Мистические истории бесплатное чтение

Глава первая

Витёк был из того типа людей, которые вечно недовольны жизнью. И жизнь, словно в отместку, преподносила сюрпризы весьма неприятные. Но, что-то исправить или поменять в себе, такие, как он, попросту не могли или не имели желания. В ожидание какого-то чуда или помощи сверху живут подобные типы, и проживают свои года в сером беспросветном состоянии до самой старости. Так вот и этот Витёк, разменяв уже «полтинник», так и остался «Витьком», и никто даже не мог вообразить себе полное его имя-отчество – Виктор Николаевич. Настолько он нескладным казался, что даже соседка Татьяна смотрела на него как на недоразумение или нечто такое, что не заслуживает внимание. И хотя она была моложе его лет на пятнадцать, тоже звала его этим уничижительным именем, обращаясь за мало-мальской помощью по хозяйству.

– Витёк, что ж ты так вёдрами мотаешь, вон, вода из них плещется. Полведра мимо пролил покуда донёс, – восклицала соседка, когда Витёк делал уже двадцатую ходку от колодца до бани.

Татьяна, овдовевшая рано, одна не справлялась по хозяйству, но связывать свою судьбу с другим мужчиной не торопилась. Замужество оставило тяжёлый отпечаток в душе и на лице. Шрам на щеке хоть особо и не бросался встречным в глаза, но она с отвращением и болью смотрела на него в зеркале, вспоминая недобрым словом покойного муженька, в пьяной горячке полоснувшего её по лицу тесаком. Матвей тогда не на шутку взбеленился, увидев жёнушку свою, улыбнувшуюся председателю. В порыве ревности принял «на грудь» поллитровку, и гонялся по дому с ножом за супругой. По пьянке и сгинул он, перевернувшись на тракторе. Вот и жила Татьяна одна уже добрые пять лет, а хозяйство без мужской руки разваливалось на глазах. Сосед вроде на руку был молодчик, да только не видела она в нём мужика. Настолько тот был невзрачный, что казался чем-то ненастоящим. И без зазрения совести, как само-собой разумеющиеся, она помыкала Витьком, часто обращаясь по делу даже не с просьбой, а почти в приказном порядке.

– Витёк, завтра телегу дров привезут. Сложи в поленницу за баней.

Сосед, угрюмо сопя себе под нос, выполнял просьбу соседки. Вознаграждение за помощь конечно же было, но оно настолько мизерным оказывалось, что похоже было на подачку. То сала шмат, то огурцов ведёрко, а то простое «спасибо». А отказываться он просто не умел…

Семьёй он так и не обзавёлся, хотя и был у него роман с городской девушкой по молодости. Та по распределению института приехала в деревню. Тогда старый врач Тихон Семёныч совсем ослеп, вот и прислали молоденькую врачиху Тонечку. Витёк только с армии пришёл, и вполне был видный и подтянутый молодой человек. И закрутилось у них отношение. К осени свадьбу планировали, да только судьба по-иному распорядилась. Шабашники приезжие по плотницкому делу, коровник подрядились выстроить колхозу, а ребята они были шебутные и норовистые. Иногда и лихие до крайности. Трое из них тогда и снасильничали над врачихой по «пьяной лавочке», а чтоб следы разврата скрыть, утопили её в местном пруду. Повязали их, да пересажали по тюрьмам, а что толку? Тонечку ведь не вернуть…

Вот с той поры Виктор словно потерял интерес к жизни и постепенно превратился в Витька – мелкого и никчёмного человечка, не способного обустроить свою жизнь.

Серая пелена заполнила сознание и душу и с годами эта серость только усиливалась. Дни сменялись ночами, они, в свою очередь, переходили в ночи, и так проходили годы, а с ними и сама жизнь. Не было ни желания, ни цели у Витька, и влача своё жалкое существование он жил в своём мире, куда постороннему вход закрыт. А тот мир, который он себе создал, был далеко не прост. Выдуманная Вселенная была очень загадочной и имела свои законы природы.

Солнце готовилось покинуть небосвод, и розово-красными красками рисовало восхитительную картину. Вечерний туман над заливным лугом стелился у горизонта, слегка подрагивая от восходящего тёплого воздуха. Небо на северо-востоке уже наряжалось первыми золотинками звёзд и бледный полумесяц убывающего ночного светила гордо осматривал просторы.

На скамейке у дома сидел невзрачный человек. Серые ввалившиеся глаза его выражали лишь пустоту и отстранённость от всего происходящего. Давно не стриженые волосы нелепо торчали в разные стороны. Недельная щетина на лице лишь добавляла мрачности и безысходности. Засаленная рубаха непонятного цвета висела на нём так, словно была на пару размеров больше. Рваное трико с отвисшими коленями и стоптанные тапки на босу ногу, только дополняли невзрачности и серости.

Как только последние отблески уходящего солнца растворились в дрожащем мареве вечера, человек на скамейке стал преображаться. Морщины на лбу выпрямились, глаза засветились решимостью, а бледные губы налились цветом спелого яблока. Рубаха превратилась в чёрный кафтан с золотыми пуговицами, а нелепое трико – в элегантные штаны зелёного цвета. Стоптанные тапки, словно по волшебству, обернулись лакированными сандалиями с заострёнными и слегка загнутыми кверху мысами. Закончив таинственное превращение элегантный человек поднялся со скамейки. Щелчком смахнув воображаемую пылинку с лацкана кафтана, он улыбнулся. Осмотрел окрестность, словно раздумывая куда пойти, затем высоко запрокинув голову вверх, рассмеялся зычным и немного зловещим смехом, и направился к калитке соседки.

Татьяна спала на левом боку тревожным сном, слегка постанывая. Дневная суматоха сельской жизни выматывала организм, и в свои тридцать пять она уже изрядно мучилась с суставами. В воздухе пахло мазями и растирками от остеохондроза. Человек в чёрном кафтане своей рукой отодвинул рыжие локоны с шеи спящей женщины, и наклонился над ней. Прильнул губами чуть ниже шрама не щеке, и янтарные капли потекли на подушку. Татьяна застонала ещё сильнее, затем успокоилась. Ровное дыхание говорило о том, что та наконец, провалилась в глубокий и спокойный сон.

Человек в кафтане, не отрывая головы от спящей женщины, вытянул правую руку назад и в сторону, словно подзывая кого-то. Через мгновение в его ладонь легла маленькая женская рука. Словно из пустоты, вслед за этой рукой, появилось очертание женщины в белом халате. Призрачный силуэт становился чётче и вот уже совсем материализовавшись, фигура открыла глаза и улыбнулась.

Человек в чёрном оторвал свою голову от тела спящей женщины, распрямился и обратился к явившемуся призраку:

– Спит уже. Наслаждайся, любимая моя…

Глава вторая

Тогда весна казалась особенной и неповторимой. Виктор торопился с «дембеля» в родную деревню, вынашивая в голове «наполеоновские» планы. Будущее виделось ему восхитительным и приятным приключением. Рисовалась семья и уютный домик, очаровательная супруга, поджидающая своего мужа к ужину и многое такое, о чём вслух не говорят настоящие мужики.

С автобусной остановки он почти бежал знакомыми узенькими улочками к дому отца. Мамы не стало давно и Виктор её почти и не помнил. Да и что может вспомнить он? Ведь ему всего и было два с половиной года, когда случилась трагедия…

Пробегая мимо вытянутого в длину деревянного здания деревенской больницы, он обратил внимание на девушку в белом халате, которая вышла на крыльцо. Нежный овал лица и два чёрных уголька-глаза кольнули иголкой молодое сердце паренька. Сам того не заметив, он остановился посреди улицы и откровенно пялился на прекрасную незнакомку. Девушка тоже заметила парня в форме и улыбнулась ему. Искра проскочила между ними, и если бы солнце не светило так ярко, то искру эту смогли бы увидеть малочисленные посетители поликлиники, сидящие на лавочке у крыльца.

– Не по-людски это, – ворчал отец Виктора, когда тот привёл в дом молодую девушку и объявил, что они теперь будут жить вместе, – Как без свадьбы-то? Народ сплетнями всю плешь проест…

К тому времени у них, кроме прогулок под луной и поцелуев, были уже встречи посерьёзнее, и вся округа наполнялась сплетнями и слухами о «гулящей» врачихе. А в деревнях это ой-как не поощрялось и считалось позором.

Чтобы не было с отцом недопонимания, к осени порешили они расписаться, да и свадьбу сыграть. В деревнях да сёлах оно ведь так всегда и случалось, когда поля уже убраны и урожай по закромам распределён, и дела колхозные понемногу остужали свой пыл уборочной страды, тогда и свадьбы правили.

Виктор рукастым механизатором оказался и трактористом таким, что называют «от бога», потому к концу лета уже и бригадиром был поставлен. А с бригадиров спрос немалый всегда был, но на денежном довольствии это никак не сказывалось, потому и не рвалась молодёжь в руководители, ведь в поле кроме зарплаты можно и иного прибытка схватить. Кому сена воз пристроить, а кому и солярки сэкономленной отлить. Потому трактористы всегда дома жданые были, с копейкой в кармане и подарками жёнам и детям. А бригадир что? С рассвета до заката весь в делах – то одно, то другое. Да ещё и перед председателем ответ держать за все недочёты и проступки бригады. А зарплата такая, что стыдно в дом приносить.

Нет, упрёков со стороны Тонечки на счёт денег никогда не было, да и подарки она получала регулярно. Как ни странно, но и с будущим тестем она смогла ужиться под одной крышей и Николай Егорыч буквально боготворил невестку. Сплетни и судачества соседей он пресекал одним только взглядом, а иногда и крепким словцом. Поэтому округа уже смирилась с «невенчанной» молодой парой и все считали их мужем и женой. Ведь и свадьба уже на носу. Гармонисты вынимали из сундуков свои инструменты и бережно вытирали пыль с их алых мехов. Мужики вечерами в банях «варили первач», а женское население деревни вспоминало частушки и песни, из поколения в поколение передаваемые из уст в уста. Ведь свадьбы играли всей деревней и продолжалось это гуляние с великим размахом.

Тот вечер был таким, какие и все похожие вечера. Виктор вернулся с полей к ночи, и Тонечка ждала его с вкусным ужином. Делясь новостями друг с другом, они с жадностью внимали словам, и казалось, что никак не могли наговориться. Убирая посуду со стола, девушка обмолвилась как бы невзначай:

– Завтра суббота. В клубе танцы. Может удастся прийти домой пораньше?..

– Тонечка, милая моя голубка, совсем ты измаялась одна вечерами. Пойми, любимая, я бы с радостью бросил всё и находился бы только рядом с тобой. Но ведь у нас уборочная в самом разгаре. Как я могу бросить бригаду. Мы ведь на рекорд идём. Если сейчас всё спустить на тормозах, ребята не поймут. Они ведь душой живут нашим рекордом…

– Вить, да не бери в голову. Я ведь не какая-то сумасбродная баба и всё прекрасно понимаю. Просто так хочется потанцевать с тобой вальс, как тогда. Помнишь наш первый вальс? – мечтательно проговорила Тоня, ставя вымытую посуду на стол и словно предавшись приятными воспоминаниями, невольно всхлипнула.

– Солнышко ты моё ясное, – вставая с табурета и обнимая за плечи, ответил тот, – Знаешь что мы с тобой предпримем. Ты иди одна на танцы. С подружками пообщайся, а там и я подбегу. С утра парадный костюм с собой прихвачу, а как полевые дела все улажу, после душа переоденусь в чистое и прямиком в клуб.

– Ой, как здорово! – воскликнула девушка, просияв глазами, – Как я теперь буду ждать завтрашнего дня…

Если бы они только знали, что это был их последний вечер…

Уже подходя к клубу, Виктор почувствовал гнетущую тревогу, витающую в воздухе. Не слыхать было задорной музыки, обычно разносящейся далеко по округе. Милицейские «бобики», словно беседуя друг с другом, «толпились» возле танцплощадки.

– Тоня, врачиха наша, там у пруда, синюшная вся…

– Горе-то какое…

– Они это, шабашники залётные. С самого начала всё домогались до девок наших, а Тонька под шлею им попала…

Будто ножи в сердце, неслись отовсюду голоса зевак, обсуждающих случившееся несчастье.

Продираясь сквозь толпу, он ещё надеялся на чудо, но увидев бездыханное тело своей возлюбленной с удавкой на шее, Виктор впал в оцепенение. Он смотрел на, когда-то, милое личико, ставшее теперь почти неузнаваемым, и широко раскрытые глаза, выражающие нестерпимые ужас и боль, и не мог поверить в случившееся.

Внутри всё оборвалось. Жизнь потеряла всякий смысл и словно тяжёлая ноша придавила к земле. Не видя ничего пред собой, он вернулся домой и рухнул на кровать, не снимая с себя костюм. Пружины её застонали, словно вторили великому горю. Николай Егорыч несколько раз заглядывал в комнату сына, пытаясь найти слова утешения, но ком подступивший к горлу не давал открыть рта.

В последний путь Тоню провожала вся деревня. Родственников, как стало потом известно, у неё не было, так как была она из детдома. Не было на похоронах только Виктора и его отца. Егорыч сильно сдал и еле передвигал ноги по дому, а сын его находился в таком состоянии, что многие побаивались за рассудок парня. Тот просто сидел на кровати с краешку, и отрешённо смотрел на подушку, на которой ещё сохранился отпечаток головы его любимой Тонечки.

Хоть и говорят, что время лечит раны, но видимо не все. Бывает, случается такая боль, рубцы от которой не затягиваются никогда. Жизнь молодого деревенского парня изменилась до неузнаваемости. Судьба, словно не желая останавливаться, била всё сильнее. Николай Егорыч не перенёс трагедии, случившийся с невесткой и тихо ушёл в одну из ночей. Смерть отца тогда осталась почти незамеченной им и воспринималась как нечто само-собой разумеющиеся.

Из бригадиров он конечно же ушёл в механизаторы и выполнял всю работу словно автомат. Разговоры ни с кем не заводил, а если и открывал рот, то только тогда, когда его спрашивали о чём-то. Возвращаясь домой, перехватив на ходу бутерброд или яичницу на скорую руку, он ложился на кровать со своего края, всегда оставляя место для своей возлюбленной. И однажды она пришла…

По правде говоря, он толком и не понимал дальнейшее происходящее с ним. Сон с реальностью поменялись местами и уже трудно было сказать – что есть что. Фантазии в воспалённом мозгу иногда выдают желаемое за действительное, а иногда материализуют откровенные желания.

Проснувшись или очнувшись посреди ночи, Виктор почувствовал знакомое дыхание рядом. Повернув голову набок, он встретился взглядом со своей любимой Тонечкой. Она улыбнулась ему, и спросила:

– Как ты тут без меня поживаешь?

– Где ты была всё это время? Я ведь ждал тебя так долго. Почему оставила меня одного, – не отдавая отчёта о происходящем, вопросом на вопрос, ответил он.

– Меня не хотели отпускать. Но я была очень настойчива и получила разрешение.

– Значит теперь мы будем вместе всегда?

– Да, любимый мой. Только не говори никому о моём возвращение. Это может мне навредить.

– Хорошо, солнышко моё. Ни одна живая душа не узнает об этом. И мы с тобой будем неразлучны вовек.

– Только ночью, любимый мой. Только в это время суток я смогу приходить. Днём ты будешь в одиночестве. Таковы правила…

– Пусть так. Я готов ждать тебя целый день, лишь бы видеть твоё лицо и прикасаться к твоему прекрасному телу. Я готов перенести любые тяготы и лишения, лишь бы ты приходила ко мне.

– Так и будет, любимый. Есть только одно условие, которое ты обязан выполнять беспрекословно.

– Какое?..

– Мне нужна кровь чтобы поддерживать телесную оболочку в этом мире.

– Моя кровь?..

– Нет. Кровь любого другого человека. И ты должен «надкусить» его первым, а затем передать жертву мне. Таковы правила.

– Я согласен на любые условия, любимая моя…

Глава третья

Стать тенью самого себя заставила ситуация, которую словами описать очень сложно. Виктор перестал следить за своим внешним видом и постепенно превращался в невзрачного человечка, от одного вида которого ничего кроме отвращения и жалости не возникало в округе. Проходили годы, а с ними менялось многое в деревенской жизни. Новые веяния, несущиеся с самых верхов, привносили и новые ценности. Наступали перемены в государственном строе, а сними менялось и сознание людей. В один прекрасный момент колхоз не справился со всеми трудностями и пал в небытие, и жизнь в деревнях стала похожа на выживание. Кто был моложе да норовистее, те в города съехали. Старики доживали свой век в родных домах и дома эти доживали свои года вместе с хозяевами. Одним словом, от деревни той, некогда насчитывающей почти сотню дворов, осталась жалкая толика. Многие дома пустовали долгими зимними временами и оживали только в тёплый период. Домом их назвать было трудно, ведь это слово означает не только строение из стен под крышей. Это нечто большее, когда стены в буквальном смысле слова «живут» вместе со своими хозяевами и дышат с ними одними чувствами. Так появились Дачи. Нечто такое обесцененное и несуразное, что никак нельзя назвать гордым именем – Дом.

Наступили времена, когда никто уже и не помнил того прежнего Виктора. Подтянутого и целеустремлённого парня с искрами в глазах. Кто-то позабыл о нём в силу своего возраста, а кто-то просто и не знал всей его истории, потому как поселился в деревне совсем недавно.

Тогда стали появляться фермерские хозяйства, как малые, так и большие. Некоторые были успешные, а были и такие, что едва сводили концы с концами. Так и соседка Татьяна, изначально приехала издалека со своим мужем Матвеем. Вроде из «беженцев» они были. Из тех, кто вернулся на историческую родину после развала великой страны. Взялись они резво и быстренько обустроили хозяйство. Да вот только пагубная привычка свела в могилу главу семейства, а жене его некуда было податься, потому и жила одна и тянула в одиночестве свою тяжёлую ношу.

Виктор тогда уже превратился того самого Витька. Серого и невзрачного человека, которым все помыкали. Татьяна это сразу смекнула и без зазрения совести пользовалась услугами безотказного человека. Знать она не могла его историю, а те, кто что-то и болтал о нём, привирали «с три короба», потому и не воспринималась их болтовня всерьёз.

Впрочем, в самой деревне ничего жуткого не происходило. Ну, всякое случалось, бывало. Кто-то захворает без видимых причин или почувствует недомогание по утру, кто-то и оправится от странных болячек, а кто-то и помрёт. Люди ведь не вечны и всякие скрытые болезни уносили в могилу и раньше, потому особо не придавались значению некоторые странности в происходящем.

Так и жил преспокойно Витёк-никчёмыш, уже без малого тридцать лет. Непонятно на что он существовал, ведь работы в деревне и округе не сыскать днём с огнём, не считая редких и разовых подработок у местных жителей. Хотя, в одежде он был неприхотлив, не пил, не курил, да и летом свой небольшой огородик держал. Видимо этого ему хватало вполне на существование.

Зато в ближних деревнях и сёлах происходили очень странные и жуткие вещи. Иногда поутру в постелях находили обескровленные тела молодых и здоровых парней и девушек, и судя по всему, смерть наступала вез видимых на то причин.

– Моть, слыхала, давеча в Слащёвке опять упыри отметились. Девку на-выдане насмерть загрызли. С вечеру та домой возвратилась, да спать легла. А по утру холодная в постели уже. Крови в жилах не нашли ни капельки…

– Ой, Фима, говорят, что видели тех двух упырей-вурдалаков. Один в чёрном кафтане с золотыми пуговицами, а дружка его в белых одеяниях на голый срам. Будто первый поначалу прикусывает, а ведьмочка та опосля доедает. Жуть, что творят, ироды…

Слушая сплетни двух бабулек у околицы, Витёк вжимал голову в плечи, продолжая колоть дрова. Лёгкая ухмылка на краешках его губ мелькала на мгновение и растворялась без следа. Словно ему приятно было слышать все эти россказни, и он в тайне ликовал и восхищался от всего услышанного.

День проходил в редких приработках или в пустом ничего-не-делании, а с приближением ночи он превращался в статного мужчину в чёрном кафтане с золотыми пуговицами. И приходила Она – его нежная и любимая Тонечка, ради которой он был готов на всё…

Как-то пасмурным и дождливым днём, когда на улицу носа не высунуть, сидел наш Витёк на кухоньке домика своего, а в голове его мысли хаотично метались из угла в угол.