«Бесы» вчера и сегодня бесплатное чтение

К 150-летию публикации романа Ф. М. Достоевского «Бесы»

Протесты, перевороты, революции… Чего на самом деле хотят их организаторы? Улучшения жизни своего народа или своей собственной? А может быть власти, славы? Об этом ещё полтораста лет назад размышлял писатель Ф. М. Достоевский в своей книге «Бесы». Что изменилось с тех пор? Какого идеала мечтают достичь наши старинные и нынешние революционеры и их покровители? Ответ на этот вопрос пытается найти автор книги «Бесы вчера и сегодня».

Предисловие

«Мы будем отрубать сучьи головы столько, сколько понадобится!»

«Эмигрировать не собираюсь; да, по-прежнему планирую всех расстрелять, когда приду к власти…»

«Люстрации – не репрессии. Люстрации – это запрет на занятие определенных должностей. Вот совершенно ясно, что люди, которые за войну (речь о борьбе Донбасса за право оставаться русскими), не могут быть подпущены к каким бы то ни было государственным должностям на пушечный выстрел. И совершенно неважно, что их 84%».

Это лишь несколько цитат из выступлений и переписки на сайтах и в блогах лидеров российской «несистемной» оппозиции, «революционеров» начала XXI века. Нетрудно догадаться, что упомянутые выше 84 процента – это подавляющее большинство россиян, которых эти лидеры считают людьми низшего сорта.

Подобных угроз, исходящих от наших современных «борцов за свободу» – убить, повесить, посадить, «люстрировать», – множество.

А вот ещё одна недавняя угроза лидера «революционного движения» на суде – во время решения его же судьбы. Эту угрозу изгнать судью с должности могла слышать и прочитать в новостях вся страна:

«Всё сидишь такая в кителе? Придем к власти – сидеть не будешь!»

Эти высказывания, «твиты» и посты в Интернете «радетелей за народное счастье» и их сторонников, составление списков на репрессии, напомнили мне дела русских революционеров «нечаевцев», описанных ровно сто пятьдесят лет назад Фёдором Михайловичем Достоевским в его романе «Бесы». Та оппозиционная деятельность длилась недолго и завершилась плачевно – убийством нечаевцами своего же соратника по борьбе студента И. И. Иванова и судом над главным «борцом с существующим строем» – Сергеем Геннадиевичем Нечаевым. А также публикацией знаменитой книги, ставшей предостережением не только для современников, но и для многих будущих поколений.

Достоевский Фёдор Михайлович

(1821–1881) – писатель, публицист, автор романа «Бесы» (1871–1872 г.) и др. произведений, ставших русской классикой. Гравюра на стали неизв. автора. 1877 г.

Чтобы убедиться в сходстве целей и идей давних и нынешних «борцов за свободу народа» достаточно заглянуть в главный программный документ – устав организации «Народная расправа», сочинённый её организатором и главой Нечаевым в 1869 году – «Катехизис революционера»¹. Во всём этом документе мы видим руку человека, обиженного на людей, чувствующего себя недооценённым, жаждущего мщения. Полностью «Катехизис» представлен в приложении, а здесь приведу лишь несколько цитат одного из четырёх разделов этого устава – «Отношение революционера к обществу», то есть, к большинству граждан страны:

«§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором – всё и все должны быть ему равно ненавистны.

Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.

§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все высшия и средние (сословия), в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в Третье отделение и даже в Зимний дворец.

§ 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.

§ 16. При составлении такого списка и для установления вышереченаго порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе».

Нынешние «бунтовщики» пока что подобного «Катехизиса» обществу не представили, хотя и нечаевский устав поначалу был тайным, не предназначенным для широкой публики. О нём стало известно лишь во время суда над членами общества и его лидером. Однако известно, что и в наше время подобные «люстрационные» списки давно уже составляются и доносятся «куда надо». В самом деле, разве жалобы и депеши наших «несистемных оппозиционеров-либералов» в разные европейские и американские инстанции, к их «начальству» со списками неугодных российских граждан и просьбами ввести против них санкции, – это не те же списки, предназначенные для наказания людей, для репрессий? Пока, слава Богу, эти списки «не смертные».

Ещё в прошлом веке незабвенная правозащитница Валерия Новодворская, идеал многих современных либералов, говорила, подражая одному из героев «Бесов» Шигалеву:

«Я всегда знала, что приличные люди должны иметь права, а неприличные – не должны. Право – понятие элитарное».

Элитарность самой Новодворской выражалась, видимо, в том, что она «никогда не работала на эту страну» и гордилась этим. Однако, достигнув положенных лет, вовсе не отказалась от пенсии, поликлиник и прочих благ, которые ей зарабатывали «неприличные» люди.

Что касается одного из героев романа Достоевского – «беса» Шигалева, то он, как и госпожа Новодворская считал, что люди неравны, что они смогут стать счастливыми, только когда поймут это и разделятся на две неравные части:

«Одна десятая получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми, которые превращаются в стадо безличных, послушных, но сытых и по-своему счастливых животных».

Интересно, к какой части будут отнесены поклонники современных «несистемщиков», бурно реагирующих в «сети» на каждый «чих» своих вождей?

Какого же счастья народного хотели и хотят наши старинные и нынешние революционеры? Ответ на этот вопрос дал, по крайней мере, попытался дать в своём романе «Бесы» писатель Фёдор Михайлович Достоевский. А мне пришлось когда-то давным-давно изучать и анализировать эти ответы в своей дипломной работе перед окончанием факультета журналистики МГУ. Конечно же, в то относительно спокойное советское время мне и в голову не приходило, что мой анализ этого произведения когда-нибудь мне, а может, и ещё кому-нибудь пригодится. В то время я взялась за тему лишь потому, что Достоевский всё ещё считался противником революции, ретроградом, а его «Бесы» – своеобразным манифестом, протестом против борцов за счастье человечества. Мне хотелось доказать, что это вовсе не так. Слушать мою защиту пришло довольно много преподавателей, для которых «Бесы» в ту пору всё ещё оставались карикатурой на революционное движение. Некоторым из них мне удалось донести своё видение романа. Но не всем.

Ныне я решила вернуться к теме и использовать ту дипломную работу, чтобы напомнить о предупреждении Ф. М. Достоевского, что далеко не всегда «борцы за народное счастье» преследуют именно те цели, о которых говорят. Хочу донести мысли великого писателя о том, что нам, его потомкам, надо быть осторожнее по отношению к разным болтунам, к их обещаниям светлого будущего, ради которого им придётся уничтожить часть того народа, который почему-то против этого будущего. Думаю, мы, россияне, семьдесят лет строившие коммунизм, жертвуя ради этой цели жизнями, здоровьем, благополучием, как никто другой, должны понимать, что не все провозглашённые борцами «с режимом» цели реалистичны, не все ставятся ради их достижения. Чаще всего это лишь сказка, ложь, которая позволяет небольшой группе людей манипулировать и управлять остальными. «Взамен совести выросло у них во рту по два языка, и оба лгут», – говорил когда-то о таких людях писатель М. Е. Салтыков-Щедрин.

Первая страница диплома

Диплом назывался «Роман Достоевского «Бесы» в историко-литературной традиции». Конечно, теперь мне пришлось кое-что поправить, ведь прошло много лет после написания этой работы, и некоторые детали, казавшиеся тогда совсем неважными, оказались актуальными. Было дописано и это предисловие, смысл которого заключается в пояснении причин, по которым мне захотелось представить этот труд, где пришлось сравнить прошлое с настоящим. Захотелось также рассказать подробнее о главном деятеле «Народной расправы» Сергее Нечаеве, об отношении общественности к его организации и к роману «Бесы» до и после революции 1917 года и при советской власти. Да и ныне к роману, и к его прототипам обращается всё более пристальное внимание. Мне показалось важным представить подробнее единомышленников Сергея Нечаева – Петра Ткачёва и Михаила Бакунина, которых «один из основоположников научного коммунизма, друг и соратник К. Маркса, вождь и учитель народного пролетариата»² Ф. Энгельс считал не революционерами, а анархистами.

До 1969 года творчество писателя Ф. М. Достоевского советские школьники вообще не изучали. Писатель слыл реакционером и противником революции. Хотя запрещённым автором он, всё-таки, не был, никто за хранение его книг не карал, они имелись во многих библиотеках. Однако собрания сочинений Достоевского при советской власти до 1957 года, – до начала так называемой «оттепели», не издавались ни разу. Ещё дважды публиковались уже в поздние советские времена – в 1974–75 годах и 1982-м. И то, скорее всего, по причине высокой популярности писателя в европейских и других странах.

Но роман «Бесы» отдельной книгой в годы советской власти вообще не печатался, в представлении советских властей он оставался идеологически враждебным, по-прежнему считался карикатурой на революцию и на революционеров. В мои школьные годы учащиеся роман «Бесы» не изучали, для нас его как бы и не было.

Интерес к творчеству Ф. М. Достоевского, к «Дневникам писателя», к «Бесам» в то «запретное» время у меня пробудил наш преподаватель литературы в МГУ Игорь Леонидович Волгин. Сначала посоветовал сделать курсовую работу по «Дневникам писателя», потом дело дошло и до «Бесов». Этот роман стал темой моей дипломной работы.

Признаться, когда-то, в юности, при первом прочтении, книга мне не понравилась. Сюжет казался расплывчатым, смысл романа – зыбким, неопределённым, герои не впечатляли, спустя некоторое время содержание книги и вообще забылось. Однако, выбирая тему для диплома, я стала читать внимательнее, пытаясь понять подлинное отношение писателя к протестному движению его времени и вообще к борьбе за улучшение жизни простого народа. Хотелось уяснить, почему же советские власти так ополчились на «Бесов», есть ли там, на самом деле, протест против революции, карикатура на борцов за народное счастье. Честно сказать, никаких «борцов за счастье» я в этой книге не обнаружила. Зато чувствовалась заинтересованность автора в теме, желание высказаться. Многие реплики героев романа, их размышления о судьбах народа, о революционном движении явно принадлежат самому писателю, отражают его личную точку зрения на события. В некоторых сюжетах, репликах он прямо указывает на своих «героев», будто предупреждает: «Смотрите на них, это лгуны, лицемеры, а не революционеры, не верьте им, не следуйте за ними, они могут привести вас не к счастью, а к настоящей беде. Будьте осторожны!».

В общем, клеветы на революцию я там не увидела. Как не нашла и разъяснения, что же такое революция в представлении героев книги и самого автора, каковы должны быть её цели и последствия. Если построение социального государства с реальным и хотя бы относительным равенством, с одинаковыми правами граждан – это одно. Если же просто переворот и захват власти с истреблением непокорных граждан, с подчинением какому-то диктатору – это совсем иное.

О модной ныне «демократии» не упоминаю вообще. В моём представлении демократия – это какая-то странная словесная структура, которая не имеет никакого отношения к реальности. Демократия зародилась в рабовладельческом обществе, где относительно равные права для голосования имели далеко не все граждане. Не имели прав и не голосовали женщины, а это половина населения. По-видимому, не голосовали и бедняки, по крайней мере, доказательств их присутствия «в демократии» я не нашла. Естественно, не участвовали ни в каком голосовании и многочисленные рабы. Таким образом, эта структура под названием «демократия» существовала лишь для избранных, на которых работало большинство населения – бедных граждан и совершенно бесправных рабов. Думаю, что в таком виде эта демократия сохраняется до нынешних времён. Роль рабов в современных демократиях играли и бесправные народы многочисленных колоний (фактически до середины прошлого века!), а позже, и доныне, почти дармовые рабочие из отсталых или развивающихся стран. Поддерживали эту демократию с их демократами и прямые грабежи тех народов, которым «посчастливилось» жить в нефтегазоносных районах или в регионах с ценными ископаемыми.

Да что далеко ходить: трижды почти подчистую в прошлом веке была ограблена Россия, – сначала после революции, потом во время Великой Отечественной войны, когда фашистские захватчики полностью разграбили и разрушили европейскую часть СССР. Потом Западу удалось неплохо нажиться на перевороте 90-х годов в нашей стране. С удивительной скоростью его представители выполнили главную задачу нынешних западных «демократизаторов»: в их руки «по дешёвке» перешли многочисленные российские предприятия, производящие самые востребованные народом товары: пиво, косметику, газировку, кондитерские изделия с известными на весь мир брендами, многие спиртные напитки. Всё долго перечислять. И, конечно, западные «демократизаторы» поспешили побыстрее прибрать к рукам российские сырьевые компании, которые до сих пор приносят им существенную прибыль. Собственно, для этого они и радеют за «демократию» в России, чтобы продолжать подпитывать свою.

Но времена меняются, страны, бывшие источники дармовой силы для «демократий», такие как Китай, постепенно богатеют, их «силы» начинают дорожать. Другие, как Россия, постепенно наводят порядок в налогообложении, не дают прятать доходы на том же Западе. Таким образом, число «рабов» убывает, а потому проблемы Запада нарастают. И тамошняя демократия затрещала.

Между тем, во многих так называемых развитых, передовых странах её, этой демократии, по сути, и не было. Ведь что такое демократия, кроме призывов и слов «свобода», «равенство» и «братство»? В первую очередь – одинаковые возможности и равные избирательные права для всех граждан. Ни в США, ни в Германии, ни в Великобритании, ни в большинстве других «передовых» странах мира их никогда и не было. Потому что там нет прямого избирательного права. Нет и никакого равенства. Если ты родился в бедной семье, у тебя есть лишь один шанс из ста, что ты попадёшь в хороший вуз, получишь престижную профессию, станешь счастливым и богатым. Но этот шанс был и есть в любой стране. Многие богатейшие купцы и промышленники царской России происходили из крестьян, а порой и из крепостных. В простых бедных семьях родились и в прошлых веках, и в советские времена, многие известные русские художники, литераторы, предприниматели. Так что вовсе не демократия даёт человеку возможность добиться успеха, а талант и трудолюбие.

Про свободу и вообще лучше помолчать. Напомню лишь, что самое большое количество заключённых, в том числе и политических, давно уже и теперь находится в «самой демократической стране мира» – в США. Да и знаменитая свобода слова на Западе, ещё со времён инквизиции, находится под тотальным самоконтролем большинства граждан.

Так что современная «борьба за демократию» на Западе – это, скорее всего, попытка удержать прежний порядок, такой, как в Древнем Риме, когда равными являются лишь «избранные», то есть элита. По большому счёту нынешняя западная демократия – это фальшь, прикрытие истинных намерений.

Русские революционеры позапрошлого века, в том числе и нечаевцы, хоть и затуманивали свои подлинные цели, главными из которых были захват власти и грабёж, но всё-таки были честнее: слова «демократия» даже в качестве идеала в их лексиконе не было. Поэтому, рассказывая о нечаевцах, я тоже этого слова избегаю.

Нечаев Сергей Геннадиевич

(1847–1882) – лидер организации «Народная расправа». Прототип Петра Верховенского – главного героя романа Ф. М. Достоевского «Бесы». Умер в заключении в Петропавловской крепости

Но вернусь к роману «Бесы». Вникая в замысел автора, начинаешь понимать: он хочет показать читателю, что его герои, представляющие себя борцами за народное, или всеобщее счастье, на самом деле таковыми не являются. Это бесы, которые хотят достичь власти любыми средствами. Своей основной задачей прототип Верховенского, главного героя романа, – Сергей Нечаев видел полное и тотальное разрушение государства, о чём он много раз повторяет в своём «Катехизисе революционера»:

«Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России. <…> Наше дело – страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение».

А что потом? Что делать народу на развалинах? Ответа нет. Ни в работах самого С. Нечаева, ни в трудах его сотоварищей по борьбе – П. Ткачёва, М. Бакунина и др. Кстати, нет ответа и у современных борцов за счастье народное. Кроме, разве, предложения пойти на поклон к Западу, отдаться в его полное распоряжение.

Сам Нечаев так и отвечает в «Катехизисе» о перспективах: «Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это – дело будущих поколений».

То есть они, борцы, всё разрушат, «возглавят» и отберут, а народ, оказавшись на развалинах, начнёт что-то «вырабатывать», создавать какое-то новое общество. В этом житие в разрухе, видимо, и предлагалось стать всем счастливыми.

Думая о смысле протестов, о целях и способах их достижения «нечаевско-бакунинскими» бесами, я вспомнила строки «Интернационала» – международного пролетарского гимна, воспевавшего их идеалы, который когда-то сама с воодушевлением горланила в хоре:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим –

Кто был ничем, тот станет всем!

Выходит, и борцы за счастье народное в ходе революции 1917-го года тоже планировали начать всё с разрушения! Да и наши современные «несистемщики» могли бы подписаться под этим четверостишием, по крайней мере, уж точно под его второй частью. Помните строки из фраз лидера современной «несистемной» оппозиции, который тоже мечтает стать «всем»: «когда приду к власти…», «придем к власти – сидеть не будешь!».

Что касается наших революционеров-большевиков после 17-го года, видимо, совсем не случайно они и их ближайшие последователи так не любили роман «Бесы». Многие там узнавали себя. Разрушить-то у них получилось, только вот счастье народное где-то заблудилось на несколько поколений. И выпало в результате далеко не всем.

Современные потомки борцов против государства призывают бороться за свободу. Свободу от чего или от кого? Что такое «свобода» в их представлении? Разве у нас сохранилось крепостное право? Разве им запрещено уезжать из страны на все четыре стороны? Разве они не имеют права голоса на выборах? Ф. М. Достоевский писал: «Свобода не в том, чтобы не сдерживать себя, а в том, чтобы владеть собой». Свобода – в душе человека, в его личности. Если это состояние у него есть, – он и в тюрьме будет внутренне, духовно свободен. Если нет – его всё тяготит: и семейные обязанности, и необходимость работать, и начальство, товарищи, нехватка денег и многое другое. Бороться за свободу в наше время, когда есть все возможности для развития, для выбора, для обмена мнениями, надо в первую очередь в своей душе с собой и в себе, а не криками на площадях. В конце концов, никто ещё у нас не отобрал право выбирать себе руководителей и контролировать этот процесс. И пенять на себя, если выбрали «не тех». Многовековой опыт подсказывает, что там, на площадях, можно «выкричать» для себя лишь разруху.

И ещё. Все русские революции и перевороты состоялись лишь при активном участии либо одобрении высших слоев русского общества, его элиты, предварялись их недовольством существующими порядками, претензиями на более высокие, «сытные» роли в государственных делах. В смутное время начала XVI века поляки захватили Москву лишь при попустительстве русских бояр и князей; императрицы Елизавета и Екатерина I пришли к власти с помощью офицеров Русской армии. Декабрьское восстание 1825 года, известно, возглавлялось аристократами, которые «радели» за народ, но, к слову, практически никто из них не освободил собственных крепостных крестьян.

Сергей Нечаев широко развернул свою деятельность, лишь, получив в Европе деньги от российских эмигрантов А. И. Герцена и его друга Н. П. Огарёва. Великая русская революция 1917-го года началась с февральского переворота, который организовали дворяне. Они же добились отречения царя от престола. А причины того переворота были те же: недовольство порядками и претензии на руководство страной. Вместо того чтобы преобразовывать страну реформами, личным примером, они начали борьбу за власть, устроили в стране хаос. И уступили власть большевикам.

Что наши «переворотчики» февраля 17-го года и их сторонники получили в итоге, как изменилась их жизнь после революции? А так, что бывшие русские аристократы, дворяне, претендовавшие на власть, вынуждены были в Европе работать таксистами, швейцарами, рабочими, прислугой. Некоторые погибли.

Меня поразило в связи с вышесказанным, что характер русской революции 1917 года предвидел ещё в середине 1870-х годов, то есть за сорок два года до событий, знаменитый немецкий философ-марксист Фридрих Энгельс. Полемизируя с русскими анархистами Бакуниным и Ткачёвым, которые считали и доказывали, что революцию в России они могут устроить в любое время, Энгельс, соглашаясь, что революция в России всё-таки возможна, писал в своей статье «Эмигрантская литература»:

«При этом, среди концентрирующихся в столице более просвещённых слоёв нации укрепляется сознание, что такое положение невыносимо, что близок переворот, <…>. Здесь сочетаются все условия революции; эту революцию начнут высшие классы столицы, может быть даже само правительство, но крестьяне развернут ее дальше и быстро выведут за пределы первого конституционного фазиса; эта революция будет иметь величайшее значение для всей Европы хотя бы потому, что она одним ударом уничтожит последний, все еще нетронутый резерв всей европейской реакции. Революция эта несомненно приближается»³.

Удивительное предвидение немецкого «марксиста»!» Задолго до событий он фактически предсказал русскую Февральскую революцию, которая вылилась в рабоче-крестьянскую – Октябрьскую.

Чтобы быть объективным, этот талантливый автор ознакомился с программными статьями русских анархистов, в том числе и с нечаевским «Катехизисом революционера», который он считал бакунинским и полностью разместил в своей работе «Эмигрантская литература». А главное, он внимательно изучал положение дел в России, её историю. Так вот Ф. Энгельс уже тогда, совершенно не отрицая возможность революции в России, пришёл к выводу, что в нашей стране она начнётся именно «с верхов». Что и случилось в феврале 1917 года.

У нынешних претендентов на русский «престол» тоже есть высокие покровители. И доморощенные, и заморские. Которые, в свою очередь, тоже претендуют на русскую «корону», на недра, на заводы, на власть. Чем сильнее укрепляется, богатеет русское народное хозяйство, тем больше появится на него претендентов. Только представьте, что будет, если они действительно осуществят свои замыслы? «Баре дерутся, у холопов чубы трещат!». Об этом Достоевский тоже писал в своих трудах. О том, что поклонение Западу, подражательство, либерализм, ни к чему хорошему страну не приведут. В черновиках он неоднократно повторяет: «Западничество есть лакейство. Лакейство мысли»⁴. <…> «Наш либерал прежде всего лакей и только смотрит, как бы кому сапоги вычистить»⁵.

Достоевский не дожил до Великой Октябрьской революции. А она, несомненно, великая, ведь более значительной революции, повлиявшей на судьбы многих миллионов людей, в мире не было. Она многому научила и мир, и российский народ. И, тем не менее, нужно ли нам очередное разрушение существующего порядка? Что мечтают сделать для нас новые бесы?

Итак, был ли Достоевский «за» революцию, или против, почему он взялся за этот роман, отчего его героями стали люди, представляющие себя революционерами, и почему автор сравнил их с бесами? Как современники и потомки оценивали его роман и почему так по-разному?

И главное. Как мы должны относиться к нашим современным борцам с государством, с обществом? Чем заканчиваются, к чему ведут протесты бунтарей всех времён? На все эти вопросы довольно внятно ответил в своём «пророческом» романе Ф. М. Достоевский. Нам надо лишь вникнуть.

Апрель 2021 г.

Введение

Достоевский и «Бесы»

Многие современные исследователи творчества Ф. М. Достоевского признают его «боль за человека, за всех униженных и оскорблённых»¹, соглашаются с мнением Д. С. Мережковского, что «Достоевский действительно пророк русской революции»². Тем не менее, большинство тех критиков и литературоведов, кто жил и во времена этого выдающегося писателя, и много позже, – в годы советской власти, убеждены, что Достоевский был противником революции.

К такому парадоксальному выводу специалисты приходят не без влияния романа «Бесы», где Достоевский изобразил современное ему революционное движение. Цель моей работы – проанализировать и попытаться понять резкое, на первый взгляд, противоречие гениального писателя: демонстрацию в своих произведениях несостоятельности современного общественного устройства, необходимость его преобразования, боль и сострадание к униженному и обездоленному человеку. И в то же время, – протест против «преобразователей» этого общества – против современного ему протестного движения, которое обещало всем гражданам социальное переустройство и всенародное счастье.

Напомню, Фёдор Михайлович Достоевский родился в 1821 году в небогатой семье в Мариинской больнице для бедных, где его отец работал штаб-лекарем. Позже за хорошую службу глава семейства Михаил Достоевский получил дворянское звание, и смог купить для семьи село. Несмотря на трудную жизнь, отец постарался дать двум своим сыновьям хорошее образование, позволившее им по требованию родителя поступить в Петербургское Главное инженерное училище. Так что будущий писатель хорошо знал жизнь бедняков, и эта жизнь не могла не вызывать у него сострадания. Учиться на инженера он не захотел, рано почувствовав тягу к творчеству, начал писать рассказы, повести, вскоре стал популярным.

Весной 1846 года Ф. М. Достоевского познакомили с М. В. Петрашевским, который увлёк писателя своими идеями построения в России утопического социализма, демократии. На устраиваемых Петрашевским «пятницах» обсуждали также проблемы свободы книгопечатания, освобождения крестьян с земельными наделами. В одном из радикальных кружков петрашевцев, куда входил и писатель, ставилась цель создания нелегальной типографии и даже подготовка переворота в России.

Эта деятельность революционеров-теоретиков не осталась незамеченной правительством. 23 апреля 1849 года многие петрашевцы были арестованы, среди них оказался и Достоевский. Восемь месяцев он провёл в Петропавловской крепости, был признан одним из активистов организации и 13 ноября осужден к смертной казни. Но вскоре, 19 ноября, этот приговор, по заключению генерал-аудиториата «ввиду несоответствия его вине осужденного», был заменён на восьмилетнюю каторгу. Однако петрашевцам об этом не сообщили. 22 декабря того же года им объявили первоначальный приговор и устроили показательную казнь с подлинным эшафотом и надеванием мешков на голову… Лишь в последний момент зачитали указ о помиловании. Осужденные, ожидавшие неминуемой смерти, пережили такой стресс, что один из них, Николай Григорьев, сошёл с ума.

Инсценировка казни петрашевцев на Семёновском плацу. 1849 г. Рисунок Б. Покровского.

Император Николай I, подписывая указ, заменил Достоевскому присуждённый ему восьмилетний срок каторги на четыре года с последующей службой рядовым солдатом. И он отбыл на каторге все четыре года без права переписки, после чего отправился на солдатскую службу. Но судьбе было угодно сократить срок его «солдатчины», так как после коронации новый император Александр II в 1856 году издал указ о прощении бывших петрашевцев. А год спустя он же высшим указом объявил помилование и петрашевцам, и декабристам, то есть вернул им все права дворянства. Это значило, что Ф. М. Достоевский мог не только жить там, где ему хочется, но и публиковаться.

Таким образом, будущий великий писатель, как говорится, на собственной шкуре познал все «прелести» судьбы и бедняка, и революционера – борца за социальные преобразования, и смертника, и каторжника, и рядового солдата. А вскоре, после публикации и успеха у читающей публики его «Записок из подполья», он смог отправиться за границу, увидеть там и наших российских, и заграничных борцов за перемены в обществе. Надо полагать, что с таким огромным кругозором талантливый писатель-философ имел все возможности получить объективное представление о состоянии общества, как российского, так и европейского.

Так был ли автор «Бесов» сторонником кардинальных преобразований в своей стране, революции? Или он был её противником? А может быть, даже реакционером и мракобесом, в чём упрекали его некоторые сторонники резких и даже кровавых перемен?

Для того чтобы понять такое противоречие в жизни и творчестве знаменитого писателя, необходимо, в первую очередь, ясно представлять себе, каким же было то революционное движение, против которого он протестовал, кем были его представители, их цели и задачи; что предлагали они обществу, в том числе и самому Достоевскому взамен существующего порядка.

Краткий обзор этой темы изложен в первой главе данной работы. К сожалению, во время подготовки диплома я не нашла специальных научных трудов по этому вопросу. Поэтому материалы для работы пришлось искать в подшивках газет времён публикации романа Ф. М. Достоевского «Бесы», а также периодов обострения политической ситуации в стране, когда критики вспоминали об этом романе и бросались в полемику.

При создании первой главы мною были использованы первоисточники – газетные материалы, где публиковались процессы над нечаевцами и Нечаевым: «Правительственный вестник» с 1 июля 1871 года, «Новое время» с № 13 от 13 января 1873 года. Для работы привлекались также труды Маркса и Энгельса «Альянс социалистической демократии и Международное товарищество рабочих», и «Эмигрантская литература» (Сочинения, т. 18), письма и статьи А. И. Герцена (Собр. соч., т. 9, 20). Была использована также научная литература: сборник «Революционное движение 60-х годов» (М.,1932 г.), книги Н. М. Пирумовой «М. Бакунин» (М., 1970 г.), Р. М. Кантора «В погоне за Нечаевым» (М., 1931 г.), сборник материалов «Нечаев и нечаевцы» (М., 1931 г.). Привлекались также труды литераторов А. И. Володина, Ю. Ф. Карякина, Е. Г. Плимака «Чернышевский или Нечаев?» (М.,1976 г.) и ряд других работ.

Современные литературоведы, рассматривая роман Достоевского «Бесы», нередко приходят к выводу, что «Достоевский, не видя в русском освободительном движении других течений, кроме нечаевщины, тем самым ничего не противопоставил ей. Поэтому объективно его отрицание нечаевщины распространилось на всё революционно-демократическое движение. Поэтому «Бесы» и считались пасквилем на него»³.

Делая подобные заключения, никто из авторов, между тем, не сообщает читателю: а что мог бы противопоставить в то время «каракозовщине» или «нечаевщине» Ф. М. Достоевский? Ведь, по сути, и представить в российском протестном движении тогда было нечего. Однако писатель ищет и находит для своего романа другие, отличные от предложенных «бесами», идеи для более справедливого преобразования народной жизни. Возможно, они в чём-то совпадали с его собственными идеалами. Проповедники этих идей в его книге Шатов и Кириллов. Их размышления на эту тему представлены во второй главе диплома. Здесь приводится также анализ того, насколько памфлетно изобразил писатель в романе нечаевщину и особенно его главного героя – Петра Верховенского. И кто из них на самом деле больше карикатурен – образ, придуманный писателем, или его прототип Сергей Нечаев. Ответ на этот вопрос поможет объяснить отношение автора романа к главному «герою».

В своей работе, я не ставлю задачей исследование поэтики романа, его художественной специфики, системы образов и т. п. Об этом написано много и, наверное, исчерпывающе. Меня интересует историко-идеологический генезис «Бесов», соотношение романа с реальными прототипами, место, которое занимала изображённая в нём нечаевщина в русском освободительном движении и та оценка, которую дал ей в своём произведении Ф. М. Достоевский.

Источники, которые использовались во второй главе – сам роман Ф. М. Достоевского, дневники к роману (Ф. М. Достоевский, ПСС в 30-ти томах, Л.,1975 г., тома 10, 11,), материалы следствия над нечаевцами, русские газеты 1871–1873 годов. А также научные работы, в том числе «Комментарии к роману «Бесы» (Ф. М. Достоевский, ПСС, т. 12).

На протяжении всей работы уделяется много внимания мировоззрению Достоевского, его поискам эффективного пути развития России. Темам, которые актуальны для России и ныне. Мне хотелось показать здесь, что отрицание Достоевским «революционного движения» второй половины 60-х годов было оправдано временем и положением дел в стране.

Писатель Алексей Николаевич Толстой в своих «Записных книжках» отметил:

«Достоевский искал опоры и питающей среды для своей творческой личности. Она подавляла его. Буржуазный Запад, индивидуализм буржуазии был ему отвратителен. Социализм (Чернышевского и Белинского), социализм без революции, без огня и мускулов, казался ему беспочвенным, он возненавидел его, как возненавидел Запад, куда тянули социалисты (Ч. и Б.)4; либералы и нигилисты, сдобренные русским хулиганством, приводили его в бешенство именно – поплёвыванием. Оставался один путь для его творческой личности – русская самобытность»⁵.

Что понимал Достоевский под русской самобытностью – вопрос сложный. Отчасти он изложен в его романе «Бесы» в идеях Шатова и Кириллова.

В советском⁶ литературоведении, на мой взгляд, сложилось не совсем верное представление о том, как современники писателя воспринимали его роман «Бесы». Этой теме посвящена третья глава дипломной работы. Здесь я цитирую письма и высказывания крупнейших представителей общественности во время и после публикации романа. По этим отзывам можно сделать вывод, что часть современников не воспринимала роман «Бесы» как памфлет на всё русское революционное движение, а видела в нём лишь отражение определенных сторон жизни общества.

Тем не менее, современная писателю критика действительно отнеслась к его роману в основном отрицательно. Анализируя это явление, необходимо учитывать две важные детали. Во-первых, в те годы, как я поняла, читая газетные рецензии, было модно бранить всё подряд. Не было такой крупной литературной новинки, которую не обругали бы газеты по любому поводу, называя известных писателей «литературными малярами», цепляя им другие нелестные «титулы». Во-вторых, что примечательно, Достоевского за роман больше бранила либерально-буржуазная и реакционная критика, чем демократическая. Ни редактор журнала «Отечественные записки» – писатель-сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин, ни издатель «Современника» Н. А. Некрасов, никто из других крупнейших представителей демократической журналистики не выступил с осуждением автора «Бесов» и его героев. Литературный критик, народник Н. К. Михайловский писал о романе довольно сдержанно и отметил наряду с недостатками немало достоинств.

В резко отрицательном тоне, доходящем до грубости, выступил против «Бесов» лишь единомышленник Сергея Нечаева Пётр Ткачёв. Анализу причин такого выступления будет также посвящена часть третьей главы.

Что касается либерально-буржуазной и реакционной публики, то её отрицательное отношение к роману объясняется тем, что она увидела в нём критику писателем всего общества, виновного, по его мнению, своим несовершенством в появлении нечаевщины. Она увидела, в первую очередь, сатиру на себя, на свой строй и обвинила Достоевского в клевете, – нет, не на отдельных доморощенных бунтарей, – а на всё общество. Больше всего от реакционных оценщиков литературы досталось героям романа Шатову и Кириллову. Непонимание, а скорее нежелание понимать их идеи, – привело к тому, что не столько нечаевцев, сколько именно их отнесли к разряду помешанных, а их идеи – к бредовым.

В этой третьей главе затронуты темы, которые почти не рассматривались в советском литературоведении. Тут я подробно анализирую статьи популярных литераторов и критиков того времени, которые формировали отношение к роману читающей публики: В. П. Буренина, В. Г. Авсеенко, С. Т. Герцо-Виноградского. Их отзывам о романе отведено даже более места, чем высказываниям Ткачёва и Михайловского, так как труды последних подробно изучались многими советскими литераторами, они также проанализированы в комментариях к «Бесам» (Ф. М. Достоевский, ПСС, т. 12). В то же время мы рассмотрим идеологическую позицию всех упомянутых критиков, чтобы лучше понять, с каких позиций они подходили к роману.

Особое внимание в главе уделено популярному литературному критику, поэту, драматургу последней трети XIX и первой трети следующего – XX столетия В. П. Буренину, который посвятил много работ творчеству Ф. М. Достоевского. Его уважал и ценил и сам писатель. На мой взгляд статьи Буренина наиболее полно и объективно отражают отношение к роману в литературных и общественных кругах того времени. На примере этого автора мы имеем возможность также проследить, как изменилось отношение самого рецензента к великому писателю и его роману в период первой русской революции и после неё.

В процессе работы над третьей главой были использованы газетные и журнальные материалы 1871–1873 годов, работы К. Маркса и Ф. Энгельса о П. Ткачёве и М. Бакунине и В. Ленина о Н. Михайловском («Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов?», «Народники о Михайловском» и др.).

Кульбиты, которые проделывала критика романа «Бесы» на протяжении полутораста лет с момента его публикации – поражают. От восхваления и восхищения – к резкому порицанию, критике, которая порой перекидывалась на отрицание всего творчества Достоевского. И это происходило не раз. Пожалуй, в мире нет более ни одного литературного произведения, которое за сто пятьдесят лет пережило столь же бурные перемены в отношении к себе – от любви до ненависти – в зависимости от государственного устройства, обстоятельств, состояния общества. И самое любопытное, такие перемены в своём мировоззрении и творчестве переживали порой одни и те же литераторы-критики, которым довелось дожить до перемен в обществе. В четвёртой главе будут представлены эти переменчивые мнения литераторов о романе в XX веке.

Объём работы не позволил мне подробно рассмотреть эволюцию отношения к роману «Бесы» советских авторов. Уделю внимание лишь нескольким периодам, когда вокруг этого произведения вспыхивали своеобразные «бури». Это время постановки «Бесов» на сцене МХТа после революционного подъёма 1907 и 1913 годов. А также попытки реабилитации нечаевщины в советские времена, и в связи с этим появление резких отрицательных отзывов о романе. Приведу также несколько отзывов о «Бесах», сделанных литературоведами во времена от так называемой «оттепели» – до периода создания моего труда в 1978 году.

В процессе работы над главой были использованы газетные рецензии 1907–1913 годов, а также научные труды выдающихся исследователей творчества Ф. М. Достоевского – И. Л. Волгина, Б. Л. Сучкова, Г. Н. Поспелова и др.

Глава I

Нечаевщина и её место в русском освободительном движении

Чтобы глубже понять чувства и переживания Ф. М. Достоевского, его недовольство и выпады против современного ему протестного движения, называемого то народным, то русским, а в советские времена – непременно революционным, необходимо, прежде всего, хорошо представлять себе это движение, его ведущих представителей, их цели и задачи.

С середины 60-х годов XIX века в России наступила полоса глухой реакции. Выдающийся революционер и теоретик утопического социализма Николай Григорьевич Чернышевский был сослан на каторгу, большинство учителей революционно настроенной молодёжи томились в застенках или погибли, герценский «Колокол» уже не имел прежнего влияния на молодёжь, а в 1867 году и вообще перестал издаваться на русском языке. «В центре политической борьбы оказались фигуры типа Николая Ишутина, Дмитрия Каракозова или даже Нечаева»1, которые без тени сомнения именовали себя революционерами. Фигуры, которые в той или иной мере обнаруживают явное отклонение в сторону анархизма, террора, полного разрушения всего сущего.

Ишутин Николай Андреевич

(1840–1879) – революционер, сторонник террора, основатель общества «Организация» и его тайного ядра «Ад». После покушения 4 апреля 1866 г. на императора Александра II членом «Организации» Д. Каракозовым, был арестован и сошёл с ума в Шлиссельбургской крепости

Достоевского часто упрекают в том, что он «изображал идеологию передовой революционной демократии в искажённом виде»², что, якобы, сближал «теорию» героев своих романов Раскольникова или Верховенского с теорией Чернышевского, Герцена. Это не совсем справедливо. Не Достоевский «сближал» эти теории, а прототипы его героев для увеличения своего авторитета приписывали к своим собственным идеям известные имена. Так часто поступал Сергей Нечаев. Например, при публикации своей статьи «Главные основы будущего общественного строя», где им была создана примитивная схема казарменного коммунизма, он сделал фантастическое примечание: «Подробное теоретическое развитие наших главных положений желающие найдут в изданной нами статье «Манифест Коммунистической партии»³. Так же поступали ишутинцы, видевшие свой идеал в Рахметове Чернышевского и бравшие из идей теоретика только те мысли, которые импонировали им. Достоевский, как говорится, лишь констатировал факты.

Кто такие ишутинцы? В 60-х годах XIX века в антигосударственном движении России широко известным стало тайное общество «Организация», созданное в 1863 году в Москве Николаем Ишутиным (1840– 1879 гг.). Его членов стали называть ишутинцы.

Внутри общества с 1866 года должна была действовать строго законспирированная группа «Ад», неизвестная остальной части «Организации». Чтобы не вызвать подозрений, члены «Ада» должны были сделаться пьяницами, развратниками, им нужно было находиться во всех городах и губерниях, знать о настроении народа. Лиц, которыми крестьяне были недовольны, члены «Ада» могли убивать или отравлять, а затем в прокламациях рассказывать о причинах убийства. В обязанности членов «Ада» входила также слежка за деятельностью всех членов общества и, в случае отклонения кого-то из «товарищей» от пути, который центр считал правильным, допускалась возможность наказания непослушного смертью.

Главной своей целью «Ад» считал систематическое убийство царей, эти теракты, по их мнению, должны были пробудить народ, вызвать его недовольство и привести к «социальной революции».

Руководителем филиала «Организации» в Санкт- Петербурге был Иван Худяков (1842–1876 гг.). А его основными задачами – те же, что и у московского «Ада»: терроризм и убийство царя, а в итоге – смена общественного строя. Удивляет судьба этого революционера. Широко образованный этнограф, фольклорист, автор сборников народных песен (1860 г.), загадок (1861 г.), сказок (1860–62 гг.), И. А. Худяков в 1865 году возглавляет союз разрушителей. Возможно, он действительно оказался среди тех немногих людей, кто, столкнувшись с действительностью народной жизни во время своей творческой работы, захотел изменить эту жизнь. И верил, что террором можно чего-то добиться. По заявлениям этих революционеров – И. Худякова и самого Н. Ишутина, – ими руководил мифический «Европейский революционный комитет», «цель которого есть убиение царей»⁴.

Книга Худякова Ивана Александровича от 1930 г.

Одним из ишутинцев был 25-тилетний Дмитрий Каракозов, который 4 апреля 1866 года совершил первый в истории России революционно-террористический акт – покушение на императора Александра II, пытался его застрелить. На этом деятельность «Организации» завершилась. Под следствием оказались свыше двух тысяч человек. Каракозов был повешен, активисты сосланы на каторгу или в сибирскую ссылку. Её глава Николай Ишутин сошёл с ума в Шлиссельбургской крепости. А Иван Худяков сослан на вечное поселение в Верхоянск.

Это преступление не было понято народом, который вплоть до 1905 года верил в царя, как «в олицетворение правды и справедливости»⁵.

«Счастье их, что Каракозову не удалось убить государя, а то бы мы напрудили Фонтанку дворянской кровью», – так поговаривали в Петербурге представители «низших» классов; в Каракозове многие из них видели агента дворянской партии, подосланного отомстить императору Александру II за отмену крепостного права. И пусть версия о том, что крестьянин Комиссаров помешал Каракозову попасть в царя, является всего-навсего одним из мифов, совсем не мифичны проникнутые горьким чувством разочарования слова Каракозова, обращённые к схватившим его обычным людям из толпы: «Дурачьё! Ведь я для вас же, а вы не понимаете!»⁶

Каракозов Дмитрий Владимирович

(1840–1866) – член революционного общества «Организация». 4 апреля 1866 г. совершил первый революционно-террористический акт в истории России – покушение на императора Александра II. Повешен

Отрицательно отозвался о покушении известный к тому времени революционер-эмигрант, писатель и философ Александр Иванович Герцен в своей газете «Колокол» от 1 мая 1866 года:

«Выстрел 4 апреля был нам не по душе. Мы ждали от него много бедствий, нас возмущала ответственность, которую на себя брал какой-то фанатик. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами».

Поступком Каракозова были возмущены многие передовые общественные деятели. После этого преступления «бешенство реакции удвоилось. В несколько месяцев было уничтожено всё, что носило на себе печать либерализма первых лет царствования. Это была истинная вакханалия реакции»⁷, – сетовал революционер-народник, писатель Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский в «Подпольной России». То есть, каковы бы ни были намерения Каракозова, покушение его на жизнь царя сыграло отрицательную роль в так называемом народно-освободительном движении.

Выстрел этот с болью отозвался в сердце Достоевского. Он видел в этом событии недоброе предзнаменование, начало нового этапа борьбы с царизмом, борьбы, которая не принесёт пользы народу и всему обществу.

Около четырёх лет – до лета 1871 года Ф. М. Достоевский с семьёй проживал за границей. В 1867– 68 годах он находился в Женеве, где наблюдал за деятельностью русских революционеров-эмигрантов. Он был близко знаком с поэтом и публицистом Н. П. Огарёвым, встречался с его другом и соратником А. И. Герценом, по черновикам работ писателя видно, что он был знаком со статьями и выступлениями Александра Герцена, Михаила Бакунина, французского социалиста Шарля Виктора Жаклара и других русских и европейских революционеров.

Бакунин Михаил Александрович

(1814–1876) – мыслитель и революционер, один из теоретиков анархизма, народничества

С тревогой следил в это время Достоевский за усилением влияния теоретика анархизма М. А. Бакунина и его идей на русских революционеров-эмигрантов⁸. Писатель чувствовал бесперспективность бакунинских призывов к бунту. Хорошо зная русский народ, он видел слабость и невозможность претворения анархистских идей в жизнь. Как факт, свидетельствующий не то о наивности, не то о самоуверенности, воспринял он надежды Петра Нечаева, которые разделял и Михаил Бакунин, на непременное восстание в России весной 1870 года с тем, чтобы осенью всё кончилось победой (из их «Программы революционных действий»).

Нечаевщина стала в представлении Ф. М. Достоевского своеобразным итогом, венцом анархистской бакунинской деятельности, направленной на разрушение и ничего не дающей взамен. В набросках к роману Достоевский недоуменно пишет:

«Только странно всё это: он ведь серьёзно думал, что в мае начнётся, а в октябре кончится.

Как это назвать? Отвлечённым умом? Умом без почвы и без связей – без нации и без необходимого дела?»⁹

Нечаевское дело после покушения Каракозова стало вторым заметным событием в истории борьбы с царизмом в 60-х годах XIX столетия. Учитывая, что никаких других серьёзных революционных организаций в то время не существовало, нечаевщина стала наиболее характерным и показательным явлением протестного движения в России, мимо которого, не могли пройти современники. Суд над Нечаевым стал для Достоевского важнейшим источником материалов, на основании и при использовании которых и был написан его замечательный и спорный роман «Бесы». А сам подсудимый стал прототипом главного героя романа Петра Верховенского.

Напомню, что теоретик и организатор тайного общества «Народная расправа», движения, ставшего, по сути, исторической пародией на революцию, Сергей Геннадиевич Нечаев был также автором (или одним из авторов) радикального устава для членов общества – «Катехизиса революционера», в котором им позволялось для достижения целей использовать провокации, методы мистификации и прочие незаконные действия.

Сергей Нечаев родился 20 октября 1847 года в Иваново-Вознесенске. Возможно, именно история жизни семьи будущего революционера так сильно повлияла на его характер, что зародила большие амбиции, стремление чего-то достичь, доказать, отомстить. Его отец Геннадий Павлович Нечаев был незаконнорожденным сыном помещика и крепостной, по рождению считался крепостным. Фамилию получил по своему «нечаянному» происхождению, отчество – по имени крёстного. В десятилетнем возрасте был вместе с матерью продан отцом другому помещику. После отмены крепостного права эта семья, то есть бабушка Сергея и его отец, получили вольную и перешли в мещанское сословие.

Родители со стороны матери Нечаева Прасковьи Петровны Литвиновой тоже происходили из семьи крепостных, которые сумели выкупиться и тоже стать мещанами. В восемь лет Сергей осиротел, потерял мать. С девяти ему уже приходилось подрабатывать, сначала «на побегушках», потом – помогать отцу, – прислуживать за парадными обедами, которые устраивали ивановские фабриканты. С детства он видел разительные контрасты нищеты жизни фабричных рабочих и роскоши их хозяев. Возможно, напоминали о себе гены деда-помещика, о котором он наверняка знал, и всё это подогревало его претензии на лучшую жизнь, влияло на формирование характера, на стремление во что бы то ни стало добиться определённых благ, и не столько для народа, сколько для себя лично.

Надо отметить, что, несмотря на трудную жизнь, дед по матери и отец стремились дать Сергею хорошее образование, платили педагогам, которые обучали его не только истории, математике и риторике, но и латыни, другим иностранным языкам.

В 1865 году Нечаев переехал в Москву, а в 1866 году – в С.-Петербург, где смог сдать экзамены на звание уездного учителя и получил право преподавать в церковно-приходской школе в Андреевском приходском училище, где и проживал.

С осени 1868 года С. Нечаев начал слушать лекции в С.-Петербургском университете в качестве вольнослушателя. Это означало, что в университет он поступить не смог, зачислен туда не был, но получил право присутствовать на лекциях. Здесь он имел возможность изучать антиправительственную литературу о декабристах, труды петрашевцев и анархиста Бакунина.

Тогда же он начал принимать участие в студенческих волнениях. В это время в Москве и в Петербурге, независимо от Нечаева, действовали несколько кружков революционно настроенной студенческой молодёжи. Правда, чаще всего их требования не шли дальше желания иметь свою студенческую кассу для оказания помощи нуждающимся студентам и права собирать сходки для обсуждения действий этой кассы. Что касается участия в антиправительственных движениях, то многие студенты жили в провинции и видели, что народ в настоящее время не думает ни о какой революции, верит в справедливость и законность царской власти.

Появившийся среди студентов университета Нечаев, после нескольких горячих выступлений и призывов, имевших влияние на часть молодёжи, начал претендовать на руководящую роль среди недовольных учащихся. Именно тогда уже, зимой 1868–69 годов, им, совместно с Петром Ткачёвым, сторонником заговорщических методов борьбы, была составлена радикальная «Программа революционных действий». В ней ставилась цель создания революционной организации для проведения подрывной деятельности, где конечной целью рассматривалась социальная революция, причем на весну 1870 года намечалось непременно организовать восстание, которое закончилось бы в октябре.

Однако большинство студентов относилось к этой «революционной программе» открыто враждебно. Среди противников Нечаева в 1869 году были Лазарь Гольденберг, студент технологического института, в будущем известный эмигрант-революционер, и Марк Натансон – студент Петербургской медико-хирургической академии, один из основателей общества «чайковцев», игравший руководящую роль в создании в 1876 году известной народнической организации «Земля и воля». Недругами Нечаева оказались также Герман Лопатин, первый переводчик «Капитала» Карла Маркса и его союзник в борьбе с Михаилом Бакуниным. А ещё – «страшный враг» Нечаева Михаил Негрескул, пользовавшийся значительной популярностью среди студентов. Он происходил из дворянской семьи, одним из первых уже в то время обратил свой взгляд на труды Карла Маркса, вместе с друзьями занимался переводом его работы «Zur Kritik», которая не была закончена в связи с провокацией Нечаева.

Марк Натансон пытался убедить на сходках Нечаева в том, что русский народ не жаждет никакой революции и, чтобы доказать ему это, предлагал провести во время каникул в деревнях анкетирование на эту тему. Анализ анкет показал, что народ действительно не готов к революции. Но для Нечаева это не было аргументом. Для него тогда стало ясно лишь одно: Натансон и его команда – угроза его авторитету.

В 1869 году, когда в России начинаются аресты студентов, участвовавших в студенческих волнениях, Нечаев бежит за границу. Но, прежде чем скрыться в Европе, он прибегает к явному жульничеству: инсценирует свой «арест» и «побег». Из-за границы он оповещает соратников в прокламации о невиданном до сих пор происшествии – своём «бегстве из промёрзлых стен Петропавловской крепости»¹⁰.

Приехав за границу, Нечаев не забывает о своих противниках-студентах. Чтобы отомстить им, он организует подлую провокацию: посылает через границу свою связную Александровскую, в подол платья которой грубо зашиваются компрометирующие письма с прокламациями и полными адресами М. Натансона и его товарищей. Естественно, полиция их арестовала. Для многих из них с тех пор началась полоса арестов и ссылок. А Михаил Негрескул после ареста скончался, не дожив до суда.

Между тем Нечаев развивает среди русских эмигрантов бурную деятельность, сопровождаемую ложью и подтасовками. Он добивается поддержки от известного революционера-эмигранта, поэта, публициста Николая Платоновича Огарёва (1813–1877 гг.).

Огарёв Николай Платонович

(1813–1877) – поэт, публицист, революционер, друг и соратник А. И. Герцена

С известием о своём бегстве из Петропавловской крепости он является к уже известному в то время революционеру-эмигранту, теоретику русского анархизма Михаилу Александровичу Бакунину (1814–1876 гг.). Кроме того, Нечаев отрекомендовался Бакунину как представитель несуществующего комитета революционной российской организации.

Несмотря на то, что русские эмигранты хорошо знали об отсутствии в России какого-либо серьёзного революционного движения, а также о невозможности побега из Петропавловской крепости, Бакунин верит Нечаеву, потому что, скорее всего, хочет верить в возможность осуществления своих анархистских идей. Он видит в госте своего единомышленника.

«Я был уверен, – говорил М. Бакунин впоследствии своим друзьям, – что мне удастся провести через Нечаева и его товарищей наши идеи и наш взгляд на вещи в России, а также думал серьёзно, что Нечаев способен будет встать во главе русской ветви революционного союза моего»¹¹.

12 мая 1869 года Михаил Бакунин выдаёт Нечаеву мандат со своей подписью и печатью за № 2771, в котором говорится, что «Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза». Кроме этого документа Нечаев затребовал для «практической работы» Бахметевский фонд – деньги, которые передал Герцену на нужды русской революционной пропаганды молодой помещик Павел Александрович Бахметев (1828–? гг.). Герцен не верил Нечаеву и был против выдачи денег самозванцу, но Огарёв, сам находившийся в тяжёлом материальном положении, потребовал раздела этой суммы и передал свою половину Нечаеву. Снабжённый документами, деньгами, прокламациями и воззваниями Бакунина, Огарёва и своими, Нечаев возвращается в Россию и продолжает свою честолюбивую деятельность.

В прокламациях, которые вёз с собой Нечаев, излагался бакунинский план всеобщего разрушения страны, проповедовался культ невежества. Вот лишь несколько цитат из этих воззваний и поучений, из «Манифеста»:

«<…> кто учится революционному делу по книгам, будет всегда революционным бездельником», «считаем бесплодной всякую теоретическую работу ума», ставилось в пример «Дело Каракозова». К «миру русской революции» причислялись «разбойники в лесах, городах, в деревнях, разбросанные по целой России и разбойники, заключённые в бесчисленных острогах империи». «Яд, нож, петля и т. п., – революция всё равно освещает в этой борьбе»¹², – провозглашали авторы «Манифеста».

Вернувшись в Россию в сентябре 1869 года, Нечаев организует общество «Народная расправа», имевшее отделения не только в Петербурге, но и в Москве и других городах. Он назначил себя членом центрального комитета и потребовал полного подчинения себе остальных участников общества. Возможность использовать «бахметевские» деньги и авторитетный для молодёжи «бакунинский» мандат, позволила ему диктовать всем свою волю.

На суде в 1871 году открылось, какими способами добивался Нечаев влияния среди членов организации: это провокация, шпионаж, воровство у приятелей компрометирующих их документов и личных вещей для последующего шантажа. Это и прямые угрозы, обман, интриги и все тому подобные средства.

Единственным практическим «делом», которое успел совершить Нечаев, явилось убийство 21 ноября 1869 года своего товарища по учёбе 23-хлетнего студента Петровской сельскохозяйственной академии Ивана Иванова, имевшего большой авторитет среди учащихся, организатора студенческой кассы и столовой. Причиной убийства явилось несогласие Иванова с нечаевскими методами борьбы, а также то, что он засомневался в существовании выдуманного «товарищем» таинственного «Комитета», который «всегда решает точь-в-точь так, как вы желаете».¹³

Поводом к совершению этого преступления стал отказ Иванова организовать у себя в вузе расклейку листовок с призывом поддержать студенческие волнения в Московском университете. Он справедливо опасался, что такие действия могут стать поводом для закрытия их учебного заведения, либо для отчисления студентов. Неповиновение «товарища» показалось Нечаеву угрозой его единовластию, и он решил отомстить строптивцу, а заодно преподать урок остальным членам общества, сплотить их. Он соврал им, что Иванов сотрудничает с властями, стало быть, предаёт их. Поэтому надо его наказать. Пригласил ещё трёх членов организации, причём двое из них даже не знали, куда и зачем он их ведёт, обманом заманил Иванова в старинный грот в пустынном парке рядом с заболоченным прудом и там попытался задушить студента шарфом. Когда из-за сопротивления несчастного этого не получилось, Нечаев застрелил его, упрекая растерянных товарищей в том, что они ему не помогают. Труп утопили в пруду, где он через несколько дней был найден.

Этим преступлением Нечаев хотел «укрепить свой авторитет диктатора, не допустить ни малейшего отступления от проповедуемых им истин, а также устрашить других членов организации и «связать их кровью». <…> Здесь проявился второй лик нечаевщины»¹⁴.

О первом «лике» мы уже знаем – это всепроникающая, всеопутывающая ложь. Но когда ложь находится под угрозой разоблачения, остаётся единственный способ помешать этому – насилие. Нечаев объявил Иванова предателем, которого надо убрать – для безопасности общества и дела.

Террор был применён не к аракчеевым, не к «извергам в блестящих мундирах, обрызганных народной кровью», как обещали Бакунин и Нечаев, а к члену организации, честному, революционно настроенному студенту»¹⁵.

При знакомстве с деятельностью Нечаева возникает вопрос: чего он добивался? Действительно ли хотел свободы народу, в чём сумел убедить многих своих соратников, в том числе и Бакунина? Как выяснилось впоследствии, лгать и убеждать он умел артистически, причём обладал огромной внутренней силой и талантом внушения. Или же мечтал о власти, о всеобщем повиновении ему, – этому также есть много свидетельств, в том числе основной документ его организации – «Катехизис революционера», сочинённый Нечаевым в предполагаемом соавторстве с П. Н. Ткачёвым либо с М. А. Бакуниным или же под влиянием их идей. После раскрытия преступления он был опубликован в № 162 «Правительственного вестника» за 1869 год.

Ткачёв Пётр Никитич

(1844–1886) – литературный критик и публицист, революционер, сторонник анархизма, один из прототипов героев романа Достоевского «Бесы»

В разделе первом под названием «Отношение революционера к самому себе» «Катехизис» требовал полного отречения от всех форм личной и общественной жизни, презрения к общественному мнению, ненависти к общественной нравственности. «Нравственно для него всё, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно всё, что мешает ему».

Раздел второй – «Отношение революционера к товарищам по революции» гласил: «Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к <…> товарищу определяется единственной степенью полезности в деле всеразрушающей практической революции». Товарищи не все равны. У каждого посвящённого должно быть под рукой несколько революционеров 2-го и 3-го разрядов, т. е. «не совсем посвящённых», на которых он должен смотреть, как на часть революционного капитала», отданного в его распоряжение.

Третий раздел, о котором уже упоминалось, был посвящён отношению революционера к обществу. Здесь объяснялось, что революционер живёт в обществе, имея целью лишь его беспощадное разрушение. Имея в виду эту конечную цель, он должен притворяться для того, чтобы проникать всюду, во все слои «высшие и средние, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в Третье отделение и даже в Зимний дворец».

Всё «поганое общество» – это, видимо, не революционеры, – должно быть разделено на несколько категорий.

«Первая категория – неотлагательно осуждённых на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осуждённых по порядку их относительной зло вредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие нумера убрались прежде последующих…

Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта…

К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов и личностей, не отличающихся ни особенным умом, ни энергией, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силой. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями, опутать, сбить с толку и, овладев по возможности их грязными тайнами, сделать своими рабами.

Четвёртая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибирать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так чтобы возврат их был для них невозможен, и их руками мутить государство.

Пятая категория – доктринёры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперёд, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих…

Шестая и важная категория – женщины, которых должно разделить на три главных разряда…»

Вслед за тем шёл последний, четвёртый раздел – «Отношение товарищества к народу». Провозглашая конечную цель: «Полнейшее освобождение и счастье народа», «Катехизис» призывал соединиться с теми «элементами народной жизни», которые всегда прямо или косвенно выражали свой протест против государства и общества. «Соединимся лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России».

«Принципиальный и полный антидемократизм «Катехизиса» прикрывался фразами о необходимости «доверия к личности». Доверие это сводилось к тому, что члены организации должны были полностью доверять руководителю, а он имел право обманывать их для возбуждения их энергии. Ряд параграфов формулировал принципы поведения и морали революционера. Все «нежные, изнеживающие» чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже чести должны быть задавлены в нём. «Революционер должен разорвать всякую связь с гражданским порядком, образованным миром, его законами, приличиями и нравственностью.

Он знает только одну науку – науку разрушения»¹⁶.

Император Александр II Николаевич Освободитель

(1818–1881) – Император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский. Инициатор выдающихся реформ и отмены крепостного права в России (1861 г.), инициатор борьбы с Турцией за независимость Болгарии. Погиб в результате террористического акта

Как видно из «Катехизиса», направлен он не только против правительства, но и против всего общества. Стимулом для его создания служила не забота о человеке, о народе, а безграничное честолюбие, презрение к этому народу, стремление любыми путями добиться власти над обществом.

Характеризует цели, которых добивался Нечаев, и ещё один документ, выпущенный им за границей совместно с Михаилом Бакуниным. С помощью Н. П. Огарёва летом 1869 года они издали в Женеве первый номер журнала, носящий имя нечаевского общества «Народная расправа». Здесь они вполне откровенно рассказали о своих революционных планах. Среди них – страшный террор: «придётся истребить целую орду грабителей казны, подлых царских льстецов, народных тиранов. <…> избавиться от лжеучителей, доносчиков, предателей, грязнящих знамя истины».

Вернувшись в Россию, Нечаев занялся распространением своего журнала и укреплением организации, которое, как известно, завершилось убийством И. Иванова и новым бегством за границу.

В начале 1870 года, уже после убийства студента И. Иванова и разгрома в России его организации, Нечаев вновь скрылся за границей и уже единолично издал второй и последний номер журнала «Народная расправа». Здесь, в программной статье «Главные основы будущего общественного строя», он изложил свои представления о социализме и будущем социалистическом обществе, которое даже многие его сторонники называли «образчиком казарменного коммунизма». Несомненно, считая себя в будущем главой некоего управленческого «комитета», Нечаев предлагает «после свержения существующих основ» сосредоточить все «средства для существования общественного в руках нашего комитета».¹⁷

Если учесть, что в «Катехизисе» и других манифестах и призывах Нечаева был выражен его полный антидемократизм, где «устраняются всякие вопросы от членов к организатору, не имеющие целью дело кружков подчинённых… Полная откровенность от членов к организатору», возможность организатору для возбуждения энергии подчинённых «объяснять сущность дела в превратном виде», т. е. обманывать их, – то суть всей деятельности Нечаева, выраженная в его программных документах и подкреплённая началом его деятельности, сводилась к его личной диктатуре, к деспотизму над всей страной. Хотя это не помешало ему кричать на суде: «Долой деспотизм! Да здравствует Земский собор!»¹⁸, о котором на протяжении всей его предыдущей «революционной» деятельности не было и упоминания.

Кстати, Михаил Бакунин, сам обвинённый Ф. Энгельсом в авторстве этого или похожего «Катехизиса» и «благословивший» Нечаева на революционную деятельность в России, назвал эту работу «катехизисом», абреков», а его автора – «абреком». «Вы по образу мыслей подходите больше <…> к иезуитам, чем к нам»¹⁹

Немало характеризует Нечаева ещё один эпизод – сцена убийства Иванова, описанная свидетелями. Вот показание соучастника преступления – Николаева:

«Нечаев сел на грудь Иванова и стал душить Иванова. Иванов кричал сначала: «за что вы меня бьёте, что я вам сделал?», затем только стонал. Нечаев, ругаясь, что ему никто не помогает, потребовал револьвер и когда его Николаев подал, выстрелил Иванову в голову».

«Прыжов побудительную причину убийства объясняет так: Нечаев, которого Прыжов знал под фамилией Павлова, чувствовал к Иванову личную ненависть. Иванов не желал подчиниться железному характеру Нечаева и ему постоянно противоречил. Нечаев сам говорил Прыжову о том, и Прыжов уговаривал Иванова подчиниться Нечаеву. Затем обвиняемые Кузнецов, Прыжов и Николаев объясняют своё участие в этом преступлении тем, что их отказ неминуемо бы повлёк за собой месть со стороны Нечаева, и они боялись сами быть убитыми»²⁰.

Прыжов Иван Гаврилович

(1827–1885) – революционер, историк, этнограф. Был членом нечаевской революционной организации «Народная расправа», присутствовал при убийстве студента И. Иванова

После убийства, как уже упоминалось, Нечаев снова бежал за границу. Хотя на словах он всегда готов жертвовать жизнью «ради дел», на самом деле он ничуть не желает рисковать и так же, как в первый раз, едва почувствовав опасность ареста, немедленно скрывается. Благополучно прибыв в Швейцарию и совершенно не испытывая угрызений совести за совершённое убийство, он продолжает твёрдо держаться избранной тактики.