Лед в твоем сердце бесплатное чтение

Пролог

– Вон она, – говорит Чайка, потому что Чайковский.

– Точно она, – кивает Арс. – Слушай, а ты уверен, Тим?

– Уверен, – цежу сквозь зубы.

– Пусть отдувается, раз батя ее с головой в разладе, – усмехается Чайка.

– И как ты собираешься ей мстить? Влюбишь и бросишь? – кидает в мою сторону косой взгляд Богданов. Стоим тут возле трех высоких елей, смотрим через забор во двор старенькой школы. А ведь ее отец директор в элитной гимназии. Мог бы и перевести, знания у нас явно дают лучше.

– Сто лет она мне не упала. Да и палиться не хочу. А вот сделать ее местным изгоем, чтобы последние два месяца жизнь стала казаться адом… это да! Это уже интересное кино выходит.

– Смотри, Тим, чтоб потом жалеть не пришлось, – качает головой Арс. Правильный такой стал в последнее время, бесит аж.

– Голос разума, заткнись, а? Чайка, что там с кентом твоим?

– Сейчас все будет.

Федя звонит какому-то местному авторитету – понятное дело, в школах всегда есть негласный лидер. И если его как следует нагнуть, начнет выполнять приказы других лидеров. Вроде меня.

Ждем минут пять. Пока стоим, продолжаю рассматривать эту Машу Уварову. Маленького роста, по грудь мне, наверное, худая и совсем неженственная. Волосы длинные, по самый пояс, но заплетены в колосок. Кожа бледная, будто сто лет солнца не видела. Не чета нашим девчонкам. Те круглый год в солярии пропадают. Болтает себе в кругу людей, радуется. Правильно, лови момент, мышка. Пока еще можешь. Скоро будет не до веселья.

– О! Гева идет! – разлетается возле уха голос Чайки. Перевожу взгляд и замечаю низкорослого широкоплечего качка. Вышагивает уверенно и лыбится, будто куш выиграл.

– Ну здоров, – протягивает ладонь. Парни обмениваются рукопожатиями, я же предпочитаю держать руки в карманах.

– В общем, это Тим. Он платит и все дела, – переходит сразу к делу Федя.

– Бабки вперед, – не теряется Гева. А потом еще говорят, что в этом мире деньги – крупица. Фигня. Если есть лаве, то можно купить всех и все.

– Сначала условия, – выхожу вперед. Смотрю сверху вниз на этого недовояку.

– Поглумиться над девкой надо, это я понял.

– Нет, ты не понял. Глумиться не надо. Надо превратить ее жизнь в ад. Чтобы каждая собака от нее шарахалась. Все друзья отвернулись. Понял? Но без всяких… пошлостей, рукоприкладства. Сечешь?

– Без пошлостей – это типа?..

– Домогаться и прочее, – отвечает за меня Арс. – А то вы, парни, заиграетесь и решите ее трахнуть там.

– Не-е, – усмехается Гева. – Изнасилований не будет, вы что? Это ж статья. Попугаем, да народ сам от нее отвернется.

– И видеоотчеты нужны, а еще… если будет совсем мягко, бабки вернешь обратно. Понял, качок?

– Базару нет, будет жестко. Деньги гони.

– Держи, – кидаю к его ногам конверт, а этот и радуется, как бездомный куску хлеба. Открывает, пересчитывает. Что такое десять тысяч за месть директору? Нагнуть меня хотел, но теперь посмотрим, кто кого нагнет. Еще в ногах ползать будет, чтобы дочку его в покое оставили.

– Завтра и начну! – довольно сообщает Гева. – А это… слушай, а что она тебе сделала-то? Ну я просто… интересно.

– Ничего, – усмехаюсь.

– А зачем тогда? Ну все это… если ничего.

– Она – не цель. Лишь способ достижения цели. А больше тебе знать и не надо.

Перевожу взгляд в сторону забора, и именно в этот момент Маша поворачивает голову. Между нами метров двадцать, но ощущение, будто она стоит рядом. Будто мы смотрим друг на друга. Как в детской игре «гляделки»: моргнешь – значит, ты труп.

Где-то на затворках разума щелкает искра: тусклая, почти незаметная. Но, как любой человек, я всегда иду на поводу эмоций. Однажды эта искра еще напомнит о себе, однажды я оглянусь назад и задам самый важный вопрос: не было ли мое решение ошибкой?

Глава 1 – Маша

Говорят, увидеть утром стаю ворон – плохая примета. Говорят, если черная кошка перебежит тебе дорогу – лучше вернуться домой. И если уж вернулся, то закрыться на сто замков и не выходить в этот день никуда. Иначе камнепад проклятий упадет на голову. Только люди в двадцать первом веке уже не верят во всякие пророчества. Вот и я не верю. Но всегда смотрю на небо, когда вижу улетающих птиц. Красиво же.

– Маша, – разлетается знакомый голос, а затем мужская ладонь ложится мне на плечо. В нос сразу бьет сладкий парфюм. Хочется надеть маску или просто отступить на пару шагов.

– Привет, Вовка.

– Ты не забыла, Маш? – не унимался Ларин. Откуда он только упал на мою голову в начале одиннадцатого класса? Я упорно держала оборону, но за два месяца перед выпуском Леля (моя лучшая подруга) подбила, мол, дай шанс парню. Он хороший, да и внешне симпатичный. Иначе в сорок будешь жить с котами и китикетом. Было, конечно, смешно слушать ее эти сравнения, но, собственно, почему бы и нет. Вот я и сдалась. Согласилась сходить на свидание. Хотя до этого Вовка много раз выручал меня: стенгазету помогал рисовать, домой провожал, пирожками угощал, если я деньги забуду. Наверное, нас можно даже назвать этакими друзьями. Да и вообще, Ларин – хороший парень.

– Помню, сегодня в четыре идем в кино. А потом в восемь у меня репетитор по скайпу. Так что смотри, на твоей совести будет.

– Уварова, я для тебя на все готов. Ты же знаешь. Знаешь же? – наклонился, расплываясь в улыбке.

– Знаю, пошли уже.

До школы мы дошли быстро, в холле распрощались, и каждый направился в свой класс. К счастью или нет, но нас разделял большой коридор и буквы в названии кабинетов. Иначе, думаю, Ларин давно бы добил меня или добился. Я еще не определилась с понятиями.

В классе было шумно; хотя когда у нас бывает тихо? Народ настолько противоречивый и бойкий, что усидеть на месте не может. Мы все разные, но что-то нас объединяет. Пусть не большая любовь к друг другу, но хотя бы искреннее уважение. По крайне мере, мне так казалось все одиннадцать лет.

– Машка, – разлетается задорный голос Лели Фроловой. Моя лучшая подруга в лучших традициях мальчикового стиля: широкие бананы и огромная худи. ТикТок по ней плачет, притом давно.

– Ты вчера видос глянула? – сходу спрашиваю, выкладывая книги на стол. Мы сидим вместе почти два года. И, сказать по правде, это лучшее, что могло случиться. Удобно. Весело и безумно комфортно.

– Обижаешь, гляди! Я даже песенку зашазамила, – тянет мне телефон с наушниками.

– Уварова! – кричит с другого конца наша староста Василиса Климова. Раньше ее называли Рыжим хвостиком, потому что волосы огненного цвета и потому что имя летнее. Хотя Вася напоминает в самом деле лето. Особенно ее веснушки на лице. Такая милаха.

– Помню. Я же ведущая на линейке. Как могу забыть про суперречовку?

– Скажи им, что мы заколебались учиться столько лет, – вставляет свои пять копеек Саша Рыбаков. Гордость школы, можно сказать. Первое место по математической олимпиаде в городе.

– Учителя выдохнут, когда мы скажем им пока, – шутит Игнат Жуков. Наш двоечник, но настоящая душа компании. Веселый и очень добрый парень. Когда-то Леля была влюблена в него, но потом Жуков начал встречаться с кем-то из параллели, и любовь прошла.

Народ подключается к обсуждению выпускного. Мы смеемся, потом вспоминаем про ЕГЭ и начинаем смеяться еще больше. Ад однажды закончится. Всего пара месяцев осталась. В такие минуты я мысленно благодарю всех богов, ведь мне повезло с классом. Вернее, с большей частью коллектива. Наверное, буду скучать. Точно буду.

После второго урока идем с Лелей в столовку. Она делится своими переживаниями насчет поступления и проблем дома. Родители часто ругаются, чуть не до развода. Она тяжело переживает семейные ссоры. Ну а я стараюсь всячески ее поддерживать.

– Все образуется. А если и нет, то ты должна просто принять этот факт. Главное в нашей жизни – не быть эгоистом на все сто процентов.

– Психолог ты мой, – усмехается Леля, подхватывая под локоть. Мы дружим с садика, и, пожалуй, ни в чем я так не уверена, как в нашей дружбе. Весь мир может разрушиться, но не отношения, которым столько лет. Я люблю Фролову, а она меня считает сестрой. Нас разделяет только кровь и подъезды. Однако это не мешает душам петь в унисон.

Когда заканчивается четвертый урок, предлагаю Леле выйти на улицу во двор. Апрель все-таки, воздух теплый, хочется солнышка. Подруга соглашается, потому что сидеть в душном кабинете ей тоже не особо нравится.

Мы выходим из-за стола, но тут же останавливаемся, потому что замечаем Ленку Тарасову. Не самый лучший экземпляр нашего класса. Пухленькая, с короткими светлыми волосами. Она курит, частенько выпивает и дерется за школой. Скажем честно, таких любой нормальный человек будет по возможности обходить. Как говорится: не тронь – вонять не будет.

– Где она?! – вопит Тарасова. Подлетает к своей парте, начинает копошиться в сумке. Остальные молча переглядываются. Следом за Ленкой заходят ее подруги, девчонки не из нашего класса. Не знаю их, да и знать не хочу.

– Может, потеряла? – осторожно интересуется блондинка с проколотой губой.

– Это подарок на месяц! В смысле потеряла? Харе нести чушь! – орет Лена, демонстративно разводя руками в стороны.

– Может, кто спер? – вставляет неожиданно девушка с розовыми прядями. Худая, а глаза стеклянные, будто неживая.

– Что? – Тарасова поднимает голову и косым взглядом обводит всех вокруг. И от этого ее взгляда мороз по коже пробегает. Ненормальная же. Хватаю Лелю под локоть, лучше свалить отсюда от греха.

– Стоять, Уварова! – рычит Ленка. А ее две подруги внезапно вырастают перед нашим столом.

– Какие-то проблемы? – спокойно уточняю, Лелька же делает шаг назад. Она всегда побаивалась таких, как Тарасова. Хотя кто их не боится. Людей с пулей в голове стоит опасаться.

– Мы тут вещдоки ищем, а ты лапти намылила, – хлопает ресницами девчонка с розовой прядью.

– А я каким боком? Ищите на здоровье, – тяну Фролову за собой, старательно напирая вперед на танк перед нами. Задеваю плечо той, у которой проколота губа. Она едва слышно цокает, но ничего не говорит.

– Ну да, логично, – усмехается Ленка мне в спину. Оборачиваюсь, не знаю зачем. Замираю. Потому что эта ненормальная хватает мой рюкзак и начинает вытряхивать из него содержимое.

– Эй, ты совсем? – подлетаю обратно к парте, но не успеваю и рта открыть, как замечаю нечто странное. Коробок. Подарочный коробок.

– Это… это не мое, – сердце сжимается в комок. Кажется, я и не дышу совсем. Пытаюсь смокнуть губы, но не выходит.

– Ну да, – усмехается Тарасова.

– Что здесь происходит? – раздается голос учительницы.

– Ты еще пожалеешь об этом, Уварова! – шипит Ленка. Поворачивается на сто восемьдесят и уходит к своему столу.

1.2

Оставшийся день прошел без приключений. Хотя Леля то и дело поглядывала в сторону Ленки, а я вот, наоборот, старалась не смотреть. В голове не укладывалось, почему все вышло именно так. Мы с первого класса учимся вместе и никогда не конфликтовали. Да, Тарасова очень задиристая девчонка. С другой стороны, не она меня волновала.

Любой, наверное, отреагировал бы негативно в такой ситуации. Но кто мог подсунуть мне в рюкзак этот проклятый подарок? Кому я успела перейти дорогу? В совпадения и неожиданную нелюбовь злодеев не верю. Не бывает так. Однако мыслей на этот счет ноль.

Я – неконфликтный человек. Стараюсь быть максимально вежливой, помогать, если нужно, и в целом находить подход к каждому. Родители приучили. Отец, сколько себя помню, всегда работал с детьми: сначала учителем, затем завучем, а позже директором. И каждый раз он напоминал мне: «старайся поладить даже с самым плохим человеком. Ниточка найдется, нужно лишь внимательно рассмотреть». И до сегодняшнего дня у меня не было проблем в школе.

Что же пошло не так? Кого я обидела?

После уроков мы с Лелей дошли до нашего двора. Жили в соседних подъездах, отсюда, вероятно, и дружба выше гор.

– Знаешь, все так странно, – удивилась подруга. Мы сели на качели, крепко уцепившись за железные цепи.

– Вот и я о чем. Кто-то же подсунул этот коробок мне.

– Может, отцу расскажешь? Пусть он придет и камеры глянет, – предложила Флорова.

– Не-а, не хочу его втягивать, – категорично махнула головой я.

– Из-за Аллочки?

– Ага, она из этого такую трагедию устроит.

Аллочка – моя мачеха. Молодая и бойкая дама с кучей загонов в голове. И да, мы не ладим. От слова совсем. Нет, не до грызни прям, а просто стараемся держаться на расстоянии. После развода родителей мама уехала в другой город. Она решила строить карьеру и расширять свои границы. Сначала для меня это был удар, все же не каждый ребенок готов принять внезапный разлад семьи. Но со временем я смирилась.

Мне было четырнадцать, когда родители расходились. Конечно, они спросили, с кем хочет остаться их ребенок. Папа считал это правильным. Он вообще до мозга костей весь такой правильный. Я не особо долго думала. Здесь было все мое, никакие переезды мне были не нужны, поэтому осталась с папой. Мама не обиделась.

А потом отец женился на Алле. Случайно познакомился с ней, когда возвращался домой: она врезалась в его автомобиль и создала огромную пробку. Слово за слово, так докатились и до свадьбы. Детей Аллочка заводить не планировала, да и до сих пор вроде не планирует. Хоть какой-то плюс. По крайне мере, пока я не съеду от них.

В целом нельзя назвать мачеху плохой. Просто она вечно пытается показать себя лучше меня, уколоть и намекнуть отцу на фиговое воспитание. За два года совместной жизни молодая тридцатилетняя Алла успела нормально попить мою кровь.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – возвращает меня Лелька из грустных дум. В ответ киваю ей.

Через пятнадцать минут расходимся по домам. Впереди еще свидание. Глупое и дурацкое. И идти на него не особо хочется. Отменить бы, но я уже обещала. Вовка не заслужил такого отношения. Вдруг он сегодня покажет себя в самом лучшем свете, и я паду к его пылким ногам?

***

Ларин встречает меня у входа в кинотеатр. На нем потертые синие джинсы, черная майка и теплая рубаха в клеточку. Короткие светлые волосы зачесаны назад, а в руках длинная голландская роза. Стоит себе и переминается с ноги на ногу. Высокий, улыбчивый, а еще скромный.

– Привет, – робко здороваюсь, а он старательно отводит взгляд, прикусывая нижнюю губу. Замечаю, как скулы парня покрывает легкий румянец. Смущается, видимо. Все же этого свидания он добивался почти год.

– Отлично выглядишь, Маша.

– А это кому? – показываю на розу, хотя и так понятно кому.

– Ой, точно. Держи.

– Спасибо, она очень красивая. И ростом почти с меня.

– Я старался.

– Ну, пошли? Не опаздываем?

К фильму покупаем в буфете попкорн с водой. Немного спорим касательно оплаты, потому что я настойчиво сую кассиру деньги, а Ларин краснеет. Он хотел быть джентльменом, но я не могу позволить себе столько наглости. Билеты явно встали рублей в шестьсот, да еще и эта роза. А Вовка из обычной семьи, плюс сам не работает. Так что это нормально. Двадцать первый век. Однако Ларин все же обижается.

Во время сеанса мы почти не разговариваем. Хотя меня так и распирает откомментировать пару моментов. Но Вова старательно пялится в экран и не поворачивает голову. Хорошо хоть урны с попкорном у нас разные. Позади сидят парочки, весело смеются, а иногда до меня доносятся звуки поцелуев. Эх, повезло кому-то.

После фильма Ларина наконец распирает на поговорить. Он активно делится впечатлениями о сюжете, актерах. Я же молча киваю. Хороша ложка к обеду.

– Все нормально? – осторожно уточняет Вовка. Мы идем по аллейке в сторону моего дома. Скоро занятие с репетитором. Не опоздать бы.

– Ага, погода отличная и фильм зачетный.

– Ты выглядишь так…

– Как? – перевожу взгляд на Ларина. Он задумчиво проводит пальцем по губам.

– Будто чем-то озадачена.

– Я могу обидеть кого-то? – спрашиваю зачем-то. Из головы до сих пор не идет случай в школе. А слова Ленки так вообще засели намертво.

– Ты? Вряд ли. А что? Ты кого-то обидела, Маша?

– Не знаю, – честно пожимаю плечами. Кого я могла обидеть и почему не помню этого момента?

– А почему тогда спрашиваешь?

– Фигня, – отмахиваюсь от вопроса. Хотя, может, и стоило рассказать Ларину. Все же он дружит со многими мальчишками. В случае чего за меня могли бы заступиться. Но если честно, я не привыкла скидывать свои проблемы на кого-то. Решу сама. Нужно всего лишь узнать, кто и зачем подкинул этот коробок.

– Ой, у тебя же репетитор. Пошли скорей, Маша, – вспоминает Вовка как нельзя кстати.

Глава 2 – Маша

Я была убеждена, что Ленка не такая дура. Вся эта ситуация с подарком – чистой воды манипуляция. Хорошо спланированная, где главным злодеем должна была стать местная хулиганка. Но Тарасова решила не включать мозг. Она жаждала отомстить, поэтому, логичное дело, сдержала слово.

На следующий день в школе, когда я планировала выйти в коридор вместе с Лелей, подружки Лены перегородили нам дорогу. В классе почти никого не было. Человека два от силы, включая нас с подругой.

– Куда собралась? – надменно фыркнула та, что с розовой прядью.

– В чем дело? – без страха в глазах спросила я. Вокруг камеры. К счастью, сейчас школы оборудованы по полной. Да, есть места, куда чужой взор не проникнет, типа туалетов или под лестницей. Но мы в кабинете.

– Извиняться не планируешь? – сухо и даже как-то лениво протянула Ленка. Она была больше меня по всем параметрам, да и сильней, я уверена.

– За что? Я ничего не делала, Лен.

– Да, Лен, Маша никогда бы, – вмешалась Леля. Ее голос дрожал.

– Ты публично меня унизила. И мне, если честно, плевать, первый раз ты тыришь или нет. Извинишься, закроем тему.

– Лен, меня подставили. Я Богом клянусь, мне чужого не надо! – прикрикнула. Ну же, услышишь меня. Не будь дурой. Нас тупо столкнули лбами.

– Да хоть Папой Римским. Уварова, авторитет – штука важная. Я не просто так его взращивала, чтобы какая-то шмаль вроде тебя мне вставляла палки в колеса. – От ее острых фраз меня захлестнула волна злости. Хотелось ответить, высказать все, что думаю, но в реальности понимала – это плохая идея.

– Сама подумай, Лен! Зачем мне твой подарок? Я что, нищая? Или что? Я откуда могла о нем знать? Ты за свой авторитет трясешься, а я за правду. Либо мы вместе выясним, кто нас подставил, либо…

– Ты что, охренела, Уварова? – Я замолчала. Глаза Тарасовой были пустыми. И если раньше меня одолевали сомнения касательно интеллекта этой грубой дамы, то сейчас от них не осталось и следа.

– Включи мозги, Лен! – вновь прикрикнула я. Хотелось встряхнуть ее как следует. Ну неужели не понимает столь очевидных вещей?

– Охренела, понятно. Ну ща вернем тебя на землю.

А дальше я и слова сказать не успела. Тарасова замахнулась своей толстой ладонью. Каким-то чудом я поймала ее, но силы были неравны. Поэтому Ленка просто резко вывернула мою руку, делая шаг навстречу.

– Проси прощения, Уварова, – прошипела она почти мне в рот.

– Лен, ты чего! Прекратите, – взвывала Лелька. Но Тарасова напирала, и в какой-то момент я не смогла сдержать оборону. Уперлась в парту. Было безумно больно. Казалось, еще секунда, и эта ненормальная сломает мне кость. Внутри я разрывалась от воплей. Но снаружи стискивала зубы. Слабых добивают, когда они ломаются. А я не готова сломаться.

– Что здесь происходит? Девочки! – завопила классная.

Ленка хмыкнула и разжала мою бедную кисть. Она до того сильно стиснула ее, что на коже остались отпечатки.

Я все еще старалась смотреть ровно, и только в тот момент, когда одноклассница повернулась спиной, заметила: ее подруга снимала на камеру.

***

Нас с Тарасовой отправили на ковер к завучу. Завалили вопросами, пытались докопаться до истины, но мы старательно кивали головами и делали вид, будто все нормально. Мне не хотелось лишних проблем. Не крыса ведь. А Ленка вообще не привыкла рассказывать о наболевшем. В итоге завуч сказала, что если еще раз подобное повторится, то вызовут родителей.

Хотя когда родители останавливали местную гопоту? Если человек привык бить слабых, то и ошейник ему не поможет.

Когда вернулась в кабинет, Лели уже не было. Вероятно, ушла на допы, все же единый государственный никто не отменял. Я собрала вещи в рюкзак, спустилась на первый этаж и шмыгнула в туалет. Но лучше бы дотерпела до дома.

Возле подоконника курила Ленка, а две ее верные подруги прихорашивались, разглядывая свои отражения в зеркале. Увидев меня, девчонки приободрились.

– Какие люди, – певучим голосом пропела Тарасова. Затушила сигарету о старенькую плитку, а затем окурок кинула в окно.

– Лен, – выдохнула устало я. Интуиция подсказывала: ситуация полный аут. – В сотый раз говорю, я не воровка. Ты меня знаешь с первого класса. Пойми… – договорить не успела. Потому что в этот момент девчонка с розовой прядью вылила мне на голову что-то белое и вонючее. Судя по запаху, просроченное молоко или ряженка.

– Эй, ты совсем?! – крикнула я. Та, что с пирсингом, усмехнулась. Камера ее телефона смотрела в мою сторону явно не просто так. Шоу решили устроить.

– Это ты совсем, Уварова, – Ленка подошла ко мне, но не близко. Поморщилась, махнув рукой перед своим носом.

– Какой-то урод тебя разводит вокруг пальца, манипулирует. Он там ржет, а ты пытаешься… – Тарасова слушать мои речи не хотела. Хотя не она себя сейчас чувствовала вонючей тряпкой. Опущенной, униженной и лишенной гордости тряпкой. Я должна была схватить за волосы эту дрянь и попытаться дать сдачи. Но в реальности понимала, насколько мое положение плачевно.

Ленка тоже знала о своем превосходстве. Поэтому, когда она неожиданно вытащила из кармана зажигалку, поднесла ее к моим глазам и дала газу, я едва не упала на пол. Тут и две верные подружки подскочили, сжали мои руки за спиной. Ощущение, будто в тиски взяли. Фиговое, одним словом.

– В общем так, Уварова, – усмехнулась Тарасова, медленно водя перед моими глазами огоньком. – У тебя два варианта: извинишься на коленях и ручки сведешь в замочек. Либо жить будет весело следующие два месяца. Какой больше нравится?

– Иди к черту со своими извинениями! – крикнула в сердцах я. Маленький красный комок в груди прыгал как безумный. Его звуки разрывали мои уши. Наверное, в ту минуту я и не дышала вовсе. Казалось, стою на краю пропасти. Сделаю шаг, а там впереди море и скалы, о которые однозначно разобьюсь насмерть. Мне было безумно страшно. Я с трудом сдерживала слезы.

Но проклятый огонек от зажигалки продолжал юлить перед глазами. С одной стороны, он завораживал. Маленький и уязвимый. Дунь, и не будет света. Я чувствовала себя тем самым огоньком. С другой – последние зачатки разума намекали, что вот-вот ад закончится. Хотели бы сломать меня, не угрожали и не выжидали чего-то. Значит, это просто пугалки. Нужно попытаться выстоять. Плакать буду дома, рядом со своей подушкой. Не здесь.

– Вот как? Девки, вы слышали? Она меня к черту послала.

– Может, волосы отрежем ей?

– Нет, Зарин, сделаем кое-что повеселее.

Огонек погас неожиданно.

Меня отпустили.

Я ничего не слышала. Ни как Ленка со своими подругами ушла, ни как дверь хлопнула, ни даже звонка своего сотового. Так и продолжала стоять с идеально ровной спиной. Смотрела в стену, дышала громко. Стискивала челюсть, сжимая пальцы в кулаках.

Впервые за одиннадцать лет ощутила на себе это громкое слово «буллинг».

2.2

Стоило только переступить порог своей комнаты, как я разревелась. Благо Аллочки не было, иначе последовали бы дурацкие вопросы. А так можно наслаждаться горем и звуками собственных всхлипов.

Ревела я часа два и никак не могла успокоиться. Обидно так. Всегда всем помогала, даже той же Ленке. И что в ответ? Зажигалка перед глазами? Выходит, мне теперь и в школу бояться ходить надо? Тени собственной опасаться? Нет! Не пойдет, не согласна. Я, может, и слабая, может, и врезать не смогу, но и пресмыкаться не буду. Нужно всего лишь выяснить, кто та сволочь, которая подкинула мне проклятую коробку. Сдам ее Тарасовой, и пусть та хоть сожжет к чертям. Плевать, если честно.

Вечером пришел папа, привез Аллочку с фитнеса. Она вся такая на эмоциях, бедрами перед ним крутила, а он что-то раскис, будто в воду поникший. Видимо, не у меня одной день прошел весело. Уже за ужином я все же решилась спросить, как дела и прочее. Банальность вроде, но если и ее не будет, мы так совсем перестанем общаться.

– Да ерунда, Мань, – отмахнулся отец, тяжело вздыхая. – Просто ученик у меня проблемный. Дерется вечно, задирает учителей. Вот на прошлой неделе урок сорвал. Молодая учительница пришла к ним, а эти… детки богатых родителей только на всякие пошлости и способны.

– Толь, ты зря нервы тратишь. Они, между прочим, содержат вашу элитную коробку и нас в том числе. Так что пусть учителя терпят, не помрут. – Возмущенно выпучивает губки Аллочка, рассматривая свой французский маникюр. Боже, и чем она только взяла папу? Мозгов же меньше, чем у курицы. И одно на уме – деньги.

– Пап, а ты поговорить с ним не пробовал? Ну, с этим парнем.

– Я сделал лучше, – заявил он голосом победителя.

– В плане? – хлопаю ресницами я.

– Нашел рычаг давления. Ладно, не будем о плохом. Мань, а чего у тебя глаза опухшие? Плакала, что ли?

– Плакала? – тут же как по команде поворачивается Аллочка. И почему папа такой внимательный к деталям?

– Маску для глаз передержала, – нагло вру. Если родители вмешаются, будет только хуже. Отец устроит скандал, а меня обзовут стукачкой. Нет уж, тут до выпуска рукой подать. Как-нибудь справлюсь. Нужно всего лишь найти того, кто подставил меня, того, кому я, кажется, неосознанно перешла дорогу. Поговорим, а там, глядишь, и жизнь наладится.

Так я думала вечером, однако утром поняла: света в конце туннеля не бывает. В моем случае выход засыпал камнепад.

Началось все с того, что я проспала. Будильник не сработал. В итоге пришла в класс после звонка минут через десять. Вошла, извинилась, как примерная ученица, да только взгляд сразу упал на мою парту – Лельки там не было. Она сидела на третьем ряду вместе с нашей старостой. Заметила меня, а затем виновато опустила голову.

На уроке выяснять, что и почему, не стала. Смысла нет. Зато на перемене подошла. Фролова сразу, правда, мне за спину глянула, глазки забегали, вообще не похоже на нее.

– Лель, ты чего отсела? – сходу спросила. Что ходить вокруг.

– Пойдем, – прошептала Фролова. Подхватила меня под локоть и потащила к подоконникам. Да еще не к первым, а к самым дальним, где людей поменьше было.

– В чем дело? – напряглась я.

– В общем… давай общаться только за пределами школы? – огорошила Фролова. Я и не сразу сообразила, к чему и о чем она.

– В смысле?

– Тарасова… я не хочу с ней связываться, Маш. Ты сильная и смелая, а я… я просто трусиха. Тут осталось два месяца до конца, всего лишь шестьдесят дней. Я очень тебя люблю, и ты мне как сестра, Богом клянусь… но… не хочу прожить их как в аду.

– Я что-то не поняла, Фролова. Что это все значит? – руки мои сжались в кулаки, а глаза, полные изумления, смотрели на подругу, которая сейчас, что, типа отказывается от дружбы со мной? Серьезно? Человек, которому я всецело доверяла свои секреты и за которого готова была отдать голову, поворачивается спиной.

– Маш, она сказала, что не тронет тебя. Но… в том случае, если мы все перестанем с тобой общаться. Это не бойкот. Она не запретила здороваться или типа того. Ее вообще в основном только я и пара девочек волнуют. Ну из тех, с кем ты дружишь.

– Ленка тебе угрожала? Вот же!.. – сорвалось у меня. По венам огнем залилась кровь, кипела просто от злости. Да кто и за что так меня ненавидит? Почему я вообще?

– Маш, прости! Я… так и для тебя, и для меня лучше будет. И для всех. Может, она неделю побесится и успокоится? А мы… мы по телефону будем…

– Лель, ты в своем уме? Ты сейчас мне предлагаешь тайно общаться с тобой? С моей лучшей подругой? Ты предлагаешь мне смириться с тем фактом, что в классе я стану затворницей? Что со мной вроде будут общаться, а вроде и стараться обходить, как прокаженную?

– А что, лучше, чтобы она меня и других гнобила?! – срывается на крик Фролова. – Почему ты вообще не можешь перед ней публично извиниться?

– Что сделать?! – тоже перехожу на крик. Рассматриваю человека, которого считаю близким, родней практически. А она такие вещи говорит, что хочется уши прочистить. Вдруг послышалось.

– Маш, ты чего такая упертая вообще? Кому сдалась твоя гордость и правда? Пойми…

– Если я извинюсь, значит, признаю, что украла! А я этого не делала.

– А то, что сейчас, лучше? Чтобы она издевалась надо мной? Над другими? И ты обижаешься, что мы не сможем общаться. Ты могла бы просто извиниться, и ничего бы этого…

– Иди ты к черту, Фролова! – цежу сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься. Уж от кого, а от лучшей подруги такого не ожидала.

– Маша, я же из-за тебя… – молящими глазами смотрит, а сама поглядывает в сторону.

– Ни ты, ни весь наш класс, никто мне не нужен! Идите вы все к черту!

Разворачиваюсь и быстрыми шагами ухожу прочь. В груди печет адово, ртом пытаюсь глотнуть воздух, но нифига не идет. Стискиваю зубы до хруста, даже щеку прикусываю изнутри. Все что угодно, только не слезы.

Иду прямо, ничего не вижу, какая-то белая пленка перед глазами. Пытаюсь собрать мысли в кучу, но там просто хаос. Один сплошной хаос. Как в забавном меме: было и стало. На втором куске обычно смеются. А мне хочется удушиться от обиды.

Настолько погружаюсь в себя, что не замечаю, будь оно не ладно, парня. Впечатываюсь ему в грудь, потом, правда, быстро отстраняюсь. Запах сигарет и резкого парфюма дает в нос. Как будто с ног до макушки облились туалеткой. Поднимаю голову и замираю.

– Эй, смотреть не учили? – усмехается широкоплечий. Знаю его. О нем вообще легенды ходят. Вроде спортивные результаты в школе у него хорошие, а за школой такие корки мочит, мама не горюй. Его даже Вовка стороной обходить старается. Отмороженный. На все четыре конечности.

– Я не специально, – почти шепчу себе под нос. Только собираюсь открыть рот и попросить прощения, как этот чуть наклоняется. Обхватывает мое лицо своим толстыми пальцами, да так больно, что хочется зарядить ему между ног.

– За не специально бывает очень больно, цветочек, – почти в губы шепчет. Кое-как вырываюсь из дикой хватки, пячусь назад, смотря исподлобья.

– Извини, если…

– Не прощу, цветочек, – противным голосом говорит парень. Взгляд его сальный пробегает сверху вниз по моему телу, и, клянусь, создается противное ощущение, будто меня раздели и облизали. Обхватываю себя руками, только этой проблемы мне не хватало.

– Еще раз извини и пока, – стараюсь говорить уверенней. Хотя внутри у меня то еще желе из чувств страха и отчаяния. Обхожу широкоплечего, и он, к счастью, позволяет это сделать. Кажется, можно выдохнуть. Да только фраза его дружка, которую я мимоходом успеваю услышать, почему-то оставляет двоякое послевкусие.

– Гева, так это и есть тот самый цветочек? Хах, похоже, с ней будет весело.

Глава 3 – Маша

В класс возвращаюсь с ярым желанием собрать вещи и свалить куда-нибудь подальше. Однако не могу себе такого позволить, иначе буду выглядеть последней трусихой, которая поджала хвост. Поэтому придется терпеть: молчать и слезы наматывать на кулак.

Одно греет душу – найду обидчика, сдам Ленке, и пусть хоть волосы вырвет у него. Плевать. А Леля… надеюсь, ей будет стыдно. Да, я понимаю, страшно. Никто не хочет быть чьей-то грушей, чьим-то генератором настроения. Но сколько раз Фролова ни попадала в беду, я же никогда не отпускала ее руку. Всегда стояла спина к спине, до последнего.

В средних классах ее задирали мальчишки. Однажды зимой они поджидали Лельку за школой, чтобы намылить. Мы знали это и пошли вместе. В итоге тогда мне досталось больше. А потом я вообще заболела. Какой-то придурок закинул мне снег за шиворот.

А в восьмом классе Фролову прозвали стукачкой. Потому что нажаловалась на одного урода, который пытался отжимать деньги у наших мальчишек. С ней тогда многие не разговаривали. Бойкот объявили. Пришлось и мне не разговаривать со всеми.

И таких ситуаций было много. Только, выходит, хорошее забывается быстро. Особенно когда ты под солнышком, а другой варится в котле. Говорят, женской дружбы не существует. Я не верила. Дура. Ее и правда не существует.

После уроков натыкаюсь на Вовку. Он в темных классических брюках и кремовой водолазке. Прямо скажем, послушный ученик. Волосы зачесаны назад, видимо, гелем уложил.

– Привет, не виделись почти два дня. Я звонил, ты куда пропала? – коротко интересуется Ларин.

– Я деловая колбаса, забыл? Проводишь меня домой? – вдруг не спрашиваю, а предлагаю. Не хочется сейчас быть одной. А еще мне страшно. На самом деле страшно. Просто бояться в одиночку – это отдельный вид страха. Когда ты не один, когда рядом кто-то трясется так же, как и ты, чувство страха перерастает в чувство ответственности. За себя, за друга, за наши жизни и конечности. И вот уже откуда-то берется сила и желание бороться. Раз уж не за себя, то за другого. Но когда ты один… то и в темноте начинают мерещиться жуткие тени.

– Пошли! – радостно заявляет Ларин. Что ж, хоть кому-то из нас весело.

– Точно нормально?

– Точно! А хочешь, мороженое купим?

– Нет, день какой-то не для мороженого.

Мы с Вовкой спускаемся на первый этаж, он о чем-то рассказывает, а я продолжаю думать о Ленке, о Геве и обо всем, что успело произойти со мной за столь короткий промежуток. У меня ни единой зацепки, ни единой идеи, кто мог подкинуть коробку. Однако нужно обязательно что-то придумать. Иначе быть мне изгоем до выпуска, а в этом приятного мало.

Ларин провожает меня до самого подъезда. Останавливаемся возле лавки, Вовка мнется, а я поглядываю на него с интересом. Нет, не как к парню, а как к человеку. Не отвернется ли он от меня? Люди, как оказалось, вообще легко разрывают нити. Раз – и готово.

– Слушай, Маш, – разрождается на слова Ларин. – А пошли на второе свидание? В парк там или еще куда.

– Сегодня не могу, – честно признаюсь. Впереди занятие с репетитором по скайпу.

– Ну можно завтра. Пошли, а?

– Ладно, – соглашаюсь. Обещала же дать ему и себе шанс. Нельзя отталкивать людей без единой возможности.

– Тогда завтра после уроков?

– Хорошо, – киваю. Ларин расплывается в улыбке, словно кот из Алисы. Был бы хвостик, наверняка бы завилял. Забавный.

– Пока, Вов, – машу ему на прощание. Но тут Вовка удивляет. Делает шаг ко мне и неожиданно целует в щечку. Изумленно таращусь на него, на его лицо, которое всего в сантиметре от меня. В книгах пишут, что сердце должно екнуть. Что же еще? Ах да! Мурашки. Точно! По спине должны побежать мурашки. Но у меня ничего. Совсем глухо. Да, я смутилась, но это скорее от неожиданности. Если вспомнить, мальчишки в щечку меня целовали последний раз в садике. И то однажды, и то, кажется, по случайности.

– До завтра, Маша.

Ларин уходит, а я в растерянности плетусь в подъезд. Не самый лучший период в жизни для начала отношений. Возможно, все дело в настроении. Точно. Все дело в нем. Не во мне, не в чувствах и не в Вовке. Настроение. Оно виновато.

***

На следующий день я поняла, что имела в виду Леля. Со мной здороваются, но не общаются. Ребята стараются лишний раз даже не смотреть в мою сторону.

На одном уроке у меня закончилась паста. Я попросила ручку, и в итоге мне ее дал наш ботаник. Остальные предпочли сделать вид, будто Маши Уваровой не существует.

А когда меня заставили собрать тетради, народ сдавал их с каким-то брезгливым видом. Я разозлилась. Хотела подойти к Тарасовой и скинуть эту гору тетрадей ей на голову, но вовремя одумалась. Что ж, если она настроила всех против, то так лучше. Никто не получит по шапке: ни я, ни одноклассники. Можно жить мирно и в молчанке.

Однако не все замкнулось на Ленке. Это я, дура, думала, что враг бывает один. Увы, врагов может быть много. А может, у врагов есть главный предводитель. И именно он за что-то меня возненавидел. Хотя это, пожалуй, маловероятно. Все же две влиятельные личности не будут подчиняться кому-то. Иначе этот человек должен быть Богом, не ниже.

Перед началом предпоследнего урока я спустилась на первый этаж. Ходить одной непривычно, а уж оглядываться по сторонам тем более. Возле дамской комнаты помедлила. Сглотнула. Страхи порождаются нашими мыслями. Если не думать о плохом, ничего не случится.

– Эй, цветочек, – раздался неожиданно мужской голос за моей спиной. Я оглянулась, это был тот самый Гева и его два друга. Он смотрел на меня с презрением и нотками высокомерия. Больной на всю голову человек, для которого нет понятия морали. Много чего ходит о нем.

Решаю не отвечать. Тяну ручку на себя и скрываюсь за дверями туалета. Возле подоконников замечаю двух девчонок. Не знаю их, но впервые в жизни рада незнакомкам. Где-то внутри крадется облегчение. Однако каково же было мое удивление, когда в дамскую комнату ввалились Гева со своими дружками.

– Эй, это вообще-то… – мямлила одна из школьниц.

– Туалетом ошиблись, ребят? – зачем-то пытаюсь напомнить о том, где мы находимся. Глупо полагать, что парни попутали двери.

– Брысь отсюда, девки, – хмыкает Геворг, намекая девчонкам уходить.

Кажется, в этот момент все превращается в кадры из какого-то американского фильма. Вот незнакомки молча уходят, вот уже я остаюсь одна. Интуитивно прижимаюсь спиной к стенке. Ищу глазами лазейку. Не хочу думать о плохом, но почему-то других мыслей нет в голове. Иначе зачем бы эти парни нагло ввалились в женскую комнату.

– Цветочек, мне вот интересно, – Гева склоняет голову, поднимая подбородок. Он выше меня всего на пару сантиметров. Подходит ближе, нагло скользит сальным взглядом, останавливаясь где-то в зоне груди. Скрещиваю руки, стараясь держаться уверенней. Говорят, собаки чуют страх. Говорят, доля победы над тигром – ваша уверенность. Что ж, сегодня мне нужно быть чертовски уверенной.

– Поэтому ты решил воспользоваться женской уборной? – смотрю на него исподлобья. Внутри все дрожит от страха, но снаружи на лице и мышца не дрогнет. Перевожу взгляд на парня, который стоит рядом с Гевой. В руках у него телефон. Опять телефон. Камера направлена на меня.

– Эй, цветочек, – усмехается мне в глаза человек, который считает себя сейчас главным. Резко хлопает ладошкой по стене, возле моего лица. Говорят, жертвы теряются, когда попадают в ловушку. Это ведь ловушка? Сегодня жертва – я? Но за что? Почему? Где я оступилась? Сжимаю губы.

Не бойся.

Страх убивает.

Страх заставляет других чувствовать победу.

Уверенность убивает хищника.

Я не сломаюсь.

– Не снимай, – вдруг говорит Гева своему другу.

– Что? Ты же сказал…

– Это не для ЕГО глаз, – отвечает Геворг. И я хватаюсь за это как за единственную подсказку. Человек, который ненавидит меня, – парень.

– Понял, а что тогда показывать будем?

– Слезы, – усмехается. – Ну-ка, придержите.

– Ага, – кивают подопечные. Я сглатываю. Решаю: пора пытаться сбежать. Недобрый знак ведь. Дергаюсь, но тот, что до этого держал гаджет, хватает меня за правую руку. А парень в черной майке оказывается возле левой. И вот я уже могу лишь рыпаться, пытаться заглотить глоток воздуха. Но не больше.

– Отпустите, – рычу из последних сил.

– Заплачешь? Отпущу, – смеется Гева. Затем вытаскивает из кармана складной ножик. По спине от нервов пробегают капли пота, а сердце превращается в натянутую нить. Мне кажется, никогда еще в жизни не было так страшно, как сейчас. Вопросы набатом бьют в голове.

За что?

Почему я?

Почему со мной?

Сжимаю челюсть до хруста, но не моргаю даже. Быть сильной – это тоже искусство. Особенно когда приходится притворяться.

– Так что? – повторяет Гева. А я не слышу его. Звуки бешеного сердцебиения забивают все вокруг.

– Когда снимать-то?

– Скоро. Ты же заплачешь? Девочки всегда плачут.

Он заканчивает говорить, и его липкие, мерзкие пальцы касаются моего подбородка. Не знаю, откуда взялось это желание, откуда взялась уверенность, что так правильно. Но из последних сил я зарядила этому уроду между ног.

– Сука! – закричал Гева. Согнулся пополам. Однако удар был слабым и совсем не спасительным. Думала, так смогу вырваться, появится шанс сбежать. Снова дергаюсь. Мимо.

– Руки убрали! Быстро, – мои вопли могли бы долететь до людей в коридоре. Но знаю ведь, если кто захочет сломать, он сломает. Это лишь вопрос власти.

– Рот закрой, тупая дура, – отвечает Гева, а затем хватает часть моей белой кофты и разрезает ее до самого низа.

В этот момент мне показалось, что я задохнусь. Грудь вздымалась, слезы норовили хлынуть. Его глаза смотрели в область декольте, его язык скользил по нижней губе, как у чертового хищника перед трапезой.

Гева поднял руку, и я поняла: умру, если он хоть пальцем тронет.

– Не смей, – процедила сквозь зубы, пытаясь снова вырваться. Его ладонь остановилась всего в сантиметре от моей груди.

Зазвонил телефон.

Боже! Не знаю, кто там, но пожалуйста! Пусть он скажет что-то такое, чтобы этот урод ушел. Прошу тебя! Никогда ни о чем не просила. Умоляю. Пусть этот человек заставит бросить все. Прошу. Пожалуйста.

Гева вытаскивает гаджет, и глаза его расширяются. Он смотрит на меня, потом на экран. Цокает, но делает шаг назад.

– Да, – совсем иным тоном отзывается в трубку.

Из телефона доносятся отголоски мужского голоса. И я клянусь, все мое нутро искренне верит в силу звонившего. Пожалуйста. Скажи ему что-то такое, чтобы он ушел. Прошу. Иначе я умру. Прямо здесь. От стыда. От боли. От страха. От собственной беспомощности и обреченности.

– Сейчас?! – прикрикивает Гева. – Нет, я не… я не кричал. Я… понял. Скоро буду.

На этом разговор заканчивается.

– Удивительное дело, цветочек. Почувствовал, что ли, он там? – усмехается Геворг. Скалится, затем молча разворачивается. Кивает дружкам. Те резко отпускают меня и бегут тенью следом. И только когда дверь за ними закрывается, я падаю на холодный кафель.

Кто бы ты ни был – спасибо.

Спасибо, что позвонил, что заставил его уйти.

3.2

Я сижу в туалете еще минут пятнадцать. Ноги трясутся, даже встать не могу. Благо никто не зашел за это время. Наверное, идет урок или весь мир вымер. А может, умерла я, черт его знает. Реальность в последние дни стала казаться мне плохим сном. Когда чудовища лезут из-под кровати и пытаются схватить тебя, ты знаешь, что нужно проснуться. Стоит только открыть глаза, как монстры исчезнут. Но почему-то не получается. У меня сейчас именно так. От этого и слезы лезут, и душа разрывается.

Когда страх немного отпускает, начинаю мыслить рационально. Идти в таком виде в класс – то еще удовольствие. Кому захочется блистать в одном лифчике по коридору? Боже, да я даже в купальнике фотки в инсту не выкладывала никогда. Считала это позорным, смущающим. А тут… что вообще в такой ситуации делать?

К моему счастью, иначе и не назвать, в туалет заходит уборщица. Пожилая женщина лет шестидесяти пяти. При виде меня она едва не падает рядом, теряется, видимо. Вру ей, что порвала кофту, вот и сижу здесь. Конечно, женщина не верит. Да кто бы поверил? Однако вместо допросов она приносит мне из каморки старенькую пыльную майку. Говорит, нашла ее полгода назад в раздевалке.

– Спасибо большое! – от всей души благодарю бабушку. Хочется обнять, потому что добрых людей в мире не так много. А отзывчивых, кажется, совсем не осталось.

– Если кто обидит, приходи! Я им шваброй по шею надаю, – кидает на прощание мне женщина в серой косынке.

– Обязательно, – улыбаюсь ей в ответ. Хотя быть сильной сейчас особенно сложно.

В класс возвращаюсь уже со звонком. Лелька поглядывает тайно на меня, скользит по моей новой одежке. В глазах ее – вопросы. Клянусь, там даже проявляются нотки тревоги. Но все это фальшь. Переживала бы она в самом деле, то никогда не бросила меня воевать в одиночку. Не дружба это.

Когда урок заканчивается, хватаю вещи. Быстро покидаю школу, тошнить начинает от этого места. Все приятные воспоминания перечеркнула пара негативных событий. Будто и не было ничего хорошего в этих стенах. Будто я всю жизнь ходила с меткой на лице: в нее можно плеваться, на нее можно наступить, ее можно сломать. Именно с такими мыслями окружающие начали смотреть на меня. Не было одиннадцати лет. Умерла Маша Уварова.

Дома меня встречает Аллочка. В коротких шортиках, едва прикрывающих ее ягодицы, в майке с вырезом на полгруди, и волосы уложены, словно только из салона. Мы с ней как Гусеница и Принцесса: две безумно разные ягоды.

– Боже мой! – показушно вздыхает мачеха, которая мне в подружки годится.

– Он на небе, ты адресом ошиблась, – скидываю обувь и иду на кухню. Хотя лучше бы в душ. Смыть с себя всю грязь и, если можно, воспоминания.

– Маша, ты себя в зеркало видела? Это что за вид вообще такой? Ты нашу семью позоришь, алло!

– Ты можешь не быть моей семьей, я вообще не против, – пытаюсь реагировать спокойно. Однако сегодня не лучший день для колких разговоров. Ведь все дело в майке, в грязной и старой майке на мне.

– Ты же девочка, в конце концов, – качает она головой, выпучивая свои пухлые губы.

– Алл, у меня нет настроения с тобой в дочки-матери играть. Давай в другой раз?

– Твоя мать не удосужилась тебе и каплю этикета вдолбить в голову, – цедит сквозь зубы. А глаза блестят, как у бульдозера. Мысленно посылаю в ответ ей трехэтажный и ухожу в ванную. Пусть продолжает бурчать дальше.

– Маша! Я все расскажу отцу! Ты вообще с кем водишься? Поступать передумала? – кричит она уже в закрытую дверь.

Включаю воду на полную, стягиваю с себя вещи и позволяю телу вдохнуть привкус чистоты. Закрываю глаза. И черт! Так и вижу себя зажатой в клетке, этот сальный взгляд Гевы, моя разрезанная майка. Стыдно. Безумно стыдно. Задыхаюсь просто от стыда. Он видел меня в лифчике, какой-то больной на голову урод видел мое белье, разглядывал каждый изъян моего тела.

Не замечаю слез. Они смешиваются с горячей водой, позволяя излить душевные страдания. Сажусь на корточки, обхватываю коленки руками и уже не сдерживаюсь. Плачу. Как дети плачут, оставшись одни на многолюдной улице. Когда оглядываешься, когда кричишь, когда ищешь глазами кого-то, но там… Только прохожие. А ты один.

Накатывает безумное одиночество. Будто орешь во всю глотку, а тебя не слышат. Кого зовешь? В этом ультрасовременном мире ярких девайсов и крутых шмоток вообще люди остались? Или они рядом только тогда, когда у тебя все хорошо?

После душа закрываюсь у себя в спальне. Так погружаюсь в мысли, в учебу, что не замечаю входящих звонков: телефон на вибро. Уже вечером заглядываю в мобильный, а там пропущенные от Вовки и пара сообщений от Лели. Подруга ж. С большой буквы.

«Маш, все нормально?»

«Ты выглядела странно сегодня»

«Ленка обещала, что не тронет тебя. Она не сдержала слово?»

«Маша, ответь, пожалуйста. Мне очень плохо».

Дальше решаю не читать. Кидаю в черный список. В топку таких друзей, которые с тобой только в смс. Вовке же пишу извинения, обещаю ему новое свидание завтра. Сегодня слишком паршиво что-то исправлять.

Вечером за ужином Аллочка сдерживает свое слово: жалуется отцу на мое поведение. Да так это у нее искренне выходит, в таких ярких красках, ну Оскар давать можно.

– Мария, в чем дело? Мы разве не договаривались жить дружно? Что вы все время делить пытаетесь? – строгим и усталым тоном говорит родитель. Иногда он забывает – я не его ученица, а наш дом – не школа.

– Алла придралась к моей одежде. В конце концов, разве я не имею права выбирать, в чем мне ходить?

– Ты была грязная с ног до головы, – визжит Аллочка, и ее наращенные ресницы взмахивают, подобно крыльям бабочки.

– Маша, что-то случилось? – в глазах отца вдруг мелькает тревога. Так и хочется пожаловаться, сказать ему громкое «да»! Мне устроили травлю, меня буллят. От меня отвернулась даже лучшая подруга. Но, конечно, говорить этого я не буду. Он же примчит в школу, устроит разборки. И мачеха будет по гроб жизни меня тыкать, отца тыкать, какое воспитание, какая доченька растет.

– Просто убирались в классе сегодня.

– Посмотри на меня, – папа откладывает вилку в сторону и слегка наклоняется вперед. Иногда мне кажется, он видит меня насквозь. – Маша, если у тебя какие-то проблемы, скажи нам об этом. Мы – твоя семья. Весь мир может отвернуться, но семья никогда, понимаешь?

– Понимаю, пап, – киваю. Пытаюсь изобразить нечто похожее на улыбку, да выходит как-то не очень. Отец прав, даже когда я злюсь, знаю – ни он, ни мама не дадут мне упасть. Они есть у меня, и это главное.

– Если надумаешь поделиться, мы к твоим услугам. И Алла в том числе.

– И если решишь переодеться, – вставляет свои пять копеек мачеха, – я вдвойне в том числе.

– Спасибо, Алла, очень приятно.

Остаток ужина говорим не обо мне. Обсуждаем политику, новости, работу отца, а потом подруг Аллочки. Вернее, она жалуется на них, а мы с папой просто делаем вид, что нам интересно. Забавная семейка, что уж там.

Глава 4 – Маша

Утро нового дня не принесло ничего хорошего. Казалось, я готова была ко всему, на деле же получить удар под дых всегда неожиданно.

В классе со мной здоровались, как и вчера. Ничего не говорили, не обращались, даже наша староста по вопросам будущей линейки не беспокоила. Я сначала подумала, сама к ней подойду, но потом краем уха услышала, что ведущую сменили. Мне, конечно же, сообщать не стали. Отдали другому человеку сценарий, озвучили дату репетиций, и все.

– Вась, на секунду, – подхватила я на эмоциях Климову. Пока тащила ее к подоконнику, заметила, как девчонка оглядывается. Да черт побери! Ленка тут всю школу, что ли, подогнула.

– Маша, я это…

– Я все понимаю, Вась! Но почему ты хотя бы не написала? Ты думаешь, это правильно? Кто бы и что вам ни говорил про меня, кто бы ни угрожал, однако ты могла смс-ку кинуть? Капец просто!

– Прости, Маша, – Климова тяжело вздохнула. Руки ее прижались к телу, словно обессиленные конечности. Да и сама она словно усохла.

– Толку от твоих извинений? Ладно, иди. Что разговаривать с тем, кто боится собственной тени?!

– Не говори так! – воскликнула рыжая. Губы ее свились в тонкую нитку.

– А что, разве не так? Если бы мы все взялись за руки и дали отпор…

– Почему мы должны давать отпор? – прикрикнула Вася. Такая уверенная со мной и такая трусливая с Ленкой.

– Ты права, вы никому ничего не должны, кроме себя. Извини, что отняла твое время.

Больше разговаривать смысла не было, поэтому я молча развернулась и пошла в сторону библиотеки. В голове не укладывалось, как мы все вместе дружили. Почему-то, когда я видела несправедливость, пыталась помочь, поддержать. Но когда несправедливость выпала на мою долю, все решили дружно отвернуться и не вмешиваться. Веселая штука жизнь, ничего не скажешь.

Возле библиотеки замечаю Вовку. Он стоит в компании друзей, болтает о чем-то, правда, вид у него угрюмый.

– Приветик, – машу рукой, когда оказываюсь максимально близко. Парни как по команде поворачиваются, кивают головой, а затем почему-то резко начинают уходить в класс.

– Привет, – как-то натянуто отзывается Ларин. И опять замечаю, как его глаза бегают, как мышцы на лице напряжены. Да и сам он будто в тугой узел превратился. То ли у меня наваждение, то ли здесь что-то не так.

– Вов, – пытаюсь выдать подобие улыбки, – насчет свидания…

– А, это… – он поджимает губы, опуская голову. Разглядывает свои найки, будто там клад неземной.

– Что – это?

– Сегодня… в общем, планы поменялись. Ты прости, Маш.

– Да ничего, я… понимаю. – Теряюсь немного. Может, он обиделся из-за вчерашнего? Любой бы обиделся, верно.

– Я пойду, ладно? – мнется Вовка. Никогда он так скованно со мной себя не вел. Обычный веселый парень, с шуточками, активно заигрывал, а сейчас… Словно подменили. Только кого? Меня или его?

– Да, конечно. А! Вов, – все же решаюсь попросить. Я в школу уже хожу как на минное поле: ноги трясутся, а сердце ждет кол в спину из-за любого угла.

– Что? – поднимает он на меня глаза. И такие чужие они мне вдруг кажутся, что я не сразу вспоминаю свою фразу.

– Может, проводишь меня после школы домой?

– Прости, – снова опускает голову. – Сегодня не могу. Дела.

– Точно не можешь? – будто не спрашиваю, а умоляю его. Вспоминаю, как переступала порог школы. Да Господи! Всю ночь мне снились кошмары, где я убегаю от волков. Но в итоге они настигают и начинают кусать: ноги, руки, шею. Проснулась в поту, а сердце колотилось как ненормальное. Ад наяву какой-то, не иначе.

И вот теперь эти стены, люди, нагнетающее молчание. Насколько должен быть человек сильным, чтобы не сломаться? Почему кто-то считает, что имеет право ломать других? Имеет право угрожать, обзываться, настраивать товарищей против? И, главное, за что? Почему? Почему я?

Эти мысли не покидали меня ни на минутку. До сих пор они звучат на затворках сознания. Возникает ощущение, что и Вовка меня предал. Как все они. Отвернулся. Потому что своя одежда дороже, потому что фраза «я все для тебя» остается лишь на словах.

И сейчас я искренне ждала от него опровержения. Ждала поддержки. Ну хоть кто-то же должен остаться на моей стороне. Хоть кто-то на этой чертовой планете может не пройти мимо?..

– Точно… не могу, – озвучил свое решение Ларин.

– Ясно. Ну… в другой раз.

4.2

Впервые в жизни я почувствовала себя настолько одинокой. Казалось, меня добили по всем фронтам. Я ощущала себя приведением. Нет, это не бойкот. Это предательство чистой воды. На физре мне не давали пас, когда мы играли в тридцать три. Майку после урока я надела задом наперед, задумалась просто. Никто ничего не сказал, пока милая уборщица не ткнула меня носом, мол, ты чего так ходишь.

Гева со своими дружками-придурками кидал неоднозначные взгляды, а иногда показушно облизывал нижнюю губу. Мерзко. А Вовка старался меня избегать. Нет, здоровался при встрече, конечно. Но задерживался максимум на минуту, потом же ссылался на дела. Лелька больше не подходила. Звонить и писать она не могла. Я замечала, что они с Лариным о чем-то разговаривали пару раз на перемене, но, если честно, обида настолько сильно грызла горло, что хотелось разреветься.

И я ревела. Приходила домой, обнимала подушку и плакала до икоты, до хрипа. Не понимала, что сделала не так. Но и поделать ничего не могла. Как найти крайнего? Где вообще его искать? Что это за парень и в чем мы не сошлись характерами? Я не знала.

Апогеем стал скандал дома. Все началось в школе. Так уж получилось, что я задумалась на математике. Просто смотрела в окно и представляла своего врага. Какое у него лицо, какой голос, в чем я виновата перед ним, за что должна извиниться. А тут учительница. Она у нас строгих нравов. Сделала раз мне замечание, но я не услышала. На второй раз крик ее стоял на весь кабинет. Дальше, думаю, и рассказывать нет смысла. Математичка нажаловалась классной, а та в свою очередь позвонила папе.

Дома меня ждал сюрприз. Отец пришел с работы злой, он уже который день был не в настроении. И тут я как кипяток на живую рану.

– Чем ты, в конце концов, занимаешься на уроках? – причитал родитель, расхаживая из угла в угол по кухне. На улице уже было темно, десятый час как-никак.

– Я просто задумалась.

– Маша, ты то грязная приходишь, то задумалась? – подливала масло в огонь Аллочка. – У меня такое ощущение, что ты связалась не с той компанией. Может, еще и встречаешься с кем-то?

– Что? – закричал отец. Ноздри его расширились, а щеки покрылись багровым цветом. Для него отношения до университета – табу. Девочка должна думать об учебе, а не о мальчиках. Наверное, поэтому я до сих пор ни с кем и не целовалась ни разу. Разве что с учебниками.

– Пап, ну о чем ты говоришь? Я правда задумалась. А математичка…

– На тебя никогда не жаловались, Мария! Мне крайне не нравится, что под конец школы и перед самыми экзаменами ты начала себя так вести.

– Как – так? Я что, хуже учиться стала или что?

– А что за мальчик тебя домой провожал? – влезла Аллочка. Я перевела на нее взгляд, в котором явно читалось желание убить. В ответ она лишь надменно хмыкнула.

– Какой мальчик? – папа моментально в лице поменялся. Теперь все мои оправдания полетят в обрыв. Это ж бомба замедленного действия.

– Алл, тебе не стыдно? Что ты врешь?! – закричала я.

– Я вру? Я лично видела его. Он тебя еще в щеку поцеловал. Да, да. И не надо делать такие невинные глазки.

– Алла! Ты следишь за мной? – я подскочила со стула. Внутри все кипело от злости, ненависти, отчаяния. Жизнь мне решила подкинуть сто пятьсот черных полос сразу? Мало в школе накаленной атмосферы, так теперь еще и дома.

– Мария, это правда? – холодно отозвался отец. Он не смотрел на меня, всегда так делал. Хотел показать разочарование.

– Мое поведение на математике никак не связано с тем, что говорит Алла. И это был всего лишь друг. Бывший друг. Мы больше не общаемся. – Последние слова мне дались тяжело. Порой кажется, если молчишь, то проблема вроде и не такая глобальная. Но стоит только озвучить вслух, как начинаешь осознавать, насколько все плохо.

– Ага, бывший, – усмехнулась Аллочка, складывая руки на груди. Мне вдруг так обидно стало, так неприятно. Почему я вообще должна оправдываться?

– Уму непостижимо, – покачал головой отец.

– Хватит, – отрезала я. Чувствовала просто, что еще немного, и разревусь. Выложу им все, да только хуже себе и сделаю в итоге.

– Маша, ты пойми, – пищит Алла. Тот еще психолог года.

– Хватит, я все поняла, – выхожу из кухни. Закроюсь в комнате у себя. Сделаю пару вдохов и выдохов, отпустит.

– Больше никаких встреч с подругами! – вдруг повышает голос папа. И именно эти слова становятся для меня роковыми. Они будто плетью прилетают по спине, будто разрывают и без того уязвимую кожу на части.

Закидываю ноги в кроссы, поворачиваю ключ в дверях. Если сейчас не уйду, задохнусь.

– Маша! Мария! – прилетает в спину, но я уже не слышу. Быстрыми шагами мчусь вниз навстречу темноте и хоть какому-то спокойствию.

***

Когда оказываюсь на улице, понимаю, что надо было накинуть олимпийку. Еще не лето, вечерами в одной майке и коротких шортах без колготок холодно. Зубы начинают медленно отбивать, но, вероятно, это от нервов. Бью себя по карманам, но понимаю – телефона нет. Забыла дома. Черт. Да почему ж все так.

Однако не возвращаюсь. Мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Сейчас самое оно для звонков маме. Теперь и предложение о переезде не кажется таким уж неинтересным. Может, в самом деле стоит уехать. Да, осталось всего два месяца, но это же целых шестьдесят дней. Не сойду ли с ума, выдержу ли?

Пока копаюсь в собственных мыслях, осознаю, что забрела в какой-то незнакомый двор. Не была еще здесь, а если и была, то уже не помню. Фонари не работают, людей на улице нет. Хотя ошибаюсь, есть возле детской площадки. Сидят трое, громко гогочут и явно распивают алкогольные напитки.

Разворачиваюсь. Лучше уж не проходить мимо таких. Однако умудряюсь споткнуться и упасть.

– Ауч, – достаточно громко отзываюсь я. Коленка поцарапана, но крови, к счастью, нет. Присаживаюсь на корточки, отряхиваю грязь.

– Эй, милая, – слышу из-за спины. Голос такой хриплый, прокуренный, однако не старый. Кидаю взгляд из-за плеча, пытаюсь разглядеть, но темно, ничего особо не видно. Понимаю лишь, что передо мной трое. Явно те самые, которые недавно смеялись.

– Не видел тебя раньше здесь, – певуче тянет лысый парень. Остальные двое в кепках. Один немного шатается, перебрал, похоже. Перегаром несет аж до меня.

– И-извините, – выдаю зачем-то ненужные извинения. Быстренько поднимаюсь, но кто-то нагло хватает меня за локоть и резко разворачивает. Сердце моментально подпрыгивает в груди, отчего я нервно сглатываю. Какое-то нехорошее предчувствие.

– Эй, с нами весело, – говорит и смеется одновременно лысый. Он крепко сжимает мою руку. Дергаюсь. Еще. Рывок. Ничего не выходит.

– Отпусти, – прикрикиваю.

– Ну ты что, милая? – наклоняется и выдыхает адский запах мне в губы. Боже, да они под чем-то, не иначе. Ноги у меня начинают трястись. Дышать становится тяжело, но я продолжаю бесчисленные попытки освободиться.

Да что ж такое! За что мне все это!

– Отпусти! Я кричать буду! – голос мой дрожит, да что уж там, все мое тело вот-вот сдастся. Как же устала, как устала бороться.

Почему я?

Почему все вокруг хотят меня добить?

За что?

– Нам ка-а-а-к раз не хватает де-в-вочки, – пьяным голосом произносит парень в кепке и подхватывает меня под свободную руку. Поднимаю ногу в надежде врезать лысому, но он будто читает мои мысли и блокирует атаку.

– Помогите! – срывается с губ, когда до меня доходит весь смысл происходящего. Я одна. В незнакомом дворе. Какие-то пьяные парни или мужики тащат в неизвестное место. К глазам подкатывают слезы.

– Отпустите! Пожалуйста, – то ли плачу, то ли умоляю, то ли требую я. А кругом никого. Ни одной души. Хотя какая разница, есть ли кто? В школе учится тысяча человек, и никто… Никто не подошел ко мне. Почему здесь должны? Своя шкура важней.

– Ты чего такая громкая? – извергает слюну мне на ухо пьяный урод.

– Отпустите! Ну пожалуйста, ребят, – кажется, слезы все же взяли свое. Медленно покатились по щекам, а громкие всхлипы теперь звенят у меня в перепонках. Сердце не бьется, оно словно остановилось. Я вообще жива еще или часы моего личного ада закончились?..

– Эй! – доносится где-то эхом за спиной.

А дальше все как в тумане. Я падаю на колени, меня больше не держат. Слышу лишь шум. Потом чье-то кряхтение, в какой-то момент поднимаю глаза и замечаю тело лысого на земле. Чья-то мужская нога бьет его в живот, а с губ того урода начинает скатываться медленно кровь.

Закрываю лицо ладошками, машу головой. Впиваюсь ногтями в кожу.

Боже, пусть все закончится! Пусть этот ад кончится. И почему-то именно сейчас вспоминаю момент в туалете, когда Гева пытался дотронуться до моей груди. Тогда ему позвонили. Кто-то спас меня. Неосознанно, но спас.

– Эй, – мужской голос с легкой хрипотцой где-то близко, безумно близко. Он как свет в конце туннеля.

– Эй, – снова зовет. А потом горячие руки ложатся поверх моих ладоней, за которыми я старательно прячусь от мерзкой реальности. – Ты в порядке?

Свет от фонаря, видимо, телефона, неожиданно попадает на меня. Секунда, другая, и я наконец убираю ладошки. Замираю просто. Засматриваюсь на парня передо мной. Реальный. Этот человек реальный. Кто-то не прошел мимо. Кто-то решил мне помочь.

Ничего не замечаю, кроме его бирюзовых глаз. А в них… Будто тысячи эмоций переплелись воедино: растерянность, удивление, может, и испуг. Так смотрят только на тех людей, кого знают. Но мы не знакомы.

Глава 5 – Тимур

– Тим, по-братски, во как надо, – Андрюха едва на коленях не стоял с этой своей просьбой. Вообще, мы с ним не друзья, даже не товарищи. Хотя я ему должен, было как-то дело. А долги надо возвращать.

– Твоя баба трахалась с Олегом, встречаясь с тобой. Нахрен ты вообще в это вписываешься?

– Любовь – это такая дрянь, – взывал этот недоромео. В ответ я лишь качнул головой. Мы стояли на улице, за школой. Андрей курил, а я пил редбулл.

– В любом случае стенка на стенку за какую-то ш… прости, конечно, но другим словом не назвать. И ты хочешь, чтобы я в это впрягся? Не, честно, не буду. Давай я тебе телохранителя найму или еще чего, а? Бред же.

– Тим, пожалуйста! Я… никто не пойдет за меня. А если ты пойдешь, то и другие подтянутся.

Сперва я отказался. Потому что нафиг оно мне надо, и без этого проблем хватает. Но позже, когда столкнулся с новеньким Олегом Рудковским, а он у нас всего полгода, поменял решение. Чувак захотел взять меня на понт, мол, либо ты не идешь, либо у тебя будут проблемы.

И проблемы случились. То ли Рудковский слил нашу драку за школой вечером, то ли кто-то сторонний стукнул директору. Потому как на следующий день меня на ковер вызвал самый важный человек в школе.

Разговор сложился не особо приятный, скажем так.

– Вам, молодой человек, не надоело еще? – склонил голову новый кадр в нашей элитной гимназии. Директор с большой буквы в кавычках.

– Слушать ваш треп? Есть немного, – устало вздыхаю, потому что проторчал в этом огромном белом кабинете уже минут двадцать. Предыдущие директора обходились пятиминутными нотациями, но этот постоянно заставляет выслушивать часовые лекции. Достал капец как.

– Авдеев, – протер переносицу наш новобранец. Сколько ему, лет сорок? Совсем зеленый, места своего еще не знает. – Я здесь с сентября, а вы уже столько всего учудили, что у меня и пальцев на руках не хватит. Выложили фото вашего классного руководителя на сайте знакомств, сорвали нам два открытых мероприятия. На Новогодний концерт для родителей явились вообще со своими друзьями пьяными. Дальше и вспоминать не хочу. В общем, мы либо сейчас договариваемся по-хорошему, либо придется принимать более жесткие меры.

– Что-что? – вытягиваю шею, даже плечи расправляю. Вот это уже интересно. За все одиннадцать лет ни один учитель не борзил мне так открыто.

– Вы не ослышались, – серьезным тоном заявляет этот умник.

– Анатолий Викторович, это угроза? Я не ослышался?

– Всего лишь возможность вас усмирить.

– Усмирять собачку свою будете или жену, кто у вас там. – Усмехаюсь, нагло рассматривая тощее тело. Галстук у него, пиджачок, очки вон даже поправляет. При параде, весь такой важный из себя гусь. Да только, видать, с серым веществом плохо. Не понимает, что легковушке на танк лучше не переть. Раздавит же.

– Не договоримся, значит?

– Не-а.

– Тогда посмотрите вот это, – протягивает мне дешевенький смартфон. Нажимаю плей и наблюдаю с интересом. Та самая драка, которая произошла вчера. Рудковский сука. Убью гада. Точно по его наводке, наши бы не посмели. Я вообще всем ясно дал понять, что мне засвечиваться нельзя. Увижу гаджет, разнесу вдребезги.

– И? – перевожу взгляд на директора.

– Ваш отец сейчас ведет активную кампанию, если не ошибаюсь. Выборы в сентябре? Представляете, как такой ролик отразится на его репутации?

– Серьезно? Хотите выложить это в сеть? – глухо произношу, ушам своим не веря. Нет, мы с отцом любовью друг к другу не брызжем. Наоборот, он все мечтает сослать меня подальше, потому что проблем выше крыши от сынка. После того как застал его в койке с очередной секретаршей, хотелось уколоть сильней, сломать. Мать он сломал, а сам ходит с проклятой улыбающейся рожей. Тошно. И, наверное, я бы согласился на этот видос. Пусть бы выложил дирек, пусть бы вся карьера отца полетела в тартарары. Но мать не простит. Она типа любит еще, типа надеется. Совсем гордости нет. Склонила голову, как страус, и ждет своего чуда.

– Именно! Но могу и не выкладывать.

– В опасные игры играете, Анатолий Викторович.

– Не опасней ваших, Тимур. Так что? Может, все же договоримся?

– Не боитесь? – наклоняю голову, подперев ладошкой подбородок. Неужели этот мудак не понимает, что мне дорогу переходить не стоит? Совсем отбитый, что ли? Или еще не понял, какой я человек?

– А должен? – спокойно спрашивает. И глазом не повел, вот это стойкость. Другие на его месте потом изливались, заикаться начинали.

– И что вы хотите взамен?

– Никаких драк до конца года, фокусов и срыва уроков, вам тут учиться осталось два месяца. Давайте разойдемся мирно, Тимур? И, конечно, прекратите травить учителей. Во-первых, они старше, а во-вторых, им и самим не особо хочется вас, молодой человек, учить. Но иногда выбора нет. Понимаете?

– Хотите повесить мне на глотку ошейник?

– Всего лишь хочу, чтобы мы спокойно дожили два месяца. И все.

– Ладно, – соглашаюсь вслух, но не сердцем. Чтобы я перед кем-то голову склонил, не бывать этому. – Будет вам счастье в виде двух месяцев Рая. Все? Могу идти?

– Можете идти, Авдеев. Надеюсь, слово вы держать умеете.

– И вы тоже не забудьте сдержать.

Этот разговор меня задел. Вообще, надо что-то делать со своим буйным характером, потому что каждый раз, когда кто-то пытается припугнуть, включается ответная реакция. Рудковскому я отомстил в тот же вечер. Поймал его и объяснил, с кем можно вести задушевные беседы, а с кем – нет. Однако видео уже было у дирека, и вернуть его никак не получится. Тут и дурак поймет. Выход оставался один – нагнуть мужика.

Помощь пришла откуда не ждали. Учителя в столовке обсуждали Анатольевича, ну и проболтались про его дочку. Оставалось дело за малым: выяснить, как зовут, где учится, сколько лет. Все это было несложно, по крайней мере, когда у тебя есть деньги. А у меня они были. Вернее, они были у отца.

Мне хотелось принести директору видео с его дочкой и усмехнуться в лицо. Посмотреть, как он будет умолять остановиться. Но в итоге все пошло не так.

Когда придурок Гева мне прислал первый отчет, я просмотрел файл раза четыре. Взгляд Маши Уваровой застыл где-то на затворках моего разума. Он так и кричал: «Мне страшно, но вы меня не сломаете». Девчонка безумно напоминала своего папика, такая же уверенная и глупая.

Меня распирало увидеть ее слезы. Пусть просит пощады, пусть дирек узрит, с кем не стоит связываться. Однако Уварова не плакала. И это цепляло еще больше. Сперва даже злило.

В день, когда мне пришло второе видео, я поругался с отцом. Мы часто ругаемся, нам как-то сложно существовать на одной территории. Но в то утро меня накрыло. Мать пила на кухне коньяк, лепетала какие-то нелепые вещи себе под нос. Мне стало ее жаль. Я всегда жалел маму. Она же женщина: хрупкая, ранимая, слабая. А старик, кажется, иногда забывает об этом.

Помню, влетел в их спальню, начал кидаться острыми словами в его адрес. А он развернулся и замахнулся на меня. Впервые я попятился. Нет, обычно я стойко принимаю все его загоны, но тут… Не ожидал, что ли. Однако быстро взял себя в руки, сделал морду кирпичом, даже стойку принял. Дать в ответ не могу. Воспитание, твою мать, не позволяет.

– Как ты меня достал, придурок малолетний, – выругался старик. В последнее время он и имени моего не называл. Видимо, брезговал.

Ну и по традиции в комнату влетела мама. Схватила меня, начала умолять успокоиться. Говорить, чтобы я не лез, куда не просят. Пришлось молча ретироваться.

А тут это проклятое видео, которое прислал Гева. Там Уваровой на голову выливали белую жидкость. И опять этот ее взгляд. Будто вызов мне, вернее, моей мертвой совести. Стало вдруг противно. Я ведь не это просил, не чтобы ее били. Можно же и морально подавить человека, а эти клоны устроили черт знает что.

В итоге сорвался, вызвонил Геворга этого. Хотел врезать ему, но сдержался. Тот, правда, не понял, в чем дело. Но вроде пообещал поменять методы.

5.2

Взгляд Маши не выходил из головы. Она будто смотрела на меня и спрашивала, а не охренел ли я. Дерзкая. Храбрая. Точная копия отца. Я думал о ней достаточно часто, хотя и не обращал на это внимания.

В один из вечеров мы собрались дружной компанией выпить на хате у одного чувака. Туда притащилась Алиска. Мы с девятого класса с ней… Иногда делим постель. Все абсолютно свободно, по обоюдному согласию. Она не моя девушка, я не ее парень. Зато предки жаждут нашей свадьбы. Алиса дочь хозяина Хлебного завода. Ее отец богатый и влиятельный дядька. И малышку свою он отменно балует.

Вообще, с Алиской у нас странные отношения. Она знает, что у меня бывают разные девушки, но продолжает держаться рядом. Иногда шутит, что я только ее, потому что остальные одноразовые. А с ней у нас типа стабильность. Сама же редко с кем-то спит. В последний год, кажется, надела вообще вуаль верности. Но мне плевать. Быть чьим-то верным парнем я никогда не планировал. Свобода – птица интересная.

Мы пили, болтали, смеялись. Казалось, жизнь налаживается. Через часик-другой Алиска потащила меня в комнату. Начала ласкать, целовать, однако стоило только закрыть глаза, как я будто протрезвел. Опять этот взгляд Уваровой.

В тот момент показалось, что у меня появилось личное наваждение.

Я разозлился и послал Алису. Она, конечно, была ни при чем. Но ничего не мог с собой поделать. Как можно заниматься сексом, когда конченное непонятное чувство тебя отменно имеет во все щели?

– Тим, в чем дело? Ты совсем, да? – обиженно кричала девчонка мне в спину. Отвечать ей не стал. Выскочил на улицу, оседлал свой Yamaha Yzf-R6, который, кстати, подарила Алиска на восемнадцать лет. Вообще, я не фанат мотоциклов. Для езды у меня есть новенький белый мерс. Но иногда хотелось катнуть.

Поэтому сегодня выгнал его из гаража и поехал к друзьям на хату. На мне не было спецодежды, кроме шлема черного матового цвета. Алкоголь драконил, а глаза Уваровой били под дых.

Я дал глазу. К черту тусовку, к черту посиделки. Хотелось немного адреналина, чтобы выветрилась всякая дрянь из головы. Ее отец еще пожалеет за свои выходки. И дочка его пожалеет за этот убийственный взгляд.

Но по итогу я тупо заблудился. Проклятые многоэтажки, узкие улочки змейкой, не разгонишься особо. Когда ехал туда, нормально было, почему же оттуда плутаю. Так ушел в свои мысли, раздражаясь всем вокруг, что едва заметил на дороге белую кошку. Еле успел дать по тормозам.

– Эй! Вали давай! – но животное уходить не спешило.

– Что смотришь? Ранена, что ли? – нахмурился я, разглядывая зеленые глаза котейки. Думал объехать ее, но потом решил подойти посмотреть. К животным у меня с детства любовь. Кажутся беззащитными.

Откатил байк к обочине, щелкнул сигналку и направился к кошке. Пока шел, снял шлем. Прохладный весенний ветер немного приводил в чувства, а алкоголь медленно выветривался из легких. Закурить бы или редбулл. Но под рукой ничего, еще и темно, глаза хоть выколи.

– Эй, – позвал я кошку. И стоило только мне сделать шаг, как животное встало и, хромая на одну лапку, побежало в сторону какого-то двора.

– Стой! – крикнул я зачем-то. Наверное, именно так себя чувствовала Алиса, когда увидела ушастого белого кролика. Откуда вообще берется желание идти в неизвестность? Но у меня было твердое убеждение: догнать кошку.

И я пошел следом, вернее, побежал. Котейка хоть и хромала, однако довольно шустро завернула за угол, а там за какое-то дерево. Я остановился, ни одна лампа не работала во дворе. Как здесь вообще люди ходят? Вытащил телефон, чтобы посветить на дорожку, но внезапно услышал шум, а затем женский голос.

– Помогите! – не сразу понял, откуда звук, реальный ли он вообще. А потом снова заметил белое пятно – кошка. Она остановилась на дорожке в сторону детской площадки, глянула на меня. Глаза ее зеленого цвета сверкали, как изумрудные вспышки в темноте. Завороженный этим зрелищем, я пошел в сторону животного.

– Отпустите! Пожалуйста, – снова раздалось почти неслышно.

Я остановился. Остановилась и кошка. Мы стояли рядом, буквально в метрах пяти от горок и турников. Туда двое волокли девчонку, а она явно пыталась вырваться. Третий тип просто вышагивал рядом.

В мозгу сработал щелчок, будто снял с меня предохранителя. Шлем упал на землю, спугнув кошку. А сам я помчался к этим уродам. Драться с ними было несложно, уж больно пьяные. Хотя я и сам не менее трезвый. Однако во мне бурлила злость.

И парни эти показались не людьми, а монстрами: грязными, прокуренными, вонючими монстрами. Я стиснул зубы, бил не сдерживаясь. Один из них умудрился замахнуться, но тщетно. В ушах звенел голос о помощи, будто раздирая все нутро.

В какой-то момент услышал всхлип. Отрезвляющий всхлип. Уроды уже отползали, воевать со мной им явно не хотелось. Поэтому я смело переключил внимание на девчонку. Она сидела на земле и тряслась, как кленовый осенний лист на ветру. Руками закрыла лицо, хотя темно, я бы и не увидел ничего.

– Эй, – сажусь напротив и пытаюсь позвать незнакомку. На вид мы, кажется, погодки.

– Эй, – снова зову. Потом зачем-то дотрагиваюсь до ее рук, которыми она умело закрывает лицо. – Ты в порядке?

Не отвечает. Холодная, словно льдинка. Твою мать. Тянусь в карман за телефоном. Включая фонарик, навожу на нее свет. Секунда-другая, и она начинает медленно убирать ладошки.

Я сглатываю. Быть просто не может. Невозможно. Эти глаза… Я видел их, я знаю их, я, черт побери, ненавижу их. Они преследуют меня.

Маша Уварова. Дочка директора.

А дальше происходит что-то нереальное. Того, чего быть априори не может, не должно. Маша наклоняет голову, хватает трясущими руками мою олимпийку и упирается… Мне в грудь.

– С-спасибо, – шепчет девчонка. Я слышу, как она плачет. Громко, словно волк воет на луну. Сжимаю руки в кулаки. Потому что внутри все разрывает на части. Твою ж мать.

Всегда было плевать на женские слезы. Этим меня никто не брал. Говорили, какой я холодный и равнодушный. А сейчас… Ее всхлипы, словно пули, залетают в грудную клетку. И сделать ничего не могу: ни отойти, ни увернуться.

Я хотел увидеть ее слезы. Столько раз прокручивал в голове, столько раз думал, как понесу видео директору. Но Богом клянусь, теперь бы отдал все, лишь бы она перестала проливать их рядом со мной.

5.3

Не знаю, сколько мы сидели на холодной земле. Для меня минуты показались вечностью, будто варился в адовом котле. Я несколько раз намеревался оттолкнуть Уварову, но рука не поднялась. Она плакала и плакала, казалось, умирает у меня на груди.

Лучше быть застреленным, чем находиться рядом с ней. Внутри начало подъедать. Ничего ж не произошло. Я вовремя появился и отметелил придурков. Да, испугалась, понимаю. Но не до такой же степени. Или все-таки до такой? Твою мать, мне кажется, хуже я себя еще не чувствовал.

Когда Маша неожиданно подняла голову и оторвалась от моей мокрой от ее слез олимпийки, думал, подскачу на ноги и дам деру. Но опять же не смог. Девчонка тряслась вся, а ее вой до сих пор стоял в ушах.

– Где ты живешь? – глухо спросил, поражаясь собственным желаниям.

– Где-то… в этом районе, – почти шепотом ответила Уварова.

– Вставай, – скомандовал холодным тоном, но она будто не слышала. Хорошо, что на улице темнота. Видеть ее взгляд сейчас было бы лишним.

Жду минуту, не больше. Реакции никакой. Продолжает сидеть. Руки свисают, словно усохли, только дышит громко. Черт. Ну невозможно ж так.

– Эй, вставай! – прикрикиваю. С ее уст вновь слетает всхлип. Да когда ж кончится эта пытка? И уйти не могу, и сидеть рядом невыносимо.

– Эй, – наклоняюсь немного. Вдруг она не слышит, мало ли. – Пока я с тобой, никто тебя не тронет.

– Ч-что? – неожиданно подает голос Уварова. Клянусь, ощущение, что именно в этот момент мы встретились взглядами. Я больше не светил телефоном в ее сторону, поэтому не мог видеть, смотрит она или нет. Да и сам не понимал, смотрю на нее или все это мираж моего больного воображения.

– Говорю, пошли, – не выдерживаю больше. Хватаю ее за руки по бокам и силой поднимаю на ноги. Девчонка едва не падает, что, несомненно, радует внутреннего червя, проедающего мои нервные клетки.

– Я… нормально, – наконец возвращается в реальность Маша. Громко сглатывает, и я все же решаюсь отпустить ее. Скажем так, в этой встрече приятного мало. Не я должен был здесь оказаться. И если это не происки судьбы, то даже не знаю, как можно назвать сегодняшнюю ночь.

– В какой стороне живешь?

– Наверное… в той, – указывает куда-то пальцем она. То ли я все еще пьяный, то ли девчонка слишком испугана, что забыла свой адрес.

– Пошли!

– Ты… пойдешь со мной? – голос ее дрожит, а фразы звучат немного ломано, словно у робота садится батарейка.

– Пойду, – коротко отвечаю и делаю шаг вперед.

Куда мы идем и в каком направлении, ни черта не соображу. Дома слишком однотипные, улочки узкие, местами фонари не горят, прохожих кот наплакал. Однако продолжаем идти. Молча. Потому что говорить никому из нас не нужно. Маша в себе, а я вообще до сих пор не понимаю, как все вывернулось в такое дерьмо.

По дворам скитаемся минут тридцать. Иногда Уварова останавливается, оглядывается, но стоит ей только заметить меня, словно выдыхает. Что ж, сегодня будет исключением из правил. Только сегодня. Быть героем для мышки не планировал. Да и какой из меня герой? Я же мечтал увидеть ее слезы. А теперь думаю, как это было тупо. Она-то, собственно, ни в чем не виновата.

Когда заворачиваем в очередной закуток, Маша вдруг ускоряет шаг. И уже возле подъезда, где, на удивление, горит лампа, останавливается. Видимо, пришли.

– Здесь? – все же решаю уточнить. Девчонка стоит ко мне спиной, а руками явно протирает лицо. Твою мать, неужели опять слезы? Убийство. Просто убийство меня по всем фронтам. Выть охота. Пусть уже прекратит.

– Здесь, – отзывается спустя какое-то время. Наконец поворачивается и вдруг натягивает улыбку. Я даже теряюсь немного от столь резкой смены настроения. Но чуть приглядевшись, понимаю – это маска. В очередной раз она пытается быть сильной. Как и на тех видео.

Свет от фонаря попадает ей на лицо, позволяя заметить изумрудные глаза. Большие с темной радужкой. Огонек в них переливается, и я почему-то вспоминаю белую кошку.

– Как… как тебя зовут? – разрывает тишину Уварова. Теперь уже и она смотрит на меня. Никогда не думал, что буду стоять напротив нее, никогда не думал, что между нами будет столь мизерное расстояние. Мы не должны были встретиться. Что пошло не так в этой чертовой Вселенной?..

– Неважно, иди домой, – резко и, наверное, даже холодно отвечаю ей. Хочу поскорей закончить эту встречу.

– Ты… не прошел мимо. Я думала, таких людей не бывает.

– Таких дохрена, – пожимаю плечами. Отвожу взгляд в сторону. Ее слова заставляют червя в груди оживать. Он усмехается, напоминает о моих грехах.

– Как тебя зовут?

– Иди домой, – раздраженно говорю. В кармане начинает вибрировать телефон. Вытаскиваю, на экране имя Алиски. Только ее для полного счастья не хватало. Сбрасываю. Свалить бы уже куда-нибудь. Байк, главное, найти.

– Я… – пытается что-то сказать Уварова. Но у меня опять звонит гаджет. Проклятье! Алиса умеет достать, когда вокруг все бесит. Будто масло в огонь подливает. Сбрасываю, а затем кидаю ее в ЧС.

Однако не успеваю убрать мобильный в карман, как Маша выхватывает его из моих рук. Я даже не сразу ориентируюсь, чтобы забрать обратно. За этот короткий промежуток времени Уварова кликает там цифры и, судя по звуку, кидает гудок.

– Эй! – прикрикиваю, но она уже тянет мне обратно телефон.

– Я не привыкла быть в долгу. Сочтемся. – После этой фразы все же забираю гаджет, а Маша наконец разворачивается и уходит в сторону дома.

Смотрю ей вслед, и впервые в жизни меня посещает странный вопрос: насколько девушки беззащитные существа?

– Эй, – она вдруг останавливается, кидая мне фразу через плечо. – Спасибо за сегодня.

Глава 6 – Маша

Когда переступаю порог дома, отец сразу же выскакивает из кухни. В глазах тревога, лоб сморщен, выглядит как-то устало. Хотя думаю, что я выгляжу не лучше.

– Маша! – прикрикивает папа, делая шаг ко мне. Однако я не готова с ним обниматься, не сегодня. Поэтому отхожу, кидаю сухое пожелание хороших снов и закрываюсь в своей комнате. К счастью, отец не глупый человек и прекрасно понимает, когда нужно отступить.

В этих четырех стенах, на большой кровати позволяю себе выдохнуть. Тянусь к розетке и включаю гирлянду, которая висит на окне с Нового Года. Яркие звезды и полумесяц переливаются золотыми огоньками, создавая видимость праздника, а еще от них становится спокойно. Щелкаю выключатель, закрываю глаза. Страшно немного: вдруг опять картинки всплывут, вдруг страх схватит за горло.

Но нет. В моей голове только тот парень, его ледяной взгляд и голос с хрипотцой. Почему он не прошел, не понимаю. Почему все проходят мимо меня, а он не прошел.

Если подумать, незнакомец, наверное, мой ровесник или же на пару лет старше. Его выразительные глаза, темные брови, острые скулы и надменный изгиб красивых пухлых губ – все это будто намертво засело в воспоминаниях. Хотя пусть лучше там будет незнакомец, чем те гопники, Гева, Ленка или мои друзья.

На самом деле мне искренне хотелось отблагодарить этого человека. Наверное, так мыслит жертва в тот момент, когда ее спасают. Однако я понимала, он не назовет свое имя, не будет ждать ничего взамен. Просто проходил мимо, просто помог прохожему. Для него, возможно, это ерунда, но для меня важно не оставаться в долгу. По крайне мере, сейчас. Жизнь заставила поверить, что свои и чужие – порой одинаково посторонние люди.

Всю ночь я маялась. Мне снился темный лес с высокими елями. Я бежала по холодной и мокрой земле, оглядывалась, но вокруг никого. Где-то вдали мелькали огоньки. Они навязчиво манили к себе, будто шептали: «рядом с нами спасение». Но сколько бы я ни пыталась, никак не могла их достигнуть. В какой-то момент оступилась и упала. А когда подняла голову, увидела большого черного волка. Из его пасти падали капли крови. Конец. Думала, умру. Он должен был разорвать меня. Но неожиданно из-за спины прилетела стрела. Волк пал, но я так и не узнала, кто меня спас.

Утром проснулась без особого желания идти в школу. Состояние какое-то разбитое: руки и ноги ноют, голова болит, глаза опухшие. Зарыться бы в подушках, как Хаул в «Ходячем Замке». А милую Софи отправить вместо себя на растерзание злому року. Раньше мне казалось, что он поступил некрасиво. Испугался. Однако сейчас я чувствовала себя Хаулом.

С неохотой все же встала, поплелась в душ. В зеркало глядеть не стоило, видок тот еще. Каштановые волосы торчат в разные стороны, губы едва покрывает розовый цвет, а лицо бледное. Черт, да люди в больничке выглядят лучше меня.

– Маша, – раздался стук в дверь. Аллочка, видимо, с утра на фитнес. Надеюсь, что через пару месяцев съеду и буду стоять в очереди в общаге. Главное – не дома.

– Я скоро, – сухо отвечаю ей и скидываю с себя пижаму.

Во время завтрака папа пытается пару раз завязать разговор. Но я технично ковыряюсь в телефоне, рассматривая абсолютно неинтересную ленту в инсте. Продолжаю думать о двух вещах: кто меня подставил и как зовут парня, который спас вчера. Признаюсь честно, второй пункт более интересный. Нет, не потому что незнакомец был достаточно привлекательным, а потому что хороших людей принято благодарить.

– Давай довезу до школы? – предлагает вдруг папа.

– Не стоит, – допиваю чай и выхожу из-за стола.

– Маша, – летит мне в спину голос родителя. – Я перегнул вчера. Извини.

Молчу пару секунд. Выдерживаю паузу. Голос отца звучит виновато, и в другой раз я бы сразу простила его. Но сейчас слишком много навалилось. Тяжело отпускать обиды.

– Все в порядке, пап, – поворачиваюсь и киваю. Пусть хотя бы дома будет мир.

– Может, все же подвезу? – делает вторую попытку отец.

– Да нет, все нормально, – вежливо отказываюсь.

***

В школу опять захожу с опаской. По спине пробегают капли пота, ноги немного трясутся, но, если честно, сегодня чувствую себя сильней. А на пороге, когда дверь за мной захлопывается, в ушах вдруг отчетливо звенит фраза незнакомца:

«Пока я с тобой, никто тебя не тронет».

Не знаю почему, но именно она придала мне уверенности расправить плечи, поднять подбородок и попытаться выстоять, несмотря на сильные ветра. А еще мне безумно захотелось как-то выразить свою благодарность. Не простыми словами, а чем-то значимым. Что-то такое, чтобы показало мои благие намерения. Подумаю об этом.

День проходит относительно спокойно. Хотя нет, пару раз сталкиваюсь взглядами с Лелей. В ее глазах читается все от обиды до недопонимания. Она так часто смотрит в мою сторону, что порой хочется подойти и дать ей пощечину. Потому что друзья не поступают так. Не те, с кем ходишь с детских лет, не с те, с кем укрывался одним одеялом.

Но, конечно, я не подхожу. Для ее же блага нам лучше держаться на расстоянии. Вовка тоже кидает в мою сторону неоднозначные взгляды. Кажется, он терзается чувством вины. Ведь Ларин тоже в итоге бросил меня.

И тут я снова вспоминаю незнакомца. Единственного человека, который почему-то протянул руку. Мир полон неожиданностей. А может, это судьба?

После уроков, когда выхожу из школы, сталкиваюсь с Гевой. Он проводит языком по нижней губе, но пропускает меня мимо. Наверное, в ту минуту я молилась всем Богам. И полагаю, раз до сих пор жива, Боги услышали. Останавливаюсь возле ворот, не знаю почему. Оглядываюсь. Там на ступеньках Леля с Вовкой и его другом. Смотрят мне вслед, говорят о чем-то. Для них ничего не поменялось. Для меня изменилось все. Бывает же так.

А в субботу утром меня посетила гениальная идея. В моих любимых корейских сериалах благодарность выражают шоколадом. Поэтому я, пользуясь выходным, бегу в супермаркет, закупаюсь там дорогими ингредиентами. Аллочка, правда, странно косится, когда я на кухне пытаюсь кашеварить. То и дело закидывает вопросами с подковыркой. Отца же нет дома, у них собрание или что-то вроде того. Если честно, не вникала, хотя утром родитель говорил об этом.

Уже ближе к вечеру вытаскиваю шоколад из холодильника. Рассматриваю его. Выглядит вроде сносно, местами торчат миндалины. Что ж, полагаю, для благодарности самое оно.

Остается дело за малым: написать или позвонить незнакомцу.

Кручу телефон в руках минут двадцать. Даже пару раз нажимаю кнопку вызова, однако сразу же скидываю. Не представляю, что и сказать ему. Слишком уж колючий парень. В итоге пишу смс-ку. Хотя и с ней долго мучаюсь. Не хочется выглядеть в его глазах дурочкой. Мне просто нужно выразить благодарность, не больше.

Спустя еще двадцать минут все же решаюсь отправить текст. Три раза перечитываю и нажимаю на зеленую кнопку.

«Нужно увидеться. Это важно. Сможем встретиться на мосту возле парка?

П/с девушка, которую ты спас».

Глава 7 – Тимур

Той ночью я еще долго плутал по этим проклятым дворам. С трудом нашел свой байк, а вот шлем все же потерял. Придется покупать новый. Хотя тогда меня особо не заботило это, в голове и мыслях ничего, кроме воя девчонки.

Думал, пройдет. Но не прошло. Теперь терзал не только ее взгляд, но и всхлипы.

На следующий день одноклассники притащили подарок нашей молодой училке. Маленькую продолговатую коробочку с большим бантиком. Эта дура на радостях приняла, но когда открыла, чуть не упала. Вибратор. Народ подарил ей вибратор. Потому что она слишком неоднозначно реагировала на их шуточки.

В другой раз я бы и сам поржал. Но сейчас взгляд училки напомнил Машу. И мне сделалось тошно. В итоге встал и молча вышел из класса, да и пофиг, что шел урок. Думал, меня опять вызовут на ковер к диреку, но молодая девчонка не решилась позориться таким презентом в учительской. А позже, когда проходил мимо ее кабинета, услышал, как она плачет.

Червь внутри обрадовался. Вцепился за это, начал медленно проедать. И опять образ Уваровой, ее всхлипы в ушах. Никто и никогда не заставлял меня почувствовать себя сволочью. Но у Маши получилось. За это моя ненависть к девчонке увеличилась в геометрической прогрессии.

В субботу Арс вытащил меня в сквер. Мы частенько там собирались. Из школы только Богданов, остальные сторонние. Среди них была и Алиска. При виде меня она показательно отвернулась. Подсела к Русу, высокому худощавому блондину из семьи местного чиновника. Не знаю, чего она хотела этим добиться, но, если честно, мне было пофиг.

– Как ты, бро? – протянул кулак Рус, и мы треснулись в дружеском приветствии.

– Приветик, Тим, – улыбнулась Малиновская. Жанна тоже из богатых. Заодно и лучшая подруга Алиски Серебрянской.

– Привет, Малина, – по-обычному сократил я фамилию блондинки. Худенькая, но достаточно стервозная.

Остальные тоже подошли поздороваться. Нас было человек десять, из которых четыре девушки и остальные парни. В беседке на скамейке лежал новенький плед, рядом стояла бутылка вискаря с колой и музыкальная колонка. Мы могли бы поехать в ресторан или на хату к кому-то из местных, но в хорошую погоду собирались здесь. Беседка располагалась возле озера, и отсюда открывался действительно красивый вид. В городском водоеме купаться запрещено, зато народ активно принимал солнечные ванны на новеньких деревянных лежаках.

Разговоры, шутки, душевные истории. Казалось, можно наконец-то расслабиться. Я тоже втянулся в общий ритм. Иногда, правда, замечал, как Алиска косится в мою сторону, а иногда она многозначительно поглаживала Руса по ноге. Тот же пытался сопротивляться, потому что боялся меня. Все знали – я немного с приветом. Могу взорваться, и тогда мои кулаки никто не сможет остановить.

Однако я пил только колу и плевать хотел, что делает Серебрянская.

– Куда ты сбежал в прошлый раз? – спросил Арсений в полголоса. – Алиска рвала и метала.

– Хотел проветрить голову, – ответил другу, облокачиваясь на перила. Из колонки доносилась песня Зиверт с такими правильными словами. Никогда особо не вслушивался, а сейчас почему-то заело. Закрываю глаза, пропуская вопросы Арса на фоне.

– Эй, приветик, – слышу рядом женский голосок. У девчонки неестественно розовые волосы и большие утиные губы. Жесть. И кто на таких ведется?

– Привет, красотка, – подскакивает Алиска. Тянется чмокнуть подругу в щеку.

– Серебрянская сегодня жаждет твоей ревности, – шепчет Богданов, делая глоток виски с колой.

– А я типа умею ревновать? – достаточно громко отвечаю. Пусть слышит. Меня эти ее обидки не берут. У нас просто секс. Пора бы ей вспомнить об этом.

– Ну… – многозначительно тянет Арс. Хочу уже ответить ему, но в кармане начинает вибрировать мобильный. Вытаскиваю. Сообщение от незнакомого номера. Наверняка спам. Убрал бы, но первые фразы цепляют взгляд.

Провожу пальцем по экрану и залипаю на пару минут. Перечитываю три раза текст, хотя и одного с головой бы хватило. Зачем она пишет? Что за срочное дело? Я что ей, мальчик на побегушках? Громко цокаю и переворачиваю гаджет экраном вниз, потому что народ может заглянуть. А мне оно нафиг не надо. Моя личная жизнь – только моя.

– Все в порядке? – спрашивает Богданов, явно замечая, что я немного изменился в лице. Как тут не изменишься, когда в голове события той ночи моментально вспыхнули. В ушах всхлипы Уваровой. А сейчас она пишет, будто что-то случилось. Мне пишет. Твою мать. Двинулась там, что ли.

– Тим, – зовет Рус, делая музыку тише.

Перевожу взгляд на озеро. Почему меня вообще должно заботить ее «важно»? Но червяк внутри начинает ковырять грудную клетку. Напоминает видео, придурка Геву. И этот проклятый взгляд Маши.

– Тим, – это уже Алиска щелкает перед моими глазами своими наманикюренными ногтями.

– Твою мать! – вылетает вслух у меня. Отталкиваю Серебрянскую.

– Авдеев, – зовет Арс.

– Дела у меня, бывайте, ребят.

Резко встаю, идти не хочется совсем. Но у этой Уваровой какая-то сверхсила над моей мертвой совестью, не иначе. Надеюсь, что на нее там опять никто не напал. С другой стороны, настроение сейчас такое, что и подраться буду даже рад.

Ненавижу эту девчонку. И отца ее ненавижу.

Пока иду, пишу сообщение, короткое «ок». Потом добавляю:

«Жду через пятнадцать минут».

Хорошо, что до этого моста рукой подать. Иначе точно бы послал ко всем чертям. А еще надо заставить ее стереть мой номер. Интересно, она уже успела пожаловаться отцу? И Гева этот не присылает больше видео. Сломалась там у них система прогиба, что ли. Порой кажется, что люди слишком быстро деградируют. Сперва в школах, потом на работах, а затем приходит старость, где остаток серого вещества совсем меркнет.

***

Возле моста людей просто уйма. Рядом с кафетерием в очередной раз собрались музыканты. Играют знаменитую «Smells Like Teen Spirit», и я невольно притоптываю в такт ногой. Засматриваюсь на парня с электрогитарой, который неплохо исполняет, но, вероятно, дальше этой сцены не продвинется. Нынче без бабок сложно пробиться. Даже если и талант есть.

Настроение немного поднимается, а потом замечаю в толпе Уварову. Она остановилась, буквально не дойдя до меня метров пять. Темные волосы распущены, поэтому весенний ветер легко играет с ее кудрями. В лучах солнца они переливаются и кажутся карамельными. Девчонка нет-нет пытается вернуть их в нужное положение, однако это бесполезно: через несколько секунд все возвращается на круги своя. На ней синие джинсы, облегающие тонкие ноги, а поверх черная широкая длинная худи. В таком образе, конечно, сложно соблазнить парня. Слишком серая и невзрачная.

Секунда-другая, и Маша замечает меня. Машет рукой, даже улыбается. Ох, ненормальная. Хотя нет, это я с приветом. Зачем пришел сюда…

– Привет, – здоровается Уварова, когда оказывается максимально близко. Улыбается. Она вообще когда-нибудь грустит? Ах да. Грустила. К черту. Пусть лучше так, чем вопли и слезы.

– Что за срочное дело?

– Ну да, с места в карьер. Ладно, сейчас.

Маша скидывает с плеч кремовый рюкзак с розовыми бабочками. Боже, дите сущее. Роется там какое-то время, а я продолжаю слушать хиты Нирваны от местных исполнителей.

– Вот! – протягивает мне коробочку с красным бантиком. Теряюсь на мгновенье, потому что подобного со мной еще не было. Девчонки не дарят подарки в коробках с бантиками. Твою мать, нам же не по десять. Смотрю скептично, но рук из карманов не вытаскиваю.

– Держи, – требует Уварова.

– Что это? Зачем?

– Там не бомба, не волнуйся. Я законопослушная гражданка. – Девчонка склоняет голову набок, и несколько прядей падают ей на глаза. Она спешно поправляет их, но руку с коробкой не опускает.

– Ничего против бомб не имею. Но воздержусь. Оставь себе, мало ли захочешь кого-то грохнуть.

– Эй, я, вообще-то, сама это сделала. Вот этими руками, – прикрикивает возмущенно Маша. В эту минуту меня посещает странная мысль: когда девчонки настолько нагло и дерзко вели себя рядом со мной? Обычно льются, как родниковая вода, к ногам. Ластятся, пытаются быть обходительными. Следят за языком и осанкой. Уварова же в корне другая. И плевать ей на меня. Удивительно и очень забавно.

– И это все? Это и есть твое «важно»? Ради этого ты оторвала меня от дел? – тоже повышаю голос, уж чего, а стеснения мне не занимать. Маша наконец опускает руку, затем громко цокает. Будто я ей тут муха назойливая. Совсем охренела. Вот это да! Вот это дерзость. Я ей жизнь спас, а она ведет себя так, словно мы поменялись местами.

– Ладно, ты прав! – кладет этот проклятый подарок на черное бетонное покрытие, которое создает видимость моста. Затем кидает на меня колючий взгляд с вызовом, как хищник на жертву. Вконец офигела, что ли. – Благодарность от чистого сердца была лишней.

И ответ мой ей не нужен. Резво разворачивается, делает шаг в сторону. Ненормальная. Проклятие на мою голову.

– Эй, – зачем-то кричу ей в след. – Как там тебя? Ты…

– Маша! – через плечо отвечает мне все тем же дерзким голосом. – Меня зовут Маша, а не «эй, как тебя там».

– Надеюсь, это наша последняя встреча, Маша!

– Именно так, – спокойно произносит. И уходит. Как ни в чем не бывало. Молча уходит. Я шел сюда гребаных пятнадцать минут, чтобы смотреть на вот этот спектакль? С ума сойти.

– Ненормальная, – шепчу себе под нос. Цокаю и тоже ухожу. Злость кипит в венах, словно попал в адовый котел. Наверное, там сейчас все сто сорок градусов, а мое тело смогло бы растопить самый большой в мире ледник.

Правда, любопытство берет вверх. Поэтому у торгового центра я торможу и возвращаюсь к мосту. Надеюсь, что коробку кто-то забрал. Не нужна она мне. Просто гляну и уйду.

Но нет! Стоит, твою мать. Ждет меня. Хватаю ее, сжимаю в пальцах, отчего картон немного мнется. Поднимаю руку, замахиваюсь, но в последний момент останавливаюсь. В голове проскакивает фраза: «я, вообще-то, сама это сделала».

К черту! Потом посмотрю. Что же она могла сама сделать, чтобы с такой гордостью хвастаться мне?

Глава 8 – Маша

Этот парень просто нечто. Нет, я, конечно, ожидала встретить глыбу льда, но не с размером айсберга же. Столько усилий на шоколад, а он даже притронуться к коробке не соизволил. Вот так благодари людей. Сотру его номер! Верно, больше никаких попыток быть благодарным человеком. Я попробовала, меня пнули, на этом хватит.

А с каким высокомерием он сказал: «надеюсь, это наша последняя встреча». Вот и я надеюсь. Тем более поводов для встреч у нас нет. Я удалю его номер, а он… Боже! Даже имени его не знаю. Какой-то Волан-де-Морт, ей-богу. Не буду о нем думать. Только настроение зря портить.

И я не думала. Искренне пыталась не думать. Вернулась домой, засела за учебники, потом и папа пришел. Созвал нас на ужин. Опять возмущался ситуацией в школе. Изо дня в день одно и то же. Мне уже интересно, кто тот человек, что настолько раздражает отца. Познакомиться бы с ним.

– Опять этот проклятый одиннадцатый класс довел молодую учительницу.

– А что они сделали-то такого? – с важным лицом спрашивает Аллочка, размачивая сушеный персик в кружке с чаем. Я тоже обожаю персики и занимаюсь тем же самым, собственно говоря.

– Ой, не знаю, – пожимает папа плечами. – Она не признается. Плакала, но в чем дело – не говорит. Отмахивается. Там у нас просто есть один… сынок влиятельного папочки. Будущего губернатора. Как человек может баллотироваться на пост, когда за собственным ребенком присмотреть не может?

– Ого! – восклицает Алла. – У вас учится сын будущего губера?

– Так говоришь, будто это что-то сверхъестественное, – отвечаю ей, закидывая остаток персика в рот.

– Вообще-то не в каждой школе таких детей встретишь. Дорогой, ему лучше, наоборот, поблажки делай. Взамен, может, и тебе перепадет чего, – деловито заявляет Аллочка. Ох, в голове у нее только деньги. Наверное, если бы у папы не было Киа Спортейджа, который, между прочим, он взял в кредит на пять лет, и костюмчика, мачеха на него бы и не клюнула.

– Ему? – возмущается отец, отчего его ноздри раздуваются. – У него не все дома. Сумасшедший парень. А знаешь, что меня больше всего удивляет, Алла?

– Что?

– То, как люди пред ним стелются. Учителя те же, его одноклассники, а девчонки… они за него готовы волосы рвать. Маша, – вдруг обращается ко мне, – я так рад, что ты не такая. Что тебе чужды подобные люди…

– Ну и зря! – вставляет свои пять копеек Алла. – Выйти замуж за успешного – это куш.

– Не говори глупостей. Чему ты учишь нашу дочь?

– Женским мудростям, – улыбается Аллочка, мечтательно выпучивая губы.

– Я сама всего добьюсь, – категорично заявляю. Потом встаю и ухожу в свою комнату. Разговаривать на тему мужчин, их денег и замужества не для меня. По крайне мере, не сейчас.

Позже мне звонит мама. Вообще, мы с ней нечасто болтаем. Она вроде как занята карьерой, вечными встречами и деловыми ужинами. На любимую дочку времени почти не остается. Но я не обижаюсь. Хотя теперь задумываюсь над тем, чтобы переехать к ней. Может, пойдет на пользу. Терять все равно нечего.

В воскресенье первую половину дня занимаемся уборкой. Отец заставляет помыть окна, а Алла со вздохами и охами снимает занавески. То она упасть боится, то от пыли чихать начинает, то ногти слишком длинные. Они даже пару раз ругаются с папой.

В час созваниваюсь с репетитором по математике в скайпе. А после решаю пойти в канцелярский. Раньше мы гуляли с Лелей после обеда, но теперь мне не с кем. Однако воздухом подышать охота. Поэтому включаю музыку на телефоне, вставляю наушники и шагаю навстречу будущим тетрадкам. Вот если там будут с авокадками, точно куплю две. Или три.

Однако по дороге случайно слышу вой собаки. Заворачиваю за угол, тут людей ходит немного, но довольно проходимый участок. Новостройка почти в центре, которую скоро обещают сдать в эксплуатацию.

Как раз рядом с ней замечаю троих подростков чуть младше меня. У одного тату над глазом, а двое в кепках. Но не это привлекает мое внимание, а пес. Его привязали к железному ограждению. Сперва не понимаю, в чем дело, но, когда парень с тату берет камень и со всей силы кидает в животное, у меня едва сердце не уходит в пятки.

Как должен вести себя в такой ситуации нормальный человек? Конечно, подойти и вмешаться. Поэтому я иду, не думая о последствиях. Злюсь, теряюсь в тысячи вопросах, почему дети так себя ведут, откуда в них столько злости и агрессии. Собака явно не виновата ни в чем. В ее глазах читается мольба о помощи. Только прохожим нет дела ни до меня, ни до несчастного пса.

– Эй! Прекратите! – кричу громко. Где-то глубоко внутри я убеждена, сейчас ребята уйдут.

– Иди куда шла, – даже не оглядываясь на меня, отвечает подросток в красной кепке.

– Эй, ей же больно! Я сейчас полицию вызову! – решимости во мне хоть отбавляй. Собака, будто понимая, что ее хотят спасти, начинает дергаться, а затем и подвывать.

– Иди нахер, – кидает мне тот, что с татуировкой. Затем поворачивается и нагло усмехается. Он выше меня, но довольно худой. Черные джинсы, черная майка и глаза такие же черные. Мрачный тип.

– Отпусти собаку! – требую громко. Но от взгляда парня уверенность моя начинает медленно таять.

– Может, тебя вместо нее? – ржут в голос двое в кепках. Затем снова замахиваются камнем. Пес начинает жалобно выть, потому что ему прилетает по лапе. Смотреть на такое невыносимо. Внутри сердце бухает, заглушая поток мыслей.

Оглядываюсь. Наверное, это мой самый сумасшедший поступок. Люди проходят, их немного, но они есть. Никто не обращает внимания. Как и со мной. Раньше мне казалось, что если на площади на тебя нападут, то кто-то обязательно поможет. Ведь вокруг так много человек. Но сейчас понимаю: никто не поможет. Каждый убежден, что своя жизнь важней. А может, просто думают на другого. Мол, мало ли людей, зачем мне вмешиваться. Вон сзади идет, он-то точно руку протянет. И так со всеми.

– Я звоню в полицию! – строго сообщаю. Успеваю даже вытащить телефон, набрать сто двенадцать. Однако на этом все. Незнакомец с тату выхватывает гаджет из моих рук и кидает его в сторону дерева рядом.

– Эй! – кричу, не веря в происходящее. А там, на фоне, в пса снова прилетает камень, и вой стоит такой, что даже в наушниках было бы слышно.

– Вали, пока я тебя на цепь не посадил, – усмехается он мне в лицо. Наклоняется, скалит зубы. Интуитивно я отступаю назад. Шаг, другой, а потом врезаюсь во что-то. Вернее, в кого-то.

– Я тебя сейчас сам на цепь посажу, дерьма кусок, – звучит знакомый голос над моим ухом. Поворачиваю голову и замираю. Он! Тот самый! Тот, чье имя мне до сих пор неизвестно.

– Что?

– Маш, отойди, – обращается ко мне. Покорно отхожу. Их трое, а глыба Льда один. Неравная какая-то битва выходит. Но это только мне так кажется.

Вот Незнакомец подходит к парню с татухой и с ноги бьет его в живот. Да так сильно, что тот отлетает на метра два, не меньше. Его друзья подбегают, один из них замахивается, но получает страйк в челюсть. Глыба Льда вслух кидает матерные ругательства, затем поворачивает голову и начинает наступать на третьего. От одной только уверенности можно дать деру. Правильно говорят, хищник начинает пятиться, если чувствует чужое превосходство. Тут даже я чувствую.

– Пожалуйста, – выставляет перед собой ладошки мальчишка в капке. Но Глыба Льда хватает одной рукой его за майку и резко подтягивает к себе. Что-то шепчет, а тот в ответ лишь кивает.

Я тоже решаю не медлить. Сначала беру телефон, который валяется на земле, потом иду к собаке. К счастью, она привязана не сильно. Минута-другая, и у меня получается ослабить узел, снять ошейник с песеля. Животное кидает на меня благодарный взгляд и тут же пятится в сторону стройки.

– Эй! – слышу за спиной. Поворачиваюсь и замечаю двух полицейских с большими животами. Машут своими полосатыми палочками. Черт! Черт! Черт! Только этого не хватало. Перевожу взгляд на Глыбу Льда, который до сих пор занимается местной шпаной. Выглядит он сейчас не как герой, а как агрессор.

Не нахожу другого выбора. Просто подбегаю к нему, хватаю за руку и тяну изо всех сил за собой.

– Ты чего? Ненормальная! – пытается сопротивляться он.

– Бежим, бежим! Потом поговорим! – требую я. Впереди старый квартал, а там улочки узкие.

– Эй! Стой! – кричит он.

– Замолчи и беги!

– Совсем спятила? Эй!

Мы сворачиваем за угол, а там впереди перекресток. Горит зеленый, машин мало, как и людей. Нужно всего лишь добежать до книжной лавки, зайти в здание, тогда сможем выдохнуть. Однако надежды рушатся, когда незнакомец резко тянет меня на себя. Ладошками упираюсь в его грудь, смотрю снизу вверх на него и не понимаю, что со мной происходит. То ли это волнение, то ли стресс, то ли что-то еще, отчего меня накрывает жаркой волной с ног до головы. А его бирюзовые глаза сейчас и правда напоминают лед.

– Какого черта? – рычит недовольно он.

– Там были менты, – отвечаю, смотря прямо ему в глаза. Хотя это сложно. Потому что глыба Льда смотрит так, что у меня мороз пробегает по коже.

– И что? – скалится он. Я так погружаюсь в его взгляд, что не замечаю, где мы и как долго находимся друг напротив друга. Вернее, я нахожусь почти в его объятиях.

– Ты избивал того парня. Они бы на тебя свалили вину.

– Там камеры были. И вообще, я никогда и ни от кого не убегаю. Запомни, у… – на последнем слове глыба Льда обрывает себя. Будто вспоминает то, чего говорить не должен. Однако я пропускаю этот момент мимо ушей. Потому что, собственно, какого черта? Он опять ведет себя словно Король и Бог этой Вселенной.

– Мог бы спасибо сказать. Не учили?

– Я? Тебе? Спасибо? – его бровь изгибается, а в глазах читается такое удивление, словно я сказала нечто странное.

– Эй! – раздается мужской голос. Оба переводим взгляд, и тут до меня доходит: мы стоим посреди пешеходного перехода. – Голубки, свалите, а?

– Иди нахер, – огрызается глыба Льда. Мужик в машине так удивляется, что у него едва не падает челюсть. Что уж там, я и сама удивлена не меньше. Манеры у этого героя отсутствуют напрочь. Однако, когда человек открывается дверцу, понимаю: надо делать ноги. Вновь хватаю парня за руку и начинаю тянуть изо всех сил за собой.

Он косится в сторону водителя, а я молюсь всем Богам, чтобы мы благополучно преодолели проклятый участок дороги. Внутри меня всю трясет, сердце бухает, дыхания не хватает. Я испугалась. В тот момент, когда мальчишка с тату подошел, я правда испугалась.

Но глыба Льда опять оказался рядом. Откуда он такой только взялся? Уверенный, дерзкий, хамоватый, но при этом не готовый пройти мимо. Мне казалось, этот тип людей вымер. По крайне мере, в моем окружении.

Стоит нам только перейти дорогу, как незнакомец берет инициативу. Делает шире шаг, обгоняя меня, а затем резко тянет в сторону старенького задания. Я только и успеваю, что волочить ноги, едва не падая. Какой же он все-таки высокий.

Возле стенки глыба Льда со всей силы припечатывает меня, а сам нависает сверху. Его ладошки возле моей головы, а сам он наклоняется настолько близко, что мои губы начинает покалывать. Запах древесины с легкой ноткой цитруса окутывает. Мне кажется, я должна бояться. Но вместо страха зарождается какое-то другое чувство. Непонятное и незнакомое.

Свожу руки на груди, смотрю на него исподлобья. Пусть не думает, что он здесь главный.

– Что? – удивленно интересуюсь, стараясь создать хоть какое-то расстояние между нами.

– Скажи честно, у тебя сколько жизней?

– Девять, а у тебя? – поднимаю подбородок. Всем телом ощущаю энергию, которая бьет ключом из этого человека.

В ответ он лишь молча скалится. Смотрит так внимательно, нет, не смотрит, а словно изучает каждый сантиметр. У меня даже дыхание обрывается на миг, а сердце начинает бить громче. Господи, надеюсь, глыба Льда его не слышит.

Мне вдруг показалось, что звуки вокруг нас испарились: ни машин, ни людей, никого и ничего. Только я и незнакомец.

– Ненормальная, – наконец отвечает парень.

– Что? – выгибаю бровь раздраженно. Меня таки накрывает волной гнева. Как он называл меня? Сам махал кулаками, едва не подрался с водителем, а я тут еще ненормальная? Совсем офигел, что ли? Резко толкаю в грудь глыбу Льда. Он отступает на полшага, но скорее добровольно. Наверное, я бы и с места не смогла его сдвинуть.

Мы еще секунду тупо пялимся друг на друга, и в этот момент между нами явно сверкает большая и очень яркая молния. А затем незнакомец разворачивается и начинает отдаляться. Ни пока тебе, ни до свидания, просто уходит. Надо было бы отпустить. Но почему-то не могу, его фраза будто крутится на повторе в голове.

Ненормальная.

– Эй! – кричу ему вслед, но глыба Льда никак не реагирует. Руки в карманах, идеально ровная спина и такая уверенная походка, что каждый в этом городе мог бы позавидовать его уверенности.

Бегу следом за ним, в прямом смысле бегу. С такими длинными ногами этот парень может бахнуть марафон за честь края.

– Эй! – снова кричу. И опять никой реакции. Другая на моем месте бы плюнула. Но мне почему-то важно сказать то, что вертится на языке. Второй раз важно. Черт!

Ускоряюсь, едва не падаю, спотыкаясь о сук дерева. Кто только оставил его здесь? Мысленно ругаюсь на всех и себя в том числе. Однако все же настигаю незнакомца. Тянусь к его руке и резко разворачиваю.

– Т… – хочет что-то сказать, но я перебиваю.

– Спасибо! – говорю выдыхая. Ведь, так или иначе, этот человек очень помог мне. И не только мне.

– За что? – холодно произносит. Какой же он все-таки колючий.

– За нужное время и в нужном месте.

– Что? – усмехается. В глазах его, кажется, поселился лед. Ни одной эмоции, кроме злости и агрессии.

– Я имею в виду…

– Я не тебе помог, а собаке.

– Ну это от собаки спасибо, – киваю ему.

– Ты говоришь по-собачьи? – с издевкой спрашивает глыба Льда.

– Да у тебя латентная дисфория, не иначе, – хмыкаю, задирая подбородок повыше. Уверена, он и слов-то таких не знает.

Мы все еще стоим друг напротив друга. И все еще мысленно мечем молниями. Откуда эта взаимная неприязнь? Я ведь от чистого сердца пыталась дважды поблагодарить его. Но все мои попытки обрывались хамством.

Глыба Льда вдруг делает шаг ко мне, склоняет голову набок, и уголок его губ тянется вверх. Я смотрю на его волосы, которые так забавно торчат в разные стороны. Солнце поливает их красками, и цвет кажется карамельным. Пушистые толстые брови и пухлые алые губы идеальной формы. Наверняка у этого хама отбоя от девчонок нет.

– Разве что по отношению к одному-единственному человеку, – выдает неожиданно незнакомец. Не сразу понимаю, к чему, вернее, к кому он клонит. А когда доходит, волна ненависти вновь накрывает.

– Как тебя зовут? – опускаю колкую фразочку на задний фон.

– Третьей встречи я не переживу, Маша! – и снова усмешка.

– Взаимно! – прикрикиваю. Разворачиваюсь и ухожу. Да пошел он! Самодовольный хам!

Глава 9 – Тимур

Ненавижу Машу Уварову. Она порождает во мне какие-то ненормальные эмоции. Будто пытается слепить праведника. А еще ненавижу ее отца. И сегодня моя ненависть удвоилась.

Почему? Потому что меня опять вызвали на ковер. Чайка с дружками весь урок стебали математичку. В итоге она тупо ушла едва не со слезами на глазах и, конечно, стуканула на наш бойкий класс. И кто в итоге пострадал? Конечно. Его Величество Тимур Авдеев.

Анатолий Викторович встретил меня с таким видом, будто кусок говна увидел. Опять этот идеально опрятный вид: темный галстук, кремовая рубашка, пиджачок. Он отлично вписался в имидж элитной гимназии.

– Мы разве не договаривались? – без всяких приветствий начинает дирек. Крутит в руке золотой паркер, который ему явно подарил кто-то из родителей школы.

– Вот именно, – не вхожу вглубь кабинета. Опираюсь на дверной косяк, закидывая руки в карманы черных брюк.

– Тимур, вам плевать на репутацию отца? Или так сильно хотелось поизмываться над бедной женщиной?

– Я ей и слова не сказал, так, на минуточку.

– Скажете, все это плод ее больной фантазии? – хмурится. Губы его сошлись в тонкую нить.

– Откуда мне знать, я что, доктор? Отправьте ее к врачу, не знаю, может, пропишут чего. – Откровенно раздражает меня эта беседа и тон голоса мужика. Ладно бы еще за дело нудел, а так.

– Тимур! – уже более строго звучит его голос. – Это мое последнее предупреждение. Услышьте, наконец. И не создавайте проблем мне или вашему отцу.

И тут меня накрывает. Анатольевич не намекает же, а в лицо говорит про шантаж. Напоминает, я у него на крючке. Как же задолбала эта катавасия. Сжимаю руки в кулаки, которые все еще прячу в карманах брюк, но в лице не меняюсь.

– Вы бы о… – осекаюсь. Язык не поворачивается говорить без козырей в рукавах. – Так о своих детях пеклись, как обо мне любимом.

Ответ решаю не слушать. Разворачиваюсь и молча ухожу. Пусть думает что хочет. Скоро найду управу на тебя, высокомерный придурок. Будешь знать, с кем связываться.

И Всевышний будто на мой зов отвечает. Правда, не так, как хотелось бы. В буфете к нам с Арсом подсаживается Чайка. Время два часа дня, уроки кончились, народа в столовке мало. Федя сует мне телефон почти в нос и с довольным видом просит нажать на плей.

– Что это? – спрашиваю его, вскидывая бровь. Сеня придвигается ближе, явно из интереса.

– Это мой план. Гева сказал, что ты на него наехал. Вот тут кое-что поинтересней будет. Я все продумал до мелочей! – довольно сообщает Чайка.

– Что, опять Уварова? – едва не прикрикивает Арсений.

– Тише будь, – кидает ему недовольно Федор. Я тем временем жму на плей. На видео отчетливо видно, как какие-то два парня тащат Машу по безлюдной дорожке. Затем открывают дверь в деревянный сарай и кидают ее туда, словно какой-то мешок мусора. Сверху летит рюкзак. Дальше дверь закрывается, и деревянная балка накрывает ее.

– Это что? – опережает меня Арс.

– Это план! – хвастается Чайка. Я отдаю ему телефон и громко цокаю. Как это семейство Уваровых достало. В печенках сидит уже.

– Какой нахрен план? – прикрикивает Богданов. – Вы похитили ее, что ли?

– Да нет, – отмахивает Чайка. – За школой есть сарай, где хранят инвентарь для уборки. Они ее там заперли. До утра туда никто не сунется.

– Совсем больные? Тим! – рычит Арсений, впечатываясь в меня тяжелым взглядом.

– И толку от того, что вы ее там запрели? – выдыхаю устало.

– Мы ей телефон оставили. Она сейчас в школе изгой. Никто с ней не общается. Поэтому девяносто девять процентов, что позвонит наша Машенька папеньке, и он помчит ее вытаскивать. А завтра ты видео ему покажешь, Тим. Ну и там… уже скажешь, чтоб тебя не трогал.

– Ты совсем больной, Федь? Тим! – не унимается Богданов. Мечется по стулу, как юла.

– Да в смысле больной? Отличный план же!

– Вы заперли человека в сарае, это уже перебор! – хлопает по столу рукой Богданов.

– А если не позвонит? – тру переносицу. И этот проклятый червяк внутри начинает подсасывать. Совесть пробуждает.

– Дура, что ли, совсем? Как она оттуда выйдет-то? Мы все продумали. Она точно позвонит.

– К черту! Я иду к директору. Это неправильно. Все это неправильно! – панически верещит Богданов. Твою мать, мало мне моей совести, так еще и лучший друг капает. Закидываю ему руку на шею, притягивая к себе.

– Успокойся. У нее есть телефон.

– Тим, ты пойми… ну она же девчонка. Она в чем виновата?

– А я в чем виноват? – прикрикиваю.

– Ты серьезно? – глаза Арсения расширяются еще больше, однако теперь в них читается отвращение. – Да пошли вы! – грубо кидает Богданов, резко встает из-за стола и уходит.

– Арс! Эй! Не смей! – кричит ему вдогонку Чайка. Даже поднимается, чтобы бежать следом, но я его останавливаю.

– Оставь его, он не скажет ничего.

– Но… – теряется Федя.

– Без но.

Остаток дня пытаюсь не думать об Уваровой. Еду в универ к репетитору по английскому и русскому языку. Они там берут бешеные бабки за академический час и стараются выжать из меня максимальное количество энергии. На самом деле я ненавижу допы и этих учителей. На уроках педагоги настолько тактичны, настолько учтивы, что порой меня начинает тошнить.

Сегодня не стал исключением. Даже когда я зевал, откровенно выражая свой отсутствующий интерес, никто не сделал мне замечания, никто не задал наводящих вопросов. Я привык к этому. Привык к тому, что вокруг все носятся над нашей семьей.

В детстве я мог сотворить любую пакость: стащить соус на кухне, который кухарка готовила больше двух часов, в итоге она не успевала к ужину и получала не просто словесный выговор, а вычет из зарплаты. А когда однажды наш садовник высадил цветы под окнами спальни родителей к их годовщине свадьбы, я пошел специально играть туда с друзьями. Мы растоптали все цветы и испортили красивую композицию. Садовника уволили. Мне ничего не сказали.

Так было всегда. Никто, кроме отца, не мог мне перечить. Да и отец это делать начал, только когда я уже будучи подростком чудил совсем ненормальные вещи, например гонял по городу на его машине. Хотелось адреналина, и я позволял себе получить его. Почему нет?

В поисках ощущений однажды мы с Чайкой сперли золотые часы в каком-то простеньком магазинчике. Но это был первый и последний раз. Воровство не вставляло, да и отец, прознав об этом, впервые в жизни меня ударил. Он врезал в живот, по лицу, а мог бы и ногами, но мать остановила. Завопила, мол, нельзя, это ж кровинушка твоя.

Больше я не крал. Зато начал драться. Вот махать кулаками мне реально нравилось. Выплескивал всю агрессию, обиды, непонимания и неисполненные желания. И у меня такие были.

А потом появился отец Маши. Первый, кто хотел поставить меня на место. Конечно, я не понимал его желания. Никто и никогда не указывал, что я должен или не должен делать. Кроме старика, естественно. Даже девушки. Они не спорили со мной, не говорили ничего против. Смотрели влюбленными глазами, ждали подарков, жаркого секса и еще чего-то. Хотя нет, того самого не ждали. Ведь я всем ясно дал понять: любовь и Тимур Авдеев не уживутся на одной планете. И я убежден, что так будет всегда. Вряд ли смогу кого-то полюбить. Родители со своим сраным браком показали, семья – это то еще дерьмо.

Вечером вернулся домой. Поужинал, заглянул к матери. Она безмятежно спала, сжавшись калачиком. В комнате витал запах спирта, очевидно, опять выпивала. Я подошел к кровати, сел рядом и посмотрел на нее. В последнее время казалось, что мать медленно умирает. Издыхает на глазах. Она похудела, а лицо ее, некогда яркое и розовое, покрылось морщинками. Я ненавидел отца за то, что он делал маму такой. Но в то же время ненавидел мать, что она настолько сильно зависит от другого человека. Когда родители стали чужими друг для друга? А была ли вообще любовь между нами?.. Сложно вспомнить.

Я накрыл мать пледом и вышел из комнаты. Настроение упало еще ниже. Хотя куда уж ниже? В такие минуты мне тоже хотелось выпить, но я предпочитал алкоголю книги. Иногда это были художественные произведения, а иногда стихи. Строки из литературы заставляли мозг работать.

В своей большой светлой одинокой комнате я вытащил из прикроватного ящика блокнот в кожаном переплете. Подарок от матери на десятилетие. За последние восемь лет я записал туда не так много. Обычно это были афоризмы или предложения из книг, что мне особенно приглянулись, а могли быть и куски из стихотворений.

Мой взор упал на страницу, кончик которой я давно замял. Стало вновь интересно, что там. Поэтому открыл ее и прочитал вслух:

Крикну я… но разве кто поможет,

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела.

А потом у меня завибрировал телефон. Я так и не успел поразмышлять над тем, когда записал эти четыре строки, вспомнить, почему мне они понравились. На экране высветился незнакомый номер. Я быстро провел пальцем по сенсору и громко цокнул. Какого черта? Почему она мне написала?

Н.н. «Как выжить в закрытом пространстве, если немного темно и скоро разрядится мобильник?»

Я три раза прочитал ее сообщение. Три гребаных раза, мать твою! На четвертый понял: Маша все еще в сарае. Она не позвонила отцу, она никому не позвонила. Когда я прочитал в пятый раз, резко подскочил с кровати. На часах почти одиннадцать. Что-то внутри меня надломилось в э тот момент, царапнуло и сжалось.

Т: «Что это за место, где немного темно и откуда нельзя выйти » ?

Зачем-то написал ей ответное сообщение и пошел к шкафу. Накинул на себя весеннюю парку, потому что за окном поднялся ветер, затем ринулся к выходу. К черту план. Просто к черту. А потом она прислала ответочку. В сообщении не было слов, зато была фотка. Кругом грязь, разный инвентарь, ведра, какие-то тряпки. Но все это потеряло смысл, когда я заметил в самом дальнем уголке небольшое пятно. Чуть приблизил и едва не ахнул. Труп животного. Твою мать! Они заперли девчонку в сарае с мертвым животным. Мне моментально стало тошно.

Если честно, к животным я относился крайне положительно. Собаки, кошки, даже птицы или рыбы – без разницы. Просто эти забавные существа никогда и ничего не ждали от меня взамен, разве что еды. Но это я мог дать, это я хотел дать. А потом разглядывать, как они виляют хвостиками, как готовы кинуть целый мир к ногам хозяина. Хотя их мир далек от того, что есть у людей: слишком маленький, но в то же время безграничный.

Наверное, поэтому, когда я увидел, как Маша пыталась защитить собаку, то помчался без раздумий. Животное скулило. А прохожим было плевать на него. Всем плевать на боль других. Во мне кипела злость и желание размазать по стенке уродов. А еще непонимание, почему никто не поставил на место этих выродков. Почему хрупкая девчонка вступилась за собаку, а те же мужики на стройке отвернули морды? Я не понимал этого никогда, не пойму и сейчас.

В тот момент я подумал, что Уварова храбрая. В ней есть стержень, которого нет почти ни у кого из моих знакомых. Возможно, его нет и во мне. И именно в тот момент в груди появилось желание закончить игру, где Маша – метод достижения цели. Но в итоге я этого не сделал. А теперь девчонка сидит в сарае с дохлым животным. И это слишком мерзко, чтобы просто закрыть глаза и забить. Не все методы хороши для достижения целей. Жаль, что такие вещи понимаешь слишком поздно.

Я уже спустился на первый этаж, преодолев большую часть дома, как услышал свое имя.

– Тимур! – крикнул отец хриплым голосом. Я остановился в коридоре, сделал пару шагов в сторону большой гостиной. Там горел свет лишь от ночника. Старик сидел на диване, нога закинута на ногу, гордо поднята голова, галстук расправлен и пара пуговиц рубашки вверху расстегнуты. Вид у него был усталый, словно он много часов плыл в поисках суши и теперь пытается прийти в себя. Ну и по традиции толстые пальцы сжимали стакан с виски.

– Па, я спешу, – резко оборвал. Хотя так нельзя. И отцу, конечно, мое поведение не понравилось. Он тут же поднялся, его тучное высокое тело немного качнулось.

– Сегодня, – сделал паузу, многозначительно оглядев меня с ног до головы, – ты остаешься дома.

– Не могу, – честно ответил. Потому что и правда не мог. Сейчас я был уже уверен на все сто процентов, что Маша не позвонит отцу. Если она написала мне, значит, дошла до последнего пункта выдержки. И пусть девчонку туда я сам и запихнул, считай, но ночевать рядом с трупом животного… Нет, это выше меня. Не смогу. Я ж не совсем конечное дерьмо.

– Ты не понял, – голос отца до сих пор звучит жестко, хотя он и пьян. – Это не просьба, это приказ.

– Мы не в армии, па, – сухо отозвался я. Сделал шаг в сторону, но каким-то волшебным образом старик настиг меня довольно быстро. Схватил за локоть и дернул на себя, выдыхая поры алкоголя. Мы поравнялись. Когда-то папа казался мне великаном: сильным, высоким, широкоплечим и невероятно непобедимым. Я не мог ни слова в противовес сказать. Сейчас все изменилось – вчерашний мальчишка вырос.

– Щенок малолетний, – протянул старик, громко цокая. – Как вы… меня достали!

– Пап, иди в спальню. Ты пьян, – отвернулся кое-как я. Мало образа трупа, этих безумных глаз Уваровой, так еще и старик. Все будто разом упало мне на плечи.

– Я сам решу, – громким баритоном произнес отец, – что и как делать. Ты! Останешься! Дома! – последние три фразы он говорил с паузами, делая какай-то особо важный акцент на этом. Я повернулся к нему, мы были одного роста. И смотрели друг на друга ровно, без страха или преклонения. Только отец смотрел на меня так. Наверное, поэтому я до сих пор боролся в желании любить его и ненавидеть. Он обращался на равных, никто так не вел себя со мной. Разве что… Маша. Я удивился собственным мыслям. Уварова – какое-то безумное наваждение. Поэтому тут же вырвался из дикой хватки родителя.

– Меня ждут, – коротко ответил. Телефон завибрировал в кармане парки. Наверняка это Маша. Сука! Они заперли ее в сарае с дохлым животным. Этот факт просто не выходил у меня из головы. Даже отец с его стеклянными требовательными глазами не мог заставить думать о другом.

– Ты! – ткнул он в меня указательным пальцем, немного шатаясь. – Щенок! – сквозь зубы пробормотал старик. А дальше просто замахнулся и со всей силы влепил мне пощечину. Рука у старика была сильной, не зря ж в школьные годы тягал по шестьдесят килограмм. Я едва удержался на ногах, зато губа возле края треснула. Во рту отдало чем-то соленым, вероятно, это была моя кровь.

– Да пошел ты! – мне хотелось, чтобы эти слова его ранили, но по факту они прозвучали с обидой в голосе. И это бесило еще больше.

– Стоять! – заорал старик. Но я не стал его больше слушать. Быстрыми шагами скрылся в темноте коридора.

Выскочил на свежий воздух, вдохнул полной грудью. Иногда я задумывался, в чем смысл жизни, в чем смысл нашей семьи, меня и моих родителей. Нужны ли мы друг другу. Но вот в такие моменты понимал, что никто никому не нужен. Просто плыви по течению и старайся не перевернуться головой в воду.

В кармане снова отозвался мобильный. Я вытащил его и прочитал два сообщения. Конечно, они были от Уваровой.

Н.н. «Стремное место, наверное?»

Н.н. «Ты думаешь, это стеб? Если да, то лучше закинь меня в ЧС».

Немного поразмыслив, я написал ей ответ.

Т.: «Нет, я думаю, что ты не скинула мне адрес этого потрясающего места».

Глава 10 – Тимур

Выгоняю из гаража байк, в последнее время хочется погрузиться в атмосферу скорости. Надеваю шлем и выезжаю из дома под вопли охраны. Они боятся, что отец вставит по полной за мой побег. Но это их проблемы. Тут два варианта: получат либо от меня, либо от старика.

Жму на газ и пытаюсь мысленно проложить кротчайший путь. С неба срывается мелкий дождик, ветер обдувает тело. Хочется раствориться в моменте, слиться с байком, с трассой и машинами. Забыть отца и рану на губе, которая больно ноет. Но не могу. Не сегодня. Там в сарае Маша, и она ждет меня. Пусть я ее ненавижу, пусть проклинаю директора, но не получается иначе.

Пока еду, чувствую, как телефон в кармане вибрирует дважды. Вероятно, Уварова все же скинула адрес. Хотя я и так знаю, куда ехать, но не палиться же. Для ее нервных клеток так будет спокойней. И да, я все же дал контакту имя – ненормальная. Она в самом деле у меня ассоциируется с чем-то неподвластным логическому объяснению.