Я сам нарек себе судьбу бесплатное чтение

Визит

Сибирь, город Найск, квартира супругов Андрея и Ольги Гевко – студентов медицинского института.

Зинаида Фёдоровна и Алексей Владимирович нечасто бывали в гостях у Ольги и Андрея. Обычно молодые сами подбрасывали им внука на несколько часов и убегали по своим делам. Но вот уже два дня никто из супругов Гевко их не беспокоил. Тогда старики, соскучившись, сами решили навестить невестку с зятем.[1]

Дверь открыл Андрей. Он только что пришел из института.

– Здравствуйте, – сказала Зинаида Фёдоровна. – Вот, не усидели дома, решили зайти к вам. Не прогоните?

– Да что вы! Проходите, раздевайтесь.

– Хотели прогуляться, да погода неважная, ветер, дождь начинается, – как бы оправдываясь, произнес Алексей Владимирович.

– Может, чайку хотите? Или перекусить чего? – спросила вышедшая из комнаты Ольга.

– Нет-нет, спасибо. Недавно отобедали. Мы просто посидим с Игорьком, пообщаемся. Он не болен?

– Да нет, ничего, здоров, тьфу-тьфу-тьфу! – ответила Ольга, поплевав через плечо.

Андрей проводил бабку с дедом в гостиную.

Войдя, гости увидели необычную картину. На ковре развалился огромный пятнистый дог, а по нему ползал голый малыш. Он цеплялся ручонками за короткую шерсть собаки, кряхтел и пытался залезть на грудь Бима. Шерсть скользила, и Игорёшка никак не мог затащить наверх свою толстую попку. Наконец это ему удалось, и Игорь пополз к голове. Бим терпеливо ждал, когда этот бесцеремонный лягушонок доберется до его зубастой пасти. Наконец лицо малыша приблизилось к морде дога, и тот неожиданно размашисто лизнул его своим длинным шершавым языком. Игорёшка взвизгнул от восторга и плюхнулся на ковёр. Бим повернул голову и дважды лизнул Игорёшку в живот. Тот приподнял попку, повернулся к догу и, обхватив его морду ручонками, снова попытался взобраться. Но Бим стал нещадно вылизывать его грудь, и малыш, издав пронзительный визг, снова свалился вниз.

– Смотрите, как хорошо они играют! – восхищенно сказал Алексей Владимирович, любуясь внуком.

– Ой! Оленька, а пес не укусит Игорька? – забеспокоилась Зинаида Фёдоровна.

– Нет, что вы! Бим очень умный. Он любит Игоря и никогда не обижает.

– А что это он у вас совсем голенький? Ему не холодно?

– Да нет. В комнате тепло. Мы собираемся купать его. А это небольшая разминка. Пусть ползает. Собачья шерсть отлично массирует тело, да и язык Бима прекрасный массажер. Сейчас он его всего вылижет.

И она убежала на кухню.

– Они могут так часами играть, – сказал Андрей. – Бим привязался к Гуньке и не хочет уходить от нас. Мать Ольги попыталась забрать свою собаку домой, так Бим устроил там такой концерт, что пришлось снова везти его к нам. А я не против, пусть живет здесь. Мне с ним на зарядку по утрам веселее бегать, да и Гунька к нему привязался.

– Это надо же! Животное, а все понимает, – сказал Алексей Владимирович. – Ведь человеческий детеныш – совершенно чужое ему существо, а как он заботится о нем! Сколько бескорыстия, благородства в его поведении! Вот если бы все люди были такими же благородными, добрыми! Так же заботились о своих братьях меньших.

– Люди тоже заботятся о животных, – ответил Андрей. – Есть заповедники, зоопарки, станции по искусственному разведению редких видов.

– Да, да, заботятся! Как же! Сначала уничтожили почти всех диких животных, разрушили их среду обитания, сделали редкими, а теперь заботятся! Хороша забота! Нечего сказать.

– Ну, это было давно, – как бы извиняясь за все человечество, произнес Андрей. – Теперь люди поумнели и не обижают животных.

– Намного ли поумнели? Все равно площади лесов сокращаются. Девственной природы, не тронутой человеком, почти не осталось. Многие виды животных и птиц исчезли полностью. Человек стал самой большой популяцией млекопитающих на планете. Он вытеснил и продолжает вытеснять животный и растительный мир. Все это к добру не приведет! Чувствую, что мы уже преступили тот предел, который позволял еще человеку быть заодно с природой, заодно с другими ее творениями. И это плохо. Человек оторвался от природы, стал выскочкой, неудачным мутантом. Он не может жить с ней в гармонии. Он постоянно коверкает, приспосабливает природу под себя, под свои недостатки. Человек лишен шерсти и не защищен от холода. Поэтому он вынужден шить себе одежду, обувь. Человек не может питаться дарами природы и вынужден производить себе продовольствие во все возрастающих размерах. Он не может жить под открытым небом или в норе и вынужден строить дома, города. Он не может быстро передвигаться и вынужден создавать автомобили, поезда, самолеты. Для машин нужны дороги, и человек безжалостно уродует природу, уничтожает леса, луга, портит среду обитания зверей и птиц. А города! Это же сущие вертепы! Я как-то в Москве прожил неделю, так не знал, как из нее вырваться! А сколько земли ушло под пашни, под сельскохозяйственные угодья! Не-е-ет, человек не царь природы, он ее палач! Мало того, что он размножился до невероятных размеров, так он еще создал огромное количество машин, всякой техники, которая вообще никак не гармонирует с природой! Она чужда ей. На мой взгляд, человек – это облысевшая обезьяна, которая была явным выродком. Она не должна была выжить, не имела права! При столь большом количестве недостатков. Зверь живет в согласии с природой, а человек – вопреки ей! Появление человека я считаю роковой ошибкой природы. Жалкий уродец эволюции неожиданно выжил, да еще получил столь огромную власть над ней! Зверь никогда не позволит себе ничего лишнего. Он довольствуется только самым необходимым, самую малость берет от природы. Человеку же все мало! Он все хапает и хапает! Он давно уже не знает, что такое голод, холод, а все увеличивает производство пищи, одежды. Все размножается и размножается. Придумал кучу развлечений, чтобы ему было весело. Даже секс он сделал развлечением! Не-е-ет, человек – это скопище пороков. И как только он сумел выжить? Не понимаю…

– Отчасти вы правы, Алексей Владимирович, – согласился Андрей. – Человек – не обычное животное. Его физические и физиологические возможности весьма ограничены. Жить в гармонии с природой он способен только в тропическом поясе – откуда он родом. Но он получил от природы главное – ум, свободу выбора поведения и сумел ею воспользоваться. Он научился перенимать чужой опыт, чужие знания. Для этого ему пришлось научиться обмениваться информацией, создать язык символов и звуков. Он научился строить в своей голове модели поведения и модели событий. Он научился воспроизводить в уме и проигрывать различные возможные ситуации. Домысливать, фантазировать при нехватке информации. Это и вывело его в люди. Не этим ли объясняется страсть человека к игре, к творчеству, к фантазии? Ведь именно эти качества позволили ему выжить! И чувство прекрасного тоже в наибольшей степени развито именно в человеке. Оно позволяет видеть порядок, гармонию в вещах, отличать здоровое, прогрессивное, жизнеспособное от больного, уродливого, отмирающего. Поэтому человек и стремится окружить себя красотой. Без красоты его душа, его ум не могут правильно развиваться. Он не сможет достичь гармонии с природой, стать добрым, гуманным.

– А ты считаешь, Энди, что человек когда-нибудь сможет вновь соединиться с природой, достичь гармонии с ней?

– Думаю, что да.

– А я думаю, что нет! Мне кажется, что путь к природе один – уничтожение городов, машин, отказ от всяких излишеств, резкое сокращение численности населения планеты. Иного пути я не вижу.

– Вы предлагаете вернуться назад к каменному топору, к звериным шкурам и полуголодному существованию?

– Да. Дальнейший технический прогресс приведет к гибели всю природу, весь животный, а во многом и растительный мир Земли. Она станет только кормушкой для прожорливого человечества. Все будет механизировано и автоматизировано. Везде будут роботы, а человечество будет только жрать, гадить и размножаться. И это будет его концом. Оно выродится окончательно. Когда-нибудь, и довольно скоро, Земля не сможет прокормить всех, и тогда начнется людоедство. Люди станут истреблять сами себя. Это будет отвратительная планета двуногих зверей, пожирающих друг друга. Пока не поздно, нужно спасать нашу Землю. Представь себе, как хорошо и привольно жилось бы на ней всем зверям и птицам, если бы не было человека!

– Но эволюция не имеет обратного хода, – заметил Андрей. – Не может человек опять перейти к полудикому существованию. Он не выживет в настоящих условиях. Он стал другим. Ему нужно человеческое общество, совершенные орудия труда, развитый язык. Известны многочисленные случаи в Индии, Пакистане и в других теплых странах, когда маленькие дети пропадали в лесу. Они попадали в логово волков, пантер, леопардов. Но те не съедали их. У них у самих были детеныши, и они усыновляли человеческих малышей, кормили их молоком, сырым мясом.

– Ты хочешь сказать, что это были маленькие Маугли, наподобие героя Киплинга? – спросил Алексей Владимирович.

– Это были Маугли, но им было далеко до героя Киплинга. Попав снова в человеческое общество, они так и не стали людьми. Они переняли повадки воспитавших их зверей. Бегали на четвереньках, питались несвойственной человеку пищей, не умели разговаривать. Я читал книгу Валентина Болла, английского писателя, «Жизнь в джунглях Индии». В ней описано несколько случаев воспитания маленьких детей волками. Дети имели острые клыки, которые заострились от постоянного глодания костей, рычали и кусались при любой попытке приблизиться к ним. Они совершенно не воспринимали людей и считали их своими врагами. Попытки перевоспитать их, сделать людьми всегда заканчивались неудачей. Они так и не научились говорить, с трудом ходили на ногах, не любили носить одежду.

– Но может быть, их стоило оставить с волками? Им наверняка было лучше жить на природе, – заметил Алексей Владимирович.

– Нет. И на природе им было плохо. Тело их было покрыто ссадинами, синяками и болячками. Они легко ранили свою нежную кожу. Они страдали от холода, хотя были очень выносливы. На четвереньках они передвигались гораздо медленнее своих приемных родителей и собратьев. Они не могли охотиться. У них не было того острого обоняния, которое должно быть у волков, не было той мертвой хватки зубов. Они были уродами и в волчьей стае, и в человеческом обществе. Они целиком зависели от своих приемных родителей. Без них они просто умерли бы с голоду. Растительной пищи они не ели и не умели ее находить. Единственное, что им удавалось добыть самостоятельно, – это птичьи яйца и птенцы, которых они тут же поедали. Они были постоянно голодны, часто болели несварением желудка, желудочно-кишечными заболеваниями. Взрослых людей-волков никто не встречал. Очевидно, они погибали, не дожив до зрелого возраста. Так что Маугли Киплинга оказался сказочным, вымышленным героем. Человек, оторванный от человеческого общества, перестает быть человеком.

– Но ведь может же человек во имя сохранения природы отказаться от всех излишеств? От больших домов, городов, машин. Пусть живет, как жили наши далекие предки, и я уверен, что он будет счастливее, чем сейчас. Он не будет угрожать природе, а природа не будет мстить ему за это вырождением, – заметил Алексей Владимирович.

– Я думаю, что в ваших словах есть доля истины, – согласился Андрей. – Добровольное ограничение потребностей, возврат к естественной для первобытного человека среде обитания, уменьшение численности людей на планете, безусловно, будут полезны человеку и природе. Но достичь этого, по-моему, можно не путем отката назад, в прошлое, не путем регресса, а путем разумного построения нашего будущего. Безусловно, необходимо ограничить рождаемость. Во многих странах она уже ограничена законодательно. В Индии и Китае, например, принят закон, по которому родители на первого ребенка получают пособие от государства, на второго ребенка они уже ничего не получают, а за третьего ребенка выплачивают солидный штраф. Поэтому мужчины, родившие двух детей, как правило, сами идут в медпункт и просят произвести стерилизацию. Им облучают яички. Половая функция от этого не снижается, но сперматозоиды теряют подвижность. Не мешало бы в дальнейшем таким образом снизить численность населения планеты хотя бы наполовину.

– Ну, это в части ограничения рождаемости. А в остальном человек все дальше отходит от природы, – заявил Алексей Владимирович.

– В остальном пока да, – согласился Андрей. – Города растут, транспорт тоже. Но и тут наметился прогресс. Стали много строить подземных жилищ. Города теперь растут вглубь, а не вширь. Природа не страдает. Транспорт все больше смещается в сторону воздушного. Машин много только в городах и пригородах. А дальше в основном самолеты, вертолеты, турболеты. Им не нужны дороги, они не уродуют природу, не пугают зверей. Резко уменьшилось засорение природы бытовыми и техническими отходами. Все отходы идут в переработку. Исчезли свалки вокруг городов. Чище стали пригородные зоны отдыха. Сократилась добыча природных ископаемых. Человечество старается довольствоваться тем, что уже добыто. Чистыми стали реки и озера. В них не сбрасываются неочищенные промышленные и бытовые стоки. Да и звери и птицы перестали вымирать. Наоборот, некоторые виды возродились заново. Вновь появились мамонты. Их воссоздали из сохранившихся молекул ДНК. В лесах полно бизонов, зубров, оленей. На юге спасают от вымирания человекообразных обезьян. Человек стал добрее к природе, к ее обитателям. Произошел поворот в его сознании. От покорения, от борьбы с природой он перешел к ее возрождению. Теперь человек не старается победить природу, он старается сохранить ее, вернее, все, что от нее осталось. А это уже гарантия того, что когда-нибудь он снова сольется с природой, станет ее любящим сыном, восстановит разрушенные связи, вернется в ее лоно. Он выберет самые безвредные виды техники, небольшие, но уютные и удобные жилища. Ограничит свои потребности разумным минимумом, окружит себя животными и растениями и будет жить в мире и дружбе со всеми обитателями Земли.

– Значит, ты веришь в способность человечества к самоограничению, к разумному использованию природных ресурсов? Веришь в доброту и порядочность людей?

– Конечно. Без этого трудно жить. Теряется смысл жизни.

– А в чем ты видишь смысл жизни?

– В создании именно таких людей – людей будущего. Добрых, красивых, здоровых и благородных. Я верю, что человек, воспитанный в красоте и доброте, в общении с природой, станет красивым душей и телом. Если ребенок с детства полюбил собаку, кошку, птиц, он не вырастет жестоким. Поэтому я и позволяю Игорю играть с Бимом. При каждом удобном случае мы выезжаем на природу и получаем от этого большое удовольствие, заряд бодрости. Жаль, что Ольга не всегда понимает меня. Мне стоило больших трудов убедить ее доверить ребенка собаке. Она все время боялась, что Бим укусит или нечаянно оцарапает Игорька. Я согласен, что Бим может слегка куснуть или оттолкнуть Игоря, если тот будет слишком назойливо лезть ему в глаза, в уши, но это будет элемент воспитания. Бим просто даст Игорю понять, что так делать нельзя. Он никогда не укусит сильно, не травмирует ребенка. Он просто поставит его не место.

– Вот еще! – возмутилась вошедшая Ольга. – Чтобы пес учил нашего Игоря?! Ставил его на место! Этого я не потерплю. Собака есть собака. Она должна служить человеку и подчиняться ему. И если Бим посмеет обидеть Игоря, я задам ему такую трепку! А то и просто вышвырну на улицу. Слава богу, у Игоря есть родители, которые и должны его воспитывать. Он человек, а не собака. Тебе не жалко Игоря потому, что он не твой сын!

– Ну зачем ты так, Оля? – обиженно произнес Андрей. – Я же хочу, чтоб было как лучше.

– А ты не знаешь, как лучше. Одного твоего хотения мало. Бери Игоря и иди купай. Хватит ему на полу с собакой валяться.

Андрей встал с дивана, взял Игорёшку на руки и пошел в ванну.

– Ну, мы тоже, пожалуй, пойдем, – растерянно произнес Алексей Владимирович. – Засиделись мы у вас.

– Да посидите еще, – сказала Ольга. – В кои-то веки раз зашли и уже уходите.

Но по ее голосу нельзя было понять, то ли она действительно хочет, чтобы старики остались, то ли говорит это из вежливости.

– Нет-нет. Спасибо. Лучше вы приходите к нам почаще. Мы всегда рады вас видеть. Вы молодые, у вас много дел. А мы пойдем потихоньку. Вроде дождь уже кончился, – сказала Зинаида Фёдоровна.

Гости оделись, попрощались с Андреем и Ольгой, посмотрели на плавающего в бассейне внука, на огромного дога, терпеливо сидевшего рядом, и пошли домой. Грубая выходка Ольги явно расстроила их.

Вечером

Город Найск, медицинский институт, лаборатория генетики.

Лебедев Леонид Иванович – преподаватель медицинского института.

Сергей и Андрей – студенты мединститута, генетики (5-й курс).

Когда Леонид Иванович зашел в лабораторию, Сергей возился с многоканальным секвенатором. Андрей же пересказывал ему недавний разговор с тестем, Алексеем Владимировичем, насчет происхождения человека от облысевшей обезьяны.

– Черт побери! – ругался Сергей. – В каналах полно грязи! Эта новая лаборантка, Люда, ни хрена не умеет. Загубила такой прибор! Кто же моет секвенатор стиральным порошком? Она-то уж точно произошла от обезьяны!

– Так ей, наверное, никто не объяснил, как надо мыть секвенатор, – возразил Андрей. – Тут не так просто вымыть, каналы слишком тонкие.

– Надо было ей сказать, чтобы промыла прибор сначала дихлорэтаном, потом спиртом и после этого подержала прибор под струей горячей дистиллированной воды. Иначе он работать не будет.

– Мы же у нее не начальники, – возразил Андрей. – Скажи начлабу Кондееву, он даст ей команду.

– Что за шум, а драки нету? И причем тут лысая обезьяна? – пошутил Леонид Иванович, приход которого никто не заметил.

– Да вот Сергей тут разошелся насчет новой лаборантки, – пояснил Андрей.

– Секвенатор грязный. Я пытался запустить его, но ничего не вышло.

– Хорошо, я передам Кондееву ваши претензии. А на обезьяну Людмила совсем не похожа. Это вы зря. Девушка весьма симпатичная.

– На вкус и цвет товарищей нет, – буркнул Сергей, все еще продолжая злиться.

– Леонид Иванович, – обратился Андрей к профессору Лебедеву, – я тут недавно разговаривал с тестем, пенсионером, так он считает, что человек – это ошибка природы, этакий мутант, выродок, который почему-то вдруг выжил, да еще и расплодился не в меру. Что вы на это скажете?

– Скажу, что твой тесть не прав. Человек вовсе не выродок и не ошибка природы. И возник он не вдруг, а вполне закономерно, в процессе эволюции приматов.

– А каково, на ваш взгляд, происхождение человека? Я слышал разные версии, – поинтересовался Сергей.

– Да. Существует несколько версий, но наиболее распространены четыре. Самая первая – это версия церкви. Она самая древняя. «Человек создан Богом по образу и подобию своему». Но никто ведь не видел Бога Отца и не знает, как он выглядит. Библейская легенда доносит до нас сведения только о Боге Сыне Иисусе Христе. Он родился и жил две тысячи лет назад, когда на Земле уже были люди, города, рабовладельческий строй. Из этой версии сразу возникает вопрос: от кого же произошел тогда Бог Отец? Если от Святого Духа, то неясно, откуда взялся Святой Дух? А если заглянуть в другие религии, то там совершенно иные версии происхождения человека. И он не является образом и подобием Божьим. Так что эта версия церкви весьма сомнительна. Следующая версия – это гипотеза о космическом происхождении человека. О засылке его на Землю инопланетянами. Но тогда непонятно, почему он так близок по своему внутреннему строению и генетическому коду к другим человекообразным приматам? Те же внутренние органы: сердце, печень, желудок, мозг, почки, та же схема их расположения, та же секреция желез, тот же состав крови, плазмы, общие болезни, да и масса других признаков. Достаточно сказать, что молекула ДНК человека на девяносто восемь процентов совпадает с ДНК шимпанзе и на девяносто шесть процентов с ДНК орангутанга. Если человек – продукт космического разума, то почему он так близок к прочим земным обитателям?

– Так, может, инопланетяне сотворили все формы жизни на Земле? – предположил Сергей.

– Нет. Это не под силу никакой цивилизации. Слишком большой объем исследовательской и экспериментальной работы необходимо было выполнить, чтобы создать всех зверей, всех рыб и птиц, всех насекомых и все растения, включая самые древние формы и кончая современными. Тем более что другие цивилизации развивались в других условиях. Вблизи Земли, на расстоянии многих световых лет, нет ни одной планеты, похожей на Землю. И другим цивилизациям было бы крайне трудно столь досконально изучить земные условия и создать весь животный и растительный мир. А главное, для чего это им?

– А сами инопланетяне, они ведь тоже должны были когда-то из чего-то возникнуть, – заметил Андрей. – И здесь возможно только самозарождение, саморазвитие. Кто-то же должен быть первым!

– Совершенно верно, – согласился профессор. – Так почему это не могло произойти в условиях Земли? Зачем нужны инопланетяне или Бог? И зачем им заселять Землю всякой тварью? С какой целью? Чтобы питаться нами или эксплуатировать в своих интересах? Тогда мы должны были бы стать для них чем-то вроде домашних животных или рабов. Но мы ведь не видим никакой эксплуатации, никакой полезности нашего существования для инопланетян. Значит, и эта версия тоже весьма сомнительна.

– Существует мнение, что инопланетяне только направляли нашу эволюцию, подталкивали ее в нужном направлении, – заметил Сергей.

– Но и этого что-то не видно! – возразил Леонид Иванович. – Эволюция животных и человека шла очень долгими и извилистыми путями. Появлялась и исчезала масса промежуточных форм растений и животных. Возникала масса генетического брака. Если бы нашу эволюцию направляли, то она шла бы прямехонько к своей цели – человеку. Именно о длительной эволюции говорит огромная избыточность генетического кода у человека и высших млекопитающих. При развитии плода ребенка работает не более пяти процентов ДНК. Инопланетяне сразу бы создали оптимальный генетический код. Именно избыточность молекулы ДНК говорит о том, что мы прошли долгий эволюционный путь развития.

– А что бы было, если бы удалось активировать весь генетический код человека в процессе развития зародыша? – спросил Андрей.

– О! Тогда родился бы монстр! Человек-динозавр! Человек-рептилия! Но вряд ли он был бы жизнеспособен.

– А какая третья версия происхождения человека? – спросил Андрей.

– Приверженцы третьей версии, вроде твоего тестя, не отрицают происхождение человека от древней человекообразной обезьяны, а точнее – человекообразного примата, но считают, что здесь был эволюционный скачок, вызванный какими-то чрезвычайными обстоятельствами. В этом, видимо, есть доля истины, но только доля. Главный их аргумент сводится к тому, что человекообразная обезьяна облысела из-за воздействия радиационного облучения. В качестве места появления первобытного человека они берут Южную Африку, где есть месторождения урана и радиационный фон действительно несколько повышен. Кстати, многие находки останков древнейших человекообразных приматов как раз обнаружены в районе юга Африки. Из этого сторонники радиационной версии делают вывод, что в районе Южной Африки обезьяны лысели из-за воздействия радиации и постепенно превращались в людей в результате ряда удачных мутаций. Но это крайне примитивный подход к проблеме. Во-первых, радиация приводит к выпадению волос на всем теле, в то время как у человека прекрасные волосы на голове, гораздо лучше, чем у обезьян. Во-вторых, нужно довольно сильное облучение, чтобы животное облысело, а радиация в тех местах лишь немного повышена, и все местные животные имеют нормальную шерсть. В-третьих, облучение привело бы к массе генетического брака, массе уродств, болезней, к вымиранию человекообразного примата, но не к его совершенствованию. Даже если бы случайно возникла положительная мутация, она не укоренилась бы в массе уродств. Да и что может быть положительного в том, что обезьяна облысела и осталась голой под палящими лучами африканского солнца? И только ли это отличает первобытного человека от человекообразной обезьяны? Ведь существует масса других отличий! И все они не могли возникнуть одновременно и случайно. Каждое из них само по себе не имеет никакой ценности. Они работают только вместе, только в системе! Какая польза человекообразной обезьяне, скажем, от длинного носа с ноздрями, обращенными вниз? Однако несомненно, что все эти признаки, действуя вместе, были полезны первобытным людям. Иначе бы они не укоренились, не развились бы в нужном направлении. И разгадку здесь следует искать не в случайных мутациях, не в эволюционном скачке, а в постепенном переходе к новому образу жизни, к новой среде обитания. Нужно искать причины, вызвавшие эти мутации и их положительное влияние на выживаемость, на сохранение вида. Вот потому мне очень импонирует гипотеза ученого Алистера Хардли о водных приматах и ее развитие в более поздних работах Яна Линдблада. Эта гипотеза состоит в том, что древняя человекообразная обезьяна в какой-то период своего развития, своей эволюции, перешла к полу водному образу жизни. В такое трудно поверить, но если вдуматься, то ничего удивительного в этом нет. Ведь многие млекопитающие, выйдя из воды на сушу, развивались там в течение многих миллионов лет, а затем вновь перешли в воду. Это дельфины, киты, тюлени, моржи, морские котики, выдры, бобры и другие животные. Некоторые из них ведут полуводный образ жизни, другие навсегда покинули сушу. Однако все признаки млекопитающих у них сохранились. Эволюция не может повернуть вспять, не может млекопитающее вновь превратиться в рыбу. Назад хода нет. Она может развиваться только вперед, приобретая все новые качества, усложняя свой генетический код, свою молекулу ДНК.

– Так что же заставило древнюю обезьяну вновь прийти к воде? – спросил Андрей.

– Очевидно, изменение климата, среды обитания и борьба за существование в новых условиях, – ответил Леонид Иванович. – Известно, что в эпоху плиоцена, окончившуюся три миллиона лет назад, в Африке началась засуха. Главной причиной засухи было нарушение циркуляции атмосферы из-за образования в Азии высоких горных хребтов. Огромные массивы тропического африканского леса сжимались, уступая место степям, саваннам, пустыням и полупустыням. Площадь лесов стремительно сокращалась, а ведь именно в лесах обитали многочисленные виды обезьян. Верхний ярус густого тропического леса – джунглей – занимали мелкие приматы типа капуцинов, лемуров, лори. Они питались фруктами, орехами, яйцами птиц, древесными насекомыми, птенцами. Средние «этажи» занимали обезьяны покрупнее: шимпанзе, макаки, лангуры. В нижних «этажах» разместились наиболее крупные и тяжелые обезьяны: гориллы, гиббоны, орангутанги и другие, не сохранившиеся сейчас виды. Плодов на вершинах деревьев им было не достать. Тонкие ветви не выдерживали их веса. Зато они находили множество плодов под деревьями, собирали ягоды, коренья, охотились на мелких животных, ящериц, змей, черепах, убивая их палками. Иногда удавалось оглушить рыбу в водоеме. Вообще, обезьяны не умеют плавать, но голод и жажда заставляли их спускаться к воде. Там на отмелях они находили множество моллюсков, черепах, ракообразных. Нередко попадалась и рыба. Известно, что многие виды лососевых сами выбрасываются на берег после метания икры и погибают. Это привлекало к воде многих хищников: волков, медведей, шакалов, гиен. Не брезговали свежей рыбой и человекообразные обезьяны. По мере сокращения площадей леса уже не могли прокормить огромный отряд приматов, особенно в нижнем ярусе джунглей, и те вынуждены были все чаще искать пищу по берегам рек, озер. Так некоторые приматы стали приспосабливаться к полуводному образу жизни, к добыванию пищи в воде.

Внезапно раздался телефонный звонок. Лебедев взял трубку. Звонила жена.

– Сейчас, дорогая. Я уже заканчиваю, буду через полчаса. Ну, парни, заболтался я с вами. Совсем забыл, что сегодня мы в театр собирались. Советую вам самим додумать водную гипотезу происхождения человека. А в следующий раз посмотрим, что у вас получилось. До свидания.

Сергей и Андрей остались вдвоем.

– Где-то я уже слышал о водной гипотезе… – задумчиво произнес Сергей. – А вообще-то идея интересная. Надо бы подумать…

– Прежде всего надо выявить все отличия человека от обезьяны, – предложил Андрей, – и попытаться связать их в систему. Тогда увидим, годится водная гипотеза или нет.

– Давай, – согласился Сергей. – Итак, начинаем мозговую атаку! Какие основные отличия мы видим?

– Более высокий рост, более длинные ноги, – подсказал Андрей.

– Годится. Можно глубже заходить в воду.

– Более прямое положение тела.

– Годится. Можно быстрее плавать.

– Отсутствие волос на теле.

– Годится. В жарком тропическом климате постоянно мокрая шерсть не нужна. Она слипнется на берегу и станет грязной коркой.

– Но на голове есть густые длинные волосы!

– Они нужны, чтобы защищать голову и плечи от палящих лучей солнца. Ведь голова-то всегда остается над водой! Раковины моллюсков, устриц первобытный человек искал на ощупь, ногой.

– Выступающий вперед нос с ноздрями, обращенными вниз.

– Удобнее приседать в воде. Можно зажать нос пальцами. У обезьяны попадание воды в нос вызывает шок, который может закончиться инфарктом. У человека ничего подобного не происходит.

– Ты забыл, что у человека сформировался клапан, перекрывающий носоглотку и позволяющий задерживать дыхание. У обезьян его нет.

– Да, это очень важный аргумент в пользу водной гипотезы, – согласился Сергей. – Что еще мы не назвали?

– Наличие потовых желез по всему телу.

– Годится. Если нет шерсти, то на берегу от солнца и жары защитит только пот. Кстати, загар, темная кожа тоже защищали от солнца.

– Жировая ткань нового типа. Довольно толстая, особенно у женщин.

– Тоже необходима. Вода и воздух не всегда были теплыми. Бывали холодные ночи, особенно на севере Африки. Жир защищал тело от потери тепла.

– Да, верно. Причем добывание корма в воде, по-видимому, в основном было женским занятием. У них наибольший слой жира. Молодые мужчины занимались охотой. Лишний жир им мешал. Старики и подростки собирали плоды под деревьями, выкапывали коренья. У каждого в первобытном племени были свои обязанности.

– Верно. Человек был всеядным и не брезговал никакой добычей. А животный белок, мясо, очень необходим человеку, особенно мужчинам и детям.

– Вроде все. Отличий больше нет.

– Ты еще не отметил, что человеческий детеныш имеет плавательный рефлекс. Он может держаться на воде сразу после рождения. Обезьяний детеныш плавательного рефлекса не имеет.

– А зачем ребенку плавательный рефлекс? – озадаченно спросил Андрей. – После рождения грудной младенец постоянно находился при матери. А она занималась своим обычным делом – поиском моллюсков, черепах, ракообразных. Малыш сидел у нее на шее, вцепившись в волосы. У малышей до сих пор сохранился этот хватательный рефлекс. При этом он нередко падал в воду, и умение плавать, задерживать дыхание спасало ему жизнь.

– Ясно. Логика есть, – согласился Сергей. – Что еще мы забыли отметить?

– Высокая сексуальность мужчин и женщин, – заметил Андрей.

– Да. У обезьян спаривания происходят один-два раза в год. В остальное время половые инстинкты подавлены. Что тут можно предположить? Желание получать удовольствие как можно чаще?

– Нет. Это исключено. Тогда все животные действовали бы так же. А мы не наблюдаем этого в природе. Все должно вызываться необходимостью, целесообразностью. Природа очень практична, ей чужды эмоции.

– Ясно! Высокая детская смертность, – догадался Сергей. – Человеческий детеныш рождается совершенно беспомощным и долгое время не может себя обслуживать. Он очень долго развивается до половозрелой особи. Детородный возраст у девочек наступает только в двенадцать-тринадцать лет, у мальчиков в тринадцать-четырнадцать лет. За этот период многие успевали погибнуть от голода, болезней, хищников.

– Значит, нужно было больше рожать. Следовательно, за одной беременностью должна была следовать другая. И продолжительность жизни тоже должна была стать более высокой. Иначе не обеспечить расширенное воспроизводство особей. Рождаемость должна быть выше смертности. Иначе вымирание.

– Да. Но все это относится к женщине. А зачем мужчинам столь высокая сексуальность? – спросил Сергей.

– По-видимому, мужчина мог иметь нескольких жен. Мужчины часто гибли на охоте и в войнах между соседними племенами. Мужчин всегда было меньше, чем женщин. Поэтому хороший охотник, воин мог рассчитывать на расположение многих женщин, – улыбнувшись, произнес Андрей.

– Верно. Действовал принцип естественного отбора: сильный, здоровый самец имел многочисленное потомство.

– Все! Доказано! Молодец! – воскликнул Андрей.

– Еще мы забыли про большой мозг человекообразных приматов.

– Да. Забыли, пожалуй, самое главное. Но что тут можно сказать?

– Можно сказать очень многое, – ответил Сергей. – Написаны целые тома, монографии про это. Но, по-моему, вопрос ясен. Крупный мозг помог первобытному человеку стать сначала Homo habilis – человеком умелым, затем Homo erectus – человеком прямоходящим, и, наконец, он стал Homo sapiens – человеком разумным. Крупный мозг был нужен человеку, чтобы успешно охотиться на зверей, изучать их повадки, изготавливать орудия труда и охоты. Человек научился подражать голосам зверей и птиц, заманивая их в ловушку. У него изменилось строение гортани, верхнего нёба. Росло количество издаваемых им звуков, наконец появилась речь. Руки, пальцы стали более чувствительными, более умелыми, изменилось строение кисти. Но это уже детали, не имеющие отношения к водной гипотезе.

– Да. Она, можно считать, доказана, – резюмировал Андрей.

– Ты прав. Но сейчас ведь человек снова ушел на сушу. Хотя воду очень любит.

– Это произошло сравнительно недавно, каких-нибудь тридцать тысяч лет назад. Поэтому эволюционно он еще мало изменился. Развивающийся мозг сделал возможными другие способы добывания пищи: выращивание растений, домашних животных. Охота и сбор плодов, водных моллюсков стали менее выгодным делом.

– Все, мы готовы к беседе с Лебедевым. Зачет сдадим! – шутливо произнес Сергей.

– Тогда пошли домой. Уже поздно, – предложил Андрей.

– Да, пора.

И, закрыв лабораторию, друзья отправились по домам.

Меч

Да, это Он

Ты позвони

Мастеру

Удар двенадцатый часов

Ключи от неба

Фортуна

Хирургу

Осенняя депрессия

Черный квадрат

Глубина

Моисей

Монолог мертвеца

Кукловоды

Действие первое

Большая кухня в одном из ленинградских домов. Холодная плита, которой уже давно не пользуются. На полках разный хлам. Кровать с матрацем служит, видимо, вместо дивана и стульев: их нет – сожгли. Пара больших окон, за которыми сквозь изморозь просматривается ленинградский городской пейзаж. Только все кажется застывшим, лишь из одной заводской трубы курится дымок.

Следы жизни и запустение. На всем неповторимый, характерный отпечаток. Блокада. Январь 1942 года, Ленинград.

Почти касаясь лицом и руками буржуйки, голенастые колена которой уходят через окно на улицу, греется молодая женщина Вера. Малоподвижная в наверченной для тепла разнокалиберной одежонке, она кажется старше, чем есть на самом деле, и только ее голос с чистыми интонациями говорит, что она молода.

Здесь же Лидия Петровна, ее тетя. Худощавая женщина лет сорока пяти, непонятно как ухитряющаяся сохранить остатки прежней аккуратности в одежде, прическе. В этом она резко контрастирует со своей племянницей. Лидия Петровна все время находится в движении, но эта преувеличенная бодрость от нервозности. Она, желая или не желая того, взвинчивает себя, что, по ее мнению, помогает ей держаться. Сейчас все ее интересы сведены к одному: что есть сегодня-завтра – ей и Верочке, к которой она привязана с эгоизмом требовательной женщины, не имеющей своей семьи, детей. Очень расстроенная какой-то пропажей, Лидия Петровна ведет беспорядочные поиски на кухне. Она обескураженно то принимается рыться в хламе, то нервозно обшаривает свои карманы.

Лидия Петровна (с отчаяньем). Хоть убейте, ничего не помню!.. Куда я их могла задевать? Боже мой… Абсурд какой-то, провал в памяти. И кто поверит, что я могла помнить любую бумажку в бухгалтерии за целые года… Нет, нет, больше не могу. Так совершенно издергаться можно. Я лучше признаюсь… Вера… (Замолчала в нерешительности, но Вера, погруженная в свои мысли или голодную дремоту, не пошевельнулась.) Вера, не волнуйся, пожалуйста, но…

Вера (испуганно вскрикнула). Что?! (С такой болью и беспокойством принимают известие с фронта о гибели родного человека.)

Лидия Петровна (поспешно). Я потеряла карточки. Ты только не волнуйся… Понимаешь, продовольственные карточки.

Вера (менее напряженно). Какое сегодня число?

Лидия Петровна (не понимая). Двадцать пятое… Январь.

Вера. Шесть дней до новых карточек. Не дотянем…

Лидия Петровна (чуть не плача). Ну что ты говоришь всегда… невозможное? Да сорок грамм масла всего. Талоны на него пропали. (Уныло.) Думала, все как лучше. Хотела к концу месяца выкупить… И не смотри, я просила, как ревизор, с укором! Ведь у тебя день рождения скоро, а ты даже и не вспомнишь. Хорошо бы его отметить… как-то. Тебе уже смешно! Целых сорок грамм как в воду… На эти талоны сливочное дают.

Вера. Оказывается, и на блокадном пайке можно экономить, откладывать на черный день.

Лидия Петровна (накаливая себя). Да, да… Фантазия, но я не могу смотреть молча, как ты чахнешь от апатии… Нельзя быть такой, Верочка. Задор, пусть крайности – только не молчать. Молчать и думать, Верочка.

Вера. Опять хотите поссориться, как в прошлый раз… Масло, масло… Плюньте на него. Всё равно.

Женщины присаживаются рядом у печки, молчат, зачарованные огнем.

Лидия Петровна. Скрипят, сырые. На углу, у железного садика, дом двухэтажный деревянный ломали на дровишки для госпиталя. Нам бы бревнышко приволочь. Порох. Хотя бы балку какую. (Пауза.) Ты так испугалась, когда я тебя позвала. Думала, что извещение. А он, бессовестный, не хочет даже ответить на твои письма…

Вера. Мне всё равно.

Лидия Петровна. А вчера опять на почте перебирала эти залежи писем. На тебе лица не было, когда ты вернулась. Я уж подумала: «Нашла». Но разве найдешь? Мне страшно было посмотреть – тонны неразобранных писем, неразосланных. Хаос. И кто пишет, кому пишут, смешалось… Ты не ходи туда, Верочка. (С обидой.) Молчишь, все время молчишь. Я, конечно, может, и устарела. И такая усталость. Но ты… Мне становится страшно. Ты была гордая, пусть и резкая порой, а сейчас – старуха в восемьдесят лет. После того ужасного письма. (Возмущенно.) Пётр, Пётр… Ничего не знает, не представляет, как мы живем, существуем при коптилке, а осуждает с горячностью мальчишки.

Вера. Все-таки читали письмо то?.. Это же некрасиво, тетя. А еще учили.

Лидия Петровна. Я и виновата! Твою переписку нетрудно найти даже в туалете, так ее ты хранишь! (Иронизирует.) И откуда мне было знать, что оно последнее? Любящий муж – и ни одного трехугольничка, а мы ждем, надеемся… И я ему доверилась. Нет, это простительно тебе, но мне, стреляной вороне! Комнату вам предоставила…

Вера. Хватит, тетя!

Лидия Петровна. Он пожалеет. Ну да война многое спишет, сгладит. И не взять в руки перо… А как бы вы могли жить! Ради вашего будущего…

Вера. Хватит… Не надо мне такого будущего… Я не хочу, понимаете? Одна останусь. Вдова. Хуже. А жалеть, вмешиваться, поймите, нечего. Никому.

Лидия Петровна (изумленно). Ты считаешь себя все-таки виноватой.

Вера. Не знаю… Тогда – да, а сейчас… Не знаю. Мыслей много, а голова – пустая бочка. Вопросы, одни вопросы, а ответа нет. Ненастоящие они, тетя: от обиды моей.

Пауза.

Лидия Петровна. Если б ребенок и родился, он всё равно бы не жилец на этом свете был. Лишь горя прибавил бы, а разве я не хочу внучку?.. Нам так тяжело…

Вера. Там еще труднее.

Пауза.

Лидия Петровна (прислушиваясь к далекому взрыву). И почему сегодня эти мерзавцы не стреляют? Пакость, наверное, готовят? (Вера молчит, кочергой поправляет дрова в печке. Лидия Петровна говорит много и беспорядочно, только бы разбить молчание Веры, в котором ей чудится укор.) Осине бы просохнуть, но все некогда. Все некогда… Под столом у меня полкнижки спрятано. Не бойся, Николай Иванович придет нескоро еще. Ноги еле держат, а думает, кажется, спасти все книги города. Не рационалист, чудак большой. А доктор из двадцать восьмого номера спальный гарнитур изрубил, только трюмо целое: боится зеркало разбить, суеверный… Ну почему ты молчишь? Скажи прямо: «Ты, тетя, виновата! Ты уговорила, настояла». Ну я! Я! О тебе думала больше, чем о нем…

Вера. Я не ищу виновных, тетя. (Пауза.) Книги всегда должны быть важнее мебели.

Лидия Петровна. Однако ты сама ими растопляешь печку.

Вера. Это сказал Николай Иванович.

Лидия Петровна. Я ж не вандалка, как это у Некрасова говорится. Не отрицаю. Но людям требуется капля тепла. За нее отдают многое. С меня, наконец, хватает забот о завтрашнем дне, не дальше. (Полумечтательно, полуделовито.) Вместо хлеба можно испечь лепешки из пшена и кофейной гущи, а если добавить немножко крахмала… Чудо-пирожки. И, как прежде, пригласить жильцов. Николая Ивановича. Он всегда дарит чашку с блюдцем с золотой надписью. Заведем патефон. Тихо-тихо. Потом Ильинишну можно… А больше и некого. Пусто стало в квартире, а как прежде, бывало, ссорились! Сбегутся все на кухню, и тесно покажется…

Вера. Она обиделась. Ильинишна не придет.

Лидия Петровна (оправдываясь). Но невозможно же идти за санками через весь город на кладбище. Она же… сознательная. У самих неизвестно где душа держится. Иван Максимыч (крестится), вечная ему память, был хороший человек, но… кто думал, что вот так придется проводить только до угла? А жаловаться ей? Я не понимаю. Похороны – дай бог каждому. И гроб настоящий от завкома, сосновый, и все мы его до угла проводили…

Вера. И все-таки ей неприятно.

Пауза.

Лидия Петровна. Аркадий Кириллович любезно поступил. Незнакомый почти, а прошелся…

Вера. Зачастил он к нам.

Лидия Петровна. Он же одинок, и перекинуться хотя бы парой слов – это порой такой отдых для души… (Смотрит на свои руки.) Руки прачки, а не бухгалтера на самостоятельном балансе. Маникюр к ним уже не пойдет… У Аркадия Кирилловича есть связи продовольственные… определенно.

Вера (подошла к замерзшему окну, смотрит на градусник за стеклами). Двадцать шесть градусов… И какое у него право называть меня Верочка?

Лидия Петровна (беспокойно). Ты хочешь куда-то идти… прогуляться?

Вера. Не знаю.

Лидия Петровна. Жуткие морозы, стужа. В восемнадцатом году в Петрограде сильные были. А сейчас… не упомню подобной стужи…

За дверью, ведущей в прихожую, слышен какой-то непонятный шум, голоса. Это необычно. И Вера повернулась на него, Лидия Петровна с опаской пошла к двери… Придерживая через силу передвигающую ноги девушку, входит пожилая работница Прасковья Ильинишна – или, как ее зовут просто знакомые, Ильинишна – и хорошо одетый моложавый старик Аркадий Кириллович. Они довольно небрежно укладывают девушку – ее зовут Катя – на кровать, переводят дыхание.

Ильинишна (поясняет). С голодухи голова закружилась у человека… Как обмерла, в себя не приходит.

Лидия Петровна. Да-да, обычная история. Капля нашатырного спирта поставит ее на ноги. Замечательное лекарство и качество. У меня довоенный сохранился.

Аркадий Кириллович (с усмешкой). Лучшее лекарство сейчас для нее – полведра баланды из чечевицы. Пообещаете, и она не только встанет на ноги, а подскочит.

Лидия Петровна (к Ильинишне). Это ваша знакомая или… родственница?

Ильинишна. У нашего дома блокада перезнакомила. Смотрю, по стенке ползет, вначале крепилась, ничего, а потом на коленки села… Рано ей еще помирать. Девчонка… А несколько шагов все-таки проползла.

Лидия Петровна. Не поняла… Так кто же она все-таки?

Аркадий Кириллович. Дистрофик.

Лидия Петровна (забыв о нашатырном спирте, начинает прикидывать). Вызвать врача? Обычная история, и кто пойдет? Не представляю. Что же вы с ней будете делать, Прасковья Ильинишна?

Аркадий Кириллович. Боюсь, что уважаемая Ильинишна и сама поставлена в тупик. Проблема с рождественскими подкидышами не для наших дней.

Ильинишна (хлопоча у не пришедшей в себя Кати). Ни кровинушки в лице. Замерзла, сердечная. Ну, вставай, вставай… Вот барыня, разлеглась… Ну, полежи, полежи… Хорошо, Аркадий Кириллович по лестнице спускался, помог дотащить.

Лидия Петровна. Первый этаж, я всегда говорила, – это большое преимущество. Вы, наверно, устали, Аркадий Кириллович? За этими волнениями я не предложила вам и стула. Вот ящик…

Аркадий Кириллович. Благодарствую. (Усаживается.) Для нынешних женщин она довольно тяжела. Пуда два с половиной наберется, пожалуй.

Ильинишна. Кипяток есть у нас… у кого-нибудь?

Лидия Петровна (дипломатично). Если поставить на времянку, но дрова сырые…

Вера (не трогаясь с места). Принесите термос, тетя. Пожалуйста, поскорее.

Лидия Петровна уходит не совсем довольная. Вера подошла ближе к Кате, начинает помогать Ильинишне приводить Катю в чувство. Возвращается Лидия Петровна, подает Вере старенький термос, а та уже передает его Ильинишне.

Лидия Петровна (не без гордости). Еще горячий… Чай яванский. Довоенный.

Вера (негромко поправляет). Явский.

Лидия Петровна (к Ильинишне). Хорошо устроили Ивана Максимовича?

Ильинишна (вынув из кармана бумажку с сахарным песком, всыпает его в термос, одновременно рассказывает). Не в общую положили, и на том спасибо. Приметная она, с краю – весной найду и в порядок оформлю… И довезли хорошо. Думала, возчик-то пожадничал: два килограмма запросил, а самому не дотянуть. Тяжел Иван Максимович.

Какое там! Впрягся в санки да как попер! Только поторапливает: «Не отставай, мать, мне еще в одно место, ждут. Клиентов много…» Так его валенки с кожаными пятками и мелькают перед глазами… (Сделав несколько глотков из термоса, Катя открывает глаза.) Очнулась, молодчага. Напугала ты нас…

Катя (не приподнимаясь, спрашивает обеспокоенно). А сумочку мою… где она… не видали?

Ильинишна. С тобой, с тобой. На, возьми, все целое. (Протягивает Кате старую сумочку.) О ридикюле беспокоишься – значит, в самом деле ожила.

Катя (не знает, как продолжить разговор, жадно смотрит на термос). Ага…

Ильинишна. Допивай… Да допивай. Чего жеманство разводишь?

Катя (допив). Благодарю. Вкусная вода.

Лидия Петровна (холодно поправляет). Это чай яванский.

Вера (резковато). Явский, тетя.

Катя (к Лидии Петровне). Спасибо. Вкусно. (Замолчала.) Хороший сахарин, сладкий. Где доставали? Адресок не скажете?

Лидия Петровна. Это был сахар. (Кивок в сторону Ильинишны.) Ее.

Катя (ошеломленно). Сахар… Спасибо. (Все молчат.) Я пойду.

Ильинишна. На ногах удержишься? Подожди немного чуть, я тебя до дому провожу. Далеко живешь? Что спрашиваю… Нынче от дома далеко не убредешь. И захочешь, да ноги не унесут.

Катя. Нету дома.

Ильинишна. Разбомбили или снаряд?

Катя (горячо рассказывает из-за благодарности к Ильинишне, со смутной надеждой, что ей здесь помогут). Из Парголова я. Дома деревянные больше у нас. Ну их на топливо и приспосабливают. Вот я и ушла. Непривычно как-то без дому… Я у девушек-сандружинниц из МПВО ночевала. А получилось… теперь негде. Люди незнакомые вокруг, страшновато. Где прислониться, не знаю.

Ильинишна. Значит, одна жила?

Катя (бессвязно припоминая). Зачем же одна? Отец, он в грузчиках. Ох и силен… Мамаша наша и сестренки две. Люся и Галя. Мы хорошо живем, с достатком… Только померли они все от блокады…

Все молчат, так неожиданна концовка Кати.

Лидия Петровна. Как тебя звать, девушка?

Катя. Катя, Катя из Парголова. Эмпэвоешницы так звали.

Пауза.

Аркадий Кириллович (потеряв всякий интерес к Кате). А где Николай Иванович? У себя?

Лидия Петровна. Совершает обязательный моцион. (Отходит вместе с Аркадием Кирилловичем в сторону.) Его не поймешь, шутит или серьезно он говорит. Но ради аппетита.

Аркадий Кириллович. Шутит. Но он чувствует себя неплохо… кажется. Нам, старикам, ведь немного надо, чтобы поддержать свой жизненный тонус. Никаких излишеств, баловства.

Лидия Петровна (рассказывает о Николае Ивановиче, а сама ищет момента, как бы заговорить о своих делах). Раньше он вел себя спокойнее. Мне трудно объяснить. Это чувство подсознательное… Он слабеет. И тут еще мания. Однажды ночью… посреди… разбудил всех: почудилось ему – воры. Смешно?!

Аркадий Кириллович. Воры?.. Ай-яй…

Лидия Петровна. А по всей квартире продуктов и на хороший ужин кошке не соберешь. (Понизив голос.)

Мне, право, неудобно. Но вы как-то упомянули, что сможете помочь… достать. (Аркадий Кириллович забеспокоился.) Я так рассчитываю.

Аркадий Кириллович. Помню-помню. Но скажу правду: для этого столько требуется ходить по знакомым… Но как-нибудь для себя пойду… и для вас…

Лидия Петровна. О, если бы немножко витаминов. У Верочки кровоточат десны. Она скрывает от меня… Достать бы луку. Одну головку, маленькую. Мне обещали, но я не уверена. Цинга – это ужасно. Девушка без зубов, или шатаются… Я видела в очереди за водой. Молодая, интересная, а рот старушечий – черный провал…

Аркадий Кириллович. А муж Верочки… Имеете известия?

Лидия Петровна (быстро). Пишет. (Аркадий Кириллович усмехнулся над попыткой его обмануть.) Но давно не было. Его перебрасывают с места на место. Он летчик. Мы следим по сводкам. Населенных пунктов невероятное количество… А их аэродромы – впервые слышу. В восемнадцатом году понятнее было…

Аркадий Кириллович. Да, неутешительные… сводки.

Вера (ее внимание привлек конец разговора Аркадия Кирилловича с Лидией Петровной). Вы были на улице? Что нового? Я не расслышала.

Аркадий Кириллович. Всё по-старому, Верочка. Город стынет, пульс слабый. Прощупывается только в очередях за хлебом и водой… Мертво, мертвая стихия. Как-то не верится, что недалеко отсюда настоящая цивилизация.

Ильинишна. Считаете, что одичали?

Аркадий Кириллович (холодновато, но не дерзко: он побаивается Ильинишны). Остроумно, Прасковья Ильинишна.

Ильинишна. И вам-то, кажется, нечего особенно жаловаться, как этой девахе, например. Живете же.

Аркадий Кириллович. А точнее, как и все, существую.

Ильинишна. Счастье не из одних картинок складывается. А эта петрушка, чувствую, всё временная. (Аркадий Кириллович недоверчиво хмыкнул.) А мы живем, через силу, а живем… назло нашим недругам.

Аркадий Кириллович. Ваше любимое занятие – придираться к словам. Выжить или существовать – разница чисто филологическая. Сами-то, небось, тоже хотите выжить?

Пауза.

Ильинишна. А кто не хочет выжить ради победы? Разницы нет, говорите? Мудрено остаться человеком, не потерять своего лица – это выжить.

Аркадий Кириллович. Огни победы… Я забыл, Верочка, указать. В железном садике кто-то выломал прутья в ограде, и за водой к Неве можно ездить напрямик. Санки пройдут. Эта новинка сокращает путь к общественному водопроводу, Неве, на целых триста метров.

Ильинишна. Молодец, кто сил не пожалел. Железо, а поддалось… Хотя в одиночку, без сварочного аппарата, а выломали…

Аркадий Кириллович. А имущество городское… народное?

Ильинишна. Имущество – не люди.

Аркадий Кириллович. Хотите сказать – не догма. Душевно отдыхаю, общаясь с вами в спорах.

Ильинишна. Красиво выражаетесь, и где научились?.. Только напрямик лучше, Аркадий Кириллович, без путаницы, понятнее будет. (Почти без перехода.) А сводку я читала, Вера. Наши держатся и лупят фашистов. Из крупных городов вчера ни одного не оставили… Продукты есть, вся страна присылает. Кобоны забиты. Точно… Но дорога одна – по льду.

Лидия Петровна. Это где?

Вера. Большая земля. На той стороне Ладоги.

Лидия Петровна. Ах, Ладога!

Входит, осторожно ступая, закутанный в немыслимое количество одежек Николай Иванович. В руках у него небольшая пачка книг. Положив их на колени, он осторожно присаживается, кладет руку за пазуху, к сердцу.

Аркадий Кириллович. О, вы опять с добычей! Поздравляю! И много интересного откопали, Николай Иванович? (Просматривает стопку книг.) Недурно. Завидую вашему трудолюбию и неколебимому постоянству в верности книге… Давно похороненный идеал рыцарского служения книге и самоотречения аскетического.

Николай Иванович (устало останавливает). Болтаете?

Аркадий Кириллович. А разве время не то, не аскетизма невольного? Жаль. Ошибка, что его не преподавали, как политграмоту, как обязательное условие победы над врагом заклятым.

Николай Иванович. Чтобы проповедовать, надо верить, хотя бы верить в преимущество старых, проверенных помочей перед модными подвязками. Примерно ваша мысль.

Аркадий Кириллович. Сдаюсь. Вы умеете быть безжалостным.

Ильинишна (неодобрительно). Ишь, как запыхались, Николай Иванович, примите-ка валерьяновки.

Николай Иванович. Пожалуй, не надо. Лекарство – это яд. И не стоит его, право, баловать, само придет в норму. Не в первый раз.

Ильинишна. Вера, сходи ко мне. Знаешь, где пузырек.

Вера уходит.

Аркадий Кириллович. Недавно был у знакомого врача. Насколько я понял его, теперешние эскулапы нашли средство от всех болезней сразу. Универсальнейшая панацея!

Лидия Петровна. Новое лекарство?

Аркадий Кириллович. Очень простое. Меньше ходить, больше есть.

Николай Иванович. Мрачно шутите.

Аркадий Кириллович. Такова жизнь и отчасти мой характер.

Эпилог

2011 год. В темную комнату, куда проникает только свет городских огней из окна, входят уже пожилой сын Зины Виктор и его жена Галина. Виктор щелкает выключателем. В тусклом свете пятирожковой люстры, в которой горит только одна лампочка, – комната в малогабаритной квартире конца 60-х, заваленная почти до потолка разным хламом: подшивками старых газет, кипами журналов, рекламных листков, квитанций и прочих бумаг, старыми телевизорами и пылесосами, ломаными стульями, рваными матрацами, полотенцами, подушками и одеялами, грязным бельем, битыми эмалированными кастрюлями и тазами, кусками гипрока, обрезками металлокаркаса, досок и брусков… На диване и кресле – авоськи со стеклянными банками и бутылками под связками дешевых детективов. На полках мебельной стенки – огромное количество банок и коробок с шурупами, гвоздями, винтами и гайками вперемешку с пакетами сахара, круп и макарон. В открытом холодильнике – заплесневелая картошка, лук, свекла и морковь. Посередине комнаты, на полу, – грязный матрасик. Вокруг него – баночки с желтой жидкостью, смятые комки туалетной бумаги, тарелки с недоеденной, покрытой коркой кашей и надкусанные куски зачерствевшего хлеба. Везде грязь, паутина и пыль слоями.

Виктор и Галина (хором). Боже мой!

Виктор. Вот так и умер Пётр Александрович… Когда мать была еще жива, она не давала ему устроить такую помойку. Всего восемь лет прошло, и человек так опустился! А ведь был умный, язвительный журналист… И не пьяница… Правда, игрок – любил всякие лотереи, надеялся враз стать богатым…

Галина. Ну и запах здесь! Надо поискать документы: паспорт, свидетельство о собственности на квартиру, сберкнижки… Ты ведь единственный наследник.

Виктор. Да еще мамочка завещала мне все свое имущество, так что треть квартиры уже моя… А Пётр Александрович был совершенно одинок… Хотя у него был младший братец, да еще до знакомства с моей мамой они вдрызг разругались и больше никогда не виделись. Дочка от второго брака – то же… Как вышла замуж – бесследно исчезла. Так что за последние сорок лет от них – ни звука. Никому он был не нужен. Родня называется!.. А мне он как бы отчим. Но я не о том… Посмотри, до чего он дошел! Такого я не ожидал… После смерти матери он очень не любил, чтобы его беспокоили. Помню, когда я ему однажды черноплодку из нашего сада привез, он меня даже в туалет не пустил… пописать. Теперь мне понятно, что уже тогда у него и туалет, и кухня – все было завалено хламом, не пройти. Но ведь я позванивал, предлагал помощь… И в этом году, как всегда, по традиции я звонил ему в Новый год и в феврале, в день его рождения. Вроде бы всё было в порядке – и на тебе! – через несколько дней он умер. И как страшно умер!.. Соседка рассказала, как это было. Она заметила с площадки приоткрытую дверь в эту квартиру. Оказывается, он ждал каких-то агитаторов из избирательной комиссии и оставил замок открытым. Соседка вошла в дверь, а он уже лежал в агонии вот на этом матраце. Вызвала скорую, но они не донесли его живым даже до кареты. Сразу в морг поехали. Квартиру опечатала милиция, но никто за полгода даже не объявился. Я ведь случайно звонил ему вчера, хотел подвезти ягодок… Весь вечер звонил, никто не поднял трубку, вот я и заподозрил… И как в воду глядел! Придется теперь искать его по моргам, хоронить… А потом разбирать эту свалку, оформлять наследство, ремонтировать квартиру… Ну и дела!

Галина. Да выбросить все к чертовой матери! Надо только пошукать золотишко, может от Зинаиды Фёдоровны что-то осталось. Да и Пётр Александрович тоже всерьез занимался коллекционированием марок и монет…

Виктор (роется в куче бумаг, ненужные бросает на пол). Помню, мама показывала мне тетрадку со своими воспоминаниями о деде, о блокаде… Тоже надо бы найти… (Находит фотографию в рамке.) Вот ее фото как раз того времени, когда она ушла к Петру… Счастливая! А как все кончилось? Прожила с ним сорок лет и все мучилась. Ушла от скучного, но хотя бы тихого Сига, а к кому пришла? Петя ведь тоже был не подарок. Всех ее подружек и родственников разогнал своим ядовитым языком! Свою маменьку, которая уже под себя делала, притащил в квартиру… Еще и жадный был, трясся над каждой крохой – блокадный синдром! Вот и жили как кошка с собакой… Да еще болезни: сначала мама его от туберкулеза лечила, потом сама стала хроником… В общем, не жизнь, а сплошное мученье!

Галина. Да уж, не повезло этому поколению: репрессии до и после войны, война, блокада, поголовная нищета… И вдобавок всюду ложь и страх перед органами… Зинаида Фёдоровна рассказывала, что ее, беременную тобой, чуть не замели за анекдот. Кто-то из подружек настучал. Сиг спас, поговорил с кем надо. Он ведь имел безупречную партийную репутацию, был вечным районным депутатом, работал на всех выборах, руководил фабричной колонной на всех праздничных демонстрациях…

Виктор. А под конец еще лихие девяностые, снова голод, ворье, бандиты да мошенники под флагом демократии… (Достает из кучи синюю потрепанную папку.) Ну-ка, что тут?.. Смотри, на машинке напечатано!.. Драма в трех действиях «Сильнее хлеба»… Пётр Александрович сочинил… (Листает.) А вот и рецензия… (Читает про себя, хохочет.) Интересно! Полвека назад правда о ленинградской блокаде была уже никому не нужна. А сейчас?

Галина. А сейчас и подавно!

Виктор бросает папку в общую кучу мусора.