещаю.

— И ты простишь меня? Простишь и попросишь Элю меня простить?

— Я не буду держать на тебя зла, да, но перед Элей тебе придётся извиниться самой.

— Думаешь, она поймёт меня? А ты меня понимаешь, Никита?

— Мы все постараемся это сделать, — киваю я.

— Хорошо.

Я выдыхаю и иду мимо Тани, чтобы открыть дверь. Мы не отвернёмся от неё, я говорил правду, но лишь потому, что за ней нужно приглядывать. Не понравились мне перепады её настроения.

Может статься так, что у девчонки биполярка.

На всякий случай нужно будет уточнить это у Жевнова.

Я отступаю в сторону, и кабинет постепенно наполняется людьми, а с ними под шумок проскальзывает внутрь и Безруков.

Я киваю директору, который вглядывается в меня вопросительным взглядом, и он, прокашлявшись, говорит:

— Как я понимаю, Татьяна хочет нам кое-что сообщить. Верно, Таня?

Девчонка коротко кивает, продолжая смотреть исключительно в пол:

— Мне очень стыдно, но я соврала. У меня болезнь. Клептомания... Я... я не властна над ней. Анжелика, это я взяла твою брошь, прости меня, пожалуйста...

— Ты... — открывает рот пострадавшая.

— Я не знала, что с ней делать, потому спрятала в комнате Оксаны и Эли, — на грани слышимости продолжает Таня. — Я испугалась, когда собрали всех ребят в гостиной, и не придумала ничего лучше, чем соврать... Эля, извини меня, я поступила очень подло... Я ужасный человек, прости-и-и...

Смотрите-ка, и я тут вроде как ни при чём.

Анжелика закрывает рот и резко разворачивается к Лилии Александровне:

— Я не намерена жить в одной комнате с ней, ясно?

— Анжелика-а, я... я не специ-ально-о... — льёт тихие слёзы Таня, дрожа всем телом.

Я смотрю на Еву, и по её взгляду на Таню понимаю, что она ей не верит. Не верит ей и Оксана, высоко вздёрнув брови. А вот Безруков проникся: на его лице застыло сочувствие.

Жевнов ловит мой взгляд и едва заметно кивает, мол, отличная работа, но не расслабляйся.

Либо он слишком проницательный, либо ему известно больше того, что он рассказал нам с Оксаной ранее. А может, и всё вместе.

— Татьяна, — доверительно произносит он, — спасибо, что рассказала правду. Уверяю, нам всем здесь известно, как тяжело бывает отказывать себе в пагубных пристрастиях. Также я уверен, что каждый в этой комнате тебя поддержит и не станет винить за то, над чем ты не имеешь власти. Вместе нам под силу помочь тебе справиться с болезнью, не замыкайся в себе, ладно?

— Спа-сибо, Игорь Оле-егович, — часто кивает девчонка, шмыгая носом.

— Я... Мне нет дела до помощи ей! — не успокаивается Анжелика. — Она украла дорогую мне брошь!

— Спокойно, Анжелика. Этот вопрос мы решим, обещаю. Ну а сейчас я попрошу наших кураторов проводить вас по комнатам. Время позднее, совсем скоро отбой. А Никиту с Эльвирой я провожу сам.

Мы с Евой переглядываемся, и я иду ближе к столу директора, пока народ выходит из кабинета. Не знаю, зачем он оставил Еву, но сам я не прочь с ним переговорить.

— Эльвира, — начинает Жевнов, как только мы остаёмся втроём, — как ты слышала, Татьяна нездорова, и я буду тебе безмерно благодарен, если ты отнесёшься к этому с пониманием и не станешь относится к ней хуже. Я понимаю, что ты пострадавшая сторона, что общаться с ней как прежде будет сложно, но важно не растоптать те побеги к выздоровлению, которые мы сегодня взрастили. Сделаешь мне такое одолжение?

Ева, скрестив руки на груди, продолжает хмуриться ещё пару секунд, а затем распрямляется во весь рост и кивает.

— И ещё... — вздыхает директор, оттолкнувшись от столешницы, на которую опирался ладонями. — Это общее собрание... Правда, конечно же, в скором времени выйдет наружу, но пока тебе предстоит бороться со слухами. Ты готова к этому, Эльвира?

— Пусть болтают, — дергает одним плечом Ева. — Мне всё равно.

— Бравада, — улыбается директор. — Но да, я вижу, что ты достаточно сильная. Просто пообещай, что обратишься ко мне, если станет совсем невыносимо, хорошо? Дверь моего кабинета всегда для тебя открыта.

— Ладно.

Я не сдерживаю короткую улыбку — Ева согласилась только потому, что так было проще. Идти в случае чего к директору она и не подумает.

— Спасибо. А теперь подожди нас с Никитой за дверью, пожалуйста. Мы недолго, обещаю.

Ева бросает на меня любопытный взгляд и выходит за дверь.

— Как ты слышал, Никита, чувства к тебе здесь совершенно не при чём, — улыбается директор с грустью во взгляде. — Татьяна — очень занимательный случай... Расскажи, пожалуйста, о чём вы с ней говорили?

Я усмехаюсь и вкратце пересказываю наш с ней диалог.

— У неё психических заболеваний нет? Биполярное расстройство например? — спрашиваю я в конце.

— О, так было бы гораздо проще, верно? — думая о чём-то своём, замечает он, а затем словно сбрасывает с себя остатки сна и смотрит мне в глаза: — Спасибо, Никита, за то, что помог девочке признаться. Мы продолжим с ней работать, а ты, если не сложно, приглядывай за ней по мере возможности.

— Обязательно.

— Что ж... Вы с Эльвирой справитесь без меня? Я имею в виду, прямиком в свои комнаты, не сворачивая с намеченного пути.

— Легко, — усмехаюсь я.

— Отлично, — улыбается Жевнов. — Доброй ночи, Никита.

— И вам.

Я выхожу за дверь, и Ева тут же оказывается рядом.

— Что происходит, Никит?

— Это ты верно подметила, — хмыкаю я, двинувшись по коридору вперёд. — Что-то происходит.

По дороге к лестнице я рассказываю о том, что происходило в последний час, делюсь всеми своими подозрениями по поводу Тани и предупреждаю её, чтобы она общалась с ней с осторожностью.

— А я всего-то хотела заработать денег, — замечает Ева, когда мы уже поднимаемся по лестнице. — Казалось, что может пойти не так?

— Ты слишком самоуверенная, — хмыкаю я.

— Нет, это вселенная меня испытывает, — горько смеётся она. — Даже издевается в какой-то степени. Книга, которую я сейчас читаю... Там есть о чём задуматься.

— Согласен.

Ева замирает на месте, вынуждая и меня остановиться, и, сузив глаза, всматривается в моё лицо:

— Ты знаешь, что я читаю?

Поймала.

— Да, я рассчитывал, что она тебя заинтересует, когда выдвигал её уголок, — улыбаюсь я.

— Я знала, что это сделал кто-то специально! — блестит мёд её глаз от восторга, а затем она смущённо отводит их и тихо произносит: — Спасибо, что поверил мне. Насчёт броши. У тебя были все основания меня подозревать... Но ты... Ты хороший человек.

— Как и ты.

Ева поднимает на меня осторожный взгляд и тихо говорит:

— Знаешь, во мне сидела твёрдая уверенность в том, что обвинение в краже разрешится. И мне правда нет дела до того, что будут болтать остальные после этого. Но я очень переживала о том, что подумаешь... ты. Не знаю почему. И я не уверена, что мне нравятся все эти ощущения. Я привыкла рассчитывать только на себя, понимаешь? Разве что за исключением проверенных временем друзей, но и они порой глупят. Тебе же... я доверилась почти сразу. Меня... меня пугает то, что между нами происходит, если происходит. Вот.

Я делаю шаг ближе к ней и беру обе её ладони в свои:

— Происходит. И я совру, если скажу, что сам не боюсь. — Я качаю головой и горько усмехаюсь: — Я немного нетерпелив, как ты успела заметить, но мне важно общение с тобой. Я больше не буду напирать, ладно? Доверимся злодейке-вселенной и посмотрим на то, что она нам ещё уготовила.

Ева несмело улыбается и кивает, а затем аккуратно вынимает свои руки из моих, продолжая движение, но на лесенке выше оборачивается на меня через плечо, лукаво улыбаясь.

— А ты сам читал «Дюну»?

— О да.

— Что скажешь?

Да, мне есть что сказать. Нам в принципе есть о чём поговорить. И это... это по-настоящему круто.

Глава 21. Ева

Даже у преступников бывают выходные. И это настоящее наслаждение...

Тебя не будит громкая музыка, усиленный микрофоном женский голос не зазывает на зарядку, можно даже завтрак проспать, затем проснувшись ровнёхонько к обеду.

Вот только Оксане нет дела до моих воскресных желаний...

— Эля! Эль, — теребит она меня за плечо. — Ты правда планируешь пропустить завтрак? Он начнётся через десять минут!

— Пусть начинается, — ворчу я, укрываясь одеялом с головой. — Кто я такая, чтобы этому мешать?

— Дурёха, завтрак самый важный для здоровья приём пищи за весь день!

— Я позавтракаю в обед, не переживай.

Оксана тяжело вздыхает и бросает прежде чем уйти:

— Ну как хочешь.

Да-да, именно так я и хочу: спать до бесконечности...

Дверь тихонько щёлкает, и я, перевернувшись на другой бок, пытаюсь вновь окунуться в ту негу беспамятства, которую так зверски оборвала моя соседка.

Но на ум приходят воспоминания о вчерашнем вечернем кинопоказе...

Полумрак зала... Попеременные взрывы хохота... Комментарии Никиты, сидящего рядом... Его горячий шёпот, обжигающий ухо... Он говорил исключительно по делу, в смысле — по фильму, а мы смотрели комедию, то есть это были шутки, но смеяться было чертовски сложно, потому что его близость смущала...

Каждый раз, когда он оказывался ко мне слишком близко, я вспоминала его поцелуй... Вспоминала его твёрдые пальцы у себя на затылке, тяжесть его тела, с которой он прижимал меня к стене, жадность его губ.

Поцелуй был настолько неожиданным, собственническим и агрессивным, что я и понять ничего толком не успела. Ни собственных ощущений, ни причин, что побудили Никиту меня поцеловать.

Казалось, ему просто нужно было куда-то девать злость, что им в тот момент владела. Что я просто оказалась под рукой. И мой первый в жизни поцелуй был не больше, чем оказание помощи страждущему, если можно так выразиться.

Тогда, после случая с кражей, Никита подтвердил, что между нами что-то происходит, пообещал не напирать... И может, это пресловутое что-то — дружба? Может, я надумала лишнего и переживать абсолютно не о чем?

Хоть бы.

Иначе, мы оба можем лишиться того удовольствия, что получаем от общения друг с другом.

Дружить гораздо безопаснее, чем...

Оказывается, в какой-то момент мне всё же удаётся уснуть, но уже в следующий миг я просыпаюсь от того, что ко мне на кровать кто-то бесцеремонно заваливается. Между стеной и мной. Да и в ноги тоже кто-то усаживается.

— Хватит спать, Веснушка, — обжигает кожу моего лба дыхание Никиты.

Моё сердце ускоряет бег, я осторожно приоткрываю один глаз и вижу напротив широкую улыбку, а со стороны изножья кровати раздаётся голос Стаса:

— Как можно дрыхнуть в день, когда можно заниматься тем, что душе угодно?

— Моей душе угодно спать! — возмущаюсь я, переворачиваясь на другой бок. — Так что кыш с моей кровати!

— Я же говорила, что это бесполезно, — насмешливо замечает Оксана, проходя к своей койке.

Никита приваливается своей грудью к моей спине, обнимая, и выдыхает мне на ухо:

— Твоя душа заблуждается в своих желаниях.

— Ник! — снова возмущаюсь я, пихая его локтем.

Парень ржёт и по ощущениям откидывается на спину.

— К твоему сведению, я уже пообещал Стасу с Оксаной, что мы с тобой обыграем их в бильярд. Они не поверили, представляешь? Так что поднимайся и пойдём доказывать им, что мы суперигроки.

Не открывая глаз, я закатываю их и ворчу:

— К твоему сведению, я никогда не играла в бильярд, так что не верят они в нашу победу не зря.

Оксана со Стасом смеются, а Никита усмехается:

— Рано радуетесь — я хороший учитель, всё под контролем.

Щёлкает дверной замок, а затем я слышу голос Тани:

— Ребят, кажется, сюда направляется Лилия Александровна!

Вот спасибо, поспала!

— Доигрались? — спрашиваю я, переворачиваясь на спину.

— Ставлю десять баксов, — шумно садится Никита, — что она её сама сюда и позвала.

Мы с Оксаной усмехаемся, а Стас хмурится:

— Я так и не понял, как теперь общаться с этой девчонкой.

— Разбирайся с этим за пределами нашей комнаты, — советую я, дергая из-под него одеяло. — Давайте, проваливайте отсюда!

Парни хохочут, но всё же освобождают мою кровать, Стас сразу идёт к двери, а Никита замирает возле меня и всматривается в моё лицо лукавым взглядом.

— Встретимся у бильярдного стола, спящая красавица? Я буду ждать.

— Иди уже! — указываю я ему рукой на дверь, чувствуя, как щеки опаляет жар. Нет, он просто невыносимый!

Этот гад смеётся, направляясь к двери, которую как раз открывает Лилия Александровна:

— Так! И что мы делаем в комнате девочек?

Никита вынуждает её отступить на шаг и, закрывая за собой дверь, весело произносит:

— Пригласили их сыграть с нами в бильярд. Это же не запрещено?

Что ему отвечает наш Цветочек, я уже не слышу, поднимаясь с кровати, качая головой и улыбаясь. Тут же чувствую, что что-то не так и натыкаюсь на пристальный взгляд Оксаны.

— Что? — сужаю я глаза.

— Ничего, — жмёт она плечами.

— Вот и отлично! — хмуро бросаю я и иду в ванную комнату. — И вообще, ты не должна была их сюда пускать!

— Костьми нужно было лечь на стражу твоего покоя? — смеётся она из комнаты. Я открываю воду и, глядя на себя в зеркало, передразниваю подругу. Пугаюсь, когда вижу её собственной персоной в отражении, но она разглядывает ногти на правой руке и приваливается плечом к косяку.

— Никита — классный парень, и, кажется, я перестаю тебя понимать, Эль.

— А что ты хочешь понять? — осторожно спрашиваю я, выдавливая на электрощетку зубную пасту. За неделю я так и не сообразила, чем она отличается от обычной, кстати. Ну вибрирует, а дальше что?

— Пару дней назад вы целуетесь так, словно вам крышу сорвало, из-за чего тебя чуть не отправляют домой, и на этом вроде как всё? По Нику видно, что он с этим не согласен, ты тоже мило краснеешь в его присутствии, но ведёте вы себя, как какие-нибудь закадычные друзья...

— Ничего по нему не видно, — ворчу я и сосредотачиваюсь на чистке зубов.

Правда, ненадолго, потому что Оксана на мою случайную фразу высоко поднимает свои идеальные брови:

— Господи, Эль, ты хоть раз пробовала с парнями заходить дальше дружбы?

Я снова чувствую жар у щёк, злюсь из-за такой реакции и сплёвываю пасту:

— Я здесь не для этого...

— А для чего? — фыркает Оксана. — Исправляться? Здесь скука смертная, и если бы я была на твоём месте...

— Я с удовольствием тебе его уступлю, — выразительно веду я бровями, обходя подругу. — Если хочешь.

— Меня не привлекают парни, которых не привлекаю я сама, — хмыкает она, следуя за мной к шкафу. — А наш Ник полностью сосредоточен на тебе одной. Разве ты сама этого не видишь?

Просто мы единственные друг для друга, с кем можем быть полностью откровенны, но рассказать об этом подруге я не могу... Мне в принципе очень жаль, что я не могу рассказать ей всего, потому что после того, что она для меня сделала, я чувствую себя обманщицей.

Впрочем, обманщица я и есть.

А что касается Никиты...

— Чем его поведение со мной отличается, например, от поведения Стаса? — спрашиваю я Оксану, закручивая волосы в высокую шишку. — Или от твоего? Что я должна видеть?

— Тяжёлый случай, — закатывает она глаза. — Ладно, разбирайтесь сами. Но если бы мне выпал шанс закрутить с кем-нибудь, скажем так, курортный роман, я бы оторвалась по полной...

— Вот именно, — ворчу я себе под нос, открывая створку шкафа и вынимая с полки футболку с шортами. — Курортные романы не для меня.

— Что ты там бормочешь, Эль? — поправляя перед зеркалом лямки своего сарафана, оборачивается ко мне подруга.

Я за считаные минуты переодеваюсь и натягиваю на ноги кеды.

— Ничего. Я готова, идём.

Оксана снова закатывает глаза и направляется к двери.

— Готова она... И ведь никаких усилий не прикладывает, чтобы очаровывать почти всех парней в округе...

У дверей в нашу комнату нас ожидает Таня... Улыбается нам робко и пристраивается рядом.

— Мы с Оксаной говорили мальчикам, чтобы они дали тебе поспать, но они такие упрямые...

— Спасибо, — киваю я, переглянувшись с Оксаной.

Не только Стас не понимает, как теперь с ней общаться. Её поведение против воли настораживает, но Никита пообещал ей, что ни один из нас от неё не отвернётся, если она признается в том, что натворила. Она призналась, вот и мы держим обещание, а заодно приглядываем за ней.

Что касается слухов...

Анжелика со скоростью света разнесла по общежитию правду о случившемся, но большинство сомневалось в её словах и продолжало обходить меня стороной. Остальная часть ребят стороной обходила Таню. Можно сказать, мы оказались в одной лодке. И если мне было плевать на то, что обо мне болтают, то Таня пыталась держать мину при плохой игре: давила на жалость, спирая всё на свою болезнь, и старалась держаться как можно ближе к нам. И особенно, ближе ко мне. Наверное, хотела дать понять всем вокруг то, что я не держу на неё зла, подразумевая, что и остальным держать его на неё не стоит.

Странная она, короче.

В гостиной уже полно народу, но бильярдный стол прочно оккупировали Стас с Никитой. Они самодовольно улыбаются нам, когда видят, и Ник, прежде чем отправится за кием, бросает осторожный взгляд на Таню. Он всегда так делает, стоит нам собраться всем вместе.

Я иду к Стасу и наблюдаю за тем, как он собирает шары в треугольную форму.

— Правда ни разу не играла, Эль? — улыбается он.

— Онлайн-игры считаются?

— О, так ты не безнадёжна! — смеётся он в ответ.

Я пихаю его плечом и встречаюсь глазами с Никитой. Нас разделяет целый бильярдный стол, но его взгляд обжигает, словно он провёл по моей щеке костяшкой пальца. Я тут же отворачиваюсь, но лишь для того, чтобы увидеть, как Оксана выразительно ведёт бровями.

Вот же прицепилась!

— Не забыла, Веснушка, что ты в моей команде? — вновь привлекает моё внимание Никита.

Я киваю и иду в его сторону, ощущая, как сердце ускоряет стук. И вот зачем оно так? Всё же нормально! Ничего особенного не происходит!

Перенимаю из рук Никиты второй кий и сжимаю его в пальцах, словно щит от ненужных волнений. Конечно же, он не помогает, когда Никита чуть склоняется ко мне и тихо говорит:

— По началу я буду вывозить нас обоих, но чуть позже всё равно дам тебе сыграть, договорились?

— Делай как знаешь, — передёргиваю я плечами.

Он хмурится секунду, а затем смотрит на наших соперников.

— Пусть разбивают слабые — вы.

— Ох-хо-хо... — дурачится Стас, наклоняясь над столом с кием в руках. — Сами напросились!

И у него реально выходит загнать шар в лунку с первого же удара. Оксана ликует, Никита снисходительно улыбается, а я... Я просто наблюдаю за игрой, почему-то жалея, что вообще на неё согласилась.

Стас загоняет ещё два шара подряд, но на третьем мажет, и за дело берётся Никита. Он не торопится, действует с умом и расстановкой, вынуждая Таню восхищённо хлопать в ладоши на каждый загнанный в лунку шар. Оксана на это незаметно закатывает глаза, Стас смотрит на Таню так, словно каждый раз видит её впервые, Никита едва заметно морщится, но ничего не говорит. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что тоже не прочь поаплодировать мастерству Громова, но тут же раздражаюсь, когда слышу хлопки Тани.

Последний шар Никита оставляет мне, как и обещал — специально промахивается. Таня почти искренне просит его не отчаиваться, на что он хмурится и встаёт рядом со мной. Очевидно, эта наигранность достала не меня одну.

Следующей играет Оксана. Она долго-долго прицеливается, не забывая думать о том, как выглядит в той или иной позе. Что, кстати, не мешает ей загнать два шара подряд. На третьем она, как и Стас, промахивается.

Вот и моя очередь...

Расклад непростой, и я почти уверена, что не попаду даже кием по шару, не то чтобы шаром по шару, да и ещё загнать второй в лунку. Не будем забывать, что я в принципе держу кий в руках впервые в жизни. Но я заставляю себя склониться над столом, растопырить пальцы на зелёном полотне и уложить конец кия между костяшкой указательного пальца и поднятым вверх большим. Целюсь. Но тут сбоку от меня вырастает Никита.

— Не спеши, Веснушка, — тоже наклонившись, шепчет он мне, поправляя руку, которая держит кончик кия. Зафиксировав её своей, он тянется другой к моей правой, почти накрывая моё тело своим. Я задерживаю дыхание, позволяя его пальцам скользнуть по широкому краю кия вместе с моими чуть дальше. — Вот так. А теперь бей.

Он тут же отстраняется от меня, а я делаю резкий выпад рукой. Кий задевает шар по касательной, заставляя того волчком сдвинуться на каких-то пару сантиметров. И то в мою сторону. То есть в противоположную нужной.

Честно? Меня никогда в жизни так не злили собственные неудачи, особенно если учесть мнимый вздох сочувствия Тани.

— Вот зачем ты ко мне полез?! — бросив кий на стол, разворачиваюсь я к Громову. — Я бы и сама справилась ничуть не хуже!

Ответ мне не нужен, потому я в то же мгновение бросаюсь к выходу на лестницу, слыша, как вслед за мной отправляется и вездесущая в последние пару дней Татьяна.

— Эля, куда же ты? Ты...

— Тань, отстать от меня, хотя бы на пять минут! — зло бросаю я себе за плечо, переходя на бег. — Не переживай, Никита за мной не пойдёт!

Мне нужен воздух. Пространство, свободное от всякого рода подозрений и неуместных волнений.

Нужно немного времени наедине с собой, чтобы заново вспомнить причину, побудившую меня сюда приехать. Да.

Глава 22. Ева

Я понимаю, куда я всё это время шла, только когда прихожу.

Конюшня.

Есть какая-то магия в лошадях, в их грациозности, скорости и, конечно, в их глазах. В них столько доброты, невинности и честности, что хочется глядеть в их темноту бесконечно. А наблюдать за тем, как они двигаются... В этих движениях невероятная легкость и безграничная свобода, несмотря на то, что они не могут уйти дальше ограждения.

Я подхожу ближе к деревянному забору, забираюсь на него с ногами и некоторое время просто наблюдаю за тем, как ветер и солнце играют в гриве у того или иного коня.

Затем я начинаю замечать и людей, которые заняты каждый своим делом. Кто-то чистит лошадям подковы, кто-то их шкуру, макая губку в ведро рядом, другие чистят денники, и я догадываюсь, что получше, чем это делали мы. Третий добавляет воду в поильную, четвёртый занимается кормом. И всё это контролирует наш весёлый старичок, не забывая подпрыгивать на месте почти на каждой своей фразе.

Взгляд на него возвращает меня в тот день, когда я впервые прокатилась верхом. С Никитой. И эти пять минут... наполненные восторгом и страхом, — не ужасом, нет, скорее, адреналин в своём чистом проявлении, — мне не забыть никогда.

И теперь вопрос.

Что меня смущает в остальном?

Почему я не могу решиться на прочие безумства, которые мне предлагает это невероятное место, чтобы запомнить их навсегда?

Ясно что — притворство.

Неделю назад я и подумать не могла, что мне будет стыдно кого-либо обманывать. Я ни на миг не задумалась, что буду иметь дело с людьми, которые вызовут у меня симпатию. Я была к ним предвзята, твердо уверенная в том, что дети здесь попросту избалованные, а взрослые этим пользуются, дабы набить карманы за счёт родительских денег.

Но Жевнов Игорь Олегович действительно хочет помочь этим малолетним преступникам, и некоторые из них действительно жалеют о содеянном и хотят исправить допущенные ошибки.

Невероятно, но факт.

Мне нравится общаться со Стасом и Оксаной — они клёвые. И с некоторых пор мне не нравится, что я их обманываю. Они не знают, кто я на самом деле, и наш обмен изначально не может считаться равноценным.

Что касается Никиты...

Между нами сразу всё было сложно. И с каждым днём не становится проще. Всё только запутывается и запутывается. Ясно, как день, одно — он мне нравится. Нравится больше, чем друг, больше, чем человек. Глупо отрицать очевидное. Вот только... Курортный роман? Мимолётные отношения без продолжения? Разве мне будет этого достаточно? А ему? Разве разумно начинать то, что закончится болью от расставания? Мне уже сейчас сложно представить свою прежнюю жизнь, в которой его не будет... Не лучше ли всё оставить как есть?

Ещё и Таня со своей симпатией к нему.

Наша осторожность с ней усложняет всё ещё больше.

Что она выкинет в следующий раз, если на одну безумную секунду допустить, что мы с Никитой будем вместе, не скрывая это от неё?

Впрочем, думать от этом опасно, а потому и не стоит.

Я спускаюсь с забора и бреду вдоль него. В траве шумит ветер, солнце обжигает кожу — в воздухе накаляется само лето, чтобы бесследно спалить сегодняшний день. Очередной день в месте, в котором я чужая...

И стать здесь своей мне не светит.

— Эля, девочка, здравствуй!

Я поднимаю глаза на весёлого конюха — надо же, запомнил имя! — и махаю ему рукой в ответ.

— Отдыхаете?

Я киваю, а мужчина весело продолжает, обращаясь к работникам:

— Ребятки мои, этого конокрада близко к лошадям не подпускайте!

Он смеётся, а я непонимающе оборачиваюсь себе за плечо и вижу Никиту. Вышагивает себе вальяжной походкой с широкой улыбкой на лице. Я тоже непроизвольно улыбаюсь и, отвернувшись, жду, когда он поравняется со мной.

— Как знал, что найду тебя здесь, — усмехается Никита.

— Откуда? Я сама не знала, куда иду, пока не пришла.

— Выходит, я успел узнать тебя лучше, чем ты сама себя знаешь, — пожимает он плечами. — Прогуляемся до леса?

— Давай, — киваю я, умоляя собственное сердце стучать помедленнее.

Мы не оставались наедине с того самого вечера, когда по дороге до гостиной обсуждали книгу, которую он мне так хитро подсунул.

Некоторое время мы просто молчим, вышагивая в каких-то паре сантиметров друг от друга, почти соприкасаясь руками, и я, после всех своих раздумий, невыносимо сильно хочу отступить хотя бы на шаг, но не могу. Словно меня удерживает рядом с ним неведомая сила. Более того, эта же сила проникает в мою голову и вынуждает представлять свои ощущения, если он вдруг возьмёт меня за руку. Вынуждает желать этого...

Я передёргиваю плечами и спрашиваю у Никиты, чтобы просто спросить:

— Ты теперь всегда будешь звать меня Веснушкой?

Никита усмехается и смотрит на меня в ответ:

— Так безопаснее.

— Боишься перепутать имена? — с долей грусти интересуюсь я.

— Что с тобой, Ев? — хмурится он, игнорируя мой вопрос. — Почему сбежала от всех?

Я отвожу глаза и сдерживаю порыв обнять себя руками, засовывая большие пальцы в лямки для ремня на шортах. Дергаю плечами, не представляя, что ответить.

— Хотелось немного побыть одной.

— А на меня за что наорала? — усмехается он.

— Чтобы больше не лез под руку, — тоже усмехаюсь я.

— Я помочь хотел, — лукаво улыбаясь, легонько пихает он меня плечом.

Я непроизвольно отшатываюсь и, конечно же, запинаюсь о торчащий в траве корень.

— Эй, — успевает меня поймать Никита, прижимая к своей гриди. — Осторожно...

Я как заворожённая смотрю в его потрясающие глаза и не верю. Не верю в то, что мы встретились лишь для того, чтобы расстаться. Не верю, что то, что я к нему чувствую, может быть мимолётным. Не верю, что однажды мне посчастливится встретить человека, хотя бы отдалённо похожего на него. Никита уникальный. Невозможный и притягательный.

— Ева... — произносит он одними губами, что приводит меня в себя.

— Не стоит, — часто моргаю я, выбравшись из его рук. — Идём дальше.

Никита ничего не говорит, продолжая движение вместе со мной, но я кожей чувствую возникшее между нами напряжение.

Уже под тенью деревьев Никита на пару шагов вырывается вперёд. А может, это я неосознанно отстаю. Разглядываю его затылок, широкие плечи и спину, рисунок татуировки на левой руке... Со мной такое впервые. Не то, что я пялюсь на кого-то, нет. То, что от взгляда на него повышается пульс, внутренности скручиваются в узелки и сердце громко бухает о рёбра.

— Я верю в любовь, — говорю я тихо, рассчитывая на то, что Никита меня не услышит. Страшно, что мои откровения окажутся для него глупыми и не нужными. — В настоящую, одну на всю жизнь. Потому и не встречалась ни с кем раньше, и не целовалась ни с кем... до тебя. Что уж там, я и не чувствовала ни к кому что-то подобное. Для меня это всё в новинку... Если ты понимаешь о чём я.

— Ева?

— Мм?

— Посмотри на меня, — двумя пальцами аккуратно приподнимает он мой подбородок.

Оказывается, я не заменила, как замерла на месте, и как Никита развернулся ко мне лицом, чтобы подойти. Всё это время я смотрела в землю.

Теперь же я смотрю в его глаза и вижу в их глубине нерастраченные нежность и тепло, чувствую на своих плечах жар его ладоней. Это лишает дыхания и кружит голову...

Никита коротко улыбается, но лишь губами, и тихо произносит:

— Ты мне нравишься, Ева. Так сильно, что я хочу быть рядом с тобой каждую минуту. И я тоже не испытывал ни к кому ничего подобного.

— Но... Так нельзя, — шепчу я. — Потому что мы оба знаем, что это не закончится ничем хорошим.

— Оба?

— Там, в реальном мире, ты и я вновь станем противоположностями.

— Ты опять за своё? — поджимает Никита губы.

— Разве я не права? — дергаюсь я, стряхивая с себя его руки. — Мы разные! Тебя напугает моя реальность, и я в твоей буду чужой. Мы обречены на провал!

— Зачем думать о том, что будет потом, — сверкает огнём его взгляд, — если мы нужны друг другу сейчас? Никто не знает, что нас ждёт в следующую минуту, Ева, но ты почему-то берёшься рассуждать о будущем.

— Это несложно, — бросаю я, скрещивая руки на груди.

Как он может не понимать очевидного?!

— То есть всё? На этом и закончим?

Нужно произнести твёрдое и уверенное «да», но мне становится страшно оттого, что он сразу после него развернётся и уйдёт. Недалеко, конечно, мы же все отбываем срок на территории, которая огорожена высоким забором, но мысль, что Никита станет холоден ко мне, что мы не сможем обсудить ту же чертову книгу заставляет меня в нерешительности закусить нижнюю губу и медлить с ответом.

О, это просто невыносимо!

— Понятно, — усмехается он и идёт к ближайшему дереву, чтобы усесться на траву под ним. — Иди сюда. Присядь.

Я снова медлю, но спустя минуту всё же решаюсь и осторожно присаживаюсь сбоку от него.

Никита долго молчит, всматриваясь вдаль, а затем, усмехнувшись, отрывает травинку и начинает вертеть её в своих пальцах:

— Я стал виновником аварии, в которой серьёзно пострадал человек. Отец завёл новую семью, матери от меня нужны лишь деньги. И не тому, и не другой не нужен я сам. Я считал, что просто назло отцу хотел разбить его любимую тачку и не справился с управлением, потому что был смертельно пьян, но разговор с Жевновым... Чёрт... Этот непростой мужик заставил меня задуматься о том, что я хотел навредить и себе. В первую очередь — себе. Как считаешь, сойду я за самоубийцу? — невесело смотрит Никита на меня.

— Нет... — ошарашенно выдыхаю я. — Ты... ты не пострадал тогда?

— Ни царапины, — снова усмехается он, отворачиваясь. — Вышел из дымящейся тачки, как-то додумался позвонить в скорую, а затем просто вызвал себе такси и поехал домой.

— Пьяного Бог бережёт, — коротко улыбаюсь я. — Так моя бабушка говорила, когда отец уходил в очередной запой и долго не появлялся дома. Что... что с тем, для кого ты вызвал скорую? Он сейчас в порядке?

— Да, чему я безмерно рад... — Никита вновь поворачивается ко мне и спрашивает: — Но знаешь, почему я тебе всё это рассказал?

— Почему?

— Потому что не представляю на твоём месте другого человека, с кем бы я мог быть настолько же откровенным. Тебе не понравится то, что я скажу дальше, но... Плевать мне на наши якобы разные реальности. Ты мне нужна, Ева, и этот факт тебе оспорить не удастся.

Ты мне нужна...

Я не понимаю, как происходит то, что происходит дальше.

Но вот я чуть поворачиваюсь в сторону Никиты, тянусь рукой к его руке, а в следующее мгновение наши лица встречаются на середине того расстояния, что нас разделяло. Мой короткий вздох, наполненный страхом свободного падения. Его — глубокий и шумный. Ещё один миг — глаза в глаза...

И я закрываю веки, чтобы мгновенно почувствовать тепло чужих губ на своих и задохнуться от невероятных ощущений...

Глава 23. Ева

Этот поцелуй отличается от прошлого...

Никита не давит, не забирает моё дыхание силой. Скорее, он делится своим. И словно пробует мои губы на вкус, позволяя и мне делать тоже самое. И мне нравится то, что я чувствую.

Столько нежности, тепла и остроты... Непередаваемо.

Проходит всего секунда или целая вечность, но вот Никита отстраняется и чего-то ждёт.

— Открой глаза, Ев.

А, этого.

Я слушаюсь и фокусирую взгляд на расширенных зрачках напротив, которые вытеснили почти всё серебро радужки. Интересно, и мои глаза сейчас выглядят так же?

Почему-то меня это смущает, и я отвожу взгляд.

— Ты такая милая, — тихо смеётся Никита. — Иди сюда.

Он опирается спиной на ствол дерева и утягивает меня в свои объятия. Сжимает крепко-крепко, касается губами моих волос и тихо произносит:

— Кажется, я счастлив...

— Мы об этом пожалеем, — ворчливо замечаю я и разворачиваюсь спиной к его груди, укладывая ладони на его колени. — Правда... целоваться с тобой здорово, чего уж там.

— Обращайся в любое время, — усмехается он, целуя меня в щёку.

Я улыбаюсь и прислушиваюсь к своим ощущениям. Катастрофы не произошло, небеса не разверзлись и не обрушили на меня свою кару. Ну это пока, конечно. А сейчас... Сейчас сидеть в объятьях Никиты волнительно приятно.

Я на секунду закусываю нижнюю губу и выдыхаю:

— Ладно. Твоя взяла. Но...

— Какое ещё «но», Веснушка? — преувеличенно строго спрашивает Никита.

— То, что носит имя Таня, — легонько щипаю я его бедро и поднимаю лицо вверх, чтобы видеть его глаза. — Как с ней поступим?

— Хороший вопрос, — хмурится он, глядя вдаль. — Ей нельзя доверять, но и скрываться от неё я не намерен.

— Значит, она опять что-нибудь выкинет, — снова ворчу я.

— И мы будем готовы, — шепчет он мне на ухо, вызывая мурашки на коже.

Я жмурюсь от удовольствия и ловлю себя на мысли о том, что сплю. Вот сейчас на мою старую кровать запрыгнет Ромка, я проснусь и пойму, что эта невероятная неделя была всего лишь сном.

Чтобы переубедить себя, я пересаживаюсь на колени лицом к Никите, кладу ладошки на его грудь и долго рассматриваю его красивое лицо, чтобы затем тихо спросить:

— Это правда происходит?

— Я и сам не верю своему счастью, — напряжённо отвечает он, пальцами заправляя за ухо выбившуюся из шишки прядь моих волос. Ладонь он так и оставляет на моей шее. — Даже не думал, что поездка сюда обернётся чем-то настолько хорошим.

Он вдруг отталкивается от дерева и замирает в сантиметре от моего лица:

— Скажи, Ева... Скажи, что тоже рада здесь быть...

— Конечно рада... — выдыхаю я, обнимая его руками за шею. — Мне до сих пор страшно, но... сопротивляться своим чувствам я больше не хочу.

— А что хочешь? — шепчет он у моих губ. — Прямо сейчас?

— Нетрудно догадаться...

Стук сердца буквально за секунду набирает сумасшедшую скорость оборотов, шумит в ушах и крови, а дыхание учащается.

— Скажи...

— По... поцелуй меня, Никита.

Я чувствую его улыбку у своих губ, а в следующее мгновение он вынуждает меня лечь на спину и сам наваливается сверху. Тяжесть его тела рождает в моём собственном новую волну незнакомых чувств. Я цепляюсь пальцами в его волосы на затылке и почти умираю оттого, что он до сих пор тянет с поцелуем.

— Ник...

— Ты по-настоящему сводишь меня с ума, Ева, — горячо шепчет он мне на ухо.

Я хочу что-нибудь ответить, но тут Никита цепляет пальцами край моей футболки и медленно ведёт ладонью по коже под ней, вынудив меня задохнуться от ошеломительных ощущений. Вместе с этим он жадно набрасывается на мои губы...

Теперь он целует меня глубже, с силой стискивая свои пальцы у меня на коже.

Не знаю, что чувствует он, а я готова буквально расплавиться в этой невероятно интимной близости...

А ещё я готова целоваться с ним хоть целую вечность.

Но несмотря на шум в ушах, на лавину чувств, что нас обуревает и сжигает дотла, мы оба слышим это.

Хруст сухой ветки.

Как гром среди ясного неба.

Никита смотрит в сторону звука, я тоже задираю голову. Из-за деревьев выходит парочка, держась за руки, и девчонка, увидев нас, ойкает и, хихикая, тянет своего парня в сторону. Тот тоже замечает нас, улыбается широко и салютует двумя пальцами Никите.

Да уж...

Мы с Никитой переглядываемся, и меня вдруг пробирает невероятной силы смущение, от чего я прячу лицо в ладонях.

И тут громко урчит мой желудок.

Ещё лучше!

Стыд смешивается с неконтролируемым весельем, и мы оба начинаем хохотать.

Никита прижимается лбом к моему плечу и, всё ещё посмеиваясь, говорит:

— Хотел бы я, чтобы это означало голод по мне, но... — Он садится на колени и протягивает мне руку: — Ты всего лишь не завтракала. Пойдём на обед.

Мне всё ещё неловко от всей ситуации в целом, но я не уверена, что готова покинуть это место.

Хотя есть и правда хочется.

Никита помогает мне встать и отряхнуть одежду от веточек и земли, я тоже стряхиваю с его футболки щепки от коры дерева. Я первой отправляюсь в обратную дорогу, но Никита быстро ловит меня, обнимая одной рукой за плечи, и прижимается губами к моему виску. Я неловко улыбаюсь и обнимаю его в ответ за талию.

По дороге до главного корпуса мы с Никитой болтаем о разных глупостях, шутим и смеёмся. Что хорошо помогает мне расслабиться.

Ровно до того момента, как мы не начинаем собирать на себе любопытные взгляды ребят.

— Может, не стоит наши отношения совать всем под нос? — тихо спрашиваю я у Никиты.

— Смущают взгляды?

— Ужасно...

— Ладно, но только ради твоего спокойствия, — улыбается он, а в следующий миг смачно целует меня в губы и отпускает. — Готово!

— Ты невыносим, — качаю я головой, ощущая, как горит всё лицо.

Может быть, я не создана для отношений? Иначе, как объяснить, что наедине с Никитой я чувствую себя комфортно, а сейчас, когда кругом полно народу, мне жутко неловко?

Я осторожно смотрю на Никиту, когда мы входим в здание. Он выглядит расслабленным и вполне довольным. Впрочем, он наверняка не новичок в отношениях... А я... Мне до него далеко. К сожалению.

Чёрт, не сделала ли я глупость?

Нет.

То, что происходило в лесу... когда мы были одни... когда весь остальной мир потерял для меня какое-либо значение...

Нет, такое точно нельзя назвать глупостью.

Это наше. Чувства и ощущения, которые мы разделили на двоих. Которые принадлежат нам одним. Так и должно быть. Да.

А делиться этим с остальными... Может быть, со временем я и научусь не быть такой эгоисткой и затворницей. А может, Никита научит меня своему наплевательству.

Мы заходим в столовую, приветствуем Оксану и Стаса, которые уже сидят за привычным столом, моя соседка при взгляде на нас слишком понимающе улыбается и что-то говорит Стасу. Тот хмыкает и тоже смотрит слишком понимающе. Я, конечно же, краснею, чем окончательно выдаю себя с потрохами, но не расстраиваюсь. Скрывать ещё что-то от этих двоих желания нет, да и бессмысленно.

— Тани за столом нет, — говорю я Никите, вдруг чувствуя раздражение.

— Да, я заметил, — хмурится он в ответ.

Мы набираем себе еды, отменный вкус которой я уже начала принимать как должное, и идём к ребятам за стол. И не успеваем мы сесть, как Оксана преувеличенно равнодушно замечает:

— Свершилось, значит.

— Оксан, пожалуйста, — закатываю я глаза, подхватывая пальцами первый пакетик с сахаром.

— А Таня почему не с вами? — спрашивает Никита, прежде чем Окс успевает открыть рот.

Отвечает Стас, пожимая плечами:

— Сказала, что хочет погулять и даже не расстроилась, что мы не хотим составить ей компанию.

И как раз в этот момент она входит в столовую, и что-то в её взгляде на нас мне не нравится. Как и информация о том, что она изъявила желание погулять, когда ни меня, ни Никиты не было поблизости.

Я пристально слежу за тем, как она берёт себе еды и направляется к нам. Слежу, как она опускает на стул напротив меня, как, не поднимая глаз от подноса, тихо произносит: «Привет, ребята», как приступает к еде. Я не отрываю от неё глаз, когда ребята начинают обсуждать то, что нам приготовили для задания на следующую неделю.

Потому от меня не ускользает, как её плечи немного расправляются, словно она расслабилась, оставшись незаметной. Словно... быть Тихоней ей выгодно.

Интересно, может быть так, что всё это время она лишь притворялась таковой?

И тут она осторожно, из-под ресниц, смотрит на меня. Удивляется, что я смотрю в ответ, и в её взгляде всего на мгновение вспыхивает злость, которую она, впрочем, быстро прячет за робкой улыбкой.

— Где гуляла, Тань? — спрашиваю я, кажется, перебивая что-то рассказывающего Стаса.

На мой сжавшийся кулак на столешнице ложится ладонь Никиты, успокаивая. Таня это видит и явно едва сдерживает себя от ехидной улыбки, но от следующей реплики удержаться не в силах.

— Представляете, наткнулась в лесу на парочку, которая чуть ли не занималась тем самым!

При этих словах, сказанных осуждающим шёпотом, она округляет глаза и почти правдоподобно краснеет.

Знаю, что она могла иметь ввиду ту вторую парочку, но уверена, что она говорит о нас с Никитой.

Она. Всё. Видела.

Стояла за каким-нибудь деревом и наблюдала за нами.

— И как? — холодно интересуюсь я. — Понравилось смотреть?

— Что? — мечется её взгляд по ребятам, словно она не понимает, о чём я спрашиваю. — Я сразу же пошла в другую сторону! Это же... Некрасиво!

— Хватит! — вскипаю я, подскакивая на ноги. — То, что ты творишь... Довольно. Сначала подставляешь меня, затем и продохнуть не даёшь, следуя по пятам, а теперь следишь. Ты вообще нормальная, Тань? Что ты задумала? Что тебе от нас нужно?!

— Тише, Веснушка, — обхватывает мои пальцы своими Никита.

Я смотрю по сторонам, вижу, как несколько пар глаз уставились на меня, и это злит ещё сильней. Снова смотрю на Таню и напряжённо предлагаю:

— Давай, Тань, будь честной хотя бы раз за всё это время.

— Я... я тебя не понимаю, Эля...

— Эль, правда не стоит, — просит Стас.

— Серьёзно? Носимся с ней, как с инвалидом, а она всего лишь пудрит нам мозги. И с меня хватит.

Я отцепляю пальцы Никиты от своих и иду вон из столовой.

Меня бесит, что то, что должно было остаться между нами, наблюдал кто-то третий. Тем более она. Та, с которой я могу провести параллель с собой.

Я ведь тоже здесь пудрю всем мозги.

Глава 24. Ева

Следующие дни выдались непростыми.

Во-первых, я упрямо игнорировала Таню и вместе с тем старалась общаться с остальными не так близко. Словно мой обман ударит по ним не так сильно, если я немного отстранюсь.

Во-вторых, началась неделя футбольных соревнований.

Утром наша команда номер семь убиралась в камере у смертников (уток), а по вечерам выигрывала матчи.

Да, несмотря на распри на первой тренировке, мы отлично сработались, когда каждый занял своё место. Конкретно я стала вратарём. И неплохим. Всего один пропущенный мяч за пять игр.

Сегодня состоялся финальный матч — и это в-третьих.

А ещё это о наших отношениях с Никитой.

Мне по-прежнему было некомфортно проявлять свои чувства на виду у всех. А когда мы в редкие моменты оставались наедине, меня преследовало дурацкое чувство, что за нами кто-нибудь да следит. Знаю, что это были мои тараканы, но поделать ничего не могла. Воспоминание о том, что тогда за нами наблюдала Таня, не давало мне покоя.

И Никита не выдержал.

Наша команда выиграла у команды номер четыре. Финал! Болельщики ревели на трибунах! Мы ликовали! И Никита... Пока остальные обнимались, он... целовал меня. Нет, я вовсе не была против. Победа, да и сам поцелуй и мне вскружили голову, но...

Команда номер четыре.

В ней играли те самые ребята, с которыми я повздорила сначала на лестнице, а потом и на озере.

Именно они стали отпускать шутки ниже пояса на наш с Никитой поцелуй. Понятное дело, что их разозлил проигрыш, но здесь уже не выдержала я.

Смущение за секунду обернулось в злость, и я уже не помнила себя, кинувшись на главного осла.

Прежде чем меня от него оттащил всё тот же Никита, я успела разбить парню нос.

Видели бы вы взгляды окружающих...

Слышали бы вы с какой болью и непониманием в голосе Никита спросил, что со мной происходит...

Возможно, вы бы тоже предпочли сбежать.

В дверь комнаты кто-то вежливо стучит, отвлекая меня от сумбура в мыслях. Видеть кого-либо я не горю желанием, потому упрямо поджимаю губы и молчу. Но Станислав Викторович всё равно приоткрывает дверь и произносит:

— Я обязан тебя наказать, Эльвира, уж извини.

— Валяйте, — бросаю я, подтягивая колени к груди и обнимая их руками.

Куратор проходит вглубь комнаты, останавливается напротив окна и разворачивается лицом ко мне:

— Эльвира, ты уже не в первый раз бросаешься с кулаками на человека. Скажи, ты и раньше плохо контролировала свои эмоции, или на тебя так повлияло соседство?

На последнем слове он улыбается, намекая, что шутит по поводу Оксаны и причины её здесь прибывания, но меня это не трогает.

— Мне жаль, что я так поступила. Что насчёт наказания?

— Как давно ты общалась со своим психологом?

— А это здесь причём?

— Ответь на вопрос, пожалуйста.

— На прошлой неделе. Эта была занята футболом, если вы забыли.

— Да, всё верно, — кивает он. — Что ж... Наказание не будет строгим, как-никак, но мы выиграли турнир по футболу. Чему я искренне рад. И за что благодарен каждому члену команды, в том числе и тебе, Эля. Завтра с утра отправляйся в конюшню и работай там до обеда.

— Так мало? — удивляюсь я.

— Не хочу тебя лишать времени подготовки к предстоящим танцам, — улыбается куратор. — Но я попрошу Игоря Олеговича плотнее проработать с тобой контроль эмоций на ваших будущих встречах. Меня беспокоит твоё поведение, Эля. С учётом того, что в твоём деле нет ни слова о чрезмерной агрессии — беспокоится логично, верно? Со мной ты вряд ли станешь обсуждать личные проблемы, но подумай о том, чтобы обсудить их с профессионалом, хорошо?

Теперь мне окончательно становится стыдно. И страшно.

То, что я творю, может раскрыть мой обман раньше времени.

И вдруг становится так удивительно, что я продержалась столько времени, даже не пытаясь скрыть ото всех своё собственное «я».

Чёрт.

— Хорошо, — выдыхаю я в ответ на вопрос куратора.

Он коротко улыбается и, кивнув, выходит из комнаты. Но одна я остаюсь ненадолго. Минуты через две в комнату входит Оксана.

— Ну ты и дала жару, подруга!

Я досадливо морщусь и упираюсь лбом в колени:

— Я поступила ужасно...

— Нет, я тебя не осуждаю, но с кем я завтра буду покорять танцпол, если тебе из-за этого проступка запретят идти на танцы?

— Лучше бы запретили, — ворчу я. — Но нет, я всего лишь немного поработаю в конюшне.

— О, это настоящее облегчение! Итак, ты идёшь на ужин?

— Нет, не хочу.

— Попробовать стоило, — хмыкает Окс. — Тогда пойду отвлекать нашу Танюшу, чтобы она не позвала сюда Лилию.

Я непонимающе вздергиваю голову, но успеваю увидеть лишь то, как за Оксаной закрывается дверь. Впрочем, мне совсем не до её таинственных замечаний. Сейчас мне стоит подумать о том, как не натворить новых бед и продержаться в этом месте ещё чуть больше двух недель...

Но мне вновь не позволяют остаться со своими мыслями наедине.

И на этот раз это Никита.

Сердце больно бьёт в грудь и начинает стучать на предельной скорости. Я сильнее обнимаю колени и стараюсь не думать о том, что я по-настоящему без ума от этого парня.

— Привет, — произносит он тихо и садится на край моей кровати. — Так ты расскажешь мне о том, что с тобой происходит?

— По всей видимости, пытаюсь себя раскрыть, — отвечаю я с досадой. — Ну знаешь, преступник желает быть пойманным, и всё такое.

— Хочешь отсюда уехать?

— Нет, конечно, но... я и не стараюсь для того, чтобы здесь остаться.

— А стараться — это...

— Не быть собой, — пожимаю я плечами. — Не язвить, не играть в футбол, не реагировать на провокации, не драться, не заводить друзей и не...

— Не встречаться с парнем? — глухо договаривает за меня Никита.

— Да, — отворачиваюсь я. — Ты и сам всё понимаешь.

— Далеко не всё, — горько усмехается он, поднимается на ноги и проходит к окну. Всматривается в даль пару мгновений, а затем разворачивается ко мне, сжав руки в кулаки: — Но кое-что, да, я понимаю.

— И что же? — спрашиваю я осторожно.

— Ты отталкиваешь меня только потому, что до сих пор боишься. Не доверяешь ни мне, ни себе. Ты трусиха, Ев.

— Я боюсь не этого! — возмущаюсь я. — Я боюсь подвести Эльвиру!

— Оправдание, — бросает он зло и отворачивается.

— Да как... — подскакиваю я на ноги. — Ты сам всё видел! Отношения — это не моё! Я лишь подставляю себя!

— А может, ты и права, — замечает он, не оборачиваясь.

— Я права!

Никита резко разворачивается ко мне и сужает глаза:

— Не в этом, а в том, что преступник желает быть пойманным. Наверняка для тебя проще свалить отсюда, чем позволить себе чувствовать. На полную, всем сердцем. Не оборачиваясь на других.

— Ты меня не слушаешь! Я не могу подвести Эльвиру! Не могу подвести себя! Мне нужны эти деньги, ты сам это знаешь!

— Деньги? Я дам тебе денег, — пожимает он плечами, засунув руки в карманы шорт. — Без проблем.

— Хочешь мной заменить свою мать? — спрашиваю я прежде чем подумать, и прикусываю язык.

Никита на секунду прикрывает глаза, словно справляется с болью, что я ему причинила, а затем обхватывает пальцами мои плечи и рычит:

— Я хочу заменить тобой всё! Да, возможно, это неправильно, но я хотя бы не боюсь признать то, что чувствую к тебе. Мне не страшно влюбиться в тебя, Ева. Не страшно признаться в этом всему миру. Не страшно видеть, что ты этому сопротивляешься. Знаешь почему? Ты — моя. И этого ничего не изменит. Даже ты сама.

— Ник...

— Заткнись, Ева, — выдыхает он и впивается в мои губы.

Привычный мир вдруг переворачивается с ног на голову и начинает кружиться.

Ещё секунду назад я хотела прекратить это всё, а сейчас сильнее жмусь к Никите.

Он нужен мне.

Он важнее Эльвиры, важнее денег. Он важнее всего на свете.

Почему я раньше этого не понимала? Всё просто. Всё до смешного просто. А моё сопротивление? Не больше, чем попытка сбежать. В очередной раз.

Наверное, я никогда не решала проблемы. Я давала им бой, а затем сбегала. Очень умно и смело, ничего не скажешь.

Там, на поле, я чувствовала такую эйфорию от победы, что когда Никита меня поцеловал, я приняла это как должное, даже не вспомнив, что на нас смотрит полная трибуна зрителей. А затем испугалась собственных ощущений... И поступила, как обычно поступаю.

Никита прав — я трусиха.

Хочу отстраниться, чтобы попросить прощения и сказать о том, какая я глупая, но Никита лишь рычит мне в губы и, перекрутившись на месте, грубо впечатывает мою спину в стену. Подхватывает меня за бедра и вынуждает обнять ногами его таз. Напирает. Целует яростно и жадно. Заставляет задыхаться. И перестать думать.

Пожалуй, так даже лучше.

И я отпускаю себя. Отвечаю на поцелуй с теми же яростью и жадностью. Наслаждаюсь его прикосновениями на грани сладкой боли. Дышу им. Цепляюсь за него, словно иначе утону.

Впрочем, именно этого я и хочу — утонуть в нём, в нас, в этом мгновении на двоих.

Я — его, а он — мой. Это невероятно, но Никита мой. Навсегда.

Не замечаю, как моя спина оказывается на кровати. Никита быстро снимает с себя футболку и вновь набрасывается на мои губы. Ощущение его горячей и обнажённой кожи под моими ладонями выбивает из меня дух. А его жёсткие пальцы на моей груди окончательно лишают меня рассудка.

Мы оба здесь и сейчас сходим с ума.

И я и под дулом пистолета не скажу, что буду потом об этом жалеть.

Никита набрасывается на кожу моей шеи, жалит её своими губами, опускается ниже. Пальцами стягивает с моего плеча лямку майки, сжимает её в кулаке. Сквозь ткать целует грудь...

Я уже не в силах терпеть этот накал ощущений, потому выдыхаю со стоном.

Что заставляет Никиту заглянуть в мои глаза.

Одно безумие встречается с другим.

— Я ещё никогда не... — с трудом выдыхает он.

— Всё хорошо, — киваю я.

— Нет, — качает он головой. — Это неправильно. Прости меня.

Никита поднимается на ноги, вызывая в моих душе и сердце целую бурю протеста, быстро надевает футболку обратно и смотрит на меня:

— Это случится, но не назло тебе или мне. Мы оба... ещё не готовы. Прости.

И он уходит, оставляя мне лишь непонимание и безмолвие равнодушных стен.

Я сажусь, поправляя лямку на плече, и смотрю на закрывшуюся дверь невидящим взглядом.

Что мы только что чуть не натворили?

Чёрт, свихнуться можно.

Но... Зато я кое-что поняла.

Я влюбилась в этого парня по уши. И мне больше не страшно это признать.

Глава 25. Ева

— Боже! Почему ты раньше ни одно из них не носила?

Я перевожу взгляд от разложенных на моей кровати разнообразных платьев на Оксану и отвечаю честно:

— Не знала, что они у меня есть.

— Как это? — тут же хмурится подруга. — Ты не сама собиралась?

— Мне помогали, да, — снова смотрю я на платья.

— Что ж, — встряхивается Оксана и подхватывает в руки чёрное короткое платье с бежевой вставкой впереди и кружевным чёрным узором поверх неё, — это платье в самый раз с теми босоножками на высокой танкетке.

— Считаешь?

— Господи, не верю, что ты такая тёмная. Я уверена, Эля, надевай!

— А ты... Окс, ты мне с макияжем поможешь? — скованно спрашиваю я, перехватывая из её рук платье и прижимая его к груди.

— Не могу понять, как ты устраивала вечеринки, даже не представляя, как на них выглядеть...

— Ладно, проехали, — бросаю я, злясь на саму себя.

— Не капризничай. Конечно, я тебе помогу. Не с Таней же мне покорять танцпол.

Я облегченно улыбаюсь и начинаю собирать остальные платья, чтобы убрать их обратно в чемодан.

Сегодня мне как никогда хочется выглядеть хорошо. Для Никиты. Который, между прочим, весь день держался со мной как-то холодно. После вчерашнего, я думала, всё будет иначе, но он словно избегал меня. Потому на предстоящих танцах я хочу признаться ему в том, что поняла вчера. Хочу сказать ему, что готова идти до конца. Рядом с ним. И плевать на весь остальной мир.

Примерно через час я буквально не узнаю себя в зеркале... Даже не знала, что могу быть такой... красивой. И утончённой. И длинноногой...

Поистине, одежда и макияж делают нас другими людьми.

И я не знаю, хорошо это или плохо.

Впрочем, сейчас я довольна всем. Правда, переживаю о том, как оценит мой вид тот, ради кого я старалась.

— Видишь? — обнимает меня со спины Оксана. — Ноги длиннющие — то, что надо!

— Спасибо, — искренне улыбаюсь я, встречаясь с ней глазами в зеркале.

— Всегда пожалуйста, — глухо отвечает она и всматривается в меня странным взглядом. Но недолго: — Теперь жди, когда и я превращусь в такую же красотку!

Я смеюсь и киваю.

На себя Оксана тратит гораздо меньше времени, но качество от этого вовсе не страдает — опыт, как никак. Мы покидаем нашу комнату, держась под руки и пребывая в отличном расположении духа. И я ловлю себя на мысли, что счастлива, что мне в соседки досталась именно эта девчонка.

По дороге встречаем Стаса, который прихорошился ничуть не меньше всякой девчонки. Он оглядывает меня с ног до головы восхищённым взглядом, который ужасно меня смущает, кстати, и выдаёт:

— Как ты умудрялась так долго прятать от нас свои длинные ноги?

— Иди ты, — против воли улыбаюсь я.

— Шикарно выглядишь, Эль.

— Не одна она, если что, — хмыкает Оксана.

— О, а ты, как всегда, на высоте, Оксана. Если не вспоминать утренние зарядки, конечно.

— Не заметил мои шпильки, остряк?

— Боюсь-боюсь! — хохочет Стас.

— А где Никита? — осторожно спрашиваю я, когда мы начинаем спуск по лестнице.

Стас жмёт плечами и, кажется, прячет улыбку, отвечая наиграно равнодушно:

— Сказал, что найдёт нас уже там.

— Так он ещё в комнате?

— Нет, он ушёл раньше. Какие-то дела с директором.

— О, Игорь Олегович... Мечтаю с ним потанцевать! — замечает Оксана. — Как думаете, он согласится?

— Всё возможно, — хмыкаю я.

— Сладкое чувство предвкушения... Тоже предвкушаешь танец с Никитой?

— А как иначе?

Мы смеёмся, и уже вскоре находим торжественный зал, в котором в прошлую субботу мы смотрели кино. Сейчас здесь всё иначе. Полумрак помещения разбавляют пляшущие световые огни; громко играет современная музыка; ребята, все как один нарядные, снуют туда-сюда или стоят группками у столов с угощениями и напитками. В воздухе буквально пахнет праздником, великолепием и беззаботной жизнью.

Что странно — несмотря на то, что я впервые так выгляжу и впервые на подобном мероприятии, я совсем не чувствую себя... чужой.

Я рада, что со мной друзья, рада находиться здесь именно с ними. А совсем счастлива буду, когда увижу Никиту и расскажу ему о своих настоящих чувствах.

Вот только где же он?..

И тут совсем, как в кино, народ расступается, и моим глазам предстаёт пианино и мой парень за ним...

Музыка смолкает, а у инструмента появляется Жевнов собственной персоной с микрофоном в руках. Но я смотрю исключительно на Никиту. Он улыбается мне. Лукаво и загадочно. Тяну Оксану со Стасом ближе. Если Никита собирается играть, то я хочу быть в первых рядах!

— О, Игорь... Олегович выглядит потрясающе, да? — шепчет мне на ухо Оксана.

Я киваю, сосредотачивая внимание на словах директора:

— Мы покорили экватор, мои маленькие преступники! С чем я вас и нас и поздравляю. Впереди предстоит ещё много работы, но столько же осталось позади. Спасибо тем, кто старается, кто стремится стать лучше, чем он был вчера. И спасибо тем, кто не старается — это держит нас-взрослых в тонусе.

По залу проходит волна смеха, а директор, улыбнувшись, продолжает:

— Итак, многие из вас — талантливые люди. И мне по-настоящему радостно, когда вы тратите свою энергию на творчество, а не на пакости. Отличный этому пример — Никита, который выразил желание сыграть нам сегодня на пианино. Прошу, Никита.

Я затаиваю дыхание, не в силах отвести глаз от Никиты. Он... Такой классный в обычных на вид джинсах и рубашке с закатанными рукавами. Ему до невозможности идёт пианино! Словно он родился за этим инструментом.

Потрясающий.

И мой.

О... эта мысль сводит с ума, ускоряет стук сердца и приятно будоражит кровь.

Песню я узнаю с первых аккордов и, кажется, не красиво открываю рот от удивления и восхищения.

Shallow*.

А затем Никита начинает петь, не отрывая своих невероятных глаз от моих. И то, что он поёт... Про меня. Про него. Это про нас...

"Скажи мне кое-что,

Нашла ты в этом мире счастье своё?

Иль нужно что-то ещё?

Нечто другое, что ты ищешь давно?

Я тону,

Все хорошо, а перемен вновь хочу волну,

А в дурные дни,

Себя боюсь, но свет твой греет в груди.

Скажи в ответ мне всё,

С той пустотой внутри ты делаешь что?

Откройся, ведь тяжело

Тянуть свой крест самоотверженно?

Я тону,

Все хорошо, а перемен вновь хочу волну,

А в дурные дни,

Себя боюсь, но свет твой греет в груди.

Мы глубоко и все глубже ныряем,

У нашей любви нет дна.

Ударяя по волнам, им не достать нас,

У нас велика глубина.

У наших чувств есть глубина,

И не страшна нам любая волна.

У наших чувств есть глубина,

Неважно, какая волна."**

— Хочешь испортить все мои старания? — шепчет мне на ухо Оксана. — Но да, я бы тоже расплакалась от чувств, если бы мне спели красивую песню.

Я смотрю на подругу, только сейчас понимая, что по моим щекам действительно скатываются слёзы, и вижу её искреннюю улыбку. Моё сердце буквально трещит по швам от наполнившей его нежности. Я порывисто обнимаю Оксану, и с комом в горле шепчу ей:

— Спасибо за твою дружбу, Окс.

Подруга тихо смеётся, обнимая меня в ответ, а сбоку раздаётся голос Стаса:

— Эй, я первый с тобой подружился!

— Знаю, блондинчик, — улыбаюсь я и притягиваю его к нам, чтобы тоже обнять. — Вы очень классные, ребят.

— Это мы и без тебя знаем, — самодовольно заявляет Оксана, и мы снова тихо хохочем.

А в следующее мгновение в воздухе тает последний аккорд мелодии...

Я отпускаю ребят и иду прямиком к Никите, который поднимается из-за рояля. Внутри меня плещется столько ошеломляющих чувств, что им нужен выход. А он один. Поцеловать его прямо здесь и сейчас. И я целую своего невероятного парня, обнимая его за шею. Никита в ответ прижимает меня к себе сильней, и по залу вместе с аплодисментами разносятся свист и улюлюкания.

Мы смеёмся, не разрывая объятий.

Вечер настолько потрясающий, что становится немного страшно, но я гоню эти мысли прочь. Немного отстраняюсь и заглядываю в глаза, в которые влюбилась с первого взгляда.

— Это не случайность, верно? Мы должны были встретиться вновь.

— Рад, что ты наконец это осознала, — улыбается Никита. — И у меня для тебя комплимент: выглядишь умопомрачительно, Ева.

— Спасибо...

Мы вновь касаемся губ друг друга, но кто-то третий обхватывает пальцами мою кисть и тянет от Никиты:

— Успеете ещё, а сейчас танцевать!

Я хохочу вместе с Оксаной и успеваю перехватить Никиту за руку, чтобы и его затащить на танцпол. Наш блондинчик уже там и вовсю дрыгается под оглушительную музыку. Мы к нему присоединяемся.

Пляшущие огни, веселье, смех друзей и улыбка дорогого сердцу человека — этот вечер я не забуду никогда. Обещаю себе.

Мы балуемся, хохочем и танцуем несколько песен подряд, да так, что становится невыносимо жарко, и наконец тот, кто отвечает за музыку, жалеет нас и включает медленную композицию.

Оксана, сузив глаза, осматривается вокруг, жутко напоминая охотящуюся львицу, а когда видит «жертву», кивает самой себе и бросает нам напоследок:

— Пожелайте мне удачи!

— Удачи! — смеюсь я, а в следующий миг оказываюсь притянутой в объятья Никиты.

Он прижимается губами к моему уху и шепчет, рождая мурашки на моей коже:

— Потанцуешь со мной, Веснушка?

— С удовольствием, — шепчу я в ответ.

Никита широко улыбается мне, и эта улыбка — наполненная искренней радостью и безумно обаятельная — сжимает моё сердце, рождая в груди сладкий трепет и тепло.

Мы начинаем медленно кружиться вокруг своей оси, не отрывая глаз друг от друга. Никита ведёт меня очень умело, и я не чувствую неловкости оттого, что танцую медленный танец впервые в жизни. Я в принципе в этом месте много чего испытала впервые в жизни. И всегда рядом был Он. Тот, кто открылся мне и смог отрыть меня для себя. У наших чувств действительно есть глубина. Та, что связывает двух разных людей крепкой и незримой нитью, чтобы превратить их в единое целое.

И как бы ни закончился этот вечер, неделя или исправительный сезон в целом, я и Никита будем знать, что мы есть друг у друга.

Что может быть лучше этого?

Я улыбаюсь Никите в ответ и укладываю голову ему на плечо, на что он сильнее прижимает меня к своему телу и касается губами моих волос. Безумно хорошо. И по-настоящему чудесно.

Через пару мгновений я открываю глаза и не сдерживаю ещё одной радостной улыбки — Оксане удалось вытащить директора на танец! Ищу в толпе Стаса, по пути наткнувшись на острый взгляд... Тани. Досадливо поджимаю губы, стараясь не думать о плохом, и вижу друга, танцующего самим с собой... Он специально старается выглядеть покомичней и добивается своей цели — я хохочу, обращая и внимание Никиты на это забавное зрелище.

— Я хочу им рассказать, — смотрю я в глаза своему парню. — Оксане и Стасу. О том, кто я такая и почему здесь.

— Уверена?

— Да, не хочу их больше обманывать.

— Тебя это давно гложет, да? Тогда это верное решение. Лишь бы они не оказались из болтливых, — улыбается он.

— Буду на это надеяться, — улыбаюсь и я.

Никита касается моей щеки и гладит её подушечкой большого пальца:

— Ты такая красивая, Ев. Даже несмотря на отсутствие моих любимых веснушек.

— Уже думала, не заметишь, — шучу я, а затем выдыхаю с чувством: — Ник, кажется, я тебя...

Мне мешает договорить смолкшая музыка и раздавшийся за этим усиленный микрофоном голос директора:

— А у нас ещё один сюрприз!

— Запомни эту мысль, — шепчет мне Никита, разворачивая нас к большому экрану, у которого стоит Жевнов. — Через пару минут продолжим.

Я улыбаюсь и киваю, обнимая его одной рукой за талию, а Игорь Олегович тем временем продолжает:

— И на этот раз нам его подготовила Татьяна. Прошу.

Таня, скромно улыбаясь, идёт к директору и берёт из его руки микрофон, а к нам спешит Оксана.

— Эта сумасшедшая лишила меня последних пары минут танца с мужчиной моей мечты, представляете? — жалуется она. — Интересно, что она приготовила?

— Очень интересно, — хмурясь, киваю я.

Мы с Никитой озадаченно переглядываемся и вновь смотрим на Таню, которая глазами ищет кого-то в толпе. Как выясняется следом, искала она меня.

— Эльвира, не откажешься мне помочь в знак той дружбы, что была между нами? — ласково интересуется она.

Я сильнее прижимаюсь к Никите, даже не планируя двигаться с места. Но тут сзади раздаётся гнусавый голос:

— Советую подойти к ней, Ева.

Я испуганно смотрю себе за плечо, и не я одна, кстати, и вижу разбитый нос на лице с высокомерным выражением.

Чёрт, откуда этому придурку известно моё настоящее имя?!

— Тебе вчера было мало, подошёл за добавкой? — рычит ему Никита.

— Твоя подстилка ещё заплатит мне за то унижение! — выплёвывает он.

— Как ты её назвал? — дергается Никита в его сторону, но я мешаю ему схватить того за грудки.

— Не надо, Ник. Нам не нужны проблемы, — выразительно смотрю я на него.

Он сцепляет зубы и кивает через силу, а я продолжаю:

— Я выйду к Тане, хорошо? Обещай, что не наделаешь глупостей.

— Ты уверена, что стоит?

— Они знают, как меня зовут, — напряжённо шепчу я ему и, поцеловав его в щеку, иду к экрану.

— Спасибо большое за отзывчивость, Элечка! — скромно улыбается мне Таня и протягивает руку: — Постой со мной, пожалуйста, а то я стесняюсь.

Я заставляю себя взять её за руку и, разворачиваясь лицом к зрителям, шиплю ей:

— Что ты задумала, Тань?

— Чуточку терпения, подружка, — отвечает она мне тихо, и её взгляд блестит превосходством, а затем Таня обращается в микрофон к остальным: — Я приготовила вам интересную историю о бедной девочке, которая обманывала всех вокруг.

Я дергаюсь, но Таня усиливает хватку пальцев на моих, а за её спиной вспыхивает экран.

И на нём моё фото...

Я стою в окружении пустынной стройплощадки в потрёпанной толстовке, уперев руки в боки, а под подошвой моих стареньких кед находится не менее старенький футбольный мяч. Мои голые колени разбиты, а лицо запачкано грязью, но я улыбаюсь, словно только что выиграла мировой футбольный матч.

Впрочем, так я себя и чувствовала в тот далёкий день. А фото оставила на память. В своём, чёрт возьми, телефоне!

Я обращаю свой яростный взгляд на Таню, и та мне сладенько улыбается, продолжая говорить:

— Жила-была бедная девочка, у которой из развлечений был лишь дворовый футбол. И звали эту девочку красивым именем...

— Ты рылась в моих вещах?! — подаюсь я к ней. — Ты...

— Тсс, ты услышишь эту историю вместе со всеми, подружка, — ухмыляется Таня. — И звали эту девочку красивым именем Ева. Долгое время жила она в нищете вместе со своим маленьким братцем...

Я вновь смотрю на экран: предыдущее фото сменилось другим. Теперь это было селфи с Ромкой на моей железной кровати. Я резко выдыхаю и осматриваюсь вокруг. Встречаюсь глазами с Никитой, который выглядит не добрее меня самой, а затем... натыкаюсь на ошарашенный взгляд Стаса. Оксана тоже выглядит не менее удивлённой.

Я опускаю глаза, борясь с подступающим к горлу комом.

Я хотела, чтобы они обо всём узнали, но, чёрт, не таким образом!

— ...А затем придумала план, как нажиться за счёт ничего непонимающих и добропорядочных людей! Убедила Эльвиру Королёву, свою первую жертву, уступить ей место с красивым названием «Золотой городок», да ещё и плату за это попросила. И вот она здесь. Обманщица и воровка!

— Не неси чушь! — бросается к нам Никита, но его перехватывает наш куратор. Я встречаюсь с последним взглядами и вижу в глазах мужчины непонимание и осуждение. Слёзы катятся из глаз уже без моего разрешения.

Только вот... я не воровка!

— Какого хрена ты на меня наговариваешь? — стерев слёзы с глаз, рычу я на Таню.

Она отбрасывает мою руку, как что-то мерзкое, и делает шаг назад.

— Несмотря на твой обман, я хотела с тобой дружить, Ева. Даже взяла на себя твою вину за воровство броши моей соседки! Но ты отвернулась от меня, как только выдалась такая возможность! Я мучалась, зная правду, она просилась на свет, после того как ты со мной поступила. И я не выдержала. Люди здесь должны знать, что ты не та, за кого себя выдаёшь!

— Я не воровала эту дурацкую брошь!

— А то, что ты не Эльвира Королёва, тоже будешь отрицать?

Я сжимаю зубы и кулаки, сдерживая себя из последних сил. Как? Как она узнала о подмене? О деньгах? Кто ей мог это сказать?!

И я вдруг понимаю...

— Довольно, девочки, — вырастает возле нас Жевнов, забирает у Тани микрофон и обращается к ребятам, многие из которых злорадно улыбаются, а другие выглядят шокированными и удивлёнными: — Мы во всем разберёмся, а вы продолжайте наслаждаться вечером танцев. Миш, включай музыку. — Директор смотрит на нас с Таней по очереди и говорит: — Обе в мой кабинет. Сейчас же.

____________

*Мелководье (саундтрек к фильму "Звезда родилась")

**перевод песни: Александр Васильченко

Глава 26. Ева

Таня смеряет меня высокомерным взглядом и, победно улыбнувшись, первой отправляется на выход из зала. Её плечи расправлены, подбородок высоко поднят, а походка грациозная и уверенная.

Похоже, я здесь не одна из тех, кто не за того себя выдаёт.

— Эльвира, — напоминает мне о себе директор и приглашающе ведёт рукой.

Я досадливо поджимаю губы и отправляюсь следом за мнимой Тихоней, но через минуту нам преграждает путь Никита.

— Таня врёт, — заявляет он Жевнову. — Я знал Эльвиру и до «Золотого городка», то, что несла эта чокнутая — полная чушь.

Сердце болезненно сжимается оттого, каким взволнованным и напуганным выглядит тот, в кого я без памяти влюблена. Его попытка меня спасти... Нежелание со мной расставаться... Это больно ранит. И пугает. Потому что мне уже ничего не сможет помочь.

Таня решила мою судьбу.

— Как я сказал ранее, — трогает плечо Никиты директор, — мы во всём разберёмся.

— В чём тут разбираться? — сбрасывает тот с себя чужую руку. — Эльвира не обязана терпеть все эти лживые обвинения! Сколько можно? Разве вы сами не видите, что Таня всего-навсего сумасшедшая?

— И фото я сделала в Фотошопе, так? — влезает «Тихоня», гаденько улыбнувшись. — Ты с самого начала знал, кто она такая, и прикрывал её! Она не должна быть тут! Она обманщица и воровка!

— Заткнись! — бросается к ней Никита, но директор успевает его перехватить, и тогда он ей рычит: — Если ты добьёшься своего, я не дам тебе здесь спокойной жизни. Обещаю.

— Никита, не усугубляй ситуацию, — просит директор и отпускает его. — На этом всё, нам пора идти.

Я обхватываю пальцы Никиты своими, жду, когда он на меня посмотрит, и киваю ему. Взглядом обещаю, что всё будет хорошо, говорю, что мне тоже больно и страшно, что не хочу с ним расставаться, но... Нам придётся попрощаться.

— Нет, Веснушка... — застывают в его глазах слёзы.

Я снова киваю и, сглотнув ком в горле, тихо прошу его:

— Передай нашим друзьям, что мне очень жаль, хорошо? И спасибо тебе за всё, Никита...

— Нет... Не прощайся со мной...

— Пойдём, Эльвира, — обхватывает своими пальцами моё плечо Жевнов и тянет от Никиты.

Мне приходится отпустить его пальцы, и это кромсает мою душу на болезненно острые кусочки...

Я не замечаю путь до кабинета директора, погрязнув в собственной боли и в боли Никиты, что видела в его невероятных глазах. Но, заняв стул напротив директорского стола, я прихожу в себя. Мне нужны ответы. Я обязана узнать, каким образом эта «невинная овечка» погубила моё будущее.

И Жевнов предоставляет мне такой шанс.

— Посидите тут пять минут, у меня есть одно срочное дело, а затем мы обо всем поговорим.

Мужчина скрывается за дверью смежной комнаты, а я поворачиваюсь на стуле в сторону Татьяны:

— Теперь ты можешь быть откровенной? Можешь честно рассказать, для чего всё это устроила?

Таня медленно переводит взгляд на меня и ещё медленнее пожимает плечами.

— Терпеть не могу таких, как ты. Тех, кто не ударит и пальца о палец, а всеобщее внимание приковано к ним. Ты даже ничего особенного из себя не представляешь. Не стараешься понравиться. А они... Эля-Эля-Эля! А ты даже не Эля! — фыркает она. — И не смогла как следует притвориться ей. Паршивой актрисе здесь не место.

— А ты, значит, актриса великолепная, и здесь место тебе одной?

— Именно, — выразительно ведёт она бровями.

— Выходит, Таня-Тихоня — это твоя роль? Но зачем тебе кого-то играть?

— Нет, я здесь не по той же причине, что и ты, — насмехается она. — Мне просто нравится играть роли. Практика, если хочешь. И в будущем я стану актрисой, из-за которой будут драться режиссеры-продюсеры.

— Если тебя не посадят за воровство, — усмехаюсь я. — Ведь твоя клептомания — не выдумка. Ты действительно больна, верно?

— Это мелочь, — отмахивается она. — Люблю сувениры, добытые с риском. Мой личный сорт наркотика под названием «Адреналин». Когда у тебя есть все возможности, трудно найти занятие, которое по-настоящему заводит. Ой, тебе ведь неизвестно, что такое иметь всё, что захочется.

— Ты права — неизвестно. Но и ты со своими возможностями имеешь далеко не всё.

— И чего же у меня нет, по-твоему?

— Судя по всему, сердца, — хмыкаю я. — Но я не об этом. В твой жизни отсутствует искренность и правда, а соответственно, у тебя нет друзей и нет человека, который бы мог тебя полюбить.

— Всё это у меня будет, как только ты свалишь отсюда.

— Решила сыграть меня? — насмешливо поднимаю я брови.

— Я хорошо тебя изучила, — снова жмёт она плечами.

— Тебе никто не поверит, но... дело твоё. Мне другое интересно: как ты узнала обо мне? Понятно, что о деньгах и подмене ты выяснила, хорошенько прошарив мой телефон, который, потакая своей натуре, украла. Но как ты о нём узнала? Случайно нашла, когда копалась в моих вещах?

— Нет, я осматривала твои вещи, как раз чтобы его найти. Вы с Никитой такие болтливые! И даже не заботитесь о том, чтобы вас никто не услышал.

— Не помню, чтобы мы говорили о телефоне в лесу, где ты за нами подглядывала, — поджимаю я губы.

— Но наверняка помнишь, где рассказывала Нику о том, что его потеряла? — гаденько улыбается она, подняв одну бровь.

Чёрт.

Трибуны на футбольном поле. Ей известно обо мне почти с самого начала! Даже удивительно, что она так долго держалась!

— Почему же ты сразу не рассказала всем обо мне, а решила подставить меня с кражей?

— Тогда я только-только задумалась о том, что с тобой не так. Но избавится от тебя хотелось уже тогда. Не вышло, и я решила не торопиться, выяснить всё и добыть доказательства. Теперь моё имя будет очищенно, и я постараюсь, чтобы оставшиеся две недели здесь прошли в приятной компании твоих друзей и твоего парня.

— Я бы на твоём месте, Татьяна, на это надеяться не стал.

Таня вздрагивает и оборачивается себе за плечо. Я тоже смотрю на директора, который, улыбаясь, идёт к своему столу.

— Занятная у вас беседа вышла, девочки, — садится он за стол, откидываясь на спинку офисного кресла спиной и потирая пальцами гладковыбритый подбородок.

— Вы... — теряется Таня. — Вы подслушивали?!

— Хитрость присуща нам всем, Таня, не только тебе. Кто-то прибегает к ней из прихоти, а кто-то, и это мой случай, из необходимости. Я две недели пытался тебя разгадать, но получилось у меня это только тогда, когда я воспользовался тем же методом, что и ты. Уж прости моё малодушие.

Я не могу сдержать улыбки.

Да, сегодня я покину это место. Я не хочу. Мне больно оттого, что так вышло, но... Я чувствую невероятное облегчение, что вместе со мной «Деревню-сити» покинет и эта актрисулька.

— Итак, Таня, я официально заявляю, — облокачивается директор на стол, — что помочь тебе наш «Золотой городок» не в силах. Тебе необходима шоковая терапия, скажем так, и настоящее заключение под стражу, боюсь, твой последний шанс. Эта не болезнь, — это дно, которого ты достигла, потакая своим прихотям. И выбраться оттуда ты можешь только в том случае, если сама этого захочешь.

— Но...

— Никаких «но», моя дорогая. Твои вещи уже собирают, а машина, которая отвезёт тебя прямиков в полицию, уже подана к подъезду. На этом всё. Будь добра посидеть в другой комнате, пока я побеседую с Евой.

— Вы! — подскакивает она на ноги. — Вы ничтожный самодур! Вы не имеете права сажать меня в тюрьму! Я не позволю! Мои родители не позволят! Они засудят вас и закроют это место навсегда, слышите?! Навсегда!

В кабинет врывается наш куратор и встаёт перед Татьяной.

— Таня, всё кончено. Пойдём.

— Нет! Вы не имеете права!

— Знала бы ты сколько молодых людей говорили тоже самое в этом самом кабинете, — вздыхает директор, пока ЭсВэ насильно провожает Таню в смежную комнату. — Возможно, удивилась бы.

Я со сладким чувством злорадства наблюдаю за тем, как за их спинами закрывается дверь, а после поворачиваюсь к Игорю Олеговичу. Я всё ещё улыбаюсь, но улыбка меркнет, когда директор говорит с некой грустью в голосе:

— К сожалению, и тебя, Ева, уже ожидает машина. Но прежде... — Мужчина вновь откидывается на спинку кресла и просит: — Позволь узнать твою настоящую историю. Что тебя сподвигло прибегнуть к обману?

— Деньги, — горько усмехаюсь я, стыдливо пряча глаза.

— Я не стану тебя осуждать, Ева. Каюсь, но я умираю от любопытства, — говорит он весело. — Прости, но я жажду подробностей.

И он их заслуживает, потому что, несмотря на итог моего обмана, Жевнов хороший человек, готовый дать шанс на исправление всякому, кто желает им воспользоваться. А самое главное — он готов помочь этим ребятам.

Я рассказываю о нашем с Элей бесхитростном плане, о том, куда хотела потратить заработанные деньги, о самой Эльвире, о её бесценных качествах друга, рассказываю немного и о своей жизни, об отце и брате, о том, что обрела, попав сюда. И что теперь потеряю.

И вопреки своим изначальным целям, последнее, о чём я жалею — это деньги.

Ведь я получила гораздо больше.

Бесценные воспоминания. Друзей. И любовь.

И мне невыносимо больно покидать это место.

Когда я заканчиваю, Игорь Олегович, выдохнув, улыбается и поднимается с места.

— Спасибо, Ева, за твою откровенность. Теперь я точно уверен, что это место тебе без надобности — если ты и не была самодостаточной, то за это время стала таковой. Уверен, что ты справишься с чем угодно, там, за стенами нашего городка. И в благодарность за твою честность, за сожаление о том, что ты была вынуждена прибегнуть к обману, я помогу тебе с поступлением в машиностроительный институт. Нет, я не намерен быть спонсором, но бюджетное место вполне может стать твоим. Правда, придётся очень постараться. — Он улыбается и протягивает мне руку для рукопожатия: — Был очень рад познакомиться с таким человеком, как ты, Ева. Целеустремлённым, смелым и добрым.

— И я была очень рада с вами познакомиться, Игорь Олегович, — со слезами в глазах отвечаю я. — Это место меняет людей в лучшую сторону благодаря вам.

— Очень верю, — улыбается он. — Что ж... Настало время проститься. Надеюсь, до новых встреч, Ева.

— До свидания, Игорь Олегович.

До свидания, «Золотой городок» и те, кого я полюбила в этом удивительном месте.

Глава 27. Ева

— Вы уверены, что дальше справитесь сами?

Мужчина ставит на площадку перед дверью в нашу квартиру последний чемодан и распрямляется.

— Их всего лишь осталось перенести через порог, и это не сложно, — нервно улыбаюсь я.

— Как скажите, — кивает он и желает напоследок: — Всего вам доброго.

— И вам. Спасибо за помощь.

Я жду, когда мужчина скроется за пролётом, и поворачиваюсь к двери. Меня не было здесь всего пару недель, а ощущение, что вечность — всё кажется чужим...

Нахожу в рюкзаке ключи и, тяжело вздохнув, открываю замок. В нос ударяет настоявшийся запах перегара и дешёвого алкоголя. Я морщусь от отвращения и включаю в прихожей свет. И проверять не надо — я уверена, что отец уснул пьяным прямо на кухне, за столом. И сейчас его не разбудит и топающий слон.

Быстро перетаскиваю чемоданы в коридор, а затем и в нашу с Ромкой комнату.

Мой брат, кстати, тоже спит как убитый. На моей кровати. Когда я вижу эту картину, которую подсвечивает свет луны из окна, его раскинутые в разные стороны руки, чуть приоткрытый рот — моё сердце сжимается от нежности. Скучает, потому и спит на моём месте.

Скидываю с ног босоножки, подхожу к Роме и, освободив себе место, укладываюсь рядом с ним. Брат что-то бормочет во сне, копошится, и я притягиваю его к себе, целуя в отросшие волосы:

— Привет, разбойник.

Рома бессознательно обнимает меня в ответ, жмётся ко мне сильней, вызывая у меня улыбку, а затем резко просыпается.

— Ева?

Глаза широко распахнуты, взгляд недоумённый и не верящий.

— Да, я тебе не снюсь, — тихо смеюсь я. — Я вернулась домой.

— Но... Не рано?..

— Я сейчас решу, что ты не рад меня видеть, — шучу я, а в горле вновь собирается ком.

Казалось, я выплакала все слёзы по дороге сюда.

Перед глазами вновь встаёт картина моего отъезда из городка... Запыхавшийся, но так и не успевший застать меня Никита... Его болезненный взгляд, пальцы, вцепившиеся в волосы...

Игорь Олегович предлагал мне попрощаться с друзьями, но я отказалась. Не хотела слышать обещаний, которые, возможно, не смогут исполниться. Впереди две недели, за которые всё может измениться до неузнаваемости. Прошедшие две недели этому подтверждение.

— Очень рад! — вновь прижимается ко мне Рома, возвращая меня в реальность.

Я улыбаюсь сквозь слёзы и крепче обнимаю брата, но он вдруг охает от боли.

— Что такое? — пугаюсь я.

— Ничего, всё нормально, — тоже заметно пугается он.

Я соскакиваю с кровати, чтобы включить свет, и вернувшись обратно, строго смотрю на брата:

— Где болит?

— А у тебя? — садится он на кровати. — Почему ты плакала?

Да, наверное, видок у меня сейчас ещё тот, но...

— Зубы мне не заговаривай! — сужаю я глаза. — Что случилось?

Брат досадливо поджимает губы и разворачивается ко мне спиной. Я резко вздыхаю, глядя на разросшийся у выступающих косточек позвоночника синяк.

— Я пытался забрать у него бутылку, — нехотя рассказывает Рома, пока я нахожусь в полнейшем шоке. — Думал, получится. А он... Он просто не рассчитал силы, Ев. Толкнул меня, ну я и напоролся на угол стола. Уже почти не болит, честно!

Я медленно выдыхаю и сажусь рядом с братом.

— Глупый. Ты же знаешь, что я сто раз пробовала забирать у него выпивку. И это никогда не помогало.

— Я должен был попробовать! — свирепо произносит он, а затем в его глазах, похожих на мои, застывают слёзы. — Мне надоело видеть его таким... Я хочу, чтобы он бросил пить, Ев. Очень хочу...

Мой маленький чудак...

Я притягиваю брата к своей груди и глажу пальцами его волосы.

— Я тоже этого хочу, Ром. Но от нас мало что зависит, понимаешь? Папа сам должен этого захотеть.

— Он не захочет, а мы с тобой так и будем смотреть, как он спивается...

— Не будем, — твёрдо говорю я.

Отпускаю брата, выключаю свет и снова ложусь на кровать, обнимая Ромку:

— Не будем. А сейчас спи.

Я и сама закрываю глаза и обдумываю дальнейший план действий. Меня разбили последние события, но сейчас я должна собраться и уберечь брата от ненависти к отцу. Достаточно того, что его ненавижу я.

Попробуем шоковую терапию, как выразился директор удивительной «Деревни-сити».

Следующим днём я делаю фотографии нескольких комплектов брендовой одежды, что купила мне Эльвира, и выставляю их на продажу. Надеюсь, подруга меня поймёт и простит. Впрочем, я собираюсь вернуть ей всё до копейки.

Закончив с этим делом, я отправляюсь на поиски работы.

Получаю отказ за отказом, но не отчаиваюсь, твердо настроенная на результат. А примерно в обед мне звонит Эльвира.

— Значит, у нас с тобой ничего не вышло.

— Привет, Эль, — откликаюсь я с сожалением в голосе. — Прости, что подвела.

— Не извиняйся. Мы должны были попробовать. Встретимся в нашем кафе?

— Ты в городе? — удивляюсь я.

— Родители в короткие сроки меня вернули, как только им позвонили из «Городка», — тяжело вздыхает она. — Но до следующего сезона я свободна, как ветер.

— Тогда увидимся чрез час?

— Договорились.

В кафе в центре города я захожу с замиранием сердца. Мне стыдно, что я не справилась. Стыдно оттого, как я поступаю с вещами Эли. И в конце концов, стыдно за то, что мы были столь наивны, когда решили воплотить план Эльвиры в жизнь.

Подруга поднимается из-за стола мне навстречу и, широко улыбнувшись, крепко меня обнимает:

— Очень рада тебя видеть, Ева!

— И я рада, Эль, — выдыхаю я в ответ.

Мы садимся за столик, заказываем кофе и десерты, и Эля делится впечатлениями от своего двухнедельного отпуска. Я с удовольствием слушаю о том, как она зажигала вдали от привычной обстановки, но в тоже время не могу не думать о том, как сама провела эти две недели... О печальном окончании которых я и рассказываю Эльвире следом.

— Ев, я всё равно заплачу тебе те деньги, — вдруг заявляет подруга. — Неважно, что у нас не получилось продержаться до конца. Ты должна учиться там, где хочешь, хорошо?

— Спасибо за поддержку, Эль, — искренне улыбаюсь я. — Но Игорь Олегович пообещал мне помочь с поступлением. А ещё я хочу вернуть тебе четыре чемодана с одеждой и обувью. Деньги за пятый верну чуть позже, ладно?

— Издеваешься? — хмурится она. — Эти вещи твои, и не смей со мной спорить! Тем более если решила отказаться от оплаты. Это меньшее, чем я могу тебя отблагодарить. Значит, ты уверяешь меня в том, что Жевнов хороший мужик?

— Тебе понравится в «Золотом городке», Эль, — заверяю я её. — Мне очень понравилось...

— Что это? Грусть?

— Я... я познакомилась там с отличными ребятами, и мне жаль оттого, как мы с ними расстались... Жаль, что они узнали правду не от меня.

— Да, эта Таня редкая сволочь... — поджимает она губы, а затем передергивает плечами и лукаво щурится: — Но ты рассказала мне далеко не всё, верно же?

Я опускаю взгляд в кружку с остатками остывшего кофе, молчу пару секунд и снова смотрю на подругу:

— Я влюбилась... Никита потрясающий. Он одинаково любит футбол и музыку. И как он смотрится за пианино... Жаль, я не успела сказать ему о своих чувствах.

— Они взаимны? — подбирается Эля, впившись в меня жадным взглядом.

— Да... Потому мне лишь остаётся верить, что за оставшиеся недели ничего не изменится.

— Не вешай нос, Ев, — накрывает мою руку своей Эля. — Он найдёт тебя, если настроен серьёзно.

— Только это и придаёт мне сил, — улыбаюсь я.

Эля тоже улыбается, а у меня звонит телефон. Думая, что могут звонить по поводу работы, я извиняюсь перед Эльвирой и выхожу на улицу.

— Алло?

— Ева, здравствуй, это Игорь Олегович.

— Я вас узнала, здравствуйте.

— Приятно. Ева, я звоню с хорошими новостями. Мой друг согласился принять у тебя экзамены на поступление на бюджетное место. У тебя месяц на подготовку к нему. А завтра Кирилл Петрович ждёт тебя в институте, чтобы познакомиться с тобой лично.

— Я обязательно приду! — радуюсь я. — Спасибо вам большое!

— Мне только в радость, Ева, но помни, что тебе придётся полностью сосредоточиться на учёбе. Скажи, как тебя встретил отец? Всё хорошо? Обстановка в доме не будет мешать?

— Я планирую съехать от папы и забрать с собой брата, — уверенно заявляю я. — Как раз сейчас ищу подработку. Но сразу хочу заверить вас, что она не будет мешать мне готовиться к экзаменам.

— Подработку... Мне нравится твой серьёзный настрой, Ева, но жаль, что обстоятельства сложились подобным образом. Что ж... Пожалуй, я и здесь смогу тебе помочь. Я уверен, что Кирилл Петрович не откажется от такого целеустремлённого ассистента, как ты. Что скажешь?

— Что буду благодарна вам до конца своей жизни!

— Слишком долгий срок, Ева, — смеётся директор. — Хорошо, я сейчас ему позвоню. Ну а пока простимся. Всего доброго, Ева.

— Игорь Олегович...

— Да?

— Как... как там ребята?

— Расстроены от того, что я не позволил им с тобой попрощаться. И, пожалуй, больше всех зол Никита... Но всё будет хорошо, обещаю.

— Не стоило брать вину на себя, но спасибо, — чувствуя досаду, говорю я. — До свидания, Игорь Олегович.

— До свидания, Ева.

Я убираю телефон от уха и с силой жмурюсь, чтобы не расплакаться здесь и сейчас.

У каждого из наших решений есть последствия. И мне предстоит встретиться со своими.

Глава 28. Ева

Сегодня тот самый день, когда малолетних преступников «Золотого городка» отправляют восвояси. Исправившихся или нет.

Лично со мной за прошедшие недели случилось много чего, и в тоже время ничего не изменилось. Их словно и не было, потому что я только и делала, что училась. Дома или на работе. Но мы с Ромкой переехали в съёмную однушку, за которую платим смешные деньги — ведь мир не без добрых людей. В этом я убедилась на сто процентов. Я стала чуть меньше ненавидеть отца, перестав каждый день наблюдать за тем, как он себя губит. Мой братик немного поправился — зарплата ассистента декана машиностроительного института непомерно высока, что позволяет нам баловать себя разными высококалорийными вкусностями. Так же Ромка в короткие сроки обзавёлся новыми друзьями и увлёкся рисованием. А точнее, созданием комиксов. Да и мои собственные друзья меня поддерживают и стараются не мешать мне добиваться своей цели.

Да, случилось многое, но мои чувства к Никите Громову по-прежнему сильны.

Одним из вечеров я нашла его в социальных сетях и отправила ему сообщение, где честно призналась в том, что сама не захотела попрощаться, потому что боялась пустых обещаний. Так же я сообщила ему свой новый адрес. На тот случай, если он по истечению того времени, что прошло, всё ещё будет хотеть меня увидеть.

Сегодня тот самый день, когда он сможет прочитать моё сообщение.

Страшно ли мне оттого, что он не захочет меня видеть?

Безумно!

Последние пять ночей мне сниться один и тот же сон: Никита появляется на пороге нашей квартирки, целует меня так, что я схожу с ума, и в какой-то миг исчезает без следа, оставляя мне боль от знания, что я видела его в последний раз.

Каждый раз я просыпалась в холодном поту, понимая, что моя наладившаяся жизнь без Никиты будет неполной. За те дни, что я провела с ним, он стал неотъемлемой её частью. Стал неотъемлемой частью меня самой.

И как же я скучала по его невероятным глазам!

По тому взгляду, которым он на меня смотрел. По его губам и улыбке. Смеху. Да даже по сведённым от злости скулам!

У меня словно отсутствовал какой-то орган. Например, сердце, которое я оставила там, на вечере танцев, доверив его хранение человеку, который стал для меня невероятно важным.

Как же он с ним поступит?

Выбросит или сохранит как что-то ценное?

Я вздрагиваю от звонка на телефон и от испуга чуть ли не роняю его на пол. Смотрю на экран и немного расслабляюсь. Это не Никита.

— Готова поспорить, что сегодня ты забила на учёбу и стоишь у окна в ожидании своего принца!

Я усмехаюсь и забираюсь на широкий подоконник с ногами.

— Спорить не обязательно, Эль. Всё именно так.

— Моя ты милая и влюблённая девочка... Ев, но ты ведь должна понимать, что ему сначала нужно добраться домой...

— Каких-то пять часов.

— …Отдохнуть с дороги...

— Допустим, ещё час.

— …Пообщаться с семьёй! — повышает подруга голос, чтобы я её больше не перебивала. — Они его не видели целый месяц! Наверняка он физически не сможет прямо сегодня сорваться к тебе. Будь благоразумной, дай ему, а главное — себе, время на подготовку к вашей встрече.

Я вздыхаю и пальцами свободной руки тереблю выбившуюся из джинсовых шорт нитку.

— Знаю я, что глупо ждать его именно сегодня, но...

— Не можешь ничего с собой поделать, понимаю, — тоже вздыхает подруга. — Хочешь я приеду к тебе и скрашу своим приятным обществом твоё бессмысленное, но неизбежное ожидание?

— Было бы здорово, но тебе нужно собираться в предстоящую дорогу. Эль, скажи, что не придумала ещё какую-нибудь глупость, чтобы избежать наказания? Пожалуйста!

— Шутишь? Ты такую рекламу этому месту сделала! Я обязана там побывать сама!

— Здорово, — выдыхаю я с облегчением. — Уверена, ты не пожалеешь.

— Увидим, — не спорит она. — Хорошо, пойду собираться дальше, а ты не глупи и лучше займись чем-нибудь полезным.

— Попробую, но обещать не буду, — улыбаюсь я. — Передай, пожалуйста, от меня привет Игорю Олеговичу и Станиславу Викторовичу.

— А ты по возможности держи меня в курсе своей личной жизни, раз у меня своей временно не будет.

— Кто знает! Ты едешь в удивительное место! — смеюсь я, а затем прощаюсь. — Лёгкой дороги, Эль, и до встречи через месяц!

— Пока, моя милая и влюблённая поддельщица!

Я откладываю телефон на подоконник и устремляю взгляд в безоблачное небо.

Заняться чем-нибудь полезным? Было бы неплохо, но вряд ли я смогу по-настоящему сосредоточиться на важных знаниях, чтобы они смогли усвоиться. Слишком велико моё неконтролируемое волнение.

Ещё и Ромка ушёл в гости к другу с ночёвкой...

Так бы я могла провести время с ним, не обложившись с головы до ног учебниками и книгами, как это часто бывает в последнее время.

Ладно, пойду сделаю себе сладкого чаю, чтобы хоть как-то скрасить, как выразилась Эля, бессмысленное ожидание.

Мы с Ромкой живём на первом этаже и окна днём у нас раскрыты настежь, потому...

Я как раз выкидываю чайный пакетик в мусорку, когда слышу, как у подъезда тормозят, по ощущениям, две машины. Ничего не могу с собой поделать — бросаюсь к окну. И чуть не схожу с ума оттого, кого вижу выходящими из двух одинаково дорогих авто.

Сердце колотится как сумасшедшее, пока диджей-щегол и моя любимая соседка по «камере» переглядываются между собой и, взявшись под руки, направляются к моему подъезду.

Срываюсь в коридор и дрожащими пальцами прокручиваю замок на двери, чтобы распахнуть её настежь. Трубка домофона остаётся болтаться на проводе, после того как я, нажав на кнопку открытия, сбегаю вниз по лесенкам.

Подъездная дверь открывается, и я со всего размаха врезаюсь в друзей, по которым тоже ужасно скучала, обнимая их за шеи.

— Вот это приём, вот это я понимаю! — хохочет Стас, и мы с Окс вместе с ним.

А затем я вспоминаю, как мы расстались и, неловко улыбаясь, отхожу на шаг назад.

— Ваш приезд означает, что вы меня простили?

— Лично мне, — важно говорит блондинчик, — пришлось прорабатывать с психологом последствия твоего обмана... Ты не Еэля! Ты Ева!

— Мне... — тут же теряюсь я, но Оксана берёт меня за руку:

— Господи, нашла кого слушать! Ев, мы не злимся на тебя — Никита нам всё объяснил.

— Угу. Ты тут не икала? — подмигивает мне Стас. — А то последние недели мы только и делали, что говорили о тебе.

— Какая честь, — нервно усмехаюсь я и отхожу в сторону. — Ну... Добро пожаловать в моё скромное жилище.

Я усаживаю нежданных гостей на диван и иду заваривать чай и им. Первый час мы обсуждаем всё то, что побудило меня прибегнуть к обману и как складывается моя жизнь после него, второй — они рассказывают, как провели остаток сезона, то, где им ещё пришлось наводить порядок, как наша команда номер семь выиграла турнир по баскетболу во многом благодаря Здоровяку, который знает толк в этой игре. И несмотря на то, что у них не было времени скучать, друзья заверяют меня, что тосковали без меня. Что им меня не хватало.

И я от этого готова была расплакаться.

Затем они рассказывают, как оказались здесь.

Стас и Оксана живут не в нашем с Никитой и Эльвирой городе, но ещё до того, как за ними приехали машины, они обменялись номерами телефонов и договорились заехать по пути домой ко мне. Мой новый адрес им дал Никита. И каждый раз, когда они произносили его имя, у меня тревожно замирало сердце, но я боялась узнать у них, почему он не поехал ко мне вместе с ними.

Он прочитал моё сообщение, но не ответил.

И не приехал.

— А ещё я решила учиться на психолога! — заявляет Оксана, вырывая меня из плена безрадостных раздумий. — Не только, потому что я без ума от моего прекрасного Игоря... Я влюбилась и в сам городок. Хочу там работать под началом своего будущего мужа.

— Настрой серьёзный, — выразительно киваю я.

— Не тебе одной дано знать то, что ты хочешь от жизни, — улыбается подруга.

— Это круто, Оксан, — искренне заверяю её я.

— А что касается моей дальнейшей жизни, — хмыкает Стас, — то я серьёзно настроен наладить отношения с родителями и не гнаться за чужим признанием. Сосредоточусь на любимой музыке, добьюсь расположения той, в которою безнадёжно влюблён, и больше никогда не ступлю на кривую дорожку. Спасибо «Деревне-сити» — она многому меня научила.

— И меня, — согласно кивает Оксана.

— А ещё она познакомила нас, что тоже очень важно, — замечаю я.

— Давайте договоримся, что будем встречаться каждый месяц в чьём-либо городе, а? — предлагает Стас. — В обязательном порядке, и чем бы мы не были заняты. А ещё создадим общий чат для ежедневного общения.

Мы с Оксаной переглядываемся и киваем.

И на этой тёплой ноте приходит пора прощаться — ребятам ещё ехать и ехать в свои родные города. Я выхожу на улицу, чтобы их проводить, и мы долго обнимаемся на прощание. А затем ребята садятся каждый в свою машину и уезжают.

Я захожу домой, закрываю за собой дверь и вешаю трубку домофона обратно. Улыбаюсь, чувствуя от встречи и расставания с друзьями приятную грусть. Они такие молодцы, что поняли то, чему хотят посвятить свои жизни. Этих двоих городок точно исправил, чему я искренне рада.

Вот только...

Никита.

Где он сейчас? Чем занят?

Неужели и правда не хочет меня видеть?

Вплоть до самой ночи я уговариваю себя не писать ему сообщений с предъявами. А может, просто боюсь, что он напишет мне в ответ об отсутствии на меня времени.

Я готовлюсь ко сну, закрываю окна и шторы и, убедившись, что у брата всё хорошо, включаю телевизор, чтобы заснуть под негромкое бормотание главных героев какой-то мелодрамы.

Тогда-то и стучат в дверь.

Градус волнения вновь подскакивает до максимума, я неловко поднимаюсь с дивана и спешу в коридор. Не знаю, почему я не заглядываю в глазок. Наверное, чувствую. Чувствую, что это Он.

— Никита...

Глава 29. Ева/Никита

Ева

— Привет, — держа руки в карманах модных брюк, прохладно бросает Никита и переступает порог.

— Привет, — выдыхаю я, заставляя себя закрыть за ним дверь.

Никита осматривается, кивает самому себе и спрашивает:

— Так ты теперь живёшь одна?

— С братом, — поджимаю я губы, не зная куда себя деть. — Он сегодня ночует у друга.

Настроение, с которого началось наше общение после долгой разлуки, мне совсем не нравится.

— Ясно. Угостишь кофе?

— Если ты пьёшь растворимый.

— Плевать.

Ну да. Ему на многое плевать, как я могла об этом забыть.

Я иду в кухню, включаю свет, а затем чайник. Оборачиваюсь к Никите, отмечая, что он не разулся, как ранее и Стас с Оксаной. Непривычные к маленьким квартиркам, в которых убираться приходится самим хозяевам.

Впрочем, сейчас это не важно.

— И кто помогает тебе оплачивать квартиру? — садится Никита на диванчик за столом, облокачиваясь на столешницу. — Друзья, которые не прочь развлечься криминалом?

Ясно. Думает, что я, вернувшись к прежней жизни, не смогла найти иного способа, чтобы жить честно. И я его не виню.

— Всё не так, — качаю я головой и тоже сажусь за стол с другого края. — Эта квартира, как и многие другие, принадлежит знакомому родителей Эльвиры. Она договорилась, чтобы я снимала её, оплачивая лишь коммунальные услуги. И моей ассистентской зарплаты будет хватать и на оплату квартплаты и на всё остальное.

— Работаешь?

— И параллельно учусь, чтобы поступить на машиностроительный, — киваю я. — Огромное спасибо за это Игорю Олеговичу, он помог мне и с тем, и с другим.

— Выходит, скучать тебе не приходится, — усмехается он, откидываясь на спинку.

— Ник... — непроизвольно дёргается моя рука с желанием прикоснуться к нему, но...

— С отцом как дела? — поднимает он глаза к потолку, словно не хочет на меня смотреть.

Чувствуя, как в горле собирается горький на вкус ком, я прокашливаюсь:

— З-звонил мне вчера. Видимо, с работы, потому что голос был трезвый. Наконец потерял нас с Ромкой, интересовался, всё ли с нами в порядке. Я сказала, что да.

— А я сегодня узнал, что моя мать дошла до той точки, где пришла к отцу и заявила, что хочет вылечиться. Сама, без принуждения. Отец ради меня согласился ей помочь. Я ездил к ней. Держится неплохо.

— Это отличные новости, Никит, — улыбаюсь я искренне. — Я уверена, что твоя мама справится, раз сама захотела вылечиться. И я очень рада, что твой папа помогает ей ради тебя. Это значит, что он тебя любит.

Никита опускает взгляд на меня, смотрит долго и неотрывно, а затем выдыхает:

— Почему ты не захотела попрощаться, Ев?

Я сглатываю дурацкий ком и шепчу:

— Я написала тебе о причине...

— Пустые обещания? Серьёзно? — бьют наотмашь его вопросы. — После всего, что между нами было?

— Я... Ник, я пожалела о своём решении, как только села в машину. Прости меня.

— Я чуть не возненавидел Жевнова! — рычит он. — А он, оказывается, ни при чём. Признайся, что по-прежнему боишься наших отношений вне стен городка!

— Конечно, боюсь! Но...

— Ясно, не продолжай!

Никита резко встаёт на ноги и идёт в коридор.

Я бросаюсь за ним.

— Ник! Пожалуйста, не уходи!

Я цепляюсь пальцами в его руку, вынуждаю его остановиться. Грудь больно царапают обида, сожаления и страх.

Если он сейчас уйдёт, я умру! Без него мне не жить!

— Просто ответь мне, — резко разворачивается он ко мне, — сколько ещё так будет продолжаться? Я к тебе, ты от меня? Снова и снова? Как чёртов замкнутый круг!

— Нисколько, Никит! Всё! Я больше не буду убегать... Теперь только к тебе, рядом с тобой... Если... Если ты позволишь...

— Знала бы ты, как я хочу тебе верить, — глухо произносит он.

— Пожалуйста, поверь, — шепчу я, со слезами в глазах. — Да, мне страшно, но боюсь я не нас, а мира вокруг. Ты сам знаешь, каким жестоким он может быть. Ник, но я готова бороться за нас. С тобой. Потому что без тебя моя жизнь неполная. Потому что с тобой я живу по-настоящему. Потому что я... я люблю тебя всем своим нутром...

— Любишь?..

— Так сильно, что и не помню, — всхлипываю я, глотая слёзы, — как раньше могла жить без этого тёплого чувства внутри...

— Ева... — выдыхает он, касаясь ладонью моей щеки. — Моя Веснушка...

— Плевать на то, что уготовил нам этот чёртов мир, слышишь? — цепляюсь я пальцами в его рубашку. — Плевать на всех вокруг! Ты нужен мне, как воздух, Ник. Эти две недели вдали от тебя... были невыносимыми! Я больше не хочу так!

— И я не хочу! — порывисто сгребает он меня в свои руки, целует невпопад и шепчет, как в бреду: — Не хочу без тебя... Не хочу прежней жизни... Не хочу чувствовать себя ненужным...

— Ник, я так скучала по тебе... Так скучала...

Я как слепой котёнок, потому что глаза застилают слёзы, ищу его губы. Хочу быть только с ним. Хочу, чтобы он никогда не уходил. Хочу, чтобы он был нужным мне всегда. А я была нужной ему.

Наши губы соединяются в жадном поцелуе.

Но что ещё прекрасней — соединяются и наши души.

Миг, который решает наши судьбы, происходит здесь и сейчас. Он случился и тогда, когда мы только-только заглянули в глаза друг друга. Он незримо был с нами каждое мгновение наших жизней. Чтобы мы могли обрести себя один в другом.

— Можно мне остаться сегодня у тебя?

— Нужно.

Никита

Два месяца спустя...

— Неревнивая совсем у тебя девчонка, а, сын? — хлопает меня по плечу отец, улыбаясь. — И бровью не повела, когда тебя со всех сторон обступили эти молоденькие хищницы.

Я усмехаюсь, вспоминая, как подружки невесты пытались заполучить моё внимание. Сын, у которого когда-нибудь будет неплохое наследство — желанная добыча. Это даже лучше, чем богатый старикан, которого отхватила себе сегодня главная хищница.

— Ева знает, что, кроме неё, мне никто не нужен, — хмыкаю я, глядя, как моя девочка кружится по танцполу с маленькой дочкой моего двоюродного брата. — А вот твоя молодая жена тебе не доверяет, несмотря на то, что глубоко от тебя беремена. Давал повод?

— Тебе показалось, Ник, — снисходительно посмеивается он. — Показалось. И знаешь, сын, — поворачивается он ко мне, — я горжусь тобой. Я никогда этого тебе не говорил, но это так. Да, я могу не одобрять то, чем ты занимаешься, но... Ты мой сын, и я тебя люблю.

— Не хочу, чтобы ты стал зависим, — усмехаюсь я, — но ты бы почаще выпивал, глядишь, мы и станем настоящей семьёй.

— Мы и есть семья, Ник.

— Угу.

— И пусть тебе плевать, но мне нравится твоя девушка. Нравится, что с ней ты стал не таким колючим, как был прежде. И её бойкий характер мне очень даже по душе. Вы отличная пара, Никита.

— Знаю, — бросаю я и желаю напоследок: — Развлекайся, пап. Это ведь твой день, твоя свадьба! Сколько ещё у тебя таких будет?

Отец качает головой, а я снова усмехаюсь.

Да, наши отношения постепенно налаживаются, но совсем обойтись без подколок я не могу.

Зажигательная песня сменяется более спокойной. Ева и Кристинка смеются, заканчивая свой головокружительный танец. Мою племянницу перехватывает её отец, а я перехватываю свою Веснушку.

— Теперь покружись со мной.

— Я только «за», — улыбается она, восстанавливая дыхание. — Только чур прыгать не будем!

— Чёрт, а я так рассчитывал на это! — смеюсь я в ответ.

Ева тоже смеётся, а затем укладывает свою голову на моё плечо:

— Знаешь, эта свадьба так похожа на свадьбы в зарубежных фильмах. Цветочная арка на открытом воздухе, регистратор в роли священника, столы и танцпол в окружении благоухающего сада.

— Всего лишь невеста, которая гонится за модой, — улыбнувшись, целую я Еву в волосы.

— Но красиво же, правда? — заглядывает она мне в глаза.

— Ты — красивая, — касаюсь я ладонью её щеки. — А на остальное мне...

— Плевать, ну конечно, — закатывает она глаза. — Перестаешь удивлять, Никит.

— Да ладно? — усмехаюсь я и подхватываю её на руки, чтобы покружить на месте.

Ева громко хохочет, вцепившись в мою шею, я тоже смеюсь, а затем ставлю её на ноги и предлагаю:

— Сбежим?

— Зачем и куда?

— Покажу тебе одно место, которое ещё не показывал.

Я перехватываю свою Веснушку за руку и веду её вглубь сада. Туда, где он через несколько метров кончается обрывом с красивым видом на закат. И сейчас как раз его время.

— Вау... — выдыхает Ева, когда нас обдувает осенний ветерок, свободно разгуливающий по открытой местности.

— Что, тут красивее, чем пафосная свадьба там? — подначиваю я её, направляя нас к мягкой лавке на самом краю.

— Мне оба этих места нравятся, — лукаво улыбается она. — Как и ваш огромный дом, в котором при случае можно заблудиться.

— Со мной не заплутаешь. Просто будь рядом и всё.

— Всегда.

Мы садимся на лавку, я тут же притягиваю Еву к себе и крепко её обнимаю.

— Помнишь тот заброшенный дом у пригорка, на котором мы ловили сеть?

— Подпрыгивала опять я, так что...

— Помнишь?

— Как вчера, — выдыхает она.

— Ты тогда накричала на меня насчёт моей матери, а я только и мог думать о том, как сильно хочу тебя поцеловать.

— Я не позволила... Всегда считала себя смелой, а тогда струсила, — прижимается она носом к моей шее. — Я столько глупостей натворила, Никит...

— На следующий день у меня был сложный разговор с Жевновым. А тут ты. Я не выдержал, сорвался на тебе, забрал твой первый поцелуй силой...

— Если не помнишь, то я не особенно и сопротивлялась...

— Но это активировало подлость Тани...

— Вот только не будем о ней, — передергивает моя девочка плечами.

— И потом в твоей спальне, помнишь? — улыбаюсь я, поражаясь тому, что мне тогда хватило выдержки. — Нам обоим чуть не сорвало крышу.

— Да, в комнате, где не закрываются двери, — хихикает Ева. — Чёрт, я так счастлива, что Эля предложила мне исправляться вместо неё!

— И я счастлив. Как, кстати, она провела свой сезон? Понравилось?

Ева смеётся пару секунд, а затем отвечает:

— Она почти на протяжении всего месяца пыталась отбить у нашего Цветочка Станислава Викторовича. Он был и её куратором. Вернулась домой расстроенная из-за того, что не вышло. Говорит: старалась, драила курятники, и всё зря.

— Бедняжка, — усмехаюсь я.

Мы некоторое время молчим, наблюдая, как солнце медленно опускается за верхушки далёких сосен.

Я думаю о маме, которая хорошими темпами идёт на поправку. О своём отце, который, кажется, по-настоящему счастлив в роли молодого мужа и будущего отца моей сестрёнки. Думаю о Ромке, брате Евы, с которым интересно проводить время. Об их отце, взявшемся за ум после их отъезда от него.

И наконец думаю о том, что смог себя простить за то, что натворил, злясь на отца. Смог, потому что хотел двигаться дальше. Вместе с Евой.

«Золотой городок» меняет судьбы. Ну или заставляет их менять своих временных жителей.

— Я люблю тебя, Ева, — тихо говорю я. — И хочу каждый свой закат и рассвет встречать с тобой. Согласна?

— Это предложение пресловутых руки и сердца? — лукаво сужает она глаза на меня.

— Я предлагаю разделить одну жизнь на двоих.

— Мы уже её делим, глупый, — нежно улыбается она.

Я склоняюсь к ней ближе и шепчу у её губ:

— Тогда будем продолжать в том же духе.

— У наших чувств есть глубина, и не страшна нам любая волна, — шепчет она в ответ строчки из той далёкой песни и соединяет наши губы.

Да, неважно, какая волна.

Конец, 15.11.21г.

_____________

Светлая грусть... Пожалуй именно это я чувствую, отпуская наших ребят в свободное плавание) Люблю их всем сердцем и надеюсь, что вас тоже не избежала эта участь))

Спасибо, что были рядом всё это время! ❤️

Но не будем прощаться)) Жду вас в новой истории, которая уже есть на сайте)