Планета свиней 2 бесплатное чтение

1

5 января 2118 год. Ночной Якутск.

Обычно заведение работало до последнего клиента, то есть до самого утра. Сегодня же «Молоко» закрылось ровно в два часа ночи. На то была веская причина.

Во-первых – новогодние праздники подошли к своему экватору, а значит, кабаньи забавы в предвкушении десятидневного пьянства заметно поутихли, давая свиной печени остыть, кривым извилинам выспаться, а мазям залечить пятаки и копыта, чтобы вторую половину новогодних торжеств провести, словно ждёт плясунов нескончаемый фестиваль чревоугодия и искромётного секса. Во-вторых – лысый Рамзес при входе на двери повесил табличку: «С 2:00 до 10:00 санитарная ночь». В-третьих – все официанты породы антропоморфных сфинксов, беря заказ у клиентов, сообщали: сегодня мордобоя не видать, как не дождаться живой музыки, потому что скоро подъедут морильщики насекомых, которым услуги уже оплачены. Официанты предупреждали, что ликвидаторы паразитов умеют знатно пылить из дымной трубы, как кабан строчить из ППШ. Так что лучше прислушаться и валить в другие заведения.

Десяток кабанов, которые совсем не расстроились, когда им указали на дверь. Под мелодию «Прощание славянки» они гордо покинули кабак. А вот захмелевшая группа енотов из центрального госпиталя, ни в какую не хотела выметаться. Санитары не слушались даже Гомвуля, показавшего им удостоверения полицейского. Пришлось вмешать хозяину «Молока», которого еноты побаивались. Вернее, они опасались сидящих за центральным столом бандитов. А если ещё точнее, то чёрного кота по имени Шмаль.

Рядом с роскошной ёлкой, увешанной сверкающими шариками, цветными лентами и яркой гирляндой, в опустевшем зале собрались отчаянные парни. Господин Абрамяу, остроносый крыс Герман, любитель морского прилива-отлива Жюль и авторитетный кот Шмаль, за рюмочкой «Княжеской» обсуждали животрепещущее событие.

Зажав лапой хвост, Абрамяу вылизывал пушистый кончик, внимательно вслушиваясь в мяканье чёрного кота. Крыс Герман, заворожёно смотрел на ёлочные украшения, которые Жюль раскачивал красным пластмассовым мечом, украденным на детском утреннике вместе с фиолетовым плащом Черномора.

Кошачью душу, окроплённую морской волной, манила ёлка. Хотелось запрыгнуть в её пушистость и сорвать звезду, венчающую макушку, чтобы подарить пятиугольное чудо своему сынишке. Жюль любил Егорку. Баловал котёнка заботой и прогулками. Даже во дворец князя сводил, где и были украдены меч, плащ и золотой богатырский шлем. Плащ висел на плечах, шлем охранял голову, меч нападал на ёлочные украшения.

– Как же вы не понимаете, что Барса к стенке поставить могут? – призывал прислушаться к своим словам Шмаль. – Морячок, оставь игрушки в покое! Рыжий в опасности, а ты всё шалишь.

Жюль поправил богатырский шлем, который не снимал уже часов пять и патетично процитировал слова поэта:

– В чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря…

Абрамяу отпустил собственный хвост и надел очки.

– Да ничего не сделается с ним. Полгода дадут, а там и амнистия. Помнишь, твой суд, когда тебя…

– Вы чего совсем озверели? – зашипел Шмаль, а глаза его сделались яростными, словно он врезал подзатыльник гибридному ежу. – Если бы не рыжий, я бы погиб. Мы просто обязаны его спасти.

– А напомни-ка, что в вертолёте случилось, – попросил Герман, будто впервые слышал рассказ о прыжке без парашюта.

Шмаль уже сто раз поведал историю, как спас императора Роберта. Как всегда, он знатно преувеличивал свою роль, отлично помня, что именно рыжий остановил доктора Варакина, желающего выбросить бомбу из кабины.

…До взрыва оставалось сорок секунд. Чтобы избавиться от бомбы, император распахнул дверь. Но рыжий не просто так шпионил в пользу Страны Москвы, он прекрасно знал, что гибридный барсук Марат, непревзойдённый специалист по разным хлопушкам, гранатам, фугасам и прочим динамитам. Барс успел предупредить императора, поскольку от заряда в пакете из супермаркета «Пятачок» тянулись провода ко второй бомбе, которая была мощнее первой. Если бы не рыжий, то Шмаля разорвало бы в клочья, что не сшить и Светлане Хрипатой.

– Что ты конкретно предлагаешь? – деловито спросил Абрамяу.

– Я предлагаю штурм, парни, – серьёзно ответил Шмаль.

– Ого! – оживился Жюль. – С чего начнём? Тюрьму захватим или суд по кирпичику разберём?

Шмаль слыл котом отважным. Спасти рыжего друга главная задача в наступившем году. И он задумался.

В тюрьме вытяжки не было. Окна в камерах, с трещинами на стёклах заменяли вентиляцию. Что крайне осложняло задачу. А в здании суда вытяжка похожа на кротовьи норы. В ней затеряться, что в глухом лесу заблудиться.

– Суд будем штурмовать, – решился Шмаль.

Пошарив лапой под креслом, он достал настоящий пистолет «Макарова» с настоящими патронами.

– Видали, что у меня имеется? Зверюга! – похвастался чёрный.

– Ну, нет!.. я в этом не участвую, – сдвинул тюбетейку на лоб Абрамяу.

Хозяин кабака косился в тёмный угол. За круглым столом на сиротливом стульчике сидел Гомвуль. На столе горела одна свеча. Полицейский читал винтажную литературу. Волк очень изменился после той ночи, когда выпрыгнул из вертолёта с высоты более километра. Сейчас он напоминал монаха в подземной келье, который искал ответы в древних строках, начертанных мудрецами прошлого.

– Спрячь ствол. Гомвуль совсем рехнулся, – перешёл на шёпот Абрамяу. – Заметит оружие, впаяет тебе срок и будешь с Барсом клопов кормить.

– Вот ещё! Гомвуль теперь – мой должник, – и не думая прятать пистолет, оскалился в улыбке Шмаль. – Вообще-то, я жизнь ему спас. Если бы не я, не сидел бы сейчас Гомвуль в кабаке.

– Ничего себе! Жизнь спас! – восхитился крыс. – А про вертолёт расскажешь?

С памятью у Германа всегда было худо. Имена друзей и места, где можно подкормиться или переночевать он помнил прекрасно, но иногда забывал, о чём сам говорил минуту назад. Всё дело в болезни – в менингите, которым он переболел ещё крысёнышем.

Семья у Германа была большая. Появился на свет он шестым и последним. Рожала его мамаша, что называется, по-модному, в домашних условиях – то есть в ванной, только без воды. Возможно, из-за сурового воспитания, где мать не уделяла должного внимания, вырос из Германа гражданин бандитской наклонности. Ещё в раннем детстве его влекли свободные просторы и вольный ветер. Ему и года не было, когда отправился он гулять по Якутску. А холод стоял непросто собачий, а настоящий колотун, что нос леденел. Потому и забрался Германа в подвал высотного дома, где в это время работала бригада бобров-сантехников. То ли погреться хотел он, то ли зов предков услышал, в общем, водных дел мастера по недоразумению закрыли его на замок.

Герман провёл ночь в одиночестве. В подвале сквозило жутко; а сыро-то как! Промёрз крысёнок до костей и мозги застудил. С тех пор случались провалы в памяти. Одно Герман помнил, другое забывал. Про вертолёт Шмаль базякал часто, и надоел всем по гланды – только вот крысу всё нипочём. Слушал он, как чёрный кот волочил по снегу Гомвуля со сломанной нижней лапой и восхищался мужеством друга.

Над забывчивостью Германа никто не подшучивал, потому что дырявая память компенсировалась неожиданно здравыми мыслишками, которые частенько рождались в остроносой голове. Герман порой нёс очевидную глупость, но мог и удивить вполне разумным решением, которое почему-то приходило на ум именно ему.

– За вертолёт позже потрещим, – закурил Шмаль, пустив облачное кольцо, которое разбилось о любопытный нос Германа. – Ты меня слушай, бродяга. Плохому не научу. У тебя ствол имеется?

Крыс сунул лапы в карманы коротких штанишек.

– Пустой я, земеля, – ответил Герман, а затем серьёзно сказал: – Непродуктивная идея штурмовать суд. Барса можно выкупить, чтобы кровь не проливать.

– У меня денег нет! – протестовал Абрамяу. – По миру меня пустить вздумали? И зачем его выкупать? Какой из рыжего шпион? Барс невиновен и точка! Нет у меня денег, и не мечтайте!

Шмаль строго посмотрел на хозяина «Молока».

Абрамяу снова схватил хвост и стал яростно лизать его, словно мороженое в июне.

– Вот ты жлоб, Абраша, – подытожил чёрный и перевёл взгляд зелёных глаз на Жюля. – Что думаешь, морячок?

Жюль так и сидел в богатырском шлеме, в лапе зажав пластмассовый меч.

– А чего я? Я, как все, – мякнул кот в тельняшке, которую видно совсем чуть-чуть, потому что плащ Черномора прикрывал её бело-голубые полоски. – Думаю, надо Гомвуля в бой пускать. Не зря же он рядом сидит.

Все посмотрели в тёмный угол зала. В тусклом свете свечи волк шевелил губами, читая строки, словно молитву.

– Чего он тама делает? – прищурился Шмаль. – Полицейский устав зубрит, что ли?

– Это ведическая культура. Развивает уникальные способности духа, – классифицировал литературу Герман.

Крыс был уверен, что полицейский занимается йогой, потому и читает соответствующую книжку. Ему хотелось посидеть рядом с Гомвулем, чтобы прикоснуться к тезисам живого знания. Но волк крыса не жаловал и таинствами делиться не собирался.

– Ну-ка приведите его ко мне. Да поживее! – приказал Шмаль, посмотрев почему-то на Абрамяу.

Кот в тюбетейке зашипел, показав клыки.

– Чего раскомандовался здеся? Тебе надо, ты и зови.

Шмаль недовольно спрятал ствол обратно под кресло и вразвалочку направился на встречу с Гомвулем, которого он действительно какое-то время по личной инициативе тащил по снегу в тайге, но совсем недолго – всего минуту пока Яков Караваев оправлялся за деревом.

Гомвуль будто не замечал чёрного, продолжая беззвучно шамкать губами.

– Слышь, серый, дело к тебе имеется, – позвал Шмаль.

Гомвуль даже не шелохнулся.

Тогда чёрный плюнул на подушечки двух пальцев и затушил свечу.

В тёмном углу стало совсем мрачно. Послышал волчий рык и скрежет зубов. Но насилием встреча не закончилась, потому что Гомвуль тоже был гибридом чести. Шмаль много трепался попусту, но всё-таки он не бросил волка в далёкой Стране Китай, – и рану ему зашивал, и в кладовке прятал.

Гомвуль надел чёрную гангстерскую шляпу и вышел из-за круглого столика, на котором погасла свеча.

Волк сменил образ. В сущности, он стал другим после зубодробительного возвращения. Одет Гомвуль потрясающе. Такие костюмы не носили даже крутые алданские волки. Чтобы пошить такой костюм, он обратился в человеческое ателье на Сергеляхе. Зубов замолвил словечко за напарника и за кругленькую сумму у Гомвуля появилось два понтовых костюма с тоненькой белой строчкой на отглаженных лацканах. Светлые сорочки до третьей пуговицы Гомвуль не застёгивал, оставляя грудь открытой. Натуральный мех, на котором появилась первая седина, придавал брутальности.

Волк немного прихрамывал. Только перед Новым годом врачи сняли гипс с левой лапы. Лёгкая хромота придавала крутизны. Казалось, что Гомвуль больше не служит в полиции, что теперь он на одной стороне с Бучем и другими криминальными боссами. Хотя ему присвоили очередное звание. Но китель с погонами старшего лейтенанта волк надевал редко, предпочитая новый образ – солидного парня.

Гомвуль присел за главный столик на место Шмаля. Чёрный пристроился рядом, потому что свободных кресел не осталось.

– Задавайте ваши вопросы, – сказал волк.

Говорил он тихо. Если бы сейчас в зале играла музыка, то не разобрать ни звука.

– Шмаль штурм предлагает, – первым отозвался Абрамяу. – А я объясняю, что денег у меня нет. Нет, и всё!

Волк покосился на чёрного, который пристроился рядом с креслом Германа и как-то бочком-бочком выдавливал крыса со своего места.

– Тебе жить надоело? – спросил Гомвуль.

– Жизнь я люблю во всех её проявлениях, – продолжая подталкивать Германа, ответил чёрный. – Но за друга любую свинью порву.

– Все страхи лишь иллюзия, – отрешённо, словно говорил с тенями, сказал Гомвуль. – Все мы плывём по водам судьбоносной реки. Все наши желания лишь предначертанная прямая, сотворённая ещё до рождения.

Шмаль всё-таки освободил для себя местечко. Герман уже сидел на подлокотнике.

– Я никак в толк не возьму, о чём ты базаришь, Гомвуль? Предлагаешь бросить рыжего? Пусть сам барахтается в твоей реке, а мы тута водку хлебать будем? Нет, Гомвуль, так не получится.

Волк остался спокоен. Ни один ус не шевельнулся на его благородной морде.

– Всё сказал?.. выговорился? – негромко продолжил беседу Гомвуль.

– Шмаль, дай послушать, – вмешался кот в тельняшке.

Уж очень ему нравился новый образ Гомвуля – а вдруг что-то умное скажет.

За столом наступила тишина. Если прислушаться, то можно услышать, как течёт вода на мойке. Это две антропоморфные нутрии работали в ночную смену, перемывая посуду и отстирывая скатерти.

– Я решу проблему рыжего кота, – тихо сказал Гомвуль. – Можете быть спокойны. И суток не пройдёт после суда, как Барс будет сидеть за этим столом. Но!..

Слышалось сдержанное дыхание, будто сейчас грянет сибирский гимн. Даже на мойке отключились краны. Все замерли – не дыша, не шипя, не мяукая.

– Хочу предупредить каждого из вас, чтобы не возникло непонимания в скором будущем, – вразумлял парней Гомвуль. – Моя роль спасителя бандитских бед закончится сразу, как рыжий кот окажется на свободе. Когда он избежит княжеской кары, я настаиваю, принять очевидную истину. Наши дороги разойдутся, и все мы окажемся в прежнем течении жизни. А это означает: что вы, пацаны, останетесь пацанами, а я с вашего позволения или без вашего позволения, стану ловить и сажать вас снова по тюрьмам, как прежде. Всем понятны мои слова?

– А чего здеся не понять-то? – оперативно среагировал Шмаль. – Всё ясно —выслуживаешься! Наверное, генералом собрался стать. Только в штабе волков нет, Гомвуль. Тама только люди сидят в галифе, а такие, как ты босиком по улицам шатаются.

Волк не повёл и глазом. Даже не рыкнул.

– Гомвуль, мы тебе дружбу предлагаем, – продолжил Шмаль. – Наши крепкие лапы надёжнее полицейской пенсии. Твой дружок Зубов сейчас кофе-капучино пьёт, а старый Шульц с обмороженными ушами в конуре ледышку облизывает. Смотри Гомвуль, заиграешься в сыщика. Ведь мы и без тебя Барса спасём. Скажите, парни?

– Денег я не дам! – гнул своё Абрамяу.

Жюль отвернулся к ёлке, раскачивая мечом серебряную шишку, а Герман щёлкнул о резцы когтем, посмотрел на волка и сказал:

– Волчара чертовски прав. Надо прислушаться к нему и разойтись по своим подвалам, поскольку волк коту не товарищ, это факт. Мне лишь одно неясно, как Гомвуль Барса отмажет.

– Нельзя нюхать чужую кость, морячок. Сказал, освобожу рыжего, значит, так тому и быть, – ответил Гомвуль.

Затем полицейский встал из-за стола, оправил стильный пиджак, надел шляпу и, прихрамывая, отправился на выход.

– Не хочет с нами работать, – вздохнул Абрамяу.

– Ага, не хочет, – согласился Герман и добавил загадки: – Две вещи мне непонятны: как Гомвуль рыжего спасёт и почему кость нюхать нельзя?

Шмаль покосился в тёмный угол, туда, где тушил свечку. Подойдя к столику, чёрный взял книгу, оставленную Гомвулем. Он вышел на свет и вслух прочёл буквы на обложке:

– Как закалялась сталь.

Чёрный кот почесал за ухом, бросил книгу обратно на стол и задумчиво спросил:

– Гомвуль в сталевары подался, что ли?

 Парни снова собрались за столом так и не решив, каким способом спасти рыжего. К тому же они потеряли потенциального информатора из полиции. Продажный коп отличное подспорье в криминальных делишках. Гомвуль мог предупредить об облаве или засаде, или разработке на преступников. Жаль, что не сложилось.

– Не верю я Гомвулю, – снова закурил чёрный.

Дымил он сосредоточенно, выпуская густые облака, и косился на друзей. Шмаль не доверял Гомвулю, а коллеги по ремеслу, похоже, не верили чёрному.

– Казнят рыжего, точно вам говорю. Нюхай кости, не нюхай, а его выручать надо, – настаивал на штурме Шмаль. – Жюль? Герман?.. вы готовы пойти со мной?

Морской кот продолжал развлекаться с шариками на ёлке, а Герман, развалившись в кресле, раскинул лапы и задремал.

– Не знаю, братан. Посмотрим, что суд скажет, – ответил Жюль, наконец-то снимая с себя шлем.

Шмаль докурил сигарету, пошерудил лапой под креслом, доставая ствол. Потом внимательно осмотрел оружие и тихо сказал:

– Сталь у него закалялась. Ну-ну…

Чёрный вертел пистолетом, не зная, куда его засунуть. «Макаров» казался массивным в лапах гибридного кота, словно в руках ребёнка.

– Вы для меня как братья, – неожиданно признался Шмаль. – Ближе вас никого нету. Неужто не поможете?

Все промолчали, оттого что зачем рисковать собственной шкурой, если всё может сделать полицейский. Если у волка не выйдет, то отважный Шмаль обязательно придумает, как спасти друга. Да и кто такой Барс для Абрамяу или Жюля? У них даже цвет меха разный; что уж о Германе говорить, предки которого сражались с котами в якутских подвалах, что пыль столбом.

2

11 января. Якутск. Городская тюрьма.

Барс сидел в одиночке, размером не больше вагонного купе. В камере кособочился деревянный столик, ножки которого тонули в бетонном полу и нары из строганных досок, с 6.10 до 22.10 прикованные цепью к стене. Под потолком железные прутья. За решёткой окно с треснутым стеклом. Даже днём солнце редко заглядывало в камеру, поскольку окно было маленькое, прутья широкие, а ставни закрывались охраной – так, ради забавы.

Больше месяца Барс провёл в городской тюрьме. Кормили рыжего три раза в день. Пища была скудной, но питательной, как в любой из тюрем бескрайней Сибири. Утром и вечером подавали гречу с генно-модифицированной сосиской и кусок белого хлеба; бонусом напиток, заваренный на иван-чае и карамельный леденец. На обед всегда холодец из осетра, перловая каша с сухарём и страусиный омлет под кисель.

Пищу Барс жевал без настроения. Пребывал в унынии – на грани срыва. Перспектива оказаться у расстрельной стены лишала его надежды, что когда-нибудь он беззаботно прогуляется по городу, а как награду за все неудачи получит билет к жарким берегам.

Кошачью душу морила изоляция. Общался он только с часовыми из кабанов и оленем из следственного комитета, который люто ненавидел всех котов, а значит, яростно собирал на Барса компромат и копал, словно новенькая драга старателей.

Здоровье рыжего тоже хромало. Спал он нервно, отрывисто, словно в горячке. Иногда проснувшись среди ночи, громко мяукал, за что однажды был бит караульными свиньями. Били копытами и кулаками. Порвали шов на морде, который состряпал пожилой, полуслепой енот, служивший в тюрьме штатным доктором. Рваная рана на скуле снова воспалилась, постоянно кровоточила и пахла совсем погано. Без стрептоцида глаз рыжего заплыл, меняя цвет роговицы, теряя зоркость.

Когда следователь протянул рыжему лист, чтобы тот ознакомился с результатами допроса и расписался внизу, Барс лишь увидел расплывчатые строчки, что наводило ещё большую тоску, потому что олень в синем костюме мог написать всё что угодно. Но хуже расстрела ничего не бывает. Рыжий поставил свою подпись, почти не задумываясь.

Сегодня утром, когда поднимали нары, сердитый кабан в звании капрала сообщил, что перед обедом пожалует гость. Рыжий решил, что его сегодня кокнут без суда – просто зайдут три громадных вепря, направят на него три ППШ и откроют огонь из трёх стволов.

Рассматривая камеру, Барс думал, как полетит он после смерти на небо к облачкам, чтобы встретиться со своим папаней, но не заметил ни одной дырки на стене. Значит, из ППШ стрелять не станут. Может, тогда его придушат верёвкой?.. или током ударят? Главное, чтобы на опыты не забрали.

Один старый-старый кот рассказывал, что раньше над гибридными бандитами проводились эксперименты. Люди связывали антропоморфов, кололи в живот кислоту, резали без наркоза, а потом, насмотревшись на мучения, сжигали ещё живёхонькими. Интересно, кто эти люди, что так жестоко надругались над несчастными зеками? Единственный кто не мог быть мучителем, это император Роберт Варакин, поскольку долго спал в криокамере, – и его друг Караваев тоже спал. Следовательно, их двое, – и мучили гибридов другие садисты. Это хорошо, потому что доктор Варакин и Яша Караваев очень нравились Барсу. Ещё было интересно узнать, что всё-таки случилось со Шмалем и Гомвулем.

Император Варакин держал рыжего на руках, когда они летели вниз. Барс прижимался к груди человека и совсем не боялся. Почему-то в те секунды он был спокоен. Если бы сейчас с ним в камере находился Роберт, то рыжий не сомневался бы в положительном исходе своего приключения. Но императора рядом нет, как нет и Насти, между прочим, очень порядочной и красивой. А как девушка Шмаля берегла?

Когда они приземлились в снег, у чёрного не одной царапины. Вот какая она заботливая. Император Роберт тоже молодец. Потому что из всех увечий у Барса только порвана морда, словно прыгал он не из вертолёта «Ми-8», а с кухонного стола, на котором лекарство для глаза в упаковке, много вяленой рыбы, листочки мяты и запотевшая «Княжеская» стоит.

– Мау-у-у!.. мау-у-у!.. – вырвалось из рыжей груди.

Барс испугался собственного голоса, звучавшего весьма тревожно и вызывающе. Если он ещё раз так закричит, точно сбегутся кабаны и будут его пинать тяжёлыми башмаками.

Рыжий расправил усы. Настроение было мрачное, а вот его шерсть стала, словно он лучшими шампунями мыт. И вроде бы Барс похудел, по причине отсутствия аппетита, но зимний вариант меха придавал объёма. Если бы не шрам на морде, то можно подумать, что рыжий отдыхал в санатории.

Послышался шум за дверью.

«Сейчас что-то будет… сейчас что-то будет», – испугался Барс. Его сердце бешено колотилось. В глазах появились круги и звёздочки, словно мультяшного героя стукнули дубинкой по голове. Затем скрипнула дверь.

Барс сложил лапы на груди и встал посредине маленькой камеры. «Пусть убивают. Главное в отхожее место не упасть», – думал рыжий, силясь не моргнуть, чтобы запомнить глаза своих карателей.

Но вместо расстрельной команды за порогом стоял гибридный барсук Марат. На нём полосатая тюремная куртка и полосатые штаны свободного покроя. Показалось, что одной лапы у Марата нет. Пустой рукав был заправлен за поясок.

«А может, у него под курткой пистолет? Сейчас барсук вскинет оружие и «бах-бабах», и нет меня. Марату что вертолёт взорвать, что кота расстрелять», – размышлял рыжий.

– Ну, здравствуй, агент Барс, – негромко сказал Марат и привычно улыбнулся.

Заскрипели дверные петли. Визгливо закрылась задвижка с той стороны. Они остались в камере одни. Два шпиона Москвы, наконец-то, встретились.

Не виделись парни с той ночи, когда Марат по приказу из центра покинул заминированный вертолёт. Им всегда было о чём поговорить, что вспомнить. А сегодня в камере висел лишь один вопрос, застрявший занозой, где-то под рыжей шкурой. Недоверие и обида мешали началу доверительной беседы патрона с младшим по званию.

Марат присел на пол. Правый рукав так и болтался пустым. У него действительно не было одной лапы. Откуда было знать рыжему, что в ту самую ночь шпиону под псевдонимом «Сухой» здорово не повезло. Барсу, Шмалю, Гомвулю и Ковачу посчастливилось, потому что в салоне вертолёта летели люди, обладающие неведомой силой, а стропы парашюта Марата спутались, и прыжок превратился в кошмар. Хотя кто смеет жаловаться на судьбу, называя невезением тот факт, что неопытный парашютист Марат, остался жив после падения с высоты более одного километра?

Барсук пронзал морозную ночь мохнатым телом. Купол парашюта полностью не раскрылся, издавая хлёсткие шлепки, словно рваный парус при шторме. Скорость падения была велика. «Неужели я заслужил смерть? – думал Марат, краешком глаза видя, как быстро приближается снежная тайга. – Не повезло мне сегодня. Это конец!»

Но он выжил. Сначала парашют зацепился за макушки деревьев, затем огромная куча из снега, а под ней толстый слой веток – смягчили падение. Марат опрометчиво решил, что возможно, его неудача лишь временное событие. Он сломал одну лапу в плече. Получил трещины в пяти рёбрах. А когда падение закончилось на чём-то мягком, будто толстом матрасе, агент под псевдонимом «Сухой» нервно рассмеялся. У него всегда было прекрасное настроение, а ту минуту – просто замечательное.

Барсук хохотал в темноте, пока кто-то не схватил его за лапу, за ту самую лапу, что сломана в плече и не оторвал её, словно ветку с юного кедра. И сразу мысль о невезении вернулась в барсучью голову, потому что Марат услышал рык и прочувствовал силу дикого зверя.

Много ли известно случаев, когда парашютист выживал после того, как стропы спутались? Волшебные спасения можно на пальцах одной лапы пересчитать. А кто слышал историю, чтобы парашютист приземлялся в медвежью берлогу?.. в настоящую берлогу, где зимует настоящий бурый медведь? Никто и никогда не падал на спящего медведя. Никто и никогда не будил лесного зверя таким экстремальным способом.

Хозяин тайги набросился на непрошеного гостя первым. Сначала оторвал барсуку лапу, затем подмял под себя, не признавая превосходства в разуме. Марат дал последний бой и всё-таки извернулся, выхватив из кобуры пистолет. Он выпустил всю обойму в громадного хищника. Три пули попали точно в дикое сердце.

Медведь испустил дух, придавив собой раненого барсука. Истекая кровью, Марат выбрался из берлоги и брёл по тайге, пока не вышел на дорогу. Потом его подобрал армейский патруль на БМП. Кто-то из кабанов крикнул, заметив гибрида: «На обочине раненый гражданин!» – и могучие вепри подняли барсука на броню.

Как его отвезли в госпиталь, Марат не помнил, а когда очнулся, в палате уже сидели следователи. Два антропоморфных оленя предъявили обвинения и сообщили, что пассажиры вертолёта уцелели, что лейтенант полиции Гомвуль написал заявление о предательстве пилота Марата.

Так барсук попал в сети спецорганов Страны Сибирь. На первом же допросе Марат признался, что работает на Москву и никакой он не изменник, а настоящий шпион в звании майора. На втором допросе барсук сдал рыжего Барса. Теперь оба агента сидели в одиночных камерах в ожидании строго суда.

– Так вышло, друг. Прости ты меня. Я гибрид подневольный. Сам понимаешь, – с улыбкой сказал Марат.

Барсук извинялся нехотя, для приличия, поскольку не чувствовал за собой вины. А рыжий и не винил агента «Сухого».

Младшего брата Барса, которого мамка звала Бананом – оттого что всем рыжим давали имена на букву «Б», – усыновила семья одного из министров княжеского двора. Барс хорошо помнил тот день, когда Банан радовался переезду из маленькой комнаты в тёплые хоромы. Но уже через месяц мамка узнала, что её сын погиб. Его убил четырёхлетний мальчик после вакцинации препаратом «Вар-250». Взял и задушил Банана в объятиях – возможно, случайно, не желая зла. С тех пор Барс понял непреложную истину, что люди в Стране Сибирь не любят и не ценят гибридных граждан. Относятся к ним как к игрушке. И вот однажды он встретил Марата, который рассказал, что в Стране Москве совершенно всё по-другому.

– Есть чего покурить? – спросил рыжий.

– Конечно, имеется, – рассмеялся Марат.

Барсук распахнул тюремную куртку,  вытащил из кармана запечатанную пачку сигарет и сушёную воблу.

– Где лапу потерял? Тебя пытали? – спросил Барс, вскрывая когтем пачку сигарет.

– Не-ет, что ты, – замотал счастливой мордой барсук. – Меня косолапый подрал. Потом расскажу.

Барс покосился на рыбёшку.

– А будет ли – потом? – горько вздохнул рыжий.

– Завтра в суд повезут, – махнул уцелевшей лапой Марат, – а там и свободная жизнь. После камеры на волюшку, разве это плохо. Будет у нас с тобой и потом, и после. Быть шпионом, это я тебе скажу, большая удача.

Барс принюхался к сушёной рыбке. Взял её за хвост, постучал пучеглазой головой о стол.

– Хочешь сказать: нас не расстреляют? – не верил рыжий.

– Зачем в нас стрелять?.. мы ведь шпионы, – скалил морду Марат. – Ты главное не отпирайся. Соглашайся с ними. Говори, что твой дед жил в Москве или бабка жила. Говори, что идейный. Тебя не убьют. Ты ведь Москве служишь.

Барсук наклонился ближе к кошачьему уху и зашептал, будто их кто-то мог их подслушать.

– Всё будет хорошо, братец. Ты не дрейфь. Москва своих не бросает.

3

Абрамяу затаился на крыше спортивного комплекса «Луч». Он присматривал за двумя автозаками, стоящими у здания суда. Возле машин прохаживались кабаны из комендантской роты. Свинорылые конвоиры не вынимали сигареты из пасти, много шутили, громко смеялись.

В обтягивающем лыжном костюме Абраша выглядел потешно. Ещё в «Молоко» Жюль отвесил пару шуточек, назвав его – пухляшом. Но хозяин кабака не обиделся. Он часто любовался собой в зеркале, в гардеробной, когда ещё не было гостей, и, кроме неземной красоты ничего там не замечал.

Прячась за бортиком, Абрамяу присматривал за охранниками в театральный бинокль. Белые валенки, белые перчатки, белая сумка через плечо, белый костюм и белая шапка-балаклава – всё подобрано для маскировки. Даже бинокль обмотан медицинским пластырем. Роль Абрамяу сводилась к тому, чтобы координировать группу захвата во главе со Шмалем, которая должна освободить рыжего друга.

Спортивный комплекс и городской суд разделяла дорога с двусторонним движением. Перемалывая кучи снега, по дороге ездили редкие машины. По тротуарам ходили гражданские в шубах. Полчаса назад к служебному входу или выходу – это кому как повезёт, подъехала большая машина с будкой. Первым из машины вывели гибридного барсука. Тот весело щурился, словно привезли за зарплатой. Вторым взашей толкали Барса. Лапы тому сковали наручниками, на глаза нацепили повязку.

Абраша достал из сумки рацию, тоже белого цвета и нажал кнопку вызова. Рация зашипела. Хозяин кабака деловито щурился.

– Я сокол, я сокол. Приём…

– Слышу тебя сокол. Я быстрый мустанг. Какого хрена тебе надо?

Голос из рации принадлежал Шмалю. Чёрный сам наградил себя лошадиным позывным и лично руководил грандиозной операцией. Абрамяу знал, что план разработан на скорую лапу за одну бессонную ночь, оттого сильно волновался. Но боялся совсем чуть-чуть, поскольку в душе зажиточный кот оставался прежним шкодливым пронырой; а сидеть на крыше во всём белом и просто глазеть в бинокль, и когда надо сообщить по рации, мол, пора пацаны – это совсем неопасно.

– Проверка связи, быстрый мустанг. Пока всё тихо. Отбой.

Отключив рацию, Абрамяу спрятал её в сумку.

Суд намечен ровно на двенадцать часов дня, а значит, есть время вздремнуть. Абрамяу поправил тонюсенький, словно антенна хвост, упакованный в специальный чехол лыжного костюма и, свернувшись калачиком, задремал.

***

В зале, как говорят в Стране Сибирь, шишке кедровой негде упасть.

В первых рядах в полицейской форме с медалями при погонах – сидели волки. За волками толкались, визжали и сквернословили полсотни кабанов. По углам, в проходах и на галёрке ютилась пресса – в массе своей собачье племя. На скамье обвиняемых, за решёткой двое: рыжий кот и улыбчивый, однолапый барсук. Место судьи ещё не занято, но все знали, что расстрельное дело ведёт пожилой человек по фамилии Черепанов.

В комнате, примыкающей к залу суда, шло совещание. На нём присутствовали только два человека.

– Не будем тянуть кота за хвост, сделаем всё, как велено. Я тороплюсь. На ужине во дворце сегодня корейку обещали, – мечтал скорее откушать старший советник князя, Парамон Лизнёв.

Судье Черепанову было восемьдесят два года. Ему бы на покой, к внукам, а он всё сажал антропоморфных преступников и сажал: кого на малый срок в лагеря, кого на каторгу, а иных приговаривал к «высшей мере».

Сегодня дело простенькое и разбирать нечего. Пришло прямое указание от князя Сибири: судить шпионов по всей строгости закона, приговорив обоих к смертной казни без права на обжалование и амнистию. Князь Витольд настаивал с решением не тянуть, передав свои пожелания через советника Парамона. Черепанову и в голову не пришло собачиться с правителем Сибири. Работу свою он очень любил, антропоморфных граждан никогда не любил – потому расстрел, казался, справедливым вердиктом.

Парамон встал из-за стола, пожал дряхлую ладонь судьи Черепанова и вышел из кабинета. Предстояло пройти через зал суда, сквозь неровный строй гибридных солдат и журналистов. Советник не тушевался, расталкивая кабанов, наигранно пряча лицо от фотовспышки, скалящегося антропоморфного спаниеля.

Пробив себе дорогу сквозь толпу антропоморфов, на выходе из зала Парамон встретился лицом к лицу с капитаном Зубовым. Он близко подошёл к Стасу и сказал всего два предложения, состоящие исключительно из глаголов: «Договорились обменять. Не волнуйся».

***

Судья Черепанов трижды призывал соблюдать порядок в зале. После третьего предупреждения освободилось с десяток мест. Самых голосистых кабанов попросили покинуть помещение. Но даже на морозной улице под стенами суда рьяные поборники закона скандировали заготовленные речёвки. Кричали: «И только Сибирь, и только Якутск» и «Смерть шпионам». Пришлось захлопнуть все форточки, чтобы вопли демонстрантов не мешали процессу.

Когда в зале всё-таки наступила тишина, судья дал слово прокурору.

Гибрид северного оленя в синем мундире, застёгнутом на все пуговицы и погонами в золотой бахроме, никогда не носил головного убора, потому что из антропоморфного черепа росли приличных размеров рога: не слишком ветвистые, чашеобразные, высотой не более полуметра. Многие олени подпиливали своё украшение. Кто-то стругал лишь верхушки, иные рубили под корешок. Но прокурор по имени Солёный предпочитал природную стать. Потому не пользовался общественным транспортом и был узнаваем издалека на страх многочисленных врагов.

Прокурор выступал страстно, зажигательно, напористо. Надавив лапами на трибуну, он тряс рогатой головой, дважды пил сладкий морс и неистово требовал расправы над московскими шпионами. Он так горячился, что любому воробью понятно, как фанатично гибридный олень любит свою Родину.

Во время выступления прокурора судья Черепанов развлекал себя размышлениями о житейских мелочах. Натянув на морщинистый лоб квадратную шапочку, вспоминал – полил ли он или не полил фикус на подоконнике; а ещё интересовал новый утюг в кладовке. Судья точно не помнил, в какую сторону надо поворачивать кругляшок, чтобы прибор включить на полную мощь. А когда гибридный олень закончил, судья вспомнил, что поворачивать надо направо, где стояли три чёрных точки. Черепанов обрадовался и хлёстко стукнул молотком по столу, предоставив слово адвокату.

В зале снова поднялся гул, потому что адвокат отсутствовал, что, впрочем, было делом привычным для подобных процессов. Если бы судили вороватого соболя или крутого авторитета из росомах, то, несомненно, адвокаты, которыми в большинстве своём работали гибридные лисы, шуршали бы бумагами, постоянно тявкали, бесконечно требуя перенести заседание на попозже. Сегодня место адвоката пустовало, а значит, обвиняемые защищали себя сами.

– Подсудимые, у вас есть что сказать суду? – спросил Черепанов.

Рыжий даже голову не поднял. Барсук замотал улыбчивой мордой.

– Слово предоставляется защите, – с сожалением объявил судья, надеясь, что речь зверюшки будет короткой.

За решёткой в полосатых пижамах обвиняемые выглядели непрезентабельно. Барс походил на каторжанина больного чахоткой, дни которого сочтены, а вот покалеченный медведем Марат излучал безмерное счастье, переходящее в сумасшедший восторг. У него не было одной лапы, но барсук источал надежду, как упрямо выпрямляется стойкая травинка, под кабаньим сапогом. Возможно, Марат знал что-то особенное о громком процессе, больше напоминающем судилище.

– Моё имя Марат, – громко сказал барсук. – Мне скрывать нечего. Да!.. я шпион! Я агент Москвы и не жалею о своём выборе! Мой рыжий друг тоже служит Москве. И не сомневайтесь, и знайте все!.. мы делали свою работу лучше других шпионов, нам просто не повезло.

Черепанов немного удивился. Обычно во время выступления обвиняемых – хряки в зале топали башмаками, пихали в пасть толстые пальцы и свистели, словно на свинохоккее. Сегодня же было непривычно тихо, потому что барсук и не думал юлить, оправдывая себя. Он сознался так быстро, что стало неинтересно. Многим кабанам хотелось послушать свидетелей, попытаться разгадать шпионскую загадку, проявив смекалку, тем более что в зале находилась одна примечательная свидетельница. Она сидела где-то в середине зала. Её сарафан с блестящей медалью на лямке сообщал зрителям, что Шалайя готова сказать такое, какое не знает никто в холодной стране.

Как бы судья ни спешил закончить заседание точно к полднику, потому что уже заказал у кондитера пышные пирожные с варёной сгущёнкой, он всё-таки вызвал важного свидетеля. Первым разоблачителем на трибуну взобрался волк Гомвуль.

По залу пробежал трепетный шёпот. Первые ряды елозили по лавкам, видя, как и во что одет их коллега в звании старшего лейтенанта.

Его костюм пошит людьми, оттого что лацканы пиджака были ровными, острыми и сверкающими как у порядочного человека, а начищенные до блеска туфли ослепляли лощёными формами, манили прошивкой добротной нити и тонкими шнурками из настоящей кожи. Таких туфель не было ни у одного волка в Сибири, только у Гомвуля. Волк шёл к трибуне, сверкая золотыми запонками, словно он не полицейский, а зажиточный банкир. Чёрную шляпу он элегантно держал в лапе на уровне живота. Выше из расстёгнутой белоснежной рубахи сексуально выглядывал волчий мех. Если бы в зале сидели антропоморфные волчицы, они бы завыли от вспыхнувшей страсти, только от одного вида брутального красавца.

Прокурор Солёный сыпал вопросами. Он спрашивал: знаком ли полицейский с подсудимыми и как давно? Его интересовало мнение Гомвуля: заметил ли он что-нибудь подозрительное, когда вместе с рыжим Барсом выполнял дипломатическую миссию в Стране Китай? И каково его личное мнение: надобно ли шпионов расстрелять из пулемёта или усадить на электрический стул?

Зал щебетал, слушая прокурора. Свиньи потирали ладони, волки энергично хмурились, а Гомвуль отвечал спокойно, с расстановкой. Он говорил, что с первой встречи не доверял рыжему коту, заподозрив в нём скрытого врага. Он нелицеприятно отозвался и о Марате, назвав барсука негодяем. Волк не выгораживал Барса, и это могло показаться странным, поскольку Гомвуль обещал спасти его.

Прокурор Солёный самодовольно сложил лапы на груди, когда судья вызвал следующего свидетеля. Зал притих, оттого что на трибуну взобралась Шалайя в своём неподражаемом сарафане. Кто-то из хряков знал даму лично, некоторые только по слухам, но сидел в зале один секач, который был весьма близок с ней.

Капитан Ахлес полюбил её за прямоту и какую-то редкую, не кабанью силу духа. Шалайя слыла настоящим лидером. Когда она говорила свои пламенные речи, а говорить она любила, особенно когда выпивала, то Ахлес не отрывал глаз от её бородки и самобытной причудливости усов, вслушиваясь в резкие слова о подлых людях и глупых свиньях. Капитан Ахлес влюбился в могучую женщину, теперь отчётливо осознав, почему отец выбрал именно её.

Боевой кабан сидел в зале с друзьями. Он познакомился с майором Чуки и капитаном Сычом случайно. Парни оказались боевитыми, опытными. К тому же офицеры принимали участие в неудачном штурме дворца и выжили после трагедии. Сегодня они все вместе пришли поддержать выдающуюся женщину, а по совместительству любовницу капитана Ахлеса.

Шалайя обвиняла рыжего в бунте. Она уверяла, что точно знала, кто науськивал отставного генерала Репо поднять восстание. Рыжий только шевелил ушами, понимая, что суд будет непреклонен. Хотя какой из него шпион? То ли дело Марат, который замыслил прикончить самого императора Сибири. Но почему-то Роберта Варакина даже не вспоминали. Все, включая Гомвуля, несли какую-то чушь о мятеже и проблемах на фронте. Свидетели будто специально лепили из обвиняемых злодейских преступников. Но разве Барс и Марат готовили восстание кабанов? Марат во время бунта квасил капусту в Алдане, а рыжий со Шмалем спасал императора.

«Интересно, где сейчас босс?» – подумал о чёрном друге Барс.

***

В сумке что-то тревожно пищало. Абрамяу причмокнул, пряча морду где-то в подмышке белоснежного костюма. Валяться в снегу на морозном воздухе, в минус тридцать пять, занятие, не приносящее огромной радости, а царапающий душу звук из глубин сумки, отгонял последние отголоски сна.

Абрамяу вскочил на пухленькие ножки, нервно сунул лапу в сумку. Пошарив там, наткнулся на контейнер с сосисками, потом поправил термос с чаем и лишь затем достал рацию.

– Сокол у аппарата! Приём! – выкрикнул кот, демонстрируя бодреньким голосом, что он и не думал спать, а не думал, значит, и не спал.

– Тьфу ты!.. решил, что у тебя батарейка села, – бормотал на той стороне Шмаль. – Я быстрый мустанг. Что видишь, сокол? Приём.

Абрамяу приложил к глазам бинокль, всмотрелся вниз. Два автозака на месте. Рядом пристроился грузовик с будкой, тот, что привёз Барса и Марата. Кабаны в форме крутились возле машин; курили и что-то пили из фляги.

– Ничего нового, быстрый мустанг. Пока тишина. Приём, – доложил Абрамяу, посмотрев на часы; на часах было без четверти два.

– Сокол, ты не зевай, – послышался голос Шмаля. – Герман звонил. Сказал, что скоро приговор огласят.

Абрамяу понимающе кивнул, будто чёрный мог его видеть. Порой зажиточному коту казалось, что Шмаль всегда рядом. Он будто делит с ним яичницу по утрам и вместе считает выручку по ночам. Достал уже!

– Сам не зевай, – расхрабрился Абрамяу, выключив рацию.

***

За рулём в морском бушлате, в валенках и шапке-ушанке сидел Жюль. На пассажирском сидении суетился вдохновитель грандиозного замысла спасения, гражданин Шмаль. Он тоже весь в белом, – и животик проглядывался у него, ну очень похожий на пузо Абрамяу.

– Ничего доверить нельзя Абраше. Я ему в рацию алло говорю, а он алюминий тягает.

– Резину тянет, – поправил Жюль, поглаживая лапой мягкую обивку руля; так и хотелось вцепиться в неё когтями, особенно когда скорость за сто километров в час.

– Вот именно, – оскалился сломанным клыком чёрный.

Машина стояла в переулке, точно напротив дороги, ползущей снежными завалами от здания суда в направлении городской тюрьмы. План был прост и, как всегда, гениален.

Шмаль на Гомвуля не надеялся. Волк обещал доставить Барса прямо в кабак «Молоко» – и чтобы никаких кандалов, как говорится, с чистой совестью и паспортом без штампа о судимости. Но верить полицейскому, даже с коим прожиты невероятно опасные деньки, не позволяла блатная сущность кота. Шмаль – в законе, а кто такой Гомвуль? Он служивый пёс. Дали приказ разогнать шайку котов – он всех к стенке поставит – можно не сомневаться.

На кольцевой развязке, переодетые в форму дорожных рабочих, поджидали тюремную машину с будкой три лысых официанта, во главе с Рамзесом. Чёрный немного переживал, как снесут трескучий мороз парни, которые только и умеют, что нолики в счетах пририсовывать и трястись, подобно игрушечной собачке на торпеде. Хотя работа у них несложная. По приказу Шмаля, под позывным «быстрый мустанг», Рамзес полосатыми конусами должен преградить дорогу, направив тюремный грузовик в тупик; а остальное уже сделает сам чёрный – и, конечно, его дерзкие друзья.

Обезоружить двух кабанов охраны дело плёвое. Останется открыть будку, и вот она волюшка-вольная, а там уже и Страна Крым на горизонте светит фонарями на чистой набережной. Шмаль закрывал глаза и видел себя на таком огромном колесе в парке развлечений. Внизу ходили только кошечки и все махали ему куда-то вверх белыми платочками, а он сидел в красивой жилетке на мягком сиденье, в лапе у него букет, для той единственной, что достойна его внимания.

Чёрный размечтался и задремал.

– Герман набрал! – толкнул в плечо Жюль.

Шмаль вздрогнул, вернувшись к делам насущным, и принял вызов.

– Чего тама? – задал он короткий вопрос.

– Повиси, – также коротко ответил Герман, предлагая обождать минутку другую.

В это время крыс находился в зале суда. Сидел он скромно в углу. Рядом работала пресса: два журналиста с большими ушами. Мохнатые уши каждый раз хлопали по усатым мордам, как только гибридные спаниели вскакивали с мест, пытаясь разглядеть и расслышать, что же сказал Черепанов.

Судья снял квадратную шапочку, прицепил к уху микрофон, чтобы его слышали все в этом зале. Он, не спеша, возился с гарнитурой, потом поправил конфедератку и зачитал приговор. Говорил судья старческим голосом – спокойно, обыденно.

– Именем Страны Сибирь. Верховный суд Страны Сибирь в открытом процессе под предводительством судьи Черепанова, с участием генерального прокурора Солёного – постановил: признать обвиняемого Марата и обвиняемого Барса виновными по статье «измена родине». И назначить высшую меру наказания: расстрел…

Зал лапоплескал! Свиньи топали, волки кивали, соглашаясь с вердиктом, и никто уже не слушал судью, который продолжал бормотать в микрофон дальнейшую часть приговора. Черепанов поднял глаза, видя, как толпятся на выходе кабаны, словно всем и сразу приспичило выйти в уборную. Волки в первых рядах пожимали друг другу лапы – некоторые целовались, будто их всех повысили в звании.

– Ну, народ, – выдохнул Черепанов, закрыв папку с бумагами.

…Шмаль продолжал ждать верного слова от Германа. По его морде скользнула ухмылка. Он знал, что верить волкам нельзя

– Всё как ты сказал: хотят завалить нашего Барса. Расстрел дали!– выпалили в трубку крыс. – Я к машине. Держи связь с «соколом».

Чёрный спрятал телефон, включил рацию.

– Сокол, сокол, я быстрый мустанг, приём! – тревожно мякнул Шмаль.

– Я сокол. Слушаю тебя мустанг! – ответила бодреньким голосом рация.

– Ты, сокол, тама смотри в оба лупатых и базар фильтруй: я не мустанг, я быстрый мустанг, мокрый вискас тебе в карман! Как понял? Приём.

Рация смолкла. Жюль постучал пальцами по рулю.

– Не дави на Абрашу. Не время сейчас, – предупредил морской кот.

Шмаль шевельнул бровью, в душе соглашаясь с другом.

– Ладно, сокол. Не обижайся, – снова вызвал Шмаль дозорного. – Ты только тачку не упусти. Как заведут Барса, сразу сообщи.

Жюль по-дружески толкнул в плечо чёрного и подмигнул, – и рация благодарно ответила.

– В нашем меню только свежие блюда. Всё сделаю в лучшем виде, быстрый мустанг. Отбой.

Абрамяу бросил рацию в сумку, приложил бинокль к переносице, хотя и без дальнозоркой оптики мог разглядеть, что автозаки не сдвинулись с места, а тюремный грузовик всё так же под охраной двух приметных хряков в бело-синей камуфляжной форме. Кабана болтались возле машин, ожидая дальнейших распоряжений.

– Я есть хочу, – простонал Абрамяу, завалившись на спину.

В кабаке всегда можно перекусить беспричинно, а здесь – тоска голодная. Абрамяу улыбнулся, подумав, что можно было бы заказать на крышу доставку пиццы. Вот бы курьер удивился, увидев зажиточного горожанина с биноклем. Он спросил бы у Абрамяу: «Вы, поди, недвижимость присмотрели?.. дом хотите приобрести?», – а хозяин кабака ответил: «Не твоё дело, прыщ!» – а потом бы открыл коробку и кусочек за кусочком… кусочек за кусочком…

Абрамяу так замечтался, что сон похитил его разум, погрузив на кабацкую кухню, где пахло петушиной колбаской, скворчащей на сковородочке, – и «Княжеская» на столе дожидается.

Послышалось посапывание, Абрамяу зевнул. Лапа медленно сползла с груди, уцепившись когтем за сумку. Сумка свалилась с живота, ударилась о снежную крышу и в ней, что-то брякнуло.

– Ё маё! – вскрикнул Абрамяу. – Я термос разбил!

Кот сразу вспомнил, что он в дозоре. Кинув взгляд вниз, увидел, как отъезжает от здания суда грузовик с будкой. Абрамяу выхватил из сумки рацию и заорал во всю глотку.

– Как там тебя, конь педальный, твою мать! Тачка отчалила. Тачка отчалила! Приём.

Из рации послышался скорый ответ Шмаля.

– Герман ждёт тебя. Лети сокол. Быстрее лети!

Абрамяу стряхнул с костюма снежинки. Под шапкой-балаклавой он скалил клыки и негромко шипел, оттого что снова проспал. Да что ж такое! Придётся уходить с крыши, рискуя драгоценной жизнью.

Втянув живот, кот покосился на балкон этажом ниже и почти не раздумывая, спрыгнул. Приземлившись на перила, он, словно потерявший равновесие канатоходец, махал лапами, переступая вперёд-назад, но всё-таки удержался. Абрамяу не только умел засыпать в любом месте, в любое время – он, в конце концов, гибридный кот и грацией обладает феноменальной!

Сгруппировавшись в комок, пухляш в белом костюме свалился в кучу снега у стены. Потом подскочил и со всех лап рванул к машине, где ожидал его крыс Герман.

4

Зал суда опустел. Две нутрии в синих халатах с щётками в лапах подметали кучи мусора между рядов. Словно после ночной вечеринки помещение завалено банановой кожурой, пивными баночками, шуршащими пакетиками и цветными бумажками бывших шоколадок и леденцов.

– Открою форточку, а то шибко душно после собрания, – фыркнула одна нутрия, забираясь на подоконник.

– Подожди, подожди, – испугалась вторая нутрия, кося взгляд на клетку, где всё ещё оставались подсудимые. – А шпионы не сбегут? Если сбегут, нас накажут. И, вообще, где охрана?

– Конвой внизу дожидается, а шпионы за железной решёткой. Никуда они не денутся, – отмахнулась первая нутрия, распахнув оконце.

В зал ворвался морозный ветер. Бумажки на полу ожили, разбегаясь в разные стороны, а Барсу стало совсем худо. Он не боялся смерти, вернее – пока не боялся. Ему не верилось, что жизнь, полная приключений, верных друзей и бесконечного веселья, вот-вот закончится. Всего один точный выстрел и всё – конец рассветам и закатам – конец его мечтам о Стране Крым.

Рыжий сидел на лавке, рассматривая лапы, которые люди называют ногами. Он скинул маленькие ботинки, растопырил мохнатые пальцы, то выпуская когти, то пряча их. Когти выглядели, будь здоров – потому что рыжий, кот ещё молодой, ему жить да жить.

Когда Барс был маленький, запомнился один чудесный денёк. Шёл он босиком по асфальту вниз к реке Лене. Наверное, тогда был июль. Ярко светило солнце, дул лёгкий ветерок, лапы обжигала дорога. Барс шёл осторожно, следил, чтобы под розовые подушечки не попались камушки. Сначала шёл медленно, потом побежал, наблюдая за своими шустрыми ножками. Когда толкался, коготки появлялись; когда из-за спины лапа возвращалась на дорогу, их уже не было. Так бежал, пока не оказался у воды. Потом он сидел на берегу и долго закапывал лапы в тёплый песок. Купаться Барс не любил, сам не знал, почему не любил. Хотя все друзья выходили из реки только с посиневшими губами и тряслись, будто час на морозе гуляли.

Тот день запомнился на всю жизнь, потому что так захотел сам Барс. Он помнил дорогу, мелкие камни, свои маленькие лапки, тёплый песок, полноводную реку и друзей, в основном из гибридных крыс. Крысы, вообще, славные ребята. Про них ходят грязные слухи, что грызуны предательского рода-племени, но всё это наговоры.

– Удачно всё прошло. Будем жить! – радостно сообщил Марат.

Барсук постоянно улыбался. Барс никак не мог понять, как можно радоваться расстрелу. Сегодня их к стенке поставят, крикнут: «пли» – и будь здоров, встретимся на небесах. Тоже мне развлечение.

– Буду ходатайствовать, чтобы тебя наградили, – подмигнул Марат.

Рыжий покосился на барсука. Правый глаз рыжего совсем заплыл, но левый ещё видел довольную морду Марата.

– Меня наградят? – спросил Барс. – Посмертно?

– Зачем посмертно?.. при жизни наградят, – ответил барсук. – «Герой Страны Москва» – нравится тебе такой орден?

Лапа барсука, точнее, обрубок у плеча, шевельнулся, будто под полосатой робой что-то ползало, – и Барсу стало совсем жутко. Может, Марат спятил: всё про какие-то награды толкует и лыбится, словно хитрый судья Черепанов.

***

– У меня эклеры со сгущёнкой  из «Пяточка» и «муравейник» с карамелью, – угощал капитана Зубова, судья Черепанов.

Два человека пили чай в кабинете пожилого судьи. Старик живо вспоминал молодость и заочно знакомил Стаса со своими детьми, которые были старше капитана полиции раза в два. Потом Черепанов заговорил о сегодняшнем процессе, потому что подсудимые удивили даже его, человека повидавшего на своём веку многих и многих преступников.

Судить гибридных зверей жуть как томительно. Защищаться аргументировано, гибридам не дано; выкручиваться и выдумывать оправдания они тоже не умеют – в силу слаборазвитого мозга. Самое интересное на суде, когда у антропоморфов нервишки сдают. Но сегодня всё прошло буднично. Никто за решёткой не скулили, прутья не перекусывал и вены себе не вскрывал. Было дело, судья посматривал на гибридного кота, надеясь, что тот выкинет смешной номер, но барсук, конечно, кремень! У московского шпиона стальные нервы. Ситуацию он держал под контролем и за дружком приглядывал, не дав тому разрыдаться.

Черепанов снял свою знаменитую квадратную шапочку, бросив её на стол. Волосы на судейской головушке росли только за ушами, – и те седые и редкие.

– Я вот давеча одних отпустил, – причмокивал горячим чаем Черепанов, – а теперь смотрю график на следующую неделю и снова вижу их имена.

– Ой, стрелять их надо, товарищ судья. Безжалостно стрелять и работы станет гораздо меньше, – поддакивал Зубов.

– Вот и я говорю: чего церемониться? Ежели совершил проступок один раз, то и второй недолго ждать станется, – кивал лысиной Черепанов.

Судья вдруг остановил взгляд на пирожном, выбирая кусок повкусней, поувесистей.

– Ты сам заберёшь собачку с котиком? – неожиданно спросил Черепанов.

– Ну а чего тянуть? – ответил Зубов. – Сам отвезу в лес, сам приведу приговор в исполнение.

Судья что-то пробурчал в ответ. Стас ничего не разобрал, оттого что старик набил полный рот эклеров.

– Вы что-то сказали? – переспросил Зубов.

Черепанов прожевал, сделал глоточек чаю и сказал:

– Совсем меня уважать перестали, – прищурился судья. – Я ведь знаю, что шпионов к обмену готовят.

Стас немного удивился. Он про обмен ничего не говорил; может, Парамон ляпнул? Ну, ляпнул и ляпнул, кот и барсук – невелика птица.

– У меня, товарищ судья, приказ начальства. Простите, что был неискренен с вами, – извинился Зубов.

Судья не обиделся. Он продолжал уплетать сладости и причмокивал.

– Я тогда пойду? – прощался с Черепановым, Стас.

– Ну что же… иди с богом, – улыбнулся старик. – Ты туалет только сидельцам открой. И накормить не забудь. В столовой нутрии кашеварят. Обязательно покорми зверюшек, а то знаешь, после сильного стресса у гибридов бывает, сердце сдаёт. Тик-так, чих-пых и глохнет оно, как часы старые.

Стас поднялся со стула, благодарно посмотрев на судью. Товарищ Черепанов многим казался бездушным, но всё-таки в нём ещё сохранилась жалость к братьям нашим меньшим.

***

– Выходите живее, – приказал Зубов, открывая дверь железной клетки.

Стас голос не повышал, но и не мямлил. Боялся спугнуть, потому что рыжий перенервничал и был сам не свой. Хорошо судья предупредил, что сердце зверя может сломаться.

– За нами уже приехали? – улыбался Марат.

Барсук смело двигал на выход. На морде свергал весёлый оскал.

– Рано ещё, – ответил Стас. – Вам подкрепиться бы. В столовую пойдём.

– Обед, это всегда кстати, – рассмеялся барсук.

Марат посмотрел на рыжего, протянув тому единственную лапу, чтобы кот, наконец-то, оторвал задницу от скамьи подсудимых.

Барс послушно поднялся и, бросив на полу ботинки, пошлёпал босиком за шпионом под псевдонимом «Сухой».

– Обувайся. Давай шустрее, – остановил рыжего Стас. – Не время ещё погибать.

Барс вернулся, нехотя обулся и вышел из клетки с опущенным носом

***

В столовой просторно, светло и чисто. Пахло компотом и свежей едой, а не вечно жующими свиньями или выпивкой, которую секачи хлебали вёдрами. Все столики пусты, никого, кроме человека, кота и барсука в столовой нет, не считая двух нутрий, которые трудились на раздаче. Гибриды с выпирающими красными зубами на острой морде, уже переоделись в белые халаты и, казалось, что подметали бумажки в зале, какие-то другие нутрии.

– Мне салат «оливье», пожалуйста. Ещё салат с капустой, картошки порцию и две котлетки, – делал заказ Марат и улыбался по-настоящему, что с языка капало.

– Вы чего желаете? – спросила у кота первая нутрия, что открывала окошечко в зале.

Барс рассматривал блюда. Некоторые кастрюльки были пусты, оттого что суд уже закрылся и все, кто был голоден, получили еду в достатке и, между прочим, совсем недорого.

– Сколько с меня за суп? – робко спросил рыжий, не веря, что до сих пор его не убили.

– Не волнуйся, Барс, я заплачу, – похлопал по кошачьему плечу Стас. – Ты набирай вдоволь, ешь от пуза. Дорога тебе предстоит дальняя.

– Дальняя? – ещё сильнее изумился рыжий кот. – Тогда мне ушицы с рыбьей головой. И хлебушка кусочек. Только белого.

Нутрия номер два плеснула в тарелку два полных половника супа, вместе с щучьей головой на длинном позвоночнике с рёбрами. «Однако, щучкой перед смертушкой кормят», – подумал Барс.

Все присели за большой стол, накрытый скатертью с ромашками. Стас взял на раздаче только пепельницу и сразу закурил. Марат наворачивал салаты, уплетал картофельное пюре и рубил вилкой котлеты. Нож на столе остался нетронутым, потому что второй лапы у барсука нет.

Барс хлебал уху. Хлюпал без интереса. Но суп ему понравился.

В щучьей голове много косточек. Ещё больше на хребте. Рыжий косточки не жевал, отплёвывая их на стол. Когда накопилось костей прилично, стал складывать буквы, грани которых иногда скрещивались, словно сабли. Так появилось нехитрое слово в один слог, из трёх букв. Не хватало воробушку над третьей и последней буквой. Рыжий подцепил когтем в супе щучий глаз, щёлкнул пальцем и появилась третья полная буковка, а с ней и целое словечко.

– Чего такой хмурной? – спросил Марат.

– Я нормальный, – вяло мякнул Барс.

Марат беззвучно рассмеялся, видя кислую физиономию своего товарища.

– Ты как хочешь мои слова трактуй, но жизнь… она брат – удалась, – тряс мордой барсук.

Рыжему понравилось слово «трактуй». Он посмотрел на своё творение из костей и улыбнулся.

***

В Якутске стемнело. Автоматически включилось придорожное освещение. Но улица была совершенно пуста. Одинокие машины рисковали заглохнуть в жгучий мороз. Только однажды тюремный грузовик обогнала маленькая легковушка, похожая на громадного тропического таракана. В такой тачке обычно гоняют мелкие гибриды: коты, еноты, соболя и прочая мелкота.

 Тюремный грузовик ехал медленно, потому что дороги в городе чистились только по понедельникам. Под колёсами грузовика скрипел снег вперемешку с угольной золой, а в кабине сидели два кабана. За рулём ефрейтор Лотов, в роли стрелка-охранника – сержант Дрын. У сержанта на коленях автомат ППШ, со снаряжённым магазином. Водила вооружён пистолетом в кобуре, из которого он стрелял только в тире больше года назад, и всё ушло в «молоко».

После завтрака они этапировали в суд двух жутких злодеев, продавшихся вражеской стране, название которой хряки знали назубок. Поговаривали, что в Стране Москве из гибридных солдат варят мыло, но самое жуткое, что придумал князь Владимир – это продукт из свиней, который люди называют отвратительным словом, сало. Сало бывает солёное, солёно-перчёное, копчённое и свежее на сковородке. Просто кошмар какой-то!

– Чего вечером делать будем? – спросил у водителя сержант Дрын.

– После ужина я серьёзно занят, – задрав рыло, ответил ефрейтор Лотов.

Оба кабана служили в городской тюрьме. Проживали они там же в тюрьме, в бараке. У Лотова была комната номер три, у Дрына – пятнадцатая.

– Какие у тебя дела могут быть? – хрюкнул Дрын. – Снова арестантам по ночам спать не давать?

Водила шмыгнул мокрым пятаком, бивни его подпрыгнули – он улыбался.

– Не-е, это всё в прошлом. Сегодня у меня дело верное. Хорошо заплатят, – похвастался ефрейтор.

Осталось проехать по мосту над развязкой дорог. До родимой тюрьмы ещё десять минут снег месить.

Машина вскарабкалась на мост. Впереди в плохо освещённой дымке тумана кто-то расставлял пластмассовые конусы, преграждая движение грузовику с будкой. По дороге бегали подозрительно худые гибриды в оранжевой робе с жёлтыми полосками. Сразу и не разобрать, чьего рода-племени эти хлюпики.

– Ты только глянь на них. Кто это вообще такие? – притормозил ефрейтор.

Рамзес размахивал красным флажком, требуя свернуть с моста направо. От мороза его морда морщилась и бледнела. Лишь свеженький синяк под глазом подтверждал, что управляет движением машин живое существо, а не замороженный зомби. Челюсть Рамзеса выдавала дрожь, лапы не разгибались; вдобавок он нечленораздельно мякал, будто отморозил язык. Ни дать ни взять – мумия!

– Какого рожна им надо?! – схватился за дверную ручку сержант Дрын. – Сейчас я этим дистрофикам лапы переломаю.

Кабан схватил ППШ, готовясь устроить самосуд, но его остановил водитель. Настроение у ефрейтора Лотова было мечтательное, а вечер его поджидал впечатляющий; так зачем портить настроение и себе, и другим?

– Да брось ты, Дрын, – включил правый поворотник ефрейтор. – Парни просто работают. Их пожалеть надо, а ты в драку.

Свернув направо, грузовик проехал под мостом и уткнулся в снегоуборочную машину, где светил только один фонарь на столбе. Ефрейтор Лотов направил тюремный грузовик точно в кошачью засаду.

– Вот они, где прячутся. Подметальщики – мать моя кабаниха! – выругался сержант.

Дрын открыл дверь, смело вышел из кабины, держа в лапе автомат.

– Вы чего безобразничаете, дармоеды? – кричал сержант, но вокруг ни живой души, стояла только машина с ковшом, которую не объехать.

Вдруг к грузовику шустро подлетели две маленькие тачки, из которых выскочили маленькие, быстрые антропоморфные бандиты. Коты нацепили на себя шапки-балаклавы. У кого-то шапка была чёрная, у некоторых белая. У одного бандита из дырки, скрывающей пасть, торчала зажжённая сигарета. Он виделся хрякам – главарём банды.

– В натуре, пупсики, это ограбление! – заорал гибрид с сигаретой.

В лапе Шмаль сжимал рукоять пистолета. Пистолет был человеческий, для военных людей.

– Только не стреляй, только не стреляй, – бормотал сержант Дрын, медленно опуская свой ППШ на дорогу.

Водительская дверь грузовика плавно открылась. Из кабины выпрыгнул ефрейтор Лотов, сразу избавившись от оружия.

– Парни, мы не оказываем сопротивления, мы сами боимся, – уверял бандитов водила, думая, что нельзя сегодня умирать, поскольку вечером, после ужина намечено значимое событие, где он намерен разбогатеть и, может быть, уволиться из тюремной бригады. Деньги могут многое изменить. Водитель рассчитывать сорвать большой куш.

– Лапы на затылок! – орал Шмаль. – Колени в снег, а то убью!

Кабаны послушно выполнили приказ бандита, не понимая, чем собственно тот хотел поживиться. Поднимая лапы вверх, ефрейтор успел вытащить из кармана права и бумажник, бросив добро к ногам курящего грабителя.

– Это всё что есть! – взмолился ефрейтор Лотов.

Шмаль пнул валенком бумажник в сторону кабанов.

– Забери барахло. Ключи на базу, – зашипел где-то под маской бандит.

– В машине ключи, – быстро ответил ефрейтор. – В кабине они.

Шмаль тенью скользнул к грузовику. Быстро осмотрел за сиденьями, под ковриком, порылся в бардачке.

– Мне нужны ключи от будки. Где они? – злился Шмаль.

– А-а!.. от будки? – понял ефрейтор. – Так открыта она. Заходи, пожалуйста. Тама нет никого. Пусто.

Шмаль рванул ручку. Тяжёлая дверь сразу подалась. Только слабый свет пробивался в распахнутую дверь. Кот нырнул в темноту.

– Барс ты где, братишка? – тихо спросил чёрный. – Барс, выходи, это босс.

Никто не ответил, хотя в будке скрывался ещё один гибрид.

На потолке, держась за лампочки сразу всеми когтями, словно паук, повисла весьма симпатичная пассажирка, не желающая, чтобы её заметили кабаны охраны. Пока Шмаль вращал глазами, понимая, что остановили не ту машину – сзади мягко спустилась грациозная кошка, одетая в облегающий костюм.

– Оружие на пол, – тихо сказала она, чем-то твёрдым коснувшись затылка чёрного кота.

Между ушей, через мех и вязанную балаклаву Шмаль почувствовал прикосновение предмета, напоминающего ствол огнестрельного оружия. Потому свой пистолет он отбросил в сторону без раздумий и поднял лапы.

– Топай вперёд, – приказал Шмалю девичий голос.

Чёрный выпрыгнул из будки с поднятыми лапами, а киса подняла настоящий пистолет.

Кабаны сидели на коленях в окружении трёх бандитов: двух котов, один из которых был толстый и антропоморфной крысы в маске. Все парни с оружием, все на взводе.

– Это что за номер? Кто это? – удивился Абрамяу, увидев Шмаля, а за ним кошку с «Макаровым» в лапе.

Крыс Герман хлопал ресницами. Жюль направил ствол обреза охотничьего ружья на кошку. Правду сказать, обрез был не заряжен. Морской кот мечтал о странствиях в океане, а не о том, чтобы убивать свиней и других гибридов.

Все налётчики пребывали в недоумении, а кабаны негромко хрюкали, не понимая, откуда в будке взялась эта боевитая девчонка.

Кошка спрыгнула вслед за Шмалем. Выглядела она первоклассно: стройная фигура, ровненькие лапки, длинная шейка, а такой симпатичной мордочки – ввек не сыскать.

Жюль присвистнул, у Абрамяу приподнялся сзади хвост.

– Всем молчать! – завопил Герман, наблюдая странную картину. Он посмотрел на свиней и задал вопрос, на который у каждого уже появился ответ: – Где осуждённые в суде? Где рыжий кот и однолапый барсук?

Кабаны переглянулись.

– Так это… в суде они. Им ведь «вышку» впаяли. Зачем им в тюрьму? – ответил сержант Дрын.

Возникла пауза. Повисла тишина. Было слышно, как работают движки маленьких автомобилей и частое дыхание Шмаля, которой продолжал дымить сигаретой.

– Я прошу прощения, а вы собственно кто? – спросил Абрамяу, хвост которого продолжал смотреть вверх.

Кошка разглядывала парней. Она щурилась, оценивая новых знакомых. И когда поняла, что пауза затянулась, гордо произнесла:

– Меня зовут: Оксана Марихуана. Я гастролёрша из Страны Крым…

5

Время к полуночи. На дверях при входе в «Молоко» висела табличка с надписью «Учёт». Природная жадность умоляла Абрамяу всё-таки открыть кабак для гостей, но обстоятельства заставляли – терпеть унижения от Шмаля и терять законную прибыль.

Лысые официанты, под предводительством администратора Рамзеса, у которого по сморщенной морде бесконечно текли слёзы и поднялась температура, так промёрзли на дорожных работах, что не осталось сил прыгать с трапеции на трапецию. Обслуживать посетителей «Молока» не было никакой возможности. Официанты валились с лап, отлёживаясь на диванчиках. Всех лысых котов бил жуткий озноб. Они глотали таблетки, запивая горячим чаем и обливаясь холодным потом, издавали чихающие звуки, чем портили и без того испорченное настроение Шмаля.

Чёрный свирепствовал так отчаянно, что даже тигры, очутись они в зале кабака на месте гостей, не чувствовали себя в безопасности. Шмаль мог наброситься на кого угодно  – и бед не оберёшься. А неприятностей в этот час хватало с избытком. Если бы не новая знакомая из Страны Крым, с экзотическим именем Оксана Марихуана, то чёрный устроил бы поножовщину, превратив «Молоко» в кровавую котобойню!

Шмаль, как говорится, рвал и метал. Всё больше он рвал шерсть на своей груди, а метал рюмку за рюмкой, предпочитая гасить авторитетную злость холодной «Княжеской» – из лучших запасов хозяина кабака.

Абрамяу разграблению кладовой не препятствовал. Натянув на брови красную тюбетейку, пушистый кот аргументировано защищался – то и дело повторяя: «А не докажешь!» – или: «Сам такой». Абраша ни в какую не хотел признавать свою вину. Он клялся, что не спал ни минуты и к бессмысленному нападению на тюремный грузовик не имеет никого отношения.

Герман держал нейтралитет. С самого начала затея бомбить автозаки ему не понравилась. Жюль не сводил глаз с новой знакомой, которая приглянулась не только ему. Хотя морской кот дорожил распрекрасной Снежинкой и любил своих котят. Особенно Егорку.

А киса была хороша! Обтягивающий костюм Оксана Марихуана сменила на чёрное платье, предоставленное Абрамяу из гардеробной, где переодевались артисты и музыканты, играющие в «Молоко». Сняв костюм «женщины-кошки», девчонка больше напоминала какую-нибудь Марфушу или Ефросинью. Её шоколадный цвет шерсти, невероятно воздушный и густой – так и привлекал кошачьи взгляды, будто наступил мяукающий март. Даже Герман, имеющий своё представление о красоте, оценил девчонку, поставив ей – высший балл.

Плотно закусив и прилично выпив, Шмаль немного успокоился. Он вертел на мохнатом пальце пистолет, стращая друзей. Жюль предупредил чёрного кота, что оружие имеет свойства стрелять, если с ним обращаться, как с кочергой. На что Шмаль резонно заметил, что у пистолета предохранитель имеется и лапа у него твёрдая, как рог на башке прокурора Солёного.

Оксана Марихуана сделала всего два глоточка красного вина, чтобы согреться. Компания сибирских бандитов её забавляла. Она никак не могла взять в толк, почему парни, судя по всему, парни дерзкие, с характером – не обсуждают главные вопросы этого вечера: кто она такая и зачем ей понадобилась попасть в тюрьму. Но самый важный вопрос касался приговорённого к расстрелу Барса.

– Вам не кажется, уважаемые бандиты, что надо спасти вашего друга? – спросила киса. – Сейчас ему хуже вашего. Может, подумаете о его судьбе, вместо того, чтобы шипеть и царапаться?

Абрамяу поджал лапы, хвост нервно вздрогнул. Герман подумал, что девчонка – ещё та стерва, даже пар выпустить не даёт. Жюль посчитал вопрос логичным, закусив кусочком биробиджанского пармезана. Шмаль тут же схватился за телефон. А телефон будто ждал, когда о нём вспомнят; он вспыхнул и зазвенел, разрывая секундную тишину. На той стороне трубки был Гомвуль.

– Босс у аппарата! – принял вызов чёрный.

– Дверь открывай, бо-осс, – послышался неприязненный волчий голос.

В слове «босс», «о» было долгое, как падение слюны с четырнадцатого этажа, где проживал Гомвуль, а спаренная «с» звучала свистящей угрозой, словно полёт злой китайской мины под Красноярском.

– Я с гостями, быстро давай! – приказал волк.

Крыс и коты подпрыгнули с кресел. Абрамяу поправил очки для солидности, но вспомнив, что официанты порублены сибирским морозом, сам направился к двери.

– Экий он важный, – муркнула киса, посмотрев вслед вальяжной походке хозяина кабака.

– Я б этому важному спину побрил, – сверкнул клыками Шмаль и добавил: – Надо Абрашу к спорту приобщить. Сделать из него гребца-байдарочника или на борьбу записать. Мне, например, близка джиу-джитсу. Очень люблю кубарем валяться. Я, между прочим, не только картёжный гуру, я и побороться могу. Смекаешь?

Шмаль откинулся на спинку и закурил. Над столом дым кружил облачными кольцами, напоминающие сердечки. Чёрный прикрыл пальцем одну ноздрю и выпустил тонкую струйку, пронзив сразу три воздушных сердца, словно он не авторитет в звериной шкуре, а голенький Купидончик.

Абрамяу семенил впереди. За ним в щёгольских туфлях, в длинном пальто с поднятым воротником и в шляпе шёл Гомвуль. Сразу за волком в старых джинсах и безразмерной куртке с чужого плеча безвольно брёл Барс. Последним появился модный пенсионер, по имени Шульц. На нём бейсболка, узкие джинсы и ярко-серебряная куртка; на лапах войлочные ботинки, весьма популярные в Якутске под названием «Прощайки» – означающие на молодёжном сленге, до свидания молодость.

– Да ты ж, братка мой! – обрадовался Шмаль, побежав обниматься с рыжим.

Чёрный мурлыкал, тёрся носом о щёки друга. Его глаза слезились, как у захворавшего Рамзеса. Шмаль светился от счастья, переступая лапками, непроизвольно выпуская когти. Шмаль радовался, пока не заметил гниющую рану на правой скуле.

– Абраша, зелёнку!.. бегом! – зашипел чёрный кот.

– Я сейчас, я сейчас! – рванул к аптечке хозяин кабака.

Схватив пузырёк и ватные палочки, Абрамяу на ходу откупорил крышечку и собственнолапно стал обрабатывать рваную болячку.

Рыжий опустил взгляд: что воля, что не воля.

Шмаль перестал мурлыкать. Теперь он разглядывал Гомвуля, который, не торопясь, с человеческим достоинством снял строгое пальто и, сложив его в поясе, аккуратно повесил на спинку стула. Из бокового кармана пальто выглядывала книжка небольшого размера. Гангстерскую шляпу из лап Гомвуль не выпускал. Выглядел он круто.

Оксана Марихуана хлопала ресничками, впервые видя элегантного хищника. Обычный волк, это антропоморф безвкусный. Одежда для него дело десятое, если не последнее. Главное для волка – стая. Главное, выследить. Все способы хороши, чтобы загнать жертву в засаду; а этот волк другой. От него пахло дорогим одеколоном; пахло чем-то среднем между ароматом летних цветов, свежестью дождевой прохлады и тонко-нарезанной копчёной колбаской.

Гомвуль присел на освободившееся Германом место. За креслом стоял Шульц, словно охрана вожака. Морда у старого покрыта сединой, но клыки Шульц ещё не сточил.

Чёрный остался стоять возле рыжего друга. Абрамяу обрабатывал рану, молчаливого Барса. Герман и Жюль пристроили у кресла, где сидела их новая знакомая. Все чего-то ждали. Все ждали, что скажет молодой, полный здоровья волк.

– Я выполнил обязательства, взятые на себя, – негромко произнёс Гомвуль. – Решение суда – лишь формальность: иллюзия наказания, которое никогда не случится. Это значит, что ваш рыжий друг останется жить. Расстрел, электрический стул и пытки, всё прошлом. Я сдержал слово. Но…

Теперь все косились на Шмаля. Чёрный закурил сигарету. Он жевал фильтр, словно в нём спрятана подсказка, чтобы ответить на подозрительно-опасное «но».

– Гомвуль, хорош нам про какую-то иллюзию базякать. Тоже мне, златоуст, – Шмаль выплюнул сигарету, вероятно, уже раскусив капсулу с подсказкой. – Что значит твоё «но», Гомвуль?

Волк поднял взгляд, осмотрев каждого в центре зала, остановившись на кошке шоколадного цвета.

– «Но» означает обмен. А обмен подразумевает – жизнь. Заметьте, господа бандиты, я не гарантировал стабильность, я гарантировал жизнь.

– Ты чего вообще говоришь? – нахмурился чёрный. – Жизнь, не жизнь – ты книжек начитал, что ли, сталевар мохнатый? Ещё Шульца с собой притащил и про обмен какой-то нам напеваешь. Говори прямо, что решил с Барсом?

Гомвуль покачал головой, словно говорил с детьми малыми, которые не понимаю простых слов.

– Обмен, Шмаль, это обмен. Это значит, что разоблачённый шпион Страны Москвы возвращается к своим командирам. Это значит, что за рыжего платит цену Москва и он, то есть наш рыжий герой, покинет Якутск. Но!.. и снова но! Когда Барса обменяют, а его непременно обменяют!.. вернуться в Сибирь он не сможет никогда. Рыжего агента, а он у нас жуткой важности агент… депортируют к тем, кто вербовал его, вместе с однолапым Маратом – дай их счастья не прочувствовать препарат «Вар-250».

Пока волк изъяснялся, Абрамяу всё время дёргал пальцем перед собственным носом, словно совершал арифметические расчёты, передвигая костяшки на русских счётах. Хозяин кабака управлял не только самим кабаком, у него были и другие бизнес-проекты. Абрамяу слыл удачливым и сообразительным управленцем, потому и решил вмешать.

– Так!.. я попрошу всех соблюдать спокойствие. В первую очередь это касается моего друга Шмаля. Я бы сказал конкретнее: моего самого лучшего друга Шмаля.

Абрамяу хотел быть предельно точным в определениях. Назвать Шмаля другом, этого недостаточно. Всегда нужно делать поправки на ветер, на настроение фондового рынка и на горячность кошачьего авторитета.

– Если есть такая возможность, с позволения моего лучшего друга Шмаля, я бы хотел уточнить, – продолжил Абрамяу.

Шмаль не возражал. Гомвуль тоже.

– Как я понял из ваших слов, товарищ полицейский, агента Барса обменяют на агента Страны Сибирь, обезвреженного, где-нибудь западнее Уральских гор. Но обменяв, вы, Гомвуль, не даёте права Барсу, то есть запрещаете, проживать в Якутске – и в других городах нашей любимой Сибири?

Абрамяу говорил, не веря своему счастью. И Барс живёхонек, и одним прожорливым ртом в кабаке меньше. Вот это удача!

– Не совсем так, лучший друг бо-осса, – снова заговорил Гомвуль, акцентируя антипатию на падающей сверху «о», свистящими «с» и присоединившейся к ним букве «а», сравнимой с укусом осы.

– Объяснитесь, товарищ! – звонко продлив букву «щ», потребовал Абрамяу заметно смутившись своему промаху, потому что хотелось избавиться хотя бы от одного прихлебателя.

– После обмена Барс не сможет жить в Якутске, в том вы совершенно правы; но рыжего не меняют на сибирского шпиона, речь о другом. Барса меняют на колбасу. Если выразиться ещё точнее, имеется в наличии вагон отборной колбасы, доставленный по железной дороге из Москвы, который передадут сибирякам, а взамен получат двух гибридных граждан. Понимаете теперь, какую выгодную сделку  провернул я, вместе со своим самым лучшим другом, Стасом Зубовым?

Шмаль вертелся, выискивая виноватого в этом непонятном, запутанном деле. А затем… а затем он выпустил когти!

– Ты чего Гомвуль, совсем рехнулся? – зашипел чёрный. – Моего друга на колбасу меняешь? Что это за торг такой? Как можно живого кота на колбасу обменять? Это кому такое в голову только пришло?

Волк пожал плечам, встав с кресла. Он снял со спинки пальто, набросил его на плечи, перекинулся взглядом с Шульцем и сказал:

– Я забираю рыжего с собой. Рано утром мы переправим московских агентов на точку обмена. Прощайтесь, господа. Я закончил.

Барс даже не успел покурить. Он так и стоял наскоро перепачканный зелёнкой и раздавленный необходимостью соблюдать чьи-то строгие правила. Рыжий всегда был сам по себе. Рос одиночкой. Первые делишки провернул самостоятельно. Потом познакомился со Шмалем. Чёрный умел дружить, но шпионские игры Барс всё-таки хранил втайне. Теперь его разлучают с другом. Его меняют на колбасу, на целый вагон колбасы, хотя ещё вчера перед сном рыжий молился, чтобы его убили быстро и безболезненно. Барс не мог сделать выбор между: ему безумно везёт по жизни или он перманентный бедолага, или законченный неудачник, которого никогда не спрашивают, а лишь пинают под зад сапогами и смеются над ним.

Все с жалостью смотрели на Барса, понимая, что выбор невелик, что сегодня ему здорово повезло и жаловаться на судьбу причин вовсе нет.

– Я никуда не пойду! – вырвалось из рыжей груди. – Я здеся остануся!.. можно, начальник?

Гомвуль поправил шляпу, сдвинув её набок.

– Мы ведь договорились с тобой. Нельзя, братец, – отказал рыжему волк. – Прощайся с друзьями. Нам пора.

Рыжий хлопал лапами по карманам безразмерной куртки. Он был растерян, напуган. Лучше бы его расстреляли.

– Дайте мне сигарету, босс. Дай мне сигарету, дружище, – просил рыжий, размазывая слезами свеженькую зелёнку.

Шмаль схватил пачку, глазами выискивая зажигалку, а рыжий уже жалобно смотрел на хозяина кабака.

– Абраша, любимый Абраша. Они ведь меня убьют. Дай мне водки. Мне немного, только для храбрости глоточек.

Абрамяу схватил бутылку со стола и дрожащими лапами брызгал большими порциями мимо рюмки, попадая на пол, на стол, на себя.

– Прощай, Жюль, – вдруг замахал лапой рыжий. – Я всегда любил тебя. И тебя Герман я любил…

Крыс издал писк. В последний раз он пищал, когда рождался на свет божий. Жюль выпрямил спину, и шерсть шевелилась на нём, словно взлохмачена синтетическим одеялом. Он не мог шелохнуться, а только быстро моргал.

– Дайте ему телефон с вашими номерами. В чём проблема? – развела в стороны свои точёные лапки Оксана Марихуана.

Киса в чём-то права; да нет, она права на все сто!

Рыжий остался жив, хотя грозила ему расстрельная статья, а цена за его жизнь, всего-то колбаса. Кто-то расплатился мясными изделиями за долгую и весёлую жизнь антропоморфного кота, – и разве это скверный итог? Нет, это настоящая удача. А переезд в другую страну во времена всеохватывающего интернета лишь призрачный мираж, за которым скрывается счастливое будущее.

– Есть перечень запрещённых вещей. Телефоны нельзя, часы и продукты нельзя. Изымут, – предупредил волк. – Я оставлю Барсу свой номер. Как обоснуется на новом месте, будет держать связь через меня. А дальше уж сами.

– Ты не горюй, Шмаль, – впервые заговорил Шульц. – Ты в гости ко мне приходи. Мне новую квартиру дали. Комната просторная, тёплая, чистая. В шашки поиграем. Умеешь в шашки?

– Умею, – ответил чёрный, повиснув на плечах друга. Хлопая рыжего по спине, он сказал: – Ты звони нам, Барсик. Может, ещё свидимся, где-нибудь в Стране Крым, где много солнца и вкусная рыба.

Все прощались с рыжим, обнимая его, прикасаясь носами к его щеке, но слёзы уже не текли ручьём. Мудрыми словами Оксана Марихуана перевернула нестроение в этом зале, а Гомвуль подарил надежду, что парни ещё услышат беззаботную трескотню своего друга, – и возможно, ещё встретятся.

***

Шмаль в пятнадцатый раз затянул «Чёрного ворона». Жюль спал в кресле. Герман забрался на стойку бара, уснув точно под рюмками и бокалами. Абрамяу подпевал чёрному и очень старался.

– Весёленькая у вас компания, – заметила киса.

У неё были свои планы. Оксана Марихуана смекнула, что парни из кошачьей братвы прекрасное подспорье в её личных делах. Но сегодня она отдыхала. Киса пила вино и мечтала. А песни Шмаля, его «чёрный ворон», который рвал душу и перепонки – лишь фоновый звук на большой сцене, где Оксана Марихуана намерена сыграть главную роль.

– Я живу легко, – будто сам с собою заговорил Шмаль. – Я всегда был любимчиком Фортуны. У меня есть друзья. Ещё… я в меру умён, но скорее сообразителен. Оттого жизнь улыбается мне удачей. Я никогда не даю обещания, потому моя честь незапятнанна. Оксана Марихуана, ты знаешь, что такое кошачья честь?

Киса облизнулась, показав кончик розового язычка.

– Для меня честь, это семья. Моя семья лучшее, что существует на земле. Но семьи больше нет, а значит, и нет чести. Осталось только желание мстить.

Шмаль шевельнул бровью. Ему понравилась идея с местью. Кому мстить он ещё не решил.

– Как тебе наш полицейский друг? – спросил чёрный.

– Да ничего… нормальный коп. Денег с меня не берёт и проверяльщиками не пугает, – мякнул Абрамяу, скрутившись калачиком в кресле, закрывая кончиком хвоста глаза.

– Не у тебя спрашиваю, Абраша, – снова нахмурился Шмаль.

– Я знаю, – зевнул зажиточный кот и тут же уснул.

Киса налила в бокал ещё капельку вина и присела на подлокотник рядышком со Шмалем.

– Ваш Гомвуль, порядочный волк. Слегка странный, я бы сказала, немного с приветом. Но он честный коп. Такой не продаст, – сказала девчонка и закурила, взяв сигарету из лапы чёрного кота. – Но генералом ему не стать, как бы он не старался.

Шмаль оскалился сразу двумя клыками. Он подумал о вагоне с отборной колбасой из Страны Москвы. Вот бы его умыкнуть, сразу после обмена. Идея с колбасой показалась чёрному выгодной историей. Он посмотрел на Оксану Марихуану, осторожно забрал у неё сигарету и лизнул её в самую мордочку, запустив свои когти точно под чёрное платье.

6

На улице стемнело. За окном медленно падал снег. Ефрейтор Лотов лежал на низенькой кушетке третьей комнаты, второго барака, что на внутренней территории городской тюрьмы. В комнате горела настольная лампа. Работал телевизор без звука, по которому показывали свинохоккей.

В единственное окно, с плантацией сухого мха между рам – видна решётка из крепких металлических прутьев и освещённая дорожка, по которой два раза в день арестанты таскали вёдра с парашей, сливая нечистоты в вечно забитый бетонный сток. Оттого запах в третьей комнате витал своеобразный. Ефрейтору представлялось, что именно баландой, кислыми щами и свежей мочой пахнут деньги. Но кто-то сказал, что деньги не пахнут. В могучей груди Лотов смеялся над этим утверждением, оттого что точно знал, что не зря вдыхает запах помоев.

Сегодня он смотрел на часы в ожидании большого прибытка, который в корне изменит всю его жизнь. Следя за секундной стрелкой, кабан всё дальше удалялся от раздумий о коварном нападении на тюремный грузовик под мостом. Потому что неприятности должны остаться лишь в прошлом. В Сибири жил один знаменитый философ из енотов, который утверждал, что кабанам необходимо смотреть только в будущее и думать исключительно о завтрашнем дне. А завтра обещало стать волшебным, со всеми вытекающими обстоятельствами шикарного развлечения. Из двух мудрецов, первый из которых рассуждал о запахе денег, а другой – заставлял представлять будущее, кабан верил лишь второму, потому что деньги, сколько их ни нюхай, пахли бумагой или электронной карточкой, а будущее всегда наступало утром.

Водилой автозака Лотов работал уже пятый год, но никогда такого не случалось, чтобы конвой тормозили малорослые разбойники, да ещё под стволами выводили с поднятыми лапами и ставили на колени. Ему и сержанту Дрыну повезло, если не сказать прямо – просто подфартило, как самым счастливым охранникам поросячьего рода-племени, что живут на планете свиней.

Повезло, что не убили, поскольку на кабанов обрушилась неконтролируемая злость антропоморфных котов, а коты, как известно, парни несдержанные. Могут стрельнуть в живот и прикончить вдали от окопной бойни – что никак не вписывалось в планы ефрейтора Лотова. А ещё оказалось, что в будке для перевозки заключённых пряталась гибридная кошка, которая непонятно как пробралась в грузовик и хотела попасть в тюрьму, – и которая сама выскочила из будки вместе с одним мелким бандитом. Надо же до такого додуматься?..  хотеть в тюрьму, чтоб под замком сидеть, кисель хлебать и лапы морозить.

Лотов смотрел на часы и довольно похрюкивал, поскольку странная пассажирка из будки так в тюрьму и не попала; и пистолет у него не отняли, и у Дрына ППШ сейчас дома за печкой. Зачем бандиты засаду устроили, до сих пор загадка. Ну и бестолковые же они, эти коты! То ли дело свиньи – на сто ходов вперёд видят и не зря сухари жуют.

Свиньи считали себя вполне разумными существами, потому Лотов и Дрын договорились молчать о незапланированной остановке под мостом, чтобы начальство ничего не узнало. Если бы начальником тюрьмы служил какой-нибудь кабан – в мокрый пятак и в щетину свой из народа – то тогда охранники ничего не скрывали бы, а гибридному оленю в звании полковника юстиции они слова не скажут. Вот ещё подставляться; дураки они, что ли?

Полковник, которого звать Зо́ря очень суров на приказы. Лотов видел, в каких страшных условиях содержат кабанов. Арестованные свиньи ежедневно жаловались на нехватку пищи, на холод в камере, что волки из тюремной опричнины свирепствуют и бьют ни за что, – и кусаются сильно. А Зо́ре дела до жалоб нет. Если прознавал полковник, что кто-то написал ему челобитную, сразу зверел по тигриному и только хуже становилось. Одно слово – олень!

«Ничего!.. скоро я разбогатею и уволюся отседова, – мечтал ефрейтор Лотов. – Машину куплю с золотым отливом. Права куплю. Дело своё открою. Свой бизнес – он всегда впору. Может, благотворительностью займусь, когда деньги, вложенные в бизнес, отобью. Я ведь нежадный, я рождён помогать слабым. Могу, кстати, тюрьму частную открыть. А что?.. когда деньга карман жмёт, почему бы эту деньгу с умом не расходовать?»

Весело хрюкая, Лотов поднялся с кушетки, чтобы ещё раз пересчитать инструмент в матерчатой сумке. Обычно ефрейтор ходил с этой сумкой в магазин и складывал в неё продукты на кассе, но сейчас в ней хранился столярный инструмент, в ожидании обмена на крупную сумму. В сумке лежала пила по металлу, крепкий молоток с увесистой головкой, зубило для дробления камня, отвёртка на массивной ручке, выкидной нож, кусачки и сапёрная лопатка.

Поверх инструмента Лотов запихнул два батона хлеба, пакет чипсов и пакет сухарей. Пришлось ещё потратиться на ящик водки. Деньги были казённые, выданные ему на подготовку побега, потому Лотов совсем не жалел сухарей, оставив себе только два пакетика – для успокоения нервной системы.

Водку и хлеб он отдал дежурным по этажу кабанам. Так что проблем с доставкой в камеру инструмента не возникнет. Ефрейтору осталось встретиться с дежурными и передать сумку, сказав, что там еда для арестанта и подмигнуть, как договаривались. Потом надо бежать в свою комнату под номером три и ждать сообщения от банка «ЯкСбер», означающее, что средства поступили на карту, а сумка успешно досталась по нужному адресу.

Следующий платёж поступит утром, когда один важный гражданин покинет пределы городской тюрьмы. Лотову обещали, что после побега сумма увеличится втрое. В общей сложности: шестнадцать тысяч сибирских рублей!.. с ума сойти, от таких деньжищ!

Как договаривались, ровно в 23 часа 40 минут ефрейтор Лотов и капрал Крушка встретились у выключенного фонаря, правее от входа в дежурку. Лотов передал сумку, почувствовав дыхание капрала, отдающее водочкой из ящика, который ефрейтор передал ещё вчера.

– Чего там? – хитро поинтересовался капрал.

– Жратва тама, – подмигнул ефрейтор, как договаривались.

Капрал шевельнул бивнями и рассмеялся, а потом, как совсем не договаривались, заглянул в сумку.

Правее от входа в дежурку было темно, но сверкающий пакет с чипсами, кабан всё-таки приметил.

– Что это блестит? – схватившись за край пакета, спросил капрал Крушка.

Ефрейтор Лотов заметно расстроился, но обещанные деньги придавали уверенности и даже ума.

– Бро, это специально для тебя. Бери, хрусти на здоровье и парней угости, – хрюкнул Лотов. – Ты сумочку только передай. Там ничего интересного. И о ящике водки помни. Я лучшую покупал – не скупился.

Капрал громко шмыгнул пятаком. Собрался уже распрощаться, но вдруг в нём проснулась деловая жилка.

– Есть сигаретка? – спросил капрал, выжимая максимум из сложившейся ситуации. Хотя ему тоже обещали заплатить, если не станет смотреть в сумку и вовремя подмигнёт.

– Нет проблем, бро, – хмурился ефрейтор, но сигареткой всё-таки угостил.

***

«Интересно узнать: а сколько стоит тур по Золотому кольцу Сибири? – размышлял ефрейтор Лотов, валяясь на кушетке в своей комнате. – Если рублей пятьсот, то меня устроит такая сумма. Если тысячу рублей или две, то я тоже согласен»

Ефрейтор крутил в лапах телефон, то включая экран, то выключая. Несколько раз прятал телефон под подушку, но быстро находил причину достать его обратно. Лотов снова оживлял экран, проверял электронную почту, на которую ему никто никогда ничего не писал. Потом заходил в соцсети, где была одна его фотография в профиль, без единого лайка и комментария. Затем открывал приложение, в надежде увидеть сообщение от «ЯкСбера».

«Капрал не подведёт. Капрал, кабан слова, – уговаривал себя Лотов. – Наверное, он зашёл в дежурку к парням рюмочку пропустить. Сейчас выпьет и обязательно сумку передаст»

Прошло ещё минут десять. У ефрейтора заканчивалось терпение. Валяться башкой на подушке он больше не мог. Лотов стоял у окна и смотрел на протоптанную в снегу тропинку за решёткой, представляя себя, несущим парашу к бетонному стоку. Почему-то вспомнилась одна песня, и он тихонечко запел:

– Несе Галя воду, коромисло гнеться… а за ней Иванко, як борвинок вьется…

Горючие слёзы потекли по щекам ефрейтора. В нём пела спрятанная глубоко в генах, где-то в закоулках подсознания прошлого – добрая славянская душа. Он вспомнил своего отца, погибшего на фронте, где-то далеко на западе; вспомнил мамку, которая ещё здравствует, но живёт совсем одна и, возможно, впроголодь.

«Получу денежки и маму с собой возьму, по Золотому кольцу кататься. Не нужен мне никто: ни водка, ни сухари, ни бабы – только мама нужна», – совсем расклеился ефрейтор. Из глаз текли слёзы, из пасти слюни, из пятака тянулась длинная сопля транзитом через кривой бивень. Ефрейтор так бы и шмыгал жидкостью до утра, но бодрый звоночек из телефона, вернул настроение – вернул веру в себя.

Лотов сразу сообщение не открыл, продолжая смотреть на тропу, представляя своё завтра. А завтра он обязательно свалит из тюрьмы. Купит себе билет на автобус и помчится по сибирским просторам. Он запасётся провизией и водочкой. Всю дорогу будет жрать, пить и пялиться на баб. С таким баблом ни одна хрюшка не устоит перед ним – все бабы его. А когда он отдохнёт телом, потому что заслужил, то сразу помчится к мамке. Купит ей полную сумку сухарей с солью и обнимет её, как в детстве.

Ефрейтор открыл сообщение. Текст был восхитительный: «На ваш счёт поступил платёж 4000 рублей». Кабан вернулся к кушетке, плюхнулся на спину и, прикрывая лапами пасть, беззвучно выкрикнул, снимая тяжесть с души последнего вечера.

***

Два дня назад Бучем заинтересовалась полиция. Зубов и Гомвуль, усиленные отрядом волчьей опричнины (под аббревиатурой ОВО) – вломились в ночной клуб, в котором отдыхал главарь алданской братвы. Ночной клуб принадлежал двоюродному брату Буча, но задержание криминального лидера прошло буднично, поскольку росомаха ожидал, что после его изгнания из вольного Алдана, якутские сыщики, несомненно, захотят пообщаться с ним: как говорится, встретиться тет-а-тет или с глазу на глаз, если по-русски.

По окончании прохладной беседы с Гомвулем росомахе надели налапники и поселили в городской тюрьме, в одной камере с антропоморфным бобром, который дожидался суда уже третий месяц. Обвинение росомахе выдвинули расплывчатое, но банковские счета не заблокировали, а финансовые компании, находящиеся под колпаком росомахи, продолжали свою деятельность в прежнем режиме. И показалось, что арест Буча выглядел рядовым событием, если не знать, что поставки свежатины во дворец князя Сибири прекратились с той поры, когда Роберт Варакин объявил Алдан не только вольницей, но и городом без криминальных крыш, уркаганских «малин» и пацанчиков, грызущих семки на корточках. Князь, его советники, дворцовая свита и другие люди, близкие к власти, подъедали мясо из запасов, законсервированных поварской службой. Но уже через неделю, максимум десять дней – холодильники опустеют, и вельможные особы останутся без так необходимой еды, без которой дворцовые люди непременно впадут в «ярость».

Буч коротал время в роскоши, как и подобает авторитетному лидеру. В камере находился компьютер, подключённый к интернету. Телефон у росомахи также не изъяли, – и кормили отменно, заказывая пищу в ресторане. Вчера, сразу после ужина Буч встретился с Парамоном Лизнёвым. Княжеский советник предложил хитрую схему, при которой обвинения автоматически снимались, а взамен возобновлялись поставки свежего мяса во дворец. Сложность возникала лишь в производственных мощностях, разделывающих тушки. Алданским мясокомбинатом завладел Роберт Варакин, который, судя по всему, объявил войну не только сибирскому криминалу, но и княжеской власти в стране. Для императора Сибири рейдерский захват фабрики звучал мелко и не пристойно, но, тем не менее рычаг воздействия на Якутск Роберт заполучил весьма действенный.

Фермы, где выращивали свиней и баранов, остались нетронутыми. Следовательно, надо организовать цех разделки туш. В перспективе построить новый мясокомбинат. Просчитав свою выгоду, Буч согласил, потому что вернуться в Алдан он не мог, а чтобы закрепиться на территории, где голодных банд не счесть, нужны связи на самом верху. Поддержка княжеского двора – неплохая опора, чтобы крепко встать на лапы и снова быть нужным людям. Если ты не на плаву, то совершенно человеку не надобен и жить тебе осталось недолго: месяц, ну два, – и всё, ты коммерческий труп!

Чтобы не множились перетолки и вредные слухи, Парамон посоветовал авторитету подкупить охрану и совершить побег из тюрьмы.

Подготовка побега прошла оперативно. За скромную сумму ефрейтор Лотов пообещал купить инструмент, а дежурный капрал Крушка вместе со своими подчинённым, продал интересы страны всего за ящик водки и крошечную премию, по сто рублей на рыло, передав сумку будущим беглецам.

– Тебе инструмента хватит? – спросил Буч у антропоморфного бобра, которого звали Дубич.

Морда у сокамерника росомахи была просто чудовищная. Бобры никогда не славились красотой и изяществом. Они умели работать, здесь им равных нет. Бобры могли построить хатку или огромный дом; могли разрушить хатку или огромный дом – только плати.

– Достаточно. Здесь даже много, – перебирал инструмент бобёр.

Дубич вытащил из сумки сапёрную лопатку, строго посмотрев на Буча. Рабочие гибриды никогда не признавали власти воров, считая пролетариат – высшей ступенью сословного общества.

– Как лопаткой можно стены ломать? – причитал бобёр. – Она ведь денег стоит, зачем её покупать?

Буч и не думал спорить. Только кивал и ждал, когда бобёр примется за дело.

– А верёвка где? – продолжал рыться в сумке Дубич. – Стену я сломаю… дай мне час и от неё крошки останутся. Но как мы через забор перемахнём?

В этом месте разговора Буч спокойно ответил, потому что вопрос звучал вполне разумно.

– К забору приставлена лестница. И с нашей, и с уличной стороны, – разъяснял росомаха. – Ты берись-ка за дело парень и меньше вопросов задавай, иначе найду себе другого помощника.

Бобёр выпятил вперёд гигантские резцы. Зубы были такие страшные и большие, что Буч подумал – что Дубич смог бы и без инструмента стену прогрызть.

– Ладно, командир, будет ломать, – прекратил классовую борьбу бобёр. Очень хотелось оказаться на свободе, да и Буч обещал прилично наградить.

***

Сразу после подъёма тюремная охрана обнаружила, что сбежали двое заключённых. Дыра в стене была такой большой, что в неё в полный рост проходил взрослый свин, – и непонятно, зачем беглецы испортили стену, если можно сделать маленький лаз. Количество выполненной работы и сжатые сроки поражали бессмысленностью труда и усердием преступников. Как вообще, с такими талантами можно очутиться за решёткой?.. это какое надо иметь прилежание и силищу, чтобы столько камня раскрошить?

Без четверти семь утра Гомвуль осматривал камеру изнутри. В четверть восьмого прибыл Зубов.

– У нас ведь на росомаху ничего нет, – пожимал плечами Гомвуль. – После обеда Буч мог идти на все четыре стороны. Какого чёрта он тут творит? Зачем стену ломать?

Волк не выспался. Не было времени, чтобы нарядиться в один из своих модных костюмов. Сегодня он работал в стандартном бушлате, в сапогах и в чёрной шапке-ушанке.

– Показуха, – коротко ответил Стас.

– Не понял, – зарычал волк.

– Понты бандитские, понимаешь? – пояснил Зубов.

Человек измерял прорубленный Дубичем туннель и улыбался. Гибриды не переставали его изумлять. Стас всегда находил нечто забавное в своей работе.

– Если хочешь знать, что здесь случилось, звони в «Молоко». Шмаль и его парни не в ладах с Бучем, всё тебе выложат.

Гомвуль громко зевнул, показал Стасу полную пасть острых зубов и, облизнувшись, сказал:

– Надо рыжего на обмен везти. Что от таможенников слышно?

– Пока не знаю. Не звонил. Думаю, что вечером повезёшь шпионов, – ответил Зубов и беззвучно выругался, потому что работы у сыщиков – просто завал!

7

Абрамяу снился замечательный сон, будто бы за столиком из стекла, в котором плавали золотые рыбки, восседал он в самом центре своего кабака, а вокруг, в кожаных креслах нежились милые кошечки – такие ласковые и бесконечно преданные ему. Одна киса была беленькой с короткой, гладенькой шерстью, вторая – серенькой и пушистой, третья – шоколадного цвета и звали её Оксана Марихуана.

Оксана Марихуана обнимала букет душистой мяты и не сводила восхищённых глаз с Абрамяу, у которого в одной лапе вилка с петушиной сосиской, ещё горячей, только что выпрыгнувшей из кастрюльки, в другой лапе – полный бокал вина. Абрамяу что-то говорил-говорил своим подружкам, а девчонки хохочут-хохочут, потому что он рождён ублажать пушистых красоток. Абрамяу – хищник, он самец!.. причём весьма обеспеченный самец. Кисы мурлычут в такт его искромётным шуткам, и никто не мешает ему наслаждаться обществом беззаботных кошечек. Рядом нет Жюля, не видно Германа и Барса, а имя Шмаля стёрлось из памяти. Какое счастье, когда ты свободен от предрассудков, когда пресс чужих желаний не давит на отзывчивую совесть. И почему он вообще должен терпеть причуды кошачьей братвы? Абрамяу самодостаточен. Абрамяу – буйвол кошачьего племени!.. он может постоять за себя в этом опасном мире. И кто сказал?.. кто позволил себе твердить, будто отважный кот проживает на планете свиней? На этой планета хватит места всем. А возможно, это только его планета, которая крутится исключительно для него!

Свернувшись клубком, Абрамяу спал в кресле, в центре своего кабака. Он несколько раз просыпался, нервно водил усами и снова засыпал, потому что сон не желал отпускать из райских грёз. Но лысые официанты под руководством Рамзеса, у которых за ночь спала температура, безжалостно будили своего шефа, гремя приборами, словно худенькие кузнецы молоточками. Кто-то из официантов стелил чистые скатерти, кто-то натирал до блеска бокалы, другие расставляли сверкающую посуду.

За стойкой бара, негромко чокаясь, приходили в себя надоедливые друзья: Герман и Жюль. Потягивая «Нерюнгринское», они негромко беседовали. Крыс хвалил за находчивость Шмаля, Жюль был уверен, что проснувшийся хозяин кабака задаст приличную трёпку чёрному боссу.