Собачий вальс бесплатное чтение

Лабрадор по кличке Бернар живёт в семье преуспевающего бизнесмена и экс-балерины, но безоблачная жизнь пса обретает иные оттенки и меняет вектор благополучия, когда он начинает анализировать поступки своих хозяев.

Глава 1. ХОЗЯЕВА

Этим летом хозяин впервые вывез меня на дачу. Такое решение он принял ещё в марте. Тогда я, конечно, и предположить не мог, насколько судьбоносным окажется для меня это его решение, но именно март предопределил для меня, да и для всей нашей семьи, дальнейший ход событий, а точнее новый и весьма трагичный этап жизни. А пока я был наивен и глуп, но не бестолков и бесконечно предан своим дорогим хозяевам Марату и Марине.

Марат строг, суров и удивительно красив. Для меня он лучший хозяин на свете, хозяин и, надеюсь, мой лучший друг. Род его занятий – бизнес, но бизнес какой-то странный. Частично легальный и безобидный, но преимущественно это то, о чём в нашем доме не принято говорить вслух. Марат – мозг некоего синдиката, который занимается разработкой, производством и поставками психотропных веществ в страны третьего мира. Однако официально его корпорация – крупнейшее фармакологическое предприятие страны, объединившее несколько медицинских и фармацевтических компаний – это то, что является надводной частью айсберга, иронично именуемого «делом жизни». У Марата большая команда, и, как утверждает он сам, в ней нет ни одного непрофессионала.

Он формировал её долго, почти тридцать лет. Многие из его первого состава давно уже покинули этот бренный мир, кто-то ушёл сам, кого-то «ушли». Но «костяк» остался, и это была мощная группа, вызывающая одновременно страх и уважение. Я люблю Марата, и мне нет дела до его бизнеса – «грязный» он или «чистый». Я предан ему настолько, насколько только может пёс быть предан своему хозяину.

Марина – бывшая балерина. Она лучшая женщина на свете. Она тактична, умна, великолепно воспитана, безумно красива и, ко всему прочему, прекрасно готовит. Несмотря на то, что в доме работает прислуга, и Марат давно предложил жене в помощь профессионального повара, Марина наотрез отказалась. Как истинная хозяйка и настоящая женщина, она свято верит в магическую силу пищи и доверить её приготовление она никому не может. И это правильно! Я не представляю свою жизнь без её волшебной похлёбки из бараньих рёбрышек или свиного рагу, печёночного паштета или омлета из перепелиных яиц.

Судьба сыграла с моими хозяевами злую шутку. У Марины и Марата не было детей. После долгих обследований доктора вынесли страшный вердикт. Марат очень страдал, хоть и надеялся на чудо. Марина же простилась с мыслью стать матерью и всё переживала, болела. Но постепенно боль утихла, а окончательно она развеялась в её сердце, когда появился я – Бернар Цезарь Фокс Майер Лабель – чёрный лабрадор с прекрасной родословной, с целой плеядой звёздных родственников с туманного Альбиона и юга Франции, из Тулузы.

Мой титулованный отец был чемпионом мира на протяжении нескольких лет. Мать тоже давала фору своим соплеменницам, но в моих родителях не было тщеславия и гордыни, в них было лишь неиссякаемое благородство и достоинство. В жизни своей я не видел красивее собак, чем мои отец и мать. И я их любил бесконечной сыновьей любовью, любил и страдал от разлуки с ними.

Так вот и случилось, что Марат и Марина остались в этой жизни без детей, а я – без родителей.

Марина обожает меня и, когда Марата нет дома, ласкает меня, целует в мокрый нос, в глаза, обнимает и говорит, что я самый красивый пёс на свете. И я ей верю.

В Россию меня привезли семинедельным щенком, не обошлось и без сложностей с моим перевозом. Но Марат, будучи всесильным и всемогущим, быстро всё уладил. Там, на границе, когда я впервые увидел его, я понял, что это – навсегда!

Всю дорогу до Москвы хозяин держал меня в своих горячих ладонях. Я метался, скулил, рвался из оков своего хозяина, но тот был терпелив и сдержан. Марат гладил меня по голове, говорил, что я дурак, раз не понимаю своего счастья, но говорил ласково, смеясь, нежно теребя меня за ухом. Я, как и подобает малышу, пару раз оконфузился перед своим новым родителем на его роскошный костюм от Brioni, но что я мог поделать? Может это был некий обряд инициации, посвящение в мою новую жизнь, в наше единение с Маратом, пусть даже таким странным способом.

А может, это было таким вступлением в касту священного союза. Я не знаю. Но тогда, в салоне огромного чёрного Mercedes-Benz на мокром сиденье в обделанном мною, бестолковым щенком, дорогущем костюме, сидел спокойный и невозмутимый ОН, уже тогда простивший мне всё, что я сделал впоследствии с его жизнью.

Я вдыхал аромат его тёплых, вкусно пахнущих рук, держащих меня. Всматривался влажными глазами в его скуластое, волевое, удивительно красивое лицо и думал: «Это мой Бог, мой господин, мой отец, мой брат, мой друг, моя жизнь, мой Марат!»

Глава 2. НОВАЯ ЖИЗНЬ

Так началась моя новая жизнь в доме, который был приветлив и мил. Я очень многое любил в нём. Многое, почти всё…

Любил мягкий ковёр в прихожей, в ворсе которого я с удовольствием утопал. Любил место у камина в гостиной, где часто тихо потрескивал огонь, а хозяин разбивал сгоревшие поленья кочергой. Тогда искры летели фонтаном так, что горящие угольки тысячей светлячков разлетались в стороны, а комната наполнялась дурманящим горьковатым дымом. Я любил хозяйскую спальню. В ней было потрясающе тихо и почему-то очень торжественно. Иногда я вслушивался в шёпот и странные ночные звуки, шорохи, голоса, доносившиеся оттуда. Иногда это был Маринин плач, порой – вздохи Марата, но всё было подозрительно тихо, будто они скрывали что-то или кого-то стеснялись. Но кого? Нас в этом огромном доме было лишь трое: Марат, Марина и я. Может быть, они стеснялись меня?

Я любил приходить на кухню, когда Марина готовила. Меня сводил с ума аромат её потрясающих блюд. Она могла часами колдовать над плитой, отдаваясь этому занятию всецело. Я подолгу сидел и смотрел на неё. Запоминал движение её рук, любовался изгибами её утончённого, хрупкого, как хрустальная ваза, тела. И что-то нежное разливалось в моей груди. А когда она, отрываясь, наконец, от своего занятия, подходила ко мне, протягивая руки, я лизал её ладони и шею, а она смеялась и подставляла своё лицо, разрешая себя целовать. В такие минуты я неумолимо начинал тосковать по матери. Я вспоминал её горячее тело, огрубевшие тугие соски, из которых сочилось молоко. Вспоминал как, припав к материнской груди и жадно вкушая вожделенный сок, вслушивался в спокойный ритм её сердца и ровное, глубокое дыхание. Я плакал. Марина вытирала мне глаза и целовала, целовала их долго, бесконечно долго….

Ещё я любил хозяйскую ванную. Любил купаться, любил, когда Марат мыл меня каким-то совершенно потрясающим ароматным шампунем, а потом вытирал мою мокрую шерсть большим махровым полотенцем. Вытирал, морщился и как-то смешно матерился, когда я отряхивался сам, стремительно сбрасывая со своего тела остатки воды, и умудрялся обрызгать всё, что было в радиусе полутора метров от меня. Марат пытался закрываться руками, отворачиваться, но всё тщетно. Из ванной мы выходили одинаково мокрыми. Марина смеялась над нами, спрашивая всякий раз, зачем мы купаемся вместе, когда можно ходить в ванную по очереди.

В зимнем саду я любил спать. На веранде – дышать морозным свежим воздухом и смотреть как огромные снежинки падали к моим лапам и, сверкая, переливаясь, таяли. Когда Марат работал в своём кабинете, я любил лежать на его старинном кожаном диване и грезить.

Я лежал и предавался мечтам, представляя себя взрослым красивым псом, который, виртуозно владея своим телом, плывёт, рассекая волны безбрежного океана. Плывёт стремительно, красиво навстречу заходящему солнцу. А ребристая золотая дорожка, бегущая от горизонта, растворяется под его крепкими лапами и сильной мускулистой грудью. Лучи солнца слепят его, и он щурится, но плывёт. Плывёт, высоко подняв голову, навстречу своей судьбе.

Ещё я любил, когда Марина садилась за рояль в большом белоснежном зале. Это был блестящий чёрный «Блютнер», напоминающий огромную роковую птицу, распластанную на снегу. Он издавал потрясающие звуки, которые сводили меня с ума. И я всегда с упоением замирал у ног Марины, чтобы внимать этому чуду вселенной – музыке. В то время я ещё не знал, что сильнее музыки есть только любовь. Я слушал Грига, Бетховена, Моцарта. Любил Гайдна и Чайковского. Но больше всего я любил вальсы Шопена. Они задевали какие-то тонкие, едва ощутимые струны в моей собачьей душе. Она отзывалась страстно и нежно на изящную, печальную и, без сомнения, великолепную мелодию, которую извлекала Марина из этого, казалось бы, неживого предмета. Но «Блютнер» жил сам и учил жизни других: учил красотой, гармонией, силой волшебной музыки, которая рождалась в нём снова и снова, едва Марина дотрагивалась до него, едва касалась своими чуткими пальцами глянцевой поверхности черно-белых клавиш, тех самых черных птиц на белом снегу.

Моя хозяйка, ко всем своим достоинствам, была ещё прекрасно образована. И если бы она не стала балериной, то обязательно окончила бы консерваторию. Об этом мечтала её мама, и так хотела её бабушка.

Глава 3. СОБАЧИЙ ВАЛЬС

Вальсы Шопена, вальсы, раздирающие мою щенячью душу, проникновенные, нежные шопеновские вальсы, слушая которые погружаешься в незыблемую негу, будто качаешься на волнах или паришь в облаках. Марина, с лицом ангела, трепещет над клавишами, тело ее двигается в такт музыке, и она, закрыв глаза, растворяется в этих звуках. Душа ее отлетает и блаженно почиет на струнах рояля… Иногда я вижу, что она в это время плачет. Я не знаю почему. Спросить я не могу, а сама она мне об этом не говорит. Лишь однажды она, повернувшись ко мне, поймала на себе мой вопросительный взгляд, смутилась и сказала:

– Понимаешь, дружок, счастья не может быть слишком много. Скоро всё это закончится, и я останусь одна, как одни оставались все женщины в нашем роду. Никто, ни одна из них не смогла пережить одиночества, вот и я не смогу. Но ты еще слишком глуп, чтобы всё это понять. Поэтому живи, дорогая моя скотинка, и радуйся жизни. Уж у тебя-то есть всё для счастья в этом нелепом и страшном мире. Живи, пёс. Живи за всех нас…

Я любил этот роскошный чёрный рояль, когда за ним сидела Марина, но ненавидел его, когда играть садился Марат. Даже не играть, а так, паясничать, кривляться, дурить. Он становился таким ехидным и колким, глаза горели бешеным огнём. Его было много, и он был странным, то изощрённо злым, то ничтожным и жалким. Марина с ним в эти игры не играла, однако он не обращал на это никакого внимания.

– Бернар, – кричал из зала Марат, – Бернар, иди сюда! Я умею играть твою музыку. Твою дурацкую собачью музыку. Иди же сюда, псина! Иди, ну!

Я покорно подходил к залу, ложился у дверей и тихо ждал окончания шабаша. Я не мог противиться хозяину.

– Ну, что, Бернар, слышал ли ты что-нибудь подобное? Что-то более прекрасное? А? Чего молчишь, тебе нравится? Пес! Запомни, пес, это – собачий вальс. Эта музыка написана специально для вас – лопоухих. Чтобы вы кружили в этом идиотском вальсе своих вертлявых подружек и занимались с ними любовью, любовью в такт музыки. Вот смотри: тара-там-трах-трах, тара-там-трах-трах, тара-там-трах, там-трах, там-трах-трах, ля-ля-пам трах-трах, ля-ля-пам трах-трах, ля-ля пам-трах, пам-трах, пам-трах-трах!

Марат играл эту мерзкую музыку, напевал эти мерзкие слова, и в этот момент я ненавидел его. Ненавидел, злился и не понимал, почему он себя так ведёт. Для чего он это делает, зачем? Ведь это ужасно противно, обидно и больно.

Однажды Марина подошла к нему в такой вот момент и сказала:

– Марат, ты перестал себя контролировать. Ты много пьёшь. Возьми себя в руки. Это отвратительно, наконец.

– А ты полагаешь, дорогая моя, я бесконечно могу держать себя в руках?

Марат схватил Марину и больно сжал её запястье своей рукой.

– Ты полагаешь, я постоянно могу держать всё, всё, Мариночка, моя дорогая, всё под контролем? Ты полагаешь, я железный? Машина? И я не могу никогда расслабиться? Я, чёрт возьми, в своём доме, и где, как не в своём доме, я могу ещё расслабиться? А тебе не приходило в голову, что я немножко устаю, самую малость я устаю? Ты не хочешь меня спросить, как я устаю и как я желаю расслабиться?

Марат обеими руками схватил Марину и потянул к себе.

– Пусти меня, Марат, ты пьян, пусти! – закричала Марина.

Но Марат сильным рывком прижал её к себе и стал жадно целовать.

– Пусти, Марат, не надо. Я не хочу, прошу тебя. Не надо, мне больно, я так не хочу.

– А я хочу, дорогая моя. Хочу, слышишь?

Марат почти швырнул Марину на рояль. Она кричала и отбивалась. Но Марат, не обращая внимания на её сопротивление, грубо овладел ею. Марина затихла, чуть слышно всхлипывая. Все движения Марата сопровождались жалобными горькими звуками клавиш рояля. «Блютнер» исторгал протест, но Марат этого не замечал. Я скулил, не смея двинуться с места. Когда Марат отпустил её, всё затихло. Блютнер, я, Марина.

Марат, тяжело дыша, рухнул на стул, стоящий неподалёку. Марина неловко сползла с рояля и, поправив одежду, пошла прочь из зала. Удаляясь, она бросила в сторону мужа:

– Вот, Бернар, наш хозяин продемонстрировал тебе настоящую собачью любовь и собачью нежность под прекрасный аккомпанемент. Браво, Марат! Бурные аплодисменты!

Обернувшись у выхода, Марина похлопала мужу в ладоши и ушла к себе. Я вскочил, чтобы последовать за ней.

– Бернар! – Марат остановил меня властным тоном, – Бернар, ко мне!

Я стоял на пороге зала, смотрел ему в глаза и не мог шелохнуться.

– Ко мне, я сказал! – напрягся Марат. – Ты что это, дружочек, перестал меня понимать? Иди сюда, сволочь!

Я, ворча, улегся, не сходя с места.

– Да ты что, в самом деле?! Ты что, не понял меня? Так она ведь моя жена, и я могу это делать с ней всегда, когда захочу. И как захочу, кстати. Вот когда у тебя будет жена, ты поймешь меня, а пока ты еще молод, чтобы меня судить! Ну, не валяй дурака, иди ко мне, ну, Бернар!

Марат встал со стула и направился ко мне, протягивая руки.

– Ты просто не понял, дружок. Иди сюда, Бернар. Это любовь такая, понимаешь? Так бывает, это нормально, это – природа. Бернар! Иди сюда! – Марат приближался ко мне, и я не выдержал. Рванулся с места и побежал вниз к входной двери. Под лестницей была моя лежанка, и я решил уединиться там. Хозяин кинулся за мной, сорвав со стены по дороге хлыст для верховой езды. Сбегая по лестнице, он оступился и стал падать, цепляясь руками за кованые перила. Вдруг он взвыл как зверь и с криками и стонами продолжил преследование.

Марат избил меня отчаянно и жестоко. Когда он бросил хлыст, я увидел, что его правая рука вся в крови. Марат упал передо мной на колени и, обняв меня за шею, заревел навзрыд, сильно прижимаясь лицом к моей морде.

– Прости меня, Бернар! Прости, дружок! Я скотина, последняя скотина, прости меня.

Я стал лизать его раненую руку, повизгивая от собственной боли. Лизал руки, шею, лицо, уши. Марат рыдал, сотрясаясь всем телом, рыдал отчаянно, как только может рыдать мужчина, потерявший что-то очень дорогое ему в этой жизни. Я плакал вместе с ним. Конечно, я простил его, простил и пожалел. Ведь я любил его, любил сильно. Но с той поры поселился во мне какой-то дикий и, возможно, очень опасный зверь и стал ждать часа возмездия.

В этот вечер Марина больше не выходила из своей комнаты. Я долго лежал и думал о многом. О Марате, Марине, «Блютнере», Шопене, о собачьей любви. Я чего-то не понимал и не хотел во всё, мною увиденное сегодня, верить. Что-то неуловимое испортилось в моем представлении о счастливой собачьей жизни. Я вспоминал мать и отца, пытался представить себе их собачью любовь, но не мог. Я понял, что не могу представить себе ничего, что касается их жизни. Не знал, что это за любовь такая, и почему мне так больно внутри.

Я проснулся, услышав шаги Марины на лестнице, но встать не смог, тело ныло после побоев. Она спустилась ко мне, села рядом на мою лежанку, я положил ей на колени свою голову.

– Бернар, ты единственный, кто остался у меня в этой жизни, не бросай меня, дружочек. Я не выдержу одиночества. Марат не любит меня. Он не умеет любить. Как же мне жить с этим? А, Бернар? Как же мне жить без его любви? – Она гладила меня по голове и сидела, не шевелясь, боясь нарушить мой покой. Мне было приятно и грустно.

Я опять задремал. Марина осталась со мной до утра.

Глава 4. ПОКУШЕНИЕ

День следующего дня выдался тёплым и солнечным.

– К чёрту работу! – орал Марат на весь дом, – Марина! Едем отдыхать в лес, в поле, в деревню, на речку, куда хочешь! Поехали на дачу, поехали к Звездиным, Малаховым, затопим баню, порыбачим. Мариночка, дорогая моя! – Марат гремел, как иерихонская труба. Я всё еще сидел под лестницей и глупо таращился на хозяина. Он, казалось, вовсе не замечал меня. Схватив Марину на руки, он закружил её и, остановившись внезапно, стал целовать.

– Дорогая, прости меня, прости! Он покрывал поцелуями её тело, шею, грудь, лицо. Она крепко вцепилась в его огромную спину, и мне подумалось, что она его уже никогда не отпустит.

Мы ехали в охотничий домик за город. Марат взял ружьё. Марина видеокамеру. Всю дорогу они болтали о всякой ерунде, и мне было радостно, что они так быстро помирились. Я опять был счастлив и наивно полагал, что худшее в нашей жизни осталось позади.

– Мариночка! Всё будет хорошо. Летом мы переедем на дачу, я отдохну, ты поправишься, всё будет чудесно. Бернара я буду брать с собой на охоту. Мы будем славно проводить время и, кто знает, может быть, счастье опять вернётся в наш дом.

Тогда я и представить себе не мог, как круто изменится вся моя жизнь, когда я однажды отправлюсь с хозяином на охоту. В ту пору мне было это неведомо. И я безмятежно млел в лучах мартовского солнца, назойливо пробивающегося сквозь стекло в салон автомобиля, на заднем сиденье которого я уже стал засыпать и почти не слышал, о чём говорят супруги.

Мне снился сон. Мальчик семи-восьми лет идёт с красивой большой собакой и прекрасным гнедым конём по высокой траве, или даже по ржаному полю. Да, скорее всего, это было поле, потому что мальчик останавливался и гладил колосья рукой. Солнце стояло в зените. Был невероятный зной. Казалось, плавилась земля. Воздух почти звенел, какая-то дымка – газовая, прозрачная, дрожащая – обволакивала всё вокруг. Ветра не было. Деревья на опушке леса были неподвижны. И, казалось бы, ничто не предвещало беды, но от этой звенящей, почти зловещей, тишины веяло какой-то обречённостью.

– Мы идём с тобой на охоту? – спрашивал мальчик собаку. Но та, конечно, ничего не могла ответить, она же собака. Когда они дошли до опушки леса, мальчик, вероятно увидев кого-то, вдруг отчаянно вскрикнул и побежал обратно. Раздались выстрелы: сначала один, сразивший коня, потом второй. Кто-то громко заорал: «Марат, пригнись! Марат!».

Машину сильно тряхнуло и выбросило на обочину. Марат упал на руль, истекая кровью. Марина кричала, звала сначала Марата, потом кого-нибудь на помощь. Выпрыгнув в разбитое, с водительской стороны, окно, я помчался по дороге вперёд, в надежде настигнуть машину, из которой стреляли по нашему автомобилю. Но это всё было бессмысленно. Мне казалось, я бежал целую вечность, пока не понял, что мои лапы кровоточат, и мне нужно возвращаться к хозяевам.

В машине скорой помощи по дороге домой врач перевязал мне лапы, а Марине сделал укол и дал валерьянки.

– Всё хорошо, – сказала Марина, – не беспокойтесь. Я в порядке, лишь бы Марат…

– Мариночка, я же Вам уже сказал, – перебил доктор, – нет совершенно никаких причин для волнений. Это всего-навсего плечо, плечо, понимаете? Не голова, не сердце, не легкие, а плечо! Марина, не волнуйтесь, ваш муж вне опасности. Его прооперируют, и будет как новенький ваш Марат. А Вы просто будьте осторожны, и всё.

Этой ночью Марина сама позвала меня в свою постель. Я лег на место Марата и сразу же уснул, а Марина проплакала всю ночь, прижимаясь ко мне и сотрясаясь всем телом. Засыпая, я понял, что стал взрослым псом. Детство мое осталось во сне на ржаном поле, где я гулял с маленьким мальчиком по имени Марат и с его великолепным конем.

Глава 5. МАРАТ

Марат был удивительно красивым и умным ребёнком. Марату всё было подвластно в этой жизни. Всё удавалось ему, всё у него получалось. Это вовсе не значит, что давалось легко. Марат был очень настойчивым мальчиком. Учился он в Ташкенте. Школу закончил с золотой медалью, в университете получил диплом с отличием, закончил аспирантуру и защитил кандидатскую по теме «Синтезирование белка». Переезд в Москву совпал с легендарным теперь уже временем – «горбачёвской перестройкой». Марат обладал удивительной способностью подчинять себе людей. Всё началось с октябрятской звёздочки в первом классе, потом он был вожаком в пионерском отряде, затем председателем совета дружины комсомольской организации школы, в университете – профсоюзным лидером. Он всегда был первым, всегда – главным. Во дворе со сверстниками, в стройотрядах с однокашниками. Лидировал и на учёных советах в НИИ, где работал первый год после переезда в Москву. Но, казалось, и столица была тесновата для него. Ему нужен был весь мир. Он хотел всецело подчинить его себе.

Всё, что заложено в человеке с детства, остаётся с ним до самой старости, корректируется лишь на каких-то этапах, в какие-то моменты жизни. И Марат сохранил в себе эти удивительные свойства – побеждать, вырываться вперёд, владеть миром. Но что-то Бог даёт, что-то отбирает. Просто есть закон равновесия в природе и всё. То, чего всегда не хватало Марату, так это покоя и, соответственно, счастья. Он никогда не мог насладиться прелестью момента. Минутой жизни, мгновеньем спокойствия и тишины. Он не мог остановиться, успокоиться, отдышаться. Посмотреть однажды на звёзды, полежать на горячем песке под палящими лучами солнца или в высокой душистой траве, прильнув к влажной земле, просто отдохнуть. Если он ехал в машине, то стремительно; по телефону говорил коротко, обрывисто, экономя каждую минуту. Ел молча, торопливо; спал мало. Много занимался спортом и, конечно, всё время работал. Работа не ради достижения цели, а ради самой работы, ради процесса. Марине он часто говорил: «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»

Мариной он был покорён сразу, как только увидел. На своей свадьбе он, произнося тост, сказал: «Я точно ослеп! Я увидел её и сразу всё понял. Я когда-то знал ее, в прежней жизни. Увидел и сразу вспомнил».

Они познакомились в спортивном клубе. Марат уже много лет занимался в конной секции и был лихим наездником. Марину привёл в клуб её школьный друг Николай Решетов, влюблённый в девочку с первого класса. Марина хорошо относилась к Коле и не имела обыкновения ему в чём-либо отказывать. Он был галантным кавалером и красиво ухаживал за ней. Ахмеровы одобряли этот союз, Коля был частым гостем в их доме. А в классе уже устали дразнить детей женихом и невестой, слишком уж долгой была их дружба. Николай берёг Марину и ни разу не позволил себе прикоснуться к ней, приблизиться больше, чем это позволял этикет. Марина же, в свою очередь, соблюдала целомудрие и хранила себя для мужа. Когда Николай привёл Марину в манеж, её охватило необъяснимое волнение. Это был шок, легкий приступ страха: через всё поле по диагонали на неё летел огненный скакун, а наездник, красивый, смуглый парень с диким орлиным взглядом, не сводил с неё глаз. Жеребец замер в полуметре от девушки, и её сердце просто рухнуло на землю. Всадник протянул ей руку, и она почему-то покорно отдалась его воле. Он посадил её перед собой, прижался к ней так близко, что она почувствовала его горячее дыхание на своём лице. Лошадь, слегка вздыбившись, понесла молодых людей стремительно, рассекая поток знойного воздуха.

– Боишься? – закричал парень.

– Нет! – ответила Марина, хотя до смерти, ей казалось, оставались считанные минуты. Страшнее в ее жизни, пожалуй, ничего и не было.

– Не бойся! Я рядом!

– Я не боюсь! – откликнулась Марина, едва переводя дыхание.

– Ты будешь моей, ты мне нравишься! – кричал наездник.

Марина молчала, онемев от страха.

– Ты выйдешь за меня замуж, и мы уедем далеко! Я буду держать весь мир в своих ладонях, а ты им будешь управлять.

Жеребец замер как вкопанный, точно в том месте, где юноша забрал Марину. Парень помог девушке спуститься на землю, снова сел на коня и исчез так быстро, что Марина даже не успела опомниться.

– Кто это? – спросил Николай.

– Не знаю, – растерянно ответила девушка.

– А почему же ты села с ним на лошадь?

– Не знаю, – повторила та.

– Что ж, ладно. Села так села, куда теперь пойдем? Что будем делать? Чем заниматься?

– Не знаю, – сказала Марина и пошла прочь от своего ухажёра.

С тех пор она больше не впускала Колю в свою жизнь.

Глава 6. МАРИНА

Второй раз она встретила Марата лишь через месяц, выплакав за это время все слёзы и отчаявшись дождаться своего принца. Выйдя однажды утром на балкон, она увидела его сидящим на скамейке напротив окон, а на асфальте огромными буквами было написано: «Привет, всадница!». Сердце Марины рухнуло второй раз, теперь уже с пятого этажа. Она неслась по ступенькам, забыв, что босая, а маленький ситцевый халатик надет на голое, прямо после утреннего душа, тело. Выбежав из подъезда, Марина кинулась парню на шею, и тот уверенным движением подхватил её. Когда Марина поняла, что её поведение достойно всяческого осуждения, она тихо сползла с Марата. Но он уже горячо целовал её и крепко обнимал, чувствуя, как трепещет под тонким халатиком ее разгорячённое тело.

– Меня зовут Марат! – просто и спокойно сказал юноша.

– Меня Марина! – отозвалась девушка, заливаясь краской стыда.

– Пойдешь за меня? – спросил Марат, улыбнувшись.

– Пойду!

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

Они гуляли весь день. Бродили по улицам Ташкента, сидели в кафе-мороженое, катались в парке на каруселях. А вечером пошли в манеж кататься на лошади.

– Знакомься, это – мой Рамзес! Лучший конь в республике. Хочешь покататься?

– Да!

Марат вывел Рамзеса из стойла и подвёл к Марине.

– Сможешь сесть?

– Я никогда не делала этого прежде!

– Всё когда-то приходится делать в этой жизни впервые – это такая школа жизни, проверка на выносливость!

Марина, одолев страх, легко и грациозно вскочила на спину жеребца.

– Я всему тебя научу, ты, главное, слушайся меня.

Девушка впервые не смогла возражать юноше. Он имел какую-то удивительную власть над ней. Но ей почему-то это очень нравилось. Почему? Она не знала.

Через два часа Марина уже красиво скакала верхом, ничего и никого не боясь. Рамзес был покорным и смирным. Было уже очень поздно, но не темно. Огромная луна заливала поле. Марина наслаждалась этой ночью, не вспомнив даже о том, что её давно ждут дома.

– Ты такая красивая, – тихо сказал Марат. Она лишь улыбнулась в ответ. – Марина, я хочу, чтобы ты разделась.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты разделась. Совсем. Я хочу любоваться тобой.

– Марат, ты что, сошёл с ума?

– Всё когда-то приходится делать в этой жизни впервые – это такая школа жизни. Проверка на выносливость. Помнишь?

– Марат, я девушка!

– Ты не поняла! Ты моя девушка! Доверься мне, я всему тебя научу. Ты, главное, слушайся меня.

– Разве это возможно?

– А разве это невозможно?

Марат знал, о чём просил Марину. Это было действительно потрясающее зрелище. Обнаженная юная дева, восседая на рыжем горячем коне, несётся по ночному полю, озарённая светом полной луны. Роскошные длинные волосы всадницы развеваются на ветру, и она всё сильнее и сильнее прижимается к влажной спине жеребца. Горячая летняя ночь обжигает её тело, и она почти теряет рассудок от своего непреодолимого желания.

– Марат, я хочу принадлежать тебе.

– О чём ты, дорогая?

– Я хочу быть твоей!

– Ты и так моя!

– Нет, совсем твоей!

– Я не порчу девушек, у меня такой принцип, я честен перед собой.

– Возьми меня, пожалуйста, Марат.

– Нет! Одевайся, пошли домой. Тебя, должно быть, потеряли.

– Марат! Что ты делаешь со мной? Прошу тебя, прошу, умоляю тебя. Неужели ты так жесток?

– Да!

Глава 7. ОБИДА

Я выпрыгнул из постели и побежал искать хозяйку. На кухне Марина допивала свой кофе. Увидев меня, она спросила:

– Бернар, я еду к Марату в больницу, ты со мной?

Через несколько минут мы уже мчались в серебристой Тойоте в больницу скорой помощи. Моё сердце колотилось, как испорченный часовой механизм. Я задыхался от нетерпения скорее увидеть Марата. Марина была молчалива и серьёзна. Я попытался приласкаться к ней, чтобы как-то скрасить своё волнение и время ожидания, но она грубо отодвинула меня. – Не лезь, ты мне мешаешь.

Марат был уже в сознании и даже попытался улыбнуться, когда мы вошли. Мне, конечно, захотелось сразу броситься ему на шею, но я ведь понимал, что нельзя этого делать. Я ограничился лишь суетливым метанием по палате и усердным вилянием хвоста. Правда, от напряжения и радости я чуть не описался, но сдержался.

Марина наклонилась к Марату и поцеловала его в губы.

– Ну, что за слёзы, дорогая?

– Я так испугалась за тебя, Марат! Я так люблю тебя!

– Всё будет хорошо. Это такая проверка на выносливость, ладно?

Они долго говорили о прошедшей поездке, о людях, которые покушались на них, о мерах предосторожности и дальнейших действиях. Я сидел и внимал каждому их слову. Ловил каждый жест и ждал, когда Марат заговорит со мной.

В палату вошёл доктор:

– Марина Руслановна, мы ведь договорились – пять минут.

– Конечно, конечно, мы уже уходим. Спасибо Вам, Андрей Андреевич! Бернар, пошли! – Марина ещё раз наклонилась к Марату и поцеловала его. – Выздоравливай, любовь моя! – она направилась к двери, увлекая меня за собой. Я вырвался из рук Марины и подбежал к кровати хозяина. Поднявшись на задние лапы, я положил передние Марату на грудь и стал лизать его лицо.

– Да, конечно, пес! Ты – лучший. Ну, всё, иди. Давай, догоняй Марину.

Всю дорогу я сидел молча и смотрел в окно. Чувство обиды и гнева не покидало меня.

– Бернар, – будто поняла мои мысли Марина, – но ведь ты взрослый мальчик. Ты понимаешь, ему тяжело сейчас, ты не должен на него обижаться. «Конечно, не должен» – подумал я. Но я обиделся.

Глава 8. БЕЖАНОВЫ

Вечером приехали родители Марата – красивая пожилая пара. Раис Тимурович и Алина Павловна Бежановы. Это были удивительные, совершенно не похожие между собой, и, казалось, совершенно не подходящие друг другу люди. Но они так прекрасно смотрелись вместе, и стаж их семейной жизни составлял без малого уже 45 лет, что всякие рассуждения по их поводу были ни к чему. Я поймал себя на этом необъяснимом противоречии, но оставил затею разобраться в природе своих чувств.

Раис Бежанов был одним из самых авторитетных людей в республике во времена Советского Союза. Долгие годы он работал одним из секретарей ЦК компартии Узбекистана и был на хорошем счету в Москве, в Политбюро. Раис Бежанов имел множество правительственных наград и всяческие привилегии центра, коими не каждый республиканский чиновник мог похвастаться. Это был серьёзный, умный, дальновидный молодой политик. Добивался всего, чего хотел в жизни. Он так выстраивал, так формировал свою жизнь, чтобы весь мир крутился для него, а не наоборот. Конечно, это была воля и сила. В республике знали, что Бежанов – властный и жестокий человек. Однако ни спорить, ни возражать, ни качать свои права никому даже в голову не приходило. С его мнением считались, его уважали и даже боялись. Все, без исключения. Алина Бежанова была искусствоведом, но по специальности почти не работала. Муж хотел, чтобы она занималась хозяйством и воспитанием сына. Несмотря на то, что Алина подавала большие надежды как искусствовед-культуролог, и ей даже предлагали кафедру в университете, ослушаться мужа она не могла. Жалела ли она о том, что любимое дело её жизни было оставлено ради семьи и эгоистических желаний мужа, неизвестно. Алина Павловна была умной женщиной и тщательно скрывала от посторонних глаз свои чувства и эмоции. За эту кротость и смирение Бог наградил её семьёй, богатством и всеми благами земной жизни. Была ли она счастлива, имея все это? Возможно.

Марат воспитывался в материнской заботе и отцовской строгости. Главный урок жизни, который преподнёс ему отец: «Не ты для жизни, а жизнь для тебя!» он хорошо усвоил. И ещё он усвоил второй урок жизни – всё подчинено в этом мире силе. И чем сильнее ты, тем больше власти. Мягкость и нежность матери, казалось, прошла стороной. Уроков любви, преданности, верности он так и не усвоил. Но почему-то, когда строгость отца переходила всякие границы (а это было обычным делом), Марат искал материнского участия и сострадания. Мать он уважал бесконечно, жалел её – нежную, кроткую и всегда сострадал ей, зная как отец бывает жесток и несправедлив.

Марина Ахмерова была для Марата полным олицетворением и почти абсолютной копией Алины Бежановой. Когда Марату было десять лет, мать, сразу после юбилея отца, попала в неврологическое отделение с сотрясением мозга и многочисленными ушибами тела. За ней ухаживали лучшие врачи больницы, в отдельной палате всегда дежурила медсестра. Отец всё свободное время проводил у постели жены, но Марат точно знал, что произошло накануне. В их большой частный дом в те праздничные дни съехалось много народу. Были, конечно, и родственники, но преимущественно это были партийные деятели республики, которые приехали чествовать отца. Среди гостей оказался старый школьный друг матери Кирилл Бахметьев, который до сих пор не женился и не создал семью, так как больше никогда не встретил такую, как Алина. Именинник всё знал и весь вечер не сводил глаз с бывшего воздыхателя своей жены. Гости, между тем, ничего не замечали, отдыхали, веселились, чествовали юбиляра. Далеко за полночь, когда Алина вышла в сад, к ней подошёл Кирилл и стал горячо объясняться в любви. Раис всё видел. И несмотря на то, что жена не дала ни малейшего повода для ревности, отец, после того как гости разъехались, жестоко избил её, обставив впоследствии всё как несчастный случай. Марат в ту ночь не спал, он всё видел. Но почему он не бросился защищать свою мать, когда отец поднял на неё руку? Может быть, он очень боялся его? Мальчик проплакал всю ночь в своей комнате, но подойти к матери не решился.

На следующий день все местные газеты пестрили заголовками об отставке высокого партийного деятеля Кирилла Бахметьева. Официальная версия – превышение должностных полномочий и расхищение государственного имущества. Уже когда Марат учился в университете, он узнал о том, что бывший мамин друг – Кирилл Бахметьев – закончил свою жизнь в психиатрической клинике.

Глава 9. ДЕЛА…

Из того, что я ещё не любил в своем доме – это телефон. И не потому, что он звонил тогда, когда я особенно крепко спал. Он имел обыкновение приносить дурные вести в дом, после которых всё переворачивалось с ног на голову, и хозяева почему-то сразу менялись. В этот раз звонок был настойчивым и дерзким. Марина встречала Бежановых и не отвечала на звонок. Но этот мерзкий телефон не унимался и, дождавшись пока Марина всё же откликнется на его призыв, выполнил свою грязную миссию.

– Деточка, что с тобой? – заволновалась Алина Павловна. – Ты бледная. Что-то случилось?

Марина молчала, думая о своём. Супруги переглянулись.

– Кто звонил? – сурово спросил Раис Тимурович.

Марина пожала плечами.

– Ну а сказали-то что? – настаивал свёкор.

– Сказали, что Марату всё равно конец, так что пора расслабиться.

Алина всплеснула руками и со слезами кинулась на шею мужу.

– Подожди, Алина! – остановил её муж и усадил рядом с Мариной, – Надо во всём разобраться. Для начала выяснить, кому и зачем нужен Марат. Будет мотив – будет и ответ на остальные вопросы. Я подключу своих московских коллег. Здесь ещё помнят Раиса Бежанова.

Я не сводил глаз с хозяйки. Она сидела тихо, неподвижно, и ни один мускул не дрогнул на её лице. Взгляд был стеклянным и ничего не выражал. Я забеспокоился и, скуля, подошёл к ней. Она очнулась, приласкала меня и сказала:

– Я знаю, кто это может быть. Предполагаю, но до конца не уверена.

– Говори, – сухо отозвался отец Марата.

– Это люди Рамазана! На днях Радик Усманов, университетский приятель Марата, который каким-то образом связан с Рамазаном, сказал, что на таможне арестовали большую партию медицинских препаратов из Германии, якобы не имеющую нужных лицензий и не прошедшую сертификацию. Марат знал, что эта партия нелегальна, и у него, безусловно, был интерес развернуть её. Он знал точно, что Рамазан заплатил каждому, от кого зависело прохождение груза, и вся операция с медикаментами находилась в строжайшем секрете и под усиленным контролем. Но у Марата были свои источники, и о каждом шаге Рамазана он знал. Но, главное – эту партию остановил не Марат. Был кто-то другой. Кто-то, чьи интересы в этой сделке не были учтены. Но этот кто-то оказался сильнее их двоих – Рамазана и Марата. Видимо, это был кто-то «сверху». И это настораживало.

Раис Тимурович ушёл с телефоном в кабинет сына и велел не беспокоить его до утра.

Глава 10. ИЗМЕНА

Лариса Давидович не пропускала ни одного состоятельного пациента их отделения. Когда Марата привезли из операционной, у неё было дневное дежурство, а сегодня – ночная смена. Марата, даже изуродованного синяками и ссадинами, невозможно было не заметить. Он и теперь оставался очень красивым мужчиной. Досье раненого красавца Лариса с большим интересом прочитала в его истории болезни накануне операции.

– Кто здесь? – Марат уже стал засыпать, когда в жёлтой полоске дверного проёма увидел женский силуэт.

– Меня зовут Лариса, у меня ночное дежурство. – Она медленно, грациозно, как кошка, подошла к его кровати и присела на край.

– Как Вы себя чувствуете, Марат Раисович?

– Чувствую, – ответил больной, всматриваясь в плохо освещённое лицо девушки.

– Не нужно ли чего на ночь молодому красивому мужчине?

– Молодой красивый мужчина болен.

– Может быть что-то обезболивающее?

Лариса говорила медленно, словно мурлыкала. Марат заметил, что под халатом медсестры угадывалось лишь бельё. Она и в самом деле была чертовски соблазнительна.

– А что Вы можете предложить, спасительница?

– Например, местную анестезию. Какая часть тела больше всего нуждается в заботе медперсонала?

Марат не был уверен, что желает сейчас каких-либо отношений с незнакомой женщиной, но её рука уже поползла к нему под одеяло, и Марат решил, что ночное приключение не повредит его здоровью.

Глава 11. ГРЁЗЫ

Я спал и грезил о море. Я хотел плыть куда-то бесконечно. Плыть, пока не почувствую тяжесть мышц своего тела, и пока усталость не одолеет меня. Я хотел плыть до изнеможения, грести и грести лапами и видеть перед собой бесконечное солнце, уползающее медленно в горящую нефть заката.

Глава 12. РАМЗЕС

На скачках Рамзес всегда приходил первым. Перед соревнованиями он никогда не нервничал. Вот и в этот раз он не выражал беспокойства. Это был и в самом деле один из лучших коней не только в Ташкенте, но и во всей Средней Азии. Рамзеса подарили Раису Тимуровичу по поводу большого республиканского праздника. Это был ахалтекинский скакун, которым заводчики очень гордились и берегли его, как зеницу ока. Бежанов понимал, что такой жеребец – поистине королевский подарок. Гости Узбекистана предлагали огромные деньги за коня, но Раис Тимурович был неумолим. Тогда-то Бежанов и посадил своего десятилетнего сына на лучшего и самого дорогого коня, на зависть всем, кто только был способен оценить это.

Марат и Рамзес сразу привязались друг к другу, хотя и демонстрировали поначалу свои крутые характеры. Марат ещё не очень понимал, что нужно подчинять всех себе, а Рамзес не очень сопротивлялся, когда им управляли.

В ту ночь, когда Марина впервые самостоятельно оседлала Рамзеса, Марат расстроился, хотя и желал Марининой победы над конем. Но он надеялся, что Рамзес будет сопротивляться, не дастся в руки незнакомой девушке. Однако, тот покорно – Марату даже показалось с радостью – подчинился Марине. Это была настоящая мужская ревность, обида на друга, за то, что тот его предал.

Впервые Марат овладел Мариной на глазах у Рамзеса. Зная, что Марина девственница, он взял её почти силой, совершая свой акт яростно, дико, безжалостно. Она плакала, умоляла о пощаде, взывала к милости, но всё было тщетно: Марат довёл дело до конца. Уже тогда каждый из них троих в эти самые отчаянные минуты знал, кто правит бал в их союзе, кто есть хозяин. Марина и Рамзес слишком любили Марата, чтобы возражать ему. Сопротивляться так никто и не посмел. Марат был господином.

После той памятной ночи Рамзес стал вести себя немного странно. Марату он больше не демонстрировал свою любовь, отводил глаза, опускал голову. Не стало в нём резвости и прыти. Не стало той лошадиной горячности, которая так присуща ахалтекинцам, и которая так нравилась Марату. Зато, стоило появиться Марине, и коня словно подменяли. Он был игрив, радостен и с удовольствием выказывал своё особое расположение девушке.

Марат всё понял. Способов вернуть себе друга он не знал, но твёрдо решил наказать. Юноша хотел показать Рамзесу своё превосходство над ним и над девушкой. В ночь перед скачками Марат привел Марину к Рамзесу, и они провели вместе всю ночь. Катались по очереди, а когда стало светать, Марат ушел с поля, даже не простившись. Марина недоумевала. Она завела Рамзеса в стойло, попрощалась с ним и одна побрела по пробуждающемуся городу домой.

На скачках Рамзес пришёл последним. Марина сидела на трибуне и горько плакала. Марат так и не подошёл к ней в этот день.

Глава 13. НОВОЕ ЧУВСТВО

Раис Тимурович к утру следующего дня уже владел полной информацией о причине ареста груза, знал и причину покушения на сына, знал и заказчика. Несмотря на столь радикальные перемены в России, Коммунистическая партия осталась сильна, заменив, правда, одни грязные и лживые методы управления на другие. Всесильным и могущественным чувствовал себя в этой, перекроенной на новый лад, но по-прежнему старой партии и один из её бывших лидеров – Раис Бежанов. Власть и деньги, как и в прежние времена, могут в этой стране всё.

Отец хозяина коротко отдавал указания по телефону, то и дело разрывающего своей гнусной трелью наш тихий дом. В тот момент мне подумалось, что хозяин в чём-то неправ и его могущественный отец тоже. Мне вообще, к слову сказать, не было приятно общество этого самоуверенного и властного человека. И тогда мне подумалось, как было бы хорошо, если бы мы с Мариной остались одни. Совсем одни. Даже без Марата. Навсегда.

В моей груди что-то сладко заныло, и я захотел увидеть её. Захотел так сильно, что немедленно сорвался с места и побежал вверх по лестнице в её спальню, удивив, очевидно, своим поступком Бежанова-старшего. Я ворвался к хозяйке и увидел, что она ещё спит. Солнце лишь слегка позолотило изголовье ее кровати. Марина была едва прикрыта простынёй, и тело её почти всё было обнажено. Я замер как истукан перед её ложем и любовался совершенством линий её тела, её прекрасными руками, длинными пальцами, полуприкрытой шёлком грудью. Память о матери, как стрелой, пронзила моё сознание, и я тихонько заскулил. Марина проснулась.

– Что ты тут делаешь, дружок? – улыбнулась хозяйка и протянула ко мне руки. Я кинулся лизать их. Она поднялась и начала меня ласкать. Марина была ещё горяча от сна и так красива, что в моей голове заработал какой-то отбойный молоток. Такой прилив нежности, радости и счастья от встречи с ней овладел мной. Чувства переполняли меня.

Глава 14. НОВЫЙ ДЕНЬ

Лариса оказалась горячей женщиной, и Бежанов не пожалел о случившемся. Выходя из палаты Марата, Лариса обещала не забывать его и навещать периодически, дабы уследить за переменами в его здоровье.

Марат чувствовал себя хорошо, но как только за Ларисой закрылась дверь, он напряженно стал думать о происшествии. В этот момент зазвонил телефон. Это был отец.

– Сын, тебе не о чем беспокоиться, я всё знаю и всё устрою. Твоя жизнь вне опасности, я скоро к тебе приеду и всё расскажу. Поправляйся.

Алина Павловна предложила мужу не ждать Марину к завтраку. Бежанов сел за стол.

– Тебе удалось что-нибудь выяснить? – спросила она.

– Да, конечно. Девочка всё преувеличивает, нет и не было никакого покушения. Это был несчастный случай и только, – ответил муж.

– Но пуля, дорогой. В него ведь стреляли.

– Это случайность. Стреляли охотники, там много охотников. Стреляли и промахнулись. Так что не бери в голову. Хорошо то, что хорошо кончается.

– Раис, ты говоришь неправду. Зачем ты обманываешь меня?

– Послушай, женщина, много разговоров. Тебе сказали – всё! И не будем к этому возвращаться.

Вся семья после обеда собралась в гостиной перед телевизором, смотреть последние новости. Говорили о покушении на бывшего ученого-химика, а ныне известного московского предпринимателя Марата Бежанова. Было интервью и с отцом потерпевшего, одним из бывших лидеров компартии Узбекистана. Власти прокомментировали это событие так: «По видеозаписи, сделанной женой потерпевшего, нам удалось восстановить картину случившегося. Личности подозреваемых установлены. Двое задержаны и сейчас их допрашивают в Лефортово, уже возбуждено уголовное дело по статье 105 УК РФ, ведётся расследование. Заказчики преступления также известны, но пока их имена не разглашаются в интересах следствия…»

– Раис, но ведь ты сказал несчастный случай? – возмутилась Алина Павловна.

– Дорогая, ты слишком впечатлительна. Нельзя же верить всему, что говорят журналисты. Им нужны скандалы, вот они их и рисуют, – ответил муж.

– Я действительно снимала на камеру, – вмешалась Марина, – но я снимала природу, а не налётчиков, и потом, как у них оказалась запись?

– Камера оставалась в автомобиле, пока его не доставили в сервис-центр, – отозвался Бежанов, – ну а там уж налетели стервятники.

Раис Тимурович встал, подошел к бару, достал виски, налил себе рюмку и залпом выпил.

– Девочки, я не понял, вы не верите мне? Вы заставляете меня оправдываться. Это неумно. Доверьтесь мне. Будьте спокойны.

В голосе Бежанова не было ни тени сомнения, страха, напряжения, он вел себя так, словно и вправду всё знал и был уверен в благополучном исходе дела. Как будто не было покушения на Марата там, на дороге. Всё это выглядело более чем невероятным. В Марине это будило необъяснимую тревогу.

Глава 15. ПОСТУПКИ

После скачек Марат увёл Рамзеса в поле.

– Ты предал меня! Ты больше не любишь меня. Почему?

Рамзес опустил голову, и стал нервно перебирать копытами.

– Ты предал меня, а ведь я любил тебя. Всегда. – Марат заплакал, уткнувшись лицом в мокрую шею коня. – Я любил тебя. Помнишь, как мы спасались от волка, помнишь? Как я дрался с ним за нас с тобой, помнишь, Рамзес? Как ты мог предать меня? Как?

Это случилось вскоре после того, как Рамзеса привезли в Узбекистан. Марат проводил с жеребцом всё своё свободное время. Однажды мальчик, поссорившись с отцом, решил уйти из дома. Не совсем, а так, чтобы припугнуть родителей. Он оседлал коня, и они отправились в степь. Провизии, одежды, воды, конечно, он с собой не взял, не догадался. Целый день он скакал прочь от родного дома. К вечеру, выбившись из сил, загнав до хрипоты коня, изрядно промокнув от сильного ливня, Марат понял, что слишком погорячился. Но, приняв решение вернуться домой, он осознал, что не найдет обратной дороги – уже стемнело. Выход оставался только один: заночевать в степи, а наутро отправиться в поисках дома.

У Бежанова старшего была страсть к оружию. Об этом знали все. И на праздники, юбилеи, и даже без всякого повода, а так, в знак особого расположения, все дарили ему исключительно оружие. У Раиса Тимуровича была роскошная коллекция ножей, кинжалов, кортиков, клинков, сабель, мечей. Такое собрание холодного оружия могло бы украсить не один музей республики. Бежанов был очень горд своим арсеналом. Всякий раз, показывая сыну это богатство, он говорил, что вся эта красота однажды перейдет в его, Маратовы, руки. Но это будет позже, когда Марат будет совсем большим.

В эту ночь Бежанов не обнаружил одного из самых лучших в своей коллекции кинжалов и сразу понял, кто мог прихватить его с собой, покидая дом.

Марат развёл костер и стал сушить свою одежду на кольях, которые заточил отцовским кинжалом. Спать не хотелось. Очень хотелось съесть или выпить чего-нибудь горячего. Мальчик расседлал коня, но оставил его привязанным на ночь. Рамзес вёл себя беспокойно. Ржал, рвался с привязи, бил землю копытом. Сначала Марат не придал этому значения: обычное, должно быть, поведение для молодого коня, оказавшегося в непривычных условиях. Но когда мальчик подошёл всё же к жеребцу, чтобы попытаться успокоить его, он заметил неподалёку два светившихся в темноте маленьких желто-зелёных глаза. Сомнений не было – это был волк. Марат знал, что волки не охотятся в одиночку, и стая может оказаться здесь в ближайшее время. Спасаться бегством было неразумно. Рамзес слишком устал, чтоб уйти от погони. Значит… У мальчика отчаянно забилось сердце. Значит, поединок неизбежен. Но драться надо сейчас, пока волк один, пока не подошла стая. Марат потом часто вспоминал это чувство. Чувство очень краткосрочное, мгновенное, стремительное, молниеносное. Несколько секунд перед атакой, перед прыжком. После того, как было принято решение, но не совершено действие. Это было странное и сильное чувство – чувство охотника, спасителя, друга, мужчины – чувство преодоления страха. Чувство необходимости победить врага любой ценой. Любой. И ещё – это было желание узнать, разглядеть, увидеть в себе мужчину. Настоящего мужчину, способного принять ответственное решение и совершить настоящий поступок – мужской. Подвиг.

Марат потерял сознание, когда кинжал вошёл в брюхо волка по самую рукоятку. Зверь, издав глухой вопль, затих, накрыв своим тёплым телом обессилевшего мальчика.

Марат очнулся лишь утром. Его разбудили людские голоса. Отец, собрав группу спасателей, отправился в ночь на поиски дерзкого сына. В машине, укрытый пледом, перебинтованный и пахнущий йодом и нашатырём, Марат вслушивался в разговор старших, из которого понял, что, если бы волк не был таким молодым, он непременно победил бы мальчишку. Ещё он понял, что стая почему-то не подошла. Понял, что Рамзес в порядке, и, хотя с привязи он всё-таки сорвался, но он никуда не убежал несмотря на то, что не был стреножен. И ещё причиной спасения, видимо, послужил и костёр, поскольку он был довольно большим и горел почти до самого утра, отпугивая тем самым волков. Бежанов, заметив, что сын открыл глаза, сказал: «Ничего, сынок, всё правильно, ты оказался сильнее его. Я дарю тебе этот кинжал как знак твоего нового качества. Теперь ты – мужчина».

Марат обнимал мокрую шею коня и рыдал, уткнувшись лицом в его морду.

– Зачем ты так со мной, Рамзес, ты же знал, что я не прощу тебя, знал! Тогда зачем?

Он поднял голову и посмотрел на Рамзеса.

– Прости, – сказал он тихо, потупив глаза.

Марат вынул из жокейского камзола именной пистолет отца и коротким, уверенным выстрелом сразил коня.

Глава 16. ПОТЕРИ

Марина уже выходила из комнаты, когда услышала голос телеведущего: «Мы вновь возвращаемся к теме покушения на главу фармакологической корпорации Марата Бежанова. Как нам только что стало известно, полчаса назад в Лефортово скончался один из подозреваемых, некто Усманов Радик Расулович, 62 года рождения. Врачи констатировали его смерть от сердечного приступа».

Я проснулся от крика хозяйки и поспешил в гостиную. Марина почему-то рыдала и орала на Раиса Тимуровича, а Алина Павловна пыталась её успокоить. Бежанов же стоял спокойно и пил виски.

– Что, чёрт возьми, всё это значит, милый свёкор? Радик был другом Марата. Другом! Он ему помогал, понимаете, помогал! Кому, чёрт вас побери, понадобилось его убирать? Скажите на милость.

– Замолчи, девочка, коли Бог твой тебе ума не дал. Не надо кричать на папу. Я сказал, что разберусь во всём, значит разберусь. Про этого человека сказать мне нечего. Может быть, он себя неправильно повёл на следствии? Однако, если и второй подозреваемый внезапно умрёт от сердечного приступа, я не удивлюсь. Всё! Закончили разговор! – Бежанов стремительно вышел из гостиной, прихватив с собой бутылку виски.

Моя Марина, моя нежная, добрая, бедная Марина горько плакала, сидя в кресле. Истерика прошла. Алина Павловна поила ее валерьянкой, а я как дурак стоял посредине комнаты и совершенно не понимал, чем я могу ей помочь. Как я могу защитить её от этого ужасного, жестокого мира.

Вечером мы гуляли с Мариной в парке. Она не пристёгивала меня. Она меня никогда не пристегивает. Я шел рядом, не сводя с неё глаз. Её тело источало такой восхитительный аромат, такую свежесть, что у меня шла кругом голова. Когда Марина остановилась, я воспользовался моментом, чтобы лизнуть ей руку.

– Что-то ты подозрительно ласковый, дружок? Что бы это значило, а?

Я приветливо махал хвостом и всем своим видом выражал бесконечную любовь к своей хозяйке.

– Ах, милый! – словно догадавшись, сказала Марина. – Тебе нельзя сильно любить меня. Марат не позволит тебе этого. Он не прощает таких привязанностей, даже животным. Даже если эти животные – лучшие друзья. Не надо играть с огнем. Понял, дружок? – и она похлопала меня по холке. Я сник. Но вскоре решил, что Марата всё равно пока нет рядом, и меня некому будет уличить в предательстве своему хозяину и Марину, кстати, тоже. Эта мысль согрела меня, и я, счастливый, побежал по аллее, ведущей к беседке.

Конечно, я не знал, что для Марины этот день был особенно тяжёлым. Это был день скорби. В Лефортово убили, а в этом Марина была абсолютно уверена, убили жестоко и цинично Радика Усманова. Убили за то, что он знал о расписании движения грузов на таможне. Особенных грузов. Владел всей информацией о контрабанде. Возможно, Радик знал, или мог знать того третьего, или тех третьих, кто контролировал партии нелегального груза из Германии. И Марина понимала, что предыдущая арестованная партия была не единственной, и за ней, видимо, должны были последовать другие. Радик был хорошо информирован, и его присутствие в деле должно быть чрезвычайно отягощало кого-то, того, кому нужна была гибель Марата. Радик был хорошим парнем, добрым, чутким, очень внимательным. Когда Марина несколько лет назад лежала в больнице с серьёзной травмой, полученной на репетиции, Радик так часто навещал её, что в отделении его принимали не за друга семьи, а за мужа Марины. Марина любила Радика и с удовольствием принимала его в своём доме. Это был настоящий друг. «Был». Господи! Как страшно говорить «был». У него осталась семья – жена, сын. У него ещё живы родители! Господи! Какой ужас! Прости, Радик, прости, пожалуйста.

Ко всему прочему в этот же самый день год назад Марина похоронила свою маму – Галину Максимовну Ахмерову. Она умерла от того, от чего в наши дни уже не умирают – от горя. Она потеряла мужа и вскоре скончалась сама. Жизнь без Руслана была для неё невозможна и теряла всякий смысл.

Руслан Альбертович Ахмеров, 70-летний подполковник ВВС, оказался свидетелем, а потом и чудовищным образом был втянут, и стал непосредственным участником беспредельного акта коррупции в дивизии. Когда он должен был стать посредником в цепи незаконной продажи оружия, а именно, крупнокалиберных авиационных пулемётов, он счёл необходимым немедленно доложить о предполагаемой сделке начальству. Однако, высшим чинам попытки Ахмерова восстановить справедливость показались излишней суетой, и вскоре после этих событий из военной прокураторы пришла бумага, в которой в неприглядном контексте фигурировало имя честнейшего офицера – подполковника Р.А.Ахмерова.

Инфаркт не заставил себя долго ждать.

Хоронили Ахмерова с почестями. А командир полка, произнося надгробную речь, даже всплакнул. Лучшего спектакля в своей жизни Галина Максимовна ещё не видела. После похорон отца Марина долго не могла разговаривать. А когда заговорила, первое, что она произнесла, было: «Я впервые хоронила папу». На что Марат, обнимая жену, спокойно ответил: «Всё когда-нибудь приходится делать впервые в этой жизни. Это такая школа жизни. Проверка на выносливость. Понимаешь?»

Глава 17. РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ЭТЮД

Бежанов-старший, сидя у кровати раненого сына, сказал, что интерес третьих лиц в переходе нелегального груза через таможню не просто существует, а настолько реален, что сомнений в этом факте быть не может. Подтверждением тому является вот эта пуля, которая прошила плечо Марата (Бежанов достал из кармана маленькую пластиковую коробочку, в которой как погремушка гремело вещественное доказательство). Ещё Раис Тимурович поведал сыну о том, что Рамазан вчера покинул Москву, и есть сведения, что сейчас он направляется в Арабские Эмираты. Как бы то ни было, но Марату необходимо отойти от этого дела немедленно, так как «они» (Бежанов многозначительно потряс указательным пальцем в воздухе) не остановятся ни перед чем и ни перед кем. И даже собственный авторитет бывшего партийного деятеля теперь не поможет. «Ты не должен рисковать собой, сынок. У тебя будут другие, менее опасные и более интересные дела, но с „ними“ (Бежанов опять потряс указательным пальцем) играть не нужно. Поверь, сын, я-то „их“ прекрасно знаю. Знаю, на что эти люди способны».

Все эти, ужасные для нашей семьи события мы переживали в марте. Я вспоминал эту невероятную печаль и тревогу, которая нависла над нашим домом в те дни. Сбился с обычного режима ритм нашей жизни. Марат лежал в больнице, мать Марата то и дело хлопотала по хозяйству, навещала сына, заботилась о Марине, ублажала мужа. Бежанов-старший почти не бывал дома, решал на стороне свои никому не ведомые дела, а когда появлялся, кроткие и печальные женщины – Марина и Алина Павловна – становились ещё более молчаливыми и скорбными. Что же касается моей хозяйки, так её поведение совсем становилось необъяснимым. Понять её поступки мне было невозможно. Что я должен был думать, когда мое сокровище, моя бесценная Марина надрывалась от слёз по ночам в своей спальне или, посадив меня в машину, гоняла часами на бешеной скорости по ночному городу. Днём она усердно часа по два, по три истязала себя тренировками у станка. Я понимаю – нельзя терять форму балерине, пусть даже бывшей – но не до такой же степени.

А когда Бежановы отлучались из дома, Марина самозабвенно и, я бы даже сказал (если б мог), отчаянно музицировала. Неистово, дико, горячо, яростно. «Блютнер» удивлял меня, потрясал. Я находил его другим – бунтующим, смелым, дерзким, жадным до жизни. Однако, скорее беспомощным, чем всесильным. Тогда же я узнал и другого Шопена, не романтичного и нежного, как прежде, а безумного и непокорного, одержимого и страстного.

– Да, дружок, это революционный этюд Фредерика Шопена. У меня в душе революция, милый. Что бы это значило? А? Ты не знаешь? Я, должно быть, сошла с ума, – горько усмехнулась Марина – прости, дружок.

Я и в самом деле стал подумывать, что с моей Мариной творится что-то неладное.

Она осунулась, побледнела, глаза ввалились. Она почти ни с кем, и даже со мной, не разговаривала. Совсем не смеялась. И наличие жизни в ней выказывал какой-то внутренний, напряженный, какой-то беспощадный механизм, который на автопилоте заводил её и управлял ею. Состояние Марины, манера ее поведения и что-то ещё стали напоминать мне нечто отдаленно похожее на поведение зверя. Точнее зверька, какого-нибудь маленького, но очень смелого. И мне почему-то нравились в ней эти перемены. Нравились несмотря на то, что она почти уже не обращала на меня внимания, не занималась мною, не ласкала меня. А ведь я ждал этого. Я любил ее. Очень любил.

Именно тогда, в те дни, когда Марат лежал в больнице, я поймал себя на чудовищной мысли. Я неблагодарная бестолковая псина, я лопоухий и черномазый паршивец, скотина, просто последняя скотина, я понял, что мне хорошо без Марата! Я уже почти не тосковал по нему. Мне были отвратительны воспоминания о собачьем вальсе, мне было ужасно обидно за Марину, потому что я знал, кто превратил её в это странное, нервное и дёрганое создание. Я понял, вдруг, однажды, понял, как сильно я люблю Марину и как дорога мне каждая ее слеза, как невыносим её тихий плач, как горек её скорбный голос.

Я испугался этого внезапного, незнакомого чувства. Меня охватили паника и стыд. Я стал корить себя за слабость, за это мальчишество, точнее щенячество, за эти глупые мысли. И решил, во что бы то ни стало, исправить положение и извиниться перед Маратом. Не позорить род Лабелей и не унижать род Бежановых. Я знал, что я пес благородных кровей, и предать друга было не в правилах чистокровных лабрадоров.

Я знал дорогу до больницы, где лежал Марат. Я знал каждую ступеньку до его палаты, знал все перекрестки, все корпуса, все подъезды больницы, где он находился. Я бежал как сумасшедший, я мчался туда, в ночь, в непогоду к своему Марату. Я бежал спасти его и себя. Себя от неверных поступков, его – от неверности друга. Бежал долго. Стыд гнал меня, отчаянье и желание повернуть время вспять. Я бежал, а в голове моей, разрывая мозг на куски, истерично и обреченно гремел «Революционный этюд» Шопена, и ничто не могло заставить его замолчать. Я, тяжело дыша, поднялся по лестнице, незаметно пробрался на этаж, где была палата Марата, и направился в сторону его двери.

Наверное, он уже спит, и я, конечно, разбужу его. Но это теперь уже неважно. Ведь друг пришел к нему с покаянием. И я расскажу ему (как смогу расскажу), как я был виноват перед ним, как смел думать, что не люблю его, как мог предать своего Марата. И он поймет меня. Поймет и простит. И возьмет меня за морду и прижмется ко мне небритой щекой. А я залаю тихо от счастья, но он остановит меня. И я положу свою голову ему на грудь и заплачу. Так мы помиримся. И он простит мне всё, даже мою любовь к его жене.

Я миновал медицинский пост, но почему-то на нём не оказалось дежурной медсестры. В больничном коридоре тихо и пусто. Горит лишь ночник у пустого стола дежурной. Марина говорила Алине Павловне, что сёстрам можно спать в ночную смену, но только на посту, то есть на рабочем месте. Но мне нет до этого дела и я, подойдя к палате Марата, приподнявшись на задние лапы, аккуратно толкнул передними дверь и оказался в комнате хозяина.

Моему взору, легко воспроизводившему всё в темноте, предстала отвратительная картина.

– Лариса, что с тобой, что случилось? – звенел у меня в ушах голос Марата.

Рыжеволосая грудастая девица, выползая из-под хозяина, осторожно потянула на себя простыню, дабы прикрыть свою наготу.

– Лариса, да что ты?

– Собака!!!

Марат оглянулся на дверь и увидел меня.

– Бернар? – он соскочил с кровати, и я увидел его во всей красе совершенно голым. – Ты что, очумел? А ну, пошел вон отсюда! – Марат перешел на угрожающий шепот.

Я стоял между входной дверью и кроватью и, скалясь, рычал.

– Пошел вон, вон отсюда – Марат нагнулся, взял с пола тапку и швырнул в меня. Я отскочил в сторону, но не удалился из палаты. Тогда Марат взял вторую и вновь запустил её туда, где я стоял.

В моем мозгу что-то лопнуло, разорвался какой-то огненный шар и плазма – горячая обжигающая масса – поползла по моим венам. В глазах стояла вода и все огни, светящиеся в темноте, обрели форму расплавленных звезд. Из моих глаз текли не слезы, мне казалось – ртуть. И мне стало нестерпимо больно.

Я кинулся прочь из палаты. Оскорбленный, поруганный, униженный, я бежал обратно. Ног я не чувствовал, сердце грохотало, как компрессор. Я бежал, и мысли путались в моей голове. «Зачем я пошёл туда, зачем? Что я ещё надеялся там увидеть? Неужели я не мог подождать утра и приехать с Мариной?». Я корил себя, мне было стыдно и больно. Больнее прежнего.

– Да не переживайте вы так, Марат Раисович, все образуется, – мурлыкала Лариса Давидович, застегивая крошечный медицинский халатик на своей умопомрачительной груди. – Подумаешь, пёс увидел там что-то. Что он понимает-то, пёс ваш? Думаете, жене всё расскажет? – продолжала свою сиропообразную речь медсестра.

– Послушай, Лариса, уйди отсюда, пожалуйста, на хрен, я прошу тебя, – тихо прорычал Бежанов.

– Да вы что, в самом деле, все тут с ума сошли? Собаки, больные… Дурдом!

– Лариса, я и в тебя сейчас тапками запущу.

– Так может быть вам аминазинчику, Марат Раисович, вы, вроде, буйный.

– Пошла во-о-он! Идиотка, – заорал Бежанов и Ларису сдуло словно ветром из палаты. В эту ночь Марат уже не сомкнул глаз. Он выкурил две пачки сигарет, но совесть не унималась. Он понял, что в этой жизни для него все закончилось. Эта ночь стала началом конца.

Домой вернуться я не решился. Озябший, голодный, с разбитыми от тяжелой дороги лапами, я заночевал у дверей своего дома. Марина перестала искать меня лишь под утро. Обнаружила же меня Алина Павловна, она и впустила меня в дом.

После этого случая я болел еще целую неделю. Однако все обошлось. Молодость и здоровье превзошли недуг, и я очень быстро поправился.

Глава 18. ДОКТОР РЕШЕТОВ

– Я готовлю вас к выписке, Марат Раисович. Ваши дела пошли на поправку, вы сильный человек, и организм у вас очень крепкий. Так что настраивайтесь, через денёк-другой поедете домой, к своей очаровательной жене, – доктор Максимов, заведующий отделением, был ещё и лечащим врачом Марата Бежанова.

– Спасибо Вам, доктор, если бы не Вы, я вряд ли был бы здоровым и полноценным человеком, – откликнулся Марат.

– Ну что вы, Марат Раисович. Я лишь наблюдал вас. Оперировал вас Николай Николаевич Решетов, замечательный хирург. Он дежурил в тот день, когда вы поступили. Был ведь выходной, помните?

– Да, да, конечно! Мне бы хотелось отблагодарить его, – Бежанов мучительно вспоминал это имя, но тщетно.

Вся семья Бежановых собиралась встречать Марата из больницы. Я знал, что должен ехать с ними. Знал, но не мог. Я, ставший свидетелем мерзкого поступка хозяина, ЕГО, некогда горячо любимого хозяина, который дважды за это сравнительно небольшое время надругался над своей женой, обесчестил её. Чистую, светлую, добрую, моего ангела – мою Марину. Как я мог забыть это? Как я должен теперь жить с этим? Делить с Маратом кров и хлеб? Как смотреть ему в глаза? Как теперь его любить? Я мучил себя бесконечными вопросами, но ответ был один – надо! Надо терпеть! Надо любить, надо! И я отправился на встречу с Маратом.

Решетов и Бежанов стояли в ординаторской у окна, выходящего на парадный подъезд больницы.

– Я любил Марину всю жизнь, – Решетов повернулся к Марату и твёрдым взглядом посмотрел ему в глаза, – Я специально переехал из-за неё в Москву, хотя в Ташкенте у меня были отличные перспективы: после Медицинского я закончил ординатуру и аспирантуру. Мне предлагали возглавить одну из лучших клиник в Узбекистане. Но я рванул сюда рядовым хирургом в районную поликлинику. Рванул, потому что не мог жить без неё. И я знал о ней, точнее – о вас, всё. Я смотрел все спектакли с её участием десятки раз, я постоянно отправлял ей цветы в уборную, никогда не подписывая их. Я знал обо всех её несчастьях, когда она теряла одного за другим твоих детей, Бежанов. Я знал, в какую церковь она ездит по воскресеньям на литургию, я каждую неделю бывал там, но она не замечала меня. Я был её тенью, а она – твоей. Я жил её жизнью, а она свою жизнь отдала тебе. Изо дня в день, из года в год я мучил себя одним и тем же вопросом: «Почему?». «Почему ты, а не я?». Я очень любил её, но я устал. Я смертельно устал.

Когда тебя привезли в операционную, я готов был убить тебя немедленно. Я готов был сам дать тебе наркоз, чтобы ты не проснулся уже никогда. Я ненавидел тебя, Бежанов, все эти годы. Не мог простить тебе того, что ты так легко и просто, в один миг, забрал мою девушку, отнял у меня самое дорогое – любовь. Почему она выбрала тебя, Бежанов, почему?

– Потому что в этом мире всё решает сила, Решетов, сила и смелость, – вступил в диалог Марат.

– Неужели? Я был гораздо сильнее тебя, гораздо сильнее, когда занёс скальпель над тобой. Почему же я тебя не прикончил, Бежанов?

– Потому что ты трус, Решетов.

– Нет, Бежанов. Ты ошибаешься! Я не мог сделать её несчастной, ведь она любила тебя. Тебя, а не меня. Она бы не вынесла одиночества, ты же знаешь, знаешь, какая она Марина Ахмерова.

Видишь ли, Бежанов, я православный человек, я не могу забрать жизнь человека, я не могу судить человека. Я могу лишь любить и терпеть, покорно принимать то, что даёт мне Господь. И ещё я должен научиться прощать своих врагов. И вот теперь, когда я спас тебе жизнь, теперь мне стало очень легко. Я понял, что боль, которая держала меня все эти годы, эта боль отошла. Она отпустила меня. И вот теперь я счастлив, Бежанов. Понимаешь, счастлив. И я теперь могу радоваться жизни и получать от неё удовольствие. Потому, Бежанов, что мой единственный враг в этой жизни, перестал для меня существовать. Он принял иной облик, принял другую плоть и кровь и стал мне братом. Стал тем, кем должен был стать уже давно. А что касается справедливости, Бежанов, так это всё отдано на откуп Богу. Он всё решит сам, и ты получишь всё, что заслужил. И всё это будет более чем справедливо, Бежанов, более чем.

Решетов закончил свой монолог и повернулся к окну. К крыльцу подъехала серебристая Тойота, из нее вышла Марина с прекрасным букетом цветов, за ней выскочил Бернар, следом вышли родители Марата, и вчетвером направились к входу.

– Ты великодушный человек, Решетов. Спасибо. Спасибо тебе, – Марат путался, смущался, подбирал слова, – Спасибо ещё раз. Будь счастлив.

Бежанов резко развернулся, чтобы уйти, направился к выходу, аккуратно положив конверт с деньгами на стол Решетова.

– Ты не понял, Бежанов, не в деньгах и не в силе счастье. Счастье в том, чтобы любить и быть любимым. Забери свои паршивые деньги, Бежанов. Моя любовь к Марине не имеет цены, а твоя жизнь, возможно, ничего и не стоит. Так что, забери свои деньги, Бежанов. Будь счастлив сам, если сможешь.

Марат лишь на мгновенье задержался в дверях, но, выслушав до конца Решетова, стремительно вышел из ординаторской.

Глава 19. «ЭРА СЧАСТЬЯ»

Вечер того же дня был на редкость душевным; нежным и добрым. Марата и впрямь очень любили в этом доме. Алина Павловна накрывала на стол (прислугу отпустили на выходные), Раис Тимурович помогал жене.

Марат с Мариной целовались в гостиной. Я сидел неподалеку от «Блютнера» и тихо поскуливал.

– Бернар! Дружочек, ты о чем? – оторвалась от своего занятия Марина.

– Не отвлекайся! – Марат продолжал целовать жену.

– Бернар! Что с тобой? – вырываясь из оков мужа, говорила хозяйка.

– Не отвлекайся, я сказал! – командовал хозяин.

– Подожди, Марат! Его что-то тревожит, он волнуется.

– Ну что его может волновать? Что происходит?

– Давай отложим всё это, любимый.

Марат повернулся в мою сторону, и с сожалением, но без злобы, сказал:

– Сволочь, ты, Бернар! Я ведь соскучился! – и покорно отошёл от Марины.

«Знала бы ты, моя дорогая Марина, как ты в нём ошибаешься, знала бы ты, как он жесток и непорядочен, знала бы ты, как он неблагороден и несправедлив, если бы ты это знала, ты бы не любила его» – думал я.

За ужином Раис Тимурович, основательно захмелев, сказал, что всем страданиям в этом доме настал конец и теперь начинается эра счастья в доме Бежановых. Главное, что надо усвоить – уметь играть по правилам, а лучше не играть вовсе. Хотя бы в чужие игры.

– Отец! Я никогда ни с кем не играю в чьи-либо игры! – возмутился Марат.

– Нет, сын, ты знал, что интересы твои пересеклись с номенклатурой КПРФ, и надо было быть полным ослом, чтобы перейти им дорогу.

– Вам! Вам дорогу, Раис Тимурович. Вы ведь тоже коммунист! – спокойным, но уверенным голосом произнесла Марина. – Лица, заинтересованные в денежных ресурсах партии, не останавливаются ни перед чем, не правда ли? И тогда отцы начинают стрелять в своих сыновей?

Бежанов старший вмиг протрезвел. Все уставились на Марину.

Та улыбнулась, глотнула вина, поставила бокал на стол и со словами: «Я пошутила!» пошла к роялю.

– Мариночка, детка, сыграй нам что-нибудь! – первой нарушила исступлённое молчание Алина Павловна.

– Да, детка, сыграй! – вышел из оцепенения Раис Тимурович.

Марина подошла к инструменту, откинула крышку рояля, аккуратно присела на край стула и сказала:

– Сегодня только Шопен!

Гостиная наполнилась сладкой негой. Это было то самое счастье, которое давно не заходило в наш дом. Марина, казалось, слилась с «Блютнером» в единое целое. Она просила любви, и он отвечал ей. Она отдавала душу, и он принимал её без остатка. Она растворялась в нём, исчезала и прозрачным облаком парила над струнами рояля, соединяясь с тем, что называется восхитительным словом – музыка.

Глава 20. РЕШЕНИЕ

Теперь я уже кое-что понимал. Я уже мог разбираться, как мне казалось, в музыке, в людях, в отношениях. Понял разницу между людьми и животными, и это тяготило меня. У людей всё продается и покупается – жизнь, любовь, дружба. Человек может быть жесток и несправедлив, в то время как животные напрасно никого и никогда не обидят, не причинят зла. Человек может быть нечестен, что нельзя сказать о нас. И мне теперь казалось, что поступки людей, совершаемые в экстремальных ситуациях, чем-то напоминают поступки животных. Но это лишь тогда, когда речь идет о честном поединке, настоящей борьбе. Все остальное, что мог позволить себе человек, измерялось корыстью, властолюбием, цинизмом и тщеславием.

Я научился многому за это время. Я пережил целую гамму чувств – любовь, поражение; радость, ревность; преданность и предательство. Это был теперь мой опыт, мой багаж, моя жизнь среди людей. Я мог теперь точно определить, что значит счастье, что значит – потеря его, или его отсутствие.

В этот вечер, лежа у ног Марины, слушая восхитительную музыку – волшебные, трогательные шопеновские вальсы, я понял, что не могу больше любить хозяина (я давно его разлюбил), понял, что не могу любить Марину – как она слепа, неужели она не видит, кто такой Марат Бежанов. Он недостоин её любви. Как она может не понимать этого?

Обида и ревность сжигали меня изнутри. Сердце плавилось от боли. Я страдал. В этот вечер я принял решение навсегда оставить этот дом, уйти от людей. И я стал ждать подходящего случая.

Глава 21. СМЫСЛ ЖИЗНИ

В конце весны мы переехали в наш загородный дом. Марат был здоров, спокоен, деловит. Марина, напротив, была раздражительна, суетлива, нервозна. Я думаю, что она заметила перемены во мне, так как была со мной очень приветлива, внимательна и часто повторяла по поводу и без повода: «Прости меня, дружок! Ты прав! Прости!»

Жизнь обрела для меня какой-то странный, необъяснимый смысл. Смысл в том, чтобы просто жить, не чувствовать, а просто существовать. Есть, пить, гулять, греться на солнце, купаться, спать и ждать, ждать, ждать…. Бесконечно ждать конца моего пребывания в доме с людьми. Я больше не мог радоваться и огорчаться. Безразличие, равнодушие, безучастие поглотили меня. Мой уход из дома был очевиден. И это, наконец, произошло.

Глава 22. ПОБЕГ

Я сбежал от Марата в тот день, когда мы поехали на охоту. Как только мы приехали на место, и Марат открыл дверь, я выпрыгнул из машины и пустился наутёк, прочь. Я слышал, как Марат звал меня, свистел мне, стрелял в воздух, я слышал, как он пытался догнать меня на машине, но он потерял меня и не знал, куда ехать. Он колесил по лесу, сигналил, но всё было тщетно. Я бежал так быстро, что перестал даже слышать звуки леса, лишь какой-то странный свист, возможно, свист ветра, не знаю. Выбившись из сил, я решил передохнуть. Остановился, убедившись, что нет погони, прилёг. Дыхание стало восстанавливаться, силы возвращаться. Я услышал звуки птиц, шум листвы. Вечерело. Солнце опустилось низко, повиснув на ветках деревьев. Оно ласкало меня, успокаивало, возвращало к жизни. Я понял, что я, наконец, свободен и одно из чувств – долгожданное, необходимое, очень важное – вернулось ко мне. Чувство покоя.

Я проснулся на рассвете под птичий щебет. Понял, что продрог за ночь, лежа на сырой земле. Понял, что голоден и решил поискать пропитание. В то утро ничто не подсказало моему сердцу, что наступивший день будет самым главным в моей жизни.

Глава 23. ЛЮБОВЬ

Я трусил по лесу в поисках еды, когда почуял странный запах. Это был до боли родной, желанный и бесконечно манящий запах. Я шел на него, понимая каким-то странным образом, что сейчас я найду то, что искал или ждал, или то, что должен был встретить. И ещё, почему-то очень назойливо, в моей голове роились мысли о матери. Какая-то вязкая, липкая, тяжёлая тоска навалилась на меня. Мне дико захотелось материнского тепла, её горячего тела, тяжёлых лап, сладчайшего вожделенного молока из её груди. Среди деревьев метнулась чья-то тень. И запах, манящий меня сюда, стал более отчетливым и резким. Я замер. Тень замерла тоже. Я стоял минуту, другую не шелохнувшись. Потом я решил сделать несколько аккуратных движений в сторону неизвестного объекта и медленно потянулся вперед. Подо мной хрустнула старая ветка, издав пронзительный сухой треск. Я вновь замер. И в этот момент прямо на меня из-за деревьев вышла волчица. Она шла на меня спокойно, ровно. Не скалясь, не рыча. Шла так, словно знала меня, будто я – её друг, а не враг, будто наша встреча была очевидной, и она знала, что встретит меня. В нескольких шагах от меня она остановилась. И пристально стала смотреть мне в глаза. Во мне как будто вспыхнул какой-то факел, я понял, что должен подойти к ней, но не мог двинуться с места, я словно окаменел. Мы стояли как два изваяния друг против друга и не сводили друг с друга глаз. Она сделала ещё только один, очень осторожный, шаг в мою сторону, и я побежал к ней.

Она подпустила меня близко, дав себя обнюхать. Тогда я, услышав её запах однажды, запомнил его на всю жизнь, и это был лучший запах на свете, лучше всего, что было в моей жизни прежде.

Я понял, что она – моя. Моя навсегда и ничто не разлучит нас. Это была любовь с первого взгляда. Та, что оказалась сильнее музыки, сильнее лучших вальсов на свете, вальсов Фредерика Шопена, которые я когда-то так любил.

Глава 24. МАРТА

Свою жену я назвал Марта. Думаю, что это было связано с моей прошлой жизнью – хозяина звали Маратом, хозяйку – Мариной, а новую жизнь нашей семьи определил март. На исходе лета мы с Мартой ждали потомства. Мы жили одни, в лесу, в большой норе, вернее было бы сказать, логове. Я научился охотиться и добывать пищу, правда, делал это не очень ловко, моя порода подвела меня. Конечно, Марта превосходила меня в этом. Она делала это виртуозно. И даже, будучи отяжелевшей, на сносях, она была лучшей охотницей, чем я. Но во мне не было чувство стыда, неловкости, каких-либо комплексов. Я чувствовал себя счастливейшим псом на свете. И Марта давала мне это понять. Она давала мне эту уверенность, это необъяснимое чувство единства, союза, семьи. Это была настоящая любовь, сравниться с которой не может ничто. Ведь у нас была правда, к нам пришло такое новое чувство. Ведь зверю незачем лгать, предавать, изменять, продавать. Честный выбор, честные отношения, честная борьба. Марта день ото дня уставала от бремени всё больше и больше. Её дыхание было тяжелым, поступь не была уже легкой, но глаза горели счастьем и любовью. Я часто задавал себе вопрос – почему я? Почему она выбрала меня, почему впустила меня в свою жизнь. Я не понимал многого в ней, ничего не знал о её жизни. Не знал, почему она одна, где её соплеменники, не понимал, как она отбилась от волков и не пыталась вернуться к ним. Думалось мне, и я был почти уверен в том, что в её венах течет и собачья кровь, что волчица она – лишь наполовину. Что-то её связывало с собаками. Как бы то ни было, но всё это не имело теперь значения. Ведь мы уже были семьей и ждали появления на свет своих долгожданных детей, биение сердец которых в утробе их матери я слышал своим чутким ухом.

Глава 25. СЕМЬЯ

Марта ощенилась под утро. Ещё до восхода солнца. Щенки появлялись на свет с интервалом примерно в полчаса. Их было четверо. Два кобеля и две суки. Для меня это было совершенно очевидным, я знал, что в этот мир должны были прийти четверо: Марат, Марина, Марта и Бернар. Так я хотел.

Марта, перегрызая пуповину каждому родившемуся щенку, тщательно вылизывала его и подтаскивала зубами к своей груди. Слепые малыши пищали, тыкались носом в живот матери, но, найдя сосок, припадали к нему и тут же начинали жадно сосать. Я подъедал последы, а когда у Марты закончились роды, я лег рядом со своей семьёй, и мы уснули.