Мальчик, который никогда не плакал бесплатное чтение

Если во дворе шумно, значит, вскоре у местных бескостных языков появится очередной сюжет для сплетен. Тут возможны варианты: либо бабки-квохтухи, по поводу и без, снова поносят кого-то из соседей, либо детвора опять измывается над Женькой.

Пашка, откинув в сторону учебник по истории за шестой класс, бросился к окну, будто к экрану телевизора перед показом диснеевских мультиков.

Мальчик отдёрнул бязевую штору, вгляделся в полумрак двора «сталинки». Там, в сгущающихся октябрьских сумерках, на поросшей чагой приземистой берёзе, словно загнанный псами кот, сидел Женька. Вокруг дерева, будто волчок, наяривала круги Дина – рослый щенок тигрового боксёра. Надрывистый лай собаки сливался с уже начавшим ломаться гнусавым голосом Максима – Пашкиного одноклассника и хозяина Дины, прослывшего главным хулиганом во дворе. Завсегдатаи приподъездных скамеек наперебой пророчили Максу большое будущее: детская комната милиции, тюрьма и, как следствие, «Морское дно» – кладбище, получившее своё неофициальное название за то, что приняло в свои объятия десятки моряков ещё при Союзе.

Двое ребят из соседнего двора, дружков Максима, чьих имён Пашка не знал, подливали масла в огонь – раззадоривали Дину. «Куси! Куси!» – шипели детские рты.

– Отстаньте от меня! Я вам ничего не сделал, – кричал Женька, сидя на корявой берёзе, что есть сил вцепившись в шершавый ствол. – Уходите!

– Не, не заплачет, – констатировал Максим. Глаза хулигана забегали по ковру из опавшей листвы в поисках «снаряда». Набрав из-под росшего рядом дуба полную жменю желудей, Макс швырнул бурую шрапнель в Женю. Жёлуди картечью разлетелись в разные стороны.

– А я говорю – заплачет! Зуб даю, – один из дружков Максима уже целился в загнанного Женьку куском где-то найденного кирпича. – Спорим?

Макс с опаской взглянул на товарища. Даже этот двоечник видел грань между издёвкой и потенциальным преступлением. Дина, с неистовым лаем, тщетно бросалась на ствол дерева. Пашка с замершим сердцем наблюдал за происходящим сквозь пыльную призму окна своей квартиры. Там ему ничего не угрожало. Они были знакомы с Максом чуть ли не с ясельного возраста. Но, даже не смотря на это, Паша всё равно, на каком-то подсознательном уровне, побаивался своего товарища. От Максима, как от обезьяны с гранатой, можно было ожидать чего угодно. Пёс, хоть и обладал таким же характером, как и его хозяин – дурным и неустойчивым, – не был лишён простых собачьих слабостей. Пенящаяся слюна и пираний оскал, будто по мановению волшебной палочки, исчезали с морды зверя при виде колбасы, или чего-нибудь мясного. Эта маленькая хитрость, подсмотренная Пашкой в каком-то фильме советских времён, не раз спасала его пятую точку от острых клыков-иголок Дины. Эх, знал бы это Женька.

– Уходите! – выкрикнул Женя, когда рыжий кирпич глухо ударился о ствол берёзы прямо у его головы. Лишённые влаги, словно высушенные на ветру, глаза даже не моргнули. Мальчик, как бельчонок, вцепился онемевшими пальцами в шершавую кору дерева и изредка стрелял молящим взглядом в сторону окон своей квартиры. Вот сейчас, в эту самую минуту, на балконе должна появиться его мама. С бигуди в пунцовых волосах, с раскрасневшимся от гнева одутловатым лицом, в заляпанном кетчупом плюшевом халате. Должна появиться и заступиться за сына. Но мама не появилась. Ни сейчас, ни в тот момент, когда озябшие детские пальцы отпустили берёзовый ствол, и Женя, собирая по пути всё сухие ветки, рухнул на землю, как зрелый каштан.

Пёс тут же бросился к лёгкой добыче. Дина рвала голубую олимпийку, хулиганы хохотали.

– Куси, Дина! Куси! – науськивал Максим собаку на барахтающегося в сухой листве ребёнка. Свернувшись калачиком и закрыв серое от страха лицо руками, Женька с мольбой вглядывался в фасад панельки. Понемногу в пыльных окнах загорался свет. Кто-то садился ужинать, кто-то делал уроки. Из приоткрытой форточки на первом этаже доносилось минорное легато на расстроенном фортепиано: это Ирка – подружка Жени – насиловала старый инструмент. Красной искрой упала звезда. Нужно загадать желание! А, нет, это кто-то выбросил окурок из окна. Но всё равно загадать нужно. Обязательно!

– Хочу, чтобы они отстали от меня, – процедил сквозь зубы Женя, отбиваясь от собаки. – Хочу, чтобы они ушли.

Максим с дружками, заливаясь смехом, бросали в бедолагу жёлуди, стараясь при этом не задеть слюнявую псину. Мама Жени так и не вышла на балкон, не наорала на хулиганов, не заступилась. Пашка, не зная звать отца или просто вернуться к зубрёжке, безразлично задёрнул штору. Жёлтая глазница окна подёрнулась серой бязью.

Максим выиграл спор: Женька в тот вечер так и не заплакал.

***

– Не чавкай, как свинья, – сказала тётя Люда, мать Жени, даже не удосужившись повернуться лицом к сыну. – И ложкой не греми – не в барабан бьёшь.

Словно дуплетный выстрел, прозвучало два гулких удара. Женина мать отбивала свинину к ужину. Бах! Бах! Бах! Триплет сопровождался чавканьем убоины.

От ударов бучарды звенело в левом ухе. Женя, как мог, держал ложку в перебинтованной руке и уплетал борщ. В тот вечер клыки Дины всё-таки совладали с хлипкой олимпийкой, прошли сквозь свитер, и теперь на предплечье Женьки бурел растянутый несвежий бинт. Ни о каких больницах и противостолбнячных уколах речи не шло. Мама знает как лучше.

«До свадьбы заживёт», – констатировала тем вечером тётка Люда.

Женщина, собрав в пухлую ладонь плевы и свиную обрезь, утиной походкой вышла из кухни. Из ванной донёсся звук возни. Загремела металлическая тара. Через минуту-другую тётка Люда вернулась, вытирая руки о цветастый фартук. Вновь взялась за работу. Бах! Бах! – гремела бучарда.

Женя, словно пылесос, попытался стянуть с раскалённой от перегретого борща ложки капустную гущу. Горячая сталь обожгла верхнюю губу. От боли мальчик бросил ложку в бордовое варево. С досады ударил больной рукой по столу.

– А ну не смей! – на сей раз Людмила Сергеевна всё-таки обернулась, уронив на стол молоток для мяса. – Это длань Господня, тебе, уроду, протянутая, – женщина указала рукой на кухонный стол. – А ты, по́гань, своими отростками бить по ней вздумал?

– Ну, мам… – начал было Женька, но закончить не успел. Мясистая рука матери отвесила ему звонкий подзатыльник. Женя едва не нырнул лицом в тарелку.