Корнет Савин бесплатное чтение

Часть I

Семнадцатого февраля 1870 года императорский лицей Санкт-Петербурга давал спектакль в честь двадцатилетия великого князя Николая Константиновича, племянника императора Александра II.

Лицеисты, привыкшие дерзить и вести себя, словно манерные девицы, давно раздражали директора лицейского художественного театра Якова Спиридоновича Кульмана. С самого утра этот почтенный господин не имел ни минуты покоя и пребывал в нервном состоянии. Сейчас, когда сам великий князь изволит посетить лицей и оценить спектакль, когда всё висит на волоске, сумасбродные ученики сводили директора с ума своей бестолковой настырностью. Так и норовили что-нибудь выкинуть на свой манер. Вот взять бы да отхлестать каждого, кто вытворяет эдакое в столь торжественный день!

Яков Спиридонович Кульман был зол как никогда. Он открывал каждую дверь в длинном коридоре учебного корпуса и неистово кричал:

– Са-вин! Са-вин!

Создавалось впечатление, что Кульман зовёт не одного человека, а сразу двух. По его съехавшему набок парику и потному лбу было ясно, что Савину несдобровать, попадись он в руки директора.

Любопытные воспитанники не отставали от директора ни на шаг, чтобы не пропустить сцену, которую потом можно пересказывать со всем искусством красноречия, от души украсив творческими домыслами.

Парадный мундир Кульмана с аксельбантами был слегка испачкан белой извёсткой, которой рабочие недавно пытались на скорую руку замазать потрескавшиеся углы, – вечную боль Якова Спиридоновича. Иногда ему приходила мысль расставить лицеистов по углам, чтоб они их охраняли. Может, тогда будет порядок?

Сейчас взгляд директора выхватывал все недостатки. Он прекрасно знал, что князь не выносит нищенских заведений. Поэтому по всем коридорам, ведущим к актовому залу, были расставлены пышно разросшиеся растения в больших нарядных вазонах, как в Зимнем саду. Накануне Кульман приказал ученикам одеться в парадные костюмы и вести себя так, словно на проверку едет сама инспекция императорского дворца.

Разозлённый выходкой Савина, директор лицея, казалось, полностью утратил контроль над собой. Забыв о хороших манерах, он вопил всё сильнее и сильнее, словно зверь в лесу, охваченном пожаром.

– Савин! Чтоб тебя… Найду – выпорю!

Воспитанники, бежавшие за ним, корчились от смеха, представляя опозоренного Савина, до которого скоро доберётся твёрдая рука Якова Спиридоновича. Каждая закрытая дверь могла скрывать этого шельмеца, поэтому Кульман не столько всматривался в пустые помещения, сколько пытался повергнуть своим рычанием в шок дерзкого лицеиста. Но пока ответом ему был лишь дружный гогот учеников.

Не рассчитав скорости, директор резко повернул в соседний коридор и вдруг растянулся во весь рост на надраенном полу, точно жаба. Его надушенный парик слетел, обнажив красную лысину. Воспитанники замерли, стараясь не взорваться от смеха, и разом схватились руками за головы.

Искажённый ненавистью взгляд Якова Спиридоновича искал виноватых, пока не остановился на огромной деревянной двери с фигурной табличкой «Библиотека». Кульман резко вскочил с пола и подкрался к двери – по-рысьи, почти бесшумно. Он даже дыхание затаил, предчувствуя добычу. Директор осторожно потянул за ручку на широкой створке. Дверь поддалась без единого скрипа. Кульман шагнул в просторный зал лицейской библиотеки. Высокие стеллажи с книгами казались воплощением незыблемого покоя. Но за каждым из них мог скрываться тот, кого так страстно желал видеть директор.

Продолжая красться по-кошачьи, Кульман пристально всматривался в каждую тень. Он судорожно сжимал кулаки – так отчаянно ему хотелось найти шалопая и, схватив за ворот, вытащить из норы и выпороть на славу. Директор чуял, что Савин где-то здесь и, переполненный возмущением, шипел сквозь зубы:

– В такой-то день… Спектакль мне решил сорвать! Вот нахал!

Но ни за тёмными шкафами, ни за книжным полками, ни за тяжёлыми оконными шторами Савина не оказалось. Внутреннее чутье Кульмана всё же подсказывало, что цель рядом. Но глаза то ли от старости, то ли от злости, помутившей рассудок, ничего не обнаруживали. Только трещины да пыль на ножках стеллажей, давно требовавших замены.

Сплюнув от огорчения и безысходности, Яков Спиридонович направился к выходу. Он нарочно шаркал ногами, как неуклюжий старик, с неуверенностью восклицая:

– Ну, не мог же он улететь!

Кульман ещё раз оглянулся и сердито проговорил, словно обращаясь к стеллажам, скрывавшим тайну:

– Ну, ничего, я этому щеглу крылья-то обрежу!

Он зловеще поднял палец вверх, подчёркивая важность своих слов. Директорская угроза не сулила ничего доброго злосчастному Савину, осмелившемуся так нелепо шутить в ответственный для лицея день. В ответ на слова Кульмана в дальнем углу библиотеки послышалось слабое шуршание. Как будто кто-то там пошевелился… Эти звуки несказанно обрадовали директора.

– Ах, негодяй!

Савин собственной персоной как ни в чём ни бывало сидел наряженный в сценический костюм и читал толстую книгу. Наконец-то поиски Кульмана увенчались успехом! Он стремительно бросился к юному прохвосту и схватил его за шиворот, едва не оторвав кружевной воротник.

– А ну, пошёл!

Яков Спиридонович волок пятнадцатилетнего недоросля к двери, как котёнка, нимало не заботясь о его репутации. Пусть знает, как идти наперекор начальству! И остальные пусть видят, чтоб никому неповадно было!

– Отстаньте от меня! Я не буду это играть! – закричал Савин.

Он сопротивлялся, что было сил, пытаясь вырваться из цепких рук директора.

– Молчи, щенок, тебя никто и не спрашивает! – шипел Кульман, упиваясь долгожданной добычей. – Нашёл время читать «Графа Монте-Кристо»!

Понимая, что его сейчас позорно выволокут в коридор, где непременно ожидают лицеисты, чтобы вдоволь посмеяться, Савин попытался упереться ногами в пол. Одновременно он ухватился за стеллаж, от чего тот шумно зашатался, грозя сбросить на обоих десятки тяжёлых томов.

Однако зрители прибыли сами. Дверь с грохотом распахнулась, и толпа воспитанников ворвалась, желая увидеть самое интересное. Савин с ужасом отвернулся, продолжая вырываться из рук директора.

– И вы здесь? Предатели… – пробормотал он, жмурясь от стыда.

Обессиленный борьбой с непокорным лицеистом, Кульман с трудом разогнулся и швырнул свою добычу зрителям.

– Давайте, ребята, выносите его.

Лицеисты дружно перехватили трофей и, подняв Савина за руки и ноги, понесли к выходу, словно барана, предназначенного на убой. Кульман, довольный своей проницательностью и хваткой, с чувством победителя поправил съехавший парик и быстро покинул библиотеку вслед за учениками.

В актовом зале императорского лицея царила атмосфера всеобщего волнения. Ученики вышли на подмостки, чтобы торжественно открыть представление. Несмотря на отчаянное сопротивление Савина, его всё же втащили на сцену и вручили флаг – такой же, как у других участников представления. Он неторопливо осмотрелся и встал в третий ряд, чтобы казаться как можно неприметнее.

Непокорного юношу всегда раздражала напыщенность, когда все вдруг начинали ходить по струнке. В такие моменты Савину нестерпимо хотелось сотворить что-нибудь эдакое, переполошить всех, разрушить всеобщую помпезность. Он нервничал, оглядываясь на товарищей, пока не увидел торчащий вверх кулак директора лицея. Савин выдохнул и посмотрел на закулисные шторы, которые, невзирая на долгое ожидание, всё ещё были закрыты.

– Эй, Хватов, а чего не начинают? Я же здесь, – спросил Савин, с силой ткнув в бок стоящего рядом флагоносца.

Тот на секунду скорчился от боли, но тотчас язвительно засмеялся.

– Идиот! Ты что, великий князь Николай Константинович? Мы его ждём. Уже битый час.

Савин наморщил лоб.

– Увольнительная горит! – хмуро пробормотал он.

– Вот-вот, а я договорился с Устиной встретиться в саду, – понимающе вздохнул Хватов.

– Эта та, с усиками? – спросил Савин, прыская от смеха.

Не выдержав оскорбления, Хватов замахнулся и ударил Савина древком флага по ноге так, что тот невольно взвизгнул. Кульман, наблюдавший за обоими, злобно прошипел, подобно змее перед нападением, и оба лицеиста вытянулись в струнку.

В спальне резиденции великого князя уже три дня царил обычный хаос. Его императорское высочество проводил время по большей части в кровати или на полу, застланном персидским ковром. В то суматошное утро, когда императорский лицей ждал высочайшего визита, сам князь Николай Константинович вновь проснулся на ковре и некоторое время лежал без движения, уставившись в расписной потолок, на котором висела огромная хрустальная люстра с вензелями. Опустив глаза, он обнаружил, что полностью раздет. Князь подумал, что свалился во сне на пол, но потом обнаружил рядом с собой и на кровати красивых обнажённых девушек. Николай Константинович улыбнулся, вспомнив, как провёл вчерашний вечер и ночь. Князь аккуратно поднялся, чтобы ни на кого не наступить и, пошатываясь, побрёл к серебряному ведёрку, из которого заманчиво выглядывала закупоренная бутылка шампанского. Бережно вынув её, молодой князь жадно отпил из ведра холодной воды.

Утолив невыносимую жажду, он снова оглядел ласкающие взгляд тела спящих девиц и решил пошутить. Больше не опасаясь нарушить тишину, князь поднял ведёрко и стал щедро поливать девушек, размахивая сосудом, как священник кадилом. В спальне раздался жуткий визг, переходящий в брань и смех. Князь зачерпнул в ванной ещё ведро воды и окатил девиц, оставшихся сухими. Он от души наслаждался их писком и движениями обнажённых юных тел. Девушки бегали по спальне, спасаясь от холодных брызг.

– Пожарная тревога! – загоготал Николай Константинович и, смеясь, побежал за одной из девушек.

Догнав, он схватил её за пухлую ягодицу и повалил на кровать, пытаясь укусить за бедро. Девица визжала так громко, что князь не услышал, как дверь в спальню распахнулась. Вошёл камердинер и, остановившись на пороге, зычно закашлял, чтобы оповестить о своём присутствии.

Лицо князя перекосилось в недовольной гримасе. Он накрылся шёлковым одеялом, спрятавшись подальше от проницательного взгляда слуги.

Камердинер не собирался уходить. Он заговорил серьёзным тоном, но с лёгкой издёвкой, словно обращался к ребёнку:

– Ваше императорское высочество, имейте совесть. Вас уже третий час ждут в лицее.

Николай Константинович, почувствовав внезапный стыд, ещё упрямее уткнул лицо в подушку. Так он обычно показывал, что не желает ничего слушать.

– В честь вашего двадцатилетия ставят спектакль, – напомнил камердинер.

Князь вскочил с восторженным выражением лица и откинул одеяло, забыв о своём неподобающем внешнем виде.

– Точно! Спектакль!

Камердинер строго кивнул.

– Ты, ты и ты, – повелительно сказал молодой князь, указывая на девушек, – едете со мной. А ты, Иван, найди им шикарные платья.

– Но, ваше высочество, эти женщины… – камердинер высоко поднял брови, демонстрируя своё возмущение затее князя.

Николай Константинович сурово взглянул и крикнул так, что камердинеру стало страшно:

– Обратно в Пензу захотел? Давай живее!

Камердинер быстро попятился и скрылся за высокой дверью спальни. Николай Константинович снова улёгся на широкую кровать и в сладкой истоме потянулся к лежащей рядом белокурой девушке. Он быстро накрыл её одеялом и губами отыскал самую нежную часть её тела. Девушка звонко захохотала от приятной неожиданности.

Центральный вход в лицей был торжественно украшен. По обеим сторонам в трепетном ожидании выстроились все педагоги. Даже дворники нервно смотрели по сторонам, чтобы, не дай бог, не получить нагоняй.

Кульман стоял впереди всех. Его физиономия вытянулась, словно в предвкушении главного события в жизни. Он то и дело порывисто дёргал носом и шмыгал им, как малое дитя. Яков Спиридонович очень боялся не угодить великому князю. Не понравится что-то высочайшему гостю – жди проблем, а то и понижения по службе. А директор мечтал спокойно дослужиться до пенсии, которая была не за горами. За одну минуту он вспомнил все свои промахи за прошлый год: не отремонтированная лестница, сломанный фонарь на заднем дворе, выцветшие обои в зале и злосчастные растрескавшиеся углы коридоров. Громко вздыхая, Кульман чувствовал, как усиливаются его страхи.

Другие педагоги, замечая тревогу директора, тоже нервничали. Они беспрестанно поправляли свои причёски и одежду. Князь – молодой энергичный человек, и вряд ли желает видеть усталые угрюмые физиономии. Поэтому педагоги изо всех сил пытались натянуть на лица радостные улыбки, уместные при встрече знатного гостя.

Издали показалась карета. Встречающие зажужжали в беспокойстве, предчувствуя волнующий момент. Карета приблизилась к главной площади и остановилась у парадного входа. Кульман со всей почтительностью изогнулся в поклоне, чтобы как можно деликатнее встретить великого князя. Он сам отворил дверцу кареты, приглашая его высочество выйти. Туловище директора выпрямилось, как доска. Он открыл было рот, чтобы поприветствовать гостя, но тот приложил палец к губам, призывая к молчанию. Кульман послушно кивнул, прикрыл рот рукой в знак понимания и поцеловал свой палец.

Николай Константинович вышел из кареты один и, оглядев присутствующих хозяйским взглядом, позволил провести себя в здание лицея.

Спектакль начался по знаку Якова Спиридоновича. В первом ряду как почётный гость сел князь, рядом с ним – Кульман, на лице которого застыло заискивающее выражение, и другие преподаватели лицея. От нервного напряжения Кульман беспрерывно потел и поминутно вытирал лоб платком.

Лицеисты играли из рук вон плохо. Хуже того – снова куда-то запропастился треклятый Савин. Все заметно волновались, кроме князя, важно восседавшего на почётном месте. Его лицо было одновременно строгим и неприступным. Якову Спиридоновичу становилось не по себе, когда Николай Константинович рассматривал зал через свой маленький бинокль. Директору казалось, что великий князь нарочно выискивает недостатки.

В самый разгар спектакля входные двери в зал вдруг с грохотом распахнулись. Раздался гневный возглас, от которого все зрители испуганно обернулись.

– Значит, так вы решили поздравить своего великого князя с днём рождения?!

И в зал вошёл великий князь собственной персоной в окружении трёх красавиц. Это зрелище поразило собравшихся, словно гром среди ясного неба.

– Почему меня никто не встречает?

Кульман почувствовал, что земля уходит из-под его ног. Лицеисты, выступавшие на сцене, замерли в страхе и растерянности. Словно пробудившись ото сна, Яков Спиридонович всмотрелся в лицо молодого человека, сидевшего рядом с ним на месте князя, а потом бросил взгляд на сцену. Заметив, что Хватов давится от смеха, директор лицея начал нервно искать глазами Савина. Не обнаружив его среди юных актёров, Кульман обомлел от страшной догадки.

Князь Николай Константинович важно подошёл к первому ряду. Изумлённые зрители встали. Подобно Кульману, они оборачивались то к настоящему князю, то к самозванцу. Очнувшись от испуга и убедившись в истинности своих догадок, директор схватил сидящего с ним рядом юнца за ус, и тот мгновенно отклеился. На почётном месте сидел вовсе не великий князь, а пройдоха Савин! Яков Спиридонович затрясся мелкой дрожью и весь покрылся холодным потом от страшного предчувствия. Какие беды теперь обрушатся на его бедную директорскую голову! В зале наступила такая тишина, что, казалось, даже пролетающая рядом муха присела от удивления кому-то на очки.

Савин нисколько не удивился. Без малейшего смущения он браво поприветствовал князя, протянув ему руку.

– О, так вы тоже великий князь? Очень приятно, Николай Герасимович Савин, – как ни в чём не бывало улыбнулся лицеист.

Восхищённый дерзкой шуткой, князь Николай Константинович расхохотался на весь зал. Три девушки, сопровождавшие его, залились столь заразительным смехом, что все присутствующие почувствовали мгновенное облегчение и подхватили их веселье. Одна из девиц, выделявшаяся блестящими светлыми волосами, проницательно посмотрела на Савина и, отметив, что лицо у него волевое, с правильными чертами, соблазнительно улыбнулась юному храбрецу. Он не растерялся и быстро подмигнул ей в ответ.

Николай Константинович бросил оценивающий взгляд на восхищённую публику и легонько похлопал в ладоши, показывая своё расположение.

– Ну, артист! Вот это я понимаю – спектакль!

Оглядев своё ложе и показав жестом, что всё в порядке, великий князь снова обернулся к проворному лицеисту.

– Что ж, давайте вместе досмотрим.

– Спектакль, скажу я вам, замечательный. Особенно хороши флагоносцы, – светским тоном произнёс Савин, не выходя из своей роли.

Успокоившиеся зрители с любопытством наблюдали за происходящим, не сводя глаз с Савина и великого князя. Казалось, весь спектакль переместился в первый ряд. Князь жестом пригласил Савина сесть с ним рядом, справа, на место Кульмана. Савин охотно плюхнулся, а потом насмешливо глянул на директора лицея, оставшегося без места, так как слева от Николая Константиновича расположились его спутницы, и свободных кресел в первом ряду не осталось. Великий князь подал знак рукой, и спектакль продолжился под ошеломлённый шёпот в зале.

На заднем дворе императорского лицея воспитанники по команде смирно выстроились в несколько рядов. На всех лицах был написан ужас. Яркое февральское солнце безжалостно озаряло Савина, который стоял перед всем строем на коленях, раздетый до пояса. Лицо дерзкого лицеиста казалось высеченным из камня, глаза его были застывшими, словно у статуи с надгробного памятника. Савин уже знал, что его отчисляют из лицея, но не подавал виду, насколько ему больно от этой мысли. Кульман, стоя рядом, с явным удовольствием громко зачитывал написанный утром приказ:

– Лицеист Николай Герасимович Савин совершил дерзкое, невиданное доселе нарушение дисциплины. С завтрашнего дня он будет разжалован и переведён в регулярную армию.

Савин ухмыльнулся, показывая, что готов подчиниться воле директора. Но когда он попытался встать с колен, Яков Спиридонович резко нажал на его плечо. Это означало, что приговор оглашён не до конца.

– Также лицеист приговаривается к телесному наказанию в сорок розог. Приказ привести в исполнение немедленно.

На лице Кульмана под усами заиграла злорадная улыбка.

В то же мгновение двое крепких солдат подхватили Савина так, чтобы он не сопротивлялся, и повели к лавке для исполнения экзекуции. Такого поворота Николай не ожидал. Что угодно, только не это позорное унижение перед товарищами! Савин заорал что было мочи, стал вырываться из рук солдат, наступил одному из них на ногу. Но хватка была железной – не вывернуться, не убежать.

– Это же просто шутка! Никто не пострадал, все только посмеялись! – в отчаянии выкрикивал Савин. – И великому князю понравилось…

В этот миг его обнажённую спину обжёг первый удар, от которого юноша издал пронзительный крик. Лицейские солдаты, словно растягивая удовольствие, неторопливо замахивались и хлестали то слева, то справа. Каждый последующий удар казался Савину всё более невыносимым. Вскоре его спина стала багровой, а боль не оставила места для мыслей. Савин лишь сдавленно вскрикивал и считал удары. Сострадательный Хватов закрыл лицо руками – ему было мучительно видеть страдания близкого друга.

Гибкий ореховый прут хлестнул по тонкой шее подростка. Золотая цепочка с медальоном, подаренная матерью, порвалась и соскользнула на землю. Мелькнула надпись, выгравированная на оборотной стороне медальона изящным курсивом: «Колечке Савину от матушки». Глаза юноши помутились и, не дождавшись сорокового удара, он потерял сознание.

Шёл 1874 год.

Шумный ночной приём в салоне мадам Розмари собрал офицеров и корнетов вокруг хорошеньких девиц, манящих своей доступностью. Гости много говорили и звенели бокалами, из которых то и дело выплескивалось на пол холодное шампанское. Снаружи уныло завывал зимний ветер.

Среди гостей этого салона был и молодой корнет Николай Савин. Он стал здесь от скуки, которую ощущал, если ему приходилось пребывать в бездействии. Только в салоне он мог по-настоящему расслабиться. За соседним столом компания офицеров играла в карты, и искушённые женщины беспрестанно хватали своих кавалеров за руки, чтобы потанцевать и выпить на брудершафт.

Юная златовласая Марта давно приметила Савина и теперь не спускала с него глаз, опасаясь конкуренции. Она взяла Николая за руку, чтобы пригласить его на очередной танец, но тот не хотел терять времени зря. Резко повернул девушку лицом к себе, он прижал её хрупкий стан к стенке. Горячие губы корнета впились в розовый ротик Марты. Она кокетливо сопротивлялась, предвкушая приятную ночь с молодым человеком, о котором давно шла слава изощрённого любовника.

– Проводишь меня домой? – спросила Марта, томно глядя на своего кавалера.

– Тоска зелёная! Что там делать? – недовольно скривился Савин. – Может, лучше здесь останемся?

– Здесь очень шумно, – застенчиво произнесла Марта, не имевшая особого опыта в амурных делах.

– Так мы найдём самую тихую комнатку, – заверил корнет.

Он направил на девушку тот проницательный взгляд, перед которым обычно таяли сердца девиц. Марта не решилась ответить. Николай взял с чёрного лакированного комода откупоренную бутылку, поставил перед девушкой бокалы и налил в них немного тёмного, как кровь, вина.

– Давай выпьем для храбрости, – сказал он, лукаво подмигивая.

Марта дрожащей рукой взяла бокал и повиновалась. Они выпили на брудершафт и поцеловались. Савин оглянулся на офицеров, по-прежнему занятых игрой в карты, взял Марту за руку и, покачиваясь, повёл её из гостиной в сторону отдельных кабинетов. На ходу целуясь с девушкой, Николай плечом толкнул первую попавшуюся дверь. Опьянённые вином и страстью, молодые люди ввалились внутрь.

В ночном полумраке горела небольшая свеча. Увлечённые друг другом, Николай и Марта не сразу заметили в углу комнаты фигуры людей, куривших опиум. Вскоре привыкнув к темноте, Марта увидела мужчину, полулежащего на топчане. В руке он держал курительную трубку, из которой исходил сладковатый дым. Девушка вздрогнула от неожиданности, вскочила и резко потянула Савина за рукав сорочки.

– Николай, здесь кто-то есть! – прошептала она. – Пойдёмте отсюда!

– Что? Где? – недоумённо пробормотал Савин.

Низкий и бархатистый мужской голос из темноты твёрдо ответил:

– Сударь, вам, кажется, ясно сказали. Выйдите вон!

Савин обернулся и попытался разглядеть человека, сидящего в темноте. Ему непонятен был столь резкий и повелительный тон. К тому же корнета рассердило, что незнакомец столь бесцеремонно меняет его планы.

– Сударь, а может, это вам стоит выйти? – дерзко парировал Савин.

Мужчина, похоже, не собирался уступать. Он поднялся с топчана и с угрожающим видом направился к парочке, решив наказать наглеца. Испуганная Марта снова схватила Николая за рукав и что было сил потащила его к выходу. Савин упёрся, не желая уходить. Он готов был ответить, как полагается.

Незнакомец вышел из тени и при свете тусклой свечи внимательно рассмотрел лицо Савина. А потом вдруг воскликнул, широко улыбаясь:

– Кого я вижу! Великий князь собственной персоной. Вот это встреча!

Незнакомец захохотал во весь голос и неспешно вернулся на топчан. Устраиваясь поудобнее, он распорядился:

– Фанни, зажги ещё пару свечей. У нас гости!

Девушка, которой Савин и Марта прежде не заметили в темноте, встала и направилась к канделябру.

Николая немного качнуло от напряжения. Он старался припомнить, где видел этого знатного мужчину, привычно распоряжавшегося людьми.

– Какой ещё князь? Я корнет Николай Герасимович Савин, – представился он, невольно выгибая грудь вперёд, чтобы продемонстрировать свою военную форму.

В этот время Фанни зажгла в канделябре несколько больших свечей, и комнату залило ярким светом. Савин вздрогнул, узнав своего собеседника. Перед ним был сам великий князь Николай Константинович. От столь неожиданного поворота событий корнет вмиг отрезвел и неожиданно для самого себя вытянулся по стойке смирно.

– Ваше высочество, прошу простить моё поведение!

Корнет взволнованно смотрел на князя. Тот продолжал безмятежно покуривать трубку на топчане, обитом голубой парчой. Савину показалось, что он вновь стоит на коленях на холодном плацу, и розги вот-вот засвистят над его голыми плечами.

Испуганно уставившись на князя, Марта вдруг осознала всю опасность ситуации. Она не стала дожидаться, что предпримет её кавалер, и ускользнула за дверь.

Князь с любопытством посмотрел на Савина и снова усмехнулся.

– Вольно, вольно, корнет. Присаживайся. Курить будешь? – добродушно спросил Николай Константинович и протянул Савину свою трубку.

Фанни кокетливо посмотрела на корнета и, взяв трубку из рук князя, передала её Савину. Тот, хотя и находился в крайней степени изумления, заметил, что девушка ему знакома. «Где-то мы встречались», – промелькнуло в его голове. Савин всматривался, напрягая память, но от волнения не мог быстро вспомнить. Ему показалась, что Фанни тоже смотрит на него, что-то припоминая.

– По-моему, мы с вами знакомы, – несмело проговорил он.

Насмешливый голос князя оборвал его мысли:

– Лишнего не придумывай. Не мог ты её видеть.

Фанни была так очаровательна, что Савин сразу же позабыл о Марте, которую несколько минут назад сжимал в объятиях. Девушка грациозно подала ему руку для поцелуя. Он прикоснулся губами к шёлковой коже её пальчиков, не спуская с девушки своих внимательных серо-голубых глаз.

Наконец, красавица с улыбкой произнесла:

– Фанни Лир.

Голос её оказался необыкновенно нежным, и говорила она с милым иностранным акцентом.

– Весьма польщён, – отозвался Савин, тоже улыбаясь.

– Ты не особо заглядывайся, корнет! – недовольно проговорил князь, заметивший волнение молодого человека.

Савин встряхнулся и послушно отвёл взгляд от прелестного лица, казавшегося до боли знакомым. Он посмотрел на курительную трубку, потом, примериваясь и немного помешкав, с видом знатока затянулся. Терпкий вкус дыма и скребущее ощущение в горле вызвали у него громкий кашель.

Великий князь, наблюдавший за своим незваным гостем, снова в голос расхохотался. Казалось, он испытывает удовольствие от вида корнета.

– Ну как, крепкий табачок, корнет? – насмешливо прищуриваясь, спросил князь.

Его забавляла неопытность молодого человека.

– Так точно, ваше высочество, – прокашлявшись, смущённо ответил Савин.

– А чего же ты корнет? – поинтересовался Николай Константинович, окинув мундир Савина пренебрежительным взглядом.

– Так отчислили меня, сразу после того спектакля, – хмуро произнёс Савин, виновато глядя на князя.

Тот сохранял полнейшую невозмутимость. Потом вдруг откинул голову назад и расхохотался, хлопая себя по коленям.

– Да, знатный был спектакль! – воскликнул Николай Константинович

Он припомнил наглость юноши и был благодарен ему за возможность посмеяться в необычной обстановке.

Савин вдруг словно прозрел. Он вспомнил, где видел эту красивую девушку. Это именно она так обворожительно смотрела на него в лицее в день спектакля, четыре года назад.

– Вспомнил! Вы тогда вместе с князем приезжали, – быстро произнёс Савин.

Он обрадованно посмотрел на Фанни. Но ей явно не понравилось откровение корнета.

– Нет, вам показалось, – ответила она.

Скрывая неловкость, девушка отвернулась от Савина и подошла к князю.

Николай Константинович, внимательно наблюдавший за ними, спросил:

– А теперь ты как?

– Страдаю в корнетах, ваше высочество. Вам, случайно, адъютант не нужен? – со своим обычным задором спросил Савин.

Он попытался ещё раз затянуться диковинной трубкой, но с непривычки опять закашлялся от едкого дыма, раздирающего гортань.

– Вот артист! – воскликнул Николай Константинович, со смехом оборачиваясь к своей спутнице. – Фанни, ты видела наглеца?

– В Париже таких каждый второй, – без смущения, с непринуждённой лёгкостью возразила девушка и насмешливо взглянула на корнета.

– А здесь я такой один, – продолжал дерзить Савин.

Князь пристально смотрел на корнета. Он чувствовал, что этот молодой человек всё больше и больше нравится ему. Что-то в нём было эдакое заправское, чего не хватало в чопорных княжеских покоях.

– Хватит, корнет, – приказал князь со смехом и энергично махнул рукой. – Решено, будешь моим адъютантом! Мне таких весельчаков не хватает. Фанни, дорогая, налей нам шампанского.

Видимо, так распорядилась судьба. Жизнь Савина изменилась так резко, как он и мечтать не смел. Служить у князя означало поймать жар-птицу за хвост, и этот счастливый жребий выпал корнету совершенно неожиданно.

В резиденции великого князя было несколько шумно. С утра все бегали, как заведённые, готовясь к возвращению его высочества. В комнатах пахло свежими пирогами и сладким соусом. В просторные окна врывался тёплый апрельский ветер, сдувая пыль с бронзовых статуй.

Вместе с ветром, быстро поднявшись по резной дубовой лестнице, в кабинет князя влетел Николай Савин. В руках у него был средней величины конверт с тёмным штемпелем. Князя в кабинете не оказалось, и адъютант продолжил его поиски. Просторная гостиная была также пуста, и вокруг не оказалось ни души.

Савин подумал, что князь, наверное, почивает в спальне и поспешил туда. Он знал, что в конверте важное донесение, которое следует доставить срочно. Дверь в покои была чуть приоткрыта, и корнет осторожно, почти беззвучно подошёл к ней. Но в последний момент Николай замер на месте – он заметил у двери знакомый силуэт.

Это была Фанни. Она стояла в кружевном белье у зеркала, готовясь примерить очередной наряд. Не смея оторвать взгляд и заговорить, Савин застыл, будто парализованный. Очаровательная девушка выглядела, как божество, сошедшее с небес. Длинные стройные ноги прятались под прозрачными кружевами, не скрывавшими форм великолепного тела. Высокая грудь, сжатая узким корсетом, подчёркивала необыкновенно тонкую талию. Точёная фигурка Фанни напоминала драгоценный бокал с шампанским, который Савин когда-то получил из её белоснежных рук.

Словно почувствовав присутствие постороннего, Фанни оглянулась по сторонам и вдруг заметила в отражении зеркала корнета, прислонившегося к створке двери.

Тишину прервал уверенный голос девушки:

– О, Савин, чего стоите? Разве не видите, что даме нужна помощь?

Корнет понял приглашение девушки по-своему. Быстро войдя в спальню, он наглухо закрыл за собой дверь.

– Я просто искал его высочество, – приближаясь к Фанни, пробормотал Николай. – У меня для него письмо. Вот.

Он протянул девушке конверт, а сам не мог оторвать взгляда от её прекрасных ног.

Фанни делала вид, что ничего не замечает, и вела себя так, словно Савин был её горничной. Она ловко направляла его туда, куда молодой адъютант так стремился.

– Не придумывайте, вы искали меня, – сказала блондинка, прищуриваясь, чтобы молодой человек восхитился её длинными ресницами.

Она качнула своими соблазнительными бёдрами, от чего на лбу Савина выступила испарина.

– Подойдите ближе, помогите перетянуть корсет, – приказала Фанни. – А то моя Параша опять куда-то убежала.

Незаметно вытерев лоб рукавом, Савин положил письмо на письменный стол и приблизился к девушке. Но вместо того, чтобы потуже затянуть корсет, он решительно принялся расшнуровывать его. Фанни не сопротивлялась. Томно выгнув спину, она слегка коснулась корнета своими локонами. Обольстительная грудь, вырвавшись из тесного корсета, быстро вздымалась, выдавая чувства Фанни.

В это время великий князь стремительно поднимался по лестнице, ведущей в спальню. Ему страстно хотелось обнять возлюбленную и забыться у неё на груди после долгой дороги. Внизу его встретила прислуга и заботливо предложила пообедать. Князь проворчал, что это подождёт, так как он желает сначала переодеться. В руках у него были подарки для неотразимой Фанни – шикарный букет из белых роз и коробка со шляпкой. Войдя в длинный коридор, Николай Константинович громко крикнул:

– Фанни, дорогая, ты где? Твой медвежонок соскучился!

Он торжественно открыл дверь в опочивальню, сначала просунул вперёд букет с большой коробкой, а затем вошёл сам.

Фанни лежала полуодетая на большой кровати под белоснежным шёлковым одеялом. Сонно потянувшись, красавица улыбнулась князю и его подаркам. Глаза её сладко жмурились от удовольствия. Но князю вдруг показалось, что Фанни не слишком-то ждала его и совсем не подготовилась к его приезду. Красивое платье валялось на полу, белые чулки были разбросаны по комнате.

Впрочем, посмотрев на обнажённые плечи возлюбленной, князь забыл о своих подозрениях. Он принялся раздеваться, но его дорожная одежда, как назло, была туго застёгнута. Требовалась помощь слуги, но у князя не было терпения дожидаться. Он бросился в объятия Фанни, прижимаясь к ней всем телом. Его страстные поцелуи обрушились на пухлые губки девушки, от белокурых локонов которой маняще пахло французскими духами. Букет упал рядом, осыпав Фанни душистыми лепестками. Князь наслаждался ответными поцелуями, о которых так сильно мечтал, трясясь в карете.

Савин успел сбежать из постели Фанни в чём мать родила, едва услышал в коридоре голос князя. Он спрятался в крохотном чулане, примыкавшем к спальне. Здесь было темно, пыльно и тесно. Адъютант осторожно натягивал одежду, стараясь не издать ни звука. Сердце его бешено стучало от осознания остроты и опасности момента. Один неверный шаг, и жизнь повиснет на волоске. Одевшись, он приоткрыл дверцу и хотел было покинуть своё укрытие, но слова Фанни заставили его остановиться.

– Медвежонок, подожди. Я кое-что тебе хотела сказать.

Фанни слегка отстранилась, что привело князя в недоумение.

– Давай быстрее, я весь горю, – сердито потребовал он, вновь стискивая девушку в объятиях.

Фанни снова отстранилась, демонстрируя непонятную настойчивость. Глаза князя потемнели от гнева.

– Мне правда сейчас не до этого, – девушка поправила растрёпанные волосы и отвернулась к окну.

Николай Константинович ощутил нарастающее раздражение и непонятную взявшуюся тревогу.

– Что, опять голова болит? Сколько можно? – воскликнул он.

Расстроенный необъяснимым поведением любовницы, князь мрачно посмотрел на лежавшие рядом розы так, словно они были во всём виноваты.

– Да… – огорчённо проговорила Фанни.

Помолчав немного, она добавила:

– Но это не главное. Мне снова пришло письмо от мамы.

Николай Константинович вздохнул и откинулся на спину:

– Давай наконец-то перевезём её в Россию. Так будет проще всем.

Фанни слегка поёжилась и, не глядя ему в глаза, возразила:

– Но она так больна, что не перенесёт дороги. А денег на лекарства нет.

– Ты же знаешь, все мои траты проходят через императорскую бухгалтерию. Я совершенно не свободен в финансах.

С этими словами князь опустил голову и громко вздохнул.

В этот момент раздался странный падающий звук. Князь обернулся и подозрительно посмотрел на дверцу чулана, за которой скрывался его адъютант. Фанни тотчас резко обернулась и схватила князя за борт расшитого мундира, заставив посмотреть себе в глаза. Взгляд её был таким пронзительно-грустным, что Николай Константинович почувствовал приступ стыда. Любимая девушка просит его о помощи, а он, племянник императора, оправдывается отсутствием денег!

Причиной шума в чулане было неосторожное движение Савина. Он наступил на что-то, и тяжёлая вешалка с платьем оборвалась, ударившись о мраморный пол. Обомлев от страха, молодой адъютант прижался к холодной стене. Несколько минут он боялся даже дышать, прислушиваясь к каждому звуку в спальне. В голове лихорадочно крутилась одна и та же мысль: «Глупая неосторожность может кончиться страшным исходом».

– Но ты же великий князь, – произнесла Фанни.

Голос её звучал гневно и вместе с тем презрительно. В глазах отражался горький упрёк.

– И в чём тогда твоё величие?

Фанни намеренно пошла в атаку, переключая внимание князя на обиду. Она знала, что вспыльчивый характер заставит его уйти.

– Ну, знаешь…

Князь выпрямился, резко поднялся с постели и, обескураженный дерзким поведением возлюбленной, принялся застёгивать свой парадный мундир. По его перекошенному лицу Фанни поняла, что на этот раз зашла слишком далеко. Но ситуация требовала немедленного разрешения, поэтому девушка продолжала молчать, несмотря на недовольное сопение князя.

Взгляд Николая Константиновича упал на конверт, лежавший на письменном столе.

– А это что такое?

Фанни устало посмотрела на взъерошенного князя и, недолго подумав, вспомнила:

– А, заезжал твой адъютант, вот оставил это письмо.

– Варпаховский?

– Нет, Савин.

– Давно?

Николай Константинович взял в руки конверт и поднял его на свет, пытаясь разглядеть, что лежит внутри.

– Утром ещё, – небрежно ответила Фанни, слегка пожав плечами.

Князь сорвал печать и пробежал по письму беглым взглядом.

– Опять этот скучный обед в Мраморном дворце. Как они мне надоели…

Он откинул письмо в сторону и вышел из спальни, оставив Фанни наедине с её мыслями и секретами.

На огромном мраморном столе красовалось множество блюд из свежеприготовленной дичи, запечённых овощей и сладких фруктов. В хрустальных бокалах сверкала наливка, которую специально готовили для императорского дворца. Среди прочих гостей в обеденном зале находился царь Александр II. Он сидел рядом с Александрой Иосифовной, супругой своего брата, и её сыном, великим князем Николаем Константиновичем. Семейный обед немного затянулся, и все ощущали, что царь чем-то недоволен. Плохое настроение его величества проявлялось в напряжённом молчании и насмешливом взгляде. От блеска его глаз Александре Иосифовне было не по себе. Она решила заговорить первой.

– А я на следующей неделе отправляюсь в Боржом. У меня летом такие мигрени. Только воды помогают, – устало проговорила княгиня, со вздохом вытирая лоб кружевным платочком.

– Одни? Без сына? – сдержанно спросил Александр II.

Его лицо казалось выточенным из мрамора – ни малейшего проблеска эмоций.

Александра Иосифовна смиренно посмотрела на царя и перевела взгляд на сына.

– Да, у Коленьки дела.

Лицо матери выражало искреннее сопереживание, которое она выразила, привычно погладив сына по плечу. Однако любящий жест матери, видимо, ещё сильнее возмутил царя. Он недовольно вздохнул. Княгиня поняла, что просчиталась: невинный разговор о предстоящей поездке обернулся не в её пользу.

– Александра Иосифовна, а знаете ли вы, какие у него дела? – холодно спросил царь.

Его глаза, остановившиеся на лице княгини, не обещали ничего хорошего.

– Известно ли вам, как он позорит царскую фамилию? – повысил голос Александр, и его кулак тяжело опустился на мраморный стол.

Александра Иосифовна сжалась от неожиданности. Она готова была провалиться сквозь землю. Но возражать или спрашивать не осмелилась – смиренно опустила глаза, чтобы исключить какое-либо напряжение со своей стороны.

Князь Николай Константинович почувствовал упрёк в свой адрес и решил вести себя раскованно. Так его слова будут звучат увереннее. Быстро взяв рюмку с наливкой, князь опрокинул её содержимое себе в рот.

Царь внимательно наблюдал за обоими родственниками. Видя их насквозь, он продолжил железным голосом, словно разрезал по частям и без того перепуганную женщину:

– Значит, не знаете, ваше высочество? Он связался с какой-то американской танцовщицей! Таскается с ней по салонам и курит опиум.

Слова царя прозвучали для Александры Иосифовны, как удар грома. Она не могла поднять своих испуганных глаз и мысленно молилась, чтобы её сын не сказал чего-нибудь лишнего.

– Не переживайте, маменька – проговорил Николай Константинович, гордо вскидывая голову. – Скоро это всё закончится!

Он снова потянулся к графину с наливкой, чтобы быстро налить и выпить.

Александра Иосифовна внезапно выправилась и посмотрела на царя с искренней улыбкой. Склонив набок свою красивую голову, она промолвила с присущим ей обаянием:

– Вот видите, ваше величество!

Она обрадованно посмотрела на уверенного в себе сына, которого боготворила. Добродушная княгиня искренне верила, что конфликт исчерпан. Но Николай Константинович, с шумом поставив пустую рюмку на стол и не глядя никому в глаза, отчётливо произнёс:

– Просто я женюсь на мисс Лир, чтобы всё было законно и без домыслов. Прошу выделить мне ассигнования на свадьбу. Я уже всё посчитал.

Александра Иосифовна побелела и вскрикнула от неожиданности. Как бы княгиня ни любила своего Коленьку, согласиться с таким безумием она не могла.

Лицо царя налилось багровой краской, брови сошлись в одну свирепую дугу. С трудом сдерживая гнев, он решительно произнёс:

– Никаких тебе денег, подлец, и никакой свадьбы! На Кавказ у меня поедешь, может, там образумишься!

Физиономия Николая Константиновича вытянулась, и пелена уверенности тотчас же исчезла. Всё ещё надеясь на лучшее, он почти полушёпотом проговорил:

– С маменькой? В Боржом?

– На передовую! – заорал царь так, что бокалы на столе задрожали, а стоявшая неподалёку прислуга испуганно отшатнулась.

Кулак Александра II вновь с грохотом опустился на мраморный стол. Гости мужского пола вздрогнули, дамы зажмурились.

Николай Константинович вскочил, словно ужаленный, тоскливо взглянув на царя, и отчаянно пробормотал:

– Я только в прошлом году в Туркестане воевал, через пустыню пробирался под артиллерийским огнём… И теперь снова в самое пекло? Я с детства вида крови не переношу…

Лицо матери исказилось от сочувствия к любимому сыну, которого так жестоко наказывали за лёгкую шалость.

Посмотрев на маменьку и не увидев в её глазах уверенности, стараясь не расплакаться от унижения, князь демонстративно выпил ещё одну рюмку наливки, вытер губы салфеткой и швырнул её на стол. Не прощаясь, он вышел из-за стола и стремительно пошёл к выходу.

Холодные коридоры дворца, казалось, излучали нестерпимую скуку. Николай Константинович быстро шагал, направляясь к спальне матери. Поворот направо, ещё два поворота налево… Вот, наконец, нужная дверь. Осмотревшись по сторонам, князь с силой толкнул её внутрь. Массивные створки не шелохнулись. Заперто! Князь предвидел этот момент и заранее подобрал ключ с подходящей формой бородки. Он вставил его, осторожно повернул несколько раз, и дверь в опочивальню Александры Иосифовны послушно отворилась.

Николай Константинович знал, что где-то в особенном месте маменька скрывает свои драгоценности, подаренные ей на свадьбу. Они стоили немалых денег и могли покрыть все княжеские нужды. Денег из казны ему, видимо, не получить никогда. Как бы то ни было, великий князь был не из тех, кто останавливается на полпути и безответно принимает пощёчины. Он не станет терпеть унижения и потакать чужим прихотям! Давно пора понять, что драгоценности по праву принадлежат ему. И он не какой-нибудь кадет, доля которого заранее определена, а член царской фамилии.

В душе великого князя бушевали непростые страсти. Гнев смешивался с обидой и нетерпением получить то, что ему давно было обещано маменькой. Сколько можно стоять в стороне от серьёзных дел и лишь соответствовать правилам в угоду другим, словно его самого вовсе не существует. Маменька постоянно опасается гнева государя, но тот сам поставил жирную точку. Не посмотрел ни на племянника, ни на дорогую невестку!

Князь проворно открыл шкафчики трюмо, где, по его мнению, хранились драгоценности. Перерыв всё, он нашёл пару цепочек из красного золота и кольцо с большим прозрачным камнем и быстро отправил их к себе в карман. Впрочем, это были мелочи. Где-то маменька прятала настоящие ценности – старинные украшения, стоившие многих тысяч. Князь торопливо открывал все шкатулки, которые попадались ему под руку, но ничего достойного в них не обнаружилось.

Николай Константинович со злостью хлопнул рукой по трюмо.

– Перепрятала! Ну, ничего. Я тоже не лыком шит.

Немного подумав, он заглянул под кровать, прощупал все выступы, скрывавшиеся в темноте. Там было пусто. Князя охватила отчаянная тоска. Несколько минут он стоял посредине комнаты, размышляя о своей неудаче. И вдруг на ум пришло воспоминание о тайнике в стене. Когда-то маменька держала там свои письма и читала при нём одно из них. Тогда князь был ещё совсем юным…

Он бросился на поиски тайника, обшарил все стены и вскоре нашёл маленькую потайную ячейку. Там действительно оказались старые пожелтевшие письма, какое-то недорогое ожерелье и несколько пустых шкатулок. Здесь явно что-то лежало, но маман, видимо, почуяла неладное и перепрятала драгоценности туда, куда ни одна душа не сунется.

– Чтоб тебя и всю твою семейку! – в гневе выругался Николай Константинович.

Сейчас он презирал всю родню, а больше всех – себя, жуткого неудачника.

Немного поостыв и смирившись с неприятной безысходностью, князь направился к выходу. Но вдруг его внимание привлекла висевшая в углу икона в золотом окладе, украшенном драгоценными камнями. Маменька говорила, что эта святыня обладала особой силой.

Князя озарила светлая мысль. Может быть, мать держит свои сокровища там, где сам Бог охраняет их? Он молниеносно приблизился к иконе и без труда снял её со стены. Драгоценный оклад засверкал в солнечном свете. За иконой никаких тайников не оказалось. Но князя тотчас посетила другая мысль. Он достал из кармана складной нож и аккуратно вынул из оклада три крупных бриллианта. «Вот оно, богатство, которое мне принадлежит по праву!» – в восхищении подумал Николай Константинович.

Он завернул камни в носовой платок, расстегнул мундир и спрятал свёрток за пазуху. Затем бережно повесил икону на место и направился к выходу, не желая, чтобы его заметили рядом с опочивальней.

Едва подойдя к дверям, князь услышал снаружи чьи-то громкие шаги и испуганно замер. Его сердце бешено забилось, словно пыталось вырваться из груди. Прислушавшись, он разобрал негромкий разговор двух слуг и вздохнул с облегчением. Когда шаги затихли, князь осторожно вышел и быстро запер дверь своим ключом.

Наконец-то Николай Константинович почувствовал удовлетворение. Он больше не маменькин сынок и не чья-то прихоть. Его губы уверенно шептали: «Я могу и должен распоряжаться своим имуществом, как заслуживаю по праву. Я племянник императора, великий князь».

Закрытая карета стучала колёсами по залитой солнцем мостовой. Словно гигантские часы тикали, отсчитывая новые минуты жизни великого князя, в которой он волен дать свободу хозяйским чувствам. Савин сидел напротив. Князь в душе гордился тем, что имеет такого хорошего верного адъютанта. Теперь есть кому доверить свои личные просьбы, и не стоит сомневаться, что тот выполнит их проворно и без лишних вопросов. Он дал ему много, и теперь Савин искренне благодарен за оказанную честь.

– Что ж, Коленька, царь-батюшка обещает отправить меня на Кавказ. Поедешь со мной? – спросил князь, с прищуром глядя на своего адъютанта.

– На отдых? Это с удовольствием, – весело отозвался Савин, хлопнув себя по колену. – Петербург надоел ужасно!

– Нет, корнет, на войну, – возразил князь, недовольно вздыхая, и вопросительно посмотрел на Савина. – Готов?

Лицо адъютанта даже не изменилось. Напротив, он вздохнул и сочувственно склонил голову.

– За вами хоть на край света, ваше высочество.

– Ладно, не грусти, ещё погуляем, – добавил князь, лукаво зажмурив один глаз. – А пока поручение для тебя. Секретное.

С этими словами князь полез за пазуху и вынул свёрнутый платок. Савин внимательно посмотрел в хитрую физиономию Николая Константиновича. Что-то было в его лице непривычное, словно перед ним сидел другой человек.

– Вот! Сдашь в ломбард, сейчас же, – с заговорщическим видом произнёс князь.

Пронизывающе поглядев на адъютанта, он улыбнулся и добавил, понизив голос:

– С меня вознаграждение.

Савин сразу сообразил, что дело важное. Открыв свёрток, он чуть было не вскрикнул, однако не подал виду и тут же завернул платок. Он понимал, что князь действительно поручает ему секретное задание.

– А это…? – Савин странно замешкался, подыскивая слова.

Взор Николая Константиновича стал вдруг холодными и неприступным.

– Подарок от маменьки, а мне без надобности. Но никому ни слова, я доверяю тебе, как себе. Так что… Понял меня?

Савин не стал больше расспрашивать и твёрдо произнёс:

– Так точно, ваше высочество. Сделаем как надо.

– Тогда действуй, – князь посмотрел в окошко, не желая продолжать разговор.

Николай Константинович не имел опыта в подобных делах и не хотел выглядеть перед корнетом глупо. Не для того его нанимали, чтоб он много вопросов задавал его высочеству. Карета подъехала к княжеской резиденции и остановилась. Савин проворно выскочил и подал руку великому князю. Тот вышел, открыл золотой портсигар, достал папиросу с крепким табачком и закурил, жадно вдыхая дым.

Теперь, когда князь остался один, на его лице отразилась тревога. Это странное чувство было его верным спутником в моменты опасности.

В опочивальне Великого князя пахло розмарином и мятой. Фанни изящно расположилась на кружевном покрывале среди высоких подушек. Она с нескрываемым удовольствием пересчитывала собственные деньги, гревшие её душу в моменты скуки и одиночества.

Резко открывшаяся дверь заставила её содрогнуться и быстро спрятать купюры под широкий подол юбки.

Князь, словно придворный лакей, лично вкатил тележку с угощениями, прикрытыми огромными блестящими крышками.

– Что, Парашка опять куда-то убежала? – спросила Фанни, неохотно вставая с кровати. Она с откровенной скукой смотрела на Николая Константиновича, согнувшегося над тележкой.

– Нет. Просто, дорогая, нам сегодня есть что отметить. Присаживайся, – торжественно произнёс князь, выпрямляясь, словно готовился сказать важную речь.

Он подтолкнул тележку поближе к Фанни и произнёс, как заправский кухарь, специально сдвинув фуражку набекрень:

– Приятного аппетита!

Николай Константинович учтиво поклонился Фанни, не выходя из образа.

Девушка удивлённо посмотрела на племянника императора, нелепо выглядевшего на фоне посуды и столовых приборов.

– Открывай же, – с нетерпением приказал князь, чувствуя досаду из-за недогадливости возлюбленной.

Фанни недоверчиво смотрела на князя и не могла сообразить, с чем связана такая спешность. Быть может, под одной из крышек находится что-то опасное? Зная причуды Николая Константиновича, девушка осторожно подняла одну из больших куполообразных крышек.

Князь с громадным удовольствием наблюдал, как расширяются глаза Фанни. На сверкающем блюде возвышалась огромная стопка сторублёвых купюр. Просто невероятно! Это всё для неё? Но откуда?

– Это что, мне? – не веря своим глазам, взволнованно прошептала девушка, подняв своё милое лицо, раскрасневшееся от удовольствия.

– Открывай, открывай всё! – довольно проговорил влюблённый князь.

Его волнение не проходило, а нарастало с каждой минутой. Он смотрел глазами хищника, и в этот момент поистине чувствовал себя великим, соответствующим своему титулу. Фанни больше не посмеет сомневаться в нём и в его способностях.

Придя в себя и ощутив животную страсть, золотоволосая красавица схватила вторую большую серебряную крышку. Под которой также оказалась стопка свежих банкнот. Её восхищению не было предела. Она открывала блюда одно за другим и едва ли не визжала от счастья. Под всеми крышками скрывались не изысканные кушанья, а огромное состояние, которое никогда не снилось Фанни.

– Медвежонок, ты просто чудо! – восклицала Фанни, глядя на князя глазами тигрицы, захватившей желанную добычу.

Придвигаясь ближе к Николаю Константиновичу и нежно щекоча его своими кружевами, девушка повторяла:

– Самый великий князь!

Фанни казалось, что всё это сон, который вот-вот закончится, поэтому она даже ущипнула себя для верности. Девушка хватала денежные купюры и радостно обсыпала ими себя, словно листьями в октябре, наслаждаясь денежным дождём, который был вызван именно для неё.

Николай Константинович внезапно привстал и снова принял торжественный вид.

– И это ещё не всё, – сказал он, глядя на Фанни с прищуром, каким-то дерзким юношеским взглядом.

Вынув из кармана маленькую бархатную коробочку тёмно-синего цвета, князь опустился перед возлюбленной на правое колено.

Фанни Лир замерла. Поворот был столь неожиданным, что рот девушки приоткрылся, обнажив ряд ровных белоснежных зубов.

Князь открыл коробочку, и Фанни увидела огромный бриллиант, сиявший в роскошном обрамлении золотого канта. Этот подарок означал предложение руки и сердца Великого князя. Фанни почувствовала себя на седьмом небе. Вот оно – долгожданное колечко, вот он – князь собственной персоной, сложивший перед ней все полномочия!

Николай Константинович не ощущал ничего, кроме гордости за свой блестящий манёвр. Маменькино бриллиантовое кольцо теперь красовалось на тонком пальчике любимой Фанни, которая должна стать его супругой.

– Дорогая Фанни, я не представляю жизни без тебя… – искренне проговорил князь, и глаза его увлажнились от слёз.

Он смотрел на девушку с преданностью и страстью, желая услышать в ответ только одно.

– Да, да, конечно, да, – затараторила Фанни, разглядывая царское кольцо, стоившее невиданных денег. Впервые она почувствовала, что может по праву стать членом царской семьи.

– Выходи за меня! – торжественно завершил князь, не вставая с колена.

– Конечно, мой медвежонок, – ласково сказала Фанни и погладила Николая Константиновича по голове.

От восторга Николай Константинович схватил Фанни за тонкую талию и стал целовать её голые плечи и грудь, поднимаясь по шее к прелестным губам. Фанни всем телом подалась к князю и сцепила руки на его шее. Их губы слились в жарком поцелуе, от которого князя бросило в дрожь. Дрожащими руками он развязывал корсет, плотно сжимавший тонкую талию девушки, чтобы насладиться всем её телом.

Фанни внезапно почувствовала тревогу и вспомнила о своих деньгах, спрятанных под нижней юбкой. Она тотчас же схватила его руки и отпрянула, словно князь преступил дозволенную черту.

– Остановись, – сказала Фанни.

Глаза её горели странной тоской, и князь вмиг ощутил подступившее к горлу разочарование. Он недоумённо посмотрел на внезапно охладевшую возлюбленную и вопросительно поднял брови.

– Мне нужно отправить деньги маме, – стараясь скрыть переживание, жалостливо пояснила Фанни.

Николай Константинович немного насторожился и резонно возразил:

– Она что, не подождёт десять минут? Я быстро, – словно извиняясь, добавил он, чувствуя, что плохо владеет собой от неловкой ситуации.

– Банк закроется через час, – наспех сочинила Фанни и поправила платье. Было ясно, что она собирается прекратить волнительный момент, ради которого князь так много поставил на карту.

Фанни схватила саквояж, стоящий возле кровати, и стала проворно складывать в него деньги. Она опасалась, что князь может передумать.

Лицо Николая Константиновича стало хмурым. Ему совсем не хотелось расставаться с любимой в такой важный день.

– Ладно, поехали вместе, я тебя отвезу. Уже смеркается.

Он смотрел на торопливые движения Фанни, и ему казалось, что она совсем не думает о замужестве, как о главном событии в её жизни. Угадав его мысли, девушка зажмурилась, а потом томно посмотрела ему в глаза.

– Нет, ты останешься здесь и все приготовишь к моему возвращению, – вкрадчиво проговорила она. – Я хочу самую незабываемую ночь в своей жизни!

Она так страстно поцеловала его в губы, словно они расставались навсегда.

Князь не успел промолвить и слова, как Фанни быстро исчезла за дверью с увесистым саквояжем в руке. На прощание она послала ему воздушный поцелуй, оставив в комнате лишь тонкий аромат своих духов.

Князь посмотрел на пустые тарелки и поднос. Такая же ноющая пустота заполнила его душу, словно должно было случиться что-то нехорошее. Предчувствуя обман, он схватил одну из огромных крышек и со всего размаха запустил её в стену над кроватью, которая стала вдруг символом его одиночества.

«Нет больше ни денег, ни Фанни, ничего!»

Крышка со звоном упала, ударившись о что-то металлическое. Князь подошёл ближе и увидел возле подушки блестящее украшение. Его сердце запрыгало. Это была золотая цепочка с мужским медальоном, которая явно не могла принадлежать его любимой. Странное чувство заставило князя напрячься. Он сел на кровать и присмотрелся. Надпись, выгравированная на медальоне, гласила: «Коленьке Савину от маменьки».

Эти невинные слова привели князя в ужас. Некоторое время он сидел в безмолвии, не веря своим глазам. События последних дней крутились в его голове, словно в калейдоскопе. Затем он вскочил, как ужаленный, и выскочил из спальни.

– Фанни, постой! Ты кое-что забыла, – отчаянно выкрикнул князь, всё ещё надеясь, что возлюбленная не ушла.

Однако на крик князя выскочили лишь испуганные слуги. Они сообщили, что карета с мисс Лир давно покинула резиденцию.

10.

В комнате Савина царил полнейший хаос. Повсюду была разбросана скомканная одежда, щётки для волос валялись на полу, а сапожный рожок – на столе. С подсвечника свисали подтяжки. Но Савин не обращал внимания на беспорядок. Его лицо было взволнованным и напряжённым – слишком сосредоточенно княжеский адъютант пересчитывал деньги. Достав из комода холщовый мешок, Савин сложил в него сбережения. Потом вынул завёрнутое в платок кольцо, задумчиво посмотрел на него и тихо произнёс:

– Вот, бабушка, твоё кольцо пригодилось. Фанни, тебе бы точно понравилась.

Протерев кольцо до блеска, Николай улыбнулся и аккуратно переложил старинную драгоценность в бархатный футляр. Положил его рядом с великолепным букетом красных роз, предназначенных той, кто завладела его сердцем.

Савин предчувствовал, что в жизни его скоро наступит новый важный поворот событий. Обычно он обожал приключения, но сейчас почему-то нервничал. Открыв старый сундук, корнет достал праздничный белый мундир, прекрасно подчёркивавший его стройную фигуру, надел и посмотрелся в зеркало. Немного покрутился, поправил на груди шёлковый бант… И в воображении сразу возникла чудесная картина – Фанни берёт его под руку и шагает вместе с ним, влюблённо заглядывая ему в глаза при всех. Наконец-то она будет принадлежать только ему, и никто, кроме Савина, не посмеет коснуться её дивного тела.

Внезапно порыв ветра распахнул плохо закрытое окно, и серый голубь, отчаянно размахивая крыльями, влетел в комнату, как к себе домой. Николай удивлённо поднял брови и замахнулся на птицу, которая металась прямо над ним. Но голубь проворно перелетел на комод. Савин стал размахивать руками, пытаясь прогнать непрошеного гостя, но тот снова взлетел над ним и опорожнился прямо на белый мундир. Грязный зеленоватый помёт потёк по плечу, испортив всю торжественность наряда. Николай сердито махнул рукой ещё раз, и голубь, наконец, вылетел в окно.

– Вот же тварь! – раздосадованно пробормотал Савин, глядя на пятно.

Придётся снять мундир, а это так некстати. Николай со злостью резко стянул парадную форму и швырнул в стену. Покопавшись в сундуке, он нашел старый пиджак, который носил ещё в лицее. Конечно, теперь его вид оставлял желать лучшего, но делать было нечего. Надев потрёпанный пиджак, Савин снова посмотрелся в зеркало. Отражение совсем не нравилось лирически настроенному корнету, но он не привык делать из мухи слона.

– Ладно, на счастье, – согласился он, поправляя обвисшую на спине ткань.

Сегодня ничто не помешает осуществить его желание. Савин взял букет для Фанни, положил бархатный футляр с кольцом во внутренний карман пиджака и с мыслями о скорой и приятной встрече вышел из комнаты.

11.

В гостиной великого князя было жарко. Несмотря на весенний день, в доме горел камин. Князь смотрел на пылающее пламя и мысленно прощался с тем, что было так дорого – с письмами Фанни. Теперь, когда коварство и ложь взяли верх, не было смысла ни в прошлых воспоминаниях, ни в тоске о неверной возлюбленной, которая, оказывается, никогда не любила его.

Вошёл слуга. Громко прокашлявшись, чтобы привлечь внимание князя, он медленно проговорил:

– Ваше высочество, в резиденцию прибыл следователь по особым поручениям Путилин Иван Иванович. Он требует вас немедленно.

Лицо князя натянулось и приобрело испуганно-детский вид, словно его застали врасплох за постыдным занятием. Он весь сжался, будто приготовился к розгам, и замер, сутуло опустив плечи. На миг великий князь сгорбился над камином, как дряхлый старик. Затем посмотрел на письмо Фанни, лежавшее на подлокотнике кресла, и бросил его в огонь к остальным.

– Нет смысла хранить ложь, какой бы сладкой она ни была, – полушёпотом произнёс он, не отрывая взгляда от языков пламени, пожирающих белые и розовые листки почтовой бумаги. – Проси, я приму его.

Слуга сочувственно вздохнул и вышел. Николай Константинович поспешно собрал остатки лежащих на полу писем и скинул их скопом в огонь. Пламя разгорелось жарче, ярко освещая покрасневшее лицо князя. Память тяжким грузом снова накатилась снова на его усталые плечи. Он думал о нежных пальчиках, гладивших его по волосам, о влюблённых взглядах, которые дарила ему Фанни, о ласковых словах, которые она шептала в его объятиях. Неужели она всегда, с самого начала притворялась? Николай Константинович прошёлся по комнате, глубоко вздыхая, уселся в широкое кресло с высокой спинкой и зарыдал.

Следователь Путилин, войдя в гостиную, осмотрелся по сторонам и, увидев печального князя, доложил по форме:

– Ваше императорское высочество, я прибыл по особому поручению от его величества…

Путилин осёкся, увидев слезу, скатившуюся по щеке великого князя. Он снова забегал глазами по углам зала и нерешительно спросил:

– Ваше высочество, что случилось?

Похоже, что князь был не в себе, и следователь чувствовал некоторую досаду из-за того, что не сможет действовать решительно, как было приказано царём.

Николай Константинович всхлипнул и поднял на Путилина полные слёз глаза. Он проговорил, то ли спрашивая, то ли утверждая:

– Она обдурила меня.

Следователь стал серьёзным и уточнил:

– Кто она, Николай Константинович?

Князь взмахнул руками, раздражённо протёр глаза и с лёгкой укоризной обратился к Путилину:

– Фанни Лир. Разве вы не знаете её?

Следователь изумлённо развёл руками:

– Да откуда же мне знать? Его императорское величество утверждает, что вы украли бриллианты из комнаты вашей маменьки. Просит вернуть.

Следователь подошёл к камину и заглянул в пламя. Гора золы от сгоревших писем не ускользнула от его зоркого взгляда.

– Это она меня заставила! – вскрикнул жалобно князь, указывая на камин.

– Кто? – ошеломлённо поднял брови Путилин. – Княгиня Александра Иосифовна?

Похоже, Николай Константинович утратил всяческое терпение и практически взвизгнул:

– Фанни Лир, говорю же!

Он нервно поднялся из кресла, приблизился к камину и в порыве отчаяния, громко зарыдав, кинулся на шею растерянному Путилину.

– Она вместе с Савиным, с этим корнетом… Это она подослала его ко мне. Они вымогают у меня деньги…

Следователь не ожидал такого приёма. То ли от жары пылающего камина, то ли от слёз князя его лицо стало мокрым, лоб покрылся каплями пота. Путилин постарался держаться официально и не терять бдительности, поэтому как можно мягче произнёс:

– Ваше высочество, у нас есть свидетель, который видел, как вы выходили из спальни своей матушки.

Николай Константинович быстро вытер слёзы, выпрямился и с негодованием посмотрел на Путилина так, что тот невольно отвернулся.

Князь спокойно прошёлся по комнате и железным голосом произнёс, словно давая показания:

– Это она меня заставила! Фанни Лир и корнет Николай Савин шантажировали меня на протяжении долгого времени. Они требовали от меня большие деньги. Савин обещал меня убить, если я не буду им подчиняться.

Путилин недоверчиво посмотрел на Николая Константиновича и поправил усы.

– Да что вы такое говорите?

Великий князь ободряюще взглянул на следователя, который должен во всём разобраться. Очень своевременно подвернулась история с бриллиантами!

– Как хорошо, что вы приехали! Вы освободите меня. Едем в ломбард, я знаю, куда Савин сдавал драгоценности, – воскликнул князь.

Он захлопал в ладоши, вызывая прислугу. Едва на пороге появился лакей, князь бросился к нему, схватил за воротник и гаркнул во весь голос:

– Семён! Прикажи заложить карету!

– Поедем в моём экипаже, – осторожно предложил Путилин.

Внезапная перемена в поведении князя вызвала у него тревогу. Притворяется подозреваемый или задумал какую-то каверзу?

– Иван Иваныч, вы мой спаситель! – с просиявшим лицом вскричал Николай Константинович.

Он крепко обнял Путилина, словно лучшего друга, и поцеловал его в раскрасневшуюся щёку. Следователь повиновался, понимая, что дело практически раскрыто. Он смотрел на повеселевшего Николая Константиновича, который со всей доброжелательностью вёл его на поиски похищенных бриллиантов.

12.

Внутри ломбарда неярко горела свеча. В воздухе пахло смолой и копотью. Ворвавшиеся внутрь полицейские сквозь полумрак заметили сидящего в углу владельца Израиля Израилевича. Тот в испуге вскочил и попятился к внутренней двери. Проворно схватившись за тяжёлую ручку, старик нырнул во тьму. Один из полицейских подставил ногу, удержав дверь открытой.

Завязалась возня, и скоро владелец ломбарда был вытащен на свет божий. Его дряблое тело и жидкая бородка дрожали. Выученные глаза таращились то на одного, то на другого полицейского.

– Вы почему убегаете?! – грозно крикнул Путилин, приближаясь вплотную к хозяину ломбарда.

Под его суровым взглядом старик согнулся в почтительном поклоне. Израиль Израилевич повидал в жизни всякое и сейчас чувствовал, что одним испугом не обойдётся.

– Напугали меня до обморока. Я ни в чём не виноват, а тут на тебе… – забормотал владелец ломбарда, беспомощно разводя руками.

– А это мы сейчас выясним, виноват или не виноват. Откройте сейф, – приказал Путилин, указывая на большую железную дверь.

За ней находился несгораемый шкаф, в котором хранились принятые в ломбард ценности. Израиль Израилевич послушно засеменил к сейфу и вставил в замочную скважину большой старинный ключ. Несколько оборотов против часовой стрелки, и дверь со скрипом отворилась, открыв глазам полицейских разнообразные сокровища.

К радости Путилина, прямо поверх других вещей лежала коробочка с тремя крупными бриллиантами. Именно эти камни были похищены из спальни Александры Иосифовны.

– Вот они! – радостно воскликнул следователь.

Выражение лица его вмиг стало суровым. Повернувшись к владельцу ломбарда, он строго спросил:

– Откуда это у вас?

Тот испуганно развёл руками, понимая, что в этот раз случилась целая катастрофа. Привыкший сочинять лживые объяснения на ходу, Израиль Израилевич посмотрел вверх и задумчиво произнёс:

– Это? Я уж и не помню, вроде паренёк какой-то принёс.

Путилин резко махнул рукой в сторону улицы:

– Придётся вас задержать. До выяснения всех обстоятельств.

Лицо скупщика побелело и мгновенно состарилось ещё сильнее. Он жалобно вытянул брови полумесяцем и, скрестив руки на груди, запричитал, словно над усопшим:

– Как это? У меня семья, жена, пятеро дочек, кто же их кормить будет? Погодите, ваше благородие, сейчас…

Он проворно наклонился к открытому ящику, порылся в документах и отыскал закладную.

Проверив через очки дату и подпись, Израилевич протянул бумагу полицейскому с видом законопослушного человека.

– Вот, смотрите, квитанция. Камушки заложил Николай Савин. Это он приходил.

Путилин внимательно изучил документ и поднял глаза на замершего скупщика.

– А он сказал, откуда у него такие ценности?

Израиль Израилевич снова развёл руками, пытаясь изобразить непричастного к делу человека:

– Так никто же не говорит, да я и не спрашиваю.

Путилин вновь взялся за наручники, висевшие на его поясе:

– Адрес есть его?

– Конечно, – тут же засуетился Израилевич, – я в журнале все данные храню.

Толстый амбарный журнал с тёмными пожелтевшими страницами, хранившими записи о приходе и расходе вещей, пах древностью и свечным салом. Полистав для приличия, скупщик открыл помятую страницу и ткнул пальцем в нужное место:

– Вот, пожалуйста! Вам записать? – он вкрадчиво заглянул в лицо следователя.

Путилин просмотрел запись и махнул рукой.

– Запомню, – он повернулся к полицейским, ожидавшим сзади. – Все за мной.

Сыщик стремительно направился к выходу, но вдруг резко остановился и так же быстро вернулся к Израилевичу, запиравшему сейф.

– Бриллианты сюда!

От неожиданности Израиль Израилевич присел и схватился рукой за сейф. Его лицо покрылось пятнами, а на лбу выступила испарина.

– Так я же за эти бриллианты деньги отдал! Свои, кровные! – сдавленно проговорил он.

Путилин злобно сдвинул брови и зашипел:

– Ты торговаться со мной будешь?

Глубоко вздохнув, Израиль Израилевич обречённо сгорбился, всхлипывая и что-то жалобно бормоча, отпер злосчастный сейф и вытащил из него драгоценные камни. Почти безропотно, но с особой скорбью он протянул их Путилину. В глазах следователя не было ни капли жалости. Он схватил свёрток и бросился на поиски Савина. Полицейские рванули за ним, как свора послушных гончих, оставив несчастного скупщика в одиночестве.

13.

Насвистывая праздничный марш, Савин уверенно поднимался по парадной лестнице с огромным букетом свежих роз. Остановившись у входных дверей, он прокашлялся, осмотрел ещё раз свой костюм и громко постучался. Никто не отозвался. Савин подождал несколько минут, затем прижался ухом к двери. За ней не слышалось никаких движений. Тогда корнет громко позвал:

– Фанни, солнышко, открывай, это твой медвежонок!

Ожидая восторженные крики любимой, он ещё раз прислонил ухо к двери. Опять ни звука! Савин постучал настойчивее, стараясь сохранять деликатность.

– Фанни, у меня для тебя сюрприз, поторопись!

Николай знал, что эти слова точно подействуют. Но за дверью по-прежнему никто не отвечал. Раздражённый Савин стал порывисто дёргать за ручку, потом навалился на дверь плечом и попытался вломиться внутрь. Твёрдые дубовые доски не поддавались. Не выдержав, гость, стал тарабанить, что есть мочи.

Дверь соседней квартиры отворилась, из неё обеспокоенно выглянула старушка:

– Ты чего тут скандалишь? Сейчас городового позову!

Савин дерзко посмотрел на старую женщину и вытер пот со лба.

– Бабушка, какой городовой? Я сам полицейский, – бесцеремонно заявил он. – Лучше скажите, где Фанни?

Старушка хмыкнула носом и с подозрением посмотрела на юного нахала:

– Ещё чего!

Она демонстративно захлопнула дверь, не желая беседовать с тем, кто не умеет вести себя прилично.

Растерянный Савин захотел разговорить старушку. Он чувствовал, что пожилая дама что-то знает, поэтому подошёл к её двери и произнёс грозно, как разговаривают полицейские.

– Мадам, это несодействие полиции. Вы помогаете беглой преступнице. А ну-ка откройте!

Молчание за дверью означало, что соседка Фанни раздумывает. Расчёт Савина оказался верным. Вскоре старушка ответила недовольным голосом сквозь дверь:

– Уехала она ещё с утра, со всеми вещами.

Савин озадаченно посмотрел на закрытую дверь и почувствовал, что нужно скорее торопиться. Ведь Фанни где-то ждёт его и наверняка нервничает из-за него.

– И куда же? – уточнил он, ожидая, что старушка может знать больше.

Соседка ответила с явным упрёком в голосе:

– Мне почём знать? Она мне что, родственница?

Савин от нетерпения потребовал:

– Так, немедленно откройте дверь! А то я вас арестую!

В ответ старушка недовольно крякнула и осторожно приоткрыла дверь на ширину ладони.

Однако Савин и не думал больше напирать на несчастную, поэтому сунул в дверной проём свой букет.

– Держите, мадам, это вам.

– За что? – растерялась старушка, шире приоткрыв дверь, и уставилась на шикарный букет.

– За содействие полиции! – по-военному отрапортовал Савин и кинулся вниз по широкой лестнице, насвистывая на ходу весёлую музыку из какого-то вальса.

«Ещё немного, и мы с Фанни пройдём под руку, как муж и жена, прямо по этой лестнице, и старушка ещё не раз поприветствует меня словно знатного офицера», – думал корнет.

На душе его было легко и беззаботно, как тогда, когда Фанни впервые согласилась быть его женщиной.

14.

Карета поскрипывала на ходу и везла задумчивого Савина к вокзалу. Он мечтательно рассматривал прохожих и весьма гордился своим положением. Кольцо бабушки теперь станет носить его Фанни! Вот что действительно ценно, и слёзы потекли по его щекам от умиления. В карете было слишком душно, и Савин решил приоткрыть окно. Он потянулся к ручке, но экипаж вдруг резко остановился, из-за чего корнет порывисто качнулся вперёд. Красивое кольцо выпало из его рук и покатилось в тёмную щель.

Савин заорал на извозчика, что есть мочи:

– Эй, аккуратнее! Чего остановился? Я спешу! Поезжай, давай!

Корнет склонился к полу, чтоб отыскать закатившееся кольцо. К счастью, оно оказалось именно там, где он предполагал, в целости и сохранности. Николай потёр драгоценность о брюки, чтобы убрать пыль и положить обратно в бархатную коробочку. Но внезапно дверца кареты распахнулась, и перед Савиным предстал полицейский. Он грозно посмотрел на корнета, как будто бы тот был злостным преступником.

– Сударь, вам известно, кого вы остановили?! – сердито воскликнул Савин. – Закройте дверь, вы мне мешаете.

Но следователя Путилина не так-то просто было сбить с толку.

– Корнет Савин, вы обвиняетесь в краже драгоценностей из Мраморного дворца, – сурово произнёс он.

Эти слова показались Савину каким-то недоразумением.

– Какие ещё драгоценности? Я адъютант его высочества великого князя Николая Константиновича!

Корнет гневно скривился, чтобы придать уверенности своим словам.

– Уже нет, – отрезал полицейский и взял Савина за локоть, побуждая выйти из кареты.

Корнет отдёрнул руку, будто прикоснулся к горячему чайнику. Но тут двое других полицейских молниеносно подскочили к Савину, скрутили его и выволокли из кареты, словно жалкого карманного воришку. Ничего не понимая, Савин задёргал руками. Обручальное кольцо, предназначенное для Фанни, выпало на брусчатку и покатилось куда-то под колёса.

– Подождите, остановитесь! – Савин попытался подобрать бабушкин подарок.

Не слушая его криков, городовые скрутили подозреваемого покрепче, чтоб ненароком не выскользнул.

– Кольцо, моё кольцо! – кричал корнет, заметив, что его единственная фамильная ценность провалилась в канализационный сток.

Двое городовых волокли Савина по мостовой, не обращая внимания на его жалобы, и запихнули, словно мешок, в ожидавшую напротив карету.

Путилин расправил плечи и довольно потёр усы. Оглянувшись на мужчину, сидевшего в его карете, он почтительно улыбнулся ему и получил в ответ одобрительный кивок.

Ошарашенный Савин проследил взглядом за Путилиным. Всмотревшись получше, он узнал человека, сидевшего в карете следователя. Это был великий князь. Он тоже мельком взглянул на Савина, но тут же отвёл взгляд и тотчас задёрнул шторку, чтобы избежать новых мук ревности.

Карета с Савиным медленно покатилась в полицейский участок, а тот, кто мог ещё спасти его, по-видимому, совсем не желал заступаться. Савин сообразил, что князь что-то подстроил и теперь ему остаётся только ждать.

«Может быть, так надо… Вот только бы Фанни предупредить… ведь, поди, ждёт меня где-то», – размышлял Савин, пытаясь осознать случившееся.

15.

Скользкий холодный пол был похож на грязное стекло. Босые ступни прилипали к сырой чавкающей слизи, когда Савин едва волочил ноги по затоптанному коридору депо. Лодыжки, закованные в тяжёлые кандалы, непривычно ныли. Николаю казалось, что две сильные руки нарочно стиснули их изо всех сил. Острая боль от кровоточащих ран совсем измотала корнета, и он смотрел полудиким взглядом на таких же заключённых, как и он. Его обритая наголо голова больше не скрывала многочисленных шрамов от ударов, нанесённых плетью и прутьями. Тёмная рваная арестантская роба висела на нём мешком, оголяя отощавшие плечи. Около двадцати арестантов привезли на железнодорожный вокзал в вагонное депо, чтобы переправить по назначению туда, куда никто не поехал бы по доброй воле. Конные полицейские то и дело хлестали осуждённых плетьми, понуждая их двигаться по перрону быстрее.

Железнодорожный состав, ожидавший каторжников, издали показался Савину уютным убежищем после мрачного вонючего барака, в котором его держали словно пса. Яркий дневной свет, ослепляющий толпы провожающих, подарил ему надежду. А её так не хватало в эти дни бесконечных допросов и избиений до потери сознания.

Савин страстно всматривался в толпу, ища знакомое лицо. Предчувствие не обмануло его – он заметил белое лицо Фанни Лир в обрамлении золотистых локонов. Она казалось нездешним существом, богиней, которая по-прежнему любит его. Сердце Николая зарыдало от предвкушения возможного счастья, и он что есть мочи закричал, вытягивая голову из строя:

– Фанни, Фанни, я здесь, здесь!

Корнет попытался взмахнуть рукой, но тяжёлый кнут конвоира мгновенно спустился на неё, вызвав жгучую боль. Николай зажмурился, стиснув зубы, а открыв глаза, снова всмотрелся в лица. Увы, это оказалась другая девушка, похожая на Фанни. Сердце Савина сжалось от разочарования. Едва родившаяся искра надежды быстро угасла, не оставив ни капли тепла.

Двери в вагоны отворились, и полицейские стали заталкивать внутрь заключённых, пересчитывая их плетьми. Савин ввалился в вагон последним, и его спина получила два прощальных удара. Теперь предстоял долгий переезд туда, где он больше не увидит ни великого князя, ни Фанни, ни всего, что было смыслом его молодой и беззаботной жизни.

16.

В холодном железном вагоне было слишком тесно. Почти все заключенные стояли, кое-как удерживаясь за выступы в стенах. От движения по рельсам старые вагоны раскачивало в стороны так, что арестанты то и дело валились друг на друга, не имея сил подняться. Савин ухватился за небольшой выступ возле окна. Он всматривался в густой лес. Казалось, эти тёмные заросли бесконечной лентой тянутся вдоль всего железнодорожного полотна.

На повороте поезд внезапно затормозил. Савина качнуло вперёд, и он свалился на пол, больно ударившись ребром. На него свалилось несколько тел, придавив к полу колено, которое давно ныло от боли. Грозный голос конвоира сообщил, что отряд заключённых прибыл к месту и приказал выходить прямо посреди леса. Арестанты оторвались от пола и по очереди, согнувшись, выходили из вагонов под ударами плетей, отсчитывающих каждого, кто переступал порог.

– Всем построиться! – орал конвоир. – Считаю до трёх!

Заключённые замельтешили, не желая получить новые побои, и выстроились в одну длинную шеренгу. Савин оказался в третьем ряду. Его плечо сильно ныло от повторяющихся ударов плетью, и он пытался умерить боль, растирая пострадавшее место рукой.

– Три! – крикнул конвоир, когда все наконец построились.

Поезд медленно двинулся дальше, оставляя арестантов и конвоиров в глухом лесу. В воздухе появилось чёрное облако копоти. Под гулкий протяжный свист и противный скрежет стучащих вагонов состав тоскливо удалялся прочь.

– На-ле-е-во! Шагом марш! – скомандовал главный конвоир, и каторжники повиновались, с трудом передвигая уставшие и ноющие от боли ноги по песчаной почве.

Савин посмотрел на идущего рядом старика. Его лицо было измождённым, но каким-то добрым, отеческим.

– Слышь, дед, тебя-то за что? – поинтересовался Николай.

– Да ни за что, – по привычке отмахнулся дед.

– Вот и меня.

Савин сочувственно посмотрел на старика и уточнил:

– Тебе сколько сидеть?

– Десятку, – отрезал дед, не меняя выражения лица.

– Можно считать, пожизненно, – вздохнул Николай.

Но тут подскочил конвоир и хлестнул Савина по спине так, что тот споткнулся и чуть не упал.

– Молчать, заключённый!

Савин скорчился от боли и почувствовал, что колено неудачно подвернулось, вызвав дикую боль. Он больше не мог идти и схватился руками за ногу. Старик приподнял его под руку и поволок на себе.

Николай почувствовал прилив благодарности – впервые за долгое время чужой человек проявил к нему сочувствие.

– Может, сбежим, а, дед? – зашептал Савин в ухо старику.

Тот нахмурил брови и устало произнёс:

– Куда? Погляди на меня. Я еле ноги тащу.

– И что, охота тебе здесь помереть? – не унимался Николай.

– А мне разницы-то уже нет, – махнул рукой старик и отпрянул от Савина. – Отстань от меня.

Посмотрев украдкой по сторонам, Савин снова заглянул в глаза старику, который казался ему таким родным:

– Вижу, что человек ты неплохой. Побежали?

Старик потрепал Савина рукой по голове, словно сына, и прошептал, будто делясь сокровенным:

– Сынок, совершить побег – значит обречь себя на вечные скитания вне закона. Мне здесь спокойнее будет.

Сильный удар плетью положил конец разговору. Оба скорчились от боли. Не выдержав, Николай рухнул на холодную землю. Она пахла лесом и желудями. Арестанты старались обойти его стороной. Савину хотелось так и остаться лежать здесь. Может быть, не заметят и оставят.

Двое разъярённых конвоиров подскочили к Савину и стали избивать его ногами. Корнет схватился руками за большой камень, потянул его на себя, привстал, повернулся и с размаху швырнул. Булыжник угодил точно в грудь конвоира и сбил с ног. Недолго думая, корнет боднул в живот второго охранника, уложив его по соседству с первым. Пока другие конвоиры не вмешались, Николай со всех ног побежал вниз по склону, в самую гущу непроглядного леса.

Опешившие конвоиры, не ожидавшие такого разворота событий, спохватились и погнались за беглецом. Несмотря на боль и дикую усталость, он бойко перепрыгивал через густые заросли, словно дикий зверь, спасающийся от охотников. Спутанные кандалами ноги словно сами собой подскакивали перед очередным препятствием. Арестант удалялся всё дальше. Задыхающиеся от усталости конвоиры остановились и схватились за кобуры пистолетов. Послышались громкие выстрелы.

Не оглядываясь, Савин продолжал перескакивать через кустарники. Он всё дальше и дальше заходил вглубь леса. Внезапный толчок в ноющее колено остановил корнета и, оступившись, он покатился кубарём вниз, в сырой овраг. Савин сильно ударился головой о корягу, застонал и лишился чувств.

Продолжение книги

Второй первый брак

2024-08-03 10:21:00

julialed

Под большим впечатлением от этой книги. Волнующая романтика, интересные герои. Читала, не отрываясь, эмоции через край. Надолго запомнится.

Хозяйка княжеского дома

2024-08-02 16:18:00

xelenkill98

Мне очень понравилась история. Герои как живые, сюжет двигается плавно. Автор даже обвел вокруг пальца там, где нужно (очень понравилось где я согласилась на разовое пользование «Оком», хотя по факту подписка была нужна). В целом, мне очень понравилось. Читалось быстро, приятно и легко.

Привет из детства. Вернуться в прошлое, чтобы стать счастливым в настоящем

2024-08-02 08:43:00

oksana-kaira

Давно хотела прочесть эту книгу. Прочла и я в полном восторге. Хочется не совершать ошибок по отношению к своему ребёнку, вот в этой книги есть что почерпнуть.

Корнет Савин бесплатное чтение

Часть I

Вход на сайт