Литература XVIII века бесплатное чтение

* * *

Михаил Васильевич Ломоносов

(1711–1765)

Утреннее размышление о Божием величестве

Уже прекрасное светило

Простерло блеск свой по земли

И Божия дела открыло.

Мой дух, с веселием внемли,

Чудяся ясным толь лучам,

Представь, каков Зиждитель сам!

Когда бы смертным толь высоко

Возможно было возлететь,

Чтоб к солнцу бренно наше око

Могло, приближившись, воззреть,

Тогда б со всех открылся стран

Горящий вечно Океан.

Там огненны валы стремятся

И не находят берегов,

Там вихри пламенны крутятся,

Борющись множество веков;

Там камни, как вода, кипят,

Горящи там дожди шумят.

Сия ужасная громада –

Как искра пред тобой одна,

О коль пресветлая лампада

Тобою, Боже, возжжена

Для наших повседневных дел,

Что ты творить нам повелел!

От мрачной ночи свободились

Поля, бугры, моря и лес

И взору нашему открылись,

Исполненны твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

«Велик Зиждитель наш, Господь!»

Светило дневное блистает

Лишь только на поверхность тел,

Но взор твой в бездну проницает,

Не зная никаких предел.

От светлости твоих очей

Лиется радость твари всей.

Творец! Покрытому мне тмою

Простри премудрости лучи

И что угодно пред Тобою

Всегда творити научи

И, на Твою взирая тварь,

Хвалить тебя, бессмертный Царь.

Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния

Лице свое скрывает день,

Поля покрыла мрачна ночь;

Взошла на горы черна тень,

Лучи от нас склонились прочь.

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкий прах,

В свирепом как перо огне,

Так я, в сей бездне углублен,

Теряюсь, мысльми утомлен!

Уста премудрых нам гласят:

«Там разных множество светов,

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков;

Для общей славы божества

Там равна сила естества».

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мещут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил!

О вы, которых быстрый зрак

Пронзает в книгу вечных прав,

Которым малый вещи знак

Являет естества устав,

Вам путь известен всех планет;

Скажите, что нас так мятет?

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч

Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мерзлый пар

Среди зимы рождал пожар?

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят,

Склонясь сквозь воздух к нам густой;

Иль тучных гор верьхи горят;

Иль в море дуть престал зефир,

И гладки волны бьют в ефир.

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, коль пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец?

Скажите ж, коль велик Творец?

Переложение Псалма 1

Блажен, кто к злым в совет не ходит,

Не хочет грешным вслед ступать

И с тем, кто в пагубу приводит,

В согласных мыслях заседать,

Но волю токмо подвергает

Закону Божию во всем

И сердцем оный наблюдает

Во всем течении своем.

Как древо, он распространится,

Что близ текущих вод растет,

Плодом своим обогатится,

И лист его не отпадет.

Он узрит следствия поспешны

В незлобивых своих делах;

Но пагубой смятутся грешны,

Как вихрем восхищенный прах.

И так злодеи не восстанут

Пред вышнего Творца на суд,

И праведны не воспомянут

В своем соборе их отнюд.

Господь на праведных взирает

И их в пути своем хранит;

От грешных взор свой отвращает

И злобный путь их погубит.

Ода на день восшествия на престол Государыни Императрицы Елисаветы Петровны

Заря багряною рукою

От утренних спокойных вод

Выводит с солнцем за собою

Твоей державы новый год.

Благословенное начало

Тебе, Богиня, воссияло.

И наших искренность сердец

Пред троном Вышнего пылает,

Да счастием Твоим венчает

Его средину и конец.

Да движутся светила стройно

В предписанных себе кругах,

И реки да текут спокойно

В Тебе послушных берегах;

Вражда и злость да истребится,

И огнь и меч да удалится

От стран Твоих, и всякий вред;

Весна да рассмеется нежно,

И земледелец безмятежно

Сторичный плод да соберет.

С способными ветрами споря,

Терзать да не дерзнет борей

Покрытого судами моря,

Пловущими к земли Твоей.

Да всех глубокий мир питает;

Железо браней да не знает,

Служа в труде безмолвных сел.

Да злобна зависть постыдится,

И славе свет да удивится

Твоих великодушных дел.

Священны да храпят уставы

И правду на суде судьи,

И время Твоея державы

Да ублажат раби Твои.

Соседы да блюдут союзы;

И вам, возлюбленные Музы,

За горьки слезы и за страх,

За грозно время и плачевно

Да будет радость повседневно,

При Невских обновясь струях.

Годину ту воспоминая,

Среди утех мятется ум!

Еще крутится мгла густая,

Еще наносит страшный шум!

Там буря искры завивает,

И алчный пламень пожирает

Минервин с громким треском храм!

Как медь в горниле, небо рдится!

Богатство разума стремится

На низ, к трепещущим ногам!

Дражайши Музы, отложите

Взводить на мысль печали тень;

Веселым гласом возгремите

И пойте сей великий день,

Когда в Отеческой короне

Блеснула на Российском троне

Яснее дня Елисавет;

Как ночь на полдень пременилась,

Как осень нам с весной сравнилась,

И тьма произвела нам свет.

В луга, усыпанны цветами,

Царица трудолюбных пчел,

Блестящими шумя крылами,

Летит между прохладных сел;

Стекается, оставив розы

И сотом напоенны лозы,

Со тщанием отвсюду рой,

Свою Царицу окружает

И тесно вслед ее летает

Усердием вперенный строй.

Подобным жаром воспаленный

Стекался здесь Российский род,

И, радостию восхищенный,

Теснясь взирал на Твой приход.

Младенцы купно с сединою

Спешили следом за Тобою.

Тогда великий град Петров

В едину стогну уместился,

Тогда и ветр остановился,

Чтоб плеск всходил до облаков.

Тогда во все пределы Света,

Как молния, достигнул слух,

Что царствует Елисавета,

Петров в себе имея дух,

Тогда нестройные соседы

Отчаялись своей победы

И в мысли отступали вспять.

Монархиня, кто Россов знает

И ревность их к Тебе внимает,

Помыслит ли противу стать?

Что Марс кровавый не дерзает

Руки своей простерти к нам,

Твои он силы почитает

И власть, подобну небесам.

Лев ныне токмо зрит ограду,

Чем путь ему пресечен к стаду.

Но море нашей тишины

Уже пределы превосходит,

Своим избытком мир наводит,

Разлившись в западны страны.

Европа, утомленна в брани,

Из пламени подняв главу,

К Тебе свои простерла длани

Сквозь дым, курение и мглу.

Твоя кротчайшая природа,

Чем для блаженства смертных рода

Всевышний наш украсил век,

Склонилась для ее защиты,

И меч Твой, лаврами обвитый,

Не обнажен, войну пресек.

Европа и весь мир свидетель,

Народов разных миллион,

Колика ныне добродетель

Российский украшает трон.

О как сие нас услаждает,

Что вся вселенна возвышает,

Монархиня, Твои дела!

Народов Твоея державы

Различна речь, одежда, нравы,

Но всех согласна похвала.

Единым гласом все взываем,

Что Ты – Защитница и Мать,

Твои доброты исчисляем,

Но всех не можем описать.

Когда воспеть щедроты тщимся,

Безгласны красоте чудимся.

Победы ль славить мысль течет,

Как пали Готы пред Тобою?

Но больше мирною рукою

Ты целый удивила свет.

Весьма необычайно дело,

Чтоб всеми кто дарами цвел:

Тот крепкое имеет тело,

Но слаб в нем дух и ум незрел;

В другом блистает ум небесный,

Но дом себе имеет тесный,

И духу сил недостает.

Иной прославился войною,

Но жизнью мир порочит злою

И сам с собой войну ведет.

Тебя, Богиня, возвышают

Души и тела красоты,

Что в многих разделясь блистают,

Едина все имеешь Ты.

Мы видим, что в Тебе единой

Великий Петр с Екатериной

К блаженству нашему живет.

Похвал пучина отворилась!

Смущенна мысль остановилась,

Что слов к тому недостает,

Однако дух еще стремится,

Еще кипит сердечный жар,

И ревность умолчать стыдится:

О Муза, усугубь твой дар,

Гласи со мной в концы земные,

Коль ныне радостна Россия!

Она, коснувшись облаков,

Конца не зрит своей державы,

Гремящей насыщенна славы,

Покоится среди лугов.

В полях, исполненных плодами,

Где Волга, Днепр, Нева и Дон,

Своими чистыми струями

Шумя, стадам наводят сон,

Седит и ноги простирает

На степь, где Хину отделяет

Пространная стена от нас;

Веселый взор свой обращает

И вкруг довольства исчисляет,

Возлегши локтем на Кавказ.

«Се нашею, – рекла, – рукою

Лежит поверженный Азов;

Рушитель нашего покою

Огнем казнен среди валов.

Се знойные Каспийски бреги,

Где, варварски презрев набеги,

Сквозь степь и блата Петр прошел,

В средину Азии достигнул,

Свои знамена там воздвигнул,

Где день скрывали тучи стрел.

В моей послушности крутятся

Там Лена, Обь и Енисей,

Где многие народы тщатся

Драгих мне в дар ловить зверей;

Едва покров себе имея,

Смеются лютости борея;

Чудовищам дерзают вслед,

Где верьх до облак простирает,

Угрюмы тучи раздирает,

Поднявшись с дна морского, лед.

Здесь Днепр хранит мои границы,

Где Гот гордящийся упал

С торжественныя колесницы,

При коей в узах он держал

Сарматов и Саксонов пленных,

Вселенну в мыслях вознесенных

Единой обращал рукой.

Но пал, и звук его достигнул

Во все страны, и страхом двигнул

С Дунайской Вислу быстриной.

В стенах Петровых протекает

Полна веселья там Нева,

Венцом, порфирою блистает,

Покрыта лаврами глава.

Там равной ревностью пылают

Сердца, как стогны все сияют

В исполненной утех ночи.

О сладкий век! О жизнь драгая!

Петрополь, небу подражая,

Подобны испустил лучи».

Сие Россия восхищенна

В веселии своем гласит;

Москва едина, на колена

Упав, перед Тобой стоит,

Власы седые простирает,

Тебя, Богиня, ожидает,

К Тебе единой вопия:

«Воззри на храмы опаленны,

Воззри на стены разрушенны;

Я жду щедроты Твоея».

Гряди, Краснейшая денницы,

Гряди, и светлостью лица,

И блеском чистой багряницы

Утешь печальные сердца

И время возврати златое.

Мы здесь в возлюбленном покое

К полезным припадем трудам.

Отсутствуя, Ты будешь с нами:

Покрытым орлими крилами,

Кто смеет прикоснуться нам?

Но если гордость ослепленна

Дерзнет на нас воздвигнуть рог,

Тебе, в женах благословенна,

Против ее помощник Бог.

Он верьх небес к Тебе преклонит

И тучи страшные нагонит

Во сретенье врагам Твоим.

Лишь только ополчишься к бою,

Предъидет ужас пред Тобою,

И следом воскурится дым.

Надпись на иллюминацию, представленную перед летним домом Ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны

Ты миром и войной в подсолнечной сияешь,

И тем людей своих веселье умножаешь.

Тебе с усердием, Минерве мы своей,

Приносим радостных сияние огней.

Но если б с нашею любовью то сравнилось,

То б солнце перед ним в полудни устыдилось.

Жениться хорошо, да много и досады

Жениться хорошо, да много и досады.

Я слова не скажу про женские наряды:

Кто мил, на том всегда приятен и убор;

Хоть правда, что при том и кошелек неспор.

Всего несноснее противные советы,

Упрямые слова и спорные ответы.

Пример нам показал недавно мужичок,

Которого жену в воде постигнул рок.

Он, к берегу пришед, увидел там соседа:

Не усмотрел ли он, спросил утопшей следа.

Сосед советовал вниз берегом идти:

Что быстрина туда должна ее снести.

Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь,

Что век она жила со мною вопреки;

То истинно теперь о том не сомневаюсь,

Что, потонув, она плыла против реки».

Ода на день рождения Императрицы Елисаветы Петровны. 1746 г.

В сей день, блаженная Россия,

Любезна небесам страна,

В сей день от высоты святыя

Елисавет тебе дана,

Воздвигнуть нам Петра по смерти,

Гордыню сопостатов стерти

И в ужас оных привести,

От грозных бед тебя избавить,

Судьей над царствами поставить

И выше облак вознести.

О Дщерь Гремящего над нами,

О мати всех племен земных,

Натура, чудная делами,

Как если тайн ты своих

Меня достойным быть судила,

И если слаба мыслей сила

Проникнуть может в твой чертог,

Представь мне оную годину

И купно бег светил по чину,

Как вышний дал нам сей залог.

Сквозь тучи бывшия печали,

Что лютый рок на нас навел,

Как горы о Петре рыдали

И понт в брегах своих ревел,

Сквозь страшны Россам перемены,

Сквозь прах, войнами возмущенный,

Я вижу тот пресветлый час.

Там круг младой Елисаветы

Сияют счастливы планеты,

Я слышу там натуры глас.

Седя на блещущем престоле,

Составленном из твердых гор,

В пространном всех творений поле

Между стихий смиряет спор;

Сосцами реки проливает

И теми всяку тварь питает.

Зелену ризу по лугам

И по долинам расширяя,

Из уст Зефирами дыхая,

С веселием вещает к нам:

«Я с вами ныне торжествую,

Мне сих часов краснее нет,

Что Героиню таковую

В сей день произвела я в свет.

В Ней хитрость вся моя и сила

Возможность крайню положила;

Я избрала счастливый знак

Надежду показать нелестну:

В пространну высоту небесну

Прилежно возведите зрак.

Се солнце бег свой пременяет

И к вам течет умножить день,

На север взор свой обращает

И оным прогоняет тень,

Являя, что Елисавета

В России усугубит света

Державой и венцем своим.

Ермий, наукам предводитель,

И Марс, на брани победитель,

Блистают совокупно с ним.

Там муж, звездами испещренный,

Свой светлый напрягает лук,

Диана стрелы позлащенны

С ним мещет из прекрасных рук.

Се небо показует ясно,

Коль то с добротами согласно

Рожденныя в признаках сих:

От ней Геройство с красотою

Повсюду миром и войною

Лучи пускают дней златых».

Сие предвестие природы

Хотя представило тогда,

Что ты возвеселишь народы,

О глав венчанных красота!

Но вяща радость восхищала

Взирающих и оживляла, —

Когда даров Твоих признак

Надежнее в лице открылся,

Что точно в нем изобразился

Родителей великих зрак.

В тебе прекрасный дом создали

Душе великой небеса,

Свое блистание влияли

В твои пресветлы очеса;

Лице всходящий денницы

И бодрость быстрой Орлицы

И в нежнейших являлись днях;

Уже младенческие взгляды

Предвозвещали те отрады,

Что бедным нынь отъемлют страх.

Ты суд и милость сопрягаешь,

Повинных с кротостью казнишь,

Без гневу злобных исправляешь,

Ты осужденных кровь щадишь.

Так Нил смиренно протекает,

Брегов своих он не терзает,

Но пользой выше прочих рек:

Своею сладкою водою,

В лугах зеленых пролитою,

Златой дает Египту век.

Как ясно солнце воссияло

Свой блеск впервые на Тебя,

Уж счастье руку простирало,

Твои приятности любя,

Венец держало над главою

И возвышало пред Тобою

Трофеи отческих побед,

Преславных чрез концы земные.

Коль счастлива была Россия,

Когда воззрела Ты на свет!

Тогда от радостной Полтавы

Победы Росской звук гремел,

Тогда не мог Петровой славы

Вместить вселенныя предел,

Тогда Вандалы побежденны

Главы имели преклоненны

Еще при пеленах твоих;

Тогда предъявлено судьбою,

Что с трепетом перед Тобою

Падут полки потомков их.

О сладкой нежности обитель!

О вы, блаженные места,

Где храбрый готов Победитель

Лобзал и в очи, и в уста

Впервые плод свой вожделенный,

Свой плод, меж лаврами рожденный,

Вас оных радостных времен

Любезна память услаждает,

И оный день вам пребывает

В бессчетны веки незабвен.

Но се различные языки

От рек великих и морей

Согласные возносят клики,

К тебе, Монархине своей,

Сердца и руки простирают

И многократно повторяют:

«Да здравствует Елисавет,

Для Росской славы днесь рождение,

Да будет свыше укрепленна

Чрез множество счастливых лет».

Сие гласит Тебе Россия

И купно с ней наук собор.

Предведущая Урания

Возводит к верьху быстрый взор, —

Небесны беги наблюдает

И с радостию составляет

Венец Тебе из новых звезд.

Тебе искусство землемерно

Пространство показать безмерно

Незнаемых желает мест.

Парящей Поэзии ревность

Дела твои превознесет,

Ни гнев стихий, ми ветха древность

Похвал Твоих не пресечет;

Открыты естества уставы

Твоей умножат громкость славы,

Но всё художество свое

Тебе Иппократ посвящает

И усугубить тем желает

И век, и здравие Твое.

Да будет тое невредимо,

Как верьх высокий горы

Взирает непоколебимо

На мрак и вредные пары;

Не может вихрь его достигнуть,

Ни громы страшные подвигнуть;

Взнесен к безоблачным странам,

Ногами тучи попирает,

Угрюмы бури презирает,

Смеется скачущим волнам.

Ода на день восшествия на Всероссийский престол Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года

Царей и царств земных отрада,

Возлюбленная тишина,

Блаженство сел, градов ограда,

Коль ты полезна и красна!

Вокруг тебя цветы пестреют

И класы на полях желтеют;

Сокровищ полны корабли

Дерзают в море за тобою;

Ты сыплешь щедрою рукою

Свое богатство по земли.

Великое светило миру,

Блистая с вечной высоты

На бисер, злато и порфиру,

На все земные красоты,

Во все страны свой взор возводит,

Но краше в свете не находит

Елисаветы и тебя.

Ты кроме Той всего превыше;

Душа Ее Зефира тише,

И зрак прекраснее Рая.

Когда на трон Она вступила,

Как Вышний подал Ей венец,

Тебя в Россию возвратила,

Войне поставила конец,

Тебя прияв облобызала:

«Мне полно тех побед, – сказала, —

Для коих крови льется ток.

Я Россов счастьем услаждаюсь,

Я их спокойством не меняюсь

На целый запад и восток».

Божественным устам приличен,

Монархиня, сей кроткий глас.

О коль достойно возвеличен

Сей день и тот блаженный час,

Когда от радостной премены

Петровы возвышали стены

До звезд плескание и клик!

Когда Ты крест несла рукою

И на престол взвела с собою

Доброт Твоих прекрасный лик!

Чтоб слову с оными сравняться,

Достаток силы нашей мал;

Но мы не можем удержаться

От пения Твоих похвал.

Твои щедроты ободряют

Наш дух и к бегу устремляют,

Как в понт пловца способный ветр

Чрез яры волны порывает,

Он брег с весельем оставляет;

Летит корма меж водных недр.

Молчите, пламенные звуки,

И колебать престаньте свет:

Здесь в мире расширять науки

Изволила Елисавет.

Вы, наглы вихри, не дерзайте

Реветь, но кротко разглашайте

Прекрасны наши времена.

В безмолвии внимай, вселенна:

Се хощет Лира восхищенна

Гласить велики имена.

Ужасный чудными делами

Зиждитель мира искони

Своими положил судьбами

Себя прославить в наши дни;

Послал в Россию Человека,

Каков неслыхан был от века.

Сквозь все препятства Он вознес

Главу, победами венчанну,

Россию, грубостью попранну,

С собой возвысил до небес.

В полях кровавых Марс страшился,

Свой меч в Петровых зря руках,

И с трепетом Нептун чудился,

Взирая на Российский флаг.

В стенах внезапно укрепленна

И зданиями окруженна,

Сомненная Нева рекла:

«Или я ныне позабылась

И с оного пути склонилась,

Которым прежде я текла?»

Тогда божественны науки

Чрез горы, реки и моря

В Россию простирали руки,

К сему Монарху говоря:

«Мы с крайним тщанием готовы

Подать в Российском роде новы

Чистейшего ума плоды».

Монарх к Себе их призывает;

Уже Россия ожидает

Полезны видеть их труды.

Но ах, жестокая судьбина!

Бессмертия достойный Муж,

Блаженства нашего причина,

К несносной скорби наших душ

Завистливым отторжен роком,

Нас в плаче погрузил глубоком!

Внушив рыданий наших слух,

Верьхи Парнасски восставали,

И Музы воплем провождали

В небесну дверь пресветлый дух.

В толикой праведной печали

Сомненный их смущался путь,

И токмо шествуя желали

На гроб и на дела взглянуть.

Но кроткая Екатерина,

Отрада по Петре едина,

Приемлет щедрой их рукой.

Ах если б жизнь Ее продлилась,

Давно б Секвана постыдилась

С своим искусством пред Невой!

Какая светлость окружает

В толикой горести Парнас?

О коль согласно там бряцает

Приятных струн сладчайший глас!

Все холмы покрывают лики;

В долинах раздаются клики:

«Великая Петрова Дщерь

Щедроты отчи превышает,

Довольство Муз усугубляет

И к счастью отверзает дверь».

Великой похвалы достоин,

Когда число своих побед

Сравнить сраженьям может воин

И в поле весь свой век живет;

Но ратники, ему подвластны,

Всегда хвалы его причастны,

И шум в полках со всех сторон

Звучащу славу заглушает,

И грому труб ее мешает

Плачевный побежденных стон.

Сия Тебе единой слава,

Монархиня, принадлежит,

Пространная Твоя держава

О как Тебе благодарит!

Воззри на горы превысоки,

Воззри в поля Свои широки,

Где Волга, Днепр, где Обь течет;

Богатство, в оных потаенно,

Наукой будет откровенно,

Что щедростью Твоей цветет.

Толикое земель пространство

Когда Всевышний поручил

Тебе в счастливое подданство.

Тогда сокровища открыл,

Какими хвалится Индия;

Но требует к тому Россия

Искусством утвержденных рук.

Сие злату очистит жилу;

Почувствуют и камни силу

Тобой восставленных наук.

Хотя всегдашними снегами

Покрыта северна страна,

Где мерзлыми борей крылами

Твои взвевает знамена;

Но бог меж льдистыми горами

Велик своими чудесами:

Там Лена чистой быстриной,

Как Нил, народы напояет

И бреги наконец теряет,

Сравнившись морю шириной.

Коль многи смертным неизвестны

Творит натура чудеса,

Где густостью животным тесны

Стоят глубокие леса,

Где в роскоши прохладных теней

На пастве скачущих еленей

Ловящих крик не разгонял;

Охотник где не метил луком;

Секирным земледелец стуком

Поющих птиц не устрашал.

Широкое открыто поле,

Где Музам путь свой простирать!

Твоей великодушной воле

Что можем за сие воздать?

Мы дар Твой до небес прославим

И знак щедрот Твоих поставим,

Где солнца всход и где Амур

В зеленых берегах крутится,

Желая паки возвратиться

В Твою державу от Манжур.

Се мрачной вечности запону

Надежда отверзает нам!

Где нет ни правил, ни закону,

Премудрость тамо зиждет храм;

Невежество пред ней бледнеет.

Там влажный флота путь белеет,

И море тщится уступить:

Колумб Российский через воды

Спешит в неведомы народы

Твои щедроты возвестить.

Там тьмою островов посеян,

Реке подобен Океан;

Небесной синевой одеян,

Павлина посрамляет вран.

Там тучи разных птиц летают,

Что пестротою превышают

Одежду нежныя весны;

Питаясь в рощах ароматных

И плавая в струях приятных,

Не знают строгия зимы.

И се Минерва ударяет

В верьхи Рифейски копием;

Сребро и злато истекает

Во всем наследии Твоем.

Плутон в расселинах мятется,

Что Россам в руки предается

Драгой его металл из гор,

Который там натура скрыла;

От блеску дневного светила

Он мрачный отвращает взор.

О вы, которых ожидает

Отечество от недр своих

И видеть таковых желает,

Каких зовет от стран чужих,

О, ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать.

Науки юношей питают,

Отраду старым подают,

В счастливой жизни украшают,

В несчастный случай берегут;

В домашних трудностях утеха

И в дальних странствах не помеха.

Науки пользуют везде,

Среди народов и в пустыне,

В градском шуму и наедине,

В покое сладки и в труде.

Тебе, о милости Источник,

О Ангел мирных наших лет!

Всевышний на того помощник,

Кто гордостью своей дерзнет,

Завидя нашему покою,

Против Тебя восстать войною;

Тебя Зиждитель сохранит

Во всех путях беспреткновенну

И жизнь Твою благословенну

С числом щедрот Твоих сравнит.

Ода торжественная Ея Императорскому Величеству Всепресветлейшей Державнейшей великой Государыне Императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской на преславное Ея восшествие на Всероссийский Императорский престол июня 28 дня 1762 года

Внемлите все пределы света

И ведайте, что может Бог!

Воскресла нам Елисавета:

Ликует церьковь и чертог.

Она! или Екатерина!

Она из обоих едина!

Ее и бодрость и восход

Златой наукам век восставит

И от презрения избавит

Возлюбленный Российский род.

Российский род, коль ты ужасен

В полях против своих врагов,

Толь дом твой в недрах безопасен:

Ты вне гроза, ты внутрь покров.

Полки сражая, вне воюешь;

Но внутрь без крови торжествуешь.

Ты буря там, здесь тишина.

Умеренность тебе в кровь бранну,

В главу, победами венчанну,

От трех в сей век Богинь дана.

Петра Великого Супруга,

Взведенная самим на Трон,

Краса и честь земного круга

И слава скиптров и корон,

Прехраброму сему Герою

Среди пылающего строю

Дает спасительный совет,

Военно сердце умягчает;

И, мир прияв, облобызает

Разжженный яростью Магмет.

Елисавета царством мирным

Российские мягчит сердца

И как дыханием зефирным

Взираньем кроткого лица

Вливает благосклонность в нравы,

В войнах не умаляя славы.

Возложенный себе венец

Победой, миром украшает,

Трофеями превозвышает

Державы своея конец.

В сии прискорбны дни природным

Российским истинным сынам

Ослабу духом благородным

Дает Екатерина нам.

Мы, кротости Богинь навыкнув

И в счастье, ими данно, вникнув,

Судьбину тщимся отвратить.

Уже для обществу покрова

Согласно всех душа готова

В Ней Дщерь Петрову возвратить.

Слыхал ли кто из в свет рожденных,

Чтоб торжествующий народ

Предался в руки побежденных? –

О стыд, о странный оборот! –

Чтоб кровью купленны Трофеи

И победителей злодеи

Приобрели в напрасный дар

И данную залогом веру?

В тебе, Россия, нет примеру;

И ныне отвращен удар.

Любовь Твоя к Екатерине,

Екатеринина к Тебе

Победу даровала ныне;

И Небо верной сей Рабе

Без раздробляющего звуку

Крепит благословенну руку

На наших буйных сопостат.

О коль видение прекрасно!

О коль мечтание ужасно!

Что смотрит сей, что слышит град?

Не мрак ли в облаках развился?

Или открылся гроб Петров?

Он взором смутен пробудился

И произносит глас таков:

«Я мертв терплю несносну рану!

На то ли вселюбезну Анну

В супружество Я поручил,

Дабы чрез то Моя Россия

Под игом области чужия

Лишилась власти, славы, сил?

На то ль, чтоб все, труды несчетны

И приобретенны плоды

Разрушились и были тщетны

И новы возросли беды?

На то ль воздвиг Я град священный,

Дабы, врагами населенный,

Россиянам ужасен был

И вместо радостной столицы

Тревожил дальные границы,

Которы Я распространил?»

О Тень великая, спокойся:

Мы помним тьмы Твоих заслуг;

Безмолвна в вечности устройся:

Твой труд меж нами жив вокруг.

Не предадим Твоей любови,

Не пощадим последней крови:

Спешим Отечество покрыть

Вослед премудрой Героине,

Любезной всем Екатерине,

Любезны Ей и верны быть.

Что чаяли вы, Невски Музы,

В великий оный громкий час?

«Согласны мыслей всех союзы

Веселый возвышали глас!»

Как звали ревностну присягу?

«Благословенную отвагу!»

Что зрели, как закрылся день?

«Нам здешние брега и волны

Величества, приятства полны

Сквозь тонкую казались тень!

Среди избраннейших Героев

Между блистающим ружьем,

Среди непобедимых строев

Сверкает Красота мечем

И нежность пола уважает,

И тою храбрость украшает,

Обеими сердца влечет.

Всяк видя, следуя за Нею,

Гласит устами и душею:

Так шла на Трон Елисавет!»

Гряди, Российская отрада,

Гряди, желание сердец,

И буди от врагов ограда,

Поставь опасностям конец;

И оправдай Елисавету,

Всему доказывая свету,

Что полная Триумфов брань

Постыждена поносным миром,

И сопостат, почтен Кумиром,

От нас приемлет в жертву дань.

Уже нам дневное светило

Свое пресветлое лице

Всерадостным очам явило

Лучей прекрасных во венце.

Туманы, мраки разгоняя

И радость нашу предваряя,

Поля, леса, брега живит;

В росе, в струях себя являет.

Ему подобный к нам сияет

Избавившей Богини вид.

В удвоенном Петрополь блеске

Торжественный подъемлет шум,

При громком восхищаясь плеске

Отрадой возвышает ум;

Взирая на свою избаву,

На мысль приводит прежню славу.

В церьквах, по стогнам, по домам

Несчетно множество народу

Гремящу представляет воду,

Что глас возносит к небесам.

Теперь злаумышленье в яме,

За гордость свержено, лежит:

Екатерина в Божьем храме

С благоговением стоит,

Хвалу на Небо воссылает

И купно сердце всех пылает

О целости Ея и нас;

Что Вышний крепкою десницей,

Богиню нам подав Царицей,

От гибели невинных спас.

Услышьте, Судии земные

И все державные главы:

Законы нарушать святые

От буйности блюдитесь вы

И подданных не презирайте,

Но их пороки исправляйте

Ученьем, милостью, трудом.

Вместите с правдою щедроту,

Народну наблюдайте льготу,

То Бог благословит ваш дом.

О коль велико, как прославят

Монарха верные раби!

О коль опасно, как оставят,

От тесноты своей, в скорби!

Внимайте нашему примеру,

Любите их, любите веру:

Она – свирепости узда,

Сердца народов сопрягает

И вам их верно покоряет,

Твердее всякого щита.

А вы, которым здесь Россия

Дает уже от древних лет

Довольство вольности златыя,

Какой в других державах нет,

Храня к своим соседам дружбу,

Позволила по вере службу

Беспреткновенно приносить;

На то ль склонились к вам Монархи

И согласились Иерархи,

Чтоб древний наш закон вредить,

И вместо, чтоб вам быть меж нами

В пределах должности своей,

Считать нас вашими рабами

В противность истины вещей?

Искусство нынешне доводом,

Что было над Российским родом

Умышлено от ваших глав

К попранью нашего закона,

Российского к паденью Трона,

К рушению народных прав.

Обширность наших стран измерьте,

Прочтите книги славных дел

И чувствам собственным поверьте:

Не вам подвергнуть наш предел.

Исчислите тьму сильных боев,

Исчислите у нас Героев

От земледельца до Царя

В суде, в полках, в морях и в селах,

В своих и на чужих пределах

И у святого олтаря.

О коль Монарх благополучен,

Кто знает Россами владеть!

Он будет в свете славой звучен

И всех сердца в руке иметь.

Тебя толь счастливу считаем,

Богиня, в коей признаваем

В единой все доброты вдруг:

Щедроты, веру, справедливость,

И с постоянством прозорливость,

И истинный Геройский дух.

Осмнадцать лет Ты украшала

Благословенный дом Петров,

Елисавете подражала

В Монарших высоте даров,

Освобождая утесненных

И ободряя оскорбленных,

Склонила высоту небес

От злой судьбы Тебя избавить,

Над нами царствовать поставить

И отереть нам токи слез.

Науки, ныне торжествуйте:

Взошла Минерва на Престол.

Пермесски воды, ликовствуйте,

Шумя крутитесь в злачный дол.

Вы в реки и в моря спешите

И нашу радость возвестите

Лугам, горам и островам;

Скажите, что для просвешенья

Повсюду утвердит ученья,

Создав прекрасны храмы вам.

А Ты, о Отрасль вожделенна,

Спасенная от сильных рук,

Будь жизнь Твоя благословенна,

Прекрасна посреде наук;

Дражайший Павел наш, мужайся,

В объятьях Рождьшей утешайся

И бывши скорби забывай.

Она все бури успокоит,

Щедротой, ревностью устроит

Тебе и нам прекрасный рай.

Герои храбры и усерды,

Которым промысл положил

Приять намерения тверды

Противу беззаконных сил

В защиту нашей Героине,

Красуйтесь, веселитесь ныне:

На вас лавровые венцы

В несчетны веки не увянут,

Доколе Россы не престанут

Греметь в подсолнечной концы.

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный аквилон сотреть не может,

Ни множество веков, ни едка древность.

Не вовсе я умру; но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю.

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

Где быстрыми шумит струями Авфид,

Где Давнус царствовал в простом народе,

Отечество мое молчать не будет,

Что мне беззнатный род препятством не был,

Чтоб внесть в Италию стихи эольски

И первому звенеть Алцейской лирой.

Взгордися праведной заслугой, муза,

И увенчай главу дельфийским лавром.

Случились вместе два Астро́нома в пиру

И спорили весьма между собой в жару.

Один твердил: земля, вертясь, круг Солнца ходит;

Другой, что Солнце все с собой планеты водит:

Один Коперник был, другой слыл Птолемей.

Тут повар спор решил усмешкою своей.

Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?

Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»

Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,

Я правду докажу, на Солнце не бывав.

Кто видел простака из поваров такова,

Который бы вертел очаг кругом жаркова?»

* * *

Богиня, дщерь божеств, науки основавших

И приращенье их тебе в наследство давших,

Ты шествуешь по их божественным стопам,

Распростираючи щедроты светлость нам.

Мы, признаваясь, что едва того достойны,

Остались бы всегда в трудах своих спокойны;

Но только к славе сей того недостает,

Чтоб милость к нам твою увидел ясно свет.

Дабы признали все народы и языки,

Коль мирные твои дела в войну велики.

Дабы украшенный твоей рукой Парнас

Любителей наук призвать возвысил глас

И, славным именем гремя Елисаветы,

При лике их расторг завистников наветы.

Теперь Германия войной возмущена,

Рыдания, и слез, и ужаса полна;

За собственных сынов с парнасскими цветами

Питает сопостат с кровавыми мечами.

Любитель тишины, собор драгих наук,

Защиты крепкия от бранных ищет рук.

О коль велики им отрады и утехи:

Восследуют и нам в учениях успехи

И славной слух, когда твой университет

О имени твоем под солнцем процветет,

Тобою данными красуясь вечно правы

Для истинной красы Российския державы.

И юношество к нам отвсюду притекут

К наукам прилагать в Петрове граде труд.

Петрова ревность к ним, любовь Екатерины,

И щедрости твои воздвигнут здесь Афины.

Приемлемые в них учены пришлецы

Расширят о тебе в подсолнечной концы,

Коль милосерда ты, коль счастлива Россия,

Что царствуют с тобой в ней времена златыя!

Рушитель знания, свирепой брани звук

Под скипетром твоим защитник стал наук,

Что выше мнения сквозь дым, сквозь прах восходят,

Их к удивлению, нас к радости приводят.

Мы соружим похвал тебе, Минерве, храм,

В приличность по твоим божественным делам;

В российски древности, в Натуры тайны вникнем

И тьмами уст твои достоинства воскликнем.

Коль счастлив оной день, коль счастлив буду я,

Когда я, середи российских муз стоя,

Благодеяние твое представлю ново.

Великостью его о как возвышу слово!

Тогда мой средственной в российской речи дар

В благодарении сугубой примет жар.

Когда внимания сей глас мой удостоишь

И искренних сердец желанья успокоишь,

Ты новы силы нам, богиня, подаришь,

Драгое Отчество сугубо просветишь.

Сие исполнится немногими чертами,

Когда рука твоя ущедрится над нами:

Для славы твоея, для общего плода,

Не могут милости быть рано никогда.

Кузнечик

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

К статуе Петра Великого

Се образ изваян премудрого героя,

Что, ради подданных лишив себя покоя,

Последний принял чин и царствуя служил,

Свои законы сам примером утвердил,

Рожденны к скипетру, простер в работу руки,

Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.

Когда он строил град, сносил труды в войнах,

В землях далеких был и странствовал в морях,

Художников сбирал и обучал солдатов,

Домашних побеждал и внешних сопостатов;

И словом, се есть Петр, отечества Отец;

Земное божество Россия почитает,

И столько алтарей пред зраком сим пылает,

Коль много есть ему обязанных сердец.

Разговор с Анакреоном

Анакреон

Ода I

Мне петь было о Трое,

О Кадме мне бы петь,

Да гусли мне в покое

Любовь велят звенеть.

Я гусли со струна́ми

Вчера переменил

И славными делами

Алкида возносил;

Да гусли поневоле

Любовь мне петь велят,

О вас, герои, боле,

Прощайте, не хотят.

Ломоносов

Ответ

Мне петь было о нежной,

Анакреон, любви;

Я чувствовал жар прежней

В согревшейся крови,

Я бегать стал перстами

По тоненьким струнам

И сладкими словами

Последовать стопам.

Мне струны поневоле

Звучат геройский шум.

Не возмущайте боле,

Любовны мысли, ум;

Хоть нежности сердечной

В любви я не лишен,

Героев славой вечной

Я больше восхищен.

Анакреон

Ода XXIII

Когда бы нам возможно

Жизнь было продолжи́ть,

То стал бы я не ложно

Сокровища копить,

Чтоб смерть в мою годину,

Взяв деньги, отошла

И, за отку́п кончину

Отсрочив, жить дала;

Когда же я то знаю,

Что жить положен срок,

На что крушусь, вздыхаю,

Что мзды скопить не мог;

Не лучше ль без терзанья

С приятельми гулять

И нежны воздыханья

К любезной посылать.

Ломоносов

Ответ

Анакреон, ты верно

Великой философ,

Ты делом равномерно

Своих держался слов.

Ты жил по тем законам,

Которые писал,

Смеялся забобонам,

Ты петь любил, плясал;

Хоть в вечность ты глубоку

Не чаял больше быть,

Но славой после року

Ты мог до нас дожить;

Возьмите прочь Сенеку,

Он правила сложил

Не в силу человеку,

И кто по оным жил?

Анакреон

Ода XI

Мне девушки сказали:

«Ты дожил старых лет»,

И зеркало мне дали:

«Смотри, ты лыс и сед».

Я не тужу ни мало,

Еще ль мой волос цел.

Иль темя гладко стало,

И весь я побелел;

Лишь в том могу божиться,

Что должен старичок

Тем больше веселиться,

Чем ближе видит рок.

Ломоносов

Ответ

От зеркала сюда взгляни, Анакреон,

И слушай, что ворчит, нахмурившись, Катон:

«Какую вижу я седую обезьяну?

Не злость ли адская, такой оставя шум,

От ревности на смех склонить мой хочет ум?

Однако я за Рим, за вольность твердо стану,

Мечтаниями я такими не смущусь

И сим от Кесаря кинжалом свобожусь».

Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок,

Катон старался ввесть в республику порядок;

Ты век в забавах жил и взял свое с собой,

Его угрюмством в Рим не возвращен покой;

Ты жизнь употреблял как временну утеху,

Он жизнь пренебрегал к республики успеху;

Зерном твой отнял дух приятной виноград,

Ножем он сам, себе был смертный супостат;

Беззлобно роскошь в том была тебе причина,

Упрямка славная была ему судьбина;

Несходства чудны вдруг и сходства понял я,

Умнее кто из вас, другой будь в том судья.

Анакреон

Ода XXVIII

Мастер в живопистве первой,

Первой в Родской стороне,

Мастер, научен Минервой,

Напиши любезну мне.

Напиши ей кудри черны,

Без искусных рук уборны,

С благовонием духов,

Буде способ есть таков.

Дай из роз в лице ей крови

И как снег представь белу,

Проведи дугами брови

По высокому челу,

Не сведи одну с другою.

Не расставь их меж собою,

Сделай хитростью своей,

Как у девушки моей;

Цвет в очах ея небесной,

Как Минервин, покажи

И Венерин взор прелестной

С тихим пламенем вложи,

Чтоб уста без слов вещали

И приятством привлекали

И чтоб их безгласна речь

Показалась медом течь;

Всех приятностей затеи

В подбородок умести

И кругом прекрасной шеи

Дай лилеям расцвести,

В коих нежности дыхают,

В коих прелести играют

И по множеству отрад

Водят усумненной взгляд;

Надевай же платье ало

И не тщись всю грудь закрыть,

Чтоб, ее увидев мало,

И о прочем рассудить.

Коль изображенье мочно.

Вижу здесь тебя заочно,

Вижу здесь тебя, мой свет;

Молви ж, дорогой портрет.

Ломоносов

Ответ

Ты счастлив сею красотою

И мастером, Анакреон,

Но счастливей ты собою

Чрез приятной лиры звон;

Тебе я ныне подражаю

И живописца избираю.

Дабы потщился написать

Мою возлюбленную Мать.

О мастер в живопистве первой,

Ты первой в нашей стороне,

Достоин быть рожден Минервой,

Изобрази Россию мне,

Изобрази ей возраст зрелой

И вид в довольствии веселой,

Отрады ясность по челу

И вознесенную главу;

Потщись представить члены здравы,

Как до́лжны у богини быть,

По пле́чам волосы кудрявы

Признаком бодрости завить,

Огонь вложи в небесны очи

Горящих звезд в средине ночи,

И брови выведи дугой,

Что кажет после туч покой;

Возвысь сосцы, млеком обильны,

И чтоб созревша красота

Являла мышцы, руки сильны,

И полны живости уста

В беседе важность обещали

И так бы слух наш ободряли,

Как чистой голос лебедей,

Коль можно хитростью твоей;

Одень, одень ее в порфиру,

Дай скипетр, возложи венец,

Как должно ей законы миру

И распрям предписать конец;

О коль изображенье сходно,

Красно, любезно, благородно,

Великая промолви Мать,

И повели войнам престать.

Гавриил Романович Державин

(1743–1816)

Властителям и судиям

Восстал всевышний бог, да судит

Земных богов во сонме их;

Доколе, рек, доколь вам будет

Щадить неправедных и злых?

Ваш долг есть: сохранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинных,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! видят – и не знают!

Покрыты мздою очеса:

Злодействы землю потрясают,

Неправда зыблет небеса.

Цари! Я мнил, вы боги властны,

Никто над вами не судья,

Но вы, как я подобно, страстны,

И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падете,

Как с древ увядший лист падет!

И вы подобно так умрете,

Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, боже! боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых,

И будь един царем земли!

Памятник

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,

Металлов тверже он и выше пирамид;

Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,

И времени полет его не сокрушит.

Так! – весь я не умру, но часть меня большая,

От тлена убежав, по смерти станет жить,

И слава возрастет моя, не увядая,

Доколь славянов род вселенна будет чтить.

Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,

Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;

Всяк будет помнить то в народах неисчетных,

Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

О муза! возгордись заслугой справедливой,

И презрит кто тебя, сама тех презирай;

Непринужденною рукой неторопливой

Чело твое зарей бессмертия венчай.

Евгению. Жизнь Званская

Блажен, кто менее зависит от людей,

Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей

И чужд сует разнообразных!

Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть,

С пространства в тесноту, с свободы за затворы,

Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть

И пред вельможей пышны взоры?

Возможно ли сравнять что с вольностью златой,

С уединением и тишиной на Зваике?

Довольство, здравие, согласие с женой,

Покой мне нужен – дней в останке.

Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;

Мой утренюет дух правителю вселенной;

Благодарю, что вновь чудес, красот позор

Открыл мне в жизни толь блаженной.

Пройдя минувшую и не нашедши в ней,

Чтоб черная змия мне сердце угрызала,

О! коль доволен я, оставил что людей

И честолюбия избег от жала!

Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,

Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,

Ищу красивых мест между лилей и роз,

Средь сада храм жезлом чертяще.

Иль, накорми моих пшеницей голубей,

Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;

На разноперых птиц, поющих средь сетей,

На кроющих, как снегом, луги.

Пастушьего вблизи внимаю рога зов,

Вдали тетеревей глухое токованье,

Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев,

Рев крав, гром жолн и коней ржанье.

На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар

Повеет с дома мне манжурской иль левантской,

Иду за круглый стол: и тут-то раздобар

О снах, молве градской, крестьянской;

О славных подвигах великих тех мужей,

Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы.

Для вспоминанья их деяний, славных дней,

И для прикрас моей светлицы,

В которой поутру иль ввечеру порой

Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах,

Россиян храбрости, как всяк из них герой,

Где есть Суворов в генералах;

В которой к госпоже, для похвалы гостей,

Приносят разные полотна, сукна, ткани,

Узорны образцы салфеток, скатертей,

Ковров, и кружев, и вязани;

Где с скотен, пчельников, и с птичен, и прудов

То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями,

То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,

Сребро, трепещуще лещами;

В которой, обозрев больных в больнице, врач

Приходит доносить о их вреде, здоровье,

Прося на пищу им: тем с поливкой калач,

А тем лекарствица, в подспорье;

Где также иногда по биркам, по костям,

Усастый староста, иль скопидом брюхатой,

Дает отчет казне, и хлебу, и вещам,

С улыбкой часто плутоватой.

И где, случается, гудожники млады

Работы кажут их на древе, на холстине

И получают в дар подачи за труды,

А в час и денег по полтине.

И где до ужина, чтобы прогнать как сон,

В задоре иногда в игры зело горячи

Играем в карты мы, в ерошки, в фараон,

По грошу в долг и без отдачи.

Оттуда прихожу в святилище я муз

И с Флакком, Пиндаром, богов воседши в пире,

К царям, к друзьям моим иль к небу возношусь

Иль славлю сельску жизнь на лире;

Иль в зеркало времен, качая головой,

На страсти, на дела зрю древних, новых веков,

Не видя ничего, кроме любви одной

К себе, – и драки человеков.

«Всё суета сует! – я, воздыхая, мню;

Но, бросив взор на блеск светила полудневна, —

О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю?

Творцом содержится вселенна.

Да будет на земли и в небесах его

Единого во всем вседействующа воля!

Он видит глубину всю сердца моего,

И строится моя им доля».

Дворовых между тем, крестьянских рой детей

Сбирается ко мне не для какой науки,

А взять по нескольку баранок, кренделей,

Чтобы во мне не зрели буки.

Письмоводитель мой тут должен на моих

Бумагах мараных, пастух как на овечках,

Репейник вычищать, – хоть мыслей нет больших,

Блестят и жучки в епанечках.

Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;

Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.

Я озреваю стол – и вижу разных блюд

Цветник, поставленный узором.

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером

Там щука пестрая – прекрасны!

Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;

Но не обилием иль чуждых стран приправой:

А что опрятно всё и представляет Русь,

Припас домашний, свежий, здравой.

Когда же мы донских и крымских кубки вин,

И липца, воронка и чернопенна пива

Запустим несколько в румяный лоб хмелин, —

Беседа за сластьми шутлива.

Но молча вдруг встаем – бьет, искрами горя,

Древ русских сладкий сок до подвенечных бревен:

За здравье с громом пьем любезного царя.

Цариц, царевичей, царевен.

Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток;

Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами,

Пернатый к потолку лаптой мечу леток

И тешусь разными играми.

Иль из кристальных вод, купален, между древ,

От солнца, от людей под скромным осененьем,

Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев,

С душевным неким восхищеньем.

Иль в стекла оптики картинные места

Смотрю моих усадьб; на свитках грады, царства,

Моря, леса, – лежит вся мира красота

В глазах, искусств через коварства.

Иль в мрачном фонаре любуюсь, звезды зря

Бегущи в тишине по синю волн стремленью:

Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя,

Премудрости ко прославленью.

Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льет

И, движа машину, древа на доски делит;

Как сквозь чугунных пар столпов на воздух бьет,

Клокоча огнь, толчет и мелет.

Иль любопытны, как бумажны руны волн

В лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льются

В пушистых локонах, и тьмы вдруг веретен

Марииной рукой прядутся.

Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск,

Все прелести, красы, берутся с поль царицы;

Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск,

Куется в бердыши милицы.

И сельски ратники как, царства став щитом,

Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве:

«За веру, за царя мы, – говорят, – помрем,

Чем у французов быть в подданстве».

Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом,

Качусь на дрожках я соседей с вереницей;

То рыбу удами, то дичь громим свинцом,

То зайцев ловим псов станицей.

Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн,

Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами,

Серпами злато нив, – и ароматов полн

Порхает ветр меж нимф рядами.

Иль смотрим, как бежит под черной тучей тень

По копнам, по снопам, коврам желто-зеленым

И сходит солнышко на нижнюю степень

К холмам и рощам сине-темным.

Иль, утомясь, идем скирдов, дубов под сень:

На бреге Волхова разводим огнь дымистый;

Глядим, как на воду ложится красный день,

И пьем под небом чай душистый.

Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки,

Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком;

Как парусы суда и лямкой бурлаки

Влекут одним под песнью духом.

Прекрасно! тихие, отлогие брега

И редки холмики, селений мелких полны,

Как, полосаты их клоня поля, луга,

Стоят над током струй безмолвны.

Приятно! как вдали сверкает луч с косы

И эхо за лесом под мглой гамит народа,

Жнецов поющих, жниц полк идет с полосы,

Когда мы едем из похода.

Стекл заревом горит мой храмовидный дом.

На гору желтый всход меж роз осиявая,

Где встречу водомет шумит лучей дождем,

Звучит музыка духовая.

Из жерл чугунных гром по праздникам ревет;

Под звездной молнией, под светлыми древами

Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет,

Поет и пляшет под гудками.

Но скучит как сия забава сельска нам,

Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем;

Велим талантами родных своих детям

Блистать: музыкой, пляской, пеньем.

Амурчиков, харит плетень иль хоровод,

Заняв у Талии игру и Терпсихоры,

Цветочные венки пастух пастушке вьет, —

А мы на них и пялим взоры.

Там с арфы звучный порывный в души гром,

Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны

Бегут, – и в естестве согласия во всем

Дают нам чувствовать законы.

Но нет как праздника, и в будни я один,

На возвышении сидя столпов перильных,

При гуслях под вечер, челом моих седин

Склонясь, ношусь в мечтах умильных, —

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?

Мимолетящи суть все времени мечтаньи:

Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум

И всех зефиров повеваньи.

Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день?

Победы слава где, лучи Екатерины?

Где Павловы дела? – Сокрылось солнце, – тень!..

Кто весть и впредь полет орлиный?

Вид лета красного нам Александров век;

Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;

Блаженствовал под ним в спокойстве человек,

Но мещет днесь и он перуны.

Умолкнут ли они? – Сие лишь знает тот,

Который к одному концу все правит сферы;

Он перстом их своим как строй какой ведет,

Ко благу общему склоняя меры.

Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт

И поглумляется безумству человеков:

Тех освещает мрак, тех помрачает свет,

И днешних, и грядущих веков.

Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор

Темиру новому под Пултуском, Прейсш-Лау;

Младых вождей расцвел победами там взор,

И скрыл орла седого славу.

Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей.

Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира!

Увы! и даже прах спахнет моих костей

Сатурн крылами с тленна мира.

Разрушится сей дом, засохнет бор и сад,

Не воспомянется нигде и имя Званки;

Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд

И разве дым сверкнет с землянки.

Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих

Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот страшный,

Который тощих недр и сводов внутрь своих

Вождя, волхва, гроб кроет мрачный,

От коего как гром катается над иим

С булатных ржавых врат, и сбруи медной гулы

Так слышны под землей, как грохотом глухим

В лесах трясясь, звучат стрел тулы.

Так, разве ты, отец! святым твоим жезлом

Ударив об доски, заросши мхом, железны,

И свитых вкруг моей могилы змей гнездом

Прогонишь – бледну зависть – в бездны;

Не зря на колесо веселых, мрачных дней,

На возвышение, на пониженье счастья,

Единой правдою меня в умах людей

Чрез Клии воскресишь согласья.

Так, в мраке вечности она своей трубой

Удобна лишь явить то место, где отзывы

От лиры моея шумящею рекой

Неслись чрез холмы, долы, нивы.

Ты слышал их, – и ты, будя твоим пером

Потомков ото сна, близ Севера столицы,

Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром:

«Здесь бога жил певец, Фелицы».

На смерть князя Мещерского

Глагол времен! металла звон!

Твой страшный глас меня смущает,

Зовет меня, зовет твой стон,

Зовет – и к гробу приближает.

Едва увидел я сей свет,

Уже зубами смерть скрежещет,

Как молнией, косою блещет

И дни мои, как злак, сечет.

Ничто от роковых кохтей,

Никая тварь не убегает:

Монарх и узник – снедь червей,

Гробницы злость стихий снедает;

Зияет время славу стерть:

Как в море льются быстры воды,

Так в вечность льются дни и годы;

Глотает царства алчна смерть.

Скользим мы бездны на краю,

В которую стремглав свалимся;

Приемлем с жизнью смерть свою,

На то, чтоб умереть, родимся.

Без жалости все смерть разит:

И звезды ею сокрушатся,

И солнцы ею потушатся,

И всем мирам она грозит.

Не мнит лишь смертный умирать

И быть себя он вечным чает;

Приходит смерть к нему, как тать,

И жизнь внезапу похищает.

Увы! где меньше страха нам,

Там может смерть постичь скорее;

Ее и громы не быстрее

Слетают к гордым вышинам.

Сын роскоши, прохлад и нег,

Куда, Мещерский! ты сокрылся?

Оставил ты сей жизни брег,

К брегам ты мертвых удалился;

Здесь персть твоя, а духа нет.

Где ж он? – Он там. – Где там? – Не знаем.

Мы только плачем и взываем:

«О, горе нам, рожденным в свет!»

Утехи, радость и любовь

Где купно с здравием блистали,

У всех там цепенеет кровь

И дух мятется от печали.

Где стол был яств, там гроб стоит;

Где пиршеств раздавались лики,

Надгробные там воют клики,

И бледна смерть на всех глядит.

Глядит на всех – и на царей,

Кому в державу тесны миры;

Глядит на пышных богачей,

Что в злате и сребре кумиры;

Глядит на прелесть и красы,

Глядит на разум возвышенный,

Глядит на силы дерзновенны

И точит лезвие косы.

Смерть, трепет естества и страх!

Мы – гордость, с бедностью совместна;

Сегодня бог, а завтра прах;

Сегодня льстит надежда лестна,

А завтра: где ты, человек?

Едва часы протечь успели,

Хаоса в бездну улетели,

И весь, как сон, прошел твой век.

Как сон, как сладкая мечта,

Исчезла и моя уж младость;

Не сильно нежит красота,

Не столько восхищает радость,

Не столько легкомыслен ум,

Не столько я благополучен;

Желанием честей размучен,

Зовет, я слышу, славы шум.

Но так и мужество пройдет

И вместе к славе с ним стремленье;

Богатств стяжание минет,

И в сердце всех страстей волненье

Прейдет, прейдет в чреду свою.

Подите счастьи прочь возможны,

Вы все пременны здесь и ложны:

Я в дверях вечности стою.

Сей день иль завтра умереть,

Перфильев! должно нам конечно, —

Почто ж терзаться и скорбеть,

Что смертный друг твой жил не вечно?

Жизнь есть небес мгновенный дар;

Устрой ее себе к покою

И с чистою твоей душою

Благословляй судеб удар.

Лебедь

Необычайным я пареньем

От тленна мира отделюсь,

С душой бессмертною и пеньем,

Как лебедь, в воздух поднимусь.

В двояком образе нетленный,

Не задержусь в вратах мытарств;

Над завистью превознесенный,

Оставлю под собой блеск царств.

Да, так! Хоть родом я не славен,

Но, будучи любимец муз,

Другим вельможам я не равен,

И самой смертью предпочтусь.

Не заключит меня гробница,

Средь звезд не превращусь я в прах,

Но, будто некая цевница,

С небес раздамся в голосах.

И се уж кожа, зрю, перната

Вкруг стан обтягивает мой;

Пух на груди, спина крылата,

Лебяжьей лоснюсь белизной.

Лечу, парю – и под собою

Моря, леса, мир вижу весь;

Как холм, он высится главою,

Чтобы услышать богу песнь.

С Курильских островов до Буга,

От Белых до Каспийских вод

Народы, света с полукруга,

Составившие россов род.

Со временем о мне узнают:

Славяне, гунны, скифы, чудь,

И все, что бранью днесь пылают,

Покажут перстом – и рекут:

«Вот тот летит, что, строя лиру,

Языком сердца говорил

И, проповедуя мир миру,

Себя всех счастьем веселил».

Прочь с пышным, славным погребеньем,

Друзья мои! Хор муз, не пой!

Супруга! облекись терпеньем!

Над мнимым мертвецом не вой.

* * *

Река времен в своем стремленьи

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей.

А если что и остается

Чрез звуки лиры и трубы,

То вечности жерлом пожрется

И общей не уйдет судьбы.

Приглашение к обеду

Шекснинска стерлядь золотая,

Каймак и борщ уже стоят;

В графинах вина, пунш, блистая

То льдом, то искрами, манят;

С курильниц благовоньи льются,

Плоды среди корзин смеются,

Не смеют слуги и дохнуть,

Тебя стола вкруг ожидая;

Хозяйка статная, младая

Готова руку протянуть.

Приди, мой благодетель данный,

Творец чрез двадцать лет добра!

Приди – и дом, хоть не нарядный,

Без резьбы, злата и сребра,

Мой посети; его богатство –

Приятный только вкус, опрятство

И твердый мой, нельстивый нрав;

Приди от дел попрохладиться,

Поесть, попить, повеселиться,

Без вредных здравию приправ.

Не чин, не случай и не знатность

На русский мой простой обед

Я звал, одну благоприятность;

А тот, кто делает мне вред,

Пирушки сей не будет зритель.

Ты, ангел мой, благотворитель!

Приди – и насладися благ;

А вражий дух да отженется,

Моих порогов не коснется

Ничей недоброхотный шаг!

Друзьям моим я посвящаю,

Друзьям и красоте сей день;

Достоинствам я цену знаю

И знаю то, что век наш тень;

Что лишь младенчество проводим –

Уже ко старости подходим,

И смерть к нам смотрит чрез забор.

Увы! – то как не умудриться

Хоть раз цветами не увиться

И не оставить мрачный взор?

Слыхал, слыхал я тайну эту,

Что иногда грустит и царь;

Ни ночь, ни день покоя нету,

Хотя им вся покойна тварь.

Хотя он громкой славой знатен,

Но, ах! – и трон всегда ль приятен

Тому, кто век свой в хлопотах?

Тут зрит обман, там зрит упадок:

Как бедный часовой тот жалок,

Который вечно на часах!

Итак, доколь еще ненастье

Не помрачает красных дней,

И приголубливает счастье,

И гладит нас рукой своей;

Доколе не пришли морозы,

В саду благоухают розы,

Мы поспешим их обонять.

Так! будем жизнью наслаждаться

И тем, чем можем, утешаться,

По платью ноги протягать.

А если ты иль кто другие

Из званых милых мне гостей,

Чертоги предпочтя златые

И яствы сахарны царей,

Ко мне не срядитесь откушать, —

Извольте мой вы толк послушать;

Блаженство не в лучах порфир,

Не в вкусе яств, не в неге слуха,

Но в здравье и спокойстве духа, —

Умеренность есть лучший пир.

Ласточка

О домовитая Ласточка!

О милосизая птичка!

Грудь красно-бела, касаточка,

Летняя гостья, певичка!

Ты часто по кровлям щебечешь,

Над гнездышком сидя, поешь,

Крылышками движешь, трепещешь,

Колокольчиком в горлышке бьешь.

Ты часто по воздуху вьешься,

В нем смелые круги даешь;

Иль стелешься долу, несешься,

Иль в небе простряся плывешь.

Ты часто во зеркале водном

Под рдяной играешь зарей,

На зыбком лазуре бездонном

Тенью мелькаешь твоей.

Ты часто, как молния, реешь

Мгновенно туды и сюды;

Сама за собой не успеешь

Невидимы видеть следы, —

Но видишь там всю ты вселенну,

Как будто с высот на ковре:

Там башню, как жар позлащенну,

В чешуйчатом флот там сребре;

Там рощи в одежде зеленой,

Там нивы в венце золотом,

Там холм, синий лес отдаленный,

Там мошки толкутся столпом;

Там гнутся с утеса в понт воды,

Там ластятся струи к брегам.

Всю прелесть ты видишь природы,

Зришь лета роскошного храм;

Но видишь и бури ты черны,

И осени скучной приход;

И прячешься в бездны подземны,

Хладея зимою, как лед.

Во мраке лежишь бездыханна, —

Но только лишь придет весна

И роза вздохнет лишь румяна,

Встаешь ты от смертного сна;

Встанешь, откроешь зеницы

И новый луч жизни ты пьешь;

Сизы оправя косицы,

Ты новое солнце поешь.

Душа моя! гостья ты мира:

Не ты ли перната сия? –

Воспой же бессмертие, лира!

Восстану, восстану и я, —

Восстану, – и в бездне эфира

Увижу ль тебя я, Пленира?

Ключ

Седящ, увенчан осокою,

В тени развесистых древес,

На урну облегшись рукою,

Являющий лице небес

Прекрасный вижу я источник.

Источник шумный и прозрачный,

Текущий с горной высоты,

Луга поящий, долы злачны,

Кропящий перлами цветы,

О, коль ты мне приятен зришься!

Ты чист – и восхищаешь взоры,

Ты быстр – и утешаешь слух;

Как серна скачуща на горы,

Так мой к тебе стремится дух,

Желаньем петь тебя горящий.

Когда в дуги твои сребристы

Глядится красная заря,

Какие пурпуры огнисты

И розы пламенны, горя,

С паденьем вод твоих катятся!

Гора в день стадом покровенну

Себя в тебе, любуясь, зрит;

В твоих водах изображенну

Дуброву ветерок струит.

Волнует жатву золотую.

Багряным брег твой становится,

Как солнце катится с небес;

Лучом кристалл твой загорится,

В дали начнет синеться лес,

Туманом море разольется.

О! коль ночною темнотою

Приятен вид твой при луне,

Как бледны холмы над тобою

И рощи дремлют в тишине,

А ты один, шумя, сверкаешь!

Сгорая стихотворства страстью,

К тебе я прихожу, ручей:

Завидую пиита счастью,

Вкусившего воды твоей,

Парнасским лавром увенчанна.

Напой меня, напой тобою,

Да воспою подобно я,

И с чистою твоей струею

Сравнится в песнях мысль моя,

А лирный глас с твоим стремленьем.

Да честь твоя пройдет все грады,

Как эхо с гор сквозь лес дремуч:

Творца бессмертной «Россиады»,

Священный Гребеневский ключ,

Поил водой ты стихотворства.

Русские девушки

Зрел ли ты, певец Тииский!

Как в лугу весной бычка

Пляшут девушки российски

Под свирелью пастушка?

Как, склонясь главами, ходят,

Башмаками в лад стучат,

Тихо руки, взор поводят

И плечами говорят?

Как их лентами златыми

Челы белые блестят,

Под жемчугами драгими

Груди нежные дышат?

Как сквозь жилки голубые

Льется розовая кровь,

На ланитах огневые

Ямки врезала любовь?

Как их брови соболины,

Полный искр соколий взгляд,

Их усмешка – души львины

И орлов сердца разят?

Коль бы видел дев сих красных,

Ты б гречанок позабыл

И на крыльях сладострастных

Твой Эрот прикован был.

Соловей

На холме, сквозь зеленой рощи,

При блеске светлого ручья,

Под кровом тихой майской нощи

Вдали я слышу соловья.

По ветрам легким, благовонным

То свист его, то звон летит,

То, шумом заглушаем водным,

Вздыханьем сладостным томит.

Певец весенних дней пернатый,

Любви, свободы и утех!

Твой глас отрывный, перекаты

От грома к нежности, от нег

Ко плескам, трескам и перунам,

Средь поздних, ранних красных зарь,

Раздавшись неба по лазурям,

В безмолвие приводят тварь.

Молчит пустыня, изумленна,

И ловит гром твой жадный слух,

На крыльях эха раздробленна

Пленяет песнь твоя всех дух.

Тобой цветущий дол смеется,

Дремучий лес пускает гул;

Река бегущая чуть льется,

Стоящий холм чело нагнул.

И, свесясь со скалы кремнистой,

Густокудрява мрачна ель

Напев твой яркий, голосистой

И рассыпную звонку трель,

Как очарованна, внимает.

Не смеет двигнуться луна

И свет свой слабо ниспускает;

Восторга мысль моя полна!

Какая громкость, живость, ясность

В созвучном пении твоем,

Стремительность, приятность, каткость

Между колен и перемен!

Ты щелкаешь, крутишь, поводишь,

Журчишь и стонешь в голосах;

В забвенье души ты приводишь

И отзываешься в сердцах.

О! если бы одну природу

С тобою взял я в образец,

Воспел богов, любовь, свободу, —

Какой бы славный был певец!

В моих бы песнях жар и сила

И чувствы были вместо слов;

Картину, мысль и жизнь явила

Гармония моих стихов.

Тогда б, подобно Тимотею[1],

В шатре персидском я возлег

И сладкой лирою моею

Царево сердце двигать мог;

То вспламеня любовной страстью,

К Таисе бы его склонял;

То, возбудя грозой, напастью,

Копье ему на брань вручал.

Тогда бы я между прудами

На мягку мураву воссел

И арфы с тихими струнами

Приятность сельской жизни пел;

Тогда бы нимфа мне внимала,

Боясь в зерцало вод взглянуть;

Сквозь дымку бы едва дышала

Ее высока, нежна грудь.

Иль храбрых россиян делами

Пленясь бы, духом возлетал,

Героев полк над облаками

В сиянье звезд я созерцал;

О! коль бы их воспел я сладко,

Гремя поэзией моей

Отважно, быстро, плавно, кратко,

Как ты, о дивный соловей!

Бог

О ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах божества!

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: Бог.

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий, —

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвщенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну

Из бездн ты вечности воззвал,

А вечность, прежде век рожденну,

В себе самом ты основал:

Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавый все единым словом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь.

Как искры сыплются, стремятся,

Так солнцы от тебя родятся;

Как в мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкают,

Вратятся, зыблются, сияют,

Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огненны сии лампады,

Иль рдяных кристалей громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи миры –

Перед тобой – как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,

Вся твердь перед тобой сия.

Но что мной зримая вселенна?

И что перед тобою я?

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров, – и то,

Когда дерзну сравнить с тобою,

Лишь будет точкою одною;

А я перед тобой – ничто.

Ничто! – Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Ничто! – Но жизнь я ощущаю,

Несытым некаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебя душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает:

Я есмь – конечно, есть и ты!

Ты есть! – природы чин вещает,

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть – и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь – я раб – я червь – я бог!

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? – безвестен;

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! – в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображении бессильны

И тени начертать твоей;

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

Фелица

Богоподобная царевна

Киргиз-Кайсацкия орды!

Которой мудрость несравненна

Открыла верные следы

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

Где роза без шипов растет,

Где добродетель обитает, —

Она мой дух и ум пленяет,

Подай найти ее совет.

Подай, Фелица! наставленье:

Как пышно и правдиво жить,

Как укрощать страстей волненье

И счастливым на свете быть?

Меня твой голос возбуждает,

Меня твой сын препровождает;

Но им последовать я слаб.

Мятясь житейской суетою,

Сегодня властвую собою,

А завтра прихотям я раб.

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь;

Подобно в карты не играешь,

Как я, от утра до утра.

Не слишком любишь маскарады,

А в клоб не ступишь и ногой;

Храня обычаи, обряды,

Не донкишотствуешь собой;

Коня парнасска не седлаешь,

К духам в собранье не въезжаешь,

Не ходишь с трона на Восток;

Но кротости ходя стезею,

Благотворящею душою,

Полезных дней проводишь ток.

А я, проспавши до полудни,

Курю табак и кофе пью;

Преобращая в праздник будни,

Кружу в химерах мысль мою:

То плен от персов похищаю,

То стрелы к туркам обращаю;

То, возмечтав, что я султан,

Вселенну устрашаю взглядом;

То вдруг, прельщаяся нарядом,

Скачу к портному по кафтан.

Или в пиру я пребогатом,

Где праздник для меня дают,

Где блещет стол сребром и златом,

Где тысячи различных блюд:

Там славный окорок вестфальской,

Там звенья рыбы астраханской,

Там плов и пироги стоят,

Шампанским вафли запиваю;

И все на свете забываю

Средь вин, сластей и аромат.

Или средь рощицы прекрасной

В беседке, где фонтан шумит,

При звоне арфы сладкогласной,

Где ветерок едва дышит,

Где все мне роскошь представляет,

К утехам мысли уловляет,

Томит и оживляет кровь;

На бархатном диване лежа,

Младой девицы чувства нежа,

Вливаю в сердце ей любовь.

Или великолепным цугом

В карете англинской, златой,

С собакой, шутом или другом,

Или с красавицей какой

Я под качелями гуляю;

В шинки пить меду заезжаю;

Или, как то наскучит мне,

По склонности моей к премене,

Имея шапку набекрене,

Лечу на резвом бегуне.

Или музыкой и певцами,

Органом и волынкой вдруг,

Или кулачными бойцами

И пляской веселю мой дух;

Или, о всех делах заботу

Оставя, езжу на охоту

И забавляюсь лаем псов;

Или над невскими брегами

Я тешусь по ночам рогами

И греблей удалых гребцов.

Иль, сидя дома, я прокажу,

Играя в дураки с женой;

То с ней на голубятню лажу,

То в жмурки резвимся порой;

То в свайку с нею веселюся,

То ею в голове ищуся;

То в книгах рыться я люблю,

Мой ум и сердце просвещаю,

Полкана и Бову читаю;

За Библией, зевая, сплю.

Таков, Фелица, я развратен!

Но на меня весь свет похож.

Кто сколько мудростью ни знатен,

Но всякий человек есть ложь.

Не ходим света мы путями,

Бежим разврата за мечтами.

Между лентяем и брюзгой,

Между тщеславья и пороком

Нашел кто разве ненароком

Путь добродетели прямой.

Нашел, – но льзя ль не заблуждаться

Нам, слабым смертным, в сем пути,

Где сам рассудок спотыкаться

И должен вслед страстям идти;

Где нам ученые невежды,

Как мгла у путников, тмят вежды?

Везде соблазн и лесть живет,

Пашей всех роскошь угнетает. —

Где ж добродетель обитает?

Где роза без шипов растет?

Тебе единой лишь пристойно,

Царевна! свет из тьмы творить;

Деля Хаос на сферы стройно,

Союзом целость их крепить;

Из разногласия согласье

И из страстей свирепых счастье

Ты можешь только созидать.

Так кормщик, через понт плывущий,

Ловя под парус ветр ревущий,

Умеет судном управлять.

Едина ты лишь не обидишь,

Не оскорбляешь никого,

Дурачествы сквозь пальцы видишь,

Лишь зла не терпишь одного;

Проступки снисхожденьем правишь,

Как волк овец, людей не давишь,

Ты знаешь прямо цену их.

Царей они подвластны воле, —

Но богу правосудну боле,

Живущему в законах их.

Ты здраво о заслугах мыслишь,

Достойным воздаешь ты честь,

Пророком ты того не числишь,

Кто только рифмы может плесть,

А что сия ума забава

Калифов добрых честь и слава.

Снисходишь ты на лирный лад:

Поэзия тебе любезна,

Приятна, сладостна, полезна,

Как летом вкусный лимонад.

Слух идет о твоих поступках,

Что ты нимало не горда;

Любезна и в делах и в шутках,

Приятна в дружбе и тверда;

Что ты в напастях равнодушна,

А в славе так великодушна,

Что отреклась и мудрой слыть.

Еще же говорят неложно,

Что будто завсегда возможно

Тебе и правду говорить.

Неслыханное также дело,

Достойное тебя одной,

Что будто ты народу смело

О всем, и въявь и под рукой,

И знать и мыслить позволяешь,

И о себе не запрещаешь

И быль и небыль говорить;

Что будто самым крокодилам,

Твоих всех милостей зоилам,

Всегда склоняешься простить.

Стремятся слез приятных реки

Из глубины души моей.

О! коль счастливы человеки

Там должны быть судьбой своей,

Где ангел кроткий, ангел мирной,

Сокрытый в светлости порфирной,

С небес ниспослан скиптр носить!

Там можно пошептать в беседах

И, казни не боясь, в обедах

За здравие царей не пить.

Там с именем Фелицы можно

В строке описку поскоблить,

Или портрет неосторожно

Ее на землю уронить.

Там свадеб шутовских не парят,

В ледовых банях их не жарят,

Не щелкают в усы вельмож;

Князья наседками не клохчут,

Любимцы въявь им не хохочут

И сажей не марают рож.

Ты ведаешь, Фелица! правы

И человеков и царей;

Когда ты просвещаешь нравы,

Ты не дурачишь так людей;

В твои от дел отдохновеньи

Ты пишешь в сказках поученьи

И Хлору в азбуке твердишь:

«Не делай ничего худого,

И самого сатира злого

Лжецом презренным сотворишь».

Стыдишься слыть ты тем великой,

Чтоб страшной, нелюбимой быть;

Медведице прилично дикой

Животных рвать и кровь их лить.

Без крайнего в горячке бедства

Тому ланцетов нужны ль средства,

Без них кто обойтися мог?

И славно ль быть тому тираном,

Великим в зверстве Тамерланом,

Кто благостью велик, как бог?

Фелицы слава, слава бога,

Который брани усмирил;

Который сира и убога

Покрыл, одел и накормил;

Который оком лучезарным

Шутам, трусам, неблагодарным

И праведным свой свет дарит;

Равно всех смертных просвещает,

Больных покоит, исцеляет,

Добро лишь для добра творит.

Который даровал свободу

В чужие области скакать,

Позволил своему народу

Сребра и золота искать;

Который воду разрешает

И лес рубить не запрещает;

Велит и ткать, и прясть, и шить;

Развязывая ум и руки,

Велит любить торги, науки

И счастье дома находить;

Которого закон, десница

Дают и милости и суд. —

Вещай, премудрая Фелица!

Где отличен от честных плут?

Где старость по миру не бродит?

Заслуга хлеб себе находит?

Где месть не гонит никого?

Где совесть с правдой обитают?

Где добродетели сияют? —

У трона разве твоего!

Но где твой трон сияет в мире?

Где, ветвь небесная, цветешь?

В Багдаде? Смирне? Кашемире? —

Послушай, где ты ни живешь, —

Хвалы мои тебе приметя,

Не мни, чтоб шапки иль бешметя

За них я от тебя желал.

Почувствовать добра приятство

Такое есть души богатство,

Какого Крез не собирал.

Прошу великого пророка,

Да праха ног твоих коснусь,

Да слов твоих сладчайша тока

И лицезренья наслаждусь!

Небесные прошу я силы,

Да, их простря сафирны крылы,

Невидимо тебя хранят

От всех болезней, зол и скуки;

Да дел твоих в потомстве звуки,

Как в небе звезды, возблестят.

Николай Михайлович Карамзин

Бедная Лиза

Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели – куда глаза глядят – по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты.

Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си…нова[2] монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом. На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти на краю горизонта, синеются Воробьевы горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою. Страшно воют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий. Там, опершись на развалины гробных камней, внимаю глухому стону времен, бездною минувшего поглощенных, – стону, от которого сердце мое содрогается и трепещет. Иногда вхожу в кельи и представляю себе тех, которые в них жили, – печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах – с бледным лицом, с томным взором – смотрит в поле сквозь решетку окна, видит веселых птичек, свободно плавающих в море воздуха, видит – и проливает горькие слезы из глаз своих. Он томится, вянет, сохнет – и унылый звон колокола возвещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ Богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества – печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного Бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях.

Но всего чаще привлекает меня к стенам Си…нова монастыря – воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!

Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончин, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В этой хижине лет за тридцать перед сим жила прекрасная, любезная Лиза с старушкою, матерью своею.

Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худо обрабатывала поле, и хлеб перестал хорошо родиться. Они принуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего – ибо и крестьянки любить умеют! – день ото дня становилась слабее и совсем не могла работать. Одна Лиза, – которая осталась после отца пятнадцати лет, – одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь – ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды – и продавала их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, часто прижимала ее к слабо биющемуся сердцу, называла божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей и молила Бога, чтобы он наградил ее за все то, что она делает для матери. «Бог дал мне руки, чтобы работать, – говорила Лиза, – ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать; слезы наши не оживят батюшки». Но часто нежная Лиза не могла удержать собственных слез своих – ах! она помнила, что у нее был отец и что его не стало, но для успокоения матери старалась таить печаль сердца своего и казаться покойною и веселою. – «На том свете, любезная Лиза, – отвечала горестная старушка, – на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когда увижу отца твоего. Только теперь не хочу умереть – что с тобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай Бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю».

Прошло два года после смерти отца Лизина. Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы – и закраснелась. «Ты продаешь их, девушка?» – спросил он с улыбкою. – «Продаю», – отвечала она. – «А что тебе надобно?» – «Пять копеек». – «Это слишком дешево. Вот тебе рубль». – Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, – еще более закраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмет рубля. – «Для чего же?» – «Мне не надобно лишнего». – «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня». – Лиза отдала цветы, взяла пять копеек, поклонилась и хотела идти, но незнакомец остановил ее за руку. – «Куда же ты пойдешь, девушка?» – «Домой». – «А где дом твой?» – Лиза сказала, где она живет, сказала и пошла. Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть, для того, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались.

Лиза, пришедши домой, рассказала матери, что с нею случилось. «Ты хорошо сделала, что не взяла рубля. Может быть, это был какой-нибудь дурной человек…» – «Ах нет, матушка! Я этого не думаю. У него такое доброе лицо, такой голос…» – «Однако ж, Лиза, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром. Ты еще не знаешь, друг мой, как злые люди могут обидеть бедную девушку! У меня всегда сердце бывает не на своем месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образ и молю Господа Бога, чтобы он сохранил тебя от всякой беды и напасти». – У Лизы навернулись на глазах слезы; она исцеловала мать свою.

На другой день нарвала Лиза самых лучших ландышей и опять пошла с ними в город. Глаза ее тихонько чего-то искали. Многие хотели у нее купить цветы, но она отвечала, что они непродажные, и смотрела то в ту, то в другую сторону. Наступил вечер, надлежало возвратиться домой, и цветы были брошены в Москву-реку. «Никто не владей вами!» – сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в сердце своем. На другой день ввечеру сидела она под окном, пряла и тихим голосом пела жалобные песни, но вдруг вскочила и закричала: «Ах!..» Молодой незнакомец стоял под окном.

«Что с тобой сделалось?» – спросила испугавшаяся мать, которая подле нее сидела. – «Ничего, матушка, – отвечала Лиза робким голосом, – я только его увидела». – «Кого?» – «Того господина, который купил у меня цветы». Старуха выглянула в окно. Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нем ничего, кроме хорошего. «Здравствуй, добрая старушка! – сказал он. – Я очень устал; нет ли у тебя свежего молока?» Услужливая Лиза, не дождавшись ответа от матери своей – может быть, для того, что она его знала наперед, – побежала на погреб – принесла чистую кринку, покрытую чистым деревянным кружком, – схватила стакан, вымыла, вытерла его белым полотенцем, налила и подала в окно, но сама смотрела в землю. Незнакомец выпил – и нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее. Всякий догадается, что он после того благодарил Лизу и благодарил не столько словами, сколько взорами. Между тем добродушная старушка успела рассказать ему о своем горе и утешении – о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей, об ее трудолюбии и нежности, и проч., и проч. Он слушал ее со вниманием, но глаза его были – нужно ли сказывать где? И Лиза, робкая Лиза посматривала изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза ее обращались к земле, встречаясь с его взором. – «Мне хотелось бы, – сказал он матери, – чтобы дочь твоя никому, кроме меня, не продавала своей работы. Таким образом, ей незачем будет часто ходить в город, и ты не принуждена будешь с нею расставаться. Я сам по временам могу заходить к вам». – Тут в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щеки ее пылали, как заря в ясный летний вечер; она смотрела на левый рукав свой и щипала его правою рукою. Старушка с охотою приняла сие предложение, не подозревая в нем никакого худого намерения, и уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других. – Становилось темно, и молодой человек хотел уже идти. «Да как же нам называть тебя, добрый, ласковый барин?» – спросила старуха. – «Меня зовут Эрастом», – отвечал он. – «Эрастом, – сказала тихонько Лиза, – Эрастом!» Она раз пять повторила сие имя, как будто бы стараясь затвердить его. – Эраст простился с ними до свидания и пошел. Лиза провожала его глазами, а мать сидела в задумчивости и, взяв за руку дочь свою, сказала ей: «Ах, Лиза! Как он хорош и добр! Если бы жених твой был таков!» Все Лизино сердце затрепетало. «Матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьянами…» – Лиза не договорила речи своей.

1 Тимотей – музыкант Александра Македонского.

2 То есть Симонова монастыря.

Продолжение книги

Наследие Верховной Луны: Пробуждение

2024-11-08 17:14:00

Инна Ахматова

Рада видеть Автора на этом сайте!Тут даже рекомендаций не надо, прочтите ознакомительный кусочек и сами всё поймёте)Творчество, не похожее ни на что более. Спасибо Автору<3

2024-11-08 14:24:00

Наталья Богданова

Книга шикарная. Затягивает безумно просто. А уж какое раздолье для фантазии и говорить излишне) из этих описаний будто сама побывала в доме Анадж и с истерически смехом наблюдала за неловкостью мокрого Жнеца, который так старается понять что такое личное пространство, ахахахах. Спасибо за творчество, жду продолжения)

Тринадцать лет пути

2024-11-06 02:28:00

mail

Потрясающая книга! Как будто в детство провалилась. Читала с таким удовольствием! Удивительно почему раньше не было в продаже, или просто мимо прошло!)

Литература XVIII века бесплатное чтение

Михаил Васильевич Ломоносов

Утреннее размышление о Божием величестве

Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния

Переложение Псалма 1

Ода на день восшествия на престол Государыни Императрицы Елисаветы Петровны

Надпись на иллюминацию, представленную перед летним домом Ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны

Жениться хорошо, да много и досады

Ода на день рождения Императрицы Елисаветы Петровны. 1746 г.

Ода на день восшествия на Всероссийский престол Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Случились вместе два Астро́нома в пиру

Кузнечик

К статуе Петра Великого

Разговор с Анакреоном

Гавриил Романович Державин

Властителям и судиям

Памятник

Евгению. Жизнь Званская

На смерть князя Мещерского

Лебедь

Приглашение к обеду

Ласточка

Ключ

Русские девушки

Соловей

Бог

Фелица

Николай Михайлович Карамзин

Бедная Лиза

Вход на сайт