Кисть и пистолет. Мое сердце пусто бесплатное чтение

Глава I

Март

Роберт

Я еду по дороге 431 на север. Следовало бы выбраться на 65-ю трассу, но мне не хотелось слишком долго двигаться вблизи Хантсвилла, выбрал дорогу менее оживленную. Да и удобнее мне с Lantana Way попасть на 431-ю. Вон она, в полусотне ярдов. Через десяток минут голос девушки из GPS советует мне свернуть в Фейетвилле на 64-ю, чтобы скорее попасть на 65-ю. Но мне это не улыбается, остаюсь на 431-й. Поздний вечер, отмахал уже шестьдесят миль, пора бы заправиться, так как выезжал в спешке. Да и пожевать чего-нибудь хочется. Поэтому в Льюисберге искал заправки – ни одной… Только после выезда там, где съезд на 50-ю дорогу, обнаружил «Тигермаркет». Залил полный бак, заодно прихватил два ломтя пиццы. Теперь можно не торопиться. Это уже Теннесси, оставлена позади Алабама – штат, в котором продержался более полугода. Жаль, что так спешно приходится его покидать. Это были не самые плохие мои полгода. Но что поделаешь… Судьба играет нами, не мы выбираем свой путь. Можно было бы теперь перейти на 65-ю, но поворот остался позади, не возвращаться же.

Объехал аэропорт Уэллингтон, дальше пошли почти безлюдные места. Нет, наверное, и здесь живут люди на фермах. Вон какая-то конюшня пролетает мимо. Даже название не рассмотрел. Еще несколько миль, и проезжаю мимо двух церквей. Одна – баптистская, это понятно, здесь много таких. Но следующая, менее чем в четверти мили, судя по знаку, – еврейская. Что за чушь – евреи-христиане? Непонятно, но меня это не касается.

Чертыхнулся: почти сразу после поворота впереди замаячила женская фигура, бредущая по дороге. Справа – сплошной лес, деревья подходят почти к самой дороге. Конечно, тротуара здесь нет, но хотя бы она шла рядом с обочиной. Нет, тащится чуть ли не посередине моей полосы. А если бы я вынырнул из-за поворота минут пять-семь назад? Успел бы затормозить на мокром асфальте? Просигналил ей – сдвинулась к обочине. Худенькая девушка в платье, без плаща и с непокрытой головой. Обувь не успел рассмотреть, так как сердито заявил ей, почти остановившись, что это не та погода, чтобы гулять раздетой. Почти выкрикнул эти слова и осекся. Больно уж жалостливо она выглядела. Конечно, дождя настоящего нет, но немного моросит, рыжие волосы и платье мокрые. Куда эта рыжая дура прется в таком виде? А она смотрит на меня тоскливо и молчит. Совсем остановился:

– Садись! Куда тебе?

Неопределенно махнула рукой вперед. Что ж, мне тоже вперед. Села на заднем сиденье, хотя я открыл было для нее правую переднюю дверцу. Сразу же включил обогрев, так как она дрожит, – мне в зеркало видно. Простудится еще, что с ней тогда делать? Выбросить у больницы? Ведь завести ее туда не смогу – вернее не захочу – не захочу светиться, ни к чему мне это сейчас.

– Что ты на дороге делаешь одна в такую погоду?

Промолчала опять. Только развела руками. Ладно, я бы тоже ничего не ответил, если бы меня спросили. Или соврал бы что-нибудь? Да, скорее всего, соврал бы. Но у нее, видно, нет сил на вранье, хоть какое-нибудь. Еще раз взглянул на нее – все еще дрожит. Совсем мне это не понравилось. Тормознул, съехал на обочину, открыл багажник. Действительно, там завалялось одеяло. Не бог весть что, но сойдет. Сунулся к заднему сиденью:

– Закутайся, не хватало мне еще с тобой больной возиться.

Сначала испугалась, когда я открывал дверцу, но потом успокоилась, однако сама только набросила одеяло на колени. Пришлось снова забрать одеяло и самому укутать. Заодно по привычке убедился, что оружия у нее нет. Да и где бы она его прятала, – платье ведь прилипло. Я это разглядел, еще когда предлагал ей сесть в машину. Через несколько минут снова взглянул в зеркальце, она уже дремала, прислонившись к правой дверце.

Проехали реку Дак, проскочили мимо ее излучины. Десяток миль – и пересекли 65-е шоссе – вернее, поднырнули под него. Еще семь миль, и я подкатил во Франклине к Квалити Инн. Не хотел ночью оказаться в Нэшвилле. Можно было бы поискать поблизости мотель, но хотелось поужинать капитально, да и девушке нужно где-то хорошенько отдохнуть. Я уже нутром чувствовал, что просто так мне от нее не удастся избавиться. Видно ведь, без вещей. Вероятно, без денег. Черт бы побрал, такая незадача на мою голову. Кстати, как ее зовут? Не удосужился спросить.

Растолкал – мол, приехали.

– Как тебя зовут?

– Молли, – и молчит.

– Я Роберт. Так, деньги у тебя есть на отель? Здесь не менее полусотни возьмут за номер.

– А можно в машине переночевать? Я из дома без денег вышла.

– Понятно. А документы-то хоть есть? Без них тебя в отель не пустят.

– У меня права с собой.

– Сойдет. Ты моя племянница, мы едем в Индианаполис. Понятно, что отвечать, если спросят? Но лучше молчи. Да, одеяло брось в машине.

На ресепшене мужик немного покосился на нас, но промолчал, когда я заказал номер на одну ночь. Вероятно, решил, что я девку подобрал на дороге. Ну да ладно, ведь это почти так. Обошлось в 50 баксов. Конечно, сезон не такой, чтобы привередничать с путешественниками. Кафешка в отеле уже закрыта, но мужик на ресепшене подтвердил, что «Макдональдс» работает до полуночи. Туда и отправились, не заходя в номер. Кстати, этот же мужик предложил для Молли плащ – пожалел ее, что ли, так как выглядит она очень уж молодой. Это позднее она сказала, что ей скоро девятнадцать, а выглядит старшеклассницей. За плащ взял только пятнадцать баксов. Вероятно, кто-то оставил в холле. Поужинать удалось, но когда Молли вошла в номер и увидела, что комната одна и кровать тоже одна, отшатнулась было. Пришлось показать ей на диван и сложенный комплект белья. Мрачно объяснил, что она меня не интересует: для меня секс – работа, а не удовольствие. Пока она отмывалась в душе, я уснул.

Молли

По дороге я шла автоматически, ничего не соображая. Уже давно высохли слезы, даже уползла из сознания мысль, которая не давала мне покоя, когда ехала в машине: «Куда и зачем я еду?» Теперь нужно было только одно – передвигать ноги, не свалиться в лужи. Хотя при этом ничего бы не изменилось – я и так была мокрая до трусиков. Редкие грузовики проезжали мимо, не обращая на меня внимания. Да я и не подавала им знак, не просила подвезти меня. Поэтому, когда очередная машина остановилась и меня из нее обругали, никак не отреагировала. Но послушно, как сомнамбула, села в нее. Правда, какие-то проблески сознания у меня оставались, ведь зашла не в переднюю, открытую водителем дверцу, а устроилась на заднем сиденье. И в руке еще оставалась та самая вилка, которую я не выпускала всю дорогу, – оставалась, плотно сжатая в кулаке правой руки и прикрытая рукавом платья, – единственное мое оружие. Только теперь я обратила внимание, что не только дрожу, у меня стучат зубы, никак не могут успокоиться. Водитель что-то спросил меня – мне нечего было ему ответить. Он включил отопление, потом остановился, принес откуда-то одеяло, передал мне. Укрыла колени. Ему это не понравилось, отобрал одеяло и укутал меня в него целиком. При этом, мне показалось, обшарил меня. Не было сил протестовать. Только подумала: «Опять». Но он уже ушел на свое место. И я уснула.

Потом был отель, в котором портье продал Роберту – я уже знала, как зовут водителя – плащ для меня. Затем «Макдональдс». Роберт заставил меня съесть два гамбургера, запивая горячим кофе. И вот мы в номере, где только одна кровать. Я успела подумать: «Сейчас он потребует расплатиться. Хватит ли у меня сил и желания опять пустить в ход вилку?» Но Роберт только пробурчал что-то, показал на диван и стопку белья. Мне стало стыдно, хотя я вроде ничем этого не показала. Приняла душ, высушила волосы, гордо отвернувшись от Роберта, хотя что там было отворачиваться – он уже спал, потом уткнулась лицом в подушку и быстро уснула. Никогда я не спала так крепко.

Роберт

Позавтракали в отеле – не пропадать же бесплатному завтраку. Оглядел на карте окрестности и принял окончательное решение. С Молли мне безопасней ехать, так как будут искать одинокого мужчину. Но машину нужно сменить. Даже сюда, в другой штат, придет информация о розыске предполагаемого преступника. Подъехали к «Волмарту», где по дешевке купил Молли относительно приличную одежку и тут же заставил переодеться. Теперь она выглядела почти прилично, даже рыжие волосы не слипшиеся, как вчера, а спадают волнами на шею.

На стоянке обнаружил машину с номерами Арканзаса и оставленными ключами, сел в нее и велел Молли следовать на моей машине за мной. В миле от Волмарта обменялись с Молли машинами и отправились к найденному на карте удобному месту на речке Харпер. Свою машину удачно утопил в реке, продравшись через прогалину в кустах. Только чемоданчик переставил в новую машину. Все, можно отправляться в Нэшвилл. Внимательно следил все это время за реакцией Молли. Не заметил ничего тревожного. Впечатление, что она еще под впечатлением неизвестных мне вчерашних событий и автоматически подчиняется воле взрослого мужчины.

До Нэшвилла рукой подать – всего семнадцать миль. Машина идет хорошо, двигатель практически не слышен. Заботливый, видно, был хозяин. К десяти утра были уже в Нэшвилле. Почему я ехал именно в Нэшвилл? Просто бывал там, крутил когда-то любовь с хозяйкой большого кафе. 431-е шоссе переходит в Нэшвилле в 21-ю авеню Юг. По ней я и подкатил прямо к Pancake Pantry. Если судить по названию, тут только блины и буфет, но на самом деле это кафе, там можно капитально поесть, только ждать придется дольше. У кафе стоянки нет, но в ста футах на Белкорт-авеню нормальная стоянка. В принципе, и на 21-й авеню, и на Белкорт-авеню полно заведений, где можно поесть. Но я нацелился именно на это кафе, так как надеялся сплавить там со своих плеч Молли.

Молли

На следующее утро я уже могла воспринимать происходящее вокруг. Не поняла, зачем я ему нужна, почему он не отправил меня куда подальше. Даже приодел в Волмарте. Походя назвал меня рыжей Молли. Быстро поняла, что у Роберта проблемы с законом. Не зря же он похитил чужую машину и сбросил свою в реку. Наверное, боится, что его машину ищут. Но что уж мне теперь осуждать его – сама не лучше. Может быть, меня и не разыскивают, но я ударила, дважды ударила мужчину вилкой в лицо. Когда доехали до Нэшвилла, думала, что теперь-то Роберт от меня избавится. Что же я буду делать в незнакомом городе? Да, избавился, но все пошло по-другому. Я не ожидала такого варианта.

Роберт

С Флоренс – пышногрудой хозяйкой блинной в Эджхилл на углу 21-й авеню Юг и Белкорт-авеню я расстался полтора года назад. Были, конечно, и слезы, и обвинения, но она прекрасно понимала, что удержать около себя здоровенного мужика за тридцать лет ей, давно отметившей сороковник, невозможно. Я возле нее провел только пару месяцев, когда у меня были серьезные финансовые затруднения. Так что мог надеяться на дружескую встречу. Флоренс – я ее застал недалеко от кассы – выглядела довольной жизнью. Улыбнулась, увидев меня:

– Что, опять проблемы?

– Да вроде нет особенных.

– Не очень верится. Так с чем ты приехал сюда и откуда?

– Из Индианаполиса прибыл. На тебя посмотреть захотелось… Вон ты как расцвела.

– Не болтай зря. А в общем, жизнь нормальная.

Не утерпела, похвасталась. Показала на отдаленный столик, за которым в одиночестве сидел лохматый парень:

– Видишь, мой бойфренд.

– Вижу… что-то он у тебя худощав. Плохо кормишь?

– Ну тебя… Он музыкант, студент Blair School of Music университета Вандербильта. На скрипке играет. Ну, колись, с чем ты все-таки ко мне явился? Ты же просто так не придешь.

– Если серьезно, то мне нужно пристроить племянницу. Кем угодно: официанткой, уборщицей или посудомойкой. Видишь рыженькую?

Показал на Молли, скромно стоявшую невдалеке.

– Официанток у меня достаточно. Да и полно студенток из музыкальной школы. И вообще, не очень верю, что племянница. Никогда ты не упоминал ни о братьях, ни о сестрах.

– Ничего от тебя не скроешь. Да, очень дальняя родственница, навязали ее на мою голову.

– Все равно не верю. Поиграл с девочкой, теперь бросаешь? Все вы козлы. Ей хоть восемнадцать есть? Ладно, так и быть, возьму ее на испытание уборщицей. Я так понимаю, что жить ей негде?

– Правильно понимаешь, найдется закуток на первое время?

– Только на время пристрою. Но если будет волынить или глупости творить, выброшу на улицу. Давай ее сюда, посмотрю.

Я предварительно сказал несколько слов Молли, предупредил, что не вижу для нее другого варианта. Флоренс вроде осталась довольна беседой с робкой девочкой. Что ж, у меня теперь руки развязаны. Дал Молли две сотни. Больше я ее никогда не увижу. Забрал из машины свой чемоданчик, поехал на такси устраиваться в отель. Мне нельзя искать частное жилье, ни с кем там не познакомлюсь. Далеко не поехал. Там, где 21-я авеню Юг переходит в Бродвей, снял номер в Kimpton Aertson Hotel. Не больно-то дешево – две сотни в сутки, но вполне приличный. Жаль, что ресторана в отеле нет. Рядом неплохой брассери Хенлей. Это типа французских бистро на американский лад, но меня это не устраивает. Мне нужен солидный ресторан, куда ходят приличные состоятельные люди.

Молли

Мой город Льюисберг небольшой, населения чуть больше десяти тысяч. Это столица, если можно так назвать, графства Маршалл. Он как раз посредине между Нэшвиллом и Хантсвиллом – в обе стороны по полусотне миль. То есть глухая провинция. Отчим работал на небольшом заводике, мать – в магазине. Так как папаша слинял, когда мама была на четвертом месяце, она упомянула однажды: «Уплыл в Ирландию». Меня в свидетельстве о рождении записали по фамилии мамы – Мэри Роббинс. Но и дома, и в школе меня звали Молли. Я окончила Льюисберг Мидл Скул, потом там же отучилась четыре года в старшей школе. По окончании семья определила мой путь просто. Денег на учебу в колледже не было. Да и вообще, отчим считал, что высшее образование – чушь. Отчимом его заставляла меня называть мать, но на самом деле они не были женаты. Начала работать в том же магазине, что и мать. С трудом она упросила хозяина принять меня уборщицей. А потом… потом случилось то, что случилось, и я в результате оказалась на дороге без единого доллара в кармане. Не хочется это все вспоминать. Хорошо хоть, что хозяйка кафе взяла меня теперь на работу уборщицей, разрешила до первой получки ночевать в кафе. Плохо, что все мои рисунки, этюды, карандаши, краски и прочее остались в Льюисберге.

Роберт

Первая неделя прошла в Нэшвилле тоскливо. Нет, я нашел пару старых приятелей, через них вышел на отставного майора, держателя маленького подпольного игрового клуба. Привычное дело – я и раньше, в Нэшвилле, и в Мемфисе, да и в Хантсвилле не пропускал возможности поиграть в покер, заработать пару сотен баксов, а иногда и поболее. Убегал я из Хантсвилла второпях, только успел предупредить хозяина апартаментов о том, что не продлеваю аренду на следующий квартал. Чеки у него на оставшиеся два месяца есть. Захватил только деньги, которые были дома. Не стал брать из банкомата, так как на счету было только на оплату отложенных чеков. В дороге еще немного истратился. Пришлось сдать знакомому мужику кольцо и дорогие часы, которые подарила моя приятельница Сарра. Заменил часы на похожую китайскую подделку. Так что мог войти в игру, имея четыре тысячи баксов. Немного, но у майора крупной игры не было. Обычно приходили местные мужики пощекотать нервы, отвлечься от бизнеса и домашних забот. Профи среди них не было, так что я постоянно был в небольшом выигрыше. Но понимал, что так долго продолжаться не будет. Либо со мной перестанут играть, либо наткнусь на сильного профи и проиграюсь вдрызг, как это было уже около двух лет назад, когда, оказавшись на мели, вынужден был охмурять Флоренс.

Все изменилось, когда познакомился с Бетти. Знакомство случайное – в ресторане the Stillery Midtown, куда я стал вечерами ходить, когда не играл, увидел в компании солидных мужчин блондинку немного старше меня. Всегда внимательно оглядываю посетителей ресторана. Только там можно познакомиться с полезными людьми – картежники не в счет. Когда прозвучала музыка, подошел к ней, пригласил на танец.

Извиняюсь за старомодное выражение. Когда-то, будучи молодым еще оболтусом, после службы в морской пехоте понял, что не продвинусь в жизни, так и буду рубить лес в Орегоне, если не обучусь нормальному языку и манерам. Деньги после службы получил порядочные, поэтому нанял преподавательницу хороших манер. Естественно, после первой же пары уроков мы отправились в постель, но учеба продолжалась еще с полгода. Учительница, так я мысленно всегда называл ее, заставила меня прочитать уйму сборников с кратким содержанием классической литературы, чтобы я смог принимать участие в разговорах. Мы с ней проштудировали кучу альбомов классической живописи. А главное, она жестко поправляла меня, когда я коверкал английский. Только от музыки я категорически отказался, не интересует меня ни классическая, ни кантри. Через полгода заявила мне, что поработала не хуже профессора Хиггинса и его друга из фильма «Моя прекрасная леди». К тому времени я уже понимал, о чем она говорит. Понял также, что пора смываться, – надоели мне до чертиков ее эксперименты в постели. Всегда был сторонником простого добротного секса.

Да, с Бетти все было вначале достаточно просто. Она оглядела меня – вероятно, представила возможное продолжение вечера – и милостиво выразила свое согласие улыбкой. Вечер закончили в ее номере, в моем отеле. Оказывается, компания мебельных оптовиков, или как там они называются, отмечала пятилетие тайного соглашения. Я не зря выбрал этот ресторан, там частенько собираются компании приезжих. Бетти должна была улететь в Колумбус на следующий вечер, но решила остаться в Нэшвилле еще на пару дней.

На второй день она рассказывала мне в ресторане Пиневуд Социал в Собро печальную, как выразилась, историю своей жизни. Я старался не глядеть на нее, пока она медленно рассказывала о своих проблемах, меланхолично потягивал виски, разглядывал медленно текущую совсем рядом реку Камберленд. Подумаешь, печальная история. Самая обычная. Вышла замуж в двадцать лет за богатенького ювелира; с его помощью, то есть на его деньги, организовала мебельную фирму из двух магазинчиков и склада. Потом уже построила, как она выразилась, солидную фирму оптовой торговли мебелью, продав магазинчики. Но вот теперь в связи с проблемами в экономике возникли трудности с оборотными средствами, несколько затоварены склады. Как будто мне интересна вся эта дребедень. Классический случай недотраханной женщины со стареньким мужем.

Виски допит, вопросов я не задаю, о проблемах фирмы Бетти не толкую. Это обычный ход – нельзя проявлять излишний интерес к делам случайной знакомой, может это неправильно понять. Пусть сама проявляет инициативу. Ведь ясно – надеется на такую же ночь, как вчера. Но мне-то зачем лишний секс, секс без опций полезности для меня. Замечаю, что поздно вечером у меня деловая встреча. Добавляю с улыбкой, что с давним приятелем по армии. Нужно же что-то и для ее самолюбия дать. Сразу же заинтересовалась: где служил, как? Коротко ответил, что в морской пехоте, ушел в отставку мейджером (майором), служил там, куда посылали. И предложил остановить такси. В морской пехоте действительно служил по контракту, но дослужился только до саджанта – младший уровень Е5. Это что-то вроде младшего сержанта. Рассчитывалась она. В такси Бетти настойчиво предлагала навестить ее в Нью-Олбани, это рядом с Колумбусом, хотела написать телефон и e-mail. Суховато ответил, что компа с собой нет.

Правильно поступил. На следующий день перед обедом Бетти заявилась ко мне в номер – узнала у портье, где я проживаю. Без лишних слов вытащила из фирменного пакета новенький ноутбук – мол, не хочет терять со мной связь. Показала свой адрес, начала было объяснять, что к чему, но я заявил, что владею компом в достаточной мере. И так глядела на меня, как побитая собачонка, что я расхохотался:

– После обеда, дорогая. Все после обеда.

После обеда пошли к ней, оттянулись по полной программе. Не люблю женщин водить к себе – чревато проблемами.

Молли

Первые дни тянулись слишком долго и нудно. Помимо уборки в зале, хозяйка посылала меня относить старушкам заказанную ими еду. Одна из старушек, ее зовут Ребекка, все старалась задержать меня, поговорить о чем угодно. Видно, тяжело жить одной. После второй встречи предложила жить у нее. Гостевая комната маленькая, но запросила за нее совсем смешную сумму. Так что, получив в конце недели от Флоренс жалованье, смогла перебраться к Ребекке. Хорошо, что совсем рядом с работой, на Белкорт-авеню. Купила в соседнем магазине сувениров (это только название, ассортимент огромный) альбом для рисования, карандаши. На большее пока денег нет. Продолжу рисовать.

Глава II

Апрель

Роберт

Вечером Бетти уехала, то есть улетела в свой Колумбус. Я еще подумал: может быть, стереть ее адрес в ноутбуке, полностью забанить ее? Вряд ли я в ближайшее время отправлюсь в Огайо. Не люблю покидать южные штаты. Наверное, это у меня еще память о моем детстве в Орегоне. Хотя, казалось бы, Огайо и Орегон – есть что-то общее, например, буквы «О». Сколько себя помню, после службы в морской пехоте всегда обитал только в южных штатах. Да и Бетти вряд ли появится еще раз в Нэшвилле. Но почему-то не забанил.

На следующий вечер остался у себя в номере. Впервые начал обдумывать, почему мной так и не заинтересовалась полиция. В отеле зарегистрировался под своим именем. ФБР – а дело, возможно, передано туда – ничего не стоит найти меня. Вряд ли дело оставили в местной полиции. Уж больно грязное убийство. Его расписывали на все лады не только газеты Алабамы, но и здесь, в Теннесси. И в день, когда мы с Молли приехали в Нэшвилл, и целую неделю после этого. Вспомнил, как меня чуть не стошнило, когда я увидел полуголую Сарру на полу в разодранном платье и с перерезанной шеей; расплывшуюся по полу и уже засохшую лужицу крови; разбросанные вещи. Я хоть и пробыл у нее только несколько минут, но понял, что усиленно рыскали по всему дому. По крайней мере, в салоне, куда я зашел, все было перерыто. У меня даже мысли не возникло позвонить тут же в полицию. До этого ни разу не попадал в полицейские сводки. И ни малейшего желания оказаться в картотеках, даже в качестве свидетеля. Оно мне нужно? Да и опасно при моем образе жизни. Начнут выяснять, на какие доходы живу, почему нигде официально не работаю. Я еще ни до чего не успел дотронуться, хотя моих пальчиков в доме наверняка предостаточно. Но они не числятся в картотеках. По крайней мере, в полицейских. Решение было принято моментально – нужно смываться. Только заскочил домой, поговорил с хозяином апартаментов, схватил тревожный чемодан, в машину и скорее на север. Но, подумав, из придорожного телефона-автомата позвонил в полицию, указал номер дома Сарры и заявил, что там был шум.

Ни к чему в своих размышлениях не пришел. Да и перебил их телефонный звонок. Звонил Давид. Мы с ним познакомились в Пенсаколе, в отеле «Холидей Инн Экспресс». Дороговато, но очень приличный отель. Между зданием и внешним берегом острова – густая роща, по которой к пляжу ведет лестница. Правда, я на пляж выбрался за три дня, которые там провел, только один раз. Дамочка, с которой там был, решила дать мне отдых, заодно позагорать. В одном из номеров двое ушлых приезжих из Нового Орлеана затеяли покер. Я-то заглянул к ним только один раз и отделался легким испугом – проиграл четыреста баксов. А Давида облапошили. Сначала дали выиграть, потом подловили на хорошей карте. Он не разобрался, что играет с опытными пройдохами, и взлетел слишком высоко. В результате остался в одних штанах. Я ему тогда посочувствовал, занял две сотни. Странно, но он отдал мне их через полгода при случайной встрече в Тампе.

Так вот, позвонил он и спрашивает – свободен ли я? То есть не связан ли обещаниями с кем-то? Ответил, что относительно свободен. Он тут же предложил прогуляться в Майами. Резонно спросил:

– Что я там потерял?

– Есть небольшое дельце. Но я не приглашаю тебя в долю. Просто побыть рядом, участвовать в беседах.

– И зачем это мне?

– Оплачиваю перелеты и за труды даю кусок.

– Не очень заманчиво. Дело нечистое, наверное.

– Ни в коем случае. Я пытаюсь уговорить мужика вложиться в один бизнес. Хороший приятель просил помочь.

– Афера?

– Нет-нет. Реальный товарный бизнес, но пока не дает большие прибыли. Рынок для товара приличный, но нужно серьезное расширение производства. Кстати, клиент будет с женой, неплохо было бы тебе привезти даму. Я намечаю поход в ресторан – нужно, чтобы все это не выглядело деловой встречей.

– Дама – дополнительные расходы. Один кусок выглядит совсем смешно.

– Хорошо, транспорт оплачиваю обоим и два куска тебе. Но дама должна выглядеть прилично.

– У меня неприличных дам не бывает. Когда встреча?

– Ровно через неделю. Хорошо бы решить тебе сегодня же.

– Попробую договориться, позвоню. Пока.

Кроме Бетти у меня под рукой нет никакой приличной дамы. Думал недолго, позвонил по скайпу Бетти. Отозвалась сразу:

– Добрый вечер, Робби!

Вот как? Ведь в Нэшвилле называла меня только строго Роберт. Неужели за сутки соскучилась?

– Добрый вечер. У меня идея – съездить на пару дней в Майами. Слышал, что там сейчас хорошая погода.

– Поддерживаю, мне только нужно немного разгрузиться с делами в фирме.

– Но я не предлагаю лететь сегодня – через недельку. Справишься?

– Безусловно.

– Хорошо, продумаю, что и как. Свяжусь сегодня же.

– Жду.

С Давидом созвонился, узнал, какой отель заказывать, сообщил Бетти. А она сразу же сказала, что была в этом отеле, прекрасный выбор, номер закажет сама.

Да, все организовала сама. Оказалось, что я даже прилетел по заказанному ею билету в аэропорт Майами на час раньше, чем она, и смог встретить ее. До отеля Fontainebleau Miami Beach добрались за 20 минут. Номер великолепный, с видом на океан. Утро мы провели вместе, гуляли по Майами Бич Бордуолк, даже выходили на полчаса загорать на пляж, а днем я вывез ее на морскую прогулку, не разрешив оплатить ее. Бетти все время фотографировала, сердилась, что я ускользаю из кадра. Но вечер провели в номере, там же и поужинали.

Столик в ресторане был заказан Давидом на следующий день, поэтому все утро я уделил Бетти. Только во время обеда в La Cote сказал, что на вечер намечена встреча с моим приятелем и его знакомым. Предупредил, что все будут с женщинами. Прекрасный повод для Бетти потащить меня по магазинам. Обновила гардероб, довольна, даже не уязвила меня тем, что не предупредил о намеченной встрече, хотя знал о ней наверняка заранее. И все покупки пришлось потом рассматривать в номере и оценивать на ней. Заставил выбрать деловой костюм. Пришла очередь и украшений. Обратил внимание на ее слишком уж массивное кольцо, камень показался фальшивкой. Хотел заставить снять, но она воспротивилась категорически, даже немного обиделась, сказала, что это подарок мужа на десятилетие совместной жизни. Подчеркнула, что бриллиант в 12 карат. Мысленно прикинул, за сколько его можно сдать. Неплохо, даже если за 30 процентов. Но тут же отогнал эту мысль.

Компания за столом во все том же La Cote оказалась несколько разношерстной. Знакомый Давида – седоватый крепкий Джек Митчелл из Чикаго – выглядел лет на шестьдесят с большим хвостиком. Взгляд, которым он, казалось, оценил меня при знакомстве, серьезный, даже, сказал бы, цепкий. Его супруга – полноватая Натали – одета скромно, но, насколько я понимаю, в весьма недешевом костюме с солидной бриллиантовой подвеской на шее. На вид ей было пятьдесят с прицепом. У меня сложилось впечатление, что она рада новому знакомству. Посмотрев на Давида, понял, почему он пригласил на встречу меня и требовал, чтобы дама выглядела прилично. За то время, когда мы не встречались, он еще немного полысел. А ведь ему не больше сорока пяти лет. Модная рубашка высовывается из-за ремня, так как животик он нарастил давно. И в целом вид не больно-то преуспевающего человека. Дама у него, на первый взгляд, вполне приличная, хотя наряд излишне откровенный. Позднее, по ее немногим репликам я понял, что не только колледж, но и школу она не окончила. Где он только подобрал такую, если мероприятие серьезное? Но мне плевать, свои двадцать сотенных и стоимость билетов я получил в первый же день. Лучше всего выглядели мы с Бетти. Думаю, ей это очень понравилось.

Сначала разговор не клеился, да и мешал певец, исполнявший на испанском какие-то песни. Натали сказала, что певец очень известный, я промолчал, а Бетти поддержала Натали. Потом певец на время исчез, и Джек с Бетти быстро нашли общий язык. Оказывается, у них в Питтсбурге имеются общие знакомые. Не помню, как они дошли до Питтсбурга. Не помню, так как мне пришлось развлекать Натали. После нескольких моих попыток завести разговор о лошадях, собаках, кошках попал случайно в точку. Натали – страстная любительница орхидей. К сожалению, у меня не было приятельниц – любителей орхидей, поэтому пришлось ограничиться только благожелательными кивками и удивленными «да?». Но Натали нужен был только слушатель. Оказывается, у нее в оранжерее несколько десятков сортов орхидей, за которыми ухаживает опытный садовник. Когда она на минутку приостановилась, огорченно сказал, что ничего не понимаю в орхидеях. Думал, что у Натали появится повод пригласить нас с Бетти к себе, но она промолчала.

Видно было, Давид нервничает из-за оживленной беседы Бетти и Джека, поэтому я привлек к себе Бетти, погладил ее коленку под столом, на что она нервно среагировала. Даже поправила волосы. При этом из ее кольца брызнул, так мне показалось, каскад цветных лучей. Думаю, что не только я заметил их, так как Натали попросила Бетти показать камень. Естественно, после этого Бетти отвлеклась от Джека, втянулась в беседу с Натали. Давид сразу же воспользовался моментом, начал что-то объяснять Джеку. Мне их разговор абсолютно неинтересен. Налил в бокал лимонной воды из кувшина, стоявшего на столе, огляделся. Всеми забытая девушка Давида – не запомнил имени, хотя Давид представлял ее нам – сидела в задумчивости, потягивала коктейль, явно довольная, что не нужно напрягаться для участия в разговорах.

Натали начала рассказывать о новом сорте орхидеи чудесного жемчужного цвета. Для меня это стало поводом высказать удивление с проскальзывающей ноткой недоверия. И тут же мы с Бетти были приглашены в гости, когда будет период цветения. А следом и заказ принесли, так что разговоры на время прекратились. В конце обеда Джек настойчиво приглашал нас с Бетти в гости. Вероятно, на него насела Натали.

Я уже писал, что две тысячи и деньги на авиабилеты Давид передал мне еще в первый день; на выходе из ресторана откровенно намекнул ему:

– Думаю, Давид, моя дама весьма серьезно подняла твой рейтинг.

Он немного смутился:

– Бетти великолепно сыграла свою роль. Я восхищен, где ты таких дам находишь?

– Знаешь, я поглядел на твою приятельницу. Да, молодая – наверное, тебе интересно с ней в постели. Наверно, приятно на полчаса почувствовать себя рядом с ней тоже молодым. Но от такой молодежи можно ждать неприятностей: привяжется, например, чрезмерно или огорошит тебя известием, что ты скоро станешь папашей. Предпочитаю дам в возрасте от 28 до 45 лет. Они уже делали ошибки, учились на них. Обычно они знают, чего хотят, что могут получить. Если она планирует замужество – не станет тратить на меня время. Если ей нужен подопечный – найдет зеленого юнца. Но если ей нужен партнер для отдыха, мужчина, способный дать ей удовлетворение, – обратит на меня внимание. И я почти сразу вижу, кто передо мной. Соответственно, действую или ухожу в сторону. Так что неплохо было бы добавить, раз восхищен.

– Знаешь, Роб, нет у меня денег – вернее, я на пределе. Если дело выгорит, я у заказчика получу еще, тогда и поделюсь.

– Ну хоть так.

На следующее утро улетели к себе домой, но к вечеру я получил от Бетти по интернету фотографии, на одной из которых обнаружил себя. К моему удивлению, в тот же вечер получил письмо и от Джека, в котором он передавал привет от Натали и напоминал о нашем с Бетти обещании навестить их в Чикаго.

Жизнь в отеле мне не по карману. Даже с учетом скидок, которых удалось добиться, я заплатил за первый месяц четыре тысячи долларов. Но нашел недалеко небольшую съемную квартиру, за которую запросили только тысячу двести в месяц.

Молли

Начинаю привыкать к новой жизни. В кафе работа немного нудная, но Флоренс, вероятно, получила от старушек хорошие отзывы обо мне, держит меня почти все время на доставке. А мне это нравится. Флоренс дала велосипед с корзинкой, так что я объезжаю старушек быстрее. Да и живут они все не далее чем в полумиле от кафе. Совсем не устаю, так как Флоренс настоятельно просила болтать с каждой старушкой не менее чем по десять минут – им это очень нужно. Через несколько дней я знала уже, где живет каждая из моих подопечных, заодно исследовала почти весь наш район. Совсем рядом нашла два небольших смежных парка Драгон и Фанни Мэй Дис. Особенно мне понравилась аллея от парка Драгон к углу Блэкмор-авеню и 24-й авеню Юг. Нашла на ней удобную скамейку. Жалко, что сюда прорываются гудки машин с обеих улиц. Но мне это не мешало, и почти каждый вечер я приходила сюда, хотя бы по полчаса рисовала деревья, лужайку, кусты, редких прохожих. Уже тепло, но долго здесь не посидишь.

Как-то я сидела на любимой скамейке и рисовала очередной вид с сумеречной лужайкой, освещенной светом луны, и деревом на заднем плане. Конечно, никакой луны еще не было на небосводе – придумала ее. Но так мне показалось интереснее. И в это время по аллее прошел Феликс – приятель Флоренс. Я его так называю, потому что она сама всегда приносит ему обед и о чем-то разговаривает. Феликс учится в соседнем музыкальном училище. Однажды Флоренс было некогда, и она поручила накормить его, предупредив, что деньги с него брать нельзя. Так что мы немного знакомы. Он остановился рядом, попросил разрешения посмотреть рисунок, потом сказал, что очень реалистично, хотя удивился освещению луной. Повторил, что даже чрезмерно реалистично. Вот один из его приятелей, тоже художник, рисует все по-другому. Не смог объяснить, как это, но предложил познакомить. Я ответила, что на работе нельзя отвлекаться, но здесь, вечером, я буду рада познакомиться с настоящим художником. Ведь я только учусь, любой совет мне будет полезен.

Почти забыла об этом разговоре, но через пару дней на моей аллее появились Феликс с приятелем. Приятеля звали Билл, о чем он сам сказал, не дожидаясь представления. Билл лет на пять старше Феликса, не знаю, что их связывает. Билл внимательно осмотрел мои рисунки, спросил, почему все только в карандаше. Я засмущалась, сказала, что спешно уезжала из своего городка, не захватила ничего из принадлежностей. Со следующих получек начну покупать все, что нужно. Он неопределенно хмыкнул:

– Знаешь, у тебя оригинальный взгляд на сюжет, компоновка плотная, может быть, даже чересчур. Но фактуру выписываешь чрезмерно детально. Нужно дать волю мазку. Впрочем, это ведь карандаш. Интересно посмотреть на твои акварели. Кстати, городские пейзажи хорошо идут. Много не получишь, но на нормальные краски и холст хватит. Ты с маслом тоже работаешь?

– Немного. Мне в школе учитель говорил, что сначала нужно овладеть рисунком и акварелью. Но я сделала несколько этюдов в масле. Значительно тяжелее.

– Мне Феликс рассказал, где ты работаешь. Если там завязнешь надолго, можешь распрощаться с мечтами о жизни художника.

И тут же рассмеялся:

– Правда, она не так уж сладкая. Ты симпатичная. Лучше найти приличного мужика, охмурить его и напрочь забыть мечты.

Парни ушли, а я осталась на скамейке. Рисовать расхотелось.

Через два дня Билл появился в нашем кафе. Пришел утром, когда я еще не ушла к своим старушкам. Перекинулся со мной несколькими фразами. Так и не поняла, для чего он приходил, ведь не заказал ни завтрак, ни обед. Да и разговор наш был ерундовый.

Вечером Ребекка пристала ко мне с вопросами: почему не звоню семье, что у меня случилось дома. Рассказала какую-то небылицу – мол, мама умерла, с отчимом отношения не сложились. Кажется, это ее удовлетворило. А когда легла в постель, перед глазами прошли все события, из-за которых я сбежала из Льюисберга. Отчим вообще-то был тихим, всем в доме командовала мама. Помимо завода он еще и подрабатывал в соседней автомастерской. Но когда он напивался, а было это после каждой получки в мастерской, пытался командовать в доме. Мама обычно быстро урезонивала его. Но если он появлялся в доме, когда она еще не пришла с работы, – отыгрывался на мне. В старших классах обычно упрекал меня, что я рисую в свободное время вместо того, чтобы где-то подрабатывать и приносить пользу семье. Но когда я пошла работать, начал проявлять ко мне интерес. Сначала я не обращала внимания на его рассуждения о том, что я уже большая, наверное, у меня есть дружки. Однажды пытался поцеловать меня, но я ускользнула, выбежала на улицу. Пожаловалась матери, а он оправдывался перед ней, когда протрезвел, что это все по-отцовски.

Но в тот день, вероятно, был чрезмерно пьян. Я убирала со стола оставленную им грязную посуду, а он подкрался сзади, попытался придавить меня к столешнице и задрать юбку. В руке у меня была вилка, я извернулась и с полуоборота стукнула его. Думала, что кулаком, но попала вилкой в щеку. Он заорал, выпустил меня из рук, и я убежала. Выбежала на улицу, как была, в домашнем платье, схватила только права со стола в своей комнате. И тут же решила, что домой не вернусь. Наш дом недалеко от шоссе, я добежала до дороги, остановилась, не зная, что делать. Ясно было только одно – нужно уехать в большой город и начать там новую жизнь. Но у меня нет денег, идти на автобусную станцию бесполезно. Подняла руку, две автомашины проскочили мимо, но остановился большой грузовик.

Не знаю, что подумал водитель, увидев у дороги растерянную девушку в домашнем платье. Но правую дверь открыл:

– Садись. Чего стоять при дороге.

Машинально села справа от него. Голова совсем пустая. Думаю, что по моему виду, застывшим глазам, решил, что я пьяна или нанюхалась дури. Тут же начал действовать напрямик:

– Что, с клиентами плохо? Погода ни к черту сегодня. Все домой спешат, к своим бабам. Сколько ты берешь?

Так как я ничего не ответила, он протянул правую руку к моим коленям, попытался залезть под платье. Когда я резко отодвинулась, расхохотался:

– Не съем я тебя. Не любишь так, сама все делай.

Не отпуская руль, схватил правой рукой меня за шею, нагнул к своим коленям:

– Давай, давай. Дорога длинная, развлекай меня.

Не смогла вывернуться, но правой рукой попыталась дотянуться до его щеки. Вероятно, мне это не удалось, но он увидел в руке у меня вилку, нецензурно выругался. Продолжил конкретно:

– Пошла вон, сучка! Вести себя прилично не научилась, а туда же – заработать хочет.

Открыл дверь и вытолкнул из машины. Хорошо хоть, что успел затормозить. Все равно я упала на дорогу, было больно и обидно. А в руке так и осталась вилка, я и не обратила внимания, что не выпустила ее из руки, когда выбежала из дома. Грузовик ушел вперед, я полежала с минуту и двинулась по дороге неизвестно куда. А тут и дождь начался.

Лежу с закрытыми глазами, снова и снова перед глазами отчим. Его бешеные глаза, его истошный крик; потом сцена в кабине грузовика; момент, когда я испугалась, что Роберт потребует плату за помощь. Попыталась вспомнить, что же он сказал, показывая мне на диван и стопку белья. Сказал спокойно что-то о сексе и работе. На попытках вспомнить задремала.

После очередной получки – Флоренс платила мне в понедельник за прошлую неделю – купила все, что нужно для работы с акварелью. На большее не решилась, не покусилась. Деньги у меня были, я ведь так и не потратила двести долларов, которые дал мне при расставании Роберт. Но я еще не была уверена, оставит ли меня на работе Флоренс, хотелось иметь запас на черный день. И начала заново осваивать цвет. В старшей школе я много работала с акварелью, но только с неживыми предметами, в школьной комнате для дополнительных занятий, где я и еще три девочки два раза в неделю осваивали рисунок и акварель под руководством приходящего старого учителя рисования. Я говорю «девочки», так как они были на два года младше меня. А теперь мне пришлось осваивать в парке живую природу. Да еще я начала рисовать Ребекку. Это она меня попросила, когда увидела в моем альбоме рисунок с силуэтом проходящей по аллее женщины. Бюст генерала Роберта Ли мы рисовали в школе, но живых моделей у нас не было. Да и учитель наш считал, что мы должны сначала хорошо набить руку на статичных моделях. Поэтому первые два акварельных рисунка Ребекки я со стыдом выбросила, отказавшись показать их моей хозяйке. Правда, она не очень и настаивала. Возможно, для нее главным было то, что она могла сидеть недалеко от меня и тихо говорить. Она была идеальной моделью: спокойно сидела в своем кресле – я рисовала ее в салоне – и ровным голосом рассказывала бесконечную историю своей жизни. Думаю, что ей было почти безразлично, слушаю ли я ее. Но время от времени я выражала удивление или одобрение.

После неудачи с акварелями я сделала три детальных наброска в карандаше. Один из них, на котором Ребекка заинтересованно смотрела куда-то вдаль, мне понравился. По нему и начала заново экспериментировать с акварелью. Технику акварели я более или менее освоила в школе, но с цветом у меня всегда были проблемы: накладывая слой на слой, очень часто получала не тот оттенок, который требовался. Поэтому стала отрабатывать на отдельном листе (не в альбоме) наложения красок. На это у меня ушла целая неделя. Боялась, что не смогу запомнить все эти варианты оттенков и порядок нанесения красок, но к концу недели с удивлением поняла, что ничего запоминать не нужно, многие оттенки получаются автоматически. Такое впечатление, что глаза и руки сами знают, что нужно в данный момент делать.

Только после этого я снова стала рисовать мою Ребекку. С третьей попытки получилось почти удовлетворительно, на мой взгляд. Но мне не понравилась одежда Ребекки – серые и черные тона. Попросила одеть что-нибудь яркое. Думала, ей это не понравится, но она вернулась из спальни в бежевой кофточке и яркой светло-голубоватой юбке с разбросанными тут и там аляповатыми розами. Несколько смешно: сморщенная старушка – и кричащий наряд. Но обычно потухшие ее глаза светились такой радостью, что я воскликнула:

– Великолепно!

Для моих упражнений это был действительно подходящий наряд. А Ребекка начала длинный рассказ, как она в этой юбке путешествовала в 1956 году по Южной Калифорнии, познакомилась с Фредом. Неожиданно воскликнула:

– Какое прекрасное было время, как мы любили друг друга!

Покосилась на меня, поправилась:

– Не подумай чего-то плохого. Фред сделал мне тогда предложение. К сожалению, он был католик. Мои родители категорически запретили выходить за него замуж. Возможно, они были правы. Мой Моше был очень хорошим человеком, полностью обеспечивал меня. Только Господь не дал нам детей. А Фреда я больше не видела никогда.

На четвертом варианте я остановилась, вырезала рисунок из альбома и подарила Ребекке. Она его вставила в рамочку и поставила у себя в спальне. Именно после этого она предложила мне перейти в спальню Моше, а гостевую использовать для рисования. Это было очень удобно. К тому же я теперь решилась освоить и кабинет Моше, в котором нашла целую библиотеку.

День рождения прошел тихо, сидели с Ребеккой за столом, пили чай с тортиком, Ребекка рассказывала очередные истории из своей жизни. А я думала: встречу ли я следующий день рождения – двадцать лет – вот так же в компании одной Ребекки?

Глава III

Май

Роберт

Визит невысокого ирландца был для меня полной неожиданностью. Правда, он предварительно позвонил и спросил, можем ли мы встретиться. Было раннее утро. Я еще только встал, собирался побриться и отправиться позавтракать в ресторан «Два дога». И тут звонок. Голос спокойный, уверенный. Такому трудно отказать. Да и смутило меня небрежное упоминание о Хантсвилле. Об убийстве в Хантсвилле последнее время ничего не писали, я надеялся, что до меня так и не доберутся. А тут на тебе – звонок.

Ирландец, я так для себя назвал его, хотя, может быть, он был шотландцем, представился агентом ФБР Вилли Донованом. Возможно, именно из-за фамилии я решил, что он ирландец. Но он совсем даже не был смуглым, хотя фамилии теперь почти не имеют отношения к реальному виду человека. Да и имя у него было совсем обычное. Донован сразу же сказал, что ФБР не имеет ко мне претензий:

– Мы установили, что именно вы, господин Линдгрен, позвонили первым в полицию о проблемах в доме госпожи Сарры Голдваттер.

Я промолчал, а он объяснил:

– Поставили на прослушку ваш телефон с разрешения судьи и сравнили с голосом сообщения. Вас, естественно, включили вначале в список подозреваемых. Но были особенности убийства и ограбления, характерные для целой серии подобных случаев в южных штатах, тем более что подозревать вас в изнасиловании Сарры Голдваттер было бы странно, учитывая вашу с ней длительную связь.

– Так что от меня нужно в таком случае?

– Защита, ознакомившись со всеми материалами дела, требует вызвать вас в качестве свидетеля. Прокурор думает, что защита хочет определенными вопросами к вам посеять у присяжных сомнения в доводах прокуратуры.

– Так убийцу нашли?

– Нашли трех человек, но их нельзя называть убийцами, пока это только подозреваемые, тем более что мы не можем доказать, кто из них перерезал госпоже Сарре Голдваттер горло. Пока всех троих можно только обвинить в изнасиловании – зверском изнасиловании – и грабеже.

– А чем я могу помочь следствию? Я не видел их, видел только результат. Смотрел несколько минут.

Перед глазами возникла картина того, что видел, и я добавил:

– Вошел (ключ у меня был) и увидел полуголую Сарру в растерзанном платье, в луже засохшей крови. Ничего не трогал, тут же ушел, уехал домой и через час выехал из города.

– Вот это нам и нужно видеть в ваших показаниях. Мы имеем показания хозяина апартаментов о времени вашего с ним разговора. Есть данные о времени смерти Сарры. Нужно ваше уверенное заявление под присягой о времени вашего визита к госпоже Голдваттер и о том, что кровь была засохшей на вид. Я сейчас сниму с вас предварительные показания. Вы их подпишете, и надеюсь, что защита, ознакомившись с ними, откажется от идеи вызывать вас в суд.

– А почему вы этим занимаетесь, а не люди прокурора?

– Наша контора заинтересована поймать, наконец, этих бандитов и обеспечить им максимальное наказание. Они наследили в нескольких штатах.

Я написал и подписал показания. Донован, уходя, объяснил:

– Никаких ограничений на передвижение для вас, господин Линдгрен, сейчас нет. Только не меняйте телефон и не пытайтесь уехать за рубеж. Если вы нам потребуетесь, мы с вами свяжемся.

После его ухода долго сидел и размышлял о своем положении. Конечно, ФБР нет дела до моих источников дохода, но теперь я привлек их внимание, практически на крючке у них. Если они действительно отмажут меня от участия в судебном процессе, то всегда смогут потребовать от меня встречных услуг, и от этого не радостно.

Но это была не единственная неприятность в этот день. Хотя сначала ничего плохого не предвиделось. Просто в очередной раз позвонил мой телефон, и я услышал бодрый голос Бетти:

– Привет, Робби, я в Нэшвилле. Надеюсь, ты соскучился по мне?

Сейчас только ее мне не хватало… Промычал что-то невразумительное.

– Что с тобой, Роберт? Ты здоров?

Немного пришел в себя, смог выдавить учтивое:

– Нет, Бетти, все в порядке. Я просто чистил зубы, во рту еще паста.

– Я в нашем отеле. – Сказала номер. – Надеюсь, что ты еще не завтракал. Придешь ко мне или я загляну к тебе? Поедем куда-нибудь завтракать на природу. Я приехала на машине, присмотрела приличный ресторанчик в сельском стиле не очень далеко от Нэшвилла.

У меня абсолютно не было настроения выбираться на природу. Вообще не хотелось встречаться, говорить любезности, строить из себя джентльмена. Не очень понимал, для чего мне нужна теперь Бетти. Раскрутить ее на траты – ладно, это легко. Но мне-то зачем? А брать деньги у дамы – так низко я еще, слава Богу, не пал. С другой стороны, совсем недавно я при ее помощи заработал два с половиной куска. Плюс, возможно, интересное знакомство.

– Нет, ко мне ни к чему, у меня не убрано. Но не хочется ехать далеко. Давай двинем поближе.

– Хорошо, я жду. И пока посмотрю что-нибудь поближе. Ты, наверное, проголодался.

Да, выбрала – ресторан «Аквариум». По карте совсем близко, не больше пяти миль. Но когда я внимательно посмотрел карту, чертыхнулся. Лучше бы он оказался на другой стороне Камберленда. Он у 155-й дороги, добираться туда что через Восточный Нэшвилл, что через Южный одинаково сложно. Прочертил маршрут. Нужно ехать по Дивижн-стрит до кольца, там развернуться на 16-й авеню, с нее свернуть на Мак-Гавок-стрит. Там уже можно попасть на 14-ю авеню и с нее на 65-ю дорогу. Перед расхождением с 40-й перейти на нее. А на клеверном листе у отеля «Нэшвилл аэропорт Марриотт» перейти, наконец, на 155-ю. И двигать по ней до съезда к этому чертову ресторану. Бетти смотрит на меня невинными глазами – конечно, не ей крутиться по этим бесконечным авеню. Но что поделаешь…

Через полчаса мы уже сидели в ресторане. Утро, столики стоят рядом со стеклом, за которым неторопливо плавают во все стороны всяческие рыбы и дивятся на нас через стекло. Я в них не разбираюсь. В Орегоне мы во время хода лосося ездили с отцом за рыбой на нашу Нестукка Ривер – туда, где в нее впадает Мун-крик. Но там было все обыденно: пришли на место, забрасываем спиннинг и почти сразу тащим здоровенного лосося. Упирается, гад, но мы его тащим. Пара-тройка минут, и можно снова забрасывать спиннинг. Простую рыбалку отец не уважал, считал зряшной растратой времени и сил, поэтому никого из лениво машущих плавниками рыб я назвать не мог. В рекламе, которую нам подсунули одновременно с картами, много красивых картинок со скатами, какими-то диковинными рыбами, водолазами, что-то делающими рядом с рыбами. Но ничего этого за стеклом нет. Хотя сооружение впечатляет своими размерами.

Зал почти пустой, да и кто поедет в такую даль завтракать? Наверное, Бетти притащила меня сюда с какой-то целью. Завтрак мне не понравился – не очень уважаю рыбные блюда, всегда предпочитаю добрый стейк. Но здесь с мясом не разбежишься. Мои ожидания оправдались: после того, как мы расправились с первыми тарелками, причем Бетти ела с удовольствием, а я только поковырял несчастную рыбку вилкой, она – Бетти, а не рыба – наконец высказала свою мысль:

– Робби, ты не хочешь съездить со мной в Нью-Олбани? Это рядом с Колумбусом.

– Тебе что-то нужно, чтобы я сделал? – Сказал напрямик, так как уже ждал подобное или близкое предложение. Ну не станет же она только для пары постельных игр мотаться в Нэшвилл. Но она сделала удивленное лицо:

– Нет, милый. Думала, что тебе надоело уже сидеть в Нэшвилле. Показала бы тебе наш дом, познакомила бы тебя с мужем.

– Ничего себе! Чего ради собралась меня с ним знакомить?

– Робби, почему ты сегодня такой грубый? Думаю, тебе полезно было бы с ним познакомиться. Исаак очень влиятельный, помог бы тебе устроиться.

– Не понял. Мне не нужно устраиваться, у меня все в порядке.

– Не нужно так, Робби. Ты же нигде не работаешь, и на счету у тебя кот наплакал. Я просила Исаака, он через знакомого банкира узнал твое финансовое положение.

– Элизабет, я просил тебя влезать в мои дела? Мне это совсем не нравится.

– Не сердись, я только хочу помочь тебе. Ведь мы же друзья?

Смотрю на нее и не могу понять: издевается надо мной или такая глупая? Нет, глупой она никак не может быть. Но и издеваться надо мной у нее пока нет причин. Ясно же, что хочет после милого завтрака отправиться со мной прямо в спальню.

– Конечно, друзья. Но зачем знакомить с мужем? Как ты собираешься представлять меня?

– Без проблем! Скажу, что ты мой друг. У нас с Исааком полное понимание. Он в возрасте, болячки донимают, ему не до меня. Так что он к моим друзьям относится с терпением. Ему главное, чтобы я не досаждала.

– Все равно не понимаю. Он ювелир – ты говорила – я в этом деле ничего не соображаю. Да и не работал я после армии. И желания такого нет.

– Роберт, давай говорить серьезно. Тебе еще нет сорока, ты силен, обходителен. Любая женщина готова ради тебя делать все что угодно. Но пройдет десяток лет, и все изменится. Нужно готовиться к обеспеченной жизни. Или ты надеешься удачно жениться?

– Ну, наверное, не на тебе. Нехрен меня учить, что делать. Разберусь сам со своей жизнью.

– Извини, Робби, я не хотела обидеть. Делай все, как хочешь, но, пожалуйста, поедем ко мне в Огайо. Мне очень нужно показать Исааку, что я могу заинтересовать серьезного мужчину. Что мне сделать, чтобы ты поехал?

– Вечером поговорим.

Я уже понял, что внутренне сдался, тем более что в одном она права – кому я буду нужен через десять-пятнадцать лет.

К моему удивлению, после завтрака она предложила поехать в Фрист Арт Музей. Сказала, что там сейчас проходит интересная выставка современной американской живописи. Мол, затем она и приехала в Нэшвилл. Музей так музей, плохо, что выставка современной живописи. Я в ней совсем не разбираюсь – моя преподавательница хороших манер успела рассказать мне только о классической живописи: всякие Рубенсы, Эль-Греко, Рафаэли. До современной живописи мы так и не дошли – я от нее удрал, когда она собиралась рассказывать о Матиссе, Мане и Моне. Так что придется бродить по залам с умной рожей и помалкивать.

Фрист Арт Музей оказался на Бродвее, в паре миль от нашего отеля. Мне не хотелось крутиться по всем этим авеню и стрит, поехал по 155-му шоссе вокруг города и въехал с северной стороны. Действительно, этот путь оказался короче. Но машину я оставил у отеля, где мы пересели на такси. Поди найди около музея свободную стоянку… В этом музее нет постоянной экспозиции – возможно, это правильно. Не сможет Нэшвилл конкурировать с Нью-Йорком, Бостоном или Сан-Франциско. Зато удобно проводить временные выставки. На такую мы и попали.

Мне нечего сказать обо всех этих картинах и скульптурах. Вернее, какие там скульптуры? Мне временами казалось, что выставлены груды металла, непонятных предметов и обезображенные фигуры то ли людей, то ли чертей. А картины поражали широкими мазками. Возможно, их рисовали малярными кистями. Ладно, все это ерунда, может быть, я просто ничего не понимаю в современном искусстве, но в одном из залов я к большому своему удивлению заметил Молли. Она стояла с двумя парнями, и они что-то обсуждали, размахивая рукам. Точнее, размахивали парни, а она вглядывалась в небольшую картину. Я подошел поближе. Слава Богу, на картине был нарисован обычный человек. То есть это не было изображение человека квадратами, полосками, треугольниками. На картине был военный. Я сразу определил, что это морпех, но без оружия. Стоит, внимательно смотрит куда-то. То есть смотрит морпех, а не Молли. Впрочем, она тоже внимательно смотрит – на картину. Конечно, я подошел, поздоровался. Она оторвала взгляд от картины – глядит на меня. Возможно, не сразу узнала. Да я бы тоже не узнал ее, если бы она двигалась, как большинство людей в этом зале. Привлекла мое внимание именно этой неподвижностью.

– Роберт, это вы? Вы интересуетесь живописью?

– Не очень, Молли. Я со знакомой, сопровождаю ее. А для нее это интересно. А чем эта картина привлекла твое внимание? Простите, ваше внимание.

Она рассмеялась. Совсем непринужденно. И на щеках появились на мгновение ямочки.

– Просто этот солдат очень похож на вас. Вот я и разглядывала. Раньше вы меня называли на ты.

– Нет, это не солдат, это морпех. Но вы очень изменились.

Конечно, теперь это не та мокрая рыжая девчонка, которую я подобрал на дороге, хотя рыжей осталась. Вгляделся внимательнее в картину. Действительно, немного похож на меня, вернее на моего брата Джорджа. Вспоминаю, когда я его последний раз видел. Наверное, когда был у отца в отпуске. Он тогда оканчивал школу. Но что-то осталось в этом бравом морпехе от него.

– Да, похож на Джорджа, моего брата. Впрочем, в форме мы все немного похожи.

– А вы, Роберт, тоже служили в морской пехоте?

– Да, конечно, и отец, и я, и Джордж хотел пойти. У нас в Орегоне многие идут в армию. Думаю, дети Джорджа тоже пойдут в морпехи. Приличные выплаты, после службы можно начать строить собственный дом.

– А ваши дети тоже пойдут служить?

– Откуда у меня дети? Не женат и пока не собираюсь жениться.

Опять рассмеялась:

– Не зарекайтесь. Найдется храбрая женщина – окольцует вас, будут и дети.

– Почему храбрая? Я такой страшный?

Не успела ответить, так как подошла Бетти.

– Робби, познакомь меня с девушкой.

– Да, виноват. Бетти, это Молли. Молли, это Бетти.

– Очень приятно!

– Очень приятно.

Не похоже, что дамам очень приятно. Но мне-то какое дело?

– Молли, вы интересуетесь живописью?

– Да, Бетти. Я немного рисую. Не профи, просто любитель.

Бетти вгляделась в картину – вероятно, искала повод что-то сказать, чтобы последнее слово осталось за ней:

– Робби, этот мужчина так похож на тебя… Не тебя, случайно, рисовали? Ты ведь тоже был морпехом. Пойдем, я тебе покажу интересную картину.

– Иди, я следом подойду, через минутку.

Непонятно зачем занес в телефон номер Молли. Она тоже записала мой номер.

После музея был обед, потом мы немного развлеклись с Бетти, следом поужинали в номере, и наконец Бетти снова насела на меня с просьбой посетить ее с Исааком дом. А я, слабовольный, согласился.

Молли

Переход в спальню Моше благоприятно сказался на моих занятиях живописью. Теперь я могла работать и поздно вечером. Но жестко запретила себе касаться карандаша или кисти после десяти вечера. Позже я только читала книги, забравшись с ногами в кресло в кабинете Моше. Мне нисколько не мешало присутствие Ребекки, когда я что-нибудь делала в бывшей гостевой. Ребекка рассказывала длинные истории из своей жизни, а я только иногда вставляла два-три слова. Через некоторое время я уже знала эти истории почти наизусть. Она просила звать ее Рива, но я долго привыкала к этому имени. Только в самом начале она рассказала мне как-то о Фреде, потом никогда не упоминала его.

А с Моше ее познакомила тетушка. Моше тогда был младшим компаньоном в небольшой фирме, производившей кондитерские изделия. Он ухаживал за ней почти год, и в конце концов она согласилась выйти за него замуж. Несколько раз рассказывала, какое у нее было на свадьбе роскошное платье, приносила свадебные фотографии. Судя по фотографиям, Моше был не слишком привлекательный: на несколько сантиметров ниже невесты, близорукий, растерянно улыбающийся, как будто и не верящий, что такая красивая девушка согласилась связать с ним свою судьбу. Но в реальной жизни он оказался цепким. Быстро стал равноправным компаньоном в фирме, потом, после смерти основателя, – главой. Ему удалось развить фирму, расплатиться с висевшими на ней долгами, приобрести несколько кондитерских магазинов. «К сожалению», – каждый раз со вздохом завершала рассказ о нем Ребекка, – «умер слишком рано». Давний приятель семьи – адвокат – помог Ребекке продать фирму, и это позволило ей безбедно жить последние двадцать лет. К несчастью, Господь не дал им детей, да и немногочисленных близких родственников она похоронила. После этих слов она всегда прикладывала платочек к глазам. Но я точно знала, что слезы у Ребекки высохли много лет назад. Рассказав одну или две истории из своей жизни, Ребекка уходила в спальню, а я продолжала рисовать или читать книгу.

Однажды Рива принесла шкатулку. В ней, помимо нескольких золотых и серебряных колец, сережек и брошей, оказалась перламутровая коробочка. Меня поразило, как изменилось лицо Ребекки, когда она открывала ее. Мечтательное выражение, так непохожее на обычную ее сдержанность. В коробочке оказался комплект украшений: колье, серьги и кольцо. Ребекка вынимала по очереди каждое из них, подносила ко мне на своей сухой ладошке:

– Это бриллиантовое колье и серьги Моше преподнес мне на пятилетие нашей свадьбы, когда стал хозяином фирмы, а кольцо подарил еще перед свадьбой.

Колье было белого золота, с пятью подвесками, на которых сияли прозрачные камни. На средней, помимо крупного прозрачного камня, был еще и небольшой зеленый. В головке кольца помещался на четырех ножках сверкающий прозрачный камень, а серьги украшены, помимо прозрачных камней, маленькими зелеными. Я никогда не видела подобной красоты.

Да, никогда не видела бриллиантов, но по виду Ребекки поняла, что они ей дороги не только своей стоимостью, но и воспоминаниями о счастливой молодости, о муже. Конечно, я восхищалась ее «игрушками», но тут же отметила про себя, что подобного комплекта у меня не будет никогда. Да и не нужны мне дорогие украшения.

Странные отношения установились с Биллом. Ему двадцать семь лет, женат, но детей нет. Непонятно, как супруга постоянно отпускает его вечерами из дома. Он всегда либо сидит в небольшом баре на Бродвее, либо заглядывает к знакомым. Впрочем, он упомянул, что у его жены своя компания. Ко мне заходит каждую субботу вечером. Почему именно в субботу, не знаю. Но Ребекка к субботе обязательно заказывает у Флоренс пирог, так что вечер субботы для нее двойной праздник, ведь Билл тоже внимательно слушает ее. После субботнего чая мы с Биллом обычно уходим в гостевую, и он рассматривает все, что я нарисовала за неделю. Ему не очень нравится мой стиль, но он честно указывает только на мои ошибки, не навязывая свой путь. Пару раз пыталась расспросить его о жене, но он отмалчивался или отделывался двумя-тремя фразами.

С очередных получек купила все для работы маслом, мне ведь почти негде тратить деньги: питаюсь бесплатно в кафе у Флоренс, за жилье плачу, я уже писала это, смешные деньги. Может быть, не все – некоторые краски очень дорогие, но мне пока вполне достаточно. Пару наиболее приличных, на мой взгляд, акварелей пыталась повторить в масле. Получалось плохо: все же это совсем разная техника. Поэтому в одну из суббот пришла в «свой» парк тяжело нагруженная, ставила эксперимент. Нарисовала первый этюд в масле, потом долго смотрела дома – ничего похожего на то, что видела в парке. Вялые цвета, не та зелень, все не такое, как в природе. Еще несколько раз экспериментировала, пришла к выводу, что нужно давать более интенсивные, чистые тона, чем видишь в природе. Но если для этюдов – учебных этюдов – парк годится, для картины нужно искать более интересный сюжет.

К тому времени на акварелях перестала замечать явные ошибки. Что это? Действительно не ошибаюсь или слишком привыкла к этим сюжетам? Глаз скользит, ничего не замечая. Спросила Билла, тот пожал плечами:

– Да нет, вроде все нормально – средненькие акварели. Кстати, такие покупают. Они успокаивающе действуют на нервы. Если поставишь парочку недорого, долларов по 40–50, их купят.

Сказал это и забыл, перешел на размышления о своей последней неудаче на выставке. Оказывается, о нем ничего не написал художественный критик, посетивший галерею. А я задумалась. Раньше даже мысли не было о продаже моих опусов. В то же время слова Билла при первой встрече о том, что, работая в кафе, никогда не стану художником, помнила всегда. Но твердо решила – посредственные акварельки выставлять на продажу никогда не буду.

На выставку во Фрист Арт музее я ходила три раза. Не так уж часто у нас представляют такое множество современных картин. Каждый раз останавливалась около портрета военного в полный рост. В первый раз не поняла, что меня в нем привлекает. Но на второй раз сообразила – молодой солдат похож на Роберта… Роберта, каким я его увидела в освещенном лобби отеля во Франклине. Ведь до этого было темно и страшно. Нет, я почти сразу поняла, что это не он, память на лица у меня хорошая. Здесь были не те брови, глаза чуть уже расставлены. Пыталась понять, почему меня так привлек этот портрет, в общем-то ничем не примечательный. И вспомнила свой стыд, когда поняла, что Роберт и не собирается воспользоваться моментом. Кстати, что же он такого сказал, что мне стало стыдно? Тогда, утром, не могла вспомнить и сейчас не помню.

На следующий день мы были в музее с Биллом и его приятелем-художником. И встретила у портрета самого Роберта. Вернее, он меня окликнул. Ничем не выдала своего даже неприличного интереса к картине, спросила, не он ли на ней, хотя прекрасно понимала, что это невозможно. Он сослался на своего брата – возможно, рисовали его. Упомянул, что в его семье все мужчины служат в морской пехоте. Воспользовалась моментом и спросила, будут ли его дети служить там же? Из ответа поняла, что он не женат и не планирует жениться. Хотела его немного подразнить, и в это время к нам подошла женщина, по-хозяйски увела его. Мы только успели обменяться номерами телефонов.

Осталась у картины, не гляжу на нее, размышляю. Почему я так вела себя? Несколько неестественно. Интересно, заметил ли он это? Скорее всего, нет. С ним шикарная женщина, правда, старовата на мой взгляд. Роберт выглядит лучше ее. А может быть, это только кажется мне? И почему меня это интересует? И телефонами зря обменялись. Никогда он не позвонит мне. Зачем это ему? Он помог, как мог, и выбросил меня из головы. Я тем более не стану ему звонить – о чем говорить? Рассердилась и прервала беседу, вернее, спор моих «сопровождающих».

Моя хозяйка, Ребекка, что-то совсем расхворалась. Ей стало трудно ходить. Купили ей коляску. Она может и сама на ней ездить по квартире, но иногда помогаю ей. Категорически отказалась брать с меня хоть какие-то деньги за проживание. Наверное, это правильно. Я теперь не только приношу ей еду из кафе Флоренс, но и делаю всю работу по дому: отношу в прачечную белье, прибираюсь в квартире, покупаю в супермаркете то, что нельзя заказать у Флоренс. Aleksey’sMarket не очень далеко – по прямой чуть больше четырех миль, но на машине приходится покрутиться. Ребекка давно уже отдала мне ключи от своей машины. Билл привел приятеля, разбирающегося в машинах, тот повозился с ней и наладил все. Так что я теперь «с колесами». Радует, что рядом с супермаркетом – Warehouse 521. Не подумайте, что это склад. Возможно, когда-то здесь был склад, но год назад некая Джинни Смит преобразовала его в артистическое прибежище. 521 – это его адрес на Хеттер Плейс. Одноэтажный кирпичный розовый барак с дверью, выходящей на Хеттер Плейс. Рядом с дверью – въезд для машин, он почти всегда наглухо закрыт. Внутри много помещений – как залов для выставок, так и уютных комнатушек для приватных встреч. Здесь можно встретиться с друзьями, но здесь же проводятся лекции, выставки-продажи картин, скульптур – всего, что может быть создано многочисленной армией вольных художников и скульпторов Нэшвилла. Рядом я насчитала шесть кафе разного калибра, рассчитанных на посетителей супермаркета, выставочного зала и соседних бизнесов. Это место я полюбила, хотя сама только смотрела, слушала других.

Глава IV

Июнь

Роберт

В начале июня Бетти все же заставила посетить ее «хижину», как она выразилась, в Нью-Олбани. Правда, ей пришлось для этого прилететь в Нэшвилл. Но она и так старалась навещать меня хотя бы пару раз в месяц. И я ее понимаю.

Короткий полет, и мы приземляемся в аэропорту имени Джона Гленна. Высадка и движение к машине (машина Бетти стояла на синей парковке) займут гораздо больше времени, чем поездка к ее «хижине». Шесть миль до Нью-Олбани мы пролетели, практически не успев поговорить. Свернули с Мейн-стрит на Янтис Драйв, потом на Аштон Грин и, наконец, на повороте Кинг Джордж Драйв подкатили к солидному двухэтажному зданию. Заехали в широкий гараж на две машины и из него попали в дом. Думаю, этот район спланировали так хитро, чтобы шум машин с Мейн-стрит не доносился до солидных особняков, спрятанных за рощицами. По моим прикидкам, каждый из них стоит не менее трех-четырех миллионов. А этот двойной, может, потянет и на восемь-десять. Сразу видно, что Нью-Олбани – очень богатая община.

Бетти передала меня молчаливой женщине, та проводила в большую гостевую комнату на первом этаже с окнами на внутренний дворик. Бетти же ушла переодеваться и сообщить мужу о нашем прибытии. Не пришлось выходить из своего помещения, так как рядом со входом обнаружил небольшую комнату с туалетом и душем. Приятно освежиться даже после краткого полета. Заодно и побрился, хотя утром тоже брился. Но атмосфера старинного дома настраивает на определенный лад.

А через полчаса в комнату постучался высокий пожилой афроамериканец, сообщивший, что обед подан. Обед был сервирован в большой комнате на втором этаже – как я потом узнал, ее называли малый зал. За столом были только трое, то есть со мной трое. Хозяин – мужчина около семидесяти пяти лет, как говорила мне Бетти, – показался мне совсем старым. Недалеко от его кресла стояла самодвижущаяся коляска. Видно, он сам не ходит. Впрочем, мне об этом тоже говорила Бетти. На взаимное представление он ответил молчаливым кивком, но взгляд его не выражал неодобрение – скорее напряженное внимание. Короткая молитва, прочитанная Исааком, – и все занялись стоящими на столе кушаньями. Хозяин молчит, поэтому и я молчал. Говорила только Бетти.

Речь пошла о приближающемся семидесятипятилетии Исаака. Кстати, Бетти называла его все время Ициком. Ее рассказ явно предназначался только для меня.

– Мероприятие состоится в «Кантри Клубе». Имеющиеся в городе рестораны слишком малы. Да и расположен клуб совсем рядом, так что это будет удобно для Ицика. На торжество приглашено много знакомых Ицика. Местные официальные персоны тоже будут обязательно. В общем, набирается около ста пятидесяти человек. Ицик говорит, что выдержит говорильню. На всякий случай наш врач тоже будет присутствовать.

Когда мы заканчивали обед, Исаак тихо сказал:

– Господин Линдгрен, я хотел бы поговорить с вами. Сейчас меня уведут отдыхать, а вас, наверное, Бетти повезет показывать наши достопримечательности. Послезавтра будет хлопотливый день. Так что удобнее всего нам встретиться завтра перед обедом.

Сказано спокойно и уверенно. Явно привык, что повторять не приходится. Впрочем, очень разумно – нужно ведь ему знать, кого его супруга привезла на семейное торжество. Да, я раньше только раз упомянул свою фамилию. Прадед наш эмигрировал в Штаты из Швеции. Дед добрался до Орегона и там осел, занялся привычным делом – пилил и вывозил лес. Отец и его два брата унаследовали профессию. Да и мой младший брат тоже после службы занялся тем же. Только я не захотел возвращаться в родные пенаты.

После обеда Бетти потащила меня смотреть окрестности. Поехали на внедорожнике. Я сначала удивился, но, когда мы выехали из города, проехали с десяток миль, понял, что это удобнее, так как с нормального асфальта перешли на грунтовую дорогу. Показалось большое озеро – Бетти назвала его Бакай, но не поехали к берегу, стали объезжать. Бетти пояснила:

– Северная и восточная части не интересны – застроены полностью. У нас имеется небольшое хозяйство на юго-западном берегу.

Проехали еще несколько миль, озеро все время оставалось слева. Наконец свернули на дорогу, обходящую поле, и выехали к озеру. Хозяйство почтенного семейства оказалось целым поместьем: на остром мысу – весьма приличная вилла, рядом с ней – бассейн 40 на 20 футов. Справа в конце слишком правильного заливчика длиной в семьсот и шириной футов в семьдесят – сарай под металлической крышей для хранения лодок. Перед ним – мостки с лодками. Еще два дома стоят ближе ко въезду на мыс. Около них, почти на берегу, – еще один такой же бассейн. Бетти упомянула, что та пара домов практически не используется. Раньше, когда Ицик еще ходил, привозил сюда компании. Тогда были заполнены все три дома. Теперь и этот используется редко.

Я осмотрелся. В озере несколько левее, ближе четверти мили от берега, виднелись два островка. Бетти сказала, что там полно вилл горожан. Но они туда не ездят – ничего интересного там нет. Да, для нее интересное происходило после того, как мы, посидев на веранде за столом с бутылкой шампанского, отправились в спальню.

Честно говоря, никакие достопримечательности Нью-Олбани мы так и не посмотрели. После возвращения я вздремнул и проспал до ужина. Исаак на ужин к нам не вышел.

На следующий день после завтрака мы с Исааком отправились в его кабинет. Все тот же здоровенный афроамериканец – я уже знал, что его зовут Джозеф – катил коляску (вероятно, Исаак не любит управлять своей коляской), а я шествовал за ними. В кабинете Джозеф пересадил Исаака в кресло и ушел. А мне было предложено сесть на диван. Хорошо хоть, что Исаак не уселся за своим массивным столом, совсем было бы похоже на допрос. Но и так мне временами приходилось ежиться под его внимательным взглядом. Исаак сразу же взял быка за рога:

– Позвольте называть вас Роберт, я не очень люблю официальность. Меня тоже лучше называть Ицик. Исаак звучит слишком уж претенциозно. Я заранее извиняюсь, что вынужден был ознакомиться с вашим прошлым. Но нужно же мне знать, с кем дружит моя супруга. Нет, не думайте, что я осуждаю ее или вас. Бетти – молодая женщина. Ей скучно со мной, да и личные отношения у нас давно прерваны по моей вине. Так что я предоставил ей полную свободу действий. В пределах приличия, разумеется.

Я слушал, недоумевая, для чего он все это говорит. Боюсь, что недоумение отражалось на моем лице, но он, нисколько не смущаясь, продолжал:

– Я попросил Бетти привезти вас, так как хочу предложить вам на время работу. Думаю, примерно на месяц. Мне нужно обеспечить охрану, но так, чтобы никто не догадывался о ней.

Здесь я прервал Ицика:

– Уверен, что полиция предоставит вам надежную защиту. Да и нанять можно профессионалов. Вряд ли я смогу обеспечить вам нормальный сервис. И почему вы думаете, что охрана нужна только на месяц?

– Да, конечно, можно и полицейскую охрану заказать, и частную. В Колумбусе есть парочка достаточно солидных фирм. Уверен, что безопасность дома они смогут обеспечить. Но если мои противники узнают об этом, то устроят встречу при переезде в аэропорт. И по дороге никакая фирма не сможет организовать абсолютно надежную охрану. Поэтому нужно, чтобы мои партнеры думали, что меня легко нейтрализовать в доме.

– Вы сказали «партнеры». То есть вы знаете их?

– Надежный человек сообщил, что на меня принят заказ. Никого, кроме кого-то из моих партнеров по бизнесу, не может заинтересовать моя смерть. Не улыбайтесь, Бетти моя смерть тоже неинтересна. Она прекрасно знает, что основная фирма, осуществляющая управление всеми моими вложениями, передана фонду, руководство которым достанется моему внуку от первого брака. Бетти получит всю недвижимость в графстве и весьма приличную сумму на счету в банке. Но если я умру несколько необычной смертью, она ничего не получит, кроме этого дома.

– Но почему вы думаете, что ваша смерть выгодна «партнерам»? И почему в ближайший месяц?

– Я даже предполагаю, кому. Это связано с делами нефтяной компании, в которой у меня имеется серьезная доля. В первых числах июля назначено собрание акционеров, на котором будет решаться вопрос о дополнительном выпуске акций. Мое присутствие крайне нежелательно одной из группировок наших акционеров. Внук в случае моей смерти еще не успеет войти во владение акциями.

– Немного более понятна ситуация. Но у меня сомнения – я никогда не занимался организацией охраны.

– Ничего не нужно организовывать – нужно охранять. В доме установлена система наблюдения, но нужно, чтобы все, в том числе и живущие в доме, а также в соседних домах, не подозревали, что в доме появился опытный человек.

– Почему вы решили, что я гожусь на роль «опытного» человека?

– Возможно, мне придется извиниться, но я навел о вас подробные справки. И в армии, и в ФБР. Мне известно, в каких войсках вы служили, ваш послужной список. Также известно, что после службы в морской пехоте и в запасе вы не были связаны с преступными группировками. Оружие и разрешение на его ношение я вам предоставлю. Вопрос в вашем согласии. Да, за месяц службы вы получите шесть тысяч долларов. Если я останусь в живых до 10 июля включительно, вы получите дополнительно двадцать тысяч. Вас устраивают такие условия? Я же знаю, что на счету у вас не так уж много денег, а от женщин, еще раз простите за вторжение в вашу личную жизнь, вы денег не принимаете.

– Простите, Ицик, я несколько ошеломлен вашим предложением. Должен обдумать его.

– Да, конечно. Мы вернемся к нашему разговору после этого совершенно ненужного мне мероприятия. Но настоятельно советую вам не обсуждать мое предложение ни с кем, даже с Бетти. И не цепляйте завтра свое «Пурпурное сердце». Я буду представлять вас племянником по материнской линии. Извините, но буду друзьям характеризовать вас как не очень толкового прожигателя жизни.

– Насчет моих наград не беспокойтесь – все оставил у отца. Вам и о них упомянули? Но костюм я надену обычный, ничего особенного у меня нет.

На лестнице меня перехватила Бетти:

– Что тебе Ицик сказал? Ты долго у него был. На него это не похоже.

– Ничего особенного. Так, говорили о завтрашнем дне. Кстати, просил о тебе заботиться. Не знаю, что он имел в виду, так как я завтра вечером уезжаю.

– Почему завтра? Останься хотя бы на недельку. Тем более что он просил тебя заботиться обо мне.

Разулыбалась – представила, наверное, неделю совместного отдыха.

– Извини, не могу. Дела.

– Роберт, какие у тебя дела? Ведь ты нигде не работаешь!

– Если я нигде не числюсь, это не значит, что не работаю. Жить-то нужно.

– Робби, если у тебя финансовые проблемы, я могу тебе помочь. Ведь мы же друзья.

– Не будем об этом. Мне нужно на месяц съездить к отцу, в Орегон.

Ушел к себе, задумался. К отцу действительно нужно бы съездить. Сколько же лет я не посещал дом? Кажется, двенадцать или тринадцать. Нет, после окончания службы я заскочил к отцу, оставил у него почти все полученные от дядюшки Сэма деньги, сказал, что двадцать тысяч – подарок сестре на свадьбу, а остальные просил поберечь для меня. Он уговаривал остаться, обещал взять компаньоном в фирму. Я только внутренне посмеялся. Ни за что не останусь в этом убогом поселке. Не намерен следовать семейной традиции – строить на полученные деньги дом, жениться, заводить кучу детей, не вылазить неделями из леса. Это не для меня. А ведь когда уезжал на призывной пункт, намеревался после службы вернуться, жениться, как все наши ребята. И девушка у меня была. Только она не дождалась меня, вышла замуж через год. Когда снова увиделись, у нее было уже двое детей.

Тут же вспомнил службу. Первые двенадцать недель – тяжелые. Непрерывная муштра, все более тяжелые физические нагрузки. Для меня это было не так уж сложно. В первые месяцы работы у отца, когда пахал вместе с рубщиками, было не менее тяжело. И нельзя было показать себя папенькиным сыночком. Но некоторые городские парни из больших городов, подписавшие контракт, – кто из-за проблем с полицией, кто романтики ради – ломались, перли к капеллану, просили помочь комиссоваться.

По семейной традиции я вначале был настроен вернуться в горы, получаемые деньги старался не тратить. Не понимал ребят, тратящих деньги на проституток. Ведь в Штатах полно нормальных девушек и женщин, всегда можно заполучить подругу на ночь, нужно только найти подход к ней. А в зарубежных командировках было не до женщин. И к чрезмерным выпивкам меня не тянуло. Не снимал жилье, хотя на это можно было получить у начальства деньги. А на что еще нужно тратить в армии деньги? Все обеспечивает хозяйственная часть.

Наши лесные парни всегда выбирали службу с максимальной зарплатой, поэтому шли в морскую пехоту. А я еще прошел по своим показателям в командование специальных операций. Кстати, не путайте эту службу с морскими котиками, совершенно разные задачи. Хотя пару раз испуганное высокое начальство бросало и их, и нас на несвойственные нам операции. После учебных двенадцати недель попал в батальон, расквартированный в Кемп Пендлентон, Калифорния. Не имею права ничего рассказывать о службе. Но побывали ребята нашей роты, в том числе и я, во многих местах: в Гаити, Афганистане, на Филиппинах и в Ираке. Были кое-где еще, но об этом нельзя даже упоминать. И везде нас бросали первыми – правда, быстро заменяли другими морпехами. Даже во время службы в резерве срывали с места. Тем более что в резерве – наиболее подготовленные мужики. И меня тоже отправляли, но за рубеж только один раз. Была большая заваруха, забрали и нас, хотя это не положено.

Ежегодно я откладывал из зарплаты десять, потом двадцать тысяч. Ведь за время пребывания в командировках платили больше, а тратить в Афгане или Ираке почти не на что. Пять лет в морпехах да три года в резерве, да полученный бонус и выходное пособие. К тому же все эти деньги не облагались налогами. В общем, привез я отцу после службы сто кусков капусты, в том числе двадцать для сестры, оставил себе чуть больше десяти. Он сказал, что мои восемьдесят надежно вложит. Сестра тогда уже была невестой, так что для нее двадцать тысяч были совсем нелишние. Ведь жених по здоровью не мог пойти в армию. И отец заявил мне, что отдаст ей деньги только на свадьбе.

После выхода из резерва поехал в Лос-Анджелес. Немного покрутился там, познакомился в барах с кучей ребят. Шапочные знакомства в основном, но некоторым я еще позднее, когда переехал в Южные штаты, позванивал. Точно так же в одном из баров познакомился со своей будущей преподавательницей хороших манер. Я уже писал, что сбежал от нее через полгода. Тогда как раз и деньги у меня кончились.

Один из приятелей устроил меня в охрану к «мексиканцу», как он говорил. Мексиканец Кинтеро оказался колумбийцем, и за те полгода, которые я на него проработал, довелось повидать многое. Хорошо хоть, что на разборки он меня не посылал. Да я, наверное, и не согласился бы. Он приставил меня к своей четырнадцатилетней дочери Доменике охранником. Девка уже почти зрелая, ей хочется развлечений, наркотиков, плясок до утра, секса. А тут над душой стоит здоровенный солдафон, твердит о приличиях, о папашиных запретах. Пыталась она меня соблазнить, чтобы потом управлять мной – вероятно, кто-то из таких же подружек посоветовал. Для меня уже тогда работа была важнее секса, не обращал внимания на ее заигрывания. Но она все равно пожаловалась папаше. Тот дочке не поверил, но выгнал меня со службы. Хорошо, что за это время получил представление об охранных системах, применяемых на гражданке.

Следующие пять лет занимался то одним, то другим. Лишь бы хватало денег на жизнь. Не хотелось возвращаться к отцу и брать у него свои деньги. Обнаружил у себя способности к покеру, и это давало мне возможность пять лет сводить концы с концами. Разобрался с психологией и психикой женщин в возрасте тридцати пяти – пятидесяти лет. Это тоже помогало. И категорически отказывался вмешиваться в темные дела.

Но все же, как реагировать на предложение Ицика? Немного страшновато – я уже не двадцатипятилетний морпех, не ценящий свою жизнь, не боящийся ни черта, ни дьявола. Но, с другой стороны, двадцать шесть тысяч – сумма весьма заманчивая. Это помогло бы мне продержаться еще с полгода минимум. Так ничего и не решил, отложил было все на завтра. А тут и Бетти пришла, стала объяснять, что и как будет в клубе завтра, как нужно будет себя вести. Слушал ее вполуха и вдруг понял, что согласиться придется. Не хочу выслушивать от женщины указания. Решил, что с Бетти придется расстаться сразу же после завершения контракта с Ициком.

Следующий день был нестерпимо долгим. Пришлось сидеть в первом ряду, почти напротив Ицика, и делать вид, что мне интересно. На самом деле присматривался к выступающим. Внутренне играл в игру – кто из гостей может желать Ицику смерти, и не находил. Все улыбаются, после того как бойкий распорядитель называет фамилии, по очереди произносят тосты в честь «нашего славного дорогого Исаака Моисеевича». Только некоторые – видимо, близкие друзья – называют его Ициком. Все они смешались у меня в голове. Запомнил только шустрого Слоана Спайдинга – постоянного кандидата на пост мэра Нью-Олбани от демократов и солидного республиканца Дэвида Гудмана – бывшего сенатора от штата. Возможно, запомнил, так как они выступали одними из первых, и я удивился, что оба эти еврея так не похожи друг на друга. Среди выступающих было много евреев, и это неудивительно, так как Нью-Олбани – один из городов со значительной долей еврейского населения. Но и афроамериканцы были представлены. Один темнокожий пастор в числе первых десяти зачитал свои поздравления. А позади Ицика сидел, почти не двигаясь, Джозеф. Врача я не заметил.

После этого долгого трепа все отправились в другой зал, где были уже накрыты столы. Теперь я сидел справа от Ицика через одного гостя. Бетти была рядом с мужем, слева от него. Опять разглядывал гостей, но ничего интересного не заметил. В клуб в этот день посторонних, даже членов клуба, не пускали, так что почтенные гости были единственными, кто создавал здесь шум. И шум этот по мере того, как продвигался обед, становился все сильнее. А как иначе, если за столом из ста пятидесяти гостей было не меньше сотни евреев.

Но все мучения когда-нибудь заканчиваются, завершился и торжественный обед. Наиболее важные из гостей начали пробиваться к Ицику, чтобы попрощаться. Я сказал ему несколько слов о своем согласии, когда мы вернулись домой. Бетти прошла ко мне, еще раз предложила остаться на недельку. Я только пожал плечами. Мы с Джозефом уже обговорили, как я попаду ночью в дом. Поэтому попросил Бетти проводить меня в аэропорт.

По дороге Бетти начала было снова высказывать претензии по поводу моего слишком быстрого отъезда. Пришлось прямолинейно заявить ей:

– Ты что, хочешь, чтобы я вообще больше не появился у вас? Не порти мне настроение. Мне и так предстоит не слишком радостная встреча с предком. Опять будет просить не уезжать. А что мне там делать?

Кажется, она поверила, что я лечу в Орегон. В аэропорту я довольно грубо отшил Бетти, когда она попыталась купить мне билет:

– Я тебе не жиголо, не лезь, куда тебя не просят.

Обиделась, но только на минуту. Загладил инцидент, крепко прижав к себе и поцеловав в шейку. Направил к выходу, похлопав заодно по попке. После ее ухода отправился искать бар или ресторан. Нет, есть не хотелось, но почему бы не скоротать время за столом или у стойки? Долго шел мимо всевозможных бизнесов. То пиццерия, то прокат автомобилей, то отель гостеприимно открывает двери жаждущим отдыха. Приземлился в ресторане Max and Erma’s. Занял место у стойки, лениво выбираю выпивку. Рядом плюхается на высокий табурет блондинка. То, что она блондинка, причем некрашеная, заметил сразу, ведь села спиной ко мне. Блондинка и блондинка, мне-то что… Остановил свой выбор на бурбоне «Ноб Крик». Заказал сразу две порции, чтобы не повторять заказ. К моему удивлению, блондинка резко обернулась ко мне:

– Не заинтересована, сама могу заказать.

– Помилуйте, мисс, не имел в виду ничего подобного. Я так привык заказывать себе.

А блондинка не так уж плоха. Лет тридцати пяти или чуть больше. Нормально упакована, без кричащей безвкусицы. Кольцо с солидным камнем на безымянном пальце правой руки. Вряд ли она православная. И лицо еще достаточно свежее. Снова извинился, представился:

– Простите неуклюжего бывшего морпеха. Не хотел вас обидеть. Я – Роберт.

Давно заметил, что упоминание моего военного прошлого действует на не слишком молодых дам активно, то есть это заинтересовывает их, увеличивает для меня шансы на знакомство. Не знаю, что их привлекает, возможно, морпехи в их представлении – сильные мужики, самцы. Впрочем, это на самом деле так. И эта блондинка не стала исключением.

– Нет, я не обиделась, просто устала очень. Да еще и мой рейс долго ждать. Лучше бы машину взяла, до Луисвилла всего две сотни миль.

Начало есть, правда, не представилась. Вероятно, даже внутренне еще не решила для себя, нужно ли продолжать разговор. Мне уже поставили два бокала с бурбоном. Но я не спешил отдаться ему:

– Еще лучше было бы супругу приехать и забрать вас домой.

Посмотрела на меня внимательнее. Естественно, вполне можно понять мои слова как заброшенную удочку.

– Вы уж определитесь, называть меня мисс или говорить о супруге.

– Только если вы поможете мне.

Сам не знаю, для чего затеял эту игру слов и намеков. Ведь ни в какой Луисвилл не поеду, у меня здесь, в Нью-Олбани, дела. Но почему бы не заиметь еще одну знакомую в Луисвилле? Бывал и там, не такой уж плохой город. Блондинка подняла правую руку, показала кольцо:

– Видите, все ясно?

– Да, ясно. Муж очень любил вас.

– С чего вы это взяли?

– У меня же глаза есть. На кольцо не поскупился.

Рассмеялась:

– Нет, кольцо я сама себе купила, у муженька средств на такое не хватило бы. Кстати, я не представилась – Роуз.

– Очень приятно, Роуз. Но вы так и не заказали себе, я вас отвлек. Все-таки осмелюсь предложить вам второй бокал. Или заказать шампанское?

Она опять рассмеялась. Абсолютно все женщины, по крайней мере до пятидесяти лет, выглядят значительно симпатичнее, когда смеются.

– Ладно, давайте бокал, не буду разорять вас на шампанское. А вы куда летите? К супруге?

Ну очень грубый намек. Могла бы без этого обойтись. Только совсем уж истосковавшийся по сексу мужик станет заигрывать с женщиной, направляясь к жене. Или сексоголик. Надеюсь, что не выгляжу сексоголиком. Скорее всего, подкалывает меня, ускоряет события. Поднял обе руки вверх, покрутил их, внимательно разглядываю:

– Вроде не окольцевали меня еще…

– Ну вы, мужчины, всегда притворяетесь холостяками. Впрочем, какое это имеет значение: через час разойдемся в разные стороны. Или раньше.

– Да, конечно. Вам лететь в Луисвилл, а мне в Юджин. Но мы могли бы обменяться телефонами.

Да, обменялись номерами телефонов, я рассказал пару смешных, на мой взгляд, историй из морпеховских побасенок, допил бурбон. Роуз потихоньку тоже опорожнила свой бокал. Потом мне пришлось рассказать, что я делаю здесь. Все просто, навестил в Нью-Олбани приятеля по службе в морской пехоте. У него здесь маленький бизнес с ювелирными украшениями: в основном мелкий ремонт, но и приторговывает. На жизнь не жалуется. Проговорился, что живу в Нэшвилле, работаю в службе безопасности небольшой фирмы. Не знаю, поверила ли, но дополнительно не пытала. Пришлось и ей колоться. Оказывается, у нее в Луисвилле художественная галерея, приезжала в Колумбус договориться с другой известной галереей об обмене картинами местных художников. Нужно же что-то новое выставлять. Обмолвилась, что и в Нэшвилле бывает. Смотрит на меня, – наверное, ждет, что я предложу свидание. Не уверен, что это мне нужно, проигнорировал. Прогулялись по территории аэропорта. А тут и регистрацию на ее рейс объявили. Распрощались без поцелуев и пожеланий встреч. А мне еще несколько часов ждать до времени выезда в Нью-Олбани. Нашел зал ожидания и подремал пару часов.

В три часа ночи я подъехал на такси к углу Янтис Драйв и Аштон Грин. До Кинг-Джордж-Драйв отсюда сотня футов и до дома Ицика столько же. Подошел к входу со стоянки машин юго-восточного крыла, нырнул в приоткрытую дверь. Там меня ждал Джозеф. Проводил до комнаты, в которой оборудован центр наблюдения. На дюжину экранов выводятся картинки с камер наблюдения. Джозеф разъяснил управление всем этим хозяйством – ничего особенного, у Кинтеро были устройства не хуже; сказал, что оружие и разрешение на него принесет завтра. Показал комнату для дневного отдыха и термосы с едой, обещал приходить каждую ночь после того, как все в доме улягутся. Оказывается, восточная часть дома уже несколько лет не используется, двери сюда обычно закрыты. Здесь мне придется провести неизвестно какое количество дней и ночей.

Молли

Июнь мало что изменил в моей жизни. Только то, что Билл переехал к нам, то есть к Ребекке. Пришел однажды с чемоданом, взлохмаченный. Сказал, что супруга выгнала его из дома. Добренькая Ребекка тут же предложила ему гостевую комнату, в которой раньше жила я. Так что теперь мы втроем в квартире. Но в живописи ничего не изменилось. Главное, с маслом у меня никак не наладятся отношения. Не устраивает цветовая гамма – когда попыталась нарисовать что-то на холсте, поняла, что грунт положила неправильно. И даже не знаю, в чем ошибка. Снова вернулась к плотной бумаге. Мазки то слишком жиденькие, то слишком уж размашистые. Помалюю, помалюю и рву очередной испорченный лист. Это о живописи. А в жизни все вроде нормально. Только Ребекка и Флоренс заинтригованы: как же это так, мы с Биллом живем в одной квартире, общаемся вечерами, но между нами ничего нет. Особенно пристала однажды с этим Флоренс:

– Молли, тебе уже двадцать лет, а у тебя еще нет мужчины! Это ненормально. Видела я этого твоего Билла. Конечно, ничего особенного в нем нет, замуж за него не посоветовала бы, но нельзя же совсем без мужчины обходиться!

– Обходилась и дальше обойдусь. Не нужны мне мужчины.

– Но ты и девушками не интересуешься. Ждешь принца на белом «Мерседесе»?

Не знаю… может быть, я действительно жду чего-то необычное? Память подсказывает – такого, как Роберт. Разозлилась сама на себя. Никакие Роберты мне не нужны. Вернее, я не нужна Роберту. Он ни разу мне не позвонил и не позвонит. Я тем более звонить ему не собираюсь.

Глава V

Июль

Роберт

Ночью после моего поселения в юго-восточном крыле Джозеф не смог принести заказанные МК 23 «Штурмовой» с глушителем и английский Fairbairn-Sykes. К «Штурмовому» я привык на службе, очень удобный, проверенное, надежное оружие. Молодцы немцы, хорошо делают. А английский тонкий длинный нож идеален, когда нужно работать совсем бесшумно. На мой взгляд, он лучше даже стандартного ножа «морских котиков». Джозеф оправдывался, что пистолет удалось заказать только в Колумбусе, но клялся, что следующей ночью я его получу. Про нож промолчал. Следующей ночью принес МК23 вместе с патронами, шестью тысячами долларов и документами на оружие. Посмотрел разрешение штата Огайо на ношение оружия. Оказывается, есть у меня право ношения и скрытно, и открыто, так как я уволен со службы с почетом. Вот ведь дотошный Ицик, или, скорее, его адвокаты. Докопались и до этого. Но нож у меня появился только через несколько дней. Два раза я спускался в подвал, проверял громкость стрельбы, вроде все нормально.

Весь остаток июня тянулась однообразная жизнь. Днем отсыпался, временами читал книги, которые мне приносил Джозеф. Ночью дежурил у экранов пульта. Что тут дежурить? Временами проезжают машины. Однажды увидел через случайно незакрытые шторы эротическую сценку в доме напротив. Но это ведь не через стекло, все смутновато, неинтересно. Ночью мимо дома никто не ходит, нет ничего, что взбодрило бы. Виски нельзя, приходится пить много кофе. Звук телефона я убрал полностью после ночного звонка Бетти. Не хватало еще, чтобы ее звонки всполошили дом. Она еще пару раз звонила, но я не отвечал – нечего ей сказать. А больше ни от кого звонков не было.

Начал злиться. Ничего не происходит, того и гляди Ицик откажется платить двадцать кусков. За что платить, если ничего не будет сделано? В конце июня Джозеф передал мне от имени Ицика, что следующие дни – самые тревожные. Ему девятого июля нужно вылетать в Бостон. Если ничего не произойдет, мне придется ехать вместе с ним. Вроде о таком не договаривались, но все лучше, чем ночные бдения у пустых экранов. С ума можно сойти от такого удовольствия. Это еще повезло, что я из Орегона. Житель старых штатов не смог бы сидеть столько ночей у экранов.

Но глубокой ночью с пятого на шестое июля на экране увидел нечто новое: сначала мимо медленно проехала машина с затемненными окнами. Бывает, но почему так медленно? Потом минут через десять в том же направлении прошел человек. Прошел так, что его лица не было видно. Вот же как! Видно, что смотрит на наш дом, а лица не разглядишь. Это мне не понравилось. Сразу сошла обычная сонливость. Схватился за оружие, готов действовать. Непрерывно оглядывал по очереди все экраны – ничего. Успокоился только минут через двадцать. Почему через двадцать? Этого времени вполне достаточно, чтобы обойти всю улицу Кинг Джордж Драйв по кругу и снова выйти к нашему дому.

Ничего не случилось и следующей ночью. Думал, что это была случайность, но слова об отъезде Ицика девятого числа беспокоили. И в три часа ночи восьмого июля я увидел ИХ. Сразу понял, что это мои клиенты. Почему? Они прошли мимо дома по другой стороне улицы, глядели на темные окна нашего дома. Зачем приличным людям глазеть на чужие окна? Прошли, вернулись уже по нашей стороне. Один остался у парадного входа северо-западного крыла, второй прислонился к стене у юго-восточного парадного входа, третий завернул за угол дома, по автомобильной площадке прошел к тому входу, через который меня три недели назад запустил в дом Джозеф.

Все понятно. Два парадных входа имеют крепкие стальные двери и металлические решетки. Их открывать долго. У запасного входа – только дверь. Кто-то рассказал бандитам о доме все. Вполне возможно, бандиты могут отмычкой справиться с замком. Мне даже обувь не нужно было менять: всегда на дежурстве в мягких тапках сижу. Бросился вниз, притаился у запасного входа. Я в темноте, глаза к темноте привыкли, бандит войдет с освещенной площадки. У меня преимущество. Жду, пистолет в кобуре, в левой руке отличный нож. Наконец бандит справился с замком. Тихо открывает дверь. Мне нужно, чтобы он закрыл ее за собой, чтобы его партнеры на улице не услышали возможный крик. Дверь закрывается, я правой ударяю бандита в солнечное сплетение, левой в темноте наношу удар в правый бок. Мужик здоровенный, не слабее меня. Только согнулся немного от удара – не знаю, задел ли нож что-то важное, хотя я чувствовал, что он глубоко входит в тело. Бандит еще не прочувствовал ранение, только острую боль, пытается ударить меня снизу, но я чуть уклонился, ведь я его вижу, а он меня нет. Бью его ребром ладони туда, куда нас бесконечно долго учил бить в учебке сержант. Бью по удобно подставленной мне шее, там, где подходит первый позвонок. Он начинает валиться. Бью еще раз. Свалился. Ощупываю его, ищу оружие. Забираю пистолет, вытаскиваю прикрепленный к его ноге нож. Выдергиваю свой нож – из раны пульсирует струйками теплая кровь. Вероятно, задел артерию или вену.

Бросаю его – теперь он не опасен. Бегу к парадной двери моего крыла. Через глазок вижу второго бандита, спокойно ждущего, когда первый откроет ему дверь. Да, мужик спокоен. Но в руках у него пистолет, направленный на дверь. Выхватываю свой МК23 из кобуры, нечего с этим церемониться, он не задумываясь откроет огонь, если заподозрит, что дверь ему открыл не его приятель. Я тоже не собираюсь размышлять. Тихо открываю дверь решетки. Левой рукой поворачиваю ключ металлической двери и в приоткрывшуюся щель стреляю мужику в голову. Вдруг на нем бронежилет? Мужик падает. К сожалению, третий бандит, стоящий у северо-западного парадного входа, слышит в ночной тишине выстрел. Ни я его не вижу, ни он меня. Но он теперь готов к встрече.

Прижимаюсь к стене, чуть выглядываю, пригнувшись, за угол. Бандит тоже высовывается, всматриваясь в происходящее около моего парадного входа. Возможно, он видит что-то, но не думает, что это моя голова. Автоматически три раза стреляет по высоте, где должна появиться моя грудь. Я стреляю ниже уровня бронежилета. Попадаю. Позднее выяснилось, что попал в верхнюю часть правой ноги. Бандит отшатывается за угол, пытается понять, насколько тяжелое ранение. В любом случае ему нужно уходить – продолжение акции невозможно. Он не намерен узнавать, что с «коллегами», бросается в сторону, где стоит машина – и подстреленная нога подводит, бандит падает. Ощупывает ногу, убеждается, что кровотечение сильное, пытается снятым ремнем перевязать ногу, но рана слишком высоко. В это время я уже добрался до угла, за которым он раньше скрывался, заглядываю за него. Бандит как на ладони, прекрасно освещен уличным фонарем. Стреляю два раза. Он вскинулся и затих. Осторожно продвигаюсь к нему, держа его голову на прицеле. Это излишне: оказывается, вторым выстрелом я попал ему в голову.

Бегом возвращаюсь к первому бандиту. Включаю свет, держа его на мушке, около бандита слишком большая лужа крови. Он, на мой взгляд, не жилец. Еще чуть шевелится, но сознание не включено. Бегу в комнату Джозефа, прошу оповестить Ицика. Откуда-то появилась вечно молчаливая женщина, я так и не узнал ее имени, с ужасом смотрит на меня, ведь я перепачкан кровью бандита. Джозеф не раздумывает ни минуты, торопится к хозяину.

Через час в доме уже полиция, врач констатирует смерть всех трех бандитов. Следователь опрашивает меня, я рассказываю всю историю, мне нечего скрывать, я работал на законных основаниях, а рядом с бандитами найдено оружие. Ицик предпочитает не вмешиваться. Даже уехал в свою спальню после обмена любезностями со следователем. Еще через час появилось полицейское начальство, молчит, по недовольному лицу видно, что начальника подняли с постели. Прибывший адвокат Ицика разговаривает со следователем. Полицейский начальник ушел в спальню Ицика – вероятно, он знал о готовящейся засаде. Рассвело, хотя солнце еще не взошло. Тела бандитов многократно сфотографированы и увезены. Мне бы сейчас в ванну да завалиться спать. Но нельзя, еще не все процедуры завершены.

Вечером Ицик сообщил, что получено разрешение полиции ему и мне вылететь завтра на несколько дней в Бостон. Но после возвращения мы обязаны снова встретиться со следователем в качестве свидетелей.

В Бостоне переночевали без происшествий. Ицик взял с собой, кроме меня, только Джозефа. Утром едем в просторном авто на собрание акционеров. Ицик предупредил, что сегодня десятое, и я должен охранять его весь день, поэтому в машине распоряжался я. Посадил Джозефа у правого окна заднего сиденья, сам сел у левого, приоткрыв его так, чтобы можно было стрелять. Ицик сидит между нами, полностью прикрытый нашими телами. Сзади идет еще одна такая же машина, но с полностью зашторенными окнами. Считал, что нападение может быть только слева, с обгоняющей машины или со встречной. Предосторожности оказались излишними – никто на нас не напал. В вестибюле здания передали Ицика местной охране, сами расположились в соседнем кафе.

Сидеть до звонка от Ицика пришлось более часа. Наконец мы его забрали, вернулись в отель. Видно, что Ицик полностью удовлетворен ходом дел. Я это понял окончательно, когда он велел Джозефу передать мне деньги. Ицик не утерпел, похвастался:

– Прижал я друзей. Заявил, что не допущу нового выпуска, у меня ведь блокирующий пакет акций. Заставил выкупить весь мой пакет, да еще и затребовал премию в десять процентов. А фирме позарез нужны новые деньги, куда им было деваться, пришлось согласиться. Так что у меня теперь проблема – куда вкладывать полмиллиарда.

Я почесал затылок – действительно, проблема. Я бы с подобной не справился. Он добавил:

– Вам, Роберт, придется еще пару дней задержаться для беседы со следствием, но не думаю, что у нас будут проблемы. И вы можете ехать куда хотите или погостите еще некоторое время у нас.

Вот ведь сказал: «У нас проблемы». Проблемы могут быть только у меня. И то думаю, что не превысил пределы самообороны. Надеюсь, что полицейское начальство и местный следователь будут все оценивать благоприятно для меня.

Возвращались опять частным самолетом. Я спросил Ицика, его ли это самолет, но он только пожал плечами:

– Зачем мне самолет? Чтобы Бетти на нем летала к тебе? Я редко летаю, предпочитаю оставаться дома, дешевле арендовать самолет на несколько дней.

В аэропорту нас встречала Бетти. Несколько предыдущих дней она отсутствовала – так постарался организовать Ицик. Пропустила трагические события. Теперь набросилась на меня, не обращая внимания на Ицика и Джозефа:

– Так ты все эти дни был у нас дома! И ничего не сказал мне. А я-то переживала, почему ты не отвечаешь на звонки. Черте что думала.

Ясно, о чем она волновалась. Но мне теперь все равно, пусть думает, что хочет. Еще пара дней, и я улечу в Орегон.

Немного помотал мне нервы следователь, многократно спрашивая одно и то же. Но я быстро заметил, что делает это он «без души». Положено для записи беседы со свидетелем многократно перепроверять детали. Мне было легко не сбиться, так как все время говорил правду. Сбиваются, начинают противоречить себе, когда, забывая одну ложь, громоздят другую. Поэтому я успокоился, помогал ему выполнить его часть работы. Когда беседовать закончили, спросил, имею ли я право оставить у себя оружие, предоставленное заказчиком. Он только пожал плечами: «Хозяин купил для тебя, у него и спрашивай». У Ицика я даже спрашивать не стал.

Потом, когда после ужина ушел в свою комнату и попытался уснуть, ничего у меня не получилось. И не потому, что жарко. Снял с себя все, лежал под простыней голый. Но все время всплывали детали, которые я рассказывал следователю. Нет, меня не мучила совесть за трех погибших здоровых мужиков – они знали, на что идут, получили за это авансы, делали свою опасную работу. Я тоже делал свою работу, тоже рисковал получить пулю в лоб. Или им не повезло, или я более аккуратный работник. Меня не будут преследовать воспоминания о них. Если бы не сегодняшняя долгая беседа со следователем, когда пришлось многократно рассказывать, как происходило дело, я бы уже почти забыл обо всем, размышлял бы о поездке в Орегон.

Не мучают же меня кошмары Афгана, Ирака, Гаити, хотя и там было много неприятных, порой ужасных эпизодов. Только Филиппины… Да, о Филиппинах не хотелось бы вспоминать, но это не от меня зависит. Там нас послали выручать какую-то идиотку, сунувшуюся во время гражданской войны помогать «бедным, страждущим нашим собратьям». Нашли мы ее убитой вместе со всей деревней, в которой она пыталась организовать помощь молодым матерям. Нашли истерзанную, а потом заколотую и с перерезанным горлом. Собственно, мятежники поступили так со всей деревней, включая стариков и детей. Особенно досталось женщинам. Мужчины деревни отступили перед мятежниками. И когда мы ворвались в деревню, перестреляв большинство мятежников, увидели эти растерзанные тела, и не только не запретили мужчинам деревни прирезать раненых и сдавшихся мятежников, но делали то же самое.

Одно дело – война, сражение вооруженных мужчин. Тут скажется, кто лучше подготовлен, кто лучше вооружен, кто уверен в праведности своего дела. Никогда не спрашивали себя, зачем нас послали в чужую страну, это дело политиков. Наше дело – выполнить приказ и вернуться живыми. Но мирных людей-то для чего трогать? Они ни в чем не виноваты.

Долго ворочался, ведь уже привык спать днем, бодрствовать ночью. И вдруг скрипнула дверь. Мгновенно вылетели прочь все неприятные мысли, приподнялся над подушкой, готовый отпрыгнуть в сторону, среагировать на любую угрозу. Но к кровати почти бесшумно подплыла Бетти. Успела по дороге от двери сбросить с себя ночнушку, нырнула под простыню. По-хозяйски устроилась надо мной и предалась любимому занятию…

Через два дня я все-таки уехал. Но не в Орегон, а в Нэшвилл. Хотел решить, что делать со съемной квартирой: отказаться или продлить контракт. Наведался к майору – оказывается, к нему стал ходить богатенький мужик. Ну как тут не пощипать хорошего человека! Три раза заезжал к майору. Но четвертый раз не получилось. Неожиданно позвонила Роуз, невинным голоском говорит, что у нее дела в Нэшвилле, не хотел бы я встретиться? Что ж, хоть я и не сторонник максимы «Не в наших правилах отказывать женщинам», но слишком мягок – не смог отвертеться. Договорились встретиться вечером в галерее Warehouse 521 на Хетер-Плейс. Она сразу же сказала, что потом приглашает меня посидеть где-нибудь в ресторане, послушать музыку. Черт побери, у меня что, на лбу написано, что женщины должны водить меня в ресторан, что, я сам не могу оплатить?! Немного разозлился, но вежливо ответил, что согласен, но в ресторан приглашаю я.

В галерее я нашел Роуз быстро. Поздоровались, но она тут же сказала, что еще минут двадцать должна заниматься своими делами. Пожал плечами:

– Конечно, дорогая, работа – главное. Я пока похожу, полюбуюсь картинами.

Действительно, ходил, рассматривал все эти выставленные художества. Оказывается, чем больше художник чудит, тем больше его творчество ценится. Иногда просто смешно смотреть на «украшающие» стены нелепицы. В уголке небольшого зала увидел Молли. Удивился – хотя чему удивляться, она же пытается рисовать. Наверное, пришла посмотреть работы. Не стал подходить – о чем говорить? Да и с дамой я здесь. Но стал чуть в стороне, наблюдаю. Интересно, что она будет смотреть.

Заодно и ее рассмотрел. Почему-то вспомнилась Северная Ирландия, жаркое лето, девушка в окне дома напротив. Мы были задействованы в операции против ирландских террористов. Англичане не больно-то любят вмешательство американцев в дела на их территориях. Но Ирландия для Штатов – не какая-нибудь «Индо-Бразилия», у каждого американского ирландца куча родичей и приятелей в Ирландии. И террористы шмыгают туда-сюда. Вот мы и сидели втроем четыре дня в небольшом домике, бесцельно ждали приказа. Матерились, что питаться приходится консервами, даже разогреть их на очаге не разрешалось – дымок над нежилым домом могли заметить. А рыжая девушка в доме напротив была весьма хороша. Парни скрипели зубами, когда она вечером появлялась в освещенном окне почти неглиже. Дурацкое воспоминание…

А Молли смотрела на три похожие акварели с видом аллеи, цветов и деревьев вдали. Небольшую картину маслом я сначала не заметил, так как она на нее не смотрела. Об этих акварелях Молли оживленно разговаривала с солидной дамой. Неожиданно они обе рассмеялись, и Молли повесила на две акварели карточки «Продано». Вот так да, значит, она уже не только смотрит! Теперь внимательно посмотрел на акварели. Не похоже на соседние картины. Не знаю термин, но довольно жизненно. На картине маслом пейзаж с видом на реку, но смотрится она как-то тускло. Хотел подойти, поздравить с продажей, но тут ко мне вернулась Роуз, очень довольная, – оказывается, договорилась с хозяйкой о взаимодействии. Проговорилась, что будет чаще приезжать в Нэшвилл.

Не среагировал, хотя, возможно, она ждала каких-то слов. Не дождалась, предложила поехать в Ets Restaurant. Возможно, это рядом с ее отелем. Но я возразил, что the Stillery Midtown лучше. На самом деле не уверен в этом, так как в предложенном ею ресторане не был и даже не знаю, где он. Но я приглашаю, я и должен определять все. К тому же с самого начала нужно показать, кто в доме хозяин. Посидели в ресторане, послушали не очень-то хорошего певца, завершили вечер у Роуз в номере.

Роуз задержалась в Нэшвилле на неделю, хотя дел у нее здесь, на мой взгляд, никаких не было. Надо было бы прервать наш совместный отдых раньше, просто по возможности оттягивал отъезд в Орегон.

Молли

Все-таки я не права, когда думала, что масло мне никогда не подчинится. Одолеваю. Медленно, но осваиваю то одно, то другое. Жалко, что столько времени приходится тратить на добывание хлеба насущного. Самые светлые часы теряю в кафе Флоренс. Только раз в неделю у меня выходной, когда почти все время можно отдать работе. Может, я зря называю для себя часы борьбы с красками работой. Как выразился Билл, когда я случайно огорченно призналась, что вся дневная работа пошла насмарку: «Работа – это то, за что деньги платят». Конечно, мне за мою возню с красками никто деньги не платит. Нет у меня ничего, что можно было бы выставить на продажу. Пока удалось научиться смешивать цвета так, как задумано, – маленькое, но достижение. Теперь разобраться бы с перспективой. Почему в акварелях у меня не было этой проблемы? Что здесь мне мешает? Снова и снова рисую одно и то же. Каждый раз убеждаюсь в ошибке.

Билл посмотрел однажды, он старается не вмешиваться в мои штудии, забрал у меня кисть и поправил что-то. И картинка ожила. Ничего не сказал, ушел к себе. А я долго выверяла те незначительные изменения, которые он внес. Тут же повторила рисунок и удивилась – получилось. Начала другой вариант – снова попала в точку. Все, нет и этой проблемы. Сказала для себя, что нужно выехать на настоящий пленэр, работать с незнакомым видом, желательно сложным. Поговорили с Биллом. Он предложил выехать на природу к известному ему месту на Камберленде. Перед полагающимся мне днем отдыха я договорилась с Ребеккой. Заготовила все, что ей может потребоваться на следующий день, и мы отправились после работы в путь на машине Билла.

Ехали целый час. Это на карте было близко, но дороги прямой нет, приехали ближе к вечеру. Место чудесное, на берегу широкого устья Спенсер-Крик при впадении в Камберленд. Великолепный вид на лесок на том берегу, на разбросанные домишки или фермы. Пока я разглядывала открывающиеся виды, Билл поставил палатку. Я хотела сразу сесть за мольберт, но Билл сказал, что вечерний пейзаж мне пока рано пытаться рисовать. Предложил отложить учебу на завтра, а пока искупаться. Купаться не очень хотелось, хотя я и взяла с собой купальник. Билл начал возиться с костром, а я залезла в палатку, переоделась, иду к воде, пробую ее ногой – теплая. Оборачиваюсь – пришла в смятение: Билл идет к воде абсолютно голый. Наверное, у меня на лице было такое изумление, что Билл с удивлением спросил:

– Что с тобой? Ты что, голого мужика не видела? Член тебя смущает?

Ничего не ответила, отвернулась, бросилась в воду, отплыть от него подальше. Обернулась, а он стоит еще около воды, нисколько не стыдясь своей наготы. Так и не приблизилась к нему в воде, я ведь плаваю хорошо – по крайней мере, лучше Билла. И выскочила из воды раньше него, бросилась в палатку. Только начала переодеваться, он заходит тоже в палатку, прижимается всем телом:

– Замерз, вместе теплее. Сейчас я презик надену.

А я ведь уже сняла с себя все мокрое. Какой там холод – от него жаром пышет. Бормочет что-то. Не успела опомниться, как мы уже лежали на моем брошенном платье. В первом сексе, когда его не ждешь и не желаешь, ничего приятного. Сначала боль. Потом терпела его, пыхтящего. Никаких мыслей, только желание: «Скорей бы это кончилось». А Билл, закончив, с досадой говорит:

– Ты как колода, никакого движения.

Потом, осмотревшись, добавил:

– Так ты еще целка была? Надо же… Хоть бы сказала.

Но я, не отвечая, выскочила из палатки. Бросилась к воде, не обращая уже внимания, что голая. Нет, не топиться, просто обмылась. Выгнала его из палатки, переоделась:

– Все, мы уезжаем.

– А занятия? Ты же хотела завтра рисовать.

– Хотела… раньше. Сейчас уезжаем.

Вернулись, когда еще и десяти не было. Удивленной Ребекке только сказала, что место не понравилось.

Помирились через два дня. Как его винить, все-таки он мужчина. Как иначе он мог реагировать на близость голой девушки? Все-таки у меня, кроме него, нет хорошо знакомых парней. Еще через некоторое время он стал приходить ко мне в спальню каждую неделю. Не могу сказать, что просто терпела его. Нет, временами даже хотелось, чтобы скорее пришла суббота, обнять его, забыть на некоторое время о кафе, о красках, обо всем, чем жила неделю.

Но когда он предложил все-таки съездить на Спенсер-Крик, категорически отказалась. Поехали в другое место. Там я делала эскизы почти целый день. К концу месяца скомпоновала маленькую картину в масле. Билл уговорил меня выставить ее и три акварели из тех, которые он когда-то назвал «средненькими» в прибежище художников Warehouse 521.

Честно говоря, никто из моих знакомых не обратил на мое «творчество» никакого внимания. Но из трех акварелек две купили – купила женщина средних лет, сказала, что повесит в спальне умершего мужа на месте «пошлых», как она выразилась, голых баб. Ну что ж, хоть так они кому-то пригодились. С гордостью положила в сумочку 75 долларов. На пять долларов пришлось сделать скидку за пару. Галерея не взяла с меня комиссионные, хозяйка посмеялась, что это, мол, первый блин. На эти деньги Билл заставил меня купить хорошее шампанское, пирожные, фрукты. Устроили у Ребекки маленький праздник. Ребекка искренне радовалась за меня, даже предложила выставить свой портрет на продажу. Кажется, она серьезно это предложила, хотя и не без внутреннего сомнения. Много раз говорила, что портрет ей нравится. Шутя сказала ей, что нарисую новый и его-то продам. Шутила, конечно, но потом всерьез засела за портрет Ребекки маслом. Решила повторить композицию акварельного рисунка, поэтому сначала работа двигалась быстро. Но потом я запуталась с цветами ее юбки. Сначала хотела приглушить цвета, сделать более серьезный вид – показалось скучно. Вернулась к ярким краскам, но немного размыла очертания роз, добавила складки на бледно-голубой юбке. Показала Биллу. Он смотрел долго:

– Знаешь, что-то не пойму. С одной стороны – вульгарно. Оксюморон какой-то: сморщенная старуха и кричащие розы на нелепом фоне. С другой стороны – мне нравится. Сам не пойму, что именно нравится. Возможно, то, что несколько невнятная и в тоже время кричащая юбка оттеняет подчеркнуто детализованное лицо. Заканчивай фон, но не испорть старуху. Не нужно вставлять еще одно кричащее пятно.

Работала полные две недели. Чувствовала, что теперь это можно назвать работой. Это не игра, не штудии – это работа. Жалко только, что нельзя эту картину подарить Ребекке. Показала ей, она поахала, потом сказала, что акварели ей вполне достаточно. Я ведь должна выставить ее, показать всем. Билл тоже посмотрел окончательный вариант, сказал только: «Не испортила». Но выставила ее уже в следующем месяце.

Глава VI

Август

Роберт

В Орегоне помимо моей родины Бивера имеется еще и Бивертон, и Бивер-Марш, и, кажется, Бивер-Крик. Вообще, наш штат называют бобровым. А в США более пятнадцати Биверов в разных штатах. Наверное, когда-то везде добывали бобров. И мой Бивер – один из самых маленьких, просто поселок.

Приземлился в Портленде. В свое время упомянул Юджин для Роуз просто так. Из Юджина до отцовского Бивера очень далеко. Да и из Портленда нужно проехать сотню миль. Но не ждать же автобус, тем более что прямых автобусов нет, нужно ехать с двумя пересадками. Даже таксист поехал безо всякой охоты. Когда наша машина остановилась у дома, разнервничалась собака. На ее лай вышла Кэтрин, ахнула, увидев меня, бросилась на шею, потом отодвинулась, осмотрела:

– Так изменился… Совсем мужиком стал.

Неужели я так поправился за последние годы? Но возражать не стал.

– Зато ты, Китти, совсем не изменилась! Такая же красивая.

Не стал говорить «стройная». Все равно не поверит, что искренне. Раздобрела, одета слишком по-домашнему.

– Не болтай, какая уж там красивая… Двоих детей родила, двоих мужчин нужно кормить. Совсем нет времени за собой следить.

– А где отец и Джон? В лесу?

– Где же им еще быть? Но отец должен вечером приехать. Иди, искупайся с дороги, а я тебе приготовлю обед.

Я еще не сел за стол, когда соседка привела малыша Альберта из детского сада. У нее дочка ходит в тот же маленький детский сад, в котором всего лишь восемь детей в возрасте трех-четырех лет. Бертик застеснялся меня, смотрит исподлобья. Не подумал, ничего не привез мальчикам. Даже стыдно стало. За стол сели втроем – старший сын еще не приехал из школы. С удивлением узнал, что старшего мальчика назвали Роберт. Подумал, что в честь меня, но Кэтрин напомнила, что так звали деда по матери. Через час пришел и он. И снова Кэтрин накрыла для него стол. Робби – его тоже так зовут дома, как меня когда-то – совсем не стеснялся меня, сразу заявил, что тоже пойдет в морпехи, как я, дядя Джорди и дед Адам. Оказывается, Кэтрин рассказывала ему обо мне. Потом мальчики ушли в свою комнату, а мы остались с Кэтрин на кухне.

Отец приехал перед закатом, мы уже переговорили с Кэтрин обо всем, то есть она все время что-то делала и непрерывно говорила. Я рассказал только о том, что работаю по специальности, в службе безопасности. И это была почти правда. Ведь я целый месяц заботился о безопасности Ицика.

Отец нисколько не проявил радости, увидев меня:

– Явился, с чего это? Деньги, что ли, потребовались?

– Обижаешь, отец. По вам всем соскучился. А насчет денег… вот хочу оставить у тебя еще десять кусков капусты.

Это вылетело из меня непроизвольно, очень обидными показались слова отца. Не собирался отдавать на хранение деньги. Ну, уж как получилось. Принес свой кейс, вынул одну пачку, причем показал и вторую, отдал пачку отцу:

– Положи и эти на хранение.

Отец не проявил никаких эмоций, молча забрал деньги, но потом не сдержался:

– Кстати, твои бумаги сейчас оцениваются в сто десять тысяч. Я вложил в акции приличных компаний.

А Кэтрин всплеснула руками:

– Ой! Я же тебе спасибо не сказала за деньги, которые ты мне подарил на свадьбу. Отец о них сказал, только когда мы с Джоном вышли из церкви. Нам они очень пригодились. Ведь Джон в армию не пошел, у него после школы ничего, как и у меня, за душой не было. Хорошо, отец настоял, чтобы мы у него жили. И взял Джона к себе работать.

Обняла меня, потом отодвинула голову, посмотрела на выражение моего лица. Что она там могла увидеть? Не позволяю себе никаких гримас – как иначе играть в покер? Вздохнула, поцеловать хотела в щеку, но попала только в подбородок:

– Совсем ты от нас отстранился!

Вот так и узнал все. А то непонятно было, почему Кэтрин с Джоном остались жить с отцом. Но оказывается – не все узнал… Когда совсем стемнело, мы вышли с отцом во двор, сели за стол на веранде. Отец захватил с собой начатую бутылку кукурузного бурбона и два стакана с толстым дном; Кэтрин вынесла следом нарезанную ветчину, тарелочку с зеленью, хлеб, посмотрела неодобрительно на отца, но ничего не сказала. А отец плеснул в оба стакана, поднял свой, посмотрел на уровень, чуть добавил, сделал глоток. Поставил стакан на стол:

– Давай, расскажи, чем занимаешься? Ничего о тебе не знаем, – смотрит на меня.

Что рассказывать? Врать не хочется, но и описывать свое бытие немного стыдно. Разве что последнее дело. Поэтому с него начал:

– Разным, отец. Вот недавно поработал охранником у одного мужика. За месяц получил двадцать шесть тысяч.

– Что, криминал какой-то? За нормальную работу столько не платят.

– Нет, никакого криминала. Просто приличного человека хотели укокошить, мешал жуликам. Вот он и нанял меня. Я же после службы некоторое время уже был охранником.

– Все равно странно. А все остальное время чем занимался?

Я глядел на него несколько секунд, ничего не говоря, тоже поднял стакан. Машинально повторил движения отца – правда, не доливал себе. Не очень люблю выпивку – после нее работать нельзя, то есть играть в карты, да и утром ощущения не из приятных. Не научился пить в морской пехоте, хотя наши ребята после возвращения из командировок поддавали очень серьезно. Сбрасывали напряжение, пытались уйти от тяжелых воспоминаний. У меня таких проблем не было – вот и сейчас нисколько не напрягаюсь воспоминаниями о трех последних «клиентах». И бокал поднял, чтобы протянуть время. Но чего перед отцом-то выпендриваться?

– Знаешь, отец, я… у меня хорошо идет игра в покер.

А сам гляжу на его реакцию. Ничего особенного, только снова поднял стакан, смотрит на него. Наверное, чтобы не глядеть мне в глаза:

– Не лучший вариант. Но и не самый плохой. Канделябром-то не били?

– Отец, ну ты что? Во-первых, я сам кого хочешь успокою. Да и не жульничаю я, просто играю чуть лучше, чем другие. Не всегда, но обычно так. И не играем мы на большие деньги. Но на жизнь хватает.

Кажется, успокоился, глядит теперь на меня, не орет. До сих пор помню, как он взрывался, когда о наших проделках в школе или после нее ему докладывали. Постарел он, а может, считает, что меня бесполезно ругать? Наверное, я угадал – он не стал учить меня уму-разуму, примирительно сказал:

– Хотелось бы, чтоб ты занялся чем-нибудь толковым, но тебе виднее, сам разберешься в своих делах.

Еще раз хлебнул из стакана. Я упоминаю стаканы, хотя то, во что у нас налит бурбон, – специальные, любимые отцом шот гласс. Я их помню еще из детских лет. Высокие, с гладкими стенками и очень толстым дном. Отец не признавал никаких бокалов. Говорил, что пара-тройка стаканчиков по пятьдесят-семьдесят граммов – это то, что требуется душе после тяжелой работы. Выпивал всегда залпом. Но теперь, смотрю, тянет маленькими глоточками.

– Отец, расскажи о ваших делах. Что у Джорди, почему ты не женился еще раз, ведь мама давно умерла?

– Жениться… Смешно. Куда мне? Хоть бы Китти с детьми дотянуть.

– А что, у Джона дела плохи? Со здоровьем не в порядке?

– Да нет, со здоровьем у него сейчас все хорошо. То есть в норме. Но он совсем бестолковый. Трудно его к чему-то дельному поставить. Единственное, что хорошо сделал, – ребят. Я ни за что не согласился бы на такое замужество Китти. Но она же в церковь шла в положении. Ты ничего не знал… Они с одиннадцатого класса были вместе. Хорошо хоть Китти успела доучиться. Может быть, когда мальчишки вырастут, я ее к делу приставлю вместо Джона… если доживу.

– Брось, отец, плакаться. У нас в роду все сильные, все через морпехов прошли и выжили. Увидишь еще и правнуков. Вот вернутся парни со службы, женятся, наплодят тебе правнуков, сколько хочешь.

– Ты вот вернулся? Может, хоть сейчас вернешься? Я бы с легким сердцем передал тебе дело, сам отдохнул бы, внуками занялся… Прекрасные мальчишки. Я ведь вами с Джорди совсем не занимался, только орал на вас…

– У тебя есть кому передать. Джорди всегда трудолюбивый был, не то что я.

– Но ты старший! Тебе лучше было бы стать во главе. Знаешь, бизнес продвинулся, мы теперь раза в два больше бревен продаем, чем раньше. И лесопилка своя, научились хороший брус для домов делать. Да и доски неплохие. Бревна теперь дают только половину дохода фирмы.

– Нет, отец. Я – отрезанный ломоть. Сюда не вернусь. Разве что детей привезу посмотреть эти чудесные места.

– Ты разве женился? Прекрасно. Привози и жену, и детей. Мы им всегда будем рады.

– Отец, я это просто к слову ляпнул. Нет у меня ни жены, ни детей.

– Ну хоть девушка имеется на примете?

– Нет, не могу себе позволить иметь семью. Не тот образ жизни, не те финансы.

– Так измени образ жизни, организуй собственное дело. Например, охранную фирму, раз у тебя уже есть такой опыт. У нас, например, ничего подобного нет.

– Прости, но кого здесь охранять? Местные мужики сами кого угодно окоротят. Давай не будем обо мне говорить. Я еще сам не знаю, чего хочу от жизни.

Так и не убедили друг друга ни в чем. Я ушел в свою детскую комнату. Кэтрин посмеялась, что в ней опять семь лет никто не будет жить, но комната ждет, когда я вернусь, – отец все надеется на это. А дети размещены в бывшей комнате Джорджа.

На следующий день отец забрал меня с собой на разрабатываемый его фирмой участок. Ни валка леса, ни трелевка на верхний склад меня не интересовали, достаточно попахал после школы на всех этапах лесоразработки, но хотелось увидеть Джорджа, а он не мог вернуться в поселок – поджимали сроки выполнения заказа. На верхнем складе его не нашли – уехал на лесопилку. Лесопилка – только название. Помню ее – тогда там был простейший многопильный станок под навесом. Не помню точно, кажется, с четырьмя пилами. Пилили стволы на брус и необрезную доску. Обрезку делали, только когда заказ был местный, товарную доску не могли дать.

Теперь все выглядело внушительнее. Здание капитальное, линия почти автоматизированная – правда, в чем автоматизация, я не выяснил. Джордж, когда мы его наконец нашли, что-то путано объяснял мне, но я не понял. Отец пожаловался, что денег нет устроить нормальные сушильные камеры. Приходится продавать сырую доску и брус. Но я его не слушал – смотрел на брата. Он пониже меня, кряжистый. Когда только набрал на кости мясо? Совсем не похож на худенького паренька, каким был, когда я уезжал на пункт вербовки. Нечего удивляться – прошло пятнадцать лет, и я его не видел за это время ни разу. Постояли, поглядели друг на друга – наверное, ему тоже показались странными изменения во мне. Потом он пригласил меня в гости – посмотреть на детей. Конечно, согласился. Договорились, что отец отведет меня к Джорджу через два дня. Вот и все – встреча братьев через пятнадцать лет. А что еще могло быть? У нас нет никаких общих интересов. Джордж даже не спросил, собираюсь ли я возвращаться в Орегон.

На следующий день с утра повалялся в постели, спустился вниз незадолго до завтрака. Малыш Роберт, в упор глядя на меня, заявил:

– Мама сказала, что ты пойдешь гулять с нами. Я хочу на речку.

– Раз мама приказала, конечно, пойдем. Мне самому интересно посмотреть на нашу Нестукку.

Далеко ходить ни к чему. Вон она, сразу за домом. Дед когда-то был из первых поселенцев в Бивере, выбрал место для дома прямо у реки. И здесь Нестукка разливается широко. Вообще-то она во многих местах к осени с шумом перекатывается через каменистые отмели, но кое-где разливается. Около каждого такого естественного озерка возникали поселки или ставились фермы. Так и Бивер возник когда-то.

Но это для них да и для меня неинтересно. После завтрака я взял машину Кэтрин и повез ребятишек на известный мне разлив в миле выше того места, где в Нестукку впадает Лаймстон-Крик. Ведь каждая ферма сбрасывает все прямо в речку. А выше нет ни ферм, ни поселков. Разлив мелкий, поэтому прогревается – как раз для маленьких ребятишек. Далековато от Бивера – больше десяти миль, но зато удобно. И дорога проходит рядом с речкой. Вернее, здесь нашу Нестукку лучше назвать ручьем. Это в устье, у Пасифик-Сити, она разливается на две сотни футов.

Ребята повеселились в воде. Даже малыш Бертик с удовольствием поплескался у берега. Правда, быстро замерз, и я отнес его в машину греться, укутав в большое полотенце. Мне-то в этой луже делать нечего, но я разделся, с удовольствием походил по берегу в трусах, наблюдая возню малышей. Даже подумал, что здорово было бы иметь ораву таких вот отпрысков. Но тут же посмеялся над собой.

Когда к обеду вернулись, дети набросились на еду. Я тоже не отстал от них. Неожиданно к нам приехала Беверли. Когда-то, еще в девятом классе, я обратил внимание на нее – вернее, на ее имя. Ее немного поддразнивали иногда, называя выдрой, хотя оттер (выдра) совсем не похожа на бивер (бобер). Беверли из нашего поселка; возможно, ее папаша-шутник специально так назвал дочку, но шуточка уж больно низкопробная. Беверли страдала из-за своего имени. Я посмотрел в школьной библиотеке – ничего особенного в этом имени нет. Единственное отметил, число четыре для ее имени означает, что сексуальные отношения нужны в первую очередь для продолжения рода. Естественно, в том возрасте все, что связано с сексом, вызывало интерес и любопытство.

Мы ездили и в школу, и домой в одном автобусе. С десятого класса сидели в автобусе всегда рядом. Но даже в двенадцатом классе у нас были только дружеские отношения, хотя после выпускного вечера целовались. Потом я пошел работать у отца, она устроилась продавцом в магазине. Мы договаривались жениться, но я откладывал это до возвращения из армии. Беверли меня не дождалась. Через год после моего отъезда вернулся после службы приятель ее брата – отбарабанил в морпехах семь лет, а еще через пять месяцев они поженились. Рожала она, как мне с ехидством заявила Кэтрин, когда я в первый раз приехал со службы домой, через полгода после свадьбы.

И вот я вижу ее, улыбающуюся, явно довольную жизнью. Я так и не понял, для чего она заехала. Возможно, хотела на меня поглядеть, показать, что у нее все хорошо. Вскользь похвасталась своими тремя детьми, старший из которых планирует после школы пойти в колледж. Господь с ней, ничего у меня не колыхнулось при виде ее, никаких эмоций. Слишком много времени прошло, слишком много женщин я повидал за прошедшие пятнадцать лет.

Визит к Джорджу прошел довольно скучно. Возможно, виной было настороженное отношение его супруги Клары. Наверное, побаивалась, что я останусь в Бивере и отец передаст мне управление фирмой. Как будто мне это нужно… Но дети (у Джорджа их двое, мальчик и совсем крохотулечка Иззи) – просто чудо.

Пробыл еще день у отца и улетел домой, если можно назвать домом мою съемную квартирку в Нэшвилле. В аэропорт меня отвезла Кэтрин, расплакалась при прощании, сказала, что вряд ли я еще раз приеду в Бивер.

В Нэшвилле почти неделю отдыхал. Потом заявилась Роуз, два дня таскала меня по всяческим мероприятиям: утром в Фрист Арт Музей, потом на частный показ новых поступлений к богатому коллекционеру. Познакомила нас. Морис, пятидесятилетний мужчина, успешно пытающийся сохранить приличную форму, не произвел на меня никакого впечатления. Даже фамилию не запомнил – то ли немецкая, то ли еврейская. Роуз что-то втолковывала ему о молодом художнике, выставляющемся в ее галерее, а он только улыбался, но так и не дал согласия приехать, посмотреть его картины. Мельком взглянул на показываемые ему в телефоне изображения. Запомнились слова, что модернистской дребеденью он не интересуется. Действительно, все картины, которые он нам показывал, были понятны даже мне.

На следующий день – в галерею Warehouse 521. В галерее Роуз тут же покинула меня, разговорилась с каким-то бородачом, а я минут двадцать бродил по комнатам и залам один. Молли увидел около портрета старушки.

Странная картина: старушке не меньше семидесяти, а одеяние достойно испанки или цыганки, как я их представляю. И около Молли довольно много народу, что-то обсуждают. Я не стал подходить – не о чем нам говорить, не обсуждать же ее картину. Ушел. Потом вернулся минут через десять. Смотрю, Роуз уже здесь, о чем-то толкует с Молли. Меня это удивило, подошел поближе, поздоровался с Молли. Роуз смотрит на меня с удивлением:

– Вы знакомы? Робби, ты разве интересуешься живописью?

– Да нет, мы с Молли знакомы давно. Но не из-за картин. Я в них ничего не понимаю.

И ведь не вру, действительно не понимаю современную живопись. Мне она все время кажется игрой – игрой, в которой «специалисты» выдумывают что-то о представленной им мазне, а художники стараются выдумывать все новые выкрутасы. Самое смешное, что Роуз и Молли уже договорились о продаже картины. Роуз предложила триста долларов, а Молли согласилась, но попросила оставить картину еще на два дня в галерее – ей очень важно, чтобы картину увидело как можно больше людей. Повешена табличка «Продано», Роуз поручила мне забрать картину через два дня, так как завтра она должна уехать к себе в Луисвилл. Ловко умеют женщины управлять мужиками. Я только поинтересовался, куда мне ее потом отправлять и как. Но Роуз заявила, что заберет ее в следующий раз. Пожал плечами, подумал: «Как же я ее заберу?» Потом вспомнил, что номер Молли у меня занесен в телефон. Как-нибудь договоримся.

Действительно, договорились. Молли сама позвонила мне, указала адрес. И вот я сижу вечером в салоне на неудобном стуле, напротив меня в кресле древняя старушка, та самая, что на картине. Только одета в современный брючный костюм тускло-коричневого цвета. Никакой цыганщины, обычная наша бабуля. И яростно расспрашивает меня: кто да что, где работаю, женат ли? Наверное, ей интересно, что за тип пришел к ее внучке. Как мог, отбивался. Не скажешь же, что я игрок. Туманно заявил, что работаю в области охраны. Почему-то подумал, что Молли нашла свою бабушку. Бабуля явно не из бедных. Но почему же она позволила внучке продать портрет? Молли уже принесла его, поставила на стул у стены. Мне картина здесь больше понравилась, чем в галерее. Возможно, она больше соответствовала салону, пожилой хозяйке дома. Падающий сверху свет люстры не мешал разглядеть детали. Меня смутил резкий контраст между детально проработанным лицом старушки и несколько размытыми пятнами ярких роз на бледно-голубой юбке.

Снова подчеркну – ни черта не понимаю в современной живописи, но этот портрет показался мне совсем несовременным. Пытался вспомнить, что он мне напоминает? Кого-то из ранних немцев: Кранах, Мемлинг? Нет, все они детализировали одеяния. Редко выписывали лицо более детально, чем одежду. Да и вообще, при чем тут раннее искусство. Наверное, при том, что ничего другого я и не знаю. Все это промелькнуло в голове, пока отбивался от очередной атаки вредной старушки. Теперь ее интересовало, давно ли мы знакомы с Молли. Ответил, что познакомились в дороге, когда ехали в Нэшвилл. Отбиваться приходится одному, так как Молли не приходит на помощь.

Даже рассердился – чего это я рассиживаюсь здесь. Портрет – вот он, забрать его, ведь Молли уже принесла упаковочный материал, заворачивает картину, завязывает шпагатом. В такси она влезет. Не тащить же ее на руках, хотя расстояние небольшое. Удалось отвязаться от старушки, пожелал ей крепкого здоровья и успехов внучки. Она с недоумением посмотрела на меня, потом на Молли, расхохоталась:

– Была бы рада иметь такую внучку!

И все. Ушел в недоумении.

Молли

Ничего у меня не изменилось: неделя в кафе, вечером «игры» с красками. Не писала что-то определенное, просто накладывала на бумаге слои краски, следила, как меняется цвет. Перестала ходить в «мой» парк – нет там ничего нового для меня. В выходной – а он у меня в разные дни, как спланирует Флоренс, – уезжала на пленэр. Иногда с Биллом, но чаще одна – перестала стесняться брать машину Ребекки. На серьезную картину не покушалась, ограничивалась этюдами, зарисовками природы. Особенно меня заинтересовал сюжет небольшой рощицы, мимо которой проходит сельская дорога. Набрасывала карандашные эскизы, параллельно на отдельном листе искала подходящие варианты цвета. Для себя решила, что это подготовка к реальной картине. Но от эскизов оставалось ощущение холодности, незавершенности. Конечно, нужны фигуры людей или хотя бы животных, без них на картине будет скука. Но каждый раз, как назло, если вид приличный, то ни людей, ни животных нет. И непонятно, что они должны на картине делать. Идей не было, пришлось сюжет пока отбросить.

Два раза посещала привычную уже галерею – просто поглядеть, вдохнуть запах искусства. На второй раз узнала, что готовится большая выставка-продажа. Будет мощная реклама. Пора выставить единственную свою картину. Почему единственную? Ведь привезла в галерею и две завершенные между делом акварели. Но это уже пройденный этап. Портрет моей Ребекки для меня – большой шаг, будет ли он кем-то признан?

На акварели никто не смотрел – может быть, случайно бросали взгляд, проходя мимо. Так они и провисели одна над другой чуть в стороне от портрета. Но на «Ребекку», так я назвала картину, внимание обращали все проходящие. И не только смотрели издали: подходили, обсуждали, некоторые негодовали, что это подделка под реализм, других удивляло несоответствие верха и низа картины: изображения лица Ребекки и ее юбки. Многим это не нравилось, я даже слышала высказывание, что это обычная ошибка начинающих. Но ведь смотрели – значит, в ней что-то есть. И это меня радовало.

А потом подошла дама, заявила, что у нее своя галерея, в которой собирает работы молодых художников. Предложила триста долларов. Мысленно я усмехнулась – триста долларов мне платит Флоренс за три дня работы. Сколько дней я работала над этой картиной, вернее, недель? Сколько денег заплатила за краски? Но смех смехом, а дама предлагает начинающему реальные деньги. Да еще и называет художником! Естественно, я согласилась не торгуясь. Мы продолжали что-то говорить, не помню что, так как краем глаза увидела подходящего Роберта. Конечно, где ж ему быть? Наверное, это его дама. Подошел, поздоровался. Я ответила коротко, так как одновременно говорила даме, что картина должна повисеть здесь еще два дня. Дама – я потом узнала, что ее зовут Роуз – сориентировалась, что мы знакомы с Робертом, и поручила ему забрать картину. На триста долларов выписала чек. Первый полученный мной чек за картину. А я подумала только, что придется встретиться с Робертом.

Роберту я позвонила только через день после того, как забрала картину из галереи. Долго не решалась, но дождалась, что Билл ушел в свой бар, и позвонила. Голос ни на минуту не дрогнул, когда я диктовала ему адрес. Он помолчал с минуту и сказал, что живет недалеко, зайдет ко мне через полчаса. Ребекке сообщила о визите, она тут же ринулась на своей коляске в спальню переодеваться. Конечно, я пошла за ней, помогла. Она пыталась расспросить, что за мужчина придет. Но я только ответила, что сама еле знакома с ним, просто он должен забрать картину. О продаже я сообщила Ребекке в первый же день выставки. Она очень радовалась за меня. В салоне помогла ей пересесть в кресло.

Когда Роберт пришел, Ребекка насела на него с вопросами. Конечно, для нее каждый новый человек – радость. Попробуйте годами сидеть в своей квартире, лишь временами выбираясь на улицу… Думаю, что Роберт – даже в мыслях не решаюсь назвать его Робби, как те две его дамы, – недоумевал, но держался спокойно. Забрал упакованную картину. Пожелал Ребекке крепкого здоровья и успехов внучке, то есть, вероятно, имел в виду меня. Ребекка рассмеялась, что-то ответила. Не уверена, что он понял ее.

А после ухода Ребекка насела на меня:

– Какой славный молодой человек! Уважительный, не то что твой Билл, уходящий каждый вечер в бар. И выглядит прекрасно. Такой вполне может быть мужем хорошей девушке.

– Рива, о чем ты говоришь! Кому я нужна?

Ушла к себе в комнату, почему-то глаза мокрые. Вспомнила и первую, и вторую даму, по-хозяйски забирающих с собой Роберта. Конечно, наверняка богатые самоуверенные сучки. Куда мне с ними тягаться? И тут же обругала себя: «Что, мечтаешь о нем? Зачем он тебе нужен? В следующий раз увидишь его опять с новой дамой. У него их, наверное, пруд пруди. Да и увидишь ли еще раз?»

Глава VII

Сентябрь

Роберт

Начало сентября прошло бездарно. Вероятно, я расслабился, не пытался заработать, так как шестнадцать тысяч долларов не так легко истратить, если ты не пьянствуешь, не устраиваешь дебошей, не тратишься на подарки бабам. В основном сидел дома, только пару раз наведывался к майору, чтобы обо мне не забыли. Когда-то наиболее интересные, по мнению моей преподавательницы, книги я читал в сборниках с кратким содержанием. Теперь решил хоть что-нибудь почитать в подлиннике, заглянул в книжный магазин и взял «Поющие в терновнике». Помню, учительница балдела от нее, говорила: «Как она прекрасна!» Я тогда в кратком изложении не увидел ничего прекрасного. Длинно и нудно. Но это в кратком изложении. Надеялся, что подлинный текст откроет передо мной что-то особенное. На двадцатой странице уснул. На следующий день пошел в тот же магазин, попытался найти что-то поинтереснее.

Ко мне сразу же подошла хозяйка магазина или продавщица:

– Вы уже прочитали? Так быстро? Потрясающая книга, я ее читала три раза.

Наверное, запомнила меня по вчерашней покупке. Позднее я понял, что здоровый мужик, покупающий такую книгу, безусловно, привлечет внимание женщины. Да и не было вчера в магазине никого, кроме этой дамы и меня. А она, не дождавшись ответа, продолжала:

– Жалко, что она написала только одну эту книгу.

Я посмотрел на нее внимательно. Вчера только взглянул. Относительно молодая женщина, если молодой можно назвать женщину под сорок или чуть старше. Невысокая брюнетка, пытающаяся, пока успешно, сохранить фигуру; классический нос, не горбится. В общем, ничего, то есть ничего особенного.

– К сожалению, не смог дочитать ее. Наверное, я не дорос до таких книг. Не могли бы вы подобрать мне что-нибудь попроще?

Дама посмотрела на меня оценивающе, подвела к полкам около самого входа, взяла три книги:

– Возможно, это вам понравится. Обычно мужчины интересуются такой литературой. Если вообще интересуются… – добавила.

Я взял в руки все три, прочитал имена авторов: Робинс, Бегли, Росс. Почти автоматически выбрал томик Томаса Росса. Даже не знаю, почему. Наверное, из-за названия – «Смерть в Сингапуре». Прошли к кассе, я вынул карточку, протянул даме.

– Значит, я угадала ваш выбор! – Дама явно была довольна собой.

– Как, почему? – мне стало любопытно.

– Еще вчера, когда вы выбрали «Поющие в терновнике», подивилась. Такой подтянутый серьезный мужчина вдруг выбирает женский роман. Даже предположила, что вы гей.

– И сегодня поняли, что это не так?

Сам не знаю, зачем продолжаю этот обмен репликами, эту игру. Ведь понятно – у дамы нет в магазине клиентов, ей безумно скучно, а тут вдруг мужик на горизонте. Поднять перископ, обследовать его… А она рассмеялась:

– Да, геи подобные книги не берут. Хотя сейчас вообще мужчины ничего не читают. За этот месяц вы третий мужчина, вошедший в эти двери. И два предыдущих искали справочники.

Еще раз посмотрел на нее. Дама как дама, ничего неприятного, даже улыбаться умеет. Но зачем она мне? Тут бы разобраться с Бетти и Роуз – не дай Бог появятся одновременно… Поблагодарил даму, выдал карточку, подписал протянутый чек и вышел.

Книгу мне не удалось начать, так как позвонила Бетти и попросила навестить ее. Как всегда, остановилась в Kimpton Aertson Hotel. Пришлось ехать. Довольно поздно, поэтому мы поужинали рядом в брассери «Ханлей». Возможно, Бетти ощущала некоторую холодность в моем обращении с ней, поэтому, когда мы зашли в номер, сразу же стала объясняться – или оправдываться? Не знаю.

– Робби, я соскучилась по тебе, и ты совсем не звонишь. Знаешь, я приехала на машине, но завтра утром мне нужно вылетать в Чикаго. Можно я оставлю машину тебе? Мне она совсем не нужна. А ты так и не купил себе… – И смотрит на меня.

Что я могу ответить? Ясно, хочет задобрить меня. Господи, какие замужние бабы жалкие, когда у них в возрасте под или за сорок просыпается сексуальный аппетит. Хорошо хоть деньги не пытается всучить мне.

– Бетти, конечно, я помогу тебе. Пусть она побудет здесь, не потребуется тебе гонять машину, когда нужно будет приехать по делам в Нэшвилл.

Успокоилась, расцвела.

– Да, это будет очень удобно. Милый, как ты обходился без меня?

Вот, сразу почувствовала себя на коне. Нужно немного окоротить:

– Знаешь, нормально жил. Занимаюсь самообразованием. Уже начал читать вторую книгу, – она съежилась, как от удара.

– Ладно, иди ко мне, я тоже соскучился по тебе.

Утром отвез ее в аэропорт, посмотрел бумаги на машину – все в порядке. Честно говоря, привык уже обходиться в большом городе без машины – всегда рядом оказываются такси. Но машина не помешает.

На следующий день – звонок Роуз. Подумал было, что тоже приехала, но она извиняющимся почему-то голосом сказала, что улетает в Сан-Франциско на целую неделю. И тут же пообещала взять билет в Луисвилл через Нэшвилл. Пустяк, а приятно – целую неделю не будет мне досаждать. После разговора я взглянул в угол, где к стенке была прислонена картина, аккуратно упакованная Молли. Толком рассмотреть ее не удалось ни в галерее, ни у старушки. Распаковал, разглядываю. Не так уж плоха для начинающей. Не зря же Роуз заплатила три сотни никому не известной художнице. Посмотрел на стенку – видел там раньше торчащий гвоздь. Даже собирался выдернуть его, да все времени не было. Решился, повесил картину на гвоздь. Отошел, смотрю. Только сейчас заметил, что бабуля задорная, то ли улыбается, то ли посмеивается неизвестно над кем. Не зря на ней такая странная юбка. Мне показалось даже, что она подшучивает надо мной. И комната стала выглядеть более обжитой. Наверное, гвоздь здесь не напрасно торчал. Возможно, при прежнем жильце тоже висела на нем картина. Еще постоял, вглядывался, но больше ничего интересного в портрете не нашел. Ладно, пусть повисит до приезда Роуз.

После обеда лег на диван, начал читать «Смерть в Сингапуре». Думал, усну, тем более что часок подремать после обеда – дело совсем неплохое. И провалялся с книгой в руках до ужина. Остановился на моменте, когда Денджерфилд сообщает Эдварду Которну о смерти Карлы. Конечно, интересно, кто же ее укокошил, но ужинать тоже нужно.

После ужина снова читал, хотя собирался идти к майору. Дочитал часам к одиннадцати. Дочитал и задумался… Прекрасно пишет, сюжет захватывает. Только почему этого Которна не прикончили почти сразу, ведь он явно мог спутать этим мошенникам карты? Только потому, что Денджерфилд считал его дураком? Автор это многократно подчеркивает. Прикончили бы, сбросили в реку и могли спокойно завершить свою операцию. И Карла уж совсем дура – идет на встречу с мошенниками, имея в кармане миллион. Неясно, неужели опытный папаша-бандит не проинструктировал ее, как нужно обменивать деньги на компромат.

Ну да ладно, это мелочи, нормальный читатель не заметит натяжек. Кстати, во всех фильмах плохие парни вместо того, чтобы спокойно стрелять, долго выбалтывают свои секреты. Зато хорошие парни стреляют всегда первыми. Вот и здесь и Денджефилд, и «полковник» Нэш старательно выбалтывают Эдварду всё и вся. А в острый момент опытный, более чем с двадцатилетним стажем, агент ФБР Денджерфилд прозевал момент, когда нужно стрелять не раздумывая. Не верится. Но книга читается хорошо.

Когда я на следующий день после завтрака появился в магазине, Меган – мы позавчера представились при расставании – удивилась:

– И эта книга не понравилась вам, господин Линдгрен?

– Нет, почему? Нормальная книга. Правда, автор чересчур перекручивает некоторые вещи. Не уверен, что он сталкивался с теми ситуациями, которые описывает. Вот, например, Эдвард опрокидывает на Денджефилда, держащего его на мушке, столик и ногами вперед бросается на него через этот столик. Как это может быть? Чтобы броситься на человека ногами вперед, нужна опора для рук. На что он мог опереться? Столик он переворачивает в этот момент. На стул не обопрешься. Сомнительный трюк, пусть даже он бывший каскадер. Но автор должен так усложнять сюжет, чтобы было интересно читателям.

– Браво, господин Линдгрен, интересный разбор авторских приемов. Наверное, вам приходилось бывать в таких сложных положениях, как Эдварду?

Не стал прояснять, сменил тему:

– А вы тоже читали «Смерть в Сингапуре»?

Рассмеялась:

– Мне же здесь нечего делать. По-моему, я перечитала все книги, которые у меня имеются. Некоторые по несколько раз.

Я оглядел заполненные книгами полки, за этой комнатой была видна еще одна, в которой тоже от пола до потолка стояли точно такие же полки. Неужели все это можно прочитать?

– Так что вы хотели бы взять на этот раз? Учтите, третью книгу я отдам в подарок.

Мысленно почесал затылок:

– Даже не знаю… Детективы читаются легко. Но я ведь хотел хоть немного повысить свой уровень. Знаете, я многое читал. Но эти, как их, саммари, что ли, ну сборники кратких содержаний книг. Может быть, посоветуете что-то классическое, но не такое затхлое, как «Поющие в терновнике».

– Зря вы так о прекрасной книге. Она навсегда останется современной. Но я вас понимаю. Попробуйте прочитать роман «Над пропастью во ржи». Это один из лучших образцов классической американской литературы.

– Кажется, я читал сокращенное содержание. Это о парнишке, который несколько не в себе?

Откровенно рассмеялась и стала как будто моложе:

– Не совсем так. Но прочитайте, не пожалеете.

Сняла с полки, подает мне:

– Мне очень интересно было бы услышать ваши впечатления об этой книге. Наверное, ваше поколение совсем по-другому смотрит на жизнь.

– Что вы говорите, Меган! Мы с вами одного поколения.

Взглянул на ее реакцию – на лице ничего не отразилось. Полез в бумажник за карточкой. Но она его оттолкнула:

– Нет-нет, я же говорила, третья книга – подарок магазина.

– Так вы ничего не заработаете. И посетителей мало.

Опять рассмеялась. Я не почувствовал в ее смехе натянутости.

– Да, магазин совсем не дает доход. Но я в этом не нуждаюсь, отец оставил мне достаточные средства.

– Тогда зачем вам этот магазин, если от него нет никакого толка?

– Не уверена, что смогу объяснить, но он мне нужен.

Перед обедом руки не дошли до книги, но после обеда я решительно взялся за нее. Боролся, как мог, после двадцатой страницы опять захотелось спать, но пересилил себя, продолжал читать. Остановился где-то на девяностой странице. Закрыл книгу, задумался. Нет, не понять мне этого Холдена Колфилда. И дело не в том, что он живет в сорок девятом году, за тридцать лет до моего рождения. Если я правильно помню, в 1995 году, когда мне, как и Холдену, было шестнадцать, не могло и мыслей возникнуть о побеге из семьи.

Да, были проблемы в школе, но не из-за успеваемости, а потому что мы много шкодничали. Одна история о том, как мы вечером подбросили учителю словесности кошку в раскрытое окно, когда его трахала наша немка, чего стоила. Ведь немка, когда кошка шлепнулась на нее и вцепилась когтями, перепугалась до смерти, заорала, взвилась и бросилась голая к окну на радость нашей кучке бандитов-десятиклассников. Нас хотели всех выгнать из школы, но ограничились исключением на неделю. Не так много было учеников в классе, чтобы разбрасываться почти десятком хулиганов. И по словесности, и по немецкому я получил за триместр оценку «F». Да летом отец поставил меня на нудную работу – очищать поваленные бревна от веток.

Ну и что? Бежать на Запад? Вот он, край земли, меньше, чем в двадцати милях, если напрямик. Никакого нонконформизма у нас не могло быть. Твердо знали: окончим школу – пойдем либо в лес, либо в армию. Нужно же зарабатывать деньги, строить свой дом, чтобы было куда привести жену. Только после того, как я помотался по миру, понял – нет мне пути домой, не буду я строить дом, воспитывать детей, пить вечером на веранде кукурузный виски. Может быть, это мой индивидуальный нонконформизм? Немного горд, что вспомнил такой сложный термин, который после моей преподавательницы не слышал ни разу, начал готовить себе ужин. Не хотелось выходить на улицу, тащиться в кафе.

Книгу я все-таки дочитал на следующий день, хотел перед концом рабочего дня пойти в книжный магазин, поболтать с Меган, но мне позвонил Джозеф. Сообщил кратко, что со мной хочет поговорить Ицик.

Ицик хотел отделаться несколькими словами:

– Роберт, будь осторожен. Мне сообщили, что влиятельный человек в восточных штатах обозлился за гибель своих людей. Посылает новую бригаду с целью отомстить тебе.

– Ицик, есть что-то конкретное? Сколько, когда? Что за информация обо мне у них?

– Нет, я передал тебе полностью то, что мне сообщили. Но советую зарегистрировать оружие.

Разговор прервался. А мне теперь думать. Мой адрес в Нэшвилле они узнают легко, он зафиксирован в отчете следствия о стрельбе в Нью-Олбани. А в полиции любые секреты продаются. Совет об оружии бесполезный. Я и так сразу же после прибытия в Нэшвилл обратился в полицию, предъявил МК23 и разрешение, выданное в Нью-Олбани. Показал и документы: на «Пурпурное сердце с дубовой веткой», на «Серебряную звезду» и сертификат увольнения со службы с почетом. Документы на другие многочисленные медали посчитал излишними. Оказывается, достаточно было показать сертификат увольнения с почетом. В результате получил разрешение на ношение в Теннесси оружия в скрытом и открытом виде. Зарегистрировал свой МК23 «Штурмовой». Правда, забыл указать глушитель.

В Орегон оружие не брал – зачем оно там. Но теперь решил, что моего МК23 будет маловато. На следующий день выяснял в ближайшем оружейном магазине Double Guns of Nashville возможность приобретения пистолета. Покупать не собирался, ведь его тоже пришлось бы регистрировать, но решил засветиться там. И не напрасно. Когда возвращался к машине, ко мне обратился невзрачный мужик с вопросом, что мне нужно. Нужен мне был легкий бесшумный пистолет. Мужик сказал, что небольшой найти трудно. Есть великолепные чешские «скорпионы», но они тяжелые – почти пять фунтов. Есть недорого свои, американские, но они длинноваты. Есть советский – он так и сказал – ППС «Вул», но он очень дорогой и патронов к нему мало. Я слышал о таком, у нас в роте был у одного сержанта-сверхсрочника – не знаю, где он его добыл. Говорил, что стреляет на небольшие расстояния, не далее ста пятидесяти футов, но с сотни футов пробивает любой бронежилет. Как раз то, что мне нужно для самообороны. Не буду же я стрелять с большого расстояния, поэтому сразу схватился за этот вариант. Мужик подумал и потребовал полторы тысячи. Дороговато, за эти деньги можно купить три обычных ствола, но ни к чему торговаться, когда речь идет о твоей жизни. Кроме того, мужик сказал, что принесет его только через сутки.

К вечеру зашел в книжный магазин. Меган была готова уходить, так как свет во второй комнате был потушен, сама была уже в плаще и шляпке, на улице не по-осеннему холодновато. Но мне показалось, что она не уходила, ждала меня. С улыбкой спрашивает:

– В этот раз у вас ушло на книгу более трех дней. Думаю, вы серьезно читали ее, не пролистывали страницы.

– Да, читал два дня. Потом, к сожалению, дела были. Не мог выбрать время зайти к вам. Книга хорошая. Но опять не наше время. И, знаете, я не могу представить себя в роли этого Холдена, даже себя шестнадцатилетнего. Может быть, потому что я простой парень из Орегона; нет у меня и не было в детстве этого отрицания «мира взрослых», мне чуждо его стремление защитить детей от мира взрослых. Помню, как меня маленького любила мать, верю, что отец любил нас с братом: по-своему, но любил, желал нам, в меру своего понимания жизни, счастья. Да и сейчас, я только недавно был у отца, он по-прежнему заботится – теперь о нашей младшей сестре, ее детях и даже о ее не очень подходящем муже. Конфликт поколений не обязателен.

– А ваши дети не конфликтуют с вами?

– Помилуйте, нет у меня детей, жены даже нет пока. Но я провел почти целый день с мальчиками сестры, и мы прекрасно ладили с ними. А почему вы спросили? Разве счастливый отец семейства может иметь время на чтение книг, тем более таких трудных? Но вы собирались уходить? Я мешаю вам, задерживаю?

– Нет, господин Линдгрен, нисколько не мешаете. Но я собиралась зайти в кафе, выпить чашку кофе.

Сразу отвлекся от мыслей о Холдене Колфилде. Это явное приглашение вместе пойти в кафе. Нужно ли мне это? Ведь у меня нет никаких мыслей об интрижке с Меган. Но мы не успели ни о чем поговорить, а ведь я именно за этим шел к ней в этот поздний час.

– Знаете, Меган, я тоже не отказался бы в такую погоду выпить чашку крепкого кофе. Можно вас называть по имени?

– Можно, ведь вы уже так назвали. Я тоже предпочла бы называть вас Роберт. Господин Линдгрен звучит слишком уж официально. У вас шведское происхождение?

– Кажется, мой прадед приплыл в Нью-Йорк из Швеции. Потом двигался на запад, и уже мой дед осел в Орегоне. А ваши предки откуда?

– Ну, это просто. Откуда могли приехать в Штаты люди с фамилией Гривас?

– Да, понятно. Я как увидел ваш профиль, сразу подумал, что вы гречанка.

– Но мама у меня англичанка.

Болтая, дошли до кафе. Пока не спеша пили кофе, Меган пыталась выпытать у меня дополнительные впечатления о книге, но что я мог добавить? Практически ничего. Чистосердечно признался, что книга не впечатлила. Но в свою очередь начал расспрашивать о ее бизнесе. Меня удивляло, что она целыми днями сидит в своем магазине, куда почти не заходят покупатели.

– Чем занимался дед – не знаю, он поздно женился, умер, когда отец был еще маленьким. Отец никогда не рассказывал о нем. А отец работал с детства в маленькой лавчонке близкого родственника, учился только четыре года, потом было не до учебы, но грамоту постиг самостоятельно. Был работником на все случаи жизни у одинокой старушки. Когда она умерла, оставила библиотеку отцу. Вот тогда он и начал торговать книгами. Наверное, был умелым или удачливым, так как через десять лет имел уже два магазина в Нэшвилле. Женился удачно – мать принесла ему в приданое некоторые деньги, которые он вложил в новые магазины, открывавшиеся в других городах. После его смерти мы с мамой продали все магазины, кроме этого. Продавали помещения, книги забирали в Нэшвилл. Набралась очень приличная сумма, проценты с которой позволяли нам жить без особых трудностей. Да и магазин кое-что приносил. Покупали книги студенты, ведь недалеко и Вандербильтский университет, и университет Белмон. А потом и мама умерла, осталась я одна. А теперь почти никто ничего не читает. Вот и весь мой рассказ.

Кофе выпит, собрались уходить. Возможно, Меган рассчитывала на продолжение, так как вскользь заметила, что ее квартира совсем рядом. Но я распрощался: с Меган интересно поговорить, может быть, она, как и бывшая моя преподавательница, научит чему-нибудь полезному. Но секс с ней меня совсем не прельщал.

На следующий день я снова зашел в магазин. Не знаю, наверное, Меган меня привлекала тем, что была совсем не похожа на дам, с которыми я встречался раньше. Поболтали, она нагрузила меня еще двумя книгами, на этот раз европейского автора: «Триумфальная арка» и «Жизнь взаймы», за которые я заставил ее взять деньги. Хотел взять еще одну, но Меган воспротивилась:

– Если у вас будет много книг, вы не скоро придете сюда.

Наверное, она была права. Но у меня и без того стало не хватать времени. Новая встреча с продавцом оружия – и я стал хозяином небольшого пистолета весом всего в два фунта. Получил два магазина, снаряженных по шесть патронов, и дополнительно десять патронов. Мужик сказал, что больше не смог достать – они особенные. Пистолет мы проверили в каком-то тире, куда меня привел новый знакомый. Я пожалел патроны – выстрелил всего один раз. Результат (точность и громкость) меня устроил. С мужиком распрощались, но он сунул мне бумажку, на которой был написан его телефон. Сказал, что может достать все что угодно.

В последних числах сентября заметил за собой слежку. Я как раз выходил из кафе, где солидно заправился, когда увидел на противоположной стороне улицы молодого парня, старающегося показать, что я ему неинтересен. В былые времена не очень обратил бы внимание. Может быть, он член молодежной банды, собирающийся позаимствовать у мужика его бумажник, часы, телефон. Таковые меня не волнуют, не успеют, не смогут ничего сделать. Но сейчас, после предупреждения Ицика, отнесся к этому серьезно.

На первом же перекрестке свернул в сторону от своего обычного пути домой. Парень, естественно, последовал за мной. Совсем зеленый – ничего не знает, ничего не умеет. Но наверняка с ним работают более опытные люди. Зачем только они поручили этому молокососу слежку? На следующем перекрестке – а я уже хорошо знал все окрестности своего дома – резко свернул и зашел во второй подъезд большого дома. Конечно, парень увидел, что я исчез, начал проверять ближайшие подъезды и во втором наткнулся на меня. Действительно наткнулся, так как я его держал за грудки левой рукой, показывая правой рукой в кармане, что у меня там револьвер, которого, конечно, и в помине не было. Парень на глазах позеленел. Вынул руку из кармана и быстро ощупал его – найденные пистолет и нож реквизировал. Сказал ему, что в следующий раз пришью на месте, вытолкал на улицу. Смотрел сзади, как он быстро побежал, свернул за угол и исчез. Его пистолет и нож выбросил в мусорный бак.

Но с этого дня со мной всегда был мой маленький «Вул». Первый вечер было очень неприятно: погасил свет в квартире, стою рядом с окном, гляжу на улицу. Через полчаса устал. Сел на стул, но продолжаю наблюдать за редкими прохожими и проезжающими автомобилями. Однажды показалось, что остановившийся молодой человек посматривает в сторону моих окон. Но через пару минут к нему подошла девушка, которую я, кажется, видел здесь раньше. Не совсем уверен, но общий силуэт девушки, ее пышная прическа знакомы. Успокоился, тем более, что они обнялись и пошли в сторону 21-й авеню Юг, возможно, к автобусной остановке.

Дежурил у окна допоздна еще один вечер. На второй не выдержал, устроился в машине недалеко от своего дома, жду. Без толку просидел. Ничего не случилось. В два ночи ушел домой. Но следующей ночью увидел, что мимо моего дома тихо прошла машина, в которой сидело три человека. Знаков здесь никаких нет, нечего им было снижать скорость, если просто проезжают мимо. Подумал – опять как в Нью-Олбани. Что, у них одна и та же тактика? Машина не остановилась, и я последовал за ней. Я живу на Аклен-авеню, машина проехала до 21-й авеню Юг, повернула направо, въехала на 803-ю аллею. Проехала по ней до конца и через 24-ю авеню вернулась на мою улицу. Все это за десяток минут. Мне приходилось держаться далеко от них, так как кроме 21-й авеню Юг нигде движения машин не было. Не доезжая сотню футов до моего дома, машина остановилась, из нее вышел мужик и пошел к дому. Я ничего не могу сделать, ни выйти из машины, ни подъехать ближе. Осталось просто ждать.

Ждать пришлось минут двадцать. Мужик вернулся, и машина тронулась. У меня выбор – проверять, что делал мужик в моей квартире, ведь наверняка вскрыл замок и зашел, или выяснить, куда едут бандиты. Решил следовать за ними. Машина остановилась на 16-й авеню Юг у дешевенького отеля «Студио 16». Двое вышли и отправились в отель, третий ставил машину. Стоянка совсем рядом, удобная, не охраняется. Уехал домой. Теперь можно проверить квартиру.

Дверь открыл, хотя несколько минут думал, но решил, что вряд ли мужик смог настроить взрыв на замыкание ключа. В квартире осторожно все осмотрел. Куда я, по мнению этого мужика, должен был пройти сразу? Ведь мыслим мы с ним, наверное, почти одинаково… Решил, что вероятнее всего пошел бы на кухню готовить кофе – на улице сыровато. Но все же осмотрел салон и спальню, ничего не трогая. Не видно, чтобы что-то изменилось. На кухне осмотрел чайник, стоящий на плите, – так и есть, к задней стороне приклеен тонкий проводок. Если бы я поднял чайник, разрыв цепи вызвал бы взрыв. Довольно примитивно. На обезвреживание ушло всего лишь десять минут. Взрывчатки – она была за плитой – немного, граммов двести, но этого мне хватило бы сполна. Думал выбросить все, но обозлился – какие-то сволочи пытаются меня взорвать!

Через полчаса я уже приделал эту же взрывчатку к днищу машины бандитов недалеко от бака. Колеса закрутятся – будет взрыв. Не обессудьте, милые, сами напросились. Довольный, уехал домой отсыпаться за все бессонные ночи. Утром в новостях по телевизору страшная картина: взорванный и сожженный «Мицубиси». Комментатор говорит, что трупы обгорели, полиция пока не знает, между какими бандами начались разборки. Более того, по записям в отеле выяснили, что трое погибших приехали несколько дней назад из Бостона.

Думал, что на некоторое время меня оставят в покое. Зря думал. Но об этом позже. Неожиданно позвонила Роуз:

– Робби, я вырвалась немного раньше, лечу домой, но через Нэшвилл. У меня самолет вечером. Не хочу останавливаться в отеле. Можно к тебе приехать? Не помешаю?

Черт, чуть не сказал: «Помешаешь». К тому же, совсем ни к чему принимать женщину дома. С другой стороны, действительно, зачем ей снимать на несколько часов номер в отеле.

– Где ты? В аэропорту? Я сейчас за тобой приеду.

– Нет, я уже приехала в город. Сейчас стою у Frist Art Museum на Бродвее.

– Хорошо, знаю, где это. Буду минут через двадцать.

Пыталась еще что-то сказать, но я отключился. Дорога прямая, это еще до реки, добрался за двенадцать минут. Удобно, что Роуз стояла прямо у музея, не пришлось разворачиваться. Потом покрутился, чтобы снова выйти на Бродвей. Но вот мы и у меня. Первое, что она заметила, – портрет старушки:

– Робби, ты ее повесил? Нравится?

Не ждала ответа, подошла ближе к ней:

– Она очень к месту здесь. Хочешь, я тебе ее подарю?

Так как я молчал, сбитый с толку, она оглядела салон:

– Без нее у тебя будет неуютно. И не отказывайся!

– Роуз, но ты ведь купила ее для бизнеса?

– Да, я уверена, если эту девочку признают, цена ее первой картины будет с тремя нулями. А она упорная, я это сразу вижу. Но ты мне дороже картины. Робби, ну пожалуйста, я тебе ничего не дарила!

По моему молчанию поняла, что не очень возражаю, и сразу же пошла осматривать остальные комнаты. Наверное, искала следы пребывания женщин. Бесполезно, женщин у меня не бывает. Правда, вот, сломался… С удовлетворением сказала, что кровать у меня широкая, но я потащил ее на кухню:

– Сначала ты у меня позавтракаешь. На этих коротких рейсах не кормят.

Да, покормил, потом она все-таки увела меня в спальню. А через два часа отвез ее в аэропорт. Даже не поинтересовалась, когда это я купил машину.

Следующие два дня я заходил ближе к вечеру в книжный поболтать с Меган. Но в кафе мы вместе не ходили. К себе она тоже не приглашала – поняла, что это меня не интересует. Однажды после ее вопроса вскользь пришлось четко повторить, что не гей, и добавить: «Меня привлекают блондинки».

Через два дня я позвонил Ицику – вернее, поднял трубку Джозеф и не сразу соединил меня с Ициком. Я было сообщил ему радостно, что со своими проблемами справился, но Ицик меня охладил:

– Кажется, у тебя теперь проблем будет еще больше. Очень влиятельный человек в Бостоне рвет и мечет. У него только что погиб племянник, сын младшей сестры. Судя по сообщениям в прессе, погиб в Нэшвилле. Думаю, тебе нужно на время спрятаться, спрятаться капитально.

И все, разговор прервался. Задумался. Если Ицик говорит, что у меня проблемы, нужно хотя бы на время залечь. Где? Где-то подальше от Нэшвилла, мой дом они уже знают. В следующий раз пришлют ребят покруче. Что может быть дальше от Нэшвилла в Штатах? Конечно, Орегон. Черта с два они меня там найдут. Нужно срочно отказываться от квартиры. И что делать с портретом? Зря Роуз не забрала его. Разве что попросить Молли подержать его у себя? Тут же позвонил. Она оказалась дома, по голосу слышно, что удивлена моему звонку. Да еще с такой просьбой… Но поправилась, бодро сказала, что будет рада еще раз посмотреть. Добавила: «На портрет».

Отвез, выдержал еще одну атаку бабули Ривы – так она попросила, довольно агрессивно, называть ее. Молли молчала все время, только в конце подтвердила, что с портретом все будет в порядке. Ничего она в нем не будет менять. На следующий день, решив все вопросы с хозяином квартиры, то есть выплатив ему неустойку, уже летел в Портленд. Машину оставил на платной стоянке.

Молли

После того как отдала портрет Ребекки, два дня не могла приступить к мольберту. Зато занялась уборкой в квартире. Даже Ребекка удивилась тому, как я энергично двигаю мебель, выбрасываю накопившиеся газеты, какие-то пакеты. В спальне у Ребекки нашла много ненужных вещей, пришлось ей согласиться выбросить их. Вечером второго дня она решила поговорить со мной серьезно:

– Молли, я уже никуда не выйду из дома, разве что к врачам или в колумбарий. Бросай свою работу, я передам тебе карточку и ведение счета. Все равно ты мне все покупаешь. И покупай себе все, что хочешь из одежды и для рисования. Я приглашу нотариуса, он оформит нужные для банка доверенности. Я бы тебя с удовольствием удочерила, но это очень хлопотно и могут быть препоны.

Мы поговорили еще, пыталась отказаться от управления ее финансами, но Ребекка была твердо убеждена в правильности своего решения. Все формальности нотариус, – а это был ее адвокат, имеющий права нотариуса, – оформил за два дня. Пришлось мне отказываться у Флоренс от работы. Но она, по-моему, уже все знала от Ребекки – они знакомы много лет, и Ребекка позванивает ей иногда. Раньше звонила чаще по поводу заказов на питание.

Теперь у меня появилось много времени на рисование. Иногда даже казалось, что слишком много, уставала глядеть на листы. И не было идеи новой картины, а делать очередные эскизы по памяти не очень хотелось, хотя понимала, что мне они пока нужны. Когда у нас сидел адвокат Ребекки, меня удивила жесткость его морщинистого лица. Тогда было не до размышлений о его «фотогеничности», что ли. Но теперь попросила Ребекку, и она пригласила адвоката «просто на чай». Я утвердилась в своем желании рисовать его, и мы с Ривой насели на адвоката. Пришлось ему сдаться, обещал хотя бы раза два в неделю приходить ко мне на сеансы. А у меня появился объект. Правда, сначала не могла понять, что я хочу получить в конце концов. Начала с карандашных набросков лица в разных ракурсах. Адвокат (Ребекка его звала Гарри, а я – мэтр Томпсон) почти сразу сказал, что хочет иметь официальный портрет, который он мог бы повесить в своем кабинете. Ни в коем случае не должна получиться современная финтифлюшка, как он выразился, на которой бы вместо уха торчал нос или того хуже, – в этот момент Рива зажала уши, но он продолжил, – дуло пистолета.

Разумеется, мне виделось несколько другое, и я решила делать одновременно два портрета. С первым, согласно желанию мистера Томпсона, не было проблем – он всегда в аккуратном темно-синем с полосками официальном костюме, в нем его я и собиралась представить на первом портрете. Зарисовала быстро. Подобрала цвета для разной освещенности костюма и забросила на время. Сосредоточилась на выражении лица. Сразу решила, что на обоих портретах оно должно быть суровым. Фон для первого портрета тоже нашелся быстро – попросила посидеть на одном сеансе в бывшей библиотеке Моше. Второй вариант не вырисовывался даже в общих чертах. Возможно, я была под впечатлением успеха портрета Ребекки, хотела достичь такого же эффекта противопоставления разных частей картины.

Бесконечные наброски в карандаше – ведь для них теперь не нужно присутствие мистера Томпсона, я его лицо могу рисовать с закрытыми глазами. Но во что он одет, какой у него фон? Одно решение пришло неожиданно. Я перебирала этюды, подготовленные в то время, когда искала сюжет на природе, и наткнулась на акварель с восходом солнца. Вот оно, противопоставление – напыщенный адвокат и буйство природы. Осталось только подобрать одеяние для адвоката. Тайком от мистера Томпсона и даже Ривы, купила костюм паяца. Обычный смешной костюм паяца. У паяца должны быть грустные глаза, а здесь – самодовольная, чуть было не сказала «рожа» адвоката. Лицо, конечно. Собрала акварель со вторым вариантом – вроде смотрится.

Только после этого показала Биллу. Нужно сказать, что последнее время наши отношения несколько угасли. Мне очень не нравилось, что он утром валяется в постели почти до обеда, вечером допоздна торчит в своем баре. Что он там делает? Оправдывается, что не может выслушивать дома бабский треп. Зачем оправдывается? Я бы молчала, но он совсем мало работает, опять оправдание полосой отсутствия идей. Откуда возникнуть идеям, если совсем не работаешь? Но опыт у него большой, и я решилась показать второй вариант портрета. Реакция была уничижительная – детская шалость. Он даже не захотел выслушать мои возражения. Может быть, это действительно глупая выходка? Когда осталась одна, разревелась, с ненавистью посмотрела на свой опус. Но потом успокоилась – это мое видение мистера Томпсона. Впрочем, поняла, что показывать ему этот вариант нельзя.

Потом началась рутинная работа переноса всего этого на холст. С первым портретом провозилась более недели, показала только Риве – она одобрила. Второй закончила почти полностью за неделю, но потом еще работала несколько дней, выверяя блики солнца на костюме паяца. Солнце выходит из-за кустарника правее фигуры паяца, освещая ее сбоку и сзади. И это создало для меня большие трудности. Сомневалась, показать ли Риве… показала. Не ожидала такого смеха… Рива долго не могла сосредоточиться, чтобы высказаться. Каждый раз, когда начинала говорить, срывалась на смех. Наконец подняла кверху большой палец. Но не советовала показывать паяца Гарри.

Биллу законченную вторую картину не стала показывать. А первый вариант он осмотрел совершенно равнодушно. Внутренне я называла первый вариант портретом, второй – картиной.

Портрет мистеру Томпсону очень понравился. Он спрашивал, сколько должен заплатить, но Рива заявила, что это ее подарок Гарри за всю заботу, которую тот проявлял все эти годы. Я только попросила разрешения показать портрет в галерее. Когда заканчиваешь большую работу, – а для меня портрет и картина были очень трудной работой, – ощущаешь внутреннюю опустошенность. А тут еще и звонок Роберта. Когда он позвонил, я не смогла собраться, пролепетала что-то невразумительное. Потом поняла, что просит сохранить портрет Ребекки. Конечно, портрету, не Роберту же… Какое мне дело до него… Он привез портрет, говорил Риве красивые слова, нахваливал портрет, который, оказывается, та дама успела подарить ему. Опять они беседовали с Ривой, Билл по обыкновению, был в своем баре, а я молча сидела в стороне. Так и не поняла, когда он собирается вернуться и забрать портрет. Ну и пусть, он (портрет, а не Роберт) мне очень дорог. И снова после того, как ушел Роберт и мы с Ривой нашли место для портрета, я заперлась в спальне. Но глаза были сухие.

Глава VIII

Октябрь

Роберт

Мой приезд вызвал недоумение родичей. Нет, они были рады, что я снова приехал. Особенно обрадовались малыши: Роберт и Альберт. Смешно, я иногда называл их Бертиками. Ну, Альберта все так называют, но с Робертом я иногда путался и вместо Робби тоже называл Бертиком. Впрочем, они всегда прибегали ко мне вместе, если были дома. Возможно, потому, что я готов был возиться с ними: ходить на речку купаться, дурачиться на лужайке в нашем гигантском дворе или устраиваться на разливе Нестукки для ловли рыбы. Хотя какая там рыба – мелочь. Нормальная рыба – во время нереста, и ловить ее мы уходили когда-то на перекаты. Но и мелочи они были рады. Особенно радовался младший Бертик. Требовал, чтобы ему отдали всю связку улова, и с гордостью приносил рыбешек маме. Кэтрин делала вид, что радуется добыче, хотя потом скармливала улов котам. По-моему, оба наших кота с нетерпением ждали возвращения бригады рыболовов с речки.

Вечером, услышав шум двигателя машины деда, Бертики бросали меня и мчались к нему, пока он устанавливал машину в углу у зеленой изгороди. Двор наш огромный, от дома до улицы Западный Крик Луп не меньше полутораста футов. А между правой и левой изгородями шестьдесят футов. И большую часть двора занимает огромная лужайка, на которой детям и их великовозрастному дяде можно делать что угодно. Кэтрин поругивала нас, но делала это формально, так что Бертики на ее ворчание не обращали внимание. В общем, идиллия, особенно утром в воскресенье, когда и дед, и Джон дома.

Отец пристал ко мне с вопросами только в воскресенье вечером, когда все уже поужинали, детей отправили спать, а Кэтрин с Джоном ушли в свою комнату. Мы сидим на веранде, перед отцом стоит его бутылка бурбона и любимый стаканчик. Он только что глотнул из него и неторопливо пытается понять, что привело меня домой:

– У тебя что-то изменилось? Ты ведь не собирался возвращаться к нам. Но я тебе уже говори: если возвращаешься, я полностью передам тебе фирму. Работай, развивай ее. Если вложишь свои деньги да я добавлю, то мы сможем получить заем в банке на приобретение хороших сушилок. Давно пора бы сделать это, но я колебался, считал, что решать вам с Джорди. Что ты молчишь?

До этого не решался портить ему настроение, но когда-то нужно рассказать все.

– Отец, свое решение я не менял. Не вижу себя здесь. Правда, могу пару недель поработать у тебя на трелевке или где скажешь. Не играть же мне все время с малышней. Но дело не в этом. У меня проблема. Защищая клиента, я наступил на больную мозоль влиятельному бандиту. Он послал ко мне убийц, но с ними я разобрался. К сожалению, среди них был близкий родственник этого бандита. Мне посоветовали отсидеться в укромном месте – вот я и приехал к тебе. Поживу здесь с месяц, подожду, чтобы страсти улеглись, если это возможно. Если меня будут продолжать искать, придется ехать и разбираться в Бостон, но это на крайний случай.

– Так я и чувствовал! Конечно, живи здесь сколько нужно. Насчет работы… Если хочешь, поставлю на любую. Рабочие руки всегда нужны. Но боюсь, ты разучился работать руками. Посмотрим. В любом случае я тебя поддержу.

В понедельник мы уехали на участок втроем. Отец поставил меня на вывозку леса – как раз один из шоферов просился в отпуск на пару недель. Первую поездку я сделал вместе с Джорджем, он не хотел отпускать меня одного. А потом втянулся в однообразные рейсы от верхней базы до нижней. Домой разъехались только в субботу. В воскресенье было не до Бертиков, хотя они пытались уговорить меня отправиться на речку. Хотелось только одного – отлежаться, отдохнуть, ничего не делать, ни о чем не думать. Все-таки я разленился за годы городской жизни. А в понедельник утром мы опять втроем едем на участок. Думал, что это продлится весь месяц, но в среду мне позвонила Бетти. Сначала ничего толком не могла сказать, я даже разозлился, думал, жаждет встречи. Наконец решилась:

– Роберт, у нас неприятности, Ицик вынужден был сказать бандитам номер твоего телефона.

Черт побери. «У нас неприятности…» Это у меня неприятности. Вернее, проблема, вернее, опасность прибытия отряда чистильщиков с указанием ликвидировать меня и всех окружающих. Опасность грозит всей моей семье. Нужно срочно уезжать подальше. Уезжать и потом бегать с места на место? Или закрепиться где-то в глухом месте и встретить бандитов во всеоружии? Жаль, что растерял контакты почти со всеми сослуживцами. Очень пригодилась бы пара крепких парней из нашего взвода. После спуска к нижней базе поехал к отцу посоветоваться.

Отец был непреклонен:

– Ни в коем случае не бегать. Зачем искать другое место? Здесь родные места, здесь родня. Нас трое мужиков – встретим любых гадов.

С сомнением посмотрел на отца – поздновато для него втягиваться в такие разборки, хотя и он когда-то служил в морской пехоте.

– Как ты думаешь, что за народ пришлют?

– По-моему, итальянцы. Те, с кем я имел дело, были в основном итальянцы.

– Откуда?

– С восточного побережья. Вероятно, из Бостона.

– Хорошо, я сейчас свяжусь кое с кем.

Набрал номер:

– Чарли, как дела? Все в порядке?

Громкую связь отец не включил. Так что ответы я не слышал.

– Чарли, у меня информация по твоей части. Вроде к нам с восточного побережья должны прибыть незваные гости. Возможно, итальянцы. Ты посматривай, поспрашивай. Кажется, они к нам направляются.

– Да мы-то готовы. Но сигнал об их прибытии нам не мешал бы. Вероятно, они через Портленд прибудут. С восточного побережья в Сейлем нет прямых рейсов, а Юджин слишком далеко.

– Да, в семье все в порядке. Даже мой Роб прилетел. Привет супруге.

Обернулся ко мне:

– Я с шерифом нашего округа разговаривал. Толковый мужик, старый приятель. Думаю, он нам что-то сообщит, у него связи и в Портленде, и в Сейлеме имеются, – и спокойно продолжил работу. Но вечером отправил меня домой.

– Дома у меня охотничий карабин и двустволка. Китти знает, где они и патроны. Так что пока охрана дома за тобой. Если от шерифа будет сигнал, мы с Джорди тоже приедем.

– Отец, у меня неплохой армейский пистолет и еще один, бесшумный. Пожалуй, я с ними буду. Патроны имеются, запасся.

– Так ты знал, что появятся бандиты? И приехал?

– А куда мне было податься? Я и сейчас не знаю, прибудут ли они. Но телефон мой они знают, так что найти могут.

– Выбросил бы его. Трудно, что ли, сменить?

– О телефоне мне только сегодня сообщили. Один знакомый постарался. Прижали, вероятно, его крепко.

Дома переговорил с Кэтрин. Посоветовал отправиться к Джорджу. Настоящая орегонка – не стала причитать, ругать меня, злиться:

– Нет, я повезу детей не к Джорди, а к приятельнице в Блейн. Туда никакие бандиты не доберутся. И Джорди посоветую отправить туда жену и детей. Сейчас позвоню в Блейн, договорюсь, завтра утром уеду.

Кэтрин показала мне оружие и патроны. Карабин отца я помню еще со школьных времен, он меня брал несколько раз на охоту. Это было редко, думаю, что на охоту он ходил, только чтобы учить меня обращаться с оружием. Возможно, и Джордж учился стрелять из него. Но обычная двустволка была совсем новенькая. Утром Кэтрин уехала, оставив меня в доме с собакой. Сказала, что с Кларой встретится по дороге.

Отец приехал после обеда. Оказывается, шериф позвонил ему и предупредил, что из Портленда сообщили о прибытии группы странных охотников. Странными они показались детективу аэропорта – серьезные мужики среднего возраста, молчаливые. Взяли в прокате две машины и тут же уехали. Причин задавать им вопросы не было. Но, учитывая звонок нашего шерифа, он посчитал нужным сообщить об этой группе из шести человек. Мы обсудили все с отцом. Решили, что приедут они уже через несколько часов. Вряд ли сразу нападут. Покрутятся в нашем поселке, обнаружат отсутствие отеля и заночуют в Nestukka River Village или в автокемпинге. Так у нас величают предприятие старого Беккера Becker's Cabins Auto Camp, Antiques and Cabinrentals. Кемпинг стоит прямо у нашей основной дороги – 101 Oregon Coast Highway. Автопутнику, если уж забрался в нашу глушь, податься больше некуда. Ближайшие отели в Пасифик Сити или в Тилламуке. Но это в двадцати-тридцати милях от Бивера. А кемпинг чуть дальше мили от нашего дома.

Почти одновременно с отцом приехал Джордж. Он провожал женщин и детей до Блейна. Я покормил их, и мы обсудили, что делать. Я помнил кемпинг Беккера, но очень смутно. Помню, что у него там была пара сараев, в которых на сколоченных полатях могли скоротать ночь неприхотливые охотники или рыболовы. Могли они и просто поставить на его земле палатку. Но Джордж сказал, что за эти годы там многое изменилось. Старый Беккер построил три домика, два из которых сдает приезжим. Его внучка, отдыхающая у него каждое лето, устроила в одном из домиков магазинчик по продаже всякой мелочи. В сети разместила много картинок, рекламировала отдых в кемпинге, продажу старинных автомобильных значков. Не зря в названии появилось слово Antiques. Беккер договорился с одной из жительниц ближайших домов, и она приходит, когда у него имеется заказ на питание для приезжих. Кофе и бутерброды он готовит гостям сам. И все равно бизнес не процветает. Впрочем, Беккеру на это наплевать – как офицер, отдавший армии двадцать с чем-то лет, он получает приличную пенсию.

Не очень понятно, зачем вся эта информация, но я выслушал Джорджа внимательно. Обсудив все, решили, что отец съездит к Беккеру и попросит его позвонить, если к нему заявятся шесть мужиков на двух машинах. Они знакомы много лет, в такой мелочи старый Беккер не откажет.

Когда отец вернулся, с тревогой сказал:

– Беккеру позавчера звонили, заказали ночлег на одну ночь для шестерых. Сегодня из Портленда подтвердили, что заказ в силе. Он ждет их через два часа.

Отец – старший, вроде все мы должны действовать по его приказу. Но у меня опыта побольше, все это молчаливо приняли. Мой план простой:

– Бандиты ближе к вечеру прогуляются по поселку, осмотрят местность. Но мы их трогать в это время не можем. Нападут этой же ночью, так как заказали в кемпинге только одну ночь. Подобраться к нам могут только со стороны Крик Луп. Со стороны речки не пойдут – пришлось бы идти через чужие дворы или перебираться через ручей Бивер Крик. Поленятся. У нас и справа и слева соседские дома, побоятся бандиты долго возиться. Скорее всего, планируют налететь, изрешетить дом, ворваться вовнутрь, перестрелять всех, кого найдут и смыться по направлению к побережью. Следовательно, ждать их нужно во дворе.

– Как разместимся? – Это спросил Джордж, отец молчал.

– С соседом справа нас разделяет хиленькая ограда из одного ряда кустов – там не спрячешься. Но с соседом слева у нас два ряда кустов, это уже укрытие, особенно ночью. Ты, отец, с Джорди засядешь в этих кустах в тридцати футах от дома, – ближе не нужно, так как можно попасть под их обстрел дома. Я спрячусь в том большом кусте у въезда во двор. Не стреляйте в этом направлении, чтобы нам не перестрелять друг друга. Только после того, как они начнут стрельбу, убью водителя задней машины и подожгу бензобак. Если удастся, подстрелю и еще кого-нибудь в этой машине. Но вряд ли в ней будет больше двух человек: водитель и глава шайки. Вы откроете огонь по передней машине. В ней наверняка будет народу побольше. Не выскакивайте из кустов. Если задняя машина загорится, бандиты будут хорошо видны, а вас они не смогут видеть. Только по выстрелам. Я выскочу из куста, чтобы покончить с пассажиром во второй машине, если он там будет, и потом помогу вам. Мне сзади будет удобно стрелять по ним. Из-за горящей машины они меня не увидят. Надеюсь, что все так и будет.

Помолчали, отец предложил выпить по стаканчику. Предложение молчаливо принято. До ночи еще много времени, успеем и поужинать. Поэтому Джордж принялся за приготовление ужина.

Обычно планы рушатся почти сразу, но в этот раз все шло вначале, как планировалось. Да, вечером одна из машин – старый Беккер сообщил номера – медленно прокатилась по нашей Западной Крик Луп, рассматривая окрестные дома. Мы сидели в доме, посматривая на улицу через окошко в мансарде. Еще два часа ожидания. Стемнело, и мы отправились на свои посты.

Давно я не сидел в таком неудобном положении; вспомнилась одна центральноамериканская страна, в которой во время операции пришлось сидеть в зарослях сахарного тростника целый день. И повернуться-то не всегда было можно, и москиты кусали, и опорожниться пришлось, не меняя позицию. Зато поздним вечером мы вчетвером с остервенением атаковали ферму, на которой повстанцы охраняли своего важного командира. Вырезали двух охранников, ворвались в дом, перестреляли пьяных и захватили того, ради кого нас послали. Всю ночь потом шли к точке сбора, где нас должен был забрать вертолет. Вертолет не прилетел, мы его ждали, голодные и злые, еще два дня, прячась в зарослях.

Здесь, по сравнению с Центральной Америкой, все значительно комфортнее, но я же отвык от прелестей морпеховских будней. Наверное, отцу и Джорджу еще неприятнее сидеть в жиденьких кустах. Хочется, чтобы бандиты скорее появились. Появятся, куда им деваться, ведь задание нужно выполнять, каким бы оно дурацким ни было. Это ж надо так придумать – отправлять городских убийц в Орегон. Это не предместья Нью-Йорка или Бостона, здесь совсем другой народ.

… Прибыли, подъехали в полвторого. Первая машина, как я и предполагал, остановилась в сорока футах от дома, двое мужиков выскочили и сразу стали поливать дом из автоматов. Следом выбрались еще двое, но правый не успел сделать ни одного выстрела. Джордж застрелил обоих, находящихся справа от машины. Но отец успел подстрелить только самого первого, выбежавшего по направлению к дому. Я в это время прикончил водителя второй машины, сделал два выстрела по бензобаку, но он разгорелся не сразу. Выбежал из-за кустов, обогнул машину сзади и застрелил пассажира, который и не пытался отстреливаться. Бензобак взорвался, и меня отбросило в сторону. Я только успел заметить отца, вылезающего из кустов. Больше ничего не видел.

Остальное мне рассказал Джордж, когда я пришел в себя. Отец, выбравшийся из кустов, чтобы видеть последнего из бандитов, попал под его очередь. Убийца заскочил в машину, и тут же был застрелен Джорджем. Джордж бросился к отцу, но тот уже не дышал – в грудь, не защищенную бронежилетом, попали три пули. Теперь он побежал ко мне, но я уже сам поднимался, пытаясь прийти в себя. Мы ничего не трогали, вызванные Джорджем из пожарно-спасательной станции мужики прибыли через пять минут. Станция от нашего дома всего в трети мили на Блейн-роуд. Констатировали смерть отца и потушили продолжавшую гореть машину.

Вызванный из Тилламука шериф округа, приехавший с коронером, с неодобрением осмотрел сгоревшую машину, разрешил занести тело отца в дом, начал с пристрастием расспрашивать меня. Трупы бандитов не разрешил трогать до приезда следователей. Одновременно он позвонил в Сейлем – столицу штата. Было уже пять утра. Там ему ответили, что бригада следователей будет на месте часа через три-четыре. И началась тягомотина. Выражение лица шерифа не обещало мне ничего хорошего. Ему явно хотелось заявить: «Чего ты приперся сюда, да еще притащил такой хвост?» Но спрашивал совсем другое:

– Зачем вы застрелили пассажира второй машины, ведь у него не было оружия?

– Откуда мне было знать, есть ли у него ствол? Меня приучило правительство сначала стрелять в явного врага, а потом интересоваться, что он собирался сделать.

– Но вы не могли знать, является ли он врагом.

– Ну да, приехала веселая компания, на радость нам решила пострелять по окнам – устроить для нас фейерверк. Нужно было пригласить их выпить с нами бурбон?

– Когда это правительство вас учило?

– Восемь лет отбарабанил на дядюшку Сэма. Сержанты меня хорошо выдрессировали. Хотите посмотреть на результаты дрессировки?

Так как он ничего не ответил, я вынес из дома и показал ему «Серебряную звезду» и «Пурпурное сердце с дубовой веткой»:

– Два раза в жизни ошибался, не нажимал вовремя на спусковой крючок. Больше не хочется подставляться под пули или нож. Остальные подарки дяди Сэма вам показать?

Думаю, он великолепно знал, что означает дубовая ветка на «Пурпурном сердце», потому что взгляд его немного смягчился.

– Не кипятись. Но Адам был моим другом, обидно, что он погиб в такой нелепой схватке. Мы с ним вместе служили, много лет знакомы. Да и тебя я видел совсем маленьким. Только зачем ты притащил сюда такой хвост…

– Думаете, мне не жалко отца? Сам теперь виню себя, что приехал сюда, не догадался выбросить телефон.

– Ладно, об этом мне не нужно знать. Приедут фбрщики, им и расскажешь.

– Что, уже едут?

– Да, скоро должны быть. Семь трупов – такое у нас в штате редко бывает.

Почему-то шериф не задавал вопросы Джорджу, и тот смог приготовить всем кофе и яичницу. Завтракали молча. А там и следователи приехали. С ними добрался агент ФБР. Естественно, сразу же взялся за меня:

– Господин Линдгрен, не расскажете мне, как связаны нынешние события с инцидентом в Нью-Олбани?

Вот черт, успел покопаться в базе и нашел зацепки. Одну или несколько? Пока мне неизвестно.

– Я не очень понимаю, о чем вы говорите?

– Я говорю о смерти трех членов банды из Бостона. Как передал мне шериф, очень вероятно, что эти шестеро тоже из Бостона.

– Простите, но я об этом не знал. – Не обязан я отчитываться перед ним, что мне успел рассказать отец.

– Странно, неужели ваш отец не рассказал вам о своей беседе с шерифом?

– Что-то я ничего не помню о такой беседе. Отец сказал, что нужно готовиться к нападению, вот мы и готовились.

– Пусть так. Ну а про сгоревших в машине трех господах из Бостона вы ничего не хотите мне рассказать?

– Я в Бостоне только раз был, сопровождал своего нанимателя. Ничего о каких-то сгоревших там в машине господах не слышал и не знаю.

– Нет, я говорю о случае в Нэшвилле. Вы в это время жили там.

– Извините, но когда я там был, ничего об этом не слышал. Хотя, погодите, что-то писали в газете и по телевидению показывали. Да, помню, что-то там было. Но мне это не интересно.

– Совсем не интересно?

– Я слишком многого насмотрелся на службе в морской пехоте, не люблю сюжеты со смертями гражданских, кем бы они ни были.

– Я поинтересовался, в каких войсках вы служили. Наверное, опыт действительно большой. И позволяет вам выкручиваться из тяжелых ситуаций. Например, в Хантсвилле вам удалось уйти от подозрений в убийстве подруги. Выручило ваше прошлое?

– Прошу не оскорблять мое прошлое. Если вы ковырялись в моем досье, вам наверняка известно, как было оценено правительством мое прошлое. И в Хантсвилле нашли настоящих убийц. Ваш коллега любезно рассказывал мне в Нэшвилле, что ни ФБР, ни суд не имеют ко мне никаких претензий.

– Да, я об этом знаю. Но судите сами, вокруг вас печальные события происходят слишком часто.

– Одна из моих преподавательниц говорила, что, если события следуют одно за другим, это не значит, что последующее вытекает из предыдущего. Или что-то аналогичное. Не помню точно.

– Вероятно, ваша преподавательница говорила, что латинское выражение Post hoc, ergo propter hoc несправедливо. Да, не всегда «после этого» значит «вследствие этого». Но в вашем случае больно много совпадений за короткое время.

– Извините, вы хотите предъявить мне какое-то обвинение?

– Нет, пока мы только беседуем. И я не вправе предъявлять вам обвинение. Но нашу службу очень интересует все, связанное с определенными людьми в Бостоне. Поэтому меня попросили подробнее побеседовать с вами. К сожалению, у меня создается впечатление, что вы не готовы рассказать известные вам факты. Не думаю, что это хорошо для вас. Боюсь, что мне придется попросить у судьи ордер на ваше задержание дней на пять, как свидетеля, утаивающего важные факты. И это в ваших интересах – эти господа из Бостона от своего не отступятся.

– С ними я разберусь сам. А препятствовать вам в общении с судьей никак не могу, это ваше право. Но у меня тоже есть права.

На время отстал от меня и занялся Джорджем. Но тот вообще ничего не мог сказать о каких-то бостонцах. Попросил разрешения вызвать домой жену и детей. Собственно, просьба была адресована шерифу, и тот сразу же сказал, что не может запретить, но советует подождать, пока следователи разрешат забрать трупы. Ни к чему детям видеть все это. Джордж позвонил Кларе, сказал, что пока не стоит возвращаться ни ей, ни Кэтрин, умолчал о гибели отца.

Меня все же забрали в Сейлем, держали там два дня. Пытались напирать на то, что и в Нэшвилле, и в Бивере машины бандитов сгорели. Просили объяснить, для чего я два раза стрелял в бензобак в Бивере. Мои слова о промахе со смехом парировали – мол, опытный стрелок, уложивший двоих бандитов двумя выстрелами в голову, никак не может промахнуться. Пытались уличить меня в сокрытии армейского оружия, но я недоуменно спрашивал, когда это в Орегоне сменили правила ношения оружия. (Правила были ужесточены в Орегоне только в следующем году). Показал им разрешения штатов Огайо и Теннесси. Отпустили на похороны отца, ничего не добившись.

Сразу же после похорон к нам явился адвокат отца, предложил всем собраться, чтобы ознакомиться с завещанием. Кому собираться, я и Кэтрин дома, Джордж с Кларой и детьми тоже у нас, других близких родственников нет. Адвокат, он же и нотариус, зачитал простое завещание отца, составленное совсем недавно, после моего визита в Орегон. Главным наследником, которому передается бизнес, объявлен Джордж. Кэтрин получает дом и пятьдесят тысяч долларов со счета отца. Мне тоже завещаны пятьдесят тысяч долларов. Но в завещании, кроме того, указан номер моего счета в Columbia Bank в Тилламуке. Упомянуто, что принадлежащие мне ценные бумаги стоят не менее ста двадцати тысяч долларов. Отдельно адвокат сказал, что советовал Адаму продать все акции и облигации, так как положение на рынке неустойчивое. Предложил мне дать ему доверенность на ведение счета. Я пожал плечами и согласился, как-то и не считал эти деньги принадлежащими мне. Адвокат тут же выложил на стол бланк доверенности, который я подписал. Хоть об этом голова не будет болеть. Завещание вступит в силу через полгода, так что ничто меня больше не держит в Бивере.

Я уехал в Портленд и улетел оттуда в Нэшвилл. Устроился в недорогом отеле, позвонил Молли, извинился, что временно не могу забрать портрет. Попросил подержать его еще какое-то время у себя. Молли отвечала сдержанно:

– Не волнуйтесь, Роберт. Портрет мне не мешает.

Теперь можно обдумать дальнейшие шаги. Пытался размышлениями о них заслонить картины событий в Бивере: отец, выскочивший из-за кустов; он же, лежащий в неудобной позе на траве; похороны. Зачем он вышел из укрытия, зачем мы с Джорджем разрешили ему участвовать в деле? Нужно было под благовидным предлогом охраны детей отправить его в Блейн. Справились бы вдвоем с Джорджем. А Джордж – молодец, не забыл навыки морпеха. Впрочем, он только несколько лет назад завершил службу.

Этот чертов бостонец от меня не отстанет. Ну хорошо, сменю я номер. Разве он не сможет через знакомства в полиции выследить меня? Сможет… И что, бегать все время? Нет, нужно найти этого гада и покончить с ним. Иначе у меня не будет нормальной жизни. Но найти я его могу только через Ицика. Следовательно, нужно лететь в Нью-Олбани.

Два дня ушло на покупку нового телефона, договоренности о встрече с мужиком, продавшим мне когда-то ПСС «Вул». Купил у него еще один ствол, хороший комплект отмычек, немного взрывчатки, два взрывателя, запускаемых с телефона. Можно ехать к Ицику. И тут по старому телефону позвонила Бетти:

– Ты жив, Роберт, я так волновалась за тебя. Где ты?

– Жив. Но не твоими молитвами. Что тебе? Только по-быстрому, – опять наведешь на меня бандитов.

– Робби, это не я. Меня схватили, держали в подвале. Ицик тоже не виноват, его заставили – сказали, что убьют меня, если он не сдаст тебя. Не думала, что он дорожит мною… Мы могли бы встретиться в Нэшвилле или где-то в другом месте? Я все рассказала бы тебе.