Нежный холод бесплатное чтение

Информация от издательства

Original h2:

Cold

by Mariko Tamaki

На русском языке публикуется впервые

Тамаки, Марико

Нежный холод / Марико Тамаки; пер. с англ. А. Маркиной. — Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2023. — (Red Violet. Задержи дыхание).

ISBN 978-5-00195-749-2

Моей семье

Джорджия. История обо мне

Первая история обо мне была написана моей мамой, когда мне было четыре года.

(И это случилось еще до того, как я вообще поняла, что обо мне можно написать историю, или задумалась о найме агента, который защищал бы мои интересы.)

Книжка называлась «Я маленькая, ты большой». Это был бестселлер. Может, вы видели ее в какой-нибудь коробке с игрушками или на стенде ближайшего книжного магазина. А может, даже читали и она вам понравилась.

Эту книжку один уважаемый критик описал как «изобретательное и убедительное современное переложение “Гензель и Гретель”». В ней я фигурировала как Молли, младшая сестренка, у которой был братец Уолли. Он был списан с моего реального старшего брата — Марка.

На протяжении всей книги маленькая я задаю своему старшему брату вопросы о разных вещах, то есть постоянно твержу что-то типа: «А это что такое? А куда мы идем?»

В книжке Уолли, он же Марк, просто отвечает на все мои вопросы.

— А что это?

— Это луна.

— А это что?

— Это дерево.

Получается, мне четыре, а я даже не знаю, как выглядит дерево?

В какой-то момент я спрашиваю брата, почему он все знает, и он говорит:

— Это потому, что ты маленькая, а я большой.

Неудивительно, что я не фанат этой маминой книги. Среди всех ее книг, коих было немало и подавляющее число которых было написано обо мне, это моя самая нелюбимая. Может, потому, что историю, в которой маленькая девочка блуждает по лесу и не знает, что происходит вокруг, сложно назвать переложением известной детской сказки (даже несмотря на то, что ведьма в ней оказалась очень милой женщиной и никто никого не собирался съесть).

А еще меня целый год заставляли одеваться, как одевалась «я» из книжки. Я носила желтое платьице, желтые туфельки и чепчик. В таком виде меня таскали по книжным магазинам, где я ела дыню с крекерами и сыром. Конечно, все это на мне отразилось не лучшим образом, более того, с тех пор я ненавижу дыни.

А может, я не люблю эту книжку из-за того, что она не обо мне, но в то же время в ней есть что-то от меня.

У меня даже никогда не было шансов стать кем-то другим.

Иногда мне кажется, что я стою в непроходимом лесу, засыпанном снегом. А вокруг натоптаны следы. Причем это мои следы, которые я как-то умудрилась оставить, даже не запомнив этого. Передо мной простирается дорога, но я ее уже прошла.

Серьезно, я большую часть времени чувствую себя потерянной. И порой единственное, чего я хочу, — задавать вопросы.

Тодд. Тодд Майер холоден как лед

Утром 21 января на парк Розмари Пикок опустилась снежная дымка.

Поначалу этот парк носил имя какого-то давным-давно умершего белого мужчины, но в конце 1990-х был переименован в честь Розмари Пикок — почившей местной жительницы, восторженной поклонницы собак и городской богачки.

К февралю парк превращался в застывшее море отпечатков лап и кучек собачьих экскрементов, успевавших за день растаять и снова подмерзнуть. Таким парк был и в эту ночь.

На его западной окраине располагалась детская площадка. На ней стояли качели, пара штуковин непонятной формы на пружинах, на которые можно было забираться, а еще там была высоко натянута веревочная паутина для начинающих спайдерменов.

На южной окраине газон собачьего парка уходил прямиком в овраг.

В этом овраге легко можно было остаться незамеченным. Деревья стояли так плотно друг к другу, что за ними мог скрыться паренек с сигаретой или притаиться какая-нибудь неожиданность.

Например, за ними могло лежать ну очень мертвое тело Тодда Майера.

Сам Тодд Майер парил над парком, размышляя, что отныне он мертв и, в принципе, это очень трагично.

Потому что не так важно, кто ты; если ты умер молодым — это в любом случае трагедия.

Тодд точно знал, что быть мертвым куда лучше, чем находиться в процессе умирания.

По своему опыту он понимал, что умирание ужасно, возможно, это худшее из всего, что вообще может произойти с человеком.

Худшее и последнее.

Тодд знал симптомы переохлаждения. Голод. Тошнота. Утомление. Снижение температуры тела. Спутанность сознания. Вялость. Обморок.

Чтобы спасти продрогшего человека, нужно накрыть его одеялом, раздеть, а затем раздеться самому и обнять его под одеялом.

Впервые Тодд услышал об этом способе оказания первой помощи на уроке ОБЖ в девятом классе. Их преподаватель — мистер Стерман — расхаживал по классу в узких брюках, и Тодд смотрел на него, слушал его бархатистый голос и думал только о коже и льде. Вовсе не об этом следовало думать на уроке ОБЖ.

Тодд не мог удержаться от мысли, что все это звучит романтично. Прямо как сюжет какого-то скандинавского артхауса, типа тех фильмов, которые он не так давно начал смотреть в чисто образовательных целях в старых кинотеатрах, где крутят ретро.

Внезапно паренек, сидевший за ним на ОБЖ, перегнулся через парту и прошипел Тодду на ухо:

— Походу, ты умрешь с обмороженными яйцами, гомик!

Это было в девятом классе, когда Тодд еще не умел сдерживать румянец, не знал, как носить маску безразличия. Он моментально покраснел, а глаза наполнились слезами.

Призрак Тодда склонился над своим мертвым лицом и внимательно всмотрелся в черты, которые раньше его раздражали, а сейчас как будто существовали отдельно. Большой нос. Впалые глаза. Прежде непокорные и не державшие ни одну стрижку густые черные волосы теперь прилипли ко лбу.

Взгляд Тодда остановился сначала на шраме, который он заработал в двенадцать, грохнувшись с лестницы и ударившись подбородком. Потом на прыще над верхней губой; Тодд заприметил его еще два дня назад, но решил оставить в покое, рассудив, что на прыщ можно постоянно давить, чтобы он посильнее налился, и тогда-то будет легче от него избавиться.

Теперь этот прыщ останется на его лице навсегда. Ну, или по крайней мере до тех пор, пока тело не сгниет и не станет набором ферментов или чем там оно становится перед тем, как окончательно превратиться в грязь.

Идея превращения в грязь успокаивала Тодда. Да и вообще, не сказать чтобы что-то во всей этой истории со смертью особенно его расстраивало.

Так просто… получилось.

Взошло солнце. Луч коснулся носа Тодда тонкой полоской света. Прямо как в той сцене, где Пиноккио становится настоящим мальчиком. Тодд наблюдал, как солнце ползет вверх по небу, окрашивая его в разные цвета от багрового до мутно-голубого. Это был первый день смерти Тодда.

Черно-белая собака в синем ошейнике бросилась вниз по оврагу. Она залаяла и запрыгнула в сугроб рядом с телом Тодда. Потом наклонилась и обнюхала его голову, после чего начала рыться в снегу рядом с ухом мальчика.

Тодд еще раз осмотрел свое тело и только теперь заметил, что оно было голым.

Собака залаяла и метнулась к рукам Тодда, но только затем, чтобы продолжить копать. И лаять.

Тодд Майер был холоден как лед.

Шутка эта родилась вскоре после того самого урока ОБЖ в девятом классе. Многослойная, как и любая хорошая обидная шутка, она подразумевала, что:

а) Тодд считает себя слишком крутым, чтобы обращать внимание на других;

б) Тодд умрет с обмороженными яйцами.

Похоже, что-то одно из этого оказалось правдой. Тодду больше не хотелось смотреть на свое голое тело.

Не потому, что этот вид его расстраивал. Просто ему было уже все равно. Как будто смотришь на полупустую тарелку с остывшей едой, забытую на столе после обеда.

Когда собака вцепилась зубами в варежку Тодда, он отпрянул и стал подниматься все выше и выше, пока отдельно стоящие деревья не превратились в лес.

В парке становилось людно; владельцы собак в разноцветных ярких куртках вылезали из своих машин, чтобы покидать своим питомцам палки и покричать:

— Принеси!

— Давай, мой хороший, принеси!

Как показалось Тодду, люди, бросавшие своим собакам всякие разные предметы, выглядели счастливыми.

И вдруг морозное зимнее утро прорезал громкий крик, крик о помощи. Это кричал старик.

— Помогите!!..

Голос был сдавленным, будто старика душили.

— Господи Исусе! Кто-нибудь, вызовите полицию!

Люди в ярких куртках прекратили кидать палки и мячи и все разом устремились к южной окраине парка. Сквозь сосны. Прямо к Тодду.

Через пару минут приехала черно-белая полицейская машина. Потом скорая. Потом еще несколько черно-белых машин.

Их было столько, что в конце концов они заполонили всю улицу.

Когда Тодд вновь спустился к своему телу, рядом с ним толпился народ, преимущественно копы. Одна из них — женщина с пластмассовым ящиком в руках — стягивала одноразовые перчатки. Тело Тодда лежало рядом с ней и выглядело особенно беззащитным.

Через толпу пробирались двое в гражданском. Столпившиеся люди с трудом пропускали пару. Это были невысокая белая женщина и высокий черный мужчина. Оба несли в руках пластиковые стаканчики с горячим кофе. Мелированные волосы женщины были собраны в растрепанный хвост. Она села на корточки рядом с Тоддом и осмотрела его лицо. Ее глаза были густо обведены черной подводкой, и от этого она выглядела старше своих лет. А еще это выдавало в ней полное неумение наносить макияж.

Пока она натягивала лиловые резиновые перчатки, на ее лоб упала желтая прядь волос.

Ее спутник отхлебнул кофе из стаканчика и надвинул поплотнее на уши вязаную кашемировую шапку. На руках у него были кожаные перчатки.

Женщина поджала накрашенные розовой помадой губы и принюхалась.

— Возраст? — спросил ее модно одетый напарник. Женщина посмотрела на него и покачала головой.

— Шестнадцать, — сказала она. — Может, семнадцать?

Мужчина снова сделал глоток кофе. Потом повернулся к розовощекому копу, у которого под фуражкой были поддеты две шапки.

— Мы уже знаем, как долго он здесь пролежал?

— Пока нет. — Полицейский вытер нос краем рукава. — Ох, простите, забыл, как вас зовут.

— Детектив Дэниелс, — ответил модно одетый мужчина. — А вон там — детектив Гриви. Вы новенький?

Полицейские упаковали тело Тодда в примерно подходящий под его размер толстый черный мешок и положили в багажник фургона, словно какую-то кладь.

Тодд наблюдал, как его привезли к серому зданию, распаковали и уложили на стол. В комнате, заставленной металлическими столами, крупный, накаченный усатый мужчина потер лицо руками, чтобы немного проснуться. Потом он оперся о стол, на котором лежал Тодд.

— Так, — сказал он.

Тодд будто во сне проскользил в коридор. Он проплыл мимо двери, за которой в небольшом офисе без окон сидели детективы.

Детектив Гриви посмотрела в свой блокнот и произнесла:

— Тодд Майер.

— По описанию подходит. — Дэниелс кивнул. — Его мать вчера заявила об исчезновении. У нее сейчас Риггс. Она мать-одиночка. Сестер и братьев нет.

— Черт. — Гриви растерянно похлопала по карманам. — Черт, черт, черт.

Дэниелс откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги так, что они показались с противоположной стороны стола.

— Дэвис и Риггс привезут ее на опознание.

Гриви скрестила пальцы на животе и нахмурилась.

— Гребаный пацан.

Дэниелс кивнул:

— Гребаный пацан.

Люминесцентные лампы над ними щелкали, и казалось, что это хомяк скребется о стекло. Стул под Гриви скрипел оттого, что она раскачивалась на нем вправо и влево.

— А что с одеждой? — поинтересовалась она.

Дэниелс помотал головой.

— Ни телефона. Ни кошелька. Никакой одежды. Хотя рядом с телом была найдена розовая варежка, а потом чья-то собака принесла еще одну. Так что у нас есть пара.

Он уставился в монитор и не переставая щелкал мышкой.

— По утрам там гуляет очень много людей. Все с собаками. Может, кто-то прихватил остальные вещи. Полицейские продолжают поиск.

Гриви встала и написала черным маркером на белой доске имя Тодда. Получилось больше похоже на Тодд Мойер.

Глубоко вздохнув, она уселась обратно на стул.

— Значит, так… — Дэниелс оглядел свой стол. — Я запрошу данные по местным насильникам. А ты-ы-ы…

Гриви снова встала и придвинула к себе доску.

— Распечатка звонков. Электронная почта. Соцсети. Джон прошерстит его компьютер. Нам известно, в какую школу он ходил?

— В частную, в академию Олбрайт. — Дэниелс что-то искал в компьютере. — Ты была права. Ему семнадцать.

— Семнадцать. — Гриви вздохнула и вышла из офиса.

Тодд последовал за ней, словно воздушный змей на веревочке. Он вылетел за Гриви на улицу, где она выкурила сигарету в четыре глубоких затяжки, а потом затушила окурок о перила, напевая песню, которую Тодд никогда прежде не слышал.

Через несколько минут к Гриви и Дэниелсу приехал коп с распечатанной цветной фотографией Тодда, которую тут же прикрепили к доске синей изолентой.

Тодд отчетливо помнил день, когда было сделано это фото. Фотографировались в школьной столовой, всем надо было записаться на определенное время, к которому следовало подойти и щелкнуться. Тодд тогда учился в двенадцатом классе и специально выбрал обеденное время, чтобы ни с кем не пересекаться.

Он помнил, как стоял тогда перед фотографом, а тот сильно потел в своей желтой футболке, которая ему была явна мала. В руке фотограф сжимал плюшевого желтого цыпленка и весело размахивал им перед школьниками.

— Улыбочку? — попросил фотограф.

Тодд немного покрутился на стуле. За спиной у него располагался баннер с гербом академии.

— Нет, — отрезал он.

Выпрямившись, он принял позу и почувствовал, как по венам пробежал лед.

«Тодд Майер холоден как лед».

— Ой, да ладно тебе, — начал уговаривать его фотограф, потрясая перед Тоддом плюшевым цыпленком. — Ну улыбнись разок.

И тут дверь за фотографом отворилась.

Лицо Тодда расплылось в улыбке. Словно энергичный молодой росток, она пробилась сквозь застывшее выражение его лица, обычно говорящее, что ему все по барабану. Эта улыбка напоминала беглеца, вырвавшегося на свободу, и именно из-за нее Тодд выглядел недоумком.

Как оказалось, в столовую вошел парень с пышной копной волос и немного флегматичной улыбкой. Он повалился на стул, придвинутый к стене, потому что был следующим в очереди фотографироваться.

Прежде чем Тодд успел опомниться и вернуть себе дежурное выражение лица, фотограф (Тодд был уверен, что он ненавидел свою работу) успел сделать снимок.

Вот так и получилась эта единственная в мире фотография, на которой уже взрослый Тодд лыбится, как идиот.

Он даже на себя непохож.

А теперь эту фотку будут рассматривать детективы и думать, что вот таким и был Тодд Майер. Эту фотку и фото его тела в парке. Что за двойственность!

— Ладно, — пробормотала Гриви, постукивая блокнотом по столу и не отрываясь от фото на доске. — Пора.

Джорджия. «Два человека вместе жуют жвачку»

Сегодня 21 января. Когда я узнала о смерти Тодда Майера, я сидела на уроке французского рядом с Кэрри.

Мы «составляли глаголы», как это называла мадам де ла Фонтен. «Составляли таблицы глаголов».

— Kate manges un gommes avec[1]. — Кэрри выводит фразу на французском в рабочей тетради. В ее ручке почти закончились чернила. У Кэрри длинные и тонкие пальцы, а на ногтях прозрачный лак, который она обдирает, когда ей становится скучно. Она задумчиво крутит ручку в руках.

— Жует avec?

— Как можно с кем-то жевать жвачку? — спрашиваю я Кэрри. В классе пахнет чипсами со вкусом лука и сметаны.

Кэрри очень blanche, то есть очень белая. Может, поэтому она настолько популярна в школе, а я, наполовину азиатка, нет. Но я, конечно, не эксперт. А еще Кэрри очень богатая, ну, или ее семья. В частной школе для девочек, в которой учится полно богатеньких детей, это важно. И белой быть очень важно.

До прошлого года Кэрри была лучшей подружкой этой Ширли Мейсон, пожалуй, самой популярной девочки в школе. Ширли тоже очень белая и очень богатая. Ширли и Кэрри всегда носили одинаковые прически, заколки, даже рюкзаки. Не удивлюсь, если они и на занятия по верховой езде ходили вдвоем или что-то в этом роде.

И тут ни с того ни с сего в начале этого учебного года они перестали друг с другом разговаривать. Понятия не имею почему.

В сентябре, когда все выбирали, за какой партой сидеть, вместо того чтобы сесть рядом с Ширли и компанией, Кэрри прошла в самый конец класса и встала прямо за моей партой. Там обычно сидела Лена Хорнби.

Кэрри ткнула в место пальцем и посмотрела на меня. Как будто я могла ей что-то возразить по этому поводу. Я пожала плечами. Тогда Кэрри села за парту, да так аккуратно, словно боялась, что стул под ней не выдержит. Я тоже села.

А потом Кэрри взглянула на меня и сказала, указывая на свою макушку:

— Мне нравятся твои кучки.

Я поняла, что она имела в виду два кольца волос, напоминавших по форме ушки. Я начала носить их в этом году. Что-то типа дани уважения принцессе Лее. Или нет.

— «Кучки» — это то, что оставляют на дороге мелкие собаки, — огрызнулась я. — Кучки дерьма, в курсе?

Кэрри даже не изменилась в лице, а просто тоже пожала плечами.

— Ну, значит, мне нравятся эти кучки дерьма у тебя на голове.

Вот и все. Неожиданно Кэрри Харпер и я стали друзьями.

(К тому же, очевидно по причине смены места в классе, Лена начала тусоваться с Ширли и ее друзьями. Странная штука — жизнь.)

Вот почему много месяцев спустя, зимой, на уроке французского, Кэрри перегибается через парту, которая стоит вплотную к моей (как и все парты в нашем классе), и улыбается. На полях она нарисовала две головы с надутыми щеками.

— Видишь? Deux[2] человека вместе жуют жвачку.

— Это просто deux человека, — замечаю я. — С чего ты взяла, что они жуют le gomme?[3]

Кэрри кивает.

— Точно.

Она пририсовывает большой пузырь рядом со ртом одного из персонажей и проводит линию от пузыря ко второй голове. И снова улыбается. У нее очень ровные зубы.

— Вот, — говорит она, постукивая ручкой по рисунку.

— Окей, теперь понятно, — отвечаю я. — Bon[4].

Мадам де ла Фонтен возвращается в класс после десятиминутного отсутствия (это в порядке вещей, готова поспорить, что, пока мы составляем «лё глаголы», она выбегает за школу выкурить «лё сигарету»).

— Les filles[5], — обращается она к нам, откашлявшись.

Мадам де ла Фонтен — самый молодой педагог в школе имени Святой Милдред. У нее длинные светлые волосы, иногда она носит джинсы с какой-нибудь необычной футболкой и пиджаком, что смотрится очень не по-учительски, как по мне. Выглядит она порой так, будто на жизнь зарабатывает где-то еще, а не в школе. Хотя, возможно, это всего лишь предубеждение, посеянное в наших головах всеми теми учителями, которые не вылезают из полиэстеровых платьев в цветочек и колготок, кажущихся им единственным приемлемым вариантом одежды.

А еще я люблю мадам ДЛФ, потому что она почти никогда не повышает на нас голос, и это очень ценно.

Сейчас она подошла к своему столу и не прекращает крутить обручальное кольцо вокруг пальца.

— Les filles. Случилось нечто, я знаю, что некоторые уже обсуждали dans les messages texte[6] за обедом. И новости очень печальные, поэтому школа решила сделать официальное заявление. Пожалуйста, отложите ваши ручки и карандаши.

Кэрри кладет ручку на стол с едва слышным щелчком.

Тут же кто-то за моей спиной шепчет:

— Какого-то пацана убили.

Но мадам де ла Фонтен этого не слышит. Она вытягивает руки по швам, пытаясь перестать крутить обручальное кольцо, словно это несолидно.

— Мальчик. Мальчик из академии Олбрайт, которого некоторые из вас наверняка знали, был найден… мертвым. Его звали… Тодд Майер.

…

Никогда о нем не слышала.

Некоторые девочки в классе прикрывают рты ладонями. Некоторые явно чувствуют облегчение, потому что уже знали, что какого-то мальчика убили. Одна девочка выглядит так, словно ее вот-вот вырвет.

Еще одна сидит рядом со мной и все время вздыхает:

— Бог ты мой! Бог ты мой!

И непонятно, действительно ли эти девочки знали Тодда Майера или просто решили привнести драмы, потому что ученицы школы имени Святой Милдред особенно к ней склонны. Например, однажды во время землетрясения трех девочек отправили домой с паническими атаками.

Амплитуда колебаний составила порядка 0,0004 балла. По сути, земляной выхлоп. Но одна из девочек потеряла сознание, и ее пришлось везти в больницу.

Возможно, вы скажете, что все девчонки — слабачки, но нет, эти же самые девчонки играли до сломанных костей на хоккейном льду, так что все не так просто.

Мадам де ла Фонтен говорит, что произошедшее — трагедия и она поймет, если кому-то нужно будет обратиться в медпункт.

Как всегда, Лена и еще одна девочка моментально поднимают руки.

— В этой академии учится мой брат, — говорю я позже. Остаток французского я пробездельничала, да и потом не обращала на уроки никакого внимания. — В каком классе был тот парень?

Кэрри, как обычно, роется в карманах в поисках жвачки.

— По-моему, в двенадцатом.

— И Марк в двенадцатом, — отвечаю я.

Кэрри поднимает брови.

— О, точно, у тебя же брат учится в Олбрайт.

После уроков мы идем к фургончику с едой, на котором красуется странный портрет старика, целиком состоящего из картошки фри. Берем большую порцию напополам. Продавец напоминает человека, который способен изнасиловать тебя, если ты будешь в одиночестве разгуливать по парку. По крайней мере, я в этом убеждена, поскольку частенько смотрю «Закон и порядок». Там, кстати, рассказывали, как однажды человек умер оттого, что ему в зад засунули банан (понятное дело, это смертельно). Голова продавца похожа на папоротник, только вместо листьев — длиннющие седые волосы. Под носом у него усы, скорее похожие на старую щетку. Такие мог бы нарисовать на лице заскучавший пятилетний малец, а вот любой нормальный человек сразу бы их сбрил. Этот видок и делает его похожим на преступника.

Но это только мое мнение.

Правда, картошку он продает дешево. Так что на его преступную внешность я предпочитаю закрывать глаза.

Кэрри худенькая и может есть вообще что угодно без вреда для фигуры. Она рассказывает, что в молодости ее мама была точно такой же, но с возрастом стала просто огромной.

— Знаешь, как морж в ботинках, — говорит Кэрри, отправляя картошку деревянной вилочкой в рот. — И когда мне стукнет лет двадцать, придется определиться, бросать есть всякую дрянь или становиться моржом.

— Думаю, моржи клевые, — отвечаю я. — Крепкие такие. Надежные.

— Ну, не все моржи, — возражает Кэрри. — Это как сказать… что все бобры крутые.

— Естественно. Понятное дело, не все моржи крутые, — соглашаюсь я, пытаясь разжевать горячую картошку с полуоткрытым ртом, чтобы заглотить хоть немного холодного воздуха и не обжечь внутренности.

Холодно, но если одновременно идти и есть картошку, то очень даже ничего. Жир из картошки растекается по венам и согревает кровь.

Я поддеваю картошку на вилку и смотрю, как от нее валит пар.

— Итак, пацан умер, — говорю я, пережевывая. — Обалдеть.

Кэрри тоже жует, и у нее изо рта вырывается пар.

— Да уж, обалдеешь, когда тебя убивают.

— А его что, убили? — Я останавливаюсь.

— Если бы он умер от рака, они бы не сказали «найден мертвым», — замечает Кэрри, ускоряя шаг.

— И то верно. — Я тоже ускоряюсь, чтобы нагнать ее. — Может, какой извращенец это сделал.

— Сто процентов. — Кэрри вжимает голову в плечи.

Я чуть не выпаливаю, что, возможно, мальчика убил продавец картошки фри, но вовремя прикусываю язык.

Кэрри выкидывает пустую коробку из-под картошки и достает подушечку жвачки из своих многочисленных запасов.

Когда мы заворачиваем за угол, Кэрри со скоростью мотоциклиста и ловкостью карманника засовывает в рот три жевательные подушечки из трех разных пачек. Я опускаю руки в карманы. С каждым шагом становится холоднее. Как будто следом идет кто-то, кто по мере нашего приближения к теплому дому гасит за нами все огни и выключает отопление. Вообще, странно, что после школы так рано темнеет. Я понимаю, что дело во времени года, но все равно это нечестно. У большинства наших ровесниц из школы есть машины, причем, судя по всему, в них тепло. Вот и сейчас мимо нас по снежной жиже пронеслось уже несколько. Например, Ширли Мейсон каждый день подвозит избранных подружек домой. В их машине гремит музыка, а девчонки ей подпевают. Ширли Мейсон водит новенький внедорожник. И зачем внедорожник шестнадцатилетке?

Думаю, это своеобразный способ продемонстрировать нежелание заниматься в жизни чем-то полезным. Но это мое мнение.

Интересно, задевают ли Кэрри эти тусовки богатых девиц из внедорожника. Раньше они были ее подругами.

А еще интересно, почему у Кэрри до сих пор нет внедорожника при таких-то богатых родителях.

Я вытаскиваю варежки из кармана и натягиваю их на жирные от картошки пальцы. Каждый раз удивляюсь, какие варежки внутри холодные, пока засовываешь в них руки. А ведь они нужны, чтобы согреться.

Недолго мы идем молча. Кэрри никогда не носит ботинок. Даже в дождь. В школу она ходит в оксфордах, заношенных до такой степени, что они уже даже не черные, а цвета очень старой кошки, у которой повылезал весь мех.

Я обычно на улице ношу ботинки, потому что не люблю, когда ноги мерзнут. Но хожу в них с таким звуком, словно волочу себя по тротуару. Жутковатый звук.

Шарк. Шарк. Шарк. Шарк.

Я донашиваю старые ботинки своего брата Марка. Он отдал их мне, когда стал подрабатывать дворником. Ему пришлось купить себе новые и классные, эдакий внедорожник в мире ботинок. Старые боты Марка были мне велики, но в этом есть своя прелесть. В них я чувствую себя роботом. Зимним роботом. В теплых ботинках.

Когда мы приближаемся к автобусной остановке, Кэрри вдруг останавливается и наклоняется к моему лицу. Потом говорит:

— Эй, помнишь урок французского? Что двое не могут вместе жевать жвачку?

— Ну?

На остановке стоит женщина с рюкзаком, из которого, будто игрушечная, торчит голова пуделя. Сумка словно специально создана для таких мелких собак.

Да, именно о мелких собаках я обычно думаю, когда чувствую на своих губах чужие холодные, мокрые, липкие пальцы. Я ощущаю вкус апельсина и мяты. Смесь «Стиморола» и апельсиновой «Хуббы Буббы». И чего-то еще.

Вдруг меня озаряет, что теперь я жую жвачку Кэрри.

Все мое тело подчинено этому. Будто оно целиком сконцентрировалось на том, что происходит во рту. На том, что только что случилось. На несколько секунд я перевоплощаюсь в эти мысли.

Я смотрю на Кэрри, которая как ни в чем не бывало слизывает с пальцев остатки жвачки. Как будто не произошло ровным счетом ничего. Она запрыгивает в подъехавший автобус.

— Пока.

— Пока. — Губы мои все еще липкие. И пульсируют.

Я не жду, пока автобус Кэрри скроется из виду. Я стараюсь переключить часть ресурсов организма с пережевывания жвачки на ходьбу и отправляюсь домой. Набираю такую скорость, что мое сердце подпрыгивает в груди, как горилла в клетке.

И как могут двое жевать одну жвачку?

Начинается снег. Снежинки падают на мои ресницы белыми комочками.

С каждым разом, когда я перекатываю во рту жвачку Кэрри, мое лицо горит все сильнее.

Я иду, чувствуя себя болванчиком с большой головой на тоненькой пружинке. Когда я добираюсь до дома, резинка Кэрри пережевана уже сотни раз.

«Стиморол», «Хубба Бубба» и… «Джуси Фрут»? Не прекращая жевать, я думаю о том, что Тодд Майер мертв. Убит. Об убийствах я знаю только из телепередач. Там обычно жертвы умирают от рук знакомых. Например, часто убивают мужья. Рассерженные мужья. Или мстительные жены (хотя мама говорила, что это не очень-то похоже на правду). Но вряд ли у Тодда были муж или жена.

Тем не менее у меня есть семилетний опыт учебы в частной школе для девочек. Так, в шестом классе Ширли Мейсон прозвала меня Чморджией, и эта кличка приклеилась ко мне на три года. С тех пор я поняла, что желание убить человека прямо пропорционально тому, насколько большой он засранец.

До дома я добираюсь, когда зимнее небо из серого становится черным, а жвачка Кэрри во рту — каменной.

Дома Марк. Он стоит на кухне, укутанный в свою зимнюю арктическую куртку, в которой выглядит еще крупнее, чем на самом деле. Просто гора мускулов. Волосы его собраны в хвост, как всегда, когда он дома (а вот перед выходом резинку он всегда снимает).

— Привет, Джи, — говорит он, откусывая половину банана.

— Привет, Марк, — отвечаю я, снимая куртку. Меня обдает волной тепла.

Мама всегда держит температуру в доме на целительных двадцати четырех градусах, а еще обожает постоянно кутать нас с братом. Ни у Марка, ни у меня не было зимних курток меньше двух пальцев толщиной. Этакий слой пуха, чтобы оградить нас от, прямо скажем, не арктического холода.

В итоге иногда мне кажется, что я никогда толком не узнаю, что такое холод и зима.

— Святая корова! — Я легонько пинаю носком ботинка сумку Марка для спортзала. Она размером с медведя. — Просто огроменная. У тебя как будто там чье-то тело лежит.

— Отойди. — Марк открывает мусорное ведро и выкидывает банановую кожуру. — Ты на нее сейчас соли с улицы накидаешь.

Он решает достать еще один банан, а я — крекеры из шкафа. Мы вышагиваем по кухне в наших одинаковых ботинках. Шарк, шарк, шарк (я). Шлеп, шлеп, шлеп (Марк). Нам бы здорово прилетело от мамы, если бы только она застала нас расхаживающими в ботинках по квартире.

— Разве ты не в нижнем белье борешься? Тогда зачем тебе полная сумка всякого барахла?

Марк берет еще один банан и заглатывает его целиком. Это одновременно захватывающе и отвратительно. Пусть и не пристально, но я наблюдаю, как Марк обычно ест, и, конечно, удивляюсь, как мальчики-подростки не мрут каждый день от удушья из-за непрожеванной пищи.

Марк хмурится от моего пристального взгляда.

— Это все мне необходимо. Мне нужно много всего брать с собой. Устраивает тебя?

Пока он говорит, я вижу у него во рту непрожеванный банан и вздрагиваю.

— Устраивает.

Марк никогда не интересуется, как у меня дела в школе. Вообще ничего такого не спрашивает. Я тоже его не спрашиваю, но думаю, что в школе у него все путем. По крайней мере, ему не приходилось выслушивать дурацкие прозвища в свой адрес, потому что он выглядит как качок, который одним мизинцем может вколотить в землю кого угодно.

Марк достает очередной банан из своих бесконечных банановых запасов (с такой-то тропической температурой у нас в доме) и запихивает его в карман.

— Похоже, ты на девяносто процентов состоишь из бананов, — замечаю я. — Кто бы знал, что главный секрет успеха в спортзале — это бананы?

— Ну а ты тогда на девяносто процентов состоишь из углеводов.

— Всё так.

Марк поднимает свою тяжеленную сумку и говорит с набитым ртом:

— Передай матери, я у Тревора.

— Оки.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Когда я была помладше, то мечтала ходить с Марком в одну школу. Мне казалось, что он сделает меня популярнее, но сейчас я понимаю, что не все так просто. Вполне возможно, при таком раскладе было бы только хуже: у Марка на меня слишком много компромата.

— Ты видел меня в чепчике, — как-то сказала я брату. — Не знаю, стоит ли оставлять тебя после этого в живых.

— Как будто мне не плевать на твой чепчик. — Он словно невзначай толкнул меня на диван, да так, что у меня перехватило дух. — А еще я помню, что ты любила наложить в штаны.

— Все когда-то это делали, — заорала я ему вслед. — И ты наверняка тоже, просто меня еще тогда на свете не было!

— Ну да. — Марк сдвинул брови. — Ой, да пофиг.

— Тоже мне гений!

— Ну а ты вообще чепчики носила!

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

— Пока! — кричу я ему из кухни.

— Пока! — отвечает он из коридора.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Не успеваю я спросить Марка о Тодде, как он захлопывает за собой дверь.

Тодд. Что вы знаете о Тодде Майере?

Академия Олбрайт, частная школа для мальчиков, была похожа на те частные школы, которые обычно показывают в кино. Тодд всегда думал, что выглядела она очень по-британски. Может, дело было в красной кирпичной кладке или в плюще, обвивавшем здание академии снаружи. А может, в мраморных полах или шлифованной древесине и меди в отделке.

Всего в трех шагах от главного входа, в холле школы, на черно-белом мраморном полу красовался герб Олбрайт: на щите был изображен орел, в одной лапе которого была зажата веточка, а в другой — золотой слиток.

Каждый раз, проходя мимо этого герба, Тодд не мог избавиться от мысли, что так, должно быть, выглядит злобный брат-орел Скруджа Макдака.

Главным правилом было ни в коем случае не наступать на герб.

Конечно, Дэниелс и Гриви о запрете ничего не знали. Тем утром Гриви случайно наступила вымокшим от снега ботинком прямо на орлиный клюв.

— Твою же ж мать, — еле слышно произнесла она, разглядывая филигранно выложенную под ногами птицу.

На Гриви были кожаное пальто, серая рубашка на пуговицах и черные брюки. Волосы по-прежнему были собраны на затылке, но так растрепались, словно она спала, собрав их в конский хвост.

На Дэниелсе были длинное шерстяное пальто и кашемировый шарф чуть темнее пальто. Вся остальная одежда тоже была серой.

Если Гриви выглядела как настоящий коп, то Дэниелс больше смахивал на адвоката.

Когда Тодд только поступил в Олбрайт, к нему, как и к прочим новеньким, приставили старшего, который помог бы ему адаптироваться в школе. Тодду достался Даг Харпер. У Дага в этой академии учились отец и дед, а сам он напоминал бесформенный комок теста. К тому же он был настолько волосатым и рыжим, что Тодду порой казалось, что под белой рубашкой и серыми брюками тело Дага целиком покрыто густым рыжим мехом. Только не подумайте, что Тодд специально это представлял, вовсе нет.

Не сказать чтобы Даг Харпер был в восторге оттого, что ему пришлось взять на поруки какого-то тощего новичка, хотя кому, как не Дагу, было этим заниматься.

Даг Харпер поведал Тодду, что в холле академии живет призрак ее почившего смотрителя. И если встать на герб, то смотритель будет преследовать тебя до самого дома, а потом убьет, пока ты будешь спать.

— Ему нравятся неженки вроде тебя, — выдал Даг с усмешкой, когда они с Тоддом стояли в холле у герба. — Спорим, он засунет свою метлу тебе в задницу?

После этого Даг исподтишка толкнул Тодда, чтобы тот упал прямиком на герб. Но Тодд ловко завалился на бок и рухнул на пол в нескольких сантиметрах от орла.

Даг Харпер окончил академию три года назад. Но на смену ему тут же пришли другие Даги Харперы.

По холлу эхом разнеслось цоканье маленьких каблучков.

— А вот и он, — буркнула Гриви, подняв голову.

— Господи, он реально выглядит как директор школы.

Директор Спот шел навстречу детективам мелкими быстрыми шагами. Эта походка очень гармонировала с его крохотным лицом и маленькой лысой головой. Директорский костюм словно специально был куплен в магазине, где шьют одежду только для мелких директоров школ.

Спот встал у самой кромки герба и очень напоминал в этой позе ныряльщика, готового броситься в воду.

— Детективы, — протянул он Гриви и Дэниелсу свою крошечную розовую ручонку. — Директор Спот. Добро пожаловать в академию Олбрайт.

Гриви первой пожала ему руку.

— Благодарю, — отозвалась она.

Спот провел пальцами по коричневой папке в своей левой руке.

— Здесь все данные о Тодде Майере за годы, проведенные в нашей школе. — Он протянул папку детективам. — Как вы, возможно, уже знаете, учился он здесь давно. Если у вас появятся какие-либо вопросы, с радостью на них отвечу.

Спот уставился в потолок.

— Естественно, смерть Тодда стала для нас настоящим шоком. — Директор вздохнул. — Огромная потеря для нашей школы.

Гриви достала из кармана блокнот и начала постукивать им об ладонь.

— Мы хотели бы сегодня поговорить со всеми школьниками из потока Тодда, — сказала она. — А еще со всеми преподавателями, у которых он учился. И с другими людьми, с которыми Тодд мог быть близок. Друзья по спортивной команде, по разным кружкам и так далее.

Спот энергично закивал.

— Конечно. Я вас провожу. У нас четыре класса для двенадцатиклассников.

По лицу Спота градом побежал пот. Крупные капли стекали прямо на островок волос, торчавший над некогда накрахмаленным воротником его рубашки.

Каждый раз, когда директор Спот семенил по коридорам мимо Тодда, тот думал, зачем люди вроде Спота вообще становятся директорами. Сам облик Спота давал понять, что над ним частенько посмеивались.

Вполне возможно, старшие классы для юного Спота были адом на земле. Его легко пародировали, и многие ученики Олбрайт делали это очень и очень неплохо (Тодд ничем таким не занимался).

Для чего снова было бросаться в этот ад? Из чувства мести?

— После вас. — Гриви рукой пригласила директора пройти вперед.

На часах было 10:00, прошло сорок минут с начала первого урока. В коридорах никого. Спот шел очень быстро. Эхо от топота Гриви разносилось по пустому холлу. Мимо мелькали белые стены и полы из дерева. На стенах висели портреты выпускников 1993, 1994, 1995, 1996 годов. Все были так похожи друг на друга, что скоро слились в безликую полосу.

Тодд частенько размышлял о том, что никогда не видел мальчишек такими спокойными, как на этих фотографиях.

Директор Спот резко повернул вправо, прошел мимо череды точно таких же улыбающихся фотографий, только уже с выпускниками 2001, 2002 и 2003 годов. И, постучав в кабинет номер 214, открыл дверь. Это была классная комната класса 12 «В».

Классная комната Тодда. Бывшая классная комната Тодда.

Да уж, не так-то просто привыкнуть к тому, что отныне ты призрак.

Когда Спот, Дэниелс и Гриви вошли в класс, все, кто сидел внутри, притихли. Замер даже преподаватель — мистер Дево, выводивший что-то на доске. Все двадцать четыре мальчика разом повернулись к ним и не отрывали взгляд от Гриви, которая подошла к учительскому столу. Спот шел за ней следом.

Тодду пришло в голову, что если не знать имен этих ребят, не знать, что кто-то из них на обед ест только сыр, а кто-то однажды обделался в спортзале или никогда не носит носков (несмотря на то что это не только часть школьной формы, но и просто элементарная норма приличия), то это были самые обычные мальчики. Двадцать четыре парня, тихонько сидевших за идеально выставленными в ряды партами. Добрая четверть сотни (если не считать минус одного) мальчишек в школьной форме: в брюках и белых сорочках, с повязанными на шеях сине-серыми галстуками. Все аккуратно пострижены. У всех мокрые от пота лица. Они смотрели друг на друга не шевелясь и постоянно переводили взгляды справа налево и обратно.

Гриви откашлялась. Дэниелс скрестил руки на груди и оперся о стену класса.

— Да, окей, итак. Я детектив Гриви. — Гриви сказала это, усаживаясь на краешек учительского стола. — Мы пришли сегодня с моим коллегой, детективом Дэниелсом — вон он, стоит сзади. Уверена, преподаватели уже рассказали вам, что смерть вашего одноклассника, Тодда Майера, расследуется полицией. А это значит, что нам нужно знать больше о том, что случилось с Тоддом в ту ночь, когда он умер.

В классе стояла такая тишина, что можно было услышать, как кто-то моргает или как каждый из присутствующих делает вдох-выдох. Ученики уставились кто куда, избегая встретиться взглядом с Гриви.

Гриви попробовала удобнее примоститься у края стола. Она ждала.

Раздался скрип двигающегося стула. На нем сидел парень, который два года назад обделался на физкультуре. Парень, благодаря которому Тодд утешал себя, что ужасные вещи в Олбрайт происходили не только с ним.

Гриви подождала еще.

Парень, который обедал одним сыром, покашлял.

Тодд обратил внимание, что галстуки у всех учеников были слишком аккуратно завязаны. Неужели кто-то предупредил их, что сегодня придут детективы? Или они всегда были такими тихонями?

Гриви посмотрела на лица ребят.

— Последнее, что мы знаем о Тодде, — это то, что он ушел из дома вечером во вторник, 20 января. Два дня назад. Я хочу поговорить с каждым, кто знает, куда Тодд мог отправиться в тот вечер; с каждым, кто видел Тодда тем вечером или говорил с ним. Может, кто-то из вас знает, что с ним происходило? Может, было что-то, о чем ему было сложно рассказывать?

Мальчики заерзали на своих стульях, будто Гриви нажала на какую-то невидимую кнопку. Они вертели головами, высматривая, кто же наконец заговорит. Но все молчали, втянув головы в плечи и потупив глаза.

Кто-то начал дергать ногой под партой.

Тодд присмотрелся.

«Походу, ты умрешь с обмороженными яйцами, гомик!»

Дэниелс оттолкнулся от стены, у которой стоял, и прошел вдоль рядов, разрушая тем самым невидимую стену между собой и учащимися. Переступая через их личные границы.

— Мне нужно, чтобы вы сейчас хорошенько подумали. Говорил ли Тодд кому-нибудь из вас что-то, что необходимо знать нам? Это может быть нечто на первый взгляд не очень важное, несерьезное.

Молчание.

Дэниелс остановился между партами.

— Знаете, это ведь не очень большая школа, — сказал он. — Если вы с ним не дружили, это не значит, что вы не в курсе, что с ним происходило. Все, что вы расскажете, поможет нам найти того, кто сотворил такое с Тоддом. Вспомните, не происходило ли что-то необычное. Что угодно, что бы касалось Тодда. Что угодно.

Несколько парней еще сильнее потупились и закачали головами.

Гриви сложила руки на груди.

— У вас не начнутся проблемы, и вы никого не подставите, если решите заговорить. Мы пытаемся узнать, что произошло с вашим одноклассником, который недавно умер. Понимаете? Неужели вам не хотелось бы, чтобы, случись такое с вами, кто-то помог раскрыть дело? Чтобы ваши родители наконец узнали, кто виноват?

Родители.

Перед академией детективы заезжали к матери Тодда.

Она стояла на пороге в длинном растянутом свитере, который при любых других обстоятельствах никогда бы не надела.

В доме было тихо, шум исходил только от сестер матери, Лоры и Люси, которые зажались в углу вытянутой кухни, облицованной желтой плиткой. Они варили кофе, раскладывали посуду по ящикам и подслушивали разговор сестры с детективами.

Несмотря на то что Тодд был призраком и не занимал никакого места, ему почему-то казалось, что в доме стало тесно. Может, потому, что пришло слишком много народа. Тодд наблюдал, как Гриви и Дэниелс протискивались по узкому коридору вдоль стеллажей с маминой коллекцией женских романов и энциклопедий. В гостиной Дэниелс уселся на выцветший диван, а Гриви пододвинула к себе стул, на спинку которого был накинут шерстяной плед.

Повсюду была странная мешанина вещей, которые когда-то очутились в одной комнате по причуде мамы Тодда.

Пока она готовила детективам кофе, Тодд гадал, составили ли они какое-то мнение о нем по обстановке в доме. Мама вернулась в гостиную, села на зеленый диван в розовых цветах (на левой его половине была дыра, которую они раньше всегда закрывали подушкой) и рассказала, когда в последний раз видела сына.

Она сообщила, что в тот вечер Тодд ушел из дома в половине девятого. Перед уходом он сказал, что в девять собирается смотреть фильм в кинотеатре «Ревью». Тодд частенько так делал, в смысле, ходил в кино в полном одиночестве. Он любил старое кино и «Ревью». Классику 1980-х там крутили за пять долларов. Ночной фестиваль шведского кино — за четыре.

«Феррис Бьюллер берет выходной». «Окно во двор». «Планета обезьян». «Дорогая Венди».

В зале обычно сидели только Тодд и несколько вечно жующих мужиков в футболках с супергероями. Пахло мылом и попкорном. Тодда это очень расслабляло.

В тот вечер Тодд сказал матери, что кино закончится в одиннадцать. Дома он должен был быть в половине двенадцатого. Если бы он поймал автобус сразу после кино, то приехал бы через двадцать минут. Максимум тридцать.

В полночь мать позвонила Тодду, но он не взял трубку. Тогда она набрала ему еще двенадцать раз. Учитывая, что Тодду звонили обычно очень и очень редко, пропустить такой шквал звонков он не мог.

Когда мама Тодда умолкла, Дэниелс наклонился к ней и произнес:

— Миссис Майер, я знаю, как вам сейчас невыносимо тяжело. Знаю, что это худшее, что может случиться в жизни.

Мать Тодда прошептала в ответ, что она совсем не спала. Шепот был хриплым. Призрак Тодда всем своим несуществующим телом ощутил вибрацию этого хрипа, будто по скрипке прошлись смычком или провели подушечками пальцев по бетонной плите. Это было очень странное чувство, ведь Тодд впервые что-то ощутил с того момента, когда навсегда перестал чувствовать.

Из кухни в комнату вбежала тетя Люси и взяла маму Тодда за руку. Именно тетя Люси платила за частную школу Тодда, потому что у нее самой не было детей, зато была успешная карьера риелтора. Она всегда называла Тодда «мозгачом» и расспрашивала о девчонках. Другая тетя Тодда — Лаура — ему не нравилась, потому что, как ему казалось, частенько грубила его матери. Лаура зашла в гостиную с тарелкой печенья, к которому никто не притронулся.

Дэниелс перевел взгляд на фотографию отца Тодда. Папа умер, когда мальчику было пять. На этом фото из летнего отпуска Тодд был совсем крохой, и ничьих лиц нельзя было рассмотреть, потому что снимок сильно засветился на солнце.

— Он сказал, — мягко проговорила мама Тодда, уставившись на фарфоровую фигурку кота на столе, — он сказал, что вернется сразу после кино. Ему еще нужно было что-то доделать по учебе.

— Он так поздно занимался? — спросил Дэниелс. — Был прилежным учеником?

— Он был хорошим мальчиком. — Голос матери Тодда превратился в шепот. — Я иногда называла его роботом для выполнения домашнего задания. Он хотел поступить в хороший колледж. Старался получать хорошие отметки.

Она зарыдала, уткнувшись тете Люси в бок, а та обнимала ее за плечи.

Тодд наблюдал за Дэниелсом и Гриви, за тем, как они аккуратно опустили свои кофейные чашки на подставки и начали потихоньку пятиться к выходу.

— Мы можем еще чем-то помочь? — Тетя Люси встала.

— На данный момент нет, — ответили Гриви и Дэниелс. И поблагодарили за уделенное время. Снова. И принесли ей свои соболезнования. Опять.

В школе детективы обошли все четыре класса, раз за разом повторяя одно и то же.

В каждом классе Гриви отдавала учителям стопку своих визиток.

— Если вы вспомните хоть что-нибудь, пусть это кажется вам пустяком, прошу, позвоните нам, — обращалась она к каждому классу, демонстрируя визитки. — Только так мы узнаем, что случилось с Тоддом. Нам нужна ваша помощь.

И в каждом классе учителя брали визитки и говорили детективам, что Тодд был невероятно одаренным учеником.

После обхода классов Дэниелс и Гриви отправились в кабинет директора. Спот вышел переговорить с родителем одного из учеников. По словам Спота, из-за непроверенной информации о смерти Тодда родители весь день названивали в школу. Один из них вообще решил, что Тодд умер на территории учебного заведения, потому что увидел в газете заголовок «Найдено тело ученика частной школы». Но где оно было найдено, в статье не указывалось.

Дэниелс сел на кожаный коричневый диван, а Гриви стала рассматривать стол директора.

Столешница тоже была обтянута кожей. На ней стояли ноутбук и рамка с фотографией. На фото были Спот и собака.

— Как думаешь, как зовут собаку? — спросила Гриви, держа в руках рамку.

— Даг. — Дэниелс раскрыл папку с материалами дела на коленях. — Итак. Не было друзей. — Детектив просматривал содержимое папки.

— Судя по всему, не было, — нахмурилась Гриви.

— Не было ни запуганных друзей, — продолжал Дэниелс. — Ни нервных.

— По всей вероятности.

— Враги? — Дэниелс перелистнул страницу. — В семнадцать вообще бывают враги?

— Конечно. — Ответ Гриви прозвучал как удар молота по наковальне.

Папка с данными о Тодде была тоненькой. В ней хранились распечатка табеля успеваемости, список внеклассных занятий Тодда (правда, в нем был только один пункт), перечень заслуг и наград и его анамнез. Несколько заявок на посещение научного центра, аквариума, планетария и геологического музея, подписанных мамой Тодда.

— Команда по бадминтону, — заметил Дэниелс. В его голосе, как показалось Тодду, слышалось уважение.

Гриви отреагировала скептически:

— Бадминтон? Хорошая, блин, школа. Команда по бадминтону!

Тодд решил, что это уже слишком. Он успел сыграть в трех матчах, прежде чем обнаружил, что обтянутая сеткой часть ракетки называется «головка». Вроде ничего такого, обычный термин, но все-таки «головка».

К десятому классу Тодд уже знал, что ни в коем случае нельзя подставлять себя под удар и давать хоть кому-то малейшую возможность съязвить. Именно поэтому он бросил бадминтон.

— Выходит, у него не было друзей, он играл в бадминтон и хорошо учился. — Гриви вздохнула и продолжила изучать заголовки книжек на стеллаже Спота.

— А еще он состоял в Лиге репетиторов по социальным наукам. — Дэниелс удивленно посмотрел на Гриви.

— У них тут что, есть чертовы лиги?

В кабинет вернулся Спот. Он был еще более потным, чем раньше. Директор рухнул на стул, точно мешок картошки.

— Надеюсь, ваша встреча с учениками прошла хорошо, — сказал он, стряхивая невидимые крошки со стола.

— Сегодня мы ничего толком не узнали, — ответила Гриви. — Но мы еще вернемся.

Спот энергично закивал:

— Конечно. Сделаем все, что сможем. Безусловно, если будет нужно, попросим согласия родителей.

— Могли бы вы рассказать об этой программе репетиторства по социальным наукам? — Дэниелс ткнул в папку.

— Да. — Спот уверенно положил руки на стол. — Программу запустил в этом учебном году мистер Маквитер. Она призвана помочь в учебе нашим ученикам силами других наших учеников. Очевидно, что это блестящая возможность для обеих сторон. Мы стараемся перейти на формат ученической взаимопомощи. В прошлом году это стало важной задачей для преподавательского состава. Вообще, такой тип нагрузки очень приветствуется в колледжах. А еще помогает снять часть нагрузки с педсостава.

Спот умолк и посмотрел на Дэниелса и Гриви. Как будто внезапно перестал понимать, на какой вопрос отвечает. Директор развернулся к компьютеру.

— Если хотите, могу дать вам список других учеников — участников программы.

— Хотим, — улыбнулась Гриви. Она смотрела в монитор Спота. — А мистер Маквитер, директор Лиги, сегодня в школе? Мы бы хотели и с ним переговорить.

— Ох. — Спот перевел взгляд с монитора на Гриви. — Боюсь, сегодня Маквитер остался дома по причине здоровья. Отравился. Вроде курицей.

Гриви нацарапала имя учителя в блокноте. Записанное ее почерком имя больше походило на Маквиппер.

Дэниелс достал из папки квадратный розовый листочек.

— Это отчет о происшествии, — сообщил он. — Можете рассказать подробнее?

Тодд ни разу не видел собственными глазами этот отчет, хотя учителя частенько пугали им учеников. Выглядел он как стикеры для записок, которыми мама Тодда обклеивала весь дом.

Спот перестал печатать.

— Это было еще до моего прихода, — ответил он. — При предыдущем директоре, мистере Тэке.

Дэниелс перебил Спота:

— А можете посмотреть в вашем архиве? Раз уж теперь директор вы?

Дэниелс подошел к столу директора и положил на него розовую бумажку.

Спот придвинул ее к себе мизинцем.

— Мы все еще составляем электронную базу, поэтому пока не все готово. Но я попробую узнать подробнее.

Минуту спустя Спот передал распечатанный список Гриви.

— Вот имена учеников из Лиги репетиторов. Оказывается, репетитором был один Тодд. И учил он только четверых: Криса Матье, Девона Маркуса, Кэмерона Хилла и Марка Уокера.

— Небольшая группа, — заметила Гриви.

— Пилотный проект, — уточнил Спот. — Уверен, большинство учеников и так хорошо справлялись с социальными науками. За исключением всего нескольких ребят, которым потребовалась помощь. А все потому, что мистер Маквитер — на редкость талантливый педагог. У нас в Олбрайт вообще все преподаватели привержены своему делу. Думаю, вы об этом наслышаны.

— Уверен в этом, — кивнул Дэниелс. — Мы бы хотели переговорить со всеми четырьмя учениками.

— Конечно. Но сегодня пятница, поэтому некоторые уже ушли. — Спот начал печатать. — Да, боюсь, двое уже отправились на соревнование по плаванию, их нет в кампусе. Хотите встретиться с остальными двумя?

Гриви и Дэниелс обменялись взглядами.

— Нет, мы вернемся, — сказал Дэниелс. — И поговорим со всеми сразу.

Спот кивнул.

— Если вам сейчас что-то нужно, — он выглядел как человек, которому срочно требуется в туалет, но он терпит уже несколько часов — или дней, — мы можем проинформировать родителей… Прошу прощения, что мы должны сказать родителям?

— Можете сказать им, что по делу идет следствие и что мы ждем от учеников любую информацию о передвижениях Тодда тем вечером, — ответила Гриви.

В машине она закурила и сделала глубокую затяжку. Было холодно, Дэниелс включил в машине обогрев и растирал руки.

— Выкуришь эту сигарету, и на этом все. Ты меня убьешь своим курением, Гриви.

Гриви покачала головой:

— Я сегодня будто весь день пялилась в глухую стену из подростков.

— Действительно, чертовски тихие подростки, — согласился Дэниелс. — Ни слова не сказали о парне, с которым годами ходили в одну школу.

— Угу. — Гриви выдохнула в окно столб дыма.

— Ставлю на отчет о происшествии, — сказал Дэниелс, доставая бумажку.

Тодд теперь был призраком, и у него не было денег для ставок.

Он выпорхнул из окна машины вместе с сигаретным дымом Гриви и взмыл в свинцовое небо. Он уже почти привык к тому, что теперь был чем-то гораздо меньшим, нежели при жизни. Может, потому, что в смерти было что-то такое, из-за чего быть «ничем» казалось очень естественным. А может, потому, что он и раньше был кем-то вроде фантома. Тоненькой папкой.

Тоненькая папка в академии Олбрайт — вот и все его достижения. Конечно, раньше он и помыслить не мог, что сейчас это так усложнит расследование его убийства.

Пока вы живете, вы не думаете о смерти с такого ракурса. Тодд всего лишь надеялся, что все, что он делал при жизни, помогало ему перетерпеть старшую школу.

За исключением одной ошибки.

Совершенной в последний вечер его жизни, когда он вышел из дома в 20:30.

Тодд пытался вспомнить, как тогда выглядела мама. Она устроилась на диване с пакетом фисташек, чтобы посмотреть любимую передачу о преступлениях в небольших городах.

— Там холодно, — сказала она. — Возьми варежки.

Тодд вышел из дома. И остановился в конце вымощенной камнями дорожки. Он знал, что из окна мама наблюдает за ним. Падал снег. Тодд потряс варежками, чтобы мама их увидела. Варежки Тодд связал себе сам, но в школе он всегда прятал их в карманах.

Тодд повернул налево и пошел по тротуару к автобусной остановке.

Кинотеатр «Ревью» по вторникам не работал. Мама Тодда об этом не знала.

Что-то тем вечером шло не так. Может, Тодд просто нервничал. Он помнил чувство в животе, словно внутри него был снег.

На улице оказалось холоднее, чем он предполагал. Его тело словно пронзали тысячи ножей. Тодд помнил, что очень глубоко дышал, заглатывая столько холодного воздуха, сколько мог, будто пытался наполниться им изнутри, чтобы взбодриться.

«Просто расслабься, ладно?»

Гриви включила радио. Играла группа «Лед Зеппелин». Дэниелс закатил глаза.

— Сначала сигареты, потом это. Даю тебе десять минут на это дерьмо и переключаю.

Гриви закусила губу.

— Думаешь, это простое совпадение, что он оказался в парке? Такой симпатичный паренек? Один ночью? Что, просто искал себе компанию?

— Симпатичный? — удивился Дэниелс.

Тодд никогда не считал себя симпатичным, но, когда умираешь, узнаёшь о себе много нового. Правда, сделать с этим уже ничего нельзя.

— Ну, знаешь, юный, — пробурчала в ответ Гриви.

— Юный, — повторил Дэниелс, тормозя на светофоре.

Гриви выкинула окурок в окно.

— Думаешь, он оказался в парке случайно?

— Нет, — ответил Дэниелс и резко дал по газам. — Не думаю.

Джорджия. Где ты был тем вечером?

Сегодня после уроков Кэрри стояла, облокотившись о мой шкафчик. В руках у нее был черный кожаный рюкзак, весь в очень модных потертостях. Она держала его так же, как держала все свои дорогущие вещи: будто до них ей нет дела. Вокруг ее шеи в два оборота был накручен жемчужно-серый шарф, который гармонировал с ее, убеждена, очень дорогой жемчужно-серой курткой.

Если повязываю шарф я, то выгляжу словно меня душат. Не знаю почему.

Пока она подходила к моему шкафчику, я быстро проверила, нет ли у меня на лице странного выражения, которое я порой на нем замечаю.

— Эй, сегодня пятница, — начала Кэрри. — Выходные. Большие планы?

— Эм, — выдала я. — Нет.

— Может, по кофе?

Я запихала бесчисленные пакеты из-под попкорна (водится за мной этот грешок) в шкафчик, чтобы они не высыпались на пол, достала свою безразмерную фиолетовую дутую куртку, пропахшую тем самым попкорном, и закрыла шкафчик на замок.

— Конечно.

Мы взяли кофе и пошли в парк, где было найдено тело Тодда Майера.

Это был максимум активности, на который я была способна. С тех пор как умер Тодд, я думала о нем постоянно. А еще я вчера три часа подряд смотрела «C.S.I.: Место преступления», и теперь мне очень хотелось узнать, что там в парке.

На уроке биологии я подслушала трех девчонок, которые обсуждали, что после случившегося с Тоддом они больше не могут в нем гулять.

Слушая их, я думала: «Девочки у нас в школе, конечно, очень и очень глупые».

И вот я здесь. С одной стороны, попасть в парк почему-то казалось мне дико важным, а с другой — именно это и сделала бы любая старшеклассница. Ведь часто бывает так, что нашими поступками управляет желание сделать что-то особенное. И тут до меня дошло, почему наш приход в парк был настолько значим.

Потому что там кто-то умер.

Солнце садилось. Или уже село. Сложно было сказать, потому что небо стало серым, как ластик, как всепроникающее небытие.

Самой светлой была земля, этот гладкий купол хрустящего белого снега. У подножия холма щетинились деревья, словно толстые черные волоски.

— Я слышала, что дама, в честь которой назвали парк, специально приводила сюда своих собак покакать, чтобы они не гадили на ее шикарном заднем дворе, — сказала я, хрустя снегом. Не помню, откуда я это взяла. Может, Марк мне рассказывал?

— Серьезно? А я слышала, она была активисткой, — откликнулась Кэрри, глядя на свой кофе.

— Может, и то и другое правда.

Собачники уже покинули парк. Или исчезли. Остались только маленькие следы на снегу, очень похожие на углубления, которые остаются на глазури, если сковырнуть с нее всю посыпку. Может, собачникам тоже было не по себе гулять по парку, в котором кто-то умер. А может, они специально не выгуливали собак здесь, чтобы не уничтожить потенциальные улики.

Кэрри пила кофе глубокими глотками и упрямо глядела в темноту.

Если честно, я не особый фанат кофе и чаще всего пью его за компанию с Кэрри, потому что ей это нравится. Я немного отхлебнула густую черную жидкость, чтобы она слегка коснулась губ, а потом выплюнула ее обратно в стакан через маленькую дырочку в крышке. На вкус прямо как смола.

Мы услышали хлопающий звук. Будто тысяча флагов развевалась на ветру. Я шагнула вперед и увидела, что это желтая полицейская оградительная лента бьется между деревьями.

— Чувствую себя копом, — сказала я карикатурно серьезным голосом, нарушая тишину шуткой. Типа я крутая.

— Да? Это потому, что у тебя стаканчик кофе в руке, или потому, что мы на месте преступления? — строго спросила Кэрри.

— И то и другое сразу, — ответила я не менее серьезно. — Ты бы знала, что нужно искать на месте преступления, будь ты копом?

— Мне кажется, в академии копов этому должны учить, — парировала Кэрри.

— А я думаю, это что-то вроде инстинкта, — выдала я с видом знатока, который слишком часто смотрит телевизор. — Ну, знаешь, типа как в «Найди Уолдо», когда тебе надо искать мелкие детали, которые очевидно не на своем месте. Так и тут. Нужно уметь видеть общую картину.

— Это как? — спросила Кэрри.

— Надо уметь задать себе вопрос: что здесь лишнее? — ответила я, поворачивая в руке стаканчик кофе. — Чего здесь точно быть не должно?

— А что, убийцы сами об этом не задумываются? — удивилась Кэрри. — Будь я убийцей, я бы точно позаботилась о том, чтобы не оставить следов.

— На месте могут остаться клетки эпителия, — подметила я. — Не так просто заметить, что ты оставил где-то клетки эпителия.

— Можно надеть перчатки, — отреагировала Кэрри. — И за клетки эпителия переживать не придется.

— Преступники всегда оставляют какую-то зацепку, — заверила ее я. — Кусочек пластика, или след от ботинка, или волосы. Можно оставить частичку перчатки, это тоже улика. Или кусочек веревки, или…

— В общем, что-то маленькое. — Кэрри обвела крышечку стакана пальцем. — Я поняла.

Мы были словно на картине. Если подумать, происходящее выглядело довольно сюрреалистично. И если честно, мне даже не было грустно. Я ведь не знала Тодда. Видела только его фотку в новостях. Он выглядел как полный придурок с этим огромным прыщом, да еще и улыбался во весь рот.

Я никого не осуждаю, конечно. Он ведь уже умер. А вообще, фотки для школьного альбома всегда получаются отстойными.

— Пойдем. — Кэрри уже не могла спокойно стоять на месте. — Холодно.

Я шла за Кэрри и смотрела, как она оставляет за собой трещины на снегу, присыпавшем траву. По обыкновению, я задумалась о нескольких вещах сразу.

Мама однажды написала книжку о девочке, у которой не было друзей. Называлась она «Поиграйте с Молли!».

В ней Молли без конца загадывает только одно желание: найти друзей. И вот в один день она просыпается и видит, что у нее во дворе полным-полно мальчишек и девчонок, готовых с ней поиграть.

Я серьезно, это вся книжка.

Надо ли говорить, что «Поиграйте с Молли!» — полная ерунда?

Во-первых, я знаю, что книжка была написана под впечатлением от моего детства, которое прошло без друзей, а во-вторых, концовка истории казалась абсолютно дурацкой.

Мама вообще ни черта не помнит о том, каково это, быть ребенком.

Если бы она хоть что-то припоминала, книга называлась бы «У Молли нет друзей, но она с этим смирилась».

Или «У Молли нет друзей, поэтому ее пугают люди, которые заявляются с бухты-барахты и делают вид, что они ее друзья».

Я перевела взгляд на Кэрри, которая явно очень замерзла. И принялась обшаривать карманы в поисках перчаток.

Кэрри сжимала в руках стаканчик кофе. Ее пальцы были похожи на сосульки.

— У тебя есть алиби на ту ночь? — спросила я голосом копа из телевизора.

Кэрри фыркнула:

— Хм. Смотрела телик дома.

— Ага, конечно, я тоже, — закивала я.

— Правда? — Кэрри испытующе посмотрела на меня. — И что же ты смотрела?

— Кулинарную передачу.

— Кулинарную, так я и поверила, — с ухмылкой сказала Кэрри.

— Был спецвыпуск про именинные торты. Там три команды делали торты с машинами, — ответила я. — А еще я смотрела передачу на Би-би-си про небольшой город, где все друг друга ненавидели, но никто в этом не признавался.

Я выкинула по-прежнему полный стаканчик кофе в мусорку. Он ударился о дно с предательски громким тыдыщ.

— Думаешь, Тодд Майер знал убийцу?

Кэрри подняла глаза и посмотрела на снег, кружащийся в свете фонаря.

— Откуда мне знать?

Иногда в голосе Кэрри я отчетливо слышала интонации Ширли. Этот тоненький, быстрый голосок, полный презрения, преследовал меня ежедневно с 8:30 до 15:30 с пятого класса и до недавнего времени.

«Ширли считает, что ты пустое место». Несуществующая, но, возможно, чересчур жизненная детская книжка могла бы называться именно так.

На выходе из парка Кэрри посмотрела на меня пронизывающим взглядом, будто читая мои мысли.

— Мы должны были что-то сказать, — произнесла она. — Мы должны были сказать что-то хорошее Тодду.

— Да, — согласилась я. — Например, покойся с миром или что-то типа этого.

Кэрри подошла ко мне и так крепко взяла меня за руку, что ее пальцы утонули в моей дутой куртке.

— Покойся с миром, Тодд. — Она сжала мою руку на пару секунд и отпустила.

— Класс, — выдала я, потому что не могла придумать ничего умнее.

Обратный путь до остановки мы прошли молча.

На остановке Кэрри отвернулась и выдохнула теплый воздух. Обычно так отворачиваются курильщики, чтобы выдохнуть дым. Я видела, как пар из ее рта клубился в холодном ночном небе, будто молоко в кофейной чашке. В ночи растворялась частичка Кэрри.

Когда автобус заехал в снежную кашу у тротуара, мы услышали визг тормозов.

— Ладно, — сказала я. — До понедельника.

Кэрри сунула руки в карманы и развернулась к автобусу.

— Конечно, — ответила она, не оборачиваясь, и запрыгнула в автобус.

Рядом с нашим домом был припаркован внедорожник. Двигатель не был заглушен. Загрязнял природу лучший друг Марка — Тревор Батхерст. Через окно машины я увидела, как он сидит за рулем и копается в телефоне. За всю жизнь я обменялась с ним, кажется, всего парой фраз, но у меня сложилось стойкое впечатление, что Тревор — кретин.

— Привет! — крикнула я, распахнув входную дверь.

Мама и Марк стояли в кухне. Раздавался шипящий звук: мама готовила что-то в большой кастрюле. Пахло бобами и томатами. Обычно чили делал папа. Знаете, такой типичный ужин от папы, после которого он делает вид, что очень устает готовить, но на самом деле это не так, потому что на кухне он редкий гость. Разве что чили иногда готовит да барбекю летом.

Потому что он юрист, а не повар, твердил он.

Мама всегда пыталась воззвать к его совести.

— Ну а я художница, а не домработница! — протестовала она.

Ага. Поняли. У вас обоих есть работа. Нам всем есть чем заняться. Зачем я это вообще слушаю?

Как только я зашла в кухню кинуть сумку, Марк и мама замолчали. Как будто я реально им помешала. Марк натягивал куртку.

— И тебе привет, — сказала я.

— Привет, Джи, — ответил он.

— Как дела?

— Нормально. — Марк взял банан из корзинки на кухонном столе. — Вернусь к ужину.

Он пошел в сторону двери.

Внезапно я поняла, что сильно проголодалась, но ничего из полезных перекусов Марка мне не хотелось. Ну вы серьезно? Перекусить фруктом? Нет уж, спасибо.

Марк закинул сумку на плечо.

— Хм. У тебя все в порядке?

— Ага, я просто голодная.

— Супер.

Я заглянула в кастрюлю. Там исходил паром целый айсберг из чили, возвышающийся над кипящим бульоном. Пока Марк шел по коридору, мама помешивала чили ложкой.

Когда он открыл входную дверь, я услышала басы, доносящиеся из машины Тревора.

Интересно, зачем так сильно врубать басы?

Я проскользнула мимо мамы к кухонному шкафчику. Достала коробку крекеров и прикрыла ее рукой.

— Ужин в половине седьмого, — сказала мама. — Джорджия, ты же знаешь, что кусочничать вредно.

Я запихнула крекер в рот.

— Я не обедала.

Тогда не покупай домой крекеры, если не хочешь, чтобы я их ела.

Просто предупреждаю.

Мама продолжила помешивать чили. На ней были штаны для занятий йогой, старая футболка для йоги с логотипом йогослона, который она сама когда-то нарисовала для студии, располагавшейся ниже по улице. Обычно она так одевалась, когда собиралась весь день рисовать. Я не стала узнавать у нее, над чем она работала, потому что, если честно, не хотела слышать, какую часть моей жизни на этот раз позаимствовала мама для написания своих поучительных детских книжек.

— Слушай, — начала я. — А ты знаешь, что мальчишку из школы Марка убили?

Мама резко обернулась, отложила ложку и схватила меня за плечи.

— Да, я знаю. — Голос у нее был страдальческий. Она обняла меня. От нее пахло карандашными опилками и фасолью. — Боже, мир — это ужасное место. Береги себя, хорошо?

— Хорошо.

Когда мама закончила свою речь, то отпустила меня и вернулась к готовке ужина.

Я спустилась в подвал и включила телик. На одной из диванных подушек лежало грязное белье Марка. Преимущественно носки. Я накрыла их простыней, потому что было немного странно видеть гору грязных носков. Буэ.

По телевизору опять шла передача про убийства. Следователь сидел на корточках рядом с серо-синим телом, накрытым целлофаном, а вокруг пышно зеленел лес.

Лицо следователя перекосило от ярости:

— Чертовы монстры.

Учитывая, как много я смотрю телик и то, что по нему сутками крутят передачи об убийствах, было очень тяжело перестать думать об убитом парне.

От кого-то в школе я слышала, что Тодда нашли в снегу абсолютно голым, из одежды — только розовая варежка. Как сцена из кино.

Единственное, что я знала о Тодде, — у него не было друзей. Услышала я это от Тейлор Сейвори, которая, как и многие девушки из Святой Милдред, встречалась с парнем из Олбрайт. Тейлор не рассказала мне это лично, я просто подслушала.

— Это так печально, — говорила она, накручивая на указательный палец прядь рыжих волос. — Неужели его совсем никто не любил?

Наверное, именно так, скорее всего, описывали бы меня, если бы это я была найдена мертвой в лесу в одной варежке.

Интересно, было ли у Тодда в Олбрайт прозвище?

И даже если у него не было друзей, знал ли он своего убийцу?

Нет, серьезно.

Я свернулась на диване калачиком. И внезапно почувствовала, что мои пальцы стали холоднее айсберга.

Тодд. Происшествие

Через три дня после начала следственных действий детективы установили, что Тодд не был зарегистрирован в соцсетях. У него не было даже своего блога.

Имелась только школьная почта, но ею он не пользовался почти два года. Личного имейла не было. Был телефон, который покупала ему мама, но его так и не нашли. Как и каких-либо сообщений.

Вообще, звонили ему обычно только два человека: мама и его стоматолог. Мать была последней, кто звонил ему в 1:35 ночи, но к тому времени, по заключению медицинского эксперта, Тодд уже был мертв.

— Господи, мы что, теперь должны прочесывать его комнату в поиске телеграмм? — проворчала Гриви.

Тодд представил себя похожим на совок с метелкой из мультика, которые ездили туда-сюда и все подметали за собой.

В тот день был еще один звонок, в 18:18, из бургерной. Хозяин заведения сказал полиции, что свидетелей звонка нет, потому что кафе было закрыто. Звонить с курьерского телефона мог кто угодно. Аппарат стоял на дальнем конце стойки. Над ним — никаких камер. На нем — тысячи отпечатков, если их вообще кто-то захочет исследовать.

Двух местных, ранее осужденных за сексуальные преступления (один был привлечен за изнасилование девушки, второй занимался детской порнографией), уже допросили. У обоих алиби — в ночь убийства их не было в городе.

В субботу Гриви и Дэниелс вновь посетили академию Олбрайт. По радио громко играла женская рок-группа.

— Повтори, как зовут учителя, — попросила Гриви Дэниелса, просматривая свои записи.

— Мистер Маквитер.

Тодд заметил, что мистер Маквитер, пришедший в учительскую, чтобы поговорить с Дэниелсом и Гриви, выглядит препаршиво. Не сказать чтобы в другие дни Маквитер был каким-то красавчиком, нет. Невысокого роста, сам себя он называл коренастым. Волосы кудрявые и рыжие.

— Я, конечно, не подхожу для обложки условного «Джи Кью», — шутил он. — Скорее, для «Сада и огорода».

Но сегодня мистер Маквитер выглядел действительно отвратительно.

А, пищевое отравление, вспомнил Тодд. Точно.

Мистер Маквитер изо всех сил пытался строить из себя человека, который даже не думает, что его вот-вот вырвет. В учительской он энергично пожал руку сначала Гриви, потом Дэниелсу и улыбнулся. При этом у него как-то странно дергались губы. Тодд решил, что Маквитера точно скоро стошнит. Или, наоборот, его только что тошнило.

— Ну привет! — Маквитер встретил Гриви и Дэниелса так, словно те заглянули к нему в гости на ужин. — Через двадцать минут у меня встреча, надеюсь, вы не против. Сами понимаете, суббота — самый напряженный день для учителя.

— Всегда думала, что по субботам в школе выходной, — улыбнулась Гриви.

— Это у учеников. Учителя в выходные стараются успеть сделать все, до чего не дошли руки на неделе. — Маквитер пригласил детективов присесть на пустые кресла. — Пожалуйста, садитесь, где вам удобнее.

Он был весь зеленый. Натурально зеленый. Как стены в больнице.

Дэниелс и Гриви заняли два кресла напротив дивана.

Маквитер сел на диван, слабо улыбнулся и бросил взгляд на кухоньку в углу кабинета.

— Могу я вам что-нибудь предложить? Здесь где-то завалялась коробка «Эрл грея», да и чайник найдем.

— Нет, спасибо. Двадцати минут нам хватит. Итак, Тодд был вашим учеником? — начала Гриви, доставая блокнот.

— Да. — Маквитер обтер губы салфеткой, которую сжимал в ладони. Потом выбросил ее в мусорку. — Тодд, кхм, в этом году посещал курс современной истории. Я преподаю социальные науки и историю, и, э-э-э, для меня было честью, что последние три года Тодд был моим учеником. Мы также работали вместе над репетиторской программой по социальным наукам, где занимались с отстающими учениками, но, думаю, Спот вам уже об этом рассказывал.

Гриви кивнула:

— Получается, Тодд был сильным учеником.

— Да. Он… он был очень умен. — Маквитер переводил взгляд с Дэниелса на Гриви и обратно, словно следил за теннисным мячом. — Впереди у него было блестящее будущее.

— Именно поэтому вы привлекли его к репетиторству, — уточнил Дэниелс.

— Д-да, — кивнул Маквитер. — Он был моим лучшим учеником. Я думал, что он сможет помочь другим немного подтянуть учебу.

— И как, получалось? — поинтересовалась Гриви.

Маквитер пожал плечами:

— Сложно судить, мы не так долго проработали.

Дэниелс подался вперед. Диван был таким глубоким, что ему пришлось согнуться пополам, чтобы хоть немного придвинуться к Маквитеру, сидящему на нем.

— Знаете ли вы, где Тодд мог быть ночью 20 января?

Маквитер покачал головой:

— Нет.

— У нас проблема с поисками информации о Тодде. Отчасти потому, что мы не можем найти тех, кто его хорошо знал и был с ним близок, — сообщила Гриви, разведя руками. — Получается, он был из тех ребят, кто чаще зависает с преподавателями и волонтерствует во всяких школьных проектах?

Тодд думал о том, как выглядел Маквитер в тот год, когда начал вести у него уроки. Тодд тогда учился в девятом классе.

Тодд терпеть не мог Маквитера, но не мог объяснить почему. Может, потому, что Маквитер говорил всегда слишком громко и выглядел глуповато. Может, потому, что его было легко смутить и он был легкой мишенью для обидчиков. У большинства преподавателей в Олбрайт был иммунитет к выходкам подопечных. А некоторые даже сами издевались над учениками. Но стоило ученикам начать задирать Маквитера, как у него на шее вздувалась вена, губы поджимались, и он начинал медленно заливаться краской. Было видно, что он потеет. И ребята специально делали все, чтобы довести преподавателя: начинали ронять книжки или скрипеть ножками стульев по полу.

Эта неприязнь Тодда к Маквитеру длилась до тех пор, пока он не остался единственным человеком в школе, с которым можно было поговорить.

— Думаю, Тодду нравилось участвовать в волонтерских проектах. Он помогал мне в нескольких. Модель парламента. Лига репетиторов. Кроме того… — Маквитер протер лицо. — Мне кажется, он был очень замкнутым человеком.

Дверь открылась, и в нее заглянул мистер Дубер, учитель математики. Увидев Маквитера, он моментально закрыл дверь.

Маквитер сжимал левую ладонь в правой. Его костяшки побелели.

Гриви посмотрела на Дэниелса. Тот посмотрел на Маквитера.

— Мистер Маквитер, может, вам дать воды? — предложил Дэниелс.

— Нет-нет, спасибо. Я в порядке. Простите. Я все еще отхожу от сильнейшего отравления. — Маквитер погладил живот. — Думаю, дело в курице.

— Понятно. — Дэниелс сочувственно улыбнулся. — Наверняка вы сможете пролить свет на один момент. В деле Тодда был отчет о происшествии. Вы что-нибудь об этом помните?

— А Спот не знает? — Маквитер выглядел удивленным.

— Он тогда еще не работал в Олбрайт, — ответила Гриви.

— Я… знаю о том случае. — Маквитер подошел к раковине и налил себе стакан воды. — Электронную почту Тодда взломали. Три года назад. Не знаю, была ли это проделка какого-то одного ученика или нескольких… В общем, кто-то разослал всему классу некое изображение. С почты Тодда.

— Изображение? — переспросила Гриви.

— Фотографию обнаженного… Фотографию фаллоса, — выдавил наконец Маквитер.

Тодд до сих пор отчетливо помнил ту фотку с огромным пенисом. Крупным планом, как будто его снимали на сотовый. Как будто Тодд его сфотографировал на свой сотовый. Как будто он сфотографировал свой член, держа его в руке. В теме письма значилось «Я люблю член».

Когда Тодд впервые увидел это фото на экране своего ноута, в голове у него взорвалась бомба.

— Кажется, к такому должны были очень серьезно отнестись, ну, в школе должны были к этому серьезно отнестись, — уточнила Гриви.

Маквитер секунду молчал, поджав губы.

— Да, — сказал он. — Наверное. Школа провела расследование, но не нашла виновных. Знаю, мать Тодда была очень расстроена, но… они решили не давать делу хода. А Тодд… Тодд был сильно обеспокоен.

— Преследование хулиганов часто оборачивается против их жертв, — заметил Дэниелс.

Мама Тодда еще как хотела дать делу ход. Когда это случилось, она собиралась нанять адвоката. Тетя Люси знала одного, и мама даже ему звонила, а потом настояла, чтобы и Тодд с ним поговорил. Однажды за ужином Тодд разругался с мамой по этому поводу, и его вырвало прямо на тарелку с нетронутой картошкой и мясным рулетом.

После этого она отстала. Точнее, прекратила поднимать эту тему.

— Итак. — Теперь Гриви наклонилась к Маквитеру. Она сощурилась. — Вы предполагаете, — она говорила медленно, будто боялась, что он сорвется с крючка, — в смысле, я уверена, что у вас должна быть какая-то очень хорошая догадка — пускай всего лишь догадка — о том, кто это мог сделать.

Маквитер встал, прошел к противоположному углу учительской, где стояла его большая кожаная сумка, лямка которой была когда-то порвана и зашита. Он закинул ее на плечо.

— Не знаю, — ответил он. — Прошу меня извинить. Я только что понял, что мне нужно подготовиться к встрече. Надо кое-что распечатать.

Гриви и Дэниелс встали.

— В общем, если вы вспомните кого-то, — Гриви протянула Маквитеру визитку, — кто, как вам кажется, может хоть что-то знать о последних часах жизни Тодда, нам это очень поможет.

— Конечно. — Маквитер сунул визитку в задний карман брюк. — С кем вы еще намерены говорить?

— Мы встретимся с членами вашей репетиторской программы. Судя по всему, это и был ближний круг Тодда.

Маквитер кивнул:

— Если я могу еще как-то помочь… свяжитесь со мной.

Гриви перевернула страницу в блокноте.

— Вы можете сказать, где были в ночь вторника, 20 января?

— Я был дома.

Гриви замерла с карандашом в руке.

— Кто-то может это подтвердить?

— Ну, я живу один. — Маквитер резко вдохнул, как будто икнул в себя. — Стало быть, никто.

— В таком случае, спасибо, мистер Маквитер. — Дэниелс кивнул. — Мы свяжемся с вами, если у нас появятся вопросы.

— Отлично. Хм. Ладно. — Маквитер открыл дверь. — У вас есть мой номер, если я понадоблюсь.

— Да. — Гриви выставила большой палец.

Маквитер захлопнул за собой дверь.

— Слишком уж его трясет после отравления, — подметил Дэниелc.

Гриви стукнула Дэниелcа блокнотом.

— Думаешь, это как-то связано с тем отчетом о происшествии?

Дэниелc огляделся. В учительской висели фотографии преподавателей, все они были белыми, в каких-то мантиях и на фоне деревенских пейзажей.

— Без понятия. Но любопытно, что школьный совет не предпринял никаких действий. Похоже, эта рассылка — дело рук кого-то из учеников.

Гриви взяла чашку и налила в нее воды из-под крана.

— Итак, мы знаем, что у Тодда Майера не было друзей, но был кто-то, кто ненавидел его настолько, что даже сфоткал свой член и разослал его с почты Тодда. Ах да, еще Тодд был прекрасным учеником.

Она с грохотом поставила чашку на стол.

— Выходит, мы ничего не знаем.

— Ну… — Дэниелс провел пальцем по губам. — Может, из-за того случая парень и не пользовался почтой. Да и мобильным. Знаешь, единожды обжегшись.

— Да уж, повезло нам. — Гриви вздохнула. — В понедельник поговорим с учениками из той репетиторской программы?

— Ага. — Дэниелс взял шляпу и пошел к двери.

Гриви стянула печеньку из открытой коробки в кухне и последовала за ним в коридор.

В школе было пусто, но на мгновение Тодд словно очутился в прошлом, когда коридор был полон народа. Ученики бежали на свои занятия, они были повсюду. Тодд видел ничего не выражавшие лица одноклассников в синих пиджаках. Вспомнил, как на него уставилась пара голубых глаз, словно пытаясь подцепить на крючок, пока сам Тодд жался к стене и мечтал добраться никем не замеченный до кабинета Маквитера, чтобы исчезнуть.

Маквитер дал ему ключ от своего кабинета еще за два года до смерти Тодда. Отдал с таким видом, будто это вообще ничего не значило. Просто достал связку ключей из заднего кармана и отцепил один. В тот день было очень жарко, но отопление грело так, что школа изнутри больше напоминала дорогую старую духовку. Маквитер засучил рукава, с него буквально лился пот, но он был в хорошем расположении духа. Со своего стола он кинул ключ Тодду, сидевшему за соседним столом и поедавшему собранный мамой обед. Она вообще всегда давала ему с собой еду, потому что считала, что в столовой во все добавляют сахар.

— Приходи когда захочешь, — сказал ему тогда Маквитер, выглядывая из-за стопок тетрадей и учебников. — Можешь обедать здесь. Отдыхать. Кроме того, знаешь, мне нужен помощник на модель парламента. Так что все в порядке.

Он даже не объяснил, почему вдруг решил, что Тодду нужно какое-то убежище. Он не спрашивал Тодда, все ли у него хорошо. Он просто протянул ему спасительную соломинку и улыбнулся. Тодд скрыл свое облегчение. Он кивнул и бросил ключ в сумку, услышав, как тот с приятным металлическим звуком упал на дно.

Ключ от класса Маквитера был из латуни, весь ржавый и к тому же тоньше других ключей в связке. Брелок был похож на те, что в Олбрайт выдавали в награду за чтение или спортивные достижения. Сейчас ключ лежал в кармане пиджака Тодда, висевшего дома в шкафу. В этот шкаф мама наверняка не заглядывала.

Ключ не был причислен к уликам: может, его по ошибке приняли за ключ от дома.

Теперь, всего через несколько дней после смерти, призрак Тодда парил за дверью Маквитера. Маквитер сидел за столом. По-прежнему живой, Маквитер не двигался, будто был мертв.

Мертвые не могут просить прощения.

«Просто расслабься, ладно?»

На улице еще больше похолодало.

Джорджия. Откровения на коктейльной вечеринке

Каждую четвертую субботу месяца моя мама устраивала вечеринку для местных писателей и иллюстраторов детских книг.

А это значило, что каждую четвертую субботу месяца в нашем доме было море сыра, резаных фруктов и вина. Все выпивалось и съедалось писателями и иллюстраторами, разряженными в шарфы, массивные ожерелья и платья кричащих расцветок. На этих вечеринках на маме всегда был надет фартук, хотя сама она ничего не готовила.

А еще это значило, что каждую четвертую субботу месяца папа уходил с друзьями играть во что-нибудь или смотреть какие-нибудь соревнования. Мама в это время отправляла нас с Марком в магазин за какой-нибудь ерундой к вечеринке, например за зубочистками, бумажными трубочками или маслом. На самом деле ей просто хотелось немного побыть одной перед тем, как настанет время переходить в социальный режим.

— Я могу сходить одна, — сказала я маме, когда она уселась рядом со мной на диване и начала приставать со своими просьбами.

— Нет, иди с братом, — крикнула она, выходя из комнаты. На ней были ее шелковая комбинация, которую она носила перед вечеринками, и футболка для йоги. На лице — какая-то омолаживающая маска.

Марк постучал в дверь. Он уже не сопротивлялся:

— Пойдем, Джи.

Всю дорогу Марк шел в наушниках. Я тоже. Он был взлохмачен. Я бы даже сказала, его копне позавидовала бы сама мадам Помпадур. Думаю, он уложился каким-то гелем или чем-то вроде этого. Каждый раз, когда я шла рядом со своим старшим братом, я вспоминала, каким огромным он стал, причем внезапно, где-то лет в двенадцать. А потом с каждым годом его размеры становились все более угрожающими. Думаю, всему виной белки.

Интересно, думали ли люди, что Марк — хулиган, когда встречали его? Просто потому, что он был таким здоровенным. Хотя, конечно, он не хулиган.

Мне кажется, в последнее время у мамы появился навязчивый страх, что мы с Марком больше друг друга не любим. Такой вывод она сделала, потому что мы больше вместе не валяемся в пижамках на диване, свернувшись в клубочек, не играем в видеоигры по утрам субботы и не плетем интриги с целью заставить маму купить нам сладкие хлопья.

Дело в том, что мы больше не маленькие дети.

Я вообще не думаю, что мы с Марком должны быть друзьями. Разве это обязательно? Из-за того, что так написано в миллионе детских книжек?

Марк — мой брат, и я знаю, что, когда мне понадобится его помощь, он пусть и нехотя, но поможет. Например, если я буду висеть на краю пропасти, то он протянет мне руку.

Марк был единственным человеком, которому не нужно было объяснять, что происходило в моей странноватой жизни. И меня это устраивало.

Иногда я подумывала ради прикола попросить его ударить в стену. Однажды я видела на «Ютубе», как это провернул какой-то мужик, и выглядело круто.

Марк вытащил наушники, только когда мы зашли в магазин и встали напротив бесконечных полок с крекерами.

— Подожди, а что нам надо? — Он посмотрел на меня.

— Безглютеновые крекеры. — Я достала с полки коробку с чем-то очень странным и принялась ее изучать.

— Это все полное дерьмо. — Марк засунул руки в карманы. — Вся эта безглютеновая фигня — полное дерьмо.

Марк ненавидит «дерьмовую» еду. Само ее существование он воспринимает как личное оскорбление.

— И тем не менее мы пришли за ней. — Я вернула коробку на полку. — Некоторым становится плохо от глютена.

— Плохо им становится от дерьма. — Губы Марка скривились в усмешке.

— Окей, спасибо огромное, но ты мне никак не помогаешь.

Вообще, Марк обычно питался вареной курицей. Какой из него помощник в поисках вкусного печенья?

Я разглядывала пачку рисовых крекеров, когда заметила Ширли Мейсон.

Точнее, заметила, что Ширли Мейсон заметила меня.

Если бы с нами были наши родители, то мы бы непременно все друг с другом поздоровались. Если бы наши родители узнали друг друга или мы с Ширли были в школьной форме, каждая из нас обязательно получила бы тычок в спину и «ну же, скажи ей привет» на ухо.

Я приготовилась к жесткой и холодной улыбке Ширли. Приготовилась к тому, что она быстрым шагом подойдет ко мне, виляя бедрами, поведет носом, будто уловила мое присутствие по запаху, а потом так же быстро уйдет. Возможно, она еще едва заметно закатит глаза, потому что на мне были легинсы и огромная кофта. И дутый пуховик. И во всем этом я была похожа на сливу на ножках.

О чем я и так знала.

Я приготовилась ко всему этому, потому что именно так обычно себя и вела Ширли. Сколько я была с ней знакома. Я заметила, что сейчас волосы Ширли не лежали идеальной блондинистой копной, как обычно. Они были зачесаны назад и собраны в нетугой хвост. Может, она не помыла голову, может, еще что-то. В руке у нее болтался тоненький экологически безвредный пакет с апельсинами. Такие пакеты выдают к покупкам в магазине. Куртка на Ширли была расстегнута, а под ней виднелся желтый свитер.

— Просто возьми уже что-нибудь, — пробурчал Марк, уставившись в телефон.

В другом конце прохода Ширли застыла. Она прищурилась. Я не могла понять, меня ли она пыталась получше разглядеть или же просто ехидно улыбалась. Как бы то ни было, она резко, даже несколько нервно, развернулась и ушла в противоположном направлении.

В проходе стало невыносимо душно. Я схватила коробку рисовых крекеров, в которых точно не было глютена.

— Пойдем, — сказала я Марку, направляясь к кассе.

Я быстро шла впереди него и немного притормозила в отделе со всякой вредной едой, куда Ширли точно никогда в жизни не сунулась бы.

Рассказывала ли я, что Ширли однажды прокричала на весь спортзал, что у меня ноги как у обезьяны?

«Чморджия и обезьяньи ноги». Так бы детскую книжку не назвали, потому что никто не стал бы ее читать.

Такую книжку можно только прожить.

Когда мы стояли у кассы, телефон Марка начал пищать каждые шесть секунд. Не дожидаясь, когда я расплачусь, Марк вышел из магазина. Когда я догнала его, раскачивая в руке бумажный пакет с крекерами, он все еще что-то печатал в телефоне.

— Ох, — сказал он, не поднимая глаз. — Мы встречаемся здесь с Тревором. Если мама спросит, скажешь, что я у него? Хорошо?

— Ладно, — ответила я и протянула ему яблоко, которое он хотел купить. — Держи.

— Класс, — сказал Марк, глядя на яблоко. — Ну так что, та девчонка, которая смотрела на тебя в магазине, она кто? Подружка?

Я выпучила глаза:

— Моя подружка?! Это же была Ширли Мейсон!

Я хотела, чтобы Марк разделил мое презрение к ней. Не факт, конечно, что он разделит. Да и с чего бы? Мальчики о такой ерунде не размышляют. Они, наверное, только и думают, что о бананах да о размере своих ног и всяком таком.

— Ну так что? — Марк откусил от яблока здоровенный мужской кусок. — Она, типа, в твою школу ходит?

— Очевидно, что да, где еще я могла бы с ней познакомиться? — Я глубоко вздохнула. — Она стерва.

— Хм, — сказал Марк, уставившись в телефон. — Ладно. Жаль.

— Ты обиделся или что? — отреагировала я. — Тебе что, не нравятся сексистские обзывательства?

— Нет. — Марк закатил глаза.

— Если я ее ненавижу, то ты тоже должен ее ненавидеть, в этом как бы смысл кровной связи. — Я решила протестировать свою теорию насчет братской помощи у пропасти.

Марк снова закатил глаза.

— Ладно. Хорошо. Я ее ненавижу. Я ненавижу незнакомого человека.

Я еще немного пораскачивала пакет в руке, наблюдая за выходящими из магазина покупателями. Быстрым шагом с покупками в руках они пробирались к своим машинам сквозь тонкую снежную завесу.

— Знаешь, — сказала я, — тебе повезло, что ты мальчик и тебе не надо разбираться со всей этой девчачьей ерундой. Ты бы не вывез.

— О да, я счастливчик! — И со сноровкой баскетболиста Марк запустил огрызок яблока в снежное месиво.

— Значит, — выдала я, рассудив, что настал правильный момент, — этот Тодд. Которого убили. Вы дружили?

Марк нахмурился. Он тщетно пытался засунуть носок своей кроссовки в маленькую дырочку во льду.

— В смысле?

— В смысле, — ответила я. — Он был твоим другом? Он учился с тобой в параллели, поэтому…

— Нет, — отрезал Марк, засовывая в карманы липкие от яблока руки. Он бросил взгляд на светящийся экран телефона. — Не был.

— Но ты его знал?

Марк посерьезнел.

— Джорджия. Он ходил со мной в одну школу и был со мной в параллели. Но это не значит, что я его знаю лично. Ты всех в своей параллели знаешь?

— По имени или…

В этот момент, по ощущениям в нескольких сантиметрах от меня, раздался автомобильный гудок. Я оглянулась и увидела машину Тревора. Двигатель снова работал. Тревор пялился на нас через окно.

— Ладно, — сказала я, сделав шаг назад. — Увидимся.

— Ага. — Марк сунул телефон в карман. — Ладно. Пока.

По дороге домой мне пришла эсэмэска от Кэрри.

Кэрри. Если бы тебе пришлось выбирать, смотреть фильм по Джейн Остин или фильм Джеймса Кэмерона, что бы ты выбрала?
Я. А есть ты что будешь?
Кэрри. Рыбные палочки.
Я. Тогда Остин.
Я. Только что в магазине видела Ширли Мейсон, и выглядела она как

Тишина. Четыре минуты.

Я что, сделала что-то не так? Они что, еще дружат? Нет же, правда?

Кэрри. Может, она на диете?
Я. Приятного аппетита.

Спустя пару часов мамина вечеринка набирала обороты, а я сидела внизу и смотрела реалити о знаменитостях, искавших и никак не находивших любовь. Параллельно я рассматривала старые школьные альбомы, которые по обыкновению лежали рядом с мамиными книжками. Толстые, обтянутые кожей, хранившие воспоминания о детских мучениях, они стояли рядом с блестящими разноцветными книжками о детских радостях. Самой известной была «Я маленькая, ты большой».

Вообще, понятия не имею, почему мои альбомы хранятся здесь, внизу, а альбомы Марка лежат в его комнате.

Может, мои по-прежнему важны для меня?

В шестом классе в школе имени Святой Милдред тема выпускного альбома звучала как «Друзья навсегда». На обложку поместили фотографию трех девочек, прыгающих через резинку. За ними была кирпичная стена, западная стена средней школы.

Фотография на обложке была цветная, сделанная в солнечный день, но внутри все фото класса оказались угрюмыми и черно-белыми. Нас выстроили ровными рядами, на всех форма — словно это не школьный, а тюремный альбом.

Я листала фотографии и остановилась на карточке нашего класса 6 «Д».

С пятого по десятый класс мы учились вместе с Кэрри и Ширли. На общем фото они сидели в среднем ряду рядом друг с другом. По центру. Где, само собой, и положено сидеть двум таким важным особам. Их коленки были повернуты друг к другу. На коленках — ладони. Улыбались они одинаково, словно о чем-то знали.

На этой зернистой черно-белой фотке я была в дальнем правом углу. Мы фотографировались в спортзале, за нами был растянут плакат с нарисованным на нем плющом. На фото я смотрела вниз. Казалось, будто вся моя голова — сплошной комок волос.

Я услышала, как наверху рассмеялась мама. И захлопнула альбом.

Пора перекусить!

На кухне пахло вином и сыром. Из комнаты в комнату сновали подвыпившие детские писатели, то обвешанные звенящими браслетами, то необычайно бородатые или и то и другое вместе. Я же в это время клевала чеддер и маленькие булочки из крутой пекарни. Угощения все еще лежали в розовых коробочках на слегка помятых белых салфетках.

Пока я была увлечена процессом запихивания эклера в рот, я заметила на кухонном столе газету. Эту газету мы выписывали по настоянию папы, потому что он был убежден, что из-за интернета наше с Марком поколение скоро разучится читать. Естественно, ни я, ни Марк ни разу не читали эту газету за все те десять лет, что наша семья ее выписывала. Но папа, само собой, об этом не догадывался, потому что дома его никогда не было.

Газета уже впитала в себя основную грязь с вечеринки. По всей нижней половине первой полосы было размазано что-то похожее на гуакамоле, вытекшее из бумажной тарелки. Сверху лежали скомканная салфетка, измазанная помадой, и несколько липких ножей для сыра. В углу полосы стоял полупустой бокал красного вина. Но даже под этим мусором хорошо проглядывалось фото под заголовком: «Полиция продолжает поиск убийцы школьника».

На фото был запечатлен черноволосый мальчик. Передние пряди выглядели немного длиннее остальных. У него были темные густые брови. Пожалуй, слишком густые. Он смотрел на меня своими темными бездонными глазами прямо с газеты на кухонном столе.

Но мальчик на этой фотографии разительно отличался от того придурковато улыбавшегося Тодда Майера, которого показывали в новостях и в интернете. Этот парень был другим.

И я его знала.

Я, мать вашу, его видела. Прямо здесь.

Он стоял на нашем крыльце. Месяц назад? Перед зимними каникулами? А может, сразу после Хэллоуина. Наверное, я запомнила его, потому что он позвонил в дверной звонок. Потому что кто сейчас вообще звонит в чертовы дверные звонки? На нем был странный длинный шарф. Помню, я тогда еще подумала, эй, чувак, кто же сейчас так запросто является к кому-то на порог?

У него был низкий голос. Совсем как у взрослого. Он спросил Марка, Марк подошел к двери, втолкнул меня в висевшие рядом куртки и за руку втащил парня в дом.

Я не знала, как его зовут.

Без сомнения, это был Тодд. Тодд Майер, который сейчас был мертв.

Казавшийся пару минут назад вкуснейшим эклер просто встал поперек горла.

Позади раздались громкие биты восьмидесятых. Прогремел чей-то пронзительный крик:

— Вечеринка только начинается!

Тодд. Если ты можешь дышать, то можешь и лгать

Люди могут лгать, многие из них были лжецами — Тодд знал об этом еще до того, как перестал дышать. Он знал это еще до того, как пришел в тот парк, где умер. Просто не так явственно. Сейчас его призрак парил над мемориалом его памяти, организованным несколькими учениками, которых Тодд не знал. Мемориал находился прямо перед входом в школу, которая, в сущности, ничего для него не значила.

Он состоял из нескольких белых свечей, с которых воск капал на бетонный пол, да вороха обернутых в целлофан гвоздик, купить которые можно было в любом ближайшем супермаркете. Кто-то приклеил глянцевую фотографию Тодда (такая висела у Гриви и Дэниелса в кабинете) к куску белого картона и написал сверху имя крупными буквами. Снег уже оставил на ней подтеки.

На картонке больше никто ничего не написал. Никакого «Нам будет тебя не хватать, Тодд».

Значит, все это было полным враньем.

Напротив мемориала стояла Гриви. Она докуривала третью за утро сигарету. В руках Гриви крутила гвоздику, которую перед этим срезала ногтем большого пальца.

Первое официальное собрание Лиги репетиторов по социальным наукам прошло в конце октября. На него пришли ученики, провалившие первые два теста по социальным наукам. Да и само собрание оказалось полным провалом.

Об этом не было ни слова в досье у директора Спота. В досье ничего не говорилось о том, что Лига собиралась всего дважды, и о том, что, по мнению всех участников, в том числе Тодда, это не было хорошей затеей.

Гриви и Дэниелс быстро убедились в бесполезности группы, когда в понедельник в обеденное время пришли побеседовать с ребятами. Гриви поняла, что помощи от них не больше, чем от пыльных мешков картошки.

Весь разговор она просидела с недовольным лицом, скрестив руки на груди.

Крис, Кэмерон, Марк и Девон беседовали с детективами в холле школы. От каждого Дэниелс и Гриви услышали практически то же самое, что слышали раньше: никто из них ничего не знал о Тодде.

Они даже и группой-то настоящей не были, уверяли они. И с Тоддом не зависали.

Девон пожаловался, что не только не просил о помощи в учебе, но и вообще в ней не нуждался.

Крис заявил, что сама идея Лиги была странной. Дэниелс поинтересовался почему. Почему «странной»?

Крис пожал плечами, закатил глаза и выдал, что не хотел, чтобы ему помогал другой ученик, потому что все они и так платят большие деньги за то, чтобы им помогали хорошо обученные профессиональные преподаватели.

Ну очень большие деньги.

Из этой тирады Дэниелс и Гриви поняли, что о нем должен был думать Тодд: Крис — тот еще придурок.

В октябре Крис ушел с середины первого занятия Лиги выкурить косяк и больше не вернулся. Тодд был почти уверен, что и сейчас, во время разговора с Дэниелсом, Крис был порядком накуренный. Детектив даже обнюхал его несколько раз.

Дэниелс и Гриви всматривались в пустые глаза Криса, Кэмерона, Марка и Девона, но даже отдаленно не могли представить, что чувствовал Тодд, когда ему приходилось стоять перед этой компанией. На занятиях Тодд сжимал в руках раздаточный материал, подготовленный Маквитером, а внутри него все готовилось к истошному крику. Снаружи он делал вид, что ему плевать на эту Лигу и занятия.

Быть «холодным как лед» очень сложно, если ты при этом пытаешься объяснить, что написано в раздаточном материале.

Тодд считал, что само существование Лиги было наглядной иллюстрацией того, почему взрослым вообще ничего не нужно рассказывать. Потому что у взрослых никогда не бывает никаких решений, они могут только все усложнить.

Тодд пытался отвертеться от участия в Лиге, как только увидел, что кто-то в нее реально записывается. Маквитер объяснил, что сделал занятия обязательными для всех, кто не преодолел минимальный порог тестирования.

— Но они же записываются против воли! — закричал тогда Тодд.

Маквитер, этот гребаный предатель, сидел в своем кабинете и даже ни о чем не догадывался. Отсиживался в тихом месте, пока стая волков тащила Тодда в логово.

— Тодд, — сказал Маквитер, — все будет хорошо. Ты им нужен. Ты им поможешь. Пускай не все, пускай только один из них будет тебе за эту помощь благодарен. Но так у тебя появится человек, с которым, ну ты понимаешь, с которым ты сможешь поговорить.

Как же Маквитер мог так заблуждаться в человеческой натуре, думал Тодд. Каким надо быть твердолобым, чтобы считать, что подростки будут хорошо относиться к кому-то, кто умнее них? После инцидента с тем непристойным фото Тодд несколько лет был молчаливым гением, избегавшим любого формального признания в Олбрайт. Он припрятывал каждое свое достижение, как напуганная белка прячет свои орешки.

— Дай ему неделю, — уговаривал его Маквитер. — Этот парень, Марк, не идиот. Он тоже записался.

После собрания, не принесшего никаких результатов, Дэниелс и Гриви отправились на учительскую парковку. От разговоров о ребятах, курящих травку в школе, и того, насколько это неправильно, они перешли к обсуждению, куда лучше поехать — обратно в отделение или сначала перекусить тако. Внезапно двери школы распахнулись, и оттуда вылетел Тревор, а за ним Марк. У обоих под неряшливо застегнутыми пиджаками белели рубашки. Они подбежали к Дэниелсу и Гриви. Гриви обернулась.

— Вы только поглядите на это, — пробубнила она.

Тревор был довольно симпатичным малым. Тодд всегда считал его более упитанной и лоснящейся версией Бреда Питта. С самого первого дня знакомства с Тревором (а случилось это в первый учебный день в Олбрайт) Тодд знал, что Тревор из тех, кто всегда получает все, чего хочет. Из тех, кого всегда будут слушать вне зависимости от того, что он будет говорить. Тодд наблюдал за тем, как Гриви немного подалась назад и приготовилась слушать.

Казалось, даже холодный воздух старается не касаться Тревора, чтобы не мешать ему говорить.

— Детективы! — Тревор улыбнулся во все тридцать два зуба. — Я хочу кое-что рассказать. В смысле, мне кажется, что я могу рассказать что-то, что как-то поможет в деле.

Гриви сунула зажигалку в карман. Зажигалка уперлась в засыхающую гвоздику, а потом раскрошила ее.

— Привет. Как тебя зовут?

— Я Тревор Батхерст, мэм. Я учился в классе с Тоддом и ходил с ним на историю. — Тревор смотрел на детективов своими большими голубыми глазами. И взгляд его был обезоруживающим. — Я не ходил на ту репетиторскую… штуку, но знал Тодда. В смысле, не близко, ну вы понимаете. Но я его знал… Вы говорили, что вам надо рассказывать все, пусть даже не очень важное. И я кое-что вспомнил. Подумал, может, пригодится вам?

Марк и Тревор стояли плечом к плечу, ссутулившись от холода. Марк сунул руки в карманы, словно пытаясь добраться до источника тепла. Тодд заметил, что Марк и Тревор будто специально встали на небольшом отдалении друг от друга.

Тревор виновато улыбнулся. Зубы его тихонько постукивали.

— Но, может, это ерунда.

— А может, нет, Тревор. — Гриви ободряюще улыбнулась мальчику и облокотилась на машину Дэниелса.

Дэниелс тоже повернулся к машине спиной, но не стал к ней прислоняться: она была вся обсыпана соляной смесью для защиты от снега.

Марк уткнулся подбородком себе в плечо. Тревор вздохнул.

— Мы только хотели спросить, говорили ли вы уже с Маквитером.

— Вашим учителем по социальным наукам? — Дэниелс кивнул. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто. — Тревор сделал глубокий вдох. Тодд знал, что обычно так дышат перед тем, как сказать что-то важное, что-то, что собеседник должен воспринять всерьез. — Потому что. Думаю, они дружили. Думаю, Тодд и Маквитер были, ну знаете, друзьями.

— Друзьями, — повторил за ним Дэниелс.

— Друзьями, — подхватила Гриви. — А откуда ты знаешь, если сам с Тоддом не дружил?

— Я предполагаю… Я думаю, что не знаю наверняка. — Голос Тревора скакнул вверх к концу фразы. Он карикатурно начал потирать руки, словно доказывая, что замерз. — Я говорю, что частенько видел, как он разговаривал с Тоддом. И не только в классе. В коридорах тоже, и все такое. В смысле, Тодд был реально суперумным, и, может, у них было что-то общее. Не знаю. Просто… вы просто спрашивали, и я, мы захотели помочь.

Гриви посмотрела на Дэниелса, а потом опять на Тревора.

Лицо Дэниелса оставалось неподвижным.

Тревор посмотрел на Марка. Тот поежился.

— Что ж, спасибо, ты нам очень помог, Тревор, — сказала Гриви. От холода ее щеки были розовыми. — Что-то еще?

Тревор протяжно вздохнул.

— В общем… Еще я, в смысле, мы видели их один раз в забегаловке, они ужинали там после уроков. Наверное, прошлой осенью.

— А как заведение называлось, помнишь? — спросил Дэниелс.

Тревор замолчал. Он посмотрел на Марка, который уставился в плечо Тревора.

— Это недалеко от парка. Не знаю, как называется. На Сосновой улице. Вывеска еще красно-белая.

— Супер, — сказала Гриви, убирая блокнот в карман. — Еще раз спасибо, Тревор.

— Вам спасибо, — ответил Тревор, поворачиваясь к школе. — Знаете, вы ведь копы. Спасибо, что защищаете нас.

Гриви проследила, как Тревор и Марк бегут мимо мемориала обратно к школе. Тодд старался понять, чувствует ли Тревор на себе взгляд Гриви.

— Поняла? — спросил Дэниелс, потирая руки.

— Мы детективы, а не копы, — бросила она вслед мальчишкам.

— Ты похожа именно на копа, — ухмыльнулся Дэниелс и открыл дверцу машины.

— Это все из-за сигарет, — парировала Гриви.

Когда Дэниелс и Гриви вернулись в участок, протокол вскрытия уже был готов. Они отправились в кабинет к эксперту, проводившему аутопсию, где им вручили официальное заключение.

Был ушиб головы, объяснил эксперт, пока Дэниелс просматривал бумаги. Судя по углу раны, ушиб был получен вследствие падения.

— Несчастный случай? — недоверчиво спросила Гриви.

— Возможно. Но не ушиб стал причиной смерти, — сказал патологоанатом, поглаживая пружинящую бороду. — А гипотермия.

— Гипотермия, — повторил Дэниелс, изучая документы.

Гриви поежилась.

«Тодд… Просто расслабься, ладно?»

— Он замерз до смерти, — сказала Гриви. — Сколько прошло с момента ушиба до наступления смерти?

«Я позову на помощь».

— Несколько часов.

«Обещаю».

Джорджия. Что в тот день Молли видела в лесу

Не то чтобы меня кто-то спрашивал (мне часто кажется, что моих домашних волнует только, есть ли у меня грязное белье, чтобы отдать в стирку), но сегодня у меня был действительно интересный день в школе.

Когда я говорю «интересный», то имею в виду стрессовый.

В общем, сегодня на физкультуре капитанами волейбольных команд были Ширли Мейсон и Лори Колберг, потому что они всегда были капитанами. Ширли — потому что была популярной, а Лори — потому что всегда и во всем старалась соперничать с другими, даже на волейбольной площадке.

Я была не такой.

Ширли первой позвала к себе в команду Кэрри. Лори в самом-самом-самом конце взяла к себе меня. Потому что я отвратительно играю в волейбол. Я вообще считаю, что в него все должны отвратительно играть, потому что это просто ужасная игра.

— Развлекайся, — бросила мне Кэрри, поднырнула под сетку и побежала на другую половину поля.

— Обязательно. — Я постаралась ответить достаточно сухо, но иронично.

Я решила, что Ширли выбрала Кэрри, чтобы побесить Лори. Потому что Кэрри отлично играет. Я списываю умение Кэрри играть в любую спортивную игру на ее многолетнюю популярность. Как по мне, так это важнейший аспект, чтобы быть популярным в школе. Правда, здесь ты играешь не в модных коротких шортиках из лайкры, а в зеленых трениках и поло. Некоторого рода наказание за то, что ты учишься в этой школе. Почти всем поло были или малы, или велики, и из-за этого у всех так или иначе выделялись соски, что очень отвлекало от процесса.

Игра шла своим чередом ровно до своей середины (была ничья, потому что Лори играла буквально за всех в нашей команде). И тут я бросила взгляд на другую половину поля и увидела, что Ширли и Кэрри разговаривают. Они держали позицию, готовясь в любой момент отбить мяч, смотрели на соперников, но абсолютно точно тихонько между собой переговаривались. Между подачами Ширли то подходила к Кэрри поближе, то отдалялась от нее, то приближалась снова. Кэрри не переставала смотреть прямо перед собой. Но я видела, что губы ее двигались.

Обычно так себя ведут люди, которые не хотят, чтобы другие узнали об их разговоре.

В этот момент я почувствовала, что все переживания этого дня камнем рухнули мне на грудь. Думаю, многие девочки-подростки испытывали нечто подобное, когда видели, что кто-то, кого они считали своим другом, делал что-то такое, что могло поставить под угрозу их дружбу.

Уверена, Ширли Мейсон никогда этого не чувствовала. От этих переживаний в носу стоял отвратительный запах мокрой фольги и слюнявой подушки.

После физкультуры я была полностью раздавлена. И, как частенько это делала, притворилась, что что-то потеряла и теперь хочу найти, чтобы подольше не выходить из зала. (Обычно я говорила учителям, что ищу сережку.) Когда я зашла в раздевалку, Ширли с Кэрри уже там не было. Серьезно, наверное, быстрее них в мире никто не переодевается. Я быстро накинула вещи, закрыла шкафчик и вышла в коридор. Четвертый урок еще не закончился, поэтому в школе было тихо. Иногда только доносилось, как по полу скрипят кроссовки и где-то вдалеке щелкает замок шкафчика. И тут я услышала кое-что еще: по коридору, отталкиваясь от белых глянцевых стен, расходилось эхо. Это был голос Ширли.

И Кэрри.

О чем они говорили, было не разобрать, но становилось ясно, что голоса доносились с лестницы в дальнем конце холла. Разговор был… напряженным. Я подкралась на цыпочках поближе к двери и разглядела Ширли и Кэрри через затянутое паутиной окно. Мне было видно только профиль Кэрри и руку Ширли.

Тут мой ботинок заскрипел о пол, и они обе отвлеклись от разговора. Хоть стекло и было мутным, я увидела глаза Ширли, когда она резко развернулась и кинулась в мою сторону.

Она резко толкнула дверь обеими руками.

— Не суй нос не в свои дела, Джорджия. — Она будто плюнула в меня этими словами и бросилась по коридору.

— Что это было? — спросила я Кэрри. Та стояла в дверях.

Она закатила глаза.

— Да ничего. Ширли взбесилась. Пошла она.

Зазвенел звонок, и в коридор выбежали остальные ученицы. Кэрри потупилась и отправилась обратно в спортзал.

Она что, сейчас послала Ширли?

Должна признать, услышать эти слова от Кэрри — лучшее, что могло со мной произойти.

Неважно, что там у них было с Ширли, главное, Кэрри теперь была только моей подругой, ура.

До кабинета, где проходил следующий урок, я буквально бежала вприпрыжку.

После занятий к моему шкафчику подошла Кэрри и сказала, что не сможет позависать со мной вечером, потому что ей предстоит визит к стоматологу.

— Завтра мне поставят импланты, — добавила она, туже завязывая шарф. — И возможно, это как-то повлияет на нашу дружбу. Не знаю.

— Разберемся, — ответила я, вытаскивая из шкафчика куртку. Ногой я пыталась придержать кучу остального хлама, который оттуда вываливался. — Я слышала, что импланты сейчас в моде.

— Ну да, врачи так обычно и говорят. — Кэрри запнулась и уставилась в пустоту позади меня — в мое ограниченное шкафчиком личное пространство в этой школе. — Слушай, твой шкафчик… там такой беспорядок.

— Знаю. — Я постаралась нацепить свою куртку максимально грациозно, учитывая ее размеры.

— До встречи. — Кэрри ухмыльнулась, потянув меня за рукав. — Пока, Жвачка.

Это было очень приятно. Я снова вспомнила тот случай со жвачкой.

Кэрри ухмыльнулась и убежала вырывать зубы. Мне же предстояло идти к автобусной остановке. В коридоре я прошла мимо Ширли и ее подружек. Она посмотрела на меня с прищуром, но этот взгляд словно отскочил от моей здоровенной куртки, будто это вовсе и не куртка была, а доспехи. Я быстро выбежала на улицу.

Да пошла ты, Ширли Мейсон.

Кэрри классная, я классная, и мы с ней подруги.

Дома первым делом я принялась собирать грязное белье по комнатам. Мама была убеждена, что взрослый человек обязан убирать за собой сам, поэтому стирка была нашей с Марком еженедельной обязанностью. Сегодня была моя очередь.

Обычно Марк оставлял корзину с грязным бельем перед дверью своей комнаты, но сегодня ее там не было, поэтому я решила вежливо, но уверенно к нему постучаться.

— Марк! Чувак! Стирка!

На пятый удар кулаком дверь случайно приоткрылась. Я осознала, что Марка нет дома. Наверное, ушел гулять с Тревором.

Тревор мне не нравился, вероятно потому, что в первую нашу встречу он долго меня рассматривал, как будто оценивая, а потом как ни в чем не бывало посмотрел на Марка и выдал:

— Вау, ребят, вы такого разного… размера.

Корзина с бельем Марка стояла у кровати, и мне пришлось зайти.

Я слышала, как мама внизу разговаривает со своей лучшей подругой и по совместительству литературным агентом Деброй. Сегодня Дебра была одета во все золотое, ее губы были ярко накрашены, поэтому она оставляла отпечатки губной помады на всех бокалах, из которых пила. Вообще, каждый раз, когда она приходила к нам в гости, она была разряжена, как массовка в бродвейском мюзикле.

Терпеть не могу Дебру, она всегда называет меня Молли, как героиню в маминой книжке «Я маленькая, ты большой». Думаю, она считает, что это мило. Именно Дебре когда-то пришло в голову нарядить нас с Марком в маминых героев, чтобы мы сопровождали ее в литературном туре. Не могу сказать, что идея плохая, просто для меня это все еще открытая рана, которую не хочется бередить.

У Марка комната настоящего качка. На ковре лежат гантели и куча другого снаряжения. Там же валяются огромные резиновые ленты для упражнений, будто какой-то великан распустил волосы и бросил резинку на пол. На стене висит огромный телик, который Марк купил на деньги от подработки дворником. Папа тогда сильно психанул (может, потому, что на самом деле завидовал, ведь это был реально классный телик).

Я взяла корзину с бельем и заметила, что учебники и бумаги на столе Марка сложены стопкой рядом со стопкой толстых конвертов из разных колледжей (их стали присылать еще в прошлом году). Поверх книг лежал бумажный пакет, на котором яркими неоновыми буквами было написано «Макс Бургерс».

До меня дошло, что я вообще никогда не была одна в этой комнате. Воняло дезодорантом «Акс» и туалетной водой. Было дико странно. А еще из-за этого огромного телика во всю стену комната была похожа на номер в отеле.

Что же я тут забыла?

Я стояла посреди комнаты Марка и явно искала что-то кроме корзинки с бельем, потому что и так держала ее в руках.

Это был не обычный день стирки. Это был день стирки после того, как я поняла, что Тодд Майер бывал в нашем доме.

Я думала об этом весь день, только иногда прерываясь на мысли о Кэрри и Ширли.

Тодд Майер абсолютно точно был в этом доме. Значило ли это, что комната Марка — место преступления? Нет.

Если бы это было местом преступления, надо было бы устроить там обыск. В передачах о копах копы обычно сразу начинали обыск.

Но я не собиралась рыться в вещах брата. Потому что Марк был ни в чем не виновен, ну, кроме того, что врал мне о том, что не знает Тодда.

Внизу хохотали мама и Дебра.

Мама называла их смех какофонией.

Я не стала рыться. Но медленно огляделась и попыталась в памяти проиграть тот день заново, будто посмотреть флешбэк на экране.

Вот они стоят в дверях. Потом я иду на кухню? Думаю, да. Они определенно поднялись наверх. Так что Тодд был в этой комнате.

Я прошлась взглядом по эспандерам, по стопке протеиновых батончиков на пакете из «Макс Бургерс», лежавшем поверх учебника «Общественные движения в истории Америки».

Этот пакет выглядел странно по двум причинам. Во-первых, Марк был всегда чрезвычайно зациклен на том, что он ест. Когда он тренировался, он ел только специальные продукты, а тренировался он всегда.

Во-вторых, пакет не был жирным. А он должен быть жирным, если Марк покупал большой сочный бургер или большую или даже маленькую картошку фри. Я говорю это как человек, который имеет привычку распихивать коробочки с картошкой по карманам и другим местам, из-за чего в моей комнате очень много вещей, от которых воняет жиром.

А еще пакет не был мятым. Когда хватаешь бумажный пакет, в котором лежит, например, та же картошка, пакет сверху мнется. А этот, наоборот, был гладким и аккуратно сложенным в четыре раза. Как будто…

Я подошла к столу, развернула пакет и увидела внутри… деньги. Много денег.

— А почему здесь лежат деньги? — спросила маленькая сестричка Молли.

— Это просто деньги, — ответил старший братик Уолли. — У многих людей есть деньги. И что ты вообще забыла в моей комнате?

Дело в том, что Молли реально ничего не знала, когда они пытались на ощупь пробраться по глухому лесу. Когда в конце Уолли и Молли встретили старуху в лачуге, Молли решила, что это ведьма. Но старший брат Уолли знал, что им нечего бояться. Он сказал, что никаких ведьм не бывает, а это просто старушка, у которой есть сад и которая печет печеньки.

Но Молли не стала есть эти печеньки, потому что в книжках ни в коем случае нельзя показывать, что дети берут еду у незнакомцев. И пока Уолли рассказывал неведьме обо всем, что они увидели в лесу на пути к ней, Молли просто слушала его рассказ.

Так что, возможно, Молли вовсе не хотела обедать.

— Джорджия!

Тодд. Сказка о двух Тоддах

Когда Тодд еще был живым, он знал, что человек — всегда нечто большее, чем просто один человек. В нем уживаются две личности: одна взаимодействует с другими людьми, вторая проявляется, когда человек в одиночестве.

Тодд-призрак проводил немало времени рядом с людьми, когда они думали, что, кроме них, в комнате никого нет. Он наблюдал, как Гриви, сидя в постели, смотрела фильмы на ноутбуке и курила, а бесконечные окурки тушила в большой коричневой пепельнице, которая выглядела как школьная поделка. Гриви покупала разные обеды для приготовления в микроволновке, но съедала из каждого только те части, которые ей нравились. Собирала эдакий пазл из еды. Очень расточительный пазл из еды. Она смотрела ромкомы с Сандрой Буллок и переписывалась с парнями в приложениях для знакомств. Она отправляла им, как казалось Тодду, размытые, но призывные сообщения.

Иногда Тодд задумывался, могла ли она заметить его, порхающего в голубом свечении ноутбука, этом единственном источнике света в комнате, кроме янтарного огонька сигареты.

А вот Дэниелс редко бывал один. У него был пухлый синеволосый парень, который носил футболки с супергероями. Это было неожиданно, поскольку сам Дэниелс одевался всегда очень стильно. Еще его бойфренд любил слушать жизнерадостную музыку. Знаете, такую, когда в треке кто-то свистит в свисток для поддержания ритма. Пухлый бойфренд танцевал под эту музыку босиком в гостиной. Иногда Дэниелс к нему присоединялся. Он молчал, но выглядел счастливым.

Когда Тодд был жив, да и сейчас, он знал, что Маквитер в школе и Маквитер дома были разными людьми.

Однажды Маквитер пригласил Тодда на ужин в благодарность за помощь с работой над моделью парламента. В тот вечер они говорили обо всем, кроме школы. Маквитер спрашивал, какое кино любит Тодд. Посоветовал ему хороший подкаст о старом Голливуде. Тодд почувствовал, что Маквитер за него переживает. Учитель сказал Тодду, что знает, через что ему пришлось пройти. Понятное дело, он имел в виду не только ту ситуацию с непристойным фото, но и вообще все проблемы, с которыми Тодд, будучи геем, мог столкнуться в Олбрайт.

К концу ужина Маквитер заметно посерьезнел. Протянув официантке карточку, он повернулся к Тодду и сказал, что готов ему помочь по любому вопросу, когда будет нужно.

— Мне ничего не нужно, — ответил Тодд.

— Ну, — протянул Маквитер, складывая чек, — когда понадобится, скажи.

В тот день Тодд впервые увидел квартиру Маквитера. Он стоял в дверях и ждал, когда Маквитер вынесет из гостиной книгу о датском кинематографе. Тодду довольно странно было тогда осознавать, что у учителей тоже есть свои дома и жизни, привычная реальность будто дала трещину.

Если быть до конца честным, Тодд не так уж часто думал о Маквитере, несмотря на то что тот был одним из двух людей во всей школе, с которыми Тодд мог общаться. Он был тем человеком, который хотел, чтобы Тодд был счастливее. Конечно, тогда Тодд еще понятия не имел, как сильно Маквитер хотел помочь ему и чего им обоим это будет стоить.

Теперь, сидя в отделении полиции, таком далеком от всего на свете, Маквитер явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Спасибо, что пришли, — сказал Дэниелс, указывая на стул с обратной стороны стола. Это была комната для допроса.

— Разумеется. — На Маквитере были голубой свитер и вельветовые брюки, в которых он обычно ходил на работу. Он сел и положил сцепленные руки перед собой на стол.

Гриви улыбнулась, поставила перед Маквитером бумажный стаканчик с водой и тоже присела.

— У нас всего пара вопросов, — сказала она.

Дэниелс прислонился к стене рядом с зеркалом, которое на самом деле не было зеркалом.

— Постараюсь помочь чем смогу, — откликнулся Маквитер и вытер пот, проступивший над верхней губой.

— Когда мы разговаривали несколько дней назад, — Гриви посмотрела в свой блокнот, — вы сказали, что преподавали у Тодда. Сейчас мы получили сведения о том, что вы с Тоддом встречались за пределами школы. Это так?

— Да, это так. — Маквитер скрестил руки на груди. — Но это очень общо. Может, расскажете, что вы услышали?

— У нас есть свидетель, утверждающий, что в прошлом году видел вас с Тоддом в ресторане, — ответила Гриви.

— И вы считаете, что это как-то неправильно? — Маквитер впился пальцами в свои плечи.

Дэниелс откашлялся.

— Вы часто приглашали Тодда на ужин? — Гриви наклонила голову.

— Мне не нравятся ваши формулировки, детектив. — Маквитер подался вперед, опершись локтями о стол. — Может, я и оплатил ужин для Тодда в вечер, когда мы работали над школьным проектом. Это был… сентябрь. Кажется, пятнадцатое сентября. В тот день мы только закончили работать над моделью парламента. Он был волонтером в проекте. Вот, собственно… Вот и все. И ничего такого в этом нет. Я могу даже чек показать, если надо.

— Но вы же не угощаете ужином всех учеников, — добавила Гриви, заправляя за ухо прядь волос. — Мне так кажется.

— Уж точно не на зарплату учителя, нет, — ответил Маквитер, откинувшись на стуле. — Еще вопросы?

— Ваш коллега, — Дэниелс неспешно приблизился к Маквитеру, — сказал, что за неделю до убийства слышал, как вы с Тоддом ругались. Можете рассказать об этом подробнее?

Тодд посмотрел на Маквитера, шея которого стала лиловой.

— Кто это сказал?

— Что вас тогда расстроило? — Гриви сделала вид, что не расслышала вопроса. — Вы помните, что было в тот день?

— Я не был ничем расстроен. — Голос Маквитера оставался спокойным. — Я никогда не ругался с Тоддом. Это выдумки.

Миссис Каспин вот уже двадцать лет преподавала в Олбрайт музыку. Она носила юбки-карандаш, плотно облегающие ее пышные бедра, и блузки из струящегося шелка в цветочек, которые обтягивали ее огромные… ее пышную грудь, а волосы она собирала всегда в нечто похожее на пчелиный улей. И судя по всему, нравилась она только Тодду. Он хоть и не умел петь, всегда любил просто наблюдать за тем, как миссис Каспин качает головой в такт музыке. На ее шее всегда болтались очки на жемчужной цепочке, но она почти никогда не использовала их по назначению. Маквитер всегда считал ее самовлюбленной.

Миссис Каспин обожала в обед слоняться по коридорам школы, держа в руках розовую чашку с очень старым и, как неоднократно утверждал Маквитер, безвкусным чаем. Тодд видел, как она заглядывала в кабинет Маквитера, едва ли не просовывая нос в дверной проем, чтобы рассмотреть, кто чем занимается. Маквитер обычно дежурно махал ей, как машут на прощание с борта корабля, отправляющегося с пристани.

— День добрый, миссис Каспин! Надеюсь, коричневая жижа, которую вы сейчас пьете, достаточно горячая?

Она никогда не махала ему в ответ.

— Любопытная старая корова, — ворчал Маквитер ей вслед.

Учитель говорил, что Каспин терпеть не могла старых кошелок, что было очень странно, ведь она сама была старой кошелкой.

— Вы когда-нибудь ругались с Тоддом? — спросил Дэниелс. Он по-прежнему опирался о стенку. — Возникали ли между вами ссоры?

По словам миссис Каспин, она слышала, как Маквитер кричал на Тодда:

— Ты обманщик и лжец! Обманщик и лжец!

Она повторила детективам эти слова с теми же ритмом и ударениями («Абсолютно теми же», — сказала она). В утро их встречи она указала на место, где увидела ссорящихся Тодда и Маквитера, прямо на повороте из северного крыла школы в восточное. Она также поведала детективам, что, по ее мнению, Маквитер всегда довольно свободно трактовал понятие «профессионализм», но увиденное в тот день повергло ее в шок.

— Что вы имеете в виду? — Гриви подалась вперед, как бы пытаясь разглядеть, что увидела миссис Каспин в тот день. — Что вас шокировало?

— Я имею в виду, что мы учителя, детектив Гриви. Преподаватели. Иконы. Когда я только устроилась в Олбрайт, у нас был кодекс, которому мы обязаны были следовать. Сегодня учителям нравится быть со школьниками друзьями. А это весьма незрело. — На этих словах миссис Каспин покачала головой. — И последствия могут быть губительными.

— Из-за чего мы вообще могли ссориться? — Голос Маквитера стал тише под светом флуоресцентных ламп. — Из-за чего я чисто теоретически мог поругаться с Тоддом Майером?

Гриви немного заерзала, но продолжала смотреть на Маквитера уверенным ледяным взглядом:

— Может, у вас с ним были отношения, которые вышли за рамки нормальных отношений между учителем и учеником? Может, эти отношения зашли дальше, чем вы рассчитывали? И вы поругались…

Маквитер ткнул указательным пальцем в стол. В голосе его чувствовалось раздражение:

— То, что вы сейчас говорите, отвратительно. По меньшей мере это чистая гомофобия — считать, что если Тодд был геем и я тоже гей, то у меня обязательно были к нему какие-то чувства. Что у меня могли быть отношения с семнадцатилетним мальчиком! Это омерзительно.

— Мистер Маквитер, — сказал Дэниелс тихим голосом. — Мы задаем эти вопросы только потому, что хотим узнать…

— Я был его учителем, — взорвался Маквитер. — Я помогал ему как учитель. Я был…

— У нас есть свидетель, — встряла Гриви, всем своим видом пытаясь выразить сочувствие, — и этот свидетель предположил, что у вас с Тоддом был конфликт. За неделю до его смерти вы с ним ругались в коридоре. Если бы вы помогли нам прояснить, что это было, нам проще было бы докопаться до того, что произошло той ночью. У нас есть несколько зацепок, мистер Маквитер, которые нам обязательно надо проверить. Ничего иного.

— Той ссоры не было, — сказал Маквитер. — Тот, кто рассказал вам о ней, лжет.

Целую минуту все сидели молча. И Тодд тоже. Хотя он мог многое рассказать, но это было нереально, потому что он был мертв.

— Это дискриминация, — наконец сказал Маквитер, откидываясь в кресле. — Если у вас больше нет дурацких вопросов, я бы предпочел уйти.

Гриви встала, и они с Дэниелсом вышли из комнаты.

Маквитер положил ладони на стол и долгое время молча смотрел на свои руки. Его ладони будто пылали. Он закрыл глаза.

— Тодд, — обратился он к пустой комнате. Призрак Тодда чувствовал каждое слово. Это было очень странное ощущение, как будто по его душе провели ватным шариком. — Тодд…

«Всё в порядке».

Когда Тодд учился в десятом классе, Маквитер начал швыряться ручками. Он кидал их на пол с такой силой, что на них иногда трескались колпачки. Так он пытался отучить школьников ронять вещи на его уроках. Многие ученики здорово перепугались, когда он сделал это в первый раз, рассказывал он Тодду.

— Я знаю, каково это, притворяться, носить маску, — поделился он. — Иногда я рычу перед классом, точно бешеная собака, а ученики думают, что я сошел с ума, и поливают меня за спиной дерьмом. Так что я понимаю тебя, Тодд.

Маквитеру всегда было важно знать, что Тодд понимает то, что он его понимает. Поначалу Тодду это казалось бессмысленным. Ну понимает его Маквитер, а дальше-то что?

Марк как-то сказал Тодду, что большинство учеников боятся Маквитера.

— Но ты же не боишься его, правда? — спросил тогда Марк. — В смысле, вы же, типа, друзья. Так?

Тодд в ответ густо покраснел. Друзья? Марк думал, что они с Маквитером друзья? А что еще Марк думал?

Тодд догадывался.

— Мы с ним не друзья, — ответил он. Тодд не знал, что еще сказать, чтобы дать понять Марку, что все, что он себе напридумывал, не имеет ничего общего с реальностью. Он просто закатил глаза.

В последний раз Тодд встречался с Маквитером у него дома. Там их никто не мог увидеть и никакой миссис Каспин рядом не было даже в помине. Маквитер сидел в кресле. На нем были домашние тапочки, вытянутый синий свитер и поношенные вельветовые брюки. Маквитер смотрел на Тодда, а тот по-прежнему стоял в дверях, боясь войти.

Не Маквитера боялся, а просто… боялся. А может, это был не страх, а какое-то другое ужасное чувство, похожее на страх.

Маквитер тогда не кричал, он говорил с Тоддом спокойным голосом, что пугало Тодда еще сильнее:

— Пожалуйста, расскажи, что произошло. Обещаю, я не буду злиться, просто, Тодд, мне нужно знать.

Тодд стоял и разглядывал свои варежки.

— Пожалуйста, прошу, я не буду расстраиваться, — повторил Маквитер, — я просто не понимаю.

Может, Маквитер опасался, что имеет дело не с одним Тоддом, а с двумя.

Может, их и было двое.

Может, всегда, когда впускаешь кого-то в свою жизнь, ты впускаешь этих двоих. Потому-то люди так опасны, ведь в каждом есть две личины.

Гриви и Дэниелс вернулись в комнату для допроса, чтобы сказать Маквитеру, что он свободен.

Когда в коридоре за ними захлопнулась тяжелая железная дверь, Дэниелс сунул руки в карманы и произнес:

— Даже не знаю.

Гриви сжала пачку сигарет, лежавшую у нее в кармане.

— Мне он показался дерганым.

Она дотронулась пальцем до своих губ.

— Он назвал Тодда обманщиком. Может, он имел в виду, что Тодд обманывает его… как партнера?

Дэниелс нахмурился:

— Но если мы говорим о школе, то дело может быть и в отметках.

Гриви кивнула.

— Самое время позвонить Споту.

Джорджия. Пакет с деньгами

Прямо сейчас в моем шкафчике лежат:

• Спортивная форма. Нестираная.

• 1 пара беговых кроссовок. Попахивает.

• 2 почти пустых пакета с попкорном.

• 1 ланч, собранный мамой. В нем остатки пиццы и странные цукаты, завернутые в лепешку из пчелиного воска.

• 1 пакет с деньгами.

Я пропустила физкультуру и направилась в свое тайное место, где обычно ото всех пряталась, — в бывшую будку с разного рода аппаратурой в одной из аудиторий, которой уже никто не пользовался по назначению, потому что школа давно перешла на беспроводное оборудование.

Я думала.

Когда мама застукала меня вчера в комнате Марка, я схватила пакет, подняла грязные вещи Марка с пола и бросилась прочь из комнаты, едва не облив ее вином из бокала.

— Ты что делаешь? — удивилась она.

— Стирка! — крикнула я через плечо и побежала вниз по лестнице, держа в руках корзину с вещами Марка, а еще пакет с его деньгами.

Потом я долго стояла в прачечной и пыталась все обдумать, но мама с Деброй устроили наверху по-настоящему хардкорную какофонию, поэтому думать не получалось. А потом пришел папа, поэтому я совсем запаниковала и сунула пакет с деньгами в свою школьную сумку, и вот теперь я в школе.

Марк ночевал у Тревора, и чисто технически у меня был шанс вернуть пакет обратно в его комнату, и ничего страшного не случилось бы.

Итак, вопрос. Почему я вообще взяла этот чертов пакет с деньгами?

Я взяла его, потому что а) я слишком часто смотрю передачи про полицейских, б) Марк соврал мне о том, что не знает Тодда, в) я сама воровка.

Ладно, деньги я себе оставлять не собираюсь, поэтому точно не вариант «в».

Я их пересчитала. В пакете была одна тысяча семьсот долларов. И не новенькими купюрами, а потрепанными двадцатками и прочей мелочевкой.

Может, у Марка эти деньги просто накопились? Я знала, что он откладывал со своей подработки дворником. Но недавно он спустил кучу денег на телик.

Может, ему одолжил Тревор, он богатый.

Но тогда…

Зачем ему столько налички?

Это выглядело так, будто этими деньгами пытались откупиться или заплатить кому-то за то, что этот кто-то сделает что-то. Выполнит какую-то работу.

Или это деньги за наркотики?

А может, он просто копит на мотоцикл, Джорджия. Господи. Ладно, но пакет все равно странный. Серьезно, с каких пор Марк ходит по всяким забегаловкам с фастфудом? Он даже бутерброд с маслом есть отказывается, потому что это не укладывается в его рацион.

Нет абсолютно никакого повода думать, что эти деньги как-то связаны с Тоддом, Джорджия. Это просто деньги.

Итак, сегодня худший день недели — вторник, а я как кошка, которую хозяева потеряли в торговом центре. Вся издерганная. Или какую метафору для описания своего состояния лучше подобрать? Не знаю.

— Привет. — После урока французского ко мне подошла Кэрри. — Что с тобой сегодня? Ты что, обкурилась?

Я подняла сумку с парты.

— Да я просто по жизни кайфую, — ответила я и сразу пожалела о сказанном: что вообще значит эта фраза? — В смысле, ничего. Я просто думаю.

— О чем? — Кэрри последовала за мной из класса. — О щенках? О состоянии экономики? О моем походе к стоматологу, который, кстати, прошел отлично, спасибо, что спросила.

Кэрри показала мне зубы.

— О деньгах, — сказала я. — И кстати, рада за тебя.

В коридоре было людно и душно. Или это просто я вспотела, и у меня случился приступ клаустрофобии. Кэрри уставилась на меня:

— В смысле, о всяких облигациях? Думаешь откладывать на черный день?

— Что-то типа того, — ответила я. — Не пора ли пообедать? Пойдем обедать.

— Ладно. — Кэрри пыталась за мной поспеть. — Но платишь ты. У тебя же есть деньги.

Я не стала забирать куртку, потому что на улице было обманчиво солнечно, а еще потому, что не хотела открывать шкафчик при Кэрри. Из-за денег. Так что, когда мы вышли на улицу, на мне не было ничего, кроме школьной формы. Об этом я сразу пожалела, потому что оказалось, что солнце светило, но не грело, — на улице было дико холодно. Может, даже слишком холодно, чтобы идти до фургончика с едой. Я вспомнила, что в последний раз, когда мы к нему подходили, я всерьез раздумывала, не продавец ли картошки фри убил Тодда.

Тогда шли разговоры типа: «Ха-ха, какой-то пацан умер. Интересно, кто его убил?»

Мои руки закоченели. Казалось, вместо них ко мне прикрутили два больших куска льда. Я застыла напротив школы под этим ослепительным зимним небом, все еще без куртки и картошки фри. Кэрри помахала прямо перед моим лицом.

— Прием, прием! Вызываю Джорджию, — сказала она. — Не хочешь куртку надеть? Мозги еще не отморозила? Мне вызвать скорую, привести врача или что?

Пальцы скрючились, как увядшие листочки. Я сунула ладони под мышки. Уверена, выглядело это странновато.

— Эм…

Кэрри посмотрела по сторонам. Фургона нигде не было.

— Можем пробежать несколько кварталов до того ларька с хот-догами.

Я переминалась с ноги на ногу:

— Если честно, я не бегун.

— Ты в порядке? Сегодня ты еще более странная, чем обычно.

Кэрри достала очередную подушечку жвачки. Я повернулась посмотреть, как она будет выдувать пузыри из двух или уже трех подушечек.

Она глядела на меня своими большими карими глазами, не переставая упорно жевать.

— Да, просто…

Стоило мне заговорить бог знает о чем, как я кое-что заметила. Внедорожник, очень похожий на внедорожник Тревора, въехал через калитку на школьную парковку.

Это был он.

— Что? — Кэрри нахмурилась.

— Знакомый парень, — откликнулась я.

И сама не заметила, как двинулась вокруг школы, преследуя эту машину.

Не знаю, когда я перешла на бег, но вскоре почувствовала покалывание в легких. Как будто в них зазвенели маленькие колокольчики.

Кэрри бежала за мной:

— Джорджия! Какого черта!

Парковка для учащихся уходила дальше к западному крылу школы. На ухабистой дороге внедорожник потряхивало, как игрушечный, поэтому Тревору пришлось сбросить скорость, и я смогла его нагнать. Он припарковался у черного входа.

Обычно сюда доставляли продукты: рядом находились кухня и кафетерий. Проезд был слишком узким, поэтому там непросто было припарковаться, не поцарапав при этом драгоценную машину о кирпичи или бетонный фундамент.

Я стояла за углом от того места, где притормозил Тревор. Прижималась к стене, чтобы остаться незамеченной. По крайней мере, я на это надеялась. Хотя если со своей позиции я видела Тревора, то, возможно, он тоже видел меня. Но, кажется, в мою сторону не смотрел. Он опять не заглушил мотор, и, наверное, его машина выпустила уже столько выхлопов, что ими можно было отравить целое озеро. Вероятно, он копался в телефоне. Ко мне сзади подкралась Кэрри. Она явно запыхалась. Я почувствовала от нее запах апельсина и винограда и услышала, как Кэрри лопнула маленький пузырь из жвачки. В этот момент со стороны кафетерия из школы вышла Ширли. Окно машины опустилось, но на дверь внедорожника она облокачиваться не стала. На ней была кожаная куртка с обшитым мехом капюшоном. А еще гольфы. Волосы были идеально уложены. Она немного отошла в сторону и заглянула внутрь салона.

Кэрри лопнула очередной пузырь.

Через минуту из передней пассажирской двери вышел Марк. Он пересел назад, а Ширли заняла его место.

— Ха, — выдавила я. — Это Марк.

Кэрри посмотрела на меня:

— Это твой брат?

Я посмотрела на Кэрри в ответ:

— Чего?

Кэрри пожала плечами:

— Ничего. Я его никогда раньше не видела, так что…

— Получается, Ширли Мейсон знает Марка? — спросила я.

Кэрри нахмурилась:

— А Марк знает Тревора Батхерста?

Я кивнула в ответ.

— Да. В общем. Ширли встречается с Тревором. Или встречалась. А может, они до сих пор вместе. — Кэрри переминалась с ноги на ногу. — Может, пойдем уже за едой?

Я шла вслед за Кэрри и думала. Что же тогда в магазине сказал мне Марк? А я знаю, чего он мне не сказал: «Мой лучший друг встречается с девчонкой, про которую ты сейчас рассказываешь».

Но нет, он начал говорить о ней как о незнакомом человеке. Что-то вроде: «С чего вдруг я должен ненавидеть незнакомого человека?»

— Так ты тоже знаешь Тревора? — спросила Кэрри.

Я сдвинула брови.

— Угу, они дружат с Марком.

— Ну тогда Марк — дурак, — сказала Кэрри. — Потому что Тревор Батхерст — полный кретин.

Тодд. Два, три, девятнадцать

Есть такие секреты, которые на самом деле известны всем. Например, что мистер Уинтер, тренер по борьбе, спал с миссис Хаблер, учительницей по основам религии, хотя у обоих есть супруги. Тодд знал этот секрет, потому что однажды кабинет миссис Хаблер был заперт и он решил заглянуть в маленькое мутное окошечко на двери. К сожалению, там он увидел такое…

Чего даже его призрак не смог забыть.

Еще есть секреты, которые известны как минимум девятнадцати людям.

На следующий день Спот встретил Гриви и Дэниелса в холле школы. Казалось, он потел еще сильнее, чем обычно, если это вообще было возможно. Уже прозвенел первый звонок, и по всем коридорам сновали ученики.

Спот лавировал между ними, то и дело повторяя Дэниелсу и Гриви:

— Детективы, прошу, следуйте за мной.

В этот раз он не улыбался им и не жал руки, а торопливыми мелкими шажками пробирался по коридору между школьниками.

Когда они зашли в кабинет Спота, Гриви посмотрела на мокрое лицо директора и невольно провела ладонью у себя под носом. Спот уселся за стол. Он выглядел так, будто до этого час просидел в сауне. Он вытащил из стола еще одну папку, на этот раз абсолютно новую. Глубоко вздохнул и положил ее перед детективами.

— Вы, конечно, понимаете, что мы не… мы никогда бы не… — Спот покачал головой. — Для нас это, мягко говоря, очень неприятный сюрприз. Мы в академии Олбрайт всегда осуждали такое поведение.

За окном трусцой бежала группа запыхавшихся школьников, щеки их раскраснелись от холода. Это мистер Уинтер отрабатывал с одиннадцатиклассниками так называемую «терапию холодом». Тодд видел, как клубы пара вырывались из носов и ртов ребят.

Гриви, стоявшая слева от стола Спота, положила руку на папку:

— Можно?

— Д-да. — Он отпустил папку. Пока Гриви перелистывала в ней страницы, Спот смотрел на Дэниелса. — После вашего звонка мы изучили все отметки Тодда за последние три семестра и не обнаружили ничего необычного. Конечно, ведь Тодд был очень одаренным учеником. Однако…

По мере ознакомления с содержимым папки Гриви передавала прочитанные страницы Дэниелсу и выглядела все более удивленной.

— Мы решили, — Спот прервался и откашлялся; звук был таким, словно пластинку проигрывали на очень низких скоростях, — внимательнее изучить табели остальных учеников в классе и заметили кое-что подозрительное в отметках двенадцатиклассников, которые посещали занятия Маквитера по социальным наукам. На которые ходил Тодд…

— Сразу девятнадцать учеников на промежуточном экзамене получили вместо обычных двоек и троек пятерки, — заметил Дэниелс, указывая на один из табелей.

— Да. — Спот снова прокашлялся. — По меньшей мере девятнадцать учеников продемонстрировали существенный скачок в успеваемости, если судить по последнему экзамену. Мы предполагаем, что этот скачок был… — Спот снова прервался. — Искусственным.

— А когда был промежуточный экзамен? — спросил Дэниелс, заглядывая в папку, которую изучала Гриви.

— Пятнадцатого декабря. Последний экзамен в семестре.

— Значит, — заключила Гриви, — они сжульничали.

— Судя по всему, на данном экзамене — да. — Голос Спота звучал сдавленно. — Эти девятнадцать учеников затеяли что-то бесчестное.

— Почти весь класс, — уточнила Гриви.

Дэниелс кивнул:

— Вы сами проводили экзамен?

Спот в ответ протянул ему еще одну папку, потолще, с экзаменационными тетрадями. Маквитер терпеть не мог вопросы с вариантами ответа. Он говорил Тодду, что это не учеба, а игра в кости, поэтому на своих экзаменах всегда заставлял писать эссе.

Тодду эти тетради нравились. Ему было приятно трогать их фактурные обложки. И пускай Тодд с Маквитером никогда не обсуждали экзамены детально, Тодд всегда соглашался с учителем насчет того, что вопросы с вариантами ответа — это способ сжульничать, потому что у тебя всегда есть шанс угадать правильный ответ, даже если ты ничего не знаешь.

Но Тодд был уверен: чтобы дать правильный ответ, нужно знать хоть что-нибудь.

Дэниелс просматривал документы, Гриви постукивала себя по подбородку.

— А Маквитер обсуждал это с вами? — спросила она, доставая блокнот. — Высказывал свои подозрения? Насчет отметок?

— Нет. — Спот начал барабанить пальцами по столу рядом с фотографией своей собаки. Она как будто улыбалась ему в ответ со снимка в серебряной рамке, оголяя белые зубы.

— А он знает, что теперь вы в курсе об этих отметках? — спросила Гриви.

— Нет, не знает, — уверенно ответил Спот. Наконец он провел ладонью по влажному лбу. — Мы получили ваш запрос, изучили отметки Тодда и обнаружили то, что обнаружили. И конечно, сразу решили поставить вас в известность. Мы подумали, что будет благоразумнее все сначала обсудить с вами.

— Мы ценим ваше благоразумие, — ответила Гриви. — Маквитер сегодня в школе?

— Да, он сейчас на занятии. — Спот кивнул и открыл расписание на компьютере. — Сегодня среда, значит, он в классе номер 454. До утренней перемены.

— Директор Спот, можете нас извинить? — Дэниелс захлопнул папку. — Нам нужна минутка.

Директор Спот вскочил со своего стула со странной поспешностью.

— Конечно, я как раз собирался переговорить со своим помощником. Надо перенести несколько встреч. Пожалуйста, кабинет в вашем распоряжении.

Когда дверь за Спотом захлопнулась, Гриви тут же подскочила, подбежала к столу директора и плюхнулась на его стул.

— Здесь как будто градусов на двадцать жарче, чем в самой комнате, — выдохнула она, бросив на стол свой блокнот. — Ладно. Итак. Срочные новости. Богатенькие детишки списали на экзамене.

— Ага. — Дэниелс просматривал тетради, проводя пальцем по выведенным карандашом ответам. Иногда нажим на карандаш был таким сильным, что с другой стороны страницы оставались борозды. — Эй, смотри, тут все твои любимчики.

Дэниелс вытащил из стопки несколько тетрадей и бросил их на стол перед Гриви.

— Кэмерон Хилл, Крис Мэттью, Девон Маркус…

— Все члены, по-видимому, очень бесполезного кружка. — Гриви откинулась на стуле Спота.

— Да, — кивнул Дэниелс и кинул на стол еще одну тетрадь. — И… Марк Уокер.

У Марка Уокера был отвратительный почерк. От начала и до конца каждого бессвязно написанного предложения выведенные им буквы как будто задыхались и корчились. Тодд думал, что Марк именно поэтому не любил делать записи на уроках. Отчасти по этой причине у него были плохие отметки по социальным наукам. Тодд краем глаза подсматривал за ним, когда они сидели рядом в классе. Марк так крепко держал ручку и так пристально всматривался в бумагу, что казалось, будто он разговаривает с ними.

Марк был первым и единственным человеком, у кого ладони были больше, чем у Тодда. Марк говорил, что это помогает в борьбе: лучше даются захваты.

— О, а я думал, такие руки называются руками пианиста, — ответил тогда Тодд. — Типа, чтобы доставать до дальних клавиш.

— Доставать до клавиш? — Марк выглядел огорошенным. — А разве для этого не нужно просто двигать руками?

Тодд так сильно рассмеялся, что чуть не свалился со стула.

Марк явно был смущен такой реакцией.

— Короче, ты понял, что я имел в виду. — Он закатил глаза.

Этот разговор произошел на неофициальной встрече репетиторского кружка, который к тому времени состоял только из Марка и Тодда. Встречи проходили в кабинете миссис Хаблер, где в обеденное время, как правило, никого не было. Марк всегда сидел под картиной Микеланджело «Сотворение Адама». Наверное, слишком символично, но так уж сложилось, что именно в этих декорациях они и начали общаться. Или называйте это как угодно.

Тодду было любопытно, знал ли хоть кто-нибудь, что делал Марк, когда уходил на свои «занятия с репетитором». Это был секрет. Марк обычно говорил, что ему нужно подтянуть отметки, иначе у него ни за что не получится поступить в колледж.

Хороша сказочка.

Дэниелс пролистывал каждую экзаменационную тетрадку. Вопрос за вопросом. Вскоре он заметил, что Маквитер оставил по ходу текста пометки в виде маленьких точек.

— Посмотри, — показал он тетради Гриви.

В тетради Марка Маквитер подчеркнул то же предложение, что подчеркнул и в восемнадцати других работах, поскольку везде оно было практически идентичным.

Гражданин — это человек, принадлежащий к тому или иному государству или сообществу, являющийся субъектом идеологии, диктующей ему, в чем состоят его права и обязанности.

Если не считать небольших расхождений, это предложение было почти слово в слово скопировано из учебника. Видимо, у Марка была превосходная память.

Видимо, у всех у них была хорошая память.

— Окей, я должна это сказать. — Гриви оглядела стопку тетрадей. — Эти ребята весьма туповаты и неизобретательны.

Дэниелс смотрел на исписанные красной ручкой экзаменационные работы.

— Маквитер сделал в тетрадях кучу пометок, подчеркнул эти предложения, значит, он все понял, — сказал он. — Так почему же он сразу не пошел к Споту? Это же не его вина, что так случилось.

Гриви снова плюхнулась на стул Спота и откинулась на спинку так, что практически оказалась в горизонтальном положении, уставившись в потолок.

— Согласна. И вместо этого он идет на перемене к Тодду и называет его «обманщиком и лжецом»?

Дэниелс нахмурился.

— Думаешь, Тодд тоже списывал?

Он покопался в стопке тетрадей и вытащил оттуда работу Тодда. Открыл ее на том же вопросе.

В своем эссе Тодд писал:

Являясь гражданами Америки, равно как и гражданами любого другого государства, культуры, сообщества и микрогруппы, мы осознаем себя как членов этого государства, представляя собой субъект его идеологии. Мы являемся гражданами по праву рождения, но становимся такими гражданами, как должно, благодаря строгому своду правил, невидимым барьерам и грузу возложенных на нас обязанностей.

— Видимо, он списывал намного лучше, — подметил Дэниелс. — И если учитывать его отметки за все годы обучения, он либо списывал всю жизнь, либо, что более вероятно…

— Не списывал никогда. Но мы не знаем наверняка. — Гриви дочитывала эссе, покачивая головой.

— Но мы не знаем наверняка, — согласился Дэниелс.

Сейчас Тодда не волновало, что Дэниелс и Гриви заподозрили его в списывании на промежуточном экзамене. Потому что сейчас он был мертв. Если бы он был жив, его бы это страшно разозлило. Одно дело, когда ты не хочешь, чтобы кто-то думал, что ты умный; совсем другое, когда кто-то думает, что ты настолько глуп, что списываешь на экзаменах.

Гриви немного помолчала и сказала:

— А не поговорить ли нам снова со всем репетиторским кружком?

— Давай соберем весь класс, всех, кто списывал. — Дэниелс направился к двери и остановился. — И их родителей тоже позовем.

Есть такие секреты, которые становятся известны всем.

На этот раз, когда Дэниелс, Гриви и Спот вошли в бывший класс Тодда, никого из мальчиков это не удивило: слух о скором визите детективов быстро разлетелся по коридорам. Все девятнадцать ребят начали переглядываться еще до того, как повернулась ручка двери и силуэт Спота замаячил в проеме.

Не успел директор Спот войти в класс номер 234, как Крис вытащил телефон и поднял его над головой.

— Мой папа — адвокат, — заявил он. — Я имею право требовать адвоката.

— Заткнись уже, Крис, — пробурчал с другого конца класса Девон.

В кабинете Спота все ученики позвонили своим родителям, после чего расселись за партами в пустом классе, где обычно проходили занятия с миссис Хаблер.

Марк тоже позвонил матери, которая в тот день работала дома. Он сидел рядом с точной копией «Сотворения Адама» — там, где ему велел сидеть Дэниелс. Он поднес указательный палец ко рту и незаметно отгрыз кусочек кутикулы. Тодд никогда раньше не видел, чтобы он так делал.

Тревор, откинувшись на своем стуле, пялился в потолок.

Дэниелс встал перед классом. В тишине ему явно было комфортно.

— Что происходит? — наконец промямлил Кэмерон. Класс наполнился скрипом стульев. — А вообще, пофиг.

Тодд знал, что Кэмерон накурился, но пытался сделать вид, что это не так, чем еще больше себя выдавал.

— Мы ждем, когда приедут ваши родители. — Дэниелс обвел мальчиков взглядом. — А пока подумаем. Подумаем, что сказать им, когда они будут здесь. Когда они приедут, у нас с вами состоится еще один разговор. Мы хотим, чтобы вы поделились всей относящейся к делу информацией, о которой умолчали раньше. Надеюсь, сейчас вы пересмотрите свое решение. Потому что, знаете ли, Тодд Майер мертв. И история со списыванием, в которой вы все замешаны, может иметь к смерти Тодда какое-то отношение. Или нет. Но все это выглядит как слишком подозрительное совпадение. А в совпадения я не верю.

Марк смотрел на свои ладони.

Возможно, Дэниелс знал то, что Тодд понял только перед самой смертью: секрет редко остается секретом надолго.

Ведь все люди беспечны.

Тревор выпрямился и потянулся. Бросил взгляд на Марка, сидящего в противоположном конце класса. Тот посмотрел на Тревора в ответ, а потом отвернулся.

Именно человеческая беспечность привела к тому, что два ученика превратились в трех, а потом из трех — в пятерых и далее — в девятнадцать.

Это был секрет трех. Он никак не был связан с огромными деньгами, но, как Тодду объяснили ребята, был очень важным.

А Тодд был беспечен, поэтому согласился.

Джорджия. Среда и прочие неприятности

Удивительно, конечно, насколько увлекательно наблюдать за тем, как кто-то на кого-то орет. И просто ужасно, когда орут на тебя. Зато от крика в адрес другого оторваться просто невозможно.

Сначала все шло просто замечательно. Мы сидели в кафетерии и ели суп, а нет, сегодня среда, поэтому на обед была лазанья. В принципе, нормально, но не супер. Все сидели группками: Ширли была в окружении подружек, а мы с Кэрри ели в углу.

И тут Ширли непонятно по какому поводу закричала на Сару Хэммерсмит. Реакция Ширли была чересчур бурной, если, конечно, Сара перед этим не выдала что-то типа: «У тебя волосы загорелись».

Кэрри оторвалась от поедания фрикаделек.

— Какого черта?

По щекам Ширли лились слезы, она топнула ногой.

— Да пошла ты, Сара. — Она вытерла потекшую тушь под глазами. — Пошла ты, шлюха.

— Ширли назвала кого-то шлюхой? — Честно говоря, я порядочно удивилась. Нет, серьезно? Шлюха? Она что, полиция нравов?

Сара вздохнула, прижав руку к груди.

— Черт, Ширли. Я же просто спросила.

— Всем на меня плевать, — выпалила Ширли и бросилась вон из кафетерия.

Кэрри жевала пирог. Потом посмотрела на меня:

— Будешь мороженое?

— Оно же дико холодное!

— Значит, не будешь.

У меня вообще-то тоже была проблема, хоть я и не кричала об этом на весь кафетерий. Проблема в виде пакета с деньгами в моем шкафчике. Пакета, который я так и не забрала домой и не вернула Марку.

Я могла бы это сделать. Но не сделала.

Отчасти это было проблемой, потому что я была почти уверена, что Марк уже заметил пропажу, но ничего об этом не сказал. Он даже не спросил, не переложила ли куда этот пакет та женщина, что убирается у нас в доме. Во всяком случае, я бы на его месте именно так и поступила, если бы у меня неожиданно пропала внушительная сумма.

Когда Марк утром спустился к завтраку, он смотрел на меня секунд двадцать, а потом бросил свою здоровенную спортивную сумку прямо перед кухонным столом.

Поначалу мне показалось, что я увидела в его глазах немое обвинение, так как знала: мне было что скрывать. Но потом немного отвлеклась от хлопьев и поняла, что Марк фактически спал на ходу: глаза его были закрыты, а сам он был весь грязный.

— Марк, — отец встал из-за стола и ослабил галстук, — тебе надо помыться.

— Ага, у меня сегодня в школе тренировка, после нее и помоюсь, — ответил Марк.

— Привет, Марк. — Я излучала позитив.

— Привет, Джи. — Он вздохнул и взял со стола банан.

А потом направился к выходу: Тревор уже ждал его, чтобы подвезти до школы. Из его внедорожника настолько громко орала группа «Ганс энд Роузес», что было слышно даже на кухне.

После обеда и истерики Ширли у нас по расписанию значилась самостоятельная работа. Мы с Кэрри составляли презентацию по биологии. Тут-то я и решила задать вопрос, на который Гугл мне бы точно не ответил.

— Эй. — Я перегнулась через парту ближе к Кэрри.

— Чего «эй»? — прошептала Кэрри, не отвлекаясь от учебника.

— Как думаешь, по какой причине кто-то может хранить деньги в бумажном пакете?

Кэрри посмотрела на меня.

— Это что, загадка какая-то? Типа, почему кенгуру положил деньги в бумажный пакет, а не в карман на животе?

— Почему ты говоришь о кенгуру «он»? Может, это «она»?

— Конечно-конечно. Кенгуру — это «она». И у нее куча денег, — продолжила Кэрри.

— Вопрос гипотетический, — перебила я. — Но его можно считать загадкой, если тебе так нравится.

— Так, ну, наверное, чтобы эти деньги потом кому-то отдать, — ответила Кэрри и положила в рот подушечку жвачки, которую тут же начала тихонько жевать. — Но это немного странно. Например, моя мачеха всегда дарит деньги в каких-то странных конвертах из крафтовой бумаги и все в таком духе. Но она сама по себе такая.

— Точно. — Я понизила голос. — А твоя мачеха кладет деньги в конверты, сделанные из разрезанных коробок из-под хлопьев?

— Обычно она выписывает чеки. — Кэрри вглядывалась в мое лицо. — Погоди, ты что, хочешь дать мне денег?

— Ну да, ты богачка, а мне тебе денег давать? — удивилась я.

— Ты сама эту тему завела. — Кэрри поежилась. — И вообще, у меня только папа богатый, а я сама не богачка.

— Ага, мне кажется, в нашей школе все хотя бы раз это говорили.

— Ха-ха. — Кэрри залилась смехом, да так сильно, что случайно выплюнула жвачку. — Ты чертовски права, Джорджия.

После уроков Кэрри захотелось поесть наггетсов, поэтому нам пришлось пройтись до «Макдоналдса». Мне кажется или походы за едой — это основная часть процесса социализации?

Когда Кэрри вдоволь наелась этой курицы в панировке, мы пошли обратно на остановку. Тут Кэрри посмотрела на меня искоса и спросила:

— А ты чего спрашиваешь о пакетах с деньгами? Ты что, наркотики продаешь? Обычно деньги в пакетах хранят наркодилеры.

— Я готова рассказать, — я допивала молочный коктейль, пальцы немели от холодного стаканчика, — если ты расскажешь мне, почему вы больше не дружите с Ширли.

Кэрри притормозила и посмотрела на меня. Она начала краснеть.

— В общем, ладно. — Мне пришлось сбросить темп, чтобы не навернуться на клочке льда. — Вы что, поругались?

— Нет. — Кэрри пожала плечами. — Мы просто… разные люди.

Это был такой ответ, который не давал ответа на вопрос. Некое топтание на месте.

Мне хотелось сказать: «Вы годами дружили, не могло же просто так все закончиться».

Но вместо этого я спросила:

— Как думаешь, почему она сегодня так взбесилась?

Кэрри смотрела с удивлением:

— Это уже второй вопрос.

— Но и «Мы просто разные люди» считается только за половину ответа.

Кэрри сунула руки в карманы.

— Может, это из-за Тревора. Из-за него были все проблемы. То он ее любит. То не любит. В итоге большую часть времени он вытирал об нее ноги. Она была лишь его тенью.

— И из-за этого вы больше не дружите?

— Не знаю. — Кэрри уставилась на асфальт. — Может, мы никогда и не были подругами. Ширли же страшная эгоистка. У таких людей не бывает настоящих друзей.

— Но парни у них бывают? — уточнила я.

— Тревор — полный придурок, — добавила Кэрри. — Он обращается с Ширли как с мусором.

Она сунула в рот вторую подушечку жвачки.

— Он очень симпатичный, — сказала я. — Не доверяю я парням, которые слишком хороши собой.

Кэрри ткнула меня в руку. Думаю, ей просто нравилось дубасить мою куртку. Признаюсь честно, если бы на ком-то была такая же, я бы тоже постоянно в нее тыкала.

— Ай!

На самом деле больно не было, но все же.

Кэрри вытащила из левого кармана упаковку вишневой жвачки и протянула мне.

— Я тебе про Ширли рассказала. Теперь рассказывай, что там у тебя.

Я вытащила подушечку вишневой жвачки и распаковала ее онемевшими от холода пальцами. Она оказалась неожиданно мягкой.

— Я нашла дома пакет с деньгами.

Кэрри лопнула здоровенный розовый пузырь.

— Чей он?

Я усиленно жевала, чтобы нагнать Кэрри.

— Думаю, брата.

— Почему ты так думаешь?

— Пакет был в его комнате.

Кэрри лопнула очередной пузырь.

— Хм. Тебе не кажется это странным?

— Сам пакет или то, что я оказалась у Марка в комнате? — уточнила я.

— И то и другое, — ответила Кэрри.

— Возможно, — отреагировала я.

Кэрри пожала плечами:

— Может, он хочет сбежать? Или откупиться, чтобы выкарабкаться из неприятностей?

— Может.

Я подумывала рассказать о Тодде и о том, что Марк соврал мне, но тут приехал автобус. Кэрри запустила руки в карманы.

— Слушай, Джорджия. Просто… Ты не такая, знаешь, — добавила она, когда я посторонилась, чтобы она смогла пройти к автобусу, не задев мою сиреневую куртку.

— Чего?

— Ты не такая, как Ширли. — На этих словах Кэрри развернулась и зашла в автобус. — Ты ее полная противоположность.

Я вернулась в пустой дом. Никого ожидаемо не было: у мамы по средам йога, а папа, как я уже говорила, все время пропадал на работе. У нас дома было комфортно: не скрипели половицы, не хлопали дверцы. Дом был новым. По словам мамы, куплен и обставлен он был на деньги, заработанные ее творчеством. А по словам отца, именно его тяжкий труд обеспечил нам наш комфорт.

Когда я бывала дома одна, я обычно лежала перед теликом и объедалась крекерами. Так что первым делом я пошла наверх, чтобы переодеться в спортивки. На середине пути я услышала мамин голос, который становился все громче и пронзительнее:

— Сядь здесь, сядь здесь, — рявкнула мама, вышагивая взад-вперед по кухне. — Да, добрый день. Да-да, это его жена. Скажите, что мне плевать. Скажите ему, чтобы сейчас же взял трубку. Скажите, что я только что вернулась из школы, где говорила с полицией по поводу его сына, и сейчас мне нужно поговорить с ним.

Я заглянула из холла в кухню. Марк сидел за кухонным столом, опустив голову. Он дергал коленом вверх-вниз, как провинившийся мальчишка. Я не понимала, что стряслось.

Мама расхаживала с прижатым к уху телефоном.

На цыпочках я проследовала в кухню. Марк посмотрел на меня через свою жирную челку, даже не подняв головы. Взгляд у него был уставшим. По-настоящему уставшим.

Снег с кроссовок Марка образовал под столом целую лужу.

— Привет, — шепотом поздоровалась я.

Марк поежился и, по-прежнему не поднимая головы, ответил:

— Привет.

Мама резко развернулась и жестом велела мне идти наверх. Она ткнула пальцем в потолок так агрессивно, как вряд ли дозволено детским писателям.

Я зацепила коробку крекеров и отправилась к себе, не прекращая вслушиваться. Мне было ясно, что мама очень злилась. Примерно на девятку по десятибалльной шкале.

Через сорок минут приехал отец. За это время я уже успела найти в своей ванной вентиляционную решетку, выходящую в кухню. Я легла на пол и прильнула к ней.

— Прежде всего, всем надо успокоиться.

— Не надо со мной так разговаривать, Уилл. Это мне пришлось идти в школу. И ты не имеешь права вот так запросто заявиться и начать отыгрывать свою патриархальную роль…

— Да я даже не знаю, что случилось!

— Расскажи ему, Марк!

Далее неразборчиво.

— Марк, громче.

— Я, типа, списал. На экзамене.

— Ты, типа, списал? Марк, объясни мне, как это возможно: типа, списать?

— Сара.

— Уилл. Даже не смотри на меня так. Наш сын списал на экзамене, и я имею полное право быть в бешенстве.

Быстрые шаги. Скрип стульев.

Я представила папу и вздувшуюся вену на его щетинистой шее. Она всегда вздувалась, когда он был расстроен или разочарован чем-то.

Снова неразборчиво. Вдруг отец закричал:

— Господи ты боже мой, Марк! Громче!

— Я говорю — простите.

Пронзительный крик мамы перебил папу.

— В школе были полицейские. Они думают, что все это как-то связано с погибшим мальчиком. Но никто ничего не рассказывает. Уилл, здесь замешана полиция. Им кажется, что это связано с убийством.

Папин голос рухнул на октаву.

— Что ты им сказал, Марк?

Молчание.

— Ничего, — ответил Марк.

— А тебе было что им сказать? — Голос матери стал таким пронзительным, что стены буквально вибрировали.

Снова неразборчиво.

Мое сердце билось словно о кафель в ванной.

— Ясно. Значит, едем в полицию. И ты им рассказываешь все, что знаешь. Идем.

— Не могу.

Мама перешла на визг, от которого задрожали трубы:

— О нет, ты еще как можешь! Все ты, черт побери, можешь!

— На самом деле я не совсем списал.

— О, Марк! — Мама почти стонала. — Ты что, нас за дураков принимаешь? Директор Спот показал мне все ваши работы. У тебя и твоих друзей абсолютно одинаковые ответы на один и тот же вопрос, черт меня подери!

— Ладно. Ладно. Чего ты от меня хочешь?

Гудение холодильника. Скрип ботинок.

— Скажи, что ты никак не связан с тем, что случилось с этим мальчиком.

— Мама!

— Скажи, что ты никак не связан с тем, что случилось с этим мальчиком, Майером.

— Господи, Сара.

— Заткнись, Уилл. Марк!

— Я всю ночь был дома!

— Марк…

— Я никак с этим не связан, ясно? Он просто… Он просто продавал ответы на экзаменационные вопросы. Ну я их и купил. И все!

Раздался голос папы. Он звучал спокойно.

— Он продал тебе ответы.

Удар.

Это был фирменный удар отца по столу. К слову сказать, видели мы его нечасто: лишь однажды отец отреагировал так, когда Марк случайно въехал на машине в гаражную дверь.

— Он просто чувак, у которого я купил ответы. Это не какая-то большая трагедия. Просто ошибка!

— Пойдем. Садись в машину. В машину прямо сейчас, — прогремел голос папы.

Я слышала, как эхом разлетались звуки шагов. Входная дверь захлопнулась до того, как я успела спуститься.

Я взяла банку меда и принялась макать в нее крекеры, а сама думала об услышанном.

И тут в голове очень ярко вспыхнуло одно воспоминание. Когда мы с Марком еще были детьми. Однажды нас отправили к бабушке с дедушкой во Флориду. Были каникулы, а мама уезжала в тур. Бабушка с дедушкой жили в шикарном комплексе для пожилых. Там был бассейн, в центре которого устроили что-то типа островка, где грудой лежали красивые камни. Во всем комплексе не было ни одного человека младше восьмидесяти, играть нам было не с кем, кроме как друг с другом, поэтому мы решили собирать на острове «сокровища». Мы доплывали до этого островка, залезали на него, сбрасывали камни в воду, потом ныряли за ними (моя идея), потом заворачивали их в полотенце (идея Марка), относили в сад к бабушке и там прятали за сараем. Мы планировали закопать камни, когда соберем «достаточное» их количество. Возможно, это означало все камни. Через четыре дня мы полностью очистили бассейн, оставив только один розовый камень, который, как мне кажется, был прикреплен к островку.

Именно тогда старик с двумя волосинками на голове и страшной сыпью на лице постучал в дверь наших бабушки и дедушки. Он состоял в каком-то комитете этого комплекса и был очень зол на нас, потому что только мы были под подозрением. Само собой, ведь старики не стали бы воровать камни из бассейна.

На голове у него была кепка «Лучший дедуля». Он кричал на нас из-за «драгоценных камней из бассейна» и никак не мог успокоиться. А мы тем временем безобидно уплетали хлопья на кухне. Он стоял в дверях в своих дурацких желтых шлепках и размахивал странными стариковскими пальцами. Помню, что он даже назвал нас дегенератами.

Бабушка очень не любила с кем-либо ругаться. Мне тогда показалось, что она готова была просто провалиться сквозь землю.

Я очень перепугалась и разревелась. А Марк, который был все еще в плавках, встал и повел всех в сад.

Там он ткнул пальцем в кучку белых камушков, сияющих на солнце.

— Вот, — сказал он. — Мы думали их закопать, но теперь вернем на место.

— Господи, — только и промолвила бабушка.

Позднее она обвинила в нашей шалости маму и ее «творческие замашки». В принципе, при должном усердии в этом можно было усмотреть даже не оскорбление, а завуалированный комплимент.

После этого случая и до конца недели нам не разрешали подходить к бассейну. А ведь именно бассейн был единственной причиной, почему мы вообще ездили к бабушке и дедушке во Флориду. Я отправлялась туда явно не поглазеть на страшного старика со сморщенной, будто вареная картошка, кожей и странными пальцами, похожими на сосиски.

До конца каникул я так и не спросила Марка, почему он так облажался и рассказал всем о нашей выходке. Оставшиеся дни он сидел на дороге и ждал, не выползут ли аллигаторы. И только когда мы уже были в самолете, летевшем в сторону дома, и держали пакетики со сладостями, купленные бабушкой в аэропорту, я все-таки выпалила:

— Почему ты им все рассказал?

Марк надел наушники и пожал плечами.

— Потому что это сделали мы, — ответил он.

Потому что это сделали мы, понимаете? Марк не какой-то секретный агент, не двуличная сволочь. Когда его прямо спрашивают, он отвечает абсолютную правду просто потому, что ему и в голову не может прийти, что можно поступить как-то иначе.

Меня осенило.

Так вот для чего эти деньги! Это были деньги за ответы. Марк должен был отдать их Тодду за подсказку на промежуточном экзамене.

Через несколько минут пришла эсэмэска от мамы с просьбой разогреть мясной рулет из холодильника.

Что я и сделала.

Тодд. Квартира гея

Тодд бывал в гостях у Маквитера примерно раз шесть, но ни разу не видел его квартиру при свете дня. По крайней мере, пока был жив.

Днем ковер в квартире Маквитера светился ярко-красным. Шторы тоже были красными, даже ярко-алыми.

В стенах школы любимым цветом Маквитера был голубой, дома — красный. Красными были и диван, и тарелки, и кружка с кофе, так и оставшаяся стоять на золотом кофейном столике. На красные тарелки Маквитер любил выкладывать брауни. К ним он обычно подавал огромные порции какао, которое варил сам.

— Этот парень — чистюля, — сказала Гриви. — А еще это типичная квартира гея.

— И? — В комнату вошел Дэниелс. — Маквитер — гей, и?

— Ну, мы знали, что он гей. — Гриви усмехнулась и взяла с одной из полок фотографию пожилой женщины в рамке. — Поэтому логично, что это квартира гея.

— Стереотипы, — откликнулся Дэниелс. — Если мужчина — гей, то он обязательно чистюля?

— У тебя дома тоже ни пылинки, — парировала Гриви.

Дэниелс осмотрел рабочий стол Маквитера. На нем по обе стороны от древнего компьютера лежали горы бумаг. Стол Маквитера был единственным местом в доме, где не царил идеальный порядок: его поверхность представляла собой настоящий хаос из документов. У Маквитера была собственная система сортировки: нужные страницы в блокнотах были отмечены стикерами, на которых разные разделы выводились ярко-розовыми буквами. Маквитер объяснял Тодду, что с возрастом стал плохо видеть.

Каждый раз, глядя на этот стол, Тодд испытывал адское желание сбросить с него все эти залежи.

Дэниелс в перчатках взял со стола брошюру о речном круизе для гомосексуалов. Тодд был уверен, что Маквитер им даже не воспользовался. Это был караоке-круиз. Дэниелс положил рекламную брошюру на место.

Покопавшись немного в документах, Дэниелс наконец заметил то, что было хорошо знакомо Тодду: блокнот Маквитера. Такие блокноты продавались в супермаркетах в упаковках по десять штук. Потертый блокнот на спирали с надписью: «Промежуточные экзамены, осенний семестр 2012-го».

— «Промежуточные экзамены, осенний семестр 2012-го», — с этими словами Дэниелс открыл блокнот. — Это вопросы для экзамена. Он писал их от руки. И все они в свободном доступе лежат на столе.

— Следовательно, если Тодд здесь бывал, то он мог подсмотреть ответы, — добавила Гриви.

— Или Тодд мог подсмотреть их в школе, — предположил Дэниелс. — Вероятно, Маквитер брал записи с собой на работу.

— Хм-м-м, — задумчиво протянула Гриви, исчезая в ванной Маквитера, — все может быть.

Обыск был идеей Гриви. У нее был ордер. Она уверяла, что в квартире Маквитера должна быть хоть какая-то зацепка, она нутром это чуяла. Все девятнадцать обманщиков из Олбрайт пели одну и ту же песню, будто действуя по чьей-то указке. Было очевидно, что они заучили ответы, а потом просто повторили их на экзамене.

Вечером того дня, когда Марк отказался что-либо рассказывать детективам в школе, он сидел у Гриви и Дэниелса в кабинете, а рядом с ним была его мать, бесконечно хлопавшая ладонью по коленке. Марк сообщил детективам, что Тодд предлагал им купить ответы на все промежуточные экзамены за тысячу долларов.

Тодду показалось, что Марк очень устал. Он сидел, сложив руки на коленях и не поднимая головы.

— За тысячу? — Гриви посмотрела на Дэниелса. — Наличными это много.

Дэниелс перевел взгляд на Марка.

— Он подрабатывает, подметая улицы, — пояснил отец Марка, после чего поджал губы. Он был очень мрачен.

— А откуда у Майера были ответы? — Гриви спрашивала об этом каждого из списавших.

Никто из мальчиков этого не знал. Никто, кроме Тревора. Великолепного Тревора с его голубыми глазами и гладкой длинной шеей. На следующее утро после визита Марка Тревор тоже пришел в участок, да в такую рань, что Гриви еще не успела допить свою первую кружку кофе. В кабинет Тревор прошествовал с идеальной осанкой, будто приготовился давать показания.

Рядом с Тревором сидела его мать. Она была закутана в белую шубу, из-за чего, по мнению Тодда, была очень похожа на огромного и очень дорогого кролика. Тревор вывалил все, что знал. Тотальная исповедь.

— Тодд сказал нам, — начал он, — что сможет достать у Маквитера ответы. Говорил, что между ними была какого-то рода связь. Не помню точно, что именно он говорил. Может, я ему тогда просто не поверил. Но потом он раздобыл ответы и сказал, что нам с ним надо расплатиться.

«Расплатиться». Звучало так, будто Тодд был очень суровым, и ему это даже понравилось.

В своем блокноте Гриви нарисовала крошечный восклицательный знак.

Уже через час после того, как Тревор покинул участок, у Гриви был ордер, и к обеду они осматривали квартиру Маквитера. Дэниелс стоял в гостиной и задумчиво почесывал подбородок. Гриви положила найденный блокнот в пластиковый пакет.

— Ребята сказали, что отдали деньги Тодду. Тысяча баксов с человека. Но в комнате Тодда их нет. На его сберегательном счету около восьмисот долларов, и за последний месяц он его ни разу не пополнял.

Тодд редко тратил даже те деньги, которые ему дарили на день рождения.

— А может, они сговорились с Маквитером? — Гриви размышляла вслух. — Может, эти деньги он отдал ему?

— Если он отдал наличку, то здесь ее нет. — Дэниелс замолк. — Подожди… Думаешь, они были в сговоре? Это из-за того, что сказал Тревор?

— Не знаю. — Гриви осмотрелась. — Девятнадцать тысяч долларов. Может… Учитывая зарплаты в школе…

Дэниелс ее прервал:

— При этом ты считаешь, что Тодд у Маквитера ответы украл.

— Слушай. — Свободной рукой Гриви нащупала в кармане пачку сигарет. — Я на дух не переношу всех этих сопляков из Олбрайт, понимаешь? Я думала, они мелкие болваны, и они ими оказались. Они заплатили за ответы на промежуточном экзамене парню, с которым при иных обстоятельствах даже не заговорили бы. Они сознались в том, что они лжецы и болваны. Они сделали ровно то, чего я от них ожидала. Все сходится.

— И? — Дэниелс скрестил руки.

— И все, с кем мы говорили, подтверждали, что между Тоддом и Маквитером что-то было. Маквитер сам сказал, что ужинал с Тоддом, но с другими учениками никогда этого не делал. В школе они проводили много времени вместе. Маквитер организовал всю эту репетиторскую штуку, а Тодда поставил у руля.

— И? — Казалось, аргументы Гриви не убеждали Дэниелса.

— И мы знаем, что Тодд продал экзаменационные ответы другим школьникам, а их он должен был получить у Маквитера. Как результат, у группы учеников на руках оказались правильные ответы. Маквитер явно заметил, что они все списали, раз поставил на полях эти отметки, НО никому ничего не сказал. Странно, правда? Для него вообще это характерно. Произошло что-то, что может поставить крест на его карьере. Он молчит. Мальчик умер. Он молчит. При каких условиях люди обычно молчат? Когда понимают, что, скажи они правду, откроется что-то большее и они влипнут еще сильнее.

Тодд про себя отметил, что наблюдение за живыми людьми чем-то напоминает просмотр сериала, который, правда, нельзя выключить.

— Или он просто гей и понимает, что ты будешь к нему предвзята, — отреагировал Дэниелс, глядя на стол Маквитера.

— В чем я предвзята? — Голос Гриви стал ледяным.

Тодд прекрасно понимал, о чем думала Гриви. Наверняка о том же, о чем думал Марк, когда сообщил Тодду, что все знают о его ужине с Маквитером, намекая, будто они «ходили на свидание».

Тодд и Маквитер.

Ясное дело, если бы Тодд запротестовал, это только больше убедило бы Марка в собственной правоте.

«Тодд и Маквитер сидели на трубе».

Дэниелс нахмурился:

— Ты считаешь, что у него были какие-то неподобающие…

— Да они в любом случае неподобающие! — закричала Гриви. — На что он рассчитывал, когда проводил время со своим учеником вне школы?

— Может, он помогал ему? Потому что все остальные в школе относились к пареньку как к куску дерьма? — Дэниелс всплеснул руками. — Слушай, может, он и не был честен поначалу, но в конце концов обо всем рассказал. Ужин один на один. Совместные проекты в школе. И ничто из этого…

Раздался стук в дверь, и в комнату вошла офицер.

— Извините, — обратилась она.

— Что такое? — обернулась Гриви.

— Пришла женщина, которая говорит, что видела здесь мальчика.

— Говорит что? — Глаза Гриви стали размером с блюдца. — Здесь видела, в этом здании? Когда?

Женщина проживала на втором этаже. Это была пожилая леди с серебристыми волосами. Маквитер называл ее гранд-дамой. У нее были три маленькие собачонки, и у всех, как казалось Тодду, постоянно гноились глаза. Она носила коричневую шубу, местами вытершуюся на спине, большие черные очки и здоровенные старые наушники. Тодд думал, что она все время пребывала в собственном мире. Мире, который звучал как Синатра и пах маленькой белой собакой.

Собак она выгуливала поздно ночью. Впервые Тодд заметил ее во время своего второго визита к Маквитеру.

Тогда ее собака пыталась пролезть в закрывающиеся двери лифта. Если бы Тодд вовремя не подставил ногу, то ее наверняка сдавило бы дверьми. Двери стукнулись о ногу Тодда и разъехались. Собака заскулила. Пожилая дама повернулась к нему, сняла наушники и посмотрела такими же заплаканными глазами, как у ее собак.

Она сказала:

— Спасибо, молодой человек.

Теперь эта пожилая женщина стояла в вестибюле и беседовала с Дэниелсом и Гриви. В руках у нее была собачка с сердитым взглядом.

— Что за славный был мальчик, — говорила она Гриви, не обращая внимания на то, что собака начала скулить. — Немного худоват. Не помешало бы постричься.

— Декабрь. — Дэниелс достал блокнот. — А число можете вспомнить?

— Помню только, что это было до праздников, — улыбнулась дама. — Какое-то там декабря. Но что бы за день это ни был, на улице стоял страшный холод.

Дэниелс постукивал пальцем по блокноту.

— Можно записать ваш номер, мэм?

Женщина вздохнула, взяла у Дэниелса ручку и записала номер едва заметными штришками.

Гриви открыла для дамы входную дверь. В вестибюль залетел холодный воздух.

Дэниелс уже кому-то звонил.

— Он был славным мальчиком, — повторила леди, выходя за дверь.

— Он бывал здесь. — Гриви ударила кулаком в ладонь. — Я звоню криминалистам. Нужно расширить ордер.

На следующий день Гриви и Дэниелс продолжили обыск в квартире Маквитера. Рядом с лифтом их застала еще одна соседка. Она сообщила, что видела Тодда в этом самом лифте в ночь его смерти.

Этой девушке было лет двадцать с хвостиком, жила она на этаж ниже Маквитера. Тодд ее совсем не помнил. Он внимательно разглядывал ее, пока она говорила с детективами. Девушка была высокой, пышные рыжие волосы были собраны под огромной вязаной шапкой. Она сказала, что зашла в здание вместе с Тоддом. Он показался ей явно чем-то обеспокоенным.

— Может, и не обеспокоенным. — Девушка закусила губу. — А расстроенным.

— Он плакал? — уточнил Дэниелс.

— Да нет, просто нервничал, — ответила она. — Как будто у него на носу экзамены были или что-то типа того. Извините, что раньше не позвонила, просто я думала, что вам уже все рассказали. А еще я просто терпеть не могу копов.

Девушка хмуро посмотрела на Гриви, а та в ответ одарила ее улыбкой.

Наверное, Гриви улыбалась потому, что девушка назвала точную дату: она видела Тодда ночью 20 января. Это было накануне ее дня рождения, поэтому она не могла перепутать.

Через несколько дней пришли результаты дактилоскопической экспертизы. Это был полный успех для Гриви. Обнаружили несколько небольших следов в гостиной и отпечаток большого пальца Тодда на дверном косяке.

«Нормальный такой, жирный отпечаток», — описал его эксперт, лично принесший результаты в участок. Тощий паренек с нормальным, жирным отпечатком.

Гриви сияла, перечитывая отчет. Такой широкой улыбки Тодд у нее еще не видел. Он впервые обратил внимание, какие у нее ослепительно-белые зубы, что было очень неожиданно, учитывая, что дымила она как паровоз.

Но бывает так, что не всегда все сходится, как уже заметил призрак Тодда. В тот вечер после работы Гриви потащила Дэниелса в бар «Лиса и барсук». Это был замызганный бар, кругом на красных виниловых стульях сидели копы, потягивающие пиво. Гриви тоже взяла пиво, Дэниелс — виски. Поначалу они пили в полной тишине. Гриви крутила на столе сигаретную пачку.

— Этого достаточно, ведь так? — Она еще раз крутанула пачку и потянулась за пивом.

— Может быть, — пробубнил Дэниелс в стакан.

Гриви вскинула руку, чуть не задев проходившего мимо парня.

— Дэниелс! Отпечатки Тодда по всей квартире. Даже в ванной! — Она ударила ладонью по столу. — Он был там в ночь, когда умер. Ты говорил, что у Маквитера все шито-крыто, но это не так. Маквитер нам врал!

— Да, я понял. — Дэниелс проверил телефон. Его парень прислал эсэмэску со списком продуктов.

Тодд заметил, что в нем в основном превалировало вино.

После бара Дэниелс на такси отправился в свою гейскую квартиру. В отличие от квартиры Маквитера, шторы и ковры здесь были серыми. Парень Дэниелса готовил на кухне пирог. На нем были только трусы и розовая футболка с пандой.

— Ешь пироги, долой штаны! — радостно пританцовывая, поприветствовал он Дэниелса.

Тодду показалось, что бойфренд Дэниелса слегка глуповат. И у него были явно проблемы со вкусом, потому что, будь воля Тодда, он бы все завесил разноцветными шторами и коврами. Но парень сумел вызвать у Дэниелса улыбку.

Дэниелс зашел в кухню, обнял своего парня, и они долго стояли в обнимку. Парень был ниже Дэниелса, поэтому опустил голову ему на грудь. Длинные руки детектива полностью обхватывали его.

— Что стряслось? — прошептал молодой человек, уткнувшись в рубашку Дэниелса. — Ужасный день? Ужасный мир вокруг?

— Что-то вроде этого, — ответил Дэниелс и поцеловал своего парня прямо там, в кухне, под аккомпанемент дурацкой танцевальной музыки.

Тодд почувствовал, как что-то внутри него дало трещину, когда он увидел этот поцелуй. Что-то беспрецедентное для призрака, который большую часть времени был напрочь лишен чувств.

Если бы призраки умели сожалеть, то он бы пожалел об одном (помимо собственной смерти): что он умер, так ни разу и не поцеловав любимого.

Конечно, это не значило, что Тодд никогда ни с кем не целовался (были два парня: с одним — с языком, с другим — без — и девчонка, которую звали Мэриголд, но она, если честно, сама поцеловала его, когда они были в летнем лагере). И это не значило, что Тодд никогда никого не любил.

При жизни он познал любовь к маме и папе (это было странно и сложно, любить кого-то, кого ты никогда не знал). Он любил своих теть. Любил бабушку по материнской линии, а по папиной — нет.

А еще он умер влюбленным, но об этом, наверное, знал лишь один человек.

И это был настоящий секрет, который Тодд держал максимально близко к сердцу под спудом ледяного молчания, пока сам не обратился в лед.

Возможно, существует какой-то отдельный вид призраков, которые умерли с любовным трепетом в груди, похожим на трепыхание бабочки в клетке.

Джорджия. Двое едят панкейки

Шел снег.

Он начался утром. В окно сыпались мелкие шероховатые хлопья, больше похожие на сахар.

К третьему уроку, а это был урок французского, снег валил уже по-настоящему. Мы в это время описывали по-французски, что ели на завтрак.

— Je mange rien[7], — сказала Кэрри, — лё завтрак лё полный отстой.

— Не думаю, что «полный отстой» — это по-французски, — ответила я.

Кэрри нарисовала гигантскую рожицу с открытым гигантским ртом. Над рожицей зависла чашка кофе.

— А ты что ела?

— Крепсы, — сказала я.

— Ты ела крепсы? — Кэрри выглядела ошарашенной.

— Крепсы — это панкейки по-французски. Так что я ела панкейки.

Панкейки испек отец. Папа с мамой по очереди оставались на весь день дома, чтобы присматривать за Марком, который сейчас был под «домашним арестом». У него забрали телевизор и смартфон. Так что большую часть времени он читал. Во всяком случае, я так думаю. Хотя кто знает, чем он на самом деле занимался в своей комнате.

Панкейки были призваны немного разрядить обстановку, но, как и любой жест, направленный на то, чтобы что-то наладить, он только все ухудшил. Нет, серьезно, когда еще папа вот так запросто пек панкейки, а потом мы все вместе усаживались за столом позавтракать, а он сидел во главе и читал газету? В воскресенье? Когда мне было шесть? Вообще никогда?

— Ой, я тоже напишу про крепсы. — Кэрри потрясла ручку, чтобы та снова начала писать. — Мы обе ели крепсы.

Вверху страницы она нарисовала еще один рот — мой, кусающий огромный панкейк, который красовался теперь посреди страницы.

Carrie et Georgia mangez les crêpes[8].

После уроков Кэрри подошла к моему шкафчику. В нем так и лежал пакет с деньгами, но я не стала его трогать и просто забрала из шкафчика куртку.

— Куда пойдем? — спросила Кэрри.

— Я хотела в парк, — ответила я.

Кэрри нахмурилась:

— В парк? В какой парк?

— Где нашли тело Тодда Майера.

Кэрри сделала шаг назад.

— Зачем это?

Причины у меня не было.

— Я могу сходить одна, — бросила я.

— Да нет, все в порядке. — Кэрри направилась к выходу. — Давай сходим в парк.

Снег стоял стеной. К дороге прилипали мокрые хлопья, превращая асфальт в трясину, которая с каждым шагом засасывала все сильнее. Но как только мы свернули с главной дороги на небольшую жилую улочку, ведущую к парку, снег утих. Он мягко укутал все вокруг, и любой вздох, любой шорох теперь звучали очень глухо.

Парк пустовал. На снегу была всего одна дорожка собачьих следов, похожая на застежку-молнию. Даже деревья в снегу стояли будто нарисованные.

Я не могла припомнить, где была натянута полицейская лента, когда нашли Тодда. Но даже если бы и помнила, вряд ли сейчас могла бы что-то рассмотреть.

Как будто все стерли ластиком.

— Итак, — тихонько сказала Кэрри. — Мы тут.

Вчера по обвинению в убийстве Тодда арестовали учителя из Олбрайт. Об этом говорили по местным новостям. Двое полицейских вели под руки к машине человека, лицо которого было замотано свитером. За ними бежали репортеры. Мужчина был одет в футболку с Бэтт Мидлер, и это было странно, ведь на улице стоял лютый мороз.

Мама смотрела новости вместе со мной.

— Ужасно, — только и сказала она.

— Пойдем на качели, — предложила Кэрри, тыча в сторону детской площадки.

Мы заскользили к ней вниз. Вся площадка была завалена снегом и льдом, поэтому на ней невозможно было играть. Качели замерзли, и мне потребовалось немало усилий, чтобы втиснуться между цепями в своей огромной куртке. Но я справилась.

Кэрри отклонилась на качелях назад, будто ожидая, что кто-то ее подтолкнет.

— Ну что, — начала она. — Ты наконец узнала насчет денег?

— Я почти уверена, что этими деньгами Марк должен был расплатиться с Тоддом за ответы на экзамене, — ответила я. — Он сознался родителям, что списал, вроде как там все скидывались по несколько сотен долларов. Так что…

— Хм. — Не вставая с качелей, Кэрри сделала несколько шагов назад, насколько позволяла длина цепочки. — Черт.

— Тревор Батхерст, кстати, тоже списывал. — Это я подслушала у родителей. — Весь класс списал.

— Могу поспорить на тысячу долларов, что все это была гениальная идея Тревора. — Кэрри оттолкнулась от земли.

— Ага, не думаю, что это была затея Марка, — согласилась я. — Вообще, все это выглядит довольно жалко. Пожалуй, это самое жалкое, что я когда-либо видела.

Кэрри на лету сделала в снегу борозды.

— А как бы ты себя повела… если бы он реально был в этом замешан? Ну, в том, что случилось с Тоддом?

— Это что, загадка? — спросила я, крутя свои качели вокруг оси.

— Нет, это исключительно вопрос морали.

— Не знаю, — ответила я вполне искренне.

— Ты бы заявила в полицию?

Я сложила руки на животе:

— Нет. Но…

Я встала.

— Думаю, я никогда бы не смогла больше смотреть на него.

— И это притом что ты даже не знала Тодда? — Качели Кэрри остановились. — Ты бы отказалась от родного брата из-за кого-то, с кем не была знакома?

— В смысле, я люблю брата. — Я принялась топтать снег. — Я не знала Тодда. Брата любить не перестану. Это очевидно. Но если он убил кого-то и потом еще соврал об этом… Знаешь, как соврал, например, что не знал Тодда. Это просто гадко.

— Думаю, люди про такое часто врут, — ответила Кэрри. — Именно поэтому полиция обычно спрашивает: «А где вы были?», чтобы просто прорваться сквозь вранье и получить хоть какие-то факты.

— Согласна.

Мы замолчали. Кэрри снова откинулась на качелях.

— Помнишь шестой класс? Карточки, которые мы с Ширли раздавали?

— Да.

Конечно, я помнила. Это были маленькие карточки, на которых были написаны наши косяки. Белые карточки с буковками, аккуратно выведенными Ширли Мейсон. Мы все тогда выстроились за ними в очередь. Ширли говорила, что они помогут нам стать лучшими версиями себя.

На моей было написано: «Всех бесит, что ты постоянно говоришь только о себе».

— Это была идея Ширли. — Кэрри продолжала качаться. — Не помню, почему она вообще это придумала. Думаю, ее мать облажалась как родитель, всегда критиковала Ширли, поэтому она и выросла такой. Типа, она ненавидит саму себя, поэтому и по отношению к другим ведет себя отвратительно. Она тогда придумала: «О, а давай расскажем всем и каждому, что с ними не так».

— Окей. — Я не знала, что еще на это сказать.

Кэрри резко остановилась.

— Хоть это и было ее идеей, я ей помогала, поэтому тоже крупно облажалась. Но тогда я думала, что всего лишь поддерживаю подругу. В моей жизни есть много поступков, о которых я реально сожалею, и все я совершала ради кого-то другого.

Я все еще не знала, как реагировать.

— Окей.

— Так что прости, — сказала она. — За это. За то, что я была частью этого.

— Спасибо. Но. — Я запуталась. — Мой брат не делал этого, Кэрри. В смысле. Да, он списал. И я думаю…

Кэрри встала.

— Просто послушай. Я знаю, что он не виноват, что Тодда Майера убил тот сумасшедший учитель. Просто… Не наседай на брата из-за этой истории со списыванием на экзамене. Ведь он наверняка повелся вслед за Тревором Батхерстом. Ширли Мейсон, например, тот еще крепкий орешек, готова чуть ли не стекло есть ради Тревора. В общем, я хотела сказать, что все мы… жалкие.

По-прежнему падал снег. Снежинки оседали на волосах Кэрри.

Я прислонилась к холодной перекладине.

— Ты не жалкая. Ты просто беззубая школьница, которая упорно не носит нормальную зимнюю обувь.

Кэрри улыбнулась и заглянула в телефон.

— Пора идти, уже почти шесть.

Когда мы выходили из парка, на месте преступления не было ничьих следов, кроме наших.

Пока мы ужинали лапшой из китайской забегаловки, на кухне зазвонил телефон. Трубку взял папа, оказалось, звонил начальник Марка из службы чистки дорог. Он сказал, что не смог дозвониться до Марка. Еще бы, ведь его телефон был спрятан в одном из ящиков.

— Марк! — Отец вернулся в столовую и шлепнул трубку на стол перед сыном. — Давай собирайся.

Марк, просидевший весь ужин молча, посмотрел на отца:

— Чего?

— Надевай куртку. Это мистер Макналли. Ты им нужен, чтобы почистить пару дорог.

Марк положил на стол китайские палочки, которыми ел, и тихо сказал:

— Не могу.

Мама, которая почти весь ужин просидела в телефоне, пытаясь договориться о переносе даты выхода книги, резко подскочила:

— Почему это не можешь?

— Я же под домашним арестом, — ответил Марк.

— Но дороги ты все равно можешь чистить, — возразил папа.

Я макнула жирный жареный спринг-ролл в апельсиновый соус. Это выглядело очень странно, учитывая общую атмосферу за столом и то, как все выразительно друг с другом переглядывались.

Марк отодвинул стул от стола.

— Ладно. Я не хочу чистить дороги.

— Тогда марш в свою комнату, — выпалил папа.

Очень нелепо видеть, как взрослого человека в наказание отправляют в его комнату. Марк мгновенно потух. Хотя таким он выглядел всю последнюю неделю. Эдакая большая тень человека, которая вроде занимает столько же места, сколько он сам, но при этом ничегошеньки не весит.

После ужина я решила подняться к нему в комнату, сжимая в руке пакет со спринг-роллом — своеобразный жест перемирия, — и постучалась.

— Можно войти?

— Да.

Марк сидел на кровати в окружении учебников, которые ему предстояло освоить.

— Спасибо, но мне это нельзя.

— Точно.

Я спрятала пакет за спиной.

— Э, Марк. — Я понизила голос. — Деньги у меня. Ну, те, что за экзамены. Я их нашла… дома. Я могу тебе их вернуть.

Не знаю, какого ответа я ждала от Марка. Не знаю, думала ли я, что он будет на меня злиться. Я вспомнила того мальчугана, который во Флориде донес злому старику, кто забрал все камни из бассейна. Я чувствовала себя совсем как Марк тогда, но все было совершенно по-другому.

— Давай, — ответил он так же тихо.

— Это твои деньги, — ответила я. — Понятия не имею, зачем я их взяла. Прости.

— Все в порядке, — сказал Марк. — Это не мои деньги.

— Окей, но я их все равно верну.

— Ладно.

Я вышла из его комнаты с тем же нетронутым жирным пакетом.

Чтобы как-то помочь по дому, я вынесла мусор, а потом осталась постоять на улице под лунным светом и доесть остывший спринг-ролл (мне диета ничего не запрещала). Я слышала, как в мамином кабинете ругаются родители. При нас они обычно старались не спорить друг с другом.

Я была все той же невероятно глупой Молли из маминой книжки. У меня не было ничего, кроме вопросов, да и сами вопросы, вероятно, были неправильными.

Кому какое дело, врал Марк о Тодде или нет? Дети вредные и злые. Люди могут дружить, дружить с погаными людьми, которые толкают их на поганые поступки, а потом резко рассориться. Верно?

Но тогда…

Почему Тодд умер? Неужели это дело рук какого-то преподавателя? И почему тогда он его убил? Здесь явно был еще целый пласт различного дерьма, про которое даже вопросов не задашь, потому что вообще не знаешь, что этот пласт существует.

Я прошла обратно к дому. Внутри было почти так же тихо, как и в парке. Я разулась и поставила свои ботинки в коридоре рядом с обувью остальных членов своей семьи.

Тодд. Розовые розы

День похорон Тодда был самым холодным на памяти всех собравшихся. Было настолько холодно, что все говорили только об этом. Как будто холод овладел всем вокруг, в том числе всеми мыслями.

Почти всеми мыслями.

Было так холодно, что те самые собачонки, загадившие весь парк, в котором умер Тодд, отказались в то утро выходить на улицу. Они жалобно поскулили у дверей, но так и не решились переступить своими нежными лапками порог теплого жилища.

Небо было голубым, а деревья переговаривались между собой звоном сосулек. Дороги были словно облиты чернилами: из-за почерневшего льда они стали скользкими, и машины, ехавшие в сторону церкви, виляли и петляли, будто перепивший кутила под конец долгой вечеринки. Из здоровенных машин показались тетки Тодда — все в мехах. Они были похожи на огромных медведей в разноцветных шапочках. На маме Тодда была шуба из меха лисы, шуба, принадлежавшая еще его бабушке. Когда Тодд был маленьким, он частенько забирался в мамин шкаф и прижимался к этой шубе, представляя, что это очень старый и очень спокойный домашний питомец.

На той неделе мама Тодда вместе с его тетками собрала все его вещи. Они сложили их в коробки, тщательно упаковали. Со всеми вещами, которые Тодду, по сути, были совсем неважны, и с его книжками мама и тети носились как с фарфором. На всех коробках было написано «Тодд». Одежду Тодда тетя Люси отдала на благотворительность. Тетя Лора забрала себе спицы Тодда. Оставшиеся коробки его мама выставила в гостиной. Там они и стояли, когда в дом снова приехали Гриви и Дэниелс.

— Все никак не могу набраться духу и отнести их в подвал, — сказала им мама Тодда, погладив надпись на коробке.

— Для этого нужно время, — кивнул Дэниелс.

Призрак Тодда потихоньку исчезал. Все началось, когда мама стала собирать его вещи. Ему показалось, что мир становится все меньше и его все тяжелее рассмотреть.

Гриви с Дэниелсом о нем уже не говорили. Они стерли его имя с белой доски в своем кабинете. Вместо этого написали «Джед Холлингс» — имя сорокадвухлетнего мужчины из пригорода, чье тело в замерзшем бассейне обнаружила няня его ребенка.

Возможно, Тодд и не исчезал. Может, он просто сжался до размеров крошечной частички, хранящей его сознание. Или, наоборот, расширился до невероятных размеров, растворившись в горизонте и проживая последние минуты своей жизни после смерти.

На входе в церковь мама Тодда выставила его огромную фотографию. Сделана она была во время поездки к бабушке Тодда в Ньюарк. Ее обрезали: в левом нижнем углу виднелся кусочек руки тети Люси. Мама Тодда думала, что это его любимая фотография. Но на самом деле больше всего он любил другую, сделанную в каком-то парке развлечений. На ней ему шесть, он одет в бордовый вязаный жилет и оранжевые брюки. На том снимке Тодд хвастался своим нарядом фотографу и широко улыбался. И то была настоящая улыбка, а не натянутая, как на той фотке, что висела в кабинете Гриви и Дэниелса.

Тот бордовый жилет был лучшим. У него были карманы и снаружи и внутри. Тодд думал, что он волшебный.

Тем не менее фотография, сделанная в гостях у бабушки (эту бабушку он любил), была милой. В доме бабушки всегда пахло жареным сыром, но этот запах не был противным. В доме имелся чердак, где можно было почитать. Вообще в том доме Тодд чувствовал себя в безопасности.

В церкви люди потихоньку начали занимать передние ряды. Казалось, на их верхней одежде оставался морозный налет. Они сидели и говорили о том, как же на улице холодно. В основном пришли друзья мамы из церкви и коллеги из стоматологического кабинета, где она работала. Все пришедшие уже присылали ей открытки с соболезнованиями, которые лежали сейчас дома рядом с камином.

Пришли и директор Спот с женой. Одежда жены Спота была вся покрыта собачьей шерстью, а он сам начал потеть, как только переступил порог церкви. После службы они подошли к матери Тодда, чтобы пожать ей руку.

— Мы в Олбрайт всегда будем хранить светлую память о Тодде, — пообещал он.

— Надеюсь, — ответила мама.

Несмотря на то что церемония проходила в субботу, больше никто из учеников и преподавателей на нее не явился. Для Тодда это было в порядке вещей, а вот его тети пришли в ярость.

— Об этом даже в новостях говорили! — прошипела тетя Люси.

— Тише! — цыкнула тетя Лора, плотнее укутавшись в шубу.

Из разговора Гриви с Дэниелсом Тодд знал, что Маквитера выпустили под залог. А еще он знал, что в день его похорон Маквитер выступил с заявлением совместно с командой правозащитников ЛГБТК+, взявшейся представлять его интересы в суде.

«Мои взаимоотношения с Тоддом Майером всегда оставались глубоко профессиональными. Тодд был выдающимся учеником, но он также подвергался бесконечным нападкам со стороны сверстников. Несмотря на то что долгие годы я скрывал свою гомосексуальность, в расследовании дела Тодда именно она сыграла роль ключевой улики обвинения, повлияв на представление детективов о природе наших с Тоддом взаимоотношений. Я стал жертвой предубеждений, и мы вместе с командой адвокатов будем бороться с этой несправедливостью в суде. Я не убивал Тодда Майера. Убийца все еще на свободе. Искренне надеюсь, что его поймают и семья Тодда обретет мир. Кроме того, я надеюсь, что Тодда будут вспоминать не только из-за его смерти. Он был одаренным и веселым парнем. Впереди у него была целая жизнь, но ее у него отобрали».

На похороны Маквитер не пришел, но прислал венок розовых роз, очень ароматных и нежных. Венок Маквитера и выбранный тетками венок из остролиста и плюща мать Тодда разместила рядом с его портретом. Конечно, она понятия не имела, от кого эти розы. Они ей просто понравились.

Тодд понял, что розы от Маквитера, потому что никто, кроме него, не знал, что Тодд втайне любит розовый цвет.

Это было в ту ночь, когда Тодд стащил блокнот из квартиры Маквитера. Целый час, который он пробыл у него в гостях, Тодд нервно осматривал комнату. И, сидя на диване и попивая какао, неожиданно для себя проболтался. Он рассказал о любви к розовому цвету так же случайно, как когда-то улыбнулся для школьного портрета. И конечно, сразу пожалел об этом.

— А, неважно, — отмахнулся он. — Я просто так сказал. Типа, розовые вещи… бывают эстетически приятны.

— Приятны? — Маквитер выглядел удивленным. — А что не так с розовым цветом?

— С ним связаны определенные ассоциации. Существует некий стереотип.

Маквитер рассмеялся грудным смехом.

— Ты только послушай себя: «определенные ассоциации», «стереотип». Даже если эти стереотипы существуют, это не значит, что что-то не может тебе нравиться.

— Это не совсем то, что мне сейчас нужно, — уточнил Тодд.

— Думаю, однажды у тебя в шкафу будет много-много розовой одежды. — Маквитер надел фартук цвета лайма. — Однажды ты сможешь с ног до головы одеться в розовое. И тебе будет плевать. Да и всем другим тоже.

— Я буду жить среди розовых людей. — Тодд рассматривал бумаги на столе Маквитера. — Счастливых розовых людей.

Маквитер уловил особую нотку в голосе Тодда и тут же заговорил серьезно:

— Обязательно будешь, Тодд. Жизнь на школе не заканчивается. Вот увидишь.

Тодду было любопытно (насколько призрак вообще способен испытывать любопытство), думал ли тогда Маквитер, что угодит в тюрьму.

Последнее, что Тодд сказал Маквитеру: «Простите меня». Вероятно, именно тогда, прислонившись к косяку, он и оставил тот жирный отпечаток большого пальца.

Было уже поздно. Так допоздна он еще у Маквитера не засиживался. В ту ночь Тодд очень замерз, потому что ему пришлось долго бродить между домов. Маквитер сидел на диване. И выглядел уставшим.

Он опустил голову. Тодду хотелось, чтобы Маквитер злился. Может, даже хотелось, чтобы Маквитер злился на него. И даже орал. Но нет. Маквитер просто выглядел потерянным.

Теперь подаренные им розовые розы украшали полку из белого мрамора, на которой стояла урна с прахом. Она чем-то напоминала школьный шкафчик. Только этот шкафчик все хотели потрогать и после этого крестились. То же самое сделала девочка, которая подошла к урне, когда все остальные уже ушли.

Джорджия. Схожу с ума

Я напилась.

Судя по всему, напоить меня несложно, потому что я опьянела от двух бокалов вина. Это было дорогое вино из погреба в подвале дома Кэрри, который выглядел как типичный загородный дом с призраками. Короче, вино было дорогое, красное и выдержанное, но мне хватило двух бокалов.

И это хорошо, жизнь — непростая штука, понимаете? Жизнь чертовски трудна. В ней нет порядка.

А вот пить легко.

Кэрри жила в доме богачей. В ее жилище были колонны и огромная входная дверь. В главном холле был мраморный пол. Вообще, от дома было такое ощущение, что его только что кому-то продали или вот-вот продадут. Он был холодным, несмотря на то что все ровные поверхности были уставлены вазами со свежесрезанными цветами. По дому были развешаны картины, написанные маслом. Например, в комнате Кэрри висело огромное полотно с изображением самой Кэрри, ее папы, мамы и даже сенбернара Люси, которая умерла, когда ей было семь лет.

Я никогда не знаю, что делать в гостях. Кэрри включила телик и стала смотреть старый ужастик «Омен» и жевать чипсы.

— У тебя есть, — я посмотрела на шикарную мебель вокруг, которую легко могла заляпать, — что-то типа салфетки?

— Мама платит уборщице за то, чтобы та каждый день наводила чистоту, — отмахнулась Кэрри. — В общем, не парься.

Она запрыгнула на диван, а я свернулась клубочком на другом его конце, держа в руках миску с «Читос».

— Хочешь, еще что-нибудь посмотрим? — спросила Кэрри, когда «Омен» закончился.

Мы сидели на огромном мягком диване, обитом парчой, такой фактурной, что на ощупь она напоминала шрифт Брайля. Кэрри засунула пальцы ног под подушку.

Они были так близко ко мне, что до них оставались считаные сантиметры. Может, не больше двух. Очень близко.

Я никогда не сидела так близко к кому-либо, кто нравился бы мне настолько сильно, как Кэрри. Меня кинуло в жар.

Моя мама узнала, что я лесбиянка, когда мне было четырнадцать.

Я напрямую ей об этом сказала. Хотя, может, она всегда подозревала это, потому что я вечно влюблялась в своих учительниц физкультуры и вожатых в лагере. Однажды я пришла домой, а мама принесла диск из проката с «Двумя влюбленными девушками». Она взяла меня за руку, усадила на диван и, довольная собой, сказала:

— Можем посмотреть вместе.

В тот вечер на том диване я первый раз умерла.

Я была без понятия, что говорить. Я просто прижала к груди подушку и старалась не дышать, а мама на меня то и дело поглядывала. Уверена, уже тогда она обдумывала, какую иллюстрированную книжку напишет об осознании моей сексуальности.

Как раз перед сценой, где две влюбленные девушки должны были поцеловаться (естественно, я уже смотрела этот фильм раньше!), в комнату вошел Марк.

Вот так просто. Здрасьте. Я была гомосексуалкой с того самого момента, как научилась кликать кнопкой мышки. Я много чего видела. Даже «Клэр, которая упала с луны» (не смотрите, пожалуйста, это просто ужасное кино).

Как бы то ни было, Марк пришел домой с тренировки и подсел к нам на диван. Потом он вгляделся в экран и такой:

— Что это?

— Это фильм о двух лесбиянках. — Мама показала на меня. — Мы смотрим его из-за… твоей сестры.

Очередная смерть.

Экран отбрасывал цветные пятна на мое лицо.

Марк встал перед телевизором, загородив нам экран, посмотрел на маму и спросил:

— А Джорджия хочет это смотреть?

— Нет! — закричала я, вскочила с дивана и умчалась наверх в свою комнату.

После этого мама ни разу не предлагала совместных просмотров фильмов про однополую любовь. Правда, однажды она все-таки не выдержала и сказала, что «Две влюбленные девушки» — очень хороший фильм. Как будто всю жизнь она только и мечтала его посмотреть.

Можно ли считать, что таким образом она пыталась меня спасти? Не думаю.

После «Омена» Кэрри захотела посмотреть «Связь». Нормальный фильм про лесбиянок. Потом она предложила стащить бутылочку вина из родительского погреба.

И так я напилась.

Минуло двадцать минут просмотра «Связи», и я почувствовала, как Кэрри дотронулась до меня ногой. Потом она села, сняла со спинки дивана покрывало и накрыла им наши коленки, потому что мы сидели совсем рядом. Сердце мое так колотилось, что мне казалось, будто оно стучит прямо по глазам.

На экране Вайолет и Корки принялись целоваться. Вайолет очень чувственно дышала, Корки была показушно развязной. Я поняла, что Кэрри смотрит на меня своими огромными глазами. Она больше не жевала жвачку. В комнате погасли все огни, единственным источником света оставался экран телевизора, но лицо Кэрри я видела очень четко. Она сидела так близко, что я чувствовала, как от ее волос пахнет апельсинами.

— Я это делаю не потому, что они там целуются, — нежно сказала она. Я заметила, что ее губы стали ярко-красными, а потом она наклонилась ко мне и ее губы прикоснулись к моим.

Поцелуи были очень неторопливыми. Она медленно открывала рот и касалась языком моего языка. Наверное, это было самое приятное, что вообще могло случиться на свете.

И я снова умерла.

Она стащила с меня футболку и лосины. Делала она это очень ловко, еще бы, чего ждать от человека, который так быстро распаковывает жвачку. Все было настолько стремительно, что я даже не поняла, что осталась без лифчика, пока не почувствовала, как к моей груди прижимается очень горячая грудь Кэрри. Горячая, как грелка.

Я поняла, что схожу с ума.

Я занималась сексом на диване Кэрри. Мой первый раз. Так вот каково это. Я чувствовала, как мое тело скользит по ее телу. Я слышала ее вздохи от каждого моего прикосновения, как будто ей нравилось все, что я делаю, но этого было недостаточно. А я не знала, что еще нужно сделать, и боялась спрашивать.

— Положи туда свои пальцы, — прошептала Кэрри. — Пальцы.

Я никогда ничего подобного не чувствовала. Не успела она ко мне прикоснуться, как я ощутила взрыв во всем теле. Мы крепко обнялись. Кино на экране еще не закончилось.

Кэрри прижалась ко мне. Наши лица были очень близко друг к другу.

И тут я поняла, что ее лицо мокрое.

— Джорджия.

— Все в порядке?

— Джорджия.

Она шмыгнула носом. Подлокотник дивана был влажным от слез.

— Посмотри на меня, — тихонько сказала она.

— Что? — Я еще крепче прижала ее к себе. Я боялась, что в один миг все может просто закончиться.

— Посмотри на меня. Пожалуйста.

Тодд. Последний день

Вот-вот настанет последний день для призрака Тодда. Призраки это чувствуют.

Для Гриви и Дэниелса он уже был не более чем воспоминанием, поэтому большую часть времени Тодд проводил в доме матери. Она часто засыпала на диване рядом с кучей коробок с его вещами. Всю ночь работал телевизор с круглосуточным «Магазином на диване», потому что она боялась просыпаться в тишине.

После похорон Тодд в последний раз влетел в свою комнату. Там он завис над кроватью и уже в миллионный раз пожелал, чтобы все было иначе.

Пока ты жив, ты не задумываешься, будут ли тебя помнить после твоей смерти. Пока ты жив, ты сосредоточен лишь на том, что происходит прямо здесь и сейчас. Потому что ты знаешь, что на этом все не заканчивается. Пока ты жив, все кажется тебе важным. Любая мелочь. Пока ты жив, ты не отдаешь себе отчета, что по-настоящему важно лишь то, что осталось в прошлом. Твоя история. Но посторонние об этом никогда не узнают, они будут видеть лишь разрозненные детали.

В последний день жизни, еще до того как он «пошел в кино», Тодда словно лихорадило. Желудок будто закипал. Руки и ноги превратились в желе.

Все началось, когда Марк и Тревор зажали его в углу спортзала и рассказали, как они распорядились ответами. Тодд никогда не задумывался о том, что кто-то, кроме Марка, получит хорошую отметку на экзамене, если он поделится с ним шпаргалкой. Конечно, он предполагал, что Марк может дать ответы Тревору. Они ведь дружили.

Но до этого утра он никак не мог ожидать, что Тревор продаст экзаменационные ответы (те самые ответы, которые Тодд списал из блокнота Маквитера у него дома, пока тот, ни о чем не подозревая, варил какао) вообще всем.

В день экзамена Тодд увидел в коридоре Криса Матье, который заучивал что-то до боли напоминавшее экзаменационное эссе. Но Тодд убедил себя, что это паранойя и ему просто показалось.

А сейчас он стоял в своих огромных шортах в шумном спортзале под грохот прыгающих мячей и не мог поверить своим ушам.

— Вы все, — коленки Тодда будто размякли, — зазубрили ответы? Вы все?

— Ну а что нам еще оставалось? — На лице Марка читалось искреннее недоумение.

— Маквитер узнает. — Тодд нервно сглотнул и потер руки. Спиной он уперся в крашенную белой краской стену спортзала. Звуки ударов баскетбольных мячей еще больше загоняли Тодда в подавленное состояние.

— Не-а, — протянул Тревор. — Маквитер ни черта не узнает. Он думает, что это моих рук дело, а я никогда не был у этого извращенца дома. Он дико наорал на меня сегодня в коридоре.

При слове «извращенец» Тревор посмотрел на Тодда, и капелька слюны отскочила от его рта.

— Стало быть, он все знает? — Тодд из последних сил старался выглядеть спокойным и уверенным. Но ему это явно не удавалось.

— Не волнуйся. — На губах Тревора заиграла усмешка. — Маквитер ни черта не докажет.

— Мы тебе должны твою часть денег, — бодро вклинился Марк. — Можем сегодня встретиться вечером, и я тебе их передам.

— Не нужны мне ваши деньги. — Тодд постарался выпрямиться.

— Оу. — Тревор положил руку Тодду на плечо, агрессивно притянул его к себе, чтобы приобнять. От Тревора страшно воняло. — Это так мило с твоей стороны, Тодд, что ты помог нам от чистого сердца.

— Так будет по-честному, — настаивал Марк. — Можем встретиться вечером. Я отдам тебе деньги. Хорошо?

Марк откинул волосы с лица, и Тодд увидел его глубокие темно-карие глаза.

Тодд любил Марка.

С тех самых пор, как в девятом классе Марк пришел на урок биологии и уселся прямо перед Тоддом. Марк был здоровенным малым с копной черных волос. У него был приятный низкий голос, который, по мнению Тодда, очень гармонировал с его огромными ладонями. Тодд частенько думал о том, каково это — держать Марка за руку. Он представлял, как Марк сжимает его ладонь в своей, чтобы подбодрить и сказать, что все будет хорошо.

У Марка были стремные друзья, но, когда Тодд и Марк оставались наедине, он был по-настоящему милым. Конечно, он никогда не был весельчаком, не травил байки, но всегда реагировал на шутки Тодда. Во всяком случае, во время их индивидуальных занятий. Как-то раз, когда Тодд пришел в гости к Марку, тот потащил его к себе в комнату, и там они проболтали не меньше часа. И вовсе не о школе. А просто так. Обо всем на свете. Например, каково это, ходить в школу для мальчиков, где учатся одни самодовольные придурки. О том, почему родители этих мальчиков выкладывают такие большие деньги за то, чтобы они учились в Олбрайт. Тодд сказал тогда, что всегда любил книги, которые писала мама Марка, и Марк вполне нормально на это отреагировал. Хотя признался, что сам от них не в восторге.

— Понимаешь, — сказал Марк, поежившись, — это, типа, ее взгляд на происходящее. Я их больше не читаю. А моя сестра их дико ненавидит.

Марк был единственным, кто мог заставить Тодда улыбнуться. Но в школе Тодд старался никогда не улыбаться. Ведь если люди увидят твою улыбку, то решат, что ты у них в кармане.

Может, и Марк считал, что Тодд у него в кармане, потому что в тот вечер он признался Тодду, что облажался.

— Просто, типа, — Марк глубоко вздохнул, — мощно облажался.

Марку нужна была минимум четверка по социальным наукам, чтобы подать заявление в колледж. Тодд предложил почаще с ним заниматься, но Марк сказал, что у него и так много тренировок и он очень переживает. Он не мог позволить себе облажаться еще больше. Он не мог так рисковать.

— Я убивался, типа, четыре года, чтобы наконец попасть в команду и выступать лучше, а теперь, типа, если я не подтяну отметки, это все, типа, не считается? Нет, серьезно, что мне делать?

Никто прежде не просил Тодда о помощи. И если честно, до этого момента Тодд не особо был в состоянии кому-то помочь. Вообще, раньше люди могли попросить у Тодда разве что карандаш, и только. Вот тогда ему и вспомнился заваленный бумагами стол в домашнем кабинете Маквитера.

— Я могу достать для тебя ответы на промежуточный экзамен. — Эти слова сами соскользнули с его губ.

— Ох, чувак! Реально? Обалдеть.

Тодд понадеялся, что сейчас Марк обнимет его, но тот только рухнул на кровать со вздохом облегчения.

— Обалдеть. Это было бы реально круто.

Тодд согласился вечером встретиться с Марком, потому что хотел его увидеть. Без Тревора. Одного Марка.

В ночь своей смерти Тодд решил сказать Марку, что хочет сдаться с повинной. На следующий день он планировал рассказать Маквитеру, что это он украл ответы и сам все придумал.

Он знал, что, если сознается Маквитеру, тот не пойдет к Споту. По крайней мере, Тодд будет честен. Он расскажет всю правду, и Маквитер его защитит.

Вообще, в ту ночь Тодд не планировал идти к Маквитеру, но в последнюю минуту Марк позвонил и сказал, что на встречу в парке опоздает. Дом Маквитера был совсем близко. А все остальное было уже закрыто. И было холодно. Тодд решил, что настало время со всем разобраться. Он зашел в дом Маквитера и постучал в дверь его квартиры.

— Это я украл ответы, — выпалил он, не заходя дальше порога. И почувствовал, как печет шею под недавно связанным им шарфом. — Но вы должны сохранить это в тайне.

— Так это был ты, — повторил Маквитер. Выглядел он удивленным, но не слишком.

Он пошел в кухню и поставил чайник.

— Зайдешь?

— Нет, я… я просто, — пробормотал Тодд, пытаясь совладать с голосом. — Я просто хочу быть уверен, что вы никому обо мне не доложите.

— Не доложу. — Маквитер вздохнул, смахивая крошки со стола. — У меня будет не меньше проблем, чем у тебя, Тодд, если кто-то узнает.

Последовал вздох облегчения.

— Тогда хорошо. Ладно. Спасибо.

— Тодд. — Маквитер сурово посмотрел на него. — Друзья не просят друзей делать для них такие вещи. Тревор Батхерст… Я знаю, что ты сделал это не по своей воле.

Тодд напрягся.

— Я ничего не говорил про друзей, я сделал это не для друзей, — ответил он. — Мне жаль, что я так поступил. Но я сделал это для себя. Понятно? Мне жаль.

Маквитер откинулся на спинку дивана. Он говорил и говорил, но Тодд уже не разбирал его слов. Затем он вышел из его квартиры и закрыл за собой дверь.

В тот момент Тодд был счастлив. И это была последняя ночь его жизни. Он чувствовал легкость, ведь ему удалось сорваться с крючка. Марк и Тревор не пострадают. А Марк еще и поступит благодаря ему в колледж.

Он собирался встретиться с Марком.

Он выбежал из дома Маквитера прямо в холодную ночь. Он улыбался и почти вприпрыжку бежал в сторону парка по посыпанному солью тротуару, где его ждал парень, который ему так нравился.

«В этом парке», — думал призрак Тодда, паря над белым клочком земли, где он умер.

В этом самом парке.

Прямо.

Здесь.

Джорджия. Пицца

Когда Кэрри наконец закончила говорить, я побежала в зеркальную ванную ее родителей. Там меня вырвало. Когда я наконец подняла голову от унитаза, то поняла, что отражаюсь во всех зеркалах одновременно.

Потом меня вырвало на дорожке у дома Кэрри, прямо рядом с миниатюрными стрижеными кустиками, покрытыми снегом.

Спустя одну поездку на такси меня стошнило уже на нашей дорожке рядом с большими светящимися леденцами, которые мама не убрала после праздников. Я заметила, что меня тошнило чем-то сиренево-оранжевым. Вином и «Читосом».

Парковка у дома была пуста. Родительской машины не было.

Похоже, у мамы с папой было субботнее свидание.

Дом казался пустым. Я перешагнула через раскиданную по прихожей мокрую обувь и тут же почувствовала, как опять скрутило желудок. Меня вырвало в раковину на кухне, где были приятные потемки. Следом я услышала скрип половиц, обернулась и увидела Марка. Он включил свет, который вспыхнул так ярко, что мне буквально выжгло сетчатку.

— Ты что, напилась?

Я облокотилась на тумбочку.

— Где мама с папой?

— Уехали ужинать. Слушай, Тревор закажет пиццу. — Марк насупился. — Он заедет перекусить, а потом уйдет. Хорошо?

— Тебе нельзя приводить к себе гостей. — Я стерла остатки рвоты с губ тыльной стороной ладони. От мысли о пеперони меня снова затошнило. Я чувствовала, как тошнота подкатывает и уже практически рвется наружу.

— Он не пробудет дольше… — заворчал Марк, усаживаясь за кухонный стол. — Слушай, он просто зайдет в гости. Он же мой друг, Джи, расслабься.

— Оу, так он твой друг.

Я уставилась на свои ноги, из-под которых на пол стекала вода. Прямо серые реки. На мне были ботинки Марка, которые он отдал мне, когда купил себе новые. Я все еще была в них, потому что выбежала из дома Кэрри, пока та продолжала на меня кричать. Язычок левого ботинка скрутился и вжался в большой палец. Ботинки были мне велики. Слишком велики. Пора мне было обзавестись собственными. Но, думаю, какая-то часть меня хотела продолжать носить эти ботинки, потому что когда-то они принадлежали Марку. Наверное, это из-за нашей разницы в возрасте и из-за того, что он мальчик, а я девочка и мне нечасто доводилось донашивать за ним старые вещи. Только нелепую зимнюю куртку. Или варежки. В общем, всякую верхнюю одежду.

— Где твои зимние ботинки? — спросила я.

— Что? — Марк закашлялся.

— Где твои зимние ботинки? — прокричала я.

— Я их потерял. — Марк отхлебнул газировку из стоявшей на столе банки.

— Как вообще можно потерять зимние ботинки? — еле выговорила я.

— Вот так, — хмыкнул Марк.

— И когда ты их потерял?

Я думала об этом с того момента, как Кэрри принялась изливать душу, пока мы лежали на диване. Я думала об этом с того момента, как меня начало тошнить. О ботинках Марка.

Марк посмотрел на меня из-под челки:

— Почему тебя вообще парят какие-то ботинки?

— Потому что я думаю, — я старалась говорить отчетливо, — думаю, что ты не надевал эти ботинки с той самой ночи, когда умер Тодд.

— Я, блин, их потерял! — Марк встал, и я ощутила, насколько он выше и сильнее меня. — И ты мне за это выговариваешь, хотя сама приперлась в мою комнату и стащила мои деньги.

— Я знаю. — Я сделала шаг назад. — Я знаю, что произошло.

— Джи. — Голос Марка стал очень низким. — Просто. Не надо…

Меня снова затошнило.

— Чего не надо?

— Джи, пожалуйста. — Почему-то он выглядел напуганным. А мне хотелось, чтобы он по-прежнему был сердитым.

Я услышала, как по подъездной дорожке заскрипели покрышки. Такой звук бывает, когда перекаченные колеса едут по заснеженному асфальту.

— Джорджия. — Лицо Марка побелело.

— Я, мать вашу, все знаю! — закричала я, чувствуя себя опустошенной.

Дверь открылась, и в нее ввалился Тревор.

— Эй, какого… — закричал он.

— Да пошел ты! Я все, мать вашу, знаю!

— Джорджия! — Голос Марка звучал так, будто я пошатнулась назад и рухнула на его глазах.

Я бросилась из кухни, но поскользнулась и упала в руки Марку. Это было похоже на удар о кирпичную стену. Я оттолкнула его, когда он попытался схватить меня за рукав.

— Джорджия!

— Какого хрена? — сквозь пелену услышала я голос Тревора.

Коробка пиццы с грохотом упала на стол, повалив перечницу и солонку в форме кисточки и тюбика краски.

— Да пошли вы, чертовы убийцы!

Я кинулась по коридору к лестнице, хотя планировала выбежать на улицу. Было такое ощущение, что я потерялась в собственном доме. Голова готова была взорваться. Я уже взбиралась по лестнице, когда услышала топот и чье-то сбившееся дыхание за спиной. Я поднялась уже до середины, когда почувствовала, что меня крепко схватили за лодыжку. Рука сжалась и дернула мою ногу назад. Я повалилась вперед, а свободная нога соскользнула со ступеньки. На секунду я оказалась в воздухе, а потом, не успев и глазом моргнуть, упала на лестницу прямо подбородком и — хрясь! — явно что-то сломала. Теплая жидкость быстро наполнила мой рот.

Рука сильнее потянула за лодыжку. Я чувствовала себя рыбой на крючке.

Послышался крик Марка:

— Тревор!

Во рту чувствовался вкус крови. Она лилась по подбородку. Рука Тревора дрожала на моей ноге.

Я думала, что умру.

— Стоп!

Точно умру.

— Тревор!

Рука разжалась. Я перекатилась на бок, кровь и слюни, текущие изо рта, пропитали и так уже мокрый ковер на ступеньках. Голова пульсировала, но до меня доносились сдавленные крики. Я поднесла руку ко рту и выплюнула на ладонь кусочек зуба. Такой маленький белый треугольничек, как будто отколовшийся от чашки. Белое на красном.

Я подняла голову и увидела, что Марк применил против Тревора какой-то удушающий захват. Он стащил Тревора с лестницы, а тот отбивался и пытался освободиться. Лицо его было все в красных и белых пятнах.

— Гребаный придурок! — Тревор брызгал слюной.

— Да пошел ты! — Марк был весь красный.

Я попыталась встать, потом обернулась и увидела выпученные глаза Тревора, которому уже нечем было дышать. Я взлетела вверх по лестнице, цепляясь за каждую ступеньку. В носу стоял запах крови. Я заползла в свою комнату и захлопнула за собой дверь.

Я издавала какие-то непонятные звуки, будто кто-то душил беззащитное животное. Докарабкалась до стула и подперла им дверь изнутри.

Я стояла, прислонившись к стене, и выдыхала пузырьки крови. Поняла, что нужно позвонить в полицию. Я услышала шаги по ту сторону двери. Тяжелое дыхание.

— Джорджия? Ты как? Джорджия?

— Убирайся. — Я плакала. — Я звоню в полицию.

Было слышно, как Марк скребется о стену.

— Ладно. Ладно, Джи.

— Не смей сюда заходить! — Руки были липкими и дрожали. Я не могла даже разблокировать телефон.

— Джорджия. Это был несчастный случай. Клянусь, это был несчастный случай.

— Иди ты! Гребаный лжец!

— Джи, я серьезно. Это не я. Это был несчастный случай. Он упал.

Тодд. Последнее противостояние в парке Пикок

Когда Тодд пришел в парк Пикок, Марк уже ждал его. Кроме Марка никого в парке не было, не раздавался даже отдаленный лай какого-нибудь мопса. Марк сидел на качелях, и Тодд пошел ему навстречу, попутно пиная холмики свежевыпавшего нетронутого снега. Марк встал, и его куртка прижалась к цепочкам качелей.

— Слишком мелкие, — Марк подошел к Тодду и указал на качели, — для меня.

— Ага, — ответил Тодд. — Меня вообще на качелях всегда укачивает. Так что…

— Значит, ты тоже не по качелям, — улыбнулся Марк. Его щеки были розовыми.

Тодд представил, каково было бы просто встретиться с Марком в парке. Просто провести вместе время. Будто это было их место. И они с Марком так проводили время. Гуляли ночами под звездами.

— Не по качелям, — ответил Тодд, стараясь расслабиться.

Изо рта Марка вылетали маленькие облачка пара. Словно перышки.

— Итак. — Марк снова остановился. — Прости, что опоздал. В смысле, что… попросил перенести. Мне нужно было дождаться родителей.

— Все в порядке, — успокоил его Тодд. — На самом деле мне тоже кое-что нужно было сделать. Были кое-какие поздние поручения.

— Да? — Марк улыбнулся.

— Да. — Губы Тодда тоже расползлись в улыбке. — Надо было купить масло и… скрепки.

Марк снова улыбнулся, но уже как-то нервно.

— Ясно, — хмыкнул он.

Зубами он стащил с руки перчатку и полез в нагрудный карман куртки. Тодд понял, что он полез за деньгами, и выставил перед собой ладонь в варежке.

— Эй, погоди. Я не возьму денег, — сказал Тодд. — Я ни о чем не догадывался, окей? Я не знал, что вы соберетесь их продавать. Я вообще такие вещи не поддерживаю. Лично я против. Но все в порядке, я не злюсь. Тем более что… я достал ответы не для того, чтобы их потом продавать.

Зачем было говорить, что он против? Хотя кто за? Разве кто-то может выступать за такое? Очевидно, что Марк с Тревором были за. Но Тодд надеялся, что все это было затеей Тревора. А не Марка.

— Я достал их для тебя, — добавил Тодд. Как назло, прозвучало это очень искренне.

Холодный ветер подхватил рыхлый снег с земли и задул в сторону Тодда.

Марк остановился, но его рука по-прежнему была в кармане.

— О, хм.

Тодд почувствовал, что покраснел. Он знал, что это не приятный румянец, а куча некрасивых красных пятен по всей переносице.

— В смысле, я хотел тебе помочь. Потому что тебе это было надо.

Марк вытащил руку из кармана.

— Мне кажется, нам с Тревором будет спокойнее, если ты возьмешь свою долю. Понимаешь?

И Тодд понял, что именно Тревор хотел, чтобы он взял деньги, чтобы потом всем говорить, что Тодд их взял. Тодд решил, что Тревор хочет его подставить. Не Марк. Наверное, не Марк.

Внезапно Тодд ощутил слабость во всем теле.

— В общем… — Тодд сжал губы. Он старался, чтобы голос не дрожал. — Мне эти деньги не нужны. И больше красть ответы я не буду. Я уже сказал Маквитеру…

Марк удивленно выпучил глаза.

— Ты сказал Маквитеру? Что ты ему сказал?

Голос Марка надломился в холодном воздухе.

— Я не хотел, чтобы он продолжал искать, кто все это сделал. И я не хотел врать! — Тодд взвизгнул, как собачка. — Я сказал ему, что это сделал я. Я один. Я…

— Черт возьми, Тодд. — Марк покачал головой. Рукой без перчатки он достал телефон. — Черт.

— Что ты делаешь? — Тодд подался навстречу Марку.

— Просто… Звоню кое-кому, — пробурчал Марк. Он все еще пытался набрать номер перчаткой. — Твою мать.

Тодд не знал, что делать дальше. Он не хотел, чтобы Марк звонил Тревору. Он всего-навсего хотел поговорить с Марком. Наедине. Объяснить ему, что Маквитер не будет их наказывать. Тодд сделал шаг навстречу Марку и положил ладонь ему на руку. Не для того, чтобы отобрать телефон, а чтобы на мгновение задержать его. Но Марк был тверд, как кирпичная стена. Тодд попытался мягко опустить руку, в которой Марк сжимал телефон, однако тот сначала не шелохнулся, а потом резко дернул ее вверх.

— Эй! — закричал Марк.

Тодд увидел, как Марк замахнулся на него локтем, и резко откинул голову назад. Его ноги запнулись о кусок льда и заскользили вперед.

Он увидел небо, этот усыпанный звездами черный фон, напоминающий рождественские огни. Голова Тодда резко ударилась обо что-то похожее на бейсбольную биту, а может, это было просто основание качелей. Что бы это ни было, оно было твердым как камень.

А потом — ничего. Ничего, кроме чувства, что Тодд проваливается куда-то. Ничего, кроме ползучего холода, который проникал во все уголки его стремительно сужающейся реальности.

Потом — непонятно когда — Тодд услышал голос.

Точнее, два голоса. Это были две девушки. Один голос был пронзительным и немного безумным:

— Гребаный ты боже мой! Он что, умер? Твою мать! Какого черта?

А второй тихим и спокойным:

— Просто расслабься, ладно?

Тодд не мог полностью открыть глаза. Но он видел серебристый овал лица, очертание руки в серой куртке.

— Ты меня слышишь?

— Черт, Кэрри. Просто. Черт, пойдем! Пожалуйста! Кэрри! Пожалуйста!

— Я позову на помощь. Хорошо? Обещаю.

— Пойдем!

У Тодда болела голова. Но уже несильно. Будто боль была не здесь, а в нескольких кварталах отсюда. Тодд словно слышал отдаляющуюся сирену. Он попытался открыть рот. Но челюсть не разжималась, словно стальной капкан. Тодд вспомнил, как дверь их с мамой гаража периодически заклинивало и они наваливались на нее, но она не поддавалась. Так что Тодд решил вернуться в себя и позволить темноте забрать его.

А потом он почувствовал себя воздушным змеем, которого тащат через грозу и ветер, и ничего вокруг не имело формы, была только текстура. Вокруг раздавался гром, страшный гулкий гром.

Призрак Тодда воспарил над тем местом, где его тело сделало последний слабый вдох.

В этом слабом вдохе уместилось все многозвучие жизни Тодда: все, чем он был и чем не был. Неприятные звуки вроде гула его шагов по мраморному полу в Олбрайт и приятные — наподобие клацанья спиц, когда из мотка шерсти вдруг получалось что-то красивое. Где-то в самом центре всего этого было короткое воспоминание о том первом разе, когда Тодд рассмешил Марка своей шуткой, шуткой о супе.

Мы не выбираем, что вспоминать во время нашего последнего вдоха.

Мы просто дышим этими воспоминаниями.

Выдыхаем их.

Луна вскарабкалась на свое любимое место на ночном небе, и Тодда не стало.

Джорджия. Тодд

Хэй. Итак.

Теперь это твое пристанище, да? Кто бы знал, что в склепах так холодно.

Холодно, но в каком-то смысле стильно, если для тебя это важно.

Думаю, ты единственный несовершеннолетний здесь. Рядом с большинством урн приклеены черно-белые фотографии бабушек и дедушек. Вот какая-то «Тетя Марси», которая, как по мне, выглядит как лесбиянка. В твоем ряду стоят как минимум два букета дешевых искусственных цветов.

Все-таки здесь, может, и не так классно.

Твой прах покоится в белой урне, которая выглядит как банка из-под супа, с которой кто-то оторвал этикетку и покрасил белой краской. Смотрится круто. По-особенному. На полу рядом с твоим шкафчиком раскиданы сморщившиеся лепестки роз, напоминающие конфетти. А еще кто-то приклеил к твоему окошечку розовую ленту.

Интересно, тебя вообще бесит, что ты фактически заперт в шкафчике? Возможно, это похоже на то, как до конца жизни оставаться запертым в школе. До конца загробной жизни.

Или тебе без разницы, потому что ты уже мертв.

Если тебе интересно, что случилось с моим лицом, рассказываю: под нижней губой мне наложили шесть швов, и они адски чешутся. (Швов, кстати, было семь, но один я вытащила во сне.) Когда твой одноклассник Тревор Батхерст схватил меня за лодыжку и я ударилась лицом о лестницу, то пробила нижними зубами дыру под губой. Один зуб треснул, а другой, тот, что сверху и по центру, был сломан. Сейчас я выгляжу так, будто мой передний зуб закрасили ручкой. Два дня я провела в кресле у стоматолога, чтобы он все вырвал и подпилил. Я пребывала под неслабой дозой обезболивающего, поэтому ничего не чувствовала.

По дороге домой отец сказал:

— Лучше бы в ту ночь избили меня.

Ах да, еще я как будто ношу детскую пиратскую бороду. Это не до конца сошел синяк от удара подбородком о лестницу. А шина на руке потому, что я каким-то образом умудрилась сломать мизинец. Выгляжу так, словно побывала в драке.

Хотя, наверное, так и есть.

По крайней мере, я как-то исхитрилась пнуть Тревора в лицо. Я этого не помню, но когда приехала полиция, то он пожаловался, что я сломала ему нос и вообще напала на него. Так что я молодец. Марк сломал руку, когда пытался прижать Тревора к полу.

Он защищал меня. Наверное.

Думаю, я сейчас здесь, чтобы лично рассказать тебе, как ты умер.

Как все было.

После всех этих драк, рвоты, приезда копов и так далее в отделение пришла Кэрри и рассказала детективам все, что рассказала мне до этого, когда мы были у нее дома.

Она рассказала, что в ночь твоей смерти у Ширли был секс с Тревором. Они, как обычно, то сходились, то расходились. Может, слышал об этом?

Неважно, в общем, секс был в самом разгаре, когда ему позвонили и он куда-то убежал. Ширли была в бешенстве: она решила, что Тревор снова ей изменяет, поэтому села в свою дорогущую тачку и поехала за ним. Остановившись у парка, она увидела, как Тревор и Марк садятся в машину Тревора. Они о чем-то спорили. Ширли испугалась. Она решила, что все дело в наркотиках, поэтому позвонила Кэрри, своей лучшей подружке, точнее, бывшей лучшей подружке, и сказала, что сейчас находится в парке и ей нужна помощь.

И вот в полночь или около того Кэрри берет папину машину, убегает из дома и едет в парк, потому что там ее ждет перепуганная Ширли. Они вместе отправляются на детскую площадку. Там они находят тебя. Ты лежишь рядом с качелями в снегу. Кругом море крови, а твои глаза закрыты. Ширли думает, что ты умер. Кэрри думает, что ты жив.

Кэрри хочет звонить в полицию, но Ширли слишком напугана. И еще она любит Тревора. И она такая: «Ой, а что, если что-то случится с Тревором?» Так Кэрри поняла, что Ширли — наиглупейший человек из всех, кого она знает. Они скандалят на парковке у парка, потом возвращаются Тревор и Марк и Тревор объявляет девочкам, что ты мертв.

Тревор говорит, что если они прямо сейчас не уедут, то их всех арестуют за убийство. По Ширли было заметно, что она искренне рада, что Тревор ей не изменяет. И она уговорила Кэрри разъехаться по домам. Будто ничего такого не случилось, ведь Тодд все равно мертв, поэтому лучше всем отправиться домой, как сказал Тревор.

И тут Кэрри такая: «Это ведь ты попросила меня сюда приехать. Какого черта?»

А Ширли такая: «Ошиблась. Он уже умер. Просто езжай домой».

И Кэрри уехала.

Оставила тебя там одного.

Вот что я услышала той ночью сразу после того — не то чтобы тебе это было интересно, но окей, — как впервые занялась сексом; и сказал мне об этом человек, с которым у меня был секс. Она рассказала, что видела тебя истекающего кровью на снегу, но уехала, потому что так ей велели сделать Ширли, Марк и Тревор.

Несмотря на то что она думала, что ты был еще жив.

Несмотря на то, что она обещала тебе вернуться.

Но не вернулась.

Я надеюсь только на то, что ты не слышал, что она говорила тебе той ночью.

Я действительно постоянно думаю о том, что ты услышал обещание Кэрри, что все будет в порядке.

И после этого она не сделала ровным счетом ничего.

Она просто поехала домой и легла спать. И убедила себя, что ты был уже мертв. Она сказала, что Марк убедил ее, что это был несчастный случай.

Она не знала, что Марк и Тревор съездили домой к Тревору и взяли оттуда мешки для мусора, чтобы сложить в него снятые с тебя вещи, а потом оттащить тебя к деревьям.

Об этом Марк рассказал детективам и родителям (а я сидела в соседней комнате и подслушивала). Марк объяснил, что они хотели снять с тебя одежду на случай, если на ней останутся какие-то улики. Видимо, Марк тоже насмотрелся всяких шоу об убийствах.

Но, как я поняла, они забыли на месте твои варежки. И на следующий день их обнаружила чья-то собака. Так что мой брат — весьма невнимательный преступник, что еще скажешь. Похоже, на тебе в ту ночь были розовые варежки.

Я не знаю почему, но мне очень нравится, что ты был в варежках. Я представляю, как ты их вязал. Странно, ведь я совсем ничего о тебе не знаю.

Мне стало известно, что детективы во время допроса сообщили Кэрри, что в тот момент, когда они с Ширли подошли тебе, ты с большой долей вероятности еще был жив. Да, ты ударился головой, но умер от холода.

Хочу сказать, что по факту они все убили тебя. Каждый из них мог тебя спасти, но не стал. Ни Ширли, ни Тревор, ни Кэрри, ни Марк. Никто.

И я понимаю, что это больше не твоя проблема, но я серьезно не знаю, что мне теперь со всем этим делать.

Может, дело не во мне.

Может, дело во всех нас целиком. Уверена, моя мама никогда не напишет об этом книжку, потому что это была бы очень мрачная детская книжка о том, как люди делают отвратительные вещи для отвратительных людей, вместо того чтобы нормально дружить с кем-то, возможно не таким крутым, но гораздо более приятным, я имею в виду нас с тобой, например. (Думаю, ты был приятным человеком, хотя и немного занудным гиком, но приятным.)

Через неделю после своего признания Кэрри прислала мне очень длинное письмо на имейл. В нем она сообщала, о чем рассказала копам, — в принципе, почти все то, что я и так знала. Еще она добавила, какая Ширли ужасная, как она зависит от Тревора и насколько это мерзко и жалко.

Еще в нем рассказывалось, что в пятнадцатилетнем возрасте у них с Ширли была связь.

И все это письмом на имейл, понимаешь? Его спокойно можно считать уликой.

Мне кажется, мы с Кэрри подружились, потому что я была полной противоположностью Ширли, а она устала от ее выкрутасов.

Но как же иронично, что все то, за что Кэрри презирала Ширли: а) потребность использовать других и б) при этом оставаться на коротком поводке у кого-то другого, — не в меньшей степени характеризует саму Кэрри.

С той ночи, когда мы переспали, я с ней больше не разговаривала.

Но она продолжает периодически мне писать. Так что да, я не знаю, что происходит.

Я почти уверена, что моего брата и Тревора отправят в тюрьму, пускай сейчас их и выпустили под залог. Может, Кэрри и Ширли приговорят к общественным работам или что-то типа того.

Но все это не изменит твоей смерти.

А я здесь.

Живая.

Тодд.

Мне жаль, что мой брат вел себя с тобой как урод. Мне жаль, что он не был тебе другом. Хотя мог бы, черт возьми. Он должен был спасти тебя. Не надо его ненавидеть, но и прощать не стоит. Я никого из них не прощу.

Ты, наверное, знаешь, что Маквитера выпустили из тюрьмы. Это хорошо. Правда, меня все еще возмущает, что можно попасть в тюрьму, даже если ты ничего не совершал. Интересно, вернулся ли он в Олбрайт, или переехал, например, в Нью-Йорк или еще куда. Что обычно делают, когда проходят через подобное?

Короче, может, ты все это уже знаешь.

Может, тебе известно место, где Марк и Тревор сожгли все твои и свои зимние вещи, чтобы скрыть улики. Жгли они все в жаровне для барбекю на заднем дворе Тревора. Это очередное доказательство, что они просто ленивые и недалекие преступники: полиция позднее нашла не до конца сожженные вещи. Твою полусгоревшую одежду. Часть куртки Тревора, заляпанную кровью. То, что осталось от ботинок Марка.

Мама постоянно плачет, а папа начал курить на улице. Дом похож на склад мусора, на лестнице осталась кровь. Вся наша жизнь превратилась в полное дерьмо, но я-то понимаю, что все по-настоящему дерьмово только у тебя, потому что ты не можешь что-либо изменить, ведь ты уже мертв.

Но у меня такая возможность есть.

Вот такие дела, Тодд. Тут твоя история заканчивается. Я рассказала твою историю, несмотря на то что всю жизнь сильно переживала из-за того, что кто-то другой вечно рассказывает мою.

Как бы то ни было, я постараюсь вынести для себя урок из всего случившегося.

Обещаю.

Я должна это сказать. Пусть ты меня и не знаешь, но я так долго ощущала себя потерянной, а сейчас этого не чувствую. Я нашла себя.

Тает снег, и я слышу, как под сугробами на кладбище бежит вода. Я чувствую запах зелени, которая вот-вот выбьется из-подо льда. Небо синее и яркое.

Я иду домой. Меня не будет рядом, но я тебя не забуду. Я никогда тебя не забуду.

Солнце согревает мое лицо.

Благодарности

Я писала эту книгу целую вечность и закончила ее только благодаря поддержке многих людей.

Благодарю своего редактора Конни Хсю и всех сотрудников издательств Macmillan и Roaring Brook за помощь в создании этой книге и за терпение, когда я надолго исчезла в темной пучине этой загадочной истории.

Я бесконечно благодарна своему агенту Шарлотт Шиди. Другой такой нет. И мне очень повезло, что она работает со мной.

Бесконечная теплая благодарность Ким Трасти за ее опыт и мудрые советы. Благодарю Элли Шиди за то, что была моим спасательным кругом. Огромное спасибо всем тем художникам и писателям, на советы которых я привыкла полагаться в последние несколько лет: Кори Сильверберг, Нидхи Чанани, Джастин Холл, Минни Фам, Майкл В. Смит, Эби Слоун и Рэйнбоу Рауэлл. Каждый из них хотя бы раз принял от меня звонок в сложный для меня момент и не дал мне спрыгнуть вниз с обрыва.

Спасибо моим психотерапевтам.

Спасибо моим папе и маме, что позволили мне быть той, кем я стала, что давали мне возможность писать, долгие годы оплачивая мою квартиру.

Благодарю Хизер Голд, она мое сердце и мой дом. Она самая восхитительная, смешная, талантливая и вдохновенная женщина, которая заставляет меня становиться лучше, помогает справляться с трудностями и, конечно, оказала немалое влияние на эту книгу.

Это книга о смерти подростка-гея. Эту тему я воспринимаю очень серьезно. Это также книга о выживании и борьбе за правду. Я обращаюсь ко всем подросткам ЛГБТК+, борющимся за свою правду и свои жизни, я писала ее для вас. Пожалуйста, если можете — а я верю, что можете, — примите свою боль, превратите ее в искусство, живите, чтобы рассказывать свои истории.

МИФ Проза

Вся проза на одной странице: https://mif.to/proza

Подписывайтесь на полезные книжные письма со скидками и подарками: https://mif.to/proza-letter

#mifproza

Над книгой работали

Руководитель редакционной группы Анна Неплюева

Ответственный редактор Дарина Андреянова

Литературный редактор Елена Гурьева

Арт-директор Вера Голосова

Иллюстрация обложки Мария Скорикова

Корректор Светлана Липовицкая

В макете использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

ООО «Манн, Иванов и Фербер»

mann-ivanov-ferber.ru

Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2023

1 Кейт жует жвачку с (фр.). Здесь и далее — примечания редактора.

2 Два (фр.).

3 Жвачка (фр.).

4 Хорошо (фр.).

5 Девочки (фр.).

6 Текстовые сообщения (фр.).

7 Я ничего не ела (фр.).

8 Кэрри и Джорджия едят крепсы (фр.).

Продолжение книги

Мышка для Сердцееда

2024-11-05 13:34:00

Алина Крюкова

После первых глав уже понятно, что дальше будет еще интереснее. Диалоги живые, есть нотка юмора. Жду продолжения, автору спасибо.

Жизнь мальчишки

2024-11-04 15:15:00

AthaloneTaxon

В эту книгу невозможно не влюбиться! Я подписываюсь под всеми положительными отзывами. Этот роман действительно в духе Рэя Брэдбери. Он пронизан лучами его солнца, травы, тайн, загадок и приключений, звука Каллиопы на ярмарке и моментами детства, которые очень быстро пролетают перед нами. Читая историю Кори Маккенсона, на долю которого выпали и радость, и горе, и карусель лета детства и замаячившее на горизонте взросление, ты погружаешься в нее с головой. Ты там, внутри, переживаешь и радуешься, фантазируешь и плачешь, боишься и ненавидишь. Автор создал действительно яркий и глубокий роман, не лишенный юмора; с атмосферой Стивена Кинга, южной готики и магического реализма. Мне иногда казалось, ну сколько еще испытаний выпадет на плечи этого мальчишки?! Не каждый взрослый такое вынесет, но дети сильные, они способны пережить многое и жить дальше. Дочитывать было грустно. Последние строки растрогали до слез, не говоря уж о главе о Бунтаре, где слезы просто лились в три ручья. Очень летний роман, неспешный, трогательный и завораживающий, отправляющий нас в путешествие в затерянный где-то в Алабаме городок с необычным названием Зефир. От души рекомендую!

Между небом и грехом

2024-11-03 07:17:00

Робин

Я прочитала все доступные книги автора и скажу так! Это восторг, нет ВОСТОРГ (вот так). Спасибо за историю от которой невозможно было оторваться, спасибо за приключение и магию. Спасибо автор!Пожалуйста, пишите дальше, у вас получается просто великолепно!

Нежный холод бесплатное чтение

Информация от издательства

Джорджия. История обо мне

Тодд. Тодд Майер холоден как лед

Джорджия. «Два человека вместе жуют жвачку»

Тодд. Что вы знаете о Тодде Майере?

Джорджия. Где ты был тем вечером?

Тодд. Происшествие

Джорджия. Откровения на коктейльной вечеринке

Тодд. Если ты можешь дышать, то можешь и лгать

Джорджия. Что в тот день Молли видела в лесу

Тодд. Сказка о двух Тоддах

Джорджия. Пакет с деньгами

Тодд. Два, три, девятнадцать

Джорджия. Среда и прочие неприятности

Тодд. Квартира гея

Джорджия. Двое едят панкейки

Тодд. Розовые розы

Джорджия. Схожу с ума

Тодд. Последний день

Джорджия. Пицца

Тодд. Последнее противостояние в парке Пикок

Джорджия. Тодд

Благодарности

МИФ Проза

Над книгой работали

Вход на сайт