Овергеон. Том 1. Карусель Отражений бесплатное чтение

«Знаете, если представить себе, что воображение – это целая вселенная у нас в головах, то попытаться хоть с чего-то начать историю, так же сложно, как попытаться обозначить во вселенной центр.

Но давайте попробуем!..»

Анимарт Тайпан

Глава 1 Рождение

«Заглядывая в калейдоскоп, мы можем наблюдать безумные сочетания форм и красок, а поворачивая его в любое направление, цвета и узоры начинают меняться, создавая новые немыслимые комбинации. Однако стоит свету перестать проходить сквозь него, то краски мгновенно исчезнут… и всё опуститься во мрак.

Увы, порой так же происходит и с людскими чувствами. Радость и ощущение счастья на фоне тумана сомнений и страхов, боли, печали и вины кажутся столь скоротечными. Белоснежно чистые мысли станут серыми от одной только чёрно-смольной капли… Мы часто становимся такими беспомощными… поддаёмся мраку внутри, и всё глубже опускаемся в бездну, утопая во тьме сознания и памяти.

Но я не стал бы разделять мир только на чёрное и белое! Мир полон целого разнообразия красок, оттенков и их слияний. Полон безумного водоворота событий и ярчайших воспоминаний в жизни каждого, что являются нам путеводной звездой в этой тьме.

То, как мы реагируем на всё – алгоритмы наших действий, паутины мыслей, искры ощущений, что даруют нам чувство жизни… Они рождают наши уникальные вселенные, и всё это порой кажется нам столь привычным и обыденным, невзрачным, что мы совершенно забываем об этом чуде, как таковом, и даже порой забываем кто мы есть. Память о былом свете и добре меркнет и мы теряемся в тёмных лабиринтах…

Погружаемся в мутные потоки, поддаёмся страхам и иллюзиям… Мы страдаем и совершенно забываем о нашей власти над этим миром и о власти над нашей жизнью.

Кто-то смотрит на мир вокруг него, как на живописную картину, когда-то кем-то написанную, лишь любуясь или даже ужасаясь, в то время как кто-то другой дополняет её, внося новые детали… Сам решает, что он видит. Разве тогда это картина, если её может кто-то дополнить?

Мир похож тогда уж на детскую раскраску. И мы – не смышлёные дети, что дополняют её цветами, там, где считаем нужным, но не всегда там, где это будет правильным. И каждый делает по-разному, по-своему… или вообще ничего не делает. Значит и это звучит не совсем точно…

Этот мир – чистый лист и всегда им был. Абсолютно. Рисуй что хочешь, вноси краски какие захочешь. Вопрос лишь в том какие краски… яркие, светлые и живые или мрачные, тёмные тона.

И что не мало важно – готов ли ты бороться за свой яркий свет и возможность вносить эти краски… Сможешь ли ты сражаться за свою жизнь и победишь ли самого себя? Ведь всё вокруг происходит у тебя в голове… Не боишься ли ты нырнуть во тьму и вернутся из неё живым? Ведь испытание тени всегда самое сложное, но исключительно важное и необходимое. Хоть и постигается сквозь боль и ужас, оно даёт нам особую силу и лишь разжигает огонь и свет внутри нас сильнее, помогая отличать одно от другого и ясно видеть свой путь даже в непроглядном мраке. Кто ты, откуда и куда.

Таким вот образом мир и постигается живыми… создаётся… меняется… преображается, а те, кто говорят, что изменить его невозможно, просто не будут теми, кто его изменит. Хотя бы для себя.

Хотел бы ты попробовать?..»

…И не досмотрев до конца этот сон, увидев яркую вспышку света сквозь непроглядную тьму и смерч, словно не существовавших событий в его голове, протянув к свету руки… он проснулся…

Яркие сны сменил холодный ожог серых красок: выцветшие обои, что покрывали стены, казалось бы, сотни лет по их виду, пыльная комната напоминающая чердак заброшенного дома, темнота и белый свет из окна, что мог лишь скудно освещать этот мрачный уголок.

Проснувшись в таком месте, вы бы невольно подошли к окну наблюдать грустную осеннюю пору, или же беспросветный зимний полумрак. Однако лежавший на скрипучей тахте смог увидеть лишь мутные стёкла в одном единственном круглом окошке и бесконечную белизну за ними. Либо вне комнаты мира вовсе не существовало, либо окна не хотели показывать что-либо, что прячут за собой.

Тот, кто проснулся, почувствовал тяжесть, как если бы только что облачил свои мысли и чувства во что-то тяжёлое. Тут же почувствовал сильную головную боль, холодное постельное бельё; всё мятое и перевороченное, и жёсткий, в местах колючий шерстяной плед. Почувствовал, как по спине мог ползти паук или муравей или ещё что-то… точно он сказать не мог.

Не слышно щебета птиц с улицы, шелеста листьев на деревьях за окном, каких-либо разговоров доносящиеся откуда-нибудь далеко… Не было слышно абсолютно ничего. Одни лишь шорохи покрытых паутиной полок с разнообразием книг, старинных потёртых книг, что шептали друг другу свои лучшие страницы… неслышимые стоны мебели, что скучала по той эпохе откуда она сюда попала… бравада пыльных вещиц одна другой старше и важнее, и живое безумие мыслей, что витало в воздухе перед глазами…

Он открыл их резко и широко, научившись смотреть и видеть, и глубоко вдохнул, а потом ещё, и ещё, и ещё, будто не видался с воздухом несколько дней, и медленно выдохнул, быстро заморгав слезящимися глазами на болотного цвета обстановку.

Подул холодный ветер откуда-то из-за деревянных щелей пола и стен, и лежавшего пробило до дрожи. Сердце начало бешено колотиться. Не помнящий ничего, он не мог даже пошевелится, парализованный страхом.

«Кто Я?.. Где Я?..» – извивались черви в его голове.

Он медленно приподнял тело и голову пытаясь при этом оттолкнуться от кровати руками (что получилось не сразу).

Взъерошенный соня оглядел обстановку. За пару минут паралича и погружения в серый шум в пустой голове, ничего не изменилось: куча хлама и застывшая в воздухе вечность.

Всё вокруг было разложено высоченными стопками чудных вещиц, словно сейчас вся комната обвалиться в центр. По углам, там и тут можно было найти всё на свете и в то же время пустоту, в которой умудрилось потеряться само время. Рваные лоскуты обоев, серое дерево интерьера, старинный, казалось, поеденный кем-то ковёр с путающими глаз узорами, что словно бы двигались… бледные пастельные тона, вводящие в транс… стол у окна покрытый стариной скатертью с кружевами, что прятала когтистые пальцы его ножек – можно было бесконечно перечислять детали. Комната в тишине и забвении словно бы праздновала свой, наверное, сотый десяток лет. В мёртвой тишине она никому не выдавала свои секреты.

Сквозняк гулял по комнате вольно, шелестел страницами книги, лежавшей на столе у окна, был холодный, казалось, скользил повсюду подобно десятку змей, осматривая свои владения. Ощутивших его дыхание спиной, тот нежно укутает и нашепчет им на ухо лукавые речи. Само собой появится желание опрокинуться назад, на спинку удобного древнего кресла. Того самого, стоящего у потухшего камина, заваленного коробками, горами старых вещей и свёртками жёлтой бумаги. Захочется расслабить ноги и навечно утонуть в небытие, повинуясь желанию сна… Это место словно намертво застыло во времени и лениво приглашало присоединится.

На стене висел странный гобелен: приставив палец ко рту хитрый месяц, изображённый на нем, тянул губами звук «Ш-ш-ш», а внизу была надпись алыми буквами: «Послушные дети, ночью должны спать». Из-под него виднелся кусок разбитого зеркала, в котором ничего не отражалось, а под ним тяжёлый комод.

Всё такое чудное… и даже чем-то… знакомое…

То ли тряслись стены, то ли маленькие зрачки-бусины на гобелене, казалось, сами по себе немного подёргивались на нём.

Однако ничего из этого не дало очнувшемуся расслабиться и уж тем более спать дальше. Всё вокруг выглядело немного сырым и наползало на него как трясина. Память словно бы стёрта. Он не знал где находится. Глаза бежали повсюду в поисках ответов. Помотав головой из стороны в сторону, он почувствовал чьё-то тяжёлое присутствие, может даже дыхание за спиной, обернулся и…

Над головой, на шкафу стоящего к нему спиной, как будто бы нависший над его сном висел ещё один гобелен. На нём было изображено кривоватое нечто, что лишь напоминало человека. Оно было серое, угловатое, жилистое… Покрытые пыльной паутиной узоры были будто бы сотканы насекомыми. Странные цвета отторгали. Материал на ощупь мог вовсе ввести в заблуждение, что его сшили не из ткани, а словно из чего-то когда-то живого или… всё ещё живого.

Нечто на нём выглядело угрожающе. Худые цепкие руки были расставлены широко. То ли существо хотело обнять зрителя, то ли наброситься. Словно бы и то, и то. В любом случае итог был бы удушающий. Бледные длинные конусообразные пальцы с почерневшими концами, как будто бы были обгорелые, а также местами были покрыты красными пятнами. Оно поминало очень больного человека. Глаза были пустыми, будто слепыми, словно высеченные в камне, в чёрных впадинах лица. Однако существо всё равно, словно смотрело прямо на зрителя по-настоящему, как живое. Рот висел на словно гниющей плоти. Потянув за челюсть та бы оторвалась.

Отведя взгляд от острых колючек зубов, юноша вздрогнул от укола двух маленьких жёлто-красных зрачков. Они словно бы появились только спустя время, и заставили сидящего почувствовать мягкий укол тающего льда в животе.

Гул в голове… Тишина вокруг…

Гобелен отражал времена через которое он прошёл и неслышимыми словами описывал события и эпохи, с которыми мог столкнуться. Но даже если бы он мог говорить, вместо слов были бы слышны одни лишь чьи-то крики… Комната шептала сидящему что-то. Настораживала. Предупреждала.

От тяжёлого нависшего силуэта сидящему стало не по себе, казалось, оно будто бы сейчас сойдёт с холста и потянет к его глазам свои руки. Дрожало внутри чувство словно на него нельзя было долго смотреть, как и на тот месяц, но они оба смотрели на него не смыкая жёлтых очей.

Пронзая бледный мрак комнаты, кровожадные пятна следили за ним. Каждая мысль или обрывок воспоминания о них делал их изображения в голове всё более живыми и всё более узорными… Они заполняли голову какофонией голосов и вспышек, разъедая конкретно те фрагменты памяти, которые и вызвали воспоминания о них… В голове туман и алые огни…

Юноша довольно молодого возраста немедленно спрыгнул с кровати и встал носками на холодный пол, подняв с него пыль. Раздался громкий мерзкий скрип, будто пол сейчас проломится, а под полом бесконечная пустота. Что-то с шорохом разбежалось по углам. Тахта была на длинных деревянных ножках, а то, что пряталось под ней, что всегда старается схватить вас и потащить в темноту, видимо пока мирно спало. Юноша огляделся по сторонам. Начал быстро соображать, пытаясь понять, что происходит, и кто или что он такое. В голове было пусто. Было страшно даже произносить звуки в этой гробовой тишине, что иногда нарушал многотонный вой эха и давления стен откуда-то из глубин, что были вне этого места. Хотя, возможно, это было просто его воображение… Но вдруг…

Свет начал неожиданно меркнуть. Белый свет из окна начал тускнеть и медленно становится серым… Освещения в комнате постепенно становилось всё меньше… стены начали пульсировать и давить. Или же это было его сердцебиение? Разум покрыл мрак, глаза – темнота. Комнатушка во мгновение почернела.

Часы, висящие на стене, начали тикать громче и быстрее. И тут же издали звук напоминающий звук колокола. Звук был громкий, разносился по всему помещению, и возможно, мог быть слышен и в других комнатах, если они вообще были. Но… еле работающие раритетные часы, висящие на стене, не могли издавать такие звуки… Это сделали часы во много тысяч раз больше. Где они находились? Наверное, по ту сторону двери цвета свежего красного мяса. Она была единственной в этом месте, пряталась и подглядывала из-за шкафа, стоящего поперек этой комнаты. Стрелка часов с месяцем на конце чей нос был её окончанием, начала медленно двигаться. Время будто бы замерло, и одновременно начало нестись с бешеной скоростью.

Внезапно был слышен чей-то крик, что заставил парня подпрыгнуть. Руки задрожали. Это было не то зверь, попавший в капкан, не то последнее мгновение чьего-то ужаса. Юноша задрожал, задрожала комната. Крик смолк, но повторялся эхом. Со всех ног нёсся голос по бесконечным коридорам извне, расшибаясь о стены.

– Что происходит?! – крикнул ошарашенный, смотря в потолок и моля о помощи. Вновь нависла коварная тишина. Она протыкала мембраны ушей сильнее визга.

Книга, лежавшая на столе, начала быстро листать свои страницы вплоть до середины. Все страницы были абсолютно пусты, но стоило ей резко остановиться (словно что-то невидимое с силой ударило по последней переворачивающейся), на ней начали вырисовываться символы. Изящно, невидимым пером растекались они алыми чернилами по жёлтому пергаменту. Символы были похожи на череду стрелок и значков, помещённых в нарисованные сердца. Красные узоры начали превращаться в кляксы. Алый цвет стал темнеть и становится бордовым. Чернила начали стекать с краёв страниц и идти вязкими жирными маслянистыми ручьями по белой скатерти, капая на пол. Книга начала трястись как бешеная, стучать по столу, красить брызгами стены, и во мгновение прекратила.

Юноша приспустился на колени и отполз к пыльному стеллажу позади, подальше от лужи книжной крови, что казалось, тянулась к нему. Лужа растекалась, просачивалась в ковёр и длинными красными пятнами стала напоминать когтистую руку. Частое обрывистое дыхание было сложно сдерживать и пытаться утихомирить. Так же сложно, как и не услышать кому-то ещё…

Скрип пола раздался за пределами красной двери. Тут ему стало по-настоящему страшно. Не тот ужас, что есть лишь чувство неизвестности и страх перед нею, а тот от которого в глазах темно, в горле колко, и в груди холодно, когда вовсе перестаёшь чувствовать тело и соображать, и лишь один вопрос в голове – «Что дальше?».

Нам, у кого прошлое – есть опора и поддержка, знания и опыт, что помогают нам понимать и действовать, не будет понятно того, у кого прошлого нет вовсе, и он с ситуацией один на один. Стон деревянного пола стал чуть громче и задребезжал череду острых деревянных низких нот, что пронзали тело дрожью. Было ясно. Кто-то стоит за дверью. И это кто-то, наверное, зачем-то хочет войти…

Парнишка попытался опуститься, не издавая звуков, и тихонько подползти, подглядеть через щель между полом и дверь. Убедится, что там никого нет, и что ему показалось.

Громкий удар о дверь, что чуть не выбил её, откинул его назад, заставил вскрикнуть от неожиданности. Руки и ноги тряслись, хотелось глубже замуроваться в стены.

Спустя какие-то секунды удары начали повторятся. Потолок осыпал крошкой и пылью. Дверь словно сгорбило. Удары повторялись снова и снова, снова и снова, снова и снова… Кому-то очень хотелось войти внутрь. Она еле держалась, покрылась трещинами. Краска сухими кусками слезала с дерева, как обгорелая кожа, разлеталась повсюду и сыпалась на пол.

Дверь была пробита на сквозь, отлетевшие щепки полетели прямо в лицо и сами зажмурили ему глаза. Из щели, что как будто пробили топором, в двери торчало красное, до черноты алое, глянцевое кривое лезвие-серп. Протирая глаза, юноша, не видел, как оно начало таять и уменьшаться в размерах, пропав во мраке.

Стоило лишь только прислушаться, и, как это всегда происходит, можно было услышать чьё-то дыхание, или как кто-то сглатывает слюну по ту сторону. То, что было за дверью сгорая от любопытства решило заглянуть в сквозную дыру.

Сквозь ресницы сидящий увидел лишь один маленький щекочущий сердце безумный жёлтый огонёк в щели. Он смотрел на него со странного рода… голодом.

Нечто захихикало сквозь зубы. И этот восторженный тихий смех, и глубокие неровные вдохи были бы вырезаны в памяти у любого, кто их бы услышал.

В миг нечто скрылось во тьме. Минуту или две пришлось сидеть неподвижно прислушиваясь вновь. Юноша сначала не мог поверить в происходящее, не мог пошевелиться, но в конце концов кое-как встал на ноги, и начал искать чем вооружиться. Глаза скакали по комнате. Ничего. Не было ничего, за что можно было бы надёжно ухватиться, разве что стоящий на столе подсвечник, что был единственным источником света. Латунный и тяжёлый. Он сам по себе загорелся тогда, когда дверь рвалась от ударов. Своим светом он сделал её ещё более бурого цвета.

Парень взялся за него и медленно подошёл к двери. Его сердце рвалось в своём безудержном шуме крови. Он подставил канделябр к отверстию и ничего не увидел, пока к двери резко из черноты не прильнул какой-то новый незнакомец, судорожно закрутив ручкой от двери (вероятно, она была заперта со стороны юноши). В щели виднелись глаза, голубые, нежного цвета глаза, полные страха и искренней надежды на спасение.

– Тут кто-то есть? Пожалуйста, откройте. – был слышен приятный, умоляющий, спокойный и чем-то знакомый голос.

Юноша примёрз к полу.

– Я видел его, оно всё ещё где-то рядом, прошу откройте мне дверь, надо убираться отсюда, впустите меня внутрь! – молил голос, глаза неподвижно смотрели, зрачки от света свечей у него сузились до песчинок. Юноша не решался открывать.

– Пожалуйста впусти меня, я сделаю тебе всё, что только пожелаешь. Что же ты стоишь? Я отдам всё, пожалуйста, открой дверь, оно может нас услышать, оно гналось за мной! – шептал голос пытаясь говорить так громко, как только мог себе позволить, но звучал необычно, и вызывал странные чувства внутри. Чувства, будто что-то происходит не так, как надо.

Парнишка пришёл в себя, взялся за дверную ручку, пытаясь открыть, но не понимал, как действует засов на этой двери, и как эту дверь отворить. Он уже перебирал в голове вопросы к своему первому новому другу, которого он спасёт, спрятав в этой комнате, куда никто не войдёт…

Боковым зрением показалось, что у смотрящего из щели на секунду, закатившись, пропали зрачки, обнажив белую мякоть глаз. Парень вздрогнул и метнул в него пристальный взгляд. Всё, как и было. Ничего необычного. Однако время словно замерло, и оба застыли.

– Ты будешь пялиться на меня или всё-таки откроешь эту поганую дверь, омерзительное ничтожество? – вежливым тоном и спокойно спросил его незнакомец. Это несколько смутило парня и…

Всё. Канделябр упал на пол и погас, вся комната пропала во мраке. Выскочил из потных ладоней. Хватка ослабла от увиденного им. Вокруг глаз было нечто, что темнота, паника и шёлковый голос смогли скрыть от смотрящего, но стоило незнакомцу подойти поближе к двери, как всё стало видно. Чёрные запёкшиеся брызги на лице. Голубые глаза исчезли за дверью. Всюду был лишь голос:

– Хорошо, следующей ночью не давай погаснуть свету… Я зайду первым делом за тобой, и, пожалуйста, я очень хочу, чтобы ты прятался… Я буду тебя искать. И я тебя найду. – был слышен заинтригованный голос, и всё в миг померкло в глазах юноши.

Не было ясно в какой момент он потерял сознание тогда. Темнота и мрак, что в комнате, что в голове, окутали разум пеленой и унесли его на глубину, где нет ни света, ни воздуха, ни единой мысли…

Глава 2 Незваный гость

Холодный пол не позволил ему долго спать. Парнишка проснулся, дрожа от холода. Воспоминания в голове терялись в чёрном тумане, в котором, как хищные рыбы, извивались алые вспышки жутких образов. Образов размытых. Словно бы всё, что он увидел прошлой ночью, был лишь страшный сон.

Ему и вправду показалось, что всё это был лишь ночной кошмар, на какое-то мгновение. Однако чувства, что всё ещё застыли липким ужасом на его сердце оживляли картинки в его голове. Делали их чётче, реальнее, возвращая обратно в ту ночь. Юноша огляделся. Снова слабый бледный свет из окна в серой комнате… Всё тот же пыльный потрепанный ковёр, на котором пришлось лежать всё это время… И тишина… Хоть и обстановка вокруг никак не поменялась, пред глазами безобразные алые тени скакали по углам.

Ему казалось, что вся скатерть у окна и весь пол были залиты алой массой в его ночном кошмаре, но всё теперь было как прежде. Таким, каким он увидел это всё впервые. Всё как будто бы вернулось на круги своя. Это и вправду был сон? Что он тогда делает на полу?

Он перевёл взгляд на дверь и невольно вздрогнул. Померещились те самые бледные, ледяные глаза, что мягко смотрели на него, и убедительно уговаривали его впустить их внутрь. Дверь цела. Нет ни дыры, ни ночных гостей. Однако слова о следующем ночном визите заставили его усомниться в нереальности прошедшей ночи и побудили двигаться.

Немедленно вскочил. Начал нервно вертеться по комнате, едва ли сохраняя равновесие на ватных ногах. Стал перебирать озябшими пальцами всё, что видит, хватать всё, что мог взять в руки с полок и перебирать груды старья, чтобы найти что-либо полезное и как можно скорее. Каждый посторонний звук заставлял его одёргиваться в сторону двери в ожидании нового гостя. Он очень небрежно бросал всё, что могло ему не пригодится на пол.

Стеллажи и переполненные шкафчики были причудливых пропорций. Они хватались за свои сокровища до последнего, и не хотели их отдавать. Однако пытаясь цепляться за всё своей серой шалью старой паутины, у них ничего не выходило, и один за другим предметы валились на пол, четно выскальзывая из рук друг друга. Переполненные до треска пыльные полки, прятали от посторонних глаз свои артефакты и совершенно не хотели делиться.

Иногда обиженный шкаф мог в отместку, как бы ненароком, уронить книгу или какую-нибудь железную бренчащую вещицу ему прямо на голову, за то, что тот взял и порушил его любимые пирамиды и привычные глазу стопки.

Огромные кучи вещей обрушивались на пол. Удивительно, что тот не беспокоился о шуме. Однако, чего только он не нашёл в этой таинственной комнате… Мусор, древний раритет и антиквар, книги без авторов с белибердой на страницах… Их как будто бы писали сумасшедшие; всяческие сказки, невообразимо красочные описания совершенно обыкновенных вещей и мыслей, истории о выдуманных существах и выдуманных событиях, которые только могло себе представить воображение. Некоторые слова, казалось, были изобретены смешением двух абсолютно различных по значению слов или просто были выдуманы на ходу. Текст мог идти по периметру страницы, а где-то быть узором гравюр.

На полках и в коробках было найдено очень мало полезного: какие-то чёрные ленты, рваная клетчатая хлопковая ткань, мутные битые очки, использованная хлопушка, сухие шипастые цветы, старый нательный крест без цепочки, куски грязных, чёрных бинтов (и он очень надеялся, что ещё неиспользованных) и даже перо павлина. Всё на свете и ничего нужного ему.

Немногое полезное, что удалось раскопать под грудой старья были лишь: коробок спичек, самодельная старая девчачья джинсовая сумка через плечо, небольшой осколок очень мутного зеркала, и ещё один предмет, что не был им найден, а скорее наоборот, как будто сам предмет нашёл его. Та самая, чёрная, в кожаном переплёте книга, что лежала на столе.

У книги даже был небольшой серебряный замок на ремешке, что отблеском света от окна и привлёк к ней внимание. Закрывать её не хотелось, потому что ключика от замка нигде не было видно.

В его памяти книга была раскрыта прошлой ночью. Сейчас она словно сама захлопнулась, а в нескольких местах была лишь немного испачкана в размазанных бурых пятнах. Но почему пятна алых чернил пропали, а эти пятна на ней остались?

– Нужно ли тащить с собой эту проклятую штуку? – рассуждал он, почёсывая затылок и вытряхивая из него соринки и кусочки облупившейся красной краски двери. Они рассыпались, как песок и шелестели в его руках, когда тот растирал их в порошок пальцами. Такие же отшелушивались от книги. Волосы казались то ли грязными, то ли вымазанные в чем-то. Это было не приятно. Он решил протереть краем своей зелёной толстовки найденный осколок зеркала и посмотреть на себя. Безрезультатно.

Его волосы были в чем-то красном, ранее густом и уже высохшем. На его волосах субстанции было мало, но подойдя ближе к окну, можно было заметить, что красные пятна были повсюду даже на плечах, и, по ощущениям, на шее и лице. Очень небрежные брызги от упавших на него червонных капель. Проведя по ним руками, пятна повторили, словно ранее забытые им, чьи-то прикосновения. Это были следы чьих-то пальцев на его бледной коже. Словно кто-то возил по его лицу руками, этой ночью, размазывая эту алую слякоть.

Это было отвратительно! Хотелось расцарапать себе лицо, сдирая эту сухую дрянь вместе с кожей. Парень в ужасе кинул осколок на тахту, начал бешено тереть руками лицо и волосы. С него сыпалась чёрная пыль и красный песок. Он больно разделял слипшиеся меж друг другом пряди и почувствовал, как кусочек провалился ему за шиворот. Того аж передёрнуло. Он схватился за шею, как только они начали закатываться один за другим, но вдруг… он почувствовал нечто странное. Нечто, что висело на шее. Цепочка. Скользя пальцами, он вынул её из-за капюшона. На его шее висел маленький серебряный ключ.

Он проверил его. Как ложка чего-то вкусного, тот идеально вошёл в замок книги, что напоминал рот. Страницы книги – пусты.

Всё сложил в сумку: спички, бинты… Осколок зеркала на кровати машинально сунул в карман. Книгу же запихнул в сумку в последнюю очередь, не закрыв на замок, и цилиндр обрёл её вес, но не изменился в форме…

– Так… – не понял он.

Сумка напоминала ничем неприметную старую девчачью джинсовую сумку с выковырянными стразами из её узоров, что делало её ещё больше похожей на мусор. Однако казалось, что в неё могло поместиться намного больше, чем в обычную, но, если смотреть на вещи реально, в обычную поместилось бы не так много, как минимум точно не столь громадная книга. Вытряхнул, вложил всё обратно. Вещи мягко тонули в ней. Ничего не изменилось. Сумка не менялась в форме. Тот же мешочек, с длинной лямкой в виде полурваной джинсовой косички. Ничего необычного. Кроме одного…

Звук. Странный стрекочущий звук. Часы.

Старинные часы на стене с окном были не похожи на обычные. Их единственная стрелка шла по кругу, где не было циферблата, а лишь рисунок дневного неба, что странно, ведь прошлой ночью ему казалось там было небо ночное.

Стрелка была похожа на винт, где одна половина отличалась от другой, видимо она имела два режима. В ту минуту, в верхней половине часов её резной наконечник был с основанием в виде молчаливого солнца, другая сторона разделения не имела гравюр на основании, однако её наконечником приходился нос улыбчивого месяца. Части стрелок, казалось, светились в их время суток.

– Что за бред. Кому нужны часы, что показывают лишь день и ночь? – нервно он размышлял. (Странно что он вообще знал, что это такое.)

Часы в ответ безжизненно шли. Было понятно, смотря на них только лишь одно – самое время было отсюда убраться и бежать быстрее, чем движется стрелка. Что если он застрял в одном доме с психопатом или ещё чего хуже? Где он вообще оказался? Ни единого воспоминания. Голова болит.

Всё снова перепроверил, выломал у ледяного подсвечника его свечи и сложил в сумку. Единственные источники света теперь сделали сумку каким-то образом намного легче, чем она была.

Перед выходом из комнаты, в голову пришла одна очень интересная хитрость. В камине чьё дыхание не грело, казалось, многие десятилетия, всё ещё лежал пепел вперемешку с углями. Парень зачерпнул горсть в мешочек из-под старых мотков ниток, а мешочек положил в карман на всякий, ему только ведомый, пожарный случай.

«Если нападут – метну пепел в глаза и убегу…» – придумал он.

Пока тот рылся в камине, за спиной раздался гулкий треск дерева, и тот обернулся. Всё было как было, словно дом, как старое судно периодически скрипит, качаясь из стороны в сторону. Или это качало его самого?.. Внутренняя головная боль продолжала мешать думать, он мог тогда удариться головой об пол, когда рухнул в обморок ночью, но ощущение было скорее словно его мозг просто разрезали пополам и одну из половин куда-то спрятали.

Когда он засунул голову внутрь камина, ему показалось, что из каминной трубы ведущей в бесконечную тьму, доносились эхом еле слышимые невнятные голоса или стоны.

Парень крикнул что-то в трубу. Голоса стихли. Зашумел чей-то топот бега по стенам. Он был слышен повсюду, но в большей степени за дверью, будто что-то приближается на десятках ног и это что-то или кто-то вот-вот врежется в неё и выломает. Парень понял – это тот самый незнакомец, и он его услышал.

Он мигом двинулся к входу, бешено соображая куда себя деть и просто спрятался в шкафу, что стоял поперек комнаты и прятал за собой тахту. Дверь в комнату и дверцы шкафа были совсем рядом, отворив её, первое, что бы увидел вошедший, был бы шкаф, но это было единственное место, а снова говорить с глазами через дыры в дверях ему не хотелось. Дрожащими руками он неуклюже затворил за собой дверцы шкафа, нырнув в темноту и целый мир трясущих тело и душу звуков снаружи. Это было похоже на очень мрачную игру в прятки. Под рёбрами шевелились змеи и заставляли его дёргаться от страха.

Шаги остановились по ту сторону двери в комнату. Минута тишины. Дверная ручка медленно поворачивается… В шкафу – маленькая щёлка между дверцами, абсолютная тьма, шум сердца и частое дыхание. Неожиданно дверь отворилась. В щели дверец шкафа просочилось свечение, и дыхание сдавлено замерло.

Парень прислонился к стенке шкафа чтобы не раскрыть себя. Над щелью нависла чья-то тень, а затем пропала, но было слышно, как кто-то ходил или даже ползал по комнате. С каждым шагом становилось отчётливее слышно, как некто то медленно, то быстро передвигался по ней и, как будто постоянно возвращался в его сторону. Словно в любую минуту оно было готово открыть дверцы и вытащить его. Никто не поможет. Нечем защититься. Страшно представить, что с ним могут сделать. Всё о чём он сейчас думал – лишь бы этот некто ушёл. Просто – ушёл.

Незнакомец тяжело дышал. Может это был не вчерашний, а кто-то другой? Звуки, что были хриплые и мурлычущие, как от маленького хищного животного, остановились. Остановилось, казалось, и сердце от страха. Стало тихо, и неожиданно в щели меж дверцами перестал проникать свет.

«Не уж то… Тень… Вновь начинается тот ночной кошмар? Почему так тихо? Незваный гость уже вышел, подумав, что тут никого нет? Как он вообще открыл дверь? Закрыл ли за собой?» – разбегались догадки.

Все пропало в тишине.

Ничего не происходило и это пугало даже больше. Парнишка легонько оттолкнулся от стенки пустого шкафа, и что-то стоявшее на шкафу, сделанное из фарфора или керамики, что было уже не важно, пошатнулось. Парень замер, стиснув кулаки. Дрожь ударила током тело. Он замер, закрыв глаза. Задрожали руки.

После, потянув руки к щёлке, тот хотел заглянуть одним глазком, понять, что же заставило тень появится. И точно ли он остался в комнате один. Странно, но почему-то он чувствовал себя в безопасности.

Толкнув пальцем одну из дверец, увидел разрисованный разными узорами краешек рваной тряпки, что приходилась кому-то одеждой. Чиркнув глазами вверх, те загорелись, как спички, от увиденного им исполосованного лица нового незнакомца, что уже о-о-очень долго смотрел на него через щель. Юноша отскочил внутрь, как можно глубже к стенке шкафа, создав гулкий грохот. Шкаф задрожал не меньше его, а та самая бедная дребезжащая вещица упала со шкафа и разбилась.

Чьи-то пальцы, как черви поочерёдно сунулись внутрь, дверцы с треском отворились нараспашку. Одна из них даже слетела с петель. Стоящий улыбался зубами на пол лица и пристально, не моргая смотрел. Похлопал в ладоши. Резко вцепился в него рукой, которой откинул дверцы и, получая отпор, потянул его наружу. Держал он его лапой с поломанными и острыми, как когти, ногтями и сжимал всё сильнее с каждой секундой.

Юноша пинал его ногами с криками: «Пошёл прочь! Тварь! Только посмей! Не трожь меня!», и в конце концов отцепил его, пнув гостя прямо в лицо. Это изрядно не понравилось человеку, чьё лицо было похоже на натянутый кожаный мешок, сотню раз зашитый от рваных дыр. Оно выхватило откуда ни возьмись что-то холодное и блестящее, и ударило парня в живот.

В один миг не было ничего, ни боли, не страха, только шок, как будто бы на секунду весь мир вокруг пропал. Мгновение спустя страхом, адской болью и пожирающим огнём стало абсолютно всё. Его окунули в ад. Рвущий жар и жгучая боль. Штаны стали мокрыми от вылившегося наружу. Тварь подёргала металлом у него внутри в разные стороны, смотря с испугом и любопытством. Сине-жёлтые вспышки в глазах, звон в ушах… Он теряет сознание..

Хотелось, чтобы это всё поскорее закончилось, хотелось молить об этом. И вот оно закончилось.

Сквозь черноту доносились два голоса – женский и мужской:

– Как думаешь, что у него там внутри?

– Наверное что-то очень классное…

– Что будет проще, вспороть или просто разрезать? Может легче сделать дыру и всё вывалить… Ты пробовал порвать вон ту заплатку?

– Говори тише он может тебя слышать, он мог уже проснутся.

– Как же я хочу есть…

– Ещё чуть-чуть, потерпи, ещё немного осталось.

– А куда делся Рип?

– Пополз за ножницами побольше.

– Свои он что, затупить боится?.. Ну, где же он!.. У нас не так много времени.

Сквозь тяжесть чёрного сна звучали голоса. Блёклые очертания перемешались в уродливые образы искорёженных лиц. Оживлённая беседа наяву разрывала улыбки на их лицах в воображении связанного юноши.

– Поскорей бы узнать, что та-а-ам! Когда Оливия вернётся с вылазки, она будет нами гордиться!

– Ну или очередной раз мы получим по шапке.

– Может даже мы сегодня поедим мясо… Намечается большой ужин…

Послышался скрип двери.

– Ох, наконец-то, Рип… Ну что, нашёл? – …

На пару секунд вмешалась тишина. В месте, где он на этот раз очутился, сквозь веки шелест, треск и возня скребли его мозги, буквально отслаивали их, на всё новые чёрные образы. Голоса в комнате были – нежный женский и хрипловатый, немного задорный мужской, однако, судя по звукам, в комнате теперь находилось как минимум трое человек, не считая связанного, а то и четверо, если только один из них не передвигался на четвереньках. Защёлкали большие ножницы прямо у уха так неожиданно и резко, будто бы его хотели отрезать.

Парень собрал все силы в кулак и резко поднялся, широченно раскрыв глаза, оценивая обстановку. Немного не удержав равновесие на коленях, тот упал. Он был связан очень тонкой нитью, что просто могла распилить его на части, если он будет делать резкие движения, пытаясь вырваться. Она напоминала швейную нитку и была прочная как леска, завязанная корсетом вокруг него изящными плетениями.

Перед ним на полу на коленях сидели трое вокруг его сумки с ножницами в руках, о сумке и были их разговоры;

Девушка с короткими пышными русыми волосами и ртутного отлива глазами, что ярко блестели даже в темноте, как у антикварной куклы. Она сидела и улыбалась. Она постоянно странно улыбалась. Иногда старалась делать это украдкой, прикрывая рукой. У неё было слишком честное лицо, чтобы что-либо скрывать, хоть это могло только лишь казаться. Также оно было немного бледное, не выспавшееся.

Нежная кожа, мягкий голос, невинный образ, овал лица делали её на первый взгляд немного хрупкой. Не смотря на улыбчивость, поза её частенько бывала закрытой. Её образ не вписывался в обстановку – она казалась чужой, но не опасной. Поймав её взглядом, сразу захотелось найти в ней спасение. Грязная, пыльная, разодранная в местах одежда охрового цвета, прятала максимум участков её тела. Разве что из-под разреза её тряпичного платья могла выглядывать нежная кожа ног, что играла контрастом. На груди висело что-то мерцающее. Она сидела на болотного цвета, сложенном в четверо покрывале ни во что необутая, ещё выбивало из колеи два разного цвета носка на её ногах, ещё и разной длинны.

Второй присутствующий был парень с банданой на голове, сшитой из разных лоскутов и материалов, из-за которой сзади торчали серебристые, пепельного оттенка волосы. Глаза были голубые и внимательные, сам он укрывался каким-то старым пледом трижды уже не того цвета, которого он мог быть. Парень не носил футболки или рубашки. Под пледом он прятал оголённый торс, спину держал по-волчьи сгорбившись, на ногах зелёные кожаные штаны рваные на концах. Они были как будто самодельные и сшитые из кожи невиданных рептилий. Они держались на его пояснице благодаря толстому шнуру. Из-под пледа торчали лишь кисти рук. Сидел на корточках, словно был готов в любую минуту вскочить.

А третий был уже знакомый некто, чьим лицом можно было пугать детей. И взрослых. Множество раз когда-то порезанное лицо повсюду демонстрировало на себе буграми свои шрамы. Шрамы были и на худых цепких руках. Он был похож на неудавшегося сапёра. Улыбался постоянно, шире, чем кто-либо, что аж можно было видеть края его челюстей. Смотрел чёрными глазами пристально, не моргая, словно не имел век. Имел длинные острые уголки рта, словно у него не было щёк, а лицо делилось на две половины, и зубы: деформированные, шершавые, зазубренные, напоминающие чем-то акульи. Всегда молчал, словно не имел языка, но постоянно издавал звуки.

– Кто вы? Что вам нужно? Что я здесь делаю?! – сходил с ума связанный.

– Привет, солнышко. – отреагировала на него девушка, и продолжила:

– Прости пожалуйста, но пока мы тебя развязать не можем, но ты только не рыпайся лишку, а то придётся… вжух! – сделала она символичное движение пальчиком по шее.

– Только дёрнись, я самолично перережу тебе горло. – прервал её парень в бандане. Девушка раздражённо закатила глаза на его выпад.

– Ну что так грубо-то сразу?..

– Лучше вообще сделать это прямо сейчас. Нам он уже ни к чему. Вы вообще с ума сошли притащить сюда кого-попало!.. Стоило мне отойти на пять минут. Обобрали и бросили бы. – возмущался молодой человек, – И сколько у него, кстати, Шансов осталось?.. Оу!.. Точно… Ри-и-ип… – перевёл тот взгляд на существо с рваным лицом.

Шире растопырив глаза человек-чучело, подобрал те самые большущие ножницы, взял их в зубы и пополз к нему.

– Нет! Стойте! Не надо! Я вам нужен! – умолял парень их.

Юноша, а в близи было ясно, что некто с лицом, как у жертвы автомобильной аварии, был очень молод, подполз к нему и навис над ним. Вынув ножницы из зубов, взял их в руку и с громким визжащим криком замахнулся. Связанный зажмурился, вновь почувствовав ту самую боль десятками раз повторяющуюся, адский жар, что он испытал тогда в шкафу, но это было лишь воспоминание. Чудик не ударил, а лишь захихикал разыграв его. Вместе с ним усмехнулись и сидящие. Он и не собирался ударять. Бросил ножницы рядом на пол.

Связанный дрожал, как мокрый пёс, и всё же осмелился открыть глаза, не дождавшийся удара. Чучело повозило его по полу руками, покатало взад-вперёд. Его глаза изучали всё с предельным любопытством, но вскоре оно бросило это дело, зарычав горлом.

– Не посмотреть да…? Тогда забудь, но не обрезай нити. Пока он побудет связанный. Лучше пусть будет так… – сказал парень в пледе и добавил:

– …Он сам знает сколько у него осталось Шансов, мы лишь намекнём что… – выделил он голосом, – Если что вдруг… убавим ещё на один.

– Ты неоправданно жесток. – холодно сказала девушка.

– Она меня назначила вас охранять, и тут пока я за главного, одуванчик.

– Шансы? Что? О чём вы? Я не понимаю! Где я нахожусь?! – дрожал связанный. От страха на его глазах навернулись слёзы, что он всё же старался скрыть.

– Ты сейчас с нами. Что с тобой? Ты словно вчера родился… Ох, звёзды мои!.. – воскликнула девушка, осознав нечто.

– А?! Что такое?! – дёрнулся в её сторону парень в пледе, вместе с ним подпрыгнуло и чучело.

– Ох… Как же так… Как же так… Бедный… Бедный одинокий парень… – захныкала она, закрыв руками лицо.

– Да что случилось? – не понимал седоволосый.

– ИДИОТЫ! – резко крикнула она, и все подпрыгнули на месте, – Это просто очередной недавно родившийся! – показала она ладонью на юношу.

Связанный мечтал повстречать других людей, но сейчас мечтал, лишь бы только они исчезли.

– Мы связали и лишили жизни бедного, запутавшегося, потерянного человечка! Нового проснувшегося тут… – нахмурилась она, прикрыв руками рот, бегая глазами по каждому из сидящих.

Девушка приподнялась и подошла к беспомощному. Взяла ножницы и аккуратно обрезала нити. Бедняга, не дождавшись того, как девушка закончит, сразу отполз от них подальше со злобой в глазах, как отлупленная дворняга.

– Ты что творишь! Он притворяется! Рип! Убей его! – запаниковал укрытый под пледом.

Рипом, видимо, звали паренька со страшным лицом. Тот сидел и не понимал, что ему делать. И тут… внезапно возник незнакомый голос из дверного проёма:

– Давайте вы… без отмаз, без глупостей, просто скажете, как мне это понимать? – медленно вынимая из ножен каждое слово, проговорила недоумевающая девушка, что бесшумно вошла в единственную дверь в этой комнате.

– Эм-м.. – не знал, как оправдаться голубоглазый паникёр в бандане.

– Что вы тут устроили, пока меня не было? Кто это? – была она в шоке, как пришедшая с работы мать, нежданно увидевшая дома бардак или же незваного гостя. Её голос отдавал не сталью – платиной.

– Привет, Оливия! – порадовалась её появлению освободительница нашего испуганного и почти дважды убитого парня, и помахала ножницами. Те игриво защёлкали у неё в руке, – Познакомься… Это… – призадумалась она, на секунду взглянув на взъерошенного в углу комнаты.

– …Кто? – перевела, стоящая в дверях девушка, свинцовый взгляд на него.

– Ёршик. Наш новый друг. – улыбаясь, сказала девушка с глазами цвета ртути, и дала Ёршику его имя.

Глава 3 Ритуал

Ёршик не мог осмелится начать диалог ни с кем из присутствующих. Прижался ближе к холодной стене немного сырой и незнакомой ему тёмной комнаты. Как умелая швея штопает тоненькой иглой ткань, так и страх тончайшими иглами пронизывал его изнутри и пришил к полу. Окружённый группой жутковатых ненормальных, тот чувствовал себя совершенно беспомощным.

Четверо сформировали небольшой полукруг. Расположились кто-где, поближе друг к другу и стали обговаривать какие-то планы и последние новости почти шёпотом. Они хоть и едва ли обращали на него внимание, но всё ещё не вселяли доверия. Абсолютно незнакомые люди, говорят о вещах непонятных ему, как будто на другом языке. Было страшно. Все они – угроза. Их повадки, их мимика, их интонации… Он в клетке с безумцами.

Оливия присела около Рипа и девушки, что казалась единственным светлым лучиком в этом полумраке. Возможно, благодаря двум добрым, но острым искрам почти кошачьих глаз в темноте. Она лежала на спине на небольшом зелёном диване, задрав ноги на его спинку немного вульгарно, но скорее по-детски непосредственно. Девушка свесила голову вниз, разглядывая какие-то найденные в комнате сферические детали с элементами зелёного стекла. Они пропускали свет и играли на её щеках ядовито-зелёными переливами.

Парень, чьё имя, как и имя девушки не было известно, сидел на против Оливии, и делал вид, что не замечает Ёршика, нервно зарывшись в найденные книги. Иногда подглядывал за ним. Он нравился Ёршику пока меньше всего, но не меньше, чем Рип. Глядя на оного понимаешь значение фразы – «смесь бульдога с носорогом».

Оливия выглядела довольно строго, но как-то неоднозначно. Русые волосы были собраны в небольшой пучок, закрученный в форме цветка, из которого всё равно немного небрежно торчали пряди и парочка всполохов волос. Она была одета в шаль змеиного цвета и живого узора, а под ней в одежду, в которой вы бы не увидели обычного человека. На поясе весела кожаная сумка с дюжиной карманов и отделений. На ногах кожаные сапоги. Они были потёртые и порванные в тех местах, что ей всегда удавалось прятать от глаз.

Оливия расположила на полу небольшую аккуратную скатерть, на удивление белого цвета, и разложила на ней вещи, что чудесным образом смогла вытащить из столь маленькой сумки. Это даже чем-то напомнило Ёршику его сумку, когда вместить можно много чего, а тяжелее или больше она от этого не становится.

Комната совсем утопала в болотного цвета темноте. Иногда их лиц почти не было видно. Со стороны они напоминали копошащихся ночных зверей с мерцающими глазами, что как будто бы могли видеть в этом полумраке или, как минимум, уже привыкли к нему.

Шорохи, трески и скрипы – они шарахались от каждого звука, как подвальные крысы, или как беспризорники, что пробрались в какую-то заброшенную хижину немного пошалить. Порой хихикали и переглядывались, когда деревянные стены вновь внезапно сжимало и разжимало, и те громко трещали под напором, как будто дом дышал. Парень в бандане привлёк внимание девушки на диване. Он сделал странный жест рукой, напоминающий скольжение. Она едва сдержала смех. Это похоже на то, как друзья напоминают друг другу о чём-то, что могут понять лишь «свои».

Оливия вытащила из своей сумки несколько мешочков и два красных огонька. Осколки алого камня таинственно блеснули, пропустив сквозь себя очень слабый свет из единственного белого окошка в комнате. Послышался звук, напоминающий шипение зажжённой спички, и комнату покрыл нежный свет толстой свечи, от которого стало даже как-то неожиданно и неестественно тепло.

Весь мир вокруг поменялся. Ёршик внимательно наблюдал за каждым их действием. Оливия спрятала в карман два маленьких камешка напоминающих чем-то острые осколки красных самоцветов. Свеча теперь стояла посреди комнаты и лизала стены мягкими и тёплыми, янтарными языками света. Теперь он смог разглядеть её лицо.

Небольшие салатово-зелёные глаза постоянно смотрели и довольно пристально, как будто бы в чём-то подозревали, но иногда тепло и ласково, с долей заботы. Бледная кожа. Аристократические нотки в поведении. Оливия выглядела довольно опрятно и строго, но все элементы одежды всё равно были старые и при свете заметно, что поношенные. К слову, вся компания выглядела со стороны, как кучка бездомных, фриков или сбежавших от родителей подростков, что решили жить самостоятельно, но что-то пошло не так.

– Вы можете поесть немного, у нас пока есть на это время, я обнаружила «Комнату Чудес» через… три коридора, четыре комнаты и две… лестницы отсюда… – говорила она, отрывая каждому кусок сдобного хлеба, что лежал в отдельных мешочках для каждого.

Оливия описывала маршруты перемещения по «дому» так, будто каждый раз приходилось описывать это по разному. И словно «дом», в котором, вероятно, они находились, был размером, как минимум, с замок. Замок с комнатами, что меняются местами…

Ёршику не было понятно, что это за люди перед ним, и что происходит… Исходя из услышанного их словно схватили и удерживают здесь. Хотя странно, они говорят, что могут свободно перемещаться… Они потерялись здесь? О ком они говорят? За ними охотятся?.. Они очнулись тут так же, как и он, или же давно уже живут в этом месте? Но где это «место»? А что было до момента его пробуждения?.. Ему не было понятно абсолютно ничего, и в голове не было ни единого воспоминания…

– …Оторвёмся от них, потеряют наш след, а там и будет видно. Я побывала во всех её выходах и, увы, задержалась, потому болтать времени у нас практически нет, если мы хотим успеть до полуночи. – строго, как военный приказ, но полушёпотом описывала Оливия дальнейшие шаги. Ёршик прослушал часть разговора.

– Получается, ты не нашла «Тихий Двор»?.. – спросила собеседница, подняв брови и нервно улыбнувшись. Она была явно в шоке от подобной новости.

Не дослушав ответа, та мигом взялась за кусок хлеба, что ей вручили. Она слушала Оливию с жадным интересом, тем же жадным чувством, каким она поедала свою порцию. Или этот хлеб был очень вкусный, или это она не ела пару дней.

– Увы… Нет. Это конец. Сегодня будет очень несладко. Нужно поторопиться, ребят, уже вечер… – тяжело ответила Оливия.

Слова звучали очень мрачно из её уст. Было слышно, даже, как на одном из них её голос соскочил с ритма и смолк, когда она краем глаза посмотрела в сторону Ёршика. Он мог только предполагать, о чем она говорила.

Оливия двигалась медленно, задумчиво, смотрела в пол и исподлобья поглядывала на каждого из присутствующих. Она говорила о каких-то особых предчувствиях, на лице её была тревога. Речь, манеры и внешность сильно отличались от других. Как он смог это понять? Он словно бы где-то её уже видел…

Она казалась ему холодной водой. Ты пытаешься удержать её в руках, а она ускользает, и чем дольше пытаешься, тем это сложнее, из-за озябших, горящих рук. Он пытался принять её в своей голове, но она выглядела словно отстранённо, инородно рядом со всеми. Или же только по отношению к нему? Она не просто не разговаривала, она делала вид словно его вообще нет. На её уме что-то было, что тормозило её речь…

Странные чувства. Что должно произойти этой ночью?

Другие воспринимали её тепло. Она как будто вернула спокойствие своим присутствием. Мэри цвела рядом с ней. Она никак не могла оторваться от Оливии. Азартно показывала, что они нашли в этой комнате и шепталась с ней, как с мамой.

Далее, разговаривая со всеми, периодически, девушка с зелёными глазами задавала вопросы и Ёршику, но не удерживала на нём своего взгляда. Как минимум… не тогда, когда ОН смотрел на неё. Ёршик едва ли мог ей ответить на что-либо. Диалог не клеился.

От дурных новостей об этой ночи у парня в бандане, видимо, пропал аппетит. Он не трогал пищу. Рип же поглощал еду мгновенно, набивал рот и отрывал большие куски цепкими зубцами. Ему даже удалось украсть ещё один кусочек хлеба из мешка, пока Оливия отвлеклась. Он мог брать и выуживать вещи ловко и аккуратно, вытворять движения пальцами, что казалось они гнулись в обратную сторону. Со стороны они были порой то щупальцами, то связкой серпов. Сидя рядом с Оливией было отчётливо видно по размерам, что Рип макушкой доставал бы другого человека до края плеча или живота, если бы стоял на двух ногах, чего он практически никогда не делал.

– Что нам теперь делать, Уэйн? – обратились они к юноше под пледом, имя которого оказалось – Уэйн. (Обратились все кроме Рипа, он то ли был слишком занят едой, то ли не разговаривал вообще).

– Я могу лишь попытаться увидеть, что будет дальше… – Уэйн оборвал свои слова сверлящим взглядом в сторону Ёршика, – Он всё ещё здесь… Я не буду говорить пока он тут… – боролись в его голосе злость или даже страх. Ёршик всё ещё не вселял в него доверия. Уэйн даже резко и символично захлопнул книгу.

– Он безоружен и один. Нас четверо. Что он может? – снисходительно посмотрела его взгляду вслед Оливия.

– Хм… А может тебе ПРОВЕРИТЬ его? – хитро взглянула на него девушка в поношенном платье.

– Мэри!

– А что такого? Если ты можешь предугадать некоторые события, почему бы и не узнать, что у него на уме? Нам же надо узнать правду, и ты сам этого должен хотеть… Или ты просто из принципов никому не доверяешь? – предложила девушка, игриво поглядывая на Уэйна. Её имя было – Мэри.

– Он прав Мэр, не стоит говорить об этом всём в слух, но раз так, тут уже либо-либо. – ответила Оливия.

– Либо… он и вправду останется с нами?!.. – восторженно посмотрела Мэри на Ёршика, словно ей сейчас наконец-то подарят щенка, но затем померкла, – Либо… – не успела она закончить, как её оборвал Уэйн:

– Нам… кое-что узнав о нём, придётся всё же оставить его здесь. Лежать.

– Хм. Валяйте, я пока соберу вещи. Рип, помоги мне. – отрезала Оливия и встала.

Уэйн поднялся вслед и плед чулком сполз с его плеч, нежно скользя по спине. Он стоял посреди комнаты в одних рваных брюках, сшитых вручную из разных кусков, с острым выражением на лице, словно сейчас свершится суд.

Его тело… было исписано бесконечными письменами, гравюрами и символами. Эти татуировки скользили по его телу. (Они по-настоящему двигались). Вокруг плеч, по рукам, ползли они, словно скользкие черви, змеи и сотни барахтающихся насекомых. Они обвивались вокруг запястий и расползались по всему телу кроме шеи, живота и ключиц.

Синева глаз с танцем огней от свечи во тьме и решительный взгляд приковал Ёршика к полу.

– Не волнуйся, пока что больно не будет. Наверное… – монотонно говорил он и медленно шёл к нему, улыбаясь. Видимо, вселять в кого-то уверенность у Уэйна получалось не очень хорошо.

Он вынул из кармана какой-то очень подозрительный предмет и поднял внимательные глаза на Ёршика. Ёршик был готов дать отпор и уже приготовился к худшему… Однако это оказался просто какой-то чехол прямоугольной формы. Открыв его, Уэйн вынул оттуда колоду мерцающих карт. Движение татуировок остановилось. Взгляд уже не спадал с Ёршика ни на минуту.

– Что происходит? Что тебе нужно? – уже с какой-то злостью осмелился Ёршик спросить.

Уэйн улыбнулся ещё шире и обнажил свои зубы цвета слоновой кости. Опустив лицо, он начал мешать карты фантастичным образом.

Он делал это быстро: подкидывал их воздух, перекидывал их из руки в руку щёлкающей чередой, мешал их пальцами, крутил, перетасовывал… Он даже мог периодически… управлять ими силой мысли. Они мерцали глянцем в воздухе, как чёрные лезвия. Невероятно. Тот даже создавал в воздухе узоры из них и как будто бы гипнотизировал. Те светились и от резких движений оставляли в воздухе тающих фиолетовых светлячков.

Внезапно он остановился и закрыл глаза. Все карты моментально слились в одну стопку у него в руках. Тот словно стал медитировать.

Татуировки, продолжая своё движение, неожиданно… медленно… начали мерцать голубым свечением. Подобно венам наливались они голубой кровью. Это были не простые татуировки. Они были похожи на выгравированные на нём исторические события, и каждый из них был связан с другим. Один за другим шли они одним потоком и чередой друг за другом. Он напоминал живую стену какого-нибудь храма, исписанного светящимися фресками.

Оливия даже отвлеклась от своих дел, чтобы понаблюдать за этим волшебством. Рип не особо ей и помогал, скорее с самого начала сидел с кучей барахла в своих лапах, что насобирал с каждого из уголков комнаты и пялился на удивлённое лицо Ёршика. Мэри наблюдала за гаданием Уэйна, как за фейерверком. Ёршик же рассматривая татуировки обомлел, разглядев, как поток от запястий до груди Уэйна, почти дойдя до рёбер, закончился гравюрой его самого, сидящего перед человеком с картами.

Ёршик открыл от удивления рот, поднял глаза, чтобы снова взглянуть в лицо Уэйна, и дрогнул от широко открытых, светящихся каким-то лунным холодным свечением глаз. Они погружали зрителя в воронку видений и образов, плавно витающих в воздухе.

Свет свечи немного померк, испугавшись дальнейшего. Откуда не возьмись начали доносится песни. Что-то напоминающее хоровод на выдуманном языке. По стенам начали бегать по кругу, взявшись за руки, безумные остроголовые безобразные тени. Они мотали головами из стороны в сторону и, казалось, вопили десятками перемешенных друг с другом детских голосов. Это было похоже на песню, много песен, поющих одновременно с разной скоростью. Все они имели белые дыры вместо глаз.

Откуда не возьмись, левитирующие всё это время перед Ёршиком, четыре карты мягко коснулись пола и свечение татуировок прекратилось. Тени скрылись.

– Уэйн!!! Ты снова светишься! – поражена была Мэри, судя по всему, какого-то рода редкостью.

– Необычно… Очень… необычно… Странно… – бормотал Уэйн, и, выудив взгляд из своих туманных видений, посмотрел на Ёршика. Однако уже скорее глазами полными интереса и скорее какого-то, утаённого за бледной пеленой, восторга. Можно было подумать, что тот увидел нечто фантастическое в момент свечения его тела, а карты теперь готовы пересказать увиденное.

Уэйн провёл своей костлявой рукой по каждой, и те мгновенно меняли под ней свои матовые иссиня-чёрные рубашки. Они были исписаны рисунками солнца, луны и тысячами глаз, смотрящих в разные направления, вместо звёзд на небе. Рубашки поменялись на движущиеся рисунки, один другого мрачнее.

Он прикоснулся к первой: изображённый на ней праздный юноша с лёгким выражением лица и его тощая собака стояли на скале и вот ещё пару мгновений, и они могли бы упасть и разорваться об острые скалы. Внизу картинки парило наименование – «Дурак».

Перейдя с одной на другую, Уэйн стал скользить пальцами по грандиозному движущемуся рисунку статуи с завязанными глазами, держащей меч и весы на фоне вселенной. Имя карты было «Правосудие».

Алый огонь заката (или же рассвета) на следующей карте был фоном чёрного образа женщины с песочными часами на шее и с огромной, исписанной зигзагообразными красно-чёрными узорами, ржавой косой. Она направляла свой взор углей глаз на смотрящего и указывала пальцем на часы. На карте было чернилами написано – «Смерть».

Последняя чёрная карта захватывала на себе взгляд любого неосторожного. Огромная башня, поражённая молнией, рушилась. Обвал. Мужчины, женщины, дети – все смешались в кучу и несутся на бешеной скорости вниз в бесконечную пропасть. Колонны дыма, лезвия огня. Карта так и называлась – «Башня».

Что-то в видениях насторожило Уэйна. Даже повергло в шок. Тот немедленно начал прятать их обратно в колоду дрожащими руками, швыряя взгляд то на Ёршика, то на выпадающие из его уже неуклюжих рук карты.

Мгновение…

Огонь свечи внезапно разгорелся неистовым столбом и ударил в потолок, создав безудержный огненный вихрь, скользящий по стенам. Всё вокруг начало трястись, казалось, загорелся воздух, всюду парили искры, а синий цвет татуировок сменился на червонный.

Татуировки Уэйна замерцали красным, как будто и вправду налились кровью. Сердце рвалось и хотело выйти наружу, из его не моргающих глаз текли слезы, а лицо было полно ужаса. Всё вокруг воспламенилось. Тени существ стали вращаться по стенам бешеным чёрным вихрем, перемешиваясь друг с другом и с алым огнём. Они напоминали пылающую реку из лиц и растворяющихся рук, что тянулись к сидящим. Заиграла железная музыка вибраций и стонов. Он пытался вытащить карты снова, но получал обратно все те же карты, в том же порядке. Раза два он пытался и потом просто выкинул самую нижнюю карту из конца колоды. Ёршик хотел приподняться и, нависнув над картой, разглядеть, что там изображено, но Уэйн не дал ему это сделать, забрав её обратно.

Секунда и всё вокруг стихло, став прежним. От гомона голосов звенело в ушах. Уэйн поднял на него свои тяжёлые глаза, и, как будто, хотел что-то сказать, что-то очень важное. Но не мог подобрать и слов. К концу ритуала его образ было не узнать. Грудь вздымалась, рисунки на теле волнами сменялись новыми на скользящей по движущимся рёбрам влажной коже. Он просто спрятал всё в коробок откуда достал, и свеча мигом потухла, как и всё в этой комнате.

Взяв карты, тот встал, опираясь о старую тумбочку, поднял плед, украдкой оглянулся на Ёршика и шепнул что-то на ухо Оливии, что уже закончила сборы. Та помрачнела.

Рип, Оливия и Мэри выглядели так, как будто ничего не видели. Ни теней, ни огня, но заметили, как свет свечи пропал, и комната снова погрузилась во мрак. Мэри, увидев это, неторопливо начала искать спички или же красные камешки Оливии. Как ни в чём небывало. На момент кульминации ритуала сидящие, как будто бы, исчезли и их вовсе не было в комнате. Словно бы Уэйн и Ёршик переместились в иной мир.

Свет вернулся в комнату. Свеча едва ли соглашалась зажигаться вновь.

У Уэйна и Оливии завязался небольшой диалог. Рядом с ними как будто подслушивая вертелась Мэри. Она пыталась вставить своё слово в их разговор, но её перебивали и игнорировали.

Казалось, разговор был очень серьёзным, но ей и не взбрело бы в голову лезть в него. Просто до этого она умоляла забрать с собой большого плюшевого слона, что сейчас держала в руках и всё ещё пыталась добиться согласия Оливии, не интересуясь их диалогом.

Пошептавшись, друг с другом, Оливия и Уэйн развернулись, и оба пристально посмотрели в сторону Ёршика. Уэйн на минуту смягчил лицо, но застыл в ужасе метнув взгляд на Оливию, что теперь что-то задумала. Оливия подошла к Ёршику, вынув из ниоткуда железный блеск, обернувшийся мерцающим кинжалом.

Сделав взмах в воздухе, тот моментально удлинился, и лезвие длинной иглой было направлено к горлу его цели. Она приподняла его подбородок.

– Что-ж. Теперь. Веди. Себя. Хорошо. И не посмей нанести вред моим… твоим… новым «друзьям». – тянула каждое стальное слово Оливия, чтобы он вник в их смысл. Ёршик сидел не подвижно, как заколдованный, но на удивление Оливии тыльной стороны руки отвёл от себя острое лезвие.

– Я и не собирался, в отличие от вас. – так же грозно ответил Ёршик и уронил взгляд на Рипа, тот дрогнул, припомнив прошлое. Взгляд и голос Ёршика напомнил Рипу сейчас взгляд Оливии.