Хвостик и волшебное перышко бесплатное чтение

Старый Будильник

– Когда я был маленьким, – произнес Старый Будильник и неожиданно замолчал.

Всё равно его никто не слушал, и он давно привык к одиночеству.

Те, кто знают истинную цену времени, часто бывают одиноки. Он был круглый, бокастый, ярко-красного цвета, с большим циферблатом и старомодным звонком, размером с велосипедный.

Старый Будильник крепко стоял на своих коротеньких металлических ножках на кухонной полке в окружении никчемных глиняных горшков, вазочек и диковинных бутылок из-под заморских напитков. Они появились на кухне совсем недавно, каких-нибудь пять лет назад и ему как старожилу было обидно отсчитывать время в такой легкомысленной компании.

«Пустышки, – презрительно подумал он о своих соседях, – о чем можно разговаривать с этими безмозглыми созданиями?"

Старый Будильник удивлялся, зачем Хозяева держат в доме столько бесполезных предметов.

«Взять хотя бы эти горшки! Я еще могу понять, что Хозяевам иногда приятно вспомнить о выпитом содержимом бутылок, но горшки! Они занимают столько места, а ведь в них никогда ничего не хранили, кроме пыли».

Он тяжело вздохнул. Пыль сильно досаждала обитателям кухни, особенно тем, кто располагался под потолком на полках.

– Мы задыхаемся от пыли! У нас болит горло! – жаловались пустые Бутылки.

Иногда, во время больших уборок Молодая Хозяйка, жена Молодого Хозяина, вставала на стремянку и влажной тряпкой протирала все эти горшки, вазочки и бутылки.

Старый Будильник давно страдал ревматизмом и очень не любил сырость, но что поделать, если у Хозяйки не хватает для тебя времени! Когда она прикасалась к нему своими нежными пальчиками, его сердце начинало стучать быстрее, и готово было выпрыгнуть из металлической груди, он нежно позвякивал и даже принимался громко тикать, но потом спохватывался и умолкал.

– Он так громко тикает, – пожаловалась однажды Молодая Хозяйка, – что я не могу уснуть.

И его отправили на кухню. Старый Будильник считал это несправедливым. Он точно знал, что люди не могут уснуть из-за дневных забот, из-за плохого настроения или болезни, а вовсе не из-за приятного тикания будильника, но спорить не стал, потому что очень любил свою Молодую Хозяйку и ради нее готов был на многое.

По правде сказать, на кухне жилось не так уж плохо. По крайней мере, там всегда было тепло, что немаловажно, если у тебя ревматизм. Немного шумновато, но никто не упрекнет тебя за то, что ты слишком громко тикаешь.

Старый Будильник занимал очень выгодное положение: полка, которую он делил с двумя пузатыми горшками, висела в самом центре кухни над небольшим обеденным столом прямо напротив плиты. Отсюда хорошо просматривалась крохотная прихожая, а в окно была видна даже крыша соседнего дома, но больше всего он любил наблюдать за тем, как хлопочет на кухне его обожаемая Хозяйка, как ловко управляется она с кастрюльками, сковородками и прочей своенравной утварью.

Старый Будильник завидовал многочисленным вилкам, ложкам и ложечкам, которых каждый день касались нежные руки его Хозяйки. Он считал эту привилегию незаслуженной и утешал себя мыслью о том, что все они слишком похожи друг на друга, чтобы его дорогая Хозяйка могла их различать.

«Вот раньше…», – подумал Старый Будильник и вновь задумался.

Вы скажете, разве так бывает? Сначала подумал, а потом еще и задумался, ведь если ты о чем-то подумал, то надо додумывать это до конца, а не задумываться о постороннем, но уж поверьте мне на слово, именно так чаще всего и бывает.

Он задумался о том, что раньше, когда он думал о прошлом, он вспоминал вчерашний день или прошлую неделю, а теперь он вспоминает какое-то «раньше», про которое уже и сказать-то невозможно, когда оно было. Ясно только, что не вчера и даже не на прошлой неделе.

Самое странное заключалось в том, что Старый Будильник по-прежнему обладал прекрасной памятью. Он с легкостью мог вспомнить подробности вчерашнего или позавчерашнего дня, но не находил в них ничего интересного. Другое дело раньше!

Он задумался над тем, почему не может никак вспомнить, был ли он когда-нибудь маленьким? Старый Будильник хорошо помнил, что его Молодой Хозяин был когда-то совсем маленьким мальчиком, потом большим мальчиком, потом стал взрослым, но о себе ничего такого вспомнить не мог.

Одни и те же люди в разное время бывают молодыми и старыми, маленькими и большими, а вещи только старыми и новыми! Большими и маленькими тоже, конечно, бывают, но или всегда маленькими, или всегда большими. Он знал, что вещи стареют, как и их хозяева. Некоторые очень быстро, а некоторые совсем незаметно.

Старый Будильник так увлекся своими размышлениями, что перестал отсчитывать время. Кроме Старого Будильника в доме был еще один старожил – Пианино. Когда Будильник впервые появился в доме дедушки Молодого Хозяина, Пианино уже стояло там, в гостиной, поблескивая черным лаком.

Будильнику никак не могли определить место, а потом поставили как раз на пианино чуть поодаль от фарфоровой вазочки, предварительно подстелив под него вязаную салфетку. Будильник сразу сообразил, что это сделано для того, чтобы он не поцарапал лак своими металлическими ножками, но все равно был благодарен своим хозяевам за заботу.

Маленький Павлик дождался, пока в комнате никого не будет, подошел к пианино и открыл крышку. От костяных, чуть желтоватых клавиш исходил нежный аромат. Мальчик сделал ладонь ковшиком, слегка растопырил пальцы и опрокинул этот ковшик на клавиши. Так показывала учительница музыки, которая приходила к его старшей сестре. Пианино отозвалось неожиданно сильным и приятным звуком. Он осторожно убрал руку. Пианино еще продолжало звучать.

Павлик подождал, чтобы звук совсем прекратился и повторил все снова. На этот раз звук как будто распался на части, получился резким и неприятным. Малыш испугался, что испортил такое замечательное пианино и быстро захлопнул крышку. Подставка для нот, что была привинчена с внутренней стороны крышки, больно ударила по клавишам. Пианино жалобно вскрикнуло. Павлик испугался еще больше и заплакал. В ушах его стоял этот ужасный звук, смешанный с собственным ревом.

Вдруг он почувствовал, как чья-то взрослая рука мягко опустилась на его коротко стриженую голову, и обернулся.

– Не плачь, глупенький! – дедушка поглаживал его жесткий «ежик».– Хочешь учиться музыке?

Спустя много лет замечательный лак потускнел и кое-где истерся, а в голосе у Пианино появилось старческое дребезжание. Молодой Хозяин играл теперь очень редко. Иногда, в присутствии гостей, он открывал крышку, не присаживаясь, брал несколько аккордов, пробегал быстрыми пальцами по клавишам. Пианино, словно стесняясь своего дрожащего голоса, звучало неуверенно.

– Оно сильно расстроено! – обращался Молодой Хозяин к гостям. При этом он виновато разводил руками, будто извинялся за свой старенький инструмент.

Старый Будильник не находил причин для столь сильного расстройства. Дрожание в голосе, разумеется, неприятно, но, по крайней мере, Пианино никто не собирался отправлять на дачу.

Все обитатели кладовки, антресолей, шкафов, полок, сами шкафы и полки, торшеры и люстры, холодильник и телевизор, все-все жители Дома, кроме самих хозяев, конечно, больше всего на свете боялись Дачи.

– Давай отправим его на дачу, – говорила о ком-нибудь Молодая Хозяйка, и это звучало, как приговор.

Давным-давно, когда Молодой Хозяин только появился на свет, у его родителей еще не было собственной дачи. Каждый год в самом начале лета они складывали в коробки посуду, собирали чемоданы с одеждой, вязали большущие тюки с постельным бельем, одеялами и подушками. Все это и еще много других полезных вещей везли на грузовике на дачу, а потом в конце лета все вместе возвращались домой.

Во время таких сборов обязательно находили какие-нибудь вещи, которые считались давно потерянными, и все очень радовались. Однажды так нашли старые резиновые сапоги. В левом сапоге была огромная дырка, а в правом лежал старый зонтик. Зонтик тоже оказался дырявым, но все равно все были очень рады.

Старый Будильник любил летние выезды на дачу. Ему нравилось, что все, как раньше, живут в одной большой комнате, нравилось слушать стрекотанье кузнечиков и шум дождя за окном. И еще он очень любил возвращаться домой!

Теперь у хозяев уже давно есть собственная дача, но почти никто из тех, кого увозили туда в последние годы, обратно не возвращался.

Так исчезли лучшие друзья Старого Будильника: Карманный Фонарик и Пылесос. Для того чтобы Фонарик светил своим единственным глазом, нужно было все время снимать и разжимать его в кулаке. При этом Фонарик уютно жужжал. Стоило разжать пальцы, как он затихал и переставал светить. Фонарик просто не мог работать молча, и Старый Будильник очень хорошо его понимал!

Пылесос походил на огромную перевернутую кастрюлю. Его толстый шланг в матерчатой оплетке напоминал одновременно удава и слоновий хобот. Вот уж от кого действительно было много шума! Когда Пылесос работал, в доме больше ничего не было слышно, даже телефонных звонков.

Старый Будильник выдвинул предположение, что на дачу в первую очередь отправляют тех, кто слишком шумит, и даже попытался тикать потише. Вскоре, однако, та же участь постигла Барометр, что никак не вписывалось в эту теорию.

Дружить с Барометром было трудно из-за его надменного характера, но нельзя не признать, что он был весьма молчалив. Он занимал видное положение на стене в прихожей и очень гордился тем, что выполняет свою важную работу самостоятельно без участия хозяев. На это обстоятельство Барометр обращал внимание тех невежд, кто позволял себе делать обидные намеки на его сходство с часами.

Старый Будильник не понимал, что здесь может быть обидного и искренне удивлялся, зачем люди подолгу рассматривают этот странный циферблат с одной единственной стрелкой, которая к тому же почти никогда не меняет своего положения.

У него самого таких стрелок было целых три: часовая, минутная и самая длинная для звонка. Старый Будильник слыхал, что бывают еще и секундные стрелки, но считал это уже неприличным излишеством.

Одним из немногих, кому посчастливилось вернуться из дачной ссылки, был небольшой черно-белый Телевизор. Спустя год его принесли на кухню, но поставили почему-то не на холодильник, где он жил раньше, а на подоконник.

Телевизор находился в плачевном состоянии: дрожал от страха и никак не мог согреться. Его забавный тонюсенький хвостик был кое-как замотан синей изолентой. В довершение всего он потерял свою двухпалую лапку, которой очень дорожил, и которую хозяева почему-то называли вилкой, хотя всем было совершенно очевидно, что на вилку это совсем не похоже. Наконец он пришел в себя и перестал дрожать.

– Поначалу все шло хорошо, – начал Телевизор свой рассказ. – Я встретил много старых знакомых, было весело. По вечерам к хозяевам часто приходили гости, и все собирались за столом на веранде, чтобы посмотреть на меня. Вы ведь знаете, как я люблю, когда на меня смотрят, – грустно произнес он и замолчал.

Многие из присутствующих считали такое поведение нескромным, однако прощали Телевизору эту слабость за его добродушный нрав.

– Прошу Вас, продолжайте, мой друг, – нарушила тишину стройная Электрическая Кофемолка, плотно обмотавшись своим хвостиком с такой же двухпалой лапкой на конце, что раньше была у Телевизора, – может быть, чашечку кофе?

Шутка была неуместной, но Кофемолка не упускала случая продемонстрировать свои изящные манеры.

– В ту злополучную субботу, – продолжал Телевизор, – отмечали день рождения Хозяйки.

– Как вам не стыдно! – неожиданно воскликнул Чайник, до этого мирно сопевший на газовой плите. Он буквально кипел от возмущения. – Разве можно называть день рождения нашей любимой Хозяйки злополучным?

Телевизор был так поглощен воспоминаниями, что не заметил собственной оплошности.

– Еще утром Хозяйка принесла огромный букет полевых цветов и поставила его в красивую вазу синего стекла прямо на середину стола, за которым обычно собираются гости.

– Да-да, я ее помню! Красавица! – пробасил Большой Глиняный Горшок, – как она там?

– Не спрашивайте,– вздохнул Телевизор.

– Тоже мне красавица, – тихонечко, чтобы никто не услышал, фыркнула Большая Хрустальная Рюмка на высокой ножке, неизвестно почему оказавшаяся на кухне.

Благородное происхождение не позволяло ей спорить о вкусах с простым глиняным горшком. Пять ее родных сестер были давно разбиты, а остальные сородичи жили в специальном серванте для аристократии. На кухне их недолюбливали.

– Не пойму, причем здесь ваза с цветами? – произнесла она громче, чтобы уже все слышали. – Цветы – это же прекрасно!

– Не перебивайте, пожалуйста, если вам неинтересно, – вступилась за рассказчика Кофемолка. – Продолжайте, друг мой, прошу Вас!

– После обеда начали собираться тучи, – продолжал Телевизор,– и я боялся, как бы не началась гроза. Говорят, во время грозы я смотрюсь неважно. Дурные предчувствия меня не обманули, хотя грозы так и не случилось. Вечером, когда гости уже сидели за столом, наша Хозяйка внесла свой любимый пирог с черникой. Все сразу засуетились, начали приподнимать свои тарелки, сдвигать чашки и передвигать блюда с закусками, чтобы освободить на столе место для пирога. Но наша Хозяйка взяла вазу с цветами и на ее место поставила черничный пирог, а вазу поставила на меня. Сначала я даже обрадовался, поскольку цветы больше не загораживали меня от гостей, но на мою беду ваза была заполнена водой.

– Чего же вы хотели, чтоб цветы без воды стояли?

Чайник немного остыл, но все еще чуточку кипятился. Он глубоко презирал тех, кто боится воды.

Старый Будильник всем сердцем сочувствовал бедняге Телевизору, но в разговор не вмешивался. Он вспомнил, как много лет назад ему пришлось пережить неприятную водную процедуру, когда его Молодой Хозяин собирался, как и все мальчишки того времени, стать космонавтом или подводником.

В глубине души Павлик понимал, что из-за близорукости у него мало шансов попасть в космонавты, поэтому готовился в подводники. Пугая старушек у подъезда, он начал бегать по двору в подаренном соседом дядей Женей противогазе, по утрам обливался холодной водой и каждый день делал десять отжиманий от пола. Через неделю упорных тренировок он решил, что готов к более серьезным испытаниям.

«Что самое главное для подводника?» – сам себя спросил Павлик и сам же себе ответил: «Главное – уметь как можно дольше находиться под водой».

Вопрос, где проводить тренировки, даже не возникал. Ну, конечно же, в ванной! Как всё-таки здорово, что они получили эту новую квартиру! Еще прошлым летом ему не хотелось уезжать из их старого дома, где все было так знакомо, а в подъезде всегда пахло пылью и пережаренным подсолнечным маслом. Где бы он теперь тренировался, в бане что ли?

Совсем недавно отец Павлика приобрел для поездки в Крым ласты и маску с трубкой, так что костюм подводника был практически готов. Немного поразмыслив, Павлик добавил к нему огромные резиновые перчатки.

Поскольку глубина погружения была сильно ограничена размерами ванны, на первое место в программе тренировок вышла длительность погружения. Павлик был довольно благоразумным мальчиком и решил начать с пятнадцати минут. В каком – то фильме он видел, что у всех подводников на руке обязательно есть специальные часы.

Таких специальных подводных часов у Павлика, конечно, не было, но и обычные дедушкины, на толстом кожаном ремешке, ему никак не удавалось надеть поверх резиновой перчатки. Он попробовал надеть их под перчатку, но тогда ими было очень неудобно пользоваться, да и вообще эти мелкие цифры почти невозможно разглядеть через маску.

В задумчивости Павлик шлепал по квартире в ластах, пока взгляд его случайно не остановился на Будильнике. Это даже хорошо, что он такой большой. Во-первых, дополнительный груз, что очень важно при погружении, во-вторых, цифры крупные, в-третьих, звонок есть, чтобы не пропустить момент всплытия. Оставалось только набрать воду и нырнуть.

Старый Будильник не мог точно сказать, долго ли они вместе с Павликом пролежали под водой, потому что он потерял счет времени. Вода забралась внутрь его металлического корпуса, заполнив собой все свободное пространство. Будильник почувствовал, как холод сковал движения всех его колесиков и шестеренок. В отчаянии он пытался зазвонить, но вместо этого из его груди вырвались лишь несколько пузырьков воздуха.

После первой же тренировки они вместе с Павликом заболели. К Павлику приходил доктор в белом халате. Он доставал из кармана металлический кругляш, от которого отходили две мягкие резиновые трубочки с пластмассовыми наконечниками.

Доктор вставлял эти трубочки к себе в уши, прикладывал металлический кругляш то к спине Павлика, то к его груди и что-то слушал, то нахмурив брови, то покачивая головой. Затем доктор что-то быстро писал на маленьком листке желтоватой бумаги и произносил малопонятные слова: «воспалительный процесс, пневмония и антибиотики». Мама Павлика с надеждой смотрела на доктора и тихонько вздыхала.

Все же молодой организм быстро шел на поправку, а Старому Будильнику пришлось действительно худо. Вода никак не хотела из него выливаться. Его трясли, укладывали циферблатом вверх на батарею, сушили теплым воздухом из пылесоса, но вода по-прежнему хлюпала где-то глубоко внутри. Будильник потерял голос, звонил невпопад, а иногда и вовсе засыпал на ходу.

– Между прочим, – укоризненно обратился к Павлику отец, – этот будильник достался мне от твоего дедушки.

Павлик начал поправляться и поэтому вполне мог быть уже наказан. Да ему и без наказания было очень стыдно.

Когда все взрослые ушли на работу, а старшая сестра в школу, Павлик взял чемоданчик с инструментами и уселся за обеденный стол, но вовремя спохватился и аккуратно застелил стол газетой, чтобы мама потом не ругала его, как папу.

– Ну-ка, посмотрим, что там у нас? – произнес Павлик. Так говорил доктор, который к нему приходил. – Мы тебя быстро поставим на ноги!

С этими словами он нацепил бабушкины очки с толстыми стеклами и уверенным движением придвинул к себе будильник. Рассмотреть через бабушкины очки ему ничего не удалось: все сразу расплылось, и даже закружилась голова. Очки пришлось снять.

– Ничего, ничего, – подбодрил себя Павлик, – так даже лучше.

Сначала он осторожно открутил заводное колесико, потом какой-то винтик, потом еще один и попытался при помощи тоненькой отвертки с красивой прозрачной рукояткой поддеть заднюю крышку. Будильник не поддавался. Тогда Павлик взял отвертку побольше и надавил на нее с силой.

Старый Будильник почувствовал, как вдруг что-то взорвалось у него внутри. Главная большая пружина издала странный звук: «м-м-бяу!», и с невероятной силой вылетела в направлении стеклянной двери, ведущей из кухни в коридор.

Вслед за ней разлетелись многочисленные винтики, колесики, оси и шестеренки. Сквозь звон стеклянных осколков Старый Будильник смог различить жалобный звук своего собственного звонка и потерял сознание.

От неприятных воспоминаний его отвлек голос Телевизора, который продолжал свой рассказ:

– Все пили чай и нахваливали черничный пирог нашей дорогой Хозяйки, а потом кто-то предложил устроить танцы. До сих пор не могу понять, зачем понадобилось включать магнитолу? Ведь у меня самого вполне приличный звук!

Молчавший до этого Музыкальный Центр, который объявился на кухне совсем недавно, выразительно хмыкнул, но спорить не стал, ему было жаль этого старого неуклюжего увальня.

– И что было дальше? – спросил он из вежливости.

Телевизор благодарно кивнул.

– По мне как раз показывали хороший концерт, так что было обидно, когда Хозяйка подошла ко мне, чтобы выключить звук. Лучше бы она меня совсем выключила! – горестно воскликнул Телевизор. – В этот момент один из гостей пригласил нашу любимую Хозяйку танцевать.

– Куда только смотрел наш Хозяин! – воскликнула Кофемолка.

– Хозяин сказал, что раз звука все равно нет, то он переключит меня на футбол, потому что футбол можно смотреть и без звука, и тоже оказался рядом со мной.

– Не пойму, зачем они все подошли к Телевизору, – искренне удивился Музыкальный Центр. – Неужели нельзя было воспользоваться пультом?

– Вы же знаете, что у меня нет никакого пульта – ответил Телевизор.

В его голосе был слышен упрек. Ведь он не виноват, что такой старый, а молодежь могла бы проявить побольше чуткости.

– Этот противный гость взял нашу Хозяйку за руку и начал продвигаться на свободное место, та споткнулась об ногу Хозяина и опрокинула на меня вазу с цветами.

– Скажите мне правду, она разбилась? Бедняжка! – в густом басе Большого Глиняного Горшка появилась едва заметная трещинка.

«Оказывается, не такой уж он безмозглый», – подумал Старый Будильник.

– Не хочу Вас зря обнадеживать, но дальше я почти ничего не помню. Когда вода попала в меня, внутри как будто что-то вспыхнуло, раздался жуткий треск, и все погрузилось в темноту.

– Короткое замыкание, – авторитетно заявила Кофемолка. – Я уже такое видела.

Все обладатели смешных хвостиков с двухпалыми лапками дружно закивали в ответ.

– Быть может, ее еще можно склеить? – тихонько, насколько это было возможно с его басом, прогудел Большой Глиняный Горшок. Он оглянулся по сторонам в поисках поддержки, но все кругом молчали.

«С какой стати Хозяева будут склеивать эту дешевку! Моих дорогих сестричек и то никто не пробовал склеить!» – возмутилась Большая Хрустальная Рюмка, но вслух ничего не произнесла.

На кухне ее всё- таки недолюбливали. «Невинные создания, они были так молоды! – вздохнула она про себя, – странно получается: мои сестрички были одновременно винными и невинными».

Ей захотелось обсудить с кем-нибудь эту интересную мысль, но она опять промолчала.

– Ну, а дальше-то что? – Чайник уже основательно подостыл и успокоился. – Свет починили?

– Свет починили, но я так и простоял на веранде без дела до конца лета. А перед самым отъездом Хозяева заперли меня в тесной кладовке среди лопат, ведер и прочего ненужного хлама, как будто я был в чем-то виноват. Всю осень и зиму я провел в этом заточении. Было темно, холодно и очень страшно! С наступлением холодов в чулан пробрались отвратительные шуршащие создания. Они рыскали повсюду в поисках еды, а когда ничего не нашли, то …

От волнения голос у Телевизора прервался, и все, как по команде, посмотрели на его изуродованный хвостик, замотанный синей изолентой. Больше рассказывать было нечего, и на кухне воцарилась тишина.

Через несколько дней Хозяин приладил к хвостику телевизора новую лапку, но то ли с ней было что-то не в порядке, то ли по какой-то другой причине, Телевизор долго еще стоял без дела на подоконнике, затем перекочевал в коридор, а потом навсегда исчез из дома.

В часовой мастерской Павлика с мамой встретил человек в белом халате и очках, чем-то напоминавший врача, который приходил к Павлику, только врач был высокого роста и худой, а этот – низенький и толстый. На лбу у него была приспособлена лупа, похожая на половинку театрального бинокля.

– Ну-ка, посмотрим, что там у нас? – в точности, как врач спросил часовщик.

Привычным жестом он слегка вытянул вперёд руку, сдвинул очки на лоб и вооружился лупой.

– Вот, – сказала мама и протянула часовщику заботливо свернутый из газеты кулек.

– Что это? – удивился часовщик.

Он вновь поменял очки и лупу местами и почему-то перевел взгляд на Павлика. Павлик хотел уже было рассказать часовщику про то, как собирался стать подводником, как нырнул с будильником в ванну, но мама опередила его.

– Это будильник, – тихо сказала мама. – Он нам от дедушки достался. Вы уж постарайтесь, пожалуйста, – добавила мама.

Часовщик медленно, как будто с опаской, развернул кулек и высыпал его содержимое на стол.

– Если вы думаете, что это будильник, то вы сильно ошибаетесь.

Часовщик говорил нараспев, смешно выговаривая «И» вместо «Ы».

– Это груда металлолома и не более того. Я, конечно, постараюсь, тем более для такого молодого человека с такой молодой мамой, но я ничего не обещаю! Если вы собрали больше половины деталей, в чем я лично очень сильно сомневаюсь, то определенные шансы у нас есть, но если здесь нет и половины, то наши шансы ухудшаются.

Не переставая говорить, часовщик перебирал детали часов руками. Мягкий голос часовщика почти убаюкал Павлика. Он неотрывно смотрел на эту необычную лупу, похожую на половинку бинокля, пытаясь вспомнить, как она называется.

«Если для двух глаз это называется бинокль, – рассуждал Павлик,– то для одного глаза…».

Знакомое слово вертелось на языке.

«Монокль!» – сообразил, наконец, Павлик.

Он вспомнил, как в прошлом году смотрел в кинофильм про разведчиков, и там, у фашистского генерала были смешные усы и монокль. Часовщик совсем не был похож на фашистского генерала, и Павлику стало смешно.

– Вы находите это смешным? – часовщик вопросительно посмотрел на Павлика.

Павлик не знал, как объяснить часовщику про фашистского генерала, и от смущения спросил:

–Это у Вас монокль?

– Молодой человек! – произнес часовщик и показал головой. – Когда я был в Вашем возрасте, у меня тоже была дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос. Теперь я чиню чужие будильники вместо того, чтобы играть на скрипке в приличном оркестре, о чем мечтала моя бедная мама! Это называется монокулярная лупа, – продолжил он безо всякой паузы, – но если Вам так нравится, можете называть как угодно, тем более что это почти одно и то же.

– Павлик у нас тоже учится играть на пианино, – зачем – то сказала мама, причем было не совсем ясно, к чему относится «тоже»: к часовщику или его скрипке.

Часовщик все говорил, не переставая перебирать быстрыми руками детали часов, но Павлик уже не слушал его. Ему очень понравилось слово «монокулярный». Оно было похоже на слово «молекулярный», которое он часто слышал от старшей сестры. Сестра готовилась поступать в медицинский, и целыми днями зубрила физику и химию.

Он представил себе огромный микроскоп, как на картинке в учебнике, только во много раз больше. Микроскоп был таким большим, что часовщику приходилось залезать на стремянку, чтобы заглянуть в него. Он подолгу рассматривал в микроскоп, лежащий внизу будильник, а потом, кряхтя, спускался вниз, чтобы заменить какую-нибудь деталь.

Под потолком как раз над микроскопом медленно вращались лопасти вентилятора. Мерно гудя, они рассекали воздух, почти не принося никакой прохлады.

«Интересно, кем труднее стать, летчиком или вертолетчиком?»

Павлик начал было обдумывать эту мысль, но голос часовщика неожиданно отвлек его.

– Ну, вот, молодой человек, все готово. Теперь Вы должны заводить будильник каждый день. Если он остановится, Вам придется переводить стрелки, но делать это можно только вперед, понятно? Звонок будет покороче и потише.

Часовщик поднял свой монокль на лоб и, близоруко сощурившись, посмотрел сначала на Павлика, потом на маму. Со стороны могло показаться, что он смотрит на них подозрительно, пытаясь определить, можно ли им доверить такой замечательный будильник.

– Волшебник! – сказала мама и с этими словами они с Павликом вышли из мастерской.

Будильник сразу же простил Павлика. Разве можно долго сердиться на мальчика, который хотел стать подводником, а потом пытался сам починить будильник? Подводником Павлик так и не стал, и музыкантом не стал. Он очень любит иногда пробежаться своими быстрыми пальцами по клавишам старенького пианино, но делает это почему-то все реже и реже.

Павлик стал детским врачом, хирургом и быстрые, ловкие пальцы ему очень пригодились. Да он теперь и не Павлик вовсе, а Павел Иванович, Молодой Хозяин, и у него есть жена, Молодая Хозяйка, и маленький сын, которого назвали Иваном в честь дедушки.

Ванечке недавно исполнится годик, и он плохо ест, как многие дети, не знающие голода. Во время еды Ванечке дают разные игрушки, но он предпочитает будильник.

Павлу Ивановичу это не очень по душе, но Старый Будильник не возражает. Ему даже нравится, как будущий Молодой Хозяин обхватывает его своими мягкими детскими ладошками. Ладошки у Ванечки обычно перепачканы кашей, вареньем или картофельным пюре, но это даже к лучшему. Молодая Хозяйка непременно тщательно протрет его чистой тряпочкой.

Как-то раз Ванечка выронил его из рук, и Старый Будильник упал с высоты детского складного стульчика, по пути ударившись боком об угол обеденного стола. Ему было очень больно, но он постарался даже не звякнуть, чтобы не огорчать своих Хозяев.

– Бедненький! – сказала Молодая Хозяйка и погладила образовавшуюся у него в боку вмятинку. Было уже не больно, и Старый Будильник позволил себе тихонечко звякнуть в нежных руках Молодой Хозяйки.

Молодой Хозяин сначала поднес Старый Будильник к уху, затем слегка потряс его, потом снова поднес его к уху, досадливо цыкнул языком и покачал головой. Молодая Хозяйка осторожно взяла Старый Будильник в руки и аккуратно поставила его обратно на полку рядом с глиняными горшками.

– Пусть вместе с другими пузатиками стоит, – сказала она.

Маленький Ванечка протянул свою пухлую ручонку и неожиданно громко произнес:

– Удиник!

– Ты слышал? – воскликнула Молодая Хозяйка, обращаясь к мужу. – Он сказал «будильник»!

Молодой Хозяин подхватил сына на руки и, щекоча его колючим подбородком, начал приговаривать: «будильник, будильник!». Ванечке было совсем не страшно на такой высоте на руках у папы, и он заливался смехом от щекотки.

Старый Будильник даже ни капельки не обиделся на Хозяйку за пузатика.

«Ну и пусть, – подумал он, – зато дома».

Чаепитие

Самовар стоял в кладовке под лестницей и скучал. Он любил огонь, тепло и шумные компании, но в кладовке было темно, холодно и тихо. Только ветер завывал в печной трубе, да изредка скрипели половицы, когда дом вздыхал под тяжестью снега.

Прежних хозяев самовар уже давно не видел, а новых так и не появилось. Приезжали иногда какие-то чужие люди, но они редко заглядывали в кладовку, набитую разным хламом. А если заглядывали, то чаще всего говорили «да-а» или просто качали головой, и, молча, закрывали дверь.

«Вот раньше…» – подумал Самовар и тотчас услышал голос маленькой ручной мельницы, которая будто услыхала его мысли:

– Вот раньше, бывало, Хозяйка только встанет утром, так сразу берет меня в руки и начинает молоть кофе. А всем прекрасно известно, что кофе, смолотый вручную, обладает совершенно неповторимым вкусом.

– Чушь какая! – воскликнула электрическая Кофемолка, – вам, уважаемая, лишь бы чепуху молоть!

– Ах, милая! Да я готова молоть что угодно: пшеничные зерна, ячмень, пшено, гречку, овсяные хлопья, сухарики, пусть даже эту вашу чепуху (это, кажется, что-то вроде чечевицы?), лишь бы оказаться вновь в руках моей милой Хозяйки. Только что-то давно я ее здесь не видала. А от вас, милая, шуму слишком много, и вообще, без этого шнурка, – она показала на провод с электрической вилкой на конце, – от вас никакого толку.

– А по мне, так все равно, главное, чтобы кофе был молотым.

Небольшой медный Ковшик, в котором когда-то варили кофе, поспешил вмешаться в разговор, чтобы соседки по полке не поссорились. У Ковшика была длинная ручка, то есть она раньше была длинная, а сейчас от нее остался короткий огрызок.

– Я вот слыхал, что есть такие машины, куда достаточно залить воды и бросить специальную таблетку, чтобы сварить кофе. Как вам это нравится, голубушки?

– Это просто ужасно! – хором воскликнули голубушки.

Самовар в разговоре не участвовал. Эти кофейные дела его не интересовали. Кофе – это забава тихая, для двоих-троих, а то и вообще для одного. Вы видели этот медный Ковшик? Да в нем от силы один стакан чаю поместится! То ли дело чай. Чай – это для серьезных компаний.

Нельзя сказать, что Самовар был очень большим, но все же он был намного больше любого чайника и мог напоить чаем любую компанию, чем втайне гордился. Самовар походил на огромную граненую рюмку и был очень хорош собой. Его латунные бока в прежние времена сияли так ослепительно, что многие старожилы кладовки и по сей день обращались к самовару «ваше сиятельство». В шутку, конечно, но ему было очень приятно.

Сейчас Самовар выглядел не так празднично и чувствовал себя неважно. Сверкавшие когда-то бока его потускнели и покрылись противными зелеными пятнами, но, главное, его замучил насморк. Стоило воде попасть внутрь, у него из носа начинало капать.

«Вот раньше…»

Самовар вновь погрузился в воспоминания. Все обитатели кладовки часто вспоминали о том, как они жили раньше. А о чем еще прикажете думать, когда сидишь целыми днями в темной кладовке?

Перед приходом гостей Хозяйка всегда начищала Самовар до блеска. Она брала горсть муки и смешивала ее с уксусом, добавляла немного нашатырного спирта, лимонной кислоты и натирала этим «тестом» бока и носик, и крышку, и все-все складочки самовара. Запах у «теста» был немного резковат, но зато после этого Самовар блестел так, что в него можно было смотреться, как в зеркало.

Многие гости смотрели на свое отражение в его латунных граненых боках и почему-то смеялись. Самовар поначалу обижался, думал, что гости смеются над ним, но потом понял, что у них просто хорошее настроение, оттого что они видят свое отражение. Самовар тоже радовался, когда его выносили к гостям и ставили на большой круглый стол. Он даже пыхтел от удовольствия. Настроение у Самовара начинало подниматься еще раньше, когда Хозяин брал сухое березовое полено, очищал его от коры и начинал строгать щепу для растопки большим охотничьим ножом.

Хозяин не был охотником и на охоту никогда не ходил, но все в доме называли этот нож охотничьим. Потом хозяин поднимал из колодца ведро с водой и заливал в Самовар добрую его половину. Колодезная вода холодила нутро, но на душе у Самовара становилось тепло. Сейчас Хозяин бросит в его горловину березовой щепы, разожжет ее ловко (Самовару казалось, что Хозяин все делает очень ловко), а потом будет подсыпать сосновых шишек и еще каких-то веточек для запаха.

Самовар никак не мог запомнить это слово, напоминающее жужжание шмеля. Да-да, можжевеловых! И будет следить, чтобы огонь не был слишком сильным, но и не затух раньше времени, и не отойдет от него, пока Самовар не даст знать, что все готово.

Хозяин вынимал из Самовара трубу и вместо нее водружал сверху маленький фарфоровый чайник. Заварочный. Чтобы погрелся, как следует. Так их вдвоем и выносили к столу.

Бывало, Самовар даже ревновал хозяев к этому малышу. Уж больно много с ним возились.

«Подумаешь, заварочный чайник! Сначала его ополаскивают моим же кипятком, потом засыпают в него чаю и опять заливают моим кипятком, и я еще должен все время согревать его, как маленького. Ничего удивительного в том, что он буквально сел мне на голову».

Так поначалу частенько ворчал про себя Самовар, но потом понял, что им друг без друга никак нельзя. Он горько вздохнул: «Где теперь его маленький фарфоровый дружок? И где прежние хозяева?».

От грустных мыслей его отвлекли посторонние звуки. Кажется, где-то вдалеке натужно рычал автомобиль, пытаясь проехать по заснеженной дороге. Когда долго живешь в темной кладовке, слух обостряется.

– К нам кто-то едет, я чувствую.

Это сказала обычно молчаливая эмалированная Кастрюля. Эмаль у нее кое-где облупилась, и ее уже собирались отправить на мусорную свалку, но потом новые хозяева решили сделать из нее садовый горшок. Кастрюля была не против того, чтобы стать горшком. Она даже не очень боялась, что ее набьют землей, но была возмущена тем, что в ее днище насверлили столько дырок:

«Если уж вам нужно было столько дырок, могли бы просто взять дуршлаг!»

К счастью, про Кастрюлю вскоре забыли, и она тихо жила в кладовке, стараясь без лишней надобности не попадаться никому на глаза.

– Да-да, мы тоже чувствуем! – задребезжали стеклянные Банки, стоявшие на верхней полке, – к нам кто-то едет!

В кладовке царило радостное возбуждение. Все ждали приезда гостей, и каждый думал о том, как изменится теперь его жизнь. Только стеклянные Банки ни о чем не думали. Они продолжали дребезжать и радоваться.

Тем временем звук автомобильного мотора внезапно прекратился. В кладовке тоже все смолкло.

***

Маленький желтый автомобиль остановился метрах в пятидесяти от дома. Ближе подъехать не удалось. Из него по очереди вышли папа, мама и два малыша – Гриша и Глаша. Не такие уж они были малыши, первоклассники уже, но родители привыкли их так называть.