По мотивам преступления бесплатное чтение

Гостей много не бывает

Вздохнув, Люська заявила:

– Знаешь, Глеб, я сделал открытие: если долго смотреть на белый потолок, можно увидеть много интересного.

– Например? – спросил я, не отрываясь от планшета.

Люська удобнее улеглась на диване, закинула ногу на ногу и, помолчав, выдала:

– Например, увидеть человека в плаще и цилиндре, который крадучись подходит к углу дома, за которым только что скрылась женщина в пышном платье и широкополой шляпе.

Взглянув на потолок, и не заметив там ничего, кроме белизны, я хмыкнул:

– Ну-ну.

– Что «ну-ну»? Я действительно это видела.

– Или фантазия разыгралась или с ума сходишь.

– А вдруг у меня открывается третий глаз, Глеб? – Люська погладила кончиками пальцев лоб и, закусив губу, вздохнула: – Было бы неплохо. Стань я ясновидящей…

– Делов бы ты натворила немало, – перебил я сестру, положив планшет на журнальный столик. – Перекусить не хочешь?

– Не хочешь. На кухню не пойду, можешь даже не намекать и не подлизываться. Почти полночь, на ночь нажираться вредно для здоровья.

– Кто бы говорил.

– Если пойдёшь на кухню, захвати мне сочку.

– Лень идти.

Люська зевнула и положила на лицо круглую подушку.

– Ну и тоска здесь, Глеб. Скорее бы уже Алиска с Димкой приехали. Как же медленно тянутся дни, я готова завыть от скуки.

– Везёт, а меня Иннокентий работой загрузил.

– Ты сам виноват, пошёл на поводу у старика, он тебя и эксплуатирует.

– Во-первых, я у него работаю, во-вторых, за свою работу получаю деньги. В-третьих…

– В-третьих, тогда не жалуйся. Сгоняй на кухню, я пить хочу.

– Сама сгоняй. И захвати мясной рулет.

– Разбежалась. Я занята – маюсь от безделья, на кухню мне тащиться неохота.

В загородный дом родителей мы с Люськой приехали на прошлой неделе. Нас попросили пожить здесь месячишко, так сказать, приглядеть за коттеджем. Отец позавчера улетел в командировку, мама завтра улетает на Кубу. Мы остаемся за хозяев. Вместе с нами в доме будет хозяйничать Райка, которую нам навязали самым нахальным образом.

Райка – дочь двоюродной сестры нашей мамы, нам с Люськой она приходится троюродной сестрой, но почему-то упорно, скорее, из вредности, называет нас тётей и дядей. Характер у Райки такой же взбалмошный как у Люськи, возможно, даже хуже. Хотя, казалось бы, хуже просто некуда.

Брать с собой Райку на Кубу мама с тёткой отказались, она, видите ли, испортит им весь отдых. А нам с Люськой, значит, можно портить летние каникулы. И зачем я ответил согласием на просьбу родителей? Надо было выкрутиться, сослаться на занятость и прочие обстоятельства. Теперь уже поздно.

Хорошо Алиса с Димоном согласились составить нам компанию. Вчетвером, думаю, сумеем справиться с этой малолетней занозой, в голове которой постоянно возникают безумные идеи, требующие незамедлительного их исполнения.

– О чём задумался, Глеб? – Люська толкнула меня в бок и протянула тарелку с мясным рулетом. – Сжалилась я над тобой, сбегала на кухню.

– Спасибо.

– Теперь ты мой должник.

– Долг прям сейчас возвращать? – засмеялся я.

– Не-а, завтра, – протянула Люська, потягивая виноградный сок. – Когда мама с Ингой уедут, ты присматриваешь за Райкой. А мне надо в город смотаться.

– Нет, мы так не договаривались. Я не буду нянькой.

– Но мы пообещали.

– Пообещали вместе смотреть за ней. Я не смогу ходить за Райкой по пятам – у меня работа. Иннокентий Иванович сегодня трижды звонил – подгоняет.

– Работничек нашёлся. Можно подумать, Райке два года и её нужно с ложечки кормить.

– Если бы ей было два года, я бы согласился с ней хоть неделю провести.

– Хорошо, что ты предлагаешь? – взвилась Люська. – Неотлучно сидеть в доме и следить за этой маленькой аферисткой? А если у меня дела в городе?

– Какие?

– Неотложные.

– Возьми с собой Райку.

– Лучше сразу застрелиться.

– Люсь, ну серьёзно, завтра я не могу. Мне позарез главу надо набрать на ноуте. Могут твои дела подождать до послезавтра?

– Обещаешь послезавтра отпустить меня на целый день в город?

– Часов на пять, – усмехнулся я.

– На семь.

– На шесть.

– Глеб, хватит торговаться.

– Ладно, обещаю. Но учти, тогда весь следующий день я буду заниматься своими делами, за Райкой будешь следить ты.

– Согласна, – провальсировав по гостиной, Люська в очередной раз зевнула и развела руки в стороны. – Не пойму, хочу я спать или нет.

– Это на тебя похоже.

– Не умничай, – Люська начала подниматься на второй этаж. – Посмотрю киношку, а потом спать. Спокойной ночи, Глеб.

– Ага, – кивнул я, потянувшись за планшетом. – И тебе того же.

…Ночью меня разбудил телефонный звонок. Номер незнакомый, от этого сразу стало легче.

– Да, – пробурчал я, поднеся телефон к уху.

Тишина.

– Говорите.

На том конце что-то треснуло, звякнуло, потом скрипнуло и наконец, раздался тихий, едва живой голос:

– Глеб, это ты?

– Я.

– Надеюсь, я тебя не разбудил?

– Вы кто?

– Ты меня не узнал? Значит, я буду богатым. Хотя когда это произойдёт, и произойдёт ли вообще – неизвестно.

– Слушайте, – я начал выходить из себя. – Третий час ночи, я не собираюсь играть в угадайку.

– Глеб, это же я. Гена.

– Генка? А-а, Генка! Привет. Что случилось?

– Как тебе сказать, много чего. В декабре я перенёс отит, а перед этим на протяжении…

– Ген, ты только всё сразу не рассказывай, а то мне до утра слушать придётся. А я спать хочу.

– Понимаю, я совсем не вовремя позвонил.

– У тебя всё в порядке? – забеспокоился я, зная, что у Генки Дронова никогда не бывает всё в порядке.

– В общем и целом да. Просто решил позвонить, пообщаться. Я только вернулся из астрала и сразу вспомнил о вас с Люсей.

– Откуда ты вернулся? – я чуть телефон из рук не выронил.

– Из астрала, – горделиво повторил Генка. – Я теперь умею туда перемещаться. Набираюсь там сил и возвращаюсь обратно.

У Дронова капитально снесло крышу, подумалось мне.

– Всё началось с занятий медитацией. Глеб, если ты не умеешь медитировать, считай, ты не живёшь, а существуешь. Медитация – это наша жизнь. Сейчас я расскажу тебе, как сам пришёл к такому умозаключению. Четыре месяца назад, я упал в лужу и сломал себе мизинец…

– Ген, Ген, слушай, как у тебя сейчас со временем? Мы с Люськой в коттедже у родителей, скоро к нам Алиса с Димоном приедут. Если ты ничем важным не занят, приезжай тоже. Места всем хватит, заодно и расскажешь, как сломал ухо, упав в канаву.

– Не ухо, а мизинец, – поправил меня Генка. – И упал я в лужу, а не в канаву.

– Ну что, договорились? – зевнул я. – Приедешь?

– Мне нужна комната, окна которой смотрят на юг.

– Есть такая, – я подавил смешок.

– Тогда я согласен. Приеду. А можно уже завтра?

– Да хоть сейчас, – ляпнул я, но, вспомнив, что Генка всё понимает буквально, быстро добавил: – Конечно, приезжай завтра.

– Диктуй адрес, – голос Дронова заметно повеселел. – Завтра днём мы приедем.

– Мы? – насторожился я.

– Я и мой питомец. У меня же появился замечательный друг, Глеб. Он в несколько раз преданней собаки. Его зовут Липатий, он…

– Ждём вас в гости, – перебил я Дронова, борясь с зевотой. – Ген, я отсоединяюсь. Спокойной ночи.

Утром, узнав о приезде Генки, Люська скривилась.

– Не к добру это, Глеб.

– Кто такой Дронов? – с вызовом спросила Райка.

Вместо ответа Люська погрозила ей кулаком. Райка показала Люське язык. Полчаса назад я познакомил Райку с соседским мальчишкой, её ровесником. Думал, сделал благое дело. Размечтался. За каких-то пятнадцать минут Райка умудрилась подраться с новым знакомым, сломать ему велосипед и наговорить столько гадостей, что мама Петьки запретила сыну приближаться к Райке на пушечный выстрел. Впрочем, ей тоже было запрещено подходить к Петьке.

Получив дома нагоняй, Райка затаила на нас с Люськой обиду. И сейчас, вооружившись очищенной морковкой, грызла её и смотрела на нас исподлобья, как на заклятых врагов.

– Генка вроде медитацией увлекся, в астрал выходит, – сказал я Люське.

– Всё намного хуже, чем я предполагала.

– Да ладно, расслабься. Чем больше народу, тем веселее.

– А кто спорит. В этом я как раз не сомневаюсь, веселуха у нас будет колоссальная.

– Что такое астрал? Чепухня какая-нибудь?!

– Следи за языком, – прикрикнула Люська.

– Не сердись, тёть Люсь. У меня сорвалось. Бывает же, с языка срывается непроизвольно чепухня всякая. Вот опять! Офигеть какие сегодня срывы у меня.

– Глеб, отвесь ей два подзатыльника, ты ближе стоишь, – попросила Люська.

– Почему два? – ухмыльнулась Райка.

– Один за словесные срывы, второй за то, что опять назвала меня тёть Люсей. Знаешь же, что я твоя сестра, а не тётка.

– Старшая сестра. А это почти как тётка. Правда, дядь Глеб?

– Если тебе нравится называть нас тётей и дядей – зови, – отмахнулся я.

– Нет уж, – взвилась Люська. – Меня называй по имени, без всяких там тёть.

– Я подумаю, – Райка положила на подлокотник кресла недоеденную морковку и плюхнулась с ногами на диван. – Так кто такой этот ваш Генка Дронов?

– Друг.

– Прикольный?

– Очень, – засмеялась Люська. – Тебе понравится.

– Здорово. А то тут играть не с кем. Соседи у вас придурки, дети у них придурки. Петька назвал меня толстой. Очкарик кривоногий. Я не толстая. Я худенькая с эффектом упитанности. А этот дуботряс… Ай! Тёть Люсь, ты чего? Больно же! Взрослая тётка, а руки распускаешь, как бомжарик малолетний.

– Ещё одно слово и ты пожалеешь, что приехала к нам в гости.

– Знала бы, что тут такая фигнистая фигня будет, попросила бы сдать меня на месяц в детский дом, – смахнув, она сделала это специально, морковку на пол, Райка вскочила с дивана и помчалась на второй этаж.

– Вернись и подними свой морковный огрызок! – голосила Люська.

– Сама подними. За гостями должны хозяева убирать.

– Райка!

– Людок-бульдог, – громким шёпотом произнесла Райка, прежде чем скрыться в коридоре.

– Ты слышал, Глеб?! Чего улыбаешься? Весело тебе, да, посмеяться захотелось? А нам с ней жить целый месяц.

Генка примчался, едва мы успели позавтракать. Пока катил по дорожке чемодан с вещами, умудрился упасть и перепачкать новый костюм. В гостиной у чемодана отлетело колёсико, закатившись под журнальный столик. Дронов нагнулся и ударился лбом об угол стола.

– Прописка свершилась, – засмеялась Люська. – Как лоб?

– Жить буду, – угрюмо отозвался Дронов.

– А ты изменился, – присвистнул я, оглядев Генку с головы до ног.

– И я тоже заметила, – сказала Люська. – В костюме, при галстуке, новые туфли. Причёска шикарная. Ген, колись, ты жениться, что ли, собрался?

Зардевшись, Дронов махнул рукой.

– Скажешь тоже! Жениться… Просто решил начать новую жизнь. Ежедневная медитация мне в этом помогает. Я ведь в лужу упал несколько месяцев назад. Март был тёплым, дожди часто шли, луж много. В одну из них я угодил. Мизинец сломал. Навстречу мне шла моя спасительница. Елена Игоревна – невероятная женщина. Мы разговорились, и она посоветовала мне посетить её занятия. Я сперва не планировал никуда идти, но как-то ночью мне приснился кошмар, и я упал с кровати. И тогда решил – пойду.

– Что за занятия-то?

– Мы занимались медитацией.

– Хочешь сказать, за несколько месяцев ты научился медитировать и даже выходишь в астрал?

– Именно!

– Ген, люди на это годы тратят, и то не у всех получается.

– А у меня получилось. Елена Игоревна говорит, я в этом плане уникум. Если желаете, я и вас научу медитировать.

– Нет уж, спасибо, – запротестовала Люська. – В ближайшем будущем я в астрал не собираюсь, мне и здесь неплохо.

– А где твой питомец? – поинтересовался я.

– Хорошо, что ты спросил, Глеб, я совсем про него забыл, – спохватился Генка. – Липатий в своём домике, сейчас я его принесу.

– Осторожнее там, – крикнула вслед Дронову Люська. – Не упади на ровном месте.

– Есть мысли, кто такой Липатий? – спросил я.

– Надеюсь, не удав, – пошутила Люська.

Липатием оказался обыкновенный сверчок, с которым Генка постоянно сюсюкался, называя лучшим другом.

– Вы не представляете, какой он умный. Буквально гений!

– Ну почему же, очень даже представляем. Твой Липатий наверняка по утрам готовит тебе завтрак, а вечерами читает вслух книгу.

– Не язви, Люся. Липатий не умеет готовить, и читать тоже, но зато как он поёт. Вы бы слышали. Не пение, а услада для ушей!

– Нашёл, чем гордиться, другом-таракашкой.

– Не таракашкой, а сверчком, – насупился Дронов. – Обращайся к нему с почтением, он у меня ранимый.

– Да-а, – протянула Люська, когда я пошёл показывать Генке его комнату. – Только ранимого сверчка Липатия нам в доме и не хватало.

Дядя Геша & Раиса Борисовна

Поместив домик с Липатием на невысокий столик, Генка прошелся по комнате, придирчиво осматриваясь по сторонам. Ему жуть как хотелось к чему-нибудь придраться, но, как назло, придраться в комнате было не к чему. Остановившись у окна, Генка принялся разглядывать росший у забора дуб. Когда в дверь тихо постучали и дважды дёрнулась ручка, Дронов резко повернулся и едва не рухнул на пол.

– Открыто, – крикнул он, пригладив на голове волосы.

Дверь медленно приоткрылась и в комнату просунулось розовощёкое лицо Райки.

– Здрасти вам, – сказала Райка и, не дожидаясь приглашения, прошла внутрь.

– Приветик, – улыбнулся Генка. – А ты чей, ребёнок?

– Я не ребёнок, – поморщилась Райка, высунув из кармана перебинтованную ладонь.

– Прости, я не хотел тебя обидеть. Ты родственница Глеба и Люси, я угадал?

– Нет. Я приживалка-иждивенка.

– То есть как приживалка? – Генка немного опешил и поспешил сесть на край кровати.

Вздохнув, Райка тоже села.

– Меня подобрали на улице. Я бездомная. Голодранка нищая, одним словом. Папу убили конкуренты, маму посадили за мошенничество. Бабушка в дурке по путёвке от окулиста отдыхает, а дед подрабатывает композитором в крематории, нервы слабые – спился.

– Боже! – лицо Генки покрылось красными пятнами.

– Полгода я прожила в канализационном люке с бомжами, потом меня встретил дядя Глеб. Сейчас его родители занимаются моим удочерением. Как удочерят, буду Глебу с Люсей сестрой. А пока просто… приживалка несчастная.

– Не говори так! – взмолился Генка. – Прошу тебя, не говори. Ты не приживалка! Ты несчастный ребёнок…

– Опять ребёнок?! – прикрикнула Райка.

– Прости-прости, – Генка вскочил с кровати и заметался по комнате. – Я и подумать не мог, что рядом со мной происходят такие чудовищные вещи. А ещё сетовал на судьбу, причислял себя к неудачникам.

– Вы настоящих неудачников не видели, – со знанием дела вещала Райка. – Вот помню, однажды откусила дворняга мне большой палец на ноге…

– Как откусила?! – Генка взвизгнул настолько пронзительно, что Райка вздрогнула.

– Как-как, молча. Меня бомжи на речку за водой отправили, а там свора бродячих собак. Ну я отбивалась как могла, а одна дворняга, такая жирная, размеров с кабана, за палец меня хватанула. Кровищи было – море. Врачиха, когда приехала, в обморок упала.

– Бедная, – мотал головой Генка. – А что у тебя с ладонью, почему она забинтована?

– А, – отмахнулась Райка. – Я сама виновата.

– Упала?

– Нет.

– Неужели порезалась?

– Да нет же.

– Тогда что случилось? – настаивал Дронов.

– Ерунда. Тёть Люся меня розгами побила.

Генке потребовалась минута, чтобы переварить услышанное и восстановить дыхание.

– Тётя Люся? Та самая Люся, сестра Глеба?

– Других здесь нет, – ухмыльнулась Райка. – Тёть Люся требует, чтобы я каждое утро приносила ей завтрак в спальню. Мне не трудно, конечно. Встаю я рано, без четверти пять. Пока уборкой займусь, стиралку бельем загружу, потом иду в гараж, мою машину дяди Андрея. То да се, уже время завтрака. Вчера тёть Люся осерчала на меня, я забыла срезать в саду ирис и поставить его в вазочку ей на стол перед завтраком. Вот и получила двенадцать ударов розгами по руке.

Генка начал задыхаться.

– Что они о себе думают?! С ума, что ли, посходили?! Да как… это же… Я сейчас закричу…

– Не надо, – взмолилась Райка. – Если господа узнают, что я вам нажаловалась, меня выпорют.

– Я заявлю в полицию! В органы опеки! Тебя надо спасать от этих извергов!

– Не выдавайте меня, пожалуйста! Если меня не удочерят, то я окажусь в детском доме.

– Там намного лучше.

– Это вам так кажется, – заныла Райка. – Дайте мне слово, что ничего не скажете тёть Люсе и дядь Глебу.

Генка молчал.

– Даёте слово? – всхлипнула Райка.

– Я не могу… я должен подумать, осмыслить…

– Ну и ладно, – Райка спрыгнула с кровати, зевнула и уже другим, более уверенным голосом, сказала: – Идти мне надо. Сегодня приказано беседку покрасить и компостную яму выкопать.

– Стой. Как тебя зовут? – запоздало поинтересовался Генка.

– Раиса Борисовна, – высокомерно выдала Райка.

– Раечка значит.

– Не Раечка, а Раиса Борисовна, – последовал ответ.

– Хорошо-хорошо, как скажешь. А я Геннадий.

– Можно я буду называть вас дядя Геша, в память о своем бездомном друге, который отравился, выпив средство для чистки окон.

– Называй, – кивнул Генка, плюхнувшись в кресло.

Стоило Райке выйти из комнаты, Дронов поднёс к открытому рту ладони и замотал головой.

С Райкой я столкнулся на площадке второго этажа.

– Ты где была? Тебя Люська ищет.

– Познакомилась с дядей Гешей.

– Геной, – поправил я Райку.

– Гешей. Он сам попросил его так называть.

– Что у тебя с рукой?

– Ничего.

– Рай, не ври.

– Сам смотри, – она разбинтовала ладонь и вытянула руку. – Убедился?

– Зачем тогда забинтовала?

– Захотелось, – Райка сунула в карман бинт и сбежала вниз по ступенькам.

Я практически дошёл до своей комнаты, когда услышал шум распахнувшейся двери. Генка выскочил в коридор, увидел меня и заорал:

– Не могу я молчать! Не имею права! Глеб, иди сюда.

Стоило мне поравняться с Дроновым, как он схватил меня за руку и силой втащил в свою комнату.

– Ген, полегче, – я попытался сбросить с плеча Генкину руку, но он вцепился в меня мёртвой хваткой.

– Больше всего я не люблю разочаровываться в людях, – пробасил Дронов. – Мы с тобой столько времени знакомы, я считал себя достойным парнем, верным другом, хорошим человеком.

– Теперь уже не считаешь? – я улыбнулся, чем вызывал очередную вспышку гнева у Генки.

– Прекрати притворяться! Мне всё известно!

– Ты о чем, Ген?

– Я разговаривал с Раисой Борисовной, – Дронов внимательно следил за моей реакций.

– С кем ты разговаривал?

– С Раисой Борисовной.

– А она кто?

– Продолжаешь притворяться? Ещё скажи, что вы незнакомы, и эта бедная девочка оказалась в доме случайно.

– А-а, ты Райку, что ли, имеешь в виду?! А почему называешь её по имени-отчеству, Ген?

– Какая разница, как я её называю?! Как ты мог, как вы с Люсей могли превратить несчастного ребёнка в девочку на побегушках? Ты знаешь, что за жестокое обращение с детьми…

– Так, стоп! – прикрикнул я, оттолкнув от себя Дронова. – Что ты несёшь, Ген? Толком можешь объяснить, какая муха тебя укусила?

– Раиса Борисовна мне всё рассказала.

– Что именно?

Генка заговорил. Заметавшись по комнате, он эмоционально жестикулировал руками, не забывая бросать на меня полные неодобрения взгляды. С каждым его словом я буквально каменел: ноги отяжелели, к лицу прилила кровь, вена на лбу запульсировала настолько быстро, что пришлось надавить на неё пальцем. Не дослушав Генку до конца, я развернулся и выскочил в коридор.

– Глеб, постой. Я ещё не договорил.

– Иди со мной, – приказал я.

Райка лежала на кровати в своей комнате, прилипнув к телефону. Наше появление ничуть ее не удивило. Выслушав мою пламенную речь, Райка лишь повела плечом.

– Садануться об асфальт! Дядь Геш, вы мне поверили? Я шутила.

– Такими вещами? – пролепетал Генка, пятясь к двери.

– Какими такими? Между прочим, детям полезно развивать фантазию.

– Глеб, извини меня… я ведь поверил… думал, вы… – обкусывая губы, Генка отправился к себе в комнату.

– Видишь, что ты с человеком сделала? – набросился я на Райку.

– Он такой уже был, – парировала Райка.

– До обеда я запрещаю тебе выходить из комнаты.

– Не имеешь права. Мама ещё не уехала, поэтому не командуй.

После всего случившегося у меня напрочь отпало желание садиться за ноутбук. И хотя я был не писателем, а всего лишь помощником писателя, и нагуливать вдохновение мне было ни к чему, я всё же решил прогуляться по посёлку. Едва подошёл к калитке, услышал голос Люськи:

– И куда ты направляешься?

– Проветриться.

– А я отчаливаю в город.

– Удачи.

– Эй, что с тобой?

– Да так, не обращай внимания. Поскорее возвращайся.

– Как получится. Я торт куплю, отметим Генкин приезд, – махнув рукой, Люська начала переходить дорогу.

Гулял я минут двадцать, а вернувшись домой, планировал сразу приступить к работе. Не тут-то было. Мама и Инга пили кофе в гостиной. Наш шофёр Павел относил в машину многочисленные чемоданы.

– Глеб, где ты ходишь? – как всегда перед поездкой мама была немного взвинчена и недовольна.

Тётка блаженно улыбалась. Конечно, мелькнула мысль, она счастлива, что на протяжении месяца не увидит и не услышит Райку. Вот уж действительно отдохнёт по полной программе.

Стоило подумать о Райке, как её хитрющая физиономия показалась из-за спинки кресла.

– У меня ощущение, я что-то забыла, – сказала мама, кивнув на большой чемодан, который пытался сдвинуть с места Павел.

– Меня! Вы забыли меня, – крикнула Райка. – Я тоже хочу полететь в Кубу.

– Правильно говорить «на Кубу», – всё с той же блаженной улыбкой отозвалась Инга. Наверняка, мысленно она уже лежала на пляже и грелась в лучах жаркого кубинского солнца.

– Плевать, как правильно. Хочу и на Кубу и в Кубу!

– Зайка, мы, кажется, обо всём с тобой договорились, – Инга обошла кресло, села на подлокотник и посмотрела на дочь. – Когда я вернусь, мы поедем в Воронеж, к бабе Зине.

– Баба Зина чокнутая, и в Воронеж я не хочу. У бабы Зины паучий дом. В комнате в углах полно паутины, и пауки прямо по стенам ползают. Баба Зина ни черта не видит, и говорит, что это не пауки, а мебельные жучки. Гадость какая! И сама баба Зина на мебельного жучка похожа. Короед в косынке!

– Зайка, ты опять выражаешься, – Инга посмотрела на часы, затем бросила нетерпеливый взгляд на маму.

– Определённо, я что-то забыла, – простонала мама и подошла к Павлу. – Сколько чемоданов ты отнёс в машину?

– Шесть. Это седьмой. Последний.

– Всё верно, – кивнула мама. – Что ж, Глеб… мы поехали.

– Окей, – улыбнулся я.

– Следите за Раей. Она полностью на вашем попечении.

– Вот ещё, – топнула ногой Райка. – Незачем за мной следить.

– Зайка, веди себя хорошо, – Инга поцеловала дочь и поспешила выйти на крыльцо.

Мама выбежала вслед за сестрой. Через пять минут мне пришло сообщение: «Глеб, забыла с тобой попрощаться. Целую, мама».

Убрав телефон, я подмигнул Райке.

– Ну что, Раиса Борисовна, теперь ты в полной нашей власти. Марш в комнату. До обеда не выходить. Ты наказана!

– Дядь Глеб…

– Это не обсуждается. А начнёшь возмущаться, отправишься в гараж – мыть машину.

– Дурацкие правила, дурацкий дом, – ворчала Райка, поднимаясь по лестнице. – Всё здесь дурацкое, и родственники у меня…

– Я все слышу.

– Уши у тебя большие, поэтому и слышишь. Дурацкие уши, дурацкая лестница и ковер в коридоре дурацкий!

Странные звуки в ночи

Будь я писателем, постоянно думалось мне в моменты набора текста, я бы писал просто и доступно. Не в пример Иннокентию Ивановичу. У него своеобразная манера изложения собственных мыслей, тяжеловесные предложения, которые растягиваются на полстраницы, многочисленные нестыковки. И всё это сдобрено толстым слоем авторских отступлений и никому не нужных размышлений.

Раньше старик писал книги исторические, копался, как он сам выражался, в прошлом. Для меня историческая тематика скучна и малоинтересна. Не мой жанр. Я не особо вникал в смысл написанного Иннокентием Ивановичем, машинально набирал текст, борясь с зевотой.

Ни с того ни с сего Иннокентий Иванович, на дух не переносивший современную художественную литературу, решил написать повесть. И почему-то подростковую. Помнится, ещё совсем недавно он ругал всех без исключения авторов, называя их бездарными, ленивыми и потенциально опасными для общества. Художественная литература, если речь не шла о классике, приравнивалась к низкосортному бульварному чтиву. И вдруг такой поворот. Я до конца так и не понял, Иннокентию Ивановичу захотелось пополнить ряды тех, кого он не переносит, или доказать им же, что он лучше?

Скажу честно, идея старика написать повесть, где главные герои старшеклассники, показалась мне неудачной шуткой. Возможно, я неправ, но когда тебе за восемьдесят, ты ненавидишь всех, кто моложе сорока и совершенно ничего не знаешь о современной молодёжи, писать подростковую повесть, по меньшей мере, странно. Если не сказать больше.

Но Иннокентия Ивановича не страшат трудности. Он вообще вбил себе в голову, что его книга совершит переворот в литературе. И я, разумеется, должен был ему в этом помочь. Вопрос – как? Ответ старика меня сильно удивил. Оказывается, я обязан ввести Иннокентия Ивановича «в курс дела». Это значит, помимо набора текста мне предстояло рассказывать, чем и как живут мои ровесники. Как и о чём говорят, что любят, кого ненавидят, какие книги читают, какое кино смотрят, каких кумиров себе создают.

Общение со стариком превратилось в пытку. Чтобы я ни сказал, Иннокентий Иванович воспринимал сказанное в штыки.

– Что это за музыка, Глеб?! – кричал он, грозя кулаком невидимому обидчику. – Я, по твоей рекомендации вчера смотрел клипы. У меня едва не случился приступ. О чём поют эти люди? Кто они вообще такие?

– Вы же сами просили познакомить вас с кумирами подростков.

– Они кумиры?! Ну нет! Это решительно никуда не годится. У моих литературных героев таких кумиров не будет!

На следующий день Иннокентий Иванович заявил, что современное кино для молодёжи – шаг в пропасть. Не о том снимают, не тех снимают, не так снимают. Но больше всего старика коробила наша речь. Стоило мне начать объяснять значение тех или иных словечек как Иннокентий Иванович хватался за сердце.

– Ничего больше не говори! – просил он. – Беру свои слова обратно, вводить меня «в курс дела» не стоит. Я напишу книгу о правильных подростках, о настоящих комсомольцах, о дружбе и верности.

– Комсомола уже нет лет сто, – засмеялся я.

– Не кощунствуй, Глеб! Я выражаюсь образно. Да, да, и не смейся. В моё время…

Начинались бесконечные истории про «моё время». И трава тогда была зеленее, и вода мокрее, и вообще всё было не так как сейчас, а так как надо.

…Допечатав абзац, я откатился от стола и потянулся. Половина первого ночи. Из открытого окна доносится стрекотание сверчков. Интересно, Генкин Липатий подпевает собратьям или молча сидит в своем домике?

Люська открыла дверь и тихо спросила:

– Печатаешь, Глеб?

– У меня перерыв.

– А мне скучно, – Люська подошла к столу, взяла исписанный каракулями Иннокентия Ивановича лист и сощурила глаза. – Как тебе удается разбирать эти иероглифы? Я ни слова не понимаю. Здесь вообще по-русски написано?

– По-китайски. Положи на место.

– Тебе жалко? О чём он хоть сейчас пишет?

– Можешь прочитать, – я кивнул подбородком на ноутбук. – А лист положи.

Люська поставила на стол локти и прочитала с выражением:

– Если я дал слово, то сдержу его во что бы то ни стало! – горячо заявил Миша. – Ибо настоящий друг слов на ветер не бросает. А дружба для меня – святое. Дружбу я истово ценю, а свою Родину я люблю преданной любовью!

Повисла пауза.

– Ну как? – спросил я.

– Глеб, что это было?

– Диалог двух друзей.

– Они и какого века?

– Из нашего. Обычные десятиклассники.

– Обычные в понимании кого? Что за бредятину ты печатаешь?

– Не я это придумал.

– «Ибо», – хмыкнула Люська. – Устаревшее словечко. Его даже пенсионеры почти не употребляют. А у тебя в книге так говорят старшеклассники?

– Не у меня в книге, а в рукописи Иннокентия Ивановича. Он пишет подростковую повесть.

– Н-да. Он бы ещё сказку написал для самых маленьких. Самое то в его возрасте.

– Мне кажется, сказка у Иннокентия получилась бы намного лучшего этого шедевра. Вчера было такое предложение: «Мальчик ударил себя в грудь кулаком и поклялся перед всем классом исправить двойку по арифметике». Речь идёт не о первоклашке, а о десятикласснике. Иннокентий Иванович даже двадцатилетних называет мальчиками и девочками. Слух режет.

– Так скажи ему об этом.

– Пытался. Орать начинает. Обижается.

– Тогда забей. В конце концов, твоя задача превратить его иероглифы в читаемые предложения. А о чем и как он пишет – не твоя забота. Ибо нефиг заморачиваться.

– Я и не заморачиваюсь, ибо это не в моих правилах.

– Молчал бы лучше, – скривилась Люська. – Ты создаешь проблемы на ровном месте. Вот я никогда не парюсь.

– Считаешь это достоинством?

– Во всяком случае, не считаю это недостатком, – выкрутилась Люська.

Я хотел возразить, но мне помешал странный звук, похожий на хлопок. Не успел я удивиться, как раздался второй, третий… десятый хлопок.

– Глеб, это стрельба, – вскрикнула Люська, схватив меня за руку.

– Оставайся в комнате.

– Ещё чего. Я с тобой.

– На стрельбу не похоже, – сказал я, услышав ещё несколько хлопков. – Может, это звуки с улицы?

– В доме! – выдохнула Люська, достав из кармана телефон.

Я выглянул в коридор. Тишина. Люська крепко держала меня за руку.

– Ослабь хватку, – попросил я, направляясь к лестнице.

– Глеб, мне не страшно, но как-то не по себе. По-твоему, мы правильно поступаем, спускаясь вниз?

– А что предлагаешь ты?

– Ну не знаю… вызвать полицию. Или позвонить Димке.

– Чем тебе Димон поможет?

– Настроение поднимет.

– Стой здесь, а я пройдусь по первому этажу.

– Ты опять? Сказала же, я иду с тобой.

В гостиной мы увидели распахнутую входную дверь.

– Похоже, у нас гости, – прошептал я. – Поднимаемся наверх и вызываем полицию.

– А почему и в кого они стреляли? – дрожала Люська.

Едва мы дошли до лестницы, как на крыльце послышался шум и отчётливый голос Дронова:

– Опять мизинец ушиб. Что за невезение такое.

– Генка?! – Люська рванула к двери.

Наше появление испугало Генку настолько, что он рухнул со ступенек и громко застонал.

– Что вы здесь делаете? – спросил он, растирая бок.

– Хорошенький вопрос. Вообще-то мы здесь живем.

– Разве можно выскакивать так внезапно? А если бы у меня сердце от испуга остановилось?

– Удивляюсь, как ты ещё не на инвалидности, – Люська протянула Генке руку. – Вставай.

– Больно.

– Терпи.

– Всё равно больно.

– В конце концов, ты мужчина, Ген. Хватит ныть.

– Посмотрел бы я на тебя, свались ты с лестницы.

– С какой стати тебя на улицу вынесло? Я думала, спишь давно.

– Уснёшь здесь, как же. В комнате душно.

– А кондиционер тебе для чего?

– Я не могу его включить.

– Почему?

– Меня может просквозить.

– С улицы ветерок прохладный дует, – сказал я Генке. – У меня в комнате не душно.

– Конечно, не душно, если окно открыто. А ты попробуй, закрой окно и попытайся уснуть.

– Так не закрывай, – взвилась Люська.

– Не могу. С улицы аромат цветов проникает, у меня аллергия, я начинаю чихать. Вот хотел прогуляться по саду, подышать свежим воздухом.

– Хлопки твоих рук дело?

– Вы тоже их слышали? – Генка завертел головой и понизил голос до шёпота. – Стоило мне спуститься с крыльца, как раздались эти звуки. Будто в доме кто-то стрелял…

– Вот! – Люська толкнула меня в плечо. – Я же тебе говорила.

– Я испугался и решил отсидеться в клумбе, – прогнусавил Генка. – Потом вспомнил, что в комнате остался Липатий и поспешил к нему, но оступился и повредил мизинец. Только встал на ноги, появились вы.

– Липатия он пожалел. А о нас не подумал?

– И о вас подумал, но Липатий…

– Слушайте, вам не кажется, что пахнет горелым? – перебил я Генку, переступив порог дома.

– Определённо, чем-то пахнет, – согласился Дронов. – Вроде подгорелыми сырниками.

– Сам ты сырник, – отмахнулась Люська. – Прокисшим супом воняет.

– Ты случайно на плите ничего не забыла выключить? – спросил я, спеша на кухню.

– Я к плите не приближалась.

– А вдруг на кухне кто-то есть? – проговорил Генка, замерев на месте.

– Нет там никого, – уверенно ответил я, толкнув дверь.

Когда щёлкнул выключателем и осмотрелся, ткнул пальцем в микроволновку.

– Что это?

Люська подбежала к столу и скорчила гримасу.

– Фу-у! Какая гадость.

– Что там? Покажите, я ничего не вижу, – просил Генка.

– Ты для начала в кухню пройди, – Люська открыла микроволновку и замахала рукой. – Так и есть – яйца.

– Яйца? – удивился Генка. – А как они там оказались?

– Ты меня спрашиваешь? – Люська уперла в меня взгляд. – Глеб, это ты додумался сунуть в микроволновку десяток яиц?

– Мозги включи. Мы с тобой у меня в комнате сидели. Мог я незаметно выйти, спуститься в кухню, а потом очутиться в комнате, чтобы ты этого не заметила.

– Действительно, у тебя алиби, – хмыкнула Люська. – Ген, а ты случайно, перед тем как выйти подышать воздух, не заходил на кухню?

– Люся, как тебе в голову пришло, что я положил яйца в микроволновую печь?

– Не привидение же здесь хозяйничало. Кроме нас в доме никого нет.

– Ещё Липатий, – пискнул Генка, – но он вряд ли…

– Ой, даже не продолжай, – гаркнула Люська.

И тут меня осенило и передёрнуло одновременно.

– Значит, говоришь, кроме нас в доме больше никого нет? Хм! Хороши мы с тобой, ничего не скажешь. Брат с сестрой, называется.

– Ты чего, Глеб?

– Про младшую сестренку забыли.

– Раиса Борисовна! – ахнул Генка.

– Райка?! – заорала Люська. – Ну держись!

– Думаете, это она? – тараторил Генка, семеня за нами.

– Третьего не дано, – кричала на ходу Люська. – Или Райка или привидение.

В комнате Райки Люська включила свет и замерла в нерешительности в дверях. Подложив ладони под щёку, Райка спала сном самого невинного ангела.

– Спит, – сказал Генка.

– Не притворяется, – кивнул я.

– Вас вокруг пальца может обвести даже сверчок, – Люська подошла к кровати и требовательно произнесла:

– Райка, вставай!

Взрывоопасный лайфхак

Замечательный бобтейл

Практически весь следующий день я провел за ноутом. Отстукивал по клавиатуре и приблизительно раз в два часа отвечал на настойчивые звонки Иннокентия Ивановича. Старик подгонял меня, требуя, чтобы я не отвлекался ни на что другое, и был сосредоточен исключительно на работе. Заверив Иннокентия, что укладываюсь в сроки, я снова и снова вчитывался в его шифровку, извлекая из неё сначала буквы, затем слова и наконец, предложения. В тысячный раз убеждаясь, что если бы Иннокентий Иванович не стал писателем, из него получился бы отличный врач. Во всяком случае, в способности выписывать рецепты почерком, смахивающим на кардиограмму, ему не было бы равных.

Ко мне в комнату никто не заглядывал. У всех нашлись дела. Генка находился в астрале, мне кажется, там ему намного комфортнее, чем здесь, среди нас. Димон заливал видео на свой канал, поедая приготовленное Люськой печенье, Алиса читала сценарий. Перед каникулами она ездила на кастинг и получила роль в сериале. Роль второго плана, я бы даже сказал, третьего, но текста много. Алиса с головой погрузилась в атмосферу предстоящих съёмок.

Райка сидела своей комнате, снова наказанная. После завтрака она вымаливала, разрешить ей поиграть с кем-нибудь из соседских ребят. Люська отвела Райку в дом балерины Степановой, где Райка познакомилась с правнучкой знаменитости – Верой. Через час Райка примчала домой и закрылась в комнате. На все расспросы отвечала, что болит голова и она никого не желает видеть.

Чуть погодя у нас появилась балерина Степанова. Старуха негодовала. В гостях Райка зря время не теряла. На улице облила Веру холодной водой из шланга, затем залезла на крышу беседки, а оттуда перелезла на клён, чтобы достать старое воронье гнездо. Далее подралась с Верой, выслушала гневную речь Вериной прабабушки, и под конец заявила старушенции, к слову сказать, народной артистке, что та неправильная балерина.

Вот так скучно и монотонно проходил наш день в загородном доме родителей.

…Люська вбежала в мою комнату, заголосив с порога:

– Глеб! Мне надо тебе что-то сказать.

– Опять Райка?

– Нет, речь не о Райке. Ты уже закончил печатать?

– Почти. Иннокентий опять звонил. Завтра надо смотаться в город. Он накатал ещё две главы. Заодно и скутер возьму.

– Рада за тебя. – Люська даже не слышала, о чём я ей сказал. – Глеб, у нашей калитки сидит собака.

– Рад за неё, – съязвил я.

– Глеб, не просто собака, а самая лучшая собака на свете! – Люська была готова взлететь от восторга.

– Бобтейл? – удивился я.

– Ага! Прикинь. Это знак!

Люська мечтает о собаке – бобтейле. И только о нём. Она давно просит меня и Диану дать добро на покупку щенка, но мы пока держим оборону. Люська тоже не сдаётся, и при каждом удобном, и неудобном случае, напоминает о самой-самой великолепной собаке на планете.

– Наверное, принадлежит кому-нибудь из наших соседей, – предположи я, сделав два оборота на крутящемся стуле.

– Нет. Он ничейный.

– Бобтейл и бездомный? Такого не бывает.

– Говорю тебе, ничейный. Или… или его хозяин умер, а родственники выбросили беднягу на улицу. Такое часто случается.

– Люсь, я понимаю, как бы тебе хотелось, чтобы к нашей калитке притопал бездомный бобтейл, но такого, увы, никогда не случится.

– Тогда почему у него лапы в грязи? Ну ответь! И взгляд печальный. Очень печальный!

Внизу послышался лай. Я вздрогнул и вскочил со стула.

– Тише, Глеб, я сейчас всё объясню.

– Что это было?!

– Это бобтейльчик. Ты только не ори громко, но я привела его к нам. Хотела накормить и напоить.

Я рванул к двери.

– Глеб, сделай приветливое выражение лица. Ты напугаешь пёсика! Слышишь меня?! И не смей в его присутствии повышать голоса, у бобтейлов очень тонкая душевная организация. Намного тоньше, чем у Генкиного сверчка.

Из комнаты высунулся Димон.

– Что за шум?

– К нам за помощью прибежал бобтейл, а Глеб хочет его убить.

– Понял, – кивнул Димон. – Через пару минут я к вам присоединюсь.

В гостиной я увидел это лохматое серо-белое чудо. И он увидел меня. Сверкнув дружелюбными глазами и завиляв хвостом, пёс бросился ко мне, словно мы были закадычными друзьями.

– Смотри, Глеб, он тебя узнал. В прошлой жизни вы наверняка встречались.

– Подожди, подожди, – закричал я, пытаясь остудить пыл пса, который норовил поставить передние лапы мне на плечи. – Ну и здоровый же ты.

– И грязный, – верещала Люська. – Лапы перепачканы. Сразу понятно, скитался он под дождём, никому не нужный, всеми забытый и покинутый.

Псу всё же удалось перепачкать мне футболку.

– Место! – крикнул я.

Он моментально отбежал в сторону и сел рядом с креслом.

– Ого! Да он ещё и дрессированный, – восхитилась Люська.

– Накормила его?

– Да.

– Напоила?

– Угу.

– А теперь отведи к калитке, пусть домой бежит.

– Но, Глеб…

– Пойми, ты привела домой чужую собаку. Видела ошейник? О чём это говорит?

– Ни о чём! Он бездомный.

– Люсь, не зли меня. Знаешь, как это называется? Похищение!

– Кто кого похитил? – по лестницы спускался Димон.

За ним торопилась Райка.

Пёс сразу же вскочил и помчался им навстречу.

– Отпадная собачка! Привет, привет. Слушайте, а я ему понравился.

– Какой он пушистый! – восхитилась Райка. – И дружелюбный. Смотрите, он меня лижет.

– Он всех так приветствует, – пояснил я. – Дрессированный.

– А Глеб хочет выставить его на мороз.

– На улице плюс двадцать восемь.

– Ночью похолодает, – выпалила Люська. – Собака замёрзнет и её смерть будет тяжёлым грузом лежать на твоей совести.

– Как-нибудь переживу.

– Дим, ну скажи ему. Димка!

Узнав, что к чему, Димон занял мою сторону. Люська психанула.

– Сговорились! Живодёры. Тогда сами отводите его к калитке. Прощай, собака! Я сделала всё, что было в моих силах.

– Дядь Глеб, а я бы оставила собаку, – протянула Райка.

– Тебя никто не спрашивает. Ты сделала выводы из своего поведения в гостях?

– Гм… сделала.

– Какие?

– Что эта карга… то есть балерина, бабка Веркина… она… выжила из ума.

– Поднимайся в комнату, думай.

– А чего думать! Мы с Веркой играли, а эта черепаха выползла и давай орать. Балерина, а орет совсем не по балетному. Такими батманами меня покрыла, я чуть на шпагат от растерянности не села.

На втором этаже Люська так хлопнула дверью, что на первом что-то упало со стены и разбилось. Райка опустила глаза в пол – определённо, что-то задумала. Мы с Димоном вышли из дома.

Прежде чем выпустить пса за калитку, я высунул голову и осмотрелся. Мне казалось, хозяева собаки бегают по улицам и зовут своего питомца.

– Ну всё, шагай, – сказал я псу. – Беги домой.

– Беги-беги, – крикнул Димон, видя, что пёс уселся на землю и чихнул.

Закрыв калитку, я прислушался.

– Сидит, – сказал минуту спустя Димон. – Настырный.

– Ничего, посидит и домой уйдёт. Пошли чайку с бутерами выпьем.

Алиса от чая отказалась, Генка ещё не вернулся из астрала, а Райка затребовала бутерброды в комнату в количестве пяти штук. Люська, крикнув из-за закрытой двери, что с предателями не разговаривает, на всю громкость врубила музыку.

Утро началось с Люськиных криков, что её мечта близка к осуществлению. Ко мне она ворвалась, готовая взорваться от нетерпения.

– Я оказалась права – Максимчику некуда идти! Не веришь, иди и сам посмотри.

После сна, особенно, когда меня будят вопли сестры, я всегда туго соображаю. Вот и сейчас откинув одеяло, никак не мог взять в толк, кто такой Максимчик, о котором говорит Люська.

– Повтори ещё раз, – попросил я. – Только по слогам.

– А по буквам не хочешь? Давай просыпайся резче! Ты говорил, у Максимчика есть хозяева, а их нет. Он никуда не ушёл, сидит себе у нашей калитки, поскуливает. Это судьба! Она подарила мне моего Максимчика.

– Ты о собаке говоришь?! – осенило меня.

– Поздравляю! Тебе начисляется два балла. Глеб, кончай тормозить, конечно же, я имею в виду собаку. Нашего вчерашнего бобтейльчика, – улыбнувшись улыбкой редкостной дурочки, Люська добавила: – Моего сегодняшнего Максимчика.

– Максимчик, – хмыкнул я. – Очень подходящее для собаки имя.

– Моя собака, как хочу, так и называю.

– Она не твоя – это раз. Бобтейл заблудился и не может отыскать свой дом – это два. Мы поможем найти ему хозяев – это три. Всё уяснила?

– Ты воткнул мне нож в спину – это четыре! – заорала Люська и выскочила в коридор.

Бобтейл действительно никуда не ушел, очевидно, ему так понравилась атмосфера нашего дома, что пёс решил стать очередным гостем. Димон и Алиса полностью поддержали мою идею, заняться поисками хозяев пса. Люська стояла на своём:

– Интересно, как вы их искать сбираетесь? По запаху?

– Нужно дать объявление, – сказала Алиса.

– И обойти всех соседей в посёлке, – кивнул я.

– Будь Максимчик местный, он бы ни за что не потерялся, – пробормотала Люська.

– Логично, Глебыч, – отозвался Димон. – Судя по всему, пёс не местный, забрёл сюда случайно и… Минутку, а почему он Максимчик?

– Это ты у неё спроси? – я кивнул подбородком на Люську.

– Максимчик и всё! – рявкнула та. – Хорошее имя.

– Случайно не в честь того актёришки, от которого ты фанатеешь? – прищурился Димон.

– Он не актёришка, а классный актёр.

– В каждом фильме играет одного и того же персонажа. Только имена меняются.

– Много ты понимаешь в искусстве.

– Вы о ком? – Райка дёргала Люську за руку.

– О ком надо.

Пока мы совещались в гостиной, бобтейл растянулся возле дивана и задремал.

– Он спит как ангелочек, – лыбилась Люська. – Ну посмотрите на него внимательно, ребят, разве можно такую красоту отдавать в чужие руки?

– В данном случае, чужие руки – это мы.

– Глеб, ты опять?

– Не опять, а снова.

– Не ори, Максимчика напугаешь, он начнёт заикаться.

– Сама не ори!

– Не ругайтесь, – взмолилась Алиса. – Мы же решили, займёмся поисками хозяев бобтейла.

– Как всегда ты занимаешь сторону Глеба, – нахмурилась Люська.

– Неправда!

– А ещё подруга называется, – продолжала бубнить Люська.

– Лучшая подруга всегда предает в самую неподходящую минуту, – ляпнула Райка. – У меня поэтому нет подруг.

– Я почему-то не удивлена. Ты не умеешь общаться с детьми.

– Они все скучные и противные, – Райка села на корточки и обняла бобтейла за шею. – Какой же он красивый, мягенький, пушистенький. Миленький мой Максимчик! Максимусик! Мусик мой! Пупсик плюшевый! Люблю тебя сильно-пресильно. Слушайте, а если он окочурится, из него можно чучело сделать на память, чтобы в гостиной стояло?

– Рая, ещё одно грубое слово и лишишься планшета. И не смей даже думать, что с Максимчиком что-то случится. Он будет жить вечно.

– Прости, тёть Люсечка! Конечно, вечно. Он всех переживёт, и сдохнет от голода, когда никого на Земле не останется.

Люська хотела дать Райке подзатыльник, но помешал грохот на лестнице. Это Генка спускался со второго этажа и упал.

– Откуда в доме собака? – спросил он, держась за поясницу.

– Подбросили, – съязвила Люська.

Бобтейл поднял голову и уставился на Дронова.

– Почему он так подозрительно на меня смотрит? – Генка начал пятиться.

– Ты ему понравился.

– А, по-моему, как раз наоборот. Глеб, сделай так, чтобы он перестал пожирать меня взглядом.

Бобтейл вскочил на лапы и помчался к Генке. Наверняка он хотел всего лишь его поприветствовать, выказать, так сказать, своё собачье уважение. Но Генка этого не знал, как обычно он подумал о самом плохом, потому и побежал на второй этаж. Бобтейл за ним. Генка успел закрыть дверь перед самым носом собаки.

– Изыди! – голосил он из комнаты. – Фу! Брысь! Вон из дома! Тьфу-тьфу-тьфу!

Обежав коридор второго этажа и обнюхав всё, что только можно было обнюхать, раздосадованный бобтейл спустился вниз.

– Он здесь освоился, – сказал Димон, потрепав пса по мохнатой спине.

– Позавтракаем и вплотную займёмся Максимчиком, – хмыкнул я.

– Как скажешь, – выдавила из себя Люська. – Только завтрак сам себя не приготовит.

– А ты этим заниматься не будешь из вредности, я прав?

– Прав на все сто.

– Алис, будешь другом?

– Мог бы и не спрашивать, – Алиса уже собиралась идти на кухню, как вдруг Люська, зевнув, заявила:

– Алис, осторожнее там, утром на кухне бегала мышка. Не наткнись на неё.

– Мышка?! – у Алисы отпало всякое желание появляться на кухне.

– Да врёт она, Алис. Специально говорит, чтобы ты на кухню не заходила.

– Конечно, вру, – засмеялась Люська. – Иди, Алис, не бойся. Хотя может, я и не вру. Но какое это имеет значение.

– Глеб, вы с Димой сами себе бутерброды сделайте, – проговорила Алиса. – А я… мне вообще завтракать не хочется. Я должна учить сценарий, – и, озираясь по сторонам, будто опасаясь нашествие мышей-убийц, Алиска поспешила подняться к себе.

– Довольна? – спросил я Люську.

– Вполне.

– Ничего, Димон, сами справимся. Пошли, поможешь мне супер-завтрак забабахать.

– Кухню не взорви, – крикнула Люська.

На кухне я даже не успел подойти к холодильнику, как у меня зазвонил телефон. Иннокентий Иванович просил приехать к нему как можно скорее.

– Ну и денёк, – я взял банан и выбежал в коридор. – Димон, мне к Иннокентию за бумагами надо. Ты сам здесь готовь, окей?

– Это подстава, Глебыч! Самая настоящая подстава, – неслось мне в спину.

Люська сидела в кресле и гладила довольного бобтейла.

– Купим тебе в магазине всё необходимое, вымоем хорошим шампунем, и спать ты будешь в моей комнате.

– Я к Иннокентию, – крикнул я на ходу. – Приеду, поговорим.

– Как твоей супер-завтрак, вкусный получился?

На станции я купил себе горячий чебурек и утолил голод. Потом выпил холодной газировки и ощутил себя человеком. До Иннокентия Ивановича добрался, пребывая в хорошем настроение, взял у старика папку, намереваясь рвануть обратно. Не тут-то было. Иннокентия Ивановича прорвало на беседу, быстро уйти не получилось, пришлось два часа слушать истории, как последний месяц его терзало неуходящее вдохновение.

Пустой дом, или Жизнь коротка

Пока старик пытал меня своими признаниями, Люська с Димоном решили прогуляться по посёлку. Бобтейл топал за ними.

– Знаешь, Люсь, Глебыч прав, собаку надо вернуть хозяевам. Ты представь, что было бы с тобой, потеряй ты такого лохматого друга.

– Я понимаю, Дим, но повторяю, у Максимчика нет хозяев. Он бездомный.

У ворот посёлка Максимчик вдруг громко гавкнул и подбежал к калитке.

– Ты куда? – забеспокоилась Люська.

Бобтейл выскочил через калитку.

– Дим, его надо догнать, иначе он убежит.

Максимчик бежал по дороге, оглядываясь назад. Видя, что ребята гонятся за ним, он гавкал, зовя их за собой.

– Хочет что-то нам показать, – осенило Димона.

– Или решил поиграть в догонялки.

– Нет, Люсь, определённо он куда-то нас ведёт.

Добежав до соседнего посёлка, бобтейл проскочил на участок с распахнутой калиткой и заскулил возле крыльца.

– Вот и хозяина нашли, – засмеялся Димон.

– Не факт.

– Факт, Люсь, факт. Твой Максимчик живёт в этом доме. Смотри.

Димон поднялся на крыльцо и постучал кулаком по дверному косяку. Бобтейл завилял хвостом. Прошла минута, дверь не открыли, тогда Димон дотронулся до ручки, опустил её, услышав щелчок.

– Хм, открыто.

Стоило двери открыться наполовину, как бобтейл прошмыгнул внутрь. Димон просунул голову в прихожую.

– Есть кто дома?

Бобтейл носился по комнатам, обнюхивая всё подряд, продолжая жалобно скулить. Под лестницей, ведущей на второй этаж, он сел на расстеленный полосатый коврик и трижды чихнул.

– Вдруг его хозяину или хозяйке плохо? – шёпотом спросила Люська, выглядывая из-за спины Димона.

– Надо проверить.

В доме никого обнаружить не удалось. На кухонном столе стояла чашка с недопитым кофе и бутерброд с подсохшим сыром. Машинально взяв бутерброд, Димон понюхал его и откусил большой кусок.

– Сдурел? – крикнула Люська.

– Не испортился ещё.

– Ты не у себя дома.

– У нас всё равно есть нечего, ты же отказалась готовить.

– Может, ещё по шкафам полазишь?

– Не перегибай палку, – Димон доел бутерброд, потёр ладони и кивнул в сторону выхода. – Пошли, нам здесь делать нечего.

– Стой, – Люська схватила Димона за руку, кивнув на настенный календарь. – Сегодня какое число?

– Шестое.

– Второе число обведено красной ручкой. И там что-то написано, – Люська, подвинула бегунок и прочитала: – «Магнолия. 15-00».

– Интересно, что за магнолия?

– Здесь недалеко есть кафе «Магнолия», – задумчиво ответила Люська, продолжая смотреть на обведённую двойку. – Получается, последний раз хозяева Максимчика были дома второго числа.

– По-твоему, они ушли и оставили дверь открытой?

– Я этого не говорила, – Люська вдруг поёжилась и потянула Димона в соседнюю комнату. – Надо выяснить, кому принадлежит дом. Дим, я могу ошибаться, но мне кажется, здесь что-то произошло.

На тумбочке стояла рамка с фотографией средних лет мужчины и бобтейла. Повертев её в руках, Димон утвердительно закивал:

– Хозяин твоего Максимчика.

Люська открыла шкаф и обвела взглядом одежду.

– Здесь только мужские вещи.

– Зайди в ванную комнату, посмотри, сколько там зубных щёток.

– Одна, – крикнула Люська спустя полминуты.

– Отлично, кое-что мы уже выяснили. Хозяин Максимчика… ну и дурацкое же имя, – скривился Димон. – Жил здесь один. Теперь не мешает узнать, кто он и куда подевался.

Бобтейл принялся громко лаять.

– Тихо! – шикала Люська.

Пёс не унимался.

– Предлагаю поскорее сделать отсюда ноги, – сказал Димон. – Мы с тобой оказались в чужом доме незаконно, если нас здесь засекут, не миновать проблем.

– Тогда я прихвачу с собой фотографию.

– Зачем?

– На всякий случай.

На улице Люська воровато осмотрелась по сторонам и кивнула на соседний дом.

– Давай спросим о хозяине Максимчика у соседей.

Димон не возражал. Калитку открыл высокий старик с недовольным лицом. На вопрос о соседе, старик нехотя ответил:

– Где он, я не знаю. Дружбу мы не водим. Последний раз видел Сашку дня три тому назад.

– Как его полное имя? – поинтересовался Димон.

– Лаков Александр Егорович.

– А собаку узнаёте?

– Его, Сашкина псина.

– Мы думали, он потерялся.

– Обычно Сашка не выпускает Рича одного. Всегда выгуливает на поводке.

– Так ты Рич? – усмехнулась Люська.

Бобтейл, услышав своё имя, засеменил передними лапами и склонил голову набок. Старик, сославшись на дела, поспешил закрыть калитку.

– Негостеприимный дед.

– Да ладно, Люсь, зачем нам его гостеприимство? Инфу мы добыли. Максимчика зовут Рич, а его хозяина Лаков Александр Егорович.

– И как ты предлагаешь действовать дальше? Нельзя же оставить здесь Максимчика… вернее, Рича одного.

– Само собой, заберём его к нам.

– Слышал, Рич, ты пойдёшь к нам. Пойдёшь ведь, а?

Рич завилял хвостом и потопал за Люськой.

– Когда приедет Глебыч, обмозгуем ситуацию, – говорил Димон, шаря по карманам. – Точно помню, в одном из карманов должна лежать конфета. Но её нет.

– Настолько проголодался?

– Спрашиваешь! Ты же в курсе, долго без еды я не могу, такой у меня организм.

– В курсе, в курсе, – проворчала Люська. – Придём домой, приготовлю тебе чего-нибудь вкусненького. И тебе, Рич, приготовлю. Пока твой хозяин не отыщется, будешь жить у нас, и спать в моей комнате. Согласен? Бобтейльчик ты мой лохматенький!

…От Иннокентия Ивановича я приехал вымотанный и раздражённый. Всякий раз старикану удаётся загрузить меня по полной. Если не работой, то болтовнёй. А сегодня «повезло» вдвойне: и работы навалом и от болтовни голова трещала. Едва я вошёл в дом, намериваясь рвануть к холодильнику, меня окликнула Алиса:

– Глеб, я тебя ждала. У меня сложная сцена в сценарии, нужно, чтобы ты со мной порепетировал.

– Алис, без вопросов, но сначала я перекушу.

– Люся приготовила запеканку.

Люська нарисовалась на площадке второго этажа, держа в руках расческу для животных.

– Глеб, есть срочное дело.

– Десять минут! – крикнул я.

Обрадовавшись моему приходу, бобтейл, высунув из пасти язык, поспешил мне навстречу. Длинная шерсть на лбу, которая ещё утром падала псу на глаза, сейчас была схвачена зелёной резинкой. С этим шерстяным «фонтанчиком» на голове он выглядел комично.