Пролетая над гнездом жирафа бесплатное чтение

“Агрессивность, служащую у животных сохранению вида, у человека перерастает в гротескную и бессмысленную форму, и из помощника превращается в угрозу выживания.”

Конрад Лоренц, зоопсихолог

Понедельник

Главврач профессор доктор Маб в свой первый рабочий день приехал на автобусе.

По коридорам больницы шептались, что нового главного прислали из самого Оксфорда за какие-то грехи. Не то опыты на людях проводил, не то студентку соблазнил и до смерти довел. Иначе зачем же небесному светилу переезжать в захолустный городок, на окраине которого была расположена наша психбольница?!

Я был очень взволнован в тот день, прорыл весь интернет в поисках информации о нем, перелистал все его научные статьи. Еще бы! Такой информационный повод, о котором мечтает любой блогер. Все его предшественники добавляли мне подписчиков. Пока я тут, главврачей сменилось аж 5 штук! На моей травме проверяли инновационные подходы, проводили старомодные опыты… безнадежные попытки сделать из психа нормального члена общества…

Так что я был возбужден, аж подпрыгивал в предвкушении, ведь еще никогда меня не лечил психиатр такого ранга! Я предполагал тогда, что, даже если его методы будут унылыми и традиционными… все равно оксфордская знаменитость удвоит количество моих подписчиков. Как минимум, вдвое!

Конечно, я и представить не мог, что их количество увеличится в 834 раза! О да, истории “про доктора Маб” просто взорвали мой аккаунт, перенесли меня в топ самых популярных психо-блогеров мира!

Как это случилось? А-ха-ха! Следите за моими постами и подписывайтесь, подписывайтесь, подписывайтесь!

Все были взбудоражены тогда, вообще все. Наше захолустье и городком-то назвать стыдно. Скорее, поселок, некий административный центр посреди рыбацких деревушек, куда можно отвезти рыбу на продажу, прикупить одежду и съестное, да посетить ярмарку раз в сезон.

Если бы не смартфоны в руках горожан и легковые автомобили на улицах (впрочем, их не слишком много – везде можно успеть пешком), можно было бы смело сказать, что Вествилль никак не изменился с XIX века. Кусочек старой доброй Англии.

Короче, гордиться городку было нечем, кроме нашей психушки.

Я – единственный из пациентов, кто всю жизнь прожил в этом городке. Остальных свезли со всех концов Британских островов. Кого у нас только не было: и истероиды, и шизофреники, и бог, и супермен, даже был человек, который искренне считает себя жирафом. Психи на любой вкус – все те, чьи семьи могли раскошелиться на просторные, хорошо обставленные палаты, вежливый персонал, ухоженную зону для прогулок и живописный вид на море. В общем, расчудесное местечко, чтобы упрятать «позор семьи» подальше, со всеми удобствами.

Ну да что я про свой дом, да о себе – история-то про наше светило, главврача профессора доктора Маб!

Приехал он, наделав шума во всем городе. Мэр сам его на вокзале встретил, до служебного коттеджа проводил и отужинать к себе звал, с супругой и дочерью. Однако светило милости не оценило и от ужина отказалось, сославшись на утомительную дорогу. Добираться к нам и впрямь нудновато – сколько ни едешь из районного центра на поезде, кругом камни да скалы.

В городке жителям обсуждать особенно нечего. Обычно там говорят о погоде, о снижении цен на рыбу… А тут – целый опальный профессор! Ведь ни одна душа не сомневалась, что он непременно опальный. Несомненно скандальный и обязательно с тайным пороком. Женщины говорили об этом пороке шепотом, друг другу на ушко, и глупо хихикали. В общем, все были так взбудоражены, будто приезжает не психиатр, а какая-нибудь “Металлика”.

А для меня он и был рок-звездой. Главной звездой моего маленького психологического блога.

После того, как он отказался отужинать с мэром и его семьей, вся округа начала обсуждать, в чем причина. Может быть, до него дошли слухи об ужасном пудинге мэрской жены, миссис Пардалис? Она была из другого района страны и упорно готовила праздничный пудинг с яблоками и корицей. В то время как у нас каждая замухрышка твердо знает, что в пудинг ничего лишнего, кроме ванили, добавлять не следует! Но миссис мэр и слышать не хотела советы местных хозяек, отстаивая свой яблочный десерт, который и пудингом-то не назовешь!

Как видите, слухи о новом главном разлетались со скоростью смс. Даже психи обсуждали профессора и яблочный пудинг. На этой почве нервные передрались, шизофреники поссорились сами с собой. Даже мой сосед по палате Бог развернул ноги из позы лотоса, в коей пребывал последние две недели, чтобы выглянуть в окно и посмотреть, как главврач профессор доктор Маб заходит в здание.

Наша больница располагалась на окраине. Рейсовый автобус привозил персонал и редких посетителей. Ну, заведующий Бобс, конечно, приезжал на своей машине. Хотя он жил недалеко, ходу до работы минут двадцать, через живописную дубовую рощу. Но то, что новый главврач пользуется общественным транспортом, заведующий Бобс посчитал позерством. А для жителей городка это был еще один повод промыть новенькому косточки.

А я? Я с упоением строчил посты со ссылками на его научные статьи. Устроил опрос среди подписчиков, по какой методике меня будет лечить доктор Маб. Я не сомневался, что мэр лично попросит доктора взять меня на лечение. Ведь я единственный житель нашего городка, который проходит лечение в нашей психбольнице. А мэр отвечает за каждого жителя, тем более, что зимой грядут новые выборы… Хотя тут интриги нет – другие кандидаты ему не страшны. Нынешний мэр мистер Пардалис – самый богатый и влиятельный человек в городе, да и во всей округе.

Итак, главврач профессор доктор Маб познакомился в автобусе с каждым сотрудником нашей психбольницы, кому посчастливилось там находиться. Он был мил, внимателен и всем пожал руки. По прибытии он встретился с заведующим Бобсом и осведомился, во сколько обычно начинается утреннее совещание.

Про Бобса отдельный разговор. Этот прожженный пожилой врач давно метил на место главного, чтобы с почетом и славой уйти на пенсию. Он лет пять назад специально приехал сюда на должность заведующего, чтобы в старости прогуливаться вдоль морских скалистых берегов. Однако звания главврача так и не смог добиться – заветную вакансию уводили прямо из-под его длинного острого носа. И самое мерзкое – все эти новые главврачи были раздосадованы должностью, ради которой нужно было ехать в наш городишко. И вот совсем недавно, после странной смерти прежнего главврача, забрезжила надежда! Да не просто забрезжила, Бобс был уверен, что со дня на день получит сверху назначение!

Но нет, какой-то новый психиатр вновь занял его место. Представьте себе, нашим Бобсом, практиком с сорокалетним стажем, собирался помыкать книжный червь, теоретик, который и психа-то ни одного вживую не видел! Ну… видел, конечно, но только в рамках научных проектов и непродолжительной практики. А за последний год – он даже не написал ни одного труда, прям как в воду канул. И вот – выплыл здесь, у нас, да еще в роли главврача! Интрига интриг!

В общем, как вы понимаете, вся психушка с наслаждением смаковала этот момент. И Бобс, конечно же, знал о разговорчиках за своей спиной. И бесился неимоверно. Но что ему оставалось? Только снова сидеть и ждать.

Перед общим собранием доктор Маб осваивался в своем новом кабинете. Это ожидание так измучило меня, что я сделал опрос в своем блоге: “Чем занимается новый главврач на новом рабочем месте”? Самые популярные версии были: “работу работает” и” составляет психологический портрет предыдущего врача по найденным в ящиках предметам и их расположению”.

Но вот пробило девять, пришло время собрания. Основные “разборы полетов” у нас проходили по понедельникам и пятницам. Если бы психам было можно посетить это собрание – мы бы туда пришли, конечно, даже мой Бог. Впрочем, нам все подробнейше описали медсестры, медбратья, охранник и даже водитель, который раз в неделю увозил грязное белье в прачечную, причем каждый изложил свою версию. Итак, на конференции в 9:00 новый главврач скромно представился и далее передал ведение конференции Бобсу. Во время речи заведующего профессор вежливо кивал, но записи в ежедневник не делал. Сказать по правде, он вообще сидел с пустыми руками. Главная медсестра Пенни решила, что у него фотографическая память, раз он не записывает такой объем информации. Почему именно фотографическая – она не могла объяснить. Думаю, Пенни была под сильным впечатлением от утреннего знакомства с профессором в автобусе. Так что она вполне могла бы поверить, что доктор Маб способен левитировать и превращать воду в вино.

В конце конференции профессор еще раз взял слово и распорядился отменить полностью медикаментозное лечение для “всех буйных” на неделю вперед.

Он так и сказал – “всех буйных”, хотя это совершенно непрофессиональный термин. Сказать по правде, он довольно точно описывает больных, которые могут быть опасны для окружающих. Но от психиатра высокого уровня никто не ожидал таких простых определений. Ведь причин агрессивного поведения может быть бесконечное множество: частные случаи шизофрении, сумеречные расстройства, возбудимая психопатия… да мало ли что еще!

Бобс поднялся и надавил на главврача авторитетом, потребовал разъяснений. Доктор Маб наморщил лоб и выдавил из себя формулировку из учебника по психиатрии за первый курс: “пациенты с антисоциальным расстройством личности… и истерические расстройства давайте тоже”. А потом он попросил, чтобы к нему привели одного из больных. Именно робко попросил, а не распорядился. И удалился к себе.

Для медперсонала формулировка “буйные” стала словечком дня. Если на кухне случайно сталкивались два медбрата, один непременно отпускал шуточку:

– Оу, мистер Эн, да вы буйный! Я отменяю вам все дозы кофе на сегодня!

Бобс, конечно, злился и пресекал разговорчики по поводу новенького. Но от этого подколы, несущиеся со всех сторон, становились еще более едкими…

Хотя все это ерунда, ерунда, ерунда. Давайте к главному!

Кто же был этот единственный пациент, которого нужно было привести к профессору? Этим пациентом не был один из “буйных”. Им был я.

Как же мне все завидовали!

Боже мой!

Да я сам себе завидовал!

Сейчас, оглядываясь назад, я могу назвать тот день самым счастливым в моей жизни! Я едва успел излить свои восторги в коротком видео и выложить его в блог, как медсестра Пенни дрожащим голосом позвала меня следовать за ней. Это случилось после обеда, а точнее, в 14:00.

Итак, я, как школьник у директора, сидел в кабинете главврача и чувствовал, будто совершил какую-то несусветнейшую оплошность. Такую вину я ощущал перед матерью, которая приезжала ко мне раз в неделю и рассказывала о последних новостях в городке. Другую вину, чуть меньшую, я ощущал перед теми пациентами, к которым вообще никто не приезжал. Не знаю даже, что хуже: ощущать, как ты разбиваешь сердце своим родным, или находиться в полной изоляции.

Вот мой Бог – он оставался один на рождество, в день рождения… всегда. Ни писем, ни посетителей. Кратенько расскажу о своем соседе с манией величия. Я зову его – “мой Бог”. Пенни его называла по фамилии пару раз при мне, типа, “мистер Рочестер”… или что-то еще такое литературное… я не помню. Потому что он ни с кем не разговаривал вообще. Нас поселили в одну палату не так давно, по распоряжению предыдущего главврача (того самого, который покончил с собой). Он считал, что у нас схожие диагнозы. Мы, конечно, так не считали. Потому что мой Бог – шизофреник. А я – нет.

Но вернемся к моим переживаниям. Я был потрясен и взволнован тогда. Эмоциональный скачок от восторга до стыда лишил меня сил. Даже теперь, после всех последующих безумных событий, я могу восстановить в памяти каждое слово, каждое свое ощущение. Я помню, как сильно озяб в его кабинете. Окно было настежь открыто, туманный октябрь стучал дождем по подоконнику. Как-то очень громко стучал…

Я ведь обычно не мерзну, не болею, не прихотлив в еде. У меня высокий болевой порог. Помню, как в школе, перед выпускным экзаменом, порезал себе ногу осколком. Мама разбила случайно кружку, потому что волновалась больше, чем я. Так вот, я наступил на осколок, потом сходил на экзамен, сдал его на отлично, хотя в ботинке кровь хлюпала. Мокрый красный след заметил директор, перепугался, отправил в больницу – доставать кусок фарфора, зашивать…

А вот в кабинете доктора Маб, представляете, замерз! Даже подрагивал слегка. Как детстве, перед занятиями со строгим репетитором по химии, мистером Картером. Все предметы в школе я сдавал весьма прилично, но химия была полным провалом. Как будто при виде таблицы Менделеева у меня выключался мозг. Однако, мама считала, что я должен по всем предметам быть на высоте. Даже по музыке или географии (ужас ужасный перепутать столицу Венгрии, не дай бог). И вот в нашем доме появился репетитор по химии, который и сам, кажется, не понимал, зачем он мне нужен. Кстати, сейчас я прилично разбираюсь в фармацевтике. Как ни странно, химия пригодилась. Ха-ха. Но тогда, в детстве – я всегда мерз перед ненавистными уроками мистера Картера.

Да и неважно все это, давайте вернемся к доктору Маб, который сидел за своим новым рабочим столом и с упоением изучал мой анамнез. Я оставил телефон в палате и теперь жалел, что не могу украдкой сфотографировать профессора. За последние два года он не появлялся ни на конференциях, ни в социальных сетях. Никаких публикаций я тоже не нашел. Абсолютная глухая тишина. Хотя до этого он был невероятно плодовит на исследования и доклады, влезал практически во все области психиатрии, даже самые спорные, от тяжелых психотропных препаратов до психосоматики и медитаций. На одном психиатрическом форуме я прочитал предположение, что профессор уехал в Африку и углубился в работу, претендующую на Нобелевскую премию. Какая-то восторженная доцентка лелеяла надежду, что профессор вернется в Оксфорд из ЮАР, чтобы провести дополнительные изыскания по ее профилю. Я почему-то на эту доцентку разозлился. “Дизлайкнуть” ее высказывание на форуме было нельзя, поэтому я нажал кнопочку “пожаловаться на спам”. Зачем я так сделал? Не знаю. Но у меня возникло стойкое чувство, что доктор Маб должен принадлежать только мне.

Он и правда был очень загорелым, как после поездки в Африку. 42-летний привлекательный шатен. Сухощавый, но не тощий, с четко вылепленными чертами лица. Волосы и ухоженная борода были слегка тронуты сединой. Мне он показался немного похожим на моего отца, когда тот был моложе. Даже как-то влюбился в него… поймите меня правильно… влюбился, как подросток в своего кумира.

– Сколько вам лет, Освальд? – спросил меня доктор Маб.

– Мне скоро двадцать пять, через месяц, – сказал я и сжался в комочек от стыда и осознания собственной ничтожности перед ним.

– Вы выглядите на девятнадцать, – по-отечески мягко сказал доктор, как будто это был смертельный диагноз.

И я, кажется, сжался еще больше, если это было возможно.

– Вам холодно? Я закрою окно, – доктор встал и повернул ручку окна, от этого в кабинете стало тише, но не теплее. – Я так взволнован, что мне жарко, – доверительно понизив голос, признался доктор.

Но причины своего волнения не назвал. А я не спросил – постеснялся. Я сидел и смотрел на него, слегка подрагивая всем телом, пока он внимательно читал мое толстое личное дело. Каждый новый главврач полагал, что мое безумие незначительное, легко поправимое, так сказать. И считал своим долгом победоносно вытащить меня в реальность. Они бодро брались за мое излечение, применяя множество различных методик. Мое детство, подростковый возраст, даже перинатальный период и родовая система до четвертого колена были подробно описаны в медкарте.

Не тут-то было! Уж если мой отец неизгнал из меня эту “придурь”, мать не вымолила, то куда уж чужим людям, гораздо менее заинтересованным в моем светлом будущем!

Профессор изучал мою медицинскую карту, словно увлекательный роман. Местами он одобрительно покряхтывал, иногда весело хмыкал, а порой качал головой с нахмуренными бровями – в общем, был всецело погружен в чтение. А потом с удовлетворенным видом закрыл папку и начал задавать мне вопросы. От их обилия я абсолютно забыл про свое озябшее тело. Профессору было интересно абсолютно все: что я люблю есть, как мне нравится больничная еда, что моя матушка приносит мне каждую неделю, сколько раз я болел простудой за последний год, кем хотел быть в детстве, сколько у меня подписчиков в соцсетях и другие мелкие подробности моей простой и незамысловатой жизни. Даже спросил мой любимый цвет и какую киноактрису считаю самой привлекательной… Какие книжки любил в детстве…

Я был совершенно сбит с толку. Раньше, когда со мной говорили врачи, я понимал, какова цель их вопросов, поэтому отвечал четко, по существу. Все разговоры были короткими и простыми. Я угадывал их методы, а если не угадывал, то после сеансов штудировал учебники и форумы по психиатрии. Мне нравилось осознавать, что в теории я подкован едва ли не лучше своих терапевтов. Еще бы – я ведь один из самых популярных блогеров в современной психиатрии!

Но доктор Маб меня спрашивал о вещах, которые лежат совсем в другой плоскости. Такие вопросы задавала бы любящая мать о своем малыше, которого не видела целую неделю. Я был настолько дезориентирован, что расслабился и погрузился в легкий транс, в котором существовал лишь доктор Маб и его вопросы о моей жизни…

И вдруг в кабинет, громко распахнув дверь, без стука вошла Дейзи.

Последний раз я видел ее полгода назад. Она изредка приезжала поболтать со мной и пофоткаться для своих соцсетей. Здание нашей психушки было переделано из старого особняка некоего графа. Стены были сложены из светлого известкового кирпича, цоколь отделан белым мрамором, стены оштукатурены белой штукатуркой, дубовые двери и панели покрыты белой эмалью… В общем, преимущественно наша больница была белой, и у всех пациентов одежда цвета слоновой кости. Персонал был одет в такие же оттенки, чтобы не было обидного разделения на больных и здоровых. Очень толерантное решение, в общем. Отличное место для селфи – красиво, стильно, стерильно.

Ах, моя милая юная Дейзи… Она, пожалуй, была единственной, кто воспринял мое помешательство легко и естественно, как некую данность. Когда у меня проявилось расстройство личности, ей было около 12 лет. В этом возрасте ты еще готов увидеть фей в чашечках цветков, а по ночам снятся единороги. Она приносила мне букеты из листьев и каталась на моих плечах, счастливо хохоча…

Теперь она стала другой. Девятнадцать чудных лет, молодая женщина, успевшая насладиться своей красотой. И уже научившаяся ей пользоваться. Подведенные черным глаза, темная бордовая помада – похоже, Дейзи вышла на тропу любви! Конечно, я не питал иллюзий – в этот раз она явилась не ко мне. Наша встреча была случайностью, досадной для нее.

Девушка влетела в кабинет, как самонаводящаяся торпеда. Я догадался о ее намерениях: все мужчины в городке вдруг померкли в сравнении с новой “опальной звездой”. Для первой красавицы появление профессора стало веской причиной немедленно влюбиться. И она влюбилась, почти не глядя.

За спиной прекрасной торпеды виновато топталась медсестра, и профессор кивнул ей: мол, я сам справлюсь с названной гостей. Дейзи впилась взглядом в доктора Маб и целую бесконечную секунду глядела ему в глаза, будто собираясь загипнотизировать его своим юным пылом. Затем стремительно прошла к столу, небрежно кинула на него бордовые перчатки и представилась:

– Дейзи Пардалис.

Наверняка она репетировала эту фразу все утро. Доктор Маб вежливо привстал, приветствуя дочку мэра.

Дейзи оторвала глаза от профессора с деланным безразличием, сделала круг по кабинету, разглядывая скудную мебель и давая возможность оценить ее гибкую фигуру, затянутую во что-то темно-зеленое и наверняка очень модное.

Сначала ее взгляд скользнул по мне поверхностно, как по шкафу. А затем, как голодный тигр, ее глаза впились в меня. Я смотрел на нее с глубоким сочувствием. О, если бы я мог, то постарался бы не напоминать о своем существовании. Чувство вины снова вдавило меня в кресло. И в то же время я почувствовал раздражение, что эта расцветающая красотка отвлекла от меня внимание доктора.

Девушка отвернулась от меня, растеряв довольно большую часть своего любовного заряда. У нее остались силы лишь выдать заготовленные фразу:

– Профессор, мы с родителями ждем вас сегодня на ужин. Отказ я не приму!

Не дав шанса ответить, она вылетела из кабинета. Как только дверь захлопнулась за Дейзи, доктор спокойно сел и вернулся к изучению моего дела. Мне показалось, что он тут же выкинул эпизод с девушкой из головы, уделив ему не больше внимания, чем мухе, пролетевшей мимо носа. Он убрал бордовые бархатные перчатки в ящик стола – и все.

Я же был взбудоражен, память моя вернулась в те времена, когда я еще считался странноватым юношей, а не конченым психом.

– Что вы думаете об агрессии, Освальд?

– Что? – странный вопрос доктора Маб вернул меня в реальность. – Вы имеете в виду, бывают ли у меня приступы агрессии?

– Нет, Освальд, я знаю, что у тебя не бывает приступов агрессии. – доктор Маб от внезапного раздражения даже перешел на “ты”. – Твоя медицинская карта более чем исчерпывающая. Она занимает более трехсот страниц вместо десяти. Мне интересно твое мнение относительно агрессии, как о свойстве человека.

– Я считаю, что агрессия – это обычное чувство присущее всем людям, – сказал я обиженно.

Его слова о том, что моя душевная болезнь заслуживает не более десяти страниц, сильно меня задели.

– О, я считаю так же, – он откинулся на спинку стула и с любопытством меня рассматривал, то ли как подопытную мышь, то ли как любопытную букашку, внезапно севшую на лацкан его пальто. У меня создалось впечатление, что доктор решил со мной просто дружески поболтать. – А как ты считаешь, Освальд, естественно ли злиться на других людей?

– Вы имеете в виду, доктор, естественно ли злиться на своих родителей? – в этот момент я почувствовал себя в “своей теме”.

Все врачи, лечащие голову, начинают терапию с детских травм.

– О, ты смотришь в суть вопроса, браво, Освальд! С тобой крайне приятно разговаривать!

Я был безмерно польщен и даже почти забыл про Дейзи и ее внезапное появление. Я думал, ждал, предвкушал, что профессор сейчас разложит по полочкам все мои родительско-детские отношения…

– Ты можешь идти, Освальд, до завтра, – сказал он тихо, а потом внезапно заорал. – Пенни!!!

Это было так громко, грубо, что я опять погрузился в некий транс. Медсестра робко приотворила дверь, я встал и неловко проскользнул через эту щелку в коридор, а потом неуверенно оглянулся. И успел увидеть, как доктор Маб подлетел совсем близко и с чрезвычайным грохотом захлопнул дверь перед самым моим носом.

"До завтра!" – когда обычное спокойствие вернулось ко мне, я снова был счастлив. Ведь скоро я должен был вернуться в его кабинет, говорить с ним. Вся моя сыновняя любовь, что была задушена в конфликте с родным отцом, обрушилась на доктора Маб. Он представлялся в моем смятенном сознании величайшим и всемилостивейшим папой Римским, отпускающим все тяжкие грехи.

Когда я вернулся с сеанса, психи и персонал набросились на меня, выдирая подробности разговора доктора Маб и мисс Дейзи. О моем личном разговоре с профессором никто не спросил, хотя я мечтал поделиться именно этим. Ведь еще никто так внимательно не старался узнать мой внутренний мир, даже мама. А она умело расследовала любое событие в моей жизни, создала в моем детстве широкую агентскую сеть из учителей, школьных друзей, подружек, которые спешили к ней с докладами о драгоценном сыночке.

Отделавшись односложными ответами (все равно рассказать о визите дочки мэра было нечего), я поспешил к себе в палату. Там, как всегда, было тихо: мой сосед по палате Бог был погружен в свои мантры. Чтобы не расплескать все накопленные эмоции, я тут же включил камеру и с восторгом поведал подписчикам о своем первом знакомстве с профессором.

Когда я вышел из палаты, шумиха уже улеглась,пациенты разбились на группки, обсуждая последние новости. Женщины предрекали самые романтичные исходы инцидента с дочкой мэра. Мужчины возражали, что наш доктор не пара взбалмошной девчонке. Все гадали, пойдет ли профессор на ужин к мэру, и что это будет означать. Если пойдет – не приведет ли его в бешенство пудинг с корицей? Или, может быть, красота мисс Дейзи замутит его вкусовое восприятие?

Буйные пациенты, лишенные лекарственных препаратов, передрались из-за пудинга. Все они были из разных районов страны, с разными традициями приготовления этого блюда. Причем в драке к ним присоединились двое медбратьев из местных, утверждавших, что ванильный пудинг без излишеств – самый правильный и единственно допустимый.

В общем, любое событие из жизни доктора становилось катализатором для всего городка, включая близлежащие деревни. Даже небольшое упоминание о профессоре вызывало бурю эмоций. Как только я выложил видео о докторе Маб, у меня прилично добавилось подписчиков из местных. Даже Бобс наконец-то подписался.

Вечером Доктор Маб все же присутствовал на ужине у мэра. Меню этого ужина передавалось из уст в уста, потому как больше не о чем было поговорить. По мнению большинства, ничего особенного в доме Пардалисов не произошло.

Помимо домочадцев, на ужине присутствовали люди, которые своим влиянием надавили на мэра, чтобы познакомиться с новой звездой. Это были: местный доктор с супругой и племянницей на выданье, судья с супругой и внучкой на выданье, глава рыбоперерабатывающего завода с дочерью на выданье. Мэр не хотел пугать главного гостя, а потому сократил до строжайшего минимума всех тех, кто жаждал лицезреть знаменитость.

Однако, как я ранее упоминал, говорить было не о чем. Дейзи за весь вечер не раскрыла рта, демонстративно игнорируя профессора. На местных простачках такой метод отлично срабатывал, но доктор Маб, похоже, вообще ее не заметил.

Гость отмалчивался в течение всего ужина, насколько это позволяли приличия, отвечая односложно на все вопросы о личной и профессиональной жизни. А после десерта он поблагодарил за гостеприимство и хотел было откланяться, сославшись на усталость после первого рабочего дня. Мэр настойчиво начал склонять его к употреблению алкоголя, потому как надеялся, что это поможет задержать упрямое светило подольше. Профессор изволил выпить виски двадцатилетней выдержки из хрустального фамильного бокала. Изящнейший хрустальный сервиз когда-то привезла в качестве приданого будущая миссис Пардалис, о чем мэр поведал гостю с ностальгической слезой в голосе.

Профессор выпил залпом чудесный напиток и тут же метнул бокал в камин. Осколки и брызги разлетелись по столовой. Звону разбитого хрусталя вторил искрящийся смех Дейзи. А гость, воспользовавшись всеобщим остолбенением, поблагодарил за чудесный ужин и вышел вон.

Конечно же, весь городок утверждал, что виной тому скандалу именно пудинг с корицей. Однако после того, как профессор вышел из дома мэра, произошли события, после которых все и думать забыли о десертах.

Поспешно ретировавшись с мэрского ужина, доктор отправился вовсе не домой, чтобы выспаться после утомительного путешествия. Он отправился в паб на окраине, прямо в парадном пиджаке и белой рубашке. Там он уселся возле барной стойки и влил в себя приличную дозу коньяку. Местные жители у нас в основном пьют пиво или эль, так что коньяк в пабе был откровенно мерзким. Скорее всего, это вообще был не коньяк. Возможно, именно качество алкоголя стало причиной дальнейших странных событий. Но это не точно.

Завсегдатаи паба тем временем гадали, что за пижон зашел на их территорию. Они посчитали его очередным заезжим торгашом, который закупает у них, бедных рыбаков, селедку и затем втридорога продает ее в столице.

Тем временем, профессор, употребив коньяк внутрь, изволил играть в бильярд с местными выпивохами, уже весьма враждебно к нему настроенными. По роковой случайности, он выбрал себе в партнеры по бильярду самого большого и мрачного мужика, с мощными волосатыми ручищами.

Далее профессор блестяще разбил пирамиду и вообще не дал здоровяку ударить по шарам, выиграв в чистую. Потом он обыграл всех тех, кто посчитал его первую игру везением. Потом кто-то схватил его за ворот белой рубашки, а он на это ответил, ударив кием в живот… Началась массовая потасовка. Кто-то оттаскивал драчунов, кто-то бил наугад, в конце концов передрались абсолютно все.

А доктор Маб вел себя так, будто ему отказал инстинкт самосохранения. Окажись там мой дядя Генри, профессор немецкой литературы, он бы сказал, что в доктора вселился скандинавский берсерк. Он дрался так дико и отчаянно, что в конце концов на него навалились несколько человек, связали руки его же пиджаком, усадили на барную табуретку и налили коньяку за свой счет. Они поняли, что биться странный пижон будет до смерти. Никому не хотелось садиться в тюрьму из-за заезжего задаваки.

Доктор бился в путах, будто в смирительной рубашке, но через некоторое время остыл, даже смилостивился и согласился выпить. Его самый первый соперник, волосатый здоровяк, уважительно поднес к губам профессора рюмку, не решаясь пока развязывать ему руки. Дебошир выпил мерзкого коньяку и несколько раз глубоко вздохнул. Но, как только его развязали, он набросился на противника, словно дикая кошка. Завсегдатаи снова навалились, вытолкали его за дверь и закрылись в пабе. Схватив очень тяжелую бетонную урну, которая первой попалась под руку, берсерк начал таранить дверь. Владельцу паба сильно повезло, что дверь была дубовая, мощная. Рыбаки столпились у входа и притихли, прислушиваясь к событиям на улице.

Владелец бара впоследствии выложил записи с камер видеонаблюдения. Я их как следует изучил. Со стороны могло бы показаться, что разыгрывается сцена из зомби-апокалипсиса, такие у участников были испуганные лица. А профессор идеально выграл роль одичавшего зомби. Неизвестно, смог бы он пробиться в паб, но его пассы бетонной урной выглядели мощно. Казалось, что он ничуть не устал после бешеной потасовки.

Посетителей, спрятавшихся в пабе, спасло появление Тины, местного инструктора по фитнесу. Она совершала обычную вечернюю пробежку и двумя ударами с ноги обезвредила дебошира. Затем сгребла бесчувственное тело мускулистой рукой и аккуратно посадила на ближайшую лавочку. Присмиревшие рыбаки робко приоткрыли дверь и разошлись по домам. Доктор Маб очнулся через некоторое время, оглянулся на погасшие окна паба и, покачиваясь, вышел из зоны видимости камер видеонаблюдения.

О других происшествиях за ночь не было слышно. А значит, их и не было – в этом недостаток и преимущество маленького городка. Все всегда все знают.

Вторник

Подробности бурной ночи главврача долетели до больницы с первым же автобусом, доставившим персонал на работу. Владелец паба оказался деверем одного из медбратьев, видео оказалось в общем доступе – и далее разлетелось по сети. Я сделал вирусный клип под забойную музычку для своего блога и получил еще сто новых подписчиков.

Бобс утром лично принес карты “буйных” пациентов в кабинет профессора. По понятным причинам, он был в хорошем настроении от предвкушения нового повышения. Однако вид главврача его не порадовал: тот был спокоен, невозмутим, в лице не было ни тени смущения или стыда за вчерашнее поведение. Только царапина на скуле подтверждала слухи о ночном безумии в баре.

Бобс хотел было рассказать о каждом пациенте, прокомментировать каждый анамнез. Однако профессор поблагодарил за труды, мягко выпроводил заведующего и лично захлопнул за ним дверь. Дверь захлопнулась так, что Бобс неловко подпрыгнул, несмотря на почтенный возраст. Возможно, виной тому был сквозняк. Однако медсестры шептались, что слышали сильные удары по металлическим шкафам, доносящиеся из кабинета.

За завтраком все сидели тихо, как будто это не главврач, а все мы нашкодили ночью. Обсуждали ночные новости почему-то только шепотом. Даже “буйные”, несмотря на отмену медикаментов, сидели тише воды.

Мне было назначено на 14:00. Пациенты и медсестры поглядывали на меня то с любопытством, то с сочувствием.

А я был спокоен. Никакие странные новости не могли погасить детской радости от того, что я увижу своего нового кумира. Мои подписчики оживились, я с упоением вступал в дискуссии, разжигая новые и новые споры вокруг одиозного профессора.

На обеде все продолжали шептаться о странном поведении главврача. А я больше не мог слушать об этом. Я вдруг начал ужасно волноваться, что наша встреча не состоится. Вдруг он не сможет принять меня? Я попросил у медсестры Пенни успокоительного. Она не пошла за таблетками, а просто дала мне отпить из своего пузырька с валерианой, который был у нее в кармане.

О да, доктор Маб наделал шуму на всю округу.

К 13:30 я был на взводе, не мог отвечать на комментарии в блоге. Вообще выключил телефон и лежал, глядя в потолок. Мысли так быстро пробегали через мозг, что я не мог ни за одну из них ухватиться. Просто лежал и ни о чем не думал.

В 13:58 я и Пенни стояли у двери в кабинет профессора и не решались постучать. Там внутри что-то громко гремело, рычало, звенело и ломалось. Скорее всего, стук просто не был бы услышан. А в 14:00 дверь кабинета внезапно распахнулась сама. Я оказался прижатым дверью к стене коридора, а Пенни – нос к носу с запыхавшимся профессором.

– Пенни, а где Освальд? – доктор Маб перевел дух и оглядел коридор. – А, вот ты где, заходи, я уже жду.

Голос его был слегка хриплым, как будто он только орал во весь голос. Собственно, так и было. На металлических шкафах были видны сильные вмятины, горшки с цветами, заботливо выращиваемые Пруди, валялись разбитые и разодранные. Впрочем, стол и два стула находились на своем месте, на столе лежала аккуратная стопка медицинских карт, слегка присыпанная землей. Доктор занял свое место и кивком головы пригласил меня сесть.

– Освальд, любите ли вы осень? – начал профессор, как будто ничегошеньки не произошло со вчерашнего дня. Я был раздражен тем, как меня ударило дверью, а доктор и не думал извиняться.

– Очень не люблю. Листья становятся жесткие, мертвые. Никуда не годятся.

– Куда не годятся?

– В пищу.

– А летом вы едите листья? – он впервые спросил меня о том, что напрямую касалось моего психического заболевания.

– Да.

– А желтые листья вам не нравятся?

– В сентябре, когда они только начинают желтеть, в них появляется какая-то сладость, это приятно. Но к концу октября уже ничего вкусного не остается.

Доктор покачал головой в знак сочувствия.

– А мать приносит Вам листья?

– Нет, конечно.

– А вы не думали, Освальд, что она приходит к вам только потому, что это одобряют дамы из ее книжного клуба?

– Даже если это так, я уверен, что она любит меня, – манипуляция с его стороны была такой явной, что я начал злиться.

Он не просто задал провокационный вопрос, он хотел моих эмоций.

– А твой отец, как давно он посещал тебя?

Сейчас он показался мне инквизитором, наслаждающимся видом пыток. В его взгляде я увидел злой интерес, он хотел разбудить во мне ту же ярость, что пожирала его изнутри. Беспокойство, копившееся во мне с самого утра, потребовало выхода. Но я сжал зубы и молчал.

– Так когда последний раз отец навещал тебя, Освальд?

– Он очень занятой человек, профессор, – я опустил голову и начал мечтать о том, чтобы превратиться в незаметную пылинку под столом доктора Маб.

Все мои силы уходили на то, чтобы сохранять беспристрастное лицо.

– Ты в этой больнице четыре года уже, когда последний раз он навещал тебя?

– Три года назад, – прошептал я.

– Что? – его голос был грозный и настойчивый, он требовал, чтобы я отвечал громче.

– Он пришел один раз, три года назад, – я произнес это отчетливо, голос мой дрогнул.

– Встань, Освальд, – профессор подошел ко мне, выхватил из-под меня стул и швырнул его в стену. – А ты не хотел бы , чтобы это был твой отец?

Профессор подошел к поверженному стулу и начал дико пинать его ногами. Так, что металлические ножки погнулись, а из сиденья вылез наполнитель, разлетелись тонкие белесые волокна.

– Хватит! – я не выдержал, подбежал к стулу, потянул на себя. Я хотел остановить этот спектакль, но профессор, казалось, совсем не играл. Он впал в настоящее безумие, страшное и заразительное. Он заорал на меня, и я зарычал в ответ. Мы начали отбирать друг у друга стул, будто животные, не поделившие добычу.

– А ты не хотел бы сделать вот так?! – он вырвал стул из моих рук так, что я упал на колени, и кинул его в окно. Осколки стекол брызнули во все стороны.

Я посмотрел на свои руки, сжимающие синтетическую вату, которой был набит стул, и заплакал. Я плакал как мальчик, с которым не хочет дружить самый могучий и мудрый человек в мире – его папа.

– Пожалуй, на сегодня все, Освальд. До завтра. – он проговорил это так обыденно, будто мы не прекращали болтовню о погоде.

После этого я был возвращен в палату. Я был раздавлен. Он победил меня, завлек и предал. Я даже не мог понять, на кого я злюсь больше, на себя или на профессора. Снимая видео, я рыдал, как первоклассник. Детские воспоминания лавиной обрушились на меня, я рассказывал о том, как умер мой пес Герцог, и отец заставил меня копать для него могилу. Потом о первой двойке, о драке с одноклассником… Пришлось разбить снятое видео на четыре части, чтобы излить все свои застарелые обиды.

Я попытался вспомнить, когда я последний раз плакал по-настоящему. При просмотре фильмов я не сдерживаю чувств, но в обычной жизни мало эмоционирую. Когда умер мой любимый дед, я очень грустил, но глаза остались сухими. Зато слезы текли рекой, когда смотрел последнего “Человека-паука”…

Пока я монтировал видео для блога, успел успокоиться. Настроение поднялось, у меня ведь еще никогда не было видео со слезами, так что я предвкушал, каковы же будут результаты!

Тем временем профессор попросил Бобса увезти его в город по каким-то служебным надобностям.

В отсутствие профессора Пенни отправилась на уборку в кабинет, оплакивая загубленные растения. В этот момент к больнице подъехал мастер-стекольщик, чтобы починить разбитое окно. Оказалось, что профессор вызвал его еще утром, до нашего разговора. Пенни рассказала мне об этом по секрету, и я начал думать о нем с прежним восторгом. О, великий всемогущий и всевидящий доктор Маб! Теперь даже вчерашняя пьяная драка казалась мне частью какого-то хитрого умысла.

Ни Бобс, ни доктор Маб в этот день уже не вернулись в больницу. Остаток дня прошел вяло, скучно, как будто с уходом главврача из больницы ушла жизнь.

Но следующим утром все взбодрились. Бобс приехал на работу с фингалом под глазом, а нас всех ждала новая порция новостей о вечерних приключениях нашей звезды.

Итак, что же случилось во вторник? Завершив свои дела в городе, касающиеся жилья, документов и прочих формальностей, заведующий Бобс и главврач отправились поужинать в местный ресторанчик, мирно беседуя за бутылочкой сухого вина. Доктор Маб повинился во вчерашних грехах и завел разговор на профессиональные темы. Нашлись общие знакомые, которых было приятно обсудить. Разговор оказался душевным, и Бобс вдруг ощутил, что нашел в профессоре родственную душу, чуткого, опытного коллегу. Глыба льда, оставшаяся после трагической истории с предыдущим главврачом, основательно подтаяла в душе старого психиатра.

Новые друзья вышли на улицу и незаметно для самих себя оказались перед дверями центрального бара. Все питейные заведения города были предупреждены о вчерашнем диком посетителе, и бармены зорко вглядывались в каждое новое лицо, чтобы не повторить печальную историю прошлой ночи.

Однако доктор Маб зашел в питейное заведение не один! Увлекшись будничной болтовней с давним знакомым Бобсом, бармен радушно налил профессору коньяку. Однако через пару минут разговор о погоде был прерван сердитыми возгласами. Доктор Маб (не специально!) задел плечом какого-то громилу и пролил ему на штаны остатки спиртного. Бормоча извинения, он начал вытирать салфеткой штаны громилы и случайно задел места, которые трогать не следует. Тот взревел от оскорбления, доктор от неожиданности отлетел на другого мужчину, который как раз заполучил новую порцию чесночных гренок с томатным соусом. Гренки и соус феерично разлетелись, оставляя следы на посетителях. Неясно, кто первый начал потасовку, но уже через минуту в баре клубилась драка, в центре которой сверкал оскалом доктор Маб.

Бобс попытался было вытащить бедового профессора из толпы дерущихся, но добраться до него не смог, получив кулаком в глаз. После удара он резко потерял симпатию к главврачу и отправился домой, где миссис Бобс налила ему чаю с мятой и приложила к синяку холод.

Если уж и есть в мире идеальные женщины, так это Мэри Бобс. Весь городок утверждал, что заведующий не имеет права быть такой занозой в заднице и ворчуном, потому что ему в жизни сильно повезло. Мэри Бобс была веселой женой, заботливой матерью и делала лучший ванильный пудинг в округе. Вот и сейчас, прикладывая к больному глазу лед, завернутый в полотенце, она нежно подтрунивала над мужем и утверждала, что раны украшают мужчин. Через полчаса, выпив по кружке мятного чая, супруги уже хохотали над приключениями профессора и его сверхъестественной способностью заваривать безумные драки на пустом месте. Бобс рассказал про жуткий бедлам, который новый главврач учинил в своем кабинете. А Мэри предположила, что в гостевом коттедже, в котором жил профессор, и вовсе не осталось целых вещей. Бобс внезапно помрачнел, вспомнив тот последний раз, когда посещал злополучный коттедж.

Это было месяц назад. Предыдущий главврач, доктор Макфлаер, был молодым, но опытным психиатром лет тридцати. За те три недели, что он проработал в больнице, Макфлаер расположил к себе весь персонал: был деятельным, приветливым, внимательно вникал в каждое дело. Будь то вопросы по управлению хозяйством или по работе с пациентами – главврач решал любую проблему, не жалея времени и сил. С Бобсом они были немного знакомы несколько лет назад, так что заведующий отнесся к нему покровительственно. Даже начал подумывать, что пора бы уже отойти от дел и оставить больницу в надежных руках молодого доктора.

А однажды Макфлаер вдруг пропал. Просто в один день не приехал на работу. Бобс звонил ему, с нарастающим беспокойством слушая длинные гудки. А к вечеру поехал к коттеджу, долго стучал, заглядывал в окна… Наконец, он решился ломать дверь. Какая-то внутренняя интуиция подсказывала ему, что дело неладно. Старая дверь поддалась довольно легко, и Бобс, с трудом удержавшись на ногах, ввалился в темный коридор. Посреди прихожей стоял стул, на стуле – посмертная записка. “В смерти прошу никого не винить” и т.п. Через некоторое время рыбаки притащили в полицию чемодан с его инициалами, который прибило волнами к берегу…

Но вернемся в к моей истории. Бобс приехал с фингалом под глазом и рассказал нам все, что ему было известно. Конечно, об истории с предыдущим главврачом он и слова не проронил. Но мы и так поняли, что он сравнивает этих двух мужчин. Макфлаера все как-то сразу полюбили, и его самоубийство стало общим горем. На фоне такой трагедии поведение доктора Маб казалось клоунским, недостойным.

Так чем же закончилась потасовка в центральном баре? Профессора снова связали его же пиджаком, и в таком виде он был выдворен из бара вежливо, но настойчиво. Хозяин заведения лично просил его больше не приходить никогда. Через несколько минут смутьян разорвал пиджак и вернулся, его снова связали, чуть покрепче, и положили уже не на лавочку, а прямо в центральный фонтан, который находился неподалеку. В чаше фонтана было мелко, и профессор бесновался в путах, как выброшенный на берег сумасшедший дельфин. От воды узлы рубашки, которой ему связали руки, затянулись еще сильнее. Но при этом влажная ткань растянулась и мягко соскользнула с него. Профессор восстал из воды, мокрый, голый по пояс.

И в тот момент, прямо перед ним, материализовалась Дейзи. Смелая, юная, сухая. Их разделял невысокий бортик фонтана. Она случайно шла мимо с подругами и увидела суету возле фонтана. Подружки Дейзи смущенно хихикали в стороне, а она подошла к доктору Маб вплотную. Её пальцы начали решительно расстегивать пуговицы объемного темно-бордового кардигана, затем она сняла его и вытерла тканью капли на лице доктора. Девушка осталась в черном платье с коротким рукавом, и осенний ветерок развевал его тонкую ткань. Профессор поймал ее руку, сжимающую кардиган, и поднес к губам. Но не поцеловал, а медленно положил в рот и начал сжимать зубы. Глаза Дейзи расширились от удивления, но руку она отнимать не стала. Оставив след своих зубов на нежной ладони, доктор Маб отпустил ее. А потом дернул кардиган на себя. Девушка невольно отшатнулась назад. А он перешагнул бортик фонтана и двинулся вперед, слегка толкнув ее мокрым плечом. По дороге он вытер голову кардиганом и начал натягивать его на себя. Не оглядываясь, доктор Маб исчез в сумраке городского парка, сминая по дороге цветы на клумбах.

Среда

В свой третий рабочий день профессор не приехал на автобусе, однако на работу прибыл даже раньше, чем началась утренняя смена. Скорее всего, он прошел шесть километров от города пешком, а потом заперся у себя в кабинете. И не выходил даже на обед.

За едой все шептались о Большой осенней ярмарке. Это ежегодное мероприятие стартовало в среду и длилось до воскресенья. Персонал активно обсуждал грядущее событие, но только шепотом. Все боялись и подумать, что новый главврач может учудить там! После событий вчерашнего вечера, Бобс провозгласил себя ответственным за злодеяния доктора Маб. Он грозился обрушить страшную кару на любого, кто сболтнет про ярмарку, а вместе с этим – про новую возможность для пьяных драк. Впрочем, никто из персонала и не собирался откровенничать с профессором. Даже коридор, в котором располагался его кабинет, по возможности старались обходить стороной.

В 13:58 я шел по коридору за Пенни и гадал, что мне сегодня приготовил непредсказуемый доктор Маб. Мои подписчики, число которых за последние сутки заметно подросло, полагали, что доктор продолжит проводить со мной стрессовую терапию и вытащит все мои детские травмы. Некоторые и вовсе утверждали, что в скором времени я пополню ряды нормальных здоровых людей. А один из мои любимых хейтеров утверждал, что профессор – просто псих, алкоголик и дебошир. Но я верил, хотел верить, что у доктора Маб, в отношении меня имелся особый план.

И тут все мои суматошные мысли вдруг прервались, когда я заметил зеленый листок в углу! Зеленый листок в конце октября!

Я как бы случайно запнулся и упал, да так, что моя ладонь накрыла этот кусочек чуда. Пенни обернулась и строго осмотрела меня. О, эти медсестры в психбольницах! Они чувствуют, если ты не выпил свою дозу таблеток, они чувствуют, если ты съел листик из горшка с фикусом… В ответ на ее подозрительный взгляд, я тревожно глянул на дверь кабинета в конце коридора, и Пенни сочувственно кивнула. А потом достала пузырек с валерианой и дала мне отхлебнуть. А потом отпила сама.

Согретый в ладони, листик наполнил меня радостью. Я вспоминал зеленый куст в центральном парке, который рос под холмом, хранимый от ветров и заморозков густыми деревьями. Он желтел и терял листву самым последним в городе. Я даже дал ему имя! Мысли унесли меня в то время, когда я мог свободно гулять и выбирать, листья какого дерева мне больше всего по вкусу.

Пенни постучала в дверь, и я зашел в кабинет ровно в 14:00. Первое, что я увидел посреди кабинета – я не поверил своим глазам!

– Фрэнк?!

Я произнес это имя вслух, уставясь на зеленый куст, лежащий на полу. Это были не просто ветки – это был прямо целый куст, размочаленный, жестоко разломанный и вырванный с корнем. Какой же бешеной силой нужно обладать, чтобы сотворить такое, а потом еще и притащить в больницу! Шесть километров в мокрой одежде и ботинках, с огромным кустом в руках.

– Вы знакомы? – ироничный голос профессора вывел меня из столбняка.

Пенни тоже очнулась, ойкнула и поспешно прикрыла дверь, а я бросился на колени возле куста и начал перебирать ветки. Как же он подрос за четыре года! Я впервые осознал, как долго нахожусь в этих белых стенах.

– Доктор, Фрэнк вянет! Я могу поставить его в воду?

Доктор кивнул и позвал медсестру. Не то чтобы позвал, а просто заорал: “Пенни!!!”. А когда она робко заглянула в дверь, он вежливо попросил принести емкости с водой.

Я принялся ломать ветки, а Пенни принесла три красивые фарфоровые вазы и целую стопку металлических “уток”. Наверное, вазы использовались персоналом для праздничных букетов. Я благодарно кивнул медсестре. А Доктор подошел ко мне и присел рядом на корточки. Я заметил, что он был в белом халате, надетом на голое тело.

– Вы можете перекусить, Освальд, – мягко сказал доктор, кивнув на листья.

Я тут же набил полный рот и с радостью ощутил, как в желудок стекает зеленый густой сок, смешанный с моей слюной.

Доктор протянул мне складной нож.

– Так будет удобнее.

Я машинально взял его и начал составлять пышные букеты. Доктор встал и проследовал на свое место. И тут до меня дошло: впервые за много лет в моих руках оказался нож. Я с трудом проглотил комок недожеванных листьев и с удивлением посмотрел на него.

– Ты же не кинешься на меня с ножом, Освальд? – насмешливо спросил доктор Маб, заметив мой взгляд. – А ты знаешь, что твой случай вообще не требует госпитализации? Большинство пациентов с шизотипическим расстройством живут своей жизнью и лишь наблюдаются у психиатра. Это больше патология характера, а не психическая болезнь.

Я помолчал, переваривая эту информацию, и продолжил спасать зеленую листву. Когда все ветки были расставлены по банкам с водой, я сел на свой стул.

– Это еще один способ вызвать во мне злость? – я подозрительно взглянул на профессора, как верный пес, который не знает, погладит его хозяин или пнет ногой.

– Решай сам, – доктор развел руками. – Что ты сейчас чувствуешь?

– Ничего, – я правда не знал, что и думать. – Моя вина перед родителями будет всегда, за то, что я такой… какой есть.

– Ты ведь знаешь, что причина 90% душевной болезни – это генетика и проблемы окружения, то есть семьи. Так за что вина? За то, ты считаешь себя жирафом или за то, что ты не хочешь от этого избавляться?

– В моей семье все здоровые, обычные, не то что я.

– Почему ты все время мне рассказываешь про своих родителей, тебе что, семь лет?

– Я думал, это важно для вас, то есть для моего лечения.

– Давай я буду решать, что важно для твоего лечения, мне за это платят хотя бы. Так как насчет того, что ты живешь четыре года взаперти?

– Я не знаю. Если бы мне что-то сильно не нравилось, я мог бы сбежать, в конце концов.

– Тогда ты можешь идти, Освальд. Придешь завтра, перекусишь еще. И возьми пару букетов с собой.

Я преисполнился такой благодарности, что сделал то, чего все так боялись. Я сказал:

– Сегодня начинается Большая осенняя ярмарка, на стадион за ратушей съезжаются рыбаки и фермеры со всей округи. Там будет палаточный городок, сцена, концерт и все такое.

– Спасибо, я знаю. Я же подписан на тебя в соцсетях.

Доктор Маб улыбнулся, и в его оскале я увидел вождя варваров Аттилу, который был готов растоптать римский рай.

Я был сам не свой весь вечер, думая, что происходит там, за ратушей. Мысль о его складном ноже не давала мне покоя. Я был уверен, что сегодня вечером произойдет нечто более масштабное, чем пьяный дебош.

Меня это беспокоило больше, чем мысли о том, что я мог бы четыре последних года вести полноценную жизнь, лишь изредка наблюдаясь у психиатра. Я просто сделал опрос в своем блоге: “что лучше, потратить десять лет на то, чтобы вылечиться, или смириться с болезнью, подстраивая под нее свою жизнь?” Но читать комментарии не стал. Было совсем неинтересно чье-либо мнение по этому поводу.

Я мог думать только о том, что будет вечером. Мой Бог сидел на кровати в позе лотоса. Я скопировал его позу и весь вечер просидел так же, как он. И смотрел, как он смотрит на меня.

Сейчас я оглядываюсь назад и с благодарностью думаю о том, что доктор Макфлаер поселил нас вместе. Он хотел провести некий эксперимент, похожий на “эффект Девы Марии”. Однажды такое провернули в американской клинике. Врач познакомил двух сумасшедших женщин, каждая из которых считала себя Девой Марией. Когда их представили друг другу, одна внезапно сказала: “я не Дева Мария, я твоя мать, Анна.” И очень быстро пошла на поправку. А вторая так и осталась в психушке. Это, конечно, очень поучительная история, но я не понимал логики доктора Макфлаера. Ведь он поместил в одной палате бога и жирафа.

Но давайте вернемся к Большой осенней ярмарке! Утром Бобс принес удивительные новости, потрясшие всех, включая невозмутимого Бога. Что же произошло на третий день приезда доктора Маб?

В среду ярмарка только начиналась: рабочие собирали торговые прилавки, ставили палатки, монтировали сцену, огораживали зону закусочных. Каждый год приезжали циркачи и привозили разноцветный шатер шапито, весело парящий над ярмаркой.

Вечером заведующий Бобс с супругой прогуливались вдоль строящегося ярмарочного городка. Подхватив под локоть жену, он целеустремленно делал обход в поисках дебошира. Он зорко оглядел усталых рабочих, заканчивающих свой тяжелый трудовой день, проверил всю зону закусочных, где приезжие прикладывались к пивным бокалам.

Супругов то и дело отвлекали знакомые, причем каждый из них надеялся выведать самые последние новости про скандального главврача. Казалось, все жители городка, от мала до велика, пришли сюда, предвкушая ярмарочные выходные.

Бобс бесился, что его отвлекают от миссии. Напряжение в нем копилось, как критическая масса водородной бомбы. Но доктора нигде не наблюдалось. Под веселое щебетание жены, Бобс начал потихоньку звереть. Он вдруг подумал, что заразился от профессора немотивированной яростью. Вдруг рядом с ратушей раздались звуки веселой музыки – на главной сцене, которую уже успели соорудить, репетировали приезжие музыканты. Горожане обрадовались спонтанному концерту и начали подтягиваться к сцене. Мэри повела мужа в суету танцующих людей.

Бобс поглядывал вокруг, боясь, что вот-вот его собьет с ног пьяный главврач. Он был так напряжен, что готов был кричать во все горло: ну, где же ты?!

Слева от сцены послышался визг детей, и заведующий чуть не подпрыгнул. Это с дороги сворачивали фургончики, раскрашенные яркими цирковыми картинками. Фургончики покачивались и опасно подпрыгивали на колдобинах. Земля была разрыта колесами грузовых машин, оставшихся после разгрузки материалов для ярмарки.

Тем временем музыканты отжигали! Возник один из тех спонтанных моментов, когда ритм музыки вселяется в сердце каждого присутствующего и несет ноги в пляс.

– Ты посмотри, какой у них горячий гитарист! – жена восхищенно смотрела на сцену.