Седовы. Хроника жизни семьи офицера бесплатное чтение

1

Май 1991 года.

Свердловск. Средняя общеобразовательная школа военного гарнизона.

Дверь класса, скрипнув, медленно приоткрылась, в щёлке показалось улыбающееся лицо секретаря директора Лидочки Павловой.

– Анна Петровна, разрешите?

Дети, довольные неожиданной передышкой в занятиях, с любопытством смотрели на учительницу. Анна Петровна успокаивающе повела в сторону школяров рукой и подошла к секретарю.

– Что случилось?

– Извините, что отрываю, вас к телефону, Безбородько Тамара, говорит, срочно. Вы сходите, а я уж посижу в классе.

– Не стоит, у меня ребята спокойные.

Анна Петровна быстрым шагом направилась в учительскую. Войдя в кабинет, взяла лежащую на столе трубку телефона, осмотрелась: её коллеги были на занятиях, только учитель физики, зарывшись в тетрадках, тихонько сидел у окна.

– Слушаю вас, Тамара Ивановна.

– Здравствуй, Аннушка, ты извини, может, не вовремя, но думаю, не обидишься. Звонил Серёжа и между прочим сказал, что вопрос твоего мужа решён: представлению к его новому назначению дали ход. Так что с тебя причитается. Твой, поди, с этой новостью ещё и не знаком. И ещё Сергей сказал, что Антона приглашают к руководству. Ну что, ты рада?

Анна Петровна не была готова к этому разговору, в голове мысли, явно не связанные с сутью сказанного подругой.

– Тамарочка, спасибо за известие, не знаю, что и сказать. Конечно, я рада, но уж дождусь, что Антон скажет. Прости, идти надо, занятия, сама понимаешь. Созвонимся.

Наскоро попрощавшись с подругой, она вернулась в класс. До конца урока оставалось пятнадцать минут. Это был заключительный урок сегодняшнего дня. Впереди выходные. Ребятишки сидели смирно, восьмой класс – не малята, это уже взрослые или почти взрослые люди, они понимали: ещё несколько минут, и со школой на сегодня можно будет попрощаться.

Прозвенел звонок, всё пришло в движение, повсюду суета, беготня, шум, привычный школьный шум. Да, это был привычный шум, шум родной, а потому не раздражающий. Анна Петровна пока оставалась в классе и сейчас, под аккомпанемент этой суеты начала осознавать: возможно, со всем этим скоро придётся расстаться. И в учительской шумно, атмосфера, царящая здесь, – улыбки, шутки, тоже всё привычное и родное, всё это растрогало Анну Седову. И с этим она тоже расстанется, расстанется с людьми, ставшими за десяток лет близкими, родными, расстанется с учительской, своим привычным рабочим местом, таким тёплым и уютным.

– Анна Петровна, не забудьте, в понедельник мне нужен отчёт по работе изокружка. Анна Петровна, слышите?

Завуч подошла к Седовой, положила на плечо руку.

– Анна Петровна, что с вами?

Седова улыбнулась:

– Простите, задумалась. Отчёт готов, в понедельник обязательно представлю. Мария Николаевна, я, пожалуй, пойду. До свидания, до понедельника.

Новость, что по телефону сообщила Тамара, её не ошеломила. О повышении мужа разговоры ходили уже года два, ещё с поры, когда он был только назначен на должность командира части. Супруг трудяга, она это хорошо знала, знала и видела его отношение к делу ещё с лейтенантской поры. Чуть свет он на службе. А домой? Это уж как получится, бывало, и ночевал в части, хозяйство хлопотное – автомобильный батальон, отдельная часть. Антон любил говорить: «Груда железа и народ, забот всегда полон рот». Месяца два назад Антон намекнул: ему, мол, предложили новую должность, и не в округе, в Москве, это после десяти лет, что они прожили в Свердловске. Не верилось. В то время в части комиссия работала, и после её отъезда Антон сказал о возможном переводе. Говорил именно о возможности перевода, подчёркивая, что слабо верит в назначение, там своих выдвиженцев достаточно: «Но посмотрим, серьёзный человек предложение сделал». И вот этот звонок. У Тамары супруг в кадрах округа трудится, вряд ли это шутка или розыгрыш.

Анна улыбнулась, прибавила шаг, до дома оставалось метров двести.

У подъезда, как всегда, на боевом посту восседала Петровна, жиличка первого этажа, тучная, говорливая бабёнка. Её имени никто не помнил, Петровна и Петровна, а ещё Би-Би-Си её прозывали, за глаза, разумеется. Петровна всё и обо всех знала, а если и не знала, то свои домыслы выдавала за действительное. Вот и сейчас она пристально посмотрела на Анну, вроде как спрашивала: «Ну что, когда уезжаешь?»

Седова на опережение поздоровалась с соседкой:

– Здравствуйте, Петровна, с хорошей погодой вас. Не видели, мои проходили?

Она знала, где сейчас дети, но это был вопрос именно на опережение, глаза Петровны просто сверлили и требовали: «Расскажи, расскажи, когда…» Но нет, соседка, поскрипев лавкой, с ласковой улыбкой успокоила Анну:

– Нет, не приходили. Леночкины подружки бегали здесь, а её не видно было, и Егора не видать. Да вы не беспокойтесь, прибегут. А вы что так рано?

Анна Петровна улыбнулась:

– Да нет, не рано, уроки закончились, и домой. Теперь два дня отдыхаю. И муж скоро придёт.

Зачем она ей всё это рассказывала? Можно было просто поздороваться. Но от Петровны просто так не уйти, её глаза требовали новостей, хоть каких-то, но новостей. Анна заспешила, юркнув в подъезд. Не дай бог делиться с Би-Би-Си самой главной новостью. А впрочем, та скоро всё разведает. Военный городок есть военный городок, здесь тайны недолго держатся.

Однако новость, какой бы она свежей ни была, не заменит хороший обед. Анна, напевая навязчивый мотивчик новомодной песенки, засуетилась на кухне, Антон обещал раньше прийти, да и дети не задержатся.

2

В конце мая в кадрах округа подполковника Седова принял заместитель начальника управления.

– Что я вам скажу, Антон Иванович, как мы за вас ни сражались, но вышестоящее командование не перебороть. Есть на вас приказ, назначаетесь командиром части в Москву. Вы, наверно, знаете, что за часть. Должность хлопотная, и ответственность высокая, но то Москва, и возможности там совершенно иные. Кравцов за вас стоял горой, чем вы ему так понравились? Зная, что вы с десяток лет в наших краях служите, и корни здесь пустили, жена в почёте в школе, да и дети с первого класса в одном гарнизоне, мы пытались отговорить, мол, и здесь полковником Седов будет, но нет, в Москву требуют. Так что готовьтесь. Когда дела сдавать команду получите, затем в отпуск. Дату уточним. А дальше в Москву. Будет желание, можете, находясь в отпуске, заскочить в новую часть, познакомиться с руководством, знаю, в Москве будете отдыхать. С московским руководством вопрос отпуска согласован, ваш предшественник пока трудится. По прибытии из отпуска вам должность и сдаст. Вопросы?

Какие уж тут вопросы.

Если до того момента, как Антон переступил порог кабинета заместителя начальника управления кадров, сомнения в возможности перевода были, то уже за дверьми он осознал: назначение состоялось, и в ближайшее время состоится переезд в столицу.

На улице распогодилось, словно по заказу из-за тучек выглянуло солнце. Весна активно вступала в свои права. Под стать погоде было и настроение Седова.

Прочь все сомнения и переживания… Всё будет хорошо!

Антон присел на лавочку в сквере. Надо перекурить это дело. Хоть и ждал приказа, думал о нём, сомневался, а вроде всё и внезапно получилось.

В феврале этого года часть вместе с другими соединениями, управлениями, частями и подразделениями округа проверялась комиссией Министерства обороны. Непростой была проверка. Шёл шестой год перестройки. Эйфория первых перестроечных лет канула в небытие. Если в 1986 году отчитаться можно было лозунгами, докладом о количестве перестроившихся и тех, кто вот-вот перестроится, спустя пять лет в эту болтовню комиссии уже не верили, им подавай не слова, им дела подавай. В общем-то, правильно. Однако народ не глуп и уже начал понимать: все эти усилить, улучшить, добиться и перестроиться – просто слова и не более. Требуешь от людей перестроиться, так ты и базу для дела создай. А какая там база – как не было нормального снабжения новой техникой и запчастями, так его и нет, как лимитировали горюче-смазочные материалы, так по-прежнему ГСМ в дефиците. А водителей как учить, чем технику обслужить? За высокопарными словами о заботе, о людях продуктов в магазинах больше не стало и число бесквартирных не уменьшилось. Ладно, смириться с этим можно было, офицеры, прапорщики находят выход из положения, и он, командир, знает это: живущие на частных квартирах не ропщут, смиренно ждут своей очереди. Но как выдержать то, что на армию помои вёдрами льют? И не в жёлтых газетёнках, уже и в центральной прессе. Вон в 1988 году в августовском номере «Комсомолки» напечатали интервью академика Сахарова, сей учёный муж говорит: армия сегодня – источник опасности военного переворота. А вслед истерика. «Огонёк», «АиФ», «Московский комсомолец», местная пресса подхватили этот тезис, оснастили его деталями, обвинениями – и пошло, и поехало… А что народ? Тот, кто газету покупал лишь для того, чтобы сало и колбасу в неё заворачивать, вдруг грамотен стал. Читать потянулся, думать начал. Говорливых появилось масса: бурчат, бурчат, не остановишь. И впрямь перестройка. И как со всем этим бороться?

И вот проверка.

Не ждали, не желали её, боялись, накануне приезда комиссии командиры и политработники как только не крутились. Своих людей все знали, знали, кто на что горазд: говорливых в отпуска услали, демагогов по нарядам и командировкам рассовали. Кому что-то обещано было: то ли дитё в сад без очереди устроить, то ли условия проживания улучшить и так далее.

Переживал за результаты проверки и Седов. Командир он опытный, на хорошем счету, надежду на рост не терял, батальон третий год шёл с неплохими показателями. Как он отчитается?

Проверка началась с учений. Считалось, что всё будет внезапно, но даже поварихи в столовых знали, в какую минуту прозвучит сигнал тревоги. Ожидая его, кто-то спал в сапогах, а кто отдыхать и не ложился. Ровно в пять утра батальон поднят по тревоге. Возглавлял группу инспекторов в батальоне сокурсник Антона по челябинскому училищу Александр Стеценко. Санька за почти два десятка лет, что не виделись, раздобрел, седина появилась в некогда смоляных волосах. Но был он всё тот же Санька. Хоть и щёки надувал, всё же старший среди проверяющих, но это был тот же Сашка Стец, так его звали товарищи по курсу.

С задачами учений батальон справился, подчинённые постарались. В общем-то, уговаривать никого не приходилось, и вредителей не было. Офицеры, прапорщики знали своего командира, ценили его трудолюбие, его ответственность, уважение подчинённых и не подвели.

Стеценко после учений похвалил Седова:

– Молодец, подполковник, доложу, достоин поощрения. Теперь с дисциплинами не оплошай, особенно со специальной подготовкой и политической. Давай, Антон, дерзай.

И он дерзал. Жена все пять дней проверки только по телефону мужа и слышала, но понимала: проверка – дело важное.

В эти дни Антон Иванович познакомился с кадровиком из Москвы полковником Кравцовым. Лев Иванович был старым служакой, боевыми листками и отремонтированной ленинской комнатой его не возьмёшь и протоколы батальонных комсомольских собраний не читал, он с людьми общался. Разговаривать полковник умел и слушать умел, а это важно. Уже через два дня обстановку в батальоне Кравцов знал не хуже Седова. Людей в кабинет не вызывал, общался на рабочих местах, в курилках, учебных классах, автопарке, и надо сказать, люди не шарахались: седой, с открытым лицом, хорошей улыбкой, полковник вполне внушал доверие.

В последний день пребывания комиссии Лев Иванович пригласил на беседу командира. Тот разговор был уже не на ногах, беседовали в кабинете Седова.

Полковник коротко рассказал о своих впечатлениях, выводах по итогам работы, похвалил Седова за дисциплину, порядок в подчинённых подразделениях. Антон было расслабился. Всегда приятно, когда хвалят, да ещё в хозяйстве, где забот полон рот. Но вот Кравцов перешёл к заключению и выводам. В официальных докладах этот раздел начинается обычно так: «Вместе с тем…» Но сейчас это «вместе с тем» поразило Седова. Как можно было за считаные дни пребывания в батальоне увидеть и понять ключевые болевые точки? Нет, не по технической части был разговор, разговор шёл о людях. Начальник штаба: пятеро детей, жена инвалид, ютятся в двухкомнатной квартире. Замполит: хороший мужик, но выпивает безмерно, частенько скандалит дома. Командир первой роты: переросток, в капитанах семнадцать лет ходит. И ещё, ещё…

Слушал полковника Седов и хоть знал всё то, о чём говорил Лев Иванович, но такое чувство обиды его разобрало, не передать. Разве есть в этих проблемах его вина? Он что, свою квартиру начальнику штаба отдаст или замполиту «торпеду» зашьёт? А с командирами рот…

Кравцов увидел реакцию Седова.

– Антон Иванович, ты пар-то выпусти, не ровён час лопнешь, вон как надулся, пунцовым стал. Успокойся. Знаю, много здесь и не твоих вопросов. Просто напомнил тебе: рядом живые люди, они тебе победу куют. Сам не можешь вопросы решить, руководство верхнее долби. Да, долби, через партбюро, политуправление долби.

Антон вскочил со стула:

– Я, товарищ полковник…

Кравцов успокаивающе поднял руки:

– Садись, садись… Знаю, ты вопросы ставишь, люди о тебе хорошо говорят. Это приятно, значит, ты, командир, на своём месте. Но поднимать кадровый вопрос надо сегодня предметно. Сам понимаешь, перестройка. Да, кстати, народ говорит, ты сам частенько под машинами лежишь? Это что за практика такая – комбат сам машины ремонтирует. Что-то новое, с таким я ещё не встречался.

Антон вспотел. А об этом кто полковнику доложил? И он с обидой в голосе заявляет:

– И это что, плохо? Если они, сопляки молодые, только «ездючат», могут лишь баранку в руках держать, технику толком не знают. Так кто их учить должен? Вот и торчу под капотом, а он, молодой этот, и его техник рядышком. Я-то всё знаю, нет более опытного человека в части, чем я. С десяти лет с машинами вожусь. И в училище не по зову партии пошёл, просто машины сызмальства любил. Так что неправда ваша… А что моих офицеров касается, верно вы заметили, но не совсем. Начальник штаба. Да, многодетная семья. Но ему только в прошлом году трижды переехать предлагали, в том числе и в четырёхкомнатную квартиру, а он в свою двушку вцепился и ни в какую не желает уезжать. И здесь всё просто – через дорогу тёща живёт, у той не домик, а купеческое подворье, так что же ему на выселки от родных переезжать, вот и живёт рядышком с роднёй и до службы недалеко. Замполит, точно вы сказали, пьёт. Но я лично, живя с такой, как у него, мегерой, давно бы повесился. Баба дрянь, прямо скажу. Говорю: разводись. Отвечает: я коммунист, как семью оставлю. Вот и весь сказ. Или вот ещё…

Кравцов не ожидал такой напористости.

– Ладно, командир, ладно, не кипятись. Я ведь не ругаю тебя, так, впечатлениями, наблюдениями делюсь, будем считать, это дружеская беседа.

Долго длился тот разговор, и расстались собеседники вполне удовлетворёнными. Антон Иванович наконец выговорился, много на душе скопилось. А полковник выслушал «окопного» командира – это не доклад в кабинете получать, этот разговор для него был важен.

Концовка была на официальной нотке. Лев Иванович встал, пожал руку Седову.

– Ну что, командир, уверен, ещё встретимся. Я в целом удовлетворён вашей работой, о чём и буду докладывать руководству.

И уже через два дня, сразу после подведения итогов работы комиссии в штабе округа, Кравцов вызвал Седова.

– Антон Иванович, в Москву приглашаю.

Увидев округлившиеся глаза Антона, полковник улыбнулся.

– Нет, не гостевать приглашаю, там у тебя, я знаю, есть где остановиться. Руководство предлагает вам должность командира автобазы центрального подчинения. Замыкается часть на одно из главных управлений Министерства обороны. Должность ответственная, довольно сложная и специфическая, и у командира ответственность на голову выше, чем в глубинке. Сам понимаешь, Москва. Ошибок быть не должно. Прежний командир срок выслужил и подлежит увольнению. Руководство считает, в части нужна, так сказать, новая кровь, человек пусть и без связей, но с пониманием дела. Я за вас поручился. Что, ответите сразу или подумать надо?

Антон был ошарашен предложением, такого он явно не ожидал. Однако думать не стал. Москва есть Москва, второй раз может и не представиться такая возможность.

– Спасибо за доверие. Согласен я, товарищ полковник.

Лев Иванович улыбнулся.

– Отлично. Ждите приказа. Всего доброго.

И вот всё состоялось. Он назначен командиром части в Москву.

Что же, надо готовиться. Седов притушил сигарету, выбросил окурок в урну и быстрым шагом пошёл к ожидавшей машине.

– Домой, Виктор.

3

Анна Петровна ждала мужа. Улыбнулась, подала полотенце, а в глазах вопрос: «Ну как, что там?» Антон молчал. Зашёл в ванную комнату, через пяток минут вышел посвежевший и улыбающийся.

– Дети где?

Глаза супруги спрашивали: «Что же ты молчишь?» И он ответил:

– Аня, а как мы всё это хозяйство в Москву перетянем?

Анна Петровна в волнении присела на стул.

– Всё же едем?

– Едем, Аннушка, едем. Только всё хорошенько продумать надо. Время сложное: школа, дети, твоя работа, вещи. Да и с тётушкой надо пообщаться предварительно и прочее…

Хлопнула входная дверь. Антон спросил:

– Дети?

Да это были они, Егор и Лена. Лена сразу в комнату, а Егор к отцу:

– Пап, а что, правда, что мы уезжаем?

Антон с удивлением посмотрел на Анну. Та непонимающе пожала плечами.

– И кто это тебе нашептал?

– Как кто, Петровна уже всё знает. Говорит, что мы в Москву скоро едем.

Антон улыбнулся:

– Ну, раз Петровна говорит, значит, правда. Едем.

Егор радостно вскрикнул:

– Ура! Ленка, ты слышишь, в Москву едем!

В комнату вбежала Лена.

– Пап, правда? Едем?

– Да, ребята, едем, причём очень скоро.

Лена вопрошающе посмотрела на отца:

– А как быть со школой? У меня выпускной класс. Егорке год учиться осталось, и что, мы уезжаем? А мои девчонки, а ребята?

Антон Иванович рассмеялся.

– Всех заберём с собой, так им и передай. Тебя в этот год в институт, Егора в следующем году в Академию Жуковского отдадим, он лётчиком давно стать мечтал. Устроит такой расклад?

Ребята притихли, до них начало доходить, что в ухмылке Би-Би-Си у подъезда была правда: они действительно переезжают в Москву. Егор посмотрел на сестричку.

– Мама, обедать не будем, правда, Ленка? Мы на площадку, можно?

Анна Петровна растерянно посмотрела на ребят. А Антон, взяв её за руку, тихонько сказал:

– Пусть идут, не голодны, потом перекусят.

Через секунду Седовы-младшие растворились. И только топот послышался с лестничной клетки.

Антон сел удобнее на стул, покрутил головой, потёр рука об руку.

– Мать, а по такому случаю найдётся что глотнуть?

Анна Петровна поставила на стол бутылку водки, рюмки. Себе налила домашней вишнёвой настойки.

– Рассказывай, Антон.

После проверки, всех этих бесед и, конечно, новости о назначении Антон Иванович выпил не рюмку, налил стакан и в три глотка осушил. Помолчал. Передёрнул плечами. Живительная влага упала в желудок. Выдохнул.

– Всё, мать. Едем. Только извини, не могу сейчас разговаривать, спать хочу зверски. Разбуди вечером.

Слегка качнувшись, встал и пошёл в спальню. Анна укоризненно посмотрела вслед. Однако не обиделась, пусть отдохнёт. А пока ей есть о чём поразмышлять. Недели две, не меньше, уйдут на подготовку к переезду. Мебель придётся продать. Хотя кто её купит? Анна прошла в комнату, присела на диван. Конечно, мебелишка старовата, разве на дачу кому, и, если толком прикинуть, лишь холодильник и телевизор нужно забирать. Всё остальное мусор. Но вот куда переезжать? Она была уверена, жильё никто сразу Антону не предоставит. Жить врозь – муж в Москве, а она с детьми здесь, в Свердловске, – нельзя ни в коем случае. Дети взрослые, сейчас нужен контроль над ними и только контроль. Так что остаётся единственный вариант: переезд к тётке Наталье. Наталья Ивановна давно живёт в Москве. Как замуж вышла, так и уехала с мужем в столицу. Супруг её, Сергей Витальевич Смирнов, «ящик» возглавлял, учёный с закрытым именем. Умер в 1985 году, в феврале, накануне перестройки. Детей Бог не дал, так что осталась Наталья Ивановна богатой вдовой, при четырёхкомнатной квартире и шикарной даче в ближнем Подмосковье. Наталья Ивановна не бедствует. У неё прекрасное музыкальное образование, огромный опыт репетитора и немереная очередь мамаш, желающих научить своих отпрысков музыке. Смирнова нарасхват, она никому не отказывает, со всеми берётся работать, и у неё это здорово получается. Почти круглый год Наталья Ивановна проживает на даче, квартира пустует. Она не раз говорила Антону: переезжай ко мне, жить есть где. Бросай свои машины, работу найдёшь, для семьи Москва – это великое дело. Наверно, такое время и настало. Но это дело Антона с тёткой общаться. И он, видимо, понимает, переезд к тётушке – оптимальный вариант. Наталья Ивановна, кстати, детишек обожает. Балует, когда они у неё в отпуске отдыхают, по Москве за собой таскает, в театры, музеи и прочее.

Эх, жаль, нет уж её родителей.

Анна Петровна подошла к большой фотографии на стене. Это одна из немногих оставшихся от родителей. Отец не любил фотографироваться. И не от хорошей жизни. После того, что произошло с его родными, жил он замкнутой и тихой жизнью. Вот и на этой фотографии они с мамой, словно под дулом пистолета, серьёзны и сосредоточенны. А ведь красивые были, она и сейчас помнит шикарные мамины волосы, бледное лицо, голубые глаза. Да и отец был красавцем. А в 1963 году их не стало, погибли в автокатастрофе. Обстоятельства смерти до сих пор не выяснены. Собственно, никто и не разбирался толком. Зафиксировали смерть, водителя грузовика, что протаранил автобус, осудили и всё. И осталась она одна-одинёшенька. Деда с бабкой ещё в тридцать седьмом, осенью арестовали и тут же расстреляли. Анну после похорон родителей в детский дом определили.

Как хорошо было бы сейчас к родным в отпуск, отдохнуть, отвлечься от всех забот и тревог. Но нет, нет родных, на Антона да на себя только и можно рассчитывать.

Она тихонечко вошла в спальню. Антон, свернувшись калачиком, мирно посапывал. На лице блаженная улыбка. Ладно, пусть спит. Тяжёлые у него эти весенние дни, пусть отдыхает.

У двери послышался шум. Наверно, дети пришли. Анна вышла в прихожую. Прислушалась. Нет, показалось.

4

Детям было не до переживаний матери. Радость захлёстывала. Молодые! Зачем им думать, как переехать, что брать с собой, не об этом их мысли.

В Москву!!!

В столицу! Скорей бы.

Выйдя из подъезда, Егор потянул Лену за собой.

– Пойдём в тренажёрку сбегаем, я с парнями переговорю, и с тренером надо пообщаться, он в Москве долго жил, может, какую команду в столице посоветует. Айда!

И они помчались в сторону спортивного комплекса.

Егор лет пять занимался боксом. Первые два года самые сложные: сплошные сопли и плач. Больно, когда по лицу бьют, хоть у соперника руки в перчатках, а всё одно больно. Но понемногу втягивался в тренировочный ритм и общефизическую подготовку подтянул, стал крепок телом, вытянулся. К девятому классу тренер смотрел на него с надеждой. Всё же столько сил вложил в этого вихрастого паренька.

Сегодня у Егора тренировки не было. Зал полон, работали другие группы. Семёныч, как всегда, на месте. Кабинет открыт. Тренер, и это было хорошо видно от входа, разговаривал с кем-то по телефону, периодически поглядывая в сторону рингов. Увидев Егора, призывно помахал рукой, дескать, давай сюда.

– Лена, пойдём, Семёныч зовёт.

Егор потянул Лену за руку. Но та ловко увернулась и ускользнула к дальней площадке, где парни с упоением долбили груши. И оттуда, улыбаясь, помахала брату рукой:

– Чао!

Понятно. На одной из груш висел одноклассник Егора Павел, Ленкин ухажёр.

– Я тебе дам «чао». Без меня никуда, ясно!

Егор зашёл в тренерскую.

– Здравствуйте, Олег Семёнович.

– Садись. Что пришёл? Ты же сегодня отдыхаешь.

Егор присел на краешек стула.

– Дело в том, что скоро вообще отдыхать от тренировок буду.

– Во как? И что это означает?

– Олег Семёнович, уезжаем мы, отца переводят в Москву.

Тренер, сидя к Егору вполоборота, больше в зал смотрел, чем на воспитанника, но после сказанного повернулся к парню.

– Неожиданно. И что, это уже точно?

– Да, батя сказал, приказ есть. Через пару недель и уезжаем. Всё! Прощайте, мешки, груши и платформы! Ещё год, а там учёбу закончу, аттестат на руки и свободен, как птица в полёте.

Егор хорохорился, пытался ёрничать, шутить, но у него это плохо получалось. Он не знал, о чём говорить с Семёнычем. Прощаться? Пока рано. Совета просить, как дальше быть? Наверно, можно. А что тот посоветует? Семёныч нормальный мужик как тренер, а вот в роли того, кто способен успокоить и поддержать, Егор слабо его представлял.

– Ну что же, счастливой тебе дороги. Если надо, могу аттестацию школы бокса написать. Всё же ты у нас в чемпионах ходил, разряд имеешь.

– Спасибо, Олег Семёнович. Я знаю, вы в Москве долго жили, тренером начинали, может, кого посоветуете, центр какой или школу, а?

Тренер встал, прикрыл дверь тренерской.

– Да ты сиди, Егорка, что вскочил. Сиди. Посоветовать я тебе, конечно, посоветую. Есть у меня и адреса, и, как говорят, «явки и пароли». С хорошими людьми познакомлю. Только вот что, парень, учти, ты уже практически самостоятельный мужчина, да ещё с хорошей боксёрской выучкой. На таких сейчас спрос есть. Уж тем более в столице. Секрет тебе открою, уже могу сказать. Меня парочку лет назад местные братки пытались на службу поставить, мол, подавай им парней, умеющих морды квасить, причём за деньги предлагали работать. Послал я их. Чуть не покалечили, помнишь, я в больнице месяц валялся. Вы не всё знали, вам и ни к чему всё это знать было. Потом вроде как и отстали. Всё же у нас гарнизон, генерал начальник, да и милиция ещё не скурвилась. А в столице всё по-другому. Так что берегись, парень, и это главное в моём напутствии. Зайди через парочку дней, а впрочем, ты ещё на тренировки будешь ходить? Да?

– Конечно, Олег Семёнович, конечно. Спасибо, я вас понял. До свидания.

Егор встал и быстро вышел из кабинета. Последние слова тренера он слышал, но не очень их понял. При чём здесь бандюги? Он спортсмен. Этим всё сказано. Ладно, где Ленка? Надо идти, поздно уже. А ещё на площадку бы забежать. Маринка там, она ещё ничего не знает.

Лены в зале не было. Егор вышел во двор. Сестрёнка и Павел сидели на лавочке в глубине двора. Паша привстал, призывно махнул рукой:

– Егорка! Давай сюда!

– Паша, привет.

– Привет, дружище. Семёныч тебе нотации читал, что ли, уж больно долго сидел у него.

– Да брось ты. Просто говорили о боксе, он пообещал адрес школы в Москве подкинуть. Рассказал ему, что уезжаю. Расстроился старик. Ещё бы, пять лет у него тренируюсь. Я с батей за эти годы реже встречался, чем с Семёнычем. Привык к нему, хороший он дядька.

Друзья медленно пошли в сторону площадки. Паша положил руку на плечо Лены. Та улыбнулась и доверчиво посмотрела на товарища. Елене нравился Паша, и не потому, что боксёр, как братишка, нет, Паша умница, он и отличник, и вообще интересный человек, с ним говорить можно практически на любую тему. Музыку любит, сам неплохо поёт, с гитарой дружит. Дом для него всё, и не то чтобы он маменькин сынок, просто Пашка естественен в отношении с родными, и это видно всегда. Мать никогда мамкой или мамашей не называет, только «мама». И отец у него не «батя» или, хуже того, «он», папой Павел его называет, и в его устах это звучит естественно. Такие парни, как Паша, на вес золота. Это мама Лены так говорит. Наверно, она права. И вот с этим парнем придётся расстаться. Его родитель в гарнизоне надолго застрял. Уже лет десять майором трудится. В городке их семейство обжилось, на огороде дачку поставили, не велик домишко, но в два этажа, деревянный. Паша говорит, родители ни за что не уедут отсюда, прикипели навечно. Жалко с ним расставаться. Лена видела, неравнодушен к ней парень, и это серьёзно. Что же, жизнь впереди большая, может, ещё и пересекутся их судьбы.

Егор прервал молчание:

– Хорош тосковать, ещё не уехали, будем деньки считать и каждым часом дорожить. Согласны?

Лена кивнула, посмотрела на Павла, теснее прижалась к его плечу. Егор увидел это движение и позавидовал – хорошая пара эти ребята. Но не будем горевать. Надо на площадку, Маринка ждёт.

– Что, ребята, вы здесь будете или как? Я на площадку.

Павел ответил не сразу, помолчал, посмотрел на Лену.

– Иди один, нам с Леной поговорить надо.

И в этой фразе весь Пашка, простые слова сказал, а как значимо они прозвучали: «нам поговорить надо…»

Егор ухмыльнулся:

– Ну, поговорите, только ты, Лена, долго не задерживайся, мама будет переживать.

В присутствии Павла он волей-неволей и свою мать мамой называл. Ох уж этот Павел…

Маринка ждала Егора. Народу на площадке мало. Одноклассников нет, так, мелкота: восьмиклашки и моложе. Ребята общались, собравшись группками. И что интересно, Егор давно заприметил: чуть светлее было бы, на площадке шум, гам, мячи, скакалки и прочее. Только солнышко спрячется: тихие разговоры, приглушённый смех, гитары. Наверно, все дворы такие. И площадки такие же. Что в них особенного? Да ничего. Парочка качелей, горка с металлическим настилом, все поколения детворы штаны на ней рвали в клочья, отцы чуть ли не с фонарями искали гвозди в злосчастной горке. Но «вредителей» не видно и визуально, и на ощупь, а как только задницей кто заскользил с горки, металл прогибается и гвоздики наружу. Плач, слёзы… и смех. Ничего в этой площадке примечательного нет, однако тянется сюда народ, утром и днём мамаши с детишками, к вечеру молодняк собирается.

Егор шлёпнулся на лавочку рядом девушкой.

– Маринка, привет! Извини, у тренера был, только отпустил.

Марина молча отодвинулась от него. Егор понял движение.

– Ладно, не обижайся, я весь в новостях, после школы присесть не успел, даже не обедал. В спортзал и к тебе. Не дуйся.

Марина повела плечиком и ещё дальше отодвинулась от Егора.

– Конечно, мы уже московские, что нам с деревней общаться.

– А ты откуда знаешь, что мы уезжаем?

– Да откуда, весь городок уже знает. А я последняя узнаю.

Егор смотрел на подружку с удивлением и непониманием.

– Послушай, я узнал об этом часа четыре, нет, пять часов назад и сразу в спортзал, и не один, с Леной там был. Что ты обижаешься? Ишь какие мы обидчивые…

Маринка поняла, что переборщила.

– Ладно, проехали. Рассказывай, куда, где жить будешь, адрес хоть дашь?

– Веришь, ничего не знаю. Знаю только, что на отца есть приказ о переводе, а как уж сложится дальше, не представляю. И отец ещё не готов эту тему дома обсуждать. Так что позднее расскажу. Пойдём пройдёмся, в парк сходим, к пруду. Пойдём?

Они поднялись и медленно пошли в сторону пруда.

С Маринкой Егор был знаком давно, они в параллельных классах учились. Но парень её не замечал, уж больно незаметной, да и неказистой казалась девчонка. А вот за последних года полтора расцвела. Вытянулась, похорошела. Егор заметил эти изменения в девушке на школьной дискотеке в начале прошедшего года. Он даже не понял, что эта хорошенькая брюнетка учится с ним в одной школе и её класс на том же этаже, что и класс Егора. Удивительно, но это именно так и было. Что касается Маринки, она давно мечтала видеть рядом такого защитника, как Егор, высокого, статного, сильного. Так что здесь всё сошлось, ребята подружились. С родителями познакомились, отцы по службе знали друг друга. Так что радостные крики малышей вслед парочке «Жених и невеста!» не очень и огорчали. Одно только непонятно: «тили-тили-тесто» – это о чём?

5

Все последующие дни Седовы готовились к переезду. Младшее поколение сдавало экзамены, это была главная задача, и они её понимали. Кроме того, с друзьями и подругами ежедневно обсуждали одну и ту же тему: как они будут жить в Москве и как им будет плохо без гарнизонных товарищей. Однако слёз, взаимных обид не было. Не было и клятв в вечной любви. Несмотря на юный возраст, дети были реалистами, всё же они дети офицеров, а офицерская жизнь – это сплошные колёса: переезды, новая обстановка, новые друзья и новые соседи. Это всё они знали и понимали. Переезд Седовых к новому месту службы отца – реальность, ни слёзы, ни крики или плач не помогут. К тому же современные средства коммуникации позволяли общаться с друзьями. Но если Егор менял школу, а не уклад жизни, ему ещё год предстояло учиться, то Елене было сложнее. Здесь она завершала обучение в средней школе, прощалась с одноклассниками и друзьями, а вот что делать дальше, она, собственно как и родители, пока не представляла. Если бы не переезд, безусловно, пошла на юридический факультет в институт Руденко. Дорожка туда выпускниками проторена, улица Комсомольская, где находится институт, не так уж и далеко от городка, и общежитие предоставляют. И самое главное, в эти первые перестроечные годы профессия юрист оказалась востребованной.

А в Москве куда пойти?

Иные заботы у старших Седовых. Антон Иванович на следующий день после разговора в кадрах округа позвонил тётушке. Вокруг да около не ходил, прямо сообщил, так, мол, и так, любимая тётушка, получил назначение в Москву. Квартиру не обещают, придётся жильё снимать или проситься к вам, родная наша, на постой. Тётушка немедля отругала Антона и заявила, если он не будет у неё жить, то продаст квартиру и деньги отдаст в детский дом. Она, кстати, не первый раз такое заявление делала.

– Район у нас хороший, Антоша, ты же знаешь, а летом на даче будете жить.

Антон поспешил успокоить обещанием обязательно поселиться в квартире тётушки.

После этого разговора можно было принимать решение по срокам отъезда, заказу контейнера и прочим делам.

Анна Петровна с тяжёлым сердцем несла в школу новость о переезде. До обеда не решалась сказать, что вынуждена уволиться. Может, кто из учителей и знал о предстоящем переезде семьи Седовых в Москву, но народ в школе тактичен, никто и словом не обмолвился. Однако, когда Анна принесла директору заявление об уходе из школы, Эмме Соломоновне стало плохо. Она было вскрикнула: «Что вас не устраивает? Что за демарш?» – и лишь узнав причину увольнения Седовой, успокоилась и даже всплакнула. И не в том дело, что Анна Петровна незаменима, нет, просто в школе коллектив учителей был чрезвычайно крепким и профессиональным, потому уход одной единички – а все они, учителя, штатные единички в сознании директора – был серьёзной потерей для школы. Эмма, как её за глаза звали учителя, да и ученики, последние годы что только не делала, чтобы удержать педагогов. Времена подвижничества прошли, простой репетитор английского языка за одно занятие зарабатывал столько, сколько учитель иностранных языков получал в месяц. И чем можно удержать преподавателей? Физкультурник на сторону смотрит, историк политологом стал, в политике баллы набирает, да и вообще учителя в сезон подрабатывают репетиторством. Вроде и незаконно, но Эмма закрывала на всё глаза, лишь бы не уходили. Однако движение всё же было, жизнь течёт, люди уезжают, на пенсию выходят и прочее. Вот и Анна Петровна уходит. А с ней кроме учителя русского языка и литературы уходит замечательный художник, руководитель внештатной школы искусств. Что директору остаётся? Только плакать.

Но слёзы слезами, а подписать заявление директор была вынуждена.

У Антона Ивановича эти последние дни были суетливыми. Подчинённые за два года, что он командовал батальоном, привыкли к нему и не представляли, как работать под началом другого командира. Конечно, свято место пусто не бывает, поставят кого-нибудь. Но это уже будет другая часть. Другой командовать будет, плохо ли, хорошо, одно ясно – такого спеца, как Иваныч, не будет, кончились такие. Антон всё в части знал, а главное, технику знал. Где какая неразрешимая неполадка, а как в жизни без них, – бегом к командиру. Так, мол, и так, выжимной вышел из строя, на складе нет, что делать? Крякнет командир, на часы глянет и в автопарк. И сразу всё в норме, всё крутится и вертится.

– Товарищ командир, и как я до этого не додумался?

– Учись! Учись, пока я жив.

И ни ругани, ни увещеваний. Всё. Показал, научил. Главное, чтобы дело шло, чтобы колёса крутились. И они крутились. Техника в батальоне всегда исправна. И это при отсутствии снабжения запасными частями и оборудованием. Вышестоящее командование и снабжающие органы с начала перестройки только митинговали и разводили руками, дескать, ты перестраивайся, нечего пенять на кого-то, с запчастями просто: взял, поставил и отдыхай, а ты без этого как-нибудь проживи. Учись работать в сложных условиях.

Пока за Седова обязанности исполнял заместитель, но командира обещали подослать. Офицеры вздыхали – что-то будет.

«Поляну» для проводов командира накрыли в боксе тяжёлой техники. Был у них здесь закуток, где можно было собраться на мероприятие, как говорят, «по случаю». Этот закуток работал со дня создания части. Работал во все времена: собирались в годы оттепели, в застойные времена и в перестройку. Ни сухой закон, ни другие издержки политической конъюнктуры не меняли ассортимент стола и традиций. В оттепель, конечно, стол был более обилен и интересен, разной водки было много. Исчезла водка, появился спирт, бражка, самогон. В лигачёвские времена всё было, только дверь крепче закрывали, а для маскировки кефир посреди стола стоял.

Чужих не приглашали, а свои, батальонные, были в полном составе, кроме больных и дежурной службы. Традицией были и тосты. Что бы ни произошло, первым тост говорит командир. И слова были о коллективе, о дружбе и будущем. Казалось, командир уходит, о нём надо сказать. Но традиции не нарушали. Первым своё слово сказал Седов. А вот дальше слово держал замполит, он же и тамадой работал. Столько добрых слов услышать о себе Антону Ивановичу было приятно. Он восседал во главе стола с блаженной улыбкой, кивал в ответ на очередной тост и пожелания, чокался с сослуживцами и выпивал. Выпивал до дна, не мог иначе, люди, которые говорили ему добрые слова, говорили от души, искренне, и он их любил. И пригубить водку не мог, этим обидел бы коллег, а потому и выпивал за каждый тост.

В середине июля Седовы улетали. Накануне загрузили контейнер. Был он полупустой, взяли лишь холодильник и телевизор, две раскладушки, парочку лёгких, ещё с курсантских лет столиков, четыре табуретки и несколько чемоданов домашних вещей. Комплектованием контейнера руководила по телефону тётя Наташа.

– Ничего лишнего, всё выкину, если лишнее притащите. Понятно? Не вздумайте абажуры тащить и бра. Выкину. Антоша, ты же знаешь, у меня всё есть.

Она, конечно, права, однако как раз абажур, тот самый, первый предмет их лейтенантской жизни, Анна и собиралась взять с собой. Куплен на первую зарплату мужа по её настоянию. Анна тихонько зарыла абажур в вещи, авось доедет, не сломается. А уж в Москве как-нибудь уговорим тётушку. Больно вещь хороша.

Проводить семью пришли многие. Седовых знали в городке, знали, любили и уважали. К машине, что везла семью в аэропорт, даже Петровна со своей клюкой подтянулась. Паша, Елены друг закадычный, обняв, что-то шептал ей на ушко. Девчонка ревела, спрятав лицо на груди парня. Маринка вела себя сдержанно, взяв Егора под руку, смущённо молчала и улыбалась, а он с серьёзным видом, обращаясь к ней, говорил: «Ладно, ладно, я на каникулы обязательно приеду, ты жди, подруга».

Соседи, сослуживцы вразнобой что-то говорили, улыбались, желали здоровья, но Анна и Антон уже не слышали те голоса, головы были другим заняты, да и самолёт ждать не будет.

Антон Иванович постучал рукой по капоту машины.

– Заводи, Виктор. Поехали.

Легковушка привычно заурчала, командир с семейством выехал в аэропорт. Впереди их ждала новая жизнь.

6

17 июля Седов прибыл в часть, её управление находилось почти в центре Москвы, недалеко от Крымского моста, по адресу нашёл без проблем. До конца отпуска оставалась неделя. В части его явно не ждали. Боец на КПП изучил удостоверение личности и предписание, что-то буркнул под нос и ушёл к телефону. Обратно не шёл, мчался, слегка подпрыгивая.

– Проходите, товарищ подполковник, вам вон туда. Сейчас к вам выйдут.

Антон медленно двинулся в указанном направлении. На крыльцо одноэтажного кирпичного сооружения вышли два офицера и быстрым шагом пошли в направлении КПП.

– Здравствуйте, Антон Иванович. Не ждали вас. Что же вы не позвонили, я бы машину послал. Сергеев Артём Кузьмич, командир части. С вашим приездом теперь уже бывший командир. А это Сергей Павлович, замполит части.

Антон представился, приветливо улыбнувшись, внимательно посмотрел на офицеров:

– Рад познакомиться. Приятно, что хоть и не ждали, но встретили. Москва город большой, а я человек из глубинки, в столице только гостевать приходилось.

Сергеев махнул рукой в сторону крылечка и неспешно пошёл вперёд.

– Ну и отлично, все мы в глубинке начинали, вон замполит на Камчатке службу правил, а сейчас в Царицыно живёт, чуть ли не в краях, что ещё Екатерина заложила.

Замполит поморщился, видимо, не первый раз так командир шутит.

– Ладно, Артём Кузьмич, завязывай. Давай с парнем побеседуем, обед скоро.

Антона такая манера общения несколько покоробила. Всё может быть среди людей, но так откровенно тыкать, да ещё в присутствии чужого человека…

Кабинет командира показался ему необжитым и неуютным. Окна давно не мыты, шторы мятые, на подоконниках пыль. Да, это не его уютная каморка там, в гарнизоне, хоть и не часто он в кабинете сиживал, но чистота в нём была идеальной.

Сергеев грузно сел в кресло.

– Коньяк, водку?

И это Седову показалось перебором. Однако, как говорят, «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Он просто отказался:

– Нет, спасибо. Артём Кузьмич, у меня ещё неделя отпуска. Хотел просто познакомиться с вами, о части узнать. Я так понимаю, представлять меня никто не будет. Ещё перед отъездом из управления кадров последовала команда принять должность без официозов. Так что я просто через недельку выйду на службу. Лады?

Командир посмотрел в сторону замполита.

– Конечно, конечно. Сергей Павлович, вы, пожалуй, можете быть свободным, а мы с подполковником побеседуем.

Замполит недовольно повёл плечами, мол, что тут может быть секретного, но вышел из кабинета. Сергеев бодро и, как Антону показалось, с некоторым облегчением прошёлся по кабинету.

– Да-с, дорогой мой, выжили меня-с. Вот так. Не в друзьях я, видите ли, с уставом партии. Партия та на ладан дышит, а он всё туда же: «Меня партия здесь поставила!» Ишь представитель ЦК нашёлся!

Седов понял, это командир в сторону замполита неласково кивнул.

После обличительной тирады Артём Кузьмич пристально посмотрел на нового командира, но перед этим взглядом пощупал дверь кабинета. Ожидания его были понятны: новый человек должен увидеть в нём борца за справедливость, а замполит, если подслушивает, поймёт, что не того съел, мол, зубы у этого старого тигра ещё есть.

Однако и Седов кое-что понял из этого ещё и не начавшегося разговора с предшественником: здесь ему будет тяжело. Готовился о людях услышать, о технике, о задачах, а тут интриги, с первых секунд интриги.

– Так вот, выжили меня. Ну, конечно, хозяйство хлопотное, но жить можно, у генералитета на виду, опять же с квартирами, участками проблем особых нет, продукты подкидывают периодически, всё же центральный аппарат Министерства обороны рядышком. Вот и решили выжить. Выжили, а тут вас назначают. Неожиданно. Так что теперь вас выживать будут.

Артём Кузьмич нервно прошёлся по кабинету. Подошёл к сейфу, открыл. Нет, не открыл, распахнул, да так, чтобы Седов видел.

– А может, всё же по коньячку? Есть армянский, крымский и чача грузинская. Всё есть. Бойцы подвозят. А я и не отказываюсь. Не взятка, просто подарок от родных. Так что будете?

Содержимое сейфа поражало – бутылок десятка полтора, не меньше. Но вот чего там не было, так это бумаг. Видимо, этот сейф не был предназначен для хранения рабочих документов командира. Антон в душе усмехнулся: если по две бутылки в день пить, то к его приходу на службу сейф будет пуст.

– Ну, как желаете. А я выпью, пожалуй.

Сергеев налил грамм пятьдесят коньяку и залпом выпил. Крякнул и закусил большим ломтём лимона.

– Лимончик грузинский, свежак, просто прелесть! Так на чём мы с вами остановились? Ах да! О людях. Что же, у помощника начальника штаба бумаги, глянете. Народ у нас хороший, работящий, увидите. Так не будете коньяк? Ну, как хотите…

Антон понял: делать здесь больше нечего, надо уходить. Зайти придётся с другого конца. Он уже понял откуда.

Пообщавшись на отвлечённые темы, Седов распрощался.

– Да, Антон Иванович. На службу не рекомендую в форме появляться. Не ровён час зашибут шпаки[1]. С этим нынче в Москве не шутят.

Последнее замечание бывшего командира озадачило. Там, в гарнизоне, где он служил прежде, таких тем не поднимали. Хотя Сергеев, видимо, прав. В газетах так армию позорят, просто обидно становится.

За что боролись?

Странная встреча с Сергеевым не была главным сюрпризом этого дня. Дома ждали зарёванные женщины – старшие дамы. Дочери не было.

– Ну вот, и оставить вас нельзя одних. Наталья Ивановна, что случилось? Что за слёзы?

Наталья Ивановна встала с кресла. Протянула вскрытый конверт.

– Почитай, почитай, племянничек.

На листе бумаги с солидным угловым штампом крупным шрифтом напечатано: «Уведомление. Уважаемая Наталья Ивановна…»

Антон покрутил бумажку.

– Наталья Ивановна, вы толком объясните, что это такое? Своими словами скажите, больно здесь витиевато накручено.

– Да уж, накрутили так накрутили. Льгот меня лишают. Видите ли, пайки, доплаты и прочее министерство не может предоставлять, как прежде, средств нет. Но это ладно. Это мелочи. А то, что дача, пожизненно предоставленная нашей семье в пользование, должна быть к сентябрю освобождена. Это как тебе? Сергей Витальевич всю свою жизнь государ ству, стране отдал, и это уже не в счёт. Кошмар. Я не знаю, что делать. Пыталась звонить генеральному директору, секретарь отвечает, что нет его на месте. Наверно, к министру надо записаться.

Горе тётушки было понятно. Действительно, столько лет её муж отдал науке. Дипломов, медалей, наград дома полшкафа, а пришло время, давай вытряхивайся.

Наверно, кому-то дача приглянулась. В таком перестроечном кавардаке всё может быть.

– Наталья Ивановна, хватит слёз. Теперь я рядом, как-нибудь выкрутимся. А ты, Аня, ты-то что ревёшь? А… За компанию, значит? Понятно. Дети где? Больно рано они волю почуяли. Город чужой, где они болтаются?

Женщины, услышав голос мужчины, притихли и пошли прихорашиваться. Наступила тишина.

Антон, полистав записную книжку, нашёл телефон Кравцова. Позвонил.

– Лев Иванович, здравия желаю, вы просили позвонить, как в Москву приеду. Здесь я, в городе, и на службу сегодня выходил… Да, понял. Буду… Найду, я это место знаю. Есть.

Он вышел на балкон. Погода хорошая сегодня, но вот настроения нет. Казалось бы, отпуск ещё несколько дней, а настроения нет. Подошла Анна.

– Что расскажешь? Как там, в части приняли?

Она прижалась к нему плечом.

– Знаешь, неуютно здесь. Дома лучше было. Здесь как-то всё чужим кажется. Или, может, это первые дни?

Антон отшатнулся от супруги.

– Ты вот что, подруга, давай слёзы эти брось, и тётку береги, ты в доме сейчас главная. Конечно, трудно будет, но всё же мы в столице, надо как-то закрепляться, о детях думать, вот где они болтаются. Придут, ты уж строже с ними, хорошо?

Седов глянул на часы. Анна поняла его движение.

– А ты куда?

– По работе надо отлучиться, потом расскажу. Вот только переоденусь. Буду часа через три.

Он не стал рассказывать жене, что звонил Кравцову и тот ждёт его в Парке Горького, где гуляет с внуком.

Полчаса хватило Антону, чтобы добраться до «Пражской», автобус ждать не стал, пешком быстрее. И вот эта его первая прогулка по Москве дала массу поводов для размышлений. Да, метро, да ещё и конечное в этом направлении, – это ещё не вся Москва, однако и по этому кусочку маршрута можно делать выводы о столице девяносто первого года. Глядя на прохожих, он ужаснулся. Тот ли это город, что видел в кино, вживую бродил здесь три года назад, отдыхая у Натальи Ивановны. Лица людей хмурые, сосредоточенные. Одежда однообразная, несмотря на лето, радужного на прохожих ничего нет. Всё в одних тонах – скучно и бесцветно. А может, это показалось? У входа в метро, где шли строительные работы, рядками стояли люди, в основном пожилые, в руках у кого зелень, у кого одежонка на плечиках, батоны хлеба в пакетах и прочее. В Свердловске такую картину он тоже наблюдал. Рынок натурального обмена, как вестник разрухи экономики и кризиса, существовал и там, но чтобы в столице было подобное, он не ожидал. По телевизору, собственно говоря, всё это показывают ежедневно, однако вживую увидел впервые.

Времени до встречи было много. Пару минут потоптался у метро и решительно пошёл в сторону большого продуктового магазина. После приезда в столицу в магазинах он ещё не был. На полках девственная чистота и много трёхлитровых банок берёзового сока, в глубине магазина в разных углах стояли кучками люди. Подошёл к ближайшей группе. Но нет, как оказалось, это не толпа зевак, это организованная очередь. Люди, увидев чужака, недоверчиво зашевелились, и он увидел, что это змейка, очередь змейкой.

Антон обратился к женщине, которая стояла к нему ближе:

– Что дают, мамаша?

Та отвернулась, словно и не слышала вопроса.

Чуть сзади него пожилой мужчина в кепке с пустой авоськой[2] в руке, вздохнув так, что вся очередь услышала, ответил:

– Кости для супа дают, мать их за ногу с этой перестройкой. Уже за тухлятиной давка.

Вдруг очередь пришла в движение.

– Везут, везут!

Антон отошёл, боясь потеряться в этом хаосе.

К другой группе людей он не пошёл. Молча постоял у пустующих касс, посмотрел на битву за суповые наборы, ещё раз обвёл взглядом этот странный магазин, внутри больше похожий на крытый дворец спорта, а не торговую точку, вышел на улицу и пошёл в сторону метро.

С пересадкой в пути был минут сорок. Льва Ивановича Кравцова увидел сразу. И в гражданской одежде полковник выглядел замечательно. Высокий, с вьющимися седыми волосами, в тенниске, светлых брюках и белых сандалиях человек напомнил ему актёра Меркурьева из фильма «Верные друзья». Он, кстати, действительно напоминал академика Нестратова, не лицом, статью.

– Здравствуйте, Антон Иванович. С приездом в столицу. А я вот, видите, с внуком разминаюсь, последние деньки отпуска догуливаю. Давайте присядем. Рассказывайте, как приняли?

Антон был несколько смущён. Столь высокое должностное лицо и вдруг так запросто с ним общается, да ещё находясь на отдыхе.

Кравцов будто увидел это смущение.

– Вы знаете, в ближайшем будущем ваша часть реорганизуется, конечно, пока это планы, но реорганизация обязательно будет, и укрупнение. Командир такого сложного хозяйства – лицо серьёзное. Я о будущем хозяйстве говорю. Техника и легковая, и специальная, машин много, и ответственность у водителей огромная. Пассажиры – генералитет. Да и обязанности тяжёлой техники усложняются. Это к вопросу о внимании к вашей персоне. Понятно? Ну а пока вернёмся к вашим впечатлениям.

Антон не стал рассказывать о выпивке и жалобах Сергеева. Доложил об увиденном, сказал, что Артём Кузьмич был занят и не мог много времени уделить. Но кое-чем он поделился с полковником:

– Знаете, Лев Иванович, не жалобщик я, однако хотел бы понять. В разговоре со мной Сергеев несколько раз сказал, что его «здесь съели». С чем его ели, меня не интересует, но мне в этой части работать, я бы не хотел, чтобы и меня кто-то ел. Можете прояснить этот вопрос?

Кравцов усмехнулся:

– Я вам ещё в Свердловске говорил, хозяйство специфическое. Это действительно так, лет пять уж тревожит этот муравейник. Под командиром трёх заместителей сменили, недавно замполита нового поставили, и всё одно – муравейник есть муравейник. Жалуются друг на друга, защиту ищут каждый у своего покровителя, и эти покровители решают дела. Сложно всё это. А нынче замполит власть пытается прибрать. Муравейник, одним словом. И я, пожалуй, одно вам пожелаю. Ведите себя порядочно, честно и с оглядкой. Провокации могут быть. Не вас здесь желали. Но начальник управления попросил меня подобрать хорошего, нормального командира, вот выбор на вас и пал. Поддержка будет. И ещё раз повторю, если вы будете работать так же, как и в своей части в Свердловске, всё будет прекрасно.

Разговаривали они ещё часа полтора, внук смирно ковырял песочницу, строил домик и не мешал деду. Однако пора было вести мальчугана домой.

– Ну что, Антон Иванович, удачи вам, будут проблемы – звоните, телефоны у вас есть.

Домой Антон пришёл в семь вечера.

А сюрпризы продолжались.

Семья была дома, дамы не плакали, но младшее поколение встретило отца напряжённым молчанием.

Прервала паузу Лена:

– Папочка, ты Егорку не ругай. Он знаешь у нас какой, он герой, и всё тут.

Герой молча повернулся к отцу, и Антон увидел под левым глазом сына большой синяк.

7

Свою первую боевую московскую отметину Егор действительно получил, защищая сестричку. Получил абсолютно нежданно и негаданно. Утром, после ухода отца на службу, ребята договорились побродить у дома, так сказать, изучить обстановку в районе. С Москвой были знакомы поверхностно, собственно говоря, Москвы не знали. И начать надо было со своего района.

Выйдя из подъезда, Егор привычно посмотрел направо, на место, где предположительно могла восседать Петровна.

– Вот и первая новость. Не только Петровны нет, но и лавки нет. А где старики сидят? И вообще такое впечатление, что люди здесь не живут, да и не ходят, они просто перемещаются.

Ленка рассмеялась:

– Ну и определение придумал!

Оно и верно, тротуарчики с разбитым асфальтовым покрытием у подъездов узки. Кое-где на них наезжали самодельные заборчики, за которыми буйно росли где цветы, где лук с петрушкой, а где просто репейник.

Лена повторила:

– Они действительно здесь перемещаются.

Но нет, жизнь кипела, сновали люди, ходили аккуратно, боясь подвернуть ноги, бегали ребятишки, им уж всё нипочём. Ровесников, однако, не было видно.

– Лен, а Лен, а наших-то нет. Наверно, в лагерях или в вузы готовятся. А?

Лена кивнула головой:

– Наверно.

Обогнули дом и увидели трёхэтажное широкое строение, напоминающее школу. Егор потянул Лену за руку:

– Школа. Точно школа. Айда посмотрим. Мне здесь учиться. Пойдём, может, кого и увидим.

Да, это была школа. Размеры не чета их гарнизонной. Плюс стадион, правда, небольшой, но с беговыми дорожками. Внешне уютный. У школы хорошая пристройка – спортивный зал.

Ребята прошли к входу в школу. На солнышке у двери, в старом с порванными боками кресле сидел старичок.

– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, а секция бокса есть в школе?

Лена дёрнула за руку Егорку:

– Однако, вопросики ты задаёшь, ещё про дискотеку спроси.

Но, к удивлению ребят, дед ответил:

– Нет, боксёров здесь нет, без секции драчунов хватает. А вы что же, не местные?

Егор присел на ступеньку рядом со сторожем.

– Да вот недавно переехали, жить в этом районе будем.

– Знаешь, малец, тут Чертановская улица недалеко, вон в том направлении. Если к центру вдоль трамвайных путей идти, там и есть клуб, спортивный клуб. И боксёры есть, внук мне рассказывал. Пройдите, поговорите.

– Спасибо, дедушка, мы так и сделаем. Спасибо.

Егор повернулся к Лене:

– Что, сходим? Я примерно понимаю, где это.

Путешествие на Чертановскую не заняло много времени. И клуб они нашли. Вот только дверь была заперта. На небольшой табличке с названием учреждения было указано, что по понедельникам выходной.

Егор расстроился.

– Вот и дверь поцеловали. Ладно, пошли в район. Я завтра сам сюда сбегаю.

Обратно решили пройти через лесопарковую зону. Этот путь был вдвое короче и приятнее, всё же шли через лес. Вот только лес тот был в неприглядном состоянии. Вдоль тропок грязь, окурки, бумажки, собачьи дела, пустые банки и бутылки. У них там, на Урале, такого нет. Лена не выдержала:

– Ну и загажено здесь, лучше по асфальту идти, как-то комфортнее.

Егор усмехнулся и побежал вперёд.

– Давай за мной, сейчас домой, щётки и совок возьмём и сюда. Давай?

– Ещё чего!

Метров через двести сквозь листву показались очертания домов.

Егор остановился.

– Вот и дошли. А ты переживала. Смотри, вон девчонки на полянке сидят. Может, это их местный тусняк? Пошли.

Они двинулись по направлению к полянке. Лена вышла чуть вперёд.

– Девчонки, привет!

Полянка была невелика, где-то метров пять на пять, здесь лежала парочка больших брёвен, причём они размещены были так удачно, что сесть на эту, явно рукотворную, горку могли человек с десяток. Да, это явно место встреч молодёжи. За полянкой, метрах в десяти, сквозь кустарник видна волейбольная площадка.

Девушки с интересом смотрели на парочку, вышедшую из леса.

Что постарше, в джинсах и светлой блузке, ответила:

– Привет. Откуда это вы мчитесь? Не из Чертаново?

Лена присела на краешек бревна:

– Оттуда. С братом гуляли. Так сказать, знакомимся с районом.

– Не местные, что ли?

– Да нет, уже местные. Приехали недавно, жить здесь будем.

Вторая девушка поддержала разговор:

– А я вас знаю. Вы у тёти Наташи жить будете, да?

Лена удивлённо глянула на девушку:

– И откуда ты знаешь?

– Я в этом же подъезде живу, на третьем этаже.

– Очень приятно познакомиться. Меня Лена зовут, брата Егор, он в одиннадцатый класс перешёл. Я школу окончила. Девчонки, мы ещё толком ничего здесь не знаем, просветите.

Девушка в джинсах представилась:

– Меня Таня зовут, её Марина. Я тоже в этом доме живу, только в среднем подъезде. И что тебе рассказать?

Егор скромно присел рядом с Татьяной:

– Можно?

– Конечно.

Завязался разговор. Девушкам было интересно поболтать с приезжими. После заселения дома новые лица здесь почти не появлялись. Местные детишки подрастали, переходили из класса в класс, взрослели, их интересы и привязанности менялись. Так и крутилось: сначала песочница под домом, затем детская качалка, а уж потом эта площадка, на ней сиживали только пятнадцати-, шестнадцати- и семнадцатилетние. То есть старшие школяры. Так что Егор и Лена попали в точку, прямо в свою «весовую категорию», как сказал бы тренер Егора.

Но Лена хотела видеть ровесников.

– А те, кто в институтах, техникумах учится, кто поступает, они где собираются?

Марина рассмеялась:

– Так они зубают дома буквари или на подготовительных трудятся, и я только с консультации приехала. Домой бегу.

Марина встала, делая вид, что уходит. Но по лицу было ясно, учёба её уже достала.

– Правда? Ой, Мариночка, расскажи, куда поступаешь? Ты знаешь, я…

Со стороны леса послышался шум. Смеясь на полянку вышли трое парней. Они были явно навеселе. Что постарше обнял за плечи собутыльников. Парни притормозили.

– Что, мартышки, будем гулять счас? Пивка? Водочки? А может, вам амарету в постель?

Парни заржали. Егор медленно встал.

– Ты, сопляк! Что встал, может, и ты желаешь мартышек? Так на тебя уже и не хватит. Кузьма, выгони пацана, а то он всю картину портит.

К Егору, улыбаясь медленно подошёл детина, на полголовы выше. Егор чуть попятился.

– Парни, вы бы шли своей дорогой, мы вам не мешаем, вот и гуляйте.

Детина заржал:

– Смотри-ка, он ещё не обоссался, ещё и разговаривать умеет. Получай…

Мимо головы Егорки просвистел кулак.

Детина с удивлением оглянулся на друзей.

– Что-то я не прицелился… Получай!

Однако и размахнуться не успел, как рухнул на землю.

Егор отскочил, а к нему уже бежит старший, в руках дубина, он швыряет её в паренька, тот пригнуться не смог. Из глаз посыпались искры. Это состояние боксёру знакомо. Он только встряхнул головой. Прыжок. Кулак достаёт негодяя. Ещё прыжок, уже в сторону третьего, и тот, согнувшись, падает на землю. Удар Егора пришёлся под дых.

Картина была впечатляющей. Три девушки, прижавшиеся друг к дружке, и три амбала, корчившиеся на земле.

– Пошли, девчонки, с них хватит.

Егор, взяв под руку Лену, медленно пошёл впереди. За парочкой засеменили новые знакомые. В глазах восторг. Лена, чуть отстав от брата, дождалась девушек и тихонько, с оттенком гордости говорит:

– Он боксёр, чемпион города.

А боксёр, чувствуя, что синяк будет приличный, заспешил домой, пятака в кармане не было, нужно было приложить что-то холодное к месту ушиба, и чем быстрее, тем лучше.

Лена быстренько, записав на руку номера телефонов девушек, побежала за Егором.

К приходу отца рост фингала под глазом парня был заморожен. Но недели на две портрет молодого боксёра был подпорчен.

Глянув на сына, Антон покачал головой и развёл руками. Главное, жив пацан. А боевой раскрас? Ничего, затянется со временем.

– Мать, пойдём поговорим. А вы марш по комнатам и чтобы не шуршали сегодня.

Наталья Ивановна уехала на дачу и обещала быть поздно, так что семья Седовых сегодня меньше скована определёнными условностями, принятыми в доме. И Антон мог пошуметь на младшее поколение, обычно Наталья Ивановна не терпела ругани в своём присутствии.

Антон Иванович кратко рассказал супруге о визите в часть, встрече с Кравцовым. Подытожил нерадостно:

– Одним словом, Аня, чувствую, проблемы будут, и немалые, так что эти новые высоты придётся брать измором, а значит, первое время не ругай, буду в части жить. Другого пути нет. Иначе съедят. Народ там ушлый. Ну, а у тебя что, как с учёбой Лены решили, что делать, куда ей поступать? С Егоркой как? То, что синяк есть, я это понял, значит, он с районом знакомится, а всерьёз? Что будем делать? И кстати, с деньгами как, моя зарплата ещё не скоро.

Анна была готова к беседе. Она рассказала о своём видении перспектив учёбы детей. С Егором вопросов нет, в любую школу дверь выпускного класса открыта, а вот с девочкой были сложности. С ней, правда, этот вопрос ещё не обсуждался.

– Ты знаешь, Антон, Наталья Ивановна должна сегодня встретиться с подругой, та ректором в вузе работает, институт технический, но связи у дамы обширные, может, что и скажет, Наталья Ивановна должна уж приехать. Кстати, и мне обещала работу найти. Вроде как в центр творчества предлагает. Не знаю, я к школе привыкла. Приедет, расскажет. А с деньгами, Антон, всё хорошо, это без денег плохо, ты же знаешь.

– Всё шутишь.

– Да уж дальше некуда. Заначка почти растворилась, долларов пятьсот ещё есть и перспектив никаких.

Ужинать сели поздно, всё тётку ждали. Не дождавшись, в десятом часу попили чайку и разошлись. А тут и Наталья Ивановна приехала. Вся в сумках и авоськах.

Антон испугался.

– Наталья Ивановна, да вы что, такая тяжесть. Как вы всё это на себе несли.

– Принимай, племянник, принимай! Анечка, воды дай, я на кухню уже и не дойду.

Отдышавшись, Наталья Ивановна делилась нерадостными впечатлениями от пребывания на даче.

– Послушайте, и огород как таковой у меня не существует. Воровать с грядок нечего, так нет, всё повыдёргивали – свёклу, морковку. Зелень только взошла, и ту потянули, курам, что ли. Яблоки, белый налив… Какой у меня всегда был вкусный белый налив: всё обтрясли, ни яблочка нет. Сосед рассказывал, стаями ворьё налетало, он и из ружья палил, а без толку. Что с народом произошло? Какая перестройка, какое новое мышление, политики народ без штанов оставили, вот и бесчинствуют люди. Через дом бабушку сильно избили. Избив, еду в холодильнике забрали. Ужас! Что смогла, собрала, зелени хоть набрала, яблок, слив, вишни у соседей. Анечка, ты уж разбери там сумку. Бельё постельное забрала, не ровён час утащат. Да, дачу не только у меня забрать собираются. Много таких, как я. А ведомства у всех разные, так что кто-то просто землю пытается под себя подмять. Как они это делают? Совести у людей совсем нет. Вместо глаз доллары. Но ничего, мы комитет выбрали, к Горбачёву пойдём, мы им покажем.

Наталья Ивановна, говоря последние слова, уже спала. Анна с трудом подняла тётушку из-за стола, отвела в ванную комнату. Помогла умыться и уложила в постель.

– Анечка, спасибо тебе, спокойной вам…

Ночь пролетела, и поутру все разбежались по делам. Анна, Наталья Ивановна и Леночка в институт поехали, потом в центр творчества должны были заскочить. Антон в школу с сыном пошёл, документы отдать, а затем в спортклуб.

8

А между тем лето брало своё. Ночи тёплые, короткие и комфортно безветренные, днём солнышко, изредка землю окроплял дождь. Конец июля не предвещал конца лета, но зелень, ещё месяц назад ярко-сочная, поблекла, кое-где на деревьях появились жёлтые листья. В Москве лето особенное, при любой погоде на улицах душно. Закатанная в асфальт столица чувствовала себя как астматик, трудно, надрывно дышала и ждала свежий ветер.

Тяжело было и москвичам. Многие уехали в отпуска, кто мог, скрылся за город, у кого не было такой возможности, в выходные и по вечерам, облепив берега водоёмов и Москва-реки, охлаждался в мутной воде.

Но духота, жара и прочее были не так страшны. Страшна была гроза зреющих перемен. Пять лет перестройки, попытки преобразовать экономику позитивных результатов не принесли. Ритм жизни и самого существования такого мощного организма, как Советское государство, был разбалансирован, с каждым днём в стране становилось хуже. Полочки магазинов по-прежнему зияли пустотами. Талоны на продукты, спиртное прочно вошли в обиход. Москва всё больше и больше напоминала огромный рынок ширпотреба. Про рубли стали забывать, куда интереснее доллар и даже купон на товар.

Политическая демагогия, словесная трескотня, взаимные оскорбления, драки сопровождали все действия политиков и депутатского корпуса. По вечерам у телевизоров люди с интересом ждали, кто ещё что отчубучит интересного. В диковинку такое было в новой России. Бедность людей стала визитной карточкой государства. Но в этом же государстве появились нувориши[3]. Бывшие партократы, быстренько перекрасившись, побросав партийные билеты, расселись в кресла генеральных директоров, президентов и прочих вожаков российского бизнеса. Рядом с ними появился гнусный рассадник бандитов и вымогателей разных сортов. Структура экономики менялась бешеными темпами: разворовывались складские остатки, захватывались источники сырья, как грибы росли банки, биржи, меняли собственников предприятия, зачастую этот процесс выходил далеко за рамки законности и сопровождался убийствами.

Армия, её генералитет втоптаны в грязь. Пресса издевалась над офицерами как могла. Видя это, молодёжь уходила из Вооружённых сил. Служить оставались немногие, те, у кого в сознании армия и служба в её рядах связывались с понятиями «долг», «честь», «защита Отечества».

Тревожно было, очень тревожно.

Подполковник Седов не на небесах обитал, всё это видел, и он жил тревожной жизнью. Парочки недель хватило, чтобы понять: внешне отлаженный механизм вверенной ему части вполне может дать серьёзный сбой. Военного мало чего здесь было. Часть скорее походила на огромную автобазу плохого гражданского предприятия. Водители расхлябаны, учебные занятия проводились от случая к случаю. Понятий о заявках на выезд техники не было, лимиты расхода горючего не соблюдались. Внешне всё крутилось, вертелось, однако единого управления в части не было. Он с первых дней облазил все закутки, каморки, кладовые, бытовки и прочие сооружения и пришёл в ужас. Бал правила стихия. Попробовал было с ходу разрулить ситуацию. Просто остановил выход в рейс машин и всё. И тут же получил кучу шишек от различного рода военных и гражданских вожаков, которые ждали его технику. Понял Антон Иванович: так нельзя, снимут с должности мгновенно. И он начал потиху, кропотливо работая с подчинёнными офицерами, приводить часть в нормальное состояние. Врагов не наживал, всё же большинство людей видели: старается командир, и не для себя старается, для дела. Но в ближнем окружении зрело недовольство. Собственно говоря, здесь его не ждали, здесь он был чужаком. Командиром мечтал стать старожил части, заместитель командира по материально-техническому обеспечению подполковник Мыльцов Пал Палыч. С ним Антон не был знаком, тот был в отпуске, когда впервые Седов прибыл в часть. Мыльцов лет пять назад прибыл из Киева, репутация на прежнем месте была подмочена махинациями с бензином, дизельным топливом и прочее. Но то были слухи, документы о злоупотреблениях отсутствовали, а перевод в Москву состоялся по семейным обстоятельствам. За спиной у Мыльцова, как и у многих офицеров в столице, маячили серьёзные генеральские погоны. Обо всём этом Седову рассказал Кравцов, и Антон был настороже в отношениях с Пал Палычем. С первых минут в части недругом Антону стал и Андреев, замполит. Когда Седов попросил Андреева не тыкать командиру, вести себя, особенно в присутствии подчинённых, более пристойно и вообще заниматься своим делом, а не сплетнями, Сергей Павлович долго глотал воздух открытым ртом. И смог лишь сказать: «С огнём, командир, играешь!»

Но всё это были трудовые будни, Седов считал всё вполне преодолимым, только время нужно.

Домой Антон приезжал вечером в субботу, а рано утром в воскресенье на служебной машине уезжал на службу. Иногда среди недели заскакивал домой поменять бельё, если работал в городе. Такой режим он сам себе установил. Изматывало это, но куда денешься, так нужно для дела.

Вписались в ритм столичной жизни и другие члены семьи.

Анна Петровна с подачи и протекции Натальи Ивановны поступила на работу в школу-студию. Это учреждение, подчинённое районной администрации, находилось на бюджете, и каждая штатная единичка согласовывалась чуть ли не с главой района. Но назначение Седовой упростили диплом педагога, свидетельство о завершении художественной школы, а также рекомендации с прежнего места работы и картины, которые она привезла с собой. Ну и конечно, голос такого специалиста в области культуры и искусства, как Наталья Ивановна, был важен. Анна через отборочное сито прошла, но когда узнала об окладе, ей чуть дурно не стало.

– Наталья Ивановна, как можно жить на такие деньги? Да я лучше в переход пойду рисовать физиономии, за одну картинку я три оклада заработаю.

Наталья Ивановна понимала, на эти крохи действительно не проживёшь. Однако студия давала хороший имидж преподавателю, а значит, вполне можно подрабатывать. Тем более график работы специалистов студии это вполне позволял. Она успокоила Анну:

– Анечка, погоди, время пройдёт, учебный год начнётся, и я тебе подыщу подработку. Будет у нас всё в порядке. А в школу ты не ходи. Злые дети сейчас, это не у вас в военном городке, здесь молодёжь опасная.

Старушка знала, Анне привычнее в школе, но сдерживала её. Действительно, столичная школа начала девяностых – не мёд.

Леночка поступила в вуз на юридический факультет. Когда она принесла отцу буклет, где рассказывалось об институте, тот долго не мог понять, почему объединены в названии вуза слова: «независимость», «экология», «политология», а ещё и юрфак есть.

– Дочка, это же «Рога и копыта», и Остап Бендер, наверно, ректор.

Но Елена уже загорелась мыслью об учёбе в этом университете; действительно, вуз университетом назывался, не институтом.

– Папа, ты пойми, в обычный вуз я уже не поступлю, время упущено, значит, год потеряю. Я была в университете, мне аккредитацию вуза показали, всё будет в порядке, поверь.

Антону пришлось довериться дочери и ещё отдать триста долларов за обучение в триместре. Вот так! Вот тебе образование в новой России.

И Егор этим летом был при деле. В секцию бокса его взяли с большим удовольствием. Причём оказалось, Москва настолько маленький и тесный город, что спустя неделю после его геройства на площадке недалеко от дома руководитель секции бокса уже знал, что Егор вырубил троих хулиганов. Не синяк ему это подсказал, люди донесли о спортивном юноше, не по годам крепком и рослом.

1

В четыре часа утра 19 августа Седова разбудил телефонный звонок. Дежурный по части передал командиру распоряжение штаба округа о срочном прибытии на службу.

– Товарищ подполковник, машина выехала.

Что случилось, почему срочно, дежурный сказать не мог, он просто ретранслировал вышестоящее распоряжение. На обычные учения это не было похоже, значит, случилось что-то из ряда вон, а события последних недель – конфронтация руководства России и Союза, фактический распад СССР – подсказывали: зреет нечто серьёзное.

Через тридцать минут Антон ехал в управление.

В штабе пояснить, что произошло, никто не мог, письменных распоряжений не было. Телефоны вышестоящего руководства молчали. Тогда Седов выехал на автобазу. И уже там, на месте, включив в кабинете телевизор, в шесть утра услышал заявление советского руководства, принятое членами ГКЧП, о введении в стране чрезвычайного положения.

К семи часам подтянулись заместители. На лице замполита сияла радостная улыбка.

– Наконец-то, Антон Иванович, умные люди решили взять власть в свои руки. Сколько терпеть можно Горбачёва с его перестройкой и новым мышлением. Домыслились – жрать народу нечего. Дожили до народного бунта! Надо, командир, выводить машины из гаражей. Команда скоро будет. Я звонил в политуправление. В Москву и Ленинград вводят войска. Так что надо быть готовыми.

В девять утра также ничего не прояснилось. Команд на использование техники не было. Люди прибывали, а распоряжений никаких. Он позвонил в управление. Толком никто ничего сказать не смог, а дежурный генерал посоветовал не спешить:

– Вы на месте, и хорошо, если что, команда последует.

Рассудительность, спокойный тон генерала успокоили Седова. И правда, почему он должен суетиться, бегать, напрашиваться на выезд техники неведомо куда. Действительно, если что, распоряжение последует.

Люди о заявлении уже знали. Андреев собрался было провести митинг.

– Антон Иванович, давай людям слово скажем!

Андреев своей болтовнёй раздражал Антона, и он попытался его утихомирить:

– Товарищ замполит, что мы скажем людям? Прекратите митинговать. Ишь обо всём и ни о чём он собрался с народом разговаривать. Прекратите!

Андреев недовольно поморщился:

– Партия с вас потом спросит за молчание!

Но Седов уже его не слышал. Он ушёл в кабинет. Там и телефон рядом, и телевизор работает. По телевизору по-прежнему транслировалось одно и то же: новостные выпуски, балет «Лебединое озеро» с классической музыкой в перерывах.

Самой свежей информацией о происходящем были рассказы прибывающих на службу офицеров и прапорщиков. Прапорщик Вдовин сообщил: по Минке в сторону центра идёт колонна БМП и танков. Кто-то видел танки на въезде в город, толпы митингующих в центре Москвы, подразделения ВДВ, охраняющие телецентр в Останкино. И тут же кто-то приплёл ко всему этому взрыв бытового газа в доме на севере столицы. Напряжённость росла. Люди ждали какой-то команды.

А Андреев снова теребит:

– Командир, политуправление округа просит провести собрание по поддержке ГКЧП. Что делать будем?

И Седов принимает решение. Он объявляет учебную тревогу. За свой весьма небольшой срок службы здесь, в Московском гарнизоне, он подчинённых в учебно-боевой обстановке не видел. А между тем в части был план действий личного состава по тревоге. Каждое подразделение имело определённую задачу на период боевых действий. По идее каждый человек должен хорошо знать свой манёвр в различных ситуациях. Но то по идее. В реальности, через полтора часа бестолковой толкотни людей у боксов, оказалось, что часть к боевым действиям не готова. Офицеры с изумлением смотрели на командира: чего хочет этот человек? А «этот человек» с удивлением смотрел на толпу людей. Кто они, эти люди? На военных точно не похожи. Большая часть офицеров привыкла в гражданке находиться на службе, и по тревоге они стояли в строю в пляжных шлёпанцах и футболках. Седов дал команду «отбой». Не дай бог, дело к получению оружия подойдёт, не хватало ещё пистолеты и автоматы потерять.

Весь в холодном, неприятном поту он ушёл в кабинет. И, пожалуй, впервые за прошедшее время Седов пожалел, что согласился на перевод в Москву. Однако плакать было поздно. Он собирает командование. Итогов и разборов действий личного состава по тревоге Антон не делал, дескать, потом разберёмся. На совещании была сформирована оперативная группа по работе в период действия чрезвычайной ситуации и уточнён порядок использования автотехники. Это был важный вопрос, дело в том, что в ходе учебной тревоги командир не обнаружил на месте четыре ЗИЛа с водителями. Начальник штаба шепнул, мол, на дачах техника, и фамилии назвал у кого. Лучше бы не называл, и так понятно, не простые люди пользуются услугами части. Он ещё подумал: совесть иметь надо, в стране чрезвычайная обстановка, а начальники спокойно щебень и песок на дачи возят.

Приехал на службу Сергеев, бывший командир части.

– Антон Иванович, может, и я сгожусь на что? Дела, смотрю, разворачиваются серьёзные.

Антон удивился:

– Артём Кузьмич, вам что, дома не сидится? Что вы в такую даль примчались?

Сергеев был слегка подшофе. Настроение у подполковника было благостное и оттого боевое. Он был готов рассуждать на любую тему, видимо, и не только рассуждать. Антон сидел как на иголках, он понимал серьёзность складывающейся ситуации, а тут отставник. Но приходилось слушать пьяные рассуждения Сергеева. Не выгонять же, вроде сотрудник части, ветеран.

А ветеран, ухмыляясь, рассказывал:

– Добирался я через центр и уж потом на рейсовый автобус сел. И вот что я тебе скажу, командир. Цирк всё это, а не захват власти. Танки на красный свет останавливаются, гаишники рядом едут, это что, так ключевые точки под контроль берутся? Командиры из машин на половину корпуса высунулись, выглядят растерянными. Нет, это цирк. Я на днях про Чили читал. Так вот, в семьдесят третьем там не переворот был, а была чётко спланированная операция, военная операция по взятию власти. Самолёты бомбили цели. А своих, военных, кто против был, свои и расстреляли. Вот это была решительность. А здесь… На красный свет светофора танки останавливаются! Анекдот. Нет, что-то здесь не то. Тебе-то ещё никаких команд не давали? Ну и ладно, ты и не спеши. Пусть письменно распоряжение пришлют. А своих архаровцев, Андреева и этого, как его, Пал Палыча Мыльцова не слушай, это аферисты, съедят, как и меня съели, и не подавятся.

Сергеев подошёл к столу, налил стакан воды, жадно выпил.

– Антон Иванович, ты это… грамм сто пятьдесят налил бы. Вчера в гаражах с мужиками малость перебрали, трубы горят.

Он с тоской посмотрел на Седова.

В другое время Антон отшил бы ветерана. Но сейчас, после интересных выводов того, с охотой плеснул старику коньяк в стакан, была заначка на экстренный случай.

– Артём Кузьмич, езжайте домой. Без вас справимся. А за интересные сравнения спасибо. Правильно вы подметили, в борьбе за власть решительность нужна.

После обеда отзвонилось вышестоящее руководство.

– Антон Иванович, это Беляев. Как у вас обстановка? Ну и хорошо. Никаких действий не предпринимать. Сегодня плановые выезды ограничьте до минимума. А с людьми потолкуйте, нежелательно в центре города болтаться, лучше семьями пусть займутся. Если что, звоните. Я на месте.

Антон положил трубку.

– И что это было?

Ладно, главное понятно: никаких действий не предпринимать. Антон повеселел. Решительно снял трубку телефона и позвонил домой. Анна была встревожена, по голосу чувствовалось.

– Слава богу, целую вечность от тебя звонков не было! Что там у вас случилось? Ты понимаешь, у нас тут слухи ходят, один невероятнее другого.

Седов, как мог, успокоил жену:

– Аня, главное, за детьми смотри. Особенно за Егором, он со своими новыми друзьями вполне может на митинги в центр пойти, а там войска. Передай, я запрещаю выходить из дому.

– Хорошо, хорошо, Антон, я всё передам, как ты просишь.

Седов положил трубку, теперь, после разговора с женой он был спокоен: родные дома, всё под контролем.

Но не спокойна была Анна Петровна. Она сказала мужу неправду. Егор ещё в девять утра, сказав, что идёт к товарищу уточнить, какие учебники надо приобрести к новому учебному году, исчез и вот уже более шести часов не появляется дома. Наталья Ивановна на разведку в соседний дом к Мишке, с кем вроде сдружился Егор, сходила. Лена по подружкам пробежалась. Никто не видел сына. Она хотела было сказать Антону, что сына дома нет. Но увидев энергично махающую руками тётку Наталью, не сказала. А положив трубку, заплакала.

Наталья Ивановна обняла её.

– И чем поможет рассказ мужу о том, что Егорки нет дома? Ты только головной боли ему добавишь. Найдётся сынок, не переживай, чай, не в пустыне живём.

Егор тем временем не имел представления об этих переживаниях. Утром, когда шёл к Мишке, он повстречал Кольку, кореша из секции бокса. Тот сообщил, что ему звонил приятель и просил приехать к Белому дому.

– В стране переворот, и у Белого дома сейчас решается судьба государства. Да, да, так и сказал! И все порядочные люди должны быть там. Давай, Егорка, пошли вместе.

Егор и минуты не думал. Мама? Тётя Наташа? Лена? А что с ними случится?

Парни сначала приехали на Манежную площадь. Здесь стояли БМП и танки. Они просто стояли. Офицеры и солдаты никаких действий не предпринимали, молча курили, кто-то разговаривал с людьми. Народу было много. Люди плотным потоком шли в сторону Белого дома, юноши присоединились к толпе.

Егор в такой обстановке был впервые. Люди рядом не молчали. Они говорили, говорили. И то, о чём они говорили, сначала пугало. Разве можно винить во всех грехах власть? И не просто винить, многие матерком сопровождали фамилии: Павлов, Янаев, Лигачёв, Пуго. Да, он знал, президент Союза Горбачёв, о других вскользь по телику что слышал, но в памяти эти фамилии не отложились, другие заботы у паренька. А тут каких только нелицеприятных эпитетов в адрес Горбачёва, коммунистической партии он не услышал. И военных не хвалили – хаяли генералов: дармоеды, преступники и прочее, прочее. У него отец офицер и сейчас по тревоге на службу выехал, так что, и он преступник? Голова кружилась от этих разговоров. Но он слушал, пытаясь понять, что эти люди хотят, понять, где его место сегодня. Однако разобраться было сложно, и он просто шёл, заряжаясь общей атмосферой вседозволенности и свободы.

Вскоре пришли к Белому дому. Здесь уже были тысячи людей. Наверно, десятки тысяч, трудно понять сколько. Он увидел танки, около них какое-то движение, вот на танки поднялись люди. Окружавшие Егора люди улыбались и одобрительно хлопали в ладони. Что это было, кто стоял на башнях танков, он не знал, но также хлопал в ладошки и топал ногами. Колька толкнул локтем в бок:

– Слышь, Ельцин, Ельцин выступает, ты слышишь!

От танков было довольно далеко, и, разумеется, он ничего не слышал, тем более шум вокруг. Но он кивнул головой. Дескать, он всё понимает, всё слышит. Вдруг послышался голос: «Баррикады, давайте делать баррикады! Брусчатка, вскрывай брусчатку!» Люди бросились разбирать дорожки.

В этой бешеной атмосфере прошло немало часов. Егор устал, его товарищ также не выглядел столь уверенно, как утром. Никаких атак, боевых действий не было. И пьянящее чувство победы, перелома понемногу уходило. Однако люди не расходились, собираясь группками, ели, пили, разговаривали, перекуривали. Народ ждал.

– Слышь, Егор, давай домой сходим, наши не знают, где мы. Мать ругаться будет. Перекусим, и айда сюда вновь. А?

Егор и сам уже начал подумывать, а не пора ли домой. Не вечно здесь сидеть. Он согласился.

Через час парни были в районе.

Матери, они такие, конечно, они переживали в эти трудные часы. Анна Петровна с Натальей Ивановной целый день провели у окна. Анна всё же сказала мужу, когда тот звонил в очередной раз, что Егора нет дома. Тот помолчал и промолвил: «Высеку молодца, как приеду, высеку. Не посмотрю, что боксёр!» И Анна Петровна успокоилась. Слова мужа насчёт «высеку» она пропустила. Конечно, бить сына он не будет, но то, что Антон сказал «как приеду», её и успокоило. Значит, муж уверен, что с сыном всё в порядке, и сам скоро будет дома.

Анна упрекать сына не стала, она только посмотрела на него. Глаза матери сказали Егору всё. В них были слёзы, гнев, переживание, а на лице застыла маска такого отчаяния и боли, что Егор в душе сам себя высек.

– Мамочка, ты, пожалуйста, успокойся. Я неправильно поступил, уйдя в город без разрешения, честное слово, больше такого не повторится.

Мать ничего не ответила. Накормила и отправила отдыхать. А вот Наталья Ивановна не выдержала, устроила парню выволочку. Анна не слышала, она была на кухне. Сестричка брату также ничего не сказала, только тихонько спросила:

– Ну, как там в городе? Стреляли?

Егор, лёжа в постели и уже закрыв глаза, пообещал сестрёнке всё рассказать.

– Лен, завтра, хорошо, завтра всё расскажу.

Поздно вечером Анна позвонила мужу и успокоила, мол, с сыном всё в порядке, с друзьями гулял в районе. О том, что Егор был у Белого дома, она не сказала.

Два последующих дня Наталья Ивановна под завязку загрузила парня домашней работой. Он вынес на улицу и выбил все ковры и коврики, покрывала и зимнюю одежду. По команде тётки передвигал мебель, пропылесосил самые труднодоступные места в квартире. Много чего полезного сделал по дому.

Наталья Ивановна, улыбаясь, подмигивала Анне:

– Трудотерапия – главное средство в борьбе за человека.

К вечеру следующего дня парень взмолился:

– Тётя Наташа, а можно остальные дела на завтра перенести. Руки не гнутся. Я на тренировках так не уставал. Больно уж много у вас этих подушек да ковров.

Наталья Ивановна сжалилась и отпустила Егора на улицу. Отпустила, разумеется, с разрешения матери. Та была в студии, работала с учениками: обычную жизнь никто, даже такое грозное событие, как московская чрезвычайщина, не отменял.

Анна Петровна по телефону проинструктировала сына:

– И чтобы не далее пятидесяти шагов от дома был. Ты понял?

От дома не отходить, это он понял, не понял только, что такое пятьдесят шагов и почему именно пятьдесят. Ну да ладно, главное, на свободе.

На площадке (она, кстати, от дома в сорока пяти шагах была) в окружении подростков сидел Николай, его позавчерашний коллега по прогулке в центре Москвы. Парень пускал кольца сигаретного дыма, пил пиво и рассказывал о событиях, в центре которых и он оказался. Увидев Егора, Колька поднялся с бревна:

– Ну, где ты был?

Егор вместо ответа упрекнул парня:

– Ты что куришь и зачем пиво пьёшь.

А тот, выбросив банку в кусты, принялся ёрничать:

– Что курю? «Опал» курю. А пью… да чёрт его знает, бурду немецкую пью! А мы что, маменьку боимся, нам что, соску только можно?

Егор прервал:

– Кончай. Я серьёзно говорю, тренер узнает – выгонит из секции.

– Если ты не скажешь, не узнает.

Парни медленно пошли по тропинке в глубь леса.

– И что там было? Рассказывай. По радио передавали, в центре стрельба была, жертвы. А потом сказали, вроде армейскую технику из Москвы вывели. Что ты видел, расскажи?

Николай остановился. Лицо его стало серьёзным и сосредоточенным.

– Что я видел? Много чего насмотрелся. Вчера мы у Белого дома целый день тусовались, всё атаки ждали, а к вечеру наша группа в сторону МИДа пошла, собственно, народу туда много шло. Где-то около полуночи было, колонна броневиков шла по Садовому кольцу в сторону Смоленской площади. У тоннеля проход заблокирован, троллейбусы сдвинуты, но броники всё же шли, своей бронёй сдвинули баррикаду. А тут в сторону военных полетели камни, арматура, пустые бутылки, мусор и прочее. Но я видел и бутылки с горючим, пламя, народ на технику лезет. Мы далековато стояли, но видно было всё. Вдруг выстрелы. На одной БМП обзор закрыт, и башня крутится, машина взад-вперёд ёрзает. Машину подожгли. Экипаж выскочил. Что уж с бойцами сделали, не знаю. Народу много, да ещё ночь, освещение слабое. Вот так было. Мы долго там не стояли. А сегодня я узнал, троих положили. Военных вроде среди них нет. Ну а потом мы охраняли до утра здание МИДа и по домам.

Парни расстались молча. Говорить было не о чем. Егор поспешил домой, отец может подъехать.

2

Утром 21 августа техника и личный состав Московского гарнизона по приказу министра обороны были возвращены в места постоянной дислокации. Командиры частей и соединений доложили о приведении вверенных частей в исходное состояние.

Доложил о состоянии дел и подполковник Седов. Собственно, в его части в те грозные дни ничего необычного не происходило. Машины на местах, люди тоже. После 17 часов офицеры и прапорщики, не задействованные по службе, потянулись в сторону КПП. Седов также решил отправиться домой. А перед отъездом зашёл к замполиту. В кабинете Сергея Павловича столбом стоял табачный дым, на столе бутылки, нарезанная большими кусками колбаса, сало, огурцы с помидорами и хлеб. Когда дверь распахнулась, присутствующие Пал Палыч Мыльцов и два складских прапорщика, не сговариваясь, посмотрели на Андреева, мол, что же ты, тудыть твою… дверь не закрыл.

Андреев не растерялся:

– Товарищ командир, стол накрыт, прошу! Ваш тост первый.

Седов по раскрасневшимся лицам понял, что все тосты сказаны, а по злющим глазам Мыльцова видно было: по-доброму командира здесь не вспоминали.

– Я не понял, товарищ замполит, это что же за мероприятие у вас. Воинская часть не кабак, что вы себе позволяете.

Мыльцов ухмыльнулся:

– Ну, вам с Сергеевым можно, а почему нам не выпить, тем более что повод есть. Как-никак Россию отстояли, демократию защитили.

Антон понял, разговаривать с этими людьми сейчас бесполезно.

– Закругляйтесь, господа. Завтра поговорим.

Он повернулся и вышел. Домой не хотелось. И вообще куда-либо ехать, что-либо делать желания не было. Седов понял, это элементарная усталость. Зашёл в кабинет. Снял трубку телефона, набрал домашний номер. Трубку взяла Наталья Ивановна.

– Передайте Анне, я выезжаю.

Встреча с семьёй приободрила Антона Ивановича. Уже после ужина, видя родные лица, улыбки детей, он понял: дом, семья, родные и есть главный источник силы и бодрости человека. Оно и впрямь, несколько часов дома – и ты заряжен энергией. Однако он был не прав, это не часы были, это было мгновение, и это мгновение растворилось в момент с утренним звонком будильника.

Надо вновь ехать на работу.

А там его ожидали новости. В часть прибыл следователь военной прокуратуры.

– Здравствуйте, Антон Иванович. Старший лейтенант Зверев, военная прокуратура округа.

Седов кивнул, руки не подал. Его покоробило поведение старлея: встретил старшего по возрасту и званию сидя, причём сидя в кресле командира части.

– А ничего, что вы на моём рабочем месте находитесь?

Старший лейтенант, ничуть не смущаясь, ответил:

– Пока ваше. Командиры приходят и уходят, а это всего лишь стул. Я не на вашем месте, слава богу, просто на стуле сижу.

Видно было, парень упивается своей значимостью и властью. Но с кресла встал.

– У меня к вам, товарищ командир, несколько вопросов.

Зверев вновь присел к столу, теперь уже не на кресло командира, достал из объёмного портфеля папку, минуту ковырялся в ней и, вынув несколько листков, обратился к подполковнику:

– 19 августа, прибыв в гарнизон, вы подняли часть по тревоге и подготовили людей к выходу для участия в блокаде российского Белого дома. Чьё распоряжение вы выполняли? И следующий вопрос: командирам подразделений, заместителям вы заявили, что всячески поддерживаете ГКЧП. Это ваша личная позиция или вы передали подчинённым чьё-то мнение? И третье. С бывшим командиром подполковником Сергеевым в тот же день вы пьянствовали в этом кабинете, при этом хаяли президента Ельцина и правительство России. Так?

Седов сидел молча. Он с трудом сдерживал острое желание врезать в эту холёную физиономию кулаком.

Зверев напрягся, чувствовал, что переборщил. Лицо начало краснеть, руки подёргивались. Седов, видя такую реакцию, в душе похвалил себя за выдержку.

– И с чьих это слов обвинения, товарищ старший лейтенант? Вы понимаете, всё, что вы сейчас сказали, – это очень тяжёлые обвинения командиру. За это можно и ответить.

– И ответим. Вот у меня два заявления, подполковника Мыльцова, вашего заместителя, и замполита части. Что вы на это скажете?

Седов встал, всем своим видом показывая, что аудиенция завершена.

– Товарищ старший лейтенант, я вас больше не задерживаю, у меня много дел. Честь имею.

Старлей растерялся, он, видимо, не привык к такому обращению.

– Что же, мы с вами в прокуратуре теперь встретимся.

Седов уже не слушал следователя, он шёл на построение.

Несколько дней прошло в суете и заботах. Дел у командира действительно невпроворот. Он уж и забыл о старшем лейтенанте. А тут вдруг вызов к руководству. Приглашал полковник Беляев, тот самый, с кем он имел честь общаться несколько раз по телефону.

В огромном кабинете полковника Седов почувствовал себя неуютно. Не располагал к хорошему разговору этот кабинет. На то, видимо, и были рассчитаны высокие стены, обитые древесно-стружечной плитой цвета тёмного дуба, люстра, размерам которой мог позавидовать Большой театр. На стене, прямо за креслом полковника, зияла огромная светлая ниша. Видимо, в этой нише был портрет президента Союза, не успели другой разместить.

Беляев увидел взгляд Седова на пятно, улыбнулся:

– Да, вот и я иногда думаю, здесь и портрет Ленина, и Сталина размещался, Хрущёва, других руководителей. Думаю, может, портрет Жукова повесить, а?

Вопрос был риторический и задан был для того, чтобы разрядить обстановку. Ну что же, разрядил. Но комфортнее Седов себя не почувствовал.

– Садитесь, Антон Иванович. Рассказывайте, как служба идёт?

Антон сел в кресло у огромного письменного стола. Сел и сразу в нём утонул. И здесь был свой расчёт. Сел в глубокое кресло, вроде как в нём и растворился. Полковник теперь казался огромной глыбой, висящей над Седовым.

Да, это они, аппаратные штучки…

Седов постарался коротко изложить свои первые впечатления о части. И о первых шагах рассказал. Он специально именно так построил доклад. Месяц в должности, за это время многого не решить, но вот то, что стоит подправить, он увидел, о том и доложил. О заместителях не распространялся, он их не выбирал, с теми, кто поставлен, с теми и работал. Но Беляев сам затронул эту тему.

– А как вам заместители? Есть контакт?

Это была ловушка. Полковник ожидал, что Антон начнёт жаловаться.

– Товарищ полковник, замов не выбирают. Кто есть, с тем и работаю. Но, видимо, с замполитом придётся расстаться. Заместители по политчасти уходят из войск.

– Это вы верно говорите. Действительно, Андреев выводится за штат. Но должность ему мы подберём, может, и в вашей части. Посмотрим. А теперь о неприятных вещах поговорим. Прокуратура проинформировала о том, что вы планировали вывести технику в поддержку путча. Это что, действительно так?

Седов ожидал подобного вопроса и был к нему готов.

– Глупость, товарищ полковник. Я объявил в части учебную тревогу. Это моё право. Впрочем, и не только право, это моя обязанность – обучать подчинённые мне подразделения действиям в боевой обстановке. Проверив исходное состояние и готовность людей, я дал отбой тревоге. Двадцать третьего числа провёл разбор занятий. В части на днях действительно был работник прокуратуры, он мне задавал вопросы по поводу учений. Впрочем, это были не вопросы, это были сфабрикованные обвинения. Я не счёл даже возможным оправдываться. Глупость всё это и не более.

Беляев поднялся из-за стола, прошёлся по кабинету. В сторону Седова повёл рукой, дескать, сидите.

– Положим, это так, но ответить на вопросы вы всё же должны были?

Седов молчал.

– Ладно, пусть с этим прокуратура занимается. А что вы скажете по поводу хищений дизельного топлива в части? Тот же старший лейтенант возбудил уголовное дело по факту кражи двух тонн со складов.

И к этому Антон был готов. Дело в том, что накануне путча комиссия по проверке наличия горючих и смазочных материалов, назначенная им, доложила о серьёзной недостаче топлива. Формально, да, это было воровство. Однако бить в колокола он не стал. Дело в том, что начальник службы МТО обменял топливо на резину. И это была не первая бартерная операция в части. По сути, за этот обмен благодарить человека надо. Резины нет. И что, остановить движение техники? Их ли вина в том, что у него избыток дизельного топлива, а у соседей его нет. Но хищением называть подобную операцию он бы не стал.

Около часа провёл Седов в кабинете. Неприятно, что его и в пьянстве обвинили, и в грубости к подчинённым. Одним словом, облит грязью по уши. Заместители хорошо постарались. Предупреждал Сергеев: «съедят пришлого…», так и получается.

Домой Седов ехал с тяжёлыми думами. Анне не стал выворачивать душу. С детьми поговорил, к Наталье Ивановне зашёл. После их переезда та обосновалась в своей спальне, даже пианино туда затащила и кресло мужа, в нём большей частью вечера и просиживала. Но это когда дома находилась, а так больше на даче трудилась. Вот и сейчас только приехала из области, попила чай и отдыхала в любимом кресле.

– Наталья Ивановна, можно?

– Антон? Заходи, конечно. Что, врагов всех победили?

Антон улыбнулся и невесело заговорил:

– Кто их, врагов этих, видел. Все кричат: «Ату их! Лови!» А где враги, никто и не видел. А они партийные билеты попрятали, а то и выкинули, красные цвета закрасили и давай шуметь: «Даёшь демократию!» Такие вот дела, Наталья Ивановна.

– Ладно, не всё так плохо. Ты знаешь, племяш, а дачку-то я отвоевала. Оказалось, тот, кто землицей нашей интересовался, путч поддержал и уже показания даёт, так что не всё так плохо. Мне теперь её, землю эту, надо скоренько на тебя отписать. Пока другой желающий не нашёлся.

Неделя прошла спокойно, если не считать вызовы его подчинённых в прокуратуру по делу о воровстве. Но его пока не трогали.

И вот накануне выходных позвонил Кравцов.

– Антон Иванович, поговорить надо.

Лев Иванович назначил встречу на том же месте, где они уже встречались. Это был Парк имени Горького.

– Товарищ полковник, чем обязан?

Полковник был в той же тенниске и тех же светлых брюках. Он вновь напомнил Седову Меркурьева.

– Теперь я, уважаемый Антон Иванович, полковник с приставкой – «полковник запаса». Вот так! И это ещё хороший выход. В путчисты, видите ли, меня записали. За неделю после ГКЧП всю страну поделили на «наших» и «не наших». Не хочу муссировать эту тему, просто не хочу. Я почему вам позвонил? Должок перед вами есть. Ведь это я вас сюда сосватал. Знал, дурак старый, съедят нового командира, знал. Вот и съели.

Седов насторожился. Он всего ожидал, но не такого откровения от внушающего ему доверие, во всех смыслах приятного и порядочного человека. Он попытался отшутиться:

– Кто же меня съест, я несъедобный.

– Не шутки это, Антон Иванович. Прокуратура вами занялась, и довольно плотно. А что сейчас после путча скажешь? Сейчас «новый тридцать седьмой» пошёл. Однако не будем в дебри лезть. В общем, дела неприятные. Но есть выход, и я готов помочь вам, поскольку, как и говорил, сам в эту историю впутал. Смотрел ваше личное дело. Вместе с камчатскими у вас четверть века службы за плечами. Полная пенсия есть. Возраст позволяет найти новое применение своим силам. Может, вам уйти из армии? Я хотя и уволен, но управлять кадровыми делами ещё могу. Организую всё быстро, по уму. Подумайте. На этих гавриков, Мыльцова и Андреева, управу можно найти, поверьте, у этих людей рыльце в пуху. Однако кто ими заниматься будет? Да и чтобы разобраться с этим гадюшником, время нужно. Знаю одно: пока вы в части, ни Мыльцов, ни Андреев не угомонятся. Я разговаривал на днях с Беляевым, вариант с вашим уходом по собственному желанию он и предложил. Вы увольняетесь с пенсией, да ещё через военкомат в очередь на жильё встанете.

Кравцову был неприятен этот разговор, Антон чувствовал. Он слышал, что говорил полковник, слышал, но пока не понимал суть разговора. А тот продолжал:

– Антон Иванович, на раздумье времени нет. Вы посоветуйтесь с супругой и мне завтра перезвоните.

Седов действительно не понимал Кравцова. В запас? А почему? Только из-за этих дурацких претензий следователя? Так их разбить никакого труда не стоит.

Кравцов как услышал подполковника.

– Не всё так просто, Антон Иванович, поверьте. Мне кажется, выход я предложил достойный – увольнение по выслуге лет, а не с другой, тяжёлой формулировкой. И мне кажется, вы с благодарностью потом меня вспомните. Итак, жду звонка. Звоните на домашний.

Дома, на удивление, новость, которой Седов поделился с женой, обрадовала Анну Петровну.

– Мысль прекрасная! И почему ты раньше об этом не думал? Боже мой! Уже двадцать пять выслуги… Антон, и не рассуждай, пиши рапорт, с твоими руками и головой ты миллионером станешь.

Он страшно на неё обиделся. Ничего не сказав, закрылся в комнате. К ужину не вышел, лежал на кровати, повернув голову к стене.

Говорить о том, что ночь была бессонной, не стоит. Да, он не спал. И не просто не спал, он всю ночь думал: что делать дальше? Что на чаше весов? Жизнь? Но как жить? Себя вне армии он не представлял. Уйти? Это значит конец всему: карьере, будущему, в конце концов, это просто предательство, он присягу давал Родину защищать. С другой стороны, на этой чаше не только его жизнь. А семья? Дети? Он их всю свою армейскую службу видел лишь по вечерам, и то не всегда. Интересы семьи были на втором плане. Прежде всего служба, служба всегда в приоритете. А уж потом семья, просто жизнь. А правильно ли?

Антону и обидно, и больно. Четверть века отдано наиважнейшему, как он считал, делу. И вот финал: он выдавлен из привычной колеи, из привычной военной атмосферы, где всё организовано, стройно, подчинено единому руководству, вполне ему понятному. Ему сорок, он силён, крепок, обучен, организован и нынче вынужден искать в этой жизни свою нишу, осваиваться со своим новым положением – добытчика денег. Это не только обидно и больно, это ещё и смешно. Думал ли он о таком завершении карьеры? Да нет, в страшном сне такое не приснилось бы. Конечно, он понимал, служба не бесконечна и жизнь на пенсии когда-нибудь да наступит. Но так чтобы в сорок лет…

К утру решение вызрело: как бы обидно и неприятно ни было, надо увольняться.

1

Ритм жизни семьи Седовых дал серьёзный сбой. До увольнения в запас домашние осознавали главенство Антона Ивановича как военного человека, мужа, мужчины, отца, старшего по возрасту, в конце концов.

А нынче он оказался в ранге просто пенсионера.

Состояние мужа как никто понимала Анна. Она, спутница его военной жизни, тоже не представляла такой исход его карьеры. Чем она сейчас могла ему помочь? Конечно, не причитаниями и слезами. Сейчас мужа надо поддержать, помочь пережить сложный период, ни в коем случае не дать опустить руки, всячески показать, что он нужен, по-прежнему он главный, самый сильный, самый мужественный человек и самый любимый. А что добытчик? Все они сегодня добытчики.

Как дети восприняли увольнение отца в запас? Конечно, по-своему. Дети в психологию не вникали, у них свои дела, своя колокольня.

Уже в обед Егор потребовал прогулки в Кремль.

– Пап, ты давно обещал. И в зоопарк? Ты и туда обещал. Так что теперь не открутишься.

Елена натура тонкая, деликатная, девушка, никак. Однако и она обошлась без сюсюканий и просто порадовалась за отца:

– Папочка, наконец выспишься, за все те годы, что в части жил, выспишься.

А что, верно!

В том разговоре отметилась Наталья Ивановна:

– Антон, ничего, выживем как-нибудь, меня ещё просят учеников взять. И возьму! Деньги лишними в доме не бывают.

Анна Петровна пыталась на ногу тётке наступить, мол, что ты несёшь, однако старушка ножки спрятала под стул. Семейство взгрустнуло. Особенно Анна Петровна. Денег действительно катастрофически не хватало. Их просто не было. А тут ещё…

Выручил Егор, со свойственной молодому человеку простотой он обратился к отцу:

– Пап, у отца моего товарища, Сергея, «копейка» старая, «старым драндулетом» они её называют. Но другой нет, а ездить надо. Серёга говорит, дня не проходит, чтобы машина не ломалась. Папа, ты у нас в этом деле мастер, помоги, его отец и деньги заплатит.

О деньгах парень зря сказал. Отец глянул на него, и Егорке стало стыдно.

– Понял, папа, пошутил. Так что Серёге передать?

Так Егор и грустную тему закрыл, и, как потом оказалось, работу отцу нашёл.

Утром следующего дня Анна Петровна провожала мужа в гаражи, даже пакетик с бутербродами организовала. Антон достал старый, застиранный, но ещё живой с капитанской поры комбинезон, портфель с инструментами и ровно в восемь вышел на улицу. Николай Николаевич Предыбайло ждал.

Минут двадцать в пути, и они в гаражах. Сердечко у Антона Ивановича слегка прыгнуло.

– Показывай, Николаич, где твой «чёртов драндулет»?

С уходом отца в гаражи дома вроде ничего не произошло. Но это только казалось.

Елена позвала маму пошептаться на кухню.

– Мамочка, давно хотела с тобой посоветоваться. Знаешь, в университете загруженность не такая уж и серьёзная, я даже не ожидала, свободного времени много. Это я, собственно говоря, к чему. Поговаривают, сумму оплаты обучения увеличат вдвое, и я подумала, накладно для семьи будет. А что, если я на заочное обучение переведусь. Работать пойду, всё семье поддержка будет. Я на площадке с девочкой познакомилась, Соней звать, у неё родня в коммерческой фирме работает, вот она и говорит, мол, её мама может на работу устроить. На хорошую работу. Недалеко от нас появился рынок, новый вещевой рынок, называется «Покровский». Езды пять остановок на автобусе. Три дня обучают, консультируют, а потом вперёд, стой себе в тёплом помещении, улыбайся и коврами торгуй. Ковры хорошие из Турции завезены, Соня рассказывает, очередь за коврами. Правда, очередь и на вакансию продавца тоже есть. Как ты? Что скажешь?

Анна не была готова к такому повороту. Ещё месяц назад, когда Антон служил, и разговаривать на эту тему не стала бы, но со временем ситуация поменялась. Она посмотрела на дочь. Выросла её Еленка, красивой девушка стала, серьёзная, не капризная, понимает, что в семье происходит.

– Доченька, это серьёзный шаг. Опрометчивость не нужна. Деньги мы найдём, эта проблема вполне решаема, отец на работу устроится, я новое место подыщу, Наталья Ивановна обещала больше учеников взять. А тебе надо учиться. Выучишься, кормить нас будешь. На юристов сейчас спрос солидный. Подумай. Давай сделаем так: отец придёт, с ним поговорим.

На том и остановились. Лена ушла на занятия.

Анна Петровна, достав газету объявлений, на страничке работодателей стала внимательно искать подработку учителем рисования. Эта газета была далеко не единственной и не первой в её поисках. Но, к сожалению, требовались не учителя, требовались бухгалтера, юристы, продавцы, водители и охранники. Судя по размещённым в газетах и журналах объявлениям, страна сошла с ума: все что-то кому-то продают, а в магазинах по-прежнему пусто.

Парадокс!

Одно объявление её заинтересовало. Требовался дизайнер выставочных проектов. Чем-то подобным она в Свердловске занималась. Занималась бесплатно, муж директрисы возглавлял сбыт обувной фабрики, и она по просьбе директора оформляла фабричный стенд на нескольких местных выставках. Работа была не в тягость. Творчество, выдумка, предложение чего-то нового, что ещё не видел потребитель, её в те дни просто захватывали. И, надо сказать, получалось. Дома от тех трудов даже парочка грамот профкома фабрики осталась, ну и, конечно, эскизы стендов. Она иногда их пересматривала, видела несовершенство отдельных, знала, как подправить, но… Она пока просто учитель рисования, правда, в изостудии и здесь творить можно, однако в рабочее время больше внимания уделялось программе подготовки учащихся: рисуй яблоко, кубик, фрукты в вазе. О творчестве особо не порассуждаешь.

Дизайн – это интересно.

Анна набрала номер телефона.

– Да, да, мы ищем человека. Конечно, не с улицы, на этой должности подготовка определённая нужна, вы же это понимаете. Ну и хорошо, приходите, побеседуем, и обязательно работы свои возьмите. Адрес в объявлении. Всего доброго.

Анна Петровна записала адрес. Надо бы сходить, а вдруг…

После разговоров в семье об увольнении отца из армии и Егор понял: занятия в секции придётся прекратить, здесь всё в деньги упиралось, пусть и не очень большие, по сотне в месяц он приносил сюда, но всё же сто баксов – приличные деньги. Форма, перчатки, боксёрки, шлем, даже бинты и капа – всё стоит денег. А ему ещё год в школе прозябать. Надо думать, что делать.

Хорошо думать…

Но вернёмся к гаражам.

«Чёртов драндулет» оказался вполне приличным автомобилем. Другой вопрос, запущена «копейка» основательно. Диагностику Антон Иванович сделал быстро. Записав на бумажке Николаичу потребные на первый случай запасные части и жидкости, присел на лавочке у бокса. Предыбайло с соседом по гаражу уехал в автомагазин.

Гаражное товарищество было большим. Боксы стояли линейками, проезд между ними вполне позволял разъехаться двум машинам. Таких линеек было восемь, в ряду насчитывалось два десятка гаражей. У шлагбаума скучал охранник, ещё один, сидя на открытой площадке второго этажа бытовки, видно было издалека, что-то кричал в телефонную трубку. На цепи сидел огромный пёс, уж никак не походивший на дворнягу, но тем не менее прозванный милым именем Тузик. Псина, лениво поглядывая на гаражную суету, отдыхала.

Внешне всё пристойно, тихо и спокойно.