За Стеной бесплатное чтение

Посвящается моему дедушке,

Виталию Ивановичу

… кругом всё-таки было немножко не так,

как бы следовало, чепуховато как-то.

М. А. Булгаков «Белая гвардия»

Краткий справочник основных действующих лиц

1965 – 1966 годы

Птицы

Борис – ученик верхней школы. Принадлежит клану ястребов.

Зигзаг – ученик верхней школы. Умеет укрощать электричество в малых дозах. Принадлежит клану стрижей.

Звери

Вас – ученик дальней школы. Принадлежит клану псов.

Мор – ученик дальней школы, лучший друг Васа. Принадлежит клану псов.

Раиса – ученица дальней школы. Принадлежит клану рысей.

Алька – ученица дальней школы и младшая сестра Мора. Принадлежит клану псов.

1990 – 1991 годы

Птицы

Павел – будущий вожак поселения и ученик ратной школы. Принадлежит правящему клану Орлов.

Сокол – лучший друг Павла и ученик ратной школы. Принадлежит клану соколов.

Колдун – сын старейшины и ученик ратной школы. Знает азы шаманства и ворожбы. Принадлежит клану коршунов.

Звери

Регина – девушка Павла и ученица ратной школы. Принадлежит клану волков.

Макс – ученик ратной школы. Принадлежит клану псов.

Талия – ученица ратной школы. Принадлежит клану рысей.

Ник – ученик ратной школы. Принадлежит клану леопардов. Умеет создавать фантомов.

Мормагон (в прошлом Мор) – учитель и главный наставник всех учащихся ратной школы. Принадлежит клану псов.

Герман – житель дальних бараков. Инженер. Отщепенец. Принадлежит клану рысей.

2000 – 2001 годы

Василий Владимирович (в прошлом Вас) – преподаватель колледжа и института в большом мире. Принадлежит клану псов.

Раиса Сергеевна (Раиса) – преподаватель колледжа и института в большом мире. Принадлежит клану рысей.

Борис Петрович (Борис) – отличный музыкант, ушёл жить в большой мир. Принадлежит клану ястребов.

Даша – студентка колледжа в большом мире. Златоуст (умеет разговаривать с животными).

Кот Васька – кот, лучший друг и постоянный спутник Даши.

Вовка Свеколкин – студент колледжа в большом мире.

Захар Ткачёв – студент колледжа в большом мире.

Сокол, он же историк – преподаватель колледжа в большом мире. Принадлежит клану соколов.

Настя Свеколкина – сестра Вовки, девушка Сокола.

Павел – пробудившийся, уже бывший вожак поселения. Принадлежит к низвергнутому клану Орлов.

Регина – девушка Павла. Принадлежит клану волков.

Колдун – архитектор. Знает азы шаманства и ворожбы. Принадлежит клану коршунов.

Мы жили в мире величия и традиций, всеми храня наш общий секрет. Мы почитали Старейшин за их мудрость, данную им свыше. И склоняли головы перед Орлами, ведущими нас по жизненному пути. От Орла к Орлу. От Солнца к Солнцу.

Я, старая, тешила себя мыслью, что мне удастся пожить при четырёх владельцах амулета. Этим стоило гордиться. Мало кому в нашем священном мире выпадала такая честь. Разве что представителям моего клана-клана черепах. Я видела до того три церемонии. И все они были одинаково пышны и величественны. Зрители следили за происходящим, затаив дыхание. И всем казалось, что сама земля поселения, его стены и небо над ним дают вместе с амулетом силу править нами.

Девчонкой я смотрела на высших птиц, стоящих на пьедестале, и плакала от счастья. Такими они были красивыми! Сразу бросалась в глаза порода. А их одежда! Я бы задохнулась от восторга, будь у меня хотя бы кусочек такой ткани. Не юноши, а загляденье. Не девушки – княгини. Но, конечно, Орлам не было равных. Все девчонки поселения были влюблены в молодого Орла. Прямо боялись на него смотреть. Смотрели украдкой. Верили, что иначе ослепнем.

При правлении первого Орла мир за стеной содрогнулся от страшного горя. Даже сквозь непроходимую стену оно долетало звуками и редкими телами, которые дозор находил вокруг поселения. Сила вожака не пропустила беду к нам. Его амулет стал гарантом нашей жизни.

Вторая церемония была тоже огромным праздником. Я уже не боялась смотреть на восходящего на пьедестал. Я была старше его, и кое-что уже понимала в жизни. В тот день по ступеням поднималось наше будущее. Тот, кто сильным взмахом крыла будет оберегать стену и народ за ней. Да здравствует молодой вожак! Будьте славны Старейшины!

При правлении этого вожака птицы и звери стали едины. Многим из наших было разрешено уйти за стену в поисках знаний. Кто-то вернулся. Кто-то остался в том огромном мире навсегда. Последних мы никогда больше не видели.

Третья церемония ничем не отличалась от предыдущих двух. Мне были известны все движения нового правителя, каждый его шаг. Но всё равно я во все глаза смотрела на молодого вожака, гадая, что он нам принесёт.

Он принёс ещё большее единение. Никогда ещё поселенцы не видели такой гармонии между собой. Зверям разрешалось ровно то же, что и птицам. Я и надеяться не могла, что доживу когда-нибудь до такого времени.

И вот я стояла в толпе приветствующих четвёртого вожака. Смотрела, как он идёт к пьедесталу. Красивый, как бог. Глаз не отвести. Да и зачем отводить, если традициями так положено, что он специально, на радость нам во всём свой величии должен пройти вдоль ряда своих подданных? Затем молодой вожак должен подняться на пьедестал. Туда, где стоит его предшественник в окружении высших птиц. Преклонить колено и принять от отца амулет как знак вечной связи со своей землей и своим народом.

Я наблюдала за его движениями и не видела больше своего ученика. Я видела наше светило. Хорошо помню, как помахала букетом, приветствуя Орла, когда он прошёл мимо меня.

Наблюдая, как он рос, как учился, я не сомневалась, что его правление будет совершенно уникальным. Ни на что не похожим. Но как мне тогда хотелось знать наверняка, что принесёт поселению этот юноша! Видимо, я боялась не увидеть этого. Четыре церемонии передачи за одну жизнь – это, знаете ли, не мало.

В день, когда молодой Павел получил амулет, мой мир рухнул. Всё что я знала, что любила, исчезло вместе со стеной, оставив за собой хаос.

Тела поселенцев, выросших у меня на глазах. Обескровленные и затерянные в большом мире звери и птицы. Изгнанники в ошейниках, неспособные покинуть эти земли даже вне власти стены. И огромная зияющая пустота без нового вожака, которого не было ни среди первых, ни среди вторых, ни среди третьих.

Глава 1

Сокол

2000

Соколом часто овладевали мрачные мысли. В какой-то степени это даже стало его вредной привычкой. В дневную пору он порой с азартом пытался напиться яркими эмоциями в тщетной попытке заслонить ими тёмную воронку памяти. Бывало же так, что он становился отстраненным, механически продолжая выполнять повседневные действия, старался отгородиться от всего мира ширмой равнодушия.

Но ночью его настигала гнетущая волна воспоминаний. Она помимо его воли затягивала в несуществующий больше мир, заставляя снова и снова возвращаться в того себя. Снова и снова находить оправдание тем, кто причинил столько боли. И, вновь не найдя его, молчаливо стонать от невозможности избежать роковых поворотов прошлого и увернуться от грузом скопившихся где-то под грудной клеткой душащих переживаний.

Убежать от этого было совершено невозможно: эта воронка темноты сопровождала Сокола повсюду. Нет, бежать было некуда. Поэтому Сокол улетал.

Полёт для него означал свободу. Свободу от самого себя. Будто крылья срывали с Сокола его человеческое естество, обнажая душу, прирождённую парить.

И он летал. Чаще ночами, когда выносить своё внутреннее «я» становилось уж совсем невозможным. Иногда он искал спасения в небе и днём. Но, к счастью, земные дела в большинстве случаев умело отвлекали его от лабиринтов мыслей.

Сокол

2000

Привычный тёмный подъезд, навек пропахший чем-то приторно-кислым, сбитые ступеньки, ведущие наверх. Лифтов Сокол не признавал. Ещё пролёт, и вот он уже на балконе. Хорошо всё-таки, что пару недель назад в подъезде установили домофон, тем самым резко сократив паломничество подростков, передвигающихся группами, как стайные зверьки. С ними делить балкон было очень уж непросто. Не вылетать же в самом деле у них на глазах? Слишком уж в этом случае велика вероятность стать причиной психологической травмы юношества или массового психоза.

Теперь же балкон был полностью в его распоряжении. Шаг, и вот он уже оставил далеко внизу улицу с горящими фонарями и кроны тополей.

Сокол

2000

Сокол курил на площадке общего балкона, всматриваясь в золото тополиной листвы. Он давно заметил, что тополя желтеют последними из городских деревьев, и весной так же совсем не спешат зеленеть. Какие же всё-таки терпеливые эти тополя! Стоят себе величественно, будто смена сезонов их совсем не касается.

Не докурив сигарету до конца, Сокол затушил её в пепельнице, кем-то любезно оставленной на балконе. Вообще-то он с таким же успехом мог курить и у себя в квартире, но предпочитал подниматься наверх, откуда так прекрасно видно небо. Сокол никогда не понимал, почему при покупке или съёме жилья многие стараются выбрать квартиры с окнами, выходящими во двор. Что хорошего смотреть на соседние стены? То ли дело обзор с другой стороны. Невозможно наглядеться! Жаль только, что из его квартиры этого не видно. Окна, конечно, во двор не выходят, но и первый этаж вид на бескрайнюю синеву не открывает. Как говорится, что было, то и арендовал. И тут не повезло…

Сокол поморщился от своих мыслей и закурил ещё одну сигарету. Пора бы уже завязывать с этой привычкой. Или хотя бы научиться докуривать сигареты до конца, а не топить в чужих пепельницах на половине. Хотя, если уж быть полностью честными, не он один на этом балконе вытравливал внутреннюю горечь никотином.

Её приближение он уловил задолго до скрипа двери. Не то чтобы он этого ждал, но сама вероятность её появления капельку уменьшала объём равнодушия в груди.

Как обычно, не поворачиваясь, он протянул ей через плечо пачку сигарет и продолжил курить. Она так же молча взяла одну сигарету и вернула коробок. Простые, чёткие, монотонные движения.

В первый раз они встретились на балконе спустя неделю после переезда Сокола в квартиру. Тогда он так же, как сейчас поднялся наверх, не зная, что слишком многие ищут уединения под крышей многоэтажного дома. Увидев Сокола, она не ушла. Просто приблизилась к дальней стороне балкона и облокотилась о стену. По тончайшим звукам дыхания, неуловимых для человеческого уха, Сокол понял, что у неё не хватило сил, чтобы развернуться. Тогда он так же, не оборачиваясь, протянул ей пачку и зажигалку. И она так же молча взяла их, даже не подумав отблагодарить. С тех пор это стало их определённым ритуалом.

Кое-что, конечно, Сокол знал о своей соседке. Тонкий слух и острое зрение, не спрашивая разрешения, предоставили своему хозяину след из улик и наблюдений.

По её движениям и дыханию он мог судить, что девушка физически сильно устала. По тому, что, выйдя за балконную дверь, она тут же брызгалась чем-то лимонным, Сокол понимал, что запах табака был бы крайне нежелательным спутником там, куда ей предстояло вернуться. Её руки и плечи, так сильно напоминающие ему о лесе, указывали на бескрайнюю любовь ко всему живому вопреки всему. Через её молчание, более громкое, чем какой бы то ни было звук, Сокол видел, что он мог бы стать не единственным любителем остужать голову в небе.

Жаль только, что у людей нет осязаемых крыльев. А иные в деле полёта ни в счёт.

Регина

2001

Длинный коридор, до того вычищенный, что любое присутствие жизни в нём кажется грязным и неуместным, вытянулся прямой бесконечной линией. Лампы на потолке горят ровным жёлтым светом, вопреки всем ожиданиям, не несущим тепла. И вокруг ни души, как будто весь мир сузился до этого отвратительного белого коридора. Где же в самом деле все? Лишь шаги сопровождающей сиделки эхом отскакивают от стен и уносятся далеко вперёд.

– Это здесь, – сиделка открыла одну из дверей и пригласила пройти. – Попробуйте, конечно, но вряд ли он вас услышит.

Палата по своей чистоте не уступает коридору. Всё слишком стерильно. Сразу представляется, что, вымывая полы и стены, персонал заодно хорошенько почистил и память пациентов, не пропустив ни единого чёрного пятнышка.

Регину затошнило. Её не покидала мысль, что в окружающей обстановке было что-то ядовитое.

В глубине палаты на краю кровати, смотрящий куда-то вдаль, сидел Павел.

Он не обернулся на звук открывающейся двери и потому продолжал сидеть неподвижно. Регина видела лишь его спину и затылок.

Тот ли он, кем бал раньше? Помнит ли он свою суть?

Направляясь в клинику, Регина не могла не признаться, что её мысли возглавил страх. Страх не увидеть больше когда-то сильного и волевого человека. Потерять навеки его решительный и горделивый взгляд. Все эти годы, закрывая глаза, она без труда воскрешала в голове этот образ, воссоздавала его в мельчайших деталях. Он был до того осязаем, что силой мысли практически становился реальным. Закрой глаза, протяни руку и почувствуешь тепло кожи.

Регина так и делала. В мрачные часы своих скитаний она призывала на помощь воспоминания. Этот простой ритуал помогал ей убедиться, что она ещё есть, что она здесь. Что дыхание не ушло из неё, оставив за собой лишь пустую бесчувственную оболочку. Образ прошлой жизни, полной пусть тщетных, но таких ярких надежд, представал перед ней, напоминая, что и тогда она жила не напрасно, что она БЫЛА на этой земле.

Всякий раз ей казалось, что она откроет глаза и увидит перед собой тёплый янтарь, горящий решительностью и отвагой.

И вот сейчас, смотря на прямую спину сидящего перед ней пациента клиники, она не знала, кто предстанет перед ней, когда она посмотрит ему в глаза. Регина даже не могла сказать, чего она опасалась больше: того, что может не найти в этой палате человека, к чьему образу так часто мысленно взывала, или же того, что реальность этого образа окажется слишком слабой, сломленной и растоптанной навеки.

Обойдя кровать, Регина приблизилась к сидящему перед ней человеку, тотчас же растеряв весь запас слов, столь тщательно заготовленных ею заранее.

Волосы цвета каштана, широкие скулы, низкий лоб… Регина алчно всматривалась в эти мучительно знакомые ей черты.

– Здравствуй… – её голос предательски дрогнул.

Она ждала ответной реакции. Хоть какой-то. Но Павел молчал. Хуже того, он даже не повернул к ней головы, продолжая смотреть перед собой.

–Я… я хотела…

Регина растерялась. Она столько раз прокручивала в голове возможные начала этой беседы. Иногда в её мыслях Павел не давал ей договорить и радостно обнимал гостью. Иногда, наоборот, он прогонял её, не желая вновь сталкиваться с призраками прошлого. Самой страшной же была фантазия, в которой он её не узнавал, и Регина, не сумев объясниться, уходила. Но во всех этих сюжетах она говорила с прежним Павлом. С законным вожаком, помнящим свою внутреннюю силу. Сейчас же перед ней был лишь неподвижный силуэт, оболочка. Как будто настоящий предводитель навеки затерялся где-то там, в лесах, оставив на белоснежной кровати сидеть свой фантом.

–Павел, это я, – вновь попыталась она обратить на себя внимание.

Ни единый мускул не дрогнул на лице мужчины. Она жадно всматривалась в эту застывшую маску, силясь уловить хотя бы полунамёк, что её слышат.

Тщетно… Тошнота, до этого момента не сильно беспокоящая её, теперь стала совершенно невыносимой. Белизна стен и простыней слепила её, свет ламп давил на глаза.

Как могло такое случиться? Почему вселенная допустила это? Не может человек, в чьём сердце огонь исполнял неистовые пляски, превратиться в неподвижного истукана.

И дело даже не в этой безжизненной статичности памятника. Взгляд… Этот взгляд ничего не выражал, отчего столь знакомые Регине черты лица приобретали зловещее сходство со слепком.

Не в силах больше выносить этот душащий страх, Регина осторожно присела перед мужчиной на полусогнутых ногах. Взяв его руки в свои, она вновь попыталась воззвать к тому, кто, возможно, спал внутри этой застывшей фигуры.

–Павел, это я….

Она всматривалась в янтарные глаза, обречённо осознавая, что уже не увидит в них нежности.

«Тебе пора уходить», – подумала про себя Регина. – «Ты его здесь не найдёшь».

Она достала из кармана цепочку с камнем и надела её на Павла.

– Это по праву твоё. Надеюсь, тебе спокойно там, где ты сейчас, – сказала девушка, прислонив свою ладонь к тёмно-коричневому камню, теперь висящему на груди Павла.

Не убирая руки, Регина начала подниматься, всё ещё не решаясь отвести взгляда от застывшей фигуры. Она хотела напоследок надышаться его образом, пусть и таким чуждым.

Прямая горделивая осанка, широкие плечи, копна каштановых волос, волевые скулы, глаза цвета янтаря с чёрными вкраплениями. Это учреждение не уничтожило его тело. Вопреки логике, оно осталось прежним, точно законсервированное.

Голова кружилась, свет слепил, и без того давящие на сознание стены как будто начали сужаться. Регина понимала, что силы по капле оставляют её. Боясь потерять сознание, она сконцентрировала свой взгляд на том единственном, что ещё могла различать в уплывающем от неё пространстве…

Его глаза… Когда-то эти глаза вели за собой бесстрашные сердца, своим жаром они внушали надежду. Когда-то они…

Приветливая теплота ласковой волной стала разливаться по телу, превращаясь в настоящее пламя на кончиках пальцев. Следуя зову огненного потока, Регина переместила взгляд на руку, всё ещё прижимающую кулон к могучей груди.

Её ладонь, лежащая на камне, оказалась полностью скрыта под ладонью пробудившегося вожака.

Глава 2

Даша

2001

–И меня без вопросов зачислили сразу на второй курс? Такое вообще возможно?

Даша с дедушкой шли вдоль реки по старым бетонным плитам, установленным здесь в те времена, когда эти окрестности ещё не были частью города. Река, лес и село – вот что тогда было на месте, ныне превратившемся в большой район. Рядом, подняв хвост трубой, гордо вышагивал кот Васька.

–Вопросы, конечно, были. Но их получилось уладить.

–Жаль, что специальность выбрать нельзя, – немного грустно сказала Даша и тут же пожалела об этом.

Дедушку этот момент беспокоил даже больше, чем её саму. И он хоть и не подавал виду, но явно переживал.

–Стрекоза, спасибо, что согласилась помочь, – сказал Василий Владимирович. – Ты нам сейчас совершенно необходима.

–Всегда пожалуйста, – улыбнулась Даша.

Она крайне смутно представляла, чем могла помочь дедушке, поскольку его способностями совершенно не обладала.

–По крайней мере, со мной в колледже будет Вовка. Не так страшно в новый коллектив приходить.

Раиса Сергеевна

2001

Раиса Сергеевна, или баба Рая, как её в детстве называла Даша, была женщиной удивительной. Даже можно сказать исключительной. Умнейший учёный, талантливый педагог, она с Дашиным дедушкой творила совершенно невероятные вещи в лаборатории института. Опыты, исследования, открытия – это всё было о них. Даша с детства привыкла слушать истории об их каких-то очередных разработках и уже ничему не удивлялась.

А вот что Дашу всегда поражало-так это способность совмещать рабочую серьёзность и ответственность с откровенным и неприкрытым наслаждением жизнью. Это относилось ко всему: к ремеслу и институту, которым Раиса Сергеевна была предана всем сердцем, к её семье, к друзьям, к увлечениям.

Вот и сейчас, сидя у реки на рыбацком стульчике с удочкой в руках, она производила впечатление абсолютно счастливого человека. Огромная бежевая жилетка с кучей ассиметричных карманов, такая же бежевая шапочка-панамка, спортивные штаны – всё это смотрелось на бабе Рае крайне гармонично. Даже папироса в зубах не выглядела лишней. А уж эта счастливая улыбка… Каждый штрих этой удивительной женщины кричал о наслаждении всем, что она делает. Каждый час, каждую минуту. Закинет удочку и сидит себе в удовольствие. То ли прокручивает в голове лабораторные эксперименты, то ли песенку мысленно напевает, то ли вообще ни о чём не думает – медитирует.

Даша так радоваться жизни не умела. С детства наблюдая за Раисой Сергеевной, она только надеялась однажды узнать, что это такое: любить мир и каждый день искренне открывать ему сердце.

Она увидела их издали, шагающих в ногу у края воды. Увидела и приветливо помахала панамкой.

–Превосходный денёк для рыбалки, – сказала она им вместо приветствия.

–И как улов?

Василий Владимирович наклонился к ведру, в котором плескалось несколько карасей.

–Вашему пушистому другу хватит, – кивнула Раиса Сергеевна в сторону Васьки и аккуратно смахнула пепел с папироски. – Вы на ужин-то придёте?

–Раиса Сергеевна, ну как можно в нас сомневаться?

Дедушка наигранно развёл руками.

–Кроме того, боюсь, что Борис нам взбучку устроит, если решим просочковать.

–Хех, это уж точно, – усмехнулась баба Рая.

Даша хорошо знала Бориса. Для неё Бориса Петровича. И меньше всего в её представлении он был похож на того, кто мог бы устроить взбучку. Высокий, с прекрасной осанкой, длинноногий, цитирующий книги наизусть и рассуждающий о музыке, он производил впечатление дворянина, который по какой-то причине ошибся годами и родился не в своём веке.

У Даши был один вопрос, касательно предстоящего ужина и участия в нём Бориса Петровича, который ей очень хотелось прояснить.

–А Борис Петрович сыграет нам на флейте?

Раиса Сергеевна, расплывшись в своей фирменной улыбке, подмигнула ей:

–Если попросишь, то, конечно, сыграет. Куда же он денется?

А играл Борис Петрович по Дашиному суждению дивно.

Борис

1965

Я, знаете ли, никогда не думал, что стану водить дружбу с шерстяной братией. Серьёзно, до какой-то поры мне вполне хватало моих товарищей. Да что там говорить, я был крайне доволен своей компанией. Мы прямо-таки упивались весельем.

Но потом всё приняло несколько неожиданный поворот. А виновата во всём была Раиса.

Точнее нет, виноват был мой портфель. Или я, который его потерял. Это во-первых.

А вот во-вторых, вина уже лежала на Раисе.

В этом портфеле были мои наработки за последний год. А ещё флейта. И библиотечные книги из закрытой секции. В общем, всё просто страсть насколько важное. А я взял и оставил всё под столом в кленовом сквере. Пошёл на турник, да и забыл о своих вещах. Когда вспомнил – под столом, конечно, уже ничего не было.

Даже не знаю, что мне было жалко больше всего. Наверное, всё-таки, флейту. Свои записи я мог бы при большом желании восстановить. За книги мне бы, конечно, влетело. Но вряд ли вылилось в серьёзные проблемы. Подобные вещи мне всегда сходили с рук. А вот флейта была незаменима. Семейный раритет, так сказать.

Я, конечно, сразу пошёл к старику Фёдору в его каморку находок. Но портфеля там не оказалось. Зато была записка. Фёдор мне её, усмехаясь, протянул. Я сначала не понял, что же смешного во всей этой ситуации. У человека пропажа, а он лыбу давит. Когда прочитал записку, и вовсе из себя вышел. Это я потом уже оценил Раискин подход, когда узнал её получше. Если её знать, то всё становится понятным и вполне логичным. Но тогда-то я понятия не имел, кто она такая, и сильно разозлился. Все же знают: нашёл бесхозную вещь – отнеси старику Фёдору, хозяин за ней придёт туда. А Раиса портфель не стала ему относить. Нашла портфель в парке по дороге домой, взяла его и оттащила к себе. А Фёдору потом записку принесла, в которой указала, что пропажа найдена, обращаться за ней по такому-то адресу. Я потом у неё спросил: зачем записка-то? Не проще было просто портфель принести? А она так удивлённо посмотрела на меня и ответила: «Вот ещё, буду такие тяжести таскать. До дома близко было. Домой и принесла. А уж от меня хозяин как-нибудь сам свою библиотеку пусть забирает».

В общем, как понимаете, она ограничилась маленькой бумажкой, на которой указала информацию о найденном портфеле, и отнесла её в каморку находок. У меня по началу от такой наглости глаза на лоб вылезли. Но делать нечего, пришлось идти по указанному адресу.

Прийти-то я пришёл. Долго дом искал, кстати. Нечасто по той улице мне ходить приходилось. Постучался. Мне открыли. Я объяснил цель своего визита. Позвали Раису. Она вышла вся такая уверенная, с прямой спиной. Как сейчас помню, на ней было платье в цветочек. Окинула меня гордым взглядом и сказала: «Это ты что ли такой рассеянный?».

Я хотел ей ответить: «Ну-ка, отдавай портфель сейчас же!». Но не ответил.

А она брови вздёрнула и вдруг спросила:

–Так и будешь молчать?

–Мой портфель у тебя? – я тогда постарался очень миролюбиво задать вопрос, хотя внутренне весь закипал. Эта девчонка была обязана отнести найденную вещь Фёдору. За присвоение редких книг и уникального музыкального инструмента ей грозило бы серьёзное наказание.

–У меня, – ответила она.

Я думал, что она его сейчас принесёт. Но Раиса не двинулась с места.

–Ну? – она явно чего-то ждала от меня. Я сначала было подумал, что она хотела что-то в благодарность за находку получить или, может, в качестве платы. Но нет.

–Что «ну»? – растерянно спросил я тогда. Попробуй тут не растеряться. Раньше девчонки так со мной не разговаривали. Совсем иначе себя вели.

–Назовёшь, наконец, что в портфеле лежит, или думаешь, что я на слово тебе поверю, что ты его хозяин?

Сказала это и облокотилась одной рукой о косяк. И так выжидательно-надменно на меня посмотрела. Я ещё больше растерялся от этого взгляда. Ну не ведут так себя обычно девчонки. Не ведут!

Конечно, я перечислил все, что было внутри портфеля. Всех авторов книг назвал, в общих чертах бумаги свои описал.

Она тогда кивнула и принесла мне портфель. Протянула мне его и вдруг улыбнулась:

–Интересный у тебя взгляд.

Я совершенно не понял, про что она. Что не так с моим взглядом? Так и стоял, как олух. Вытянутый по струнке и с портфелем в руках.

–Я про статьи. Кое-что просмотрела, – Раиса кивнула на портфель. – Никогда ещё не встречала ничего подобного. Это очень свежо.

–Ты не должна была смотреть.

Я почему-то раскраснелся. И злиться перестал.

–Я должна была знать, что внутри. Мало ли… – пожала она плечами. – И потом, мог прийти вовсе и не хозяин этих вещей. Надо было убедиться наверняка. Так сохраннее будет.

–Да, наверное, – только и мог сказать я.

Ох и рад я был, что вернул, наконец, портфель! Мне, действительно, тогда захотелось как-то отблагодарить эту странную надменную девчонку. Как назло, с собой у меня ну совсем ничего не было.

И вдруг, до сих пор не понимаю, как это случилось, я взял и позвал её вечером к себе в компанию. Ещё фразу такую тогда сказал: «Будет очень значимое общество». Сейчас вспоминаю, и сразу хочется кулаком себе вдарить посильней.

А что Раиска? Она пожала плечами и согласилась. Сказала, что всё полезно в качестве эксперимента.

Во дела! Эксперимента, значит. Определённо, нормальные девчонки так со мной себя никогда не вели.

Борис

1965

Думал, не придёт. А она пришла. Точно по часам, ни минутой позже. И всё в том же платье в цветочек.

Представил её ребятам. Те вежливо её поприветствовали. Девчонки-модницы окинули оценивающим взглядом. Мне даже как-то поначалу неуютно стало, что товарищи не выказывают должного радушия.

Но потом вроде ничего, разговорились-развеселились, вопросами новенькую засыпали. Я сразу понял, что Раиса учится на противоположном конце поселения, в дальней школе. У нас я её никогда не видел. Может, где-то на улице и встречал, но в памяти эти моменты уж точно не остались.

Мои, как услышали про дальнюю школу, сразу воодушевились, стали спрашивать что да как. А есть ли у вас то, есть ли это, проходили ли такие предметы.

«Чем вы занимаетесь? Какие у вас кружки? Какие секции? Исследования проводите? А оснащение какое?». Вопросы летели градом. Рая толком и отвечать не успевала.

Я тогда подумал: вам поговорить больше не о чем? Человек сюда, может, развлечься пришёл, а они про учёбу да про порядки заладили.

Подумал и включил патефон. В нашем клубе было много пластинок. Я лично приложил руку к созданию коллекции. Так что там был очень хороший выбор.

Думал, на Раису патефон впечатление произведёт. А она лишь окинула его заинтересованным взглядом и отвернулась.

Это я потом уже узнал, что на самом-то деле ей было страсть как интересно его послушать и пластинки рассмотреть. Она просто виду не подавала. Но тогда я этого не знал. Я много чего тогда не знал.

Музыка играла, беседы велись. А Раиска так хорошо на все темы рассуждала-заслушаешься. Только вот не танцевала. Её даже приглашали, но она отказалась.

А я что? Я танцевать люблю. Почему бы не потанцевать, если музыка играет?

Когда все расходиться стали, я ещё раз в качестве благодарности за найденный портфель предложил Раиску проводить. Она согласилась. Сказала, что одной скучно идти.

Думал, она восторженно будет отзываться, какие у меня друзья замечательные. Какие они интересные, образованные, весёлые. А она хмыкнула только и сказала: «Напыщенные индюки».

Вот так и сказала, честное слово! Мне страсть как обидно стало. Виданное ли дело: лучшие птицы моего года и напыщенные индюки! Как вам это нравится?

Спросил: «Может, ты и меня напыщенным индюком считаешь?». Она тогда лишь пожала плечами и сказала, что ещё не решила.

А потом добавила, что на этот раз её черёд в гости приглашать. И ведь пригласила же! В каптёрку.

Вот уж не думал, что меня туда моя дорожка заведёт. Но не отказываться же? И потом, очень уж мне было интересно посмотреть на Раискину неотёсанную компанию. Я почему-то представлял себе стайку визжащих девиц, лузгающих семечки. Но, конечно, Раиске в этом не признался. Но заранее стал придумывать звучащие эпитеты, чтобы хлестануть по её друзьям. Нельзя же было фразу про индюков просто так оставить!

Но прийти согласился. Ведь всё полезно в качестве эксперимента.

Чего я ждал? Даже не знаю. Я никогда не бывал в дальней школе, не общался тесно ни с кем из ребят оттуда. В конце концов, никто в здравом уме не станет искать новых знакомств, если с теми, что есть сейчас, кажется, что мир вращается исключительно вокруг тебя.

Тем не менее я пришёл.

Я знал, где находится каптёрка, хотя никогда в ней не был. Почему-то мне представлялось, что там просто склад старого барахла, сложенного кучей за ненадобностью, да и забытого. В сущности, так оно и оказалось. Но посреди всех этих вещей кипела жизнь. Там царила своя, особенная и совершенно непривычная для меня атмосфера. Всё было как-то понятно и тепло что ли. Там просто хотелось быть.

Помню, как зайдя, сразу увидел двух парней, сидящих в старых потёртых креслах, между которыми стоял криво сколоченный стол. На столе была помещена доска с белыми и черными фигурами. Сидящие так увлеклись игрой, что даже не подняли головы, когда я вошёл.

Это потом я понял, что подобные занятия в каптёрке были неким ритуалом, сопровождающим повсюду эту компанию. Там всегда либо что-то мастерили, либо что-то изучали, либо во что-то играли.

Однако спасите старейшины того, что вдруг назвал бы вслух шахматы игрой. Для этого человека один из сидящих в старых креслах ребят навсегда стал бы его недоброжелателем.

Я имею в виду Мора. Для него шахматы были целой религией. Иногда мне казалось, что, гипнотизируя доску и передвигая по ней фигурки, он мысленно возводил империи и разрушал цивилизации. Но сам он, конечно, никогда этого не признавал, что, в общем-то, не мешало правдивости моих наблюдений.

Всё это я узнал потом. А тогда игравшие не очень-то привлекли моего внимания. Я глазами искал Раису. Которой, к слову, в каптёрке не было. «Это тебе я сказала приходить к семи. В котором часу приду сама я, между прочим, не уточняла», – скажет она потом, пожав плечами. И ведь не поспоришь с ней. Действительно, про себя она ни словом не обмолвилась.

–В проводах что-нибудь понимаешь?

Я обернулся на голос. Почему-то я тогда решил, что в каптёрке больше никого не было. Однако в углу на стуле, склонившись над каким-то причудливым предметом, сидел парнишка.

Он кивнул головой на этот предмет и вновь задал вопрос:

–В проводах разбираешься?

–Нет, – честно ответил я.

–Жаль, -сказал парень и потерял ко мне всякий интерес.

Я тогда посчитал, что глупо вот так обрывать разговор. Да и, признаться, чувствовал себя крайне неуютно из-за тотального игнорирования обитателей каптёрки. Поэтому не придумал ничего лучше, чем приблизиться к этому парню со странной конструкцией, и начал наблюдать за его действиями. Он то отвинчивал что-то, то прикручивал, менял направления проводков на этом агрегате, чертыхался, возвращал всё в исходное положение и начинал всё заново.

Потом я узнаю, что Зигзаг обожал всё, что связано с электричеством. Мы его даже прозвали Зевсом, ссылаясь на его громометательные способности. Где гром, там и молния, и, соответственно, электричество. В общем, вы поняли взаимосвязь.

Я стоял и наблюдал, как то тут то там на аппарате зажигались и потухали огоньки, когда один из шахматистов произнёс: «Шах и мат». Затем он встал и, довольный, потянулся.

–Играть будешь? – спросил второй парень, приглашая меня жестом.

Я вновь растерялся. Это стало входить у меня в привычку.

Ну, вы же понимаете: то меня абсолютно игнорируют, то ни с того ни с сего приглашают партию сыграть.

–А разве не победитель остаётся за столом? – наверное, совсем не к месту спросил я, удивившись, что из-за стола встал как раз-таки выигравший парень.

–Надо утешать проигравших, позволяя им оставаться в деле. Победитель же наслаждается сладким чувством победы и сменой занятия, – улыбаясь, пояснил он.

Второй скорчил ему смешную гримасу. Победивший же взял с полки какую-то книгу, которых в каптёрке, к слову, было очень много.

Кивнув, я сел за шахматную доску. К счастью, в отличие от электричества, в шахматах я кое-что понимал.

Я сам не заметил, как был очень быстро втянут в разговор и почему-то выболтал кучу информации о себе. Вот так ни с того ни с сего после, как я думал, намеренного игнорирования со стороны ребят, взял и рассказал много всего этому незнакомому парнишке. По прошествии времени я пойму, что это был особенный талант Васа – располагать к себе. В чём конкретно этот талант заключался, было трудно сказать. Но действовало это всегда и на всех.

Борис

1965

Стал ли я постоянно зависать там? О, нет. Вот ещё! У меня было слишком много, казалось, страсть каких важных дел.

Но время от времени, скорее редко, чем часто, ноги сами меня приводили к каптёрке. Подходя к ней, я внутренне надеялся увидеть в окне свет. Ни разу моему приходу никто не удивился. Тем не менее, зайдя туда, я сразу становился частью этого внутрекаптёрочного организма, будто и не покидал его.

Потом я стал приходить туда всё чаще. А потом, сам не понял как, прирос к каптёрке. На это ушли месяцы. Никто на протяжении их меня больше туда специально не приглашал. Никто и не прогонял. Я просто мог прийти в любой момент и чувствовать себя одним из них.

В один из моих визитов я уловил из разговора между Зигзагом и Раисой, что Зигзаг учится в моей школе на том же году, что и я. Я искренне удивился. То есть, конечно, я с первой встречи понял, что Зигзаг из птиц. Но мне почему-то и в голову не приходило, что он из наших. Хотя, на самом-то деле, только так и могло быть. По-видимому, каптёрка в моей голове ассоциировалась совсем с другим миром. И я мысли не допускал, что мир моей школы мог как-то пересечься с этим.

–Так ты из верхней школы? – спросил я тогда с искренним удивлением в голосе. – Уверен, что никогда там тебя не видел.

–Я тебя видел, – сказал Зигзаг без лишних комментариев.

–Право, это странно. Мы совершенно точно не пересекались на ратных сборах. Ну и на гулянках тоже вроде бы тебя не бывало.

–А я на них не хожу. Мне здесь нравится, -вот так просто ответил мне Зигзаг.

Конечно, это не объясняло того факта, что в школе я его никогда не замечал.

Что же касается его намеренного игнорирования птичьих слётов… Сказать по правде, мне трудно было винить Зигзага в его предпочтениях. В каптёрке я не чувствовал себя важным в птичьем понимании. Но я чувствовал себя нужным.

В жизни бы не произнёс им этого вслух, но ребята восхищали меня. Я с удивлением обнаружил, что учащиеся дальней школы не уступают, а даже перегоняют меня по знаниям. Их интерес ко всему на свете подстёгивал и меня не стоять на месте. Они были по-настоящему талантливы. Хотя, наверное, не отдавали себе в этом отчёта.

Как-то раз я похвалил какой-то из аппаратов, собранный фактически из старого мусора Зигзагом.

–Всё-таки создавать что-то, творить – это один из самых важных критериев жизни людей, – сказала тогда Раиса, тоже оценив придумку Зигзага. – Только благодаря этому мы развиваемся.

Скорее всего эти слова тогда, как обычно, побудили длинную дискуссию. Не уверен, согласился ли я тогда с ними. Скорее всего нет. Но почему-то они въелись мне в память так, что я помню их по сей день.

Даша

2001

–Жаркое из летних грибов было фирменным блюдом моей мамы.

Борис Петрович достал глиняный горшок из духовки, с удовольствием втянув носом аромат.

–В детстве мы всей семьей ходили за грибами. С ними, конечно, надо осторожным быть. Но отец превосходно разбирался в этом деле.

Даша, пришедшая на кухню за посудой, почувствовала, как в животе что-то заурчало.

–Ваша мама, наверное, много всего умела готовить, – предположила она, пересчитывая тарелки. Ей требовалось пять. Васька в тарелке не нуждался.

–Вообще-то, это жаркое было единственным рецептом, который знала мама, – усмехнулся Борис Петрович.

На обеих его руках были смешные прихватки-рукавички. Держа ими горшочек, он, приплясывая, направился в столовую. Его ноги в идеально выглаженных брюках совершали какие-то затейливые па, в то время как он что-то напевал себя под нос. Даже в этих смешных рукавичках он умудрялся выглядеть до безобразия элегантно.

Глядя на него, Даша никак не могла определить, у кого лучше получалось танцевать: у Бориса Петровича или у дедушки.

–Так-то у нас повара были, чтобы готовить, – уже выйдя из кухни, добавил разносчик жаркого.

Даша чуть было не хлопнула себя по лбу. Вот глупая!

В её доме приходящие повара не водились.

Она покосилась на Ваську, который всё это время был с ними на кухне. Он ничего не сказал, но на его мордочке отчётливо читалось, что уж он-то таких вопросов бы задавать не стал.

За столом, как и положено, все были в приподнятом настроении. Даша находила небывалую привлекательность в подобного рода застольях. Такие получались только здесь, с бабушкой и дедушкой. Дома с друзьями родителей она всегда немного скучала и чувствовала себя в напряжении. Хотя теперь Даша уже и не знала, где её дом. Дела оборачивались самым необычным образом.

Дедушка, удобно облокотившись о спинку стула, беседовал о лабораторных опытах с Раисой Сергеевной. Сегодня на ней не было жилетки с миллионом карманов. Вместо неё баба Рая надела коричневое платье с ниточкой жемчуга сверху. Однако папироса осталась при ней.

Бабушка с Борисом Петровичем больше слушали, чем что-то говорили. Они-то учеными не были. Но в целом имели представление о предмете беседы. Впрочем, как и Даша. Отныне разговоры такого толка имели к ней самое прямое отношение. Жаль только, что распространяться о них нельзя. Ведь это всё жуть как интересно! Впрочем, кому она в этом городе что расскажет? Разве что Вовке.

Проглотив практически не жуя очередной кусок жаркого, Даша с удовлетворением отставила в сторону тарелку и опасливо покосилась на кнопку джинсов. Если вот прям сейчас, сию минуту она отлетит в противоположную стену, девочка ничуть не удивится.

Даша знала, что сейчас разговоры закончатся, Борис Петрович достанет свою изящную, но такую старую, совсем не из этого мира флейту, и начнётся волшебство. Никто на всей земле, Даша была в этом уверена, не умел делать то, что получалось у Бориса Петровича. Оживляя флейту своим дыханием, он из воздуха создавал фантомов. Музыка начиналась, и они выходили из стен: разноцветные, яркие. Они взметались вверх, пролетали мимо слушателей, танцевали. Маленькой девочкой Даша пыталась их даже ловить, но у неё ни разу не получилось. Кот Васька, будучи котёнком, тоже как-то пытался их догнать. Также безуспешно. Зато тогда Даша убедилась, что флейтовые фантомы – это групповая галлюцинация.

А после должны быть пластинки. В этом доме не признавали ничего, кроме них. И танцы. И Даша по-прежнему не могла определить, кто же лучше танцует: дедушка или Борис Петрович?

Танцуя в паре с супругом, Раиса Сергеевна обернулась к Даше через плечо, и улыбнувшись, задорно произнесла:

–Добро пожаловать в команду!

Даша неуверенно кивнула, но всё-таки показала ей большой палец.

Грядущий сентябрь станет для неё новым жизненным витком. Что-то он с собой принесёт?

Глава 3

Регина

1990

Однажды мне сказали, что я легко ступаю по земле. Что моих плеч не коснулась ноша. Я тогда не придала значения этой фразе.

А сейчас снова и снова возвращаюсь к ней. Сравниваю ту себя, живущую в счастливом неведении, и нынешнюю, научившуюся не удивляться и не верить.

Оглядываясь назад, понимаю, что, даже сталкиваясь с трудностями, я не переставала видеть яркие отблески света вокруг себя. Я была абсолютно убеждена, что впереди нас всех ждёт что-то незнакомое, но непременно грандиозное, упоительное своим накалом и размахом.

В какой-то степени так оно и вышло…

Мы все верили. Каждый из нас во что-то своё. Но именно эта вера делала нас теми, кем мы были тогда. И, возможно, привела нас к тому, кем мы стали теперь.

Помню, как мы все собирались на поляне ратников ночами. Помню каждого из ребят, сидящих в кругу. Помню их разговоры, песни. Помню цвет пламени, разожжённого нами. Помню необъятное небо, пьянящее своей красотой. Помню нестихающую музыку в сердце.

Регина

1990

Никто из юных жителей поселения не спал ночами. Молодёжь упархивала из своих домов, как им казалось, незаметно для окружающих, и ручейками стекалась к поляне, плотно окружённой со всех сторон соснами. Эти сосны выступали эфемерной стеной, скрывающей молодых ратников от повседневности. Там, посреди поляны пылал костёр их реальности, насыщенной только им понятными событиями. Ратники отчаянными мотыльками слетались к заветному месту, неся с собой весь запас молодой энергии, что у них была в наличии.

–Чем ты нас сегодня угостишь, коктейльных дел мастер? Что ты уготовил нам?

Несколько ребят, удобно расположившихся на поваленном бревне, остановили проходящего мимо них долговязого паренька, дёрнув его за полу длинной кофты, спадающей вниз наподобие плаща. Тот, ранее игнорируя чьи-либо попытки привлечь к себе его внимание, сразу же обернулся и, самодовольно произнёс:

–Этой ночью специально для вас был создан новый эликсир жизни.

Усмехаясь, паренёк наполнил жестяную кружку чем-то вязким и протянул её компании ребят.

–Недурно, – одобрили те, по очереди сделав пару глотков.

–Всегда к вашим услугам.

Юноша, кривляясь, поклонился и ушёл на противоположный край поляны, не забыв прихватить с собой бутылку с эликсиром.

–Что он туда намешивает? – спросил один из ребят, продегустировавших новый состав.

–Чёрт его разберёт. Ник никогда не раскрывает ингредиенты, – пожал плечами Павел, забрав у собеседника кружку и допив её содержимое. – Однако таланта у него не отнять.

Павел одобрительно кивнул, смакуя последний глоток, и поставил кружку на траву. На его лице, как и на лицах рядом сидящих товарищей, танцевали отблески пламени недавно разожжённого костра. Веселье на поляне только начиналось.

–Талант талантом, а не эликсиром единым наша дружина жива, – заметил темноволосый юноша, многозначительно обведя сидящих рядом взглядом.

–Сокол дело говорит, – поддержали друзья юношу. – Доставай, что там у тебя!

Сокол, усмехаясь, достал из-под бревна припрятанную заранее бутылку.

–Дамы присоединятся к общему столу? – спросил он сидящих здесь же девушек, уже заранее зная ответ.

–Конечно, да, – улыбаясь, ответила Регина и протянула кружку.

-Просто удивительно… – сказала Регина, задумчиво вертя кружку в руках.

–Что именно?

Гитаристы устали развлекать товарищей-ратников и умолкли. Кто-то углубился в беседу, кто-то в стакан с напитком. Лишь один что-то тихонько наигрывал в унисон своим мыслям так, что его музыка просто звучала общим фоном. Децибелы шума поутихли, и сидящие рядом без труда могли переговариваться, не крича при этом соседу в ухо.

–Восприятие тебя социумом.

–Меня? – Колдун театрально схватился за сердце и закатил глаза.

–Ты прекрасно понимаешь, о чём я, – смерила его укоризненным взглядом девушка.

–Нет уж, мадам, будьте любезны, поясните свою мысль.

Регина вздохнула.

– Вот что ты можешь сказать обо мне?

–О тебе? – Колдун напрягся. Охарактеризовывая девушку вожака, стоит крайне тщательно подбирать выражения.

Он задумчиво почесал подбородок и осторожно произнёс:

–Ну ты умная…. Хорошая…

– Вот! – воскликнула Регина, тыкнув в Колдуна пальцем.

–Что «вот»?

Колдун с опаской скосил взгляд на указательный палец девушки, проверяя, не появились ли там когти. Во время эмоционального подъема трансформации порой происходят крайне неожиданно.

–Что это за слово такое противное «хорошая»?

–Слово как слово, нормальное слово.

–Оно безликое, плоское, серое, понимаешь? Оно обесценивает.

– Это ты-то недооценённая? – усмехнулся Колдун. Ему совсем не хотелось вступать в эту философскую полемику. – По-моему, ты преувеличиваешь.

Регина, поняв, что Колдун не намерен продолжать обсуждения, подняла глаза к небу. Там, в тёмном клочке, проглядывающемся между еловыми кронами, полыхали тысячи и миллионы огней. Полыхали вечно и бесспорно. Совсем не в пример костру, освещающему поляну. К утру от него останутся разве что затухающие угольки. А вечером ему на смену придёт новый костёр, над которым всё так же сверху будут гореть эти звёзды. Их вот никак нельзя назвать просто хорошими. Великое множество слов подойдёт, чтобы описать их. Но «хороший» не из этого списка.

–Она говорит про грани, – голос Сокола прервал поток звёздных мыслей.

Регина и Колдун повернули головы к Соколу, который, видимо, услышав их разговор, подсел к ним. Отчего-то беседа его заинтересовала.

–Колдун, представь себе кристалл. Представь его себе тщательно, в мельчайших деталях.

Колдун, недоумённо приподняв бровь, внимательно посмотрел на Сокола, очевидно, намереваясь оценить, насколько эликсир Ника возымел своё действие на товарища. Однако всё же закрыл глаза, всем своим видом показывая, что подключил к работе своё воображение.

–Хорошо представил?

Колдун кивнул.

–Какой он?

–Ну… он вытянутый, прозрачный, сияющий. В общем, как все кристаллы…

–Можешь сказать, сколько у него граней?

–Раз, два, три… что за хренью я занимаюсь, Сокол?

Колдун выругался, и, недовольный, открыл глаза.

–Так сколько было граней у твоего кристалла? – Сокол, напротив, был крайне спокоен.

–Не знаю, я сбился. Пытался посчитать, но, видимо моего воображения не хватило.

Колдуну всё меньше и меньше нравился этот разговор. Он не понимал, чего от него добиваются. И это непонимание заставляло его нервничать.

–Ты не смог посчитать, потому что он неплоский.

Эти слова произнесла Регина. Хотя они предназначались Колдуну, она не сводила глаз с Сокола.

–Именно!

Колдун озадаченно посмотрел сначала на Сокола, затем перевёл взгляд на Регину. Решив, что что-то из употреблённого ими всё же возымело действие, он не стал спорить с девушкой и лучшим другом вожака и просто пересел на другой конец бревна. Те же в свою очередь, понимающе переглянувшись, отпили по глотку из своих кружек.

Регина

Весна 1990

Третий день подряд, не переставая, лил дождь. Он потоками стекал с крыш домов, вымывая с них скопившуюся за столь долгое время пыль. Стучал по окнам, барабанил в двери, окатывал холодной водой жителей поселения. Почва леса, окружающего со всех сторон запечатанную зону, превратилась в подобие булькающего болота. Грязь невольно разносилась ратниками по всем помещениям, смешиваясь с невыветривающимися запахами мокрой одежды, влажной шерсти и земли.

Занятия в школе давно закончились, но выпускники не спешили расходиться. Ссылаясь на необходимость уборки класса, а на деле не желая уходить в опротивевший дождь, галдящая компания Павла хаотично устроилась на ученических стульях, лениво перебрасывая друг другу самодельный мяч, слепленный из скомканных листов бумаги и скотча.

–Осточертела эта погода! – раздражённо сказал Сокол и рывком перебросил мяч Колдуну. Тот, не ожидая такого резкого движения, не успел принять подачу, и бумажный комок угодил ему под левый глаз, закатившись затем под парту.

–Между прочим, не исключено, что в этом непрекращающемся ливне ты виноват.

Колдун достал из-под парты мяч и обманным манёвром так же резко бросил его в сторону Сокола. Тот выверенным движением поймал его правой рукой.

– Это ещё почему?

Мяч полетел обратно в Колдуна, который на этот раз был готов и с лёгкостью схватил игрушку.

–Не ты ли три дня назад изрешетил всё небо? – усмехнулся Колдун, подкинул мяч вверх и, поймав его, точным броском передал его Павлу.

–Тогда мы оба в этом повинны, – Павел, улыбаясь, подмигнул Соколу.

Три дня назад ратные птицы оказались вовлеченными в крайне щекотливый спор. Никто из них уже не помнил, кто первым начал хвастать своей техникой полёта. Однако в итоге не терпящий пустых разговоров Павел предложил на деле каждому доказать своё мастерство. На его вызов, не раздумывая, откликнулся Сокол. Тогда, шуточно толкая друг друга и смеясь, они наперегонки устремились к поляне, чтобы через доли секунд раскрыть крылья, оставляя внизу своих задорно кричащих товарищей. Компания восхищённо наблюдала, как две хищные птицы бороздили небо, соревнуясь то ли в искусности, то ли в безрассудстве. Два друга рассекали воздух могучими крыльями под аплодисменты и ликование зрителей. Они то поднимались вверх, то бесстрашно камнем падали вниз. С наслаждением вырисовывали в воздухе петли, закручивались в полёте в спирали.

Оказавшись внизу, Павел и Сокол, хохоча, пожали руки, наслаждаясь овациями друзей, сразу же окруживших их. Свидетелей их полёта оказалось гораздо больше, чем они ожидали. Защищая глаза руками от слепящего солнца, десятки ратников с разных концов поляны восхищённо наблюдали, как две стремительные точки с упоением бороздили небосклон, освещаемые лучами огненной звезды.

–Вы были неподражаемы! – улыбаясь, сказала Регина.

Сидя с ногами на подоконнике, она не участвовала в общей игре, а лишь, склонив голову, наблюдала за процессом.

–Прямо-таки какое-то волшебство творили в небе.

– Вот и вылилось их волшебство затяжным дождём, – гогоча, передразнил её Колдун.

–А, может, это ты нам непогоду нашаманил? – Макс посмотрел на товарища своим фирменным ехидным прищуром. Он всегда выглядел так, будто знал гораздо больше, чем желал показать.

–Не, – тряхнул головой Колдун. – Это не по моей части.

–За то, что по твоей части, в средневековье на костре сжигали!

Красавица Талия откинула золотистый локон за плечи и, подражая Максу, хитро посмотрела на Колдуна. Её взгляд был выразительнее любых слов.

Колдун сразу же расплылся в улыбке под лукавым взором красавицы.

–Рад бы покаяться, да не в чем. Мои проделки погоды не касаются.

–Жаль, – грустно отозвалась Регина. Свесив одну ногу с подоконника, а другую пододвинув к себе поближе, она перевязывала шнурок на кеде, вопреки грязи и слякоти на улице оставшимся абсолютно белым. –Я надеялась, что ты нам хорошую погоду к ночи наворожишь. С таким-то ливнем костра опять не будет.

–Да, похоже, гитара и песни опять отменяются.

Павел, как и вся его компания, очень любил ночные шумные сборища у костра. Но будь он хоть трижды вожак, с ненастьем что-то сделать был не в силах. Регина вздохнула и спрыгнула на пол. Подойдя к раковине в углу класса, она набрала в ведро воду и намочила тряпку. Как-никак они обещали убрать кабинет, но за последние два часа не продвинулись в этом деле ни на миллиметр. Остальные ратники последовали её примеру, расхватав веники и тряпки.

–Ну с костром я помочь вряд ли смогу, а вот по поводу гитариста и песен могу исхитриться что-нибудь придумать, – сказал Колдун, задумчиво почёсывая подбородок.

Он так бы и продолжил сидеть на стуле, если бы Макс не кинул в него тряпкой, жестом подзывая присоединиться к общей уборке.

Ночью, встретившись за деревьями у дальнего конца поляны, вся компания, ведомая Колдуном, отправилась к старым постройкам поселения. Половина из них уже давно были заброшены, а другая половина не ремонтировалась несколько десятков лет, в следствие чего имела одичалый вид. Кутаясь в дождевые плащи, ратники пробирались вдоль поляны, стараясь затеряться среди деревьев. Дождь шёл такой силы, что моментально заглушал любые попытки заговорить. Поэтому никто их и не предпринимал. Так, хлюпая кедами по грязи и заворачиваясь поглубже в дождевики, компания добралась до покосившегося барака. Толкнув входную дверь, открывшую вид на длинный грязный коридор, Колдун, загадочно улыбаясь, жестком пригласил всех войти.

–Не знал, что ты шляешься по таким местам, – сказал ему Павел, первым переступая порог.

–Всегда удивлялся, каким чудом эти консервные банки ещё держатся, – Сокол последовал за Павлом в полумрак облезлого коридора.

В нос им ударил запах затхлого помещения и чего-то кислого. По обе стороны вдоль длинного коридора были разбросаны будто наскоро прорезанные двери. За некоторыми из них слышались шорохи и голоса. Практически все комнаты были захлопнуты. Все, кроме одной. Одна из комнатушек, видимо, когда-то имевшая честь считаться кухней, дверей не имела. Там за видавшим виды столом с облупившейся краской сидел пожилой мужчина. Мятая грязная майка, сваленные в колтуны седые волосы, насупленные брови. Он настороженно проследил за Павлом и его товарищами взглядом. Однако, увидев Колдуна, нехотя махнул ему рукой в знак приветствия.

–Твой знакомый? – спросил Сокол, кивнув головой в сторону нелюдимого мужчины.

–Скорее надежный поставщик, – ответил Колдун.

За одной из дверей громко играла музыка. Даже ливень, остервенело стучавший по заржавелой крыше барака, не в силах был заглушить её.

–Мои друзья желали веселиться. Милости прошу.

Перед компанией открылась комната со старой потрёпанной мебелью и керамической печкой в углу. Всё пространство заполняли дым и оглушающая музыка. Они больно били по органам чувств, врезаясь в уши и раздирая нос своей едкостью. На диване, креслах, стульях, полу сидели люди. Много людей. Они говорили, смеялись, курили, спали, танцевали, пили и ещё бог весть чем занимались. Но, главное, они пели и играли на инструментах.

Никто из них не удивился появлению вошедших.

Однако ратники были крайне впечатлены. Многих этих людей никто из них раньше даже не видел. Девочки неуверенно переминались с ноги на ногу и вслушивались в звуки мелодий. Ребята же жадно осматривали каждую деталь открывшейся им картины.

–Неужели брезгуешь? – спросил Колдун Павла, посмотрев на него с прищуром.

–Отчего же, – пожал плечами вожак. – Отец всегда говорит, что в отщепенческих бараках живут очень талантливые люди. Он прав. Музыка у них что надо.

И он смело двинулся вглубь комнаты. За ним последовали остальные.

Вопреки обыкновению никто не вскочил при его приближении, не бросился завязывать разговор, не проводил восхищённо взглядом. Создавалось впечатление, что здешние обитатели вообще не были в курсе, что к ним зашёл Орёл. Лишь только парень, сидящий возле одного из гитаристов и в такт мелодии помахивающий головой, пригласил молодого вожака присесть рядом и выдохнул струйку ядовитого дыма.

Павел, не раздумывая, принял приглашение. Всё так же покачивая головой, парень протянул ему окурок, который вожак принял и тоже затянулся. Обижать гостеприимных хозяев он не хотел.

Парень на вид был старше Павла лет на десять. Высокий, худощавый, с копной длинных коричневых дред, он сидел с закрытыми глазами, скрестив ноги, изредка затягиваясь самокруткой и выдыхая дым.

Рядом с Павлом втиснулись Регина и Сокол. Макс и Талия пристроились где-то вдоль периметра комнаты и так же, как их вожак, молча наблюдали за происходящим. Лишь Колдун, устроившийся между мускулистым парнем в бандане и девушкой с синими дредами, тут же непринуждённо заговорил с ними о чём-то в пол голоса.

Так прошло несколько минут. Звуки разговоров, барабанящий дождь, ядовитый кумар – всё это отошло на второй план. В центре общего внимания была лишь музыка. Здешние музыканты играли достойно. Пожалуй, лучше, чем кто-либо из гитаристов ратного костра. Иногда они пели что-то своё, иногда перепевали до боли знакомые ратникам композиции, заслушанные на кассетах, с таким трудом раздобытых за пределами поселения. Ратники тайком слушали их в плеерах, передавали их друг другу. Плёнка затиралась и рвалась, её склеивали, теряя при этом целостность любимых песен. Но даже в таком виде эти кассеты продолжали ходить из рук в руки, ценясь на вес золота.

Однако здесь никто и не думал вставлять наушники в уши. То ли устав играть, то ли соскучившись по звукам оригинала, музыканты изредка нажимали на кнопку бог весть откуда тут взявшегося магнитофона и с удовольствием подпевали голосу из колонок.

Ратники, сначала стесняясь, а затем уже во весь голос, так же с удовольствием горланили песни. Скоро уже у них в руках появились стаканы, и самокрутки нашли к ним дорогу. К ним лично никто не обращался. Просто вдруг то с одной, то с другой стороны протягивалась рука, предлагающая какое-либо угощение.

Закончив играть очередную композицию, один из гитаристов вдруг нарушил общее состояние шумного транса:

–Может, кто-то из прибывших сыграет?

Ратники переглянулись.

Павел, многозначительно посмотрев на Талию, кивнул ей головой, побуждая принять предложение. Она, чуть помешкав, встала и взяла в руки протянутый ей инструмент.

Талия не сомневалась в выборе песни. Сколько раз она слушала её! Сколько раз, собравшись с друзьями, они её пели! Текст этой песни казался ей каким-то магическим заклинанием. И вот ведь странно: песня была тревожной, она говорила о потерях, об утраченных ценностях, но всякий раз, проговаривая слова композиции в унисон с друзьями-птицами, она будто чувствовала крылья за спиной.

Нет, крылатой, конечно, она не становилась. Но окрылённой с друзьями была всегда.

Аккорды она знала хорошо.

Ей сразу стали подпевать. Очевидно, здесь эта песня тоже была в чести.

Когда она закончила, аплодисментов не последовало. У неё просто забрали гитару и передали её кому-то ещё. Парень с дредами улыбнулся Талии и поднял стакан, будто салютуя.

А дальше… Дальше все перемешались. Комната стала единым источником звуков. Казалось бы, ратники должны были бы чувствовать себя скованно в этой обители отшельников и отщепенцев. Но вопреки логике они чувствовали себя прекрасно.

Регина, сидя всё так же на полу, с интересом наблюдала, как Сокол и Павел увлечённо и явно с наслаждением обсуждают с пареньком, одетым в безразмерную майку, коллекцию кассет, взгромоздившуюся на полке. Колдун о чём-то тихо шептался в углу, Талия и Макс горланили песни.

–Почему не присоединяешься к своим друзьям? – спросил парень с дредами.

Это было довольно-таки неожиданно, учитывая, что до этого момента он молчал, лишь посматривал на всех из-под полуопущенных век. Голос его оказался ровным и немного бархатистым.

–Мне нравится наблюдать, – пояснила Регина.

–И каковы же итоги наблюдений, если не секрет?

Девушка пожала плечами:

–Здесь хорошо. Не так, как на костре. По-своему. Но оттого вечер не менее ценен.

–Ооо, ратные костры… – протянул парень.

–Ты бываешь на них? Я тебя там не замечала.

–Горизонты людей, упоённых жизнью, имеют тенденцию сужаться…

Эта фраза была будто бы сказана в пространство.

Регина вопросительно посмотрела на собеседника.

–Я бывал там раньше, – пожав плечами, сказал он и отхлебнул из стакана. – Во времена ратного прошлого.

–Ты из ратного курса?

Регина искренне удивилась. Здесь она никак не ожидала встретить своих предшественников. Не в этом месте, столь далёком от ратной жизни.

Парень лишь чуть кивнул головой и вновь наполнил её стакан.

–Теперь я со своим костром.

Он улыбнулся, вновь обведя комнату полузакрытыми глазами. Очевидно, не только Регина любила наблюдать.

–Герман, – представился бывший ратник.

–Регина, – ответила ему девушка.

–Я знаю, – сказал Герман и чуть ударил своим стаканом об её стакан. – Будем знакомы.

-Часто вы так собираетесь?

–Часто, – ответил Герман, не вдаваясь в подробности.

–У вас здесь здорово.

–Так бывает не всегда. Но спасибо.

Герман не казался сильно разговорчивым, но Регине очень уж хотелось его расспросить. В конце концов, не каждый день она встречала ратника-отщепенца. Да и разговор он первым начал.

–Скажи… а как получилось, что… – она замялась, обдумывая, как бы тактично сформулировать свою мысль.

–Что меня вычеркнули из жизни поселения, – кивая головой в такт музыке, закончил за неё Герман.

–Ну в общем, да…

Она, конечно, не так радикально подходила к этому вопросу, но суть её мыслей парень уловил верно.

–Стал неугоден, – просто сказал он. – Но, как видишь, я очень даже реален. Хоть и в некотором роде невидимка.

Понизив голос, Регина уточнила:

–Неугоден кому?

Герман, всё так же осматривая комнату из-под тяжёлых век, указал взглядом в сторону, где Павел, Сокол и Колдун устроились играть в карты, присоединившись к новым знакомым.

–Орлам?!

–Не на Орлах единых стоит стена, – бросил комментарий Герман и вновь отхлебнул из стакана.

Любопытство юной волчицы не было удовлетворено, но расспрашивать собеседника подробнее она не решилась. Вместо этого она по привычке сказала:

–Пусть стоит долгие века…

–Века, – это очень долгий срок… За столетия исчезали цивилизации…

Регина ничего не ответила. Ей этот разговор стал неприятен.

–Вот скажи мне, юная ратница, как так вышло, что вы знаете наизусть большинство песен, звучащих здесь?

–Мы их тоже поём… и слушаем, – пожала Регина плечами.

–Да, но откуда вы взяли сам материал?

–Оттуда, откуда и вы. С кассет, – огрызнулась девушка, указывая рукой на стопки аудиокассет.

Герман вздёрнул бровями.

–Мы, например, их купили за стеной…

Регина вновь промолчала. Конечно, кассеты у них тоже появились из-за стены. Откуда ещё?

Она поняла, что Герман верно истолковал её мысли. И это ей совсем не понравилось.

–А, может, о ужас, смелая ратница ещё и радиоволны тайком ловит у себя в комнате?

Насмешливый тон, с которым Герман задал последний вопрос, кольнул Регину. Что за чушь, в самом деле этот неформал с дредами нёс?

–К чему ты клонишь?

–Лишь к тому, что в стене давно появились бреши и подкопы.

Регина

Весна 1990

Вернувшись на рассвете домой, я сразу же уснула. Прямо в одежде. Кроссовки сняла, и на том спасибо. Спать под всё непрекращающийся дождь было удивительно сладко: я всё ещё слышала песни из наполненной дымом и голосами комнаты. Капли как будто напевали их.

Проснулась в то время, когда все нормальные люди обедают. Впрочем, чего ожидать, если лечь в четыре утра? Послевкусие прошедшей ночи никуда не исчезло. Закрыв глаза, я представила комнату со старой глиняной печкой в углу и покосившейся, затёртой мебелью вдоль стен. Услышала слова песен. До носа донёсся запах сигарет, раскуренных парнем с длиннющими дредами.

Я чихнула. Что-то очень уж сильное курил этот парень. Герман, так ведь его зовут? Герман из отщепенцев.

Так вот в чём заключалось это послевкусие! Уловив запах, я пошла по его следу, раскручивая мысль. И вот оно – то, что не легло ровным слоем на воспоминания прошлой ночи. Герман. Точнее, его слова.

Бреши в стене… Кажется, так он говорил. Сложно поспорить с тем, что через стену в наши цепкие руки просачивалось много вещей, которые могли бы считаться неугодными. Но как без них? Без них жизнь стала бы тусклой и чересчур правильной что ли… Их запрещают, изымают, и они снова появляются. Мы это называем круговоротом контрабанды. Что-то мне подсказывает, что часть её прочно оседает у старейшин. Хотя я никогда не отважусь высказать эту мысль Колдуну. За это можно хорошенько попасть…

А вот Герман не боялся говорить. Знал, КТО у него в гостях, и не боялся. Может, ему просто больше нечего терять?

Меня не покидало чувство, что за этими словами стояло что-то большее.

Надо разобраться!

Наскоро умывшись, я выбежала из дома, пока меня не хватились. Иначе есть риск застрять надолго.

Дождь наконец кончился, но в воздухе поселения всё ещё витал запах мокрой земли и травы. Я вдохнула ароматы поглубже и с наслаждением потянулась.

В ту часть, где стояли бараки, я редко забредала. Но дорогу, конечно же, знала хорошо. Поднявшись от дома вверх по склону, я обошла стороной главную дорогу и вышла на поляну. Теперь надо дойти до дальних деревьев, чтобы никто не заметил, а там уж я быстро доберусь до старых строений.

Кроссовки утопали в грязи. Пожалуй, по дороге я пару раз зачерпнула воду из луж. Бррр, не очень-то приятно. Удивительно, но по пути мне никто не встретился. То есть, конечно, попадалась всякая ребятня, гоняющая мяч. Но они не в счёт.

У дальних зарослей неожиданно для себя я встретила Павла. Он и виду не подал, что заметил меня. Лишь когда я подошла практически вплотную, поднял голову и улыбнулся. В этом вся суть жизни в поселении: ты едва ли можешь скрыться. У кого-то лучше развит слух, у кого-то зрение, у кого-то обоняние. Но в целом это даёт гремучую смесь вечного датчика информации. Ты знаешь за версту где кто находится и даже, возможно, чем занят.

Что-то мне подсказывает, что вожак компании не искал. Приблизься кто другой, он бы предпочёл скрыться. Приятно, что ради меня его вожачество делает исключение.

У Павла в руках была фотокамера. Понятно, почему он бродил тут в одиночестве. О его увлечении мало кто знал, и распространяться Павел не собирался.

Несколько месяцев назад Павел шепнул Колдуну, что был бы не прочь обзавестись камерой. Ходят слухи, что Колдун может достать всё что угодно. Случай с фотоаппаратом это подтверждает. Не знаю уж, на что они там сторговались. Может, Колдун побоялся взять у Орла плату. А, может, Павел предпочёл не ходить в должниках у Колдуна. Но в итоге счастливый Павел увлёкся новым хобби. И, надо признать, у него получались чудесные снимки.

–Удалось заснять что-нибудь интересное? – спросила я, приблизившись вплотную.

Удивительно, мы расстались всего несколько часов назад, а я уже соскучилась!

–Нет. Всё интересное, что можно было найти, я давно сфотографировал, – грустно ответил Павел. Его свитер был насквозь мокрым. Похоже, вожак какое-то время лежал в траве в поисках удачной картинки.

–Может, всё же стоит снимать жизнь поселения? Было бы интересно увидеть его твоими глазами… – робко предложила я, уже заранее зная ответ.

Павел, как и ожидалось, покачал головой. Бедный мой вожак! Даже любимое занятие страдает ради Орлиного имиджа! Как это там пишут в учебниках по истории… цена власти, так кажется…

Павел присел на поваленной дерево и стал упаковывать камеру в рюкзак.

–Если бы можно было вынести камеру за стену! Было бы чудесно! Может, всё-таки с Соколом устроить вылазку?

Ратники порой выбирались за стену, но группками. По двое, а уж тем более в одиночку никто не рисковал выходить.

–Тогда и меня берите. Вы же берёте с собой девчонок?

–Только волчиц.

Павел, улыбаясь, обнял меня за плечи. Я даже дышать на несколько секунд перестала, чтобы не спугнуть мгновение. Мы редко бываем вдвоём, без посторонних. Ратная жизнь, и всё такое… Я порой тягощусь этим.

–И куда это ты собралась в одиночестве? У тебя был такой шаг, как будто ты пряталась.

–Примерно так и есть…

Я замолчала, думая, как бы получше объяснить цель моего похода. Ничего путного сформулировать не получилось.

–Знаешь, вчера ночью…

–Занятная вышла тусовка. Я у них пару кассет позаимствовал. Надо ребят вечером позвать послушать.

–Да, необычно всё было…

–А ведь это опрометчиво, – вдруг сказал Павел.

–Что опрометчиво? –встрепенулась я. Погружённая в свои мысли, я не сразу поняла, что он имел в виду.

–Колдун, судя по всему, часто бывает в тех краях. Я даже не хочу знать, с какой целью. Пусть свои тёмные делишки пока что оставит при себе, – Павел покачал головой и вздохнул. – Но он знает этих людей, общается с ними. А я большинство из них первый раз увидел. Это как-то… неправильно что ли…

Павел замолчал, задумавшись. Но потом добавил:

–Я рад, что побывал там. К тому же, там есть, действительно, классные ребята.

–Не переоценивай их, – сказала я, уткнувшись ему в плечо.

Павел вопросительно посмотрел на меня.

–Вчера у меня там состоялся довольно странный разговор, который имел некоторую… незаконченность.

Павел многозначительно приподнял брови. Но расспрашивать о подробностях не стал. Он у меня такой, очень уж уважает личное пространство окружающих. Как говорится, от чего сам страдает, старается другим возместить с излишком.

Он поднялся и накинул на плечи рюкзак.

–Пойдём тогда.

–Куда? –не поняла я.

–Заканчивать твой странный разговор. Ты же туда направлялась?

С Павлом к баракам было идти куда приятнее. И не так страшно. Хотя я не очень представляла, как буду при нём вести разговоры, подобные вчерашнему. Щекотливая ситуация, ничего не скажешь.

У окраины покосившихся построек стояло что-то вроде телеги, куда несколько человек по очереди складывали деревянную мебель. Судя по всему, они намеревались нагрузить повозку и потом куда-то её переместить. Павел окинул взглядом происходящее и нахмурился.

Увидев его, грузчики на несколько секунд застыли в замешательстве, но затем вернулись к своей работе.

–Здравствуйте, – окликнула я трудяг. Одеты они были все примерно одинаково: штаны цвета хаки и банданы на головах. Футболок на них не было.

На моё приветствие они лишь кивнули головами. Никого из них я не узнала. Может, этих ребят вчера и не было в той комнате?

–Подскажите, пожалуйста, где я могу найти Германа? – вновь обратилась я к парням, не понимая, на что, в общем-то, надеюсь. Нам тут явно не рады.

И, собственно, что я скажу Герману, когда увижу его? Потребую, чтобы он забрал свои слова назад? Или буду ждать каких-то объяснений? Да он скорее всего и не помнит уже, что говорил в той душной комнате. А даже если и помнит, то при Павле уж точно ничего повторять не станет.

Ребята лишь пожали плечами на мою просьбу и продолжили заниматься погрузкой.

–Шли бы вы отсюда, попрыгунчики. Нечего вам здесь делать, – услышали мы голос из-за спины.

Обернувшись, я увидела мужчину, который вчера сидел на кухне в бараке. Он всё ещё был в той же грязной майке и, похоже, трезвостью не отличался.

Судя по всему, всё это время он сидел за нами на раскладном стуле и наблюдал за погрузкой. Позади него виднелась довольно глубоко вырытая яма, рядом с которой лежал брезент, наверное, недавно её накрывавший.

Он начал грозно подниматься, недовольно грозя руками. Павел, уловив опасные нотки, чуть вышел вперёд, отводя меня за спину. Как будто этот пьяный мужичок мог что-то сделать! Это вряд ли. Для волка он уж точно не опасен.

–Топайте отсюда, детям тут не место, – продолжил он нас прогонять, всё сильнее размахивая руками.

Ещё одно резкое движение, и он поскользнулся на всё ещё мокрой от дождя траве и, не сумев устоять, рухнул в яму спиной назад.

–Потап, твою же мать! – выругались ребята в банданах и, побросав свой груз, подбежали к краю ямы. Мы последовали их примеру.

Потап лежал на дне и явно не мог подняться. И неудивительно. Яма была крайне внушительных размеров. Хорошо, что не разбился!

–Ты там живой? – крикнул один из парней. Ответом ему было бормотание.

–Чтоб тебя, – вновь выругался другой парень, сдобрив последующую фразу такой бранью, что даже лисы бы позавидовали.

–Доставать его надо. Сам не поднимется.

–Как ты его доставать собрался? Всю землю размыло. Мы не спустимся, – возразил один из парней.

–Хорошо, что от дождя всё перенесли под крышу. Если б на мебель упал, переломал бы все кости к чертям.

Снизу послышалась отборная брань. Потап, похоже, решил выразить отношение к своим бедам максимально красноречиво.

–А, может, ну его, ребят? Пусть сидит там. Заодно протрезвеет, – робко предложил коренастый парнишка. На вид он был моложе остальных.

–Долго ему тогда придётся там сидеть, – услышали мы сбоку.

Это был Герман. Он тоже склонился над ямой и недовольно качал головой. Его дреды свисали вниз и цепляли земляные стены.

– Сам он не вылезет – земля ещё очень долго не позволит. И сами мы едва ли туда спустимся. Только ноги переломаем. И, уверяю вас, нам так, как ему, с падением не повезёт.

–Потап, твою мать, и угораздило же тебя!

Снизу вновь послышалась ругань.

–Может, его подсадить как? – робко предложила я.

–Гениальное решение! – передразнил меня сидящий рядом парень и сплюнул на землю. – А то мы бы без вас не разобрались, ваше недовеличество!

–Эй, полегче! – одёрнул его Павел.

Юноша недовольно на него посмотрел, но возразить не осмелился.

–Мы не можем туда спуститься, чтобы подсадить. Землю слишком размыло, – миролюбиво пояснил один из грузчиков.

Да уж, так себе ситуация. Если честно, помогать ни бранящемуся со дна ямы Потапу, ни этим грубиянам с голыми торсами совершенно не хотелось. Но не оставлять же его там внизу, в самом деле? Дожди, действительно, шли сильные, и земля просохнет очень нескоро. Я еле вверх по горке забралась, пока дошла до поляны. А там, вообще-то, ступеньки и с обеих сторон есть поручни.

Я беспомощно посмотрела на Павла. Что делать-то? Он поймал мой взгляд и, со вздохом сняв с плеч рюкзак, сказал:

–Вы спуститься не можете. Но я могу.

План был до безобразия прост. Павел легко мог спуститься вниз, левитируя. Для этого ему даже оборачиваться бы не пришлось. Эта удивительная птичья способность не раз нас выручала. Чем выше рангом птица, тем дольше она может замирать над землей в человеческом теле. У Павла, понятное дело, недостатков относительно ранга не водилось.

На дне ямы Павлу на тросах подали два стола. Установив их один на другой, он помог кряхтящему и всё ещё матерящемуся Потапу забраться на них и залез туда сам. Подсадив его на плечах, Павел, шатаясь, выпрямился во весь рост. Этого хватило, чтобы ребята, сидящие на краю ямы, вытащили Потапа за руки.

Приземлившись возле меня, Павел принялся отряхивать штаны и свитер, которым, скорее всего, суждено было оказаться на помойке.

Недовольного и прихрамывающего Потапа увели в барак.

–Спасибо.

Герман протянул Павлу руку.

–Рад помочь, – ответил вожак на рукопожатие. Его ладони тоже оказались заляпаны грязью.

–Я могу предложить вам чай? Выпьете немного и заодно просушитесь.

Герман повёл рукой в сторону барака, в котором, судя по очертаниям, мы и были прошлой ночью.

Павел утвердительно кивнул головой.

Мы направились к двери, из-за которой ребята-грузчики вновь стали выносить какие-то деревянные единицы мебели. Что ж, работа у них явно на месте не стояла.

При свете дня барачный коридор не выглядел лучше, чем накануне. По-прежнему в глаза бросались облезлые стены, потолки в потёках, покосившиеся косяки дверей. Я смутно припоминала, что эти бараки появились сразу после запечатывания поселения. Их строили как временное место обитания зверей и даже некоторых птиц. Со временем семьи обзаводились своими домами и уходили из бараков. По идее, этого временного пристанища давно уже не должно было существовать. Но вот же оно, существует. Живёт своей жизнью: устраивает ночные сборища, играет и слушает отличную музыку, перевозит какие-то грузы. Кстати, интересно, куда?

Герман проводил нас в уже знакомую со вчерашней ночи комнату. Просто удивительно, как в такой маленькой комнатушке могло поместиться столько человек! И поместилось же!

–Не сказать, что эта печка отменно работает, но чай подогреть она в состоянии, – с улыбкой сказал Герман и жестом предложил нам сесть. Сам же он зажёг глиняную печку и поставил на неё чайник, который, действительно, довольно быстро закипел.

Он протянул нам кружки с чаем, приятно пахнущим травами, и сел рядом на кресло. Пока Герман суетился с напитком, он молчал. Мы тоже не спешили заводить разговор. Но, устроившись в кресле, он по-прежнему не выказывал желания вести беседы. Зачем же тогда пригласил к себе?

–Надеюсь, с Потапом всё будет хорошо, – робко сказала я, надеясь хоть как-то завязать разговор.

–Он крепкий мужик.

Герман больше ничего не сказал и продолжил молча хлебать из кружки.

–Ммм а ребята… они же успеют сделать свою работу? Заминка им не помешает?

–Не думаю.

И вновь молчание.

Ну что я тут забыла?! Ужасно неуютная картинка. Пришла к ним сюда, отвлекаю от дел. Потап этот ещё свалился. Я повела плечами, будто стараясь сбросить с себя эту ситуацию.

Однако ни Герман, ни Павел будто не замечали, что что-то не так. Они спокойно пили чай и думали каждый о своём.

Допив свою кружку, Павел поставил её на стол и неожиданно для меня произнёс:

–За стеной ждёт машина.

–Верно, – кивнул Герман.

–Вы бы сделали это гораздо раньше, если бы не ливни.

–Всё так.

Герман тоже поставил кружку на стол. Я в недоумении переводила взгляд с Павла на хозяина комнаты и обратно.

А они смотрели друг на друга. Не враждебно, нет. Скорее, понимающе. Будто вели какой-то немой диалог. И я в этой беседе явно не участвовала.

Герман заговорил первым.

–И как молодой наследник распорядится этой информацией?

–Вряд ли я узнал что-то, что ещё неизвестно Орлу или старейшинам.

Герман внимательно посмотрел Павлу в глаза и произнёс:

–Старейшины меня мало интересуют. Так же, как и мы их… Но вот мысли будущего вожака мне интересны.

Герман всё так же не отводил взгляд от лица Павла. Тот, в свою очередь, спокойно смотрел на собеседника.

–Надеюсь, молодой Орёл не сочтёт мои слова дерзостью, – произнёс немного нараспев хозяин комнаты и чуть наклонил голову.

–Вырученных денег вам хватает? – не отводя взгляда, спросил Павел.

–Нет. Но мы справляемся.

Павел кивнул головой.

Меня не покидало чувство, что я подслушиваю какой-то интимный разговор. Или секрет. Причём, подслушав, уловила только общую суть: кучка ребят из бараков вывозят что-то за стену и, видимо, продают там, затем покупая что-то ещё. Да уж, не только мы проскальзываем за пределы поселения. Только тут, похоже, всё имеет несколько иной оборот. Как это называется за стеной? Бизнес, кажется…

И как только Герман умудрился это всё провернуть…

Вдруг мне в голову пришёл вопрос, на который очень уж хотелось узнать ответ. Но я совсем не была уверена, что имею право его задавать.

–Герман… Ты же бывший ратник. Сам вчера говорил…

Герман утвердительно кивнул.

–Скажи, по окончании обучения, ты отправлялся учиться за стену? Тебе позволили?

–Умная волчица.

Герман улыбнулся и отпил из кружки. Кажется, чай в ней давно остыл.

–Отправляли. По образованию я инженер. И, если верить отзывам на работе за стеной, где я успел поднабрать навыков, довольно неплохой.

–И как вышло, что мы сидим в этой комнате с «неплохим инженером»? – спросил Павел, обведя взглядом неуютное помещение.

–Захотел применить свои знания в поселении. Верил, что могу здесь улучшить жизнь. Быть нужным.

Герман на несколько секунд умолк. Казалось, он взвешивает слова, пробует их на вкус. Прикрыв глаза, он сделал несколько вдохов и выдохов. Его грудь ощутимо приподнималась вверх и опускалась вниз. Затем он продолжил:

–Как много всего возможно здесь сделать! Сколько всего можно было бы принести из-за стены! Но прогресс в застенном понимании здесь оказался ненужным. И вот мы здесь.

Произнося последнюю фразу, Герман повёл рукой в сторону. Оставалось только гадать, кого он имел в виду под этим «мы». Нас, сидящих здесь? Или всех жителей бараков?

–Почему же ты не вернулся назад?

Герман хмыкнул. Но ничего не сказал.

–На него надели ошейник.

Эти слова произнёс Павел.

Я невольно вскрикнула.

Я не ослышалась? С детства нас всех пугают этой карой. Будешь плохо себя вести – старейшины накажут ошейником.

Я считала, что подобные меры применяют только к самым отпетым мерзавцам. У меня в голове не укладывалось, что такое могло произойти с талантливым, умным, стремящимся к прогрессу парнем! Интересно, сколько их тут таких? На грузчиках я ошейников не видела.

–Мой максимум-километр от стены, – кивнул Герман. Он будто не заметил моего шока.

–Довольно много.

Откуда Павлу – то знать про метраж ошейника?!

–Я тренировался растягивать расстояние. Начиналось всё со ста метров.

–Хм… так он ещё и растягивается… – задумчиво произнёс Павел.

–Или поводок ослабевает, – пожал плечами Герман.

Я не выдержала. Как они спокойно могут говорить об этом? Это же уму непостижимо! Я в негодовании вскочила с кресла.

–Постойте, что вы тут оба несёте? Ошейник? На полном серьёзе? Да это же… Да как же…

У меня не находилось слов, чтобы выразить эмоции. На секунду мне даже показалось, что я задыхаюсь.

Герман же, видя мою реакцию, совершенно спокойно прокомментировал:

–Уверен, волку мысль об ошейнике кажется куда страшнее, чем рыси.

Страшнее? Да за это разорвать мало!

–Сядь, пожалуйста, – попросил меня Павел. Его голос тоже был спокоен.

–Ты знал?! Знал?

–Вчера заметил на парочке эту штуку. Правда, не думал, что и ты на привязи.

Павел произнёс это и вновь пристально посмотрел на Германа. В его интонации звучала горечь.

–И вот я здесь. Без возможности уйти за стену. И ненужный на родной земле. К жизни поселения меня не допускают. Работу не дают. Мы тут приноровились стругать мебель и вывозить её за стену. Ещё вымениваем всякие диковинки из домашних коллекций поселения. На большой земле они хорошо продаются.

–Ох и дела… – только и смогла я произнести.

Возвращаясь домой, я не могла унять поток мыслей. Как можно быть такой слепой? На расстоянии вытянутой руки живут звери в ошейниках. Не уголовники, не отморозки. Обычные поселенцы. И я не знала. Даже не догадывалась! Интересно, кто-то из ребят в курсе вообще?

–Ты слишком громко думаешь, – сказал идущий рядом Павел.

Я ничего не ответила, только горько улыбнулась.

–Ты узнала то, что хотела?

Узнала ли я? Да то, что меня волновало ранее, сущая ерунда по сравнению с правдой, которая мне открылась.

–Я просто стараюсь переварить полученную информацию.

–Да уж, есть над чем подумать… В любом случае, мы ничего не можем сделать. Пока что…

Я вопросительно взглянула на Павла. Но тот лишь улыбнулся.

–Ошейники… На ребятах, с которыми мы пели вчера… Страшно даже вообразить. И мы сидели возле зверя на привязи, пили чай. Орёл пил с ним чай! Ох и дела…

Павел нахмурился.

–Вчера тебя не смущала их компания.

–Она меня и сегодня не смущает! Но… это же…

–Варварство. Ошейник – это варварство. Называй вещи своими именами.

–Мне страшно даже думать об этом.

Я обняла Павла, надеясь как-то успокоиться. Кажется, я дрожала.

–Тшш, – Павел обнял меня в ответ и поцеловал в макушку. Его тело всегда было горячим. Как кипяток. Или как солнце, от тепла которого сразу становится так уютно.

Я подняла взгляд и всмотрелась в его янтарные глаза. Они тоже излучали тепло. По бокам от них бежала тонкая сеточка складочек, как будто паутинка. Я улыбнулась и дотронулась до паутинки пальцами.

–Люблю так делать. Как будто до солнышка дотрагиваюсь.

Павел довольно хмыкнул.

–Хорошо, что ты сумел им с Потапом помочь. Такой молодец!

–А какие у меня были варианты?

Я пожала плечами и уткнулась ему лбом в грудь.

Какие варианты? Да хотя бы развернуться и уйти. Просто проигнорировать. Или рассказать об агрессивном поведении Потапа в отношении Орла. Мало ли что ещё…

–У меня к тебе будет небольшая просьба.

–Какая?

Я подняла голову, чтобы ещё раз посмотреть на Павла. Он улыбнулся и потёр большим пальцем мою щёку. Видимо, я вымазалась об его свитер.

–Забери, пожалуйста, мой рюкзак. И свитер заодно.

Павел стянул с себя промокшую, вымазанную в глине и земле кофту.

–Ты что, так пойдёшь?

–Притворюсь, что был на пробежке. Знаешь ли, грязный и потный Орёл после тренировки лучше, чем Орёл, валявшийся в грязи.

Я рассмеялась, накидывая на плечи рюкзак Павла.

«Имидж важно поддерживать даже в мелочах», – подумала я про себя, смотря вслед бегущему вожаку.

Интересно, его свитер отстирается?

Регина

Осень 1990

Ратники любили проводить время с лошадьми. Уборка стойла и уход за животными были их каждодневной повинностью, но время от времени практически каждый старший учащийся заглядывал туда просто так, без причины. Там всегда пахло сеном, опилками и почему-то яблоками. Смесь этих запахов стала неотъемлемой частью жизни ратного выпуска. Эти ароматы гипнотизировали, смягчали ураган эмоций, неминуемо рано или поздно настигающий дух будущих стражей, в теле которых постоянно боролся человек с животным. Может, в поисках именно этой самой гармонии Регина и отправилась в конюшни.

Вихрь сразу же почуял её приближение. Не успев переступить порог, девушка услышала его задорное ржание.

–Легко было догадаться, кто именно вошёл сюда. Он только тебя так приветствует.

У стены на деревянной лавке сидела Нино. Девушка из компании кошек. Регина не была близко знакома ни с кем из них, хотя конкретно с Нино порой пересекалась в конюшне. Они не то чтобы много общались, но иногда миролюбиво перекидывались парой-тройкой фраз.

Судя по всем внешним признакам, лошади на сей раз не сильно волновали Нино. Она с задумчивым видом поигрывала кинжалом, который всюду носила с собой. То резко подбрасывала его так, чтобы он закрутился в воздухе, то ловила за рукоятку, раз за разом монотонно повторяя движение. Снова и снова, и снова… Несмотря на природную красоту выглядела девушка довольно устрашающе: волосы цвета смоли каскадом падали на плечи и спину, полностью сливаясь с чёрной одеждой. Обутая в ботфорты, вес которых был таков, что их легко можно было счесть изощрённым видом оружия, она уложила правый ботинок на левое колено и помахивала носком ноги в такт своим мыслям.

Регина точно знала, что среди дежуривших в конюшне в тот день Нино в списке не было. Что ж, среди ратников это место давно стало некой панацеей для избавления от тягостных дум и шальных мыслей.

Придерживаясь привычного нейтралитета, Регина оставила Нино придаваться размышлениям, а сама достала из сумки несколько кусочков сахара и на вытянутой ладони поднесла их к Вихрю. Конь тотчас же дёснами и языком аккуратно слизал угощение.

–Ну как ты тут, дружок?

Она с наслаждением провела рукой по гриве гнедого коня и, закрыв, глаза уткнулась лицом в его морду. Вихрь, поняв её настрой, замер, стараясь забрать себе часть беспокоящих подругу мыслей.

Но, видимо, ему это не удалось. Ласково похлопав коня по холке, Регина отошла от стойла.

Она взяла вилы и начала раскидывать сено, наваленное огромной кучей у дальней стены. Это была работа дежурных. И по графику её день наступал не скоро. Но в тот момент физический труд доставлял ей огромное удовольствие. Она с лёгкостью орудовала вилами, раз за разом перекидывая сухие пучки.

–Они не перестанут, – послышалось с другого конца конюшни.

–Что?

Регина остановилась и тыльной стороной ладони вытерла пот со лба

–Они не перестанут, – повторила Нино. – Можешь даже не надеяться. Лучше научись игнорировать их.

Судя по всему, Нино была осведомлена куда лучше о событиях в жизни Регины, чем Регина о проблемах готессы.

–Игнорировать четверть поселения?

Нино хмыкнула.

–Почему бы и нет?

Оставив сено в покое, Регина подошла к черноволосой девушке, продолжающей играть в опасные игры с кинжалом.

– Это не так уж просто сделать, знаешь ли. И, кроме того, я не пойму, какое им дело. Почему их так волнует моя жизнь? Меня, например, совершенно не интересует, кто чем живёт, и кто о чём думает.

–А должно бы интересовать.

Сказав это, Нино многозначительно вздёрнула бровью, как будто вложив в это движение какой-то глубинный смысл, и резким движением вогнала кинжал в дерево скамьи.

Регина даже не вздрогнула, хотя манёвр был крайне неожиданным. Она лишь удивлённо покосилась на воткнутое в ни в чём неповинную лавку остриё.

–Начнём с того, что они тебе завидуют и довольно давно.

–Чему, хотелось бы знать?

Взгляд Нино был полон удивления.

–Ты из самой крутой компании всего поселения и к тому же девушка вожака, неужели не понимаешь?

Положим, Регина понимала. Это вполне могло быть причиной агрессии некоторых сверстников, а скорее даже сверстниц. Но объяснить неприязнь мужской половины и старших жителей поселения этот факт никак не мог.

–Окей, зависть. Это я приняла к сведению. Но ведь есть что-то ещё?

Нино не успела ответить. Входная дверь скрипнула, и в конюшню вальяжной походкой ввалились Ник и Колдун.

–О, да мы прервали обмен девчачьими сплетнями, – сказал Колдун, окинув насмешливым взглядом девушек. – Пардон, дамы. Не будем вам мешать.

–Тут никто не сплетничает! – раздражённо произнесла Регина.

Почему-то ей было очень неприятна мысль Колдуна о сплетнях.

–В любом случае, нас это не касается.

Ник миролюбиво улыбнулся и направился к стойлам.

–Тебя, может, и нет. А вот Колдуна очень даже, – вдруг сказала Нино, указав в сторону парня предварительно вытащенным из скамьи кинжалом.

–Так девчонки меня обсуждают! Интересненько!

Колдун явно воодушевился. Довольный, он разместился на лавке рядом с Нино, сев как раз в то место, куда ещё недавно был воткнут кинжал.

Про себя Регина подумала, что она поостереглась бы так вальяжно рассиживаться рядом с черноволосой красавицей.

–Не тебя, но представителя твоей компании.

– Это кого же? – удивился Колдун.

–Её.

На сей раз кинжал указал в сторону Регины.

–А в чём, собственно, суть вопроса?

–Суть вопроса, собственно, в том, – очень похоже передразнила Колдуна девушка, – что пассия нашего будущего вожака искренне не понимает, почему не все от неё без ума.

Колдун присвистнул.

–О, какие сложные материи вы затронули. Нет уж, на эти темы философствуйте без меня.

Колдун поднялся и хотел было уйти к стойлам, чтобы приступить к работе, но Регина его остановила.

–Нет, объяснись! Ты же понимаешь, в чём дело!

Регине была очень неприятна мысль, что кто-то из её близких друзей был в курсе грязи, так душившей её, но отказывался прояснить этот вопрос.

Колдун молчал, явно не желая поддерживать разговор.

–Ну, что молчишь?

–Всё дело в том, что ты волчица, – сказал вместо Колдуна Ник, расчёсывающий гриву одного из коней.

Регина оторопело посмотрела на него.

–А что, собственно, ты имеешь против волков?

–Я абсолютно ничего, – пожал плечами Ник. – Прекрасно к вам отношусь. Но я не из рода пернатых.

По спине Регины пробежали мурашки. О разделениях среди поселенцев было не принято говорить. Все понимали, что так или иначе оно существует, но вслух этого практически никто никогда не обсуждал.

Ничего не говоря, Регина перевела нахмуренный взгляд на Колдуна, тем самым побуждая его прокомментировать ситуацию.

Тот лишь развёл руками.

–Ты считаешь, что такие как я не достойны общения с вами? – спросила девушка, интуитивно расправив плечи и выпрямив спину. – Думаешь, что делаешь нам одолжение?

Колдун продолжал молчать. Ник тактично больше не встревал в разговор.

–Отчего же? Думаю, что Колдуна более чем устраивают его приятели.

Эти слова принадлежали Нино. Колдун кивнул головой, подтверждая их.

–Что же тогда Колдуна НЕ устраивает? – спросила Регина, сделав ударение на отрицательной частице.

В голове девушки никак не укладывалось, почему Колдун молчал, если имел к ней какие-то претензии? Они бы миллион раз могли обсудить любые вопросы, скажи он хоть слово, дай хоть полунамёк.

«И сейчас стоит как истукан и молчит, будто воды в рот набрал. Неужели не проще выложить все карты на стол? Чего он испугался?», – подумала про себя Регина и осеклась. Пазлы сложились воедино.

–Тебя не устраиваю Я. Я рядом с Павлом.

Произнеся это, Регина схватилась за голову. Сколько их ещё ходит по поселению, молчаливых злопыхателей, вынашивающих свои мыслишки, но трусливо избегающих говорить их открыто? Сколько птиц смотрят с презрением на неё? Сколько звериных сердец ревностно следят за ней, надеясь, что она споткнётся?

Регина сверлила Колдуна взглядом. Как ей хотелось, чтобы он опроверг её слова! Но тот продолжал молчать.

–Скажи уже что-нибудь! Или твои манеры не позволяют тебе обсуждать такие щекотливые вещи, как разделения происхождения?

–Оставь его, – вновь подала голос Нино. – Скажи он хоть слово против тебя, и Павел моментально вышвырнет его из вашей богемной тусовки. А это ой как не в интересах Колдуна.

–Трус! – прорычала Регина.

–Ты постоянно твердила об учёбе. Говорила, что хочешь просить старейшин учиться в городе. Я надеялся, что ты уедешь, и всё поменяется.

Произнося это, Колдун сверлили глазами пол.

–Но это же вопрос всего лишь нескольких лет. Я вернусь…

–С ума сошла? – на сей раз Ник вступил в беседу. – Совсем что ли умом тронулась? Уехав отсюда, ты навсегда сотрёшь себя из жизни поселения.

Регина хотела было сказать, что Ник несёт какую-то бессмыслицу, но поняла, что он как раз в корне прав.

–Твой отец…. Он старейшина… Что он тебе говорил про мой отъезд?

–Что одобрит твоё стремление.

Колдун по-прежнему не смотрел на неё.

–Одобрит стремление и…?

–И закроет для тебя поселение.

Слова полоснули её больнее, чем это мог бы сделать кинжал.

–Подленько, – ухмыльнулась Нино, оскалив два верхних клыка. – Проявление птичьего благородства во всей его красе.

Ник подошёл к ошарашенной Регине и участливо положил ей руку на плечо.

–Тебе нельзя уезжать. Иначе рискуешь никогда не вернуться. Понимаешь?

Она понимала. Теперь она всё слишком хорошо понимала.

–Павел знает?

–Не может не догадываться, – пожала плечами Нино. – Но наш будущий вожак страдает пороком вседозволенности и вряд ли воспринимает эти вещи всерьёз. Всё дело в том, ваше сиятельство, что с высоты птичьего полёта земные интриги и неурядицы кажутся слишком уж незначительными.

Продолжать беседу Регина больше не могла. Она просто не находила в себе на это сил. Окинув ещё раз взглядом опустившего голову Колдуна, равнодушно вертящую в руках кинжал Нино и участливо смотрящего на неё Ника, девушка покинула конюшню под недовольное ржание Вихря. Он привык, что Регина всегда берёт его на прогулку.

Что ж, не он один столкнулся в тот день с изменениями в привычном ходе вещей. То ли ещё будет.

Глава 4

Сокол

2001

Под ногами шуршали листья. Ничего особенного. Так же они шуршали и десять лет назад, и двадцать. И, должно быть, точно такой же звук издавали и до его рождения. Вот занятная вещь: вся жизнь перевёрнута с ног на голову, а он не может отделаться от мысли, что листья шуршат точно так же, как и в тот последний день. Что ж, можно сказать, что он шагает не просто по листве, уставшей за лето от солнца и напоследок хорохорящейся красками, а прямо-таки по руинам своей недожизни. Хм… Какая склизкая поэтичность. Регине бы понравилось.

За месяцы, прошедшие с момента возвращения Павла, многое вокруг поменялось. Сокол узнавал и не узнавал поселение. Что-то, конечно, осталось прежним: улочки покинутых домов, здание школы (кажется, там не было стёкол в прошлый раз), особняки, фактически проглоченные за время одиночества собственными садами, опустелые конюшни. Пожарища бильярдной больше нет. На её месте появился какой-то сруб с непонятным предназначением.

Вот уж что Сокол точно не ожидал увидеть, так это бараки. Почему-то он думал, что Павел первым делом уничтожит их к чёртовой матери. Ан нет, вон они стоят, красуясь облезлым брюхом. Зато крышу подлатали.

Регину он не видел давно. С того момента, как отдал ей координаты Павла. Прилетел тогда к ней, напугав её до смерти. Почему-то он не мог просто приехать. Хотел, но не смог. К ней он мог только прилететь. Отдал ей тогда записку с адресом, сказав, что на её месте ни на что конкретное не надеялся бы. Мол слишком сильно там в мозгах покопались. Сказать-то он сказал, но сам до одури надеялся, что всё получится.

Что он испытал, когда узнал о возвращении своего вожака? С мешаниной этих чувств Сокол по сей день не разобрался. Определённо не радость. Однако он не мог не отметить, что пустота, ежедневна сжирающая по частям его душу, будто бы выплюнула кусочек. Подавилась что ли?

Все, кого он встречал по дороге, не решались заговорить с ним. Лишь на время опускали молотки да поворачивали головы в его стороны. Только Герман, поймав его взгляд, молча кивнул.

Мда… Нет уже ни правящих Орлов, ни старейшин, а защищавшие их ошейники всё ещё продолжают действовать, привязывая их носителей к разваленной конуре.

Сокол вздохнул. Он и сам понимал, что для Германа поселение – это не конура. Прячь-не прячь чувства, а правда одна. Какая уж есть: каждый новый шаг по поселению убивает его своей невозможностью. Невозможностью вернуться и начать всё сначала. Чёрт возьми, да он в прямом смысле слова завидует этому экс-отщепенцу!

Что ж, лирику стоит оставить на потом. Сейчас есть дела иной душевной силы.

Обдумывая эту мысль, Сокол толкнул деревянную дверь одной из барачных комнат.

Так и есть. Тут и птичий глаз не нужен, чтобы вычислить её местоположение. Сидит с ногами на подоконнике и что-то записывает в помятую тетрадку. Прямо дежа вю какое-то.

–Ну здравствуй, волчонок.

Регина оторвала усталые глаза от тетради и обернулась на голос. Ей подумалось, что она ослышалась.

Вот он стоит в дверях, оперевшись о косяк и сложив руки на груди. Улыбается, и на щеках проступают ямочки.

Так и не сумев вымолвить ни слова, она спрыгнула с подоконника и подбежала к гостю.

–Я знала, что ты вернёшься, – сказала она и обхватила ладонями его лицо.

Да, улыбка всё та же.

Только вот глаза какие-то тусклые, вокруг пролегла сеточка морщинок, будто ножки паучков.

А у кого она не пролегла? Сколько людей в поселении ежедневно смотрят на неё точно так же через призму увядающей души?

Она положила указательные пальцы к уголкам его глаз. Туда, где поселились паучьи лапки. И тут же перенесла их к краешкам своих глаз, где, как она думала, появилась такая же сеточка.

–Ты нам так нужен. Ты ему нужен.

Это было не восклицание. Утверждение. Утверждение, в правильности которого Сокол имел все основания сомневаться.

«Ты-то мне рада, волчонок. А вот по поводу него я ой как не уверен. Что ж, сейчас это мы и проверим», – подумал он про себя и крепко обнял Регину.

Сокол

2001

Регина рассказала, где искать Павла. Он оборудовал себе что-то вроде кабинета в соседнем бараке.

–Я не пойду с тобой. Думаю, не заблудишься.

Сокол благодарно кивнул. После стольких лет два – это наилучшее число для встречи.

Меньше двух минут быстрым шагом потребовалось, чтобы добраться до нужного строения.

Здесь прям-то кипела жизнь. Вокруг шли какие-то работы. Люди то входили внутрь, то выходили, неся в руках какие-то стройматериалы. Каждый, абсолютно каждый, завидев приближение Сокола, в буквальном смысле открывал рот. Один особенно зазевавшийся даже пролил краску, в результате чего порожки окрасились ядрёно-синими всплесками.

Твёрдо решив не задерживаться ни на секунду, он лишь кивал головой при необходимости, не замедляя шага. В общем-то, ему никто и не пытался помешать.

«Будто призрака увидели», – подумал про себя Сокол и передёрнул плечами.

Он постучал в дверь и услышал спокойное «войдите».

Сокол на мгновение закрыл глаза. Этот голос сдвинул с места что-то огромное у него внутри.

«Десять лет. Десять чёртовых лет я не слышал его», – пронеслось в голове.

Он набрал в грудь воздуха.

Как будто этот воздух в состоянии пошатнуть стену из лет неведения и недосказанности!

«Что ж, при самом простом раскладе он меня прикончит», – вновь промелькнула мысль и тут же испарилась.

Сокол вошёл.

Павел стоял, склонившись над какими-то чертежами. Он машинально повернул голову в сторону скрипнувшей двери и застыл на мгновение.

Его глаза полыхнули. Он медленно выпрямился и встал впереди стола, фактически полностью загородив его своим телом.

«Это его в психушке так откормили что ли?», – подумал Сокол и тотчас отогнал от себя мысль.

По правде сказать, он боялся увидеть кого-то сломленного, истощённого, больного. Но вот он, стоит перед ним, будто не было десяти лет заточения.

«Чёрт бы побрал этих Орлов. Хрен выкосишь эту породу», – подумал Сокол, внутренне торжествуя.

Какая-то время они молча смотрели друг на друга, сверкая хищными зрачками.

-Всё царапаешь крыльями каменные стены?

Задав этот вопрос, Павел немного откинул голову назад, пристально рассматривая вошедшего.

–Не я возвёл эти стены, – пожав плечами, ответил Сокол. – Сам-то давно крылья раскрывал?

Последняя фраза была дерзостью. Жестокой дерзостью. И Сокол это знал. Будь он тем, кем был раньше, ему пришлось бы немедленно поплатиться за сказанное. Но он уже давно выбрал свой путь на развилке жизни, а, значит, старые правила не имели больше силы.

Сокол молча стоял перед Павлом, спокойно встречая его огненный взгляд. Казалось, ещё секунда, и тот ринется вперёд, неся разрушения. Не было ни малейшего сомнения, что он мог в мгновение ока разобраться с нежданным пришельцем из прошлого. Высокий, статный, широкоплечий, Павел всегда был прямым воплощением силы и власти. И если бы не крохотные пятнышки горечи, рассыпанные по янтарным зрачкам подстреленного в душу вожака, можно было бы подумать, что лихие времена обошли его стороной.

Ещё несколько секунд тягостного молчания, и вот Павел стрелой метнулся вперёд. Сокол не двинулся с места. Вожак крепко обхватил непрошенного гостя, и у того невольно вырвался вздох облегчения.

«Я скучал», – тихо сказал Сокол, крепко обняв в ответ того, кто когда-то был его названным братом.

Сокол

2001

–Ты хочешь сказать, что вернулся только для того, чтобы притащить сюда какую-то девчонку?

Регина не могла поверить в это. Вот нахал! Пришёл сюда не ради них и даже не скрывает этого. Впрочем, какая разница, в чём причина…

–О, это совершенно особенная девчонка, – усмехнулся Сокол. – Уверен, ты оценишь её по достоинству.

–Говоришь, она златоуст? – задумчиво спросил Павел. – Насколько мне известно, о них не было ничего слышно с момента…

–С момента запечатывания стены, – кивнул Сокол.

Последний из златоустов, как все полагали, умер ещё до рождения их ратного выпуска.

На поселение опустился тихий вечер. Все звуки как будто присмирели. Сокол фактически слышал запахи приближающейся темноты. Его нос и уши отвыкли от леса. И сейчас его сенсоры работали во всю мощность, адаптируясь к забытым условиям.

–Ты привыкнешь, – улыбнулась ему Регина. Она наблюдала за другом какое-то время и хорошо понимала, что с ним происходит.

–Уже привык.

Сокол взял из рук Регины кружку чая. В нос ударил запах смеси трав.

Вспышка, и он видит перед собой Регину. Но очень маленькую. Сокол забежал к ней, чтобы позвать играть в мяч, но мама Регины усадила его за стол пить чай.

–Меня ребята ждут, – буркнул Сокол, ковыряя носком ботинка деревянный пол.

–Регина в любом случае никуда не пойдёт, пока не допьёт чай с пирогом. Так что лучше присоединяйся, – улыбнулась мама волчонка.

Такая молодая… Сколько ей? Столько же, сколько им сейчас… Удивительно, почему он не чувствует себя молодым? Сокол был готов поклясться, что Павел с Региной ощущают тоже самое.

В детстве ему казалось, что весь домик Регины мог поместиться в одной только гостиной его собственного дома. Но его это никогда не смущало. Наоборот, ему всегда было спокойно и уютно в той кухне с белой скатертью. Однажды он разлил на эту скатерть чай. И сразу же очень испугался. Но мама Регины лишь улыбнулась ему и ободряюще кивнула в сторону тарелки с выпечкой.

Запах трав.. Такой дурманящий, такой аппетитный…

Да, он хорошо помнит ту маленькую светлую кухню. Пожалуй, слишком хорошо.

Вспышка, и голос Павла возвращает Сокола в отремонтированную барачную комнату.

–Так значит, Мормагон заинтересуется девочкой?

–Я абсолютно уверен в этом.

Сокол задумался, вертя в руках кружку с чаем. Столько лет поисков, слежки. И надо же, как всё обернулось.

Павел пристально смотрел на друга, по деталям изучая его лицо. Изменения во внешности Сокола мало заботили его. Но вот его мысли…

–Думаю, пришла пора выложить все карты на стол, – твёрдым голосов произнёс вожак. – Каким лешим тебя занесло в этот колледж?

Сокол

2001

Сокол искал. Долго. Его крылья, кажется, были стёрты о стены многоэтажек и переплетения проводов. Конца и края не было этим поискам.

Сейчас, оборачиваясь назад, он смело может сказать, что тогда тратил время понапрасну. Беспорядочные попытки сделать хоть что-нибудь закономерно оборачивались пустотой. Тогда казалось, что найти Мормагона не составит труда. И как только он найдёт его, то…

А, собственно, что он сделает? Убьёт его? Остановит жизнь своего учителя? Человека, повлиявшего на его становление, как никто другой?

Будем честны, по началу Сокол думал, что без тени сомнения вопьётся в глотку Мормагона и растерзает его. Сил бы ему точно хватило. По факту, ярость, накопившаяся за месяцы изгнания, сделала бы всё за него.

Но в том и обратная сторона ярости, что она просто неспособна быть вечной. Она истончается, равномерно распределяется по организму, переставая полыхать в груди. И тогда Сокол впервые за долгое время услышал голос здравого смысла.

И начал самые важные поиски в его жизни.

Первым он нашёл Ника.

Точнее сказать, Ник сам появился из ниоткуда. Без светлячков в рукавах и эликсира в руках. В грязной робе и с запиской, на которой был адрес Регины.

Сокол до того был ошарашен появлением товарища, то даже не поблагодарил его и не спросил ничего о его жизни.

Уже потом, придя в себя, он пришёл к Нику на работу. И там, в обеденный перерыв разделив на двоих бутерброды с колбасой, они узнали всё друг про друга.

У Ника были родственники за стеной. Кто-то из тех, кто решил остаться в большом мире в период послабления. Каким-то образом родителям Ника удалось связаться с этой роднёй, и те помогли поселенцам устроиться в большой жизни. Дядя, так Ник называл одного из родственников, хотя дядей он был в крайне дальнем колене, подучил Ника и взял на работу в мастерскую.

–Так ты теперь механик?

–Ну, знаешь, мне всегда нравилось что-то мастерить, – пожал плечами Ник, дожёвывая бутерброд. – Я, конечно, не ожидал, что мастерить придётся в куче мазута, но…

–Помню, что мальчишкой ты сбегал к дальнему краю стены, чтобы наблюдать за редкими машинами, проезжающими там, – улыбнулся тогда Сокол. –Думаю, что это отличный вариант для начала.

Ник заметно приободрился от этих слов. Обвёл глазами помещение, где они сидели и, наигранно скривившись, сказал:

–Самое сложное было привыкнуть к вони.

–Бензина?

–К вони города.

Сокол хорошо помнил, что тогда они рассмеялись и распрощались на какое-то время. Тем не менее оставаясь в контакте друг с другом.

Ник был не единственным, кого он не терял из виду. Сокол быстро разыскал место, где поселилась Регина с родителями. Увидев тогда их всех вместе, он, кажется, впервые за долгое время выдохнул полной грудью. Как будто кость, застрявшая в горле, спустя бесчисленные попытки выкашлять её, наконец выскочила наружу, оставив за собой зудящие царапины.

Регина с родителями жила в общежитии. Очень похожем на бараки, которых они так боялись детьми.

Нет, он не показался им. Прилетал периодически, наблюдая издалека, чтобы убедиться, что у них всё в порядке.

Так со временем он узнал, что в тех же постройках общежития поселились родители Павла.

Увидев их в первый раз, идущих рядом друг с другом по тротуару, Сокол хотел броситься к ним, обнять.

Бывший вожак поддерживал супругу, будто боялся, что она упадёт. Действительно, она будто уменьшилась, скрючилась. Стала невероятно маленькой и будто бы старой. Вожак внешне был всё тем же вожаком: статным, широкоплечим, значительно выше большинства прохожих. Но одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он больше не летает.

Сокол тогда будто почувствовал, как заныли его собственные крылья. Ему стало стыдно, что они у него по-прежнему есть. «Отдать бы их, чтобы всё вернуть на круги своя», – подумал тогда он. – «Да кому они нужны…»

На следующий день он вплотную занялся поискам Павла, всё остальное оставив позади.

С чего начать? Самое логичное-с Орлов.

Но он не мог пойти напрямую к вожаку. Здоровый, летающий. Не мог посмотреть ему в глаза. Не мог расспрашивать его о сыне.

Тогда его раздумья разрешил Ник. Он назвал Сокола трусливым идиотом. Но подтвердил его догадки, что Орлы не имеют ни малейшего понятия о местонахождении сына.

Что ж, по крайней мере это снимало с него вопрос нежеланного визита.

Так, в течение нескольких лет нащупывая ниточки и наблюдая, как они обрываются, он пришёл к мысли о том, что помочь ему может только один человек.

Тот, кто всегда был ответом на все его вопросы. Тот, кто стал первопричиной всего случившегося, и кто точно знал местонахождение Павла. Мысль о том, что его вожак может быть уже несколько лет как мёртв, Сокол отбрасывал прочь, упорно игнорируя её.

К счастью, отец знал многое о жизни Мормагона. Пожалуй, слишком многое. Соколиная память здесь оказалась бесценна.

Исходя из рассказов отца, Сокол начал идти по пути вновь появившихся ниточек, каждая из которых неизбежно обрывалась. Каждая. Кроме одной.

Сокол не показывался на глаза ни Орлам, ни Регине. Но постоянно следил за ними. Чаще с какого-нибудь отдалённого дерева или крыши многоэтажки. О, его зрение было огромным преимуществом в этом деле! Нет, он не терял их из виду.

Да, дорогие ему люди, сами того не подозревая, продолжали присутствовать в его жизни. Так могла ли старая дружба, когда-то настолько крепкая, что она в буквальном смысле поборола законы природы, научив зверей летать, исчезнуть навеки? Неужели всё стёрлось, не оставив следов?

Обдумывая это, Сокол наблюдал, как Орёл обивает заснеженные ботинки о ступени разбитого крыльца, прежде чем зайти в подъезд с затёртым пакетом в руках. Он увидел, как в комнате загорелся свет, как в окне показался знакомый широкоплечий силуэт.

Он наблюдал, как в другом строении точно так же зажёгся свет. И как другой знакомый силуэт начал мелькать за окном.

Нет… Время едва ли окончательно стёрло следы тех лет. Они живы в памяти отца. Значит, они живы в памяти непосредственного участника событий времён молодости Мормагона.

Соколу был нужен Вас.

Сокол

2001

–Я видел твоего отца у родителей. Мы пересекались несколько раз, – сказал Павел, когда за окном уже стемнело. – Он…

–Постарел.

–Нет, я не это хотел сказать. Он что, сложил крылья?

–Не летал ни разу с момента переселения в город, – кивнул Сокол.

Немного помолчав, она добавил:

–Когда отец узнал от меня про твоих родителей, он сразу же направился к ним. А когда вернулся, был спокойным и будто бы даже счастливым. Он тогда сказал фразу, которую я не могу забыть: «Не подвели меня мои чувства. Я действительно не имею права летать».

Павел долго всматривался в лицо друга, пытаясь считать что-то ведомое только ему.

Подбородок вожака был упрямо выдвинут вперёд, а ладони, лежащие на столе, сжались в кулаки.

–Я отомщу ему. Видит небо, он поплатится за всё.

Какое-то время все сидели молча.

–Они не вернутся, – очень тихо сказала Регина. – Родители не вернутся сюда. Не захотят здесь жить.

–Я знаю, – спокойно ответил Павел и щёлкнул кнопкой выключателя. В отличие от Регины, он практически не видел в темноте. Благо, пару недель назад Герман и Потап закончили работу с электричеством в поселении, чему те из птиц, что решились вернуться, были крайне благодарны.

Сокол

2001

Меня мало интересовало восстановление поселения. В сущности, для меня было абсолютно очевидно, что восстанавливать там нечего. Что было-то давно мертво. Из праха и костей живого дыхания не создашь.

Павла я не боялся. Хотя и не был уверен в том, кого увижу перед собой. Готовил себя, что его больше нет. Что будет кто-то другой. Нужный всем им. Но другой.

И я ошибся. Но даже при таком раскладе не хотел туда возвращаться. Тем больнее было смотреть на родителей, счастливо последовавших за Орлом.

Я просто не мог им сказать, что не верю. Люди, державшие в руках наш мир, допустили его разрушение. Развалили его, как карточный домик. Совершенно бездарно. И теперь эти самые люди преданно вернулись на руины со смехотворной верой в груди, что всё можно восстановить.

Однако я не мог не восхищаться этой верности своим принципам. Старшие Орлы горем были придавлены к земле, младшему же срезали крылья. Что ж, мои старики без колебаний сложили свои. С ТОГО дня ни отец, ни мать не раскрыли крыльев.

От всего этого пахло сумасшествием. Этот запах был гораздо сильнее, чем тот, что Павел принёс с собой из психушки.

Я не лез в дела Регины и Павла. И уж тем более не лез к родителям или Орлам со своим несогласием. У меня были дела поважнее.

Теперь мне надо было найти ЕГО. Я не знал, зачем. И что мог бы сказать ему. И что сделать. Причинить боль? Убить?

Ответы на эти вопросы не были в приоритете. Главное-найти.

И этим я жил изо дня в день. Хищная птица превратилась в ищейку.

Пока однажды я не увидел, как мои старики чинят крыльцо.

Смешно сказать, сгнившее крыльцо заставило меня оглянуться.

В тот день я зачем-то прилетел к родителям в поселение. И застал их за работой.

С согнутыми спинами, наклонив головы, они старательно ремонтировали ступени. Отец стучал молотком, а мама придерживала доски.

Я вдруг поймал себя на мысли, что никогда раньше не видел их с инструментами в руках. А потом увидел, как солнце играет в их волосах. В волосах, в которых стало так много седины. И их плечи, когда-то подчёркнуто горделиво расправленные, сейчас заметно опали и опустились. На лбу отца проступили капельки пота, было видно, что он устал. Но упорно продолжал стучать молоточком.

В тот день я остался. До ночи что-то выламывал или, наоборот, прибивал. Что-то выносил или же чистил.

С удивлением обнаружил, что физический труд обернулся для меня передышкой. Передышкой от вечной погони за фантомами в моей голове.

Регина

2001

Первое время мне казалось, что не Павел вышел прямиком из сумасшедшего дома, а Сокол. Настолько он не был похож на себя прежнего. Одержимый внутренними демонами, он едва ли ведал покой. Порой я всерьёз думала, что поселение кажется ему галлюцинацией. Плодом воображения.

И он всё искал, искал… Маньяк, одним словом.

Но всё изменилось. Обычно перемены наступают постепенно. Плавно окутывают своим дыханием, и никто не успевает заметить, когда, собственно, всё стало иначе.

Да, так обычно и происходит. Но не в этом случае.

Я могу совершенно точно назвать день, когда от сердца Сокола откололся кусок цемента и с грохотом рухнул возле его родного дома. Где, к слову, он вместе с матерью и отцом ремонтировал старое крыльцо. Именно в тот день мой дорогой друг впервые за долгое время почувствовал, что ещё нужен здесь. Что здесь он ещё может сделать что-то хорошее. Много хорошего, если захочет.

Вечером я зашла к ним. Как бывало раньше в детстве. Вообще-то волки не то чтобы были частыми гостями у птиц. Даже в дом Павла я заходила с оглядкой, когда там было много людей. Но в доме Сокола всё всегда было иначе. Бывают такие дома, где ты физически чувствуешь, что тебе рады.

Я зашла к ним. И будто бы попала в машину времени. Меньше всего я ожидала, что меня застанут врасплох запахи.

Каждый дом имеет свой запах. Дом Сокола пах деревом, скошенной травой и лилиями, которые мама Сокола очень любила. Именно этот запах, точь-в-точь как в детстве, накрыл меня сразу же, стоило мне переступить порог.

Пройдя вглубь, я разглядела в одной из комнат цветы в вазе.

Что ж, отрадно видеть, что хоть что-то за десять лет осталось неизменным. Интересно, кто из соколиной семьи принёс эти цветы?

Сокол был здесь же, в этой комнате. Из многочисленных комнат дома эта всегда была самой светлой из-за огромных окон во всю стену.

Он вешал фотографию. Молодые родители улыбались со снимка. Я их и не помню такими.

Впрочем, своих родителей такими молодыми я тоже помню крайне смутно. А фотографий с тех времён практически нет. В поселении вообще с фотоаппаратами не то чтобы сильно густо было.

–Чудесное фото.

Я говорила, стоя в дверях. Но Сокол совершенно определённо был в курсе моего визита, стоило мне переступить порог дома.

–Это мой любимый снимок. Нашёл сегодня, когда разбирал ящики. Удивительно, что так хорошо сохранился.

Он повернулся ко мне и улыбнулся совсем как раньше. Улыбка и ещё две по бокам. На секунду даже показалось, что не было этих десяти лет. И что мне и Соколу по восемнадцать. И вечером будет костёр. И друзья рядом. И мир вращается вокруг нас.

Вот что шальные сумерки с сознанием творят в секунды слабости! Все мы в какой-то степени тут не в себе.

–Хорошо здесь. Как будто в детство окунулась.

Я обвела взглядом разграбленную комнату. Этот дом не пожалели. Снесли стихией смерти и разрушений. Но что-то, совсем чуть-чуть, всё же уцелело. По всей видимости, именно эти крохи Соколы и пытались расставить по местам. И починить, если, конечно, это было возможно.

Малые фрагменты прошлого всё же ощущались в доме: старый стол. Вышитая скатерть. Точно такая же, что всегда была в малой гостиной. Сокол говорил, что ещё его прабабушка их вышивала. Комод, явно подколоченный с одной стороны, чтобы не заваливался на бок. Пианино… Мама Сокола всегда чудесно играла. Не знаю никого, кто так же волшебно умел пробегать пальцами по клавишам, создавая настоящее волшебство. Никто из наших на клавишных не играл. На самом деле Сокол умел немного, научившись у мамы. В детстве я видела, как они играли в четыре руки. Но он всегда держал это в большом секрете.

Да, эти маленькие зарисовки точно вспышки из прошлого. Прошлого, которое сейчас эта семья пытается если не воссоздать, то хотя бы не дать ему исчезнуть.

Сокол поражается решению родителей последовать за новым вожаком. Он называет это стремление слепым. Мне же кажется, что они не за вожаком следуют. Они хотят вернуться туда, где были счастливы. Хотят домой. Простое такое человеческое желание. На удивление приземлённое. Без претензии на полёт. Но от того не менее прекрасное.

Ни раз слышала в поселении разговоры о столь разном выборе жизненного пути родителей Павла и Сокола. Высшие птицы, держатели земель, хозяева этих мест. Первые, по праву рождения связанные с поселением, навсегда отказались от него. Отказались с полным пониманием того, что на большой земле они никогда не станут даже тенью того, кем были раньше. Вторые, стоило носителю медальона вернуться и открыть сюда путь, тотчас же устремились вслед за ним. Хотя их как раз большая земля приняла. Не в полной мере. Не в той роли, что, им предназначалась, но всё же. Каламбур ли это? Правы ли поселенцы, обсуждающие пути этих птичьих семей за их спинами?

Могу ошибаться, но мне оба эти пути кажутся слишком похожими. И Орлы, и Соколы выбрали путь счастья. И потому их пути ведут в разные места, что счастье у них разное. Проведшие десять лет в горе и тщетных поисках, родители Павла наконец вернули сына. Им этого достаточно. Десять лет они мечтали не о том, как будут выстраивать империю. Не о том, как поведут за собой народ. Они во снах обнимали сына. Семья Сокола, слава стене, богам, небесам, да кому угодно, сына не теряла. И во снах они видели совсем другое. Что-то мне подсказывает, что именно этот дом и, возможно, эту самую гостиную. Сюда они и вернулись.

Да, птицы полетели дорогой своего счастья…

–Волчонок, ты чего задумалась? Пойдём чай попьём с родителями. Они рады будут. Столовая теперь не такая, что раньше. Но, думается мне, это не так уж важно.

–Совсем неважно.

Я улыбнулась ему в ответ и направилась в сторону когда-то невероятно красивой столовой. Дорогу мне показывать не надо было. Я ещё с детства знала, сколько от этой двери до неё шагов. Ровно пятнадцать.

Глава 5

Регина

1990

Очень удобно сидеть на этом старом потёртом диване, спрятавшись под лестницей. Сюда никто никогда не заходит. Это место выглядит практически как чулан. Душный, пахнущий сыростью и абсолютно безлюдный. Но он отталкивает только на первый взгляд. На деле же это превосходное место, чтобы побыть наедине с собой, собраться с мыслями. В этом вся суть жизни в поселении – ты никогда не бываешь один. В основном это не очень-то мешает. Даже наоборот, чаще помогает. Но бывают такие дни, когда воздуха вокруг становится будто бы мало. И его совсем не хочется с кем-то делить. Тогда-то мне и приходит на выручку этот старый дырявый диван. Мне на нём с детства хорошо думается.

Вот живёшь ты в обществе. В обществе крайне разнообразном. Пытаешься ладить со своим окружением, в чём-то помогать, где-то уступать. И всё вроде бы хорошо. А потом бац-и вокруг тебя взрыв. И тебе сразу тесно. И ты опоясан всеобщими взглядами и перешёптываниями неодобрения. А в чём ты виноват? Всего лишь в том, что имеешь своё мнение.

Вот она, правда жизни: тебя любят столь долго, сколь ты готов соглашаться. Как только посмел проявить на что-то взгляд под углом наклона – изволь пожинать плоды. Ты прям-таки всех шокируешь.

А если ты при всём при этом дерзнул испытывать счастье – то совсем труба. На тебе ярлык, крест, печать. Или что там ещё обычно вешают на особо неугодных.

При Павле, конечно, все молчат. В рот заглядывают. Улыбаются. Разве что поклоны не бьют. Лицемеры паршивые. Не все, конечно. Но всё равно тошно. Стоит же мне одной где-нибудь очутиться, то впору обвешаться булавками от дурного глаза. Так бабушка часто делает. Я раньше шутила над ней. А теперь думаю: может, правда, булавочку позаимствовать? От разговоров не спасёт, так хоть уколет побольнее.

Посижу здесь, пока у нас время самоподготовки. Не пойду в библиотеку. Мне просто не хватит энергии быть среди людей. Я и на рваном диване вполне продуктивно займусь своими делами.

Достала тетрадь. Люблю записывать всё, что приходит в голову. Надеюсь, что однажды из этого получится что-то дельное. Читать свои заметки я никому не даю. А сама я слишком никчёмный критик, чтобы оценить тексты адекватно. Так что это скорее дурная привычка, чем что-то полезное.

Раскрыв чистый лист, я уже хотела было приступить к записям. Но тут с другой стороны лестницы послышался шорох.

Кого там несёт? Надеюсь, не ту отвратительную стайку лис, то ли нюхающих, то ли курящих какой-то жуткий смрад. Меня стошнит даже от намёка на их продукты потребления.

– Вот ты где! А мы тебя повсюду ищем. Даже немного стали волноваться.

Это под лестницей показался силуэт Сокола. А через мгновение и сам Сокол, улыбающийся во все тридцать два. Но его улыбка тут же поникла.

–Ты чего, волчонок? Обидел кто?

Волчонком он меня называет ещё с детских времён. Я тогда часто пряталась под лестницей на этом диване. Плакала над плохими оценками, несовершенствами внешности или просто скрывалась от дразнящихся мальчишек. Собственно, Сокол был одним из них. Однажды проследив за мной и обнаружив это укромное место, он не стал меня выдавать. А порой даже приходил поддержать.

–Нет. Просто решила собраться с мыслями, – уклончиво ответила я. Не жаловаться же в самом деле, что меня все обижают. Смех да и только.

–И записать их? – Сокол кивком указал на тетрадь. – Когда ты уже дашь что-нибудь прочесть?

–Там нечего читать, – пожала я плечами и быстро закрыла тетрадь, собираясь сунуть её в сумку. Карандаш выпал из рук и закатился под диван. Вот растяпа!

Сокол тут же встал на колени и засунул руку под низ дивана в поисках сбежавшего карандаша. Я сразу подумала, что наш заводила таким образом собрал на одежду всю пыль, десятилетиями скапливающуюся вокруг.

И, действительно, поднявшись, он сразу же стал отряхивать брюки, покрытые серым слоем пыли.

–Так и не отучилась грызть карандаши, – Сокол протянул мне находку.

Кончики всех моих пишущих принадлежностей, и правда, всегда были погрызены. Это у меня с детства. Задумавшись на уроке над каким-то заданием, я начинала грызть ручки и карандаши. Волчонок вырос, но более утончённым, как видно, не стал.

–И как, собрала их?

–Кого? – не поняла я.

–Мысли. Во что они хоть собрались-то? Или их пересобирать теперь придётся? – ухмыльнулся Сокол и плюхнулся рядом со мной на диван, отчего тот недовольно скрипнул.

–Не издевайся!

–А я, Волчонок, не издеваюсь. Давно привык, что твои мысли, как грибы. Их собирать надо только после дождя. В твоём случае солёного.

–Зануда.

Мне захотелось хоть чуть-чуть задеть Сокола. А то сидит тут такой всё понимающий и видящий мои мокрые глаза. То же мне, сэнсэй. У Мормагона что ли этого нахватался?

– Это я-то зануда? Из нас двоих ты что-то непонятное строчишь в своих тетрадках. То ли стихи, то ли проклятия…

–За проклятиями обращайся к Колдуну, – съязвила я.

–Э, неее, подруга, я стольким имуществом не владею, чтоб к нему с подобными просьбами обращаться. Я уж как-нибудь сам, без дополнительной помощи обойдусь.

Я рассмеялась. Это Сокол умел всегда – рассмешить. Даже когда очень грустно. Даже когда воздух вокруг будто начинает исчезать, а ты глотаешь его, как рыба. Сокол скажет что-нибудь, кажется, совсем вовсе и не забавное, а кислорода вокруг будто больше становится.

Сокол улыбнулся. Видимо, этого он и добивался: вернуть дыхание через смех. С воздухом он вообще в хороших отношениях. В работе с ним он на все крылья мастер.

–Ну, может, расскажешь другу-зануде, отчего это я застал тебя на плакательном диване?

Это он с детства так диван называл. Сначала чтобы дразниться. А потом по привычке.

Я внимательно посмотрела на Сокола. Его взъерошенные волосы непослушными прядками торчали в разные стороны. Густые коричневые брови нависали над чуть раскосыми, всегда будто с искорками глазами. Когда Сокол улыбался, на его щеках тотчас же появлялись задорные ямочки. Маленькой девочкой я думала, что это у него две дополнительные улыбки в запасе, чтобы подарить их большему количеству людей.

На самом деле он только с виду такой лёгкий и вечно парящий. Сокол, может, и улыбается всему миру, но секреты этого самого мира никому не выдаёт.

–Знаешь, раньше я думала, что для ненависти нужен конфликт. Какая-то причина, чтобы источать черноту. А, выходит, это совсем необязательно. Чернота эта может появиться из-за пустяка и расползтись, оставляя за собой страшные следы.

Сокол присвистнул.

–Вон о чём ты думы думаешь… Не знаю, как по поводу ненависти. Но вот просто неприязнь легко могу испытывать к людям, которые вроде бы ничего плохого мне не сделали. Но они мне не нравятся, и всё тут. Что ж поделаешь. Это мои чувства. Имею на них право.

Мне как-то сложно было представить Сокола, кого-то недолюбливающего исподтишка. Со стороны всегда казалось, будто он всем искренне рад или по крайней мере нейтрален. Выходит, демоны всех посещают время от времени.

Я молчала, обдумывая эту мысль. Сокол же, не получив от меня реакции, продолжил:

–Я совершенно точно осведомлён, что своей персоной вывожу из себя минимум четверть ратников. И это только те, о которых я знаю наверняка. Что ж поделать, тем хуже для них.

Я ахнула от такого заявления.

–Сокол, ты о чём? Да большинство из них свои ботинки на обед слопают, чтобы дружить с тобой!

–Не собираюсь дружить с тем, кто для этого ест ботинки. Так обуви не напасёшься, – рассмеялся он. – Но в целом ты правильно сказала. Тем я их и бешу, что желающие наесться ботинок в очередь выстраиваются.

–Да уж, съеденная обувь дружбу крепкой не сделает, – вздохнула я.

–А вот проеденный молью диван и море слёз, пролитых на нём, могут оказаться очень неплохим инструментом для строительства дружественного фундамента, – вновь улыбнулся Сокол. И из его глаз будто посыпались тысячи искорок.

И вновь как будто воздуха вокруг больше стало. Гораздо больше.

–Просто я не привыкла к такому… Это какой-то совсем новый опыт для меня. Опыт крайне отрицательный. Даже от собак, с которыми у меня всегда были прекрасные отношения, стало веять холодом. А я… я просто привыкла быть для всех хорошей…

Сказала это, и меня сразу же передёрнуло от того, как прозвучали последние слова. Жалко они прозвучали. И по-детски. Как была хнычущим волчонком, кусающем от обиды диван, так им и осталась.

Но Сокол не рассмеялся. Даже намёка на глупость моих слов не выказал. Вместо этого он сам придумал невероятную околесицу:

– Это они скачкам завидуют.

–Что? Ты чего несёшь?

–Ну а что? Никто из собак не способен так блистать на скачках, как ты. Даже птицы не показывают таких результатов. Вот они все зубы и скалят. Тоже хочется быть первыми в гонке.

–Шут гороховый!

Я не удержалась и рассмеялась. В этом весь Сокол: раз, и переключил моё внимание на какую-то безделицу.

–Чего обзываешься? Ты же правда выиграла.

–За это бойкоты не устраивают, – отмахнулась я от его чуши.

–А ты откуда знаешь? Ты что, специалист по бойкотам? – Сокол прищурился и лукаво посмотрел на меня.

Так и пытается подтрунивать с разных сторон. Умело отвлекает. Но я ему за это благодарна. Прятаться мне перехотелось.

–Пошли-ка в библиотеку. Надо информации к занятиям подсобрать. Нутром чую, после последнего урока Мормагон именно с меня опрос и начнёт.

На прошлом занятии во время подготовки круглого стола я по ошибке достала из сумки сборник стихов вместо исторического справочника. Мормагон сразу же потребовал убрать книгу и не отвлекаться на его классах на «мёртвые направления».

Так и сказал – мёртвые направления. Это он про литературу так. Он не видит в ней никакой ценности.

– Это ты права. Он может с тебя начать. Пойдём-ка хорошенько проштудируем материал, чтобы не ударить в грязь лицом.

Сокол крайне трепетно относился к классам Мормагона. Впрочем, как и большинство студентов.

Уже поднимаясь по лестнице, я решилась высказать вслух мысль, которая назревала во мне с прошлого класса истории. Она маячила на заднем плане моего сознания, но всё никак не могла обрести форму. А вот сейчас обрела.

–Сокол, ты, наверное, решишь, что я чокнутая и еретичка, но я считаю, что Мормагон неправ.

–Ого, сильное заявление, – Сокол даже остановился. Его бровь удивлённо поползла вверх.

–Да, он неправ. Мёртвое направление – это история. Ну серьёзно! – выпалила я. – В ней нет ничего живого. НИЧЕГО. Всё давно закончилось, ушло и даже запаха не осталось. Вдыхай-не вдыхай, никакого наслаждения. Литература же всегда про жизнь. Всегда о нас, понимаешь?

Я сказала это и как будто даже зажмурилась. Почему-то мне казалось, что Мормагон знает о том, что я только что произнесла. Будто у него сто ушей и сто глаз.

Ох и получу я сейчас от Сокола за нападки на его гуру-сэнсэя! Хорошо же я отплатила другу за поддержку, ничего не скажешь!

Но Сокол лишь пожал плечами и равнодушно бросил нашу детскую присказку:

–На вкус и цвет, как говорится…

–Фломастер разный, – подхватила я и, облегчённо вздохнув, продолжила свой путь в библиотеку. Как-никак круглый стол никто не отменял.

Мормагон

Наблюдать за ними, всматриваться в их души, по кусочкам собирать воедино их личности – это как разгадывать кроссворд. Иногда вопросы к нему попадались на удивление каверзные. Но чаще я щёлкал их без раздумий. Это не было удовольствием, скорее неким хобби. Каждый из них –целый мир. И чем более закрыт был этот мир от моей реальности, тем любопытнее было заглядывать в него, просчитывать алгоритмы, на которых он вертится.

О, это было любопытным занятием, которому я научился у человека из прошлой жизни. Когда-то по глупости я осмелился назвать его другом. Как он умел наблюдать! Был мастером своего дела. Его улыбка располагала, молчание пленило. Он не отпускал комментариев, не предлагал суждений. Лишь наблюдал и слушал. И перед ним раскрывались души: прирученные, как собачонки. Которой, к слову, он и был сам. Мы с ним были.

Я научился этому не сразу. Но у меня было достаточно времени, чтобы отшлифовать мастерство. И море материала для практики.

Чувствовал ли я ответственность? Безусловно! Она давила на меня, но не как страшное бремя, а как почётная обязанность, которую я нёс. Каждый день, каждый час моей бытности преподавателем я понимал, какой потрясающий материал в моих руках. Как легко он лепится. И как в тоже время он хрупок.

Как я стремился пробудить их интерес! Как желал передать свои знания! Как много они могли получить, если хотели!

Я не бился за уважение своих подопечных. Я просто знал, что достоин его. Со временем же с интересом обнаружил, что они изо всех сил пытались стать достойными моего уважения. Уважал ли я кого-то из них на самом деле? Очень многих. Презирал ли кого-то? К сожалению, да.

Делил ли я учеников на зверей и птиц? Никогда. Лишь способности и старание были моим мерилом.

Долго, очень долго я твердил себе, что не смею влиять на их мировоззрение. Что моя роль-лишь помогать им строить свои миры и держаться в стороне. С первым я справился отлично. Со вторым с треском провалился.

Я презирал порядки, десятилетиями складывающиеся в нашем общем доме. Я презирал никчёмность и пустую надменность тех, кто когда-то посмел поставить себя выше остальных. Я презирал слепоту тех, кто был способен, талантлив и трудолюбив, но с щенячьей покорностью преклонялся перед бездарностью и алчностью правящих.

Так уж случилось, что я единственный в нашем ДОМЕ всегда понимал, как жалки в своём невежестве все эти орлы, старейшины, приближённые к ним. Никто из них за всю мою жизнь так и не уяснил простую вещь: они есть, чтобы служить нашему ДОМУ, но не ДОМ есть, чтобы служить им.

Со временем я до тошноты, до боли в висках устал от этого. Устал видеть в ярчайших личностях следы раболепия или же, наоборот, превосходства над остальными.

И тогда я понял, что вправе. Вправе использовать то, что собирал, наблюдая. Вправе не просто направлять. Вправе вести прочь от старых порядков к свободе. Я тратил часы, месяцы и годы, наблюдая за ними, беседуя с ними, ежедневно собственным примером показывая, что есть настоящая ценность.

И они слушали меня, шли ко мне, за мной. И верили мне.

И уже это я мог бы считать победой.

Но мне нужно было больше. Куда больше.

Сокол

1990

Старые письма, чертежи, раскрытые книги – всё это хаотично лежало на старом дубовом столе согласно алгоритму, понятному одному лишь хозяину комнаты.

Зашедший в кабинет сразу натыкался на огромную старую карту с каким-то странными пометками, занимавшую пол стены. Дальше взгляд ловил подзорную трубу, которую зачем-то принесли сюда, да так и забыли, шахматную доску с расставленными фигурами на подоконнике, видавший виды и, судя по всему, самодельный транзистор, который больше всего удивлял посетителей, скрипку и дудочку, скромно пристроившихся на одной из полок. И книги, книги. Стопки и горы. Повсюду. Старые свитки и рукописные бумаги. Здесь системы не было и не могло быть. Каждая деталь, каждый штрих указывали на беспорядочный полёт мысли обитателя помещения.

Все уже давно привыкли к бесконечным стопкам предметов, раскиданных на столе, полках, по углам комнаты. Привыкли и не удивлялись. Возможно, потому что гений хозяина этого хаоса не мог быть подвергнут сомнению. Его одобрение и расположение означали безоговорочное признание таланта и способностей учащихся. А эти показатели среди ратников ценились крайне высоко.

Мормагон не терпел невежества и апатичного отношения к занятиям. Вкладывая максимум усилий в свою работу, не жалея ни времени, ни сил, он ожидал от подопечных полной отдачи. Многие, очень многие ратники школы жаждали внимания своего учителя. Большинство почли бы за честь возможность провести с Мормагоном время в его кабинете. В понимании учащихся это приближало их к величине своего гения. Визиты в святая святых были редки.

Для большинства, но не для всех. Находились те, кто был вхож в кабинет ратного просветителя.

Сокола вызвал сам Мормагон. В общем-то, такое случалось довольно часто. Иногда Сокол не догадывался о цели, с которой его приглашали. Но в этот раз он знал совершенно точно тему предстоящего разговора.

Привычно постучав в дверь, Сокол переступил порог кабинета. Мормагон стоял у письменного стола спиной к окну. Он вообще редко сидел, предпочитая возвышаться в окружающем пространстве. Уперев руки в дубовую поверхность, учитель внимательно изучал какой-то чертёж. Он не поднял головы, услышав стук в дверь, но знал совершенно точно, кто именно пришёл к нему.

–Ты покинул пределы поселения.

–Да.

Сокол ответил, не колеблясь. Он спокойно прошёл к столу и встал напротив своего учителя.

–Сделал это, не спросив разрешения у старейшин.

–Да.

Наконец Мормагон оторвал взгляд от чертежа и внимательно посмотрел на вошедшего. Сокол знал, что его учитель не будет распространяться о его маленькой отлучке.

–Надеюсь, что риск был хотя бы оправдан.

Сокол пожал плечами. У ратников было своеобразное представление о риске.

Мормагон продолжал выжидающе смотреть на юношу, которому, он в этом не сомневался, было что сказать.

–В ваших архивах оно выглядело куда более презентабельно, чем в жизни.

–И тем не менее, оно твоё, – сказал наставник, многозначительно улыбнувшись.

Неделей ранее Мормагон так же пригласил Сокола к себе в кабинет, чтобы ознакомить своего ученика со старыми архивами, найденными в библиотеке. Едва ли юноша был заинтересован обветшалыми бумагами, но ослушаться наставника не мог.

В тот день на этом же самом столе, перед которым теперь стоял Сокол, были разложены пожелтевшие документы и фотографии. На одной их них он увидел чёрно-белое изображение старой усадьбы.

–Нашёл недавно в старых архивах. Знаешь это место?

Юноша никогда ранее его не видел, но понимал, что у учителя была веская причина показать ему это фото.

–Этот дом располагался в нескольких километрах от края поселения, – пояснил учитель, указав пальцем на точку на лежащей рядом карте местности. – Уверен, он и сейчас там стоит. По крайней мере то, что от него осталось.

–Судя по всему, он был свидетелем многих событий.

Сокол, внимательно рассматривал потрёпанное изображение. Он никак не мог понять, зачем Мормагон решил его ему показать.

–Слишком многих. У этого дома горькая судьба.

–Время никого не жалеет, – сказал Сокол и осёкся, украдкой взглянув на своего учителя. Сколько, в самом деле ему лет? Трудно дать больше сорока.

Разгадав его мысли, Мормагон улыбнулся.

–Не время было к нему безжалостно, а люди. Люди изгнали его хозяев, а новой жизни стенам не дали, оставив его медленно увядать.

Сокол ничего не ответил на последнюю реплику. Судьба дома его не трогала. Мало ли таких домов разбросано за пределами поселения?

Видя недоумение своего подопечного, Мормагон жестом указал юноше на стул, приглашая его сесть, и задал неожиданный вопрос:

–Знаешь ли ты, когда поселение приобрело границы?

Конечно, он знал. Это все знали.

–В начале века.

–И ты, безусловно, знаешь, почему поселение запечатали?

–Слишком опасно стало быть у всех на виду. Старейшинам пришлось увести обращающихся и устроить здесь нашу жизнь….

–Почему именно здесь?

–Усадьба Орлов стояла здесь, здесь же были их земли.

Сокол тогда никак не мог взять в толк, к чему конкретно пытается подвести его учитель. Мормагон никогда не выкладывал открыто информацию. Он предпочитал наталкивать на мысль. Заставлял думать, рассуждать. И сейчас он определённо ждал от своего подопечного ратника каких-то выводов. Но каких?

–Вы спрашиваете, почему непозволительно опасно стало ИМЕННО В ТО ВРЕМЯ, а не в какое другое?

Мормагон одобрительно кивнул, показывая, что ученик движется в правильном направлении.

–Птиц начали уничтожать. Их сметали повсюду. Волна практически подобралась к нашим порогам. Знать стала не в чести среди людей и…

–И птички и зверюшки прибежали на земли вожака, оказавшись заперты на долгие десятилетия. Крылатые спасались, усатые подчинялись, – закончил учитель фразу, ехидно ухмыльнувшись.

И тогда Сокол понял. Будучи сыном хранителя, он как никто другой знал охранную силу его рода. Учитель прав, у стен просто не было ни малейшего шанса на новую жизнь.

–Вы хотите сказать, что…

–Что это усадьба принадлежит тебе, – в полголоса закончил фразу учитель, перегнувшись через стол. Его атлетическая фигура возвышалась над Соколом тёмной массой. Он по привычке упёр руки о столешницу и внимательно всматривался в лицо юноши.

Сокол молчал.

–Просто подумал, что тебе будет интересно посмотреть на изображение старого родового гнезда, – прервал Мормагон молчание и улыбнулся сидящему напротив ученику.

Сокол

1990

Покинув тогда кабинет, Сокол не придал значения полученной информации. Конечно, он был тронут заботой и стараниями учителя, но старая фотографии не вызывала в юноше ровным счётом никаких чувств. Он, как и практически все жители поселения, родился на запечатанной земле и любил эти места. Порой, конечно, ратники устраивали несанкционированные вылазки в прилегающие к лесу городские районы, чтобы разжиться необходимыми сокровищами, нехватка которых очень уж омрачала жизнь старшеклассников. Но они всегда происходили на короткий срок и без превращений. «Старейшины не дремлют». Эта присказка была излюбленной среди ратников. Поэтому Сокол поспешил отбросить мысль о старом погибающем доме, куда незнакомцам нет и не будет хода. Какое ему дело до развалин, если здесь кипит вся его жизнь, такая пьянящая и насыщенная?

И он тут же поспешил окунуться в неё с головой, намереваясь насладиться каждой её каплей.

На несколько дней пожелтевший образ на снимке стёрся из его сознания.

Однако, после субботнего костра что-то поменялось. Проводив вместе с Павлом Регину до дома и вернувшись к себе, он обнаружил, что постоянно мысленно возвращается к дому на фотографии. Даже закрыв глаза, он видел перед собой старые стены.

Так и не сумев уснуть той ночью, утром он попросил отца взять его с собой на дежурство.

Только лишь выйдя за пределы запечатывающего купола на выделенной ему для патрулирования территории, он сразу же взлетел ввысь. Сокол приблизительно помнил точку, указанную на карте в кабинете учителя. Крылья привели его к той точке за несколько минут.

С высоты было видно, что крыша дома практически полностью обвалилась. Колонны, поддерживающие выступы второго этажа, погнулись. За долгие десятилетия лес поглотил стены, обвив их плющом, а в некоторых местах буквально насквозь пронзил ветвями. Этого здания по всем законам физики уже давно не должно было существовать. Казалось, дунь, и оно рассыплется, как карточный домик. Но вопреки всему стены стояли.

Спустившись вниз, Сокол через одно из отверстий в крыше проник внутрь дома. Он не рискнул обернуться человеком, опасаясь, что старый пол просто не выдержит его вес.

Сокол и сам не знал, что он ожидал увидеть внутри. То ли разграбленные мародёрами комнаты, то ли старую утварь и мебель, так и оставшуюся на своих местах нетронутыми. Но в реальности он не увидел ни того, ни другого. Его окружали лишь старые полусгнившие стены и ветер. Дом был пуст.

Наверняка Орлы предупредили его предков обо всём заранее, и у семьи было время перевезти вещи. Открыто ли у всех на виду или под покровом ночи – этого Сокол не знал. Он мог лишь гадать, в какой комнате раньше стоял обеденный стол, за которым вся его семья теперь обедает в поселении, где был антикварный шкаф, на какой их стен висело зеркало.

Да, дом был совершенно пуст. Его коснулось разрушительной рукой лишь время. Сила хранителей не подпустила сюда даже привидений, столь живописно вписавшихся бы в общий пейзаж.

Не видя больше смысла продолжать свою экскурсию, Сокол взмыл в небо. Ему ещё предстоял день патрулирования.

Сокол

1990

–Я не почувствовал, что оно моё.

Сокол посмотрел в глаза учителю. Отчего-то он опасался огорчить его. Но Мормагон, пожав плечами, продолжал улыбаться. За его спиной в окно светило солнце, игрой света и теней создавая причудливый ореол вокруг фигуры мужчины.

–Но оно пропустило тебя. Это о чём-то говорит.

–Да, наверное…

Сокол замялся. Он не был уверен, стоит ли быть ему откровенным. То, что он собирался сказать, скорее всего прозвучит цинично.

Однако осуждать подопечных не было в правилах Мормагона. Скорее всего, показав ученику старые документы, он рассчитывал на другую реакцию. Но лицемерить перед Мормагоном Сокол просто не мог.

– Это эхо… эхо прошлого. Я его не слышу, – Сокол тщательно подбирал слова, чтобы максимально точно выразить свою мысль. – Всё это отголоски давно ушедших эпох. Настолько далёких, что и шёпота уже не осталось. Понимаете, я живу сейчас. И происходящее вокруг меня – это мой мир. Это то, кто я есть. Мы нынешние возводим жизнь будущую. И я предпочёл бы думать про день сегодняшний здесь, в поселении. Не хочу быть зрителем, оглядывающимся назад. Хочу быть участником. А прошлое надо оставлять в прошлом.