Не боги бесплатное чтение

Под тиканье часов, под перезвон колоколов, под дребезг стёкол трамвая Он потянул край одеяла. Коснулся шершавыми губами маленькой ямки в окружении выгоревших до прозрачности волосков. Отросшая щетина кольнула нежную кожу, уютно смятую со сна. Она потянулась, выгнулась, пустила крепкую руку под спину.

— Доброе утро, — сказал Он, улыбаясь в Её пушок.

— Доброе утро, — сказала Она, зарываясь в Его ёжик.

— Мне слишком хорошо с тобой, — сказала Она, гладя Его плечи.

— Это как? — удивился Он.

— Это как расшитая узорами петля. Как отравленный, но восхитительно вкусный кофе.

— Я тебя не понимаю, прости, я не очень умный, — пожал плечами Он и поцеловал родинку под левой грудью.

— Ты душишь меня своей любовью. — Она перехватила его руку и прижалась щекой к сбитым костяшкам. — Я задыхаюсь от неё и скоро задохнусь совсем.

— Мне уйти? — Его сморщенный лоб и грустные глаза в ложбинке между холмиками её груди были так комичны, что Она прыснула.

— Не смотри на меня! — Она вжала Его голову в солнечное сплетение, туда, куда больнее всего бьют. — Я неумытая и ненакрашенная!

— Я больше всего на свете люблю смотреть на тебя, неумытую и не накрашенную, — прогудел Он ей в живот. — Я бы сам не давал тебе умываться и краситься, но ты отказываешься выходить такой из дома. Так мне уйти? Я не хочу, чтобы ты задыхалась.

— Ты всё равно не сможешь. И я не смогу. Это безнадёжно.

— И что делать?

Она округлила глаза и сказала зловещим шёпотом:

— Смотреть завороженно и не отрываясь, как я умираю.

— Хорошо, — сказал Он. — Сделаю кофе.

Пока Он варил кофе, Она положила на лицо подушку и училась дышать сквозь неё. Получалось плохо. Совсем не получалось.

***

Полгода назад Он шёл с тренировки, а Она лежала на обочине дороги. Сначала, как куча мусора, потом как бомж, потом как алкашка, потом Он увидел тонкие красивые ноги в порванных чулках и понял, что думал неправильно. Он всё же свернул. Она лежала молча, пока Он, сидя на корточках, искал у неё пульс, а как только достал телефон, захрипела, прокашлялась, тугая струйка слюны с кровью потянулась в траву под Её лицом.

— Не в полицию, — прохрипела Она.

— Что? — не понял Он.

— Не звони в полицию, — повторила Она, — и в скорую не звони. Пожалуйста.

Силы кончились, Она уткнулась в траву лбом и замолчала.

Он быстро ощупал её тело, и в этом не было ничего сексуального. Он знал толк в травмах. Она хрипло дышала и не обращала внимания на его умелые пальцы, бегающие по телу.

— Алкашня, — радостно сплюнула проходившая мимо бабка, давно сменявшая свою жизнь на чужие.

Ему было плевать. Он закинул сумку с мокрой от пота формой за спину и поднял Её на руки. Она застонала и обхватила Его за шею, доверчиво ткнувшись лбом.

В их первое утро Он собрал раскладушку на кухне, сварил кофе. Хотел принять душ, но побоялся Её разбудить. Он осторожно приоткрыл дверь в комнату. Она лежала на спине, отвернув голову к окну, и Её разбитое лицо было Ему не видно. Он взял кофе, одну чашку, только Ей, и тарелку с бутербродами: подноса у Него не было. Подошёл на цыпочках, а Она схватила подушку и закрыла ей лицо.

— Не смотри на меня, — сказала Она сквозь файбер. — Я уродина.

— Ты не сможешь пить кофе через подушку, — спокойно ответил Он.

— Поставь кофе и уйди, пожалуйста, — попросила Она.

— Зачем? В скорую ты запретила звонить, значит мне надо осмотреть твои раны.

— Да бли-ин, — простонала Она, но подушку убрала. Она лежала, зажмурившись, и закусив целую часть разбитой губы. Левый глаз полностью заплыл, на щеке чернела борозда запёкшейся крови. Он смотрел на неё, а видел мужской кулак с печаткой, врезающийся в лицо хорошенькой молодой девушки.

— Открой глаза, — сказал Он.

Один глаз, большой, цвета выжженного летнего неба, посмотрел на Него. Второй спрятался за разбухшими багровыми веками.

— Видишь меня обоими глазами? — спросил Он.

Она кивнула.

— Открой рот.

Все зубы были на месте.

— Высунь язык.

Слева язык был сильно прикушен, но ничего опасного.

— Ну что, доктор, жить буду?

Смотрит куда-то в потолок, чтобы не встречаться с Ним взглядом и давит из себя шутки, как засохшую пасту из тюбика.

"Смешная", — подумал Он — "И терпеливая… И очень красивая"

Когда зажили её губы, Он узнал, что Она очень любит говорить. Когда открылся второй глаз, оказалось, что он такой же красивый, как и первый. И ещё до того, как зажили синяки на Её теле, Она вошла ночью на кухню и залезла к Нему под одеяло. Утром Он вытащил остатки раскладушки на помойку, а новую покупать не стал, она больше им не нужна.

Она говорила без остановки, и Ему никогда не надоедало её слушать, но стоило спросить у Неё, как Она оказалась избитой на обочине дороги, наступала тишина, а Он почему-то больше не любил тишину.

***

Квартира, где нет Её, и где нет Её совсем — не одно и то же. Он пришёл с тренировки и понял, что Она ушла. Не в гости, не в магазин, не в кафе с подружкой, а совсем. Постель пахла Ей, но не было одной из его сумок, одежды, которую он купил Ей, косметики и духов. Не было телефона, не было записки, не было жизни, к которой он уже привык.

Он не видел Её документов, и не был уверен, что знает, как Её зовут. Набрал номер, чтобы узнать, что Она не в зоне. Не в зоне, а где? Он сидел на кухне, мешая ложкой холодный чай, и смотрел в своё отражение в чёрном стекле. Отражение подавленно молчало.

Завибрировал незнакомым номером телефон в кармане.

— Алё, ты меня слышишь? — сказал кто-то заплетающимся голосом. Гремело жёсткое техно и слышал Он с трудом.

— Да, говори!

— Можешь её забрать? Бли-ин… Ща… — Он услышал свист и хлопки ладони. — Ма-альчик, повтори.

— Где забрать? — крикнул он.

— Не кричи, я не глухая. — Голос с хлюпаньем втянул что-то жидкое и икнул. — Ты кто? — спросил голос.

Рядом кто-то закричал: "Опа-опа-опа-па".

— Я кто? Ты мне позвонила, — терпеливо объяснил Он, — попросила Её забрать. Где Она?

— А-а-а. Мы тут тусим.

— Здорово. Теперь скажи, где находится "тут".

— Где? — голос постоянно терял нить разговора, а музыка перекрывала его. Он терпел, больше всего на свете Он боялся спугнуть эту незнакомую девушку.

— Где вы тусите?

— А-а! — закричала она. — Приезжай, Никит, тут так весело! Мы в "Чёрном лисе". Твоя тоже тут, пьяная в дымину. Прикинь?

— Я не Никита, — сказал Он и отбился.

***

В "Чёрном лисе" не протолкнуться. В зале прыгает, подняв руки вверх, пара сотен человек. Из-за стробоскопа Ему кажется, что он попал в двумерный мир, движущийся слишком быстро. Найти в этом дурдоме пьяную девушку непросто. Он продирается между танцующими, слишком твёрдый, слишком широкий для этого места. Техно долбит в уши, сбивая с толку и направления.

Впереди раздаётся крик, он перекрывает даже вой колонок. Ему кажется, что он узнаёт голос. Люди раздались в сторону, между ними — круг, древнейшая форма поля для схватки, не меняющаяся со времён гладиаторских боёв. В центре круга — смазливый блондин с презрительной улыбкой. Он постоянно поправляет чёлку, падающую на глаза, она мешает смотреть на окружающих со смесью гордости и превосходства. Он — не боец, он — главный приз. В паре метров от него вцепились друг другу в волосы две девчонки. Диджей зажигает свет и гасит музыку. В тишине — Её крик:

— На нём написано, что он твой? Будет мой!

Парень гордо задирает подбородок.

Он вступает в пустой круг. Спокойно идёт к дерущимся. Парень заметно нервничает. Здоровяк, идущий к ним, на голову выше его, весит килограмм сто двадцать, и это точно не жир. А вдруг одна из этих долбанутых тёлок — его? Парень оглядывается, но сдерживает желание скрыться в толпе. Девушки не видят ничего, они даже не заметили наступившей тишины, они не видят свет, ослеплённые яростью. Она, его любимая, пробивает сопернице в пресс, бьёт её лицо о своё колено. Замахивается, чтобы финальным апперкотом поставить точку, но сначала оглядывается на блондинчика, видит испуг на его лице, поворачивает голову ещё немного левее. А там — Он. Спокойно подходит к Ней и забрасывает на плечо. Спокойно уходит, и толпа расступается перед ним.

— Что это было? — спрашивает Он, выезжая с парковки клуба.

— Жизнь, — отвечает она, промакивая кровящую губу платком.

Он включает аварийку и сворачивает к бордюру. Сидит молча, глядя на свои огромные руки на руле.

— Что? — резко спрашивает Она.

— Я не хочу забирать у тебя жизнь, — отвечает Он. — Ты свободна. Можешь вернуться.

Она смотрит на Его профиль, думает: верить или нет. Он не шевелится.

— Да поехали уже, — говорит Она, наконец.

Они лежат в кровати, между ними — пустое место, его вполне хватит, чтобы поместился блондинистый парень с презрительной улыбкой и испуганными глазами. Он пытается вытрясти из головы эту мысль, но не получается. Она спит, тихо сопя носом. Он лежит, переставляя гирьки сомнений с одной чаши на другую.

Утром всё, как прежде, как будто и не было ни "Чёрного лиса", ни белого парня. Её кожа под Его губами, Его улыбка над Её словами.

— Ты душишь меня своей любовью

— Я сварю кофе.

***

Прошло два месяца. Его дом снова опустел. Он набрал номер, с которого звонила неизвестная девушка из клуба "Чёрный лис".

После паузы уже знакомый голос сказал:

— И?

— Ты звонила мне, помнишь? Из ночного клуба…

— А-а, Никит? Не узнала твой голос. Простыл?

— Я не Никит.

— А кто?

— Я Её парень.

— А, — зевнула она. — И чё?

— Она ушла.

— Сочувствую, — сказал голос без капли сочувствия.

— Мне нужно Её найти.

— А я тут при чём?

— Ты знаешь, где она.

— Ну знаю, и чё?

— Скажи мне, и я больше тебе звонить не буду.

— Заманчиво, — с издёвкой протянула она. — Слушай, вот только потому, что ты такой сильный, крепкий и решительный, скажу. Любимая твоя, которую ты так эффектно вынес из ночного клуба за полчаса до случки, сейчас у своего бывшего парня Никиты. Бывают такие бывшие, которые не бывают бывшими, понимаешь?

Он сидел молча, отковыривая шпон от кухонной столешницы. Её подруга не дождалась ответа.

— Слушай, забудь ты её. Она больная. Это психическое отклонение. Тебе не будет жизни, никогда.

— Не могу, — глухо сказал Он, — я люблю Её.

— А-ай, — простонала она. — Люби меня. Я красивая, красивее её. Ты мне нравишься. Я много раз вспоминала о тебе после того случая в клубе. Думать про неё забудешь. Хочешь, я приеду? Прямо сейчас.

— Ты дашь мне адрес Никиты?

— Зачем?

— Я заберу Её.

— Вынесешь на плече, как в прошлый раз? Задолбаешься таскать.

— Ты дашь мне его адрес?

Теперь замолчала она.

— Алло!

— Нет у него адреса, — сказала она зло, — по гостишкам тусит. Он не местный, но при бабле.

— Хорошо, в какой он сейчас гостишке… Тусит?

— Блин, ну ты достал. Чего тебе неймётся, правда?

Он выдохнул, в сторону, так, чтобы она не слышала.

— Я тебя очень прошу, сказала "А", давай уже "Б"

— Есть один гестхаус, название не помню. За МКАДом у въезда в Ангелово по левой стороне. Он там один, не промахнёшься. Но лучше не едь. Давай лучше я приеду, а? Начни уже новую жизнь.

— Спасибо, — сказал он и отбился.

***

У кого-то жизнь — натянутый канат между двумя шаткими площадками, у кого-то — верёвка, кое-как брошенная запутанным клубком под ноги. У Него — праща, раскрученная, но не выпущенная, которая регулярно проходит через нижнюю точку, и всегда после этого взмывает вверх. У Неё тоже.

На обочине дороги у "гестхауса" "Энджел-мэншен", да, именно так, по-английски, но русскими буквами, — лежала тёмная куча, а может, бомж, а может алкашка, но для Него это было не в первый раз, Он знал, кто это. Она подняла на него разбитое лицо с заплывшим глазом и сказала: "Не вызывай полицию". Потом добавила: "И скорую" и уткнулась лбом в землю. Он кинулся в гостишку, но она была пустой. Все четыре номера. Ночной портье, перепуганный пенсионер, заикаясь, сказал, что все постояльцы съехали час назад. Он ничего не видел, ничего не знает и номера за ними ещё не проверял. А камеры? Камеры давно не работают. Никогда не работали, муляжи.

Ему потом долго было стыдно. Он был очень сильным и старался не бить тех, кто слабее, но в глазах портье было то, чего не говорил его рот, и Он схватил мужчину за шею и ударил носом об стойку. Портье остался вытирать кровь, но на обочине её было намного больше.

Она лежала на заднем сидении, свернувшись в клубок. Он вёл машину по ночным улицам, вёл осторожно, оттормаживаясь до десяти километров в час перед лежачими полицейскими, чтобы не беспокоить Её.

У Неё на животе есть маленькая ямка с завитком в окружении выгоревших до прозрачности волос. Он очень любит её целовать. Когда-то, чуть больше двадцати лет назад, эта ямка соединяла Её с мамой, которую Он никогда не видел. Тогда Она плавала в её животе, свернувшись так же, как сейчас. Так сворачиваются ежи и броненосцы. Так сворачиваются все, кто слаб и хочет спастись. Так свернулась сейчас на заднем сидении Она, будто и нет Его рядом: сильного, крепкого, не очень умного, но надёжного.

***

Праща медленно проходила нижнюю точку.

Он стоял с подносом, на нём — две чашки кофе и тарелка с бутербродами. Она лежала, отвернувшись к окну.

— Кофе будешь?

— Поставь на столик.

Он сел на край и положил руку на её бедро.

— Не смотри на меня, — сказала Она сквозь надутые губы.

— Не могу, — ответил Он. — Тебе плохо?

— А сам как думаешь?

— Чего тебе не хватает?

Она повернулась. Левый глаз заплыл, губы разбиты, на этот раз сильнее. К шраму на щеке добавится шрам от нижней губы до подбородка.

— Жизни, но ты всё равно не поймёшь.

— Я стараюсь, — спокойно сказал Он. Спокойно, потому что не хотел ни обид, ни скандалов. — Тебе нравится, когда тебя бьют? Ты хотела бы, чтобы я тебя бил?

— Бил? — Она посмотрела на него с презрением. — Ты не сможешь, у тебя не получится. Ты жалок в своей жалости.

— А он крут, когда избивает до полусмерти того, кто не может ответить?

Злость ушла, губы ослабли, глаза опустились вниз.

— Зачем ты со мной?

— Потому что не могу без тебя.

— Ты ведь жил раньше…

— Не надо было валяться у меня на дороге.

Она провела пальцами по Его плечу, вздувшемуся бицепсу. Она любила Его тело, но совершенно не понимала Его душу.

— Я тебя не знаю, и поэтому боюсь больше, чем Никиту, — тихо сказала Она.

— У тебя вся жизнь впереди, — ответил Он. — Сварить кофе?

Она кивнула, он коснулся шершавыми губами маленькой ямки с красивым завитком и ушёл на кухню.

***

Они не Боги, и у них есть имена. Просто зачем они вам? Да и много их, имён, никакого места не хватит. Пусть будут просто Он и Она, с большой буквы.