Золотая медаль или детство. Как один отец тренировал дочь к Олимпиаде бесплатное чтение
Редактор Полина Емельяненко
Иллюстратор Сергей Авдеев
© Юна Трейстер, 2023
© Сергей Авдеев, иллюстрации, 2023
ISBN 978-5-0060-4039-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
⠀
⠀ ⠀
⠀ ⠀
⠀ ⠀
⠀ ⠀
⠀ ⠀
⠀
⠀
Воспоминания и мнение автора книги являются оценочными суждениями, они могут не соответствовать вашей картине мира и не являются истинными в последней инстанции. Не направлены на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии. Все имена и фамилии изменены. Любое совпадение с реальными людьми или событиями является случайностью.⠀
Я БЛАГОДАРНА:
Моим детям, которые подросли и спросили, кем была их мама.
Мужу за то, что купил мне новый компьютер, когда в три часа ночи я разбудила его оттого, что шарилась в коробке из-под микроволновки и подбирала шнур-зарядку от двадцатилетнего ноутбука.
Маме за терпение, которое таяло на глазах, когда я сдавала ей троих детей и пропадала на сутки, редактируя книгу.
Папе за «папу».
Моему куратору – Светлане Богдановой, она первая, кто увидела во мне писателя и помогла подготовить рукопись в издательство.
Моим друзьям и подписчикам в социальных сетях за интерес к истории.
Марии Райдер, которая уговорила начать писать.
Полине Емельяненко за художественную редактуру.
А ещё спасибо тем, кто придумал: кофе, шоколад, чурчхелу и липовый чай. Без вас никто бы не увидел эту книгу.
ОБРАЩЕНИЕ
Мы не рождаемся победителями, это всё враньё. Мы начинали как все, с первой секции, с первого тренера, с другими детьми.
Моё имя знают фанаты лёгкой атлетики, я многого достигла на спортивном поприще, но рассказать я хочу не только о спортивных подвигах, а поделиться тем, что даёт и чего лишает спорт высших достижений.
Я хотела рассказать свою историю для моих детей и, если повезёт, внуков и правнуков. Историю, которая сохранится на многие десятки лет. А когда уйду, я всё равно останусь с ними, буду стоять на книжной полке, и подглядывать сквозь страницы за их жизнью, и, может, в самый подходящий момент упаду с полки, раскрывшись на нужной странице.
Папа
Уйти от тренера-отца, не ранив его, невозможно.
Если родные за столом по моей тихой просьбе поднимали «эту» тему, всё заканчивалось криками, истерией, хлопаньем дверей, и папа пропадал на весь вечер.
Было катастрофически его жалко, я только догадывалась, что папа испытывал в тот момент. С шести лет он объединил свою жизнь с моей: первые тренировки, первые кроссовки, первые соревнования. Отец отдавал мне всё свободное время. Он не был тренером, у него не было спортивного образования, но он сам показывал упражнения, писал тренировочные планы, придумывал спортивный инвентарь. Благодаря ему я научилась принимать сложные решения, настраиваться на судьбоносные финалы, ориентироваться во взрослой жизни. Отец не разрешал сдаваться, был всегда бок о бок со мной одиннадцать лет. И мысль, что его могут предать, не помещалась в его голове.
Август после летнего сезона. На «России» стала второй. Не улучшив результат, решилась на крайне неприятный и тяжёлый разговор.
По субботам наша семья растапливала русскую баню на дровах. Царила атмосфера релакса и душевного равновесия. Папа пребывал в умиротворённом состоянии.
Сидим, греемся на верхней полке. Пар обжигает ноздри. Термометр поднялся до 110 градусов по Цельсию, всё заполнено горячим паром, дверь в другом конце парилки плохо различима. Глаза полуоткрыты. Тускло желтеет лампа. Тишина.
Мама с братом, не выдержав жары, вышли остывать. Мы остались с ним вдвоём, как всегда, вместе.
Часть 1
4 года. Спортзал. Кровать. Фонарь
Мне 4 года. На уме только детсад: каких кукол взять с собой, кто придёт сегодня в группу и во что мы будем играть? С этими мыслями я просыпаюсь и иду умываться. За завтраком папа с гордостью сообщает, что записал меня на спортивную гимнастику: 3 раза в неделю в 8 утра нужно быть без опозданий. Отличная новость! Гимнастика, что это вообще?
Гимнастический зал в моём городке на 30 000 жителей ничем не отличался от спортивного зала: расстилали дорожки, стелили маты, ставили снаряды (брусья, турники, бревно, конь).
Гимнастика развивала в четырёхлетках быстроту, выносливость, силу, ловкость, координацию. Тренировки длились по 60—90 минут. Естественно, с каждым годом нагрузка повышалась и акробатические элементы на снарядах усложнялись. Наша спортивная сборная из пяти человек постоянно выезжала на турниры в ближайшие города и области.
Начало 90-х, денег не было ни у города, ни у спортивной школы, ни у родителей. Не было спортивной формы. Не было и хороших условий на выезде. Добирались своим ходом: на электричках и рейсовых автобусах, тесня бабуль и их авоськи. Раз в день питались в школьной столовой, остальной рацион составлял сухой паёк из ларька и «мамина сумка с едой». Её собирали перед поездкой (напомню, нам было по 5—6 лет). За призовые места ничего не давали, кроме грамоты победителю.
Сопровождал нас только один взрослый – наш тренер. И я с благодарностью вспоминаю Галину Фёдоровну до сих пор.
Приехав на соревнования в такой же маленький городок, спали под матами в спортивных залах, где на следующий день и выступали. У тренера везде были знакомые, которые давали ей ночлег. А мы спали парами, чтобы было тепло и не страшно. С тех пор тёмный манеж, спортзал или ночной стадион навевают воспоминания о победе над первым страхом: – страхом темноты.
Страх – эмоция или чувство, возникающее из-за ощущения опасности. Может быть как действительным, так и воображаемым, ощущается как тревога, беспокойство.
Холодный спортивный зал, окна на недосягаемой высоте, так высоко, что их, наверное, никогда не моют. Все снаряды готовы к соревнованию и накрыты брезентом. Матов на всех не хватает, я стараюсь утащить для себя самый мягкий, обтираю его тряпкой, убирая остатки следов от обуви и магнезии. Кидаю его на пол как матрас, вторым укрываюсь как одеялом, сумка – вместо подушки. Естественно, без постельного белья. Пижамами служили спортивные костюмы, в которых мы выступали.
Когда выключался свет в «номере» на 5 человек, спасали уличные фонари, которые пытались залить чуть-чуть света. В их лучах было не так страшно засыпать. Ночью зал превращался в театр. Я смотрела, как свет от фонарей робко касался спортивного инвентаря, заставляя тени то уползать, то забегать на стены. Утром тренер будила нас раньше сторожа, чтобы мы успели убрать свои «кровати» и подготовить зал к приходу других участников соревнований.
Я быстро освоилась. За два года научилась выполнять рондат, фляк, сальто назад, подтягиваться, садиться на шпагаты, отжиматься. Но в шесть мне пришлось покинуть секцию. Причина банальна – травма: делая акробатический элемент на бревне, я приземлилась на пол, точнее, на шею вверх тормашками. Как не сломалась, не знаю, чистой воды случайность. Родителям ничего не сказала, ведь виновата была сама – не дождалась, когда подойдёт для подстраховки тренер и будет подготовлен снаряд. Если бы в тот момент о моей травме узнали родные и среагировали должным образом, проблем со спиной в будущем удалось бы избежать, но я молчала как партизан.
С четырех лет или даже раньше старайтесь развивать в детях пять физических качеств: быстроту, выносливость, силу, ловкость и гибкость. Это называется общей физической подготовкой. Вид спорта не важен, важны подготовка и реакция детского организма на нагрузки, сложные технические элементы, тактические маневры. В самом начале спортивного пути ребенку нужна секция, в который будут развивать молодого спортсмена, а не оттачивать технические элементы.
Тренер. Школа. Инвентарь
В семь лет я пошла в начальную школу, и все тренировки были заброшены на полгода. Когда апрельская весна принесла тепло в наш город, папа позвал меня с собой.
На улице он рассказывал о лёгкой атлетике, какие соревнования проводятся, как проходят тренировочные сборы, как престижно и круто быть спортсменом.
Показывал, как правильно разминаться, делать специальные беговые упражнения, ускорения. Я пыталась повторять за ним так же технично и уверенно, но ничего не выходило. В беге я себя не чувствовала. Ногам не хватало силы, было сложно управлять скоростью: получалось бежать только очень быстро или очень медленно, середины не наблюдалось. Все мои старания заканчивались широкой улыбкой на папином лице.
– Я готов тебя тренировать, если ты захочешь. Мы будем ездить на соревнования и за границу. Ты попадёшь в сборную страны и станешь самой быстрой во всём мире. Хочешь?
Я судорожно закивала, представив своё звёздное спортивное будущее. Он расписывал всё в малейших деталях: медали, кубки, победы, слава, деньги. Начать тренировки захотелось немедленно.
Мы стали погружаться в спортивный мир. Вначале это были хаотичные вылазки на стадион на пару часов, где ничего особенного не происходило. Но спустя два месяца тренировки стали обязательными и вошли в моё расписание.
Конечно, после гимнастики, где была большая группа, тренироваться одной на улице не вызывало интереса. Как и восторга от изнурительных упражнений, о которых папа совсем «забыл сказать» – и про усталость в ногах, и о том, что, согласившись, я не имела права «сдать назад».
Сейчас понимаю, что было бы честнее по отношению ко мне рассказать о деталях:
– Я готов тебя тренировать, если ты захочешь. Мы будем ездить на соревнования и за границу. Ты попадёшь в сборную страны и станешь самой быстрой во всём мире. Но перед этим тебя ждут тренировки до боли в теле по несколько дней подряд, вечная борьба с желанием прогулять тренировку. Тебя ждёт отказ от прогулок, игр, кино и тусовок с друзьями. У тебя будут вечные спортивные сборы по всему миру и, как следствие, отсутствие рядом настоящих друзей.
В первый год я тренировалась по три раза в неделю. Осваивала технику бега, училась правильно выполнять специальные упражнения, выбегать из стартовых колодок. К слову, манежа или какого-то специального помещения для лёгкой атлетики в нашем городе не было «от слова совсем». Да что там манежа, у нас и секции по лёгкой атлетике не было, и тренеров, и тем более сборной команды.
Когда наступила зима, отец договорился с директором о возможности тренироваться в школьном коридоре. Это была «кишка» шириной три метра и восемьдесят метров в длину. С одной стороны – окна, с другой – двери. Длинный, тёмный коридор с деревянным полом. Обычный спортивный зал не подходил нам по размерам.
Мы начинали тренировку, когда заканчивалась вторая смена. Вечером коридор был совсем другим: пустым, одиноким, тихим. Света было мало, потолочные лампы почти не горели. В весенние месяцы, когда день был длинным, помогали окна, а зимой папа раскладывал фонарики, чтобы руководить тренировочным процессом.⠀
В тренировках использовалось всё, что было в школе: сваренные трубы в гардеробе – для подтягивания и укрепления туловища, лестницы – для ускорений, скамейки – для пресса, прыжков и отжиманий. Деревянный пол в коридоре отлично амортизировал. Бегать по нему мне нравилось. Для новичка покрытие было идеальным, не «убивало» ноги, как бетон или асфальт. А ещё у нас появились свои стартовые колодки.
Стартовые колодки – это приспособление для отталкивания спортсмена из положения «низкого старта» в легкой атлетике. Фиксируются к резиновой дорожке металлическими шипами, что предотвращает проскальзывание и служит опорой для мощного старта.
Естественно, дырявить пол в школе нам никто не разрешал, и, чтобы оттачивать мастерство «выбегания» с колодок на деревянном полу, папе пришлось придумать «свои» колодки. Представляли они из себя два деревянных бруска, один длинный, другой покороче, на каждом он сделал специальный срез под 35 градусов. Я носила их на тренировку в специальной брезентовой сумке, не носила – тащила.
Холод. Шиповки. Столкновение
⠀
Тренировки стали приносить результаты. Спортивная гимнастика дала мне силу, координацию, умение чувствовать своё тело. Все новые упражнения получались легко.
Первым серьёзным соревнованием для меня стало Открытие зимнего легкоатлетического сезона в Санкт-Петербурге.
Снежный, серый, мокрый, холодный Петербург. Высокими столбами дыма он поднимался над крышами панельных домов. Таким я его впервые увидела и запомнила на всю жизнь. В этом городе можно мечтать, жить не обязательно. Здесь ты чувствуешь себя особенной, и город тебя никогда не торопит, не отталкивает. Ты принимаешь его таким, какой он есть, с его характером, погодой, ветрами, влажностью. Он проникает в твоё сердце и остаётся там навсегда, пожизненно прописываясь в каждой клеточке твоего тела.
Первые мои соревнования состоялись в девять лет. Я попала в возрастную группу «младший возраст 9—12 лет». Это означало, что мои соперницы могли быть старше, опытнее и сильнее меня на три года.
Мы приехали на поезде, ранним утром, за день до соревнований. Остановились у бывшего тренера моего отца. Дядька был суровый, но добрый. Валерий Иванович работал тренером всю свою жизнь, подготовил много чемпионов и был верен своему призванию. Папа уважал его как человека, тренера и друга. Валерий Иванович часто выручал нас с ночлегом, раскладывая свой большой диван в маленькой комнате.
У легкоатлетов есть правило: куда бы ты ни приехал, ты обязан провести разминку именно на том стадионе, а зимой – в том манеже, где будут проходить соревнования. Поздороваться, познакомиться, разведать обстановку.
Правила поведения на стадионе:
Без них мы получим неуправляемую толпу, которая разбегается по дорожкам, мешая друг другу и спортсменам тренироваться.
Правило 1: Не занимаем первые дорожки для разминки.
Правило 2: Разминаемся по дальней кромке манежа/стадиона.
Правило 3: После упражнений возвращаемся по свободной дорожке
Правило 4: Переходя дорожку, смотрим по сторонам.
Правило 5: Выполняя упражнение, ждем своей очереди.
Правило 6: Двигаемся с потоком.
Правило 7: Уважаем людей, которые тренируются.
Правило 8: Избегаем столкновений.
1995 год. Зима. Вечер. Легкоатлетический манеж. Я с испуганными глазами разминаюсь по кругу, выполняю беговые упражнения, ускорения, как учил отец, размышляя о том, как же повезло людям тренироваться тут.
Спортсмены разных возрастов и уровня мастерства занимали всё пространство манежа. Парни и девушки скрупулёзно выполняли указания тренеров. Каждый был сосредоточен на своей тренировке.
Я смотрела на них, и в моих глазах это были боги. Атлетично сложенные, сильные, выносливые. Кто-то покорял виражи, кто-то прыгал в яму с песком, другие соревновались в скорости друг с другом. Закончив разминку, я сидела на лавке с открытым ртом, забывая дышать.
– Я не понял, ты что, в кроссовках ускорение делала? – Валерий Иванович неодобрительно посмотрел на меня, указывая головой на мои ноги.
От его слов я съёжилась, замотала головой:
– Я босиком не побегу!
– Да какое босиком, шиповки твои где, ши-пов-ки?
Шиповки – беговая обувь с шипами на подошве, разработанная под разные дисциплины в легкой атлетике. Подошва не проскальзывает, и силы бегуна не тратятся впустую, что позволяет развивать предельную скорость. Обувь создана с учетом разницы биомеханики бега на разных скоростях и степени подготовки атлетов.
Например, у толкателей ядра шиповки отличаются тем, что не имеют шипов, а в подошву обуви спринтера вкручивают от 6 до 8 маленьких «гвоздиков».
– У меня нет ничего, – расстроившись, я стала смотреть по сторонам, пытаясь понять, во что обуты другие спортсмены.
– Вы что, в лесу живёте, не знаете, в чём бегать надо? Схожу поищу что-нибудь на твою ногу, – Валерий Иванович выругался себе под нос и отправился в тренерскую.
Действительно, атлеты, которые бегали по манежу, носились в шиповках. Яркие, блестящие, с разными рисунками и в разных цветах. У меня заколотилось сердце от предвкушения такой красоты на своих ногах. Я представила себя на чемпионате мира, который выигрываю в ярких лакированных шиповках красного цвета.
– Вот, – старый друг моего отца вывалил из пыльного холщового мешка с десяток засаленных, обмотанных скотчем, склеенных клеем, местами зашитых, разнопарных тапочек с железными шипами на подошве. – Тут плюс-минус на твой возраст. Если ничего не подойдёт, большие не бери, лучше в маленьких беги, на разок пойдёт. Только проверь, чтоб шипы не сильно стёрты были, ключом они не вытаскиваются, у них давно резьба стёрлась. Пусть доживают свой век как есть, – он так влюблённо посмотрел на сильно пахнущую обувь, что я даже побоялась спросить, бегал ли он в них сам в детстве.
Я нашла подходящие шиповки, в них побывало не одно поколение детских ног. Шнурки были порваны и связаны узлами, кое-где наполовину предательски выглядывал большой палец. Оставшиеся «живые» места склеили клеем. Специальную обувь я видела впервые, в нашем школьном коридоре по деревянному полу бегать в таких было запрещено. Да и найти обувь для спринта на детскую ногу тогда было крайне сложно или почти невозможно. Запасы из тренерской оказались сокровищем.
Сменив кроссовки на шиповки, привыкая к ощущениям в ногах, я поковыляла к месту старта. У меня было смутное представление, как стартовать с настоящих колодок. Я понятия не имела, с какой стороны к ним подойти. Вопрос расстановки колодок у всех спринтеров индивидуальный. Кто стартует с правой ноги, кто – с левой. Расстояние между стопами, тонкости и нюансы оттачиваются во время тренировочных стартов. У меня времени на это не было. Мои тренеры поставили мне классическую расстановку, как было написано в учебниках по быстрому бегу. Тогда папа решил, что толкаться с колодок я должна левой ногой.
В первой же попытке выбежать из них я грохнулась на дорожку и прокатилась кубарем ещё метра два, не заметив, как пересекла линию соседней дорожки. По ней тогда бежал взрослый спортсмен. Столкновения избежать не удалось, он пытался не наступить на меня и толкнул руками, чтобы не упасть. Я полетела на свою дорожку, не прилагая уже никаких усилий. По всем законам манежа виновата была я. О чём мне напомнил и сам молодой человек, и его тренер – несколько раз, красивым литературным питерским матом языком.
«Отлично размялась», – подумала я.
К счастью, травмы спортсмен не получил, иначе закончилась бы моя «карьера» в тот же вечер, не успев начаться.
9 лет. Нервы. Сомнения. Начало
Утро было солнечным и морозным. Мы ехали на мои первые соревнования. Мороз освежал дыхание, кусал за щёки, заставляя быстрее передвигаться по улице.
И вот я в огромном спортивном манеже: резкий запах резины, пота, согревающих мазей будоражаще действовал на всех. Атмосфера была напряжённой, атлеты готовились, бегали, прыгали, ускорялись, тренеры не отходили от своих подопечных. Выйдя на беговую арену, я почувствовала себя зёрнышком на кофейной фабрике.
Мы приехали за два часа до начала забегов на 60 метров. Время было рассчитано: 30 минут – на изучение обстановки, 15 минут – разминка, 20 минут – гибкость суставов, 20 минут – специальные беговые упражнения, 7 минут – на переобувание в спецобувь, 15 минут – на ускорение в шипах и 10 минут – на выбегание из стартовых колодок. Если всё выполнено по таймингу, то до старта остаётся 10—12 минут, за это время нужно снова надеть спортивный костюм (чтобы сохранить мышцы в тепле) и ждать своего забега.
У меня был четвёртый забег, я с любопытством рассматривала всех участниц, пытаясь угадать, с кем же из них буду соревноваться. К слову, «питерская школа» спринта считалась одной из самых сильных в России. Боевой настрой тренеров и их учениц меня пугал, прямо Олимпийские игры, ей-богу. Девочек настраивали на борьбу, готовили к «войне» – можно было подумать, что у нас проводились соревнования по боксу, а не по бегу. Я понимала, что они намного опытнее меня и лёгкой атлетикой занимаются дольше. Были и новенькие, как я, впервые попавшие на такие крупные соревнования. Мы держались вместе: поднятые плечи, испуганные глаза, руки, сжатые в кулаки, и опущенная голова выдавали в нас детей, но никак не спортсменов.
Четвёртый забег. Ко мне подошёл судья и спросил, как я планирую стартовать: с колодок или с высокого старта. Я была младше остальных, и мне решили сделать поблажку.
– Она бежит с низкого старта, – сухо ответил папа.
Он не отходил от меня ни на шаг, всё записывал: кто и что делает, кто и что говорит, какие советы даются и так далее. Тогда он был моим телохранителем, тренером и папой одновременно.
Из головы никак не выходил вчерашний неудачный опыт со стартовыми колодками. Вспоминая его, я нервничала и боялась, что опять упаду на соседнюю дорожку и вместо соревнований по лёгкой атлетике получатся соревнования по боулингу.
Судья пригласил четвёртый забег снять спортивные костюмы и встать по своим дорожкам.
«На старт, внимание, выстрел!»
Мы рванули со своих колодок. Точнее, все убежали вперёд, а я? А я пыталась не упасть с этих самых колодок. И это получилось. Точнее, только это и получилось: я не смогла никого догнать и добежала последней. Когда я финишировала, то подумала: «Что я тут вообще делаю? Это физически невозможно так быстро бежать, как бегут они». Тогда я заняла 12-е место.
Никогда не принуждайте младших детей соревноваться со старшими. Им необходимо ваше восхищение, вера в них, а не утешительные слова. Очень много примеров, когда после подобного проигрыша дети не возвращались в спорт. Ребенку важны «здесь и сейчас».
Я проиграла. Мне было бесполезно объяснять, что соперницы старше меня, что они тренируются в лучших условиях, чем я, что некоторые были призёрами каких-то крупных соревнований. Мой проигрыш постоянно крутился в голове, только убеждая меня в том, что спорт – это не моё.
– Я больше не хочу бегать, мне это не нравится, – говорила я в поезде, который вёз нас домой. Папа на это только улыбался и повторял: «Мы сюда ещё вернёмся, обязательно вернёмся, и увидишь, как всё поменяется».
Тогда я влюбилась в ночную дорогу. Поезд тронулся, и за окном остался огромный, разноцветный город. Настала глубокая ночь, но именно ночью город переливался цветными картинами, лучи фар догоняли друг друга и пересекались – таких ярких огней никогда не увидишь днём. В большом городе кипела жизнь даже ночью. Я как заворожённая смотрела в окно до последней яркой вывески, луч от машины сменила кромешная тьма, в отражении которой я увидела только себя, вагон и отца, читающего книгу.
На перроне стоял одинокий фонарь, он никогда не работал. Зимняя пурга поднимала пушистый снег в воздух, а ветер не давал ему упасть на землю. Пустой ночной перрон встречал дочь с отцом, которые только что сошли с поезда. Стук колёс сменила сонная тишина на станции и напомнила нам, что мы дома. Спали все: волки, медведи, люди, фонари, машины. Скрипя снегом, мы побрели по протоптанной колее домой.
Почему папа был так уверен, что мы вернёмся, я не знаю. Но наша первая попытка стала «крещением» для нас обоих.
Омлет уже остывал в тарелке, но отец к нему не притронулся, его очень беспокоило, что произошло вчера. Похоже, он ещё не ложился:
– Мы недостаточно тренируемся, нам необходимо переходить на каждодневные тренировки. Ты слишком слабая, нужно добавить силовую нагрузку. И мне не нравится твой настрой. Я говорил, что мы едем не выигрывать, а «познакомиться» с манежем, соперницами, соревновательной атмосферой на будущее. О победах говорить очень рано! – он злился на моё упадническое настроение, которое я демонстрировала за завтраком.
Отцу я поверила. Мы тренировались каждый день. Поначалу это казалось чем-то невыполнимым: ноги, руки, тело ещё ныло с прошлых тренировок, а я уже шла на новую. Первый месяц, второй дались мне с трудом. Помните те мотивационные фильмы, где главный герой, обливаясь потом, а иногда и кровью, делает упражнение, а над ним строгий тренер (почему-то это обычно старик китаец) заставляет его делать ещё больше, ещё сильнее, ещё, и ещё, и ещё… Видели такое кино?
Сжимая в ладони секундомер, грозно нависая над моим измученным телом, папа требовал от меня результатов:
– Если ты сейчас пробежишь медленнее, чем в прошлый раз, ты побежишь ещё раз, а потом опять и опять, пока не покажешь мне быстрых секунд. То, что сейчас, – это хорошо, но медленно.
– Я пробежала шесть раз, я не могу быстрее, – ещё не отдышавшись от прошлого бега, глотая воздух, отвечала я.
– Нет, нет, я не тороплю, отдохни, у нас много времени, во сколько школа открывается? В семь ноль-ноль? Вот и замечательно, до семи утра в нашем распоряжении вот этот чудесный коридор, – его руки сделали взмах в сторону школьного «туннеля» и раскинулись в стороны, давая понять, какое сокровище перед нами.
Весна. Унижения. Крыса
Когда папа был в отъезде, я тренировалась одна: открывала своим ключом школу, включала свет рубильником и начинала тренировку. Школьники из параллельных классов, узнав, что я тренируюсь по вечерам в школьном коридоре, подходили к окнам и развлекались. Фразы «Хорош бегать, пойдём покурим», «Тебе пивка принести? А то умрёшь, так и не попробовав», «Ты жирной боишься стать? Чего носишься как ненормальная?» вызывали смех у всех, кроме меня. Их издёвки мне больше помогали, чем мешали, я никогда серьёзно к ним не относилась. Благодаря им понимала, что я особенная. Я действительно особенная, раз ради меня они перелезали через школьное ограждение, чтобы выкрикивать гадости. Мне это льстило и приносило эмоциональный подъём для тренировок. Когда папа присутствовал, я их видела, но подходить они боялись.
Школьная пора – тяжёлое время. Это было не только про научиться писать, считать и освоить учебный план. Для меня школа стала проверкой на прочность. До шестого класса я была отличницей, знания мне давались легко. Но потом начались постоянные отъезды на сборы, областные соревнования, и я стала много пропускать. Конечно, все задания я брала с собой, но изучать материал самостоятельно было намного тяжелее, чем проходить его в школе с одноклассниками. Да и учителя мои отлучки не приветствовали.
На уроке физкультуры можно было услышать: «Дети, делаем отжимания: мальчики – 20 раз, девочки – 10 раз, Юна – 35 раз». В голосе моей учительницы всегда чувствовалось недоверие, словно бы она говорила: «Докажи мне, что это правда – что ты спортсменка». На каждом уроке физики меня вызывали к доске.
Как бы вы ни старались прославлять честь своей школы на разных спортивных площадках, педагогическому составу этой самой школы до лампочки школьные рейтинги и те, кто их поднимает.
Меня это не останавливало, конечно. Я воспринимала поведение людей как их собственный выбор. У меня же был свой: я продолжала тренироваться.
Вечер. Школьный коридор. Горят всего два грязно-жёлтых круга, не справляясь с огромным тёмным пространством. Если я убегала дальше чем на 50 метров, тренер терял меня в темноте. Я бегала из одного конца коридора в другой, не давая школе отдохнуть от дневных криков, воплей, топота ботинок, первых слёз и поцелуев. Недели, месяцы: мои вечера были похожи друг на друга, и ночная жизнь школьного здания стала мне родной.
В темноте то и дело показывались животные, имена им щедро раздавал сторож. Крысы из школьной столовой. Самая большая звалась Маман. К ней старик охранник обращался с особым почтением:
– Маман, добрый вечер, что кушали сегодня, как детки? Не хворают?
Она была настолько огромной, что казалась вечно беременной, причём щенками. Не боялась ни собак, ни людей. Её травили, ловили, охотились – ничто её не брало. Ровно в 20:15 она поднимала доску в полу и прогулочным шагом ковыляла до женского туалета: он был ближе к столовой.
В тот страшный вечер мне понадобилось в туалет. Света в нём не было, но окна помогали ориентироваться. Я зашла в полумрак и онемела. Маман задними лапами стояла на полу, а передними держалась за унитаз. Я чётко слышала лакание: крыса пила воду. Пыльно-серая шерсть, лысый в царапинах хвост покорно лежал на полу, доставая до соседнего унитаза. Крыса подняла голову и уставилась на меня.
«Занято, иди в другой», – недвусмысленно говорило выражение её морды.
– Я подожду! – решительно и твёрдо, голосом. Приказала себе стоять на месте, борясь с желанием бежать и орать на весь первый этаж школы.
Признаться, я сама ошалела от своей храбрости. Прогнать её не хватило духу. Но идти в другую кабинку я не собиралась.
Крыса ещё какое-то время плескалась в унитазе, потом выпрямилась в полный рост. Одной лапищей Маман подпирала бачок унитаза, а второй почёсывала свой вечно беременный живот. Мокрый нос, мелкие усики, порванное ухо. Капли воды падали на кафель, крыса умылась одной лапой и насторожилась.
– Наконец-то решила рожать? Позвать кого? – поинтересовалась я.
Маман опустилась на все четыре лапы и неторопливо покинула туалет. Я долго стояла не шевелясь: боялась, что она что-то забыла, вот-вот вернётся.
В тот вечер я справилась со своим страхом и очень собой гордилась. Благодаря Маман я научилась управлять подступающим к горлу криком, паникой и отчаянием. Я сдержала свои эмоции и научилась контролировать себя. Тогда было очень сложно, сейчас этот опыт помогает мне в жизни.
Химия. Совет. Директор
Каждый раз, когда я убегала в темноту, менялась, возвращалась другой: порой разбитой и уставшей, порой озлобленной, иногда опустошённой. Но однажды я не вернулась, а осталась там, в темноте.
– Что случилось? – крик отца, его гулкие шаги.
– Почему не отвечаешь? Чего молчишь? – папа подходил всё ближе и ближе.
Я сидела, опёршись о стену тёмного коридора, и смотрела на свет – туда, откуда шёл папа. Уличный фонарь рисовал жёлтыми красками пятна у меня на лице.
– Что случилось? – обнаружив дочь на полу, он остановился.
– Зачем мне это всё? Зачем этот бег нужен, эти тренировки вечные, может, мне лучше на танцы ходить или на рисование, как все? – не поднимая головы, ответила я.
– Я ещё раз спрашиваю, что случилось? – уже тише повторил он.
– Сегодня был урок химии, – повернувшись к папе и несколько секунд помолчав, продолжила я. – В начале занятия учительница попросила меня встать перед всем классом. Класс начал на меня пялиться, – я опустила голову вниз, будто была в чём-то виновата перед отцом, и старалась дословно передать, что сказала химичка. Она говорила достаточно долго: «Посмотрите на Юну – вот бегает она, пропускает занятия, уезжает на соревнования, даже что-то выигрывает, а какой в этом смысл? Чего она добьётся в жизни своим бегом? Правильно, ничего, только к тридцати заработает себе болячки и будет их лечить. Поэтому не равняйтесь на неё, не тратьте время на пустые секции, лучше хорошо учитесь, делайте уроки, тогда поступите в хороший вуз, а потом найдёте хорошую работу и будете жить как все нормальные люди. Эта её беготня ничем ей не поможет в будущем, в итоге она останется необразованной, больной и без работы. Юна, послушай старую больную женщину, ничего хорошего ты этим бегом не добьёшься! Даже если где-то победишь, то потратишь своё драгоценное время на ерунду, вместо того чтобы получить нормальную профессию. Чем раньше ты это поймёшь, тем больше шансов у тебя будет вырасти нормальным человеком. Садись».
Тишина заполнила класс. Учительница высказалась и повернулась к доске. Одноклассники стали перешёптываться между собой и, не стесняясь, хихикать в мою сторону.
– А вы? – не думая садиться, выкрикнула я.
– Что я? – она удивилась, услышав мой голос, и отвернулась от доски.
– Чего добились вы? Вам сорок семь, а вы называете себя старой и больной. Сколько вы весите, 100? 150? Вам тяжело садиться на стул, а потом так же тяжело с него вставать. Когда вы в последний раз делали гимнастику или занимались физкультурой для себя? Вы поднимаетесь на второй этаж школы с одышкой, а походка настолько тяжёлая, что моя бабушка, которой семьдесят шесть, выглядит моложе вас. Может, я ничего и не добьюсь в этой жизни, но я точно не доведу себя до такого состояния!
Выгонять из класса меня не пришлось, я вышла сама. Вслед неслось, что она уважаемый учитель химии, а мне бы не помешало ремня и приличных манер. Да, последнее слово осталось за мной. Но потрясение от «пророчества» не проходило.
В тёмном коридоре папа стоял молча. На его лице отражались разные эмоции, он поджимал губы, прищуривал глаза, сжимал по очереди кулаки, отворачивал голову, но дышал ровно. Я добавила:
– В общем, тебя к директору вызывают завтра, – и собралась уже возвращаться обратно к свету, как он сказал неожиданное:
– Значит, так. В выходные мы кое-куда поедем, не планируй ничего.
В темноте я плохо его видела, различала лишь силуэт, но могу поспорить, что его лицо было багровым от злости.
Учительница химии не стеснялась в выражениях. Я, мой отец и она следующим утром сидели за директорским столом.
– Она мне хамила, обозвала меня толстухой, покинула урок без разрешения. Я требую извинений в присутствии всего класса, немедленно!
Я сидела в кресле и считала узоры на занавеске. Потом принялась рассматривать трещины на стене: они были глубокие, длинные. Школе давно пора было записаться к косметологу, иначе последствия будут необратимы. Но тут мои мысли прервал отец:
– Юна, Наталья Михайловна правду говорит? Так всё и было?
– Вроде да, не помню, это давно было, – улыбнулась я. – Если вы хотите, чтобы я извинилась, я извинюсь – за то, что повторила ваши слова про «старую и больную», но за большее извиняться не буду. Я не согласна с вашим мнением. Я не считаю, что учитель химии может разбираться в спортивной карьере своего ученика и тем более прогнозировать его дальнейшую судьбу. И он категорически не может и не имеет морального права навязывать своё мнение об ученике окружающим, тем более перед всем классом, – я выдохнула и мельком взглянула на отца, тот мне подмигнул.
– Наталья Михайловна, будем собирать класс для извинений? – спросил директор, поворачиваясь к ней.
– Я ничего нового от неё не услышу, мне не нужны такие извинения! – она медленно вышла из кабинета, явно не удовлетворённая встречей.
Директор посмотрел в окно, покрутил карандаш в руках и, набрав в лёгкие воздуха, обратился ко мне:
– Юна, нам нужны такие ученики, как ты, но нам нужны и такие учителя, как она, я не принимаю ничью сторону в этой ситуации. И очень буду рад, если вы разрешите этот конфликт сами, – этим встреча и закончилась.
Отец ждал меня на улице, вертя в руках ключи от машины. Я вышла из школы и остановилась перед ним.
– С этой частью ты справилась, посмотрим, справишься ли завтра с остальным. Мы заедем в одно место, куда – не скажу, только намекну: завтра ты должна будешь выбрать, кто ты на самом деле, – проговорил он. Затем сел в машину и уехал.
Копыта. Крылья. Вера⠀
⠀
Город, в котором я жила, настолько мал, что его из одного конца в другой можно пройти за полчаса быстрым шагом, а на машине проехать за семь минут. С папой мы ехали уже 32 минуты. Боровичи давно остались позади, впереди стелилась неровная просёлочная дорога, по бокам слева и справа стоял лес. Густой, дремучий лес.
Голова кипела от мыслей: «Куда мы едем? Что такого важного он хочет мне показать? Или рассказать?» В машине играло радио, но и оно затихло: сигнал потерял нас и перестал поступать в динамик. День был ясный и солнечный. Я уже раз десять спросила, долго ли нам ехать, и тут за поворотом показался завод или что-то похожее. Огромное здание приближалось.
– Наше новое место для тренировок? – пошутила я.
– Идём, он ждёт, – папа захлопнул машину и пошёл к главному входу, а я поспешила за ним.
Встретил нас мужчина, явно старше отца, но до пенсии ещё далеко.
– Ну, привет, меня зовут Евгений Аркадьевич, – хозяин наклонился ко мне и протянул руку.
– Здравствуйте, – пожав ему руку как взрослая, я вопросительно посмотрела на папу.
– Мариночка, кофе нам принесите, ну а спортсменке сок. За стеной кто-то засуетился и ответил: «Одну секунду, Евгений Аркадьевич». ⠀
У Евгения был свой завод, точнее, фабрика по производству мебели. Папа рассказал, что там работает около 500 человек. Мы прошли в кабинет. Повсюду висели благодарности, грамоты, дипломы. Кабинет состоял из двух частей. Одна зона – для приёма гостей, вторая – рабочая, с огромным дубовым столом, на нём в «творческом беспорядке» стояли и лежали телефоны, ткани, журналы с образцами мебели. Всё выглядело стильно и дорого.
Мы разместились на большом кожаном диване, по всей видимости, собственного производства. Секретарь внесла кофе на подносе и опустила его на миниатюрный журнальный столик.
– Ну, спортсменка, как дела? – начал разговор Евгений Аркадьевич.
– У нас возникли трудности в школе, – ответил папа.
– Так это же замечательно, – улыбнулся Евгений. – Без трудностей сложно оценить победу. Трудности позволяют наслаждаться успехом, понимаешь? – он повернулся ко мне.
Я пожала плечами и продолжила рассматривать фото хозяина фабрики с разными знаменитостями, вырезки из газет с хвалебными статьями, множество дипломов и грамот в красивых рамках. Всему этому на стенах явно было тесно.
– Юна, в четырнадцать (старше тебя всего на год) я пошёл на завод делать табуретки. Знаешь, такие, самые простые: четыре ножки и доска сверху. Фурнитура была в дефиците, поэтому мы их в прямом смысле сколачивали гвоздями. Я делал по пятнадцать табуретов в день. Каждый день.
К восемнадцати я мог остаться на улице, детям из детдома в те времена казённое жильё доставалось редко. Я рос без родителей, сироте незнакомо чувство, которое испытывает ребёнок, когда мать его будит по утрам, гладит по голове, нежно желает доброго утра. Не знаю, как обедать с родителями за одним большим столом. Не знаю, как проходит боль ушиба, если мама целует коленку. Но я хорошо знаю, как проснуться посреди ночи и бояться чудовищ под кроватью, когда никто тебя не успокоит и не защитит. Мне незнакома привычка в любой момент взять телефон и позвонить отцу, чтобы просто поболтать. У меня нет родителей. Сейчас это уже не имеет никакого значения, а тогда имело.
Я работал на заводе с утра до ночи, откладывал деньги себе на еду и крышу над головой. Многоэтажек в то время не было, а частные дома стоили дорого, – он рассказывал с такой улыбкой и так легко, что его хотелось слушать не перебивая.
– Проработав три года в цехе, я понял, что хочу связать свою жизнь с производством. Мне нравилось создавать своими руками практичные вещи из дерева, чтобы люди пользовались ими с удовольствием. На тот момент завод стал нерентабельным, и ходили слухи, что нас вот-вот распустят, а фабрику закроют. С одним моим товарищем я решил основать маленький цех по производству тех самых табуретов. Ну как цех? Это сейчас так называется, а тогда это был гараж отца того парня, в него мы завезли материалы и оборудование. Я ничего не смыслил в бизнесе, а просто сколачивал табурет и шёл продавать его на рынок. Прошёл примерно год, и тут на рынке стали на нас поглядывать и считать, сколько мы зарабатываем. В один прекрасный день на соседнем прилавке появились и другие табуреты. А продавец новой точки стал намекать, что лучше мне уйти с этого рынка. Мы не понимали, что сделали плохого, почему с нами так поступают. Товарищ испугался и перестал приезжать. Всё, что изготовляли ночью, я грузил в тележку и вёз на рынок рано утром. В один из вечеров наш гараж сгорел, со всем оборудованием и материалами.
Обозлившись на жизнь, утром я пошёл к поджигателям. Я точно знал, что случайно ничего загореться не могло, тем более с двух сторон одновременно. Когда я пришёл на то место, где обычно торговал, оно было уже занято. Наши конкуренты решили расширить ассортимент и, недолго думая, заняли наш прилавок. Мне в лицо смеялись! Они ничего не стеснялись и никого не боялись. После короткого разговора мне дали чётко понять: чтобы зарабатывать деньги, надо быть намного старше. Быть битым жизнью, «поесть земли» в колониях, а уж потом идти «бизнесем» заниматься. А я молокосос ещё. Своим присутствием мешаю им развиваться, если ещё раз сунусь на этот рынок, мне руки сломают.
Я благодарен им за тот разговор. Правда, благодарность пришла не сразу. Глядя на сгоревший гараж, я чётко понял, что мне не нужны разборки и драки за место у прилавка. Я учился мыслить масштабно и стал искать тех, кто будет драться за меня. Их сейчас называют дилерами. В итоге я ни разу не появился в городе с мебелью лично, но мои табуреты и остальная мебель заполонили весь город. Мебельный барон, смочив губы в кофе, продолжил:
– Мораль басни такова, Юна, что если тебя кто-то пытается остановить, сбить с пути советами нужными или нет, с благими намерениями или нет, от зависти или оберегая, ты их обязательно послушай… и пойми: они так близко друг к другу пасутся в стаде, что тебе, орлу, который летает так высоко, не видно даже их морд. Перед тобой же бескрайние просторы и возможности. Высоту своего полёта выбираешь только ты одна, овцы же трясутся от страха и в метре над землёй.
Так кто же ты, Юна? Твоя опора – копыта или крылья?
14 лет. Уговор. Борьба. Компромисс
Молча ехали обратно.
– Ну как он тебе? – прервал тишину отец.
В ответ я пожала плечами и посмотрела в окно.
– Мне трудно одному, – тяжело вздохнул папа. – Мне трудно одному это всё тащить, – начал он спокойно. – На самом деле тренировки – это лишь часть работы, должен быть ещё настрой, твой настрой на ГОТОВНОСТЬ, – он смотрел на дорогу и разговаривал как бы с ней, не кричал, но с каждой фразой голос становился громче, а слова – жёстче. – Готовность быть быстрее всех, сильнее всех, готовность отстаивать свои взгляды и интересы. Готовность бороться за себя! Ты должна быть уверена в себе и в деле, которым занимаешься, иначе любая учительница, уборщица, парикмахер, продавец – да кто угодно, чёрт побери! – будут говорить, что им в голову взбредёт. А ты тут же будешь искать пути отступления, отказываться от своей мечты, зачёркивая все годы тренировок в одно мгновение, потому что кому-то покажется, что тебе лучше заниматься вязанием колобков, а не отстаивать честь страны на международной арене!
Ты пойми, эти люди никогда не занимались спортом, они не могут представить себя спортсменами мирового уровня, им это даже близко не нужно. Но помешать тебе взлететь выше них они постараются. Своими непрошеными советами, мнениями и поведением.
Никому из них неохота годами изнурять себя тренировками, отказывать себе в людских радостях или сводить их к минимуму. Годами терпеть боль в мышцах. Месяцами не видеть близких и любимых, ведь надо уезжать на тренировочные сборы в другие страны или города. А после этого выйти на спортивную арену и проявить себя среди десятков сильнейших спортсменов мира. И только одна попытка.
И вот наконец ты прошла все эти испытания, завоевала право выступать в том самом финале. Вас восемь человек, а на самую высокую ступень пьедестала поднимется только одна.
«Советчикам» не хватит мужества даже начать этот путь, их знания о спорте заканчиваются уроками физкультуры. Но они будут выступать экспертами, делиться своим мнением по поводу и без, с надеждой, что их услышат и так они почувствуют себя значимыми. Так и собирается стадо.
Его слова вылетали как из пулемёта, он не смотрел в мою сторону, он говорил себе:
– Сильный не будет ни с кем спорить, не будет ничего доказывать или переубеждать. Победитель уверен в себе, и в этом его сила. И конечно же, его никто не любит, он чужак. Он другой.
Так с кем ты? С ними? Или со мной?
Папа впервые за долгое время повернулся ко мне и продолжил:
– Я смогу помочь дойти до финала, но не смогу быть рядом во время выстрела. Если у тебя в голове есть хоть малейшая неуверенность в себе, то, поверь, эти мысли обязательно всплывут в самое неподходящее время. В тот самый момент, когда вера в себя должна быть сильнее, чем земное притяжение на этой планете. Именно тогда сомнения и страх обязательно посыплются градом тебе на голову. Заполнят всю тебя, мешая и подрывая твою веру, твой настрой. И случится это на самом важном финале в жизни.
Мой главный совет тебе на будущее: «Не удобряй им почву. Не дай пустить корни в тебе. Всегда будь на своей волне, не пускай сомнения в свой дом – это поможет тебе не только в спорте».
– Да, кстати, Евгений Аркадьевич решил стать первым спонсором в твоей жизни и пообещал каждый месяц давать денег на кроссовки.
Последние слова прозвучали спокойнее, он больше не смотрел в мою сторону, машина подъезжала к дому.
Я должна была что-то ответить, но не могла. Мне было нечего сказать, я подвела его. А смогу ли я так, как говорил папа? Хватит ли у меня сил и желания на такой спортивный путь?
– Ну, что решила? – это была мама. Отношения тогда у нас с ней не клеились, как и у многих подростков с родителями. Но когда мне становилось грустно или страшно, со слезами я всегда бежала к ней. Разговоры между нами были прямолинейными. Она не скрывала свои мысли или эмоции в мой адрес, а я не стеснялась в выражениях.
– Если хочешь, можешь перестать тренироваться. Мы тебя не заставляем, – мама говорила это на кухне, помешивая суп. Говорила не мне, разговаривала с кастрюлей.
Думала я достаточно долго и, набрав воздуха в грудь, ответила:
– Спасибо. Я больше не хочу тренироваться! Завтра я никуда не пойду, надоело, спорт мне не нравится. Я всё время тренируюсь, но ничего не выходит. Мы приезжаем в большой город на соревнования и уезжаем с пустыми руками. Я понимаю, что соперницы старше меня и всё такое, но это не помогает. Я думаю, бег не для меня!
Я давно хотела это сказать и сказала. Внутри стало так спокойно. И страшно. Я испугалась ответственности, которую на меня повесил отец. Я думала про орла и не верила в себя, что могу взлететь хоть на сколько-нибудь.
Мама слушала, после моих слов половник упал в кастрюлю. Не подав виду и пытаясь его незаметно достать, она ответила: «Зато в школе своей ты у всех выигрываешь. На спартакиаде больше всех очков принесла. Разве этого мало? Ты растёшь и становишься сильнее. Для всего своё время, Юна».
Пока все дети спали и видели десятый сон, глубокой ночью, я пряталась за дверью в кухню и подслушивала родительский разговор:
– Первенство России через пять недель, а она такое выдаёт! – папа не мог сидеть, он ходил по кухне, двигая стул перед собой. Он был как пойманный зверь в клетке, который мечется и пытается найти слабое место решётки.
– Ты должна с ней поговорить, переубеди её! – папа смотрел на маму с чувством отчаянной надежды, он взял её руки и добавил: – Пожалуйста!
Каких-то особенных эмоций в мамином ответе я не услышала. Мои тренировки были далеки от её жизни, она никогда не вникала в тренировочный процесс, выбрав сторону наблюдателя.
– Если она не хочет, я ничего не смогу сделать. Бежать и соревноваться должна она, а не ты. Если дочь против, ты в её ноги не залезешь, – мама говорила ровно, не хотела поддерживать папиных надежд, но и мешать ему не собиралась.
Деньги. Ставки. Адреналин
Наш бревенчатый дом, который бабушка подарила маме, испытывался на прочность. На каждый прыжок половицы отзывались скрипом. Под полом гостиной поднималась пыль, сыпалась паутина, ходуном ходил песок, лежавший там годами. Но прыжки не прекращались. Бывали остановки, небольшие паузы. И по новой. На первом этаже кто-то упорно прыгал.
– Девятьсот девяносто семь, девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять, хорошо – тысяча! Теперь верю, что можешь! – папа отсчитывал вслух и записывал в тетрадь каждую сотню прыжков, которую я преодолевала на пути к тысяче.
Стопа в беге, соприкасаясь с опорой, смягчает удар и приспосабливается к неровностям поверхности, а в момент отталкивания выполняет роль рычага, выбрасывающего тело вперед. Сильная стопа позволяет спортсменам улучшать результаты.
Тысяча прыжков – такой был у нас уговор. Тысяча прыжков равнялись 50 рублям, которые я получу. Прыгать по тысяче я должна была не меньше трёх раз в неделю, остальное – по желанию. Меня купили за «Марс», «Твикс» и «Сникерс». В школьной столовой булочка с маком стоила 14 рублей 50 копеек.
Родители зашли в мою комнату и сели на кровать. Говорил, конечно, папа. Мама готовилась его прикрывать.
– Юна, сколько ты сейчас получаешь денег на карманные расходы? – он сразу перешёл к делу.
– 100 рублей в неделю. Чего ты спрашиваешь, ты же сам их даёшь, – буркнула я, показывая всем своим видом: если они опять заведут старую песню про тренировки, то я не в настроении это обсуждать.
– Хорошо, а если я предложу тебе 250 рублей в неделю? – он достал из кармана деньги мелкими купюрами и демонстративно начал при мне их пересчитывать.
Мы обсудили все условия, думала я недолго.
– И как долго ты готов платить? – мне нужны были детали сделки.
– Пять недель, всего пять недель осталось до твоего первого главного старта. «Россия» пройдёт через пять недель. Это твоя возрастная группа, выступишь на ней и можешь быть свободна, гуляй на все четыре стороны, – говорил он без лукавства, открыто и честно. Я прочитала по его лицу: он устал со мной бороться, устал тащить меня на тренировки, которые были мне не интересны.
– Ладно, без проблем. Могу я сегодня же начать? – стоя у стула со школьной одеждой, я пересчитывала остатки своих карманных денег.
– Хоть сейчас, только я буду считать.
Он подпрыгнул от радости – окрылён моим ответом и тем, что впервые переговоры со мной прошли легко. Папа уже собрался уходить, как я крикнула ему в спину:
– Только у меня есть одно условие.
– Слушаю, – он остановился в дверях.
– Я не буду тренироваться каждый день, только три раза в неделю. Если ты не согласен, уговора не будет, – я видела ярость на его лице, но мой голос был таким же твёрдым, как и папин.
После некоторого колебания он принял уговор:
– Я буду считать прыжки, пошли.
Эти пять недель были ужасно долгими и невероятно прибыльными. Прыгала я каждый день. Снег давно растаял, и мы выходили тренироваться на сельский стадион. Его построили в послевоенное время, тогда он был лучший из лучших в Новгородской области. Конечно, после строительства за ним никто не следил. А в 90-е годы никому дела не было до спорта. Трибуны давно потеряли своих болельщиков и рушились на глазах. В относительно неплохом состоянии оставались только резиновые дорожки.
Вечерние тренировки на стадионе я не любила. Если утром здесь никого не было, то под вечер людей становилось много. И нет, никто из них не приходил тренироваться. Парадокс, но стадион и только потом городская дискотека – были тусовочными местами молодёжи. После выходных меня там ждали кучи пустых бутылок, пачек от сигарет, презервативов и упаковок от чипсов. Я брала с собой пакет, и перед тренировкой освобождала от мусора нижние ряды трибун, дорожки и финиш.
На очередной вечерней тренировке я разминалась по кругу. Пробегая мимо группы молодых людей, услышала в свой адрес: «Эй, затрахала ты уже, курица, тут бегать. Сядь покури», – и они заржали.
Они были правы, бегала там только я. Это сейчас никого не удивишь бегом, а тогда мои тренировки казались странными, непонятными, позорными и смешными.
– Нет, не хочу, но у меня есть встречное предложение, – замедлив бег, я высматривала в толпе сидевших подходящего кандидата.
Всё было предельно просто. Я всегда тренировалась одна: парни и девушки, которые к нам приходили в секцию, не задерживались, у них быстро появлялись другие интересы.
В тот вечер мне нужен был спарринг-партнёр на тренировку.
Спарринг—партнер – это такой же спортсмен. В тренировках он помогает другому эффективнее подготовиться к соревнованиям, отработать стартовый разгон или бег по дистанции на максимально высоких скоростях. Элемент соперничества играет важную роль в подготовке спортсменов. Если у вас нет команды, с которой можно тренировать все необходимые качества, одному сложно будет вывести себя на хороший результат.
У меня не было группы спортсменов, зато у меня были они. «На слабо» и за деньги эти молодые люди были согласны на всё.
– Чо? Эт я вот тут, значит, буду стоять, а ты типа на 50 метров дальше от меня? И чо? Мой кореш нам скомандует, и я должен добежать вон дотуда первым, так, чтобы ты меня не догнала? И тогда твой батя даст мне 200 рэ? – Антон стоял у стартовой черты на 100 метров и неуверенно переспрашивал все тонкости сделки.
– Да-да, всё верно. Я начну бег дальше от тебя на 50 метров. Ты побежишь 100 метров, а я 150. У тебя будет фора. Кто прибежит первым на финиш – тот и молодец, – разминая суставы, отвечала я.
– Погоди, погоди, а в чём подвох-то? Ты же не впереди меня, а позади стоять будешь. Ты уже проиграла, ты же понимаешь? Или ты кидать в меня что-то будешь, пока я буду бежать, типа «догони меня, кирпич»? – он не понимал смысла, зачем мне это было нужно, и искренне верил, что он, сильный парень семнадцати лет, спокойно обгонит малолетку, даже если её рядом поставить, а уж с форой в 50 метров – тут и говорить не о чем.
Мне нужна была компания. Бороться с невидимыми соперниками – самое трудное в спорте. Это как бокс в одиночестве.
Старый, заросший сорняками стадион со сломанными трибунами, а на дорожке – школьница. Щуря глаза, она настраивалась на нешуточную борьбу. Впереди стоял парень в кедах, джинсовой куртке, повёрнутой козырьком назад кепке и старых, потёртых трениках. Он был на две головы выше девочки и с усмешкой оглядывался.
Группа зевак требовала зрелищ. Зрители разделились на два фронта.
– Давай, Антоха!
– Придурок, сядь, не позорься!
– Юна, Юна, сделай его!
– Чо орёте?! Не мешайте им.
Независимый судья «трёхбалтиковой» категории, выплёвывая семечки себе под ноги, направлялся к месту старта. Отец ждал нас на финише.
– Юна, я так руку держу? Чо говорить-то надо? Я опять забыл. А, вот так… это… «побежали!» – парень то поднимал, то опускал руки.
– Не надо говорить «побежали», слово слишком длинное, спортсмен не поймёт, на какой слог бежать. Всё просто: на старт, внимание, оп. Коротко и быстро – оп! – повторила я в третий раз и отправилась к месту старта.
Идея проводить такие тренировки пришла в голову, конечно же, моему отцу. Солнце почти садилось, заливая в чашу стадиона немного розового света. Дул тёплый ветер. Май был исключительным в том году: мало дождей, много солнца и жарких дней. Я пыталась потрогать ветер, вдохнуть его в себя и выдохнуть обратно, чувствуя, как природа наполняет клетки моего тела и остаётся жить внутри. Я закрыла глаза, настраиваясь на поединок. Мозг просигналил: «Пора!» – и мои глаза открылись.
Махнув рукой, я подала знак новоиспечённому стартёру, он отзеркалил в ответ и спросил готовности у спарринг-партнёра – Антона, тот кивнул. «Судья» повернулся к моему отцу и, подняв руку, ждал от него такого же ответа. Папа ответил сразу. Это означало, что все готовы. Дистанция Антона составляла 100 метров, моя – 150. Победителя определит скорость.
– НА-А-А-АСТА-АРТ! – прокричал «судья».
– Внимание, марш!
Судья настолько перенервничал, что забыл весь мой урок, едва прозвучала команда. Но тренировки для того и нужны, чтобы быть готовым к любым сюрпризам, а слово «марш» вполне подходило для такого уровня соревнований.
Я выбежала легко и быстро, старт был моим козырем. Я любила физический «взрыв». Отдаёшь своё тело внутренней, животной интуиции. Ни на секунду не сомневаешься в технике выполнения. Как бы наблюдаешь за процессом со стороны, получая неописуемое удовольствие от происходящего.
Для стремительного рывка, резкого и мощного набора скорости надо уметь довериться своим натренированным до автоматизма беговым рефлексам и не пускать в этот процесс голову. Мозг все портит, он как 80-летняя бабуля при разговоре с внуком:
– Внучок, ты куда так бежишь?
– Ба, да опаздываю я!
– Меня подожди, палочку подай!
– Сегодня тебя с собой не беру…
– Как это? В 79 брал, а в 80 нет? Думаешь, постарела?
– Некогда мне, бежать надо, причем очень быстро.
– А это не опасно? А куда бежать? А зачем? А как бежать? А если догонят?
Ну вы поняли: чем больше мыслей, тем хуже результат.
После громкой команды «марш» побежали все. Мы с Антоном по стадиону, а зрители на своих местах. Чем меньше оставалось до финиша, тем громче был гул зрителей. Антон преодолел отметку в семьдесят метров первым, я была позади. Ему оставалось всего пятнадцать метров до финиша, но мы сравнялись.
Я бежала на пределе: знала, что стоит на кону. Дело не в двухстах рублях. Я могла легко и надолго стать поводом для насмешек и обсуждений после этого спектакля.
– Юна, бежать! Бежать до конца! – кричал уже папа.
Почувствовав меня рядом, задыхаясь от непривычной нагрузки, парень переставлял тяжёлые ноги, стараясь не сбавлять скорость. Он даже не предполагал, что бег на сто метров может так выматывать.
– Что?! Куда? Не-ет!! – он терял двести рублей и уважение товарищей. Я стала вырываться вперёд, с каждым шагом увеличивая разрыв между нами. Оставалась пара метров до финиша, как с трибун стали кричать моё имя. Мы финишировали. Юна – 1-е место, Антон – 2-е место.
Он сплюнул. Упал на дорожку – дыхание не успокаивалось. Лежал, жадно глотая воздух, настаивал на своём:
– Ещё раз, давай ещё раз! Сейчас всё по-другому будет, я не принимал тебя всерьёз, а сейчас покажу, как парни с педколледжа бегают! – Косился на своих друзей, а те кивали в ответ.
Конечно, мы дали шанс отыграться, тренировочный план состоял из нескольких серий.
Вы не сможете объяснить «студенту», что первый раз был самым быстрым, что быстрее он уже не пробежит. Ибо для этого нужна скоростная выносливость. Годами вы тренируетесь бегать долго и быстро, учитесь терпеть боли в животе, мышцах, тошноту, головокружение и массу других «приятных» симптомов. Ваш организм бастует. Но, вопреки инстинкту самосохранения, преодолевая боль, профессиональный спортсмен идёт к победе. Победе над собой.
Четыре раза для Антона были кошмаром. Я прибегала первой раз за разом, не дав ему ни единого шанса. Зачем он тогда бегал? Потому что не мог поверить, что снова проиграет.
К слову сказать, наша тренировка вложила в него что-то новое. Показала, как девочка, меньше и младше, может выиграть у студента благодаря тренировкам, упорству и вере в себя. Позже он записался в секцию карате и неплохо выступал на уровне области.
Навоз. Мечта. Мама
До первенства России оставалась неделя. Одно дело обогнать деревенского парня на стадионе. Совсем другое – Россия. Самая большая страна на земном шаре. Тысячи городов и тысячи детей тренируются в ней, чтобы стать чемпионами. У них есть сотни тренеров, которые им в этом помогают и ведут к заветной цели.
– Сколько билеты стоят? Проживание? Что вы там есть будете? Где остановитесь? – мама стояла в огромной теплице, которая не первое десятилетие кормила семью.
В теплице всегда влажно и жарко. Сквозь запотевшие стёкла изнутри видны только силуэты. Одетая в овечью жилетку поверх старого сарафана, на ногах – галоши, на голове – платок, чтобы волосы не пропахли цветочной подкормкой, мама работала на земле. Подкармливала коровьим навозом розы, потрескавшимися от удобрений пальцами высаживала луковицы гладиолусов, чтобы они успели расцвести к 1 сентября. Именно эти цветы она повезёт на рынок и будет торговать до вечера. Вечеров таких будет много.
Заместитель директора дома культуры не могла себе позволить быть похожей на колхозницу. Поэтому одновременно с работой в теплице топилась настоящая русская баня. Мама наколет дров, разожжёт огонь в печи, намоет детей, приготовит обед. А вечером перед трудовой неделей смоет с себя одну личность и оденется в другую. И в понедельник к 7:45, отправив детей в школу, пойдёт на работу. Маме тогда было чуть больше 35 лет.
Для неё моя спортивная история была каким-то фарсом. Девочка из деревни собралась выступать на первенстве России, бегая по старому стадиону, и тренер-то не «настоящий», а её муж, без тренерского образования, опыта и своей команды по бегу.
Муж (который когда-то сжимал её мокрую от волнения ладонь в загсе, обещал золотые пески, алмазные горы, реки из вина) стоял в стареньком спортивном костюме со сломанной молнией и пытался одолжить у неё денег на поездку. Деньги, которые она откладывала на новый закуп рассады, прибыль от которой помогла бы собрать её детей в школу. Да и дочь тоже хороша: напрочь отказалась от серьёзных тренировок и клянётся, что оставит всю эту затею, как только вернётся с соревнований.
– Я разговаривала с Игорем Павловичем, он в Питере сейчас живёт, работает в институте физкультуры, я тебе о нём рассказывала, чтоб Юну показать. Он сказал, у них серьёзная команда едет на первенство России, аж девяносто два человека. От Москвы, наверное, ещё больше. А сколько команд приедут из других городов? А ты куда собрался? Команда города Боровичи – один человек? Девочка и её папа-тренер? – она смотрела ему в глаза, не веря в нашу авантюру ни на грамм. – Вы тренируетесь в школьном коридоре, после закрытия школы. Не всегда умытый и трезвый сторож орёт на всю школу: «На старт, внимание, марш». Коридор с одной лампой в потолке – как ты вообще дочь там видишь, наугад секундомер включаешь? А эти ваши брёвна, которые ты колодками прозвал и таскаешь вечно?! Это же поленья для растопки бани! Сколько я ей заноз вытаскивала после ваших стартов! А на первенстве России тоже полено под ноги положите?
– Нет. Там будут настоящие беговые колодки. Там всё серьёзно будет, Люд.
– Я не против, чтобы вы ехали. Но только потому, что жду скорейшего окончания этих соревнований, после которых закончится и ваша с ней история. И вы, особенно ты, успокоитесь. Только поэтому я не против, и поэтому мы найдём деньги на поездку. Но я очень, очень устала от вашего спорта.
Владимир. Суета. Бутерброд
⠀
«Так. Вот сумка. Что в неё положить? – я ходила по комнате, обдумывая список вещей. – Костюм взяла, футболку взяла, лосины на месте, плеер надо найти, сумка с дисками тут, наушники положила. Всё вроде, готова».
Жарко. Июнь. Владимир – город, в котором будут проходить соревнования, очень вкусно пахнет. Деревьями, травой, цветами. Никогда не видела так чисто убранных улиц. Деревья на каждом шагу, некоторые так разрослись, что не давали пройти прямо, приходилось раз за разом их с почтеньем обходить. Липа и тополь, огромные, спасали от солнца каждого, кто попросит. Мы дошли до гостиницы, оставили сумки и отправились на стадион, разведать обстановку.
Шли пешком, было недалеко. Поднялись по улице, ведущей вверх, как внизу показалась спортивная арена. На стадионе было людно, каждый занимался своими делами: люди бегали, прыгали, разминались. Наблюдая за происходящим, я заметила, как через ворота зашла ещё одна группа спортсменов: все поздоровались, и дети организованно прошли на стадион, начав разминку с лёгкого бега. Мои ноги стали ватными, взгляд потух, а тело само разворачивалось обратно, в сторону Боровичей.
– Ну вот мы и пришли, вроде оно, – выдохнул папа. – Ну что, давай найдём, как туда можно спуститься? – он оглядывался в поисках лестницы.
Я… А что я? Я не проронила ни слова. Мне было так страшно, что я схватила его руку, понимая, что не дышу.
– Пап, наверное, мама права, чего мы тут забыли? Смотри на них, они даже знают, в какую сторону разминаться, а я нет. А вон те – смотри, как быстро бегают, а эти вообще на три головы меня выше. Я не хочу туда.
– Ты боишься, это хорошо. Бояться нового – это нормально. Я тоже сейчас боюсь, но этот страх другой, он предвещает новое. Однажды ты почувствуешь этот вкус. Если сравнивать, то сейчас ты ешь клюкву, но позже страх станет клюквой в сахарной пудре. Тебе понравится, обещаю. – Папа поднёс пальцы к губам, словно держал ягоду в руке. – Ну а дома нас всегда ждут, ещё успеем вернуться. Ты, главное, выдохни и начинай дышать, руку мою отпусти, у меня кисть онемела. Не на расстрел идём, голову выше! Не отставай.
Мы нашли тропинку к стадиону, и папа живо стал спускаться по лестнице.
«Лучше бы на расстрел», – подумала я и пошла за ним.
Мы стояли на трибуне, между синих пластмассовых кресел, и папа вводил меня в курс дела:
– Вон там вход на стадион, видишь те ворота? Пойдёшь туда и начнёшь разминку, потом сделаем гимнастику, упражнения и ускорения. А перед этим пойдём к той палатке и купим тебе твои первые шиповки, – он взял меня за руку, и мы пошли смотреть мне обувь.
– Есть 35-й размер? – папа держал в руках маленькую жёлтую туфельку без каблука, а на подошве красовались 7 винтовых отверстий.
Я зашла на стадион, людей прибавилось. Пришлось подождать, чтоб вклиниться в поток спортсменов, бегающих по кругу. Ноги отошли и даже стали приятно пружинить по дорожке – необычное чувство, новая лёгкость в теле была приятна. Я бегала с рюкзаком, в котором лежали мои новые шиповки.
– Рюкзак мне дай, – крикнул папа из-за ограждения и показал пальцем на себя. Когда я подбежала, он продолжил вводить меня в курс дела: – Вот твой номер участника, булавки в ларьке купим. Видишь стол у зелёного поля, под белым зонтом? Завтра там будет регистрация. За полтора часа надо заявиться, чтобы тебя отметили. Опоздаешь – до соревнований не допустят. Понятно? – он взглянул на меня. Я кивнула.
В забеге бегут восемь человек. Сколько всего забегов – узнаем завтра. Сначала проведут предварительные старты, а через три часа бег сильнейших – финал.
– А если не попаду в финал? – щурясь от солнца и закрывая глаза ладонью, пыталась разглядеть отца.
– Если не попадёшь? – он набрал в щёки воздух и со звуком выпустил. – Если не попадёшь, можешь быть свободна.
Я всё увидела, без слов. Во фразе «можешь быть свободна» явно был посыл, что он сильно разочаруется во мне. Но мне было всё равно. Меня просили приехать, я приехала. Осталось завтра пробежать – как-нибудь! – и от меня отстанут.
Какие они узкие! Я смотрела на них, а две жёлтые туфельки смотрели на меня. Вкрутив специальным ключом 7 алюминиевых гвоздиков, зашнуровав шиповки, я поняла: как же неудобно в них ходить. Пальцы стопы тянулись к небу – вспомнилось упражнение «ходьба на пятках». Но бегать было гораздо удобнее. Сцепление дорожки с железными гвоздиками толкало вперёд. Скорость, которую я набирала во время ускорений, намекала на быстрый бег завтра.
«Последняя точно не буду» – подумала я, заканчивая третье ускорение. Знакомство и разминка состоялись. Повесив обновки на плечо, оставив стадион за спиной, мы пошли в гостиницу.
– Завтра важный день, Юна. Давай поищем еды на ужин.
Ближайший магазин оказался рядом со стадионом. Папа купил стандартный набор. Докторская колбаса, ситный хлеб, сыр, масло, бутылка молока были моим ужином. Кипятильник в стакане заставил воду бурлить, и мы заварили чай, пили его с конфетами.
Когда я открыла глаза, в комнате было светло. Поняла, что выспалась. Занавесок в номере не было, и солнце нагревало комнату. Сев на кровать, потянулась за часами. Было четыре утра! Я не поверила тому, что увидела, и поискала часы отца, его часы подтвердили.
И что делать ещё пять часов до завтрака? Сон приходить отказывался, и, лёжа на кровати, я рассматривала потолок. Я знала, что нельзя думать о беге – это неправильно, ещё слишком рано.
Мандраж – чрезмерное волнение перед соревнованиями.
Почти все молодые спортсмены «перегорают» до важного старта.
Представлять свое выступлении заранее нежелательно. Наш мозг не понимает, где фантазия, а где реальность. Если вы начнете проигрывать сценарий соревнований в голове, как придете, как разомнетесь, какие соперники будут вас ждать, то организм сразу выплеснет гормоны адреналина, кортизола, тестостерона для реализации намеченного. Вы поймаете себя на мысли, что ваше сердце не бьется, а выскакивает из груди, пока вы всего лишь лежите в кровати и стараетесь отдышаться. Но сердце не успокаивается по щелчку – выброс гормонов запустил реакцию, и нужно время, чтобы успокоиться. Вы потратите эмоции впустую – эмоции, которые необходимы для соревнований. Потребуется вкусная еда и пара дней на отдых, чтобы восполнить эту пустоту, но у вас этого времени нет. Главный старт случится сегодня.
– Уже проснулась? Рано ты, – папа застёгивал часы на запястье. Он выключил будильник, который должен был прозвенеть только через два с половиной часа. Ему не спалось, как и мне. – Ну что, пошли позавтракаем?
Аппетита у меня не было. Волнение парализовало, руки постоянно потели. Бутерброд с сыром и сладкий чай – всё, что папа в меня смог засунуть. Когда я дожевала, он подсел ближе и, смотря в глаза, серьёзно сказал:
– Значит, слушай: в 11:00 начнутся соревнования, а финал, если мы в него попадём, проведут в 17:30. В финал выйдут по результатам предварительных забегов. Поэтому, даже если ты увидишь, что легко выигрываешь забег, ни в коем случае не сбрасывай скорость до финиша, может быть так, что каких-то сотых секунд нам может не хватить для попадания в финал, поняла?
Папа не завтракал совсем. Он взял себе чай, но и к нему не притронулся.
Я смотрела на дорогу, на переполненные автобусы, на людей. Мы завтракали в кафе на шумной улице. Солнце было мягким, спокойным. Ветер с такой заботой обнимал меня, играя моими волосами, что я просто хотела сидеть на этом стуле и думать о вечном, а не вот это всё. Мне не нравилось моё состояние, нервозность, которая время от времени накрывала, не давала расслабиться. Я понимала, что боюсь. Боюсь бежать. Мне было страшно представить себя на стадионе в одном забеге со спортсменками из других городов. Те девочки, которые были на разминке вчера, казались мне во много раз опытнее и сильнее меня. Я была уверена, что на стадионе мне не место. Чувствовала, что ввязываюсь в борьбу, в которой не хочу участвовать.
– Ладно, пошли собираться. Через час нам разминку начинать. – Папа дал мне руку, видя моё состояние.
Мой спортивный костюм выдавал меня с потрохами. Тёплая толстовка и штаны из флиса, а под ними футболка с шортами – всё мама купила на рынке. С такой спортивной формой я приехала на первенство России. Какой там «Найк» или «Адидас»? Таких слов я даже не слышала.