В тени веков. Погребённые тайны. Том I бесплатное чтение

Предисловие

– Этого должно хватить.

– Хм, за мои труды тощего кошеля не достаточно, и я ожидал совсем другую плату, более весомую и значимую, и еще не поздно оправдать мои ожидания.

– В этом кошеле намного больше, чем кажется.

– Мне не нужны твои деньги или драгоценные камни, у нас их с лихвой хватает, можешь поверить, а у тебя есть кое-что гораздо более ценное, и ты знаешь, о чем я. Ведь не станешь же отрицать, что за редкое колдовство, такое, как наше, хороша лишь плата столь же исключительным колдовством или магией?

– Что? Нет, забудь, мою кровь не получишь, но я могу пустить твою, стоит мне только захотеть. Был договор, и не советую его нарушать, иначе это место превратиться в руины, а ты и все последователи вашей поганой секты отправитесь на тот свет. Где обещанные свитки Сумеречных Слов? И надеюсь их получить вместе со своей личной вещью.

Громкий и грозный мужской голос, словно раскат грома, прозвучал в стенах каменного храма и растворился под высоким сводчатым потолком. Над громоздким алтарем, высеченном из необработанного реальгара, склонилась внушительного роста фигура, упираясь кулаками в шершавую поверхность, и чуть подалась вперед. По другую сторону жертвенника, на котором валялся раскрытый кожаный мешочек с золотом, стоял низкорослый мужчина в свободных темно-синего цвета одеяниях служителя храма. Из-под капюшона выглядывало угрюмое бледное лицо со впалыми щеками и черными, как сама ночь, прищуренными глазами, над которыми нависали густые нахмуренные брови. Во взгляде читалось откровенное недовольство и презрение к наглому и дерзкому переговорщику, который появился с месяц назад на пороге города, возведенного посреди бескрайних лесных угодий. О неизвестном пришлом прознали не сразу, что показалось тогда странным, ведь здесь повсюду были глаза и уши, мимо многочисленных служителей и простых оставшихся жителей незнакомец не мог пройти так, чтобы остаться незамеченным. Но как только незваный гость оказался лицом к лицу со старейшиной, тому стало сразу ясно, в чем оказалось дело, почему его присутствие никто не подметил. Глава города безошибочно мог определить носителя любой магии и ее источник, особенно, если она имела далеко не светлую природу, и в грубом рослом страннике он узрел как раз такую. Стоило незнакомцу лишь ступить в мольбище, куда он сам явился неожиданно и без приглашения, как служитель буквально кожей ощутил ту странную силу, что исходила от него. Это было нечто темное, по-настоящему темное, и лишь отдаленно напоминавшее ту разрушительную энергию, которая уже была известна, и которая явно уступала той, что носил в себе пришлый. И незнакомая магия не могла не заинтересовать алчного до сакральных знаний старейшину, который вместе с остальными адептами собирал по всему свету и практиковал то, о чем даже королевские маги и оккультисты и не догадывались. Он жадно вдыхал в себя воздух, буквально пропитанный незримой тьмой, что принес с собой незваный гость, свирепый и суровый вид которого у простого люда не вызывал бы ничего, кроме опасений за свое спокойствие и жизни. Но глава города не испытывал ни страха, ни трепета при виде высокого широкоплечего человека в латах цвета угля, часть лица которого скрывала плотная серая ткань, оставляя открытыми лишь полные злобы глаза. Его мало что пугало в этой жизни, даже смерть, и благоговейный ужас и волнение, как и остальные последователи секты, он испытывал лишь к одному созданию – их великой покровительнице, которая давала им силы, знания и возможность прикоснуться через себя к сокрытым тайнам потусторонних миров. Потому-то сейчас, слыша очередной отказ в желаемой плате за ценные свитки, которых нигде больше не отыскать, и вместо которых предлагаются жалкие деньги, служитель едва сумел скрыть вспыхнувшее в нем негодование. Однако сдаваться он не собирался и решил получить желаемое любыми способами – хватило бы даже одной капли, – иначе бы сделки не состоялось. Никогда. У главы города были свои планы, и отказываться от выпавшего шанса заполучить нечто уникальное было бы глупо. Да и мысли о том, что какой-то чужак пронюхал о ритуальных письменах и где их искать, не давали покоя, ведь они, как и многое другое, всегда ревностно охранялись внутри круга общины, и ничего никогда не разглашалось.

Искоса глядя на рослого здоровяка, имени которого так и не прозвучало за все время, он, скрипя зубами от досады, указал рукой на высокую железную дверь, ведущую в хранилище.

– Они здесь, все до одного и совершенно полные – ни единого слова не потеряно.

– Не вздумай меня обмануть, – процедил мужчина, сверля служителя темно-янтарными глазами. – Забирай деньги и мы в расчете, в конце концов, ваше сборище не много потеряло, отдав мне то, чем вы сами вряд ли когда-то воспользуетесь.

– Ты ничего не знаешь о нас, чужак.

Переговорщик лишь презрительно ухмыльнулся в ответ – он действительно почти ничего не знал об этих фанатиках, да и не хотел, его интересовала лишь собственная цель, которая и привела к ним, – и, обогнув алтарь, твердой поступью направился к двери. Хранилище окутывала темнота и только порог и несколько ступеней винтовой лестницы, ведущей вверх в одну из башен крепости, можно было разглядеть в слабом свете, проникавшем из зала. Внутри несло чернилами, пергаментом и сыростью, от чего казалось, что помещение пребывает в жуткой запущенности и никогда не проветривается и не посещается. Когда же тусклые огоньки редких масляных ламп все же осветили хранилище, то все сомнения рассеялись разом: жуткий беспорядок царил повсюду, и домыслы только подтвердились. При нынешних хозяевах многое пришло в запустение в городе-крепости, включая главный храм. Практически везде прошлась рука разрухи, и некогда благородный и величественный вид всего, что вмещали в себя городские стены приобрел угрюмый и неухоженный облик. И, конечно, такая участь не могла не постичь и закрытую от посторонних глаз огромную комнату, в которой ни одна вещь не знала своего места, всюду виднелись грязные следы от обуви, пятна разлитых чернил, а помятые листы, вырванные из толстых и неподъемных фолиантов, небрежно валялись на столах и полу. Подобное зрелище удивило и насторожило чужака: ни разу в жизни он не видел, чтобы так обходились с местом, где хранятся далеко не кухонные знания, ведь все требует своего исключительного порядка, особенно, если речь идет о магии и колдовстве. Но здесь не было ни почтения, ни уважения, несло лишь скверной и грязью. Дверь с грохотом захлопнулась. Мужчина окинул волчьим взглядом пространство и нашел лишь один единственный угол, где пребывали порядок и чистота. Им оказался устланный тяжелой красной тканью невысокий каменный постамент сбоку от дверей с водруженными на него двумя длинными объединенными столами-тумбами. В отличие от других, их столешницы оказались практически свободными, на них стояла лишь пара подтаявших свечей, столько же чернильниц и прямо по центру – резная вытянутая шкатулка из дерева. Позади столов раскинулось с десяток полок, нависавших друг над другом до самого потолка, и каждая из них держала на себе массу аккуратно составленных книг, баночек и колбочек, свитков, каких-то коробочек и непонятных вещей. Чуть в стороне на стене было растянуто грубое полотно из льна, выкрашенное в черно-красные цвета, с изображенным на нем темно-синим маком, заключенном в цепочку-спираль из непонятных символов. Контраст на фоне всеобщего бардака бросался в глаза, как и нарочитая и чрезмерная опрятность на постаменте, что вызывало недоумение и еще больше подозрений.

Старейшина вытащил из кармана своих одеяний связку ключей и, приказав жестом покупателю оставаться на месте, направился вглубь помещения. Скрывшись в лабиринтах из стеллажей, шкафов, стульев и столов, он некоторое время провозился там, хлопая дверцами и гремя ключами. Спустя несколько минут глава, наконец, появился, держа при себе два запечатанных металлических массивных цилиндра, которые местами проела рыжая ржавчина и украшали вмятины и царапины прямо на выгравированных письменах, будто их когда-то пытались грубо вскрыть. Внешне они ничем не отличались от тех вещиц, что по дешевки продают караванщики или жадные рыночники, готовые за монету сбыть любой хлам, который у них завалялся – потертые, изношенные временем, словно побывавшие в тысячах рук. Цилиндры легко можно было принять за никому ненужный мусор, попадись они кому из посторонних на глаза, но сведущие в магических искусствах и державшие у себя подобные предметы знали, что внутри находится то, ради чего многие из простолюдинов продали бы душу. Ну, или просто отдали бы все, что у них имелось. Впрочем, даже за такую жертву прок от ценного содержимого извлечь едва ли получилось у какого-нибудь доходяги и невежды, ведь начертанные письмена открывались лишь посвященным или наученным.

Пока готовились свитки, никто не проронил ни слова, украдкой и настороженно наблюдая друг за другом: один другого считал подозрительной и темной личностью, за которой нужно приглядывать и не доверять до конца. И каждый про себя считал, что при любом самом гнусном и подлом раскладе, случись какая разборка, подстава, за которой непременно последовало бы кровопролитие, именно он выйдет победителем, имея при себе преимущество, которое сопернику и не снилось.

– У меня мало времени, и терпение уже на исходе, – низкий и суровый голос странника разрезал нависшее над ними безмолвие, – советую тебе поторопиться.

– Ты находишься в моей обители, и время здесь течет так, как ей нужно. К тому же, без соблюдения всех правил и тонкостей ты свитки не получишь – не сможешь взять их в руки, даже прикоснуться, не говоря уже об использовании или прочтении, – зловеще оскалился храмовник и принялся открывать цилиндры, которые водрузил на один из столов.

Замки щелкнули, скобы туго и медленно опустились и металлические футляры открылись. Внутри лежали свернутые пергаментные листы грязно-желтого цвета, окаймленные черной ниткой. Над каждой рукописью стояла печать, особый знак, сотканный из слов, которые не звучат, где попало. Бестелесные крошечные темные сферы парили в воздухе, едва касаясь свитков, и лишь производили впечатление глупой магической забавы, которая больше походила на мыльные пузыри. Однако эта видимость могла сильно навредить тому, кто поддался заблуждению и дотронулся до печатей, посчитав, что они не несут никакой опасности, и предать беспечного долгому забвению или отправить бродить по бесконечным лабиринтам во мгле где-нибудь в Нижних Мирах. Физическую боль тоже могла причинить, и тогда неосторожного ждали неизлечимые ожоги и обугленные пальцы. Эти сферы, магия, из которой они создавались, являлись плодом трудом мастеров с самых дальних уголков мира, куда редко доходили путешественники, и откуда был родом и сам глава здешнего города, и потому-то только он знал все секреты наложенных заклинаний. Даже своим ближайшим помощникам и приспешникам он не раскрывал полученных знаний.

Старейшина что-то долго нашептывал и водил пальцами над свитками, затем достал из-под балахона ограненный морион, обвитый тонкими серебряными нитями, снял его с шеи и положил рядом с цилиндрами. Незнакомцу же оставалось молча наблюдать за происходящим, мысленно негодуя и раздражаясь медленно продвигающейся сделке, с каждой минутой поддаваясь мрачным сомнениям и подозрениям. Быть может, его обманывают, водят за нос, и нет никаких преград, никаких печатей? Быть может, проще было выкрасть под покровом безлунной ночи ценные свитки, не теряя собственного времени и денег? Его бы все равно не поймали, ведь эти ряженые культисты даже не почувствовали его присутствие в городе до того момента, пока он сам себя не явил им, и все бы прошло гладко и без проблем. Но теперь поздно об этом думать, все уже складывалось иначе.

– Подойди, – спустя время служитель, наконец, сделал шаг в сторону, приглашая незваного гостя жестом встать рядом. Тот хоть и не сразу, но повиновался, тяжелой поступью приблизившись к подножию. Над свитками больше не мерцало никаких шаров, все было чисто и свободно от магии. – Они твои, но есть одно небольшое условие, и его нужно выполнить, дабы завершить весь круг перехода.

– Что еще за условие? – здоровяк положил руку на пояс, на котором красовался двуручный меч, и многозначительно постучал пальцами по рукояти.

– Ничего особенного, – вкрадчиво и заискивающе произнес старейшина, прищурив глаза, и расплылся в отвратительной улыбке, – тебе нужно лишь закрепить свое право на письмена, а для этого необходимо коснуться той магии, которая охраняла их.

– За глупца меня принимаешь? Я знаю достаточно о магии и колдовстве, знаю, что могут таить в себе и сколь опасны бывают эти силы.

– Не в чистом виде, нет, а всего лишь до ее образа, энергии, заключенной ныне в этом камне, – перебил храмовник и указал на объятый серой дымкой кулон, от которого шло тепло. – Магическая связь все еще сохранена, и чтобы не было никаких препятствий владеть свитками, тебе нужно только запечатлеть свой след, и все.

Переговорщик нахмурился, несколько раз перевел мрачный взгляд с цилиндров на служителя и обратно. Если бы эти свитки не были так ему нужны, не являйся они частью того, что приблизит к желанной цели, то ноги бы его не было в этом чертовом месте. Но без них нельзя, ничего не получится, и назад дороги теперь просто нет. Однако он силился не показывать всем своим видом зародившиеся в нем опасения, вальяжно облокотившись о стол и презрительно хмыкнув.

– Не советую играть со мной в игры, – его голос походил на звон холодной стали. Из глубокого кармана на рукаве, пережатого ремнями, показался кинжал, лезвие которого тут же коснулось цепочки и через мгновение морион повис в воздухе. Он по-прежнему был объят дымкой и источал непонятные флюиды, но странное предчувствие не покидало незнакомца. Внутри что-то щелкнуло и он с шумом бросил кулон на стол. – Обойдемся без прелюдий и твоих фокусов, я потерял достаточно времени, и можешь это самое право оставить за собой. Сделка завершена, – странник потянулся к цилиндрам, но не успел и дотронуться до них, как по руке полоснуло слабым светом.

Плотную перчатку из кожи со стороны ладони рассекло от пальцев до самого запястья. Воздух тут же окрасился бледно-рубиновыми разводами, будто краску пролили в воду – кровь. Потоки быстро скрутились в тонкую нить и стали втягиваться амулетом, в мгновение ока перекочевавшего на шею хозяина, из-под одеяний которого на секунду, сверкнув, выглянул металлический диск, что так опрометчиво незнакомец передал храмовнику в момент договора.

– Ты!.. – глаза чужака, почти задыхающегося от вспыхнувшей в нем ярости, тут же потемнели, сменив свою чистую янтарность на непроницаемую кофейную пелену.

Схватившись за рукоять меча, он резким движением оголил клинок и направил его в сторону служителя, но тот нисколько не был напуган выпадом. Сверкнула зловещая улыбка на бледном лице. Один миг – и силуэт старейшины скрылся в темных уголках хранилища. Пламя ламп задрожало, заставляя тени зайтись в безумной пляске, и огонь потух, моментально погрузив все в черноту.

– Клянусь, я снесу твою чертову башку с плеч, – проревел незнакомец в темноту и рванул вслед за голосом обманщика, прозвучавшем где-то в бесконечном мраке…

Глава I. Опасная охота

Луна луну сменяет, за годом утекает год.

В веках немых отыщут легенды свой оплот…

Слишком долго длилась вьюга. Даже для такого места, как Гла́цием-Те́рра, подобная непогода – большая редкость. Уже неделю не стихали метели, успевшие занести все дороги и равнины, покрыть снегом маленькие, но надежные дома жителей города и возвышающийся замок на холме. На сером небе не было ни малейшего намека на просвет – его полностью затянуло плотной пеленой.

Глацием-Терра, центральный город северных чертогов снежной и ледяной провинции Хи́дден, славился своими прекрасными, но холодными и суровыми землями. И не каждый из грезивших о белых от снегов краях способен был освоиться в них, и большинство ищущих новой жизни возвращались назад, в деревушки и города своих родных земель обширного и богатого континента Кордея. Возведенный на берегу моря Конгела́та еще более двух веков назад правителем Эйрусом Хмурым, Глацием и по сей день стоит окутанный колючими снегами и ветрами. Однако основать его в этой стороне было чрезвычайно важно для Хиддена: Глацием стал портовым городом, откуда часто отбывали огромные груженые товаром каравеллы и небольшие шхуны, и где принимали торговые суда из соседних земель. Водный путь по Конгелату считался самым безопасным, не взирая на частые штормы и коварные льды – видимо потому-то его и избегали корсары и морские разбойники, – и самым коротким. Со временем город стал разрастаться и превратился в крупнейшую торговую столицу, куда стремились попасть большинство купцов всех мастей – от мелких одиночек, желающих обзавестись нужными связями и показать себя, до влиятельных морских компаний, предвкушающих большую прибыль от выгодных сделок.

Этим вечером непогода особенно сильно разошлась: из дома можно и носа не показывать – видимость нулевая, да и опасно. Где-то в замерзших лесах протяжно выли волки, словно подпевая разбушевавшемуся ветру. Сквозь снежный буран едва различались небольшие желтые пятна – теплый свет в домах горожан.

Маленькая детская ладошка прильнула к окну и провела по стеклу несколько раз. Семилетняя Нира, вглядываясь в опустившуюся темноту, напевала звонким голосом охотничью песенку, которую она когда-то разучила с отцом.

– Мама, – девочка отошла от окна и, усевшись на пол возле разгоревшегося очага, стала крутить в руках деревянную собачку-игрушку, – почему папа так долго не возвращается? Скоро же ночь…

– Не волнуйся, милая. Наверное, он остался в лесной сторожке, чтобы переждать вьюгу, и вернется к утру, – несмотря на спокойный голос, женщина с каждой минутой волновалась все сильнее, теряя веру в собственные слова, – вот увидишь. А пока, помоги мне собрать посуду со стола – дома всегда должно быть чисто.

Девочка резво подскочила и, как волчок, завертелась возле матери, которая подавала пустые тарелки и кружки. Борясь с тревогой, растущей внутри, Миртэй едва контролировала свои руки, чтобы те не дрогнули; в мыслях она ругала хозяина мясной лавки, которого черт дернул отправить Верда в такую непогоду за зверем. Всем обитателям этих земель известно, что во вьюгу лучше и не высовываться из дома, даже для того, чтобы сбегать в местную лавку за какой-нибудь ерундой, а уж охота! О ней и вовсе нужно забыть. Ведь уже не раз в такие времена пропадали жители города, которых потом даже не было возможности отыскать среди снегов. Миртэй всегда сочувствовала потерям других, но никогда не думала, что такое горе может коснуться и их семьи. Закончив с посудой, женщина погасила с десяток свечей, оставив жить огонь лишь на двух да в очаге.

– Пора спать, Нира, – Миртэй нежно погладила дочь по голове и слегка подтолкнула ее к детской.

Дождавшись, когда дочь уляжется, женщина тут же бросилась к окну и стала старательно вглядываться сквозь метель, в надежде, что вот-вот увидит мужа, спешащего домой. В ожидании, она села на стул да так незаметно для себя и уснула. И сон обволакивал бы ее до утра, но внезапно раздался громкий стук в дверь, от чего Миртэй вздрогнула и мгновенно очнулась от дрёмы. Стук снова повторился, но с еще большей силой, да такой, что дверь задрожала. Не на шутку перепугавшись, женщина отпрянула назад – неизвестно, кого принесла с собой опустившая на землю ночь? Никто из местных так шутить не станет, а если это был ее супруг, то непременно подал бы голос. Нервно сглотнув слюну, она схватила стоящий в углу арбалет, который сделал для нее Верд, и направила его в сторону входа. Наступила гнетущая тишина. Сердце Миртэй бешено колотилось и его стук отдавался в ушах глухими ударами, но все же сквозь монотонное гипнотизирующее биение она уловила странный звук снаружи дома, будто что-то грузно упало на порог. И снова все затихло. Не выпуская из рук арбалета, женщина осторожно подкралась к двери, прислушиваясь к малейшему шуму. Встав сбоку от выхода, она замерла и простояла так еще минуту, никак не решаясь отворить. Видя, что ничего не происходит, Миртэй одним резким движением открыла дверь и, ступив на порог, встретилась лицом к лицу с разбушевавшимся бураном и непроглядной тьмой, а ледяной ветер в одно мгновение растрепал ее волосы. Щуря глаза, Миртэй сделала еще шаг и тут же натолкнулась на что-то крупное. Свету от огня едва хватало сил пересечь порог, но и его было достаточно, чтобы женщина смогла разглядеть и осознать ту ужасную картину, что предстала ее взору: на крыльце лежал ее муж, под ним же виднелась немаленькая лужа темного цвета, окрасившая снег вокруг. Побледнев от страха, Миртэй выронила из ослабевших рук арбалет, а ее ноги тут же подкосились. Кровавые следы были повсюду: на деревянных балках, держащих крышу над крыльцом, запорошенных ступенях и ходившей ходуном от ветра двери. Подавив испуг и взяв себя в руки, женщина бросилась к Верду и аккуратно повернула мужа на спину, поддерживая его голову рукой. Мужчина тяжело и прерывисто дышал, издавая слабые хрипы, но он был жив. В руках Верд сжимал длинный шнурок с нанизанным на него большим плоским металлическим кулоном, испещренным странными узорами. Женщина не помнила, чтобы что-то похожее принадлежало кому-то из их семьи.

– Папа? – послышался дрожащий детский голос.

Миртэй обернулась и обнаружила стоящую босиком на пороге Ниру в одной ночной рубахе. На невинном личике дочери застыло выражение ужаса, а через мгновение изо рта девочки вырвался крик, слившийся с завыванием вьюги и уносимый вдаль, поглощаемый ночной мглой.

Холодный утренний свет пробивался сквозь изморозь на окнах и проникал в залы и комнаты двухэтажной таверны, стоящей неподалеку от порта. «Медвежья голова», так звалось заведение, стояла с самого основания города и за все время немало путников приняло у себя, дав им теплые постели, горячую еду и согревающий очаг. Завсегдатаи таверны со дня ее открытия были моряки, странствующие торговцы и одинокие путешественники, которым все бывшие и нынешние хозяева «Медвежьей головы» оказывали радушный прием. От постояльцев можно было всегда услышать последние новости и сплетни, собранные со всего континента, приобрести редкие и не очень вещицы. Конечно, местные жители также частенько захаживали в трактир, чтобы угоститься славящимся на всю округу крепким травяным настоем, который здесь подавали. Рецепт же ароматного пьянящего напитка, ставшего знаменитым среди местных и заезжих, переходил от владельцев к владельцам вместе с правами на заведение, хотя со временем уже стало забываться, кто был изобретателем этого великолепного настоя.

В уютно обставленном зале суетилась совсем юная девушка – пятнадцати лет, не больше, – пытаясь одновременно подметать полы и протирать массивные столы из дерева. Однако это ей не очень удавалось: метла то и дело выскальзывала из неумелых рук, занятых тряпками; пару раз девушка даже споткнулась об упавшее помело. Тяжело вздыхая, она поднимала одноногую бестию и продолжала уборку, надеясь ничего больше не уронить, не разбить и не испортить, как это бывало частенько.

– Ты привыкнешь, Сафир, – на коленях возле очага сидела женщина и вычищала оттуда золу. – Не все дается сразу, уж поверь мне. Но все же тебе нужно поторопиться, ведь скоро наши гости начнут просыпаться – нужно будет пройтись по комнатам после них, узнать, кому что нужно, да и новые посетители не заставят себя ждать.

– Да, тётя Алта, – тихо пролепетала Сафир и прижала к себе метлу. – Что я еще сейчас могу сделать?

– Иди и как следует поешь, тебе нужны силы, – Алта поднялась с пола и, подойдя к девушке, развернула ее в сторону кухни. – Ступай.

Добродушная Алта Фарти владела «Медвежьей головой» вместе со своим мужем Дореем уже шесть лет, и чуть больше года назад приютила у себя свою племянницу Сафир Паланио, мать которой пропала в лесах много месяцев назад, а от отца, якобы ушедшего в море раньше исчезновения жены, давненько не было вестей. Конечно, в Хиддене она не единственная была сиротой, тут на каждом шагу можно встретить детей, лишившихся одного или сразу обоих родителей. Но, если в тех, остальных случаях, все было ясно, как день, то с этой семьей дело обстояло совсем иначе. Больно странно выглядело исчезновение, и даже Алта, старшая сестра Рии Паланио, задавалась не меньшим количеством вопросов, ответы на которые затерялись вместе с сестрой неизвестно где. Их родственные отношения нельзя было назвать самыми теплыми и доверительными: Рия словно отгораживалась от всего мира, почти не пускала на порог Алту, да и сама не ходила по гостям. Близкое и душевное общение между сестрами закончилось еще задолго до того, как Рия вышла замуж, и скрытность и угрюмость, конечно же, насторожили не только Алту, но и родителей. Но поделать с этим никто ничего не мог, связь между родственниками угасала и ослабевала, во всяком случае, со стороны младшей. Когда же Рия покинула отчий дом – куда ушла, никто представления не имел, – ни одна душа из близких или знакомых не знала, чем занимается девушка, только много позже, спустя несколько лет, когда она объявилась вновь в родных краях, стало известно, что она вышла замуж и носит под сердцем дитя. Женщину редко можно было встретить даже на рынке, а чаще видели бредущей в гордом одиночестве по одной из тропинок, ведущих в лесную глушь. Ее же муж Ирди, выходец из какого-то крупного города одной из восточных провинций, был более открыт и дружелюбен, но и с ним пообщаться выпадала возможность нечасто – морские странствия буквально поглощали дни и недели. Поэтому, никто, даже Алта, так и не смог пролить свет на пропажу супругов. Злые языки и обычные сплетники болтали, что родители попросту бросили свою не совсем нормальную дочь, решив начать каждый свою жизнь заново без обузы, но большинство не могло представить, чтобы они вот так поступили. А расспросы Сафир, которую в городе многие считали не в своем уме из-за частых припадков и провалов в памяти, ни к чему не привели – она твердила, что ничего не знает или не помнит.

– Бедняжка, – женщина покачала головой и вытерла фартуком случайно запачканное золой лицо.

Закончив чистку очага, Алта разожгла новый огонь, который тут же весело заплясал на потрескивающих поленья, завораживая так, что невозможно отвести взгляда. Немного подержав сухие ладони над разгорающимся пламенем, улавливая тепло, женщина продолжила хлопотать. За окном так же завывал ледяной ветер, швырявший в разные стороны колючий снег. Дверь в таверну резко отворилась и через порог перевалились двое мужчин в заснеженных одеждах, в которые укутались с ног до головы. Придерживая дверь обеими руками, один из посетителей плотно закрыл ее за собой, поборов сквозняк. Потоптавшись на месте, гости стряхнули со своих меховых одеяний налипший снег, сняли плотные варежки и, подойдя к столу, что стоял ближе к огню, рухнули на стулья.

– Добро пожаловать в «Медвежью голову», – поприветствовала ранних визитеров Алта, не отрываясь от оловянных кружек, которые она бережно вытирала полотенцем и ставила под прилавок. – Что желаете? Могу поспорить, чего-нибудь погорячее.

– Славного утра, хозяйка. Самого крепкого эля и пряной оленины, а животы совсем пустые, – откашлявшись, произнес невысокий крепкий мужчина и погладил густую бороду. – Что ночка, что утро – те еще выдались, да и счастье, что вообще накануне не сгинули в Сером Тракте в такую вьюгу.

– Не говори, Таус. Все тропы замело, черт побери! – махнул рукой Довас и освободился от тяжелой накидки.

– Аран, зажарь-ка добрый кусок оленьего мяса! Сафир, принеси гостям темного тминного эля! – отдав распоряжения, женщина вышла из-за прилавка, подхватила пару деревянных тарелок, на которых лежало по двузубой вилке, и поставила их перед посетителями. – Серый Тракт? Так далеко? Как же вас туда занесло?

Мужчины мгновенно переглянулись – проговорились так проговорились, – и заерзали на стульях, стараясь не встречаться взглядом с Алтой, которая тут же почувствовала обеспокоенность, охватившую гостей.

– Похоже, новость о случившемся еще не успела облететь округу, – помявшись, тихо произнес Таус и осторожно покосился на женщину. Не хотелось ему раньше времени трепать языком и разносить, как сорока, вести, но пристальный взгляд Фарти и его несдержанность уже не давали ему уйти от ответа. Да и все равно скоро молва разойдется, как черная чума. – Вчерашним вечером мы вместе с Вердом… отправились на зверя в Холмистые Леса – какому-то дураку, видите ли, приспичило пополнить запасы своей лавки в не самое подходящее время. Мозги бы ему вправить для порядка… Да и мы хороши, нечего сказать, зачем-то согласились и потащились, как верные псы по команде хозяина, тьфу!

– Постойте, с Вердом Тарино? – перебила мужчину хозяйка.

Семью охотника Алта с супругом знали давно, их отношения были не просто приятельскими и по-соседски добрыми, а по-настоящему дружескими и теплыми. Алта покупала у его жены прекрасные деревянные столовые приборы ручной работы для харчевни и частенько захаживала в гости, а у самого Верда – дичь и туши зверей, которые потом умело разделывал и готовил ее повар.

– Именно с ним, – подтвердил гость, тряхнув головой, которую украшала густая рыжая шевелюра с посеребренными висками. – Так вот, все бы ничего, да только треклятый буран запутал нас и мы сбились с дороги! Бродили мы, значит, бродили, и до-олго так, пока не начали сгущаться сумерки, и тут я понял, что в какой-то момент свернули не в ту сторону… и оказались в Сером Тракте, прямо у тех самых старых руин… проклятущего Орсола… До сих пор не понимаю, как же так получилось, что заплутали, запутались в знакомых местах, пусть и впотьмах, во вьюгу, ведь прежде такого никогда не бывало, – Таус развел руками, – прям морок. Ведь до Тракта не час или два идти…

– Вой стоял жуткий, – встрял Довас, облокотившись о стол, и многозначительно закивал, точно сам себя пытался заверить в сказанном. – Я чувствовал, что свирепые зверюги околачиваются поблизости, в ожидании легкой добычи, иначе и быть не могло. Людей же там почти не бывает, и кому остается занять земли, как не волкам?

Алта внимала каждому слову мужчин, ощущая, как мурашки покрывают ее тело с ног до головы, она невольно вздрогнула. Никто в здравом уме не отправится полюбоваться на гнетущие развалины давно мертвого города, а уж если заплутать и забрести ненароком туда – бежать из этих мест нужно как можно скорее!

Семь десятилетий назад Орсол еще процветал, об этом свидетельствовали многочисленные архивные записи и документы, часть которых находилась в открытом для всех книгохранилище Глацием-Терра. За многие годы появилось необыкновенное количество книг, описывающих величие этого странного, но в то же время притягивающего к себе города. На самом деле, Орсол представлял из себя здоровенную крепость, вмещавшую множество построек во внутреннем дворе, с большим количеством жителей и возведенных в ее стенах храмов. Последним же старейшиной так называемого города, за четыре зимы до его упадка и окончательного забвения, стал мрачный и молчаливый Этий – глава закрытой секты последователей Праете́ры, забытой и канувшей в небытие для большинства людей темной богини тайных знаний, покровительствовавшей тем, кто практиковал ясновидение и оккультизм. Многие откровенно считали, что эти чертовы фанатики и погубили хра́мовый город, проводя там свои мерзкие ритуалы и мессы. Никто не знал, откуда взялся Этий, кто его наделил властью, и почему именно там. Сохранились слухи, что частенько ночами по округе разносилось протяжное глухое хоровое пение, взывающее к Праетере. За все время правления Этий со своими братьями-служителями сумели обратить Орсол в постепенно пустеющее место, закрывая все таверны и местные святилища, отстраивая на их месте усыпальницы и крипты. Обитатели Серого Тракта стали покидать некогда обжитые земли, все больше остерегаясь и обходя стороной фанатиков. Вскоре из роскошного и живого город превратился в мрачную и пугающую своим видом обитель, полную сектантов. Истории тех времен гласили, что будто однажды одинокий путник на свой страх и риск решил остановится в Орсоле, но едва он вошел в незапертые главные ворота, как перед ним открылся ужаснейший вид: внутренний двор был усеян полуобнаженными мёртвыми телами фанатиков, а в центре дотлевала большая горка пепла от костра. В самом же городе не оказалось ни единой живой души. Известия об этом облетели весь Кордей довольно быстро, и тела, якобы, решили захоронить в ключевом склепе Тилен, надеясь навеки вместе с усопшими погрести под землю все те безумства, что они творили при жизни. Никому так и не удалось узнать, что же случилось с последователями Праетеры, да и сами россказни о случившемся – то ли правда, то ли выдумка пустомелей. Но одно было ясно, как день: от некогда богатого города остались лишь разоренные развалины, и все, что можно было – вынесли. Спустя же время поползла молва о том, что в тех окрестностях стали пропадать люди, в основном охотники и дровосеки. Никого из них так и не нашли. Мало-помалу, жители близ лежащих земель перестали ходить в те места, от греха подальше, и все успокоилось. До наступивших дней.

– …и могу поклясться, что сквозь завывание вьюги я слышал со стороны развалин подозрительное гудение, громкий треск и… что-то отдаленно напоминающее ритуальные песнопения, – продолжал, нахмурив брови, Таус. Он не отрываясь вглядывался в разгорающийся огонь очага, словно в нем снова видел то, что недавно произошло. – Это пробрало до самых костей. Конечно же, стало сразу ясно, что нужно уносить ноги оттуда, и тут мы с Довасом заметили, что Верда-то нет нигде поблизости. Он как сквозь землю провалился, даже непонятно, когда это произошло! Блуждали очень долго… В общем, пытались окликнуть его или отыскать, но ничего не вышло, а прозябать и кружить среди руин в кромешной темноте больше было нельзя. Оставалась надежда, что он плутал где-то по окрестностям и мы все же столкнемся с ним, однако этого не случилось. Но самое страшное было впереди, – охотник помрачнел. – Какое-то время прошатались среди холмов и лесов, пробираясь сквозь метель и, наконец, вышли к нашему городу. Мы, конечно, сразу же направились к дому Тарино, чтобы сообщить о пропаже его жене, но в том уже не было необходимости: Верд был там. Еле живой…

– Черта с два! Да его кровь была повсюду, а на крыльце я чуть не вляпался в кровавую лужу! – не выдержал Довас и перебил друга, махнув рукой куда-то в сторону.

– А что же Верд? – женщина вцепилась в плечо рассказчика, будто поторапливая его выкладывать все до конца.

– Был очень плох. Своими глазами видели на его груди просто чудовищную рану, рваную, будто острыми когтями ил еще чем прошлись. Видать, кто-то напал на него, когда он оторвался от нас.

Алта в ужасе прикрыла рот ладонью, а в округленных глазах читались неподдельный испуг от услышанного и жалость к несчастному Верду одновременно.

– Да что же это? – поборов онемение, с дрожью в голосе произнесла хозяйка постоялого двора и медленно опустилась на свободный стул. – Неужели дикое зверье?

Мужчины лишь растерянно пожали плечами, не зная, что ответить – в покинутых всеми замерзших труднопроходимых чащах Серого Тракта могло водится что угодно. Каких только небывальщин и баек не бродило по северным чертогам Кордея, наводящих немой ужас на всех, до кого они доходили, и со временем они не утихали, а только все больше обрастали разными кошмарами. Тут тишину прервал звонкий звук: в дверном проеме, ведущем в кладовую, стояла Сафир, все это время внимательно слушавшая разговор, а у ее ног на каменном полу валялся серебряный поднос и чудом не разбившаяся бутыль с элем. Большие миндалевидные серые глаза девушки с испугом смотрели на мужчин, в красках рассказывающих о случившемся. Так ясно и отчетливо она еще никогда не представляла себе ни одну из услышанных историй и баек, которые постоянно травили посетители за кружечкой чего-нибудь крепкого.

– Простите, – пролепетала девушка и стала торопливо собирать то, что выронила из рук. – Я сейчас все уберу.

Алта тут же подскочила со своего места и помогла племяннице, затем, что-то прошептав ей на ухо, она отправила девушку на кухню, сама же отнесла посетителям эль. Вид появившейся на столе выпивки заметно улучшил настроение мужчин, на время затмив мысли о пережитом. Следом за дурманящим напитком перед гостями оказались несколько больших кусков отлично прожаренной ароматной оленины, которые позже поднесла все еще напуганная рассказом Сафир.

– Будем взывать к богам, чтобы Верд пошел на поправку, – Алта приложила руки к груди и несколько раз кивнула.

В словах Доваса и Тауса держательница «Медвежьей головы» нисколько не усомнилась. Эти двое были из тех людей, которым не пришло бы в голову так зло шутить или разыгрывать. За пустыми сплетнями и болтовней мужчин ни разу не видели – те никогда не тратили время на бабское «дело», чего не скажешь об их товарищах-охотниках, любящих рассказать на свой манер какой-нибудь слух, который позже, конечно, не подтверждался. Так что, не верить Алта гостям не могла.

Разговоры смолкли, и в обеденном холле в воздухе повислбезмолвие, был слышен лишь сухой треск поленьев в очаге, стук железных вилок о тарелки и тихие шаги на кухне и кладовой. Никто больше не посмел вести толки об ужасном происшествии – да и надо ли? – и каждый погрузился в свои думы.

Глава II. Наименьшее из зол

В храме Люциат витал смешанный аромат из тлеющих травяных сборов и благовоний, умиротворяющий и слегка дурманящий голову. Повсюду горели масляные лампы, освещая пространство вокруг себя мягким мерцанием – атмосфера спокойствия и неторопливости царила в этом благодатном и чистом месте, расположившемся в центре Глацием-Терры на городской площади. Все захворавшие горожане и жители других городов и их окрестностей стремились сюда, дабы целители святилища облегчили их муки и сняли боли.

Около века назад у парадного входа замка появилась группа из пяти людей, облаченных в длинные темно-синие одеяния, и потребовали аудиенции у наместника сих земель. После долгих расспросов стражи и ожиданий, таинственные люди получили возможность войти в каменный чертог. Представ перед главой того времени Хирдиром Справедливым и выказав ему свое почтение, нежданные визитеры поведали о том, что они являются приверженцами богини Гермен, покровительницы всех лекарей и алхимиков. Свой путь из южных земель они проделали в надежде получить дозволение на открытие здесь святилища здравия, где немощным и больным людям смогут оказать помощь, где те ощутят прикосновение богини. Из складных речей служителей стало известно, что их братья уже сумели снискать расположение еще в нескольких крупных городах других провинций и так же отстроили храмы. Заверив Хирдира в необходимости данного предприятия, они получили желаемое согласие, и строительство началось через пару же дней. В распоряжение целителей поступила некоторая сумма из городской казны, о чем наместник не пожалел ни на грамм, ведь возведенное здание прекрасно вписалось в городскую площадь: объемный четырехугольный донжон из белого камня, опоясываемый дорожкой из цельного балкона и множеством арочных окон с мозаичным стеклом; верх башни украшал зубчатый венец из черного камня. С крыши по стенам с обеих сторон от входа ниспадали длинные тяжелые синие знамена, на которых виднелись изображения цветка многолетней травы гармолы. С тех самых пор благодатный Люциат принимал в своих стенах всех измученных недугами.

В холле первого этажа слышались слабые хриплые стоны больных, доносившиеся из комнат, легкая шаркающая поступь служителей по гладкому полу и монотонный стук, разносившийся звонким кратким эхо по святилищу. В угловых открытых покоях, обставленных массивными шкафами, полки которых были заполнены всевозможными книгами, стоял молодой человек в черно-зеленом одеянии и корпел над стеклянной ступкой, на дне которой виднелись серый порошок и какая-то измельченная сухая трава. Растерянно посмотрев на смесь и что-то бормотав себе под нос, он стал перебирать стоящие перед ним на широком столе имеющиеся ингредиенты, едва не перевернув их на лежащие рядом со ступкой листы с записями.

– Может это? – в его голосе звучало сомнение, но тем не менее, он откупорил пузырек, наполненный густой черной жидкостью. – Что за отвратительный запах! Ну почему я невнимательно слушал учителя Ингира?! Теперь мне остается надеяться только на везение…

Восемнадцатилетний Йордин Рани уже месяца три обучался лекарскому делу в храме, неистово желая помогать людям. Откуда в нем было это стремление, он и сам не знал, однако внутренний голос словно повелевал им, нашептывая о его месте в этом мире. И в один из дней, оставив родной дом и вместе с ним фермерское дело на островке Ярта, что располагался на западе, он оказался в Глицием-Терре и постучал в двери святилища. Конечно, служителей сбили с толку речи юноши, пытавшегося уговорить взять его к себе на обучение. Лекари задумались: по правилам общины, последователи Гермен сами выбирают тех, кто сможет перенять знания, продолжив благодетель, ведь сама богиня вела их к нужным людям. После длительных раздумий и бесед они рассудили, что Рани был направлен сюда их покровительницей, и они приняли паренька.

– Ты уверен в этом компоненте, Йордин? – послышался спокойный мужской голос, донесшийся до ушей юноши.

– Учитель! – парень вздрогнул и тут же повернулся лицом к Ингиру. – Я решил немного поэкспериментировать, вы же знаете, что мне еще не совсем удаются некоторые зелья. И… вот… пытаюсь приготовить эликсир против огненной болезни…

– Тебе следует быть усерднее в обучении. Ты способный, но излишняя самоуверенность и спешка мешают тебе.

Невысокий седоволосый старец неторопливо приблизился к столу и, уверенно выбрав среди пузырьков и колбочек бутылочку из матового стекла, протянул ее своему ученику.

– Экстракт из вытяжки соленых ягод, его разливают исключительно в такие пузырьки. После приготовления ставят на солнце и содержимое емкости под действием тепла и мягкого света становится более крепким и вязким. Именно этот компонент тебе нужен, – мастер замолчал на мгновение, посмотрев на Йордина своими выцветшими, но полными мудрости глазами, и ткнул узловатым пальцем в исписанные листы. – Исправь свои черновики.

– Да, учитель, – парень немного съёжился, почувствовав, как стыд охватил его: была такая возможность проявить себя, показать, что он не напрасно здесь, и тут такой провал!

– Сходи, поменяй повязки на теле Верда, и не забудь обработать рану соком красного каменника, дабы затягивание проходило быстрее.

– Хорошо, – Йордин тут же оставил свои изыскания и эксперименты и быстрым шагом пересек просторный светлый холл, вскоре скрывшись в одной из маленьких, но уютно обставленных комнат.

Тарино лежал на неширокой постели, укрытый плотной белой тканью, и дремал – целителям пришлось немало приложить усилий, чтобы как следует осмотреть рану, промыть ее и унять боль. Ближе к утру охватывающий мужчину жар спал, и его оставили отдыхать. Возле кровати на низкой тумбе горели несколько толстых свечей, неплохо освещавших пространство вокруг себя, тлели сборы из различных трав, оставляя в воздухе тонкий терпкий успокаивающий аромат. На скамье, что примыкала к стене возле выхода, лежала стопкой чистая одежда, которую уже успела оставить Миртэй. Бедняжке естественно было не до сна: всю ночь она с Нирой пробыла в святилище, взывая к Гермен, умоляя спасти ее мужа. Грязные окровавленные вещи же немедленно сожгли. Избавляться не стали лишь от того металлического кулона, что Верд держал в руке. Он покоился поверх одежды, слегка поблескивая от мягкого света свечного пламени. На лицевой стороне красовались витиеватые узоры, оплетающие собой выгравированные на шероховатой поверхности символы и знаки. Никто из служителей храма не придал особого значения необычного вида кулону – они немало повидали оберегов за свою жизнь, весьма равнодушно относясь к дорогим вещам.

В самом же храме, не считая зелий и ингредиентов, была лишь одна ценность: возведенная на невысокой ступени за алтарем статуя в человеческий рост, олицетворяющая богиню Гермен. В отрытую ладонь одной ее вытянутой вперед руки был вставлен бледно-золотистый, размером с монету прозрачный камень Поцелуй Тумана – один из самых редких минералов на континенте, обладающий своим собственным природным свечением. По людским слухам, Поцелуй Тумана основатели храма привезли с собой прямо из Верховного Аббатства с южных земель, откуда сами были родом. Однако, это были всего лишь домыслы, и откуда на самом деле появился этот завораживающий своим видом камень, неизвестно. В блюдах же для даров лежали только еда и цветы, никаких денег или украшений – все средства, нужные для содержания святилища, целители получали из городской казны.

Йордин тихо прошел по скромным покоям, остановился возле высокого узкого шкафчика и, открыв одну дверцу, извлек оттуда на свет пухлую бутыль с зеленоватой жидкостью. За все время обучения юноше лишь раз доверили больного – десятилетнюю девочку, мучившуюся жаром. Но то была обычная морозная лихорадка, а не серьёзное ранение, поэтому Йордин ощущал, какая ответственность легла на него. Удостоверившись, что взял нужное зелье, он смочил им кусок ткани и осторожно приложил несколько раз к освобожденной от старых повязок ране Верда, отчего тот тут же открыл глаза и захрипел, на лице появилось гримаса боли и мучений.

– Благодатная Гермен с тобой, Верд. Ты скоро поправишься, длань богини коснулась тебя, – протяжно произнес Йордин, убирая ткань с зельем от раны и аккуратно накладывая свежие повязки. – Мы позаботимся о тебе.

– Миртэй…

– Твоя жена не покидала храм до утра, мы дали ей настойку спокойствия и отправили домой, – юноша приподнял голову Верда и приложил к его губам чашу с ароматным напитком. – Ей, как и тебе, нужен отдых, ее беспокойство не пойдет никому на пользу.

Закончив работу, Йордин бросил сочувствующий взгляд на Тарино и молча покинул комнату, оставив отдыхать лишенного всех сил Верда. Через несколько минут мужчина вновь погрузился в тревожный сон, время от времени резко пробуждаясь и осматривая комнату, будто боясь застать возле себя непрошеных и прислушиваясь к каждому звуку. Стоило ему закрыть глаза и поддаться сонному забвению, как в его сознании пред ним представали высокие тени: окутанные чернотой, тощие, тянущие к нему свои цепкие руки, они нависали над ним, норовя ухватить за шею, что-то неразборчиво шипя и шепча. Однако, просыпаясь, мужчина ничего, кроме завывания зимнего сурового ветра за окном, шагов и тихих бесед служителей не слышал.

Непогода даже не думала ослабевать, разыгрываясь все сильнее и сильнее. С холма к городу тянулись две параллельные дорожки следов, которые старательно пыталась замести метель. Пронизывающий и порывистый ледяной ветер дул навстречу двум путникам, силясь сбить их с ног.

– Представляешь, Стьёл, сколько там должно быть денег! И не только! – освободив рот от ворота, громко проговорил один из людей, едва держась на ногах и преодолевая вьюгу. – Наверняка в храме полным-полно драгоценностей, глупые люди готовы оставить в таких местах последний лирий, чтобы за них помолились служители! Никто не обеднеет от того, что мы немного возьмём себе!

– Ты уверен, Нелос, что твой план сработает? На больных мы с тобой не очень похожи! – Стьёл встал, как вкопанный, и посильнее закутался в тяжелые одежды. – Как бы нас не разоблачили…

– Я все продумал до мелочей, главное – не нервничать! Ну, если ты не хочешь обогатиться – я тебя не держу, – Нелос махнул рукой на товарища и продолжил пробираться через сугробы, недовольно бормоча. – Мне некогда возиться с тобой, и я не собираюсь поворачивать назад, топать обратно в нашу пустеющую деревню, и всю оставшуюся жизнь рубить дрова, когда я могу убраться оттуда и, наконец, зажить, как человек.

Поразмыслив еще немного об опасности затеи и поборов сомнения и напавший мандраж, Стьёл бросился догонять друга. Нелоса Брола он знал уже восемь лет, с тех пор, как его семья поселилась в Камышовой Заводи – крошечной деревушке на болотистой местности на восточных берегах Хиддена. Поселение тогда было небольшим: семей, обживших те окрестности – всего-навсего девять, а детей – и того меньше: Нелос, две дочери семейства конюха пяти и шести лет, и сам Стьёл Одил. Неудивительно, что двенадцатилетние мальчишки очень быстро подружились. Нелос был несказанно рад, что хоть с кем-то сможет разделить свои маленькие приключения: беготню в чащи лесов, изучение старых каменных развалин, коих было немало в округе. Камышовая Заводь была построена на землях, повидавших в давние времена достаточное количество схваток и сражений, об этом свидетельствовали массивные сторожевые башни, вернее то, что от них осталось; в их стенах в трещинах меж камней можно было до сих пор найти железные наконечники стрел. Сколько Стьёл помнил, его друг всегда выдавал одну безумную идею за другой, но то, что он предложил на этот раз – не просто глупое мальчишеское дурачество.

Кое-как пробравшись по заснеженным склонам и путям, друзья оказались возле высоких городских каменных стен, в стороне от главного входа.

– Так, снимай свою накидку, – скомандовал Нелос и поманил друга пальцем правой руки, а левой он протянул рваный балахон грязно-серого цвета, заляпанный чем-то красным. – Наденешь это, и будешь больше походить на нищего бродягу, а сыграть больного труда не составит. Изобразишь кашель, хрипы… в общем, сделаешь все, чтобы проникнуть в храм.

– Погоди-ка, я думал, мы вместе пойдём, – Стьёл удивленно уставился на товарища, и неосознанно отшатнулся. – Мне помнится, уговор был такой.

– Я немного изменил план, дружище: вдвоем мы вызовем подозрение местной стражи, а на одиночку они и внимания не обратят. Я стану ждать тебя за тем холмом, – Нелос похлопал парня по плечу и указал рукой на сопку, на которой росло одно единственное дерево – мощный высокий дуб. – Действуй осторожно, бери из ценного все, что сможешь унести, и смотри – не попадись, нам не нужны проблемы! Даю тебе два часа, надеюсь, управишься за это время. Сидеть тут до вечера и мерзнуть нет никакого желания.

Недовольно пробурчав себе что-то под нос, Стьёл нехотя стащил с себя меховую накидку и перчатки, оставшись лишь в шитой из грубой шерсти рубахе со шнуровкой на груди, плотных штанах, да сапогах, и тут же ощутил, как его объял колючий пронизывающий ветер. Ледяные потоки воздуха тут же растрепали густые пшеничного цвета волосы парня, а снежные хлопья облепили голову. Выхватив у друга балахон и в голос проклиная себя за то, что согласился на подобное мерзкое дельце, молодой человек брезгливо нацепил лохмотья и со злостью плюнул себе под ноги. Пригрозив Нелосу, что тот не получит и монеты, в случае, если не станет поджидать в условленном месте, Стьёл, стиснув зубы, пошагал к воротам, у которых дежурила пара грозного вида стражников, облаченных в утепленные доспехи, и с длинными двуручными мечами. Перспектива отведать отменно заточенной стали улыбалась всякому, кто неуважительно отзовется о местной власти или страже, любому любителю устроить драку в стенах Глацием-Терры, и тем, кто не соблюдал правила и законы торговой столицы. Охране уделялось колоссальное внимание, поскольку на севере было немало разбойничьих шаек, скрывавшихся по долинам да пещерам, и желавшим учинить набег на обжитые и благоустроенные места.

Нервно постукивая зубами и пощелкивая языком, новоиспеченный больной, пошатываясь и прихрамывая, приблизился ко входу, исподлобья следя за реакцией стражи, быстро переводя взгляд с одного верзилы на другого. С каждым шагом ходьба давалась Стьёлу все труднее, а сердце колотилось так, что его ритм было уже невозможно уловить. «Только бы не вызвать подозрения», – вертелось в голове у парня, готового уже развернуться в обратную сторону или просто пройти мимо. Однако, ноги его уже подвели к мощным и надежным вратам, не оставив ни малейшего шанса изменить положение дел.

– Эй! А ну, стоять! – громко скомандовал один из стражников, скрестив руки на груди и преградив собой дорогу. – Куда собрался? Видок у тебя потрепанный какой-то, не хватало еще проблем.

– Я всего лишь… кхе-кхе… захворавший бедняк, совершаю паломничество в священный храм, чтобы… исцелиться, – неуверенно выдавил из себя Стьёл и зашелся раздирающим горло кашлем, от которого тут же сдавило голову. – Я уже долго не могу излечиться, а святилище – моя последняя надежда.

Дозорные смерили взглядом Стьёла, приказав ему повернуться вокруг своей оси, затем задали несколько вопросов, половина из которых звучали унизительно и насмешливо, но, убедившись, что все в порядке, наконец, впустили странника в город. Громко отдав распоряжение солдатам на караульной башне, стражники расступились, и массивные ворота, обитые железными накладками, грузно стали открываться за их спинами. Парень несколько раз шмыгнул носом, подышал на ладони и уже с большей уверенностью двинулся вперед, оставляя за собой глубокие следы в снегу. Нелос же с упоением наблюдал, как его друг скрывается в широком проеме, и потирал руки в предвкушении скорой «легкой» наживы.

Стьёл шагал по протоптанным горожанами дорожкам, которые потихоньку заносили снежные хлопья. Народу было маловато в этой части города, почти над каждым домиком из широких и коротких труб поднимался седой дым, сливаясь с серо-слепой зимней пеленой, объявшей небо. Кутаясь в грязные лохмотья и наклонившись слегка вперед, парень торопливо продвигался меж домов. Ближе к центру постройки становились все выше и богаче, множество лавок и магазинчиков стали окружать пришлого, да и народу здесь было уже больше. В разы больше. Пройдя еще немного, Стьёл, наконец, достиг желаемой цели – перед ним возвышался храм Люциат, притягивающий и одновременно внушающий молодому человеку некий страх. Еще бы! От одной лишь мысли, что сейчас предстоит проникнуть внутрь и обчистить ничего не подозревающих целителей, у Стьёла подкашивались ноги, а в горле образовывался неприятный ком. У дверей святилища никого из стражи не наблюдалось, а значит, путь был свободен. Без лишних раздумий парень одной рукой потянул за ручку-кольцо дверь на себя, та поддалась, и притворщик скользнул в донжон, где его тут же встретил мягкий теплый свет свечей и ламп, а также один из служителей, облаченный в темно-синие одежды и подпоясанный белым плетеным шнурком. Голова же мужчины была полностью седа, несмотря на лицо, еще не тронутое старостью.

– Светлого дня тебе, странник, – учтиво поприветствовал Стьёла седовласый и приложил ладонь правой руки к животу. – Храм богини Гермен рад принять в своих стенах нового гостя. Я Мариус, один из целителей храма.

– Аа-а.. светлого, – прохрипел парень и откашлялся. В голове он стал быстро подбирать нужные слова для начала непринужденной и отвлекающей беседы. – Меня зовут Ст… Сторн. Мой путь в эту обитель был долог, но вынужден, ибо я… а-ап-чхи!.. болен, и здесь, чтобы просить вашей помощи.

Стьёл старательно изображал захворавшего, кривляясь и ломаясь время от времени всем телом от выдуманной боли. Служитель, как почудилось парню, лукаво прищурился, и, кивнув, жестом показал следовать посетителю за ним в глубь храма. Минуя холл, они добрались до винтовой массивной лестницы, ведущей на второй этаж и выше – в покои и лабораторию старейшины Люциата. По пути Стьёл приметил ту самую статую богини, а вместе с ней – и Поцелуй Тумана, мгновенно завладевшего мыслями молодого человека, лаская взор золотистым свечением. От одного лишь взгляда на драгоценность у парня заискрились глаза, а в голове возникла мысль непременно прихватить камень с собой.

«Представляю, сколько за него можно выручить. Да мне на всю оставшуюся жизнь хватит!» – прикидывал Стьёл, плетясь за уже поднимающимся по лестнице служителем, что мгновенно заставило парня помрачнеть, ведь совершить незаметный побег из храма с верхнего этажа будет очень непросто. Но деваться было уже некуда, и он покорно шагал по каменным ступеням вслед за своим проводником.

– Ты получишь необходимый покой и лечение. В нашем храме место есть любому, кто болен, или же просто желает обратиться к Гермен, – нараспев вещал Мариус, заходя в тесную комнатку, расположенную рядом с лестницей. Убранство состояло из узкой низкой кровати, небольшого деревянного кресла с высокой спинкой и столика с квадратной столешницей, примыкавшего к углу. Над кроватью вырисовывалось окно, слегка заледеневшее и облепленное снегом, отчего цветной мозаичный узор казался поблекшим.

Стьёл почти не слушал мужчину, украдкой бросая взгляды по сторонам и осматривая второй этаж: по аккуратным нешироким выступам из стен тянулись длинные и тонкие стебли какого-то растения, усыпанных крошечными белыми цветками. По кругу шел ряд арочных проемов без дверей, похоже, ведущих в покои для захворавших, а может, и другие какие помещения; поодаль, в метрах десяти, в молчаливом обществе множества книг в ветхих и новых переплетах, толстых свитком и ворохов бумаг, склонив свою голову, сидел старец в белом балахоне. И, как показалось Стьёлу, тот дремал. Возле массивного каменного стола, установленного на невысоком постаменте, парень заметил что-то отдаленно напоминающее сейф с открытой дверцей, и тут же смекнул, что внутри непременно должно быть нечто ценное. И ни души, кроме него, Мариуса и старика. Даже общая комната для больных пустовала, объятая полумраком и тишиной. Юноше это было на руку – большое количество лишних глаз ни к чему, да и не замеченным будет уйти легче.

Машинально кивая головой, покашливая и прихрамывая, Стьёл, съёжившись, прошел мимо служителя и уселся на кровать, накрытую шерстяным одеялом, и тут же ощутил плотный, но на удивление мягкий слой сена. Святитель предупредил, что через час юношу осмотрит один из целителей, дабы приготовить лечебный отвар, после придется пройти процедуру почтения, а пока, он может отдохнуть с дороги и согреться. Слегка поклонившись, Мариус спрятал руки в просторные рукава и удалился. Была слышна его легкая поступь, которая с каждым шагом становилась все тише и тише.

«Так, старина Стьёл, у тебя есть почти час, чтобы разобраться с этим грязным дельцем, – молодой человек задумчиво почесал затылок и уныло поглядел на маленькое окно – как бы ему хотелось сейчас быть по ту сторону стен где-нибудь подальше отсюда. Он жалел, что не смог выбить дурь из головы Нелоса и убедить отступить от глупой и рисковой затеи, а теперь еще и в одиночку придется выкручиваться из непростой ситуации, в которой добровольно оказался. – Да будет свидетелем моим клятвам сам Скомм: больше ни за что не ввязываюсь в авантюры, тем более, если их замутил Нелос».

С этими словами, Стьёл вытащил на свет из-под ворота своей рубахи кулон из кости в виде четырехконечной звезды, и потер его между ладонями. Вся его семья и предки всегда отдавали большее почтение Скомму – богу рассудительности, чести и морали, и теперь парень чувствовал, что если не одумается, то высшие силы перестанут покровительствовать ему, а ежели узнают родные, на что его подбил лучший друг, то непременно отвернутся и лишат своей фамилии. А быть безродным в Хиддене – это быть никем и ничем. С момента похода в злосчастный храм Стьёл отчетливо ощущал, будто чьи-то глаза, излучающие гнев и презрение, наблюдали за ним, сверлили, и внутри все дрожало от этого взгляда.

Собравшись с мыслями, молодой человек выдохнул и осторожно выглянул из комнаты, оценивая обстановку – тихо; старик по-прежнему дремал над книгами, сложив руки перед собой, а на его лице плясал мерцающий свет от подрагивающего свечного пламени. Стараясь бесшумно ступать по полу, совестливый воришка пробрался к сейфу вдоль стены, минуя арочные проемы. Присев, он незамедлительно запустил руку внутрь железной кованой «коробки» и поводил ей, в надежде обнаружить хоть что-то.

– Есть, – еле слышно произнес Стьёл и поспешил извлечь наружу добычу: в руках оказался набитый чем-то конверт из плотной желтой бумаги.

Не мешкая ни минуты, парень безжалостно надорвал край свертка и вытряхнул содержимое на пол: пачки писем, перевязанных тонкими веревочками и странные тканевые запечатанные мешочки. Среди всего малоценного хлама Стьёл обнаружил прямоугольную печать толщиной в палец, изящная рукоять из черного дерева которой была увита золотым узором. Ощупав ниши еще раз, парень выловил два небольших амулета из сверкающего полированного серебра, украшенных объемными голубыми камнями.

– Хоть что-то, – печать и украшения мгновенно перекочевали за пазуху к Стьёлу, поспешившего как можно незаметнее покинуть просторный холл, где притворщик был как на ладони.

Постоянно оглядываясь на спящего старца, молодой человек, пригнувшись, перебежкой пересек зал и оказался у лестницы, но тут же оступился и прижался к стене: внизу послышались голоса и промелькнули тени. Стьёл почувствовал как его обдало неприятным жаром, ладони вспотели, а сердце забилось так, что невозможно было уловить удары. Кусая губы и нервно озираясь по сторонам, он стал искать иные пути для побега… и нашел! Рядом с книжными шкафами, возвышавшийся над высеченными в каменной стене перилами виднелся крошечный оконный проем без стекла и рам, едва позволявший протиснуться в него человеку. Слегка стукнув себя по ноге кулаком и стиснув зубы, Одил вновь, но уже последний раз преодолел холл, надеясь, что удача улыбнется ему. Просунув голову в окошко, Стьёл обнаружил, что внизу его ожидала темень, разбавленная слабым белым свечением, отчего практически ничего нельзя было разглядеть, кроме неясных очертаний. Но другого выхода не имелось и горе-воришка, зажмурив глаза, нырнул в темноту и неизвестность.

Полет продлился секунду. Послышался сухой треск, шорох и тихие хрипы вперемешку с ругательствами на всех известных парню наречиях. Стьёл широко открыл глаза, в надежде хоть что-то разглядеть в странной темной комнатке, теплый влажный воздух которой был пропитан терпкими ароматами трав и древесины, от чего у парня начало дурнеть в голове. Не желая даже и думать, куда он свалился, молодой человек высвободил ногу из плена, как ему почудилось, крепких корней, и двинулся вперед, к тонкой вертикальной полоске света, посчитав, что там должна быть дверь. И не ошибся. Потирая ушибленные места, он прильнул лицом к проему и понял, что находится напротив вожделенной статуи с драгоценным камнем. Слегка приоткрыв дверь, воришка пробежался взглядом по холлу – на его удивление, все словно вымерло, даже шагов не было слышно. Собрав остатки решительности в кулак, он как можно бесшумнее проскользнул в проем и в два прыжка оказался подле алтарного каменного стола. Впившись пальцами в кисть богини, парень попытался отковырять сияющий минерал, подцепляя его с разных сторон, но все было безуспешно. Он нервно огляделся в поисках чего-нибудь острого, что помогло бы высвободить камень. Под руку ему подвернулся изогнутый железный скребок, похожий на коготь, лежащий возле блюда. Не мешкая ни минуты, Стьёл воспользовался им: старательно и уже не очень бережно стал вонзать острие между Поцелуем Тумана и стенками впадинки. Лицо воришки от напряжения покрылось красными пятнами, а на лбу проступила набухшая венка. Через несколько мгновений Стьёлу показалось, что минерал стал поддаваться, постепенно покидая свои «оковы», как все его надежды на обладание ценным уловом в один миг разбились – с верхнего этажа послышались громкие голоса, вмиг ввергнувшие парня в смятение и заставившие бросить дело на полпути.

– Я же оставил его… куда… не мог.., – слышались обрывки разговора.

– Да вот же он!

Стьёл резко повернул голову в сторону, откуда донесся выкрик – у лестницы стоял молодой служитель и указывал пальцем на парня.

– Во имя Гермен! Он пытается выкрасть Поцелуй Тумана!

Горе-воришка бросил скребок и, обогнув массивную колонну, стоявшую у него на пути, незаметно юркнул в комнату за ней. Не обращая ни на что внимания, тут же забился в угол ближе к шкафу, стоявшему за скамьей сбоку от выхода, и старался дышать как можно тише. Однако на этом неприятные сюрпризы не заканчивались: Стьёл, сам того не желая, составил компанию крепко спавшему Верду. Нежданный гость тут же замер, дабы не разбудить мужчину, иначе тот непременно поднимет шум, и тогда все будет кончено. Прислушиваясь к шуму и голосам, доносившимся из зала, он стал рыскать глазами по келье в поисках более надежного укрытия. Но откуда оно могло взяться в такой крохотной комнатушке да еще и обставленной довольно скудно? Зато на глаза ему попался лежащий на чистых одеждах кулон, который своим мягким блеском тут же пленил парня.

«Не с пустыми же руками уходить отсюда, а этому несчастному вряд ли пригодится», – едва мелькнула мысль в голове у притворщика, как украшение оказалось в его руке. Накинув на шею вещицу и спрятав под рубахой, Стьёлу на мгновение почудилось, будто кулон стал тяжелее, а шнурок славно начал давить. Слегка поводя плечами, воришка навострил уши и на четвереньках прокрался ближе к выходу – снаружи все успокоилось, никаких шагов и голосов, все точно погрузилось на дно океана – воцарилась глухая и давящая тишина. Выждав еще минуту, парень решил убраться из храма не медля, пока служителей не было поблизости. На раздумья не оставалось времени, и Стьёл, поднявшись на ноги, покинул келью и бросился к главному выходу. Массивные двери из черного дерева были так близки и так далеки одновременно, казалось, что до них не добраться во век.

«Вам меня не поймать!» – ликовал в мыслях Стьёл, стремительно приближаясь к заветным дверям, от которых его отделяла пара метров, как вдруг перед ним, словно из-под земли, выросли две высокие фигуры, принадлежавшие молодым храмовникам. От испуга и удивления глаза молодого человека округлились, а изо рта вырвался слабый хрип. Ноги же продолжали его нести и через мгновение Стьёл налетел на служителей. Отшатнувшись от живой преграды, юноша мгновенно поскользнулся на предательски гладком полу и тут же расстелился на каменной поверхности. Он был пойман, и сопротивляться уже не было смысла – на него сверху грозно и с упреком смотрели уже пять пар глаз целителей, окруживших провинившегося.

В широких серых коридорах раздался гулкий грохот закрывшихся дверей и послышался звук твердых шагов, где-то скрипнули железные петли и звонко щелкнул замок. Местами горели масляные лампы, пламя которых подрагивало от проносящихся сквозняков, при входе за столом сидел стражник, что-то старательно записывающий в толстую книгу и складывающий какие-то свертки в сундук. Из комнаты, что располагалась чуть дальше по коридору, слышался гортанный грубый смех и обрывки разговоров, в глубине кто-то зашелся кашлем и стал монотонно и раздражающе греметь кружкой, водя ею по прутьям решетчатой двери, а затем горланить какую-то песню. На всю эту обстановку взирали холодные стены городской тюрьмы, расположенной у подножья замка.

– Заткнись, Улир! Иначе в этот раз останешься не только без кружки, но и без воды и еды! Понял? – не выдержал стражник у выхода. – Ты уже начинаешь действовать мне на нервы! Чертовы нарушители и преступники, ну почему их просто нельзя взять и бросить на работы в шахты или, на худой конец, скормить жаберникам?

Не успел молодой охранник вернуться к своим делам, как на пороге появилась свита из пяти стражников, ведущих в цепях помрачневшего Стьёла Одила.

– Далаф, принимай, – небрежно бросил один из пятерки и втолкнул арестованного в узкое помещение. – Оформишь его и за решетку. Проходимец удумал незаметно ограбить местный храм, как сообщили кудесники-волшебники, или, как их там. В одеждах этого пришлого были найдены не слишком, но ценные безделушки…

– Не здешний, значит, – ядовито оскалился постовой и измерил недобрым взглядом стоящего перед ним нарушителя, от чего парню стало не по себе. – Что ж, милости просим в Серые Катакомбы, они станут твоим домом надолго… если не навсегда.

Сдав в руки сослуживцу приведенного, вооруженные до зубов стражники, гремя обитыми железом сапогами направились в комнату, откуда доносились голоса. Процедура оформления была недолгой: лишили изношенной накидки и утепленной обуви, изъяли украденные вещи, за исключением амулета Скомма и кулона-диска, что надежно покоились под рубахой и, на удивление, остались не замеченным надменным и язвительным блюстителем порядка, внесли в список задержанных и кинули в одну из свободных камер.

– Улир, у тебя появился новый сосед, он тебе составит компанию, а то тот, что был сюда посажен на прошлой недели, не слишком разговорчив, а остальные тебе уже, наверное, надоели, – Далаф ухмыльнулся, бегло оглядел помещение с задержанными и, убедившись, что все в порядке, развязано вышагивая, удалился на свой пост.

Стьёл все еще не верил в происходящее, словно в трансе, он уселся на застланную сухой и колючей соломой узкую кровать, от которой несло отсыревшей древесиной, и уставился в грязный пол. Смятение, отчаяние и злость переполняли его, и с каждой секундой тревога нарастала. До ушей доносились обращенные к нему слова заключенного напротив Улера, сорокалетнего пройдохи, промышлявшего взломом чужих домов и обманом народа. Преступник что-то спрашивал, рассказывал, но для парня весь монолог был смесью ничего не значащих звуков. Стьёл поднял голову и с ненавистью посмотрел на окружавшие его стены темницы – неужели остаток своих дней он проведет в заточении, став узником из-за собственной глупости и… жадности? А Нелос… будь он проклят богами, уже, наверняка, убрался куда-нибудь подобру-поздорову! И это действительно было так: прождав условленные два часа и не выдержав жуткого холода, тот поскорее свернул свой лагерь, засыпал снегом костер и покинул сопку. В его голове и мысли не было о том, чтобы выяснить, что стряслось с товарищем, лишь бы самому поскорее скрыться, дабы на глаза не попасться кому постороннему.

Время тянулось, томило своей неизвестностью; хоть окон и не было в Катакомбах, ощущение наступления вечера было четким. В тюрьме неожиданно все стихло, назойливый и болтливый Улер объяснил, что начинается обход улиц, и его тут же перебил некто из дальней камеры, сказав, что еще и караульные сменятся и нужно помалкивать, а то все кости пересчитают. Женский хриплый голос из соседнего помещения со смехом это подтвердил, бросив фразу о том, что она до сих пор хромает. На этом прерывистый разговор утих. Вскоре охрана действительно сменилась и Стьёл тихо наблюдал за новыми надзорщиками, стараясь как можно меньше привлекать к себе внимание; к нему обратились всего два раза: когда принесли помои на ужин, назвав рвотного вида массу едой, и когда потребовали вернуть миску. К ужину парень не притронулся и хамоватый необъятный охранник со свинячьим рылом лишь рассмеялся, увидев по-прежнему полную плошку. Кто-то из заключенных сказал, что зря паренек ничего не ел, ведь другого здесь не дадут, и завтра каждый получит то же, что и сегодня.

Сон к Стьёлу этой ночью не шел, как только не вертелся. В голове поселились навязчивые гнетущие мысли и точили сознание, не давая забыться дремой ни на секунду. Лишь под утро Стьёл сумел сомкнуть глаза, но это продлилось недолго.

– Вставай, поганец! – скомандовал низкий и грубый голос.

Горе-воришка с трудом разомкнул веки едва понимая, что происходит, и, выставив перед лицом руку, попытался разглядеть нависшего человека сквозь мутную сонную пелену. Бородатый стражник пнул кровать, от чего та жалобно заскрипела, заставляя Стьёла быстрее вернуться в реальность. Парень, съёжившись, встал на ватные и не слушающиеся его ноги и настороженно спросил, что происходит.

– Тебя ждет начальник тюрьмы, – сухо отозвался подошедший напарник бородатого и вытолкал в спину невезучего парня в холодный, как и все помещения, коридор.

Пока они шли по нешироким ходам Серых Катакомб, Стьёла не покидали дурные предчувствия: вряд ли его пригласили выпить кружку-другую меда и сыграть в картишки. Рабочий кабинет главы темницы находился в нижних тоннелях прямо под камерами, и имел свой отдельный выход в город. Угрюмые стражники ввели заключенного в комнату и усадили напротив массивного стола, над которым, словно туча, нависла облаченная в матовую серую броню крупная фигура. И внушающий страх – это не совсем те слова, которыми можно было бы описать этого серьезного и преданного своему делу человека. Начальник велел подчиненным оставить его с арестованным с глазу на глаз, и похлопал по висящему на поясе мощному мечу, давая понять, что если паренек чего выкинет – голова с плеч.

– Пожалуй, мне стоит представиться для начала, – рослый черноволосый мужчина сорока лет уселся напротив приведенного и откинулся на высокую спинку старого деревянного кресла. – Мое имя Лукас Молт, и как ты уже понял, я заправляю Катакомбами и городской стражей. Кто ты и как сюда попал, я уже в курсе, мне вчера доложили, так что отставим все эти любезности и прелюдии.

Несостоявшийся воришка насторожился и искоса глянул на Лукаса, который сразу перешел к главной части разговора. Молт пояснил, что в здешних лесах и соседних окрестностях развелось слишком много волков и полосатых шипоспинов, а это довольно опасно и доставляет слишком много проблем деревенским и фермерам, ведущим хозяйство вне стен города, и надо бы с этим разобраться.

– А что вы от меня хотите? – Стьёл нахмурился, не понимая, к чему ведет Лукас. – Желаете скормить меня этим зверюгам, дабы они успокоились на время?

– Шутка что надо, мальчишка, – начальник тюрьмы широко улыбнулся, – но нет, к сожалению. Я предлагаю тебе отработать повинную, быть полезным славному обществу и внести свою лепту, а именно: отправиться в заснеженные окраины со здешними охотниками и моими людьми и сократить численность этих хищников.

– Почему именно я, когда у вас и без того полно заключенных? Вы можете любого выбрать, вам же без разницы кого отправлять на съедение… ну, или раздел туш.

– Я должен быть не в своем уме, чтобы предложить нечто подобное одному из этих законченных преступников, они не раз нарушали закон, и эта вылазка стала бы им настоящим подарком небес. Стоит кому-то оказаться снаружи, как тут же попытается сбежать. А ты, пришлый, видно, что еще не успел погрязнуть полностью в бесчинствах, и это твой шанс встать на правильный путь, отдав долг. Или ты предпочитаешь бесчисленное количество дней провести в Серых Катакомбах, не видя толком солнца? Выбор за тобой.

Стьёл Одил задумался: он и правда не горел пылким желанием взирать целыми днями на каменные стены и грязный пол своей камеры, слушать скотскую болтовню других арестованных, питаться вонючими отходами и спать на полусгнившей кровати. Но и быть случайно задранным дикой свирепой зверюгой также не хотелось. Взвесив все за и против, парень решил, что предложение Лукаса не так уж и плохо, тем более, если охота выдастся удачной, то он вновь будет свободен.

– Будь по вашему, я готов помочь, но мне нужны гарантии, что после я смогу покинуть Глацием-Терру беспрепятственно и никто не засунет меня обратно в темницу.

– Хм, условия закону ставишь? Что же, об этом можешь не беспокоиться, все будет по-честному, – с серьезным видом Молт достал из сундучка небольшой кусок пергамента, перо и печать – каждый шаг здесь имел отражение на бумаге. – Завтра после полудня выступите.

Глава III. На всякое колдовство и магию…

– Боги, и за что мне приходится каждый день лицезреть и терпеть эти пьяные немытые рожи на моем постоялом дворе? Наверное, прав был мой дядя, когда говорил, что это место вряд ли будут посещать благородные господа, а вот невежественному скоту с дорог и захолустий тут придется по вкусу, – за стойкой стояла девушка, держательница этого заведения, в тихом ужасе взирая на шумных посетителей и недовольно качая головой.

За три лета Эйда так и не привыкла к тому, что ее таверна, необдуманно построенная на горной тропе средь высоких деревьев, всегда полна мутными личностями, неотесанными грубыми мужланами в поношенных доспехах и одеждах, и прочими проходимцами. Но, к счастью, так сложилось, что со дня открытия постоялого двора и до наступивших времен хозяйку никто никогда не обижал, даже поползновений не было в ее сторону, да и прибыль имелась в избытке. Что послужило подобному стечению обстоятельств, одним небесам известно, но девушка этому была очень рада.

Она набрала полную грудь воздуха, тяжело выдохнула, запасаясь терпением, и, собрав со стойки опустевшие оловянные кружки, отправилась в кладовую.

«Привал охотника» целый день гудел от громких разговоров и раскатистого хохота, изредка прерывающегося заходящимся кашлем и крепкими словечками. Толстые стены из обшарпанного дерева, освещенные мягким светом подвешенных к потолку свечных люстр, давно пропитались едким запахом дыма от дешевого табака. На полу местами виднелись бледные не отчищающиеся пятна от пролитых хмельных напитков неаккуратными посетителями. На вертеле в открытом помещении, соседствующим с кухней, жарились знатные куски телячьего мяса, румяные, с выступающими капельками блестящего жира и источающие невообразимо аппетитный аромат трав и чеснока. В котелках готовилась масленая рыбная похлебка с луком и томатом. В окно уже начали заглядывать сгущающиеся сумерки, а вслед за ними усилился ледяной ветер, заставивший невольно поежиться некоторых гостей, ожидающих, когда их тарелки наполнятся горячей пищей.

– Да таких слабаков, как ты, я повидал на своем веку хренову тьму! – раздался раскатистый и заглушающий остальных посетителей низкий голос. – Тебя и на один удар не хватит, а у меня рука тяжелая, шейку-то твою цыплячью не глядя переломлю. Тоже мне, воин Отвесной Заставы нашелся!

В центре зала за прямоугольным столом в пол-оборота сидел подвыпивший лысый здоровяк и с силой обрушивал свои крепко сжатые кулаки на заставленную опустевшими тарелками и бутылками столешницу, от чего посуда начинала приплясывать и позвякивать. За соседней трапезной с вызывающим видом восседал крупный мужчина в утепленном кожаном жилете с железными заклепками, из-под ворота которого выбивался потерявший свежий вид мех. С пояса свисала подоткнутая пара толстых перчаток, а на ногах красовались новенькие, снятые с какого-то бедолаги сапоги. С лица, украшенного неухоженной рыжей бородой, на которой виднелись капли эля, не сходило надменное выражение и наглая ухмылка. Вокруг рыжего расположилась компания весьма неприятных личностей из тринадцати человек, по всей видимости, друзей, мутных и скользких типов с совершенно отталкивающей наружностью. Помимо недостатка обаяния, этим рожам не помешало бы вымыться: серая грязь на лицах и руках, сальные волосы, замызганная одежда, от которой несло потом и дымом от костра.

– Ну, что молчишь, насекомое? Давай посмотрим, кто из нас крепче, и клянусь, что я, Геланор, разнесу тебя в щепки! – разгорячившийся гость поднялся со скамьи и тут же опрокинул ее на бок.

– А может еще и на денежки устроим бой? – рыжий отставил в сторону кружку с выпивкой. – Эй, кто желает развлечь себя зрелищем и навариться на этом, предлагаю делать ставки!

Все находившиеся в помещении сразу перестали болтать о своих делах и обратили внимание на нахального мужчину. Кто-то начал перешептываться, кто-то ухмылялся и махал рукой. Но через минуту большинство уже требовали хорошей драки и кричали наперебой, что лысого уложить на лопатки вряд ли удастся и нужно ставить на него не раздумывая. Слыша такие хвалебные речи в свою сторону, здоровяк поправил на кистях стальные короткие наручи и, скрестив руки на широкой груди, презрительно посмотрел в сторону рыжего. Хозяйка постоялого двора, стоявшая у входа в погреб и наблюдавшая за разворачивающейся сценой, закатила глаза и мысленно молила богов, чтобы эти проходимцы не разнесли ее таверну и не принесли еще больше проблем. После, вошедшая в азарт толпа стала требовать объявить второго бойца, дабы не прогадать со ставкой.

– Слыхал, Фес? Кажется, для тебя появилась работенка, – один из шайки похлопал по плечу тощего коротышку, сидевшего рядом с главарем.

– Давай, Манрид, не тяни время, оглашай нашего парня, – раздался осипший голос сидящего напротив инициатора боев долговязого типа.

Рыжебородый не спеша вышел на середину зала, а за ним мелкими шагами семенил тот самый худой низкорослый парень со взъерошенными каштановыми волосенками и острыми чертами лица. Руки же больше походили на две изношенные плети, нежели на отбойные молоты, сутулая осанка и впалая грудь говорили каждому встречному, что перед ними явно не воин. Манрид пропустил Костяного Феса вперед и громко представил его оживленным посетителям, которые от одного тщедушного вида неказистого человечка разразились хохотом и нелестными выражениями. Подвыпивший Геланор зашелся гоготом, едва сумев произнести, что такой противник ему по душе, что этот еще лучше трусливого предводителя их грязной шайки. В мгновении ока со всех сторон посыпались из открывающихся кошелей и мешочков горсти монет, блестящих и новеньких, а также потускневших и замызганных, и каждый отсчитывающий лирии выкрикивал, что ставит на одинокого грозного верзилу.

– Умеешь же ты выбрать место для ночлега. А я говорил, что надо было дойти до деревушки, что под горой, там и место чище, и спокойнее. Я, конечно, не равнодушен к заварушкам, не прочь глянуть, как кто-то устраивает хороший мордобой, но сегодня мне кроме крепкого меда и сна ничего не надо.

– Ну, они же не собираются к тебе в постель тащиться, или в твоей комнатке все разносить. От шума в последнее время и я немного утомилась, не отрицаю, но горячая драка хоть скрасит этот вечер.

Из дальнего и плохо освещенного, но зато свободного от людей угла, за происходящими разборками спокойно наблюдали мужчина и женщина, облаченные в теплые одеяния. На их лицах то и дело появлялась легкая ухмылка, а женщина изредка даже закатывала глаза и качала головой – весь этот балаган ее и спутника явно забавлял. Мужчина откинулся назад, прижавшись спиной к стене, и, отправив в рот жирный кусок рыбы, кинул на стол несколько монет.

– Я бы сделал ставку на Лысую гору. Думаю, ты не будешь возражать, Илилла.

– Даже не думай, Кирт! – вспыхнула женщина, сердито нахмурившись. Она тут же сгребла деньги в руку и отправила их в свой кошель под плащом. – Не хватало еще всяких проходимцев непонятно откуда обогащать. Ты посмотри, у них же на лицах написано «мошенники и воры». И вообще, тебе не кажется странным, что тот рыжий с такой лёгкостью выставляет какого-то недоросля? Ох, не нравится мне эта компания. Я бы им сама с радостью начистила грязные рыла, встреться они мне где-нибудь в лесной глуши, – в ее серо-голубых ледяных глазах сверкнула недобрая искорка, говорящая об искренности сорвавшегося с языка желания.

Кирт пожал плечами и продолжил трапезничать, поглядывая то на оживленную толпу посетителей, то на Или, которая, облокотившись о стол, грозно выставила перед носом друга крепко сжатый кулак и потрясла им, показывая, чтобы мужчина даже и не думал ни о каких ставках и спорах.

Манрид тем временем собрал деньги в несколько пустых кружек, взятых у каких-то зевак, и объявил, что ежели верх одержит фаворит толпы, он утроит выигрыш, который будет в равной доле роздан игрокам и победителю. Если же выстоит его протеже Фес, то… Тут его перебили, потребовав не размазывать слюни, и начинать бой. К слову, подобные драки на деньги не являлись редкостью на континенте, хоть и не были в почете у власти. Бесчисленное количество раз бои пресекали, и тогда хозяев-устроителей настигала расплата. Это могло быть томление в «каменном мешке», работа до изнеможения на местных шахтах или телесные прилюдные наказания. Но одно оставалось неизменным: после затишья всё возвращалось в прежнее русло. Многие прекрасно знали внутренние устоявшиеся правила, поэтому никто не нуждался в напоминании условий в случае победы другой стороны. Прозвучала команда приготовиться бойцам. Центр расчистили от столов, скамеек и стульев, и разогнали жаждущих зрелища постояльцев по сторонам. Контраст между соперниками так и бросался в глаза, буквально заставляя хвататься за животы от смеха. Фес безразлично посмотрел на верзилу, который успел малость протрезветь, и выражение лица парня стало меняться, обретая зловещие черты, а глаза наполнились коварным блеском.

– Ах ты, недоносок! – заревел здоровяк и, не дожидаясь сигнала о начале боя, кинулся на коротышку.

Фес, словно прихлопнутый пыльным мешком, по-прежнему стоял на месте и глядел на надвигающегося мужчину, который уже замахнулся, приготовившись нанести удар. Зрители кричали наперебой, махали руками. Все случилось молниеносно, и совершенно потрясло постояльцев: на пол с грохотом повалилось внушительных размеров тело Геланора, его нос уткнулся в пол, а рука так и осталась вытянутой вперед. Костяной Фес стоял позади упавшего, изогнувшись и извиваясь, как отвратительная змея, ожидая новой атаки. Отдельные постояльцы стали потирать глаза, пытаясь понять, что и как произошло, кто-то удивленно переговаривался, стараясь узнать, как так вышло. Манрид лукаво прищурился и потряс одной кружкой со звонкими монетами, и этот звук лишь подогревал азарт в крови разъяренного Геланора. Тот мгновенно поднялся, развернулся в сторону противника и вновь начал наступление: пригнувшись и раскинув напряженные руки в стороны, верзила попытался схватить Феса, но ему удалось лишь ощутить резкую и оглушающую боль от мощного удара в скулу, от чего снова оказался на полу, удивленно хлопая глазами и потряхивая головой.

– Что за мошенничество?! Эй, как он это сделал?! Не может быть! – повсюду слышалось в просторном помещении.

Эйда, которая все время следила, чтобы эти драчуны ничего не разломали, от удивления рухнула на скамью за стойкой – такого ей еще не доводилось видеть. Фес обнажил свои желтоватые зубы, изобразив нечто похожее на улыбку, поправил шерстяную рубаху и сделал шаг назад. Возмущенные возгласы не прекращались, а здоровяк распалялся все больше и больше. Покраснев от злости и раздув ноздри, он, как бык, ринулся на парня, заставив того отступить к толпе. Геланор наносил удар за ударом, вкладывая всю свою силу, и… каждый раз его кулаки пролетали мимо ненавистной цели, напрасно сотрясая воздух – противник с легкостью уворачивался, противно посмеиваясь. Сквозь подбадривающие выкрики послышался какой-то отвратительный хруст и громила заревел: его огромный кулак оказался зажат, как в тисках, костлявыми пальцами Феса, а кисть – вывернута и согнута под неестественным углом, наручник же треснул и съехал прямо на локоть. Все ахнули и утихли, с удивлением наблюдая, что будет дальше. Парень надменно смерил взглядом противника, даже не думая отпускать его. Однако и Геланор не был так прост: превозмогая невыносимую боль, он все же вцепился свободной рукой в шею коротышки и начал трясти его, как мешок. От подобной неожиданности пальцы Феса непроизвольно разжались, и через секунду доходяга полетел в глубь зала. Неслабо ударившись о старенький шкаф, он упал на бочки с соленьями, которые тут же лопнули и залили пол вместе с парнем крепким рассолом. Довольно быстро оправившись, он, пошатываясь, кое-как поднялся: весь вымокший, с налипшими на лоб волосами, слегка порванной рубахой, прореха на которой немного оголила спину, и перекошенным от злости лицом. В его прищуренных глаза так и читалось: «Ты покойник». Описав короткую дугу, он остановился прямо перед неприметными путешественниками за одиноким столом, повернувшись к ним спиной, и приготовился как следует взгреть соперника.

– Кирт, гляди-ка, – едва слышно прошептала Илилла товарищу. Нахмурившись, она вглядывалась в маячившую перед ними в паре шагов спину щуплого паренька. – Что это у него там? Ты видишь то же, что и я?

– Какой-то блеск или свечение, если меня не обманывают глаза, – Кирт мгновенно оживился – странное явление его привлекло, но и насторожило в то же время. – Ты думаешь…

– Не знаю, но очень похоже на колдовство, или что-то в этом роде, – женщина замолчала и растерянно пожала плечами. Она многое успела повидать за все время своих нелегких странствий, и теперь ее любопытство вновь вспыхнуло, а в голове рождались одни догадки за другими. Но в одном сомневаться не приходилось: шайка крыс обманывает здешних, и с этим надо разобраться.

Доходяга плюнул в сторону, тяжело задышал, а его ноздри раздулись, жадно втягивая теплый воздух, лицо же побелело. Бледное голубое свечение на спине почернело, и Фес, словно по команде, стремительно накинулся на Геланора, сшиб того с ног и стал колотить поверженного что есть мочи. Глазеющим на драку даже показалось, будто стены начинали слегка дрожать после каждого удара Костяного Феса; кто-то отошел подальше, дабы не попасть под руку разъяренного коротышки, а некоторые стали бормотать под нос имена всех богов. На пол брызнули капли крови и под ноги кому-то отлетела пара зубов уже отрубившегося громилы. Приступ ярости паренька сумел погасить лишь Манрид, громко объявив об окончании боя и о том, что победу одержал его боец. Один из компании Железного Кулака быстро накинул на плечи Феса толстый короткий плащ и стащил парня с еле дышавшего Геланора – тот был жив, но еще несколько ударов точно бы выбили душу из него. Рыжебородый довольно улыбнулся, глядя на раздосадованных и злившихся зрителей, что решили наполнить свои карманы, как им казалось, простым способом. Тут хозяйка таверны, в голос сетуя на вспыльчивых и недалеких постояльцев, потребовала от нарушителей спокойствия немедленно привести все в былое состояние, а после – убираться из ее заведения прочь, и больше не появляться. Уж чего тут только не происходило, однако никто даже думать не смел разносить и малую часть того, что ей принадлежало. Сдвинув сурово брови, девушка поводила рукой в направлении лежащего громилы, возмущаясь, что убийств на ее постоялом дворе еще не хватало – лихих слухов и проблем потом не оберешься. Несколько посетителей нерешительно поддакнули держательнице «Привала охотника», считая, что таким рожам здесь не рады. Эйда добавила, что не выпустит их до тех пор, пока ей не возместят ущерб.

– Ты, должно быть, не в своем уме. И если не закроешь свой миленький ротик сама, то тебе его заткнём мы, уяснила? Твои работники и ты славно приберетесь и без нас. Справедливо, мои друзья? – Манрид недобро оскалился, подмигнул товарищам и, толкнув ногой старенький табурет, что так некстати оказался у него на пути, вновь обратился к хозяйке. – Парочка разбитых бочек – не гора тлеющих и дымящихся развалин от таверны, пока еще…

Эйда схватила топорик, что лежал на полке под прилавком, вышла из-за стойки, сделала шаг вперед, и хотела было вступить в словесную брань с Манридом, но разглядела, что один из шайки вытащил из-под плаща блестящий кинжал и покрутил его в руках, сверля прищуренными глазами девушку. У Эйды аж сердце замерло в груди – такой взгляд не предвещал ничего хорошего, и она явственно чувствовала, как этот мерзавец блуждает глазами по ее телу, и черт знает что представляет в своей голове. В воздухе чувствовалось напряжение, которое вот-вот перерастет не просто в драку, но в бойню. Закусив губу, хозяйка решила сохранить молчание, дабы не подливать масла в огонь, постоялый двор был ей и домом тоже, и лишиться его она не желала.

– Вот и умница, – рыжебородый поправил набитые деньгами мешочки, и повернулся к выходу.

– Эй! Куда это ты направился? Выкладывай наши утешительные проценты за проигрыш! – выпалил какой-то толстяк. – Таковы правила, и ты не смеешь их нарушать!

– Я и не нарушаю… свои правила. А они говорят, что я ничего не должен, – лицо Манрида перекосилось от злости до неузнаваемости, а вся шайка словно ждала, когда последует очередное возражение, и тогда им ничего не помешает перебить здесь всех. Но каждый из гостей будто язык проглотил, никто не хотел получить в живот клинок или быть насмерть забитым Костяным Фесом. Дверь широко открылась, впустив в помещение снежный вихрь, и затем громко хлопнула за скрывшимися в метели проходимцами. В воздухе повисла тишина. Эйда растерянно посмотрела на постояльцев, что прятали глаза, глядя в свои тарелки и кружки, отводили взгляды в сторону и начинали вполголоса беседы ни о чем – им явно хотелось поскорее забыть то, что сейчас произошло. Хозяйка с горечью убедилась в том, что напрасно ждала от трусов защиты.

– Ну, Кирт, ты по-прежнему желаешь наполнить деньгами карманы тех «благороднейших» людей? И представление что надо! – Или сделала один большой глоток меда, и уверенными движениям стала поправлять ремни на поясе и натягивать плотные перчатки.

– Прекрати, ни к чему это, – мужчина перебил подругу, и задумчиво потер небритый подбородок. – Неужели никто не заметил то, что видели мы? Едва ли тут собрались слепые старцы; у этого доходяги на спине во всю горели печати, а всем словно плевать было.

– Не думаю, что кто-то в суматохе и при таком зрелище что-то разглядел, да и дружки быстренько его убрали с глаз. В одном я не сомневаюсь: тому рыжему скоту просто необходимо вправить мозги; небесам одним известно, что они замыслили. Вдобавок, мое чутье подсказывает, что они не спустят подобную дерзость несчастной владелице в их поганую сторону, и это еще одна из причин как следует их взгреть. Заодно полюбуемся, что там за колдовство такое…

– Сдается мне, ты перебрала, – Кирт подхватил боевой настрой спутницы, широко улыбнулся и его глаза загорелись азартом. Чего скрывать, у него самого руки чесались пересчитать кости бандитам.

Тем временем разбойники тяжело продвигались по сугробам, пытаясь в темноте разобрать хоть что-то, их ноги утопали в плотном снегу – дороги давно занесло. Позади еще виднелся свет в окнах «Привала охотника», оставшегося за двумя сопками вниз по склону.

– Эй, Манрид! Какого хрена ты выволок нас на ночь глядя на холод? Я зад себе отморозил еще на предыдущей стоянке, когда ты заставил меня и Алеба караулить лагерь, пока все вы храпели! – тучный и рослый мужик обернулся на идущего позади него рыжебородого предводителя, ожидая реакции.

Последовало неловкое молчание, все словно раздумывали над прозвучавшим возмущением, в мыслях соглашаясь с каждым словом, но не решаясь перечить Железному Кулаку. И все же они осторожно, но стали в один голос требовать вернуться на постоялый двор, от которого еще недалеко ушли. Манрид обвел взглядом толпу недовольных подельников, раздумывая, как поступить. Он не был глуп, природа наделила его на редкость цепким умом, хитростью и крепкой хваткой, что позволило ему сколотить и встать во главе банды, поэтому все от него ждали правильного решения.

В юношестве Железный Кулак не отличался покладистостью, уважением к другим, даже к собственным домочадцам, его постоянно ловили на кражах и мошенничестве. Нет, ни поселение, в котором он жил, ни его семья не бедствовали, всего и всегда было в достатке, и что толкало юного Манрида на совершение мелких преступлений – неизвестно. Сам же Манрид редко мог совладать со своим непростым характером и задавить того демона, что управлял им, нашептывал ночами лишь Железному Кулаку понятные речи, и подталкивавшего к тому, что было недопустимо, а иногда и ужасно. Но в сообразительности и смекалке ему нельзя было отказать уже тогда. Со временем рыжебородый покорился той тьме, что пришла с ним в момента рождения, и набравшая силу с годами, и стал настоящим, каким и должен быть: он сбежал из дома, отказался от фамилии своего отца, предпочитая более не связывать себя с семьей какими-либо нитями. Вкус полной свободы, кочевого образа жизни и вседозволенности он познал почти сразу, сумев прибиться к каким-то плутам, сновавшим по округе. Чего только Манрид не пережил за годы скитаний, а уж сколько раз он был бит, и не сосчитать! Но каждый раз ему удавалось спасать самому себе жизнь, оставляя в дураках любого желающего выбить дух из тела проклятого недоросля.

К слову, о его шайке уже давненько ходили не самые добрые слухи по некоторым частям Конгелата, особенно они прославились в восточных чертогах, где за них назначили награду. Сначала он со своими людьми промышлял мелким мошенничеством, вымогательством, но после того, как они напали на маленькую шахтерскую деревушку в Белых Водах, одной из восточных провинций, и разграбили ее, перебив добрую половину жителей, им пришлось бежать, ибо слухи об этом страшном происшествии распространились быстро. Так они оказались в Хиддене, и затихли на время. Но недолго оставались в тени.

– Переночуем там! – наконец произнес Манрид и указал на едва виднеющуюся впотьмах и сквозь метель расселину в горном склоне. То, что внутри пещера, не было никаких сомнений. – В таверну вернемся с солнцем, но лишь для того, чтобы вынести оттуда все, что можно утащить, и повеселиться вволю. Сейчас же туда возвращаться нет смысла. Или вы желаете бежать в ночи неизвестно куда да еще и с добычей?

– А как же теплые кровати, очаг?! А выпивка?! – все были в недоумении от принятого решения.

– Выпивки у вас с собой предостаточно, костер разведете и согреетесь. А кровати… скоро и они будут… как разберемся со строптивой тварью из таверны, – пообещал главарь и двинулся в сторону укрытия. Его жесткая натура не терпела никаких прекословий и угроз ни от кого, тем более от бабья, которые, по его мнению, должны только обслуживать настоящих мужчин, как он, и раздвигать ноги по первому требованию. И ему ничего не стоило поднять руку на женщину, если та открывала рот не по назначению или начинала вести себя так, будто она была на равных с Манридом, что немедленно пробуждало ярость и оскорбляло его.

Едва бандиты преодолели некоторое расстояние, как за их спинами раздался свист, настолько громкий и пронзительный, что и вой вьюги не сумел заглушить его. В метрах двадцати, быстро огибая черные стволы деревьев, виднелись два стремительно приближающихся силуэта.

– Что за черт? Кто это еще?

Ответом была пролетевшая прямо над головой одного из отморозков стрела.

– Нападение! – заорал Манрид, тут же вытащив из-под накидки увесистый топор и выставив его впереди. Стоило мужчине рвануть в сторону, как другая стрела пронеслась прямо перед его носом. – Кто с луком, стреляй по недоноскам! Сейчас они узнают, с кем связались.

Какой-то долговязый тип пытался выцелить одного из неизвестных, но колючий снег сыпал прямо в глаза, а фигура сливались с теменью, и это осложняло дело. Второй лучник без разбора стрелял туда, где, как ему казалось, появлялись нападавшие. Разбойники бросились врассыпную, пытаясь зайти со всех сторон, дабы окружить нежданных встречных. Железный Кулак укрылся за огромным валуном, из-за которого он спокойно мог видеть направление, откуда явились незнакомцы. Но на секунду их силуэты словно растворились, и среди деревьев суетливо проносились лишь обнажившие свое оружие бандиты. Рыжебородый стремительно покинул укрытие, бросился в глубь леска, жестами раздавая команды своим приспешникам, и жадно рыская глазами по округе.

– Они там! – крикнул толстяк, указывая мечом куда-то в сторону, где тут же пробежала облаченная в тяжелые одеяния фигура.

– Не стойте, как каменные исполины, за ними! Клянусь своим языком: ежели я их поймаю, то спущу шкуру живьем! – Эта игра начала выводить Манрида из себя, а его банда – черта с два! От них не было никакого прока.

– Один есть! – объявил долговязый, опуская лук и ядовито оскалился. Его стрела настигла непрошеного в глубине ельника, было видно, как она вошла в тело, заставив неприятеля свалиться в снег. – Я им займусь.

Не дожидаясь ответа, лучник кинулся в ельник, проваливаясь в сугробы и едва не падая от потери равновесия. Тяжело дыша, он неустанно двигался по следам, оставленных врагом. Через пару минут разбойник наткнулся среди заснеженных елей на неподвижно лежащее тело лицом вверх – это была женщина, смуглолицая, даже во мгле можно было разглядеть темный тон ее кожи. Рядом с поверженной лежал пустой колчан, но лука нигде не было. У «меткого» стрелка сверкнули глаза, он спрятал приготовленный нож и наклонился к жертве – еще дышит.

– Теплая, – он облизнулся, словно омерзительный ящер, и принялся расшнуровывать свои штаны. – Сейчас ты выполнишь свою женскую обязанность, мразь, а после и горло исполосовать тебе будет не грех.

Но стоило ему потянуться к женщине, как обжигающая ледяным холодом сталь коснулась его шеи, и бандит ощутил сильное давление. Бандит застыл, чувствуя, что меч держит крепкая рука, которая не дрогнет и снесет голову. Он в нерешительности перевел взгляд на незнакомку и встретился с прищуренными глазами, полными презрения и отвращения. В ту же секунду мерзавец получил отменный удар ногой в живот, от чего сразу согнулся и повалился наземь, широко раскрыв рот от боли, но не издав ни звука. Девушка мгновенно поднялась на ноги, отбросив в строну стрелу, что угодила прямо в складки ее тяжелой теплой накидки, и перевернула бандита на спину ногой. Долговязый уставился на незнакомцев и зашевелил губами, трусливо моля о пощаде.

– Долт! Э-эй! Какого черта ты делаешь? Я тебе сейчас голову оторву! – сквозь сугробы и мохнатые ветви елей пробирался Манрид с Фесом и еще тройкой приспешников, пытаясь нагнать своего товарища и посмотреть, кого он там подстрелил.

Пятерка обогнула несколько деревьев и, наконец, натолкнулась на Долта: тот неуверенно стоял на слегка согнутых ногах, покачиваясь из стороны в сторону, и глазел отупевшими глазами куда-то в небо. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций – сплошная пустота, а рот был чуть приоткрыт, как у умалишенного. Рыжебородый тут же принялся трясти долговязого и покрывать бранью, допытываясь, где подстреленный, и что с ним самим такое, однако все было безрезультатно. Железный Кулак был весьма вспыльчив, и потому, не церемонясь, мгновенно отвесил хорошую оплеуху нерадивому приспешнику, да так лихо, что тот свалился навзничь. Но и это, к сожалению, не исправило странности. Внезапно за ельником сквозь завывание вьюги послышался лязг стали, злобный гогот и угрозы – похоже, трусливые незнакомцы все-таки показались! Оставив уже явно бесполезного Долта, бандиты бросились назад.

– Давай, потаскуха, покажи что ты еще умеешь! – высокий крепкий мужчина сплюнул кровавую слюну и обнажил поломанные зубы. Медленно ступая по снегу и выставив старенький двуручный меч перед собой, он с ненавистью смотрел на женщину, только что сумевшую пролить его кровь. Рядом с ним вертелся один из лучников, нервно постукивавший по лезвию кинжала. – Заходи со спины, Алеб, не дай ей улизнуть. Выпотрошим эту тварь, а голову отправим на кол.

За невозмутимой незнакомкой, пристально следившей за противниками, виднелась фигура мужчины, ловко орудовавшего двумя обоюдоострыми клинками и вступившего в схватку сразу с тремя разбойниками. Умело отбиваясь и уверенно нанося удар за ударом, он без особых усилий расправился сначала с одним, затем со вторым, и твердым шагом пошел на оставшегося – малоподвижного и огромного, как гора, верзилу с отвратительной исполосованной шрамами рожей. Внушительного роста разбойник заревел, занес над головой мужчины увесистую дубину и обрушил ее со всей силой на противника, но сумел лишь разнести сугроб, так и не задев цель. Незнакомец довольно ухмыльнулся; стремительно оказавшись позади бандита, он одним движением рассек ледяной воздух и полоснул врага по ногам, от чего тот мгновенно взвыл, рухнул на снег и более не поднимался. Мужчина беспокойно оглянулся в поисках спутницы и увидел, как она одним мощным ударом в челюсть вырубила преступника. Едва они перевели дыхание, как из ельника буквально вывалились остатки проходимцев вместе с главарем, который, едва разглядев сквозь метель представшую пред ним картину, вместе с приспешниками бросился на неизвестных. Все перемешалось во тьме в один миг, слышался треск веток, звон скрещенного оружия и отменная брань. Можно было разглядеть точные и резкие движения мелькающих фигур – оставшиеся разбойники оказались крепче своих дружков, и гораздо более умело обращались с мечами и топориками. У одного оказалась при себе увесистая цепь, которой он размахивал во все стороны. В этой суматохе никто и не заметил, как Костяной Фес скрылся среди деревьев и снегов, обходя поле боя, присматриваясь получше и поджидая подходящего момента для нападения со спины. Манрид в исступлении снова и снова нападал на противника, загоняя его в руки одного из своих. Внезапно послышался глухой тупой звук и короткий женский вскрик, который так и наполнился болью.

– Или! – выпалил мужчина, оглянувшись; бдительность и осторожность рассеялись, и стоило дернуться с места в сторону женщины, как дорогу ему перекрыл надменно ухмыляющийся бандит, а в спину уперлось острие меча другого типа.

– Ха! Крысы загнаны в угол! – воскликнул Железный Кулак и хищно улыбнулся. – Я знал, Фес, что у тебя котелок варит как надо!

Над упавшей в холодные объятия снежного покрова Илиллой, сгорбившись, тяжело дыша и покачиваясь, нависал Костяной Фес с перекошенным от злобы лицом: как только представилась возможность, он молниеносно бросился в атаку из укрытия и одним ударом сбил с ног стоявшую к нему спиной женщину, что мгновенно принесло свои плоды. Паренька окружало бледно-голубое свечение, словно он горел, но пламя не наносило никакого вреда.

– Значит, нам не показалось, – прошипел Кирт, и тут же получил рукоятью в спину. Дикая боль разлилась по телу и ударила в голову.

– Заткнись, тварь! Вы только послушайте, друзья мои, они вынюхивать что-то удумали!

Все разразились гоготом от услышанного, и едва ли безумный хохот предвещал что-то хорошее.

– Ладно, хватит. Твою девку заберем с собой и будем пользоваться, пока не надоест. Эй! Поднимите ее и свяжите как следует. А этого – прикончите.

К плененному подошел один из отморозков и уже было занес над его головой топорик, как «работу» прервал краткий и хриплый вскрик Феса: он стоял, вытянутый, как струна, и не шевелился; в его оголенную грудь словно впилась ладонь что-то шепчущей Илиллы. Как только ее губы сомкнулись, свечение вокруг Костяного Феса рассеялось и паренек обмяк и стал похож на тронутого рассудком – его взгляд потупился в землю, рот непроизвольно открылся, и он уже не понимал, где он и кто он. Теперь от него совершенно не было толку.

Не теряя ни минуты, Кирт набросился на своего палача и успокоил его одним ударом в голову, покрытую лишь меховым капюшоном. Или, словно юркая и проворная птичка, подскочила и резкими движениям бросилась на одного из оставшейся троицы, отчаянно размахивавшего мечом. Теплая ладонь женщины впечаталась в рябую щеку бандита, и он стал один в один, как Баргул и Фес. Рыжебородый же пришел в полное смятение, никак не ожидая, что его банду разнесут, как курятник лисы, какие-то недомерки.

В неглубокий овраг рухнул последний из отморозков и Манрид остался один против двоих. Щурясь от ветра и пытаясь различить в темени движения недруга, он решительно кинулся на Кирта, но точный удар Илиллы в спину заставил главаря потерять равновесие, и через мгновение тот лежал лицом вниз, придавленный ногой Кирта к занесенной снегом земле. Железный Кулак почувствовал, как чужие руки ловко срывают с ремня мешочки с «честно заработанными» деньгами; следом за богатством к наглецам перекочевали палица, и пара кинжалов, припрятанных под накидкой.

– Во-от! Теперь все по-справедливости – колдовство за колдовство, – Кирт убрал ногу с Манрида.

– Я до вас еще доберусь, – прохрипел Железный Кулак, кипя от ярости. В тот самый момент он поклялся, что непременно похоронит их живьем, или сдерет шкуру, неважно, когда и где, но это случится.

– Если вспомнишь, – над ухом поверженного прозвучал лукавый и до дрожи ласковый женский голос.

Лица главаря коснулась теплая рука Илиллы и он впал в забвение: перед глазами поплыла призрачная пелена, а после – провал в темноту.

Глава IV. Вопрос доверия

– Поднимайся, ты не на отдыхе!

Возле кровати Стьёла стоял рослый охранник и голосил так, будто осел на ярмарке, которого пытаются сдвинуть с места за хвост. Парень, спавший лишь пару часов, слез с кровати, поежился – в камере было холодно, и тонкое одеяло не очень-то согрело его ночью. Караульный сопроводил заключенного в комнатку, где скрылась стража в тот самый день, когда Стьёла сюда привели. Комната оказалась довольно большой и на удивление теплой, учитывая, что Серые Катакомбы – это похороненный наполовину в остывшей земле каменный лабиринт, в котором нередко исчезали все надежды на будущее. Вдоль стен были выставлены высокие шкафы и стеллажи, в нишах которых лежало самое разнообразное оружие, книги. Пара железных потолочных канделябров, подвешенных на цепях и вмещавших в себя с добрый десяток объемных и крупных свечей, мягко освещали помещение; на двух столах стояли по паре масляных ламп. За одним из столов шла оживленная игра в «Торни» – весьма распространенную забаву в кости и карты, и, естественно, на деньги. В крайнем случае, платой при проигрыше могла выступить выпивка. За другим столом расположился с ног до головы экипированный громила, разбиравший документы и что-то писавший в них, водя по бумаге шикарным гусиным пером.

– Значит так, недоумок, сейчас я выдам твою одежду и временно прицеплю к твоим ногам кандалы. Оружие получишь, как прибудете на место, там же снимут цепи. Все ясно? – прорычал сопровождающий, толкая Стьёла на скамейку. – И даже не думай выкинуть что-нибудь, мигом снова окажешься за решеткой.

– Я и не думал, – начал было парень, но осекся, решив, что лучше будет вовсе молчать. Кто знает, может статься, что этим замечательным людям не придется по душе любой из ответов.

Через минуту стражник вернулся с вещами горе-воришки и небрежно бросил их ему.

– Ты идешь на охоту вместе с во-он тем добрым малым, его зовут Рих, – он указал рукой в сторону громилы, изучавшего свитки. – Компанию вам составят еще три охотника из города. Так что, никуда тебе не деться.

Как и было условлено, группа выдвинулась в путь после полудня. Погода была что надо для прогулки в степные земли: вьюга, наконец, закончилась, холодное низкое солнце слепило глаза, наблюдая за миром с ясного голубого небосвода. Снег хрустел под ногами что стеклянная крошка, а местами наст сумел обрасти ледяной «броней», от чего приходилось ступать осторожно. Возможность поскользнуться и проехаться пару метров на собственной спине или другой части тела улыбалась любому. Но как бы там ни было, а окончанию метелей все жители этих окраин несомненно обрадовались.

Стьёл шел впереди всех, с упоением вдыхая свежий морозный воздух, и раздумывая о том, как бы поскорее разделаться с хищниками и покинуть Глацием-Терру. Еще Нелоса предстоит отыскать да задать тому отменную взбучку за то, что бросил его и даже не попытался разузнать о случившемся. Парень, похоже, ошибся в лучшем друге, и это звучало очень горько.

«Ну, погоди, Нелос Брол. Дай только добраться до твоей тонкой шеи!» – Стьёл сжал кулаки и представил, как вытряхивает весь дух из тщедушного тельца трусливого беглеца. Короткие цепи на его ногах, доставлявшие большие неудобства и стеснявшие движения, позвякивали при каждом шаге, и будто насмехались над ним. Это приводило Стьёла в бешенство.

Поднявшись на лишенную деревьев возвышенность, Рих остановил людей и осмотрелся: далеко позади виднелся гордый замок и кусочек глухой надежной стены, окружающей город. Впереди же их ждала просторная холмистая степь, ведущая в леса. Здоровяк достал связку из трех ключей и подозвал паренька; замочки щелкнули и оковы свалились в снег. Рих одним ловким движением подхватил их и повесил на пояс.

– Это тебе, щенок, – рявкнул стражник и сунул в руки Стьёлу тяжеленную булаву. – Воспользуешься не по назначению – голову сниму, и принесу назад в тюрьму. Будет за трофей.

После того, как со всеми любезностями было покончено, группа последовала за Рихом через степь прямо в чащу, где и предстояло поохотится на славу. Лес встретил гостей как полагается: швырнул в каждого снег, свалившийся с крепких веток по велению ветра, и обдал лица пришлых своим стылым дыханием. Казалось, все замерло вокруг, и едва ли можно было встретить здесь хоть какую-нибудь животину, но на снежном покрове всюду виднелись глубокие следы мощных лап. Охотники присматривались к петляющим дорожкам следов, ступая по мягким сугробам – хищники совсем недавно проходили тут, и, возможно, стаей. Было принято решение разделиться: здоровяк в броне составил компанию Стьёлу, а остальные разошлись в разные стороны, не выпуская при этом друг друга из вида. Они всё больше и больше удалялись в лес, пристально смотря по сторонам. Через некоторое время один из людей подал голос, сообщив о ведущей куда-то кровавой дорожке. Кровь была свежа, как зимний рассвет, успев подтопить и окрасить снег в пунцовый цвет. Рих ухмыльнулся и скомандовал всем двигаться в том направлении, и если повезет, то сейчас им удастся напасть на скорее всего пирующее зверьё. След привел зверобоев к старому разваленному кургану, возведенному некогда неизвестно кем и неизвестно для кого. Таких построек по Хиддену, да и по всему Кордею, имелась тьма, ведь со временем о них забывали, не посещали и не ухаживали, и природа присваивала оставленные памятные места, распоряжаясь ими, как вздумается. Большинству из них было столько лет, что и не удивительны были такие перемены.

Ярко-гранатовая лента обогнула развалины и исчезла за огромным валуном. До ушей подкравшейся группы донесся отвратительный хруст и клацанье зубов, а за спиной послышался пронзительный и довольно близкий вой. Надо действовать стремительно, но сколько их там, в логове? Этот вопрос читался в глазах каждого. Здоровяк оголил клинок двуручного меча и, несколько раз широко шагнув, вплотную прижался к горе камней, остальные, чуть дыша, мелкими перебежками обогнули то, что осталось от кургана, и укрылись за мощным стволом поваленного дерева. Оттуда они сумели разглядеть открывшуюся картину: с пяток огромных белых волков разрывали телах двух каких-то бедолаг, огрызаясь друг на друга, не желая делиться добычей. Роскошная шерсть была выпачкана кровью и облеплена снегом, с вооруженных острыми и смертоносными зубами пастей капала густая слюна, мощные лапы – напряжены, и казалось, что животные вот-вот сорвутся с места. Стьёл тяжело вздохнул при виде внушающих трепет и страх волков, снова пожалев о том, что время назад не воротишь, или, хотя бы, не имеешь способности стать невидимым, чтобы смыться отсюда.

Охотники выжидали, пытаясь улучить момент, как вдруг один из хищников резко повернул голову в их сторону, задрав нос, и стал жадно и часто втягивать воздух, уши же навострились – не было сомнений, он учуял незваных гостей. Через мгновение его сородичи оставили свою добычу и тоже насторожились, а взгляд их бледно-голубых глаз устремился прямо на ненадежное укрытие наблюдавших. Прятаться больше не было смысла, и Рих, получив сигнал от товарищей, издал истошный вопль и буквально вылетел из-за груды камней, остальные же присоединились к нему. Стая хищников отпрянула назад, но только на мгновение, через секунду она бросились врассыпную и стала окружать непрошеных. Клацая зубами и рыча, дикие звери медленно подбирались к охотникам, сужая кольцо. Стьёл, оказавшийся вытолканным вперед охотниками, едва не налетел на хищную зверюгу, от которой несло кровью и мертвечиной. Тошнотворный запах, замешанный на морозном свежем воздухе, застрял в носу у парня, заставив закашляться. Страх перед возможностью быть растерзанным и мучительной смертью в одночасье сковал Одила, который за все прожитые сознательные годы ни разу не охотился, а топор держал всего несколько раз. Тяжелый труд он никогда не признавал, но сейчас был бы рад рубить деревья и вкалывать в какой-нибудь шахте. Эту слабость из него родители выживали всеми способами, но Нелос, что обладал тем же недостатком, ленивым и жадным монстром поселившемся бог знает когда в его душе и сознании, с легкостью сумел затуманить голову податливому и внушаемому Стьёлу, убедив, что есть жизнь и «работенка» гораздо приятнее.

– На каждого по волку? Отличный расклад! – рявкнул стражник, и смачно сплюнул в сторону. – Маловато, но для разогрева сойдет.

– Я… мне… никогда не доводилось вот так махать оружием, – воришка отпрянул назад, но наткнулся на одного из охотников.

– Самое время поучиться, щенок. Хочешь получить свободу при жизни – отработай, бей что есть силы, иначе только Холодная тебя освободит.

Стьёл крепко сжал рукоять булавы, чувствуя, как тепло его рук перекочевывает в сталь, и приготовился к атаке. Позади него послышалось клацанье и рычание, а тот зверь, что глазел прямо на парня, ощетинился. Щелкнув зубами, хищник слегка пригнулся, припадая к земле, но не успел Одил и глазом моргнуть, как волк уже летел на бедолагу.

Началось!

Он едва успел увернуться, плюхнувшись плашмя в снег, который сразу залепил глаза. Бедолага поспешил подняться и стал судорожно вытирать лицо. Охотники и Рих уже успели расширить кольцо, стараясь отогнать волков подальше, но радоваться было рано: мощный толчок в спину сбил Стьёла с ног.

– Ну, давай, ты же не слабак, Стьёл Одил! – процедил сквозь зубы парень, покрепче ухватился за булаву и, перекатившись на спину, резко выставил оружие перед собой. Его тут же обдало жаром: в ногах стоял волк, скалясь в предвкушении отведать свежатины. Сейчас этот идеальный охотник казался еще внушительнее и гораздо пугающе. – Не подходи, иначе врежу!

Угрозы, сорвавшиеся с дрожащих губ, не произвели должного эффекта, и хищник продолжил надвигаться. Мелькающая почти перед самым носом покрытая шипами палица только раззадоривали его, как котенка клубок пряжи. Помощи явно было ждать не от кого. Прирожденный убийца подступал ближе и ближе, но неожиданно для самого себя Стьёл, размахнувшись, огрел животное по морде. Удар был неумелый, не поставленный, но этого хватило, чтобы зверюга взвизгнула. Преодолевая нервную дрожь, паренек, не дожидаясь, пока противник очухается, стал размахивать и бить куда попало, в надежде заставить того отступить, но смерть в облике волка не собирался так легко сдаваться и упускать добычу. Спустя мгновение истошный вопль раздался меж деревьев и растворился в заснеженных кронах: острые клыки вцепились в ногу Одила. В его глазах сразу потемнело, появилось ощущение, что силы неумолимо покидают тело, в голове помутнело, мысли спутались. С остервенением зверюга трепала жертву за ногу, сжимая челюсти все сильнее, а меж клыков проступила белесая слюнная пена, которая начала стекать на старенький сапог. Стьёл силился высвободиться, но от того становилось лишь хуже – он ощутил, как его прошиб пот тут же сменяемый дрожью. Положение не из завидных, но на такую короткую и бесславную жизнь парень не рассчитывал. Стиснув зубы, он собрал все оставшиеся силы, превозмогая невыносимую боль, вцепился мертвой хваткой в булаву и, приподнявшись, что было духу ударил зверя. Хладный металл тяжело упал на волчью голову, и Стьёлу даже показалось, будто он расслышал треск кости. Капкан из клыков моментально ослаб и нога буквально выпала из него. Хищник издал свой последний хрип и замертво повалился на Одила, не успевшего отползти.

Туша оказалась гораздо тяжелее, чем Стьёлу думалось еще до схватки, и теперь огромный вес давил на далеко не крепкого воришку. Ему стало казаться, что он вот-вот задохнется, и будет раздавлен и впечатан в снега. С минуту беспомощно барахтаясь в сугробах, он, наконец, сумел выползти из-под грузного поверженного зверя, горячая кровь которого проступила из разбитой головы и теперь густо заливала белоснежный покров.

– Боги! – новоиспеченный охотник с трудом поднялся с земли – нога жутко ныла. Уняв частое дыхание и жгучее покалывание в горле, он, сплюнув вязкую слюну, стал испуганно озираться, словно до этого находился не в этом мире, и только сейчас вспомнил, что происходит.

Поблизости никого не было, лишь путаные дорожки из глубоких следов, уводящие в чащобы леса, мелкие, но яркие пятна крови, и кем-то потерянный пояс. Или насильно сорванный? Стьёл медленно приблизился к находке и его мрачные догадки подтвердились: плотная кожа широкого кушака с оставшимся ножом оказалась разорвана, даже полосы от когтей виднелись у самых краев. Отпрянув назад, Одил окрикнул несколько раз Риха и остальных, обеспокоенно вглядываясь меж деревьев, боясь, что новый хищник возникнет из чащи. Его голос тут же подхватил стылый ветер, налетевший с голых холмов, словно желая поскорее донести зов, но ответа на него не последовало. Стьёл стоял на месте без движения, только беглый взгляд осматривал поле недавней схватки да уши пытались уловить хоть что-то. И, как по заказу, в лесах прозвучал глухой крик и послышался сухой треск, словно дерево повалили.

«А ведь я могу сбежать и где-нибудь укрыться, кому какое дело до мелкого мошенника-неудачника. К тому же, если не найдут, то решат, что утащил один из хищников и растерзал в мелкие клочья, – неожиданно промелькнуло в голове у парня, моментально струхнувшего от собственных крамольных мыслей. В животе скрутило, и где-то в глубине его еще не совсем никчемной души будто заныло, закололо, и как бы Одил не пытался заглушить неприятное чувство – то ли страх, то ли «голос» совести, – оно лишь еще больше разрасталось. – А чего я, собственно, боюсь?.. А вдруг начнут искать, догонят – они-то здешние места знаю лучше, и тогда – точно конец! Ни тебе сокровищ, ни тебе обещанной законной свободы, только грязь и тюремные отбросы… Твою мать! Будь всё проклято!»

Будь он на месте беспринципного Нелоса, то никакие колебания и сомнения, и тем более угрызения совести, его не донимали. Но он – не Брол, и едва ли сможет так же легко забыть свой столь постыдный и трусливый поступок. Стьёл облизал обветренные похолодевшие губы, нервно дернул плечом и, разрываемые внутренней борьбой, сделал несколько нерешительных шагов в направлении глушняка, откуда все яснее доносились вопли.

Горные извилистые тропы были позади, впереди же расстилались слепящие глаза заснеженные просторы, окаймленные вдали стеной из чернеющих деревьев бора. Яркое зимнее солнце смотрело в спины двух путников, чьи вытянутые тени ложились далеко вперед.

– Эх, зря мы ушли с такой славной фермы, могли остаться там подольше, да и хозяева были не против, – Кирт поправил тяжелый плащ и широко зевнул, еще пребывая мысленно в уютном доме гостеприимных фермеров.

– Ага, особенно их дочь, которая прямо сверлила тебя глазами и все время вилась подле, будто мужчин никогда не видела.

– Таких, как я – едва ли! – мужчина выправился и довольно улыбнулся. Чрезмерное самолюбование ему было чуждо, однако цену тем достоинствам, которыми наделила его природа, зеленоглазый Кирт Тафлер знал и умело ими пользовался.

Тридцатичетырехлетний выходец из ремесленного городка Лиаф, что раскинулся на границе двух провинций Хиддена и Довента, был широк в плечах, высок и ладного сложения. Про таких на континенте говорили «высечен из скалы», и одни смотрел на них с восхищением, другие – со страхом, а некоторые даже и с завистью. С ранних лет Кирт отличался крепким здоровьем, к которому с годами присоединилась рослость: в тринадцать был уже на пару голов выше своих ровесников, да и в силе догнал местного здоровенного кузнеца. Но при всей своей физической развитости, вопреки устоявшимся обывательским представлениям, ума и сообразительности хоть отбавляй, что не могло не привлекать внимание соседей и посторонних. В Лиафе и заняться-то было особо нечем, по крайней мере, детям, но Кирта с его разумением и силой быстро пристроили к мастеру железа и огня – для обучения кузнечному ремеслу. Родители непрерывно твердили, что из их мальчика выйдет отменный молотобоец, и Тафлер действительно в чем-то преуспел в непростом ремесле. Однако стоило ему начать дело, как однообразная работа быстро надоедала. Но именно в те годы, которые он парнишкой провел в кузне, пробудилась страсть к оружию: нагоняющим страх мечам, коварным кинжалам, острым ножам и увесистым топорам. Иногда, когда никто не видел, Кирт снимал со стены какой-нибудь здоровенный меч или топорик, стягивал щит, и воображал себя великим воином, при этом неумело размахивая оружием во все стороны. Теперь же, спустя столько лет, мужчине все эти детские дурачества и кривлянья казались смешными и нелепыми.

– Может, через Глацием-Терру двинем? Тысячу лет не был в этих краях, – Кирт стряхнул с густой короткой бороды образовавшийся иней и понадежнее натянул на голову капюшон.

– Я не против, – одобрительно кивнула женщина и покрутила в руке один из кинжалов Манрида. – Как ты думаешь, сколько мы выручим за добытые трофеи? Они, конечно, в поганом состоянии, но все же?

– За этот хлам? С десяток лирий, или чуть больше. Кстати, слыхал как-то, что сейчас у этих торгашей с базара настали не самые лучшие времена, они теперь даже не всякого из завсегдатаев пускают за ворота.

– Боги, туда и так непросто попасть, и вообще, знать про него мало кто знает. Что ж, дойдем и поглядим на новые порядки.

Место, куда направлялись Или и Кирт, действительно являлось одним из самых труднодоступных в Хиддене – кого попало туда не впускали, да и находилось оно подальше от людей. Черный рынок "Звенящий мешок" был известен лишь в определенных кругах и славился тем, что там можно было достать абсолютно все, что запрещалось или просто имело весьма редкое и ценное происхождение. Речь, конечно, шла не только о вещицах, что переполняли крытые прилавки, но и о дорогостоящих и далеко не обывательских услугах, хотя и такого там тоже хватало с лихвой. К примеру, нанять кого-то для грязной работенки вроде убийства тамошним клиентам, что прикупить новое платье для деревенских на общественном базаре – обыденное дело. Сбыть краденое у живого или снятое с тела убитого – проще простого, и главное, никто никогда не задаст ненужных вопросов что откуда взялось, да и не зачем – все прекрасно знали: если человек околачивается в «Звенящем мешке», то он, скорее всего, замешан в тёмных делишках. Ни в одном уголке провинции так не обслужат, и обязательно начнут вынюхивать и лезть, куда не надо, а там и до доноса местной страже не далеко. На черном рынке, бывало, тоже попадались чрезмерно любопытные и везде сующие свой нос персоны, которые умудрялись проникнуть на базар. Провернув нужную сделку, они начинали шнырять по торжищу, интересуясь, кто откуда, где достают товары, кто всем заправляет, но до них быстро дотягивались «длинные руки» держателей рынка. И тогда болтуну приходилось несладко, и это в лучшем случае, в худшем – о нем больше никогда и никто не слышал. В общем, "Звенящий мешок" был местом, собравшим в себе всевозможных проходимцев, бандитов, подозрительных скользких личностей, то и дело снующих туда-сюда и пристально наблюдавших за всеми и всем.

Собственно, в таком неприглядном уголке лет пять назад и пресеклись пути Илиллы Мелон-Ат и Кирта Тафлера, совершенно случайно. Судьбой им была уготована не самая приятная первая встреча: молчаливая, наполненная духом не просто соперничества, но желанием во что бы то ни стало поставить на место конкурента, пусть даже если прольется чья-то кровь. Возможно, их дружба зародилась бы более мирным и прозаичным путем при иных обстоятельствах, например, на какой-нибудь пирушке по поводу одного из сезонных праздников. Но разве у наемников-одиночек, работающих на свой карман, может быть по-другому, по-обыденному?

Обсуждая намеченные планы, коих имелось в избытке на доброе количество дней и даже недель вперед, путники вошли в лес, огибая черные стволы и выискивая не занесенную снегом тропинку, оставленную какими-нибудь охотниками или странниками. Снег под ногами приятно поскрипывал, чуть нарушая спокойствие и тишину, покоившуюся в морозном воздухе, как в колыбели. Но наемники уже знали по собственному богатому опыту, что это умиротворение обманчиво, верить ему не стоит, и за ним обязательно скрывается что-то если не опасное, то точно малоприятное. И словно в подтверждение тому, из чащи донесся и резко оборвался протяжный волчий вой, но тут же ему вторил другой, уже чуть ближе.

– Эти леса, похоже, до сих пор кишат дикими зверюгами, – прохрипел Кирт и покосился туда, откуда послышалось завывание. – Ничего не поменялось за столько лет, даже головопятство местных властей сохранилось в прежнем состоянии, и переходит оно от одних хозяев города к другим, как уличная девка. В детстве меня отец иногда вытаскивал на охоту именно сюда – знал, что лучше места для охотничьего промысла не найти, показывая природу и ее силу во всей красе. Хах! Знала бы ты, сколько я мальцом страха натерпелся тогда, высиживая в засаде и едва дыша…

– Постой-ка! Ты – и боялся? Вот уж ни за что не поверю, – Илилла хохтнула и тихонько толкнула друга плечом.

– Ладно, шутки шутками, а оружие надо бы держать наготове.

Протяжный вой повторился еще несколько раз, поторопив путников вооружиться. Иной раз в их головах закрадывалась мысль развернуться и пойти другим путем, в обход лесов, но времени на пустые прогулки «в карманах» не имелось, а дела не ждут, как известно. Конечно, за многие луны и зимы друзьям приходилось сталкиваться с угрозами и опасностями похуже, но диких зверей недооценивать не стоит. Только полный идиот посчитает, что клыки и когти какой-нибудь зверюги безобиднее пущенной из лука стрелы или заточенного клинка.

В застывшей тиши отчетливо слышалось шуршание тяжелых накидок и позвякивание цепочек на ремнях Илиллы. Сделав еще несколько шагов, Или вдруг замерла и жестом призвала Кирту не произносить ни слова. Чуть наклонив голову, она нахмурилась и прислушалась: секунду назад до ее ушей донеслись чьи-то приглушенные голоса и крики вперемешку с лязгом стали.

– Кто-то что-то не поделил, – нарушил молчание Тафлер. – Похоже, шум идет во-он оттуда, – не сбавляя шага, он указал в сторону невысоких сопок, показавшихся впереди.

– Да, пожалуй, ты прав, – в это самое мгновение Мелон-Ат ощутила, что спокойным их день не будет. Снова. И чутье подсказывало: пойди они даже иной дорогой, то помехи и препятствия им были бы обеспечены все равно.

Подобные предчувствия у нее не рождались из пустоты, и никогда не были напрасными и глупыми волнениями, как можно подумать, и каждое странствие это лишь подтверждало. Свою обостренную интуицию дочь южных гористых островов Роклит бесконечно ценила, но иногда ей хотелось задавить это внезапное давящее чувство, начинавшее точить сознание. Подобно железным тискам, оно крепко и надежно цеплялось за него, не желая ослабевать. И даже если она прислушивалась и поддавалась внутреннему голосу, Илилле после еще долго приходилось избавляться от странного ощущения, блуждающего в темных уголках ее собственной души. Этот свой дар, так благосклонно и послушно принятый от неведомых сил, Мелон-Ат называла и проклятием, и благословение одновременно, и пусть приходилось расплачиваться за него внутренним покоем, женщина не спешила заглушить его раз и навсегда.

Но вот с тем самым редким даром, что ее учитель называл Сон Глубин, и который проявился, едва научилась говорить, Илилла точно не рассталась бы никогда, даже под страхом смерти. В самых ужасных и опасных переделках, как в недавней ночной разборке, он приходился как нельзя кстати, практически спасая жизнь и выигрывая время для побега или же для нанесения решающего удара. В древнем и уважаемом на Роклите роду Или – Мелон – лишь однажды появился на свет человек из всех ее многочисленных пращуров с тем же загадочным и мистическим даром. Это был мальчик, нареченный впоследствии Флаином, и о нем мало говорили и вспоминали, что было довольно странно. Случилось событие больше ста семидесяти лет назад, и столь необычное дитя тогда вызвало неподдельное удивление у всех – никто и никогда не имел магических способностей, если верить фамильному древу, и даже ни разу не прибегал к услугам людей, наделенных какой-либо силой. Но, несмотря на магическую предрасположенность, рассказы гласили, что Флаин вел вполне обычное существование. Однако о нем практически не осталось записей в родовом архиве, либо они не велись вовсе, хотя такое просто невозможно, учитывая необычные обстоятельства. Имелись лишь заметки о ранних лунах и женитьбе, и все. Но одно было известно точно: далекий предок Или исчез бесследно в возрасте сорока лет и больше о нем никто ничего не слышал. И, если верить дошедшим до нынешних времен рассказам, то его практически не искали, лишь в первые зимы после пропажи, даже жена Флаина, которая в последствии тронулась умом от горя, ничего не знала и не могла ничем помочь.

Подозрительный шум и возня резко оборвались, но спутники продолжали двигаться в сторону невысоких холмов. Кирт и Или ожидали увидеть все, что угодно, даже каких-нибудь юнцов, которые сбежали из города тайком и подальше от посторонних размахивали оружием, но только не то, что предстало их глазам, едва они вышли на небольшую и свободную от деревьев заваленную снегом поляну. Посередине нее прямо на ослепительно белом покрове, окропленном ярко-алыми пятнами, лежало два бездыханных тела каких-то бедолаг. Поодаль от них валялось сломанное, словно тонкие древесные прутья, оружие. Над убитыми возвышалась фигура, державшая булаву, и при ярком свете солнца было видно, что руки неизвестного были вымазаны кровью.

– Какого?.. Эй, ты! А ну, стой! – резко выкрикнул Тафлер и вытянул перед собой клинок, глядя на незнакомца, который озирался по сторонам и собирался уже удирать.

– Тебе лучше делать, что говорят, если не хочешь, чтобы твоя голова превратилась в продырявленную тыкву! – тетива лука Или с сухим треском натянулась, готовясь пустить стрелу прямо в цель.

– Нет, стойте! Помогите! – неизвестный замер, и даже бросил свое оружие. – Это… это не я!..

– А нам видится другое, – подойдя вплотную к представшему перед ним щуплому парню, Кирт направил острие меча прямо ему грудь. – А теперь попробуй разделаться так же со мной, если хватит сил.

– Говорю же, это не я. На нас напали волки, – чуть ли не заикаясь, произнес незнакомец, испуганно таращась на наемника, не смея пошевелить даже рукой. – Нас было пятеро…

– Но пока я могу насчитать лишь двоих убитых и тебя целого, хоть всего и в крови, но она не твоя, так ведь? – острие меча сильнее вдавилось в грудь, чуть смяв одежду. – И что же тогда с остальными, о которых ты твердишь?

– Я… я не знаю, наверное, они там, в лесу, может их звери утащили и уже разорвали. Я хотел их найти… их надо найти, иначе…

– Да-а? Что ты говоришь? – протянула Мелон-Ат, обходя вокруг убитых, внимательно осматривая их и спутанные следы на снегу, которые уже смешались настолько, что невозможно было даже понять, чьи они и куда ведут. На телах же несчастных виднелись значительные рваные раны. – Звери, конечно, могли напасть, но откуда нам знать, что не ты добил этих людей? К тому же, никогда не видела, чтобы кто-то выходил на прогулку с тюремными цепями на поясе.

Илилла смерила взглядом паренька, который совсем не походил ни на стражника, ни на воина, ни даже на охотника. Весь его потасканный и уставший видок говорил о том, что он точно не из компании мертвых ребят, которые очень уж отличались даже по одеждам от незнакомца.

– Цепи? – удивленно переспросил Кирт, обернувшись.

– Да, вон у того на поясе оковы, выглядит, как охранник, а вот второй точно охотник.

– Так-так, похоже, здесь что-то очень интересное вырисовывается, – ухмыльнулся Тафлер, но тут же уголки его губ опустились вниз, он сурово нахмурился и уставился тяжелым взглядом на парня. – Твое имя, кто ты такой? И советую говорить правду, а то не доживешь до момента, когда все прояснится.

– Стьёл… Я Стьёл Одил. Мы, – арестант осторожно указал на убитых, – и еще двое… Нас отправили из города в леса, чтобы разобраться с хищниками, сказали, что от них много проблем в последнее время. Пришлось идти, я же не знал, что так получится, что кого-то разорвут или утащат.

– Так ты из Глацием-Терры?

Парень утвердительно кивнул, но так неуверенно, что у спутников еще больше возникло подозрений насчет их нового приятеля.

– И? – женщина прищурилась и заглянула в лицо Стьёлу. – Ты же не думаешь, что мы поверим, будто ты сказал нам все? Да тут даже слепой увидит, что ты был в сопровождении, и, похоже, выдался неплохой случай для побега?

– Но зачем тогда с него сняли оковы?

– Я же говорю, нас отправили сюда перебить волков, а в кандалах охотиться на зверей не получится! Если бы не согласился, то остался бы в клетке, – наконец признался воришка, рассказ которого напоминал лепет малолетнего провинившегося ребенка.

– О, так вот в чем дело! То-то блюстители удивятся, когда мы им вернем обратно потерявшегося арестанта, там уж, наверное, обыскались и заждались, – Кирт развернул Стьёла и заломил ему руки за спину. – Думаю, там твои байки о чудесном спасении и случайно перебитых сопровождающих выслушают с огромным удовольствием. И даже, если ты никого из них не убивал, то едва ли тебя кто-то из городских тюремщиков отпускал, а мы им поможем тебя отправить назад в клетку. Двигай вперед, и не вздумай дернуться, иначе напорешься на меч. В городе разберутся, что к чему, уж можешь не сомневаться.

Но, разумеется, Тафлер не думал пускать в ход оружие, пусть даже и словесно грозил этим, ведь было совершенно очевидно, что странный парнишка не представляет для них опасности. Однако ухо надо было держать в остро, кто знает, что он может выкинуть. Один такой щуплый недавно доказал, что по обложке книгу не судят, и не хотелось бы повторения истории.

– Нет, вы даже не знаете, почему там оказался, я ведь даже не живу в Глацием-Терре. И я не убивал никого, кроме одного, и то это был волк, он остался там, могу показать, – Стьёл, позабыв о смотрящем ему в спину стальном клинке, повернулся и махнул рукой в сторону чащи, за что сразу получил плоской стороной меча слабый удар по ноге.

– Еще лучше! – хохотнул Кирт. – Арестованный чужак шатается по округе! Неужели ты решил, что мы пойдем с тобой куда-то, кроме города? Или отпустим на все четыре стороны?

Парень умоляюще посмотрел на Или, ища хотя бы в ее лице надежду на поддержку и снисходительность к нему, но женщина лишь покачала головой, давая понять, что он ни на что может не рассчитывать.

– Как же другие двое? Ведь я же сказал, что нас было пятеро. Надо вернуться и найти их, – едва слышно проговорил Стьёл уже в никуда и тут же замолк, ощутив, как горло внутри словно обожгло огнем, и это странное ощущение медленно переползло вниз. Дышать стало трудно, в горле горело, и очень скоро начало темнеть в глазах. В голове поплыли странные и пугающие образы, которые переплетались в один комок и потом вновь распадались. Они напоминали снежный буран, сквозь который едва можно различить хоть что-то, когда ветер носит снег по округе, закручивая его и бросая во все стороны. В один момент возникший огонь в горле и груди сменился на обжигающий и нестерпимый холод, который шел не снаружи, а изнутри, и Одил понял, что больше не может даже двигать ногами, которые словно заледенели. Он не знал, как выглядит смерть и что человек чувствует с ее приходом, но что-то подсказывало ему, что силы его стремительно таят так, как если бы сама жизнь оставляла тело.

– Что замер? Иди, осталось недолго, скоро отдохнешь, – Кирт по привычке хотел тихонько подтолкнуть парня, но тот, не сделав больше ни шага, рухнул в снег, съежившись в комок.

– О, боги! Ты что, парень? – мгновенно убрав лук за спину, Илилла бросилась к Стьёлу и попыталась повернуть его лицом к себе, но он был словно застывший, как кусок льда, и совсем не поддавался. Женщина обошла с другой стороны и, едва посмотрев на паренька, ахнула: глаза его побелели, как снег, рот исказился, а пальцы, точно кривые ветки дерева, вцепились в горло и грудь.

– Это еще что за чертовщина? – за спиной подруги нарисовался Тафлер, лицо которого вытянулось от неподдельного удивления. Он всякое видал в жизни, но такое – впервые. – Что с ним?

– Не знаю. Погоди-ка, – наемница осторожно поднесла руку ко рту Стьёла. – Слава небесам, он дышит, но едва-едва и стыло так, как бы не помер. Ты слышишь меня? Э-эй, – она пару раз ударила ладонью по побледневшей щеке.

– И что нам теперь делать? Ладно, в город с ним так не войдешь уже, да и на людях особо из-за этого не покажешься – слишком много вопросов и косых взглядов будет, но и здесь его бросать тоже нельзя. Значит, надо найти какое-то тихое и спокойное местечко, где можно будет привести этого недомерка в чувства… Вот только где такое место?

– Можно перебраться хотя бы туда, – женщина кивнула на заснеженные поваленные друг на друга деревья чуть в стороне, – другого варианта нет. Мы же не потащим его черт знает куда?

Кирт скривился, явно давая понять, что подобное в его планы точно не входит. Водрузив себе на плечо Стьёла, он пошагал за Или, что протаптывала дорожку в глубоких сугробах.

Глава V. Одна голова хорошо, две – лучше

– Черт подери, моя голова, – прохрипел Манрид, с трудом открывая глаза. Все перед ним расплывалось, кружилось, и от этого начинало мутить и подступать тошнота. Так плохо ему было неделю назад после отменной попойки. – Эй, дайте мне промочить горло чем-нибудь.

Чья-то рука тут же услужливо сунула рыжебородому под нос деревянную кружку с горьким медом. Сделав несколько больших глотков, Железный Кулак смачно рыгнул и бросил кружку в угол крошечной комнатушки. Приподнявшись с лежанки, он внимательно присмотрелся к незнакомой обстановке и его брови медленно сдвинулись.

– Мы на старой брошенной ферме, – сразу послышалось объяснение. Рядом на полу сидел Фес и старательно обматывал ноги кусками ткани. Весь его тщедушный вид был настолько жалок и убог, что любой бы кинул ему монету или две, даже если бы парень и не попросил. Разорванную рубаху сменила плотная сорочка с длинными рукавами и жилет из грубой шерсти. – Едва нашел, где укрыться, так что, нам повезло, что подвернулась эта халупа. Можно было, конечно, в той пещере отсидеться, но я подумал, что там уже точно не будет безопасно – зверье бы нашло и нам точно пришел бы конец.

Сквозь дыры и щели в стенах задувал ветер, пол местами покрывал тонкий слой ледяной корки, а в нескольких углах лежал снег. Крыши практически не было и на случайных гостей этих мест смотрело яркое слепящее солнце. За полуразвалившейся стеной послышался кашель, тихие разговоры и недовольство – остатки банды великого Манрида приходили в себя, мучаясь головокружением, полным бессилием и абсолютными провалами в памяти. Впрочем, как и их главарь. Мужчина встал и, пошатываясь, вышел из «личных покоев», дабы посмотреть и понять, что твориться, но то, что он увидел, нисколько не порадовало.

– Какой пещере? Что происходит? Какого хрена я валяюсь, как немощный старик, в какой-то разрушенной избе? Почему мои люди избиты и ноют, словно придорожные девки, которым не заплатили? И почему их так мало, где другие дармоеды?! – он изо всех сих попытался вспомнить события недавнего прошлого, но вместо них получал либо размытую пелену, либо черноту, которые ну никак не помогали.

– Ты тоже ничего не помнишь, как и они? – парнишка ухмыльнулся и наклонил голову набок, уставившись на предводителя. – Крепко же она всех приложила – успела, тварь, по всем пройтись. Да и мне досталось не слабо, хотя, если бы не это, то быть мне сейчас похожим на вас, – он указал большим пальцем через плечо на спину.

– Что ты несешь? А ну, выкладывай немедленно!

Тут Фес, словно верная и преданная собака, ожидавшая команды хозяина, рассказал ему в деталях и красках все, что произошло накануне, не упуская ничего. Его рассказ с каждым словом казался Железному Кулаку похожим на пьяный бред, дешевую и нереальную байку, которую задарма можно послушать в любом захудалом кабаке или какой-нибудь подворотне, полной попрошаек и прочего сброда. Слушая Феса, рыжебородый закипал все сильнее и сильнее, и казалось, что он вот-вот вспыхнет, как факел. И теперь же его меньше всего волновало, что его банда значительно уменьшилась, а заботило лишь то, кто приложил к этому руку.

– Я даже не знаю, что это вообще было, чем обладает та баба, что за магическая сила такая. На многое напарывался и многое мне известно, но только не та непонятная хрень. А что, если…

– Меня сейчас не интересует это, мне нужны имена тех тварей. Как их зовут? С остальным позже разберемся.

– Я расслышал только имя девки, некая Или, но это мало что говорит.

– Это говорит достаточно, и если у кого-то есть имя, то уже отыскать человека не проблема, а лишь вопрос времени. А уж я кого угодно хоть из-под земли достану за горло, можешь не сомневаться. Они пожалеют, что перешли мне дорогу, – прошипел Манрид, едва подавляя в себе разгорающуюся ярость. Слов на ветер он не привык бросать, особенно, если это касалось личных счетов с кем-то. – Ладно, надо поднимать всех и убираться отсюда.

– Едва ли они пришли в себя, – усмехнулся Костяной Фес, возвращаясь к оставленному занятию, – двое вообще даже имен своих вспомнить не могут до сих пор, а ты говоришь поднимать и вести их куда-то.

– Твою мать! – рыжебородый плюнул в сторону. – Мы тут перемерзнем, пока эти идиоты оклемаются, и времени на отдых у нас нет, и так достаточно провалялись здесь. Ноги-то у них не отказали, значит, шевелиться могут. Эй, тупицы! Советую вам собрать остатки мозгов и поднимать свои задницы – мы уходим отсюда!

Все карты оказались спутаны. Завтра утром Манрида будут ждать на одной старой заставе очень важные лица – на горизонте мелькало крупное дело, куш за которое был обещан немалый. Но теперь же рыжебородый точно знал, что они уже не успеют добраться в нужный час до места встречи, и второго такого предложения больше ни от кого не получат, а особенно – от тех серьезных людей. И виной всему была треклятая двоица, появившаяся из ниоткуда.

В мутных и преступивших закон слоях общества давно ползали слухи о неких Тенях, закрытой и странной организации, занимающейся практически всем, на что было наложено строжайшее табу на Кордее, включая осквернение тел черным колдовством. Эти скрытные личности будто везде были и нигде одновременно, и никто толком не знал, кто они и где обосновались. Кто-то болтал, что это даже не люди вовсе, а нечто, принявшее их облик. Даже те, с кем лично связывалось общество, кому удавалось вести с ними дела, и то не знали, как они выглядят, рассказывали только то, что глаза у них черные, как самый непроглядный мрак. Но обычно никто из некогда попавших в поле зрения Теней особо не распространялся о том, с кем говорили и что делали, только самые крохи, которые порождали еще больше слухов. Время от времени о приспешниках общества слышали то в одном месте, то в другом, и лишь богам было известно, кого они в следующий раз могут приобщить к своим делишкам, и что предложат за это. И они никогда не обращались к одному и тому же человеку дважды, да и такие единичные обращения были весьма и весьма редкими, поэтому-то многие и старались не упустить возможности заключить с ними договор и получить довольно щедрое вознаграждение за работу. Правда, то, за что платили Тени, нельзя было назвать легковыполнимым или приятным, большинство вещей выходили за все рамки любой морали, и, вероятно, потому общество выбирало самых отмороженных и беспринципных. Однажды некоему головорезу, которому посчастливилось спутаться с этой организацией, предложили три кошеля бриллиантов, на которые можно купить часть любой из провинций, и очень-очень редкое зельеце, способное менять личину, за сущий пустяк – его собственного новорожденного сына, которого пришлось бы выкрасть у матери. И он согласился без раздумий, ведь этого выродка он не выносил и не признавал, как и женщину, что обрюхатил. Ему пришлось немало повозиться с тем, чтобы найти их: в один день мать с ребенком просто исчезли из деревни, в которой жили. Найдя беглянку, отморозок, не долго думая, прирезал ее и забрал младенца, участь которого так и осталась для отца неизвестной. Но ему было все равно, что сделали с новорожденным, главное, карманы оказались набиты драгоценными камнями и можно было кутить хоть всю оставшуюся жизнь. Сами же Тени ревностно охраняли свои тайны и секреты от всех, кто не входил в их круг, и тщательно следили за тем, чтобы ни один чужак не посмел проникнуть в их ряды. И им это удавалось с большой ловкостью.

Манриду тоже предложили довольно ценную и лакомую награду в виде весьма внушительной суммы, да такой, что позволила бы рыжебородому почувствовать себя каким-нибудь герцогом. Однако о том, за что собирались заплатить Тени, предстояло узнать лишь на встрече, которой, увы, уже было не суждено произойти.

– Ну, и что теперь? На заставу нам уже не успеть, будь мы даже на лошадях, – недовольно прошипел Фес, поднимаясь с пола. Оправившись, он уставился на главаря, ожидая решения.

– Сам знаю! – рыкнул Железный Кулак, брызнув слюной. – Что б всех! И ждать не станут ведь. Теперь они найдут других людей, а мы так и останемся в дерьме и с дырявыми карманами.

Костяной Фес понял, что впервые за все время у Манрида не было никакого плана, и что он, похоже, вообще не думал, что они будут делать в случае, если все сорвется. Его глаза были попросту ослеплены деньгами, которых он еще даже не видел, и уже вряд ли когда-то увидит, учитывая все паршивое положение дел. Железный Кулак был далеко не идиотом или безрассудным дураком, он умел все просчитать, но столь заманчивое предложение от какого-то малоизвестного общества, похоже, сумело затмить его рассудок, заставив забыть обо всем на свете. И эта неожиданная разборка никак не выходила из головы паренька, вернее, та самая чертовка, что своей силой смогла вырубить его и всех остальных. Колдовство? Магия? Что это было, вообще? Фес терялся в догадках, но понимал, что едва ли способен раскусить этот орешек, потому что сила, что обладала та незнакомка, не имела ничего общего с теми, о которых он знал, и которые лично встречал. Даже в многочисленных помятых и практически осыпающихся от древности свитках бывшего ненавистного «учителя» о подобном не описывалось, а уж в его обители было собрано столько всего, даже в главном Королевском Книгохранилище нельзя отыскать тех редких сведений, что имелись у Тавана Желтоглазого. Однако этот старик, провонявший временем, землей и горькими травами, никогда не делился ни с кем тем, что прятал в своей обители, хотя многие к нему обращались и предлагали взамен не менее ценное. Но он лишь злобно таращился на пришлых незваных визитеров исподлобья и посылал их ко всем демонам и сущностям Бездны, и закрывал перед чужаками двери.

Иногда Фес хотел, чтобы тот день, когда он совсем мальчишкой оказался на пороге пристанища Тавана, изменился, и перед ним тоже захлопнулись бы двери. Но его впустили тогда, как желанного гостя, которого долго ждали. И если бы Костяной знал заранее, что его ждет в стенах Оплота Ночи – так звалось бывшее святилище, где обосновался Желтоглазый, – то ни за что не переступил его порог, и даже не приблизился к нему. Однако чему суждено было случиться, случилось, и угрюмое каменное пристанище чернокнижника стало для тогда еще наивного и юного Клефеса темницей на многие зимы. И то, что теперь красовалось у него на спине, являлось делом рук Тавана, его диких экспериментов, которые едва не убили Феса. Придя проситься в ученики, он стал узником и жертвой. Не сразу, нет. Какое-то время старец присматривался с шустрому и нахальному мальчугану, стремившемуся овладеть темным искусством, будто играл в понятную лишь ему одному игру. В самом начале он даже обучал, посвящал в некоторые хитрости и тонкости своего мастерства любопытного юнца, давал пользоваться своей библиотекой и даже позволял изучать самые редкие книги и письмена. Иногда Желтоглазый разрешал мальчику наблюдать за тем, как смешиваются травы и настои, как они превращаются в смертельные зелья и яды через невнятно звучащие заклинания, что нашептывал чернушник. Но в какой-то момент и без того уже захлопнувшаяся ловушка закрылась на крепкий замок, и Фес в одно мгновение превратился в пленника жестокого и равнодушного к чужим страдания и мучениям безумца. И никакие мольбы на него не действовали, никакие слезы не смогли разжалобить сухое и черствое сердце, а плакал юный Клефес в первое время много, что, скорее, раздражало чернокнижника. Но он не спешил избавляться от шумного ребенка, ведь на него, на зарытую глубоко внутрь энергию у Желтоглазого имелось столько планов на тот момент, и было бы глупо с его стороны не воспользоваться таким «подарком судьбы». Потенциал в Фесе оказался настолько велик, что его хватало практически на все немыслимые опыты с заклятиями и колдовством, над которыми Таван просиживал долгие месяцы и годы в прошлом, тщательно подбирая формулы. Этот на вид хрупкий мальчишка оказался сильнее и выносливее всех тех несчастных, что попали в Оплот Ночи до него за многие утекшие луны, и их участь нельзя было назвать завидной. Все они едва выдерживали месяц-два, потом умирали: кто от заклинаний, кто от ядов, кто сходил с ума и сводил счеты с жизнью любыми доступными способами. Но с Фесом все сложилось иначе, и старик даже удивлялся порой, откуда в щуплом двенадцатилетнем юнце столько стойкости и живучести. Таван стал буквально одержим желанием разгадать этот самый секрет, посчитав, что в его сети попался не просто очередной пленник и материал для опытов, а нечто совершенно особенное. Он чувствовал, что не ошибся в мальчишке, не ошибся в том, что ощутил в день его появления на пороге пристанища – голос в голове не обманул. Иногда Фес слышал, как Желтоглазый невнятно бурчал себе под нос о какой-то силе и источнике, о том, что «надо ее вытащить наружу» – эти слова особенно запомнились Клефесу, но тогда он не понимал, о чем болтал чернокнижник. Однако вскоре все открылось, и эксперименты и издевательства стали более изощренные и жестокие, они несколько раз подводили Костяного к той самой последней черте, переступив которую уже можно не вернуться назад в подлунный мир. И то, что сейчас красовалось на спине у Феса, как раз было одним из тех ужасов, что сотворил чернокнижник, а если точнее – последним. Неизвестная печать, вырезанная изогнутым ритуальным ножом прямо на коже, и оставившая после себя ужасные раны в самом начале и грубые рубцы потом, которые иногда кровоточили, будто никогда до конца так и не заживали, содержала в себе странную силу. Однако о ее природе Клефесу так ничего и не удалось узнать: проведя не один год в заточении, в один подходящий момент, когда пришел в себя и оклемался, он сбежал из Оплота Ночи. Сделать это было непросто, ведь за ним постоянно наблюдал Желтоглазый, и жуткий символ причинял нестерпимую боль, от которой хотелось выть и кричать. Его тело прожигало насквозь незримым пламенем, пекло кожу, внутренности, жар почти всегда окутывал Феса, от чего его трясло в лихорадке. И все же он нашел в себе силы суметь ускользнуть и покинуть логово чернокнижника, хоть и был вымотан, изранен, полураздет. Тогда ему не представлялось важным, куда пойдет, встретится ли кто на пути, заберет ли его тело с дороги какой-нибудь случайный странник, упади он замертво, а важно было, что он наконец вернул себе свободу. Минуло уже десять лет с того дня, Клефес даже научился использовать силу печати, хоть по-прежнему не знал до конца, что она в себе таит, но то самое чудовищное мгновение оставалось по-прежнему свежим в памяти Костяного Феса, точно все это произошло только вчера.

– И куда же мы двинем сейчас, а? – парень недовольно скривился, продолжая пристально смотреть на главаря, ожидая от того, хоть какого-то внятного ответа.

Манрид же тем временем, продолжая покрывать весь белый свет и создателей отборной бранью, нервно хлопал по своим одеждам, пытаясь отыскать в потайных карманах то, что осталось от оружия, то, что, он надеялся, не стащили.

– Да-а, – довольно протянул рыжебородый, вытащив из-под крепких ремней на бедре кинжал с широким и дважды изогнутым клинком, на рукояти которого красовался знак в виде черного скорпиона.

Этим кинжалом из весьма редкого металла Железный Кулак дорожил так же, как когда-то и предыдущий хозяин, глава одного знатного дома на юге Кордея, чей символ и украшал некогда родовую реликвию. Разумеется, по доброй воле никто не расстанется с ценной именной вещью своей семьи, так было в одно время и с клинком, а уж как плата за что-то – и вовсе звучит дико. Но при каких обстоятельствах и из-за чего Манриду он достался, точно никто не знал, кроме самого бандита, было известно лишь одно: этим же самым клинком был убит бывший владелец, а титулованная богатая фамилия исчезла с лица земли, будто ее и не бывало вовсе. Потому-то главарь несказанно обрадовался тому, что вещица осталась при нем, уже не заботясь об украденном оружии.

– Так что? – не унимался Фес. Его порядком достало происходящее, и, пожалуй, он был единственным из шайки, кто мог не скрывать злобы и раздражения ни по одному из поводов.

– Возвращаемся в логово, ловить уже нечего, – жестко отрезал рыжебородый, убирая кинжал за пояс, – у нас и без того хватает дел, и вам, кажется, о них стоит напомнить.

– Назад? Совсем рехнулся?! Мы просрали столько времени, чтобы просто взять и повернуть назад?! А как же золото, о котором ты трепался? – тут остатки банды, услышав, как один из них начал возражать и упомянул золото, стали сначала неуверенно роптать, а затем и в полный голос возмущаться. Даже те, кто продолжал страдать от тумана в голове и не помнили себя, открыли свои рты и подключились к общему негодованию. Всем хотелось денег, легких денег за пустяковую, как им казалось, работенку, и они наперебой стали орать, что надо дойти до назначенного места – вдруг дело увенчается успехом.

– Нас уже никто не будет ждать там, когда мы туда явимся, идиоты, и никаких денег не получим! Вы хотите притащиться к пустому посту, где нас встретит только ветер во дворе и местные жители? Давайте, валите тогда туда одни, мне же своего времени жалко и есть дела поважнее, чем гоняться за давно убежавшей лошадью, – рявкнул Манрид, побагровев от злости. Он не привык, чтобы ему перечили, но больше всего не терпел, когда его же приспешники начинали что-то требовать от него. – Те люди, с которыми был уговор, не какие-то мелкие мошенники, имеющие дело с каждым встречным и просиживающие свои штаны сутками в ожидании кого-то, вдолбите это себе в свои безмозглые бошки!

Оглушающе громкий голос рыжебородого прозвенел в ушах у каждого и через мгновение в воздухе повисла тишина.

– А может, все же рискнем? Да, вероятно, ничего не выгорит, но и терять уже нечего, зато хотя бы не останется никаких сомнений, и не будет потом грызни между нами, – послышалось из угла комнатушки, и все тут же перевели свое внимание туда. На груде досок сидел самый неприметный член из всей банды, о существовании которого, как бы странно ни звучало, порой даже забывали, но только не тот, кто его всего четыре месяца назад привел в шайку. Тот, кто теперь стараниями Или и Кирта остался лежать на окровавленном снегу в горах. Парень невозмутимо ковырялся в зубах найденной щепкой и так же спокойно смотрел на главаря. – Если не проверим, то откуда можем быть уверенными до конца, что все именно так, как ты говоришь?

– А что, это резонно, – отметил Фес, почесав лоб. Подобный ход мыслей ему явно пришелся по вкусу, и он как будто чувствовал, что все просто так не закончится, а может ему хотелось думать так. Но, в любом случае, убедиться или ошибиться не помешает. – Нам осталось пройти немного, к тому же только на заставе сможем достать лошадей и повозку, чтобы не плестись назад пешком.

– И пожрать сможем, и выпить, и девок найдем, – воодушевленно добавил кто-то, а другие, энергично закивав, вторили ему.

– Вам лишь бы веселиться да щупать за задницы шлюх, – Железный Кулак в мгновение ока помрачнел и задумался. Грубо оттолкнув в сторону стоящего у него на пути, главарь подозвал к себе паренька. – Ты, как там тебя, подойди сюда.

Привычный к тому, что о нем не помнят, Уден хладнокровно принял такое к себе обращение, словно он безымянная мебель, слез с досок и неспешно приблизился к рыжебородому. Тот с минуту мерил его взглядом, словно хотел прожечь насквозь и что-то понять для себя, затем ухмыльнулся и произнес:

– Значит, ты предлагаешь рискнуть, но только для того, чтобы мы потом друг друга не покромсали на куски и не начались распри, кто был прав, а кто – нет?

– Что-то вроде того, – смеющиеся черные глаза Удена сузились, но даже под тяжелым и острым взглядом главаря он их не спрятал. – Нас и так уже поубавилось достаточно, и много ума не нужно, чтобы понять, что из-за внутренних разборок от твоей банды вообще ничего не останется.

– А знаешь, умник, мне нравится, как варит твой котелок, в отличие от этих бездарей и дармоедов, которым подай только развлечений и денег ни за что. Ты… Напомни, кстати, как твое имя?

Парень без тени смущения назвался, как делал прежде не единожды, когда и Манрид, и другие к нему обращались, что было, разумеется, больше случайностью, чем настоящей необходимостью. Но Удена Мора это вполне устраивало, он был тёмной лошадкой среди людей Железного Кулака и ему нравилось, что его персона для них приходилась малозначимой. Парень почти ничем себя не утруждал, если шайка шла на дело, ловко мог отсидеться где-то, но при этом положенные лирии умудрялся получать. Он сторонился лишний раз себя проявлять и напоминать о собственном существовании, ему хватало того, что пристроился и пригрелся на одном месте. Рожденный далеко не на улице или в притоне какой-то нищенкой, Уден приткнулся к тем, кого его семья, как и все прочие приличные люди, всегда старалась избегать и презирала.

– Значит, идем, куда шли? – Костяной Фес легонько одобрительно похлопал рыжебородого по плечу. – Другое дело, иначе все бы решили, что Манрид Железный Кулак устал и начинает сдавать.

– Ты знаешь не хуже меня, что может случиться с теми, кто так подумает. А теперь, хватит трепаться попусту, собирайтесь и выходим – вы достаточно отдохнули. Уден, не отставай, и будет лучше, если ты пойдешь рядом со мной.

По лицу парня нельзя было понять рад он или же нет оказанной ему чести, хотя любой из их сборища желал быть ближе к главарю, ведь это означало получить больше доверия и покровительства. А фигура Манрида кое-что да значила во многих уголках Кордея среди подобных ему, и его протекция могла очень пригодиться.

Застава Три Дуба, где должна была пройти встреча, находилась неблизко, и притом еще не в самой легкопроходимой местности. Одним богам известно, почему некогда люди решили обосноваться именно там, среди бесконечных глубоких оврагов. В зимы, особенно такие снежные, какой выдалась нынешняя, ходить в тех краях неосторожным и несведущим путникам было опасно, ведь под белоснежными бескрайними покровами скрывались коварные провалы и смерть в облике каменных пиков, что тянулись вверх со дна. И все это дополняли изогнутые уродливые деревья, могучие корни которых предательски выглядывали из земли. И все же в одно время столь непредсказуемая местность оказалась для тех, кто обосновался на заставе, большим плюсом. Когда-то это была крошечная деревушка без названия, но позже она превратилась в один из многочисленных в Хиддене наблюдательных постов, когда воцарились неспокойные времена и смута, едва не дошедшая до открытых военных кампаний и сопротивлений внутри провинции. Но о несостоявшейся, к счастью, междоусобной войне многие уже успели позабыть – дела давно минувших лет. Беспорядки и волнения успокоились, но за поселением так и осталось положение заставы, которая стала именоваться Три Дуба. Эти деревья там никогда не росли, нет, и свое название поселение получило благодаря резному рисунку в виде тройки дубовых листьев над входными воротами. Местные жители не имели ничего против ни названия, ни статуса, да и уходить никто оттуда не собирался, несмотря на все коварство округи, где нужно всегда быть начеку и смотреть под ноги.

Сам Манрид никогда не бывал в Трех Дубах, как и его сообщники, во всяком случае, никто никогда не упоминал о тех краях, но рыжебородый догадывался, что место выбрано не случайно. И он не ошибался: застава, существовавшая обособленно ото всех, в тишине и полной глуши, подходила для тайных встреч, переговоров как нельзя лучше. Жителей можно было по пальцам обеих рук пересчитать – так мало проживало на заставе, и они почти не интересовались тем, кто к ним забрел на огонек – на излишнем любопытстве их нельзя было поймать. В гостеприимстве никому не отказывали никогда (однако не выносили всякого рода отребье, шнырявшее по дорогам и доставляющее доброму люду неприятности и беды, и с ними у обитателей Трех Дубов разговор был короткий), но на этом – все. Докучливых расспросов не учиняли, ведь их не особо интересовало, кто и что, если пришлые не собирались, конечно, навсегда осесть в глухих краях, но и не любили, когда кто-то что-то вынюхивает и расспрашивает о них самих. Молчаливое наблюдение. Да, особым дружелюбием не славились, и их это вполне устраивало.

Остатки шайки из шести человек наконец покинули разваленную ферму, едва передвигая ногами и увязая в снегу. В самом начале своего пути – а выступила банда не из своего убежища – они были при двух лошадях и повозке, но случилась неприятность: животные переломали ноги на крутом склоне и их пришлось добить, а телегу бросить за ненадобностью. Теперь им приходилось использовать собственные силы, которые были на исходе, да и снежные заносы и непрекращающиеся ветра еще больше усложняли дорогу и затрудняли ход. В дорожных мешках звенели бутылки с оставшимся пойлом – единственное, что на имеющийся момент поднимало настроение бандитам, не считая мыслей о будущей прибыли. В головах у всех несколько прояснилось, хоть половина так и не вспомнила, что именно произошло прошлой ночью, но им на это уже было наплевать, ведь не лишились же они, в конце концов, своих жизней, как их приятели.

– Эх, не повезло остальным, зато нам больше достанется, – цинично заметил долговязый, осознав, наконец, что к чему.

– Так мы за них погуляем на славу, на их-то долю! – тут же ответил другой и довольно гоготнул, представив, сколько дней подряд можно гулять на наживу, и сколько еще может остаться денег даже после этого.

– А то, и еще как! Мы-то живы.

– Завалите пасти! – скомандовал Манрид, гневно глянув на болтунов. – А не заткнетесь, так отправитесь вслед за ними, – его злило, что лишился практически лучших своих людей, да, они были отребьем, из того же самого теста, что и сам рыжебородый, но он их ценил и они были незаменимы. Остались лишь те, кого бы Железный Кулак самолично с превеликим удовольствием давно отправил к праотцам, выпустил никчемный дух из их тел или, будь такая возможность, выменял у любых могущественных незримых сил на своих убитых людей. Но его останавливало то, что и не самые лучшие остатки банды еще могут быть полезны, ведь не зря же Манрид когда-то их подобрал и позволил присоединится к его маленькой и уютной компании.

– Да ладно тебе, сейчас всем и без того хреново, пусть треплются, может полегчает, им пока больше ничего не остается, – Костяной Фес оправился и прибавил шагу.

Кто-то из шайки хриплым голосом затянул одну из известных трактирных песен, тех самых, что распевают ветреные девицы, которым подпевают кутилы и пройдохи.

…Э-эй, Сьюзи, красотка,

Станцуй для меня!

С тобой выпьем мёда-а-а

И-и-и…

Будем гулять до утра!

Э-эй, Далия, пышка,

С тобой бы удрал,

Но только такую-ю-ю

Малышку-у-у…

Мой конь бы не удержал!..

Не долго думая, сначала один, потом другой подхватил песню, и вскоре по округе стали разноситься отвратительные вопли и непристойные куплеты, поддерживаемые завыванием ветра, носящимся меж деревьев.

Глава VI. Прошлое всегда рядом

– Дайте мне во-он те ткани и еще коробочку иголок, и самые крепкие нити, что у вас есть.

– Никак шить платье себе собралась?

– Если что останется от полотен. Все говорят, в этом году праздник Последних Звезд самый большой из всех предыдущих, поэтому я не знаю, хватит ли этих тканей даже на украшение тётиной таверны.

– Так и есть, Сафир. Мне уж столько лет, и можешь поверить, такого гулянья еще ни разу не затевалось в городе.

В лавке пряжи и тканей Марты Равии сегодняшним днем было на удивление тихо, учитывая все обстоятельства. Никто не толпился в зале и за дверьми, желая купить все самое лучшее и новенькое, не щебетали беспрерывно девушки, кто какие наряды собирается себе приготовить, не было слышно бесконечных обсуждений женщин постарше, какой цвет лучше подойдет для ярмарочных шатров на главной площади. Тишина. Только легкий шелест всевозможных материй, редкий стук закрывающихся ящиков высоких шкафов и негромкие голоса помощниц старухи Марты. Её магазин, пожалуй, был одним из самых первых, который открылся в Глицием-Терре. Во времена своей молодости, когда она еще являлась подмастерьем какого-то иноземного портного в городке, расположеном неблизко от Глациема, Равия решилась оставить мастера и открыть свое дело. Тогда вечно недовольный и брюзжащий старик долго не хотел отпускать помощницу и постоянно сыпал проклятиями и говорил, что у той ничего не выйдет и все ее затеи прогорят. А если она в случае неудачи вдруг попросится назад, то он ее не примет ни за что, даже на порог не пустит и слушать не станет. Но, к счастью, его предсказания не сбылись, и дело Марты пошло, как по маслу – она не прогадала, когда выбрала Глацием для собственной лавки. Благодаря тому, что через торговую столицу часто проходили заморские суда, магазин женщины ломился от всевозможных диковинных тканей, кружев, нитей и пряжи.

Пожилая торговка была из тех немногих жителей города, кто относился по-доброму и без осуждения к Паланио, предпочитая оставаться в стороне от сплетен. Она, как и прочие, знала печальную и странную историю семьи девушки, и, конечно, в первое время, когда о них только все и говорили, не обошлось без того, чтобы пожилая особа тоже не перекинулась парой слов об этом с домочадцами. Да, у нее был своеобразный характер, жесткий, бывало, любила поучить жизни, часто приводя себя в пример, настаивая на том, что каждый сам себе хозяин и кует собственное счастье. Но с Сафир Паланио дело обстояло иначе: женщина искренне жалела бедняжку, ни разу ни в чем не упрекнула и всегда была рада видеть ее в своей лавке. Помимо старухи Равии, тёти Алты и ее мужа, сиротку не обходил стороной и не чурался и один из местных рыбаков, который знавал отца девушки, и когда-то изредка ходил с тем на промысел. Ничего плохого Сеттер не мог сказать об Ирди, и хоть времени, чтоб узнать того получше, и не хватило, рыбак сразу понял, что за человек перед ним предстал, когда впервые увидел его. Давние приятельские связи сыграли свою роль, и потому-то доброе отношение перешло и к дочери Ирди. И, несмотря на то, что болтуны и разные наговорщики постоянно трепались, что Сафир совсем не похожа на отца – а это было действительно так, – и что Рия понесла и родила от другого мужчины, Сеттер, напротив, видел сходство. А может, просто хотел видеть, отмахиваясь от кухонных пересудов. В конце концов, ему не было дела до чужого грязного белья – не пристало мужику копаться в нем и ворошить прошлое, которое его не касается.

– Сафир, детка, а почему бы тебе не выбрать что-то для себя? – Марта поманила девушку за прилавок, впуская в складские комнаты, похожие на рай для любителей шитья.

– Боюсь, у меня сейчас не хватит денег, а если бы и были лишние, то тётушка Алта вряд ли обрадовалась тому, что я вот так бросаю их на ветер.

– Пусть это будет небольшим подарком от меня. Возражений не принимаю. О, и твоя тётя – добрейшей души человек, не думаю, что она стала бы когда-то сердиться и ругаться из-за такой ерунды, как потраченные мелкие деньги.

Девушка в нерешительности потопталась на месте, чувствуя, как ей сейчас неудобно перед хозяйкой магазина. Сафир все чаще и чаще начало казаться, что она будто пользуется ее расположением и совсем не заслуживает подобного участия – слишком много за утекшие годы успела услышать нелицеприятного о себе и своей матери. И это не прошло зря.

– Я только на минутку, поглядеть, тем более меня, должно быть, уже заждались дома. Сегодня еще много дел…

– Вот и не трать время на бесполезные разговоры и оправдания. Ко мне в очередь выстраиваются знатные и богатые люди, чтобы купить то, что большинству не по карману, а тебе в дар предлагают и еще упрашивают, а ты артачишься. Вот, право, сколько зим прожила, но до сих пор не могу понять людей, – Марта развела руками, выражая свое удивление.

Солнце уже клонилось к горизонту, но сумерки еще не успели осесть на стены домов и улочки. Горожане по-прежнему суетились, спеша закончить все до темноты и разойтись по теплым домам к горячему ужину. И хоть метель давно стихла, капризная погода здешних краев и вновь надвигающийся снежный серый полог говорили о том, что можно ждать очередного снегопада. И это подгоняло людей еще больше завершить свои дела и работы поскорее. Сафир торопливо вышагивала по утоптанной снежной дороге, довольно улыбаясь и прижимая к себе два свертка с тканями, один из которых был лично ее. Нет, тётя Алта ее никогда ни в чем не обделяла, давала все, что было нужно, но девушке особенно было приятно, что хоть кто-то не из родни обратил на нее внимание таким образом. Шила, правда, девушка плохо, чего уж скрывать, но иголку держать умела, поэтому надеялась, что сшить платье ей поможет тётушка или же сама Марта. Только бы еще собраться с духом попросить об этом.

Путь Сафир до дома пролегал через главную пристань – ей нравилось смотреть на бескрайние воды своенравного и сурового моря, покрытого ледяными островами. Нравилось вдыхать соленый морозный воздух, которым дышал Конгелат, ведь его ни с чем нельзя было сравнить. Прежде девушке ни разу не доводилось побывать в плавании, она даже не ступала на корабельный борт. Несмотря на то, что отец был мореходцем, он никогда не брал дочь с собой – не положено, пусть это и было бы короткое путешествие. К тому же, Ирди считал, что провонявшее рыбой и сыростью судно, полное грубого мужичья, хоть и знающего свое дело – не место для дитя, особенно для девочки. Сафир, конечно, не грезила о морских странствиях, все это было не по ней, но иногда она думала и представляла, что может быть там, за бесконечными северными просторами коварных вод. Потому-то Паланио не редко ходила через порт, полюбоваться видами. Но это было не единственной причиной. Главным же поводом для подобных прогулок служил Арон Нут – статный восемнадцатилетний парень, сын рыбака Сеттера. Высокий, широкоплечий, черноволосый – мечта многих здешних городских и деревенских девиц. Одиноких фермерских угодий и мелких деревенек хватало в округе, и Арон часто бывал в них по наказу отца, когда возникала нужда продать остатки улова. И чуть ли не каждая вторая незамужняя девушка, уже знавшая и видевшая не раз рыбацкого сына, мечтала о таком завидном женихе. Нут запал в сердца многих красавиц, но в его же сердце не жил никто, он отмахивался от всех этих глупостей и телячьих нежностей. И любил парень лишь одного человека: себя, и ему не могло не льстить то внимание и вздохи со стороны девиц. Многие говорили, что это пройдет, как только встретит ту, которая суждена судьбой, но они все ошибались. В Ароне долгоденствовала и ширилась та самая скверная сущность, которая лелеяла лишь своего хозяина, не оставляя места ни для кого более. Нет, он не был зол или жесток, и ему была знакома даже милость, насколько представлялось возможным, однако благородные порывы его никогда не одолевали, он ценил и думал только о себе, и едва ли когда-то пожертвовал собой ради кого-то. Покойная мать дарила ему свою безусловную любовь до последних дней, он ощущал ее на себе, но сам не был способен на подобное чувство к другим, даже к собственным родителям, к которым питал сдержанное уважение и испытывал ровную благодарность. Порой Сеттер поражался, откуда это взялось в его сыне, но ничего не мог уже с этим поделать.

Сафир петляла между огромными ящиками, гружеными всякой всячиной – начиная с рыбы и заканчивая дорогими и редкими снадобьями, – и высматривала Арона. Повсюду суетились портовые рабочие, корабельщики, ростовщики, которые едва не сбивали с ног неприметную прохожую, совершенно не вписывающую в окружение. Каждый был занят своим делом, время не ждало, да и буран надвигался, и суматоха от того не прекращалась ни на минуту.

– Извините, извините, я сейчас, – Паланио только и успевала уворачиваться, уходя с пути очередного рабочего – сегодня было особенно оживленно в порту. – Неудачный я выбрала день для прогулки, похоже.

Спустя некоторое время у девушки все точно кругом пошло перед глазами, и внезапно ей начало казалось, что она теряется и совсем не понимает, где находится. Все вокруг стало выглядеть каким-то незнакомым и совсем не тем привычным, накрываясь путающим и непроглядным туманом, искажающим лица людей. Сафир мотнула несколько раз головой, пытаясь прогнать пелену, рассеять ее, и вроде на мгновение даже получилось, но стоило ей пройти несколько шагов, как все повторилось, но уже с большей силой. С ней бывали припадки и раньше, и не один раз, но половина из них давно выпали из девичьей памяти или же спрятались и затаились где-то в самых темных и закрытых уголках подсознания. А те, которые сохранились смутными обрывками без ясности, были пустяковыми и проходили довольно быстро, оставляя после себя лишь разбитость и странное ощущение опустошенности. Больше ничего. И Паланио не всегда запоминала, как на нее находило. Однако это нисколько не успокаивало ни Сафир, ни тех, кто заменили ей родных отца и мать, и тётя Алта и Дорей старались сами не вспоминать о непонятных приступах и не напоминали о них лишний раз и девушке. Супруги решили, что ни к чему это, к тому же последний припадок был очень давно, почти год назад, хоть дни никто и не считал.

Едва ступая по запорошенному снегом дощатому настилу, Паланио хоть и с трудом, но все же выбралась на свободную площадку, примыкавшую к плотницким мастерским и портовым счетным конторам, где всегда было тихо и почти безлюдно. Мимо проскочила парочка мальчишек, спешащих куда-то, и все успокоилось. Крики, переговоры, громкий гогот остались позади, в забитых коридорах причала у складов. Сафир неустанно моргала, щурилась и трясла головой, и, прильнув к стене, потихоньку шагала вперед, ища место, куда можно было бы присесть. Очень скоро сознание так помутилось, что она окончательно потерялась в одолевшем ее мороке, что окутал все изнутри и заключил Сафир в свой плен.

– …эй, что с тобой? Тётка знает, что ты тут ходишь одна почти впотьмах? И куда идешь? Слышишь меня, Сафир?.. – то бы голос Арона, который вот уже несколько минут тряс за плечи девушку, что бесцельно и с пустыми глазами бродила по гавани, размахивая руками и бормоча что-то неразборчивое. Наткнулся парень на нее совершенно случайно, и очень удивился, завидев здесь в такое время – на город уже успели опуститься густые сумерки. Арон, как и его отец, не сторонился дочери пропавших, и относился к ней неплохо, на сколько это позволял его внутренний мир, но все же не с такой душевной теплотой, как остальные, и, скорее, по настоянию Сеттера. Но, учитывая то, что это небольшое одолжение не приносило ему неприятностей и нисколько не утруждало, а сама Паланио не докучала, то выполнить отчую просьбу парню не составило особого труда.

Сафир вскрикнула и, что-то промычав, внезапно отшатнулась от Нута, продолжая смотреть то ли на него, то ли сквозь куда-то в пустоту стеклянными глазами.

– Не трогай меня, не надо. Я не хочу, убирайся, сгинь! – она выставила руки вперед, отгораживаясь от Арона, и, завизжав во все горло, принялась колотить парня по груди, отмахиваясь от него при этом. На лице девушки застыл испуг и ужас, глаза округлились, словно увидела нечто кошмарное и чудовищное, способное наслать безумие на любого. – Оставь меня! Умоляю, я ничего не знаю! Ч-то? Нет, нет!

– Да ты что? Очнись уже, наконец, приди в себя, это же я, – Арон сумел схватить Паланио за руки, крепко вцепившись в запястья, но истерика не прекратилась – Сафир продолжала дергаться, вырываться, кричать, повторяя бессвязный набор слов. – Черт подери, да она же меня даже не видит, похоже.

Нут выругался вслух и стал нервно озираться по сторонам – такие вопли услышат где и кто угодно, даже мертвые с того света поднимутся и явятся на вой. Но больше всего беспокоило парня, что именно он наткнулся на Паланио в припадке, и что его, если сбежится народ, увидят рядом с ней, да еще, чего доброго, решат, будто удумал нехорошее. Проблемы, пересуды и сплетни Арону были явно ни к чему, а теперь еще и возиться придется с Сафир, однако за краткий миг в мыслях пронеслось оставить ее и убраться поскорее отсюда. К «побегу» подстегивало и то, что за ним не наблюдают посторонние любопытные взгляды, а племянница трактирщицы едва ли вспомнит, что он был рядом. Арон, видя, что привести девчонку в нормальное состояние у него не выйдет, уже собрался по-тихому покинуть причал, но, как назло, в тот же миг двери одной из счетных контор скрипнули и из них лениво выплыл тучный мужчина с недовольным лицом.

– Эй, вы, щенки недоношенные, я сейчас вам пасти захлопну навечно, чтоб не визжали и не орали тут, не устраивали шума и не мешали людям! – он внимательно всматривался в потемки, желая понять, кто устраивает здесь скандалы.

– Кто тут раскричался? Что здесь происходит вообще? – следом за разгневанным мужчиной в дверях показалась низкорослая женщина, возмущенная нарушенным спокойствием в привычном всем здесь виде. – Нашли место. Кто там, Бэрни?

Очень скоро на крохотный проулок на шум и истерику высыпало еще несколько человек, недовольных происходящим и желающим узнать, кто чинит беспорядки. Работники порта стали зажигать фонари на стенах, дабы осветить дворик и дорогу. Арон, понимая, что уже не сможет уйти незамеченным, вжал голову в плечи и попытался отстраниться от Сафир, чтобы его хотя бы не застали рядом с ней, держащим за руки.

– Ну, и что тут происходит? Вас бы сейчас закрыть где-нибудь в Серых Катакомбах, чтобы посидели там с денек вместо того, чтобы мешать добрым людям! Или на шахты, поработать, а то бездельничают только! – послышалась со всех сторон гневная тирада, приправленная бранью и недовольством.

– А-а, так это безумная Паланио! – выпалила какая-то женщина, когда фонарный свет разгорелся достаточно, чтобы Арон и Сафир, наконец, предстали горожанам.

Девушка продолжала в припадке что-то говорить, отмахиваться, плакать, но никто не желал подходить к ней и как-то успокоить. Все свидетели сцены лишь брезгливо морщились и презрительно смотрели на несчастную сироту, изредка переглядываясь и криво усмехаясь. Некоторые из них искренне не понимали, почему супруги Фарти не отправят сумасшедшую девицу куда-нибудь подальше из Глациема в какой-нибудь далекий и закрытый пансион или приют. Им не нравилось такое странное соседство, а кто-то и вовсе считал, что Сафир непременно рано или поздно накличет беду на город или еще чего нехорошего.

– А ты куда собрался? – тучный мужик неожиданно ткнул пальцем в сторону парня, осторожно пятившегося назад. – О, боги, да это же Арон Нут! Ты-то что тут делаешь, да еще с этой?..

– Да вот, – промямлил Арон, но тут же выпрямился и продолжил уже твердым и уверенным голосом, – домой шел, а тут она на пути попалась и давай орать. Мне вообще надо было другой дорогой идти, зайти в кожную лавку, да черт дернул шагать здесь. Как-то не до нее было, хотел пройти мимо, но она прицепилась ко мне, налетела, как чумная птица, разве что глаза не успела выклевать.

– Хах! Это верно, она и такое может вытворить, и не мудрено – вся в мамашу пошла, видать. Дурная кровь, – усмехнулся конторщик и похлопал Нута по плечу, да так, что тот аж слегка прогнулся под увесистой рукой. – Не понимаю, чего твой отец к ней чуть ли не как к дочери родной относится, зачем ему эти проблемы? Он же приличный человек, как и ты, а такое общество выбирает.

– Не будет от нее добра, вот чувствую, помяните мое слово, – встряла в разговор та самая низкорослая женщина, что пряталась за спиной Бэрни. – О ее матери такие слухи ходили и до сих пор ходят, что волосы на голове шевелятся, а как известно, какое дерево, такие и плоды, – она кивнула на Сафир, которая металась из стороны в сторону. Было видно, что девушка немного притихла, будто выбилась из сил.

– Уберите ее отсюда, наконец! – выкрикнул кто-то. – Сколько можно смотреть на это затянувшееся представление обезумевшей? Она так полгорода поднимет на уши!

Все стали переглядываться – никому не охота было связываться с Паланио, тратить на нее свое время и вести домой, ведь она могла выкинуть по дороге все, что угодно. Ни один из собравшихся не желал обзавестись неприятностями или заразиться сумасшествием – а поговаривали и о таком даже. Но, разумеется, вся болтовня о том, что можно подхватить помешательство, являлись вздором и глупостями, однако досужие сплетни разрастаются точно черная плесень, что отравляет и заражает своими спорами все вокруг.

– Слушай, Нут, может ты доведешь ее до дома, а? – тучный конторщик лукаво прищурился и подбоченился, выставив свой огромный живот вперед. – Раз вы с отцом и так с ней носитесь, то такое мелкое одолжение, которое сделаешь всем нам, для тебя будет сущей ерундой.

Арон не стал возражать, хоть внутри все полыхало от негодования и раздражения, и даже больше не из-за вынужденности согласиться с предложением Бэрни, а с тем, что Сафир так некстати оказалась на его пути. Своими припадками она испортила ему весь вечер и все планы на него. Он исподлобья осмотрелся и поджал губы: собравшиеся зеваки то и дело посмеивались, глядя на него, явно потешаясь над тем, что ему выпала сомнительная честь составить компанию девчонке. Как же он старательно избегал таких взглядов, и вот – все же оказался под их прицелом.

Всю дорогу Арону пришлось крепко держать Сафир за руку, хоть та уже не сопротивлялась, не вырывалась и не кричала, она была будто в трансе или как лунный ходок в болезненное полнолуние. Довести ее до дома оказалось проще, чем представлялось, и хоть этому парень был благодарен. Паланио медленно передвигала ногами, изредка пошатываясь из стороны в сторону, казалось, она вот-вот упадет, но этого, к счастью, не произошло. На улице холодало все больше с каждой минутой, ледяной обжигающий ветер подгонял запоздалых в спину, точно торопил их поскорее укрыться под теплой крышей.

– Хороший вечерок выдался, ничего не скажешь. Ты-то его не вспомнишь, конечно, сколько не рассказывай. – пробормотал недовольно Арон и поднялся на крыльцо «Медвежьей головы», потянув за собой девушку. – А мне каково будет? Только бы без расспросов обошлось, и так провозился с тобой кучу времени.

Он толкнул деревянную дверь и, впустив вперед Сафир, зашел в таверну. Все, кто в столь поздний час заседал в заведении за кружкой мёда и горячей настойкой, в ту же секунду обратили свое внимание на новых гостей. И стоило им узреть тех, кого тоже занесло в харчевню на огонек и в каком состоянии, как разговоры тотчас смолкли.

– Сафир?! Чёрт возьми, что с ней? – из-за стойки, грубо оттолкнув какого-то постояльца, выскочил Дорей. – Позови Алту, ну же! – кинул он выглянувшему из кухни мальчугану, и тут же перевел взгляд на Арона, ожидая ответа.

Девушка выглядела нездорово: губы побледнели, с щек сошел румянец, а глаза напоминали мутное зеркало. Ее тело дрожало, руки же были холодны, словно лед, колени подгибались.

– Не знаю, клянусь всеми богами. Я… она натолкнулась на меня в порту вот в таком состоянии, хотя, нет, все было гораздо хуже, чем сейчас. Наверное, у нее был припадок, – парень наконец освободился от Паланио и сразу же ощутил невообразимую лёгкость, точно скинул с плеч гору. – Пришлось вести домой, – на этих словах он поднял голову так, будто совершил какой-то подвиг и теперь рассчитывал на лестную похвалу и бесконечную благодарность.

Посетители в безмолвии наблюдали за происходящим, ощущая себя не в своей тарелке, переминаясь с ноги на ногу, ерзая на стульях, иногда отводя взгляд в сторону. Кто-то пытался несколько раз продолжить беседу с приятелем, отвлекая себя и свое внимание от девчонки, но эти попытки обрывались на полуслове и неловкое молчание вновь повисало в воздухе.

Наконец в обеденном зале показалась перепуганная хозяйка таверны. Она, заглянув племяннице в лицо и внимательно разглядев его, сразу же прижала бедняжку к себе.

– Всемилостивые боги! Вот как знала, что не стоило ее отпускать никуда, да ведь разве переубедишь эту упрямицу? – Алта растеряно посмотрела на супруга, чувствуя себя виноватой в произошедшем. – Я отведу ее наверх, чтобы… – тут она запнулась и что-то прошептала мужу и тот утвердительно кивнул.

– Я… я не хочу, но он сказал… он разговаривал со мной, я слышала его голос, видела его… слышала, как они все… их много…

– Тише, тише, милая, – Фарти тихонько погладила Сафир по плечу и поспешила ее увести с глаз, дабы больше не смущать постояльцев и дать окончательно успокоиться девушке. К тому же, женщине не хотелось, чтобы кто-то посторонний услышал то, что несчастная болтает в бреду – и без того хватало пересудов.

Дверь жалобно скрипнула, впуская в комнату Алту и Паланио, и тут же захлопнулась за ними. Уложив племянницу на кровать, Фарти принялась зажигать свечи и вытаскивать из сундука чистую одежду, то и дело бросая беспокойные взгляды на бедную девушку – та постоянно что-то бормотала неразборчивое. Ее бледное лицо покрылось испариной, волосы налипли на лоб и щеки, глаза иногда приоткрывались, но сквозь дрожащие ресницы были видны лишь белки. Столь тревожное и по-своему жуткое зрелище чета Фарти наблюдала не раз, хоть и давно, и всякий подобный неприятный случай и приступ вызывал опасение и встревоженность, и, конечно, пугал. И виной всему было то, что нес за собой припадок: галлюцинации, истерики, и, что самое главное – хоть и временные, но странные перемены в самой Сафир. Для посторонних они, разумеется, оставались неприметными, ведь никто не станет приглядываться к городской безумной, которая всегда была для них одной и той же. Однажды Дорей сказал супруге, что на него как будто смотрела глазами Сафир непонятная пустота и нечто неприятное, колючее, давящее, то, чего никогда не было в ее мягком от природы взгляде. И Алта сама увидела это в тот давний раз, и сейчас она мысленно молила всех богов, все силы, чтобы ее племянница осталась прежней.

– Мама?..

– Что ты, это же я, твоя тётушка, – встрепенулась трактирщица, решив, что девушка пришла в себя. Но не успела она и начать объяснять все, что произошло, как сразу же осеклась.

– Что… что я должна сделать? Для него?.. Кто идет за мной, мама?… Три неба. Три огня…

– Милосердные небеса. Бедная девочка, все пройдет, потерпи только. Боги, Рия, что же с твоей дочерью такое? Ах, если бы ты была сейчас здесь, то многое смогла объяснить нам. Что же за напасть такая с тобой, вами всеми приключилась?

Алта просидела в беспокойных думах до глубокой ночи у постели Сафир, которая все же успокоилась и забылась крепким сном, более не терзаемым кошмарными видениями и бредом. Однако ее вид по-прежнему оставался болезненным, слабость и усталость покоились на юном лике, и это не удивляло нисколько, учитывая недавние обстоятельства, но волнение от этого не уменьшалось. Несколько раз в дверях показывался Дорей, тихо заглядывавший в комнату, чтобы проверить домашних, шепотом спрашивал, как чувствует себя Сафир, и звал супругу спать. В конце концов, выбившись из сил и почти сдавшаяся навалившейся дремоте, Фарти оставила племянницу одну, поддавшись уговорам мужа.

– Ничего не случится, будь спокойна, – голос Дорея убаюкивающе шелестел в тиши и полумраке, – она же уснула, и все обойдется до утра. А завтра можно наведаться в храм к Ингиру, он обязательно подскажет, посоветует чего. А пока, тебе надо выспаться, иначе так заболеть недолго.

– Ты прав, – тяжело вздохнув, Алта укрылась одеялом и прильнула к плечу супруга. – Только вот…

– Нет, никаких "только", лучше засыпай, оставь все думы на завтра.

Остаток ночи прошел тихо и мирно, вопреки опасениям тётушки, так и не успевшей провалиться в глубокий сон, который под самое утро и вовсе рассеялся. За окном все еще стояла темень, которая неторопливо окрашивалась холодными предрассветными сумерками, и было совершенно очевидно, что немногочисленные гости, снявшие комнаты, еще спали. Так считала Алта, пока ее чуткий слух не уловил скрип досок и осторожные шаги, будто кто-то крался мимо их с Дореем спальни. Затем раздался грохот и все вновь затихло.

– И что это ты тут делаешь в такую рань? – в дверях нарисовалась Фарти, сложив руки на груди и мягко улыбаясь, так, будто поймала кота за кражей рыбы с кухни. Свежий и бодрый вид племянницы, ее сияющие глаза без тени усталости развеяли вчерашние тревоги, однако женщина все же подозвала девушку к себе – хотелось получше убедиться, что недомогание отступило.

– Я собралась спуститься вниз, в поварскую, чтобы немного подкрепиться – страшно проголодалась. Не понимаю, правда, почему, ведь ложилась вчера не на пустой желудок… наверное. Ничего не помню что-то, – Паланио растеряно пожала плечами. – А что вчера было со мной? Помню только то, что ходила к мадам Равии, помню, как гуляла в порту… ой!

– Что такое?!

– А где ткань, которую я купила? При мне же были свертки… там был и подарок от хозяйки лавки.

– Это все, что тебя волнует? – Алта положила руки на плечи девушки. – Послушай, вчера тебя привели домой, не сама пришла, и ты была не в себе, и очень напугала нас всех.

– Всех? – нахмурилась Сафир и настороженно посмотрела на тётю. – Кого всех?

– Меня, Дорея, того, кто тебя привел, – женщина поспешила исправиться, поняв, что сболтнула лишнего. – Твой недуг, он… скажи, ты совсем-совсем ничего не помнишь?

На прозвучавший вопрос Паланио лишь отрицательно покачала головой и тут же задумалась, будто засомневалась в своем безмолвном ответе. Трактирщица же решила, что нечего беспокоить бедняжку рассказами и подробностями о том, чем та бредила, что говорила, будучи в туманном помешательстве и темном наваждении, и потому умолчала об этом. Забылось, и ладно, ни к чему выспрашивать, напоминать и сеять недобрые семена в без того нездоровом рассудке, ведь они могут дать губительные ядовитые ростки, которые едва ли завянут.

– Тебе сегодня не стоит выходить за порог, а еще лучше – не бродить по таверне. Набирайся сил и отдыхай, без твоей помощи мое заведение точно не развалится.

– Но почему? А как же работа?

– Я все сказала, считай, это мой наказ, и не вздумай ослушаться, – лицо Алты внезапно накрыла тень нешуточной серьезности, а голос стал холодным и каким-то чужим. Такие изменения в мягкой и приветливой тётушке случались крайне редко, и если они происходили, то Сафир точно знала, что лучше не перечить и делать так, как велено.

– Тётя Алта, а кто меня привел?

– Сын Нута, и счастье, что хоть он помог и не оставил тебя блуждать где-то, другие бы точно так и поступили, – Фарти презрительно ухмыльнулась и посмотрела куда-то в сторону. – И что с людьми такое, вообще, творится, одним богам ведомо.

Многие горожане были неплохими людьми, совсем неплохими, с ними чета Фарти имели крепкие дружеские связи, но, увы, это дружелюбие не распространялось на Сафир, будто она являлась кем угодно, но только не человеком. И подобная неприязнь, открытая брезгливость и неприятие не то чтобы злили, а больше раздражали, будто эту черноту нельзя подавить и изничтожить всем тем, кто взрастил ее в себе и попутно заразил других. Алта не понимала, чем же так досадила ее сестра жителям Глациема, и хоть она и слыхала разные грязные небылицы о Рии, но никогда в них не верила, и предпочитала думать, что ее просто не любили. И эта нелюбовь передалась несчастной Сафир, как скверное наследство или незримое клеймо.

Время не медлило. Уже давно рассвело и город вновь закрутился в повседневных делах в привычном ритме, словно и не засыпал вовсе. Даже в Люциате кипела работа, несмотря на то, что внутри всегда витал дух спокойствия и размеренности. Служители обустраивали алтари, перебирали пергаменты, переписывали бесконечные ворохи рецептов, улучшая их состав, вписывая в них новые ингредиенты и вычеркивая старые. Одни занимались пожертвованиями, раскладывая их по мешочкам и отправляя в местное хранилище, другие – трудились в библиотечной, склонившись над столами с письмами, которые заключали в себе то, что должно попасть лишь лично в руки адресату. Кто-то принимал и просто визитеров, пришедших за благословением, и больных, которым требовалось лечение. Обычные лекарские, разумеется, имелись в городе, как и лавки с разными целебными снадобьями и порошками. Знахарей и врачевателей тоже хватало, но немало горожан все же стремилось попасть именно в Люциат, искренне веря, что в святилище самой Гермен их излечат быстрее, чем в местных лазаретах.

Алта пересекла главный зал, уверенно двигаясь к противоположной стороне к невысокой арке, за которой виднелась пара совершенно одинаковых дверей. Без всяких колебаний она приблизилась к той, что была по правую руку, и громко постучала в нее.

– Меня там нет, – раздался за спиной женщины глубокий сухой мужской голос. Посетительницу обошел старец в теплом балахоне и, повозившись с ключом в замке, отворил дверь и вошел в кабинет. – Теперь я здесь, – служитель добродушно улыбнулся.

– Ох, Ингир, прошу прощения. Доброго вам утра, надеюсь, я не помешала своим визитом, а то здесь и без меня забот хватает.

– Нисколько, уверяю, я тебя ждал.

– Неужели?

– Проходи, присаживайся, говори, что за неприятности привели? – Ингир закрыл дверь поплотнее, чтобы никто не помешал разговору. – За долгое время я уже успел отметить и запомнить, что ты приходишь сюда только тогда, когда случается что-то нехорошее, – старик сложил руки на животе и несколько раз кивнул, заметив некоторую растерянность на лице посетительницы.

– В общем-то, да, так и есть, – Фарти расправила плечи и откашлялась, готовясь рассказать о неожиданном приступе племянницы, который в этот раз ее насторожил и чрезвычайно обеспокоил.

– Снова Сафир? Нет, это не мои догадки. Ты знаешь, что мы, храмовники, стараемся держаться подальше от досужих толков – ни к лицу таким, как я, топить себя в мирском болоте. Однако те, кто сюда приходит, нередко забываются, какое место выбирают, чтобы обмолвиться между собой. До меня уже успели дойти разговоры, что произошло вчера, и мне очень жаль.

– Кажется, в этот раз все было очень плохо, она перепутала меня с Рией, а может и нет, или она просто говорила с ней в бреду, и несла такое, что люди со стороны приняли бы ее слова за… Многие и так сторонятся Сафир, и откровенно приписывают ей то, к чему ни один человек не может иметь отношение. Я боюсь, что теперь здоровье бедняжки ухудшится, переживаю, как бы припадки не участились, потому и пришла к тебе – мне нужна помощь. Возможно, у тебя найдутся какие-нибудь настойки или еще что?

– И что же она говорила? – поинтересовался Ингир, проигнорировав вопрос, и присел на соседний стул. В любом другом случае он не стал бы расспрашивать и вдаваться в подробности, но недуг Сафир вызывал серьезные подозрения и наводил на недобрую мысль.

Алта помялась в нерешительности и выложила абсолютно все, постоянно тяжело вздыхая. Пожилой служитель внимательно слушал визитершу, и стоило прозвучать последнему слову, как он поднялся с места и подошел к одному из шкафов.

– Вот, давай Сафир пару дней, не больше, – служитель протянул женщине пузатый бутылек из темного стекла.

– Что это?

– Настой из одной особой ягоды и еще кое-чего, он успокоит сознание, усыпит то, что рождает голоса в ее голове и затуманивает рассудок. И настоятельно советую тебе и Дорею не спускать глаз с девочки, а еще лучше, если приведешь ее сюда – хочу взглянуть на нее сам.

– Неужели все настолько страшно? Что же с ней такое?

– У меня, к сожалению, нет ответа на твой вопрос, – Ингир виновато пожал плечами и сочувственно посмотрел на Фарти. В его мыслях успели родиться всевозможные догадки, но озвучить их он не посмел, боясь ошибиться и тем самым лишь ухудшить ситуацию и посеять еще больше сомнений и тревог. Но одно он понял точно: это не просто недуг, рожденный слабым телом. – Пока будем надеяться, что лекарство поможет и все пройдет. Добавляй настой в еду или питье, и желательно сладкое – он имеет хоть и легкий, но неприятный горький привкус, а сладость его перебьет.

Трактирщица кивнула и молча приняла целебное средство. Она не сомневалась, что оно подействует, она сомневалась в том, что действие его продлится долго, и все начнется по кругу. И что тогда делать?

– Не терзай себя, все успокоится непременно.

– Я только этого и желаю. Спасибо, Ингир, за помощь, – Алта печально улыбнулась и, убрав пузырек в карман накидки, спешно покинула кабинет.

– Благослови вас Гермен.

Глава VII. Не все то золото, что блестит

Порывы ледяного ветра время от времени тревожили плотный занавес, что висел при входе, и старательно пытались ворваться внутрь шатра. Снаружи же доносились голоса, смех, слышалась какая-то нескончаемая суета и возня.

– Эй, странники заблудшие, – в палатку заглянул смуглый немолодой мужчина, на лице которого играла белоснежная улыбка, – не присоединитесь к нам за скромным завтраком? Все уже собираются и решили, что негоже не позвать гостей к столу, ну, почти столу. Вам, кстати, несказанно повезло, ведь на завтрак у нас отменное мясо кролика и тыквенная пряная похлебка, – добряк перечислил блюда из утреннего меню так, словно гордился тем, что такая пища оказалась в их распоряжении.

– С удовольствием составим вам компанию, тем более, что голод уже дает о себе знать.

– Отлично! Кстати, как ваш приятель, оклемался? С ним все в порядке? Был у меня знакомый один, который надрался так, что отходил неделю, еле пришел в себя, а потом еще столько же язык его не слушался. Может, все-таки к лекарю его?

– Не стоит, он у нас парень крепкий, сам справится. С ним такое уже не первый раз случается, ерунда.

– Ну, как знаете, мое дело предложить. Идемте лучше есть, – мужчина махнул рукой, зовя за собой, накинул на голову капюшон и скрылся за занавесом.

– И что нам делать теперь? Как долго он будет вот в таком виде находиться? Мы же не можем его таскать за собой повсюду, или оставаться здесь долго, на нас и так косо смотрят, – прошептала Или, придвинувшись поближе к Кирту. – Ему нисколько не лучше, посмотри, он же как свалился тогда, так и не пошевелился ни разу.

– Да вижу я, – отозвался наемник и покосился на Стьёла, который по-прежнему выглядел, словно замерзший калач. – Парень, ты меня слышишь? – он осторожно толкнул того в бок, но никакой реакции не последовало.

– Предлагаю доехать с караваном до ближайшего поселения на их пути, или куда они там двигаются, плевать, что это будет, и высадиться там.

– А если они никуда не едут? Забыла, что эти люди – вольные дорожные торгаши? Не удивлюсь, если у них даже дома нормального нет, не говоря уже о конкретных планах и остановках. Настоящая удача, что мы вообще вот так на них наткнулись вчера, да еще и в тех глухих местах, иначе бы занесло нас или околели до смерти прежде.

– И спасибо им за прием, учитывая все положение дел, – Илилла поводила в воздухе рукой. – Не мудрено, вообще, что тот фермер дал нам от ворот поворот – на мирных и добрых людей мы не очень-то похожи, да еще и нагрянули почти под ночь с тем, кого легко можно принять за мертвеца.

– И все-таки ночь в его амбаре он бы мог нам позволить переждать, не в его личную спальню же просились. Но все же мужика грех винить, в нынешние времена и я не рискну пустить кого-то неизвестного на порог, пусть даже этот кто-то и выглядел бы, как невинное дитя или бесстыдная нимфа. Так, нам нужно уже показаться, вылезти на белый свет, а этот, – Кирт кивнул на паренька, – пусть пока полежит тут, только накрой его чем-нибудь да поставь рядом кружку или две, чтобы ни у кого вопросов лишних не возникло. Пускай думают, если кто войдет, что мы его отпаивали чем-нибудь эдаким, и теперь он просто крепко спит. Погоди-ка, а с тобой что?

– О чем это ты?

– Выглядишь паршиво.

– Не знаю, толком не спала, всю ночь крутилась, а сейчас такое чувство, что силы из меня что-то вытянуло, – Или скользнула взглядом в сторону Стьёла. – Думаю, дело в нём, другого объяснения не нахожу.

– Но со мной-то все в порядке, – перебил соратницу Тафлер и нахмурился, но внешний вид подруги говорил о том, что не стоит так лихо отбрасывать любые опасения и предположения. – Ладно, для начала тебе надо поесть, чтобы хоть немного полегчало, а потом разберемся со всем остальным. Давай накрывать бедолагу, и пойдем уже.

Сказано – сделано. Во всяком случае, такая маленькая хитрость не позволит сразу догадаться посторонним, что что-то не так. Через несколько минут Или и Кирт, наконец, вышли из небольшой палатки на свежий воздух и сразу же попали в самый центр суматохи. По лагерю торопливо бегали туда-сюда кочевые торговцы, собирая товар, раскладывая его по тюкам и закидывая в телеги, запрягая и укутывая в теплые накидки лошадей. Кто-то уже сидел на подушках и толстых покрывалах возле большого шатра, сшитого из шкурок, и трапезничал, бурно обсуждая что-то. Внутри так называемой кухни и снаружи нее вовсю развернулась готовка, повсюду витал аппетитный аромат мяса, горячий пар от котелков смешивался с морозным воздухом и белесыми клубами поднимался над стоянкой коробейников.

Дорожные торгаши оказались той самой спасительной соломинкой, которая так кстати попалась на пути Илилле и Кирту поздним прошедшим вечером. Конечно, речь прямо о жизни и смерти этих двоих не шла, но вот Стьёл! Уйти так просто и оставить его в лесах, где паренька ждала верная погибель, у наемников рука не поднялась, хоть соратники и были, как вольный ветер, и могли податься вдвоем, куда угодно. Да и Мелон чувствовала, что они не случайно наткнулись на странного незнакомца, а ночью предчувствие лишь усилилось, смешавшись с неизвестно откуда взявшейся тревогой, навязчивыми мыслями и навалившимся болезненным состоянием. Как ни странно, но кочевые торговцы оказались на удивление приветливыми и радушными, и особо не докучали расспросами внезапным поздним путникам, напросившимся на ночлег. Им оказалось достаточно их имен, даже платы никакой не взяли за «крышу над головой». Что до Одила и его жуткого вида, то опустившаяся темнота подыграла Кирту и Иле, окутав мраком все то, что друзья хотели утаить, даже свет горящего костра не раскрыл страшного секрета.

Наемников из главной палатки окликнул тот самый улыбчивый торговец, подзывая к себе. Взглядами договорившись, что будут помалкивать и не болтать лишнего, они двинулись в сторону «кухни», куда уже начали стягиваться все караванщики. Народ окружал Кирта и Или настолько разномастный, что казалось, весь континент с соседними землями, каждый уголок от севера до юга сосредоточился в одном небольшом лагере. Кого здесь только не было: и златоволосые люди востока, и яркие смуглые южане, и островитяне с глазами цвета сочной травы, коих не встретить больше ни у кого на континенте. С ними же разделили кочевой образ жизни, продавая всякие безделицы и нечто посерьезнее, и высокие статные люди запада, и крепкие ребята с севера. Среди коробейников имелись и мужчины, и женщины, и все в таком возрасте, когда пора обзавестись семьей, несколькими детишками и осесть где-то в тихом уютном местечке. Но эти люди не очень-то стремились к рутине и оседлой жизни, их не прельщали однообразность, обыденность, когда знаешь, какой будет следующий день, неделя, месяц. Их душа требовала вечного движения и бесконечных странствий, встреч с новыми людьми, а главное – торговать, обмениваться, выручать и подсчитывать лирии за проданный товар. Некоторые откровенно не понимали, куда все эти дорожные торговцы девали деньги, которых, должно быть, немало собиралось в их кошелях и ларях. Ведь у них не было ничего, кроме повозок и шатров. И, пожалуй, слухи о том, что караваны при себе возят большие деньги, играло злую шутку: на вереницы часто, и даже слишком, нападали любители легкой наживы, не брезговавшие заляпать себя в чье-то крови. Но все же подобные опасности и угрозы так и не смогли уменьшить количество странствующих перекупщиков и коробейников, и их продолжали встречать на дорогах и близ поселений.

– Ну, что, куда направляетесь? Или так, просто бесцельно стираете сапоги? – поинтересовался один из коробейников, отправляя в рот кусок черного хлеба с чесночным маслом. – Нынче развелось путешественников без цели, бродят по дорогам туда-сюда, сами не знают, куда и зачем идут. Хотя мне дела нет до того, кто и как тратит свое время.

– На базар, кое-что продать и прикупить заодно, – отрезала Или. Вдаваться в подробности она, конечно, не стала – ни к чему знать кому попало о том, что за место они собираются посетить.

– Торговаться? Хм, хорошее дело, полезное, прибыльное, что на деньги, что на вещицы, а там – все в ход пойдет, – к образовавшейся компании подсела девушка с удивительно миловидным и открытым лицом и большими глазами, чья сочная изумрудность выдавала в обладательнице островитянку. На вид ей можно было дать не больше двадцати – она так и светилась молодостью. – Я, вот, едва говорить научилась, как сразу же подалась в торговцы – вся моя семья занималась этим, правда, никто не кочевал никогда, – девица одарила Кирта обворожительной улыбкой и протянула ему блюдо со странными плодами персикового цвета. – Угощайтесь.

– Что это? – наемник с интересом глянул на неизвестное ему лакомство, принимая его, и тут же получил легкий толчок локтем в бок: Илилла дала понять, что торговка явно заинтересовалась ее товарищем. Это ее забавляло. Кирт повертел в руке фрукт, который оказался на ощупь очень мягким, и надкусил его. – Мм, а вкусно! Как будто ешь горький мед вперемешку с топленым молоком и нектаром со специями.

– Это острые плоды одного южного дерева, мы часто их привозим сюда, – отозвался смуглый мужчина, предложивший им разделить трапезу. – Да вы не бойтесь, ешьте смело, и могу поклясться, что вас потом не оттянешь от тарелки, – обратился он к наемнице.

– Нет, спасибо, мне вполне хватает кролика, – улыбнулась Или, помахав рукой перед собой.

– Так оно и бывает, Талит, сам ведь на себе испытал. Стоит только раз попробовать! Пожалуй, моя вина – я же их когда-то принесла в караван, – островитянка взяла один из плодов, разломила и жадно вдохнула горьковатый аромат. – Кстати, а зачем вам тащиться на какой-то замшелый рынок, когда можете купить все, что нужно, у нас?

– Лана, – Талит укоризненно одернул девушку. – Не обращайте внимание на ее слова, у нас редко бывают так называемые гости, общаемся только в собственном кругу друг с другом и с покупателями – отвыкли вести беседы на обыденные темы с чужаками.