Орхидея бесплатное чтение

Ромашки и розочки

Джинсовая юбка ещё застегивалась, но сидела впритык. А кофточка, тонюсенькая, с резиночкой по вырезу и на рукавах, была свободного покроя. Когда-то мама привезла ее из Москвы. Ткань, не толще лепестка розы, и вся в дырочку – прекрасная ткань для жаркого лета. И плевать, что это синтетика. Зато какой цвет – приглушённый розовый. И никакой глажки. Её можно было скомкать в одной руке, а потом встряхнуть – и вперёд. Эта кофточка приехала с ней в новую страну несколько лет назад. Сносу ей не было, и вот сейчас этот свободный покрой был как нельзя кстати. Хотя, четыре месяца – это не срок. Разве что, если приглядеться.

Наташа нырнула в спасительную прохладу маколета. Маколет – одно из первых слов, которое органично вписывалось в речь новых репатриантов. То ли лавка, то ли мини-гастрономчик. Никто и не пытался переводить. Маколет – он и есть маколет. Всем понятно. Всегда рядом с домом, удобно, особенно безлошадным. Этот маколет был через дорогу и был первый из русских в их городе. По пятницам здесь были очереди, а в будни – почти пусто.

Она набрала молочного в мини холодильнике и, подойдя к кассе, просто физически почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянулась. На нее пристально смотрела женщина, судя по всему – туристка. За пять лет жизни в Стране Наташа безошибочно научилась определять местных и приезжих.

– Простите? Мы знакомы?

Женщина улыбнулась, и она вспомнила.

У него была смешная и совершенно не еврейская, по ее понятиям, фамилия. В ее представлении еврейские фамилии были солидные и звучные и не оставляли никакого сомнения в национальной принадлежности их владельца. Такие фамилии – глыбы, айсберги и вершины. С типичными окончаниями, длинные, гремящие, словно поезд, катящийся по рельсам. Этим фамилиям надо было соответствовать. Они подходили под руководящие должности. Парадокс заключался в том, что подняться до этих должностей мешали именно эти типичные окончания: – штейн, – ман, – берг… Правда, заместителями больших начальников они были частенько. На этих вторых ролях их было много.

А тут – не фамилия, а так … Как будто пятилетний малыш прыгает на одной ножке в весенней луже. Несерьёзная фамилия. Это потом, через много лет, она поняла, что фамилия самая обычная и вполне даже типичная. А тогда…

Их познакомила Лиля – дочка папиного друга. Что значит познакомила? Дала ему ее телефон. Разумеется, с обоюдного согласия. Это согласие она с Натки вытрясала долго.

– Сходи, присмотрись, по-моему, очень перспективный парень. Политех закончил, работает, серьезный и по профсоюзной линии продвигается. В общем, вариант. Да, не Ален Делон, но совсем даже ничего, – горячо убеждала она по телефону. – Я с его старшим братом училась, семья хорошая, интеллигентная, тетка профессор. А то в твоём пединституте недолго и засидеться. Ну, ты понимаешь, – она сочувственно вздохнула. – А так – ничего не теряешь, хоть в кино сходишь. В общем, даю твой телефон.

В кино они сходили. Он ждал ее напротив кинотеатра рядом с афишей . Клетчатая рубашка на пуговичках, какие-то сомнительные джинсы – не фирменные, это точно. Никаких заявленных 174-х сантиметров, длинные русые волосы: что-то типа каре с падающей на глаза челкой. В руке – обещанная свернутая газетка. Как там сказала Лиля? Не Ален Делон. Да что там Ален Делон, просто не её тип, совсем. Впечатление усугубил голос: высокий и одновременно чуть надтреснутый, доносящийся как будто через слой мягкой ткани, типа фланели. Чего в нем было не занимать – это напора и красноречия. После кино они долго бродили по вечернему городу. Он говорил, она слушала, кивала, понимая, что очень ему понравилась.

Лилька позвонила на следующий день уже с утра и раскрыла интригу. Оказывается, Натку она собиралась знакомить со старшим братом, со своим бывшим сокурсником. Но тот, избалованный женским вниманием, сказал, что отправит на разведку младшего.

– И ты представляешь, Алик вернулся домой и сказал, что никому тебя не отдаст. Это очень по-мужски, очень. Ну, а как он тебе? – спохватилась Лиля и не дожидаясь ответа, зачастила:

– Присмотрись, погуляйте, пообщайтесь, – и добавила внезапно совершенно деловым тоном:

– В паре всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. И запомни – второй вариант не самый плохой. Тебе уже 22, рожать собираешься? Вот то-то, а то довыбираешься.

Лилька слыла очень умной. Этот ум, наверное, отчасти компенсировал полное отсутствие внешних данных. Да, с мужем ее тоже кто-то познакомил – Натка видела его несколько раз: очень симпатичный блондин, врач, толковый, приятный в общении. Чем зацепила его Лилька, было непонятно, но у них было все прекрасно и подрастал годовалый Борик.

Даже сейчас, в этой короткой беседе, Натка лишний раз убедилась в Лилиной прозорливости – ведь она не сказала про Алика ни полслова – ни про несуразную прическу, ни про голос. Хотя, если разобраться, какая же она дура: к голосу привыкают, прическа – это вообще чушь. Всегда можно срезать эти дурацкие патлы – было бы желание. Не её тип? А кто её тип? Ален Делон? Так ведь и она не Софи Лорен. Да, Лилька права: надо присмотреться и пообщаться, а там видно будет.

Алик позвонил к вечеру и сообщил, что взял билеты в театр, то есть не оставил ей выбора. Ну как может интеллигентная девушка отказаться от встречи, когда билеты уже куплены?

И понесло, и закрутилось.

Кино, театр, снова кино, кафе- мороженое. Она была срочно представлена семье. Сначала тётке-профессору, одинокой бездетной даме, проживающей в солидной квартире. Целью жизни этой тетки было служение науке и свои племянникам. Служила она им истово – старшему уже была куплена машина. Машина для Алика была в планах. Все это Натке сообщили за чаем с каким-то мудреным кизиловым вареньем. Она такое варенье ела первый раз, мама варила что-то попроще: клубнику, вишню, айву, виноград с орехами, райские яблочки. И выпечка здесь была другая – не привычные торты на полстола, а крошечные печенюшки, буквально тающие во рту и украшенные по центру миндалем. Вкусно и никаких крошек.

Натка пила чай, чувствуя на себе изучающий взгляд Киры Львовны и ловя одобрительные взгляды, взгляды, которыми она обменивалась с Аликом.

– Навещайте меня почаще, деточка, – сказала она на прощание.

– Ты очень понравилась тетке, – сообщил ей Алик на следующий день и чувствовалось, что для него это очень важно.

Родителям он её представил позже и это было совсем по-другому: забежали на несколько минут по дороге куда-то. Что-то он тогда забыл – то ли билеты, то ли книгу, то ли перчатки.

Маленькая двушка, почему-то очень темная и скромно обставленная, четвертый этаж без лифта. Интеллигентная семья, как сказала Лилька. Они тогда даже не присели. И никакого чая, никакого варенья-печенья – ничего. Визит для галочки – мы здесь были. Она остро почувствовала тогда, что мнение родителей о ней Алику совершенно не важно. Именно в этой темной квартире, какой-то полупустой и неухоженной, она ощутила, что они очень разные. Что Алик тяготится этой обстановкой своего дома, стесняется этой бедности и что намного органичнее и увереннее он чувствует себя в квартире у тетки, которую они навещали достаточно часто. И всё это было Натке как-то неприятно, на каком-то подсознательном уровне. Она понимала, что родители должны быть на своем месте, а тетка-профессор с ее огромной квартирой и кизиловым вареньем – на своем. Другая расстановка сил – противоестественна. Но заморачиваться этим не хотелось- чужая семья – потёмки.

Через пару встреч, не считая той, первой, у афиши, с газеткой в руке, Алик признался ей в любви. Это был первый опыт в её жизни. До этого никто не сообщал ей вот так, в трёх словах, о своих чувствах. Не случилось. Записочки, которые она получала в школе, – не в счёт.

Она оторопела, прислушиваясь к себе – ничего. Ни бабочек в животе, ни учащенного сердцебиения, ни всего того, о чем она читала в книгах. Она молчала, чувствуя какую-то звенящую пустоту, затягивающую её, как воронка, понимая, что Алик ждёт. Ждёт её реакции, ответного признания, всего того, что следует за этими тремя словами. Она пробормотала что-то невнятное, типа – но мы же ещё почти незнакомы. Что такое три встречи?

Он пожалел её тогда, взглянул на часы, деловито сообщил, что они опаздывают в кино и уже в такси, взяв её за руку, шепнул: я подожду.

Ожидание не было долгим: через два месяца он сделал ей предложение. Без коробочки с кольцом или стояния на одном колене. Даже без букета цветов. В общем, совсем не так, как в кино. Она не испытала тогда ничего кроме изумления – они встречаются только два месяца, о чем можно говорить? Так ему и ответила, что-то вроде: да ты о чём? Мы едва знакомы. И вообще – тебе только 24, куда так торопиться?

Он это её невнятное бормотание принял, как до́лжное, как будто не ждал ничего другого.

А ещё через пару месяцев сообщил, что они идут в театр с его братом. Натке стало любопытно – кто этот загадочный Игорь, с которым её хотела познакомить Лиля, и которого она не видела ещё ни разу?

Они встретились у входа в театр. Игорь оказался красавчиком – темный шатен, практически брюнет, гибкий, тонкий и высокий с ямочкой на подбородке и серыми проницательными глазами. Голос – приятный баритон, из тех, которым так легко очаровывать девчонок. Сначала Натка подумала, что это розыгрыш. Брат? Это брат Алика? Да между ними нет ничего общего, ни единой точки. Игорь старше всего на два года, обычно братья и сестры с такой маленькой разницей похожи друг на друга, как близнецы. А тут… Это удивление, видимо, плескалось в её глазах, несмотря на все старания сохранить равнодушное и спокойное выражение лица.

– Не похожи? – с лёгкой усмешкой спросил Алик, привычно откидывая с глаз прядь волос.

Она молчала. Ответ был настолько очевиден, что не хотелось врать, придумывая какие-то дурацкие фразы, типа: а что, братья обязательно должны быть похожи?

Или: у вас абсолютно одинаковые уши.

– Все удивляются, мы уже привыкли, – легко заметил Игорь и посмотрел на часы. – А вот и Рая, знакомьтесь.

Рая оказалась приятной, с ямочками на щеках, которые её очень красили. Она, видимо, знала об этом, а потому улыбалась часто. Такая милая, улыбчивая, немногословная. Среднего роста и в целом – очень средней внешности. Серая мышка, если разобраться, особенно на фоне Игоря. Мышка с улыбкой и ямочками. И косметики минимум, и одета так себе. Прическа – как легло, так и пошла. Так говорили у них в педучилище.

Но было в этой Рае что-то, что приковывало внимание. Это Натка поняла только в антракте, когда они вчетвером, заняв столик у окна, пили кофе. Этим "что-то" был взгляд, которым она смотрела на Игоря. Этот взгляд был настолько наполнен обожанием и любовью, что казалось их можно потрогать рукой – и любовь, и обожание. Можно согреться в этом струящемся потоке, который окутывал, проникал в каждую клеточку, успокаивал, дарил покой и уверенность. Этот взгляд говорил, что кроме Игоря, для Раи никого не существует. Это было настолько откровенно, что становилось неловко, и Натка отводила глаза. Вспомнились слова Лили: в паре всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить.

Судя по всему, это был как раз такой случай: Игорь позволял.

Что они тогда смотрели?

"Вестсайдскую историю?" Натка смотрела в полглаза и слушала в полуха. Ее занимал вопрос – а она? Способна ли она вот так любить и вот смотреть? И если да, то кого? После спектакля Игорь весело сообщил, что через полгода у них регистрация.

– Ну, вы даёте, – Алик обнял брата. – Поздравляю! А что молчал?

–Так вот же, говорю, – удивился Игорь. – Я сделал предложение неделю назад.

– И Рая сказала, что подумает? – усмехнулся Алик.

– Да, – простодушно подтвердила Рая. – Я сказала, что подумаю и вот вчера дала ответ.

В такси оба молчали. Натка не понимала, почему Игорь пришел в театр один, а Рая приехала на метро. Ведь у него машина, мог бы её и забрать. Всё же это его невеста.

– Дожала его всё-таки Рая, – задумчиво протянул Алик, когда они вышли из такси.

– Что значит дожала? – не поняла Натка.

– Она в него была влюблена ещё со школы, – объяснил Алик. – Младше на три года. Они даже встречались какое-то время. Она была таким фоном для Игоря, для его встреч с другими девчонками. Потом расстались на какое-то время, и вот, пожалуйста – расписываются, – Алик помолчал, а потом добавил с каким-то сарказмом:

– Кира будет рада. Она давно ждёт наследника.

Наташа замерла. "Кира ждёт наследника"…Может, тетка-профессор обещала завещать свои хоромы первому внуку? И, может, поэтому, Алик с такой старательностью "дожимает " её? Это признание в любви и предложение через пару месяцев, которые вызвали у нее лёгкое недоумение.

Она долго не могла заснуть. Фантазия услужливо рассыпа́ла разные варианты. Почему Алик так торопится жениться? Почему красавчик-Игорь после всех своих похождений остановился на этой серой мышке? Наверное, рассудил здраво, что быть любимым – это совсем неплохо. А любить самому… Что ж, это дано не каждому.

А что бы предпочла она? Любить или быть любимой? Нет-нет-нет, она хочет всё. И чтобы она смотрела этим электрическим взглядом, как смотрит на Игоря Рая. И чтоб на неё смотрели так же. И чтобы при пересечении их взглядов воздух потрескивал и искрился.

Тогда зачем в её жизни Алик? Чтобы отцепились мамины подружки с их вопросами и намеками? А так на все вопросы есть ответ: она встречается с серьезным парнем. Всё всем понятно, и тема закрыта. И можно спокойно писать диплом, заканчивать этот пединститут, на котором настояли родители. И будет она дипломированная учительница пения с высшим образованием. Или можно устроиться в ведомственный детсад. Похлопали-потопали, покружилась-попрыгали. Песенки про ёлочку на Новый год. Про солнечный круг на майские праздники. Полдня работы – а дальше ты свободна. Для детей, для семьи. Удобно.

Только когда будет эта семья? Такая, о которой мечталось.

Встречи с Аликом продолжались.

Он не называл её по имени, только "котёночек", он заботился об их досуге – кафе, кино, театр и снова кино. Подавал пальто и открывал двери такси и подъезда. Ей не были неприятны его прикосновения, даже наоборот. Но дальше этого дело не шло. Лёгкая симпатия упорно не желала перерастать ни в какое другое чувство. Такое приятное, ни к чему не обязывающее времяпровождение.

Иногда звонила Лилька поинтересоваться, как и что.

– Дурная ты, Наташка, – как-то вырвалось у неё. – Алик в тебе души не чает, а ты… Ждёшь рыцаря на белом коне? Спустись на землю. И перестань жить иллюзиями. Хорошие парни не валяются, на них охота идёт. Охотница из тебя – так себе, сама понимаешь, без обиды только, ладно? Да и где тебе охотиться? В пединституте? У вас там мальчики есть?

Натка вздохнула. Какие мальчики? Бабье царство.

– И ещё, – напутствовала мудрая Лиля. – Главное, как он к тебе относится. Мужчина добивается расположения женщины именно своими поступками.

– Да, конечно, Лилечка, ты права, – обречённо кивнула Натка.

– Ну, вот и прекрасно. Ты звони, держи меня в курсе событий.

Событий особых не было. Она писала диплом, сдавала курсовые, бегала с подружками в кафе-мороженое. Алик был привычным фоном. Они по-прежнему встречались, но её отношение к нему замерло на некоей точке и упорно не желало сдвинуться даже на сантиметр.

У Раи умерла бабушка, а потому свадьбу отложили, но Натка наблюдала при нечастых встречах, что Рая по-прежнему смотрит на Игоря этим взглядом, о который можно обжечься. Таким же, ну, почти таким же взглядом смотрел на неё Алик.

А потом он сообщил по телефону, что хочет с ней серьезно поговорить.

Они традиционно встретились у подъезда, но в тот вечер не было ни кино, не театра, ни кафе. Просто погуляли в парке, а потом он предложил: присядем?

Ната ждала с любопытством.

А дальше всё было коротко и категорично. Неожиданно категорично.

По сути, это был ультиматум. Они встречаются уже год, он уже не пацан – 25 лет – это возраст. И он хочет жениться. И в этом нет ничего ненормального или противоестественного. И вообще – все эти прогулки при луне не могут длиться бесконечно. А потому она должна решить – или они женятся, или расстаются. Не обязательно отвечать сейчас. У него командировка на неделю, и у нее есть время подумать.

Чувствовалось, что Алик готовился к этой речи основательно, да и тон был другой – деловой и жесткий. Таким тоном делают доклады и выступают на производственных совещаниях. И она понимала, что такой тон дался ему нелегко.

– Мне не нужно думать, – она действительно не задумалась ни на мгновение. – Мы расстаёмся.

Слова вылетели сами, и было ощущение, что кто-то другой произнес их, а она, Натка, слышит их со стороны. Но чувство полёта и освобождения однозначно испытала она. Вспомнилась поговорка про чемодан без ручки, который выкинуть тяжело, а тащить – невозможно. И вот она освободилась от этой ноши и почувствовала себя лёгкой и невесомой, как воздушный шарик.

Алик почувствовал это сразу.

– Ну, что ж, значит так, – он посмотрел на неё таким взглядом, что она сразу поняла, насколько глупы и надуманны все её предположения по поводу тёткиного наследства, желания продвинуться по служебной лестнице – а ведь семейным и морально устойчивым это всегда попроще. Ерунда всё это – он действительно её любит. Бывает же любовь с первого взгляда. Об этом и фильмы снимают и стихи пишут. И никто не виноват в том, что её не посетило это чувство, несмотря на все его старания. А может, именно из-за этих стараний. Он затопил её своей любовью, а она? Не поверила? Не была готова? Бывает что растение погибает из-за избыточного полива. Наверное, это как раз её случай.

Алик позвонил через неделю, долго рассказывал о командировке, она вежливо поддакивала с нетерпением ожидая конца разговора и не находя в себе силы сказать: извини, я жду важный звонок. Поэтому с облегчением согласилась на встречу рядом с домом – нужно было вернуть ему несколько книг.

Как всегда, она пришла вовремя, а он немного раньше.

– Ты просто расцвела, прекрасно выглядишь, – заметил он и добавил:

– Знаешь, я женюсь теперь только через три года и она обязательно будет похожа на тебя.

– А такие есть? – спросила она с беззаботной улыбкой.

Мысли были совершенно о другом. Она, как и тогда, во время их последнего телефонного разговора, ждала звонок и боялась его пропустить. Ей не терпелось побыстрее вернуться домой, отогнать от телефона младшую сестрёнку и с замиранием сердца ждать обещанный звонок.

Алик почувствовал ее нетерпение и медленно протянул руку:

– Ну, пока.

Открывая дверь подъезда, она мельком взглянула через плечо: он стоял, прижимая к груди возвращенные ею книги.

Она иногда вспоминала тот день после расставания с Аликом. Не было никакого сомнения в правильности своего решения. И тем не менее, тогда, сразу после её отказа, на душе скребли кошки. Всё-таки год вместе и ей уже 23. И где гарантия, что встретится кто-то, на кого она будет смотреть так, как смотрит Рая на Игоря.

"В паре всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить". Конечно, не Лилька изобрела эту истину. Но ей хотелось по-другому.

Его звали Гена. Он позвонил буквально через день после того, как они с Аликом расстались. Подробно объяснил, что её телефон получил от своей тетки, которая на какой-то свадьбе сидела рядом с её тёткой. И они, их тетки, разговорились о том, о сем, в том числе – о своих племянниках и – почему бы не попробовать? Наташа смутно помнила этот разговор со своей тетей, это было несколько месяцев назад.

И вот – звонок. Гена. Одно из нелюбимых имён. Хотя голос приятный.

Они встретились у той же афиши, и он, так же, как и Алик, держал в руке свёрнутую газетку.

Это говорят, что внешность – не главное. Да, наверняка, есть масса других составляющих, но при первом свидании именно внешность, и голос, и манеры.

В Гене сошлось всё. Всё, что казалось Наташе эталоном молодого человека. Хотя был один пункт, который выбивался из её списка требований – разница в год. Но что такое год, когда остальное – бинго?!

Она полностью узурпировала телефон, ждала его звонки, отгоняя младшую сестру. Он оказался весьма спонтанным – звонил, когда придется, иногда не звонил вовсе. Появлялся как летний дождь – всегда неожиданно, не объясняя ничего, а она и не спрашивала. Главное – он здесь, рядом. После двух месяцев таких прогулок он сказал, что ей уже 23, а ему только 22. Ей пора замуж, а он только после армии и о женитьбе даже не помышляет. И что он к ней хорошо относится, но, как порядочный человек, должен ей сказать. Предупредить. И, что если она познакомится с кем-то другим, он это поймет и даже одобрит. Это был бумеранг, и это было больно. Она внешне никак не отреагировала на его слова. Они продолжали встречаться. Кино-парки-мороженое. Он привыкал, а она любила. Это потом, через много лет поняла – да не любовь это была. Не любовь. А есть другое определение такого подвешенного состояния. Фонтан эмоций, в котором множество брызг, но ни одну из них нельзя назвать любовью.

А потом он сделал ей предложение. И она вспомнила Раю и Игоря. И то неприятное словечко, которое произнес Алик :

"дожала". И это совсем не то, о чём ей мечталось. Совсем не то. Никаких искр при пересечении взглядов. Как там говорила мудрая Лиля? Один любит, а другой позволяет себя любить.

Вот такое распределение ролей. И она согласилась, помня такое затертое выражение : " стерпится – слюбится". Ведь она любит, а это главное. А он? Он просто не сможет не понять, не почувствовать, не оценить и не ответить взаимностью.

А ведь надо было бежать. И не к портнихе, которая обомлела от фасона свадебного платья на обложке глянцевого журнала, который Наташа положила на её длинный и потёртый стол для выкройки. Ей, которая в основном шила ровные платья из кримплена: два шва, четыре вытачки – две спереди и две сзади, вырез – или круглый, отделанный руликом, или просто мысиком, рукавчик до локтя – вот и весь фасончик – ей надо было сотворить такое!

Она справилась тогда, ее верная Марья Алексеевна, всегда впадавшая в ступор от фасонов, которые рисовала ей Натка. И на свадьбе все были уверены, что эта воздушная и дерзкая красота с прозрачными рукавами, строгим лифом и кипящей пеной из кружева на юбке – "посылочное" платье. Так тогда назывались шмотки из-за границы. Наряд завершала не ультрамодная в то время шляпка, а фата. Просто фата, которая казалась Наташе единственным правильным завершением образа невесты. А ещё букетик искусственных цветов, притороченный к талии – розочки и ромашки – неожиданно яркое пятно на фоне этой божественно-ослепительной белизны. Странно, но это сочетание полевых и садовых цветов было настолько органичным, что никому даже не пришло в голову что-либо поменять.

Во Дворце бракосочетания их назвали самой красивой парой всех времён и народов. А она верила, что они будут самой счастливой парой – для этого всё было.

Через десять месяцев родилась дочка – кареглазая кукла с мягкими шёлковыми локонами и смущенной улыбкой. Вроде семья. Абсолютно благополучная на первый взгляд. Да, и на десятый тоже.

Вокруг разводились. Семьи рушились, как карточные домики. И те, кто прожил несколько лет, и совсем молодые пары. А у них была тишь да гладь – подрастала Алинка, удивляя всех своей общительностью и располагавшая к себе с первого взгляда. И никаких измен, кипения страстей или скандалов. Регулярные походы на премьеры в местный театр и вылазки на гастролеров. Она доставала билеты, а он называл ее " культурно- массовым сектором".

И с дочкой – повсюду: парки- зоопарк, цирк и кукольный театр. Непременная ёлка на Новый год с подарками от Деда Мороза, предусмотрительно купленными ещё в ноябре.

– И откуда он знает, что я хочу? – в недоумении разводила руки Алинка, разворачивая пакеты и пакетики.

Наташа всегда готовила несколько подарков и просто растворялась в эйфории, видя счастливые глаза дочери, в которых отражались новогодние огни.

Раз в полгода ездили в детскую фотостудию в центр города и там празднично наряженную Алинку снимали на фоне кубиков-мячиков с мишками и куклами в руках.

А ещё были друзья-приятели, и застолья, какие-то встречи и посиделки – на дни рождения и просто так. Это было счастливое время, когда в гости забегали без особых приглашений.

И она привыкла к этой жизни – ровной и размеренной, как течение реки. Иногда мечталось о другом, но эти мысли были так мимолетны, как взмах крыльев бабочки.

В 90-м река встала на дыбы и повернула вспять. Их народ тронулся с места – не один, не два человека, не несколько семей, нет!

Зашевелились, заворочались целые пласты из сотен тысяч людей. Словно кто-то сверху потянул за невидимые нити и их понесло в путь – старых и малых. Позади оставались дома и квартиры, насиженные места работы и старые друзья – те, которые из детского сада и школы. Любимые парки и кафешки, знакомые травмайные маршруты, родной язык и книги, которые невозможно было взять с собой. Всё то, без чего не мыслилась жизнь, оставалось позади, продавалось за копейки или отдавалось даром – соседям, знакомым или незнакомым людям.

Они ехали в страну вечного лета с коротким дождливым сезоном. В страну моря и пальм, в которой снег – экзотика, а настоящий листопад – мечта.

Это оказалась страна галдящих детей и таких разных взрослых, что было странно представить, что эти люди всех цветов и оттенков – один народ.

Наташа растворилась в новой жизни быстро – после коротких языковых курсов устроилась в детский сад нянечкой, усердно взялась за язык. Мечтала о курсах воспитательниц. Алинка пошла в садик – в старшую группу, а потом – в школу поблизости.

И только Гена не находил себя. Он не понимал и не принимал этот странный язык, эти буквы, похожие на птичьи следы на снегу. Эту бесцеремонность соседей, эти радушие и безразличие, тепло и снисходительное презрение к вновь прибывшим. Вся эта адская смесь захлестывала и не давала дышать, к ней было невозможно привыкнуть. Они оказались одни – без привычного окружения и без друзей, которых разметало по свету. Без родителей, которые пока выжидали.

И только тогда стало понятно, как неуютно им рядом. Это было не то отсутствие тепла, которое Наташа ощущала в прошлой жизни. Это был леденящий холод, который невозможно было растопить ничем. Гена устроился сварщиком, приходил домой поздно. Дополнительные часы работы хорошо оплачивались. Натка вечерами сидела с Алиной, продиралась через вязь незнакомого языка, пробовала – безуспешно – смотреть какие-то передачи, фильмы и новости. Новых друзей почти не было. Те, с кем столкнулась в ульпане, были такие разные, как будто приехали из разных стран. Было странно, что в прошлой жизни они листали одни буквари, пели одни и те же песни, зачитывались одними и теми же книгами и смотрели одни и те же фильмы. В их группе оказалось много столичных жителей: из Москвы и Риги, Минска и Киева. Остальные – из крошечных украинских местечек. От первых несло снобизмом, и они очень ревностно относились к чужим успехам в языке. Штурмовали какие-то курсы, собирали информацию, брали новую страну на абордаж, презрительно косясь на мешки с одеждой, которые несли и несли в ульпан местные.

Провинциалы в этих мешках копались с удовольствием, выуживая порой почти новые вещи. Они слабо продвигались в языке да и на русском говорили с каким-то странным акцентом. Зато очень быстро понабирали уборок – подъезды и квартиры, а на переменках собирались в группку и судачили о ценах на квартиры на периферии.

Именно тогда Наташа вынесла для себя истину – все люди разные. Собственно, она, наверное, понимала это и раньше, но именно в те, первые месяцы в стране, поняла, насколько это верно.

А потом, после устройства на работу, времени совсем не стало. С 7-ми до 5-ти – детский садик. Ухаживая за чужими малышами, она с горечью думала, что её Алинка сама, с ключом на шее, возвращается домой, сама греет себе еду, а потом – до её прихода – замирает у телевизора. Да, она идёт с соседкой, забирающей из школы своего внука, но не с ней, а значит – одна. И эта мысль не давала Наташе покоя.

А потом она забеременела – так неожиданно и так не вовремя. Беременность была странная – никакого токсикоза, так мучавшего её, когда она носила Алинку.

Нет, всё было прекрасно на физическом уровне, но совсем не прекрасно на моральном. Появилось какое-то неприятие окружающей действительности, отторжение всего и всех, страх – что будет дальше? Как они будут жить?

А потом случился выкидыш, внезапно и беспричинно, как будто природа именно так захотела ответить на все её вопросы. Срок был уже поздний. Ей сочувствовали на работе, жалели и утешали: бывает, ещё родишь.

А потом садик закрылся, и она оказалась дома. На поверхности держали только дочь и упрямое желание забеременеть и родить. Муж её мечты не разделял. Он по- прежнему работал допоздна, и их отношения разладились окончательно.

Иногда Наташа думала, что, собственно, ничего и не изменилось между ними. Изменилось их окружение, их образ жизни. Исчезла та среда, которая создавала иллюзию, что у них всё замечательно: походы к родителям, посиделки, общение с друзьями и вылазки в театры. Всё это осталось где-то далеко, спа́ло, как шелуха, обнажив то, что было сутью их семьи – просто совместное проживание под одной крышей случайных людей. После происшедшего дочка грустно смотрела понимающим взглядом, а однажды, обняв её, прошептала:

– Но ведь я у тебя есть.

Да, у нее была ее Алинка, чуткая, не по годам взрослая и понимающая.

Именно она не давала полностью погрузиться в депрессию, из которой так трудно вынырнуть и в которой можно зависнуть на долгие годы.

Наташа твердо решила, что будет рожать. В этой стране, с их многодетными семьями, она не оставит дочку одну. Поделилась своими мыслями с приятельницей – соседкой. Та посмотрела с изумлением:

– Ну, ты даешь! При ваших-то отношениях с Геной… Подумай, а он-то хочет?

Ответила жёстко:

– А я не ему рожать собираюсь.

И в этот момент поняла, какая ерунда это выражение "стерпится- слюбится". И соотношение в паре, когда один любит, а другой позволяет себя любить, – оно не есть постоянная величина. У него не слюбилось, а у неё – разлюбилось. Невозможно танцевать танго одной до бесконечности. Даже самая сильная любовь скукоживается и вянет без взаимности, без отдачи. Остаётся удивление – и я любила этого человека? А ещё сомнение – а любила ли? И чувство освобождения от иллюзий, в которых было так удобно жить.

Мысль о втором ребенке держала цепко. У Алины должен быть братик. Или сестрёнка. Всё равно. Она не должна остаться одна. А то, что ребенок должен быть зачат в любви, – так она его уже любит. И её любви хватит с лихвой и на Алинку и на малыша.

А Гена? Наверное, не самый удачный муж, но живут и с намного худшими.

Они никогда не были подружками, не перезванивались, не встречались отдельно – сходить в кино или поесть мороженое. Их связывали только Алик и Игорь, и на этих немногочисленных совместных вылазках в театр или на выставки они неплохо общались. Так неплохо, как можно общаться с шапочными знакомыми – легко и поверхностно, на уровне "как дела?" или "что нового?"

А сейчас они накинулись друг на дружку, как лучшие подруги, не видевшие друг друга вечность. В маколете было пусто, и продавщица, улыбаясь, смотрела на них с пониманием.

– Ната, ты совсем не изменилась!

– А ты постриглась и цвет поменяла, и вообще… – Наташа с изумлением рассматривала Раю. Совсем другая: похудела и как будто немного выросла. Вместо несуразной прически – модная ассиметричная стрижка, которая до неузнаваемости поменяла её облик. Мелирование, несомненно выполненное рукой дорогого стилиста. Прежними остались только улыбка и ямочки. Именно по этой улыбке Наташа её и узнала. Стильная, даже изысканная одежда – юбка- карандаш, шелковая светлая блузка с замысловатым воротником типа шальки, и босоножки под цвет – переплетённые ремешки бежевого и горчичного цвета, плотно облегающие ступню. И каблук. В таком наряде у них не ходили, разве что в театр или на свадьбу. Но точно, что не за покупками. А сумка! О такой сумке можно было только мечтать.

– Раечка, я пить хочу, – возле них непонятно откуда появилась девочка лет шести. Пухленькая, с густыми волосами цвета зрелой пшеницы, перехваченными красивой заколкой.

– Сейчас, Натусик, купим тебе водичку или лучше сок?

– Сок, – подтвердила малышка. – Апельсиновый.

Рая прошла к холодильнику, а Наташа осталась у кассы со своей маленькой тезкой, которая доверчиво протянула ей руку. Кажется, что совсем недавно ее дочка была такой же – пухленькой, общительной, легко заводящей знакомства.

И тут Наташа увидела то, на что сначала не обратила внимания. Глаза. Характерный монголоидный разрез за толстыми стеклами в розовой оправе.

– А как тебя зовут? – голос, манера речи… Да, сомнений не было.

– О я вижу, что вы уже познакомились и даже подружились, – Рая уплатила за сок. – Слушай, Наташа, у тебя есть время? Мы ведь сто лет не виделись. Не хочешь посидеть где-нибудь?

Да, у нее было время, море времени. Алинка только через пять часов вернётся из школы. Дома было мороженое в большой банке, фрукты, кофе. Надо только докупить молоко.

– Рая, а давай ко мне, мы живём совсем рядом, через дорогу. Посидим, поболтаем.

– В гости, в гости, – малышка протянула недопитую бутылочку Рае.

– Хорошо, Натусик, в гости так в гости. Давай тогда тортик купим.

Пойдем, выберем вместе.

Они вышли из спасительной прохлады маколета, провожаемые улыбкой и сочувственным взглядом ярко накрашенной продавщицы.

Дома Наташа засуетилась, принесла с балкона большой пластмассовый ящик, наполненный всякой всячиной – игрушками Алины. Кубики, куклы, какие-то игры. Внезапно обожгла мысль – почти ничего купленного, все подаренное.

– А рисовать ты любишь? – обратилась она к девочке.

– Люблю рисовать, люблю.

– Ну, вот, – Наташа разложила на маленьком столике карандаши, фломастеры и принесла альбом. Этого добра в доме хватало – Алинка очень любила и рисовать и раскрашивать.

– У тебя дочка, правда? Сколько ей уже?

– Десять, совсем взрослая, – Наташа торопливо собирала на стол: мыла фрукты, заваривала чай, расставляла посуду. – А откуда ты знаешь, что у меня дочка? – спохватилась она и сама торопливо ответила:

– Ну, да, по игрушкам, вот я балда.

– Не балда совсем, – улыбнулась Рая и добавила:

– Я от Алика многое знаю – и то, что ты в Израиле живёшь, и что дочка у тебя уже большая, Алиса, по-моему? – она вопросительно посмотрела на Наташу.

– Алина, – она замерла с пачкой вафель в руках, переваривая услышанное.

– Алина… красивое имя. Да ты вафли не открывай, – остановила она Наташу, – тортик же есть.

– Да, тортик, – повторила она машинально. – Слушай, я не спросила, может, ты кофе хочешь?

– Все нормально. Никакого кофе. Будем пить чай. А где руки можно помыть?

– По коридору и направо, подожди, я полотенце принесу.

Она проводила Раю с девочкой в туалетную комнату – тесную, со старым кафелем и страшным подтекающим краном, интуитивно понимая, что Рая приехала из других условий.

– Схирут? – понимающе кивнула Рая, вытирая руки малышке.

– Да, а ты откуда знаешь? Мне показалось, что ты туристка.

– Что, так заметно?

– Ну, в общем, да, – смутилась Наташа.

– А тортик, тортик где? – встряла маленькая Наташа. Она растопырила ладошки:

– У Натусика чистые ручки, чистые ручки, можно пить чай.

Они пили чай на кухне из расписных пиал, наливая понемногу – так, как привыкли с детства. Рая терпеливо вытирала мордашку и пальчики малышки, вымазанные шоколадным кремом, поила её чаем, а потом отпустила рисовать, дав тарелку с яблоком, очищенным и разрезанным на дольки.

Проводила взглядом и вздохнула:

– Это Алика дочка. Когда вы расстались, он сказал, что назовет первого ребенка в честь тебя. Я ещё пошутила – а если пацан родится? Повезло, родилась девочка.

Они помолчали.

– Знаешь, Ната, мы как-то потерялись с тобой после вашего с Аликом разрыва. А я всё хотела тебя спросить – ты знала?

– О чем? – Наташа непонимающе посмотрела на Раю, в очередной раз поразившись, как прическа, макияж и наряд меняют женщину.

– Об их семье. О том, что что-то не то в их роду, на генетическом уровне, что много больных детей рождается. Да-да. Я была уверена уже потом, что кто-то тебе сообщил. Ведь информация приходит иногда от совершенно посторонних людей. Иного объяснения тому, что вы расстались у меня не было. Но это уже потом. А тогда подумала – поссорились, разбежались – с кем не бывает. Вопросов не задавала.

Алик молчал, только про имя сказал как-то мне наедине. Я всегда понимала, что он тебя очень любит, это так бросалось в глаза.

– Наверное, – Наташа задумчиво теребила фантик от конфеты. – Вот только я как-то…

– Да, помню, помню. То, что ты его не любила, тоже бросалось в глаза. Ну, во всяком случае я это прекрасно понимала. Любовь себя проявляет ярко – взгляды, цветы, подарки, прикосновения, улыбки. А вот нелюбовь – она, на мой взгляд, просто кричит о себе. Молча кричит. Это из меня филолог полез, образование не пропьёшь, – добавила она, горько усмехнувшись.

А Наташа вдруг со стыдом подумала, что совершенно не имела понятия, где Рая училась, кем работала. Не было интересно? Не пришлось к слову? Да, собственно, и виделись они не часто. А вот сейчас сидят и болтают, как лучшие подруги. Странная это штука – человеческие отношения.

– Женился он только через три года после вашего разрыва, – задумчиво продолжила Рая. – Ни с кем не встречался даже. А потом как-то внезапно и неожиданно для всех появилась эта Марина. Младше его на семь лет. Какой-то скомканный у них был конфетно- букетный период. Буквально через полгода уже расписались. И никаких свадеб. Алик не захотел. И через год с лишним родилась Натусик. Солнечный наш ребёнок. У нас с ней необыкновенные отношения. Очень близкие. Она, как барометр – чуткая, в мгновение считывает твое настроение, эмоции. Иногда мне кажется, что и мысли.

В эту минуту девочка оставила раскраску и, аккуратно ступая и держа в вытянутых руках пустую тарелочку, подошла к столу.

– Съела яблочко? Умница! – похвалила Рая, обняв малышку за плечи. Та расцвела улыбкой, словно получив заряд от этого прикосновения.

– Было вкусно, спасибо большое, – это была явно заученная фраза, которую девочка произнесла очень правильным тоном, словно стоя на стульчике и рассказывая стихотворение Деду Морозу.

Ната вспомнила, как Алинка в два годика декламировала первые стихи – улыбаясь, чуть склонив на бок головку, с выражением, помогая себе руками.

– Иди порисуй ещё, – Рая заботливо поправила малышке волосы, неуловимо быстрым движением убрав на бок челку. – Потом нам покажешь.

– Потом покажу, – девочка вернулась к своему занятию.

– Она у нас часто гостит, любит гулять со мной, любит, когда я ей читаю. Иногда с ночёвкой остается. – Рая замолчала. А у нас с Игорем детей нет. Хотя, что это я? Есть. Мальчик. Большой, старше твоей дочки. Но он дома не живёт. В специнтернате. Он проблемный. Очень. Больной ребенок. Таких не держат дома. Да, и Игорь ни за что не хотел. Он сказал это один раз, но так сказал, что я к этой теме больше не возвращалась. Это все равно, что стучать в закрытую дверь с огромным амбарным замком, ключ к которому потерян. Потерян, – Рая прикрыла глаза, массируя виски.

Ухоженные руки, красивый маникюр модного приглушённого оттенка. Женщина. Стильная женщина, как говорят сегодня – сделанная. От макушки и до переплетённых и так красиво сидящих на ступне босоножек.

Наташа кинула взгляд на свои руки – не до маникюра ей было ни в начале их жизни в Стране, когда считалась каждая копейка, ни чуть позже, когда работала нянечкой в садике, ни сейчас, когда она сидела дома. Да, у нее красивые ногти, аристократичная кисть – так ей говорила в детстве учительница по фортепиано. И да, у неё есть какой-то наборчик в тисненном коричневом футлярчике под кожу и пара флакончиков с лаком – серебряным и прозрачным. Но у неё нет и никогда не было такого маникюра, как у Раи. И такой сумки. И вот сидит у неё за столом в маленькой съемной квартирке такая интересная женщина, каждой деталью своего облика демонстрирующая состоятельность и успешность, и с трудом сдерживает слезы.

– Рая, может, чаю ещё, я заварю горячего?

– Горячего? Да, конечно, люблю горячий чай, – Рая как будто очнулась от своих мыслей. Улыбнулась. – А ты точно угадала, что я туристка. Я здесь в гостях. Уже две недели. Живу у дяди. Он тут с 75-го года. Успешен, устроен. Мы не общались, он долгие годы жил в Прибалтике, так что я знала его только по фотографиям: это кто? – это дядя Миша. Позже связь наладилась: письма, звонки. А потом пригласил в гости. Вот я и приехала. На разведку, как у нас говорят.

– А Игорь? Он тоже здесь? – Наташа заварила свежий чай и прикрыла чайник полотенцем.

– Игорь? Нет, я здесь с Аликом, Мариной и Натусиком. Они сегодня укатили куда-то на север, а мы решили просто отдохнуть, на море съездить, ракушек пособирать. Просто побездельничать. Она не очень хорошо переносит долгую дорогу в автобусе. Так что я сегодня вместо мамы и папы.

– Игорю отпуск не дали? – понимающе кивнула Наташа.

– Отпуск? Да нет. Игорь сейчас занимает такой пост, что он решает, кого отпустить в отпуск. Мы очень хорошо устроены материально. Грех жаловаться. Ему изначально очень помогла тетка. Кира Львовна. Помнишь её? Это был человек со связями, она дала ему старт, а он сумел правильно воспользоваться. А больше ничего не изменилось, – с горечью произнесла Рая.

– Ты так же его любишь? – улыбнулась Ната. – Я помню, как ты на него смотрела.

– Нет, это он так же равнодушен ко мне, как и раньше. А я? Даже самый талантливый танцор не может танцевать без пары, один. Вот я и оказалась этим танцором. Почему-то мне казалось, что у нас с ним всё будет отлично и что моей любви хватит на двоих. Не хватило. Она стала усыхать, как цветок, который не поливают. Если бы были дети, все было бы иначе, наверное. Хотя, кто это может сказать? До нашего Гарика у меня был выкидыш. А после его рождения Игорь сказал, что больше не намерен испытывать судьбу. Что есть море бездетных пар. На мое предложение усыновить ребенка он даже не ответил. Просто посмотрел таким странным взглядом, словно я предложила ему слетать на Луну на метле. Раз в неделю я еду проведать сына. Игорь едет со мной очень редко. А я очень хочу родить. Возраст ещё позволяет. Здесь у вас очень принято искусственное оплодотворение, я уже в курсе. Дядя Миша уговаривает остаться. Он три года, как овдовел. Живёт в своем доме. Дом – это, конечно, громко сказано, но площадь большая и дворик приятный, зелёный. Цветы и даже качели. Сыновья разлетелись – один в Канаде, другой в Новой Зеландии. Весь комод уставлен фотографиями внуков.