Новые условия бесплатное чтение
Дизайнер обложки Елена Сницарь
Корректор Ульяна Томова
© Виктория Рожкова, 2022
© Елена Сницарь, дизайн обложки, 2022
ISBN 978-5-0059-2523-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
БЛАГОДАРНОСТЬ
⠀
За потрясающие консультации и даже идейную замену места ДТП (по медицинским показаниям) заведующему нейрохирургическим отделением ГБУЗ МО «Серпуховская областная больница» Ефименко Александру Николаевичу.
⠀
За важные разъяснения руководителю бюро медико-социальной экспертизы №57 в г. Серпухове Николаю Николаевичу Афанасьеву.
⠀
За бесценное общение спортсмену танцевально-спортивного клуба на колясках «Феникс» г. о. Серпухов и просто красавице Елене Готовцевой.
⠀
За уроки мыловарения, которые помогли мне (или моей героине?) делать интересные вещи из мыла прекрасной Марии Олейник.
⠀
Огромное спасибо за возможность полного погружения (за предоставленную инвалидную коляску) ГБУСО МО комплексному центру социального обслуживания и реабилитации «Серпуховский»
МЫ НАПИСАЛИ ЭТУ КНИГУ ВМЕСТЕ!
1
Какое ужасное ощущение во рту – язык чужой, почти не шевелится. Так, вправо – влево. Не, не получается. Может, рукой его попробовать передвинуть? А где руки? Я их не чувствую! Но как же так? Я ничего не чувствую, но я же есть. Я существую! Думаю, в конце концов! Бред какой-то! Неужели я вчера так напилась? Да нет, мы вроде не пили. Хотя, не помню. Неужели все-таки пили? До такого дурацкого состояния? С этим надо однозначно заканчивать. Все эти тусовки до добра не доведут. Сначала ты пашешь, как вол, всю неделю, а потом находишься в каком-то пограничном состоянии два выходных, меняя коктейль за коктейлем. Надоело!
Господи, да что так противно пищит у меня за головой? Можно это отключить? Свихнуться же! Я сейчас встану и разберусь. Может, мне кто-нибудь принести таблетку аспирина? По-моему, я не сказала это вслух. Ас-пи-рин! Черт, я не слышу своего голоса. И этот язык. Как будто мертвый. Почему-то вспомнился говяжий на прилавке. Может мой язык лежать на прилавке с ценником «Язык человеческий. Цена 350 руб.»? Я несу чушь – наверное, я уже свихнулась. Но разве у сумасшедших парализует язык вместе с руками и ногами? Я хочу встать, но это тоже невозможно. Наверное, я отравилась. Прочь, паника! Надо полежать, посчитать до четырех на вдохе… пауза… четыре… пауза… выдох… пауза… Кто-нибудь выключит эту пищалку? Неужели она больше никого не бесит?! Я сейчас вспомню вчерашний день – что мы пили, что ели. И расскажу врачу. Меня вылечат. Что было вчера? А какой сегодня день? А год? Божечки, я ничего не помню! Мне страшно! Где я? Что случилось? Мамочки-мамочки-мамо…
Я в каком-то странном месте. Жарко. Вокруг меня красная земля, темно-серая грязь и желтоватая вода. Очень жарко. Так жарко, что больно дышать. У меня босые ноги, я ступаю по странной почве – густой, масляной, по консистенции похожей на подсолнечное масло. Я вижу какие-то застывшие белые капельки и понимаю, что это соль. Я что – на Марсе? Или на Венере? Солнце испепеляет все вокруг и меня тоже. В ноги что-то впивается: я понимаю, что это кристаллы соли. Мне больно. Я не хочу туда идти и не понимаю, зачем туда идти, но ноги не слушаются. Они подчиняются каким-то своим командам. Наверное, там есть ответ. Ответ, который мне нужен. Может быть, я хочу узнать: откуда столько соли? Или где я? Второе важнее. Странная вода уходит к горизонту. Ее как будто становится больше, и там, где она есть, полностью отражается небо. Я заворожена, но что-то противно пищит. Оно отвлекает. Насекомые? Я наклоняюсь и вижу на берегу дохлых кузнечиков. Они не могут пищать – они умерли.
Писк продолжается, и я возвращаюсь в прохладу. Язык двигается – счастье!
– Мама…
– Женя, я здесь…
Поворачиваю голову – папочка! Откуда он здесь взялся? Он же со мной не живет. Седой совсем, небритый. Бедный мой папочка! А почему я звала маму? Ее нет уже четыре года.
– Папа…
Если у меня такой противный скрипучий голос – лучше заклейте мне рот прямо сейчас. Это же невозможно слышать – как будто мне насыпали в рот кирпичей и утеплили ватой. Над головой по-прежнему что-то пищит – как и в прошлый раз. Руки… пальчики шевелятся! Нет, ложку я сейчас не подниму, но уже могу поправить язык. Ой, снова бред какой-то. А что здесь делает папа? Он живет в другом городе, мы видимся редко – оба работаем, не накатаешься. Но я знаю, что он есть.
– Папа…
– Ты помнишь, как тебя зовут? – папа такой крохотный, такой уставший.
– Еня… – меня ведь Женя зовут, а не выговаривается.
– Женя, – папа почему-то улыбается.
– Еня… – да что же с этой буквой «ж». Какая такая Еня?
Спать хочу. Я бежала марафон. Сто километров. Папа приехал меня поздравить. Спать. Надо поспа…
Все то же палящее солнце. Я надела откуда-то взявшиеся сланцы, потому что начало жечь ступни от соли. Сзади кто-то смеется – я не одна. Но оборачиваться не хочется – пускай смеются. Я продолжаю идти, а воды по-прежнему по колено. Да уж, поплавать в этой чудо-реке уже не удастся. Зачем я здесь? Почему должна колоться о кристаллики соли и смотреть на мертвых кузнечиков? Хочу обернуться назад, но от вдыхаемого воздуха становится больно – как будто я проглотила колышки. Я снова просыпаюсь.
Наверное, сон продолжался всего минутку – папа сидит все там же. Только борода немного выросла. Может борода так быстро вырасти? А если ее помазать средством для роста волос? У меня дома такое есть. С медом… Борода будет быстрее расти? Мои волосы реагируют на эту маску. Господи, что я несу. Какой мед.
– Папа…
– Все в порядке, Женя. Отдохнула?
Отдохнула? Типа, я устала? Интересно, от чего… Папа с бородой приехал, мое тело как будто неродное. А может, меня отделили от тела? Голова профессора. Что-то я читала в детстве. Я же любила читать! Голова профессора Доуэля – точно!
– Женя, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо… – мне кажется, что я сказала на выдохе. Как будто прошелестела. Папа снова улыбается.
Интересно, он знает, что мы просто перебрали с друзьями? Ой, как стыдно. Он ехал три часа из дома, чтобы спросить меня о самочувствии. Все, завязываем. Так больше нельзя.
Как сказать папе, что я его люблю? Какая длинная фраза.
– Люлю… – папа прячет мою ладошку в своих руках.
– Я тебя тоже люблю.
Я маленькая и мне пять лет. Меня любят родители! Папа как будто читает мои мысли.
– Женя, сколько тебе лет?
И я понимаю, что мне не пять. Ну, я же не дурочка какая-то!
– Двасать пять…
Как же снова хочется спать. Папа никуда не уйдет?
Я снова устала, но марсианские пейзажи не появляются. Мне кажется, что я существую где-то между двух миров – между прошлым и будущем. Или у меня налажена связь с космосом, поэтому периодически я отправляюсь в путешествие. Скрипит невидимая земная дверь, и я чувствую запах лекарств.
– Вы можете отдохнуть, – говорит какая-то женщина.
Я хочу ответить, что пытаюсь, но слышу папин голос:
– Спасибо, я не устал…
– Она на седативных препаратах – много спит. Ну и, как сказал Михаил Андреевич, ситуация более-менее стабильная. Вы все равно сейчас не сможете полноценно пообщаться, – кто-то уговаривал папу оставить меня одну в этой неприятной комнате.
– Я не хочу, чтобы она оставалась одна, когда придет в себя. Она уже несколько раз просыпалась и все понимает, – повторяет папочка мои мысли.
– Ну, как знаете, – мне показалось, что в голосе женщины появилось легкое раздражение, дверь уже не скрипит, а закрывается с еле слышным стуком. Я пробую пошевелить пальцами, чтобы папа понял – я его слышу. Мою ладошку накрывает папина рука, и я, похоже, улыбаюсь. Может, как-то криво, но это лучше, чем ничего.
Когда мама угасала, она ничего и никого не хотела слушать, не принимала никаких объяснений. Просто лежала и периодически капризничала. Папа тогда сидел с мамой и пропускал через себя боль постепенной потери. А теперь сидит с дочерью и радуется тому, что она помнит свое имя. Жизнь непредсказуема…
В машине громко играет музыка.
– Да что же это за дорога! – Виталик раздраженно стучит ребром ладони по рулю.
Только недавно мы ехали хоть и по узенькой, но двухполосной дороге (до Быково асфальт неплохой). И вдруг она сменилась зубодробильным полотном. Виталик злится. Мы пьем пиво и особенных неудобств не испытываем. Я понимаю, что Виталика ни компания (девчонки оставили своих парней в другой машине), ни дорога не располагают к веселью. Но лично меня все устраивает. И тем более водитель — мы встречаемся с Виталиком уже год и собираемся жить вместе. В моей съемной московской квартирке. Скоро. Только тсс…
– Я хочу пИсать! – заныла Карина.
Ни кустов, ни остановок с придорожными кафе и туалетами в них не наблюдалось.
– Я тоже! – подхватила Лена.
– И я! – мне не хочется отрываться от коллектива, хотя чувствую себя сносно.
– Здесь остановить? — Виталик пытается найти настроение.
А кругом – будто выжженная степь. И ни холмика, ни кустика.
– Я потерплю, — пискнула Карина.
– Я тоже, — согласилась Ленка.
Я в знак солидарности подняла бутылку с пивом.
Сзади, как будто что-то почувствовав, посигналили из второй машины.
– Девочки, а не пора ли вам к своим мальчикам? – я точно помню, что спросила это.
И совершенно четко девочки ответили:
– Нет! Нам с тобой хорошо!
Мы продолжали свое необычное путешествие на Марс, в которое ворвались ожившие и пищащие кузнечики…
– Случай тяжелый. Закрытая позвоночно-спинномозговая травма.
Я не знаю этот голос. Это не папа.
– Плюс тупая травма грудной клетки, – продолжает незнакомец. – Закрытые переломы ребер с обеих сторон. Ушиб обоих легких. Закрытая черепно-мозговая травма. Ушиб головного мозга средней степени, контузионные очаги лобных долей второго типа, субарахноидальное кровоизлияние, ушиб мягких тканей головы… – голос монотонно зачитывал диагнозы.
Ужас какой. Кого-то танк переехал?
– Ее привезли к нам, в Волгоград. Поймите, мы сделали все, что могли, но мы же не волшебники. Состояние стабильное. Вам бы теперь куда-то в Москву. Ну, понимаете…
– Я понимаю… – а это уже голос папы.
Я открываю глаза. Нет, я разлепляю глаза (наверняка тушь со вчерашнего вечера не смыла – все склеилось к чертовой бабушке!). Точно, папа сидит возле меня, а напротив мужчина в белом халате. Такой красивый дяденька и такие ужасы рассказывает!
Неожиданно врач ловит мой взгляд и замолкает. Папа тоже смотрит на меня и молчит. И никто не хочет спросить – как меня зовут, сколько мне лет. И так обидно становится, что хочется заплакать. Я чувствую, что какая-то капелька стекает из уголка глаза.
– Давайте об этом поговорим в другом месте! – папа вскакивает с какой-то обшарпанной табуретки, неловко вытирает мне слезинку. – Вы видите, она расстроилась!
Ну, наконец-то – хоть обратили на меня внимание! Осталось только вырубить пищалку и угостить меня либо аспирином, либо бутылочкой пива. Того самого, которое мы пили по дороге на озеро Эльтон…
Конечно, я не спорю – есть что-то в этом месте, какая-то магическая чертовщинка. Мы ехали из Москвы в Волгоградскую область два дня. Ночевали в гостинице, пили, хохотали. По-моему, даже решение поехать на соленое озеро приняли на какой-то вечеринке. Дороги, природа, веселая компания. По пути встречались бараны и коровы. Одна корова стояла посреди дороги и пила воду из трещины в асфальте. Завидев нас, даже не вздумала отойти. Пришлось объехать.
О боже, после этой невероятной тряски показалась розовая полоска озера. Почему розовая? Из-за водорослей. Выглядит, конечно, необычно – не спорю. Я почему-то думала, что удастся поплавать в прекрасном соленом озере – что-то типа Мертвого моря. А дальше измазывания в грязи (хоть и лечебной) дело не двинулось. На много километров ни одного дерева, а только лишь это розовое озеро, песок и невысокая трава.
Я очень устала, мне хотелось вернуться в свою кроватку вместе с Виталиком и проспать три дня. Все, садимся в машину и едем домой!
– Женя, тебе прикурить?
– Не хочу.
Словно подростки, ребята столпились у края дороги, прикуривая от одной зажигалки. Я видела только наши машины, стоявшие на обочине через дорогу. А потом увидела еще одну слева – наверное, ее совсем не интересовало соленое озеро Эльтон, и водитель хотел проскочить это марсианское место. Не так уж и быстро он ехал. Но мы встретились.
Так это про меня говорил тот красивый дяденька в белом халате?!!
2
Я смотрела на папу и не могла налюбоваться – какой же он все-таки родной! Мы так редко видимся, по телефону буквально несколько слов брошу: «Жива. Здорова. А ты как?» и, едва дослушав, снова бегу по своим нескончаемым делам и друзьям. А папе разве много надо? Хотя… Может, и надо? Может быть, он хотел бы знать про мои нескончаемые офисные будни? Про Виталика, с которым мы скоро поженимся (нет, я, конечно, не планировала знакомить папу с зятем уже на свадьбе, но зачем ему это сейчас?). В веселые вечеринки родителей точно не нужно посвящать – алкоголь, кальян, пустая болтовня. Так о чем же можно говорить с родителями?! О том, как я купила сумочку Louis Vuitton с бешеной скидкой? Или милое платьице от Gucci, которое страшно надевать, глядя на ценник? Мне кажется, в тот момент я была на седьмом небе от счастья. Где это платье сейчас? Здесь совсем не пахнет брендами.
– Папа… Я хочу домой…
Папа вскочил с табуретки и зачем-то начал укрывать меня одеялом – с одной стороны подоткнул, с другой.
– Пап, когда мы поедем?
– Да, поедем, – папа заговорил, стараясь не смотреть мне в глаза. Вот не люблю я этого. Он меня собирается здесь оставить?
– Паап…
– Геша, мы обязательно вернемся домой. Пока надо немного здесь побыть, подлечиться. Узнать – что к чему.
«Геша» – так приятно. Спокойно так… Меня папа с детства Гешей называл. А лет в тринадцать я восстала – какая я тебе Геша? Я Женя. Евгения. И они с мамой стали называть меня Женечкой. А вот и Геша снова появилась – спустя двенадцать лет. Ой, опять в глазах расплывается что-то. Какая я сентиментальная стала после этой аварии. Надо попить чего-нибудь успокоительного. Или кальян попросить. Насмешила – кальян в эту стерильно-кафельную палату.
– А где мои?..
– Друзья? – папа снова начал свои манипуляции с одеялом. Так он меня скоро в мумию превратит.
– Ну, паап…
– Они уехали. Им работать надо.
– Все?
Неужели и Виталик уехал? Или сидит под дверью, а папа его не знает и поэтому не пускает.
Он ведь всегда был такой настойчивый – не папа, Виталик. Ждал меня с работы, искал себе занятие, если я задерживалась. Наверное, и сейчас сидит на какой-нибудь скамейке в ожидании, когда ему позволят зайти. Он хоть ест там что-то? Или одним кофе заливается?
– Все уехали. Девочки, мальчики. Они это… привет тебе передавали. Поправишься и встретишься с ними.
Ничего не понятно. Были – сплыли. Ой, начинает болеть голова от этого длинного-предлинного разговора.
– Посплю… – мне было неловко, что в прошлые разы я отправлялась в свои космические сны без предупреждения.
– Конечно, поспи. Тебе нужно отдыхать.
Отдыхать? Мне нужно презентацию доделать. Но об этом я подумаю завтра – как Скарлетт О Ха…
У меня красивая должность – менеджер по развитию в российско-немецкой компании. Я нахожу всякие там критические точки для роста и развития бизнеса, рекомендую направлять ресурсы компании в определенные места. Не сказать, чтобы рутина – я считаю, что у меня творческая работа. Но до сих пор не понимаю, зачем оканчивала педагогический институт. Дарить светлое и вечное когда-то казалось весьма привлекательной идеей. Но все идеи в итоге превращаются в засохшие веточки иван-чая: заварил, настоял и выпил. Все, о чем ты мечтаешь – это все временное и готово меняться под обстоятельства. Хотела ли я быть училкой? А вот даже и не знаю. Все пошли, и я за компанию. Учиться было легко и весело. Уж я-то знаю толк в веселье! Правда, одно время мысль стать педагогом меня даже зацепила. Зацепила и чуть не утащила в педагогический хаос и безденежье. В несправедливость и хамство. Уф, я спаслась. Хорошо, что в наше время полно всяких курсов переподготовки кадров. Я тот кадр, который готов переподготавливаться и терпеть повышение квалификации! Смешно придумала, да? В любом случае, работа – это даже не состояние души. Просто выжить – вот для чего нужна работа. И какая разница – кладешь ты под пресс детальки или отвечаешь за информационную безопасность: в 18:00 «Аdios Аmigo!». Чашечка экспрессо, кровавая струйка томатного сока, приправленная сорока градусами, кружочки вишневого дыма. Время выжить заканчивается, и наступает время оживать.
Когда я снова проснулась – папы в палате не было. Мне стало немного не по себе – я так привыкла его видеть, это придавало уверенности. Нет, не уверенности – я чувствовала себя в безопасности! Папа, папочка, куда же ты ушел? Ты не уехал домой без меня? Твоя Геша ждет тебя, папа, не бросай меня! Мне показалось, что я сейчас захнычу, но дверь палаты открылась, и он вошел. Мой папа. Господи, мне двадцать пять лет, а я жду папу, как будто нахожусь не в реанимационной палате, а в детском саду.
– Геша, нас переводят в обычную палату! – папа улыбнулся, и я тоже.
Ну вот, скоро мы поедем домой. Папа к себе – в наш областной наукоград. Но теперь я знаю, как он мне дорог. Обещаю, я буду звонить тебе каждый день! А я вернусь в Москву, завяжу с гулянками и начну работать. Может быть, даже в школу пойду работать. Ой, ну что-то я совсем размякла. Какая школа? Нестабильное эмоциональное состояние – я сейчас на радостях еще пообещаю классное руководство над девятым «Б» взять. Ха!
3
В обычной палате было не так безлико, как в той другой, с белым кафелем. Я даже слышала, что меня окружают люди. Женские голоса. Я открыла глаза (по-моему, я очень много сплю) и поняла, что появились новые вопросы, которые нужно задать доктору. А может быть, и папе – он точно знает. Ни папы, ни доктора в палате не оказалось, хотя мне этого очень хотелось. Когда я заворочалась, голоса затихли. Ну да, это мои соседки по палате: молодая девочка и женщина в годах. Теперь у меня есть постоянная компания – можно рассказывать анекдоты и, наверное, принести из столовой тарелку каши в знак мира и дружбы. Принести. Блин, я не чувствую своих ног. Голова уже так не гудела, руки легко убирали щекочущий нос локон, а вот встать с кровати ноги не могли. А может, и не хотели. Ох уж эти ноги! Всю жизнь к ним повышенное внимание. Когда была маленькая, мама называла меня олененком за тонкие и длинные ножки. В старших классах ребята уже откровенно выкрикивали пошлости. На работе дня не проходило без короткой юбочки – мне есть чем похвастаться. Но сейчас ноги перестали быть со мной в команде. Как будто они отдельно, а я отдельно. Мне стало очень страшно. Настолько страшно, что захотелось снова стать маленькой. Той самой – когда ни руки, ни ноги тебе не принадлежат. Крошечные ладошки оказываются в плену таких же крошечных варежек – чтобы не поцарапать мордашку. А ножки сучат с бешеной скоростью и тоже живут по каким-то своим правилам.
– Мама… – я попробовала сказать это слово вслух, и у меня получилось.
Но уже через секунду потрясла новая мысль – я не новорожденная девочка Женя. Я молодая женщина – практически жена. И белые потолки – это не роддом, а больница. Мы разговаривали с папой, был врач, звучали диагнозы. Можно сейчас долго лежать, сочинять небылицы, но правда гораздо серьезнее: у меня какие-то проблемы со здоровьем. И кто-то должен рассказать мне, насколько все серьезно. К сожалению, никто не спешил этого сделать.
– Как вы себя чувствуете? – спросила женщина постарше.
Мне так не хотелось разговаривать – это я так про кашу, временное помутнение. А с другой стороны – вдруг она что-то знает?
– Грудь болит. Как будто решила посмотреть – как крутится бетон в бетономешалке и нечаянно провалилась…
Молодая девушка хмыкнула. А та, что постарше, с нежностью сказала:
– У вас хорошее чувство юмора. Это значит, что все у вас будет хорошо.
– А вы случайно не знаете, что у меня сейчас? Мне никто не рассказывает. Может, потому, что я все время сплю? И еще, вы видели моего папу?
Женщина откашлялась – не сразу ответила.
– Папа ваш вышел отдохнуть. Он у вас такой молодец! Вы уже взрослая, а говорят, что папа не отходил от вас. Переживал.
– Вот бы мне такого папу, – подала голос молодая.
– Я бы тоже не отказалась, – поддержала старшая. – Я бы совсем не отказалась от такого папы для своих. В больницу легла, когда уже край был. Еды наготовила практически в полуобморочном состоянии. И переживаю – сил нет. Наш папа теперь не понимает, что из холодильника надо взять и в какой последовательности. Бедные дети! С таким-то папой не то, что в больницу – просто дома остаться нельзя!
– А у меня папа умер, – подхватила молодая. – Выпил, как обычно, и уснул в гараже с сигаретой. Он в этом гараже себе целое жилище оборудовал – сбегал от мамкиных воплей. Там и сгорел…
Я могла много чего рассказать про своего папу, но не из серии безрукости или бегства в гараж. Только это все было лишним. Я уже понимала, что папа все бросил, чтобы быть со мной рядом. Зачем я буду рассказывать, как мы с ним каждый раз ходили в лес за грибами, а однажды заблудились. Мне нисколечко не было страшно, папа отдал мне свою куртку, не спал и охранял нас. А я прижалась к нему и сладко продрыхла наш лесной плен. Утром опять-таки папа сообразил, как нам выйти. И мама даже не успела разволноваться до валокордина. Она очень хорошо знала нашего папу и старалась не накручивать ситуацию. Однажды мама уехала в санаторий. И мы остались с папой вдвоем. О, это было крутое время! Папа классно готовил, вообще не заморачивался на завтрак-обед-ужин, не дергал меня вопросами: «А чем это ты там занимаешься? А не пора ли тебе почитать, иначе за лето все буквы забудешь?» И все в таком духе. А потом мама к сестре уезжала и снова в санаторий. В общем, мы с папой не пропадали, как дети этой взрослой соседки. И в гараж папа тоже никогда не сбегал – только если действительно по делу.
– Все будет хорошо, – еще раз напомнила женщина.
Похоже, она приняла мое молчание за переживания.
– Да, наверное, – еще месяц назад я начала бы спорить: а откуда вы это знаете? У вас есть дар ясновидящей, или вам об этом рассказали звезды? Вот я лежу тут, с трудом дышу, не могу даже подняться и сделать самое обычное действие для человека – сходить в туалет. А она знает, что все будет хорошо. Может, сейчас сдернет, словно фокусник, с меня одеяло, я тут же вскочу и начну от радости хлопать в ладоши.
Где же папа? Где же доктор? Я хочу, чтобы мне объяснили – как и когда я смогу встать в туалет. Умыться, в конце концов, и почистить зубы. Или телефон мне дайте – руки же меня не подводят. На этом моменте мысленной вакханалии я поняла, что могу пока попросить чужой гаджет. Я же помню телефон папы и Виталика. Кстати, а я помню? Таак… 8… 916… И?.. Цифры устроили настоящую чехарду – прыгали друг на дружке, обгоняли. Мне нужно время. Да, мне нужно время. А может, спасет мышечная память? Однажды после серьезной гулянки я набрала номер Виталика с чужого телефона, просто начав тыкать пальчиком в циферки.
– Извините, могу я на пять минут попросить у вас телефон? – озадачила соседок.
– Конечно. Но у тебя свой лежит на тумбочке. Достанешь или тебе подать?
Ой, какая красота! Конечно, достану – я же не инвалид. На несколько секунд голова закружилась от резкой боли в груди. И вот уже родной друг скользнул ко мне в руку. Не успев задуматься, включила, набрала код (да здравствуют крепкие нейронные связи!). Мессенджеры горели огоньками непрочитанных сообщений. Несколько пропущенных вызовов. Но меня больше всего интересовала связь с Виталиком. А вот и он. Упс. Мне почему-то показалось, что от него должно поступить штук десять сообщений. Или двадцать. Сколько я уже здесь? А было всего одно: «Привет, малыш! Скорее выздоравливай. Жду тебя на работе». И все?!! Сколько дней кантуюсь в этой несчастной больнице, открывая глаза и видя перед собой только отца. Что, где и как – мне никто ничего не рассказывает. Я чувствую себя огромной неваляшкой, которую можно посадить на кровати и все, что я смогу, это раскачиваться на постели. Мне даже показалось, что ногу пронзила боль. Я обрадовалась этой боли и попыталась пошевелить конечностью. Нет, пока ноги отдельно. Почему-то в голову пришло дурацкое – «Мухи отдельно, котлеты отдельно».
– Я хочу поговорить с врачом. Как я могу с ним поговорить? – во мне заклокотала злость. Надо быстрее – прямо здесь и прямо сейчас обсудить мое состояние. Может, меня неправильно лечат?
– Ну… он приходит во время обхода…
– Где я? – я имела в виду город, но соседки испуганно замолкли.
– Ну, где я? Как это называется?
– Это больница… – тихо сказала старшая.
– Да это я понимаю! – по-моему, у них даже вырвался вздох облегчения. – Город какой? Не Москва?
– Нет, что вы. Это Волгоградская область.
Волгоградская область. Замечательно. Этого мне только и не хватало. Наверняка здесь никому ни до кого нет дела.
– Я хочу увидеть врача! – решимость придала мне сил, и даже руки сжались в кулаки, как будто диагноз и перспективы я сейчас буду из доктора выбивать силой.
– Ленааа! – крикнула кому-то старшая, и в двери появилась девушка в халате.
– Лена, девушка очень просит доктора. Может, Михаил Андреевич сможет подойти? Ей важно.
Наверное, они там еще поперемигивались с этой Леной, потому что она несколько секунд стояла и смотрела на мою соседку, которая территориально находилась за моей спиной, и только после этого кивнула и снова прикрыла дверь.
4
– Что со мной, Михаил…
– Михаил Андреевич, – подсказал доктор. Да, тот самый красивый дяденька, который иногда говорит странные вещи.
– Михаил Андреевич, здравствуйте, – мне показалось, что надо быть вежливой. От того, насколько я сейчас буду воспитана, возможно, зависит моя судьба. И он не станет злиться, придираться, говорить гадости.
– Вы попали в ДТП. Помните об этом?
Я энергично кивнула и тут же поморщилась от боли.
– Ушиб головного мозга средней степени, контузионные очаги лобных долей второго типа, субарахноидальное кровоизлияние. Ушиб мягких тканей головы.
Теперь понятно, почему так сильно болела голова. Интересно, это субхна… субнах… короче, это излияние несерьезно?
– Автотравма серьезная. Вы получили тупую травму грудной клетки.
– У меня сломаны ребра? – догадалась я.
– Да, закрытые переломы шестого, седьмого, восьмого ребер с обеих сторон. Соответственно, ушиб обоих легких.
Мне показалось, что Михаил… как его там? даже в историю болезни не особо заглядывал. Может, их там учат по памяти рассказывать? Чтобы можно было смотреть пациенту в глаза – вот как мне сейчас. Смотрит и не моргает. Удав. Точно. А я кролик, которого он съест после последнего слова. Михаил Андреевич моргнул, и меня отпустило. Итак, у меня сломаны ребра. Первый перелом в жизни! Теперь я хотя бы понимаю, что это такое. Моя лучшая подруга Танька сломала руку, когда мы пытались с ней с ветерком покататься на тарзанке. Если честно, покатались на славу. Полет, во время которого Танька сорвалась и сломала руку, был последним. Мы уже домой уходили, но я уговорила: «Давай еще разочек». Вот этот разочек стоил Танюшке двух месяцев больничного и дал возможность научиться кушать и делать домашку левой рукой. Я чувствовала себя очень виноватой, но Танюшка мне потом даже спасибо сказала. Где-то через полгода. Теперь, когда я делаю вдох и стараюсь при этом не торопиться, я понимаю подругу.
– Долго мне еще здесь лежать?
– Думаю, через пару недель смогу отпустить вас домой.
Ура! Четырнадцать дней – это не месяц. Отдохну, познакомлюсь с девчонками в палате, может, даже стихи попишу – наконец время найдется.
А красавчик все не уходил. Господи, чуть не забыла!
– А с ногами у меня что?
– Тут все серьезнее. Закрытая позвоночно-спинномозговая травма. Осложненный компрессионно-оскольчатый перелом тел Th6-Th7 позвонков с частичной компрессией, ушибом спинного мозга и стенозом позвоночного канала на данном уровне.
– У меня что – перелом позвоночника?
Офигеть! Похоже, я переплюнула Танюшку по всем статьям. Надо будет ей написать, что карма настигла меня спустя пятнадцать лет.
– И когда я смогу ходить? Мне нужно лежать? Сколько времени – полгода?
Михаил Андреевич наконец обратил внимание на историю моей болезни в руках. Может, там что-то новое появилось. Или вообще – бегущая строка. Сидит – читает. Забыл, наверное. Или не успел выучить.
– Чтобы появилась возможность ходить, можно попробовать сделать операцию.
Чего?! Чтобы появилась возможность ходить? Это как? Сейчас ее нет, что ли? Надо делать операцию? Господи, какой кошмар. Операция на позвоночнике! Ну, я и вляпалась.
– Хорошо, я согласна на операцию.
– К сожалению, мы не делаем такие операции.
Михаил Андреевич больше не смотрел ни в историю болезни, ни мне в глаза.
– А кто делает?
– Нужно найти клинику.
Эээ, подождите! Чтобы встать на ноги, нужна какая-то хитрая операция. И никто не знает, где ее делают? Вы что – с ума сошли? А я как узнаю?!
Оказалось, что я это произнесла вслух.
– Можно будет после выписки отправить запросы в специализированные клиники. И за рубеж, в том числе. Единственное, там цена вопроса.
– А я могу не найти клинику? – кровь прилила к моим щекам, я даже привстала и не обратила внимание на боль от сломанных ребер.
Доктор пожал плечами и голосом, лишенным какого-то энтузиазма, ответил:
– Надо искать.
Бобик, след! Кто-то должен взять след и найти клинику, где мне скажут: «Детка, ноу проблем! Мы сделали сотни таких операций и вообще научились оперировать с закрытыми глазами!»
Но остались вопросы. Остались вопросы из прошлого.
– Скажите, почему меня сюда привезли? Вообще, у вас тут томограф есть? У вас тут что-то есть?
– Что-то есть, – расплывчато ответил доктор. – Но из-за ушиба головного мозга не рискнули транспортировать в областной центр. В этом случае слишком высок риск летального исхода из-за неконтролируемого отека мозга. Ваш папа поставил вашу жизнь на первое место.
– А ноги на второе?
Михаил Андреевич ничего не ответил.
– Вы хотите сказать, что если бы меня отправили в областной центр, они бы что-то сделали иначе?
Доктор смотрел в сторону.
Блин, вот и поговорили! Папа узнал о возможных последствиях и выбрал это захолустье. А меня спросили?!!
– А дальше что? Дальше?
Мне кто-нибудь скажет что-нибудь хорошее?!
– Мы выпишем вас на амбулаторное лечение – под наблюдение невролога и травматолога. Через несколько месяцев сможете оформить инвалидность.
– Несколько месяцев?
– Они даются для восстановления утраченных функций организма. Сразу оформляется инвалидность только у пациентов с ампутациями конечностей.
Оба-на! А вот и хорошая новость! Наконец-то! Ножки при мне! Несколько месяцев на чудо-чудесное либо операцию ведущими хирургами страны!
Я отвернула голову к стенке. Они же не глупые и поймут, что мне больше не о чем с ними разговаривать. Ни с кем. Оставьте меня в покое!
5
Мне снилось, что я превратилась в робота – ноги едва слушаются, но идут. Отовсюду торчат провода, и даже озорно подмигивают огоньки. Я игрушечный робот? Пытаюсь двигаться, но получается неуклюже. И все же мне нельзя останавливаться. Неожиданно на моем пути появляется корова, которая пьет воду из трещины в асфальте. Мне нужно ее обойти, но я умею шагать только прямо. Пытаюсь напугать животное (где же я ее видела?), но корове не страшен робот. Может, нас тут целый легион? Приглядевшись, я замечаю, что у коровы железная нога. Да и хвост, которым она периодически похлопывает по бокам, тоже ненастоящий. Корова-робот? Мне показалось, что где-то впереди мелькнули папины синие «жигули». Нужно обойти эту ненастоящую корову, чтобы увидеть отца. Мне надо поговорить с ним! Корова продолжает пить из трещины и ей наплевать на мои попытки. Я замечаю, что в одной глазнице у нее мигает лампочка. Господи, я еще себя не видела! «Жигули» разворачиваются, чтобы уехать. Ненастоящий хвост отгоняет невидимых мух: туда-сюда, туда-сюда. Мне нужно поговорить с отцом, глупое животное!