Лотта в Веймаре

В основе романа встреча Гете с Шарлоттой Кестнер, прототипом Лотты из «Страданий юного Вертера». Это была единственная встреча постаревшего гения и его бывшей возлюбленной спустя сорок один год во время приезда последней в Веймар.Не будем обманываться названием, речь в романе идет, конечно, о Гете. Есть глава, представляющая, по сути, поток сознания самого Гете, немало дающая для понимания его внутреннего мира. Но будем справедливы, не эта глава является основной. Томас Манн сумел показать не только гений Гете, но и природу гениальности в принципе, то, что несет этот признак для человека, наделенного им, что несет этот признак тем, кто рядом. Отчетливость и ясность этой характеристики получилась не столько за счет мнения и впечатлений его родных и близких, как за счет углубленной и развернутой характеристики их существования вблизи великого художника. …приносить жертвы сладостно, но быть жертвой – горький удел. Ведь жизнь дана не для того, чтобы отказываться от своей собственной, растворяясь в другом, пусть и бесконечно любимом человеке. Не просто тем, кто оказался причастным к гению. Его величие как катком проходит по ним. Подведя нас к грустным выводам о сложности жизни рядом с талантом, к некоему осуждению его, финальную часть Манн посвящает вопросу: а легко ли гению? Кажется, что Манн во многом противопоставляет образ Гете образу Шарлотты. В ней, в отличие от писателя, есть гармония внутреннего и внешнего мира, цельность натуры. Тем не менее, Манн оправдывает Гете, его жизнь, как жизнь служению прекрасному. Тайна творческой личности в том, что обожествляя ее гениальность, мы забываем - бог не только принимает жертвы, но сам стал жертвою. Гений – свеча, сжигающая свое тело во имя света.

Гл.1 Насилие временами способствует обновлению жизни Для начала поговорим "цитатами". Какой «казус нежданно-негаданно со всеми его волнующими перспективами» может огорошить читателя при чтении «Лотты в Веймаре»! Даже в таком сложном случае, если «мы простые люди и не избалованы». Вот и «моя жена, которая возглавляет …кухню, может засвидетельствовать, что я не чаял никаких необыкновенных событий». Но если бы глубокочтимый автор и его героиня «госпожа советница Шарлотта Кестнер, рожденная Буфф, из Ганновера ,родилась 11 января 1753 года в Вецларе. С дочерью и прислугой» знали, «какую любовь и уважение я питаю с младых ногтей к королю поэтов, великому Гете…если бы знали, чем для моего сердца были всю жизнь именно «Страдания юного Вертера», но «молчу, я отлично знаю, что не мне рассуждать об этом»… «Хотя, с другой стороны, такое чувствительное произведение ведь принадлежит всему человечеству и одинаково волнует души великих и малых сих…стоит только вспомнить, сколь часто, умиленные душой, мы…при тусклой свечке склонялись над этими божественными страницами»… -Да ведь девушка из романа очень отличается от меня тогдашней ( имеет право сказать Шарлотта Кестнер восхищающимся ею и ее ролью в истории всемирной литературы)…Всякий видит, что у меня глаза голубые, в то время как Вертерова Лотта, как известно, черноглазая… -Да это …поэтическая вольность, но она (скажем мы вместе со слугой гостиницы Магером) ни на йоту не умаляет существующего тождества! -Нет, черные глаза это совсем другое… -А если и так! Пусть тождество даже и нарушается маленькими отклонениями, но ведь совершенно нетронутым остается тождество с самим собой, с той легендарной особой, чей портрет великий человек …нарисовал в мемуарах; и если госпожа советница не до мельчайшей черточки Вертерова Лотта, то до последнего волоска Лотта Ге…И как, за эти 44 года вы ни разу не виделись с господином тайным советником?! -Ни разу, мой друг! Я знаю молодого практиканта прав Гете из Вецлара. Веймарского министра, великого поэта Германии, я и в глаза не видела…Да, Гете в мемуарах жалуется на мучения, которые ему доставляло вечное любопытство людей: кто, собственно, настоящая Лотта и где она живет?.. Он называет это истинным наказанием и считает, что если и согрешил своей книжкой, то сторицей искупил грех. Но из этого видно, что мужчины-тем более поэты- заботятся только о себе: он и не подумал, что нам тоже пришлось бороться с любопытством ..вдобавок ко всем тревогам, которые он причинил нам…безбожным смешением правды и поэзии…черных и голубых глаз… - Еще одно слово…последнее словечко…поймите: человеку вдруг суждено оказаться, так сказать, у первоисточника-грех пренебречь обстоятельством, не воспользоваться…Не правда ли,.. та душераздирающая сцена втроем, у источника, когда речь зашла о вечной разлуке, И Вертер, держа руку Лотты, восклицает: - Мы свидимся, найдем друг друга, среди множества образов вновь друг друга узнаем!- ЭТО правдивое воспоминание? Господин тайный советник его не измыслил? Ведь так все и было?! - И да и нет, мой друг, и да и нет… Гл.2 Неразумие - религия нашей молодостиА теперь-вопросы, которые уже поставлены автором в гл.2.Отчего Шарлотте и в 63 года нравятся слова Его записки к ней :- А я ,милая Лотта, счастлив, читая в ваших глазах веру в то, что я никогда не переменюсь»? Почему неприятно брать в поездку с собой «человека, слишком проницательного», который из всех возможных мотивов поступка видит «только деликатно замалчиваемые»? О каком «честно преодоленном искусе добродетельного сердца» и в каком «тройственном союзе» вспоминает Шарлотта- Лотта, что выродился «в мучительное смятение» из-за сумасбродства одного звена? Как правильно выразиться о ТОЙ «сердечной эпопее» Лотты-Шарлотты:- Буря неистовых поцелуев? Лишь один поцелуй? От души поцеловал за собиранием малины на солнцепеке? Поцеловал быстро и горячо? Поцеловал вдохновенно и с алчной нежностью? Это был безумный, недозволенный и ненадежный поцелуй? Это поцелуй принца-бродяги из другого мира? Почему, если даже ее ныне умерший супруг Альберт Кестнер «чувствовал превосходство и блеск ушедшего (Вертера)», если начал сомневаться в их «разумном счастье», если пожелал даже «возвратит данное ему (Альберту)слово», она выбрала в супруги «положительного, суженого, предназначенного »Альберта, а не ЕГО? Гл.3 Цель тем заманчивее, чем труднее ее достичьГлава-встреча господина Римера Ф.В., секретаря и доверенного лица господина тайного советника и Шарлотты - опять полна трудных вопросов, например:-Должны ли мы радоваться, если толпа, извечно презирающая Дух, приходит к почитанию Духа «признанием его полезности»? При этом-творения Духа недоступны им, как и всякой другой толпе… - Почему г. Ример считает человека «двусмысленным созданием»? - Насколько верно ли мнение г.Римера об Истине, которая «не всегда довольствуется логикой»: чтобы «не отступить от истины, приходится временами себе противоречить»? -Возможно ли сравнивать «терпимость», «склонность к попустительству», «толерантность, порождаемую христианским смирением» и- «равнодушие»? - Почему служение Гете г. Ример называет «горькой честью», уверен, что «личное состоит в отречении от себя», в компромиссе между «горькой честью и сладостной»? - Какие «страдания» из-за нескромности гения, его поэтического своенравия…беспощадности, пренебрежения верностью и верой» выдержали Лотта и ее супруг, когда «выставлены души и взаимоотношения напоказ всему свету…когда за спиной друзей начал ОН одновременно и возвеличивать и разоблачать то деликатнейшее, что может объединить троих людей»?Страницу, начинающуюся.. - Здесь речь идет о феномене…иными словами, о форме и обаянии, или печати божества, которую природа с улыбкой накладывает на предпочтенный ею дух, отчего он становится прекрасным духом,- о слове, имени, которое мы привычно произносим для обозначения привычной категории; хотя вблизи...подобный феномен остается непостижимой, тревожной и, в личном плане, даже оскорбительной загадкой…И правда, другие взрывают горы, роют землю, очищают руду, а властитель в результате всех их трудов знай себе чеканит дукаты! …Да и как определить таинство ? Без таинств человеку, видно, не обойтись, и если христианские ему наскучили, он тешит себя языческими или природным таинством личности…Таинство природы ставит он высоко, ибо это ЕГО таинство. Величайшее счастье- за меньшее мы, смертные, не смеем почитать это таинство! Иначе как объяснить, что просвещенные умы считают…великой честью толпиться вокруг прекрасного гения…состоять в его свите…приносить ему в дар свои знания, дабы избавить его от возни с научным хламом…Но позволить простому лакею писать под его диктовку – значило бы метать бисер перед свиньями. Только ученому, способному оценить всю прелесть, редкость и достоинство этого положения, как я, может быть препоручено подобное дело… Содержащую следующую мысль… - Вся прелесть и достоинство состоят здесь лишь в метких и живительно точных формулировках,…это соединяется с черточками обаятельной новизны,, с мечтательной смелостью и высоким риском…да, да, в сочетании разумной чинности и неустрашимой отваги, более того, безумия, как раз и заключается источник сладостного смятения, в которое нас повергает этот …автор. И заканчивая… -Бог долго ворочает слова в нашей гортани, покуда мы не начинаем славословить то, над чем хотели надругаться, и хулить то, что намеревались благословить. Собрание небожителей, верно, сотрясается от гомерического хохота над таким бессилием наших уст… Но не заканчивается книга, потому что читать ее, понимаете уже, нужно очень медленно. Тогда, снова, в который раз, еще и еще…выхватится что-то «другое из необозримого изобилия текущих в руки перлов»…Вот, например, безделка из басни о мушиной смерти: -Она сосет, дорвавшись до отравы, Пригвождена к ней первым же глотком, Блаженствует, а нежные суставы Уже давно разбиты столбняком… И если хотите-критикуйте, но я соглашусь с Шарлоттой, что критика-всего лишь « реализм вашего восприятия» и основана « на преданном восхищении»…

Итак, все рецензенты хором обещают, что роман «Лотта в Веймаре» повествует о великом немецком писателе, гении всех времен, благословенном и непревзойденном поэте Гете, Иоганне Вольфганге фон. В таком качестве я его и купила. Первую главу читала, не вполне еще опомнившись от «Волшебной горы», с благодушной рассеянностью и неопределенно памятуя об Ипполите Матвеевиче («Выпью водки — разойдусь!»). Последствия я в расчет не принимала, ибо не могла же я подумать, что Томас Манн разойдется совершенно в духе незадачливого соблазнителя Воробьянинова. А он почти что именно так и разошелся. К шестой главе мои глаза, скользя по строкам, перестали быть миндалевидными, и я подспудно, но перманентно, задавалась единственным вопросом: «Да алё, батюшка, в уме ли ты??». Потому что на протяжении ста восьмидесяти одной страницы увеличенного формата все повествование представляет собой один сплошной панегирик. Да, с различными оттенками, – в зависимости от возносящего хвалу, но суть не меняется. О Гете в этом романе мы можем узнать примерно ничего, и если вы до чтения «Лотты» мало знали про него, не надейтесь восполнить пробелы. Конечно, сам Томас Манн хорошо знаком с фактурой, он умело вплетает и приплетает различные детали жизни и творчества своего объекта, но единственная картина, возникающая перед читателем — это не портрет великого поэта, а всеобщее и полное перед ним преклонение. Ну, я решила, что речь идет о метаиронии. А что еще я могла решить, когда книжка вот-вот кончится, а поток славословия нескончаемо несется, и несется на совершенно серьезных щщах всех участников, включая автора. Я же не могла помыслить, что Томас Манн — идиот. Я ждала явления самого объекта. Уж он-то, думала я, развеет и расставит. О, как сильно я недооценивала Томаса Манна, какой наивной инженюшкой предстала я в этих своих предположениях после. Короче, Гете явился пред очи мои, кажется, навсегда округлившиеся, и это явление со всей ужасной определенностью увязало его с образом «великого писателя» Кармазинова из романа Достоевского «Бесы»:– /.../Кто из русских людей, из писателей, выставил столько самых современных типов, угадал столько самых современных вопросов, указал именно на те главные современные пункты, из которых составляется тип современного деятеля? Вы, один вы, и никто другой. /.../ — Да, я, конечно, — засюсюкал Кармазинов, — выставил в типе Погожева все недостатки славянофилов, а в типе Никодимова все недостатки западников... /.../ Но я делаю это вскользь, лишь бы как-нибудь убить неотвязчивое время и... удовлетворить всяким этим неотвязчивым требованиям соотечественников. — Вам, вероятно, известно, Степан Трофимович, — восторженно продолжала Юлия Михайловна, — что завтра мы будем иметь наслаждение услышать прелестные строки... одно из самых последних изящнейших беллетристических вдохновений Семена Егоровича, оно называется «Merci». Он объявляет в этой пиесе, что писать более не будет, не станет ни за что на свете, если бы даже ангел с неба или, лучше сказать, всё высшее общество его упрашивало изменить решение. Одним словом, кладет перо на всю жизнь, и это грациозное «Merci» обращено к публике в благодарность за тот постоянный восторг, которым она сопровождала столько лет его постоянное служение честной русской мысли. Юлия Михайловна была на верху блаженства. — Да, я распрощаюсь; скажу свое «Merci» и уеду, и там... в Карльсруэ... закрою глаза свои, — начал мало-помалу раскисать Кармазинов.«Метаирония, метаирония!» – повторяла я себе, приступая к двум завершающим главкам и вообще ничего в плане развития идеи не ожидая. А вот хрен там ночевал. Восьмая глава – решающая, поворотная, все объясняющая и захватывающая дух, потому что в самой что ни на есть триллерской манере разворачивает сюжет на сто восемьдесят градусов. Внезапно понимаешь, что роман называется «Лотта в Веймаре», потому что это роман о Лотте в Веймаре, а не о Гете. Весь этот карнавал почитателей, проходящий перед старинной возлюбленной поэта, которую он увековечил в первом прогремевшем на весь свет своем романе, должен был бы показать более внимательному читателю один главный факт – Лотта стоит особняком, не сливается с хором, хранит собственное суждение. Нет, она не то чтобы оспаривает величие Гете, но все-таки не пребывает в такой ажитации. Тут опять же вспоминается, что Томас Манн, я поняла это, читая «Иосифа...», очень скрупулезно подходит к вопросу психо-логики. Это чертовски тонко, что именно Лотта становится призмой, через которую мы смотрим на Гете: женщина, в которую мужчина когда-либо был влюблен, будет считать его хоть чуточку, но своим, даже через сорок четыре года, даже родив другому дюжину детей, даже если этот мужчина сам был восемь раз счастливо женат и теперь Президент всего света. А уж если речь идет о безответной и безнадежной любви, то тем более. Такая женщина может позволить себе сниженный тон по отношению к кому угодно. «Ну Иоанн. Ну Грозный. Ну что тут такого?». И поэтому Лотта видит Гете без всякого флера, и падающая ниц толпа не мешает ее взгляду.Внушительное "ваше превосходительство", делавшее церемонным любое к нему обращение, в сущности, имело так же мало общего с его поэтическим гением, как и серебряная звезда, сиявшая на его груди; то были атрибуты министра, фаворита, но они до такой степени вобрали в себя понятие о его духовном величии, что казались от него неотъемлемыми. "Может быть, и в собственном сознании моего былого друга", - подумала Шарлотта. Она стала размышлять об этом, впрочем не уверенная, что на такой мысли стоит задерживаться. В угодливом смехе остальных, бесспорно, выражался восторг перед подобным слиянием духовного и земного, гордость этим слиянием, и, с какой-то стороны, этот раболепный восторг ей казался неестественным и недостойным, почти кощунственным. Если бы и вправду удалось установить, что эти гордость и восторг не более как поощренный сервилизм, то ее сомнения и связанная с ними горечь оказались бы не напрасными. Ей подумалось, что людям очень уж облегчено преклонение перед духовным, когда, украшенное пышным титулом и звездой, оно живет в великолепном доме с античной лестницей в образе элегантного старца с блестящими глазами, чей лоб напоминает вон того Юпитера в углу и кто глаголет амброзическими устами. Духовное, думала она, должно было бы быть бедным, уродливым, не ведающим земных почестей, для того чтобы истинно проверить людскую способность ему поклоняться.Так что – вот, это роман не про Гете, это роман о поклонении толпы кому-то одному, может быть, и в самом деле великому, но насколько же это служит оправданием в готовности раболепствовать? Ответ Томас Манн вкладывает в уста Гете (метаирония, метаирония!):Нам, немцам, дорог индивид - и по праву, ибо лишь в нем мы велики. Но то, что это так, что это сказывается у нас куда явственнее, чем у других народов, сообщает отношению индивида и общества, при всех богатейших его возможностях, и нечто грустно-сомнительное. И не случайно, что естественное taedium vitae (отвращение к жизни) преклонных лет у Фридриха Второго облеклось в форму изречения: я устал править рабами.Ну что сказать? Браво, Томас Манн. Браво.

К своему великому стыду, я ознакомилась с биографией Гете, только начав чтение этого романа, а с его бессмертными творениями – так и вовсе не знакома. А чтобы оценить «Лотту в Веймаре» по достоинству, для начала неплохо было бы прочесть «Фауста» и «Вертера». Без этого немалая работа, проделанная автором, рискует вылиться лишь в громоздкое, скучное повествование. Ведь само по себе данное произведение немного затянуто и не наполнено действием для легкого и приятного времяпровождения. И присущая Манну интеллектуальная неторопливость здесь периодически перетекает в … прямо-таки … занудство. Наиболее тяжелой для восприятия показалась глава, которая посвящена внутреннему миру Гете. Чересчур утомительно было пробираться сквозь поток размышлений о чуждых мне материях и замыслах: по большей части - о его трудах. И все-таки книга мне понравилась. Хотя впечатление оказалось двояким. Вроде бы следовало оценивать то, как написано, более чем что. Но отвлеченно от личности самого Гете никак не получалось, он слишком сильно влиял на восприятие целостности картины. Что, конечно, и задумывалось, и удалось блестяще, но мне образ поэта не очень приглянулся. Его портрет в романе убедителен. И восхитительно противоречив. Автор попеременно показывает его темные и светлые стороны, чтобы затем, в последней главе, произнести окончательные слова оправдания его перед миром и читателем. После которых я должна была проникнуться и понять. Но раз уж речь зашла о гениях и поэтах, хочу высказать о них свое предвзятое мнение. Талант должен быть голодным. А Гете был чересчур обласкан материальными благами и прижизненным почитанием. Сам Манн вложил в голову Лотты следующие мысли: Ей подумалось, что людям очень уж облегчено преклонение перед духовным, когда, украшенное пышным титулом и звездой, оно живет в великолепном доме с античной лестницей в образе элегантного старца с блестящими глазами, чей лоб напоминает вон того Юпитера в углу и кто глаголет амброзическими устами. Духовное, думала она, должно было бы быть бедным, уродливым, не ведающим земных почестей, для того чтобы истинно проверить людскую способность ему поклоняться.Наверное, именно поэтому его образ и не вызвал во мне почтительного благолепия. Тем более я была недовольна тем, что Манну пришлось отойти в тень в угоду другому гению. Лично меня это разочаровало. Мне показалось, что автор, ограничив себя реальными фактами, тем самым ограничил и свое мастерство и способность объять необъятное. «Лотта» хороша. Но не великолепна. Как могла бы быть, если бы не правда, которая ограничила полет фантазии. Но тонко подмеченные человеческие качества, мельчайшие проявления характера – тут ожидания оправдались. В очередной раз я покорена тонким психологизмом и философскими обобщениями Манна.И сейчас мне жаль, что книга эта прочитана мной раньше, нежели «Фауст» или «Страдания юного Вертера». Теперь впечатление от них будет немного другим. Сквозь призму личного отношения к Гете. А мне бы этого не хотелось.

Очень сложно писать отзыв, будучи слабо знакомым как в другими произведениями Манна, так и с творчеством и жизнью Гете. Этот роман буквально заставлял меня через каждую пару страниц шерстить по интернету. Не могу сказать, что это плохо. =) Язык уникально-красочный, сложный, но не тяжеловесный. Практически все повествование строится на общении, внешнее действие сведено к минимуму. Ничего про взгляд Манна на Гете и его окружение сказать не могу, так как с этой темой я знаком весьма поверхностно. И так же не могу поставить оценку ниже 5. Просто я к этой книге оказался не готов. =)